Обучение Элис Уэллс [Сара Вульф] (fb2) читать онлайн

— В таком случае я буду чай со льдом, — огрызается она.

— Нет, эй, все нормально. Бери что хочешь.

— Но тогда Тео подумает, что я незрелая.

— Возможно. Или что это забавно и все такое.

Официант смотрит то на меня, то на нее. В итоге Элис все же заказывает «Ширли Темпл», а я — пиццу «Маргариту». Когда мы остаемся наедине, она впивается в меня взглядом.

— Значит, я должна научиться принимать комплименты? Таков сегодняшний урок?

— Отчасти. Давай попрактикуемся. Я буду делать тебе комплименты, а ты — с благодарностью их принимать. Или хотя бы стараться.

Элис отщипывает хлеб и в ожидании смотрит на меня, как кролик в свете фар.

— Ты милая, — начинаю я с малого.

Она морщится.

— Это не так.

— Не-а, забыла? С благодарностью.

— Но я правда не считаю…

Можно и не заканчивать предложение, я и без того ее понимаю. Она не считает себя милой. За всей этой бравадой и невозмутимостью прячется низкая самооценка. Кто-то хорошенько вбил ей это в голову, и скорее всего, в подростковом возрасте.

Элис нервно ломает хлеб, но не ест его. Затем вдруг вскрикивает, случайно ущипнув себя за палец, и я быстро перехватываю ее руку.

— Эй, посмотри на меня, принцесса. Успокойся, ладно? Я все понимаю. Трудно любить себя, знаю. Но нельзя любить кого-то, не полюбив прежде себя. Невозможно отдаться другому на все сто процентов, если не нравишься даже себе. Это несправедливо по отношению к тому, кого ты любишь.

Элис поднимает голову и заглядывает мне в глаза.

— Ты ведь не хочешь так поступить с Тео, верно? — тихо спрашиваю я.

Она решительно качает головой.

— Нет. Конечно, нет. Я хочу быть для него лучшей девушкой. И готова на все, чтобы сделать его счастливым.

В ее голосе нет ничего, кроме искренности и преданности. Во мне просыпается зависть, и я борюсь с желанием крепко сжать ее руку. Резко отстраняюсь от Элис, пока не натворил глупостей.

— Ты упускаешь главное. В первую очередь должна быть счастлива ты. И тогда он тоже будет, если парень достойный. Вот как это работает. Вы счастливы от счастья друг друга.

Элис выгибает бровь.

— Для того, кто никогда не состоял в серьезных отношениях, у тебя слишком много размышлений на этот счет.

Почувствовав ком в горле, я делаю глоток воды, чтобы от него избавиться, и непринужденно пожимаю плечами.

— Ну, знаешь, я частенько за ними наблюдаю и вижу, что работает, а что нет.

Похоже, Элис мне не верит. Она убирает с коленей салфетку и встает.

— Мне надо в уборную.

— Прямо по коридору и налево, — подсказывает официант, вовремя поднеся к нашему столику напитки.

— Большое спасибо, — благодарно улыбается ему Элис и уходит.

Тот щелкает языком.

— О, она очень красивая и невероятно любезная. Вы везунчик, сэр.

Комок в моем горле пикирует к сердцу и резко накосит удар. Я выдавливаю улыбку.

— Мы не вместе. Просто дружим.

Официант сочувствующе кивает.

— Понимаю. Надеюсь, она найдет достойного джентльмена.

Я допиваю воду и с грохотом опускаю стакан на стол. Официант молча пополняет его и уходит ровно в тот момент, когда возвращается Элис. Теперь она выглядит лучше — свежее.

Потягивает свой «Ширли Темпл», улыбаясь от его сладости, а затем хмуро смотрит на меня.

— Что ж, давай попробуем еще раз.

— Комплименты?

— Да, если не возражаешь.

Элис вся подбирается, обхватывает руками стакан с коктейлем и с маниакальной сосредоточенностью смотрит мне в глаза. От этого у меня натягиваются нервы. Наверное, именно благодаря такой собранности она отлично учится. Вот это да! Ее решительность почти… милая.

— Ты милая, — вырывается у меня. — Правда.

Она не шевелится. Всего один раз моргает, но держится. Поэтому я поднимаю ставки. Откидываюсь на спинку и натягиваю на лицо свою лучшую дерзкую усмешку — ту, от которой у девушек слетают трусики.

— Смотрю на тебя и думаю: «Черт, да какой парень не убил бы, чтобы затащить эту милую пташку в постель?»

Элис кривит губы, но терпит. Я смеюсь и решаюсь на откровенность, позволяя всем своим мыслям о ней выплеснуться через предостерегающую плотину профессионализма.

— Не хочу тебя разочаровывать, принцесса, но ты прелесть. Знаю, тебе не нравится это слово, больше по душе «элегантная» или типа того. Но эти понятия совместимы. В тебе много хорошего. Уверен, тебе часто говорили, какая ты умная, поэтому не буду повторяться. Мы оба знаем, что это так. Но, даю голову на отсечение, ты не в курсе, что ты еще и горячая, поэтому позволь сказать прямо: у тебя поразительно сексуальное лицо.

Она стонет, и ее щеки окрашивает легкий румянец. Так и вижу, как Элис борется с желанием со всей присущей язвительностью ответить: «Это не так, идиот», но продолжаю говорить:

— Мне нравится смотреть на него. Твое лицо. Такое красивое. Длинные ресницы, милый носик, мягкие губы, такие соблазнительные, что могут довести до греха. Порой мне так хочется их поцеловать. Крепко, по-настоящему.

Ее кожа становится цветом с вишневый закат, но Элис вдруг затихает и округляет глаза. Я застываю, и ужас медленно сжимает меня за яйца, когда я понимаю, как это прозвучало.

Слишком правдоподобно.

Но как чертов эксперт я этого не показываю и быстро иду на попятную.

— Думаю, такую глупую, банальную чушь и сказал бы Тео, а? — смеюсь я. — Он точно оперирует слащавыми фразочками из романтических фильмов. Задрот.

Какое бы заклинание ни овладело Элис, его разрушает мой смех. Она хмурится, и румянец сходит с ее лица.

— Д-да. Он наверняка сказал бы что-то такое милое и пылкое.

От очередного удушающего комка в горле меня спасает официант, который приносит нашу еду. Пылкое. Милое. Она говорила не обо мне, и это добавляет горечи, но я все равно ощущаю внутри тепло и трепет. А еще счастье. Я не просто «сексуальный», как меня обычно описывают девушки. На секунду я становлюсь милым и пылким. Она так меня назвала. На секунду я становлюсь настоящей личностью, а не парнем для перепиха, которого используют разок и выбрасывают, как испачканную салфетку.

— Я хорошо справилась? — интересуется Элис, вырывая меня из оцепенения.

— Отлично, — прокашлявшись, отвечаю я, затем беру кусочек пиццы и быстро запихиваю его в рот, чтобы не объясняться за промах. Буду говорить с набитым ртом — нужно попытаться вызвать у Элис отвращение и напомнить, что я — не Тео и мои слова не стоит воспринимать всерьез. — Под «отлично» я имею в виду, что ты не стерла меня в порошок.

Я думал, это вызовет у нее неприязнь, но она лишь морщит нос и хихикает.

— Только такой болтун, как ты, мог выговорить целое предложение с полным ртом углеводов.

Я проглатываю пиццу и, вопреки протесту внутреннего голоса, глупо улыбаюсь.

— Это талант.

Ее глаза загораются, и она отправляет в рот кусочек семги.

— Угу.

— Взращенный долгими годами…

— Упорного труда? — выдвигает предположение Элис.

— Упорного труда! — тычу в нее пальцем. — Точно. Это упорный труд.

— Чепуха, — фыркает она, затем запихивает в рот чуть ли не половину семги и произносит: — Видишь? Даже нетренированные так могут.

Ни разу не видел, чтобы она ела так свободно. Спешно оправляюсь от шока.

— Ты просто быстро учишься. Ну еще бы — ты ж наблюдала за мной, бессменным чемпионом Большого шлема, в процессе работы.

— Бессменный чемпион Большого шлема? — Элис задумчиво проглатывает семгу. — Это твой официальный титул? Ты получаешь выплаты? И где корона?

— Мне платят улыбками.

— Ну конечно. Это же общепринятая валюта плейбоев во всем мире.

— Воу, принцесса, я не плейбой.

— Когда мы встретились во второй раз, у тебя в машине были две пары ношеных трусиков.

— Блин, ладно. Виновен! Мне нравятся девушки, а я им. Арестуйте меня.

— Уверена, однажды кто-нибудь так и сделает.

Элис эти слова веселят, а меня ранят до глубины души. Я хватаюсь за скатерть, будто это единственное, что удерживает меня на земле, не дает взмыть ввысь от гремучей ярости, которая заполняет разум, словно колючий шарик.

— Ты в порядке? — вдруг встревоженно спрашивает Элис. — Извини, если мои слова тебя оскорбили…

Я заставляю каждый мускул расслабиться. Расслабься, Раник. Черт, просто расслабься. Она не знает о твоем прошлом, не знает о твоем папаше. Она лишь пошутила, без какой-либо подоплеки. Она невинная и наивная. Это же Элис Уэллс. Девушка, которая тебе нравится. Остынь.

— Прости, — бормочу я. — В детстве мне часто говорил такое один человек. Поэтому это ранит. Немного жжет.

Она сникает.

— О, извини, я не знала…

— Угу, понимаю. Эй, просто считай это реваншем, ладно? Я назвал тебя роботом. Ты сказала, что меня арестуют. Мы квиты. Теперь наложим на это табу, и все будет хорошо.

Элис настороженно кивает, как лисица, загнанная стаей гончих. Надо снять напряжение, это свидание должно быть обучающим.

— Родители, верно? — улыбаюсь я, откидываясь на спинку стула. — Знаешь, на свиданиях обычно говорят о родителях. Это в порядке вещей.

— Интересно, — задумчиво произносит она. — Я это запишу. — Достает телефон и что-то в нем печатает.

Я выгибаю бровь.

— Ты все это время делала заметки?

Элис разворачивает телефон ко мне и прокручивает ленту. Там целые страницы всяких записей.

Присвистываю.

— Черт возьми, Уэллс. А ты времени зря не теряешь!

— Ну да, именно поэтому в отношениях мне теперь нужна твоя помощь, — отвечает она с озорным блеском в глазах, и меня пробирает на смех. — В любом случае, — твердо обрывает она мой хохот, — я бы хотела попрактиковаться. В разговорах о родителях.

— Ты первая, принцесса.

— Моя мама не самая… открытая женщина. К сожалению, мы с ней не очень ладим.

— Что? Любая мать убила бы за то, чтобы иметь такую дочь, как ты. Умную, милую…

— Ладно-ладно, — перебивает она меня. — Это не отработка комплиментов, хватит.

— Вообще? — Смотрю на нее щенячьими глазками, но все без толку.

— Вообще, — четко проговаривает она. — А теперь позволь мне продолжить…

Я машу рукой, и Элис делает глубокий вдох.

— Как я сказала, мы не ладим. На самом деле, кажется, она разговаривала со мной хотя бы отчасти тепло, только когда я приносила табель успеваемости.

— С одними пятерками, разумеется.

Она смотрит на меня грозным взглядом, но не из-за того, что я перебил ее, а потому что прав.

— Да, именно так.

— Господи, какая несчастная жизнь! А дальше ты скажешь, что она запрещала тебе ходить на вечеринки и заводить друзей.

Элис смущенно опускает взгляд на тарелку.

— Да ты прикалываешься! — всплескиваю руками.

— Это касалось только вечеринок, — вступается Элис. — Мы с ней были солидарны, что это пустая трата времени и только отвлекает от учебы. Да и как ты мог заметить на вечеринке «Тета Дельта Пи», я все равно не вписываюсь в такую обстановку. Друзей же я могла заводить сколько захочу. Просто никогда… никто…

Она замолкает, нервно наматывая на палец салфетку. Я могу договорить за нее: никто никогда не хотел с ней дружить. Вздыхаю.

— Как по мне, ты упустила лучшие моменты взросления, принцесса.

Она ничего не отвечает, и тогда я пытаюсь сменить тему.

— Что насчет отца?

— Он в тюрьме, — мгновенно и прямо говорит Элис. — Уже десять лет. За финансовое мошенничество. Мама делает вид, что его не существует. Мы переехали на Восточное побережье подальше от всего этого… от него.

— Ты его любишь?

Элис еле заметно и тоскливо улыбается.

— Да, он был лучшим отцом, которого только можно пожелать. Всегда приносил мне сладости, особенно когда возвращался из командировок. Вдохновлял продолжать писать стихи, когда мама сжигала мои тетради. Он очень добрый.

Вспоминая о нем, Элис выглядит такой счастливой. Аж сердце кровью обливается.

— Ты его навещаешь? — спрашиваю я.

— Нет, с тех пор как мы переехали, но теперь, вернувшись сюда, я подумываю отправиться на автобусе в Сан-Франциско. Его тюрьма там. Было бы здорово увидеться с ним на Рождество.

— Обязательно навести его! — стучу я вилкой по столу. — И не думай об автобусе, я отвезу тебя.

Ее глаза загораются, но тут же тускнеют.

— Нет. Это мило с твоей стороны, но нет. На дорогу уйдет целый день, а то и больше, и еще на парочку я останусь в отеле. Не хочу, чтобы ты впустую потратил рождественские каникулы.

— Впустую? Кто это сказал? У меня все равно нет планов на праздники. Мой отец вернулся в Миссисипи, но он ублюдок, к нему я в любом случае никогда не поеду. На Рождество я остаюсь с Трентом и бандой, будем всю неделю бездельничать и объедаться леденцами.

Элис мои слова не особо убеждают.

— Слушай, будет весело. Или не очень… знаю, моя компания тебе радости не доставляет, но по крайней мере это даст нам хорошую возможность! В дороге мы сможем позаниматься. А в городе я займусь своими делами и не стану тебе докучать.

— Ну…

— Скажи, что подумаешь. Не обязательно соглашаться, просто пообещай подумать.

Элис кивает, и выражение ее лица смягчается.

— Ладно, обещаю. Спасибо тебе.

Настоящая благодарность? От Ледяной принцессы? Я ухмыляюсь и откидываюсь на спинку стула.

— Что за самодовольная улыбочка? — спрашивает она.

— Просто ты впервые меня поблагодарила. За все время. Вот, впитываю момент.

— Будь я злюкой, выплеснула бы на тебя коктейль и сказала: «Впитай-ка вот это», — огрызается она, и я хохочу в ответ.

Официант приносит десертное меню, но Элис ничего не заказывает.

— Что, боишься парочки кубиков сахара? — усмехаюсь я.

Она упирается взглядом в стол.

— Н-нет. Я на диете, вот и все.

— Что? Зачем? Ты и так выглядишь чертовски сексуально!

— Не твоего ума дело, — буркает она, скрещивая руки на груди.

Я вздыхаю и смотрю на официанта.

— Я буду панна котту.

Официант кивает и удаляется. Элис потихоньку расслабляется и наконец решается задать мне вопрос:

— Значит, ты недолюбливаешь своего отца?

Я пытаюсь сохранить спокойствие, но глаза все равно застилает ярость.

— Ага, он не очень хороший человек. И что с того?

— По-моему, ты назвал его ублюдком.

— Послушай, принцесса, спасибо, что поделилась своими семейными тайнами, но свои я предпочту оставить при себе. Все, что тебе надо знать, — мой отец придурок. Конец истории.

Она кривит свои красивые губки.

— Ладно, но все равно это несправедливо с твоей стороны.

— Ну, что поделать. Но можешь не переживать, что Тео не захочет рассказывать о себе. Он с радостью это сделает, ведь у него идеальная семья. В любом случае, это всего лишь тренировка. Тебе не нужно знать обо мне все, потому что я в твоей жизни ненадолго.

Может, я выдумываю, но Элис слегка вздрагивает. Или же просто сдерживает чих. Как бы то ни было, она быстро приходит в себя.

— Точно, — подтверждает мои слова. — Конечно.

Что-то в ее голосе заставляет меня пожалеть о сказанном. Но прежде чем я успеваю извиниться, официант приносит мой десерт — фантастический белый пудинг с клубничным сиропом. Замечаю, как вспыхивают глаза Элис, когда она смотрит на это произведение искусства.

— Хочешь попробовать? — предлагаю я.

Она делает глоток воды и сводит брови.

— Нет, спасибо.

— Ах да, диета. Ну, раз его красота тебя не прельщает, давай хотя бы на нем потренируемся.

— В каком плане?

— Иногда парочки кормят друг друга на свиданиях. Лично я считаю это странным и гадким, но, уверен, для Тео нет ничего милее. Итак, я дам тебе кусочек, а ты постараешься сделать вид, что в восторге от этого, окей?

Она скептически смотрит на меня.

— Ты уверен, что парочки так делают?

— Иногда. В глупых фильмах. И только если они до жути романтичные.

— Но сам ты этого никогда не делал?

— Нет, я вовсе не романтик, — смеюсь в ответ.

— Тогда зачем делаешь сейчас?

— Чтобы научить тебя. Боже!

Элис хмурится, но открывает рот и терпеливо ждет. Я отламываю вилкой кусочек панна котты и аккуратно протягиваю ей, надеясь, что она не заметит моих трясущихся рук или непристойных мыслишек. Ее губы выглядят такими мягкими и розовыми — чудный ротик. Я бы с ним поразвлекся. Нет, черт, нет! Я бы не сделал с ней того, чего она не хочет. А Элис явно не жаждет таких «развлечений». По крайней мере, со мной. Ей нужны медленные, нежные, милые шажки от медленных, нежных и милых парней.

Я не могу быть нежным, не могу быть милым. Я не такой.

Элис принимает кусочек и, отстранившись, с наслаждением его пережевывает. Секунда, и ее лицо озаряется улыбкой.

— Это… это было вкусно.

— Есть еще, если хочешь, — ухмыляюсь я и подталкиваю к ней тарелку.

— Нет, мне правда нельзя…

— Да брось! Один маленький пудинг тебя не убьет. Обещаю.

— Ты хоть представляешь, сколько калорий в жирных молочных продуктах?

— Ты хоть представляешь, сколько бла-бла-бла… о, смотри, я перестал слушать.

— Ух, как же ты меня бесишь!

Я подмигиваю и до конца придвигаю к ней тарелку.

— Приму это за комплимент.

Элис упрямо поджимает губы и игнорирует десерт, но к тому времени, как официант приносит счет, она уже вовсю пощипывает эту вкуснятину. Я улыбаюсь и подписываю чек, накидывая еще десятку на чай.

— Погоди, — проглотив кусочек, Элис наклоняется вперед, — сколько вышло? Я заплачу половину.

Она открывает сумку, но я встаю и потягиваюсь.

— Забей, принцесса, поехали домой.

— Вот еще, — фыркает она. — Я не позволю тебе платить за мой ужин.

— Слишком поздно! Уже все сделано, собирайся.

Элис съедает последний огромный кусок панна котты и гневно смотрит на меня. Я надеваю куртку и невинно посвистываю, ощущая, как мою спину сверлят взглядом. Элис поднимается, натягивает кофту и идет за мной. Или я так думаю. Стоит обернуться, как она сует мне в руки сорок два доллара и пятьдесят центов.

— Эй, убери это! Как ты… — Быстро пересчитываю деньги. — Как ты узнала, что это половина?

— Просмотрела меню с другого столика и посчитала. Включая чаевые, это моя половина.

Хлопаю себя по лбу.

— Ну конечно, следовало дважды подумать, прежде чем пытаться заплатить за такого гения.

Она просто засовывает деньги мне в куртку и выскакивает из ресторана.

— Эй, вернись! — кричу я, догоняя ее.

На улице льет как из ведра, но Элис это нисколько не смущает, она стоит на тротуаре прямо под дождем. Я подбегаю и накидываю нам на головы куртку.

— Черт возьми, что ты творишь? — взрываюсь я.

Она вытягивает тоненькую руку из-под куртки и ловит ладонью капли дождя. Ее голубые глаза загипнотизировано следят за процессом, взгляд затуманенный и отстраненный, будто разум где-то очень далеко.

— Иногда это приятно, — бормочет она, — ощущать дождь на коже. Знать, что ты все еще человек, который способен на чувства, вопреки расхожему мнению.

Я вспоминаю, как она разозлилась, когда я назвал ее роботом. Элис сказала, что ее так называли и другие. Очень многие. Может, даже те, кто ей небезразличен. Она смотрит на меня, такая потерянная и маленькая под моей большой курткой.

— Если я чувствую дождь — значит и на любовь способна, верно?

У меня разбивается сердце, трещина образуется прямо посередине и грозит разорвать его на части.

— То, что я чувствую к Тео, — это любовь, да? — продолжает она. — Я не знаю, никогда прежде не была влюблена, но, думаю, это любовь. Ведь так?

— Д-да, — обретаю я голос — он хриплый и слабый. — Это любовь.

Элис улыбается, и я борюсь с желанием ее поцеловать. Снова. Вместо этого ерошу ей волосы.

— Не переживай ты так, дурочка.

Она морщится и пытается пригладить выбившиеся прядки. Может, у меня галлюцинации, но ее щеки кажутся краснее обычного. Ну да, это наверняка из-за холодного вечернего воздуха.

— Не трогай мои волосы, — ворчит Элис, но не отталкивает меня. — Прическу испортишь.

— Я многое порчу, это типа моя работа. — Я медленно провожаю ее к пикапу, чтобы она не намокла.

— И кем же ты у нас работаешь? — растягивая слова, интересуется Элис.

— Бессменным чемпионом Большого шлема.

— По недожевыванию?

— По всему на свете.

Она закатывает глаза и пихает меня локтем под ребра, но от смеха над ее реакцией я не чувствую боли.

Глава шестая

Элис

Остановившись на светофоре, я для верности перечитываю сообщение Раника.

приходи пораньше в старбакс напротив гарфилд-билдинг. нужна домашка

Перехожу через дорогу и открываю дверь в теплую кофейню. Снимая шарф, тут же замечаю выбритые виски Раника и кожанку и с крутящейся на кончике языка гневной речью подлетаю к нему.

— Я вчера много раз напоминала тебе забрать домашку! — возмущаюсь я. — Но нет же, ты на меня забил, а теперь зовешь принести ее сюда, будто я девочка на побегушках! Ты хоть знаешь, что сюда идти пятнадцать минут? В семь у меня лабораторная на другом конце кампуса…

Раник прерывает меня, сунув в руки карамельный фраппучино и теплый маффин с шоколадной крошкой. Мой уморенный диетой рот наполняется слюной, но я сдерживаюсь. Для столь раннего утра парень слишком радужно улыбается. Его темные кудри взлохмачены после сна, а золотистые ободки вокруг радужек глаз поблескивают на неярком солнце, которое отражается от стола.

— Что это? — Я свожу брови.

— Взятка.

Хмурюсь сильнее, и Раник хохочет.

— Да шучу. Решил, тебе не помешает заправиться.

— Не люблю завтракать, и мне правда пора…

— Да ну? А не ты ли говорила, что это твой любимый прием пищи? Такой худосочной крошке завтрак не помешает.

— Я не худосочная и не крошка. Твой внезапный порыв материнской заботы очень трогателен, но неуместен. — Бросаю на стол папку с его домашкой. — Твоя курсовая. Счастливо оставаться.

Не успеваю отойти и на два шага, как Раник кричит вслед:

— Эй, подожди! — И бежит за мной с фраппучино и маффином. — Хочешь, подвезу? Так ты точно не опоздаешь.

— Зачем?

— Что зачем?

— Сначала угощаешь завтраком, а теперь предлагаешь подвезти. — Сужаю глаза. — У нас что, урок о том, как принимать ухаживания от малознакомых парней?

— Э-э, нет?

— Тогда зачем ты это делаешь? Я — не твоя подопечная и могу сама о себе позаботиться.

Раник удивляется, но быстро скрывает это за своей привычной игривой ухмылкой.

— Знаешь, любая другая девушка приняла бы это на раз-два. Всем нравится, когда их балуют.

— Я — не все. — Поправляю очки на носу. — А теперь отойди.

На какую-то минуту мне кажется, что я победила и он милостиво оставит меня в покое, но затем слышу глухой рев мотора, который медленно следует за мной. Вздергиваю подбородок и ускоряю шаг, тогда машина Раника пристраивается сбоку. Он опускает окно и кричит:

— Да ладно, принцесса!

Игнорирую его.

— Ты опоздаешь, даже если побежишь. И в этом виноват я. Так что запрыгивай.

— Предпочту опоздать, — отрезаю я.

— Ой, посмотрите, какие мы гордые, — присвистывает он. — Вот только это испортит твою итоговую оценку по лабораторным за семестр.

За считанные секунды молчаливо перебешиваюсь, понимая, что он прав, затем разворачиваюсь на каблуках, рывком открываю дверь, запрыгиваю на сиденье и утыкаюсь взглядом в лобовое стекло.

— Поехали.

Краем глаза замечаю его самодовольную улыбку, когда он нажимает на газ. Машина накреняется, и мой дневник со стихами выпадает из сумки. Быстро поднимаю его и запихиваю обратно, но от внимания Раника это, конечно же, не ускользает.

— О-о, что это?

— Не твое дело, — огрызаюсь я.

— Эта тетрадь не похожа на остальные, — насупившись, смотрит он на меня. — Они все черные. Почему на этой цветочки? И замок? Она особенная?

Хочу возразить, но вспоминаю стих об орле, который написала в одну из ночей, и краснею.

— Да… даже очень.

— Дашь взглянуть?

— Когда ад замерзнет, — фыркаю я.

Раник смеется, заезжая на парковку.

— Очень жаль. Но, полагаю, у всех должно быть что-то личное, приватное, а?

Вместо того чтобы высадить меня у главного входа, где все нас увидят, он заезжает за здание и тормозит у мусорных баков, после чего наиграно делает поклон.

— Ваша остановка, мадам.

Открываю дверь, но Раник каким-то образом успевает обойти машину и протянуть мне руку, чтобы помочь вылезти. Отмахиваюсь от поддержки и внимательно смотрю на него.

— Не знаю, что в тебя вселилось, но, надеюсь, ты сохранил остатки здравомыслия, чтобы продолжать учить меня.

Раник прислоняется к пикапу и громко хохочет.

— Не обращай внимания, просто я проснулся с каким-то… странным чувством. Готова к следующему уроку? Может, сегодня в семь?

— Хорошо бы, но в комнате, скорее всего, будет моя соседка.

— Это публичный урок, — улыбается Раник, а затем, не дав мне возразить, подмигивает. — Никаких ужинов в ресторане, но это место далеко от кампуса и принадлежит моему другу. А еще тебе, возможно, придется надеть платье, если оно есть.

При мысли об очередном публичном уроке у меня потеют ладони. Я едва отошла от пережитой неловкости за ужином. Но я быстро подавляю страх и беру себя в руки.

— Отлично, тогда увидимся позже.

— Круто! — восклицает он. — И удачи на лабораторной.

— Мне не нужна твоя удача, — оборачиваюсь я. — Только твои уроки.

Раник бросает мне маффин, и я ловлю его чуть ли не перед самым носом.

— Урок второй с половиной, — поучает он, — нарасти немного мяса.

— Но… — опускаю взгляд на еду, — Грейс совсем худенькая.

— Да, и что с того?

— Значит, я должна…

— Так вот почему ты на диете? Не надо, — распаляется он. — Ты ведь умная, принцесса. Слишком умная для этого. Не хочу видеть, как ты совершаешь такие глупости. Даже ради Тео.

Всю дорогу до аудитории я смотрю на маффин. Прихожу на минуту раньше и махом съедаю его — целиком, до последней крошки. И впервые за долгое время чувствую сытость.

А затем пишу Ранику:

Спасибо. Было вкусно.

Лабораторная начинается и заканчивается. Когда я помещаю последнюю кишечную палочку в инкубатор и стерилизую фартук и перчатки, от Раника по-прежнему нет ответа. Он злится? Занят? Чего это мое питание его так взбесило? Мне просто хотелось сбросить вес, но теперь я понимаю, что зря это затеяла. Ослепленная принятым решением, я чуть не навредила собственному телу, и Раник быстро помог мне это осознать. Такое чувство, что я должна перед ним извиниться, но почему? Это мое тело. Зачем ему заботиться о нем или обо мне? Между нами взаимовыгодное партнерство, не более. Мое самочувствие его не касается. Пока я в состоянии выполнять его домашку, он не вправе лезть в мои дела.

В прескверном настроении я встречаюсь с Шарлоттой за ланчем в небольшом местном кафе «Риф». Она заказывает тако с рыбой, а я картофельный салат. И пока подруга подробно рассказывает о своем новом парне Нейте, я тихо ем и слушаю. Для нее это первый признак того, что что-то не так.

— Что случилось? Почему ты молчишь? — выгибает она бровь. — Обычно ты фыркаешь, закатываешь глаза и говоришь, какой этот очередной новый парень придурок, что он в итоге мне изменит и разобьет сердце.

— Наверняка так и будет, ведь мужчины — ненадежные существа, — отвечаю я. — Но в последнее время ты выглядишь такой счастливой, что я не хочу вмешиваться. Я пока с ним не знакома, но парень, который делает тебя такой счастливой, должен быть хорошим.

Бросив на меня скептический взгляд, Шарлотта наклоняется через стол и щупает мой лоб.

— Что ты делаешь? — отмахиваюсь от нее.

— Жара нет, — бормочет она себе под нос. — Остается только один вариант — сотрясение мозга.

— Что за бред! Я прекрасно себя чувствую!

— Тогда кто вселился в твое тело? Где настоящая Элис? Та, которая презирает парней и считает их отбросами общества?

Свожу брови.

— Я ведь не… так уж плоха, правда?

— Ну конечно! Просто ты ненавидишь парней. Это типа факт, как то, что небо голубое, а в Арктике холодно.

— Я ненавижу идиотов. Есть разница. Кто ж виноват, что большинство из них — мужчины.

Шарлота заливается смехом.

— А вот и она. Ты вернулась!

Я улыбаюсь — кажется, впервые за несколько дней. Наблюдая за прохожими, Шарлотта помешивает чай со льдом, а я потягиваю воду. Когда мимо проходит девушка с розовыми волосами и в рваных черных колготках, подруга морщит нос. Это та девушка, которая врезалась в меня и сказала, что я сливаюсь со зданиями.

— Фу, Миранда, — с презрением фыркает Шарлотта.

— Что еще за Миранда?

— Та, которая зависает с Раником. Третьекурсница.

Я разворачиваюсь на стуле и смотрю на нее. Она худая, но двигается с удивительной грацией, точно бродячая кошка. И этот образ дополняют высокие, острые скулы и раскосые зеленые глаза. Одета она в черное худи и яркую фиолетовую юбку, а ее розовые волосы ниспадают на плечи. Пока мы наблюдаем за ней, она отчитывает первокурсника за то, что тот выкинул упаковку от чипсов на землю, затем поднимает ее и бросает в мусорку. Парень в ужасе дает деру.

— Она не кажется такой уж плохой, — замечаю я. — Тот, кто защищает природу, не может быть воплощением зла.

— Ошибаешься, — вздыхает Шарлотта. — Она точно сидит на ксанаксе. В прошлом году ее чуть не отчислили за драку с одним из друзей моего брата. А потом кто-то поджег его спортивную сумку, но виновников так и не нашли. Мы думаем, это ее рук дело. Говорят, она чокнутая.

— Говорят, я робот, — размышляю вслух. — Значит, это тоже правда?

Шарлотта кривится.

— Конечно нет, дурашка. Разница в том, что ты не робот, а Миранда явно поехавшая.

Подруга встает и отходит за пудингом. Дожидаюсь ее возвращения и прочищаю горло.

— Шарлотта, ты ведь опытная и разбираешься в поступках парней, верно?

Она хихикает.

— Да? Ну, в смысле, у меня больше опыта, чем у многих. И уж точно больше, чем у тебя. Без обид.

— Само собой, — улыбаюсь я. — Если бы я описала одну гипотетическую ситуацию, которая произошла с… моей подругой — она мне рассказала, — ты смогла бы объяснить действия парня? Его цель?

— Наверное. Зависит от обстоятельств.

Я втягиваю воздух. Стоит попытаться. Я совершенно запуталась, и Шарлотта — моя единственная надежда.

— Допустим, есть парень. И он работает над проектом с моей подругой. Они договорились, что между ними лишь деловые отношения. И даже согласились, что не во вкусе друг друга.

— Ладненько, ситуация уже прорисовывается, — морщит нос моя собеседница.

— А теперь парень начинает… кое-что делать для моей подруги, — выпаливаю я.

— Например? — Шарлотта заинтересованно подается вперед.

— Приносит ей кофе, покупает еду. Предлагает подвезти, переживает о ее самочувствии. Зачем он это делает?

— Затем что она начинает ему нравиться, — смеется Шарлотта. — Это же ясно как день.

К горлу подкатывает холодный комок.

— А что, если девушка — моя подруга — не испытывает ответных чувств?

— Тогда ей нужно быть твердой! — Шарлотта стучит кулаком по столу. — Если вы работаете над проектом, то должны сосредоточиться на нем. Оценки важнее глупой влюбленности парня. Ты должна пресечь это на корню! Вырвать росток, пока тот не стал слишком большим для штанишек! Буквально.

Она шутливо пихает меня, и я закатываю глаза. И все же она права. Нельзя допустить, чтобы наши уроки испортило какое-то увлечение. Обдумав все, я кладу на стол десять долларов.

— Мне пора. Оплатишь счет, ладно?

— Куда это ты так подорвалась?

— Забыла перепроверить цитаты Эдма Дюмона в работе по истории искусств, — на ходу придумываю ложь. — Увидимся вечером!

— Оки-доки! — машет она на прощание.

По дороге в библиотеку я звоню Ранику. И спустя два гудка он поднимает трубку.

— Да?

— Я запрещаю тебе со мной заигрывать, — тут же говорю я.

На том конце тишина. Но Раник точно знает, что это я — у него высветился мой номер.

— Я могу заигрывать с кем захочу, — наконец отвечает он.

— У нас деловые отношения, — огрызаюсь я. — Как у учителя и ученика. Я не должна тебе нравиться.

— Нравиться мне? — фыркает он. — С чего ты взяла…

— Я же ясно сказала не симпатизировать мне!

— Ты сказала не пытаться тебя трахнуть, — поправляет Раник.

— Сексом я могу заняться только по взаимной любви. Так что ты не должен мне симпатизировать. Это станет толчком к попытке затащить меня в постель.

Я обхожу конопатого парня, который буквально остолбенел от моих слов, и перевожу дыхание.

— Ты все не так поняла, принцесса, — вздыхает Раник. — Ты мне нравишься как личность, а не как девушка, ясно? Раник Мейсон не влюбляется, блин.

Я ему нравлюсь как личность? Встряхиваю головой, чтобы выкинуть ненужные мысли.

— Тогда перестань за мной ухаживать, — требую я. — Кофе, маффин, поездка. Хватит. Я сама о себе позабочусь. С этого момента я буду отказываться от всего, что не относится к нашим урокам. Тебе понятно?

— Мы даже не можем быть друзьями, да?

Я останавливаюсь посреди дороги.

— Ты хочешь… дружить? Со мной?

— Да, черт возьми! Ты очень крутая, знаешь?

— Я твоя ученица.

— А разве ученики и учителя не могут быть друзьями?

— Я ведь похожа на робота. А еще скучная. И очень наивная.

— Это не так. У того, кто сказал тебе это, опилки вместо мозгов. Ты разве что наивная. Тут не поспоришь. Но это не так уж плохо. Просто тебе надо больше практиковаться.

— Ты хочешь подружиться, чтобы потом затащить меня в постель? — допытываюсь я.

— Нет! Боже, принцесса, как доказать, что у меня нет скрытых намерений? Обещаю, я никогда не попытаюсь тебя трахнуть! Клянусь солнцем и лысой головой Мэтерса. Клянусь… могилой моей мамы, окей?

У меня сердце замирает. Такие слова и серьезный тон несвойственны Ранику. И в его честности не остается сомнений.

— Никогда? — шепчу я.

— Никогда, — подтверждает он. — Со мной тебе нечего опасаться, принцесса. Блин, могу пообещать. Пока дышу, я не предприму попыток с тобой переспать. И даже когда перестану дышать. Словом, обещаю также, что не попытаюсь тебя трахнуть, если стану зомби.

— Какая мерзость, — поморщившись, хихикаю я.

Раник тоже смеется, но робко.

— Это точно. Что ж, раз мы все прояснили, могу я вернуться к подготовке нашего урока?

— Раник! — слышу я в трубке отдаленный мужской голос. — Иди получать свой подарок!

— Секунду, Барбара! — усмехается Раник. — Ладно, я заберу тебя в семь.

— Хорошо.

Он сбрасывает вызов, и мне остается лишь гадать, чему меня может научить мужчина по имени Барбара.

***

Раник

Высадив Элис, я спешу в двести первую аудиторию на психологию. На свое место проскальзываю уже со звонком, и Миранда ехидно улыбается.

— И кто эта милашка?

— Отвали, — ухмыляюсь я.

Встряхнув розовыми волосами, она хихикает.

— Ты никогда не опаздываешь на психологию. Ты ее обожаешь.

— Мне нравится изучать все прелести мозгозавихрений, как и любому другому разумному человеку.

— Ага, как же. Ты опоздал. Давай колись, что за милашка тебя отвлекла? Только не говори, что это та девушка, с которой ты переписываешься. Ой, извини, в смысле тот волосатый мужик.

Застонав, я роняю голову на парту.

— Он такой горя-я-ячий!

Миранда заливается смехом — и замолкает, только когда профессор Грин включает презентацию и бросает на нее укоризненный взгляд. Внимательно слушая лекцию, я кропотливо делаю заметки. Миранда, как обычно, бездельничает, и ведь у нее всегда отличные оценки — где справедливость? После занятия мы устраиваем перекур под деревом на газоне.

— Блин, как же жарко! Хотя ноябрь уже на носу, — жалуется Миранда. — Скучаю по Канаде.

— Скучаешь по лосям на дорогах и отмерзшей заднице? Ну ты и странная.

— Разве ты не скучаешь по болотам Миссисипи и ружьям? — парирует она.

Я наигранно хватаюсь за грудь.

— Черт, ты меня раскусила! Это правда — я деревенщина.

Рассмеявшись, Миранда тушит сигарету.

— Ты ведь придешь сегодня на вечеринку-сюрприз в твою честь?

— Ого, а я и не знал, что вы планируете вечеринку. Даже четыре упаковки шариков, которые уже месяц лежат в шкафу, не натолкнули меня на такую мысль.

— Мы решили, ты подумаешь, что это презервативы.

— Может, я не шибко умный, но и не настолько тупой.

— А по твоим оценкам не скажешь. — Она ерошит мне волосы. — Ладно, мне пора на занятие по кулинарии. Увидимся на вечеринке-не-сюрпризе, устроенной не в твою честь.

— Жду не дождусь, — отвечаю я, но ее уже и след простыл.

Миранда относится ко мне как к младшему брату, и это ужасно бесит. Но за последние месяцы она, Трент и Сет стали мне ближе родной семьи. И я ими дорожу.

До них мне не устраивали вечеринки в честь дня рождения.

Докуривая сигарету, я неспешно иду по газону, как вдруг замечаю ее.

В небольшом паршивом кафе для хиппи под названием «Риф». Безглютеновые ореховые батончики и томатные смузи — вот их предел. В основном туда ходят помешанные на здоровье веганы, но сегодня среди посетителей Элис. Она сидит рядом с кудрявой девушкой, которую я раньше не видел. И эта девушка заставляет Элис улыбаться.

Пару раз моргаю. Элис улыбается! Не ухмыляется, не насмехается, а по-настоящему искренне улыбается. И от этого ее лицо светится, как бриллиант, все острые черты обычно строгого лица становятся мягкими и нежными. Лучи солнца омывают волосы золотом и блеском, создавая впечатление нимба. Она красива, как картинка.

Мое сердце словно превращается в дикое животное, загнанное в крохотную клетку.

Не успев оценить свои действия, я фотографирую Элис на телефон. Он отлично запечатляет ее улыбку, даже несмотря на фиговую камеру.

Смотрю на фото, затем на Элис — и так несколько раз.

Какого хрена я творю? С каждым днем я веду себя все более странно. Мой палец застывает над значком «удалить», но я не могу заставить себя отправить фото в корзину. Оно слишком хорошее, слишком редкое. Это как удалить гребаного белого тигра. Возможно, я больше никогда этого не увижу. Черт, да Элис меня чуть ли не ненавидит, я последний, кому она так улыбнется. Так что я все сворачиваю и прячу в телефоне, чтобы Миранда не нашла. Сохраню это фото на время. До тех пор пока не устану от собственной чудаковатости и не сотру его.

Это для исследования, пытаюсь убедить я себя по дороге в клуб Барбары. Исследования, чтобы помочь Элис соблазнить Тео. Эта улыбка — идеальный пример того, как заставить сердце парня биться быстрее. Я посвящу целый урок тому, как заставить сердце парня выпрыгивать из груди. Хотя обучение много времени не займет. Одна эта улыбка…

И мое сердце пускается вскачь.

Прикуриваю еще сигарету и сердито топаю.

— Хватит уже, — ругаю себя. — Завязывай, приятель. Это сделка. Всего лишь деловая сделка. Ей на фиг не сдалась твоя симпатия.

***

Элис

Я нервно расхаживаю по комнате в ожидании сообщения от Раника. Шарлотта откидывается на спинку кровати и с улыбкой любуется своей работой.

— Я выгляжу нелепо, — жалуюсь я, заламывая пальцы. На мне черное шелковое платье до середины бедра, с короткими приспущенными рукавами и V-образным вырезом.

— Ты просила одолжить платье — я это сделала! — лукаво улыбается Шарлотта.

— А у тебя нет ничего… другого…

— Слушай, это платье у меня самое сдержанное и строгое. Не, конечно, могу дать то обтягивающее цвета лайма.

Поморщившись, я в очередной раз смотрюсь в зеркало. Шарлотта встает и кладет руку мне на плечо.

— Ты выглядишь потрясающе, ясно? Поверь. Мои навыки визажиста и стилиста никогда не подводят.

Что есть, то есть. Я на самом деле выгляжу лучше, чем обычно. Шарлотта нанесла мне толстый слой туши, коричневые тени и бесцветный блеск для губ с запахом миндаля. Как правило, мой макияж куда скромнее — тонкая подводка для глаз и гигиеническая помада. Одежда практически неощутима, если не смотреть в зеркало, о ней можно вообще забыть. Вместо привычноготугого пучка волосы распущены и ниспадают на плечи.

— Повтори-ка, где будет вечеринка? — интересуется Шарлотта. Она тоже приоделась и нанесла легкий макияж. После моего ухода к ней заглянет Нейт.

— Это ужин, — вру я. — В честь Академической ассоциации Мурленда. Я должна там присутствовать из-за одной из моих стипендий.

— Точно-точно. Боже, я и забыла, что у тебя их так много.

— Двадцать две — не так уж много.

Шарлотта со смехом обнимает меня.

— О, Эл, иногда ты такая наивная. Очаровательная, но все же наивная.

У меня вибрирует телефон, и я быстро достаю его из черного клатча, который тоже одолжила Шарлотта. Это Раник. Подруга вытягивает шею, желая подглядеть, кто мне пишет, но я живенько беру куртку и спешу на выход.

— Не жди меня, — улыбаюсь я. — И предохраняйся.

— О, катись уже! — восклицает Шарлотта и бросает подушку в уже закрытую за мной дверь.

Спускаясь по лестнице, я с трудом балансирую на каблуках. Мама заставляла меня надевать их на различные олимпиады по орфографии, математике и прочим предметам, но верными друзьями они мне так и не стали. Когда я спросила Шарлотту, нравятся ли парням туфли на каблуках, она без промедления ответила «да». Грейс такую обувь не жалует, но раз она нравится всем мужчинам, то, возможно, и Тео понравится тоже. Если я хочу, чтобы он видел во мне девушку, а не просто приятельницу, нужно больше практиковаться ходить на каблуках. Ну, и еще носить платья.

Медленно выхожу на улицу и заворачиваю за общежитие. Свет от фар знакомого пикапа прорезает туманный вечер. Раник выскакивает мне навстречу.

— Привет, ты… — Он обходит машину и застывает, разинув рот. Я оглядываюсь проверить, нет ли у меня за спиной диких медведей или — еще хуже — Тео.

— Что-то не так? — нервно сжимаю клатч.

Раник отводит свои золотисто-зеленые глаза в сторону и откашливается.

— Нет. Э-э, все нормально. То есть да! Черт, по-моему, я видел у тебя за спиной летучую мышь! Скорее садись в машину, пока она не высосала кровь и не превратила тебя в вампира.

— Это распространенное заблуждение. Большинство рукокрылых — насекомоядные, — деловито возражаю я, залезая на пассажирское сиденье.

Раник громко хохочет, садясь за руль и трогаясь с места.

— А ты умеешь завести парня сексуальными разговорчиками.

— Не знаю, как насчет тебя, но мне питание летучих мышей кажется ужасно эротичным.

Он бросает на меня косой взгляд, а затем ахает.

— Это была шутка? Ты вот так просто взяла и пошутила? Славься, Иисус! Для тебя еще не все потеряно. — Он вскидывает руки к небу.

Я в панике хватаюсь руль, но Раник со смехом отталкивает меня.

— Прости, прости. Постараюсь не убить нас. Снова.

Я окидываю его взглядом. На парне черная рубашка — непривычно, но она ему идет. Татуировка розы выглядывает из-под воротника. Обычно взъерошенные черные волосы уложены, а вместо рваных джинсов он выбрал классические. И даже надел кожаный ремень. Одеколон у него тонкий, едва уловимый и уже смешался с запахом сигарет.

— Напомни, куда мы едем? — пытливо спрашиваю я.

— В клуб моего друга, — отвечает он.

— Ненавижу клубы. Там всегда душно и суматошно.

— Ага, я тоже не большой фанат таких мест, — усмехается Раник, — но сегодня особый случай.

— Что за случай?

— Сегодня, э-э… — Он чешет затылок, с трудом подбирая слова. — А знаешь, неважно. Важен лишь новый урок.

— И что меня ждет?

Он плутливо улыбается.

— Танцы.

У меня вся кровь сходит с лица.

— Это действительно необходимо? Я ужасно танцую. Тео тоже, скорее всего, не танцует.

— Да, но нам нельзя ничего упускать. Вдруг ему захочется потанцевать. Что ты тогда будешь делать? Скажешь «я не танцую» и позволишь Грейси его увести? Вот уж нет! Кроме того, этот урок посвящен не только танцам, но и умению владеть телом — тому, как двигаться, чтобы завести парня. Ты выберешь парочку девушек, которые дразнят парней, будешь наблюдать за ними и повторять.

— Парням нравится, когда их дразнят?

Раник пожимает плечами.

— Ну, иногда. Это… помогает настроиться. В основном наша цель — вскружить голову и распалить Тео, чтобы, когда ты пригласишь его, он не смог отказаться. И сегодня хороший шанс попрактиковаться.

— Я лишь выставлю себя дурой.

— Ничего подобного. Всем будет плевать. А если кто засмеется, то я ему врежу. — Раник с опаской ловит мой взгляд, словно спрашивая, не перегибает ли он палку со своей опекой. — Или просто, знаешь, ничего не буду делать и позволю тебе барахтаться в собственном стыде.

— Тогда да, я предпочту, чтобы ты по-рыцарски защитил мою честь.

— Это не… — начинает возражать он, но затем сдвигает брови.

— Не «что»?

— Забей, — вздыхает он.

По какой-то причине от его реакции у меня щемит сердце. Раник не часто так вздыхает — тяжело и подавленно. Он всегда невозмутим и весел. Я достала даже его! Мне становится дурно. Это все равно что наблюдать, как я надоедаю Шарлотте, хотя такого еще не бывало. Но ужасающие мысли об этом всегда со мной. Нельзя допустит, чтобы я надоела Ранику. Он перестанет учить меня, и я, оставшись совсем одна, утону в этом огромном и незнакомом море мира отношений.

— Прости, — шепчу я.

— Что?

— Я не хотела тебя обидеть. И ценю твою заботу.

На секунду наступает тишина, а затем Раник бьет по рулю.

— Тысяча чертей, срочно звоните на телевидение! Элис Уэллс извиняется! Перед старым добрым мной!

— Не испытывай удачу, — буркаю я.

В ответ Раник весело хохочет, и это звучит куда лучше его вздохов.

Когда мы останавливаемся, я медленно выхожу из машины. На парковке Раник потягивается, и его рубашка задирается, открывая вид на косые мышцы внизу живота, которые уходят за пояс джинсов. Сейчас он кажется выше, а его плечи шире.

Я зачаровано пялюсь на его мускулистый торс с темной дорожкой волос, и Раник это замечает. Не растерявшись, ловлю его взгляд.

— У тебя очень неплохие os coxae.

Раник слегка краснеет и хмурится.

— Неплохие «что»?

— Кости таза, — поясняю я. — Это на латыни.

— Ах да, точно! — Его глаза загораются. — «Os» — это кость. Мы проходили сегодня это на психологии. А что значит «coxae»?

— Таз, — отвечаю я.

Он широко улыбается, будто только что узнал секрет вечной жизни.

— Черт, это круто! Латынь — охренительный язык.

— Согласна, — улыбаюсь я.

Раник смотрит на меня, а затем, словно очнувшись, прочищает горло.

— Окей, вот совет: большинству парней плевать на латынь.

— И тебе тоже?

— Нет. Это необычно, а мне нравится изучать все прикольное, но я не похож на большинство парней. Так что просто запомни: рядом с Тео не стоит произносить слова, которые звучат как заклятие, угу? Захочешь отметить красоту его долбаных тазовых костей, сделай это на английском. Знаю, он умный и все поймет, но Грейс так бы не поступила, поэтому и тебе не стоит.

Я киваю, наматывая на ус.

— Поняла.

— И Грейс не сказала бы «поняла», она бы ответила «оки-доки» или что-то в этом роде!

— Оки-доки! — как можно восторженнее и слащавее восклицаю я ему в угоду.

Раник выпадает в осадок, впрочем, как и я — от собственной раскованности, а затем мы оба заливаемся смехом. Это прозвучало так неестественно, странно и нехарактерно для меня, что буквально резануло по слуху.

— Никогда больше не говори таким голосом, принцесса, — с трудом произносит Раник.

Я смахиваю слезу.

— Еще один пункт в список того, с чем мы оба согласны. Слушай, а он становится все длиннее.

Он ухмыляется уголком губ, но в его взгляде сквозит печаль.

— Удивительно, не так ли?

Мне хочется спросить, что это значит, но Раник тут же разворачивается и направляется к входу в клуб с ярко-розовой неоновой надписью «Диаграмма Венна». В вечер пятницы здесь должно быть полно народу, но нет никакой очереди. Стоит только один вышибала — взбитый мужчина с татуировкой ястреба на бритой голове.

— Раник, — кивает он. — А кто эта милашка?

— Привет, Лэнс. Это моя, э-э, — Раник подыскивает подходящее слово, — мой…

— Репетитор по математике. Элис, — протягиваю руку, — приятно познакомиться.

— Элисон, — быстро поправляет Раник. — Ее зовут Элисон. Короче, мы уже можем войти?

— Секунду, только кое-что проверю, — подмигивает Лэнс и заходит в клуб.

Это странно, но Раник не дает как следует обо всем поразмыслить. Он поворачивается ко мне и говорит:

— Слушай, не стоит здесь называть свое настоящее имя, окей?

— Почему? Разве эти люди — не твои друзья? Не хочу им врать.

— Да, но… — он кривится, — если Тео каким-то образом узнает, что ты была здесь… Ну, в этом клубе зависает много студентов, и я не хочу, чтобы ты… Если нас увидят вместе, то всему конец, ясно? Ты столько работаешь, не хочу все испортить своей хреновой репутацией.

Собираюсь возразить, но тут с широкой улыбкой к нам возвращается Лэнс.

— Ладно, они готовы.

Раник вздыхает.

— Ну, погнали.

Лэнс заводит нас в совершенно темный клуб, но не успеваем мы сделать и пары шагов, как всюду загорается свет и сорок человек хором кричат «Сюрприз!», бросая в нас конфетти, блестки и серпантин. Я стряхиваю все с себя. Раник со смехом выбирает эту чепуховину из вьющихся волос, как вдруг к нему с обнимашками подлетает Миранда и крупный лысый парень. Все хлопают. Под потолком парят насыщенно-изумрудные и темно-синие шарики, а на стене за баром в огнях флуоресцентных ламп висит зеленый баннер с надписью: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, РАНИК!» Пустой танцпол пылает неоновым сиянием в ожидании начала вечеринки. Из толпы с огромным тортом в руках выходит темнокожий парень в очках в роговой оправе, и все принимаются петь «С днем рождения тебя». Раник неловко переминается с ноги на ногу, по-ребячески отмахиваясь, но румянец на его щеках и улыбка на губах ясно дают понять, что все это ему приятно. Когда народ замолкает, парень задувает свечи, и тут же раздаются оглушительные возгласы. Торт относят в бар и разрезают. Миранда берет кусочек и размазывает его по лицу Раника, а уже в следующую секунду здоровяк, который чуть ранее лез к нему обниматься, полностью окунает его голову в торт. Я думаю, что Раник разозлится, но он выпрямляется и хохочет. Вид у него как у плохо загримированного мима. Пока всем раздают нетронутые куски торта, а Раник уходит умыться, а я поворачиваюсь к Лэнсу.

— Он не сказал мне, что у него день рождения.

— Он малость скрытный, — улыбается Лэнс. — Не любит делиться личным. Думаю, у него не было нормального детства, а от этого люди иногда становятся закрытыми, привыкают держать все в себе. Но мы все равно вытянули из него дату.

— И все эти люди… его знают? — спрашиваю я.

— Конечно, это завсегдатаи клуба. Когда Раник только сюда переехал, он работал вместе со мной вышибалой. Барбара дала ему работу, — кивает Лэнс на заводного мужчину в светлом парике и с ярко-розовой помадой на губах, который крутит в руках бутылки за барной стойкой, смешивая напитки. — Ранику было некуда идти, поэтому мы разрешили ему какое-то время спать на складе.

Сложно представить, как самоуверенный и дерзкий Раник спит на раскладушке на складе клуба, которым управляет трансвестит. Я привыкла видеть его независимым, беззаботным, с собственной захламленной квартирой, через которую прошла куча девчонок.

— Он хороший парень, только немного упрямый. И не глупый. Если ему толково разъяснить, он все поймет. — Лэнс похлопывает меня по плечу. — Спасибо, что помогаешь ему с математикой. Это много для нас значит. Мы все хотим, чтобы Раник успешно выпустился из универа.

— Тортика? — предлагает Миранда, подойдя к нам с двумя одноразовыми тарелками этой сладкой смерти.

Лэнс с улыбкой берет одну.

— Спасибо.

Я нерешительно беру вторую, в то время как девушка внимательно осматривает меня с головы до пят своими ярко-зелеными глазами.

— Благодарю.

— Мы знакомы? — наконец спрашивает она.

— Я Элис… он, — отвечаю я. — Репетитор Раника по математике.

Она вскидывает розовые брови и улыбается, как кошка, поймавшая канарейку.

— Да неужели?!

К нам присоединяется крупный лысый парень.

— Держи, Миранда. Съешь кусочек, пока все не разобрали, — и протягивает ей торт.

Она берет тарелку и начинает потихоньку есть, но глаз с меня не сводит. Здоровяк улыбается мне. На нем джинсовая жилетка с потертостями, которая лишний раз подчеркивает его мускулистые руки. Он даже больше Лэнса.

— Я — Трент, — он протягивает мне руку вдвое больше моей, и я ее пожимаю, — приятно познакомиться.

— Элисон, — представляюсь я, — взаимно.

Трент указывает на темнокожего парня в очках.

— А вон там Сет. Он наверняка попытается подойти и поговорить с тобой о какой-нибудь малоизвестной инди-группе. Мы трое — соседи Раника.

Я киваю в ответ.

— За баром Барбара. А с Лэнсом, как вижу, ты уже знакома. Спасибо, что пришла. Ничего, если я спрошу, откуда ты знаешь Раника?

— Она его репетитор, — вмешивается Миранда, толкая Трента локтем в бок, но он ее игнорирует, потому что в этот момент возвращается Раник — с раскрасневшимся лицом после умывания и куском торта в руках.

— Большое спасибо, что испортил мне прическу! Я волосы укладывал несколько часов, — по-доброму ворчит он на Трента.

— Не крутись ты столько перед зеркалом, легко наладил бы свою жизнь, — ухмыляется Миранда.

— И это мне говорит девушка, которая до сих пор работает в «Хот-Топик», — парирует Раник.

Лэнс тихонько посмеивается.

— Тебе сколько, тринадцать? — с набитым ртом подшучивает Трент.

— Достаточно для того, чтобы толкнуть тебя задницей в крем!

— Раник! — Хватая его за руки, вклиниваются две близняшки в блестящих топах и обтягивающих джинсах. — Потанцуй с нами!

И как по команде, со стороны диджейской стойки раздаются громкие басы.

— Секундочку, — говорит им Раник, после чего поворачивается ко мне и без шума отводит от Лэнса и остальных. — Извини за все это.

— Ты о чем? — наклоняю голову набок. — По-моему, это здорово. И кстати, с днем рождения!

На лице Раника мимолетно проскальзывают какие-то непонятные чувства. Не знай я его, решила бы, что это радость. Он качает головой.

— Я не хотел… просто подумал, что это будет подходящим местом. Надо было выбрать другой клуб. И не в мой день рождения. Но я хотел, чтобы ты…

— Все нормально, — обрываю его. — Тебе нужно идти, ты ведь виновник торжества. Невежливо заставлять своих гостей ждать.

— Не страшно, подождут. — На секунду замолкает. — Ничего, если я скажу, что ты отлично выглядишь?

Вопрос вводит меня в ступор. Раник, очевидно, это замечает и начинает объясняться:

— Ты только не подумай, что я к тебе подкатываю. Вовсе нет. Просто хотел, чтобы ты это знала, но ничего не говорил, поскольку боялся снова тебя разозлить. Я не пытаюсь с тобой переспать. Лишь хочу, чтобы знала: ты очень красивая. Этим вечером. И каждый день. Блин, черт.

У меня почему-то теплеет на душе. Раник морщится и пинает носком пол, но затем вдруг вскидывает голову, словно его осеняет.

— Это продолжение нашего урока! — тараторит он. — Да! Э-э, учимся принимать комплименты от парней. Точно. Так что позволь сказать: ты прекрасно выглядишь. И попытайся не злиться. Всего разок.

— Ты сказал это уже несколько раз.

— Ну да. Черт! Все, замолкаю. Урок окончен, финито. Надеюсь, ты все услышала, потому что больше я этого говорить не стану. Я вернусь, — твердо добавляет он, — и тогда мы попробуем изучить новый урок. Только не уходи.

— И не собиралась. Но, может, ты лучше дашь мне задание, пока я жду.

— Хм. — Он оглядывается по сторонам и останавливает взгляд на баре. — Иди поговори с Барбарой. Она в курсе всего, я попросил ее обучить тебя азам.

— Спасибо. Мне гораздо комфортнее в новой и незнакомой социальной обстановке, когда я занята делом.

Улыбнувшись, Раник ныряет в толпу. К нему тут же снова липнут близняшки, и я ощущаю во рту привкус горечи. Но быстро ее сглатываю. Его жизнь меня не касается. Мне нужно усвоить новый урок, чтобы покорить Тео.

Я подхожу к бару и в нерешительности мнусь у края. Барбара там в красивом розовом шелковом пеньюаре и пушистых тапочках на танкетке вовсю шутит и флиртует с клиентами, параллельно смешивая десятки сложных коктейлей со скоростью света. Залюбовавшись ее мультизадачностью, я даже упускаю момент, когда она поворачивается ко мне.

— Эй, сладенькая, — Барбара машет рукой у меня перед лицом, — что будешь пить?

— Ой, простите. Меня заворожила ваша скорость и точность подачи напитков. Это невероятно. Вы удивительно талантливая!

— Мне об этом уже говорили, — подмигивает Барбара.

— Почему вы хлопаете мяту в ладонях перед добавлением в коктейль? Почему бы ее просто не раздавить?

— Потому что от этого напиток станет противным и горьким, — отвечает она.

— Ну конечно! — соображаю я. — Горечь появляется в результате распада хлорофилла в клеточной мембране листа.

Барбара звонко смеется и подпирает рукой подбородок.

— О, я тебя знаю. Ты, должно быть, Элис. Раник много рассказывал о твоем миленьком мегамозге. В жизни ты гораздо красивее!

— Спасибо, но он настаивает, чтобы здесь меня называли Элисон.

— Ладушки, Элисон, что тебе принести?

— Я не пью. Раник сказал, что вы «обучите меня азам».

— О, верно. Наоми! — кричит Барбара в толпу. К нам подходит женщина с пламенно-красными кудрями. — Присмотри за баром, ладно? Я хочу потанцевать с подругой.

— Конечно, — улыбается Наоми.

Барбара обходит стойку, берет своей большой горячей ладонью меня за руку и отводит к переполненному танцполу.

— Окей, начнем с наблюдения. Чтобы научиться танцевать, нужно запоминать движения других, — инструктирует она, а затем указывает на девушку с парнем в толпе. — Видишь тех двоих?

Там блондинка недвусмысленно трется круглой попой о бедра парня.

— Ну и что с ними? Примитив во всей красе, — отвечаю я.

— Посмотри еще раз.

И я смотрю. Блондинка чуть отстраняется от парня и пластично делает волну. Извивается, точно змея, источая грацию, элегантность и естественный сексуальный магнетизм. Парень быстро притягивает ее обратно к себе, и танец продолжается в тесном сплетении тел, но образ изгибающейся девушки остается у меня в голове.

— Вот что тебе нужно, — прерывает мои размышления Барбара. — Это милое, сексуальное и плавное движение. Его легко и просто освоить за короткое время.

И Барбара не колеблясь повторяет его передо мной. Даже без женских изгибов движение выходит гипнотизирующим и безупречным.

— Теперь попробуй ты.

— У меня плохо с координацией.

— Это же проще простого! — Барбара подходит ко мне сзади и ставит в нужную позицию мои бедра и плечи своими крепкими, но нежными руками. — Теперь слегка выпячивай грудь, будто делаешь глубокий вдох, и пускай волну к попе.

Я кривлю лицо и пробую выполнить движение, но в итоге просто покачиваюсь, как деревянная. Барбара сдвигает брови и снова ставит меня в исходную позицию. Я ловчусь повторить, но результат тот же. Тогда она указывает еще на парочку танцующих девушек, я внимательно за ними наблюдаю, а затем мы пытаемся двигаться вместе, но все равно ничего не получается. В конце концов Барбара хмуро смотрит на меня.

— Хм, как бы тебе это понятнее объяснить?

— Забейте, я безнадежна, — вздыхаю в ответ. — Лучше вернитесь в бар или потанцуйте с кем-то другим. Со мной вы только зря тратите время.

Барбара похлопывает меня по голове.

— Не глупи. Мы пройдем через это вместе. О, придумала! Грудные мышцы.

— А что с ними?

— Ты ведь любишь науку, верно? Сначала нужно поднапрячь грудные мышцы и выпятить как можно сильнее. Затем втянуть в себя и перейти к верхним брюшным мышцам, сжимая и разжимая их. Следом подключить нижние мышцы пресса и, наконец, словно смахнуть все, э-э, тазовыми костями.

— Os coxae.

— Ага, ими. Попробуй представить это как анатомическую модель, если поможет.

Внимательно смотрю, как Барбара снова делает волну, и все вдруг проясняется. Я четко могу представить, как при этом плавном движении по очереди работают различные мышцы. Пробую выполнить сама — сначала медленно, затем быстрее, и Барбара с ликующим вскриком хлопает в ладоши.

— Ты это сделала! Получилось идеально!

От гордости по моим венам растекается приятное тепло, как когда я знаю правильный ответ на вопрос в тесте. Повторяю волну еще пару раз, а затем Барбара указывает на другие танцевальные движения девушек — в основном простые — и с моей помощью в терминологии разбивает их на списки разных групп мышц и костей. Так вместе мы учим мое тело танцевальным азам, и когда Барбару устраивает результат, она вытягивает меня на танцпол.

— Вперед, сладенькая! Пора практиковаться!

— Но я…

Осматриваю танцующую толпу. Мне страшно, что кто-то заметит, как я неопытна. Барбара берет меня за руки и встряхивает.

— Если тебя волнует, что подумают люди, это будет заметно. Танец получится напряженным и неестественным. А ты ведь хочешь, чтобы движения казались естественными? Хочешь выглядеть грациозно перед тем своим парнем, верно?

Я киваю, и Барбара улыбается.

— Если не можешь танцевать здесь, тогда как сделаешь это перед ним?

Железный аргумент, тут не поспоришь. Пробую выполнить пару движений, и Барбара подбадривает меня кивками и выкриками в стиле «молодец, сладенькая», «так держать» и «ты выглядишь так горячо!» Мне должно быть неловко, но всякий раз, когда наши взгляды пересекаются, Барбара как-нибудь забавно изгибается, и меня пробирает на смех. Она старается ради меня — чтобы я не чувствовала себя скованно. И я благодарна ей за это.

В конце концов мне становится плевать, что подумают окружающие. Может, дело в жаре тел вокруг, в музыке, от которой из головы вылетают почти все мысли, или в уроках Барбары, но волнение постепенно сходит на нет, пока я без заминок танцую уже самостоятельно. Двигаюсь в ритме бита в толпе людей с удивительной легкостью. Барбара успевает вернуться за барную стойку, она машет мне и показывает большие пальцы. Миранда танцует с Сетом, и тому явно очень нравится, как она поглаживает его бедра. Трент зажигает с Наоми. Мне вдруг улыбается симпатичный парень с проколотой бровью, радом с которым я танцую. Я впервые его вижу. От нервов мой желудок будто прожигает кислотой, но после тренировки с незнакомцем танцевать с Тео будет проще пареной репы. Теоретически. Так что я собираюсь с духом и улыбаюсь парню в ответ, прикидывая, как отреагировала бы Грейс, как бы она двигалась. Мой танец становится более плавным, и, кружась, я практически не испытываю неловкость. Судя по всему, мой партнер остается доволен. Когда покачиваю бедрами, его глаза застилает какая-то странная дымка. Я стираю его лицо и представляю вместо этого Тео. Да так четко, что даже не останавливаю незнакомца, когда он обнимает меня за талию и прижимает к себе. И тут я замечаю в толпе знакомые золотисто-зеленые глаза. Лицо, которому они принадлежат, застыло от шока.

Воодушевившись возможностью продемонстрировать своему учителю новые успехи, я кручу бедрами и делаю волну. Смотри! Смотри на меня, Раник! Смотри, что я теперь умею! Я танцую с незнакомцем! Разве ты не гордишься мной? Но лицо Раника не озаряется восторгом, а лишь мрачнеет. Он проталкивается к нам сквозь толпу и, схватив меня за руку, грубо оттаскивает от парня.

— Эй, что ты… — возмущается тот.

Но Раник резко осаждает его, после чего уводит меня с танцпола и вытягивает на улицу — на прохладный ночной воздух. Там, едва отпустив мою руку, разворачивается и набрасывается с упреком.

— Какого хрена ты творишь?

— Ровно то, что ты сказал, — сдерживая гнев, отвечаю я. — Барбара научила меня танцевать, вот я и практиковалась.

— С каким-то мудаком!

— Какая разница? Он незнакомец. Мне плевать, кто он и что. Скорее всего, я больше никогда его не увижу!

Лицо Раника багровеет.

— Ты… ты…

— Ты меня видел? — начинаю выпытывать я, не скрывая восторга в голосе. — Я хотела показать тебе. Видел, как плавно я двигаюсь? Мне казалось, это невозможно, но все получилось! Может, танцую я не прям супер, но по крайней мере сносно! Барбара прекрасная учительница.

Глаза Раника темнеют, внезапно наполняясь неким трепетом.

— Ты хотела показать мне?

— Да. Думала, ты за меня порадуешься.

Он не произносить ни слова, лишь задумчиво молчит, а затем прислоняется к стоящей рядом машине и на секунду прикрывает глаза.

— Покажи мне.

— Что?

— Как танцуешь.

— Но я уже показала.

— Тогда я смотрел невнимательно! — Его голос вдруг становится грубым и резким. — Покажи мне еще раз.

По какой-то причине от его просьбы у меня краснеют щеки. Музыка здесь звучит приглушенно и нет разгоряченной толпы, в которой можно затеряться. Лишь Раник с его пылающими золотисто-зелеными глазами, ночь и я. Мы одни на парковке, и внезапно это вгоняет меня в смущение, когда я начинаю танцевать. Резко останавливаюсь.

— Я не могу так. Мне неловко.

— Тебе не было неловко, когда ты терлась задницей о промежность того парня.

— Да как ты смеешь! — возмущенно вскрикиваю я. — Ты сам велел мне научиться танцевать, а когда я иду практиковаться, вдруг начинаешь злиться на это?

— Я велел тебе обучиться азам у Барбары, а не тереться о член какого-то мудака!

— Почему ты такой… такой двоякий?

Раник весь напрягается, сжимая кулаки.

— Ничего подобного, я лишь присматриваю за своей долбаной ученицей. Постигать танцевальные азы — нужное дело, но пляски с каким-то ничтожеством не помогут тебе добиться Тео. Это уже лишнее!

— Я практиковалась!

— Хочешь практиковаться? Тогда делай это с тем, кто не думает, как бы тебя трахнуть!

— С кем-то вроде тебя? — язвлю я.

— Ага, — огрызается он, — с кем-то вроде меня.

— Ладно.

Подхожу к нему и останавливаюсь в полушаге. Вслушиваюсь в отдаленные звуки музыки, улавливаю ритм и подстраиваюсь под него. Раника не касаюсь, держусь на небольшом расстоянии, крутясь и изгибаясь теперь уже вполне грациозно. Если выкину все из головы, смогу полностью раствориться в танце, будто я снова в толпе с почти-Тео. Погрузившись в фантазию, я едва слышу стон Раника, но отчетливо ощущаю мягкое давление на ягодицы, спину и плечи, когда он прижимается ко мне всем телом и утыкается носом в шею. От него пахнет хвоей, сигаретами и немного виски.

— Черт, — шепчет он, — Элис…

Положив руки мне на талию, Раник мучительно медленно скользит ладонями по платью и останавливается на бедрах. Я так увлекаюсь, представляя на его месте Тео, что от удовольствия с моих губ срывается всхлип. И только горячая внушительная твердость, упирающаяся в поясницу, вырывает меня из грез. Иллюзия тут же рассеивается. Я резко отскакиваю, и Раник начинает оправдываться:

— Проклятье, извини меня, я…

В полнейшем смятении молча закрываю руками лицо.

— Прости, принцесса, я не хотел…

— Мне нужно домой, — бормочу я сквозь пальцы.

— Эй…

— Пожалуйста, отвези меня домой.

Я прошу по инерции — не терпится уйти отсюда, — но потом осознаю всю ситуацию. Я не могу на него положиться, не могу ему доверять. Кофе, подбрасывание до кампуса, звонок. Теперь еще и эрекция, выдающая его истинные чувства. Так и знала, что ему нельзя доверять. Он — Раник Мейсон. В его природе заложено тащить в постель все, что содержит две X-хромосомы, и неважно, сколько обещаний он даст.

Он лжец.

Я разворачиваюсь, уже на трезвую голову освобождаясь от образа воодушевленной девушки, которая беззаботно танцевала, и возвращаясь к последовательной и независимой женщине.

— Забудь, я вызову такси. Наслаждайся вечеринкой.

— Принцесса, подожди! Принцесса!

Я не жду. Не могу больше никого ждать. Меня лишь разочаруют.

Я лишь разочарую.

Спеша убраться подольше от голоса Раника, я не замечаю в темноте бордюра и неудачно спрыгиваю с него. Десятисантиметровый каблук ломается, и я с криком лечу вниз. Асфальт, как наждачка, царапает мои ноги и руки, от боли ладони страшно горят. Раник замолкает и бросается ко мне.

— Элис! Черт! Ты в порядке?

Сквозь боль, содранную кожу и выступающую кровь я ошеломленно смотрю на него.

— Ты впервые назвал меня по имени.

Он застывает, но быстро берет себя в руки. Достает телефон и в полной тишине строчит кому-то сообщение, после чего снова смотрит на меня.

— Здесь повсюду кровь. Ты сильно поранилась. — Поднимает мою сломанную туфлю. — А эта штука испорчена.

— Переживу, — фыркаю я. — Человеческое тело невероятно быстро исцеляется от незначительных увечий. — Стараюсь подняться, и Раник шумно втягивает носом воздух.

— Эй-эй-эй, даже не пытайся.

— Мне нужно домой, — категорично заявляю я и снова пробую встать. — А еще обработать раны, пока в них не попала инфекция.

— Я написал Тренту и Сету. Они подгонят пикап, окей?

С трудом все-таки поднимаюсь, но первый же шаг подтверждает мои худшие опасения — идти очень больно. Но домой нужно вернуться самой. Всхлипываю от боли, ноги подкашиваются. Раника тут же подхватывает меня, обняв за плечи, и мне в нос ударяет запах хвои и сигарет.

— Не нужна мне помощь твоих друзей, — цежу я сквозь зубы. — И твоя тоже. Возвращайся на свою вечеринку и просто оставь меня в покое.

— Ага, отличная идея. Оставить истекающую кровью девушку одну на обочине посреди ночи.

— Я вызову такси, так что можешь идти.

— Никак нет, принцесса, — качает головой Раник. — Я останусь здесь, пока не приедет машина.

Не успевает он договорить, как темноту прорезает свет фар, и возле нас останавливается огромный красный пикап. Из него выходят Трент и Сет и с беспокойством смотрят на нас. Меня это раздражает. Почему они тревожатся обо мне? Парни едва меня знают. Или они тревожатся о Ранике?

— Все в порядке? — первым делом спрашивает Трент.

Сет встает рядом со мной на колени и темными глазами осматривает раны под бронзовым светом уличного фонаря.

— Ты ничего не сможешь сделать, — недовольно ворчу я.

Сет одаривает меня кривой усмешкой.

— О, думаю, смогу. Я медик.

Медик. Может, я и не доверяю незнакомцам, но знаниям — да. И я позволяю Сету осторожно ощупать мою лодыжку.

— Перелома нет, — заключает он, — но растяжение — точно. Надо срочно поднять тебя и обработать эти царапины.

— Буду признательна, если вы просто подбросите меня до общежития. А дальше я сама.

Сет серьезно смотри на меня.

— Наша квартира гораздо ближе, а раны следует продезинфицировать как можно скорее. На них ведь камешки.

Я морщусь, когда снова пытаюсь встать, и Раник срывается:

— Хватит сопротивляться, принцесса! Просто позволь нам помочь!

— Не могу, — бормочу в ответ. — Я не могу тебе доверять.

— Нет, можешь! — кричит Раник, и его голос срывается, а в глазах мелькает боль. — Это ведь я, ради всего святого! Да, я не твой лучший друг, но и не незнакомец! Верно?

За его плечом Трент пялится на нас с очень странной гримасой на лице. Взгляд парня мечется между Раником и мной. Я ничего не отвечаю, и тогда Раник сжимает кулаки. В нем вспыхивает гнев, но он делает глубокий вдох и быстро успокаивается. Его голос становится низким и ровным.

— Я ведь хорошо помог тебе, принцесса. Все мои уроки принесли плоды, разве нет?

Нельзя отрицать очевидное. Киваю.

— Так, пожалуйста, если не доверяешь мне, поверь в то, чему научилась, — шепчет он. — Я всегда отвечаю за свои слова. Позволь Сету обработать твои раны у нас, и потом я сразу отвезу тебя домой.

— Прямо сразу? — уточняю я.

— Когда попросишь, — кивает он.

На меня внезапно накатывает усталость, и на сопротивление не остается сил.

— Ладно.

Сет садится за руль. Трент подходит ко мне, чтобы взять на руки, но Раник его опережает: осторожно подхватывает меня под ноги и спину и поднимает. После чего с удивительной силой и быстротой опускает на пассажирское сиденье пикапа. Мне даже почти становится жаль расставаться с приятным ощущением его твердой груди и гулким звуком сердцебиения. Я пристегиваюсь, и Трент с Раником запрыгивают в кузов. По дороге мы останавливаемся у входа в клуб и подбираем Миранду.

Я то отключаюсь, то прихожу в себя, боль становится невыносимой. Сет ведет машину молча, а разговоры в кузове мне не слышны — окно закрыто, но, может, оно и к лучшему. Трент выглядит злым, а Миранда удивленной. Лица Раника мне не видно, он сидит спиной к окну, но его губы шевелятся, а голова постоянно дергается.

Сет заезжает на парковку многоквартирной двухэтажки. Длинной, бледно-голубой и с решетчатыми дверьми. Раник торопится вперед: бегом поднимается по лестнице, открывает дверь квартиры номер двести пять и заходит внутрь. Трент пытается меня поднять, но я отмахиваюсь.

— Все в порядке, спасибо.

Я покачиваюсь, и Миранда, фыркнув, подставляет мне в помощь плечо.

— В порядке она, как же.

Подъем по лестнице — самое трудное, но мы кое-как преодолеваем ее и заходим в квартиру. Свет включен. С одной стороны находится старенькая, но хорошо оборудованная кухня. С другой — гостиная с двумя диванами, большим телевизором и парочкой игровых приставок. Все стены увешаны постерами с Арнольдом Шварценеггером, персонажами аниме и видеоигр. В углу сидит надувная кукла в гавайской рубашке, с нарисованными на лице внушительными усами и моноклем. При виде нее у меня вырывается смешок, и Миранда ухмыляется.

— Смотрю, ты заметила мистера Пибблза.

— У него есть имя?

— О да. Он наш домашний талисман.

Тут с отдышкой из комнаты выбегает Раник, держа в руках кучу одежды и бумаг.

— Сюда.

Комната маленькая, вся в темно-синем цвете и с неоновыми звездочками на потолке. Кровать простая, но большого размера. И заправлена небрежно, будто Раник только что накинул на нее клетчатый плед. Вдоль одной стены стоят коробки с одеждой и книгами. Из мебели еще только стул и стол с ноутбуком. Кругом висят винтажные киноафиши, а в углу лежит футляр от гитары. Окно выходит на дорогу, и через занавеску можно увидеть, как в ночи мерцают огни города. В воздухе пахнет хвоей и табаком.

Миранда помогает мне сесть на кровать, а Раник неуверенно застывает на пороге. Сет с аптечкой протискивается мимо него и щелкает языком.

— А теперь все вон. Освободите мне пространство для работы.

— Только не убей ее, — подмигивает Миранда, но он в ответ лишь закатывает глаза.

Раник уходит последним и закрывает дверь. Вскоре я слышу, как включается телевизор. Сет бережно прочищает мои царапины длинными, изящными пальцами, после чего наносит йод, и от болезненного жжения я прикусываю губу, но лишь на мгновение.

— Здорово тебе досталось, — говорит Сет.

Мой взгляд падает на постер с полуобнаженной женщиной на двери, и я морщу нос. Она темноволосая и пышногрудая — полная противоположность меня.

— Обычно я не теряю равновесие, — отвечаю я, оглядываясь вокруг в попытке выкинуть из головы эту женщину. — Меня отвлекли.

— Похоже, вы с Раником все время друг друга отвлекаете. Он весь вечер не сводил с тебя глаз.

— Поверь, он смотрел еще на кучу других девушек.

— Нет, не сегодня. Я знаю его всего четыре месяца, но уже могу определить, когда он увлечен только одной девушкой, — небрежно замечает Сет, обматывая бинтом мою ногу. Я помогаю ему завязать бинт, после чего он перевязывает мне руки. Снова осматривает мою лодыжку и вздыхает. — Ну, ее нельзя напрягать. Рекомендую голеностопный бандаж, он продается в любой аптеке.

— Спасибо за помощь, — благодарю я. — Но мне нужно ходить на занятия и по всяким делам. Все пешком, без этого никак.

— У тебя нет машины?

Я качаю головой, умалчивая правду. Мама не научила меня водить. Она мне не доверяла. Думала, я стану брать машину на вечеринки, там забеременею или подсяду на наркотики.

Сет вздыхает.

— Что ж, тогда постарайся ловить попутки или ездить на автобусе.

— Хорошо. — На меня вновь внезапно накатывает усталость, но в этот раз гораздо сильнее, и, несмотря на сопротивление, я все равно плюхаюсь на подушки. Сет закрывает аптечку и направляется к выходу, но я его окликаю: — Сет?

Он оборачивается.

— Да?

— Можешь… прошу, передай Ранику мои извинения за испорченный день рождения.

Сет ласково улыбается.

— Конечно.

Мои веки закрываются, и я отрубаюсь.

Глава седьмая

Раник

Трент включает телевизор, но это ни хрена не помогает развеять мертвую тишину в гостиной. А тут никогда не бывает тихо — по крайней мере, настолько. Всегда кто-то болтает, смеется или режется в громкие видеоигры.

Миранда постукивает ногой, а Трент с серьезным лицом смотрит телевизор.

— Скажи, кто она на самом деле? — впившись в меня взглядом, наконец спрашивает Миранда.

— Я же говорил: мой репетитор…

— Чушь собачья, — спокойно произносит Трент. — Мы слышали ваш разговор. Судя по всему, это ты учишь ее всякому, а не наоборот.

— Я… мы вместе работаем над проектом. Для универа.

— По какому предмету? — допытывается Трент.

— Ты ведь психанул! — вклинивается Миранда, не дав мне и шанса прикрыть свою ложь. — Увидел, как она танцует с Недом, устроил сцену и вытащил ее на улицу. Это твоя последняя пассия, да? Так и знала. Должно быть, она охрененно хороша в постели, раз заставила тебя ревновать.

— Нет! — Сжимаю кулаки. — Не говори о том, чего не понимаешь.

— Тогда помоги нам понять, Раник, — буркает Трент. — Кто она?

Смачно выругавшись, я откидываюсь на спинку дивана, затем снова наклоняюсь вперед и ерошу волосы. Голова раскалывается. Я ужасно переживаю за состояние Элис, но не могу пойти туда, рискуя ее разозлить. Мне был хорошо знаком ее взгляд — он отражал недоверие. Большинство людей всегда так смотрят на меня, но от нее его видеть больнее. И что теперь? Она больше никогда не будет мне доверять. И я, блин, это заслужил, нечего было вести себя как отмороженный мудак, дрочить на нее, фотографировать, возбуждаться, когда она просто хотела показать, чему научилась по моему же указанию.

Это карма. Я взбесился без причины из-за того, как она танцевала с Недом, погнался за ней и спровоцировал падение. Теперь Элис точно меня ненавидит.

Такой парень, как я, ей определенно никогда не понравится.

— Никому не скажете? — Указываю на Трента с Мирандой, и они кивают. — Потому что я вам доверяю.

— Клянусь, Раник, мы не проболтаемся, — заверяет Трент.

— Клянусь, — решительно кивает Миранда.

Вздыхаю.

— Элис влюблена в Тео Моррисона. Она попросила меня научить, как заполучить его. А взамен предложила делать мою домашку.

— В чувака с радио? — Миранда морщит нос. — Который похож на Кена?

Я мрачно усмехаюсь.

— Единственного и неповторимого.

— Так ты учил ее… чему именно? — интересуется Трент.

Пожимаю плечами.

— Она полный ноль в отношениях, так что в основном элементарным вещам: как держаться за руки, какие трусики носить. Тому, что должна знать каждая девушка, но она почему-то не в курсе. Будто никто не наставлял ее.

— Скорее у нее на это не было времени, — бормочет Миранда. — Я постоянно вижу ее в библиотеке. Словно она живет там или типа того. Наверняка и в школе она была такой же.

— А сегодня? — спрашивает Трент.

Снова вздыхаю.

— Я учил ее танцевать. Точнее это делала Барбара.

— А затем ты взбесился, — весело заключает Миранда.

— Я не знаю, что на меня нашло, — огрызаюсь в ответ. — Так что отвяньте, окей? Наверное, я перебрал с выпивкой.

Рассмеявшись, Миранда встает и идет на кухню за стаканом воды. Трент смотрит на меня и качает головой.

— Выпивка тут ни при чем, Раник.

— И что это еще значит?

— Да так, ничего особенного. Просто я видел твое лицо, когда мы подъехали… Не помню, чтобы ты когда-либо так переживал за девчонку.

— Ни черта я не переживаю! — Откидываюсь назад, кладу руки на диван и вытягиваю ноги. — Разве я выгляжу страшно обеспокоенным?

С секунду Трент молча смотрит на меня, а затем снова переключает внимание на телевизор. Миранда открывает упаковку с чипсами и громко жует, копаясь в холодильнике. Когда из моей комнаты выходит Сет и со щелчком закрывает дверь, я тут же вскакиваю и, перепрыгнув через спинку дивана, подбегаю к нему.

— Ну? — спрашиваю.

Лицо унего серьезное, но с намеком на улыбку.

— Она отключилась. Но просила передать свои извинения за испорченный день рождения.

— Она… она ничего не испортила, — сквозь зубы цежу я.

Сет смеется.

— Скажешь это утром, а сейчас ей нужно отдохнуть.

— Могу достать надувной матрас, — предлагает мне Трент.

— Не надо, все нормально. Мне и диван сойдет.

— Ты ненавидишь этот диван.

— Я сказал, что все нормально, ясно?

Трент уступчиво вскидывает руки, затем выключает телевизор и тащится в свою комнату.

— Конечно, будь по-твоему. Доброй ночи.

— Споки-ноки! — щебечет Миранда, проскакивая мимо с шоколадным молоком.

Сет следует за ней в комнату, по дороге похлопывая меня по плечу.

— С ней все будет в порядке, Раник. Постарайся поспать.

Я вспыхиваю.

— Будто это меня волнует!

Сет посмеивается в ответ и закрывает к себе дверь. В гостиной темно, тихо и, слава милостивому Иисусу, пусто. Я прибираю бардак после Миранды, достаю из шкафа одеяло, выключаю лампу и заваливаюсь на диван. Он слишком маленький, пружины впиваются мне в спину, но ничего. Оно того стоит, если Элис хорошенько выспится в моей кровати.

В моей кровати. Элис лежит в ней. Вот гадство, даже сейчас, зная, что она меня ненавидит и серьезно ранена, я не могу совладать со своим членом. Он оживает при мысли об Элис в моей постели, о ее волосах на моей подушке и ногах на простынях. Хватит, черт тебя подери! Она сильно ушиблась!

А так уж ли сильно на самом-то деле?

Застонав, переворачиваюсь. Мне давно не пятнадцать. У меня была куча женщин, уже даже не счесть. Тридцать пять? Тридцать семь? В начале года я еще вел счет, но быстро сбился, когда чуть ли не каждая девчонка в универе возомнила, что ей нравятся татуировки и парни с кривыми и дерзкими ухмылками. Я ведь не подросток, опытный уже, поэтому должен лучше контролировать стояк. Но вот он я, возбужден до предела из-за единственной девушки, которую никогда не заполучу и которая спит паре метров от меня в моей же кровати.

Борюсь с искушением подкрасться на цыпочках и поглядеть на нее. Я уже достаточно накосячил. Нужно измениться к лучшему. Сдать назад и остыть. Стать более похожим на нее — деловым, профессиональным и отстраненным. Будучи собой, я все порчу, причиняя ей боль и разрушая шанс даже на дружбу. Потому следует держаться холоднее. Мне это по силам. Так я обычно вел — и веду — себя с любой другой девушкой. Не так уж и сложно. Просто надо сосредоточиться.

Представить, как Элис танцует, покачивая своими сексуальными бедрами, как плавно извивается, потакая моим желаниям, чтобы она так же извивалась на…

Тру лицо и выругиваюсь в кулак. Это уже смешно. Почему я так зациклился на единственной девчонке? Она одна из многих. Просто… Достаю телефон и вдруг залипаю на фотке из кафе. Элис не одна из многих. Она особенная. На снимке ее улыбка такая счастливая. Почти такая же, как сегодня во время танца. Я опрометчиво решил, что это Нед вызвал у нее такую улыбку, но затем она сказала, что танцевала для меня, и все прояснилось. Она улыбалась не потому, что к ней лип какой-то слизняк, а потому что гордилась. Своей быстрой обучаемостью. И хотела, чтобы я тоже ею гордился. А я своим дурацким поведением все запорол.

Я все еще помню, как ощущался изгиб ее бедер, звук ее дыхания, цветочный запах волос. Снова застонав, натягиваю одеяло на голову. Я теряю самообладание, сам не знаю, почему. Элис всегда такая грустная, но, когда улыбается вот так, я совсем слетаю с катушек.

Я должен стать лучше. Холоднее. Ради Элис и ее обучения. Иначе никак. Нужно стать первоклассным учителем, чтобы однажды она заполучила парня, которого на самом деле любит.

Нужно держать свои эмоции под контролем, чтобы она могла быть счастлива.

***

Элис

Я с трудом продираю глаза и сразу же чувствую запах хвои. Лучи утреннего солнца заливают светом клетчатый плед. Плед? Не мое фиолетовое одеяло? Где я? Чья это кровать? Сердце переворачивается, когда я понимаю, что впервые проснулась в чужой постели. Но стоит оглядеться вокруг, как в голове всплывает прошлый вечер. И сердце уже замирает. Я у Раника. Постер с полуобнаженной женщиной на двери напоминает о том, как много девушек побывало в этой постели. И все же комната у него удивительно простая и опрятная. Личных вещей немного: гитара да книги. А на письменном столе стоит одна-единственная фотография в стеклянной рамке. Фотография красивой, утонченной, улыбающейся темноволосой женщины, которая держит на руках малыша с таким же цветом волос. Раник и его мама?

Нет, все это неправильно. Меня не должно быть здесь.

Сбросив плед, резко встаю, но тут же вздрагиваю. Каждая царапина болезненно пульсирует, а бинты на руках и бедрах стали бледно-красными. На мне до сих пор черное платье, которое одолжила Шарлотта, а клатч лежит на тумбочке у кровати. На телефоне полно смс от подруги, и я быстренько отвечаю ей, что в порядке и скоро буду дома. Затем отключаю его, чтобы сохранить заряд батареи, и ковыляю к двери, но там сталкиваюсь с Раником с подносом еды в руках.

— О, доброе утро, принцесса! — улыбается он. — Знаю, как ты любишь завтраки, а подзаправиться тебе не помешает. Потеря крови и все такое.

Я пячусь назад, глядя, как он ставит на кровать поднос с апельсиновым соком, тостом с корицей, сахаром и маслом и ломтиками груши с клубникой, которые украшены сверху базиликом.

— Не хочешь — не ешь, — быстро добавляет он и позвякивает ключами от машины. — Могу отвезти тебя прямо сейчас. О, ну, возможно, ты хотя бы выпьешь обезболивающее. — Он указывает на две таблетки адвила рядом с апельсиновым соком.

Я украдкой поглядываю на тост с корицей.

— Ты что, сделал… это улыбающееся рожица из сахара?

— А-а, заметила? Мама всегда говорила, что счастливая еда радует желудок, — с легким смешком, скрывающим мимолетное напряжение в голосе, отвечает Раник.

— Что с ней произошло? — осторожно спрашиваю я. — Если не секрет.

Раник переводит золотисто-зеленые глаза на стеклянную рамку с фотографией у меня за спиной и плотно сжимает губы.

— Однажды она ушла в лес за трейлерным парком и не вернулась.

Я молчу, и Раник с горечью усмехается.

— Ха, вообще-то, не совсем так. Она вернулась. В мешке для трупов.

— О, господи, мне так жаль.

— Да все нормально, это было давно. Ешь. И, э-э, если в платье неудобно, вот сменная одежда. Это вещи Миранды. Она сказала, ты можешь вернуть их в универе. А душ сразу напротив комнаты. Вдруг захочешь принять. — Он указывает на футболку с черепом, черные джинсовые шорты и шлепанцы на краю кровати и спешит к двери. — Я подожду тебя в гостиной, не торопись.

— Раник… — окликаю его, и он оборачивается. — Я тебе очень благодарна. Спасибо.

В его глазах загорается озорной огонек.

— Благодарна, принцесса? За что? Думаешь, это просто так? Все это один большой урок утреннего этикета после ночи с парнем.

— Разве не я тогда должна готовить тебе завтрак?

— Ни в коем случае. Парень всегда готовит для спутницы. А если кто-то захочет, чтобы это сделала ты после того, как оказала честь разделить с ним постель, то он неблагодарный ленивый говнюк. Сразу бросай его.

— А если я сама захочу приготовить ему завтрак?

Раник улыбается.

— Тогда он везучий сукин сын.

И на этом он уходит. Я подумываю пойти за ним и попросить отвезти меня сразу, но в животе вдруг начинает громко-громко урчать. Все-таки сажусь на кровать и не спеша ем тост, мысленно посмеиваясь над улыбающейся рожицей из сахара. Знаменитый маунтфордский плейбой делает тосты с улыбающимися рожицами. Кому скажи — не поверят. Выпиваю обезболивающее и съедаю пару долек клубники. Раник все так красиво разложил, выглядит почти как на фото в журнале. Должно быть, он потратил на это много времени.

Я прижимаю сменную одежду к груди. Мое платье пропиталось потом, и теперь у меня все зудит, не могу больше в нем находиться. Выглядываю в коридор. Похоже, кроме Раника, в квартире никого нет. Сам он сидит на диване и переписывается с кем-то по телефону. Я негромко покашливаю, и Раник тут же вскакивает.

— Готова? — спрашивает он.

— Я… мне бы хотелось сначала принять душ, — отвечаю ему. — Если можно.

— О. — Его щеки слегка краснеют. — Конечно, не торопись. Или нет. Черт! Я… — Он нервно смеется и потирает лицо. — Не знаю, я опять проявляю симпатию или нет. Извини. Не хотел.

— Все нормально, — вношу ясность я. — Это ведь всего лишь урок, верно? Так что это допустимо.

Раник мигом оживляется.

— Понял.

Я в темпе ухожу в ванную и закрываюсь. Тут куча косметики Миранды и расчесок Сета. На двери висит прозрачный пластиковый пакетик с многочисленными серебряными кольцами Раника. На вешалке под огромным полотенцем Трента не видно остальных. Покопавшись в шкафчике, нахожу чистое. После чего с тихим шипением снимаю бинты. Раны затянулись, но корочки еще влажные и мягкие.

Теплая вода нереально бодрит, смывая грязь, запах дыма и блестки с прошлой ночи. Я осторожно выдавливаю чей-то шампунь на ладонь и мою голову. Одежда Миранды приходится мне по размеру, хоть и слегка тесновата. Замотав назад раны, я кое-как сушу волосы и выхожу.

Раник снова резко вскакивает, но уже с ключами в руках.

— Готова?

— Все нормально, не стоит так подрываться. Я пока не хочу уходить.

— Я обещал. — Он упрямо сжимает губы. — Вчера я пообещал отвезти тебя домой сразу же, как проснешься, поэтому…

— Да, помню. Спасибо, что учитываешь мои желания, но мне бы хотелось сначала закончить завтрак.

Я приношу из комнаты поднос с едой и ставлю его на кофейный столик между нами. Пока Раник увлеченно переписывается с кем-то по телефону, я пожевываю грушу и попиваю апельсиновый сок. На секунду он замирает, втягивая носом воздух, затем слегка краснеет и печатает ответ.

— Что-то случилось? — спрашиваю я.

Раник, вдруг нахмурившись, качает головой.

— Да нет, ерунда. Кстати, пока ты здесь, можем продолжить урок.

— И что нам осталось?

— Разговорчики в кровати.

Я заламываю бровь. Раник прочищает горло.

— Обычно их ведут, как только проснулись, до завтрака и душа, но будем работать с тем, что есть…

Я встаю и шагаю в его комнату, но потом замечаю, что он не идет за мной, и выглядываю из-за угла.

— Ты идешь?

— Куда? — сдавленно произносит Раник, хоть и заметно старается контролировать голос.

— Аутентичное обучение предполагает создание ситуации, близкой к реальной. Так что для этого урока мы можем как минимум прилечь.

Я захожу в комнату и устраиваюсь на правой стороне кровати. Спустя секунду появляется Раник с видом нашкодившего ребенка, которого в любой момент могут отчитать.

— Ты уверена, принцесса? — присев на краешек с левой стороны, спрашивает он.

Я смотрю на него.

— Ну конечно. Ты мой учитель или как?

— Вчера ты сказала, что не доверяешь мне.

— Я сильно ушиблась, — поясняю я. — И была зла.

— И все же ты так сказала.

— Есть у меня привычка иногда говорить всякие гадости. Мне жаль. Надеюсь, ты сможешь меня простить. Ты прекрасный учитель, и мне бы хотелось продолжить обучение.

Он заливается смехом, и у него под глазами собираются морщинки.

— Ты говоришь так чопорно. Я словно общаюсь с человеком из прошлого века или типа того.

Я вздрагиваю, и краска стыда заливает мои щеки.

— Извини, я…

— Эй, — успокаивающе произносит он и наконец ложится. — Это не плохо, не надо извиняться. Просто… по-другому. В хорошем смысле.

— Другие парни не разделяют твоих взглядов.

— Ага, ну что ж, тогда они идиоты.

— Тео это тоже не раздражает, — улыбаюсь я. — В этом плане он относится ко мне очень лояльно.

— Правда? Это хорошо.

Я переворачиваюсь на живот и смотрю Ранику в глаза. Он так близко, его рука касается моей талии, а грудь при дыхании заметно вздымается и опускается.

— Ну что, давай начнем, учитель.

Раник долго молчит, но затем тяжело вздыхает и тоже переворачивается на живот.

— Как понимаешь, постельные разговорчики происходят после секса.

— Ну разумеется, — поддакиваю я.

— В основном это пустая болтовня, например, о детстве или о работе. Ну, Тео, скорее всего, будет говорить об этом. Стандартная практика для типичного белого парня.

— А о чем бы ты говорил?

Раник сверкает своей очаровательной кривой улыбкой.

— С тобой? Блин, о чем-нибудь веселом. Что бы тебя рассмешило. Вроде моего приключения с попугаем, случая со стремянкой или истории о старике с семью сотнями ямса.

— Семью сотнями? — округлив глаза, переспросила я.

— О да. Они с женой сложили все в грузовик, чтобы продать на ближайшем фермерском рынке, и он уехал. Продав весь ямс, он на радостях помчался домой рассказать об этом жене. Но, обыскав кругом, так ее и не нашел.

Меня охватывает негодование. Раник наклоняется ближе, и я чувствую запах его лосьона после бритья, вижу в пылающих глазах крошечные золотистые крапинки, похожие на звездную пыль.

— Он вызвал полицию, и они объявили ее в розыск. Шли месяцы, и однажды она просто появилась на пороге.

— Что?

— Да! И старик говорит: «Дорогая, ты где была?» А жена ему: «Ты закопал меня в ямсе при погрузке! А затем продал Доку Грейсону на рынке, идиот!» Тогда он спрашивает: «Почему ты не вернулась раньше?» Она в ответ: «Мне пришлось ждать, пока он сперва израсходует весь мешок ямса, старый дурень!»

Раник лопается от смеха. История не смешная и, очевидно, понятна только тем, кто жил в деревне, но его реакция до нелепости заразительна, так что я тоже начинаю хихикать.

— Значит, люди просто… травят анекдоты после секса? — спрашиваю я, когда мы оба успокаиваемся.

Раник пожимает плечами.

— У меня все не так. На разговоры обычно нет времени. Девушки либо быстро сбегают, либо выгоняют меня.

— Я слышала совершенно другое, — признаюсь я. — Говорят, ты их выгоняешь. Под дождь.

Он удивляется.

— Что? Чушь собачья! Я никогда никого не выгонял из своей постели, тем более под дождь. Клянусь. Спроси Трента или других ребят. Я бы ни за что так не поступил.

Заглядываю ему в глаза и понимаю, что он не врет.

— Слухи — зло, — подвожу итог я.

— Те, что о тебе, тоже не очень хорошие.

— О, правда? Поделись.

— Они не стоят того, чтобы их повторять, — недовольно бормочет он. — К тому же на самом деле никто в них не верит.

— Почему?

— Потому что никто тебя не знает. Слухи — это полуправда, понимаешь? Их обычно распускают люди, которые тебя знают и хотят навредить. С тобой никто близко не дружит — черт, да даже не враждует, — поэтому сложно придумать толковый слух, чтобы сыграть себе на руку.

— У меня есть подруга, Шарлотта, — возражаю я. — Но она бы никогда не стала сплетничать обо мне.

— Шарлотта? Девушка с кудряшками?

— Да. Мы знакомы со школы.

— Мы с Трентом знакомы с детского сада, — кивает Раник. — Хорошо иметь надежного друга детства. Это значит, что ты не робот.

Я хмурюсь, и он тут же идет на попятную.

— Черт, прости, принцесса. Забыл, что тебе не нравится это прозвище.

Я опускаю взгляд на подушку, на ней уже образовались мокрые пятна от моих волос.

— Меня так называли одноклассники, — не спеша произношу я. — Ты говоришь, как робот. Почему бы тебе не спросить у роботессы? Возьми в команду роботессу, она сделает всю работу. Она бесчувственная, как робот. Бессердечный робот. Стервозная роботесса. — Улыбаюсь Ранику. — Наверное, в каком-то смысле они были правы.

— В каком это? Все это полная хрень. Они просто завидовали твоему уму и выдержке. Ты не бесчувственная и не бессердечная.

— Я плохо к тебе относилась.

Он вздергивает плечами.

— Мне хватает любезностей от других девушек.

От этих слов у меня почему-то сводит желудок, но я нахожу силы продолжить разговор.

— Ты пытался обучить меня, а я все воспринимала в штыки. Наверное, тяжело работать с таким учеником. Думаю, мне просто страшно. Я боюсь, что не справлюсь с обучением и облажаюсь. Боюсь, что упущу единственный шанс быть с Тео, вот и срывалась на тебе. Прости, пожалуйста.

— Я тоже должен извиниться. — Он ерошит свои темные волосы. — За прошлую ночь. Не следовало утаскивать тебя с танцпола вот так. Это было не по-джентельменски.

— Значит, обычно ты стараешься вести себя как джентльмен? — ухмыляюсь я.

— Конечно! Может, я и задиристый болван, но уж точно не мудак. Ненавижу мудаков.

— Ты им и не был. Мне понравилось тусоваться с твоими друзьями в том клубе. — Мое сердце пропускает удар, и лицо заливается краской. — И понравилось танцевать с тобой…

Я поворачиваюсь к Ранику, и внезапно он приникает к моим губам в поцелуе. Робком и легком как перышко — моем самом первом. Глаза сами по себе закрываются. Раник накрывает мою щеку шершавой ладонью и большим пальцем поглаживает подбородок. Он такой нежный. Меня пронзает незнакомое чувство, словно удар тока от катушки Теслы, и стрелой спускается по позвоночнику. Но длится это всего секунду, потому что Раник быстро отстраняется.

— У-урок, — облизнув губы, сдавленно произносит он. — Это был урок. Черт, я даже не… Проклятье!

Раник закрывает лицо руками и весь напрягается от ярости.

— В чем дело? Неужели я настолько плоха? — спрашиваю его.

Он смотрит на меня сквозь пальцы, в его золотисто-зеленых глазах столько стыда.

— Нет-нет, ты была великолепна! Черт, э-э, просто… это ведь был твой первый поцелуй. И я его украл. Наверняка ты хотела, чтобы на моем месте был Тео. Прости. Мне ужасно жаль, я ни фига не подумал. Взял и сделал. Я никогда не думаю, прежде чем что-то сделать, и в итоге вечно все порчу!

Он садится и бьет кулаком по подушке.

— Не кори себя, — кладу руку ему на плечо. — Я не придаю особого значения первому поцелую. Мне всегда казалось странным, что другие девушки так на нем зациклены. К тому же я бы предпочла быть опытной, когда поцелую Тео. Лучше произвести на него впечатление, чем подарить неловкий первый поцелуй.

Стыд в его глазах потихоньку рассеивается, как темная туча над головой. Раник с серьезным лицом распрямляет плечи и вытягивается на кровати. Руки и ноги у него длинные, как у лежащего льва. Татуировки скручиваются и изгибаются на напряженных мышцах.

— Верно. Так, значит, поцелуи. Это у нас был легкий поцелуй, не дружеский. Друзья целуются в щеки, — он быстро чмокает меня в щеку для наглядности, — но и не страстный. Скорее, что-то между. Назовем его «поцелуй парочки».

— Было приятно, — улыбаюсь я.

Раник вспыхивает, но силой воли держит марку.

— Я рад. Боялся, что ты меня за это возненавидишь.

— Глупо ненавидеть тебя за уроки, — прагматично отвечаю я. — Ты меня обучаешь, а практика — отличный способ усвоить материал.

— Значит, я могу поцеловать тебя снова — прямо сейчас, — и ты не станешь возражать?

— Да. Пока будешь инструктировать.

Его ухмылка вдруг становится хитрой, буквально дьявольской. Раник медленно наклоняется, глядя на мои губы, и замирает в паре сантиметров от них. Я могу сосчитать каждую темную ресничку, каждую мимическую морщинку на его лице. Дыхание у него мятное и горячее, а шея ужасно сексуально напряжена. Он приоткрывает губы, и я резко подаюсь вперед. Раник тут же отстраняется и тихонько посмеивается.

— Так не пойдет, принцесса. Сбавь обороты. Тео может все неправильно понять и решить, что ты готова к большему.

Раник чуть придвигается ко мне. Он так близко, но в то же время так далеко. Я хмурюсь и нервно ерзаю, сгорая от желания снова ощутить тот магический разряд, вызванный поцелуем.

— О, ты такая милая, когда дуешься, — лишь громче смеется Раник.

У меня в голове слово «милая» производит эффект разорвавшейся бомбы. Милая? Еще никто меня так не называл — открыто и честно. Стервозной — да. Высокомерной — да. Фригидной — а как же. Милой? Никогда. Но Раник произнес это так искренне. Я быстро подаюсь вперед и, пока он не успел отстраниться, неопытно его целую. Задеваю зубами его нижнюю губу и уже думаю, что Раник в недовольстве остановит меня, но вместо этого слышу громкий стон. Это придает мне уверенности, и я кусаю чуть сильнее. Раник рычит в ответ и усиливает напор, с жаром и страстью лаская мои губы, затем проталкивает язык в рот и с пылом изучает каждый его уголок.

— Это… — выдыхает он между делом, — страстный поцелуй.

И не отрываясь от губ, накрывает меня своим телом. Его близость будоражит, чувства усиливаются, и я трепещу в предвкушении чего-то нового, но разгорающегося во мне на уровне инстинктов. Это куда лучше, чем просто фантазировать о Тео в постели. Удовольствие острее, ярче, реальнее. Когда Раник наконец отстраняется, мои губы горячо пульсируют. Он жадно окидывает меня взглядом, его золотисто-зеленые глаза заволакивает дымкой, совсем как у того парня в клубе. Только у Раника это в тысячу раз напряженнее, опаснее и отдает жгучим желанием. Он наклоняется, но дарит ожидаемый поцелуй, а утыкается лицом мне в шею и вдыхает мой запах. Не удержавшись, я начинаю хихикать.

— Прошу прощения, мистер Мейсон, но это тоже часть урока?

— Извини, просто ты пахнешь, как я. Моим шампунем.

— И тебе нравится это, потому что ты — нарцисс? — подшучиваю я.

— Мне это нравится, потому что… — Раник блаженно выдыхает мне в ухо, — мысль о том, что на тебе останется мой запах…

Он обрывает фразу на полуслове и, резко скатившись с меня, садится. Затем прочищает горло и взволнованно встает с кровати. Эта внезапная перемена в нем — от непринужденной легкости до скованности и напряжения — выглядит странной и неестественной. Словно вымученной.

— На сегодня все, — сдавленно произносит Раник. — Ты только что испытала невинный поцелуй, поцелуй парочки и страстный поцелуй. Вот и вся разница между ними. Урок окончен. Давай я отвезу тебя домой.

Я почему-то ощущаю острый укол разочарования, но быстренько подавляю его и встряхиваюсь. Сейчас не время отвлекаться и отдаваться сантиментам. По дороге к машине Раника я бережно укладываю в памяти новоприобретенный опыт.

— Когда мне поцеловать Тео? — спрашиваю я, когда мы выезжаем с парковки. — Или надо ждать, пока он сам меня поцелует?

— А чего хочешь ты? — отвечает Раник вопросом на вопрос. — Большинство девушек мечтают, чтобы парни целовали первыми.

— Мне плевать, кто сделает это первым, лишь бы меня поцеловали.

Раник звонко смеется.

— Практична, как всегда. — Затем искоса поглядывает на меня. — Так тебе теперь нравится целоваться или как?

— Да. Это очень увлекательно и весело. Хотелось бы повторить. И как можно скорее.

— Ты всегда можешь позвонить мне. Будем считать это дополнительными занятиями или типа того. Дополнительными заданиями для улучшения оценки.

Когда мы подъезжаем к общежитию, Раник помогает мне вылезти из машины.

— Что ж, я закину тебе домашку в ближайшие дни. Тогда скоро увидимся?

— Да. Спасибо тебе за все. За завтрак, уроки…

И за поцелуй. Точнее множество поцелуев. За столько прекрасных поцелуев.

Но вслух я этого не произношу. Между нами повисает странная напряженная тишина. Раник засовывает руки в карманы и криво улыбается.

— Пф, пустяки. Я просто выполняю свою учительскую работу, так ведь?

Киваю в ответ, и он уходит. Но уже вскоре — шагов в пяти от ближайшего дерева — к нему подбегает девушка с короткими темно-рыжими волосами и, хихикая, виснет у него на руке. Он шлепает ее по заднице, отчего она смеется только громче. В глубине души у меня разгорается незнакомая ярость, но я подавляю ее. Раник — это прежде всего Раник, а уже потом мой учитель. Он всегда будет плейбоем. Если мы сегодня поцеловались, это вовсе не значит, что теперь он мой парень. От этой мысли меня пробирает на смех. Раник? Чей-то парень? Да никогда в жизни. Может, любовник или друг с привилегиями. Но точно не постоянный парень. Постоянный парень и Раник — это два противоположных понятия.

И все же, хоть я и осознаю, что он мне ничем не обязан, злость во мне не утихает. Рассеивается она, только когда я захожу в библиотеку и вижу Тео. Он изучает геометрическую акустику за столом, выражение на его красивом лице такое серьезное. И под шепот сердца в моей голове тут же зарождаются фантазии: Тео целует меня, как Раник. Я со своим учебником взволнованно усаживаюсь напротив и бормочу:

— Привет.

Тео поднимает голову и улыбается.

— Как дела, Элис? Милая… смена стиля.

Я смотрю на свою футболку с черепом и рваные джинсовые шорты и заливаюсь краской.

— Подруга одолжила. На время.

— О боже, что это?

Он указывает на мои забинтованные руки, и я смущенно пожимаю плечами.

— Я упала и содрала кожу.

На его лице вспыхивает тревога.

— Выглядит пугающе. Тебе следует быть осторожнее.

Я тереблю бинты. От его заботы и участия у меня в груди разливается тепло. Мой взгляд падает на его губы, я делаю глубокий вдох и, собрав всю волю в кулак, решаюсь сделать первый шаг. Наклоняюсь вперед…

— Кому следует быть каким? — прерывает нас веселый и запыхавшийся голос. Поднимаю голову и вижу Грейс. На ней ярко-фиолетовая толстовка с рисуночками зеленого клевера, а ее темные волосы собраны в конский хвост.

— Привет, я — Элис.

Грейс лучезарно улыбается мне.

— А я — Грейс. О-о, что это у тебя там? — Она приглядывается к названию моего учебника. — «Глубокий анализ мужской анатомии»?

— Это для занятий по биологии, — быстро оправдываюсь я.

— А, репродуктивная секция, да? — улыбается Тео. — Приготовься к самым забавным тестам в жизни.

— Не все такие меганезрелые, Тео, — попрекает его Грейс, а затем шепчет мне: — Но я бы точно не стала рисовать член с лицом в ответе на дополнительное задание.

Я смеюсь.

— Да я как-то никогда и не рисовала пенис.

— Серьезно? — Ее темные глаза округляются. — Но видела же хоть один, да?

Бросаю беспомощный взгляд на Тео и жутко краснею.

— Я…

— Отстань от нее, Грейс, — спокойно произносит Тео.

Но она его не слышит. Ее глаза загораются.

— Хочешь сказать, что никогда не видела член? Даже, например, у ребенка, с которым нянчилась и меняла подгузник? Или у дедушки, который по старости забыл натянуть штаны?

— Я плохо лажу с детьми, — отвечаю ей. — А родители папы и мамы умерли еще до моего рождения.

— Но а как же… — Грейс наклоняется ко мне и шепчет: — …порно? Там их навалом.

Краснею еще сильнее.

— Я никогда не, э-э…

— Божечки-кошечки! — Грейс отстраняется. — Офигеть. Ого, это… это бомба! Никогда не встречала…

— Ну все, Грейс, отстань от нее, — уже тверже просит Тео.

Она хмуро смотрит на него.

— Мне просто интересно! Это так необычно для нашего времени! — Затем снова поворачивается ко мне и с невинным взглядом шепчет: — Так, значит, ты лесбиянка?

— Нет. Просто я была… занята. Большую часть юности.

— Тогда ты все-таки можешь быть лесбиянкой. Просто пока не знаешь об этом.

— Я на сто процентов уверена, что это не так, — упорствую в ответ.

Кинув на меня виноватый взгляд, Тео закрывает учебник и встает.

— Ладно, мне пора, — говорит он. — Эфир сам по себе не начнется.

— Я с тобой! — отзывается Грейс, затем с улыбкой поворачивается ко мне. — Приятно было познакомиться, Элис.

Натягиваю на лицо улыбку. Очевидно, она не понимает, как меня ранили ее слова. И вероятно, никогда не узнает.

— Взаимно, Грейс. Хорошего вечера.

Она живенько выскакивает из библиотеки, но Тео задерживается.

— Прости за это.

— Да все нормально, — отмахиваюсь я. — Уверена, она не хотела меня обидеть.

Тео улыбается и кладет руку мне на плечо.

— Ты хороший человек, Элис. Кто-нибудь говорил тебе это?

— Ты первый.

— Что ж, тогда мне следует говорить это чаще.

Тепло от его ладони проникает в меня, распыляясь, как семя, пускающее корни в плодородной почве. Оно согревает мое сердце, легкие и кровь. Желание поцеловать его еще не угасло, но былая смелость ушла под гнетом сомнений, вызванных словами Грейс. В конце концов он убирает руку и, улыбнувшись напоследок, догоняет Грейс.

Прихватив учебник, я устраиваюсь у окна с видом на вишневый сад, который находится за библиотекой. Грейс до неприличия любопытна и без колебаний говорит что думает. Кажется, после общения с ней я стала лучшее ее понимать. Мне надо научиться открыто высказывать свои мысли, а не держать все в себе и анализировать слова до потери пульса. Это не только понравится Тео, но и освободит меня от лишних оков.

Достаю стикеры и начинаю помечать нужные страницы. Впереди куча работы.

Спустя несколько часов я дико довольно смотрю на учебник, весь размеченный цветными стикерами. Я впихнула в голову столько диаграмм и медицинских анализов, сколько смогла. Осталось лишь опробовать знания на практике.

По дороге в общежитие я пишу Ранику.

В следующий раз мне бы хотелось изучить пенис.

***

Раник

От увиденного сообщения я замираю на месте. Моя спутница Кери тоже останавливается.

— Что-то случилось? — щебечет она тем странным приторно-сладким голосом, каким обычно разговаривают девчонки с парнями, которых едва знают, но все равно хотят затащить в постель. Я бросаю на нее мимолетный взгляд, и снова перечитываю сообщение.

Элис хочет узнать о членах.

Я едва сдерживаю стон, вновь ощущая острое возбуждение. Сегодня Элис — наши поцелуи, ее улыбка, вид ее тела подо мной, на моей кровати — распалила меня и сделала твердым, как вулканическое стекло, но, к счастью, мне удалось это скрыть от ее зоркого взгляда. Я выскочил из машины и вздохнул с облегчением, когда увидел Кери — теннисистку из запаса, с которой переспал в начале года. Она с радостью вызвалась помочь со стояком, которым меня наградила Элис. Ее губы, упругая грудь под этой тонкой футболкой с черепом, запах волос…

Кери — не Элис. У Кери рыжие крашеные волосы, они низкая и фигуристая, Элис же платиновая блондинка, высокая и стройная. У Кери ужасный средний балл, она не способна жестко подколоть даже муху, не говоря уже о человеке, для этого у нее не хватает ни ума, ни смелости. Зато она дружелюбная, улыбчивая, а самое главное, не прочь со мной переспать, и ей плевать, буду ли я при этом думать о ком-то другом.

А я буду.

Может, даже всегда буду думать об Элис.

Кери пихает меня локтем в бок.

— Эй, что случилось? На тебе лица нет.

Снова смотрю на сообщение. Элис хочет больше узнать о членах. Фак, я бы с радостью всему ее научил с помощью своего, хоть сейчас. Еще не поздно развернуться, найти ее и поцеловать — ненасытно, страстно, сильно, давая понять, что я хочу войти в нее так же глубоко, как мой язык, а прикрыться можно уроком. «Вот урок, которого ты хотела, Элис», — прошепчу я, запуская руки под футболку и играя с ее сосками. Какими-то минутами ранее я еле сдержался, чтобы не сделать этого на моей кровати, но можно все исправить, еще не поздно. Она хочет такого урока, а я безумно жажду преподать его с самого первого дня…

«Тео это тоже не раздражает, — улыбнулась она. — В этом плане он относится ко мне очень лояльно».

В голове всплывает влюбленный голос Элис, и желание развернуться и найти ее затухает, как огонь свечи в ветреную ночь. Пуф — и нет его. Как по щелчку пальцев.

Не меня она хочет.

Нужно унять свой пыл.

— Эй, — в третий раз пытается заговорить со мной Кери, — ты начинаешь меня пугать.

Я смотрю на нее и улыбаюсь.

— Упс, прости. Просто с друзьями какая-то шляпа. Вечная драма, понимаешь?

— Конечно, — пожимает плечами она. — Так ты все еще хочешь или как? — И стреляет взглядом на мой пах.

На мгновение меня охватывает отчаяние, темное и холодное, и я в миллионный раз ощущаю разочарование от того, что нужен девушке лишь для секса. Ей плевать на мои чувства и на мою жизнь.

Я выдавливаю из себя смешок и качаю головой.

— Не-а, прости. Может, в другой раз.

И ухожу, оставив ее ни с чем. Хотя на самом деле готов ринуться в бой. Спасибо Элис. Но что-то во мне, нечто странное и новое, меня останавливает. Желание кого-нибудь трахнуть, кого угодно, только бы выкинуть Элис из головы, бесследно исчезло.

Хотя нет. Оно не исчезло, но мне не хочется просто трахнуть кого-нибудь. Я хочу Элис. И мне нужно больше, чем голый секс. Я хочу обнимать ее, смешить, заставлять улыбаться, убирать волосы с ее прекрасных глаз, готовить ей любимые блюда, целовать ее запястья на пляже и обнимать сзади в музее. Трахать ее пальцами в душе, у кухонной раковины, с жаром покусывать ее шею и прижимать к стене, пока она не потеряет разум и твердое самообладание и не прокричит мое имя.

Вот чего я, черт подери, хочу.

Но никогда, просто никогда, даже через миллион лет, этого не получу.

Смотрю на себя в зеркало заднего вида. У меня нет ровных золотистых ангельских локонов, как у Тео, лишь темная растрепанная копна. Я не страшный, но и не такой смазливый красавчик, как Тео. У него прямой нос, у меня же кривоватый из-за двух переломов (спасибо, отец). Тео умный, обеспеченный, у него идеальная семья и впереди прекрасное будущее. А что во мне такого, чего нет в нем? Я могу доставить удовольствие девушке, залепить блестящий апперкот и приготовить отменное вяленое мясо. Но я заваливаю все зачеты, как бы усердно ни старался учиться и записывать лекции. Я бестолковый. И у меня никогда не было отношений. Я ничего не знаю ни о них, ни о любви. А Тео через все это проходил. Он больше подойдет Элис.

Я лишь могу научить ее, как быть с ним.

Мою грудь пронзает боль, чем-то похожая на ту ноющую резь от синяков, которыми постоянно одаривал меня отец, только во сто раз сильнее, острее, и она разрывает меня изнутри. Я нагибаюсь к рулю и пытаюсь дышать по собственной технике — очень долго и глубоко. Нужно спрятаться в каком-нибудь темном месте, чтобы боль не нашла тебя, когда вернется неконтролируемой и дьявольски злой.

Пора остановиться.

Оборвать эту тупую фигню.

Что бы это ни было, оно ранит меня. А если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что источник боли надо отсекать. Твердо и безжалостно.

Я еду к единственному человеку, который меня поймет, кому уже не раз такое доводилось.

Сегодня на Барбаре ярко-голубой парик. Стоя за стойкой, она с улыбкой один за другим полирует потертой тряпкой бокалы. Клуб практически пуст, лишь старик в костюме одиноко выпивает в конце бара.

— Привет, сладенький, — щебечет Барбара с огоньком в глазах. — Тяжелый день в универе?

Я плюхаюсь на табурет и кладу голову на руки. Барбара щелкает языком.

— О, узнаю этот взгляд.

Хмурюсь.

— Какой еще взгляд?

— Взгляд влюбленного мужчины.

— Не гони пургу, — закатив глаза, фыркаю я.

— Голубчик, за пятнадцать лет управления клубом я повидала немало влюбленных лиц и могу засечь мужчину с разбитым сердцем за двадцать метров. — Она что-то наливает и сует мне в руку холодный стакан. — Знаю, в последнее время ты почти не пьешь, но, думаю, сейчас тебе это поможет.

Я морщусь, глядя на стакан.

— Ну, только если это не виски.

— L’or de Jean Martell, — произносит Барбара на безупречном французском. — Это отличный коньяк.

Делаю глоток. Сильное жжение согревает мое горло и разгоняет кровь по венам. От виски она бы забурлила еще мощнее — прямо как у отца.

— Итак, кто эта счастливица? — спрашивает Барбара, подперев кулаком подбородок.

— Счастливица? — усмехаюсь я и делаю еще глоток. — Скорее несчастная.

Барбара терпеливо молчит, давая мне возможность высказаться.

— Я постоянно выношу ей мозг, — признаюсь я, проводя пальцем по краю стакана.

— Почему?

— Потому что она делает со мной то же самое.

Барбара выгибает тонкую нарисованную бровь.

— Вот как? И кто же эта коварная шалунья?

Во мне вскипает злость, когда она называет так Элис, но затем я понимаю, как это глупо.

— Она не коварная. То есть да, она умная, но не из тех, кто обманывает. Хотя она… она чертовски горячая шалунья.

Барбара улыбается.

— Ах, так это она. Та девушка, которую ты привел на день рождения. Элис.

Я хмыкаю, и Барбара воспринимает это как «да».

— Значит, она выносит тебе мозг?

— Нет. Не специально, ясно? Она просто сводит меня с ума тем… какая есть, — на выдохе произношу я.

— Тебя к ней тянет.

Красноречиво смотрю ей в глаза.

— Но, если не ошибаюсь, она вроде влюблена в другого, да? А ты помогаешь его добиться.

— Вот почему все так хреново.

— Ох, сладенький, — вздыхает Барбара. — Если она так тебе нравится, признайся ей.

— И что, все разрушить? Барб, если я ей признаюсь, она взбесится и кончит со мной общаться. Не то чтобы она со мной кончала, в этом-то и проблема…

Барбара бросает на меня укоризненный взгляд.

— Тебе нравится эта девочка не только из-за вагины, верно?

— Господи, да! — всплескиваю я руками. — Нет, я бы с удовольствием занялся с ней сексом, если бы она захотела, но Элис никогда не захочет парня вроде меня. Меня это не задевает, то есть задевает, просто… — Нахмурившись, кручу в руках стакан. — Просто… я хочу, чтобы она была счастлива. Она этого заслуживает. И даже если не со мной, то пусть будет с тем, кто ей нравится. Я сделаю все, лишь бы она была счастлива, и точка. Вот и все.

Барбара накрывает ладонью мою руку.

— Ох, мой милый Раник.

— Не смей меня жалеть, — буркаю в ответ, отдергивая руку.

— Нет, конечно, нет. Ты замечательный мальчик, и этой девочке очень повезло, что ты так о ней заботишься. Только не забывай, что тоже заслуживаешь счастья, ладно? И даже если это поставит под угрозу вашу дружбу, лучше признаться ей в своих чувствах. Пока не поздно.

Ничего не отвечаю. Барбара какое-то время протирает бокалы, а затем все же нарушает молчание:

— А почему ты вообще согласился помочь ей с этим мальчиком?

Пожимаю плечами и допиваю коньяк.

— Она обещала помочь мне с учебой. Точнее, выполнять все за меня. Я заваливал все предметы, вот и согласился.

— И теперь у тебя с учебой порядок.

— Ну да. Теперь у меня средний балл четыре, благодаря ее усердной работе.

— Уверена, она уже почти набралась смелости, чтобы пригласить на свидание своего возлюбленного, благодаря твоей усердной работе.

Желудок скручивает в узел, а коньяк жжет его изнутри.

— Скорее всего.

— Ты пришел сюда в ужасном состоянии, — произносит Барбара, медленно протирая очередной бокал. — С кучей синяков и вывихнутой рукой. Никогда прежде подобного не видела, даже при работе с буйными клиентами. Тебя избили до полусмерти, затем ты сбежал. Вот и все, что мы знали.

Ее слова бередят старые раны. Барбара с грустной усмешкой наливает себе газированной воды и медленно пьет, глядя на меня поверх стакана, а затем продолжает:

— Я дала тебе жилье и работу, потому что когда-то давно была тобой. Меня избили за то, кем я была, и я тоже сбежала. Но мне никто не предоставил ночлег в подсобке своего клуба. И мне приходилось делать ужасные вещи, чтобы заработать на жизнь. Я занималась этим годами. А ты? Ты сразу собрался с силами, подал документы в Маунтфорд и поступил.

— Удача, — хмыкаю в ответ, и Барбара шлепает меня своей тряпкой.

— Тяжелый труд, не забывай об этом.

Невольно улыбаюсь. Барбара всегда умеет поднять мне настроение. Это ее дар.

— Ладно. Я об этом подумаю. О том, чтобы ей признаться. Но не сейчас, пока рано.

Барбара кивает.

— Понимаю. Не торопись. Но и не затягивай, понял?

Я встаю и ухожу из бара, похохатывая над комичностью ситуации — Раник Мейсон старается подобрать удобный момент с девушкой.

В кого, черт возьми, меня превратила Элис?

Глава восьмая

Элис

Свет и любовь дарует солнце розе,

Что жаждет дотянуться до него,

Что молит об одном прикосновеньи,

Хоть корни в земле глубоко.

Садовника однажды вопрошает

О помощи та роза, ну а он

Безропотно себя обязывает

Отрезать корни быстро и с концом.

Проходят дни, и к солнцу она ближе,

Уже вкушает лакомство любви…

Садовник же становится все тише,

Смотря на сад, угасший без звезды.

Отложив ручку, смотрю на стихотворение. Кто есть кто? Тео — солнце, я — роза, а садовником может быть только… Раник?

Качаю головой. Нет, он не способен на тонкие чувства. Ведь он такой грубиян.

— Что ты там пише-е-ешь? — поет Шарлотта,заглядывая мне за плечо. Быстро закрываю фиолетовую тетрадку и запираю ее на замок.

— Ничего! Просто стихотворение для урока английского… Эй, разве у тебя нет свидания, на которое нужно собираться?

Шарлотта пренебрежительно отмахивается от меня.

— О, перестань. Ты не сможешь разжечь в парне предвкушение, если не опоздаешь хотя бы на десять минут.

Хмурюсь.

— Зачем нужно разжигать в парне предвкушение?

— Чтобы он захотел тебя еще больше, — объясняет, подмигивая, она. — Помаринуй его немного, и капитуляция будет сладкой как никогда.

Я морщусь.

— Детский сад.

— Для тебя, может, и так, — вздыхает Шарлотта. — Ты просто не понимаешь парней.

Смеюсь.

— Ты права, не понимаю. Но я учусь. Мало-помалу.

— Да? — Ее глаза загораются. — Скажи на милость, как? В твоей жизни появился кто-то особенный? Чье имя начинается на Т-Е-О и заканчивается на Красавчик?

— Очень смешно, — тяну я. — Он знает о моих чувствах столько же, сколько и человечество о жизни за пределами Солнечной системы.

— Тебе надо поднажать, — фыркает Шарлотта, стоя перед зеркалом и в последний раз обновляя помаду. — Они с Грейс становятся все ближе и ближе, им вместе так хорошо… — Она вдруг разворачивается с озорным блеском в глазах. — Хочешь, устрою ей саботаж? В школе у меня очень хорошо получалось заставлять девчонок полнеть, давая им по утрам свои свежеиспеченные пончики…

— Ты умеешь печь?

— Это своего рода семейный бизнес.

— Порыв, который стоит за твоей угрозой, очень трогателен, — вздыхаю я, — но нет, оставь их в покое. Я сделаю все по-своему.

— Оке-ей, — поет Шарлотта. — Но, чтобы ты знала, твой способ намного менее динамичный.

— Ну, извини, я не ты, не могу быстро брать парней в оборот, — огрызаюсь я, смотрю на Шарлотту и, видя, что мои слова задели ее, сразу жалею о сказанном. — Прости, просто я…

Шарлотта сдержанно улыбается и обнимает меня.

— Эй, не бери в голову. Я знаю, как это тяжело для тебя. Просто делай все, что в твоих силах. Единственное, чего я хочу — это видеть тебя счастливой, очень счастливой. Вот и все. И я верю, что отношения с Тео принесут тебе счастье.

У нее кармане гудит телефон, и она достает его.

— Вот черт! Наш столик для ужина был зарезервирован на семь, а не на восемь! Проклятье, я заставила его ждать целую вечность. Увидимся позже, ладно? Не жди меня и ложись спать!

Она хватает куртку и выскакивает за дверь, оставив меня в тихой и пустой комнате наедине с переполненным уведомлениями телефоном. Я знаю, что там. Семь пропущенных звонков от мамы. Так часто за один день она звонила мне лишь один раз, в старшей школе, когда учитель по химии по ошибке влепил мне четверку. Мама тогда была вне себя от ярости, и это настолько запало мне в память, что, увидев пропущенные звонки от нее в этот раз, я решила потянуть время, занявшись написанием стихов, выполнением домашки Раника и другими делами — лишь бы дать себе оправдание не перезванивать маме тотчас.

Но сейчас, когда Шарлотта ушла, все дела переделаны, а творческое вдохновение иссякло, у меня не осталось никаких отговорок. Я должна ей перезвонить.

Мой палец зависает над ее номером, но я никак не могу найти в себе силы нажать на вызов. Тогда судьба берет все в свои руки, и телефон вспыхивает от еще одного — уже восьмого — маминого звонка. И на этот раз я отвечаю.

— П-привет?

— Элис! Слава богу, наконец-то я до тебя дозвонилась. — Ее голос полон… тревоги. Как будто она беспокоилась обо мне. — Мэтерс известил меня, что ты больше не посещаешь его занятия, — рявкает она. — Ты имеешь хоть малейшее представление о том, сколько денег я плачу за твое обучение, юная леди?

— Мам, я пыталась сказать тебе…

— А я сейчас говорю тебе: ты вернешься на его лекции. Я не допущу, чтобы вместо самосовершенствования ты гоняла балду. Мы все твои школьные годы готовили тебя к университету, Элис! Мы готовили тебя к чему-то великому! Ты стоишь намного больше, и нам обеим это известно!

— Мама, пожалуйста, послушай меня хотя бы секунду…

— Не хочу ничего слушать. Сначала ты отказываешься поступать в мою альма-матер, потом выбираешь это Богом забытое заведение, а теперь открыто бросаешь мне вызов, пропуская важные лекции… С меня хватит! Я позвоню Мэтерсу через неделю, и если к этому времени ты не начнешь посещать занятия у него, я заберу тебя из этого университета. Навсегда.

— Мама! — изо всех сил кричу я, но в ответ получаю лишь серию коротких гудков. Трясущейся рукой отвожу телефон от уха и чувствую, как в сердце оседает что-то тяжелое. Что-то горькое и обжигающее. Меня мутит, но рвоты нет.

Каждое ее слово — правда. Раньше я никогда не прогуливала занятия. И в будущем ни за что бы так не поступила. Но Мэтерс… он же пытался…

Я вздрагиваю, когда мои размышления прерывает стук в дверь.

***

Раник

Я нервно подергиваю ногой перед дверью комнаты Элис. То, что я собираюсь сделать, либо заставит ее возненавидеть меня, либо приведет ровно у ту точку, где она хочет быть с Тео. Одно из двух, третьего не дано. И я в любом случае остаюсь у разбитого корыта. Но гораздо важней моих чувств то, что она этого хочет, а я ее учитель, поэтому…

Делаю вдох и стучусь.

Элис открывает мне почти сразу, я протискиваюсь мимо нее и захожу внутрь, стараясь справиться со своей нервозностью, которая наверняка будет слышна в голосе.

— Привет, принцесса! Ты одна? Супер. У меня для тебя кое-что есть. Думаю, ты оценишь.

Бросив подарочный пакет ей на кровать, я поворачиваюсь к Элис лицом, и ее вид ошарашивает меня. Она вся болезненно бледная.

— Эй, ты в порядке? — Оглядываюсь в поисках кого-нибудь или чего-нибудь, что могло расстроить ее. Что бы там ни было, я настроен немедленно выбросить эту гадость за дверь. — Я могу уйти, если сейчас не подходящее время.

Ее голубые глаза, не мигая, глядят на мне, но прямо сейчас она далеко, так далеко… в каком-то другом мире. Впрочем, через секунду она приходит в себя, и ее рот сжимается в тонкую линию.

— Я в порядке.

— Вообще-то нет, не в порядке, — наседаю я. — Ты белая как простыня. Выглядишь так, словно тебе очень сильно дали в живот.

— Все хорошо, — настаивает она, и в ее тон опять проникают старые добрые королевские нотки.

— Ну, я могу заглянуть и потом. — Только начинаю разворачиваться, чтобы уйти, как она останавливает меня, взяв за рукав.

— Нет. Останься. — Ее голос звучит совсем тихо. — Пожалуйста.

Она выглядит такой уязвимой, что я начинаю не на шутку беспокоиться за нее… Но тем не менее, прячу чувства за кривой ухмылкой.

— Хорошо, уговаривать меня точно не надо.

— Ты пришел ради урока?

— Ага, — киваю. — Был поблизости после психологии, вот и решил заскочить.

— Ты хочешь стать детским психологом? — мягко спрашивает она, подходя к подарочному пакету, лежащему на кровати.

— Д-да. Как догадалась? Погоди, не отвечай. Просто ты очень умная, вот и просекла.

— Благодаря твоей курсовой, — говорит Элис. — Я всего лишь сложила все кусочки воедино. Это замечательная профессия.

Чешу затылок. Мне неудобно, я не привык получать от нее похвалу. Или от кого-либо еще.

— Наверное. Когда я был маленьким, мне хотелось иметь человека, с которым можно было бы поговорить… вот я и подумал, что могу стать таким человеком для детишек, которые тоже об этом мечтают.

— Должно быть, это приятно, — произносит она с улыбкой, — иметь возможность самостоятельно выбирать свой жизненный путь.

Мои брови сходятся вместе.

— В смысле? Хочешь сказать, что у тебя такой возможности нет?

— Моя мама всегда хотела, чтобы я, как и она, стала нейробиологом. Так что им я и стану.

— Но ты… ты не обязана. Есть и другие варианты. Черт, да с твоими-то мозгами? Ты можешь быть кем угодно! Кем только захочешь!

Элис горько смеется, потом грустно вздыхает.

— О, Раник. Ты иногда такой умный, а иногда — ужасно наивный.

Только я собираюсь заспорить с ней, как она наклоняется и открывает пакет. Смотрит внутрь, моргает, а затем поворачивается ко мне с невыразительным и даже каким-то бессознательным взглядом.

— Дружеское напоминание, — подпрыгиваю на цыпочках, — это пригодится, чтобы захомутать того симпатичного жеребца, которого ты так сильно жаждешь. Плюс ты сказала, что хочешь изучить члены. Так что, дерзай.

Она засовывает руку в пакет, достает дилдо телесного цвета и, глядя на меня, выразительно поднимает бровь.

— Что это?

— О, да ладно тебе, принцесса, это искусственный пенис. Дилдак. Только не говори, что никогда раньше не видела пенис. С твоей-то внешностью… Уверен, какой-нибудь извращенец в плаще уже представал перед тобой в чем мать родила. К слову, у тебя нет имени и адреса этого гада? И, может, ты знаешь, нравятся ли ему удары ножом?

— Я знаю, что это, — огрызается она, тыча пальцем в подарок. — У меня расширенный курс биологии, плюс в данный момент я посещаю антропологию. Поверь, я тщательно изучила все диаграммы и изображения в поперечном сечении мужских гениталий.

— Серьезно? — Я ухмыляюсь. — Просто ты держишь эту штуковину так, будто она ручная граната, а не обожаемый шланг Великолепного Тео.

— Зачем ты принес это мне?

— Он был самым простым дилдаком, который мне удалось разыскать, так что прояви чуть-чуть благодарности. Был, правда, еще один, усыпанный стразами, и некоторое время я всерьез подумывал, не купить ли его, но…

— Раник, — вздыхает она.

Я вскидываю руки вверх.

— Хорошо, хорошо! Я купил его, потому что подумал, что тебе может понадобиться практика.

— Практика, — повторяет она с каменным лицом.

— Да, чертова практика. — Сажусь на кровать рядом с ней. — В ваших отношениях будут не только сексуальные трусики или постельная болтовня о ядерных реакторах, ну или что там заводит вас, ботанов.

Элис смотрит на дилдо в своей руке, затем на меня и со смертельно серьезным лицом говорит:

— Я не собираюсь им пользоваться.

На меня обрушивается волна возбуждения, мозг начинает работать наполную, рисуя картинки того, как Элис, вспотевшая и раскрасневшаяся, лежит на кровати и увлеченно пользуется этим скромным стержнем. В тысячный раз выгоняю непристойности из башки и призываю себя сосредоточиться.

— Нет, погоди, тебе и не надо им пользоваться. Ну или, если все-таки хочешь, оставь потом эту штуку себе. Будет как типа подарок на Рождество. Хотя, если честно, члены с текстурой намного…

— Просто скажи мне, что в твоем представлении я должна с этим сделать, — говорит она.

— Ты хотела узнать больше о пенисе. Хорошо. Но учти, что свидания это одно, а секс — абсолютно другая история. Секс — это как… Черт. Секс — это океан, а свидания — небо. Две абсолютно разные темы, сечешь?

— И там, и там присутствуют жидкости, — размышляет она. — В океане вода, а в небе дождь.

— О-о. — Я указываю на нее двумя пальцами, но ее лицо не меняется. — Жидкости. Теперь дошло?

— Что?

— Не бери в голову. Короче, я очень рад, что мы наконец перешли к теме секса, потому что в этом я спец. Предлагаю начать с самых основ, — говорю. — С дрочки. Можно?

Беру у нее дилдо и крепко берусь за его основание. Силиконовая краска уныло поблескивает, но для урока сойдет.

— Итак, представь, что это член Тео, окей? Тебе каким-то магическим образом удалось вытащить его из штанов и трусов, что, позволь заметить, чертовски хлопотно. Совет на будущее: если хочешь добраться до его члена, сними с него сразу штаны и вынь эту штуку из боксеров. Хотя погоди, беру свои слова обратно. Он похож на парней, которые носят плавки. С ними сложнее.

— Почему? — Она склоняет голову набок.

— Ну, в них нет прорези, а в боксерах она есть, и из нее можно легко вытащить член. Если он будет в плавках, просто сдернешь их вниз.

— Сдергивание кажется крайне несексуальным.

Я хохочу.

— Ни хрена. Просто будь обходительной, иначе испортишь настрой. Или, наоборот, не будь обходительной и испорть весь настрой. Будем надеяться, это его рассмешит, и ты посмеешься с ним вместе. Но это вряд ли, блин. Он суперправильный, а ты и веселиться-то не умеешь.

Я сразу жалею о том, что спорол, потому что ее лицо становится мрачным, но не в том королевском духе, как это обычно бывает, когда она злится, а как-то более мягко, более грустно. Сердце сжимается, и становится трудно дышать.

— Черт побери, Элис, нет. Я брякнул чушь. Ты в порядке. Да и твоей вины в этом нет. Просто у тебя была чертовски печальная жизнь, понимаешь?

— Моя жизнь была не печальной. — Она выпрямляется, и маска Ледяной принцессы быстро возвращается на место. — Да, она была менее «веселой» по сравнению с твоей сумасшедшей тусовочной жизнью, но это еще не значит, что в ней не было хороших моментов. Отсутствие пьянок, гулянок и беспорядочных связей не равно отсутствию смеха. Мне было весело. Иногда.

— Когда? Когда ты училась всю ночь напролет чуть ли не до потери сознания? Когда выступала волонтером на ярмарках по математике, но ни разу не наряжалась на выпускной или, черт побери, чтобы просто провести вечер в свое удовольствие? Твои предки проявляли к тебе любовь, только когда ты получала пятерки, так что все свои подростковые годы ты пыталась их впечатлить, чтобы получить крупицы их чертовой ласки и…

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Очнись, ты пришел, чтобы научить меня, как соблазнить Тео, а не для психоанализа. Так что давай-ка займемся делом.

Она так быстро закрывается от меня, что я аж чувствую, как от ее ледяной брони веет морозом. Ей просто нужен мой опыт. А я, как дурак, постоянно забываю об этом и думаю, что ей нужен я сам, как человек, как ее друг. Но я для нее только учитель. Ресурс. Очередной учебник, призванный пополнить запас ее знаний. А ведь я мог бы стать для нее чем-то большим. Я мог научить ее веселиться и радоваться каждому дню вместо того, чтобы существовать с закрытым сердцем.

Она откашливается, настраивая голос на деловой лад.

— Итак, мы обсуждали мужское нижнее белье.

В груди болит, но я мысленно призываю себя быть таким же отстраненным и профессиональным, как Элис. Потом качаю головой. Какого хрена мне должно быть больно из-за Ледяной принцессы, которая попользуется мной и выбросит, как только получит желаемое?

— Ага. Итак, дрочка. Тут ничего сложного нет. Она возбудит Тео, но от нее он не кончит. А может кончит — если он сверхчувствительный девственник, что тео-ретически очень даже возможно. Сечешь?

Она игнорирует шутку, краем глаза рассматривая дилдо.

— То есть, дрочка нужна для прелюдии?

— Ну да. Ее суть — дать парню понять, что ты заинтересована в большем. Потереть парню пах — лучший, научно доказанный способ привлечь его внимание и дать «зеленый свет».

Элис усмехается.

— Научно доказанный? Или проверенный временем?

— И то, и другое. — Я беру дилдо в кулак. — Ладно, это очень по-гейски и подвергает риску мою тщательно выстроенную мужскую репутацию, но ради тебя я рискну. Так ты точно поймешь, что надо делать.

— Все гомоэротическое дальше этой комнаты не уйдет.

Я закатываю глаза и сжимаю дилдак.

— Ствол — это место, где происходит основная движуха. Многие девушки выбирают для активных действий головку, но они забывают, что она очень чувствительна. Слишком сильная стимуляция может привести к, э-э, скорострелу. Или вызовет раздражение. Короче, сконцентрируйся на стволе и изредка ходи в гости к головке.

— Поняла. — Элис кивает, строча заметки у себя в телефоне.

— Эй. — Я перехватываю ее руку. — Без конспектов, окей? У нас практика. Ручная работа. Во прямом смысле слова.

— Но… — Она смотрит на записи.

— Знаю, они дают тебе чувство безопасности. Знаю… Знаю, записи значат для тебя до хрена. Но прямо сейчас мне нужно, чтобы ты была здесь, со мной и сосредоточилась на том, что я делаю. Серьезно, это лучший способ обучения.

Она приободряется при слове «обучение» и, отложив телефон, сосредотачивается на мне.

— Хорошо. Я слушаю.

Ее лазерный взгляд больше ни на секунду не отрывается от меня, пока я показываю различные техники: обычная дрочка, крученая, двумя пальцами. Испытываю небольшой дискомфорт, но ради нее продолжаю. Затем передаю дилдак ей, чтобы она могла попрактиковаться. Элис берет его, пробует повторить, но через пару секунд ее пробивает на смех. Я застываю на месте.

— Погоди, ты сейчас… это что, был настоящий смех?

Она смотрит, как ее рука скользит вверх и вниз, а затем снова начинает смеяться. Смех у нее будто журчание чистой родниковой воды.

— Просто это… это так глупо. Это выглядит так… так глупо!

Я бросаю взгляд на жалкий силиконовый хрен и сам начинаю захлебываться смехом.

— Он выглядит как долбанный червь, — говорю.

— Как лысый кит. — Пытаясь отдышаться от смеха, Элис кладет руку на грудь. — Или как задняя часть продолговатого мозга.

Ее сравнение в стиле ботанской попки вызывает у меня новый взрыв смеха. Комната в общежитии оживает, наполняется звуками и вечерним солнечным светом, струящимся сквозь окно. Солнце играет с ее светлыми волосами, создавая переливы цвета расплавленного меда. Несколько прядок выбились из пучка, растрепались после проведенного на ногах дня. Было бы так легко протянуть руку, распустить ее волосы и увидеть, как они рассыпаются по плечам. В окошко врывается ветер, он подхватывает ее аромат и доносит его до меня. Никаких модных духов, только чистое мыло с запахом розы.

Ее смех исчезает быстрее, чем я успеваю запечатлеть его в своей памяти. Но это намного лучше, чем фото. Это момент ее жизни, и он полностью принадлежит мне.

Перехватив мой пристальный взгляд, она сразу же отворачивается.

— Прошу прощения. Я отвлеклась. Этого больше не повторится.

— Все окей. Отвлекаться — это нормально.

— Нет, — возражает она. — Наверняка ты бы предпочел быть сейчас в другом месте, с людьми, которые куда интереснее и веселее меня. Со мной скучно, я знаю. Поэтому… будет лучше провести этот урок быстро и продуктивно, чтобы ты мог наконец-то уйти.

Что-то в моих легких болезненно скручивается.

— Мы можем продвигаться медленно. Так тоже нормально.

Элис хмурится, на ее лице ясно видно сомнение. Я легонько подталкиваю ее лоб забытым дилдо и говорю:

— Балда, мне не скучно с тобой. Мне нравится тебя учить.

Ее сомнение исчезает, и на смену ему приходит смущение. Обалдеть: Элис краснеет передо мной. Пару раз такое бывало уже, но сейчас ее румянец другой, он сильнее и ярче. Эта упертая, беспощадная девчонка-отличница краснеет из-за меня, ее милые щечки заливаются розовым цветом. Но через миг все меняется — румянец тускнеет, взгляд теряет искру, и она снова становится деловой.

— И все-таки я не чувствую, что обучаюсь достаточно эффективно.

— Правда? — Нервно чешу затылок. — Черт, ну да, учитель из меня никакой…

— Нет, я не имею в виду твои навыки обучать, — прерывает она. — Ты не так уж и плох. Я про само… оборудование. — Она указывает на дилдак в моем кулаке. — Знаешь, трудно понять, все ли я делаю правильно, ведь механизма ответной реакции нет. Обучение должно быть основано на положительном подкреплении, и если оборудование не отвечает, то невозможно понять, в правильном направлении я двигаюсь или нет.

— Ну, вроде рукой ты двигаешь правильно, — говорю я.

— Ты знаешь это наверняка?

— Нет.

Элис вздыхает.

— Таким образом, даже если я сближусь с Тео, то могу облажаться.

— Да, но, блин, ты можешь и преуспеть.

— Я не могу позволить себе рисковать. Тео… слишком много для меня значит. — Она бросает на меня взгляд. — Он первый парень, который вызвал во мне эти чувства. Любовь до сих пор обходила меня стороной, я даже думала, что я фригидная, или, может быть, лесбиянка. Но потом я повстречала его и наконец поняла, о чем говорится во всех этих песнях, в поэмах Китса и романах Хемингуэя. Тео открыл мне глаза.

Сердце проваливается куда-то в живот.

— Да, похоже, он охереть как для тебя важен.

— Именно так. Поэтому я обязана достичь совершенства. Мне нужно стать настолько натренированной и готовой, насколько это возможно. Права на промах у меня нет.

— Нефиговую ты на себя взвалила задачу.

— Я привыкла к сложным задачам, — возражает она. — Так что с давлением справлюсь. А ты научишь меня справляться со всем остальным.

После ее слов наступает странная, напряженная тишина, а потом мы оба выпаливаем:

— Думаю, можно…

— Ты не будешь возражать, если я…

— Извини, продолжай, — говорю, на что Элис кивает.

— Я хотела спросить, не будешь ли возражать против того, чтобы стать живым объектом исследования? Ради практики. Всего один раз.

Мои глаза чуть не выскакивают из орбит. Элис спрашивает, можно ли ей подрочить мне?!

— Слушай, принцесса, у меня было много девчонок…

— Знаю! — перебивает она. — Я очень хорошо это знаю. И поэтому верю, что из тебя выйдет отличный подопытный инструмент. Смотри, я неопытная, а значит, это будет очень уныло и плохо — настолько, что это позволит тебе сохранить ясную голову, и ты сможешь направлять меня, пока я провожу эксперимент.

— Думаю, ты недооцениваешь себя и силу женской руки. Пофиг, что ты неопытная, я все равно отреагирую.

— Вот именно, отреагируешь! Что даст мне намного больше, чем эта безжизненная пластиковая штука. Я смогу оценить твою реакцию и соответствующим образом приспособиться к ней.

Прищурившись, смотрю на нее, игнорируя свой полустояк, который уже упирается в джинсы.

— А как же ты?

— А что я?

— Тебе типа будет нормально, что я… я буду первым… с кем ты…

— Но это же не по-настоящему, — быстро отвечает она. — Это обычная тренировка. Ради Тео. Думаю, она будет весьма познавательной.

Я закатываю глаза, но прежде чем успеваю встать и уйти, она пересаживается поближе и кладет руку мне на бедро. В ее серо-голубых глазах вновь вспыхивает искра, а пальцы начинают выписывать на моих джинсах пытливые животрепещущие круги. Уверен, каждый пьяный студент в нашем кампусе убил бы за то, чтобы оказаться сейчас на моем месте — на кровати с Элис Уэллс.

Вечернее солнце придает ее волосам медовый оттенок, эмоции наполняют глаза страстным огнем, который она приберегает лишь для сдачи экзаменов и дурацкой учебы. Учеба. Учиться она обожает. Чтобы это понять, достаточно посмотреть на то, с каким воодушевлением она прямо сейчас гладит меня…

— Н-нет, — говорю я напряженно и хрипло. — Не лапай его. Разверни руку и три ею вверх-вниз…

Она слушается, и у меня перехватывает дыхание, когда ее ладонь начинает скользит по мне — сперва мягко, потом более жестко.

— Ага. Получается, фрикции стимулируют кожу. Что ж, это логично.

Издаю стон и отталкиваю ее от себя.

— Элис, ч-черт возьми… остановись. Просто остановись.

— Я сделала что-то неправильно? — Она наклоняет голову набок.

— Нет, но… черт побери, женщина, — рычу на нее, — я не Тео. Это к нему ты неровно дышишь, а не ко мне.

Словно любопытная птица, она склоняет голову в другую сторону. Невинность, которой пронизано это движение, лишь дополнительно распаляет меня.

— Знаю. Но ты — мой учитель. Ты должен обучить меня. — Она бросает взгляд на мой пах. — Кроме того, нет смысла использовать пластиковую имитацию, когда есть живой образец. Эксперименты в реальных условиях, в отличие от лабораторных, считаются более эффективными с точки зрения достоверности данных.

Я прислоняюсь к стене и бьюсь о нее головой, пытаясь избавиться от проклятого наваждения похоти. Мне нужно уйти. Прямо сейчас. Ничем хорошим это не кончится, только трахнет мне мозг. Но почему? Почему я в этом уверен? Потому что я хочу ее? Но ее хотят все, у кого имеется член. Я не особенный. А она сохнет по Тео. Да мне и не нужно, чтобы девчонка, дрочащая мне, испытывала в мою сторону какие-то чувства. Хейли ласкала меня вчера на концерте, пока я совал в нее пальцы, а у нее, на минуту, есть парень. А на прошлой неделе мне отсосала Келси, хотя у нее есть девушка. Так что мне не привыкать к ничего не значащим шалостям с людьми, которым я безразличен. Тогда почему происходящее сейчас так чертовски сильно беспокоит меня?

— Я не хочу, чтобы ты делала то, о чем потом пожалеешь, принцесса, — наконец говорю я. Но уже поздно. Я уже чувствую, как она тянет язычок молнии вниз, а ее ладонь проникает в ширинку.

— Я ценю твою заботу, Раник. Но о приобретенных знания я никогда не жалею. — Она хмурится, чуть надув губки. — Я понимаю, что тебе вряд ли будет приятно, поэтому заранее благодарю за твою жертву.

Не догоняю, дразнит она меня или нет, но мне все равно, потому что как только ее тонкие пальцы пробираются в боксеры и находят мой член, все мои возражения превращаются в белый шум. Кончики ее пальцев — прохладные, ногти — короткие, руки — гладкие. На моей коже эта комбинация ощущается восхитительно.

Она вытаскивает мой стояк, он такой твердый, что им можно резать стекло, и ее глаза округляются.

— Ого. Не знала, что он может становиться настолько большим.

Лихорадочно ухмыляюсь и говорю:

— Т-только у меня. У других он поменьше. А у Тео, наверное, совсем крошечный… О! — Я осекаюсь, когда она обхватывает основание члена и сжимает его.

— Достаточно хвастовства, — надменно произносит она, а затем, по мере того, как она дрочит мне, жестко и сильно, на ее губах расцветает довольная улыбка. У меня чуть не вырывается стон, но я его сглатываю.

— Ч-чего ты такая чертовски… — Я шумно вдыхаю, когда она проводит пальцами по головке, и раскаленные добела жгуты удовольствия связывают меня по рукам и ногам. — Такая чертовски самодовольная?

— Самодовольная? Нет, скорее радостная. Ведь учиться вот так куда эффективнее, — отвечает она, и в мои боксеры проникает ее вторая ладошка. Взявшись за меня уже двумя руками, она нежно сжимает мой член, а когда я не реагирую, наклоняется и дует прохладным воздухом на головку. Мои бедра предательски дергаются, но ее сладкие розовые губки остаются на месте.

— Эй… а-а… остановись, манипуляций со ртом в меню нет…

— Слишком сильное трение без смазки опасно. Каждый уважающий себя физик знает об этом, — возражает Элис.

— Принцесса, послушай, я, блин, серьезно. Если ты… — Не дав мне закончить, она проводит своим мягеньким язычком от основания члена к головке, оставляя на ней влажный и жаркий след. — Ч-черт!

Все мое существо требует остаться на этой кровати и позволить ей делать все, что она хочет, пока я не кончу на нее или в нее, но какая-то ясная и разумная частичка меня пробивается сквозь чертов морок и заставляет отпрянуть от Элис. Я немедленно вскакиваю с кровати, прячу член в боксеры и застегиваю джинсы.

— К-какого хрена ты делаешь? — Пока я пытаюсь отдышаться, ее щеки покрываются ярким румянцем.

— Я… я училась. Почему ты остановился? Что-то пошло не так?

— Ты имеешь хоть какое-нибудь… хоть какое-нибудь гребаное понятие, что это значит? Ты зашла чересчур далеко.

— Мне было любопытно! И я не хотела, чтобы из-за сухого трения тебе станет больно…

— Почему тебя парит, будет мне больно или нет? — огрызаюсь я. — Я же для тебя просто подопытный инструмент.

На ее лице появляется шок, который медленно переходит в замешательство.

— Но мы же… мы же договорились. Ты учишь меня, а я выполняю твою домашку. Мы оба используем друг друга. Это честная сделка.

Я сжимаю пальцы в кулак, сопротивляясь желанию врезать в стену.

— Нет, не честная. Когда ты берешь и начинаешь вдруг делать такую безумную хрень — это не честно.

— В смысле — безумную хрень? Разве десятки других девушек не делали для тебя то же самое? В их исполнении это тоже безумная хрень?

Болезненный спазм скручивает мой желудок.

— Нет, с ними это нормально!

— Тогда почему, когда я делаю это ради обучения, оно превращается в безумную хрень? Почему ты воспринимаешь меня иначе? Относись ко мне, как к одной из тех девушек. Я хочу учиться, и у меня все получится, если ты будешь воспринимать меня, как их!

— Но ты не такая, как они, чертова идиотка! — ору я. — Хватит им подражать! Хватит менять себя ради своего дебильного Тео! Ты не сможешь привлечь его, если будешь из кожи вон лезть, чтобы стать кем-то, кем ты не являешься!

Элис притихает, румянец сходит с ее лица, а королевское выражение трансформируется в непробиваемо-ледяное. Издав разочарованный вздох, я разворачиваюсь и хлопаю дверью. Никогда в жизни не ходил с такой скоростью и не злился так сильно, да еще хрен пойми почему. Вернувшись домой, я игнорирую приветствия Миранды и Трента, уматываю к себе и, прислонившись к двери, добиваю себя мыслями о гребаном идеальном ротике Элис.

Она оттрахала меня, даже не трахнув.

***

Элис

Сбитая с толку и измученная мамой, Раником и всем остальным, плетусь в аудиторию Мэтерса, которую снова начала посещать на этой неделе. У меня больше нет силы воли бороться со своими инстинктами. Из-за них у меня возникли проблемы с моим учителем Раником, и я больше не могу им доверять. Даже сейчас, когда они призывают меня уйти с этой лекции, ведь холодные поросячьи глазки Мэтерса то и дело устанавливают со мной зрительный контакт. Он смотрит на меня долго, иногда слишком долго, а на его губах появляется проблеск самодовольной усмешки. Каждый раз, когда это случается, в моем сердце стремительно разгорается искорка ярости, но она быстро гаснет, ведь какой от нее толк? Если буду бороться, если откажусь посещать этот предмет, мама заберет меня из универа. А я не могу вернуться домой неудачницей, недоучкой. Я не могу позволить ей уничтожить мою тихую здешнюю жизнь, как она уничтожила мои дневники со стихами и мои школьные годы…

Я вздрагиваю и подавляю всплывшие воспоминания под раздражающее бурчание Мэтерса.

Когда Мэтерс поворачивается к классу спиной, Шарлотта, заметившая мой дискомфорт, подталкивает меня локтем.

— Ты в порядке, малыш? Последние пару дней ты выглядишь жутко подавленной.

— Все дело… в этом предмете, — шепчу я.

— Э-э, в предмете, который тебе очень нравился, пока пару недель назад ты не начала его пропускать? Кстати, а почему?

Я киваю на Мэтерса.

— Помнишь, ты как-то сказала, что я в его вкусе?

— Ага.

— Ты была права.

Шарлотта вздергивает бровь.

— О. О-о-о… — Она морщит нос. — Фу. Это отвратительно. Как ты?

— В порядке, — вру я. — Но если бы Раник тогда не зашел… Он, можно сказать, спас меня.

— Так вот почему ты говорила о нем, — оживляется подруга. — Теперь все наконец обретает смысл!

Мэтерс оглядывается на нас, и мы быстро замолкаем. Он внимательно смотрит то на меня, то на Шарлотту и только потом отворачивается.

— Сочувствую, Эл. — Шарлотта приобнимает меня за плечи. — Знаешь, ты могла бы сразу мне все рассказать.

— Знаю, прости. Я просто чувствовала, будто… будто реагирую слишком бурно. Если бы я сказала тебе, ты бы ответила, что я…

Шарлотта хмурится, крепче прижимая меня к себе.

— Не думай так. Ты можешь рассказывать мне обо всем, хорошо? Серьезно. Я стану тебя осуждать. Особенно сильно. — Мы понимающе ухмыляемся друг другу.

Мэтерс тем временем раздает распечатки с тестом, а потом прогуливается по проходам, следя, чтобы никто не списывал. У моей парты он ненадолго задерживается, и я подавляю дрожь. Заметив это, Шарлотта впивается в его спину ненавидящим взглядом, и я испытываю облегчение от того, что она злится на него за меня. Сама я сначала не злилась, а пыталась вытеснить из памяти гадкие воспоминания, отрицать их, но это было неправильно. Вместо того, чтобы скрывать свои чувства или убегать них, я должна была их принимать. Этому меня научили уроки Раника. Они вообще многому меня научили.

Раник…

Чем больше я думаю о нем, тем больше смущаюсь.

Тем злополучным вечером, после того как Раник ушел, я рухнула на кровать и позволила унижению поглотить меня с головой. Я зашла чересчур далеко, и все из-за своего всепоглощающего желания учиться. Я всегда была такой: появляется новая тема, и я с головой бросаюсь в ее изучение, стараясь узнать все и вся. И поскольку секс является неотъемлемой частью отношений, я, желая заполучить эти самые отношения с Тео, не раздумывая решилась на следующий шаг. Я хотела этого. Нет, поправочка: я хотела научиться этому. В сексуальном плане я этого не хотела.

Или хотела?

Когда я увидела реакцию Раника на свои действия, температура моего тела повысилась, а в каждой клеточке вспыхнула гордость. Я заполучила власть над ним. И что важнее всего, делала ему хорошо. Так у меня еще ни с кем не бывало. Он наслаждался мной. На долю секунды я перестала быть скучной или зажатой, какой меня обзывали долгие годы. Я стала интересной и притягательной… Я стала, как все. Я занималась сексом. Вроде как. Не знаю, принимается ли мастурбация за полноценный секс. Я бы спросила Шарлотту, но аудитория Мэтерса для этого не лучшее место. Каждый раз, когда его маслянистые глазки глядят в мою сторону, меня пробирает дрожь, я вспоминаю его мерзкие приставания, и у меня резко портится настроение.

Шарлотта тоже обращает на это внимание, и после звонка дожидается, когда я соберу сумку. Глаза Мэтерса неотрывно следят за мной, но Шарлотта берет меня за руку, и это придает мне немного храбрости. Выходя, я держу голову высоко поднятой. Шарлотта уводит меня к тележке с замороженными йогуртами, которая в ожидании обеденной толпы припарковалась у корпуса Эдварда Ли. Я беру порцию с засахаренными ананасами и порцию с грецким орехом, а Шарлотта — с шоколадом поверх шоколада поверх еще большего количества шоколада. Пока мы, сидя под дубом, поглощаем эти вкусняшки, подруга беспечно болтает о своем парне Нейте и о работе в биолаборатории. А я время от времени проверяю свой телефон — Раник так и не написал мне. Ничего странного в этом нет — иногда он не пишет по нескольку дней, — но приближается дата сдачи его домашки, и обычно он бы уже скинул мне смс.

Я знаю, что разозлила его. Но не понимаю, чем и почему. Наверное, дело в том, что я зашла дальше, чем мы договаривались, а это непростительно, особенно в сексе. Надо перед ним извиниться.

— Элис! — подталкивает меня Шарлотта. — Земля вызывает Элис!

Быстро поднимаю взгляд и вижу Тео, на его лице сияет мягкая улыбка, руки в карманах. Солнце создает вокруг него золотой ореол.

— Привет, — говорит он.

— П-привет. — Моментально встаю, но он смеется и качает головой.

— Все в порядке, не вставай из-за меня. Можно посидеть с вами?

— Конечно! — щебечет Шарлотта, понимающе усмехаясь мне. Я устраиваюсь на прежнее место.

— Спасибо, — улыбается Тео и садится на траву рядом со мной. Его рука оказывается так близко к моей, что еще чуть-чуть, и наши пальцы соприкоснутся. Я чувствую исходящее от него тепло и его запах — он пахнет горячим, крепким, свежезаваренным кофе.

— Так что же привело тебя сюда? — подмигивает Тео Шарлотта.

— Да так, просто подумал, как убить время до следующего эфира, а потом увидел тут вас. — Тео поворачивается ко мне и улыбается. — Ты сегодня очень хорошо выглядишь, Элис.

Чувствую, как сердце ударяется о грудную клетку. Уже открываю рот, чтобы начать отрицать, что выгляжу хорошо, но в голове всплывает наш с Раником урок. В ресторане я получила от него гораздо больше смущающих комплиментов, и мне удалось не отбиваться от них. Принимай комплименты изящно, слышится в голове голос Раника.

Я улыбаюсь Тео.

— Спасибо.

Шарлотта, хорошо знающая меня, разевает от удивления рот, а Тео улыбается шире.

— Я тут подумал… Сейчас ведь открылась ярмарка.

— О, да-а-а! — очухивается Шарлотта. — На Мэйн-стрит! Все о ней говорят.

— Ага, точно. В общем, там есть и аттракционы, и еда, и колесо обозрения, и игры, и я подумал… ну… я подумал, что мы могли бы сходить туда. — Тео смотрит на меня.

— Правда? — Я склоняю голову набок.

— Ага, — кивает он с энтузиазмом. — Я иду туда с другом и хочу пригласить и тебя. Ты тоже можешь кого-нибудь взять. Если захочешь.

— То есть, там буду я, ты, и…

— Грейс, — выпаливает Тео. — Это она предложила. Но обещаю, будет весело.

Грейс пригласила его? Прежде чем я успеваю все обдумать, Шарлотта берет меня за руку.

— Конечно она пойдет! Во сколько?

— Я на машине, заеду за тобой в восемь. Вот мой номер.

Улыбаясь, Тео передает мне бумажку, на котором написан номер его телефона. Беру ее, и мои руки начинают дрожать. Я потрясена. Наконец-то у меня есть номер Тео! Теперь я смогу звонить или писать ему, чтобы узнать его лучше!

— Ну, до встречи, — говорит Тео, что выводит меня из ступора, и я поднимаю взгляд.

— Ага. Да. Спасибо, — сбивчиво бормочу, и он уходит.

Шарлотта глядит ему вслед, а когда Тео исчезает за зданием, визжит как банши, отчего у меня чуть не лопаются барабанные перепонки.

— А-а-а-а! Не могу поверить, что он пригласил тебя на двойное свидание!

— На двойное свидание?

Шарлотта кивает.

— Угу! Грейс пригласила его, а он предложил тебе привести пару. А знаешь, что самое классное в двойных свиданиях? То, что можно поменяться партнерами! Это твой шанс сблизиться с Тео! Боже, я уже представляю, как вы сидите в кабинке на колесе обозрения, в небе вспыхивает фейерверк, ночь полна звезд…

— Есть только одна проблема, — перебиваю ее, — у меня мало знакомых парней. А точнее… их вообще нет. Во всяком случае, таких, которых можно пригласить на свидание.

Шарлотта задумывается.

— Ну, я бы одолжила тебе Нейта, но не уверена, согласится ли он позависать с Грейс. У них были довольно бурные споры на дебатах.

— Может, мне позвать Раника? — говорю я.

Шарлотта распахивает глаза, а затем заламывает руки.

— Раника? Но он… Эл, он не очень хороший…

— Он спас меня от Мэтерса, помнишь? А значит он не настолько плохой, — настаиваю я.

Подруга не в курсе, что я знаю его достаточно хорошо, и мне бы хотелось, чтобы она и дальше не знала. Пусть она и сказала, что я могу рассказывать все, и она не станет меня осуждать, на мои отношения с Раником ее обещания явно не хватит.

— Ох, — вздыхает Шарлотта. — Ну ладно. Тогда думаю, он подойдет. Если что, спихнешь его просто на Грейс. — Внезапно она оживляется. — Мы обязаны съездить в город и купить тебе симпатичный наряд. Больше никаких одалживаний моих вещей! Конечно, они тебе очень подходят, но это твое первое свидание. Тебе нужна своя красивая одежда, и это не обсуждается.

Я смеюсь, пока она строит планы на шопинг, вспоминая, в каких магазинах сейчас распродажи. Думать сейчас могу только о своем первом свидании. Не обучающем, а наконец-то настоящем, как у всех нормальных девчонок. Я больше не буду считаться белой вороной. Ведь я понравилась парню достаточно сильно для того, чтобы он пригласил меня на свидание. И не просто какому-то парню, а самому Тео.

Чувствую себя так, будто у меня за спиной выросли крылья.

***

Чувство окрыленности проходит, как только я сажусь на автобус до дома Раника. Получасовая поездка дает мне достаточно времени, чтобы обдумать, как он воспримет мое предложение. Возможно, он еще злится. Но без него у меня вряд ли получится справиться с этим «двойным свиданием».

Осторожно стучу в дверь, и выходит Миранда с ярко-розовыми, собранными в хвост волосами. Как только она видит на пороге меня, ее лицо принимает кислое выражение.

— Слушаю. Чего тебе надо?

— Прошу прощения за беспокойство, — начинаю я. — Раник дома?

Миранда осматривает меня с ног до головы, потом оборачивается и бросает взгляд куда-то внутрь квартиры, откуда доносятся звуки выстрелов из какой-то видеоигры. Я прищуриваюсь и вижу Трента и Сета, которые сидят на диване и играют в приставку. Миранда, тем временем, вновь поворачивается ко мне.

— Нет, извини. Он ушел.

— О, — пытаюсь скрыть разочарование, но, кажется, терплю неудачу. — Ты не знаешь, где его можно найти?

Миранда фыркает.

— Не могу поверить, что ты серьезно. Раник, конечно, сказал, что ты не такая, как все, но я не знала, что ты настолько чертовски старомодная.

Еле сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть. Он рассказал им обо мне? Ну, конечно рассказал.

— Послушай. — Миранда оглядывается назад, как будто хочет удостовериться, что Трент и Сет не слышат наш разговор, а затем, чтобы перестраховаться, наверное, выходит ко мне и закрывает за собой дверь. — Мы не такие, как ты, ясно? Так что тебе лучше не шнырять вокруг нас.

— Почему? Я… я вас чем-то обидела? Извините, что я… что в тот день я заснула в вашей квартире. И после душа взяла чье-то полотенце. Правда, извините меня…

— Дело не в этом, — вздыхает Миранда. Она прислоняется к перилам и трет промежуток между бровями. — Послушай, Раник еще никогда… не приводил домой девушек.

Я чуть не начинаю смеяться.

—Серьезно?

— В смысле, он приводил их, но только чтобы потрахаться, — резко поправляет она. — А не затем, чтобы позаботиться об их ссадинах. И он никогда не разрешал им спать без него у него на кровати, если ты понимаешь, о чем я.

— Мы с Раником просто друзья, — выпаливаю я.

— Давай без вранья. Раник нам все рассказал. Он учит тебя, как соблазнять чуваков, чтобы ты могла захомутать какого-то парня, верно?

Потрясенная сказанным, заставляю себя кивнуть, а Миранда устало вздыхает и закуривает сигарету, стряхивая пепел за перила.

— Знаешь, он пытается бросить.

— Бросить что?

— Курить, — ухмыляется она. — Из-за отца Раник почти не пьет, а теперь еще и курить бросает. Прямо как будто пытается произвести на кое-кого впечатление.

— Не понимаю. Почему он не пьет из-за отца?

— Да ладно тебе. Он говорил, что ты типа как суперумная.

Недоумевающе смотрю на нее, и она снова вздыхает.

— Скажу это тебе лишь потому, что ты должна знать, с чем имеешь дело. Но ты не скажешь об этом ни единой живой душе, иначе я тебя выслежу и перережу глотку.

Я напрягаюсь, а она опять тяжело выдыхает.

— Отец Раника был алкашом. Пристрастившимся к виски. И сильно избивал Раника и его мать. Но однажды терпение его матери кончилось, и она просто… ушла. Потом полиция нашла ее в лесу в нескольких милях от дома. Она повесилась.

Кровь в моих жилах стынет. Мгновенно. Болезненно. Леденяще. Ту счастливую, улыбающуюся, красивую женщину на фотографии довели до самоубийства?

— Через несколько лет он бросил школу, — продолжает Миранда, глядя на меня, точно ястреб, защищающий свое потомство. — Папаша постоянно избивал его до полусмерти, и в итоге Раник сбежал — сюда, к нам с Трентом. Он нашел нас не сразу, сначала жил у Барбары и получал аттестат, а затем ему удалось поступить в хороший универ. У него была дерьмовая жизнь, ясно тебе? И мы не хотим, чтобы она стала еще дерьмовее.

— Я понимаю, — говорю мягко. — Он вам очень дорог.

— Еще как, черт подери, — соглашается она, — и мы хотим видеть его счастливым. А он… он всегда бросается за любой телкой, которая скажет ему два добрых слова. Как изголодавшийся пес, понимаешь? Который бродит по свалке в надежде, что ему подбросят немного любви. Но этого не происходит. Его подружки никогда не остаются надолго — он по их мнению слишком испорчен. И они просто уходят.

Потушив сигарету, она поворачивается ко мне. Розовые пряди волос полыхают вокруг ее худого лица.

— Знаешь, ты первая девушка, которую он привел в «Диаграмму Венна».

Я хмурюсь в замешательстве, но прежде чем успеваю открыть рот, она поясняет:

— Да, он цепляет там девочек, но сам туда никого не приводит. Тем более, познакомиться с Барбарой. Или с нами.

— Не понимаю. На что ты намекаешь?

— Ну давай, думай, гений. Уверена, ты можешь сложить два и два.

Я в растерянности моргаю, и с полминуты посмотрев на меня, Миранда фыркает.

— Охренеть. По ходу, Раник не врал. Ты и правда ни хрена о парнях не знаешь.

Она идет к двери в квартиру и по дороге похлопывает меня по плечу, но я ее останавливаю.

— Он… он вернется сегодня?

— Может быть. Черт его знает. Мы с Сетом и Трентом уходим вечером на работу, так что нас дома не будет. Можешь вернуться и проверить сама.

Я быстро роюсь в сумке и вытаскиваю одежду, которую она мне одалживала.

— Вот. Я все постирала. Большое спасибо, что выручила.

Ухмыльнувшись, Миранда забирает одежду.

— Без проблем.

Пока спускаюсь по лестнице, думаю, что делать дальше, и понимаю, что вечером нужно будет вернуться. Если я ему напишу, он вряд ли ответит, поэтому поговорить придется лицом к лицу. Боюсь, он теперь возненавидел меня навсегда. И я потеряла своего лучшего учителя, своего единственного союзника.

И скорее всего, я могла потерять и хорошего друга.

Глава девятая

Раник

Я видел все из окна.

Потому-то я и сижу сейчас в баре, название которого уже даже не помню (черта с два я заявлюсь в таком состоянии к Барбаре). Опрокидываю еще один шот, стараясь заблокировать воспоминание. Я увидел их из окна, и все произошло дико быстро. Элис сидела с подругой, а через секунду к ним уже подошел гребаный Тео. Он чуть ли не сиял в солнечном свете, этот загорелый блондинчик со слишком белыми зубами. И по тому, как они говорили, как Элис потом побледнела, я сразу все нахрен понял. Он пригласил ее на свидание.

И вот тогда-то до меня и дошло.

Он, блин, опередил меня.

Отныне все кончено.

Увидев, как красивое личико Элис вспыхнуло счастьем, я понял, что все, нахрен, кончено.

Опрокидываю очередной шот, и бармен бросает на меня настороженный взгляд. Тыкаю в него пальцем:

— Эй, не пялься на меня так. Я же плачу тебе, верно? Так что просто наливай, когда попрошу.

Бармен вздыхает и подталкивает ко мне еще один шот, который я сразу же выпиваю, и спиртное огнем выжигает все чувства. Если повезет, их выжжет и из моего сердца, поэтому я пью дальше.

— Знаешь, ты уже перебрал, — говорит сидящая рядом девчонка, миленькая брюнетка с темными глазами и яркой помадой. Она допивает второй мартини, а затем, улыбаясь, поглаживает меня по локтю. — Не хочешь уйти отсюда?

Мы оба знаем, что за этим последует. Вечный танец, вечная траханная рутина. Или лучше сказать «рутина вечного траха»? Неважно. Мы оба знаем, что она здесь ради члена, а я — ради нее.

Изучаю ее лицо. Она симпатичная. Может, даже красивее, чем Элис. Если сильно прищуриться, ее волосы кажутся почти светлыми, а глаза — голубыми. И она вроде милая. Не пошлая и не прямолинейная, как другие девчонки. Может быть, просто может быть…

— Эй. — Меня хлопает по плечу какой-то мужик. Расплывчатый, но огромный. — Не разговаривай в таком тоне с Джорджем, усек?

Я фыркаю.

— Кто меня остановит, старик?

— Эй. Бейли, не начинай, — предупреждает мужика Джордж, бармен.

— Он же нагрубил тебе, Джорджи! — протестует здоровяк. — Я не позволю, чтобы это сошло ему с рук.

— Довольно, джентльмены, — бормочу я, выкладывая на стойку две двадцатки. — Все равно я уже сваливаю. Киска, пошли.

Девушка — Алисса или Андреа — хихикает и, сжав мою руку, выводит из душного бара в холодную ноябрьскую ночь. Черт, уже ноябрь на дворе. Как, блин, время пролетело так быстро? О, точно. Я же был занят тем, что учил чертову Элис. И влюблялся в нее.

— Я поймаю такси. — Алисса-Андреа ловит желтую машину, а затем вталкивает в нее меня. У водителя хриплый голос, и водит он быстро, но мы переходим к прелюдии намного быстрее.

В моей хмельной голове в этот момент есть только одна мысль, и она не имеет ничего общего с губами Алиссы-Андреа.

Почему?

Почему, черт подери, я продолжал цепляться за этот клочок надежды?

Почему я думал, что достаточно хорош для нее?

Почему возомнил, будто у меня есть хоть один гребаный шанс?

Водитель спрашивает мой адрес, и я отрываюсь от мягких губ девушки, чтобы продиктовать его. Когда таксист, ворча, сворачивает вправо, я стукаюсь головой о сиденье, и Алисса-Андреа пронзительно смеется, а после притягивает меня к себе для очередного поцелуя.

— Ты забавный, — шепчет она. — Ты мне нравишься.

Она и правда так думает? Или это лишь пьяный треп? Я слышал эту херню много раз. Она просто пьяна. Их пьяной храбрости и уверений, что я им якобы нравлюсь, всегда хватает только на то, чтобы переспать со мной и уйти, и никогда не хватает на то, чтобы остаться. Никогда. Ни с одной.

Старый сценарий повторятся снова: мы, спотыкаясь, поднимаемся по лестнице в мою квартиру, обжимаясь как пара подростков, впервые дорвавшихся до дядиного бухла. Лицо Алиссы-Андреа размывается перед моими глазами, и ее волосы становятся светлыми, а глаза — голубыми, как море. Дыхание перехватывает, я целую ее еще сильнее, чем прежде и, крепко прижав к себе, пытаюсь открыть дверь ключом.

— Не отпущу тебя, — шепчу я ей в волосы. — И не отдам ему.

Алисса-Андреа смеется.

— Что?

Мы вваливаемся в квартиру, и я пинком закрываю дверь. Алисса-Андреа отходит, соблазнительно двигая попкой, и ее тело преображается. Я вижу Элис. Это она танцует передо мной, как тогда на парковке в мой день рождения. Я чувствую ее запах и почти чувствую вкус ее кожи за этим крошечным черным платьем…

Бросаюсь к ней, прижимаю к стене и, подняв ее руки над головой, сплетаюсь с ней пальцами.

— Блин, я так долго хотел тебя, — говорю, задыхаясь. — С момента, как только увидел. Ты — мое все. Ты — все, чего я, черт побери, хочу в этой жизни. Ты идеальна.

Она смеется, и по гостиной разносится чистый, как родник, смех Элис. А потом начинает без слов целовать меня в шею.

— Клянусь, я подарю тебе столько любви, — шепчу ей. — Буду любить так сильно, как он никогда не полюбит. Только позволь.

Она высвобождается из моего захвата и направляется в спальню. Но я останавливаю ее в дверном проеме и привлекаю к себе.

— Пожалуйста, — выдыхаю. — Пожалуйста, будь моей.

— Я уже твоя, — говорит она, нежно целуя меня. И я пропадаю.

Она целует меня, я — ее, мои пальцы расстегивают пуговки платья, а поцелуи спускаются вниз до груди. Она счастливо вздыхает, и у меня появляется всего одна цель: сделать так, чтобы она вздыхала так снова и снова. Я хочу показать ей, сколько всего я к ней чувствую и как сильно она меня сводит с ума.

***

Элис

Перед тем, как постучать в дверь квартиры Раника, моя рука на миг замирает.

Шестичасовой поход за покупками с Шарлоттой, призванный убить время, поубавил мой пыл. Теперь я знаю: Раник больше не заговорит со мной. И смирилась с этим. На то, чтобы осознать это вместе с его трагическим прошлым — осознать и принять, — ушло шесть часов. И теперь я ощущаю себя опустошенной, почти пустотелой. Словно я потеряла что-то важное… то, что вернуть уже не смогу.

Я отпугнула единственного парня, захотевшего стать моим другом.

И сейчас мне остается одно: хотя бы попробовать перед ним извиниться, а затем продолжить жить своей жизнью.

Нервно одергиваю одежду. Шарлотта настояла, чтобы я купила ярко-синюю рубашку с изображением Пакмана и, к моему полному ужасу, короткие джинсовые шорты. Наряд удобный, конечно, но не очень подходит для того, чтобы мяться у дверей парня в прохладную ноябрьскую ночь. Дрожа от холода, я, наконец, набираюсь храбрости и стучу.

Я должна это сделать. Должна извиниться. Он этого заслуживает.

Никто не отвечает. Подождав, стучу еще раз, посильнее — вдруг он не услышал, — и дверь немного приоткрывается. Она не заперта. Заглядываю внутрь — в квартире темно и вроде бы никого нет.

— П-привет? — зову я. — Раник? Ты здесь?

Уловив в глубине чей-то голос, я беру волю в кулак, проскальзываю в квартиру и закрываю дверь. Почему она была открыта? Он в порядке? В голове начинает собираться тревога.

— Привет? — зову еще раз. Мои глаза быстро привыкают к темноте. — Здесь есть кто-нибудь?

Клянусь, я слышу, как кто-то бормочет мое имя, поэтому иду дальше по коридору, внимательно прислушиваясь. Похоже, шум доносится из комнаты Раника. Его дверь слегка приоткрыта, из нее льется мягкий слабый свет, как от настольной лампы. Выдыхаю, чтобы придать себе храбрости, а затем вдыхаю так сильно, как только могу.

— Раник?

Я открываю дверь и в тот же миг жалею об этом. Ведь моему взору предстает великолепная пышногрудая брюнетка, которая обвивает ногами спину Раника, пока он стоит и трахает ее у стены. Его руки сжимают ее идеальные бедра, пальцы скользят по ним так, будто это не кожа, а бархат. Она тяжело дышит, ее груди вздымаются и опадают, стоны Раника еле слышны, но ему явно приятно. Брюнетка погружается пальцами в его темные кудри, взъерошивая их еще больше.

Никто из них меня не замечает.

Меня парализует от ужаса. Я впервые вижу, как занимаются сексом. И от того, что это Раник, мне хочется…

В животе вспыхивает опасное, тошнотворное пламя, которое поднимается к самому горлу, но я продолжаю смотреть. На гладкую мускулистую спину Раника. На его татуировку с изображением крыла ангела, темную и колеблющуюся от его резких движений. На его идеальную, как в учебнике анатомии, задницу, сильные бедра и ноги. И на невероятно восторженное лицо девушки, которое говорит мне все, что я предпочла бы не знать.

Внезапно ее глаза открываются, и она замечает меня. Хлопает Раника по плечу, и он замедляется, позволяя ей спуститься на пол, а затем бросает на брюнетку недоумевающий взгляд. В ответ она просто хихикает и, показав на меня пальцем, тянется за простыней, чтобы прикрыться.

Раник оборачивается. И застывает. В золотисто-зеленых глазах мелькают тревога, замешательство, страх, а сексуальный румянец сходит лица, и оно становится пепельно-серым. Что происходит ниже его талии, я не знаю, не смею взглянуть.

Та часть Элис Уэллс, которая олицетворяет отличницу и бесспорную Королеву Науки, берет верх над паникующей стороной.

Меня тошнит. Я хочу убежать.

Но прежняя я — холодная, резкая, спокойная я, я до встречи с Раником — в мгновение ока заметает все чувства под ковер и берет себя в руки.

— Прошу прощения. — Выпрямляю спину. — Я не хотела прерывать твой вечер. Приду в другой раз.

Сказав это, быстро выскакиваю за дверь. Слышу позади себя шорох и голос Раника: сначала слабый, потом более громкий.

— Черт, Элис! Элис, вернись!

Игнорирую его и, прыгая через ступеньки, спускаюсь. Единственное, что я не могу игнорировать — это то, какими влажными и горячими стали вдруг мои щеки.

— Не плачь, — строго приказывает Прежняя Элис. — Он ничего не значит для нас.

Но…

— Нет. Он был всего лишь твоим учителем. Полезным инструментом, не больше. И он выполнил свою миссию. Научил нас достаточному количеству вещей. И теперь от него нужно избавиться.

— Элис! Ради всего святого, пожалуйста, притормози!

Задыхаясь, поворачиваю за угол. Главный бульвар встречает меня неоновыми огнями и пятничным потоком машин. Вытираю лицо и ускоряюсь. Если потороплюсь, успею на двенадцатый автобус, который идет прямо до общежития. И тогда я навсегда оставлю все это позади.

— Элис!

Раник в полузастегнутых джинсах и мятой рубашку ловит меня за запястье. Я разворачиваюсь к нему лицом и выдергиваю руку из захвата.

— Не трогай меня, — холодно говорю я. Его зеленые глаза, светящиеся в неоновом свете, как изумруды, выглядят ранеными какой-то внутренней болью.

— Элис, пожалуйста, просто послушай меня секунду…

— Нет. Я больше не обязана слушать тебя ни секунды, — говорю быстро. — Я освобождаю тебя от должности моего учителя.

— Что? Подожди, успокойся…

— Твою выполненную домашнюю работу я пришлю на твою почту в течение недели. Рассчитываю, что после этого никаких контактов у нас больше не будет. Хорошего вечера.

Ухожу от него.

— Элис! — Раник бежит за мной следом. — Пожалуйста, не поступай так со мной…

Боль в его голосе останавливает меня. Я медленно поворачиваюсь, и он, тяжело дыша, подходит ко мне. Я улавливаю запах спиртного.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — задыхается он. — Извини? Мне жаль, что я ее трахал?

— Но тебе не жаль, — говорю я. — Ты явно наслаждался процессом.

— Какого хрена тебя это напрягает? — взрывается он. — Почему тебе не плевать, с кем я трахаюсь?

— Мне плевать! — кричу я, и пугаюсь сама, ведь я никогда не кричу. Раник отшатывается как от удара. А я пытаюсь успокоиться и понизить голос. — Мне все равно. Это твое личное дело. Но я не могу не поставить под сомнение качество твоего обучения, когда твое внимание сосредоточено на другом. Отвлекаясь, ты станешь учить меня хуже, а я не могу так рисковать. Следовательно, нашей сделке конец.

— Ей пришел конец еще утром, когда гребаный Тео пригласил тебя на свидание, — рычит он.

— Ты это видел?

— Из окна второго этажа. Все было ясно, как день. — С его лица сходит злость, и вид у него становится измученным, побежденным. — Ну что, поздравляю, принцесса. Я очень рад за тебя. Ты получила то, что хотела. И я тебе больше не нужен…

— Он не приглашал меня на свидание.

Раник меняется в лице, а я продолжаю:

— Он попросил меня пойти с ним и Грейс на ярмарку. И сказал, что я могу пригласить кого-то еще. Шарлотта, конечно, окрестила это «двойным свиданием», и я подумала, что позову тебя, но когда ты перестал отвечать на мои сообщения, поняла, что ты до сих пор сердишься на меня из-за случившегося во время нашего последнего урока. Поэтому я отказалась от идеи приглашать тебя на ярмарку и решила хотя бы извиниться за то, что натворила. Это меньшее, что я могу сделать. Так что…

Я тяжело сглатываю и заставляю себя улыбнуться.

— Прошу прощения за то, что сделала. Я перешла черту, нарушила твои правила и границы, и мне очень жаль. Надеюсь, девушка у тебя дома не будет выходить за рамки, как я. Желаю тебе всего наилучшего.

Я поворачиваюсь, но Раник снова берет меня за руку. Когда он заговаривает, его голос звучит совсем тихо.

— Не уходи.

— Раник…

— Пожалуйста, не уходи.

Вздыхаю.

— Ты явно занят…

— Она ушла. Пожалуйста, не уходи и ты тоже. — Его лицо искажает гримаса боли. — Останься со мной.

Он кажется таким сломленным и потерянным, таким юным. Что за чувство я ощущаю внизу живота? Жалость? Или тревогу? Рассказ Миранды о его прошлом все еще держится в моей памяти, как чрезвычайно темное облако.

Гнев и грусть исчезают, сменяясь тихой усталостью.

— Хорошо, — шепчу я.

В полной тишине мы с Раником возвращаемся в его квартиру. Там никого нет. Девушка и правда ушла.

Раник указывает на диван.

— Знаю, кровать ты, наверное, не захочешь, так что…

— Почему нет? Вы занимались этим, в общем-то, не на ней.

Раник вздрагивает.

— Хорошо, занимай кровать, а я лягу здесь.

— Это могло бы стать подходящим моментом для очередного урока, — начинаю я. — О том, как спать с парнем в одной постели. Мне мог бы пригодиться этот опыт.

Раник молчит. Я вздыхаю.

— Ладно. Я понимаю. Ты больше не мой учитель.

Раник уходит в ванную — молча, что так на него не похоже… Слышу, как включается душ, и, дико уставшая, падаю на кровать. Простыни пахнут хвоей и табаком, пахнут им.

Оставшись наконец-то одна, наконец-то узнав, что Раник больше не хочет иметь со мной ничего общего, что я потеряла одного из своих немногих друзей, я зарываюсь лицом в подушку, чтобы спрятать свой плач.

Я думала, что у меня получается.

Думала, что меняюсь в лучшую сторону, становлюсь более раскованной и открытой — девушкой, которая может понравиться Тео, может понравиться всем. Но, видимо, я напридумывала себе эту чушь. Может, это был просто сон. Может, я брежу.

Наверное, я никогда не смогу измениться.

Наверное, это моя судьба: навсегда остаться девочкой-роботом. Закончить учебу и стать нейробиологом, как того хочет мать.

А ведь я так старалась, даже поступила в этот университет, чтобы оказаться подальше от своей былой жизни.

Но теперь я понимаю: мне не суждено измениться. Мне суждено быть одной.

Слышу стук в дверь. Вытираю глаза и прочищаю горло.

— Входи.

Раник заходит, принося с собой чистый и теплый аромат душа. Вокруг его стройной талии обернуто полотенце.

— Штаны возьму, — шепчет он. — Извини.

Киваю, и он уходит к комоду. Пока он там роется, я смотрю на его спину, на татуировку в виде крыла на лопатке. Это самая замысловатая и великолепная татуировка, которую я когда-либо видела. Она меня так завораживает. Не осознавая, что делаю, я подхожу к нему. Он здесь. Я не одна. Пока нет.

Касаюсь крыла, обвожу кончиком пальца его перышки и изгибы.

— Так красиво.

Его плечи вздрагивают, все мускулы напрягаются. Я поглаживаю самое нижнего перышко, и по его телу проходит легкая дрожь. Не успеваю я отстраниться, как он разворачивается и прижимает меня к стене. Его полуголое тело настойчиво льнет ко мне, глаза за спутанными влажными волосами странно блестят.

— Это урок, — говорит он мне в шею. — Я все еще твой учитель. Поэтому получай свой урок.

Он целует мою шею, неспешно спускаясь ниже к ключице. Проводит по косточке языком и запечатлевает в центре мягкий поцелуй. Мое сердце ускоряется, бьется сильно и быстро под грудью. Раник кладет руки на мои плечи и раскрывает широкий ворот рубашки. Чуть отодвинувшись, окидывает жадным взглядом мою обнаженную, охлажденную воздухом кожу, потом снова целует в местечко, где плечо соединяется с шеей. Оно оказывается настолько чувствительным и щекотливым, что я извиваюсь.

— Прости меня. — Раник кладет голову мне на плечо. — Прости, что в тот день на тебя рассердился. Ты этого не заслужила.

— Заслужила, ведь я переступила границы…

Раник прокладывает дорожку из поцелуев вниз, попутно стягивая мою рубашку. А когда она падает на пол, притягивает меня к себе и крепко обнимает.

— Ты все сделала правильно, принцесса, — шепчет он мне в волосы. — Ты не сделала ничего плохого.

Мое тело наливается тяжестью. Или оно всегда было таким? Его слова погасили бушующий в моем сердце огонь, превратив его в тлеющий пепел. А ведь я и не подозревала, что горю изнутри.

Не могу сдержать слезы.

Он не злится.

Я не потеряла друга.

Я не сделала ничего плохого.

Я не сделала ничего плохого.

Обнимая меня, Раник помогает мне лечь на кровать. А я плачу все громче и громче, как никогда в жизни. Как не плакала многие годы.

Позволяю себе приникнуть к нему, он гладит меня по волосам, прижимает ближе, и время перестает существовать.

***

Раник

Я смотрю на заплаканное лицо спящей Элис. Она только что отключилась. Ее золотистые волосы липнут к мокрым щекам, брови даже во сне в тревоге нахмурены. Я стараюсь нежно разгладить их большим пальцем. Помогает, но не особо.

Я облажался.

Жесть как облажался.

Сделал поспешные дикожопые выводы о ней с Тео, а потом испоганил все нахер.

Хотя испоганил я все сильно раньше, когда разозлился на Элис. Уж я-то мог бы и догадаться, что людям, которые впервые что-либо пробуют, ставить палки в колеса нельзя. Это приводит к плохим последствиям. Например, это дело начинает ассоциироваться у них с разочарованием. А последнее, что нужно Элис — это испытывать разочарование от одной только мысли о сексе.

Или обо мне.

Я позволил ревности ослепить меня. Как только подумал, что потерял ее навсегда, психанул и погрузился в какую-то другую девчонку. А отреагировал я так, потому что решил, что теряю единственную девушку, которая стала мне по-настоящему дорога.

Надо сказать Элис правду. Больше не могу ее сдерживать. Она разрушает меня.

И я расскажу ей, но не сейчас. Пусть она отдохнет.

Сворачиваюсь рядом калачиком, по-прежнему обнимая ее. А затем погружаюсь в сон под звуки ее мягкого, ровного дыхания.

Хочу, чтобы время остановилось.

Хочу остаться вот так с ней навсегда.

***

Элис

Медленно, блаженно я выплываю из самого глубокого и, кажется, самого спокойного сна, который у меня когда-либо был. Запах хвои и табака сразу сообщает о том, где именно я нахожусь — у Раника. И одновременно с ярким солнечным светом в сознание проникают воспоминания о вчерашнем.

Осматриваюсь: на мне только лифчик. Начинаю потягиваться, и мои локти натыкаются на что-то мягкое. Испугавшись, я отстраняюсь и осознаю, что это Раник. Его худощавое тело прижимается ко мне со спины. Он издает стон и, прежде чем я успеваю выбраться из его объятий, открывает свои золотисто-зеленые глаза. Застонав громче, он зарывается лицом в мои волосы.

— Ты хорошо пахнешь, — говорит.

— А ты — нет, — смутившись, рявкаю я.

Он смеется, и его руки начинают блуждать по моему телу — по животу, потом под грудями. Я вскрикиваю и отталкиваю его от себя.

— Извини, извини, — хмыкает он. — Просто мне жутко нравится тебя трогать.

— Я думаю, ты меня путаешь со своей вчерашней подружкой.

— Нет. — Раник прижимает меня к себе, трет ладонью бедро. — Это точно ты, Элис. Всегда одна ты. Даже во сне.

Мое сердце ускоряет темп, когда его рука, минуя мое бедро, скользит к шортам. Он расстегивает пуговицу и тянет язычок молнии вниз. Эти действия, видимо, его возбуждают, потому что в мой копчик упирается кое-что твердое. Он что, в полусне? Думает, что я ему снюсь?

— Ты ведь понимаешь, что это не сон, да? — спрашиваю его.

— В моих снах ты каждый раз так говоришь, — вздыхает он. Каждый раз? Сколько снов обо мне ему снилось? Его пальцы пробираются под мой лифчик, начинают нежно тянуть за сосок, и я ахаю от электрических искорок, бегущих по венам.

— Э-эй!

— Что? — Он невинно посмеивается. — Остановиться?

Только я открываю рот, чтобы велеть ему прекратить, как он проскальзывает другой рукой в мои шорты. В два быстрых движения она оказывается у меня в трусиках и начинает лениво гладить меня.

— А-а, Раник…

Он сильнее крутит сосок, осыпает поцелуями мою шею.

— Вчера вечером я привел сюда ту девчонку, потому что хотел тебя, — бормочет он. — Все время, пока трахал ее, я думал о тебе, Элис. Я хочу сделать тебя счастливой. Я хочу… черт, я хочу чтобы ты была счастлива. И мысль о тебе с Тео…

Я невероятно мокрая, мои биологически процессы горячо откликаются на каждую его ласку. Но это больше, чем просто биология. Это Раник. Его красивое лицо улыбается мне. Раник Мейсон хочет меня. Мечтает обо мне. Желает, чтобы я была счастлива.

Я краснею, по всему телу расходится жар. Раник, колеблясь, проводит пальцем по моему входу.

— Я буду нежным, принцесса. Честное слово.

— Раник! — Нас пугает мощный, громкий голос Миранды, сопровождаемый битьем кулака в дверь. — Вставай! Мы опоздаем на пары.

Мы с Раником замираем. Внезапно он отстраняется, соскакивает с кровати и натягивает боксеры и джинсы.

— Гребаный Иисус… — Он глядит на меня, затем трет глаза, будто не может поверить в увиденное. Его лицо становится бледным. — Элис?

Я хмурюсь. Румянец начинает распространяться по телу, пока я натягиваю простыню на грудь.

— Я пыталась сказать тебе, идиот!

Он зарывается лицом в первой попавшейся футболке и стонет:

— О боже, о боже, о боже…

Миранда снова колотит в дверь.

— Раник! Ну же! Пошли!

— Сейчас! — отзывается он, потом поворачивается ко мне. — Ч-черт побери, Элис, прости, мне так дико жаль. Я думал… я думал, что ты…

— Просто сон? — самодовольно подсказываю, и он становится красным до самых корней своих кудрявых волос.

— Раник! — кричит Миранда.

Он смотрит то на дверь, то на меня, потом, рыча, отбрасывает рубашку и приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы прошла голова.

— Я никуда не пойду — заболел.

— Заболел? Что ты…

Не дослушав ее, Раник запирает дверь на замок. Затем поворачивается ко мне и ныряет обратно в кровать. Я взвизгиваю, а он смеется, полностью зарываясь под одеяло у моих ног. После проползает немного и выскакивает возле моей головы с диким озорством в глазах.

— Я все еще твой учитель, верно? — спрашивает.

Я киваю.

— И ты все еще хочешь пригласить меня на ярмарочное двойное свидание, так?

Снова киваю. Раник вытаскивает мою руку из-под одеяла и целует ее.

— Окей, тогда мне нужно многому тебя обучить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, эта ярмарочная фигня кажется идеальным местом, чтобы пригласить Тео на свидание, верно?

Я нервно сглатываю.

— Да, но…

— Никаких «но»! — ухмыляется он. — Если не пригласишь его, это сделает Грейс. Задницей чую. Так что нам нужно ускорить наши уроки.

— Но, Раник, а как же ты? Ты ведь сказал…

— Короче, твоя проблема вот в чем. — Он игнорирует мой вопрос. — Ты слишком сосредоточена на Тео.

***

Раник

Она выгибает свою прекрасную бровь.

— Да? А вот согласно моему опыту сосредоточенность на своей цели — это довольно важно.

— Нет, в смысле, блин, это важно, конечно. Сосредотачивайся на нем сколько влезет. Но я о другом. Секс — это… не только про удовольствие парня. По крайней мере, хороший секс.

Она выглядит на триста процентов сбитой с толку.

— Как ты это делаешь? — спрашиваю ее, заложив руки за голову. Она приходит в еще большее замешательство. Из-за огромного кома в горле говорить трудно, но я поясняю: — Ну, э-э, мастурбируешь.

Огненный румянец, начавший проявляться у линии роста ее волос, теперь окрасил и щечки. И я в третий раз за эту неделю ловлю себя на том, что пытаюсь запомнить выражение у нее на лице, пока оно не растаяло слишком быстро.

— Я знаю, как доставить себе удовольствие, так что спасибо, но мне не нужен этот урок.

— Верно, — я наклоняюсь вперед, — но речь не об этом. Я не собираюсь учить тебя доставлять себе удовольствие, этому, блин, можно научиться только самой. Я же хочу попытаться показать тебе, как встраивать это во все эти сексуальные штуки. Сейчас ты слишком зациклилась на том, как сделать приятно Тео. Но фишка в том, что приятно ему ты сможешь сделать, лишь сделав приятно себе.

Она хмурится. Похоже, Элис — королева самопожертвования и мученичества — никогда бы и не задумалась о собственном удовольствии. А вот другие девчонки живут исключительно ради него, всю жизнь используют чуваков, чтобы сделать приятно себе. Но Элис всегда отодвигает себя на второй план. Как будто убеждена, что единственный способ сделать кого-то счастливым — это наплевать на свое собственное чертово счастье.

Я вздыхаю.

— Слушай, женщина — это намного больше, чем просто тело. Да, мужики любят глазами, но вы, женщины, возбуждаете нас не только попкой и сиськами.

— Очень сомневаюсь. По крайней мере тебя волнует лишь это.

Во мне вспыхивает гнев. Она так уверена в том, что я поверхностный тип, что каждый раз выставляет меня каким-то злодеем. Не успев остановить себя, я нависаю над ней на руках. Ее голубые глаза пристально глядят на меня, я чувствую ее запах — аромат розы и старых бумаг — и впитываю его, как умирающий — воду в пустыне.

— Не пойми меня неправильно, принцесса, — шепчу. — Да, у меня большой опыт. Но это совсем не значит, что меня легко возбудить. Я не выключатель, который срабатывает, стоит лишь засветить титьки.

Элис хмурится, а затем выражение ее лица меняется. Появляется коварная усмешка, и она быстро опускает чашечки своего лифчика вниз. Стоит мне увидеть ее молочно-белую грудь, и в моих джинсах становится тесно. Элис возвращает лифчик на место, и ее улыбка становится шире.

— Думаю, я только что опровергла это высказывание, — сообщает она.

Я сердито смотрю на нее.

— Это было нечестно.

— Наука всегда честна и беспристрастна, — надменно произносит она. — Так что ты там говорил? Давай продолжай урок.

— Ладно. Некоторым парням действительно нужно лишь это. И потому они идиоты. Но мне, например, нужно нечто большее. Намного большее. И Тео тоже — если он хотя бы наполовину такой парень, каким должен быть.

Элис перестает ухмыляться и ерзать, и что-то во мне этому радо. Я с удовольствием заставил бы ее ерзать другими способами… более горизонтальными, и чтобы она цеплялась в экстазе за простыни…

— И что же это? — Она прочищает горло. — Что ты имеешь в виду под «намного большим»?

Ох, как же я ждал этого дня… Смакую момент, прежде чем наклониться и вдохнуть ее…

— Запах. Важен твой запах.

— Тогда буду всегда использовать парфюм, чтобы приятно пахнуть.

Хохочу.

— Можно, но это совсем не обязательно. Поверь, запах женского пота так же охеренно прекрасен, как и любой парфюм. Он полон феромонов и доказательств того…

Что ты не такая фригидная, как притворяешься, — заканчиваю я в голове. Что даже такая Ледяная принцесса, как ты, потеет, когда нервничает, занимается спортом или трахается. Я бы хотел увидеть, как ты потеешь, чтобы обвести пальцем маленькие бусинки пота, которые образуются между твоими грудями…

— По поводу пота многие мужчины не согласятся с тобой, — прерывает она мою фантазию.

— Многие мужчины — чертовы идиоты, — бросаю я, и она улыбается.

— В этом я с тобой соглашусь. Уже в четвертый раз.

Я наклоняюсь ниже, но она не откидывается назад, хотя нервозность в ее глазах и усиливается.

— Вкус, — говорю я. — Вкус твоего языка, дыхания, губ. Просто обычный твой вкус. И твоя кожа. Вкус твоей кожи…

Я вижу, как ее нежная молочная грудь быстро поднимается и опускается в такт дыханию. А горло дрожит. Словно мотылек, летящий на чертово пламя, я прижимаюсь губами к впадинке между ее ключицами. Кончиком языка пробую ее вкус — чувствую соль, розы и что-то еще, ее собственный уникальный вкус. Большинство девушек ощущаются на языке как лосьон, крепкий жасмин и чересчур много сахара. А Элис — как мягкие сливки и чистый воздух. Я хочу проглотить этот вкус. Хочу разлить его по бутылкам и пить, когда мир будет душить меня приторными духами, фальшивым смехом и запахом сигарет.

— Что ты д-делаешь?

Ледяная принцесса заикается? Черт. Ее дрожащий голос действует на меня как ушат холодной воды. Я быстро отстраняюсь, понимая, что только что натворил. Идиот!

— Черт, — шиплю я, — извини. Увлекся. Больше не повторится. Сяду-ка на свои руки или типа того.

Я пересаживаюсь на другой край кровати, подложив руки под зад. Смех Элис внезапно рассеивает напряжение.

— Тебе же не двенадцать. Не нужно наказывать себя таким способом.

— Эм, после такого утра? Конечно, нужно. Иначе я никогда, черт возьми, не усвою урок.

Она качает головой, все еще улыбаясь. После всего, что она по моей милости пережила за последние несколько дней, это кажется мне чертовым рождественским чудом. Она не хмурится и не смотрит сердито, а улыбается искренней, чистой улыбкой.

Поправив простыни на груди, она склоняет голову набок.

— Итак, что еще? Запах, вкус и…

— Звуки, — немедленно подхватываю я. — Звуки, которые ты издаешь, когда тебя трахают. Черт, перефразирую — звуки, которые ты издаешь, когда испытываешь удовольствие. Именно это, м-м, заводит больше всего.

— Тебя? Или мужчин в целом?

Мое лицо горит. И это просто смешно, что я так сильно смущен. Раник Мейсон, блин, никогда не смущается, так что я просто игнорирую эту реакцию.

— Черт, принцесса, я не могу говорить за каждого скользкого чувака. Я просто рассказываю тебе общие вещи о парнях.

— Но тебе больше всего нравятся звуки.

Больше всего мне нравишься ты. Но пока рядом Тео, ты на меня никогда не посмотришь. И мне придется жить с этой дерьмовой, вырывающей сердце херней до конца моей никчемной жизни.

— Да, мне нравятся звуки. Блин, ну подай на меня за это в суд.

— Я не стану. Подавать на тебя в суд. У тебя нет денег, — ухмыляется она.

— Слушай, суть в том… черт, короче, ты должна получить столько же наслаждения, сколько доставишь, прикасаясь к члену, окей? Если Тео чего-то стоит, если ты ему дорога, то он возбудится, как сумасшедший, лишь увидев, как тебе классно.

Она вся становится розовой. Наверное, представляет Тео со стояком и становится мокрой. Пытаюсь избавиться от давления на ширинку. Не совсем подходящее время, приятель. Она даже не думает о тебе.

Она думала этим утром, — отвечает мой член. Просто посмотри на нее. Какая она горячая, взволнованная и роскошная.

Я знаю, что она такая, придурок. Но ей нужны не мы.

Встаю и натягиваю футболку.

— Ну что, на сегодня все. Мне пора в универ.

— Х-хорошо, — говорит она, чуть задыхаясь. — Мне тоже.

Я должен уйти, просто уйти, прямо сейчас, но я оборачиваюсь, и от увиденного у меня чуть не останавливается сердце. Ее золотистые волосы выбились из пучка, и растрепанные завитки обрамляют ее покрасневшие щеки. Местечко под шеей, которое я целовал, все еще красное, влажное. Бедра под одеялом плотно прижаты друг к другу, а джинсовые шорты еще расстегнуты. Мне виден кусочек ее трусиков — розовых с ленточками по бокам. Тех, что я выбрал для нее.

Тех, что мы выбрали вместе.

Весь контроль, который я имел над своим членом, вылетает в трубу, потому что это я туда его вышвырнул. В мгновение ока я снова склоняюсь над ней. Потому что она мне нужна. По-настоящему. Она нужна мне, нужна…

Элис смущенно глядит на меня, вновь ерзая бедрами.

— Я… я привыкла делать это сама, — начинает она. — Но я… я думаю, что будет полезно… узнать, каково это, когда кто-то другой… делает это тебе.

— Ты уверена? — хрипло спрашиваю я.

— Да, — кивает она. — Пожалуйста.

Другого разрешения мне и не нужно. Я целую ее, крепко и быстро, и она с тихим стоном берет меня за руку и толкает ее в свои шорты. Я чувствую ее жар, мягкость тонкого шелка, очертания ее складок. Там она маленькая, аккуратная, а ее трусики такие чертовски милые, что я еле удерживаюсь от того, чтобы не встать на колени и не осыпать ее поцелуями ниже талии.

Пробно давлю на ее холмик, и она издает легкий вздох. Мои пальцы движутся по кругу, отчаянно пытаясь найти ее самые чувствительные точки. Отчаянно? Это я о себе? Проклятье. С другими девчонками я никогда не теряю самоконтроль. Так почему же сейчас я лезу из кожи вон, чтобы доставить ей удовольствие? Чтобы произвести на нее впечатление? Или потому что этот момент — мой единственный шанс сделать ей хорошо? Или потому что она — все, чего я хочу, но никогда не смогу получить?

Или же потому что я…

Дыхание Элис становится тяжелым, и вырвавшийся у нее обрывистый стон предупреждает, что скоро мне выпадет джекпот. Я выдыхаю, зарывшись лицом в ее шею, ласкаю ее с легким нажимом. Запах сливок и роз одурманивает меня, сладкие стоны пьянят. Еще. Я хочу, чтобы она стонала чаще, громче, быстрее. Хочу, чтобы она потеряла контроль, чтобы кончила под моей рукой. Хочу видеть ее лицо, когда удовольствие опалит ее изнутри.

А еще я хочу, чтобы она знала безо всяких сомнений, что я люблю ее.

Бедра Элис сжимаются, и я перемещаюсь ниже, позволяя влаге внутри ее трусиков направлять меня.

— А внутри? — бормочу я. — Там ты что-нибудь делаешь?

— И-иногда, — выдыхает она. — Но… а-ах!

Мой палец легко входит внутрь. Там она гладкая и горячая, текстура хоть и знакомая, но совершенно другая.

— Но что? — мягко спрашиваю ее. Она извивается, ее голубые глаза подернуты дымкой.

— Не хочу, чтобы ты д-делал то… то, что не хочешь…

Гортанно смеюсь, будто счастливый лев.

— Поверь мне, принцесса, — шепчу, — я очень давно хочу это сделать.

Говорить ей такое неправильно, очень неправильно, но она, кажется, больше не обращает внимания на мою болтовню, и я дико этому рад. Я продвигаюсь глубже, и ее голова откидывается назад, обнажая бледную шею. Наклоняюсь и медленно целую ее, пока пальцем то выхожу, то погружаюсь еще глубже. Она вознаграждает меня стоном, громким и восхитительно удивленным, и я усмехаюсь ей в горло. Для большего эффекта сгибаю палец крючком, и она, дернувшись, ахает. Потом, широко распахнув глаза, смотрит вниз.

— Ч-что это было… — Я повторяю маневр — только сильнее, и она со стоном выгибает спину. — Раник…

— Ты должна знать, ботанка. — Склоняюсь к ее уху. — Там точка G. У тебя точно пятерка по биологии?

Она хмурится, собираясь заспорить, но я обхватываю губами мочку ее уха и нежно прикусываю ее, вворачиваясь еще глубже внутрь, и вся ее хмурость тут же превращается в шок. Ее тело дрожит, сообщая мне все, что надо. Ей нужно больше: еще один толчок, еще один палец. Моя рука полностью влажная, и вся комната пропитана запахом — полностью женским, полностью ее. Я становлюсь настолько болезненно твердым, что джинсы уже дерьмово справляются с задачей сокрытия улик.

Смотрю на ее черный лифчик — он самый обычный, его легко будет снять. И призываю все свою силу воли, чтобы не тронуть его и не позволить ее грудям выпасть наружу. Чтобы не раздвинуть ее ноги и не попробовать ее там на вкус. Не расстегнуть молнию на джинсах и не выпустить член на свободу. Хочу втираться в нее, но запрещаю себе. Горю желанием сделать гораздо больше, но ласки пальцами — это все, что она мне позволит. И это больше, чем я, черт возьми, заслуживаю.

— О-о, — выдыхает она. Ее веки трепещут, когда я подвожу ее к краю. — Раник!

Мое имя на ее опьяненных страстью губах — одурманивающий звук, от которого мои бедра без разрешения дергаются. Чтобы отвлечься от неистового желания раздеть ее прямо сейчас и проскользнуть внутрь, я зарываюсь лицом в ее шею. Мягко прикусываю нежную плоть, чувствуя ее судороги вокруг своих пальцев. Она задыхается, и все внутри нее в этот момент восхитительно напрягается. Стонет, и сладкий, протяжный, высокий звук заполняет собой все пространство.

Яотстраняюсь и смотрю на ее лицо — покрасневшее и сонное, удовлетворенное и восторженное. Оно такое из-за омывающего ее удовольствия, которое постепенно сходит на нет. Она больше не выглядит грустной, это уж точно. Но это не навсегда.

Пока она приходит в себя, я продолжаю играть с ней снаружи, лениво потираю и смотрю, как она вздрагивает. С нею здорово, правда здорово. Я никогда таких не встречал. Медленно-медленно ее дыхание начинает выравниваться. А я впервые осознаю, что все это время задыхалась не только она, но и я.

Ее голубые глаза встречаются с моими, и я внезапно осознаю, как, черт побери, мы сейчас выглядим: моя рука глубоко в ее трусиках, и она, распластанная, лежит у меня на постели. Немедленно отстраняюсь, откашливаюсь и поднимаюсь с кровати.

— Мне надо… короче, мне правда надо идти. Надеюсь, э-э, надеюсь, урок был полезным. Ну, ты же знаешь, мы здесь, чтобы помочь тебе всему научиться.

Элис смеется, словно вдруг хрустальные колокольчики начинают звенеть. Затем она медленно поднимается, находит свою рубашку и поправляет ужасно горячие короткие шорты.

— А как же ты? — спрашивает она.

— А что я?

— Не прикидывайся дурачком. Я все вижу, несмотря на штаны.

Мой член дергается, отчаянно нуждаясь в ее внимании. Я вспоминаю наш урок дрочки, прикосновение ее языка… Я хочу, чтобы она закончила начатое тогда, хочу оказаться в ней больше, чем она когда-либо узнает.

— Это не входит в сделку, — говорю и мысленно пинаю себя, как только эти слова срываются с моего языка. — Моя проблема. Сам разберусь.

Выхожу из комнаты. Мои ноги тяжелые, как свинец. Все внутри призывает вернуться и разрешить ей сделать со мной все, что она пожелает. Но я знаю: это чертовски опасная дорога. Если я это сделаю, пути назад больше не будет. И потом я, вероятно, пожалею об этом. Как и она. Иначе и быть не может, ведь Элис — проклятая Ледяная принцесса, отличница с безупречным будущим, а я — днищенский отброс этого универа. Подобная хрень просто не совместима.

— Раник… — начинает Элис.

— Слушай, насчет ярмарки, скинь мне время и все подробности. А я тебя там встречу, окей?

И я закрываю за собой дверь.

Смущенный, но отчасти удовлетворенный собой, еду в универ. И качаю по пути головой.

Я не Тео. Это он должен был проделывать с Элис все эти штуки, не я. С ним ей бы понравилось больше.

Но я, словно жалкий, изголодавшийся нищий, всю неделю снова и снова вспоминаю то утро с Элис. Пытаюсь выбросить из головы ее запах, ощущение ее тела в руках, но потом замечаю ее в коридоре, вижу светлые волосы или чарующую улыбку, когда она смотрит на Тео… и вновь превращаюсь в чертову безнадежную катастрофу. Но припадаю к источнику воспоминаний опять, хоть это больше и не она, не ее руки или улыбка. Я знаю, что всегда буду томиться от жажды, ведь не меня она будет целовать, не со мной будет проводить время, есть и учиться. Не меня она будет держать за руку и не мне рассказывать о своих мечтах. Не мое лицо она будет гладить, лежа в постели. Не мне она отдаст свой первый раз. И не меня она будет любить.

Глава десятая

Элис

Шарлотта в тринадцатый раз пытается ударить меня подушкой.

— Не могу поверить, что ты до сих пор от меня что-то скрываешь! — визжит она, улыбаясь. — Спрашиваю тебя в последний раз, и если ты и сейчас не ответишь, расплата будет суровой. Итак, где ты провела ночь с пятницы на субботу?

— У друга, — хихикаю я, и это настолько нехарактерно для меня, что Шарлотта приходит в шок.

— Ты… Я так и знала! Это розовое сияние, то, как ты счастлива в последнее время… — Шарлотта ахает. — Да ты перепихнулась! О мой бог! Почему ты не сказала мне, что у тебя был секс с Тео?

Я вздрагиваю.

— Ничего не было. Клянусь!

— Конечно, конечно, — смеется Шарлотта. — Как скажешь. — Помолчав, она закидывает мне руки на шею и крепко обнимает. — Боже мой, поздравляю, Эл! Я так за тебя рада! Давно пора, черт возьми! Ты красотка, и я надеюсь, что вы очень счастливы.

— Шарлотта, остановись, — хмурюсь я. — Правда ничего не было.

— Нет, что-то было, — настаивает она.

— Ну хорошо, кое-что и правда случилось. Но это не то, что ты думаешь.

— Ладно, ладно! Не говори, если не хочешь. Но я все равно за тебя рада. Серьезно. Тео — самый везучий парень на свете.

Я не поправляю ее. Неведение лучше правды. Шарлотта встает и потягивается.

— Ты еще собираешься пригласить Раника на ярмарку?

— Уже пригласила.

— Что ж, по ходу тут уже ничего не поделаешь. Но когда ты расскажешь всем, что встречаешься с Тео?

— Я не…

— Ой, подожди, не говори мне. Пусть это будет сюрпризом, — смеется она.

Раздается стук в дверь, и Шарлотта вскакивает.

— Наверное, это Нейт, — подмигивает она. — Мы идем ужинать в «Маленький Ромео». Если хочешь, присоединяйся.

Улыбаясь, она открывает дверь, но встречается лицом к лицу не с Нейтом, а моей мамой. Мамины светлые волосы собраны в строгий пучок. Лицо напряжено, но на нем почти нет морщинок. Она была бы красивой, если б не выглядела настолько суровой. Безупречный синий костюм, что надет на ней, как всегда идеален.

Ее голубые глаза мгновенно находят меня.

— Элис, — говорит мама. — Вот ты где. Мы можем поговорить?

Я мгновенно вскакиваю на ноги.

— Д-да, — говорю, запинаясь.

Мы выходим из комнаты, оставляя Шарлотту с разинутым ртом. Я закрываю дверь, и мама немедленно нападает.

— Как ты? — спрашивает она.

— В порядке.

— Твоя комната выглядит неопрятно.

— Сейчас экзамены, — отвечаю. — Не было времени прибраться…

— Ты, вероятно, учишься очень усердно, раз у тебя не хватает времени убирать за собой.

— Это был очень тяжелый семестр…

— Нанять репетитора, чтобы на зимних каникулах ты закрыла пробелы в знаниях?

— Н-нет, — бормочу. — Мам, все в порядке. Зачем ты приехала?

Она фыркает.

— Была на конференции неподалеку и решила навестить заодно свою дочь. Это так странно?

— Нет, конечно нет. Я рада тебя видеть.

— Неужели? Ты даже не обняла меня.

— Ой. — Я неуверенно раскрываю руки и подхожу к ней. Но мама отстраняется от меня.

— Нет, я не хочу объятий по принуждению. Давай лучше прогуляемся.

Она поворачивается и идет по коридору, стуча каблуками по плитке. Проходящая мимо девушка с испуганным видом отскакивает с дороги — вот как мама влияет на людей. Я иду следом и виновато улыбаюсь девушке.

— Мама, недалеко есть хорошее кафе. Если хочешь, можем пойти туда.

— Нет. Я не в том настроении, чтобы есть университетскую еду.

Мы выходим во двор, и мама идет так быстро, что я едва поспеваю за ней. Я понятия не имею, куда мы идем, но в момент, когда она сворачивает к Фаррис-билдинг, становится ясно, куда: в кабинет Мэтерса. Мои ладони начинают потеть.

— Мама, почему мы…

— Шагай, Элис. Не отставай.

Я сглатываю и открываю для нее дверь. Она быстро заходит и поднимается в кабинет Мэтерса. Я плетусь следом. С каждым шагом ледяной узел страха, образовавшийся в моем животе, закручивается все сильнее и сильнее. В горле пересыхает, когда мама стучится в дверь, на которой висит полированная бронзовая табличка с надписью «А. Мэтерс, профессор истории».

— Входите, — слышится голос Мэтерса.

Мама заходит в его кабинет. Мэтерс сидит за столом, его лицо наполовину скрыто за стопкой тетрадок. Заметив нас, он отодвигает их в сторону и садится настолько прямо, насколько позволяет его толстый живот. Поросячьи глазки фокусируются на мне.

— Элис! И миссис Уэллс. Как приятно, что вы нанесли мне визит.

Я вздрагиваю, а мама сияет лучезарной улыбкой.

— Спасибо, что нашли для нас время, — говорит она. — Элис, садись.

Смотрю на нее, потом на Мэтерса. У профессора такая маслянистая улыбка, что я чуть не отшатываюсь, но, в конце концов, все же сажусь напротив него. Мама садится рядом.

Ничем хорошим это не кончится…

Мама откашливается и начинает:

— Элис, профессор Мэтерс связался со мной около недели назад.

— И с тех пор я каждый день хожу на его лекции, — защищаюсь я.

— Дело не в твоей посещаемости, — встревает Мэтерс.

Мама поворачивается ко мне.

— Профессор Мэтерс считает, что ты распускаешь о нем грязные слухи.

Мои взгляд перескакивает на профессора. Он выглядит довольным, как черт.

Я сужаю глаза.

— Это неправда.

— Слухи о сексуальных домогательствах, — продолжает мама, и я напрягаюсь, парализованная воспоминаниями о том жутком случае, которые сразу всплывают в моей голове. Он рассказал ей? Но она же поверит мне.

Мама хмурится.

— Ты хоть представляешь, как подобные слухи могут повлиять на карьеру профессора, Элис?

Я застываю. Улыбка Мэтерса становится наполовину притворно-терпеливой, наполовину притворно-святой. Он наклоняется через стол и похлопывает мою мать по руке.

— Ну будет вам, миссис Уэллс. Я не хочу, чтобы вы были с ней излишне строги. В конце концов, в этом есть и моя вина тоже. Я был в таком восторге от ее блестящей учебы и целеустремленности. Подобное восхищение нетрудно принять за флирт — особенно столь неопытной девушке, как наша Элис.

В мое сердце будто вонзается сотня ножей одновременно.

— Мама, — обретаю я голос, — ты не можешь поверить ему…

— Ты считаешь, что он правда пытался домогаться тебя?

Я стискиваю на коленях кулак.

— Да. Он пытался… он прикоснулся ко мне…

— И я прошу прощения, — виновато улыбается Мэтерс, — за то ободряющее объятие.

— Ободряющее объятие? — Мой голос становится тихим. — Вы так это называете?

— Достаточно, Элис, — рявкает мама. Наклоняется ко мне и шепчет, чтобы Мэтерс не слышал: — Как ты посмела поставить под угрозу свое обучение в университете?

Меня тошнит. Я хочу, чтобы меня вырвало прямо здесь, на его красный ковер. Потому что моя мать заняла его сторону, а не мою.

Он добрался до нее раньше, чем я смогла рассказать ей правду. И убедил в своей правоте благодаря их профессиональной связи, а она поверила ему, заглотила наживку, потому что всегда так и рвется найти повод, чтобы обвинить меня. В том, что не выбрала ее альма-матер. В том, что недостаточно хорошо справляюсь сама. В том, что отец ушел. Она хочет контролировать мою жизнь, причем полностью. Как в старшей школе. И звонок Мэтерса — прекрасный предлог, чтобы его вернуть этот контроль.

— Ты поверишь человеку, которого видишь первый раз в жизни, а не родной дочери? — произношу я громко, четко и медленно. Мама откидывается на спинку стула, взгляд у нее такой, словно я грожу ей ножом.

А я чувствую, как меня одолевает темная печаль.

— Все эти годы я очень старалась, чтобы ты меня полюбила, — начинаю и смеюсь над собой. — Я думала… думала, что смогу заставить тебя гордиться мной, если буду стараться. Но ты… Неужели ты так и не полюбила меня после всего этого времени и всех этих попыток? Ты до сих пор даже… не доверяешь мне?

Вытираю мокрые от слез глаза.

— Как ты можешь? После всех твоих правил, которым я безоговорочно подчинялась. Я же делала все, что ты хотела. Все, что просила. Пропускала все вечеринки, отказывалась от ночевок. Никогда не пила алкоголь и в жизни не прикасалась к наркотикам, а ты относишься ко мне так, будто я перепробовала все сорта! Ты ставишь меня на одну ступень с моими сверстниками, но я не такая! Я так старалась быть… лучше их! Чтобы ты мной гордилась!

Мама молчит, а вот Мэтерс вдруг заговаривает. Что не очень умно с его стороны.

— Элис, твоя мать просто хочет помочь тебе…

— Замолчите. — Я встаю во весь рост, голос становится властным. — Закрой свой рот, мерзкий червяк.

Мэтерс отшатывается. А мама тоже встает, ее взгляд холоден, как арктический лед.

— Вы сейчас же проявите немного уважения, юная леди.

— К нему? Или к тебе? Что важнее, о дражайшая мать? — интересуюсь я.

Она ощетинивается, глаза становятся похожими на два узких осколка льда.

— Да как ты смеешь? После всего, что я сделала для тебя… После всего, чем пожертвовала… — распыляется она, набирая обороты, чтобы после обрушиться на меня со всей высоты своего гнева. — Я столько сделала, а ты превратилась в лгунью, в наглую манипуляторшу! Этого не произошло бы, если бы послушалась меня и согласилась поступать в Принстон…

Я смеюсь. Громче, дольше и резче, чем когда бы то ни было. Запрокидываю лицо и позволяю смеху исходить из самой глубины живота. Мэтерс и мама смотрят на меня так, будто я спятила. Я уже разворачиваюсь, чтобы уйти, но в дверь кабинета стучат, и я замираю. Мэтерс не приглашает визитера войти, но тот все равно врывается внутрь.

Темные кудри, золотисто-зеленые глаза и гибкая, подтянутая фигура. Черная кожанка. Черные джинсы.

Раник.

Он смотрит на нас, весело ухмыляясь.

— Привет! Не помешал?

Его взгляд фокусируется на мне, на моем заплаканном лице. И мой смех, вызванный его нахальным вопросом, тает, словно сахар в воде. Потому что его глаза пронзают меня, читают, как открытую книгу, и все понимают.

Мэтерс встает и указывает на дверь, его лицо вмиг багровеет.

— Убирайся.

— Воу, воу, воу. — Раник вскидывает руки вверх. — Я же только пришел. Элис, не желаешь познакомить меня с этой красивой пожилой леди? Мистер Слизняк в представлениях не нуждается.

Мэтерс рычит. А мама заметно вздрагивает при слове «пожилая», и у нее оскорбленно перекашивается лицо.

— Раник, это миссис Александра Уэллс. Моя мама, — говорю я.

Раник улыбается ей.

— Вы хорошо потрудились над Элис, миссис А. Ей досталась и ваша внешность, и ваши мозги.

— Кто ты вообще такой? — вопрошает мама.

Раник подходит к столу Мэтерса и бросает на него свой телефон.

— Да просто парень, который пришел доставить посылку. — Он небрежно пожимает плечами и подмигивает мне из-под кудрей. — Кстати, возможно, вам стоит посмотреть первый видос у меня в галерее.

Мэтерс фыркает.

— Что за идиотизм? Сейчас же убирайся из моего кабинета.

Мама хмурит брови.

— Что на видео?

— Фиг его знает, — пожимает плечами Раник. — Посмотрите сама.

Кошусь на Раника. Для человека, который увидел мою мать в первый раз, он удивительно хорошо играет на ее слабостях. Если и есть одна вещь, перед которой мама не может устоять, то это ее собственное любопытство. Поэтому она берет телефон, открывает первое видео и включает его.

Пока она смотрит, Раник отходит и встает передо мной. Его ладонь сжимается и разжимается за спиной — просит вложить в нее руку. В ожидании он ухмыляется мне через плечо. Наконец я вкладываю в его ладонь свои дрожащие пальцы, и он их крепко сжимает.

— В этом нет ничего особенного, сэр.

— Не глупи. Каждый семестр мои лекции посещают сотни студентов, но таких самоотверженных и талантливых, как ты, Элис, я еще не видел. Ты на самом деле удивительная девушка.

Голоса легко узнаваемы. Это я. Это Мэтерс и я.

Смотрю через руку Раника на экран — на нем видео, снятое через дверную щель аудитории.

— С-спасибо, сэр.

— И всегда такая вежливая.

Рука Мэтерса скользит с моих плеч вниз по позвоночнику и останавливается на пояснице.

Мама прикрывает рот рукой. Ее пальцы дрожат. Мэтерс же, не видя снятого, но слыша звуки, все больше и больше погружается в ужас.

А затем видео обрывается. Ровно перед появлением Раника.

Меня сразу охватывают облегчение и замешательство. Первое — от радости, что он все заснял, а второе — от непонимания, для чего он это сделал. Но времени, чтобы спрашивать, у меня нет, потому что Мэтерс наваливается на стол, пытаясь достать телефон.

— Отдайте его! Быстро отдайте!

Мама поднимает телефон выше и уводит его в сторону, подальше от Мэтерса. Раник смеется.

— Не беспокойся, старик, у меня куча копий. Попозже скину тебе.

Мои пальцы в его руке напрягаются, и он оборачивается. Берет мои щеки в ладони, выглядя чрезвычайно обеспокоенным.

— Эй, ты в порядке?

Хочу кивнуть, сказать «да», но лишь трясу головой и издаю сдавленный звук. Раник укоризненно фыркает и прижимает меня к груди, обвивая сильными руками.

— Теперь все в порядке, принцесса. Беспокоиться больше не о чем.

— Элис, — ровно говорит мама. — Элис, посмотри на меня.

Краешком глаза смотрю на нее. Ее лицо еще никогда не выглядело настолько серьезным, и поскольку я хорошо знаю ее, мне не составляет труда разглядеть под ее бледной кожей холодную ярость.

— Извини. Это явное доказательство того, что я была не права. — Она обращает свой взгляд на Мэтерса. — И что единственный лжец и манипулятор здесь — это вы, Мэтерс.

— Что ж, — весело говорит Раник, забирая у мамы свой телефон, — теперь мы, пожалуй, пойдем. Нам с Элис хочется подышать свежим воздухом.

Мама кивает, не отрывая разъяренного взгляда от Мэтерса.

— Да, идите. Думаю, дальше я справлюсь сама. Позже я зайду к тебе, Элис. Сходим в то кафе, про которое ты говорила.

— Я… я буду ждать, — говорю с жалкой улыбкой, и Раник уводит меня.

По пути я приникаю к нему — запах хвои и табака так успокаивает. В самом конце коридора поднимаю на него взгляд.

— Все это время видео было у тебя?

— Принцесса, а как иначе заставить людей плясать под твою дудку?

— Ты использовал меня. Вмешался только после того, как отснял достаточно материала для шантажа…

— Тогда я не знал тебя. Знал лишь одно: что какая-то милашка попала в сети препода-чмошника, которого я ненавидел. — Они всматривается в мое лицо и ерошит мне волосы. — Извини.

Облегчение, что накапливалось в моем теле, высвобождается успокаивающей волной тепла. Страх и чувство предательства в один миг исчезают, и все переворачивается с головы на ноги благодаря моему учителю. И другу.

Ранику Мейсону.

***

Мама не задержалась надолго, но провела со мной больше времени, чем когда-либо до сих пор. И наш один день превратился в неделю. Все это время мы были вместе — гуляли по кампусу, ходили в кафе и библиотеки. Пару раз к нам присоединялся и Раник — показывал город и водил поужинать. Мама, конечно, морщила нос от выбранных им баров и концертных площадок, но природное любопытство заставляло ее исследовать неизведанное. А еще она задавала Ранику вопросы о психологии, что разжигало между ними нешуточные споры. Парень на удивление хорошо противостоял моей матери, а ведь у нее была ученая степень.

Вообще, моя мать изменилась до неузнаваемости.

Из кабинета Мэтерса она вышла совершенно другой. А через четыре дня Мэтерс уволился. Шарлотта решила отпраздновать это событие, поэтому вместе с Нейтом присоединилась ко мне, маме и Ранику за ужином в суши-баре. И вот тогда-то я впервые и увидела маму пьяной — от саке. По настоянию Раника она даже спела со мной в караоке.

Мне впервые было грустно смотреть, как она садится в такси. Наше прощание было быстрым и окутанным тоннами напряжения — просто мы не из тех, кто любит сентиментальности. Но в самом конце она меня обняла. Я поначалу была слишком потрясена, чтобы ответить, но в последнюю секунду все-таки тоже ее обняла, и от этого она, казалось, расслабилась.

Мама? Расслабилась?

Я чуть не начинаю смеяться, вспоминая об этом. То была сюрреалистичная неделя счастья, которое заполонило собой все. Что бы ни случилось в кабинете у Мэтерса, это изменило маму и наши отношения. Но меня изменило другое.

Раник.

Эти несколько месяцев получения нового опыта и обучения изменили меня изнутри. И только стоя в том кабинете, я начала это принимать.

Тем временем, ярмарочные выходные подкрадывались быстрее, чем мне хотелось бы признаваться. Экзамены между семестрами — это своего рода барьер между студентами и трехдневными выходными, от одной мысли о которых у всех просто слюнки текут. Так что в момент, когда в эссе написано наконец-то последнее слово и заполнено последнее поле в бланке ответов, мы чувствуем, словно вырвались на свободу. Холодную, ноябрьскую свободу.

Я лежу на ступеньках корпуса биологии. Высоко поднятый шарф удерживает внутри горячие облачка воздуха, выходящие из моего рта. До того холодно, что я тру ладони, пытаясь согреться, и неожиданно их обхватывает и начинает растирать пара больших теплых рук. Смотрю вверх и вижу лицо улыбающегося Тео.

— Боже, твои пальцы превратились в сосульки! — добродушно восклицает он. Я смеюсь.

— Такое бывает с Ледяными королевами вроде меня.

— Ты определенно королева, — ухмыляется Тео. — Но не уверен, что Ледяная. Титул Королева знаний идет тебе больше. Ты как Афина.

— Тогда я должна называться Богиней, — поправляю его. — Но я не настолько могущественна.

— Позволь поспорить, — настаивает Тео. — Чуть ли не все на кампусе говорят, что ты в одиночку расправилась с извращенцем Мэтерсом.

— Это правда. За исключением того, что я сделала это в одиночку.

— Да? Кто помог тебе?

— Раник Мейсон, — выпаливаю, на что Тео приподнимает бровь.

— Хм. Я мог бы и догадаться. Неважно, вы молодцы. Так ты готова к ярмарке?

Киваю.

— Кого пригласила?

— Ну… если честно, то Раника.

Что-то в лице Тео вспыхивает, но он быстро подавляет это. А я вдруг понимаю, как, должно быть, прозвучали мои слова, и вспоминаю наш с Раником уговор молчать о нем перед Тео. Как мы могли упустить это из виду?

Судорожно начинаю заполнять напряженную тишину разными отговорками.

— Он помог мне с Мэтерсом, поэтому я подумала, что могу отплатить ему вечером развлечений. Если… если, конечно, ты не против.

Тео приходит в себя и, улыбаясь, качает головой.

— Не против. Он это более чем заслужил. Тогда увидимся вечером, да?

Я киваю, и он уходит, добродушно помахав мне рукой, но неожиданно в него врезается Грейс. Она оглядывается по сторонам и, заметив меня, тоже машет. А я смотрю на них, и они выглядят такими непринужденными и взаимодополняющими друг друга, что невозможно этим не восхититься. Отвожу взгляд и замечаю на другом конце кампуса Шарлотту и Нейта. Они сидят под деревом и кормят друг друга кислыми конфетами, что смотрится довольно комично. Смеясь, я снова тру руки, чтобы согреться. Все сегодня наполнено восторгом и радостью. Наверное, поэтому я не могу даже испытывать злость или беспокойство по поводу близости Тео и Грейс. Пусть сегодня случится то, что случится. Не все возможно спланировать наперед. Это нужно будет просто прожить.

Как меня и учил Раник.

Кстати, о нем. Его подруга Миранда идет мне навстречу, ее розовые локоны пылают в лучах первозданного осеннего солнца. Она перекидывает рюкзак с одного плеча на другое и ухмыляется мне.

— Здорово, гений.

— Миранда, — киваю я. — Как поживаешь?

— С тех пор, как Раник перестал быть подавленным стервецом, намного лучше.

— Он был стервецом?

— Ты даже представить не можешь, каким. — Миранда закатывает глаза. — Его поведение сделало дом просто непригодным для жизни. Уж не знаю, что ты с ним сделала, но все равно большое спасибо. Это приободрило его.

— Я ничего не делала.

— Ну конечно, — смеется она. — Как скажешь. Короче… я слышала, что ты пригласила его на ярмарку вечером. Уже знаешь, что наденешь туда?

Пожимаю плечами.

— Наверное, платье. Мама купила мне…

— Платье? Купленное мамой? — Миранда смеется. — Да ладно, сегодня же особенный вечер. Знаешь, ты ведь неплохо смотрелась в моих шмотках. Могу одолжить еще раз.

— Правда?

— Конечно!

— Да, трудно не выглядеть сексуально в черном, — соглашаюсь я, и Миранда шлепает меня по плечу.

— Вот видишь? Ты уловила суть. Поэтому решено. Вечером я закину кое-что из своих вещей тебе в общежитие, договорились?

— Ага. Было бы здорово. Спасибо, Миранда.

— Да не за что.

Она подмигивает мне и уносится прочь.

***

Нервно перебираю груду одежды с изображением черепов — то, что занесла мне Миранда. В комнате я одна, поскольку Шарлотта уехала на ночь, и я спокойно примеряю майки, юбки и платья, пока не останавливаюсь на черной кружевной юбке и топе на тонких бретельках. Это совсем не в моем стиле, но я чувствую, что изменения пойдут мне на пользу. Возможно, это даже привлечет внимание Тео… Качаю головой. Если у него есть хоть одна извилина в голове, он меня точно заметит.

Смотрю на себя в зеркало. Мои волосы заплетены в две косы, а на лицо нанесено минимум макияжа — только блеск для губ Шарлотты со вкусом клубники. Дополняю свой образ двумя черными лентами, вплетенными в волосы, и курткой оверсайз. И вуаля, я готова.

Пару минут изучаю свое отражение — вау, я так изменилась. Интересно, что бы подумала прежняя я об этой новой, улыбающейся и уверенной в себе Элис Уэллс? Той Элис, которая в отличие от нее не боится провала?

Гудит телефон, на нем сообщение от Раника.

эй, ты готова принцесса? погнали

Я еще раз улыбаюсь своему отражению, беру телефон, кошелек и ухожу.

***

Раник всю дорогу искоса поглядывает на меня.

— У меня что-то не то на лице? — наконец смеюсь я.

Он качает головой и крепче сжимает руль. На нем синяя клетчатая рубашка и черные джинсы. Спутанные кудри съехали набок, как и его ухмылка.

— Неа. Ты просто выглядишь… мило.

— Спасибо, добрый человек.

— Я просто… — Он делает паузу. — Просто боюсь, что Тео твоя одежда не особо понравится. Как и то, что ты пригласила меня.

— Я уже рассказала ему, что буду с тобой. Его все устраивает.

— Правда? — Он вздергивает бровь.

— Да. — Треплю его по руке, что лежит на рычаге переключения передач. — Да и потом, кого волнует, что он там думает.

Раник бросает на меня недоверчивый взгляд.

— Ты это серьезно?

— Да. — Я опускаю стекло, и холодный воздух врывается внутрь. Ветер начинает играть с моими косичками, они бьют меня по лицу, но мне нравится это ощущение. Как и закат — красивый, огненный, окрашивающий город в тени. — Сегодняшний вечер будет особенным.

— Он уже особенный, — говорит Раник. — Ведь ты пригласила меня на ярмарку и все такое. Это настоящее чудо, которое, можно сказать, случается лишь раз в жизни.

Я усмехаюсь.

— Не говори глупостей. Ты заслужил это, ведь ты всю неделю играл роль нашего с мамой шофера.

— Знаешь, как только она сняла внешнюю оболочку бешеной суки, то стала довольно терпимой. Звучит знакомо, да?

Я показываю ему средний палец, и он хохочет. Наступившая затем тишина почти приятная… почти нормальная. Будто между нами установилось некое подобие мира. Наверное, так и есть. Как же иначе. Раник только и делал, что помогал мне и проявлял доброту. Сначала я вела себя с ним не особенно дружелюбно, но он терпел все и продолжал быть мягким на протяжении всех наших деловых отношений.

Деловых отношений?

Пока размышляю, мы въезжаем на парковку около ярмарки. Из-за деревьев видны силуэты волшебно мерцающего колеса обозрения и сверкающих американских горок под названием «Пасть дьявола». По мере того, как мы приближаемся к ярмарке, нас окружает, манит к себе аромат горячего жареного теста и хрустящего сахара.

Мы встаем в очередь за билетами — она большая, но не огромная.

— Я заплачу, — автоматически говорю Ранику.

— Что? Ни в этой жизни, — усмехается он. — За мой счет.

— Вообще-то, за твой счет уже были те ужины! Дай мне возможность отплатить тебе.

— Уверен, ты сможешь придумать способ поинтереснее. — Он подталкивает меня, указывая на парочку, которая обжимается у ограды.

— Отвратительно, — рявкаю я. — И не мечтай.

Он только смеется и покупает для нас ленту билетов. Я неохотно беру ее, но Раник, не замечая этого, сканирует взглядом толпу.

— Во сколько они обещали прийти?

— Около восьми, — отвечаю. — Да ладно тебе. У нас еще полчаса. Пойдем убьем время на аттракционах.

— Когда ты стала такой мятежной? — смеется он. — Что случилось с пунктуальной, никогда не отступающей от правил Элис, которую мы все знаем и любим?

Я краснею.

— Замолчи. Ты не любишь меня.

— Люблю. — В его глазах начинает светиться улыбка, дерзкое легкомыслие исчезает, и на лице появляется мягкое выражение. Я перестаю дышать. Но через секунду он уже треплет мне волосы, доказывая, что та серьезность была ненастоящей. — Да шучу я, шучу. Не смотри на меня таким грустным взглядом. Пошли прокатимся на аттракционах. Но на крутилке не больше двух раз, по рукам?

— Я не знаю ни один из аттракционов. — С трепетом оглядываюсь по сторонам. — Мама никогда не отпускала меня на ярмарки, так что введи меня в курс дела, учитель.

Услышав мои слова, какая-то пожилая пара начинает посмеиваться и бросать на нас понимающие взгляды. Раник смущенно чешет шею.

— Ладно, ладно. Только не называй меня так при людях.

Я следую за ним по аллее с играми, где он показывает мне монстров фальсификации: дартс с воздушными шариками, бросание колец на молочные бутылочки и зачерпывание золотых рыбок. Прикинув вероятности выигрыша в каждой из игр с точки зрения физики, я сообщаю их Ранику. Но он лишь отшучивается и продолжает стоять около дартса.

— Если б ты могла взять любого из них, — указывает на ряд мягких игрушек, — то какого бы выбрала?

Мой взгляд скользит к красной панде, но я с упрямством закусываю губу.

— Никакого. У всех слишком выпученные глаза.

Раник ухмыляется и, прищурившись, бросает дротик в двадцатиочковый шар прямо посередине. Затем кидает еще один, но тот попадает в шар не с двадцатью, а с десятью очками. А вот следующий — точная двадцатка. Последний дротик пролетает мимо всех десяток и попадает в единственный оставшийся двадцатиочковый.

Мы с парнем из будки с изумлением переглядываемся.

— Ты хоть знаешь, насколько ничтожно малы были шансы, что это случится? — спрашиваю я, пока Раник выбирает мягкую игрушку. — Одной аэродинамики недостаточно, чтобы…

Он сует мне красную панду.

— А-а, вот, держи.

Я понимаю всю курьезность ситуации и топаю ногой.

— Даже не знаю, чего я хочу больше: ударить тебя или посмеяться, — выпаливаю, и он хохочет за нас обоих.

Тарелкой «муравейника» и двумя молочными коктейлями позже я наполнена достаточным количеством глюкозы, чтобы прокатиться на чем-то повыше карусели, и мы уходим на «Фараон» — массивный аттракцион, основанный на центробежной силе. Страха, что содержимое моего желудка вот-вот выплеснется наружу, вполне хватает, чтобы на протяжении всего времени я не вспоминала о том, насколько мы высоко.

Когда выходим, я замечаю на руке Раника красные следы от ногтей.

— Боже мой, это я сделала?

Он отрывается от выбора другого аттракциона и смотрит на свою руку.

— О черт. Я и не заметил, что ты так сильно вцепилась в меня. Я, кстати, тоже немного нервничаю на большой высоте.

— У тебя идет кровь, — бормочу, дико оглядываясь по сторонам. — Пошли. Надо найти медицинскую палатку.

Он сопротивляется, но в итоге все-таки позволяет затащить себя к медсестре. В палатке нам дают пластыри, и я настаиваю на том, чтобы самой нанести заживляющую мазь. Пока я обрабатываю его ссадины, пальцы Раника касаются моего подбородка. Он медленно поднимает мое лицо, и его глаза — золотисто-зеленые, мерцающие теплыми отблесками ярмарки — встречаются с моими.

Пытаясь разорвать напряжение, я громко шепчу:

— У тебя кровь.

— А ты красивая. — Он тоже шепчет. — Мать твою, Элис, ты такая чертовски красивая…

— Эли-и-ис! — вклинивается между нами веселый голос Грейс, а затем в палатке появляется и она сама, одетая в сине-зеленый сарафан и шапочку с кошачьими ушками. — Вот вы где! Мы вас обыскались!

К ней сзади вразвалку подходит Тео. На нем свитер и удобные джинсы. Золотистые волосы, зачесанные набок, отливают розовым из-за отблесков заката. Он холодно кивает Ранику, и тот кивает в ответ.

— Тео, — говорит Раник, — рад тебя видеть. Ты ведь оставишь сегодня вечером немного дам и для нас, простых смертных, да?

— Он же не бог! — Грейс дуется, хватая Тео за руку. — Он просто большой идиот.

— Я же вроде был «придурком»? — хмыкает Тео, а Грейс фыркает.

— Неважно! Это одно и то же. Итак, на каком аттракционе прокатимся в первую очередь?

— Ну, нам стало скучно, — говорю я, — и мы проехались на «Фараоне»…

Грейс издает умирающий визг.

— Не-ет! Тьфу, ребята, вы чертовски отстойные.

— Зато мы еще не были в «Пасти дьявола», — говорит Раник. — Подумали, если и отправляться в ад, то большой компанией. Так веселей.

— Значит, идем туда, — произносит Тео. — Веди нас.

Раник и Грейс уходят вперед, и мы с Тео остаемся сзади. Он улыбается.

— Сегодня ты выглядишь… по-другому.

— Одолжила вещи из гардероба подруги, — отвечаю я. — Мне нравится.

— О. Ну, если тебе нравится, то все пучком, девчуля, — говорит он с деревенским акцентом и щелкает пальцами, а я в ответ закатываю глаза.

Раник и Грейс уже дошли до американских горок, она что-то орет нам, размахивая руками, однако из-за шума толпы мы ее не слышим. Когда Тео в очередной раз выкрикивает «что», она сдается, и они с Раником занимают соседние места. А мы с Тео остаемся вдвоем.

Очередь быстро сокращается, народ заполняет сиденья, и мы тоже садимся в самом конце. Вместе. Я чувствую, как в животе начинает бить крыльями нежная бабочка. Но когда оглядываюсь на Тео, чтобы завязать разговор, замечаю, что он с ужасно сердитым лицом смотрит в одну точку — на затылок Грейс. Его руки так сильно сжимают установленную впереди перекладину, что костяшки пальцев белеют.

— Тео? — спрашиваю его. —Ты в порядке?

— Что? — Он поворачивается ко мне, и его гнев почти полностью исчезает. — Да, все хорошо. Просто немного нервничаю.

— Это нормально. Я уже прикинула длину трека с учетом высоты «Фараона». Если мои подсчеты верны, то при двух заездах мы будем кататься около сорока восьми целых и трех десятых секунд.

Аттракцион запускается, и я вижу, как оборачивается Раник. Он стреляет в меня испуганным взглядом, словно говоря: «Твою ж мать, мы и впрямь на американских горках, помоги мне». Я показываю ему большой палец, и он закатывает глаза с выражением «ты не очень помогаешь».

А потом из меня выплескивается весь разум. И «муравейник».

Я еще никогда не каталась на горках, поэтому смогла лишь примерно представить, на что это будет похоже. Я знала скорость, но без учета кручений, поворотов и перевернутых петлей вся моя экстраполяция оказалась ошибочной.

Раник вопит как сумасшедший маньяк, Грейс пронзительно и громко визжит, а Тео молчит, но изо всех сил держится за перекладину. Я же вскидываю руки вверх и всю поездку издаю вскрики.

Одурманенные, истощенные, но полные адреналина, мы решаемся на второй заезд. Вот только Тео больше не хочет, а Грейс без него не идет, и мы с Раником уходим вдвоем. Садимся на самое первое сиденье, и работник опускает нашу перекладину.

— Готова, принцесса? — ухмыляется Раник.

Я толкаю его колено своим и отвечаю:

— Как никогда.

Глава одиннадцатая

Элис

Вечернее небо становится будто темнее и глубже, и звезды на контрасте с ним начинают сиять еще ярче. Луны нет, но света вполне достаточно от ярмарочных огней, которые почти ослепляют нас, пока мы идем к ресторанному дворику. Вооружившись начос, корн-догами и стаканами с «маргаритой», мы находим полянку с мягкой травой и плюхаемся на нее.

Раник забирает у меня недопитую «маргариту» и бросает ее в ближайший мусорный бак.

— Эй, — возмущаюсь я. — Ты чего делаешь?

— Тебе уже хватит, — ухмыляется он, садясь рядом. — Это твоя первая выпивка, так что сбавь обороты.

— Но мне она нравится, — говорю ему. — И я нравлюсь ей.

— И не ей одной, — щебечет Грейс. — Раник весь вечер пялится на твою задницу.

— Не-а! — горячо защищается он. — Замолчи!

— Эй! — Тео встает, и в его глазах снова появляется та странная внезапная ярость. Только теперь она усилена алкоголем. — Не затыкай ей рот.

Раник тоже поднимается на ноги и невозмутимо засовывает руки в карманы.

— Чел, угомонись уже со своими нападками на меня. — Он вздыхает. — Это было шесть лет назад. Не мог отпустить от себя хотя бы одну девчонку? Они за тобой толпами увивались.

— Ты… ты понятия не имеешь, что говоришь. — Тяжело дыша, Тео сжимает кулак. — Ты отнял ее у меня!

— Она сама тебя бросила, идиот, — рявкает Раник. — Я ничего у тебя не отнимал. Она сама приняла решение, так что не сваливай все на меня.

— Что происходит? — хмурится Грейс. — Вы о той девушке из старшей школы? Тео, неужели он… боже, неужели Раник и есть тот парень, который с ней переспал?

Тео вздрагивает, а потом со всей силы бьет в челюсть Ранику, не успевшему сказать в свою защиту ни слова. Тот отшатывается назад, и Тео замахивается, чтобы повторить удар, но тут уже вмешиваюсь я. Встаю между ними, отталкиваю Тео и говорю:

— Эй! Прекратите!

— Я пытался забыть прошлое, но оно постоянно ко мне возвращается, — кричит Тео. — Сначала Стейси, потом Рэйчел, а теперь ты добрался до Элис, мерзкий урод! Но тронуть Грейс я тебе не позволю. Не дам измарать ее, как ты измарал всех остальных…

Измарал.

Кровь стынет в жилах. Тео думает, что я замарана…

Не успеваю моргнуть, как Раник наносит удар, и Тео падает на траву. Взвизгнув, Грейс становится рядом с ним на колени, и Тео стонет, пытаясь сесть.

— Можешь избить меня, — говорит Раник, с хрустом разминая пальцы, — можешь злиться и оскорблять. Но никогда… ты слышишь, кусок дерьма? Никогда не говори плохо об Элис. Ты хоть представляешь… — На его лице появляется боль. — Хоть представляешь, как чертовски усердно она работала, чтобы ты заметил ее?

— Раник, — выдыхаю я. — Пожалуйста, остановись.

— Что? — выплевывает Тео. — О чем ты?

— Хочешь знать, почему я «замарал» ее? — смеется Раник. — Почему мы тусуемся вместе? Да потому, что она пришла ко мне. Пришла и попросила, чтобы я помог ей понравиться тебе.

Грейс и Тео переводят взгляд на меня, и я закрываю лицо. Стыд мгновенно обжигает щеки.

— Элис… это правда? — спрашивает Тео. Я киваю, будучи не в состоянии отрицать. — Но почему он? Почему Раник?

— Ага, принцесса, — подхватывает Раник, — почему я? Почему ты просто не подошла к Тео и не сказала, что чувствуешь? Почему выбрала испорченного, злого меня вместо этого золотого куска мужского мяса, а?

Его слова жгут, как пощечина.

Грейс помогает Тео подняться, и они вместе ковыляют к столику для пикника в нескольких метрах от нас.

— Почему попросила помощи у отброса? — продолжает напирать Раник. — Ты могла обратиться к любому парню на кампусе, и он научил бы тебя всему совершенно бесплатно. Наверное, ты просто пожалела меня, да? Увидела на той вечеринке у бассейна и подумала: «Черт, у него такой жалкий видок, бьюсь об заклад, он сделает для меня все, что угодно».

— Вовсе нет…

— Я, кстати, сделал бы. Все, что угодно. Ради тебя.

От его неожиданного признания мое сердце рвется из груди. Я не могу дышать.

Грейс и Тео уходят от столика для пикника к медицинской палатке, и я бы посмотрела им вслед, но не могу — мой взгляд прикован к его искренним золотисто-зеленым глазам. Пытаюсь встать, но меня шатает. Из-за «маргариты» сложно даже прямо сидеть. Тем не менее мне удается катапультироваться на ноги, и я сразу же ухожу от Раника прочь. Подальше от искренности в его глазах.

Я в замешательстве. В голове крутится вихрь неуверенности и сомнений. Я слышу, как Раник зовет меня, но не останавливаюсь, продолжаю бежать между полосатыми шатрами и киосками с едой.

Я люблю Тео. По крайней мере, так я считала. Он был самым красивым и умным парнем, которого я когда-либо встречала, и единственным, кто относился ко мне терпимо. Большинство парней либо боялись меня, либо придумывали мне обидные прозвища. Но не Тео. Он был единственным, кто обладал потенциалом полюбить меня такой, какая я есть.

До тех пор, пока не появился Раник.

Он такой же красивый, как Тео, но его красота — с этими его сигаретами и кожанками — более свирепая. И да, в учебе он не семи пядей во лбу, но все же умен. По-другому, по-жизненному. Сначала, из-за его репутации, я недолюбливала его, но на наших уроках он всегда был со мной терпеливым и нежным. Ввести в мир свиданий кого-то вроде меня — неописуемо сложно, но он взял на себя этот вызов. Приложил массу усилий, чтобы организовать наши уроки, передать мне свою мудрость, поделиться советами и всем, чем он мог.

Но тот наш урок все запутал. Я запутала все. Он-то сдержал свое слово и ни разу не начинал приставать ко мне, а я… Жажда обучения овладела мной, словно призрак,и я переступила границы, за которые нельзя было заходить. Или можно? Действительно ли это была просто охота за знаниями? Правда ли я была такой храброй лишь потому, что хотела учиться? Или в этом было нечто большее? Может, на меня повлиял вид его гибкого тела, одиночество в его взгляде или смех, всегда такой заразительный и веселый, даже когда парню больно? А, может, то, что он относился ко мне, как к принцессе? Или его поцелуи, прикосновения и наблюдение за ним с другими девушками, которым я не годилась в подметки?

Наверное, все это вместе.

— Элис! — Раник наконец догоняет меня, и я оглядываюсь. Ноги привели меня на возвышающийся над ярмаркой холм с одинокой сосной. Здесь так спокойно.

Раник выбился из дыхания, у него раненый взгляд.

— Прости меня, — говорит он. — Прости, что наболтал всю эту чушь. Я не имел в виду, то есть я не хотел…

— Как бы хорошо мы ни ладили, — начинаю я, — ничего не получится. Ты никогда не захочешь быть связанным лишь с одной женщиной, а я не смогу дать… тот секс, который тебе нужен. Опытный секс. Хороший. Я не смогу его дать. Я ведь даже не знаю, что это такое — секс. Я слишком неопытна, чтобы быть с парнем вроде тебя, Раник. И помнишь, я сказала тебе, что хочу любви? А ты ответил, что не способен на чувства? Вот потому-то у нас ничего и не получится. Никогда. Как бы мы ни нравились друг другу.

Мои слова превращаются в едва слышные всхлипы.

— Нам нечего предложить друг другу, кроме смеха и дружбы. — Странная сила скручивает мое сердце, болезненно сжимая его. — Думаю, если б мы не были такими разными, все могло бы сложиться иначе. Но все кончено, извини. Я больше не нуждаюсь в твоих уроках. Равно как не нуждаюсь в тебе. Ты свободен. Иди. Можешь быть, с кем пожелаешь.

Раник хмурится.

— С чего бы мне хотеть быть свободным?

Я обнимаю себя за плечи, пытаясь остановить поток слез. Раник подходит, будто хочет обнять меня, но в последний момент останавливается по какой-то причине.

— Послушай, — мягко произносит он, — еще не поздно. Ты еще можешь вернуться к Тео и рассказать ему о своих чувствах. Серьезно. Я знаю, что облажался, но ты ему правда нравишься. Он даст тебе еще один шанс. Твой еще один шанс стать счастливой.

— Я… я не хочу…

Стискиваю себя, и Раник, в конце концов сдавшись, обнимает меня.

— Эй, ну чего ты, ш-ш, все нормально. Не добавляй себе переживаний.

— Как я могу? Когда ты… когда ты там, у себя дома, рассказал мне о том, что хочешь, чтобы я была счастлива… — Смотрю на него. — Я хочу, чтобы Тео был счастлив, потому что люблю его. А ты… ты хочешь, чтобы я была счастлива, потому что… потому что…

— Ну же, принцесса. — Раник отодвигает меня от себя. — Просто иди уже в медицинскую палатку.

— Я н-не готова.

— Никто никогда не готов. — Он издает тихий смешок. — Но я в тебя верю. Ты прошла обалдеть какой долгий путь, и я чертовски горжусь тобой. Да любой парень продаст душу дьяволу, лишь бы ты принадлежала ему.

Мое уже и без того скрученное сердце скучивается еще чуть сильнее, и в нем что-то ломается. Боль мгновенная.

— Воу, стоп, ты в порядке? — Он быстро обнимает меня, чтобы я не упала. — Ты внезапно так побледнела…

— Почему? — бормочу ему в шею. — Почему много недель назад ты согласился помочь мне? Из-за оценок?

— Ну да, — говорит он, и у меня обрывается сердце, а он продолжает: — Поначалу поэтому. Мне нужны были хорошие оценки, да побыстрей. Но потом…

Он осекается и, отстранившись, ярко улыбается мне.

— Слушай, пошли найдем Тео? Ты чертовски много трудилась ради этого момента. Не хочу, чтобы ты упустила его, болтая со мной.

— Что случилось потом? — тихо спрашиваю я. Глаза Раника опасно вспыхивают, но затем его улыбка становится шире, и он снова подталкивает меня в сторону ярмарки.

— Иди, принцесса.

Я разворачиваюсь.

— Что случилось потом? — повторяю упорно. — Закончи свое предложение.

Глаза Раника темнеют.

— Да нету на все это времени, просто иди туда, пока Грейс…

— Я пойду. Пойду и признаюсь ему, но только после того, как ты закончишь фразу.

Руки Раника сжимаются в кулаки, а лицо становится белым.

— Д-да забей ты, — бормочет он. — Просто забудь.

— Перестань быть таким скрытным!

— А ты перестань быть такой странной! — парирует он. — Я просто ляпнул фигню, поняла? Никакого глубокого или важного продолжения нет! Это неважно. Не настолько важно, как то, что ты должна сделать. Как только ты поговоришь с Тео, то сразу забудешь про эту хрень. Так забудь про нее прямо сейчас.

— Нет, скажи, — продолжаю настаивать. — Я хочу знать. Пока ты не скажешь, я не уйду.

— Хорошо, — фыркает он. — Тогда уйду я.

Он успевает сделать четыре шага, прежде чем я встаю у него на пути. Моя непреклонная гордость уступает место мольбе.

— Ну пожалуйста. — Поднимаю глаза. — Пожалуйста, Раник. Что ты собирался сказать?

В его голове начинает происходить какая-то внутренняя борьба. Лицо искажается, а руки сжимаются в кулаки. И когда я уже готовлюсь к тому, что он оттолкнет меня в сторону и уйдет, Раник наклоняется и целует меня. Таким поцелуям он меня не учил — его интенсивность зашкаливает, лишает дыхания. Губы Раника словно нежно просят, умоляют меня дать ему больше кожи, больше тепла, больше времени.

Я пробую отстраниться, но его руки сразу обхватывают мое лицо, удерживая меня на месте. Он проводит губами по линии моего подбородка, подбираясь сначала к нежной шее, а потом к уху. И эти действия пленяют меня.

— Но потом, — хрипло бормочет он, — потом я будто спятил. Стал представлять, как целую тебя, как это делают влюбленные люди. Стал хотеть защищать тебя, постоянно смешить. А еще стал безумно ревновать тебя к Тео и всем парням, которым ты улыбалась, потому что хотел, чтобы ты улыбалась и мне. Я захотел тебя. Твоего ума, сладости, самоотдачи. Твоих непонятных терминов и, черт побери, твоего тела. Я трахал других лишь затем, чтобы выкинуть тебя из головы, но ничего не получалось. Кончая, я думал лишь о тебе.

Он качает головой.

— Я захотел тебе помогать. Захотел сделать тебя счастливой, заставить кончить, и однажды это у меня получилось, за что я очень тебе благодарен. Парень вроде меня просто обязан делать девушку вроде тебя счастливой. Ха. Это намного больше, чем я заслуживаю.

Он медленно проводит руками по моим ключицам, плечам, ребрам. Затем берется за мои бедрам и сильно толкает к своим. Теперь мы прижаты друг к другу. Я делаю резкий вдох, а Раник хмыкает.

— Подлый я, да? Удерживаю тебя, хотя тебя тянет на ярмарку. Вынуждаю целовать меня, а не Тео. — Он опускает руки на мою талию. — Как бы то ни было, мне очень жаль, принцесса. Извини, что не могу контролировать свои глупые чувства.

— Раник…

— А-а. — Он грозит мне пальцем, а затем им же указывает на ярмарку. — Тебе есть чем заняться. Иди.

Его губы произносят «иди», но натянутая улыбка умоляет остаться. Он усиленно это скрывает, но я знаю его достаточно хорошо и потому замечаю.

Тео в замешательстве стоит у подножья холма. Это мой шанс. Наконец я могу сказать ему то, что хотела все эти месяцы. Все мечты и фантазии о нем находятся в нескольких дюймах от воплощения. Но Раник… Без него я бы никогда не узнала, о чем эти фантазии на самом деле.

Я поворачиваюсь к Ранику и дарю ему свою самую яркую улыбку.

— Я хочу остаться здесь. Если ты не против.

Похоже, нет, потому что стоит мне это произнести, как Раник пришпиливает меня к сосне, а его горячий, нетерпеливый рот касается моей шеи. Он целует все, до чего только может дотянуться, но когда хочет прильнуть к губам, я отворачиваюсь и ухмыляюсь.

— Пожалуйста, Элис, — стонет он. — Позволь мне поцеловать тебя.

— Ты уже это сделал, — пою я.

Ахаю, когда он кружит меня, а затем крепко и страстно целует.

— Я тебе нравлюсь? — хрипло спрашивает он, словно не смея в это поверить.

— Неужели это так сложно представить? Ты добрый и умный, — говорю я, — и ты всегда заставляешь меня так много смеяться.

Его кулак сжимается, и я улыбаюсь.

— Ты терпелив со мной. С той Элис Уэллс, которой я на самом деле являюсь. С тобой мне не нужно притворяться кем-то другим. Ты знаешь, как я работаю, думаю, и всегда остаешься со мной милым и отзывчивым. А еще ты очень красивый. И да, ты единственный парень, которому я когда-либо нравилась. Настоящая я. Девушка-робот.

Он смеется и сжимает мою руку.

— С тобой я чувствую себя в безопасности. Мне так комфортно и хорошо. Я так много узнаю каждый день, просто находясь рядом. И ты… ты всегда повторяешь, что хочешь, чтобы я была счастлива. Ты первый, кто мне это сказал. Но я знаю, что я не в твоем вкусе. Я не разбираюсь в сексе — совсем, — и ты заслуживаешь девушку с опытом, которая хороша в этом деле. Я не интересная, не остроумная, не сексуальная. Ты заслуживаешь девушку, в которой все это есть.

Он наклоняется и целует меня: крепко и быстро.

— О, принцесса, здесь не о чем переживать. Ты самая лучшая девушка в мире, и мне чертовски повезло, что я нашел тебе. Или что ты нашла меня, я не знаю. Но ты должна мне доверять. Ты милая, красивая, великолепная. И охренительно сексуальная.

— Но я не…

Следующий его поцелуй неспешный, мучительно медленный.

— Секс — это не только опыт или знания. Я думал, что научил тебя этому. Я… я хочу тебя по-настоящему долго. Ты, знаешь ли, недооцениваешь эти свои острые как бритва инстинкты.

Руки Раника начинают блуждать под моей одеждой, пытаясь потрогать все, до чего только могут достать. Эти прикосновения кожа к коже наполняют меня статическим напряжением, и я выгибаюсь. Мои бедра прижимаются к его паху, и он, шумно вдохнув, прислоняется лбом к моему. Золотисто-зеленые глаза глядят из-под отяжелевших век.

— Еще есть время, — выдыхает он. — Уходи, пока я не растерял свой самоконтроль.

Я накрываю его щеку ладонью и целую по-своему: мягко и медленно. А затем опускаю вторую руку и тру ею твердокаменный бугор в его джинсах.

— Нет, — просто говорю я. — Все, чего я хочу, находится прямо здесь.

Не знаю, как, но в перерывах между поцелуями мы возвращаемся в его машину. А затем, тоже между многими поцелуями, добираемся до квартиры. Как только мы оказываемся внутри, Раник проверяет, что никого нет, и набрасывается на меня, снова прижимая к стене. Похоже, это его любимая позиция.

Я отвечаю тем, что скольжу рукой к бугру в его джинсах, и Раник издает тихий стон, от которого меня бросает в дрожь. Потому что от моей ласки стонет сам Раник Мейсон. Осознание этого опьяняет меня, наполняет невиданной силой. Прежде чем я успеваю остановить себя, я расстегиваю его ширинку, вытаскиваю все восемь дюймов его плоти наружу и медленно поглаживаю ее. Раник опускает лицо, чтобы следить за моими движениями.

— Ч-черт, — стонет он, — Элис, это действительно ты?

Я улыбаюсь и целую его в шею.

— Это действительно я.

Его бедра дергаются, он нетерпеливо толкается в мой сжатый кулак. Всю его прежнюю сдержанность сметает волна лихорадочной страсти. Интересно, как долго он сдерживался? Скольких сил ему стоило скрывать свою тягу ко мне от меня?

Продолжая ласкать его, с улыбкой опускаюсь на колени. Его затуманенные желанием глаза смотрят с недоумением.

— Давай, — игриво прошу его, — подойди ближе.

Мне не приходится повторять дважды — он сразу придвигает свои бедра ближе ко мне. Его пульсирующий член вжимается в мою шею, и я, смеясь, целую его в головку. Тело Раника содрогается — без сомнения, от удовольствия. Я провожу по стволу языком до самого низа и вверх, чувствуя его сладкий мускусный запах. Его пальцы погружаются в мои волосы, а вторая рука упирается в стену напротив. Я покрываю его легкими поцелуями, потом смотрю вверх. Восторженное лицо Раника поднято к потолку, но почувствовав, что я остановилась, он переводит взгляд вниз. Секунду молчит, сосредоточенно упивается моим видом. И какой это, должно быть, вид…

***

Раник

Она самая красивая девушка на Земле, и сейчас она стоит на коленях перед моим членом. Ее лицо раскраснелось, голубые глаза ярко сверкают, а эта легкая улыбка на ее губах… Она делает меня не просто болезненно твердым, а превращает в безумца.

Она счастлива. Она наслаждается моим членом. Мы с Элис Уэллс вместе, и она этому рада.

О большем я и просить не мог.

— В-выглядишь ужасно довольной собой, — успеваю произнести, и меня окутывает тугая и влажная глубина ее рта. Мне требуется вся сила воли, чтобы не начать лихорадочно трахать ее ротик прямо здесь и сейчас.

Но вдруг меня осеняет.

Это не ночь моих удовольствий, нет, сэр. Все должно быть наоборот.

Я отталкиваю ее, и она, сбитая с толку, встает.

— Что-то… что-то не так?

Я стягиваю с себя куртку и рубашку, а с нее — джинсы. Поцелуями прокладываю свой путь вверх по ее бедрам и животу, и Элис смеется. Остановившись, я смотрю ей в глаза.

— Я бы хотел, чтобы у нас с тобой все было правильно, Элис Уэллс. Больше никакого дерьма. Никаких игр. Никаких других девушек. Никого, кроме тебя. Только ты. С головы до пят и все, что посередине. Ты — моя, а я — твой.

Я краснею — слова звучат слишком слащаво, — но смущение моментально проходит, как только Элис улыбается мне.

— Я за, — произносит она.

А потом наступает конец света.

Я проникаю рукой в ее трусики и раскрываю ее, два моих пальца входят без особых усилий. Она мягко вздыхает, обнимает меня за плечи. Расстегнув джинсы, я позволяю им упасть на пол, а она нетерпеливо стягивает мои боксеры. Мы оба смеемся, но едва увидев меня целиком, она замолкает. И ей определенно становится не до смеха, когда мой член на долю секунды задерживается у ее входа, а затем глубоко погружается внутрь. Она ахает, и я целую ее в шею.

— Извини, — бормочу я. — Это может…

— Нет, я знаю. Будет больно, но очень недолго. Я быстро привыкну.

Я отстраняюсь и улыбаюсь ей, убирая со лба прядки золотистых волос. Затем наклоняюсь, стягиваю с нее футболку и, расстегнув лифчик, играю с ее сосками, пытаясь отвлечь от боли. Она ерзает, стонет, а когда я втягиваю сосок в рот, чуть ли не брыкается. Мой член чувствует эти движения, и я не могу сдержать мучительный стон.

— Принцесса, не надо…

Она ухмыляется, снова дергает бедрами, и от наслаждения у меня закатываются глаза.

— Назови меня Элис, — просит она.

— Элис, — говорю я, сходя с ума от ее невероятно тугой влажности.

— Снова, — требует она, вращая бедрами.

— Элис, Элис, Элис, Элис… — Я замираю и сквозь туман удовольствия заставляю себя вернуть себе ведущую роль. Завожу ее руки за голову и ухмыляюсь ей. — Не-а. Сегодня ты будешь повторять мое имя, принцесса.

От моего первого толчка ее глаза округляются, а от второго она тоненько ахает.

— Все хорошо? — нервно спрашиваю я.

Никогда не нервничал в постели с девчонкой, но каждая частичка меня хочет одновременно ублажить ее и защитить. А это чертовски сбивает с толку.

— В-все о-отлично. — Я возобновляю движение, и она запрокидывает лицо. — Еще. О боже, Раник, пожалуйста, еще.

— Как пожелаешь, — ухмыляюсь я и целую ее хорошенький маленький ротик.

Эпилог

Месяц спустя

Раник Мейсон — осторожный водитель, и в этом смысле он полная противоположность того, что вы могли бы ожидать от него, татуированного парня в кожанке. Но пока мы едем по узким, многолюдным улицам Сан-Франциско, направляясь к тюрьме, я рада, что он не лихач, больше, чем когда бы то ни было.

Он одаривает меня кривоватой улыбкой, солнце искрится в его золотисто-зеленых глазах.

— Нервничаешь, принцесса?

Я рассеянно тереблю лежащий на коленях пакет с надписью «Для папы».

Киваю Ранику.

— Я бы соврала, если б сказала, что нет.

— Ну, послушай, — начинает он, — волноваться надо только о чуваках с именем Ганнибал. Не подходи к ним. Особенно, если их фамилия Лектор.

Я закатываю глаза, а Раник останавливается на светофоре. Вдали уже вырисовывается тюрьма: полностью из серого камня и устрашающей высоты. Здесь моего папу держат последние десять лет. Скоро я наконец-то увижу его.

И мои нервы уже на пределе.

Раник, должно быть, чувствует, что я сильно волнуюсь, потому что протягивает руку и переплетает свои пальцы с моими. Затем подносит их к губам и целует.

— Ты великолепна, Эл. Не волнуйся. Обещаю, он только увидит тебя и сразу начнет чертовски гордиться той красивой, потрясающей и дьявольски умной девушкой, которой ты стала.

— Это урок комплиментов? — дразню я.

Раник смеется и взъерошивает свои волосы.

— Только если тебе нужны уроки.

— Нужны, — отвечаю надменно. — Но другого рода.

Его глаза загораются порочным блеском. Когда мы подъезжаем к тюремному заграждению, он наклоняется и целует меня.

— Возвращайся скорей, поняла? Нам еще смотреть целый город.

— Правда? А я думала, мы собираемся разгромить гостиничный номер.

Раник смеется.

— Вернусь за тобой через час. Ну же, иди.

Выхожу из машины и машу ему рукой. Когда его больше не видно, сглатываю и подхожу к воротам. Охранник, здороваясь, касается кепки.

— Добрый вечер, мэм. Вы пришли кого-то навестить?

— Да, Бернарда Уэллса.

— А, вы, наверное, его дочь. Он много о вас говорит. Нам было интересно, когда же вы навестите его.

— До сих пор я была не готова, — говорю охраннику, и он кивает.

— Понимаю. Просто рад, что вы все же решились.

— Это заняло много времени, — я оглядываюсь на дорогу, — как и все лучшие вещи на свете.