Тайна музыкальной шкатулки [Зульфия Талыбова] (fb2) читать онлайн

Книга 533668 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Зульфия Талыбова Тайна музыкальной шкатулки

Безножка и звездное небо

В ночь, когда Луна превращалась в серп, рога которого смотрят влево, люди выбирались на крыши домов, чтобы собирать звёзды.

Только в такие ночи хозяйка Луны – Чандра не сможет заметить, что ее несметные сокровища бесстыдно крадут.

В полнолуние Чандра бодрствовала, а в старую луну рога серпа обращались к земле, и зоркая хозяйка строго следила, чтобы никто не посмел сорвать даже маленькую звёздочку.

В безлунные ночи, казалось бы, можно спокойно заниматься собиранием звёзд, но люди боялись. Они чувствовали присутствие Чандры и даже не высовывались из домов.

Во время молодой луны Чандра погружалась в сладкую дрему, и звезды оказывались без присмотра. Люди прозвали такие ночи волшебными.

Сорванная звезда обещала исполнение заветного желания, но достать её задача нелёгкая.

Ловец забирался на крышу, ставил высокую деревянную стремянку и поднимался на самый верх, держа сачок. Им он пытался поймать звезду, словно рыбку в речке, но это крайне сложно. Большинство собирателей использовали лук и стрелы. Сбитая звезда падала на землю, и нетерпеливые ловцы бросались искать трофей.

* * *

Жила в то время девочка-сирота.

У нее не было одной ножки, и передвигалась она с помощью двух костылей.

Конечно, ей, как никому, хотелось обладать звездой.

С нетерпением она всякий раз ждала волшебные ночи, но сама забраться на крышу, тем более, на стремянку, не могла, потому сидела и печально глядела на небо.

Она тайно молилась хозяйке Луны, чтобы та подарила звезду.

Чандра, спавшая глубоким сном, не слышала молитвы девочки. Если бы и слышала – не подарила. Ведь звездный небосвод – ее мир, ее несметные богатства.

Девочка грустно вздыхала и любовалась недосягаемыми светилами.

В очередную волшебную ночь знакомые Безножки сделали ей подарок – помогли забраться на крышу, чтобы приблизиться к заветной мечте.

Как прекрасны были звёзды!

Безножка заметила одну особенную – она ярко светила, когда девочка смотрела на нее.

Рядом с Безножкой падали сбитые звезды, это ее знакомые увлеклись охотой – кто сачками, кто стрелами торопились получить трофеи.

Незаметно время пролетело, и Безножка заметила, что все ушли, забыв про нее.

Как вернуться на землю?

В отчаянии девочка разрыдалась, в сердцах ругая звёзды и Чандру, что не могли помочь.

Как вдруг она заметила, как та самая особенная звезда засветилась ярче и закружилась на месте.

Безножка разозлилась: недосягаемая звезда над ней хохотала, да так сильно, что тряслась, как лист на ветру.

Малышка со всей силы запустила в небо костыль.

Долго плакала девочка и гневалась на равнодушные светила, совсем выбилась из сил – сколько можно рыдать, нужно спускаться.

Кое-как, помогая себе оставшимся костылем, ей удалось вернуться на землю.

Прихрамывая, девочка побрела домой.

Вдали показался силуэт. Это был мальчик. Почему-то он тоже ступал осторожно и медленно.

Безножка удивилась – он ведь здоровый. Почему же брел, словно не знал куда?

Девочка заметила, что странный мальчик держал костыль и водил им по земле, как будто проверяя дорогу. Зачем он так делал?

Безножка, не переставая удивляться, подошла к незнакомцу, и удивилась еще сильнее – он держал ее костыль!

Наверное, тот упал рядом с мальчиком, когда она в сердцах швырнула его в небо!

Безножка обрадовалась и вежливо попросила вернуть находку.

Мальчик вздрогнул. Он смотрел куда-то в сторону и улыбался.

Безножка поняла, он ее не заметил! Вот так гордец! Она подошла ближе, но мальчик и взглядом не повел.

Протянул костыль и ткнул в живот Безножке, она не удержалась и упала.

– Ты, что слепой?! – ей было больно и обидно.

– Да, а ты разве нет? – Просто спросил мальчик.

Он стоял, вытянув руки вперёд, словно воздух ощупывал.

– Нет, – упавшим голосом прошептала Безножка.

– А зачем тебе эта палка? – засмеялся мальчик. Он продолжал ощупывать руками воздух, – я случайно нашел ее. Она такая удобная. С ней легко ходить.

– Мне тоже! – съязвила девочка. Кое-как ей удалось подняться. – Я Безножка, и эта палочка – мой второй костыль.

Мальчик резко опустил руки и перестал улыбаться.

– Извини, конечно, она тебе нужнее. Прощай! – Он вернул костыль и поковылял куда-то прочь.

Девочка, схватив костыли, поплелась за ним.

Как просто он попрощался со своей, скорее всего, единственной опорой! Он либо сумасшедший, либо глупый. Или и то, и другое. Но Безножка умерла бы от стыда, сознавая, что могла ему помочь, но не сделала этого.

– Куда ты пойдешь? Ты же ничего не видишь! Давай я помогу?

– Но как? – Мальчик повернулся на голос.

– Не знаю… Может, я провожу тебя?

Безножка пожалела о сказанном, ведь передвигалась она очень медленно. Но нельзя же оставить бедолагу одного. И пусть они всю ночь будут ползти как черепашки, зато слепой мальчик дойдет до дома живой и невредимый.

Мальчик оказался умнее всякого зрячего и нашел выход – опустился на корточки, предложив Безножке сесть на спину.

Безножка раскраснелась от смущения и неловкости. Могла бы – убежала, чтоб никогда не видеть слепого мальчика, так стыдилась она своей немощности.

А слепой, приняв ее молчание за согласие, наклонился, предлагая Безножке сесть ему на плечи.

Безножка осторожно и пугливо взобралась на спину мальчика.

Это оказалось совсем не страшно, а очень весело и ново!

Слепец распрямился, держа ее на своих плечах,

– Ты будешь моими глазами. Говори, куда идти?

***

С той ночи слепой мальчик и безногая девочка подружились.

О костылях Безножка забыла и передвигалась с помощью нового друга.

Они всегда были вместе, и не только потому, что нуждались друг в друге. Их дружба была бескорыстной и честной.

В волшебную ночь они забирались на крышу. Часами девочка наблюдала за светилами. Она все мечтала увидеть ту необычную светящуюся звезду, даже рассказала о ней слепому мальчику.

А та спряталась и не появлялась, но девочке и без того было весело.

Друзья смеялись и болтали до утра.

С той поры они стали приходить на крышу каждую ночь. Они не боялись Чандры, которая незаметно наблюдала за ними, ведь мальчик и девочка не сбивали звёзды.

Безножка описывала ночной пейзаж так живо и красочно, что слепой будто прозревал, рисуя в воображении яркие картины звёздного неба.

В ясную тихую ночь, когда полная луна освещала землю, друзья изучили созвездия. Слепой мальчик описывал их, а Безножка искала. Он как будто видел звёзды раньше, но не стороны, а словно сидел рядом! Откуда так точно мог их знать?!

Хозяйка луны пристально наблюдала за слепым мальчиком.

Безножка уже описала другу все созвездия, как неожиданно крохотная звёздочка упала ей прямо в руки.

Месяц назад девочка расплакалась бы от счастья, ведь звезду даже не пришлось сбивать!

Безножка рассказала об этом слепому мальчику. Тот обрадовался: «загадывай скорее!» Приложив к груди звёздочку, девочка всем сердцем пожелала, чтобы мальчик прозрел.

Звезда превратилась в пыль, которая закружилась вокруг слепого, а потом быстро разлетелась по ветру.

Мальчик оглядывался, удивленно хлопая ресницами. Широко улыбаясь, он посмотрел на Безножку. Он видел ее раньше:

– Спасибо!

Девочка крепко его обняла, но почувствовала, как он уменьшается. Она испуганно отпрянула.

Мальчик не уменьшался, он исчезал!

Безножка горько заплакала, когда от друга осталась горстка пыли. В отчаянии она наполнила ею ладони и прислонила к груди. Она проплакала до утра, пока останки мальчика не развеялись.

Оказывается, в ту давнюю волшебную ночь Безножка сбила звёздочку.

Сбитая человеком звезда знала, что ему надо. Коснувшись земли, она превратилась в слепого мальчика – друга, в котором так нуждалась Безножка. Чандра это поняла, когда наблюдала за детьми в полнолуние и потому скинула звезду, загадав желание.

Она желала вернуть свое и знала, что девочка захочет излечить мальчика, а раз так, Безножка ему станет не нужна. Она не будет его глазами, и смысл дружбы пропадет, а ее звезда вернётся домой.

Но Чандра не понимала страдания Безножки.

Ведь та была счастлива, потому что мальчик стал ее другом.

Зачем ей ноги, если друг исчез? И с ногами она не побежит по небу, чтобы навестить товарища.

Безножка вновь стала передвигаться с помощью костылей, да так ловко, что научилась забираться на стремянку!

Каждую ночь она глядела на небо, и каждую ночь светила особенная звезда. Девочка догадалась – это и был ее верный друг. Он и раньше подмигивал ей, потому что помнил и чувствовал, что она скучает.

Так они встречались каждую ночь.

Безножка быстро находила друга среди сотен звёзд. Ведь он сразу давал знать особенным свечением.

Как же не нравилась Чандре дружба звёзды со смертной!

Часто она нагоняла облака, чтобы девочка не увидела звёзд, но мальчик так ярко светил, что сквозь плотную завесу Безножка его замечала!

Чандра так разозлилась, так разгневалась, что, казалось, весь небосвод содрогнулся! По нему прошла гигантская трещина, и сотни звезд сорвались и попадали на землю!

Безножка с восторгом глядела на прекрасный звездный дождь.

Чандра рыдала. Сотни ее отпрысков вскоре погибнут в руках алчных людей. Она не знала, как это исправить. От такого количества счастья, полученного без усилий, люди сойдут с ума! Как только первая звезда коснется чьих-то алчных ладоней, беды не избежать. А затем, другая и третья. И так сотни раз!

Чандра не находила себе места. Вот к чему привела слепая ревность к смертной девочке! Из-за одной звезды она лишилась половины небосвода!

Безножка сидела на стремянке и видела, как мечется хозяйка Луны. Девочка искренне жалела Чандру. Она понимала всю опасность внезапного звездопада, но не знала, как помочь.

Безножка пристально разглядывала небо. Она искала друга и нашла там же: он не участвовал в незапланированном звездном дожде. Девочка с облегчением выдохнула.

Вдруг огромная звезда упала прямо на нее. От неожиданности Безножка чуть не улетела вниз со стремянки. Девочка почувствовала тишину на звездном небе. Чандра застыла в изумлении. Первая звезда долетела до земли, теперь она в руках полноправной владелицы.

Гигантская звезда горела в руках девочки.

Безножка застыла в изумлении. Жар звезды жег пальцы. Нужно произнести желание.

Поймав жалобный, умоляющий взгляд Чандры, девочка пожелала, чтобы звездный дождь прекратился, и все светила вернулись домой.

На мгновение мир замер. Сотни звезд резко остановились и медленно поползли, но не вверх, а прямо к девочке! Безножка испуганно зажмурилась.

Что она не так сделала? Что не так сказала? Девочка подумала, что своим пламенем звезды просто испепелят ее! Но те и не думали о подобном. Они собрались в длинную-длинную лесенку до самых небес.

Одним концом лестница касалась Безножки, а на другом конце горела та самая звезда.

Безножка неуверенно посмотрела на полную Луну. Чандра одобрительно кивнула.

Девочка оставила костыли и начала взбираться по лестнице, а могучие звезды помогали ей.

Вскоре Безножка оказалась на небе, и сама не заметила, как обернулась звездой. Оказывается, это с земли звезды выглядели как небесные светила, а на самом деле они были диковинными существами!

Безножка взяла друга за руку.

Теперь с земли можно увидеть две по-особенному светящиеся звезды, близко стоящие друг к другу. Теперь они навсегда вместе, будут вечно сиять, напоминая человечеству о существовании настоящей дружбы.

Бала

Бала горько плакала.

Она потерялась в темном лесу. Высокие ели, словно грозные дядьки-великаны с мохнатыми игольчатыми ручищами, так и норовили задушить девочку в колючих объятиях…

Ее хлопковый сарафанчик, вышитый ромашками когда-то был белоснежным, а сейчас потускнел и покрылся мелкими прорехами – ни одной целой ромашки. И сама девочка напоминала ромашку, которая давно не видела солнца и тепла. На грязном личике васильками блестели глаза. Слезы бежали из них, падая на опущенные уголки губ. Светло-русые кучерявые волосы давно не расчесывали, а отдельные прядки, мокрые от слез, прилипли к щекам.

Раньше она жила с мамой и папой в доме богатого господина. Малышка называла его великаном. Он обладал могучей силой, был суров и жесток. Огромными руками он вытаскивал дерево из земли, а родители Бала рубили его на дрова.

У великана было много рабочих. Они трудились с утра до вечера без отдыха, а принимали пищу один раз поздно вечером. Из-за тяжелого труда многие слабели и заболевали. От них господин живо избавлялся.

Бала горько расплакалась, когда захворали мама и папа.

Через пару дней великан отделался от них, а девочку, не успевшую даже обуться, завел в гущу леса и оставил, надеясь, что ею полакомятся волки. Напоследок, злодей разжалобился, отдал девочке свои гигантские башмаки и ушел восвояси.

Но хищные звери не торопились с обедом, а малышка не стала их дожидаться, и побрела, не зная дороги.

Она искала глазками проблеск в темном лесу и оглядывалась в надежде найти защитника.

Мама и папа не спасли ее, тогда кого же ждать? Малышка разрыдалась в голос, вспомнив, что родители умерли. Надежда не покидала девочку, кто-то точно появится и заберет ее из дремучего леса.

Ели шумели ветвями, а совы, угукали зловеще и еще больше пугали.

Небо утонуло в беззвездной, черной пустоте, будто давно умерло. Луна спряталась. Малышка брела на ощупь.

Вдруг вдалеке тревожно зашумели деревья. Наверное, там бушевал сильный ветер. Малышка расплакалась сильнее. Она так испугалась, что и бежать не могла, стояла и не шевелилась.

За деревьями нарастал гул – земля задрожала под ногами. Лес затрещал и заходил ходуном.

Потом резко наступила тишина. Небо расчистилось под порывами ветра, и луна, вынырнув из-за облаков, осветила острые ели. Ночной лес вдруг собрался гармошкой влево, словно кто-то раздвинул гигантские чёрные шторы.

За «шторами» оказался высокий, несуразный, худенький подросток лет пятнадцати. Он оглядывался по сторонам и искал кого-то.

Позади него тоже был лес, но светлый и живой. Там птички чирикали заливисто, и аккуратные тропинки бежали по теплой земле, усыпанной хвоей и шишками.

Мальчик глядел вглубь чёрного мёртвого леса:

– Бала! – Крикнул он. – Это ты?

Да-да! Она здесь! За ней пришли!

Девочка, протягивая ручки, попыталась бежать к высокому мальчику, но огромные башмаки злого великана мешали ей.

Мальчик же спокойно шел навстречу, ведь один его шаг – это четыре детских шажочка.

Он подхватил Бала на руки, а она обвила его руками и ногами и крепко прижалась к груди. Огромные башмаки остались на земле. Мальчик гладил ее по спинке и приговаривал:

– Обидели Бала, поплачь-поплачь в последний раз, ведь я всегда теперь рядом буду, а, значит, плакать больше не придется. Я твой защитник.

***

Мальчика звали Гузу. Ему едва исполнилось пятнадцать.

Он прогуливался по лесу, когда услышал детский плач. Это рыдала осиротевшая Бала – дочка умерших дровосеков. Несколько раз он видел ее на светлой стороне леса – девочка помогала родителям собирать хворост, а однажды он подарил ей белый гриб-переросток!

Он слышал о суровом господине, что жил за темной стороной леса. Одними руками он выкорчевывал деревья и плохо кормил работников.

А еще о злодее ходили слухи, что тот частенько отводил в лес детишек умерших дровосеков. Гузу не верил в страшные сказки, но сегодня он встретил Бала, чудом оставшуюся в живых.

Мальчик часто прогуливался по светлой стороне леса к заброшенной башне, которую в шутку называл «воздушным шаром».

Башня была его вторым домом. Внутри он обустроил комнатку. Здесь было уютно, тепло и безопасно. Теперь и Бала здесь найдет свое пристанище. Девочка быстро привыкла и освоилась. У Гузу были сильные руки и ноги, он мог подолгу носить легкую, худенькую малышку. Бала заметила на предплечьях друга маленькие белые звездочки: «тебя клевали птицы?» – спросила она, но друг лишь грустно улыбался в ответ.

Волосы у Гузу светлые, нос острый и вздернутый. Глядя на него, Бала вспоминала что-то тёплое, мандариновое и снежное. Изредка, в шутку, она кусала его за нос, а потом резко спрыгивала и, заливаясь хохотом, удирала, пока Гузу бежал вдогонку. Правда, босиком далеко не убежишь!

Но больше всего Бала нравились глаза лучшего друга. Малышка не понимала, какого они цвета, но была уверена, что они самые красивые в мире.

– Гузум, а ты был на море?

– Конечно!

– А какого оно цвета?

– Голубого!

– Значит, у тебя в глазах море?! – Удивленно спросила малышка.

– Почему же?

– Потому что они как море!

Гузу расхохотался.

– Твои глаза как бирюзовая глазурь, – уверено добавила малышка.

– Бала, почему глазурь?! – Хохотал Гузу.

– Потому что ты Гузу! А глаза твои как бирюзовая глазурь!

Друг все хохотал.

Бала положила ладошки на щеки Гузу и поцеловала в нос.

– Гузум, ты смастеришь мне туфельки цвета бирюзовой глазури?!

– Что?! – Удивился мальчик.

– Будь у меня бирюзовые туфельки, я бы пошла в них куда угодно! Ты ведь заметил меня в дремучем лесу, нашел и вывел на свет, значит, туфельки цвета твоих глаз не позволят мне потеряться…

– Хорошо… – Грустно и тихо сказал Гузу. – Я сошью их для тебя. Обещаю.

***

Дружба Гузу и Бала росла с каждым днём. Девочка уже и не представляла, как можно самой передвигаться и топать ножками.

Друзья любили лежать на кровле высокой полуразрушенной башни и любоваться небом. Они едва помещались вдвоем – длинные ноги мальчика болтались в воздухе.

Высота завораживала. Они хохотали и считали проплывающие облака. Каждый день почти до самой ночи дети проводили на "воздушном шаре".

А однажды Гузу притащил на верхушку башни мешок, в нем лежали самодельные бирюзовые туфельки с лазурными пряжками. Мальчик хотел сделать подарок именно в этом чудесном месте – между небом и землей.

– Ты же мечтала поплавать в лазурном туманном море? Нырни в них своими ножками, Балам. Будем вместе с тобой путешествовать по миру!

Бала, едва сдерживая слёзы счастья, надела туфельки и залюбовалась – они были точно по ней сшиты.

* * *

Шло время.

Гузу грустнел с каждым днём. Он и до встречи с Бала тосковал не пойми отчего, но теперь стал совсем тощим. Глаза занимали половину худого лица, а тёмные круги под ними напоминали Бала страшные тропинки леса, где она бродила в одиночестве.

На руках Гузу появлялись новые звездочки. С каждым днем их становилось все больше. Из новых даже сочилась кровь.

Бала пугалась кровавых отметин и боялась, что Гузу превратится однажды в огромную звезду, бросит её и улетит на небо.

– Гузу, а зачем ты каждую ночь забираешься на самую верхушку башни? – Спросила малышка.

– Хочу улететь к звёздам!

– Ух, ты! Я тоже хочу с тобой! Я тоже хочу на небо!

– Нет, Бала, твое место здесь. Будешь сидеть на башне, и вспоминать обо мне!

– Но зачем вспоминать? Ты обещал быть рядом! Обманщик! – Разрыдалась Бала и застучала кулачками по спине Гузу.

Она вырвалась и побежала наобум по лесу с высокими уродливыми дядьками-великанами – прежний ужас подстерегал ее, так она привыкла к мальчику, что все погружалось во мрак без него.

Бала поспешно вернулась к Гузу.

В объятиях друга, как в домике, было безопасно и тепло, а снаружи одиноко, страшно, холодно и тоскливо. Гузу это понимал, потому пока не говорил о том, что задумал небесное путешествие в один конец. Он уже давно о нем грезил: в тот день, когда случайно нашел девочку, он как раз спешил на башню, дабы улететь.

Однажды мальчик пригласил Бала в свой настоящий дом.

* * *

– Гузу, а что с твоими руками? – в который раз спросила Бала.

– Это для мамочки и папочки, – нехотя ответил он, – только они не замечают…

– Тогда зачем ты это делаешь?

– Я надеюсь…

– Не понимаю!

– Я кое-что покажу тебе! Настоящее волшебство! И ты поймёшь!

Что же за волшебство покажет друг?!

Гузу, держа на руках Бала, остановился перед крыльцом старой двухэтажки.

Малышка с любопытством разглядывала новое место. Гузу осторожно поднялся по кривым, с отбитыми краями каменным ступенькам крыльца и осторожно вошел в темноту дома.

Бала подняла голову и быстро опустила, испугавшись паучков. Они облепили потолок обширным кружевным одеялом паутины.

Вместо люстры с потолка свисал длинный провод с единственной разбитой лампочкой. Гузу чуть не поранил голову об нее.

Свет едва проникал в единственное окно в конце коридора, по обеим сторонам в обшарпанных стенах зияли проемы, наглухо закрытые грязными дверями.

Пахло кошачьей мочой, сыростью и сигаретами. Тяжелый запах не выветрился бы, даже если снять крышу с дома. Стены пропитались им.

В уголке, рядом с входной дверью горой возвышалась кучка окурков, вперемешку с фантиками, пеплом от сигарет и мокрыми тряпками. Сверху покрывал мусор одинокий детский носок с дырочкой на пятке.

В другом углу сидела одноглазая худющая кошка.

Наверное, глаз она потеряла давно – пустую глазницу покрывала густая шерсть. А может, кошка родилась с одним глазом. Она сидела, облокотившись на стену, раздвинув задние лапы в разные стороны. По животу ее, словно гигантские черви, копошились жирные котята. Три штуки.

Им отроду было, наверно, не больше недели. Но из них получилась бы взрослая особь, размером с их мамашку, которая обречённо, полуоткрыв глаз, предавалась радостям материнства…

Стены в коридоре были неровные и волнообразные – как в пещере. И без прикосновений ощущалось, что они мокрые, скользкие и холодные.

Оставаться в гнилой двухэтажке не хотелось.

Бала испуганно заерзала на руках Гузу и вцепилась в него крепко-крепко. Малышка зажмурила глазки, лишь бы не видеть одноглазую, но счастливую кошку-мать и жуткий осиротевший дырявый носочек, непонятно как очутившийся на горе мусора.

Гузу пронес Бала в самый конец смрадного коридора.

Там была невысокая деревянная дверь. За ней слышался громкий рокот. Внутри оглушительно храпели.

Мальчик взялся за круглую дверную ручку, напоминающую ромашку, и очень осторожно надавил. Внутри пахло сильнее, чем в коридоре, но не кошками, а сигаретами и чем-то еще. Квартира походила на свалку: повсюду грязное тряпье, бутылки и битая посуда. В комнате на рваных матрацах спали двое обнявшихся чертей.

Не моргая, Бала глядела на них. Это были родители Гузу.

– Гузу, ты ведь человек? – Шепотом спросила девочка.

– Да. – После небольшой паузы ответил друг.

– Тогда почему ты живешь с чертями?!

Мальчик тяжело вздохнул и ничего не ответил.

Вот почему родители не замечали звёздочки на теле Гузу, вот почему он хотел совершить путешествие на небо. Пробыв здесь всего несколько минут, Бала сама готова была улететь.

Тут было даже страшнее, чем в тёмном лесу…

Гузу на цыпочках прошел на кухню.

Он поставил Бала на стол, и поднял с пола деревянный стул с тремя ножками. Четвёртая валялась рядом. Мальчик живенько мастерски починил табуретку и усадил на нее подружку. Извиняясь за беспорядок, он встал перед ней на колени, виновато поджал губы и вымученно улыбнулся. Его длинные светлые волосы прямыми прядками падали на худое лицо, прикрывая огромные глаза цвета туманного моря.

Мальчик обнял Бала, и они не отпускали друг друга.

Вскоре Гузу поднялся и начал приготовление "волшебства", ради которого он и привел Бала в это страшное место.

Мальчик включил старую плиту, обляпанную жирными жёлтыми пятнами. Над раковиной висела перекошенная тумбочка, в которой лежала гора немытой посуды. Гузу открыл ее и увидел рыжего таракана с длинными усиками. Паразит не испугался и вальяжно расселся на побитом блюдце. Мальчик затосковал. Вчера ему пришлось выгонять крысу, забравшуюся под одеяло. Гузу чуть не расплакался от горя…

Он поскорее прихлопнул таракана, пока Бала не увидела.

Порывшись в тумбочке, он достал небольшую кастрюльку. Налил воды и, закрыв крышкой, поставил на плиту.

Дети наблюдали, как закипевшая вода через приоткрытую крышку выбегала наружу. Вытекая тоненькими струйками, она падала на раскаленную плиту и превращалась в крупные подвижные прозрачные камни! Они метались по горячей плите, а потом скатывались и падали на пол обыкновенной водой. На полу они погибали, но оживали на горячей плите. Но как коротка была их жизнь!

Вот оно волшебство! Подлинное чудо!

Гузу выключил плиту.

– Бала, есть люди мертвые, как и холодная вода в кастрюле, но они оживают, когда чувствуют боль, как капли на раскаленной плите.

– А разве они не могут по-другому чувствовать себя живыми? – недоуменно спросила Бала.

– Нет… – Опустив голову, тихо произнес Гузу. – Их не научили…

– Поэтому ты рисуешь звездочки на руках?

– Да, – грустно сказал Гузу. – И ещё я хочу, чтобы они, – он кивнул в сторону спящих родителей, – заметили меня.

– Они все равно не заметят! Они не могут! Посмотри на них! Они ведь черти!

– Да. Не могут… – опустив голову, тихо произнес мальчик.

– Гузу, а ведь твои звездочки, наверное, ужасно болят!

– Да, но это можно терпеть, – признался мальчик.

– А что не вытерпеть? – спросила малышка.

– Грусть трудно терпеть. Она сидит внутри и болит. Мучает меня и не дает спать. Мне некому о ней рассказать, поэтому я рисую на теле звездочку. Так я отпускаю боль.

– Но теперь болит рука! – ахнула девочка.

– Эта боль легче.

– Но зачем так делать?! – Не унималась малышка, – ведь можно в другом месте рисовать! На бумаге!

– Я не пробовал.

– А ты попробуй! – Топнула ножкой Бала и, скрестив ручки на груди, нахмурившись, глядела на друга.

Тот впервые видел, как Бала злилась, и молчал, не зная ответа.

– Ты не можешь улететь с башни, – дрогнувшим голоском сказала малышка. – Она находится на светлой стороне леса, а здесь не бывает боли и зла! Ты плохой! Лучше бы меня съели волки! И я была бы сейчас с мамой и папой! Но получается, они меня бросили, а теперь и ты!

Бала разрыдалась в голос. Гузу хотел ее обнять и успокоить, но малышка отбивалась от него.

Девочка кричала на всю квартиру. Уже соседи забарабанили по стенам. Кто-то даже пригрозил отшлепать несносного ребёнка. Плач малышки был не так громок, как соседская брань.

От шума проснулись родители Гузу.

Они не обрадовались, увидев сына и незнакомую девочку.

Бала спрыгнула со стула и забралась под стол. Гузу не успел спрятаться и получил от отца несколько пощёчин.

Мать решила придушить малявку, которую притащил недотёпа-сынок.

Разбив, на ходу, пару пустых бутылок, злодейка села на корточки и, схватила за стопу сидящую под столом девочку.

Малышка испуганно закричала, задергалась и, перевернувшись на живот, ухватилась за ручку кастрюли, стоявшей на низенькой плите. Но чертиха не сдавалась и сильнее потянула за худенькую ножку, удивляясь, почему тощая с виду мерзавка такая тяжёлая.

Кастрюля со скрипом сдвинулась с плиты и завалилась на бок. Остывшая вода вылилась на пол, намочив сарафан Бала и колени чертихи.

Бала, увидев страшное одутловатое лицо чертихи, на котором даже глаз не было видно, закричала в ужасе и бросила в нее пустой кастрюлей. Та отвлеклась, и Бала удрала обратно под стол. Она увидела, как Гузу забился в угол, закрывшись руками. Он защищался от летящих бутылок и грязных вещей, которые бросал в него отец-черт.

Мальчик непрерывно что-то кричал. Он не звал на помощь, не умолял черта о пощаде, а бесконечно повторял:

– Бала, беги! Беги!

Девочка вылезла из-под стола и на четвереньках добралась до двери.

Она не останавливалась, боясь, что уродливая чертиха ее догонит. Она уже и башню пробежала, и край светлой стороны леса, и даже не заметила, как все вокруг почернело. Солнце исчезло, небо потемнело, совы зловеще угукали, а на смену берёзкам выросли высокие страшные ели.

Малышка бежала все медленнее, и вот остановилась, шумно дыша.

Наконец, поняла Бала, что очутилась на темной стороне леса. Девочка развернулась и побежала было назад, но врезалась во что-то и, отлетев, упала навзничь.

Глаза ее расширились от страха. Перед ней стоял великан. Тот, кто однажды привел ее сюда на съедение волкам.

Он узнал девочку, и очень удивился, увидев ее живой. В лес он пришел за деревом и уже наметил старую сосну неподалеку, но девочка привлекла его внимание. Живучая оказалась малявка.

Великан решил потешиться над малышкой. Зловеще улыбаясь, он медленно приближался, пугая девочку: то рычал как грозный медведь, то расправлял огромные руки как гигантская летучая мышь.

Бала убежала к старой сосне и от страха забралась почти на самую верхушку. Острые иголки поцарапали руки и ноги, но она крепко вцепилась в ствол и тихо плакала, сквозь слёзы умоляя злодея уйти.

Тот же хохотал на весь лес, так что даже бесстрашные совы улетели подальше.

Великан стал трясти сосну как грушу. Малышка закричала ещё громче, но крепко держалась. Бирюзовые башмачки, что охраняли ее все это время, упали с ножек и приземлились рядом с великаном. Теперь она беззащитна.

Великана же забавляли крики Бала.

Обняв покрепче ствол сосны, он уже готов был его вырвать с корнем и утащить вместе с девочкой. Но жертва вдруг замолчала.

Злодей обернулся. В нескольких метрах от него стояли три волка.

Обычно хищники не трогали жестокого господина, ведь он регулярно приносил им еду – маленьких мальчишек и девчонок. Но Бала им так и не досталась, а великан прямо сейчас нагло вырывал старую ель, не накормив хозяев темной стороны леса. Волки рассудили по-своему: великана можно разорвать на двадцать частей и лакомиться много дней.

Бала отвернулась и, зажмурившись, вспоминала, как они с Гузу, лёжа на башне, считали мимо проплывавшие облака.

Одно облачко. Второе облачко. Третье облачко…

* * *

Гузу, огрев чёрта бутылкой, которую тот сам в него швырнул, бросился догонять Бала.

Как он был виноват перед ней!

Никогда, никогда больше он не приведет ее в это ужасное место! И он отныне и шагу туда не ступит! Правильно заметила малышка, там жили не его родители, а пара чертей.

Мальчик добежал до башни, но не нашел подружку. Он, не переставая, звал ее, но Бала не откликалась. Когда Гузу обежал всю светлую сторону леса, голос его осип.

Неужели малышка спряталась в темном лесу?

Эта страшная догадка придала сил, и мальчик побежал так быстро, словно за ним гнался отец-черт.

… На темной стороне леса Гузу быстро вышел к опасливо накренившейся старой сосне. Вокруг трава покраснела, и утомившийся мальчик не сразу понял, что это кровь.

Он поглядел в траву и не поверил глазам – там лежали бирюзовые башмачки.

Как они здесь оказались? И почему все вокруг красное?

Что он здесь делает? Надо скорее возвращаться в башню. Бала наверняка его заждалась? Лежит на крыше и считает облака.

Он уже бежит! Бежит! Не успеет досчитать до ста, как он вернется к ней.

* * *

Бала открыла глазки и огляделась. Она до сих пор сидела на дереве. Малышка поглядела вниз. Волки и великан исчезли. Но зачем-то после себя покрасили траву алым цветом. Лишь бирюзовые башмачки выделялись на красном покрывале.

Девочка осторожно и медленно спускалась. Ножки и ручки затекли, пока она спала на дереве.

Спустившись, Бала надела башмачки и побежала к башне.

Гузу, наверно, ее заждался.

… Бала забралась на вершину башни.

Гузу сидел к ней спиной и что-то мастерил из дерева. Девочка видела, как друг маленьким ножиком проводил по деревянной болванке и вырезал из нее фигурку.

Он заметил девочку и резко остановился. На деревяшку закапали слёзы. Бала прижалась к нему и положила голову на плечо. Мальчик затрясся от рыданий.

– Я ведь не спрыгнул с крыши… – тихо спросил он. – Ты ведь… умерла? Но почему вижу тебя?

– Потому что я живая! Как и ты!

– Но я видел…

– Что?

– Твои туфельки… И красную от крови траву.

– Да, они упали с меня, когда великан тряс дерево, но потом пришли хозяева темной стороны леса, а дальше я не помню. Я считала облака и незаметно уснула.

– Много насчитала?

– Три раза по сто! – гордо сказала малышка.

– Но как ты нашла путь обратно? И зачем убежала?

– Я очень испугалась чертей! Поэтому и бежала! Давай больше не пойдем к ним!

– Никогда не пойдем! Будем здесь жить! – Заверил мальчик.

– Так вот, я так быстро бежала, что и не заметила темного леса! И обратно с лёгкостью пришла! На мне ведь башмачки цвета бирюзовой глазури! Это ты меня вел! Вот я и не заблудилась! Они спасли меня!

Мальчик отложил ножик и деревяшку и крепко обнял подружку.

Они оба плакали и не отпускали друг друга, пока Бала не спросила:

– Гузу, а ты сошьешь мне ещё башмачки? Эти совсем стёрлись, пока я в них по дереву лазала! – Она обиженно надула губки и показала другу стоптанные грязные туфельки. На одной даже пряжка отвалилась.

Гузу улыбнулся и кивнул, посмотрев на деревяшку.

И только сейчас девочка разглядела ее.

Наверное, друг ещё не закончил над ней работать, но она уже напоминала башмачок. Как искусно Гузу его вырезал! Он уже сейчас красивый, а когда будет готов, ему и равных не найдется!

– Но они же деревянные! – ахнула Бала.

– А это чтобы далеко не бегала! – пошутил друг.

Малышка перевела взгляд на его руки. Новых звёздочек не появилось. Мальчик нашел иной способ выражать грусть и боль.

Девочка обняла плачущего друга и тихо спросила:

– Тебе было больно?

– Очень…

Фея и великан

Феечка глубоко-глубоко вдохнула и зажала рот ладошкой.

Она находилась в очень-очень грязном и смердящем мешке.

Мешок был пропитан табачным дымом, запахом давно нестиранной одежды и забродившего яблочного сока. Дышать она не могла, но и бесконечно держать рот закрытым тоже.

Что ж, придется дышать зловонным воздухом – это лучше, чем умереть от удушья.

Пленница вспомнила, как здесь оказалась и расплакалась. Это случилось утром, она как раз нашла крупную распустившуюся ромашку и удобно улеглась на ней, чтобы понежиться на солнышке. И все бы ничего, но скоро над ней нависла огромная «туча» в виде чьей-то многопалой ручищи, схватила несчастную. Что было дальше, Феечка не помнила, потому что от ужаса потеряла сознание. А очнулась в зловонном мешке.

Грубая ткань сжимала летунью, не давая возможности пошевелиться и расправить крылышки. Над головой виднелась узкая щель. Через нее и поступал свежий воздух.

Мешок качало и подбрасывало, а с ним вместе швыряло туда-сюда Феечку, сквозь ткань она ощущала жар и гулкие ритмичные удары. Пленница изо всех сил заколотила кулачками по жаркой стене. Она не надеялась, что ее услышат.

Но вдруг раздался громкий страшный грохот.

Началась гроза с раскатами грома?! Грохотал он странно: с коротенькими передышками, будто заикался! Феечка зажала ушки.

Громыхания не прекращались. Испугавшись, она вскочила и забила кулачками ещё яростнее, но «гром» прорычал:

– Ну, хватит меня щекотать! Феечка от испуга опять упала в обморок…

Пленница очнулась и от удивления хрипло вскрикнула – ее мешок лежал раскрытым! Можно выбраться наружу?

Пленница насторожилась – мешок мерно поднимался и опускался, гулкие удары продолжались, снаружи доносился громкий рокот с раскатами.

Бум-бум. Бум-бум. Бум-бум, – гудело где-то глубоко под мешком.

Кто-то играл в бубен?!

Ей надоело взлетать и опускаться под раскаты то появляющегося, то исчезающего рокота, и она решила, во что бы то ни стало выбраться наружу.

Она потихоньку подползла к открывшейся ловушке, высунула голову и завизжала, что есть мочи – прямо перед ней лежала спящая гигантская голова! Вот она открыла глазища, и начала двигаться. Феечка кубарем скатилась в темную ловушку и провалилась на дно.

Сверху показались гигантские бревна, они осторожно схватили пленницу и вытащили наружу из… кармана.

Фея зажмурилась и съежилась, спрятавшись за переливчатыми опаловыми крылышками, словно улитка в уютном домике.

Рука аккуратно подняла ее и поместила в стеклянную банку, накрыв сверху грязной сеткой. У горлышка рука зафиксировала сетку верёвкой, а затем исчезла.

Наступила тишина.

Феечка распрямила крылышки, осторожно встала и огляделась.

Стеклянная банка стояла на деревянном дряхлом столе. Одной стороной он прилегал к грязному и заляпанному мушками окну. Через него, пусть и плохо, но проглядывался двор.

Темно-серая перина из табачного пепла и потрескавшейся краски согревала подоконник, по которому, словно крохотные бревнышки, «плавали» окурки от сигарет. По ним было бы легко добраться до окна, не утонув в едкой перине.

Занавески, пропитанные грязью и копотью, едва держались на тоненьком карнизе, и пленница испугалась, что подлети она к ним, те грохнутся и раздавят ее.

Впрочем, она все равно не смогла бы выбраться из банки… В центре стола лежала хлопковая салфетка с кружевами по краям. Наверное, она служила пепельницей, потому что всю ткань покрывали обугленные дырки.

На салфетке стояла алюминиевая глубокая миска, и в ней что-то плавало.

Наверно, супчик. Вот он ожил, и из тарелки стали вылетать брызги.

Оттуда выпрыгнула симпатичная зелёная квакша, да так неожиданно, что Феечка вскрикнула, отскочила назад и больно ударилась о стеклянную стенку. Квакша же попрыгала по столу и вернулась в миску.

У противоположной стены находился полуразваленный камин, над которым протянулась длинная палка. На ней болтался чайник, покрытый копотью.

Над камином висело много полок и полочек, на которых стояла побитая грязная посуда, стеклянные пузырьки с какой-то жижей, травами, порошками и сушеными червяками.

Возле камина прислонилась балалайка с вырванными струнами. Паучки облепили ее паутиной со всех сторон.

Феечка заметила, что полы в хижине были деревянные и неровные.

На полах лежала узкая вязаная дорожка, которая начиналась от порога и заканчивалась у камина, где ее цвет смешался с золой и копотью. При прежней жизни она, скорее всего, была полосатой и очень яркой.

Рядом со столом стояло очень низкое кресло. Феечка взлетела в банке и увидела, что оно без ножек. В кресле спал великан – ее похититель.

Он притащил ее сюда в кармане рубахи. Какой же великан был страшный и тощий! Он походил на чёрта, как и померещилось Феечке, когда увидела его страшную рожу!

Торчащие в разные стороны короткие волосы обрамляли трапециевидное лицо, а ото лба и до макушки шла широкая проплешина. Закрытые глаза располагались далеко друг от друга, щеки впали, а из огромного приплюснутого носа торчали длинные одиночные волоски, доставая до лошадиного рта.

Уши у великана были немного оттопырены, а в одной из дряблых мочек висела клипса в виде львиной головы с разинутой грозной пастью.

Значит, чёрт просто старый облезлый представитель кошачьих, только слегка потрепался и потерял царский облик?!

Тут великан шевельнулся, потянулся и начал громко храпеть.

Великан раскрыл рот, обнажая голые десны с несколькими гнилыми пеньками.

Сейчас даже через марлю ощущался тошнотворный сладковатый запах испорченных ягод или фруктов, исходящий от черта.

Его короткие штаны доходили до середины икры, а сейчас задрались до коленей, обнажая тощие костлявые ноги. Рубаха с большим нагрудным карманом была такой ветхой и засаленной – смотреть тошно, а ведь в этом кармане томилась пленница.

Предплечья великана покрывал густой рыжеватый мех, который доходил до самых кистей! На щеках был такой же!

Феечка долго с боязнью и, одновременно, с омерзением рассматривала храпящего. Тут он неожиданно открыл глаза, и она даже не успела притвориться спящей, а просто остолбенела.

Великан широко улыбнулся, обнажая пеньки, и, вскочивши с кресла, обхватил руками банку. Он что-то бормотал о том, как доволен, что поймал такую премиленькую малявку.

Схватил банку и стал кружиться с ней по хижине.

Полы оказались ужасно скрипучими и податливыми, и Феечке чудилось, что она плыла по волнам то вверх, то вниз. К тому же дело было не только в ветхих половицах. Черт еле держался на ногах, хохотал и обнимал банку, прижимая ее к груди. В эти моменты Феечка сильнее ощущала тошнотворно-сладкий запах.

Накружившись и наобнимавшись с банкой, великан поставил ее на стол, рухнул в безногое кресло и захрапел громче обычного.

Феечку же от сильного кружения вырвало. Завернувшись в крылышки, стараясь не вляпаться в собственную рвоту, она крепко заснула, несмотря на раскатистый гром храпящего чёрта.

На следующее утро она обеспокоено открыла глаза, чувствуя, что на нее кто-то смотрел.

Так и оказалось.

Она лежала на руке великана и, хлопая ресницами, испуганно глядела на него, а тот, улыбался своим ужасным ртом.

Она вскрикнула, а чёрт поднес палец к губам и виновато зашикал.

Он легонько зажал существо между указательным и большим костлявыми пальцами, а другой рукой мыл банку, в которой она спала.

Закончив, великан аккуратно вернул пленницу на место.

Когда он ушел, Феечка облегчённо выдохнула и устало скатилась по стене банки.

Куда делся великан?! Сколько она будет здесь томиться? Так и с голоду помереть можно!

Вернулся великан скоро. Он что-то держал в руках. Посмотрев на банку, он улыбнулся и прошел к столу. Взяв нож, черт быстро вытер его о грязную безрукавку и стал мелко шинковать какие-то ягоды.

Он ещё копошился, отвернувшись от банки, а пленница попыталась выбраться наружу. Она очень хотела пить, но еще сильнее – удрать из этого страшного, смрадного места. Даже присутствие бодрствующего похитителя не образумило ее.

Она подлетела к горлышку банки и пыталась руками разорвать сетку, но та не поддавалась. Удалось просунуть ручку в ячейку, но она застряла. Несчастная пыталась ее вытащить, но тщетно.

Пленница так испугалась! Великан сейчас повернётся и увидит ее неудавшийся побег! Она повисла без чувств на руке, застрявшей в сетке!

Великан повернулся и, увидев пленницу, заржал как конь. Та же пришла в сознание и расплакалась.

Черт вмиг замолк, и подскочил к банке. Освободив Феечку, он поместил ее на ладонь. Она сидела и плакала, прижав колени к животу и опустив перламутровые крылышки.

Чёрт разглядывал ее покрасневшее запястье. Пленница плакала от несчастной судьбы, а не от боли, но страшное лицо великана охватила такая грусть, что, казалось, он сейчас тоже расплачется. Чтобы как-то облегчить страдания пленницы, он решил подуть на больную крохотную ручку.

И дунул так сильно, что Феечку снесло, словно ураганом, и она шлёпнулась с ладони прямо на стол. Благо высота была небольшая. Она вскочила и злобно затопала ножками, размахивая кулачком здоровой руки.

Оплошав, великан почувствовал себя крохотным человечком. Чтобы как-то сгладить вину, он положил в банку угощение. Это были свежие ягоды и фрукты, и чистая водичка в напёрстке. Его приготовлением он и занимался, пока пленница хотела удрать.

Феечка, нахмурившись, стояла со скрещенными руками и даже тихо рычала. Лишь опаловые переливчатые крылышки за спиной напоминали, что их обладательница априори доброе и светлое существо.

Прямо сейчас выпал удачный момент, когда она могла бы улететь, но ярость так затмила разум, что она и забыла, что ее похитили! К тому же в банке ееждали вкусности, и злобная морщинка на переносице медленно разгладилась.

Черт, зажмурившись, осторожно взял проказницу и поместил в банку, накрыв плотно марлей и сильнее затянув веревкой.

Голодная Феечка не стала гордиться, а, усевшись спиной к великану, принялась за еду.

Наевшись и напившись, она, свернувшись калачиком, укуталась в крыльях и уснула.

* * *

Проснувшись, она умылась оставшейся водой из напёрстка и огляделась. Хижину было не узнать!

Камин вычищен до блеска, чайник, черный от копоти, оказывается, был разрисован крупными ромашками. Феечке понравились ромашки. Ведь она очень любила на них загорать.

Банки-склянки великан вымыл, теперь хорошо видно, что в них находилось. В одной хранились сушеные баранки, в другой разноцветные перемешанные пряности, в третьей какие-то вяленые гады, в четвёртой всё-таки сушеные червяки.

Паучки и паутина тоже исчезли. Балалайка стояла там же, но ровно, строго вертикально, не опасаясь грохнуться на вымытый пол.

Дорожку черт тоже выстирал, она оказалась полосатой – розово-сиренево-голубой.

Приблизительно такой же расцветки были и занавески. Окно было очень большим и светлым, когда его очистили от многолетних залежей пыли и копоти. Красивый вид открывался во двор и лес.

Вымытая алюминиевая тарелка с супчиком до сих пор стояла на столе. Квакша, наверное, была домашней любимицей черта, потому и жила здесь.

Феечка долго осматривалась, пока не заметила, что черт наблюдал за ней, довольно улыбаясь во все десять пеньков.

Пленница удивленно захлопала ресницами: чёрт преобразился.

Выглядел он гораздо опрятней и аккуратнее. На нагрудный карман постиранной безрукавки великан пришил заплатку из пестрой ткани цветочной расцветки. Теперь карман походил на маленький яркий домик, который очень выделялся на скромной безрукавке. В нем черт проделал крохотную дырочку, чтобы хозяйка могла наблюдать за движением и разглядывать пейзаж.

И вот великан полез в банку, чтобы вытащить пленницу. Та в панике металась и удирала от его костлявых пальцев. Она кусалась и отчаянно дралась, но великан ощущал лишь щекотание. Он смеялся как ополоумевший, но всё-таки вытащил драчунью.

Поместив ее в карман, черт вышел из хижины.

В новом «домике» она пиналась, бесилась и брыкалась, но, осознав, что только смешит похитителя, успокоилась. Принюхавшись, Феечка почувствовала запах мыла и свежести. Вспомнив про окошко, она живехонько высунулась.

Феечка решила рассмотреть, где она вообще находилась.

Крыша низенькой избушки плавно уходила вниз, сравниваясь с землёй. Она вся поросла травой и мхом.

С первого взгляда и не поймёшь, что под ней была избушка! На ней можно выращивать цветы! Здесь открывался чудесный вид! Если бы Феечке удалось выгнать великана, она бы с удовольствием оприходовала чудесную крышу, на которой целое раздолье для выращивания цветов!

Избушка стояла в центре леса на невысоком пригорке, и освещалась солнцем со всех сторон. Эдакий островок, окруженный деревьями.

Фея ещё не нагляделась, но черт развернулся и пошел.

Она приятно удивилась, заметив, что трясло сейчас намного меньше. То ли черт старался идти аккуратнее, то ли у него сегодня не кружилась голова, как в прошлый раз.

И то, и другое. Великан хотел, чтобы гостье было комфортно. Теперь от него не исходил противный запах испорченных ягод и фруктов. Фея не знала, какая связь между этим зловонием и походкой чёрта, но она определенно была. Сейчас от чёрта пахло мылом, потому он и шел ровно.

Гостье показалось весёлым прислушиваться к «бубну» из груди великана, тот иногда странно и неровно бумкал. Ее это забавляло и смешило. Как это черт мог так управлять бубном?!

Они миновали лес и вышли в село на маленькую базарную площадь.

Как здесь было много великанов! Большинство из них очень милые и симпатичные, совсем не походившие на чертей! Одни торговали, другие покупали.

Похититель долго что-то искал среди многообразия товаров, но все не находил. Вот к нему подошли другие великаны. Эльфийка испугалась и нырнула глубоко в кармашек, тесно прислоняясь к теплой бумкающей стороне.

Наконец, похититель нашёл, что искал.

В лавке у старого-престарого почти высохшего чёрта, который торговал разными тварями: рыбками, черепашками, змейками и ящерицами, он купил гигантскую стеклянную круглую банку. Она напоминала ту, в которую черт поместил пленницу изначально, но эта была раз в двадцать-тридцать больше.

Чёрт очень обрадовался покупке и поспешил домой.

Зайдя в избушку, великан-черт аккуратно поместил Феечку в ее прежнее жилище, поглядел извиняющимся виноватым взглядом и принялся что-то мастерить.

Гигантскую купленную банку он вымыл, высушил и набросал много-много свежей травы и цветов.

Затем сделал маленький бассейн и фонтанчик. Выделил местечко для еды и смастерил деревянные стол и стульчик и даже сшил скатерти и салфетки!

Потом, порывшись в тумбочке, нашел побитую фарфоровую статуэтку в форме раскрытой руки. На ней можно было бы лежать. Правда, портил картину обломанный мизинец, но великан насадил на него напёрсток, а сверху приклеил искусственную розочку. На раскрытую ладонь постелил несколько слоев ткани, чтобы гостье было мягко спать. Из старых, но чистых простыней великан сшил несколько одеял и маленькую подушечку, которую набил пухом от одуванчиков.

И вот новое жилище для феи было готово!

Чёрт неуверенно разглядывал результаты своих трудов. Мельком он заметил, как фея, раскрыв глаза, таращилась на новый домик. Великан был приятно удивлен. Наверное, гостье очень хотелось опробовать постель и искупаться в бассейне. Феечка, заметив, что черт наблюдал за ней, состроила недовольную гримасу, топнула ножной и скрестила ручки на груди.

Большим и указательным пальцем он легонько вытащил гостью из банки и поместил в новое пристанище. Та же, как стояла, так и продолжала стоять. Великан хитро улыбнулся и начал заниматься домашними делами. Нужно приготовить обед и наловить мушек для квакши.

Фея, заметив, что черт обделил ее вниманием, потихоньку стала осваиваться.

Сначала она опробовала кровать. Несмотря на фарфоровый матрац, она оказалась очень мягкой, благодаря нескольким перинам! Затем, проказница вывалялась в куче лепестков, искупалась в фонтане и несколько раз переплыла бассейн.

Наигравшись, она вылетела из домика и присела на плечо ошарашенному великану, спрашивая еды. Тот живенько нарезал свежей клубники и выложил на столик в новом домике. Гостья объелась до отвала и завалилась спать.

***

Так проходили дни.

Когда великан из круглого аквариума сделал дворец для крылатой гостьи, он так обрадовался, что она оценила его по достоинству, что забыл про крышку! Но фея не улетела.

Она решила остаться в избушке, если от чёрта не будет пахнуть забродившими яблоками. Гостья свободно улетала в лес на пару часов, но обязательно возвращалась в домик, где ее ждали вычищенные хоромы, свежая еда и питье.

Квакша подружилась с Феечкой, и даже периодически прыгала к ней в гости. Ведь у той был красивый бассейн с чистой водой, гораздо глубже и шире, чем ее алюминиевая тарелка. К тому же, большую часть дня фея летала по лесу, а в домике только спала и ела.

Однажды ночью она так продрогла, что никакие одеяла и мягкая перина не спасли. Фея вылетала из домика и забиралась в свое привычное место – нагрудный карман великана. Там под неровное бумканье сердца, очень тепло и спокойно спалось, а великану только в радость.

В воскресные дни друзья выбирались в лес.

Феечка любила примоститься на плече у великана. В нагрудном кармане она сидела только во время вылазок в село, дабы окружающие ее не украли.

Частенько, она шептала что-то забавное великану на ухо, шкодничала и рассказывала смешные истории. Великан хохотал и, бывало, так трясся от смеха, что малютка падала, но хваталась за львиную клипсу и раскачивалась на ней как на качелях. Хотя на то у нее и крылья были, но как здорово забыть про них и качаться, не боясь упасть, зная, что друг подхватит в любой момент.

Фея предложила высадить крышу избушки цветами и сделать из нее огромную клумбу. Великану это показалось отличной идеей, и он согласился.

По воскресеньям был банный день.

Квакшу мыли с мылом, меняли "супчик" в ее домике, а великан чистил перламутровые крылышки Феечки, чтобы они не теряли красоты и всегда блестели.

Из лепестков роз и других цветов она научила великана шить платья и сарафаны и теперь у нее было целое скопище одежды! Правда, носилась она около недели, ведь живые, но сорванные цветы быстро вяли.

***

Однажды маленькая подружка спросила великана, почему он превратился в чёрта?

Тот рассказал грустную историю, как будучи совсем крохой потерял родителя. Малыш-великан очень тосковал и горевал.

Однажды, через лет десять после смерти родителя, старый беззубый колдун опоил молодого великана зельем из отравленных яблок. Он тогда чуть не умер и впал в забытье. Когда зелье выветрилось из головы, и он пришел в себя, великан загрустил. Пока гадкий компот был внутри, боль одиночества уходила от него, но, только действие снадобья проходило, тоска и печаль вновь возвращались…

Постепенно он превращался в чёрта, и все сильнее и сильнее от него пахло забродившими яблоками, но потом появились другие великаны. Не черти, как он сам, а ухоженные и счастливые. Он их очень любил. Как сейчас любит Феечку.

Пока друзья присутствовали в его жизни, у великана ничего не болело, и отравленное зелье он не пил. Но сначала один близкий, потом второй, тоже умерли, как и его родители.

Великан все больше и больше превращался в чёрта, и ещё сильнее от него пахло снадобьем из забродивших яблок.

Теперь он нашел лучшего друга – крохотную крылатую фею. И пусть он все равно черт, но от него не пахло забродившими яблоками. Они не нужны ему, чтобы быть счастливым.

… Проходили месяцы.

Фея жила у великана, при этом оставаясь свободной. Она делала, что хотела, летала там, где заблагорассудится, но всегда возвращалась к хижине, где ее ждали верные друзья – великан и квакша.

Однажды, великан решил вытащить жилище любимицы на крышу, где уже вовсю росли цветы. Она не поняла, зачем же друг так поступил? Неужто хотел избавиться от нее?

Великан сказал, что там ей будет уютнее и свежее среди цветов вместе с квакшей. Ведь ее он тоже переселил наверх. Он заверил фею, что ей нечего бояться, ведь он всегда будет рядом. Внизу.

В следующую ночь, черт велел любимице спать на крыше, а не в его кармане. Она обиделась и не понимала, почему друг стал так суров, а, приглядевшись, заметила, что он обеспокоен и грустен.

Ночью она все равно пробралась в избушку через узкую дверную щель. Она подлетела к великану и устроилась в кармане.

Великан, почувствовав присутствие любимицы, не стал ее выгонять, а лишь легонько погладил рукой по груди.

Она прижалась и слушала бумканье сердца.

Сегодня оно стучало по-особенному неровно. Удивительно! Фея расхохоталась и спросила у великана, как это ему удавалось так играть с ним?! Как он мог управлять им?! Великан улыбнулся в ответ, обнажая пару пеньков, и сказал совсем не по теме:

«Спасибо, что именно сейчас я не один».

Она не поняла, почему друг так сказал, но задумываться не стала. Пригревшись на его груди под неровное стуканье его сердца, она крепко заснула.

Проснулась от холода, судорожно стуча зубами. Она ещё не открыла глаза, но не понимала, почему вдруг стало так морозно? Может, великан ночью переложил ее в другое место?

Раскрыла глаза и ужаснулась: она лежала там же, где и заснула. Тело великана было холодным и тихим. Сердце не бумкало. Фея испуганно вылетела из кармана.

Великан лежал уже окоченевший, будто мирно спал, улыбаясь во сне.

Он был мертв.

Вот зачем он выселил ее наверх вместе с квакшей, сказав, что всегда будет рядом, внизу…

В тот день фея очень устала. Она, не переставая, приносила цветы на кровать друга. Она усыпала его могилу до такой степени, что, казалось, великан упал в гору цветов и уснул! Тогда она и успокоилась.

Через несколько лет крыша настолько поросла цветами и накренилась, что теперь избушки и вовсе не было видно, а со стороны она выглядела как высокий холмик, покрытый цветами, где хозяйкой была прекрасная фея – верный друг и защитник бесконечного сна великана-черта, который и после смерти был не одинок.

Эдвина-Горемыка

Весна уже пришла во все дворы и улочки, но боязливо и настороженно, боясь полноправно заявить о себе – ведь морозный воздух по-хозяйски бродил по парку, забыв улететь с последним днём февраля.

Лёд на пруду до сих пор не растаял, а янтарные листья, выпавшие в октябре, кажется, навсегда в нем замерли, составляя мозаику – последнее красивое напоминание о старой спиленной иве, чьи изящные ветви когда-то купались в прохладной водице пруда. Теперь же от нее остались золотистые монетки, которые обиженный пруд так не хотел отпускать и до марта замуровал во льду.

Глупый пруд! Весна все равно растопит лёд, и монетки-листья уплывут, но вода станет намного чище.

Пруд, на самом деле, капризный и своенравный. Из-за него весна кралась невидимкой, словно не вовремя. Она хотела неслышно усесться на берегу, чтоб не спугнуть старика-февраля, хотя он давно ее заждался.

Эдвина-горемыка громко вздохнула и смахнула со щек бриллиантовые слёзы, потоком лившиеся из глаз.

Нет, она не такая, как этот пруд, не могла удержать то, что пора отпустить.

Старуха – хозяйка дома, в котором жили Эдвина, прокляла ее.

А случилось это так.

Отец Эдвины арендовал небольшой домик у добросердечной старушки.

Отец трудился на Зефирном заводе, известном на всю страну – здесь делали самые вкусные сласти, и не только воздушный зефир, но ещё пастилу, пряники и конфеты.

Выглядел завод необычно: он представлял собой трехэтажное круглое бело-розово-кремовое здание – гигантская двуцветная зефирина с карамельной прослойкой.

Зефы – как частенько называли работников предприятия – при себе имели пропуск в форме какого-нибудь лакомства. Специальность зефа можно было определить по виду пропуска – у одних карамельки, у других пряники, у третьих меренги, а у самых важных – плитки горького шоколада.

У папы Эдвины пропуск был в форме большого пряника.

Пряник так походил на настоящий, и малышка еле сдерживалась, чтобы его не съесть! В некоторых местах виднелись отпечатки от ее крепких зубов!

Но следы зубов – единственные крохотные несчастья, что успел получить "пряник" от дочери владельца. Ведь любящий папа всегда приносил с завода различные сладости. Больше всего Эдвина любила крупные конфетки каплевидной формы, запрятанные в голубую фольгу. Они напоминали бриллианты.

А ещё их очень любил папа, потому что они походили на огромные светло-голубые глаза его дочурки. Глазки-бриллиантики – так он их звал-величал.

Когда Эдвина грустила или плакала, хитрый папа быстро находил решение, как утешить дочурку. Он успокаивал ее, шутя, что из глаз её бегут не слезы, а крохотные бриллиантики, которые надо собирать. Папа делал вид, что собирает слёзы, а потом незаметно наполнял ладони теми самыми конфетками, что похожи на глаза Эдвины.

Девочка смеялась и быстро успокаивалась, а папа говорил:

"Вот и Эдвина появилась! Моя веселая девочка, которая улыбается!"

Малышка угощалась сладостями и благодарила небо за то, что у нее есть такой папа, который может ласково и нежно ее утешать.

Так и жили не тужили девочка Эдвина и ее добрый папа.

Частенько дочь спрашивала отца, а сможет она когда-нибудь побывать на зефирном заводе? Очень ей хотелось, чтоб папа однажды провел для нее экскурсию по волшебному сладкому царству!

Папа не возражал и обещал устроить дочери незабываемое путешествие по зефирному королевству.

Но однажды случилось несчастье. Отец Эдвины тяжело заболел. Несколько недель он не вставал с постели, а только кашлял и худел.

Маленькая Эдвина ухаживала за папой, как взрослая сиделка, но ее сил и знаний было слишком мало, чтобы вернуть к жизни умирающего.

Вскоре папа умер, и девочка осталась одна в доме старухи.

Целыми днями малышка плакала, не переставая, вспоминая счастливые дни, что проводила с отцом. Веселая девочка, казалось, навсегда исчезла, и ее место заняла печальная Эдвина-горемыка.

Над теперешней Эдвиной висела тучка, даже если за окном светило солнце. Дождь вокруг нее не переставал лить, она постоянно сутулилась, глядела вниз и ходила на полусогнутых ногах, слово бабушка. Черные волосы, отросшие до талии, окутывали ее плотным покрывалом, не давая коже насладиться солнечным светом.

Грусть и тоска запечатлелись на личике девочки, и уходить не собирались. Она плакала и, казалось, тайно ждала, когда придет папа и соберёт слёзы, подложив вместо них конфетки-бриллианты, тогда вернулась бы веселая девочка.

Хозяйку дома раздражала заплаканная горемыка. Ей нравилась прежняя веселая хохотушка. Унылая сгорбленная жилица напоминала о смерти.

Старуха день ото дня злилась все сильнее.

Однажды злость ее превратилась в ненависть, и хозяйка решила выгнать девочку. К тому же, отец помер, а, значит, монет за проживание и еду никто не давал, пусть и ела Эдвина-горемыка как птенец.

Так и сказала она девочке: «уходи, мне самой жить не на что, не могу держать нахлебницу».

Не столь бессердечна была старуха, и, прежде чем отправить в неведомый путь Эдвину, решила дать ей пару монет, чтобы с голоду не померла.

Старуха пригласила девочку в свои покои, и пока отсчитывала монетки из заветного сундучка, стояла спиной к Эдвине. Девочка же и не глядела на старуху. Кажется, впервые за долгое время, она ожила, когда взгляд упал на хрустальную вазочку, в которой лежали до боли знакомые конфетки каплевидной формы.

Папины сладости!

Как заворожённая Эдвина подошла к вазочке и трясущимися пальчиками взяла одну конфетку. Но то ли от постоянной тоски, то ли от волнения, руки затряслись, и конфета упала. На миг девочке показалось, что это был настоящий бриллиант: сладость звонко ударилась об пол.

Старуха обернулась.

Гнев ее был невероятен, она превратилась в настоящую ведьму, и, проклиная несчастную сироту, выкрикнула:

"Да чтоб до конца дней твоих из глаз у тебя текли эти украденные бриллианты!"

Вот так и прошел последний день Эдвины в доме, где когда-то она была счастлива.

Не зная, куда пойти, она брела по парку, печально наблюдая за замёрзшими монетками-листьями, которые упрямый лёд не хотел отпускать. Они застыли в нем, как и вечно льющиеся слёзы Эдвины, а убрать их было некому. Папы не было, и ветви ивы больше не окунутся в теплые воды пруда и не разгонят старую листву.

Так бы и скиталась Эдвина по свету, если бы не решила найти зефирный завод. Может, ей удастся добраться до него? Поглядеть на волшебное место, где трудился отец.

И вот шла Эдвина-горемыка, согнувшись, словно старушка, а темная тучка уже как родная спешила рядом. Она бы с радостью покинула девочку, чтоб та полюбовалась синим небом и солнцем, но горемыка, сама того не ведая, не отпускала её.

– Мур-мур, здравствуй!

Эдвина встрепенулась. Рядом на двух лапах стоял черный кот с котомкой на спине.

Взгляд у кота был дружелюбный, но девочка не особо хотела разговаривать с котами, ходящими на двух лапах, потому буркнула:

– Здрасьте.

И побрела себе дальше.

Кот же не отставал:

– А можно я пойду с вами? – промурчал он.

– Вы, господин кот..

– Меня зовут Кысь! – перебил кот.

– Кысь, ты и не знаешь, куда я иду, а уже просишься, – заметила девочка, – может, я иду в долину собак!

– Ничего страшного! – встрепенулся кот Кысь. – Собаки меня не тронут!

– Ты с чего это взял?! – недоверчиво спросила Эдвина, тщательнее разглядывая странного кота. Может, это был не кот вовсе?!

– Дело в том, что моя бывшая хозяйка выгнала меня из дома, потому что я выпускал мышей из мышеловки…

– Так коты же, вроде бы, их ловят? – задумчиво произнесла Эдвина, сомневаясь во второй раз, кот ли перед ней?

– Да-да… – начал Кысь не очень уверенно. – Но я мышей люблю и не хочу им зла, а хозяйке нужен кот-мышелов. Но ей не повезло со мной, а мне с ней. Я оказался необычным котом, поэтому она и выгнала меня… Хотя я очень старался быть хорошим и полезным. Я придумал, как получать пользу от мышей. Например, я научил их мыть тарелки и чашки, и в отсутствии хозяйки мы вместе убирали дом. Но она почему-то не замечала порядок, а маленьких безвредных мышек замечала и кричала так истошно. Однажды она не вытерпела и вышвырнула меня со словами, что ей не нужен кот, который не может убить крохотную мышку.

Кысь поник и опустил морду.

Эдвина-горемыка хотела сказать, что с котом все в порядке, просто он оказался не в том месте и не с той хозяйкой, но почему-то не могла. Странный был кот. И девочка посочувствовала ему:

– Моя хозяйка тоже меня выгнала. Ей надоело жить с горемыкой, вот она и попросила меня уйти. Но с чего ты взял, что собаки тебя не тронут?!

– Так я ведь мышей люблю!

– Но это не значит, что собаки тебя полюбят! По себе не судят! – заявила Эдвина и удивилась, как Кысь не понимал очевидного.

– Но ты ведь не в долину собак идёшь? – с надеждой спросил кот.

– Нет. Я ищу зефирный завод.

– Ух, ты! Я тоже, я тоже хочу на зефирный завод! – радостно завопил Кысь.

Эдвина встрепенулась, даже тучка над головой скукожилась засохшей изюминой.

Кот обрадовался, бегал и прыгал, устав, опустился на все лапы, выгнул спину и поднял трубой пушистый хвост. Обнажив когти на передних лапках, он рыхлил ими землю, как будто они сильно чесались. Он сладко зевнул, промурчал что-то непонятное и опять встал на две лапы.

– Ну, что поспешим на зефирный завод! – заявил Кысь.

Эдвина-горемыка поглядела на странного кота и молча пошла вперёд.

Они долго брели по обычной дороге, но так устали, что решили остановиться прямо на обочине.

Путники уселись на землю, не в силах говорить, просто дышали свежим воздухом и умиротворенно молчали.

Девочка почувствовала запах соли и услышала шум морского прибоя.

Кот Кысь настороженно, но с явным любопытством принюхивался. Эдвина случайно опустила голову и заметила, как обочина омывалась прозрачной волной. Как завороженная девочка глядела на нее и, не отрываясь, тронула кота за плечо, чтобы и он посмотрел.

Острожными мелкими шажками друзья ступили на маленькую волну, и тут начало происходить чудо.

Исчезла дорога, обочина и поля. Под ногами странников был песок, небо вмиг стало ярко-синим, а жаркое солнце по-хозяйски заняло небосвод.

Парили говорливые белоснежные чайки, дул теплый ветер, что спасал от зноя, и друзья заметили, как прямо под их ногами развернулась широкая тропинка.

Пройдя песчаные дюны, друзья добрались до берега и увидели на камушке диковинного одинокого зверька.

Он был маленький и пушистый, чёрные когтистые лапки цеплялись за камень. Маленькие пушистые крылья быстро-быстро трепыхались. Аккуратная головка поднималась вверх, а чёрные глазки-бусинки с невыносимой тоской глядели на небо и парящих чаек. Острый клювик зверька то открывался, то закрывался, издавая жалобные звуки.

Странный зверёк не мог улететь. Его маленьким крылышкам было не под силу поднять упитанное тельце.

Зверёк заметил незваных гостей, боязливо, но с интересом разглядывал он диковинного черного кота и такую же чёрную девочку с персональной тучкой над головой, которая даже в этой жаре изливала дождь на грустную хозяйку.

– А что ты делаешь? – спросил черный кот.

– Я пытаюсь улететь! – ответил зверёк.

– Но ты же не чайка!

– Неужели?! – удивился зверёк.

Кысь неуверенно поглядел на Эдвину, прося помощи.

– Ты совсем не похож на чайку, – подтвердила девочка.

– Но кто же я?

– Тебе виднее! – заметил кот.

– Но я здесь родился! Кто я, если не чайка?!

– Дорогой друг… – начал Кысь.

– Меня зовут Пинг! – радостно крикнул зверек.

– Пинг! Ты точно не похож на чайку! – улыбаясь, сказал кот.

– Чайки со мной не разговаривают, потому что я не умею летать. А мне очень хочется научиться. Пока не научусь, они не примут меня.

– Так может, ты и не должен летать? – спросил кот. – Может, ты умеешь что-то другое?

– Я ничего не умею, – развел крылышки Пинг. И был он таким грустным, что Эдвина заплакала еще горше, вспомнив о своей горемычной судьбе.

Пинг подошел к ней и попробовал слезы на вкус:

– Соленые, – заметил он, – как море.

– Послушай-ка, – спросил Кысь, – ты говоришь, что здесь родился, ты любишь море, значит, море – твой дом?

– Да! – обрадовался Пинг, – я люблю плавать!

Он смешно побежал, переваливаясь на коротких лапах, и вдруг нырнул в морскую пучину. Эдвина ахнула, на мгновение, перестав плакать. Путники бросились к прибою, опасаясь, как бы Пинг не утонул. Но он внезапно вынырнул вдалеке и махнул им крылышком:

– Вот что я умею! Плавать и нырять!

– Ты не чайка, – вспомнила Эдвина, – ты пингвин! Я видела тебя на картинке в книжке, которую подарил мне папа.

Обрадованный Пинг вернулся на берег и подбежал к новым друзьям.

Теперь трое путешественников по тропинке вышли обратно к скучной обочине.

Эдвина вздохнула полной грудью, когда вновь ступила на дорогу.

Красиво было на сказочном пляже, но девочку там тошнило.

И у моря можно умирать от тоски, если это не твоё место.

Кысь, Пинг и Эдвина-горемыка стали лучшими друзьями.

Они любили и восхищались талантами друг друга. Кысь – настоящий укротитель мышей! Нужно было только понять, где применить его талант. Друзья были уверены: наверняка найдутся люди, которым кот Кысь будет полезен! А Пинг великолепный ныряльщик, он очень надеялся встретить своих сородичей.

Лишь Эдвина не находила в себе ничего полезного.

Чёрная тучка над ее головой плакала и грустила вместе с ней.

Как только друзья приняли свои странности, начали происходить чудеса. В скором времени, нашлось применение скрытых талантов.

Кот Кысь нашел себя в кочующем цирке. Там он стал предводителем целого семейства полевых мышей, и даже некоторые крысы-альбиносы его слушались! Благодаря мягкому нраву и доброте он стал для мышек не опасным хищником, а милым укротителем, которого хотелось слушаться.

Пинг встретил своих сородичей, которые отплывали на большущем корабле к далекому ледяному континенту, и отправился с ними.

Эдвина-горемыка вновь осталась одна. Однажды, гуляя по окрестностям, она заметила вдалеке гигантский серый купол.

От местных она узнала, что на окраине города находилось старое здание заброшенного завода.

У девочки екнуло сердце, и она живо последовала к нему.

И вот Эдвина смотрела на совсем не похожее на зефир здание и не верила своим глазам. Не так она представляла сказочное волшебное царство, где трудились над изготовлением сластей.

Вокруг было пустынно и тихо. Все заросло травой, и местные фермеры приноровились тут пасти овечек и коз. Теперь и не вспоминали, что здесь когда-то кипела работа.

Но Эдвине-горемыке вдруг стало спокойно. Пришел конец ее скитаниям. Только вот бриллиантовые слёзы все лились и лились, а тучка не спешила покидать ее.

Скиталица решила подойти поближе к заброшенному зефиру, но наступила на камушек. Послышался хруст, и он раздавился.

Эдвина наклонилась и подняла с земли конфетку каплевидной формы в потертой голубой фольге.

Ещё пуще расплакалась девочка. Слёзы падали в ее ладони, поливая раздавленную конфетку-бриллиант.

Эдвина решила закопать ее глубоко-глубоко в землю.

Уложив конфету в могилку, Эдвина присыпала ее землёй и, выбившись из сил, улеглась прямо на нее.

Так горько и больно в одиночестве хоронить бриллиантовую слезинку! Так утомилась она от льющихся слёз, что незаметно, убаюканная собственными рыданиями, крепко уснула.

Эдвине снился сон.

Девочка плакала и плакала, забившись в тесный уголок домика, а утешить ее было некому. Но повсюду летал голос отца. Он был рядом, но малышка его не видела. Тёплым ветерком он коснулся ее щеки и легонько убрал непослушную прядь волос за ухо. А Эдвина все плакала, не видя, но ощущая отцовское присутствие. Так хотелось ей обнять папу, да некого было обнимать!

Тут взяла она платок, что лежал на кровати, да бросила перед собой. И заметила девочка, что упавший платок повис в воздухе, по силуэту напоминал папины руки, и малышка прильнула к невидимому родителю и крепко обняла. Она плакала и плакала, пока отец утешал ее. Так и уснула она во сне в папиных объятиях, а как только он растворился, девочка и проснулась.

Вдруг стало очень светло. Эдвина еще не понимала, что произошло, но явно случились перемены.

Перестал лить дождь!

Тучка белела и поднималась все выше и выше, превратившись в пушистое белоснежное облачко!

Ветерком его уносило высоко в небо, где постепенно оно растворялось и, обернувшись едва заметной улыбкой отца, исчезло навсегда, утонув в облаках. А теплый ветерок легонько коснулся уха девочки, и она услышала тихое:

"А вот и Эдвина веселая появилась!".

Тучка и была отцом, который никогда не покидал ее! Он путешествовал рядом с ней и сам привел ее к зефирному заводу!

Эдвина, все ещё не веря в чудо, дотронулась до щёк и не почувствовала, что они мокрые. Она опустила голову и охнула от неожиданности. В месте, куда она захоронила раздавленную конфетку, теперь выросла и распустилась белая пышная роза!

Но чудеса не закончились. Везде, где ранее падали ее слезы выросли розы!

Вокруг Эдвины простирался огромный сад из белых роз!

Цветы заполонили все тропинки и дорожки, где она ступала, превратив эти места в бесконечную долину роз!

Это был последний подарок умершего отца – чудесный сад, символизирующий его безграничную любовь.

… Много лет прошло с тех пор.

Уже состарившийся, но ещё жаждущих приключений кот Кысь со своей мышиной труппой отправился в путешествие по долине белых роз. Они спешили вовремя добраться до цветочного павильона молодой женщины, чьим именем и звали-величали прекрасную белоснежную долину, что простиралась на многие мили вокруг.

Когда-то на месте цветочного павильона стоял завод по изготовлению сластей. Теперь он превратился в огромную розу, где и трудилась Эдвина. Она выводила много новых дивных цветов. За ее товаром приезжали со всех концов света, люди мечтали побывать в сказочной долине роз.

Кысь с друзьями-мышками спешил к давней подруге. Вместе они посетят забавное водное мероприятие, куда их пригласил старый товарищ – пингвин по имени Пинг.

Ловкие мышки-циркачки бежали вслед за верным пожилым хозяином.

Ему показалось, что вдалеке кто-то стоял. Можно было бы попросить мышек-акробатов прыгнуть друг на дружку, и, составив многоэтажку, подглядеть, не хозяйка ли цветочного павильона их дожидалась?

Но так хотелось ему самому убедиться в своих догадках!

Кысь встал на задние лапы, с высоты своего роста он, улыбаясь, глядел на подругу.

Она стояла в пушистом облаке и ждала его.

Поле цветов согревало ее отеческой любовью.

Уродинка

Далеко-далеко, за пределами неба, земли, планет и космоса, находилась чудесная страна с не менее чудесными жителями. Никто толком не знал, как до нее добраться, на чем лететь и сколько это заняло бы времени.

Кто-то говорил, что страна находилась в чёрной дыре, и именно ее надо бы искать, а потом нырнуть и – бум – ты в Волшебной стране!

Другие твердили, что страна доступна избранным, и не важно, где этот счастливец живет: она сама его отыщет. Например, сидя дома и попивая чай с пряниками, человек увидит в чашке портал, нырнет и окажется в волшебной стране!

Обычные люди боялись избранных, не принимали, гнали их. Еще бы, они ведь по-другому мыслили и совершали чудные поступки.

Обычные люди мечтали, чтобы всех избранных засунули в Волшебную страну и никогда-никогда не выпускали! Те не противились, ведь чудеснее места не найти во Вселенной!

Для каждого избранного она рисовалась по-разному – на то и волшебная.

Для одних сказка, для других – тюрьма.

У одного из обитателей Волшебной страны был домик, из трубы которого выходила яркая радуга. По ней бежали крылатые лошадки, мечтавшие добраться до солнца и возглавить его. Чтобы радуга не исчезала, мальчик бесконечно бросал в печь разноцветные сыроежки. Сколько усилий он прилагал!

Мальчик верил, как только лошадки станут хозяевами солнца, он превратится в простого мальчика и навсегда покинет Волшебную страну. Но, добравшись до солнца, измученные лошадки лишились крыльев! Они сгорели в муках, обессиленные и утомленные, не оправдав ожиданий жестокого хозяина. Душа его почернела от горя, но тело существовало. Волшебный мир мальчика исчез, превратившись в пустую, холодную комнату, где он забился в угол и сидел, обняв руками колени. Он навсегда остался в волшебной стране, но какой прок в чудесах, если ты не в силах жить.

… Небо в Волшебной стране представляло собой океан, в котором плавали дельфины.

Дельфины были очень добрыми, наблюдательными и любопытными. Они частенько общались с избранными и помогали им.

Любой поступок избранного замечался дельфинами.

Некоторые раздражались: вздохнуть спокойно с дельфинами невозможно! Сколько было избранных, столько и миров, и в каждом маячили надоевшие дельфины!

Лишь дельфины принимали несчастного мальчика-отшельника, но вымученно и наигранно. Словно по приказу они проявляли заботу и притворялись неравнодушными, он это чувствовал и горевал сильнее.

Обитатели-избранные о таких говорили, что они заигрались, требуя от Волшебной страны много больше, чем она могла дать.

* * *

В чудесной стране все знали друг о друге. Один покорял океан верхом на зонтике, другой хотел улететь в космос на воздушных шариках, третий, сидя на радуге, нашел портал для бесед с мёртвыми…

Но никто не знал, как выглядит мир диковинного безымянного существа. Его голову покрывали коричневато-рыжие волосы, очень пушистые и мягкие, они напоминали тонкую овечью шерсть, растрепанную во все стороны. Оттопыренные треугольные ушки забавно выглядывали из-под шерстяных волос. Маленький носик торчал словно кнопка, огромные круглые глаза цвета морского неба оживляли игрушечное лицо. Крупные передние зубки, как у зайчика, добавляли живому взгляду любознательности и очарования.

Приглядевшись к существу, казалось, что это девочка, но, иногда оно походило на очаровательного мальчика. Одежду оно носило простую и бесформенную, но, наверное, одень его в платье, обернулось бы девочкой.

И никто не знал, из-за чего бесполое существо оказалось в волшебном мире, поэтому и не догадывались, как выглядела его чудесная страна.

Хотя большинство считало, что именно из-за бесполости Уродинку (так ласково за глаза существо называли дельфины) изгнали неизбранные.

***

Почти каждый день волшебная страна пополнялась, и однажды поздней ночью ее обитатели обнаружили чужого.

Откуда он взялся и как прилетел, не знали даже дельфины, ведь новый гость неожиданно грохнулся с неба-океана.

Избранные перепугались и всполошились, и дельфины долго их успокаивали. Лишь Уродинка странно себя вела. Пока остальные паниковали, существо хлопало себя по карманам и тревожно оглядывалось, будто потеряло что-то ценное. Оно само не понимало, чем так обеспокоилось, но узнав о новеньком, поглядело на него и успокоилось.

Гостя оставили в волшебной стране, но общаться с ним никто не осмелился.

Новенький был юн. Высокий и такой худой, что, казалось, лишь кожа облегала его торчащие кости. Через нее просвечивались синие вены, а на груди виднелось стучавшееся сердце. Оно то появлялось, то исчезало. Жуткое зрелище!

Мышиные волосы стояли торчком и даже не колыхались от ветра, словно пластилиновые, а синие глаза, в точности как у Уродинки, затуманились тоненькой плёночной.

Мальчик глядел на небо.

В волшебной стране было тепло, но гость обхватил себя тощими руками и трясся – подул бы ветерок, его кости не собрали бы даже дельфины!

Наглядевшись на небо, он огляделся и увидел местных обитателей, собравшихся вокруг .

Кто смотрел с любопытством, кто с подозрением, некоторые затыкали нос или кривили лица, будто их тошнит.

Мальчик стоял с распахнутыми глазами и глядел то на одного, то на другого, в надежде найти приветливого, но, увы, не нашёл.

Он очень испугался и сел на корточки. Обхватив руками тощие коленки, мальчик уткнулся в них головой и спрятался от злых взглядов. Он раскачивался и умолял, чтобы все исчезли, а он остался один в своём волшебном мире.

Кто-то легонько стукнул его по плечу. Мальчик поднял голову.

Перед ним стояло забавное и умилительно существо, похожее на мягкую игрушку с оттопыренными ушами и мохнатыми волосами.

– Привет! – сказало существо.

– П-привет… – Боязливо произнес мальчик, и его хрупкое тельце, укутанное в грязную смрадную простынь, медленно качнулось.

– Как тебя зовут?

– Кёльге! – широко раскрыв рот, произнес мальчик, и трещины на его пересохших губах покраснели.

– Ха-ха-ха! Какое странное и смешное имя!

Синие глаза новенького неожиданно покраснели, а щечки, покрытые прыщами, надулись, словно воздушные шары.

– Ну, тебя вообще-то тоже не Розой кличут! – с обидой произнёс он. – Ты кто? Мальчик или девочка?

Существо не обиделось на прыщавого юнца, а приуныло и затосковало, вспомнив, как его называют.

– Я не знаю, кто я, – гордо ответило оно. – Со мной никто не дружит, и меня здесь не принимают. Тебя, как выяснилось, тоже. Так вот, если хочешь, давай дружить!

Существо уверено, с вызовом протянуло руку. Кёльге боязливо протянул свою, и их ладони соприкоснулись.

Теперь в волшебной стране стало на одного чудика больше.

***

Жители волшебной страны сторонились и боялись безумной парочки.

Существо же осмелело и ходило, широко расправив плечи. Оно несло свою бесполость гордо и даже вызывающе.

Кёльге бродил за существом, словно тень, не отходя ни на шаг, даже ступал, буквально, по его следам и защищал друга от посторонних взглядов.

Его жалкий отталкивающий вид помогал справляться с ролью телохранителя: избранные противились даже смотреть на него, не то что подходить.

Вскоре Кёльге и Уродинка стали настолько неделимы, что жители волшебной страны стали принимать их за единое целое.

Мальчик будто сросся с существом, и поговаривали, что он часть Уродинки, которая нечаянно (или нет?!) отвалилась и теперь ходила хвостиком! Вот настолько они сдружились!

Только дельфины помнили, что Кёльге отдельная личность, хоть и родная существу.

Изо дня в день, жители и дельфины замечали, что у существа, после встречи с прыщавым юнцом, начали преобладать женские качества.

Голосок возвысился, черты лица смягчились, а походка стала плавнее.

Кёльге же день ото дня худел, стал почти прозрачным, и еще более отталкивающим.

Дельфины очень заинтересовались этим феноменом.

… Необычная дружба девочки Уродинки и прыщавого мальчика крепла с каждым днем.

Как и у любого избранного, у друзей был отдельный волшебный мир.

Однажды Уродинка показала Кёльге свой. Он был первым, кто узнал, за какую провинность она здесь оказалась.

В яблоневом саду Уродинки стояла умиротворенная тишина и вечное лето. Деревца стояли ровно-ровно, словно их сажали по сантиметру, и каждое, буквально, ломилось от плодов.

Украшало сад ясное небо-океан, из которого периодически выныривали дельфины. Единичные облака плавали так низко, что можно было подпрыгнуть и, ухватившись за край, забраться на него и загорать. Или оседлать облачко и скакать по небосводу, пока не надоест.

Друзья обошли сад и остановились у самого края. Уродинка свистом подозвала маленькое облако, которое, обернувшись белоснежным пони, живо прискакало на зов хозяйки. Девочка ухватилась за него, и пони исчез, но появилась небольшая низкая дверца, стоящая прямо на небе.

Уродинка открыла ее.

Внутри царила темнота, она портила пейзаж на ясном небе: уселась жирной кляксой и уходить не собиралась! Одно движение – и дверь исчезла бы, но только на небосводе. Уродинка знала, что она не освободит ее голову, поэтому нужно идти, раз уж она привела друга.

Вниз спускалась лестница.

Кёльге заглянул внутрь и затрясся, скрипя костями. Конца ступенькам не было видно. Они шли глубоко вниз.

Уродинка предупредила, что внутри находилось то, из-за чего она и поселилась в волшебной стране. Там было холодно и страшно. Предстояло спуститься по склизким и сырым ступенькам. Пахло плесенью, стены обросли ею сверху донизу. Мальчик не горел желанием спускаться, ведь там даже полы не виднелись! Тон подруги же подразумевал не просьбу, а приказ. Отказать у него и в мыслях не было.

Друзья стали потихоньку спускаться. Дверь осталась открытой, и свет из яблоневого сада освещал ступеньки.

Идти пришлось долго. Через полчаса Кёльге посмотрел назад и увидел крохотный голубой квадратик – открытую дверцу. Ее света явно не хватило для освещения ступенек, но их было видно. И мальчик заметил, что свет исходил от них самих.

Вскоре голубой квадратик превратился в крохотную точку, напоминая звезду на ночном небе и давая надежду, что она выведет друзей из бесконечного коридора.

Но потом и звезда исчезла.

Вот ступени закончились, и постепенно осветилось помещение, где очутились друзья. Это оказалась большая картинная галерея, но очень странная и больше напоминающая библиотеку. Ряды картин, словно книжные полки, располагались чётко и ровно.

Уродинка вымученно и с тоской глядела на галерею, Кёльге же с живым любопытством разглядывал произведения искусства.

Это были портреты мужчин и женщин, детей и подростков. Одни что-то делали, чем-то занимались, другие просто смотрели.

Возле каждой картины на полу лежал сморщенный яблочный огрызок. Кёльге восхищался картинами, но не хотел видеть огрызки, те все портили, и какова их роль рядом с произведениями искусства?! Он медленно переводил взгляд от картины к картине и мельком посмотрел на очередной огрызок. Жуткий вопль вырвался из его горла: огрызок обернулся безобразным черепом, но лишь на мгновенье.

Мальчик испуганно поглядел на подругу, но та молчала. Она казалась такой уставшей, будто на нее взвалили несколько тяжелых мешков.

Кёльге испугался за подружку и попросил подняться в яблоневый сад, ведь там она не такая печальная.

Мальчик схватил Уродинку за руку и уже тащил к ступенькам, но девочка приросла к полу. Кёльге обернулся и поглядел на уже ненавистную картинную галерею. От страха он резко опустил ледяную руку подружки.

Отсюда галерея очень походила на яблоневый сад. Ряды картин напоминали ряды яблонь и располагались с таким же промежутком, как и деревья.

Галерея – обратная сторона сада – жуткая и невыносимая. Теперь Кёльге боялся глядеть на изображённых людей.

У мальчика закружилась голова, и кости его судорожно затряслись. Он медленно отходил от замёрзшей подруги к ступеням.

– Не бойся, Кёльге. Я не съем тебя, как этих бедолаг… Если не попросишь…

Голосок подружки прозвучал отдаленно, но в то же время, у него над ухом, противно щекоча мочку дыханием. Мальчик содрогнулся и хлопал себя руками,чтобы убить этот голос и слова, будто рой страшных насекомых, что побежали по истощенному телу. Кёльге заметался и заорал, что есть мочи.

А Уродинка вдруг оттаяла, подошла к другу и хорошенько его встряхнула.

– Успокойся, Кёльге! Я не съем тебя! Я говорила образно!

Припадок закончился, и мальчик резко успокоился. Но не удержался на ногах, рухнул с грохотом. Казалось, кости Кёльге разбились вдребезги, но мальчишка поднялся и теперь с любопытством глядел на Уродинку, нетерпеливо ожидая объяснения.

– Я здесь оказалась из-за этих огрызков, а эта галерея обратная сторона моего волшебного мира, то есть яблоневого сада.

– Объясни, – не понял Кёльге. – Это ведь твои картины? Они прекрасны!

Девочка вымученно улыбнулась.

– Да, мои.

– Но причем тут яблоки?!

– Они прекрасны из-за них.

– Как так?!

Уродинка не сразу ответила. Она села по-турецки прямо на холодный пол. Кёльге подошёл к подружке и уселся рядом.

Девочка собралась с мыслями и начала рассказ:

– Итак, как я создаю картину? Людей я вижу, как плоды в саду. Я захожу в сад и собираю яблоки. Затем высыпаю перед собой. Они такие разные, наливные и не очень, мелкие и крупные, круглые и грушевидные… Одни годны хоть в сказку о Белоснежке, с некоторых можно написать натюрморт и необязательно с самого красивого или наливного. Я чаще выбираю неприметные плоды, с шершавыми "болячками", ведь они и дают приятный сладко-кисловатый привкус. В яблочке находятся значимые черты, те, каких нет у румяных и круглых. Кривоватое яблочко вдохновляет, и я пользуюсь им, выковыриваю болячки, а ведь ему больно. Но оно позволяет себя истерзать, а я карябаю да карябаю. Это доставляет удовольствие. Особенное для меня яблочко становится музой, и, кажется, что оно навсегда будет рядом, я даже привыкаю к нему.

– Это ты так о людях говоришь?! – охнул Кельге.

– Да, – кивнула девочка. – Я дружу с несчастными. Они мои музы. И пока делятся со мной своими горестями, я пишу с них картины. Но мы не можем дружить вечно, если я питаюсь ими…

– И когда они привязываются к тебе, ты бросаешь их, а они становятся еще более несчастными… – тихо добавил мальчик.

– Отламывая их плоть, я одновременно создаю картину, и расту как мастер, но яблочко, то есть человек «погибает». В конце я выжимаю из него все соки, мякоть, и неповторимость неприглядного плода, оставляя лишь огрызок. И пока я уничтожаю его, создавая картину, мне искренне жаль его. Но остановиться я не могу, а яблочку нравится получать боль.

Все заканчивается, когда от плода остается огрызок. Я выбрасываю его в мусорное ведро, то есть оставляю уже надоевшего друга, но он не исчезает, а появляется рядом с написанной картиной в виде огрызка-черепа! На картине он счастливый, но рядом маячит его «труп»! Мне страшно его видеть!

– Так не смотри! – пожал плечами Кёльге.

– Я старалась, но все равно ищу проклятые яблочки. Без них писать картины трудно, и я не могу остановиться. Ищу и ищу плоды. Может, и покрасивее, может, не такие страшненькие, это уже как чутьё подскажет. Но каждый раз, натыкаясь на очередное яблочко-музу, я хочу верить, что оно последнее. Но с каждым разом, эта вера исчезает. Мысли трезвеют, я становлюсь жёсткой, но картины все превосходнее. И, в конце концов, эта игра, начала пугать меня. Я устала от бесконечного круговорота вдохновляющих яблок. А иногда они сами меня находят! Несчастные людишки липнут ко мне, чтобы испытать боль.

– То есть пока ты ешь яблоко – начинаешь дружбу с несчастным – и параллельно рисуешь картину? Бедолага привязывается к тебе, но ты пользуешься им, а когда от него остаётся, образно говоря, огрызок, картина завершена, но «друг» тебя больше не интересует?

– Да.

– То есть, с красивых яблок нельзя написать красивую картину? Странно так!

– Счастливые людишки (красивые наливные яблочки) такие скучные и банальные. Что с ними делать?! Про них давно все написано и нарисовано, а вот несуразные и с шероховатыми болячками на шкурке – самый смак! Самый интересный вариант!

– Да ты просто чудовище! Поэтому ты со мной дружишь? – спросил опешивший Кёльге. – Я прыщавый и шероховатый. С меня можно написать картину, потом ты меня кинешь, но я буду вечно жить в качестве яблочного огрызка-черепа. Неплохо.

Уродинка молчала.

Друг говорил правду. Она опять нашла шероховатое яблочко и действительно уже приметила рисунок. Даже в животе буркнуло от голода. Точнее в голове. Вожделение к болезненным плодам не истребят даже дельфины на небе. Они и не заметили, что у их больной, то есть избранной, началось обострение. Она приметила новую жертву и готова ее поглотить, но им, видимо, все равно. Это и понятно: смрадный, прыщавый Кёльге никому не нужен кроме нее. Она нарисует его и бросит, как других одиноких бедняг. Девочка не умела искренне дружить, а лишь использовала других ради творчества.

– А как же твой волшебный мир?! – спросила она.

– Мой?

– Ага, покажи его. Я ведь познакомила тебя со своим, теперь твоя очередь. Надо выбираться отсюда, пока от тебя не остался огрызок.

Она усмехнулась и поднялась, но Кёльге не собирался вставать.

– Не надо никуда ходить. Мой мир здесь. Возле твоего. Гляди.

Мальчик указал на галерею, и она превратилась в зеркальную комнату.

Вместо картин стояли зеркала. Кёльге поспешил к ним. Заглянув в одно из них, он увидел высокого прыщавого юнца. Вид его отталкивал, но одновременно пробуждал сочувствие и жалость.

– Ты не подойдёшь ко мне, Уродинка? – позвал Кёльге.

Она онемела, не хотела смотреть в зеркало.

– Чего ты стоишь? Я же поглядел на твой мир! Думаешь, приятно было спускаться по плесневелым ступенькам? Иди сюда, трусиха! Это всего лишь зеркало! Кого ты боишься увидеть в отражении?

Она не спешила идти, страшилась зеркал.

– Я же и насильно дотащить могу… – серьезно сказал Кёльге и медленно пошел к девочке, та в паническом ужасе дала деру.

Мальчик уже не напоминал жалостного подростка, а превратился в злодея.

Кёльге взял высокое, как и он сам зеркало, и вместе с ним догонял Уродинку. Но он лишь медленно ступал, а девочка убегала так быстро, словно Кёльге бежал как гепард. Причём, чем быстрее она удирала, тем страшнее и страшнее становился Кёльге.

Страх рос, и вместе с ним прыщавый мальчик, а Уродинка настолько утопала в ужасе, что заорала истошным криком, чтобы хоть как-то от него избавиться. Сердце билось сильнее и громче, казалось, оно заполонило всю девочку, и внутри ее тела пропали органы, а поселился лишь один страх и испуганное сердце.

Девочка бежала и бежала, а Кёльге рос и рос…

– Я вырасту до невообразимых размеров, пока ты будешь бегать от меня. Мы хорошо с тобой дружили, когда ты не боялась. Я был слабым и беззащитным, а ты почти избавилась и освободилась от меня. Почему ты не съела меня, как те яблочки? Открою тебе секрет – я твоя самая главная болячка! Освободившись от меня, освободишься от всех огрызков! Но стоило тебе показать зеркало, как все вернулось обратно. Ты вновь пугливая девочка. Перестань бояться, и я вновь превращусь в полупрозрачного смрадного юнца, а ты, наконец, съешь меня и избавишься. Давай, я и сам устал от всего этого.

Уродинка вспомнила про яблочки и представила, какой идеальный вариант ее новый прыщавый дружок для написания красивейшей картины.

Тяга к творчеству переборола страх, и девочка резко остановилась.

А что если это в ее голове?! Всего лишь в голове! Сейчас и проверим!

Громоподобные шаги гигантского Кёльге тоже стихли.

Тишина. Только сердце девочки неслось куда-то, она шумно дышала и терпеливо ждала, когда оно уменьшится до нормальных размеров и даст ей шанс постоять за себя. И вот оно стучало ровно, почти не слышно и спокойно.

Она повернулась. Кельге превратился в светящийся шар, ударил ей в живот и исчез внутри. Девочка почувствовала себя бесполой, как много дней назад до появления товарища. Она подняла голову и увидела существо. Минуты хватило для осознания, что перед ней зеркало, из которого выглядывало бесполое создание, с пышными волосами, похожими на шерсть. Оно больше походило на девочку, но вот черты лица стали грубеть, на щеках появились прыщи и гнойные ранки. Изображение превращалось в страшного мальчишку. В Кельге!

Вот он открыл рот и громко закричал девичьим криком: это Уродинка истошно завопила. Она била ногами по полу, металась из стороны в сторону, пинала в зеркало ботинками, лупила кулаками, сбила руки в кровь и, не переставая, кричала:

– Прочь от меня! Уходи! Уходи! Я не ты! Пошел вон!

На миг она впала в забытье. Какая-то ее часть вышла из тела обособилась от нее и встала рядом, потихоньку превращаясь в знакомую высокую фигуру худенького юноши.

В этот миг она почувствовала толчок, такой сильный, что отлетела на несколько метров и плюхнулась на пол. Поднявшись на ноги, девочка ощутила такую облачную лёгкость, что вновь упала.

Она посмотрела на то место, где должны были валяться куски разбитого зеркала. Но оно стояло целое и невредимое, а рядом с ним дрожал безобидный и полупрозрачный Кёльге. Уродинка поглядела на руки, на которых не было и царапины.

– Ты чего там разлеглась? – спросил мальчик, удивленно хлопая ресницами.

– Да так, ничего, – просто и непринужденно ответила она и осторожно поднялась. Она казалась себе такой лёгкой, что почудилось, как ноги пружинят от пола.

Оказывается, ходить намного легче, когда возьмешь власть над своим страхом, заставив его подчиниться тебе и даже служить.

Кёльге, трясся, не пойми отчего, и фанатично ждал хозяйку, то есть подружку.

Та вскоре подошла.

В зеркале она увидела здоровую веселую девочку с длинными пушистыми русыми волосами. Глаза ее светились от свободы. На них не было пелены, и они видели мир таким, какой он есть. Девочка смотрела уверенно, без страха увидеть другое лицо.

Рядом стоял высокий юноша с такими же огромными глазами как у нее, но они выражали смесь тоски и испуга. Он был грустно пуглив.

– Кельге, а все же, кто ты такой?! – девочка, не моргая, глядела на товарища, уже зная ответ.

– Неужели ты до сих пор не поняла? Я твой страх, который однажды ночью отщепился от тебя. Помнишь?

– Да…

– Тебя не смущает, почему я такой э-э-э жалкий и ужасный?

– Ты ведь страх! И тебя должны бояться!

– Да, но почему ты боишься прыщавого юнца?! Почему я выгляжу именно так?! Почему я не жуткое приведение или бабай какой-нибудь?! Почему жалкий подросток?

– Ответь ты мне! Чего я боюсь? – настаивала Уродинка.

– Ты боишься глядеть в зеркало! Мы сейчас это поняли.

– Почему?

– Хорошо, я буду говорить от твоего имени.

Она кивнула и сделала глубокий вдох. Отгадку она знала, но так боялась в ней признаться, что оказалась в Волшебной стране! А сейчас она беседует со своим страхом, и он ей сам все расскажет!

– Мне кажется, чем больше я гляжу в зеркало, тем страшнее становлюсь, – начал Кельге. – Превращаюсь в прыщавого подростка, гной течёт из его ран, он задыхается и хочет исчезнуть навсегда, лишь бы не глядеть на свое отражение. Каким-то образом он попал в тело девочки и хотел там обосноваться, и периодически побеждал, а девочка превращалась в бесполое существо.

– А зачем ему тело девочки?!

– А у этой девочки брат-двойняшка в детстве умер, а они очень дружили и были как одно целое. Девочка училась в художественной академии, когда не стало братика. Она уже давно выросла, нарисовала много красивых картин, но портрета брата не успела, а он при жизни хотел, чтобы она запечатлела его. Вина мучила ее, и постепенно она начала бояться саму себя.

Она пугалась зеркала. Страшно было глядеть в него, вдруг там появится ее озлобленный брат? Или она сама в него превратится, а перед этим покроется прыщами и гнойными ранами?!

Она не знала, как избавиться от этого страха, потому рисовала все больше и больше. Ее привлекали шероховатые яблочки, то есть люди, перенёсшие потерю, как она сама.

Она рисовала их и рисовала, чтобы избавиться от страха перед братом – самой главной ее болячки – но он все рос и рос в ней. Так вот, давай сделаем так.

Ты съешь меня, то есть нарисуешь, а я исчезну!

– Хорошо! Это действительно хорошо!

– Так чего же мы ждём?! Давай, рисуй меня! Как мне встать? Что делать?

– Кёльге!

– Да?

– Пока я не съела тебя, то есть не нарисовала, хочу спросить кое-что.

– Спрашивай!

– Почему в моем волшебном мире было то, чего я боюсь? Это ведь волшебный мир! Зачем его бояться?

– Действительно, это странно! – пожал плечами Кёльге. – Наверное, потому что за страхом скрывается желание.

– Неужели?!

– Конечно! Ты же боялась глядеть в зеркало и стать мною, а на самом деле, просто хотела нарисовать. Спроси себя, зачем боишься зеркала? Зачем выбираешь рисовать яблочки с болячками? Зачем мучаешь несчастных людей, а, как только добиваешься своего, бросаешь их, но боль-то твоя не проходит! Потому что дело не в них, а в тебе! Ты выбираешь «больные плоды», потому что внутри тебя боль, от которой не избавиться, а она мучает изощренно, например, пугает в зеркале.

Но сейчас твоя самая главная болячка перед тобой. Нарисуй ее, и потребность использовать больные плоды, то есть людей пропадет! Твори! Теперь ты поняла, что брата нужно всего лишь нарисовать! Не для его успокоения, прости, ему давно все равно. А для себя и только.


Пока она рисовала, Кёльге исцелялся. Прыщи и рваная простынь исчезли.

Он стоял здоровый и красивый, очень похожий на нее, только выше ростом.

Художница рыдала и рыдала, не переставая рисовать. Взглянув последний раз на счастливого брата, сделала последний штрих. Мокрым от слез лицом она прикоснулась к полотну и поцеловала брата в щеку, прошептав:

«Я всегда о тебе помню. Ты моя тень. Только отныне не пугаешь меня, а напоминаешь о своем присутствии. Пусть тело твое под землей, но в легком дуновении ветра я слышу твой шепот о нашей вечной неделимости.

Я люблю тебя».

Она подошла к своему олицетворенному страху в облике умершего брата, обняла его и прошептала: «Прощай!»

Мальчик навсегда исчез.

Девочка с картиной на руках стояла в яблоневом саду. Как хотелось ей отныне запечатлевать только доброе и счастливое и не искать израненных людей, дабы насыщаться их болью! Когда сам наполнен светом, и рисунки будут излучать свет!

Она вспомнила свое имя – Адриана.

Дельфины выгнали ее из чудесного мира. Будучи простой девочкой, свободной от страхов и боли, она не вписывалась в избранное сообщество Волшебной страны.

Фарфоровые башмачки


– Пока не подаришь фарфоровые башмачки, моего согласия не услышишь! – уверено сказала девушка, горделиво взмахнув светлыми локонами.

– Но где я найду туфли из фарфора?! – обречённо спросил юноша.

– Не знаю! Но я хочу фарфоровые башмачки! – топнула ножкой девица. – Все за них отдам! Хочу, чтобы на нашем венчании гости смотрели на меня и восхищенно вздыхали от зависти, ведь ни у кого не будет таких башмачков! Подари мне их!

– Хм, не боишься, что они захватят тебя? – Пошутил юноша. – Навсегда останешься фарфоровой статуэткой в белом платье!

– Что за глупости! Так и скажи, что не хочешь искать!

– Почему же?! Я тебя люблю и постараюсь исполнить твое желание. Я пойду в лес.

– Хорошо, я подожду три дня. Если по истечении этого срока ты не вернёшься, я пойду за тобой.

* * *

Много лет назад, в темном дремучем лесу стояла маленькая изба.

В избе жила дряхлая старуха.

Выглядела она безобразно – низенькая и полная – напоминала квадратную тумбочку и передвигалась как утка. Дряблая, шершавая кожа на ее лице пестрила коричневыми пятнами, а лицо и руки веснушками. Щеки и шею покрывали толстые родинки, похожие на упитанных клещей, что намертво присосались к коже.

Верхние веки ее заплывших очей усыпали бородавки. Они словно бусинки "украшали" старушечьи глаза, опущенные уголки которых, сбегая с лица, остановились на уровне скул. Приоткрытые губы обнажали беззубый рот, а уши с вытянутыми мочками доставали до плеч.

Старуха казалась сплющенной: однажды ее рост уменьшили в два раза, а вес не изменился и кое-как приспособился к карликовости.

Занималась старуха колдовством и изготовляла фарфоровых кукол.

У нее жил черный Ворон – преданный и верный слуга, что помогал ведьме в ее нелегком ремесле. Был он гораздо крупнее, чем остальные птицы и носил на шее кулон из черного камня, подаренного старухой за службу.

Свои творения колдунья аккуратно заворачивала в бумагу и складывала в плетёную корзинку, которую Ворон доставлял на базар, где восхитительных куколок быстро разбирал народ, оставляя взамен золотые монеты.

Но даже с помощью верного слуги ведьма не справлялась с работой, пусть и была она не только искусницей, но и волшебницей. Стара она стала, и в полную силу трудиться не могла.

* * *

Однажды в лесу заплутала девица. Она долго бродила, выбилась из сил, юное лицо, казалось, уменьшилось от жажды, а из полуоткрытых губ доносился тихий свистящий звук, молящий о помощи.

Еле-еле волочила она ноги. Жизнь почти угасла в девушке – дотронься до нее легонько, она бы рассыпалась и погрузилась в темноту, подобно сиянию свечи, которое легко погасить двумя пальцами.

Забрела несчастная на самый край леса, где заканчивались деревья и резко начинался крутой обрыв, перед которым стоял широкий-широкий дуб.

Девица медленно подошла к нему и, облокотившись о шершавую кору, медленно сползла к земле, теряя последние силы.

Так дурно ей стало, что решила она зайти за дерево и, сбросившись с обрыва, наконец, освободиться от мучений.

Только странница приподнялась, как откуда не возьмись, появился огромный страшный Ворон. Он подлетел прямо к ее лицу, и, повиснув в воздухе, широко размахивал крыльями, загораживая путь к обрыву. Девица из последних сил швырнула в него сухую ветку, но птица не обратила внимания, отчаянно спасая несчастную. Уставшая девица подняла голову, в последний раз наслаждалась чарующей красотой леса, ставшего ее убийцей. Ворон изловчился и ударил девицу крылом по щеке, она распахнула сонные глаза и беззвучно охнула от удивления.

Оказывается, в широком стволе дуба была дверца. Из-за нее доносились звуки: чей-то мелодичный голос напевал песенку, шумели кастрюли, кипела вода, и слышалось, как острый нож режет сочную зелень. Готовили еду.

Медленно лицо девушки озарила улыбка. Но радость длилась недолго: подлетел неугомонный Ворон и, крепко ухватившись клювом за подол сарафана, уверено потащил прочь от края обрыва. Девушка упала ничком, но успела ухватиться за могучий корень дуба.

Звуки внутри ствола разом замолкли, дверь открылась. В могучем стволе был чей-то дом.

Высокая, стройная, уже в годах женщина, испуганно подбежала к страннице, а та прильнула к ней, как к матери. От ее мягких густых волос пахло репейником и другими травами, теплые крепкие руки нежно обняли, помогли подняться и зайти в древесное жилище. Девица рядом с гостеприимной хозяйкой почувствовала себя в безопасности. Дом источал уют, запах топлёного молока, меда и тёплых булочек.

Радушная хозяйка представилась Нелли. Она показалась девице очень красивой – глаза ее, похожие на два блестящих каштана излучали доброту. Густые и прямые волосы Нелли доходили до плеч и рассыпались волосинкой к волосинке, словно тонкая сухая вермишель. На локонах уже пробивалась седина, но она чередовалась с русыми прядками, и женщина выглядела моложаво. В ушах ее висели длинные серьги-блесны, напоминавшие морских коньков. Они доставали до плеч и забавно подпрыгивали.

Голос ее звучал приятно и тихо.

На хозяйке сидел шерстяной свитер-платье в широкую разноцветную полоску с бахромой по подолу.

На груди висели длинные разноцветные косички из шерсти с вплетенными золотистыми нитями. Гостье казалось, что ее спасла сама хозяйка леса.

Несколько дней Нелли выхаживала девицу, мыла, кормила и поила. Фарфоровым гребнем расчесывала светлые волосы, и они становились блестящими и гладкими.

Гостья настолько окрепла, что встала с постели совершенно здоровой и полной сил и желанием жить.

Она вспомнила, свое имя – Марьям.

Марьям долго благодарила спасительницу за доброту и заботу, а та лишь скромно улыбалась и смахивала с каштановых глаз непрошеные слёзы.

Гостья не знала, как благодарить хозяйку. Она уже и дом вычистила до блеска, и переделала много других домашних дел, но Нелли не требовала награды. Наконец, Марьям со спокойной совестью решила покинуть уютное пристанище.

Нелли накормила гостью в дальнюю дорогу и подробно рассказала, как выбраться из леса.

Она подарила девушке красивый теплый сарафан и яркую ароматную ленту для волос, пропитанную травами, что оберегала бы ее в пути.

Напоследок, Нелли усадила Марьям на стул и принялась расчесывать локоны фарфоровым гребнем.

При каждом взмахе гребня девушка сомневалась, стоило ли идти в лес? Не глупо ли вновь ступать в злую чащу, что чуть не убила ее? Почему бы не остаться в обществе доброй Нелли, что могла бы стать ей матерью? Да и зачем вообще уходить? Разве ее где-то ждут?

И когда защитная лента с травами украсила косу Марьям, она решила остаться. Нелли одобрила выбор гостьи, но отметила, что она всегда может уйти, если того захочет ее сердце.

* * *

Раз Марьям решила остаться, Нелли посвятила ее в свое искусство – она изготовляла фарфоровые статуэтки и продавала их на базаре.

Годы брали свое, а передать фарфоровое наследство было некому. Нелли сразу отметила, какая прилежная и покорная Марьям, а такие качества были необходимы в ее ремесле.

Нелли почувствовала, что Марьям смогла бы сотворить шедевр.

В подвале избушки находилась мастерская. В ней и работала Нелли, здесь и нашла свое предназначение Марьям.

Сколько там находилось различных статуэток из фарфора!

Хозяйка показала девушке особую коллекцию, которая не продавалась.

Идеально изготовленные куклы были как живые. Они походили друг на друга, но каждая обладала особенностью.

Одна куколка качалась на качелях. Улыбка застыла на ее губах, щеки украшали ямочки, глаза искрились вечным восторгом и счастьем, а курчавые каштановые кудри, откинутые назад, летели одновременно с невидимым ветром.

Смотря на скульптуру, казалось, наступило жаркое лето, настолько она была настоящей и живой.

Другая куколка сидела в огромной луже собственных слёз, которые не останавливались, а все бежали и бежали из огромных грустных глаз с длинными мокрыми ресницами. Интересно, кто так сильно обидел ее?

Третья куколка уснула прямо на скамейке в лесу. В руках у нее лежал незаконченный венок из полевых цветов. Как жаль, что сон сморил красавицу в неподходящий час, наверняка, украшение из цветов было бы прекрасным.

Марьям любовалась куколками. Она не переставала восхищаться талантами Нелли: ей удавалось запечатлеть миг и превратить его в вечность!

Вечно смеяться, грустить, плакать, улыбаться, спать, собирать цветы или плести венок из одуванчиков и васильков – в этом Нелли находила самую важную ценность и даже волшебство.

Здесь она чувствовала свое всесилие:

"Я могу управлять фарфором, и я решаю, какие эмоции куклы будут испытывать. Мне нравится, как та или иная фигурка выражает радость или грусть, слезы или смех, и я хочу смотреть на это вечно, и запечатлеваю чувства на их лицах", – Делилась Нелли своими переживаниями с новоиспеченной ученицей.

Марьям ознакомилась с волшебной мастерской и принялась за обучение.

Нелли оказалась самым терпеливым и добрым учителем в мире, и ученица быстро запоминала уроки, она могла часами не выходить из мастерской, забывая про сон и еду.

Однажды она обожгла руки, при изготовлении фарфора, и сначала расплакалась, но внезапно рассмеялась, игнорируя боль, ведь Марьям знала, боль – ничто в сравнении с результатом.

Нелли улыбалась, усаживала в кресло-качалку уставшую Марьям и, заплетая косы, восторгалась ею:

"Как это необыкновенно: улыбаться со слезами на глазах. Печаль, прикрытая маской улыбки. Это как посыпать сладкий пряник щепоткой соли, сначала, кажется, что она лишняя, но потом понимаешь, что именно она и придаёт особый вкус. Марьям, всегда улыбайся, даже если больно. Тебе, как никому, это идёт", – шептала Нелли и с материнской заботой обрабатывала обожжённые пальцы отважной ученицы целебной мазью.

* * *

У Нелли был работник – юноша, который редко заходил в дом, а Марьям его никогда не видела, потому что постоянно пропадала в кукольной мастерской.

Юноша жил в лесу и приходил к избушке, когда нужно было везти статуэтки в город.

И вот очередной день настал.

Марьям сутки провела без сна и уже несколько раз проигнорировала слова матери, что пора отдохнуть и отвлечься, например, подремать у камина, пока любящая родительница расчесывала бы ее локоны фарфоровым гребнем.

Девушка с неохотой поднималась в дом. Шагая по лестнице, она глядела вниз, но вдруг крепко ухватилась за перила и остановилась, зажмурив глаза.

Вокруг все поплыло, голова кружилась и будь она сытой, ее непременно бы стошнило. Часто дыша, она села на ступеньку, потирая виски холодными пальцами.

Вокруг плясали волны, и Марьям даже показалось, что пахло солью; гудел ветер, хотя на самом деле шумела кровь в ушах. Марьям боялась открыть глаза, потерять равновесие и упасть с лестницы.

Тут из мастерской послышался звук, Марьям открыла глаза и мельком взглянула на фарфоровых кукол внизу под лестницей. От неожиданности она вскрикнула.

Куклы как будто ожили! Но теперь не казались такими волшебными.

Они улыбались вымученно и с тоской, словно устали от вечного смеха или слез. Пока они были застывшими статуэтками, чувства жили на их лицах, а сейчас, ожившие куклы мучились и медленно умирали!

Под улыбкой счастливой куколки, что каталась на качелях, скрывались вечные муки, она молила о пощаде.

Марьям, словно зачарованная, спустилась обратно в мастерскую и медленно подошла к ней.

"Останови их, останови их. Молю тебя, прекрати это! Я устала и не хочу больше служить ей. Останови качели, дай мне свободу".

Марьям взмахнула рукой, скинула куколку с качелей, та полетела на пол и с грохотом разбилась на мелкие кусочки. Сила удара была такова, что Марьям отшвырнуло к лестнице. Она сидела на полу и с ужасом смотрела на разбитую статуэтку.

В куче осколков фарфора лежала мертвая девушка, совсем не счастливая и не улыбающаяся.

У Марьям опять закружилась голова, ее тошнило, а в глазах летали мушки. На четвереньках, она кое-как добиралась по лестнице в дом.

Спросить бы у мамы, почему внизу лежала мертвая девушка и почему куклы ожили и зовут на помощь. Необходимо освободить их!

Марьям кое-как добралась до двери, потянула за ручку и налегла на нее всем телом.

Благо дверь открывалась внутрь, и девушка вместе с ней ввалилась в комнату и упала лицом вниз. Голова кружилась, а океан вокруг почернел, может, он, наконец, поглотил ее и теперь тащил на дно? Но почему она ещё дышала?

Впереди Марьям увидела окно, за которым стоял юноша.

Он глядел на нее и что-то шептал. Из его чёрных глаз текли слёзы, подбородок дрожал. Он прислонился ладонями к стеклу, словно пытался пробраться сквозь него и помочь Марьям.

Это был очень странный юноша. Черная мантия или плащ окутывали все тело, курчавые волосы были в тон одеянию, а глаза словно два угля так и сверлили напуганную и без того Марьям.

Но почему он плакал?

Из мастерской же слышались жалобные звуки. Это стонали и просились на волю фарфоровые статуэтки.

Измученная девушка не знала, как им помочь, и куда делась мать, ведь она точно смогла бы.

Вдруг черный юноша стал резко меняться на глазах. Из него кто-то выбирался, пытаясь принять облик зверя и уничтожая человеческую оболочку, но разум сопротивлялся и не выпускал его.

Зверь оказался гораздо сильнее и подавил волю юноши. Гримаса боли исказила лицо, и оно обросло черными перьями, а плащ превратился в огромные крылья. Вместо юноши за окном парил гигантский Ворон, который неожиданно растворился в воздухе, как мираж.

Теперь в окно глядела древняя мерзкая старуха. На мгновение Марьям осознала, что она стояла позади черного юноши и сделала так, чтобы он исчез.

Как уродлива и страшна она была! Как сама смерть!

Она напоминала иссохшее дерево, покрытое мхом и грибами, по которому кишели муравьи и букашки, а руки ее с тонкими костлявыми пальцами, походили на ледяные кисти смерти.

Старуха подходила все ближе, вот она просочилась сквозь окно, словно призрак, и медленно приближалась Марьям. Разум ее затмило жутким страхом, и хотелось бы закричать, да сил не было, и девушка потеряла сознание.

* * *

Марьям проснулась от треска дров в камине. Был вечер. Она сидела в кресле-качалке, расслабленная и одновременно приятно уставшая, ее светлые длинные локоны свисали со спинки, а Нелли расчесывала их гребнем.

Спокойствие наполнило девушку. Любящая мать была рядом, значит, она в безопасности.

– Что со мной случилось, мама? – сонно спросила Марьям.

– Ох, доченька, как ты меня напугала! Тебе опять приснился страшный сон! Ты бредила, кричала, звала на помощь! Пока я ходила за кореньями, с тобой произошел этот ужас! Но больше я не оставлю тебя одну!

– Так это был сон?!

– Конечно, милая!

– Но все было, как наяву… Огромный чёрный ворон и куклы… Они стонали, просили свободы. А потом ужасная старуха… Уродливая и страшная…

– Милая, мы здесь много лет живём, тут никогда не было чёрных птиц и воронов! Ты переутомилась, тебе нужно больше отдыхать, а мне чаще заботиться о тебе… Я боюсь, как бы ты вновь не ушла из дома…

– Ушла из дома?! Зачем мне уходить?

– Такое уже бывало… Но ты всегда приходила ко мне обратно, благодаря моим травам, они не давали тебе заблудиться и всегда приводили к заботливой мамочке.

– Неужели?! Тогда не оставляй меня одну, мама! Мне страшно, я не хочу уходить в лес! Но, признаюсь, что очень испугалась уродливой старухи и точно бы убежала, но упала в обморок…

– Да, но никакой старухи не было, доченька. Это был всего лишь сон.

– Но у меня так разболелась голова, как будто внутри сидело много-много насекомых, что жужжали и бесконечно о чем-то просили.

– Это все от усталости, доченька. Тебя просто надо чаще расчесывать, тогда все тревоги и волнения уйдут. Я и вылечила тебя от неизвестной хандры с помощью фарфорового гребня. Пока я расчесываю им твои локоны, страхи и печали уходят, как, прямо сейчас, правда, милая?

Нелли заплела волосы Марьям в толстую косу, и девушка, повеселевшая и бодрая, задорно вскочила из кресла, готовая к новым подвигам.

– Да, мне намного лучше, мама! – она обняла Нелли.

– Вот и замечательно! А у меня для тебя сюрприз! Пойдем, спустимся в мастерскую.

В мастерской на столике, где находились любимые экспонаты Нелли, Марьям не заметила куколку, что качалась на качелях. Это была одна из ее любимых фигурок, куда же она делась?

– Один знатный купец проезжал мимо и решил приобрести ее, – поджав губы, произнесла Нелли, заметив тревогу и печаль на лице дочери. – Знаю, ты в ней души не чаяла, но посмотри, кто займет ее место. Она будет не менее красивой, самой необыкновенной из всех наших творений!

Нелли поставила на освободившееся место высокую пустую деревянную крестовину.

– Это для тебя… – Едва слышимым тоненьким голоском пропела та куколка, что плакала в луже собственных слёз.

Марьям зажмурила глаза и прижала ладони к ушам.

Испуганная Нелли положила руки на волосы дочери и крепко обняла:

– Что с тобой, милая? – с тревогой спросила она.

– Не знаю.… Показалось что-то.… Но сейчас все хорошо. Ты рядом и мне не страшно.

– Конечно, рядом, – пропела Нелли и, поцеловав дочь в лоб, продолжила разговор:

– Итак, эта крестовина для нашей новой фарфоровой красавицы!

– А где она сама?

– Я пока работаю над ней! Не все так быстро, доченька! Но очень скоро ты увидишь ее! Единственное, что я могу показать, это ее туфельки.

Нелли откуда-то вытащила красные фарфоровые башмачки.

Ничего прекраснее Марьям в жизни не видела! Они были очаровательны, и в одно мгновение, укол зависти к неизвестной фарфоровой счастливице пронзил сердце девушки, ведь она сама их никогда не наденет!

– Это будет танцующая куколка-марионетка! – с восторгом и нетерпением воскликнула Нелли.

– Я уже хочу ее увидеть! – зачарованно произнесла Марьям.

– Терпение, доченька. И заметить не успеешь, как она сама взойдет на крестовину!

– Скорее бы!

– Да! – улыбнулась Нелли и, обняв дочь, погладила ее по волосам.

* * *

Прошло несколько недель.

Дела шли в гору. Нелли только и успевала оформлять статуэтки, а работник трудился за двоих, ведь по возвращении с целой корзинкой золотых монет, его ждала новая, наполненная фигурками.

Нелли устроила для дочери отдых, не позволяя засиживаться в мастерской и убирать в доме. Неустанно лишь баловала ее, шила платья и сарафаны, то завивала, то выпрямляла локоны, каждый день дарила по паре новых туфелек и бесконечно повторяла:

"Ты же моя маленькая доченька, куколка моя. Как я счастлива, дарить тебе подарки!"

Марьям радовалась каждому дню, новым платьям и башмачкам, но милее красных фарфоровых туфелек не было среди кучи пар прелестных, но обычных башмачков.

Однажды утром Марьям открыла глаза и ужаснулась. Казалось, потолок стал намного шире, выше и больше, а кровать увеличилась в два раза, да и сама комната заметно подросла. Вот вошла мать, и девушка испугалась ещё больше, потому что родительница заметно увеличилась в размерах!

Марьям спряталась под одеялом, лишь бы не видеть такую знакомую, красивую и любящую, но непривычно огромную маму. А та, подойдя к кровати дочери, щекотала ее, смеялась и мило ворковала:

"Моя маленькая доченька, моя маленькая доченька, как я тебя люблю, как я рада, что ты у меня такая малышка".

Марьям откинула одеяло и обняла мамочку. Все страхи и сомнения исчезли.

Она всегда была такой крохотной, сколько себя помнила.

* * *

Сидя за обедом, Марьям не понимала, почему ей стало так неудобно в привычном платье?

Оно было ей в самую пору, но на рукавах заканчивалось тоненькими серебряными нитями, и на подоле были такие же нити.

Так, может, она на самом деле уменьшилась вдвое за одну ночь, и ее платья вместе с ней, а лишний материал превратился в странные, но красивые ниточки возле запястий и щиколоток?

Так, может быть, это не дом и мама увеличились, а она уменьшилась?

Только девушка хотела поделиться переживаниями с Нелли, как та появилась рядом и, погладив доченьку по шелковистым белокурым прядям, спросила:

– Милая, почему ты не хочешь вернуться в свою комнатку в мастерской? Мне казалось, тебе там очень нравилось! Там твои куклы, мягкая кровать и любимые красные башмачки! Разве они больше не нравятся тебе?

– Красные башмачки?! – воскликнула Марьям, но тут же нахмурилась, вспоминая, что же она хотела спросить?

– Конечно! Это твои любимые туфельки!

– Но ведь они для новой куклы…

– Какой куклы, милая? О чем ты говоришь? Ох, тебе опять дурно! Переутомилась? Давай, я заплету тебе косы!

Марьям замерла и впала в забытье.

Она не подчинялась себе, тело онемело, превратившись в камень или… фарфор. Нелли думала за нее, чувствовала за нее, жила за нее и решала за нее.

Марьям с трудом подняла ручки и показала матери, не пойми, откуда взявшиеся серебряные нити. Нелли охнула, но не предала значение, а несколько раз перевязала ими запястья и щиколотки дочери.

– Посмотри, какие теперь у тебя браслетики!

Сонная и фарфоровая Марьям оценила материнскую идею, но заметила, как сдавленная кожа побагровела, а через порезы сочилась кровь. Девушка испугалась и вновь показала матери запястья, жалуясь на боль.

– Что ты, доченька, тебе кажется, посмотри, твои ручки чистые!

Марьям опустила голову и поглядела на руки.

Они были здоровыми, но ужасно болели. Девушка коснулась пальцами запястья и ничего не почувствовала, но услышала странный звук. Очень близко кто-то размешивал компот в фарфоровой чашке. Ложка билась о стенку кружки, и слышался характерный звякающий звук. Но рядом никого не было.

Это Марьям терла запястья!

Девушка оцепенела: неужели ее кожа покрылась фарфором?

Ужаснувшись, она вновь постучала руками друг о дружку, но услышала лишь звуки, напоминающие звон битой посуды. Тело же не болело, какими бы сильными ни были удары. Яростно она ударила ладонями, чтобы ощутить живой отклик, но боль откликалась легким прикосновением перышка.

Она била себя по ногам и лицу до изнеможения и, наконец, поняла, что внутри осталась живой девушкой, на которую давили серебряные нити, а снаружи покрылась тонким слоем фарфора, через него просвечивались синяки на коже, они ужасно болели.

Нелли дотронулась до ручек дочери и пятна исчезли.

– Моя маленькая девочка, всегда улыбайся!

Марьям как заведённая игрушка, приподняла уголки губ, обнажая ровные зубы. Красивое личико озарила нелепая улыбка.

Пусть внутри тело болело в фарфоровых тисках, но она будет смеяться, если так хотела заботливая Нелли.

Отныне Марьям всегда улыбалась, как желала того мать, но не могла остановить слезы, что частенько выбегали на мертвые фарфоровые щёки.

«Вот бы тело не чувствовало, а лучше умерло под фарфором!» – мечтала девушка, но рисовала вечную улыбку на искусственной оболочке, как того хотела мать.

К слезам дочери Нелли относилась странно. Она не жалела и не утешала, и без сочувствия вытирала платком ее мокрое лицо. Нити на запястьях равнодушная мать затягивала сильнее, и Марьям страдала и плакала все горше и горше.

* * *

С каждым днём болезненнее и мучительнее жилось Марьям в фарфоровых тисках. Она заметила, что ручки и ножки навсегда приобрели бледно-розовый оттенок, и он не смывался, даже когда мать дотрагивалась до них. Это были разводы крови на истерзанных руках под оболочкой, что смешалась с фарфором и приобрела такой цвет. Нелли же он очень нравился.

– Моя красавица, моя любимая доченька! – Неустанно повторяла она. – Ну, вот твоя комната вновь ожила! Посмотри, рядом твои сестры-подружки!

Нелли указала на плачущую куколку и другие фарфоровые статуэтки.

– Здесь я оставлю твои башмачки! – Она поставила красные туфельки рядом с деревянной крестовиной. – Если захочешь, можешь присоединиться к ним, милая! Я тебя, конечно, не заставляю, но если станет грустно, надень башмачки и обретёшь покой! Твои сестры с радостью примут тебя! Обещаю, ты будешь самой великолепной!

Нелли оставила Марьям одну, а та заметила, как белоснежное платье на груди постепенно становилось ярко-красным: сердце устало биться в фарфоровых тисках и просилось наружу.

Девушка измучилась, и слезы градом покатились по улыбающемуся фарфоровому лицу.

Может, надев красные башмачки, тело, наконец, умрет? Она не будет ничего чувствовать, как и застывшие куколки, ее сестры? Выбирать было нечего, потому уставшая и обезволенная девушка решила надеть теперь уже ненавистные туфельки.

Страшно было Марьям даже притронуться к красным башмачкам, но ведь того желала дорогая матушка.

Как обрадуется Нелли, когда заметит, насколько преданная и верная ее плачущая дочь, что смеялась над болью! Остальные лишь ее тени.

Марьям осторожно и боязливо, просунула ножки в фарфоровые туфельки. Мысленно она попрощалась с миром и жизнью, не зная, что ждёт ее впереди.

Башмачки оказались, как по ней сшиты!

Сначала девушка ничего не почувствовала, но через секунды ощутила, как окончательно онемели и обездвижились стопы, затем голени и колени.

Фарфор врос в ее плоть, уничтожив живое тело. Марьям поместили в глыбу льда, где она не могла пошевелить губами. Они застыли в счастливой улыбке, за которой скрывалась боль от порабощения и безволия.

Остались неизменными лишь стекающие на фарфоровые скулы слёзы, и Марьям осознала, что это было желанием Нелли – названной матери, что держала ее узницей в своей мастерской.

Серебряные ниточки по волшебству развязались с запястий и щиколоток, а концы их закрепились на деревянной крестовине.

Теперь в коллекции лесной колдуньи стало одной куклой больше.

На крестовине висела прилежная куколка-марионетка улыбающаяся для всех, сквозь слезы на фарфоровых щеках.

Марьям глядела кукольными глазами на своих сестер и не слышала их. Они давно умерли внутри фарфора, а много недель назад, когда звали на помощь, она могла их спасти…

Дверь, ведущая в мастерскую, открылась, и Марьям заметила, как по ступенькам спускался кто-то очень низенький, массивный, безобразный и страшный.

Это была старуха, которую однажды в окне увидела девушка.

Когда Марьям превратилась в куклу, скрывать настоящее лицо было ни к чему.

Старуха подошла к крестовине и равнодушно уставилась на куклу. Неужели она настолько была уверена, что ей удастся приручить Марьям?!

Но какие сложности могли возникнуть, если она далеко не первая ее куколка?

Колдунья что-то прошептала беззубым ртом, и крестовина стала двигаться, как ей хотелось.

Заколдованная Марьям, плача от боли, репетировала некий танец.

У колдуньи созрел план – она хотела устроить представление в городе на площади, под названием "танцующая фарфоровая куколка".

Пока же Марьям репетировала, старуха шила для нее платье, и когда наряд был готов, злодейка приступила к подготовке.

Платье было с короткой белоснежной пышной юбкой и алой лентой на талии. На ножки марионетки волшебница надела белые чулочки с рюшами, а волосы завила в пышные кудри, обрамленные красной лентой, в которую она зашила волшебные травы, некогда служившие отравой для разума Марьям.

Ранее они затмевали ее воспоминания, сейчас были нужны для поддержания фарфоровой оболочки, ведь Марьям, в отличие от других кукол, ещё могла плакать, жизнь теплилась в ней, а потому тело могло сопротивляться фарфору.

Колдунья ни за что не позволит умереть плоти внутри оболочки, как бы горько девушке ни было. Ведь исчезнут слёзы на улыбающемся лице, а, значит, Марьям превратится в обычную статуэтку. Пусть и красивую, но без манящего живого взгляда.

Колдунья с куколкой отправилась на площадь. Ворон был с ними.

Много народу и зевак собрались в городе, всем было интересно поглазеть на фарфоровую куклу с живыми слезами на мертвых щеках.

Вот на небольшой, но высокой круглой сцене распахнулся занавес, и появилась марионетка. В пышном белом платье она выглядела как настоящая невеста, только вот жениха не было.

«… и все смотрели только на меня…»

Всплыл в ее затуманенном разуме давний разговор…

Где же плутал ее милый, что послушался свою тщеславную невесту и ушел в лес?

… Танец начался. Движения куклы были нежными и воздушными и, казалось, она не дотрагивалась до пола.

Народ был в восхищении, никогда им прежде не удавалось наблюдать такую красоту. Ведь как искусно была сотворена кукла – казалось, настоящие слёзы бежали по ее щекам!

"Она словно живая!" – слышался громкий шёпот.

Но как больно было Марьям!

Ворон с неохотой наблюдал жестокое представление. Как тяжко было глядеть на муки куклы, а в ее глазах читать мольбу о помощи! Бездействие его угнетало, и он почувствовал себя вторым злодеем после колдуньи.Переживать оказалось мучительнее, чем глядеть на муки марионетки!

Пока старуха отвлеклась, радуясь восторгами горожан, Ворон освободился от ее гипнотического взора. Взлетев на сцену, острым клювом он сорвал алую повязку с локонов Марьям. Марионетка же, на мгновение овладев собой, маленькой ручкой сняла черный кулон с шеи Ворона…

На площади стояла гнетущая тишина.

В тишине сначала робко и неуверенно кто-то захлопал в ладоши, потом второй, третий и, наконец, послышался шквал аплодисментов.

Представление, которому позавидовали бы самые выдающиеся иллюзионисты, понравилось горожанам, да и колдунье тоже, пусть последнее действие и не входило в ее замысел.

На сцене, в тонких обломках белоснежного с алыми разводами фарфора, лежала мертвая девушка с ещё румяными щеками и лёгкой улыбкой на лице. В ее открытых глазах читалось освобождение, любовь и бесконечная благодарность.

Голова девушки покоилась на коленях юноши – внезапно появившегося жениха, что тихо оплакивал возлюбленную.

Возле него на подмостках валялись красная лента и черный кулон – предметы, с помощью которых старуха заколдовала возлюбленных.

Волшебница посмотрела на мертвые ножки Марьям.

Губы тронула тщеславная усмешка: на стопах девушки красовались целые и невредимые алые фарфоровые башмачки.

Тайна музыкальной шкатулки

Давным-давно звёздное небо принадлежало ревностному и горделивому правителю. Он разделил небеса на высокие, средние и низкие, размежевал получившиеся уровни и поставил над каждым подвластного управителя.

Еще на заре своего царствования он издал указ: никому из подчиненных не позволялось вступать в брачные союзы с представителями других уровней. Если, например, Дева Серебристых Облаков желала обрести счастье, она была обязана его искать на серебристых облаках, и ни облачком ниже или выше. Если же возлюбленный не появлялся, несчастная обрекалась на одиночество до конца дней своих. Ведь за пределами родины искать спутника запрещалось под страхом смерти, или, что ещё хуже, изгнанием с небес!

Почему же так суров был Правитель?

Он боялся. Но не самих разномастных союзов, а новых божеств, что могли от них родиться. Он называл их милизами. На небесах он не видел ни одного, но вдоволь насмотрелся на них на земле. Милизы славились особой живучестью, силой, необычайной красотой и острым умом. Но ведь они были всего лишь людьми! А если такое существо родится у разномастных богов?! Это могло стать угрозой царствованию!

Божества же слушались своего Повелителя беспрекословно и, не найдя любви, предавали себя в жертву ненавистному указу.

* * *

Однажды Повелитель Небесных Земель – богатырь с длинными темно-каштановыми волосами и карими глазами – по обыкновению прогуливался по своим владениям. Созвездия всего неба принадлежали ему, а он ухаживал за ними, как за цветами. Они нуждались в тепле, ласке и душевных разговорах. Управитель даже пел им песни, и они ярче светили и никогда не гасли.

Но вдруг он заметил прелестную богиню, отличающуюся от известных ему.

Она походила на фею – лёгкую, светлую – одетая в белое платье до пят с широкими рукавами. Длинные белоснежные локоны переливались перламутром, а голову украшала тиара из мелких звёздочек. Словно пушинка она с закрытыми глазами порхала и парила над цветущими звездами и напевала прелестную песенку. Ее полупрозрачные белые руки плавно поднимались, а, когда опускались, из широких рукавов сыпалась звёздная пыль. На тех местах, куда она падала, мгновенно вырастали необычайные созвездия в форме диковинных цветов.

Повелитель Небесных Земель замер в удивлении: это оказалась Прекрасная Муза – единственная и неповторимая богиня, что кочевала по всему небосводу! Вдохновение – ее предназначение. От одного лишь вида Прекрасной Музы звёзды сияли ярче!

Повелитель Небесных Земель был наслышан о необычайной богине, но и представить не мог, что ему удастся встретиться с ней!

Ведь звёздное небо так велико!

Он залюбовался красавицей, а та неожиданно открыла глаза и замерла, уставившись на богатыря. Руки ее опустились, а из широких манжет высыпалась целая туча звёздной пыли, что окутала фею пышным облаком. Казалось, разбилась небольшая звезда, а внутри нее стояла Прекрасная Муза. Но вот свечение постепенно угасало, а потом и вовсе исчезло, а вместе с ним и фея.

Повелитель огорчился и решил, что богиня больше никогда не осыплет его созвездия пыльцой вдохновения. Но он ошибся: Прекрасная Муза чаще обычного навещала его земли.

Вскоре между божествами завязались беседы, и они полюбили друг друга.

Творец и не догадывался, какое его ждало горе.

Возлюбленные же втайне поклялись друг другу в любви и верности.

Прекрасная Муза поселилась рядом с возлюбленным, но продолжала кочевать по небосводу, как прежде вдохновляя и окрыляя небесные светила и небожителей.

И Повелитель даже не догадывался, как подданные изловчились его обмануть.

Но однажды он насторожился: у Повелителя Небесных Земель ярче, чем у других горели созвездия, а другая часть небосвода совсем угасла и даже уснула!

Куда смотрела Прекрасная Муза?!

Создатель заглянул в светящиеся владения и обомлел: крохотный ребенок качался в колыбели, а Прекрасная Муза сидела рядом. Возле нее стоял Повелитель Небесных Земель! Они глядели на милиза, а вокруг них будто второе солнце зажглось! Вот куда подевалось все вдохновение!

Негодяи посмели ослушаться своего Повелителя! Нет им прощения!

Творец в гневе уничтожил божеств, не оставив от них даже пыли.

Созвездия погрузились во тьму: без вдохновения не так уж и легко освещать Вселенную. Но Повелителя они сейчас волновали меньше всего. Младенец-милиз принесёт больше бед, чем капризные божества да звёздочки, лишённые горстки вдохновения.

Как и боялся Демиург, малыш оказался необычайно живуч: никакие силы не могли уничтожить его. Испепелить его не удавалось, но жестокосердный не сдавался.

Ох, и натерпелось страху звёздное небо!

С помощью волшебного жезла Демиург применил все свои безграничные чары, дабы уничтожить проклятое дитя.

Наконец, от милиза осталось лишь крохотное зёрнышко. Повелитель устал и посчитал, что оно не принесёт беды. Он смыл его вместе с дождём на землю.

Зёрнышко приземлилось в огороде возле небольшого особняка. Оно упало прямо на свежевспаханную землю, а тяжёлые капли дождя придавили его глубоко в теплую почву.

Здесь зёрнышку было хорошо и безопасно, и вскоре оно дало ростки. Только над землёй появлялись побеги, как, откуда не возьмись, упал булыжник и давил на росток, не давая ему взойти!

И так продолжалось много раз – упрямые побеги боролись за жизнь, прорастая даже сквозь камни! Тогда невиданная сила подняла сильный-сильный ветер, который повалил много столетних деревьев. Одно из них упало прямо на растущий побег…

Хозяева огорода спилили мелкие суки на хворост, а из толстого ствола вырезали скамью.

Демиург угомонился: зёрнышко, наконец, погибло.

* * *

Прошло много лет.

Деревянная скамья порядком обветшала, но оставалась целехонькой.

Соседские детишки частенько устраивали на ней вечерние посиделки.

Рядом стоял заброшенный сарай. Здесь хозяева особняка хранили сломанную мебель и другую ненужную утварь.

Однажды вечером шестеро мужчин вынесли из господского дома старое фортепиано. Возле них крутился бедный юноша лет шестнадцати – его звали Наби, он служил хозяевам особняка.

Он с тоской и грустью наблюдал за инструментом. Кажется, даже что-то говорил, но его не слушали. Вот мужчины сделали передышку, и один из них, вытерев блестящую лысину от пота, подошёл к пареньку и треснул подзатыльник. Тот даже не разозлился и не защищался. Фортепиано не поместилось в сарае, и его оставили под навесом, даже не прикрыв от дождя и ветра.

Наби отошел в сторону и уселся на землю, опустив голову.

Это ведь было его фортепиано – единственное, что досталось ему от умерших родителей! Но хозяева дома не любили музыку. Удивительно, как вообще Наби приняли на службу с таким "приданым".

Поначалу хозяевам нравились музыкальные вечера, но потом у госпожи начались головные боли, и пианино решили убрать в сарай. Наняли шестерых работяг, и те успешно выполняли приказ.

Юноше не запрещалось играть на инструменте, но он печалился, потому что звучать, как прежде оно не станет. После таких варварских передвижений инструмент будет безнадежно расстроен.

А Наби здесь не в том положении, чтобы вызывать настройщика…

* * *

Наступила ночь.

Особняк погрузился в сон. Лишь Наби не сомкнул глаз: как там его фортепиано?

Взяв фонарь-свечу и покрывало с кровати, он отправился прямиком к сараю.

Сбежавшая из курятника хохлатка уже свила на фортепиано гнездо! Ещё не хватало, чтобы на нем курицы яйца снесли! Юноша схватил спящую птицу и отнес в курятник.

Вернувшись, он протер фортепиано, открыл крышку и тихо-тихо сыграл пару гамм. Звук почти остался прежним!

Наби загорелся желанием немного поиграть. Притащив из сарая старое ведро, он перевернул его и уселся.

Ему понравилось новое звучание: пусть пианино немного гудело, но не приходилось нажимать на педаль, что удлиняла звук! Ноты будто сливались воедино, но мелодия казалась не хаотичной, а тягучей, как пастила!

Она заполонила его всего, и, казалось, что исчез особняк, огород и сарай, а музыка разлилась до самого неба в узенькую светящуюся тропинку. По ней бы добраться до звёзд!

Пианист резко открыл глаза, и пальцы застыли на клавишах. Прямо сейчас что-то пощекотало его щеку! Он обернулся и застыл от ужаса: скамья, что уже лет пятнадцать стояла на одном месте, была отодвинута!

Наби медленно встал и приблизился. Под тем местом, где стояла скамья, виднелся узкий-узкий проход!

Наби уже было наклонился над ним, но услышал аккорд! Неужели соседский кот неосторожно прыгнул на клавиши?! Да ещё и так удачно!

Он обернулся и вздрогнул.

Возле фортепиано стояла полупрозрачная девушка. На ней струилось длинное серебристое платье до пят, а темно-каштановые волосы, заплетённые в толстую косу, украшала россыпь мелких заколок-звёздочек.

Она вся светилась, и было непонятно – живая ли она, или всего лишь призрак?

Девушка, улыбаясь, глядела на Наби и взглядом манила к себе. Он подчинился, уселся на ведро и стал играть, а прекрасная дева закружилась в танце.

Словно пушинка она едва касалась земли, а Наби, заворожённый, наблюдал. Девушка танцевала так хорошо, будто много раз репетировала с Наби.

Прошло около часа, и танцовщица исчезла так же неожиданно, как и появилась. Наби словно проснулся. Скамья стояла на месте. Накрыв пианино покрывалом, он отправился спать.

* * *

В последующие дни Наби так загрузили работой, что у него не хватало времени дойти до скамьи и посмотреть, действительно ли там был проход или ему приснился чудной сон? А вскоре случился сильный ураган, он повалил несколько деревьев прямо на старую скамью! Ох, и пришлось потрудиться юному слуге, расчищая к ней путь!

Хозяева велели распилить старую скамью, а на ее место поставить новую – вон, сколько древесины, можно целый садовый гарнитур сделать.

Наби же испугался: если девушка существовала, она, скорее всего, погибла…

Какого же было его удивление, когда ночью он вновь ее увидел!

Красавица появлялась, когда Наби начинал играть.

Она так прекрасно танцевала, что вдохновляла юношу написать музыку специально для нее.

Наби написал нежную грустную мелодию, а девушка разучивала танец под нее.

Постепенно Наби начал понимать язык танца: красавица рассказывала историю о том, как жестокий правитель из зависти убил любящую семью. С того горестного момента звёзды с земли видятся тусклыми белыми точками, ведь убита была сама Прекрасная Муза, что одаривала вдохновением всех обитателей небосвода. После ее смерти звёзды лишь блекли.

Новорожденную осиротевшую дочь злодей превратил в зернышко и заточил в темнице под землёй. Зернышко нашло тепло и пристанище, правда, вырасти не могло: жестокий правитель убивал молодые ростки.

Дочь Музы и Покровителя Небесных Земель росла внутри зерна, словно в коконе, и постоянно спала. Но недавно она проснулась, услышав дивную мелодию! И теперь девушка танцевала рядом со своим спасителем.

Ах, как хотелось ей станцевать с юношей!

Неужели она никогда не коснется своего спасителя?

Горько становилось девушке, и каждое ее движение говорило о боли и тоске.

Наби чувствовал ее переживания, но его руки продолжали играть минорные аккорды, да слёзы капали на клавиши…

С каждым днем пианист становился все печальнее. Как красива и легка была девушка! И ему хотелось закружиться с ней в танце! Но финал сочиненной мелодии был грустен, и он не мог его изменить.

Девушка появлялась, когда Наби играл на пианино, но как только он убирал руки, как она исчезала бесследно. Юноше приходилось играть без передышки, лишь бы видеть прекрасную танцовщицу. Он уставал до изнеможения.

Девушка знала, что жестокий правитель не оставит ее в покое, поэтому перестала выходить к Наби.

Он же играл и играл, лелея надежду вновь увидеть прекрасную деву.

Однажды он пришел на то место, где была скамья, и лег на землю.

Вскоре Наби уснул. Девушка вышла и легла рядом. Посмотрев на небо, она отвернулась и обняла юношу.

Она хотела умереть рядом с ним от рук Демиурга.

Правитель направил всемогущий жезл на спящих влюбленных и пожелал им скорейшей смерти.

Огромный светящийся шар, похожий на комету, полетел на землю и ударил в спящих. От Наби и прекрасной танцовщицы остался лишь брусок, он отскочил и разбился о фортепиано…

Утром хозяева Наби даже не вспомнили, что у них был слуга.

* * *

Много лет прошло с тех пор. В особняке поселилась молодая семья. Их маленькая дочурка прогуливалась за домом и мечтала отыскать клад.

Из груды щепок она достала небольшую неприметную, но довольно увесистую коробочку, похожую на цилиндр.

Глаза у девочки загорелись хитрым огоньком: она нашла, что искала! Малышка крутила находку и так и эдак, но ничего диковинного не обнаружила. Неужели она пустая внутри?!

От безысходности она схватила ее за концы, и хотела было сломать на две части! И, о, чудо! Коробочка открылась!

Девочке показалось, что она резко распахнула веер или на всю ширину растянула игрушечную гармошку!

Внутри коробочки оказалась маленькая сцена, на ней стояло фортепиано, за которым сидела фигурка пианиста. Крохотная танцовщица тянула к нему руки, но никак не могла дотянуться.

Какую нежную, но грустную мелодию играл пианист! Он даже не глядел на клавиши, а любовался феей, что танцевала под эту сказочную музыку!

Как прекрасны, но несчастны они были!

Как красиво, но до слез печально, звучала мелодия!

Девочка расплакалась и хотела сломать проклятое пианино, чтобы возлюбленные воссоединились. Но, присмотревшись к устройству сцены, малышка нашла другое решение: она начала закрывать шкатулку, и фигурки пианиста с танцовщицей приблизились друг к другу.

Какое облегчение почувствовала девочка! Она поглядела на закрытый цилиндр и заметила, что на нем выгравирован рисунок. Девочка протерла рисунок подолом платья, теперь картинка стал ярче. На ней пианист и танцовщица обнимали друг друга.

Малышка начала медленно открывать находку, и тогда возлюбленные отдалялись, протягивая друг другу руки. Девочка резко захлопнула шкатулку, лишь бы не видеть их страдания.

Но каким волшебным был танец и музыка, что звучала в ней!

Малышка, радуясь, убежала домой, чтобы скорее похвастаться находкой родителям. Но открывать она ее не станет: это будет ее секрет. Прекрасная танцовщица и ее возлюбленный всегда будут вместе!

… За девочкой наблюдал недовольный Демиург. Даже после смерти милиз оставил память на земле.

И пусть: музыкальная шкатулка не помешает его царствованию.


Оглавление

  • Безножка и звездное небо
  • Бала
  • Фея и великан
  • Эдвина-Горемыка
  • Уродинка
  • Фарфоровые башмачки
  • Тайна музыкальной шкатулки