Цена выбора [Павел Бережанский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Павел Бережанский Цена выбора

В этой книге читатель найдёт настоящего «героя нашего времени», который когда-то давно был потерян обществом. Именно таких героев нам и не хватает в жизни. Кто он, наш герой? Простой врач.


1.

О таких людях говорят: «Человек с большой буквы, врач от Бога, золотые руки, светлая голова»… Однако чтобы заслужить признание общества, нужно многое пережить… И при этом приходится пройти через недоверие, гонения, несправедливость, оскорбления… И ведь они, герои нашего времени, к этому не стремятся, всеобщая любовь приходит сама по себе. Они и не ждут её, этой любви, но она обязательно приходит.

С тех пор прошло немало лет. Многое уже забылось. Многое забыть не удалось. Был тяжёлый период, когда взбесившаяся толпа, науськанная тогдашней пропагандой, хотела его разорвать. Газетчики навешивали на Лебедева оскорбительные ярлыки: «Доктор Смерть», «линчеватель детей», «кукольник жизни». Журналистская смекалка, вовремя ввёрнутое острое словцо, способность сделать из мухи слона и раздуть безобидный факт до размеров катастрофы – вот и всё, что нужно, чтобы распалить толпу.

Всё человеческое теряется, когда мы перестаём мыслить и сливаемся с толпой. Стадный инстинкт – низменное чувство, зло для каждого из нас и наш общий бич. Толпа живёт по одному принципу: «Нас много, и значит, мы правы!» (при этом «правильная» мысль закладывается кем-то одним, лидером, а остальные только подхватывают её), тогда как личность не готова всё принимать на веру, поддавшись общему порыву. Здесь и проявляется степень ответственности, а самое главное – степень свободы. Свобода – это не право, это осознанная необходимость и обязанность каждого из нас. Не приведи господь потерять себя в толпе, потерять свою свободу.


2.

– Ещё одна смерть на моей совести, – сухим бесцветным голосом сказал Лебедев, снимая с потного лица маску и выходя из операционной.

Врач был раздражён своим бессилием – опять не удалось спасти пациента. Это его угнетало, он потом долго не мог успокоиться, считая себя чуть ли не убийцей.





– Не корите себя, Аркадий Петрович, – попытался успокоить Лебедева Николай, молодой ассистент, с которым они провели не одну операцию. – Вы же знаете, что ему невозможно было помочь. Шансы минимальные, он прибыл в тяжёлом состоянии, близком к критическому, мы тут ни при чём.

– А ребёнок в чём виноват? – остановившись в дверях, вспыхнул Аркадий Петрович, хотя всегда отличался спокойным, сдержанным характером. – Что ему эти объяснения? Что эти объяснения его матери? Думаете, мальчик знал о том, что больше не увидит свою семью, когда мать его привезла к нам? К нам, понимаете? Не к кому-то, а именно к нам! Она доверила нам самое дорогое, что у неё было… А мы… – Лебедев в отчаянии махнул рукой. – Никогда не забуду её бледное лицо, когда она оставляла мальчика в клинике, моля нас о помощи. Покинув здание, она получила надежду, надежду на то, что я, мы все, поможем им, что их единственное дитя выживет и вернётся к ним. Ты представляешь, что происходит с человеком, когда надежда угасает, особенно когда угасает жизнь ребёнка… Нет, тебе не представить…

Немного остыв, Аркадий Петрович подумал: «Пора бы мне нервишки подлечить… чего я хочу от этих людей? Когда я принимал их на работу, то обещал хорошие перспективы, а что в итоге дал? Кто-то ушёл, не выдержав такого бремени, кто-то очерствел и стал цинично относиться к детским жизням. Если бы я знал, то работал бы один, без помощников…»

Профессор Лебедев смотрел на Николая холодным отсутствующим взглядом, по которому трудно было понять, о чём он думает. Такое случалось и раньше. Когда взгляд становился таким ледяным, присутствующие внутренне сжимались и начинали искать, куда бы скрыться. Вот и сейчас, Николай, встретившись с профессором глазами, нервно повёл плечами и отвернулся. Аркадий Петрович, встряхнул седоватой гривой, выбивающейся из-под тёмно-бирюзовой шапки, развернулся и усталой походкой ушёл в ординаторскую.

Николай осторожно выглянул в дверь и посмотрел вслед Лебедеву.

Молодой человек понимал, что сегодня новая методика лечения, разработанная профессором Лебедевым, снова дала осечку. Очень много было таких осечек в последнее время. Слишком много. Методика не работала, больные умирали.

Это была страшная болезнь, неизвестная доселе науке, пандемия охватила половину населения страны и уносила тысячи людских жизней. Люди умирали, мучаясь от дикой боли. Самое страшное в этом было то, что все пациенты – дети… Но почему дети должны испытывать эти адовы муки, почему они должны страдать за то, что совершили их родители? Ответа на этот вопрос не могли знать ни Аркадий Петрович, ни Николай.


3.

Несколько лет назад в центральной прессе и на двух-трёх каналах ТВ промелькнула новость, которая со временем благополучно забылась. Короткая заметка в пять строк, размещённая на тех страницах газет, где обычно рассказываются самые незначительные события, поведала о том, что в одном из государств Восточной Азии произошёл взрыв биолаборатории. Что это за лаборатория и чем в ней занимались, раскрыто не было. Как и всегда в таких случаях, власти предержащие уверяли народ, что ничего страшного не произошло. «Всё под контролем», – вещали с телеэкранов журналисты, и, конечно, люди им верили. А как же им не верить, если они говорят только правду? Точно так же они говорили правду сначала о взрывах на Чернобыльской АЭС, потом об аварии на японской Фукусиме. Журналисты никогда не врут, это всем известно. К тому же считается, что есть много куда более интересной информации, чем эти аварии. Например, чем занят президент Нигерии на отдыхе? Какие купальники в моде этим летом? Что произошло за минувшие сутки в реалити-шоу «Дом 6»? Конечно, в ворохе столь значимой информации сообщение об этом инциденте быстро кануло в Лету.

Через несколько месяцев после этой аварии по всему миру прокатилась волна странного заболевания. К врачам стали обращаться люди с жалобами на боли в костях и проблемы с опорно-двигательной системой. У больных отказывали ноги. С каждым днём количество жалоб росло в геометрической прогрессии.

Сначала общественность не обратила на это особого внимания – врачи ставили привычные диагнозы: «остеомиелит», «травматические поражения». Кто-то шёл дальше и решался на более изощрённую запись в электронной «истории болезни»: «паранеопластический артрит», «болезнь Педжета», «миеломная болезнь». Медики страстно обосновывали свои диагнозы, а некоторые даже умудрялись защитить диссертации на эту тему.

Однако всё это было лишь самообманом. Пациенты начали умирать. Но ни один их этих диагнозов не предполагал летального исхода! Всё это широко обсуждалось на многочисленных заседаниях всевозможных научных обществ и конгрессов, статьи выходили тысячами, каждый учёный предлагал новые методы диагностики и лечения. В каждой стране появились свои передовики и герои. Люди гордились соотечественниками. Лица спасителей человечества не сходили с экранов телевизоров и газетных полос. Однако до результата – спасительного лекарства или эффективной методики лечения – было так же далеко, как в день появления первого заболевшего.

Вскоре ликование поутихло, общество осознало, что пошло не по тому пути. Именно общество осознало, а не толпа. Толпа не в состоянии понять, что это не просто «артрит», что «эта болезнь» не поддаётся лечению. Толпа глуха и бесчувственна, ей без разницы, что люди умирают, испытывая ужасные боли и страдания.

Спустя некоторое время учёные выявили одну странную, неподдающуюся объяснению деталь. Дело в том, что у взрослых болезнь можно было приостановить и повернуть вспять, запустить процесс регрессии при проведении непродолжительного курса плазмафереза. Но на детей этот метод не действовал и только ускорял процесс, отчего ребёнок умирал прямо на глазах. Если после появления первых признаков болезни он мог прожить две-три недели, то после плазмафереза «сгорал» за считанные дни. После первых случаев с летальным исходом использование плазмафереза для лечения детей категорически запретили.

Это был хаос, на котором медийный бизнес стал зарабатывать миллионы. Хаос и смерть – благодатная почва для взращивания капиталов, а деньги, как известно, не пахнут.

На фоне всего этого кошмара и научного коллапса зажглась яркая звезда профессора Лебедева. Аркадий Петрович – человек гениальный, в двадцать четыре года он защитил кандидатскую диссертацию, в двадцать восемь лет – докторскую. Работал детским хирургом, бывал в горячих точках, получал государственные премии из рук премьер-министров и президентов. Он, как и все, занимался изучением пандемии, но с самого начала к поставленным диагнозам относился скептически, хотя и сам несколько раз принимал новую болезнь за метастазы рака. И так же, как и все – ошибался. После многочисленных тестов, проб и ошибок он первый предложил создать научный центр по борьбе с «восточной болезнью» (как стали называть в прессе эту новую чуму). Название болезни со временем изменилось, и официально её зарегистрировали как Miseria Eous – «Страдания с Востока».

В одном экологическом журнале опубликовали небольшую аналитическую статью, в которой были сведены вместе два факта. Факт первый: сразу после взрыва в биолаборатории учёные стали отмечать нарушения в биосистемах Азии и Востока. Факт второй: пандемия новой болезни началась примерно в это же время. В статье была высказана мысль, что биологические выбросы могли вызывать ряд опасных заболеваний, например, Miseria Eous.

Учёные быстро подхватили свежую идею, и вскоре ни у кого не осталось сомнения в правоте автора статьи. Теперь главным было определить механизм запуска болезни, а затем найти способ её лечения. Этим и занялось государство.

Аркадий Петрович возглавил новый проект и взял под своё руководство лучших учёных из ведущих институтов и клиник страны. Крупные фармацевтические гиганты вместе с министерством здравоохранения выделяли огромные суммы на исследование мировой проблемы. Было построено новое здание, которое сконцентрировало в себе все новинки научной мысли и техники.

Открытие этого центра было праздником для всей страны. Ранним утром возле ворот собрались десятки тысяч людей, они устроили митинг в поддержку отечественной медицины. Учёных в здание научного института провожали, как героев, под восторженные возгласы толпы и вспышки фотокамер. Газетные страницы пестрели позитивными патриотическими заголовками.

Каждый сотрудник посадил в парке научного центра своё дерево. И возле каждого саженца установили именные таблички. Толпа ликовала.





4.

Первые неудавшиеся эксперименты могли показаться случайными ошибками. Так часто бывает, любой опыт строится на неудачах, и каждое поражение – это ступень к успеху. Но за ошибками стояли людские жизни, более того, жизни детей. Немногие это понимали. Несмотря на это, люди ждали положительного результата, надеялись на чудо. Но дети гибли. И число смертей становилось всё больше и больше, уже грозило подойти к критической черте, за которой началась бы общенациональная катастрофа. Впрочем, катастрофа давно уже началась, однако официальные сводки это скрывали.

Те, кто потерял ребёнка в этом центре, относились к учёным враждебно, называли их врачами-убийцами. Как же быстро меняется мнение, если что-то касается тебя лично или твоей семьи. Только вчера ты с уважением и пиететом отзывался об учёных, а сегодня они для тебя серийные убийцы.

Толпа «потерявших», так их окрестили в прессе, росла с каждым днём. Они приводили своих детей в центр, надеясь на выздоровление, но очередной эксперимент фиксировался в журнале с пометкой «Смерть. Результат отрицательный». И никакой надежды. Люди теряли своих детей. Люди теряли смысл жизни. Люди теряли здравый смысл. Люди теряли терпение.

Всё это ожесточало простых людей против учёных и врачей. «Потерявшие» стали преследовать учёных. День и ночь поджидали у ворот центра, у подъездов домов. Ждали терпеливо, в надежде отомстить за оборванные жизни своих детей.

Учёными овладела тревога и страх за своих близких. Многие отказывались от участия в проекте, предпочтя спокойную жизнь. Аркадий Петрович их не винил. Да и за что можно винить человека, который не в силах пережить страшное бремя чужой смерти. Да ещё если тебя в этом каждый день обвиняют, при этом и преследуют, выкрикивая гадости в спину.

Первое время Лебедев помнил каждого ребёнка, которого он потерял в операционной, помнил его родителей. Но через несколько лет все лица смазались и превратились в сплошную маску смерти. Но, как известно, разум ничего не забывает, и по ночам, во сне, дети, которые лежали у него на операционном столе, разговаривали с профессором Лебедевым. Они задавали один и тот же вопрос: «Я скоро увижу маму?» Аркадий Петрович каждому отвечал: «Сейчас поспишь, и мама придёт». За ночь он сотни и тысячи раз отвечал на этот вопрос, просыпался в холодном поту, но снова засыпал, чувствуя, что должен ответить всем. Всем…


5.

У Аркадия Петровича был сын, дочь и любящая жена Эля. Их можно без приукрашивания назвать счастливой семьёй, они делили все радости и беды и были очень дружны. Казалось бы, так будет продолжаться всегда, но всё пошло кувырком с самого начала проекта. Через месяц после открытия института десятилетний Максим заболел. Быстрое прогрессирование симптомов болезни не оставляло профессору никаких шансов на излечение. Аркадий Петрович пытался как можно быстрее найти способ лечения, однако болезнь брала своё.

– Это всё ты виноват! – в отчаянии кричала на Лебедева жена, и на её некогда роскошных ресницах дрожали злые слёзы. – Это ты принёс в наш дом заразу со своей работы! Это всё ты! Ты! Ты! Ты знаешь, как тебя называют – «Доктор Смерть». Скольких людей ты убил сегодня? А!? Скольких? Говори, чего молчишь? Дети из-за тебя не могут спокойно ходить в школу и институт. Мария забирает документы из института и переводится за границу, она боится, что ей станут мстить за тебя! Ты сеешь смерть вокруг себя, – уже переходя на истошный вопль, завизжала Эля и упала без сил на кровать, уткнувшись в подушку мокрым от слёз лицом, разметав по постели длинные волосы с лёгким налётом седины.

У неё не было сил плакать, она уже все глаза выплакала. В последнее время Эля жила только на транквилизаторах и снотворных. Лицо её осунулось, под глазами появились тёмные круги, иссиня-чёрные волосы стали седеть. Ей пришлось уволиться со школы, где она преподавала историю.

А дочь перестала разговаривать с Аркадием Петровичем ещё раньше – с год назад, когда в институте умерла Наира Веллингтон, подруга детства Марии. Маша была уже взрослой девушкой, училась в институте и сама знала, как ей жить. После этого случая было несколько неприятных разговоров на высоких нотах, а потом… Ещё ни один человек не смог помочь нести бремя, выпавшее профессору Лебедеву. Все были против него, даже родная дочь.

Когда болезнь стала причинять мальчику невыносимую боль, Аркадий Петрович решился положить сына в свой научный центр. Зная старую врачебную мудрость, – «своих лечить нельзя» – он всё равно взялся за операцию. Уже на операционном столе Максим спросил: «Папа, а это всё правда, что говорят про тебя мои одноклассники? Правда? Знай, я им не верю. И кто бы что ни говорил – ты…» Рука анестезиолога приложила маску к лицу мальчика, и его синие глаза закрылись… Закрылись навсегда. Его русых вихрастых волос никогда больше не коснётся материнская рука. Ещё одна невинная душа покинула этот мир…


6.

Лебедев был на грани нервного срыва, хотел даже уйти из центра. Но через неделю он всё же вернулся к работе. Взгляд его потускнел, седины прибавилось, но руки уже не дрожали, и он был полон решимости одолеть эту проклятую болезнь.

Никто из сотрудников не ожидал его возвращения, кроме Николая. Все думали, что Аркадий Петрович сломался и никогда больше не сможет заниматься своей работой. Только его бессменный ассистент верил в своего старшего товарища. В глубине души он понимал, что заставило Лебедева вернуться на работу, но вслух никогда и ни с кем не обсуждал это.

– Ну что, Николай, есть результаты? – спросил Аркадий Петрович, положив руку на плечо помощника.

Тот отрицательно покачал головой.

– Послушай, Николай, – сказал Лебедев, уводя ассистента в ординаторскую. – Я хочу рассказать тебе очень интересную, почти детективную историю, которая сегодня со мной приключилась. Подъезжаю я к нашему центру с чёрных ворот, выхожу из машины, достаю из кармана электронный ключ, и тут на меня накидываются двое незнакомых людей. Сшибли меня с ног и приставили к виску пистолет. От такой неожиданности я потерял дар речи. Вдруг внезапно появился наш охранник (из тех, что ещё не сбежали), схватил обоих за шиворот, как щенят. Забрал пистолеты и отшвырнул в кусты на обочине. А самих нападающих прогнал. Я поблагодарил его и спросил: «Как тебя зовут?» «Илья!» – ответил он, глядя на меня с чистой и искренней русской улыбкой. «Обязательно скажу начальнику охраны Титову, чтобы он тебя приставил к премии или к награде». – «Не надо мне премии». – «Почему?» – «У вас в центре лежат двое моих детей, Степан и Софья Сафроновы». Он развернулся и ушёл. Вот такая вот трогательная история.

Николай слушал Лебедева, не перебивая его, лишь изредка кивал. Профессор вздохнул и добавил:

– Николай, найди мне, пожалуйста, в реестре этих двух детей, может быть, им ещё можно помочь.

Хотя в глубине души Аркадий Петрович догадывался о результате… Но боялся признаться в этом даже себе.

Эти дети проходили в реестре с отметкой «Смерть. Результат отрицательный». Как того и боялся Лебедев. Охранник уволился через неделю, и вскоре Аркадий Петрович видел его среди толпы «потерявших» возле центральных ворот. Мужчина тоже узнал профессора, теперь он смотрел на него с ненавистью.

После смерти сына семья распалась. Жена попала на лечение в клинику для душевнобольных и пробыла там некоторое время. Дочь уехала за границу и никогда не писала отцу. Родственники, конечно, встречались с ним, но делали это скрытно, только ради соблюдения приличия. При этом они старались, чтобы соседи не узнали, что к ним приходил «душитель» Лебедев.

Дома профессора никто не ждал, и ему не хотелось там появляться, да и видеть кого-нибудь не было никакого желания. Он стал жить подобно аскету-одиночке.

Аркадий Петрович всё чаще и чаще стал задерживаться на работе до самого утра. Он скрупулёзно просматривал каждую историю болезни, хотя общее количество уже перевалило за десять тысяч. Десять тысяч жизней, которые не удалось спасти. Профессор сопоставлял, анализировал, пытался найти ключ, который поможет остановить череду смертей. Такое, наверно, бывает с каждым – ты чем-то занимаешься и ищешь ответ, инстинктивно чувствуя, что он вот, где-то здесь, совсем рядом. Хватаешься за тоненькую, едва заметную ниточку, а она ускользает. Вот и Аркадий Петрович чувствовал, что разгадка где-то рядом, ещё немного, ещё чуть-чуть – и дети перестанут умирать, прекратится это ежедневное противостояние смерти, общественному мнению, самому себе…

Не так давно в их центре умер единственный наследник престола. Да, монархи тоже люди, и они так же, как и другие смертные, умирают от болезней. Но люди в каждом таком случае склонны видеть политическую подоплёку. Это послужило сигналом к политическим гонениям учёных, к ещё большим нападкам со стороны прессы, что только придало смелости озлобленной людской массе. Ореол ненависти окружал толпу. Ненависть не только к учёным, но и к другим людям, чьи дети ещё живы, ненависть к самим себе, ненависть к одинокому монаху в горах Тибета, ненависть ко всему миру. Как бы мы ни старались, нам сложно представить себя на месте тех людей, но мы можем понять, откуда и почему в наш мир попадает зло. В этом тоже виноваты мы, мы сами. Но кому-то это сложно принять. И таких людей много.

«Разве я виноват в том, что в моём научном центре умирают дети? Разве я? Я виноват? Да, наверно, ведь именно я должен отвечать за всё происходящее там, – думал Аркадий Петрович после очередной неудачи. – Я даю надежду… И я же её отнимаю…»

Гораздо проще отказаться от проекта, забыть обо всём, начать жить весело и беззаботно, а ещё лучше – уехать далеко-далеко… Куда-нибудь, где ничего не будет напоминать об этом кошмаре.

И что будет дальше? Наверное, ничего. А ради чего тогда умерли дети? Для того чтобы дать шанс выжить своим братьям и сёстрам, своим одноклассникам и новорождённым малышам. Хотя бы небольшой шанс, лазейку. И им надо воспользоваться! Многие из умерших в научном центре детей так ни разу не произнесли первое заветное слово – «мама». Да и те, кто успел, недолго протянули. Как поётся в известной песне, «Мама – первое слово», а в этих случаях оно оказалось и последним.

Аркадий Петрович много раз задумывался над внутренним смыслом слов, ежедневно употребляемых в речи. «Исцеление» – это «цель», «выздоровление» – «здоровье». Сейчас он задумался над словом «последний». Не только потому, что понимал, – если он не сможет найти способ спасти детей, то скоро на Земле действительно останется единственный «последний» ребёнок. Ещё и потому, что это слово несёт в себе большую смысловую нагрузку. «"Последний" – от слова «след», – думал он. – Мать оставила свой след в виде своего ребёнка. Убивая его, мы перечёркиваем и всю её жизнь. А может, след от слова "следующий"»… ай, всё равно приходим к одному».

…На улице стояла поздняя осень, лил дождь, вминая в землю пожухлую листву. Аркадий Петрович решил не возвращаться домой, чего ему там делать? Да и дома, в полном смысле слова, уже давно не было. Помещение, где ты бываешь только по ночам, чтобы увидеть очередной кошмарный сон, домом не назовёшь.

Собрав все результаты исследования за последний месяц, Лебедев стал вносить данные в свой электронный реестр для составления отчёта в Министерство здравоохранения. В основном отчёт состоял из одного слова… Смерть

Особенно его волновала судьба мальчика, Димы Соколова, которого привезли вчера в тяжёлом состоянии. Он очень был похож на его сына, такие же русые вихры, такие же синие глаза. И он точно так же мучительно умирал.


7.

Тёмная, мрачная и сырая комната. Лебедев сидит в уютном, но угловатом и немного давящем кресле, положив руки на подлокотники. Непонятное освещение: вроде в помещении темно, но вместе с тем всё отлично видно в холодном, чуть мерцающем синем свете. В противоположном углу в таком же кресле расположился молодой человек лет двадцати пяти. Очень худой, высокий, темноволосый, он был в аккуратно отглаженном костюме тёмно-зелёного цвета. Он очень нервный, пальцы его то и дело сжимают подлокотники кресла. В то же время взгляд его отстранённый и холодный. Как Аркадий Петрович ни стремился поймать его взгляд, ничего не получалось, молодой человек постоянно отводил глаза.

– Кто вы? – спросил Аркадий Петрович молодого человека.

Лебедев уже понял, что это не обычный юноша, а нечто, что приносит беду.

– У меня много имён, как и много образов, – ответил собеседник жёстким холодным голосом. – Кто-то привык видеть меня человеком с зелёным цветом кожи, с виноградной лозой или с головой шакала. В этих образах меня называют Осирис или Анубис. Перед некоторыми я предстаю с крыльями в чёрном плаще, для них я Танатос. Для кого-то меня зовут Яма, страшное божество в красном плаще, многорукий бог с огромной дубиной в руках. Аид, Птах, Инпу, Желя, Идзанами, Плутон, Мара, Эрлик, Чернобог, Велес – это всё мои имена. Я многолик. А тебе, наверно, уместней называть меня просто Смерть. Но люди с древних времён боятся называть меня этим именем, они думают, что тем самым приближают меня, вот и используют разные эвфемизмы…

Аркадий Петрович понял, что не ошибся. Страшно не было. Он уже не боялся смерти, он жил с ней бок о бок долгое время.

– Почему ты пришёл? – спросил он, разглядывая молодого (впрочем, не такого уж и молодого) человека. – И где мы?

Смерть пристально посмотрел на профессора. Некоторое время в комнате стояла густая тишина, затем он ответил:

– Мы – здесь. Ты сам просил прийти и забрать твою душу. Место ты выбрал сам.

– Когда просил? – опешил Аркадий Петрович. – Не помню.



Смерть щёлкнул пальцами.

– Каждый день, – чеканно сказал он. – Каждый час. Начиная с самой первой смерти в вашем научном центре. Ты не осознаёшь, но хочешь этого больше всего на свете. Я могу тебя освободить. И я хотел это сделать, но… есть обстоятельства. Люди до сих пор в тебя верят, и это не даёт мне выполнить твою просьбу.

Аркадию Петровичу показалось, что молодой человек в одну секунду стал старше, пока произносил эти слова. Но профессор не придал этому значения и спокойно сказал:

– Обстоятельства? Интересно. Я это понимаю, но родители сами приводят мне своих детей. Они надеются, впрочем, я и сам надеялся… – Лебедев вздохнул. – Я не знаю, как это объяснить, но мы начинаем верить во многое, когда над нами собирается гроза, чем и пользуются расплодившиеся лжеколдуны, шаманы, хироманты и целители… А почему нельзя верить всегда? Вот я, например, верю. И на меня не переведёшь стрелки – ты, и только ты, а не я идёшь рядом с их детьми. Ты – смерть. И пусть меня называют «Доктор Смерть», людей убиваешь ты, а не я!

Незнакомец слегка приподнялся на локтях, и опять в его чертах произошли какие-то слегка уловимые изменения. Взгляд его стал ещё более холодным, а лицо посерело.

– Ты, Аркадий Петрович, как и я, коллекционер смертей, но не осознаёшь этого, – сказал Смерть, уселся в кресле поудобнее и продолжил: – Ты не понимаешь, что нужно со всем этим делать, а я коллекционер со стажем, у меня всё под контролем. Более того, я с удовольствием признаюсь – мне это нравится. Вы, люди, живёте одним днём, ваша жизнь для меня – день. Вы многого не знаете. Вы считаете, что, если умер ребёнок, то погибла невинная душа. – Собеседник ухмыльнулся, блеснув в полумраке зубами. – Но вы не представляете, что в прошлой жизни он мог быть убийцей, вором, насильником или просто «никем». Такие жизни – мусор, и поэтому мы их пускаем в свет повторно, чтоб их снова и снова убивали, нужно же как-то поддерживать количество населения! Но есть жизни, которые заслуживают место в моей коллекции, жизни, которые зарождаются не по нашей воле. Такие жизни загораются, как звёзды на небе, и за каждой из них мы следим, не отрывая глаз, с самого зарождения. Что выберет эта душа, какой путь? Для нас это загадка. И ты, Аркадий Петрович, и есть такая загадка.

Профессор Лебедев слушал и не мог поверить услышанному… В голове кружились мысли о погибших детях… Это они-то мусор?

Смерть покачал головой и пристукнул кулаками о подлокотники.

– Аркадий Петрович, я тебе о вечном, а ты думаешь совершенно о другом. Сдались тебе эти людишки, детишки, я же говорю, что это «мусор». Это строительный материал, кирпичики – вставят его в стену, и больше от него никакого толку. – Смерть поднял руку, привлекая внимание Лебедева. – Я отвечу на вопрос, который тебя мучает: Соколов, мальчик, которого вчера привезли в ваш центр, сейчас умирает, лечение ему не помогло, и в журнале станет одной записью больше. Он умрёт через два дня.

Профессора как будто передёрнуло, он поднялся с кресла. Хотел было уйти, но внезапно передумал…

– Можно ли обмануть смерть… обмануть… тебя? – спросил Аркадий Петрович.

– Шансы есть всегда, – ответил Смерть, одарив профессора ледяной улыбкой.

– А ты откуда взялся? – продолжил расспрашивать Аркадий Петрович. – Откуда ты появился, если весь ваш мир состоит из тех, кто умер в нашем? Ты тоже из этих… умерших?

Смерть перестал улыбаться.

– Ты прав, – сказал он. – Я такая же коллекционная жизнь. Но это было так давно, что времена Кроноса и Реи, времена божественных чудес кажутся совсем забытыми. – Смерть закрыл глаза, вспоминая древние времена, пальцы его стали теребить пуговицу тёмно-зелёного пиджака. – Тогда меня переманили на одну из сторон. Силы были равны, но каждая сторона хотела придумать свой мир. Нас было очень много, но чтобы построить хоть какую-то иерархию, решили поделить функционал, как вы это называете, и больше не расширять штаты.

Смерть был доволен своим остроумным ответом и даже немного подобрел, как показалось Аркадию Петровичу. По крайней мере, взгляд его несколько потеплел. Он продолжил:

– Нас можно найти, но нас нельзя понять до конца. Я проще, я ближе к людям, чем «светлые». Меня проще найти в каждом человеке, меня много в вашем мире, но… Очень мучает вопрос, почему в тебе нет меня? Во всех есть, а в тебе нет… Поэтому я и хочу взять твою душу в коллекцию. Я предлагаю небольшую сделку – ты отдаёшь жизнь, а я – рецепт спасения от болезни.

Аркадий Петрович взвесил все «за» и «против».

– Сколько у меня времени на обдумывание? – спросил он.

– Я же знаю, что ты не будешь обдумывать, ты уже согласен. Ради соблюдения приличий – два дня, – голос Смерти уже не был бесцветным, в нём чувствовались нотки волнения и уважения.

Смерть поднялся во весь свой рост, и Аркадий Петрович обомлел. Вместо молодого человека перед ним стояла высокая долговязая старуха, а может быть, старик. В складчатом балахоне с большим капюшоном, который в синем освещении был похож на покосившийся церковный купол, существо выглядело устрашающе. Во время их разговора те самые незаметные изменения превратили «тёмного собеседника» в обезличенное существо – седые клочья волос и редкие лоскутья кожи покрывали белые кости злобно скалящегося черепа с огромными пустыми глазницами. Смерть подкинула что-то в воздух: предмет походил на монету. Аркадий Петрович, машинально поймал монетку, и ужасная боль пронзила всё его тело…


8.

Лебедев проснулся от резкой горячей боли, оказалось, что во сне коснулся рукой раскалённой спирали обогревателя. Ожог был не очень большой, но рука сильно болела. Это плохо, без руки на работе ему нечего делать, калек там и без него достаточно.

Посмотрев на часы, Аркадий Петрович понял, что проспал всю ночь, сидя за рабочим столом. Этак он совсем с ума сойдёт от таких снов. Лучше уж спать по-человечески, в постели. Но не до постели сейчас, детей спасать надо.

Поднявшись, Лебедев прошёл к умывальнику. В зеркале увидел чужое лицо. Волосы совсем седые, морщины стали глубже, глаза в обрамлении чёрных кругов смотрели затравленно. Дошёл до ручки.

Приведя себя в порядок и залепив ладонь пластырем, Аркадий Петрович направился в палату, куда вчера перевели прооперированного пациента, Соколова Диму, шестилетнего ребёнка из Архангельско-Никольской школы-интерната. Мальчик запомнился Аркадию Петровичу тем, что спросил его перед операцией: «Можно ли съесть картошку и гамбургер из "Макдоналдса"?» Дима и его интернатские товарищи никогда не видели больших городов, а ребята просили по приезде после выздоровления рассказать о «Макдаке». «Ох, уж эти рекламщики, запудрят голову кому угодно», – подумал Аркадий Петрович и ответил: «Сейчас нет, но после лечения – обязательно».

А ещё Дима был очень похож на Максима. Лебедеву на мгновение даже показалось, что это его сын вернулся, чтобы ещё раз умереть.

«Вот ради кого я должен завершить проект», – эта мысль проносилась в голове профессора каждый раз, когда он видел очередного умирающего ребёнка. Но сейчас она означала несколько другое, новые чувства рождались в груди, до сего момента не проявлявшиеся, ещё не совсем понятные и неосознанные.

Подойдя к палате, профессор остановился, вспомнил свою семью, детей, коллег и то дерево, которое он посадил при открытии центра. Всё погибло. А то, что ещё держалось, продолжало погибать. Отогнав от себя эти мрачные мысли, Лебедев открыл дверь в палату и увидел, что вокруг Димы колдуют медсёстры и врачи.

– Он жив? – спросил Аркадий Петрович, входя в помещение.

– Да, – устало ответил врач, снимая с лица стерильную маску. – Но состояние его резко ухудшилось. Он в коматозном состоянии. Едва не умер, кое-как вытащили.

Врачи, которых взял на работу Лебедев, были профессионалы, других он не выбирал. Ребёнка вырвали из цепких лап смерти, но состояние оставалось крайне тяжёлым.


9.

Очень хорошо, что ребёнка привезли, когда болезнь только начала развиваться, а ведь это получилось абсолютно случайно, ошибка врача, благодаря которой у мальчика появились какие-то шансы на жизнь.

Врач, который дежурил в интернате, не собрав окончательно анамнез, поставил ребёнку смертельный диагноз. А на самом деле Димка просто играл с парнями в догонялки, запнулся, упал и сильно стукнулся коленкой. Болезнь в то время «сидела» глубже, и поставить правильный диагноз на этом этапе не представлялось возможным. Чистая случайность.

Чудесная случайность. При поступлении в научный центр выявили первые симптомы болезни и начали незамедлительное лечение. Поступи мальчик в центр чуть позже, шансов у него уже не было бы. А сейчас можно было ещё побороться.


10.

Аркадий Петрович никогда не ходил в церковь. Он был крещён в раннем детстве, но детей своих не крестил. В Бога он и раньше не особо верил, а сейчас и подавно – невозможно верить, когда вокруг творится такой бардак.

Но бывают случаи, когда человек вдруг пересматривает свои взгляды. В этот день впервые за сорок лет он вдруг неожиданно для самого себя зашёл в маленькую церквушку, расположенную за научным институтом.

Какая неведомая сила направляла его, он не знал. Лебедев первый раз в жизни поставил свечку за здравие, за здравие Соколова Димы. Атмосфера в церкви была успокаивающая, в воздухе чувствовался запах ладана, из освещения – только свечи и несколько тусклых ламп в центре зала. Убаюкивающая тишина и неспешное шарканье ног – это старушки со свечками переходили от иконы к иконе.

– Не бойтесь просить, милый человек, – сказала женщина в чёрном платке. – Кто задаёт вопросы, тот получит ответы.





Сказав это, она развернулась и медленно вышла из церкви. Лебедев смотрел женщине вслед, пока она не исчезла за массивными дверями.

Рядом с Аркадием Петровичем стоял высокий мужчина с густой чисто русской бородой… В его облике было что-то неуловимо знакомое, но Лебедев, прокрутив образы в памяти, так и не понял, кого этот мужчина напоминает.

– У неё сорок дней назад умерла дочь, – сказал мужчина, борода его при разговоре шевелилась, будто жила своей жизнью. – Она ходит сюда каждый день и ставит две свечи – одну за упокой детской души, а вторую за здравие врача, который пытается найти способ лечения этой страшной болезни. Лебедев, кажется, его фамилия. – Взгляд мужчины скользнул по Аркадию Петровичу. – Церковь закрывается, если есть вопросы, на которые вы ещё не получили ответы, приходите завтра. Утро вечера мудренее.

Аркадий Петрович кивнул и молча направился к выходу. В церковном дворе он обнаружил, что начинается последняя осенняя гроза перед долгим сном, в который должна погрузиться природа и весь их город. С неба ещё не капало, вдалеке уже погромыхивало, а на горизонте сверкали ветвистые молнии.

Рана на руке сильно ныла. Лебедев посмотрел на неё и внезапно увидел ответ на вопрос, над которым он бился много лет. Стрелой помчался обратно в лабораторию научного центра. Гроза неслась за ним по пятам.

– Вот оно! Мы победим смерть.


11.

– Николай Васильевич, ночи доброй, хотя не такой уж и доброй, но… – раздался из телефонной трубки грубый мужской голос. – Я понимаю, что сейчас три часа ночи, но вы срочно нужны в лаборатории научного центра.

– Что-то случилось?

– Узнаете по пути. Сейчас за вами приедет машина.

Николай понял, что дело важное, требуется поскорее собраться. За окном скрипнули тормоза. Времени на умывание уже не было, и он выскочил на улицу, едва успев натянуть штаны и рубашку. Водитель молча открыл дверь и, едва только Николай сел на пассажирское место, ударил по газам.

До лаборатории доехали быстро. Николай пытался расспросить водителя о причинах вызова, но тот будто воды в рот набрал, только мрачно всматривался в темноту и крутил руль. Гроза давно прошла, дождя уже не было, но мокрая скользкая дорога отнимала все его силы.

У центрального входа в лабораторию стояла полицейская машина и «скорая помощь». Медбрат курил на подножке «скорой», рядом стоял полицейский. Невдалеке что-то лежало, накрытое белой простынёю.

– Что тут происходит? – спросил Николай, выходя из остановившейся машины.

Подошёл полицейский и, назвавшись следователем, подвёл его к белой простыне. Наклонившись, он ухватил её за край и резко сдёрнул. Николай увидел бледное лицо с кровоподтёком на левой щеке. Это был Аркадий Петрович. У молодого человека сжалось сердце, слова застряли в горле.

– Его убили, – сухо сказал следователь. – Камеры видеонаблюдения всё зафиксировали, мы быстро поймаем преступника. Наши люди уже прочёсывают квартал.

– Как же это произошло? – выдавил из себя Николай, не узнав своего голоса.

– Сигнал о помощи поступил, но, когда мы приехали, было уже поздно. Не успели его спасти. Перед смертью он очень сильно мучился.


12.

***

Преступником оказался тот самый охранник, который однажды спас Лебедеву жизнь. Он перелез через ограду и, дождавшись, когда Аркадий Петрович выйдет из научного центра, накинулся на него, ударил кулаком в лицо и несколько раз ткнул меж рёбер самодельной заточкой. После этого он скрылся. Его поймали через три часа, во время полицейской операции, которой руководил лично следователь. До суда Илья Сафронов не дожил. В газетах писали, что преступника растерзала толпа, когда его перевозили в здание суда, и полиция даже не пыталась пресечь эту расправу.


***

После завершения осмотра и допроса следователем Николай сразу же поднялся в кабинет Аркадия Петровича. На столе он нашёл подробнейшим образом расписанную методику лечения детей от болезни «Страдания с Востока» и заявление на увольнение. И тут Николай окончательно осознал, осознал для самого себя, что огромная внутренняя ответственность Аркадия Петровича не позволяла ему покинуть проект раньше. Он нёс не только свой мучительный крест, а кресты всех детей, которым не смог помочь. И вот теперь дети будут спасены, и эта заслуга только профессора Лебедева.

В этот же день о новой методике, разработанной погибшим Лебедевым, стало известно во всём мире. Её сразу же начали опробовать на безнадёжно больных детях, и она дала результат. Дети, жизни которых висели на волосках, стали поправляться.


***

Через два дня прилетела из-за границы дочь Лебедева. В тот вечер она получила очередное письмо от отца. Мария никогда на эти письма не отвечала и даже не читала их, но аккуратно складывала в одну папку, которая символически называлась «Письма от папы». По каким-то непонятным даже для неё причинам именно это письмо она открыла и прочитала. В нём папа попросил свою любимую дочь об одной услуге. Мария почувствовала, что это его последнее письмо. А услуга была очень простая. Отец просил Марию проявить гуманность и стать близким человеком для одного одинокого сердца.

Через два месяца Мария усыновила Дмитрия Соколова, мальчика, к которому успел привязаться её отец. Дима был очень похож на Максима, что заставляло её думать, будто в этом ребёнке возродился братишка. А потом и мать пришла в себя, вернулась из клиники. И вот в один прекрасный день семья Лебедевых снова была в сборе, только отца не хватало… Но он был в сердцах каждого из них.


***

Прошло время… В честь профессора Лебедева назвали не один научный центр, посмертно он был награждён орденами высшей степени. Он был первым человеком, кому вручили Нобелевскую премию посмертно. Во всём мире методику лечения называли «методикой Лебедева». Астрономы назвали его именем недавно обнаруженный астероид. И теперь, взглянув в небо, можно было с уверенностью сказать, что где-то там, в далёком космосе, вращается вокруг Солнца частичка этого выдающегося человека.

Дерево, которое посадил Аркадий Петрович, в эту же зиму вымерзло, не выдержало разлуки. На его месте, после согласования с чиновниками, Дима Соколов и Мария Лебедева посадили новое дерево, назвав его «деревом новой жизни».


***

Надо всем этим, скрестив руки на груди, стоял молодой человек в костюме из зелёного сукна и наблюдал за всем происходящим на Земле.

– Эх, опять ждать тысячу лет, чтобы пополнить свою коллекцию новой жизнью. Не всё можно предугадать… даже мне.


***

А где-то ещё дальше, можно даже сказать, «где-то не на нашем свете», в далёкую-далёкую глубину бесконечного пространства удалялась яркая, светящаяся жизнь, чтобы больше не вернуться, но подарить всем надежду. Смерть можно победить…