Сорок оттенков чёрного [Валерия Малахова] (fb2) читать онлайн

Валерия Малахова Сорок оттенков чёрного

Старый Шиммель Гернзон всю жизнь красил ткани в чёрный цвет, а потом пеленал ими покойных. Этим занимался отец его, и дед, и прадед, а насчёт прапрадеда Шиммель не был уверен. Дело прибыльное, поскольку люди всегда плодятся и умирают — так уж они устроены. Но плодятся люди быстрей, чем умирают, и это хорошо: внукам Шиммеля будет, с чего прокормиться, когда придёт срок ныне рождённых.

Посему старый Гернзон радовался свадьбам и грустно цокал языком, если Вдаль уходили совсем молодые, которым ещё жить да детей растить.

Но такого Шиммель и в кошмарах, случавшихся после пьянки с мельником Ивосей, не видывал. Труп девицы! Обезглавленный! Посреди его красильни! Да ещё и ведёрко с новой краской, совсем свежей, для пелен Мироськи Славеновой, покойной супруги господина помощника налогового инспектора, предназначенной… вечные небеса! Заветное ведёрко лежало опрокинутым в ногах у мёртвой девицы, и краска некрасивыми пятнами уже присохла к ляжкам и коленям, голым просто бесстыдно… ох, о чём это он? Стражников сюда, немедленно!

Известие признали столь ужасным, что в красильню Шиммеля изволил прибыть сам начальник городской стражи, почтеннейший Роннен Крим. Человеком этот Роннен был нездешним, но происхождения благородного. Слухи ходили, что видали господина начальника стражи во времена оные ажно при дворе Великого Патрона, однако Шиммель бабьим сплетням особо не верил. Известное дело: сегодня медяк найдёшь, а завтра бабы растрезвонят, будто клад вырыл, разбойным атаманом Косем Зипуном сто лет назад запрятанный. Впрочем, господина Крима старый Гернзон весьма уважал. Нрава строгого, почти непьющий, взятки ежели берёт, так пока никто за руку не схватил — чего ещё городу от начальника стражи ждать? Большого ума? Так ведь и умом господина Роннена боги не обделили! Чтоб и взятки с умом, и на улицах порядок — это великим человеком нужно быть!

Роннена Крима сопровождала магичка. Тоже пришлая, снимала угол у солдатки Пусихи на Крапивных Выселках. Магичку старый Шиммель не уважал. Не мог себя заставить. Бабы должны детей рожать, а не порчу наводить. Долго с нечистью хороводы хороводить — чего потом родится?

Магичка, видать, неуважение почувствовала — зыркнула на хозяина красильни недобро. Затем, правда, делом занялась. Чего-то у мёртвой девки промерила, кой-чего пощупала (Шиммеля чуть не вырвало), краски чуток в платочек соскоблила… Вздохнула тяжело.

— В тягости она, Роннен… была.

Тут Шиммелю совсем плохо стало. Это какой же гнилой сучок на беременную руку поднял?! А господин начальник стражи желваки на щеках катнул, да и говорит:

— Думаешь, её из-за этого убили?

Магичка глаза к потолку возвела, плечами дёрнула.

— Я тебе что — некромант? Хотя от некроманта тут пользы тоже с гулькин нос, если не меньше. Голову-то унесли!

— Голову унесли или тело перенесли?

— Сам видишь: крови нет совсем, девчонку сюда уже мёртвую кинули! Рубили голову, похоже, топором — вон следы. А здесь топора нет и близко…

Надо же, глазастая какая! Верно всё — не держит старый Шиммель в красильне топора. Зачем бы?

— Что тебе ещё сказать, Роннен: ведро это, с краской, скорее всего, сам убийца и толкнул, когда в темноте сюда зашёл. Видишь следы? Небось, лет через десять рыбаки в Дурной заводи подмётки выловят… А вот это… похоже, краем длинной одежды вляпался. Кто в городе длинное носит?

— На гулянья даже я надеваю, если не при исполнении.

— Сто драных козлов, вчера же гульки были! Не смотри так, я уже дня три лишь твоими эликсирами и занимаюсь, света белого не вижу… Девчонка местная — видишь вышивку по рукаву? Тут у каждой второй такая. Юбка опять же — их на Вдовьей улице шьют.

— Понял. Пошлю людей, пусть выспросят.

Роннен с магичкой ещё долго толковали, а Шиммеля Гернзона от их разговора мутило. И страшно становилось: вот, девица лежит мёртвая — ладно, не девица, но сути не меняет — а эти двое о своём, о просе для лошадей, о травах для эликсиров… Нельзя же так, не по-людски!

Впрочем, уже вечером старый Шиммель срочно варил новую краску для пелен Мироськи Славеновой — пусть ей Вдали будет лучше, чем здесь! — и о загубленной молодке за работой не вспоминал.

А тело стражники забрали.

Им по чину положено.

* * *

Кто покойница такая, выяснили на следующее же утро. Пришёл в дежурную караулку лесоруб Фенон Плесь, сказал, что дочка его, Агашка, домой не вертается. А девка не гулящая, справная…

От кого была брюхата справная Агашка Плесь, папаша её не знал.

Старый Шиммель пелены выкрасил в лучший чёрный цвет — «глубокая ночь». И денег почти не взял — нехорошо. Горе-то у родителей какое…

Фенон напивался с мельником Ивосей каждый вечер и грозился погубителю дочери кишки через нос вытащить и на детородный орган намотать. А пока бил в кабаках посуду и рыдал по канавам, избитый — владельцам питейных заведений было наплевать на горе лесоруба.

Жена Фенона молча чахла. Она тоже не знала, от кого у Агашки дитя.

Впоследствии Шиммель утверждал, что его стопы направили сами боги — обычно старый Гернзон на похороны не ходил. А тут пошёл. Может, и впрямь судьба…

На кладбище собралась целая толпа. Ещё бы — Вдаль отправляют без головы, зато с довеском. Кумушки уже охрипли от споров, куда покойница попадёт — в Чёрные ли Дали, в Светлые ли, — и что ей за блуд будет. Фенон опять напился и чуть не свалился в могилу, а потом решил отколотить мельника Ивосю. Еле развели.

Вот там-то старый Шиммель и углядел рукав и часть подола мантии, выкрашенные в знакомый цвет.

Рукав и всё остальное носил парень с лицом, может, и приятным, но красильщику оно показалось крысиной мордой. Экая гнусь! И серьга обручения в левом ухе — ах ты ж, выплодыш подзаборный, одну девицу загубил, а на другую заришься? Не бывать тому! Где кто-нибудь из стражи? Эй, стража!

Однако старый Шиммель опомнился быстро. Нечего убийцу пугать до срока. Пусть за всё ответ даст!

Тем более, что в толпе и плащ господина начальника стражи мелькал — справная ткань, хорошая краска! У мастеров Роннен Крим одёжу шьёт, сразу видать. А придёт срок — Шиммель Гернзон ему так пелены окрасит, что Вдали привратники ахнут. Чтоб он сто лет жил, наш начальник стражи…

Господин Крим слушал старого мастера, удивлённо приподняв бровь. Пару раз попросил не тыкать в молодчика пальцем — «дабы не спугнуть». Сам бросил украдкой взгляд на многократно помянутую мантию.

— Не вижу ничего… Чёрный цвет — он чёрный и есть.

— Да как же так, господин Крим, — чуть не плакал Шиммель. — Ну что ж вы не видите, когда левый рукав обычной тополиной краской покрашен, её из корней и стеблей вываривают, а правый — та самая, моя краска! «Глаза ревнивца», чёрный орех и змеевик в пропорции… Господин помощник налогового инспектора пеленами супруги весьма довольны были… Нету просто чёрного цвета, господин начальник стражи! «Глубокая ночь» есть, «глаза ревнивца», «бездна», оттенки, опять же…

— Успокойтесь, почтенный мастер, я вам верю. Сколько же оттенков чёрного вы в состоянии различить?

Шиммель озадаченно захлопал выцветшими от старости ресницами.

— Сорок точно смогу, а там, как боги укажут…

— Хорошо, почтенный мастер. Обещаю, что лично расследую ваше заявление со всем тщанием.

* * *

— Что скажешь, Иана?

— А что мне сказать-то, Роннен? — магичка поёжилась, тоскливо покосилась на бутыль с пивом. Похоже, выпивка откладывалась: для экспертизы нужна трезвая голова. Неплохо бы и попоститься немного… — Если и есть способ отделить краску от краски, то я его не знаю. Сорок оттенков, говоришь? Ну, можно гонца послать в Академию, запрос сделать…

— Некогда. Пару дней старик Шиммель язык за зубами подержит, а затем разойдётся — не унять. Мне здесь только самосуда не хватало. И так на стражу уже косятся — дескать, не уберегли, куда смотрят… Мне нужно точно знать, виновен этот малый, или нет.

Иана лишь головой покачала. Таков уж он, Роннен Крим: виновного в пыль сотрёт, невиновного не тронет, хоть всем городом требуй. За то и любим.

— Кто он хоть, обляпанный этот?

— Младший писарь при бургомистерской канцелярии. Хвастан Киворов, двадцать лет парню, обручён с Маланкой Долговой, священнической дочкой. Ничего особенного, даже в запой не уходил ни разу.

— Серый, скучный человек, — хмыкнула магичка. — От таких всего можно ждать…

Помолчали. Затем Иана неуверенно тронула Роннена за рукав:

— Есть идея… Но учти: если он искренне считает себя невиновным — может не сработать.

— Даже если он убийца?

— Даже если так.

* * *

Идти потемну домой не хотелось. Но господин начальник стражи свалили на бургомистерскую канцелярию столько срочной работы, что выбирать не пришлось. И каракули эти разбери, и красиво перепиши, и господину бургомистру завтра к утру предъяви. А кому отдуваться? Верно, младшим писарям! Старшие-то ещё к вечерней молитве засобирались. Эх, боги, за что караете?

Хвастан знал, за что. Но знание это от себя гнал. Уходи, беда-горе, за три моря, на четыре ветра развейся пеплом… Он, Хвастан, самый умный. Ещё в детстве видал, как приглашённый губернский некромант поднимает убитого в пьяной драке солдатика. Чтобы тот указал виновного, чтобы огласил, от кого принял смерть.

Дура-Агашка ничего не скажет. Хвастан ударил со спины, а потом ещё и голову отсёк для верности. Нечего к священникам на исповедь напрашиваться, нечего его, Хвастана, этим пугать!

Страшно было — ужас как страшно! Но девка виновата сама. Вначале на шею вешалась, а потом вдруг заартачилась. Замуж она хочет, ишь ты! Могла бы понять, что ему, почтенному горожанину из хорошего рода Киворов, не пара дочка пьянчуги-лесоруба!

— Ты сама во всём… — булькнул парень внезапно поднявшемуся с земли призраку. И лишь затем начал хватать ртом воздух и некрасиво икать.

Призрак был красив и печален. Казалось, смерть придала Агашке Плесь утончённости. Правой рукой девушка прикрывала живот, в левой же покоилась голова. Распущенные волосы мели дорожную пыль.

— Чем же провинилась я перед тобой, любый? — из мёртвых глаз закапали слёзы, серебряной дымкой развеиваясь в стылом ночном воздухе.

— Сама… ты сама! — завизжал младший писарь, отскакивая назад. Увы, там была стена скобяной лавки. Чувствительно приложившись копчиком, Хвастан, казалось, обрёл второе дыхание. — Уходи… кыш, кыш, проклятая девка! Убирайся в Чёрную Даль, тебе там место!

— Ребёнка тоже в Чёрную Даль погонишь, любый? — призрак побледнел, но и не думал сдаваться. — Душу невинную зачем убил?

— Я тебе деньги совал, дура! Сама не взяла! И только посмей подойти к моей невесте или её отцу — ещё раз убью! Сто раз убью!

— Полагаю, довольно, — холодный голос Роннена Крима казался абсолютно неуместным, однако призрак застыл, словно лишился и тех жалких остатков жизни, что его поддерживали. — Всё ли вы слышали, почтеннейшие?

Запинающийся хор голосов, в котором Хвастан узнал и бас бургомистра, и скрипучий тенорок собственного начальника, подтвердил: да, слышали. Всё.

Этого не может быть!

— Достаточно ли слов, услышанных вами, дабы обвинить сего юношу?

— О, да!

— Вполне…

— Несомненно! — а это голос господина судьи. И он здесь?

— Тогда я беру этого юношу под стражу. Иана, убирай фантом.

С тихим шелестом призрак развеялся, полыхнув напоследок зелёными искрами. Вперёд выступили дюжие стражники. Хвастан затравленно огляделся, дёрнулся бежать, но вислоусый молодчик заступил ему дорогу, и парень поник.

— Выпендрёжница. Тебе не красота нужна была, а достоверность, — шепнул начальник стражи магичке. Та пожала плечами.

— А это не я, Роннен. Такой Агашку видел убийца. И так он себе представлял мстителя из Дали. Твои эликсиры действуют на сознание того, кого опоили, не на моё.

Господин начальник стражи кивнул, вспомнив добротное пиво, которым магичка угостила всех младших писарей. Лично налила, не побрезговала. Покачал головой, задумчиво вздохнул:

— Почему же убил красавицу?

— Думаю, потому что богатство красивей.

* * *

Шиммель Гернзон видел в этой жизни многое. Даже на войну по молодости сходил. В обозе, правда, но кому, по-вашему, трупы доводится зарывать? Вот то-то же.

Происходящее старому Шиммелю не нравилось. И особенно ему не понравилось, когда судья отстранился от дела, провозгласив: «Пусть убийцу судит народ!»

Народ был хмур, зол и с утра пьян. Фенон Плесь рычал непристойности, и его слушали. Мельник Ивося принёс дрын. Идея пришлась по вкусу, и скоро палками, топорами и засапожными ножами похвалялись многие.

Толпа требовала выдать Хвастана. Горячие головы предложили пустить Киворам на двор красного петуха, но на подступах к дому пьяных мужиков встретили стражники и магичка, тут же напустившая на бедолаг заклятье протрезвления. Антипохмельное заклятье Иана то ли забыла наложить, то ли силы не хватило… Пришлось снова идти в кабак.

Старый Шиммель любил свой город. Но сегодня друзья, знакомые и собутыльники представлялись ему уродливым зверем. Зверь хотел крови.

Город хотел растерзать убийцу.

Шиммель Гернзон не вышел бы на улицу — но выволокли, потащили к ратуше, что-то радостно и злобно горланя. Толпа уже знала, кто открыл Роннену Криму имя убийцы. «Герой ты, красильщик! — горланил Шиммелю в ухо Ивося. — А ну, ещё кого-нибудь выведи на чистую воду! Вот кто у меня прошлого месяца ажно семнадцать медяков стащил? А ну, отвечай! Не покрывай злодеев!» Старый Гернзон отворачивался от бьющего в нос сивушного духа, хмуро молчал. Затем Ивося куда-то исчез: видать, толпа оттёрла.

Бургомистр на крыльце ратуши втолковывал что-то трясущимися губами Роннену Криму. «Лучше для всех», — уловил Шиммель. Начальник стражи кривил губы в холодной усмешке. Глаза его были пусты.

Толпа напирала. «Айда в каталажку!» — завопил пьяный Фенон, но осекся, поймав взгляд Крима. Других, правда, это не остановило.

— В ка-та-лаж-ку!

— Айда!

— Смерть изуверу!

— Доколе ж…

— Смерть!

— Смерть!

И тогда бахнула городская пушка.

В наступившей тишине начальник стражи громко и строго произнёс:

— Господин бургомистр, правильно ли я понял ваш приказ: доставить арестованного на площадь и выдать этому… народу?

— Я… — бургомистр выглядел жирной рыбой, вдруг обнаружившей, что вместо воды под плавниками сковородка. — Воля людей… Вы же видите, Роннен, вы сами всё видите!

— Да или нет?

— Да…

Вопли народа едва не сбили бургомистра с ног. Роннен Крим стиснул зубы и резко кивнул. Затем развернулся и с небольшим отрядом из четырёх здоровяков поспешил к зданию городской стражи. Следом увязалась магичка — и как успела от подворья Киворов до площади добраться? Точно с нечистью знается девка!

Роннен Крим зашёл в здание и вскоре вышел.

Один.

Толпа глухо заворчала.

— Арестант мёртв! — громко провозгласил господин начальник стражи, а один из сопровождающих, сплюнув, добавил:

— Со страху, видать, преставился. Ну, нелёгкой ему Вдаль дорожки…

— Да… да как же так?! — вдруг срывающимся голосом завопил Фенон Плесь. — А что ж мы-то, люди добрые?

— А вы, — рявкнул господин начальник стражи, — расходитесь-ка по домам, добрые люди!

— Что-о-о?!! Ах ты ж…

Стражники сомкнули ряды. Зашуршала, выходя из ножен, сталь.

Бабах!

Молнии среди ясного неба магичка Иана устраивать умела.

— Следующего мужской силы лишу, — скучным голосом заявила магичка, глядя на бесчувственного Ивосю. — На десяток охломонов меня хватит. А может, на два десятка…

Заголосили бабы, разводя мужей по домам.

Площадь потихоньку очищалась.

— Господин красильщик… мастер Гернзон! — Шиммеля тронул за рукав стражник — из тех, что были с Ронненом Кримом. — Вы не могли б со мной пойти? С новопреставившегося мерки снять надо… чтоб, значит, пелены… по-человечески чтоб… Вы не волнуйтесь, стража заплатит!

— Я совершенно не волнуюсь, — сказал старый Гернзон, утирая пот со лба. — И я пойду.

* * *

Пелены Шиммель покрасил дешёвой краской. Не хватало убийце Вдаль уходить в хорошем виде! Отец Хвастана, забирая тело сына, не проронил ни слова.

Шиммель Гернзон тоже молчал. Молчал о запекшейся ране между четвёртым и пятым ребром — там, где у гнусного убийцы раньше билось сердце. Молчал о нарочито равнодушном взгляде, которым встретил и проводил старого красильщика Роннен Крим. Молчал о нервном смехе магички, когда её спросили о лишающем мужской силы заклятье. «Коленом надёжнее», — ответила она удивлённому стражнику. И о странной штуковине, вертящейся на крыше городской стражи и время от времени потрескивающей молниями, тоже никому не заикнулся.

Есть вещи, о которых не стоит болтать.

Есть люди, спасающие нас от нас же самих.

Пусть смилостивятся боги над теми, чья душа темна лишь потому, что они забрали тьму у ближнего своего!