Самангелы [Александр Феликсович Борун] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Александр Борун Самангелы

Как этот посетитель прошёл к ней в кабинет, Уля1 не поняла. Секретарша, пусть она и работает на общественных началах, не должна была его пропускать. Обёрнутый чем-то вроде древнеримской тоги молодой человек с глазами навыкате, в которых плескалось безумие, с полной громадного чувства собственного достоинства тихой речью – совершенно непонятно, как он прошёл мимо Риты. Хорошо ещё, если это у него тога, подумала Уля. Сперва ей показалось, что это какая-то занавеска. И что, вполне вероятно, под ней у него ничего нет. Тем более, что он босиком. Пусть занавеска алая, бархатная и расшитая золотой нитью. Но большая золотая с рубинами, сапфирами, изумрудами и бриллиантами пряжка, так и брызгавшая острыми разноцветными лучиками – как её? фибула? – скреплявшая на плече это одеяние, версию о занавеске опровергала. Всё равно, как ни крути, это был наряд сумасшедшего. Или актёра в роли древнего римлянина, но даже те ходили, по большей части, в сандалиях. Да и что делать в её кабинете актёру в сценическом образе? Тут что, театр?

– Как вы сюда попали?! – возмутилась Уля. Возмущение было больше показное: она давно привыкла, что люди идут со своими проблемами – и, по большей части, с такими, с которыми нужно идти совсем не к ней. Им-то откуда это знать? С другой стороны, нельзя же относиться к такому беспардонному вторжению как совсем обычной вещи.

Посетитель слабым движением кисти отмёл вопрос как совершенно несущественный.

– Я принёс тебе благую весть! – негромко, но очень внушительно провозгласил сумасшедший, без спроса садясь напротив неё, так что их разделял только её стол.

И она моментально забыла о своём риторическом вопросе.

Для того, чтобы так усесться, этот псих проделал нечто до предела странное. Вернее, даже не он проделал – оно как-то взяло и сделалось.

Он пошёл от двери прямо к ней, а за ним сам собой двинулся стул, стоявший у стены, тот, что был ближе всех к двери. Ехал он не рывками, в такт шагам человека, как было бы, если бы тот подцепил его какой-то крючочком с тонкой малозаметной верёвочкой, а плавно, как бы совершенно по собственной воле. Но, поскольку это на самом деле был блок из четырёх стульев, все они за ним и поехали, перекошенной шеренгой, с выбранным стулом впереди. Скользили легко, не громыхая по паркету: стулья в этом кабинете двигали часто, и на их ножки были предусмотрительно наклеены мягкие наконечники.

Но это ещё походило на ловкий фокус, а вот дальше началось нечто совсем запредельное. На пути психа был длинный обставленный стульями стол для совещаний, примыкающий торцом к середине её стола. Этот стол при приближении безумного посетителя раздвинулся сам собой на две продольных половины, отодвигая и стулья. Как будто состоял с самого начала из этих двух половин, состыкованных продольно. Хотя Уля точно знала, что это не так. Да и какая разница, так или не так, если при расползании в стороны половины дубового стола изгибались, как резиновые? А когда остановились, освободив проход, не стали падать, хотя у каждой из них был только половинный комплект ножек? Меж тем стулья, те, что ползли за посетителем, наткнулись на края обеих половин длинного стола – образовавшийся проход был рассчитан на один стул, а не четыре. Посетитель не обернулся и, казалось, вовсе не обратил внимания на помеху, но стулья мгновенно разъединились, точно так же, как стол. И выбранный стул на двух левых ножках въехал в проход, а остальные остались стоять на двух правых, расположенных на краю всего бывшего блока стульев. Мебель, заразившаяся от посетителя безумием, и не думала падать или хотя бы перекашиваться. Выбранный стул устоял на левых ножках, когда на него безмятежно уселся этот псих, остальные три на правых – тоже, хотя уж их-то он точно не придерживал.

– Что вы… что вы делаете? – растерялась Уля. Фразу посетителя она пропустила мимо ушей, занятая мыслями о том, что и секретарше этот гипнотизёр, должно быть, показал какой-нибудь фокус, а также о том, с какой просьбой мог к ней явиться столь оригинальный тип, которому, согласно выбранному им сценическому образу, не нужно ни к кому обращаться ни с какими просьбами. Даже мебель послушно выполняет его желания. С другой стороны, сама она – не мебель. И бюрократы, с которыми ей приходится иметь дело, не все имеют дубовые головы. Наверное, он не смог получить разрешение на выступление в оригинальном жанре в каком-нибудь большом зале – при этой кормушке имеется своя чиновничья кодла, и общая, и при каждом зале. Тогда он зря припёрся – Уля не имеет к этим людям отношения и не обладает никаким влиянием на них. Возможно, она могла бы через каких-нибудь знакомых приобрести парочку билетов на концерт, но не больше.

«Римлянин» понял, что она его не услышала, отвлечённая получившимся представлением.

– Ну вот, – огорчился он, – входишь как нормальный человек – не принимают всерьёз, входишь так, чтобы сразу показать, кто ты есть – принимают слишком всерьёз. И хоть так, хоть этак – совсем не слушают. Даже смешно. (Никакого веселья в его голосе не было, скорее, он выражал досаду). Не волнуйся ты так, это всё ерунда, легко вернуть как было. Лучше послушай. Я принёс тебе благую весть. Ты избрана, чтобы присоединиться к нам. Такое предложение – очень большая редкость! (Уля молчала, ещё не сформулировав новых вопросов, но, видимо, на взгляд посетителя – молчала как-то отрицательно). Вот вижу, ты меня опять не слушаешь, наверное, хочешь, чтобы я рассердился. Но тогда все эти фокусы, – он демонстративно бросил по взгляду направо и налево, на раздвинувшийся стол, – покажутся детскими цветочками. Ты этого хочешь?..

********

Не успела она ответить, как всё исчезло, сгинули половинки стола для совещаний, плоскость её собственного стола испарилась из-под рук, распахнулись и куда-то исчезли стены и улетел потолок кабинета… Пространство раздвинулось во все стороны, вширь, ввысь, и даже в направлении вниз: они оказались на вершине горы. Не на пике, но почти – на остром гребне, по правую сторону от которого начинался почти отвесный, как показалось Уле, склон в глубокое ущелье, а по левую – не такой вертикальный, но тоже под большим наклоном – примерно как эскалатор в метро – спуск в… кратер вулкана.

Причём этот вулкан как раз сейчас извергался. К счастью, вулканические бомбы из него не летели, пепел и газы тоже, только сверху нависала большая чёрная туча, свидетельствуя о том, что недавно всё это могло быть. Сейчас извержение шло в виде раскалённой лавы. Но и лава пока тоже им не угрожала, она текла из кратера в другую сторону: недалеко от них – за спиной у психа – в стенке кратера, на гребне которой они, оказывается, находились, было относительно низкое место, или даже пролом. Но жидкий камень и так, на расстоянии, обжигал тепловыми лучами лицо и кисти рук, будучи в самых горячих местах даже не красного, а жёлтого цвета. Уля поспешно спрятала кисти рук в карманы пиджака, а лицо отвернула от кратера, в сторону ущелья, вынужденная глядеть на посетителя искоса.

К счастью, стулья, на которых они сидели, не исчезли вместе со всем кабинетом. Или, вернее, вместе с их задницами исчезли из кабинета, оставшегося неизвестно где, когда они перенеслись вместе со стульями на вулкан. Это было очень хорошо, что стулья за ними последовали, а то, оказавшись в положении «сидя на воздухе», легко было бы булькнуть в кратер и с шипением там испариться, или скатиться кувырком в ущелье и там разбиться вдребезги.

Уля испуганно оглянулась. Сзади неё ничего страшного не было. Там продолжался край кратера. Так что главное было – не падать вправо или влево. А вот психу следовало бы позаботиться ещё о том, чтобы не падать назад. Но он совершенно не обращал внимания на то, что лава у него не с одной стороны, а с двух.

– Осторожно! – воскликнула Уля, – у вас сзади тоже опасность!

– И опять ты не о том, – удивился псих. – Ну уж к этому-то моменту ты должна была понять, что лучше меня не сердить?

– Не понимаю, – удивилась и Уля, – что я плохого сказала? Наоборот, предупредила вас об опасности…

– Я желаю обсуждать с тобой ту тему, с которой пришёл, – веско произнёс псих, кладя ногу на ногу и предъявляя, к очередному Улиному удивлению, подошву с совершенно не загрубевшей кожей никогда не ходившего босиком человека. Тем более, по горам и вулканам. – А ты всё время отвлекаешься на второстепенные неважные обстоятельства. Будешь ты меня слушать, наконец, или я ещё больше огорчусь, и мы сейчас же попадём в ещё более неуютное место, э?..

Уля поняла, что в отношении этого психа действует общее правило «не возражай сумасшедшему!». В конце концов, если он не хочет слушать предупреждений, и из-за этого навернётся в лаву (кстати, стул-то у него по-прежнему стоит на двух левых ножках!), она окажется, возможно, не в большей опасности, чем сейчас, когда он может скинуть её туда сам, если ему что-то придётся не по нраву. Непредсказуемо, ни с того, ни с сего. Правда, непонятно, как отсюда слезать в ущелье и есть ли из него выход к каким-нибудь обитаемым местам. Ясно только, что пробираться по ущелью нужно не в ту сторону, где в него лава течёт, а в противоположную. Или неясно? Вдруг там как раз вообще выхода нет, тупик, а мимо лавы, уже несколько остывшей в ущелье, как-то по стеночке пробраться можно? Если там ущелье широкое. Главное, спуск найти… Но пока что он не свалился, и лучше постараться его не раздражать.

– Извините, я не сразу поняла, – сказала она вежливо. – Конечно-конечно, я готова вас выслушать. Вы сказали, что я куда-то избрана, но пока не объяснили, куда.

– Я сказал, куда – присоединиться к нам, – возразил псих. – А по моему поведению ты уже могла догадаться, к кому это – к нам. Мы – по вашей терминологии, волшебники. Маги, колдуны, и так далее. Но я могу объяснить подробнее, тем более, что ты могла придумать и другие варианты: гипнотизёры, фокусники… – он выразительно скривился. Видимо, гипнотизёров и фокусников взаправдашний волшебник ни в грош не ставил.

Неожиданно оказалось, что они опять в кабинете. Правда, стол по-прежнему пребывал в расщеплённом состоянии, и разъединённая четвёрка стульев – тоже, но ведь это такие мелочи! Главное – они на Земле, в Москве, в известном ей месте, а не неизвестно где. Уле показалось, что в кабинете очень холодно. То ли по контрасту с близкой лавой, то ли их исчезновение и появление каким-то образом охладило воздух. Что-то такое было в каком-то фэнтези… Она опять сунула в карманы вынутые было оттуда руки.

– Колдуем мы не сами по себе, усилием воли. Так это не работает. Мы обращаемся к особой энергии Вселенной. Можно назвать эту энергию магической, в вашей терминологии. За давностью лет неизвестно, кто научился делать это первым, и как. Сейчас новые волшебники появляются только таким путём, что любой из нас может научить это делать обычного человека. Никакого насилия над личностью, просто открывает свои мысли и показывает. У нас вообще нет никакого насилия над личностью, – с гордостью провозгласил псих. Или, вдруг, не псих?!

– Подчёркиваю – только таким путём. Самостоятельно давно никто научиться не может. То ли в структуре вселенной что-то изменилось, то ли этот, первый маг был таким редким талантом, который больше не повторяется. И это хорошо. Потому что мы инициируем новых волшебников очень редко, – продолжал он. – Нас и так многовато скопилось. Ведь мы, разумеется, бессмертны. Настолько многовато, что это порождает трудности и проблемы. И физики с математиками пока что не смогли их преодолеть. Вот поэтому некоторые из нас, а именно, я и двое моих друзей… не то чтобы друзей до гроба, тем более такого у нас и не бывает, я имею в виду, не бывает гроба… но, по крайней мере, союзников в данном вопросе… троих, надо сказать, вполне достаточно для действий, потенциально затрагивающих всё наше сообщество… в частности, для приглашения в него нового человека… Мы решили попробовать привлечь к преодолению этих трудностей и проблем профессионального политика. До сих пор их среди нас не было. Конечно, годился не всякий политик, наоборот, подавляющее большинство из них к такому могуществу нельзя и на пушечный выстрел подпускать, но ты показалась нам достаточно добросовестным человеком, ты ведь попала в политику из науки достаточно случайно, подчиняясь, вероятно, повышенному чувству ответственности… и ещё не успела, так сказать, профессионально деформировать себе совесть. Так что ты – редкий политик, который не будет в любой ситуации прежде всего искать личной выгоды…

Уля загордилась было, но ту же одёрнула себя: слишком непонятная ситуация, чтобы всерьёз воспринимать оценку каких-то неизвестных. Неясно, прежде всего, в порядке ли у них с психикой. Если даже допустить невероятное – что это всё не гипноз и не действие какого-то незаметно подброшенного наркотика, и волшебники они настоящие, это не значит, что они одновременно в здравом уме. Может, большинство из них вообще ничего не соображает, как струльбруги у Свифта. Ведь бессмертие, наверное, располагает к такому. Кроме того, из загадочности ситуации следует, что и польстившая ей, как политику и как человеку, оценка может оказаться неискренней, высказанной только для того, чтобы побудить её к каким-то действиям. Проще говоря, рассчитанной, хоть и грубой, лестью. Лучше пропустить мимо ушей. А то заслушаешься этого лиса и сыр выронишь.

– А в чём именно состоят упомянутые вами трудности и проблемы? – спросила Уля. – Может, я не смогу с ними справиться?

– Может, – согласился посетитель. – Такой риск, естественно, присутствует. Но, на взгляд нас троих, он оправдан, потому что и шанс тоже есть. На самом деле всё ещё хуже. Ты легко можешь догадаться, что, раз проблемы связаны с перенаселённостью, появление ещё одного мага только усугубит их. Причём это необратимое действие. Но, повторяю, есть шанс, что мы не видим какой-то иной тактики, которая могла бы привести к успеху. Тактики в области политики как раз. Пока что никакими мерами, принятыми в нашем сообществе, мы не смогли добиться полного прекращения поступления к нам всё новых членов. Может, тут требуются какие-то политические мероприятия? Или реклама? Хитрая непрямая пропаганда? Прямые призывы мы пробовали в самом начале.

– Вы сказали очень много, – отметила Уля, – и за все эти сведения большое вам спасибо, но на мой вопрос вы не ответили. Или я его так плохо сформулировала, что его смысл трудно понять. В чём же всё-таки состоят ваши трудности? Я поняла, что они обусловлены перенаселённостью, хотя я не думала, что такая проблема может появиться у людей, с лёгкостью, и даже, возможно, непроизвольно мгновенно преодолевающих гигантские расстояния, как я только что видела. Но я так и не услышала, какие именно трудности вы призываете меня преодолеть?

Посетитель замялся. До сих пор он за словом в карман не лез, и Уля приготовилась выслушать уклончивое недостоверное описание. Но она ошиблась относительно уклончивости посетителя. В лучшую сторону. Он сперва затеял дискуссию на тему «а стоит ли вообще рассказывать».

– Мне не хотелось бы до получения твоего согласия вступить в наше общество слишком подробно тебя о нём информировать. Это сведения не для обычных людей, – сказал он. – Я понимаю, что это выглядит немного смешно. Кажется, никаких последствий сообщение таких сведений иметь не может. Ну, допустим, попытаешься ты их распространить, и что? Тебе просто никто не поверит. Даже если бы ты снимала наше посещение вулкана, и если я уйду, не восстановив твою мебель в прежнем виде. Съёмки вулкана ничего не докажут, мало ли откуда ты их взяла, любую мебель можно легко изготовить. Но некоторым из нас, и, боюсь, эта категория довольно многочисленная, смешно не будет. У них, понимаешь ли, мания преследования на тему скрытности. В истории были периоды, когда кто-то из нас открывался людям, изображал богов, пытался руководить и вести к процветанию, но ничем хорошим это никогда не кончалось. Вмешивались другие «боги», тоже желавшие людям добра, и не одобрявшие методов, которые применяли первые, или даже не методов, но каких-то из последствий их применения, пытались воспрепятствовать… Про битву богов и титанов древние греки не на пустом месте рассказывали. Вернее, именно на пустом месте: после этой битвы довольно страшный пейзаж образовался… Неважно, это уже частности. В общем, практику вмешательства давно прекратили. По вашим меркам давно, разумеется, я стараюсь в беседе с тобой применяться к твоему ограниченному восприятию действительности, в частности, промежутков времени. По нашему восприятию это было совсем недавно. С тех пор не то чтобы кого-то принудительно назначили следить за Землёй, во избежание таких попыток, у нас никакого принуждения нет, но многие делают это добровольно. А с возникновением упомянутых проблем следить стали ещё пристальнее. И мне, поверь, не хотелось бы вызываться добровольцем, если будет формироваться группа расследования факта утечки секретных сведений и принятия мер по этому поводу, включая, скорее всего, чистку памяти, а то и ликвидацию болтунов. Не люблю кого-то убивать, и уж совсем ненавижу вторгаться в чью-то личность. А, с другой стороны, вызваться придётся, чтобы не напортачили ещё больше и ограничились минимальным количеством людей. Нет-нет, в таком случае умыть руки и отстраниться, сделав вид, что я ни при чём, было бы с моей стороны нехорошо.

Казалось, псих искренне взволнован неприятной перспективой. Постоянно помня о том, что сумасшедших и магов волновать небезопасно, тем более, сумасшедших магов, Уля поспешно заверила его, что не собирается распространять сообщённые ей сведения. Никому. Даже мужу.

– М-да? – усомнился безумный волшебник. – А может, всё же сначала ты согласишься к нам примкнуть?.. Заметь, я не говорю о немедленном выполнении этого обещания, просто согласись.

– Нет, – отказалась Уля. – Я ещё не поняла, стоит ли к вам присоединяться. Ведь это означало бы коренное изменение всего образа жизни, не так ли? А лучше ли мне будет у вас, не факт. Вы ведь не позволите мне продолжать жить прежней жизнью, не правда ли?

– Не то что кто-то будет позволять или не позволять, – возразил посетитель, – но в целом ты права. На самом деле ты и сама не захочешь. Тут у тебя будет постоянный соблазн воспользоваться своими новыми способностями. Разумеется, только с благой целью, а как же. Сама не заметишь, как станешь президентом Объединённого человечества Земли и прилегающего космоса. Только вот на этом пути тебе придётся или пролить реки крови, преодолевая сопротивление нехороших людей и их обманутых сторонников, или брать под контроль мысли чуть ли не каждого из них. А если они догадаются, что ты кого-то из них контролируешь, против твоего правления возмутятся вообще все. Так что ты получишь в итоге общество своих марионеток, а оно быстро придёт в упадок. Так что тебе придётся их освободить и всё-таки пролить реки крови, чтобы получить общество единомышленников. А реки крови вызовут озлобление и так далее по полной программе…

– Что-то вы совсем не то говорите, – прервала его Уля. – Извините, но я не признаю силовых методов формирования желательного общества. И никаких таких ужасов творить не буду. Это мои политические оппоненты не брезгуют силовым воздействием на политических противников…

– Ага, но всё-таки мысль о формировании желательной модели общества у тебя уже проскочила, – с торжеством в голосе заметил гость. – А дальше всё пойдёт именно так, как я описал. Не потому, что тебе такое нравится. Просто это вынужденный путь. Сперва ты не будешь применять силовых методов, а тебя попытаются убить, раз, другой, третий, убьют всех твоих родных и всех соратников… Думаю, даже всех не успеют – как раз, чтобы не допустить, чтобы убили всех, ты и будешь вынуждена отвечать адекватно противникам, на которых иные аргументы вообще не действуют. Если же ты твёрдо будешь стоять на позициях непротивления злу насилием, тебе придётся просто всё бросить и сбежать. Так что гораздо лучше сделать это сразу. И заодно не возбуждать заново свару между бессмертными, в которую с радостью включится – на разных сторонах – меньшинство, и к которой большинство отнесётся очень неодобрительно.

– Понятно, – сказала Уля. – Ну так я и говорю, придётся прежнюю жизнь бросить, а у вас, вы сами говорите, проблемы и трудности. Ради которых вы даже решились пойти против запрета привлечения в ваше общество новых членов. То есть трудности настолько серьёзные, что вы рассчитывает на общее одобрение, если мне удастся с ними справиться. Нет, что-то мне подсказывает, что соглашаться не следует. Давайте лучше вы покинете мой кабинет, приведя в порядок мебель, разумеется, и поищете другого политика себе в помощь, а я забуду ваше посещение как дурной сон?

– Как? Вы способны отказаться… от бессмертия?! – растерялся посетитель. Такое поведение не укладывалось у него в голове.

– Да, – твёрдо сказала Уля. – Способна и отказываюсь. До свидания, а лучше – прощайте.

И оскорблённый посетитель… просто исчез. Безо всяких эффектов типа вспышек или хлопков воздуха, заполняющего покинутое место. После его исчезновения стул на двух ножках сам собой уехал из пространства между половинками стола, присоединился к своему блоку, и все четыре стула вернулись на место у стены рядом с дверью, а длинный стол для совещаний сам собой съехался из двух половинок и прочно состыковался. Даже никакой линии не осталось на месте стыка. Видимо, сросся, как был.

Уле хотелось спокойно посидеть и прийти в себя после таких переживаний, но пришлось встать и довести сокрытие произошедшего – на самом деле, уже простую уборку – до конца: придвинуть обратно к столу стулья, которые стол отодвинул, когда разъезжался. Почему-то об этой мелкой детали исчезнувший посетитель не позаботился. Может, он и был бессмертным, но обеспечить своим вниманием всю вселенную не мог. Или мог, но не хотел. Считал слишком хлопотным делом. Да, не бог, не бог, что и говорить. Впрочем, касательно Бога, который с большой буквы, тоже часто возникает сомнение, что Он обеспечивает всю созданную Им вселенную Своим вниманием. Ну ладно, это уже совсем не её дело.

Она с некоторым опасением, в котором сама себе не призналась, посмотрелась в зеркальце. Никаких изменений. На неё взглянуло её собственное круглое лицо с полными губами, немного широковатым носом и увеличенными стёклами очков серыми глазами. Волосы, перекрашенные из соломенных в чёрные. Потому что «блондинки все дуры», и среди политиков этот неполиткорректный тезис тоже имеет хождение. Строгое выражение лица. Опасалась она, кажется, того, что псих всё же не псих, и устроил напоследок – ведь она его основательно рассердила – какую-нибудь пакость. Но нет. По крайней мере, с её внешностью всё в порядке.

Уля позвонила домой, убедилась, что и там всё в порядке, и, гордясь своим самообладанием, вернулась к разбору рабочей почты.

********

Но история на этом не закончилась. Оказалось, посетитель только взял тайм-аут, то ли чтобы прийти в себя от афронта, то ли чтобы посоветоваться с единомышленниками, но, когда Уля два часа спустя закончила все дела на сегодня и собралась идти домой, он появился снова. Точнее, не он появился, а она вдруг, не успев встать со своего стула, оказалась в другом месте. К счастью, не на вулкане, а в довольно комфортной… хм, комнате для переговоров? Во всяком случае, там было четыре удобных белых кожаных кресла вокруг низкого мраморного столика, на котором присутствовали закуски и напитки. Она сидела в одном из кресел, а в кресле напротив расположился давешний посетитель. Ещё два кресла пустовали. Наверно, для двух своих приятелей приготовил, но они появятся позже. Или он надеялся, что появятся, а они не захотели.

Впечатление уютной комнаты для переговоров не складывалось. Столик и кресла – это хорошо. Но они стояли в центре огромного круглого зала. Вряд ли такое могло быть построено в земных условиях и с земными технологиями. Окружающая зал стена с узкими витражными окнами во всю высоту и мозаикой на простенках располагалась на расстоянии не меньше трёхсот метров от центра помещения, примерно на такой же высоте находился мозаичный потолок. Или нет, пожалуй, даже на большей. Может, и пятьсот метров, и километр. Не было никаких предметов для масштаба. Возле стен не стояли стулья, и в ней не было видно дверей, впрочем, если бы и были – двери бывают размером и много больше необходимого для человека. В окнах не было заметно форточек. На потолке не висели никакие светильники. То ли здесь всегда день и света в окнах хватает, то ли ночью этот зал никогда не используется, то ли источники освещения скрытые, то ли громадная люстра под потолком появится по мановению пальца хозяина. Да и неважно это всё.

Свет в окна бил со всех сторон равномерно, и расходился от них расширяющимися разноцветными полосами по полу в направлении центра зала, создавая в середине приятное слегка переливчато-радужное освещение. Сам пол – Уля посмотрела – не был никак украшен. Он был из белого камня, не мрамора, какого-то совершенно однородного. Не плиточный пол, камень монолитный, белый, как мел, но полированный. Цветные пятна от витражей служили ему достаточным украшением. К середине зала они всё больше накладывались друг на друга, обогащались оттенками, но бледнели, и здесь пол, кресла и столик иногда даже проявляли свой белый цвет именно как белый. Всё же оценка цвета закусок и фруктов на столе была не вполне тривиальной задачей.

Несмотря на гигантские размеры зала, потолок не был сделан в виде купола. Он даже казался неприятно провисающим в середине. Вероятно, за счёт того, что его края были намного дальше, чем середина, казалось, что она ниже. В общем, было не очень уютно. Недаром всё-таки в больших залах делают обычно потолки в виде купола. Это диктуется не только соображениями прочности, но и психологией человеческого восприятия. Ха, вот именно, что человеческого.

Витражи в окнах и мозаика на стенах и потолке были красивые, ничего особенного не изображали, так, какие-то абстрактные узоры, но разноцветные и приятные для глаз. Не кричащие, а с плавными переходами цвета. Причём отдельные элементы изображения, все эти пятна и линии, нигде не прерывались, а переходили с витражей окон на мозаику стен и потолка, как будто сперва был создан узор в замкнутом помещении, а потом часть мозаики сделалась прозрачной и превратилась в витражи, образовав окна. А может, не как будто, а так оно и было.

– Не посыплется? – спросила Уля, показав глазами на потолок. – А то при падении с такой высоты даже один камешек мозаики пришибёт насмерть. А ведь они, наверное, только отсюда кажутся маленькими, а?

– Я понимаю, ты это нарочно, – обиделся хозяин и, вероятно, творец всего этого неоценённого недобровольной гостьей великолепия. – Ну, извини, призвал тебя без предварительного согласования, вот ты и мстишь по мелочам! – Мысль о том, что она и на самом деле может не одобрить что-то в его творении, ему, очевидно, не могла и в голову прийти. С другой стороны, он был прав: Уля на самом деле не очень опасалась, что мозаика посыплется. Просто ей было неуютно под провисшим, по впечатлению, потолком огромной площади и на огромной высоте.

– Ну, вы же упоминали какие-то войны богов, – сказала она в своё оправдание. – Я понимаю, сам собой потолок не упадёт. А если придёт ваш коллега, не одобряющий моего приглашения, и слегка поможет? Тут и до выхода не добежишь. Да я выхода и не вижу что-то… Может, вы меня лучше пригласите в тесную каморку в каком-нибудь подземелье? Раз уж насильно и без предупреждения вытащили. Там хоть клаустрофобия без примеси агорафобии может разыграться, а тут как-то с обеими одновременно бороться приходится… Ну ладно, ладно, шучу. Вы правы, на самом деле меня просто не приводит в восторг ваша навязчивость. Я думала, мы уже обо всём поговорили. Разве нет?

– На тот момент – да, – согласился хозяин, – но я поговорил с друзьями, и мы пришли к выводу, что я могу тебе всё-таки рассказать то, что ты сделала камнем преткновения на пути согласия. Так уж и быть, я сперва расскажу о наших трудностях, а потом ты согласишься вступить в наши ряды. Итак…

– Погодите-погодите, – забеспокоилась Уля. – Мне не нравится такая формулировка, что сперва вы расскажете, а потом я соглашусь. – Волшебник выпучил глаза в изумлении – что тут может не понравиться? Ведь сначала это, а потом – то?! – Лучше потом я соглашусь или НЕ соглашусь. А в такой формулировке, как у вас, это уже и есть согласие, данное предварительно, до рассказа.

– Ну вот, – проворчал пока несостоявшийся рассказчик, – я же им говорил, что ты заметишь. Хорошо, ты согласишься или не согласишься. Итак…

– Нет, погодите ещё немного, – снова перебила Уля. – Надо ещё дополнить, что несогласие ничем мне не грозит. А то вы можете подразумевать, что я соглашусь или не соглашусь, а в последнем случае вы меня убьёте или модифицируете мне память, или угрозами добьётесь согласия. Или будете тут держать, пока не соглашусь, у вас-то времени много. Или ещё что-нибудь.

Хозяин витражно-мозаичного зала некоторое время скептически разглядывал её, склонив голову набок. Видимо, размышлял, не лучше ли прибить склочную гостью на месте до всякого рассказа, чтобы сберечь себе нервы. Уронить на неё кусочек мозаики с потолка. Уля отвечала ему прямым бесхитростным взглядом, прикинувшись шлангом2.

Очевидно, трудности, для борьбы с которыми её собирались привлечь, были очень серьёзными, так что условный (по его словам) бессмертный был вынужден и в этом случае себя сдержать.

– Хорошо, – с показным смирением вымолвил он, – пусть будет так. Ты согласишься или не согласишься, и в последнем случае я верну тебя на место, никак на тебя дополнительно не воздействуя. И мои друзья тебе ничего не сделают, чтобы не возвращаться к этому вопросу. И ты сможешь жить прежней жизнью, хотя, сама понимаешь, я не гарантирую тебе отсутствия ужасных сожалений о потерянном бессмертии. Если не сейчас, то в свой смертный час ты вспомнишь, вспомнишь наверняка! И страшно пожалеешь!.. Разумеется, я надеюсь, он не наступит по вашим меркам скоро, и ты проживёшь долгую, по вашим меркам, жизнь, бла-бла-бла. Но когда-то он наступит!.. – Он перевёл дух. – Теперь ты довольна, наконец?!

– Да, – сказал Уля и приготовилась выслушать уклончивое недостоверное описание. Она не верила, что сразу услышит правду после таких долгих приготовлений.

– Итак, – в который раз начал маг, – проблемы нашего сообщества, если вообще можно так назвать это скопище отъявленных индивидуалистов, заключаются в том, что у нас нет полиции, судей первой инстанции и апелляционных, прокуроров и адвокатов, тюрем и охранников и так далее. И уголовного кодекса. Никакого организованного принуждения. Отдельные конфликты возникают и разрешаются силами конфликтующих сторон. Или, скорее, не разрешаются, а на время затихают и откладываются, даже если они очень ожесточённые, потому что, понимаешь ли, убить никто никого не может в принципе, и держать бессмертного в плену очень хлопотно. Это всю свою бессмертную жизнь надо на это положить, причём не одному человеку, а минимум двоим, чтобы с таким делом справиться, а лучше не двоим, а компанией из нескольких человек, чтобы отдыхать иногда. Вот мы трое и подумали, что кто-то должен всё это организовать. Конечно, потребуется уговорить согласиться с необходимостью таких мер достаточно большой процент сообщества. Из которого и набирать, в качестве сугубо временной общественной нагрузки, разработчиков законодательства, полицейских, судей и тюремщиков. Но, если дело пойдёт успешно, эта часть сообщества будет процветать. Тогда она станет увеличиваться, и постепенно к ней примкнут почти все. А отдельные сохранившиеся упёртые анархисты погоды не сделают. Если они просто будут отказываться поработать на благо общества, то и пускай, это очень мало повлияет на общественную нагрузку остальных. А если будут активно противодействовать, окажутся в категории преступников, на которых обрушится вся тяжесть законов и обеспечивающих их соблюдение мер. – Он замолчал и посмотрел на Улю с торжеством. Мол, оцени, как кратко и исчерпывающе сформулирована такая сложная проблема. И какое изящное решение предложено.

Ну вот, – подумала Уля. – Говорили же умные люди: не лезь в политику. Чтобы попасть в элиту, тебе рано или поздно предложат как-то запачкаться. Ну, там, например, чемодан наркоты перевезти из одного места в другое, безо всякого смысла, но под запись на видео. Может, даже не наркоту, а стиральный порошок в похожих пакетиках. Просто чтобы иметь уздечку и шпоры. Компромат. Это как в бандитскую шайку вступать, потребуют на камеру убить мента, чтобы повязать кровью. Может, даже не убить, а сымитировать убийство. И никаких исключений ни здесь, ни там нет. А если не согласишься, то тебя в твоей политической карьере остановят, любыми средствами. А я на это отвечала, что не собираюсь попадать ни в какую элиту. И буду бороться за то, чтобы в управлении принимала участие не только элита. Вот уж не ожидала, что и у этих волшебников-анархистов всё так же устроено. Хочешь к нам – согласись для начала на должность палача. Ну ладно, не палача, а организатора тюремной системы в обществе, которое до сих пор как-то без неё обходилось. Тоже ничего хорошего…

С другой стороны, если она всерьёз занимается политикой, и её цель – исправление многих существующих недостатков политической системы, то для этого, так или иначе, нужно получить власть, не ей лично, но всем оппозиционерам. Отвлекаясь от той проблемы. что они не могут договориться между собой даже до того, так что уж после разругаются точно… А получив власть, им так и так придётся заниматься всеми проблемами. В том числе, неприятными. Например – кроме судов и тюрем – банками. Ведь «что такое ограбление банка по сравнению с основанием банка?», как заметил Бертольд Брехт, правда, устами Мекки-Ножа3

Ну ладно, в данный момент её просят не банки основать, а суды и тюрьмы. Вообще-то, это ведь тоже система рабства, с внеэкономическим, в отличие от банков, принуждением, но тоже с коммерческой составляющей, и, возможно, именно это в ней плохо…

Она не могла сказать, что они обратились не по адресу, что она не специалист по судам и тюрьмам. Ведь понятно, что посоветовать им обратиться к специалисту было бы просто издевательством. При тех судах и тюрьмах в России, о которых она поневоле знала, никому ни в коем случае не следовало перенимать такой опыт4.

В общем, не могла она советовать ЭТО перенимать. Но самой заниматься организацией тюрем тоже очень не хотелось. Спросить, почему они обратились с таким специфическим делом именно к ней? Но он, скорее всего, всё-таки ознакомился с российской тюремной системой, и не горит желанием её воспроизводить. Если он достаточно умён, то есть, попросту, не совсем идиот, как большинство из тех, кто за всемерно строгое отношение к ворам, бандитам и врагам народа, отсутствие такого желания естественно. Это большинство не желает помнить истории, в которой много примеров опасности жестокого поведения. Ложе Прокруста, медный бык Фаларида, клетка кардинала Балю, гильотина, все эти изобретения, обрушившиеся на своих создателей, почему-то не учат их не рыть другому яму, в которую сам легко можешь попасть. А ведь как раз в России никто не застрахован от знакомства с тюремной системой изнутри. Если этот тип, собирающийся вводить тюрьмы в своём обществе, оценивает вероятность своего собственного попадания в них хотя бы как 1%, он не будет воспроизводить российскую систему. И американскую не будет. Скорее, шведскую…

В общем, лучше не спрашивать его «почему я?».

– По-моему, – сказала Уля, – вы рассказали мне только часть проблемы. Причём, как бы сказать, внешнюю часть. Если я правильно себе представляю по той скудной информации, которой вы нехотя поделились ранее, настоящие трудности совсем не в том, что в вашем обществе нет органов принуждения. И недаром до сих пор с теми – настоящими – трудностями пытались бороться физики и математики. У вас, сдаётся мне, какой-то кризис с основой вашей магической жизни, или очень близко к этой основе. Как вы сказали, слишком много магов накопилось. Но не сказали, слишком много для чего. Однако это должно быть что-то серьёзное. Не на уровне конфликта между личностями или немногочисленными группами. И полиция вам нужна, следовательно, не просто так, а именно чтобы пресечь всё новые посвящения простых людей в сообщество волшебников, потому что кто-то то и дело нарушает общественный запрет это делать, несмотря на те возникающие от этого трудности. Или, может быть, полиция нужна для того, чтобы тех магов, которые нарушают этот запрет, самих размагичить и превратить в обычных людей, чтобы неповадно было, и чтобы уменьшить общее количество колдунов. А может, и других, в чём-то другом провинившихся перед обществом магов размагичить, если это вообще возможно…

Её визави, казалось, сначала был потрясён её словами – так она угадала?! – но, по мере того, как она развивала свою ещё неясную идею, постепенно пришёл в себя.

– Ход твоих мыслей мне очень нравится, – сказал он. – Но, к сожалению, под конец ты забрела не туда. Многочисленные исследования показали, что размагичить, как ты изящно выразилась, никого невозможно. А вот прекратить нарушение запрета, мы с друзьями надеемся, можно. Так что, возьмёшься всё это организовать?

– Нет, погодите, – запротестовала Уля. – Вы же так и не сказали мне, в чём суть трудностей. Ну, не можете вы приструнить каких-то антиобщественных индивидуалистов, и что в этом плохого? Ну, не заканчиваются частные конфликты, и что?

– Количество отложенных конфликтов накапливается, – с похоронным видом пояснил маг.

– Ну да, спасибо, кэп, я догадалась. Накапливается. И что?

– …Ладно, – сказал маг после долгого молчания. – Ты всё равно уже практически догадалась. Да, дело, похоже, в магической структуре вселенной. На самом деле никто пока не понял, что происходит. Но выглядит это так, что волшебство время от времени случайным образом отказывает. Каким-то случайным магам, в случайных случаях. Ни те маги, ни те случаи не связаны, по всей видимости, с постоянным увеличением числа волшебников напрямую, но, скорее всего, глобально всё-таки связаны. Потому что увеличивается частота таких случаев, а почему бы ещё ей увеличиваться? Связаны они, видимо, через какие-то неисследованные механизмы устройства мира. Потому, хотя такие случаи пока не очень часты, это очень тревожит. Надеюсь, ты понимаешь, хотя ты и не волшебница.

– Ещё бы, – согласилась Уля. – Что тут непонятного. Можно сказать, сам мир пошёл вразнос. Это вроде этого красивого потолка над головой. Вроде пока и не падает… но, если упадёт, мало не покажется…

Маг покосился на потолок и, кажется, вздрогнул. – Пока никому не удалось ни уменьшить эти явления, ни стабилизировать на постоянном уровне, ни понять теоретически, что делать с, как ты выразилась, с пошедшим вразнос миром. Но мы трое предлагаем для этого тебе организовать у нас…

********

– Да, я уже поняла. Послушайте, – вдруг предложила Уля, – А давайте, наконец, познакомимся? Вы, наверное, знаете, как меня зовут, хотя и не называете по имени, а я вашего имени и не знаю. Может, нам легче будет разговаривать?

– У нас нет имён, – буркнул маг. – За редким исключением. У меня, например, нет. И у моих друзей, – он зыркнул вправо-влево на пустые кресла, – тоже. Если для тебя это так принципиально, называй, как тебе удобно.

– Как это так – нет имён? – удивилась Уля. – Совсем-совсем?

– Совсем. Мы воспринимаем собеседника… или даже не собеседника, а любую разумную личность во вселенной… как индивидуальность, сразу по многим параметрам отличающуюся от прочих. Имя тут не нужно. Более того, для самой личности оно вредно, психологически навязывая некие рамки. Вот ты станешь волшебницей, и назовешься, к примеру, Афродитой, или Дианой, и, сама не замечая, постараешься соответствовать. Будешь всем мужикам на шею вешаться, думая, что они только того и желают, или, наоборот, травить всех ухажёров и тех, кто тебе показался похожим на них, злыми собаками. Ну, это крайние примеры, но и другие имена оказывают на их носителя какое-то влияние. Ребёнок ещё может предъявлять родителям претензии, зачем его так назвали, что все в детском саду дразнят, но постепенно привыкает отождествляться себя с именем, и потом уже не представляет себе, что его могут звать как-то иначе. Что, не так?

Уля поняла, что именно так дело обстоит с ней самой. Удивительно, что она, будучи лингвистом до того, как стать политиком, об этом не задумывалась. А ведь её имя, Ульяна, в детстве ей не нравилось, хотя уменьшительное, Уля, отчасти с ним примиряло. А в юности имя «Ульяна» стало не нравиться ей даже больше, так как она узнала слово «улан». Сперва из песни Юлия Кима про бомбардиров: «Драгун побьёт улана, Гусар побьёт драгуна, Гусара гренадёр штыком достанет…» Разузнавши, кто они все такие, поняла, во-первых, что кто тут кого побьёт, вопрос спорный, и вообще описание составлено для хорошего соответствия метру стиха, а не исторической достоверности. Например, гренадер (а не гренадёр, вопреки распространённой ошибке) – это человек, вручную метающий гренады, шарообразные пороховые гранаты, и штыка у него, может быть, вообще нет. Во всяком случае, ружьё у него с укороченным дулом и шапка (гренадерка) без полей, чтобы быстро перевесить ружьё за спину. Что касается улан, то это лёгкая кавалерия, кстати, как и те же гусары и лёгкие драгуны, а также шеволежеры, мамлюки и конные егеря. Уланы вооружались копьями, саблями и, позже, пистолетами. А название их, по М. Фасмеру, заимствовано через немецкое Ulan «улан» (начиная с Фридриха Великого) или польское ułan из турецкого / кыпчакского / азербайджанского oγlan («молодой человек, юноша, мальчик»). И как род войск, лёгкая кавалерия пришла от монголов и татар. В Речи Посполитой и Литве даже в восемнадцатом веке уланскими назвались татарские полки. И с какой стати ей должно нравиться имя, обозначающее конного пикинёра и происходящее от тюркского слова «мальчик»? Правда, она слегка позавидовала великим княжнам Ольге и Татьяне Николаевнам в мундирных платьях подшефных уланских полков (1910 г.). Но сама она не выглядела бы в военной форме, в том числе, парадной, столь очаровательно. Скорее, получился бы повод для насмешек…

Конечно, на самом деле имя Ульяна только похоже на улана. Но и в настоящем его происхождении ничего привлекательного нет. Это женское русское личное имя латинского происхождения, восходящее к латинскому Julianus – «Юлиев», притяжательному прилагательному от Julius, то есть «принадлежащая Юлию». С какой стати ей принадлежать неизвестному Юлию, хотя бы только по имени? Появится какой-нибудь Юлий иначнёт сходу приставать и подкалывать притом, что нечего тут кочевряжиться, её судьба закодирована в имени…

В общем, имечко нехорошее, что и говорить. Хотя, по большому счёту, не имя красит человека, а человек – имя. Вот князь Юрий Долгорукий почитается как основатель Москвы, а ведь прозвище «долгорукий» означало, скорее всего, человека, тянущего свои руки ко всему, что плохо лежит, плохо лежащим считающего всё, что не прибито, а прибитое отдирающего. Собственно, он и в самом деле «основал» Москву, убив предыдущего владельца, боярина Кучку (фамилия которого гораздо благообразнее, происходя, скорее всего, от финно-угорского слова «орёл»). Городок и назывался в двенадцатом веке «Кучков». А «Москов» стал называться по реке Коноплянке (конопля по-мерянки «моск», а исток реки до сих пор так и называется Коноплянкой), Это же не предлог считать Москву городом бандитов и наркоманов – по князю-«основателю» и названию. Хотя легенда о проклятии боярина Кучки, тяготеющем над Москвой, в фольклоре имеется, да… Но это уже далеко от её имени совсем.

Интересно, оказывается, многим не нравится их имя, почти всем? А она и не знала… Впрочем, она же не психолог. Хотя политику как раз не помешало бы быть психологом…

– Давайте, я воспользуюсь вашим любезным разрешением, и буду называть вас Ангелом? – спросила она.

– Как тебе будет удобнее, – согласился Ангел, – хотя я должен отметить, что на ангелов мы не очень похожи. Не претендуя на звание богов, ты понимаешь, но всё-таки… Ангелы – в вашей мифологии божьи посланники, у них практически нет своей воли, между тем как у нас наличие у каждого своей собственной воли как раз и представляет для общества большую проблему… Впрочем, не помнишь, в легенде о потопе, там начиналось всё не с того ли, что ангелы брали себе в жёны дочерей человеческих, отчего расплодились исполины, а люди перестали молиться или что-то вроде? Тогда можно сказать, что у ангелов тоже есть собственная воля.

– Нет, кажется, там речь не об ангелах, а о каких-то сынах Божиих. Впрочем, наверное, это одно и то же. Во всяком случае, в начале истории Иова сатана пришёл к Богу, затесавшись между сынов Божиих, представших перед Ним. Или даже он и не притворялся, а был одним из них. И, уж наверное, это не люди, а как раз ангелы. Хотя, с другой стороны, Иисус называет сынами Божьими, равными Ангелам, и людей – но тех, кто достигнет воскресения из мёртвых. А в Посланиях апостола Павла к Римлянам и к Галатам так названы уже все верующие в Иисуса. С другой стороны, к вопросу у наличии у ангелов воли, был же ангел Люцифер, возгордившийся и восставший против Бога. За это низвергнут в ад и стал называться сатаной. Но, кажется, об этой истории нет в Библии, только в Церковном предании. Так что это только у христиан так считается. А имя Люцифер используется как эпитет сатаны, со Средневековья. В Библии сатана, скорее, просто злой ангел, подчиняющийся, как и все ангелы, Богу, просто его специализация – испытывать веру людей, например, того же Иова. Насчёт его свободы воли непонятно. Но достаточно того, что вы сомневаетесь в наличии у ангелов воли и потому вам такое имя не нравится. Давайте как-нибудь модифицируем его. Пусть будет Самангел – так сказать, самостоятельный ангел.

– Да пожалуйста, хоть Ангел, хоть Самангел, – нетерпеливо сказал новопоименованный, – Хотя получается, что так нужно называть всех бессмертных, не только меня… Всё, молчу, а то ты так и будешь заниматься этой ерундой. Ты Уля, я Самангел, договорились. Всё?

********

– М-м, не совсем. Я ещё хотела бы спросить, что с вашими друзьями, ну, коллегами по замыслу. Я вижу для них приготовлены кресла, значит, их присутствие предполагалось. Но их почему-то нет.

– Да зачем тебе это надо? Разве это имеет какое-то значение?! – возмутился Самангел.

– Конечно, имеет! Если у их отсутствия есть серьёзная причина, мне интересно, что это. А если места для них приготовлены только для виду, а сами они и не собирались появляться, то я начинаю думать, зачем эта маленькая мистификация понадобилась…

– А по-моему, ты просто тянешь время! Низачем такая мистификация не может быть нужна.

– Разумеется, может! Вы всё время давите на меня, побуждая решать скорее, так что это может быть намёком на то, что вот сейчас у нас пока всего лишь доверительная беседа, а могут появиться ещё двое, чтобы давить втрое сильнее. А пока не появились, мне лучше соглашаться.

– Да у тебя паранойя! – воскликнул потрясённый волшебник.

Но Уля только засмеялась. И некоторое время не могла, как ни старалась, остановиться. Волшебник, кажется, обиделся, и она, вспоминая историю с Макаренко и барометром, поспешила объяснить причину смеха:

– Извините, я нечаянно. Просто это совсем как в анекдоте. Не знаете? Давайте, я начну рассказывать, а вы, если уже слыхали его, меня остановите. Психолог рисует прямоугольник и спрашивает пациента, что это, по его мнению. «Это кровать!» – уверенно заявляет тот. Психолог рисует квадратик. «Это квадратная кровать!» Психолог рисует кружок. «А это круглая кровать!» Удивлённый психолог рисует много-много прямоугольников, пытаясь разбить шаблон. Пациент смотрит на врача с изумлением: «Доктор, да вы – маньяк!»

– Ага, то есть вы намекаете, что это у меня паранойя. Спасибо.

– Да нет, я не намекаю, конечно. Просто объясняю, что не могла не засмеяться. Чтобы вы не обижались.

Она снова вспомнила историю с Макаренко и барометром5.

Впрочем… если в лице данного Самангела она приобретёт врага им же самим затеянного социологического эксперимента, может, он раздумает ей поручать его осуществление?..

Но тот уже тоже это сообразил.

– Ладно, – сказал он. – Я расскажу тебе причину их отсутствия. Хотя она не имеет никакого отношения к той фантастической версии, что ты придумала, так что толку для тебя никакого не будет. – Всем своим видом он изображал праведное негодование, намекая, что это уже последняя уступка, после которой он решительно потребует от неё прекратить тянуть время и ответить на его предложение.

– Как раз сейчас они находятся на разных границах… м-м-м… скажем, Мультивселенной волшебников, пытаясь отследить возможные внешние воздействия, которые могли бы привести к настоящему положению дел. Точнее, пытаются сделать всё, чтобы исключить такие воздействия, пытаются их найти, но, если верна теория обусловленности плохого положения дел с магией перегрузкой структуры Мультивселенной, то такого воздействия обнаружить не удастся. Яснее объяснить тебе не могу.

– Да нет, что они пытаются сделать, вы хорошо объяснили. А вот насчёт «разных границ» я что-то не могу себе представить. Их что, ровно две?

– Правильно. Две. Условно и очень упрощённо можно представить Мультивселенную волшебников как пространство между двумя приблизительно концентрическими многомерными сферами. В недосягаемом для нас центре обеих сфер находится область безграничных возможностей, от которой нас отделяет внешняя граница внутренней сферы. За внешней границей внешней сферы – область, в которой магия вообще не работает. Расстояние от условного центра определяет магические возможности в данной точке. Возможно, это наше пространство заключено не между сферами, а, скажем, между вложенными друг в друга тороидальными поверхностями. Всё равно получится две границы. Только область безграничных возможностей окажется не компактной, а тороидальной. Есть и гипотеза о единственном бублике в многомерном пространстве, без внутреннего бублика. Там центр магии находится в центре отверстия бублика, а мы – в самом бублике. И центр недоступен в принципе: раздвигая границы бублика, мы увеличим его весь, целиком, а тогда увеличится и его недоступное центральное отверстие… Впрочем, это уже наши заморочки, насчёт расширения границ в сторону центра, сейчас это неважно. И эта геометрия, видимо, может считаться опровергнутой, так как пришлось бы придумать дополнительно, почему эти двое сейчас не чувствуют друг друга, как будто находятся на разных границах, а не на одной, пусть даже бубликообразной или ещё более сложной топологии. Точнее без помощи многомерной математики не могу объяснить.

– Спасибо, – сказала Уля, – я примерно поняла. Один находится на внутренней, максимально магической поверхности обитаемого мира, а другой на внешней, минимально магической, и это именно разные границы, а не одна, и их ровно две. Впрочем, если бы их было на самом деле больше, эти две – самые важные в данном случае, так как внешнее магическое воздействие на структуру Мультивселенной, если оно вообще есть, должно исходить или от почему-то слабеющего магического центра, или от почему-то усиливающейся периферии. Более сложные промежуточные случаи логически возможны, но эти два – первое, что приходит в голову, самое простое. Если бы существовала какая-то граница с промежуточным между самым большим уровнем магии и самым малым, и влияние шло оттуда, то, скорее всего, источником всё равно являлась бы одна из тех двух областей, только опосредованно, но тогда и от самого источника шло бы какое-то воздействие. Скорее всего.

– Хм, – сказал слегка удивлённый Самангел, – вообще-то всё это я собирался тебе сказать, если бы ты продолжила расспросы. Но раз ты сама всё прекрасно понимаешь, ты должна понимать и то, что это всё вещи очевидные, а дело в тонкостях, и реально помочь здесь ты смогла бы не раньше, чем после долгого обучения. А главное, они почти наверняка не обнаружат никакого влияния со стороны центра и периферии, потому что дело не в том. А, всё-таки, в избыточной магической нагрузке на, пускай для нас таинственную, структуру Мультивселенной, от которой ты могла бы помочь нам избавиться. Я имею в виду, избавиться от избыточной нагрузки, а не от Мультивселенной или её магической структуры, разумеется, – добавил он, заметив улыбку Ули, услышавшей этот слегка многозначительный призыв. – Или, по крайней мере, ограничить её увеличение.

********

– Так что – что насчёт нашего предложения? Согласна, наконец? Я всё рассказал. Если тебя интересуют бытовые подробности, как мы тут живём, то всё будет зависеть от тебя. Сама себе наколдуешь любую обстановку. Не нравится высокий потолок с абстрактной мозаикой – сделаешь низкий, с предметной фотографией, или с простой побелкой, или вообще без потолка, стропила и соломенная крыша. Или окно с видом на чёрную дыру, каждую минуту разрывающую и поглощающую красный гигант, каждые пятнадцать минут – голубой, а каждый час – жёлтого карлика с планетной системой. Как показывает опыт, многие начинающие бессмертные не хотят терять свойственное смертным ощущение времени, как текущего очень быстро, и нуждаются в часах. В той или иной форме.

– А где конкретно это «тут»? – поинтересовалась Уля. – Я уже поняла, что вряд ли на Земле.

– Да уж, да уж. Ну ты и скажешь, на Земле, – засмеялся Самангел. – Нет. «Тут» – это в собственной Вселенной, примерно такой же, как ваша, человеческая. Давай я тебе опишу начальные этапы становления бессмертного. Прежде всего каждый вновь посвящённый создаёт две дополнительных Вселенных. Одна – для жизни и экспериментов, вот мы сейчас в такой моей, другая – как ресурс бессмертия. Все звёзды этой второй Вселенной превращаются, в человеческой терминологии, в компьютеры. Не совсем компьютеры, они не цифровые, а аналоговые, но, в общем, расчётные устройства, объединённые в сеть.

– Как? – удивилась Уля. – Они же очень горячие и состоят из плазмы, которая всё время перемешивается. Как из них сделать вычислитель, он же должен иметь какую-то структуру?

– Во-первых, не совсем всё время перемешивается, – возразил Самангел. – Ты видела когда-нибудь съёмку протуберанца? Как он изображает мост над поверхностью Солнца, а из него стекает вниз плазма, в основном, оставаясь в пределах дуги, и только немного проливается мимо, прямо вниз? Он сформирован в виде такой дуги магнитным полем. Ведь плазма – не электрически нейтральный газ и поддаётся управлению. Во-вторых, всё зависит от масштаба. Конечно, нанотехнологию тут не применишь. Но элементы достаточно большого размера могут быть относительно стабильными. А по мере разрушения их заменяют новые, перенимая те же функции. И, хоть они по меркам Земли, большие, объём звёзд позволяет размещать их очень много. Но ты опять в какие-то частности лезешь. Давай я сперва всё расскажу, а потом ты спросишь про частности.

– Итак, сеть звёзд-расчётчиков размером со Вселенную. Её задачей будет моделировать твоё будущее в совокупности со всей окружающей обстановкой, включая взаимодействие с другими личностями. Далёкий прогноз даже так невозможен, слишком много ветвящихся вариантов, вернее, возможен только приблизительно и с какой-то долей вероятности. А ближайший очень точен. Например, относительно этой беседы с тобой я получаю прогноз, что ты всё равно согласишься. Именно потому мне и скучно разъяснять тебе всякие мелочи. Впрочем, ты имеешь право мне не верить. Более того, как только я сказал про этот прогноз, вероятность того, что ты всё-таки откажешься, просто из упрямства и нежелания быть предсказуемой, увеличилась с одной тысячной процента до трёх десятых процента. Аж в триста раз. И всё равно осталась маленькой. Кстати, об этом увеличении я тоже знал заранее, в прогнозе это было.

– Это не только расчётчик, эта Вселенная, – продолжал он. – В ней заложен целый ряд аварийных мероприятий, которые она будет самостоятельно предпринимать при всяких трагических случайностях, если ты не обращала внимание на прогноз, или в тех редких случаях, когда случайность случилась, несмотря на крайне малую вероятность. Прилетит метеорит, взорвётся в атмосфере, его маленький осколок попадёт точно в кирпич, мирно лежавший на краю крыши, столкнёт его, а ты как раз там проходишь. Аварийная Вселенная вышлет, в вашей терминологии, дрон, который перехватит в полёте этот кирпич, или, скорее, остановит ещё на крыше, до того, как он упадёт. Если же метеорит попадёт прямо в тебя, аварийная Вселенная и в этом случае тебя спасёт. Она сможет тебя восстановить. У неё есть вся информация о твоём устройстве и состоянии в данный момент времени…

– Конечно, гораздо больше таких сценариев традиционно связано не с несчастными случаями, а с теоретически возможными покушениями со стороны других бессмертных. Хотя они происходили, в основном, в далёком прошлом. Среди этих сценариев попадаются очень изощрённые. Есть большой набор стандартных аварийных сценариев, которые ты, так сказать, спишешь у инициатора, но ты можешь с ними со всеми ознакомиться, и, если что-то ещё придёт в голову, чего там нет, дописать свои. Хотя столь многие уже дописывали, что я сомневаюсь. Скорее, ты начнёшь читать, устанешь и бросишь, если не через пять минут, то через час, или день, или месяц, или год-другой-третий. Хотя некоторые делают это своим хобби и улучшают сценарии веками. Больше про это не буду, все дополнительные подробности получишь от самой дубль-Вселенной, когда она у тебя будет, и с ней же посоветуешься, как её саму улучшить, если захочешь. У неё будет искусственный интеллект, с которым удобно советоваться, не то что с вашим Интернетом. Ещё глобальные вопросы есть?

– Я не поняла терминологии. Насчёт целой Вселенной только для расчётов. Разве Вселенная не бесконечна? Зачем так много?

– Я имею в виду Вселенную, такую же, как ваша. Удобно копировать, когда есть образец, пускай потом ты модифицируешь все звёзды в суперкомпьютеры. А под вашей Вселенной я имею в виду всё то, что умещается в пределах горизонта событий. Может, Вселенная и бесконечна. Во всяком случае, больше, чем та сфера в двести миллиардов световых лет, которую мы видим. Но то, что за пределами этой сферы, удаляется от нас со скоростью больше скорости света в результате расширения самой Вселенной, и для нас его всё равно что нет. Конечно, бессмертные физики заглянули за эту границу, пользуясь нашей более развитой наукой, но там нет ничего такого, чего бы не было здесь. Потому можно условно считать, что Вселенная имеет конечный размер.

– А где размещаются все новые создаваемые копии?

– Это сложный вопрос, но с некоторой точки зрения можно считать, что имеется некая Мультивселенная, допускающая параллельное существование многих вселенных, между которыми нет обычного взаимодействия, но с помощью магии можно установить между ними связь. Где они размещаются относительно исходной Вселенной, я объяснить не могу. Проще всего считать, что где-то за горизонтом событий. Или можешь представлять пространство имеющим дополнительное измерение, сдвиг по которому приводит в соседнюю вселенную. Небольшой сдвиг – в соседнюю, большой – в далёкую.

– Четвёртое измерение, время? Но так получится машина времени, а не машина перемещения в другую вселенную…

– Я не сказал четвёртое, я сказал дополнительное. Если ты считаешь время четвёртым измерением пространства, пусть это будет пятое. Если гравитация искривляет пространство в некоем пятом измерении, а теория струн предполагает ещё несколько измерений, свёрнутых в трубочку, пусть всего получится эн измерений, значит, то измерение, которое я назвал дополнительным, будет эн плюс первым. Неважно. Это не глобальный вопрос, его ты тоже сможешь задать искусственному интеллекту. Пускай он тебе перечислит все теории Мультивселенной и расскажет о них. С технической точки зрения достаточно знать, что доступ к двум своим Вселенным у тебя будет, а где они физически находятся, не очень существенно. И ко Вселенным других магов будет доступ, но с их разрешения. Важно то, что эту пару собственных Вселенных делает себе каждый новоиспечённый маг, иначе его нельзя считать бессмертным в полном смысле слова. Потому я и удивился, когда ты стала отказываться от бессмертия. Тут, понимаешь, ради этой цели целые вселенные создаются, а ты вдруг…

– Самый главный вопрос, который нужно задать обязательно до того, как взяться за сооружение новых вселенных только чтобы обеспечить себе безопасность, – сказала Уля, – это, конечно, такой: насколько эта ваша Мультивселенная близка к насыщению, или как это назвать, в общем, к пределу прочности. Сколько магически связанных вселенных в своём составе она может выдержать? Видимо, до предела не очень далеко, раз у вас начались сложности с магией, которая связывает все вселенные Мультивселенной между собой.

– К сожалению, это верно, мысли о некоем пределе прочности, или предельной ёмкости Мультивселенной как объяснение трудностей с магией нашим физикам давно пришли в голову, но ответить на этот вопрос никто не смог. Во всяком случае, запрет обучать новых людей на волшебников, действительно, не с потолка взялся. Неважно, что при этом происходит, перенапряжение метамагического поля, перегрузка ноосферы информацией или переполнение Мультивселенной веществом. Но мы – я и мои товарищи – считаем, что в данном случае риск оправдан. Судя по тому, насколько учащаются случаи отказа магии, до полного краха всё-таки ещё далеко. Одна новая волшебница не повредит систему слишком сильно. И потом, что-то ведь нужно делать! Надеюсь, это ты уже поняла. Необходимо рискнуть, чтобы преодолеть этот кризис…

********

В общем, он её уговорил. Рисковать ради общественной пользы она никогда не отказывалась.

********

…Ощущение всех мыслящих существ во всех вселенных сперва показалось ей невыносимым. Это походило на огромную густую толпу, толкающуюся, разговаривающую и кричащую на незнакомых языках у неё в голове. Это ощущение сопровождалось знанием направлений и расстояний до каждого из них, и от этого знания голова, казалось, распухала и должна была вот-вот взорваться. Самангел успокаивал её, говоря, что так всегда бывает и она сейчас привыкнет.

– Это начальная гиперчувствительность, сейчас включатся магофильтры и эффект ослабнет, через минуту всё кончится! – воскликнул он.

Он оказался прав. Ощущение направлений и расстояний стало пропадать, начиная с самых дальних координат, вместе с исчезающими точками уменьшался хор голосов. Но не то чтобы все они уменьшали громкость звучания, нет, они замолкали, начиная с дальней периферии и всё ближе к центру. К ней.

Уля не успела заподозрить, что что-то тут не так, хотя он говорил об ослаблении чувствительности, а не об исчезновении, да и вид у него был теперь очень растерянный, он, похоже, тоже заподозрил, что что-то пошло не так… Просто не успела понять…

Самангел тоже не успел ничего предпринять и даже осознать как следует, что происходит. Его растерянность отображала недоумение приятелей, державших с ним и друг с другом мысленный и эмпатический контакт с границ Мультивселенной. Они следили за начавшимся посвящением, и заметили, как и он, что что-то происходит не как обычно. Впрочем, сначала это было только неопределённое ощущение какой-то неправильности, причём, судя по тому, что они ощутили это чуть-чуть позже него, оно – чем бы оно ни было – шло из середины Мультивселенной к границам. А затем что-то иное, неизмеримо более страшное, двинулось от обеих границ внутрь – и приятели исчезли. Их сознания погасли первыми из всех тех исчезновений, которые ощутила Уля со своей начальной гиперчувствительностью.

Волна пустоты на месте далёких голосов, ускоряясь, схлопнулась к центру. К её голове. И всё исчезло. Вся Мультивселенная. Не из её сознания, а по-настоящему. Со всеми Вселенными. И она вместе с ней.

Последняя капля переполнила чашу, последняя соломинка сломала спину верблюда.

********

Поэтому непонятно, как от этого апокалипсиса уцелел данный текст. И кто его теперь читает. Наверное, на самом деле нет ни текста, ни читателя, всё это иллюзия, сон, который снится самому себе без посредства какого бы то ни было сновидца. Иначе это объяснить просто невозможно.

Примечания

1

Ульяна Августовна Изголыгина, функционер партии «За местное самоуправление», народное название – самоуправцы.

(обратно)

2

Который на самом деле происходит из немецкого Schlange, что означает «змея». Интересно, как олицетворение мудрости стало символом тупости?.. Диалектика, не иначе.

(обратно)

3

Поколение советских диссидентов после контрреволюции не сочло банки социальной проблемой, а теперь половина населения в рабстве у банков. Солидарное с банкирами правительство (достаточно обратить внимание на то, что во время кризиса оно спасает их в первую очередь) держит большинство населения в бедности, и оно от безысходности бежит к банкам за потребительскими кредитами или ипотекой на квартиру. Совокупный долг растёт, растёт и доход банков за счёт получаемых с должников процентов… Из оппозиционеров против этой системы решительно настроены только левые, но, если послушать их, придётся опять устроить социализм, а этот эксперимент уже кончился неудачей. В общем, проблема…

(обратно)

4

Слишком много в устройстве системы наказаний осталось от древнего обычая обращать преступника в раба. Притом что порочность этого обычая была отмечена неоднократно. В книге А.П. Чехова «Остров Сахалин» писатель приводит такой факт: «…начальник отделения департамента полиции исполнительной, коллежский советник Власов, пораженный всем, что он встретил на каторге, прямо заявил, что строй и система наших наказаний служат развитию важных уголовных преступлений и понижают гражданскую нравственность». Вслед за чем сам Чехов, ознакомившись с добычей на Сахалине угля, ведущегося каторжниками, подчинёнными частному обществу «Сахалин», в чьём исключительном пользовании находились угольные копи, написал: «…отдавая каторжных в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные цели наказания приносит в жертву промышленным соображениям, то есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила». Замечательно, что рядом с новым рудником, где работают каторжники, есть старый, где работают поселенцы по вольному найму. Условия труда там значительно хуже (Чехов подробно их описывает и сравнивает), но производительность труда у них на 70-100% больше. «Таковы преимущества вольнонаемного труда перед принудительным» – заключает писатель. Но это уже так, к слову. Главный изъян рабства не в том, что оно невыгодно экономически, а в том, что оно не перевоспитывает преступника, а озлобляет его либо ломает. В обоих случаях он становится рецидивистом. В первом – окончательно противопоставив себя обществу, во втором – от неумения жить самостоятельно. Всё это было очень давно, а что мы читаем теперь? Исполняющий обязанности колонии, в которой сидела Толоконникова из «Пусси райот» под судом за превышение служебных полномочий: использовал труд заключённых на швейных работах в личных целях, заставляя выполнять левые заказы, для чего, применяя жестокие меры принуждения, заставлял их работать сверх всяких нормативов. То есть, царская власть (тоже производившая в тюремной системе всякие реформы) сменилась социализмом, тот уступил место капитализму, а не выполняющая своих задач система действует и сейчас. По-видимому, общество имеет, почти по Гегелю, такую тюремную систему, какой заслуживает. От общественно-политического строя это почему-то не очень зависит. Тюремные чиновники называют ужасающие проценты рецидивов. По заявлению первого заместителя директора ФСИН Анатолия Рудого на слушаниях в Общественной палате РФ, в 2015 году 85% отбывающих наказание – это люди, судимые два и более раз. Конечно, он не обвинял в этом пенитенциарную систему. Он сослался на то, что не происходит постпенитенциарной реабилитации. По его словам, бывает, что осужденного никто не ждет на воле. Он призвал общественные организации, правозащитные структуры заниматься не только контролем за соблюдением прав человека в местах лишения свободы, но и помогать осужденным вернуться к нормальной жизни. Естественно, никакому рабовладельцу не понравится, когда посторонние лезут в его взаимоотношения с рабами, пока они рабы. Потом – пожалуйста. Все эти мысли, или, скорее, это была свёртка ощущений от знакомых мыслей, промелькнула в её сознании мгновенно, как бы в виде примечания к тексту.

(обратно)

5

Наверное, объяснять свой смех анекдотом не следовало. Волшебник обиделся ещё больше. Если так, он не умнее того чиновника, который обиделся на Макаренко. Тот посетил колонию Макаренко и увидел барометр. «Что это и для чего?» – «Барометр. Предсказывает погоду». – «Как же он может предсказывать погоду, когда он здесь, в комнате, а погода там, на улице?» Конечно, Макаренко засмеялся, ведь это было в точности по анекдоту про барометр. Чиновник обиделся: «Если вы что-то знаете, а другие – нет, нечего насмехаться, нужно объяснить!». И Макаренко приобрёл врага в органах, от которых зависело само существование его педагогического эксперимента. Который и был потом закрыт, несмотря на успешность.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***