Преступный мир: Очерки из быта профессиональных преступников [Григорий Наумович Брейтман] (fb2) читать онлайн

Григорий Брейтман Преступный мир: Очерки из быта профессиональных преступников

I «МАРВИХЕРЫ»

Цель моего скромного труда — познакомить читателей с бытом профессиональных преступников, составляющих отдельный темный мир, где не признается чужая собственность, не щадится чужая жизнь, где царят свои особые взгляды на нравственность и долг, существуют свои традиции и обычаи. Все преступления, о которых нам приходится слышать, по большей части явления не случайные: это — проявление преступного мира, в котором встречаются и пользуются одинаковыми правами и потомок титулованной особы, и крестьянин от сохи.

Этот мир имеет свою особую, но довольно стройную организацию; у каждого преступника своя специальность, у каждой категории преступников свой особый прием для совершения краж. Каждая такая категория преступников носит характер, если можно так выразиться, отдельного сословия в преступном мире. В редких исключениях члены этих преступных обществ выходят за пределы своей специальности, воровского ремесла, редко принимаются за другие преступления. Каждый из воров держится своей корпорации, отличающей ее от других, как я уже упоминал, по характеру, способу и приему совершаемых преступлений, которым они в точном смысле этого слова посвящают свою жизнь.

Я займусь отдельно каждой из этих категорий, постараюсь выяснить тайны их позорного ремесла, познакомить читателей с их специальным жаргоном, очень характерным и разнообразным, и приведу несколько фактов, характеризующих как самих преступников, так и их профессию. Сначала я познакомлю читателей с теми классами преступников, которые по численности превышают все остальные классы и в то же время приносят более всего вреда обществу, а именно — с воровскими обществами. У нас вообще установился такой взгляд, что преступники лишь тогда составляют воровское общество, когда они по несколько человек попадаются на одном и том же преступлении; в противном случае, каждый задерживаемый за преступление профессиональный преступник рассматривается как отдельный порочный субъект, не имеющий нравственной связи с другими подобными ему ворами, несмотря на то, что этот преступник уличен в рецидиве. В этом обстоятельстве, по всей вероятности, и кроется причина отсутствия каких-либо благоприятных результатов в строгой борьбе закона с профессиональными преступниками. Между тем, вся сила профессиональных преступников и заключается в их сплоченности, в имеющейся в наличности правильной организации, изобилующей основными традициями, установленными временем и практикой. Относительно борьбы с преступниками я, впрочем, поговорю впоследствии, теперь же я познакомлю читателей с многочисленным классом карманных воров.

Карманный вор (или карманщик) на специальном воровском жаргоне называется «марвихер». Это название распространяется на всех воров, занимающихся карманными кражами. «Марвихеры», в свою очередь, разделяются на несколько групп, из которых каждая имеет свое отдельное название, судя по характеру производимых ими карманных краж. Как во всякой деятельности, так и в воровской есть крупные работники и мелкие.

Самым интересным карманным вором является тот, который специально занимается кражами бумажников с более или менее крупными суммами денег. Каждому из нас неоднократно приходилось слышать и читать о кражах бумажников в театрах, банках и других общественных местах. Если бы кто-либо из читателей увидел вора, совершающего подобные кражи, он с трудом поверил бы, что перед ним профессиональный преступник. Такой вор скорее похож на доктора, адвоката, агента страхового общества: у него благообразная наружность, прекрасные манеры; на нем великолепный костюм, всегда от лучшего портного. Понятно, что такой вор, в особенности если он сидит в театре в первом ряду, не возбуждает ничьих подозрений.

В воровском обществе эти воры пользуются большим почетом и уважением. Преступники считают и называют их «аристократами». Эти аристократы воровского мира держатся всегда в стороне от других воров. Большая часть их получила в свое время некоторое воспитание, многие говорят на нескольких иностранных языках, так что они не ограничиваются пределами нашего обширного отечества, а часто отправляются «на гастроли» в населенные центры других государств. «Марвихеры-аристократы» большею частью евреи, поляки, греки, а русские встречаются между ними сравнительно редко. Имея определенное постоянное жительство в каком-нибудь месте, где живут их семьи, они никогда не воруют в родном городе, а уезжают в другое, более отдаленное место. Делается это вследствие того, что полиция в местах жительства таких карманных воров хорошо осведомлена о профессии таких господ, и потому она могла бы тревожить их, если бы они в своих родных местах совершали кражи и этим задавали бы полиции лишнюю работу. Собираясь «райзен», т. е. путешествовать, вор намечает себе известный район и, пускаясь в путь, непременно берет с собой товарища, который служит ему помощником. Такой помощник на воровском жаргоне называется «фартицером», или «затырщиком», сам же вор именуется «торговцем», так как у преступников слово «торговать» заменяет слово «воровать».

Воры никогда не остаются подолгу на одном месте; совершив одну или две кражи и заработав изрядный куш, они спешат покинуть город и долго туда не возвращаются. Поэтому, если их не удается задержать во время совершения преступления, то впоследствии поиски полиции редко увенчиваются успехом; разве какая-либо неблагоприятная для вора случайность поможет полиции задержать «марвихе-ра».

Насколько прибыльно занятие таких карманных воров, можно судить по тому, что редкий из них, поработав счастливо несколько лет, не составляет себе изрядного состояния. Я укажу для примера на вора О-го, который платил за квартиру 4000 р., разъезжал на собственных рысаках, а бывшая у него на содержании красавица-француженка вызывала у многих порядочных женщин зависть своими нарядами и бриллиантами. О-й был в университете, но ушел с 4 курса, найдя для себя невыгодным продолжать образование. Ступив на путь преступления, он сразу обнаружил большие способности и зарабатывал карманными кражами такие суммы, каких не могла бы ему дать никакая другая специальность. Он на своем веку сидел во всех тюрьмах крупных городов Европы, где совершались большие кражи. Вообще среди крупных карманных воров есть очень мало людей, не обеспеченных материально.

Профессиональный карманный вор любит свое позорное ремесло и редко бросает свою рискованную, но прибыльную профессию. Долго гремевший на юге России карманный вор, известный под именем Михаила Ильича, составил себе кражами громадное состояние. В городе Н., его постоянном местожительстве, у него было несколько каменных домов и лавок. Семья Михаила Ильича, состоявшая из жены и нескольких взрослых сыновей, которым старик дал приличное образование, знала о позорной профессии отца; дети употребляли все усилия, чтобы заставить его бросить воровство, но все было напрасно. Никакие просьбы и убеждения не помогали. Старик, за которым зорко следили, при первом удобном случае уезжал из Н. со своей старушкой-женой, которая была у него «затырщицей», и отправлялся с ней путешествовать для совершения краж. Он много раз сидел в тюрьме, его неоднократно жестоко били потерпевшие, — но отдохнет Михаил Ильич, поправится и опять отправляется «райзен».

В числе карманных воров бывают также и женщины, которые в искусстве вытаскивать из карманов бумажники ничуть не уступают сильному полу. Такая «марвихерша», часто красивая молодая женщина, еще ловчее и опаснее мужчины. Если она и попадается в краже, то почти всегда ускользает из рук полиции. Пускаемая ею в ход истерика, обморок, клятвы невольно заставляют всякого потерпевшего мужчину не доверять самому себе и отказываться от обвинения. Хорошо, если тут случается сыщик; тогда воровке не уйти из рук правосудия, так как агент хорошо знаком с воровскими уловками.

Очень интересна судьба долго гремевшей на севере России дерзкой карманной воровки, известной под именем «Анютка-ведьма». Красивая молодая девушка, она после целого ряда воровских подвигов угодила на несколько лет в ссылку. Возвратившись из Сибири, она успела понравиться одному очень богатому офицеру, который, не будучи в состоянии покорить красавицу, женился на ней, зная о ее Прошлом. 20 лет прожила Анютка со своим мужем. Полиция за это время уже успела забыть о воровке, как вдруг в одном из столичных театров в течение четырех дней было совершено несколько краж и, наконец, в один вечер четыре кражи. Сыщики были в отчаянии, они употребляли все усилия, чтобы обнаружить дерзкого вора, пока один из них не обратил внимания на пожилую даму, сновавшую между публикой. Манеры дамы показались агенту подозрительными; он принялся неотступно следить за ней. Сыщик не ошибся в своем подозрении: перед разъездом он увидел, что дама запустила руку в карман одного господина. Обрадованный сыщик мигом схватил руку воровки и задержал ее в кармане. Господин в свою очередь набросился на сыщика и крикнул: «Вы забрались ко мне в карман!» «Извините, сударь, — ответил сыщик, — прошу посмотреть на мои руки». Присмотревшись, господин увидел, что рука сыщика поверх его платья сжимала находившуюся в его кармане руку прилично одетой дамы, которая делала напрасные усилия освободить свою кисть. «О! Сударыня!» — мог только воскликнуть изумленный господин.

Собралась толпа, перед которой дама начала протестовать и громко назвала свою фамилию. Все смутились, не исключая и сыщика. Муж дамы был в свое время известен многим и трудно было предположить, чтобы такая богатая женщина, занимающая почетное положение в обществе, пустилась на подобные проделки. Струсившему сыщику было, однако, уже поздно отступать, и он пригласил взволнованную даму в контору, где, обыскав ее в присутствии свидетелей, нашел в карманах несколько бумажников с крупными суммами денег, хозяева которых оказались тут же среди публики. По собранным справкам оказалось, что задержанная воровка — не кто иная, как гремевшая в свое время «Анютка-ведьма», принявшаяся после смерти мужа за старое ремесло.

Вышеописанный случай задержания «марвихера» во время процесса кражи очень редок, почти единственный в своем роде. В большинстве же случаев удается захватить вора только после совершения кражи, когда потерпевший, заметив исчезновение бумажника, задерживает не успевшего отойти от него преступника. Дело в том, что карманный вор во время работы так осторожен, что только человек, специально следивший за ним и стоявший близ него, может задержать преступника. Приезжая в какой-нибудь город для «торговли», торговец и «фартицер» садятся, например, в театре и, наблюдая за публикой, выбирают себе подходящую жертву. Жертва эта должна непременно иметь вид барина, у другого «аристократ» не будет воровать, и такая жертва носит у вора кличку «прыц». В антракте помощник вора следит за таким «прыцем», чтобы узнать, есть ли у него такая сумма денег, чтобы стоило из-за нее красть бумажник, который называется у воров «кожа» или «тувиль», смотря по национальности преступника. Узнать это очень легко в то время, когда выбранная жертва расплачивается у буфета или у кассы. Помощник, заглянув в бумажник, сразу и почти всегда безошибочно определяет, сколько там приблизительно «косух» или «кать», т. е. тысяч или сотен рублей. Получив удовлетворительные сведения, он отправляется к ожидающему его вору и сообщает ему, что есть «тох», т. е. случай, смысл воровать, так как «кожа с бабками», т. е. бумажник с деньгами. И вот воры, выбрав время, когда жертва окружена толпой, принимаются за работу.

«Торговец» начинает с того, что ловко «распрягает» жертву, т. е. расстегивает пуговицы сюртучка или пальто, смотря по обстоятельствам. В правой руке вора в это время находится так называемый «звонок», т. е. широкое, черного цвета шерстяное кашне, без которого вор никогда не будет совершать кражу. Эта необходимая принадлежность вора нужна ему для того, чтобы закрывать кисть руки, так как белизна кожи может привлечь внимание жертвы. Вор во время кражи не спускает глаз с лица своей жертвы, чтобы последняя случайно не обратила внимания на его действия. В таких случаях вор сейчас же поднимает руку и оборачивает кашне вокруг шеи. Помощник же вора в это же время занимается тем, что разными способами отвлекает внимание жертвы, толкая ее и т. д., в общем, выражаясь на воровском жаргоне, «тырит» жертву. Если борт сюртучка слишком широк, помощник будто бы нечаянно отворачивает его, и бумажник становится виден «торговцу», который тремя пальцами крепко хватает его. Вор тогда не двигается с места и не делает усилий вытащить бумажник, он только дает тихо короткий сигнал «тыр» или «тыц». Этим он дает знать своему помощнику, что тот должен «отгырить» жертву, и помощник сейчас же производит следующий ловкий маневр. Он делает вид, что пробирается вперед, и, толкая плечом «прыца», поворачивает его. Последний, желая посторониться, неловко отступает в ту сторону, куда его умышленно толкает «затырщик». Благодаря этому жертва сама уходит от своего бумажника, который остается в руке вора под кашне. При этом часто воры имеют при себе в кармане толченую канифоль, которую они берут при совершении кражи на пальцы правой руки для того, чтобы бумажник не выскользнул из руки.

Когда главное окончено, вор об этом дает знать своему соучастнику словом «шестнадцать» и «марвихеры» «отваливают» от обворованной жертвы. Однако такие проделки не всегда кончаются удачно: часто бывает, что не успеет вор «поторговать», как жертва сейчас же заметит кражу. Тогда положение воров очень опасно; обворованный может их заподозрить и задержать как раз «торговца», у которого окажется бумажник — совершенно нежелательная для него улика. Заметив, что обворованный встревожился, или, по-воровскому, «трокнулся», воры прибегают к следующему, не лишенному остроумия приему. «Торговец» говорит помощнику «стрема», т. е. опасность. Последний сейчас же становится очень близко около жертвы и делает все возможное, чтобы обратить на себя ее внимание и быть заподозренным в краже. В большинстве случаев это удается: «прыц», испуганный исчезновением бумажника, ищет глазами вора и, видя около себя смущенного человека, поднимает крик, «поет», по воровскому выражению, и, задерживая помощника, делает «хай» — слово, означающее заявление. Поднимается суматоха, чем пользуется вор с украденным бумажником и спешит скрыться. Помешать ему никто не может, так как общее внимание отвлечено задержанием его помощника; последний громко протестует, ничего подозрительного при нем не находят и его скоро отпускают.

Кроме «марвихеров», ворующих у «прыца», есть карманные воры, которые воруют уже у «грача». «Грачем» на воровском наречии называется богатый купец, подрядчик и вообще богатый, но простой человек. Такие воры отличаются от «аристократов» тем же, чем «прыц» разнится от «грача». Это по наружности уже не джентльмены, а напоминают доверенных приказчиков, артельщиков или средней руки купцов. Такие воры происходят всегда из русских. Процесс вытаскивания бумажников у них тот же, как у «аристократов», только бумажник с деньгами и документами у них называется не «кожа», а «лопатник». Если им случается украсть бумажник без документов, а только с деньгами, то о такой краже они говорят «поторговали гольем». Вообще жаргон их состоит больше из русских слов, в противоположность «аристократам», у которых преобладают еврейские выражения.

Воров этих двух разрядов разделяют также по названиям их жертв, т. е. первых называют «прыцами», а вторых «грачами». Вышеописанные «марвихеры» страшно боятся заключения в тюрьме. Да это и вполне понятно. Там они лишены всех тех удобств, которыми привыкли пользоваться, находясь на свободе. Поэтому, если «марвихеру» случается «сгореть», или, выражаясь иначе, «засыпаться» или «за-шухероваться», он ничего не пожалеет, чтобы только избавиться от наказания. Его приводит в ужас одна мысль, что ему придется известное время находиться среди убийц, мошенников, грабителей или мелких воришек, которых он от души презирает. Он считает себя выше и благороднее этого сброда как по воспитанию, так и специальности. Для примера укажу на следующий факт.

В одном приморском городе у пристани остановился проходивший мимо пароход для высадки нескольких пассажиров. В числе последних находились два карманных вора, которые в то время, когда публика толпилась у борта, успели похитить у одного богатого помещика бумажник с ЗОООО руб. Воры, по обыкновению, хотели «отвалить» в надежде, что обворованный ими господин будет продолжать путь на пароходе. Но каково же было их удивление, когда с ними в одну шлюпку сошел и обворованный помещик. На пути к берегу помещик обнаружил пропажу и поднял тревогу, заявив, что его обкрали в шлюпке, так как на пароходе бумажник находился еще у него. Положение воров было далеко не из приятных: «штымп» (т. е. «прыц», начавший «петь») поднял «шухер», требовал, чтобы обыскали всех сидевших в шлюпке. Требование это было исполнено, но уворованного бумажника ни у кого не оказалось, и бедному помещику пришлось чуть ли не со слезами извиняться перед своими путниками, в том числе и перед обворовавшими его «марвихерами». Впоследствии уже один из воров сознался своим товарищам, что, когда начался «шухер», он выбросил бумажник, в котором было целое состояние, в воду.

К вышеописанным преступникам следует причислить еще один разряд «марвихеров»; тогда читатель ознакомится с ремеслом главных карманных воров, составляющих отдельное самостоятельное общество в воровском мире. Я говорю о ворах, совершающих кражу в вагонах железной дороги у богатых пассажиров. Эти «марвихеры» называются «мойщиками» или «вешерами».

II «МОЙЩИКИ»

Организация преступного мира настолько совершенна, что вряд ли существует верный способ для ограждения имущества и частной собственности от дерзких покушений.

Если профессиональный преступник захочет посягнуть на вашу движимость, его ничто не остановит. Против всякой предохранительной меры у преступника есть всегда наготове контрмера, и, если преступление иногда не удается, то не в силу принятых жертвой мер, а исключительно вследствие неблагоприятно сложившихся обстоятельств.

Познакомив читателей с карманными ворами высшей пробы, действующими в городах, я теперь перейду к родственному последнему типу «марвихеров», функционирующих в вагонах железных дорог. Как я уже упоминал, эти воры, похищающие ценности у богатых пассажиров, называются в воровском мире «мойщиками» или «вешерами»: они уже не «торгуют» у жертв, а «моют» их.

У «мойщиков» жертвы не разделяются на «прыцев» и «грачей»; им все равно, к какому обществу принадлежат пассажиры; им нужно только, чтобы он был богат и имел «бабки». Такой пассажир носит оригинальное название «фрайера», которое принято и в других преступных обществах, подразумевая жертву. Кому не известны случаи карманных краж в поездах? Большею частью жертва, делая заявление о краже, объясняет, что против нее сидел какой-то прилично одетый господин, в котором нельзя было заподозрить вора. Последний, беседуя с потерпевшим, угощает его ароматической сигаретой или отличным вином из фляжки, после чего пассажир крепко засыпает. Проснувшись, он находит карман разрезанным или платье расстегнутым; бумажника же с деньгами и спутника потерпевшего не оказывается; последний, похитив деньги, вышел на первой станции. Железнодорожная полиция ввиду таких обстоятельств, сейчас же догадывается, что вор пред тем, как совершить кражу, усыпил свою жертву, и этот снотворный состав находился или в сигарете, или в вине, которыми вор так любезно угощал потерпевшего. А иной потерпевший, разбирая поведение вора, припоминает, что тот долго махал пред собой платком с сильным запахом духов, и решает, что платок был пропитан хлороформом, не подумав о том, что от хлороформа должен был бы уснуть сам злоумышленник. Между тем, дело здесь совсем не в хлороформе и не в опиуме; все это не более как фантазия потерпевших пассажиров, которые не в состоянии догадаться, каким образом они могли так крепко уснуть, что не слышали прикосновения преступника. Профессиональный железнодорожный вор никогда, ни в каком случае не действует снотворными средствами. Это ему совершенно не нужно. Всякий преступник прежде всего знает свою жертву и изучает ее с необходимой ему стороны; он принимает в соображение наклонности и психическое состояние человека. А для этого, право, немного нужно; люди по своему поведению в обычной житейской обстановке так похожи друг на друга, что для вора, например, не будет ошибкой рассчитывать на то, что в театре его жертва находится под впечатлением виденного на сцене или глазеет по сторонам, осматривая дам и знакомых, или же, наконец, старается получить поскорее свое верхнее платье. Трудно допустить, чтобы в такую минуту посетителю театра пришла в голову мысль о том, что здесь, среди толпы, в присутствии полиции, при полном освещении за ним следит человек, готовый вытащить из наглухо застегнутого сюртука бумажник с деньгами. Вор вполне прав, рассчитывая на человеческую натуру, которая является главной помощницей его при совершении кражи.

«Мойщик» с помощником, наметив «фрайера» на какой-нибудь станции, входят за ним в вагон, причем «мойщик» садится где-нибудь поодаль или даже в другом вагоне, а помощник его помещается против жертвы. Наружный вид вора не внушает сомнений в его порядочности; одет он прилично, по-дорожному; бриллиантовые перстни, часы и т. д. заставляют предполагать в нем человека состоятельного, путешествующего по торговым делам. Всякому известно, как путешествие по железным дорогам располагает к знакомствам. Завязывается беседа, и для «мойщиков» начинается предварительная работа к совершению кражи.

Дело в том, что, как для «марвихеров» первой категории предварительная «работа» заключается в «распряжке» и «тыреньи» жертвы, так у «мойщиков» она заключается в «мучении» ее, состоящем в следующем. Между помощником и «фрайером» начинается тот обычный разговор, какой вообще ведется между случайно сошедшимися людьми. Говорят о железнодорожных порядках, спальных вагонах, недавних крушениях, местной торговле; говорят и по-французски, и по-немецки, и даже по-еврейски. Все зависит от «фрайера», его национальности. Пассажир, естественно, рад собеседнику, который говорит много интересного, разговор постепенно оживляется, горячая беседа тянется долго, не прерываясь ни на минуту. В особенности много говорит помощник вора, «блатной», стараясь втянуть «ветошного», т. е. честного человека, в спор. «Фрайер» горячится, волнуется, собеседник упорно не соглашается с ним, старается убедить его в противном. Понятно, спорят долго: живая беседа длится час, другой, а собеседники все-таки не приходят ни к какому результату благодаря стараниям помощника «мойщика», зорко в то же время следящего за своей жертвой.

Наконец, «фрайер», по-видимому, начинает уставать, и, заметив это, преступник принимает все меры к тому, чтобы снова оживить его. Если «фрайер» курит, он предлагает ему отличную сигару, какую курят только очень богатые люди, угощает его настоящим заграничным вином, а иногда тем и другим, только не сразу. Беседа снова возобновляется, даже более оживленная, чем раньше, но проходит еще некоторое время, и «фрайер» делается уже вялым; он утомился, желал бы, наконец, прекратить беседу, отдохнуть. Но не тут-то было; «блатной» не допускает до этого, считая жертву еще мало замученной. Он опять угощает его чем-нибудь; «фрайеру» неудобно отказаться, он снова курит и пьет, и разговор опять несколько оживляется, но уже на короткое время, так как усталость все более и более овладевает «фрайером».

Вот тут-то и начинается настоящее «мучение». «Фрайера» клонит ко сну, а «блатной» не дает ему уснуть; он начинает обращать его внимание на всякие пустяки: то на соседа, спящего в комичной позе, то на другую какую-нибудь мелочь; одним словом, заставляет человека из вежливости интересоваться всякими малоинтересными для него предметами. Тот внутренне раздражается, нервы его расстроены, и необходимость скрывать свое раздражение еще усиливает его нервное состояние — он начинает чувствовать к своему мучителю ненависть. Последний же, усиливая свою любезность и обходительность, продолжает всякими пустыми вопросами тревожить свою жертву. «Фрайер», наконец, начинает отвечать уже невпопад, глаза его смыкаются, он не слышит уже наполовину слов своего спутника, спать ему хочется все больше и больше. «Блатной» же не унимается; несмотря на то, что его жертва уже дремлет, он каждую минуту, лишь только «фрайер» закроет глаза, «трекает» его, задает ему громко какой-нибудь вопрос, который действует на него как выстрел из пушки; «фрайер» вздрагивает, кое-как отвечает и готов снова погрузиться в манящую его сладкую дремоту, но новая фраза заставляет его опять приподымать отяжелевшие веки.

Бедняга волнуется, его бесит неотвязчивый собеседник, он порывается сказать ему какую-нибудь дерзость, но сознание неприличия такого поступка его удерживает. Он уже не в состоянии соображать правильно, и вот «мучение» подходит к концу; между преступником и его жертвой происходит, например, такого рода диалог:

— Будьте любезны, который час? — спрашивает блатной.

— Что? час? а? — вздрагивает жертва. — У меня стоят! Проходит еще минута.

— Вы будете спать? — опять интересуется вор.

— А? Спать? Да, знаете, устал!

Еще через минуту:

— Вы выйдете на этой станции?

— А? да, да… нет, спасибо, не выйду… я спать…

Снова такая же пауза, жертва готова заснуть.

— Вы бы легли, а то так неудобно, спина будет болеть, — предупредительно замечает вор.

— Что, что? Лечь? Не надо, почему…

— Может быть, положить вам под голову мое пальто? — предлагает «блатной» еще через минуту.

— Пальто? Какое пальто? Нет… нет… пожалуйста, я так буду, — мычит уже «фрайер», не будучи в состоянии преодолеть овладевающего им сна.

Так продолжается до тех пор, пока «фрайер» уже окончательно не обессилеет. Тогда помощник дает знать «мойщику», что жертва уже готова, «замучена», и «мойщик» занимает место своего помощника. Он задает еще несколько вопросов жертве, которая только делает усилия раскрыть глаза; но из этого ничего не выходит, она вся погружается в сонное оцепенение, не будучи в состоянии двинуть ни одним членом. «Мойщик» дотрагивается до плеча «фрайе-ра» и спрашивает: «Послушайте, вы спите?» «Фрайер» ничего не отвечает, голова его опускается все ниже и ниже, он окончательно погружается в тяжелый сон утомленного, с развинченными нервами, действительно измученного человека.

Вот этого момента и ожидают «мойщики». Они отлично знают, что в первые минуты сна после таких «мучений» не только прикосновение руки, но даже крушение поезда не в состоянии разбудить беднягу. Первый момент сна считается самым благоприятным временем для совершения кражи, и вор немедленно «моет» «фрайера». Он быстро, с места в карьер, расстегивает платье, «распрягает» жертву и достает бумажник с деньгами. Если деньги в потайном кармане или зашиты, одним словом, их легко нельзя достать, то «мойщик» делает «операцию». Он острым ножичком, который называется у «марвихеров» «перо», распарывает «начинку», т. е. платье, и тогда уже «моет». Часто бывает, что пассажиры возят деньги в саквояже, носящем у воров название «ренцель». В таких случаях «операции» подвергается «ренцель» и оттуда похищаются деньги и другие ценности. Совершив «мойку», «марвихеры» «отваливают» на первой же станции.

Описанные мною процессы краж являются самыми сложными в деятельности «марвихеров», но не все кражи совершаются с такими сравнительно трудностями. Часто бывает и так, что «вешеры» входят в вагон, видят спящего пассажира и, убедившись в его глубоком сне, недолго думая, «моют» его. Также воры первых двух категорий, находясь среди толпы и увидев зазевавшегося «прыца» или «грача», нащупывают «кожу» и принимаются за работу. Налетели на такого субъекта «марвихеры», стиснули раз, два; торговец поднял руку со «звонком», «ударил», как они выражаются, «затырщик» «тырнул» — и готово, — бумажник «переломали», и — «отвалили»…

Как «мойщики», так и другие «марвихеры», с которыми я уже несколько познакомил читателей, никогда не воруют «бомб» или «стукалок», т. е. часов; никогда не снимают колец и браслетов с рук. «Марвихеру» нужны только деньги и бриллианты, причем он гонится всегда за крупными суммами, его соблазняют «косухи». Ворующие у «прыцов» и «грачей» иногда похищают булавки из галстуков, если они с крупными бриллиантами. К тому же такая кража для них — сущий пустяк и совершается также посредством «звонка». Характерно, что лица, у которых похищают такие булавки, очень редко заявляют об этом полиции, так как думают, что булавка потеряна. Между тем, булавку труднее потерять, чем бумажник. «Марвихеры», выбирая жертвы, не ограничиваются одними мужчинами; они не стесняются поживиться и у представительниц прекрасного пола. Так как дамы с собой не носят бумажников, а всегда хранят деньги в ридикюлях, то «марвихеры», поймав даму в толпе, делают «операцию» «ренцелю», т. е. разрезают ридикюли.

В газетах иногда приходится читать о добросовестности карманных воров. Добросовестность, по мнению пишущих, заключается в том, что вор, похитивший бумажник с деньгами и документами, на другой день присылает по почте потерпевшему украденные бумаги, оставив себе только деньги. Такие факты бывают всегда при кражах «мар-вихерами» документов; бумаги действительно возвращаются ими потерпевшему, но побуждает их к этому не честность. Это только ловкий маневр с их стороны. Предположим, что воры украли бумажник, в котором находилось 3000 рублей денег и на 30 тысяч векселей. Для потерпевшего эта кража в зз ООО рублей, — кража очень крупная; векселя для него — те же деньги. И потому обворованный поднимает сильный «шухер», тревожит полицию и обещает за поимку воров крупную сумму. Все это усиливает действия полиции: чем крупнее кража, тем тщательнее розыски с ее стороны. Это для воров совершенно нежелательно; для них заработок всего в 3000 рублей, документы для них не представляют никакой ценности. А ищут «марвихеров» за кражу зз ООО рублей. И вот воры, для ослабления розысков и прекращения «шухера», сразу уменьшают кражу на 30 тысяч, т. е. возвращают векселя и другие ненужные им документы по почте, если в бумажнике найдут карточку или адрес; в противном случае — бросают бумаги в почтовый ящик. Им известно, что бумаги попадут в руки полиции и затем потерпевшего. Последний, получив обратно 30 000, сразу успокаивается, он рад, что отделался только несколькими тысячами. На розысках он даже не настаивает, а наоборот, просит полицию не трудиться и долго после того при встрече со знакомыми говорит с радостью: «Знаете, я теперь убедился, что и между ворами есть честные люди!»

Ill КАРМАННЫЕ ВОРЫ

Ни один класс профессиональных преступников не отличается таким общественным устройством, корпоративностью, как категория уже описанных мною «марвихеров». Родина их — привислянский край, и отсюда эти воры распространились по всей России. Организации этой воровской специальности много способствовала близость границы и беспрестанный наплыв пришлого преступного элемента. Многим иностранным крупным ворам пришлось в силу полицейских преследований прекратить свою деятельность за границей и переехать в Россию. Первыми представителями этих воров в России были евреи, но постепенно к ним примкнуло немало русских, которые в настоящее время занимают в этом обществе довольно видное место, хотя евреи по-прежнему преобладают, проживая большей частью в западных губерниях. Здесь во многих местах они составляют довольно влиятельную часть населения, чему много, конечно, способствует материальное благополучие таких воров.

Тут, конечно, явится вопрос: почему же пускается такой богатый человек на преступление, делает его своей профессией?

Вышеописанные воры в большинстве случаев бывают выходцами из этого же общества, с детства вращавшиеся среди воров, и из них, в конце концов, конечно, формировались преступники. Он ворует из традиции, любви к делу, привычке, и прежде всего, главным побуждением является легкий, сравнительно, заработок крупных сумм сразу. Все крупные состояния, которыми обладают большинство карманных воров, приобретены ими посредством краж.

Относительно риска, сопряженного с такой профессией, могу сказать, что эти карманщики из всех преступников рискуют меньше всех, по причине как самого характера краж, так и условий, при которых они совершаются. У них выработано много маневров для избежания подозрения и ареста; хороший вор в высшей степени изобретателен и так обставит дело, что только догадливый и решительный человек сумеет его поймать.

Укажу на несколько более употребительных маневров. О том приеме, когда помощник вора при «шухере» старается, чтобы жертва заподозрила его, и тем дает своему товарищу возможность скрыться с деньгами, я уже говорил в первом очерке. Когда жертва, заметив пропажу, требует повального обыска, ворам приходится очень скверно. Если их станут обыскивать, бумажник будет непременно найден, а бросить его нельзя — могут заметить. Попавшиеся в западню преступники в большинстве случаев пускаются на такую проделку. В то время, когда происходит сумятица, вор «ха-вирует» бумажник, т. е. вкладывает осторожно бумажник в карман пиджака или пальто кого-нибудь из публики. После этого воры, конечно, в безопасности и начинают совершенно иначе вести себя: они «бьют панты», возмущаются вместе с другими дерзкой кражей, требуют, чтобы никого не выпускали, и вместе с тем строго следят за «хавиром» — человеком, у которого бумажник, боясь, чтобы он не ушел вместе с деньгами. Когда все формальности исполнены, подозрения ни на кого не заявлено, опасность прошла и толпа начинает расходиться, воры, не отходя от ничего не подозревающего «хавира», стараются вступить с ним в беседу по поводу происшествия, по-воровскому, «бурчат» его, и, улучив благоприятную минуту, воруют у него бумажник, который раньше положили ему в карман. Эту вторую кражу одного и того же бумажника ворам легче совершить, так как они крадут уже со «шхеры», т. е. из наружного кармана пиджака. Первый род кражи совершается со «скалы», т. е. из бокового кармана, и такая кража самая трудная. Похищение же из верхнего платья называется кражей с «верхов». «Марвихеры-аристократы» редко воруют со «шхер» и «верхов», потому что в таких карманах публика почти никогда не носит крупных сумм. Кроме того, воры часто после кражи «перетыриваются», изменяют свой наружный вид настолько, чтобы поднявший тревогу человек, видевший раньше около себя преступника, не узнал его. Делается это очень просто: преступник, предположим, поднимает воротник, натягивает на голову какую-нибудь оригинальную шляпу, вроде жокейской например, которую удобно держать на этот случай в кармане, надевает очки с большими темными стеклами, закуривает сигару и, на первый взгляд, наружность его совершенно преображается, и видевший его несколькими минутами раньше обворованный наверное не узнает вора. Таких изворотов у них очень много; иногда в минуты опасности они «бьют панты» положительно артистически. Нужно быть большим скептиком, чтобы не поверить искренности человека возмущающегося, негодующего, взволнованного, самолюбивого. Все эти чувства ворами так выражаются, что бывали случаи, когда их отпускали люди, которым удалось поймать их на месте преступления, уверенные, что тут или ошибка, недоразумение или, наконец, что-то непонятное, но во всяком случае не факт совершения кражи прилично одетым господином. Известны даже случаи, что во время задержания воров полицией публика, возбужденная «бьющими панты» ворами, вступалась за них, вмешиваясь в дело, сталкивалась с полицейскими и тем самым давала возможность пользующимся такими моментами ворам скрываться.

Как я уже говорил, эти карманщики искренне любят свое ремесло, относятся к нему с увлечением, стараются в нем совершенствоваться. Искусные воры пользуются между ними большим уважением, почетом и влиянием. В ремесле их есть какая-то непонятная для нас, но несомненная профессиональная прелесть; кражи по своей «работе» могут вызывать у них восхищение: какой-нибудь «перелом» бумажника или искусная «мойка» заставляют гордиться вора, смотреть на себя как на «артиста» своего дела, тут также есть своя тонкость, деталь, понятная только «специалистам». Среди них ходит масса всевозможных анекдотов, интересных фактов из воровской практики, целые легенды, традиционно переходящие из рода в род.

Часто они рассказывают о каком-то гремевшем «мар-вихере», будто бы совершившем следующую проделку. У богатого купца украли на московском вокзале бумажник с 25 000 рублей, причем вместо денег воры оставили чистую бумагу. Когда купец заявил полиции, последняя, сообразив, что воры будут следить за купцом, посоветовала ему опять положить в карман 20 000 рублей и отправиться в собор. Полиция обещала окружить его агентами, которые и задержат воров при покушении на кражу. Купец послушался совета, постоял в соборе некоторое время и, когда выбрался из толпы на улицу, то обнаружил, что 20 000 из кармана исчезли, а вместо них снова очутилась чистая бумага. Полиция, конечно, была очень смущена подобным обстоятельством, но еще более убедилась, что воры неотлучно следят за купцом, привычка которого носить при себе крупные суммы была известна многим. Но взять снова с собой деньги она уже не советовала бедному купцу, а просила его положить газетную бумагу и пойти в театр, где агенты будут смотреть в оба. Сказано — сделано. Отправился купец в театр с газетной бумагой в кармане, просидел спектакль и по выходе на улицу вытащил из кармана бумагу, но только не газетную… а чистую. Плюнул тогда купец на это дело и перестал хлопотать о деньгах, поняв, что надеяться на их возвращение нечего. Прошло недели две, купец начал было уже успокаиваться, как вдруг с ним произошел следующий случай: проходя однажды по Кузнецкому мосту, он обратил внимание, что ехавший в богатой коляске какой-то господин, увидев его, велел кучеру остановиться. Господин вышел из коляски и, направившись к купцу, вежливо спросил его, предварительно извинившись:

— Не вы ли купец такой-то?

— Я! — ответил купец.

— Не у вас ли была совершена на вокзале кража 25 тысяч рублей? — продолжал неизвестный.

— Совершенно верно, у меня! — подтвердил купец.

— Так значит, у вас и 20 000 затем украли?

— Как же, как же, тоже у меня, — отвечал купец, у которого зашевелилась какая-то неясная надежда.

— Так значит, это вы сыграли штуку с ворами, положив вместо денег бумагу в карман? — спросил серьезно молодой человек.

— Совершенно верно, я положил… — и купец хотел было засмеяться этой проделке, но не успел он выговорить последних слов, как глаза господина сверкнули и, отступив на шаг, он размахнулся и влепил купцу две оглушительные пощечины.

— Будете другой раз знать, как нас обманывать, — проговорил он, сел в свою коляску, и, пока опешивший купец успел прийти в себя, вор скрылся из виду.

Солидарность воров особенно рельефно проявляется во время проездов. Они всегда находятся в разъездах, редкий поезд железной дороги не везет карманщиков, на каждой станции одни входят, другие выходят; это беспрерывное движение их по всей сети железных дорог происходит круглые сутки. Есть несколько пересадочных станций, на вокзалах которых, если прожить месяц, можно видеть всех действующих воров, как железнодорожных, так и других, уже известных читателю. Пересекая Россию вдоль и поперек, они беспрестанно встречаются и делятся впечатлениями. Это делается не для удовлетворения простого любопытства товарищей, это необходимо им для общего дела, совместной пользы. Если, предположим, одному вору удается где-нибудь совершить кражу, он покидает это место и при первой встрече с другим вором передает ему об этом. Тот в свою очередь оповещает об этом встречных товарищей, и таким образом весть, что в таком-то месте «шухер», облетает в короткое время всех карманных воров. Знать об этом необходимо им для того, чтобы к месту недавней кражи они не являлись некоторое время, пока не пройдет тревога. В противном случае легко попасться полиции.

Кроме того, в каждом большом городе есть люди, специально занимающиеся общением с карманными и другими ворами. Это преимущественно сами бывшие профессиональные преступники, почему-либо оставившие ремесло вора — по старости или вследствие частых неудач на этом поприще. Такие господа занимаются чаще всего торговлей, но главным образом они живут от содержания «блатной» квартиры, занимаются покупкой краденого и т. д. Адреса и их имена известны обыкновенно всем ворам, а если какой-либо вор едет на «дело» в город, где он еще не бывал, то стоит ему по дороге спросить первого встречного в поезде вора, и тот ему всегда посоветует, к кому обратиться, где живет «блатак», «блатокай». Последний всегда расскажет приехавшему к нему «гастролеру», где больше бывает публики, какие места посещаются знатью или купечеством, кого надо опасаться из полиции; стоит с ним у ворот сыскной полиции и показывает выходящих агентов. Одним словом, дает ему все нужные сведения, указания и советы.

В местах, где проживают крупные карманные воры, население не брезгует довольно близкими сношениями с ними; в какой-нибудь мещанской семье вор считается выгодной партией, он получает большое приданое. Здесь они пользуются кредитом, так как многие из них у себя дома занимаются крупной торговлей, их считают «благородными» людьми, хозяевами своего слова. И действительно, надо отдать им справедливость, «марвихеры-аристократы» представляют из себя джентльменов среди воровского мира. В преступной деятельности они никогда не употребляют насилия, не пускают в ход оружия, они воруют «чисто», жертвы их — только состоятельные люди, что много успокаивает их совесть; по их словам, они обкрадывают только того, кто позволяет себя обокрасть. В частной жизни они сами не прочь помочь бедному, иногда довольно щедро, и у них самих замашки заправского барина. Это заметно и по их домашней жизни. Между этими ворами не наблюдается той общей испорченности, как среди других преступников. Почти каждый имеет свою семью, живет своим домом, воспитывает детей и бывает, что у многих из них дети вырастают порядочнымилюдьми. По частной жизни карманщики не разнятся от «ветошного» общества, из которого выделяется много членов в воровскую компанию. Новые члены входят в общество «марвихеров» по многим причинам. Неудачи в отношении карьеры, любовь к тратам, широкой жизни при отсутствии средств, привычка, наконец, к ней после прежнего житья-бытья, когда были средства, — все это толкает молодых людей на путь преступления; затем тюрьма, тот же воровской университет, где формируются профессиональные преступники, и вот, по выходе на волю, такая личность входит в общество воров, приучается, сначала идет «затырщиком», а там, если может, то и «торговцем». Год счастливо поработал, втянулся человек, и заправский вор готов.

Часто люди попадают в воровское общество благодаря женщинам-воровкам. Если красивая преступница привлекла какого-нибудь молодца не особенно высокой нравственности, питающего страсть к презренному металлу, тогда не миновать ему воровской карьеры. Воровка ему скоро затуманит голову легким заработком крупных сумм, и он непременно станет «блатным».

Для того чтобы сделаться хорошим «марвихером», нужно обладать большим нахальством, самообладанием, находчивостью и ловкостью. Главное достоинство вора — это «ветошный кураж», т. е. умение во время деятельности держать себя, как «ветошный», не отличаться по поведению от него, чтобы для постороннего глаза не заметна была принадлежность вора к разряду преступников и чтобы сам вор во время кражи не «пешил», чувствовал себя совершенно спокойно, как честный человек. Только обладая таким «ветошным куражем», можно сделаться «торговцем», и потому не все обладающие желанием воровать могут делать это. Тут также нужны своего рода способности, которыми не всякий преступник одарен. Воры, не имеющие «ветошного куража» или потерявшие его в силу неудачных операций, сами уже не воруют, они только помогают, делаются помощниками и получают с каждой кражи проценты, смотря по достоинству такого помощника, его ловкости.

Несмотря на то, что члены этого общества все знают друг друга, не всякому известны фамилии их товарищей. Между ними распространены клички, которые и заменяют им в воровском мире настоящие имена, и такую кличку имеет почти каждый вор. Когда вор отправляется в дорогу, он никогда не ездит со своим паспортом, а непременно с чужим. Паспорта эти не поддельные, они настоящие, только выданы на имя других лиц, так что при задержании «вора» личность его оказывается незапятнанной, лицо, записанное в документе, никогда не судилось, и потому, если преступника и судят, то только за первую кражу. А это много значит, потому что за рецидив грозит сильное наказание.

Относительно таких паспортов, называемых на воровском жаргоне «линковыми очками», могу сказать следующее. У нас в России есть много мест, хорошо известных в преступном мире, где мещанские управы и волостные правления специально занимаются выдачей «очков» на «линк» — паспортов за деньги преступникам для их дела. Такие учреждения наполнены людьми, которые благодаря выдаче документов сами косвенно стали членами преступного мира, и, раз взявшись за это дело, они всецело в руках воров. Чиновники мещанских управ и волостных правлений, где совершаются подобные операции, положительно обогащаются благодаря выдаче таких паспортов, еще называемых «черно-белое», или «шварц-вейс». Система же выдачи чужих паспортов заключается в том, что многие умершие лица не вычеркиваются из списка живых, и на их имя и выдаются паспорта с соблюдением примет, подходящих к личности «блатного». Такие продавцы «мертвых душ» оперируют очень ловко и редко случается, чтобы их проделки выплывали наружу.

Я уже говорил о том, что воры очень редко оставляют свою профессию, но бывают случаи, когда преступнику почему-нибудь опостылеет его профессия; для этого нужен какой-нибудь особенный переворот в его жизни: сильные неудачи, разлад с обществом, постороннее влияние честных людей. В особенности часто вор прекращает свою воровскую деятельность вследствие ссоры с товарищами. Будучи злобен, он и сводит счеты с обществом, «подводит итоги». Для этого ему удобнее сойтись с полицией, и тогда страшен для «преступников» такой «капорник». И если преступники узнали, что товарищ их выдал — «закапал», ему грозит сильная месть с их стороны, ему уже нельзя оставаться членом воровского общества, он уже по необходимости делается честным человеком. После же превращения из «блатного» в «ветошного» ему уже нечего бояться своих бывших товарищей; они не будут ничего предпринимать для мести, т. к. смотрят на него как на всех честных людей, полицию и т. д.; он уже не их, и потому предпринимать в отношении его что-нибудь считается лишним. При этом не могу не сказать, что такой субъект превращается в страшного врага воров и больше никогда уже не ворует.

Карманные воры высшей категории отличаются в своей деятельности большой выдержкой, тактичностью и вообще умением избавиться от всяких неприятностей, нераздельных с их полной приключениями профессией. Если при внезапном задержании они увидят, что есть возможность «сорваться», они, конечно, не постоят за каким угодно «пактом».

В случае же неудачи такой вор, попадая в участок или сыскное отделение, сейчас же оставляет вид оскорбленного и возмущающегося человека; он примиряется с тем, что дело «не прошло», и, переступив порог, сейчас же делается спокойным, отдает паспорт, на вопросы спокойно отвечает, что он карманный вор, даже шутит, одним словом, имеет вид делового человека, которому во время дела пришлось считаться с некоторыми неприятными формальностями. Опытные полицейские и сыщики относятся к этому вполне философски, они смотрят на это с той точки зрения, что у всякого свое дело, вору стараться не попасться им в руки, а им, наоборот, стараться задержать его. На все извороты таких воров они смотрят, как на обыкновенное дело, и не сердятся на это, одним словом, они вполне понимают воров. Последние же, убедясь, что им не уйти, понимают, что, продолжая «бить пант» в полицейском учреждении, они только рассердят полицейских и сыщиков, которые увидят в таком поведении лишь тупое и бесполезное упорство, отнимающее напрасно время. В таких случаях воры идут в «открытую»; к тому же хороший, профессиональный вор большей частью известен хорошему и опытному сыщику. При этом надо сказать, что крупные воры наружной полиции очень мало опасаются, они боятся лишь сыщиков, да и то хороших, бывалых. Крупные «марвихеры» очень редко попадают в руки полиции, но еще реже по обвинению в краже: их часто можно видеть в сыскном отделении задержанными до кражи, для предупреждения краж, и в этом вся цель и главная обязанность сыщиков. Последние знают, что задержать «марвихера» во время кражи очень трудно. После же кражи, если даже удается каким-либо образом узнать виновника и впоследствии задержать его, то ведь очень трудно доказать его виновность. Деньги — такая вещь, что их трудно отличить, они не имеют примет и нельзя доказать, что они приобретены путем преступления. Одним словом, вещественных доказательств нет, а свидетелей тем более.

Сыщики же в свою очередь хорошо знают, что, задерживая вора, они не могут привлечь его к ответственности, так как нельзя же доказать, что вор приехал именно с преступной целью. Ему можно только сделать то, чтобы выслать его по этапу, что также неприятно для вора, и последний для избежания такой меры идет на все, отвечает на все вопросы, полезные для полиции, указывает виновников разных краж, скрывающихся воров и т. д.: все это для того, чтобы ему позволили уехать из города на свои средства. Достигая этой цели, он, давши слово не возвращаться больше, почти всегда сдерживает его, потому что попасться другой раз для него совсем невыгодно, его тогда смогут сделать несчастным. В чем заключается это несчастие, я скажу в своем месте.

Познакомив читателей с обществом «карманщиков» высшей категории, я немоту в заключение не сказать несколько слов об одной из главных представительниц «марвихеров», уже сошедшей со сцены, знаменитой воровке Софье Блувштейн, известной везде под кличкой «Сонька Золотая ручка». Судьба этой воровки очень интересна, биография ее прольет много света на этот мир воров, среди которого имя Соньки Золотой ручки окружено ореолом мученичества и воровской доблести.

IV «НА ДОБРОЕ УТРО»

Уголовная хроника всегда богата именами крупных, выдающихся преступников, но громкая популярность последних обусловливается не столько общим характером их деятельности, сколько исключительностью обстановки, при которой совершено преступление, овладевшее на время вниманием общества и заставившее о себе усиленно говорить. К таким преступлениям, главным образом, принадлежат убийства, а из краж только более или менее оригинальные, крупные. Но каково бы ни было преступление, оно в конце концов все-таки забывается, а с ним прекращается и известность его героя, о котором в свое время много говорили и писали. Как это почти всегда бывает с модными знаменитостями, прославленные герои в этой области и порожденные ими дела оказываются гораздо ниже предшествующей им славы, и они скоро сходят со сцены.

Совершенно особенное, почти исключительное положение между этими рыцарями наживы заняла знаменитая воровка Сонька Золотая ручка. Популярность ее превзошла своей долговечностью славу всех подвигов героев уголовщины, несмотря на то, что Сонька была только воровкой, только беззастенчивой потребительницей чужой собственности, — профессия, которая в публике не возбуждает удивления, ни тем более ужаса. Несмотря на то, что прошло уже много лет с тех пор, как эта воровка навсегда сошла со сцены, воспоминание о ней каждый раз воскресает, как только заходит речь о выдающихся преступниках; она стала чуть ли не легендарной личностью. София Блувштейн — Золотая ручка — была воровкой прежде всего по призванию; она обладала всеми данными, необходимыми для заправского вора, воровская деятельность была ее стихией. В сфере всякой деятельности есть имена, которые произносятся с глубоким уважением, перед которыми снимаются шапки. В обществе «марвихеров» таким обаянием пользуется имя Соньки Золотой ручки. Карманные воры преклоняются перед ней, она их идеал, ее биография — славная страница из истории деятельности «марвихеров».

Сонька Золотая ручка родилась в семье литовских евреев, так называемых «литваков», известных своей набожностью. Отец ее, средней руки торговец, конечно, не заботился о воспитании дочери, она росла, как все девушки в таких семействах, занималась хозяйством. При этом нельзя не упомянуть, что в той местности, где жила Сонька, сильно развит так называемый «блат» — контрабандный промысел, тайное винокурение, производство и сбыт фальшивых денег и т. д. Одним словом, местное население не отличается излишней щепетильностью в деле наживы. Такому нравственному складу жизни местного населения помогает близость границы. Обладая природным умом, Сонька была довольно оригинальной девушкой как для своих лет, так и для окружавшего ее общества. Миловидная и оживленная, она всегда была окружена роем поклонников. Природная подвижность, страстность и вспыльчивость, какое-то нервное увлечение всем, что ее занимало, составляли отличительные черты ее натуры. Прибавьте к этому большое кокетство, особую способность нравиться и увлекать и собственную неустойчивость, и вы получите представление о характерных особенностях Соньки как женщины. Она очень любила наряжаться, питала сильную страсть к роскоши; мотовство составляло одну из самых сильных ее слабостей, любовь ее к драгоценностям, бриллиантам была известна всем, знавшим эту воровку.

Вполне понятно, что родителям Соньки была не по душе натура дочери, которая не щадила и их в своей резкости, вспыльчивости и необузданности, и потому они с удовольствием выдали ее замуж за подвернувшегося торговца-еврея, которому приглянулась хорошенькая 15-летняя девочка. Несколько лет прожила с ним Сонька, и, наконец, благодаря своим романтическим похождениям была принуждена принять от мужа развод. С этого времени начинается воровская карьера Золотой ручки.

Вскоре после развода она случайно познакомилась с известным профессиональным вором Блувштейном, годовой заработок которого исчислялся в несколько десятков тысяч рублей. Он пользовался уважением среди еврейского населения западных губерний, его ценили и принимали везде как человека денежного, не придавая никакого значения его профессии; в том обществе люди ценились только по карману, каким бы путем человек ни добывал средства. Блувштейн был человек не без образования: он сделался вором, будучи помощником провизора, говорил на нескольких языках, жил на широкую ногу. Значительно выделяясь из остальных окружавших Соньку людей, он невольно обратил на себя ее внимание как вор и богатый человек. Она сумела приглянуться Блувштейну, показавшись ему женщиной со способностями; он скоро женился на ней, и Сонька вступила в новое общество — в мир воров. Попавши в очень хорошие материальные условия, она скоро убедилась, что профессия ее супруга очень выгодна, и, помогая мужу, Сонька в конце концов постигла воровское искусство, всю его прелесть. Неудивительно, что из нее скоро выработалась воровка, не уступавшая в искусстве своему мужу. Но она начала не с карманных краж, которыми заслужила себе известность, она сперва пошла по дороге мужа, своего учителя, который не был «марвихером». Специальностью Блувштей-на были так называемые кражи «на доброе утро» или по-еврейски «цирлих», т. е. кражи из гостиниц у постояльцев, причем воруют только деньги и ценные вещи. Блувштейн был крупной величиной из этой категории воров; он совершал кражи только в больших гостиницах и часто похищал по несколько десятков тысяч рублей сразу.

Постепенно Сонька сделалась хорошим помощником своего мужа «на доброе утро». «Ветошным куражем» Сонька вполне могла похвастаться. Чтобы познакомить с главным процессом этой кражи, достаточно привести пример, как воровала в этих случаях Сонька, «работа» которой считалась верхом совершенства между представителями этого рода кражи.

По приезде в город Сонька намечала себе лучшую гостиницу и, войдя в нее якобы по делу, старательно знакомилась со всеми входами и выходами, расположением коридоров и т. д. Подозрения она никакого не возбуждала своей особой, потому что одета была всегда прилично и богато. Воровке было известно, что в таких гостиницах постояльцы привыкли поздно вставать, будучи ночью на балу в гостях или в каком-либо увеселительном заведении, и что рано утром такие господа спят крепким сном. Входя незаметно в гостиницу рано на заре, преимущественно через черный ход, она в коридоре надевала на ботинки мягкие войлочные туфли, заранее приготовленные, и отправлялась «зорить», т, е. осматривать. «На доброе утро» всегда идут «на слепую», т. е. на случай, и Сонька, неслышно двигаясь по коридору, сначала толкала осторожно каждую дверь, потому что часто в гостиницах номера не запираются на ночь. Если же двери оказывались запертыми, она имеющимися при ней ключами отворяла их. В том и другом случае воровка смело входила в номер, подходила быстро к платью постояльца, оставляемому всегда на видном месте, и обыскивала карманы, ища главным образом бумажник; она не стеснялась даже забираться рукой под подушку спящего обитателя номера. Если, добывши бумажник, она находила там сумму денег, вполне удовлетворявшую ее, она сейчас же уходила, не обращая внимания на золотые вещи. В противном же случае воровка уже искала драгоценности, забирала часы, кольца, цепи, булавки и т. п. вещи, которые обыкновенно их владельцами складываются перед сном на стол или комод. Часто бывало, что в то время, когда воровка «зорит» по коридору, из номера вдруг выходил постоялец в халате и направлялся в конец коридора. Тогда воровка быстро бросалась в опустевший на короткое время номер и, осматривая его весь самым подробным образом, переворачивала постель, выдвигала ящики комода и т. п. в поисках добычи.

Но не всегда такие похождения сходили для Соньки благополучно, не всегда ей удавалось уходить незамеченной «Фрайером». Случалось, что спавший вдруг просыпался, «тро-кался» и устремлял удивленный взор на постороннее лицо в своей комнате. Очутившийся в таком опасном положении мужчина-вор сейчас же извиняется, объясняет наскоро, что случайно попал в чужой номер, и, пока проснувшийся успевает что-нибудь сообразить, он быстро покидает комнату, хотя при этом надобно сказать, что в таких случаях воры все-таки часто попадаются. Сонька же, по примеру женщин-воров этой категории, «била пант» совершенно иного рода. Она сейчас же быстро оглядывала проснувшегося, изумленного присутствием красивой пикантной женщины, и немедленно определяла, к какого рода субъектам принадлежит ее жертва, для того, чтобы знать, как действовать. Если субъект был старик, которого не было надежды прельстить, она искусно делала вид, что пугается, громко вскрикивала и закрывала лицо руками, словно сгорая от стыда и неловкости. Это производило такое впечатление на недоумевающего старика, что он вместо того, чтобы вскочить и захватить воровку, сам конфузился и старательно закутывался в одеяло. А воровка, пользуясь этим, быстро выбегала из номера с видом женщины, взволнованной скандальной ошибкой.

Когда же перед воровкой оказывался человек, который, по-видимому, не особенно стеснялся присутствия женщины, Сонька немедленно «пунцовала» такого субъекта, с ее стороны начиналась целая игра. Смутившись, извиняясь, краснея и играя глазами, она с волнением говорила, что попала в эту комнату случайно, что ее знакомый живет по соседству и вместе с тем старалась дать понять, что она не жалеет, что так случилось, что ей не особенно хочется покинуть его комнату. Такой артистически исполняемый «пант» почти всегда достигал своей цели. Хозяин номера уже не трудился отгадывать причины неожиданного посещения красивой женщины, стоявшей перед ним. Он поддавался другим мыслям и побуждениям, и его старания в этом отношении, конечно, всегда увенчивались успехами: он оставался очень доволен сюрпризом «на доброе утро».

В другом же случае, если воровка соображала, что на проснувшегося хозяина она сразу произвела впечатление как женщина, усиливавшееся благодаря неожиданности ее появления и обстановке, она с места в карьер, не давая ему времени решить, во сне это или наяву, бросалась стремительно к нему и с замиранием, прерывая свои слова страстными поцелуями, объясняла, что она давно ждала случая к нему зайти и познакомиться. «Фрайеры» в таких случаях сейчас же «запунцовывались» и не думали о бумажнике. Если до той минуты, когда обитатель номера просыпался, воровка не успевала совершить кражи, она уходила от него впоследствии, в большинстве случаев ничего не уворовав; но, когда ей делалось известно, что в комнате находится крупная сумма, она старалась, чтобы утомленный любовник уснул, и тогда похищала все — и деньги, и вещи.

С большим успехом Сонька Золотая ручка употребляла следующий «пант», вообще нередко пускаемый в ход воровками «на доброе утро», причем этому остроумному способу избавиться от опасности много помогал ее пол. Когда она входила к постояльцу в номер и, роясь около комода с вещами, замечала, что «фрайер» вдруг «трокнулся», она делала вид, что не замечает проснувшегося хозяина, и преспокойно начинала раздеваться, словно у себя дома. Такое поведение незваной гостьи невольно заставляло «фрайе-ра» затаить дыхание и следить за прекрасной незнакомкой, пока она не замечала его и не начинала оглашать комнату испуганными криками. Постоялец чаще всего бросался ее успокаивать и уговаривать не смущаться и, если «фрайер» оказывался хорошим, дело оканчивалось к общему благополучию, Сонька уходила с деньгами. В противном же случае, когда воровка не надеялась на известную материальную пользу, она быстро одевалась и, якобы смущенная и рассерженная, уходила. В общем, она всегда объясняла хозяину, что она думала, будто попала в свой номер и собиралась ложиться спать. Бывали случаи, что ее останавливали у выхода из гостиницы швейцары, но от них она легко отделывалась, «била пант», озадачивала их и наконец давала им деньги. Перед выходом из гостиницы воровка туфли бросала в коридор.

Кроме того, Золотая ручка была также «шопемфиллер-наховирку» или «городушник» — так называются воры, совершающие кражи из магазинов драгоценных вещей. Этот род кражи совершается двояким образом: воры идут на работу «шитвис», т. е. небольшой компанией в два или несколько человек, между которыми распределяется труд для совершения преступления. «Шопемфиллеры-наховирку», которые бывают преимущественно лицами женского пола, в то время, когда приказчики раскладывают перед ними пачки с бриллиантами, нажимая пальцами на камни, приподнимают их ко рту и незаметно проглатывают их. Украв таким образом несколько бриллиантов, воры расходятся, купив какой-нибудь пустяк, если во время их присутствия не заметят пропажи. В противном же случае воровки энергично требуют обыска, зная, что при них ничего не найдут подозрительного. В других, более практикующихся случаях воровки просто незаметно прячут по карманам ценные бриллиантовые вещи и чистые бриллианты. Сонька, например, входила с сообщниками в магазин так, чтобы не было заметно даже их знакомства между собой. Они все располагались у прилавка и одновременно требовали разные вещи, а Сонька — чистые бриллианты. В то время, когда ее товарки и товарищи отвлекали от нее приказчиков, Золотая ручка ловко прятала драгоценные камни под специально отро-щенные для этого длинные ногти. Во время всей своей воровской деятельности Сонька Золотая ручка совершила кражи почти во всех больших магазинах России. К бриллиантам она питала страсть и потому с большой охотой их воровала.

«Шопемфиллер-наховирку» — очень распространенный род кражи, в особенности в больших городах, где много крупных магазинов. Также воры или воровки часто практикуют замену золотых колец медными, заранее приготовленными. Замена эта совершается во время осмотра вещей, предлагаемых торговцами. Делается это так ловко, что приходится очень редко задерживать их. Бывали случаи, что магазиновл ад ельцы продавали эти медные кольца за золотые, не зная, что они невольно совершают мошенничество. Случалось также, что воры заменяли кольца с бриллиантами кольцами с фальшивыми камнями.

Одна компания воровок в течение долгого времени обворовывала магазины в одном большом городе следующим способом. Выбирая якобы для покупки золотые вещи, воровка подходила с ними к окну, якобы для того, чтобы лучше осмотреть их, и ловко всовывала какую-либо вещь в землю в горшке с цветами и затем спокойно отходила к стойке. Если продавец хватался вовремя этой вещи и подозрение его попало на покупательницу, последняя требовала, как полагается, полицейского осмотра, который ни к чему не приводил, и дело кончалось неприятностями для продавца. Если же все проходило спокойно, на другой день в магазин являлась другая покупательница, которая во время торга обращала свое внимание на цветок у окна, который настолько привлекал ее, что она начинала слезно просить продать ей вазон. Хозяева, которым предлагали сравнительно хорошую сумму за цветок, редко отказывали покупательнице, и последняя увозила горшок с бриллиантами с собой. Описанными кражами Сонька занималась до тех пор, пока, наконец, не вступила на тот воровской путь, на котором она сделалась своего рода знаменитостью. Прожив несколько лет с Блувштейном, она принуждена была с ним разойтись, так как Блувштейн был в частной жизни человеком, любящим семью, домашний очаг, и не хотел примириться с ветреностью своей жены, которая меняла любовников как перчатки. Еще до развода она постепенно перезнакомилась с карманными ворами и вошла в сношения с «хеврой» (обществом) «марвихеров».

Специально целыми шайками карманные воры не ездят, но иногда в один город случайно съезжаются или сходятся в вагон несколько воров, и тогда образуется «хевра», воровское общество. Если воры — все равно, «мойщики» или другие, — входят в вагон и видят, что их товарищи по профессии «подрабатывают» кого-нибудь, они садятся и следят за ходом дела. «Хевра» уже тогда исключительно заботится об успехе товарищей. Во время тревоги компания помогает: «бьет пант», «перетыривает» воров и т. д., давая им возможность скрыться, «бурчать» жертву и полицию. Одним словом, воры делают все возможное, чтобы воровское предприятие удалось и сошло благополучно, в случае опасности предупреждают товарищей по профессии и т. д. Если они увидят, что кто-нибудь из их общества ворует, предположим, бумажник, они непременно подойдут, помогут «тырить» жертву; даже если действующему вору не удается украсть, ему поможет кто-нибудь из компании, украдет за него и затем украденное отдается вору, начавшему это дело. Помогающие в таких случаях получают только долю украденной суммы. И таким образом воры действуют всегда, во время «дела» солидарны до конца: хорошо проведенная кража — это интерес всего общества, неудача же очень неприятна для всех воров, и они сообща делают все возможное, чтобы избавлять товарищей от неприятностей, сопряженных с их ремеслом. Если вор «сгорит», т. е. попадется, об этом сейчас же оповещается обществу товарищей по профессии и в тот город, где «горит» вор, съезжается несколько карманщиков, собирается «хевра». Она принимает все меры, чтобы избавить задержанного от «кича» (тюрьмы) или «решетков» (арестантских рот). Хитрость, просьбы, деньги — все употребляется для этой цели, в особенности деньги, которых не жалеют. Все время нахождения вора под судом общество не перестает интересоваться «болеющим» товарищем, старается, чтобы во время суда, «венчания», у него был хороший защитник, который мог бы «вылечить» его. Поэтому часто эти воры «выздоравливают», т. е. оправдываются. Если вора все-таки «повенчают», товарищи его все время, пока он «цинтует», т. е. отбывает наказание, заботятся о нем. Кроме чисто товарищеских побуждений компания поступает таким образом, опасаясь, как бы несчастливый товарищ «не опешил» и не выдал многих тайн их деятельности.

В конце концов Сонька Золотая ручка ознакомилась с процессом карманных краж, вращаясь всегда среди общества «марвихеров», причем она сильно симпатизировала обычаям и традициям, укоренившимся в этом обществе, и, наконец, сама сделалась представительницей этого высшего ранга воровской деятельности. С этого времени и началась полная приключений жизнь Соньки, имя которой затем прогремело по всей России. При этом нельзя не упомянуть, что громадное значение в судьбе этой воровки имел известный карманный вор по кличке «Кочубчик», который до нее считался самым искусным вором среди «марвихеров».

V СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА

При знакомстве с миром профессиональных преступников приходится прийти к убеждению, что и здесь есть люди, одаренные способностями, люди, возвышающиеся над толпой своих товарищей. К таким типам нужно отнести карманного вора, известного под кличкой «Кочубчик». Этот субъект вырос в кругу карманных воров. Еще мальчиком он показывал такие успехи в воровском искусстве, что приводил в изумление самых опытных карманщиков; среди детских шалостей Кочубчик часто похищал незаметно бумажники у воров. «Марвихеры» приходили в восторг от необычайных способностей мальчика и наконец решились извлечь из него материальную выгоду. Воры стали водить его в театры, цирки и в другие места публичных сборищ, и здесь среди толпы кто-нибудь из воров брал на руки маленького Кочубчика, и мальчик ловко вытаскивал бумажники из карманов богатых людей; таким образом, мальчик начал воровать с восьмилетнего возраста.

Понятно, что никто не заподозрил бы в краже человека с ребенком на руках, а тем более самого малыша. Постепенно Кочубчик сделался форменным карманным вором и скоро приобрел среди преступного мира репутацию ловкого «марвихера».

И вот на этого субъекта обратила свое благосклонное внимание Сонька Золотая ручка. В первый период своей деятельности она оперировала настолько удачно, что долгое время не попадалась полиции. Разнообразные способы краж создали ей исключительное положение среди воров. Правда, в этом мире есть карманщики, готовые идти на какую угодно кражу, но они воруют без всякой «школы», без выработанных приемов. Это «шлеперы», не принятые в обществе благородных «марвихеров». Последние до некоторой степени пренебрегают общением с ними, брезгуют ими как членами низшей касты. «Шлеперы» по наружному виду значительно разнятся от своих коллег высшего ранга. Они значительно скромнее в своих требованиях и не гоняются только за крупными кушами. Если случается возможность украсть бумажник с тысячами, они украдут его как попало, голыми руками без «звонка», но вместе с тем с одинаковой охотой украдут и часы («бомба» или «стукалы») с цепочкой («веснушки») или же кошелек («шмелек») с несколькими рублями денег, и наконец порт-табак. В вагоне, если нельзя похитить саквояж, они украдут чемодан с вещами и т. д., пойдут со всяким вором в компанию на какую угодно кражу. Им лишь бы что-нибудь заработать; они пользуются всяким удобным случаем для кражи и, конечно, часто попадаются. Сознавая превосходство карманщиков высшей пробы, шлеперы держатся перед ними с подобострастием, относятся к ним с большим уважением. Если «шлеперу» случится поиграть с «аристократом» в карты, он бывает очень польщен этим и всегда хвалится перед товарищами как большой честью, выпавшей на его долю.

Хотя Сонька и шла на все роды краж, но она везде была мастером своего дела. Это ничуть не унижало ее воровского достоинства, а наоборот; имея более обширный круг деятельности, она постепенно все более и более приобретала значение и влияние среди любителей чужой собственности. Она долго воровала без всякой для себя опасности, исколесила всю Россию, побывала во всех центрах ее и везде оставляла за собою поднятую на ноги полицию. В скором времени она сделалась любимицей «хевры», ее вожаком; карманщики иначе не называли ее, как «мама», и создали ей кличку «Золотая ручка». А тем временем Сонька пускалась на самые рискованные проделки. Конечно, внешность ее играла большую роль: она производила на мужчин очень сильное впечатление своей пикантной наружностью, и романтический элемент занимал не последнее место в похождениях этой воровки.

Сонька имела на своем веку массу, выражаясь деликатно, симпатий. Если ей нравился мужчина, все равно, кто бы он ни был — извозчик, дворник, городовой, вор, кондуктор, офицер, чиновник, — она немедленно овладевала им, покоряла его себе и всегда имела успех. Кроме чисто чувственных целей, она имела немало романов профессионального характера. При встрече в вагоне с «фрайером», готовым поднять «шухер», Сонька скоро достигала того, что он сходил с ней на ближайшей станции, где парочка проводила несколько беззаботных дней, причем «фрайер» проживал в таких случаях более денег, чем Сонька украла бы в случае успеха. «Золотая ручка» знала отлично, какое она производит впечатление на мужчин, и широко пользовалась этим.

В случае нужды она отдавалась полиции, следователю, тюремному надзирателю, конвойному — всякому, кто только мог принести ей малейшую пользу. И, соблазняя, она не имела вида жертвы, решающейся на такой шаг по необходимости; нет, Сонька всегда искусно представлялась влюбленной, разыгрывала целые романы, казалась охваченной страстью. Ее нервность, увлекательность действовали заразительно; люди, которые по своему служебному положению должны были отнестись к воровке строго, беспристрастно, не имея права входить с ней в какие-либо посторонние отношения, бросались в ее объятия при первых ее попытках увлечь их. Они из-за минутного наслаждения рисковали, теряли карьеру, семью, шли под суд, в Сибирь, позорили себя, губили вконец свою жизнь. А Сонька, часто избегая благодаря этому кары закона, продолжала всевозможными способами обирать людей, с каждым днем делаясь все смелей и деятельней. Не раз ее освобождали из рук полиции и прохожие, интеллигентные мужчины, военные, возбужденные ее «пантом», очарованные ее красотой.

Нервная, истеричная женщина, Сонька при задержании доходила до какого-то исступления; она до того уверилась в своей личной неприкосновенности, что приходила в ярость при посягательствах на ее свободу. В такие минуты она не задумывалась ударить, осыпать пощечинами «фрайера», заявившего против нее обвинение, полицейского и т. д., производя этим ошеломляющее впечатление на всех. Часто происходившие с ней в таких случаях истерические припадки представляли очень тяжелые сцены. Она кричала, билась, рыдала, тревожила целые улицы, волновала толпу, которая, растроганная, всегда заступалась за нее, возмущаясь бесчеловечностью и дикостью полиции. Последняя в такие минуты бывала почти бессильна: у ней опускались руки, толпа парализовала ее действия, и «взятъ» Соньку в это время бывало очень трудно. Благодаря такому положению вещей она сделалась настолько самоуверенной, бесстрашной, что ей и удержу не было. Успех, счастье еще более придавали ей «ветошного куражу», и она в то время положительно царствовала в воровском мире. Зарабатывая кражами уйму денег, она вела очень широкий образ жизни, швыряла большими суммами без толку и вообще была довольно непрактичной женщиной в этом отношении; несмотря на полную возможность копить деньги, она о черных днях не заботилась и быстро проживала все зарабатываемое. Трех своих дочерей, которых, к слову сказать, Сонька очень любила, она послала воспитываться в Ниццу, а затем в Париж, что также стоило больших денег.

Кроме того, эта воровка очень много тратила на всевозможные подкупы, носившие характер деловых расходов. Из-за предлагаемых ею сумм для многих лиц, к помощи которых она обращалась, был расчет в случае крайности даже лишиться места. Благодаря этому ее во многих местах, где она оперировала, старались не замечать, укрывали ее, предупреждали об опасности люди, от которых, в сущности, исходила эта опасность. Кроме того, будучи очень добрым по натуре человеком, Сонька очень много раздавала своим товарищам, помогала нуждающимся и, если только при ней находились деньги, она никогда их не жалела, в особенности на доброе дело.

О ней рассказывают следующий эпизод, который не кажется неправдоподобным людям, хорошо знакомым с эксцентричностью воровки. Она однажды проникла в номер гостиницы для совершения кражи «на доброе утро» и увидела странную картину. На диване спал одетый с истомленным лицом молодой человек, а на столе, на котором догорала свеча, лежал заряженный револьвер и несколько приготовленных к отправке писем с надписями: полицеймейстеру, хозяину гостиницы, прокурору и т. д. Один конверт оказался незапечатанным и заинтересованная воровка достала из него исписанный листок почтовой бумаги и прочла письмо, как оказалось, адресованное к матери молодого человека. Из этого полного отчаяния писания Сонька узнала, что молодой человек растратил 300 рублей казенных денег, посланных им разновременно к своей матери для лечения своей любимой сестры, больной чахоткой. По-видимому, мать снова просила денег, так как молодой человек, сознаваясь в растрате, извещал мать, что помогать больше не может, и просил прощения, объявляя, что ему грозит суд и бесчестье, вследствие чего он предпочитает смерть, и что при чтении ею этого письма его уже не будет в живых. По-видимому, это письмо произвело большое впечатление на Соньку, так как она вынула имевшиеся при ней 500 рублей, положила на стол и тихо вышла из комнаты.

Воры, несмотря на то, что боготворили свою «маму», старались эксплуатировать ее на каждом шагу. Они следили за ней, и «матиенты» гонялись за ней по пятам.

Относительно этих, еще не знакомых читателю преступников я должен сказать следующее. «Матиенты» принадлежат к числу воров, но не столько занимаются кражами, сколько промышляют эксплуатацией карманщиков высшей категории. К ним надо причислить еще так называемых «нухгееров» и «шишбал», которые представляют из себя уже пролетариат мира карманных воров. «Матиенты» занимают среди них первое место, так как, несмотря на то, что «марвихеры-главари» относятся к ним всем с одинаковым презрением, «матиенты» все-таки иногда приносят пользу большим ворам. Они если и следят за последними в то время, когда они совершают кражи, то иногда в трудную минуту могут «тырить», «бурчать» и т. д. Но в общем этот пролетариат специально занимается тем, что «трелит» больших карманщиков, т е. сейчас же после совершения кражи требует от них «мотю», долю с украденного, — требует настойчиво, нахально, и ворам из опасений неприятностей ничего не остается, как удовлетворить «трелющих» их «матиен-тов», «нухгееров» и «шишбала». В особенности надоедливы последние двое; они и пользы никогда не приносят, а готовы на всякие пакости из-за рубля, который «загамал» вор, т. е. скрыл от них для уменьшения требуемой «моти». Во время краж, совершаемых Сонькой Золотой ручкой, в «матиентов» превращались воры первых категорий, так как это было и безопасно для них и довольно выгодно.

И вот Сонька несколько лет подряд тревожила Россию своими кражами, похищала громадные суммы и была почти неуловима. Перед ней при каких-то таинственных обстоятельствах отворялись тюрьмы, арестантские, она чуть ли не делалась невидимкой, живя подолгу в городе, где ее усиленно искали; она совершала преступления, несмотря на то, что ее многие хорошо знали и даже были осведомлены о предстоящих операциях воровки. Это достаточно иллюстрирует тот факт, что когда она на Николаевской железной дороге украла у одного генерала наличными деньгами 200 000 рублей, превратив его в нищего, и в дело вмешались высокопоставленные лица, виновника, несмотря на строжайшее следствие, не удалось обнаружить. Положим, из этой суммы ей досталась всего половина, а остальные сто тысяч пошли на «покрытие следов преступления». В другой раз она украла 75 000 рублей с такими же последствиями.

Сонька не прочь была также пускаться на кражу из частных квартир, только, конечно, без совершения взлома. Она приходила по утрам в квартиры богатых людей и, если ее встречала прислуга, то она спрашивала барина, имя и фамилию которого всегда можно было прочесть на дверной дощечке. Сонька, одетая очень богато, никогда не возбуждала ни у кого подозрений. Когда прислуга уходила докладывать о_: приходе гостьи или приглашала ее ждать, Сонька отворяла ящики комода и т. д., и похищала деньги и ценности. Однажды она украла чуть ли не на глазах прислуги драгоценностей на 28 000 рублей. Эта дерзкая кража наделала много шуму в городе; тогда полицеймейстер призвал одного полицейского чина, известного своими знакомствами с ворами и угодившего впоследствии за это в ссылку, и приказал ему, чтобы Сонька непременно была доставлена. Полицейский, скрепя сердце, повиновался и, отправившись к Соньке, заявил ей, что ничего не сделаешь — надо идти! Сонька вполне с ним согласилась, но перед тем, как позволила себя «арестовать», переоделась, выражаясь по-воровскому, «перетырилась»; она сбросила с себя шелк, бархат и драгоценности и нарядилась в платье своей кухарки. Когда ее в таком виде представили прислуге обворованной семьи, та, увидев вместо расфранченной дамы простую женщину, отказалась ее признать, и Сонька вследствие отсутствия улик была освобождена.

Неизвестно, долго ли так удачно вела бы свои дела эта воровка, если бы не роковая для нее связь с «Кочубчиком», обязанным этой кличке длинному вихору на лбу. Она увлеклась этим субъектом и, как видно, увлечение с ее стороны было очень серьезное. Сонька сильно поддалась его влиянию, и он всецело забрал ее в свои руки. Несмотря на то, что Кочубчик сам зарабатывал большие деньги, он все-таки отставал в этом отношении от Соньки. Кочубчик, подобно большинству своих собратьев, питал большую страсть к карточной игре и проигрывал. Сойдясь с Сонькой, он, пользуясь слабостью ее характера, начал бесцеремонно выманивать у нее деньги, которыми она снабжала его по первому требованию. С течением времени он почти перестал воровать и проживал на счет любовницы, которая выбивалась из сил, чтобы угодить своему милому, удовлетворить его требованиям, надеясь этим крепче привязать его к себе. В погоне за деньгами Сонька стала рисковать. Находясь благодаря таким обстоятельствам всегда в нервном напряжении, она перестала действовать с известной осторожностью и сделалась уже слишком алчной, что в конце концов и погубило ее. Для нее наступил период частых арестов, а вследствие этого и побегов; на ее громкие похождения начала обращать внимание высшая власть, о ней заговорили в публике.

Пока Сонька была только популярной среди преступного мира и людей, вошедших с ней в известную сделку, ей ничего не грозило, но скоро популярность Соньки перешла пределы преступного мира, проникла в полицию и сделалась известна публике. Воровкой стали заниматься газеты, а это повело к тому, что ее узнавали на улице, в вагоне, в театре. К тому же воровка сама благодаря своей женской натуре любила популярность, ей льстила известность, и она много сделала для увеличения этой славы себе же во вред. Постепенно благодаря частым неудачам, увеличившейся трудности «работы» Сонька начала терять «ветошной кураж», стала «пешить». Так началось ее падение.

Если бы она вовремя остановилась, может быть, она кончила бы еще не так плохо, но несчастия только злили ее, она слишком втянулась в это дело, старалась не поддаваться и шла на еще более рискованные предприятия, чем раньше. Она боролась с неблагоприятными для нее обстоятельствами из последних сил и все более затягивала на себе петлю. Сонька начала в тюрьме проводить более времени, чем на свободе, но все-таки ухитрялась убегать при всяких необыкновенных условиях и обстоятельствах. Уже в последний год своей деятельности, когда о ней узнала вся Россия, полиция и администрация, что окончательно связывало ей действия, когда ей трудно было появиться где-либо, не будучи узнанной, когда, наконец, для нее, по-видимому уже не было спасения, ей помог убежать из тюрьмы тюремный надзиратель Михайлов, влюбившийся в нее по уши. Этот, один из последних ее любовников, после побега сделался ее «затырщиком», и они оба были задержаны во время совершения кражи.

Лишь только фортуна начала изменять Соньке, изменилось к ней отношение людей, прежде помогавших ей. Ввиду громкой известности воровки они начали трусить и решили прервать с ней сношения. До чего широко жила Сонька Золотая ручка,доказывает тот факт, что, когда судебная власть принялась за конфискацию ее имущества, у нее в квартире нашли несколько пудов чистого серебра в одной посуде. За квартиру, которую она занимала в бельэтаже, воровка платила 3000 рублей в год. Судебный следователь, войдя к ней в гостиную, невольно с беспокойством остановился на пороге и на вопрос Соньки о причине его испуга в смущении сознался, что боится нападения ее собаки, лежавшей на тигровой шкуре у трюмо, — громадного дога с шестью щенками. Дог, оскалив зубы, глядел на чиновника и готовился, по-видимому, броситься на него.

«Не беспокойтесь! ответила с улыбкой Сонька. — Этот дог не живой, он вам ничего худого не сделает!» Действительно, это оказалось чучело дога со щенятами, за которого Сонька заплатила всего четыре с половиной тысячи рублей. Затем к ней явилась полиция для обыска с целью найти бриллианты, уворованные в магазине. Сонька в это время сидела за столом, на котором кипел самовар, и вместе со своими приятелями осматривала камни. При входе полицейских, знавших, что бриллианты при ней, воры даже не встали из-за стола, а между тем, самый тщательный обыск ни к чему не привел, — бриллианты не были найдены. Впоследствии уже выяснилось, что перед входом «лягавых» и «ментов», т. е. сыщиков и полицейских, Сонька, сообразив, в чем дело, немедленно догадалась бросить бриллианты в самовар, прямо в огонь. Искать там никому и в голову не пришло, а бриллианты от огня ничуть не пострадали.

В конце концов эта знаменитая воровка была сослана в Сибирь; она несколько раз убегала оттуда, снова принималась за старое ремесло и наконец угодила на Сахалин, где находится и в настоящее время. Золотая ручка превратилась в старуху, и всякий, взглянувши на нее теперь, никогда не поверит, что эта женщина когда-то сводила с ума массу мужчин и доводила их до преступления. Никто не поверит, что из-за нее люди с высшим образованием превращались в воров, только бы быть около нее, удостаиваться ее ласки, что люди, которых ожидала завидная карьера, шли за ней по первому ее знаку. Сонька, без сомнения, натура способная, из которой при других условиях мог бы выработаться очень полезный член общества. Перед отправлением на Сахалин на нее обрушилось еще одно несчастье, которое значительно увеличило ее горе. Три дочери этой воровки, воспитывавшиеся в Париже, отказались от своей преступной матери и прервали с ней всякие сношения. Так искупила Сонька Золотая ручка грех своей молодости. А Кочубчик здравствует и поныне, проживая зажиточным домовладельцем в одном из южных городов; он пользуется уважением своего общества и, наверное, редко воспоминает о своем прошедшем романе, благодаря которому Россия избавилась от опасной воровки, пустившей по миру много людей и испортившей не одну человеческую жизнь.

VI «КОТЫ» И «КОШКИ»

Читатель мог уже заметить, что женский элемент занимает довольно видное положение в среде профессиональных преступников. Есть, между прочим, и такие воровские специальности, где женщины даже преобладают над мужчинами. К таким ворам надо причислить «марушников», т. е. преступников, совершающих кражи только у женщин по церквам — «клюквам» — или на улицах во время крестных ходов, похорон, свадеб и пр. У этих воров главным благоприятным условием считается религиозное настроение молящихся, и такие моменты ими усердно эксплуатируются. «Марушники», находясь среди толпы, всегда сами имеют вид смиренных, богобоязненных людей. Они внешне глубоко погружены в молитву, говорят тихими, плаксивыми голосами, но в то же время чрезвычайно нахальны и дерзки в своих предприятиях. Их не остановит от покушения зашитый карман; они доберутся до денег, спрятанных в самых укромных местах, как например, в мешочке под рубахой у богомолки. В первом случае «марушники», ощупав зашитый карман, собирают материю около кармана в складки и одним взмахом острого как бритва ножа разрезают их. Затем складки эти сейчас же расправляются и образуется большая прореха, через которую легко выпадает карман с деньгами. Во втором случае вор или воровка, стоя на коленях около молящейся «марухи», бесцеремонно забираются рукой под платье и осторожно закручивают юбки, пока не доберутся до мешочка, который и распарывается. Если же случается, что вследствие неловкости вора «маруха» почувствует движение посторонней руки, «марушник» не пускается в бегство. Он начинает быстро и усиленно креститься, стараясь рассеять этим подозрение на свой счет; и если он этого сразу не достигает, то начинает каяться. Он плачет, что его «грех попутал», что сделал он это просто из нескромности мужчины, — одним словом, придает своему преступлению амурный характер. Женщины же воровки в подобном случае начинают плакать и, по мере настойчивости «марухи», плач увеличивается. Принимая вид глубоко оскорбленных несправедливым обвинением, они заклинают «маруху» всеми святыми, пугают наказанием на том свете, страшным судом и т. д. Эти проклятья и причитания посреди храма невольно производят впечатление на «маруху», и она в конце концов смягчается.

Кроме такого рода краж, женщины-воровки преобладают также среди преступников, похищающих товары в галантерейных, мануфактурных и других магазинах. Эти воровки из магазинов, называемые на воровском жаргоне «городушницами» или «шопемфиллер», являются в мануфактурный магазин вдвоем. Главная «работница», пользуясь тем моментом, когда ее подруга торгуется («бурчит») с приказчиком, ловко прячет под ротонду целые штуки материй, кружева и другие товары. Для этого юбки у воровок специально сшиты, что называется «штульн», и подколоты таким образом, чтобы складки могли заменять большие карманы, куда и бросаются краденые вещи. Приказчикам, конечно, трудно заметить такие проделки. Особенно усердно «шопемфиллер» посещают ярмарки и выставки, где находят богатую и легкую поживу.

Но если женщины-преступницы в перечисленных воровских профессиях являются только преобладающим элементом, то в других проделках они играют роль главных деятелей, без участия которых само совершение преступления абсолютно невозможно.

Я уже указывал, что воры всегда принимают в расчет настроение своих жертв. Так, например: «аристократ» улучает момент, когда «прыц» отвлечен чем-нибудь посторонним, «мойщик» рассчитывает на усталость «фрайера» и т. д. Воровки же описываемой категории специально эксплуатируют любовное настроение «фрайеров». Эти воровки носят характерное название «кошек» или «хипесниц».

«Кошки» гастролируют в больших городах и предпочитают «работать» на ярмарках, одним словом, — везде, где большой съезд, где людей много. Они ездят небольшой компанией, состоящей из следующих лиц: «кошки блатной», «кошки ветошной», «кота» и хозяйки «малины». По приезде на «гастроль», компания нанимает две квартиры: «блатную» и «малину». Первая предназначается для жительства воров, а вторая — «малина» — служит ареной предполагаемых преступлений и нанимается на имя одной из участниц шайки. В «малине» хозяйка ее якобы сдает одну комнату «ветошной кошке» для того, чтобы последняя была записана в подворной книге на случай полицейских справок. Для совершения преступления в «малине» делаются следующие приготовления: ставят кровать за ширмами, комод, умывальный стол, этажерку и всего один или два стула. На полу и стене — ковры, этажерка уставлена безделушками, на комод ставится лампа, зеркало, вазы, а с потолка спускается фонарь. В «малину» ведут две двери, одна из передней, другая из соседней комнаты. Петли этой последней двери обильно смазываются маслом, и рама обивается тонкой резиной или пробкой, так что дверь растворяется без всякого скрипа или шума; около этой двери ставится стул, а за дверью в соседней комнате ждут появления «фрайера» участники шайки, за исключением «блатной кошки», которая отправляется на розыски.

«Кошка» одета очень нарядно и, конечно, не напоминает профессиональной воровки. Она начинает фланировать по главным улицам и ищет приезжего, которого сейчас же можно отличить опытным глазом от местного обывателя. Если только такой приезжий попадается ей на глаза и она решает, что он «при бабках» (деньгах), «кошка» каким-нибудь образом обращает его внимание на себя, выражаясь «по-кошачьему», начинает «марьяжить» его. Сперва «кошка» говорит мало и, бросая на своего спутника лукавые взгляды, упоминает, что она не «здешняя». «Фрайер» сейчас же считает нужным заявить, что он также недавно приехал, потому им обоим, находящимся в чужом городе, не мешает провести вместе вечер. «Марьяж» идет на лад, спутник «кошки» предлагает ей зайти к нему выпить чаю, но «кошка» категорически отказывается идти в гостиницу. Она ускоряет шаги, приближается к «малине» и «фрайер», в конце концов, просится к ней в гости. «Кошка» соглашается и впускает его в «малину». «Марьяж» кончился, начинается «хипес». «Малина» с зажженным под потолком китайским фонарем, освещающим комнату красным полусветом, имеет очень уютный, чистенький вид; в ней пахнет какими-то нежными, возбуждающими духами, вся обстановка располагает к сердечным излияниям. Ширмы преимущественно бывают белого цвета, так что гостю кажется, что со стороны кровати через прозрачную материю можно даже видеть силуэты мебели и т. д. Между тем, кроме белой материи, ширма обтянута одна на другую еще двумя материями: синей и красной — так что, если кто-либо и будет проходить мимо ширмы, то лежащий на постели ни в коем случае не обратит внимания на постороннюю тень.

Скоро платье гостя остается на единственном стуле, так как, несмотря на все желание, он не мог найти для этого другого места. Если же в комнате находятся два стула или кресла, «кошка» при входе быстро сбрасывает верхнее платье и бросает его на ближайшее сидение так, что гостю поневоле приходится занимать своим платьем кресло или стул, стоящие поближе к дверям, за которыми лежит тихо на тюфяке, брошенном на полу, ожидающий момента «кот».

Когда «кошка» издает полный истомы резкий крик, дверь неслышно растворяется и в ней появляется «кот». Босой, не боясь помехи на основании условленного крика, он приближается к стулу и подробно ревизует карманы гостя. «Кот» не берет часов и других драгоценных вещей, он ищет только денег и пользуется исключительно ими. При этом «кот» всегда соблюдает довольно основательные правила осторожности. Если, предположим, в бумажнике очень незначительная сумма, «кот» ничего не тронет. Когда же денег не особенно много, он берет только четвертую часть, а остальные оставляет в бумажнике. Наконец, если оказывается солидная сумма, «кот» крадет уже третью часть, при этом, если деньги разложены в нескольких пачках, вор непременно возьмет из каждой пачки понемножку, старается брать ассигнации разного достоинства. Вполне понятно, что «фрай-ер», не пересчитав денег, не может сразу заметить пропажу; гость уходит из воровского притона очень довольный своим приключением и не замечает, что за ним неустанно следит «кот». Последний в течение вечера не теряет его из виду, следует за ним неотступно и отправляется восвояси только тогда, когда убежден, что его жертва уже дома и легла спать.

Но этим не кончаются предпринимаемые меры предосторожности. «Кот» на другой день рано утром уже сторожит около дома «фрайера» и терпеливо ждет его выхода, продолжая наблюдать за ним до самого вечера. Если до этого времени обворованный не направится в полицию или не спешит к месту вчерашнего приключения, «кот» успокаивается: он уверен, что «фрайер» не желает поднимать дела, считая деньги потерянными или, наконец, не замечает их недостачи. «Кот» успокаивает своих соучастниц и компания делится деньгами. До этого же времени похищенная сумма не считается окончательно «заработанной».

В то время, когда «кот» следит за недавно ушедшим гостем, «хипесницы» в свою очередь принимают меры предосторожности. По окончании «хипеса» «блатная» кошка уходит, а остальные начинают немедленно «перематрасы-вать» комнату. Вся мебель, какая находилась в «малине» при посещении гостя, уносится и комната уставляется другой обстановкой. Там, где прежде стояла кровать, теперь находится ломберный стол, на месте комода стоит кушетка, вместо умывального стола — этажерки, несколько стульев и т. д. Китайского фонаря нет, исчез также ковер, на стенах картины. Одним словом, комната совершенно изменяет свой вид и «фрайеру» трудно узнать помещение, откуда он вышел всего полчаса тому назад. Он невольно остановится в изумлении, увидев совершенно незнакомую обстановку. Его встречает «ветошная кошка», а не та, с которой он «проводил время», которая изумляется претензии гостя, и часто последний сейчас же удаляется.

Но если «фрайер» не допускает сомнений, что он находился именно в этой комнате и разговор его с «ветошной» обостряется, на сцену появляется старуха-«малина». Она интересуется, в чем дело, и начинает советовать «ветошной» поискать в комнате: может быть, действительно, прислуга позволила завести знакомого, который мог потерять здесь деньги. Предложение принимается, начинаются поиски по комнате. Тут входит «кот» и также, узнавши, в чем дело, помогает искать, и, наконец, старуха издает крик торжества — она нашла деньги за спинкой кресла и т. д. Или «малина» во время поисков советует «штымпу» поискать в кресле, и последовавший совету «штымп» действительно находит там пропавшие деньги. Нечего, конечно, говорить, что деньги эти старуха сама ловко во время поисков засунула в это место, а раньше все время держала их в руке. Комедия разыгрывается очень искусно. Посетитель доволен, и если даже догадывается, в чем дело, что бывает редко, то во всяком случае не заявляет полиции. К тому же большинство жертв «кошек» — люди состоятельные, занимающие известное общественное положение, люди семейные и им не особенно приятен скандал.

«Кошки» принадлежат к очень ловкой породе воровок и происходят в большинстве из проституток, которые затем благодаря «котам»-сутенерам прибавляют к своей грязной специальности еще преступную профессию. «Кошки» имеют много разновидностей, описанная категория — это «хипес» высшей пробы, орудующая всеми тонкостями воровского ремесла. Другие «хипесы» менее сложны, «фрайеры» здесь принадлежат к людям среднего класса, небогатым, воровки довольствуются малым, компания состоит всего из двух воровок или только из «кота» и «кошки» и т. д.

Бывает также, что любовная сцена между «кошкой» и ее гостем нарушается приходом мнимого мужа, который, смотря по обстоятельствам, собирается или стрелять в соперника, или просто колотить его, или, наконец, собирается отвести гостя в полицию. Семейному человеку все эти три перспективы мало улыбаются, и он, перепуганный насмерть, старается откупиться и вручает «коту» известную мзду. Но это уже не кража, а шантаж, требующий особенной подготовки и обстановки. Характерно то, что в проделках первого типа были неоднократно уличаемы шансонетные певицы, причем «котом» служил какой-нибудь куплетист или рассказчик <сценок> из еврейского быта.

Относительно же второго рода «хипеса», т. е. шантажа, можем указать на интересный случай, настолько исключительный, что он кажется почти невероятным, когда «неверной» женой оказалась ingenue dramatique^[1] в большом провинциальном городе, а роль свирепого мужа исполнял сам антрепренер и сожитель красивой актрисы. «Фрайеры» здесь были не случайные, а ухаживавшие за «высокоталантливой» в течение долгого времени почитатели искусства. Проделки этой «артистической» парочки обнаружил случайно один из поклонников актрисы, который подкупил прислугу и спрятался в будуаре актрисы в шкафу, надеясь, что антрепренер уйдет на спектакль, а жена, не игравшая в этот день, останется дома. Благодаря этому молодой человек, оказавшийся сыном очень влиятельного лица в городе, был свидетелем интересной сцены. Муж перед уходом упрекал жену в малочисленности поклонников и назвал день, когда она должна была назначить молодому человеку, сидящему в шкафу, свидание. На другой день «талантливая» парочка была выслана из города.

VII «СКАЧКИ»

Предыдущие очерки были посвящены «марвихерам» — ворам, не прибегающим к насильственным приемам над своими жертвами. Но среди многочисленных представителей этого темного мира есть преступники, которых не останавливают ни двери, ни засовы, ни сторожа.

Для героев взлома главным помощником и соучастником является ночь, и под ее защитой они идут на преступление. Такие рыцари, орудующие с ломом, отмычками и ключами, составляют общество, совершенно обособленное от карманных воров; у них совершенно другие системы и другие приемы для выполнения своих замыслов. Насколько карманщики отличаются сплоченностью и солидарностью, настолько «скачки» лишены всякой общественной организации. Класс «скачков» пополняется всяким сбродом, молодыми людьми, преимущественно крестьянами и мещанами, хотя между ними попадаются экземпляры с известным образовательным цензом. Одной из побудительных причин, толкающих их на скользкую дорогу, является природная лень, любовь к легкому заработку, тяготение к веселому времяпрепровождению, пьянству и женщинам. В кабаках и притонах заключаются знакомства между опытными и новичками, образуются «хевры» (компании). Новичок скоро примыкает к опытным парням и идет сначала «посмотреть» кражу. Вполне понятно, что из такого субъекта, стремящегося к беспорядочной, веселой, беззаботной жизни и попавшего в среду себе подобных, скоро вырабатывается профессиональный вор. Тюрьма, которой ему не миновать, еще более воспитывает в нем вора, и по выходе оттуда ему уже нет возврата в общество, из которого он добровольно ушел; он делается членом преступного мира и кража для него — специальность, необходимая как средство к существованию.

«Скачки» представляют из себя городских воров, редко отлучающихся в другие места для совершения краж. Живут они преимущественно по трактирам, кабакам, постоялым дворам и ночлежкам, несмотря на то, что иногда обладают средствами для более комфортабельной жизни. Если они селятся в частных квартирах, то исключительно ради женщины, с которой сошелся «скачок». В таком воровском логовище, «блатной» квартире, где-нибудь на окраине города, происходят совещания, приготовления к преступлениям, забегам на квартиры, и женщина является их вдохновительницей. Она иногда бывает также воровкой-соучастницей, но большей частью — проституткой, примкнувшей к преступникам. «Скачки» или, как их еще называют, «домушники» идут на «скок», т. е. на кражу, преимущественно «на слепую», на «фарт», т. е. на счастье, по наитию, в компании из двух, трех и больше человек, смотря по предприятию. Самыми обыкновенными инструментами их ремесла служат несколько связок ключей разного калибра, ломик-«фомка» с крючком, отмычки, свеча и спички.

Так они идут на простой «скок» через двери и не всегда вооружаются всеми принадлежностями сразу. В других, более серьезных случаях они отправляются на «дело», имея при себе банку с медом или патокой. Это бывает тогда, когда приходится «идти» через окно или вынимать стекла в дверях. Воры намазывают густым слоем меда бумагу или тряпку и затем прикладывают такую бумагу плотно к стеклу. Гвоздем надавливается угол стекла, и благодаря опытной руке стекло трескается на несколько частей. В противном случае вор бьет кулаком, закрытым шапкой, по стеклу и разбивает его с одного удара. Благодаря приклеенной бумаге с медом не слышно звона, обыкновенного при разбивании стекол; раздается только глухой удар, на который никто из посторонних в большинстве случаев не обращает внимания. Кроме того, бумага с медом предохраняет осколки от падения. В раме остаются только большие куски стекла, которые без шума и легко вынимаются. Тогда уже ничего не стоит откинуть изнутри крючки и открыть себе путь в квартиру.

Забираясь в какое-нибудь помещение, вор непременно оставляет своего товарища, большей частью еще неопытного вора, на «рынку», т. е. на стороже. «Цынтовой» при первой опасности предупреждает товарища условным свистом, резким и пронзительным. Если же опасность нахлынет вдруг, неожиданно, «цынтовой» уже кричит: «Канай!», т. е. беги, и удирает сам без оглядки. За ним спешит вор, направляя свои шаги в противоположную сторону от товарища, дабы преследователем овладела на короткое время нерешительность, за кем сперва пускаться в погоню.

Идя на «слепую», «скачок», не зная ни расположения, ни обстановки квартиры, обладает удивительной смелостью и хладнокровием. Его главное правило — как и всех воров — не думать о возможности попасться, по-воровскому — «засыпаться». Он идет, закрывая глаза на опасность, не рассуждая о том, что из другой комнаты могут выскочить люди. Для него не существует возможности; он признает только «фарт» и только с ним считается. Быстро, с ловкостью кошки, проходя комнату за комнатой, он углубляется внутрь и скорее инстинктом, чем сообразительностью, останавливается на известном помещении. Он угадывает, где находятся деньги, вещи, наобум ломает ящики и сундуки и не задумывается ни на одну секунду. Опасности для него как будто не существует; он полон «ветошного куражу». Работая быстро, ловко, почти без шума, связывая вещи в узлы, набивая карманы золотом, переворачивая комоды, опустошая шкафы и вешалки, «скачок» в высшей степени нервно настроен; он сейчас же узнает, где спальня: его чуткое ухо слышит дыхание спящих, малейший шорох не пройдет для него незамеченным. И чуть раздастся свист, шум, мелькнет огонь, — все это производит впечатление электрического тока. Опасность для него становится сразу очевидной; он мгновенно соображает положение, и у вора немедленно слагается план спасения. Он бросается через окно во двор, на крышу, бежит быстро, сбивает с ног людей, озадачивает неожиданностью и стремительностью своего появления; преследуемый по пятам, кричит громче всех: «Держи, держи, вор!»

Отличительным признаком этих преступников от других воровских обществ служит их полная беспечность и непрактичность. «Скачки» не приобретают себе больших состояний, несмотря на совершаемые иногда ими крупные кражи. Они не берегут копейки на черный день, их не привлекает семейная жизнь; это люди улицы, рынка, трущоб, где им живется вольготно, спокойно и весело. Все заработанное немедленно пропивается и проигрывается в кругу товарищей и женщин, пользующихся большой симпатией этого сброда. Живя безвыездно в больших городах, где они родились и провели детство, воры почти все наперечет известны полиции, ведущей им правильную регистрацию и даже не снимающей с них фотографий. Благодаря этому им приходится попадаться чаще других, наезжих воров. Вот почему городской вор по совершении кражи старается сейчас же спустить, продать «барахло», «сырье» (платье), заложить золото и т. д., чтобы «борзые не залапали» их с вещами. К их услугам всегда «блатокаи» — перекупщики и переводчики краденого, богатеющие на счет воров. Эти люди с темным прошлым, бывшие воры, «старые шлепперы», сильно эксплуатируют «скачков». Зная их вечную нужду в деньгах и желание скоро сбыть вещи, они за ничтожную сумму покупают краденое добро. Шубы, стоящие несколько сот и даже тысяч рублей, продаются ворами за несколько десятков рублей. Насколько «блатокаи» хорошие оценщики, настолько их клиенты абсолютные профаны в этом отношении. «Блатокаи», в свою очередь, «сплавляют» вещи, что им легко удается ввиду обширных связей с иногород-ными собратьями. Шубы распарываются, мех идет в один город, верх в другой, платье перекрашивается, золото переплавляется.

Несмотря на частое общение, воры не любят надувателей-покупщиков. Часто они «свистят» тем, что «капают» на них, т. е. выдают полиции, а иногда под веселую руку или в нужде «мандикуют», т. е. обманывают их. Для этого составляется заговор. Воры приносят к «блатокаю» кучу накраденных вещей и поспешно продают на «блат» как похищенное. Покупателя начинают «трелить», просят дать побольше и обещают привезти еще ворованных вещей. Он поддается на удочку и платит деньги. Но через час воры возвращаются встревоженные и требуют обратно проданный товар, чтобы «схавировать» его, так как «штымп», т. е. пострадавший, поднял большой «шухер» и «лягавые забегали», узнавши, что «затяпанные» вещи они отдали «блато-каю». Последний немедленно отдает вещи. Затем, по уходе «треливших» воров, является их товарищ и объясняет «бла-токаю», в чем дело, выражая вместе с тем сожаление по поводу того, что его так ловко «разыграли». Вор получает за такое сердечное отношение угощение от «блатокая» или небольшую мзду, которая в компании и пропивается.

Городские «скачки», или, как их еще называют, — «учетные», в отличие от «самородков», о которых речь впереди, — очень неразборчивые люди во время совершения краж. Если они не найдут более или менее ценных вещей, то украдут, что попадется под руку: унесут самовар, банку с вареньем, грязное белье и т. д. Раз вор вошел в квартиру, он уже не желает уйти без добычи, как бы ничтожна она ни была. Не всегда им, конечно, приходится употреблять в дело инструменты; иногда нет надобности ни в ломе, ни в отмычках. В таких случаях, если вора застанут на месте преступления, ему легче выкрутиться; он иногда считает даже лишним убегать, если видит, что хозяин еще не сообразил, что перед ним вор. Вор немедленно бьет соответствующий «пант», или, как еще говорят преступники, «наводит марафет». Например, «скачок», которого встретила на лестнице женщина с уворованным у нее из квартиры самоваром, на вопрос, кто он такой, объясняет, что он «лудильщик». Тут женщина вспоминает, что ее кастрюли давно не лужены, приглашает вора к себе и отдает ему медную посуду. В это время к ней является соседка и в свою очередь зовет «лудильщика», чтобы, кстати, отдать ему полудить ее самовар и несколько кастрюль. И вор, довольный, уходит, нагруженный добычей. Или, например: вскочившего через окно в кухню вора застала хозяйка в то время, когда он уже держал в руках два окорока. «Барыня, купи окорок, дешево продам», — огорошивает ее сразу вор. «Не надо, не надо, я уже два купила! Иди с Богом!» — отвечает хозяйка, и вор, воспользовавшись этим, уходит через дверь, захватив в передней пальто.

Городской вор во время кражи в большинстве случаев — неопасный человек; он очень редко вступает в борьбу с кем-нибудь и еще реже пускает в ход «жулика», т. е. нож. «Скачки» большую часть года проводят на «Романовом хуторе», иначе говоря, в тюрьме, благодаря частому «горению». Хорошее знакомство с ними сыщиков приносит им большой вред, и редкая кража сходит им благополучно. Полиция отлично организовала среди них систему доносов; для смягчения своей участи или из-за нескольких рублей воры «капают» на своих товарищей. Городские воры люди очень откровенные, и все кражи делаются сейчас же известными в их обществе. Вступив на преступный путь в молодые годы и проводя жизнь в пьянстве и других излишествах, «скачок» недолго промышляет таким образом. Его конец — или каторга, если он переходит постепенно на более дерзкие преступления, как например, грабежи, или участь «лишака», т. е. ссылка в Сибирь за рецидив. «Скачки» гибнут в молодости от разных болезней, преимущественно от дурных, которыми болеет почти что 90 процентов их братии. Кроме того, много «скачков» погибает от пьянства. Но бывает, что отдельные лица из среды «скачков» делают своего рода карьеру и поднимаются на высшую ступень воровского искусства, более широкого по деятельности; они не примыкают к другим категориям воров, совершающих взломы. О последних героях преступного мира мы поговорим в следующей главе.

VIII «ШНИФЕРЫ»

«Скачки-самородки» часто приходят к убеждению, что работать в одном городе невыгодно, так как развить свою деятельность на более широких началах нет никакой возможности из-за близкого знакомства с ними «ментов», «лягавых», «сук», «фараонов» и других представителей сей власти. Они стараются найти новые пути, бросают родной город, знакомую «хевру» и отправляются на «гастроли», принимаются за самостоятельную деятельность. Вооруженный воровскими принадлежностями, спрятанными по карманам, «скачок-самородок», появляясь в новом городе, где его никто не знает, знакомится с расположениями квартир, заглядывает в парадные ходы, словом, высматривает места, удобные для исполнения своих замыслов. Он делает нужные отметки в памятной книжке, записывает имена будущих своих жертв и, наметив себе места, подходящие по условиям для совершения преступления, несколько раз проверяет верность и точность своих наблюдений. Подобный экземпляр предпочитает работать днем; во время процесса кражи он очень хладнокровен, «ветошной кураж» в нем непоколебим. Он не нуждается в «цынтовом» и доверяет только самому себе. Одет он всегда более или менее прилично, в противоположность городскому вору, умеет изящно выражаться, сметлив и храбр. В минуты опасности он редко пускается в бегство, а старается предупредить «шухер» и не давать повода к нему, т. е. вести себя тихо, не стучать и т. д. Если он слышит, что подходят не вовремя к дверям квартиры, то прячется за дверью или в другом близком к выходу месте, откуда легко можно было бы улизнуть. При неблагоприятных же обстоятельствах он прямо идет на приближающиеся шаги. Удивление при виде его он сейчас же сглаживает каким-либо подходящим объяснением или вопросом и, пользуясь моментом, спешит уйти. Вид интеллигентного человека действует импонирующим образом и лицо, застигнувшее врасплох вора, редко соображает, в чем дело. Но в минуты серьезной опасности подобный герой преступного мира не прочь пойти и на более отчаянный шаг, если последний дает надежду на спасение. Он в состоянии бросить каким-нибудь предметом в «штымпа», собиравшегося его задержать, или ударить его кулаком по носу так, чтобы у того потемнело в глазах на несколько минут, достаточных преступнику для того, чтобы с успехом скрыться. В особенности с большой охотой воры употребляют при таких обстоятельствах нюхательный табак, который сыплют в глаза «штымпу»: это средство считается одним из верных при столкновении с глазу на глаз.

Орудие взлома «скачки» стараются употреблять только при взламывании комодов, ящиков, шкафов, а двери они предпочитают отворять ключами, которых у них всегда припасены целые связки. Это удобнее в том отношении, что несколько предупреждается тревога, которая неминуема, если хозяин квартиры видит взломанную дверь. Отворяя дверь ключом, вор изнутри снова затворяет ее, ключ кладет в карман и затем «работает» совершенно спокойно. Если в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств подобный «скачок» «засыпется» и попадет в участок, он старается действовать вполне разумно. Не говоря ни слова, он достает из карманов воровские принадлежности и спокойно, не моргнув даже глазом, кладет их на стол перед полицейскими. Он не запирается, называет свою фамилию, отдает свой паспорт, преимущественно «липовые очки» (поддельный паспорт) или «линковы» (на чужое имя) и, пожимая плечами, словно удивляясь волнению поймавших его людей, подробно рассказывает обстоятельства дела. Держит он себя серьезно, с достоинством, не клянется и не плачет, как «учетные», и потому полицейские редко относятся к нему грубо. Если же случается что-либо подобное, то вор обезоруживает полицейского удивленным вопросом: «Вам-то я лично что сделал худого — исполняйте свое дело!» И полицейский невольно бывает вынужден держать себя более мягко, поскольку такое поведение ему нравится и личность преступника его заинтересовывает.

Насколько «скачки» первой категории слишком ординарны и шаблонны, настолько последние в отдельности представляют типичные экземпляры не столько по системе совершения преступления, как по личной оригинальности. Например: один из «скачков» принял себе за правило во время следствия представляться психически ненормальным. Но он не делал это грубо, не представлялся буйным или идиотом, наоборот, он вел себя во всех отношениях как здоровый субъект, но только в объяснение своего поступка приводил довольно оригинальные причины. Обращая внимание исследовавших его врачей на свое развитие и интеллигентность, вор принимался горячо и убедительно уверять их, что кража не есть преступление, а, наоборот, честный поступок. В защиту своей теории он приводил такие доводы, хотя парадоксальные, но остроумные, что врачи изумлялись и становились в тупик. Кончалось, конечно, тем, что его признавали ненормальным, маньяком, и освобождали вследствие этого от ответственности. В другой раз этот субъект стал во время следствия пресерьезно уверять судебного следователя, что он совершает кражи из чувства благотворительности. Он, мол, давно обращал внимание на проблему судьбы малолетних преступников, на вредное влияние на детей тюрьмы и отсутствие учреждений для исправления бедных детей. Будучи вследствие «ошибки» врачей в тюрьме, он тогда воочию убедился, насколько тяжела жизнь несчастных малышей. И вот, не имея возможности помочь такому симпатичному делу из своих личных средств и зная, что честным трудом много не заработаешь, он стал совершать кражи и добычу жертвовать на приюты для малолетних преступников. Сам же он пользовался немногим — лишь бы хватало на пропитание. Следователь пожимал плечами, слушая оригинального вора, наводил о нем справки. Узнав, что он «психический», говорил: «Я так и думал!» А этот мнимо сумасшедший совершил на своем веку бесчисленное число дерзких краж, и все ему сходило с рук. Находясь в компании, он беспрестанно шутил над врачами и их экспертизой. Этот вор был из очень интеллигентной семьи, получил образование; между прочим, родной его дядя — генерал с высоким положением. Он был большой мастер производить так называемые кражи на «замазку». Расхаживая летом по городу, он обращал внимание на квартиры, где стекла в окнах были замазаны мелом или другой краской, и пробирался в эти квартиры: замазанные окна давали ему знать, что хозяева выехали на лето из квартиры.

Могу еще упомянуть о другом интересном субъекте-«са-мородке». Красивый молодой человек, он по окончании университета стал с радости кутить и сильно втянулся в эту жизнь. В течение короткого времени он просадил все свое состояние на певичек и, когда финансы стали истощаться, принялся воровать бриллианты у своих любовниц. Сначала он просто «тяпал», где что плохо лежит, а затем стал приходить к певичкам в их отсутствие, подобранным ключом отворять двери и ломать комоды.

Это ему не мешало в тот же день приходить к своей жертве, выражать ей соболезнование и даже дарить ей деньги или купленную вещь, конечно, меньшей стоимости, чем уворованные у нее драгоценности.

Попрактиковав несколько времени таким образом, он признал, что подобная специальность очень выгодна; труда составляла мало, и удовольствия давала много. Постепенно он принялся промышлять у своих приятелей во время пребывания у них в гостях, и все ему сходило благополучно с рук. Никому и на ум не приходило, что это дело рук всем симпатичного и умного N. Но в этом городе, наконец, сделалось «горячо», дерзкие кражи усилили бдительность всех — и «самородок» отправился на «гастроли». Папенька его был при жизни человек с положением, и «самородок», посещая в разных городах знакомых своего отца, входил в общество, где его принимали радушно, скоро обвораживал всех своей особой и с успехом… воровал. В одном большом городе он вошел в приятельские отношения с начальником сыскной полиции и, часто сидя у него в кабинете, был свидетелем, когда делались распоряжения о задержании виновника участившихся дерзких краж, героем которых он был сам.

Вследствие этого вор всегда был в курсе дела относительно своей особы и работал свободно. Но попался он тогда, когда ему вздумалось украсть у начальника сыщиков старинные часы. После кражи вор отправился продавать их к часовому мастеру, который на несчастье знал, кому принадлежит эта редкая вещь, так как ему приходилось несколько раз починять ее.

Когда проделки молодого человека таким образом обнаружились, он цинично рассказывал о своих похождениях и вручил бывшему приятелю ключ своего изобретения, посредством которого легко отворялись все двери, названный им «благодатным».

Из такого класса любителей чужой собственности вырабатываются впоследствии другие, более страшные воры, принимающиеся после долголетней практики за «дела» более солидного характера. Они «работают» на одном «деле» не час, а месяцы и даже годы и потому зарятся только на крупные куши. Они здесь уже не идут на «слепую», а, наоборот, действуют почти без риска. Для приведения своих замыслов в исполнение у таких преступников существуют приемы, которые употребляются ими согласно обстоятельствам.

Действуют они при содействии так называемых «наводчиков», которые разделяются на «зрячих» и «темных». Вор для приобретения «наводчиков» специально посещает всякие портерные, трактиры и другие учреждения, служащие излюбленными местами всей мужской и женской прислуги. Заводя знакомых в этом кругу, вор старается приобрести среди них влияние и досконально узнает от болтливой прислуги все, что ему нужно, о житье-бытье их господ со всеми интимными подробностями. Конечно, он искусно эксплуатирует все слабости прислуги и получает от нее самые точные сведения относительно расположения комнат хозяев, мест хранения драгоценностей и денег, времени пребывания господ дома и т. д. Он отправляется для совершения кражи в самое удобное для этого время и хозяйничает в чужой квартире как у себя дома, будучи почти застрахован от помехи с чьей-либо стороны. Если же в квартире находится знакомая ему прислуга, сторожащая хозяйское добро, вор уговаривает ее пойти с ним куда-нибудь в ресторан и здесь, оставив за столиком прислугу, уходит на короткое время для совершения кражи. Подобная прислуга, которая без злого умысла наводит вора на кражу у своих господ, и называется «темными наводчиками».

Но кроме них, среди прислуги существуют порочные личности, сами способные на кражу. Последних воры всегда оценивают и говорят с ними «в открытую», не скрывая своих замыслов. Такому «зрячему» наводчику уже предлагается известная «мотя» за содействие. Воры располагают целым штатом «зрячих» наводчиков, которые в свою очередь пользуются сведениями от «темных». Эти наводчики преимущественно действуют с помощью женской прислуги, с которой амурничают, сватаются и т. д. для отвода глаз. Но самыми опасными преступниками из последней категории являются те, которые действуют без помощи всяких наводчиков. Они сами поступают в качестве лакеев, камердинеров и письмоводителей к богатым людям. Они имеют всегда благообразный вид и наружностью и поведением не возбуждают ни у кого подозрений. Наоборот, они умеют внушать к себе полное доверие. Прослужив известное количество времени, иногда год и более, вор отлично знакомится с благосостоянием хозяев и постепенно подбирает ключи к комодам, шкафам и кассам. Он пользуется благоприятным моментом, когда в них хранится много драгоценных вещей и денег, и совершает кражу. При этом он старается обставить дело так, чтобы жертва не скоро обнаружила его проделку. Такие преступники после нескольких краж оказываются обладателями целого состояния и тогда уже делаются «ветошными» и бросают преступную профессию. Они иногда совершают кражи очень оригинальным способом для того, чтобы отсрочить «шухер». Так, например, кредитные билеты, хранящиеся в кассах, они заменяют фальшивыми, выигрышные билеты —; такими же документами, вышедшими давно в тираж погашения. Бриллианты на драгоценных вещах они ухитряются заменять в удобный момент простыми шлифованными стеклами. Неудивительно, что подобные проделки большей частью сходят преступникам легко, так как часто бывало, что барыни по много лет щеголяли со стеклянными серьгами и брошками, предполагая, что носят бриллианты, и нужны были исключительные случаи — исправление, продажа или залог вещей, — чтобы подмена была обнаружена.

Познакомив читателей с самой распространенной категорией «скачков», я теперь перейду к их собратьям высшего полета — к обществу так называемых «шниферов». Если «скачкам» не страшны запоры и замки, то последних преступников не останавливают никакие предосторожности, они — представители воровской мощи и силы. Для них не существует препятствий: герои этого ранга, окрещенные в преступном мире «шниферами», отличаются необыкновенной силой воли, дерзостью, изобретательностью и предприимчивостью. Их деяния всегда крупны, иногда даже грандиозны. Они своими похождениями всегда волнуют общество сильнее, чем другие преступники, несмотря на то, что проявляют они себя значительно реже. Насколько «скачок» неуверен в своих предприятиях и старается действовать поспешно, настолько «шнифер» основателен и самоуверен. Он большей частью «работает» при посредничестве «наводчиков» и не пойдет на дело, если не знаком со всеми его условиями.

«Шнифера» бывают нескольких видов. Первые из них — бывшие «скачки», прошедшие огонь и воду, которые, не желая идти на неопределенный и опасный «скок», предпочитают работать редко, но метко, т. е. идти на более верный и многообещающий «шниф». Они выбирают для своих подвигов всяческие магазины и лавки и редко идут через двери, не желая ломать «серьгу» (так они окрестили замок). Только при слабом наружном надзоре они решаются на это и действуют иногда также посредством «меда» для ломания стекол, как «скачки». Но если последние оказываются перед глухими дверьми с тяжелыми внутренними засовами, то они бросают работу и удаляются. «Шнифер» же поступает наоборот, труд, недоступный «скачку», всегда по нем: он коловоротом или большим буравом сверлит в дверях дыры в форме четырехугольника и промежутки затем распиливает тонкими пилками. В дверях образуется большое отверстие и тогда уже легко отбить или отодвинуть внутренние засовы. Иногда, впрочем, такие рыцари взлома вырезают доски вместе с засовами. Но, как я уже упоминал, «шнифера» не любят возиться с замками и засовами, так как у преступников может легко «слеза пролиться» — выражение, означающее, что вора могут схватить во время взлома. Они предпочитают действовать из подполья, с той стороны, откуда их ожидать не могут, где невозможно ставить сторожей. Они забираются в погреба, в пустующие верхние этажи, вышеупомянутым способом сверлят полы и потолки и через «люки» проникают в нужное им помещение.

Похищая товары на крупные суммы, они увозят их в другие города и здесь стараются выгодно продать добычу «гомузом», т. е. гуртом. Для «шниферов» нипочем подкопы под помещения, ломание каменныхстен; они готовы орудовать недели, месяцы над одним предприятием. Кроме таких простых «шниферов», существуют специальные «воры касс», занимающиеся «гастролями», наездами для одного какого-нибудь дела по приглашению других воров, а иногда, впрочем, и по собственной инициативе. Подобного рода специалистами преимущественно являются греки, турки, румыны, французы и редко русские. Они практикуют по всей Европе, вечно путешествуют, богато одеваются, останавливаются в лучших гостиницах, одним словом, держат себя барами. Иностранцы предпочитают совершать свои подвиги соло, между тем как наши соотечественники любят компанию. Проникая в помещение, где хранится касса, они сейчас же «порют» ее. Специально для этой цели у воров существует особый инструмент, именуемый «трайножкой». Это небольшой стальной предмет о трех палочках на шарнирах с «птичкой» на конце. «Птичка» представляет из себя два острия в виде орлиного клюва, причем три палочки и клюв разделяет зубчатое колесо, передающее движение от «лапки» к «птичке». В кассе сверлят небольшое отверстие, чтобы «птичке» можно было за-целиться, и тогда начинают руками приводить в движение «лапку», и из-под «птички» летят во все стороны мелкие кусочки, опилки металла, из которого сделана касса. «Птичка» режет без шума, с легким шорохом, как ножницы картон; с ее помощью в короткое время легко вскрыть любую кассу, как коробку с сардинками.

Греки также большие охотники до краж из магазинов драгоценных вещей. Для этого воры поселяются в квартирах над магазинами, преимущественно в номерах гостиниц, и оттуда спокойно делают люк в магазин и, похищая на несколько десятков тысяч драгоценностей, немедленно уезжают. Для предосторожности воры, уходя из дома, ставят шкаф над дырой в полу, а щепки и землю, выгребаемую из нее, прячут в шкафу, так что являющаяся во время отсутствия преступника в номере прислуга никогда не замечает воровской работы. Таких преступников очень трудно задержать, и они редко попадаются в руки полиции.

Женщины в среде подобных «блатных», пускающихся на самые смелые и трудные предприятия, бывают редко. Если же попадется «шнифер» в юбке, то он всегда удивляет своих товарищей своими похождениями. Известная воровка К-ва неоднократно совершала такие подвиги: она взбиралась по водосточной трубе на пятый этаж и, очутившись на балконе, буравила двери и похищала из кабинета целые состояния, хранившиеся в кассе. Одной из знаменитых проделок «шниферов» является похищение из крепости большой пушки, стоявшей у ворот цитадели. Такой небывалый случай вызвал в свое время большую сенсацию, никто не мог сообразить, как это караул не заметил проделки воров, похитивших пушку, которую с трудом подымало десять человек. Впоследствии выяснилось, что преступники приехали в крепость на фуре на высоких колесах, в которую была впряжена тройка сильных лошадей. Улучив удобный момент, когда сменялись караулы, они поставили фуру над пушкой, привязали орудие ко дну и затем погнали лошадей мимо караульных. Другой случай из их практики отличался тем, что они обокрали одного богатого обывателя, проживавшего на самой оживленной улице большого города. Дело происходило в 7 часов утра, в весеннее время, когда потерпевший, человек одинокий, отправился в столовую завтракать. Оставил он столовую через час и, войдя в другие комнаты, к изумлению своему нашел свою квартиру совершенно опустошенной. Мебель, картины неизвестно куда исчезли в этот короткий промежуток времени. При этом важно то обстоятельство, что около дома находится полицейский пост, и городовой с дворником видели, как подъехали к воротам несколько повозок и извозчики стали поспешно выносить вещи из квартиры спокойно завтракавшего обывателя. «Что, на дачу перевозите?» — спросил дворник. «Да, на дачу!» — ответили воры и погнали лошадей.

«Шниферы» почти все знакомы с профессией механика или слесаря, они хорошо посвящены во все секреты замков. Особо оригинальные ключи они сами подделывают, снимая со скважин оттиски посредством воска или мякиша хлеба. Такие клички, как «инженер», «механик», «машинист» преобладают среди «шниферов». Они очень изобретательны и не прочь при случае побравировать своими поступками, оставляя, например, на месте кражи неприличные следы своего пребывания или записку по адресу жертвы, полную насмешек и т. д. в том же роде. Компания этих преступников задалась однажды целью обворовать одного богатого скупца, жившего всегда замкнуто и сторожившего неустанно свои деньги. Знавшие об этом воры проведали, что скупец на сутки уехал в другой город, будучи экстренно вызван по телеграфу. При этом для защиты от воров он пустился на следующую хитрость: из боязни, что похитители посредством подобранного ключа заберутся в его квартиру, он запер дверь изнутри квартиры и оставил ключ в скважине замка, чтобы воры не могли снаружи просунуть в замок другой ключ. Затем он выбрался через окно на улицу, окна закрыл тяжелыми наружными ставнями с железными засовами на замках и спокойно уехал. Тогда воры вздумали сыграть с ним «шутку», и, когда скупец возвратился домой, он застал запоры и ставни в целости, ключ торчал, как был оставлен, в дверях, а квартира оказалась обворованной, касса была взломана — деньги исчезли. На месте денег лежала записка, в которой обещалось возвратить потерпевшему половину похищенного, если он отгадает, каким образом воры забрались к нему, и напечатает свою догадку в газете. Потерпевший, конечно, не угадал, но одному из полицейских удалось от воров узнать секрет. «Шутники» явились к дверям квартиры ночью, и, так как им мешал ключ, торчавший изнутри в скважине замка, то они пустились на следующую хитрость. Взявши тонкий, натертый воском шнурок, они привязали его одним концом к ручке дверей, а другой, с петлей, просунули в скважину и надели вокруг нарезки, обыкновенно имеющейся на каждом дверном ключе. Затем ключ посредством щипцов был вытолкнут из скважины и повис на шнурке с внутренней стороны дверей. Тогда воры легко уже отворили дверь своим ключом и принялись хозяйничать. По окончании дверь была снова заперта, ключ посредством шнурка снова втянут в скважину, и воры, снявши шнурок, спокойно удалились.

О случае же, когда «шниферы», проникнув в банкирскую контору, использовали для своих целей электрическую энергию, расплавив посредством проводов электрического освещения большую железную кассу, в свое время много писалось, и мы не будем повторить подробностей этого характерного факта из практики «шниферов».

Хотя вышеупомянутые герои преступного мира остерегаются всяких столкновений со своими жертвами, бывают случаи, когда их преступления происходят при кровавой обстановке. Они бывают преимущественно тогда, когда несколько крупных воров задумают что-либо грандиозное, какую-нибудь очень крупную кражу, к которой долгое время готовятся, причем принимают к себе в компанию какого-либо «лишака», побывавшего на каторге, которому уже нечего терять. И здесь, где пахнет десятками и сотнями тысяч, пахнет уже кровью; компания решается на все, и она не в силах оставить задуманное при помехе в виде хозяина, прислуги и т, д. Тогда преступники уже идут на «кровь», иногда неожиданно для них самих, и ужасное дело большей частью принимает на себя привычный к этому «лишак». Он придушивает жертву, «пускает клюквенный квас» (наносит раны), «берет под красный галстук» (перерезывает горло), «закрывает» (разбивает череп) — в общем, как цинично говорят преступники, «уговаривает штымпа», чтобы он не «звонил», или «не поднял пением шухера».

IX КОНОКРАДЫ

Периодические эпидемии, неурожаи и другие народные бедствия не могут сравниться с вредом, приносимым деревне конокрадами. Зло, причиняемое этим бичом деревни крестьянам, неисчислимо, оно разоряет вконец сельских обывателей, материальное состояние которых и так далеко не блестящее. Конокрады держат крестьянское население в вечном, беспрерывном страхе, терроризируют его, тормозят правильный ход и возрастание крестьянского хозяйства, подрывают благосостояние крестьян. Нигде в настоящее время с такой силой не ощущается это зло, как в России, причем нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что в других государствах, где в свое время свирепствовали конокрады, развитию конокрадства всегда способствовала некультурность народной массы и постепенно, с повышением культурности, конокрадство переставало носить характер народных бедствий и с ним уже нетрудно было бороться. В старое время конокрадство преследовалось довольно сурово: его ставили по наказанию наряду с политическими преступлениями, конокрадов казнили смертью, рубили им руки, стегали плетьми и т. д., как, например, у нас в России в XVII веке, но и такие строгие меры не могли уничтожить конокрадства.

В течение нескольких веков по всему пространству деревенской Руси не прекращается отчаянный вопль нашего бедного хлебопашца: «Коня украли!» В этом вполне слышится вся беспомощность крестьянина и бессилие против исконного, заклятого врага. Беззащитность жертвы конокрада ужасна. Нуждаясь в лошади как в первой и важной помощнице, без которой немыслим для него тот тяжелый труд земледельца, на который он обречен на всю жизнь, крестьянин, лишаясь этой помощницы, становится в критическое положение человека, над которым внезапно разразилось несчастье. Он часто принужден бросить заведенное дело, махнуть рукой на хозяйство и на всю свою незавидную долю. И кипит у него злоба против своего вечного врага, но он поделать ничего не в силах, помощи неоткуда ждать. Ни одного дня он не бывает спокоен, его жизнь всегда омрачена опасностью лишиться коня. Обезопасить же себя от злодейских покушений для него не существует возможности; его усадьба всегда открыта для вора, проникающего откуда ему заблагорассудится. Все условия нашей сельской жизни благоприятствуют профессии конокрада, и в этом кроется, между прочим, одна из причин развития конокрадства. Тут все стоит за конокрада: беспечность нашего крестьянина, плохой надзор за животными и плохая организация у нас полицейского дела в провинции вообще и несостоятельность уездной полиции в деле борьбы с конокрадством в частности. Борьба эта, как известно, главным образом ведется у нас посредством канцелярской переписки, настоящих же розысков, за редкими исключениями, не бывает. Главное же то, что полиция не придает особого значения вопросу о борьбе с конокрадством; у отдельных лиц, на которых лежит обязанность непосредственной, активной борьбы с преступниками, отсутствует сознание важности их назначения. Они не обобщают вопроса, для них существуют лишь отдельные факты кражи лошадей. В деле борьбы с конокрадами нет единства, каждый заботится о своем маленьком районе, относится к этому делу официально и беспечно.

Между тем. конокрады составляют целую ассоциацию, необыкновенно обширную, пустившую глубокие корни по всему нашему отечеству, так что принимаемые меры к борьбе с ними совершенно не соответствуют их силе. Всякая преступная профессия имеет свои законы, обычаи и традиции, свой собственный обособленный мир, и первое место среди преступных обществ, безусловно, надо отдать обществу конокрадов, представляющему у нас в некотором роде государство в государстве. Оно самое многочисленное и грозное, самое вредное и трудно победимое.

Конокрады знают свою силу и потому им удержу нет, они смеются над опасностью, так как она для них почти не существует. Конокрад поставлен в несравненно лучшие условия, чем другой профессиональный преступник. Его почти не стесняют в действиях, как другого вора, например, оперирующего в городах, где много полиции и вообще народ более тертый и опытный в сравнении с крестьянами, и к тому же самые условия городской жизни стесняют действия вора. Конокрад же прежде всего рассчитывает на крестьянскую беззащитность; он так себя поставил в глазах деревенского населения, что не считает нужным стесняться и не скрывает своей профессии. Конокрады крепко стоят друг за друга, и в этом тесном товариществе состоит их сила, которая страхует их от каких-либо мер со стороны крестьян. Последние отлично знают, что конокрад не один, что за него твердо стоит вся его братия, которая жестоко и неминуемо отомстит виновнику, всей деревне, оставит ее без скота или сожжет все село. И часто, если находится смельчак, желающий донести на вора или принять в отношении его другие меры, все село, соседи просят его не делать этого, не накликать на всех беды. И приходится крестьянам скрепя сердце терпеть в своей среде своих врагов. Они даже заискивают перед ними, угождают, чтобы не вызвать их гнева. Это понятно, если принять во внимание положение, занятое конокрадами среди сельского населения. Редкий опытный, профессиональный конокрад не сидел в тюрьме. Отсюда он появляется преступником, набравшимся своеобразного ума-разума, пребывание среди сливок преступного общества культивирует из него человека, для которого преступление — не сделка с совестью, как у случайных преступников, а специальность, которой он посвящает свою жизнь, и смотрит на нее так, как смотрит каждый человек на свою профессию. Живя среди крестьян, он является куда выше их по развитию, ловчее и, конечно, хитрее. Это одно уже дает ему большое преимущество в деревне, он умеет пользоваться слабостями крестьянина, посвящен в его жизнь.

Редкий профессиональный конокрад позволит себе совершать кражи в той деревне, в которой он живет. Поступает он так для того, чтобы не озлоблять соседей против себя и жить у себя дома спокойно, так как крестьяне охотно терпят в своей среде конокрада, зная, что это некоторым образом страхует их от его посягательства на их имущество. Крестьяне даже известным образом оказывают таким конокрадам-односельчанам помощь в том смысле, что сбивают иногда полицию с толку. Например: у конокрада найдут подозрительную лошадь, а он заявит, что купил ее у такого-то односельчанина; последний не посмеет отрицать этого. В отношении же открытой вражды к такому вору крестьяне далеко не солидарны; наоборот, большинство отчуждается от такого смельчака из боязни мести конокрадов всей деревне. А конокрады очень мстительны и крепко поддерживают свой престиж среди крестьянского населения, и записанному ими на «черную доску» они не простят — для общего устрашения. Такому несчастливому приходится часто бросать родные места и уходить от мести конокрадов; иногда вся деревня просит их об этом, и вольготно, широко живется у нас на Руси конокрадам. Существуют у нас деревни, специально заселенные конокрадами, и такие деревни всегда более зажиточны, чем деревни честных крестьян, не заметно той бедности, которая царит в других селах. И очень часто завидуют крестьяне конокрадам, видя их житье-бытье в полном довольстве. Конокрад нередко считается хорошей партией для крестьянской девушки, он пользуется кредитом, перед ним ломают шапки; его благосклонность льстит. Он бравирует своей профессией.

Конокрад на обыкновенном воровском жаргоне называется в большей части России «абротником» от слова «абротка» — уздечка. В южных же губерниях они именуются «каинами», «блатырь-каинами», «пассерами». В большинстве случаев конокрады оперируют компаниями, часто похищая лошадей простым способом, т. е. садясь верхом и уезжая, либо совершая поездки в известные районы, куда после кражи они некоторое время не возвращаются по случаю тревоги, или, как они выражаются, — «шухера». Шайки конокрадов иногда состоят из нескольких сот человек, разделяющих между собой районы и дробящихся для совершения преступлений. Затем шайки эти в лице своих заправил и главных работников имеют беспрерывное сношение с другими шайками, обмениваются лошадьми и районами для того, чтобы удобнее скрываться от розысков и вообще для более свободной деятельности. Шайка, или, придерживаясь жаргона преступников, — «хевра», оперирующая в нескольких губерниях, разделяет своих членов согласно их способностям, и каждый исполняет свою функцию в общем деле. Так, например, главари, инициаторы шайки, являются главным образом хозяевами «золотых контор», т. е. главных воровских пунктов, находящихся в местечках или больших селах. Таких контор каждая шайка имеет несколько, они являются передаточными пунктами для краденых лошадей, отсюда уезжают на «дело», здесь делятся добычей. «Золотые конторы» существуют всегда под видом постоялых дворов, корчм и т. д. Здесь существуют секретные места для лошадей, передаваемых с пункта на пункт, между конокрадами происходят крупные «рыхты», т. е. приготовления к кражам.

Выезжают конокрады на «блат», т. е. на преступление, в хорошей крепкой повозке, в которой запряжена пара хороших лошадей. Конокрады, отправляясь на серьезное дело, всегда вооружены. Они уже знают, где находится, предположим, «косяк», т. е. табун, или «полкосяка» и т. д., и останавливают, при благоприятных обстоятельствах, свой «пояздник», как они называют свою повозку, в некотором расстоянии от «малины», т. е. местонахождения лошадей. Воры оставляют одного товарища в повозке, а сами, запасшись уздечками и ключами для «браслетов», т. е. железных пут, отправляются к «малине». Сидящий же в повозке конокрад «цынтует», т. е. сторожит. Время для краж выбирается позднее, когда сторожа успевают по обыкновению заснуть. Освобождая лошадей от пут, конокрады легким свистом ободряют их, подводят к «поязднику» и привязывают позади повозки. Затем легкое движение вожжами, и лошади конокрадов трогаются с места, идут шагом, и за ними подвигаются «блатные», т. е. краденые, лошади.

Отъехав версту или менее, один из конокрадов издает возглас «гик» и знакомые с этим возгласом жеребцы пускаются в карьер. В случае же погони конокрады перерезают быстро ремни, посредством которых привязаны к повозке похищенные лошади, а сами мчатся дальше. Преследователи сейчас же останавливают внимание не на них, а на отпущенных лошадях, и это дает возможность преступникам скрыться.

Во время опасности конокрады оказывают большое сопротивление, стреляют, разрубают постромки у своих лошадей и, оставляя повозку, скрываются верхом во все стороны, дабы преследователи растерялись и не знали, за кем бежать. При этом конокрады всегда стараются во время набега держаться поближе к лесу, в котором в случае опасности легче скрыться. Вообще погоня за конокрадами сопряжена с большой опасностью для преследователей, так как злоумышленники не задумываются пускать в ход огнестрельное оружие. Хорошие «хевры», т. е. шайки, обзаводятся часто так называемыми «фартовыми» лошадьми или кобьиами-«ска-мейками», специально приученными к воровским похождениям их хозяев. Такие «блатные скамейки» удивительно умеют обольщать жеребцов и, побыв некоторое время в табуне, уводят затем за собой всех «паничей», т. е. жеребцов.

Конечно, есть всякие шайки — крупные и мелкие. Бывает также, что за кражи лошадей кто-либо из крестьян или евреев принимается по собственной инициативе, но, специализировавшись в конце концов, он непременно, в силу порядка вещей, примкнет к какой-нибудь шайке. В конокрадских шайках участвуют люди всяких общественных положений, к ним нередко примыкают полицейские, — в особенности часто наблюдались случаи участия урядников в интересах конокрадов, а о помещиках и говорить нечего. Такие лица, конечно, не принимают прямого участия в кражах лошадей, но их обязанность заключается в пособничестве к сбыту лошадей, укрывании конокрадов, заведывании «золотыми конторами». Неудивительно, что при таких условиях крестьяне — в полной зависимости от конокрадов, и понятно, что жаловаться идти им некуда.

В «золотых конторах», между прочим, происходит сортировка лошадей после того, как конокрады уже возвратятся с набега, совершив целый ряд краж, и на время останавливают свою деятельность для сбыта добычи. Хорошие сильные животные предназначаются в города, куда их отправляют впряженными в «люльки» — так называют воры всякого рода экипажи; а «шкапы» — деревенские клячи — сплавляются на ярмарки в села и местечки. При этом цены на лошадей конокрады устанавливают, соображаясь с обстоятельствами. Все зависит от того, на какое расстояние конокрады успели «отскочить» на краденых лошадях от «малины», т. е. от места совершения преступления. Вблизи «зашухерованного» места краденому коню грош цена. Лошадь тут продается на «блат», т. е. как добытая нечестным путем, и потому ее стараются за сколько возможно «спустить». Но если конокрад отскочил уже на 200 и 300 верст от места кражи лошади, тогда уже ей цена другая. Такие лошади уже делаются «ветошными», их продают без страха попасться, быть уличенными в краже, и за такую лошадь уже требуют сумму настоящей ее стоимости. При этом следует упомянуть, что «шабур-чабур», т. е. упряжь, всегда снимается с краденых лошадей и воры надевают на них свою сбрую. Конечно, конокрады не ограничиваются уводом лошадей только с подножного корма. Они «ломают серьги» в конюшнях, употребляют отмычки, не останавливаются, если нужно разобрать стену, крышу и т. д. При нашествиях на чужие усадьбы, в темные ночи, когда, как говорится, зги не видно, конокрады принимают все меры предосторожности. Одного, а иногда и двух, ставят на «цынку», и такие «цынтовщики» очень чутки ко внешнему постороннему шуму и при малейшей опасности дают о ней знать своим товарищам пронзительным резким свистом. При конокрадах всегда в таких похождениях есть «маяки», т. е. фонари, главным образом потайные. «Звонков» и «колокольчиков», т. е. собак, которые ведут себя беспокойно при появлении злоумышленников, последние сначала приласкают, приманив их к себе приятным собачьему уху свистом, и тогда отравляют их или просто залавливают, убивают дубинами.

Неудивительно после этого, что крестьяне совершенно подпали под власть широко раскинувших свои сети конокрадов: к этому их принуждает почти полная беззащитность от злодейского произвола, полная угнетенность и убеждение, вынесенное из вековой практики тщетности борьбы с конокрадами. Тесное сношение с другими преступными элементами, деловая, правильно организованная связь между руководителями и агентами за тысячи верст, выработанная временем история конокрадства придают обществу конокрадов характер, как уже говорилось раньше, государства в государстве. Сложная система влияния на население, тщательное знакомство с его характером и слабыми сторонами, умение производить на него давление, а затем и на властей, которых всевозможными способами, начиная со страха и кончая всяческими ублаготворениями, делают безвредными, «ручными» — все это дает конокрадам трудно сокрушимую силу. Если взяться перечислять все пускаемые в ход конокрадами способы влияния на опасных сильных людей, то наша статья увеличилась бы во много раз и всего нельзя было бы изложить. Положительно приходится удивляться этому тонкому и умелому ведению дела. Тут и хитрости, подкупы прямые и косвенные, начиная с натуры и кончая деньгами, торговые и деловые связи. Люди сходятся с конокрадами и их пособниками в образе всяких провинциальных полуинтеллигентов и не имеют иногда представления, с кем они входят в сношения, делят барыши, от кого и за что они получают взаймы деньги. Когда же у них открываются глаза, они уже оказываются связанными по рукам и ногам; они должны молчать и поневоле делаются косвенными сообщниками преступников; сбросить же с себя оковы обязательств, одетые на них преступниками, они не могут, так как они сами первые и пострадают. И сознание беспомощности и непосильной борьбы еще более парализует такие добрые желания этих своего рода жертв общества конокрадов.

Общество конокрадов не ограничивается узкой специальностью — похищением лошадей, которое является только их главной функцией. В общем задача этих преступников состоит в совершении всякого рода преступлений против чужой собственности как в крупных городах, так и в провинции. И потому между такими, если можно так выразиться, провинциальными преступниками и специально городскими и путешествующими нет прямой связи вследствие различных условий, в которых находятся преступники этих разрядов. Очень много членов мира конокрадов, побывавших в тюрьмах, арестантских ротах и бежавших из Сибири и каторги, вновь присоединяются к своим старым товарищам и, уже не удовлетворяясь простыми кражами, делаются инициаторами ночных грабежей, разбойничьих нападений с оружием в руках на помещичьи усадьбы, постоялые дворы, на почты, проезжих купцов и т. д. Их деятельность такого рода ужасна; редкий случай обходится без кровопролития, без человеческих жертв.

Профессиональный преступник, приготавливаясь с товарищами на серьезное преступление, не имеет в виду непременно совершить убийство. Преступник всегда в таких набегах идет на «гранд», т. е. на грабеж. Но если обстоятельства заставляют его, он делается «гейменником», т. е, убийцей. Между тем, вышеупомянутые провинциальные шайки разбойников не имеют в виду осторожности, не чувствуют опасности, как городские преступники. Они если не идут непосредственно на убийство, то непременно имеют в виду «мокрый гранд», т. е. грабеж с пролитием крови. Они врываются в дома, нападают на почты и т. д., всегда вооруженные с ног до головы. У каждого из разбойников голова покрыта черным коленкоровым мешком — этим прямым доказательством принадлежности разбойника к профессиональным преступникам.

В 1899 году в Юго-Западном крае было обнаружено более 60 человек, составлявших часть знаменитой смилянско-муровецкой шайки, состоявшей главным образом из евреев. Главарями этом огромной шайки были большей частью бежавшие каторжники или сибиряки. Муровецкая шайка оперировала в районе, состоявшем из шести губерний края, почти безнаказанно, и прославившиеся своими убийствами в Харьковской губернии цыгане не совершали сотой доли того, что проделывала смилянско-муровецкая шайка. Эта шайка имела почти в каждом местечке и городе шести губерний своего агента. Оповещенные наводчиками с разных мест края члены шайки, намечая маршрут, приезжали в поезде железной дороги на ближайшую к месту, где предполагается совершить преступление, станцию, и здесь у станций их ждал уже наводчик с крепкой телегой и всеми разбойничьими принадлежностями. Разбойники садились в такой «пояздник» и следовали в нем на грабеж и убийство. Дерзость и смелость разбойников были удивительными: они душили, стреляли и резали людей, и хотя не всегда кончали убийством, но без пролития крови дело обходилось редко. Эти же самые злоумышленники производили за плату поджоги посредством особого снаряда из фитилей и прутьев. Снаряд подкладывается под соломенную крышу и вспыхивает через несколько минут, так что поджигателю удается уйти далеко.

Члены этой огромной шайки, наводившие панику на целый край, производили преступления одновременно в нескольких местах, заправилы шайки назначали и распределяли им работу, и все действовали на основании приказания, которого боялись ослушаться.

Вопрос о борьбе с конокрадством — вопрос старый, но до сих пор борьба с этим злом ведется крайне слабо, она почти нечувствительна для преступного общества. Одни мероприятия к искоренению конокрадства сменяют другие, но пока без видимой пользы для деревни. Проекты о снабжении всех лошадей паспортами, известными свидетельствами, о регистрации лошадей, выжигании на лошадях клейма и т. п. оказываются недейственными. Воры достанут поддельные паспорта — «липовые очки» и т. д. Преступники всегда очень легко и скоро ориентируются среди опасности для самозащиты. Они всегда найдут противовес своим противникам и всегда выйдут победителями из борьбы с законом, обществом и полицией, так как они знают и хорошо изучили своих врагов, а в этом — большое преимущество преступников. Между тем, быт конокрадов, их организация, слабые стороны и т. д. мало кому известны, с ними не видят нужды считаться. Борются же не с целым миром конокрадов, а с каждым конокрадом в отдельности. И больше всего конокрады боятся не полиции, не тюрьмы, следователя и суда — боятся они своей жертвы, боятся мужика — страшен им его самосуд. Мстят они мужику за такое проявление ярости к своему вековому врагу, страшно мстят, и месть их равна их ужасу пред «печкой», как называют они положение своего товарища, попавшего в руки озверелых крестьян. И надо правду сказать, удивительно изобретателен в таких случаях наш крестьянин, если уже он решится свести счеты с вором и махнет рукой на предстоящее следствие, суд и наказание, перспектива которых очень часто останавливает его от самосуда. Тут уже проявляется вся ненависть его к своему врагу. Конокрада убивают без жалости, но если приколачивают его сразу, то это для него еще счастье. Чаще его пытают, вбивают кол в горло или в грудь, оскопляют его, бьют в пах так, что конокрад умирает в страшных мучениях. Конокрада прижигают раскаленным железом, выжигают глаза, берут на «блок».

Распространенное под этим названием наказание для конокрадов заключается в следующем. Пойманному преступнику связывают ступни ног и кисти рук вместе. Затем веревку продевают через блок, прибитый посреди ворот, и тянут преступника вверх по блоку. Когда конокрада подымут до блока, веревку сразу отпускают, и конокрад падает на землю, страшно ударяясь об нее нижней частью спины. Так повторяется много раз подряд, и каждый раз слышится хряск позвонков несчастного; у конокрада уже кровь фонтаном бьет из горла, но его все еще тянут по блоку одурманенные яростью крестьяне.

Никто, конечно, не выживает после такой пытки. Также в большом употреблении у крестьян наказание, именуемое ими «на пуп примочка». Истязание это заключается в том, что конокрада раздевают донага, обворачивают его туловище мокрыми мешками, затем кладут ему на живот доску, и вот уже по этой доске бьют чем попало — молотами, поленьями, камнями, постепенно отбивая несчастному все внутренности. Когда же конокрад лежит уже без чувств, «примочка» снимается, его снова одевают и вывозят в поле. Если даже найдут его власти умирающим или умершим, то навряд ли заподозрят здесь преступление — на этом конокраде не видно никаких знаков насилия. Употребляется часто и «китайское наказание»: бьют конокрада палками по пяткам, так что он после этого долго не в состоянии бывает встать на ноги. Если же свой земляк попадется в краже, его со всем семейством привязывают к двум лошадям, одной рукой к каждой лошади, ведут по селу и всем обществом бьют в ведро, а бабы и дети издеваются над ним, бросают в лицо всякую мерзость, обливают чем попало, рвут за волосы и т. д. И много разных ужасных способов употребляют крестьяне при своих самосудах, всего не перечтешь.

X ВОРЫ И МОШЕННИКИ

Мир профессиональных преступников — мир очень интересный, разнообразный и характерный. Наблюдателю, которому удалось разобраться в нем, понять этот мир и проследить за его функциями и жизнью спокойно, с точки зрения беспристрастного обозревателя, приходится констатировать следующее. Несмотря на то, что с деятельностью членов этого мира никоим образом нельзя связывать вопросов нравственного характера, у них все-таки такие вопросы существуют; они им следуют и подчиняются. На первый взгляд, этот вывод, может быть, покажется странным, так как прежде всего всякое преступление есть безнравственный поступок. Но дело в том, что масса профессиональных преступников не смотрят на свою профессию как на что-либо безнравственное, потому что это их ремесло, в которое они втянулись, а они смотрят на него лишь с деловой точки зрения. Воры, мошенники и аферисты, как это ни смешно, особенно заботятся о своем благородстве, которое считают выше простой житейской честности. Конечно, понятие о благородстве у них условное. И потому, если карманный вор-специалист похищает бумажники из карманов, — это не доказывает еще, что вы должны бояться ночевать с ним в одной комнате, чтобы он вас не обокрал, или не играть с ним в карты из опасения, что он вам не заплатит, или, если он вам что-либо пообещает, то не исполнит обещания, думая, что если человек способен на кражу, то он уже способен на всякий бесчестный поступок. Такой взгляд будет узким, односторонним и неправильным. В противном случае преступный мир не мог бы существовать при такой организации, какую он имеет, в нем не было бы силы и сплоченности.

Конечно, тут идет речь о преступниках спокойных, сытых и определенных в своей деятельности, а не так называемых «отчаянных», т. е. бросающихся на какое-либо преступление не вследствие того, что они избрали его своей специальностью, а вследствие отчаяния, голода, плохих обстоятельств, беспутства и пьянства; такие преступники бросаются на преступление с отуманенной головой, больше в состоянии ярости, чем сознательной жадности, и не знают, на что они пустились: на кражу, грабеж или убийство, что они возьмут — копейку, тысячи или кусок хлеба. Что выйдет, то и будет, что добудут, то хорошо; им в тюрьме лучше, чем на свободе, и наоборот, на свободе лучше, чем в тюрьме, — одним словом, где их нет. Во всяком положении им плохо, они живут настоящим днем, не думая о будущем.

Это действительно люди отчаянные, но это не члены преступного мира, с которыми я взялся познакомить читателя. Если у них сегодня есть пища, платье и тепло, они не пойдут на преступление, им оно и в голову не придет. Между тем преступники, о которых я взялся говорить, — преступники культивированные или обученные своему делу, как обучаются каждой профессии. Не всегда нужда толкает их на преступление, а тем более не всегда нужда заставляет их предаваться совсем преступной профессии без желания оставить ее, ступить на путь честного человека. И важно то, что профессиональный преступник не бросается на первую возможность совершить кражу тем или иным способом. Нет, как я уже говорил, каждый из них избирает себе профессию более подходящую к его способностям, данным и отвечающую его наклонностям. И таким образом, если поглубже взглянуть на деятельность этого мира, то окажется, что нет почти такого проявления общественной жизни, к которому бы преступный мир не приспособился для своей пользы.

На улице и базаре обывателю грозит маленький и юркий карманный воришка «шишбала», это дитя улицы, выброшенное или оставленное без призора чернорабочими родителями, если таковые имеются. И в большом городе среди ларей и рундуков на базарах, зимой в ночлежках, а летом по садам из таких мальчишек формируются воришки, которые, шныряя в толпе, тащат платки, кошельки у дам и сейчас же проедают похищенное, главным образом тратя деньги на сласти и водку. Стащив что-нибудь, они как стрелы пускаются в бегство, и трудно поймать «шишбала»: они исчезают среди народа на шумных улицах и рынках, ныряют в подворотни, под рундуки, повозки и т. д., бегут во все стороны, и не знает потерпевший или, чаще всего, потерпевшая, за кем сперва бежать. А если и удается внезапно схватить за руку неловкого воришку, он начинает жалобно плакать на всю улицу, просить отпустить, клянется, что больше не будет, упоминает о больной матери и т. д. Кто не сжалится над оборванным, худеньким мальчиком, таким жалким и несчастным на вид; у кого хватит силы передать его полиции, когда сейчас же явится на ум перспектива тюрьмы для малыша, который, может быть, еще исправится? И принимается такой сердобольный человек, чаще женщина, держа мальчика за руку, читать ему краткую нотацию о вреде воровства и т. д. Мальчик смотрит в глаза жалостливыми, полными слез глазами, и в душе у него уже радостно, так как он видит, что «пант» или, как мальчишки произносят, — «понт», удался, но лишь только жертва, уверенная, что мальчик уже наполовину исправлен ее нотацией, отпустит его с Богом, как «шишбала» сразу преображается. Отбежав несколько шагов, он делает гнусный жест или гримасу и разражается такой рыночной грязной бранью по адресу доброго человека, перед которой спасует любой извозчик.

Не успеет опомниться выруганная жертва, а мальчишки уже и след простыл, он, как ртуть, юркнул в толпу и пошел снова шарить по чужим карманам, останавливаясь у витрин фотографий, окон магазинов, киосков и т. д. «Шишбала» ходят компаниями, девушки и мальчики вместе; несмотря на их малолетство, они уже ведут образ жизни как большие, парочками, и разврат их касается рано и рано губит их. Многие из них, если выживают, спасаются от тифа и оспы, впоследствии попадают в тюрьму, и здесь они уже останавливаются на каком-либо воровском ремесле, становятся уже заправскими ворами.

Зайдет обыватель в банк, музей, почту, театр, — тут также его сторожат воры, посягающие на его часы и бумажник; воры эти — «марвихеры» высокого полета и «шлепперы». В то же время, в опасности квартира обывателя от «скачков» или «скакарей», которые то и дело ходят и выглядывают, какие двери заперты, чтобы ломать замки или отворять их подобранными ключами и отмычками, смотря по обстоятельствам. К богатому человеку вор пролезет через крышу, заберется в ювелирный магазин, вскроет железную кассу; для этого существует сильный, дерзкий и хладнокровный «шнифер», для которого нет препятствий; он и казначейство, и банк ограбит, если пожелает и решится на это дело. Кроме того, для купцов существуют также специальные магазинные воры — «городушники» или «шопемфиллер», обкрадывающие купцов на их глазах во время торговли. В храме Божием ждет обывателя «клюквенник» или «маруха», который в другом месте ничего не тронет, как всякий порядочный человек, а в церкви, «клюкве», не может не украсть, — это его ремесло.

В дороге беспечного обывателя ищет «мойщик», посягающий с тонкой психологией на ваше достояние, и тут же рыщет железнодорожный «шлеппер», который переходит из вагона в вагон, хватает, что попало — чемоданы, саквояжи, подушки и платье. В особенности железнодорожные воры, шныряющие по вагонам, охотно похищают жилеты. Но берут они эту принадлежность мужского туалета не тогда, когда она плохо лежит, как следует предполагать, а тогда, когда воры видят, что жилет виднеется из-под подушки, на которой покоится голова спящего усталого пассажира. Воры по практике знают, что если «фрайер» спрятал жилет под подушку, то сделал он это недаром. Вор с места в карьер подходит к спокойно спящему осторожному путешественнику и быстро «рвет» жилет из-под подушки, и если «фрайер» через несколько секунд откроет глаза, то вора может еще задержать, но жилет навряд ли воротит. Он сейчас же переходит в третьи руки, с жилетом вор выпрыгивает из вагона и т. д. В таком жилете воры часто находят в застегнутом кармане с внутренней стороны крупную сумму денег. Недаром же пассажир так тщательно охранял жилет. Сделать это заставила его осторожность, но, к сожалению, воры хорошо знакомы с приемами «ветошных», т. е. людей, не принадлежащих к их обществу, когда они желают остеречься воров. И всегда именно осторожность, подобная приведенной, только служит во вред пассажиру, он этим выдает себя, привлекает внимание злоумышленников.

Конечно, если исходить из этой точки зрения, то окажется, что следует меньше опасаться воров, если, уходя, оставить квартиру отпертой, чем затворяться, так как «вор-скачок» и не рискнет войти в незапертую квартиру, думая, что в квартире есть люди. Но, с другой стороны, есть специалисты-воры, которые идут только в отворенные квартиры, чтобы «бурчить» прислугу, посылать ее докладывать о себе барину, а тем временем совершать кражу.

Затем, денежного средних лет господина, любящего амурные приключения, ищет хищная и сладострастная «кошка», обирающая его со своим «котом» посредством целой феерической обстановки, с превращениями, исчезновениями и т. д.

Одним словом, куда ни сунься, куда ни пойди, — везде есть злоумышленники, надо их остерегаться и, несмотря на это, спастись от них трудно. Вору редко, в сравнении с удачами, приходится пасовать. При этом нельзя не признать, что все воровские приемы не лишены остроумия и практического смысла. Перечисляемые мной функции преступного мира не ограничиваются только тайным похищением имущества обывателя. Это есть, так сказать, одна сторона деятельности преступного мира. Этой деятельностью занимаются преступники, которые называются ворами для отличия от других преступников, именуемых мошенниками и аферистами.

Воры являются представителями тех профессиональных преступников, которые используют в своих интересах лишь беспечность, неблагоразумие, неосторожность и рассеянность человека. Эти качества и являются, как я уже однажды упоминал, главными помощниками воров при приведении ими в исполнение воровских замыслов. Между тем, я теперь коснусь других деятелей преступного мира, которые не менее опасны для общества, чем представители воровской профессии. Наоборот, они, не уступая воровским обществам по своей многочисленности, являются между тем более опасными, чем воры, так как последние, не нарушая вашего спокойствия до обнаружения вами кражи, похищают ваше имущество помимо вашего непосредственного содействия. А мошенники, наоборот, действуют таким образом, что вы сами отдаете им свое достояние, деньги, не ведая того, что вас обкрадывают и что вы помогаете еще преступникам.

Как воры бывают крупные — «урки» и мелкие — «оре-бурки», так и мошенники разделяются на разные категории и величины. Немало мошенников среди простого народа, крестьян, причем такие мошенники большей частью побывали в больших городах. Здесь, будучи одно время без работы и нуждаясь в хлебе, они превращаются вследствие необходимости, в погоне за пищей, в «стрелков» или «торбохватов». Это, так сказать, первая ступень профессионального воровства, за которую главным образом принимаются в начале своей преступной карьеры крестьяне сейчас же от сохи, так как они менее сообразительны и не могут начать с более или менее серьезных краж, как городской житель. Решившись уже добывать себе пропитание преступным путем, такой попавший в развращающую сутолоку городской жизни крестьянин не находит для начала более легкого и несложного занятия, как воровать продукты с возов на базарах у своего брата-мужика, тянуть тулупы и свиты, «торбы» с салом, хлебом и т. д. Пожива, конечно, небольшая, но с голоду умереть нельзя, и к тому же это легче, чем работать, таскать тяжелые кули целый день на спине. В конце концов такие стрелки, вообще презираемые другими преступниками, всегда издевающимися над ними, попадают в тюрьму хотя и на короткое время, но в течение которого они успевают потереться около специалистов воровского дела, и выходят из тюрьмы уже более опытными; более сообразительные и умные уже не принимаются за прежнее ремесло, они превращаются в конокрадов, идут в «скачки», мошенничают — кто что более воспринял.

И вотчерез несколько лет такой преступник уже теряет облик простого мужика, он принимает вид городского базарного завсегдатая, проживающего на улице, в ночлежке и кабаке, не оставляющего неизменно того базара, который он почему-либо облюбовал, встречаемого на каждом шагу на рынках большого города. И вот такой воровской тип, будучи в тесном общении с себе подобными личностями, только и снует по целым дням среди простого народа, все время занимаясь изобретениями всяческих мелких мошенничеств, афер, надувательств и т. д. Он пускает в ход карты, кости, лото, продает медные кольца вместо золотых, одним словом, старается где можно сорвать, а если жертва крепкая и не поддается на все приемы, он просто вырывает с помощью товарищей у мужика кисет с деньгами, часы, покупку какую-нибудь, затем обворованному набьют еще по шее и прогонят его в толпу. И сравнительно редко такие дела доходят до властей, полиции. Все обходится тихо, без шума.

Затем, во время больших годовых праздников, в том числе Святой недели и Рождества Христова, в большинстве крупных городов на площадях устраиваются принявшие традиционный характер развлечения для простого народа, которые пользуются большой популярностью среди простого люда, и сюда в праздничные дни стекается масса народа, состоящего из мастеровых, чернорабочих, прислуги обоего пола, солдат, крестьян из подгородных деревень, жителей окраин и т. д. Этой разношерстной толпе, чувствующей в праздничное время потребность в развлечении и веселье, поневоле приходится, за неимением других, более полезных увеселительных мест, пользоваться теми развлечениями, какие им предлагаются разного рода предпринимателями по этой части. Увеселения эти преимущественно состоят из качелей, каруселей и так называемых «перекидок», всяческих балаганов, где показываются из года в год одни и те же марионетки, акробатические упражнения и пустые детские фокусы. Но главным образом привлекают толпу, так сказать, являющиеся гвоздем праздничных гуляний для народа различного рода игры за плату с «фартом». Выражение это на жаргоне воров и других преступников означает счастье и перешло не без причины, как увидим дальше, на рыночные площади.

Вполне понятно, что народ главным образом набрасывается на эти принявшие спортивный характер игры, которые, как оказывается на деле, созданы специально для самого беззастенчивого обирания темного люда, привлекаемого перспективой приобретения, по его понятиям задаром, какого-либо дорогого предмета или даже выигрышем денег. Устройством этих игр, как оказывается, специально занимаются из года в год упомянутые выше различного рода аферисты. Такая компания сплачивается перед праздничным временем и возбуждает ходатайство перед начальством о разрешении устройства игр, причем они называют их «детскими играми». А так как они знают, что вследствие их прошлого никому из них устройство балаганов не будет разрешено, то такая компания имеет какого-либо человека, преимущественно отставного чиновника, который и хлопочет от своего имени о необходимом разрешении, и такое ходатайство в большинстве случаев удовлетворяется. За труд «хозяин», являющийся в случае чего ответственным лицом, получает несколько десятков рублей и его роль этим кончается; он даже не бывает на площади, не интересуется, что происходит в сооруженных на данное ему разрешение балаганах, а орудуют здесь уже члены компаний для обирания посетителей. Они устраивают несколько балаганов, затем, разделяясь на группы, распределяют между собой обязанности, согласно способностям каждого. Обладающий внушительной наружностью, «степенностью», является хозяином балагана. Он, с громким голосом и сильными легкими, становится «звонком», т. е. стоит у входа и орет что есть силы, зазывая публику; другой, разбитной, веселый малый «разоряется» внутри балагана, потешая публику прибаутками и шуточками, развлекает, подзадоривает и т. д. Остальные же члены компании, так называемые «наводчики», специально занимаются тем, что снуют среди публики как в балаганах, так и на площади. Перед балаганом они вступают в разговоры с публикой, возбуждают в ней интерес, приглашают идти с ними «за компанию» в балаган попробовать счастья, рассказывают случаи, как один из них за 5 копеек выиграл самовар, другой — лампу с красным абажуром, третий — настоящую итальянскую гармонию в футляре и т. п. в этом роде.

Игры главным образом состоят из метания колец, бросания мячей и игры в кегли. Первая игра заключается в том, что на расставленные на полках разные вещи прикрепляется нож, если сам предмет не имеет ничего такого, чтобы на него можно было набросить кольцо, и каждому посетителю, уплатившему 5 копеек, вручается два кольца, которые он набрасывает из другого конца балагана или на ножи, или на самые предметы — с тем расчетом, что он получит ту вещь, на которую попадет кольцо. Как оказывается, из нескольких десятков колец редко попадет одно кольцо, но дело в том, что если кому и удается сделать это «фуксом», то он за кольца успеет заплатить больше пятикопеечных монет, чем стоит выигранная им вещь. Но, так как это в конце концов может обратить внимание публики, то для предотвращения каких-либо подозрений среди играющих находятся несколько «наводчиков», которые подговаривают публику играть и сами принимаются метать кольца и попадают очень часто, забирают с полок более или менее ценные вещи и, показывая их публике, возбуждают ее к игре, которая становится азартной, и очень часто бедные люди оставляют здесь последние деньги.

«Наводчики», походив среди публики с выигранными вещами и возбудив общее внимание, затем возвращают вещь обратно хозяину под видом продажи и получают за нее 10, 15 и 20 рублей после некоторого торга, в котором принимает участие и публика. Последняя, конечно, ничего не подозревает; между тем, если бы публика была внимательнее, она обратила бы внимание на то, что кольца, которые бросают счастливцы, т. е. «наводчики», в несколько раз шире тех колец, которые бросает обманываемая публика. Затем, во время игры в кегли, среди играющих десяти человек делается складчина, и собранная сумма вручается хозяину, на обязанности которого лежит вручить банк выигравшему, и за каждую партию хозяин взимает с этой суммы 1 копейку с человека. А так как деньги во все время игры переходят из рук в руки играющих, то постепенно общая сумма тает и выигрыш остается только хозяину, который после десяти партий взимает с каждой компании по 1 рублю. Игра в мяч заключается в том, что в деревянной фигуре сделано круглое отверстие, в которое играющие бросают мяч, диаметр которого равен диаметру отверстия в фигуре. Играющий, конечно, никогда не попадает, а «наводчик», обладающий меньшим мячом, всегда попадает и выигрывает, получая вещь при таких же обстоятельствах, как при метании колец.

Вещи для выставки на полках берутся напрокат и стоят они в общем несколько тысяч рублей, и вообще мошенники зарабатывают таким образом довольно крупные деньги. При этом следует добавить, что предприниматели делят барыши не поровну, а согласно принесенной каждым пользе, т. е. кто лучше обманывал и подводил публику, и при таких разделах происходят часто ссоры и драки, в дело вмешивается полиция и тогда разоблачаются тайны «народных развлечений».

Мошенники есть всякие: обставляющие своих жертв «чисто», т. е. без всяких насильственных приемов, и есть такие, которые употребляют при своих проделках мошеннического характера воровские приемы, носящие, так сказать, характер вспомогательных средств. Мошенники, практикующие «чисто», объединены только нравственной, конечной целью своей специальности, а не ранее выработанными приемами более или менее шаблонного характера, как воры. У таких мошенников и аферистов шаблона нет, они действуют по вдохновению, наитию, они больше полагаются на свой ум, характер, выдержку, сообразительность, находчивость, красноречие, внешний вид, манеры, костюмы и т. д. Это своего рода актеры, в мошеннических проделках иные доходят до виртуозности, гениальности. Иногда при проделках мошенников не знаешь, чему удивляться: необыкновенной дерзости или смелости их или уму, находчивости, ловкости и молодечеству. Для мошенников нет границ, так как их кормит фантазия, богатая и разнообразная, без конца создающая проекты для всяких мошеннических проделок. Всякие ничтожные и незначительные проявления жизни отдельных лиц они необыкновенно ловко ухитряются приспособить к своему проекту или, скорее, наоборот, создают проекты на основании наблюдений над жизнью выбранной ими жертвы. Они необыкновенно ловко умеют пользоваться ее привычками, общественным и семейным положением, характером, нравственными недостатками и достоинствами и т. д. «Берут» они кого на что можно взять, где что «проходит» — обычное популярное выражение всякого рода аферистов и мошенников. Так человек, по природе имеющий музыкальный талант, не может сыграть ни на каком музыкальном инструменте, а прекрасно исполняет трудные пьесы на подобранных его музыкальным слухом пивных бутылках.

Я не буду описывать фактов из жизни таких членов преступного мира, так как прежде всего сказать о мошенничестве всего невозможно, как невозможно исчерпать всех музыкальных вариаций. К тому же о разнообразных проделках мошенников, или так называемых «червонных валетов», — проделках, имеющих характер анекдотов, — в свое время были выпущены печатные издания, где приводилась масса фактов из жизни этих разнообразных мошенников. К тому же я слишком уклонился бы от прямой цели моего труда — познакомить читателей с бытом профессиональных преступников, имеющих свою определенную в действиях, а не по цели, воровскую профессию. А у вышеупомянутых мошенников цель только одна — деньги! Прямого и определенного метода для добывания этих денег у них нет. Вор, если ему не удалась одна кража, пойдет на другую, но такого же характера, а если у мошенника не прошло какое-либо дело, он пустится на другое уже по иному способу, употребит новую хитрость, где уже не «сорвется».

От вора трудно укрыться, но его еще можно остерегаться, можно принять меры к ограждению себя от воровских покушений; достигнут ли они цели — это вопрос другой. Но против мошенников и аферистов нельзя ничего предпринять, потому что предвидеть мошенничество почти невозможно. Аферисты и мошенники не имеют особенного мира, как члены воровских профессий, они не сторонятся от частого общения с честными людьми. Наоборот, вся их цель в том, чтобы вращаться в обществе среди деловых, коммерческих и богатых людей, и каждый мошенник втирается и оперирует в том обществе, куда он может пройти незамеченным, где он ни по манерам, ни по привычкам и т. д. не будет выделяться, где его примут, как равного себе. Мошенник, или, как их именуют на жаргоне преступников, «фай», за исключением, конечно, мелких базарных и трактирных мошенников, всегда пускается на «дело» из-за солидных кушей, так как вообще мошенничество требует подготовки, продолжительного процесса и даже материальных трат. К тому же, нельзя ведь каждый день пускаться на сложное мошенничество. Но все-таки при этом следует добавить, что в преступном мире создалось несколько шаблонных приемов мошенничества, ранее выработанных. С этими категориями мошенников я постараюсь познакомить читателей в следующей главе.

XI «ИГРОКИ»

К приведенной в предыдущей главе грани между ворами и мошенниками, в том смысле, что мошенники в противоположность ворам берут чужую собственность открыто, но без физического насилия над жертвой, следует добавить следующее. Мошенники бывают двоякого рода: берущие чужую собственность посредством утилизирования каким-либо образом в свою пользу человеческой простоты, наивности, глупости и добродушия, наконец, и мошенники, утилизирующие для своего дела нравственные недостатки своих жертв, пользующиеся для своей пользы способностью жертвы на нечестный поступок и даже на преступление. Иначе сказать, обирают людей «блатных» по натуре, но не по профессии. Первого рода мошенники, так сказать, высшей категории, производят свои операции крайне разнообразными способами, пользуясь своей богатой фантазией и умом, и об их методе нельзя ничего сказать, так как у них его нет. С их деятельностью можно ознакомиться только благодаря отдельным фактам, которых я здесь приводить не буду прежде всего потому, что им нет числа, и, как я уже указывал раньше, вследствие того, что о похождениях такого рода мошенников — «червонных валетов» — существует уже книга, и к ней вряд ли можно прибавить что-либо новое.

То же самое можно сказать относительно общества «шулеров», о деятельности которых также много писали разные разоблачители проделок героев зеленого стола. Хотя сказать новое об этой области профессиональных преступников надежды мало, обойти ее вовсе здесь все-таки нельзя во избежание пробела, так как у шулеров существуют свои специальные способы для обирания жертв, выработанные приемы и т. д. Об обществе шулеров придется сказать немного, так как автор принужден сознаться, что он не посвящен так уже детально в приемы шулеров вследствие того, что этим может похвастаться только человек играющий и умеющий лично проделывать все те способы, которые употребляют шулера.

Слово «шулер» употребляется только среди честных людей, сами же представители этого рода преступников называют себя и своих товарищей игроками, что, конечно, ни к чему не обязывает их. Приступив к повествованию относительно шулеров, автор принужден сознаться, что поставлен в крайне затруднительное положение тем обстоятельством, что не знает, как более точно формулировать положение шулеров среди честного общества и каким образом отделить их от общества, провести известную грань, выделить их, как это ему удавалось относительно других профессиональных преступников.

Где нет шулеров? Какое общество может похвастаться, что оно не имеет в своей среде профессионального игрока, какое сословие может утвердительно сказать, что никто из его членов не позволит себе выиграть «наверняка» в карты деньги, не пускает в ход способа, дающего ему возможность без риска со своей стороны выиграть у партнера крупный куш? Такого общества, корпорации, сословия и т. д. нет — нет по той причине, что не существует такого общества, где бы не играли в карты. Да это, впрочем, ни для кого не ново, и распространяться об этом лишнее. Известно, что шулерством нередко занимаются у нас люди с солидными общественными положениями, с высшим образованием, помещики, военные и т. д. Такие господа оперируют среди своих знакомых, в клубах, общественных собраниях и других подобных местах. Во всех отношениях — они честные и благородные люди, как все в их обществе, за исключением игры в карты. При этом следует отметить, что бывают люди, занимающиеся кражами и другими преступлениями только по нужде, вследствие скверных жизненных условий, толкнувших их на преступление, но образовавшегося исключительно вследствие нужды шулера вы не встретите.

Каждый шулер прежде всего игрок по призванию, карты — это его страсть, жизнь, цель существования, и никакие миллионы, никакие условия не в состоянии его заставить бросить игру в карты. Какое-то особое наслаждение, не даваемое никаким другим времяпрепровождением, ощущает такой игрок во время процесса карточной игры, и чем игра азартнее и опаснее, тем наслаждение это выше и острее. Любовь к картам доходит у таких игроков до болезненности, мании, их можно сравнить только с людьми, пьющими запоем. Как многие из числа последних сознают в минуты просветления свою слабость, страдают из-за нее, но вместе с тем лишены силы воли, чтобы оставить, бросить опасную вредную привычку, так и игрок иногда страдает от своей страсти. Все у него функционирует правильно, он у другого копейки не возьмет, долги платит, слово держит, о семье заботится и бедным людям помогает, — одним словом, во всех отношениях честный и нормальный человек, но, когда садится за зеленый стол, человек этот меняется. Карты — его культ, он из-за служения ему не пощадит ни отца, ни друга, ни семьи; он, может быть, ничего не скажет, если ему не заплатят по векселю, но карточный долг он требует, неплатеж денег, проигранных в карты, его глубоко возмущает. И человек, не уплативший за зеленым столом, лишается навсегда его доверия, сочувствия, он от души его презирает и пренебрегает знакомством с ним, будь этот человек гений, сановник или миллионер.

Шулеров можно разделить на две категории: занимающихся мошенничеством во время игры в карты между прочим, при случае, добывающих игрой побочные средства, и занимающихся только игрой в карты, составляющей главный источник их существования, причем общественные положения и официальные занятия таких шулеров в противоположность шулерам первой категории имеют только побочный характер, для вывески и ширмы, дающей им возможность вращаться среди нужного общества для своих целей.

Игроки первой категории большей частью не выходят из своего кружка партнеров и берут своих партнеров большей частью на «характер», изучают слабые стороны партнера, умело эксплуатируют его во время игры, соединяются с другими такими же игроками и незаметно для жертвы сообща играют против нее, и это, конечно, является большим шансом у игроков: они скорее выигрывают, чем отдают деньги. Также бывает, что они научаются какому-либо шулерскому приему, т. е., выражаясь на языке профессиональных игроков, «умеют обращаться» с картами, и этот прием, иначе выражаясь, «верняк», они и практикуют в своем кругу. Хотя редко, но бывает, что «верняк» «сорвется», и тогда дело плохо для такого несчастливца. Главным образом, конечно, на первых порах такому «сгоревшему» игроку следует опасаться удара подсвечником. Да это вполне понятно: жертва, обнаружив шулерскую проделку и возмущаясь, сейчас же хватается за подсвечник как за ближайший под рукой тяжеловесный предмет. Ну а далее все зависит от условий, места, общества; где изобьют открыто и вытолкают за дверь, в другом месте позовут полицию, но большей частью дело тушат — во избежание общего скандала, и только виновник в нечестной игре уже больше не является в это общество. Это ему, впрочем, не мешает обзавестись другой компанией и действовать по-прежнему.

Главным образом, карточных скандалов у нас не пускают в свет клубы, которые ревниво охраняют репутацию своего собрания, хотя, по совести сказать, в России найдется, выражаясь осторожно, не более одного клуба, где не оперировали бы шулера, и этим клубом будет тот, который вздумает протестовать против приведенных слов.

Что же касается другой категории шулеров, то это уже люди, которые специально промышляют в карты, интересуются этим так, как каждый человек интересуется состоянием дела своей специальности, его прогрессом, новостями и т. д. Большинство шулеров — или люди вполне интеллигентные, или полуинтеллигентные, которые благодаря природной способности, ловкости и умению ориентироваться во всяком обществе за карточным столом сходят вполне за интеллигентных.

Все такие представители общества профессиональных игроков любят хорошо пожить, тратить большие деньги, у них барские привычки, после карт они большую часть времени уделяют женщинам. Они любят щеголять золотом, бриллиантами, одеты с иголочки, стараются всегда, выражаясь на их языке, держать «фасон», вести себя гордо, с претензиями, и благодаря этому их жертва при знакомстве с такими шулерами никогда не будет сомневаться, что имеет дело с людьми благородными, неспособными на бесчестные поступки, — вид шулера всегда импонирует «фрайеру». Да это будет вполне понятно, если принять во внимание то обстоятельство, что большинство шулеров и принадлежат к интеллигентному классу, а если есть между ними выходцы из податных сословий, то они, понатершись между «коллегами» и, подражая им, скоро сами принимают вид или отставного военного или помещика. Шулера высшей школы, если можно так выразиться, оперируют разными способами и только гоняются за людьми более или менее состоятельными. Часто они внезапно наезжают в города под видом военных ремонтеров или железнодорожных подрядчиков и директоров банков, знакомятся с кем-нибудь из членов клуба, который вводит денежного человека в клуб, и приезжий на другой день с сенсацией уезжает из города, обыграв всех в пух и прах на солидную сумму. Нередко такой специалист приезжает по приглашению более мелких местных шулеров, принадлежащих к числу членов клуба. Такие «наводчики» узнают хорошо обстоятельства каждого члена и гостя, его манеру и слабости, и если убедятся, что «фрайер» подходящий, у которого «верняк» может «пройти», они списываются с вышеописанным игроком-«дергачем», т. е. с тем, который передергивает карты, что является очень трудным способом. «Дергач» приезжает, входит в сделку с «наводчиками» и дает им с выигрыша «долю»: 20 копеек, 30 копеек, полтинник и т. д., что, приспособляясь к их манере выражаться, означает 20, 30 и т. д. процентов.

Для того, чтобы обыграть «фрайера», приехавший шулер вовсе не должен лично выигрывать. Часто шулер, беспрестанно выигрывая, вселяет подозрение у обыгрываемого партнера, и последний начинает следить за выигрывающим, что часто приводит к тому, что он ловит шулера на месте преступления. Тогда главный шулер, употребляя при игре шулерские способы, стремится к тому, чтобы выиграли его «наводчики», соучастники, которые не употребляют никаких шулерских приемов. Вследствие этого происходит то, что обыгрываемая жертва сочувствует главному шулеру, так как он тоже проигрывает и даже больше жертвы. Жертве, конечно, при таких условиях не может прийти в голову, что проигрывающий вместе с ним партнер — шулер, это логически не вяжется. И если даже у жертвы является иногда подозрение, что игра ведется нечистая, она начинает следить за выигрывающими партнерами, т. е. соучастниками шулера, но эти партнеры играют правильно, и поймать их ни в чем нельзя. К тому же, такие партнеры являются хорошими знакомыми «фрайера», часто с ним играли и неоднократно раньше ему проигрывали, конечно, не такие крупные суммы, какую проиграл он, но все зависит «от счастья»: «Сегодня я, а завтра ты» — обычное выражение любителей карточной игры в таких случаях. По окончании игры соучастники сходятся где-нибудь, отдают сначала главному действующему лицу всю проигранную им сумму, а затем уже делятся согласно условию выигранными у «фрайера» деньгами.

Шулерская игра не непременно должна происходить посредством особых нечестных приемов непосредственно с картами. Есть много приемов, где картами действуют правильно, потому что жертва такова, что технический прием не «пройдет», или игра такая, что технический прием не нужен. В иных случаях бывает, как я уже упоминал раньше, что несколько партнеров, которые являются соучастниками, играют против одного, их жертвы, незаметно осведомляют друг друга о своих картах и, конечно, уже могут угадывать карты жертвы. Игра в таком роде называется «игра с шансом», т. е. у игроков есть больше преимуществ выиграть, чем проиграть. Есть же игры, как я уже говорил, на «верняк», когда жертва неизбежно должна проиграть, и никакое умение тут не поможет, не спасет «фрайера». Игра на «верняк» также не обязательна путем непосредственных приемов с картами. Игра с приемами вообще опасна, и шулера насколько возможно избегают их: может при малейшей неловкости «сорваться», что, конечно, не особенно приятно. На «верняк» играют, например, посредством сигналов.

Для того, чтобы «взять» жертву на сигналы, должно быть не менее двух «игроков». Один из них принимает участие в игре, а другой, «сигналист», не играет. Он только сидит якобы для компании, для времяпрепровождения, притворяясь, что он не в настроении для игры, нездоров, или чаще всего объясняет, что он не при деньгах. И вот, не принимая участия в игре, «сигналист» наблюдает за игрой, что никого не удивляет, так как это в порядке вещей, чтобы около играющих сидело несколько человек любопытных. Не принимающий участия в игре шулер усаживается всегда так, что он находится рядом или позади «фрайера», и карты последнего одинаково видны и шулеру; «фрайер», конечно, ничего против этого не имеет, лишь бы его сосед молчал. И он молчит, но у него с играющим соучастником есть условленные сигналы, посредством которых он дает ему знать о состоянии карт «фрайера» — идти ли шулеру или пасовать, бить или нет, и т. д. Сигналы заключаются, например, в том, что шулер покрутит правый или левый ус, посмотрит на часы, высморкается, поправит галстук, берет в рот папиросу, сбивает с нее пепел, потрет глаз и т. д. Одним словом, он мимическим способом незаметно переговаривается со своим товарищем. Конечно, при таких условиях «фрайеру» выиграть трудно. При этом следует добавить, что выбор шулерами приема для обыгрывания жертвы зависит во многом от того, во что они играют с «пассажиром», как именуется иногда «фрайер».

Профессиональные игроки, разъезжающие по городам для игры, с большой охотой посещают ярмарки, вследствие того, что в городе, где бывают ярмарка или выставка, находится много приезжего люда, купцов, помещиков и т. д. Приезжие прежде всего скучают вне семьи и охотно по вечерам развлекаются картишками, и игроки справедливо рассчитывают на то, что приезжий при «бабках». Затем, много значит то, что в чужом городе приезжие не так строго относятся к знакомствам, в гостинице — тоска берет, всякий рад приличному и интересному играющему соседу, с которым можно скоротать вечер. Кроме этого, игроки уже по дороге в такой город, в поездах и на пароходах «готовят пассажира», т. е. выискивают жертву. Шулер знакомится с подходящим субъектом, узнает о его средствах, любит ли он играть и в какой именно гостинице он остановится. Приезжая в город, шулер находит себе товарища по шулерской части, если только они раньше не согласились сообща обделывать дела, рассказывает ему свои соображения относительно подходящих «пассажиров». Тогда устраивается так, что другой шулер в свою очередь знакомится с намеченным «пассажиром», но только не при посредстве своего соучастника. И вот, когда устраивается игра, причем инициатива всегда в большей степени принадлежит жертве, налицо бывает один из «игроков» и партнеров не хватает. Тогда «пассажир» вспоминает, что в этой же гостинице живет очень приличный господин, с которым он познакомился в дороге или даже в этой гостинице, и сейчас же посылает ему приглашение прийти на «стакан чаю». Тот является, встречается здесь с сообщником, но, конечно, не подает виду, что знает его. И вот «пассажир» знакомит соучастников, представляет их друг другу, и начинается игра.

Таким образом, неоднократно случается, что жертва сама созовет к себе целую шайку шулеров и еще таких же «пассажиров» с деньгами, всех знакомит друг с другом, скоро все сходятся, люди кажутся все симпатичными, и тут начинается игра. Для шулеров здесь полное раздолье, положительно они грабят купцов, помещиков и полковников, пускают в ход все, что «проходит». Берут их на «характер», «сигналы» и т. д. Большая часть шулеров якобы проигрывает, и если даже сильно проигравшийся «фрайер» приходит в отчаяние и начинает волноваться и «петь», т. е. подымает шум, начинает придираться к выигравшим шулерам, проигравшие для виду шулера начинают возмущаться, стыдить его, указывая на то, что они сами в крупном проигрыше, а между тем, ведут себя спокойно. Они говорят ему о выдержке, благородстве, напоминают о возможности появления в газете описания карточного скандала, что скомпрометирует его, и часто убеждают бедного «фрайера». Если же «фрайер» уже в большом отчаянии, они начинают убеждать выигравших шулеров возвратить ему часть выигрыша «на разживу», что те, конечно, во избежание скандала исполняют. Но при этом они берут с «пассажира» слово, что он не будет требовать от них возобновления игры, чтобы дать ему возможность отыграться на возвращенную ему часть проигранных денег. Шулера выражают готовность возобновить с ним игру лишь в том случае, если он возвратит деньги, данные ему на «разживу».

Всякого рода игра в карты имеет свои условия, правила; главные боевые карты не во всех играх одинаковы: как известно, в одних случаях главную роль и решающее значение имеют тузы, в других — масть, в третьих — короли, дамы и валеты и т. д. И потому шулера имеют много разных специальных приемов технического характера для верного обыгрывания доверчивых партнеров и в игре пускают тот прием, который можно приспособить к настоящей игре. Но я этим не хочу сказать, что каждый профессиональный шулер умеет употреблять все приемы. Каждый шулер имеет свой «конек», на котором он и выезжает во время игры; он специализируется в этом приеме. Это, впрочем, не мешает ему быть знакомым со всеми шулерскими приемами, но, во всяком случае, есть мало таких игроков, которые с одинаковым успехом берут жертву на какие угодно приемы.

Взявшись несколько познакомить читателей с такими приемами игроков, автор должен тут присовокупить, что он будет уклоняться от специального языка игроков на том основании, что такой жаргон принадлежит не только шулерам, но вообще всем играющим в карты, между которыми уже выработались специальные технические выражения, а затем, автор желает, чтобы его понимали не только люди, играющие в карты, но и не посвященные в это искусство. Поступая же иначе, пришлось бы при каждом новом приеме описывать правила и сущность каждой отдельной игры, при которой употребляется данный прием, что прежде всего будет утомительно, а главное — в настоящем случае совершенно лишнее. Нет ничего, конечно, легче, как играть мечеными картами, или краплеными. Каждая карта имеет свой индивидуальный знак на рубашке, и, читая по этим знакам, можно свободно знать всякую карту. Эти знаки шулера читают так же свободно, как телеграфист читает свои телеграфные черточки и точки. Крап производится посредством булавки и незаметен непосвященному игроку. К тому же, редко перемечивается вся колода, а только главные, боевые карты. Затем, карты перемечиваются посредством резинки, которой в известном месте натирается блестящая рубашка карты, и это место тускнеет. Далее, на нужных картах сгибаются углы, а затем эти карты кладутся под пресс, где они лежат известное время, затем они вынимаются совершенно гладкими, и только легкая тень на углах, прежде согнутых, дает знать шулеру, с какой картой он имеет дело. Нередко бывает, что шулер во время процесса игры за столом перемечивает важные карты посредством «ломки», т. е. шулер карту слегка ломает и по «ломке» узнает ее среди колоды.

Кроме того, карты перемечиваются посредством подбора. Из нескольких колод карт одинаковой рубашки выбираются несколько главных карт, имеющих индивидуальность своих колод, и присоединяются к одной колоде, из которой такой же масти и рисунка карты, как и выбранные, удаляются и присоединяются в свою очередь к другим колодам. Так что, если в одной колоде есть несколько карт из других колод, то, хотя рисунок на рубашках одинаковый, он имеет разницу со всей колодой в распределении деталей рисунка, например, клеточек на углах карты. Например, одна карта на углу обрезана на половину клетки, а другая карта обрезана как раз на границе клеточки. Одним словом, клеточка на углу карты из другой колоды помещается иначе, чем на остальных картах колоды, к которой она присоединена. Шулерам приходится долго работать, пока им придется совершить такой подбор. Они вскрывают много колод, ищут, присматриваются и, составив себе подобранные колоды, остальные колоды запечатывают в бандероли и снова продают в лавки. В особенности трудно делать подбор в настоящее время, когда имеются рубашки более десяти сортов. Вы можете купить 20 колод, и по вскрытии бандеролей не окажется трех колод одинаковой рубашки. Несколько лет тому назад атласные карты были только двух цветов, красные и синие шотландского рисунка, и тогда сделать подбор было очень легко.

В большом употреблении у шулеров прием, называемый «галантина», которая приготовляется главным образом из двух карт — тройки и шестерки. Как известно, тройка имеет вдоль карты, посредине, на правильном расстоянии одно от другого три очка. И вот для того, чтобы сделать «галантину» на тройке, одно крайнее очко очень ловко соскабливается и сглаживается так, что на карте остается всего два очка. Но они расположены не в таком порядке, как на обыкновенной двойке, а эти два очка занимают лишь одну половину карты, а другая половина, где выскоблено очко, остается чистой. Такая «галантина» в руках шулера играет большую роль. Если во время игры, например, в штосс, «фрайеру» нужно показать туз для его проигрыша, то шулер, вынимая «галантину», показывает ее «пассажиру», держа карту таким образом, что закрывает крайнее очко большим пальцем. «Пассажир» видит только одно среднее очко и чистую верхнюю половину карты, и получается полное представление, что в руке его партнера туз. Если же жертве следует показать тройку, игрок представляет ему «галантину» другим концом и придерживает большим пальцем то место, где должно быть третье очко, удаленное шулером. Жертва видит уже два очка, расположенные в таком порядке, как на тройке, и получает впечатление, что в руке шулера действительно тройка и что совершенно случайно закрыто пальцем одно очко и нет надобности проверять карту. В шестерке же, как известно, по двум сторонам карты расположено по три очка, и для того, чтобы сделать «галантину», с одной стороны выскабливается среднее очко. На карте остается пять очков: с одной стороны три, а с другой два. Если шулеру нужна четверка, он показывает «галантину» своей жертве, закрывая большим пальцем среднее очко с той стороны, где их три, и «пассажир» видит всего четыре очка. Если же надобна шестерка, то наоборот, шулер закрывает пальцем то место, где выскоблено очко, и жертва видит у одного края карты три очка, а с обеих сторон пальца два очка, но психологически для «пассажира» нет сомнения, что под пальцем случайно скрыто шестое очко.

Делаются также более сложные и более опасные «галантины», когда к карте посредством белого волоска незаметно приспособлено движущееся очко. Обыкновенно это лишнее очко лежит на другом, нарисованном на карте, очке и незаметно для не посвященного в секрет. Если же нужно, например, из восьмерки сделать девятку, то шулер ловко передвигает пальцем это очко на середину карты и получается девятка. Но с такой «галантиной» труднее работать и легче «засыпаться», так что ее редко пускают в ход.

Большая часть шулеров обладает отличной памятью, смекалкой, выдержкой и хладнокровием во время процесса игры. Два последних качества являются уже большим «шансом» при игре с «фрайером», который горячится, трусит и рискует, и все эти проявления характера «пассажира» очень умело шулера эксплуатируют для своей выгоды. Холодный сдержанный игрок пользуется большим уважением среди шулеров. Умеющего всегда воспользоваться случаем, вовремя кончить игру, спокойного, среди шулеров называют «офицером».

Профессиональные игроки неутомимы в игре, они могут по несколько десятков часов не вставать из-за игорного стола, но это в конце концов им недешево обходится. Многие из них страдают сердечными болезнями, и не один из них кончает жизнь с картами в руках. Геморрой не редкость среди игроков, головными болями они страдают сплошь и рядом, игра в карты также влияет на зрение.

Профессиональные игроки сильно интересуются прогрессом в их деле, каждый раз изобретаются все новые и новые способы для выигрывания в карты «на верняк»; часто употребляемые способы «портятся», т. е. делаются общеизвестными и уже не «проходят», и они сменяются другими приемами. Профессиональный игрок до того пристрастен к картам, что, будучи дома один по случаю нездоровья, например, не оставляет карт: он раскладывает их, играет сам с собой, комбинирует, изобретает, все ищет новые пути в карточной игре. Он составляет, например, «кругляк» для верной игры в штосс «на одну небитую». «Кругляк» представляет из себя ловкое размещение карт в колоде с таким расчетом, чтобы всегда поблизости и под рукой была карта, противная заданной «пассажиром» карте, так сказать, за и против следуют одна за другой, и шулер с «кругляком» в руках всегда с помощью «сдержки», т. е. передергивая, если это нужно, не дает своему партнеру выиграть. Например, если на сторону «пассажира» готова выпасть карта, ему благоприятная, то шулер очень ловко как будто выбрасывает верхнюю карту, но выбрасывает между тем следующую за ней карту, конечно, убивающую «пассажира». И подряд несколько карт «пассажиру» никоим образом не дадут выиграть.

При случае шулера производят положительно изумительные «вольты» с картами. Ловкость пальцев у таких специалистов необычайная, это настоящие фокусы. На глазах партнера у шулера в руках карты передвигаются, становятся в такой порядок, какой нужен шулеру, опасная карта удаляется из колоды, нижняя карта идет наверх, верхняя перемещается в низ колоды, и всего этого партнер не видит, да ему и в голову не может прийти что-либо подобное.

Все это производится посредством пальцев, рук, да иногда кое-каких приспособлений. Не всегда шулера «берут» свою жертву на такие серьезные приемы. Иногда, если жертва уже совсем наивная, ее «берут» на довольно примитивные способы. Например, сажают жертву спиной к зеркалу, и шулер, сидящий против своего партнера, в зеркало видит его карты. Или шулер, сдавая карты, смотрит в полированную планку ломберного стола, окружающую зеленое сукно. Карты отражаются в полированной доске, и шулер уже осведомлен о картах своей жертвы. Бывает также, что перед шулером на столе лежит серебряный, блестящий, как зеркало, портсигар. Сдавая карты, он держит колоду над портсигаром и видит на полированном серебре отражение карт, которые он сдает своему партнеру.

Но такие способы употребляются в простых играх, когда «фрайер» легко дается и вообще игры не очень серьезные в смысле материального интереса. На хорошем счету у профессиональных игроков шулера, берущие жертву на «скользок». Прежде всего, у такого специалиста очень развита чувствительность в пальцах — «осязание». Есть такие игроки, которые, проведя осторожно пальцем по карте, узнают, какая карта у них в руках, сколько очков, «фигура» или «молодка», как разделяют шулера колоду. Далее шулер, играя на «скользок», часто пускает в колоду свою карту, приготовленную специальным способом. Он эту карту мочит в каком-то растворе и затем вкладывает в целую колоду и холодит колоду каким-либо образом несколько времени. От холода такая приготовленная карта, почти ничем не отличаясь по наружному виду от других, приобретает между тем особую плотность и упругость. Когда вся колода еще свежа, такая карта не выделяется, но, когда карты уже делаются более мягкими, концы гнутся и карты принимают несколько полукруглый вид, треплются, приготовленная карта одна не портится, и тогда она уже выделяется из колоды, она даже делается несколько шире, потому что не согнута. Вся цель шулера состоит в том, чтобы заставить «пассажира» снять так карты, как нужно шулеру. На том месте, где нужно разделить колоду, и лежит вышеупомянутая карта. При этом шулер обе половины колоды гнет предварительно в одну и в другую сторону, и когда складывает колоду, то согнутые половинки колод оттопыриваются одна от другой, и верхняя половина сама лезет в руку «фрайеру», который и снимает невольно эту половину. Это называется делать «коробочку». Кроме того, «пассажир», снимая карты, невольно хватается двумя пальцами за приготовленную карту, края которой выдаются из колоды, и вследствие этого он снимает именно так карты, так разделяет колоду, как это нужно шулеру.

Не в меньшем, если даже не в большем почете среди игроков шулера, мечущие «взапуски». Такой «дергач» вообще обладает удивительной способностью сразу разделить колоду на две идеально равные части, не ошибаясь ни на одну карту. И если он приносит с собой или ему подают для известной игры «материал», как на языке шулеров называются приготовленные карты для обыгрывания жертвы, и эта колода сложена, предположим, так, что в одной половине колоды нечетные карты, а в другой четные, то шулер обычным движением прежде всего дает партнеру снять карты, но так ловко подает ему их, что партнер снимает как раз половину колоды, причем шулер употребляет для этого иногда «коробочку». Если же снимает шулер, то уже наверное разделит колоду пополам. Затем мечущий «взапуски» может взять две половины колоды и, тасуя их, безошибочно, если можно так выразиться, вложит одну карту в другую. Иногда шулер посредством специально отрощенного ногтя безошибочно разделяет колоду. Далее, если он, сдавая карты, видит, что следующая карта за верхней, которая упадет на сторону партнера, благоприятна последнему, шулер не дает ему этой карты, а он ее снимет вместе с верхней картой, сорвет сразу две и сбросит, конечно, на свою сторону. Для этой цели шулера большей частью смазывают углы карт хиной, незаметной уже на карте, но обладающей небольшой клейкостью. Когда нужно сбросить две карты, игрок надавливает верхнюю карту на нижнюю, карты склеиваются и сбрасываются, как одна. Есть также такие игроки, которые имеют на пальце перстень с острым камнем, и, когда нужно сорвать две карты, они прокалывают верхнюю и следующую карты и сбрасывают их вместе.

В большом употреблении у них также «накладки», которые пускаются в ход главным образом тогда, когда играют несколькими колодами, в «макао», например, или «диабелку». Для этого шулер имеет при себе несколько боевых карт, спрятанных в кармане, под лацканом, за жилетом или просто покоящихся во время игры у него на коленях. Карт на столе много, смешано несколько колод, и шулер, когда накладывает в важный для него момент руку на эти карты, чтобы взять часть для игры, имеет уже под ладонью карты, принесенные с собой. Он делает только вид, что берет со стола карты, а открывает он «накладку», принесенную с собой, и, конечно, срывает куш. Не раз бывает так, что шулер во время процесса игры выбирает незаметно главные карты, предположим четыре туза. Партнер не замечает, если даже сам сдает, что в колоде отсутствуют тузы, и, не видя в своих картах тузов, просто предполагает, что ему не везет. Шулер же, когда нужно, бьет карту любым козырным тузом. Конечно, это не все шулерские способы, но в общем они одни на другие очень похожи.

Профессиональные шулера, в особенности высшей категории, увлекающиеся этим делом, — люди не без способностей, и, может быть, при других обстоятельствах из них вышли бы полезные граждане. Но избалованность с детства, отсутствие привычки к труду, любовь или скорая привычка к беспечному и веселомувремяпрепровождению, отсутствие силы воли и т. д. подготавливают из них будущих искателей легкого рубля в такой же степени, в какой они раньше, будучи людьми материально обеспеченными, искали легкой жизни, полной удовольствий и наслаждений, не заботясь о завтрашнем дне. Надо сказать, что есть мало профессиональных шулеров, в особенности из дворян и из военных, которые раньше не были бы сами обладателями солидных состояний, полученных, конечно, по наследству. При веселой жизни не обходится без игры в карты, рубль тогда не деньги, и, в конце концов, такой кутящий молодой человек делается жертвой карточной игры и кутежей. Редкий шулер не был раньше сам жертвой шулеров, и тайна искусства карточной игры стоит ему целого состояния. Когда же он постигнет все, практика скажет свое слово, когда такой субъект узнает, какими способами у него брали деньги, тогда бывает поздно, у него уже ничего нет, он на пороге нищеты, у него только знакомство с шулерами.

Последние начинают ему сочувствовать, даже немного помогать ему, и постепенно он входит в компанию шулеров, при нем начинают говорить открыто, он мало-помалу начинает входить в их интересы; с постигшим несчастием он примиряется, а будущее грозно наступает на него. И такой молодой человек в конце концов «блатуется», нужда заставляет его делаться «наводчиком», сводить своих бывших товарищей для игры в карты с шулерами и получать, конечно, от последних «долю». Затем, если он человек способный и ловкий, восприимчивый, из него скоро вырабатывается профессиональный шулер, игра в карты превращается в страсть, а деньги для него — все. Немало, конечно, шулеров из разночинцев, но редкие из них проникают в более или менее солидные общества, крупные клубы. А если и случается это, то шулера из привилегированного сословия очень недовольны этим и стараются как-нибудь спровадить такого товарища. Хотя, конечно, не без того, если хорошее «дело», чтобы привилегированный шулер не входил в «долю» с шулером из мещан или купцов. Но надо сознаться, что в старое время мало наблюдалось таких шулеров, а теперь шулера из бывших приказчиков все размножаются. «Мельчает шулерское дело! — не выдержав, воскликнул однажды как-то знаменитый шулер из гусарских офицеров. — Прежде шулерство было дело дворянское, прежде шулер — офицер или помещик, у него кровь была, род. А теперь что? Какие-то сидельцы, бывшие крепостные, которых мой отец драл на конюшне, в шулера идут, передергивают!» И старый шулер грустно поник головой.

Шулера охотно приезжают в города, где есть ярмарки, выставки, вообще какие-нибудь съезды. Здесь они знакомятся посредством «наводчиков» с богатыми людьми и начинают игру. «Наводчики» заманивают также жертв в специальные игорные дома, имеющие вид семейных, с хозяином и хозяйкой налицо. Бывает так, что наводчик знакомит «фрайера» с хозяевами дома, а «фрайер» уже вводит в этот дом шулера и знакомит его с хозяином, не ведая, конечно, того, что это сообщники. Так все это ловко устраивается. Полиция строго следит за игорными домами. Она, если узнает о таком доме, то старается нагрянуть туда во время процесса игры и захватить, если можно, шулеров с поличным. Но поличное редко находят, шулера «материал» ловко прячут. (Во время серьезной «игры в солидном доме» должен быть в камине разведен огонь, чтобы в случае появления полиции или вообще «неприятностей» немедленно бросить «материал» в огонь, и тогда уже нет доказательств преступления.) Затем, шулер умеет в минуты опасности «фасон» держать, влиять на полицию, запугивать ее, если полиция только его досконально не знает. Например, в гостиницах, где часто происходит шулерская игра, при появлении полиции больше всех пугается «фрайер». Он боится суда, скандала, газет и, бледный, начинает извиняться перед полицейскими, что он не знал о запрещении играть в гостиницах. Но если полицейский чиновник успокаивает его и объясняет, что он явился, чтобы оградить его от шулеров, и указывает на N и X, сидящих с картами в руках, «фрайер» в одно и то же время возмущается и смеется: «Как, они оба профессиональные игроки, решившиеся меня обыграть? Может ли это быть, когда я их сам лично познакомил, они ведь не знали друг друга! О, тут какая-то ошибка».

Убеждать такого «целого» пассажира не имеет смысла, из этого навряд ли что-нибудь выйдет. Он просит полицию не беспокоиться, что он не будет в претензии, если проиграет, и полиция уходит; с шулерами ведь нельзя ничего поделать. Это ведь не вор, за которым есть судимость и к нему легко привязаться для пресечения преступления. А шулер ведь часто из хорошей фамилии, по поступкам и манерам — барин, с ним надо считаться, он знает законы и права полиции. Шулера представляют из себя единственную категорию профессиональных преступников, большая часть которых не сидела в тюрьме и вообще не судилась за свою профессию. Шулерство очень трудно доказать, шулера трудно поймать, и не всякий «пассажир» готов на скандал. К тому же, шулера очень осторожны. Если они видят, что «пассажир» уже «рваный» или «порченый», т. е., что он уже был в переделке у игроков и что он присматривается, подозревает, они бросают «работу» и не рискуют употреблять шулерские приемы.

Нередко шулера попадают друг на друга, не будучи знакомыми между собой, и каждый своего партнера считает «пассажиром». В таких случаях происходит крайне интересная игра, каждый из партнеров пускает в ход специальные приемы, желая сорвать «наверняка», а между тем, «верняк» не проходит. Долго бьются игроки, стараются, пока наконец каким-либо образом догадаются, что тут происходит игра «лоб-об-лоб». Например, один шулер устраивает другому «коробочку», а тот, заметив это, не подает виду, что он понимает стремления своего партнера и портит хладнокровно, как будто случайно, эту «коробочку», т. е. снимает карты не так, как ему подставляют, а как в его интересах. Пускавшийся на «верняк» игрок приписывает случайности то обстоятельство, что «коробочка» не прошла, и в следующий раз снова делает попытку. Она снова не проходит, и так продолжается до тех пор, пока наконец партнер не скажет: «Да бросьте вы вашу коробочку, начинайте играть, как следует». Уличенные шулера при таких случаях мало конфузятся, так как знают, что если бы это не был также «блатной» человек, то, уличивши их, он поднял бы скандал. А раз он предупреждает их спокойно, значит, он человек свой. Все ограничивается одним смехом, и уже открывшиеся друг другу игроки начинают играть на «счастье», без всяких хитростей и шулерских приемов, игра и идет «настоящая». Рассказывают, что во время игры один игрок, которому необыкновенно везло, стал по окончании подсчитывать записи и был крайне изумлен тем обстоятельством, что по записям он оказывался проигравшим, и на вопрос он получил следующий спокойный ответ от своего партнера: «А это произошло оттого, что, когда вы передергивали, я приписывал». Разумеется, к обоюдному смеху разъяснилось, что игра была «лоб-об-лоб», и игроки начали сначала. Трудно в таких случаях найти более азартных игроков, чем профессиональные шулера. Когда они играют между собой в честную игру, они и ведут себя уже иначе, чем с «пассажиром», они уже волнуются, увлекаются, одним словом, отличаются теми же качествами, как и большинство играющих людей. Они безжалостны друг к другу, они у близких людей во время игры отнимут последнее, золотые вещи, все, что есть, всю «сбрую», верхнее платье и т. д., так как шулер в таких случаях все ставит на карту, и тут уже на слово не верят — деньги на стол. Играют шулера между собой преимущественно в штос и другие запрещенные игры, где не нужно думать, а все зависит от фортуны.

При этом следует пояснить, что места, квартиры, где собираются для игры между собой «блатные» люди, шулера, «червонные валеты» и т. д., называются на «блатном» языке «мельницей» для различия от «малины», где обыгрывают простодушных жертв шулера. На условном языке карты называются «святцами» и, как я уже говорил, делятся на «молодки» и «фигуры». Неоднократно приходится слышать, что есть шулера, берущие на «верняка», но без сигналов, общей компании против «фрайера», «крапа», «сдержки», «вольтов», «коробочки» и т. д.

Для иллюстрации можно рассказать следующий факт, за достоверность которого автор ручается. В одном большом городе богатый студент затеял игру с шулером высокого полета, и, конечно, шулер в короткое время выиграл у него крупную сумму. Молодой человек оказался в крайне неловком положении, приходилось давать отчет перед своими родными. Тогда, взвесив это обстоятельство, шулер заговорил со своей жертвой более или меньше открыто. Он предложил ему для поправления своих обстоятельств вступить с ним в компанию: студент обязывался познакомить шулера со своими богатыми товарищами, ввести его в их общество и устроить игру. Шулер откровенно объяснил ему, что он проиграть никоим образом не может, а выигрыш здесь верный, и обещал студенту 25 копеек с рубля. Одним словом, шулер пытался превратить студента в своего «наводчика». Договаривать, конечно, нечего было, студент отлично сообразил, каким образом проиграл крупную сумму, понял, к какому гусю он попался в руки, и, хотя в душе возмутился предложением шулера, но выдержал характер и согласился на предложение. Он познакомил его с богатыми молодыми людьми, ввел в их общество, но по секрету рассказал своим товарищам, в чем дело, с какой целью шулер добивался знакомства с ними. Приятели решили наказать шулера, уличить его в нечестной игре и доказать его преступную профессию. С этой целью они поехали к полицеймейстеру и, объяснив ему, в чем дело, заявили, что вечером они назначили шулеру игру и потому желали бы, чтобы полиция застала его на месте преступления. Начальник полиции очень заинтересовался этим делом и обещал нагрянуть во время игры со своим «штабом». Сказано — сделано. В подходящий момент, когда вся компания с шулером сидела за зеленым столом, на котором находились груды золота, целые и открытые колоды карт, дверь растворилась и явился полицеймейстер, за ним виднелся пристав, околоточный и двое каких-то господ в партикулярных платья, с поднятыми воротниками пальто и в пенсне с синими стеклами. Шулер, увидев явившееся общество, сейчас же сообразил, в чем дело, понял, что его выдали, но выдержал характер и, слегка лишь побледнев, проговорил с иронией: «Даже полицеймейстер?!» «Точно так, сударь, я полицеймейстер, — ответил пришедший, — а не угодно ли вам пояснить, кто вы такой будете?»

Шулер спокойно достал документ и вручил полицеймейстеру. В паспортной книжке указывалось, что предъявитель ее потомственный дворянин, офицер запаса и т. д. Тогда полицеймейстер с места в карьер объяснил дворянину о причине своего посещения и уличил его в том, что он предлагал обыгранному им молодому человеку «долю», если он будет его сводить с богатыми товарищами для обыгрывания последних.

— Только и всего? — удивился шулер. — Я и не думаю отказываться от этого, я действительно предлагал «долю» с выигрыша, но что это доказывает?

— Это доказывает, что вы, милостивый государь, — шулер! — отчеканил полицеймейстер.

— Чем вы можете все это доказать? — возмутился шулер. — Разве я передергиваю? Не угодно ли посмотреть, разве я играю краплеными картами или произвожу какие-либо манипуляции?

Действительно, карты на столе оказались чистыми, молодые люди должны были признаться, что, хотя они были предупреждены, не могли ничего заметить подозрительного в игре, и подтвердили, что карты были куплены ими, освобождались от казенной бандероли только на столе.

— Да, но ведь вы сознались, что не можете проиграть и что выигрыш всегда будет на вашей стороне.

— Совершенно верно, но разве для этого нужно непременно передергивать? Не угодно ли вам выбрать любую нераспечатанную колоду? — предложил шулер полицеймейстеру.

Последний взял первую пачку и подал ее шулеру. Все с интересом стали следить, что будет. Шулер разорвал бандероль и стал пересматривать рубашки всех 52 карт. На каждую карту он смотрел лишь секунду и, перебравши всю колоду, вручил ее полицеймейстеру с просьбой перетасовать ее. Когда колода была ему возвращена в руки, он, глядя на рубашки, быстро читал по ним карты, масть, «молодку» и «фигуру», не ошибаясь ни на одной карте.

Все были изумлены, а шулер, торжествуя победу, сказал: «Вот видите ли, мне стоит один раз пересмотреть колоду, чтобы знать все карты, но ведь я не делаю на них пометок, не передергиваю. Кому какое дело до того, что я вследствие природных способностей не имею соперников в игре? Конечно, я без риска садился играть с этими молодыми людьми, но я не виноват, что они хуже меня играют! И довольно неблагородно с их стороны поднимать скандал. Я потомственный дворянин, помещик и офицер и не позволю себе вести нечестную игру!» — гордо закончил шулер.

Доводы на первый взгляд показались полиции и даже партнерам шулера довольно убедительными, и, кроме того, всех привело в восторг искусство «помещика» и «офицера». К тому же, действительно, с юридической стороны нельзя было привязаться к нему, а осталось только всю компанию привлечь к ответственности за азартную игру. Но из-за такого «пустяка» полиция редко поднимает шум, так как она понимает, что везде в любом общественном клубе ведутся азартные игры. И шулер, принявши извинение от своих партнеров, удалился с сознанием собственного достоинства, забрав, конечно, с собой крупную сумму, которую он успел выиграть до прихода полицеймейстера.

Привел я этот факт для того, чтобы показать, как трудно вообще считаться с хорошим шулером, а затем для того, чтобы показать, что если полицеймейстер признал за шулером право выигрывать благодаря хорошей памяти, то неудивительно, что в возможность такой памяти у игрока верят честные люди. А между тем, такое объяснение шулера есть не более и не менее, как ловкий и обычный маневр с его стороны: его замечательная память тут ни при чем, выигрывал он по той причине, что играл с «материалом». Но никому это не могло прийти в голову по той причине, что карты были под казенной бандеролью и т. д. Между тем, это ничего не доказывает: шулерское общество слишком обширно, многочисленно и деятельно, чтобы не устраивать ловко своих дел. Сколько тысяч подобранных по шулерскому способу колод продаются в магазинах, а тем более, сколько этого обандероленного «материала» находится в клубах и подается прислугой для игры. В редком клубе нет служащего человека, который вместе с тем не состоит наводчиком шулеров, принадлежащим к их обществу. Имена таких служителей, экономов и т. д. передаются шулерами друг другу и, когда предстоит дело, «материал» всегда под рукой. Нам известен случай, когда из Одессы был отослан в крупные города России целый транспорт, хотя и обандероленных карт, но тем не менее — подобранных и перемеченных. Тогда шулера охотились за несколькими миллионерами, и это была подготовительная работа, цель которой состояла в том, чтобы везде, где шулерам удастся сойтись с миллионерами, находился налицо «материал». На это широкое шулерское предприятие были израсходованы большие деньги, но оно окончилось с успехом: миллионеры попались в одном купеческом клубе, а затем в дворянском и отдали сообща шулерам около миллиона рублей. В этом деле действовала шулерская компания из сорока человек, считая, конечно, наводчиков, клубных слуг и т. д. Все были в «доле», и все хорошо заработали.

Заканчивая повествование о профессиональных игроках, нельзя обойти молчанием биллиардных игроков, так как специалистов по биллиардной части немало; они наполняют по целым дням все крупные биллиардные города, состоят их завсегдатаями, находятся в тесных деловых отношениях с маркерами, имеют здесь свои кии, пользуются кредитом и предпочтением. Конечно, их никто не думает сравнивать по «положению» и деятельности с карточными игроками, так как мир биллиардных игроков довольно мелкий, и вследствие того, что у нас в России главным образом имеются общественные биллиардные, профессиональные биллиардные игроки поневоле принуждены жить тесно и на виду у публики. Играют они все в биллиард превосходно, между ними есть свои знаменитости, имена которых с уважением произносятся в каждой биллиардной России. Такие знаменитости иногда приезжают на гастроли в другие города; всякий считает за честь с ними играть, местными игроками, им поставляются «пассажиры» для обыгрывания, игроки, конечно, все в доле. Между собой они все играют, конечно, на счастье, но если попадается человек денежный, даже хорошо играющий, но не посвятивший своей жизни игре на биллиарде, его непременно «обставят», «спустят», одним словом, выиграют у него деньги мошенническим способом.

При этом у читателя, конечно, явится вопрос: каким образом можно «наверняка» выиграть в биллиард, когда здесь вся игра на виду, все зависит не от счастья, а от умения и ловкости попасть шаром в лузу. Конечно, непосредственно с биллиардными шарами мошенничать нельзя. Но тут берут «фрайера» другими способами.

Прежде всего, когда в биллиардной появляется «фрайер», не подозревающий о биллиардных специалистах и о возможности мошенничеств в биллиардной игре, против него сплачивается несколько игроков и начинают его наводить на игру. Выходит игрок, который предлагает «фрайеру» или принимает от него предложение сыграть партию. Сейчас же игрок начинает просить у «фрайера» «фору», т. е. несколько очков вперед и т. д., уверяя, ЧТО ОН ПЛОХО ИГРАЕТ. Первую партию игрок проигрывает и платит деньги, вторую выигрывает, и «пассажир», довольный, увеличивает куш, не подозревая, что его партнер играет значительно лучше его и только скрывает игру. Затем следящие за игрой другие игроки подзадоривают «фрайера», который уже не сомневается в своей силе, и держат ему «мазу», носящую характер пари, т. е. отвечают ему известной суммой, если он, например, выиграет. Если же он проиграет, то, конечно, в свою очередь должен заплатить им такую же сумму, кроме, конечно, уплачиваемого проигрыша своему партнеру. Так что если «фрайеру», предположим, 20 человек отвечают «мазу» по 1 рублю, то он в случае выигрыша получает от «мазчиков» 20 рублей. Предположим, он выигрывает 3 партии и получает 60 рублей. Тогда уже партнер «фрайера» делает вид, что он горячится, «зацепился» и заявляет, что он играет последнюю партию, и предлагает «фрайеру» увеличить куш. Например, если они играли по рублю и «фрайер» за три партии выиграет три рубля, игрок предлагает сыграть последнюю партию на пять рублей, для того, мол, чтобы он был или 8 рублей в проигрыше, или 2 рубля в выигрыше. Выигрывавший до сих пор «фрайер», конечно, охотно соглашается на это и с такой же охотой отвечает присутствующим «мазу», которая также увеличивается с 1 до 3 рублей. Эту четвертую партию уже выигрывает игрок, с «трудом» — так, что «фрайер» сам сознается, что проиграл он партию «случайно», не подозревая, что все это делается умышленно. Но все-таки «фрайеру» приходится уплатить 20 «мазчикам» по 3 рубля, что составляет уже 60 рублей, и 5 рублей партнеру. Так что за один прием у него все выигранные деньги уже отобраны. «Фрайер», надеясь, что следующий раз «случайность» не повторится, предлагает еще партию, «мазчики» мажут по 3 рубля, «фрайер» опять проигрывает, снова уплачивает 60 рублей уже своих денег, горячится, его уговаривают, «берут на характер», — он уже «зацепился», играет еще и еще, ему, конечно, выиграть не дают ни одной партии. Большей частью он уходит из биллиардной без денег и все приписывает тому, что ему не везло, и не догадывается, что его «обставили». Затем бывает, что «фрайер», сидя в биллиардной, начинает «мазать», когда играют два профессиональных игрока. Видя, что «мазчик» солидный, игроки переглядываются, и тогда, если такой «мазчик» играет против, предположим, N, этот всегда выиграет, если же он за него играет, он непременно проиграет. Игроки уже играют не для того, чтобы выиграть друг у друга, а для того, чтобы «мазчик» проиграл, и уступают друг другу партии. «Фрайер», которого таким образом «спускают», остается в конце концов без денег. И много есть всяческих способов для обыгрывания простодушных людей посредством игры в биллиард.

XII АФЕРИСТЫ

Кроме шулеров, которых надо причислить к разряду мошенников, пользующихся для своих целей стремлением и наклонностью своих жертв к легкому рублю, существует еще много других мошенников и аферистов, так же легко играющих на слабостях людей, относящихся к вопросам нравственности, и способных на нечестные поступки. Таких людей, конечно, немало на белом свете. Следует, например, упомянуть о так называемых «счастливчиках» или «подкидчиках» — преступниках, пользующихся также при своих мошеннических проделках воровскими приемами, которые, как я уже раньше указывал, служат в виде вспомогательных средств. «Счастливчики» главным образом охотятся для своих преступных целей за богатыми крестьянами, мелкими подрядчиками и лавочниками, которые не прочь благодаря счастливой случайности приобрести лишнюю сотню рублей. «Счастливчики» — мошенники мелкого пошиба, но, несмотря на это, они наносят ощутимый ущерб, так как очень часто проявляют себя и отличаются большой дерзостью. Среди «счастливчиков» много русских, но самыми ловкими из них оказываются греки и евреи, причем следует упомянуть, что очень часто для воровских похождений сходятся русский и еврей или грек и такая компания оперирует очень ловко. Знакомя читателей с деятельностью этих сильно распространенных преступников, автор для примера воспользуется именно таким соединением.

«Счастливчики» (их всегда двое), отправляясь на дело, начинают большей частью искать себе подходящих жертв у какого-либо банка или на вокзале; главным образом они рыщут вблизи государственного банка, где есть сберегательные кассы, или около отдельных учреждений подобного рода, в особенности в небольших городах. Один из «счастливчиков» — русский, который, смотря по обстоятельствам, наряжен в поддевку, свиту или немецкое платье — все зависит от того, на кого охотятся, — «зорит» около самого учреждения, предположим, сберегательной кассы, а другой «счастливчик» — еврей — наблюдает за своим товарищем-«бурчем» издали. Мошенники отправляются на охоту всегда рано утром, до открытия учреждения, с тем расчетом, чтобы заметить подходящих приезжих, не местных «фрайеров», прибывших в город, чтобы внести деньги в банк или получить деньги из банка или сберегательной кассы.

Как известно, простой народ мало знаком с порядками в кредитных учреждениях. Привыкнув сам начинать свой трудовой день рано, он, приезжая в город, отправляется в банк задолго до открытия в нем операций и находит, конечно, дверь запертой. Возвращаться ему не хочется, и он предпочитает подождать около банка и первым войти в него, чем потом ждать очереди. Наметив себе такого «фрайера», «бурч» начинает «бурчитъ» его. Он делает вид, что также ждет открытия банка, выражает нетерпение, смотрит на часы и, наконец, делает громко замечание по поводу банковских порядков в том смысле, что это безобразие так барствовать, как барствуют чиновники, являясь чуть ли не в полдень на службу, что если бы они попробовали поработать в деревне, тогда бы знали, как надо трудиться. «Фрайер», которым также овладевает нетерпение, поддерживает «бурча», соглашается с ним и таким образом завязывается беседа. Когда «фрайер» уже «зацепился», «бурч» рассказывает ему вымышленную причину своего прихода в банк, а его собеседник, в свою очередь, посвящает его в подробности своих дел. «Счастливчик» главным образом допытывается, для чего он пришел — сдавать или получать деньги, и сколько именно денег. Наивная жертва, конечно, с чистой совестью говорит ему все это, и, если он приехал сдавать деньги, «счастливчик» не сомневается, что эти деньги у него в кармане, при нем, и он тогда сейчас же принимается за работу. Если «фрайер» желает взять деньги из банка, он ожидает его, пока тот не выйдет по получении денег.

Но преступники предпочитают иметь дело с людьми, сдающими деньги, так как человек, получивши деньги, спешит уехать или обедать, так что часто «дело» не устраивается. Когда же человек желает внести деньги, «бурч» предлагает ему после знакомства пройтись немного, так как банк откроется не скоро, а тем временем можно погулять, и время не будет так тянуться. Предложение приходится по душе «фрайеру», и они отправляются гулять. Преступник усердно занимает своего спутника разговором о делах, урожае, долгах, отсутствии денег, что, мол, другим людям выпадает счастье, находят деньги и т. д. В это время следящий издали соучастник «бурча», еврей, видя, что вокруг никого нет и момент благоприятный, ускоряет шаг, идет за ними и, проходя быстро мимо, словно случайно оброняет на землю бумажник и так же поспешно уходит. «Бурч» бросается к бумажнику, хватает его и быстро поворачивает обратно. «Фрайер», видя это, спешит за ним, и «бурч» шепотом сообщает своему спутнику, что Бог послал им счастье. «Фрайер», конечно, чувствует волнение от перспективы внезапной прибыли. Пройдя несколько саженей и поворотив за угол, преступник, наконец, замедляет шаги и, взглянув на момент в бумажник, сообщает таинственно, что в бумажнике есть крупная сумма.

Автору приходилось беседовать не с одним десятком таких «счастливчиков», и все они с самодовольным и ироническим смехом утверждают, что им еще не встречался «фрайер», который бы подал мысль погнаться за человеком, уронившим бумажник, и возвратить его ему. Наоборот, много «Фрайеров», видя, что «бурч» поднял бумажник, первые увлекают «бурча» в сторону, подальше от утерявшего бумажник человека. Тогда «бурч», делая вид, что соблюдает большую осторожность, советует своему спутнику удалиться куда-нибудь в укромное местечко, чтобы в безопасности поделиться поровну находкой. «Фрайер» охотно соглашается, и они уходят в какой-нибудь сад или пустынный переулок, и жертва сама ищет такое место, где не видно прохожих. Они садятся в укромном месте и только «бурч» собирается раскрыть бумажник, как вдруг словно из-под земли появляется второй «счастливчик», уронивший бумажник. Этот преступник, имея очень взволнованный вид, заявляет, что он утерял только что бумажник, в котором было, предположим, 500 рублей, и бумажник этот, как ему сказали прохожие, подняли «бурч» и «фрайер». «Бурч» начинает отказываться и божиться, что он не видел никакого бумажника, но его соучастник настаивает, грозит полицией и требует от своего товарища, чтобы он позволил обыскать себя. Характерно, что когда приходит этот момент, «фрайер» большей частью перед обыском «бурча» осторожно толкает его и незаметно берет от него бумажник к себе. Когда «бурч» обыскан, «счастливчик» желает обыскать и «фрайера». Тогда последний, видя, что пришла его очередь, передает так же незаметно бумажник обратно «бурчу» и заявляет, например, что у него есть всего 250 рублей, так что это не те деньги, которые потерял «счастливчик». Для большей убедительности он достает свой кошелек и показывает «счастливчику». Тот считает деньги и заявляет, что эти деньги принадлежат не ему, и, якобы вкладывая их обратно в кошелек, он, отвлекая жертву извинениями, ловко «синжирует» деньги, т. е. сейчас же незаметно вынимает их. Вместо них он вкладывает в кошелек или куски нарезанной бумаги, заранее приготовленной, если в кошельке находились кредитные билеты, или вкладывает камешки, если он «синжировал» золото — «рыжее», как называют их воры. Тогда он, возвращая кошелек жертве, советует хорошо спрятать кошелек, а то еще кто-нибудь вытащит его. «Фрайер» прячет кошелек глубоко в карман, а «счастливчик» обыкновенно снова пристает к своему соучастнику-«бурчу», настаивая, что он нашел бумажник, и требует идти в участок. «Бурч» делает вид, что пугается, и большей частью пускается в бегство, а его товарищ преследует его, и они оба скрываются.

Довольный, что избавился от грозившей неприятности, «фрайер» направляется в банк, раскрывает свой кошелек и оглашает помещение криком ужаса и отчаяния: деньги исчезли, в руках у него клочки бумаги или камни. Тогда только бедная жертва догадывается, какую с ней разыграли комедию мошенники.

Затем, существуют еще другого рода «счастливчики», выбирающие для своих целей жертв из более богатого класса: купцов, подрядчиков, домовладельцев и т. д. Такие «счастливчики» оперируют большей частью втроем. Один из них выискивает себе жертву и когда, познакомившись с ней каким-либо образом, узнает, что у «фрайера» есть солидные «бабки», дает знать об этом каким-либо образом своему товарищу, который издали следит за ними. Получивши сведение, что надо приниматься за дело, второй соучастник, нагоняя своего собрата с жертвой, быстро проходит мимо них, роняет кошелек или футляр и поспешно уходит. Потерю сейчас же схватывает мошенник, и в таких случаях его спутник быстро говорит: «Чур, пополам!» или каким-нибудь другим образом претендует на половинную часть находки. Мошенник, поднявший кошелек, не спорит и охотно соглашается с тем, что они оба наткнулись на «счастье». Затем мошенник раскрывает кошелек и радостно вскрикивает. В кошельке денег всего несколько рублей, какая-то расписка и затем великолепная драгоценная вещь: брошь, кольцо или, чаще всего, осыпанный крупными бриллиантами золотой крест. Вид драгоценной вещи приводит в восхищение и «фрайера», который сейчас же интересуется знать, сколько стоит такой крест. «Счастливчик» называет приблизительную стоимость вещи, оценивая ее, предположим, в 900 или 1000 рублей, и тут же поднимает вопрос, каким же образом они будут делиться крестом. Понятно, «фрайер» предлагает единственный исход — продать вещь и поделиться поровну деньгами. Принявший это предложение «счастливчик» советует отправиться к лучшему ювелиру и там «спустить» крест, пока еще утерявший не заявил о потере в магазины.

Сказано — сделано. Они направляются к магазину известного ювелира и только приближаются к дверям, как из магазина выходит и сталкивается с ними прилично одетый господин в чиновничьей фуражке, с кокардой. Увидев «счастливчика», он бросается довольный к нему, они горячо пожимают друг другу руки, осведомляются о здоровье и останавливаются рассуждать около окна магазина. «Фрайер» находится тут же и ждет, пока окончится беседа случайно встретившихся знакомых. Наконец, чиновник задает своему собеседнику вопрос, с какой целью они идут к ювелиру, и получает ответ, что нужно оценить и продать дорогой крест. Чиновник просит показать ему вещь, восхищается, конечно, ею, заявляет, что он сам любитель драгоценных камней, и в конце концов выражает желание самому приобрести вещь. При этом он объясняет, что он даст, во всяком случае, лучшую цену, чем ювелир, так как последний сам пожелает на ней хорошо заработать.

«Счастливчик» спрашивает разрешения у «фрайера», последний, конечно, охотно выражает свое согласие, и тогда начинается торг. Чиновник выводит заключение, судя по величине каждого камня, сколько приблизительно он весит каратов, оценивает карат и в общем предлагает за крест, предположим, 650 рублей. «Счастливчик» начинает торговаться, не хочет отдать вещь за эту цену, пока не вмешивается «фрайер», который советует мошеннику отдать вещь за эту сумму, так как не стоит, мол, возиться с ней. Когда, наконец, приходят к соглашению, чиновник приглашает их к себе за получением денег. Услышав, что при чиновнике нет денег, «счастливчик» берет у него крест и заявляет, что у него нет времени идти к нему, что ему через полчаса надобно быть в одном месте по очень важному делу, и что он лучше продаст крест ювелиру за 500 рублей, но только бы сейчас получить деньги. Тогда чиновник начинает просить его, уговаривать, убеждает, что они дойдут до его дома очень скоро, что если он опоздает по делу, то только минут на десять, упрекает его, что, несмотря на многолетнее знакомство, он не желает сделать ему пустое одолжение, и так далее в том же роде. Но, несмотря на все просьбы и убеждения, «счастливчик» непреклонен, он ни за что не соглашается идти за деньгами к чиновнику на дом. «Фрайер», присутствуя при этом разговоре, не прочь поехать за получением денег на дом к чиновнику, ему не хочется упустить из-за пустяка покупателя и продать из-за этого вещь дешевле ювелиру. Он, в свою очередь, начинает убеждать «счастливчика» поехать за деньгами и поддерживает чиновника, который уверяет, что они даже не должны будут входить к нему в квартиру, а подождут его около ворот, и он через несколько минут вынесет деньги. «Счастливчик» же остается неумолим и уже хочет идти в магазин.

Тогда чиновник вдруг находит исход. Он предлагает «фрайеру», если при нем есть деньги, уплатить «счастливчику» его часть, а самому идти к нему и получить полную сумму. Исход очень простой; «счастливчик» находит, что это будет самое удобное, и «фрайер», который не видит в этом ничего подозрительного, также соглашается с ним. При этом «счастливчик» говорит, что он ручается за покупателя, знает его много лет и его деньги верные; ручательство это действует вполне убедительно, но «фрайер» при этом совершенно забывает, что он-то сам с поручителем знаком всего первый день. Тогда «фрайер» достает 325 рублей в надежде получить от чиновника 650 рублей, вручает их «счастливчику», который, получив свою часть, отдает крест чиновнику и уходит. А чиновник с «фрайером» едут к нему домой, и, остановив извозчика у ворот, он просит «фрайера» подождать его не более 3 минут, пока он вынесет ему деньги. «Фрайер» ждет не 3 минуты, а час, два и более, теряет терпение, беспокоится, входит во двор, чиновника не находит живущим в доме, а узнает, что в этом доме есть сквозные ворота, и тогда наконец соображает, в чем дело, да поздно.

Еще у нас немало распространены аферисты, которые берут свою жертву «на монаха». Этот способ наживы более сложен, чем у «счастливчиков»; он требует значительной предварительной работы, чтобы с успехом «разыграть фрайера», и заключается в следующем. Компания злоумышленников должна состоять не менее чем из трех человек, причем один член компании должен быть непременно женщина. Эта соучастница — большей частью молодая женщина, одета всегда скромно, в черное платье, шляпки не носит, а имеет черный шерстяной платок на голове и вообще выглядит полумонашкой. Компания выбирает себе жертву непременно из числа коммерческих людей, если не состоятельных фактически, то всегда ведущих крупные коммерческие операции. С большой охотой они останавливаются при выборе жертвы на мелком банкире, содержателе меняльной лавки, подрядчике и т. д., причем считают для своего дела весьма важным то обстоятельство, когда у «фрайера» дела несколько пошатнувшиеся и он вследствие этого угнетен мыслями, где бы достать, раздобыть денег. Такой «фрайер» считается более пригодным, готовым для «дела», и он скорее «зацепится».

Наметив себе жертву, один из соучастников, разыгрывающий роль маклера, сносится с нею письменно или даже, знакомясь с ней раньше, достигает того, что «фрайер» просит его достать ему каким-либо образом денег под проценты, обещая хорошее вознаграждение. В первом случае злоумышленник пишет «фрайеру» письмо, в котором маклер сообщает, что ему поручено достать верное лицо, которому можно было бы доверить крупную сумму под сравнительно небольшие проценты. Далее маклер сообщает, что вследствие того, что сумма эта велика, владелец денег желает разделить их между несколькими лицами, и потому не заблагорассудит ли «фрайер» подыскать среди своих знакомых подходящих солидных людей, которым также можно было бы доверить деньги. При этом маклер делает в письме много лестных для «фрайера» и его фирмы комплиментов, упоминает о том, что он более подходящего лица для такого крупного дела не мог подыскать.

Обрадованный и окрыленный надеждой и вместе с тем заинтересованный «фрайер» пишет немедленно маклеру деловое письмо, в котором сообщает свое согласие взять деньги и просит сообщить ему подробные обстоятельства этого дела. На это письмо он получает скоро от маклера ответ, в котором тот сообщает, что владелец денег не решается вступать с ним в переговоры вследствие того, что в этом деле кроется очень важная тайна, от которой зависит участь одного важного лица, и он не знает, можно ли понадеяться на скромность человека, который получит деньги. Немного обеспокоенный таким неопределенным ответом и еще более заинтригованный «фрайер» на это пишет маклеру, что владельцу денег нечего бояться, что он может дать какую угодно клятву, что будет скромен и не посмеет выдавать никакой тайны, и просит маклера постараться, чтобы владелец денег сошелся с ним, обещая ему за эту сделку увеличенный гонорар. Тогда «фрайер» получает письмо, что маклеру немного удалось склонить важное лицо в его пользу, но все-таки посвящать его в тайну письменно нельзя, и потому — если он желает, то пусть приедет на один день к нему и они тогда лично переговорят.

Жертва, довольная благоприятным для нее поворотом дела, едет в указанный ему город, где встречается с маклером, и последний после длинного предисловия, в котором упоминает о Боге, чести, о том, что если «фрайер» позволит <себе> нарушить данное слово, то пострадает несколько человек и будет огромный скандал, посвящает его в тайну владельца денег, да и то после усиленных и горячих просьб и уверений со стороны собеседника. По словам маклера, дело заключается в том, что в одном монастыре существует престарелый архимандрит, очень богатый человек, который несколько лет тому назад согрешил с одной молодой послушницей, и от этой связи послушница родила мальчика. Конечно, она принуждена была оставить монастырь и поселиться на отдельной квартире. Старик давал своей любовнице большие средства на прожитие; все было бы хорошо, если бы старик вдруг не заболел. Человек он старый, ему больше семидесяти лет, и, чувствуя себя очень слабым, он боится умереть, не обеспечив сына, которого очень любит, а также опасается за дальнейшую судьбу матери мальчика. Хотя у старика есть крупные деньги, более миллиона рублей, но в случае его смерти деньги заберет монастырь, и тогда дорогие ему люди будут принуждены жить в нужде. Вложить же деньги на ее имя в банк старику как монаху прежде всего неудобно, а затем, молодая женщина, не будучи сведуща в таких делах, не будет знать, каким образом брать деньги из банка, получать проценты и т. д. Дать же деньги непосредственно матери мальчика старик опасается. Он думает, что какой-либо прохвост, узнавши, что молодая женщина обладает большими средствами, начнет за ней ухаживать, влюбит ее в себя и затем приберет деньги себе. По этим-то причинам старик желает отдать один миллион рублей нескольким солидным и порядочным людям на небольшие проценты, но лишь с тем условием, чтобы эти лица, кроме уплаты процентов его наследникам, были бы еще вроде опекунов над ними, следили за поведением матери мальчика и за дальнейшей судьбой и образованием сына. В этом смысле и заключаются главным образом поиски старика.

Выслушав маклера и, конечно, поверив ему, не найдя в его рассказе ничего неправдоподобного, «фрайер», узнавши затем, что старик хочет всего 1 или 2 процента, начинает просить маклера так устроить дело, чтобы ему достался весь миллион. Зачем, мол, посвящать в тайну несколько человек, все-таки опасно, секрет может огласиться и т. д. «Фрайер» обыкновенно обещает, если ему удастся взять на 2 процента деньги, что 1 процент он еще даст маклеру кроме гонорара. Последний делает вид, что очень доволен, и уверяет «фрайера», что старик ему очень верит и поступит так, как он ему посоветует. При этом маклер начинает смеяться над монахом, над тупостью и наивностью старика, говорит, что, мол, если бы эти деньги были у него с «Фрайером», то они нашли бы, что с ними делать, и т. д. «Фрайер» также не прочь посмеяться над странным стариком, и наконец он условливается с маклером, что тот поедет к содержанке старика, сначала переговорит с ней, затем со стариком, и, когда дело будет решено, то маклер известит об этом «фрайера» телеграммой.

«Фрайер» уезжает домой, а маклер как будто едет в тот монастырь, где живет старик. Перед отъездом он называет «фрайеру» известный всем монастырь, настоятелем которого состоит старик. «Фрайер», проверяя это обстоятельство, действительно удостоверяется, что имя настоятеля этого монастыря совершенно совпадает с именем, названным ему маклером. Это еще более убеждает «фрайера», что маклер говорит правду, он даже идет до того, что расспрашивает посторонних лиц о наружности настоятеля, и описание его, сделанное маклером, оказывается совершенно правильным. И когда «фрайеру» даже говорят, что настоятель болен, эта подробность приводит наивного человека в еще больший восторг. Ему не приходит на ум, что если и существует настоятель монастыря, соответствующий описан-ним ему приметам, то это еще не доказывает, что монах имеет любовницу и миллион рублей денег, которыми он желает распорядиться таким странным образом.

«Фрайер», томящийся надеждой и уже распределяющий в уме ожидаемую им сумму, приблизительно через неделю получает от маклера телеграмму, в которой тот приглашает его приехать в город, где находится монастырь старика, уведомляя при этом, что старик «согласен». «Фрайер» немедленно пускается в путь, и на вокзале его встречает маклер. Последний подробно рассказывает ему всю беседу со стариком и при этом уведомляет его, что во многом повлияло на благоприятный исход дела то обстоятельство, что «она» склонилась на сторону «фрайера», так как на основании рассказов маклера почувствовала к «фрайеру» большое расположение и доверие. На другой день маклер ведет свою жертву в какую-нибудь, большей частью монастырскую, гостиницу и здесь знакомит его с наряженной во все черное миловидной женщиной, скромно причесанной, а также с господином средних лет, родственником молодой женщины. Завязывается разговор, «фрайер» посвящается в некоторые интимные подробности жизни старика и постепенно беседа принимает характер общего совета относительно жития женщины с сыном после могущей произойти смерти старика. Каждый дает свои советы, завязывается спор, молодая женщина начинает жаловаться на свою судьбу, неопределенное положение и как будто бы слегка кокетничает с «фрайером», на которого это влияет.

Затем разговор переходит на скверный и подозрительный характер старика, и, наконец, все советуют «фрайеру» приготовить на следующий день вексельные бланки на 1 000 000 рублей и просят, чтобы бланки были помельче, так по десяти тысяч каждый бланк. На другой день «фрайер» является в гостиницу с вексельными бланками в кармане, за которые он заплатил около 2000 рублей, и, встретившись там с маклером, едет затем с ним в монастырь. Здесь у ворот маклер просит «фрайера» подождать, пока он пойдет к старику и спросит, может ли онпринять гостя. Через четверть часа маклер является с недовольным лицом и объявляет «фрайеру», что старику хуже, что у него полная келья монахов и что старик не может его принять. Но, во всяком случае, это делу не мешает, так как старик поручил родственнику молодой женщины вручить деньги «фрайеру» и «дядя» сейчас привезет их в гостиницу; и при этом маклер спрашивает «фрайера», не будет ли он в претензии, если ему дадут тысяч на 600 ренты. «Фрайер», конечно, отвечает, что это пустяки, хотя рента и пала немного в курсе. Тогда маклер заявляет, что старик просит, чтобы ему предварительно показали векселя, и спрашивает у «фрайера», подписал ли он бланки. На отрицательный ответ «фрайера» маклер хватается в отчаянии за голову и начинает упрекать его в недоверии, что тут дело ведь ясно и т. д., и затем соглашается показать старику хоть чистые неподписанные бланки.

Взволнованный, с натянутыми нервами, полный ожидания и нетерпения «фрайер» застрахован после всей этой процедуры от подозрительности. Он отдает маклеру пачку вексельных бланков, стоящих около 2000 рублей, маклер уходит с ними внутрь монастыря и с той поры пропадает навсегда для разыгранного таким образом наивного человека. «Фрайер» ждет часа два, наконец, идет в монастырь, откуда уходит, конечно, ни с чем. Обеспокоенный, он мчится в гостиницу к любовнице монаха, но увы! Номер пуст. Тогда он только догадывается, что сделался жертвой ловких аферистов, цель которых была воспользоваться вексельными бланками на крупную сумму. Большей частью жертва стыдится самой себя, что поддалась на эту удочку, и уезжает молча домой. Но бывают случаи, когда пострадавшие бросаются в полицию, и там им приходится много краснеть из-за своей наивности, не говоря хуже. Несмотря на то, что такой способ мошенничества в сущности очень груб, к удивлению находится много солидных, практических и опытных людей, которые попадаются на эту удочку.

Очень ловкую аферу производят многие аферисты с вышедшими в тираж выигрышными билетами, и на таком деле они редко попадаются. Весь секрет аферистов заключается в том, что, приобретая, предположим, выигрышный билет, вышедший в тираж погашения, цена которому 100 рублей по номинальной стоимости, они ищут такой билет, где в номере или серии имеется цифра 1. Вот эту-то цифру преступники посредством туши очень ловко превращает в цифру 4, и тогда уже таких цифр, в какие превращены были № или серия на побывавшем в руках мошенника билете, в списке билетов, вышедших в тираж, нельзя найти, и билет уже сбывается по курсовой цене. Такие проделки главным образом практикуются в провинции, мелких городах, где подобные мошенничества легко «проходят».

Описание преступного мира будет неполно, если не сказать здесь нескольких слов об одной из глубоких общественных язв, а именно о ростовщичестве. Но весь интерес ростовщичества как преступной профессии заключается в непосредственном взимании лихвенных бессовестных процентов, в чем немалая вина падает и на самих должников, соглашающихся на предложения ростовщиков и позволяющих себя нагло обирать. В этом нового ничего нет, и подробно говорить об этом здесь не стоит. Ростовщичество представляет интерес в том смысле, что оно развилось в совершенно другие формы, имеющие характер мошенничества помимо взимания противозаконных процентов. Ни для кого не тайна, что профессиональное ростовщичество, как мелкое, так и крупное, в особенности процветает среди еврейского населения западных и южных губерний России. Здесь во многих местах ростовщичество свило себе прочное гнездо, существуют целые небольшие города и местечки, где почти все еврейское население состоит из ростовщиков; одни ворочают миллионами, другие только сотнями и тысячами; тут нередко ростовщики, если можно так выразиться, родовые; профессия эта переходит из рода в род, из поколения в поколение. Таким ростовщикам также из поколения в поколение переходят для эксплуатации дворянские и помещичьи фамилии, между ростовщиками и их жертвами существует старинная связь, в конце концов, на разорении многих дворянских фамилий создались огромные богатства многих профессиональных ростовщиков. Между ростовщиками сильная нравственная связь, и никакие меры не в состоянии бороться с ними, с их деятельностью. У них против всех враждебных им законов и правил существуют свои освященные обычаем и практикой извороты и обходы, и потому в сравнении с другими профессиональными преступлениями ростовщики дают самый незначительный процент своих собратьев на скамьи подсудимых. Такие прославившиеся ростовщики, как Мирля и Яков Каганы, не являются вовсе единственными в своем роде. Наоборот, они лишь являются яркими, типичными образчиками из мира ростовщиков; такими ростовщиками хоть пруд пруди. Но вся вина их заключается, по общему мнению ростовщиков, в том, что они зарвались, не имели выдержки; они не могли до конца мягко стлать, чтобы потом было твердо спать, как обыкновенно полагается у ростовщиков. Они уже слишком сильно стали нажимать сразу на своих жертв, и это привело Дубенских ростовщиков к катастрофе.

Нельзя не признать, что самое вредное проявление действий ростовщиков заключается в их охоте за несовершеннолетними наследниками больших состояний. Обирание несовершеннолетних не является редкими случаями, в этом заключается профессия многих сотен ростовщиков, и они этим очень интересуются, ведут правильную регистрацию подрастающих помещиков; следят за их поведением, характером, наклонностями, вообще подготовляют себе клиентов с детства. Проявляющаяся вследствие строгости родителей или опекунов потребность в деньгах у молодых людей немедленно начинает удовлетворяться такими «благодетелями». Но стоит безусому будущему владельцу нескольких имений подписать бланк в 1000 рублей за сто получаемых в наличности, когда его убеждают, что эти деньги у него потребуют через несколько лет после совершеннолетия или после смерти родителя. До расплаты далеко, а иметь деньги сейчас в кармане нелишне.

Таким образом, попавши в лапы ростовщикам, молодой юнец, забрав, в сущности, немного денег, является должником очень крупной суммы, и это впоследствии имеет громадное влияние на его материальное благосостояние. Он уже не может вырваться из рук ростовщиков и всю жизнь не в состоянии освободиться от их опеки, услуг и советов. Обычная сумма, даваемая ростовщиками малолетним под их векселя, это по 10, 20 и редко по 30 копеек за рубль. Такие векселя не лежат у ростовщиков спрятанными в ожидании времени получения должником наследства. Они их между собой охотно дисконтируют, векселя часто до времени уплаты по ним переходят в другие руки, предъявитель векселей не зарабатывает на них уже того огромного процента, какой в сущности платится. Чем ближе ко времени предъявления векселей, тем дороже они котируются между ростовщиками, хотя всем известно, сколько на самом деле получил деньгами должник. Таким образом, часто вследствие взаимной поддержки ростовщики постепенно делят между собой этот огромный барыш и наживается не один, а десятки людей. Но благодаря этому риск на случай «несчастия», предположим, смерти должника, у ростовщиков небольшой; потери благодаря системе взаимных интересов в деле обирания жертв падают на нескольких лиц и ни для кого не чувствительны.

Кстати, следует упомянуть, что новый гербовый устав принес большие убытки такого рода ростовщикам, так как хранившиеся у них вексельные бланки с подписями несовершеннолетних лиц потеряли свое значение. По совершеннолетии должников, которое наступит после введения нового гербового устава, векселя эти нельзя будет в случае нужды представить ко взысканию. В противном случае вексельные бланки докажут, что векселя написаны до нового гербового устава, когда должник был еще несовершеннолетним. Ростовщики после введения нового гербового устава были очень взволнованы и требовали у своих молодых клиентов переписать векселя на новых бланках, но многие из юнцов, сообразив, в чем дело, отказывали им в этом.

Не менее сильно развито среди ростовщиков производство так называемых векселей-«дубликатов», т. е. подделка векселей. Среди ростовщиков известны специальные города, где занимаются фабрикацией таких дубликатов. Подделка векселей, о которых теперь говорится, не заключается в простой подделке каким-либо субъектом векселя своего знакомого. Нет; подделка векселей составляет специальную профессию многих, к которым обращаются с заказами, и подделыватели даже представления не имеют о тех лицах, чьи подписи они подделывают. Производство «дубликатов» неразрывно связано с профессиональным ростовщичеством, и вследствие этого многие ростовщики любят получать обеспечения мелкими векселями, числом побольше, суммой подешевле. Подделываются векселя тех должников, которые имеют в обращении не один десяток, но во всяком случае, не меньше десятка векселей. Лицо это прежде всего должно быть кредитоспособно и популярно среди «ростовщиков». Когда на руках последних находится в обращении, предположим, 20 векселей, ростовщик приступает к «дубликатам». Он отправляется в то место, где проживают специалисты по части подделки подписей, и, предъявляя такому мастеру вексельный бланк с подписью, заказывает ему несколько других подобных же подписей, которые он должен сделать на представленных ему чистых вексельных бланках. Автору лично приходилось видеть людей, которые не только грамотно, но вообще не умели писать по-русски, но, когда дело касалось подписей, они проявляли чудеса каллиграфического искусства.

Присмотревшись к индивидуальным особенностям предъявленной ему подписи, «мастер», попрактиковав на чистом листе бумаги, после нескольких десятков раз уже подделывает подпись с одного росчерка руки, словно свою собственную подпись. Она выходит удивительно похожа, тем более что сам хозяин подписи не в состоянии несколько раз сделать свои подписи так, чтобы они идеально были схожи между собой, как это делает подделыватель. Если «мастер» уже набил руку на чужой подписи, то делает ее литографически верно. Тут следует признать особые способности, даже талант у такого специалиста.

Подписи такого рода подделывателей больше всего ценятся среди ростовщиков, но бывает, что подделывают подписи посредством кальки, оттисков и т. д. Подделывателям платят по несколько рублей за каждую подпись, а затем «дубликаты» пускаются в обращение, и о их существовании большей частью знают лишь инициаторы воспроизведения дубликатов, а лица, дисконтирующие векселя с поддельными подписями, часто не ведают об этом. Сбываются же «дубликаты» не отдельно, а вместе с настоящими векселями. Например, если должнику, выпустившему в обращение 20 векселей, предъявляют для погашения пять векселей, он, конечно, не удивится, как было бы, если бы ему сразу предъявили для оплаты 40 векселей. И вот среди этих пяти векселей есть 2 поддельных, которые сполна оплачиваются вместе с настоящими. Таким образом «дубликаты» постепенно, незаметно сбываются без всяких неприятных последствий и шума. Тут у читателя непременно возникнет вопрос, каким же образом хозяин подписи не заметит подделки. На это можно ответить, что бывали иногда случаи, когда поднимался вопрос, что векселя подделаны, но делу хода нельзя было дать по той простой причине, что сам хозяин векселей, имея перед собой 40 векселей, когда он ранее подписал всего двадцать, что уже служило явным доказательством фальшивости 20 векселей, не в состоянии был из этих 40 векселей выбрать настоящие и поддельные. Хотя дела о таких дубликатах редко всплывают наружу, но по одному из таких дел окружной суд признал поддельные векселя на 40 000 рублей настоящими и присудил взыскать эти деньги с должников (дело фабриканта Юста). Впрочем, это дело второй раз восходило на рассмотрение суда, и тогда благодаря целой комиссии экспертов правда выяснилась, и целая шайка профессиональных ростовщиков получила законную кару. В особенности «дубликаты» с успехом сбываются после смерти должников, когда наследники не знают числа векселей покойного.

Кроме производства «дубликатов», среди ростовщиков в употреблении также производство векселей, так называемых «дуплетов». Эти векселя, хотя также мошеннические, но уже с настоящими подписями должников, и, тогда как «дубликаты» производятся после выпуска настоящих векселей, «дуплеты», наоборот, фабрикуются до выпуска и подписи векселей должниками. В настоящем случае жертвой избирается лицо из числа таких людей, которые имеют обыкновение вследствие коммерческих условий подписывать по несколько вексельных бланков сразу. Как известно, в торговом мире при выдаче векселя нет обыкновения заполнять текст векселя, а только ставится подпись на вексельном бланке. За сумму обязательства векселедателя говорит печатный казенный оттиск на каждом вексельном бланке, обозначающий, на какую сумму вексель, и затем другой оттиск, обозначающий цену вексельному бланку. Затем, несмотря на то, что вексельные бланки существуют на разные цены и на разные суммы обязательств, размеры всех вексельных бланков почти одинаковы, а также одинаковы размеры казенных штемпелей. Вся разница состоит лишь в цифрах и штемпелях. Предположим, какому-либо господину предстоит подписать 10 вексельных бланков по 200 рублей каждый, и ему подается пачка бланков, на которых находится штемпель от 100 до 200 рублей и цена бланка. Господин спокойно подписывает все бланки, зная, что больше чем 200 рублей по каждому векселю ему не придется платить. А между тем, он подписывает в этом числе два векселя, предположим, по 5000 рублей каждый.

Делается это следующим простым способом. Перед представлением вексельных бланков векселедателю приобретается специально для «дуплетов» 2 бланка по 5000 рублей и 10 бланков по 200 рублей. Затем с двухсотрублевых бланков острыми ножницами осторожно и умело вырезываются штемпеля, дающие ценность векселю. Штемпеля вырезываются вместе с рамками, смазываются с оборотной стороны яичным белком и наклеиваются на штемпеля на пятитысячном бланке. При умелом обращении штемпеля пристают очень плотно, и, когда бланки под прессом просохнут, непредупрежденному человеку трудно заметить наклейку. Таким образом, пятитысячный вексель получает вид векселя на 200 рублей, который сообща с другими и подписывается векселедателем. Затем уже, посредством теплой воды, наклейки удаляются с бланков без следов, и вексель приобретает ценность 5000 рублей вместо двухсот. Такой «дуплет» поспешно дисконтируется в десятые руки, и подписавшийся принужден платить, если не знает, в чем дело; он ведь не может отказаться от своей подписи, хотя теряет голову от недоумения.

Перечислить полностью все воровские и вообще преступные специальности, конечно, невозможно, так как им нет числа, и автор в настоящей книге старается только познакомить читателя с главными, известными ему преступными профессиями, требующими известной подготовки, сноровки, одним словом, умения. Преступный мир слишком обширен и разнообразен, чтобы его безусловно можно было вставить в какие-либо рамки. Есть много преступных специальностей, которые не могут носить характера постоянного занятия профессии преступника, а лишь имеют временный характер, как, например, подделка и сбыт фальшивых монет и ассигнаций. Подробно останавливаться на такого рода преступлениях нет нужды, способы приготовления их, употребляемые преступниками, общеизвестны, и ничего нового здесь сказать нельзя.

Менее развитые преступники, решившиеся вместо того, чтобы зарабатывать, непосредственно сами делать деньги, обзаведутся гипсовой формой, которую может и мальчик приготовить посредством настоящей монеты, и отливают монеты из олова, употребляя затем на серебрение и отделку двух монет целый день. Другие, более интеллигентные лица, знакомые с химией и физикой, пользуются для своей работы гальванопластикой; формы для монет у них бывают более сложные, и вообще они более детально отделывают монеты. Они приготовляют специальный сплав для монет, куда входит также толченое стекло — для звона, и монеты выходят более правильными; к тому же, интеллигентные подделыватели работают более быстро.

Относительно же подделки ассигнаций можно только сказать, что подделываются они чаще литографическим способом. Когда-то этого рода специальность широко была развита, в России и за границей существовали целые фабрики не только кредитных билетов, но также выигрышных билетов, всевозможных акций и т. д. Прошлая уголовная хроника дала несколько интересных фактов, когда соучастниками таких фабрикантов и даже самими хозяевами оказывались люди с солидным общественным и административным положением, обязанностью которых, между прочим, был надзор за недопущением существования подобных учреждений. Но нельзя не признать, что в настоящее время о приготовлении фальшивых ассигнаций почти не слышно, в особенности после введения у нас металлической валюты. Зато более усердно теперь подделывают золотые деньги. Кроме того, в последнее время стали наблюдаться случаи фабрикования акцизных чайных и табачных бандеролей, гербовых и почтовых марок, вексельных бланков и иностранных почтовых марок для любителей коллекций. Иностранные марки изготавливаются, конечно, с погасительными почтовыми штемпелями, и существует, по всей вероятности, мало коллекций марок, где не нашлись бы фальшивые экземпляры.

Но это, так сказать, все временные занятия преступников, которые скоро оставляют их. Главным же образом большое значение имеет то обстоятельство, что подделыватели денег и т. д. редко подолгу сохраняют в тайне свое ремесло. Это самое несчастливое преступное занятие, и бывалые преступники крайне неохотно принимаются за него. Разве только в тюрьме, о чем будет более подробно сказано в своем месте. Попадаются виновники чаще не на самой фабрикации, а на сбыте своих изделий, а затем уже, конечно, докапываются и до виновников фабрикации. Кроме того, большое влияние на уменьшение подделок казенных, денежных и других знаков имеет суровое наказание, налагающееся за такие преступления. С тюрьмой и арестантскими ротами преступники еще готовы примириться, но перспектива каторжных работ заставляет многих призадуматься.

Существует у нас только одна выгодная преступная фабрикация, почти неуловимая и мало наказуемая, — это фабрикация разных древностей. Подделка картин старинных мастеров трудно «проходит» у коллекционеров и вообще любителей, но у собирателей картин из чванства и тщеславия таких картин немало; профанов мошенники легко берут на «характер» и продают им какую-либо мазню за солидные суммы. Что же касается разных антикварных вещей — монет, бронзы, статуэток, фарфора, мебели, — то фабрикация и сбыт искусственных антиков сильно распространены.

Автору для общей характеристики приходится вспомнить факт обнаружения таких подделывателей в 1898 году, какового факта он сам был свидетелем. Тогда совершенно случайно были задержаны сбытчики антиков. Номера в гостинице, где остановились приезжие, были полны разными изделиями из слоновой кости, пожелтевшими и потрескавшимися, будто от времени. Большие серебряные блюда, кубки и чаши, казалось, лежали столетиями в земле; почерневшие от времени серебряные доски с рельефами из истории первых и средних веков христианства в рамах, покрытых полуистлевшим потертым бархатом, казалось, пережили много веков; оружие времен крестовых походов отличалось необыкновенной ржавчиной, к которой из благоговения к ее древности всякий боялся прикоснуться.

Началось дело, приведшее к открытию этого склада, благодаря подозрению, что древности привезены контрабандным путем. Владелец же вещей, не сообразив, в чем дело, при появлении полиции поспешил сознаться, что все найденные при нем древности приготовлены недавно и что он привез их для сбыта антиквариям. Все серебряные блюда, кубки и барельефы оказались из очень низкопробного серебра. Иначе, объяснил хозяин, они не имели бы такого древнего вида. Многие вещи приготовлены были в Царстве Польском, за границей и, судя по представленным квитанциям, были оплачены пошлиной. Хозяин вещей оказался сыном фабриканта вещей и доказал, что он имеет торговые сношения с продавцами старинных изделий не только в России, но и за границей! По его словам, многие антиквары знали о настоящем происхождении вещей, а другие не знали, принимая их за настоящие антики. При этом подделыватель объяснил, что когда к антиквару приносят вещь, то ему не говорят, что, предположим, блюдо подделано. Он по виду принимает блюдо за старинную вещь и, не сомневаясь в этом, торгуется, применяясь к его историческому значению.

Но большинство продавцов все-таки покупают эти вещи не за старинные и платят за них сравнительно дешевые цены; продают же они их за огромные суммы разным любителям древних вещей, которых у нас в России немало. Большинство таких коллекционеров было бы крайне сконфужено, если бы им удалось услышать мнение об их знаниях и знакомстве с древними вещами от продавцов, которые смеются всегда над такими маньяками, ничего не понимающими, но много воображающими о своих познаниях в этой области.

Вышеописанная фирма поддельных древностей делает оборот в несколько сотен тысяч рублей в год и имеет отделение за границей. Благодаря дальнейшим указаниям владельца фирмы автору пришлось лично убедиться, что подделывателями, предположим, серебряных барельефов были почти безграмотные мещане, зарабатывающие гроши на выбивании на серебряной доске по обозначенному на ней рисунку барельефов на одну лишь тему — «Коронование Сигизмунда». Таких барельефов выбито было сотни, и они распространились по всей России. Так же искусно простые резчики печатей изготовляют старинные монеты по специальным заказам владельца вышеозначенной фирмы. В общем, пришлось вывести заключение, что сбыт фальшивых старинных вещей сильно распространен не только в России, но и за границей.

Нельзя в заключение этой главы не упомянуть о новой преступной профессии, которая создалась у нас вследствие особых экономических условий последнего времени, хотя эта профессия мало подходит к названию, данному настоящей главе. Профессия эта заключается в умышленных поджогах недвижимых имуществ с целью получения страховой премии. При настоящей задолженности домовладельцев и вообще владельцев недвижимых имуществ и строительной горячке, обуревающей многих таких, как их называют, «дворников собственных домов», т. е. хозяев сильно задолженных домов, является один благоприятный исход для расчета с банком и кредиторами — это пожар. Но владельцы в большинстве случаев сами опасаются производить пожары, и для этого существуют так называемые специальные «чердачники».

Такие специалисты живут целыми компаниями в небольших городах, имея в больших центрах своих наводчиков и агентов. К последним обращаются домовладельцы, им указывают после всех предосторожностей город, где находятся компании, и туда направляется желающий поправить свои обстоятельства домовладелец. Он условливается за несколько сот рублей с «кипером» (по-еврейски — поджигателем), — и последний приезжает к нему в дом, снимает квартиру и живет, выискивая место и приготовляясь к поджогу. Перед поджогом хозяин большей частью уезжает из города, чтобы на него не пало подозрение. В городках, где живут «киперы», специальность их известна большинству жителей, и стоит сказать любому извозчику, в чем дело, он сам привезет седока к конторе «чердачников» или «киперов».

Эти мелкие шайки причинили страховым обществам огромные убытки и пустили по миру немало бедных семейств. «Киперы» поступают по приглашению купцов приказчиками в магазины для совершения поджогов, и поджоги с целью получения страховой премии никого в обществе в настоящее время не удивляют. Это считается в порядке вещей, необходимых для поправления торговых дел. Это зло распространяется у нас очень быстро, число пожаров сильно увеличивается, благодаря «киперам» огнем уничтожаются целые города. Много значит для спокойствия преступников то обстоятельство, что поджог трудно доказуем и поджигателя, а в особенности опытного, трудно поймать на месте преступления. Если следить, то всякий сможет, например, убедиться, что пожары увеличиваются перед банковскими платежами, а затем, сильно горят мануфактурные и галантерейные магазины после окончания зимних и летних сезонов. Как характерный факт, можно указать на следующий случай. На дверях одного подвергнувшегося пожару галантерейного магазина было наклеено объявление, в котором сообщалось о «распродаже по случаю пожара», а печатное объявление это, как оказалось, было разрешено полицией к печатанию за три дня до пожара. Дальше, кажется, идти нельзя. Компании поджигателей, состоящие главным образом из евреев, носят клички вроде «фу-фи», «бере-мере-ойз» или просто «кипер».

XIII «СВЕЖИЕ» ИЛИ «КУКОЛЬНИКИ»

Преступники недаром всегда говорят, что мало одного желания — надо еще уметь совершить преступление. Вследствие этого никто не вызывает столько насмешек и презрения у всяческих профессиональных любителей чужой собственности, как человек, взявшийся за совершение преступления, но не сумевший привести его в исполнение.

Профессиональные преступники хорошо знают, что нет лучше «фрайера», чем неопытный человек, любящий сам поживиться в темном деле. Нет ничего легче для преступников, как «разыграть» человека с «блатной» душой, но считающегося везде честным человеком, дорожащим своей репутацией. Такие субъекты большие трусы, и именно эта трусость является силой, не допускающей их стать явно на путь преступления, несмотря на жадность и любовь их к легкому рублю и вообще стремление к быстрому обогащению. Не будь свет полон такими экземплярами, много преступных профессий не могли бы существовать; шулер никогда не выиграл бы у человека, не любящего и не стремящегося выиграть у него деньги, а «счастливчики» не могли бы «разыграть» человека, который отказался бы делиться с ними найденными сообща деньгами, и т. д. Многие преступники выработали целые системы для эксплуатирования подобных склонных к преступлению «фрайеров», но в особенности интересна и характерна в этом отношении категория профессиональных преступников, носящих среди преступного мира название «кукольников» или «свежих». Вот с этими-то специалистами читатель познакомится в настоящей главе и увидит, до чего может быть наивен и простодушен человек, ослепленный перспективой внезапного обогащения посредством преступления. Мошенники исходят из того вывода, что всякий «фрайер», стремящийся нелегальным путем приобрести деньги, всегда охотно согласится приобретать легальным путем нелегальные деньги и что фальшивые деньги, если они только искусно приготовлены, безусловно должны прельстить человека, любящего легкий заработок, но не знающего, вследствие неопытности, каким образом привести в исполнение свои мечты. И вот на почве такой житейской психологии и выработалась мошенническая система «кукольников».

«Свежие» всегда для своих мошеннических операций составляют компании; в их сети попадаются денежные люди всяческих общественных положений, но все-таки они не пускают в ход один и тот же прием во всех случаях. Все зависит, прежде всего, от материальной стороны предприятия; более солидный в финансовом отношении «фрайер» стоит более сложного и трудного «розыгрыша», а мелкая жертва берется на простой, несложный способ. Если, предположим, «кукольникам» попадается зажиточный крестьянин-колонист или средней руки лавочник, ему после знакомства предлагают, узнавши о его желании поправить обстоятельства, купить на несколько сот рублей фальшивых ассигнаций. Ему говорят, что 100 фальшивых ассигнаций будут стоить, например, 25 рублей, причем «наводчик» знакомит его с фабрикантом фальшивых денег. При свидании с «фабрикантом» такой «фрайер» выражает сомнение в пригодности фальшивых ассигнаций для сбыта, опасается, что он попадется с такими деньгами и сильно поплатится за сбыт заведомо фальшивых кредитных билетов. «Фабрикант», конечно, выражает недоумение и заявляет своей жертве, что его фабрика уже существует несколько десятков лет и до сих пор еще никто не попадался, а вдруг теперь произойдет такой случай. Далее мошенник долго говорит «фрайеру» о замечательно чистом и правильном изготовлении на его «фабрике» кредитных билетов, которые выходят даже лучше, чем в экспедиции заготовления государственных бумаг, и что настоящие деньги уступают в качестве и тонкости работы фальшивым ассигнациям.

Раз «фрайер» уже «зацепился», он будет слушать, развесив уши, всякие глупости мошенника и чистосердечно верить им — на то он и «фрайер». Для большей убедительности мошенник достает из бумажника обандероленную пачку кредиток, рвет бандероль и дает несколько свежих ассигнаций жертве «для пробы», чтобы та разменяла их. «Фрайер» сначала боится сам менять, несмотря на то, что данные ему ассигнации не имеют, на его взгляд, никакой разницы от настоящих, но для большего спокойствия он посылает разменять одну ассигнацию своего слугу. Тот свободно меняет деньги, и «фрайер» очень доволен опытом. Но ведь на всякого мудреца довольно простоты, и «фрайер» для большей убедительности сам отправляется в казначейство или государственный банк. Там он меняет данные ему «фабрикантом» ассигнации, и их принимают в казенном учреждении беспрепятственно. «Фрайер» счастлив, он удивляется искусству «фабрикантов», делающих такие фальшивые деньги, что даже в казначействе не в состоянии их отличить от настоящих. Бедняге, конечно, не приходит на ум, что мошенник не имел даже при себе фальшивых денег, что он дал ему разменять настоящие деньги и потому неудивительно, что в казенном учреждении их приняли.

Убедившись таким образом в достоинстве фальшивых ассигнаций, «фрайер» заказывает их «фабриканту» на несколько тысяч рублей, желая сразу разбогатеть на несколько десятков тысяч. От «фрайера» тогда берут слово, что он никому не будет говорить о происхождении этих денег, и предупреждают его, что если он разгласит тайну, то именно ему придется первому давать ответ за приобретение и сбыт фальшивых денег. Затем уже ему назначают место, где он может получить деньги, и место это, конечно, всегда бывает на открытом воздухе в людном месте. «Фрайер» является и встречает «фабриканта» с ящиком в руках. Мошенник на один миг, как будто бы остерегаясь постороннего взгляда, раскрывает ящик, и у «фрайера» глаза разгораются и начинает усиленно биться сердце: ящик полон обандероленными пачками «свежих» кредитных билетов. Ему мелькнули в глаза зеленые пачки трехрублевок, синие — пятирублевок, и «фрайер» сам быстро захлопывает от восторга крышку ящика. Ему больше не надо видеть, он уже удовлетворен, сомнения нет, он за небольшие деньги приобрел сразу целый капитал. Он спешит, быстро платит «фабриканту» следуемые за фальшивые ассигнации несколько тысяч рублей, благодарит его, прощается, садится в экипаж и, полный нетерпением, мчится домой. Здесь он затворяет двери и окна, боится даже домашних, раскрывает ящик, рвет одну бандероль и — о ужас! у него в руках пачка серой бумаги, которая только с каждой стороны имела по одному настоящему кредитному билету. Такими оказались верхние пачки, а под ними лежала просто бумага уже без денежных обложек.

«Разыгранный» таким образом «фрайер» в отчаянии, он ищет мошенника, но, конечно, не находит: тот давно уехал из города. Заявить же полиции о мошенничестве, жертвой которого он сделался, «фрайер» боится, так как он должен вместе с тем сознаться полиции, что он покупал фальшивые деньги для сбыта. И бедная жертва принуждена молчать, так как сама боится судебной ответственности.

Такой способ — самый простой и легкий для «кукольников» и носит у них название «на чистую». Но кроме этого способа у «свежих» существует еще целая серия других способов, более сложных и интересных по обстановке. Они их употребляют сообразно обстоятельствам и условиям, смотря по тому, какой способ, по их расчету, скорее «пройдет» у «фрайера». Но мошенникам иногда попадаются субъекты словно загипнотизированные, до того у них сильна жажда легкого обогащения. Они делаются словно слепыми, напоминают по отсутствию здравого смысла детей, у них все «проходит». Такого «фрайера» удивительно правильно угадывают и оценивают мошенники, у которых обоняние насчет этого очень чуткое; они не преминут как следует разыграть выгодный экземпляр. Если им попадается жертва, которая «легко и на все дается», они берут ее постепенно на все способы, один за другим; жертва проходит, так сказать, через все стадии мошеннического искусства. Для более удобного и подробного ознакомления читателей с процессом мошенничества «свежих» или «кукольников» автор возьмет для примера именно такого «фрайера», которого подряд «берут» на все мошеннические способы на почве продажи фальшивых ассигнаций.

Когда шайка мошенников намечает себе подходящую жертву, осведомившись относительно ее материальных средств — сколько «фрайер» стоит, — и принимается, наконец, за дело, то мошенники не пускаются сразу в карьер. Сперва с «Фрайером» знакомится один из членов шайки и постепенно входит с ним в более или менее короткие отношения. Они часто видятся, и вот во время обоюдных жалоб на скверные времена мошенник незаметно заводит речь о фальшивых ассигнациях. Но он не предлагает «фрайеру» приобрести такие ассигнации, он только рассказывает ему о том, что вот бывают случаи, когда люди богатели посредством покупки фальшивых кредитных билетов, и что он лично знал таких счастливцев. Постепенно мошенник заинтересовывает своего собеседника, и последний старается узнать, каким образом и где желающие покупают фальшивые ассигнации. Ему отвечают, что существуют специальные фабрики фальшивых денег, которые делают огромные обороты вследствие большого спроса на производство. «Фрайер» узнает, что с такими деньгами еще никто не попадался, так как подделка производится в совершенстве и любое казначейство принимает их беспрепятственно.

Видя, что его знакомый довольно хорошо осведомлен относительно сделок с фальшивыми ассигнациями, и сообразив, что и ему не мешало бы приобрести такие деньги, «фрайер» выражает свою мысль мошеннику и просит его, нельзя ли посмотреть эти деньги. Мошенник первое время колеблется, но наконец уступает его просьбам и заявляет под большим секретом, что он даже лично знаком с одним представителем такой фабрики, через которого можно получить деньги. «Фрайер» очень благодарен доброму человеку и скоро знакомится через его посредство с солидным и представительным агентом общества по изготовлению фальшивых кредитных билетов. Когда, предположим, во время завтрака в отдельном кабинете «фрайер» заводит речь о деньгах, новый знакомый его пристально смотрит на своего сообщника и тихо спрашивает его: «Они все знают?» — кивая головой в сторону «фрайера». Последний смущается, а спрашиваемый поспешно начинает убеждать «агента», что он может говорить смело, что «фрайер» ему хорошо известен и он ручается за его скромность и добросовестность. «Фрайер» в свою очередь начинает успокаивать «агента», и последний наконец сдается и начинает рассказывать «фрайеру» подробные сведения о фабрике, о литографах, получающих у них за изготовление ассигнаций большие деньги, о том, что эти литографы служили прежде в экспедиции заготовления государственных бумаг и потому знают хорошо свое дело.

Затем рассказчик называет несколько известных фамилий, носители которых, несмотря на свое высокое общественное положение, приобрели на крупную сумму изделий их фабрики и благодаря этому заплатили в банк и тем избавились от грозившего им банкротства. Последнее обстоятельство очень занимает «фрайера», и он думает о том, что если такие лица решились воспользоваться фальшивыми деньгами, то ему сам Бог велел. Он просит показать ему хоть одну ассигнацию, «агент» опять с опаской спрашивает своего соучастника: «Можно?» И когда тот снова горячо ручается за «фрайера», «агент», наконец, решается. «Что будет, то и будет! — говорит он, доставая бумажник. — На вашей совести будет грех, если вы меня погубите!»

«Фрайер» взволнованно протестует против такого подозрения и берет из рук «агента» несколько блестящих, еще клейких, совершенно новых ассигнаций — трех-, пятирублевую и других достоинств. Он с любопытством вертит их в руках, шелестит, смотрит на свет, присматривается к деталям и остается в полном восторге. Он даже не хочет верить, что они фальшивые, и только самодовольный вид «агента» убеждает его, что у него в руках очень искусно подделанные ассигнации.

«А вот, не угодно ли вам посмотреть на испорченные ассигнации?» — говорит в это время «агент» и подает «фрайеру» несколько других ассигнаций разных достоинств. Хотя ассигнации эти новы и очень похожи на настоящие, но «фрайер» невольно обращает внимание на то обстоятельство, что они как будто бледнее, в особенности трехрублевки, которые имеют желтоватый оттенок. Затем «агент» указывает на то, что эти ассигнации немного шире и длиннее удавшихся экземпляров. Действительно, «фрайер» меряет эти ассигнации и убеждается, что они несколько длиннее и шире полученных раньше от «агента». На вопрос, в чем тут секрет, «фрайеру» объясняют, что это деньги, испорченные на фабрике, и что они на 10 процентов дешевле, чем первые. «Фрайер» тут замечает, что ведь такие деньги могут не принять. Иронически засмеявшись, «агент» предлагает ему разменять «испорченные» деньги, где ему угодно. «Фрайер» нерешительно берет удачные ассигнации и «брак» и одной из последних ассигнаций расплачивается за завтрак. Деньги принимаются без возражений, он получает сдачу и очень доволен первым результатом. Тогда он просит «агента» позволить ему несколько дней поносить при себе фальшивые ассигнации, а затем он даст ему окончательный ответ. «Фрайер» берет с собой несколько десятков рублей, врученных ему «агентом», и всяческим образом сбывает их. Он платит ими в лавках, на почте, в государственном банке, и даже «брак» везде принимается, не вызывая нигде подозрения. «Фрайер» в восхищении, не подозревая, конечно, что он меняет не фальшивые деньги, а настоящие ассигнации, данные ему «агентом» под видом фальшивых, чтобы сильнее его заинтересовать.

Тут читатель спросит, что же это за «брак» — порченые ассигнации, почему они бледнее других и больше размером? По этому поводу нужно пояснить следующее.

Для того, чтобы «фрайер» был «крепкий», мошенникам надо его всяческими способами подчинить себе, вызвать у него безусловное доверие к ним, чтобы у него даже ни на минуту не являлось сомнений в их добросовестности и чистоте намерений. Достичь же этого мошенники предпочитают всегда более посредством фактов, чем уверений, слов. И для того, чтобы «фрайер» был вполне убежден в том, что фабрика фальшивых ассигнаций действительно существует, они стараются доказать ему это с помощью образчиков недоконченных ассигнаций или испорченных, каковые, конечно, не могут проникнуть в публику через Экспедицию заготовления государственных бумаг. Это, соображает «фрайер», превосходно, и, видя недоконченные или испорченные экземпляры, не может не быть убежденным, что они вышли из тайной фабрики. Приготовляют же мошенники такие экземпляры из настоящих денег следующим способом. Для того, чтобы приготовить «брак», мошенники делают по известному им рецепту раствор поташа и мочат в этом растворе настоящие кредитные билеты. Для десятирублевок и трехрублевок раствор делается слабее, для пятирублевок и ассигнаций в 1 рубль раствор употребляется более сильный. Пока ассигнации еще сырые, их осторожно растягивают во все стороны руками, и они вследствие этого не более, как на сантиметр, увеличиваются в формате. После этого ассигнации сушат, а затем их кладут под пресс. Отсюда они уже выходят прежде всего как новые, выглаженные, а кроме того, несколько изменяют свой первоначальный цвет, делаются значительно светлее, что в особенности заметно при сравнении их с кредитными билетами, не подвергавшимися такой обработке. Кроме того, такие кредитные билеты, как было уже сказано, изменяют несколько свой формат, что служит еще большим доказательством для «фрайера», что они вышли не из казенного учреждения.

После всей этой процедуры, проверки, разговоров с мошенниками, которые держат себя с достоинством, «фрайер», убедившись в безусловной безопасности сбыта фальшивых денег, соглашается наконец их купить, на первый раз для опыта всего на 1000 рублей, чтобы получить за них 25 000 рублей фальшивыми ассигнациями. Тогда мошенники назначают ему город, куда он должен приехать и в условленном месте, где-нибудь на площади, получить «товар» из рук «агента» и уплатить за него деньги. Тут происходит первый акт мошеннической комедии, когда «фрайера» берут на «колодку».

Жертва, взволнованная, является в условленное место, жаждая внезапного обогащения, и здесь встречается с «агентом» и посредником. Оба мошенника делают вид, что сильно опасаются помехи; они, подходя к «фрайеру», все время то и делают, что боязливо оглядываются по сторонам. «Фрайер» невольно заражается от них страхом и еще более волнуется. У «агента» в руках большая кожаная дорожная сумка, и жертва при виде ее догадывается, что в ней находятся фальшивые ассигнации. Покупатель и продавцы встречаются, агент кивает головой на сумку: «Принес», мол, а «фрайер» в свою очередь вынимает деньги и держит в руках наготове. Продолжая оглядываться, агент осторожно раскрывает на короткое время сумку, и «фрайер» видит, что она наполнена пачками обандероленных, как в казначействе, кредитных билетов всех достоинств до 10-рублевых. Цвета ассигнаций бросаются ему в глаза, и сомнение тут невозможно. Пачки эти сделаны по известному читателю способу, но их не отдают «фрайеру», как в первом случае, когда жертву берут на «чистую»; если «фрайер» обнаружит, что там покрытые ассигнациями пачки простой бумаги, его уже больше нельзя будет «разыграть».

В настоящем случае вся цель мошенников — оставить жертву в неведении относительно характера этих пачек или «колодок», как их называют «кукольники». Они стараются взять у него деньги и ничего ему не дать за них. Для этой цели, когда «агент» раскрывает сумку и жертва, видя пачки денег, делает движение, чтобы забраться руками внутрь сумки, мошенник в этот момент захлопывает сумку и не дает «фрайеру» дотронуться до «колодок». «Здесь на улице неудобно считать, — говорит мошенник, — пожалуйте деньги, а дома уже посчитаете! Будьте спокойны, все до одной копейки!»

Мошенникспешит, все время оглядывается, боится. В большом волнении также «фрайер», который, чтобы скорее покончить, вручает агенту 1000 рублей и готов уже взять сумку, как вдруг из груди агента вырывается крик ужаса; «фрайер» быстро оглядывается и видит, что к ним приближаются два чиновника, один — в чиновничьей фуражке, а другой — в военном платье. «Околоточный, полиция!» — как молния проносится в голове «фрайера», и в это время «агент» в ужасе сует ему быстро в руки сумку. «Фрайер» соображает немедленно опасность от сумки, за которую он заплатил 1000 рублей; он отскакивает от нее, как от огня, и бежит от агента в страхе. «Агент» в свою очередь бежит с сумкой в другую сторону, посредник — в третью, но жертва уже не видит, что происходит дальше. Она уже далеко, «фрайер» рад, что ушел, — а то еще момент и пожалуйте на каторжные работы! «Фрайер» мчится на поезд и сейчас же уезжает домой, счастливый и довольный, что так удачно избавился от угрожавшей ему опасности. Бедняге даже на мысль не приходит, что в настоящую минуту «агент», «посредник», «околоточный» и «чиновник» делятся его 1000 рублями и беседуют о дальнейших мошеннических операциях с ним.

Возвратившись домой, жертва мошенников все-таки чувствует себя неспокойно, она не знает, чем окончилось дело, успели ли агент и посредник уйти от опасности и не выдадут ли они его в случае ареста. И когда через несколько дней к «фрайеру» является его знакомый, принявший роль посредника при приобретении им фальшивых кредитных билетов, «фрайер» встречает его с большой радостью и начинает расспрашивать, интересоваться, чем окончилось тогда дело. Посредник посвящает его подробно в вымышленную историю о том, как им пришлось повозиться с полицией, пока удалось с ней сговориться, и рассказывает, что полицейским пришлось отдать ту тысячу рублей, которую агент получил от «фрайера». «Фрайер» весьма доволен таким исходом дела, которое угрожало ему большими неприятностями, и вполне одобряет действия мошенников. Затем, пользуясь хорошим настроением своей жертвы, посредник снова заводит речь о фальшивых ассигнациях и советует, «фрайеру» не смущаться таким непредвиденным случаем, что повториться уже не может, и снова ловко начинает прельщать «фрайера» перспективой быстрого обогащения. При этом он говорит ему, что агенту даже неловко являться к нему, ему стыдно перед ним за то, что он попался, как мальчишках Все это снова разжигает «фрайера», он опять поддается прежним мечтам о поправлении своих дел посредством приобретения фальшивых денег, и разговор кончается тем, что жертва просит своего собеседника передать агенту, чтобы он не стеснялся и явился к нему, — что, мол, со всяким человеком может приключиться несчастье.

Через несколько дней является агент, долго извиняется перед «фрайером» и заявляет ему, чтобы он не боялся, что тысячу рублей он ему возвратит, потому что «фрайер» не виноват в том, что они действовали так неосторожно. Такое благородство мошенника производит очень хорошее впечатление на его жертву, и она снова начинает речь о желании приобрести фальшивые деньги. Мошенник благодарит за доверие и заявляет, что теперь как раз ему прислана новая партия товара еще лучшей работы, чем прежняя. При этом мошенник берет изо рта сигару, которую он незадолго до этого закурил, разворачивает табачный лист и «фрайер» к своему удивлению видит, что внутри сигары есть что-то завороченное в свинцовую бумагу. Мошенник разрывает свинец и оказывается, что в нем ловко свернутый кредитный билет пятирублевого достоинства. Мошенник расправляет бумажку и торжественно преподносит своей жертве. Последняя немеет от неожиданности; эффект получается полный, «фрайер» в неописанном восторге.

Но этого еще мало. Мошенник окончательно желает покорить себе свою жертву, и, вынимая из кармана несколько толстых новых карандашей, ломает их один за другим пополам. Внутри каждого карандаша оказывается желобок, а в желобке кредитный билет. При этом мошенник рассказывает, что он в таком виде получает с фабрики образчики фальшивых кредитных билетов. «Фрайер» до того восхищен, что немедленно делает заказ и начинает торговаться. Аппетит у него разыгрывается еще большее прежнего, он теперь покупает фальшивых ассигнаций на 50 000 рублей, обязываясь уплатить за них настоящими деньгами 2000 рублей. Тут мошенник говорит, чтобы он дал ему всего одну тысячу рублей, так как он зачисляет ту тысячу рублей, которую «фрайер» ему напрасно отдал в первый раз, когда им помешала полиция. «Фрайер» сердечно благодарит мошенника и вследствие того, что ему зачислили эту тысячу, увеличивает заказ до 3 тысяч, т. е. желает получить фальшивыми деньгами 75 000 рублей. Мошенник принимает заказ и велит своей жертве приехать вместе с посредником на одну из станций железных дорог для получения заказа.

В назначенный день «фрайер» приезжает на указанную станцию вместе с посредником, и тут происходит второй акт мошеннической комедии: «фрайера» берут уже на «россыпь».

Агент уже ждет свою жертву на вокзале, в руках у него снова большая дорожная сумка, уже знакомая «фрайеру». Мошенники знают, что в настоящем случае нельзя ограничиться тем, чтобы показать своей жертве «колодки», как в первый раз, и в сумке уже находится «россыпь». Разница между «россыпью» и «колодками» следующая. В то время как «колодка» состоит из одной пачки нарезанной бумаги, покрытой с обеих сторон двумя настоящими ассигнациями, а затем обтянутой накрест двумя бумажными лентами, которых разрывать нельзя, так как обман сейчас же обнаруживается, «россыпь» приготовляется так, чтобы пачку можно было; разорвать. На первый взгляд эта пачка ничем не отличается от первой, но приготовлена уже иначе. Эта пачка состоит из нескольких тонких «колодок», т. е. пачек сшитой бумаги, покрытых с обеих сторон ассигнациями. На такую тонкую «колодку» кладется несколько ассигнаций, на них накладывается вторая «колодка», на эту «колодку» — снова несколько отдельных ассигнаций, после чего накладывается опять «колодка», и таким образом между несколькими сжатыми «колодками» находятся отдельные ассигнации, что и составляет пачку «россыпи». Такая пачка из нескольких «колодок» с ассигнациями оклеивается бумажной лентой накрест и имеет вид обыкновенной, получаемой из казначейства пачки новых кредитных билетов. Таких пачек в сумке мошенника несколько и, конечно, положенных сверху, так как остальная часть сумки наполнена обыкновенными «колодками».

Мошенник, имея в сумке «россыпь», встречается с «Фрайером», который уже приготовил деньги и только желает увидеть «товар», чтобы затем заплатить за него. Мошенник ему поясняет, что считать здесь деньги неудобно, так как на вокзале много лишних глаз, и предлагает ему так показать деньги, гуртом. Снова предпринимаются меры предосторожности, мошенники все время оглядываются, и «фрайер» невольно, чувствуя себя, словно на угольях, также оглядывается. В это время мошенник открывает сумку. «Фрайеру» бросаются в глаза обандероленные пачки ассигнаций, но ему не дают долго смотреть. Мошенник, словно спеша, быстро вынимает одну пачку, нервно разрывает бандероль и в сумку падает «колодка», за ней сыпятся ассигнации, затем снова «колодка», далее опять ассигнации. Разрывается вторая пачка, которая рассыпается на «колодки» и ассигнации; далее такой же участи подвергается третья, за ней четвертая пачка и т. д. Сумка доверху наполняется ассигнациями; перемешанные с колодками, они легко набросаны одна на другую, а «фрайер» получает впечатление, что сумка набита деньгами. После разрыва нескольких пачек он уже вполне убежден, что там 75 000 фальшивых ассигнаций, он не пускает мошенника продолжать разрывать пачки, ему уже достаточно виденного. Он захлопывает сумку, берет ее из рук агента, платит ему следуемые деньги, поспешно прощается с ним и входит вместе с посредником в вагон. Они занимают места друг против друга, а сумка помещается около «фрайера» на скамейке. Поезд, наконец, трогается, и жертва свободно и облегченно вздыхает. Все мытарства окончены. Также как будто с облегчением вздыхает посредник, который тщательно следит за «Фрайером», потому что у него во что бы то ни стало надо отобрать сумку с «россыпью». Он ждет, пока поезд остановится на следующей станции, где их ждут другие сообщники.

Когда поезд останавливается на следующей станции, «фрайер» не оставляет вагона, боясь за свой «товар». Ему хочется скорее прибыть домой; он чувствует нетерпение, и кроме того, он все-таки волнуется, трусит. Сознание, что он везет с собой такую массу фальшивых ассигнаций, заставляет его дрожать из-за всякого шума, появление нового пассажира вызывает у него беспокойство, а при виде военного у него душа уходит в пятки. И вот в это время в дверях появляется господин с чиновничьей фуражкой на голове и, пристально оглядывая вагон, останавливает свой взгляд на «фрайере» и его спутнике. От одного этого взгляда «фрайер» уже отнимает свою руку от сумки. Когда же чиновник, не спуская с них глаз, медленно подходит к ним, «Фрайером» овладевает ужас, он начинает дрожать. «Чья эта сумка?» — спрашивает чиновник, пытливо глядя на «фрайера» и его соседа. Последние молчат и только испуганно глядят друг на друга, причем мошенник делает «фрайеру» знак, чтобы он не признавался. «Это ваша сумка?» — снова спрашивает чиновник, обращаясь уже к мошеннику. — «Нет, не моя», — качает головой последний. — «Так, значит, ваша?» — обращается чиновник уже к «фрайеру».

Последний старается сделать удивленный вид и категорически отказывается от злополучной сумки, заявляя, что он не знает, кому она принадлежит. После этого чиновник берет сумку и спокойно уносит. После ухода чиновника «фрайер» и мошенник облегченно вздыхают. «Фрайер» счастлив, что второй раз избавился от угрожавшей ему сильной опасности, он долго не может успокоиться, а мошенник всю дорогу поздравляет его, благодарит, осыпает похвалами за его спокойствие, находчивость, и это немного вознаграждает «фрайера» за потерю двух тысяч рублей. Мошенник тут же в вагоне обещает, что агент ему потом даст другие фальшивые деньги за более дешевую плату, так как надо принять во внимание, что он уже потерял благодаря несчастиям три тысячи рублей. Приехав домой, «фрайер» не может все-таки без сожаления вспоминать о том, что богатство было у него уже в руках и вдруг такой непредвиденный случай разрушил все. Это сожаление служит большой помощью для мошенников, которые, конечно, продолжают охоту на «разыгранного» уже дважды «фрайера». При этом следует добавить, что если сцена с чиновником в вагоне не удается почему-либо, то мошенник старается украсть сумку. Он советует «фрайеру» положить ее под скамейку, из-под которой сумка уже похищается.

После «россыпи» жертве дают некоторое время и тогда приступают к такому «крепкому фрайеру» с новым предложением. Мошенники знают, что если «фрайер» полон желания приобрести фальшивые ассигнации, несмотря на две неудачи на этом поприще, значит, он уже недалеко от того, чтобы самому подделывать кредитные билеты, по крайней мере, он уже способен на это, и вся остановка за условиями. Основываясь на таких предположениях, мошенники третий раз «разыгрывают» одного и того же «фрайера»; происходит третий акт мошеннической комедии, когда жертву уже «берут на коробку». Этот мошеннический способ состоит в следующем.

После некоторого перерыва посредник снова встречается с «фрайером» и начинает жаловаться на судьбу, на обстоятельства, которые таким странным образом слагаются против «фрайера». Последний, видя сочувствие со стороны мошенника, обращается к нему за советом, что делать, раз уже три тысячи рублей истрачено, то ведь нельзя остановиться, надо как-нибудь спасти их. «Фрайер» не сомневается в том, что деньги были уже у него в руках полностью и лишь вторичный несчастный случай заставил его против желания расстаться с ними. На это посредник отвечает, что иметь фальшивые ассигнации, безусловно, выгодное дело, но он, к своему сожалению, убедился, что приобретать ассигнации таким способом, как приобретал их «фрайер», не стоит. Слишком вся процедура получения товара опасна, надо дрожать за каждый шаг, и пока довезешь товар домой, испортишь себе столько крови, что и не рад сопряженным с фальшивыми ассигнациями выгодам. То ли дело самому приготовлять ассигнации. Сидишь себе спокойно дома, вертишь себе ручкой, и из машинки выпадают рубли, трехрублевки и т. д.

«Фрайер» слушает удивленно своего собеседника и, конечно, заинтересовывается рассказом о какой-то машинке, которая делает деньги. Мошенник начинает подробно объяснять, устройство машинки, и его жертва начинает убеждаться, что, действительно, такая машинка очень полезная вещь. Он начинает укорять своего собеседника в том, что он раньше ни слова ему не сказал о существовании такой машинки. Купив ее сначала, он не потерял бы столько денег. Тут посредник говорит ему, что если он купит эту машинку у известного уже ему агента, то последний, вероятно, зачтет ему половину потерянной суммы, и заявляет, что машинка стоит, предположим, 4 тысячи рублей. «Фрайер» просит прислать агента с машинкой, и тот через несколько дней появляется. «Агент» приносит с собой большой из толстого картона ящик с наклеенными на стенках двумя кредитными билетами, носящими характер вывески. Ящик или, скорее, коробка, имеет небольшую трубу и сбоку две деревянные ручки, как в шарманке. На одной из стенок вырезано два оконца со стеклами, и, заглянув через них внутрь ящика, «фрайер» видит, что там коптит небольшая лампочка, освещающая несколько каких-то валиков и колес, — тут же на дне видны кредитные билеты. В общем, коробка имеет вид какого-то солидного, мудреного механизма и привлекает к себе внимание жадного «фрайера».

Теперь надо показать действие машинки. «Агент» начинает вертеть ручкой, и из желобка, ведущего от одного из валиков, выпадает лист писчей бумаги, на котором посередине находится отпечаток кредитного билета, но без красок, а лишь обозначены черные контуры и тени. Это служит для «фрайера» явным доказательством, что машинка действительно выделывает ассигнации и выпавший лист есть лишь первый отпечаток будущего кредитного билета. Затем мошенник снова вертит ручкой, и из машинки выпадает почти готовый кредитный билет, еще даже влажный. Для того, чтобы показать жертве, что этот билет только что отпечатан, мошенник проводит ладонью по билету и все черные буквы, рисунок и т. д. исчезают, тушь вся стирается с билета, и ладонь мошенника испачкана черной краской. Ясно, что краска еще не пристала окончательно к бумаге, и жертва не сомневается, что этот кредитный билет приготовлен машинкой. Таких опытов показывается несколько с ассигнациями разных достоинств, перед «фрайером» на столе куча оттисков на белых листах бумаги всевозможных кредитных билетов, затем испорченные ассигнации и т. д. Машинка все работает, шумит, лампа коптит внутри, мошенник продолжает вертеть ручкой, и из желобка, наконец, начинают выпадать выбрасываемые валиками разные кредитные билеты. Они еще сырые, но скоро просыхают. Осматривая их, жертва видит, что они ничем не отличаются от настоящих. Покупателя все это очень забавляет, он счастлив, видя перед собой настоящую фабрику кредитных билетов, которых, по-видимому, можно приготавливать сколько угодно, по мере надобности. Он покупает немедленно машинку, потому что «агент» говорит ему, что если он не возьмет ее, то у него сейчас же есть другой покупатель, который охотно приобретет ее, и к тому же этот последний предлагает за нее 5 тысяч рублей. При этом мошенник говорит «фрайеру», что ему он уступает тысячу рублей потому, что он их старый покупатель и, кроме того, ему засчитывается полторы тысячи в возмещение части прежних убытков. Жертва желает воспользоваться благоприятным случаем и хорошим отношением к нему продавца, она платит за машину следующие две с половиной тысячи рублей. Мошенник тогда дает «фрайеру» совет сегодня больше не пускать в ход «фабрику», чтобы в день она выделывала не более трехсот рублей и т. д. «Фрайер» слушает, благодарит, и мошенник удаляется, «разыгравши» свою жертву с полным успехом третий раз.

Читатель, конечно, догадался, что машинка эта не обладает способностью выделывать деньги, а что это лишь мошенническое изобретение «кукольников». Действительно, машинка представляет из себя простой картонный ящик, а лампочка и труба установлены в ней только для большего эффекта, чтобы придать «коробке» вид механического аппарата. Затем в коробке приспосабливаются валики с накрученными на них бумажными лентами, и вместе с лентами на валики накручены настоящие кредитные билеты, для «свежести» смоченные простой водой. Таким же образом в лентах накручены листы простой бумаги с оттисками кредитного билета и ассигнации, с которых, как мы видели выше, мошенник стирает тушь.

Для приготовления таких экземпляров, вводящих в заблуждение жертву, употребляется следующий несложный способ. Мошенник опускает, как в описанном уже раньше случае, настоящий кредитный билет в слабый раствор поташа, затем, вынимая мокрую ассигнацию, он накладывает ее на лист белой бумаги и кладет на момент под пресс. Происходит то, что вся тушь отстает от кредитного билета и переходит на лист бумаги. Хотя на первом листе получается оттиск ассигнаций без красок, но оттиск этот выходит в обратном порядке: буквы следуют на оттиске слева направо. Тогда этот первый оттиск, пока он свеж, кладется на другой лист бумаги; оба листа снова кладутся под пресс, и тогда уже тушь с первого листа переходит на второй лист, где уже рисунок ассигнации обозначен правильно. Далее, другую настоящую ассигнацию мочат в растворе соды или мыльного щелока, употребляемого при стирке белья. Тушь тогда отстает от бумаги и слабо держится, так что стоит лишь провести по такой ассигнации пальцем, чтобы все черные места на кредитном билете были стерты. В общем, ни одного фальшивого рубля мошенники не пускают в ход при эксплуатировании своих наивных и простодушных жертв, а только дурачат их.

Обратимся теперь снова к «фрайеру», который наконец обзавелся настоящей фабрикой фальшивых ассигнаций. Он не спускает с нее глаз и не дождется утра, чтобы можно было приняться за работу. Теперь ему некого опасаться, он может спокойно богатеть. На другой день «фабрикант» пускает в ход свою машинку, т. е. вертит ручкой, и оттуда выпадают, к великому его удовольствию, рубли, трехрублевки и т. д. На несколько десятков рублей он «приготавливает» ассигнаций, но затем — стоп! — машинка перестает действовать. «Фабрикант» в тревоге, начинает заглядывать в машинку, вертеть ручкой, дует в трубу, льет туда краски, бьется целыми часами над ней, но все напрасно, оттуда не выпадает ни одного рубля. «Фрайер» в страхе за свою фабрику, он предполагает, что там какой-либо винтик выпал или колесо испортилось, и винит себя, что неумело обращался с таким ценным аппаратом. Он бежит искать своего знакомого по приобретению «фабрики» и в большом отчаянии рассказывает ему свое горе. Посредник сочувствует ему и начинает делать всякие предположения, отчего бы это машинка могла испортиться, и наконец также приходит к заключению, что виноват «фрайер», не обращавшийся с должной осторожностью с машинкой. Чтобы помочь горю, он предлагает «фрайеру» отдать аппарат в починку одному знакомому мастеру по этой части. Является к «фрайеру» мастер, условливается с ним относительно платы за починку и забирает с собой «коробку». «Фрайер» ждет несколько дней с нетерпением мастера, но вместо него появляется озабоченный и расстроенный посредник, который рассказывает о следующем случае. Ночью, вследствие доноса, в квартиру мастера нагрянула полиция и нашла там несколько ящиков для приготовления фальшивых ассигнаций, и в том числе ящик «фрайера». «Фрайер» очень огорчен и снова в страхе, но посредник его успокаивает и начинает говорить о том, что машинка вообще неудобная вещь, с ней больно много возни и пачкотни, а главное то неудобство, что с ней можно попасться, и тогда поминай как звали — улика ведь налицо, ничем не отговоришься. Тут посредник предлагает «фрайеру» познакомиться с новым представителем другой фабрики по изготовлению фальшивых ассигнаций, который прежде всего удобнее тем, что он доставляет партии ассигнаций прямо на дом. Это лучше в том смысле, что пересчитал себе спокойно ассигнации, заплатил за них сколько следует, а затем и сбывай понемногу товар. «Фрайер», которому все-таки жаль потерянных денег, продолжает питать надежду обзавестись фальшивыми ассигнациями и решается в последний раз попробовать счастья, авось, теперь Бог поможет. И вот наступает последний акт разыгрываемой мошенниками комедии, когда «фрайера» берут уже на «конверт».

Через несколько дней к жертве мошенников является прилично одетый господин с портфелем под мышкой и, представляясь, заявляет хозяину, что его послал такой-то господин поговорить насчет известного ему секретного дела. «Фрайер» с места в карьер начинает жаловаться своему новому знакомому на свою судьбу, на ряд неудач, постигших его в последнее время, и подробно рассказывает ему последствия всех его попыток купить партию фальшивых ассигнаций. Выслушав все до конца, представитель новой фирмы начинает ругать первого агента, называет его мошенником и стыдит «фрайера» за то, что он позволил обморочить себя. Новый агент доказывает, что машинка никуда не годится, что это детская игрушка и что прежний агент просто воспользовался случаем, чтобы повыгоднее продать эту дрянь, которая больше употребляется для выделывания образчиков кредитных билетов, а не для настоящей работы. Видя такое отношение нового знакомого к его конкурентам, его строгость и вообще откровенность, «фрайер» чувствует к новому агенту большую симпатию. «Вот это честный человек, этот уже не продаст!» — думает он.

Пристыдив «фрайера», агент начинает ему объяснять, каким образом он сможет получить партию фальшивых ассигнаций. «Пока вся партия не будет перед вами, пока вы не пересчитаете всех билетов, никому не давайте ни копейки!» — предупреждает он «фрайера». Далее он объясняет ему, что сам лично он ему не привезет товара, а пришлет товар со своим доверенным человеком. Мошенник описывает подробно наружность этого человека, которому можно спокойно отдать деньги, если вся партия окажется налицо. «Фрайер» охотно принимает такие условия, потому что видит: тут дело идет начистоту, ничего случиться не может, условия ясны как день. Далее агент объясняет, что посланцу не надо давать голые деньги в руки. Их надо положить в конверт, написать на конверте адрес агента и передать посланцу, который не должен знать, сколько в конверте денег, и вообще ему ничего не объяснять. Рассказывая это, мошенник раскрывает свой портфель, достает оттуда конверт и предлагает «фрайеру» положить туда деньги, следуемые за фальшивые ассигнации. Ничего не подозревая, «фрайер» кладет в конверт несколько тысяч рублей согласно условию и видит, как агент запечатывает конверт своей сургучной печатью. Затем агент садится за стол, достает из портфеля газету и подкладывает ее под конверт, чтобы было мягче писать, и пишет на конверте якобы свою фамилию и адрес. Затем он передает этот конверт обратно «фрайеру» и просит вечером, когда принесут ему товар, вручить этот конверт посланцу. Он еще раз предупреждает «фрайера», чтобы он никому не верил, чтобы держал конверт, пока не убедится, что вся партия фальшивых ассигнаций налицо. «Фрайер» благодарит его, он доволен такой аккуратностью агента, берет конверт с деньгами и прячет в ящике под замок. Агент же откланивается и уходит навсегда.

«Фрайер» ждет один день человека с товаром, другой, третий и, наконец, потерявши надежду получить когда-либо фальшивые ассигнации, решается разорвать конверт с деньгами, приготовленными для расплаты за товар. Но — о ужас! — по вскрытии в конверте оказывается чистая бумага; деньги, которые агент на глазах жертвы положил в конверт, исчезли. Бедный человек не заметил, что когда агент садился писать на конверте с деньгами свою фамилию, то ловко «синжировал» из-под газеты другой такой же конверт с такими же печатями, набитый бумагой, и, написав на нем свою фамилию, передал этот конверт своей жертве. А конверт с деньгами ловко брошен был в портфель и унесен мошенником. После этого последнего способа «фрайер» в отчаянии, он уже начинает соображать, в чем дело, да поздно — мошенников и след простыл. И худо то, что надо молчать, нельзя жаловаться. Кому охота сознаваться полиции в своем желании и усилиях приобрести для сбыта фальшивые ассигнации. Найдут ли мошенников — это еще вопрос, а самому предстоит масса неприятностей.

XIV «ВОРОВСКАЯ АКАДЕМИЯ»

«От сумы да от тюрьмы не зарекайся», — гласит народная поговорка. Но если народная мудрость говорит этой поговоркой, что человеческая честность еще не страхует от тюрьмы и что немало честных людей вследствие различных обстоятельств попадают в тюрьму, то, с другой стороны, вряд ли кто может сказать, что много честных людей выходило из тюрьмы. Войти туда, будучи порядочным человеком, можно легко, выйти оттуда таким же — трудно. Можно без преувеличения сказать, что тюрьма, созданная как учреждение, враждебное преступному, уголовному элементу, оказывается, наоборот, учреждением, враждебным обществу честных людей. Лишь одна тюрьма в состоянии создать и создает тот преступный мир, который приобретает в ней потребные для своей деятельности силы и систему для более правильной, удобной и искусной борьбы с обществом, вырабатывает затем целую школу профессиональной преступности. Конечно, этим никто не хочет сказать, что не будь тюрьмы в таком виде, в каком она существует продолжительное время, общество не тревожилось бы профессиональными преступниками.

Дело в том, что не будь этого учреждения, преступный мир не был бы так обширен и многочислен, а самое главное — не действовал бы так разумно, как он функционирует теперь, не вылился бы в столь определенные формы. Неоднократно уже указывалось в предыдущих главах, что для того, чтобы сделаться профессиональным преступником, мало одного желания. Надо еще выработать в себе все те качества, которые необходимы для всякого присяжного члена преступного мира. Вот в этом отношении большое влияние на преступный мир имеет тюрьма. Влияние этого простирается и на преступников, уже начавших свою карьеру, но не попавших для высшего воровского образования на «Романов хутор». Оно производится через побывавших в тюрьме приятелей и сообщников таких, еще не тронутых непосредственно тюрьмой, преступников, которые уже известным образом подготовляются к будущей «сидке».

Человек, махнувший рукой на честность и труд и взявшийся за преступления как за новую профессию, интересуется тюрьмой; его бывалые товарищи относятся к нему свысока и с некоторым пренебрежением, если он еще не отведал казенной «пайки», т. е. порции. Увлекающийся новой жизнью порочный субъект слышит столько занимательного об этом высшем образовательном для всякого преступника учреждении, что если он уже решил сжечь свои корабли в обществе честных людей, то тюрьма необходима ему для полного образования, для приобретения подобающего лоска, для того, чтобы навсегда и бесповоротно примкнуть к преступному миру. До дверей тюрьмы ступивший на путь преступлений человек еще имеет возможность остановиться, одуматься, переломить себя и возвратиться к честной жизни. Перешагнув же тюремный порог, он уже подчиняется другой жизни, вступает в совершенно другой мир, где царят свои особые законы и понятия, где практическая жизнь является в совершенно другом виде, где преступление есть занятие серьезное, а не случайное дело. С другой стороны, общество, которое он оставил для тюрьмы, принуждает его уже не расставаться со своей новой профессией: оно после тюрьмы с трудом принимает его в свою среду.

Человек, склонный вообще к порочной жизни, так сказать, подготовляющий себя к тюрьме, входит в нее свободно, наоборот, — даже с некоторым интересом. Он уже знает от своих товарищей, как там надо жить, как с кем говорить, что делать. Тюремная компания скоро узнает родного себе по натуре человека, и он скоро вполне осваивается с тюремным бытом. И вот, обмениваясь мыслями с более опытными товарищами, бывалыми арестантами, рецидивистами, он в частых долгих беседах, к чему тюрьма вообще располагает, узнает многое, сокрытое до сих пор для него, относительно вольготной, беспечной, веселой жизни профессионального преступника. Узнает он только одну сторону преступной жизни, потому что никакой старый арестант не будет жаловаться на судьбу, раскаиваться, одним словом, — жалеть о прошлом. Это не в нравах арестантов; если даже у преступника скребет на душе, то он старается скрыть это от других, не показать себя малодушным. Таким образом, более или менее симпатичные человеческие свои стороны арестанты усердно скрывают, отрицательные же качества проявляют вовсю. К тому же, надо сознаться, что ведь тюрьма не такое место, чтобы симпатичные человеческие качества ценились кем-нибудь, честность здесь не в большом почете. Вследствие этого молодому арестанту, не испорченному еще вконец, приходится учиться только плохому, преступному, слышать О ВСЯКОЙ уголовщине, входить в интересы собранного здесь преступного общества, жить его жизнью, радостями и печалями, одним словом, — делаться полноправным членом преступного мира.

В противном же случае приходится жить особняком, ни с кем не говорить, не делиться мыслями, вызывать этим всеобщие насмешки и, главным образом, недоверие к себе, что, в свою очередь, уже возбуждает враждебное отношение арестантов. Понятно положение человека во всяком обществе, если к нему относятся с недоверием, а тем более — положение такого субъекта в арестантском обществе.

Вся арестантская жизнь на виду у всех заключенных, которые знают, что все их поведение и помыслы клонятся к тому, чтобы каким-либо образом нарушить тюремные правила, противные закону природы. Арестант спит, ест, делает что-нибудь, но он все думает о том, чтобы совершить какой-либо проступок, с точки зрения тюремной администрации. Его прежде всего одолевают скука, лень, и в этом — главное несчастье тюремного населения. Вообразите себе положение человека, который, не будучи связан по рукам и ногам, не может приняться за какой-либо более или менее производительный труд. Остается только обмениваться одними и теми же, только с разными вариациями, фактами из преступного прошлого и всегда мечтать о свободе; это главное несчастье всякого заключенного. Вследствие этого арестанты в компании и наедине всегда раздумывают о побегах. Даже такие заключенные, которым нет смысла бегать, так как у них сравнительно короткие сроки, и те всегда комбинируют, гадают, думают о бегстве, хотя и не желают сами совершить побег, а только создают для себя отвлеченные планы о том, как можно было бы совершить его.

Благодаря такой вечной напряженности мыслей населения тюрьмы относительно побегов нет такой тюрьмы, из которой, несмотря на все принятые меры, не мог бы совершить побег арестант. Таких же тюрем, из которых в течение года не совершается нескольких побегов, очень мало. Бегство, если можно так выразиться, idee fixe^[2] всей тюрьмы. И потому можно себе представить положение арестантов, когда вдруг тюремным начальством обнаруживается подготовление к побегу. Арестантская мечта, лелеянная ими иногда в течение нескольких месяцев, стоящая им многих бессонных ночей, физических трудов, вроде совершения подкопов, перепиливания решеток и т. д. — весь этот проект рушится сразу, результаты долгих трудов сразу уничтожаются, начинается следствие.

Жаль тогда арестантов, до того они, несчастные, опечалены. Они плачут, не едят и не спят, неудача их мучает, хотя арестанты привыкли к неудачам, к ударам судьбы; плачут они потому, что не знают, кто из «засыпал», кто выдал их тайну начальству. Они знают лишь, что донос совершен кем-либо из товарищей, потому что, по их мнению, нет более ужасного преступления на свете, чем донос преступника на преступника, когда свой выдал своего. Арестанты объясняют это обстоятельством, что от такого доносчика, которого тюрьма окрестила именем публичной женщины, нельзя укрыться; он с ними живет, ест, вместе страдает, подвержен одной участи и затем, узнавая их тайны, открывает их начальству. Если какой-либо проступок со стороны арестантов обнаружит кто-либо из тюремного начальства — «вода», как называют их в тюрьме, — арестанты на них мало сердятся, а еще реже мстят им каким-либо образом. Арестанты понимают, что это их служба и обязанность, а главное — то, что «воды» ведь можно остерегаться. Но когда выдает свой своего, такой изменник по тюремным законам достоин смерти.

Трудно себе представить то оживление среди арестантов, тот нервный подъем, какой наблюдается, когда тюрьма ищет среди себя своего врага. Происходит целое следствие, самое подробное, до мелочей, когда принимают участие старые бродяги, которые гадают и по глазам арестантов читают, — арестанты на все идут, чтобы найти виновника. И если его находят, тому остается только прощаться с жизнью. Его при удобном случае, с согласия всего общества, главные пострадавшие от его доноса или арестанты, на которых пал жребий, «пришьют», т. е. совершат над ним арестантский суд. И пока виновник жив, арестанты не могут успокоиться, они горят местью, и нет ничего более ужасного и неизбежного, чем арестантское возмездие. Приговоренного к смерти чаще всего закалывают, и убийца непременно должен повернуть нож в ране: это есть традиционный арестантский прием во время убийства. После такой раны жертва никогда не остается в живых. Иногда заманят арестанты свою жертву в укромное место и там объявляют ей свой приговор. Несчастный молит, целует ноги своим судьям, клянется, рыдает, — все напрасно. Ни один мускул у них не дрогнет; привести в исполнение решение арестантов для каждого из них — священная обязанность. Трудно представить себе, сколько убивают арестантов посредством «темного кифа», когда приговоренного к смерти схватывают в темном углу, забрасывают шинелями и бьют ногами и руками, пока несчастный полумертвым не остается на полу и не уносится затем в больницу служителями.

Не только обнаружение побегов строго наказуется в тюрьме. Там всякого рода донос, более или менее важный, наказывается смертью. Кроме того, в тюрьме также сводятся счеты с виновными преступниками, изменившими традициям преступного мира на свободе во время воровских похождении, так как, несмотря на жестокое отношение преступников к доносам, полиция в лице профессиональных преступников имеет главных помощников при раскрытии преступлений. Среди них находится немало субъектов, решающихся из-за всяких личных выгод указать полицейскому виновника кражи, убийства и т. д., так что иногда такой субъект, вращаясь среди воровского общества и узнавая его похождения и тайны, бывает очень полезен полиции, которая получает от него все нужные ей сведения. Полиция дорожит таким преступником и умело эксплуатирует его. Доносчики получают прежде всего деньги за свои услуги, а затем, им значительно свободнее практиковать по части преступлений, потому что полиция крайне неохотно отправляет их в тюрьму, и только уже если доносчик слишком неудержимо поведет свои дела, полиция ставится в необходимость поступить с ним по закону.

Полиция исходит из той точки зрения, что лучше пусть не обнаруживаются кражи одного вора, а остальные воры зато будут задерживаться, чем, удалив доносчика в тюрьму, лишить себя необходимых средств для борьбы с профессиональными преступниками. В особенности охотно на сделку с полицией идут отбывшие наказание в арестантских ротах и лишенные прав. Они не имеют права проживать в течение известного времени в местах, где они совершили преступления, и в столицах, и вследствие этого любой городовой имеет право когда угодно задержать его и отправить в тюрьму. Благодаря лишь доносам с его стороны полиция охотно терпит его.

Затем, бывают отдельные случаи доносов преступников, совершивших не важные преступления; такие преступники дают «дело» полиции более важное, с тем, чтобы к ним отнеслись более снисходительно. Полиции полный расчет отпустить мелкого вора и раскрыть зато крупное преступление. Затем, предположим, приезжает в город какой-либо крупный вор-«марвихер». Не успеет он появиться в каком-либо общественном учреждении, чтобы выбрать себе жертву, как его отмечает опытный глаз сыщика и задерживает для предупреждения карманных краж. Паспорт у «марвихера» оказывается в порядке, и с первого взгляда кажется, что не было причины подвергать его аресту, лишать свободы лишь из-за одного предположения, что он явился совершать кражи. Одно желание без действий не наказуется. Но «марвихер» понимает, что, если агент решился задержать его, несмотря на отсутствие непосредственной причины, то потому, что путешествующие воры ездят всегда (как уже раньше указывалось в специальной главе) хотя и с настоящими паспортами, но на чужое имя, «белочерное». И вот вора начинают расспрашивать о предыдущих карманных кражах, совершенных другими ворами, и он принужден называть имена и раскрывать преступления своих товарищей, которых расспрашивающие разыскивают за совершенные «дела». Если он будет искренен и удовлетворит полицейских, его отправят на вокзал, прикажут взять билет и выпроводят из города. В противном случае его сделают «несчастным», как обыкновенно выражаются воры. Его сажают в тюрьму и возбуждают дело о проживании по чужому виду, а полицейские, если пожелают, непременно докажут его вину. Дело тянется долго, и все время вор сидит в тюрьме. Следствием же тем временем раскрывается его настоящее имя, «переворачивают его на лицо», как обыкновенно говорят, а затем уже выясняется его прежняя судимость и т. д. Тем более неприятно подобное дело для карманного вора, попавшегося за кражу. Если им остаются довольны допрашивающие его агенты, его не «выворачивают на лицо», он судится по найденному при нем паспорту и, конечно, привлекается за первую кражу. Другое дело, если узнаются его настоящее имя, судимость, и он предстает перед Фемидой как рецидивист. Вот, боясь такого положения, вору ничего и не остается, как идти на все требования и «капать» на своих.

Но, как ни стараются всяческого рода доносчики из преступников скрывать свое поведение, их отношение к полиции в конце концов выясняется, делается общеизвестным среди воров. Сначала такого изменника подозревают, следят за ним, говорят при нем о вымышленных преступлениях, и когда видят, что полиции об этих преступлениях также известно, это уже считается доказательством вины заподозренного. Тогда с виновником рассчитываются тут же на свободе, но в таких случаях дело кончается убийством менее часто. Зато когда виновник, которого записали на «черную доску», попадает в тюрьму, ему там конец. Несмотря на то, что тюрьма — закрытое учреждение, туда необыкновенно скоро проникает всякая новость, близко касающаяся и интересующая тюремное население. Ежедневно в тюрьму приходит «почта» в виде возвращающихся в тюрьму после пребывания на свободе профессиональных преступников, а также арестантов, прибывших с этапом, и в тюрьме известны все происшествия и выдающиеся злобы дня, касающиеся всех тюрем России. Затем, важные и срочные новости передаются в тюрьму посредством записок, переданных в хлебе или другим каким-либо секретным образом. Способам этим числа нет, и к тому же многие из них неудобно пояснять в печати. «Почта» с необыкновенным интересом встречается арестантами, она несколько заполняет пустоту и скуку, на которую они обречены. Если на свободе произошел большой «шухер», крупная кража или убийство с целью грабежа, в тюрьму немедленно проникает известие об этом. Все крайне интересуются, кто совершил преступление, поймали ли виновников и т. д. В тюрьме об этом только и говорят, и если преступление совершено членами преступного мира, там часто скоро узнают о героях его, несмотря на то, что поиски поднятой на ноги полиции ни к чему не приводят. По этой причине полицейские агенты иногда во время совершения крупных преступлений являются под ворота тюрьмы, чтобы арестанты видели их через окна и заинтересовались причиною появления своих профессиональных врагов. Арестанты, будучи за решетками тюрьмы, понятно, не боятся полицейских «сук», и вот тут открыто изливается все их презрение и ненависть к ним.

Интересно наблюдать такую картину. Стон стоит в воздухе от неистовых криков, шума, стука и свиста. Из тысячи глоток изрыгается ужасная, специально арестантская брань, брань изощренная, бесконечная, в стихах и прозе. Все население тюрьмы повисло на решетках тюремных окон, арестанты просунули сквозь решетки руки, потрясают яростно кулаками. Огромные арестантские шиши заключенные направляют обеими руками по адресу полицейских. Целый дождь плевков через окна падает на тюремный двор, некоторые арестанты принимают гнусные, отвратительные, бесстыдные позы в окнах, раздеваются, — и все по адресу блюстителей нравственности. Но среди этой толпы яростно возбужденных людей заметно несколько арестантов, особенно выдающихся по своему неистовству. Они чуть ли решетки не грызут от необыкновенной ярости, гогочут в бессильной злобе оглушительнее всех и, кажется, способны съесть первого попавшегося им врага. Между тем, для этих-то арестантов явились сюда полицейские. Ведут же себя яростнее всех эти арестанты для того, чтобы не вызвать у товарищей сомнения в их корректности, убедить их в своей необыкновенной ненависти и злобе к полицейским, которые секретно получают от них сведения обо всем слышанном в тюрьме, и нередко через тюрьму обнаруживаются крупные преступления.

Как уже было сказано, тюрьма представляет совершенно особенный мир, имеющий по своей внутренней жизни мало общего с внешним миром. Здесь свои законы, порядки и обычаи. Хотя над тюрьмой есть непосредственная власть — начальник тюрьмы, но тюрьма имеет некоторым образом свое самоуправление.

На языке профессиональных преступников тюрьма именуется «кичем», «Романовым хутором», «цинтовкой» и др. Население тюрьмы весьма разнообразно. Прежде всего тут люди разных сословий, причем преимущество в этом отношении на стороне крестьян и мещан. Арестанты помещаются по несколько человек, иногда по 20, в камерах. В одних камерах помещаются арестанты срочные, т. е. отбывают наказание люди, приговоренные на разные сроки тюремного заключения, главным образом по приговорам мировых судей; в следственных помещаются люди, находящиеся под следствием, далее естькамеры для преступников, отправляющихся в каторжные работы, и т. д. Самые интересные для наблюдателя — это общие подследственные камеры, так как там ютится разнообразный преступный люд всяческих положений, а главным образом — опытный и испытанный во всяких делах уголовного характера. Об отдельных камерах речи тут, конечно, не будет, так как на быт тюремного населения жизнь отдельных преступников влияния не имеет и ничего дать интересного в этой области не может.

Коренное тюремное население обыкновенно называет себя «шпаною», подразумевая стадо барашков, «шпану», всех одного цвета, одинаковых и равных во всех отношениях. Автор не намерен знакомить читателя очень подробно с тюремной жизнью, так как такой труд не по силам ему и, кроме того, ей следовало бы посвятить целую книгу. Каковы бы ни были размеры этой книги, все-таки весь материал, даваемый тюрьмой для наблюдателя, не был бы исчерпан.

Арестанты большую часть дня, в особенности зимою, проводят в своих камерах. Кроме нар, стен и своих товарищей по камере, они ничего больше не видят. Все приедается до омерзения; отсутствие свежих впечатлений, какой-либо деятельности, необходимой при всякого рода борьбе за существование, заставляет арестантов, если можно так выразиться, искусственным путем создавать себе особую жизнь в тюрьме. Жизнь эта наделяет их какими-либо интересами, заставляет их проявлять те чувства, которые проявляют люди, живущие на свободе и предоставленные самим себе. Если свободный человек беден, т. е. не имеет удовлетворительного помещения, хлеба, платья и т. д., то он все-таки может стремиться к перемене своей участи, искать заработка, выпросить у кого-нибудь, но во всяком случае он знает, что у него всего этого нет. Другое дело арестанты. Им предоставлено помещение, тепло, платье, пища, а между тем, всякий, пользуясь этим всем, знает и чувствует, что он во всем этом нуждается. Каждый человек живет различно от другого, а тюрьма заставляет их жить одинаково. Будучи вынуждены, несмотря на полную антипатию к ней, применяться к этой жизни, они сходятся на одном пункте — на преступлениях. Дыша одним воздухом, питаясь одинаковой пищей, нося одинаковое платье, ведя одинаковый образ жизни, думая о свободе, мечтая о прошлом и страшась будущего, все эти люди, постепенно, наподобие супругов, влияя друг на друга в тесном общении, наконец делаются во многих отношениях похожими друг на друга, Они приобретают одинаковые взгляды на жизнь, один передает другому свои недостатки, каждый дополняет другого. Резкие различия между людьми сглаживаются, и таким образом является новое общество, имеющее собственную закваску, язык, т. е. жаргон. Среди членов такого общества устанавливается связь на всю жизнь, тюрьма на них всех кладет свой отпечаток.

Люди, вошедшие в тюрьму после случайно совершенного преступления, а не вследствие общей своей испорченности, и могущие после этого вполне осознавать свою вину, в тюрьме постепенно теряют это сознание. Многие чувства, как, например, стыд, который неизбежно должен проявляться в жизни среди честных людей, в тюрьме притупляются, они теряют свою остроту, тюремная школа приучает человека к сделкам с совестью, арестантская философия оставляет глубокий след в душе всякого человека; человек, склонный к нечестным поступкам, но все-таки борющийся и колеблющийся, попадая в тюрьму, сам закаляется. Все это, взятое вместе, главным образом создает профессиональных преступников, отдельный преступный мир.

В тюрьме при каждой камере имеется свой староста, который обязан блюсти интересы ее обитателей. Кроме того, над всеми камерами существует общий староста, с которым сносятся в случае нужды камерные старосты. Общий же староста входит уже в непосредственные сношения с тюремным начальством, и в такой постановке дела кроется одна из причин сравнительного порядка в тюрьме. С другой стороны, старосты несут известную ответственность перед тюремным начальством за происходящее в их камерах. Старосты выбираются самими арестантами общим голосом, и тогда все арестанты обязаны слушаться их, следовать их советам и т д. Избираются старосты из числа опытных, умных, обладающих сильными характерами, умеющих влиять на «шпану», разговаривать с ней, понимающих ее нужды. Таких арестанты называют в тюрьме «казаками» в отличие от «жиганов» — тюремного пролетариата, жалких нищих, безответных, униженных арестантами и унижающихся перед более сильными по натуре товарищами.

Затем, в тюрьме всегда преимущество отдается арестантами тем товарищам, которые больше находятся в заточении. Такими арестантами являются бродяги, «варнаки», не помнящие родства «Иваны», которые побывали и в Сибири, на каторге и чуть ли не во всех тюрьмах России, совершили множество побегов и т. д. Они чаще всего бывают «казаками», остальное коренное население тюрьмы относится к ним с почтением, они везде считаются хозяевами тюрем. Действительно, они здесь живут как у себя дома, потому что за стенами тюремного замка у них не может быть определенного угла, и затем — они не питают надежды когда-либо окончательно расстаться с тюремной жизнью. Они — главные носители традиций, тюремные старожилы, арестантская аристократия. Они с некоторой снисходительностью относятся к другим молодым арестантам и держатся с ними покровительственного тона. Их арестанты охотно выслушивают как людей, умудренных опытом, они — главные тюремные наставники, внедряющие в молодых еще арестантов тюремный дух. Они смотрят на тюрьму как на свое законное помещение, словно созданное специально для их беспечного существования.

Будучи полны массой впечатлений, вынесенных из многолетних скитаний, бродяги всегда крайне занимательны для арестантов, которые дорожат их рассказами. Нередко, если оказывается особенно искусный рассказчик, арестанты собирают известную сумму и платят ему за какое-либо интересное повествование. Такие тюремные идиллии можно наблюдать в особенности в длинные, скучные, тоскливые вечера. На нарах вокруг старого бродяги, затаив дыхание, лежат и сидят в разных позах арестанты при тусклом свете камерной лампы и слушают внимательно рассказ старика. Охотнее всего любят арестанты рассказы о Сибири, каторге, побегах и тайге, полной приключений жизни бродяги. Злобой загораются глаза арестантов и бледнеют их лица при рассказе старика об обращении сибирских крестьян с беглыми, о кровавой расправе, учиняемой над ними без нужды, популярном среди них восклицании сибирского охотника на беглецов: «Сучка благословенная, лови варнака проклятого!» Обида и горечь слышатся в голосе рассказывающего старого бродяги — человека ниже собаки ставят. И негодуют будущие и настоящие бродяги, убийцы и грабители, горько им за страдающую братию, которую в далекой Сибири без пощады убивают в тайге, загрызают собаки, никто не считает за людей.

Бродяги царят в тюрьме, она для них уже давно потеряла смысл наказания, это — каста изуродованных душевно людей, для которых нет будущего, а прошлое они давно отвергли и стараются не вспоминать о нем. У них нет родины, родителей, семьи; они ни о ком не заботятся, для них не существует настоящее, а кроме тайны их преступного прошлого, о которой они не говорят, их привязывает к тюрьме еще боязнь борьбы за существование, неизбежной для каждого из них, лишь они посмеют очутиться за стенами тюрьмы, на свободе. Создавши себе исключительное положение в тюрьме, бродяги имеют большое влияние на начавших только что преступное свое поприще арестантов. Они, так сказать, «шлифуют» каждого новичка; всякие вопросы арестантской жизни находят отклик среди бродяг. Они вводят арестанта в курс тюремной жизни и постепенно примиряют человека с его новым положением. Их философия часто успокаивает людей, которые предаются сильному отчаянию на первых порах, их оптимизм иногда имеет огромное влияние на душевный переворот, происходящий в молодом арестанте.

Как и везде на свете, в тюрьме большую роль играют деньги, и на каждого нового члена, входящего в камеру, арестанты прежде всего смотрят как на субъекта, из которого на первых порах можно и нужно извлечь какую-либо материальную пользу. Они сейчас же угадывают человека при деньгах или имеющего возможность добывать их извне. Если в тюрьме появляется новый человек, которого нужно принять, арестанты, констатировав, что он при «бабках», встречают его очень любезно, ухаживают за ним, дают ему лучшее арестантское платье — одним словом, принимают его как «барина», в особенности если новый арестант действительно принадлежит к более или менее интеллигентным людям. Деньги, делаемые таким «барином» в достаточном количестве, идут на нужды всей камеры, и благодаря этому «барину» причиняется мало умышленных беспокойств от арестантов. Другое дело, если появляется человек, у которого незаметно обилия денег и его следует «нажать». Конечно, это касается людей, прежде не бывавших в тюрьме, сильно удрученных своим новым положением и не присяжных членов преступного мира. Появившись в тюрьме, такой новый тюремный житель находится, как в тумане, — он обуреваем наплывом разных чувств: он ощущает страх, неловкость, он, наконец, в сильном горе. Пока он дойдет до конторы, то опросы караульных и надзирателей и лязг засовов нескольких ворот производят уже на него сильное впечатление. Это самый ужасный и памятный момент в жизни каждого арестанта. И вот к нему подходят находящиеся при конторе арестанты и дают ему арестантское платье, специально выбранное для вышеописанного типа. Шаровары, рубаха, шинель, коты такого вида и состояния, что ясно доказывают их очень старое происхождение. Они необыкновенно грязны, все в заплатах и, по-видимому, облекали не один десяток арестантских тел, так что бедного новичка при виде такого гардероба охватывает сильное омерзение. Его поспешно наряжают в новое одеяние, и не успеет он опомниться, как он уже «готов». Он стоит в замешательстве, не зная, что делать: шаровары оказались без тесьмы у пояса, и, чтобы они не сползали с него, ему приходится придерживать их одной рукой. В другой руке у него шапка, которую он боится надеть.

Новичка ведут в камеру, снова слышится лязг засовов, замков и ключей, он переступает порог, и за ним захлопывается дверь. Он останавливается тут же у дверей в полном душевном упадке; как во сне он видит устремленные на него взгляды «шпаны», зашевелившейся при его появлении, пред ним совершенно новая обстановка, нары, мрачные стены, решетки. Его охватывает удушливый, особенный тюремный запах. Долго он стоит так у дверей, как истукан, пока, наконец, не придет несколько в себя, не соберется с мыслями. Но нередко бывает, что бедняга стоит у порога, держа одной рукой шаровары, а другой шапку, целый день до ночи, пока не обессилеет. Свалившись, он засыпает тяжелым сном тут же на полу. Утром его будят грубо; он подымается, плетется по камере и скоро ложится где попало, в другом углу, и снова засыпает. Его через некоторое время опять подымают, говорят что-то, ругают, посылают обедать, но несчастный молчит, смотрит куда-то вдаль, и через несколько минут его опять видят где-нибудь спящим. Так проходит день, другой. Он не пьет, не ест, и тогда уже арестанты оставляют его в покое. «Спит», — говорят они. Они знают, что означает такой сон. На третий день несчастного перевозят в тюремную больницу.

Иной же, придя в себя, подвигается ближе к нарам, боязливо оглядываясь. С опаской он становится около нар. Тут к нему подходит кто-либо из «шпаны», спрашивает, почему он держит руку около живота и не положит шапки. Смешавшись, новичок объясняет наивно, что нет шнурка. Тогда ему предлагают купить шнурок или даже за деньги предлагают переменить шаровары. Если он может заплатить и «шпана» узнает, что в конторе остались его деньги или что у него есть в городе родственники, жена, которые ему принесут деньги, новичку сейчас же дадут место на наре, и при желании он может приобрести и другую шинель, а старую подстелить на наре, купить чайник и т. д. Иному арестант предлагает поместиться около него, затем дает любезно чашку чаю, скручивает ему папиросу и т. д. Новичок рад доброму человеку, думает, что он питает к нему участие, сочувствует ему, угощает и бывает весьма неприятно разочарован, когда добрый человек затем начинает требовать от него плату за чай, за папиросу и за место, которое он ему якобы уступил.

Если постепенно «шпана» удовлетворится поведением нового товарища и он им понравится, все пойдет хорошо. Скоро он сделается своим человеком, «сблатуется», и из него выйдет заправский арестант. К новичку, который и денег мало имеет, и вообще выглядит «жиганом», подойдет, бывало, арестант и начнет расспрашивать, кто его отец, мать, имеет ли жену, что он украл и т. д. в этом роде. Иной все рассказывает откровенно, не скрывает, и его с интересом слушают, советуют, разбирают дело. Другой же начнет божиться, клянется, крестится и отказывается, как он делал это в участке, что он не крал, он невиновен, он честный человек и т. д. Ужасно не любят таких субъектов арестанты. Хлопнут его раз, другой по физиономии и начинают ругать. «Ты что это, с судебным следователем разговариваешь? — говорят обидчиво опешившему от неожиданности арестанту. — Раз ты честный человек, чего ты сюда пришел, здесь нет честных людей!» И снова начинается потасовка.

— Я вор, я украл! — кричит уже «честный человек». — Я боялся только вам сказать, чтобы вы не передали кому-нибудь.

— А, так ты что же это, с… имеешь дела, разве я сука? — и арестант опять начинает бить совершенно растерявшегося беднягу.

Несмотря на то, что многочисленное население тюрьмы обречено на бездействие и скуку, человеческая натура, стремящаяся к деятельности и труду, проявляется и здесь. Арестанты сами себе создают работу, и, хотя их труд большею частью непроизводителен и бесполезен, они тратят на него много сил и времени, которых у них вследствие особого положения более чем достаточно. Они применяют их к чему только возможно, дабы чем-нибудь заполнить свою жизнь, уйти от скуки и тоски, которая заедает их. В тюрьме можно наблюдать много очень способных по натуре людей, ставших на ложный путь, еще более очищенный для них этой же самой тюрьмой. Здесь есть немало людей, трудившихся на свободе до преступления в поте лица своего и после своего греха перед обществом не потерявших этой способности. Для них возможен был бы этот труд и дальше, если бы не тюрьма, которая отучает от труда и приучает к лени, бездействию, отвращению к труду навсегда.

Человеческие силы, к которым теряется уважение, тратятся на пустяки, не стоящие стольких трудов, стараний и времени. Люди растрачивают свою энергию без нужды лишь вследствие потребности утилизировать ее на что-нибудь без всякого определенного и серьезного результата, как белка в клетке. И вот арестанты, например, татуируют себя; в тюрьме можно увидеть людей с такой татуировкой на всем теле, что хоть сейчас его в любой музей — показывать за деньги. На татуировки тратится масса времени и стараний, и производится она в тюрьме положительно художественно, всеми цветами. Целые картины можно увидеть на груди и спине арестанта: корабли, флаги, огромные якоря, гербы, имена, фамилии, пословицы, молитвы и т. д.

Затем, тот, кто бывал когда-либо на тюремной выставке, мог наблюдать массу вещей, вышедших из рук заключенных, и, по всей вероятности, удивлялся тщательной работе, тонкой отделке деталей и не мог не констатировать добросовестности, с какой арестанты относились к своей задаче. Самая традиционная и общеизвестная работа арестантов — это изделия из мякиша черного хлеба. Статуэтки, трубки, шкатулки, подсвечники, пресс-папье и другие вещи удивительно искусно делают из этого материала заключенные, и неоднократно подобные изделия обращали на себя всеобщее внимание. Арестанты могут адски и терпеливо по месяцам трудиться, например, над изготовлением казенной печати для фальшивого паспорта. Для этого медный пятак долго трется об камень, пока не исчезнет чеканка и получится гладкий медный кружок. Затем уже на этом кружке иголкой делается контур печати какой-либо мещанской управы или волостного правления, по копии с настоящего паспорта, и затем уже этой же иголкой гравируется печать. Можно себе представить, каким усердием и терпением должен обладать человек, просиживая несколько месяцев над такой кропотливой работой.

Обладая такой поддельной печатью, тюрьма уже изготовляет «липовые очки», т. е. фальшивые паспорта, так как теперь вся остановка за казенной печатью. Паспортных же чистых бланков в каждой тюрьме сколько угодно, там всегда есть запас их, ведь их крадут много в России. Также в редкой тюрьме не изготовлялись фальшивые монеты самым примитивным образом. Выливают из гипса форму и отливают рубли и полтинники.

А сколько времени, например, посвящают иногда арестанты ловле клопов, когда они уже очень сильно им досаждают. Несколько человек посвящают этому занятию целые ночи и часто на долгое время освобождаются от обилия этих насекомых, неразлучных с тюрьмой. Нередко в тюрьме можно заметить какие-то пятна, которыми полны тюремные стены. Пятна эти доказывают бывшую охоту на клопов. Арестанты для избавления от них ковыряют в стенах массу небольших отверстий и тушат затем огонь. Клопы выползают из нар на стены и затем камера сразу освещается. Испуганные светом насекомые сейчас же прячутся и, конечно, прежде всего заползают в эти отверстия в стенах. Тогда следящие за бегством насекомых арестанты немедленно замазывают отверстия мякишем черного хлеба и насекомые таким образом замуровываются.

Среди арестантов также очень часто находятся охотники тратить время и труд на выделку крысиных шкурок — для того, чтобы после недельной работы показать их товарищам, посмеяться и затем выбросить. Цель тут одна — доказать свое искусство, и действительно, — доказывают. Надо видеть возбуждение всей камеры при охоте на бедную крысу. В нескольких шагах от норы кладется кусок сала и один из арестантов сторожит у входа крысу. Остальные заключенные сидят, притаившись на нарах, и никто не смеет шелохнуться, пока, наконец, не появится желанная крыса, которая, нюхая воздух, боязливо оглядываясь, подбегает к манящему ее куску сала. Но стоит ей отбежать от норы на несколько шагов, как «цынковый» арестант бросается к норе, затыкает чем-либо дыру, и крысе некуда спрятаться. В этот момент все население камеры срывается с мест и начинается общая погоня за грызуном. Погоня иногда длится несколько часов, арестанты с криками гоняются за крысой, падают, сваливаются в кучи, сумятица поднимается общая. Крыса, как угорелая, мчится у них между ног, скачет по нарам, и 20–30 человек неистово преследуют ее, бросая на нее халаты, шапки и т. д.

Наконец жертва поймана при общих криках торжества, и начинается убиение ее. Арестант душит ее двумя пальцами, окруженный толпой, но душит медленно, нажимая постепенно на горло, держа крысу перед глазами всех арестантов, которые внимательно следят за процедурой ее кончины, смотрят в глаза крысе. И они довольны: время кое-как убито, в их жизни появилось хоть какое-либо разнообразие. Затем начинается снятие кожи, которое занимает арестантов. Далее кожа сушится, выделывается и т. д. Конечно, это лишь один из характерных фактов из жизни арестантов, которым нет числа: изобретательность их для убивания времени и возбуждения интереса удивительна. Например, арестанты одной камеры накануне дня ангела начальника тюрьмы, хорошо относившегося к ним, пожелали выказать ему каким-либо образом свое внимание. И когда наутро именинник вошел в камеру, то в изумлении остановился на пороге. Против двери на стене был нарисован карандашом во весь рост его портрет в два раза больше против натуры. Рядом с ним изображена была его жена, затем дети и любимый мопс. Несколько арестантов всю ночь трудились над портретами, очень похожими на оригиналы.

Среди арестантов часто можно встретить людей с разными художественными способностями. Не один из них заткнет за пояс любого музыкального клоуна в цирке, играя на гребешке посредством папиросной бумаги, на собственного изделия камышовой дудочке или музыкальном инструменте, сделанном из мякиша хлеба. Подобные инструменты изготовляются вообще из глины и называются они «петушками», очень любимыми крестьянскими детьми. В большом употреблении в тюрьме также однострунная балалайка, т. е. одна струна, натянутая на тонкой доске. Затем, играют на губах, на вздутых щеках, выбивают карандашом по зубам такие рулады, что диву даешься. А что касается свиста, то многие арестанты положительно доходят до виртуозности, и искусство свистунов доведено там до большого совершенства.

В одном случае арестанты пожелали приготовить к утру подарок начальнику тюрьмы и поручили позаботиться об этом двум своим товарищам, обладающим способностью рисовать. Арестанты достали в полтора аршина деревянную квадратную доску, вычистили ее и начертили на ней карандашами контур сторублевого кредитного билета старого образца. Затем один из рисовальщиков взял кусок мякиша черного хлеба, помял его руками и, разделив затем на десять равных частей, раздал их товарищам. Каждый из десяти арестантов, получивший по куску мякиша, разделил свой кусок на десять частей и раздал другим девяти товарищам, оставив, конечно, одну часть себе. Таким образом первоначальный кусок мякиша был разобран сотней арестантов. Каждый из этой сотни арестантов стал превращать свой мякиш в зерна величиною в рисовое зерно. Затем каждый арестант возвратил свою горсть зерен одному из первых десяти арестантов, которым затем был выдан разноцветный порошок. В последний бросались зерна, которые таким образом окрашивались в подобающий цвет. В конце концов перед двумя главными мастерами показалось несколько кучек разноцветных зерен. Тогда доска была поверх контура сторублевого билета вымазана клеем и два мастера принялись накладывать на клей вплотную друг дружки зерна по цветам и работали, не поднимая голов, всю ночь, окруженные товарищами. А к утру доска приняла вид радужного кредитного билета мозаичной работы, великолепного художественного исполнения.

Жизнь в тюрьме разделяется на дневную и ночную. Дневная жизнь менее интересна, чем ночная, днем арестанты редко предпринимают что-либо серьезное. Прежде всего они томятся ожиданием обеда, а затем ужина, чая и т. д. Днем больше ругаются, спорят, прогуливаются по двору, когда можно, занимаются, если придется, всякими мелким работами. Интересом дня служат новые арестанты, «почта», прибывающая с ними, затем результат «венчания», т. е. суда, на который почти каждый день отправляются из тюрьмы арестанты. Днем придумывают и изобретают то, что приводят в исполнение ночью. Днем «блатуются» часовые и надзиратели, которые оказывают арестантам разные мелкие услуги, заключенные приносят в камеру табак, водку и т. д. Таким «сблатованным» платят за услуги деньгами. «Шпане» нужно, чтобы надзиратель один раз взял «бабки», и тогда он уже в их руках, его услугами тюрьма обеспечена.

В особенности умело «блатуют» тюремную прислугу «майданщики» — арестанты, занимающиеся в тюрьме продажей водки, табака, отдачей в рост денег напрокат — засаленных карт, одним словом — тюремное купечество. Ночью же, когда камеры затворяются после вечерней переклички, начинается ночная жизнь. Арестанты разговаривают о будущем; заключенные, которым грозит каторга или уже приговоренные к ней, слушают внимательно наставления и уроки бродяг, посвящающих их в подробности их будущей жизни. Молодые воры и мошенники разговаривают до поздней ночи о своем ремесле с более опытными товарищами, которые объясняют им, как нужно обставлять всякие преступления, чтобы не «засыпаться». Рассказывается об известных, уже покойных и еще оперирующих ворах, о их доблестях, смелости, ловкости и находчивости, о том, какие они употребляли приемы при совершении преступлений. Малоопытные арестанты все это принимают в соображение. Арестанты делятся с товарищами, которым предстоит в скором времени быть выпущенными на свободу, сведениями об известных им местах, где можно и удобно совершить кражу, указываются имена и адреса «блатовых», у которых первое время после «цинтовки» можно будет до «дела» взять денег, «барахло», платье и т. д. Затем эти же «блатоки» будут указывать им места, куда бы пойти на кражи, знакомить их с другими ворами. Далее, выходящие скоро из тюрьмы получают от товарищей поручения к гуляющим на свободе ворам, любовницам и разным знакомым.

Иные арестанты рассуждают о предполагаемых побегах, другие сели в кружок за «святцы» и играют в карты под наблюдением «майданщика». В углу, под нарой, перегоняется водка. Аппарат для выкуривания спирта составляется из нескольких чайников, спиртовой лампы, трубочек и т. д. Хотя спирта добывается мало, при его большой потребности и этому рады. В другом месте можно увидеть тюремного фабриканта фальшивых рублей, «блинков» и полтинников. Ночью приготовляются «липовые очки»: арестант коптит казенную печать собственного изделия на сальной свече и накладывает затем печати на паспортные бланки. А в коридоре, дабы не нагрянула внезапно «вода», т. е. начальство, и не застало арестантов за «делом», «цынтует», находится настороже надзиратель. Если опасность является, он начинает кашлять и поднимает в камерах «шухер». Арестанты немедленно бросаются к своим местам, «святцы», «жулики», т. е. ножи, «очки» и т. д. быстро прячутся в укромные места, в искусственные дупла в балках нар, под нарами, в полу, в норах.

Ночью арестанты пьянствуют и часто употребляют приготовляемый «майданщиками» особый спирт, добываемый из политуры, которую легче пронести в тюрьму, в особенности арестантам, знающим плотничье ремесло и работающим по поручению начальства в тюрьме. Политура вливается в чашку, затем туда насыпается простая поваренная соль, палочкой мешается до тех пор, пока спирт не отделяется, а шарлак пристает к палочке и извлекается из чашки. Постепенно спирт пропускается через вату или хлопчатую бумагу, и в заключение туда из лимона выдавливается сок. Это делается для лучшего вкуса, чтобы удалить из спирта неприятный запах.

Ночью начинается поднарная жизнь, так сказать, тюремный разврат — противоестественный, ужасный, до которого невольно доходят люди, лишенные возможности любить. Это самое крупное зло в тюрьме. Удаленные от общества жен и возлюбленных, молодые, сильные, здоровые и главное — испорченные люди, доходя до любовного животного экстаза, прибегают ко всяким способам удовлетворения своих потребностей. К тому же, жизнь в тюрьме благодаря заточению и однообразию, развивающим фантазию, и затем — обычному в тюрьме сквернословию и порнографии — сильно настраивает человека к разврату.

В тюрьме наблюдается большое разнообразие в отношении умственного развития заключенных. Встречаются люди с высшим образованием, немало со средним, а вообще — хорошо грамотных, опытных, тертых, прошедших огонь и воду мошенников, крупных воров очень много. Каждая тюрьма имеет своих законоведов, дающих товарищам юридические советы, разъясняющих им положение их дела, будущее наказание. Тюремные интеллигенты играют по этой причине большую роль в тюрьме и к ним арестанты хорошо относятся. Перед судом отправляющегося на «венчание» приготовляют, разъясняют ему слабые и сильные стороны его дела, советуют, как держать себя на суде, следует ли сознаваться в своей вине или упорствовать, что говорить свидетелям, что сказать в последнем слове, когда заплакать.

Когда наступает день суда, арестант чувствует себя несколько торжественно, он является маленьким героем. Тюрьма сознает, что ему предстоит трудное испытание, что решается его участь, что он делает важный шаг в жизни, и ему в этот день отдается предпочтение. По возвращении же из суда товарищи по его походке издали угадывают, «сорвался» ли он или «повенчали». Оправданный спешит, ног под собой не чувствует от радости, ему уже не терпится, он скорее рвется на желанную свободу, хотя, может быть, за тюремными стенами его ждут нужда, голод и холод. Приговоренный к сравнительно короткому сроку также возвращается в тюрьму довольный. Подвергшийся же суровому наказанию является мрачным, ни с кем не говорит и его никто ни о чем не спрашивает: всякий входит в его положение, понимает его состояние.

В особенности сильное впечатление приговор суда производит на приговоренных к каторге. Как они ни подготовлены к такому исходу, как они ни примирялись с мыслью о предстоящей им тяжелой каре, печальный для них результат судебного заседания производит на них крайне удручающее и тяжелое впечатление. Такой арестант не ест, не пьет, а больше лежит, заворотившись в шинель, и думает. О чем он думает, Бог его знает: кто проникнет в человеческую душу? По прошествии нескольких дней, когда он поднимется и встряхнется, «переломится», как говорят в таких случаях в тюрьме, он выглядит похудевшим, под глазами синие круги. Он отправляется надевать «браслеты», сиречь кандалы. И затем, переходя в разряд «порешенных», наружно успокаивается и приготовляется к далекому путешествию.

Очень интересную сцену представляют арестанты, когда совершают, если можно так выразиться, репетицию суда. В таких случаях в камеру является все тюремное начальство, интересующееся изображением арестантами судебного заседания. Устраивается такая репетиция после получения одним из арестантов обвинительного акта по серьезному и сложному делу, за которое арестант привлекается к ответственности. Опытные арестанты прежде всего желают представить своему еще не бывавшему на суде товарищу всю процедуру судебного заседания, познакомить его со всеми участниками заседания и вообще дать подсудимому возможность усвоить свое положение и свою роль во время суда. Затем, будущий подсудимый приучается к ответам и прениям, «грызне» в отношении свидетелей, показания которых в общем известны из обвинительного акта и по ним уже можно выяснить, что приблизительно свидетели будут показывать на суде.

Для репетиции суда на одного из арестантов возлагается обязанность председателя, который должен быть человеком уже немолодым, много раз судившимся, — если даже до своего суда не судившим других или вообще не принадлежавшим к числу юристов, как иногда случается. По бокам председателя садятся двое первых попавшихся арестанта, «безгласные», — это члены суда. Затем с правой стороны занимает место товарищ прокурора. Арестант, изображающий последнего, должен быть самый «зубастый», много таскавшийся по судам и вообще большой законовед. Для этой обязанности также предпочитается либо бывший чиновник, либо студент, — одним словом, выбирается интеллигент. Из них же выбираются защитник подсудимого, секретарь и судебный пристав.

Вся процедура суда производится всеми без улыбки, арестанты относятся к ней вполне серьезно. Выбирается, непременно по билетам, 12 «шаферов», т. е. присяжных заседателей, и начинается суд. Секретарь читает подробно обвинительный акт, который выслушивается внимательно. На вопрос о виновности подсудимый отвечает так, как ему прикажут заранее: все зависит от того, в каком положении дело. Из числа арестантов назначаются свидетели согласно обвинительному акту и каждому свидетелю показывают, что говорить. Когда такого свидетеля вызывают, он рассказывает то, что по обвинительному акту рассказывал судейскому следователю тот свидетель, за которого он выступает. Процесс идет вполне правильно, как в настоящем суде, прокурор и защитник делают свои замечания, председатель их останавливает — это, мол, не относится к делу, это лишнее, не важно и т. д., — как в настоящем суде.

Дело подробно рассматривается, и для многих становятся ясны шансы подсудимого на оправдание или снисхождение в действительном суде. Самая интересная часть процесса — когда изображающий товарища прокурора говорит свою обвинительную речь. Группируя все благодарные данные для обвинителя, он разражается громовою речью против подсудимого. Он не стесняется в выражениях, бранит воров и мошенников на чем свет стоит, говорит о вреде их для общества, о том, что надо, наконец, оградить мир честных людей от посягательств преступников, требует высшей меры наказания и т. д. и т. д. Любопытную картину представляет момент, когда арестант громит арестантов, требует для них наказания, взывая к гражданской доблести «двенадцати шаферов», которые слушают с серьезным видом. Оратор увлекается своей ролью, поносит воров, убийц и грабителей, а арестанты с удовольствием слушают его и одобрительно покачивают головой. Чем яростнее товарищ прокурора, чем больше он «разделывает» преступников, тем больше удовольствия испытывают арестанты; только подсудимый иногда обижается, если обвинитель уж больно бранит его, смешивая его с грязью перед товарищами.

Самый же веселый момент наступает тогда, когда начинает говорить арестант, изображающий защитника подсудимого, Если арестант остроумный, тогда никто не в состоянии удержаться от хохота. Да и трудно представить себе более уморительную сцену, когда арестант, указывая на другого арестанта, кричит о его нравственных достоинствах, его добродетели и безусловной честности. Защитник яростно требует посмотреть на подсудимого и искренне сказать: разве может человек с таким лицом быть способным на кражу или вообще на преступление?

Арестанты хохочут все сильнее, защитник громогласно, с пафосом заявляет, что если даже пред его доверителем положат горы золота и оставят это богатство без надзора, он и пальцем не тронет не принадлежащих ему драгоценностей. Хохот арестантов достигает своего апогея, а подсудимый, имея необыкновенно глупый вид, когда его расхваливает защитник, чувствует себя очень неловко. Он, наконец, не выдерживает и среди общего смеха начинает ругать своего защитника. Тот начинает, прервав свои дифирамбы, в свою очередь ругать «подсудимого», и дело нередко доходит до драки. Если же все кончается благополучно, присяжные выносят приговор, который нередко является пророческим.

Со всем человек свыкается, привыкает он и к тюрьме. Арестант годы влачит жалкое существование, оставляя тюрьму на короткое время, чтобы затем снова попасть в нее. Возвращается старый тюремный житель в камеру с «куражом», без следа того волнения, какое овладевало им, когда он появился первый раз в тюрьме. Знакомые арестанты встречают его с восторгом, он ведет себя сразу как дома, начинаются рассказы с обеих сторон, друг друга обо всем расспрашивают. Возвратившемуся в лоно тюрьмы дают почетное место, угощают, уступают лучшее платье, белье, которое всегда есть в запасе у арестантов. В особенности торжественна бывает встреча, когда является после «гулянья» «казак». Он хвастается своими «делами», т. е. преступлениями, совершенными на свободе, врет напропалую, возводит на себя такие преступления, каких он и совершить не способен, рассказывает о том, как он надувал полицию, «блатока» обманул и совершил бесчисленное множество побегов из участков и от городовых. Если верить рассказам такого арестанта о его любовных похождениях, то Дон-Жуан пред ним окажется мальчишкой и щенком. Следует упомянуть о том, что каждому старому арестанту не надобно возвращаться в ту же тюрьму, откуда он вышел, для того, чтобы удостоиться подобающей торжественной встречи. Старого арестанта везде знают, в каждой тюрьме он найдет знакомых и приятелей.

Арестанты часто кажутся веселыми, поют и смеются. Но бывают дни, когда все арестанты поголовно скучны и грустны. Тогда то в одном, то в другом углу слышатся плач и глубокие вздохи. Эти дни — канун великих праздников, сочельник и страстная суббота. В особенности тяжело для всех переживать ночь в Светлое воскресенье. Мрачно в это время на душе заключенных, никогда они так не чувствуют отсутствия свободы, самостоятельности, семьи. Тюрьма совершенно изменяет обычный свой характер, арестанты ведут себя тихо, все серьезны, не бранятся и не сквернословят. Каждый находится в особенном настроении под наплывом невеселых дум, явившихся вследствие воспоминаний далекого детства. Картины незабвенного прошлого захватывают бедного заключенного, дорогие его сердцу образы встают перед ним. Никогда для них не бывает так дорога свобода, они почти не говорят друг с другом, сторонятся, каждый всем своим существом рвется на свободу. Тяжела, невыносима для арестанта тогда тюрьма. В церкви все горячо молятся, а возвращаясь в камеры, сейчас же ложатся по своим местам.

Наружно кажется, что тюрьма рано заснула, но мало арестантов действительно спит. Много передумает заключенный в эту тяжелую для него ночь, словно предназначенную для его страданий, и не один из них встает утром с красными глазами. А в первый день праздника арестанты, как все люди, поздравляют друг друга, чувствуют себя торжественно настроенными, хотя грусть сквозит в глазах и слышится в речах каждого из них. В этот день заключенные очень охотно рассуждают о прошлом, посвящают друг друга в семейные подробности, рассказывают о родителях, женах и детях, вспоминают различные случаи из прошедшей жизни, семейные анекдоты. Но о преступлениях — ни слова.

ОБ АВТОРЕ

Григорий Наумович Брейтман (1873–1949) — прозаик, журналист, драматург, театральный критик, киносценарист. Уроженец Одессы. Широко публиковался в периодике Одессы, Киева, Петербурга. В 1906–1919 гг. редактор-издатель киевской газеты «Последние новости», с 1912 г. член правления Киевского Литературно-артистического клуба. В 1917 г. руководил одним из профсоюзов театральных деятелей, с сентября 1918 г. председатель профсоюза артистов варьете и цирка.

В начале 1919 г. эмигрировал в Германию, в 1921–1924 гг. редактировал берлинскую газету «Время». С 1925 г. жил в США, был сотрудником нью-йоркской газеты «Русский голос», с 1930 г. — редактор чикагской газеты «Рассвет». Скончался в США.

Помимо книги «Преступный мир» (1901), опубликовал в 1903–1917 гг. ряд сборников рассказов. Сборник «Правда жизни» (1907) был конфискован. В 1914 г. Брейтман преследовался по суду за публикацию рассказа «Невинно осужденный» в сборнике «Рассказы. Том I» (ранее в газете «Биржевые ведомости») и был приговорен к четырем месяцам заключения в крепости; в 1915 г. приговор был отменен по кассации. В эмиграции в 1921–1930 гг. Брейтман продолжал публиковать сборники рассказов, включавшие и ранее опубликованные в России произведения.

Примечания

1

Драматическая инженю (фр.).

(обратно)

2

Навязчивая идея (фр.).

(обратно)

Оглавление

I «МАРВИХЕРЫ»

II «МОЙЩИКИ»

Ill КАРМАННЫЕ ВОРЫ

IV «НА ДОБРОЕ УТРО»

V СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА

VI «КОТЫ» И «КОШКИ»

VII «СКАЧКИ»

VIII «ШНИФЕРЫ»

IX КОНОКРАДЫ

X ВОРЫ И МОШЕННИКИ

XI «ИГРОКИ»

XII АФЕРИСТЫ

XIII «СВЕЖИЕ» ИЛИ «КУКОЛЬНИКИ»

XIV «ВОРОВСКАЯ АКАДЕМИЯ»

ОБ АВТОРЕ

*** Примечания ***