Запах скорости (СИ) [trashed_lost] (fb2) читать онлайн

— Пошел на хуй!

— Юра…

— Я сказал, отъебись, Витек! Сложно оставить меня в покое, хоть ненадолго?

Хлопаю дверью, щелкаю замком в ручке. Сую наушники в уши, врубаю плеер на полную громкость, плюхаюсь на кровать. Неужели Виктор не понимает, что мне нужно побыть одному?

У кого-то в девятнадцать вся жизнь еще впереди, у меня — уже в прошлом. Кто я такой? Юрий Плисецкий, двукратный чемпион России, Европы по фигурному катанию, победитель Гран-при. Подающий надежды, талантливый-преталантливый, ледяной тигр России. Казалось бы, живи да радуйся, тренируйся да заваливай дальше своих соперников…

Еще года четыре назад так и было. А потом — сплыло.

Понавылезло их из юниоров, молодых да ранних: более быстрых, более выносливых, более гибких. И, как я ни старался, меня начали оттеснять: сначала серебро, потом бронза… Я возмутился, поднажал, снова взял пару золотых медалей на соревнованиях. А потом все — бесповоротно и безоговорочно оставили позади.

молчать убегая от этих дней забывая кто ты стиснув зубы сильней

Я не мог с этим смириться. И до сих пор не могу. Не хочу, чтобы на меня смотрели с жалостью: вчерашний победитель, который не может достойно уступить дорогу. «Юрочка, такова судьба любого спортсмена, особенно в катании…» — пытался вчера заливать Яков на тренировке, но я его оборвал.

«Я не любой».

Почему не сделать громче этот ебаный телефон?!

твой взгляд прожигает меня словно порох

прожигает как порох

Я способен на большее, я знаю. Мне мало катка, взлетел бы в небо, дал бы кто крылья. Посмотрел на новое поколение «подающих надежды» недавно: все грязно, неаккуратно, недокруты, перекруты, шмякаются об лед, как куски говна. Зато носятся как угорелые. За это теперь медали дают?

На стене напротив фото с последнего Гран-при. Я там еще рожи корчил, не хотел в камеру смотреть. Знал бы, что потом будет, лыбился бы, как последний идиот.

стою как нищий на коленях у ворот Иерусалима как император Рима

Через месяц — чемпионат. Еле вывез ради этого седьмое место в Кубке России, слажав во второй части произвольной. Яков ни ругать, ни хвалить не стал, у него сейчас другие фавориты. Спросил, что мне делать, чтобы подняться выше по таблице, — пробуркал что-то невнятное. Понятно, надежды никакой, придется самому продумывать тренировки и новые челленджи. В этом я мастер — создавать себе трудности.

Витя опять стучится. Сквозь музыку не слышу, вижу только, как дверь дрожит. Достал, блять, даже дома покоя нет от него, мозги канифолит круглосуточно. «Я твой старший брат, я должен за тобой присматривать…» Мне уже девятнадцать, сука, я совершеннолетний! Когда ж ты сгинешь-то отсюда, а?!

еще немного пороха и ты просишь меня на бис

— Юра, тебе сегодня в колледж надо? Не забыл?

— Не надо.

— Доиграешься ведь, что тебя отчислят.

— Я сказал, не надо, что тут непонятного?!

Похоже, сегодня мне спокойно в своей комнате полежать не удастся. Придется выйти на улицу, пошляться где-нибудь несколько часов, пока Витя не свалит на свою вечернюю трень. Может, даже купить пива. В колледже сегодня пары, но похуй. Не хочу. Настроение — ниже плинтуса.

Встал, по-быстрому распихал вещи по карманам: кошелек с мелочью, телефон. Вышел в прихожую, натянул кеды. Виктор стоял в полутемном коридоре, в майке и трениках, опершись плечом на стену.

— Скажи хоть, во сколько домой придешь.

Молча стянул с вешалки куртку, снова заткнул слуховые проходы наушниками и вышел, не закрыв дверь на ключ.

На дворе гребучая поздняя осень, темнеет рано, кругом слякоть и сырой туман. Вывалившись из подъезда, просто побрел куда глаза глядят, вглубь жилого массива. Не хотелось ровным счетом ничего. Жизнь как будто потеряла смысл, все краски посерели. Проходящие мимо люди казались пустолицыми манекенами.

Я хотел побеждать, а победы ускользали у меня из-под носа — мне все время чего-то не хватало, чтобы быть сильнее своих соперников. Я не представлял будущего без фигурного катания: я занимался им с детства, я видел себя чемпионом — я был им!.. Осознание того, что будущее, не успев наступить, уже превращалось в прошлое, вызывало почти физическую боль. В моей голове мне по-прежнему было пятнадцать, и я не хотел, не мог принимать свое поражение.

и ветер уносит обрывки фраз вспышками мертвого солнца и пылью окутает нас

Холод пробрался под легкий бомбер, я крепче стиснул руки в карманах. Был бы жив дедушка, было бы все иначе…

Кто-то сзади дотронулся до моего плеча, и я резко обернулся, дернув наушники за провод. Передо мной стоял какой-то пацанчик в «абибасовской» куртке и серой шапке.

— Юра? — неуверенно предположил он, шмыгая носом.

— Допустим, — осторожно сказал я, подбираясь. Я всегда был готов к драке по любому поводу: за волосы, за «девчачье» лицо, — в школе в свое время дрался постоянно и даже приобрел репутацию хулигана. Зато не лез потом никто — даже жалко немного было.

— Вижу, не узнал, — быстро сказал пацанчик. — Одноклассник твой, Серый, за партой одной сидели. Ты еще мне кнопки на стул подкладывал.

— За кнопки решил отомстить?

Серый хохотнул:

— Че-то не туда разговор пошел. Расслабься, Юр, никто мстить не собирается. Просто шел мимо, увидел тебя, думаю, неужели Плисецкий, четыре года не виделись. Ну точно Плисецкий, не ошибся. Как жизнь, как сам? Учишься где?

Пожалуй, легкая болтовня ни о чем была как раз тем, что мне было нужно в тот момент. Забыть, выкинуть из головы эти ебучие мысли о своих неудачах.

— Ага, учусь. В колледже. Политехническом.

— На кого?

— А хуй его знает. Не помню точно, как специальность называется. Да и похер.

— Ну ты даешь. А я на автомеханика, подрабатываю в сервисе. Нормально вроде. Как спорт? Ты там катался вроде… не бросил еще?

Сердце словно полоснуло, но сдержался и коротко ответил:

— Не бросил.

— Уу, спорт — это тема. Сам в качалку хожу у нас на районе, подтянулся маленько. Будешь?

Серый вытянул из кармана пачку сигарет, протянул мне. Я помотал головой: «Не курю».

— А, ну да, тебе же дыхалку беречь надо, все дела.

Он затянулся и снова шмыгнул носом.

— Куда идешь? Или просто… гуляешь?

— Просто.

С минуту мы молчали, пока холодный ветер обдувал наши лица. Было уже совсем темно, и вдоль улицы зажглись тускло-оранжевые фонари.

— Все нормально, Юрок?

— Нормально.

— Ну ладно. Рад был встретиться.

Он пожал мне руку и пошел дальше. Я остался стоять, глядя вперед, в пустоту, чувствуя, как мертвая тяжесть снова опускается на плечи.

— Юр?

Я обернулся на окрик. Серый стоял, сунув руки в карманы джинс.

— Не занят сейчас?

— Нет… а что?

— Хочешь со мной на вписку? Тут не очень далеко. Познакомлю с хорошими ребятами. Развеешься, а то смотрю, смурной весь.

— Что значит «на вписку»?

— Считай, в гости.

— Но меня же не звал никто.

— Я тебя зову. За тебя поручусь, будет достаточно. Будет весело, гарантирую.

— Я там никого не знаю.

— Меня знаешь? Значит, знаешь.

Я колебался. С одной стороны, приглашение посетить чью-то чужую квартиру с чужими людьми выглядело более чем подозрительно. С другой, мне было так хреново, так тоскливо, что даже Серый, даже любой незнакомый человек сейчас был мне нужен, чтобы спасти меня от безнадеги, злобы на Виктора и одинокого вечера в промозглом тумане.

— Только ненадолго, ладно? Пару часов, и я домой.

— Как скажешь, Юрок. Сколько захочешь.

====== Амфетамины до добра не доведут ======

Комментарий к Амфетамины до добра не доведут Raga – Амфетамины до добра не доведут

Шли мы примерно минут двадцать пять, молча. Район был мне в целом знаком, но я редко ходил в ту сторону — там ничего интересного не было, просто бесконечные панельные дома. Серый курил и периодически кому-то строчил сообщения. Мне особо не хотелось с ним разговаривать, но от его присутствия рядом было как-то легче. В кармане завибрировал телефон; не доставая, кнопкой скинул звонок и выключил совсем. Иди нахер, Витя.

Свернув с проспекта, прошли неосвещенными дворами и повернули за угол обычной двенадцатиэтажки, к одной из многочисленных одинаковых парадных. Серый набрал код на домофоне, и ему почти сразу открыли, не спрашивая. На лестнице пахло сыростью, кошками и жареным луком. Зато тепло: я сразу почувствовал, как окоченевшие руки и ноги начали оттаивать. На всякий случай оглянулся по сторонам, продумывая путь к отступлению. Кажется, расположение кнопки выхода запомнил.

Дверь квартиры на седьмом этаже была приоткрыта, и из нее доносилась приглушенная музыка, похожая на регги. Словно приняв как должное то, что нас никто не встречает, Серый жестом пропустил меня вперед, внутрь, а затем закрыл дверь за нами обоими.

В нос сразу ударил стойкий запах курева, смешанный с чем-то пряным. Маленькая прихожая, освещаемая мигающими бликами небольшого подвесного диско-шара, была буквально завалена обувью. В беспорядке валялись, наверное, около двадцати пар ботинок, кед и кроссовок. В полутьме я разглядел вешалку, увешанную куртками в несколько слоев, и подобие зеркала, с которого свисала новогодняя мишура.

«Рановато как-то для Нового года», — промелькнуло в голове.

— Раздевайся, — сказал Серый и, уловив мое замешательство, добавил: — Кидай куда хочешь.

Я неловко стянул куртку, скатал ее в ком и сунул под вешалку. Затем снял кеды и поставил на свободное место. Музыка стала громче, за углом открылась дверь какой-то комнаты, и в прихожую вышел высокий парень с дредами почти до пояса.

— Проходите, проходите, — сказал он, ничуть не удивившись моему появлению, и скрылся куда-то дальше. Затем снова высунул голову из-за угла и добавил: — Там есть сок, чипсы и сухарики. Пиво в холодильнике. Курить только на кухне. Будьте как дома.

Несмотря на радушное приглашение, я продолжал чувствовать себя скованно. Серый слегка подтолкнул меня в спину:

— Пойдем, не бойся. Тут все свои.

амфетамины до добра не доведут

Мы повернули за угол и вошли в комнату, почти ослепившую меня светом после темного коридора. Когда глаза привыкли, я понял, что нахожусь точно в какой-то холостяцкой или студенческой квартире. Похоже, ее обитателям было совершенно все равно на ее внешний вид, а особенно — на порядок. Центральное место у стены, как алтарь, занимал огромный телевизор с приставкой, на котором кто-то проходил какую-то стрелялку. Сбоку от него стоял компьютерный стол, заваленный грязными тарелками, стаканами и пустыми пакетами из-под снеков. Тарелки стояли и на полу. На полу же было расстелено большое покрывало, на котором валялись двое парней и девушка, игравшие в карты. Еще двое сидели на диване и задумчиво пили пиво. Один парень ковырялся в компьютере: по всей видимости, это он управлял музыкой из колонок.

чего больше за спиной находок или пустоты

то ли это ты а то ли это и не ты

Стены с полуободранными обоями были увешаны плакатами из комиксов, газетными вырезками, цветными мандалами, ловцами снов и очень странными рисунками: приглядевшись, я распознал в них эскизы татуировок. В углу я заметил матрас, на котором ничком лежало чье-то тело непонятного пола, замотанное в халат. Рядом с ним курилась палочка благовоний. В ногах, свернувшись клубком, лежал рыже-белый кот.

Серый, которого тут ласково называли Сереженькой, сразу отрекомендовал меня собравшимся.

— Это Юра, у него плохое настроение, надо развеселить.

— Это мы можем. Хочешь выпить? Есть пиво, сок, «яжка», — сразу предложила худенькая девушка с густо накрашенными черным глазами. — В покер играешь?

— Неа. Сок можно.

— Только сок?

— Угу.

Я опустился на край покрывала и нерешительно взял стакан. На всякий случай понюхал — вроде нормальный. Чистый, по крайней мере.

ты не слушал растафари только просто так курил

Через полчаса я потихоньку был знаком почти со всеми в комнате. Народ собрался совершенно разнокалиберный. Я узнал, что девушку зовут Вика, что ей шестнадцать (выглядела она намного старше), она учится в ПТУ и встречается с Кирой, который старше ее на восемь лет. Кира, типичный эмобой с челкой в стиле «верните мне мой 2007» (я даже не думал, что такие еще существуют в природе), прихлебывал из банки «Ягуар», нес всякую пургу и отпускал расистские шуточки. Двое на диване носили типичные прозвища вроде «Демон» и «Мастер». Бородатый пропирсингованный панк по кличке Шамиль, выглядевший уже на все тридцать пять, без конца жаловался на тяжелую работу в ночную смену. Толстый татуированный рэпер в кепке за компьютером оказался фотографом, а чувак за приставкой — анимешником, собиравшимся скоро уехать в Японию на ПМЖ. Пару раз забегал проведать, как у нас дела, парень с дредами, представившийся Константином.

О себе я практически молчал. Сказал только, что учусь в колледже и что мне девятнадцать. Ожидал обычных вопросов в духе «а ты случайно не тот самый Плисецкий-фигурист», но похоже, тут никто не слышал не то что обо мне, но даже о том, что такое фигурное катание. Сначала было слегка обидно, но потом я подумал и решил — а, в пизду это все. Так даже лучше. Не хотелось ни что-то рассказывать, ни объяснять, почему я раньше занимал первые места, а теперь занимаю седьмое. Я не знал этих ребят, они не знали меня, мы просто собрались потусить вместе без всяких заморочек и обязательств. Ко мне сразу отнеслись непредвзято и не ждали, что я сейчас начну показывать фокусы, как дрессированная обезьяна. Вспомнились вечеринки от клуба ФК, какой там был клубок змей, как приходилось постоянно следить за каждым своим словом и жестом, потому что все это потом могло сказаться на карьере. Да. Так лучше.

— Вик, а пиво еще есть?

твои рвения ввели тебя в систему на игле

Мы непринужденно общались, играли в покер на интерес (я быстро научился и даже пару раз выиграл), рассказывали анекдоты. Я практически расслабился и перестал напрягаться. Отпив из второй бутылки «Жатецкого гуся», мотнул головой в сторону тела на матрасе:

— А это кто?

— Эдик, хозяин квартиры. Под марками лежит, — спокойно откликнулась Вика.

— В смысле «под марками»?

Кира и Серый быстро переглянулись.

— Сереж, он не в теме?

— Не стуканет, я его знаю.

— Эдик у нас психонавт, типа избранного, — пояснил Кира. — Ему марок прямо из Амстердама привезли в подарок. Глюки еще с утра ловит, уже восемь часов лежит.

И все-таки попал в «нехорошую» квартиру, как и предчувствовал. В другое время я бы точно струхнул. Может, даже свалил немедленно, сославшись на какой угодно предлог, и помчался, сверкая пятками, твердо решив никогда сюда не возвращаться. Но сейчас, под воздействием алкоголя, мне было скорее забавно. Я чувствовал себя достаточно уверенным в себе. В конце концов, злые наркоманы насильно не хватали меня за руки и не кололи в вену героин, зловеще хохоча, как в растиражированном общественном мнении. А если попробуют — я дам им в рыло. Не на того напали.

— И часто он так… лежит?

— Раза два в неделю точно. Он у нас творческий человек. Видел эскизы на стенах? Это все его.

Круто. Я проникся уважением, но все же усмехнулся:

— Ну, а вы что? Тоже любите глюки ловить? А может… колетесь?

Все дружно замахали руками:

— Ты что, нам это неинтересно. Здесь никто не колется, мы с такими вообще не общаемся. Если узнаем, что кто-то на игле сидит, выгоним сразу нахуй. Такие тут не нужны, мы за адекват.

Мне стало стыдно, что я принял этих нормальных и вполне приятных в общении ребят за торчков. Чтобы замять неудобный разговор, глотнул еще пива и присел за приставку рядом с анимешником.

— Можно я посмотрю, как ты проходишь?

твои ноздри разъедает ядовитый порошок

твои мозги обжигает лизергиновый шок

я хочу сказать что до добра не доведет

шприцы ампулы эйсид и белый порошок

Спустя какое-то время в комнату заглянул Костя.

— Андрюха и Лютый пришли, стафф принесли. Кто скидывался?

— Эй, погодите, без нас не начинайте, — встрепенулась Вика. — Кира, пошли, потом допьешь.

Все в один момент куда-то свалили. Я остался в комнате один, не считая Эдика, который все так и продолжал лежать без движения. Огляделся по сторонам, еще раз изучил экран с игрой, поставленной на паузу, картины на стенах, попробовал подозвать кота, но тот не реагировал. Я хлопнул в ладоши, но животное даже ухом не повело, и я понял, что кот глухой. Стало скучно. Стоило отправиться на поиски народа, тем более что пиво подходило к концу и настала пора посетить соответствующее заведение.

Туалет я нашел практически сразу по соседству. Он был в ужасном состоянии: бачок сорван, от бумаги только втулка, защелка выдернута с мясом, и теперь дверь закрывалась на гвоздь с веревкой. Вместо лампочки висели какие-то красные светодиоды, обливавшие помещение багровым заревом. Похоже, это у них стиль в хате такой, не иначе.

Сквозь гремевшую из комнаты музыку услышал разговоры и направился на звук, миновав прихожую. Открыл дверь на кухню и обалдел от количества народу. Оказалось, все это время помимо нас здесь находилось еще человек шесть, включая Константина. Кухня была достаточно просторной, с выходом на балкон, на котором курили трое. В углу стоял круглый стол, за которым сидели незнакомые мне ребята и еще одна девушка, постарше Вики. На столе стояли бутылки с лимонадом и пивом, какие-то банки, а также пара пепельниц. Кто-то был прямо в куртке, не раздевшись: наверное, те самые Андрюха и Лютый, про которых упоминал Костя. Я хотел было открыть рот, чтобы спросить, с какого перепугу меня все оставили одного, но замер.

На чистой половине стола Константин ловкими движениями ровнял банковской карточкой кучку белого порошка. Его руки порхали, передвигая, разделяя, расчерчивая линии, как руки опытного картежника тасуют колоду. Впервые я видел наркоту в реальности, так близко, на расстоянии пары шагов. Сердце забилось. Было одновременно и не по себе, и бешено интересно. Осознание присутствия при чем-то запретном и опасном щекотало нервы. О вреде наркотиков со мной особо никто не разговаривал — да и некому было, — но годами в подкорку вдалбливалось социальной рекламой, что триада «алкоголь — табак — наркотики» — зло, на них подсаживаются в одну секунду и затем умирают в страшных мучениях, а сами наркоманы — дно общества, у них всех поголовно СПИД и жизнь их состоит только в том, чтобы достать себе новую дозу. В итоге сигареты я попробовал в двенадцать: на улице подобрал мятую полупустую пачку «Явы Золотой» и прикурил на кухне от газовой плиты, пока никого не было дома. Сделал пару затяжек — и побежал блевать. Запах этой ебучей дряни еще долго преследовал меня, пока я не простирал всю одежду и дважды не вымыл волосы. Что за идиоты вообще могут курить это говно? В общем, с сигаретами не сложилось. Алкоголь зашел лучше. Начал с красного вина в свой четырнадцатый день рождения, потом перешел на ликеры, да и пиво распробовал. Но алкоголиком, естественно, не стал. Оставались только наркотики. Мелькали иногда мысли, чисто из интереса: а подсел бы я, попробовав, или моя сила воли оказалась бы крепче других? Но я, будучи в здравом уме, проверять это, конечно же, не собирался.

Тем временем вокруг стола царило оживление. Кира достал из кармана сторублевую купюру и начал аккуратно сворачивать ее в трубочку. Я наклонился поближе к Серому:

— Это… кокаин?

Серый фыркнул:

— Какой нахер кокаин, ты нас за миллионеров держишь? Грамм кокса стоит сто баксов. Откуда у нас такие деньги?

— А что тогда?

— Порох. Ну, спиды. Скорость. Амфетамины, короче.

— А что с них бывает?

— Ничего особенного. Бодрит просто. Мы тут еще ночь до утра тусить планируем, спать не хотим.

— Просто бодрит? Как энергетики?

— Ну типа того. Сильнее чуток.

Константин между тем закончил свои магические пассы, и на столе теперь красовались двенадцать аккуратных тонких белых дорожек. В руках у него сверкнула небольшая стеклянная трубочка.

— Я для вас чертил, значит, я первый, — сказал он и наклонился над столом. Я даже ничего не успел заметить, как через секунду дорожек стало на одну меньше. Следом, передавая друг другу купюру, к порошку приобщились Кира, Вика, Серый, Андрюха, Лютый и еще несколько человек. Я завороженно наблюдал за ними. Было в этом что-то… особенное, я не мог выразить словами, но ощущал: словно некий ритуал, которого ждут и к которому готовятся, как в ожидании чуда.

На столе вскоре осталась одна, последняя дорожка.

— Есть еще кто желающий? — спросил Костя. — Не хочу вторую.

Последняя... Я сам не знал, что мной двигало, но выступил вперед.

— Давайте я.

— Уверен? — уточнил Кира, передавая мне свернутую сторублевку. — Мы никого не заставляем, не агитируем. И даже не рекомендуем.

Я только молча кивнул, неотрывно глядя на белую полоску на темной столешнице.

— Смотри, — быстро провела ликбез Вика. — Одну ноздрю зажимаешь, в другую вставляешь и вдыхаешь. Только не резко.

Наклонившись над столом, я убрал волосы за уши, послушно зажал одну ноздрю и сунул купюру в другую. Нависнув над линией, попытался сделать вдох — но оказалось не так-то просто. Внутрь что-то все же попало, но дыхание кончилось раньше, чем дорожка, и половина порошка из трубочки просто вывалилась обратно. В довершение всего начало адски щипать в носу, даже слезы навернулись на глаза. Я выпрямился и, не сдержавшись, чихнул в рукав.

— Ну вот, — с грустью констатировал Шамиль, — такое добро пропадает.

Он вынул из кармана проездной, быстро сгреб рассыпавшиеся крупинки и слизал остатки прямо со стола.

— Ты в порядке, Юр? — обеспокоенно спросил Серый.

Я усиленно сопел, упорно пытаясь ощутить пресловутый бодрящий эффект, но кроме жжения ничего не чувствовал. Накатило разочарование. И все это представление они разыгрывали только ради стремного свербения в ноздре? Я точно чего-то недопонимаю. Ну, может, и бодрит кого-то, когда в носу чешется… но как-то так себе удовольствие. Херня, в общем, эти ваши наркотики.

— Угу, в порядке.

Стремительно становилось неуютно. Глянул на настенные часы: половина двенадцатого. Витя там, наверное, бесится уже. Пора идти, засиделся. В принципе, делать мне тут больше особо нечего.

Под шумок, не прощаясь, вышел в прихожую, оделся. Серый вышел вслед за мной и стоял рядом, вертя незажженную сигарету в пальцах.

— Смотри, Юрок… ты теперь такой же, как и все мы. Смекаешь? Крыс никто не любит.

Да не дурак, понял уже, во что вляпался.

— Ага. Не бойтесь, не стукану. Ну, бывай. Провожать не надо, дорогу помню.

Пешком спустился по лестнице с перегоревшими лампочками, преследуемый отголосками говняного регги, и выскользнул в холодную ноябрьскую ночь. Натянул на голову капюшон, сунул руки в карманы и в быстром темпе направился из дворов на улицу, пока никто не доебался в незнакомом квартале. В носу уже давно перестало щипать, а обещанная супербодрость так и не наступала. Единственное, что меня удивляло — так это то, что после четырех бутылок пива я был совершенно, абсолютно, безусловно трезв.

====== Будешь бегать с нами? ======

Комментарий к Будешь бегать с нами? JΣ₣₣RΣY x 4ERNOBURKV – speed

В конце общей тренировки подкатил к Фельцману и прямо высказал все, что думаю.

— Хочу сменить произвольную.

Обычно насупленные брови тренера поползли вверх.

— Ты в своем уме?

— Понятно, что в своем. Надоело быть в вашем. Потому и меняю.

— До чемпионата меньше месяца осталось!

— В курсе, календарем умею пользоваться.

Я думал, он сейчас разорется, но Яков только устало вытер лоб и облокотился о бортик.

— Юрочка, что такое? Что случилось? У тебя проблемы?

— Нет, блять, никаких проблем.

— Не матерись, когда разговариваешь со старшими! Чем тебе не нравится твоя произвольная?

— Да всем. От музыки до элементов. Унылое, никому не нужное говно. Как с этим вообще можно хоть что-то выиграть?

Мне казалось, он должен был возразить по поводу моего демарша против его же хореографии, но только прочел на лице тренера какую-то пассивную, кислую жалость и завелся с пол-оборота.

— Не веришь в мою победу, да?! Не надо врать, сука, по глазам вижу! Ты дал мне эту программу специально! Из расчета, что я так и останусь болтаться внизу, создавая массовку на фоне Каримова и Ларского! Ну да, конечно… ты уже слишком стар, Юрочка, тебе надо кататься спокойно, сдержанно, элегантно! Под Дебюсси… может, сразу под Моцарта?! Нахуй!!!

Яков постепенно начал багроветь, но меня было уже не остановить.

— Буду кататься так, как считаю нужным, хватит с меня этого болота! Я хочу максимум прыжков во второй половине, огня, артистизма, драмы! Хочу взорвать лед к чертовой матери, хочу быть собой! Я не позволю отнять у меня — меня!

На нас пялились во все глаза. Насрать! Резко стартовав с места, унесся на другую половину катка, сделал тройной тулуп. Вслед донеслись вопли Якова — все же опомнился после моей неслыханной дерзости. Пусть орет сколько влезет. Я уже решил. Если хочу выиграть чемпионат, то должен превзойти самого себя, а на данный момент мне никто не даст этого сделать. Хватит, наелся. Пора брать все в свои руки. Буду тренироваться самостоятельно.

Дома меня ждал неприятный разговор с Виктором. Я сразу понял, что разговор будет, как только переступил порог и наткнулся на него в прихожей.

— Юра, что происходит?

Промолчав, разулся и прошел в комнату, но Виктор проследовал за мной и встал в свою любимую позу — скрестив руки на груди.

— Мне звонил Яков.

— И-и… что?

— Он обижен на тебя. Сказал, ты очень невежливо с ним разговаривал.

— Скажите пожалуйста, какие мы нежные.

— Юра, это твой тренер! Заслуженный тренер России, между прочим, мастер спорта! Человек в возрасте! Как не стыдно!

Я швырнул сумку с вещами в угол, плюхнулся на кровать и заложил ногу за ногу.

— Если ты решил прочитать мне лекцию о правилах этикета, то выбрал плохое время. Я устал и хочу отдохнуть. Давай потом.

Виктор опустил руки и подошел ближе.

— Яков говорит, ты хочешь поменять произвольную?

— Это мое дело.

— Юра, — терпеть не могу, когда он вот так начинает буравить меня глазенками, — я сам тренер и могу ответственно заявить, что это плохая идея. Что на тебя нашло? Насколько я знаю, у тебя вполне приличная программа. На что ты хочешь ее сменить?

— На то, что даст мне возможность выиграть.

— А постановку тебе кто делать будет?

— Сам. Все, Витек, я реально не хочу говорить об этом. Уйди, пожалуйста, по-хорошему прошу.

Обсуждать эту тему сейчас было выше моих сил. Но он все не уходил и не уходил, и я почувствовал, как к горлу начинает подкатывать ком — верный признак того, что Витя сегодня точно доведет меня до истерики. Я перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.

— Что ты опять до меня доебался?

— Я не могу допустить, чтобы ты рушил себе карьеру, Юра! Если у тебя не получается, значит, надо приложить больше усилий, а не бросать на половине и приниматься за новое…

Слова о карьере для меня — триггер. Ох, зря ты, Витенька! Я резко поднялся и сел.

— Кто бы говорил о карьере, а, ты, тренер-недоучка из Мухосранска?! Что для тебя карьера — занимать последние места на второсортных соревнованиях? Ах да, это же твой предел мечтаний, у вас там и такие не проводятся! Скажи спасибо, что вообще повезло переехать в Москву!

Виктор побледнел.

 — Я переехал, потому что я — твой опекун, Юра! Единственный родственник, который взял на себя заботу о тебе после смерти деда!

— Я не просил об этом!

— Зато я попросил, и органы опеки были согласны! Посмотри на себя — как бы ты выжил один, с такой-то психикой? Ты же неуравновешенный!

— Да уж как-то бы выжил, и без вашего контроля! Опека кончилась, Витя, я давно уже взрослый! Что ты вообще, блять, делаешь в моей квартире? У тебя своя есть, так и езжай туда! Хватит меня пасти!

Развернувшись, Виктор направился к выходу из комнаты, но в дверях снова остановился.

— Нет, Юра, не уеду, — тихо, но твердо сказал он. — Не уеду, потому что не могу оставить тебя в одиночестве. Наделаешь глупостей, мне же их потом и расхлебывать. Может, по паспорту тебе и девятнадцать, а ведешь себя, будто пятилетний. На что жить будешь, взрослый? Ты ж безработный.

— Я безработный?! Я профессиональный спортсмен, между прочим!

— А деньги где? — на лице Виктора появилась ухмылка. — За все тут я плачу… так что сиди и не вякай, спортсмен! Пока ты от меня зависишь. Что, правда глаза режет?

Я искренне ненавидел его в эту минуту. Ненавидел его педиковатые манеры, модную стрижку, рельефный пресс из-под тонкой майки. А больше всего — его извечное спокойствие, провоцирующее меня на еще большую агрессию. Но драться с ним было бесполезно — пробовал уже как-то, когда мы только начинали жить вместе: пользуясь преимуществом в силе и весе, он просто заламывал мне руки за спину и ждал, пока я не прекращу сопротивляться. Нет, в такие моменты надо брать и уходить, если хочется сохранить хоть какие-то остатки самообладания. Просто валить отсюда к чертям собачьим.

— Яков сказал, что больше не будет тебя тренировать, — крикнул Виктор из кухни, когда я уже зашнуровывал кеды. — Занимайся сам, как хочешь. Он умывает руки.

Ну и прекрасно. Скатертью дорожка.

Да, правда резала глаза, и это, сука, было больно. Я был нищим студентом и зависел от Виктора материально, а он никогда не упускал возможности лишний раз напомнить мне об этом. Единственными моими личными финансами была символическая стипендия в колледже, да и та доставалась нечасто из-за хронической неуспеваемости. С фигурного катания я уже давно практически ничего не получал. Деньгами, заработанными в период побед, пришлось много с кем поделиться, а остаток лежал в банке до моего двадцатиоднолетия, и трогать его было нельзя.

Я злобно стукнул кулаком по двери подъезда, и та отозвалась жалобным звоном. Что делать, куда идти? Некуда… Всегда сам по себе, настоящий тигр-одиночка: раньше гордился этим, мол, самодостаточный, могу прожить и без друзей, а теперь остро почувствовал свою неприкаянность. Это не мне никто не был нужен — это я был никому не нужен. С одним только человеком за всю жизнь удалось сблизиться — Отабек Алтын из Казахстана, познакомились как-то на сборах в летнем лагере. До сих пор общаемся, но только виртуально — разделяют тысячи километров. Отабек все обещает приехать, да никак не выполнит обещания, я уже забил на его уверения. А здесь так ни с кем и не сошелся, ни из клуба, ни из колледжа.

Вспомнились туманный вечер на прошлой неделе и та странная вечеринка на квартире у наркоманов. Никаких последствий я на себе тогда не испытал, из чего сделал вывод, что наркотики меня не берут. Даже и думать про эту дурацкую историю забыл, а сейчас внезапно накатило — мучительное желание снова прийти туда, ради простого человеческого общения. Забавно: единственное место, где Юрий Плисецкий чувствует себя в своей тарелке — наркоманский притон… Не нужен мне ваш порошок, и пива даже не надо; хочется просто пересидеть, перекантоваться, чтобы не грызло, не сосало внутри холодное и скользкое одиночество.

После недолгих поисков нашел в соцсети Серого — по году рождения и школе. Обычная такая аватарка, и вообще ничем не примечательная страница. «Был онлайн 17 минут назад». Сообщение висело непрочитанным, казалось, целую вечность, но наконец появилась надпись «печатает». Серый писал, что сегодня на смене и встретиться не может, но я могу в любое время зайти к Эдику: он точно не будет против, даже без предупреждения. Я уже не удивлялся. Это там, похоже, норма.

Дошел до места по памяти, довольно быстро. Подъезд был открыт — носили какую-то мебель, и я юркнул внутрь, так и не позвонив в домофон. Пешком поднялся наверх и остановился перед дверью квартиры. Из-за нее доносился приглушенный стук басов. Опять музыку слушают на всю катушку… Я поднял руку и позвонил.

остановиться

Открыл мне, к моему удивлению, панк Шамиль.

— Здарова, — бодро поздоровался он. — Заходи.

— Опять все в сборе? — поинтересовался я, заваливаясь в прихожую. Все было как и несколько дней назад: темнота, диско-шар и валяющаяся в беспорядке обувь. К носкам без тапочек липла черная грязь.

— Кира и Вика еще. Костян на работе. Мы тут отдыхаем чуток культурно. Давай, присоединяйся.

Быстро раздевшись, я проследовал за Шамилем на кухню. Тут меня ожидал небольшой сюрприз: Эдик был в сознании и сидел на табуретке у окна, куря сигарету. Одет он был все так же в какую-то черную бесформенную хламиду до пяток, из-под которой торчали босые ступни. Мне бросились в глаза его болезненная худоба и длинные, спутанные, давно не мытые волосы. Ему было явно не больше двадцати пяти лет, но осунувшееся лицо, изрезанное морщинами, небритая щетина и фиолетовые круги под глазами сильно прибавляли возраста. Он молча кивнул мне и даже не протянул руку, чтобы поздороваться.

Кира и Вика, о чем-то спорившие в углу за столом, встретили меня с радостью.

— Что не попрощался тогда? — беззлобно попеняла Вика. — Мы даже и не поняли, что ты ушел, стали искать, где же Юрочка.

Я смущенно что-то пробурчал и сел рядом. Мне нравилось чувствовать себя своим. Эдик, все так же не проронив ни слова, встал и медленно вышел. Он горбился и кутался в халат, будто ему было холодно.

— Рисовать ушел, — пояснила Вика, поймав, как я провожал его взглядом. — У него сеанс татуировки сегодня вечером будет.

— Прямо здесь бьет тату? — я содрогнулся, вспомнив лютую антисанитарию в комнате и туалете.

— Ага. Он вообще из дома не выходит. Давно уже.

— А как же он?.. — я не мог найти подходящих слов от удивления.

— А ему много не надо. Эдик — веган, раз в три дня капусту съест какую-нибудь, и все. Он вообще почти не ест. В магазин за продуктами Костя ходит.

— Как же деньги, работа?

— Зачем ему деньги? На наркоту разве что, да на чернила. Костя за съем скинется, пару-тройку раз в месяц тату набьет — вот и на жизнь хватает.

каждую ночь с друзьями ходим на пробежку

будешь бегать с нами?

Шамиль хлопнул дверцей холодильника и, поставив на стол пару бутылок темного пива, достал из кармана небольшой полиэтиленовый пакетик.

— Угощаю, — сказал он и высыпал содержимое на стол. Это снова был порошок, но уже не чисто белый, а легкого розовато-желтоватого оттенка. Он рыхло комковался и по консистенции был похож скорее на муку, чем на сахарную пудру. — Сейчас покажу, что такое настоящий порох, уж я-то в этом толк знаю. У меня хорошие связи есть. Андрюха с Лютым вообще не секут фишку. В прошлый раз такую муть принесли, я барыге бы ебальник разбил, вот честно, за такую подставу. На три четверти — анальгин пополам с крахмалом, я его на вкус всегда отличу. Ты вот ушел тогда, а у нас тут разборки были.

Кира хмыкнул:

— Я думал, ментов вызовут, так вы орали, дебилы.

— Ты ж громче всех и орал, — отпарировал Шамиль. — Юра, на тебя делать?

Я равнодушно пожал плечами:

— Если говоришь, что лучше, чем в прошлый раз…

— Бля буду, лучше.

И даже несмотря на то, что я не верил в чудодействие пороха, все равно это зрелище завораживало, подогревая возбуждение и любопытство. Шамиль был не менее опытен в «черчении», чем Константин, порошка было больше, а нас — меньше. Хватило даже половины содержимого пакетика, чтобы разделить его на четыре жирные дороги. Самую большую по праву первого снюхал Шамиль.

— Рассчитывай дыхание, — посоветовал он, передавая мне свернутую купюру и морщась, будто выпил стакан самогона. — Чтобы ровно от начала до конца хватило на один вдох. И глубже вдыхай, а то опять все назад вывалишь.

Зачем я в принципе это делал? Меня никто не заставлял, не брал на слабо, не дразнил трусом или слабаком. Я был уверен, что если бы отказался, меня не стали бы переубеждать и даже отнеслись бы к моей позиции с уважением. Но я хотел этого — сам, хотел быть частью этого общества, хотел быть как все. Я хотел быть ими — беззаботными парнями и девчонками, проводящими свое время за веселыми посиделками в теплой компании, не терзающимися одиночеством, сомнениями и бесконечной болью потерь в дырявой насквозь груди…

разлетаемся на части

огибая контуры земли

мы не боимся скорости

и рисковать разбиться

Вставило!

Шамиль не соврал. То ли этот порох действительно был не таким, как в первый раз, то ли я наконец смог вдохнуть его достаточно глубоко и много — но только эффект наступил практически мгновенно. Ноздрю изнутри обожгло ледяным холодом, покалывая сотнями маленьких игл. В затылок что-то мягко стукнуло и будто растеклось. Я откинулся на спинку стула, задрав голову и хлюпая носом. «Только бы глючить не начало», — пронеслось в голове, но реальность убеждала меня в обратном. Я ощущал себя более чем трезво и адекватно. В глазах прояснилось, все кругом имело четкие очертания. Ничего себе наркотики. Да тут все наоборот.

— Ну как? — спросил Кира, закуривая и убирая с лица длинную челку. — Норм?

— Ага.

«Нормально» было самым подходящим словом, которым можно было описать мое состояние. Я именно так себя и чувствовал — нормально. Не в какой-то фальшивой эйфории, а просто на своем месте, комфортно и уверенно. Меня все устраивало и ничего не раздражало. Я чувствовал себя человеком: крайне редкое ощущение, которое посещало меня от силы пару раз. Не опальным чемпионом, не отстающим фигуристом, не студентом-неучем, не плохим братом, не одиноким и злобным мудилой — а просто Юрием Плисецким, таким, каким он есть на самом деле.

мы не устали

мы не устали

Во рту внезапно появилась адская горечь, я сглотнул и закашлялся: по всей видимости, порошок дошел до носоглотки. Вика подвинула мне литровую бутылку с водой, которую я схватил и жадно отпил несколько больших глотков.

— Провалился?

 — Угу.

— Так всегда, запивай, если горько.

Сама она сидела как ни в чем не бывало: в ее поведении ничего не изменилось, только глаза под густо накрашенными темными тенями веками казались бездонно-черными. Шамиль не спеша потягивал пиво из бутылки, Кира смотрел какие-то видео в телефоне. Я перевел взгляд на холодильник и увидел рядом в раковине гору немытой посуды. Дома я вообще не убирался — все это делал Виктор, даже в комнате у меня полы мыл в мое отсутствие, потому что знал, что меня хер заставишь; но тут меня что-то торкнуло изнутри, что невозможно оставить эту грязную кучу в таком виде. Кроме того, захотелось помочь Эдику, который показался мне слабым и больным человеком. Я резко встал, подошел к раковине, включил воду и налил на губку моющего средства. Даже не сразу понял, отчего сзади раздался такой дружный и заливистый хохот.

— Вот это его накрыло, меня бы так. Меня с трех дорог даже так не вставляет.

— Фартук надень, хозяюшка. Перчатки тоже есть, под раковиной лежат.

— Если совсем невмоготу будет, можешь еще и ванную отпидорить.

В любое другое время я бы обиделся, может, даже и в драку полез за «хозяюшку»; но сейчас было совсем не обидно, а даже наоборот, весело. Откуда-то пробудилось желание говорить без умолку, действовать, не сидеть на месте. Перебрасываясь с ребятами шутками, я действительно надел фартук, завязал волосы в хвост, перемыл всю посуду, почистил плиту и сковородки. Протер столешницу и подоконник, полил пожелтевший фикус, насыпал корма в кошачью миску, вынес мусорное ведро, нашел в углу швабру и совок и окончательно переместился в коридор. Такая неуемная жажда деятельности меня не пугала, скорее, радовала своей необычностью. Вот уж не представлял, что у наркотиков могут оказаться подобные эффекты.

остановиться

не хватит сил остановиться

Из-за приоткрытой в комнату двери доносилась громкая музыка, в щель виднелся силуэт Эдика, сгорбившегося над столом. Пахло сандалом, в воздухе витал легкий дым от курящихся палочек благовоний. Со шваброй наперевес я наконец добрался до ванной комнаты, включил свет и оглядел ее. Пожалуй, это было самое ужасное место во всей квартире. Тусклая мигающая лампочка безплафона, проржавевшие трубы с облупившейся краской, коричневые потеки в пожелтевшей ванне, вонь отсыревших тряпок, плесени и давно не выносившегося кошачьего лотка. Я оперся руками в резиновых перчатках о раковину, чтобы передохнуть, и понял, что они дрожат.

Из треснутого зеркала напротив на меня смотрело незнакомое лицо, освещенное искусственным, мертвенным светом: крепко сжатые зубы, мокрый от пота лоб, обкусанные губы — и огромные угольно-черные зрачки, как две сквозные дыры в иную вселенную.

====== Мысли пачкают мозги ======

Комментарий к Мысли пачкают мозги Schokk feat. Oxxxymiron – Мысли пачкают мозги

«Ты, главное, запомни, — сказал Шамиль. — Зубы когда жмет, лучше жуй какую-нибудь зубочистку, а то сточишь до основания вместе с щеками и языком. Когда отходняк начнется и будут депера, не поддавайся. Пройдет. На уходах проспишься, будешь как огурчик».

Зубы действительно «жало». Они будто сами терлись друг о друга, со скрипом, искажая раскрасневшееся лицо странной вымученной гримасой. Но зубочистку, да и вообще ничего в принципе, жевать не хотелось. Аппетит отсутствовал как класс, меня воротило только от одного вида потенциальной пищи. Зато пил жадно и помногу: было жарко, во рту пересохло, пот лился с меня градом. Руки тряслись, и убираться надоело; внимание расфокусировалось, и было трудно собраться. Просто сидел, залипая в телефон, медленно читая разъезжающиеся строчки, особо не вникая в смысл написанного. Шамиль, Вика, Кира и подошедший попозже Константин вмазали по второй, но я отказался.

Домой пришел поздно, уже после полуночи, держась подальше от людей и надвинув на лицо капюшон как можно ниже, чтобы не разглядели большие, непроизвольно дергающиеся в стороны зрачки. Виктор уже спал, свет везде был выключен. Я заперся в своей комнате и в полумраке подошел к зеркалу в дверце шкафа. Зрачки немного уменьшились, но глаза все равно казались открытыми шире обычного и закрываться не хотели. Я лег на кровать, вытер мокрый лоб. Начинался какой-то озноб, будто подхватил простуду. Черт… Свернулся калачиком под шерстяным пледом, уставившись в квадрат лунного света на стене. От толстовки навязчиво несло табачным дымом и кошачьим ссаньем. Стоило ли оно того?

наркота промежуток и порой накрывало так жутко

казалось я в фильме о Новом Завете снимаюсь Иисусом

холодная ночь жаркое-жаркое утро

жаркое утро

жаркое утро

Я не мог уснуть до самого утра, вращаясь с боку на бок с ощущением явно повышенной температуры. Затаившись, слушал, как встает Виктор на утреннюю тренировку, плещется под душем, жарит на кухне яичницу. И только когда входная дверь наконец захлопнулась, поднялся с постели, с отвращением стащил с себя вонючие шмотки и устало поплелся в ванную. Есть не хотелось по-прежнему, хотя в последний раз, получается, я ел еще вчера днем, перед тренировкой. Вчера — а кажется, прошла целая вечность.

Я включил воду и сел на дно ванны, обняв колени. Теплые струи лились по голове, стекали в слив, барабанили по клеенчатой занавеске, как тропический дождь. Мокрые волосы налипли на лицо, но я даже не пошевельнулся, чтобы убрать их. Такая бессмысленная жизнь. Катаешься, тренируешься, прыгаешь выше головы, а толку? Есть у тебя медали, нет их… всем похуй. А ты разве ждал другого? Каждый просто пытается занять себя, чем может, развлекается, чтобы не сойти с ума при мысли о том, что рано или поздно все равно придется сдохнуть. Собственно, какая разница? Одни летят к звездам, а другие скатываются на дно; но итог всегда одинаков…

мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги

обесцвеченный мир свет или тьма

серые дни под метамфетаминами или MDMA

С трудом я осознал, что это, похоже, подъехали обещанные Шамилем «депера», и послушно настроился терпеть и не поддаваться. Такие мысли не были мне в новинку, но обычно я довольно быстро отметал их в сторону: меня злило само ощущение слабости и покорности, которое они вызывали. Моей обычной эмоцией была злость — она была топливом, заряжающим меня энергией нестись вперед; питаясь бешеной яростью, я сворачивал горы, делая все назло: Виктору, Якову, другим… себе. Моя сущность заключалась в том, чтобы выживать и побеждать наперекор судьбе — и я жил, зубами выгрызая себе дорогу в будущее. Поэтому так и выбивала меня из колеи ситуация с моим положением в ФК: она бросала вызов всему моему существованию, подвергая сомнению мою волю и мои способности.

мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги

покалеченный вид руки в ранах

черно-белые дни под звуки баяна

Почти час я сидел под душем, уставившись в одну точку, пока не почувствовал, что унылое настроение потихоньку начало отпускать. Вылез из ванны, вытерся полотенцем и внезапно ощутил дикую слабость — словно все силы разом покинули меня. Я никогда не чувствовал себя таким усталым, даже после самых долгих и тяжелых тренировок: сейчас меня буквально прибивало к полу, колени подгибались, руки беспомощно повисли. Собрав последние остатки воли, дополз вдоль стенки до кровати, упал ничком и мгновенно заснул глубоким, тяжелым сном, даже не успев прикрыть одеялом голую задницу.

Глубоко вздохнув, выехал на середину пустого катка и застыл, запрокинув голову и отведя руки назад. Сквозь стекла высоких окон под куполом пробивался грязно-серый рассвет. Мне повезло забронировать время для тренировки только для себя одного: ранним утром в выходной никто не спешил вылезать из кровати.

В тишине огромного зала я слышал только эхо росчерка лезвий по льду и собственное дыхание. Я еще не определился, какую музыку выбрать под свою будущую новую программу, но она уже звучала у меня в голове. Начинаясь мистически таинственно, постепенно она переходила в потрясающую по своей силе симфонию, чтобы прерваться на середине напряженной, натянутой паузой — и снова взорваться грандиозным и окончательно утверждающим финалом. Огонь и вода, свет и тьма, жизнь и смерть: я был единственным, кто мог воплотить в себе все контрасты, передать всю гамму бушующих чувств, отдать всего себя во имя искусства. Вторая половина произвольной должна была стать моим подлинным триумфом и возвращением на большой лед после долгого прозябания на задворках фигурного катания — отражением моей судьбы: взлетов, падений и нового взлета.

Для меня не существовало никакого другого места, кроме первого. Я должен был выиграть чемпионат, любой ценой — и был готов пойти ради этого на что угодно.

В последнее время я зачастил с визитами в квартиру Эдика — практически через день. Никто меня не звал, я сам приходил, зная, что не прогонят. Давно забил на колледж, иногда ехал тусить сразу после тренировки, не заглядывая домой. Возвращался поздно, но Виктор, как ни странно, не докапывался. Он сам теперь часто задерживался по вечерам — видимо, прибавилось клиентов, — и мы практически не пересекались. Ну, мне же лучше.

Собирались обычно одни и те же лица, хотя периодически общительный Костя притаскивал откуда-то новых знакомых. Но если Эдику кто-то не нравился, таких бескомпромиссно выпроваживали. Редкое слово молчаливого хозяина здесь было законом. И конечно же, каждый раз, в дополнение к пиву и прочим напиткам, на столе появлялся порох. Иногда вставляло сильнее, иногда вообще не вставляло: но я уже не мог представить себе иного времяпрепровождения. Скорость раскрывала глаза и развязывала язык: она была неотъемлемой частью вечеринки.

Отсыпаться я успевал где-то за сутки. Иногда, когда совсем не было времени разлеживаться, закидывался энергетиками или кофеином. Поначалу немного ломало, но затем тело приходило в норму.

у всех как всегда на столе полоса

и каждый второй сидел зависал подсел и упал

В среду тоже начиналось как обычно. Играла музыка, курили на кухне, играли в покер. Постепенно я поймал себя на том, что с нетерпением ожидаю появления белого порошка. Желание набить ноздри просто жгло изнутри, а волшебная пудра так и не появлялась, хотя времени было уже порядком. Не выдержав, спросил у Шамиля, который сидел, потягивая пиво, будто ничего необычного не происходило.

Шамиль посмотрел на меня странным взглядом.

— Эм, Юр, так мы тоже не против-то… только денег нет. Мне до зарплаты еще неделю, у Киры вообще по нулям. Откуда?

Вспыхнув от смущения, я торопливо полез в карман и вытащил из кошелька последнюю наличность.

— Косарь пойдет?

— Угощаешь? — оживился Шамиль.

— Угощаю, конечно.

— Сейчас тогда быстренько сообразим. Ребзя, давайте хоть по стольнику еще наскребите.

мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги

обесцвеченный мир свет или тьма

серые дни под метамфетаминами

«Я заплатил за наркотики», — неустанно вертелось в голове по дороге домой. Да, мне сейчас было неплохо, но на этот косарь я мог бы прожить еще неделю. Заново просить у Виктора не представлялось возможным: выебал бы мозг в труху и ни копейки не дал бы в придачу. Что делать, откуда достать еще? Или похер, проживу как-нибудь?

Дома снова никого не было. Я включил везде свет и прошелся по комнатам, критически оглядывая стены. Может, из вещей что-нибудь продать? Да нет, и продавать-то нечего. Только старые часы с кукушкой: но это память о деде, я их никому не отдам ни за что на свете. Вернулся в свою комнату, пошарил по ящикам стола — ни единой заначки. Вывалил из шкафа всю одежду на пол и начал рыться по карманам в надежде отыскать случайно завалявшиеся монеты. Ничего.

Вернулся в прихожую, обыскал куртку сверху донизу, как будто веря, что в ней могло что-то появиться. Рядом на вешалке висело осеннее пальто Виктора: сейчас он ходил в зимней куртке, но пальто оставил на случай внезапного потепления. Я сжал зубы и запустил руку в карман пальто. Носовой платок, перчатки, несколько монет. В другом кармане пусто. Резко перевернув изнанкой кверху, сунул руку во внутренний карман на груди и замер: в прорези лежала свернутая пачка купюр.

Я быстро вытащил их и пересчитал. Три тысячи, четыре пятихатки и десяток сотенных. Некисло Витюша зарабатывает, если позволяет себе такие богатства забывать по карманам! Пожалуй, если одолжу у него немного, не обеднеет. Для него это мелочь, а для меня серьезные деньги. Да и вряд ли он помнит, сколько и где у него лежит! Убеждая себя таким образом, я отсчитал тысячу восемьсот рублей, а остальные деньги положил обратно и повесил пальто в первоначальное положение.

Виктор ничего не заметил.

Через два дня я снова скинул полтора косаря на амфетамин.

====== Долби мой лед ======

Комментарий к Долби мой лед Баста & Смоки Мо – Лед (feat. Скриптонит)

До чемпионата оставалось чуть более двух недель, когда я понял, что пора брать себя в руки и завязывать — хотя бы временно. Жизнь в ритме «нон-стоп пати хард» могла продолжаться бесконечно, но впереди меня ожидали вещи поважнее. Сейчас надо было максимально собраться и кинуть все силы на подготовку к соревнованиям, а этих самых сил почти не было. После каждого посещения Эдика мне требовалось время, чтобы прийти в себя, и драгоценные минуты тренировок уплывали сквозь пальцы. Если я, превозмогая сон и усталость, полз кататься еще на «уходах», то ничего путного, естественно, не выходило. А чтобы приехать на каток отдохнувшим, я должен был отсыпаться минимум двенадцать часов. Нет, я не мог позволить себе так беспечно разбазаривать временной ресурс.

В композиционном плане все было готово, дело оставалось за техникой. Музыку — ту самую, что хотел — нашел совершенно случайно: услышал по радио, пока стоял в очереди в продуктовом ларьке. К счастью, успел запомнить название и композитора. В том, что это она, не было ни капли сомнений, словно искра вспыхнула внутри: «Мое!» После этого я уже точно знал, что делать дальше. Образ и костюм родились сами собой.

Отказ от пороха дался мне сравнительно легко. Просто встал утром и сказал себе: «Больше никаких вписок до чемпионата». Со страхом ожидал, что будет ломать, но никакой зависимости не ощущалось. Тело в целом вернулось в форму, и я чувствовал себя достаточно бодро — чего нельзя было сказать о моем моральном состоянии. Морально я был подавлен.

Хореография, которую я написал самому себе, была запредельно сложной для обычного смертного. Я кинул максимум самых дорогих прыжков во вторую половину, сопроводив их безумными спиралями и моими коронными бильманами, тянущими на высшую оценку за художественную составляющую. Иного выбора у меня не было: я должен был выложиться, не жалея себя, чтобы обогнать по очкам остальных участников. Рассчитывая выехать вперед на общей сумме баллов за короткую и произвольную программы, короткую я оставил прежней. Во-первых, она была мне хотя бы не противна (в отличие от моей бывшей убогой произвольной), во-вторых, заменить сразу две программы было нереально, а в-третьих, я знал, что первое место в короткой займет Каримов — в этом сезоне он считался лидером со своим совершенно идиотическим «Танцем с саблями». Соответственно, пыжиться не имело смысла.

Но когда приступил к разучиванию, с ужасом понял, что по сравнению с четырнадцати-, пятнадцатилетними мальчишками — точь-в-точь такими же, каким был я сам еще совсем недавно — я смотрелся заурядно. Да, у меня было больше опыта, больше энергетики и артистизма, но этого было мало. Мое исполнение было безупречным, но каким-то несвежим, несмотря на обилие элементов. Все равно продолжало чего-то не хватать, чтобы удивить, поразить, ошеломить зрителей — а как раз на это я и делал главную ставку.

Внимательно понаблюдав за другими в течение пары тренировок, я нащупал свое слабое звено. Скорость — вот чего мне недоставало до идеального проката. Слишком медленно! Попробовал ускориться вдвое, но после череды опасных падений выяснил: у этого гребаного девятнадцатилетнего тела есть пределы. Я должен был тянуть — но не вытягивал. На уровне себя прежнего я был великолепен, но новое поколение ставило новые рекорды и вместе с ними новые стандарты. То, чем я завоевывал лед несколько лет назад, сейчас было в порядке вещей. Вчерашние юниоры крутили четверные с такой легкостью, будто им это ничего не стоило, а баллы за прокат составляли уже какие-то астрономические цифры, даже несмотря на очевидные ошибки. Бабочки-однодневки, они забирались на пьедестал почета один за другим, чтобы через год, забрав свое золото, объявить об окончании карьеры.

Неужели Яков был прав? Нет, никогда!!!

долби мой лед но не замерзай

под ногами грязь над головою бирюза

Возвращаясь домой после беспрерывной восьмичасовой тренировки, я был в таком одурелом состоянии, что не замечал ничего вокруг. Поэтому, ввалившись в квартиру и раскидав обувь по прихожей, буквально охуел, столкнувшись в коридоре нос к носу с незнакомым чуваком в очках. Даже слова произнести не мог, просто тупо разглядывал незваного гостя с головы до ног. Черноволосый, пухленький, азиат какой-то, но не чурка; китаец, что ли? На вора не похож, выглядит интеллигентно. Одет прилично, даже модно, явно не с рынка.

С минуту мы пялились друг на друга, затем китаец нервно поправил очки, сощурил и без того узкие поросячьи глазки, залопотал что-то непонятное и начал часто-часто кланяться. Из кухни вышел Виктор — в переднике и с засученными рукавами — и нежно приобнял азиата за плечи. Ох ты ж блять!

Я все еще стоял столбом, пытаясь осознать происходящее, когда до меня дошли слова Виктора:

— …зовут Кацуки Юри. Считай, твой тезка. Японец, но по-английски говорит свободно. Будет жить с нами. Такие дела, Юр. Надеюсь, ты понимаешь.

Я наконец обрел дар речи.

— Что значит «будет жить с нами»? Откуда ты его выкопал?

— Мой частный клиент. Катается у меня месяц. Не хочу, чтобы ты превратно понял, но, в общем, жизнь зачастую имеет более разнообразные формы, чем нам может казаться… Мы не можем предугадать, с кем в будущем столкнет нас судьба и кем мы будем, но когда это случается, нельзя отказываться от своего счастья из-за каких-то стереотипов… Все серьезно, Юра. У меня еще никогда не было…

Он нес весь этот бред с таким умным видом, что чаша моего терпения переполнилась. Вся моя ебаная жизнь разом рухнула мне на голову, и я взорвался.

— Серьезно? Ты без моего ведома приводишь сюда какого-то узкоглазого, с которым знаком без году неделю, и говоришь, что у тебя с ним все серьезно? Я, конечно, подозревал, что ты пидор, братец, но не настолько! Если тебя беспокоит мое мнение, то мне абсолютно параллельно, как и сколько вы там долбитесь в очко, но я не потерплю у себя в доме ни японцев, ни узбеков, ни вообще кого-либо постороннего! Даю три минуты на то, чтобы он съебался отсюда, пока я не попортил его жирную голубую рожу!

Японец жалобно взглянул на Виктора, видимо, догадываясь по моей интонации, что я не слишком доволен его присутствием. Виктор нахмурился.

— Юра, я не спрашивал твоего разрешения. Я предупредил. Он будет жить в моей комнате, остальное тебя не касается.

— Еще как касается! Хотите жить вместе — валите и снимайте себе хату где угодно, а мою попрошу оставить в покое!

— Квартира твоя ровно настолько же, сколько моя, Юрий. Учитывая, что я полностью оплачиваю все расходы и еще тебя содержу, я имею полное право распоряжаться имуществом, которое сам же и купил. К тому же у меня здесь прописка, не забыл?

Я аж задохнулся от такой наглости.

— Прописка у тебя временная! Это ничего не значит!

— Пока временная, — глаза Виктора превратились в две щелочки, сделав его похожим на своего дружка. — Но скоро будет постоянная. Покупатель на квартиру в моем городе уже найден, но для того, чтобы продать ее, мне нужно официально сменить место жительства. И ты, Юра, мне в этом поможешь.

— А пососать тебе не завернуть?! Хуй тебе, а не прописка!

— Поговорим позже, — угрожающе сказал Виктор и, повернувшись к японцу, начал тихо убеждать его в чем-то на английском. Я стоял, обтекая и осмысливая услышанное. Затем попробовал сделать еще одну попытку:

— Если через десять минут этот еще будет здесь…

— Если ты хотя бы пальцем тронешь Юри, будешь иметь дело со мной, — жестко отрезал Виктор. — А сейчас остынь и успокойся. Кстати, как у тебя с учебой? У тебя ведь сессия на носу, кажется?

Более действенного способа отвязаться от меня вряд ли существовало. Я мгновенно испарился в свою комнату. Закрыл дверь, упал на кровать и забарабанил по ней руками и ногами. Ярость и ненависть душили горло; я чувствовал отчаяние и бессилие. Никакой поддержки — весь мир против меня! Теперь мне придется делить жилплощадь с Витькиным любовником, смотреть на их тошнотворное сюсюканье и слушать по ночам стоны за стенкой. А еще можно даже не надеяться, что Виктор, который клещом вцепился в московскую прописку, когда-нибудь уедет и оставит меня в покое. Он тут наизнанку вывернется, но добьется своего, гребаный замкадыш. Надо будет изучить материалы на юридическую тему, как выкурить его отсюда… но не сейчас. Сейчас у меня нет времени…

Мне было физически противно находиться в этих стенах. Надо отвлечься, забыться, утихомирить рвущееся наружу негодование, иначе могу начать ломать и крушить все, что попадется под руку, в том числе себя — были уже прецеденты. Куда пойти? На этот вопрос у меня был единственный ответ.

Виктор с японцем на кухне пили чай, пахло свежевыпеченными блинчиками. Твари… Я остервенело обыскал пальто Виктора, а заодно и куртку в поисках денег. Выгреб все подчистую, что нашел, не считая; внутри даже ничего не дрогнуло. Слабая плата за моральный ущерб. Я заслуживаю намного больше.

Когда я добрался до Эдика, вечеринка была в полном разгаре. Праздновали день рождения Кости. Так много народу я здесь еще ни разу не видел: больше тридцати человек толкалось на кухне, в комнате и коридоре. Знакомые и незнакомые личности разной степени фриковости все прибывали и прибывали, принося с собой алкоголь и закуски. Верхняя одежда и обувь валялись горой где попало, воздух был пропитан дымом сигарет и марихуаны, гудели басы колонок, сотрясая пол. Это была уже не вписка, а самая настоящая оргия — и я погрузился в нее с порога, едва успев поприветствовать тех, кого распознал в толпе.

юзай

Текила и виски лились рекой, и я опрокидывал стакан за стаканом — не пьянея, потому что спиды отрезвляли. Наркоты было много и на любой вкус. Эдик и еще пара человек лежали под грибами и кислотой, на кухне Константин и незнакомая мне низенькая девочка на пару забивали бонги травой, кто-то глотал колеса, — но мне все это было неинтересно. Меня интересовала только скорость: и я ускорялся, улетая в вышину на гиперзвуковой тяге. Пороха сегодня было, как в трюме колумбийской шхуны. Чертили везде, где только находили ровную свободную поверхность: книгах, журналах, компакт-дисках. Среди общей суеты запомнилось, как Кира при полном параде (залаченная челка, накрашенные глаза и ногти, узкие черные джинсы и ремень с заклепками на бедрах) снюхивал дорожки с Библии, как Мэрилин Мэнсон. Скорее всего, Библия тут лежала специально для подобных вещей.

Скорость была как расходный материал, ее юзали, просто чтобы продолжать оставаться в сознании. Шамиль внезапно загорелся желанием подстричься, нашел машинку и пошел в ванную. Вернулся он оттуда со странными проплешинами на голове, в итоге Костя лично побрил его наголо одноразовым станком, потому что не мог выносить этого антиэстетичного зрелища. Какая-то пьяная парочка громко трахалась в туалете, игнорируя отчаянный стук в дверь; смутно знакомый чел, кажется, Демон, сидя на полу, перебирал струны акустической гитары, будто не слыша гремящей повсюду музыки. Но мне казалось нормальным творящееся вокруг меня безумие: в любом случае, здесь было лучше, чем у меня дома.

полжизни за катафалком и скорой

полжизни от той жизни что считаем стремной

Я протиснулся через переполненную, задымленную кухню и вышел на балкон, закрыв за собой дверь. Оперся на бетонное ограждение, позволив морозному воздуху обдувать мокрое разгоряченное лицо. Глядя вдаль на однообразно-сумрачный пейзаж из голых деревьев и домов, даже не сразу заметил, что в углу кто-то стоит, и обернулся, только услышав чирканье зажигалки. Это была Вика. На ее худенькие плечи была накинута темная куртка, почти сливавшая ее со стенкой, капюшон с меховой опушкой скрывал лицо в тени. Рядом, возле переполненной банки с окурками, валялось несколько бычков.

— Вот ты где, — я даже не знал, как по-другому начать разговор. — Привет. Мы с тобой здоровались? Не помню, чтобы я тебя видел.

— Не видел, — хрипло отозвалась Вика и затянулась. Странно. Обычно она более дружелюбна.

— Все в порядке?

— Угу. Сам как?

Благодаря загруженному в меня стаффу меня практически полностью отпустило и было похуй на все, поэтому я честно ответил:

— Бывало и хуже. Переживу как-нибудь.

— Вот и я так же. Надеюсь, что переживу.

Подошел поближе, она подняла голову, и я заметил подтеки туши на щеках и сухие, сжатые губы. Она снова затянулась и выпустила дым через нос.

— Чего тебе, Юр? Иди.

Раньше я так бы и пошел, но сейчас меня что-то удерживало на месте. Не знаю, почему, но в этой тоненькой крашеной блондиночке я почувствовал нечто близкое буквально с нашего первого знакомства.

— Может, скажешь, что случилось? Хотя… если не хочешь, не говори. Лучше иди внутрь, а то замерзнешь. Да и Кира, наверное, тебя заждался.

Она резко отвернулась.

— Мы поругались.

— Да ладно? Не верю. Вы же не разлей вода.

С полминуты она молчала, а затем заговорила, жадно и сбивчиво, будто боялась, что я уйду и не дослушаю ее рассказ:

— Дурак он, не понимает ничего. Идиота кусок, сыночек маменькин. Я сегодня чуть не сдохла от нервов, до сих пор трясет. Как думаешь, откуда скорость-то? Мы с Кирой и везли, на метро, через полгорода. Я в лифчике провезла. А там двадцать грамм! Костя на ползарплаты заказал, нам велел привезти. Два часа клад искали в лесополосе, я в кроссах, все ноги в снегу промочила. Менты на входе стояли, я молилась, чтобы без собаки и чтобы не остановили документы проверить! А ему все смехуечки да пиздихаханьки, «Ягу» прямо на глазах у них вытащил, «ну не остановили же, так чего ты ссышь»…

Она с яростью вкрутила окурок в подоконник.

— Не могу его видеть, опять сидит там, язык как помело. Как начнет свое: «Я с телками старше пятнадцати вообще не ебался никогда», так врезать ему хочется. Чувствую себя и старой, и жирной, хотя сорок килограмм вешу. Обслуживаю его, обстирываю, борщи готовлю, а слышу все одно…

Я с изумлением смотрел на нее.

— Вик, но тебе же всего шестнадцать…

— Да мы уже два года как вместе живем, Юр, — она подняла на меня измученный, нездорово блестящий взгляд. — На спидах я четыре. Сестра старшая приучила. Я из дома-то к Кире жить перебралась, потому что дома невозможно. Сестра сейчас на более тяжелые наркотики перешла. Мать за нее трясется, ей не до меня. Деньги все ей отдает на дозу, схроны ее прячет, когда опера с отдела приходят — на контроль ее уже взяли… Сегодня вот ходили в клинику аборт делать, залетела она хер знает от кого. А мне на зубы надо, зубы ни к черту, протезы уже нужны… Ты имей в виду, кстати, от пороха зубы портятся сильно…

Она кисло усмехнулась и продемонстрировала почерневшие пародонтозные десны. Затем лицо ее искривилось, и она коротко всхлипнула.

— Денег нет, нихуя нет, что дальше, без понятия. Кира в жизни ни дня не работал, не учится, только в игрушки дома рубится на компе. Мамка ему по пятихатке пару раз в неделю на спиды дает, вот и все деньги. А я что, я несовершеннолетняя… еще и не на всякую подработку берут… листовки разве что раздавать…

Я даже не знал, от чего я больше был в шоке: от подробностей отношений Вики и Киры, от ужасной истории ее семьи или от того, что родители в этих семьях знали о том, что их дети принимают наркотики, но никак не пытались этому препятствовать. По сравнению с этой безнадегой моя собственная история была просто волшебной сказкой.

— Неужели ты не хочешь выбраться из этого ада? Вести нормальную жизнь? Зачем тебе парень, который ни помочь, не поддержать не хочет?

Вика вздохнула:

— Да куда он денется. Он без меня и шагу ступить не может… На словах только такой дерзкий, а на самом деле — беспомощный, как ребенок. Мамка его мне постоянно твердит: «Как хорошо, Викуся, что ты с нами живешь, он бы без тебя совсем сторчался, а ты его хотя бы контролируешь»…

Она вздернула подбородок и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Потом достала сигарету и ободряюще улыбнулась.

— Спасибо, Юрочка, что выслушал. Не бери в голову. Справимся, как по-другому. Ты иди. Если будут спрашивать, то я сейчас покурю последнюю и приду, хорошо?

долби мой лед и полыхни как мотылек обожгись холодным огнем

Было уже шесть часов утра, когда Лютый, в очередной раз выскочив на улицу в круглосуточный, притащил за собой личность, видеть которую никто не горел желанием. Все сразу сникли и уныло сидели по углам, отмалчиваясь. Это был местный авторитет, крупный барыга, снабжавший чуть ли не весь район: жирный, бритый наголо мужик под сорок, одетый в стиле девяностых, с золотыми кольцами на пальцах-сардельках и цепью на складчатой шее. От него прямо-таки за километр несло агрессивным быдлячеством и самоуверенностью. Едва войдя, он потребовал себе вискаря со льдом и теперь заседал на кухне, по-барски развалившись в углу и громогласно комментируя все вокруг. Ему вежливо поддакивали, но не слушали.

Костя отвел Лютого в сторону и вполголоса, но жестко устроил тому взбучку. Лютый вяло оправдывался:

— Да я-то чего… он сам увязался… пойдем да пойдем к твоим дружкам… бля, Костян, я даже не удивлюсь, если у него ствол…

Мною владело странное равнодушие. Ни страха, ни раздражения, ни скуки. Просто стоял, опершись на кухонную раковину, рассматривая барыгу в упор. Тот наконец обратил на меня внимание.

— Эй ты! Пацан или девчонка, понять не могу.

Я молча продолжал смотреть на него, не реагируя. Барыга прищурился, вгляделся.

— На кого-то похож, говорили тебе? О, бля… на фигуриста, тоже блондинчик такой. Как его там… Плисецкий, что ли?

Вот тебе на. Первый человек, который знает обо мне. Не выдержал и усмехнулся:

— Я и есть Плисецкий.

Знакомство вышло сумбурное и вряд ли полезное, но на меня теперь смотрели с благодарностью (за то, что весь огонь перевел на себя) и завистью (за то, что с легкой руки попал в кореша к уважаемому человеку). Барыга пригласил сесть рядом, угостил алкоголем. Приобняв за плечи, вещал что-то о своей криминальной жизни: видимо, посчитал меня стоящим с ним на одной ступени. Мне было глубоко похер, почти не слушал, просто сидел, без конца перебирая в руках брошенные на столе игральные карты. И все же в чем-то мы были схожи, несмотря на пропасть, лежавшую между нами: два одиночества, пытающиеся камнем утопить свою боль на самое глубокое дно.

Наконец авторитет встал и начал собираться.

— Кто со мной кататься? — неожиданно предложил он. — У меня тачка новая, вчера купил.

Все деликатно молчали. А почему, собственно, нет?

— Я поеду.

Кроме меня, согласились еще двое пацанов. Одевшись, спустились вниз. Автомобиль был припаркован на соседней улице, пока дошли, меня начал бить озноб на начинающихся отходосах — а может, просто на холоде после теплой квартиры. Забрался на переднее сиденье «Ленд Крузера», пристегнулся. Когда мотор уже зарычал, хлопнула дверь, и на заднее сиденье третьим втиснулся Кира.

— Я с вами.

релиз как лед размельчен на диски

раздули пятнадцать дорог на пару с близким

Во мне к этому моменту было уже восемь. Девятая пошла в виде «колпака», тут же в машине. Барыга топил педаль газа в пол, на скользкой дороге заносило. Через неопределенное время выехали на МКАД и устремились в неизвестном мне направлении. Начинало светать, небо слегка розовело. Я сидел, прислонившись головой к боковому стеклу, глядя в одну точку: тело сковывала странная усталость, язык беспрестанно ощупывал горький, пересохший рот, но глаза не закрывались, будто в них вставили спички. Мимо с бешеной скоростью мелькали фонари, деревья, заснеженные поля, развязки: наверное, гнали под двести.

— Такие дела, Юрочка, — барыга никак не мог заткнуться. — Главное, живи свою жизнь, плюй на других. Вот я свою жизнь сам сделал. Может, хуево вышло, неправильно — зато свою, а не чужую. Если за мной придут завтра — я готов. Ни о чем не жалею…

За спиной хохотал Кира, отпуская скабрезные шутки, но я помнил слова Вики о том, что он — маленький ребенок, и становились прозрачными все его попытки казаться крутым и беспринципным мудаком. Обернувшись назад, я увидел, как он, откинувшись, забивает себе обе ноздри остатками пороха: из носа эмобоя текла кровь, и бордовые капли, смешиваясь с белым порошком, падали на кожаную обивку новенькой «Тойоты».

долби мой лед но не замерзай

сколько не завязывай не завязать

это намерзает на твоих мозгах

вечная мерзлота на жестких минусах

====== Порох – лучший аргумент ======

Комментарий к Порох – лучший аргумент Dom1no (FreshTime) feat. Julia Marks – Порох – лучший аргумент

И все-таки я передознулся в тот день.

Потеряв счет времени, возвращался откуда-то из Царицыно на автобусах и маршрутках, забившись в угол на заднем сиденье. Было светло, и белизна снега резала глаза до боли, но я не мог закрыть веки, и поэтому утыкался лицом в ладони. Теперь мне было понятно, откуда берутся такие парни в общественном транспорте: в низко надвинутых капюшонах, высоких воротниках, черных очках. Мое лицо лучше было никому не видеть. В метро я даже не собирался соваться.

Крыть начало еще по дороге, а когда добрался до дома, то стало еще хуже. Все мои предыдущие отходняки казались цветочками. Так хуево мне не было еще никогда в жизни, мне казалось, что я умираю. Проигнорировав Виктора, который наверняка собирался устроить допрос с пристрастием, где меня носило, заперся в своей комнате и распластался на полу. Меня колотило и выгибало, пульс зашкаливал за двести, давление, вероятно, тоже. Сердце стучало так, будто собиралось проломить ребра. Все тело болело, грудь высоко вздымалась, сипло втягивая в себя воздух. Со стоном перекатываясь по паркету, я видел себя в зеркале шкафа: красные, будто обветренные щеки, выпученные, бегающие глаза с расширенными зрачками, перекошенный рот. Нечем дышать! Наверное, так пытают грешников в аду…

Демон скорости терзал меня около десяти часов подряд. День за окнами сменился сумерками, а сумерки — темнотой, но мучения продолжались и продолжались. На губах запеклась кровь — я сжевал себе щеки, клацая зубами в лихорадке. Пару раз дергалась ручка двери, но я просто посылал нахуй кого бы там ни было. Хотелось кричать о помощи, но вместо этого я лишь глухо стонал во мраке, царапая ногтями пол. Никогда я еще так сильно не мечтал потерять сознание.

порознь полетели белые полосы

как будто бы на голове шевелятся волосы

ты готов на любой занос на любые переговоры без колебания в голосе

Не выдержав, схватил телефон, трясущимися пальцами набрал сообщение в мессенджере.

«Шамиль, помоги… Что делать, мне страшно…»

Шамиль явно тоже не спал и понял меня с полуслова.

«Попробуй что-нибудь типа корвалола, или от давления… только осторожно».

«Сколько?»

«Не знаю… немного. Вообще лучше перетерпи… хз в какую там реакцию войти может».

«А ты?»

«Я бухлом снимаюсь обычно. Или терплю. Организм и так в ахуе, не насилуй его».

Терпеть я уже больше не мог. Вышел в темный коридор, огляделся: вроде никого в обозримом пространстве. Ломанулся на кухню, распахнул шкафчик, вытащил аптечку. Судя по ее содержимому, Виктор в жизни не болел ничем тяжелее ОРЗ, но на самом дне оказались просроченные дедушкины лекарства: нитроглицерин и валерьянка. Подумав, взял рюмку и накапал себе сорок капель настойки. Нитроглицерин, памятуя слова Шамиля о непредвиденных реакциях, принять так и не решился.

После валерьянки — трех рюмок и далеко не сразу — стало немного полегче. Ночь я провел сидя на кровати. Минуты ползли, как улитки. В семь часов утра я все еще не мог уснуть. Пульс относительно успокоился, температура упала, но внутри меня бушевала энергия, которую еле сдерживал хрупкий человеческий сосуд. Она была настолько сильнее меня, что я не мог управлять ей, только пытаться вынести ее колоссальное напряжение. Внезапно меня осенило.

Не можешь удержать — дай свободу.

это как бегать по краю высотки с закрытыми глазами и не упасть вниз

это когда тебя зовет толпа в Олимпийский выйти на бис

Наскоро покидав в сумку вещи, сполоснул лицо холодной водой, пригладил волосы. Более-менее прилично… В девять часов я уже был в раздевалке ледового дворца и шнуровал коньки. Забылись как страшный сон вчерашние муки, я жаждал только одного: проверить, на что способно сейчас мое тело. Все равно спать не выходит даже при всем желании, так чего сидеть? Боли я уже не боялся. Вчера не сдох — и сегодня не сдохну.

Мобилизовав скрытые резервы, порох раскрепостил меня, придав неограниченный запас сил. Каким же я был дураком, что не использовал его для тренировок раньше! Окрыленный, я прыгал каскад за каскадом, запоминая свои ощущения, чтобы повторить удачное исполнение позже: мне всегда было достаточно просто понять, как исполнить элемент, чтобы потом воспроизводить его без ошибок. Эх, жаль, Якова сейчас здесь нет — так хотелось бы полюбоваться его отвисшей челюстью! Но ничего, все еще впереди. Они еще увидят блистательное возвращение Юрия Плисецкого!

С тех девяти полос я не спал и не ел почти трое суток, и потом столько же лежал в беспамятстве. Но все это было уже неважно. Ключ к победе был у меня в руках.

одеть птицы крылья взлететь вверх на милю

забыть свое имя и раствориться с дымом

прыгнуть выше своей головы встать на дыбы и

понять что безграничен запас твоей силы

— Нам нужно серьезно поговорить, Юра, — голос Виктора пробился в мое сознание издалека, как сквозь толщу океана. Я медленно разлепил тяжелые веки. Словно налитое свинцом, тело впечатывалось в матрас, не позволяя шевелить конечностями. Виктор сидел в ногах кровати и внимательно смотрел на меня.

— Ты знаешь, который час?

Я перевел взгляд в сторону окна и отрицательно мотнул головой.

— А какое сегодня число?

Внезапный страх, что я проспал чемпионат, парализовал меня; но когда Виктор, назидательно подняв указательный палец, изрек: «Восемнадцатое декабря!», мгновенно выдохнул с облегчением. Еще неделя в запасе, отлично.

Виктор это заметил.

— Зря вздыхаешь. Ты в курсе, что у тебя недопуск к сессии?

Боже, насколько же мне поебать. Поебать.

— Мне звонили из деканата твоего колледжа. Неуспеваемость по всем предметам плюс постоянные прогулы. Говорят, за последний месяц ты не появлялся ни разу. Тебя собираются отчислить! Самому не обидно? Год всего до окончания остался!

Как будто мне когда-либо был интересен этот колледж. Я в него и поступил-то только потому, что Виктор настаивал. Учиться ради галочки было скучно и муторно, я почти ничего не понимал в технических науках, на экзаменах списывал. Все, что меня интересовало в жизни — фигурное катание. Ну и с недавних пор еще и амфетамины.

— У меня соревнования на носу, Витя. Какая учеба?

— Хорошо, соревнования. А дальше-то что, Юра, ты думал об этом?

— Я фигурист, этого мало?!

Виктор покачал головой:

— Когда-то я тоже был таким, как ты, мечтал о славе, олимпийском золоте. Чтобы кричали: «Посмотрите, это же Никифоров!», подбегали фотографироваться, просили автографы. Но вовремя спустился с небес на землю. Вечно кататься ради самого катания невозможно, Юра, а успешно кататься — тем более. Так что поступил в физкультурный институт, стал тренером. У меня теперь есть хорошая работа, деньги, семья… — он кашлянул и продолжил: — О будущем надо заботиться заранее. А ты живешь сегодняшним днем…

В какой-то мере он был прав. Но я также знал, что мечты сбываются, только если идешь к ним напролом, отметая любые другие варианты. Подстелить соломки, чтобы мягче падать, было не в моих правилах.

— Ты просто сдался и теперь ищешь себе оправдания. А я буду бороться до последнего. Да, возможно, я не думаю о будущем, но я создаю его сейчас — в настоящем. Я не хочу ни за что оправдываться. Я хочу быть чемпионом и буду им.

Криво усмехнувшись, Виктор встал.

— Не очень-то похоже, чтобы ты боролся до последнего. Ты себя в зеркале видел? Весь бледный, нос красный, волосы грязные. Я твой перегар недавно сутки из квартиры выветривал. Не хотелось об этом говорить, но, кажется, ты не можешь себя контролировать. Месяц почти шляешься по ночам непонятно где, выпиваешь, потом спишь, как сурок. Юра, пойми, мне не все равно. Я болею за тебя и твое катание, но с таким образом жизни ты вряд ли займешь призовое место.

У меня кулаки чесались его ударить, но я не мог двигаться и только с ненавистью смотрел в его сытую, довольную, гладкую морду. Перед этим человеком никогда не стояли такие задачи, как передо мной, он никогда не испытывал страданий или отчаяния. Он всегда делал правильный выбор, который приводил его к надежным и гарантированным результатам; в его мозгу инфузории-туфельки не помещалось более одной мысли, которую он и считал единственно верной. Мы на разных полюсах, нам никогда не понять друг друга.

— Поэтому, раз ты за себя отвечать не можешь, буду я за тебя отвечать. С этого дня больше никакого алкоголя и гулянок. Я запрещаю тебе, Юрий, отсутствовать дома после десяти часов вечера. Придешь хоть на полчаса позже — пеняй на себя. И возьмись за учебу, пожалуйста. Тебя обещали допустить, если сдашь все контрольные до Нового года.

Естественно, срать я хотел на все запреты. Напротив, очередное поползновение ограничить меня в правах вызвало только желание действовать наперекор. За кого он меня принимает? За ребенка, который даже не соображает, что у него на носу важное мероприятие, и беспечно оттягивается, надеясь получить медальку на авось? Бесит!!!

Сейчас же мне был нужен порох, и чем быстрее, тем лучше. Поэтому, еле-еле заставив себя подняться с постели, я потащился к Эдику, захватив с собой форму. Я собирался снюхать одну-две дороги, не более, а затем сразу поехать на тренировку, и был настолько уверен, что это не составит труда, что, когда набранные цифры на экране домофона продолжали мигать с навязчивым пиканьем, а дверь не открывалась, даже не мог в это поверить. Кислотой, что ли, опять обожрались?

После третьего звонка трубку наконец подняли.

— Кто? — глухо спросил непонятный голос, скорее всего, Эдика.

— Привет, это Юра… откроешь?

Голос долго молчал, затем прокашлялся и сипло ответил:

— Нет. Проблемы у нас, короче. Пока никого непринимаем.

Меня охватила паника.

— Но мне очень надо!

Послышалось шуршание, затем голос снова безэмоционально произнес:

— В ближайшую неделю точно нет. Когда можно будет, сообщим позже. Не ходи сюда, пока не разрешим.

Трубку резко бросили. Я стоял возле чужого подъезда, мимо ходили люди, падал легкий снежок, а мой мир стремительно рушился. Блять, блять, блять!!! Почему именно сейчас, когда для меня это критически важно?! Неужели всему конец?!

Отошел подальше, сел на скамейку на детской площадке, оперся локтями на колени. Все во мне горело, полыхало огнем от досады и вселенской несправедливости. Немного подуспокоившись, начал продумывать, как найти выход из сложившейся ситуации. В конце концов, Эдик не единственный, у кого водятся наркотики. Его квартира была просто местом для наших встреч, а закупались для вечеринок совершенно разные люди. У того же Шамиля наверняка полно связей, он сможет пробить для меня хотя бы полграмма. Да. Я просто позвоню кому-нибудь другому, и все будет хорошо.

не ищи себя в мире где нет сна

порох лишь аргумент перед страхом

Всего за несколько дней моя жизнь изменилась до неузнаваемости. Сменялись день и ночь, но мой отсчет шел лишь от полосы до полосы. Я и хотел, и не мог, и боялся спать — боялся, что за короткое время отдыха другие обойдут меня в подготовке. Поэтому, как только чувствовал, что эффект спидов начинает ослабевать, сразу же принимал новую дозу — ровно столько, чтобы быть в тонусе, но и не словить страшных побочек. И тренировался, тренировался, тренировался, каждым своим появлением на катке нагоняя страх и трепет на других спортсменов.

Быстро стало понятно, что на чью-то помощь постоянно рассчитывать сложно. Никто не хотел рисковать только ради меня одного, и я сам начал заказывать для себя наркоту через интернет на черных рынках. Покупал по минимуму, чтобы употребить без остатка, но самый качественный и дорогой порох. Иной раз это выходило дважды, а то и трижды за день. Анонимно платил неизвестным продавцам, затем долго и томительно ждал, когда скинут фото закладки. И тут же срывался и ехал — хоть к черту на кулички, потому что через некоторое время незабранный товар могли перепродать другому.

Я научился разбираться в скорости, отличал ее сорта, вкус, цвет, запах. На глаз уже определял, разбодяжили ли порошок мелом, сахарной пудрой, баралгином. Ровнял себе идеально красивые дорожки. Понял, почему Кира постоянно закапывал себе капли для носа (теперь я тоже носил их в кармане), а Костя пользовался личной стеклянной трубочкой. Иногда даже мурашки пробегали по коже при мысли, что я там мог подхватить, вдыхая через общую со всеми купюру; но я успокаивал себя тем, что если бы у кого-то из компании обнаружили СПИД, то его немедленно бы выгнали, а раз не выгнали, то значит, ничего не было. В любом случае, решил после чемпионата на всякий случай сдать анализы.

При этом я не считал себя наркоманом. Наркоманы — люди, которые обдалбываются ради удовольствия, а мне амфетамины служили ради высшей идеи. Это было всего лишь средство, позволявшее достигнуть цели, и я шел к ней с истинно макиавеллиевским упорством. К тому же я был уверен, что зависимости от пороха не существует. Я мог бросить в любой момент — просто сейчас не было нужды, — и остался бы тем же, кем и был: убедился уже на своем и чужом опыте. Я не хотел погрязать в этом преступном мире, не хотел получить тюремный срок. Просто так получилось, что свет моей надежды оказался вне закона.

веский аргумент против здравого смысла

превратит тебя в кучу пепла без компромиссов

с этого болота тебе не вылезти чистым

для тебя будет это последний выстрел

Поиск кладов был опасным, но увлекательным занятием, похожим на игру в «русскую рулетку» — только вместо патрона в ней была посадка по статье. Иногда они лежали на виду, а иногда в совершенно труднодоступных местах. Я забирал пакеты из водосточных труб, мусорных баков, дыр в заборах. Противнее всего было доставать их из парков или других зеленых насаждений: приходилось ползать по грязным и мокрым канавам, продираясь сквозь кусты, а на выходе маячила опасность нарваться на ментовский «бобик», плотно окучивавший местность. Просто дойти до дома уже казалось маленькой победой.

Один раз закладка была сделана на чердаке многоэтажного жилого дома, но дверь оказалась закрытой. Я около часа топтался у подъезда, ожидая, пока кто-нибудь выйдет и тем самым впустит меня внутрь. Было -15, восемь вечера, дул ледяной ветер, я отморозил себе руки и уши. Но попасть на чердак мне так и не довелось: подошедшая пара с коляской так пристала с расспросами, в какую квартиру мне надо и зачем, что я предпочел ретироваться. Денег мне никто не вернул, но мне было не жаль: все равно это были деньги Виктора, которые я в последнее время брал у него «в долг» в неограниченном количестве.

Кроме верхней одежды, я регулярно проверял карманы брюк в его комнате, а также обнаружил две нычки с баблом: одну в ящике с нижним бельем, вторую — на книжной полке. Конечно, все подчистую не тащил, но сотенными уже не ограничивался. На мое счастье, в денежных вопросах Виктор был достаточно старомоден и не держал все свои сбережения на кредитке. Единственной загвоздкой оставался японец, которого я за глаза окрестил «жирной свиньей». Кацуки Юри оказался домоседом, любил поспать до обеда, на улицу выходил только до ближайшего магазина за углом, а на более далекие расстояния выбирался исключительно в сопровождении Виктора. В остальное время, когда не спал и не жрал, он валялся на кровати и смотрел сериалы. Соответственно, периоды, когда я был дома один, теперь выпадали намного реже, чем раньше.

В целом «свинью» я предпочитал игнорировать. Общаться мне с ним было не о чем, выгнать его я не мог. Но и Юри ко мне лишний раз не лез — боялся, и не зря.

тело хотело почувствовать силу

но сгорело быстрее искры

Было около семи часов вечера, когда я сделал заказ на грамм амфетамина у нового, прежде неизвестного мне продавца. Цена была высокой, но я обращал внимание в первую очередь на качество, поэтому без раздумий согласился на сделку. Проверил счет и — опаньки! По нулям. Когда это я успел? Пополнить финансы требовалось срочно, иначе порох могли расхватать, как горячие пирожки.

Дома никого не было. Я зашел в комнату Виктора, привычно запустил руку в джинсы, висящие на спинке стула. Пусто. Странно. Тогда я выдвинул ящик комода и потянулся в глубину, рассчитывая нащупать пальцами знакомый бумажный сверток. Он был на месте, но когда я раскрыл его, то внутри лежала лишь одна-единственная пятитысячная купюра. Я прикусил губу. Палевно, ой как палевно! Обыск книжной полки также ничего не дал: по неизвестной мне причине Виктор в одночасье ликвидировал все свои заначки. Возможно, он решил перепрятать деньги в другое место, но искать новые тайники было некогда. Я стоял, теребя в руках оранжевую бумажку, мучимый сомнениями. Брать или не брать? Такую пропажу сложно не заметить…

Сзади послышался шорох, и я на автомате сунул купюру в карман. Резко обернувшись, я увидел на пороге комнаты Кацуки с мешком продуктов в руке. Тот испуганно таращился, переводя взгляд с меня на перерытую кучу трусов и обратно. Неужто запалил? Я быстро оценил ситуацию: Виктора нет, мы в квартире одни. Поэтому хладнокровно задвинул ящик, подошел к японцу и, глядя на него сверху вниз, крепко сжал пальцами его пухлые щеки.

— Ты ничего не видел, ясно? Если хоть слово Виктору скажешь, мразь ты ебучая…

Японец хлопал ресницами и пытался кивать.

— По-русски хоть что-нибудь понимаешь?

— Пони… понимаю… нему… нога…

— Тогда слушай и впитывай, свинья: меня здесь не было, тебя тоже. Ты ничего не знаешь; где деньги, тоже не знаешь. У нас с Виктором есть договоренность, мы сами во всем разберемся. Не суй нос не в свое дело, пидорок. Иначе твоя японская жопа очень сильно рискует порваться на британский флаг.

Выпустив Юри, я брезгливо вытер руку о штаны и пошел одеваться. Морально-этическая сторона вопроса была улажена.

Что-то с этим заказом пошло не так с самого начала. Я оплатил, но продавец не торопился скидывать фото. Болтаясь вокруг дома, я судорожно обновлял и обновлял страницу в телефоне, надеясь увидеть координаты закладки. Половина десятого, адский холод, сколько же еще ждать? Я строчил в чат, но мои сообщения оставались без ответа. Когда я практически отчаялся и начал думать, что меня кинули, телефон пикнул уведомлением. Ну же! В четырех кварталах отсюда — в принципе, недалеко. Судя по изображению, пакет был привязан к ветке.

Найти клад оказалось непросто. По указанному адресу за домами оказался пустырь. Гаражи, темнота, какие-то бетонные заборы, вокруг ни души. Спотыкаясь о замерзшие кочки и собачье говно, я брел по узкой тропинке, изредка подсвечивая себе фонариком. Дойдя до предполагаемого места закладки, я остановился как вкопанный. Ну и где? Здесь же ничего нет! Прямо передо мной наверх, к забору, уходила довольно крутая каменистая горка из промерзлого строительного мусора. Справа и слева из снега чернели засохшие растения. За спиной, через канаву, пролегала дорога, еле освещаемая одиноким фонарем метрах в трехстах отсюда.

Я еще раз сверился с фото. Поднял голову и вдруг увидел черный полиэтиленовый пакет. Он висел прямо на виду, раскачиваясь на ветру на тонкой веточке, свисающей с дерева над самой вершиной горки. Юмористы хуевы! Придется лезть, выбора нет.

Крутой склон был практически полностью покрыт льдом, ботинки не цеплялись за выступы. Ноги скользили; упав на колени, я ободрал руки в кровь. Хватаясь окровавленными пальцами за холодные до боли камни, пополз наверх на четвереньках, пачкая джинсы. Когда я почти долез до верха, на заборе передо мной появились два светлых пятна. Я обернулся, и внутри все обмерло. По дороге, не спеша перекатываясь по выбоинам, прямо в мою сторону ехал полицейский «УАЗик».

Сука!!!

Оставались считанные секунды, размышлять было некогда. Я выпрямился и, когда свет фар упал на меня, демонстративно расстегнул ширинку и начал мочиться на забор. Слезы застилали глаза, я плакал и ссал, унижаясь, уничтожая собственные гордость и достоинство ради дозы наркотиков.

Если здесь есть дно, то я его пробил.

====== Я соблазнялся на полосы в нос, и это пи...дос ======

Комментарий к Я соблазнялся на полосы в нос, и это пи...дос

NATRY

– Бинт

намотай на морду бинт а на винт бит

высыпь весь амфетамин крикни хуй с ним

намотай на морду бинт а на винт бит

и выкинь наркоту когда тебя отпустит

«Шестое! — колоколом билось в голове, пока я ехал в такси после короткой программы в «Лужниках». — Шестое место!»

На лед я выходил чистым. Заранее отоспался и, как мне казалось, ко дню чемпионата был готов полностью. И тем более неожиданным стало для меня шестое место в таблице, которое сейчас моргало у меня перед глазами, двоилось, троилось и превращалось в зловещее «666».

После первого дня, как я и предполагал, лидировал Каримов. Я откатал без единого падения и поначалу даже удерживал позицию в верху списка, но постепенно меня начали сдвигать вниз. Я рассчитывал на третье место, максимум на четвертое, но шестое уже никак не входило в мои планы. Такое огромное отставание было для меня катастрофой. Фельцман (с которым я сегодня не стал даже здороваться) косился, но молчал: либо ему было наплевать на результаты своего — уже бывшего? а хер его знает — подопечного, либо боялся навлечь очередную вспышку гнева на свою голову. Разбора полетов я дожидаться не стал; просто вызвал машину и уехал, ни с кем не попрощавшись. Все и так было ясно.

меняя невменяемость на боль бегу за собой

бегом по полям ошибок потушить огонь

Я сжал кулаки и уткнулся лбом в спинку переднего сиденья. Не хотелось признавать, но факты говорили сами за себя: прокат дался мне тяжело. Порох подарил мне силы на тренировках, но забрал их, словно плату за оказанную услугу, на соревнованиях. Хотя я успел прийти в чувство, физически я стал намного слабее, чем раньше. Одного дня отдыха было слишком мало, чтобы восстановить прежнюю естественную энергию. Прежде я катал короткую запросто; сегодня же пришлось приложить все усилия, чтобы, стиснув зубы, выжать из себя необходимые прыжки. Мышцы ныли, я ощущал себя развалиной. Если так пойдет и дальше, то произвольную я не смогу исполнить даже наполовину, а выступление уже послезавтра…

Логичным и правильным выводом стало бы сняться по здоровью. Если бы Яков знал о моем состоянии, то немедленно так бы и посоветовал сделать; Виктор непременно поступил бы так же. Но я не рассматривал подобный вариант. Исключено! Победа в чемпионате давно стала моим наваждением, единственным желанием и смыслом жизни. Никаких отговорок, никаких оправданий. Это был путь, ведущий в один конец, и дороги назад не существовало.

Слава или смерть — третьего не дано!

Расслабленно развалившись на стуле, я лениво перемешивал на столе две белые кучки. Рядом помигивал огоньками ноутбук, негромко играл по кругу один и тот же плейлист. Дорожки были уже не первые, но и не последние: сегодня я взял с запасом на всю ночь. Волнения и тревоги тяжелого дня отпустили, мне было комфортно и спокойно. Я наслаждался состоянием блаженного похуя, когда ажиотаж и дрожание рук еще не завладели телом, но кристально прозрачная ясность уже охватила сознание. Мысли покинул обычный хаос, сейчас они текли размеренно и упорядоченно. Все казалось легким и простым, и решение моей основной проблемы напрашивалось само собой. Я пока взвешивал за и против, но все больше склонялся к тому, чтобы принять его. В конце концов, иного выхода у меня не было.

я не горжусь ошибками но благодаря им я вырос

один побочный минус

ебало под капюшон мотай на морду бинт

и попытайся вылезти

В правом нижнем углу экрана всплыло уведомление «Скайпа». А, Отабек. С этими переживаниями я совсем забыл о его существовании. В последний раз мы переписывались более полутора месяцев назад.

«Я смотрел твое выступление по телевизору. Молодец».

Настроение резко испортилось. Какой нахер «молодец» за шестое-то место? Слепой, что ли? Или издевается?

«Молодец, что не последний?»

«Юра, извини. Не хотел тебя обидеть. Как ты?»

«Спасибо, что поинтересовался, блять. Наслаждаюсь своим рейтингом, а ты?»

Отабек некоторое время молчал, затем снова прислал сообщение.

«Не хочешь поговорить?»

«Нет».

«Я волнуюсь за тебя. Точно все в порядке? На льду ты выглядел измученным».

«Да что ты говоришь. А мне казалось, все заебись, пока ты мне глаза не открыл».

Входящий звонок надрывно загудел из колонок, но я сразу же сбросил его. О чем нам разговаривать? О том, как космические корабли бороздят Большой театр?

«Юра, ответь. Это важно».

Опять звонит. Вот же настырный. Ладно, так уж и быть. Мне все равно.

Изображение моргнуло несколько раз, и на экране появилось озабоченное лицо казаха. Умные карие глаза уставились на меня с неподдельным беспокойством. Я откинулся на спинку стула.

— Ну, дозвонился. Доволен теперь?

— Прости меня.

— За что?

— За то, что не звонил раньше. Я все время думал о тебе, но не хотел отвлекать лишний раз от подготовки к соревнованиям. Решил: «Посмотрю трансляцию и поздравлю». Посмотрел и понял, что надо не только поздравить, но и поддержать.

Алтын продолжал изучающе сканировать меня взглядом.

— Что с тобой, Юра? Никогда тебя таким не видел.

— А что со мной не так? Чешуей, что ли, покрылся?

— Ты очень плохо выглядишь. Всегда был худым, а сейчас совсем как скелет, страшно смотреть. Щеки ввалились, бледный как покойник, под глазами черные синяки. И не говори мне, что просто переволновался перед чемпионатом. Когда в последний раз ел?

— Дай подумать, — я закатил глаза в потолок. Есть? Что такое есть? А… засовывать в рот эти мерзкие куски неживой природы, которые называются пищей… Что-то такое было, кажется, около десяти дней назад, и кончилось тем, что меня вырвало. — Не помню.

— А спал? Как ты вообще себя чувствуешь? У врача был? Я за твою жизнь беспокоюсь!

— Сон для слабаков. Бека, хватит. Оставь меня в покое. Моя жизнь — мое дело.

Брови Отабека сдвинулись к переносице.

— Юра, — в его голосе зазвучали металлические нотки, — ты должен сняться с соревнований. Ты болен и не можешь выступать в таком виде. Не понимаю, как тебя допустили. Думаешь, я не заметил сегодня, с каким трудом ты двигался? Ты превозмогал себя! Я, конечно, не большой специалист в фигурном катании, но даже мне, неискушенному зрителю, было видно, что ты несколько раз едва удержался от падения…

— Заткнись! — мгновенно разъярившись, я пнул ногой по столу. — Хватит хоронить меня заживо!

— Но ты все равно не выиграешь, зачем же мучить себя?!

— Я выиграю! Шестое место — не конец света, выигрывали и с двенадцатого! Ты еще не видел мою произвольную! Маленький спойлер специально для тебя: у меня будет такая программа, что вы все охуеете. Такого проката мир еще не знал!

— Не надо геройствовать, Юрий! Ты обессилен…

— Ошибаешься, — я злорадно захохотал. Получился какой-то безумно-демонический смех; наверное, я выглядел страшно, потому что Отабек с той стороны заметно побледнел и напрягся. — Вот оно, мое тайное оружие!

Что подумает казах, меня волновало в последнюю очередь. Я достал из кармана бумажку и снюхал обе полосы подряд прямо перед камерой. Тут же высыпал остатки из пакетика и принялся чертить еще. Порох был ядреный, слизистую жгло, словно я вышел подышать свежим воздухом где-нибудь на полярной станции. Отабек наблюдал за моими движениями с таким выражением лица, будто я только что кого-то убил и теперь расчленяю.

— Юра, — наконец хрипло заговорил он, — не губи себя, умоляю. Брось, пока не поздно.

Я вытер нос кулаком и заметил на тыльной стороне ладони следы крови. Похоже, сосуды совсем ослабли, лопаются от малейшего напряжения.

— Я не могу повернуть назад. Этот чемпионат — дело чести.

— Но это… допинг. Ты же понимаешь?

— Понимаю.

— Тебя дисквалифицируют.

— Пускай. Это все потом. Я слишком далеко зашел, Бека. Я хочу ощутить, что такое истинная скорость, попробовать ее на вкус, почувствовать ее пьянящий запах… Блеск огней, восторженный рев толпы, искры из-под коньков! И я — лечу, расправив крылья, быстрее ветра, молнией разрезая небеса! Настало время обратить мечты в реальность. Я был рожден для славы, я — король льда, у которого незаконно отобрали трон! И этот белый порошок всего лишь поможет вернуть то, что причитается мне по праву.

Отабек придвинулся ближе к камере, будто пытался достать меня.

— Это одержимость, Юра, — сказал он с отчаянием. — От наркотиков у тебя поехала крыша. Где же Виктор, почему не уберег тебя, почему позволил впасть в зависимость?

— Я не наркоман! Нет у меня никакой зависимости, мне все это нужно чисто для проката. Вот закончится чемпионат, и больше не буду. И при чем здесь Виктор? Я совершеннолетний, и сам решаю, что мне употреблять, а что нет!

— Но разве такая победа чего-то стоит? Ведь это фальшивка, пустышка, иллюзия! О такой славе ты мечтал? Это не мечта, это — реквием по мечте, и ты пишешь его своими собственными руками!

Я снова расхохотался:

— Горячо, горячо! Даже не представляешь, насколько! Но хватит подсказок. Разговор окончен. Не забудь включить телевизор послезавтра. Там ты увидишь нечто незабываемое.

Алтын горестно опустил голову.

— Во всем виноват я, — тихо сказал он через минуту молчания. — Назвался другом, а сам не уследил, не сумел вовремя предостеречь тебя от непоправимых ошибок. Если бы я был рядом…

— Началось, блять. Ничего, что я в Москве, а ты в Павлодаре?

— Я обещал приехать. Я давал тебе обещание.

— Забей. Давай без самобичевания, пожалуйста, и так тошно. У тебя там семья, братья, сестры, учеба, хуеба, зачем тратить время на какого-то Юрия Плисецкого? Я тут сам как-нибудь справлюсь, привык уже.

Отабек внезапно вскинул подбородок с решимостью.

— Я еду.

— Куда ты едешь?

— К тебе. Я твой друг, Юрий, и должен спасти тебя. Если никто больше не может тебя остановить, то это сделаю я.

— И кто еще из нас ебанутый, интересно. У самого-то скулы от пафоса не сводит?

— Я искренен от всего сердца, — темные глаза казаха сверкали таким праведным огнем, что мне даже стало немного не по себе. — Клянусь тебе, я сделаю все возможное, чтобы добраться как можно скорее. Только дождись меня.

— Угу. Я это который год от тебя слышу. Ладно, покедова.

— Юрий, обещай, что дождешься!

— Ага, ага, — я жмякнул на кнопку отбоя, не обращая внимания на несущиеся из динамиков крики. Нашелся спаситель, тоже мне. Приедет он, как же, за билетами уже побежал!

мы столько времени тратим на то чтобы плакать о том как мы зря тратим время

мне бы ваши проблемы

я понял

надо жить без сожалений

я понял

Я сидел в разрозненных чувствах, бездумно чиркая по столешнице пластиковой карточкой, когда дверь за моей спиной неожиданно распахнулась настежь. Какого хера?! Я точно помнил, что закрывал замок на два оборота! Не успевая ничего убрать, резко подскочил со стула и заслонил стол собой. В комнату быстрыми шагами вошел Виктор. Из-за его плеча с видом нашкодившего щенка робко выглядывал японец.

— Зашел поздравить? Можно без цветов и оркестра, спасибо. Я очень признателен за вашу поддержку и все такое прочее; а теперь свалите в ваш гейский радужный туман и дайте отдохнуть.

Виктор слегка опешил: было видно, что он собирался начать разговор с чего-то другого.

— Я не смотрел твое выступление, извини, — наконец буркнул он. — Был на работе. Но это не меняет того, что…

— Тогда какого хуя ты здесь делаешь? Между прочим, на часах уже полночь, я мог бы давно спать. И кстати, с каких это пор дверь в мою комнату открывается, будучи запертой?

— Мне пришлось взломать замок. Видишь ли, Юрий, у меня к тебе есть серьезные вопросы.

Он вытащил руку из-за спины и помахал у меня перед носом сложенным листом бумаги. Я сразу его узнал: тот самый сверток из ящика с бельем, из которого я регулярно таскал деньги.

— Тебе знаком этот конверт?

— В первый раз вижу.

— Не ври! — на лбу Виктора вздулась жилка. — Мне все известно. Я давно заметил, что у меня начали пропадать наличные. Сначала думал — показалось, потом — что потратил. Но деньги продолжали исчезать, и я решил проверить. Специально оставил одну купюру, чтобы посмотреть, что будет… и ее тоже не оказалось на месте.

— Ну и при чем тут я? Сам виноват, что не следишь за своими деньгами!

— При том, Юрий. При том, что ты у меня воруешь! По моим подсчетам, ты украл у меня в общей сложности уже почти шестьдесят тысяч. Поверить не могу, что ты мог пойти на такую низость! Я вскрыл дверь, чтобы обыскать твою комнату, но так ничего и не нашел. Где деньги?

— В душе не ебу, Витя. Тебе не кажется, что обвинять меня в воровстве — уже перебор? Почему всегда, чуть что, так сразу Плисецкий? Может, хватит делать из меня козла отпущения?

Пожалуй, я еще ни разу не видел Виктора в таком гневе. Обычно он являл собой образец сдержанности и самообладания, но сейчас его прямо трясло от возмущения, лицо покраснело, а изо рта брызгала слюна. Вот я и обнаружил твое слабое место, Витенька. Деньги — твоя сила и власть; ты потерял ее и теперь не можешь меня контролировать. Раз с тобой нельзя договориться, значит, можно тебя купить. Очень хорошо.

— Тебя с января отчисляют из колледжа. Я хотел побеседовать с тобой по-хорошему, спросить, в чем проблема, вместе найти решение. Но, кажется, это невозможно. Надо, чтобы кто-то еще с тобой побеседовал? Мне заявление писать на собственного брата? Кража уголовно наказуема! И у меня есть свидетель твоего преступления… — он кивнул в сторону японца, который стоял, потупившись. — Юри видел, как ты взял из ящика пять тысяч рублей. Он рассказал мне об этом, а также о том, как ты угрожал ему физической расправой…

Значит, все-таки слил, паскуда. Я молчал, раздумывая, как и куда лучше ударить Кацуки; Виктор догадался о моих намерениях и заслонил любовника собой.

— Ты их потратил? На что ты их спустил? На гулянки, на алкоголь? Юра, это дно! И это человек, который собрался выиграть чемпионат России? Ты позоришь само фигурное катание своими поступками!

— Значит, как деньги пропали, так я совершеннолетний, а как жить и самому принимать решения, так хуюшки?

— Что ты несешь? Ты вообще в адеквате? Хорошеньких же решений ты напринимал! Похоже, за тобой следить надо круглосуточно! Слава Богу, покойный дед всего этого не видит! Для него ударом было бы узнать, во что превратился его Юрочка!

Вокруг все потемнело.

— Да как ты смеешь упоминать дедушку, сраная ты пидорасина?! Я тебе не брат, и никогда им не был! Хватит этой фальшивой заботы! Ты здесь — никто! У нас даже фамилии разные!

— Юра, он мне такой же дед, как тебе, что ты придумываешь?

— Ага, конечно! Мать-кукушка нарожала подкидышей по всей стране! Но воспитал он меня, а не тебя! Он всегда любил меня больше, чем тебя, слышишь?!!!

— Успокойся, — Виктор схватил меня за запястья и попытался силой усадить на стул, но я сопротивлялся. Завязалась потасовка; японец верещал, не решаясь разнять нас. В пылу борьбы мы толкнули стол, полетели во все стороны бумаги, и часть спидов просыпалась на пол. — Что это у тебя за порошок? Чем ты тут занимаешься?

— Антигриппин! Болею я, не видно, что ли?!

Хватка Виктора превратилась в стальную.

— В глаза мне смотри, — приказал он, зажав мне подбородок и подставляя мое лицо под свет люстры. Я дерзко взглянул на него в упор, не мигая. Должно быть, мои зрачки походили на два черных блюдца, потому что Виктор сразу отпрянул; но в ту же секунду овладел собой — и с размаху залепил мне пощечину. В ушах зазвенело.

— Блять, Витек, ты охуел?!

— Мне пора звонить в полицию?!

— Какую еще полицию? Ты мне угрожаешь?

— Да ты на себя посмотри только! По тебе наркология плачет! Юрий, все. Игры кончились. Я сейчас звоню в отделение и вызываю наряд. — Он потянулся за мобильным, но я удержал его. — Нет, больше никаких разговоров. Забудь про карьеру. Воры, хулиганы, наркоманы не могут быть спортсменами высокого уровня. Если до них не доходит голос разума, то их помещают в исправительное учреждение, чтобы они осознали свои проступки в иной обстановке. Я желаю своим близким только самого лучшего, поэтому я хочу, чтобы ты исправился. Так нужно.

Он уже приложил трубку к уху, когда я спокойно и медленно отчеканил:

— Если ты сейчас заявишь на меня, то я подам встречный иск. О том, что ты, пользуясь положением опекуна и моим несовершеннолетием, без моего однозначного на то согласия получил регистрацию в принадлежащей мне квартире; против моей воли поселил на моей жилплощади постороннее лицо без российского гражданства; угрозами пытаешься добиться от меня согласия на постоянную регистрацию и продажи тебе доли принадлежащей мне недвижимости. А также об ущемлении меня в правах, нанесенных мне побоях и причиняемом в течение нескольких лет психологическом насилии. Кроме того, все, кому стоит это знать, узнают о твоей гомосексуальности, о непрофессиональных отношениях с клиентами и о том, как именно ты получил свою замечательную работу в элитной школе фигурного катания…

Эффект оказался даже сильнее, чем я ожидал. Виктор побелел и опустил телефон.

— Это ложь, — сказал он, сглотнув. — Я получил место в результате отборочного конкурса…

Ого! Вот это да. Ткнул пальцем в небо, а попал, похоже, в самую мякотку.

— Правда, ложь — всем плевать, не так ли? — я торжествующе улыбнулся. — Давай, попробуй. Один звонок — и можешь попрощаться с мечтами о столичной прописке. Из тюряги я-то уж точно ничего для тебя не сделаю, а квартиру опечатают. Но если ты пообещаешь, что не будешь вмешиваться в мою жизнь, то, так уж и быть, я подумаю над тем, чтобы продать тебе комнату…

Виктор скрипнул зубами в бессильной злобе.

— Подлый шантажист, — прошипел он. — Хорошо, я не буду никуда звонить. Я оставлю тебя в покое, Юрий. Не жди от меня ни помощи, ни поддержки. Делай, что хочешь, разбирайся со всем самостоятельно. Но больше ты от меня не получишь ни гроша, даже не надейся. И если я еще хоть раз поймаю тебя на воровстве, отрублю пальцы.

Он нагнулся над столом и потрогал остатки пороха.

— Не знаю, что тут у тебя за дрянь, но на всякий случай я ее выкину. Будь добр, употребляй что угодно, только не здесь. Таково мое последнее условие.

Не успел я опомниться, как он сгреб порошок в ладонь со стола и пола и направился к выходу. Я бросился следом, чуть не сбив едва увернувшегося Кацуки, но Виктор высоко поднял руку над головой. Я увещевал, умолял, угрожал, препятствовал — бесполезно: Виктор проследовал по коридору с непреклонностью танка, ногой распахнул дверь в туалет и торжественно смыл амфетамины в унитаз. Молча отряхнув руки, он ушел в ванную и включил воду.

Я упал на колени. Меня трясло от пережитых волнений, горло сжимало, перед глазами плавала мутная пелена. Склонившись над стульчаком, начал выискивать и жадно слизывать с сиденья последние крупинки драгоценного снега. Знал бы Витя, идиот, что он только что выкинул скорости почти на три косаря! Но что бы ты ни делал, победа все же за мной, сукин ты сын. В этом бою я выиграл. Остался еще один.

помни кадет

хуевое мнение слышишь тоже мнение

реально хуево когда мнения нет

====== Химическая революция ======

Комментарий к Химическая революция Jane Air – Химическая революция

Clint Mansell (OST Requiem for a dream) – Lux Aeterna (orchestral version)

Новый, прежде незнакомый Юрий Плисецкий смотрел из зеркала на меня, сидящего за столиком в одиночестве пустой гримерки. Я нанес грим и небрежно зачесал волосы назад в хвост, оставив по бокам несколько выбившихся прядей. Густо подведенные черной краской глаза с размазанными по щекам потеками казались особенно яркими на фоне выбеленной кожи. Вот оно, лицо будущего победителя — таким запомнят меня в истории.

Выступления уже начались. Где-то высоко над головой, через бетонную толщу стен, свистела, ахала и аплодировала публика, сменялись фонограммы, объявлял участников диктор; но я не слышал ничего из этого — в моих наушниках играла раз за разом одна и та же песня, наполняя тело веселой и безудержной яростью.

ночь бьет огни

скорость в крови

модных шлюх

закипает и я

мертв

рок

мертв

поп

мертв

Передо мной лежали восемь грамм отборного пороха, которые я совершенно беспалевно пронес в носках: такого количества с лихвой хватило бы на десятерых, но я предпочитал действовать наверняка. Обещание Виктора отрубить пальцы за воровство не остановило меня от того, чтобы осуществить задуманное. В конце концов, на его кубышке свет клином не сошелся — и двадцать тысяч новенькими приятно похрустывали в кармане куртки, когда я выходил из двери под вывеской «Быстрые займы». О том, как буду отдавать долг, даже не задумывался — подобные мелочи меня не интересовали.

Восемь грамм было реально дохуя. Я никогда раньше не юзал столько в одиночку, и мурашки практически религиозного трепета побежали вдоль позвоночника при мысли, что сейчас мне нужно будет все это запихнуть в себя. Времени на расчерчивание не оставалось, в помещение могли войти в любую минуту. Я достал купюру и плотно забил обе ноздри три раза подряд, затем наклонился и упал лицом в высыпанную горку, вдыхая белоснежную пыльцу, как Тони Монтана за столом своего особняка. Блять, как же много… Носоглотку обжигало ледяным пламенем, все внутри онемело, будто мне вкатили некислую дозу «заморозки». Губы склеило что-то липкое. Подняв голову и взглянув в зеркало, увидел под перепачканным носом два багровых ручейка. Неважно. Я снова и снова всасывал порох, хлюпая и обливаясь кровью; когда понял, что физически уже не могу сжимать носовые проходы, начал втирать спиды в десны, слизывать и глотать розовую горькую смесь, пока не прикончил до последней крупинки. Все, теперь назад дороги нет. Есть только один путь — на вершину.

Приход наступил мгновенно. Вскипели, забурлили вены, застучало сердце, разгоняясь, бросило в жар, и потекли капли пота по лбу. Пора, скоро мой выход. Я встал, поправил костюм, еще раз проверил шнуровку коньков. Не спеша вышел из гримерки и направился к стадиону по длинному пустому коридору. Моя уверенность в себе поражала даже меня самого. Я не чувствовал обычного перед соревнованиями мандража: победа лежала передо мной на расстоянии вытянутой руки, оставалось только подойти и взять ее. Легче легкого! Уголки рта сами собой расползлись в стороны, и я захохотал — таким ликованием переполнялось все мое существо.

Повернув за угол, я столкнулся с фигуристом, двигавшимся мне навстречу: кажется, это был Ларский. Увидев меня вблизи, он отшатнулся, в его глазах плескался неприкрытый ужас. Я прошел мимо, не обращая внимания. Правильно, пускай боятся. Сегодня у них нет ни единого шанса.

Стадион встретил меня переполненными трибунами и ярким светом софитов. У выхода на лед стоял Яков с высокой темноволосой худощавой женщиной в желтом пуховике и оживленно жестикулировал. При моем появлении он замер c открытым ртом, затем двинулся было ко мне, но я качнул головой, приложил палец к губам и отвернулся. Отошел к краю и оперся на бортик. Мой предшественник докатывал свою программу: я видел все его огрехи и неточности как в замедленной съемке. Наверное, надо было сосредоточиться, настроиться на прокат, еще раз переслушать свою композицию: но в моих наушниках продолжала играть все та же песня, и ее бит звучал со мной в унисон.

химическая революция

мы умрем за тебя на новых Аврорах

химическая революция

сгорая бойцы нюхают порох

Однако, когда настала моя очередь и я выехал на середину катка, все изменилось. Зал замер в тишине, предчувствуя нечто нестандартное. Максимальная сосредоточенность и контроль — я чувствовал, что могу управлять каждой клеточкой своего тела. Опустившись на одно колено, склонил голову и расставил руки в стороны. Я не слышал голосов комментаторов, но с легкостью представлял себе, о чем они говорят.

— Сейчас на арене Юрий Плисецкий, ранее занявший шестое место в коротком прокате. Фигурист принял решение сменить произвольную программу месяц назад после конфликта со своим тренером Яковом Фельцманом, что явилось для всех большой неожиданностью. Посмотрим, какой сюрприз подготовил нам Юрий. Хореография — он сам, музыка — саундтрек к кинофильму «Реквием по мечте». Впечатляет!

— Обратите внимание на костюм: это черные обтягивающие леггинсы и свободная черная туника с одним открытым плечом. Необычно скромно после всех нашивок, перьев и страз, что мы видели здесь до этого, правда? А какой интересный грим! Очень хрупкий и болезненный образ. По заявлению самого фигуриста, он собирается представить зрителям историю своей непростой жизни.

— Похоже, нас ожидает целая драма на льду. Самое главное — Юрий заявил в программе шесть четверных прыжков! Уму непостижимо.

— Да, до этого шесть четверных уже пытались реализовать, но пока эта высота покорялась лишь дважды, и только лучшим из лучших. Очень громкое заявление от фигуриста, который на протяжении последних трех сезонов не получал ни одной медали. Что ж, проверим, не превратится ли драма на льду в трагедию! В любом случае, нас ждет захватывающее зрелище…

А теперь — следите внимательно.

Тихо, но тревожно запели скрипки, наполняя пространство напряженным ожиданием. Медленно поднявшись, заскользил вперед, все так же не отрывая взгляд от пола, затем выпрямился, описав широкую дугу. Музыка проходила сквозь меня, вибрируя, сливаясь со мной воедино; прогнувшись в спине, я широко раскинул руки, запрокинув голову далеко назад. Ряды лиц, яркий, холодный свет прожекторов, огромные буквы рекламных надписей качнулись из стороны в сторону. Вот он я, перед вами, обнажающий натянутые нервы, раскрывающий душу: израненную, исковерканную душу одиночки. Смотритесь же в нее, как в зеркало, и любуйтесь на плоды своего труда: так создали вы одновременно самое прекрасное и чудовищное творение, не знающее пределов своих возможностей. Отвергая меня, вы давали мне силу; не признавая меня, вы взрастили во мне гения. Вы забыли обо мне, а я выжил — и пришел, чтобы отомстить.

История жизни Юрия Плисецкого: короткая и неправильная жизнь, сгоревшая яркой свечой во имя искусства. Ослепленный лучами славы мотылек, выбравший путь к кажущейся недостижимой звезде. Но не было бы смысла в этом мотыльке, лети он от цветка к цветку, как миллионы ему подобных: он был бы всего лишь цифрой в холодных расчетах, элементом статистической погрешности. И без таких мотыльков, раз за разом отчаянно кидающихся в огонь, мир никогда бы не научился на своих ошибках.

Это было больше, чем катание — это был акт самосожжения. Скорость обострила все мои чувства: в моих жилах горела термоядерная смесь, сравнимая по мощи с тысячей нейтронных бомб. Постепенно высвобождая ее, я словно видел, как за моей спиной распускаются огромные крылья. Наращивая темп, сделал первый прыжок, четверной тулуп — успех! Смотрите все: вот так надо завоевывать золото! Каримов, Яков, Витя — утритесь! Рукоплескания зрителей сливались с музыкой в моих ушах. Коньки разрезали лед с идеальной точностью; охваченный восторгом, я упивался собственным выступлением, наслаждаясь вниманием публики. Еще, еще! Стоило ли оно того? Да, тысячу раз да! Тысячу раз я бы продал душу дьяволу за порох, только ради того, чтобы испытать этот момент!

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»

Вращение, разгон, толчок, полет, аплодисменты — и снова прыжок! Удачно! Я уже многих должен опережать по баллам, а ведь это еще даже не началась вторая половина! Но что это? Почему свет так бьет в глаза? Он был настолько резким, что я почти ничего не видел, сраженный мгновенной слепотой. Моргнул несколько раз подряд, но стало только хуже: похоже, началась светобоязнь из-за слишком расширившихся зрачков. Боль отдавалась в висках в такт зловеще нагнетающей мелодии, как отбойный молоток. Все, что ли, приехали? Уже побочки, так скоро? На миг екнуло в животе от страха, что же будет дальше, но я пересилил себя и только крепче сжал зубы. Не время впадать в отчаяние, хуй с ними, с глазами, главное, чтобы ноги не подвели. Примерно помню, где находятся стенки, не врежусь.

Я двигался вслепую, выполняя фигуры по памяти. Ебучие слезы катились по полыхающему лицу, мешаясь с потом и застилая зрение — я не видел ни зрителей, ни льда, только сплошные перемежающиеся цветные блики. Стало не до восторгов. В ушах гудел непонятный, постоянно усиливающийся шум: спустя несколько секунд до меня дошло, что это пульсируют мои собственные вены. Все внутри меня колотилось, билось, дрожало; с левой стороны груди надрывно ныла какая-то жилка. Композиция сбавила в темпе — это означало, что вторая половина уже совсем скоро, после тихого проигрыша. Дорожка шагов, внезапно горло перехватило, и я понял, что больше не могу дышать.

Боль.

Свет.

Черное.

Белое.

Терпи. Еще две минуты десять секунд. Две минуты восемь секунд. То, ради чего ты здесь. Вспомни. Ты сможешь, Юрий. Ты должен. Дедушка гордился бы тобой…

Схватив воздух ртом — с такой силой, что внутренности будто порвались — ринулся вперед, сопровождаемый громом оркестра. Словно тысячи кинжалов вонзились в грудь, раскраивая ее надвое. Мокрая туника липла к спине, как половая тряпка. В горле булькало что-то густое и горячее, вызывая приступы тошноты. Я выиграю… я выиграю…

— Кажется, что быстрее уже невозможно, но Юрий продолжает увеличивать скорость!

— Четверной лутц, четверной сальхов! Безумие! И сразу же спираль! Весь стадион в неистовстве!

— Подождите… Что это только что было?! Неужели… четверной аксель?!

— И он чисто его приземлил. Юрий Плисецкий только что установил мировой рекорд, первым в истории прыгнув четверной аксель! И кажется, вторым его рекордом будет максимально возможное количество баллов за произвольную программу!

— Я не могу подобрать слов, чтобы это прокомментировать. Эмоции зашкаливают.

— Это уже не уровень человека. Это уровень Бога…

Молитесь же мне, бойтесь и преклоняйтесь: вот я, священный Агнец, принесший себя в жертву ради великой победы! Все, что у меня было, возложил я на алтарь фигурного катания: стремления, мечты, надежды, все свое честолюбие и жажду жизни, тело свое и душу! Пусть плавится лед подсверкающими лезвиями — ими я высеку имя свое, во веки веков!

Прогремел, резко оборвавшись, последний аккорд, и я упал на четвереньки, коснувшись лбом холодной мокрой поверхности. Звон в ушах не умолкал, он пищал и пищал тоненькой ниточкой на фоне равномерного шума, который накатывал и отступал, как приливная волна. В глазах, сквозь темноту, мелькали яркие вспышки.

Боль.

Свет.

Черное.

Красное.

Что это? Розы? Мне так давно не бросали роз… Так много лепестков, алых, багряных — они падают и падают на лед… Нет. Это кровь. Соленая кровь, что льется у меня изо рта. Я захлебнулся, закашлялся и почувствовал, как в груди и левой руке расползается давящее тупое жжение. Оно было настолько сильным, что голова закружилась и я начал терять сознание.

Нет. Нет-нет-нет. Я не могу отрубиться. Ради чего я здесь выкладывался, сука?! Чтобы в последний момент проебать оглашение результатов?!

Неимоверным усилием воли заставил себя подняться и медленно покатился в предполагаемую сторону «слез и поцелуев». Со всех сторон приглушенно слышались овации, крики и свист, летели мягкие игрушки, цветы, еще какие-то предметы. Добравшись до бортика, буквально упал на него всем телом. Кто-то схватил меня за руки. Яков.

— Юрочка! Юрочка!

Я хотел ответить, что со мной все в порядке, но вырвался только сдавленный хрип, и я начал сползать на пол. Яков и женщина в желтом пуховике подхватили меня, положили на скамью, рванули с треском воротник костюма, захлопали по щекам. Засуетились, забегали вокруг люди:

— Воды!

— Это кровь или грим?

— Врача позовите, где дежурный врач?!

Все кругом смешивалось в хаотический калейдоскоп из вспышек света и гвалта, среди которого я пытался расслышать диктора, объявляющего результаты. Но слышал только странно знакомый, приближающийся голос, без конца повторяющий:

— Я знаю, что с ним! Пустите меня к нему!

Из тумана выплыло лицо Отабека, быстро изучило меня взглядом темных раскосых глаз и снова исчезло. Опять послышался знакомый голос, в котором на сей раз звучали командирские нотки:

— Вызовите «скорую», немедленно. Дежурный врач не поможет. Сердечный приступ, скорее всего, инфаркт, возможно, мозговое кровоизлияние. Счет идет на минуты.

Под шею просунулась теплая рука, приподняла меня и положила на колени склонившегося надо мной казаха. Я медленно разлепил покрытые кровавой коркой губы.

— Я выиграл?

— Ой дурак… ой дурак…

Почему-то стало смешно, и я улыбнулся краешком рта — насколько мог это сделать.

— Лежи спокойно. Я выполнил свое обещание, теперь и ты свое обещание выполни — дождись меня, не уходи раньше времени.

Отабек говорил так тихо, что слышать его мог только я.

— Зачем? Зачем, Юрий? Стоят ли мировые рекорды твоей жизни?

Я снова рванул в легкие воздух, закашлялся и захрипел.

— Свою победу я унесу с собой…

— Ради чего нужна победа такой ценой? Чтобы доказать — что? Кому?

— Всем… что я… есть…

Теплая рука под шеей стиснула мои плечи.

— Мне ты ничего не должен доказывать. Я тебя всегда принимал таким, какой ты есть. И сейчас принимаю, и приму любым — потому что ты мой друг. Как бы далеко ты ни был, как бы редко мы ни общались, я никогда не переставал считать тебя своим лучшим другом. Расстояние никогда не имело для меня значения. Единственное, о чем жалею — что не сказал тебе об этом раньше…

Он продолжал что-то говорить, но я проваливался все глубже в темный непролазный туман и уже почти ничего не слышал. Перед глазами промелькнула череда смутно знакомых образов, а затем сверху посыпался белый-белый снег, как мелкие звездочки. Откуда-то появилась музыка, заглушая Алтына, ритмичная и дерзкая, повторяющая, как заевшая пластинка:

я

мертв

рок

мертв

поп

мертв

и нам остается ждать

когда вернется мечта

и начнется новый бит

революция

химическая революция

Кто-то потрогал меня за запястья, затем я почувствовал укол, и тело начало превращаться в бесплотную дымку.

я

мертв

рок

мертв

поп

мертв

я

мертв

А потом просто ничего не стало.