Святой закрывает дело [Лесли Чартерис] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Лесли Чертерис Святой закрывает дело

Все отрицательные персонажи в этой книге – вымышленные и не имеют никакого отношения к действительно существующим людям.

Вступление

Говорят, что в наше полное лихорадочного напряжения время не существует сенсаций, способных приковывать к себе внимание публики более чем на неделю; поэтому журналисты, газетчики быстро стареют, лысеют, становятся раздражительными, и никакие лекарства им не помогают. Новые сенсации должны поставляться день за днем, и каждая должна затмевать предыдущую, пока в словаре не останется превосходных степеней, а воображение окажется не в состоянии решить задачу поиска или придумывания для завтрашнего дня сенсации достаточно фантастической и огромной, чтобы занять место вчерашнего шедевра.

Тот факт, что отъявленный авантюрист, известный как Святой, приковывал к себе внимание публики более трех месяцев с момента появления, побив таким образом все рекорды, объясняется исключительно его энергией и предприимчивостью. Измученные ловцы сенсаций с Флит-стрит приняли его с распростертыми объятиями. На какое-то время лихорадочная охота за новостями получила передышку. Святой сам сделал все, о чем мог лишь мечтать самый требовательный газетчик, – если не считать того, что он не достиг сенсационной кульминации, а именно: своего ареста и суда. Но каждая очередная его авантюра была более дерзкой по сравнению с предыдущей, и он никогда не допускал, чтобы интерес, вызванный его последней выходкой, угас до того, как он выкинет на глазах у изумленной публики нечто еще более впечатляющее.

И это отчаянное беззаконие продолжалось более трех месяцев, в течение которых он триумфально совершил более двадцати нападений на разного рода злодеев и их имущество.

Здесь необходимо отметить: в этот период имя Святого окружала аура почти сверхъестественного обожания и ужаса, и некоторые люди, годами хваставшиеся тем, что им закон не указ, начали жить с опаской. А предупреждение Святого – нелепый и смешной маленький человечек с нимбом вокруг головы, похожий на детский рисунок, – доставленное кому-нибудь в обычном конверте, воспринималось как приговор, вынесенный Верховным Судьей. Именно этого-то и добивался Святой. Это его очень развлекало.

По большей части действовал он тайно и незаметно, его жертвы не могли сообщить полиции ничего такого, что Можно было бы рассматривать как улику и что помогло бы его выследить. Однако после происшествия становилось ясно: потерпевший, вероятно, знал Святого. Самой примечательной чертой этой мистерии было угрюмое молчание потерпевшей стороны. Тил – старший инспектор Скотленд-Ярда – после нескольких безуспешных попыток получить показания от жертв Святого понял их безнадежность.

– Это все равно что пытаться заставить запищать глухонемую устрицу в банке с хлороформом, – сказал он комиссару полиции. – Либо Святой к данному делу не имеет никакого отношения, за исключением недоказуемого шантажа, либо он умеет так запугать человека, что тот помнит об этом и на следующий день, и всю оставшуюся жизнь.

Теория эта была достаточно тонкой и логичной, но она могла бы стать еще более тонкой и логичной, если бы мистер Тил обладал большим воображением; однако он мало верил в то, чего нельзя было увидеть и пощупать, кроме того, он пока еще не видел Святого в действии.

Все-таки бывали случаи, когда Святому не было необходимости прибегать к шантажу или угрозам, чтобы заставить молчать тех, в чью жизнь он вмешивался.

Например, дело некоего Голтера – анархиста и неисправимого смутьяна, который гордился тем, что его знают в каждой тюрьме Европы. Он не принадлежал ни к одной политической группировке, и, очевидно, двигала им не вера в какую-либо идею, а лишь мания разрушения. Словом, это был безвредный тихий псих.

Голтер являлся лидером тайного общества, известного под названием «Черные волки», общества, почти каждый член которого в то или иное время отсидел изрядный срок за преступление на политической почве, чаще всего за попытку преднамеренного убийства, обычно с помощью бомбы.

Причины возникновения подобных тайных обществ и состояние психики их членов всегда давали широкий простор для размышлений психиатрам; но бывают случаи, которые перестают быть предметом абстрактного интереса ученых и становятся практической проблемой тех, кому надлежит обеспечивать мир средствами закона.

Закон просыпается и тут же с тревогой осознает, что «Черные волки» существуют: за неделю в Северной Англии на двух фабриках произошли взрывы, было много жертв, однажды пуля необнаруженного снайпера задела спину министра внутренних дел, когда он, выйдя из палаты общин, садился в свой автомобиль.

Закон нашел Голтера, но следивший за ним сыщик каким-то образом упустил его в тот день, когда находившийся в Англии с визитом наследный принц одной из европейских держав проезжал по улицам Лондона: лорд-мэр давал завтрак в его честь.

Предполагалось, что процессия проследует "по Стрэнду и Флит-стрит к Сити. Из крохотного офиса, специально арендованного на Саутгемптон-роу, о котором полиции не было известно, Голтер мог легко попасть на крыши домов северной стороны Флит-стрит. Там он и находился, устроившись более или менее комфортабельно среди каминных труб, откуда хорошо видел улицу. А в это время десятки вооруженных людей в поисках его прочесывали Лондон, и обеспокоенный комиссар полиции приказал удвоить число полицейских в штатском на пути следования процессии.

Голтер – человек осторожный и думающий – был фундаментально знаком с основными законами динамики. Он знал с точностью до дюйма, на какой высоте от земли он находится, рассчитал с точностью до секунды, сколько времени бомба будет лететь до земли, и установил соответственно запалы в гранатах Миллса. Внизу на Флит-стрит ближе к Стрэнду он замерил расстояние между двумя фонарными столбами. С помощью секундомера он сможет засечь время, за которое головной автомобиль пройдет этот отрезок пути, а потом, пользуясь специально подготовленной таблицей, он сразу точно узнает, не производя расчетов, в какой момент необходимо бросить вниз бомбу, чтобы она попала прямо на заднее сиденье открытого автомобиля наследного принца, когда он будет проезжать мимо. Голтер гордился научной точностью, с которой все рассчитал.

Он выкурил сигарету, слегка постукивая каблуками по свинцовой кровле. Процессия должна была прибыть в эту точку минут через пятнадцать, если верить официальному расписанию, и улица внизу уже заполнялась густой толпой, запрудившей тротуары и даже выплескивающейся на мостовую. Голтер подумал, что сверху эти людишки кажутся муравьями. Горожане – насекомые. Он с удовольствием представлял себе, какая паника начнется в этом муравейнике, когда взорвутся три его бомбы.

– Да, интересно будет посмотреть на этот спектакль.

Голтер резко обернулся, словно его дернули за невидимую нить.

Он не слышал, как появился сзади человек, чей мягкий тягучий голос прервал размышления не хуже любого взрыва. Голтер видел высокую, стройную, подтянутую фигуру в сером великолепно сшитом костюме, в мягкой шляпе серого фетра, широкие поля которой оставляли веселые голубые глаза в тени. Этот джентльмен мог позировать для любой рекламы модного и изящного мужского костюма, если бы удалось убедить его расстаться с автоматическим пистолетом, который обычно не рассматривается как необходимое дополнение к рекламе «вот что будут косить в этом сезоне хорошо одевающиеся мужчины».

– Исключительно интересно, – продолжал неизвестный, задумчиво устремив голубые глаза на толпу в ста футах внизу. – С точки зрения чистого искусства, просто жаль, что мы не сможем наблюдать этот спектакль.

Правая рука Голтера скользнула к оттопыренному карману. Незнакомец быстро отреагировал на это движение, приставив пистолет к животу Голтера.

– Доставай свои игрушки, красавчик, – промурлыкал незнакомец, – и передай их мне. Ну вот, умный мальчик!

Одну за другой Голтер отдавал бомбы, тот брал их левой рукой, и кто-то, кого Голтер не видел за каминной трубой, принимал их.

Прошла минута. Голтер стоял с пустыми руками и выжидал момент, когда можно будет перехватить пистолет, который незнакомец держал с показной небрежностью. Но момент так и не наступил.

Вместо этого из-за каминной трубы вытянулась рука с бомбой. Незнакомец взял бомбу и протянул ее Голтеру.

– Положите себе в карман! – приказал он.

Туда же отправились вторая и третья бомбы, а Голтер в перекошенном от тяжести бомб пиджаке стоял уставившись на незнакомца, который, по его разумению, наверное, был детективом, но вел себя совершенно непонятно.

– Зачем вы это сделали? – подозрительно спросил Голтер.

– На это у меня есть свои причины, – спокойно ответил незнакомец. – А теперь я покину вас. Не возражаете?

Подозрение, страх, недоумение – все эти чувства промелькнули на щетинистом лице Голтера. Потом его тусклые глаза оживились.

– Так вы не сыщик!

Незнакомец улыбнулся:

– К несчастью для вас – нет. Возможно, вы слышали обо мне. Меня называют Святой...

Его левая рука молниеносно скользнула в карман, и вот уже Голтер, охваченный внезапным ужасом, как загипнотизированный смотрел на Святого, рисовавшего мелком на каминной трубе свой фирменный знак.

Потом Святой заговорил опять:

– Вас нельзя отнести к роду человеческому. Вы разрушитель, безумный убийца, вами движет лишь жажда крови. Если бы вы действовали хоть по каким-нибудь мотивам, я, возможно, передал бы вас в руки полиции, которая в данный момент прочесывает Лондон, ищет вас. Не мне судить других людей за их убеждения. Но вам оправдания нет...

Когда Голтер, недоумевая, обернулся, на крыше, кроме него, никого не было. Святой умел исчезать именно так.

Процессия приближалась. Голтер слышал, как нарастал гром приветственных криков, словно шум воды, рвущейся из открытого шлюза. Он посмотрел вниз. Ярдах в ста показался головной автомобиль процессии, медленно пробирающийся через толпу людей-муравьев.

Он пытался понять: «Зачем приходил Святой? Появился, обвинил меня – и ушел, вернув бомбы». Голтер готов был принять все это за галлюцинацию. Но рисунок мелом на каминной трубе доказывал: это ему не пригрезилось.

Судорожным движением он попытался затереть рукавом рисунок и вытащил из кармана секундомер и хронометражную таблицу. Головной автомобиль достиг первого из намеченных им фонарных столбов. В каком-то оцепенении он наблюдал за этим.

Наследный принц следовал в третьей машине. Голтер узнал его военный мундир. Принц приветствовал публику. Когда Голтер достал из кармана первую бомбу и выдернул чеку, руки его дрожали, но бросил он бомбу именно в тот момент, который был вычислен с помощью секундомера и хронометражной таблицы.

Истинный ход событий, – написала «Дейли рекорд» спустя несколько дней, – скорее всего никогда не прояснится, если только Святой не пожелает в один прекрасный день объявиться и объяснить, что же произошло. До тех же пор любопытство широкой публики будет вынуждено удовлетвориться выводами комиссии экспертов Скотленд-Ярда: "Каким-то образом Святому удалось так установить запалы на бомбах Миллса, подготовленные для покушения на жизнь наследного принца, что они взорвались в момент, когда Голтер выдернул чеку, и его разнесло на кусочки... И что бы ни говорилось о высокомерии джентльмена, берущего закон в свои не подчиняющиеся закону руки, нельзя отрицать, что в данном случае вмешательство Святого спасло жизнь нашему коронованному гостю; и мало кто станет отрицать, что правосудие свершилось, – хотя, возможно, и несколько излишне романтическое правосудие, которое не может быть признано в качестве прецедента...

И вот таким сенсационным событием, в результате которого имя Святого было на устах у всего цивилизованного мира, завершился определенный этап его жизни.

Сенсация умерла, как умирают самые потрясающие сенсации, за недостатком продолжения. В опубликованном во всех европейских газетах открытом письме наследный принц приносил неизвестному благодарность и обещал, что этот долг не будет забыт, если когда-либо Святому понадобится помощь высших эшелонов власти. Британское правительство вслед за этим предложило отпущение всех прошлых грехов при условии, что Святой предстанет перед общественностью и поклянется впредь направлять свою энергию и изобретательность на более законные цели. Единственным ответом было посланное во все ведущие информационные агентства вежливое письмо с благодарностью и отказом.

К сожалению, – писал Святой, – я, как и мои друзья, убежден; что прекращение нашего дела в тот момент, когда оно начинает оправдывать себя, – это отражается в криминальной лондонской статистике и (что еще более важно) в уменьшении количества мелких проступков против нравственных заповедей, которые даже не учитывает статистика, – было бы с нашей стороны, в первую очередь с моей, актом неоправданной трусости. Обещание нашей безопасности не может заставить предать те убеждения, которые нас объединили. Игра больше игрока... Что касается лично меня, то я нахожу респектабельную жизнь невыносимо скучной. В наши дни нелегко свернуть с проторенной колеи: нужно быть бунтовщиком, и скорее всего мы закончим свой путь на кладбище для бедных, а не в Вестминстерском аббатстве. Но я более чем уверен в правильности выбранного пути. Ценности универсальны и просты. Справедливость – добро, если она осуществляется непреклонно. Борьба – добро, если то, за что вы боретесь, благородно и достойно любви. Опасность – добро, если она пробуждает вас и заставляет жить в десять раз интенсивнее. А открытая схватка может быть лучше всего, если она идет за ваши убеждения, за высшую веру в романтику, над которой смеется цивилизация, называя ее обманом и западней... Поскольку нелепые законы этой страны запрещают мое дело, я отказываюсь им повиноваться и буду сам судить о мере ответственности людей, нанесших обиду...

Но, как ни странно, очень жадная до сенсаций публика ожидала, что Святой немедленно начнет действовать в соответствии со своим потрясающим заявлением. День проходил за днем, а ничего не происходило. Те, кто начал ходить с оглядкой в ожидании кары от всеведущего Неведомого, подняли головы и стали чувствовать себя увереннее, заявляя, что Святой просто струсил.

Прошло две недели, месяц – и Святой быстро превратился в нечто подобное расплывчатой легенде о давно ушедших временах.

А затем в один июньский день на улицах Лондона вопящие мальчишки-газетчики начали продавать специальный выпуск газеты «Ивнинг рекорд», и мужчины и женщины сбились в нетерпеливые группы на мостовой и читали самую потрясающую историю о Святом, когда-либо преподносившуюся прессой.

Теперь история, пересказанная уже сотни раз, пересказывается снова, но под другим, более интимным углом зрения, с некоторыми подробностями, о которых ранее не говорилось.

Это история о том, как Саймон Темплер, многим известный как Святой (возможно, из-за инициалов, но скорее из-за его «безгрешной» манеры совершать отнюдь не святые поступки), случайно обнаружил ниточку, приведшую к самому поразительному приключению в его жизни. Это также история о Нормане Кенте, его друге, и о том, как в некий момент он держал в своих руках судьбу двух наций, а может быть, и всей Европы, как он справился с этим и как в один тихий летний вечер в доме на Темзе, без героики и мелодрамы, сражался и погиб за идею.

Глава 1

Как Саймон Темплер отправился на автомобильную прогулку и увидел странное зрелище

Саймон Темплер редко читал газеты, а когда все-таки читал, то с максимальной быстротой просматривал страницы, мгновенно отбирая нужные ему сведения. Информация, полученная за медяки, в основном не представляла для него интереса. Он нисколько не интересовался политикой; сообщение о том, что жена печатника из Уолтмстоу разродилась четверней, его не трогала; статьи, подобные таким, как «Место мужчины в доме» (написана Анастасией Гаук, блестящим автором «Страсти в Пимлико»), оставляли его совершенно безучастным. Но однажды вечером в газете, которую он купил, чтобы ознакомиться с результатами скачек, его внимание привлекла заметка на четверть колонки с фотографией.

Два совпадения привели его от этой случайной информации к горячему следу, всегда привлекающему внимание Святого.

Первое совпадение произошло на следующий день, когда он, находясь на Ладгейт-Серкус, решил заглянуть в пресс-клуб в надежде повстречать кого-нибудь из знакомых журналистов. Он встретил Барни Мэлоуна из «Клариона» и был немедленно приглашен на ленч, что полностью соответствовало его желаниям. Святой всегда с предубеждением относился к ленчу в одиночестве.

Во время ленча разговор шел обо всем и ни о чем, если не считать маленькой интерлюдии.

– Чего-нибудь новенького о Святом не слышно? – с невинным видом спросил Саймон, и Барни Мэлоун покачал головой:

– Похоже, он удалился от дел.

– Я только в отпуске, – заверил его Святой. – После штиля – шторм. Подождите до следующей сенсации.

Саймон Темплер всегда говорил о Святом в первом лице, как если бы он лично и был этим изгоем с сомнительной репутацией. Барни Мэлоун, хорошо знакомый с эксцентричным чувством юмора Темплера, склонен был считать эту аффектацию совершенно невинной.

Спустя полчаса, за кофе, Святой вспомнил о заметке, привлекшей его внимание, и попросил прокомментировать ее, добавив:

– Вы можете быть совершенно откровенны с дядюшкой Саймоном. Ему известны все штучки-дрючки в вашей профессии, и он не разочаруемся, если узнает, что эту заметку сочинил старший помощник младшего редактора, чтобы в последний момент заткнуть образовавшуюся дыру.

Мэлоун улыбнулся:

– Как ни странно, но вы ошибаетесь. Научные открытия под кричащими заголовками, о которых вы читаете, как правило, чепуха. Но если бы вы были чуть более образованны, вы бы слышали о К. Б. Варгане. Он, конечно, совершенно сумасшедший, но он ученый. И хорошо известен в Королевском научном обществе.

– Так вы полагаете, за этим что-то скрывается? – поинтересовался Святой.

– Может быть, да, а может, и нет. Эти изобретения имеют тенденцию чудесным образом терять свои качества, как только их пытаются использовать не в лаборатории, а в более широком масштабе. Например, уже давно изобретены «лучи смерти», убивающие мышь на расстоянии двадцати ярдов, но я никогда не слыхал о том, чтобы лучами пытались убить быка на расстоянии полумили.

Барни Мэлоун смог рассказать о некоторых подробностях изобретения Варгана, вычеркнутых из заметки синим карандашом дежурного редактора, как абсолютно непонятные широкой публике. И Саймону Темплеру, чье обучение научным дисциплинам остановилось задолго до появления Эйнштейна, они тоже были непонятны, но он внимательно слушал.

– Удивительное совпадение, что вы упомянули об этой заметке, – сказал Мэлоун, – ведь я сам брал интервью у этого человека сегодня утром. Он ворвался как сумасшедший в редакцию около одиннадцати часов и громко вопил, почему материал о нем не поместили на первую полосу. – И Барни весьма живописно изобразил это вторжение.

– Но что толку в таких изобретателях? – спросил Святой. – Новой войны теперь не будет лет сто.

– Вы так думаете?

– Так мне говорили.

Брови Мэлоуна взлетели на лоб именно в той сдержанно-высокомерной манере, в которой журналисты выражают отношение к невежде, вылезшему со своим мнением относительно международной политики.

– Если вы будете живы в течение ближайших шести месяцев, – сказал Мэлоун, – я увижу на вас военную форму. Или вы откажетесь от службы по моральным соображениям?

Саймон задумчиво постучал кончиком сигареты по ногтю большого пальца.

– Вы говорите серьезно?

– Я абсолютно серьезен. Мы, журналисты, ближе ко всему этому, чем остальная публика, и первыми замечаем, что происходит. А через несколько месяцев это заметит вся Англия. Надо сказать, что за последнее время произошло немало любопытных событий.

Саймон с неожиданным интересом ждал продолжения; и Барни Мэлоун, задумчиво пыхнув трубкой, продолжал:

– За последний месяц в Англии по обвинению в нарушении закона о государственной тайне были арестованы, преданы суду и посажены трое иностранцев. Иначе говоря – шпионаж. За это же время аналогичным образом в разных концах Европы поступили с четырьмя англичанами. Замешанные в скандал государства заявили, что осужденные нами люди не являются их гражданами, но поскольку все страны всегда отказываются признать своими гражданами провалившихся шпионов, им никто не верит. Аналогичным образом и мы отреклись от четырех англичан, и, естественно, нам никто не поверил. А я случайно знаю: это правда. Если вы цените тонкие шутки, обдумайте то что я вам сказал, посмеемся при следующей встрече.

* * *
Святой шел домой задумавшись.

Он обладал особым даром: взяв несколько заурядных фактов на первый взгляд совершенно не связанных между собой, сопоставить и найти в них ключ к разгадке тайны.

Неожиданные приключения выпадали ему только потому, что он их не избегал, и потому, что он их ожидал. Он верил: жизнь полна приключений и авантюр – и летел вперед на сверкающем гребне этой веры. О таких людях, как Саймон Темплер, говорят: «этот человек родился со звуками трубы в ушах». Он, так же как средневековый рыцарь, услышавший трубный призыв, мчался на зов с таким мощным романтическим пылом, что один из друзей назвал его, как бы в шутку, «последним героем».

– «От риска, схватки и внезапной смерти спаси нас, Господи!» – процитировал Святой однажды. – Как может живой мужчина просить об этом? Да это же плоть и кровь жизни, только ради них и стоит жить! В риск и схватку ввергни меня, Господи, по самые уши! Вот так бы я сказал...

Так говорил Святой – человек изумительной отваги и безрассудства, странного героизма и недостижимых идеалов. И он стал доказывать, как многие в его возрасте, что вдохновленный человек плащом и тростью может биться и побеждать подобно тому, как побеждали древние рыцари щитом и мечом. Он понимал, что современная острота может ранить не хуже средневекового копья и что настоящие доблесть и отвага добиваются успеха не столько оттого, в каком веке происходят события, сколько благодаря тому, кто носит эти качества в своем сердце.

Но даже он сам не мог предполагать, в какую странную историю втянет его дар сопоставлять факты и его убеждения, о которых говорилось выше.

По тем сведениям, которые он почерпнул из газет и рассказа Барни Мэлоуна, Святой мысленно выстроил башню из возможностей и вероятностей такой высоты, что, закончив, сам поразился. А потом, поскольку он умел превращать результаты своих размышлений в практические ценности, то сейчас запомнил эти сведения и больше о них не думал.

Иногда избыток святости становится опасным.

Саймон Темплер смущался своей фантазии. Это было единственное, чего он смущался, и, естественно, держал это в тайне, о которой никто не подозревал. Те, кто знал его; утверждали, что его бесстрашие иногда принимает формы чистой бравады, и они были весьма далеки от истины. Если бы Святой стал спорить по этому поводу, то сказал бы, что его стиль небезупречен прежде всего из-за большой осторожности. Но в данном случае осторожность улетела прочь, а воображение одержало триумфальную победу после второго совпадения.

Это случилось тремя днями позднее, когда утром Святой проснулся и обнаружил, что дожди, неделю лившие над Англией, уступили место безоблачному голубому небу и сияющему солнцу. Он выглянул из окна спальни и подозрительно потянул носом, но дождем и не пахло. Святой тут же решил, что делами вполне позволительно пренебречь, лучше взять машину и отдохнуть на лоне природы.

– Дорогая Пат, – сказал Святой, – было бы преступлением упустить такой денек.

– Но Саймон, милый, – запричитала Патриция Хольм, – ты же знаешь, мы обещали сегодня обедать у Хэннесси.

– Моя самая дорогая Пат, они, наверное, расстроятся, если узнают, что мы оба вдруг почувствовали себя плохо после Вчерашнего кутежа.

Итак, они поехали, и Святой наслаждался маленьким отпуском с чувством приятной убежденности в том, что он его заслужил.

В конце прогулки они пообедали в ресторанчике «Кобхэт», а потом долго сидели за кофе и сигаретами, разговаривая о сокровенном, чего им давно уже не удавалось сделать. Было уже одиннадцать часов вечера, когда Святой направил длинный нос своего «фьюрилака» на дорогу, ведущую домой.

Патриция чувствовала приятную усталость и положила голову на плечо Святому, но тот лихо управлял машиной одной рукой.

Когда до Эшера оставалось немногим больше мили, Святой увидел свет и, осторожно затормозив, остановил машину.

Проклятьем или благословением Саймона Темплера было неуемное любопытство. Если он сталкивался с чем-либо, хоть на полдюйма выходящим за пределы обыденного и нормального, его Немедленно охватывало желание выяснить причину странного явления. Тут следует отметить: свет, увиденный Святым, не был обычным.

Обыкновенный человек, наткнувшись на нечто загадочное безусловно, несколько дней будет подвержен смутному и раздражающему беспокойству, а потом забудет об инциденте. Саймон Темплер со всей рассудительностью и спокойствием рассмотрел возможные последствия того, что он будет действовать как обыкновенный человек, и пришел в ужас от перспектив, открывшихся ему.

Однако Саймон Темплер не был обыкновенным человеком, который не сует нос в чужие дела. Он плавно переключил скорость и подал машину назад ярдов на тридцать к аллее, начинавшейся на главной дороге.

Аллея вела к видневшемуся сквозь деревья дому с островерхой крышей, черневшей на фоне звездного неба. Именно в окне верхнего этажа дома Святой и увидел свет, проезжая мимо. Он ловко закурил сигарету одной рукой и всмотрелся в темноту аллеи. Свет не исчезал. Святой в молчании размышлял, недвижимый, словно индеец-часовой, до тех пор пока белокурая головка сонно не шевельнулась у него на плече.

– Что случилось? – спросила Патриция.

– Именно это я и хотел бы узнать, – ответил Святой и горящим концом сигареты указал на дом.

В окне верхнего этажа шторы были задернуты, но свет пробивался сквозь них – свет необычайной яркости, ослепительный белый свет, вспыхивающий через регулярные интервалы, словно ритмичные вспышки молний.

Ночь стояла тихая, и на этом участке дороги не было никакого движения транспорта. Святой выключил двигатель автомобиля, потом вслушался – а слух у него был необычайно чуткий – в тишину такую глубокую, что послышался шелест одежды Пат, когда она шевельнула рукой.

Но тишина не была полной, просто отсутствовали какие-либо отдельные звуки. А потом выделился звук, такой слабый и убаюкивающий, как тихое жужжание. Невнимательный человек мог принять его за колебание воздуха.

– Динамо-машина, – сказал Святой, открыл дверцу автомобиля и вышел на дорогу.

Патриция схватила его за руку:

– Куда ты, Саймон?

В темноте сверкнула белозубая улыбка.

– Собираюсь полюбопытствовать. Возможно, это просто обычный гражданин запустил динамо-машину, чтобы в доме было электричество, – хотя она звучит гораздо мощнее, чем динамо-машины в домашних электростанциях. Неужели обыватель использует динамо-машину для получения таких мощных электрических разрядов, чтобы доставить удовольствие своим деткам? В последнее время жизнь стала совсем скучной, но кто знает...

– Я пойду с тобой.

Святой нахмурился. «Патриция Хольм, – любил повторять он, – ежедневно с того самого дня, как мы познакомились, прибавляет мне два седых волоса в голове». Еще с той первой встречи в Девоншире и последующих напряженных дней, когда они вместе охотились за человеком по кличке Тигр, Святой вынужден был признать: уберечь эту девушку от неприятностей – занятие безнадежное. И сейчас он даже не пытался отговорить. Она сама была себе законом. Она обладала такой удивительной храбростью, о которой любая другая девушка и мечтать не могла, храбростью такой неистовой и прекрасной, что Святой считал: ей следовало родиться мужчиной, если бы она не была так парадоксально женственна. Словом, она была Патрицией Хольм, и все тут...

– Хорошо, детка, – беспомощно согласился Святой.

Она уже стойла рядом с ним. Пожав плечами, Святой сел на водительское место и отогнал машину на несколько ярдов с таким расчетом, чтобы ее габаритные огни не были видны из дома. Потом он присоединился к Пат, стоявшей в начале аллеи.

Они вместе пошли к дому. Тот стоял за забором в саду, густо засаженным деревьями. Святой осторожно обследовал калитку, нашел сигнальное устройство, опытной рукой отключил его, а потом отодвинул засов и впустил Патрицию. С этого места, глядя вверх, они могли видеть в окне верхнего этажа пробивающийся сквозь шторы странный холодный мерцающий свет.

Фасад дома оставался темным, а окна закрыты, к тому же они наверняка были оборудованы сигнализацией.

Святой не пытался вскрыть ни одно из окон, поскольку у него с собой не было инструмента. Относительно дверей он знал, что парадная несомненно прочна, а вот задние часто легкоуязвимы, ведь разумно мыслящий и добропорядочный домовладелец не мог и представить себе, что первоклассный грабитель решит воспользоваться ходом для прислуги. Соответственно, Святой направился вокруг дома, Патриция – за ним.

Они двигались по траве, все еще влажной как губка от дождей, непрерывно ливших последние шесть дней. Жужжание динамо-машины теперь слышалось отчетливо, одновременно стал слышен и шум мотора, ее вращавшего. На мгновение им показалось: шум идет откуда-то прямо из-под ног.

Потом они повернули за угол дома, и Святой остановился так неожиданно, что Патриция оказалась впереди на пару шагов.

– Интересно, – прошептал Святой.

При дневном свете все имело бы совершенно обычный вид. Во многих загородных особняках есть оранжереи, и вполне допустимо: садовод-энтузиаст пристроил к дому теплицу в двадцать пять ярдов длиной и такой высоты, что над головой даже у высокого человека оставалось фута четыре свободных.

Но оранжерея, ярко освещенная в половине двенадцатого ночи, – зрелище необычное. А проницательному человеку, такому, каким был Святой, случай представлялся еще более экстраординарным: дары природы, ради которых устраивалась столь яркая иллюминация, оказались сокрыты от глаз внешнего мира плотными занавесями, задернутыми за стеклом.

Саймона Темплера не нужно было уговаривать попытаться поглубже проникнуть в эту тайну. Он бесшумно приблизился к месту, где между занавесями светилась щель шириной дюйма в два. Девушка шла рядом с ним.

Вдруг он почувствовал, что Патриция Хольм сжала его руку своими слегка дрожащими руками.

В интерьере оранжереи отсутствовали горшки и вазы – четыре пятых ее пространства оставалось пустым. Пол был грубый цементный, по бокам приподнимавшийся фута на три, с желобом для стока воды. В дальнем углу оранжереи был привязан настоящий живой козел.

В другом конце помещения возвышалось нечто вроде подмостков на бетонных опорах, где стояло четверо мужчин.

Святой окинул их взглядом. Трое стояли вместе, группой: маленький толстяк, с лысой головой и в роговых очках, высокий худой мужчина лет сорока пяти, с высоким лбом и седой шевелюрой, и мужчина помоложе, в пенсне и с блокнотом. Четвертый находился в стороне от них у большого распределительного щита, на котором то там, то здесь вспыхивали маленькие лампочки, похожие на те, которые используются в радиоаппаратуре. Он был седоголовый, среднего роста, в возрасте от шестидесяти до восьмидесяти лет. В помятой и грязноватой одежде.

Однако при первом осмотре взгляд Святого ни на чем особенном не задержался.

Но там, на цементом полу, находилось еще что-то между четверкой людей и привязанным в противоположном конце оранжереи козлом. Оно медленно свивалось и клубилось на полу, совсем не подымаясь вверх, казалось, что внутри оно пульсирует и вихрится, как бы тщетно сопротивляясь громадной силе, давящей на него. Это было похоже на облако, но такого облака в небе никогда не увидишь – бледно-фиолетовое облако, облако, вылетевшее из ада. На его поверхности там и сям вспыхивали искры, словно маленькие кометы, и мелькали всполохи огня, появляясь и мгновенно исчезая. Облако двигалось и как бы фосфоресцировало изнутри. Оно не стелилось бессмысленно по полу, а, словно живое, нацеленно подкрадывалось.

Потом Святой описывал это облако как огромного отвратительного светящегося червя, ползущего боком. Вытянувшись в линию от стены до стены оранжереи, оно выгибалось вперед небольшими толчками и становилось все ярче и ярче до тех пор, пока не засверкало по всей поверхности режущим глаза светом.

Поначалу казалось: оно ползет медленно, но потом Святой понял, что это впечатление обманчиво. Облако двигалось со скоростью бегущего человека и нацеливалось на совершенно определенный объект. Им был привязанный у дальней стены козел, застывший от ужаса и вытаращенными глазами смотревший на облако, которое накатывалось на него с неумолимостью морского прилива.

Святой быстро взглянул на помост и понял, почему облако двигалось так осмысленно. Седоволосый человек держал в одной руке какой-то предмет из блестящего металла, похожий на небольшой электрический излучатель. И поводил им из стороны в сторону. Вероятно, из этого предмета исходила движущая облаком сила.

Святой перевел взгляд на облако. В этот момент оно краем коснулось окаменевшего животного.

Снаружи Святой не услышал никакого звука. Но вот выплеснулось огромное шипящее пламя – и вдруг то место, где стоял козел, опустело, только призрак животного, очерченный дрожащей линией, короткое мгновение как бы парил в воздухе. Потом, словно сила, породившая его, иссякла, призрак почернел. Еще секунду его было видно, а затем в воздухе осталась горстка черной пыли, да еще к потолку подымался синеватый дымок. Фиолетовое облако же медленно раскручивалось и растекалось по полу озерцом клубящегося тумана.

Вероятно, его сила исчерпалась – видно было, как тускнели огоньки, все еще словно невесомые светлячки вспыхивающие в нем. Это случилось, как только седоголовый человек опустил блестящий металлический предмет, который управлял облаком, и повернулся к трем мужчинам, наблюдавшим за ходом опыта.

На мгновение Святой окаменел.

Потом с каким-то странным тихим смешком он потянул Патрицию назад и сказал:

– Уходим отсюда. На сегодня мы видели достаточно.

Однако он ошибался, поскольку приключение на этом не завершилось.

Когда Святой повернулся, то чуть не врезался в гиганта, стоявшего за спиной, однако в данной ситуации он не собирался извиняться, а отреагировал молниеносно, чего гигант никак не ожидал. Когда один человек наставляет на другого револьвер, предполагается, что, прежде чем приступить к каким-либо действиям, произойдет обмен проясняющими ситуацию репликами, но Святой пренебрег условностями.

Более того, он считал, что, когда ему противостоит вооруженный человек чуть ли не вдвое крупнее его, нет нужды медлить и применение самых грубых боевых приемов оправдано. Левой рукой он толкнул руку гиганта с пистолетом в сторону и вдобавок мощно лягнул подкованным ботинком.

Секунду спустя они с Патрицией неслись к дороге.

Перед фасадом дома стоял автомобиль. Когда они шли к дому, Святой не заметил его за деревьями, но сейчас увидел, потому что знал: автомобиль должен быть. И это объясняло появление коренастой фигуры в бриджах и фуражке, которая попыталась преградить им путь к калитке.

– Извини, сынок, – искренне пробормотал Святой, с неожиданной силой сбив шофера с ног, и они помчались быстро по аллее.

Святой прыгнул в свою машину – одна нога на стартере, другая на педали сцепления.

Как только Патриция очутилась на сиденье рядом с ним, он хлестнул по всем девяноста восьми лошадиным силам, скрытым в двигателе этой скоростной машины.

Он выжимал максимум, пока не въехали в Путни и не убедились, что их никто не догоняет. Но и когда они уже спокойнее ехали по Лондону, он был непривычно молчалив. Патриция как никто другой знала: в таком состоянии лучше его не трогать. Она смотрела на напряженное лицо Святого словно впервые и понимала: никогда прежде не видела его настолько ушедшим в себя и в то же время обуреваемым какими-то яростными страстями. И она, знавшая его лучше всех, не могла даже предположить, что же теперь будет. Прежде ей неоднократно доводилось видеть его в неожиданных ситуациях, но она не знала, что на этот раз они попали в самое опасное за всю их жизнь приключение. Она молчала.

Только когда они уже поворачивали на Брук-стрит, она вслух произнесла то, что мучило ее последний час:

– Не могу отделаться от ощущения, что я уже видела раньше одного из этих мужчин – или, может, его фото...

– Которого? – несколько мрачно спросил Святой. – Молодого секретаря, или профессора К. Б. Варгана, или сэра Рональда Хейла, или мистера Лестера Хью Смита – военного министра в правительстве Его Величества?

Он повернулся, заметив ее изумление. Патриция Хольм была очень хороша и нравилась ему. А сейчас от ее очарования у него перехватило дыхание.

Он обнял ее за плечи одной рукой и привлек к себе.

– Святой, – сказала она, – ты на пороге больших неприятностей, я точно знаю.

– Даже более того, дорогая, – мягко ответил Святой. – Сегодня ночью мне было видение. И если верить этому видению, мне предстоит сразиться с чем-то более страшным и отвратительным по сравнению с тем, с чем я дрался раньше. И имя этого «чего-то» вполне может звучать так же, как имя самого дьявола.

Глава 2

Как Саймон Темплер прочел газеты и понял, о чем в них не сообщалось

Здесь будет уместно процитировать отрывок из экстренного сообщения в газете, появившегося на следующее утро.

"Газету «Кларион» официально информировали о том, что вчера поздно вечером мистер Лестер Хью Смит, военный министр, и сэр Рональд Хейл, руководитель программы химических исследований для военного министерства, присутствовали при демонстрации профессором К. Б. Варганом «электронного облака». Демонстрация происходила в обстановке секретности, и подробности не описывались. Далее сообщалось, что сегодня утром должно состояться специальное заседание правительства, на котором будет заслушан доклад военного министра и, если это потребуется, определено отношение правительства к этому изобретению.

Саймон Темплер быстро просмотрел это сообщение, поскольку оно лишь подтверждало, что он уже знал, ничего не прибавляя.

Было десять часов утра – время необычно раннее для Святого, но он уже встал и оделся. Сегодня он нарушил свой привычный уклад жизни и поднялся рано, чтобы прочесть от первой до последней страницы все газеты, которые его слуга смог купить.

Совершенно неожиданно он проявил интерес к политике; помимо заметки в «Кларион» его внимание привлекло сообщение о том, что турист-англичанин по имени Пинхидл из Манчестера, путешествующий автостопом, был арестован в Висбадене за драку с полицейским. Что-то насторожило Святого, но что именно – он не успел осознать, помешало появление мрачного и сердитого Роджера Конвея.

– В какой точке Англии ты находился ночью? – требовательно спросил он голодом обвинителя.

– На сей счет, – промурлыкал Святой, – ходят разные слухи.

– А кто твой приятель – специалист в кроссе по пересеченной местности? – тихо спросил Роджер.

Святой в это время выглядывал в окно.

– Я его плохо знаю. Он некоторым образом примазался к нашей компании. Я расскажу всю историю через минуту. После звонка тебе я сразу же позвонил Норману, и он трепетно вступил в стены моего замка несколько секунд назад.

Раздался звонок, и Святой пошел впустить гостя. Мистер Кент принес с собой экземпляр «Ивнинг рекорд», и его первые слова показали, что он прекрасно понимал эксцентричные поступки Святого.

– Если бы я предположил, что прошлой ночью ты был где-то около Эшера...

– Ты и приглашен для того, чтобы выслушать доклад об этом, – сказал Святой и жестом пригласил Нормана садиться, а сам устроился на краешке захламленного стола, на котором Патриция время от времени пыталась навести порядок. Она встала рядом с ним, и он обнял ее за талию. – Вот как это было, – начал он и без всяких околичностей обо всем рассказал.

Времена, когда были необходимы предисловия, давно уже для этих четверых миновали. Ему не нужно было объяснять мотивы своих действий. В коротких, полных жаргонных словечек, спокойных, но выразительных фразах он поведал о виденном в оранжерее дома вблизи Эшера. Двое мужчин слушали его не перебивая.

Но вот он остановился, и наступило короткое молчание.

– Воистину непостижимое изобретение, – заметил наконец Роджер Конвей, приглаживая светлые волосы, – но что это такое?

– Дьявол.

Конвей моргнул.

– Как написала газета «Кларион», это невозможно описать простыми словами. Какой-нибудь ученый сделает вид, что понимает, но так ли это на самом деле – другой вопрос. В лучшем случае он объяснит нам, что так модифицировали структуру газа и он может нести огромный заряд электричества, как несет его грозовая туча, только это будет отнюдь не грозовая туча. Это похоже на луч, но тоже не луч. Если вам угодно, это не может существовать, но тем не менее существует. И дело еще в том, что этот газ образует в атмосфере как бы губку, а Варган умеет заполнять ее миллионами вольт и ампер концентрированной молнии.

– И когда козел попал в это облако...

– Он как бы налетел на сеть из проводов высокого напряжения. В долю секунды козел сгорел, словно пылинка угля в раскаленной топке, остался только пепел. Недурная идея, а?

Норман Кент, темноволосый и мрачный, перестал смотреть в потолок. Он слыл неулыбчивым человеком и говорил всегда мало и только по делу.

– Лестер Хью Смит видел этот опыт, – сказал Норман Кент, – и сэр Рональд Хейл. Кто еще?

– Ангелочек, – ответил Святой. – Ангелочек видел это. Наш друг мистер Тил полагает, что это был один из нас, но он не знает, как этот тип направил на меня кольт. Прелестное создание, похожее на помесь Примо Карнеры[1] и гориллы-переростка, но с недоразвитым пальцем, спускающим курок, – иначе меня бы здесь не было. Но на какую страну он работает, предстоит выяснить.

Роджер Конвей нахмурился:

– Ты думаешь...

– Да, – сказал Святой, – но чтобы до этого додуматься, мне не потребовалось повязывать голову мокрым полотенцем.

Он постучал концом сигареты по ногтю большого пальца и намеренно неторопливо закурил. В особо напряженные моменты с помощью этойнехитрой пантомимы он давал время, чтобы посеянные им семена сами проросли в сознании аудитории.

Первым заговорил Конвей:

– Если начнется новая война...

– Да кто хочет развязать войну? – спросил Норман Кент.

Святой взял газеты, которые читал перед их приходом, и раздал присутствующим. На многих страницах были пометки синим карандашом. Отмеченными оказались совершенно не связанные на первый взгляд между собой сообщения – заявление главы могущественной державы, речь французского делегата в Лиге Наций, внезапное падение акций нефтяного треста, в результате которого потребовались новые капиталовложения в размере двухсот миллионов фунтов стерлингов, слияние крупнейших химических монополий, последние перемещения боевых кораблей, восстание в Индии, спланированная игра на повышение курса акций металлургических концернов и многое другое, привлекшее внимание Святого, вплоть до сообщения об аресте туриста-англичанина из Манчестера по имени Пинхидл, путешествовавшего автостопом, за драку с полицейским в Висбадене. Роджер Конвей и Норман Кент прочли все газеты и отнеслись к сообщениям скептически.

– Но люди не хотят новой войны, – сказал Конвей. – Все страны разоружаются...

– Блефуя при этом нещадно и надеясь, что другие им поверят, – перебил Святой, – а на самом деле каждая страна боится других и готова мгновенно вооружиться. Народ никогда не хочет войны и не начинает ее – о войне ему неожиданно сообщают политики, за спиной которых стоят деловые круги. И кто-то уже пишет мелодию для духового оркестра "мы – не – хотим – вас – терять – но – надо – идти – воевать", и миллионы глупцов идут на героическую смерть, даже не понимая, что происходит. Это уже бывало. Почему же это не может повториться?

– Наверное, человек ничему не учится, – заметил Норман Кент.

Саймон нетерпеливо взмахнул рукой:

– Разве какое-нибудь поколение училось на опыте прошлого? А где люди достаточно молодые, чтобы научить наше поколение? Хотя в современной литературе есть множество книг об ужасах войны, думаете, уроки прошлого восприняты? Говорю вам: я до изнеможения слушал мыслителей нашего с вами возраста, обсуждавших эти книги и пьесы, и я знаю: прошлое ничему не научило. Сознание молодого здорового поколения слишком оптимистично. Оно жаждет славы и легко забывает об ужасах. Скажу вам больше... – И он рассказал то, что услышал от Барни Мэлоуна. – Я изложил вам факты, – продолжал Святой. – Теперь представьте себе, что вы видите бегущего по улице человека с искаженным лицом, пеной у рта, орущего во всю глотку и размахивающего огромным окровавленным ножом. Если вам нравится быть дураком, вы можете сказать себе, что лицо его искажено потому, что он пытался съесть тухлое яйцо, кричит потому, что кто-то наступил ему на любимую мозоль, пена у рта потому, что он проглотил кусок мыла, а нож окровавлен потому, что он недавно зарезал цыпленка на обед и спешит сообщить об этом своей тетушке. С другой стороны, спокойнее и надежнее предположить: перед тобой – маньяк-убийца. Если же вы предпочитаете оставаться дураками и не видите во всем этом смысла, можете отправляться домой.

Роджер Конвей закинул одну ногу на подлокотник кресла, задумчиво потер подбородок и сказал:

– Значит, наша задача – разыскать шпиона и позаботиться о том, чтобы он не украл изобретение, пока правительство решает, что с ним делать?

Святой покачал головой.

Впервые Роджер Конвей, знавший Святого лучше всех, не уловил ход его мыслей. А Норман Кент, этот отчужденный и молчаливый человек, облек в слова гениальное или сумасшедшее озарение, посетившее Саймона Темплера восемь часов назад.

– Кабинет, – произнес Норман Кент из-за густой дымовой завесы, – может понять: решение не за ним... и без вмешательства шпионов...

Саймон Темплер посмотрел на друзей, и на мгновение ему показалось: он видит их всех впервые. Патриция глядела в окно на голубое небо над крышами Брук-стрит, и кто мог сказать, что она там видела? Роджер Конвей, обычно живой и веселый, молча ждал, позабытая сигарета почти обжигала ему пальцы. Серьезный и сосредоточенный Норман Кент тоже ждал.

Святой посмотрел на картину, висевшую над камином, и начал говорить:

– Если нам удастся всего лишь остановить противника, Англия будет обладать оружием неизмеримо более мощным, чем все известные боевые средства. Если же мы уклонимся от этой проблемы, можно держать пари, что рано или поздно какая-нибудь другая страна создаст оружие еще более страшное и Англия окажется в трудном положении. – Он помедлил, а потом так же спокойно продолжал: – Но шпионов сотни, и мы не можем бороться со всеми. Такой секрет, как этот, долго секретом не останется. И если разразится война, мы можем с удивлением узнать, что противник готов применить против нас наше же собственное оружие. – Он опять помолчал. – Я думаю обо всех мужчинах, которым придется сражаться в следующей войне, и о женщинах, которые их любят. Если вы увидите тонущего человека, неужели вы не спасете его только потому, что вам известно: через несколько лет он умрет еще более ужасной смертью?

Опять наступило молчание. И в этом молчании Святой как бы выпрямился, и почувствовалась его, особая аура, заполнившая комнату. Сам он стал выглядеть как нелепо нормальный великан. Вот он снова заговорил, как всегда, мягким приятным голосом, но казалось, звучал трубный клич:

– Здесь собрались трое безупречных мушкетеров и – небесный ангел. Если не считать ангела, то каждый за свою недолгую жизнь уже нарушил половину заповедей Господних и гражданских законов большинства стран. И все-таки мы сохранили кое-какие, пусть нелепые, идеалы, которые, нам кажется, оправдывают наши грехи. И борьба – один из наших идеалов. Борьба – и мгновенная смерть. Мы, пожалуй, последние трое на земле, кто считает своим долгом помешать разразиться ужасной войне. Лично я считаю: мы должны были бы схватку приветствовать – нам бы она доставила только удовольствие. Но таких, как мы, – не много. Гораздо больше других людей, совершенно на нас не похожих. Которые не станут счастливыми воинами. Которые с криками и песнями красиво пойдут в бой. Нет, их погонят, как скотину на бойню, обманув фальшивыми героическими словами, чтобы они, в агонии провоевав несколько дней, подохли в грязи. Прекрасные молодые жизни, не принадлежащие нашему варварскому богу войны... Мы случайно узнали о будущих жертвах, частично благодаря случаю, а частично – собственной сообразительности. Вот так обстоит дело. Мы не намерены ни на грош считаться с какими-либо законами, ни взвешивать наши шансы. Вы, наверное, сочтете меня совсем сумасшедшим, если я скажу, что трое словно вырвавшихся из ада нарушителей законности могут с Божьей помощью...

Он не закончил предложение. Несколько секунд все молчали.

Роджер Конвей встрепенулся:

– Что ты сказал?

Святой посмотрел на него.

– Я сказал, – ответил он, – что наступает наш славный день. Мы всегда знали, вернее, предчувствовали смутно, в глубине души, приход этого дня. Дадим большое представление, теперь – наш выход. Все могло сложиться совершенно по-другому, но сложилось именно так.

Он прикурил новую сигарету и, усевшись на стол, оперся локтями на колени. Его полное боевого задора, любимое ими лицо стало сверхъестественно прекрасным, осветившись дьявольским весельем. Раньше они его таким не видели.

– Понимаю, мой рассказ звучит как сюжет дешевого авантюрного романа, но тем не менее это правда. Совершенно неожиданно в Англии и Америке происходят странные вещи в таких отраслях производства, как добыча нефти, металлургия и химия. В эти отрасли вложены такие капиталы, которых хватило бы для покупки всей остальной индустрии. Мы точно знаем, что истинные хозяева Уолл-стрит и Лондонской биржи, важные птицы с толстыми сигарами и фамилиями, оканчивающимися на «гейм» и «штейн», которые заправляют финансами в этом свихнувшемся мире, действуют по какому-то определенному плану. И обратите внимание, чем они оперируют. Сталь, нефть, химия. Три отрасли, необходимые для ведения широкомасштабной войны. Плюс сведения Барни Мэлоуна о шпионаже. Сегодня легко посеять недоверие между нациями. А недоверие со временем может перерасти в войну. Даже самый миролюбивый и благожелательный народ, постоянно обнаруживающий в своей стране чужих шпионов, подымет шумиху. До сих пор никто еще не додумался о таких действиях в широком масштабе – обычно стравливали две европейских державы, чтобы они вцепились друг другу в глотку из-за спровоцированного конфликта, – а идея грандиозно проста. И вот это произошло или происходит... А за всем этим может стоять только один человек в мире, у которого хватит ума, опыта и влияния, чтобы спланировать такой заговор и осуществить его. Вы знаете, кого я имею в виду. Человека, которого называют «Таинственным миллионером». Человека, который, как полагают, уже устроил с дюжину небольших войн в интересах высших финансовых кругов. Видите: каждый раз, когда его имя появлялось в газетах, я отмечал красным карандашом. Оно прекрасно вписывается в схему. Это – доктор Мариус Рэйт...

Норман Кент неожиданным щелчком отправил свою сигарету в камин.

– Тогда Голтер, возможно, связан...

– Но наследный принц... Ведь Мариус гражданин этой страны!

– Разве для такого человека, как Мариус, это что-нибудь значит? – мягко спросил Святой. – Может, это даже облегчает его задачу. А вдруг... – У Святого перехватило дыхание, а потом он опять заговорил со странной мечтательной интонацией в голосе: – А если предположить, что Мариус воззвал к тщеславию наследного принца? Король стар; поговаривают о том, что народ хочет молодого лидера. А принц – человек амбициозный. Что, если Мариус сказал ему: «Я могу дать вам оружие, с которым вы сумеете завоевать весь мир, с одним условием – оружие должно быть обязательно применено».

Они сидели ошеломленные и озадаченные. Хотелось отогнать мрачные видения, разрушить и уничтожить их, раздробить молотом рационального недоверия, но им нечего было возразить.

Часы отсчитывали секунды, уходящие в вечность.

– Но не мог же он... – задыхаясь, сказала Патриция.

– Мог!

Саймон Темплер вскочил на ноги, нелепо взмахнув правой рукой.

– В этом-то все и дело! – воскликнул он. – Здесь ключ к загадке. Нетрудно искусственными средствами подогреть недоверие между народами, но возбудить подлинную ненависть одной нации к другой – тут требуется нечто большее. А наследный принц с его амбициями и изобретение Варгана – вместе это может стать первой искрой, от которой начнется пожар. Вот козыри Мариуса. И он обязательно их выложит. Я знаю, что именно произойдет.

– А тот человек в саду, – прошептала Патриция, – был одним из людей Мариуса?

– Это был сам Мариус!

Святой схватил со стола газету и, сложив ее так, чтобы была видна фотография, показал Патриции.

И хотя освещение в тот момент, когда они столкнулись с этим человеком, было скверным, его нельзя было спутать ни с кем другим – это отвратительное, грубое, кошмарно неподвижное, словно рубленное из камня лицо языческого идола поражало.

– Это был Мариус...

Роджер Конвей вскочил с кресла:

– Святой, верю, что тебе это не пригрезилось прошлой ночью...

– Это правда!

– И у всех нас неожиданно не произошло размягчения мозгов от твоих легковесных и вопиющих предположений...

– Видит Бог, ни в чем в своей жизни я не был так уверен.

– Тогда...

Святой кивнул.

– Мы хотим добиться справедливости, – сказал он. – Что же для этого нужно сделать?

Конвей не ответил, и Святой, повернувшись, встретился с задумчивым взглядом Кента. Тут он понял: оба друга ожидали его окончательного решения.

Никогда они не видели Святого таким суровым.

– Это изобретение должно быть уничтожено, – сказал Саймон Темплер. – И мозг, создавший его, тоже должен перестать существовать. Таково мое решение.

Глава 3

Как Саймон Темплер вернулся в Эшер и решил снова посетить таинственное место

Это было двадцать четвертого июня – примерно через три недели после ответа Святого на предложение о полном помиловании.

Двадцать пятого числа ни в одной из утренних газет не появилось даже строчки о событиях, сведениями о которых были полны вчерашние вечерние газеты. С этого момента пресса не напечатала больше ни слова о непрошеных гостях на демонстрации изобретения профессора Варгана. Лишь мельком упоминалось специальное заседание кабинета правительства, последовавшее за этим.

Святой, проведший день и ночь в размышлениях, увидел в этой неожиданной сдержанности могучую руку официальной цензуры, а Барни Мэлоун, к которому он обратился, был так немногословен, что Святой утвердился в самых скверных предчувствиях.

Ему казалось: в атмосфере летнего лондонского сезона расползалось странное напряжение. Он знал, что это ощущение чисто субъективно, но не мог от него отмахнуться. Вчера он шел по улицам города беззаботно и весело, наслаждаясь свежим воздухом и предвкушением летних дней, среди счастливых и оживленных людей; сегодня же небо заволокли тяжелые тучи, приближалась страшная гроза и люди были испуганными и как бы крались.

– Ты должен поехать в Эшер, – сказал он Роджеру Конвею. – Денек, проведенный вдали от твоего любимого бара пойдет тебе только на пользу.

Они отправились в машине, взятой напрокат, и увидели кое-какие скверные предзнаменования.

Позавтракав в ресторанчике «Медведь», они пошли пешком к Портсмут-роуд, изображая любителей утренних прогулок. В начале аллеи, ведущей к дому профессора Варгана, стояли двое мужчин, которые оборвали разговор, когда Конвей и Святой, свернув с шоссе, прошли за деревьями мимо них. Третий мужчина слонялся около калитки, покуривая трубку.

Саймону Темплеру шестое чувство подсказало: и человек у калитки, и те двое проводили взглядами их до самой аллеи.

– Заметь, – пробормотал он, – как они стараются не суетиться. Меньше всего им хотелось бы привлечь к себе внимание. Они действуют под девизом: «Не шуметь!» Но если мы предпримем что-либо подозрительное, с их точки зрения, то нас тихо и аккуратно поместят в ближайшую каталажку. Это и называется эффективностью.

Пройдя еще ярдов двести, Святой остановился на углу, где его не было видно.

– Иди дальше столько времени, сколько тебе потребуется, чтобы сочинить лимерик[2], уместный в приличной гостиной, куда тебя никогда не пригласят, – приказал он. – А потом возвращайся назад. Я буду здесь.

Конвей послушно проследовал дальше, краем глаза видя, как Святой боком приблизился к дыре в изгороди, отделявшей аллею от поля. Мистер Конвей не был поэтом, но принял задание Святого и лениво перебирал возможные варианты относительно юной леди из Кента, свистевшей, не осознавая всей важности момента. Несколько минут он старательно сочинял маленький шедевр, а потом бросил и повернул назад. В этот момент через дыру в изгороди возвратился Святой, и странно было видеть этого элегантного человека вылезающим из дыры. Возвратился он с пунктуальностью, показывающей, сколь точно он оценивал поэтический дар мистера Конвея.

– На первых пяти ударах мне ни разу не удалось загнать мяч в лунку, – грустно сказал Святой и продолжал описывать вымышленную партию в гольф до тех пор, пока они не скрылись из поля зрения наблюдателей. Потом он перешел к делу: – Я хотел осмотреть заднюю часть дома, чтобы выяснить, велика ли охрана. Там был ангел-хранитель в жилетке весом килограммов в сто, который притворялся, что подрезает кусты, а еще – маленькая пушинка в складном кресле под деревом с газетой в руках. Милый старина Тил, должно быть, сидит в ванной комнате, замаскировавшись под дверной ключ. Они приняли все меры предосторожности!

– Получается, – сказал Конвей, – мы должны быть либо очень хитрыми, либо очень сильными.

– Что-то в этом роде, – ответил Святой и замолчал.

Пока они шли по шоссе к «Медведю», он обдумывал задачу, которую сам себе поставил.

Он должен ее выполнить, впрочем, выполнение трудных задач было ему не в диковинку. Тот факт, что между ним и объектом стояли представители властей, нисколько его не беспокоил. Если бы Святой пожелал профессионально заниматься боксом, он мог бы стать чемпионом мира в среднем весе. В любом случае, если дело дойдет до столкновения с полицией, он не сомневался в своем мастерстве и изобретательности, а вот к боевой выучке полисменов относился скептически! И в нерешительности он был не потому, что в его руках оказалась судьба государств: он уже в своей экзотически авантюрной жизни однажды в одиночку весьма успешно совершил революцию в Южной Америке и, если бы захотел, мог именоваться «ваше превосходительство» и носить опереточный мундир. Проблема заключалась в том, что в дело были вовлечены колоссальные силы и за один неверный шаг придется, возможно, расплачиваться миллионами жизней... От такой мысли Святой крепко сжал челюсти.

Но этим дело не кончилось.

Они на малой скорости въезжали в Кингстон. Поскольку прокатные машины большой скорости не развивают, то их без малейшего усилия обогнал желтый седан. Прежде чем он перестроился в их ряд, друзья увидели звериное, обезьяноподобное лицо, неподвижно смотревшее на них сквозь заднее стекло.

– Ну не красавчик ли? – восхитился Святой.

– Прямо арабский шейх, – согласился Конвей.

На губах Саймона мелькнула улыбка.

– Нам он известен как Ангелочек или Маленький Тим – на ваш выбор. Мир знает его как Мариуса Рэйта. Он узнал меня и увидел номер машины. В гараже, где мы ее нанимали, он справится о нас, и через двадцать четыре часа у него будут наши имена, адреса и все остальные сведения. Не могу не предположить, что в ближайшем будущем наша жизнь сильно осложнится.

* * *
На следующий день Святой в компании с Роджером Конвеем около полуночи возвращался пешком на Брук-стрит. Вдруг Святой неожиданно остановился, задумчиво уставился в небо, словно размышляя о чем-то.

– Затей-ка со мной спор, дружочек, – вдруг предложил Святой. – Спорь яростно, размахивай руками и постарайся выглядеть здорово разгневанным, но не повышай голоса.

Остававшиеся несколько ярдов до двери дома, в котором находилась квартира Святого, они преодолели, всем своим видом имитируя распрю. Мистер Конвей, понизив, как ему было указано, голос, безудержно критиковал недостатки последней модели «форда». Святой в ответ агрессивно жестикулировал, одновременно тихо произнося следующее:

– Полдня за мной таскался маленький человечек в котелке. Он и сейчас идет за нами. Я хочу его поймать. Сейчас он наверняка подойдет поближе, чтобы узнать, из-за чего мы ссоримся. Надо затеять драку, втянуть и его, а потом ты его скрутишь, пока я отпираю дверь подъезда.

– А задняя ось!.. – прорычал Конвей.

Как раз перед домом Святой резко остановился, обернулся и толкнул Роджера в грудь.

Конвей восстановил равновесие и нанес ответный удар. Святой принял удар плечом, слегка отклонившись назад, а потом очень осторожно стукнул Конвея. Тот в свою очередь замолотил кулаками в двух дюймах от носа Святого.

В тусклом свете уличных фонарей это выглядело яростной битвой. Вот Святой с удовлетворением увидел: «котелок» приблизился и остановился в нескольких шагах, гладя на них с большим интересом.

– Он прямо за твоей спиной, – тихо сказал Святой. – Споткнись и отступи на четыре шага после моего удара.

Он еле коснулся кулаком солнечного сплетения Конвея и, повернувшись, кинулся прочь, даже не поинтересовавшись достигнутым результатом, так как знал: друг отлично тренирован. Саймон достал ключ и отпер дверь, а спустя секунду уже закрывал дверь за Конвеем с его ношей.

– Чистая работа, – одобрительно протянул Святой. – Наверх, и будь осторожен с малышом, Роджер.

Очутившись в гостиной, Конвей перестал зажимать «котелку» рот, поставил на ноги и, закрывая ладонями уши, приказал:

– Тише!

Святой из-за занавески смотрел на улицу.

– Не думаю, чтобы нас кто-нибудь видел, – сказал он. – Повезло! Если бы планировали это заранее, нам пришлось бы сто лет ждать, пока на Брук-стрит не будет ни души.

Он отошел от окна и остановился перед пленником, который, что-то невнятно бормоча, бешено размахивал кулаком перед носом Конвея.

– Ну, хватит, дорогой мой, – холодно произнес Святой. – Роджер, обыщи его.

– Когда я найду полисмена... – начал «котелок» дрожащим голосом.

– Или когда полисмен найдет твои бренные останки, – приятным голосом промурлыкал Святой. – Так?

Обыск не принес ничего интересного, если не считать трех пятифунтовых банкнотов – целое состояние, наличие которого трудно было предположить у столь обносившегося человека.

– Значит, придется прибегнуть к допросу третьей степени, – решил Святой и тщательно закрыл оба окна. Потом повернулся – руки в карманах, в глазах «святой» блеск. – Будешь говорить, крыса? – спросил он.

– А чаво говорить-та?.. Вы здоровенные лбы...

– Говори, – терпеливо повторил Святой. – Открывай рот и издавай звуки, складывающиеся в то, что ты считаешь английским языком. Ты топал за мной целый день, а я этого не люблю.

– Чаво ты говоришь? – опять возмутился «котелок». – Я топал за тобой?

Святой вздохнул, схватил за лацканы пиджака и примерно с полминуты тряс его, словно терьер крысу.

– Говори! – потребовал опять.

Но «котелок» открыл рот и слабо закричал. Святой двинул, коротышку в поддых, у того из глотки вырвалось лишь сдавленное бульканье. Святой снова поднял его в воздух и приказал:

– Говори!

На этот раз рыдающий топтун обещал все выложить.

Святой швырнул его на стул, словно мешок картошки.

Однако сведения оказались малоинтересными.

– Не знаю, как его и зовут-то. Встретил с полгода назад в пивной на Оксфорд-стрит, и он предложил мне работу, значит. С той поры я и слежу за разными людьми, узнаю о них и все такое. Платит он, значит, хорошо, а риску никакого...

– До тех пор, пока ты не встретил меня, – сказал Святой. – Если не знаешь его имени, как же поддерживаешь связь?

– Когда я нужен, он пишет записку, мы встречаемся в какой-нибудь пивной, и он говорит, что я должен делать. Потом я все ему докладываю по телефону, У меня есть его телефон.

– И это?..

– «Вестминстер», 99-99.

– Спасибо. А что твой хозяин – красавчик?

– Ни черта! От его рожи в дрожь бросает. Когда я его увидел в первый раз...

Святой прислонился плечом к каминной полке и полез за портсигаром.

– Катись домой, крыса, пока цел, – произнес он. – Ты нас больше не интересуешь. Дверь, Роджер.

– Так ведь... – заскулил «котелок», – у меня старуха и четверо детей...

– Им чертовски не повезло, – вежливо заметил Святой. – Передай им мой привет.

– Вы на меня напали. Вот пойду в полицию...

Святой посмотрел на него чистыми голубыми глазами.

– Можешь спуститься по лестнице сам, – безразлично сказал он, – или же джентльмен, который принес тебя сюда, спустит с лестницы. Выбирай. Но уж если хочешь получить компенсацию за «допрос с пристрастием», обратись к своему красавцу хозяину. Скажи ему, что мы тебя пытали каленым железом, но не смогли заставить говорить. Может, он тебе поверит, но я его хорошо знаю и уверен: он поинтересуется, что ты нам рассказал. Доброй ночи!

– А еще называют себя жентельменами! – злобно фыркнул «котелок». – Да вы...

– Вон! – спокойно приказал Святой, даже не поднимая глаз.

Он прикурил сигарету и через секунду услышал, как хлопнула дверь, а из окна увидел, как «котелок» сутулясь заковылял по улице.

Когда Конвей вернулся, убедившись, что «котелок» ушел, Святой был у телефона. На вопрос своего верного лейтенанта он только улыбнулся.

– Хочу передать привет нашему противнику... А-лл-о! Это «Вестминстер»? Прекрасно. Как дела, Ангелочек?

– Кто это? – поинтересовались на другом конце провода.

– Саймон Темплер, – представился Святой. – Вы, наверное, слышали обо мне. Кажется, мы недавно даже... гм... столкнулись. – Услышав сдавленное восклицание собеседника, Святой улыбнулся. – Да, именно приятный сюрприз. Совершенно потрясающий... Вот только что я доставил пяток неприятных минут одному из ваших сыщиков-любителей. Он пошел домой. Но если ваши друзья будут таскаться за мной, их станут отвозить на «скорой помощи». Это я вам обещаю. Приятных сновидений, старина!..

Не дожидаясь ответа, он повесил трубку.

Потом позвонил в справочную службу:

– Не могли бы вы дать мне адрес и имя хозяина телефона «Вестминстер», 99-99?.. Как это?.. И нельзя узнать?.. Но есть причины, по которым я не могу просто позвонить и спросить. Дело в том, что моя жена вчера сбежала с водопроводчиком, а мне написала: если я действительно хочу ее возвращения, то могу позвонить по этому номеру. А сейчас у меня течет кран в ванной и... Ну хорошо. Благодарю вас. Привет контролерам!

Он повесил трубку и повернулся к Конвею, вопросительно поднявшему брови.

– «Извините, но мы не даем фамилии и адреса абонентов», – передразнил он. – Я это знал, но попытаться все-таки стоило. Впрочем, это не так уж и важно.

– Можно поискать в телефонном справочнике.

– Разумеется. Но я знаю: Мариус не живет постоянно в Англии и, следовательно, этот номер зарегистрирован не на его имя. Да, конечно.

Конвей нахмурился:

– Ладно, давай-ка сядем и подумаем, что теперь предпримет Ангелочек.

– Нет, – возразил Святой. – Это-то мне известно. Либо синильная кислота в утреннем стакане молока, либо выстрел из проезжающего мимо автомобиля, когда я буду выходить из подъезда. За это можно прозакладывать последнюю рубашку и сидеть тихо, дожидаясь выигрыша. Но мы-то не будем ждать.

Первые быстрые фразы Святого уступили место дремотной интонации, давно известной Конвею. Это был первый признак того, что мысли Святого на много миль впереди его языка и он лишь механически завершал фразу.

Некоторое время он молчал, сигарета застыла в углу рта, в голубых глазах же разгорался огонек безрассудной отваги. Он на мгновение напрягся, словно леопард перед прыжком, потом расслабился и улыбнулся, а его правая рука взметнулась в великолепном романтическом жесте, который только Святой мог изобразить с полной естественностью.

– Нельзя ждать! – воскликнул он.

– Действительно, – неуверенно поддержал Конвей. – Но...

Саймон Темплер не слушал. Он уже был около телефона и звонил Норману Кенту:

– Выводи свою машину, заправь ее и приезжай на Брук-стрит. Захвати пистолет. Ночка предстоит веселая.

Через несколько минут Святой уже спешил к своему коттеджу в Мейденхеде, который – благодарение Богу! – он именно сегодня приказал слуге приготовить к летнему сезону. Но этот сезон оказался совсем не таким, каким Саймон Темплер его планировал.

– Это ты, Орест?.. Хорошо. Звоню, чтобы предупредить: вот-вот приедет мистер Кент и с ним еще гость. Приготовь для этого гостя чулан. Понял?

– Да, сэр! – ответил Орест равнодушно. Святой повесил трубку.

Таким уж был Орест, бывший сержант морской пехоты и самый преданный слуга Саймона Темплера. Если бы Святой сказал, что гостем будет похищенный президент Соединенных Штатов, Орест бы только буркнул равнодушно: «Да, сэр» – и действовал в соответствии с приказом.

Встав с кресла и погасив окурок в пепельнице, Роджер Конвей начал:

– Так идея в том, что...

– Если мы еще немного протянем время, случится одно из двух:

а) Варган передаст свой секрет правительственным экспертам,

б) Мариус украдет его, или Варгана, или обоих. И тогда положения не исправить. Шансы есть до тех пор, пока Варган только один в мире обладает этим секретом и носит свое дьявольское изобретение «под шляпой». А каждый час промедления увеличивает шансы Ангелочка добраться до этого изобретения раньше нас.

Конвей нахмурился и, глядя на фотографию Патриции Хольм, стоявшую на каминной полке, спросил:

– Где она?

– Уехала на пару дней в Девоншир к Мэннерсам. Там тихо и пустынно. Я рад, что она не замешана во все это. Вернется завтра вечером, что вполне нас устраивает. Мы привезем Варгана в Мейденхед сегодня, отдохнем от трудов праведных завтрашний день и приковыляем как раз вовремя, чтобы ее встретить. Затем мы все скрываемся в коттедже – и дело в шляпе. Ну как?

Конвей кивнул, но продолжал хмуриться, вероятно, его что-то тревожило. Наконец он высказался:

– Я никогда не был в классе самым умным, но хотел бы выяснить четко одну вещь. Мы знаем, что в угоду определенным финансовым кругам кто-то готов развязать войну. Если это удастся, мы, как всегда, окажемся в самом пекле. Англичан вечно втягивают в чужие распри... Если мы не хотим, чтобы ужасное изобретение Варгана использовали против нас, то не лучше ли будет нам самим его применить?

Святой покачал головой.

– Если Мариус не сумеет схватить Варгана, – ответил он, – думаю, что войны не будет. По меньшей мере, ее начало можно оттянуть, а там может случиться множество самых разных событий. Что же касается того, чтобы применить это оружие самим... Нет, Роджер, едва ли это допустимо. Не надо оставлять это оружие себе. Знаешь, Роджер, мне кажется, что мир был бы чуточку лучше и чище без этой штуки. И так арсеналы полны страшными вещами. Поэтому полагаю, мы не должны...

Конвей пристально посмотрел на Святого и сказал:

– Итак, Варган будет доставлен в Мейденхед. А не лучше его сегодня уничтожить?

– Нет, если не вынудят обстоятельства, – спокойно ответил Святой. – Я все обдумал. Не знаю, что может дать обращение к его гуманности, но пока есть надежда, он имеет право на жизнь. Ну а насколько эта надежда оправдается – увидим. Но если обращение к нему окажется пустой затеей...

– Именно.

Спустя десять минут прибыл третий мушкетер, Норман Кент, Святой и ему все также объяснил. Реплика же Нормана была немного длиннее реплики Конвея:

– Нам придется сделать это!

Его смуглое лицо было мрачнее обычного, и говорил он очень спокойно, потому что, хотя Норман Кент однажды обрек на смерть плохого человека, он был единственным из троих, кто не видел, как человек умирает.

Глава 4

Как Саймон Темплер лишился автомобиля, но выиграл спор

– Древнейшее правило военного искусства, – сказал Святой, – надо поставить себя на место противника. Итак какие бы меры я принял для охраны Варгана, если бы я был так толст, как старший инспектор Тил?

Они стояли маленькой группой на Портсмут-роуд примерно в миле от Эшера, где они оставили свои автомобили. Из Лондона они ехали в разных машинах, поскольку Святой настоял на том, чтобы кроме «айрондели» Нормана Кента прихватили на всякий аварийный случай его «фьюрилак». Он сказал, что сейчас нет времени составлять планы, все обговорят по дороге и сэкономят на этом полчаса.

– Вчера здесь находились пять человек, – произнес Конвой. – Если Тил не усилил ночную вахту, мы сумеем с ними справиться – сначала наружный пост, потом охрана у калитки, у черного хода, гарнизон в оранжерее и в доме. Общее число неизвестно, но не думаю, чтобы их было очень уж много.

Огонек всегдашней сигареты Святого как звездочка горел в темноте.

– Я размышлял точно так же и прикинул план возможной атаки.

Он кратко изложил его. План оказался несложным, да и вообще это была скорее идея о том, как действовать быстро и неотвратимо, используя фактор неожиданности. Святой всегда действовал таким образом.

Через несколько минут они снова двинулись в путь. Святой вел «фьюрилак» первым, рядом сидел Конвей, а Норман Кент в «айрондели» следовал ярдах в пятидесяти. Он должен был остановить машину недалеко от аллеи, развернуться и ждать с включенным двигателем, пока Святой и Конвей не вернутся вместе с профессором Варганом. План был подкупающе прост, но Норман не хотел с ними соглашаться, и тогда они заявили: он ведет себя так потому, что у него невысокий интеллект и вздорный характер.

Первые же их действия оказались совсем не такими, как предполагалось.

Когда Святой остановился у начала аллеи и бросил взгляд назад, он увидел, что «айрондель» уже разворачивается на дороге. И тут он услышал выстрел.

– Господи!

Восклицание почти неслышно сорвалось с губ Святого. Крайне осторожно он вылез из машины, медленно выпрямился и обнаружил рядом Конвея.

– Ты слышал? – спросил недоверчиво тот.

– И еще как.

– Ангелочек...

– Он самый!

Саймон Темплер стоял не двигаясь, словно каменный. Нетерпеливому Конвею казалось, что Святой стоит так целую вечность. На самом же деле это продолжалось всего несколько секунд. Колесики в его мозгу крутились с необычной быстротой и точностью, осмысливая ситуацию и корректируя планы.

Итак, Ангелочек опередил их. Они увязли в этом деле, как будто нарочно напросились на неприятности. Они готовились отражаться с законом, а теперь против них были и закон и беззаконие, объединившиеся с одной целью – сохранить для себя профессора К. Б. Варгана, хотя во всем остальном они оставались врагами.

– Мы выиграли, не шевельнув пальцем, – изумленно сказал Святой, – нам повезло!

– И это ты называешь везением!

– Ну конечно. Более удачного времени для нашего появления и представить невозможно. Обе шайки палят друг в друга, и, возможно, есть жертвы. Мальчики Ангелочка сделали за нас грязную работу...

Его речь прервал выстрел... потом другой... потом сразу несколько, слившись в нестройный залп...

– Теперь наша очередь! – отрывисто кинул Святой и бросился в аллею, Роджер Конвей – рядом с ним.

Часовых не было видно, но навстречу им из темноты, тяжело пыхтя итопая, выбежал человек. Святой опередил Конвея и точно рассчитанным, ударом ноги послал человека на землю головой вперед. Когда тот упал, Святой еще раз с силой ударил его головой о землю, потом поднял на ноги и внимательно посмотрел в лицо.

– Если это не полицейский, то я – индеец из Патагонии, – сказал Святой. – Ошибочка вышла, Роджер.

Человек попытался стукнуть Святого, но тот ударил его в челюсть, и противник свалился на землю, словно куча тряпья.

– Что дальше? – спросил Конвей.

Ответом ему была новая вспышка выстрелов в темноте.

– Уж очень шумная здесь вечеринка, – грустно заметил Святой. – Давай испортим ее совсем, а?

Он выхватил из кармана пистолет и дважды выстрелил в воздух, В темноте ответно полыхнули выстрелы, и над их головами просвистели две пули.

– Кому-то мы очень нравимся, – тихо произнес Святой. – Сюда...

Он двинулся по аллее.

И вдруг в темноте, как два огромных глаза, ослепительно вспыхнули автомобильные фары. На секунду Конвей и Святой застыли словно каменные в этом слепящем потоке света, льющегося как бы ниоткуда. Они не сразу поняли, что источник света не стоит на месте, а двигается, набирая скорость им навстречу.

– Красота! – воскликнул Святой, стараясь перекричать автоматные очереди.

И в то же мгновение он начал действовать с быстротой и точностью нападающей змеи. Он подхватил Конвея под колени и буквально перебросил через низкую живую изгородь со сноровкой классного игрока в футбол.

Испуганный Конвей уже стоял на ногах, когда Святой приземлился рядом с ним, а темный силуэт машины промчался так близко, что ее крылья и подножки ломали ветви изгороди. Конвей понял: если бы не молниеносные действия Святого, у них не было бы шансов остаться в живых.

Обычная процедура выражения признательности заключалась в том, что спасенный прерывающимся голосом благодарит спасителя, потом они должны пожать друг другу руки и, обнявшись, всплакнуть на плече друг у друга, но Конвей понимал: сейчас не время для таких тонкостей. Кроме того, Святой в своей обычной манере уже задвинул этот эпизод в дальний ящик памяти и крайне удивился бы, если ему о нем напомнили.

Возможно, когда-нибудь, в глубокой старости, сидя спокойно у камина... Но в данный момент его интересовало только ближайшее будущее.

Он оглянулся на дом. В некоторых окнах горел свет – сцена вполне могла быть безмятежной и спокойной, если бы не звуки автоматных очередей и пистолетных выстрелов, напоминавшие фейерверк, когда в детстве он участвовал в праздновании Дня Фокса. Но Святой недолго предавался детским воспоминаниям. Он впился глазами в тени у калитки, и внезапно одна из теней сделалась как бы темнее и больше других, громадная тень...

Ба-бах!

Тонкий язычок пламени вспыхнул там, где была эта тень, и они услышали звяканье разбитого стекла, но машина находилась уже всего в нескольких ярдах от шоссе.

Конвей тряс Святого за плечо, бормоча:

– Они сматываются! Почему ты не стреляешь?

Святой механически вскинул пистолет, хотя понимал: при таком освещении практически нет шансов точно поразить цель, да и Святой никогда не был стрелком экстра-класса.

Со вздохом он опустил пистолет и левой рукой крепко сжал запястье Конвея.

– Никуда не денутся! – воскликнул он. – Моя машина закрывает выход с аллеи. Они не смогут выбраться на дорогу.

И Роджер Конвей, замерший как истукан, увидел в свете фар длинный голубой «фьюрилак» и еще до столкновения услышал визг тормозов.

Потом огни вспыхнули и исчезли, наступила темнота и молчание.

– Они у нас в руках! – взволнованно воскликнул Святой.

Огромная тень двигалась по аллее от калитки к ним. Святой словно кошка перепрыгнул через изгородь и бесшумно приземлился точно за спиной у Тила, который заметил его слишком поздно.

– Сожалею, – пробормотал Святой, но в удар, который пришелся старшему инспектору Тилу в третью пуговицу жилета, вложил каждую унцию своего сташестидесятифунтового боевого веса.

Обыкновенно Святой относился с искренним уважением к полиции вообще и к старшему инспектору Тилу – в частности; но в эту ночь не было времени даже для самых лаконичных объяснений. Более того, инспектор Тил имел оружие и в сложившейся ситуации мог сначала начать стрельбу, а потом уже задавать вопросы. Наконец, у Святого были свои собственные планы спасения профессора Варгана от налетчиков, и они не предполагали ни сотрудничества, ни противоборства с силами закона.

Инспектор с тихим стоном рухнул на землю.

Святой повернулся и помчался по аллее за Роджером Конвеем.

Позади он услышал крик и новый пистолетный выстрел, а у его щеки просвистела пуля. Очевидно, как минимум один полицейский уцелел после налета молодчиков Мариуса. Однако Святой рассудил, что переговоры с законом необходимо отложить. Он словно олень прыгнул в сторону и снова рванул вперед, зная, что выстрел, сделанный вслепую, в темноте не сможет его поразить. Бояться нечего.

Полицейский, появившийся из сада вслед за Тилом, видимо, тоже это понял и прекратил стрелять. Но когда Святой остановился у желтого седана, заблокированного в аллее «фьюрилаком», он услышал, как полицейский бежит к нему.

Конвей уже открывал заднюю дверцу машины; и это просто чудо, что жизнь его не оборвал выстрел из кабины – пуля просвистела рядом. Но не было громкого звука, только тихое «п-л-о-п-п!» хорошего глушителя. Роджер сообразил, что все выстрелы, которые он слышал, были выстрелами полицейских. Налетчики вовсе не были такими грубиянами, как обозвал их Святой.

В следующую секунду Саймон Темплер открыл дверцу с противоположной стороны и с упреком сказал:

– Нехороший мальчик!

Одной рукой ударил по плечу человека с пистолетом, а другой вывернул пистолет налетчика стволом вверх очень своевременно – следующая пуля попала в крышу машины, а не в голову Конвея.

Потом Святой повернул пистолет так, что он уперся стволом в грудь налетчика.

– Ну а теперь стреляй, дорогой! – подбодрил Святой незнакомца, но тот не шевельнулся.

Он был на заднем сиденье рядом с Варганом. Место водителя пустовало, дверца открыта. «Интересно, – подумал Святой, – кто за рулем и куда он делся? Может, сам Ангелочек?» Но предаваться размышлениям не хватало времени, да и становилась возможной угроза со стороны исчезнувшего шофера.

Конвей вытащил Варгана на дорогу, а Святой, прижимая пистолет к шее налетчика, выволок его из машины в другую дверцу, отнял пистолет и мастерским жестким апперкотом вырубил налетчика со словами:

– Спи, мой красавец!

Тут он увидел направленный на него ствол пистолета и быстро поднял руки. Пытаться выхватить свой пистолет сейчас из кармана было бы неразумно.

– Прекрасная стоит погодка, не правда ли? – вслух протянул он, а про себя подумал: «Это, должно быть, охранник, стрелявший в меня на аллее; фигура хотя и крепкая, но на гиганта Ангелочка не похож. Кроме того, Ангелочек или любой из его людей спустил бы курок уже десять секунд назад».

Пистолет смотрел прямо в грудь Святому, и он почувствовал: карман освобождается от тяжести оружия. Охранник удовлетворенно вздохнул и угрюмо заметил:

– Очко вам минус.

– Рад с вами познакомиться, – сказал Святой.

– Вот так.

Голос Святого был спокоен, как если бы он вел с кем-то тривиальную беседу в курительной комнате, а не стоял с поднятыми руками, а недружелюбный полицейский не целился из пистолета прямо ему в диафрагму. Да, загнали в тупик. Если бы обстоятельства сложились несколько иначе, Святой мог убрать это препятствие так же, как он убрал Мариуса при их первом столкновении. Тогда Мариус был уверен в своем превосходстве, и поэтому Святой смог найти выход, а этот человек, очевидно, был настороже, ожидая неприятностей. И дураком он бы был, если бы их не ожидал, учитывая все события этой ночи. Что-то крывшееся в деловой неподвижности пистолета свидетельствовало: этот человек – не дурак.

Но препятствие надо устранить.

– Роджер! – хладнокровно воскликнул Святой. – Увози Варгана! Скоро увидимся!.. – И сделал два шага в сторону.

– Стоять! – рявкнул полицейский, и Святой сразу остановился, но теперь он уже мог видеть шоссе.

Красные задние фонари «айрондели» приближались – это Норман Кент подавал машину назад, сберегая время.

Конвей быстро взвалил профессора на плечо, словно мешок картошки, и, колеблясь, оглянулся.

– Увези его, дурачина, если сумеешь! – нетерпеливо крикнул Святой.

В этот момент он был уверен: придется пожертвовать собой, чтобы прикрыть отступление. Конечно, без шума не обойтись. Но...

Он увидел, как Конвей побежал к машине, и облегченно вздохнул.

Тут его озарило, что именно сейчас ему будет дан шанс, он напряг мускулы. И шанс был ему дан.

Полицейский разрывался между желанием удержать своего пленника и стремлением узнать, что же происходит с человеком, охрана которого была ему поручена. Он видел: этого человека увозят, – и он должен помешать этому, но безрассудная лихость его пленника внушала ему уважение не меньшее, чем если бы тот держал в руке пистолет. Конечно, полицейский должен был бы пристрелить пленного и делать свое дело дальше, но он, слегка запаниковав, хотел найти менее кровожадное решение. Он попытался разделить свое внимание между двумя объектами, а это, следовало бы ему знать, – роковая ошибка, когда имеешь дело стаким человеком, как Святой. Но тогда он еще плохо знал Святого.

Когда Саймон Темплер сделал два шага в сторону, прежде чем полицейский его остановил, он занял такую позицию, что между ним и Конвеем образовался тупой угол. Полицейский не мог видеть их одновременно. И тут он сделал глупость: на мгновение отвернулся от Святого. Осталось тайной, что он хотел делать дальше. Во всяком случае, Саймон не спрашивал об этом ни тогда, ни впоследствии. В неуловимое мгновение, не обращая внимания на пистолет полицейского, Святой нанес мощный удар левой, вложив в него силу всех своих мускулов от кончиков пальцев до пяток.

Полицейский еще не коснулся земли, а Святой уже бежал к «айрондели».

Конвей только-только запихнул сопротивляющуюся ношу на заднее сиденье, когда Святой вскочил на подножку и хлопнул Нормана Кента по плечу.

– Вперед, сынок! – закричал он, и «айрондель» рванула с места.

Святой перевалился на заднее сиденье, мгновенно, словно осьминог щупальцами, сжал дрыгающиеся ноги профессора, а Конвей связал их под коленками специально приготовленной на такой случай веревкой. Затем пленнику связали запястья крепким шнуром и аккуратно вставили в рот кляп.

– Что случилось? – спросил Норман Кент через плечо у Святого.

– Пожалуй, нам не удалось бы лучше обделать это дельце, даже если бы мы именно так его планировали, – ответил тот. – Разумеется, Ангелочек организовал налет вполне профессионально. Просто вломился в дом, словно чикагский гангстер, а на последствия наплевал. Ясно: дело крайне серьезное.

– Сколько было его людей?

– Не знаю. Мы столкнулись только с одним. Ангелочек, возможно, был в машине с профессором, а когда появились мы с Роджером, удрал в кусты. Однако такой человек не пойдет на дело с одной машиной и парой парней. Где-то должна быть резервная машина и люди, возможно, дальше по шоссе. Должен быть еще один подъездной путь к дому, но где он, я не знаю... Включи-ка фары – нас уже не видно.

Святой откинулся на спинку сиденья и закурил.

В своем роде дело получилось исключительно удачным, хотя успех и был во многом случайным, но Святой задумчиво хмурился. Его не беспокоила потеря автомобиля – это была малозначительная деталь. Но похоже, этой ночью он потерял нечто более важное.

– Видимо, мне придется сказать «прощай, Англия», – произнес он.

Конвей, соображавший не так быстро, удивился:

– Почему? Ты что, хочешь уехать за границу?

Святой грустно рассмеялся:

– А разве у меня есть выбор? «Фьюрилак» отогнать не удастся, и Тил по нему установит меня. Он не знает, что Святой – это я, но они могут здорово прижать меня по Закону об охране государственной тайны. Не говоря уже о том, что ущерб, причиненный полиции бандой Ангелочка, повесят на нас. Ничем нельзя доказать, что мы не участники налета, разве только показаниями самих налетчиков, а на них нельзя надеяться... Нет, Роджер, мы, безусловно, попали как муха в тарелку супа. Утром меня будут разыскивать все полицейские Лондона, а к завтрашнему вечеру моя фотография появится во всех полицейских участках Англии. «Полагаете, это будет весело?» – как спросил однажды епископ у актрисы.

Нет, Святой не думал, что будет очень весело.

– Может, безопаснее ехать в Мейденхед? – спросил Конвей.

– Это единственное наше утешение. Все документы на коттедж оформлены на имя Патриции Уиндермиер, которая еще зовется Патрицией Хольм. Этот козырь я держал в рукаве на всякий случай.

– А Брук-стрит?

Святой ухмыльнулся:

– Квартира на Брук-стрит снята на твое имя, достопочтенный Роджер. Я когда-то подумал, что так безопаснее. Я просто-напросто твой жилец. На какое-то время можно там укрыться, но не думаю, что надолго. Возможно, на несколько дней... Адрес, по которому зарегистрирована моя машина, – фиктивный... Но тут есть еще зацепка... Узнав, что адрес фиктивный, они выйдут на агента по продаже автомобилей. А я лишь месяц назад посылал машину на профилактику. Им известен мой адрес на Брук-стрит. Это было неосторожно... Какой у нас день сегодня?

– Сейчас утро воскресенья.

– Это нас спасает! Они не могут много узнать до понедельника. Вот и все время, которым мы располагаем. Я должен встретить Патрицию...

Он опять откинулся на спинку и замолчал до самого конца поездки, на душе у него было неспокойно. Он строил невнятные планы, дикие схемы, грезил наяву, позволив воображению распоряжаться всеми событиями и фактами в надежде, что из хаоса возникнет хороший план, но ничего толкового не возникало.

– В конце концов, для последнего приключения не так уж и плохо, – подытожил он.

Было четыре часа утра, когда они подъехали к коттеджу и увидели, что неутомимый Орест уже открывает им парадную дверь. Святой проследил за тем, как Варган был перенесен в дом. В столовой их ждали пиво и бутерброды.

– Пока все неплохо, – сказал Роджер Конвей, когда все трое устроились за столом.

– Пока, – согласился Святой, но с такой интонацией, что остальные пристально взглянули на него.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Норман Кент.

Саймон улыбнулся:

– Что сказал, то сказал. Чувствую, на нас надвигается какая-то опасность. Это не полиция – в отношении полиции, считаю, можно ставить один к двум. Не знаю, может быть, это Ангелочек. Я вообще ничего не знаю, только предчувствую, мои херувимчики.

– Забудь о нем, – посоветовал Роджер Конвей голосом здравомыслящего человека.

Но Святой посмотрел из окна на унылую бледность, растекавшуюся по восточному краю неба, и принялся размышлять.

Глава 5

Как Саймон Темплер возвратился на Брук-стрит и что там произошло

Завтрак в бунгало был сервирован в такой час, когда даже в воскресенье нормальные люди заканчивают обедать. Конвей и Кент сидели без пиджаков, волосы взлохмачены, а Святой уже успел искупаться в реке, побриться бритвой Ореста и одеться так тщательно, словно собирался позировать для фотографии на обложку модного журнала. Рядом с ним маргаритка из пословицы «свеж, как утренняя маргаритка» показалась бы увядшей.

– Никто не имеет права так выглядеть! – воскликнул при его появлении Роджер. – В такое раннее утро!

Святой пододвинул к себе тарелку с яичницей из трех яиц и беконом и сел на стул.

– Если бы вы протерли сонные глаза и посмотрели вон на те часы, то увидели бы, что сейчас два с половиной часа пополудни.

– Но ведь мы легли не раньше шести утра, – слабо запротестовал Конвей. – И яичница из трех яиц...

Святой улыбнулся:

– У здорового человека хороший аппетит. Пока вы храпели, я весело плескался в Темзе.

Норман развернул газету.

– Это Роджер храпел, – уточнил он. – Он постоянно что-нибудь жует и даже сейчас с набитым ртом.

– Я не ел, – возразил Конвей.

– Ел, – решительно сказал Святой. – Я слышал.

Он взял кофейник и налил себе щедрую чашку кофе.

Ожидание опасности, донимавшее его все утро, улетучилось, да так, словно выключился какой-то участок памяти. Он чувствовал себя на редкость бодрым и готовым к новым передрягам.

За окном сияло солнце, заливая лучами сад и лужайку, сбегающую к реке, через раскрытые окна в комнату влетал прохладный и свежий ветерок, благоухающий ароматом цветов.

Лихорадочное напряжение минувшей ночи исчезло, казалось, вместе с темнотой. При свете дня все ночные события представлялись невероятными, фантастическими, нереальными. Была битва – кончилась. Будут новые битвы. И очень хорошо – у мужчины должна быть цель, за которую стоит сражаться, и душа, и тело, готовые к сражениям... Когда час назад Святой возвращался после купания, он, похоже, опять услышал трубный зов...

Позавтракав, он отодвинулся от стола и зажег сигарету. Конвей выжидательно взглянул на него.

– Когда мы поедем?

– Мы?

– Я поеду с тобой.

– О'кей, – сказал Святой. – Отправимся, как только ты соберешься. Нужно многое успеть. В понедельник на Брук-стрит будет полиция. Тут ничего не поделаешь. Только мне хочется сохранить свою одежду и еще кое-какие пустячки. Надо упаковать пару сумок ваших вещей, чтобы вы могли жить здесь, а также захватить вещи Патриции. А что будет с остальным – неважно. Наконец, я должен раздобыть денег. Вот вроде и все, чем следует заняться.

– Каким поездом приезжает Пат? – спросил Норман.

– Это нужно выяснить, – согласился Святой. – Пока Роджер одевается, позвоню!

Минут через десять он уже говорил с Пат:

– Здравствуй, Пат, дорогая, как дела?

Она сразу узнала, кому принадлежит этот насмешливый и тягучий голос.

– Здравствуй, Саймон, мой мальчик!

– Я звоню потому, – сказал Святой, – что прошло уже два дня с тех пор, как я объявил тебя прелестнейшей и восхитительнейшей из девушек и признался тебе в своей любви. Ну а теперь о делах сегодняшних, старушка: когда ты возвращаешься домой?.. Нет, у нас будет не обычное свидание... Ну, это не важно. По правде сказать, не хотелось бы, чтобы ты приехала поздно, но чтобы и не слишком рано... Скажу, когда только увидимся. У телефонов, как известно, есть уши... Ну, если настаиваешь, дело в том, что мы с Роджером наслаждаемся пением птичек, а если приедешь слишком рано, можешь их спугнуть... впрочем, это легко уладить – если не возражаешь, я встречу тебя на вокзале. Минутку.

Он обернулся.

– Норман, пожалуйста, достань расписание поездов, оно под газетами...

Святой нетерпеливо схватил расписание.

– Когда можешь оттуда выехать?.. Да, вполне подойдет. Терри довезет тебя до станции, может, вы даже останетесь в живых и у вас будет куча времени до поезда в... А, черт! Я смотрю расписание для будней... А воскресные поезда медленны, как шотландец, прощающийся со своей милашкой. Слушай, ты успеваешь только на четыре пятьдесят восемь. Он прибывает в девять двадцать вечера. А следующий поезд приходит почти в четыре часа утра. Ты хотела бы остаться до завтра?.. Лучше не надо... Это очень важно... Вот и молодец, девочка. Жду на Брук-стрит около половины десятого. Пока, любовь моя. Благослови тебя Бог...

Он повесил трубку улыбаясь. В это время вернулся, закончив свой несложный туалет, Роджер Конвей.

– Ну а теперь, Роджер, мой мальчик, помчались!

– Все готово, шкипер!

– Вперед!

Святой вытянулся и улыбнулся. Темные волосы в безупречном порядке, голубые глаза блестят, загорелое лицо сияет каким-то мальчишеским энтузиазмом. Он взял Конвея под руку, и они вышли из комнаты.

Роджер шел к автомобилю, постепенно замедляя шаги, похоже, о чем-то догадался.

– Сам собираешься вести машину? – подозрительно спросил он.

– Да, – ответил Святой.

Конвей с грустной миной сел на место рядом с водителем. По прошлому горькому опыту он знал, что представления Святого о том, как следует управлять мощной скоростной машиной, были весьма оригинальны и у несведущих людей от его езды волосы вставали дыбом.

Через полчаса они были на Брук-стрит.

– Ты и обратно собираешься так ехать? – спросил Роджер.

– Да.

Мистер Конвей закрыл глаза.

– Только, сначала посади меня в самый медленный поезд, ладно? – попросил он. – И составь завещание, по которому все оставляешь мне. А потом я благословлю тебя на смерть.

Саймон рассмеялся и взял его за руку.

– Наверх, – сказал он, – там нас ждет пиво. А потом – работа. Пошли, сынок.

Три часа они трудились. Конвей помогал Святому и укладывал свои и Нормана вещи. Около восьми часов вечера он перегрузил багаж из такси, на котором приехал, в «айрондель». Святой добавил два больших чемодана на багажник и тяжелый саквояж – в кабину. Картина напоминала переезд на новое место жительства.

Конвей заметил, что Святой с несвойственной ему торопливостью осушил кружку пива.

– Ой! – с тревогой воскликнул Конвей.

– Доканчивай скорее свое, – показал Святой на вторую кружку, стоящую на столе. – Мы уходим.

– Уходим? – озадаченно повторил Конвей.

Саймон махнул пустой кружкой в сторону окна.

– На улице, – сказал он, – находится пара красавчиков, энергично ничего не делающих. Ты их просто не заметил, да и я увидел только что. Держу пари: они заступили на вахту сейчас, иначе я бы их заметил раньше, когда грузил машину.

Конвей подошел к окну и выглянул наружу:

– Не вижу ничего подозрительного.

– Это потому, что у тебя непорочная и чистая душа, мой маленький. Если бы ты был таким же старым грешником, как я, ты бы... Будь я проклят!

Конвей мрачно посмотрел на него и произнес:

– Это все пиво. Но ничего, через минуту почувствуешь себя лучше.

– Черта с два, – сказал Святой, поставил кружку на подоконник и схватил Роджера за плечи. – Не будь идиотом, Роджер! Ты меня знаешь. Говорю, за этой квартирой наблюдают. Полиция или Ангелочек. Да, почти наверняка это Ангелочек. Тил скорее всего еще не успел до нас добраться, готов держать пари. А Ангелочек вполне мог. Поэтому, от греха подальше, мы должны отсюда улетучиться. Насколько, я знаю Ангелочка, на Брук-стрит через час станет горячо, как в аду.

– Но Пат...

Саймон посмотрел на часы:

– Нам еще предстоит убить два часа. «Айрондель» вполне с этим справится – съездим в Мейденхед, выгрузим багаж и вернемся на Паддингтонский вокзал вовремя, чтобы встретить поезд.

– А если машина сломается?

– Черта с два!.. Но ты прав... Тогда внесем поправку: я высажу тебя на вокзале и поеду в Мейденхед один. Можешь развлекаться в баре, я тебя найду... Это хорошая идея – избавиться от багажа, ведь мы не знаем, как обернется дело к половине десятого, лучше это сделать сейчас, пока спокойно. Если я уеду сейчас, у них не будет времени сесть мне на хвост; и потом мы легко уйдем, если они не найдут средства уменьшить нашу скорость.

Слушая речь Святого, Конвей прыгал через ступеньку по лестнице. Похоже, эта речь началась на Брук-стрит, а кончилась на Паддингтонском вокзале. Такое впечатление сложилось единственно по причине чрезмерно богатого воображения Роджера и огромной скорости, с которой Святой претворял свои решения в жизнь.

В себя Роджер Конвей окончательно пришел только в вокзальном баре, а Святой в это время уже гнал «айрондель» на запад.

В мозгу Святого все время крутились вопросы. Не учинил ли Мариус налет на Брук-стрит? Или же он решил, когда ему шпионы доложили об отъезде груженой машины, что птички упорхнули? Как Мариус будет действовать? Ну а поскольку Мариус знал q6 участии Святого во вчерашней вечеринке в Эшере, почему бы ему сначала не вломиться в квартиру на Брук-стрит?.. Ответ: а) такое мероприятие требует хоть минимума подготовки; б) его легче осуществить, если дождаться темноты, которая в это время года наступит еще не скоро. И вполне можно успеть с поездкой в Мейденхед... Но Мариус определенно что-то замышляет. Надо поставить себя на место противника...

Святой домчался до Мейденхеда меньше чем за час и спустя пять минут уже ехал обратно.

Не его вина, что из-за засорившегося карбюратора на полпути пришлось простоять пятнадцать минут, устраняя неполадку.

Даже его самого удивило время, затраченное на остаток пути.

При входе в вокзал он едва не врезался в Роджера.

– Хэлло, – сказал Святой. – Куда это ты? Поезд прибывает точно по расписанию.

Конвей уставился на него. Потом молча показал на часы в кассовом зале.

Саймон посмотрел на них и побледнел.

– Но на моих, – начал он растерянно, – мои часы...

– Должно быть, ты забыл их завести вчера вечером.

– Ты встретил поезд?

Конвей кивнул:

– Может, я и пропустил ее, но скорее всего на этом поезде она не приехала. Наверное, не успела...

– Тогда на Брук-стрит должна быть телеграмма. Едем туда и пусть никто не встанет на нашем пути!

И они помчались. Впоследствии Конвей эту поездку вспоминал очень неохотно.

На Брук-стрит царил мир и покой. Уже стемнело, зажглись фонари. Небо покрылось тучами. Как и следовало ожидать, вечером в воскресенье здесь было мало пешеходов и машин. Никаких признаков беспокойства. К фонарному столбу небрежно прислонился мужчина, покуривавший трубку с таким видом, словно других занятий в этом мире для него не существовало. Именно в тот момент, когда «айрондель» затормозила, к нему подошел другой мужчина и что-то сказал. Святой видел, но проигнорировал это событие. Он вихрем влетел в подъезд и помчался вверх по лестнице. Конвей – за ним по пятам.

В случае надобности они могли прорваться сквозь полицейский кордон или даже батальон «ангелочков». Но в данном случае прорываться не пришлось. В квартиру, судя по всему, никто не проникал. Все было так, как они оставили уходя.

Но телеграммы не было.

– Наверное, я проглядел Пат, – беспомощно сказал Конвей. – Она, должно быть, едет сюда. Такси могло сломаться... или попасть в аварию...

Он резко замолчал, увидев, как сверкнули глаза Святого.

– Посмотри на часы! – сдерживая ярость, произнес Святой.

И опять Роджера заворожило ужасное выражение лица Святого. Прежде с Конвеем ничего подобного не случалось, сейчас он был похож на гребца утлой лодочки в океане, застигнутой шквалом.

Он лишь сумел, взглянув на настенные часы, беспомощно констатировать:

– Без четверти десять.

– Если бы она не успела на этот поезд, то меня бы известила, – сказал Святой.

– Может быть, она дожидается следующего поезда.

– Ради Бога! – огрызнулся Святой. – Ты же слышал мой разговор с ней из Мейденхеда? Я тогда все искал подходящий поезд и выяснил, что следующий приходит в Лондон только в три пятьдесят завтра утром. Неужели ты думаешь, что она отправилась бы этим поездом, не предупредив меня?

– Вдруг я просто упустил ее на вокзале, а с такси что-нибудь приключилось...

Святой достал сигарету и прикурил. Руки его не дрожали, лицо превратилось в застывшую маску, через какое-то время он предложил:

– Давай-ка выпьем пива.

Роджер двинулся к буфету.

– И, пожалуйста, попробуем, – сказал Святой, – поговорить спокойно и разумно. Дурацкие предположения делу не помогут. Я не стану звонить Терри и спрашивать, успела ли Патриция на этот поезд, потому что я знаю: успела. Не стану спрашивать, не мог ли ты упустить ее на вокзале, потому что я знаю: не мог... – Он отламывал от спички маленькие кусочки и бросал их в пепельницу. – И не говори мне, что я волнуюсь по пустякам. Она ехала этим поездом, у которого несколько остановок до Лондона. Я знаю: Патрицию похитил Мариус. Он хочет заставить меня вернуть ему профессора Варгана. А я хочу разыскать доктора Рэйта Мариуса и убить его. Так что говори со мной очень спокойно и разумно, Роджер, иначе я совсем сойду с ума.

Глава 6

Как Роджер Конввй вел «айрондель», а Святой сжимал в руке кинжал

Конвей в обеих руках держал по кружке пива, глядя на них так, как смотрел бы человек на двух Небольших дракончиков, забредших в его гостиную. Ему почему-то безотчетно показалось, что это очень смешно – стоять Посреди комнаты с кружками пива в руках. Наконец он откашлялся:

– А ты уверен, что не многовато будет?

Произнеся эту фразу, он поняла она совершенно бесполезна, а скажи ее кто-нибудь другой – первым бы с удовольствием рассмеялся. Он поставил кружки на стол и закурил.

– И это спокойные и разумные слова? – возмутился Святой. – Это пустая трата времени. Черт побери, старина, тебе же известны наши отношения с Патрицией! Я всегда знал, что если с ней что-нибудь случится, я это сразу почувствую, будь она хоть за тысячу миль от меня. Я знаю.

На мгновение ледяная выдержка изменила Святому. Только на мгновение. Он и не сознавал, с какой силой схватил Роджера. Тот чуть не вскрикнул от боли, но все-таки не издал ни звука.

– Я все понял, – произнес Святой с дьявольским холодком в голосе. – Понял еще тогда, когда ты уставился на часы. Если бы ты дал себе труд подумать, тоже все бы понял. Но мы не очень-то задумывались.

– Но как Мариус мог?..

– Очень просто! Он засек нас здесь. За домом следили. Мариус совсем не дурачок. Естественно, он приказал следить за всеми, кто приходил ко мне. Конечно же, в это число попала и Патриция... Возможно, кто-то из его людей последовал за ней в Девоншир. После происшествия в Эшере Мариус с этим человеком связался. Ее свободно могли захватить в поезде, скажем, в Ридинге, одурманив чем-нибудь... Она не была настороже. С этим мог справиться и один человек... А машина могла ждать его в Ридинге... И Мариус собирается использовать ее как заложницу в борьбе со мной, против любых наших действий. Выставит мою любимую впереди своих позиций – осмелюсь ли я открыть огонь. И, прикрываясь ее нежным телом, подожжет фитиль, ведущий к началу массовой бойни. Сам примется хохотать...

Тут Роджер стал лучше понимать ситуацию. Он завороженно смотрел на Святого, через мгновение, словно пробудившись от сна, сказал:

– Если ты прав, наша песенка спета.

– Я прав, – сказал Святой, – да и ты так же думаешь, – вдруг осознав, что он все еще сжимает руку Роджера, отпустил ее.

Потом в три прыжка Святой очутился у окна, и Конвей только тогда начал понимать его намерения, когда услышал одно лишь слово:

– Ушли.

– Ты имеешь в виду...

– Их обоих. Разумеется, Мариус приказал наблюдать за домом на тот случай, если Мы что-нибудь выкинем. Человек, появившийся в момент, когда мы подъехали, пришел на смену. Или же посланец Мариуса, сообщивший, что к тому пришла козырная карта и наблюдение можно снимать.

– Но они, наверное, только что ушли...

– Именно! – воскликнул Святой. – Ушли только что. Наша машина у подъезда. Ты сможешь их узнать?

– Одного смогу – стоявшего у столба с трубкой.

– А я узнаю второго. По виду они иностранцы, с мерзкими рожами. Не слишком сложно узнать. Пошли!

Для Роджера это было слишком, он был убежден, что Святой делает из мухи слона. Он не мог отделаться он него даже теперь, когда каминные часы тиканьем уличали его в напрасной трате времени. Он встал перед дверью, к которой направлялся Святой, совершенно растерянный.

– Может, лучше сначала сесть и подумать, а уж потом нестись куда-то?

– Может, лучше тебе повеситься? – резко оборвал Святой. Потом голос его смягчился, он положил свои руки на плечи Роджеру. – Помнишь, как некоторое время назад в этой же самой комнате мы с тобой пытались добраться до Мариуса, правда, по другим причинам. Смогли узнать лишь номер его телефона. И это все, чем мы располагаем. Нам необходимо поймать одну из птичек, следивших за нами, и заставить ее сообщить побольше, чем номер телефона. Они должны знать больше – за нами уже следит не мелкая сошка. Есть лишь один шанс из ста, что это нам удастся, но я ставлю на него! Вперед!

Он отстранил Конвея и вылетел из квартиры. Конвей – за ним.

– Ты поведешь! – скомандовал Святой, открывая дверцу, затем уселся на место рядом с шофером.

– Мы же абсолютно не имеем представления, куда ехать, – беспомощно произнес Роджер, включая стартер.

– Двигай! В этом районе не так уж много улиц. Возьмем нашу за центр круга. Сначала на Риджент-стрит, потом назад по Кондуит-стрит до Нью-Бонд-стрит, потом на Оксфорд-стрит и назад по Ганновер-сквер. Гони, сынок, гони!

В этом районе улицы изгибались под самыми неимоверными углами, и поскольку друзья не знали точного места назначения, то сворачивали почти за любой угол. Задача прочесать такой район показалась Роджеру даже более безнадежной, чем поиск иголки в стоге сена. Но сказать это Святому у Роджера не хватило духу. Тот считал иначе.

Святой сидел рядом с Роджером и как бы вел машину его руками. Святой знал: люди в городах привыкают двигаться по нахоженному маршруту, особенно в незнакомых городах из-за боязни заблудиться. Точно так же заблудившийся в высоких зарослях человек скорее пойдет пусть по очень трудному, но следу, чем пересечет открытое пространство. И еще – наблюдавшие за ними выглядели как иностранцы и, возможно, таковыми и были, а люди в незнакомых местах предпочитают длинные, прямые и хорошо освещенные пути, хотя по отношению к цели их движения эти пути могут быть окольными. Если, конечно, эти иностранцы не нашли себе местного гида, например водителя такси.

– Сюда, – показал Святой, – и не обращай внимания на то, что я говорил раньше. Теперь давай круто направо, на Виго-стрит.

Роджер резко повернул руль, и «айрондель» пересекла улицу, проскочив перед самым носом автобуса. В одно прекрасное мгновение в сужающейся как бутылочное горлышко Виго-стрит какой-то таксист вздумал было настаивать на праве преимущественного проезда, но, к счастью для всех, участников инцидента, немедленно отказался от своей затеи.

– А теперь вверх по Бонд-стрит. И побыстрее!

– Пока мы будем так ездить, нам выпишут с полдюжины штрафов, – сказал Роджер.

– Черт с ним, – ответил Святой, и они пулей пронеслись мимо констебля, предпринявшего попытку задержать их, но его гневный окрик утонул в реве мотора и выхлопных газах.

Эта езда потом снилась Роджеру в кошмарных сновидениях, особенно последняя гонка.

Он слепо повиновался Святому. Машина была не Роджера, и он никогда бы не поверил, что на лондонских улицах можно устраивать такие автогонки, если бы не участвовал в них лично.

Но похоже, все было бессмысленно; когда позволяли условия, он отрывал глаза от дороги и всматривался в лица прохожих, не находя среди них тех, кого искали. «Ну ладно, предположим, – думал он, – мы найдем этих двоих. Но что можно предпринять в центре Лондона? Разве только вызвать полицию. Это совсем не подходит».

Но Святой не терял присутствия духа.

– А теперь поездим по боковым улицам, – упрямо сказал он. – Давай сюда...

Роджер словно автомат повернул за угол.

И вдруг в конце Джордж-стрит он указал на двух мужчин, шагающих рядом по тротуару:

– Вот эти двое!

– Слава Богу! – мрачно сказал Святой.

Роджер прибавил газу, и машина рванулась вперед, словно пришпоренная лошадь.

Оглядываясь по сторонам, Святой приподнялся с сиденья.

На Кондуит-стрит было большое Движение, но на Джордж-стрит в данный момент только одна пустая машина стояла у тротуара, трое пешеходов шли в другом направлении и – эти двое...

– Я думаю... – сказал Святой.

– Уверен, – ответил Роджер. В этот момент они обогнали пару, и «айрондель», вылетев на тротуар, скрипнула тормозами и остановилась метрах в трех перед ними.

– Прикрой меня! – крикнул Святой, выпрыгнул из машины и преградил путь двум незнакомцам. Они смотрели на него с интересом и без подозрений.

Святой схватил одного за лацканы пиджака, тот удивился, однако секунду спустя перестал удивляться и вообще чувствовать что-либо, поскольку Святой посмотрел в одну сторону и увидел, что Роджер Конвей двигается следом за ним, потом посмотрел в другую сторону – и ударил незнакомца в челюсть. Его голова дернулась назад так, словно в нее угодило пушечное ядро; правду сказать, разница в силе и скорости между пушечным ядром и кулаком Святого была невелика.

Но упасть на землю побежденному не пришлось. Святой обхватил его за талию, оторвал от земли и швырнул через тротуар так, что тот свалился прямо на руки Роджеру.

– Домой! – скомандовал Святой и развернулся на каблуках. Крик еще не вырвался изо рта второго мужчины, а в глазах его появилось нечто похожее на страх, подозрение или своего рода испуганную растерянность. Но все эти чувства так и остались несформировавшимися, не достигли зрелости, поскольку Святой мгновенно развернул его за плечо и взял в «замок» шею так, что тот не мог ни крикнуть, ни как-либо иначе выразить свои чувства, потому что задыхался.

Святой, не ослабляя захвата, оторвал его от земли, и тот мог подумать, что ему сломают шею, но сломалась лишь пружина в заднем сиденье, куда Святой швырнул свою жертву.

Святой тоже уселся на заднее сиденье и, когда незнакомец собрался завопить, так сжал его запястье, что вопль не вырвался наружу.

– Не вздумай орать, красавчик, – предупредил Святой, – а то я тебе обе руки сломаю.

Тот не завопил. На полу машины, словно мертвый, лежал его компаньон.

Много времени спустя, размышляя об этом хладнокровно, Саймон Темплер удивлялся, как все это им удалось. Роджер Конвей уже и в тот момент удивлялся, как им все это удается.

Быстрота действий и находчивость Святого, полное безлюдье на улице сделали возможным это похищение без единого звука, который мог бы привлечь к себе внимание. И несколько прохожих безмятежно шли, не подозревая о драматических событиях, происходящих за их спинами на Джордж-стрит.

Впрочем, Святой действовал бы точно так же, если бы улица в равной пропорции была полна горожан, детективов и полицейских в штатском. Он еще раз доказал, к своему полному удовлетворению, как доказывал много раз прежде, что самые сложные проблемы легче всего решаются безрассудными, безумно отважными средствами и что безрассудная храбрость побеждает там, где слишком большая осторожность превращает доблесть в жидкий студень. Мысль о том, что «айрондель» могли приметить во время сегодняшней бешеной гонки (в хорошие времена это была приметная машина, даже если ее так бешено не гнали, длинная, изящная, серебристо-серая, называвшаяся «Король дорог»), не слишком огорчила Святого. В конце концов, не всегда же оказываются и волки сыты, и овцы целы. А сейчас у него был предмет для размышления, даже два. Правда, оба противные...

Даже теперь у них еще могли случиться неприятности по прибытии с грузом на Брук-стрит, но Святой не волновался.

Задача состояла в том, чтобы перевести двух джентльменов через улицу к дверям квартиры. Один из них – длинный и худой, второй – низенький и толстый; при этом худой был без сознания. Святой подхватил коротышку за руку, а другой рукой приподнял длинного. Роджер тоже подхватил его.

– Запевай! – скомандовал Святой. Они, пьяно покачиваясь, двинулись на другую сторону улицы. Кто-то в смокинге прошел мимо, высокомерно задрав нос; кто-то в лохмотьях посмотрел с завистью. Дефилирующий мимо полицейский повернул было к ним свой назойливый нос, но Святой уже отпер дверь, и компания шумно ввалилась в дом. Поэтому полицейский проследовал своим путем, предварительно записав только номер их машины, поскольку закон не запрещает гражданам напиваться и буянить у себя дома. А здесь, хотя это и была чистая импровизация, все выглядело очень убедительно. Длинный джентльмен уже совершенно не стоял на ногах; два высоких хорошо одетых джентльмена, поддерживающих его под руки, производили впечатление людей, могущих справиться с ситуацией, а вопль низенького толстого джентльмена вполне мог сойти за пение. Если же кому-то могло показаться, что он следует за своими компаньонами не слишком охотно, что в глазах у него страх и напряженность, ну что же, следовало выразить сожаление по поводу того, в каком состоянии он находится, но это никого не касается...

И прежде чем полицейский успел дойти до следующего угла, джентльмены уже вошли в квартиру на первом этаже и длинный джентльмен был небрежно брошен на ковер гостиной, где и остался, подобно орлу с распростертыми крыльями.

– Роджер, запри дверь! – коротко приказал Святой и ослабил свою стальную хватку на запястье толстого.

Тот перестал подвывать и заговорил.

– Свинья, – начал толстяк, энергично растирая свое запястье, но вдруг остановился, испуганный тем, что увидел.

В руке Святой держал небольшой кинжал – маленькую игрушку с шестидюймовым лезвием в форме длинного листа, и изящной серебряной рукояткой. Он возник как бы ниоткуда, хотя на самом деле – из аккуратных кожаных ножен, прикрепленных к руке Святого под пиджаком, где кинжал обычно и находился. Этот кинжал носил имя – «Анна». У него была своя история, иногда Святой ее рассказывал – история о мужестве и жестокости в диких краях, где он унес немало жизней. Для Святого этот кинжал был почти живым существом, прекрасно сделанным и прекрасно сбалансированным маленьким носителем смерти. Кинжалом Святой мог орудовать так, что большинство циркачей – метателей ножей – выглядели бы рядом с ним любителями. Впрочем, сейчас он думал не о трюках.

Роджер зажег лампу, и свет блеснул на лезвии кинжала, но блеск глаз Святого был не менее холоден и суров, чем блеск стали.

Глава 7

Как Саймон Темплер продемонстрировал свою «святость» и принимал гостя

За все годы богатой приключениями и странствиями жизни Саймон Темплер влюбился лишь единожды – в Патрицию Хольм, как и следовало ожидать, влюбился безоглядно. А теперь он смутно начал понимать, хотя всегда возражал против подобной ереси, что за те восемнадцать месяцев, что они вместе, он к ней привык. Он понимал: этап первого восторженного экстаза позади, а то, что пришло ему на смену столь незаметно и тихо, очаровало и покорило его душу, хотя он этого и не осознавал. И понадобилось вот такое потрясение, чтобы все стало ясно.

И когда пришла эта ясность, она принесла с собой восторг, затмивший прежнее чувство. Это напоминало изумление всю жизнь купавшегося в солнечных лучах человека, который впервые осознал солнце как источник света и понял, какой будет ужас, если темнота покроет мир, а солнце перестанет сиять.

Очень мягко Святой сказал толстяку:

– Ты сам свинья, мой милый. А теперь слушай. Я намерен задать тебе несколько вопросов. Ты можешь с легкостью на них ответить или умереть медленной и мучительной смертью. Как хочешь. Но знай: покинешь эту комнату, только выбрав одно из двух.

Толстяк был не таков, как тип в котелке, из которого Святой выколачивал информацию перед этим. В его глазах-бусинках появилась какая-то жесткая решительность, открытый вызов в углах тонких губ, отчаянность зверя, загнанного в угол. Саймон не обратил на это внимания, только мягко осведомился:

– Ты понял меня, прыщ?

И в сердце его была ненависть, личная ненависть, никому другому не понятная. В блеске глаз и мурлыкающем мягком голосе Святого была такая дьявольская жестокость, которую невозможно не ощутить, и толстяк начал шаг за шагом с ужасом отступать от надвигавшегося на него Святого, пока не уперся в стол. Дальше отступать было некуда.

– Надеюсь, милый, ты не думаешь, что я блефую, – продолжал Святой тем же бархатным голосом. – Это было бы очень глупо с твоей стороны. Ты сделал или принимал участие в том, что мне очень не нравится, я всегда категорически возражал против этого; но сейчас я возражаю еще сильнее по личным мотивам, потому что на этот раз дело идет о персоне, которая значит для меня больше, чем ты своим умишком можешь представить. Следишь за ходом моей мысли, жалкая бородавка?

Толстяк метнулся в сторону, чтобы укрыться за столом, но Святой перехватил его. И толстяк не мог отвести взгляда от глаз Святого – этих чистых голубых глаз, обычно полных беззаботного веселья, а сейчас – мрачных и безжалостных.

Святой продолжал:

– Меня не волнует, что ты просто являешься агентом доктора Мариуса... Ага, прямо подпрыгнул! Оказалось, что мне известно больше, чем вы предполагали, так?.. Но и это меня не волнует... Если уж ты связался с такими людьми, то будь готов терпеть последствия. А если считаешь, что игра стоит свеч... Что же, все должно быть справедливо, не так ли?.. Наши разногласия из-за того, что ты участвуешь в деле, которое меня раздражает, а я терпеть не могу, когда меня раздражают... Ну что ты, сынок, не надо!

В руке толстяка появился пистолет, но мгновенно пропал. Это Святой, шагнув вперед, сделал быстрое кошачье движение. Толстяк застонал и выронил пистолет.

– Ах, ты мне руку сломаешь...

– С радостью, мой милый, а потом и шею. Но сначала... – Сжав еще крепче запястье толстяка, Святой опрокинул его на стол, легко удерживая своими невероятной силы пальцами, и тот увидел перед глазами лезвие кинжала. – Когда-то давно, – продолжал Святой бесстрастно, что было хуже гневного крика, – я был на островах Папуа. Однажды в городок, где я находился, из джунглей пришел человек. Это был старатель, тупоголовый и упрямый старатель, который отправился искать золото в места, куда старожилы не ходили и его от этого предостерегали. А в полнолуние его схватили туземцы. Они очень бывают рады, когда им удается схватить белого человека в полнолуние, они любят использовать белых в своих празднествах. Формы развлечений у них примитивные, даже очень. И одно из таких развлечений состоит в том, что у человека вырезают глазные веки. Прежде чем я проделаю эту операцию на тебе, подумай, как она отразится на твоей красоте.

– Господи! – хрипло пробормотал толстяк. – Вы же не можете...

Он попытался сопротивляться, но его держала железная рука. Какое-то время он еще мог двигать головой, но потом Святой прыгнул на стол и навалился на него, зажав коленями голову.

– Не надо так громко кричать, – сказал Святой и, отпустив запястье толстяка, сдавил ему глотку. – В этом доме живут и другие люди, а мне не хотелось бы их тревожить. Давай приступим к нашей маленькой операции... но что я слышу? Я не смогу этого сделать? Извини, но все совершенно наоборот. Прекрасным образом могу это сделать. Я буду очень осторожен, и ты даже не почувствуешь боли в момент операции. Неприятными окажутся только ее последствия. Подумай. Если ответишь на вопросы и вообще станешь вести себя как хороший мальчик, я, возможно, отпущу тебя. Пока ничего не обещаю, но это вполне вероятно.

– Нет...

– Нет, действительно?.. Решил поупрямиться, малыш? Собираешься пожертвовать своими прекрасными веками и медленно ослепнуть? Или хочешь вынудить меня поджаривать твои подошвы на газовой горелке и загонять щепки под ногти? Или применить другие грубые способы, пока не одумаешься? Нет, ты напрасно подвергаешь себя таким болезненным процедурам...

Святой поднял кинжал и начал медленно, острием вниз, опускать его к глазам толстяка. Клинок сверкал словно одинокая звезда; охваченный ужасом толстяк не мог отвести от него взгляд.

– Будешь говорить? – небрежно спросил Святой.

Толстяк снова попытался закричать, и снова железные пальцы вернули этот крик в глотку. Святой опустил кинжал еще ниже, практически коснувшись острием кожи.

Роджер Конвей чувствовал, как капли холодного пота катятся у него по лбу, но не мог произнести ни слова. Он не сомневался в том, что Святой в точности выполнит угрозу, если обстоятельства вынудят. Он знал Святого, видел в сотнях неожиданных ситуаций, в самых разных состояниях духа, но никогда не видел, чтобы правильные черты лица Святого стали невыносимо зловещими, словно высеченными из гранита.

И тогда Роджер Конвей осознал, что до этого воспринимал лишь теоретически и не очень ясно: ярость святых может быть намного опаснее, чем ярость грешников.

Похоже, распростертый на столе толстяк понял, что такой человек, как Саймон Темплер, даже будучи цивилизованным англичанином, в приступе леденящей душу ярости не, остановится ни перед чем. И его вдох превратился в дрожащий стон.

– Так будешь говорить, красавчик? – изысканно вежливо вновь спросил Святой.

– Буду. Я буду говорить, – прохныкал толстяк, – что хотите сделаю. Только уберите свой нож...

Мгновение Святой не шевелился.

Потом медленно, словно в трансе, отвел кинжал в сторону и посмотрел на него с удивлением, словно раньше никогда не видел.

– Очень драматично, – со странной усмешкой заметил он. – И очень отвратительно. Не знал, что во мне это есть.

Затем уставился на толстяка с любопытством; как мог бы в свободную минуту следить за мухой на оконном стекле, вспоминая рассказы о мальчишках, которые обрывали мухам крылья.

Наконец Святой медленно слез со стола и достал портсигар.

Толстяк же скатился со стола, и, когда его ноги коснулись пола, было заметно, что он едва может стоять.

Роджер бесцеремонно толкнул его в кресло, откуда он, ощупывая пальцами свое горло, уставился на длинного, все еще лежащего на полу.

– Не сильно удивляйся, – сказал Роджер. – Последний джентльмен, получивший такой удар, не приходил в себя полчаса, а твой приятель – пока только двадцать минут.

Саймон бросил спичку в камин и повернулся к толстяку:

– Ну-с, послушаем твою песенку, красавчик!

– Что вы хотите знать?

– Прежде всего – что сделали с девушкой, которую похитили сегодня вечером.

– Этого я не знаю.

Сигарета Святого дрогнула в губах, и он глубоко засунул руки в карманы брюк.

– Ты, должно быть, все еще не понял, красавчик, – сладким голосом заметил Святой. – Это не игра, и ты в этом убедишься, если не осознаешь своего положения прежде, чем я успею опять наложить на тебя руки. Если хочешь, я опять приступлю к маленькой хирургической операции. Так что тебе лучше говорить, мне нравится твой голос, он позволит мне забыть о неприятных вещах, которые я должен буду проделать с твоим воистину очаровательным личиком.

Толстяк содрогнулся, поглубже втиснулся в кресло и замахал руками, то ли отгоняя мрачные видения, то ли пытаясь закрыться от взгляда безжалостных голубых глаз.

– Я не знаю! – выкрикнул он. – Клянусь...

– Тогда расскажи мне то, что ты знаешь, крыса, – сказал Саймон, – а потом я заставлю тебя вспомнить и кое-что еще.

Толстяк, подстегнутый страхом, разразился потоком несвязных слов.

Он действовал по инструкциям доктора Мариуса. Это было так: за домом на Брук-стрит в последние сутки установили тщательное наблюдение, он сам был одним из наблюдателей. Вчера вечером видел, как они уезжали, но преследовать автомобиль было не на чем. Двое других, разведывая окрестности, вдруг увидели у дома груженый автомобиль и помчались докладывать об этом.

– Оба? – прервал Святой.

– Оба. Это была ужасная ошибка, за которую они понесут наказание.

– А ты, как я понимаю, будешь награжден? – пробормотал Саймон.

Толстяк вздрогнул и продолжал:

– Одного из них немедленно послали обратно, но машины уже не было. Потом Доктор сказал, что его планы изменились и одного человека хватит для наблюдения за домом, на случай, если вы вернетесь. Этим человеком был я. Германн, – он показал на неподвижную фигуру на полу, – как раз пришел мне на смену. Мы собирались доложить о вашем возвращении.

– Оба?

– Оба.

– Ужасная ошибка, – иронически протянул Святой. – Полагаю, и вы понесете наказание. А?

Толстяк только моргнул.

– Другого, – сказал он, – послали следить за девушкой, приказав не упускать ни одной мелочи, ни одной детали. Мариус ничего не объяснил, но дал понять огромную важность задания. Таким образом, за Патрицией следили до самого Девоншира.

– Похоже, твой хозяин очень не хочет лично со мной встречаться, – угрюмо заметил Святой, – и это разумно с его стороны!

– Мы не можем рисковать...

– Мы?

Саймон, словно сокол добычу, ухватил последнее местоимение.

– Я имею в виду...

– Знаю, что ты имеешь в виду, мой милый, – нежно сказал Святой. – Ты имел в виду не показать, что знаешь больше, чем сказал. Ты не просто наемный бандит, как то насекомое в котелке, на которое мне пришлось наступить. Ты – секретный агент. Это мы понимаем, как и то, что, с каким бы почтением ты ни относился к сохранности своей паршивой шкуры, твой достойный похвалы патриотизм по отношению к твоей стране заставит тебя сопротивляться и лгать так долго, как сможешь. Оченьхорошо. Я аплодирую. Но боюсь, что мое одобрение единственного твоего достоинства только этим и ограничится – мысленным похлопыванием по плечу. А потом мы вернемся к нашей реальной личной ссоре. Как ты не можешь сообразить своей костяной головой с немытыми ушами, что я сам боец, и, смею думать почему-то, мой дорогой, я боец получше тебя.

– Я не имел в виду...

– Не лги, – сказал Святой укоризненно-насмешливо, однако за внешней легкомысленностью слышалась леденящая сердце угроза.

– Не лги мне. Я этого не люблю.

Подпиравший стену Роджер выпрямился.

– Положи его снова на стол, старина, – предложил он.

– Я и собираюсь это сделать, – сказал Святой, – если он не выложит все быстрее, чем утка успеет тряхнуть хвостом.

Он немного приблизился к толстяку.

– Ну а теперь ты, отвратительная гадина, слушай меня. Игра кончилась. Ты вляпался, как только произнес это маленькое словечко «мы». А я любопытен. Очень-очень любопытен и любознателен. Я хочу узнать о тебе все – биографию, имя твоей любимой кинозвезды, как играешь в гольф и даже то, заправляешь ли пижамную куртку в брюки, когда спишь, или выпускаешь ее поверх брюк. Я хочу, чтобы ты сам все рассказал о себе. Например, когда Мариус сказал, что его планы изменились и наблюдение за домом можно снимать, не упоминал ли он, что его планы изменились в связи с некой девушкой?

– Нет.

– Ты солгал уже дважды, – сказал Святой. – Когда солжешь в следующий раз, Тебе будет очень больно. Второй вопрос: я знаю, Мариус подстроил так, что девушку одурманили и похитили с поезда до Лондона, – но где она должна быть похищена и куда доставлена?

– Я не... А-а-а-а!

– Я тебя предупреждал, – сказал Святой.

– Вы просто дьявол, – всхлипнул толстяк.

Святой улыбнулся:

– Нет, не совсем. Я обычный человек, который не любит, чтобы ему досаждали. Думаю, это ясно! Конечно, сейчас я очень тороплюсь, и поэтому мои действия могут показаться несколько опрометчивыми. Ну, вспомни какие-нибудь факты, правдивые факты, или мы снова будем заниматься неприятными вещами?

Толстяк дрожа отшатнулся от него.

– Я больше ничего не знаю, – пробормотал он, – клянусь.

– Где Мариус сейчас?

Однако немедленного ответа не последовало, так как в квартире неожиданно раздался звонок.

Секунду Святой оставался неподвижен.

Потом он зашел за кресло пленника, и его кинжал снова покинул ножны. Толстяк, увидев сверкающее лезвие, в ужасе вытаращил глаза. Он было разомкнул губы, но Святой закрыл ему рот ладонью, подавив крик. Острие кинжала уперлось прямо в грудь толстяка.

– Одно только слово, – предупредил Святой, – и тогда все остальные слова скажешь уже своему ангелу-хранителю. Роджер, как ты думаешь, кто это?

– Тил?

– Выследил торговца автомобилями в его воскресном убежище и вышел на наш след?

– Если не отзовемся...

– Взломают дверь, знают, что мы здесь, – машина около дома. Нет, они просто обязаны войти...

– Только мы стали кое-что узнавать...

Глазами Саймон Темплер показал:

– Дай-ка мне этот пистолет!

Конвей подобрал пистолет толстяка, валявшийся на полу, и передал Святому.

– Знаешь, Роджер, – молвил тот. – Ни один человек, рожденный женщиной, не должен вмешиваться в мои дела. Я намерен выколотить все из этого куска мяса, а потом действовать – и найти Патрицию. Я пробьюсь к ней, даже если придется перестрелять весь Скотленд-Ярд. Иди и открой дверь.

Конвей кивнул.

– Я с тобой, – сказал он и вышел из комнаты.

Святой спокойно ждал.

Левой рукой он держал кинжал у сердца толстяка, готовый вонзить его, а в правой – пистолет, который скрывала спинка кресла.

Когда Роджер вернулся и Святой увидел человека, вошедшего следом, он не шевельнулся и ничто не отразилось на его бесстрастном лице. Только сердце болезненно сжалось да странное чувство пульсирующей пустоты разлилось в нем.

– Рад снова встретиться с вами, Мариус! – произнес Святой.

Глава 8

Как Саймон Темплер развлекал гостя и испортил все веселье

Святой медленно выпрямился.

Никто никогда не узнает, чего ему стоили спокойствие и улыбчивая невозмутимость. Но дались они ему легче, чем то спокойствие, которое он уже продемонстрировал Конвею.

Темперамент Святого не позволял ему расслабляться в периоды вынужденного бездействия; он не мог использовать свои незаурядные качества в борьбе с противником, которого не видел; он был, в зависимости от обстоятельств, выше или ниже хитрых уловок.

В Саймоне Темплере было много простоты. Он и сам говорил, что хотя инстинктивно понимает преступника, но никогда не смог бы стать классным детективом. То есть его ум для этого годился, а характер – нет. Он предпочитал более яркие цвета, более размашистые и четкие линии, простые, прямые и ошеломляющие действия. Сильный дух бойца и прекрасные идеи вели его в бой и помогали победить, но он редко задумывался над этим. У него были идеалы, но и о них он размышлял редко; для него они были сформулированы как бы высшим авторитетом и оставались несколько отстраненными и неоспоримыми.

Он не любил трудных раздумий, не связанных с конкретными делами. По его мнению, любые размышления другого сорта были ересью и бедствием, внезапной болезнью, убивающей честь и поступок. Он имел отважное сердце счастливого воителя, отзывающегося на призыв. Святой так говорил о себе, без малейшего намека на позу: «Риск, схватка и внезапная смерть».

Наконец-то он попал в ситуацию, которую ожидал, сколь бы опасной и отчаянной она ни была.

– Возьми-ка пугач, Роджер, – ровно и насмешливо сказал Святой, а затем обратился к Мариусу: – Как мило с вашей стороны нанести нам визит. Что-нибудь выпьете?

Мариус сделал шаг вперед.

На нем была приличествующая случаю визитка и полосатые брюки. Строгое изящество одежды гротескно контрастировало с фигурой человека из эпохи неолита и отвратительно уродливой невыразительностью лица, моделью для которого, наверное, служила маска какого-то первобытного идола.

Он равнодушно взглянул на Роджера Конвея, прислонившегося к двери с нацеленным на него пистолетом, потом повернулся к Святому. Тот, держа большим и указательным пальцами кинжал, раскачивал его, словно маятник.

Святой выглядел яростно-сдержанным, словно леопард, собирающийся прыгнуть; но Мариус был спокоен, словно гигантская статуя Будды.

– Я вижу у вас тут кое-кого из моих людей, – сказал он.

Для такого огромного человека голос оказался необыкновенно мягким и высоким; его английский был бы безупречен, если бы не такая преувеличенная точность.

– Да, – ответил Святой вежливо. – Вы можете думать обо мне все что угодно, меня это не заботит, но я теперь – практикующий социалист. По воскресеньям, вечером, выхожу на большую дорогу и взимаю лепту с прохожих. Вот сегодняшняя добыча. А как вы об этом узнали?

– Я об этом не узнавал. Один из них давно уже должен был доложить мне о результатах наблюдения, а мои люди знают: опаздывать с докладом нельзя. Поэтому я поехал посмотреть, что же с ним случилось. Не будете ли вы столь любезны отпустить его – и его товарища.

Святой поднял бровь.

– Я не уверен, что они сами этого захотят, – заметил он. – По крайней мере, один, из них временно не в состоянии выразить мнение по данному вопросу. Что касается другого – ну, мы только-только начали ладить друг с другом. Убежден, ему не захочется расстаться со мной.

Толстяк пробормотал несколько слов на непонятном Святому языке. Святой прервал его, сказав:

– Не встревай в разговор, это невежливо. Сначала скажу я то, что хочу, а потом ты. Это будет справедливо. Уверен, доктор Мариус оценит наши маленькие шутки, которые его касаются.

Гигант скривился в отвратительной улыбке и произнес:

– Может быть, сначала выслушаете мою шутку?

– Нет, только после меня, – ответил Святой, – наверняка ваша шутка будет лучше моей, и моя покажется совсем плоской, ведь это маленькая песенка о человеке, которого мы назовем «таинственный Тил» и которому однажды я был вынужден крепко врезать. К сожалению, он оправился, но интерес к охоте на лис в этом сезоне у него пропал. Вы не дали нам достаточно времени на репетицию песенки, а то я попросил бы ребят спеть. Но ничего. Лучше расскажите мне историю вашей жизни.

Гигант и бровью не повел.

– Похоже, вам известно мое имя, – сказал он.

– И очень хорошо, – лучезарно улыбнулся Святой. – Что-то связанное с прославленным доктором Мариусом.

– Да, я довольно известен.

– Я имею в виду известного доктора Мариуса, чье житие стало весьма сомнительным, поскольку оказалась ненадежной техника воплощения множества самых разнообразных его идей. Ну что, теперь прозвенит звонок и моя монетка вывалится из автомата?

Мощной рукой Мариус сделал нетерпеливый жест:

– Я здесь не для того, чтобы слушать ваши шутки, мистер...

– Темплер, – закончил Святой. – Рад знакомству!

– Я не хочу терять время...

Саймон сначала потупился, затем посмотрел на Мариуса. В глазах у того сверкнула жестокость дикаря. Добродушие и юмор улетучились, даже Роджер это заметил.

– Конечно, мы не должны терять время, – спокойно сказал Святой. – Спасибо, что напомнили. Этого-то мне совсем не следовало бы забывать, тем более в вашем присутствии. Хочу признаться, Мариус: собираюсь вас убить. Но прежде чем мы поговорим об этом подробнее, позвольте сказать то, что вы собирались сами мне поведать.

Мариус пожал плечами:

– Вы, похоже, разумный человек, мистер Темплер.

– Огромное спасибо. Но подождем с комплиментами, пока не решим, насколько они уместны. А цветы могут пойти и на погребальный венок... Меня больше интересуют дела сиюминутные. Первое: вы собирались сообщить мне, что молодая леди по имени Патриция Хольм является вашей пленницей.

Гигант кивнул.

– Жаль, но я не мог упустить такой удобный случай, – сказал он. – С другой стороны, известно: простые средства – самые надежные. Я давно пришел к выводу, что похищение женщины, которую любит мужчина, – залог его хорошего поведения, особенно мужчины того типа, к которому отношу вас, мистер Темплер.

– Очень интересно. И, как я полагаю, безопасность мисс Хольм – гарантия безопасности ваших... гм... служащих? Таковы условия соглашения?

Мариус широко развел длинные руки.

– Ну нет, – ответил он спокойным и тонким голосом. – Помилуй Бог, нет! Соглашение должно быть не столь тривиальным. Разве можно сравнить безопасность леди с безопасностью двух пешек в этой игре?

– Что вы имеете в виду? – невинно спросил Святой.

– Имею в виду джентльмена, которого вам вчера удалось избавить от опеки моих людей.

– Разве?

– У меня есть все основания так считать. Как высоко бы я ни ценил вашу честность, мистер Темплер, в данном случае полагаю: любые ваши возражения не в состоянии опровергнуть того, что я видел собственными глазами.

Святой тихонько качнулся с носков на пятки.

– Я допускаю, что вы уверены в том, что этот человек у меня.

– А я допускаю, в свою очередь, что вы уверены в том, что мисс Хольм у меня.

– У меня его нет.

– В таком случае у меня нет мисс Хольм.

– Очень остроумно! – проворчал Саймон. – Не совсем то, чего я ожидал, но все равно очень остроумно. И крыть нечем. Следовательно...

– Следовательно, мистер Темплер, не лучше ли выложить карты на стол? Мы же условились не тратить время понапрасну. Я честно признаю: мисс Хольм – моя пленница. Почему бы вам не признать, что профессор Варган – у вас?

– Не так скоро, – ответил Святой. – Вы только что, в присутствии свидетелей, признались, что являетесь соучастником похищения. Допустим, это станет известно полиции? Вас это не беспокоит?

Мариус покачал головой:

– Не особенно. У меня есть очень хороший свидетель, который позволит мне отвергнуть подобное обвинение...

– Бандит?

– О нет! Мой весьма респектабельный соотечественник. Смею заверить: его вам дискредитировать не удастся.

Саймон прислонился к столу и произнес:

– Понимаю. В этом-то и заключается ваш трюк, да?

– Думаю, я изложил все основные пункты...

– В таком случае и я сейчас изложу свои.

Святой аккуратно вложил кинжал в ножны и поправил рукав пиджака. Взглянув на лежащего на полу, он понял, что тот приходит в себя, но это Саймона не интересовало. Он обратился к толстяку, сидевшему в кресле:

– Расскажи своему доброму хозяину, в какие мы тут игры играли. Исповедуйся во всем, красавчик. Может, он не будет слишком жесток к тебе.

Толстяк заговорил на родном языке. Мариус с каменным лицом слушал. Святой не понял ни слова, но, когда гигант нетерпеливым жестом и односложным восклицанием оборвал говорившего, сообразил, что изложение фактов закончилось и начались покаянные извинения.

Потом Мариус с любопытством посмотрел на Саймона Темплера. В глазах его мелькнул мрачный юмор.

– А на вид вы не производите впечатления жестокого человека, мистер Темплер.

– Не слишком на это полагайтесь.

Опять нетерпеливый жест.

– Я и не полагаюсь. Мне нравится ваша проницательность. Она избавит меня от необходимости многословно объясняться. Вы с потрясающей краткостью обрисовали ситуацию. Могу попросить, чтобы и решение вы приняли быстро? Должен сказать, счастливая случайность – вы неожиданно оказались дома – сберегла мне массу времени, не пришлось связываться с вами с помощью газетных объявлений, и я сумел передать вам предложение безотлагательно. Неужели вам будет не жалко испортить такое блистательное начало никчемными уловками?

– Будет жаль, – ответил Святой.

И ему мгновенно стало ясно, что необходимо сделать. Его словно озарило вдохновение, и он оценил обстановку так четко и уверенно, как если бы обдумывал ситуацию долго и тщательно.

Он оказался во власти Мариуса, и вырваться отсюда обычными способами невозможно. Ситуация была тупиковая, дважды тупиковая, настоящий клубок перепутавшихся причин и следствий. А неясности, как уже говорилось, он не любил больше всего на свете, это было единственное, что выводило его из равновесия и приводило в ярость... Размышлять и планировать сейчас – наверняка проиграть. В сложной интриге Мариус выше классом, пытаться состязаться с профессионалом – акт самоубийственной глупости. Поэтому единственный шанс на победу – нарушить все правила игры, чего Мариус от него не ожидает. Сейчас все навыки и убеждения Святого проходят проверку. Его вера в превосходство безрассудно отважных действий над рассудочным рационализмом должна быть доказана, иначе все полетит к черту... И поскольку на шахматной доске сложилась трудная и запутанная ситуация, то его единственный шанс – взорвать ее и очистить доску ударом сабли...

– Разумеется, – сказал Святой, – я немедленно сообщу свое решение. Роджер, дай-ка мне пистолет, а сам принеси веревку. Ты найдешь ее в кухне. – Конвей вышел, и Святой снова повернулся к Мариусу.

– Как вы уже изволили заметить, мой дорогой, я способен кратко и просто обрисовать ситуацию, – мягко сказал он. – Дело в том, Ангелочек, что я намерен применить к вам те же методы убеждения, какие применял по отношению к вашему слуге. Видите, у меня пистолет? Я не могу выстрелить и попасть в игральную карту с тридцати шагов и не знаю ковбойских трюков Дикого Запада, но я не настолько плохой стрелок, чтобы с такого расстояния не попасть в мишень вашего размера. Поэтому либо вы подчинитесь и дадите моему другу себя связать, либо будете убиты на месте. Выбирайте, что вам нравится.

В глазах гиганта что-то мелькнуло и пропало.

– Похоже, вы неправильно оценили ситуацию, мистер Темплер, – изысканно вежливо сказал он. – Вам, по-видимому, опытному в таких делах человеку, наверное, не нужно объяснять, что я пришел сюда уже готовым к подобному обороту. Должен ли я утомлять вас перечислением подробностей того, что случится с мисс Хольм, если я не вернусь туда, где ее держат? Не заставляйте мелодраматически описывать ожидающие ее муки...

– Странная вещь, – произнес Святой задумчиво. – Больше половины всех бандитов, с которыми приходилось иметь дело, очень хотели избежать мелодрамы. А я лично ее люблю. И у нас будет много мелодраматических коллизий, Мариус, мой солнечный лучик...

Мариус пожал плечами:

– Я был более высокого мнения о вашем интеллекте, мистер Темплер.

Святой стоял покачиваясь на носках и опустив руки.

– Это не так, – улыбнулся он с бесшабашным вызовом. – Вы были не высокого мнения о моем интеллекте. Вы думали, я слаб, позволю себя обмануть и приму ваши условия. Но вы ошиблись.

– Я вас не понимаю, – сказал Мариус.

– Значит, не у меня размягчение мозгов, а у вас. Примените вашу восхитительную логическую систему к данной ситуации. Я могу кое-что рассказать о вас полиции, но и вы можете рассказать ей кое-что обо мне. Тупик. Вы можете причинить вред мисс Хольм, но я могу лишить вас возможности встретиться с профессором Варганом. Опять тупик – причем в каждом случае ваши шансы предпочтительнее.

– Не надо брать в расчет полицию. В этом случае обмен заложниками...

– Вы не поняли, – прервал его Саймон с ужасающей простотой. – Это означало бы мою капитуляцию. А я никогда не сдаюсь.

Мариус пошевелил руками.

– Но мисс Хольм у меня...

– Вот тут-то и начинается самое интересное, красавчик, – сказал Святой. – Понимаете, мисс Хольм нужна вам только как заложница. А Варган мне крайне нужен для того, чтобы его умыть, причесать, купить ему вельветовый костюмчик и усыновить. Хочу после завтрака слушать его детский лепет о биноме Ньютона. Хочу после обеда приводить его в гостиную, где он бы развлекал моих гостей дифференциальным исчислением. Но больше всего я хочу одну из его маленьких игрушек... Ваши условия выкупа мне не подходят. Если я вас отпущу, то потеряю единственный шанс найти Патрицию, а пока вы здесь, то у меня в руках есть козырная карта, и я приберегу ее.

– Но вы ничего не добьетесь...

– Напротив, – возразил Святой, – напротив, я получу все. Получу все или потеряю все и даже больше, чем все. Но я устал с вами торговаться, устал играть в ваши игры. Теперь вы, Мариус-херувимчик, будете играть в мои игры. Подождите, я подготовлю сцену...

Когда Конвей принес веревку, Святой достал из кармана небольшой металлический цилиндр и быстро насадил его на дуло пистолета.

– Обойдемся без шума, – сказал он. – Вам известно это приспособление, не так ли? Быстро принимайте ваше решение, Мариус, прежде чем я вспомню, что мне больше всего на свете хочется сделать.

– Моя смерть вам ничем не поможет.

– Но и ваша свобода мне ничем не поможет. Мы уже все это обсуждали. Кроме того, я могу всадить пулю в вашу почку, и задолго до того, как умереть от раны, вы будете готовы на все, лишь бы избавиться от мучительной агонии. Согласен, это не увеличит моих шансов отыскать мисс Хольм, но, с другой стороны, и не уменьшит их, а вы уже будете покойником. Обдумайте мои слова. Даю вам две минуты. Роджер, засеки время!

Мариус немедленно сложил руки за спиной.

– Я сэкономлю вам время. Пусть связывает, если полагаете, что это вам поможет.

– Давай, Роджер, – сказал Святой.

Он знал: Мариус все еще ему не верит. Рассказ толстяка о том, как Святой с ним обошелся, не произвел должного впечатления на Мариуса, и вынужденное согласие сейчас – это блеф. Словно каменный стоял он, пока Конвей связывал ему руки за спиной и толкал в кресло.

– Возьми пугач обратно, Роджер, – предложил Святой, и тут его осенило. – Прежде чем начать, обыщи-ка господина!

Лицо гиганта исказила судорога страха, хотя и неясно было, чем страх вызван, но Святого это немного обрадовало. Значит, Мариус в чем-то уязвим.

Где же его уязвимое место?..

Саймон ждал, чуть не дрожа от нетерпения. Он мрачно решил пытать гиганта, но в то же время понимал, как мало шансов заставить говорить этого человека. Можно было снова пытать толстяка, но теперь, имея моральную поддержку (или реальную угрозу) в лице Мариуса, тот будет терпеть. Конечно, какая-нибудь информация появится – человеческое терпение не безгранично, – но здесь нельзя ее проверить. Может, какая-то записка...

И потрясающая близость успеха заставила екнуть сердце Святого. Если бы нашлась что-то объясняющая записка, то его действия оказались бы оправданными. Если Мариус действовал строго по правилам игры и был слепо уверен в том, что с таким прикрытием, как Пат, победит, то никогда не смог бы предположить, что кто-то осмелится хоть пальцем его коснуться, если...

– Английская свинья!..

– Какой скверный характер, – ровным голосом заметил Роджер.

– Спасибо! – Святой взял письмо, протянутое ему Роджером. – Это, очень неосторожно с вашей стороны, Мариус, прийти сюда с письмом в кармане. Я лично никогда ничего, не пишу. Это опасно. Впрочем, вы, может, собирались отправить его по дороге, но забыли?

Он посмотрел на адрес.

– Наш старый друг, наследный принц, – пробормотал Святой. – Послание должно быть интересным.

Ногтем большого пальца он вскрыл конверт и извлек напечатанное на машинке письмо.

Оно было на родном языке Мариуса, но понять его труда не составляло. Святой подошел к телефону и через несколько минут связался со своим приятелем – сотрудником министерства иностранных дел, владевшим почти всеми европейскими языками.

– Рад, что застал тебя, – быстро проговорил Святой. – Слушай, я получил письмо, которое нужно перевести. Не знаю, как правильно произносятся эти слова, но прочту по буквам. Готов?

Это потребовало немало времени, но Святой терпеливо записывал слова, которые ему диктовал собеседник, между строками письма. Наконец все было закончено, и Саймон улыбнулся.

– И что же это значит? – спросил Роджер.

– Это значит, что я сейчас уезжаю.

– Куда?

– В дом на холмах, Бурее, Суффолк.

– Она там?

– Если, верить письму.

Святой передал ему письмо, и Конвей прочел слова, нацарапанные между строчками письма: «...Девушка помещена в укромное место в Суффолке... Бурее... дом на холме, находящийся достаточно далеко от деревни, чтобы не волноваться... на этот раз ошибки не будет...»

Конвей возвратил письмо:

– Я поеду с тобой.

Святой покачал головой:

– Извини, сынок, но тебе придется остаться здесь и присмотреть за нашим зверинцем.

– А если что-то пойдет не так, Саймон?

Святой посмотрел на свои часы. Они по-прежнему стояли. Он завел их и поставил стрелки по каминным часам.

– Я вернусь, – сказал он, – до четырех часов завтрашнего утра. Это с учетом возможного прокола шины, аварии и тому подобного. Если меня к этому времени не будет, застрели птичек и отправляйся на поиски.

Рассуждения Святого прервал скрипучий голос Мариуса:

– Вы хотите выставить себя дураком, Темплер? Вы же понимаете, что мои люди в Буресе получили приказание уничтожить заложницу в случае нападения или другой крайней необходимости.

Саймон Темплер подошел к креслу, посмотрел на Мариуса сверху вниз и сказал:

– Я допускаю это. У меня просто слезы льются при мысли о том, какой вы плохой генерал, Мариус. Надеюсь, вы понимаете, что если такое случится, то вы лишитесь первого и единственного средства угрожать мне? Но это лишь половина слабости в вашей блестящей схеме. Другая половина состоит в том, что вы будете молиться, чтобы я выиграл. Молиться, чтобы я победил, Мариус, молиться так, как вы еще не молились за всю свою мерзкую жизнь! Если я проиграю, то вернусь сюда и убью вас самым жестоким способом, который сумею изобрести. Это точно.

Он круто повернулся, хладнокровный, спокойный, решительный, и пошел к двери, словно намеревался прогуляться недолго по улице и вернуться. У двери он остановился, внимательно посмотрел на Мариуса и улыбнулся Роджеру.

– Удачи, старина! – пожелал тот.

– Риск, схватка и внезапная смерть, – негромко произнес Святой и добавил: – Будь осторожен. – Никогда его ослепительная улыбка не была прекраснее.

Глава 9

Как Роджер Конвей допустил небрежность, а Германн сделал ошибку

Когда шум автомобильного мотора затерялся среди других шумов на Риджент-стрит, Роджер Конвей пересек комнату, подошел к стоявшему у стены столику и налил виски. Но потом поставил стакан на стол, внезапно сообразив, что придется бодрствовать и быть начеку всю ночь. Тогда он достал сигарету и посмотрел на Мариуса. Гигант несколько апатично заговорил:

– С вашего позволения, я бы выкурил сигару.

Роджер поколебался:

– Это можно устроить, но рук я вам не развяжу.

– Тогда достаньте портсигар из нагрудного кармана.

Конвей достал сигару, откусил кончик, вставил ее Мариусу в рот и зажег. Мариус поблагодарил и спросил:

– А вы не желаете?

Роджер улыбнулся:

– Я принципиально не закуриваю у незнакомцев. Да, кстати, если увижу, что вы пытаетесь пережечь веревки, то с огромным удовольствием погашу сигару о вашу физиономию.

Мариус пожал плечами и не ответил.

Роджер закурил сигарету. Подойдя к телефону, немного помедлил, но потом набрал номер.

– Орест? Могу я поговорить с мистером Кентом?.. Привет, Норман! Да. Звоню на тот случай, вдруг ты беспокоишься о нас. Одному Богу известно, когда это кончится. Нет, с машиной все в порядке, насколько мне известно. На ней поехал Саймон... Я на Брук-стрит... Ну, Мариус похитил Пат... Боюсь, что так. Ее сняли с поезда. Ну а мы захватили Мариуса... Да, здесь. Я его охраняю. Мы узнали, где они держат Пат, и Саймон поехал за ней... Где-то в Суффолке. Тебе приехать? На чем? Для поезда поздно, "а в такое время машины не найдешь. Не знаю, что тут можно сделать... Слушай, я больше не могу говорить, надо следить за Мариусом и компанией... И тебе хватит... Точно. Ну, пока, старина!

Он повесил трубку.

Позднее ему пришло в голову, что Норман мог бы кое-что сделать, например, связать толстяка и длинного, которые уже пришли в себя и получили возможность свободно передвигаться. Их следовало связать до ухода Святого, но тому было не до пленников.

Роджер слишком хорошо знал и Патрицию и Саймона, знал достаточно об их отношениях, чтобы понять состояние Святого. Святой был в ярости, ярость эта уже с половины десятого кипела в нем, скрываясь за маской спокойствия, дерзости и терпения, а последней огненно-белой вспышкой этой ярости была его улыбка на прощание.

Прошло полчаса.

Роджер почувствовал, что проголодался. Он перекусил в буфете на вокзале, но прошло уже много времени. Надо отправиться на кухню поискать еды, подумал он, но тогда придется перед собой гнать под дулом пистолета всех троих пленников. А кухня маленькая. В тесном пространстве, пока одним глазом и одной рукой буду искать еду, меня можно застать врасплох и одолеть. Нет, риск слишком велик... Придется попоститься.

Он раздраженно посмотрел на часы. Четыре с половиной часа до назначенного Святым момента. Но вдруг времени потребуется больше? Святой должен сделать свое дело и вернуться, он мастер по части таких авантюр, а уж если он чего-нибудь об этих играх не знает, то и знать не стоит.

Если бы Норман решил приехать...

Роджер Конвей присел на край стола, неторопливо поигрывая пистолетом. Мариус молчал. Сигара его потухла, но он не просил огня. Толстяк скорчился в другом кресле и злобно смотрел на Роджера. Длинный тихо стоял в углу. Придя в себя, он так и не произнес ни слова, только следил за Роджером. Монотонно тикали часы.

Стало сказываться напряжение. Хотел бы он быть таким, как Святой? Тот голодным бы не остался, заставил бы пленников приготовить обед из четырех блюд, накрыть стол и прислуживать ему за обедом. Святой сумел бы заставить их заводить граммофон и выполнять все мелкие поручения. Возможно, Святой написал бы письмо и сочинил несколько лимериков в придачу. Его не смутило бы молчание и ненависть, светившаяся в трех парах глаз. Он бы веселился вовсю, отпуская всякие шутки на их счет.

Роджер же оставался молчалив и насторожен. У него никогда не возникало желания стать укротителем львов. Один в клетке с дикими зверями – вот на что сейчас похожи его ощущения, решил он. То же непрочное превосходство человека, та же непрекращающаяся настороженность и повиновение с ворчанием и рыком зверей и та же уверенность укротителя, что звери только ждут, ждут, ждут удобного момента для нападения. Эти люди-звери изучали его, копались, в его душе, молча искали слабости в поведении, постоянно готовые наброситься. Вся ситуация действовала Роджеру на нервы. Конечно, раньше или позже, наверняка они попытаются освободиться. Но как?

Такая неопределенность может длиться часами. Действие и противодействие, угроза и ответная опасность, рычание и кнут, молчание и настороженность в глазах. Как долго?

Вдруг толстяк разразился целым потоком слов на родном языке.

– Прекратить! – рявкнул Конвей, нервы которого были на пределе. – Если хочешь что-то сказать, говори по-английски. Еще раз – и получишь по уху вот этим пистолетом.

Но толстяк нарочито вызывающе опять заговорил на своем языке.

Роджер спрыгнул со стола, словно с раскаленной плиты. Он замахнулся на толстяка, а тот нагло уставился на него.

И тут это случилось.

План был великолепно прост.

На мгновение Роджер забыл, что только у Мариуса связаны руки. Ноги гиганта оставались свободными. Наклонившись к толстяку, Роджер легко поймался на приманку. Остальные поняли план действий. Спина Роджера оказалась вполоборота к Мариусу. Конвей услышал движение позади себя, но даже не успел обернуться. Ноги гиганта врезались ему в спину с такой страшной силой, что сломали бы позвоночник, если бы удар пришелся по нему. Но удар пришелся в бок, место тоже весьма уязвимое, и Роджер со стоном рухнул на пол.

Толстяк и длинный набросились на него, выбили из рук пистолет, сильно ударили в челюсть. Ничего не видя от боли, Конвей не мог ни вскрикнуть – к горлу подкатила тошнота, ни вдохнуть воздуха.

– Скорее развяжи меня, идиот! – прошипел Мариус.

Толстяк кинулся исполнять приказание, попутно бормоча бесконечные извинения.

Мариус резко оборвал его:

– Поговорим о твоем наказании позже, Отто. Возможно, вы несколько искупили свое слабоумие. А теперь свяжи его этой веревкой.

Роджер лежал не шевелясь. Непонятно почему, он был в сознании, но не мог пошевелить пальцем, ничего не видел. Только почувствовал, как связали руки. В разбитой голове гудело, и каждый удар пульса отдавался страшной болью; все тело его было сплошная боль с центром в точке, куда пришелся удар, а от этой точки к каждой мышце тянулись железные щупальца; разум его как бы висел высоко и в стороне над грохочущей чернотой. Он слышал и запоминал каждое сказанное слово.

– Поищи еще веревку, Германн! – приказал Мариус.

Длинный вышел и вернулся. Ноги Роджера тоже связали.

Потом Мариус подошел к телефону.

– Междугородная?.. Бурее... – Немного подождав, тихо чертыхнулся. – Нарушена связь? Скажите, когда будет восстановлена? Это вопрос жизни и смерти... Завтра?.. Боже правый! А телеграмму сегодня доставят в Бурее?

Новая пауза.

– Да. Я хочу знать, будет ли сегодня доставлена телеграмма в Бурее... Бурее, Суффолк... Думаете, нет?.. Уверены в этом?.. Спасибо. Нет, не стану посылать.

Он повесил трубку, тут же снял снова и, на этот раз по номеру «Вестминстер», 99-99, принялся быстро отдавать распоряжения, смысл которых Роджер не понял. Похоже, это были подробные инструкции, потому что времени они заняли немало.

Но наконец Мариус с облегчением дал отбой, повернулся и пнул презрительно Роджера.

– Ты останешься здесь, свинья, как залог того, что твои друзья будут вести себя хорошо. – Потом он обратился к длинному на языке, показавшемся Роджеру сплошной тарабарщиной: – Германн, ты остаешься стеречь его. Я дам тебе пистолет. Погоди, какой тут номер телефона... – Он прочитал номер на аппарате. – Если мне что-нибудь понадобится, позвоню. Без моего разрешения отсюда не уходить... Отто, отправишься со мной. Поедем за Темплером на машине. На дороге есть мои люди, я их проинструктировал. Если они не окажутся такими же беспомощными, как вы, он живым в Бурее не попадет. Но в этом мне надо убедиться самому, поедем... Да, еще погоди. Эта лежащая на полу свинья звонила своему дружку в Мейденхед, чтобы тот приехал. Схвати его и свяжи. Смотри не ошибись, Германн!

– Ошибки не будет.

– Хорошо! Пошли, Отто!

Роджер слышал, как они ушли, а потом ревущая чернота навалилась и погасила слабую искорку его сознания.

Он потерял всякое представление о времени, и когда открыл глаза, то не мог определить, сколько времени находился без сознания – пять минут или пять дней, но тут увидел часы на стене и понял: прошло минут двадцать.

Германн сидел в кресле напротив и листал журнал. Посмотрев на Конвея, заметил, что тот пришел в сознание. Отложив журнал, он подошел к Роджеру и плюнул ему в лицо:

– Скоро, английская свинья, ты сдохнешь. И страна твоя...

Неимоверным усилием Роджер сдержал рвущиеся слова. Он обнаружил, что может дышать. Железные обручи, стягивавшие его грудь, несколько ослабели, а боль во всем теле уменьшилась. По-прежнему каждый удар пульса болезненно отдавался в голове и в спине, но все же стало немного лучше. И он не хотел усугублять положение, напрашиваться на новые неприятности – пока по крайней мере.

– Доктор – великий человек, – продолжал Германн. – Самый великий человек в мире. Ты бы видел, как он в две минуты решает самые сложные проблемы. Это потрясающе. Он – новый Наполеон. Он сделает нашу страну самой великой державой в мире. А вы, дураки, пытаетесь с ним бороться...

Речь его стала нечленораздельной, но Роджер понял достаточно, понял самое главное: человек, которому слуги так фанатично преданы, – не мелкая сошка. И еще подумал: «А есть ли у Святого шансы убедить хоть кого-нибудь, что Мариус не исповедует ни патриотизм, ни национализм, а поклоняется только своим богам – власти и деньгам».

Краска бессильного гнева схлынула с лица Роджера. Он молча лежал связанный и прокручивал в мозгу возможные действия и контрдействия. Германн, не сумевший спровоцировать его насмешками, дважды ударил Конвея по лицу, но тот не шевельнулся, тогда он снова плюнул ему в лицо.

– Я так и знал. У вас, английских собак, нет ни капли мужества. Вы храбрые только тогда, когда вас много на одного.

– Ну, кончено, – устало сказал Роджер.

Германн с ненавистью посмотрел на него:

– Если бы это ты меня ударил...

Д-з-з-з-и-н-ь...

Резкий звонок неожиданно прозвучал на всю квартиру. Германн замолчал на середине фразы и замер. На лице его появилась злобная улыбка.

– Сейчас я поприветствую твоего дружка, свинья!

Роджер тяжело вздохнул и подумал: «Наверное, я не очень осторожен. Что делать! Хитрить не умею. А может, Германн ждал бессознательно какого-то моего действия?»

– Попытаешься предупредить его, англичанин? – поинтересовался Германн и приблизился к Роджеру с пистолетом в руке.

Роджер знал: надо решаться. Если он не закричит, то потеряет единственный шанс на спасение. И Норман Кент пропадет. Если крикнет, его вырубят. Но и если не крикнет, все равно вырубят. Не такой человек Германн, чтобы тратить попусту время. Значит...

– Пошел к черту! – бесшабашно воскликнул Роджер и громко завопил.

Мгновение спустя Германн ударил его рукояткой пистолета по голове.

Роджеру полагалось бы вырубиться, но этого не случилось. Позднее он пришел к выводу, что выдержать такое мог только череп не менее двух дюймов толщиной, как у быка. Но факт оставался фактом: он был в сознании и лежал тихо, собираясь с силами, чтобы закричать снова, когда Германн откроет дверь. Тот выпрямился, испугавшись, что этот крик услышал позвонивший человек, быстро сунул пистолет в карман пиджака и не просто вышел, а скорее вывалился из комнаты, ругаясь под нос.

Когда он подскочил к входной двери, звонок повторился, и это придало ему духу. Он не мог представить, что кто-то, услышав предупреждающий крик, снова нагло позвонит в дверь. Так или иначе, но Германн оказался менее изощренным психологом, чем пришедший...

Он открыл дверь, а сам спрятался за ней, держа наготове пистолет.

Никто не вошел.

Он подождал, охваченный каким-то сверхъестественным ужасом, чувствуя, как будто ему за шиворот ледяной воды плеснули. Ничего не произошло, а ведь второй звонок только-только смолк и звонивший не мог сразу же уйти, не дождавшись ответа.

Тут Конвей снова завопил:

– Берегись, Норман!

Германн шепотом выругался, но теперь у него не было выбора. Ему ведь приказали схватить любого, кто придет. Пришедший наверняка слышал крики Конвея, нельзя упустить его.

Германн опрометчиво переступил порог и вышел на площадку. Вдруг кто-то сзади мощной рукой схватил его за горло, а другой громадной ручищей зажал руку с пистолетом. Германн оказался беспомощным, как новорожденный младенец.

Ручища под горлом повернула его к свету, и он увидел широкое розовое лицо с маленькими сонными глазками, колоннообразную шею и туловище, которое подошло бы и буйволу.

– Заходи! – приказал старший инспектор Клод Юстас Тил ровным голосом. – Возвратись туда, откуда выпрыгнул, и поведай дядюшке Тилу обо всем, что у тебя на сердце.

Глава 10

Как Саймон Темплер поехал в Бурес, а двое полицейских вовремя подоспели

Дорога из Лондона на северо-восток, с точки зрения свободы передвижения, не очень-то приятна. Целые мили трамвайных путей, тянущихся бесконечно, перекрывали движение и сводили с ума водителей машин, особенно водителя скоростной машины, который спешит.

Хотя время было уже позднее, по шоссе двигалось много машин, мешавших Святому свободно проехать расстояние более ста ярдов. И каждый раз он жал на тормоза, ждал и снова газовал, теряя при этом среднюю скорость.

Существовал и другой путь, по которому можно ехать быстрее, чем здесь. Он проходил по пустынным окраинным улицам, лишь изредка пересекая оживленные проспекты, и был гораздо длиннее, но по нему можно быстрее ехать. Однако Святой проезжал там лишь один раз днем. Сейчас, в темноте, он боялся дорогу просто не найти. Ориентиры, которые водитель автоматически примечает днем, мало ему помогут при свете, уличных фонарей. А мысль о том, что можно заблудиться, была еще более ненавистна, чем транспортные помехи. Терять минуты и мили, поехав в неверном направлении, одуревать от нелепых и противоречивых указаний случайных пешеходов и полицейских, мучиться от постоянной неуверенности – все это могло бы свести его с ума. «Игра не стоит свеч, – так он решил, прыгая в машину на Брук-стрит. – Лучше держаться главных магистралей». Он яростно гнал автомобиль по трассе, используя любую возможность для обгона и пренебрегая при этом всеми законами, правилами и традициями езды по шоссе Его Королевского Величества. Он выигрывал драгоценные секунды где мог и как мог.

Другие водители сыпали вслед проклятья, двое полицейских приказали остановиться, а когда это требование было проигнорировано, записали номер машины. Он помял переднее крыло, пытаясь протиснуться в щель, которую никто другой и не увидел бы. Трижды чудом избежал смерти, поворачивая за угол. А заносчивый водитель малолитражки, полагавший, что имеет ничуть не меньше прав ехать по этой дороге, вылетел на тротуар, чтобы избежать гибели.

Это была ни с чем не сравнимая гонка, рядом с которой езда Роджера Конвея несколько часов назад казалась невинной детской игрой, но Святой непреклонно мчался вперед, а если остальное население страны не одобряло такое поведение, то могло поступать со своим неодобрением как заблагорассудится.

Тот, кто видел, как Святой несся сквозь ночь, запомнил это до конца дней своих. «Айрондель», словно чувствуя руку маэстро, превратилась в почти живое существо. Создатели этой модели назвали ее «королевой дорог», но в ту ночь она была больше, чем королева: это было воплощение и апофеоз мечты автомобилиста. Казалось, дьявол сидел на плече Святого и управлял машиной. В средние века тот, кто увидел это, наверняка бы перекрестился и поклялся, что видел светившегося и рычащего демона, промчавшегося по Лондону на крыльях неземного ветра.

Через полчаса, в течение которых Святой не отрывал пальца от кнопки сигнала и пронзительный рев серебряной «айрондели» заливал дорогу, дома на обочинах стали попадаться реже и уступили место полям. Руками, уверенными и чуткими, как у жокея, Святой выжимал до последней капли всю мощь из ста лошадиных сил, повинующихся ему...

Кругом была темнота, машина неслась по туннелю, вырубленному собственными мощными фарами. Время от времени из темноты вылетали чудовища с горящими глазами, которые с рычанием проносились мимо, словно бык мимо тореадора, оставляя за собой только глухой рокот да воздушный вихрь. И снова и снова «айрондель» обгоняла в темноте смешных, еле ползущих букашек, фыркала на их красные огни, насмешливо ревела и мчалась дальше, В эту ночь в Англии ни одна машина не смогла бы сравниться с. «айронделью».

Визг шин, гудение мотора и шелест ветра словно бы аккомпанировали песне, которая звучала так: «Патриция Хольм... Патриция... Патриция... Патриция Хольм!»

Святой представления не имел о том, что будет делать, не знал местоположения «дома на холме» и его окрестностей; ничего не знал точно о преградах на пути и о сопротивлении, которые предстоит преодолеть. И он не мучил себя бессмысленными размышлениями обо всем этом, а жил только мгновением, задача этого мгновения – примчаться молниеносно на восток Англии! И в бой!

– Патриция!.. Патриция!.. – стал Святой тихонько подпевать, но голос его не был слышен за голосом «айрондели».

Голос машины наполнял все кругом, бился о стены домов на испуганных деревенских улицах и эхом отдавался на склонах холмов.

Так мчался Святой в слепую атаку, и восторг не покидал его. Более того, он наслаждался приключением: это было именно то, чего жаждала душа, – конец бездействию, конец растерянности и беспомощности, конец проклятым сомнениям и самокопанию. И в душе Святого возникло ощущение праздника, наконец-то бог справедливых боев и отчаянных авантюр вспомнил о нем.

Нет, это была не просто жажда приключений, не считающаяся с тем, каких жертв это приключение может стоить. Это был неодолимый зов самых глубинных желаний человека, мгновенное пробуждение от векового сна духа рыцарей «Круглого стола», Тристана, зовущего Изольду, пламени в сердце героя, огнем и мечом уничтожившего Трою, рога Роланда, сверкающего меча Дьюрендаля в кровавой битве под Ронксвиллом. «Звук трубы...»

Неукротимо пожирались мили, пока за плечами не осталось более половины пути. Только бы машина не подвела... Он не боялся, что кончится бензин или масло: заправился вечером по дороге из Мейденхеда.

Саймон коснулся выключателя, и все приборы перед ним осветились. Глаза его, на миг оторвавшись от дороги, нашли один из ник.

Семьдесят две мили в час.

Семьдесят четыре.

Семьдесят пять... шесть...

Патриция!..

«Риск, схватка и внезапная смерть...»

– Знаешь, Пат, в наши дни нет шансов на неземную любовь. А мужчина все же должен сражаться во славу своейженщины. По возможности с драконами...

Семьдесят восемь.

Семьдесят девять.

Внезапно в свете фар появился поворот, как бы бросившись под колеса, опасный и угрожающий. Твердая рука швырнула машину в вираж, шины завизжали по асфальту. «Айрондель» все-таки вписалась в поворот, задев угол багажником... выправилась и снова стала набирать скорость.

Пинг!

Что-то похожее на звук оборвавшейся струны. Святой, смотревший прямо перед собой, моргнул и увидел, что на ветровом стекле появилась звезда с длинными острыми Лучами, расходившимися от аккуратной круглой дырочки, как бы Просверленной в стекле. Он слегка улыбнулся.

Пинг!

Бенг!

Бенг!

Звуки следовали один за другим, словно удары легкого молоточка по металлу.

– Похоже, – пробормотал Святой, – ночка будет веселая!

Времени осмыслить ситуацию и понять, почему он попал под обстрел на этом участке пути, не было. Что-то пошло не так. Кто-то допустил ошибку. Возможно, Роджера, обманули и Мариус освободился или еще что-нибудь... Ну а тем временем...

К счастью, новый выстрел заставил его приторомозить, иначе он бы погиб.

Следующее, что он услышал, был не звук, с которым пуля впивается в металл, и не отдаленный грохот винтовки. Это был громкий взрыв, казалось под самыми его ногами, и руль вырвало у него из рук.

Почти.

Инстинкт, опередивший мысль, заставил При взрыве крепче сжать руль и удержать его. Саймон крутанул баранку и обеими ногами выжал педали сцепления и тормоза, напрягая все силы.

Совершенно неожиданно он заглянул в глаза смерти.

Напряжение было ужасным. «Айрондель» отказывалась ему повиноваться, став сумасшедшим, диким животным, закусившим удила. Она сделала полный оборот в неистовом стремлении умереть. В нормальных условиях Святой не удержал бы машину. Но сейчас он нашел в себе какую-то сверхъестественную силу.

Чудом ему удалось задержаться на краю воронки, затормозить и выключить фары.

Смутно у него мелькнул вопрос: «Почему от такой ужасной перегрузки передняя ось не сломалась, как сухая ветка, или не рассыпалось на куски рулевое колесо?»

– Если выберусь из этой заварухи живым, – сказал Святой, – «айрондель» «Мотор компани» получит от меня прекрасный аттестат, хотя она об этом и не просила.

И тут он подумал: «Зря не взял с собой пистолет. Теперь придется платить за безумную спешку при отъезде. Кинжал, конечно, хорош – пользоваться им можно точно и быстро, – но сейчас гораздо нужнее пистолет».

Вряд ли на дороге стрелял один человек. И кинжал, как бы искусно он им ни владел, будет бесполезен против нескольких вооруженных людей, если возьмут в осаду его искалеченную машину.

"Совершенно очевидно, – подумал Святой, – надо выбираться из машины". И он мгновенно выпрыгнул из машины, укрывшись в кювете. На открытом месте и в темноте у него будет больше шансов.

Он ни секунды не думал о бегстве. Это было бы несложно. Но его единственным средством передвижения была «айрондель», и ее следовало сохранить, она должна разделить его судьбу. Шутка. Засада устраивалась, конечно, для одной цели – остановить его, а он не намеревался останавливаться...

Теперь, когда глаза привыкли к темноте, можно было различить шоссе, извивавшееся как стальная лента, с темными силуэтами деревьев. А оглянувшись назад, Святой увидел двигавшиеся четыре тени. Они крались по обочинам, по двое с каждой стороны дороги, опасаясь, вероятно, выстрелов из машины.

Не время было для честной драки. В лоб атаковать их нельзя, а эти четверо стояли на его пути, значит, надо уничтожить их как можно быстрее. Святой понимал: тут шутки плохи. По сухому кювету он пополз им навстречу.

Первый из той пары, что двигалась по его стороне дороги, чуть не наступил на темную тень, которая внезапно оторвалась от земли и оказалась перед ним. Он остановился и отклонился назад, пытаясь воспользоваться своей винтовкой, а его напарник споткнулся и выругался.

Потом первый вскрикнул, и этот крик перешел в глухое бульканье. Шедший позади увидел, что его напарник упал на землю, а вместо него возник человек, который зловеще рассмеялся. Второй попытался вскинуть пистолет, но две стальные руки схватили его запястья, и он почувствовал, что беспомощно летит по воздуху. Он долго летел – и уснул.

Святой пересек шоссе.

Грохнул, нерешительно помедлив, выстрел с другой стороны. Но Святой уже скрылся в темноте.

Двое шедших по противоположной обочине припали к земле, пристально вглядываясь в темноту. Но смотрели они на траву и кювет, откуда Святой, словно привидение, уже исчез. Сейчас он был над ними у зеленой изгороди на насыпи, изогнувшись, словно леопард перед прыжком.

Он обрушился словно с неба, попав каблуками ботинок в затылок одному из них. Тот рухнул на месте и больше не шевельнулся.

Второй, вскидывая винтовку, вдруг увидел серебристо-стальное веретено, сверкнувшее в воздухе, словно летучая рыба над темным морем, и отпрянул в сторону. Ему повезло, кинжал скользнул по стволу винтовки и звякнул, упав на дорогу.

Оба схватились за винтовку.

Наверное, это был самый сильный из четверых и бесстрашный, но есть прием, с помощью которого человек, знающий его, всегда отнимет винтовку или палку у незнакомого с этим приемом. А Святой знал этот прием с детства. Он заставил противника уронить винтовку, соперник мгновенно напал на него, а Саймон ногой оттолкнул винтовку в кювет, где она и исчезла.

Шансы уравнялись.

Они дрались врукопашную, двое на темной дороге, лев и леопард.

Соперник был сильнее и тяжелее его, но Святой – быстрее и яростнее. В ту ночь ни один человек, если он не сумасшедший, не должен вставать ему поперек дороги. Но этот попытался, да еще дрался как зверь. Но Саймоном овладело неистовство. Этот человек не просто встал на его пути, он был олицетворением и слугой ненавистных Святому сил. Он был на стороне Мариуса, а заговор Мариуса Святой поклялся раскрыть, и нельзя было людям Мариуса вставать на пути Святого в момент, когда тот спешил на помощь своей прекрасной даме. Следовательно, этого человека надо тоже обезвредить. И пальцы Святого железной хваткой сомкнулись на горле противника.

У Святого не было выбора, этот человек дрался до конца. И даже когда он, потеряв сознание, перестал бороться, Святой не разжал пальцев, ведь противник мог прикидываться, а рисковать Святой не имел права. Оставалось одно...

Святой медленно поднялся с земли, тяжело дыша, словно ныряльщик, долгое время пробывший под водой.

Поразмыслив, он забрал заряженный пистолет у одного из четверки – тому уже больше ничего не понадобится.

Потом стал менять лопнувший баллон.

Это должно было бы занять у него не больше пяти минут, но кто мог предвидеть, что, когда он опустит домкрат, запасной баллон окажется плоской лепешкой на земле.

Второго запасного колеса не оказалось.

Слабым утешением служило то, что предусмотрительный Норман Кент всегда возил набор инструментов и деталей вдвое больший, чем обычный автомобилист. В том числе и все необходимое для ремонта шин. Тем не менее, имея в своем распоряжении лишь карманный фонарик, при отсутствии тазика с водой, чтобы обнаружить прокол, предстояло изрядно потрудиться.

Саймон со стоном сбросил пиджак.

Больше получаса прошло, и вот машина снова могла ехать. А всего потеряно почти сорок пять минут, тех драгоценных минут, которые выиграл, рискуя жизнью...

Прошло, ему казалось, не сорок пять минут, а сорок пять лет. Саймон закурил, уселся на водительское место, и тут дорогу перед ним залил свет фар другой машины.

Включая сцепление, он оглянулся и увидел, что машина его не преследует. Она остановилась.

Святой едва перевел дыхание после первой схватки и не ожидал нового нападения так скоро. И вдруг он почувствовал, как раскаленная игла вонзилась ему в левое плечо.

Он быстро все понял и повернулся на сиденье с пистолетом в руке.

Он и сам признавал, что не был лучшим стрелком в мире, но в ту ночь его рукой водил Божественный промысел. Он хладнокровно, словно тренируясь в тире, задержал дыхание и прострелил обе фары незнакомой машины, а когда они погасли, сумел прицельным выстрелом пробить одно из передних колес. Когда на следующем перекрестке Саймон сворачивал за угол, над головой его роились пули, а число звездочек на лобовом стекле увеличилось.

Но больше его не задело. Словно щитом его закрывала какая-то могущественная сила.

Выехав на прямую дорогу, он почувствовал в плече боль. Похоже, кость не задета, пуля прошила мякоть трапециевидной мышцы, и рука немного онемела, да еще он ослаб от потери крови.

Он сложил в несколько раз носовой платок и запихнул под рубашку, чтобы закрыть рану.

Большего сейчас, на дороге, он не мог сделать, не мог и остановиться, чтобы осмотреть рану и наложить повязку получше. Ведь через десять минут погоня возобновится, если, конечно, преследователям повезло с запаской больше, чем ему. Но на это рассчитывать нельзя.

Но откуда взялась эта машина? Стояла в ожидании на боковой дороге как резерв той четверки и двинулась, предупрежденная шумом схватки? Невозможно. Он ведь долго латал камеру; Машина появилась бы прежде, чем он закончил ремонт. Или она направлялась, чтобы устроить дальше по дороге другую засаду на тот случай, если первая не удастся.

Саймон вертел в голове эти вопросы, как может человек листать страницы книги, которую он знает наизусть: одни страницы пропуская, другие внимательно прочитывая.

Но не находил правильного ответа. Каждую ситуацию он мрачно проанализировал и понял: мысль, пришедшая ему в голову в тот момент, когда первая пуля прошила лобовое стекло, была по-прежнему самой верной. Если Мариус как-либо освободился и ухитрился предупредить свою банду, совершенно очевидно, будут предупреждены и те, кто в «доме на холме». Потом Мариус появится лично. Да, это уже был Мариус...

Тут Святой вспомнил, что, когда он выскакивал из дому, толстяк и длинный не были связаны. А Роджер Конвей, его несравненный лейтенант, в этих играх без умного руководства выглядел просто неопытным новичком.

«Бедный старина Роджер!» – подумал Святой.

Как это было на него похоже – он жалел только Роджера и продолжал ехать. Холодные голубые глаза следили за дорогой, словно два ястреба, преследующие по пятам свою добычу, и «святая» улыбка кривила губы. Он понял, что сюда его направила судьба. Эта мысль утешения не принесла. Разве только он поехал быстрее, поскольку боль в раненом плече поутихла, хотя и отдавалась по всему телу с каждым ударом пульса.

Нога сильно нажимала на акселератор, и цифры на спидометре замелькали быстрее.

Семьдесят восемь.

Семьдесят девять.

Восемьдесят.

Восемьдесят одна... две... три... четыре... Восемьдесят пять.

«Для гоночного трека маловато, – подумал Святой, – но для обычного шоссе, ночью...»

Встречный ветер свирепо бил по лицу, оглушал, словно гигантские фанфары, ревущий двигатель.

Вот скорость достигла потрясающей цифры – девяносто.

Патриция!..

И он словно услыхал зовущий его голос: «Саймон!»

– Родная, – кричал Святой, как будто она могла его услышать. – Я иду к тебе!

Когда он с грохотом промчался через Брейнтри и дорожный указатель показал, что до цели осталось еще восемнадцать миль, с обочины сошли два полисмена и преградили путь.

Намерения их были совершенно очевидны, хотя он и не понимал, почему они хотят его остановить. Ясно, что отказ остановиться по требованию констеблей в Лондоне не мог вызвать столь быстрых и широкомасштабных действий с целью оштрафовать его. Или же Мариус, чтобы удвоить надежность своих засад, сообщил Скотленд-Ярду какую-нибудь умело состряпанную и правдоподобную историю о его деятельности? Но станет ли Мариус это делать? Или же Тил нашел его по следам «фьюрилака» неожиданно быстро? Даже если это так, откуда Тилу знать, что Святой едет по этому шоссе?

Но какими бы ни были ответы на эти вопросы, в эту ночь ничто не могло остановить Святого. Он стиснул зубы и сильнее нажал на акселератор.

Два полисмена, вероятно, предвидели, что он не подчинится, поскольку в мгновение ока отпрыгнули в стороны.

И снова Святой мчался вперед, оглашая окрестности громкими гудками и грохотом двигателя без глушителя.

Глава 11

Как Роджер Конвей сказал правду, а инспектор Тил поверил лжи

Инспектор Тил усадил Германна в гостиной и с удовольствием защелкнул на нем наручники, потом сонно посмотрел на Роджера.

– Привет тому, который был без сознания, – вздохнул он.

– Не совсем, – заметил Роджер. – Когда я кричал, предупреждая вас, мне крепко досталось по голове.

Тил покачал головой. Он бесконечно устал, и даже это легкое движение потребовало от него неимоверных усилий.

– Не мне вы кричали, – веско сказал он. – Меня зовут не Норман. Что вы здесь делаете?

– Прикидываюсь морским львом, – саркастически ответил Роджер. – Это очень веселая игра. Не хотите ли и вы присоединиться? Германн будет нам бросать мелких рыбешек, а мы будем их ловить на лету.

Мистер Тил опять тяжело вздохнул и спросил:

– Как вас зовут?

Несколько секунд Роджер молчал.

Сейчас ему нужно было принять решение, которое могло изменить всю жизнь Святого, его собственную, а может, и весь ход истории Европы. Такое решение принимать нелегко.

Нужно ли назваться Саймоном Темплером? Этот вопрос сразу же возник у него...

В карманах он обычно не носил много вещей, и если его обыщут, это ничего не даст. Конечно, ложь скоро разоблачат, но примерно сутки он еще сможет блефовать. И все это время Святой будет свободен – свободен, чтобы спасти Пат, вернуться в Мейденхед, разделаться с Варганом и завершить миссию, которую он поклялся выполнить.

О вероятных и возможных последствиях для себя Роджер и не думал. По сравнению с тем, что можно было выиграть, жертвовал он не многим.

– Я Саймон Темплер, – произнес Роджер, – вы, кажется, хотели меня видеть?

Глаза Германна расширились.

– Это ложь! – завопил он. – Это не Саймон Темплер!

Тил перевел на него свой сомнамбулический взор.

– Вам кто позволил говорить? – спросил он.

– Не обращайте внимания, – сказал Роджер. – Он ничего об этом не знает. Да, я – Саймон Темплер. И не буду сопротивляться.

– Но он не Темплер! – возопил Германн. – Темплер уже час как уехал! Этот человек...

– Заткнись! – рявкнул Роджер. – А не заткнешься сам – я тебе помогу. Ах ты...

– Кто-то обязательно лжет, – мудро заметил Тил. – А теперь вы оба помолчите минуту!

Он пересек комнату и остановился перед Роджером. Он решил взглянуть на лейбл на внутреннем кармане пиджака Роджера[3].

– Похоже, вы большой любитель всяких историй, господин... как вас там? – вздохнул Тил.

– Это мое настоящее имя, – грустно ответил Роджер. – Конвей, Роджер Конвей.

– Ну, это уже похоже на правду.

– Хотя этот подонок...

– Стукач, – терпеливо объяснил Тил. – Старинное средство, распространенное среди жуликов, – облегчить немного свою участь, помогая полиции схватить своих приятелей. Я так понимаю, он ведь ваш товарищ, – иронически сказал инспектор, – вы зовете друг друга по именам.

Роджер молчал.

Вот тебе и на. И как быстро все раскрутилось. Что же дальше?

Германн, видимо, решил «расколоться» до конца, что казалось не вполне нормальным, учитывая его роль в происходящих событиях. Впрочем...

Роджер посмотрел на него и вдруг понял: Германн и не собирался «колоться», просто возразил бездумно, инстинктивно, поддавшись на мгновение панике – а вдруг его хозяин где-то допустил ошибку. И теперь ломал голову, как эту ошибку исправить. Ну и еще – как уберечь свою шкуру...

Ситуаций по-прежнему оставалась запутанной. Сейчас Германн придумывал новую ложь, и Роджер тоже придумывал, и оба были готовы лгать и лгать, прикрывая своих лидеров. И неизбежно они будут противоречить друг другу, все глубже увязая в трясине собственной лжи. И ни один не мог сказать правды.

Но действительно ли ни один не мог сказать правды?..

Роджер упорно молился в душе, чтобы Святой очутился здесь и помог ему.

Разве не похожа была на эту проблема, которую Святой разрешил всего час назад? Одним словом, тот же тупик. Старинная сказка о неодолимой силе и непреодолимом препятствии.

...Но Святой эту задачу решил. Решил одним махом, совершенно не предусмотренным правилами игры ходом.

Такое может опять сработать, по крайней мере, прояснить ситуацию, или, в конце концов, спутает противнику карты и подскажет какой-то выход. А вдруг это и есть единственный выход – сказать правду?

Правда должна убедить Тила. Правду Роджер мог передать гораздо убедительнее, чем придуманную ложь, ведь это гораздо легче. Хотя Германн попытается дискредитировать его рассказ, но...

– Ребята, я вас забираю в Скотленд-Ярд, а там поговорим, – решил Тил.

«Отбытие в Скотленд-Ярд необходимо отложить. Правда должна заставить Тила задержаться на Брук-стрит. Тогда может появиться Норман Кент, а Норман – заговорщик опытный...» – подумал Роджер, а вслух произнес:

– Прежде чем мы отправимся, вы, возможно, захотите узнать кое-что еще.

Брови Тила приподнялись на один миллиметр.

– Что именно? – спросил он. – Собираетесь рассказать мне, что вы – король острова, где живут людоеды?

Роджер покачал головой. Как все оказалось просто! Возможно, Тил единственный человек в уголовной полиции, кто клюнет на эту незатейливую приманку. Столь летаргически медлительный тип не станет спешить ни по какому поводу, и он может не спешить с доставкой задержанных в полицейское управление.

– Теперь я буду «колоться» по доброй воле, – сказал Роджер.

Тил кивнул и поудобнее устроился в кресле, словно ему до утра совершенно нечего было делать, достал жевательную резинку. Челюсти его ритмично задвигались, и он пробурчал:

– Ну?

– Если вы не возражаете, – начал тянуть время Роджер, – я бы тоже устроился в кресле. На полу не слишком-то мягко. И если бы сначала выкурить сигарету...

Тил поднялся, посадил Роджера в кресло, дал ему закурить и с выражением безграничного терпения снова опустился в кресло.

Поскольку он не возразил против задержки, ссылаясь на ожидавшего его человека на улице, Роджер решил, что полицейский был один, да он и раньше слыхал, что Тил предпочитал действовать в одиночку. Это свидетельствовало о его уверенности в своих профессиональных возможностях, уверенности в том, что он всегда сумеет выполнить поставленную задачу и это найдет отражение в его послужном списке. Но в данном случае...

– На этот раз говорю вам чистую правду, – сказал Роджер. – Мы, в том числе и Саймон Темплер, попали в затруднительное положение благодаря приятелям Германна, хотя Саймон об этом и не знает. Я не хочу, чтобы его зацапали, ведь может случиться ужасное. Понимаете, мы захватили профессора Варгана. Но вначале его захватили не мы, а они – дружки Германна...

– Новая ложь! – ядовито прервал его Германн. – Зачем вы тратите на него время, инспектор? Вы же однажды уличили его во лжи...

– А тебя в том, что ты здесь обретался с пистолетом в руке, – отрезал Роджер. – Как насчет этого? И почему я, черт побери, лежал здесь связанный? Давай, давай, расскажи инспектору, что ты – частный детектив и собирался пригласить сюда полисмена и предъявить мне обвинение.

– Я не могу одновременно слушать двоих, – прикрывая глаза, произнес Тил. – Кто из вас будет говорить первым?

– Я, – сказал Роджер.

– Ну что ж, – согласился Тил, – ваши истории поинтереснее будут, пусть потом Германн доказывает, что они – только сказки. Давайте, Конвей! Германн, дождитесь своей очереди и не вмешивайтесь.

Германн угрюмо замолк. Роджер глубоко затянулся и выпустил клуб дыма вместе с тихой благодарственной молитвой Богу.

– Мы поехали в Эшер, чтобы захватить Варгана, – начал он, – но когда туда добрались, обнаружили, что его уже схватили. Похоже, он в ту ночь был нарасхват. Однако счастливый билет выпал нам, и мы Варгана увезли.

– Куда?

– Последуйте собственному совету и не вмешивайтесь, – ответил Роджер резко. – Эту историю я буду рассказывать так, как считаю нужным, или не буду рассказывать совсем.

– Продолжайте.

– Мы доставили Варгана, ну... в один из пригородов Лондона. Потом Темплер и я поехали сюда, чтобы взять кое-какие вещи... Кстати, а как вы обнаружили эту квартиру?

– Я поехал в Брайтон и нашел торговца автомобилями, – спокойно объяснил Тил. – Все торговцы автомобилями воскресенье проводят в Брайтоне и приезжают туда на самых дорогих машинах, которые только у них есть. Это было несложно.

Роджер кивнул и, глядя одним глазом на настенные часы, медленно продолжал:

– Дружки Германна еще до начала всего знали, что нам нужен Варган. Неважно, откуда знали, – это совсем другая история... Впрочем, нет, если подумать. Помните первое происшествие в Эшере?

– Да.

– Двое убежавших от шофера Хью Смита – мужчина и женщина. Это были Саймон Темплер и его подруга. Они попали туда случайно: ехали мимо, увидели яркий свет и пошли узнать, в чем дело. Но их спугнул человек-гигант, чьи следы вы нашли. Сейчас назову его имя, он – предводитель банды, в которую входит и Германн...

– Инспектор, это очередная ложь! – завопил Германн.

Тил шевельнул бровью.

– Вот – знает, что я говорю правду, – торжествующе вскричал Роджер. – Сам себя выдал. Знайте – того человека зовут доктор Райт Мариус. И если вы не верите мне, добудьте его ботинок и сравните с имеющимися у вас гипсовыми слепками тех следов!

Двойной подбородок Тила совсем опустился на грудь, похоже, он хотел спать, поэтому и голос его звучал сонно:

– И эти люди выследили вас?

– Да, – ответил Роджер. – А до этого они похитили девушку, которая была с Темплером той ночью, девушку, которую он любит, и Мариус пришел сказать, что готов обменять ее на Варгана. Но Темплер не хотел обмена. Ему нужна и девушка и профессор. Нам удалось узнать, где они держат девушку, и Темплер отправился туда ее выручать. Меня оставили сторожить пленных – Мариуса, Германна и еще одного типа по имени Отто. Они меня перехитрили и освободились, Мариус и Отто уехали, а Германн караулил меня. Я был еще одним заложник ком в их торге с Темплером. Мариус и Отто пустились в погоню за Темплером, предварительно организовав на его пути засаду. Приказы Мариус отдавал по телефону, можете позвонить на станцию и проверить, если думаете, что я вру. А Саймон об этом ничего не знает и рассчитывает захватить людей в «доме на холме» врасплох. Он вслепую идет навстречу гибели...

– Минутку, – прервал Тил. – О каком «доме на холме» вы говорите?

Из этого вопроса стало ясно; суть правдивого рассказа Роджера он уловил. Роджер с облегчением вздохнул.

А что дальше? Он рассказал столько, сколько хотел, но все это было лишь длинным, хотя и любопытным предисловием. Как много можно еще рассказать? Велика ли опасность для Святого?

Роджер знал бойцовские качества Святого. Достаточны ли они для победы над Мариусом? И если Святой победит, не будет ли появление полиции означать для него появление новых противников, с которыми придется сражаться?.. И сможет ли Святой тогда выстоять? А вдруг его рассказ окажется предательством, которое помешает спасти Патрицию? И сопоставимы ли судьба девушки и судьба мира? Если даже он – Роджер – и Святой погибнут, то еще останется Норман Кент, который имеет четкие инструкции на случай возникновения неожиданных обстоятельств...

Но где сейчас Норман?

Роджер посмотрел в маленькие глаза старшего инспектора Тила, потом в полуприкрытые глаза Германна и, не привлекая внимания Тила, бросил взгляд на циферблат часов.

– Так о каком «доме на холме» вы говорили? – переспросил Тил.

– А это важно? – безнадежно пытаясь выиграть время, поинтересовался Роджер.

– Пожалуй, – с потрясающей выдержкой заметил Тил. – Если вы мне не скажете, куда Темплер направился, то я не помогу ему избежать ловушки, в которую он, по вашим словам, лезет.

Роджер опустил голову.

Если только быстро не появится Норман Кент и не перехитрит Тила, чтобы они, Роджер и Норман, смогли отправиться на помощь Святому, ему ничего не останется, как сказать еще кусочек правды. Только так он спасет Святого – чего бы это ни стоило. Это Роджер теперь понял.

– Свяжитесь по телефону прежде всего с полицейским участком в Брейнтри, – сказал он. – Темплер должен там проехать. У него открытая машина марки «айрондель». Потом я расскажу дальше, а сейчас нельзя терять времени...

Неожиданно сонные глаза Тила оживились. Он внимательно посмотрел на Роджера:

– А твои слова – правда?

– Слово чести.

– Я вам верю, – кивнул Тил и подошел к телефону с удивительной быстротой.

Роджер выплюнул окурок в камин, уставился на ковер и подумал: «Если Норман собирается появиться, то сейчас самое время. Видно, он решил все-таки не приходить. Вот так».

Словно издалека до Роджера донесся голос инспектора:

– ...Открытая «айрондель»... вероятно идущая с превышением скорости. Останавливайте все машины... Да, оружие наготове... Когда задержите его, направьте под охраной в Лондон, в Скотленд-Ярд, немедленно... Позвоните мне, когда это будет сделано...

Он повесил трубку:

– Ну, Конвей, что там насчет этого дома?..

У Роджера вдруг перехватило дыхание.

– Мы знаем только, что это «дом на холме». Так он был назван в письме, которое мы нашли у Мариуса. Но...

Д-з-з-инь... д-з-з-инь!

Тил посмотрел на дверь, потом резко обернулся:

– Вы знаете, кто это?

– Понятия не имею.

Д-з-з-инь!

Новый звонок – и сердце Роджера сумасшедше забилось. Ему удалось сохранить на лице маску озадаченности, это же засвидетельствовал и взгляд Тила, в котором таяло недоверие. Хоть Роджер и сказал веско: «Понятия не имею», – но сам хорошо знал, что это мог быть только один человек.

И Германн знал.

Но Роджер не подал вида и даже не взглянул в его сторону. Сейчас Германн попал в крайне затруднительное положение: рассказанное Роджером должно было заставить и Германна отвечать на множество вопросов... Достаточно ли быстро Германн соображал, чтобы понять, что с неофициальными противниками поладить можно быстрее, чем с полицией?

Тил вышел в холл, и Роджер чуть не вскрикнул от чувства облегчения, но сдержался. Нельзя предупредить Нормана криком. С Тилом это не прошло бы, как прошло с Германном. Норман должен войти в ловушку – и да хранят его таинственные боги, хранящие Святого...

Тил открыл дверь, держа правую руку в кармане пиджака.

Норман колебался лишь секунду.

Потом Норман рассказывал, что он начал говорить, совершенно не думая о том, что именно говорит, словно вид полицейского развязал ему язык.

– Вы мистер Темплер? – спросил Норман Кент.

И когда он сам услышал эти слова, которые не собирался произносить, его поразила простота и наглость этой уловки.

– Нет, – коротко ответил Тил.

– А мистер Темплер дома?

– В данный момент его нет.

– А вы мне не поможете? Я раньше не встречался с мистером Темплером, но у меня такое необычное поручение, что я подумал, прежде чем идти в полицию...

Тил насторожился.

– Конечно, постараюсь помочь вам, – сказал он более дружелюбно. – Входите, пожалуйста!

– Благодарю, – ответил Норман.

Тил сделал шаг в сторону, давая ему пройти, и повернулся, чтобы запереть дверь.

На стенах холла висело множество любопытных вещей, вывезенных Святым в молодости из его скитаний по самым экзотическим уголкам земли. Тут были испанские навахи и шпага матадора; мушкеты и старинные пистолеты; дротики с островов Южных морей; малайские крисы и паранги; кривая турецкая сабля, бумеранг из Новой Зеландии и ирокезский лук; африканский дротик и трубка для стрельбы стрелами с островов Папуа и много чего другого.

Норман Кент выбрал увесистую дубинку, висевшую на стене невысоко, и снял ее.

Глава 12

Как Саймон Темплер расстался с «Анной» и заключил Патрицию в свои объятия

Найти в незнакомой сельской местности, да еще темной ночью дом, о котором известно только то, что он «на холме», особенно там, где холмов много, – задача, которую счел бы невыполнимой даже самый ярый оптимист. И когда Святой начал осматривать окрестности деревни, он это понял.

Но прежде чем он пришел в отчаяние, свет фар машины выхватил из темноты фигуру запоздалого крестьянина, бредущего по обочине. Святой был знаком с обычаями сельской жизни и знал, что спать здесь ложатся рано, часов в десять, когда закрывается деревенский трактир, поэтому увиденная им фигура могла быть только ангелом, посланным небесами. Определенно сегодня боги хранили Святого.

– Вы знаете «дом на холме»? – спросил он.

– А, этот-то? Знаю.

Тут Святой сообразил, что жители английской деревни воспринимают «дом на холме» как вполне достаточное описание, вроде того, как горожанин вполне удовлетворится указанием типа «ну, эта пивная за углом».

– Езжайте через деревню, у церкви сверните направо и держите прямо так с полмили. Мимо не проедете.

Святой прибавил газу, быстро доехал почти до вершины холма, остановился и выключил огни. Дальше он двинулся пешком. Возможно, его уже ждали, поэтому не стоило громко заявлять о своем прибытии.

Он был готов ворваться с оружием в любой дом, подходящий под описание «дома на холме», пока не доберется до нужного. Но лучше шума избежать и положиться на удачу.

Когда он шел, пистолет в кармане пиджака похлопывал по бедру; в маленьких ножнах, укрепленных на предплечье, Саймон ощущал небольшой, но надежный вес «Анны» – королевы кинжалов, созданной для крови и крещенной кровью. Это была не игрушка – она знала плоть и кровь и этой ночью вновь могла познать их.

Но какие бы предчувствия ни обуревали Святого, точно он ничего знать не мог, когда бесшумно крался вдоль непроходимой живой изгороди из терновника, окружавшей этот дом. Изгородь была выше его головы и совершенно непреодолима. Он убедился в этом, обойдя вокруг участка, миновать ее можно только в одном месте – там, где калитка. Но отойдя немного в сторону, он увидел верхний этаж дома, неявно вырисовывающийся на фоне темного неба. Изгородь заслоняла первый этаж. Саймон видел лишь фасад дома и на верхнем этаже – освещенное окно. Он замер, напрягая острый слух, но из дома не доносилось ни звука.

Это освещенное окно натолкнуло его на мысль.

Вероятно, охраняющие дом-крепость, ожидая нападения с целью освобождения их пленника, должны спрятать этого пленника туда, куда атакующие сумеют прорваться в последнюю очередь. Обычно пленников, почти инстинктивно, даже не ожидая нападения, помещали в подвалы или на чердаки. Но такой загородный дом вряд ли имел подвал достаточно большой, чтобы содержать в нем пленника, чья ценность в случае смерти от удушья будет равна нулю. Освещенное окно однозначно указывало на местонахождение Патриции, словно это было написано на стене двухфутовыми светящимися буквами.

Святой знать не мог, что провидение, до сих пор ему сопутствовавшее, позаботилось и о том, чтобы из-за неполадок на междугородной линии связи Мариусу не удалось связаться со своими людьми в «доме на холме». Но он принял все как должное, кроме обрыва телефонной линии. И он совершенно точно знал, не впадая в дедуктивные рассуждения, что Мари-ус прибудет сюда не позднее, чем через десять минут. Если уж чего-то добиваться, нужно добиваться быстро.

Святой на минуту задумался, стоя с внешней стороны живой изгороди, потом нагнулся и пошарил руками по земле в поисках мелких камешков, совсем мелких, чтобы не наделали большого шума, наконец нашел три подходящих.

Потом он зажег спичку, тщательно скрывая огонек в ладони одной руки, а другой на найденном в кармане клочке бумаги нацарапал: «Дорогая Патриция, я здесь. Брось кинжал обратно через изгородь, а потом подними шум, чтобы отвлечь их внимание. Я скоро буду. Саймон».

Он привязал клочок бумаги к рукоятке кинжала полоской ткани, оторванной от рубашки, и, несильно размахнувшись, бросил два камешка и услышал легкий звон оконного стекла. Он подождал. Если ответа не будет, значит, Пат связана или одурманена или еще что-нибудь... Мысль об этом заставила напрячься все его мышцы, они натянулись, словно стальные тросы... Он должен проникнуть внутрь, разумеется, не поднимая шума... Но не эта мысль заставила пульс биться чаще, а рот превратиться в узкую щель. Это была мысль о самой Патриции, о том, что с ней могло произойти, а может, уже произошло...

«Господи! – подумал Святой с болью в сердце. – Если они хоть коснулись ее своими грязными руками...»

Но прежде чем ввязаться в бой, 6 котором, без сомнения, жизни его будет грозить опасность, он хотел бы еще раз ее увидеть. Только увидеть еще раз ее благословенное лицо и память о нем взять с собой в бой, как знамя...

Он затаил дыхание.

Рама в окне медленно поднялась. Кто-то явно старался не шуметь. И в то же мгновение Святой увидел: то, что он посчитал оконным переплетом, на самом деле было частой решеткой.

А потом он увидел Патрицию.

Она с недоумением посмотрела в сад под окном, потом в сторону. Он видел чуть приоткрытые яркие губы, золото волос и блеск голубых глаз...

Святой уравновесил кинжал в руке и метнул в окно. Кинжал вонзился в подоконник рядом с рукой девушки.

Патриция вздрогнула, посмотрела на него и обо всем догадалась. Потом она схватила кинжал и исчезла в комнате. Прошло полминуты. Святой нетерпеливо ждал, опасаясь в любой момент услышать гул приближающейся машины, в которой может находиться только один человек – Мариус.

Но тишина ночи оставалась нерушимой.

Наконец Саймон снова увидел девушку, увидел, как ее рука просунулась сквозь, решетку и кинжал полетел к нему, сверкнув словно лучик лунного света...

После непродолжительных поисков Святой нашел кинжал в густой траве. К рукоятке был привязан все тот же клочок бумаги, на обратной стороне которого виднелись нацарапанные карандашом слова: «Здесь восемь человек. Благослови тебя Бог, родной! Пат».

Святой сунул клочок бумаги в карман, и кинжал скользнул в ножны.

– Благослови Бог нас обоих, Пат, удивительное создание! – прошептал он в ночной тиши и, посмотрев на окно, увидел, что она стоит на месте, пытаясь его разглядеть.

Он взмахнул платком, а она рукой махнула в ответ. На ее губах играла улыбка. Потом окно закрылось. И боль в его сердце уступила место песне...

Он не стал тратить время на поиски прохода через терновник, убедившись еще при первом осмотре, что живую изгородь так просто не одолеть. Но ведь всегда есть калитка. Назад, на дорогу!

Разумеется, именно здесь его и ждут.

Жалко было их разочаровывать!

Он мельком посмотрел на калитку. Вероятно, к ней подведены электропровода и установлена сигнализация, а где-нибудь, можно держать пари, находится и человек с винтовкой. Но другого хода нет.

Святой разбежался и прыгнул на открытое место.

Но лишь ноги его коснулись дороги, он тут же оттолкнулся и приземлился на глушащий звук шагов газон, в тень кустов. Притаился, снимая пистолет с предохранителя и недоумевая, почему никто по нему не стреляет.

Но удивление вскоре исчезло – он услышал в тишине очень слабый, отдаленный гул мощного мотора, который невозможно было ни с чем спутать. И тут же другой звук прорезал тишину – кричала от ужаса девушка...

Он знал, что это подстроено. Не сам ли он просил Патрицию так сделать? Разве он не знал, что Патриция Хольм не кричит без повода? Конечно... Но все равно крик подействовал, пробудил неистребимое желание защитить ее и мысль о том, что источник-то опасности оставался. В груди похолодело, словно он выпил ледяной воды. И снова в нем проснулось беспощадное и кровожадное чувство, ничего общего не имеющее с одеждой, которую он носил, оружием, которое у него было, или с крепостью, которую ему предстояло штурмовать.

Святой впал в неистовство.

Ни святости, ни веселья не осталось и в помине, когда он пересек лужайку перед домом, ворвался в калитку и побежал к теперь уже освещенному окну на первом этаже. Даже не удивлялся, что по нему не стреляют, и не думал, что это может означать ловушку. Глаза Саймона Темплера застилала красная пелена бешенства.

Восемь человек, как указала Патриция в записке, ждут его... Ну что ж, пусть выходят все. Чем больше людей, тем больше крови...

Святой, будучи насмешливым кавалером, человеком, который обменивался шутками столь же охотно, как и ударами, который всегда дрался с улыбкой и приветствовал опасность песней в своем сердце, на этот раз не смеялся.

Он влетел в окно так, как до него этого не делал никто, разве что на съемках в кино. Он влетел одним прыжком, правым плечом выбив раму, а левой рукой прикрыв лицо от осколков стекла.

Этот сумасшедший прыжок позволил ему мгновенно очутиться в комнате и приземлиться на пол, потеряв от удара равновесие. Мужчины, игравшие в карты, выскочили из-за стола.

Их было шестеро, видимо, двое пошли выяснить, что за крик наверху. Лучше, если бы их пошло побольше, но уж коль так сложилось...

И где препятствия, через которые надо прорываться? В окно он влетел без особых трудностей, а эти люди не походили на ожидающих нападения.

Эти мысли в долю секунды промелькнули в сознании Святого, пока он восстанавливал равновесие.

Пистолет уже был у него в руке, и жизненный путь двоих бросившихся первыми оборвали пистолетные выстрелы. Усмешка скользнула по его губам, когда один из нападавших упал. Вот пустой пистолет бесполезно замер в его руке, и он услышал чей-то смешок и понял, что смеялся сам. У четверых еще оставались шансы.

Сверкнул выхваченный из ножен кинжал и со свистом, словно разряд молнии, пролетел через комнату и глубоко вонзился в горло третьему.

Если бы Святой раздумывал, то, вероятно, и не метнул кинжал, ведь метнуть его можно лишь однажды, а ударить множество раз. Но он не раздумывал. Красная пелена убийственной ненависти застилала глаза, и он понимал четко лишь одно – необходимо в кратчайшее время нанести противнику смертельное поражение.

Четвертого из охранников Саймон отбросил к стене ударом левой, ударом, соизмеримым по силе с ударом тяжелого кузнечного молота, ударом, выбившим зубы и сломавшим челюсть, словно она была стеклянной.

И опять Святой засмеялся, но на этот раз знал точно, что смеялся сам. Первый взрыв его слепой ярости, первый вкус крови, первобытное свирепое удовлетворение от сокрушительного столкновения кости и плоти помогли глазам очиститься от пелены, успокоили его чувства, он обрел хладнокровие.

– Иди ко мне, красотка, – беззвучно пробормотал он, и в его усмешке появилось что-то от прежнего Святого, но глаза по-прежнему сверкали, словно два кусочка голубого льда. – Иди-ка сюда!

Двое оставшихся бросились одновременно.

Даже если бы их было двадцать – Саймона Темплера это не испугало.

– Ну-ка, ну-ка!

Противник слева размахнулся, но Святой уклонился дюйма на три, и кулак просвистел над ухом. Потом с глухим смешком триумфа Святой приподнялся на носках и провел такой апперкот, что голова противника, словно от удара пневматическим молотком, откинулась назад и нападавший рухнул, как бык под обухом мясника.

Святой повернулся лицом к последнему охраннику, но в это мгновение дверь распахнулась, и шансы Святого, уравнявшиеся с противником, снова упали до одного против двух.

В теории. Но на самом деле появление нового противника вдохновило Святого: появившийся, видимо, был одним из двух разбиравшихся с Патрицией, кто не давал ей кричать... А к нему и его напарнику Святой испытывал особую ненависть...

Когда Саймон увидел нового врага в комнате, кусочки голубого льда под прямыми бровями дьявольски блеснули.

– Где же ты был, сынок? – вполголоса ласково поинтересовался Святой. – Почему не спустился раньше, чтобы я выбил твои идиотские мозги из башки наружу?

Саймон, слегка наклонившись, приподнялся на носки, руки тихонько покачивались вдоль корпуса, вдруг он сделал змееподобное движение левой рукой и нанес удар, парировать который сумел бы только чемпион. Удар расквасил противнику нос.

И с этого момента стало ясно, что Саймон может выиграть бой за жизнь. Гибкий, сильный как конь, быстрый как рапира, с юных лет прошедший жесточайшую школу борьбы, всегда в отличной форме, Святой ни минуты не сомневался в том, что всегда побьет двух обычных мужчин.

Но он забыл о своей ране.

Второй противник нанес размашистый удар правой, удар, который любой тренированный и хладнокровный боксер презирает. И Святой презрительна, чуть лениво и совершенно не раздумывая, по привычке Прикрылся плечом. И этот удар словно достал в нем каждый нерв и отдался во всем теле неудержимой болью. Саймон вдруг почувствовал себя совсем больным и слабым, на мгновение даже перестал что-либо видеть, глаза застилала мутная пелена.

И тут он получил мощный хук левой по челюсти от того, кому разбил нос.

Святой пошатнулся и привалился к стене.

По какой-то причине, возможно, потому, что они мешали друг другу, его противники, вместо того чтобы тут же добить, остановились на секунду. И в это спасительное мгновение Святой сделал финт, титаническим усилием заставляя подчиняться больные онемевшие мышцы, заставляя мозг работать.

И сквозь грохот и гудение в голове он вдруг услышал песню «айрондели»:

Патриция!.. Патриция!..

Первое волнение, первая нервная дрожь и экстаз боя затмили собственную слабость, но сейчас она наваливалась, и он приходил в себя ужасно медленно. А удар в плечо открыл рану. Саймон почувствовал, как по спине его горячим ручейком стремится кровь. Похоже, только несгибаемая сила воли загнанного в угол титана, дерущегося так, словно это последний раз в жизни, удержали его в сознании.

Вдруг сквозь заливающий все туман он услышал то, что все время боялся услышать, – звук приближающейся к дому машины.

Мариус!

В голове Святого словно яркая молния блеснули отчаянно-храбрые и полные тщеславия слова, которые он произнес... ох, несколько столетий назад: «Пусть они все выходят...»

И может, это воспоминание, а может, неимоверная сила воли сломали непрочные оковы беспамятства и усталости, опутавшие его.

Когда противники подступили к нему, чтобы прикончить, Святой поднял вверх одну руку, останавливая их.

– Ваш хозяин здесь, – сказал он. – Вам лучше подождать, пока мы с ним не увидимся.

Нападавшие замерли, прислушиваясь. Для Саймона эти несколько секунд форы решали вопрос жизни и смерти.

Беззвучно молясь, он собрался с силами и, оттолкнувшись от стены, словно камень из пращи пролетел между охранниками.

Они очнулись слишком поздно – он уже был у двери.

На лестнице он еще больше увеличил свое преимущество.

От лестничной площадки шел коридор, по обеим сторонам которого были двери, однако колебаться насчет того, которая из дверей ему нужна, не пришлось – только он попал в коридор, в одной из дверей посередине показалось лицо восьмого сторожа.

Увидев Святого, он попытался сразу же захлопнуть дверь,но либо был слишком медлителен, либо Святой слишком быстр. Святой бросился вслед и дверью ударил того, кто ее закрывал. Тот отлетел на середину комнаты, как пушинка под напором циклона. А Святой ворвался следом и запер за собой дверь.

Повернувшись, Святой увидел испуганного восьмого охранника, поднимающегося с пола, и привязанную за руки и за ноги к кровати Патрицию.

Потом, когда первый преследователь врезался в дверь, Святой одним мощным движением придвинул к двери стоявший у стены тяжелый комод.

Тот не дошел пару футов, чтобы закрыть дверь, и тут в дело вмешался восьмой сторож, вооруженный ножом.

Святой схватил его запястье, повернул... и тот, завопив от боли, выронил нож.

Этот охранник был сильнее обычного человека, но в тот момент не мог выстоять против неукротимого Святого. Саймон захватом корпуса швырнул его всем телом на дверь и, как говорится, вышиб из него дух и в довершение припер к двери огромным тяжелым комодом. Спустя минуту на комод взгромоздился массивный гардероб, и восьмой сторож оказался в своеобразной западне.

За дверью Святой услышал оглушительные проклятья и тихо засмеялся, благословляя дома старой постройки. Эта дверь была из цельного, прочного как скала дуба, дюйма четыре в толщину, и остальная мебель ей под стать. Чтобы преодолеть такое препятствие, преследователям потребуется немало времени. Хотя это, возможно, лишь оттянет неизбежный конец.

Но Святой не думал сейчас о последствиях. Несмотря на слабость и боль, он уже снова мог смеяться, потому что снова был с Патрицией, и ей не грозила больше опасность, пока у него действует правая рука. И он хотел, чтобы она услышала его смех.

С нарочитым смехом он схватил лежащий на полу нож. Конечно, это не его кинжал, но для этого-то дела вполне сгодится. И он быстрыми движениями стал перерезать стягивающие Патрицию веревки.

– О Саймон, дорогой мой!

О этот любимый голос, в котором и вера, и непоказная храбрость, и неподдельная преданность... Последний взмах ножа, последняя веревка долой – и она бросилась, как ребенок, в его объятия.

– О Пат, моя радость, тебе не причинили вреда?

Она покачала головой:

– Но если бы ты не приехал...

– Если бы я приехал слишком поздно, внизу было бы больше трупов, чем сейчас, хотя это и не изменило бы ничего. Но я здесь!

– Ты ранен, Саймон!

Он понимал: в трудный час надежда на него плохая. Но ей незачем над этим задумываться – по крайней мере до тех пор, пока останется хоть проблеск надежды, пока он еще может держаться... И он опять засмеялся, весело и беззаботно, как в старые времена.

– Ничего, – весело произнес он. – По сравнению с уроном, который я им нанес, можно считать, что чистая прибыль составляет уже две тысячи процентов. А прежде чем я сегодня лягу спать, она будет составлять двести тысяч!

Глава 13

Как Саймон Темплер попал в осаду, а Патриция позвала на помощь

Саймон крепко прижал ее к себе, и этот момент стоил любых битв. Потом он очень мягко отодвинулся и пробормотал:

– Встань на минутку в сторону, старушка, пока я укреплю наши фортификации.

К счастью, комната была узкой, с огромным для своего размера количеством мебели. Подтащив кровать, гардероб, умывальник и еще один комод, он сумел выстроить мощную баррикаду. Попасть в комнату теперь можно было бы только использовав стенобитное орудие, да еще если в ход пойдут топоры...

Но это была печальная вероятность и что толку о ней думать!

– Однако им есть над чем потрудиться, – сказал Святой, отходя в сторону и любуясь постройкой.

Шум и крики за дверью затихли, и стал слышен один голос.

Саймон не понял смысла сказанного, но узнал голос. Этот высокий, властный и надменный голос было невозможно не узнать.

– Привет, Мариус, моя маленькая овечка! – весело пропел Святой. – Как поживаешь?

– Я сейчас отойду от двери, Темплер, – вкрадчиво сказал Мариус по-английски, – и прикажу стрелять в замок.

– По мне-то все равно, моя радость, – ухмыляясь, ответил Святой, – но тебе не мешало бы знать, что один из твоих храбрых бойцов прижат к двери как раз напротив замка, двигаться он не может, а мне его не вытащить, не разрушив все укрепление.

– Что ж, ему не повезло, – сухо решил Мариус.

Прижатый к двери человек ужасно вскрикнул.

Святой увлек Патрицию в угол, прикрывая ее своим телом; Мариус выстрелил. Последовал шум падающего тела – это человек у двери рухнул за комод и замер. У Святого были нервы из чистого вольфрама, но такое бесчеловечное преднамеренное убийство на мгновение заставило кровь застыть в жилах.

– Бедняга, – пробормотал он.

За дверью Мариус пролаял команду, и штурм возобновился. Саймон подошел к окну, осмотрел его и понял: без специальных приспособлений не справиться. А ничего такого, что можно было бы использовать как рычаг, в комнате не нашлось. Разве что одну из ножек кровати, но тогда пришлось бы разобрать баррикаду.

Абсолютный тупик.

И помощи ждать неоткуда, а где Роджер? Но сам факт присутствия здесь Мариуса исключал появление Роджера...

– Как ты добрался сюда? – спросила Патриция.

Саймон быстро рассказал ей, думая о совершенно других вещах. Острый ум Патриции не замедлил прийти к определенным выводам, и Святой едва не вздрогнул, когда она спросила:

– Но ведь ты оставил Роджера с Мариусом...

– Придется признать, – уныло кивнул Святой, – что старина Роджер где-то ошибся и сейчас пожинает плоды своей ошибки. И пусть он не был в нашем классе лучшим учеником, но имел очень полезную привычку выкручиваться из неприятных положений. Если, конечно, не вмешался Тил...

– Почему Тил?

Саймон вернулся на землю. С того момента, как они виделись в последний раз, произошло столько неизвестных ей событий.

Он рассказал о случившемся в Эшере и гонке в Мейденхед. Она впервые осознала, в какой игре участвует, и поняла, почему ее заточили в «доме на холме».

Его речь звучала спокойно и даже небрежно, слегка легкомысленно и шутливо, словно он рассказывал о каком-нибудь заурядном событии.

– Так что, – сказал он, – ты видишь, Ангелочек не собирается шутки шутить, и теперь понимаешь, почему сегодня в Буресе столько шума.

Говоря это, он намеренно посмотрел на баррикаду, – безжизненное тело, распростершееся за комодом, молчаливо свидетельствовало о его правоте. И Патриция взглянула туда же.

Саймон встретил ее взгляд и пожал плечами.

Он усадил ее на кровать, сам сел рядом, достал портсигар, предложил ей сигарету и закурил сам.

– Сейчас ничего уже не поделаешь, – произнес он мягко, – ему не повезло; единственным утешением может быть то, что одним подонком стало меньше. Выше голову... И пока мы сохраняем присутствие духа, расскажи, как ты попала сюда.

– Все было очень просто. Я не ожидала никаких неприятностей, понимаешь. Если бы ты, когда звонил мне, предупредил... В общем, я попалась, как ребенок. Поезд шел почти пустой, и в купе я находилась одна. Где-то недалеко от Ридинга в купе вошел мужчина и спросил, нет ли спичек. Я дала ему спички, а он угостил меня сигаретой... Знаю, что сделала глупость, взяв ее, но он выглядел совершенно безобидным, и у меня не возникло подозрений...

Святой кивнул:

– Пока ты не пришла в себя в автомобиле, едущем неизвестно куда?

– Да... Связанная по рукам и ногам, с мешком на голове... Ехали долго, а потом меня привели сюда. Это было примерно за час до того, как ты бросил камешки в окно... О Саймон, как я рада, что ты пришел!

Святой крепче обнял ее и прошептал:

– И я тоже.

Он смотрел на дверь. Похоже, его баррикада доказала свою прочность, поскольку штурм прервался. Тут Мариус, видимо, отдал новый приказ.

Некоторое время они слышали только приглушенные голоса, а потом послышались тяжелые шаги человека, идущего по коридору. И Саймон Темплер затаил дыхание, поняв, что сбываются его худшие предположения.

Через мгновение раздался удар в дверь, куда более мощный, чем все предыдущие.

– Что это? – спросила Патриция.

– Принесли топор для рубки мяса, – беззаботно ответил Святой, но в душе чувствовал себя скверно: грохот удара в дверь и трещина, появившаяся на одной из панелей, говорили о том, что этому орудию не сможет долго противостоять даже четырехдюймовая дверь мореного дуба.

Удар повторился.

И еще раз.

На четвертом ударе в щели показалось ослепительно сверкающее лезвие топора.

За несколько минут нападающие смогут пробить в двери отверстие, достаточное для прицельной стрельбы. А когда это произойдет...

Святой чувствовал на себе тревожный взгляд девушки и попытался отсрочить вопрос, который, он знал, был у нее на устах.

– Мариус, мальчик мой!

Временное затишье.

– Вы решили сказать, – насмешливо произнес гигант, – что собираетесь избавить нас от необходимости ломать дверь?

– Нет-нет. Я только хотел узнать, как вы там.

– Мне не на что жаловаться, Темплер. А вам?

– Когда небеса мрачны, – ответил Святой поэтически, – я не против пасмурной погоды. Но ты, сынок, развеешь тучи... Кстати, а почему вы расстались с моим другом?

За дверью послышался смешок Мариуса:

– Он по-прежнему на Брук-стрит, под охраной Германна. Помните Германна, которого вы нокаутировали?.. Но полагаю, Германн будет ласков с ним... Вы еще что-нибудь желаете узнать?

– Пока все, – сказал Святой.

Мариус скомандовал что-то на своем языке, и топор снова врезался в дверь.

Святой заглянул в глаза Патриции и увидел, что она все поняла. Однако страха не показала.

Они спокойно смотрели друг на друга, их руки сплелись нежно и крепко.

– Мне очень жаль, – глухо начал Святой. – Я никогда не сумею рассказать тебе, как мне жаль.

– В конце концов, Саймон, – отвечала она, и голос ее не дрожал, был тверд и чист, голос, который он любил, – видишь, боги о тебе не забыли. Разве не о таком конце ты всегда молился?

– Да, это конец. Роджер был моим единственным резервом. Мы условились: если я не вернусь на Брук-стрит к определенному часу, он должен отправиться искать меня. Но, очевидно, Роджер не придет...

– Я знаю.

– Ты не должна попасть к ним в руки живой, Пат.

– А ты?

Он усмехнулся:

– А я попытаюсь прихватить Мариуса с собой. Пат, я бы душу отдал, чтобы только тебя здесь не было! Это мой удел, не твой...

– Почему? Мне хочется в последнем бою быть с тобой.

Ее руки легли ему на плечи, он сжал ее лицо в ладонях. Она смотрела ему в глаза.

– Любимая, – сказал он. – Я не жалуюсь. Мы прожили не так много лет, но я делал все, чтобы жизнь была прекрасна, в моем понимании; мой идеал – удачливый боец. Й ты поняла это, более того, побудила меня сражаться за высокие идеалы. Да, бой и внезапная смерть, но во имя мира, жизни и любви. Ты знаешь, я люблю тебя, Пат...

Она знала. И если прежде она полностью не открывала ему своего сердца, сейчас сделала это одним поцелуем.

– А все остальное не имеет значения, – сказала она.

– Но я принес тебя в жертву! Если бы я был таким, как все, если бы так по-дурацки не искал опасности, если бы больше думал о тебе и о том, во что я мету вовлечь тебя...

Она улыбнулась:

– Ты бы не стал другим. Раньше ты никогда не искал себе оправданий, так зачем искать их теперь?

Он не ответил. Да и каким может быть ответ на такое великодушие?

Так они и сидели, а грохот продолжался. Массивная дверь сотрясалась от каждого нового удара, и каждый удар звучал как похоронный колокол.

Святой посмотрел на дверь и увидел, что в двери образовалось отверстие, достаточное, чтобы в него просунуть руку. И внезапно он, усталый и слабый, почувствовал прилив сил.

– Нет, это еще не конец! – вскричал Святой и вскочил на ноги. – Нам еще столько предстоит, тебе и мне!

Он не мог поверить в то, что это конец. Он еще не был готов уйти, даже в блеске сомнительной славы. Он не верил, что пробил его последний час. Им еще многое предстоит сделать. Еще оставались Роджер Конвей, Варган, Мариус и мир на двоих. А впереди новые и новые приключения...

Ибо в этой схватке, именно сейчас он по-новому и более широко увидел жизнь, увидел идеалы достойнее, чем идеал удачливого бойца, достойнее, чем битва и внезапная смерть.

Умереть, не изведав открывшейся новизны?

Он посмотрел в отверстие и увидел глаза Мариуса.

– Советую вам сдаться, Темплер, – холодно сказал тот. – Если будете упорствовать, вас застрелят.

– И это тебе поможет, Ангелочек? А как ты потом найдешь Варгана?

– Мы заставим говорить вашего друга, Конвея.

– И не надейся!

– У меня собственные методы убеждения, Темплер, и некоторые из них ничуть не хуже ваших. Кроме того, вы не подумали о том, что, если вы умрете, мисс Хольм лишится защиты?

– Подумал, – ответил Святой. – И еще подумал: если я сдамся, она уж точно лишится защиты. Но у нее есть нож, и вам не удастся схватить ее живой. Придумай еще что-нибудь.

– Потом, – продолжал Мариус тем же безразличным тоном, – вас незачем убивать сразу. Можно будет это делать постепенно.

Святой вздернул подбородок.

– Я никогда не сдаюсь, – сказал он.

– Хорошо.

Он прорычал новое приказание, и опять топор грохнул по двери.

Святой знал, что, когда дыра расширится настолько, что через нее можно будет стрелять, конец окажется не за горами.

Укрыться в комнате было негде. Можно, конечно, прижаться к стене, в которой дверь, чтобы их не видели снаружи, но это мало что давало. Несколько выстрелов подряд из пистолета вдоль стены гарантировали бы попадание.

А у пленников, кроме захваченного ножа, оружия не было, да и тот держала Патриция.

Силы были слишком неравными.

И когда Саймон увидел, как летят щепки от разбиваемой двери, а дыра уже стала размером почти с голову человека, у него мелькнула дикая мысль – вызвать Мариуса на поединок. Но он немедленно эту мысль отверг. Многие приняли бы подобный вызов: боязнь показаться трусом, желание поднять свой престиж в глазах подчиненных и уязвленное самолюбие заставили бы их серьезно отнестись к такому обороту дел. Но Мариус был выше этого. Он стремился к единственной цели и уже доказал, что для него эта цель превыше всего остального. Человек, совершенно хладнокровно пристреливший одного из своих подручных, вряд ли отреагировал бы на вызов Святого.

Что же тогда?

Святой сжимал Патрицию в объятиях, а в мозгу его словно огромное маховое колесо крутилось. Он понимал, что быстро слабеет. Огромные усилия, затраченные им на то, чтобы пробиться в комнату и забаррикадироваться, дорого стоили, а неожиданный прилив сверхъестественной силы не мог длиться долго. Словно сквозь прозрачную маску из сияющего кристалла, твердого, но хрупкого, он видел, как исчезает его сила.

Как и в других сложных ситуациях, нужно было выиграть время. Необходимо что-нибудь сделать быстро – прежде чем совсем иссякнут силы и он окажется совершенно беспомощным.

Святой провел рукой по глазам и почувствовал внутри пустоту, ужасную слабость от потери крови. Боль от плеча расходилась по всему телу, и сознание затуманилось от почти нокаутирующего удара в челюсть.

– О Боже! Боже, помоги мне! – простонал он, решительно отстранил Патрицию, подскочил к двери, влез на баррикаду и закрыл своим телом дыру в двери.

– Что это вы затеяли, Темплер? – угрюмо спросил Мариус.

– Ничего, милый, – прохрипел Святой, беззвучно смеясь. – Просто стараюсь сделать так, чтобы любой выстрел в меня стал смертельным. Знаю, ты пока не хочешь, чтобы я умирал. Значит, тебе потребуется еще какое-то время, чтобы увеличить дыру.

– Вы глупо усложняете дело, – равнодушно сказал Мариус и отдал приказание.

Топор снова ударил в дверь. Значит, есть еще немного времени.

Пока ты жив – жива надежда. Может случиться чудо... может...

Он обнаружил, что Патриция стоит рядом.

– Мы не сдаемся. Еще посмотрим, дорогая, что будет... Она попыталась силой оттащить его от двери, но он отвел ее руки. Вдруг она вырвалась, подбежала к окну, подняла раму и выглянула в ночь.

– На помощь!

– Дурочка, – горько молвил он. – Неужели ты хочешь, чтобы они получили удовольствие, слыша, как мы скулим?

В неописуемом приступе гордости он отпрянул от двери, в несколько шагов оказался рядом с Патрицией и грубо схватил ее за плечи, оттаскивая от окна.

Она опять закричала:

– На помощь!

– Замолчи, – резко приказал он, повернул ее к себе и увидел, что выражение лица девушки спокойно и безмятежно.

– Ты ведь просил помощи у Бога. Почему же мне не попросить помощи у людей?

И она показала в сад.

Он взглянул туда и увидел, что калитка в конце сада и дорожка залиты ярким, почти дневным светом от фар автомобиля, стоявшего на дороге. Грохот топора заглушил звук подъехавшей машины.

И вдруг в эту световую полосу ступил высокий темноволосый человек, сложил ладони рупором у рта и крикнул:

– Иду, Пат!.. Привет, Саймон!

– Норман! – завопил Святой. – Норман, мой миленький! Наш спаситель!

Тут он вспомнил о положении дел и крикнул:

– Будь осторожен! Они вооружены...

– Мы тоже, – радостно ответил Норман Кент. – Инспектор Тил и его веселые ребята окружили дом. Сейчас всех поймаем. Потом...

– Ты сказал, инспектор Тил?

– Да, – подтвердил Норман и добавил кое-что. Он знал: в доме иностранцы и никто из них, даже Мариус с его прекрасным английским, не поймет одну из самых сложных идиом английского языка. – Это все хлебный мякиш – наживка для леща. Смотри не клюнь![4]

Саймон понял уловку.

Никогда невозмутимый и спокойный Норман Кент столь непочтительно не обращался с языком Шекспира, но Святой простил ему это.

Саймон обнял Патрицию. Чудо свершилось, приключение продолжалось.

Святой обрел голос.

– О Боже! – воскликнул он и увлек Патрицию под надежное укрытие баррикады в тот момент, когда раздался первый выстрел через разбитую дверь и пуля, просвистев у них над головами, ушла в темноту за раскрытым окном.

Глава 14

Как Роджер Конвей вел «айрондель», а Норман Кент наблюдал за тылом

Еще одна пуля прожужжала над ухом Святого, но больше выстрелов не последовало. На подступах к дому раздавался треск пистолетных выстрелов. Вдруг Мариус громко отдал какое-то, приказание, и в коридоре послышались удаляющиеся шаги. Саймон высунулся из-за укрытия, но около дыры в двери никого не увидел.

– Вероятно, они поверили Норману и собираются прорваться через оцепление.

Святой и Патриция вместе начали расшвыривать баррикаду, потом пробежали по коридору и остановились на лестничной площадке. В холле внизу никого не было.

Саймон первым спустился вниз, не раздумывая ворвался в ближайшую комнату и обнаружил, что именно в ней он и учинил целое сражение. Окно, в которое он влетел, сейчас было открыто, и сюда доносились отдаленные звуки выстрелов.

Двигаясь к окну, он, не останавливаясь, подобрал с пола пистолет.

На газоне перед домом он увидел небольшую группу людей, садящихся в автомобиль. Секундой позже взревел мотор.

Губы Святого тронула улыбка – впервые за всю эту ночь. Что-то непередаваемо забавное и театральное было в этой атаке на дом под девизом «слава или смерть». Для успешного ее завершения оказалось достаточно сказать «кыш», как говорят, прогоняя домашних гусей. Знали бы об этом атакуемые! Но они не знали, и Мариус принял решение. Он не надеялся выдержать осаду, а отступление давало шанс. Слабый, но шанс. И, конечно, убедительный эффект произвела пальба якобы целого отряда полицейских вокруг дома. «Наши спасители, – решил Саймон, – не жалели на патронов, ни ног своих Им, должно быть, здорово пришлось побегать, чтобы создать впечатление, что стреляют одновременно из-за каждого дерева в саду».

В этот момент автомобиль с отступавшими показался на дороге. Святой прицелился вдогонку, но попал ли он, сказать было трудно.

Вдруг в ребра ему уперся ствол пистолета.

– Спрячь пушку, – обернулся Святой. – Спрячь ее, Роджер, старина!

– Ну ты старый конокрад!

– Ну ты, труп окоченелый!

Они пожали друг другу руки.

Из темноты появился Норман Кент:

– Где Пат?

Но Патриция уже подбегала к ним.

Норман подхватил ее, закружил и, не стесняясь, поцеловал. Потом хлопнул Святого по плечу:

– Догоним их?

Святой покачал головой:

– Не сейчас. Орест с тобой?

– Нет. Только Роджер и я – старая гвардия.

– Так или иначе, нам нужен Варган. Нельзя терять выигранного и ждать, что нас всех снова схватят. Примерно через десять секунд сюда прибежит сотня охваченных паникой поселян, решивших, что уже началась новая война. Давайте уйдем, пока еще тихо.

– Что это у тебя на пиджаке – кровь?

– Ерунда.

Они направились к «айрондели». Неожиданно Святой пошатнулся и ухватился за руку Роджера.

– Извини, сынок, – пробормотал он. – Что-то я совсем ослаб...

– Может быть, позволишь взглянуть...

– Едем! – отрезал Святой так холодно, как раньше никогда не говорил с Роджером Конвеем.

Как только обстановка разрядилась, силы и сверхъестественная энергия стали его покидать. Но он испытывал странное удовлетворение.

Машину вел Роджер, поскольку Норман от этого отказался. Роджер пояснил Святому, который сел рядом с ним:

– Сюда нас вез Норман. Я всегда говорил, что ты лучший из водителей, но и Нормана учить уже нечему.

– А что за машина?

– «Ланчия». Он-то остался в Мейденхеде без машины, так что ничего не оставалось делать, как угнать чью-нибудь. Он прошел до автосалона Скиндела и оттуда ее угнал.

– Начнем сначала, – предложил Святой. – Что произошло с тобой?

– Дело обернулось плохо, – сказал Роджер. – Толстяк отвлек мое внимание, тут Ангелочек ударом ноги свалил меня, а потом длинный чуть не прикончил. Мариус начал звонить по телефону, но не мог связаться с Буресом. Он давал инструкции своим людям по телефону «Вестминстер», 99-99...

– Я их встретил на дороге, всех четверых.

– Потом Мариус с толстяком уехали, а Германна оставили стеречь меня. Еще до всего этого я звонил Норману, и он пообещал приехать. Когда позвонили в дверь, я закричал, чтобы предупредить, но Германн опять меня вырубил. Оказалось, это приехал не Норман, а Тил. Он скрутил Германна. Я кое-что рассказал Тилу, чтобы задержать его на Брук-стрит, ждал, вдруг Норман объявится. Я попросил Тила связаться с полицией в Брейнтри. Они тебе попались?

– Они пытались меня задержать, но я проскочил.

– Потом появился Норман. Он великолепным образом справился с Тилом – уложил его дубинкой, висевшей на стене. Мы оставили Тила и Германна, связав их вместе, как пару цыплят...

– Минутку, – спокойно прервал Святой. – Ты сказал, что звонил Норману?

Конвей кивнул:

– Да, я думал...

– А Мариус в это время был там?

– Да.

– И он слышал, какой номер ты назвал?

– Едва ли он мог слышать. Но...

Саймон откинулся на спинку сиденья.

– Только не говори мне, не говори, что оператор на телефонной станции не имеет права никому сообщать фамилии и адреса абонентов. Не говори мне, что оставшийся вместе с Тилом Германн не запомнил номера. Надо быть круглым дураком, чтобы не запомнить единственного слова – «Мейденхед».

Роджер хлопнул себя ладонью по губам.

Их секретное убежище раскрыто, а он только сейчас это понял. Мысль ужаснула его.

– Ну побей меня, Святой! Ну дай мне...

Святой положил руку ему на плечо и улыбнулся:

– Пустяки, Роджер. Понимаю, ты об этом не подумал. Эти игры не для тебя, произошла небольшая ошибка. Потом, ты же не знал, что это будет так важно. Ты не знал, что Ангелочек освободится и прибудет Тил...

– Ищешь мне оправдания, – горько произнес Роджер, – а их нет. Я это знаю.

Рука Святого сдавила плечо Роджера.

– Не будь ослом, – мягко сказал Святой. – Да и что толку плакать над разлитым молоком?[5] Несколько часов мы будем в относительной безопасности, а это главное.

Конвей молчал, и «айрондель» беспрепятственно неслась в ночи.

Саймон закурил сигарету. Казалось, он дремлет, но он просто успокаивался, расслаблялся и отдыхал, что было ему совершенно необходимо. Никто и никогда не узнает, какие немыслимые усилия воли ему потребовались, чтобы сделать то, что он сделал этой ночью. Только Роджер обо всем догадывался. Ничего нельзя говорить и Патриции, иначе она примется настаивать на остановке и отдыхе, а это сейчас непозволительная роскошь.

Святой осторожно ощупал свою рану, стараясь, чтобы его действия не заметили с заднего сиденья. К счастью, пуля прошла сквозь мякоть плеча, и осложнений быть не должно. Завтра, учитывая его могучие жизненные силы и способность восстанавливаться, останутся лишь боль и онемение в плече, а это не помешает продолжить борьбу. Единственная реальная опасность – слабость от большой потери крови. Но надо и с этим справиться.

Саймон сидел с закрытыми глазами, почти забыв о сигарете, тлеющей в пальцах, и думал о промахе Роджера.

Одно можно было сказать совершенно определенно – в Мейденхеде очень скоро будет небезопасно.

Мариус, будучи на свободе, вряд ли промедлит с новым нападением, а Мейденхед – местечко небольшое, и нужный дом он отыщет быстро. Утром Мариус приступит к действиям, причем решительность его удвоится, поскольку он будет уверен, что против него выступает и полиция. Утром, очевидно, освободят Тила, и он начнет выжимать информацию из Германна. И как долго тот продержится – трудно сказать. В подобных обстоятельствах высшие власти могут охотно закрыть глаза на методы убеждения, в обычной ситуации неприменяемые в Англии официально: дело ведь шло о национальной безопасности. А раз Тил знает номер телефона...

Точно. Скажем, завтра вечером. К этому времени Мариус, хотя и не располагающий официальными возможностями, но выигравший на старте, тоже будет идти по горячему следу.

Святой не считал себя дураком. Он знал: департамент по расследованию уголовных преступлений не держит у себя простофиль. Не стоит верить детективным романам, где пижон-любитель со скрипкой и страстью к парадоксальной философии обставляет тупоголовых полицейских. Так или иначе, Саймон не колеблясь соглашался с тем, что среди сотрудников Нью-Скотленд-Ярда были не одни кретины. Например, Клод Юстас Тил. Стороннему наблюдателю он мог показаться слишком заурядным, но когда перед ним вставала конкретная задача, демонстрировал качества настоящего профессионала. А в этом деле, кроме имени и адреса, могло быть еще множество конкретных деталей, но о них Святой старался не думать.

Теперь Мариус. Но это имя говорит само за себя.

В общем и целом похоже, что Мейденхед еще до исхода дня станет центром боевых действий.

«Но мы не станем плакать над разлитым молоком, ребята, не станем плакать над разлитым молоком, – рефреном к рокоту мотора вертелось в мозгу Святого. – Необходимо действовать в удобное для нас время дня, это очень важно. Поэтому не будем плакать над разлитым молоком, ребята».

Но Роджер Конвей сказал другое:

– Мы должны убраться из Мейденхеда завтра – с Варганом или без него. Что ты об этом думаешь?

– Много чего, – бодро ответил Святой. – Что же касается Варгана, то завтра к вечеру либо пропадет необходимость держать его под стражей, или – ну, в общем, опять-таки не будет необходимости держать его под стражей... А у нас еще остается мое убежище в Ганворте. Тил не успеет туда раньше нас добраться, а в газетах ничего не появится, пока у него есть шанс справиться с этим делом, не привлекая внимания публики. Для всех мы по-прежнему респектабельные граждане. В Ганворте никто и слова не скажет, если я объявлю, что мы улетаем в Париж. Я уже делал это прежде. А убравшись оттуда, подумаем, где совершить следующую высадку.

И он опять замолчал, обдумывая дальнейшие планы.

На заднем сиденье спала, положив голову на плечо Нормана, Патриция.

Первые слабые проблески рассвета показались на небе, когда они въехали в Лондон. Роджер направил машину через Сити и гнал со всей возможной скоростью, какую только позволяли пустынные улицы.

Он свернул на набережную по Нью-Бридж-стрит, потом они, двигаясь на запад, миновали Парламент-сквер. И там Норман Кент испытал странное ощущение.

В какое-то мгновение в голове у него пронеслись слова «дать свет сидящим в темноте, в тени смерти, и направить свои стопы на пути к миру...» – слова, которые были ему знакомы как собственное имя и которых он тем не менее не слышал много лет. Слова, похожие на церковный псалом, но это не был псалом... И в тот момент, когда, машина проезжала мимо парламента, он осознал, что эти слова звучат все громче и отчетливей, словно произносимые большим хором. Иллюзия была настолько сильной, что он с любопытством поглядел на шпили Вестминстерского аббатства и только потом понял, что в такой час там не могла идти служба.

«Дать свет сидящим в темноте, в тени смерти, и направить свои стопы на путь к миру...»

Когда Норман Кент отвел глаза от аббатства, то увидел громадную статую короля Ричарда Львиное Сердце, стоящую перед парламентом. Норман смотрел на скачущего на коне Ричарда Львиное Сердце, последнего рыцаря, огромного и героического, на фоне бледного неба, с высоко поднятым мечом в правой руке. И внезапно почувствовал себя одиноким и отчужденным, ему стало холодно. Впрочем, это мог быть рассветный холодок.

Глава 15

Как Варган дал ответ, а Саймон Темплер написал письмо

Было уже совсем светло, когда они подъехали к Мейденхеду.

Орест не спал. Орест никогда не спал, если в нем нуждались, независимо от того, в какое время суток это происходило. То ли он вообще никогда не спал, то ли его будило какое-то предчувствие, но он всегда был готов к любым неожиданностям. Уже через несколько минут Орест поставил на стол блюдо шкварчащей яичницы с беконом и исходящий паром кофейник.

– Всем спать до ленча! – приказал Святой. – Потеряем время, зато восстановим силы, одно другого стоит.

Сам он чувствовал, что вот-вот свалится с ног.

Он пригласил Ореста в свою комнату и, взяв с него клятвенное обещание молчать, позволил осмотреть рану. Увидев ее, Орест выругался.

– Не ругайся, Орест. – Саймон устало взмахнул рукой. – Я не ругался, когда получил ее. А мисс Патриция еще не знает... Позаботься о мисс Патриции и ребятах, Орест, если я сломаюсь. Удерживай их от баловства, ну и так далее... А если увидишь Ангелочка, передай ему мой привет и всади пулю прямо в его отвратительную рожу...

Внезапно он покачнулся на стуле, но сильные руки Ореста не дали упасть.

Бережно, как ребенка, Орест уложил его в постель.

Однако на следующее утро Святой встал и оделся раньше всех. Сквозь загар проступала бледность, худое лицо казалось еще более худым, чем обычно. Он спал как здоровый школьник. Голова его и глаза были ясными, шаг пружинист, а холодный душ заставил быстрее течь кровь в жилах.

– Позвольте дать вам урок, – говорил он, расправляясь с завтраком. – Если бы вы имели такой же, как у меня, организм, наряду с духовной чистотой, не испорченной беспутным и развратным образом жизни, приведшим вас к падению...

И юмора в его словах было меньше, чем им казалось. Огромная сила воли заставила его могучий организм восстановиться с почти сказочной быстротой. У Саймона Темплера не хватало времени на картинное выздоровление.

Он послал Ореста за газетами и просмотрел их. Многого узнать не удалось, однако он нашел там намек, предупреждение, подтверждение своим выводам, что над Европой нависли черные тучи. Но конкретно ни о чем не говорилось. Были лишь раздражающе неясные намеки, которые подозрительный человек мог толковать в соответствии со своими подозрениями. Похоже, кто-то стоял в тени всех этих событий и чего-то дожидался, не открывая своего лица. Святой знал об этой силе и засомневался в себе, впервые с той поры, как он объединил своих друзей в служении донкихотским целям. Но в газетах по-прежнему не сообщалось об эшеровском деле, и подобное молчание могло означать только одно.

Только около трех часов дня Саймон сумел обсудить с Роджером и Норманом проблему Варгана, поскольку было решено в присутствии Патриции об этом не говорить, хотя она знала, что Варган пленник и почему он пленник – о его грядущей судьбе однажды говорили при ней.

– Мы не можем вечно держать его здесь, – сказал Святой, когда такая возможность представилась. – Прежде всего, похоже, что остаток нашей жизни мы проведем в бегах. А как бегать с багажом, который этого не хочет и сопротивляется? Конечно, можно отыскать укромное местечко и жить там отшельниками до самой смерти. Но и в этом случае всегда останется риск, что он сбежит. А это мне совершенно не нравится.

– Я вчера говорил с Варганом, – тихо промолвил Норман Кент. – По-моему, он сумасшедший. У него мания величия, да еще идея фикс, что изобретение должно принести ему всемирную славу. Он обижен на нас за то, что мы срываем его переговоры с правительством и, следовательно, оттягиваем момент появления его фото на первых полосах газет. Помнится, он сказал, что одним из условий передачи открытия правительству он поставил возведение его в пэры.

Святой вспомнил ленч с Барни Мэлоуном из «Клариона», их разговор, пробудивший в нем интерес к Варгану, и пришел к выводу: выводы Нормана верны.

– Я сам поговорю с ним, – решил он.

И вскоре разговор состоялся.

День выдался теплый и солнечный, и большого труда не составило уговорить Патрицию посидеть на лужайке с книгой.

– Ты должна наилучшим образом изобразить невинную молодую английскую девушку, старушка, – сказал Святой. – А то те, кто станут искать в Мейденхеде подозрительный дом и увидят, что на лужайке нашего нет молодой девушки с книгой, они заподозрят неладное. Ты у нас сейчас единственная, кто подходит на эту роль, не считая Ореста. Тебе придется одной создавать местный колорит. И смотри в оба, не появится ли толстяк, жующий резинку. Мы перестреляем всех жующих резинку толстяков, но не упустим Клода Юстаса Тила...

Когда она вышла, он отослал Роджера и Нормана: их присутствие сделало бы все похожим на судебное заседание. Остался только Орест – бесстрастный и флегматичный страж, неподвижно стоявший рядом с пленным, как старшина, приведший солдата-нарушителя к командиру.

– Хотите сигарету? – предложил Святой.

Он знал цену своего обаяния и был намерен им воспользоваться, цепляясь как за соломинку за надежду добиться успеха там, где Нормана постигла неудача.

Но Варган от сигареты отказался.

– Могу я узнать, как долго вы намереваетесь продолжать этот фарс? – спросил он. – Уже три дня вы держите меня здесь. На каком основании?

– Я думал, мой товарищ объяснил вам это.

– Он наговорил много всякой чепухи...

Саймон резким взмахом руки оборвал его речь.

Он стоял – высокий, стройный, прямой – вытянувшись во весь рост, и профессор рядом с ним выглядел хилым и маленьким.

– Хочу серьезно поговорить, – сказал он. – Мой товарищ уже обращался к вам. Теперь обращаюсь я. Й, боюсь, в последний раз. Взываю к вам, во имя гуманности. Во имя мира на планете.

– Это наглость. – Варган близоруко уставился на него. – Я уже слышал ваше предложение, в жизни мне не приходилось слышать ничего смешнее. Вот мой ответ.

– В таком случае я могу сказать, что в жизни не слыхал ничего более отвратительного. Вероятно; вы просто глупец – неповзрослевший ребенок, играющий с огнем?

– Сэр...

Святой, казалось, стал еще выше. Мгновенно в его осанке появилась властность, которую нельзя было не заметить. Он стоял с видом повелителя, но когда он продолжил, голос его зазвучал даже мягче и убедительнее, чем прежде:

– Профессор Варган, вы доставлены сюда не для того, чтобы насмехаться над вами. Прошу отвлечься от обстоятельств и выслушать меня просто как человек человека. Вы сделали ужасное изобретение, с помощью которого можно терзать мир, и без того измученный всякими зверствами. Вы намерены передать это изобретение в руки, которые не поколеблются его использовать. Есть ли этому оправдание?

– Наука не нуждается в оправданиях.

– Сегодня в земле Франции лежат миллионы людей, которые могли быть живы. Их убили на войне. Если бы наука не предложила свои услуги в совершенствовании орудий убийства, вместо миллионов на войне погибли бы только тысячи. Разве наука не несет ответственности за эти жертвы?

– Вы думаете, что сумеете предотвратить войну?

– Нет. Я знаю, что не могу. Это бесспорно. Но послушайте. В Англии сейчас тысячи слепых, безногих, искалеченных на всю жизнь. Множество им подобных есть и во Франции, Бельгии, Германии, Австрии. Тела их, данные Господом, удивительные, неповторимые и красивые, искалечены. Нельзя смотреть на них, не содрогаясь... За это наука тоже не несет ответственности?

– Это не мое дело.

– Нет, вы сделали это своим делом.

Святой секунду помедлил, а потом продолжил таким голосом, что никто не рискнул бы его прервать, голосом проповедника, взывающего к дикарям:

– Есть наука добра и наука зла. И ваша наука – наука зла, и все блага, которые дает человечеству наука добра, не могут оправдать вашу науку. Миру необходима наука добра, при которой человек остается человеком. Если уж суждено быть битве, пусть это будет «чистая» битва. Пусть люди сражаются оружием людей, а не оружием дьявола. Пусть люди сражаются и умирают как бойцы и герои, как подобает умирать людям, а не дохнут как скотина.

– Вы смешной идеалист...

– Да, смешной идеалист. Но я верю в то, что это возможно. Если же этого не случится, человечество самоуничтожится. Я верю, милостью Господней люди пробудятся и опять станут людьми, и тогда к нашей унылой цивилизации возвратятся смех, яркие краски, жизнь снова будет прекрасна. Это станет возможным, потому что есть люди, которые в это верят, готовы за это сражаться против тех, кто рычит на этот идеал, глумится над ним. И вы один из них.

– И вы – последний герой – боретесь против меня?

– Я не последний герой. – Саймон покачал головой. – Скорее вообще не герой. Я называю себя солдатом жизни. Я не меньше других грешил, может, даже и больше. Но все, что я делал, делалось во славу невидимого идеала. До сих пор я этого четко не понимал, а теперь понимаю. А вы... Почему вы даже не заикнулись о том, что сделали изобретение во славу собственного идеала, если хотите, во славу Англии?

В глазах Варгана загорелось фанатичное упрямство.

– Потому что это было бы неправдой, – ответил он. – Наука не знает границ. Слава ученого – интернациональна. Просто Англии первой я предложил свое изобретение – вот и все. Если они будут настолько глупы, что откажутся вознаградить меня за это, я найду другую страну, которая не откажется.

Он приблизился к Святому, склонив голову набок, губы его кривились. И Святой понял, что продолжать этот разговор бессмысленно.

– Годами я работал как раб, – бормотал Варган. – Годами! А что я получил за это? Несколько жалких букв, которые могу писать после своего имени[6]. Я беден! Я голодал, как нищий, чтобы сберечь деньги и продолжать работу. А теперь вы хотите, чтобы я все бросил, забыл, чтобы пожертвовал лучшими годами жизни в угоду вашим сантиментам, вашим желаниям? Вы дурак, сэр, говорю вам я, вы слабоумны!

Костлявыми руками Варган размахивал перед лицом совершенно невозмутимого Святого. Его невозмутимость привела профессора в ярость.

– Вы с ними заодно! – кричал Варган. – Я знаю. Вы заодно с теми, кто хочет, чтобы я оставался на дне! Но мне плевать! Я вас не боюсь. Делайте что хотите. Мне наплевать, если погибнут миллионы людей. Тогда и вы погибнете! Если бы я мог вас убить...

Внезапно он бросился, как взбесившееся животное, на Святого, неразборчиво что-то выкрикивая, неистово колотя руками и ногами...

Орест схватил его поперек туловища и поднял в воздух, а Святой наклонился над столом, потирая голень, которую недостаточно быстро убрал при нападении маньяка.

– Запри его снова, – негромко приказал Святой, и Орест удалился со своей извивающейся ношей. Когда, через некоторое время, он вернулся, Святой положил телефонную трубку и распорядился: – Собери все вещи. И свои в том числе. Я заказал по телефону грузовик, чтобы отправить их на станцию. Они пойдут багажом в Париж, мистеру Тремейну. Квитанции я сейчас заполню. Грузовик будет здесь в четыре, так что пошевеливайся.

– Да, сэр.

– Мы были неплохими партнерами, так? – грустно улыбнулся Саймон. – А теперь я убираюсь из Англии, за мою голову обещана награда. Жаль, но я вынужден... расторгнуть наш союз...

Орест фыркнул.

– Разве я об этом просил? – угрюмо спросил он. – Разве я вам не говорил сто раз?.. Куда вы едете?

– Бог знает!

– Никогда там не бывал. Всегда хотел, но меня не приглашали. Я буду готов к отъезду вместе с вами, сэр.

Орест четко повернулся на каблуках и зашагал к двери.

– Пожми мне руку, Орест, старый дурак, – окликнул Саймон, – значит, ты думаешь, что стоит...

– Я так не думаю. Но ведь должен кто-то присматривать за вами.

Когда Орест ушел, Святой закурил сигарету и уселся у открытого окна, мечтательно глядя на лужайку и залитую солнцем реку.

И ему вдруг показалось, что над лужайкой, рекой, белыми домиками и дальними полями появилось облако фиолетового тумана, гигантское облако, которое, словно живое существо, распростерлось над окрестностями; облако, блиставшее вихрями миллионов фиолетовых молний. И трава съеживалась под опаляющим дыханием облака, и деревья обугливались, скрючивались и рассыпались пеплом по мере того, как их настигало облако. Перед облаком бежали люди, задыхающиеся, бледные, с остановившимися глазами на перепуганных лицах... Но облако двигалось быстрее, чем мог бежать самый быстрый человек...

И Саймон вспомнил безумного Варгана.

Он выкурил еще пару сигарет, обуреваемый своими мыслями, а потом сел за стол и написал письмо.

Старшему инспектору Тилу

Департамент уголовных расследований

Нью-Скотленд-Ярд,

Лондон, C.B.I.

Дорогой старина Клод Юстас.

Прежде всего прошу извинить меня за нападение на вас и одного из ваших людей в субботу в Эшере, а также за непочтительное обращение с вами одного из моих друзей вчера. К сожалению, в обоих случаях обстоятельства не позволяли нам обойтись более мирными средствами.

Вчера Роджер Конвей рассказал вам чистую правду. Мы вырвали профессора Варгана из рук людей, которые его похитили. Их возглавлял, как вам уже сказал Конвей, известный доктор Рэйт Мариус. Мы доставили Варгана в надежное место. Когда получите это письмо, вам будет понятно, почему мы так поступили. А поскольку у меня нет времени самому обратиться с этим в прессу, передаю объяснение в ваши надежные руки.

К тому, что вам уже известно, остается добавить не много.

Мы пытались, исходя из гуманных побуждений, убедить Варгана скрыть изобретение, но он не желал и слышать об этом. Единственное его желание – добиться признания, которого заслуживает его научный гений. Спорить с маньяком бесполезно, поэтому нам оставался только один путь.

Мы считаем, что пополнение европейского арсенала этим дьявольским оружием сейчас, когда сноварастет недоверие и страх, усиливаются слухи о новой войне, было бы гримасой «цивилизации», без которой лучше обойтись. Вы скажете, что монопольное владение изобретением дало бы Великобритании неоспоримое превосходство и, возможно, способствовало бы сохранению мира в Европе. Полагаем: тайну изобретения нельзя сохранять долго. Палка всегда о двух концах. Варган сказал мне: «Наука интернациональна», я отвечаю ему: «Гуманизм тоже интернационален».

Нас рассудит история, когда все факты станут известны.

И в завершение мы дали вам возможность узнать наши подлинные имена, а это, как вы понимаете, – конец моей организации.

Тем не менее я верю, что со временем я найду способ продолжать деятельность, которой мы себя посвятили.

Мы не жалеем о содеянном. Жаль, что нам пришлось разбежаться раньше, чем мы успели сделать задуманное. И мы верим, что сделали много полезного и наше последнее дело – во благо.

Прощайте!

Саймон Темплер (Святой)

Пока он писал, слышал, как Орест укладывает багаж, а когда поставил свою подпись, тот вошел с подносом, на котором красовались чайник и чашки, и доложил, что грузовик отбыл.

Секундой позже вошла Патриция, и Саймон подумал, что она никогда не выглядела такой изящной, спокойной и привлекательной. Одной рукой, словно перышко, он поднял ее в воздух и с улыбкой произнес:

– Видишь, я уже в полном порядке.

Она обвила, его шею прохладными золотисто-коричневыми от загара руками и медленно улыбнулась.

– О Саймон, – сказала она, – я так тебя люблю!

– Дорогая, это такая неожиданность! Если бы я только знал это раньше...

Но что-то подсказало ему: сейчас не время для шуток, – и он остановился.

Конечно, она любила его. Разве он не знал этого весь последний год, начиная с того момента, когда она сама ему в этом призналась на скалистой вершине холма над Бейкомбом – мирной девонширской деревней – всего неделю спустя после того, как он ворвался туда бесстрашным головорезом в поисках неприятностей, совершенно не подозревая, что может заразиться болезнью, к которой, он считал, у него иммунитет? Разве она не доказала это тысячу раз с той поры? Наконец, разве прошлая ночь в Буресе не доказала этого?

А теперь, отбросив обычную женскую стыдливость, она прямо сказала ему об этом, словно он... «Черт возьми! – подумал Святой. – Неужели она подумала, что я собираюсь с ней расстаться?»

– Пат, глупышка, в чем дело?

Тут из-за плеча Святого появился Роджер Конвей и спросил:

– Ты уже, видел Варгана?

– Да.

– Мы слышали какой-то шум. Что он сказал?

– Понес чепуху. Он сошел с ума. Меня спас Орест, утащил Варгана, хотя тот отбивался как дикий кот. Правильно считает Норман: Варган – безумец. И этот безумец сказал... «нет».

Конвей подошел к окну, взглянул на реку, прикрывая глаза ладонью от солнца, потом повернулся.

– Тил приближается, – произнес он как нечто само собой разумеющееся. – За последние полчаса одна очень шустрая птичка носилась на моторке вверх и вниз по реке. Мы засекли его из окна кухни, где, ожидая тебя, пили пиво.

– Так, так, так! – очень тихо и задумчиво протянул Святой. Он осматривал окрестности в бинокль. Возможно, присутствие Пат на лужайке на некоторое время притупило его бдительность.

– Я оставил Нормана наблюдать, а Ореста послал за Пат, как только услышал, что ты закончил беседу с Варганом, – сказал Роджер.

В этот момент вошел Норман Кент.

– Своим быстрым умом, – начал Святой, – мы пришли к выводу, что Германн раскололся, но забыл точный номер телефона. Поэтому Тил вынужден прочесывать весь Мейденхед. Это дает нам час-другой, но не отменяет приказ об отходе. Полицейские – ребята шустрые. Багаж уже отправлен. Так что быстренько разбегайтесь по комнатам, почистите перышки перед дорогой, и сматываемся. Вперед, друзья!

* * *
– Твой чемодан уложен, Орест? – войдя в кухню, спросил Саймон.

– Да, сэр.

– Паспорт в порядке?

– Да, сэр.

– Прекрасно. Я бы взял тебя в машину, но боюсь, места не хватит. Но полиция тебя не ищет, так что неприятностей не предвидится.

– Нет, сэр.

Из пухлого бумажника Святой извлек десять пятифунтовых банкнот.

– Есть поезд до Лондона в четыре пятьдесят восемь, – сказал он, – прибывающий на Паддингтонский вокзал в пять сорок. У тебя будет время попрощаться со всеми своими тетушками и успеть на поезд в восемь двадцать с вокзала Виктория, который через Ньюхейвен и Дьеп доставит тебя в Париж, куда он прибудет в пять двадцать три завтра утром, на вокзал Сен-Лазар. Когда будешь в Лондоне прощаться со своими тетушками, выкрои время, чтобы послать телеграмму мистеру Тремейну с просьбой встретить тебя на вокзале и защитить от нападок ужасно плохих француженок, о которых тебе приходилось читать. Мы встретимся у Тремейна. Да, и отправь вот это письмо.

– Да, сэр.

– О'кей, Орест! Времени у тебя – как раз добраться до станции спокойно, без надрыва кровеносных сосудов. Ну, пока!

Он направился в свою комнату и обнаружил там Патрицию. Саймон обнял ее:

– Бежишь вместе с нами?

Она крепко к нему прижалась.

– Когда я возвращалась в этот дом, все время думала о том, какой же ты глупый донкихотствующий осел, Саймон. Ты же помнишь, как все было в Бейкомбе.

– И ты решила, что я тебя отошлю?

– А ты собирался?

– Однажды мне этого очень хотелось, – сказал Святой. – В недобрые старые времена... Но теперь... Пат, дорогая, я так люблю тебя, что не могу не быть эгоистом! Я люблю твои глаза и губы, твой голос и твои золотые волосы на солнце. Люблю тебя всеми помыслами и каждой минутой жизни. Так люблю, что мне больно. Я не могу подумать о разлуке с тобой. Без тебя мне незачем станет жить... Я не знаю, куда мы направимся, что будем делать и что нас ждет впереди. Но одно твердо знаю: если даже я в своей жизни не буду иметь больше, чем имею, – тебя, моя дорогая! – у меня было больше, чем просто жизнь...

– И у меня тоже, Саймон... Храни тебя Бог!

– Бог и хранит, – засмеялся Святой. – Видишь, как все получается. Джентльмен должен быть сильным, скупым на слова и должен бы выгнать тебя сейчас ради твоего же блага. Но я не джентльмен. И если ты считаешь, что стоит бежать со мной из Англии...

Ее губы заставили его умолкнуть, а потом уже не было нужды говорить. И сердце Саймона Темплера наполнил восторг, благоговение и молитва.

Глава 16

Как Саймон Темплер вынес приговор, а Норман Кент вышел за своим портсигаром

Несколькими минутами позже Святой присоединился в гостиной к Роджеру Конвею и Норману Кенту. Перед этим он уже завел «айрондель», проверил работу двигателя, убедился, что баллоны накачаны. Шум показал, что масла в картере достаточно, а безина в баке хватит, чтобы дважды совершить поездку, в которую они собирались. Он оставил машину с включенным двигателем на дороге и вернулся, чтобы выполнить принятое решение.

– Готов? – спокойно спросил Норман.

Святой кивнул, молча окинул взором местность за окном, потом повернулся к ним и сказал:

– Я должен сделать только одно предварительное замечание, – а именно: где Ангелочек?

В ответ они промолчали.

– Поставьте себя на его место, – сказал Святой. – Он не располагает такими возможностями, как Тил, чтобы выследить нас, а Тил это сделал. Где бы старина Тил ни был, Ангелочек отстанет от него ненамного. Ангелочка не следует считать дураком: Естественно, он решил – зная, что Тил выслеживает нас, – выследить Тила. Я сам именно так бы и сделал. Ангелочек, если говорить о быстроте ума, ничуть не хуже нас с вами. Это обстоятельство необходимо иметь в виду во время нашего бегства и потому, что это еще один довод в пользу немедленного разрешения нашей проблемы.

Они знали, что он имеет в виду, и твердо встретили его взгляд: Роджер Конвей – мрачно, а Норман Кент – печально и загадочно.

– Варган не стал слушать доводов разума, – продолжал Святой. – Вы же сами слышали... Для нас выхода нет, остается только одно. Я пытался найти другие решения, но их просто не существует... Вы можете сказать, что это хладнокровное убийство, но ведь такова любая казнь. История полна примеров того, как кого-то хладнокровно в соответствии с законом казнили за убийство одного человека. Мы казним Варгана ради спасения миллионов жизней. Никто из нас не сомневается, что он станет орудием массового убийства. И взять его с собой не можем... Поэтому он должен умереть.

– Один вопрос, – сказал Норман. – Если мы устраним Варгана, исчезнет ли вместе с ним угроза войны?

– Мы уже отвечали на этот вопрос. Полагаю, Варган – ключевое звено. Но если даже и нет, если механизм, запущенный Мариусом, способен работать без дополнительной зарядки, то есть если война все-таки неизбежна, – я думаю, что оружие, созданное Варганом, не должно применяться. Нас могут обвинить в измене Отечеству, но мы вынуждены не дрогнув пойти на это. Возможно, есть вещи и поважнее, чем выигранная война... Вы меня понимаете, надеюсь?

Норман смотрел в окно, какая-то странная фантазия, непрошеная гостья на этом собрании, кривила его губы подобием улыбки.

– Да, – произнес он, – есть много важного, над чем следует поразмыслить.

Святой повернулся к Роджеру Конвею:

– А ты, Роджер, что скажешь?

Конвей вертел в пальцах незажженную сигарету и спросил:

– Кто из нас должен это сделать?

Саймон Темплер перевел взгляд с Роджера на Нормана и сказал то, что давно собирался сказать:

– Если нас схватят, то тот, кто сделает это, будет повешен. Это сделаю я. Остальные, возможно, спасутся.

Норман Кент встал.

– Извините, – сказал он, – но я только что вспомнил, что оставил портсигар в спальне. Сейчас вернусь.

Он медленно и задумчиво прошел через маленький холл к одной из дверей, постучал и вошел; Патриция Хольм оглянулась, сидя за туалетным столиком.

– Я готова, Норман. Что, Саймон проявляет нетерпение?

– Пока нет.

Норман подошел и положил руки ей на плечи. Она, чуть улыбнувшись, повернулась, но улыбка замерла у нее на губах при виде того, как странно горели его темные глаза.

– Дорогая Пат, я всегда мечтал о том, чтобы послужить тебе. Сейчас этот момент настал. Ты знала, что я люблю тебя, не правда ли?

Она коснулась его руки:

– Не надо, Норман, дорогой... пожалуйста!.. Конечно, знала. Этого нельзя было не заметить. Мне очень жаль...

– Зачем жалеть? – вежливо улыбнулся он. – Я больше никогда тебя не потревожу, даже если ты это мне и позволишь. Саймон – благороднейший человек в мире и мой лучший друг. Я счастлив оттого, что ты любишь его. Знаю, как он любит тебя. Вы пойдете вдвоем по жизни, пока звезды не упадут на землю. Постарайтесь никогда не терять ощущения прелести жизни.

– Что ты, хочешь сказать? – взмолилась она.

– Мы все фанатики. А я, наверное, самый фанатичный из нас... Помнишь, Пат, я первым сказал о Саймоне, что это человек, родившийся с трубным призывом в ушах?.. Ничего вернее я никогда не говорил. И он постоянно идет на этот трубный зов. А сегодня я сам услыхал зов трубы... Храни тебя Бог, Пат!

И прежде чем она поняла, что происходит, он наклонился и легко поцеловал ее в губы. Потом быстро пошел к двери и уже закрывал ее, когда Пат обрела дар речи. Она и половины не поняла из того, что он говорил, и поэтому повелительно окликнула:

– Норман!

Он вернулся мгновенно, в его лице что-то изменилось.

Приложив палец к губам, он призвал к молчанию.

– В чем дело? – прошептала она.

– Последний бой, – спокойно ответил Норман Кент. – Только чуть-чуть раньше, чем ожидали. Возьми-ка это!

Он передернул затвор маленького пистолета, вложил его в руку Пат и тут же начал торопливо снаряжать пистолет побольше, который вынул из кармана.

Потом он беззвучно открыл окно, выглянул наружу, поманил девушку к себе и указал на машину. «Айрондель» стояла на повороте дорожки, ярдах в двенадцати.

– Спрячься за занавесками, – приказал он. – Когда услышишь три выстрела подряд, беги к машине. Если кто-то попытается тебя остановить, застрели его.

– А ты куда?

– Собирать трупы. – Он беззвучно рассмеялся. – Прощай, дорогая!

Норман поцеловал ей руку и ушел, тихо закрыв дверь за собой.

Когда он выходил из комнаты Патриции первый раз, то слышал через открытую дверь гостиной краткую команду «Руки вверх!», отданную не Роджером и не Саймоном. Секунду постоял у двери, прислушиваясь, и услышал неподражаемую интонацию Саймона Темплера, когда его загнали в угол.

– Добро пожаловать, как сказала актриса епископу в весьма стеснительных обстоятельствах. Но почему ты не привел с собой Ангелочка, дорогой мой?

Последняя фраза догнала Нормана Кента, когда он уже миновал кухню и включил свет на лестничной площадке. Норман спустился и увидел третью дверь – тяжелую дубовую дверь в три дюйма толщиной, украшенную двумя железными засовами. Он отодвинул засовы и вошел, закрыв за собой дверь так же тщательно, как и две предыдущих. Три двери – этого должно хватить, чтобы заглушить любой звук...

Варган сидел согнувшись в кресле и что-то писал огрызком карандаша в потрепанном блокноте.

Услышав, что вошел Норман, он поднял голову. Его седые волосы были всклокочены, а потрепанный и неопрятный костюм висел как на вешалке. По-настоящему живыми казались только его глаза на пергаментном лице, испещренном морщинами. Глаза, в которых светился тусклый огонь безумия, как светятся огоньки над коркой застывшей магмы в жерле пробуждающегося вулкана.

Норман вдруг ощутил приступ неуместной жалости к нему. И хотя он понимал, что необходимо остановить распространение изобретения этого человека, которое может принести в мир ужас, несравнимый с тем, что могли себе вообразить другие маньяки, все-таки потребовались большие усилия, чтобы Норман Кент стал похож на статую, вырубленную из темного камня.

– Я пришел за ответом, профессор Варган!

Ученый шевельнулся в кресле, косо поглядывая на суровую темную фигуру на фоне двери. Лицо его передернулось, он поспешно сунул блокнот в карман пиджака и застыл, не произнося ни слова.

– Я жду, – наконец сказал Норман Кент.

Варган трясущейся рукой провел по волосам и прохрипел:

– Я уже дал свой ответ.

– Подумайте, – промолвил Норман.

Варган посмотрел на дуло направленного на него пистолета и по-звериному оскалился.

– Ты заодно с моими гонителями, – закричал он, и голос его сорвался в рыдающий вой, когда он увидел, как побелел от напряжения палец руки Нормана, нажимающего на спусковой крючок.

Глава 17

Как Саймон Темплер и Джералд Гардинг обменялись колкостями, а затем рукопожатием

– Ждем Ангелочка, – сказал Святой, – но не так скоро. Духовой оркестр заказан, фотографы кишат кругом, репортеры на бегу затачивают перья, а мы готовимся расстелить красную ковровую дорожку. Если бы вы появились столь неожиданно, вас бы встречала делегация граждан. Но не мэр. Мэр намеревался вручить вам раскрашенный адрес, но когда он его готовил, случился пожар, поэтому сейчас мэр, боюсь, не функционирует. Тем не менее...

Он стоял рядом с Роджером Конвеем, благоразумно подняв руки вверх. Его поймали на вираже впервые. Саймон изогнулся так, что если бы он мог подобным образом изгибаться регулярно, то сделал бы себе состояние на Кони-Айленд в будке под названием «Человек с пластиковой спиной». Быстро уяснив положение дел, Святой понял: никакое чудо, обычно спасающее дураков от последствий их глупости, теперь не спасет. И он услышал тихое внутреннее «пинг!», это одна из «психологических кнопок» расстегнулась.

Святой подумал, что последнее дело, пожалуй, будет не самым блестящим. Ему и в голову не пришло винить за провалы кого-нибудь другого. Если бы он был иным, мог бы обвинить Роджера Конвея в том, что тот дважды блистательно помог врагам: сначала назвал по телефону Мейденхед, а потом позволил Мариусу освободиться. Отсюда все и пошло, но Святой был не таким человеком. Он мог лишь мысленно представлять себе дело в целом и тех, кто в нем участвовал, включая себя, А поскольку он был лидером, то винил во всем только себя и не желал перекладывать даже часть вины на плечи подчиненных. Все ошибки – такова природа вещей, – словно кирпичи, одновременно валятся с ужасающим грохотом, поэтому единственно разумное и полезное – воспринимать падающие кирпичи как кирпичи, обращаться с ними как с кирпичами, просто и надежно, не тратя времени на никчемные вопросы типа, кто и почему уронил кирпич.

А кирпич на них свалился просто великолепный, колоссальный, грозящий катастрофой, прямо-таки апофеоз кирпича в виде молодого человека лет двадцати шести – двадцати восьми, со свежим лицом, попавшим в комнату через французское окно, примерно секунд через тридцать после того, как Норман Кент вышел.

Сделано это было настолько дерзко, что ни Саймон, ни Роджер ничего не смогли предпринять. Они так и остались на вираже: вот смотрят через окно в сад – и вот спустя секунду смотрят в дуло пистолета. Времени на отпор у них не было.

А что же Норман Кент? Ему бы уже полагалось вернуться. Вполне вероятно, что он не попадется в ловушку, и с ним Патриция. Если только никто из них не слышал сказанных слов. Саймон заметил, что Норман не закрыл плотно дверь за собой, и намеренно возвысил голос. И теперь, если Норман и Патриция, поймут намек прежде, чем напавший их услышит...

– Вы мне не поверите, – продолжал Святой приветливо, – если скажу, как страстно я ожидал новой встречи с Ангелочком. Он так красив, а я люблю красивых мальчиков. Потом я подумал, что если пообщаемся с ним накоротке, то сможем подружиться. У нас родство душ. Правда, при первой встрече между нами возникли маленькие недоразумения, что естественно между такими сильными, как мы, личностями при первом знакомстве. Но это не надолго. Нас просто тянет друг к другу. Надеюсь, теперь мы не расстанемся до тех пор, пока он не выплачется на моем плече, не поклянется мне в вечной дружбе и не даст в долг полдоллара... Но, возможно, он просто ждет, когда вы доложите ему: «Горизонт чист!»

Молодой человек с пистолетом нахмурился:

– Этот Ангелочек – ваш друг?

Брови Святого слегка приподнялись.

– Вы не знаете Ангелочка, мой милый? – промурлыкал он. – А я думал, что вы друзья – не разлей вода. Ошибка. Тогда поговорим о другом. Как поживает старина Тил? Все питается мятной жвачкой, стараясь сберечь от ожирения свою мальчишескую фигуру? Знаете, считаю, что мы вчера поступили негостеприимно, оставив его лежать на Брук-стрит в компании с Германном. Он, наверное, счел, что мы поступили просто грубо.

– Полагаю, вы и есть Темплер?

Саймон поклонился:

– Точно, красавчик. А как вас зовут – Раймон Новарро? Или вы просто сильный молчаливый мужчина из мужской массовки в мюзикле? Знаете: джентльмены одеваются у, Морриса Эйнджела и братьев Мосс, стригутся у Марселя, а уж с лицами – как придется. Так?

– Вам бы на эстраде цены не было, – спокойно сказал молодой человек. – А ясновидение ваше – как у возчика угля. Но если вас это интересует, я – капитан Джералд Гардинг из Британской секретной, службы, агент № 2238.

– Рад познакомиться с вами, – протянул Святой.

– А это Конвей? Саймон кивнул:

– Вы опять угадали, сынок. Прямо-таки самородок среди гальки, а?.. Роджер, скажи ему все, ничего не утаивая. Его не проведешь. Не удивлюсь, если он знает даже, в какой фирме ты взял напрокат смокинг.

– В той же самой, в какой он приобрел штаны с надписями, – отозвался Роджер. – Потрясающие штаны. Как ты думаешь, эти надписи читаются слева направо или сверху вниз?

Гардинг оперся плечом о стену и посмотрел на своих пленников с каким-то невольным восхищением.

– Да вы пара крутых шутников, – сделал он вывод.

– Мы же профессионалы, – сказал Святой, – выступаем перед публикой два раза за вечер, и все со смеху катаются. Кстати, не позволите ли нам опустить руки? Не хотелось бы действовать вам на нервы, но такое положение очень плохо влияет на кровообращение. Сначала, конечно, можете собрать нашу карманную артиллерию, как это обычно принято.

– Если вы не будете дергаться, – предупредил Гардинг. – Повернитесь кругом.

– С удовольствием, – пробормотал Святой. – И спасибо.

Гардинг забрал у них пистолеты и вернулся на прежнее место.

– Но имейте в виду – никаких шуток!

– Мы никогда не шутим, – с достоинством ответил Святой.

Он достал из сигаретницы на столе сигарету и приготовился закурить.

Внешне он был совершенно спокоен с того самого момента, как появился Гардинг. Но это была только поза, привычно принимаемая им, когда штормить начинало по-настоящему; волнения Святой откладывал на потом. В трудных ситуациях он умел напустить на себя ленивое безразличие, и многих, еще до Гардинга, это сбивало с толку и ставило в тупик. Выглядело это всегда одинаково – демонстрация полного безразличия и поток ленивых насмешек, без усилий скрывающих потаенные мысли.

И чем серьезнее была ситуация, тем сумасброднее Святой, отказывался ее серьезно воспринимать. Это всегда давало некоторое преимущество; показная добродушная уверенность Святого мало кого могла насторожить. Только круглый дурак или гений не пришли бы к заключению: такая уверенность и беззаботность объясняются тем, что в рукаве у Святого – козырная карта. И часто тот, кто не был ни дураком, ни гением, оказывался прав.

Но на этот раз козыря в рукаве не было. Святой, безмолвно прокручивая в мозгу все аспекты ситуации, не мог добавить ничего нового к ее первоначальной оценке. Единственной потаенной картой оставался Норман Кент.

К этому моменту Норман Кент уже должен понять, что случилось. Иначе он бы уже давно был вместе с ними, с поднятыми руками, под прицелом пистолета молодого человека в необычных брюках. А если Норман Кент знает, то узнает и Патриция. Вопрос заключался в том, что они предпримут. И как Саймон Темплер, не имея контакта с ними и практически бессильный перед пистолетом Гардинга, предугадает их действия и попытается помочь им.

Проблема для Святого состояла в том, чтобы получить свободу для маневра, поставив себя на место друга, а не врага. А тем временем нужно продолжать отвлекать внимание Гардинга...

– Вы – ребенок умный. А можно полюбопытствовать, как это получилось, что вы делаете работу Тила? – спросил Святой.

– В таких делах, как это, мы работаем вместе с полицией, – угрюмо ответил Гардинг, – но не упускаем случая, если это возможно, обставить их. Тил и я действовали независимо друг от друга. Он поехал верхней дорогой, а я нижней и, похоже, приехал раньше. Я увидел на дороге вашу машину и решил войти.

– Вас должны наградить медалью, – сдержанно сказал Святой. – Я ничего не могу предложить вам, кроме своей любви, дитя, но я напишу в военное министерство о вас, если захотите.

Гардинг улыбнулся и пригладил свои кудрявые волосы:

– Мне нравится ваша выдержка.

– А мне ваша, – вернул комплимент Святой. – Вижу, вы хороший человек, но пошли по неверной дорожке. Вы должны быть с нами. Если пожелаете, в нашей команде найдется для вас место. Хотите быть в сиянии моего нимба?

– Так вы – Святой! – живо воскликнул Гардинг.

Саймон прикрыл глаза, уголки его губ тронула усмешка.

– Туше!.. Вы, конечно, не знали этого, но догадались правильно. Вы просто умница, мой мальчик.

– Догадаться несложно. Тил публично заявил: если окажется, что похищение Варгана – не ваших рук дело, он съест свою шляпу. И добавил, что слишком хорошо знает методы вашей работы, чтобы ошибиться, хотя на этот раз и не было традиционной подписи-рисунка.

Саймон кивнул.

– Какую шляпу намеревался Тил съесть? – поинтересовался он. – Шелковый цилиндр, в котором ходит по ночным клубам, прикидываясь джентльменом, или же покрытый пивными пятнами котелок? А может, у него есть третья шляпа? Если есть, то мне ее видеть не доводилось. Очень волнующая проблема...

И Святой уставился в потолок, словно его действительно эта проблема волновала.

Но думал он о другом. «Если Гардинг и Тил обсуждали это дело, Гардинг должен знать, что в доме есть третий мужчина. Мужчина, уже продемонстрировавший умение обращаться с дубинкой... Почему же Гардинг ничего об этом не сказал? А может, на него нашло временное помрачение ума и наш умный и хвастливый Гардинг просмотрел Нормана?»

А вслух Святой сказал:

– Как насчет того, чтобы вступить в нашу команду? Привлекает вас эта идея?

– Извините, старина.

– Да не за что, – вздохнул Святой. – Не стоит извинений... Чем мы можем еще быть вам полезны? Вы, похоже, все делаете по-своему, так что нам придется подчиняться. Ну, говорите, пожалуйста.

– Да, раз уж вас так легко удалось захватить в плен...

Таким образом был дан ответ на коварно замаскированный вопрос. Действительно, никто Нормана Кента не видел и не вспомнил о нем.

На короткое мгновение глаза Святого встретили взгляд Роджера Конвея.

Потом...

– Что же мы должны сделать? – дружелюбно спросил Святой. – Устроить торжественную капитуляцию?

Молодой человек подошел к окну и выглянул. Саймон бесшумно шагнул по направлению к нему, но дистанция была все еще велика, да и глаза Гардинг отвел лишь на миг. Когда он обернулся, Святой безмятежно выбирал сигарету в сигаретнице на столе.

– Варгана вы держите здесь?

Святой поднял на него глаза и произнес:

– Ах!

Гардинг сжал губы.

За несколько минут общения Святой сумел разглядеть и оценить спокойную уверенность молодого человека, так не вязавшуюся с первым впечатлением от его мальчишеской внешности в сочетании с чувством юмора, который пришелся по сердцу Святому. Сейчас чувство юмора улетучилось, но осталась спокойная уверенность, несколько окрашенная грустью принятого решения.

– Не знаю, зачем вы захватили Варгана, – сказал Гардинг. – Несмотря на то, что нам вообще известно о ваших идеях, это остается загадкой. На кого вы работаете?

– Только на самих себя, – ответил Святой. – Понимаете, наш газон перед домом погибает, и никакие ядохимикаты его не спасают, вот мы и подумали, а вдруг Варган со своим электронным истребителем поможет...

– Давайте серьезно!

– Серьезно, если вы хотите знать, – Саймон посмотрел на него и промолвил очень серьезно, – мы захватили Варгана, чтобы его изобретение не было использовано в войне. И наше, решение остается в силе.

– Так и Тил считал.

– Дорогой старина Тил! Не человек – чудо, нет? Прямо как вечно моргающий детектив в криминальном романе... Да, мы захватили Варгана поэтому. Утром Тил получит от меня большое письмо, где все объясняется.

– Полагаю, что-нибудь об интересах человечества?

– Точно, и кроме того, мы натянули нос Ангелочку, который уж точно не думает об интересах человечества.

Гардинг выглядел озадаченным.

– Этот человек, о котором вы говорите, – Ангелочек...

– Шпион, – пояснил Святой.

Гардинг начал понимать:

– Человек с фигурой гориллы-переростка... и с соответствующей физиономией...

– Как вы это прекрасно сформулировали, старина! Почти теми же словами, что и я бы употребил. Понимаете...

– Мариус! – выпалил Гардинг.

Святой кивнул.

– Звонок прозвенел, – сказал он, – и вы получите свою монетку из автомата в свое время. Но меня вы не удивили. Мы об этом знали.

– Мы предполагали, что Мариус здесь замешан...

– Мы могли бы вам сказать об этом.

Глаза Гардинга сузились.

– А что вам еще известно? – спросил он.

– О, множество вещей, – вежливо ответил Святой. – Когда я в хорошей форме, могу и Тила по некоторым вопросам обставить. Например, готов держать пари, поставив любимую пару башмаков, что сегодня за вами наверняка следил один из людей Мариуса. Но вы могли его не заметить.

– Но я заметил!

Пистолет Гардинга был твердо нацелен в живот Святому в продолжение всей беседы, лишь иногда смещался на Роджера Конвея. Но сейчас в руке, державшей его, чуть уменьшилось суровости и твердости. Изменение было почти неощутимым, но Саймон Темплер никогда таких моментов не упускал. Для себя он сделал вывод, а когда взглянул Гардингу в глаза, этот вывод подтвердился.

– Но я оторвался от хвоста примерно за милю до вашего дома, – признался Гардинг. – Конечно, мне не следовало являться сюда одному, не дождавшись подкрепления. Я бы так и поступил, но заметил, что хвост чертовски интересуется моими действиями. Вот по этой-то причине я и хочу, чтобы вы передали мне Варгана немедленно!

Святой грациозно облокотился о стол и выпустил два колечка дыма потрясающе правильной формы.

– Ах, так...

– Так! – коротко ответил Гардин. – Даю вам две минуты на размышление.

– А если нет?

– Начну всаживать в вас пулю за пулей. В руки, в ноги... Предполагаю, вы расскажете обо всем прежде, чем дело зайдет слишком далеко.

Саймон покачал головой.

– Вы, возможно, этого не заметили, – сказал он, – но я слегка заикаюсь. Я очень чувствителен, и, если мне угрожают, заикание усиливается. Если вы приметесь в меня стрелять, я начну заикаться так сильно, что не меньше как полчаса пройдет, пока я сумею произнести первое слово «ч-ч-ч-е-р-т», не говоря уже о том, чтобы отвечать на какие-то вопросы.

– И так же, – неумолимо продолжил Гардинг, – я поступлю с вашим товарищем.

Святой послал улыбку Роджеру Конвею:

– Ты ведь не скажешь ни слова, а, старина?

– Пусть попробует меня заставить, – насмешливо ответил тот.

Саймон повернулся к Гардингу.

– Честное слово, – спокойно произнес он, – этим вы ничего не добьетесь. И вы это знаете.

– Увидим.

Телефон стоял на маленьком столике возле окна. Держа Святого и Конвея под прицелом, Гардинг снял трубку:

– Алло... Алло... Алло... – Постукивая по рычажкам, Гардинг посмотрел на часы. – Пятнадцать секунд не отвечают... Черт побери этот коммутатор! Алло... Алло! – Он еще послушал, осторожно положил трубку, выпрямился, и Святой все прочел у него на лице. – Теперь я вспомнил, – сказал Гардинг, – в вашей банде есть еще один человек. Он здесь?

– А что, линия не работает?

– Глухо.

– Даю вам слово: никто из наших линию не повреждал.

– Если это правда... – Гардинг посмотрел ему в глаза.

– Только Мариус мог это сделать, – медленно сказал Святой. – Возможно, вы так и не избавились от хвоста.

Роджер Конвей смотрел в другое окно, из которого была видна лужайка и река за садом. За моторкой Святого стояла на якоре другая лодка, но не та, в которой он видел Тила. Роджеру показалось, что двое сидящих в ней пристально смотрят на их дом, но не был в этом уверен.

«Конечно, – подумал он, – это может быть Мариус».

Гардинг тоже всматривался в окно, пытаясь понять, что же там увидел Конвей. Саймон это подметил и понял, как надо действовать. Нет, Нормана не проглядели. Гардинг признался, что он пришел один и справился с ситуацией, но теперь ему приходилось держать на мушке двух пленников и ждать, надеясь, что третий, ничего не подозревая, попадется в ту же ловушку. И пока часть своей бдительности Гардинг уделял ожиданию этого третьего, Норман Кент не мог действовать, но сейчас...

Именно в этот момент Святой неожиданно вскочил на ноги:

– Гардинг!

Тот оглянулся на Святого, полностью повернувшись спиной к окну. С другого конца комнаты Роджер Конвей тоже посмотрел с удивлением. Только Святой видел, как Норман Кент вырос за спиной Гардинга.

Гардинг лишь почувствовал, как стальные тиски сомкнулись на запястье его руки с пистолетом, а что-то тупое уперлось в позвоночник.

– Без глупостей! – предупредил Норман Кент.

– Хорошо.

Слово это слетело с его губ после секундного колебания. Пальцы нехотя разжались, пистолет упал на ковер. Святой быстро его подобрал и засмеялся.

– Пожалуй, возьмем наши пугачи обратно! – Он вынул пистолеты из кармана Гардинга и вернул один Роджеру, потом отступил к столу, держа в каждой руке по пистолету. – Опять как в криминальном романе. И мы снова до зубов вооружены. Не дом, а арсенал какой-то, но мы себя в нем чувствуем уютно. Проходите и будьте поприветливей. Не надо сердиться... Норман, что ты хочешь за свой подвиг: фальшивый чек или пакет леденцов?

– Я все ждал, когда же у тебя хватит ума устроить переполох.

– Я сегодня медлителен, как грузовая машина, – сказал Святой. – Просто не знаю, что со мной. Но все хорошо, что хорошо кончается, как говорила одна актриса, и...

– Все хорошо? – спокойно спросил Норман.

– А что?

– Я слышал, как вы говорили о телефоне. Ты прав. Я не повреждал линии. Даже не подумал об этом. И если линия не работает, значит...

Фраза осталась незаконченной.

Никто не слышал звука выстрела. Вероятно, он потерялся на открытом пространстве. Однако все увидели, как лицо Нормана Кента внезапно исказилось и побелело.

– Прочь от окон! – Норман выкрикнул это предупреждение задыхающимся, дрожащим голосом, пошатнулся и рухнул на одно колено.

Саймон бросился вперед, подхватил Нормана Кента под руки и оттащил в укрытие. В это время вторая пуля впилась в оконную раму в нескольких дюймах от их голов.

– Они здесь!

Гардинг бесшабашно стоял на открытом месте, не обращая внимания на остальных. Святой крикнул, чтобы все нашли укрытие, но Гардинг на это не отреагировал. Пришлось Роджеру Конвею вытащить его из опасной зоны чуть ли не за шиворот.

Резким толчком Саймон сдвинул тахту, стоявшую у стены, и перекрыл ею три четверти оконного проема. Потом улегся за ней с пистолетами в руках, глядя в сторону дороги. Он увидел, как что-то шевельнулось за живой изгородью, и дважды выстрелил наугад, но не понял, попал ли.

На губах Святого опять играла «благостная» улыбка, и в глазах горел прежний «священный» огонь. Гардингу все это совершенно не нравилось. Если снаружи был Тил, незачем вступать с ним в схватку. Но снаружи определенно был не Тил. Ни старший инспектор Тил, ни кто-либо из его людей не стали бы без предварительных переговоров палить из пистолетов с глушителями. Только один человек мог вести себя подобным образом. С этим человеком Святой просто мечтал схватиться. Он не мог всем сердцем отдаться схватке с такими людьми, как Гардинг и Тил, людьми, которых при иных обстоятельствах предпочел бы иметь своими друзьями. Но Мариус – это совершенно иное дело. Борьба с Мариусом выходила за пределы формальных требований закона. Она была роковой и очень личной, как пощечина и брошенная на пол перчатка...

Святой выждал немного и снова выстрелил. На этот раз разнесся крик, и пуля просвистела над ухом, а другая впилась в обивку тахты в дюйме от головы. Улыбка Святого стала прямо-таки блаженной.

– Совсем как на войне, – счастливым голосом констатировал он.

– Это и есть война! – выпалил Гардинг в ответ. – Вы что, не понимаете?

Роджер Конвей стоял на коленях рядом с Норманом и разрезал брючину, по которой расползалось темное пятно.

– Что вы хотите этим сказать?

Гардинг отступил назад:

– Вы не понимаете? А казалось, что знаете так много... Впрочем, этого вы знать не могли. Новость появится только в дневных выпусках газет, хотя многим она была известна еще вчера. Сегодня в полдень вручен наш ультиматум, ответ на который должен быть дан до завтрашнего полудня.

– А кому, какой стране? И по какому поводу ультиматум?

Гардинг ответил, и его ответ не очень удивил Святого. Не зря он читал между строчками газетных сообщений.

– Разумеется, все это чепуха, как и любой другой ультиматум который одна страна направляет другой, – сказал Гардинг. – Мы оттягивали дело, сколько могли, но нам не оставили выбора. Они напрашиваются на неприятности и определенно намерены получить их. Половина членов кабинета все еще ничего не понимает и полагает, что наши противники достаточно умны. Что это просто раздутое самомнение. Вот почему пока все и держится в тайне. Правительство считает, что их самомнение умерится. А вместо этого оно растет и растет.

Саймон вспомнил фразу из письма, которое отобрал у Мариуса: «На этот раз осечки не будет...»

И он понял: одного слова такого человека, как Мариус, и всех тех сил, которые за ним стоят, может быть вполне достаточно, чтобы поколебать решения королей и тайных агентов.

Не отрывая глаз от дороги, Саймон спросил:

– И многие могли бы объяснить причину столь высокого самомнения?

– Мой шеф и еще несколько человек, – отозвался Гардинг. – Мы знали, что Мариус замешан в деле, а за ним стоят большие деньги. Но разве можно объяснить это широкой публике? Она этого не поймет. И потом, в нашей теории существовала дыра, которую нечем было заткнуть до субботних событий в Эшере. Тогда-то мы все и поняли.

– Я пришел к таким же выводам, – подчеркнул Святой.

– Все упирается в одно, – спокойно продолжал Гардинг, – если Мариус захватит для них Варгана – это война.

Саймон было поднял пистолет, но цель нырнула куда-то вниз, он пистолет опустил и спросил:

– Зачем вы все это мне рассказали?

– Потому что вы должны быть на нашей стороне, – твердо сказал Гардинг. – Мне все равно, кто вы такой. Мне все равно, что за дела есть за вами. Мне все равно, во имя чего вы работаете. Но Мариус здесь, а вы не можете быть заодно с Мариусом. Поэтому...

– Кто-то машет белым флагом, – увидел Святой.

Он встал, и Гардинг встал рядом с ним. За изгородью человек размахивал носовым платком.

Потом Саймон заметил каких-то людей на дороге.

– Что будем делать? – спросил он.

– Пусть приходят, – отозвался Гардинг. – Выслушаем, что они скажут. Войну можно начинать и после этого. А они будут воевать! Темплер...

Святой кивнул и увидел, как из-за изгороди поднялся человек и вышел на дорогу. Не человек – гигант...

– Ангелочек лично! – промурлыкал Святой и резко повернулся, уперев руки в бока. – Гардинг, я ваши доводы выслушал. Они хороши. Но мне больше нравятся мои собственные. Боюсь, в данных обстоятельствах вам придется с ними согласиться. Мое предложение все еще остается в силе. Ответьте быстро, присоединитесь ли вы к нам, хотя бы на время, или я буду вынужден вас выставить вон? Мне не хотелось бы этого, но если вы не с нами...

– Не в этом дело, – заупрямился Гардинг. – Меня сюда послали найти Варгана, и, думаю, я его нашел. В этом вопросе между нами согласия быть не может. Вы это понимаете. Но что касается остального... Забудешь спесь, если нечего есть. Мы сошлись на том, что Варган не должен попасть к Мариусу, а во всем остальном наши взгляды разошлись. Значит, пока мы вынуждены обороняться от Мариуса...

– Перемирие?

Молодой человек пожал плечами, затем протянул руку.

– И уж мы им покажем, – сказал он.

Глава 18

Как Саймон Темплер принимал Мариуса, а кронпринц вспомнил о своем долге

Мгновение спустя Святой был на коленях около Нормана Кента и со знанием дела осматривал рану. Норман хотел остановить его.

– Пат, – прошептал он. – Она спряталась в твоей комнате.

Саймон кивнул:

– Все в порядке. Какое-то время она будет в безопасности. И ей лучше не появляться здесь в присутствии Ангелочка. Сначала посмотрим, что можно сделать с твоей раной.

Он продолжал осмотр. Входное отверстие располагалось дюйма на три выше колена и оказалось значительно больше, чем от обычной крупнокалиберной пистолетной пули. Выходного отверстия не было, и, когда Святой стал ощупывать рану, Норман невольно вскрикнул, а затем спросил:

– Кость перебита, да?

Саймон снял пиджак и оторвал рукав рубашки, чтобы перевязать раненого.

– Разбита вдребезги, Норман, старина. Эта свинья стреляла разрывными... Роджер, дай, пожалуйста, побольше виски... Это тебе немного облегчит боль, Норман, старый вояка.

– И то дело, – хрипло сказал Норман и больше к этой теме не возвращался, но одно понимал совершенно четко: человек с раздробленным бедром не может двигаться долго и быстро. Как ни странно, его это не беспокоило. Он с благодарностью выпил принесенное виски и безразлично подчинился указаниям хлопотавшего Саймона. На бледном лице Нормана Кента разлилось странное спокойствие.

Саймон Темплер также понимал, что означает такая рана, но не отчаивался.

Он знал, что Мариус стоит у входа, но не поднял головы, пока не закончил своими умелыми, нежными, как у женщины, руками перевязку. Ему хотелось разозлиться до начала разговора с Мариусом. Потом-то уж дело пойдет само собой, можно обдумывать ситуацию, скрывая мысли за грубыми шутками и остроумными насмешками. Но в первую очередь Святому действительно хотелось охватить мысленным взором всех участников. И уточнить множество других деталей происходящего. Как быть с Патрицией, находящейся в доме и ограничивающей его свободу действий? А покалеченный Норман Кент? А Британская секретная служба в лице капитана Джералда Гардинга – пленника, разгуливающего по осажденной крепости, освобожденного под честное слово? А старший инспектор Тил, прочесывающий окрестности и могущий в любой момент появиться на сцене? Наконец, Рэйт Мариус, окруживший дом небольшой армией людей, которые уже достаточно убедительно показали, что собрались они в Мейденхеде не для участия в воскресном состязании, кто лучше испечет булочки с кремом. Словом, даже человеку столь оптимистического склада, как Святой, приходилось признать: дело принимало неприятный оборот. Было время, когда Святому нравилось называть себя профессиональным охотником за неприятностями. Он вспомнил сейчас эту милую браваду и подумал: а мог ли он когда-нибудь вообразить, что его молитвы будут удовлетворены, да еще столь обильно? Воистину, он пустил свой хлеб по водам, а вытащил несколько булочек.

Наконец Саймон встал на ноги, скрыв эти размышления в глубинах своей души. Лицо его никогда не было таким кротким.

– Добрый день, малыш, – мягко произнес он. – Я так ждал новой встречи с тобой. За последние примерно восемнадцать часов жизнь без тебя стала мне казаться пустой. Но не будем об этом.

Гигант наклонил голову:

– Вы меня знаете.

– Да, – ответил Святой, – полагаю, мы уже встречались. Похоже, ваше лицо мне знакомо. Оно напоминает мне слоновью задницу, которую я видел в цирке, куда меня водила моя дорогая старая бабушка перед тем, как я заболел корью. Или же оно похоже на то, что попало в наш унитаз и забило канализацию пару лет назад?

Мариус пожал плечами. Он опять был одет в визитку, как и тогда, когда Святой впервые встретился с ним на Брук-стрит; но сочетание этого костюма с новой обстановкой, а также с его огромной фигурой и грубыми чертами лица было бы до смешного гротескно, если бы слегка не пугало.

– Я уже имел возможность познакомиться с некоторыми образчиками вашего юмора, Темплер...

– При обстоятельствах, которые мы все помним, – вежливо закончил фразу Святой. – Точно. Но мы не берем платы за повторный визит, можете поберечь ваши деньги.

Маленькие глазки Мариуса остановились на других – Роджере Конвее, прислонившемся к книжному шкафу, поигрывающему пистолетом, Нормане Кенте, лежащем на софе со стаканом в руках, Джералде Гардинге по другую сторону окна – руки в карманах, на мальчишеском лице легкий румянец.

– Я только теперь узнал, – сказал Мариус, – что именно вы являетесь тем джентльменом,который называет себя Святым. Инспектор Тил проявил неосторожность, воспользовавшись будкой телефона-автомата, где его слышал один из моих людей. Плохая звукоизоляция. А это, полагаю, ваша банда?

– Только не банда, – запротестовал Святой, – не банда. Уверен: святые никогда не были членами банд. Но, впрочем, да – это другие носители ореола святости... Да, я все забываю. Вы же не были формально представлены друг другу, так?.. Познакомьтесь... Слева от вас, к примеру, Святой капитан Джералд Гардинг, когда-то окончивший колледж Кларка, канонизированный за множество благотворительных акций, включая получение подписи скупого миллионера на чеке с пятизначной цифрой. Миллионер был почти возмущен, когда узнал об этом... Далее Святой Роджер Конвей, победитель открытого конкурса мужской красоты в Нэшвилле, штат Арканзас, в 1925 году, канонизированный за прославление «Американской девушки». По крайней мере, она призналась судье, что он ее «прославил»... Лежит Святой Норман Кент, чемпион по скоростному поглощению пива, канонизированный за то, что поставил бесплатную выпивку нескольким слепым нищим. Кстати, пока они не выпили, были зрячими... Ах да, и я сам. Я Саймон-простак, которому встретился пирожник на ржаном поле или что-то в этом роде. Если бы имя мое было «Бутлеггер»[7], то мне бы повстречался бутлеггер, и это было бы значительно интереснее. Но, как я полагаю, менять имя мне уже поздно.

Мариус выслушал этот поток бессмыслицы совершенно невозмутимо, потом спросил:

– А мисс Хольм?

– Боюсь, что ее нет, – ответил Святой. – Сегодня у меня день рождения, и она отправилась в «Вулворт», чтобы купить мне подарок.

– Это неважно, – кивнул Мариус. – Вы знаете, зачем я прибыл?

Святой, похоже, задумался:

– Давайте прикинем... Вы могли прибыть, чтобы настроить пианино, только у нас нет пианино. А если бы у нас был каток для белья, вы могли бы прибыть для его починки. Нет, единственное, что мне приходит в голову, – вы коммивояжер, поставляющий соломенные шляпы, воротнички и галстуки. Извините, но на сезон мы уже ими запаслись.

Мариус протер свой цилиндр аккуратно сложенным носовым платком. Лицо его, как всегда, ничего не выражало.

Саймон не мог не восхититься его выдержкой. У него еще был большой счет к Мариусу, и Мариус знал это; но вот он стоит и полирует цилиндр в присутствии человека, который поклялся его убить. Правда, Мариус явился в качестве парламентера, что гарантировало, как он справедливо считал, определенную безопасность. Но Мариус и виду не подал, что понимает двусмысленность ситуации: необходимо предъявить ультиматум человеку, который при малейшей возможности с удовольствием всадил бы ему пулю в живот.

– Мы даром тратим время, а вы от этого ничего не выиграете, – сказал Мариус. – Я пришел в надежде сохранить жизнь некоторым из моих людей, которых несомненно убьют, если разгорится бой.

– «Как трогательно!» – сказала однажды актриса священнику. А может, вашу совесть тревожит воспоминание о том человеке, которого вы убили в Буресе, уточка моя? Или просто похороны стали обходиться слишком дорого?

– Это мое дело, – Мариус пожал плечами, – и вам вместо того, чтобы вмешиваться в них, лучше понять свое положение. На десять миль в округе все телефонные провода перерезаны с того момента, как мы обнаружили вас. Поэтому быстро отправить сообщение в Лондон можно только на автомобиле. Местная полиция опасности не представляет. Даже инспектор Тил далеко отсюда, и для него приготовлена засада, в которую он непременно попадет. Дополнительно на ближайших к этому дому перекрестках я поставил своих людей в полицейской форме, которые не пропустят сюда ни одной машины и всем любопытствующим объяснят, почему стрельба. Раньше чем через час никто на помощь не придет – и если придет, это будет означать ваш арест, если вы будете еще живы. Не надейтесь провести меня во второй раз сказочкой, которой вы так успешно воспользовались вчера.

– А вы уверены, что это была сказочка?

– Если бы это было не так, я бы вас здесь не нашел. Неужели вы думаете, что я совсем незнаком с официальными методами расследования и поверю в столь быстрое ваше освобождение?

– И все-таки, – задумчиво произнес Святой, – мы ведь могли сюда попасть как приманка в полицейской ловушке – для вас!

Мариус улыбнулся. Если бы Святой однажды уже не видел этой улыбки, то никогда бы не поверил, что гигант может улыбаться. А улыбка, причем ужасно вежливая, была.

– С того момента, как инспектор Тил покинул Лондон, – сказал Мариус, – он все время находился в поле зрения моих агентов. Поэтому у меня есть все основания считать, что он до сих пор не знает, где вы. Темплер, на этот раз вам придется подумать о чем-нибудь более действенном, чем... гм... как это сказал ваш друг? Чем «приманка и наживка».

Саймон кивнул:

– Прелестная фраза.

– Так что вы можете выбирать между тем, чтобы передать нам Варгана, и тем, что мы возьмем его силой.

Святой улыбнулся:

– То есть орел – вы выиграли, решка – я проиграл, так?.. А если, предположим, монета встанет на ребро? Предположим, дитя мое, что вас арестуют? Здесь не Чикаго, понимаете ли. В Англии нельзя развязывать собственные маленькие войны даже в сельской местности. Крестьяне будут недовольны и начнут бросать в вас брокколи[8]. Я не знаю, что такое брокколи, но бросать начнут.

По лицу гиганта снова промелькнула ужасно вежливая улыбка.

– Вы меня не поняли. Моей стране нужен Варган и его изобретение. Чтобы заполучить его, я готов пожертвовать столькими людьми, сколькими потребуется. И мои люди отдадут жизни за свою родину, как они отдали бы на поле битвы.

– Ваша страна!

Святой хладнокровно закурил сигарету.

На взгляд стороннего наблюдателя, которому не были бы слышны слова, они обсуждали не более как условия партии в гольф, а не ситуацию, где определялись судьбы наций... Но лишь на минуту...

Эти два наэлектризованных слова разорвали оболочку внешнего спокойствия Святого. Голос его больше не напоминал насмешливое мурлыкание. В его тоне теперь звенела сталь, чувствовалась твердость и сарказм. Как будто он вложил в эти два слова сотню острых ножей и тысячу иголок и произнес их с холодностью порыва ветра с Северного полюса.

– Ваша страна!

– Именно это я и сказал.

– Разве у таких, как вы, есть своя страна? Есть ли на всей земле хоть один акр, который бы вы любили лишь потому, что это – ваш дом? Разве вы чему-нибудь преданы, кроме как разбухшим от золота паукам, чью паутину вы плетете? Есть ли народ, который вы могли бы назвать своим, – народ, который бы вы, ни минуты не колеблясь, не принесли бы в жертву, чтобы положить в свой карман тридцать сребреников? Разве вас что-нибудь в мире волнует, кроме грязных денег, Рэйт Мариус?

Впервые лицо Мариуса не осталось безучастным.

– Это моя страна, – твердо промолвил он.

Саймон рассмеялся:

– Придумайте другую ложь, Мариус. Эта не пройдет.

– И все-таки это моя страна. И она дала мне людей, чтобы выполнить задание...

– А вам не приходило в голову, – спросил Святой, – что мы тоже готовы умереть за свою страну и нас не пугает перспектива быть арестованными, если нас спасут?

– Я думал об этом.

– И не слишком ли вы полагаетесь на нашу честность? Что может нам помешать забыть об условиях перемирия и взять вас в заложники?

Мариус покачал головой:

– А что могло помешать мне прийти сюда с белым флагом, чтобы отвлечь ваше внимание, пока мои люди не заняли бы дом с тыльной стороны? Когда судьба страны поставлена на карту – не до условностей. К белому флагу относятся с уважением на полях сражений, а здесь – главное сражение войны.

Святой задумчиво покачивался на каблуках, сигарета свисала из угла рта, руки свободно опущены, но в каждой руке он держал смерть.

– Вы все еще наш заложник, красавчик, – сказал он, – и если вы затеяли какое-то вероломство...

– Что моя жизнь, – перебил Мариус. – Наш лидер, – он махнул рукой в сторону дороги, – не задумываясь принесет в жертву и ее, и множество других.

– Кто он?

– Его Высочество...

Саймон Темплер втянул воздух.

– Его Высочество наследный принц Рудольф...

– Черт побери! – воскликнул Святой.

– Не так давно вы спасли ему жизнь, – объяснил Мариус, – вот почему Его Высочество приказал дать вам этот шанс. Он также приказал принести извинения за ваше вчерашнее ранение. Хотя это случилось до того, как мы узнали, что вы – Святой.

– Боже милостивый! Держу пари, вы не выполнили бы распоряжений Его Высочества, если бы вам не были нужны его люди для своего грязного дела!

Мариус развел огромными руками:

– Это неважно. Я подчинился. И я жду вашего решения. У вас есть одна минута на обдумывание.

Саймон с подчеркнутой небрежностью выкинул окурок в окно и четко проговорил:

– Мы сейчас сообщим вам наше решение, если вы ответите на один вопрос.

– На какой?

– Когда вы похитили Варгана, вы же не смогли захватить с собой его аппаратуру...

– Понимаю ход ваших мыслей, – сказал гигант. – Вы думаете, что, даже если вы отдадите нам Варгана, ваши ученые смогут скопировать аппарат, хотя и не очень-то разберутся в его устройстве. Позвольте вас огорчить. Пока одни люди забирали Варгана, другие уничтожали его аппаратуру... с надлежащей эффективностью. Можете быть уверены: не осталось ничего, что могло бы действовать, даже если этим станет заниматься сам сэр Рональд Хейл. Сожалею, если огорчил вас...

– Вы вовсе не огорчили меня, Ангелочек. Напротив, вы сообщили мне самые приятные новости за последнее время. Если бы вы не были столь невыразимо омерзительны, я бы, пожалуй, обнял вашу бычью шею, Ангелочек, росинка вы моя! Полагаю, в этом вопросе я мог бы положиться на ваш профессионализм, но все-таки лучше знать наверняка...

С другого конца комнаты в разговор вмешался Роджер Конвей:

– Послушай, Святой, если наследный принц находится здесь, стоит лишь рассказать ему правду о Мариусе...

Мариус повернулся к нему и язвительно уточнил:

– Какую правду?

– Правду о вашем лжепатриотизме. Надо рассказать ему о том, что нам известно. Сказать, что вы обманываете его, преследуя свои отвратительные цели...

– И думаете, он вам поверит? – усмехнулся Мариус. – Вы, Конвей, просто ребенок! Даже вы не сможете отрицать, что я делаю все возможное, чтобы отдать изобретение Варгана в руки Его Высочества.

Святой покачал головой:

– Ангелочек прав, Роджер. Наследный принц получает икру и не станет интересоваться тем, отчего же умер осетр. Нет... У меня есть гораздо лучшее решение проблемы. – И он опять посмотрел на Мариуса. – Это действительно правда, дорогуша, что вся ситуация завязана на Варгане, он ее ключ?

– Точно.

– Варган для вас как сливки в кофе?

Гигант пожал плечами и ответил:

– Я не все ваши идиомы понимаю, но полагаю, выразился достаточно ясно.

– А вы думаете, многие их понимают? – сочувственно поинтересовался Роджер.

И вновь по губам Саймона Темплера скользнула улыбка, насмешливая, бесшабашная, – улыбка головореза и святого. Он подбоченился и четко проговорил:

– Если вам нужен Варган, попробуйте отнять его силой либо отправляйтесь домой и сосите мятные таблетки. Выбирайте, Ангелочек!

Мариус стоял неподвижно.

– В таком случае Его Высочество хотел, чтобы вы знали, что он снимает с себя всякую ответственность за последствия вашей глупости...

– Одну минуту!

Это сказал Норман Кент, пытавшийся, превозмогая боль, встать на здоровую ногу. Святой мгновенно оказался рядом и подхватил его:

– Осторожнее, старина!

Норман слабо улыбнулся:

– Я хочу встать, Саймон.

И он встал, опираясь на Святого, и посмотрел на Мариуса. Он был очень таинствен, суров и отчужден, когда начал говорить:

– Предположим, мы вам сообщим, что у нас нет Варгана?

– Я бы вам не поверил.

Вмешался Роджер Конвей:

– А зачем он нам нужен? Если бы мы только захотели уберечь его от вас, то давно уже передали бы властям. Но вы знаете, что мы не передавали. Какая же нам от него польза?

– У вас могут быть свои соображения. Например, выкуп. Ваше правительство хорошо заплатило бы за его безопасность...

Норман Кент разразился таким чистым смехом, что опроверг теорию Мариуса быстрее, чем любые слова.

– Подумайте еще, Мариус! Вы так нас и не поняли!.. Мы перехватили у вас Варгана, чтобы сохранить мир на земле и сберечь жизни нескольких миллионов, человек. Мы надеялись убедить его отказаться от изобретения. Но он сошел с ума и не желал ничего слушать. Поэтому сегодня вечером во имя мира на земле...

Он замолк и провел рукой по глазам.

Затем выпрямился, бесстрашно глядя куда-то вдаль, в его взгляде не было даже намека на колебание.

– Я пристрелил его как бешеную собаку, – сильным и чистым голосом произнес он.

– Вы...

Гардинг рванулся вперед, но Роджер Конвей мгновенно преградил ему дорогу.

– Во имя мира на земле, – повторил Норман Кент. – И... во имя счастья двух моих лучших друзей. Ты ведь поймешь меня, Саймон. Я сразу же понял, что ты никогда не позволишь Роджеру или мне это сделать. Пришлось решиться самому. И еще, Саймон, потому что Пат любит тебя и я не мог допустить, чтобы всю оставшуюся жизнь вы провели под угрозой виселицы. Понимаешь, я ее тоже люблю. Мне очень жаль...

– Вы убили Варгана? – недоверчиво спросил Мариус.

Норман кивнул. Он был совершенно спокоен.

За окном тени от деревьев в тихом саду становились длиннее.

– Я застал его пишущим что-то в блокноте. Он исписал множество страниц. Не знаю, что означают эти записи, я не эксперт, не ученый. Но на всякий случай я взял это с собой. Я бы сжег их, но не нашел спичек. Но сейчас я сожгу их у вас на глазах. И это будет конец всему. Святой, дай мне зажигалку...

Он рылся в кармане.

Роджер Конвей увидел, как правая рука Мариуса двинулась к карману, и, повернувшись, нацелил ствол пистолета в грудь великану.

– Не сейчас, Мариус! – процедил Роджер сквозь зубы. Когда Святой подошел, чтобы помочь Норману, он опустил один пистолет в карман пиджака. Теперь же одной рукой он поддерживал Нормана, а другой должен был достать зажигалку, поэтому положил пистолет на валик софы.

Он не заметил, что присутствующие в комнате теперь стоят таким образом, что Конвей не мог держать на мушке и Гардинга и Мариуса. Два простых движения, когда Норман Кент встал, а Мариус попытался достать оружие, катастрофически изменили обстановку. А Саймон не отреагировал. Он уже признавал, что сегодня медлителен, словно грузовой автомобиль. На какую-то долю секунды он ослабил всегдашнюю бдительность. И заметил ошибку слишком поздно.

Гардинг в два шага оказался около софы, схватил пистолет и отскочил назад, прижавшись спиной к стене:

– Брось пистолет, ты! Даю три секунды! Раз...

Конвей, чуть повернув голову, увидел, что Гардинг успеет выстрелить в него прежде, чем он шевельнет рукой. И у него не было сомнений в том, что тот выполнит угрозу. Угрюмая и непреклонная решительность Гардинга достаточно подтверждалась уже тем, что он рискнул захватить пистолет и одновременно стратегическое преимущество. И взгляд Гардинга сосредоточен и тверд.

– Два...

Стоит Роджеру попытаться? Конечно, в него влепят пулю. Но может, дать шанс Святому достать пистолет? Но ведь Мариус тоже готов выхватить оружие...

– Три!

Роджер Конвей выпустил из рук пистолет точно так же, как несколько минут назад это сделал Гардинг, и так же, как Гардинг, он испытывал чувство горького унижения.

– Толкни его ко мне ногой!

Конвей повиновался; Гардинг подобрал его и развел руки, в каждой по пистолету, держа под прицелом всех людей в комнате.

– Гордость Британской секретной службы! – пробормотал Святой, и мягкость его голоса лишь подчеркнула жгучее презрение.

– Перемирие окончено, – сурово сказал Гардинг. – Вы на моем месте поступили бы так же. Давайте сюда эти бумаги!

Святой осторожно опустил Нормана Кента, и тот прислонился, полустоя-полусидя, к высокой спинке кушетки. Саймон напрягся, готовясь получить последний и самый тяжелый удар.

Вдруг на него упала тень, он оглянулся и увидел, что число присутствующих увеличилось на одного человека.

В проеме окна стоял высокий, в сером костюме мужчина с военной выправкой. Стоял совершенно свободно и спокойно... Глупо, конечно, считать, что человек может выделяться среди других людей благодаря какой-то тайне воспитания, но этот человек не мог быть иным, нежели был...

– Мариус! – обратился он.

И Мариус повернулся.

– Ваше Высочество, назад! Ради Бога...

Это предупреждение он выпалил на незнакомом языке, но человек в сером ответил по-английски:

– Опасности нет. Я пришел узнать, почему вы задержались, превысив отпущенное вам время.

Он спокойно вошел в комнату, лишь брови его слегка приподнялись, когда он бросил беспечный взор на Гардинга с двумя пистолетами в руках.

И тут Святой услышал звук за дверью в холл, которая оставалась все еще открытой.

Немыслимым прыжком он подскочил к двери и захлопнул ее. Затем одним титаническим усилием повалил поперек тяжелый книжный шкаф, стоявший у стены. Через мгновение к шкафу присоединился стол. Тогда Саймон Темплер, тяжело дыша, привалился спиной к баррикаде, вызывающе вскинул голову и сказал:

– Так вы еще один «человек власти»[9], Ваше Высочество!

Принц провел по усам пальцем с прекрасным маникюром.

– Я дал Мариусу определенное время, чтобы передать мое предложение. Когда это время истекло, я предположил, что вы нарушили перемирие и захватили его, поэтому приказал моим людям ворваться в дом. Повезло, они захватили в плен леди...

Саймон побледнел...

– Я сказал «повезло», потому что она была вооружена и могла кого-нибудь убить или, по крайней мере, поднять тревогу, если бы не застали ее врасплох. Так или иначе, но ей вреда не причинили. Я упомянул об этом, чтобы вы поняли: вторжение не столь уж непродуманно, как вы полагаете. Вы – Саймон Темплер?

– Да.

Принц протянул руку:

– Знаю, что обязан вам жизнью, хотел познакомиться с вами, но не предполагал, что наша встреча произойдет при столь неблагоприятных обстоятельствах. Тем не менее Мариус должен был вам передать: я не забыл, чем вам обязан.

Святой не сдвинулся с места.

– Я спас вашу жизнь, принц Рудольф, – произнес он голосом, в котором слышался свист хлыста, – потому что лично против вас я ничего не имел. Но сейчас я кое-что против вас имею и, возможно, лишу жизни, прежде чем этот день кончится.

Принц деликатно пожал плечами.

– По крайней мере, – заметил он, – вы могли бы попросить вашего друга убрать оружие, пока мы обсуждаем эту проблему. Оно меня нервирует.

Капитан Джералд Гардинг поудобнее прислонился к стене и направил на принца одно из своих нервирующих орудий.

– Я не друг Темплера, а сотрудник Британской секретной службы, посланный сюда, чтобы захватить Варгана. Я не успел спасти его, но, похоже, приехал достаточно своевременно, чтобы спасти не менее ценное. Вы опоздали, Ваше Высочество!

Глава 19

Как Саймон Темплер отправился к своей леди, а Норман Кент откликнулся на трубный призыв

На мгновение воцарилась полная тишина, а потом Мариус начал быстро говорить что-то на своем родном языке.

Принц слушал, его глаза сужались. Но кроме этого ни в выражении лица, ни в позе ничто не изменилось. Этот человек обладал уникальной способностью владеть эмоциями.

Саймон не пытался прервать Мариуса, подробно пересказывающего события. Кто-то ведь должен объяснить ситуацию, а поскольку Мариус взял на себя эту задачу, пусть. Пауза даст столь необходимую передышку. Святой расслабился, прислонившись к баррикаде, достал портсигар и начал постукивать кончиком сигареты по его крышке.

Принц повернулся к нему и заговорил елейным, мягким голосом:

– Начинаю понимать. Этот человек взял вас в плен, но вы пришли к соглашению, что в действиях против меня вы объединитесь. Правильно?

– Каким умом обладает Ваше Высочество! – пробормотал Святой.

– И он нарушил перемирие, не предупредив вас.

– Боюсь, что так. Думаю, его обуяло что-то вроде биржевой лихорадки, когда он увидел эти бумаги. Так или иначе, он забыл дух Итона.

– И вы можете на него повлиять?

– Никак.

– Но бумаги у вашего друга? – Принц указал на Нормана Кента.

– А его друг в моих руках, – весело сказал Гардинг. – Так что же будем делать?

В этот момент он стоял отдельно от всех, контролируя ситуацию, и они все смотрели на него. Он был молод, этот мальчик, но храбр! И Святой понял: Гардинг не мог не нарушить уговор, в то время как человек постарше заколебался бы.

И вдруг Гардинг перестал быть в центре внимания, потому что в следующий момент все внимание привлек к себе Норман Кент, сделав жест рукой со словами:

– Я хотел бы кое-что сказать по этому поводу. – Его голос всегда был размеренным и низким. Сейчас он был тише обычного, но каждый слог звучал как горн. – Бумаги у меня, а я в руках капитана Гардинга. Это верно. Но одну вещь вы все упустили.

– Что же?

Спросил это принц, но ответил Норман Кент всем. Он взглянул в окно на солнечный свет, деревья, зеленую траву, живую изгородь, у которой, словно кровавые раны, краснели клумбы георгин, и все увидели, что он улыбается. А потом он ответил:

– Ничего нельзя выиграть, ничем не жертвуя! – просто сказал он и взглянул на Святого. – Саймон, верь мне. С тех" пор как мы вместе, я, не задавая вопросов, выполнял все твои приказания. Мы, естественно, шли за тобой потому, что ты лидер по природе, и кое-чему мы у тебя научились. Я знаю, как ты обошел Мариуса вчера на Брук-стрит, – совершив то единственное, чего не должен был делать. И я знаю, как Роджер поступил точно так же и помог нам справиться с Тилом, – совершив то единственное, чего он не должен был делать. Сейчас моя очередь. Думаю, сегодня я очень умный. Знаю, как надо поступить. По-своему. Потому что сейчас и здесь я могу сделать то, чего никто не может. Ты следишь за ходом моей мысли?

И темные глаза Нормана, горевшие странным фанатическим огнем, встретились с чистыми светло-голубыми глазами Святого. На секунду воцарилось молчание... Потом...

– Продолжай, – сказал Святой.

Норман Кент улыбнулся:

– Это просто. Вы все понимаете ситуацию, не так ли?.. Вы, принц, и вы, Мариус, заложники у нас; но у вас в заложниках дама, которая всем нам очень дорога. Само по себе это походит на тупик, даже если бы здесь не находился капитан Гардинг со своими пистолетами.

– Вы великолепно все изложили, – сказал принц.

– С другой стороны, капитан Гардинг, который в данный момент контролирует ситуацию, тоже попал в переплет. В нашей трехсторонней схватке – он самая слабая сторона. Да, он захватил нашего друга в заложники и надеется, что это ему поможет. Лично я в этом очень сомневаюсь. С дамой, о которой шла речь, он никогда не встречался, она для него лишь имя, а он должен исполнять свой долг. Более "того, он уже показал нам пример того, как его чувство долга превалирует над всеми другими побуждениями. Поэтому мы в крайне затруднительном положении. Как англичане, мы обязаны принять его сторону в борьбе против вас. Как просто люди, мы скорее умрем, чем подвергнем опасности даму, которая в ваших руках. Уже эти два мотива очень осложняют ситуацию, но существуют еще и третий. Как друзья Святого, у которого есть свои идеалы, мы объединились, чтобы осуществить то, что вы и капитан Гардинг хотели бы любой ценой предотвратить.

– Более убедительных выводов сделать невозможно, – согласился принц.

Норман Кент снова улыбнулся:

– Стало быть, вы понимаете: тупик существует лишь потому, что мы все пытаемся выиграть, ничем не жертвуя. А ответ прост – данная ситуация не позволяет выиграть без жертв, хотя существует множество вариантов договора, при которых пострадает только наша гордость. Но мы не любим капитулянтов.

Он достал из кармана три листка бумаги, исписанные аккуратным мелким почерком, тщательно их сложил и протянул Гардингу:

– Можете взять это, капитан.

– Норман! Черт побери... – Святой двинулся к нему – губы сжаты в тонкую линию, глаза холодны, как небо Арктики.

Но Норман Кент смотрел на него без страха.

– Ты же согласился, что я улажу это дело, Саймон.

– Я никогда не соглашался сдаваться. Скорее...

– Но это не капитуляция, – сказал Норман Кент. – Это победа!

Гардинг был рядом с ним. Норман повернулся, держа листки в руке, пристально посмотрел на Роджера Конвея и медленно произнес:

– Роджер, полагаю, ты меня поймешь. Берите эти бумаги, Гардинг!

Гардинг сунул один из пистолетов в карман и схватил записки...

И тут Святой понял.

Как и сказал Норман, Гардинг был один среди врагов. И на мгновение у него оказался только один пистолет, чтобы удерживать ситуацию под контролем. Пистолет целился в Роджера Конвея, стоявшего ближе всех. Но для того чтобы взять бумаги, Гардинг должен был посмотреть в ту сторону, где находились Норман Кент и Святой. Хоть на мгновение.

Гардинг схватил бумаги, рука Нормана не опустилась, а рванулась вперед. Мгновенно его пальцы сомкнулись на запястье капитана, и он неожиданно изо всех оставшихся сил рванул руку Гардинга на себя.

Пистолет в руке Гардинга выстрелил, но пуля ушла в потолок, не причинив никому вреда. Роджер Конвей все понял. Он в прыжке достал левую руку Гардинга и молниеносно вырвал пистолет. Принц сразу же оказался у него на мушке, а Джералд Гардинг потерял равновесие, споткнулся и налетел на удар левой Святого.

Все это произошло в доли секунды, ни принц, ни Мариус не успели понять, что происходит, и воспользоваться ситуацией.

А уж потом пистолет Роджера остановил движение руки Мариуса к карману, начатое слишком поздно; и Норман Кент, бледный как полотно, мучительно страдая от затраченных усилий, беспомощно откинулся на изголовье софы. Джералд Гардинг бревном лежал на полу, а Святой доставал из его кармана пистолет и подбирал с пола бумаги.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно сказал Роджер Конвей.

– Дай мне эти бумаги, Саймон, – произнес Норман Кент, стиснув зубы.

Саймон, держа бумаги в руке, колебался:

– Но...

– Сейчас же! – повелительно прозвенел голос Нормана. – Ты верил мне до сих пор, и я тебя не подводил. Поверь мне и теперь. – Он почти вырвал бумаги и сунул к себе в карман. Потом снова протянул руку. – И этот пистолет, пожалуйста!

Саймон подчинился. И сразу же перестал быть лидером. Возможно, самым главным в том, что он сделал, и был отказ от лидерства, отказ без всякой зависти.

На Нормана Кента снизошло наитие.

– Это первое, – сказал Норман. – И еще есть две вещи.

Принц не двигался. Ничто в эти полные событий секунды не поколебало его самообладания. Он все еще стоял на том самом месте, где очутился, войдя в комнату, – свободно, совершенно спокойно и бесстрастно, поглаживая полоску усов. Учтивый и невозмутимый, он ждал без малейшего видимого признака нетерпения, пока суматоха уляжется и новая диспозиция прояснится. И только когда это произошло, он, слегка улыбаясь, заговорил:

– Джентльмены, вы меня не разочаровали. Я много о вас слышал и кое-что увидел. То немногое, что я увидел, дает основания считать, что слышанное мной – не преувеличение. Если вы когда-нибудь захотите отказаться от своей криминальной карьеры, я был бы счастлив, если бы вы работали на меня.

– Спасибо, – коротко поблагодарил Норман. – Но это не преступление. С нашей точки зрения, это много-много безобиднее того, что вы делаете. Ну, не будем тратить время. Принц, вы согласны с тем, что ситуация упростилась?

Принц кивнул:

– Вижу, вы упростили ее.

– И вы говорите, что, если мы отдадим вам эти бумаги, – Норман Кент коснулся своего кармана, – мы можем отсюда уйти беспрепятственно?

– Обещаю вам это.

– Можно ли в этом быть уверенным?

Тонкие брови принца надменно приподнялись.

– Я дал вам слово.

– А кроме этого?

– Если вам недостаточно слова джентльмена, то позвольте вам напомнить: здесь находятся двадцать пять моих людей – часть в саду, часть внутри дома, за дверью, которую мистер Темплер столь искусно забаррикадировал, а часть на реке. Мне стоит только подать сигнал... – Не окончив фразы, принц пожал плечами. – Вы в моих, руках, а после того как вы отдадите эти бумаги, какой смысл задерживать вас? И вообще, о каких условиях может идти речь, если однажды мистер Темплер спас мне жизнь? Правда, сегодня он отказался пожать мне руку, но я не испытываю к нему дурных чувств. Возможно, я его даже понимаю. Я уже сказал, что сожалею об обстоятельствах нашей встречи. Но таково военное счастье. Я иду на самый большой компромисс, на какой только могу.

– И все-таки, – сказал Норман Кент, – мне бы хотелось быть уверенным, что не произойдет ошибки. Бумаги у меня. Пусть мои друзья вместе с дамой уедут на машине, стоящей у дороги. Думаю, они не станут извещать полицию или возвращаться, чтобы напасть на вас. А я останусь здесь как заложник и отдам вам бумаги через полчаса после их отъезда. А на эти полчаса вы и Мариус останетесь здесь, под дулом моего пистолета, как условие успешного отъезда моих друзей.

– Ваше Высочество! – Мариус заговорил, вытянувшись в струнку. – Ваше Высочество, не довольно ли болтовни? Слушать этих людей...

Принц поднял руку:

– Это не выход, Мариус. Я в долгу у джентльменов, поэтому принимаю их странные условия. – Он повернулся к Норману. – Но вряд ли мне следует напоминать вам, сэр, что, если я заподозрю вас в вероломстве, буду считать, что мой долг погашен.

– Разумеется, – согласился Норман Кент. – Это справедливо.

Принц шагнул к окну.

– В таком случае, с вашего разрешения...

Он выглянул в окно и кивнул. В комнату вбежали двое, спрятали пистолеты и отдали честь.

Принц что-то коротко сказал им, потом обернулся и заговорил по-английски, изящно жестикулируя холеными руками:

– Машина ждет вас, джентльмены.

Но оба, Роджер и Святой, озадаченно и неуверенно, с неодобрением смотрели на Нормана Кента. Тот лишь улыбнулся.

– Не забывайте, вы обещали мне верить, – сказал он. – Знаю, вы считаете меня сумасшедшим. Но я в жизни не был в более здравом уме. Я нашел единственно верное решение – единственный путь к почетному миру.

Саймон Темплер все еще глядел на него, пытаясь угадать что-то, что угадать было нельзя.

Мысль о необходимости покинуть Нормана Кента в таком состоянии разрывала ему сердце. И он никак не мог взять в толк, по какому наитию действовал Норман. Ясно, что он не собирался капитулировать. Это и почетным миром нельзя назвать. И что ждало самого Нормана, одного, раненного, искалеченного... Но, похоже, Норман не ведал страха и сомнений, только это можно было прочесть на его лице – сверхъестественную уверенность и решимость.

И сам Святой из этой ситуации не видел выхода. Все козыри были на руках у Принца. Даже если бы опасность не грозила Патриции и они пристрелили бы принца и Мариуса и выдержали осаду, они все равно неминуемо проиграли, даже решив пожертвовать своей жизнью для достижения цели... Но Норман не производил впечатления человека, стоящего перед лицом смерти.

Один из людей принца привел Патрицию, так же как вчера это сделал Мариус. Но на этот раз было невозможно применить тот же метод.

И все-таки Святой попросил:

– Давай я останусь, сынок? Я тебе верю, но ведь ты ранен...

Норман Кент покачал головой:

– Это не имеет значения. Меня отсюда вынесут с почестями.

– Когда мы встретимся? – спросил Роджер.

Норман мечтательно посмотрел в неведомую даль, и, вероятно, то, что он там увидел, его позабавило.

– Когда-нибудь, – ответил он и повернулся к принцу. – Могу я написать записку?

– Напоминаю, – сказал принц, – вы останетесь здесь как гарант хорошего поведения ваших друзей.

– Согласен, – кивнул Норман. – Дай мне перо и бумагу, Роджер.

И опять Мариус попытался вмешаться:

– Ваше Высочество, вы слишком им доверяете! Это наверняка какая-то уловка. Если они действительно имели в виду то, что говорили, то к чему все это...

– Это их дело, Мариус, – спокойно сказал принц. – Да, это странно, но неважно. Надо быть более тонким психологом, мой друг. После того как вы видели их в деле, неужели вы поверите в то, что двое предоставят третьего своей судьбе, а сами скроются? Это абсурд!

Норман Кент нацарапал на листке одну строчку. Он аккуратно промокнул чернила и сложил лист.

– И конверт, пожалуйста, Роджер. – Вложил лист в конверт и заклеил. Потом протянул руку Роджеру Конвею. – Удачи, Роджер! Веди себя хорошо.

– Всего самого доброго, старина Норман!

Они пожали друг другу руки.

Саймон сказал, обращаясь к принцу:

– Похоже, что мы прощаемся, Ваше Высочество!

Принц сделал один из своих изысканных вежливых жестов.

– Надеюсь, это не прощание, мы с вами еще встретимся в лучшие времена.

Потом Святой посмотрел на Мариуса долгим взглядом и попрощался следующими словами:

– С вами я еще встречусь.

Тут Норман протянул одну руку Святому для рукопожатия, а другой передал конверт.

– Положи его в карман, Саймон, и дай мне слово, что вскроешь конверт только через четыре часа. Когда прочитаешь записку, узнаешь, где мы с тобой встретимся. Я буду тебя ждать. И не беспокойся, со мной все в порядке. Счастливой охоты, Саймон!

– И тебе очень счастливой охоты, Норман.

Тот улыбнулся и сказал:

– Думаю, охота будет удачной.

Так Саймон Темплер вернулся к своей даме.

Норман увидел, как Роджер и Саймон вышли в сад, оглянулись на него; он снова улыбнулся и прощально помахал рукой. Через минуту он услышал, как взревел мотор «айрондели» и взвизгнули шины на повороте.

Когда машина выезжала на шоссе, он увидел их в последний раз – Святой за рулем, обнимая одной рукой Патрицию за плечи, Роджер Конвей на заднем сиденье, а один из людей принца на подножке машины – наверное, для того, чтобы охрана на перекрестке их пропустила...

А потом они исчезли вдали.

Норман опустился на софу, чувствуя себя удивительно слабым. Нога тупо ныла. Стволом пистолета он показал на графин виски, сифон, стаканы и сигаретницу.

– Чувствуйте себя как дома, джентльмены, – пригласил он, – налейте чего-нибудь и мне. Боюсь, двигаться я не могу. Вам следовало бы запретить своим людям стрелять разрывными пулями, Мариус, это очень противная штука.

Принц налил ему виски и дал прикурить.

– Война безжалостна, – сказал принц. – Как человек вы мне нравитесь, я восхищаюсь вами. Но так как я тот, кто я есть, а вы выступаете против моей страны и меня, если я заподозрю, что вы пытаетесь меня обмануть, я убью вас без малейшего сожаления – вот так! – Он прищелкнул пальцами. – Даже то что однажды вы спасли мне жизнь, не послужит вам оправданием.

– Вы что, дураком меня считаете? – устало спросил Норман. Он пригубил стакан. Стрелки медленно ползли по циферблату часов.

Пять минут.

Десять.

Пятнадцать.

Принц уселся в кресло, положив ногу на ногу так, чтобы не помять безупречную складку на брюках. В одной руке он держал стакан, в другой – дымящуюся сигарету в длинном мундштуке.

Мариус расхаживал по комнате, словно лев в клетке, и время от времени бросал на Нормана взгляды, полные ненависти и подозрения, порывался что-то сказать, но каждый раз брал себя в руки и возобновлял метания по комнате. Наконец принц остановил его вялым движением руки, державшей мундштук:

– Мой дорогой Мариус, ваше беспокойство тревожит меня. Бога ради, держите себя в руках.

– Но Ваше Высочество...

– Мариус, вы повторяетесь. Повторение – утомительно.

Мариус сел.

Принц деликатно подавил зевоту.

Лежащий на полу Гардинг застонал и словно очнулся от глубокого сна. Норман наклонился и помог ему сесть. Молодой человек медленно открыл глаза, ошарашенно потирая ушибленную челюсть. Он никогда не узнает, как Святой не любил наносить этот удар.

Норман коротко посвятил его в положение дел и дал возможность хорошо разглядеть пистолет.

– А где остальные? – невнятно спросил Гардинг.

– Уехали, – ответил Норман и обратился к принцу: – А какое место в этой ситуации занимает капитан Гардинг?

– Если не позволит своему чувству долга взять верх над благоразумием, он нас больше не интересует.

Гардинг, шатаясь, поднялся на ноги.

– Но я в вас чертовски заинтересован! – возразил он и повернулся к Норману с изумлением и отчаянной мольбой. – Кент, вы – англичанин, вы же не позволите этим швабам...[10]

– Через семь минут увидим, – спокойно ответил тот.

Под дулом пистолета Гардинг дрогнул. Он ругался, бессильно проклиная все, чуть не плакал.

– Вы глупец! Глупец! Будьте вы прокляты!.. Неужели в вас нет ни капли порядочности? Неужели вы не понимаете...

Норман не шевелился, лицо его сильно побледнело. Эти несколько минут были самыми тяжелыми в его жизни. Нога ужасно болела. А Гардинг сыпал проклятьями, насмешками, умолял, доказывал, просил, льстил, чуть, ли не становился на колени.

Еще пять минут.

Четыре... три... две.

Одна минута.

Принц посмотрел на золотые наручные часы и тонкими пальцами извлек окурок сигареты из мундштука.

– Уже пора, – вежливо сказал он.

– Ради Бога! – застонал Гардинг. – Подумайте, Кент! Подумайте вы, червяк! Ты жалкий... Презренный... пресмыкающийся... трус! Дай мне пистолет, и мы поборемся...

– Бороться нет нужды, – признался Норман Кент и опустил руку в карман. На мгновение ему показалось, что Гардинг попытается вырвать у него пистолет и вцепиться в глотку. Он достал помятые бумажки. Принц и Мариус поднялись со своих мест. Принц с обычной непринужденной и неторопливой элегантностью. Мариус словно спущенный с цепи зверь.

Каким-то чудом Норман Кент поднялся на ноги. Он был очень бледен, в глазах горел лихорадочный огонь. Боль в раненой ноге пронзила острыми иглами все тело. Но он упрямо решил встретить свой конец стоя.

– Вот бумаги, которые я обещал!

Он протянул их Мариусу, и великан жадно схватил их огромными ручищами.

А потом Норман протянул рукояткой вперед свой пистолет Гардингу, скомандовал быстро и резко:

– В окно и вниз к реке, Гардинг! Возьмите моторку Святого у причала в конце лужайки. Те двое на реке не должны остановить вас...

– Ваше Высочество! – пронзительно и свирепо закричал Мариус. Лицо великана отвратительно перекосилось.

Норман толкнул Гардинга к окну, а сам остался на месте, прикрывая его отход.

– Уходи! – крикнул он. – Нечего тебе ждать... Ну, Мариус?

В мертвой тишине голос принца прозвучал словно свист сабли:

– Что, Мариус, это не бумаги Варгана?

– Какое-то идиотское письмо этому негодяю от одного из его друзей!

Прозвучавшие слова заполнили комнату словно капли расплавленного металла. Но принц стоял по-прежнему в грациозной позе, а лицо его выглядело совершенно безмятежным.

– Значит, вы меня все-таки обманули!

– Это именно те бумаги, которые я вам обещал, – спокойно произнес Норман.

– У него должны быть настоящие бумаги, Ваше Высочество, – пробормотал, Мариус. – Я следил за ним – он не мог передать их...

– А вот тут вы ошибаетесь!

Норман говорил очень-очень спокойно, почти шепотом, но в шепоте этом звенел, как в трубном звуке, триумф. Глаза его сияли неземным светом.

– Когда Гардинг забрал пистолет у Святого – помните, Мариус? – бумаги находились у меня. Я сунул их в карман Темплеру, но он об этом и не догадывался. Я и сам не понимаю, как мне это удалось. Чистая импровизация – единственный способ обмануть вас и дать моим друзьям возможность скрыться. И это сработало! Я вас победил...

Он услышал какой-то звук за спиной и оглянулся. Гардинг стремительно бежал по лужайке, словно борзая, низко пригибаясь к земле. Вероятно, в него стреляли из пистолетов с глушителями, но слышно ничего не было, пока его не зацепило.

На губах у Нормана появилась улыбка: теперь дело сделано. Он знал, что Гардингу нужно разобраться с Мариусом и перехватить Саймона Темплера с этими бесценными бумагами. Но Норман улыбался, потому что знал – Святого не перехватят.

И все же ему понравилась храбрость Гардинга...

Нога от боли просто разрывалась на части.

Святой никогда не предполагал невозможного, поэтому единственное, чего боялся Норман Кент, – это того, что Святой заподозрит неладное и откажется покинуть его. Но первый успех Нормана, когда он обманул Гардинга, якобы отдавая тому бумаги, заставил Святого поверить ему. Саймон уехал, и Патриция с ним. Этого уже достаточно.

По прошествии времени Саймон обнаружит бумаги, а вскрыв конверт, прочтет единственную фразу. Эту фразу Норман уже произносил, но смысла никто не понял.

Ничего нельзя выиграть, не жертвуя ничем.

Норман отвернулся от окна и увидел пистолет в руке Мари-уса. Что-то в том, как он держал пистолет, что-то в его лице сказало Норману: этот человек не промахнется. Пистолет был направлен поверх головы Нормана на фигуру, мелькавшую около причала.

Мягкая, неземная улыбка все еще играла на устах Нормана, когда он сделал два быстрых скачка на одной ноге, чтобы находиться между Мариусом и окном.

Он знал: Мариус, ослепленный яростью до сумасшествия, не перестанет нажимать на спусковой крючок только потому, что Норман Кент встал прямо на линии огня, но Нормана это не волновало. Мариус или принц рано или поздно все равно его пристрелят. Возможно, он того и заслуживал: намеренно обманул их, зная цену возмездия. Больше он о себе не думал. Но секунда-другая помогут Гардингу укрыться в моторке.

Норману Кенту не было страшно. Он улыбался.

Странно было прийти к своему концу именно так, в этом тихом домике на берегу мирной Темзы, когда первый вечерний туман стал подыматься с поверхности реки и превращаться в легкие облака. Мягкий свет заструился над спокойным прохладным садом. Это место видело столько радости и веселья, оно знало дружбу и слышало беззаботный смех. В жизни столько было приятного и красивого... Если бы нога не так болела. Но скоро это пройдет. И есть множество куда более скверных способов сказать «прости» такой прекрасной жизни. Услышать трубный зов – это немало. А игра будет продолжаться. Ему казалось, что тени мирного вечера за окном – предвестники мира и покоя на всей земле.

Примечания

1

Примо Карнера – боксер, чемпион мира в тяжелом весе. Варган, возможно, считает, что с ним поступили нечестно, поместив заметку о нем только на третьей полосе, но и данного сообщения достаточно, чтобы пробудить интерес бдительного иностранного агента.

(обратно)

2

Лимерик – маленькое (обычно из четырех строк) шуточное стихотворение, жанр, очень популярный в Англии.

(обратно)

3

Когда костюм шился на заказ, там указывалось имя заказчика.

(обратно)

4

Имеется в виду, что о полицейских он говорил не для Святого, а для егопротивника.

(обратно)

5

Соответствует русскому – «сделанного не воротишь».

(обратно)

6

Имеются в виду аббревиатуры ученых степеней и званий.

(обратно)

7

Бутлеггер – контрабандист спиртного во времена «сухого закона».

(обратно)

8

Брокколи – двухлетняя цветная капуста.

(обратно)

9

«Человек власти» – в Италии: член мафии.

(обратно)

10

Швабы – презрительная кличка немцев.

(обратно)

Оглавление

  • Вступление
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • *** Примечания ***