Полное собрание сочинений. Том 1 [Павел Александрович Новиков] (fb2) читать онлайн

Предисловие

Всегда интересно откуда-что начинается. Откуда вот так сразу и пять томов добра? И кто это наделал? Что ж, не буду плодить секретов. Сотворил сие я, т.е. Новиков Павел Александрович; личность, пожалуй, малоинтересная. А вот начиналось всё куда интереснее. Ещё на первом курсе института захотелось мне научиться играть на гитаре. На каких же песенках учиться? Тысячи их, но среди них, обязательно, есть «Гражданская оборона». С этого-то и началось. Очень запало в душу творчество тов. Летова, а где Летов, там и психоделика с одной стороны и желание творить самому – с другой. Далее увлечение психоделикой неизбежно перетекает в чтение «серьёзной» литературы, а писание песенок в писание маленьких рассказов. После начинается увлечение философией, во всём её неумолимом разнообразии, и желание написать тоже что-то более или менее объёмное. Пусть сначала не эссе, не роман, но хотя бы повесть с претензией на глобальность. И надо же так совпасть, что в ту же студенческую пору устроился я работать сторожем. Делать было нечего, только собак покормить, телевизора в сторожке не было, а смартфонов в ту пору (2002 год) ещё не изобрели. Следовательно, чем заняться, кроме как читать и Творить? Вот так Летов и совратил меня с пути праведного, так оно и пошло-поехало. Дальше – больше. Первый роман, второй, третий… Всё написано в сторожке, тёмными зимними ночами. Презабавное было время. Чтение философии, психологии, депрессивно-самокопательный период и вот уже эссе. Снова романы, ещё эссе… Жгучее желание заняться философией профессионально, аспирантура, диссертация… Но всему свойственно заканчиваться. Среда «профессиональных философов» оказалась днищем, аспирантура была брошена в ужасе от увиденного, нужна была нормальная работа, сторожба закончилась, а с нею и писанина. Что было написано, но не успело напечататься, так и не было «издано» даже на домашнем принтере. В итоге, несколько романов, несколько эссе и целая философская система, разумеется, всё даром никому не нужное. Так оно началось и так закончилось.

Прошли годы, был отдельный всплеск творчества в части сценариев (о чём будет в пятом томе), но ничего интересного более не создавалось. Точнее – совсем ничего. И вот сейчас, по прошествии более чем десяти лет после написания последних строк, мне внезапно подумалось: а что оно лежит лежмя? Времена меняются, интернет, электронные книги, почему бы не выложить? И вот он итог: пять томов добра. Забавы молодости, наивные труды, глупые претензии на Стоящее… Наивный чукотский мальчик, не иначе. А может глубочайше-шикарные вещи, с собственной философской системой, ещё и созданной в возрасте около 20 лет. Тогда гений, не иначе. Как оно есть? Теперь не важно. Уж что вышло, то вышло. Но как гласит народная мудрость: «не хошь кулеш – ничё не ешь».

Витая в облаках

«Очень уж утомительна жалость, когда жалость бесполезна»

Альбер Камю, «Чума».

Глава 1

– Вась, ну что ты там встал, как вкопанный?

Василий не спеша направился к ящикам.

– Давай быстрей! Ща Лексеич придёт, он тебе устроит райскую жизнь.

– Это он запросто, – промямлил Василий.

Василий Иванович нехотя взял тележку, гружёную ящиками с апельсинами, и потащил её на склад.

Санёк же в это время просто стоял и курил, частенько поглядывая на часы. К нему незаметно подошёл Михалыч, как его все тут величали, так как лет он был уже немолодых, с почти полностью поседевшей головой и хриплым прокуренным голосом.

– Санёк, через час по домам, а сегодня же праздник.

– Какой? – приободрился Санёк.

– Ну как же, день медицинской сестры.

– О-о, – протянул он. – Это святое.

– Вот именно.

– И что думаешь предпринять по этому поводу?

– Я сейчас вон ту фуру разгружу,– он качнул головой на дальний конец склада,– и буду ждать у проходной. Васька не забудь прихватить.

– Как же я могу забыть хорошего человека? Кто же нам ещё про Ницше, Гегеля и прочих Шопенгаров рассказывать будет?

– Во-во.

– Хотя он, наверное, не пойдёт.

– Пойдёт, хотя бы чисто символически.

– Ладно, будем.

Михалыч кивнул и, подкурив папиросу, подался разгружать фуру.

Только Санёк собрался таскать ящики, как к нему подошла грузная и, как всегда, весёлая тётя Клава.

– Сань, ай опять пить собрался? Ты ж только сегодня утром был страшён как сто чертей.

– Да ладно тебе, Клав, ты прям совсем как жена моя стала. Смотри погода то какая хорошая, посидим маленько в садочке и по домам.

– Ой, Санёк, тебе ещё и сорока нет, а вон уже и проплешина появляется. Меньше б пил, красивше б был, а то прям и смотреть не на что, – тётя Клава весело засмеялась.

– Ох, ты какая!

– Да, уж какая есть.

– Ты мне смотри, а то мужу-то всё расскажу, ты меня до греха не доводи, – тоже засмеялся Санёк.

– Тоже мне грешник-Казанова. Ладно, иди, а то Васька-то на тебя уже посматривать косо стал.

– Иду, иду.

– Тунеядец.

– Всю работу не переделаешь.

– А ты старайся.

– Ой, какая же ты всё– таки нудная, Клав, – вздохнул Санёк и, бросив сигарету, пошёл на подмогу к Василию.

Теперь бы следует поподробнее рассказать про этого Василия, то есть Василия Ивановича Иванова, двадцати четырёх лет от роду, проживающего в некотором городе на определённой улице. Отец его, царствие ему небесное, переехал лет тридцать тому назад в город и стал работать на заводе имени двадцатого съезда КПСС, выпускавшего булавки, иголки, патроны и прочие необходимые в хозяйстве вещи. На этом же заводе и начал свою трудовую деятельность наш Василий. К хорошей работе он никогда не стремился и вообще жил по принципу «лишь бы не сдохнуть», в физическом плане, но ни в коем случае не в духовном. Однако в одна тысяча девятьсот девяносто девятом году завод закрыли, и Василий после долгих скитаний, временно устроился на работу на этом складе, где и познакомился с такими замечательными людьми, как Санёк и Михалыч, которые, как потом оказалось, жили в соседних домах.

Каждый день у Василия начинался в семь часов утра, после обычных слов матери, ещё не старой, но уже совсем седой женщины, однако ж очень весёлой и жизнерадостной «Вась, вставай, пора на работу». После этого он умывался, одевался, завтракал и шёл на работу, которая, к счастью, находилась в десяти минутах езды на автобусе.

Работа была не пыльная, но нудная, однако ж Василий любил подумать, а потому это его не смущало. Получал он немного, но на жизнь хватало, а больше ему и не было нужно. Остальные же грузчики имели дополнительный заработок, не совсем законный, но вполне естественный. Однако ж Василий, в причину своего высокого морального статуса и гипертрофированной совести, ни разу в жизни ничего не украл, чем он очень гордился, на потеху всем остальным.

После работы Василий обычно шёл домой, но иногда, пару-тройку раз в месяц, он где-нибудь сидел с Саньком и Михалычем, коих обычно потом тащил до дома. По прибытию домой Василий ужинал, а затем смотрел телевизор или читал, причём последнее было гораздо чаще. Читал он, кстати, не что-нибудь, а философские, а иногда и религиозные книги, которые ему очень нравились с самых ранних лет. Не сказать, что Василий был уж очень набожен, в церковь он ходил раз в год по обещанию, однако ж веровал, да и его настольной книгой была библия.

В общем, трудился он на благо обществу и на благо вечному, размышляя о бытии, Боге и прочих увлекательных вещах. Кстати сказать, деньги и прочие общепринятые ценности жизни его мало привлекали, в отличие от всех остальных знакомых ему людей. Тяготел он только к духовной пище, и не раз его небольшие статейки печатались в местных газетах.

Вот так Василий Иванович Иванов и жил со своей матерью Марией Юрьевной в привычной хрущёвке, на третьем этаже жилого дома, окна которого выглядывали в окологородскую лесную зону.

Весна. На деревьях уже были молодые зелёные листочки, где-то весело щебетали птички, и солнце грело уже совсем как летом. Вокруг прогуливались редкие люди. На лавочках и за столиками тоже сидели и отдыхали.

Василий, Санёк и Михалыч нашли первый попавшийся свободный столик и достали из пакета провизию.

Санёк грустно посмотрел на бутылку водки.

– Ой, Вась, лень было лишнюю остановку проехать.

– Ты мне уже все уши прожужжал.

– Там водка почти на три рубля дешевле!

– Да ладно тебе, Санёк.

– Ну что значит «ладно»? Много денег у тебя, что ли?

– Ты, я вижу, из-за этих трёх рублей сейчас удавишься, охота тебе было потом переться обратно?

– Не развалились бы.

– Только время терять.

– Вась, ну ты какой-то совсем неэкономный. Вот так раз три рубля переплатил, ещё раз, и вот уже зарплаты и нету…

Михалыч опять подкурил папиросу.

– Ладно, мужики, хватит, – прохрипел он. – Наливай по первой.

Санёк стал открывать бутылку.

– А ты, Вась, зря с Саньком споришь, он прав.

Налили, выпили, закусили, чем Бог послал.

Невдалеке виднелся лес, за которым были только поля и ни одного города на сто километров вокруг.

– Вот представляешь, – прервал тишину Василий, – Когда-то жили мы в лесах и дела нам никакого не было до денег; единение с природой.

– Это было давно.

– Но ведь жили же.

– Времена меняются.

– Да, сейчас деньги – всё. Есть деньги – есть власть, а это главное к чему стремится человек…

– Ну, я не назвал бы это властью…

– …так что, как не крутись, а без копейки не обойтись.

– Эх, Сань, все вот сейчас так думают, поэтому и творится у нас всеобщее отупение; нормальных книг никто не читает, в театры почти не ходят, все хотят стать бизнесменами или политиками, никто не хочет быть врачом, учителем или даже учёным. Деньги, деньги, деньги, ничего святого, всё позабыто и растоптано.

– Ну, начинается…

– А зачем всё это? – вставил Михалыч. – Размышлениями едиными сыт не будешь. Надо жить, а не в облаках летать.

– Когда человек не имеет никаких духовных идеалов, а просто жрёт, пьёт и спит, то это не жизнь, а существование. Не человек это уже, а обычное млекопитающее, которым правят те же инстинкты, что и свиньёй.

– А что же тогда такое человек, как не животное?

– Человек? – задумался Василий. – Человек – это существо мыслящее, которое должно стремиться прежде всего к духовному насыщению, а уж потом к физическому.

Михалыч усмехнулся.

– Слишком предвзято мы к себе относимся. Мы, прежде всего, животные. Кто хоть вообще сказал, что мы высшие создания и поэтому должны жить, как высшие?

– Во-во, это ты так говоришь, потому что ты сыт, одет и тебе есть где жить, а когда в желудке пусто, то тут особо не пофило… поф… по-фи-ло-соф-ствуешь.

– Возможно, ты отчасти и прав, но чтобы прожить мне, например, вполне хватает и моей скромной зарплаты, а больше мне и не надо, да и никому не надо, вот только хотят все больше и больше.

– Денег много не бывает.

– Зато я могу спокойно думать и, так сказать, духовно обогащаться. Это большинству надо жрать, пока не лопнешь, спать до одурения, а зачем? Просто так, потому что такие у всех идеалы, о себе никто не думает.

– Ну, живёшь ты так, а смысл? – удивился Михалыч.

Санёк не дал ответить Василию.

– Как это просто так? Если есть деньги и власть, то тебя будут все уважать, к тебе хорошо будут относиться твои дети, потому что они не должны будут побираться. Так что, то, что все хотят больше денег – это правильно, так и надо.

– Да кто тебя будет уважать? Если у человека есть власть, деньги, или вообще всё вместе и очень много, то его не уважают, а завидуют, следовательно, ненавидят, а это далеко не любовь и не уважение. И дети его в глубине души будут думать: «Да когда ж ты, отец наш родной, сдохнешь?» Вот так-то.

– Ну, это смотря как воспитать…

Василий прервал Михалыча.

– А вот если ты не денег хапнул, не для желудка жил, но для просвещения своего и рода людского, вот тогда тебя будут действительно уважать и не забудут никогда, вот так жить надо.

– Ты прям говоришь, как проповедник.

– Да куда уж мне.

– Н-да, – задумался Михалыч.

– Что-то мы заговорились совсем, давай Вась, наливай.

…

– У-ух, – поморщился Михалыч и, достав папиросу, подкурил её и довольно затянулся. – Вась, это ты, конечно, красиво говоришь, но нереально это всё. Жили, живём и будем жить исключительно для своего достопочтенного желудка.

– Здесь ты прав, – развёл руками Василий. – Причём будем, судя по всему, всё больше и больше.

– А почему всё больше?

– А ты посмотри, что в последнее время творится.

– А что в последнее время? – не понял Санёк.

– Деградация всего человечества.

– Ну, это ты загнул, аж самому страшно стало.

– А что? Разве я что-то не так сказал?

– Как-то слишком уж…

– Ещё в прошлом, вернее уже в позапрошлом веке за честь незнакомой дамы могли жизнь отдать, слово стоило жизни. А сейчас всё обесценилось, позабылось, померкло. Сейчас я могу говорить что угодно, и мне за это, в принципе, ничего не будет.

– Будет, – уверенно заявил Санёк, – посадят.

– Это всё не то.

– Вот ты, Васёк, говоришь – в прошлом веке, в прошлом веке, – а разве тогда не было борделей, разве тогда не убивали за деньги?

– Не без этого конечно, но…

– Одна скорлупа, а суть та же– деньги и власть. Конечно, духовное может быть и важно, но если у людей спросить, чтобы они выбрали, книжку написать или получить миллион, девяносто девять процентов выбрали бы второе. Это реальность, это жизнь, и никто меня не убедит, что какие-то там знания важнее еды.

– С таким вот всечеловеческим менталитетом мы скоро все позабудем и литературу, и историю, да и вообще самих себя. А зачем всё это? Да?

– Действительно, зачем? – искренне удивился Санёк. – Опять же, художники картины свои не для небес писали, а чтоб денег заработать.

– Большинство художников и так были богаты, и картины никакой роли особо не играли.

– Да нет, – не согласился Михалыч. – Способ самовыражения это, и всё.

– Это ты так говоришь, потому что власти хочешь, но не можешь.

– Да ладно уж…

– Хочется тебе, что б тебя уважали, да? – Санёк засмеялся.

– А ну тебя.

– Ладно, молчу.

Михалыч затушил папиросу и, расстегнув куртку, облокотился на стол.

– В мире же всё просто, это мы всё постоянно усложняем.

Никто не поддержал эту мысль, в виду её простоты.

– Да и вообще, Вась, бред мы какой-то несём. Мир вечен и непоколебим, его нельзя сбить с намеченного пути развития.

– Мир нельзя, но себя можно.

– Да и себя, как часть мира, тоже вряд ли.

– Ну, это ты зря.

– Много ты кого знаешь, кто встал на путь истинный?

– Но так жить, а, вернее, существовать тоже нельзя.

– Вся история говорит о том, что можно, а жизнь говорит, что нужно, – уверенно произнёс Михалыч. – Деньги – это всё, а всякие эти мысли – это так, от нечего делать.

Они ещё немного посидели и, допив водку, разошлись по домам.

Лишь Василий всю дорогу удивлялся: «Вот так-то, оказывается, весь духовный прогресс человечества происходит из-за того, что некоторым людям нечего делать».

– Министр внутренних дел на месте?

– А кто его спрашивает?

– А вы, я вижу, новенькая?

– Да, – кокетливо ответила она.

– Тогда скажите, что пришёл заведующий жилищно-коммунальным хозяйством Симеон, Пётр.

– По какому вопросу?

– Мне назначено.

Секретарша позвонила Павлу и, сказав, кто пришёл, кивнула и положила трубку обратно.

– Проходите.

Пётр зашёл в кабинет Павла, который в это время внимательно читал какие-то бумаги.

– Здорово.

– Заходи.

Пётр прошёл и сел в кресло напротив.

– Что читаешь?

Павел вздохнул.

– Доклад по Земле.

– А-а.

– Читал?

– А как же, читал. Всё прочитал, вот только кое-чего не могу понять.

– И что же?

– То ли весь наш эксперимент летит коту под хвост, то ли он пошёл в какую-то неправильную сторону.

Павел отложил бумаги.

– В каком смысле?

– Я имею в виду отношение людей к духовному и материальному, множество непонятных вещей.

– Например.

– Вот все эти войны на религиозной почве – они от переизбытка веры и чувств или просто из-за денег?

– Я так понял, что второе.

– А религия?

– Религия всего лишь предлог.

– Этого-то я и боялся.

– Вечно ты чего-нибудь боишься.

– Только не напоминай, и так до сих пор стыдно.

Павел откинулся на спинку кресла и потёр глаза.

– Да уж, странные сейчас дела творятся на Земле; с одной стороны люди становятся умнее, образованней, читают много, а с другой стороны все живут исключительно ради денег.

– Нет, не все, конечно…

– Не все, так большинство, я бы даже сказал, подавляющее большинство. А люди всё не перестаю…

– Да, ты прав.

– Вот я и думаю, надо что-то делать, а то этак уже лет через сто этот урод из конкурирующей организации нас уделает, и тогда нас, как и наших предшественников, отправят в отставку.

– Это точно, Босс у нас шутить не любит.

– Ага.

– Хотя, что предшественники? Ты помнишь, за что их уволили?

– Да ни за что, а нас – так и подавно уволят.

– Вот именно. Они-то слетели только за то, что люди неправильно интерпретировали их помощь им же, хотя сама операция прошла замечательно.

– Да, чистенько, без ошибок.

– Уволят нас.

– Да уволят-то ладно, – невозмутимо произнёс Павел. – За эксперимент обидно, столько сил в него вложили. Вот я и думаю, надо принимать крайние меры.

– И какие же?

– Всё те же.

– Ты что, хочешь послать…– не поверил Пётр.

– Петь, знаешь, что я тебе скажу: если мы сейчас не попытаемся, уже максимум лет через тридцать-сорок будет поздно, и тогда уж точно конец всему.

– Я думаю, ни тому уроду, ни Боссу это не понравится.

– Мы имеем на это полное право. Забыл номер пункта в договоре об эксперименте, но там точно написано, что раз в две тысячи земных лет мы имеем право послать на Землю мессию.

Пётр пожал плечами.

– А толку-то что? И Заратустра, и Будда, и Христос, их много было, но хоть у кого-нибудь из наших предшественников эти операции завершались успешно? Заслали Иисуса, между прочим, сына нашего Босса, очень уж он любил этот эксперимент, а толку? Только войны, инквизиции, крестовые походы и прочее. А сейчас на Земле дела идут вообще из рук вон плохо, люди не верят в чудеса, в высшие силы, даже в душу, более того, вообще не признают её существования, и ты хочешь в этот уже полусгнивший мир послать мессию? Это, по меньшей мере, странно.

– Ну что ты всегда такой пессимист?

– Я просто смотрю правде в глаза.

– Нет, нужно же что-то делать? Да, ты прав, посланные нами поля оказались никому не нужны, даже верить в них перестали, но я считаю, что если на людей правильно подействовать, то чувство рабства, ну или страха перед высшим, у них всё равно возьмёт вверх, на такой случай они и были сделаны большей силы, чем надо бы. Будем делать так, как делали все наши предшественники, то есть вселим частичку наших сил в какого-нибудь младенца.

– С младенцем фокус сейчас не пройдёт.

– Почему?

– Пока этот младенец вырастет, он уже продаст все свои силы и когда надо, не сможет действовать. Сейчас – это не тогда, сейчас люди повсюду, особо не спрячешься.

– Ну ладно, в чём проблема? Дадим нашу силу какому-нибудь двадцати-тридцати летнему мужику с максимальной духовной составляющей, и он, как и все прошлые мессии, будет творить чудеса, исцелять людей и заодно уж проповедовать новую, нужную нам, религию. Ничего нового.

– Ну, не знаю, – Пётр задумался.

– Тем более, что нам только и нужно изменить направление прогресса человечества, а с такими его темпами, люди уже лет через сто уверенно встанут на духовный путь развития.

Пётр вздохнул и в очередной раз покачал головой.

– Но…

– Петь, ну что мы теряем? Наши посты? Да хрен с ними! Мы на Земле вообще вон кем были, это судьба нас так сюда поставила. Так что, нам не привыкать.

Пётр сидел молча минут пять и, наконец, встав и пару раз прошедшись туда и обратно, повернулся к Павлу.

– О-ой, Паш, думал я думал и даже не знаю, что сказать.

– Тут и думать нечего.

– Может, всё само по себе изменится? Может, повезёт, и война какая будет? После неё ж всё по-другому…

– Ну что ты, как маленький? Ты ж взрослый мужик, третье тысячелетие уже разменял, а думаешь, как ребёнок. Пойми ты, кардинальным образом ничего не изменится, не будет никакой войны, по одной простой причине – лень…

– Достаточно одного неленивого человека, чтобы…

– Забудь, ничего не будет: ни войн, ни катаклизмов, а если даже и будут, то это всё равно ничего не изменит; пусть хоть миллиард людей сдохнет, остальным пяти будет наплевать, только порадуются, что просторней стало.

– Зря ты…

– Надо реалистично смотреть на вещи.

– Я смотрю.

– Значит, неправильно ты смотришь.

– Уж как умею.

– Петь, ну решайся ты, наконец!

Пётр ещё раз прошёлся туда-сюда по кабинету.

– А что мы, действительно, теряем? Хуже-то уже не будет. Ладно, будь по твоему, звони Боссу.

Обычный город, стоящий в густых лесах где-то за Уралом. Всё в нём идёт своим чередом, всё размеренно и спокойно.

На улицах растут красивые, только-только начавшие зеленеть тополя, мимо них ходят обычные люди и ездят обычные машины. Повсюду стоят стандартные пяти– и девятиэтажки с редкими вкраплениями красивых элитных домов. Короче, всё как и везде.

Вот в таком городе, в новом элитном доме и жил Николай Александрович Хорошев. Было ему сорок пять лет, хотя и выглядел он моложе. Работал, а вернее занимался он бизнесом, каким – не имеет значения. Фирма его до недавнего времени была процветающей, но сейчас её потихоньку стали давить конкуренты. Жил Николай Александрович не один, а с женой Татьяной и сыном Юрием.

Юрию Николаевичу было девятнадцать лет. Парень он был крепкий и неглупый, учился в местном институте и разъезжал на собственном новеньком форде. Всё у него было хорошо, да вот чего-то ему недоставало в жизни.

И вот, как-то появились в этом городе люди, называющие себя «Истинными посланниками Бога». Юрий пришёл как-то к ним посмотреть, что к чему, и так проникся их верой, что вскоре только об этом и думал. Чтобы вступить в это братство, Юрию пришлось продать свою однокомнатную квартиру, подаренную ему отцом на шестнадцатилетие. Но зато теперь Юрий стал очень уважаемым человеком среди истинных посланников, сразу получив третий по значимости ранг. И теперь всё времяпрепровождение Юрия сводилось к внедрению веры истинных посланников в падшие умы общества, за что он был уважаем ещё больше.

Николаю Александровичу и его жене Ольге это увлечение их сына не очень-то нравилось, но они смотрели на всё это по большей части сквозь пальцы, ибо жили по принципу: «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало».

Утро очередного дня.

– Доброе утро, Таня, – позёвывая, произнёс Николай Александрович и сел за стол. – Что у нас сегодня на завтрак?

– Я только что проснулась, поэтому только кофе.

– И на том спасибо.

Николай Александрович сделал глоток кофе и прожевал булку.

– А, кстати, где Юрий?

– Уже ушёл на занятия, сказал, что будет поздно.

– Опять к этим попрётся?

– Будет читать проповеди своим братьям и сёстрам.

Николай Александрович откусил ещё булку и покачал головой.

– Ох, что-то перестаёт мне всё это нравиться. Чует моё сердце, до добра это не доведёт.

– Да ладно тебе, Коль, ну что ты нервничаешь? Побалуется маленько, потом надоест и всё.

– А как же квартира?

– Ну и что? Подумаешь, квартира. Бог с ней, она стоит копейки, мы ему и получше купим.

– Получше…

– Ты давай ешь быстрей, а то на работу опоздаешь.

– Тань, а может запретить ему? От этих сектантов ничего хорошего ждать не приходится.

– Как хочешь, мне всё равно, я не принимаю это всерьёз. Даже если они в один прекрасный момент исчезнут, всё равно ничего страшного не случится, попереживает наш Юра месяцок-другой и успокоится.

– А может мне с ним всё-таки поговорить?

– Ну, попытайся, хотя ты с ним уже не раз говорил, а толку никакого.

– Да, наверное, поговорю я с ним сегодня, – Николай Александрович дожевал булку. – Ну ладно, мне пора, у меня сегодня очень важная встреча.

– Пока.

– Угу, до скорого.

Большой дом, стоящий на окраине города, среди угрюмых елей и кустов малины. Дом этот не особо отличался от окружающих, разве что выглядел он немного опрятнее, хотя и было в нём что-то отпугивающее.

Этот самый дом и был храмом для всех истинных посланников. На втором этаже сего дома была большая светлая комната, в которой и заседали самые истинные посланники – Виктор и Сергей, для знающих Седой и Серж. Большую часть своей жизни они провели в отсидках за мошенничество и воровство, теперь же они были ни кем иными, как главными сторожителями и идейными лидерами истинной религии.

Через несколько минут должна была начаться молитва, и Седой с Сержем стали выжидать время.

Седой развалился на диване и вздохнул.

– Серж, а вот я думаю, не пора ли нам сваливать? Новичков почти совсем уже не появляется, капусту мы срубили, как бы не огрести.

– Ну чё ты трясёшься? Всё будет чики-пуки, ещё месяц можно смело работать.

– Смотри не лажанись, а то, я вижу, тебя жадность обуяла.

– Заткнись, не тебе решать. Я это дело начал, я его и закончу. Не нравится – проваливай. И постирай наконец свою долбаную рясу, а то от неё уж за версту воняет.

– На себя посмотри, козёл.

– Ты не возникай, твоё место возле параши! Если бы не я…

– Если бы не вы, многоуважаемый наш Сергей, я бы ща уже нормальные бабки имел, а не эту мелочь.

– Тебе что, мало?

– На этом хреновом дельце больше и не заработаешь.

– Это почему же оно хреновое?

– А тем, что нужно каждый день втирать придуркам какой-то религиозный бред, от которого меня, например, уже тошнит.

– Да ты считай ничего и не делаешь, всё я.

– Во, ты…

– Тихо! Кажется, кто-то идёт.

Седой и Сергей быстро сели на мягкие подушки напротив молитвенника и приклонили головы.

В дверь постучали.

– Войдите, – монотонно ответил Сергей. – Наши двери никогда не бывают закрытыми.

Вошёл Юрий с бумагой в дрожащей руке.

– О, простите, что я помешал вашей молитве, я зайду позже.

– О нет, не надо, – так же монотонно и дружелюбно ответил Седой. – Что тебе?

– Я принёс свои размышления по поводу нашей религии, дабы вы смогли показать их всем, кто ещё не верит и тем самым научить их истине.

– Очень хорошо, брат Юрий, оставь бумагу здесь и ступай к своим братьям и сёстрам. Тебе пора читать проповедь.

– Спасибо, – счастливым голосом произнёс Юрий. – Я оправдаю ваши надежды.

– Ступай с Богом, – так же счастливо ответил Сергей.

Юрий поклонился и вышел из комнаты.

Подождав пока шаги Юрия стихли, Седой и Сергей безудержно рассмеялись.

– Да, редкостный придурок, – сквозь смех сказал Седой. – Это ж надо: «я принёс свои размышления…»

Они засмеялись ещё громче.

Наконец, вытерев слёзы, Сергей ещё раз хохотнул и уже серьёзно заявил Седому.

– Короче, слушай сюда, сворачиваться даже и не думай, терпи. У меня тоже все эти идиоты типа Юрки уже вот где сидят, – он провёл ребром ладони по горлу, – но я же не распускаю сопли.

– Эх, Серж – Седой махнул рукой. – Хрен с тобой, терпел же я как-то и ещё потерплю.

– Вот и молодец.

Они встали с подушек и снова уселись на диваны.

– Войдите, – послышался грубый голос.

Двери огромного кабинета открылись, и Павел с Петром неспеша вошли внутрь.

За столом Босса уже сидел этот мерзкий тип и ехидно поглядывал на Петра.

– Садитесь.

Пётр и Павел сели в широкие кресла и переглянулись.

– Чего вы хотели?

– Мы на днях получили доклад по Земле… – Пётр запнулся.

– Ну, говорите.

Павел решил продолжить сам.

– Мы решили, что нам надо послать мессию.

Босс удивлённо поднял бровь.

– А вы хорошо подумали?

– О да, мы в этом уверены, – как-то робко сказал Пётр.

Уродец, сидевший рядом, хихикнул.

– А зачем?

– Как зачем?

– Вы же и сами прекрасно знаете, что уже поздно. Не будем тратить свои силы, у нас и в этом мире дел хватает.

– Мы думаем, что не так уж всё и страшно, ещё можно всё исправить.

– Да вы и сами в это не верите. Всё, с людьми покончено. Неудачный был эксперимент, я же давно говорил…

– Нет, я думаю… – прервал его Пётр, но продолжать почему-то испугался.

– Не хочу я никого посылать,– пробасил Босс.

– А не рановато ли ещё, – он опять ехидно улыбнулся. – Разве уже прошло две тысячи земных лет?

– Да, сейчас уже две тысячи первый год от рождества Христова.

– Не напоминай мне о моём сыне, – побагровел Босс. – Это из-за ваших предшественников он полюбил этих несчастных людишек, и сам спустился на землю. Он их любил, а они… Он до сих пор не может стать таким, каким был прежде. Я больше не хочу связываться с людьми.

– Совершенно верно, давно пора прикрыть этот проект. Помните, – обратился он к Петру и Павлу, – как ваша контора загубила Жизнь на Ялмезе, внедрив животное начало в их духовную жизнь? Они превратились в примитивных существ за ничтожный отрезок времени. Вы рискнули ещё раз, – он опять хихикнул. – И теперь решили внедрить духовную составляющую в животных. Вот видите, не прижилось, пора бы уже это понять. Выходит, животное всегда сильнее. Всё, эксперимент окончен.

– Нет! – воскликнул Павел. – Люди развиваются, они…

– Вы и сами знаете, что это неправда, – с уверенностью произнёс Босс. – Люди развиваются едино лишь с целью упрощения и увеселения своего животного бытия.

– Но дайте…

– Наша духовная крупица, по сути, так и не вышла из зачаточного состояния. Она необратимо умирает в этих обезьянах.

Павел разозлился, всё-таки этот урод ему очень сильно не нравился. Он повернулся к Боссу.

– Но мы имеем право на мессию, это оговорено в договоре об эксперименте. Вы обязаны нам разрешить…

– Иначе мы будем вынуждены обратиться в союз правителей Высших Миров, – добавил Пётр.

Вены на висках Босса вздулись, он был готов испепелить их взглядом.

– Вон вы как заговорили! Да если бы не мой сын, и ноги вашей здесь не было! Да кто вы такие? Тоже мне дух, ничтожные душонки этих неудачников! – Босс приподнялся с кресла и упёр руки в стол.

Пётр и Павел съёжились, ожидая чего угодно.

– Хрен с вами! Посылайте мессию, но знайте, если опять ничего не получится, я забуду про существование этого дурацкого эксперимента и вообще прикрою вашу лавочку.

Босс плюхнулся в кресло и обвёл их недобрым взглядом.

– Всё, можете идти.

Они слегка поклонились, естественно за исключением этого «красавчика», который всё-таки был с боссом на равных, так как состоял главой хоть и конкурирующей, но не менее важной конторы.

Выйдя из кабинета, Пётр облегчённо вздохнул и вытер пот со лба.

– Вот это ты, Паш, отчебучил!

– Что?

– Угрожать Боссу!

– А что ещё оставалось?

К ним подошёл конкурент.

– Ой, ребятки, ничего-то у вас не выйдет, можете попрощаться с вашими любимчиками и со своими регалиями, – он вновь ехидно хихикнул и ушёл.

– Как же он меня бесит… – процедил Павел.

– Знал бы босс, что он хотел совратить его сына…

– Кстати о регалиях, протри, наконец, свою шляпу, а то она уж совсем не блестит.

– А ну её, – Пётр махнул рукой, и они пошли в теперь уже общий кабинет.

Василий всю дорогу думал о сказанном. Он пытался понять, неужели все люди такие? Неужели все думают так же, как и они?

По пришествии домой Василий «крепко задумался в вопросе о правде».

За ужином он захотел узнать мнение матери.

– Ма, вот я сегодня разговаривал с Саньком и Михалычем и хотел бы теперь спросить тебя.

– Ну, спрашивай.

– Как по твоему надо жить?

– Эх, Вася, все люди, как люди, живут, работают, а ты всё какие-то философские вопросы решаешь. Тебе уже почти двадцать четыре года, а ты всё ещё какой-то ерундой занимаешься.

– Это не ерунда.

– Пора бы уже и жизнь начать обустраивать.

– А что значит обустраивать?

– А то и значит. Вон, Владик с пятого этажа, хорошо ж живёт, а ведь ему всего двадцать два. В таком возрасте, а уже важный человек, бизнесмен.

– Да не бизнесмен он никакой, а обычный бандит.

– Бандит, не бандит, а вон какие деньги зарабатывает, ездит на БМВ и собирается новую квартиру покупать.

– А как ты думаешь, кто правильно живёт: этот Владик или Александр Степанович из соседнего подъезда?

– Александр Степанович? Это тот врач что ли, глазник?

– Он самый.

– Конечно же, Владик. Александр Степанович вообще дурак, взятки брать не любит, машину себе так и не купил. Этак он, как в этой своей квартирке родился, так в ней и помрёт и даже на гроб денег не будет.

– Но ведь он врач, он людям зрение возвращает, делает доброе дело, а Владик наоборот только отнимает.

– Он не бандит, у него фирма.

– Знаем мы эти фирмы.

– Зато он живёт припеваючи, не то, что твой Александр Степанович.

– То есть, по-твоему, лучше под себя побольше нагрести, чем другим помогать?

– Да кому нужна эта твоя помощь?

– Но нельзя жить только ради себя.

– Вася, запомни, сейчас не то время, чтобы о ком-нибудь заботиться, думай только о себе, люди не прощают добра, а то ведь так и помрёшь в нищете. Если хочешь хорошо жить, не оглядывайся по сторонам.

– И ты думаешь, что надо быть эгоистом и жить только для себя? Поставить перед собой великую цель – заработать побольше денег?

– Да, а чего здесь такого?

– Да так, ничего.

– Чего стесняться, если все так живут?

– Все, все, все…

– А будешь жить для всех, тебя будут только использовать, да ещё и смеяться: «Вы только посмотрите, какой дурак – другим помогает, а у самого ни гроша за пазухой, ха-ха…», а в старости тебе никто даже и кружку воды не поднесёт.

– Но ведь ты веришь в Бога, ходишь в церковь, как ты можешь говорить такие вещи?

– Ну и что? Вера верою, а жизнь жизнью.

– «Как бы не проповедовали Христа, притворно, или искренно, я и тому радуюсь, и буду радоваться».

– Вот именно, Павел-то не дурак был, он понимал, что к чему.

– Как хоть…

– Бог не коммунист, он не разделяет людей на богатых и бедных, а лишь на хороших и плохих. Можно быть и богатым, и хорошим.

– «Проще верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть на небеса».

– По большей части так, но ведь есть и исключения.

– Хоть одно.

– Ну…

– И вообще, что значит, хороший и плохой?

– Хороший, это когда ты веришь в Бога.

– А как же грехи?

– Если веришь, то Бог всё простит. Все мы грешники, святых не бывает. Николай второй вон сколько людей загубил, одно кровавое воскресенье чего стоит, а стал святым, вот так-то.

– Святым он стал из-за того, что умер мученически.

– Да это каждый день кто-нибудь мученически умирает, а святыми от этого никто не становится. Значит, верил Николай в Господа Бога нашего, оттого и вознёсся, хотя и погрешил немало.

– Ничего-то тебе не докажешь, на всё у тебя есть ответы.

– Это потому что я права. В жизни главное хорошо пожить, а для этого нужны деньги, и чем больше, тем лучше.

– Вот ты говоришь, что главное – это хорошо пожить, то есть, я так понимаю, это значит себе на радость?

– Ну, в общем, да.

– А если я испытываю радость оттого, что людям добро делаю? Вот неважно для меня то, как я живу и всё тут.

– Это ты сейчас так говоришь, а повзрослеешь – поймёшь, что главное в жизни люди или деньги.

– Я и так уже не маленький.

– Это ты ещё особой нужды не испытывал, на голодный желудок-то особо не разлюбишься.

– А как же люди деньги в пожертвование отдают или, там, на аппаратуру для экспериментов тратят, на науку?

– Всё или мелочь, или для показухи, или с известным расчётом на своё будущее, хотят что-нибудь изобрести и продать это своё изобретение подороже. Это ты молодой ещё, идеалистом себя называешь, а вот от силы лет через пять, когда выбьешь эту дурь из своей головы и станешь нормальным человеком, одна у тебя будет цель – побольше заработать.

Василий понял, что доказывать что-либо бесполезно, и не стал ничего отвечать.

Мария Юрьевна посмотрела на висящие на стене часы.

– Заговорились мы тут с тобой, по телевизору уж пять минут, как «Поле чудес» идёт. Пошли смотреть, а то всё самое интересное пропустим.

Они встали и, быстренько убрав со стола, пошли смотреть телевизор.

«Поле чудес» Василий смотрел как-то урывками. По большей части он думал и молчал. Все его мысли на тот момент можно было свести к одному вопросу: «Как так можно жить?»

Глава 2

На следующий день Пётр и Павел сидели в своём кабинете и просматривали список претендентов на место мессии. Список был не очень-то внушительным.

Павлу надоело в пустую перебирать имена, и он отложил бумаги.

– Петь, я знаешь, что думаю? Надо сначала определиться, в какой стране должен появиться мессия.

– Можно и так, – согласился Пётр.

– Ты к какой больше склоняешься?

– Ну, точно не Индия и не Израиль, с пограничными им странами. Отдалённые тоже не подходят, по очевидной причине, Африка тоже…

– Ну, так что?

Пётр почесал лоб.

– Не знаю.

– А как тебе США?

– Сплюнь! Там через месяц его сделают ведущим какого-нибудь шоу.

– Да, значит, Западная Европа тоже не подходит.

– В принципе, да.

– Остаётся только Восточная Европа.

– А там кто?

Пётр пожал плечами.

– А как тебе Россия?

Пётр задумался.

– Неплохой вариант. Люди ещё хоть как-то верят в Бога, эгоизм не слишком выпирает, деньги тоже, пока что. Страна большая, имеет определённый вес в мире…

– Ну, так что?

– Лучше, наверное, пока и нет.

– Вот и хорошо, значит, Россия?

– Из двухсот с лишним зол выбирают меньшее.

Павел порылся в бумагах и достал список нужных людей.

– Не очень-то много.

– И ещё отсеем священников и тех, кому за тридцать.

Прошло несколько минут.

– Ну, Петь, что там?

– Вот, – Пётр выписал несколько имён.

– Ну, теперь давай, что ли, посмотрим на них.

Они включили телевизор и начали искать нужные каналы.

– Так, – начал Павел. – Этот некрасивый, этот шепелявит, этот бомж, сейчас нищим никто не верит, этот…

– Стоп!

– Чего?

– Вот это неплохой вариант.

– Он?

– Не хуже других, даже где-то лучше.

– Лучший человек на Земле? – улыбнулся Пётр.

– В общем… Ну-ка, посмотри его характеристики.

Пётр переключился на таблицу.

– Так… Неплохо… Ну-у…

– Ну, и что ты надумал?

– Нормально. Очень неплохие характеристики, подходит по всем данным.

Они несколько минут молча на него смотрели.

– Ну что, его?

– А давай!

– Вот и замечательно.

– Великолепно.

– Поздравляю, мессией у нас будет некий Василий Иванович Иванов.

В эту ночь Василию приснился удивительный сон. Как будто к нему в комнату спустился апостол Павел и сказал ему, что отныне он избранный, мессия и что теперь он должен исцелять людей и вселять в них веру, на что ему будет дана божественная, непоколебимая и могучая сила, а также дар убеждения и предвидения.

А было это так.

Василий проснулся от ощущения, что в комнате кто-то есть. Он приоткрыл глаза, но поворачиваться не стал.

Появился яркий свет, и чуть позже послышался громкий, басовитый голос.

– Проснись.

– Ты кто? – робея, спросил Василий.

– Я Павел, сын мой.

– Павел?

– На тебя будет возложена миссия наставления людей на путь истинный.

– Я не понимаю…

– Отныне ты – олицетворение Бога на Земле.

– Что?

– Ты всё правильно понял.

– Но я…– Василий ничего не понимал. – Я не сумею, я не смогу.

– Сможешь, ибо мы в тебя верим и едино лишь на тебя уповаем.

– Но почему я?

– Ты один из немногих достойных. Чувствуешь ли ты прилив сил?

– Да, но… но… как же так? Что я буду делать?

– Ты должен верить, и тогда поверят тебе.

– Но вдруг я не сумею? Откуда я буду знать, что мне делать и как себя вести?

– Всё зависит только от тебя, я больше не смогу помогать тебе…

– Но почему? – удивился Василий.

«Я не могу нарушать договор».

– Это не важно. Ты должен слушать своё сердце, как и всё это время, оно подскажет, что тебе надо делать.

– Я…

После этих слов Павел как-то по-новому перекрестил Василия и тут же исчез, как будто его и не было вовсе.

Сразу же после этого Василий уснул.

– Вась, вставай, пора на работу.

Василий медленно открыл глаза и, потянувшись, встал с кровати.

– По-моему, ты сегодня разговаривал во сне, меня это пугает. Тебе явно надо меньше читать свою муть.

Василий ничего не ответил.

– Ну ладно, умывайся быстрей, а то завтрак стынет.

– Мне сегодня приснился очень странный сон, – Василий задумался. – Это же надо.

Василий помотал головой и протёр глаза.

– Ну, и что же тебе приснилось?

– Как будто ко мне в комнату спустился апостол Павел и сказал, что отныне я посланник Бога на Земле.

– Да?

– Кстати, сон был на удивление реалистичным, даже такое ощущение, что он действительно был.

Мария Юрьевна рассмеялась.

– А он тебе случайно свой телефон не оставил? Эх, Вася, Вася, может, у тебя галлюцинации начались? – она сделала недоверчивое лицо.

Василий усмехнулся.

– Всё, надо вести тебя к психиатру, – Мария Юрьевна улыбнулась и погрозила пальцем.

– А вдруг он и вправду был? – наполовину с иронией, наполовину с надеждой спросил Василий.

– Ой, да что ему у нас делать-то? Ты лучше иди, ешь, а то на работу опоздаешь.

– Иду.

– А ты, кстати, не знаешь, где у нас таблетки от головы? Не могу, голова раскалывается.

– Забудь, само пройдёт.

Василий оделся и, позавтракав, ушёл на работу.

Николай Александрович открыл дверь и зашёл домой. Он бросил ключ на тумбочку и, не разуваясь, прошёл на кухню и сел за стол.

Он посмотрел на жену, затем отвёл взгляд и тяжело вздохнул.

– Ты, я вижу, сегодня не в настроении, даже не поздоровался, – Татьяна отложила полотенце и села рядом.

– Чует моё сердце, хана фирме.

– Ты это уже не в первый раз говоришь.

– Да, но сейчас всё действительно очень серьёзно.

– И что же случилось?

– Сегодня у меня должен был быть один очень важный человек, с которым мне было просто необходимо заключить контракт, а он, сволочь, позвонил и сказал, что он, видите ли, нашёл компанию получше, – Николай Александрович сделал паузу. – Даже не захотел меня слушать, козёл.

– Это опять, что ли, Владислав… как его там? Ну, да не важно. Это он тебе опять палки в колёса вставляет?

– Да, этот…– Николай Александрович стукнул кулаком по столу и уставился куда-то на стену.

– Неужели никто не знает, что это за тип?

– Видимо, не знают или делают вид, что не знают. Он же, урод этакий, стартовый капитал на воровстве сделал, он всех своих конкурентов со свету сжил, а одного особо настырного и вовсе пристрелил. У него же по глазам видно, что как только он побольше денег нахапает, так сразу и смоется, это он пока ещё над своими клиентами не особо издевается. Как хоть люди ему могут верить? Всё выгоду ищут…

– А ты не пробовал с Геннадием Борисовичем договориться? Может вместе бы вы и придавили этого Владислава.

– Таня, не смеши меня, с этим барыгой вообще нельзя никаких дел иметь, он за копейку удавится.

– Да?

– Тоже вот странный человек, – Николай Александрович усмехнулся. – Вроде умный, из ничего вон какое состояние сколотил, а порой становится тупой, как пробка.

– Почему?

– Ходят слухи, что он с этим Владиславом даже договор о сотрудничестве заключил.

– Не может быть…

– Как хоть онне понимает, что этот тип его одного в течение полугода раздавит? А не раздавит, так убьёт. Всё за деньгами гонится, думает, сам Владислава облапошит.

– А что? Всё может быть. Хотя Владислав понаглей и в методах не стесняется, но Геннадий-то поумнее его будет, ещё неизвестно, кто кого обставит.

– В любом случае обставят меня, – Николай Александрович ещё раз вздохнул. – Неужели он не понимает, что с такими людьми вообще нельзя никаких дел иметь!

– Видимо, не понимает.

– Этот Владислав дело его племянника угробил, а он ещё с ним договоры заключает.

– Племянник племянником, а в бизнесе чувствам не место. Хочешь жить, умей вертеться. Сейчас только такие люди и выживают, заработать много денег и при этом никому не сделать ничего плохого – это нереально.

– Да что ты мелешь, Тань? – разозлился Николай Александрович. – Я уже почти десять лет в бизнесе, а ещё никому палки в колёса не вставлял. Всё от человека зависит, если человек сволочь, то он и в церкви всех попов выживет.

– Хочешь сказать, что деньги не влияют на человека? – удивилась Татьяна. – По-моему, чем больше денег, тем человек становится хуже, пока эти самые деньги не станут для него смыслом жизни.

– Не неси чепухи… – возмутился Николай Александрович, но Татьяна не дала ему продолжить.

– Это как снежный ком, стоит только начать. Человек просто перестаёт быть самим собой по определению, – Татьяна сделала паузу и задумалась. – Хотя, может быть всё наоборот? Обретаешь себя, становишься таким, как и миллионы лет назад, то есть без всяких там высоких чувств, чести, совести и тому подобного. Может быть, настоящие Люди – это не Пушкин, не Достоевский, а Билл Гейтс или Рокфеллер? Они обретают связь с прошлым, идя в будущее. Может быть, зависть, гордыня и месть и есть наши главные, наши природные чувства? Через которые мы вновь придём к той простой, в психическом плане, жизни, которая была у наших предков, у каких-нибудь питекантропов. И не будет никаких надуманных идеалов, вечных и совершенно бессмысленных поисков и прочей ерунды, которая только забивает головы и мешает жить нормальным людям.

Николай Александрович засмеялся.

– Ты хоть сама поняла, что сказала? Тоже мне философ нашёлся! Ты вон лучше за ужином смотри, а то уж гореть начало.

– Ой, правда.

Татьяна встала и подошла к плите.

В дверь позвонили. Николай Александрович откинулся на спинку стула, и устало потёр глаза. Татьяна косо посмотрела на него, но, ничего не сказав, бросила готовку и пошла открывать дверь.

Василий, как обычно всё утро таскал ящики, но почему-то все его мысли были только о том странном сне. Что-то никак не вылетали слова Павла из его головы, тем более, что всё было так реалистично.

Василий решил отдохнуть и присел на один из ящиков.

К нему подошёл Михалыч и сел рядом.

– Что-то ты сегодня сам не свой. О чём мечтаешь?

– Да так, сон мне сегодня какой-то странный приснился…

– Ну, рассказывай.

– Как будто я с апостолом Павлом разговаривал, и он сделал меня мессией.

– Эка невидаль, – Михалыч закурил папиросу. – Это ещё что, мелочь, я вот во сне однажды с Путиным разговаривал.

– Да не, это всё не то. Сон был такой реалистичный, и из головы никак выходить не хочет.

– Ну, тогда тебе к психиатру надо, это дело запускать нельзя.

– Да что вы всё к психиатру, да к психиатру, достали уже, – разозлился Василий.

Тут к нему подошла тётя Клава и сказала, что ему звонит мать.

Василий встал и, отряхнувшись, пошёл к телефону.

– Привет, что случилось?

– Забыла тебе сегодня сказать, чтоб ты хлеба купил.

– А-а, куплю.

– Не забудь только.

– Постараюсь.

Недолгое молчание.

– А знаешь, Вась, голова-то у меня сегодня через пять минут прошла, почаще бы тебе такие сны снились, – она засмеялась.

Василий не на шутку удивился.

– Да?

– Честное слово. Даже удивительно, обычно если у меня утром начала болеть голова, то это как минимум до обеда, а тут…

– Вась, хватит лялякать! – послышался голос Санька.

– Ну, всё, я пошёл, меня зовут.

– Как будто без тебя не обойдутся.

– Ну, надо же совесть иметь.

– Ладно, тогда до скорого.

– Пока.

Василий положил трубку и на секунду задумался.

– Эй, хватит халтурить, – снова прокричал Санёк. – Не одному ж мне здесь корячиться, и так спина болит.

– Да не бреши ты, ничего у тебя не болит.

Василий усмехнулся таким странным мыслям по поводу этого сна и решил пойти на подмогу.

Не прошло и нескольких секунд, как Санёк снова прокричал.

– Вась, ты волшебником, что ли, стал? Гля, у меня и правда спина болеть перестала.

Василий так и застыл на полушаге.

За эти несколько мгновений, что он так стоял, у него в голове пронеслось, наверное, с миллион мыслей. Он начал чувствовать какую-то силу, которая стала всё сильнее и сильнее овладевать им. Василий наконец-то начинал верить.

– Ну, ты, Вась, даёшь, – съехидничал проходящий мимо Михалыч.

– Ты у нас теперь великий маг, – улыбнулся Санёк и вновь принялся за работу.

Василий поднял на них глаза, глаза совершенно нового человека, или даже и не человека вовсе.

– Я не понимаю…– еле слышно прошептал Василий.

– Вась, хорош придуриваться, давай работай.

– Этот сон – не сон…

– О-о, Вась, да у тебя крыша съехала.

– Вася у нас теперь посланник Бога, – хихикнул Михалыч и вновь повёз тележку.

Санёк тоже улыбнулся.

– Что у тебя сейчас болит? – как-то странно, без интонаций, спросил Василий Михалыча.

– Чего?

– Что у тебя болит? – настойчивее повторил Василий.

Михалыч остановился и, посмотрев на него, задумался.

– Ну, у меня много чего болит. Вот нога правая, например, перед дождём всё время ноет, аж сил нет. И сейчас болит, наверное, завтра дождь будет.

– Не болит у тебя нога, – повелительно сказал Василий и посмотрел Михалычу в глаза.

Михалыч удивлённо посмотрел сначала на ногу, затем на Василия и медленно сел на ящик.

Санёк забеспокоился.

– Э, Михалыч, тебе плохо?

– Мне… мне…– начал было он. – Вася… – он снова запнулся. – Твою мать!

Татьяна открыла дверь и, улыбнувшись, поздоровалась с Юрием.

– Привет.

– Привет, ма. Как делишки? – было видно, что у Юрия сегодня приподнятое настроение.

– Хреновые у нас делишки, – прошептал Николай Александрович.

– Коль, не начинай. Проблемы с работой надо и оставлять на работе.

– Это не мои проблемы, а наши проблемы, я не ради одного себя живу.

– Да ладно тебе, па, всё утрясётся.

– Тебе хорошо говорить, ты ничего не делаешь и ничего не зарабатываешь, – Николай Александрович был сегодня не в духе. – А когда вот будешь пахать с утра до ночи, тогда посмотрим, каким ты будешь спокойным.

– А я вообще не буду работать, в вашем смысле слова, – как ни в чём ни бывало ответил Юрий. – Я буду совершенствоваться внутренне, остальное неважно.

– Ты смотри, как заговорил, – всплеснул руками Николай Александрович. – А жить-то ты на что будешь? Или ты будешь едино лишь духом святым питаться?

– Па…

– Квартиру ты этим проходимцам, кстати, задарил совсем не духовную, а очень даже материальную, на мои денежки, между прочим, купленную.

– На пути к большему приходится жертвовать меньшим.

– Совсем, я вижу, тебе мозги запудрили в этой секте, ты…

– Это не секта, – в очередной раз повторил Юрий.

– Не перебивай меня! – разозлился Николай Александрович. – Сегодня ты подарил им свою квартиру, завтра и нашу квартиру подаришь, а послезавтра ради этой своей секты прибьёшь нас с матерью, так?

– Коля, ну хватит тебе, не надо срывать злость на нём, – начала успокаивать его Татьяна.

Николай Александрович замолчал и стукнул по столу.

– Ничего вы не понимаете, – Юрий махнул рукой и, расстроенный, пошёл к себе в комнату.

Николай Александрович молчал.

Татьяна продолжала готовить.

Уже через несколько часов слух о сверхъестественных возможностях Василия облетел все склады, и к вечеру к нему уже выстроилась очередь.

Почти каждый подходивший скорее хотел проверить Василия на предмет его возможностей исцеления, нежели действительно исцелиться, и уже после нескольких слов уходил от него с непоколебимой уверенностью.

К вечеру Василий мог уже совершенно непринуждённо исцелять людей от мучавших их недугов, а также мог легко рассказывать судьбы пропавших родственников и, если что, подсказать, какой лучше выбрать путь.

Уже к самому концу рабочего дня, который, естественно вышел не рабочим, подъехал владелец складов и, узнав о появившимся среди его подчинённых целителе, тоже решил проверить Василия. А так как здоровье Владимира Алексеевича не подводило, а судьбы родственников были ему мало интересны, то он решил просто вывести Василия на чистую воду.

Владимир Алексеевич подошёл к Василию, стоящему на большом ящике и с усмешкой на губах посмотрел на него.

– Эй, Вась, говорят, что ты посланник Бога, – Владимир Алексеевич ехидно прищурил глаз. – А почему это Бог выбрал именно тебя?

Василий как-то странно перекрестил улыбающуюся женщину и обратил свой взгляд на Владимира Алексеевича.

– Потому что я верую.

– Ну и что? Я тоже верю в Бога.

– Это не вера, это привычка. Ты слаб духом, я это вижу.

– Как же ты это видишь?

– Неважно. Тебе уже пятьдесят два года, пора бы уже подумать о лучшем мире.

– Кто тебе сказал, что он лучший? Может, лучше этого мира ничего и быть не может?

– Нет, этот мир далеко не лучший, но в наших силах сделать его таковым. Истинно говорю вам, если захочешь, чтобы гора сдвинулась, она сдвинется. Нет препятствий для духа человеческого, едино лишь для пристанища его есть…

Все были до глубины души поражены этим разительным переменам в Василии. Как он стал говорить, какой взгляд, какие жесты… Нечеловеческое всё какое-то, всевластное.

Если бы он ещё вчера вот так бы встал на ящик и начал говорить о том, как надо жить, его просто бы засмеяли, а сейчас все стоят и слушают, веря каждому его слову. Даже Санёк с Михалычем прислушивались. Они слушают, и выражение их глаз меняется; одна часть их существа начинает стремительно расти, вытесняя другую, досель практически неразделимо властвующую. Всё в них копошится, противится, но не могут люди не прислушиваться, по крайней мере, большинство.

– И что же нам делать, о, Василий? – Владимир Алексеевич издевался. – Как теперь жить?

– Надо жить, слушая сердце, слушая душу, а не желудок. Почему вы набиваете желудок, а сердце оставляете голодным? Прислушайтесь, слышите, как оно хочет есть? Пожалейте его.

– Но я не чувствую, чтобы у меня урчало в сердце, – засмеялся Владимир Алексеевич и посмотрел по сторонам, но никто не поддержал его смеха.

– Потому что ты большинство, ты чувствуешь только свою материальную составляющую. Учитесь чувствовать не телом, но душою и многое тогда в вашей жизни изменится.

– Жаль не в лучшую сторону. А если я…– опять начал было Владимир Алексеевич.

Василий опустил глаза и покачал головой.

– Хватит вопросов. Какой смысл убеждать волка в том, что он должен питаться травой? Вера в эту жизнь у тебя уже неискоренима, ты умер.

Владимир Алексеевич встретился взглядом с Василием, и по его коже побежали мурашки. Он как-то аляповато махнул рукой и, развернувшись, не спеша пошёл на улицу, не сказав больше ни слова.

Василий несколько секунд провожал его взглядом, но вскоре вновь начал учить.

Да, встреча двух стихий в уверенном существе Владимира Алексеевича повергла его самосознание в некое замешательство. Он весь вечер сидел в машине и думал о сказанном Василием. Всё было в смятении, в хаосе, одна мысль легко опровергала другую, на место которой тут же становилась новая. Но через два часа ему позвонили и сказали, что пришла очень неплохая и дешёвая партия товара, после чего Владимир Алексеевич решил, что хватит маяться дурью, и немедля жестоко подавил ростки.

– Ты видел это?– спросил Пётр, почёсывая бороду.

– Да, для первого раза неплохо. Главное, что он всё понял и принял это.

– А по-моему, даже слишком высокомерно, с людьми надо быть проще.

– А ты что хотел? Он же не каждый день такие проповеди читал, первый раз всё-таки.

– Да, первый раз.

– Посмотрим, что дальше будет.

– Я боюсь, как бы он не возгордился и не зачерствел, тогда конец.

– Ну почему ты такой пессимист? Чуть что, так сразу конец.

– Почему же пессимист? Я реалист. Надо реально смотреть на вещи, тогда всё будет просто и понятно.

– Что будет просто и понятно? Отношение к жизни, мир, или что-то там ещё? Ничего не будет проще, как раз-таки наоборот всё будет только сложнее, то есть хуже.

– Это ещё почему?

– Если быть реалистом или пессимистом, что в принципе одно и то же, то это значит жить по-настоящему, без лишних желаний, без мечтаний. А разве без этого можно жить нормально? Или даже можно ли жить вообще?

– По-твоему только оптимисты могут мечтать?

– Конечно, нет. И реалисты-пессимисты тоже могут, но им это не надо. Зачем копаться в мыслях, которые только расстраивают? Зачем мечтать, если думаешь, что это всё равно не сбудется? Если бы Христофор Колумб был реалистом, то он бы не открыл Америку.

– Как ты говоришь, так получается, что мы все оптимисты.

– Крайностей не бывает, но по большей части мы все именно оптимисты.

– Чушь ты какую-то несёшь. Настоящими оптимистами могут быть только животные, ибо они не знают даже того, что умрут, а если знаешь хотя бы это, то ты уже не оптимист.

– Ну, это само собой.

– А что ж ты тогда?

– В конце концов, прекрати вдаваться в такую страшную метафизику, все понятия надо принимать усреднёнными, только тогда размышления будут похожи на правду.

– Понятия обозначают крайности, в мыслях нет понятия среднего. Как можно думать усреднёно о крайностях?

– На Земле люди трактаты таким образом писали.

– Ну, в принципе от этого никуда не денешься.

– Ну и что тогда об этом вообще говорить?

– Лучше хоть как-то сказать, чем не сказать ничего.

– «Всё половинчатое портит целое».

– А что поделать, если нет целого?

– Ничего.

– Лучше уж хоть что-то, чем ничего.

– Одни слова. И твою и мою точку зрения можно опровергнуть в течение десяти минут.

– Ну и что? А говорить-то хочется.

– В этом-то всё и дело!..

В дверь постучали.

– Войдите, – скомандовал Павел.

В дверях показалась очаровательная секретарша и еле слышно сказала:

– Пришёл список претендентов на вакансии, вам приносить?

– Неси.

Секретарша кивнула и удалилась.

– А на счёт Василия – это ты зря, ты слишком всё преувеличиваешь.

– Ну, хорошо, может быть.

– Дурацкая у тебя привычка…

– Всё, я уже молчу, – Пётр не любил, когда его начинали критиковать.

– Ладно, ладно.

Павел развалился в кресле и стал ждать секретаршу со списком.

Василий уже почти полчаса сидел на кухне, не проронив за это время ни единого слова.

– Что-то с тобой сегодня не то, Вася, не приболел ли ты? – Мария Юрьевна закончила переворачивать блины и тоже села за стол.

– Я теперь мессия, – как ни в чём небывало ответил Василий и посмотрел на мать, которая в свою очередь недоумённо уставилась на него.

– Ох-ох-ох, завтра же идём к врачу.

Василий всё так же пристально смотрел на неё.

– У тебя сейчас опять болит голова, я вижу. Всё, больше она у тебя болеть не будет, и валидол больше не пей, он тебе не нужен.

– Чего?

– Чувствуешь, как ровно и уверенно стало биться сердце?

Мария Юрьевна вытерла руки и, почувствовав, что в ней действительно что-то начало меняться, набожно перекрестилась.

– С-сынок… Неужели правда?

– Ты же чувствуешь, что да. Верь сердцу.

Она покачала головой и, окончательно поверив, улыбнулась Василию.

– Ух ты, – обрадовалась она. – Это какие же теперь деньги можно заработать? Ты станешь миллионером!

Василий испуганно посмотрел на неё.

– Мама, о чём ты? Как ты можешь так говорить? Причём тут деньги?

– А что такого?

– Этот великий дар дан мне не для того, чтобы я деньги зарабатывал. Я должен наставлять людей на правильный путь, должен помогать в их горе…

Мария Юрьевна вздохнула и грустно опустила голову.

– Я уж было обрадовалась, что ты нормальным человеком станешь, а, оказывается, ты ещё больше чокнулся. Деньги тебе сами в руки плывут, только греби. Можно ведь людям и за деньги помогать, кто хочет жить, тот заплатит.

– Если я начну брать деньги, то моё животное начало начнёт усиливаться, а его очень трудно остановить, тогда оно рано или поздно захватит меня целиком, и я лишусь этого дара, а этот дар бесценен, как бесценно всё человечество.

– Да что тебе человечество? Ты хочешь его исправить? Зачем тебе эта кучка безмозглого мяса? О себе надо думать.

– Ты называешь человека безмозглым мясом?

– Я имею в виду толпу, а не конкретную личность. Человек звучит гордо, толпа звучит ничтожно. Стадо оно и есть стадо, будь то хоть коровы, хоть овцы, хоть люди, суть одна.

– Но именно людей я и хочу изменить, а не конкретного человека.

– Нельзя, исправив десять человек, исправить толпу в сотню человек, скорее наоборот исправят тех несчастных отщепенцев. Ничего ты не изменишь, это же ясно, как божий день.

– Иисус изменил мир, и я изменю.

– Иисус изменял тысячи, а не миллиарды, да и то, что толку? Только другому Богу стали молиться, а как скотами были, так скотами и остались.

– Если даже на примере одного человека толпа не будет меняться, то я буду изменять сознание толпы. Толпа просто перейдёт на новую ступень.

– Да что ты такое говоришь? – возмутилась Мария Юрьевна. – Нельзя изменить толпу кардинальным образом, таким, каким хочешь изменить ты, нельзя. Развитие людей непрерывно, не может быть никаких скачков и ступеней. Вот человек, например, только тогда может принять идею, когда он ею проникнется, когда он её переживёт, а у толпы нет мозгов, она не может что-либо осознать и принять, она может только переварить всё то, что мешает её спокойному существованию.

– Ничего ты не понимаешь.

– Это ты…

– Если изменить десятерых, то каждый из них изменит ещё десятерых и так будет до тех пор, пока не изменятся все.

– Ты не учитываешь того, что с каждым новым человеком вера уменьшается, по причине удалённости от источника. Так что, если первый изменит десятерых, то пятый уже одного, а шестой, так и вовсе ничегошеньки не изменит.

Василий удручённо покачал головой.

– Неужели ты так прогнила?

Мария Юрьевна не обиделась.

– Эх, Вася, Вася, ничего-то ты не понимаешь. Ничего не изменится, только загубишь ты себя.

– Изменится.

– Меня бы хоть пожалел, сил моих больше нет в этой нищете жить.

– Мама, не надо.

– Ну что значит не надо? Думаешь, мне легко?

– Мы не голодаем и это главное. О сердце подумай, оно нищенствует.

– Я уже давно сложилась, меня не изменишь, – Мария Юрьевна вздохнула и, помолчав секунду, добавила. – Совсем ты свою мать не жалеешь. Ладно, ешь блины, а то остынут.

На следующее утро Василий двинулся в путь.

Глава 3

Василий уже почти два месяца ходил по стране, исцеляя людей и проповедуя новую веру. Теперь он был не один, месяц назад у него появился ученик, звали которого Иван. Был он лет на пять моложе Василия, однако ж и лицом, и телосложением они были очень похожи. До встречи с Василием Иван учился в университете, но, проникнувшись новой верой, забросил это дело и пошёл за Учителем.

Жить им сейчас было довольно трудно. Денег никогда не было, ели они только то, что дадут и спали там, где застала их ночь, ну или в лучшем случае у добрых приютивших их людей. Весть о новом пророке облетела все окрестные области в течение двух недель, но Василий, просясь к кому-то на ночлег, никогда не говорил, кто он. Лишь на следующий день он начинал учить и исцелять, и только тогда все узнавали, кто он есть на самом деле.

Большую часть времени Василий и Иван рассуждали о жизни, о людях, о Боге и о прочих вещах. Вот и сейчас они мирно разговаривали, идя в очередной город.

Погода была на удивление хорошая.

– Василий, вот я смотрю на Солнце, на траву, на птиц и поражаюсь, неужели всё это создал Бог?

– Всё не совсем так, как писано, поэтому я и несу новую веру.

– То есть, ты хочешь сказать, что ранее нас всех обманывали? Обман – зло, значит и писание – зло?

– Конечно, нет. Люди не поняли бы тогда правду, так было надо. Когда мать говорит ребёнку, что лекарство сладкое, она обманывает его, но зло ли это?

– Нет, – Иван задумался. – Так, когда же обман благо, а когда зло?

– Как сам решишь, всё зависит от тебя. Сердце, душа должны говорить, хорошо это или плохо.

– Ты всё время говоришь о душе, а разве она не может ошибаться?

– Она не отсюда. Там, где она родилась, ошибок не существует.

– Но ведь у каждого разная совесть, душа, одному они позволят это, а другому нет, соответственно для одного это будет добром, а для другого то же самое будет злом.

– Души в этом плане у всех одинаковы, вмешательство в них разума различно.

Тут с ними поравнялась машина и резко остановилась. Из неё вылез мужчина с очень довольным видом. По нему сразу было видно, что он из тех, кто всегда спешит и хочет знать всё.

– Здравствуйте, Василий, – заулыбался он.

– Добрый день.

– Я корреспондент местной газеты. Мне сказали, что вы идёте в эту сторону, и вот я вас, наконец, нашёл.

– Не стоило.

– Давайте я вас подброшу до города, а заодно уж мы побеседуем.

– Спасибо, но мы и сами дойдём.

– Ну, тогда разрешите хотя бы задать вам несколько вопросов.

– Нет.

– Почему?

– Через бумагу нельзя говорить.

– Но зато вас все будут знать…

– Меня это не волнует, я не даю интервью. Хотите знать, о чём я думаю, постойте на площади вместе с остальными.

– Ну, хоть вопрос…

– Нет.

– Но…

– До свидания.

– Хотя бы скажите…

– Идите с Богом.

– Ну что же, я вижу, разговора у нас не получится.

– Вы всё правильно поняли.

– Хорошо, до свидания.

– До свидания.

Корреспондент сел в машину и, быстро развернувшись, поехал обратно.

Василий посмотрел ему вслед.

– Никогда не поймут люди того, чего у них нет. Как я могу говорить через бумагу? Через газету я не могу ничему научить, меня не поймут. Всё исказят и переиначат. Человек должен чувствовать. Пусть он даже будет один, но это всё равно лучше, чем тысяча читателей.

– Но ведь с помощью средств массовой информации можно охватить гораздо больше людей…

– Ты меня не слушаешь. Через бумагу можно передать только слова, но не силу, а слово без силы всего лишь поток воздуха.

Иван понял, и они продолжили путь.

Николай Александрович сегодня опять был не в настроении. Дела на работе совсем не ладились.

Он открыл дверь и, разувшись, прошёл в зал, где Татьяна и Юрий смотрели телевизор.

Николай Александрович устало завалился в кресло.

– Ну как прошёл день?

– Как обычно, хуже некуда.

– Опять с фирмой проблемы?

– Хана моей фирме.

– Ну, зачем ты так? Всё наладится, – обнадёжила его Татьяна.

– Да ни черта не наладится, задавят меня.

– Не накаркай.

Николай Александрович вздохнул.

– Будем с вами жить на помойке и питаться хлебом с водой.

– Упаси Господи!

– Бог здесь не помощник, – вставил Юрий.

– Бог, Бог, вот так ты и помрёшь с ним с голодухи.

– Главное, что с ним.

– Ты ещё в монахи постригись, – начал злиться Николай Александрович. Последнее время он заводился с одного слова.

– Коля, не надо, – покачала головой Татьяна.

– А что такого?

– Ничего.

– Духом единым сыт не будешь, а вкусно поесть и вкусно пожить любят все.

– Куда катится мир? – пожал плечами Юрий.

– Что естественно, то не безобразно и выбей, наконец, эту дурь из головы, – вспылил Николай Александрович

– Это не дурь.

– Самая настоящая сектантская дурь.

– Я ещё раз повторяю, это не секта, – процедил сквозь зубы Юрий. Очень уж ему не нравилось, когда его братьев и сестёр называли сектантами.

– А что же это ещё может быть? Обычная секта.

– Ничего ты не понимаешь.

– Зато ты стал очень уж понятливым, да? – не на шутку разозлился Николай Александрович.

– Да, вот я многое понял! – тоже начинал злиться Юрий.

– Дурак ты и ни хрена ещё не понимаешь.

– По себе людей не судят.

– Чего?..

– Коля, ну хватит тебе, – попыталась успокоить его Татьяна.

– Долбанные сектанты, ты смотри, как мозги умеют прочищать.

– Это не секта!

– Ну что вы, в самом-то деле, – всё пыталась разнять их Татьяна.

– Он ещё учить меня будет!

– Буду, и тебе ещё учиться и учиться.

– Чему, этому? – усмехнулся Николай Александрович.

– Папа, жить надо так, чтобы процветала прежде всего душа, пусть даже в ущерб телу.

Николай Александрович развёл руками.

– Ну что за бред? Какая ещё такая душа?

– Самая обычная.

– Нет никакой души.

– Есть.

– Душа – сказка для дебилов и самых маленьких, а тело – вот оно, – он хлопнул себя по ноге. – И если ты загнёшься с голодухи, душе от этого лучше не станет.

– Ну, почему же не станет? Тело умрёт, а душа станет свободной, она наконец-то освободится от этой чёртовой мясной тюрьмы.

– Господи, да что ты такое говоришь?– испугалась Татьяна.

– Для души надо жить, для души, а не для мяса!

– Это ты своим братьям и сёстрам можешь рассказать, мне ты мозги не запудришь

– Было б что пудрить.

– Сынок, он прав.

– Прав?

– У тебя стали появляться какие-то нехорошие мысли…

– С вами других не получается.

– Жить надо, а не в душу играться.

Юрий покачал головой.

– Как хоть так вы живёте?

– Мы живём, как все нормальные люди, это ты…

– Господи, я живу среди червей, которые копошатся в своём навозе, и при этом думают, что это лучший из миров.

– Ты выбирай выражения! Мы всё-таки твои родители, а не дядька с тёткой.

– Мне стыдно за таких родителей!

Юрий посмотрел им в глаза и, резко встав с дивана, направился к двери.

– Юра, ты куда? – забеспокоилась Татьяна.

– Туда, где меня понимают.

– Опять к этим?

– Мне противно здесь сидеть, – прокричал Юрий с порога и хлопнул дверью.

Некоторое время стояла напряжённая тишина.

– Ну вот, Коля, молодец. Зачем ты так?

– Молчала бы ты.

– Зачем ты срываешь зло на Юре?

– Я ничего не срываю, я говорю правду.

– Ну-ну.

Николай Александрович простонал.

– Как же вы меня все замучили.

– Мог бы и пообходительнее, а то вот, ушёл.

– Не первый раз. Завтра вернётся, как миленький, куда он денется?

– Тебе надо перед ним извиниться, он всё-таки наш единственный сын.

Николай Александрович вздохнул и потёр уставшие глаза.

– Ладно, завтра извинюсь. Пошли ужинать.

Павел и Пётр вошли в кабинет Босса и, сделав чисто символический поклон, сели за стол, за которым уже сидел этот вечно ухмыляющийся тип.

– Ну, рассказывайте, как начало? – пробасил Босс.

– Всё идёт так, как и должно идти. Василий в полной мере осознал свой дар и начал правильно им распоряжаться.

– Я думаю, начало неплохое, – добавил Пётр.

– Хм, а вот он придерживается другого мнения.

– Да, другого, – он, как обычно усмехнулся – Известно ли вам, что все люди, коих Василий «наставил» на путь истины, максимум через неделю возвращались к прежней жизни?

– Нет, это неправда, – возмутился Павел.

– Правда, правда, – он хихикнул. – Эти людишки конечно ещё помнят его слова, испытывают благодарность за исцеление… Но они так и не поняли, что значит накормить сердце, что значит изменить душу.

– Почему же не помнят? Они…

– Они помнят, что надо, говорят, что надо, но это только слова и бесплодные мысли, перемен даже не намечается. А «вера без дел мертва», так ведь?

Босс кивнул.

– Он предложил закрыть проект, и не тратить попусту наши силы.

– Но нельзя же судить обо всём всего лишь через два месяца.

– И я думаю, он прав, – согласился Босс.

– О том, удачный ли получился эксперимент или нет, можно будет судить только после смерти мессии.

– Да уже всё и так ясно…

– Кстати, – вспомнил Босс. – Вы нашли человека, который должен будет его убить?

– Ищем.

– Ищите, потому что вы и сами знаете, если он умрёт не насильственной смертью, то дальше всеобщего восхищения дело не пойдёт.

– Мы это понимаем.

– Как там у тебя?

– «Где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя»

– Да, вот именно. Люди могут понять только мысли покойников, ибо они проще, потому что их некому исправить.

– У нас уже есть несколько человек на примете.

– Вот и замечательно.

– У нас всё под контролем.

– Хорошо бы.

– Мы можем идти?

– Да, все свободны.

Разговор получился недлинным, но ёмким. Все встали и разошлись по своим кабинетам.

Разозлившись на всех в этом проклятом мире, Юрий пошёл туда, где ему верили, и где он мог верить. Подойдя к дому, а вернее к храму, Юрий заметил, что на верхнем этаже горит свет. Брат Виктор и брат Сергей, видимо, ещё не спали, несмотря на поздний час. В самом доме никого уже не было, и Юрий решил заглянуть на полчасика к духовным лидерам, дабы излить им душу и спросить совета.

По религиозным причинам дверь храма никогда не была закрытой, поэтому Юрий тихо вошёл и не спеша поднялся на второй этаж.

Дверь в комнату была приоткрыта, и из комнаты слышался оживлённый разговор.

– Тихо! По-моему кто-то поднялся, сходи посмотри.

– Седой, ты либо ошалел? Какой дурак может припереться в первом часу ночи?

– А хрен его знает, может какой придурок из наших решил нам спокойной ночи пожелать?

– Не до такой же степени они идиоты.

– Это ещё кто их знает.

– Да даже наш любимый Юра до такого не додумался бы.

Юрий поднялся и уже собрался постучаться, но, услышав своё имя, взял грех на душу и решил немного послушать, что о нём думают.

– Юра до чего угодно может додуматься. Он фанатичен до крайности.

– Это точно.

– Видел, какую хрень сегодня написал?

Юрию было плохо слышно, и он начал внимательно прислушиваться. Интересно же знать, что о тебе думают высшие инстанции.

– Да, баран он, конечно, редкостный, наивный, как ребёнок. Это надо же, променять квартиру на непонятно что!

Юрий так понял, что он что-то не так расслышал.

– Здесь конечно тебя надо похвалить, уж что-что, а убеждать ты умеешь.

– Это точно. Дар у меня, что ли, такой? Наверное, смогу и Бога убедить, что я ангел.

Юрий услышал, что они заговорили о Боге.

– Ну ладно, Серж, давай думать, что дальше делать будем? На этом деле мы уже бабок достаточно нагрели, наши преданные братья у маменек с папеньками, наверное, уже все финансы потырили, так что ловить нам в принципе тут больше нечего. Да и мент сегодня какой-то приходил, не понравились мы ему чем-то, видите ли.

Юрий что-то перестал понимать, при чём здесь «достаточно нагрели» и мент. В результате он списал это на то, что плохо расслышал фразу целиком. И всё равно было интересно.

– Ещё бы мы ему понравились! – усмехнулся Сергей

– Пришлось ему отстегнуть.

– Много?

– В пределах нормы.

– И то хорошо. Вообще-то я удивился бы, если бы нами не заинтересовались.

– Это конечно да! – засмеялся Седой. – Мы ж полжизни на нарах просидели!

– Вот кто знал, что мы будем нести пургу каким-то идиотам? – тоже засмеялся Сергей.

Теперь-то Юрий всё услышал, и это мгновенно повергло его в ужас. Всё как-то сразу стало ясно, вспомнились слова отца и матери. Было так обидно, так страшно, что Юрий просто был в шоке. Весь мир предал его. Юрий не мог произнести ни звука, в голове было только «Как? Как? Не может быть! Неужели? О нет! Как же?..» Такого предательства он никак не ожидал.

Юрий испуганно попятился назад.

– Седой, тихо! Кажется, опять лестница скрипит.

– Ты что?

– Иди, посмотри, кто там припёрся.

– Серж, у тебя глюки, что ли?

– Иди, посмотри, я сказал!

Седой нехотя пошёл смотреть.

– Брат Юрий? – не поверил своим глазам Седой.

– Что привело тебя к нам в столь поздний час? – как ни в чём небывало спросил Сергей. По нему даже нельзя было сказать, что он удивился, а уж тем более испугался.

– Как вы, вы…– Юрий был всё ещё в шоке.

– Юрий, что случилось?

Шок проходил, и вместо него стала появляться тупая злость.

– Вы ублюдки, сволочи! Вы предали не только меня, вы предали всех! – Юрий от распирающего его гнева стал похож на сумасшедшего. – Как я мог поверить вам?!

– Брат Юрий, ты всё не так понял… – его безумные глаза не очень-то нравились Сергею.

Седой молча стоял в сторонке и пристально наблюдал за этой сценой.

– Юрий, послушай…– Сергей положил руки ему на плечи.

– Убери руки, сволочь!

– Юрий, пойдём…

– Никуда я не пойду!

– Нам надо…

Юрий с силой оттолкнул его и, поддавшись гневу, тут же ударил его в лицо.

Удар получился не очень точным, поэтому Сергей лишь пошатнулся.

– Подлец! Скотина! Получи! – кинулся на него Юрий, нанося удар за ударом.

Сергей без особого труда уворачивался и всё ещё пытался успокоить его.

– Юрий, Юрий…

Подоспел Седой и стал оттаскивать Юрия, но не тут-то было, Юрий был зол, как сто чертей и просто так в руки не давался. Он мгновенно развернулся и хорошо ударил брата Виктора, который, покачнувшись, упал и схватился за разбитую губу.

Сергей всё пытался успокоить его, но это у него никак не получалось.

– Да успокойся ты! Успокойся!

Седой встал и снова захотел скрутить Юрия, но тот, как и в прошлый раз, сильно ударил его.

– Юрий!

– Скотина!

– Успокойся ты, наконец! – Сергей уже тоже еле сдерживал себя.

Хороший удар заставил замолчать Сергея, и он чуть было не завалился на стол. Седой медленно вставал.

Сергей больше уже не мог сдерживать себя. Как назло, под рукою оказалась трёхкилограммовая статуэтка и Сергей, даже не успев ничего сообразить, на мгновение дал волю чувствам и со всего маху ударил ею Юрия по голове.

Вот они, наконец, и пришли в следующий город. Было уже довольно поздно, хотя с тем журналистом они бы приехали ещё в обед. Но для них это не имело значения.

Город этот был довольно большой, хотя и являлся всего лишь районным центром.

На улице было уже темно, и, несмотря на то, что днём было жарко, сейчас чувствовался лёгкий холод. Василий постучался в один из домов, дабы как обычно попроситься на ночлег и, может быть, даже поесть. Хозяин дома ответил, что проходимцев здесь и так хватает, и что если уж им и правда негде переночевать, то пусть идут к местному знахарю – Фёдору, который никогда не откажет путникам в приюте, хотя человек он и странный.

Пройдя пару километров, Василий увидел старый покосившийся дом, стоявший несколько в отдаление от самого города, ближе к лесу.

Василий постучался.

– Ну, кто там ещё? – как-то обречёно ответил голос из-за двери.

– Путники.

– Что надо?

– Нам негде переночевать и…

– Входите, всегда рад гостям.

Дверь открылась, и на пороге показался старик, лет шестидесяти-семидесяти и, оценив гостей пытливым взглядом, жестом пригласил их войти.

Всё так же, не произнося ни слова, он накрыл на стол и опять же жестом пригласил их.

Василий и Иван сели.

– Откуда идёте, чего ищете? – начал расспросы Фёдор.

– Да вот, – отвечал Василий. – Ходим по городам, деревням, помогаем людям.

– Это чем же вы можете помочь? Молодые, хиленькие, даже дров наколоть, наверное, не сможете.

– Мы оказываем помощь другого рода, – влез в разговор Иван.

– О-о, – протянул Фёдор. – Очередные шарлатаны, наверное? Поразвелось вас… Я слыхал только об одном настоящем целителе и пророке, звать которого Василий, я даже отсюда чувствую его силу, а таких, как вы, хоть пруд пруди.

– И как же вы это чувствуете? – невозмутимо спросил Василий, прожёвывая хлеб.

– Вам, простым смертным, этого не понять. Мы с Василием одни из немногих, кто одарены высшей силой.

– Высшей силой?

– Да, силой данной нам для исцеления людей.

– Он и есть… – начал было Иван, но Василий оборвал его.

– Вы хотите сказать, что вы целитель?

– Именно так, – не без гордости ответил Фёдор.

– Нет, – покачал головой Василий. – Вы не целитель, вы обманщик. Из-за таких, как вы, люди и перестали верить настоящим целителям, одарённым свыше.

– И откуда ж ты всё знаешь?..

Фёдор хотел продолжить, но вдруг встретился взглядом с Василием и, открыв рот на полуслове, неуверенно перекрестился.

– О Господи… Неужели это вы? Простите меня, не признал. Я чувствовал, что когда-нибудь я встречу настоящего пророка, и, наконец, этот день настал. – Фёдор ещё раз перекрестился и опустил глаза. – Простите меня.

– За что?

– Весь свой дар я растерял, променял на деньги, будь они трижды прокляты, а когда опомнился, было уже слишком поздно.

– Бог тебе поможет, – так же спокойно и невозмутимо отвечал Василий.

– Боюсь, он уже ничего не сможет сделать.

– Верь в себя, тогда и Бог поверит в тебя. Я знаю, что ты когда-то был настоящим целителем.

– Был…

– Старайся вернуть всё не на словах, а на деле.

Фёдор посмотрел на Василия, ожидая, что он скажет ещё, но Василий молчал.

– Если бы вы знали, как это сложно, вернуть всё на прежние места. Сначала я не хотел брать денег, я всегда отказывался от них, но мне их буквально всучивали, а тут ещё внукам нужны были деньги на учёбу… Через некоторое время я уже смотрел на это совершенно естественно, а потом так и вовсе стал косо смотреть на человека, который не давал мне денег за мою помощь.

– Прискорбно это слышать.

– Я всё продал, – тяжело вздохнул Фёдор. – Всё.

– Деньги убивают Бога, и порою мне начинает казаться, что Бог при смерти.

Фёдор кивнул.

Они некоторое время сидели молча.

– Василий…

– Да.

– Я тут подумал…

– Не бойся, говори прямо.

– Разреши мне стать твоим учеником.

– Но это…

– Что мне для этого надо сделать?

– Тебе надо, прежде всего, слушать свою душу и учить других тому же.

– Так я могу идти с тобой?

– Не стоит, ты и так всё знаешь, надо просто открыть в себе это, а здесь я уже не помощник.

– Разреши мне хотя бы месяц побыть твоим учеником, чтобы я набрался силы и уверенности, а потом я вернусь в этот город.

– Ну…

– Я изменю этот город, я превращу зверей, живущих здесь в настоящих людей, я смогу, верьте мне.

– Я верю.

– Хотя бы месяц.

– Не знаю…

– Я не буду мешать. Поймите, мне это необходимо.

Василий думал.

– Ну что ж, хорошо.

– Вы возьмёте меня? – обрадовался Фёдор.

– Завтра рано утром выходим.

Фёдор едва ли не заплакал от переполняющих его чувств.

– Спасибо, я вас не подведу. Когда я вернусь, этот город станет раем. Я сделаю это, обещаю.

– Что-то Юра сегодня так и не пришёл, – забеспокоилась Татьяна. – Не случилось ли чего?

– Да чего с ним может случиться?

– Да мало ли…

– На занятия, наверное, сразу поехал, – Николай Александрович зевнул. – Собирай завтрак, а то мне уже идти пора.

– Неужели он ночевал там?

– Скорее всего.

Николай Александрович сел за стол, Татьяна налила кофе.

– Неразговорчивый ты какой-то в последнее время.

– Проблемы, – Николай Александрович отпил кофе. – Вчера инвесторы отказали в займе, видимо, по указке этого урода. Так что всё, конец моей фирме.

– Ну, вот ты опять…

– Мне сейчас нужно очень много денег, иначе я и полугода не протяну. И помочь мне сейчас может только чудо, потому что никакие займы мне не светят.

– Да-а.

– Так что, всё, начинай сушить сухари.

– Неужели всё так плохо?

Николай Александрович кивнул.

– Ну не расстраивайся ты так, всё образуется, – попыталась приободрить его Татьяна.

– Да ничего не образуется, всё уверенно летит к чёртовой матери. Будем учиться жить без денег, – он уныло вздохнул и отпил ещё кофе.

Татьяна молчала.

– О-ой, на работе проблемы, с Юрием проблемы, я скоро чокнусь от такой жизни, а что делать – ума не приложу.

– Кстати, придёт Юра, не забудь попросить у него прощения, ты мне обещал.

– Да, я вчера погорячился.

– Ну, вот и хорошо, – обрадовалась Татьяна.– А то вы что-то совсем рассорились.

– Нервы это всё. Не могу держать себя в руках, а тут ещё он со своими проповедями.

– Коля, не начинай.

– Извини, я не хотел.

– Спокойней надо быть.

– Будешь тут спокоен.

Зазвонил телефон.

– Это, наверное, меня, я возьму.

Николай Александрович встал из-за стола и снял трубку.

Послышался грубый мужской голос.

– Квартира Хорошевых?

– Да.

– Николай Александрович?

– Да, это я.

– Здравствуйте, это из милиции. Сегодня утром нашли труп с паспортом на имя Юрия Николаевича Хорошева, вам нужно приехать на опознание в…

Дальше Николай Александрович уже не слушал.

Глава 4

С тех пор как убили Юрия прошло уже почти пять месяцев, но ни Николай Александрович, ни Татьяна до сих пор не могли оправиться от случившегося.

У Татьяны была жесточайшая депрессия, или скорее даже ангедония. В то утро она чуть было не сошла с ума, да и сейчас была на грани помешательства. Она забросила дом, себя, практически перестала разговаривать и почти каждый вечер плакала.

Николай Александрович тоже находился в похожем состоянии, к тому же фирма его практически обанкротилась и только каким-то чудом ещё стояла на ногах.

В тот день был прохладный дождливый вечер. Татьяна уехала к подруге, и Николай Александрович был дома один. Он сидел на кухне, смотрел в одну точку, не переставая курил сигареты. Настроение было на редкость плохое. Он думал о своей жизни, о Татьяне, о Юрии; думал, как жить дальше и никак не мог найти ответа на этот сложнейший вопрос.

«Кто я такой? Зачем и почему я ещё живу? Кому я нужен? Вся моя жизнь – абсурд, чего я добился? Да ничего. «Жизнь коротка, потерпи немножко», – вспомнилась ему фраза, однажды увиденная на открытке. – К чёрту всё! Не хочу я больше терпеть, зачем? Ради чего и ради кого? Если я не нужен себе, значит, я не нужен никому.

Ну что я несу? – опомнился Николай Александрович и, встав, уставился в окно и снова подкурил сигарету. – Нет, всё правильно, и дело вовсе не в депрессии. Депрессия – это состояние, которое помогает нам реально взглянуть на мир. Самое реалистичное чувство в мире.

Не хочу я больше жить! – он сел и взялся за голову. – Не хочу и не могу. Одно лёгонькое движение бритвой и всё, спокойствие, гармония, единение с природой, тишина… А спокойствие – это хорошо, значит смерть – это не противная старуха с косой, а белокурая красавица с цветами и пленительной улыбкой на лице. Я хочу её увидеть. Она такая добрая, а здесь мне уже не за что цепляться. Надоело, всё надоело».

Николай Александрович потушил сигарету и не спеша, шажок за шажком, пошёл в ванную. Он медленно и как-то отрешённо достал свою опасную бритву, посмотрел на неё ничего не выражающим взглядом, затем посмотрел в зеркало и, поморщившись, опустил голову.

«Надоело, всё надоело…» – шептал Николай Александрович. Он сел на пол, засучил рукав и сжал бритву сильнее.

Павел прочитал только что принесённый ему доклад и, потерев руки, с довольным выражением лица откинулся на спинку кресла.

– Ну, наконец-то!

– Что же там такое? – Пётр отвёл глаза от каких-то бумаг.

– Скоро наша операция будет дополнена недостающим звеном.

– В каком смысле?

– «Где завещание…»

– А-а.

– Ага.

– И кто же это будет?

– Некий Николай Александрович Хорошев. Его сына убили какие-то лжепророки, так что повод у него есть.

– А причём здесь наш Василий?

– Акакая ему разница?

– Как какая разница?

– Так он же всё равно настоящих убийц никогда не видел и даже не знает, как их зовут. Скажем ему, что убийца Василий, вот и дело с концом.

– Ой, нехорошо как-то.

– А что?

– Это ты привык убивать, я так не могу.

– Эх, давно это было… Не, ну убийца-то всё равно нужен, кому какая разница, кто и почему?

– Но Василий-то не виноват.

– Главное – чтобы этот Николай Александрович об этом не знал, а Василию всё равно. Смерть она и есть смерть.

– Ну не скажи, всё-таки приятнее умирать, если знаешь за что, а не так, совершенно бессмысленно.

– Вот когда он к нам придёт, тогда мы ему всё и объясним.

Пётр чувствовал, что это как-то нехорошо, но в принципе действительно, кому не всё равно?

– Ну, давай посмотрим, что он там делает.

Они включили телевизор и пощёлкали по каналам.

– Вот он!

– Ага, он.

– Что это он делает?

– Гля, гля, бритву достаёт.

Они присмотрелись.

– Неужто вены решил порезать?

– Ничего особенного, естественная реакция на отсутствие цели.

– Так надо же что-то делать, – начал беспокоиться Пётр.

– Ну, теперь-то он не помрёт, не дадим.

– Ага.

– Давай-ка теперь ты спускайся к нему.

– А почему это я?

– Я был у Василия.

– Да? – расстроился Пётр.

– Давай, давай, твоя очередь.

– Ладно, иду.

– А я пока на жену его повлияю незаметненько.

– Всё, не мешай.

Пётр закрыл глаза и сосредоточился.

Седой и Сергей сидели в прокуренном баре и вяло попивали пиво, закусывая сушёной воблой.

– Н-да, докатились мы с тобой, Седой. Всего месяц назад мы могли безвылазно сидеть в ресторанах и казино, а ща всё, каюк, бабки уплыли.

– А ты думал, они бесконечные? – усмехнулся Седой. – И так полгода почти гуляем.

– Да, заработали мы неплохо.

– Ага.

Они сделали по внушительному глотку пива.

– Неплохое было дельце.

– Пока ты не грохнул брата Юрия.

– Ой, только не начинай. Подумаешь тоже, велика потеря. Одним дебилом меньше, одним больше.

– Ну да.

– Я не виноват, я не хотел его убивать, случайно всё вышло, с каждым бывает.

Они замолчали и заказали ещё по пиву.

– Ну что теперь-то делать будем? – Седой выпил сразу полкружки.

– Не знаю. Правда, есть у меня тут на примете одно неплохое дельце. Бабки и большие, и уверенные.

– Наклеим бороды и опять в проповедники?

– Типа того.

– Не, Серж, это дельце не по мне.

– Что же так?

– Меня все эти фанатики до такой степени теперь выводят, что я их скоро уже отстреливать начну.

– Зато дело прибыльное и непыльное.

– На хрен, – подытожил Седой. – Не личет мне больше это занятие. Это ты у нас брехло от Бога, вот и занимайся тем, чем умеешь.

– Ну, как знаешь.

Они замолчали и отпили ещё пива.

– Ну, рассказывай.

– Что рассказывать?

– О дельце твоём.

– Так ты же всё равно не пойдёшь.

– Ну, интересно же.

– Ладно. Слышал я, появился проповедник какой-то, не то Василий, не то Владимир, хрен его знает. Так вот он, говорят, просто чудеса делает, народ к нему чуть ли не со всей страны скоро потянется, ты понимаешь?

– Да ладно, чудеса, – усмехнулся Седой. – Такой же, наверное, святой, как и мы с тобой.

– Да мне как-то по хрен, чудеса он творит, или мозги пудрит, главное, что около него неплохие деньги крутятся.

– А вдруг он и вправду одарённый какой?

– Не смеши.

– Не, ну были же такие люди. Он же тогда тебя за пять минут раскусит, это спасибо ещё нас не разыскивают.

– Это мы, конечно, вовремя смылись, не успели тогда про нас разнюхать.

– Да-а.

– Так что сейчас мы чисты аки ангелы.

– Смотри, а то выдаст тебя с потрохами.

– Ты меня, видимо, плохо знаешь. Уж что-что, а мозги пудрить я умею.

– Это у тебя, конечно, тоже какие-то мистические способности.

– Может быть, но уж прикинуться ангелочком – это вообще пара пустяков. Впишусь в ученики, а там дело техники.

– Рискуешь.

– Кто не рискует, тот не пьёт шампанского.

– Да ни черта у тебя не выйдет.

– Вот посмотришь.

Сергей повертел в руках пустую кружку.

– Ну что, пошли?

– Ты иди, я ещё посижу.

– Как знаешь. Ну, тогда получается, что наши дороги расходятся.

– Ага.

– Ладно, ещё увидимся.

– Не пропадай надолго.

– До скорого.

– Пока.

Сергей подмигнул Седому и направился к выходу.

– Ты ещё услышишь обо мне, – прокричал он на прощание и скрылся за дверью.

– Коля, о Господи! – запричитала Татьяна. – Что ты наделал?! Очнись, очнись, Коля!

Татьяна упала на колени, обняла его и расплакалась.

– Только не умирай, пожалуйста, – шептала она сквозь слёзы. – Я не смогу без тебя, только ты меня держишь на этом свете. Слышишь меня, Коля?

Татьяна разрыдалась ещё сильнее и теперь только шептала его имя.

Тут она внезапно вспомнила, что надо вызвать скорую, и тут же подбежала к телефону. Татьяна с трудом набрала несложный номер и, растирая слёзы по лицу, сказала, что случилось, и назвала адрес. Затем она снова подбежала к Николаю Александровичу и начала тормошить его. Через несколько секунд, которые для Татьяны показались вечностью, Николай Александрович вздрогнул и сделал глубокий вдох.

– Коля, Коля, наконец-то! Господи, что ты наделал? – вновь зашептала Татьяна и посильнее прижалась к нему.

– Я понял, я всё понял, – еле слышно произнёс Николай Александрович. – Я не должен умереть, теперь я знаю, зачем мне жить… Он умрёт… Я его убью, убью, убью… Я обязан его убить.

– Коленька, что ты говоришь? Успокойся, пожалуйста. Сейчас приедет скорая…

– Я всё видел…

– Хорошо, хорошо, только не умирай.

– Я его убью…– ещё тише прошептал Николай Александрович и вновь потерял сознание.

Несмотря на то, что было довольно-таки холодно, и накрапывал противный дождь со снегом, зима всё-таки, Василий, Иван и Фёдор всё так же ходили по городам и деревням, помогая страждущим и наставляя всех на путь истинный.

Фёдор так до сих пор и не ушёл, всё время уговаривая Василия взять его хотя бы в ещё один город, но вчера Фёдор сказал, что этот день будет действительно последним днём, проведённым им с Василием, и что ему пора уже возвращаться домой и принести людям новую жизнь.

Странности в поведении Фёдора никуда не делись. Он во всех городах и всё время кричал, что пришёл новый мессия, и как бы Василий ни просил его не делать этого, всё равно Фёдор не сдерживался и то и дело покрикивал о нём, как о мессии, пророке и целителе.

В этом городе, как, впрочем, и во всех остальных, к Василию подходило множество народу, которым он обязательно помогал в их проблемах.

К вечеру на главной площади собралась довольно внушительная толпа, которой Василий объяснял непреложные истины и учил жизни. Впрочем, весь этот день не стоит того, чтобы о нём говорить, так как такие же вечера и такие же проповеди были у Василия чуть ли ни ежедневно. Люди, как и всегда, уходили с глубокой верой и с твёрдой уверенностью в правде жизни.

Фёдор же всегда стоял рядом и просто слушал, посматривая на людей, на лица тех, кто уже проникся и кто махнул рукой.

Наконец проповедь закончилась.

Солнце уже почти село, и Василий спустился со ступенек. Он с улыбкой посмотрел на Фёдора.

– Ну что же, Фёдор, нам пора прощаться.

– Да, – грустно вздохнул Фёдор.

– Иди домой, а нас ждут новые люди. Сделай из своего города то, что ты мне обещал.

– Конечно, Василий, – вдохновенно отвечал Фёдор. – Можете на меня положиться. Через год это будет совсем другой город, город нового мира. Когда вы придёте в него в следующий раз, вы его не узнаете.

– Мне нравятся изменения в тебе, я чувствую твою силу, и если не ты, то кто же ещё?

– Спасибо.

– Не люблю долгих прощаний.

Фёдор кивнул.

– Я не подведу, верьте мне.

– Да будет так. А теперь иди, наши пути расходятся.

– До свидания, Василий, надеюсь, мы скоро увидимся.

– До свидания, Фёдор, мы ещё обязательно встретимся.

Василий пожал руку Фёдору, который, улыбнувшись напоследок, развернулся и пошёл обратно.

Василий и Иван ещё некоторое время смотрели ему вслед.

– Что теперь? – спросил Иван.

– Как всегда, идти навстречу жизни.

Василий и Иван неспешно пошли. Стало уже совсем темно.

Они зашли в тёмный, неосвещённый переулок.

– Стой, сука! А ну гони бабки, пока мозги не вышиб! – закричал молодой человек, внезапно выскочивший из-за угла.

Они застыли, даже не зная, что сказать.

– Я кому сказал? – молодой человек достал нож и стал водить им у лица Василия.

– Но у нас нет денег, – промямлил Василий.

– Не гони! А то я не видел, как тебе сегодня целый день их совали.

– Но мы не берём денег, – Василий собрался и говорил уже спокойно. – Наша вера не позволяет нам брать деньги.

– Ты мне, падла, проповеди тут не читай! – ещё больше разозлился молодой человек. – Давай живо, пока кишки не выпустил!

– Мы не берём денег, – повторил Василий.

– Я сказал, бабки гони!

– Но у нас их нет.

– Ну, урод, ты меня довёл…

Молодой человек покрепче сжал нож и сделал уверенный шаг в сторону Василия. Василий попятился. Иван испуганно стоял в сторонке. В этот момент из этого же переулка выскочил другой мужчина и, крикнув «Нет!», неуклюже выбил нож из руки грабителя.

Грабитель тут же развернулся и со всей силы ударил мужчину, спасшего Василия, в лицо. Спаситель упал на асфальт. Грабитель пнул его ещё несколько раз и, прокричав Василию «Тебе повезло, козёл!», убежал восвояси.

Мужчина, который только что так самоотверженно спас Василия, скорчился и тихо стонал.

– Спасибо вам, – начал Василий. – Вы спасли мне жизнь. Я этого не забуду.

Мужчина по-прежнему валялся на асфальте и корчился.

– Встань, мой друг, и скажи, как тебя зовут.

Мужчина почувствовал, как почти сразу после этих слов боль ушла, но поборол в себе ненужные чувства и привстал.

– Меня… меня зовут Сергей, – он кашлянул и вытер рот. – Я сегодня услышал вашу проповедь и наконец-то понял, как действительно надо жить. До сего дня я лишь бесцельно давил свою душу, теперь я хочу освободить её, – Сергей посмотрел на Василия убеждающим взглядом.

Василий кивнул.

– Ты всё правильно понял.

Сергей встал на колени и обнял ноги Василия. Он заплакал.

– Не надо, не стоит.

– Спасибо, что вы открыли мне глаза.

Василий в первый раз видел, чтобы его речи так повлияли на человека.

– Встань, Сергей.

– Разрешите, разрешите…

– Чего ты хочешь? Чем я ещё могу тебе помочь?

– Разрешите мне…

– Что?

– Разрешите мне быть вашим учеником.

– Учеником?

– Да. Я хочу жить, понимаете? Жить.

– Но…

– Хотя бы месяц…

Василий задумался.

– Пожалуйста. Я теперь уже не смогу жить той же жизнью, какой жил раньше.

– Я…

– Эти же ничего не понимающие люди, дурацкая работа…

Василий, наконец, улыбнулся.

– Ну что ж, вы всё-таки спасли мне жизнь, должен же я хоть чем-то вас отблагодарить. Хоть ты уже и не молод, и я почему-то не могу понять твоей сущности, но так и быть, я разрешаю тебе пойти со мной.

– О, Василий, спасибо! – он ещё сильнее обнял ноги Василия. – Вы не разочаруетесь в своём решении.

– Вижу, что ты веришь в меня, а значит, веришь и в то, что за мной.

– Да, да!

– Я думаю, на тебя можно положиться. А теперь встань с колен, нам пора идти.

Сергей отпустил ноги Василия.

Иван и Василий отвернулись и пошли из города.

Сергей с загадочной улыбкой посмотрел на них и, бросив условленную сумму денег под дерево, зашагал следом.

Николай Александрович очнулся и медленно приоткрыл глаза. Около него стояла капельница, и рука была перевязана бинтами. Он вздохнул и попытался вспомнить, что с ним произошло. Сначала в сознании всплыл дождь, потом ванная, потом бритва… дальше ничего. Но Николай Александрович знал, что было и что-то ещё, а вот что – вспомнить никак не мог.

Он попытался открыть глаза.

– О Господи, ну наконец-то ты очнулся, – обрадовалась Татьяна и сжала здоровую руку Николая Александровича.

Николай Александрович медленно повернул голову и увидел улыбающееся, заплаканное лицо Татьяны.

– Как я рад тебя видеть, – тоже улыбнулся Николай Александрович. – Кажется, я сделал большую глупость.

– Главное, что ты жив. Я так за тебя боялась.

– Всё позади, всё хорошо.

Татьяна стала гладить его руку.

– Когда я увидела тебя в ванной, я чуть было сама не умерла, а когда у тебя начался бред, я даже подумала, что ты сошёл с ума, – Татьяна нервно засмеялась. – Ну да ничего, врачи говорят, что всё будет хорошо.

– О каком бреде ты говоришь? – удивился Николай Александрович.

– Ты всё время, пока был без сознания, твердил, что должен отомстить, должен убить какого-то Василия, и что это тебе сказал сам апостол Пётр, – Татьяна опять засмеялась.

– Да-а, – усмехнулся Николай Александрович.

– А знаешь, как…

Николай Александрович напряг свою память, и тут его как током ударило. Он вспомнил своё видение с апостолом Петром, который сказал, кто убийца его сына и что ему теперь надо делать; теперь он вспомнил всё. Появилась непоколебимая уверенность. Затем он вспомнил вспышку света, какой-то тоннель, из которого его почему-то кто-то тащил, затем заплаканное лицо Татьяны… А потом снова провал, вплоть до этого момента.

Николай Александрович отвернулся и сделал серьёзное лицо.

– Это не бред.

– Что? – не расслышала Татьяна.

– Я действительно видел апостола Петра, и он сказал, что мне надо делать и как отомстить.

– Коля, ты меня пугаешь, – прошептала Татьяна. – Это же всего лишь сон, бред, ты же всё-таки был при смерти.

– Это был не сон, я в этом уверен.

– Коля…

– Я должен найти этого проклятого Василия, я должен отомстить за смерть нашего сына, – Николай Александрович вздохнул. – Можешь мне не верить, но я сделаю это.

– Но Юру всё равно уже не вернуть, – в голосе Татьяны появилась дрожь. – Да и кто такой этот Василий? Это же сон, и ничего более.

– Я его найду.

– Даже если он действительно существует, ещё одной смертью ты всё равно ничего не исправишь.

– Зато я успокоюсь. Месть священна, и она свершится.

– Убийство – это грех. Коля, умоляю тебя, выкинь эту мысль из головы, не надо…– она начала плакать.

– Иногда убийство это высочайшая обязанность любого нормального человека, – Николай Александрович был непреклонен.

В палату вошли врачи, и Татьяна, вытирая глаза помятым платком, собралась уходить, но Николай Александрович постарался крепче сжать её руку и с неумолимой решительностью в голосе прошептал:

– Таня, я клянусь Богом, я убью его, душа Юры должна успокоиться.

Татьяна ничего не ответила. Николай Александрович отпустил её руку, и она вышла из палаты.

– Я клянусь, – ещё раз прошептал он и тяжело вздохнул.

Снова город. Такой же, как и все предыдущие, как и те, что были до него, в котором живут такие же люди, и у которых у всех одинаковые проблемы.

Было почти уже совсем темно.

Василий, Иван и Сергей постучали в первый попавшийся дом. Им открыла старушка, которая что-то медленно и старательно пережёвывала. Она посмотрела на незваных гостей удивлённым взглядом.

– Ну, чего вам надо? – бабулька оказалась не очень-то приветливой.

Василий хотел, как обычно, сказать, что они просто путники, и им негде переночевать, но Сергей перебил его, едва Василий открыл рот.

Сергей сделал гордое лицо.

– Это сам Василий, – Сергей указал на него взглядом. – А мы его ученики.

Остальные молчали.

– Ой, батюшки!– сразу же обрадовалась бабулька. – Неужели это и есть тот самый Василий?! А такой молоденький, – старушка вновь улыбнулась и покачала головой. – Проходите, проходите.

Она пошире открыла дверь, и впустила их.

– Чувствуйте себя, как дома, сейчас будет ужин.

Старушка начала доставать еду.

– Не торопитесь, поесть мы всегда успеем.

– Небось, голодные с дороги-то? – любезно поинтересовалась старушка.

Василий хотел что-то сказать, но Сергей вновь перебил его.

– Да уж, поесть не мешало бы.

– А как вас звать-то? – не унимался Сергей.

– Прасковья Ивановна.

– Ну, Прасковья Ивановна, вам очень повезло!

Василий косо посмотрел на Сергея и прошептал ему на ухо:

– Ты мой ученик всего двое суток, а ведёшь себя…

«Н-да, кажется, я переборщил, надо держать себя в руках…»

Сергей изменился в лице и принял виноватый вид.

– Простите меня, Василий, просто я в первый раз разговариваю с человеком, являясь вашим учеником. Я горжусь вами и хочу, чтобы и она гордилась, чтобы знала, кто находится сейчас рядом с ней.

– Не надо, чтобы мной гордились, а тем более восхищались, это убивает душу. Восхищение толпы убило ни одного великого человека. Гордость возносит, и не успеешь опомниться, как ты уже слишком далеко от людей, оставшихся где-то там внизу.

Прасковья Ивановна поставила на стол тарелки.

– Кстати, говорят, вы и вправду можете исцелять, а у меня страшный хандроз, не поможете, а?

Василий замялся, как-то неожиданно это было, и посмотрел на сгорбленную старушку.

– Но я вижу, вы не верующая, на вас нет креста.

– Ну и что? – искренне удивилась Прасковья Ивановна. – Я же не грехи прошу вас замолить, а вылечить меня.

– Но как же…

– Целители ж сейчас всякого лечат, хоть веришь ты, хоть не веришь.

– Почему же тогда вы к ним не идёте?

– Ходила, – грустно вздохнула Прасковья Ивановна. – Денег в три шкуры сдерут, а толку никакого. Может, хоть вы поможете?

– Но если вы не ходите в церковь, не веруете и вообще не думаете о душе, то зачем вам тогда тело?

– Ой, какие-то странные вы вещи говорите, честное слово. Как же так, ради души помирать, что ли?

– А ради чего тогда жить?

– Эта жизнь нам дана для тела, а душа после смерти сама разберётся, что ей делать. Я душу никогда не видела, так что же о ней тогда думать? – Прасковья Ивановна почесала нос. – Здесь мы живём телом и для тела, помяните мои слова.

– Откуда же вы это знаете?

– Вижу, как вокруг люди живут, так и я живу.

– Да какая разница, как живут люди?

– Люди – мерило жизни.

Прасковья Ивановна была по-своему умна.

– Ну, так вы мне поможете, или… нет?

Василий ещё раз взглянул на неё.

«И зачем я им нужен? Какой во мне смысл?..»

– Живите с миром.

Василий отвёл взгляд.

Прасковья Ивановна выпучила глаза и заохала.

– Ох, ох, ох, что делается-то! Всю боль прям как рукой сняло. Ой, хорошо-то как! – Прасковья Ивановна хлопнула в ладоши. – Вот спасибо-то вам! Век не забуду.

– Пустяки.

– Сейчас, подождите.

Она буквально выбежала из кухни и заскочила в свою комнату.

Послышалось, как открылась дверь шкафа, затем шебуршание вещей, и через минуту Прасковья Ивановна вновь вернулась на кухню.

– Вот! Это всё, что у меня осталось от пенсии, больше нет, уж не обессудьте.

– Ну, что вы.

– Возьмите, пожалуйста.

Она протянула деньги Василию, но он лишь покачал головой.

– Не надо.

– Нет, вы мне так помогли, вы не представляете.

– Нет.

– Нате, берите, – она отвернулась от Василия и вложила деньги в руку Сергею.

– Спасибо вам, – скромно улыбнулся Сергей и взял деньги.

– Сергей, что ты делаешь? – чуть не закричал Василий. – Отдай их немедленно. Нельзя брать деньги за работу, которая бесценна, а уж тем более, если ты её не делал.

– Но есть то мы что-то должны…

– Молчи! – вспылил Василий. – Ты ещё ничего не понимаешь, и только поэтому я тебя прощаю, но чтоб больше такого не повторялось!

– Я… я не знал, – Сергей снова сделал виноватый вид и с улыбкой отдал деньги обратно. – Я не знал, что нельзя брать деньги, даже если их нам предлагают.

– Теперь знай.

– Обещаю, больше этого не повторится.

«Всё оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Но деньги около него крутятся хорошие, можно и помучиться. Главное, терпение».

– Никогда, слышишь? Никогда и ничего не решай за меня, – Василий посмотрел на Сергея ледяным взглядом и отвернулся.

Только Иван весь вечер сегодня молчал, он первый раз видел Василия разозлённым.

Пётр зашёл в кабинет, расправил бороду, поправил шляпу и сел за свой стол.

– Ну, как там наш убийца?

– Свято верит, даже ни капли сомнения.

– Это радует.

– Молодец, хорошо постарался.

– Спасибо.

– Я думаю, с ним проблем не будет.

– В график вложится?

– Должен.

– Ну, вот и хорошо.

Павел дочитал какие-то бумаги и отложил их в сторону.

– А ты видел, как вчера вёл себя наш Василий?

– Н-да, как-то не очень хорошо. Чувствовалась в нём какая-то злость.

Павел кивнул.

– Злость – это тёмное чувство, а на альбиносе не должно быть чёрных пятен. Этот Сергей обладает очень сильной отрицательной энергией, как бы он не подпортил нам Василия.

– Да уж.

– Ты кстати видел этого Сергея?

– Конечно.

– Ну и как?

– На редкость мерзкий тип. Как только Василий не видит этого?

– Есть такие люди. Уж что-что, а талант у Сергея есть. Вопрос лишь в том, может ли он серьёзно повлиять на Василия.

– Василий обладает огромной положительной энергией, Сергей отрицательной, борьба стихий.

– Но я думаю, Василий достаточно силён, чтобы противостоять ему.

– Да. Иуда был посильнее этого Сергея, а Иисусу хоть бы что.

– Времена другие, неоткуда брать подпитку, сейчас мир может только высасывать силы.

– Луч света можно найти даже в кромешной тьме, главное верить в него.

– Это точно, главное верить.

– Я думаю, Василий на продастся, а вчерашний инцидент – это всего лишь мимолётная вспышка гнева, которая ничего не значит.

– Да, с каждым бывает.

– Вот именно. Пока ничего страшного не произошло, посмотрим, что будет дальше.

– Посмотрим.

Глава 5

Две недели пролетели незаметно.

Василий шёл по обледеневшей дороге, грустно опустив голову, и что-то иногда бурчал себе под нос. Позади него шли Сергей и Иван, которые активно о чём-то спорили. Наконец Василию надоел этот давящий на уши гул.

– О чём спор? Если вы оба ученики одного человека, значит, вы единое целое и у вас не должно быть никаких разногласий.

– Сейчас мы спорим по поводу того, что уже практически наступила зима, – наблюдательно заметил Сергей.

– Ну и что?

– А мы всё ходим пешком и постоянно мёрзнем.

– И что же ты предлагаешь?

– И вот я подумал, почему бы нам не купить машину?

Василий недоуменно посмотрел на Сергея.

– Машину?

– А я говорю, что обычная ходьба из города в город занимает много времени, поэтому мы можем много думать, и нас ничто не отвлекает от всестороннего и адекватного восприятия мира, – высказал свою точку зрения Иван.

– Да, ты прав. Плюс ещё у меня появляется время на восстановление затраченных сил.

– Но если бы у нас была машина, – парировал Сергей. – Мы бы меньше уставали физически, и у нас бы было больше сил на духовное развитие. К тому же, если бы у нас была машина, мы смогли бы гораздо быстрее перемещаться из города в город, тем самым неся нашу веру большему количеству людей.

Василий задумался.

– И ты тоже в принципе прав.

– Вот видите.

– Но что касается физической усталости, то её можно легко побороть обычной силой воли, а что касается большего количества людей, так дело не в количестве, а в качестве. Если бросить десять семян на поверхность земли, то ни одно из них не прорастет, а если закопать хотя бы одно, то оно в своё время даст плоды.

– Но ведь даже Иисус иногда ездил на ослах и не считал это зазорным, так почему же мы всё время пешком, да пешком? Почему мы отказываемся, даже когда нас хотят подбросить?

– Сколько людей не останавливалось, они все знали, кто мы такие, поэтому под предлогом подвезти, они хотели что-то получить для себя, то есть если бы я согласился, я тем самым взял бы плату за чудо, а это может ещё и не конец, но уже очень близко к нему. Сейчас ничего не делается безвозмездно.

– Неужели люди действительно такие плохие, как вы говорите? – даже удивился Иван. – Хоть что-то же может быть сделано не ради себя, а только ради других.

– К сожалению, не может. Все хотят получить плату, хотя бы уважение.

– А разве это так уж много, хотеть, что бы тебя просто уважали и оценили твой поступок?

– Один раз немного, два раза немного, а потом гордыня, как и любое зло, засасывает без остатка и через некоторое время ты хочешь уже не просто признания своих заслуг, а лести, преклонения, восхищения, а в этом нет ничего хорошего, поэтому лучше и не начинать, от греха подальше.

– Но вы…

– Вот почему я и не хочу никакой машины.

– Не понимаю.

– «Имеющий уши слышать – да услышит».

– Но морозы-то уже начались, – не хотел сдаваться Сергей.

– Потерпим.

– Этак мы вообще замёрзнем насмерть, тут уж терпи, не терпи.

– Нет, – голос Василия дрогнул, но остался таким же непреклонным.

Василий поёжился от холода и ускорил шаг, остальные тоже.

Николай Александрович уже неделю как выписался из больницы. Всё это время он думал, что ему делать, как найти Василия и как его убить. После долгих размышлений он наконец пришёл к оптимальному, на его взгляд, решению, коим он и решил поделиться с Татьяной.

– Я понял, что буду делать, – начал Николай Александрович.

– И что же? – как-то обречёно спросила Татьяна.

– Я найму частного детектива, чтобы он нашёл мне этого Василия, а вот убью я его лично.

Татьяна только вздохнула.

– Но частный детектив стоит очень дорого, а твоя фирма и так вот-вот обанкротится. Ты бы лучше потратил эти деньги на развитие своего дела, а не на какого-то там мифического Василия.

– Деньги, фирма! – вспылил Николай Александрович. – Что дороже, хлеб или честь?

– Не кричи.

– Да, если я не вложу эти деньги в свою компанию, то спасти её может только чудо, но справедливость дороже всего на этом свете, а уж тем более какой-то полуразвалившейся фирмы.

– Мне нет ещё и сорока, мы можем завести ребёнка и начать жизнь сначала.

– А это забыть?

– Прошлого всё равно уже не вернуть, а для жизни нужны деньги.

– Знаешь, что я понял? – Николай Александрович сделал паузу. – Деньги – это всего лишь средство для существования. Жить нужно не для средства, а для цели. Если жить ради средства, а средства тратить снова на жизнь, то получается замкнутый круг и жизнь теряет всякий смысл, а я обрёл смысл жизни.

– Убить человека – это не смысл жизни, – покачала головой Татьяна. – Это очень плохая и неблагодарная цель.

– Уж в любом случае лучше денег.

– Когда ты достигнешь этой цели, вот тогда жизнь действительно потеряет смысл. Смысл жизни не должен быть достижимым, – заключила Татьяна.

Николай Александрович несколько секунд молча смотрел в потолок.

– Только сейчас я понял, что нельзя ни в коем случае слушать людей. Нужно жить независимо ни от кого. Самому себе поставить цель и идти к ней, несмотря ни на что.

– Человек не может жить сам по себе и ни от кого не зависеть. Хочешь – не хочешь, а будешь слушать чужие мнения и в зависимости от них менять и мысли, и планы, и цели.

– Тань, тебя не переубедишь, ты упёртая, как баран, – снова вспылил Николай Александрович. – Короче, я уже всё решил, и ничто и никто не собьёт меня с намеченного пути, помяни моё слово.

Татьяна за эту неделю поняла, что спорить с Николаем бесполезно и поэтому замолчала.

– Завтра же я найму детектива, сколько бы мне это ни стоило. Деньги теряют смысл, когда речь идёт о справедливости.

– Делай, что хочешь, – вздохнула Татьяна. – Мне уже всё равно.

– А ты, кстати, не знаешь, когда у Василия день рождения? – как бы между делом спросил Сергей.

– По-моему где-то через пару недель, а зачем тебе?

– Как-то не очень хорошо он ко мне относится, нужно бы ему подарок какой-нибудь сделать.

– Ну не знаю. Он, помнится, говорил, что всякие там подарки хоть к чему-то да обязывают, поэтому дарить – значит подчинять.

Сергей улыбнулся и покачал головой.

– Ну, это ты, Вань, конечно, загнул. Подарок – это знак уважения и преданности человеку, а если ты предан, то желание подчинить отпадает само собой.

– Ну, я бы не сказал.

– Зато я сказал бы.

– Нет, ты не понял. Допустим, ты даришь какой-то подарок, может быть, ты кроме уважения больше ничего и не хочешь показать, но принимающий этот подарок, особенно если он ему понравился, в любом случае будет чувствовать себя обязанным, а значит зависимым.

– Но я не хочу никакой благодарности, просто из приличия. Он же поймёт, что я это сделал без всякой задней мысли, и все обязательства отпадут сами собой.

Иван пожал плечами.

– Не знаю.

– Почему?

– По-моему, всё равно Василий подарок не примет.

– Это смотря какой подарок.

– Да хоть какой. Василий принципиальный человек, не примет и всё тут, если, конечно, его принципы не изменились, а они не изменились. Дело не в подарке, а во внимании, если ты прочитаешь ему какой-нибудь тобой сочинённый стих, он будет рад гораздо больше, чем если бы ты подарил ему виллу.

– Не то ты всё говоришь, ценность подарка прямо пропорциональна его стоимости.

– Ну, с этим я, конечно, не согласен.

– Стих можно написать за несколько минут, причём совершенно бесплатно и цена такого подарка, соответственно, тоже равна нулю, а вот если подарок дорогой… Всё в этом мире исчисляется деньгами, даже чувства.

– То есть, по-твоему, такое чувство, как счастье, можно купить?

– Да ну тебя, дурацкая у тебя привычка всё переиначивать и переводить в высшие материи. Проще надо быть, проще.

– Как ты? Быть таким же приземлённым?

– Ну, невозможно с тобой по– нормальному разговаривать.

Сергей обиделся и пошёл к Василию.

Когда Василий в очередной раз читал проповедь, Сергей, сославшись на то, что ему нехорошо, решил прогуляться по городу.

Дошёл он до ближайшего телефона в одном небольшом кафе.

Он набрал номер любимого Седым бара.

– Алло,– послышался приветливый женский голос.

– Приветик.

– О-о, Серж! Привет. Как жизнь?

– Нормально.

– Чего звонишь?

– Позови-ка там Седого.

– А на кой он тебе нужен, вы же теперь вроде как раздельно?

– Очень, очень надо.

– Ладно, сейчас посмотрю.

Через минуту послышался голос уже слегка подвыпившего Седого.

– Алло.

– Здорово, Седой!

– О, Серж, какими судьбами?

– Деньги мне нужны, срочно.

– Деньги?

– Хотя бы пару штук баксов.

– Ну, ни хрена себе! О тебе больше месяца ни слуху, ни духу, и тут на тебе, дай две штуки.

– Верну в два раза больше.

– Где ж ты столько заработаешь-то? Или тебе сам Бог одолжит? – засмеялся Седой.

– Седой, заткнись, я не шучу.

– Чё, проблемы какие?

– Ну, можно и так сказать. Этот целитель хренов и правда таковым оказался. Он действительно может одним движением руки поставить на ноги последнего калеку.

– Неужели?

– Честно говоря, мне первую неделю с ним даже как-то не по себе было, думал с ума сойду, но сейчас всё в порядке, переборол себя.

– Круто.

– Одна вот только проблема, слишком уж он духовен и нереалистичен. Обычную жизнь не любит, верит в то, что можно исправить людей, дурак, одним словом.

– Ясно.

– Денег вообще не признаёт, а ты знаешь, какие вокруг него деньги крутятся?

– Какие?

– За неделю можно заработать столько же, сколько мы с тобой заработали за все те два месяца. Он каждый день исцеляет десятками, и каждый хоть по паре сотен да норовит сунуть.

– А он?

– А он, сволочь, не берёт и всё тут.

– Ты прям как умирающий от жажды посреди океана.

– Ага.

– Как ты только живёшь там.

– Я за всё это время и пяти штук рубликов не заработал, мало с кем наедине удаётся остаться, а если Васька заметит, сразу прогонит.

– Но всё же, на хрена тебе нужны эти две штуки?

– Растлить я его хочу, нормального человека хочу из него сделать. Такие деньги упускать!.. Подарю ему немного радости земной жизнедеятельности, хватит в облаках летать.

– Ну, если он такой святой, то он твой подарок в жизнь не возьмёт.

– Нет такого святого, который не хотел бы стать Христом, и Васька не исключение.

– Это ты к чему?

– Короче, вера верою, а отмороженная задница к Богу не приблизит. Он может и святой, но холодовые рецепторы у него никто не удалял, да и желудок тоже, понимаешь?

– Понял.

– Ну, так что?

Седой задумался.

– Ладно, надыбаю я тебе деньжат, говори куда переслать.

Сергей назвал город.

– Всё будет, не боись.

– Смотри мне теперь, не подведи.

– Будут тебе деньги, будут, но отдашь пять штук.

– Ладно, ладно, отдам.

– Ну, всё, пошёл я, а то пиво стынет.

– Угу, бывай

– До скорого. Не пропадай надолго.

– До скорого.

Сергей положил трубку и, расплатившись с официантом, поспешил к Василию.

Николай Александрович, как обычно в это время, сидел на работе и читал различного рода бумаги, иногда делая какие-то заметки в ежедневнике. От работы его отвлёк телефонный звонок.

Николай Александрович снял трубку.

– Да.

– Николай Александрович? – раздался грубый мужской голос

– Да.

– Здравствуйте. Узнаёте?

– Да.

– Хорошо.

– Как продвигается дело?

– Я собрал информацию по интересующему вас вопросу. Можете прийти в любое удобное для вас время, и я вам подробно всё расскажу.

– Уже еду.

Николай Александрович положил трубку и быстренько оделся.

Через полчаса он уже зашёл в кабинет нанятого им детектива и, поздоровавшись, сел напротив него.

– Ну что же, Григорий Алексеевич, говорите, что нашли.

Григорий Алексеевич, а именно так звали детектива, достал небольшую папку с бумагами и медленно открыл её.

– Нашёл я его.

– Ну и как он из себя?

– Вы говорили, что этот самый Василий мошенник, и что он только и делает, что обманывает доверчивых людей, затаскивая их в свою секту.

– Именно.

– Так вот, я поездил по городам, поспрашивал людей и выяснил, что действительно существует такой Василий, которого все именуют не иначе, как мессией и который, мол, исцеляет буквально одним словом.

– Вы его видели?

– Да.

Григорий Алексеевич достал его фотографию и протянул её Николаю Александровичу.

Николай Александрович с интересом посмотрел в лицо Василия.

– А вы уверены, что это именно он?

– Да, уверен, – чётко ответил Григорий Алексеевич.

Лицо Николая Александровича сразу приняло злой и сосредоточенный вид.

– Расскажите мне о нём поподробнее.

Григорий Алексеевич кивнул.

– Итак, Василий Иванович Кузнецов, одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения. Юридически проживает с матерью, но дома не появлялся уже больше полугода… Кстати, люди говорят, что он действительно может исцелять и предсказывать судьбу.

– Обычный шарлатан, – усмехнулся Николай Александрович.

– Я тоже так думаю.

– Продолжайте.

– Ну, так вот, люди не жалуются, а некоторые так и вовсе превозносят его.

– Да уж, молодец…

– Последнее время в одном городе больше двух дней он не задерживался. Где он был ранее двух месяцев назад, честно говоря, не знаю, может быть здесь-то он и промышлял, а как погорел, так и решил двинуться в путь.

Есть у него и двое соучастников: Сергей и Иван, фамилий я их, к сожалению, разузнать не смог. Иван, судя по всему, новенький в их компании, так как ведёт себя скромно и всё время с почтением поглядывает на Василия. А вот Сергей наоборот, иногда даже усмехается во время чтения Василием проповедей, за его спиной, конечно. И ещё, отношения между Сергеем и Иваном не очень-то хорошие, но Василий не лезет в их споры, как будто он стоит выше них, хотя я не видел, чтобы он на кого-нибудь из них повысил голос. Короче, сразу видно, что Василий у них пахан, а Сергей с Иваном шестёрки; Сергей – шестёрка себе на уме, такому палец в рот не клади, а Иван – просто сама скромность и учтивость. Описание поведения Василия прилагается, – Григорий Алексеевич захлопнул папку и протянул ей Николаю Александровичу.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Вот чек.

– Угу.

Николай Александрович взял папку и собрался уходить.

Григорий Алексеевич положил чек в верхний ящик стола и удобно развалился в кресле.

– Если не секрет, а зачем вам это нужно?

– Секрет.

Николай Александрович закрыл за собой дверь.

Прошло ещё две недели, но мало что изменилось. Разве что Сергей в последнее время стал куда-то частенько пропадать, впрочем, никто не придавал этому особого значения.

Василий и Иван возвращались с проповеди, потирая замёрзшие руки, была уже зима, а одеты они были, мягко говоря, не по сезону. Сергей одиноко стоял у старой полувысохшей берёзы и с радушной улыбкой смотрел на них.

– Почему ты не был сегодня с нами? – ровным и ничего не выдающим голосом спросил Василий.

Сергей виновато опустил голову.

– Я подумал, что толку от меня всё равно нет.

– Толк нужен не им, – заметил Василий. – А тебе. Ты должен слушать и учиться.

– Ещё раз простите, – Сергей слегка замялся. – Я узнал, что у вас сегодня день рождения и решил сделать вам небольшой подарок.

– Ты же знаешь, я не принимаю подарков.

– Но от этого подарка вы не сможете отказаться. Я купил вам этот скромненький автомобиль, – Сергей указал пальцем на стоящую невдалеке машину. – Холодно уже всё-таки, да и какая разница, пешком ходить, или ездить? Вы-то каким были, таким и останетесь.

– Но ты же знаешь, что я не приемлю этого. И вообще, откуда у тебя такие деньги?

– Я продал свою квартиру. Она мне всё равно больше не нужна.

Василий не знал, что сказать. И подарки он вроде бы как не принимает, но Сергей вон на какие жертвы пошёл, лишь бы он чувствовал себя комфортно.

– Спасибо конечно, но не стоило этого делать, мне этого не надо.

– Но я продал всё, что у меня было, я так хотел сделать вам приятное, а вы так жестоко отвергаете мой подарок, – расстроился Сергей и опустил глаза.

Нависло тяжёлое молчание.

Иван захотел что-то сказать, но Василий выразительно посмотрел на него и не дал открыть рот.

– Можешь не говорить, я уже всё понял. Да, я вижу, что вы всё время уставшие, нет у вас, к сожалению, той силы, которая нужна, чтобы оторваться от земли, ни у кого нет.

– Просто мы…

– Отчасти я вас понимаю, так уж устроен обычный человек, – Василий вздохнул и посмотрел на их вопрошающие лица. – Бог с вами, всё равно от этого ничего не изменится, – он повернулся к Сергею. – Сергей, спасибо за подарок.

– Я знал, что вы нас поймёте, – обрадовался Сергей.

Иван не заметил подвоха, поэтому очень даже обрадовался тому факту, что им теперь не придётся мёрзнуть и спать в стогах сена под мокрым, липким снегом.

– Спасибо, учитель, мы и в самом деле очень устаём, – улыбнулся Иван.

«Все мы люди, все устают, и я тоже устаю, но я же терплю…» – подумал Василий, но говорить этого не стал.

– Только я не умею водить.

– Ничего страшного, я умею.

Сергей открыл дверцу Василию.

Василий сел.

«И нет тут ничего сложного. Всё грешно в этом мире, даже святость».

– Николай Александрович, к вам пришёл какой-то человек, который говорит, что у него к вам есть очень важное дело, – скороговоркой сказала секретарша и выразительно на него посмотрела.

Николай Александрович сидел, откинувшись на спинку кресла, и с какой-то нехорошей улыбкой о чём-то упоённо размышлял.

– Николай Александрович… – ещё раз повторила секретарша.

– Скажи, что я занят и никого не могу принять.

– Но, по-моему, это очень важный человек.

– Мне сейчас не до важных людей.

– Но это может помочь вашей компании, ведь…

Николай Александрович не дал продолжить.

– У меня сейчас другие проблемы.

– Но это же ваша фирма.

– К чёрту эту фирму, есть дела и поважнее денег.

Тут на пороге появился тот самый важный человек.

– Извините, но если уж вы деловой человек, то и должны заниматься делом.

Николай Александрович оторвал голову от подголовника и внимательно посмотрел на незваного гостя.

– Я к вам по делу, – продолжал незнакомец. – У меня к вам есть предложение, от которого, я думаю, вы, в связи с тяжёлым положением вашей компании, не сможете отказаться.

Николай Александрович положил голову на руку и даже не попытался сделать заинтересованный вид.

– Я вас слушаю.

Секретарша вышла и закрыла дверь.

Незнакомец сел в кресло напротив.

– Что-то вы не выглядите особо заинтересованным в развитии вашей фирмы.

Николай Александрович молчал и всё так же отрешённо смотрел на незнакомца.

– Хорошо. Зовут меня Даниил Семёнович Новосёлов и я хотел бы вам предложить…

Даниил Семёнович подробнейшим образом изложил, что он хочет делать, как он будет зарабатывать деньги, и чего он, собственно, хочет от него.

Через пять минут он закончил свою речь и вопросительно посмотрел на Николая Александровича, который всё это время лишь иногда качал головой и даже не задал ни одного вопроса.

– Хм, – усмехнулся он.– Конечно, идея оригинальная, но совершенно нереальная.

– Зато если вы сделаете так, как я говорю…

– То я смогу запросто потерять всё.

– Да, возможен и такой вариант, но если всё получится, то вы, ничего ни делая, заработаете очень даже неплохие деньги.

– Сейчас деньги меня мало интересуют.

– Но если всё получится, то заработанная вами сумма, я уверен, не оставит вас равнодушным.

– А риск? Хоть и деньги конечно большие, но и риск немаленький.

– Да, честно говоря, шансы погореть очень велики, но выигрыш того стоит. Как говорится, кто не рискует, тот не пьёт шампанского.

– Совершенно нереально.

– Ну, так вы заключаете договор?

Николай Александрович думал.

– Подумайте хорошенько, деньги-то немалые, а делать вам ничего не надо.

Николай Александрович несколько секунд молчал.

– А давайте, мне уже всё равно, – Николай Александрович махнул рукой. – Наплевать мне на эту несчастную фирму.

Даниил Семёнович ещё раз усмехнулся.

– Деньги не интересуют пока их нет.

– Есть вещи и позначимей денег. Даже скорее, что не возьми, всё ценнее денег; самая ничтожная безделушка и та дороже горстки мусора.

– Экие страшные вещи вы говорите.

– Ладно, давайте сюда ваш договор, я подпишу.

– Деньги хорошие…

– Ладно, но, по-моему, это дело обречено.

– Но…

– Хватит, – в очередной раз перебил его Николай Александрович. – Я же сказал, что подпишу бумаги, будут у вас деньги. Да и вообще, какая разница? В любом случае, мне всё равно.

Прошёл ещё месяц.

Василий, Иван и Сергей сидели в машине, смотрели, как на улице, прорезая темноту, идёт сильный снег и ели всякую всячину купленную Сергеем.

Тепло, уютно и сытно.

– Судя по всему, – начал Василий, жуя бутерброд с колбасой. – У тебя, Сергей, осталось достаточно много денег после покупки автомобиля, раз мы целый месяц так живём.

– Должен же я хоть чем-то радовать своего учителя, – улыбнулся Сергей. – Хотя, честно говоря, деньги у меня почти закончились, максимум ещё неделя.

– А было неплохо, – как всегда неуверенно вставил Иван. – И городов успеваешь посетить больше, и всегда в тепле, и попрошайничать не надо.

– Всё дорогое убивает бесценное. Хорошая жизнь убивает.

– Не убивает, если к ней относиться равнодушно.

– Да, лично мне совершенно неважно, что мы едим и где мы ночуем, мне вас жалко.

– Но согласитесь, было неплохо, – Сергей дожевал бутерброд и поудобнее развалился на сиденье.

– Да, не скрою, в такой холод по городам ходить весьма проблематично, а насчёт подумать, это мы всегда успеем.

Иван косо посмотрел на него.

– А раньше вы говорили…

– Думать всегда можно, я утрировал, преувеличивал, в общем, я ошибался и признаю излишнююнапыщенность своих суждений, – Василий вытер рот. – Спасибо.

– Вот всё время бы так, – размечтался Сергей.

– Главное, чтобы хватало еды для поддержания жизненных сил, остальное лишнее, а иначе затянет. Если Бог придумал человека, то Дьявол вставил в него желудок.

– Да, вы правы, – согласился Сергей и стал готовиться ко сну.

– Спасибо.

– На здоровье.

Василий ещё раз взглянул на остатки ужина и, пробурчав «Да, неплохо было», тоже собрался спать.

А Павел всё никак не придавал этому значения, совершенно по– обыденному смотря на происходящее. Разве что Пётр, как всегда, поддавался излишнему пессимизму.

Пётр отложил внушительную книгу, и устало потёр глаза.

– Неужели устал?

– Мысли гложут.

– И какие же?

– Сам знаешь.

– О Василии?

– Да.

– Слишком уж ты ему не доверяешь, а верить надо, он же как-никак часть нас самих.

– Ох, не нравится мне всё это.

– Ну, опять…

– Не должно было такого быть.

– Ну чего тут такого? Там морозы, целыми днями по улице не походишь, да и есть что-то надо, не обязательно ж питаться подаяниями. В конце концов, даже сын Босса в своё время не отказывался от хороших застолий, но это ведь ничего не значит.

– Это Иисус, а это Василий.

– Для нас они одно и то же.

– Ну не скажи.

– Петь, хватит, надоел.

– Но этот Сергей…

– Да, сволочь он. Отчётливо видно, зачем он сделал этот подарок, но Василий-то думает, что это он из уважения, а для нас главное, что думает Василий.

– Ну…

– Ну чего тут страшного? – по слогам проговорил Павел.

– Не знаю, вроде бы и ничего…

– А что же ты тогда?

– …но в тоже время за этим могут последовать определённые нехорошие вещи.

– Успокойся, за бутерброд нашему конкуренту ещё никто не продался.

– Ладно, проехали.

– Вот и молодец, – обрадовался Павел. – Не надо быть нытиком.

– Всё, сказал же, молчу.

– Угу.

Павел демонстративно закрыл рот на замок, и они продолжили заниматься своими делами.

Николай Александрович сидел дома на кухне и, как ни в чём не бывало, спокойно смазывал только что купленную им винтовку. Делал он это увлекательное занятие тщательно и неторопливо, насвистывая себе под нос какую-то незамысловатую мелодию.

Ключ в замке входной двери повернулся, но Николай Александрович не обратил на это ни малейшего внимания. Зашла Татьяна и, бросив не глядя «Добрый вечер», стала снимать пальто.

Наконец она переоделась и, зайдя на кухню, испуганно уставилась на оружие.

– Коля, что это? – еле слышно прошептала она и неуклюже села на ближайший стул.

– Винтовка с оптическим прицелом, что же ещё?

– Зачем?

– Ты и сама знаешь, зачем, – совершенно обыденно ответил Николай Александрович и продолжил так же упоённо смазывать оружие.

– Не…

– Я же сказал, что убью эту сволочь, а я слов на ветер не бросаю.

– Да опомнись ты! – чуть ли не закричала Татьяна. – Что ты творишь? Юрия всё равно уже не вернуть, а если ты попадёшь в тюрьму, никому легче не станет. Лучше бы занялся фирмой, а то мы скоро по миру пойдём.

– Замолчи! – Николай Александрович ударил кулаком по столу. – Фирма, деньги… Что вы все заладили деньги, деньги! Деньги ничто, когда речь идёт о чувствах, о справедливости.

– Это не справедливость, это самосуд.

– Только самосуд и может быть справедливым. Закон зачёсывает всех под одну гребёнку. Закон не может удовлетворить ни виновного, ни пострадавшего. Кроме государства этот несчастный закон никому не нужен.

– Что за глупости ты несёшь? Нельзя каждому судить по своим законам, иначе будет хаос.

– Это сейчас хаос, прикрытый вуалью справедливости.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь.

– Закон и справедливость вещи несовместимые, они служат совершенно разным целям, а я хочу именно справедливости.

– Но уже поздно…

– А ты, ты сдалась, ты до того слаба, что не можешь принять даже мысль о мести!

– Я…

– Ты ничего не понимаешь и не хочешь понять! Хорошо, так и продолжай жить своей амёбной жизнью, из-за таких, как ты происходит столько убийств.

– Ну, зачем ты так…

– Говорю тебе, замолчи! Ты можешь существовать так, как считаешь нужным, но не мешай жить мне! Я чувствую, что я должен делать, пойми ты, должен!

Татьяна расплакалась и выбежала из кухни, а Николай Александрович начал остервенело собирать винтовку.

Время неумолимо двигалось вперёд.

Деньги закончились, и машину пришлось оставить у какого-то подъезда в каком-то городе. Сразу стало холоднее, и жизнь стала казаться хуже. Время теперь тянулось медленнее, потому что приходилось проситься погреться чуть ли не в каждой встречной деревне. Как назло, началась та часть России, где народ был недоверчив и принципиален. Чувствовалась ощутимая разница с недалёким прошлым, но денег взять было неоткуда, да и Василий свято верил, что и так вполне можно прожить, что он и старался делать.

Впереди виднелась длинная заснеженная дорога.

– Что же это за люди такие пошли? – грустно и невыразительно задал очевидный вопрос Сергей. – Уж почти неделю ходим по этой области, а поели по – нормальному только один раз.

– Здесь людям и самим-то на еду не всегда хватает, так что обижаться тут не на что, – Василий вздохнул.

– А по-моему, не в деньгах дело, – покачал головой Иван.

– А в чём же ещё? – не понял Сергей.

– Ведь когда узнают, кто мы, то сразу находятся и деньги, и еда.

– Это уже не сострадание, а плата; а плату мы, как известно, не берём.

– А брали бы, кто что подаст, ездили бы сейчас спокойно, а не ходили бы голодными.

– Не говори так, Сергей. Пошиковали немного, пора и к обычной жизни возвращаться.

Они замолчали, и некоторое время прошли молча.

– Ой, что же так есть хочется, – чуть ли не простонал Сергей.

– Ага, – согласился Иван. – Уж два дня кроме куска хлеба ничего не ели.

– Вот по телевизору бы нас показали, тогда все бы нас узнавали и не приходилось бы попрошайничать.

Василий косо посмотрел на Сергея.

– Я уже не раз говорил, что есть вещи для разума, а есть вещи для чувств. Все СМИ воздействуют только на разум, телевизор не может вызвать никаких стоящих чувств. А мы должны доносить свои идеи не через голову, а через сердце.

– Но ведь можно показаться пару раз и продолжать так же ходить.

Сергея было трудно переспорить, вот и сейчас Василий не знал, что ответить.

Как по мановению волшебной палочки впереди них остановилась машина, на двери которой было написано что-то вроде «Местное радио». Из машины выскочил молодой человек и со счастливой улыбкой подошёл к Василию.

– Здравствуйте.

– Добрый вечер.

– Какая радость, что вы наконец-то дошли до нас. Скажите, пожалуйста, несколько слов для нашей радиокомпании.

Молодой человек включил диктофон.

– Я не даю интервью, – сухо ответил Василий и собрался продолжить путь.

– Но почему же?

– Иногда глаза могут сказать гораздо больше, чем слова.

– Но ведь люди хотят знать о вас больше.

– Меня не надо знать, мне надо верить.

– Но вы же и сами прекрасно знаете, что люди сейчас не верят словам, им нужны факты и доказательства.

– Я никому и ничего не хочу доказывать.

– А чего же вы хотите?

– Чтобы люди жили.

– И всё?

– Это и так немало.

– А что вы вкладываете в понятие «жизнь»?

– Жизнь и есть жизнь.

– А что…

– Всё, мне нечего вам больше сказать.

– Ну что же, – молодой человек задумался. – Это можно будет назвать вашим первым интервью?

Василий остановился и с удивлением посмотрел на него, но потом опустил глаза.

– Я… я сказал же, что не даю интервью,– промямлил Василий, не поднимая глаз.

– Но вы же сейчас ответили на некоторые мои вопросы.

Василий больше ничего не сказал и, не попрощавшись, пошёл своей дорогой. Журналист остался позади.

Через несколько минут Иван, не выдержав напряжённой тишины, позволил себе заметить:

– А ведь он прав, это действительно было ваше первое интервью. До этого вы всем журналистам просто говорили, что не будете говорить и всё тут.

Василий тяжело вздохнул и, ещё ниже опустив голову, ускорил шаг.

Николай Александрович без дела сидел в своём привычном кабинете и думал, где лучше всего убить Василия. Как обычно неожиданно и не вовремя раздался телефонный звонок.

– Да.

– Николай Александрович?

– Он самый.

– Это Даниил Семёнович.

– Чего вы хотите?

– Я звоню вам по поводу нашего договора.

– И в чём же дело? – Николай Александрович вздохнул и посмотрел на часы.

– Я хотел бы вложить все наши деньги в одно дельце и мне нужно ваше одобрение.

– Как хотите.

– По-моему вы не очень-то заинтересованы во всём этом. Что-нибудь не так?

– Всё так, как и должно быть.

– Ну да ладно, не важно. Короче, – Даниил Семёнович сразу посерьёзнел. – Если эта сделка пройдёт так, как надо, то вы получите целое состояние, уж поверьте мне.

– А если ничего не получится?

– Ну, тогда мы оба пойдём по миру. Но не надо быть пессимистом. Пессимист – это оптимист, который перестал верить в себя, а я думаю, вы в себе достаточно уверены. Давайте будем думать о хорошем.

– Н-да, судя по всему, дело мало перспективное.

– Риск, конечно, есть, но зато на полученные деньги вы сможете так расширить вашу фирму, что через полгода задавите всех конкурентов.

Николай Александрович усмехнулся.

– Это получается, или всё, или ничего.

– Типа того.

– Хорошо.

– Так вы согласны?

– Делайте, что хотите, я уже говорил, что мне всё равно, у меня сейчас есть цель и поважнее денег.

– Ясно.

– Замечательно.

– Буду действовать на своё усмотрение и…

– Вот и действуйте, – оборвал его Николай Александрович и положил трубку.

Пётр сидел за столом и, положив голову на руки, о чём-то сосредоточенно думал.

В кабинет вошёл Павел и плюхнулся в своё кресло.

– Что задумался?

– Да так…

– Это у тебя проблемы, или это у нас проблемы?

– Боюсь, что у нас.

– Ну-ка посвяти меня.

Пётр медленно и еле слышно, как на похоронах, произнёс.

– Вчера Василий ответил на несколько вопросов журналиста.

– Не понял, – удивился Павел.

– А что тут непонятного?

– И это всё?

– Всё.

– Ну и что такого?

– Так ведь Василий не должен вообще общаться с журналистами.

– Ну-у, – усмехнулся Павел. – Подумаешь, ответил на пару вопросов, он, наверное, и не понимал того, что отвечает.

– Да, не понимал, а должен был понять.

– Ничего страшного, – махнул рукой Павел.

– Ты не понимаешь. Мы как бы вложили в него программу, в соответствии с которой он не должен брать денег, выбирать, кому помогать, а кому нет, общаться с журналистами и тому подобное.

– Ну, это ясно.

– А он отвечал на вопросы журналиста. Да, сейчас он полностью осознал свою ошибку и раскаивается, но, тем не менее, это говорит о том, что программа дала сбой, хоть и нарушен всего один принцип и тот особо несущественный, но всё равно.

– Случайность это была.

– Хорошо бы.

– Тем более, что он же понял свою ошибку, а значит, впредь этого не повторится.

– Ну не знаю.

– Вечно ты ничего не знаешь.

– Лично я думаю, что это всё из-за этого Сергея, ты же и сам, наверное, понимаешь, чего он хочет.

– Хочет приучить Василия к хорошему, и тем самым убить его ради своей ничтожной выгоды.

– Вот именно. А это небольшое интервью говорит о том, что его материалистичная часть сознания хоть совсем немного и на крошечный промежуток времени, но поборола нашу программу, поборола часть духовную, а этого не должно быть в принципе.

– Ну, ты из любой мелочи таких выводов наделаешь.

– Не мелочи это.

Павел задумался.

– А может всё гораздо проще?

– Как это?

– Может ему просто надоели все эти журналисты, и он попытался отделаться от них, объяснив, почему он не даёт интервью?

– Но он не должен никому и ничего объяснять, он не должен оправдываться.

Павел кивнул.

– Не, всё равно рано ещё о чём-либо говорить. Если ты разок кашлянул, это ещё не значит, что у тебя туберкулёз. Это слишком поспешные выводы, посмотрим, что будет дальше.

Пётр развёл руками.

– Посмотрим, всё равно нам больше ничего не остаётся.

– Совершенно верно.

– Но у меня предчувствие, а моё предчувствие редко когда подводит.

Глава 6

Очередной город.

Василий позвонил в первую попавшуюся квартиру.

– Кто там?

– Здравствуйте. Мы странники, и нам негде переночевать, вы не впустили бы нас на ночь? – вежливо спросил Василий через закрытую дверь.

– Ща, ещё чего не хватало! – совсем неприветливо ответил женский голос за дверью. – Ходят тут всякие. Может вам сразу и все деньги отдать?

– Мы вам не помешаем. Просто переночуем и уйдём на рассвете.

– Знаем мы таких «странников». А ну убирайтесь, пока милицию не вызвала!

Василий развернулся и пошёл на другой этаж.

Другая квартира.

– Кто там?

– Мы странники, не могли бы вы впустить нас переночевать?

– Ищи дураков.

Ещё квартира.

– Кто?

– Странники, нам…

– Проваливайте.

В принципе, подобным образом их встречали в каждом городе, но сейчас, когда от холода уже не чувствовалось ног, а от голода сводило желудок, эта неприветливость чувствовалась особенно остро.

Василий отошёл и присел на ступеньку.

– Н-да.

– Не, зря мы пошли в эту сторону. Что-то совсем мне здесь не нравится, – покачал головой Сергей.

– Да-а.

– Делать тут нечего, нужно возвращаться обратно.

– Ой, что ж так есть хочется, – скорчил лицо Иван.

– Пойдём к частным домам, – спокойно и невозмутимо предложил Василий. – Может, хоть там нас примут.

…

– Здравствуйте, – снова начал Василий. – Мы странники, не впустите ли вы нас переночевать?

– Во народ пошёл, совсем обнаглели!

Василий не стал больше ничего говорить, и они пошли к другому дому.

Сергей всё злился.

– Уж почти две недели так. Эх, зря мы всё-таки отказались от машины.

…

– Кто?

– Мы…– начал было опять Василий, но Сергей прервал его.

– Это сам Василий, посланник Бога на Земле, слышали, наверное, о таком.

Василий не упрекнул Сергея, а лишь опустил глаза.

За дверью послышалось какое-то шевеление, и через несколько секунд дверь открыла женщина лет пятидесяти, в потрёпанном халате и с сеткой на голове.

– Да ну? – не поверила она.

– Это он, – Сергей указал на Василия.

– Ну, хоть посмотрела, – женщина выглядела не очень-то довольной.

– Нам негде переночевать…

– Не, у меня и так половина родственников живёт, так что… Да и чем вы мне поможете? Со здоровьем у меня всё в порядке, да и родственники у меня вроде никакие не пропадали.

Василий опешил от такого приёма.

– Но ведь иногда главное не дело, а слово. Неужели вы не хотите знать, как надо жить в гармонии тела и души? Или что вас ждёт после смерти и как обрести вечную жизнь?

– Извините, но я слышала о вас, только как о целителе, а эту чушь я и сама могу весь вечер нести. Уж как жить, я без вас разберусь, и ваши проповеди мне ни к чему.

– Но…

– Жила я без вас и дальше проживу. Всё, можете идти, мне вас принять негде.

Женщина захлопнула дверь, и через мгновенье в прихожей погас свет.

Василий тяжело вздохнул, и присел на порог.

– Вот так-то вот. Я, оказывается, не посланник Бога, не мессия, а обычный целитель, которых сейчас и так в каждом городе пруд пруди.

– Ну, зачем вы так? Так думает только она одна.

– Человек не может думать один, он всегда лишь олицетворение общественных мыслей.

Василий внезапно схватился за живот и согнулся.

– Что с вами, вам плохо? – забеспокоился Сергей.

– Василий? – сел напротив него Иван.

Василий несколько секунд молчал.

– Язва у меня была. Обострение, наверное. Жаль, что я не могу исцелять сам себя.

– Это от голодухи, – грустно прошептал Сергей.

Василий собрался с силами и встал.

– Пойдёмте к другому дому.

Из-за угла показались два человека, судя по всему, мать и дочь. Мать, увидев Василия, тут же поспешила к нему.

Василий остановился.

– Извините, мне только что позвонила подруга и сказала, что вы заходили к ней, и вот я пришла просить вас о помощи.

Василий поборол боль.

– Я вас слушаю.

– Вы не могли бы вылечить мою дочь?

– Что с ней?

– Она теряет зрение, и врачи говорят, что через месяц она сможет отличать только день и ночь, – женщина тяжело вздохнула.

Василий посмотрел на ещё совсем маленькую девочку, которая скромно держала мать за руку и грустно смотрела себе под ноги.

– Помогите ей, пожалуйста…

На глазах матери появились слёзы, и она замолчала.

Василий ещё раз посмотрел на девочку и молча провёл рукой перед её глазами.

Девочка сразу встрепенулась и удивлённо посмотрела на мать.

– Я… я…– хотела она что-то сказать, но не смогла и вместо всяких слов стала разглядывать свои руки.

Мать девочки разрыдалась.

– Спасибо, спасибо вам. О Господи, спасибо, – она обняла Василия. – Это чудо, чудо. Спасибо…

– Не за что.

Василий собрался идти, но женщина не хотела выпускать его из объятий.

– Ой, извините, вот…– она отпустила Василия и стала рыться в сумочке. – Вот, возьмите. Это всё, что у меня есть. Я знаю, вам нелегко…

– Нет.

– Это ничто по сравнению с тем, что вы для нас сделали. Берите…

– Я не беру денег.

– Должна же я вас хоть как-то отблагодарить.

– Не надо, – Василий вздохнул. – Я всего лишь… никто, не стоит унижаться предо мною.

Василий развернулся и пошёл к следующему дому, Иван следом.

Женщина повернулась к Сергею.

– Ну, хоть вы возьмите. Я же не могу вот так просто уйти, хоть чем-то я должна отплатить вам. Вы же такое сделали… такое…

Сергей оглянулся, не смотрит ли Василий, и осторожно взял деньги.

– Это вам спасибо.

– Спасибо вам, спасибо…– снова начала женщина и, взяв всё ещё не верящую в происходящее дочку за руку, поспешила с нею домой.

Сергей стал прятать скомканные деньги.

В этот момент Василий обернулся.

– Сергей, не отставай.

Взгляд Василия скользнул по деньгам, которые держал Сергей.

Сергей замялся.

Несколько секунд стояла напряжённая тишина.

Василий отвернулся и, низко опустив голову, пробурчал:

– Надеюсь, магазины здесь ещё работают.

– Н-да, Петь, кажется, ты был прав.

Павел поднял глаза и стал зачем-то пристально разглядывать потолок.

– Я же говорил, что человеческая сущность Василия начинает медленно, но верно проявлять себя.

– Как он мог разрешить Сергею взять деньги? – Павел вскочил с кресла и стал нервно расхаживать по кабинету. – Это же всё равно, что взять деньги самому!

– Ну, вообще-то на то тоже были свои причины: Василий был подавлен, он давно не ел, язва эта, в конце концов. Жизнь, люди виноваты…

– Ой, только не надо вот этого! Люди, жизнь, одни отговорки. Всё, Василий начал умирать.

– Не, ну пока ещё не начал…

– Это пока.

– Ну и что делать?

Павел прекратил ходить и снова сел в кресло.

– Что у нас там с Николаем Александровичем?

– А не рановато ли?

– Люди – некрофилы, они любят, ценят и понимают только мёртвых, а если человек умер на пике жизни, то любить его будут в два раза больше.

– Но он ещё недостаточно высоко поднялся, – заметил Пётр и пригладил бороду. – Сейчас его смерть может и вовсе ничего не изменить.

– Он уже известен, может, всё-таки сделают миф.

– Может быть.

Они оба задумались.

– Нет, – внезапно выпалил Павел. – Он ещё может подняться, пока что это только первые симптомы. Он ещё может вылечиться. Даже, скорее, это было просто недомогание, стресс, так сказать.

– В принципе да, но сейчас состояние Василия хоть скорее и положительное, но уж очень неустойчивое. Главное, чтобы в ближайшем будущем не было особых потрясений, тогда всё станет на свои места.

– Да, ты прав.

– Временное помешательство, если дальше всё будет в порядке, я думаю, это на нём не отразится.

– Но всё равно, перестраховаться не мешало бы.

– С Николаем Александровичем всё в порядке, – улыбнулся Пётр. – Он готов на всё. Он забыл о друзьях, о фирме, о деньгах, только одна цель – месть. Его уже не сломать, так что за него не стоит беспокоиться.

– Хоть это хорошо, – Павел замолчал и почесал нос. – Ну, так что с Василием делать будем?

– Я так думаю, что он просто оголодал, замёрз и ещё плюс стресс, в принципе, его можно понять.

– Да, понять можно.

– Главное, чтобы ничего такого не повторилось хотя бы в ближайшем месяце.

– Надеюсь, не повторится.

– Я тоже.

Остаток дня они просидели практически в полной тишине. Они думали, можно ли его понять, или это такое робкое начало конца. И, так ничего и не решив, как-то неуютно закончили рабочий день.

А в это время Василий с учениками сидел в небольшом кафе и медленно пил горячий чай. За окном шёл обильный снег.

– Надо возвращаться, – прервал тишину Василий.

– Куда? – не понял Иван.

– Пойдём обратно, как и шли. Посмотрим, как теперь люди живут, – Василий улыбнулся и сделал глоток чая. – Может, чем ещё поможем.

– Но зачем? – Иван отставил чашку. – Всё, что вы могли сделать, уже сделано.

– Всё сделать нельзя.

– Люди всё поняли, и, я думаю, не стоит теперь вмешиваться в их жизнь.

– Мало показать, где Солнце, надо ещё научить ему радоваться.

– Интересно, а как теперь будут жить мошенники, если людей перестали интересовать деньги?

– Мошенники всегда были, есть и будут, они-то что-нибудь придумают.

– Это точно, – поддакнул Иван.

– Главное, что люди изменились, пусть пока что меньшая часть, но через несколько лет всё будет по-другому.

– Почему вы так в этом уверены? – Сергей тоже допил чай.

– Зависть. Тот, кто ещё не понял, начнут завидовать новым людям, будут завидовать простоте и насыщенности их жизни, а зависть – главное чувство в развитии общества. Если человек не завидует, то он ни к чему не стремится, а значит, и не развивается.

Иван сделал удивлённое лицо.

– То есть вы хотите сказать, что зависть хорошее, благое чувство?

– Именно так. Развитие – благо, а двигатель развития – зависть.

– Красиво говорите, – покачал головой Сергей. – Всё можете обосновать, даже то, что чёрное – это белое, а белое – это чёрное.

– А нет никакого ни чёрного, ни белого, есть нечто, и как на это нечто посмотреть, так оно и будет. Что бы что-то оценить, нужна мера, эталон, а в чувствах нет никакой меры, значит, чувства нельзя оценить, нельзя сказать, хорошее оно или плохое, не с чем сравнивать.

– А вот убийство – это же всегда зло.

– Как это ни странно, не всегда. Убить одного ради спасения тысячи – это благое дело.

– А я так не считаю, – не согласился Сергей.

– Почему же?

– Если один человек может убить тысячу, значит эта тысяча слабее его одного, а значит, цена этого человека выше цены тысячи людей, и убить его значит убить, например, все две тысячи. Получается, что лучше бы тогда он убил эту тысячу, чем кто-то убьёт его.

– Но…– хотел было возразить Иван, но Сергей продолжал.

– Побеждать должен сильнейший, лучше один сильный, чем сотня слабых. Вот из-за нарушения этих самых основ эволюции, у нас и получается, что миром правят деньги, потому что деньги – оружие слабых.

– Нет, закон эволюции не нарушен, просто у человека идёт эволюция не физическая, а умственная, и не тот выживает, кто сильнее, а тот, кто умнее. И сейчас система ценностей такова, что чем больше денег, тем значит человек умнее, наглее, хитрее, и, следовательно, именно он и должен победить, – заключил Василий.

– Что-то я вас тогда не понимаю. Получается, что деньги – это главная мера ума, поэтому и хотят их больше и больше, чтобы, по сути, показать себя, а причём же здесь тогда всё ваше учение, весь этот духовный мир?

– Ум может развиваться в двух направлениях: или в материальную, или в духовную сторону, сейчас просто страшным образом преобладает материальное развитие, – Василий сделал паузу. – Моя задача в том, чтобы перенаправить это развитие с материального пути на духовный, изменить меру, систему ценностей.

– Хитро.

– Ничего хитрого, переориентировка и всё.

– Ладно, – сдался Сергей. – Вы правы.

Василий отставил пустую чашку.

– Надо идти.

– Вы уверенны?

– Абсолютно.

Сергей и Иван встали.

– Ну что ж, – Василий застегнул на две оставшиеся пуговицы своё старенькое пальто. – Засиделись мы что-то, пора в путь.

Николай Александрович сидел на кухне и, уставившись в одну точку, курил сигарету. Погода была отвратительная: ветер, снег, на дорогах сплошной лёд, а потому настроение было далеко не из лучших. Впрочем, у Николая Александровича последнее время всегда было такое настроение. Татьяна почти совсем перестала с ним разговаривать, а на работе и вовсе поговорить было не с кем. Все мысли были только о Василии.

Прозвенел телефон.

Николай Александрович потушил недокуренную сигарету и неспеша снял трубку.

– Да, – произнёс он.

– Здравствуйте Николай Александрович, это вам звонит Григорий Алексеевич, детектив.

– Я, кажется, вам уже заплатил.

– Не в этом дело, – небольшая пауза. – Дело в том, что я узнал, что вы купили оружие…

– Откуда вы это знаете?

– Не важно.

– Татьяна просила покапать мне на мозги?

– Нет, не Татьяна.

– Неужели?

– И вообще, знать – это моя работа. Так вот, мне хотелось бы предостеречь вас от непоправимых последствий…

– За свою задницу боитесь? Не бойтесь, я скажу, что вы не знали, зачем он мне нужен, тем более, что вы и действительно этого не знали.

– Да не в этом дело. Просто мне жаль…

– Вы ничего не понимаете.

– Я очень даже всё понимаю.

– Я не маленький, чтобы вы меня учили, что хорошо, а что плохо.

– Но убийство – это всегда излишняя крайность.

– Не всегда.

– Я так понял, что вы хотите мстить.

– Значит, всё-таки Таня. Ну, хорошо, да, я хочу отомстить.

– Но этим вы только поломаете свою жизнь.

– Это важнее жизни, это важнее смерти, для меня это сейчас важнее всего. Да и такая жизнь мне всё равно не нужна.

– Ну, вы как из средневековья.

– Честь и совесть всегда были, есть и будут.

– Пора бы уже и забыть эти напыщенные предрассудки.

– Цену человека определяет его честь, и если вы говорите, что это предрассудок, пережиток прошлого, то поздравляю, вам нет цены.

– Не утрируйте. Я…

– Да что ж это, в конце концов, такое? – не выдержал Николай Александрович. – Весь мир, что ли, встал против меня? Что вы все меня отговаривайте? Поймите вы все, наконец, никто и ничто не собьёт меня с намеченного пути, я достигну своей цели, чего бы мне это ни стоило, ясно? Всё, разговор окончен.

Николай Александрович со злостью бросил трубку и, не отходя от телефона, прикурил очередную сигарету.

Ну, вот и тот город, в котором Василий был чуть больше двух месяцев назад. До сего момента они посетили всего несколько небольших городков и деревень, большую часть которых они проходили ранее.

Василий всё больше и больше расстраивался, хотя ему и все падали в ноги и до сих пор говорили спасибо. Никаких изменений, можно сказать, и не было. Всё было исключительно на уровне разговоров, которых было множество, а вот дел никаких. Василий понимал, что ещё месяц-другой, и обо всём его учении забудут, как о страшном сне. Всё осталось на своих местах.

Но, как известно, надежда умирает последней, и пока Василий держался, всё понимание этого пока ещё было скрыто глубоко внутри, хотя оно и силилось выйти наружу. Василий то приуменьшал значение увиденного, то сваливал на то, что это были лишь небольшие деревни, в которых народ, как известно, консервативен, то придумывал ещё что-то, однако ж, смятение никуда не хотело уходить. Главное теперь был этот город. Только на него Василий сейчас и надеялся, веря всеми силами.

Однако, настроение всё равно почти всегда было плохое, это можно было назвать даже депрессией. Все мысли были только о том, что никому-то он не нужен, и что всё его учение – слова на ветер. Город – последняя надежда, пусть и подсознательная. Здесь Василия, помнится, очень хорошо приняли и поняли, здесь остался Фёдор… Если не здесь, то где же ещё?

Василий постучал в тот самый дом, который стоял на самой окраине города.

– Ну, кто там ещё? – недружелюбно ответил голос за дверью.

– Фёдор, это я.

Дверь тут же открылась, и на пороге показался улыбающийся Фёдор.

– Ну, наконец-то! Проходите, проходите.

Василий вошёл, Иван и Сергей следом.

Они все поприветствовали друг друга.

– Замёрзли, наверное?

– Терпеть можно.

Фёдор стал суетиться с ужином.

Василий устало сел на стул и вздохнул.

– Ну, рассказывай, Фёдор, как тут дела, что нового?

– Да, честно говоря, всё по старому, – Фёдор поставил ужин разогреваться и сел напротив Василия. – Ничего не изменилось, – он развёл руками и отвёл взгляд. – Все ходят и твердят, что вот мол, как надо жить, но никто и ничего не делает.

Василий подавлено опустил голову и вздохнул. Через некоторое время он повернулся к Сергею.

– Деньги есть?

– Откуда?! – возмутился Сергей.

– Ладно тебе, сходи, купи чего-нибудь.

Иван не стал ничего говорить. Василий грустно стал смотреть куда-то на стену.

Фёдор удивлённо посмотрел на Василия.

– Откуда это у вас появились деньги?

– Кто что подаст, – совершенно равнодушно ответил он.

– И много подают?

– Не знаю, не считал. Мне это не интересно.

– Но ведь раньше вы в принципе не хотели брать плату.

– Да какая разница? – вспылил Василий – От нескольких рублей ещё никто не обеднел, а мы хоть с голоду не сдохнем.

– Но сам факт.

– Мне эти деньги всегда чуть ли не силой всучивали, а я всё хотел остаться святым, только никому это, оказывается, не нужно.

– Ну почему же не нужно?

– А кому?

– Людям.

– Покажите мне таких людей.

Фёдор ничего не ответил.

– Вот именно.

– А не боитесь, что это вас засосёт?

– Я лучше знаю, чего мне бояться, а чего нет.

– А раньше вы говорили совсем другое, – расстроился Фёдор.

– Да какая разница, что я говорил раньше? Раньше я и думал по-другому. Я верил, понимаете, верил! Я думал, что всё могу изменить, но теперь я понял, глядя на этот несчастный город, что вам нужен уже не доктор, а патологоанатом.

– Но это же только один город, а вы бывали, наверное, в сотне городов.

– Этот город был одним из лучших. Уж если и здесь ничего, то больше практически и негде, а ты…– Василий осёкся.

– А что я?

– Ничего.

– Я делал всё, что мог, я целый месяц только и делал, что разговаривал со всеми и учил.

– Целый месяц! Ха! Если веришь, то веришь всю жизнь, а не год, не полгода, а уж тем более не месяц. Видимо так вы в меня и верили. Но открою вам маленький секрет, так как вы, меня не понимал никто, так чего же мне ждать от остального мира? Я ничего не изменил, только дал тему для разговоров.

– Да я вижу, вы и сами себе не верите.

– Я верил, что я всё делал правильно, но, кажется, я жестоко ошибался, – лицо Василия приняло злой вид. – Я думал, что лучше лично научить одного, чем распинаться перед сотней, но теперь я понял, сейчас человек верит только большинству, человек перестал быть личностью, став всего лишь крошечной частичкой толпы. Никто не убедит толпу, кроме самой толпы.

– О-ой, – Фёдор покачал головой. – Совсем не то вы стали говорить. Вы сильно изменились.

– А что делать, если всё говорит, что я ошибался? Надо смотреть фактам в лицо.

– Каким ещё фактам? – возмутился Фёдор. – Вы же сами говорили, что нет никаких фактов, есть только их понимание, а значит причина вся в вас, вы изменились, не хватило сил не измениться.

– Не переиначивайте мои слова.

– Я и не переиначиваю.

– Ничего вы не понимаете, ничего. Если один путь привёл в тупик, то не надо ломиться в стену, надо искать другой путь. Да и хуже всё равно уже не будет.

– И что же вы собираетесь делать?

– Во-первых, относиться к себе не так требовательно, это всё равно никого не волнует…

– Это, прежде всего, должно волновать вас, вашу совесть.

Василий оставил без внимания эту реплику Фёдора.

– …а во-вторых, буду применять новые методы.

– И какие же?

Василий посмотрел ему в глаза.

– Пойду на телевидение.

– Да вы что, с ума сошли?!

Даже Иван перекрестился.

– Только так, другие пути оказались закрыты.

– Но вы же сами говорили…

– Я же сказал, это последний вариант, всё равно другого пути нет.

– Можно же и дальше…

– Нельзя! – чуть ли не закричал Василий. – Мне надоело шляться, мёрзнуть и надрывать глотку, это же всё равно никому и даром не нужно!

– Вы же пропадёте! Станете таким же шарлатаном, каким был я…

Василий не на шутку разозлился.

– Ты, какой-то человечек, который возомнил, что он всё знает! Я, понимаешь, только я могу судить о себе, потому что больше мне нет равных, ясно? Я знаю, что я делаю и не хрен меня учить, не дорос ещё.

Тишина.

Фёдор сидел, обхватив голову руками, Иван вообще не понимал, что происходит. Василий зло смотрел на стену и иногда постукивал кулаком по столу.

– Завтра же я пойду на телевидение, – сквозь зубы процедил Василий. – Я так решил, всё, точка. А все ваши мнения оставьте при себе, мне безразличны мысли червей.

Никто ничего не стал говорить.

– Это конец, – вздохнул Пётр.

– Ну, допустим, ещё не конец, но состояние весьма близкое к нему.

– Паш, ты что, не понимаешь?

– Я всё отлично понимаю.

– Его тёмная сторона начинает одерживать победу, а зло не остановить, оно может только перетекать из одной формы в другую.

– Может быть, он просто сорвался?

– Он не должен, не должен срываться, а тем более говорить такое. Ты видел?

– Конечно, видел.

– Он же стал ставить себя выше других, скоро он начнёт думать, что раз он выше других, значит ему всё можно и тогда конец его совести, а что его в таком случае будет сдерживать?

– Рано ещё об этом думать.

– Что значит рано? Всё, мы проиграли.

– Во, ты загнул!

– Если бы он просто вспылил – это одно, это даже можно было бы понять с такой жизнью-то, но это его намерение пойти на телевидение…

– Не, ну Петь, а ты что хотел? – Павел всплеснул руками.– Чтобы ты стал делать на его месте, если бы знал, что ничего не меняется? Он начинает искать новые пути, пусть даже и совсем абсурдные.

– Но это же нельзя…

– Ну, кто же знал, что всё так запущено? Я-то думал, что нашим старым добрым способом ещё можно что-то исправить, а оказывается нельзя. Может он и прав, хоть что-то может измениться.

– Ну не знаю.

– А ты думай.

– Не верю я в то, что так можно хоть что-то исправить.

– Мне тоже не верится, и Василий рано или поздно тоже поймёт всю бесперспективность этой затеи.

– Когда он это поймёт, будет поздно, он уже с головой будет сам знаешь в чём.

– Попытка не пытка. Пусть попробует, хуже всё равно уже не будет.

– Всегда может быть хуже. Он может потерять уважение, тогда точно всё.

– Ну, до этого дело, надеюсь, не дойдёт.

– Хотелось бы верить, – Пётр встал и начал расхаживать по кабинету. – Не нравится мне всё это.

– А что поделать? Такая там, оказывается, сейчас жизнь.

– Ладно, вмешиваться мы всё равно не имеем права, так что будем и дальше наблюдать за кончиной нашей затеи.

– Ага, – Павел вынужден был согласиться со всем сказанным, хотя верить в это и не хотелось.

– Кстати, пора готовить отчёт для Босса, судя по всему, операция скоро закончится.

Иван с болью посмотрел вслед Василию, который уверенной походкой направлялся к телецентру и шмыгнул носом.

Сергей не обратил на это внимания и завёл машину.

– Надо встать на стоянку, – пояснил он.

– Тебе купить что-нибудь? – Сергей отвернулся от ларька и посмотрел на Ивана.

– И зачем мы взяли эту машину? – вместо ответа прошептал он.

– Двадцать первый век на дворе всё-таки, хватит пешком из города в город шляться.

– Оставить бы её…

– Нет уж, я кучу денег отвалил, чтобы её срочно пригнали.

– А зачем надо было так срочно?

– Пока Василий не передумал, – совершенно обыденно ответил Сергей. – Короче, тебе покупать чего?

– Нет, не хочу.

– Что-то ты сегодня сам не свой.

– Всё рушится, – пробубнил Иван и уставился себе под ноги.

– Что рушится? – не понял Сергей.

– Вера, жизнь, всё…

– Это почему же ты так решил?

– Просто ты не слышал, что вчера говорил Василий.

– И что же он такого там наговорил?

– Телевидение, машина, деньги, сказал, что мы все недостойны его.

– И всё? – усмехнулся Сергей.

– Понимаешь, он стал ставить себя выше всех.

– Ну и что? Он ведь прав, мы действительно и ногтя его не стоим.

– Но нельзя же такое говорить.

– Ну почему же нельзя? Он выше нас, а значит, имеет право на всё, что угодно.

– А как тебе его решение по поводу телевидения?

– Это он молодец.

– Молодец?

– Давно надо было. Больше людей его увидят, будет известным человеком.

– Тебе лишь бы популярности побольше. Больше популярность – больше денег, да? Нет, так мыслить нельзя.

– Только так и нужно мыслить. Да, ты прав, война проиграна, а значит, пора подумать и о себе.

– Нужно не о себе, а о других думать. Сдаваться нельзя ни при каких обстоятельствах.

– Ну, вот он и не сдаётся, пробует новые методы ведения войны.

– Не то это всё. Я перестаю ему верить, может, это потому, что он перестаёт верить в себя.

– А ты как думал? Перестанешь тут в себя верить, естественно. Ты видел, какая у него была депрессия, которая ухудшалась с каждым днём и с каждым человеком? А такая депрессия может вылиться только или в ненависть к себе, или в ненависть ко всему миру. Но если ненавидеть себя, то с такой депрессией исход один – суицид, а этого он не может сделать по определению, вот он и начал изливать свою злобу.

– А причём здесь тогда это его решенье с интервью? – не понял Иван.

– Хочет изменить мир, вот и хватается за любую соломинку.

– Как бы ему не перепутать соломинку с бритвой.

– А утопающему всё равно.

Нависла тягучая, липкая тишина.

– Ну, о чём ты теперь задумался? – нарушил молчание Сергей.

– Уйду я, наверное, потерял я тот свет, за которым шёл раньше.

– Ты что, сдурел? – выпучил глаза Сергей. – Ну, накричал он разок, каждый человек может сорваться, а ты из этого глобальных выводов наделал.

– Прежний Василий этого никогда бы не сделал.

– Люди меняются. Да и чего уж в нём особо изменилось?..

– Ничего себе, «чего»! Только то, что он стал брать плату, уже меняет всё.

– Ну, подумаешь, перестал отказываться от подачек, кому от этого лучше, или хуже? Я бы на его месте, честно говоря, и побольше бы брал.

Иван вздохнул и обречёно посмотрел на Сергея.

– Зачем ты вообще стал его учеником? Ради веры, или ради денег?

– Догадайся, – Сергей ехидно прищурил глаз. – Религии приходят и уходят, а жрать всегда в моде.

Иван отвёл взгляд и замолчал.

Сергей посмотрел на часы.

– Что-то мне говорит, что Василий там надолго, пойду куплю что-нибудь перекусить, что и тебе советую.

Глава 7

Маленькая комната со старенькими выцветшими обоями, чёрно-белым телевизором и мебелью выпуска где-то середины семидесятых годов. Хозяйкой всего этого была некая старушка, которая вчера и приютила Василия, а сегодня разрешила побыть у неё дома. Старушка эта в данный момент отсутствовала, будучи в гостях у соседки.

Посередине комнаты стоял обеденный стол, накрытый красочной скатертью, за которым и восседал Василий. Позади него сидели Сергей и Иван. Сергей совершенно безразлично смотрел то на стены, то на приходивших людей, а Иван всё время смотрел куда-то себе под ноги и иногда на Василия, как бы постоянно задавая ему один и тот же неслышимый вопрос. При появлении нового посетителя он старался не встречаться с ним взглядом.

Посетителей, кстати, сегодня было немного, так как в этом городе они уже были, да и новый, ещё незнакомый человек появлялся не чаще, чем раз в полчаса, а так всё больше уже известные люди.

Послышался скрип открывающейся двери, и в комнату робко вошла женщина бальзаковского возраста и, немного помявшись, присела на стул.

– Здравствуйте.

– Добрый день.

– Вы меня не узнаёте?

– Боюсь, – Василий попытался вспомнить. – Нет.

– Я Зинаида Аркадьевна, вы тогда…

– Ах да, вспомнил, как внук?

– Теперь всё в порядке, ещё раз спасибо вам.

– Угу.

– Жаль, что он ещё не говорит, а то он сам бы всё сказал.

– Я рад за вас, – Василий попытался улыбнуться.

– А вы изменились, – продолжала Зинаида Аркадьевна.

– Почему вы так решили?

– Ваша манера говорить, ваш взгляд… Они стали более уставшими, что ли, или даже, если можно так сказать, более земными.

– Жизнь пообтесала.

– Ой, да что же такого уж могло произойти в вашей жизни?

– Вот вы тогда поверили в меня?

– Конечно, я и сейчас в вас верю.

– А почему же тогда в вашей жизни ничего не изменилось? – Василий посмотрел ей в глаза.

Зинаида Аркадьевна отвела взгляд.

– Я изменилась так же, как и все.

– То есть, не изменились вовсе.

– Ну-у, – протянула Зинаида Аркадьевна, не отрывая взгляда от пола. – А что я, особенная, что ли? Что я-то буду меняться, если никто не меняется? Что я одна могу сделать?

Василию надоело постоянно объяснять одно и тоже.

– Ладно, что вы хотите?

– Ой, вы что, обиделись?

– Нет такого чувства, есть только или злость, или чувство вины, причём я понял, что первое всегда вымещает второе.

– Ну что вы действительно так расстраиваетесь? Не принимайте это так близко к сердцу, – Зинаида Аркадьевна, наверное, и сама не понимала, что говорит.

Василию стал надоедать этот разговор.

– Что вы хотите? – повторил он.

– Нет, всё-таки раньше вы были другим.

Василий выжидательно на неё смотрел.

Зинаида Аркадьевна поняла, что больше ничего Василий не скажет, и решила перейти к сути своего прихода.

– В прошлый раз я просила вас за своего внука, а сейчас пришла просить за себя, – она вздохнула. – Сердце у меня что-то совсем плохое стало.

– Завтра будете как восемнадцатилетнее.

– Всё? – обрадовалась Зинаида Аркадиевна.

– Что-то ещё? – Василий состроил издевательскую улыбку.

Зинаиде Аркадьевне сразу стало неловко.

– Нет, нет, ничего, – она заулыбалась. – Спасибо вам ещё раз, я очень боялась, что во второй раз вы меня не будете слушать. Спасибо.

Зинаида Аркадьевна попятилась спиной до двери и, ещё несколько раз сказав «спасибо» и «не забуду», вышла из комнаты.

– И это люди… Обычные скоты, – зло процедил Василий ей вслед. – Думают только о себе, о своём долбаном теле. Сволочь…– Василий осёкся и замолчал, грустно уставившись на дверь.

Он чуть было не сказал «Сволочь, во второй раз уже приходит и даже копейки не дала».

– Пётр, Павел, вас зовёт Босс,– заявила секретарша и незамедлительно удалилась.

– Н-да, – Павел стал расчёсывать бороду. – До Босса, кажется, дошли определённые слухи.

– Сейчас он нам устроит, – вздохнул Пётр. – Будет нам на орехи.

– Ага.

Они собрали нужные бумаги и, синхронно вздохнув, направились к начальству.

Босс встретил их своим обычным холодным взглядом.

– Садитесь, – пробасил он.

– По какому вопросу вы нас вызывали? – скромно поинтересовался Пётр.

– А то сами не знаете. Я уже знаю, что Василий провалился. Что вы теперь собираетесь делать?

– Ну-у…– протянул Павел. – Всё ещё может измениться.

– Он ещё может одуматься и снова встать на верный путь.

– Самый большой грех – обманывать самого себя, – резонно заметил Босс. – Вы и сами прекрасно понимаете, что ничегоуже не изменится.

– Мы так не думаем.

– И вообще, зря я дал разрешение на эту операцию.

– Но попробовать всё равно стоило.

– Но это же полный провал! – Босс начинал злиться. – По-моему, результаты превзошли самые пессимистические ожидания.

– Кто ж знал, что всё до такой степени запущено?

Босс всплеснул руками.

– У вас, кажется, работа такая – знать.

Пётр и Павел виновато молчали.

– Да, теперь ясно, что конец человечества близок.

– Может быть, и так, – Павел понимал, что спорить бессмысленно.

– Что там у вас с Николаем Александровичем?

– С ним всё отлично, никаких проблем, – Павел попытался изобразить подобие улыбки. – Ни на какие уловки и провокации не поддаётся и упорно идёт к цели. Максимум через месяц Василий придёт к нам в гости.

– Вовремя. Значит, всё-таки, ещё есть люди, жаль только, что их становится всё меньше и меньше.

– Да, операция не удалась, – вставил своё слово Пётр. – Но если Василия убьют в нужное время и так, как надо, то, может быть, даже появятся какие-нибудь последователи.

– Да, для хотя бы сносного завершения дела нам нужен труп.

– А если Николай Александрович не убьёт его? – Босс сощурился.

– Убьёт, ему можно верить, – уверенно ответил Павел.

Пётр тоже утвердительно закивал.

– Главное, чтобы он сделал своё дело. Уже хоть что-то.

– Сделает.

Босс откинулся на спинку кресла.

– Всё, можете быть свободны.

– Извините, но кто придёт на наше место?

– Никто. Вас я уволю, а о людях забуду навсегда.

Прошла неделя.

Иван едва ли не плакал и почти не разговаривал, Сергей же, естественно, наоборот. Василий тоже почти ничего не говорил и находился в стабильно злом настроении.

Небольшое кафе, людей почти не было.

За эти десять минут, что они тут сидели, никто не проронил пока ни слова. Противная, обречённая и злая тишина. Наконец Василий решил сказать, что он надумал.

– Я думаю, – внезапно начал он, отставив допитую чашку с кофе. – Хватит мотаться по свету, пора бы уже и осесть где-нибудь.

Иван чуть было не подавился.

– Как?.. Я не понимаю, – возмутился Иван, но Василий перебил его.

– Какой смысл ходить и помогать всем подряд, и кому надо, и кому не надо? Только ноги сбивать. Сидишь себе где-нибудь спокойно, а кто захочет, тот и сам придёт.

Иван был просто в шоке от таких слов.

Сергей скромно наблюдал, иногда на его губах появлялась странная улыбка.

– А как же учить людей? – никак не мог понять Иван Василия. – Если вы будете сидеть в четырёх стенах, кто же вам поверит? Вся ваша жизнь тогда полетит коту под хвост…

– Она уже…

– …и так вы ничего не исправите.

– Я всё равно ничего не исправлю, надо быть полным идиотом, чтобы верить в это, – Василий вздохнул и стал теребить пустую чашку.

– Неужели вы сдались?

– Всё моё учение, оказывается, просто набор слов, оно никому и даром не нужно. Люди ценят только мой дар исцеленья, потому что это они могут почувствовать физически, а духовно…– Василий махнул рукой и замолчал.

Иван всё равно не понимал такой страшной задумки.

– Но если вы не будете странствовать, – Иван набрался духу. – Вы рано или поздно превратитесь в такого же шарлатана, как Фёдор.

– Не бойся, не превращусь.

– Вы ведь уже и так неравнодушно относитесь к деньгам, а дома вам конец. Вы это понимаете?

Василий побагровел до кончиков ушей и зло посмотрел на Ивана, который, как ни странно, не отвёл взгляда.

– Да что ты такое говоришь, щенок? – Василий в последнее время был раздражителен и не скупился на слова.

Иван не поверил своим ушам и с ужасом посмотрел на Василия.

– Что?..Я щ-щенок?– чуть не начал заикаться Иван.– А я вам верил, верил, как…

– Тоже мне, апостол Иван!

– Я верю – значит я живу, а вы уже… С тех пор, как мы были у Фёдора, вы изменились до неузнаваемости.

– Да! Потому что я верил, но после того, как я увидел результаты своих трудов…

– Да какая разница, какие результаты, главное – какой вы.

– Зачем стараться, если это бесполезно и никому не нужно?

– Вы стали пересчитывать деньги, которые вам дают, кричите на всех, возомнили себя Богом? – Иван начинал смелеть.

– Я и есть Бог на этой проклятой земле!

– Вы если им и были, то давным-давно. Умер в вас Бог, а вы и не заметили.

– Заткнись! – закричал Василий, – Ты ни хрена не понимаешь, и никогда не поймёшь! Если я выше всех, почему я должен думать о себе как о равном?

– Если вы так думаете, то вы уже не Бог, а сам Дьявол! Вы больше не тот Василий, которого я знал и которому я верил.

– Мне наплевать, что ты там обо мне думаешь! Ты около меня и так неплохо греешься, так что не лезь не в своё дело, а то исчезнешь так же быстро, как и появился.

– Я у вас ни копейки не взял, в отличие от некоторых, – Иван выразительно посмотрел на Сергея.

– Сергей меня понимает и нечего на него так пялиться.

Сергей едва ли не смеялся, но всеми силами сдерживал себя.

– Он же…

– В конце концов, если я буду просто исцелять людей, чего здесь плохого?

Иван не на шутку разозлился.

– Вот именно, что не просто! Вы всё, вы…

– Ну?!

– Мне противно сидеть рядом с трупом!

– Думай, что несёшь!

– К чёртовой матери вас всех! – Иван вскочил и со злостью задвинул стул. – Я ухожу.

– Иди!

– Я не хочу быть учеником у шарлатана.

– Ну и проваливай!

Иван напоследок посмотрел на Василия выразительным взглядом, в котором читалась и любовь, и боль, и ненависть, но так ничего больше не сказав, развернулся и зашагал прочь.

Василий стукнул кулаком по столу и схватился за голову.

Сергей всё так же непринуждённо потягивал свой кофе. По его лицу блуждала довольная улыбка.

Николай Александрович одиноко сидел в купе поезда, который неумолимо приближал его к цели.

Поезду хорошо, ему всё равно, зачем, что, когда, где; его это совершенно не интересует. Машины живут идеальной жизнью. Человек только тогда сможет стать счастливым, когда отупеет до уровня машины.

А Николай Александрович всё ехал и ехал. Он смотрел на мелькавшие мимо поезда деревья и редко попадавшихся людей. Он много думал, задавал вопросы и искал ответы, которые никак не мог найти. Его рука мерно отстукивала ритм на дипломате с винтовкой.

«Что за жизнь? – думал он. – Зачем я вообще жил? До сего момента незачем. Интересно, есть ли у человека цель в жизни, или он просто двуногое существо, борющееся за своё существование?

Предназначение. Интересно, есть ли оно? И как его определить? Вот, например, я, какое у меня было предназначение? Скорее всего, никакого, просто завести семью, достичь чего-то, обеспечить сына и спокойно умереть. Получается тогда, что вся эта месть перечёркивает моё истинное предназначение. И выходит, что я задумал – чушь, никому это не надо… Нет, не важно, нужно это кому, или нет, главное, что это нужно мне.

А может быть то, что я делаю сейчас – это и есть моё предназначение, а вся предыдущая моя жизнь была лишь подготовкой к нему? Вырастить сына, обеспечить его, чтобы он мог вступить в эту проклятую секту, чтобы там его убили, и чтобы я потом убил Василия. Вот уж действительно: «Как хочешь, так и было».

Эх, и о чём я только думаю? Какой бред! Нет, нет никакого предназначения, нет судьбы. Судьба – это дорога, по которой мы должны идти и свернуть с неё никуда нельзя, но что-то я не вижу ни стен, ни пропастей, которые не давали бы ходить куда вздумается. Куда хочешь, туда и идёшь. Тогда получается, что если судьба и есть, то это не узенькая дорожка, а целое поле. Поле действий и мыслей, а что такое сама жизнь? То же поле действий и мыслей, значит судьба и жизнь, которой мы живём, а значит, которой хотим жить – это одно и то же. Но ведь судьба и наши желания с возможностями, то есть жизнь – это по идее разные вещи, а выходит, что одинаковые. Но это, в принципе, не одно и то же: одно – как живём, другое – как должны жить. Противоречие. Выходит, что-то из этих двух вещей – выдумка. Но жизнь-то вот она, она-то уж точно есть, а, следовательно, нет судьбы. А если она и есть, то такая, какой мы сами её и делаем, или же она способна ежесекундно меняться, а что же это за судьба такая получается? Это уже не судьба, а не поймёшь что, просто жизнь. Никто нам не может приказать, мы не пешка в руках высших сил. Я – человек, я сам себе и Дьявол, и Бог.

Да, я всё делаю правильно, и я это сам решил, – Николай Александрович закрыл глаза и представил себе то счастливое роковое мгновение. – В один прекрасный момент… «Всё правильно, – он зевнул. – Человек решил, человек сделал, никто не может мне приказать, как мне жить. Я, только я…»

Николай Александрович ещё раз зевнул и, наконец, найдя ответ и поверив в него, спокойно уснул.

Даже во сне он поглаживал дипломат.

Василий одиноко сидел в кафе, уставившись на стол, стоящий напротив. Так он сидел уже не первый час. Наигрывала лёгкая музыка, входили и выходили люди, на улице стал накрапывать хоть и весенний, но всё равно нудный дождик, а Василий всё так же думал.

«А может быть, Иван прав? Неужели я стал обычным человеком? Нет, у меня ведь всё ещё есть дар, пока… значит я всё тот же «Пророк Василий». Эх, но ведь я действительно изменился. Нет, меня изменили… Отговорки, всё я сам, или всё-таки они? Непонятно, но всё равно вся вина лежит на мне, я не устоял.

Хотя, может быть, и не произошло ничего страшного? Я просто перестал верить в людей, или…– Василий ужаснулся. – Или я перестал верить в себя? Это самое страшное, что может случиться с человеком. Неужели я перестаю верить своей душе? Нет, не может быть!

Почему?

Потому что я пророк, и поэтому этого не может быть в принципе.

Нет, это не объяснение.

Нет, объяснение. Если бы мой разум победил сердце, то мои силы иссякли бы и я не смог бы исцелять, однако ж я ещё могу… Вот именно, ещё, – Василий вздохнул. – Вот когда я не смогу исцелять, вот тогда точно конец. Господи, спаси и сохрани. А сейчас ещё нормально, не всё так страшно.

А как же деньги, пресса, этот вчерашний разговор с Иваном? Нет, всё правильно, надо же на что-то жить. Нельзя в этом мире жить без денег. А пресса… Это я просто пробую новый способ учения масс и ничего более. А что касается Ивана… Ладно, переборщил, согласен, с каждым бывает. В конце концов, он перестал верить в меня, значит, он всё равно рано или поздно должен был уйти. Хотя я сам-то себе сейчас верю? – Василию не хотелось думать над этим вопросом, поэтому он переключился на новую тему.

Вернуться домой… Это хорошо, как мать-то будет рада! Почти год её не видел, соскучился уже. Надоело мотаться по свету, тем более без всякого смысла. Что там, кстати, говорил Иван? Что-то вроде, если я остановлюсь, мне конец. Нет, не согласен, какая разница, где исцелять?

Но с другой стороны, так мне нужны деньги только на еду, а вот дома… Мать надо порадовать, ремонт надо сделать, за квартиру платить… Уйма денег нужна будет…

Господи, что за мысли? Нет, ничего этого не надо.

Надо.

Нет, не надо. Главное, чтобы крыша была над головой. В конце концов, хоть мать увижу, столько времени не виделись. Тоже, кстати, с пустыми руками как-то неудобно появляться. Интересно, что она обо мне теперь думает? Что она мне посоветует? Помнится, она всегда хотела, чтобы у меня было много денег, чтобы у меня была нормальная жизнь, и чтобы я был счастливым.

Да что же это такое? Откуда только берутся эти гадкие мыслишки? Я же не хочу об этом думать, не хочу этого. Неужели всё это и вправду стало глушить голос души? Нет, вряд ли.

Почему?

Вряд ли.

Эх, не то это всё. Зачем я себя обманываю? Да, надо что-то делать, так жить нельзя, неправильно я себя как-то чувствую. Может, и правда я так изменился, как все говорят? Ладно, вот приеду домой и всё спокойно обдумаю…

Что я делаю? Это же конец, если я поеду домой, точно конец…

Да ничего страшного…

Нет, это очень страшно. Хватит оправдывать самого себя! Сколько можно? Да, придётся отдать себе отчёт в том, что я серьёзно болен. Я болен… Всё, надо начинать лечиться. Завтра же начну всё с нуля, надо исправляться, обязательно надо».

Василий ещё несколько минут обдумывал это решение и, наконец, здраво оценив ситуацию, тихо прошептал: «…всё с нуля».

Глава 8

– Ой, спасибо, сынок, – обрадовалась седая бабулька, сидевшая напротив Василия. – И правда, боль, как рукой сняло.

– Пожалуйста.

– Спасибо тебе, родненький. Век не забуду.

Она медленно встала и, что-то бормоча себе под нос, открыла сумку и начала в ней что-то искать.

– Ну, где же он? Ах, вот! – бабулька достала кошелёк и, весело улыбаясь, выложила всё его содержимое на стол. – Вот, возьмите, авось пригодится.

– Нет.

– Берите.

– Не возьму, – закачал головой Василий.

– Да ладно вам, от меня не убудет. Должна же я вас хоть чем-то отблагодарить.

– Благодарность выражается в чувствах, не надо менять чувства на деньги.

– А что это вы? Вчера, говорят, брали деньги, а сегодня, значит, нет?

– Именно так.

– Интересно.

– Идите с Богом.

– Спасибо, сынок.

– Приходите завтра на главную площадь.

– Да на что мне это? Стара я уже, – старушка так же невинно улыбнулась.

Василий не стал ничего говорить по этому поводу.

– Тогда до свидания.

– Ага, до свидания, и ещё раз спасибо.

Бабулька напоследок перекрестила его и ушла.

Василий был доволен. Он вновь стал таким же, как и раньше, он заново обрёл себя.

Сергей встал с дивана, стоящего немного позади Василия и подошёл к его столу.

– Ты что, упал, что ли? – Сергей уже привык к тому Василию и даже стал считать его чуть ли не родственной душой.

– А что такое? – искренне удивился Василий и поднял на него взгляд.

– Сам знаешь, что.

– Ну и что? Я всё понял, деньги – это зло, и зря я их вообще начинал брать. Прям как помешательство какое было.

– Не понял.

– Всё, я стал прежним, – Василий был счастлив.

– Ты что, больше не будешь брать денег? – Сергей с ужасом уставился на него.

«Неужели столько трудов и всё даром? Какой же он всё-таки дурак!»

– Я что-то не понимаю тебя, Сергей.

Сергей разозлился и, не сдержав себя, стукнув кулаком по стене.

Он стал расхаживать по комнате.

– А жить-то ты на что будешь, идиот? Как тогда, пока я к вам не пришёл?

– Ты сказал «идиот»? – Василий от удивления даже открыл рот.

– Да, именно идиот! – казалось, Сергей сейчас кинется на Василия.

– Я не понимаю, что тебе не нравится, – Василий действительно не понимал этого поведения Сергея. – Я чуть было не загубил самого себя, но сейчас я вновь стал на истинный путь. Это значит, что ты вновь сможешь учиться и…

– Да на кой хрен мне сдались твои проповеди?!

Василий уставился на Сергея и не то с ужасом, не то со злостью и тихо прошептал.

– А что же тогда тебе надо?

Сергей остановился и, посмотрев на Василия, рассмеялся.

– Не, ну ты и, правда, идиот. Что может быть нужно нормальному человеку? Конечно же, деньги! Я терплю весь этот твой бред только ради тех денег, что крутятся возле тебя.

– Неужели…

– Не, горбатого могила исправит, с тобой бесполезно…

– Значит, тебе нужны были только деньги?

– И поверь, я уже неплохо заработал на тебе, – Сергей засмеялся противным издевательским смехом.

Наконец Василий всё увидел; маска сошла, обнажив истинное лицо Сергея.

– Ах ты, скотина, – еле слышно прошептал Василий, – как я раньше мог не замечать всего этого?

– Не один ты имеешь дар убеждения, – Сергей прекратил смеяться, но на его лице осталась та же злорадная усмешка.

– Тварь, – лицо Василия перекосилось от злости.

– Ух ты, как заговорил.

– Пошёл вон!

– Конечно же, я уйду, – Сергей, как и Василий, уставил руки в стол и уставился в его глаза. – Меня теперь все знают, я уже заработал авторитет, так что и без тебя обойдусь, отец Василий.

Василий с ненавистью смотрел в глаза Сергею и молчал. Сергей не выдержал и отошёл от стола.

– А ты, значит, опять будешь втирать свой бред несчастным людям? Ты думаешь, ты их спасёшь? – Сергей вновь рассмеялся. – Запомни, никому твои проповеди не нужны. Ты им нужен только как бесплатный доктор, пойми ты это.

– Нет! – вскричал Василий.

– Ты и сам знаешь правду.

– Какая ещё правда?

– Сейчас ты и самому себе-то не нужен. Всё, померла твоя душонка.

– Что за бред?!

– Н-да, помираешь ты.

– Не дождёшься.

– Поверь мне, очень-очень скоро от Василия и следа не останется. Останется просто Васька.

– Да заткнись ты!

– Что, правда глаза колет? Ты завтра, кажется, идёшь в народ? Иди, спаси их, – Сергей злорадствовал. – Интересно, надолго тебя хватит? Ты уже привык к деньгам, не сможешь ты теперь без них, – Сергей уверенно смотрел на Василия и нагло улыбался. – Уж поверь мне, Васенька, ещё неделя, максимум месяц, и ты станешь совершенно обычным гражданином, ты же теперь не сможешь отказаться от той кучи денег, что сама плывёт к тебе в руки.

– Дурак ты! Я верю в себя, я смогу!

– Не-а,– Сергей покачал головой.– Ещё полгода назад смог бы, а теперь уже нет.

– Проваливай!

– Уже иду.

– И чтобы я тебя больше не видел!

Сергей поднял руки.

– Не горячись, Васенька, побереги нервы. Я уже ухожу. Но запомни, ты уже мёртв, так же мёртв, как и все на этой планете.

Василий молчал. Он был готов испепелить Сергея одним взглядом.

Сергей ещё раз на прощанье состроил издевательскую улыбку и, молча помахав рукой, ушёл.

Василий остался один, как тогда, когда он был.

Дверь закрылась, шаги стихли. Василий закричал, что было сил и, схватившись за голову, упал на пол.

Он тихо заплакал.

Интересно, это были слёзы ненависти или слёзы боли?

Павел резко открыл дверь и опрометью влетел в кабинет.

Пётр неохотно оторвался от бумаг и с удивлением посмотрел на него.

– Ты чего?

– Петя, живём!

– Это что же такое могло случиться?

– Ты знаешь, что вчера сделал Василий?

– И что же?

– Наш Василий вчера не взял денег и прогнал Сергея.

– Да ну?

– А сегодня он вновь будет читать проповедь!

– Замечательно, – сказал Пётр, но никакой радости на его лице почему-то не читалось.

– Петь, ты чего? – Павел непонимающе посмотрел на него. – Чем ты теперь-то недоволен?

– Слишком поздно.

– Никогда не поздно начинать с нуля.

– Мне кажется, надолго его не хватит.

– Во, ты даёшь! Он опомнился, понимаешь? А ты…

– Главное здесь не факт, а время. Весь вопрос в том, надолго ли? Всего лишь временное прояснение.

– Ой, достал ты меня.

– За эти два тысячелетия я перестал доверять людям и отвык верить в хорошее, что и тебе советую.

– По себе людей не судят.

Пётр проигнорировал этот выпад.

– Нет, так жить нельзя, или чокнешься, или повесишься.

– Зря ты так думаешь. Зато нервы целее, разочарований-то меньше.

– Разочарование…– Павел задумался. – Разочарованье это единственное, что есть у человека своего. Радостью поделиться можно, что есть своего – тоже можно, любовью тоже, а вот разочарованье, горе, никому не нужны, делиться не с кем. Сколько ни есть горя – всё твоё, никто не отнимет. Только могут ещё добавить. Так что, разочарованье – вещь нужная и полезная.

– Заслушаешься.

– Ладно. Так ты думаешь, Василия уже ничто не спасёт?

– У него уже агония, а это последняя вспышка жизни.

– Любишь ты поднять настроение.

– Зато смотри, насколько у тебя стало больше разочарования.

– Это точно.

– Значит, ты стал сильнее, возрадуйся и скажи спасибо, – Пётр улыбнулся.

– Тоже мне остряк.

– Вывод: лучше кусочек чужого пирога, чем куча своих фекалий.

– Аминь, – Павел вздохнул и сел за работу.

О Василии думать никому не хотелось.

Николай Александрович сидел на кровати в плохенькой гостинице и пристально разглядывал обстановку. Белёный потолок, тумбочка, пара кресел, допотопный телевизор ну и ещё, конечно же, кровать, на которой он сидел. Взгляд его привлёк маленький тараканчик, не спеша ползущий по обоям.

– Дожился, – вслух прошептал он. – В такой дыре приходится останавливаться.

А тараканчик всё ползал. В этот момент Николаю Александровичу подумалось, какая всё-таки хорошая у живности жизнь: ни проблем, ни хлопот, только пожрать и поспать. Это как же надо было обезьянам провиниться перед матушкой природой, чтобы она сделала из них людей?

Ход его мыслей прервал писк сотового телефона.

– Николай Александрович?

– Да.

– Здравствуйте, это Даниил Семёнович, помните такого?

– Честно говоря, нет, – неуверенно ответил Николай Александрович.

– Мы с вами заключали договор.

– Ах да, припоминаю.

– Странный вы какой-то человек.

– Почему?

– Ну, неужели это вас совершенно не интересует?

– Совершенно.

– Это вы, конечно, зря, – протянул Даниил Семёнович. – У меня, кстати, для вас очень хорошие новости.

– Говорите.

– Вот, наконец-то я услышал заинтересованность в вашем голосе.

– Вам показалось.

– Почему вы этого стесняетесь?

– Ну, так какие у вас новости?

– Нам очень повезло. Я всё-таки провернул это дельце, причём весьма неплохо.

– Ну и сколько же?

Даниил Семёнович назвал кругленькую сумму.

Николай Александрович секунду помолчал.

– Мне это не интересно.

Даниил Семёнович засмеялся.

– Да ну? Не обманывайте меня, к таким деньгам нельзя относиться равнодушно.

– А вы попробуйте.

– Да на такие деньги вы сможете не только рассчитаться с долгами, но и очень даже неплохо расширить свою компанию.

– Чёрт с ней, с этой компанией.

– Всех конкурентов задавите.

Николай Александрович ничего не ответил.

– Почему вы хотите показаться таким отрешённым?

– Я не хочу показаться, я такой и есть. У меня сейчас другая цель в жизни, и деньги тут ничего не значат.

– А обманывать нехорошо.

– Я и не обманываю.

– Во время нашей первой встречи вы действительно показались мне равнодушным, но сейчас… Я всё отчётливо слышу. Да и эта неуверенность в вашем голосе.

– Что-то вы не то говорите.

– Может быть, ваша цель потеряла ту значимость, которую имела раньше?

– Вы что, психолог? Да какое ваше дело? – Николай Александрович начинал злиться.– Вы ничего не понимаете, никто не понимает. И не надо строить из себя умника.

– А вы-то себя понимаете? Человек в принципе не может понять себя, за него это всегда делают другие.

– Не обобщайте.

– Нельзя знать, что это правильно, можно только себе это внушить. Самовнушение – великая сила, к тому же…

Николаю Александровичу надоело это слушать.

– Да идите вы… Не ваше это дело. Вы использовали мои деньги, всё, теперь можете проваливать. И нечего копаться в моих мозгах, тоже мне ассенизатор.

– Ну что вы так разнервничались?

– Я не нервничаю.

– По-моему, вы явно хотите себя в чём-то убедить, что…

– До свидания, – прервал его Николай Александрович и собрался выключать телефон.

– Стойте, стойте!

– Ну что ещё?

– Я просто хотел сказать, что деньги уже лежат на вашем счету и…

Николай Александрович не дал договорить и молча выключил телефон.

Он завалился на кровать и глубоко вздохнул, не то от усталости, не то от злости.

«Такие деньги. Не ожидал… А я тут… А оно мне надо?..»

Тут Николай Александрович резко прервал эту пагубную мысль и, сильно ударив по кровати, вскочил и удивлённо, как будто испугавшись самого себя, громко сказал:

– Конечно же, надо! Иначе и быть не может. Завтра Василий должен прийти в этот город, и я его встречу, обязательно встречу. Сегодня последний день его жизни, это я обещаю.

– …Люди, хватит хвататься за деньги, как за единственную и непреложную истину! – продолжал Василий. – Деньги всего лишь мера ценности, почему вы решили, что они смысл жизни? Что же это за жизнь такая получается, если её смыслом является средство измерения?

Василий вопросительно посмотрел на толпу.

Что-то сегодня ему было, как никогда, противно смотреть на это сборище существ, именуемых себя людьми. Большинство из них наполовину слушали, наполовину разговаривали друг с другом, народ то приходил, то уходил. В общем, всё как обычно, только раньше это как-то не замечалось, не придавалось значения.

Ему было противно смотреть на это убожество, он, как никогда ранее, осознавал свою ничтожность. Да и кому он нужен? Пророк… Сейчас таких хоть пруд пруди, а жизнь – вот она, бери и наслаждайся.

«Что-то не так я себя сегодня чувствую, или аудитория сегодня такая никудышная? А может это не сегодня, а всегда так было, просто я этого не замечал? Ничего-то я не замечаю. Всё, хватит отвлекаться, надо продолжать».

– Обратитесь к себе! Только в самом себе вы найдёте ответы на все вопросы. Дьявол не хочет, чтобы мы когда-нибудь прозрели, поэтому он и придумал деньги. Откройте свои глаза…

– Кто бы говорил! – воскликнул какой-то не очень трезвый человек. – Поразвелось сектантов…

Дальше Василий не смог разобрать, но, в принципе, и этого было достаточно.

– Да, признаюсь, я ошибался, я чуть было не продался Дьяволу, но я опомнился, так опомнитесь же и вы…

– Все вы одинаковы, – перебил его тот же голос. – Лишь бы мозги запудрить, да денег побольше нахапать!

Василий осмотрел толпу. Он хотел, чтобы хоть кто-нибудь возразил этому человеку, хоть кто-нибудь встал на его сторону, но разве дождёшься?

– Я не сектант, и мне не нужны ваши деньги, я хочу изменить этот мир.

– Ну-ну, вы слышали, он сказал «изменить мир», – мужчина засмеялся. – А мне и так неплохо живётся, я не хочу, чтобы ты что-то там менял. Жизнь она и есть жизнь, и ничего в ней не изменишь. Хрен на хрен менять– только время терять!– он опять заржал

– Вы не понимаете, что говорите.

– Мне этот твой новый мир что шёл, что ехал.

Василий снова вопросительно посмотрел на толпу, но никто не возражал. Действительно, никому и ничего не нужно; ни он, ни мир.

– Люди, что с вами? – на лице Василия читался ужас. – Вы тонете и даже не пытаетесь всплыть…

– А зачем рыбам куда-то там всплывать?

– …разве вы можете после этого называть себя людьми?

Большинство опустило глаза.

– Вы же можете, – продолжал Василий. – Стоит только захотеть. Почему вы не хотите?

– Никто ничего не делает и никому ничего не надо, – мужчина глотнул пива. – А мне что, больше всех надо?

Василий был убит, раздавлен, опустошён. Он один, рядом никого, кто бы его поддержал. Все над ним смеются, пусть не в глаза, в душе, но от этого не было легче.

Василий покачал головой и еле слышно сказал:

– Зачем быть толпой? Зачем подчиняться толпе? Зачем думать мозгами толпы? Вы же люди, вы же личности. Самое ценное, что есть у человека – он сам. Почему вы за бесценок продаёте самое дорогое? У толпы нет ума, только примитивные чувства и позывы к ним. Неужели человечество, живя всего несколько тысячелетий, уже так устало от жизни, что хочет вновь превратиться в животных? – Василий покачал головой и уже громко, обращаясь ко всем, сказал. – Вот я стою здесь и вижу перед собой, не людей, нет, я вижу кучку зомби, оглядывающихся и ищущих поддержки и одобрения друг у друга, чтобы они сняли с вас ответственность за то, что вы продали. Так и живите, всё правильно, так и надо! Бог с вами, но только кому вы нужны, средства для оправдания себе подобных. Ни-ко-му, даже себе.

Василий больше ничего не сказал. Он развернулся и пошёл прочь от этого осквернённого ими места.

Народ замолчал, надолго ли? Через минуту всё станет на свои места.

А напротив площади, на которой выступал Василий, находился старый многоэтажный дом, в котором и сидел всё время его выступления Николай Александрович. Он частенько поглядывал в оптический прицел, но никак не мог нажать на курок.

Он слушал и думал обо всём том, что говорил Василий. У него складывалось такое впечатление, что это была предсмертная речь, но Николай Александрович не привёл приговор в исполнение.

Когда он пришёл сюда, собрал винтовку и выбрал место, казалось, ничто и никто не может ему помешать. Он был зол на всех и вся в этом мире. Но всё оказалось намного сложнее. В определённый момент, когда Василий начал свою речь и Николай Александрович в первый раз навёл на него винтовку, он внезапно понял, что сейчас он хочет убить Василия вовсе не из мести, а уже из принципа. Все говорили, что ему не следует этого делать, но он не слушал, и вот он здесь. Кто же сдаётся в последний момент? Да, сейчас он хотел убить Василия просто из упрямства.

Николай Александрович не нравилось это его новое чувство. Он начал вспоминать Юрия и стал представлять, как он убил его…

Через некоторое время услышав, что говорит Василий, Николай Александрович понял, что это именно толпа говорит в нём, а вовсе не он сам. Хотя, может быть, это было всего лишь самовнушение, (кто поймёт?), оправдание самого себя, но он не хотел думать, что его чувство мести угасло из-за него самого.

Он упорно не хотел в это верить, но всё говорило, что так оно и есть. Но так как человек не может долго злиться на самого себя, он стал перенастраивать злобу на того, кто ему был нужен.

Ну вот, вспомнив Юрия и достаточно разозлившись на этот мир, Николай Александрович наконец-то решился стрелять. Он долго держал Василия на прицеле, но вполне естественный страх убийства и всякие мысли постоянно сбивали его.

Он вспомнил о деньгах, которые у него теперь есть, а это значит, что он может начать новую жизнь. Он подумал о том, что Юрия всё равно уже не вернуть, да и вообще месть вещь бессмысленная. Но эту мысль Николай Александрович быстро отбросил, так как это была изначально не его мысль, а следовательно, она не могла быть верной.

В конце концов, Николай Александрович пришёл к страшному выводу: Василий начинал ему нравиться. Он чувствовал в нём родственную душу, такую же непонятую и отвергнутую. Они оба были не такие, как все.

Николай Александрович всеми силами старался отбросить эти мысли и вообще старался не слушать того, что говорит Василий. Он упорно старался растормошить свою ненависть, но всякий раз, когда он уже решался стрелять и уже видел Василия в перекресте оптического прицела, всё портил его взгляд, и он не мог… Вся злость улетучивалась. Может быть, он просто боялся убить человека, может, это сила Василия так действовала на него, а может быть, он захотел вернуться к нормальной жизни. Неизвестно.

Николай Александрович держал Василия на прицеле и в тот момент, когда Василий был к нему спиной, уходя с площади, но он снова не выстрелил.

Василий уже скрылся за углом, а Николай Александрович всё смотрел и смотрел в оптический прицел. В нём вновь начала вскипать злость, ненависть к этому проклятому убийце, испортившему всю его жизнь, все чувства вернулись на прежние места.

«Что же я?.. Как же так?.. Какой же я идиот! Ну почему, почему я не выстрелил?!»

Николай Александрович положил винтовку и, привстав, закурил.

«Ладно, ничего страшного. Я же всё равно убью тебя. Ты уже труп. В следующий раз я не буду медлить».

Василий шёл. Площадь осталась позади, и лишь только крест стоявшей на ней церкви ещё можно было видеть. Он уже ничего не чувствовал, было наплевать на всё. В голове одни и те же мысли.

«Домой. Всё, хватит. Нет смысла в моих стараниях. Сергей был прав. Раз все отвернулись от меня, то и я имею право отвернуться от всех. Теперь я буду жить для себя. Прости меня Господи, но в этом мире нельзя иначе. К чёртовой матери это всё!»

Василий возвращался домой. Он шёл начинать новую жизнь.

Николай Александрович вернулся в гостиницу и, бросив дипломат в кресло, завалился на кровать.

«Какой же я всё-таки баран! Ну почему я его не убил?! Всё он виноват, вот уж сволочь, так сволочь! Своей хреновой проповедью все мозги мне запудрил. И как говорит! Прям на колени хочется перед ним упасть, урод!

Что за дрянные мысли у меня тогда были: деньги, месть не имеет смысла, Василий – родственная душа…

Какой бред!

Такой шанс упустил! Ну, ничего, главное, что я его нашёл. Хрен ты мне теперь запудришь мозги, проповедник долбаный.

В этот раз я не буду ни о чём думать, просто нажму на курок, и прощай, Вася!

Настанет эта чудесная секунда, а потом хоть трава не расти. Посадят – не важно; убьют – вообще хорошо, а может быть, и смоюсь, не имеет всё это значения, главное, что месть свершится. Для этого я сейчас и живу…

Идиот! Ведь мог же уже грохнуть его! Ладно, до конца недели ты всё равно не доживёшь, второй шанс я не упущу».

Василий постучался в дверь собственной квартиры.

– Кто там? – спросила из-за двери Мария Юрьевна.

– Мам, это я, – грустно промямлил Василий.

Дверь открылась, и на пороге показалась мать.

– О Господи, сынок, – заулыбалась она. Из её глаз покатились слёзы. – Я уже и не надеялась тебя увидеть.

Она бросилась к нему и крепко обняла.

– Я слышала, что ты странствуешь, исцеляешь людей. Вся страна, да что там, весь мир теперь знает о тебе, и вот ты, наконец, дома.

Мария Юрьевна вытерла слёзы и закрыла за Василием дверь.

За всё это время Василий ничего не сказал. Он прошёл на кухню и устало сел на свой любимый стул.

– Дай хоть посмотрю на тебя, – продолжала Мария Юрьевна. – А ты изменился, стал взрослее, серьёзнее, вот только глаза, как у старика.

– Больше ж года прошло. Все меняются, – сухо ответил Василий.

– А почему ты такой грустный? – расстроилась Мария Юрьевна и присела рядом.

– Да вот, – Василий вздохнул и посмотрел по сторонам. – Вспомнил свою молодость. Вспомнил, как я здесь стремился к жизни, – он вздохнул. – Господи, какой же я был наивный!

– А я ведь тебе говорила.

– Я верил в то, что можно изменить этот мир, что можно жить независимо от других, слушать своё сердце и верить ему… Дурак… Сказка для самых маленьких.

– Ой, Вася, что-то ты совсем раскис.

– Иначе не получается.

– Хоть бы рассказал что-нибудь.

– Да нечего мне рассказывать.

– Ну, давай тогда я тебе новости, что ли, расскажу. За год много же чего случилось.

Василий молчал.

– Меньше полгода назад тётю Дусю, соседку сверху… Помнишь её?

Василий равнодушно кивнул.

– Так вот её ограбили и убили… Шума тогда было! Так что соседи теперь у нас другие. Вот так-то, отошла тётя Дуся в мир иной.

– Повезло, – прошептал Василий.

– Что ты говоришь? – не расслышала Мария Юрьевна.

– Да так.

– Сейчас, подожди, чайник поставлю. Я ж ужин в последнее время почти и не готовлю.

– Это ты зря, есть надо хорошо.

– А раньше ты говорил…

– Жизнь научила правде. Я многое за это время переоценил и осознал.

– О-о, это ты правильно сделал, а то всё в религию да в философию играл.

– Да, ты была права.

Василий начал снимать ботинки, скорее даже для того, чтобы мать не видела, как он покраснел.

– Что теперь делать собираешься? – не унималась Мария Юрьевна.

– Буду людей исцелять.

– А ты и, правда, умеешь?

Василию даже стало обидно.

– Не одну тысячу уже исцелил.

– И сколько заработал? – очень это было интересно Марии Юрьевне, впрочем, как и любому нормальному человеку.

– Нисколько. Я не брал денег.

Мария Юрьевна укоризненно покачала головой.

– Вот ты у меня дурачок.

– Дурачок, – по слогам повторил Василий.

– Мог бы уже, наверное, миллионером стать.

– Молод был и глуп. Теперь пусть платят, не обнищают. Пора бы уже и о себе подумать.

– Ну, наконец-то ты повзрослел! Стал как и все нормальные люди, – обрадовалась Мария Юрьевна.

– Да.

– И сколько же будешь брать?

Василий задумался. В его взгляде появилось что-то новое.

– Пока не знаю, но не мало. Кто хочет жить, тот заплатит.

– Это ты правильно говоришь, вот теперь я тобой горжусь! Я вырастила хорошего сына, настоящий человек получился, хваткий и работящий, прям как Владик. Ты его помнишь?

– Помню, как же не помнить.

– А мы скоро богаче него станем, – обрадовалась мать. – В первую очередь купим новую мебель и телевизор. Ух, заживём!

– Да, заживём, станем людьми, – Василий посмотрел на чайник. – Кстати, чайник закипел, завари-ка мне чайку покрепче.

В эту ночь Василий спал как убитый. Наконец-то в его жизни всё стало ясно и понятно.

А ещё у него сегодня появилась новая мечта: купить чёрный Мерседес, такой, какой он видел около соседнего дома.

Глава 9

Прошёл ещё не один месяц.

Василий через несколько дней как приехал домой, решил переехать в Москву, поближе к богатым людям.

Всё шло как нельзя лучше. Уже через три недели он полностью выплатил долг за неплохую квартиру, а ещё через месяц купил себе чёрный Мерседес, о котором мечтал.

Недостатка в клиентах Василий не испытывал. Каждый день к нему приходили люди, которые платили ему кругленькую сумму за его бесценные услуги.

Никакие глобальные масли Василия за всё это время не посещали; никакого раскаяния, никакой ностальгии, только иногда возникала тупая и нудная боль, которую Василий тут же пытался заглушить дорогой сигарой или рюмкой хорошего коньяка. Он просто сдался и старался жить так, как живут все. Что может быть проще?

Но последнее время Василий стал замечать за собой совсем нехорошие вещи: он всё чаще и чаще стал ошибаться в именах родственников, клиентов, судьбы которых он рассказывал; стал плохо видеть чужую жизнь. Всё было как в тумане, и с каждым днём этот туман сгущался всё больше.

Василию было ясно, что он теряет. Связь между телом и душой становилась всё слабее и слабее, а скоро она должна была исчезнуть и вовсе.

Василий боялся. Но теперь он боялся не того, что он теряет великую силу, которая была способна перевернуть мир, и не того, что он больше не сможет помогать людям, а того, что он потеряет всех своих клиентов, и этот огромный поток денег иссякнет. Вот это было страшно. Василий не хотел расставаться с таким прибыльным делом, но поделать ничего не мог.

Василий уже чувствовал, что в один прекрасный день придёт человек и скажет, что он его не исцелили, а просто забрал у него деньги, ничего не сделав. Этот день неумолимо приближался, и ждать оставалось недолго.

– Н-да, что-то Василий совсем плохой стал.

– Да уж, – на этот раз Павел был полностью согласен.

– И боюсь, его уже не исправить.

– Не исправить.

Пётр, в принципе, всегда был готов к такому повороту событий, а вот Павел был совсем подавлен.

– Что делать-то теперь будем?

– Что – что, ничего, – Павел был раздражителен, в принципе, оно и понятно.

– Думаешь, это конец?

– Полная и безоговорочная капитуляция.

– И ничего уже не поделаешь.

– Ну что?

– Что?

– Будем уповать едино лишь на Николая Александровича?

Пётр кивнул.

– А больше ничего и не остаётся.

– Тем более, что Василий уже начинает терять свой дар, от силы ещё месяц.

– И слухи уже начинают ползти.

– Ну, пока ещё не особо.

– Это пока, а через неделю-другую Василия просто размажут по страницам пожелтевших газет.

– Угу, – опять был вынужден согласиться Павел.

Пётр стал разглаживать бороду.

– А где он сейчас, не знаешь?

– Кто?

– Ну, Николай Александрович.

– А-а, на днях уже должен найти Василия.

– На днях, это когда?

– К концу недели Василий точно будет у нас.

– Ты так думаешь?

– Я в этом уверен.

– Прямо-таки и уверен?

– А что? С Николаем Александровичем у нас всё в порядке, здесь промашек быть не должно.

– А что же он тогда в прошлый раз не выстрелил?– Пётр, как обычно, сомневался

– Василий на то и Василий, чтобы убеждать, даже подсознательно, да и убить человека не так-то просто.

– Но он же ненавидит, как…

– Ты не понимаешь, – отмахнулся Павел.

Пётр замолчал, в этом он действительно не очень-то разбирался.

– То, что было в прошлый раз – обычная случайность. Да и Василий был ещё силён, а Николай Александрович не очень-то и готов, но сейчас никаких препятствий нет.

– Будем надеяться.

– И не думай ты об этом, тут уж всё будет так, как надо.

– Хотелось бы верить. Это же последний шанс оставить хотя бы хорошую память о Василии.

– Это точно. А может, даже после этого что и сдвинется с мёртвой точки.

– Да, и такое может быть.

Павел усмехнулся.

– Интересно, всё, абсолютно всё зависит от одного лёгкого движения пальца.

– Жизнь – она такая.

Разговаривать не хотелось, да и особо не о чем было

– Всё в руках Николая Александровича, – ещё раз прошептал Павел, и они снова принялись за работу.

Николай Александрович приехал в Москву и на последние деньги снял номер в дешёвой гостинице.

Он ввалился в комнату и бросил на кровать дипломат с винтовкой, с которым он не расставался почти четыре месяца.

«Ну, наконец-то я нашёл тебя, Васенька, почти три месяца зря потратил, а ты вон где оказывается, в столице! Хорошую ты квартирку выбрал: последний этаж и ни одного высокого дома поблизости. Ладно, я тебя и на улице грохну, когда-нибудь ведь ты выйдешь из этой квартиры.

Нужно будет завтра же где-нибудь украсть машину».

Он улыбнулся и прикурил сигарету

– Входите, – монотонно сказал Василий.

Он теперь всё время говорил монотонно и мягко, это делало его как бы более умным и могущественным, а Василию нравилось чувствовать свою власть над людьми.

– Здравствуйте, – как-то недружелюбно ответила вошедшая женщина и уставилась на Василия.

– Здравствуйте.

Женщина без разрешения села в кресло напротив и положила ногу на ногу.

– Что вы хотите? – так же монотонно спросил Василий.

– А вы, значит, уже забыли?

– Честно говоря, да, – память Василия медленно, но верно превращалась в обычную память.

– Меня зовут Ольга Викторовна, я приходила к вам на прошлой неделе.

– Ах да, вспомнил, извините. Что случилось?

– Я несколько раз была у врача, и он сказал, что никаких изменений у меня нет.

– Не может такого быть, – Василий улыбнулся, но в его душе всё перевернулось.

– Может. А вы мне обещали, что на следующий же день всё будет в порядке.

– Сейчас всё исправлю, – Василий встал с кресла.

– Нет, я не хочу, чтобы вы подходили ко мне, я вам больше не верю.

– Но я…

– И доктор сказал, что шарлатаны кроме вреда никогда и ничего не приносили.

– Но позвольте, я не шарлатан…

– Да?

– Все мои клиенты излечились, просто я недооценил тяжесть вашей болезни. Достаточно…

– Хватит! Моя подруга тоже была у вас, и вы ей тоже обещали, что она будет здорова, но болезнь как была, так и осталась, разве что боль стала немного меньше…

Ольга Викторовна ещё что-то там продолжала говорить, но Василий уже не слушал; он всё понял. Ещё максимум месяц, и лавочку придётся прикрыть, а ведь всё так хорошо шло.

– …и я хочу, чтобы вы вернули мне деньги.

– Извините, что вы сказали?

– Я сказала, верните мне деньги,– уже настойчивее повторила Ольга Викторовна.

– Ну что ж, – Василий тяжело вздохнул и посмотрел на увесистую пачку долларов, которую он достал из стола. – Забирайте. Извините, что не смог вам помочь.

Ольга Викторовна выхватила деньги и зло посмотрела на Василия.

– А я вам так верила… Я полночи плакала от счастья, а потом неделю от разочарования. И как вы только можете так жестоко обманывать людей?

Ольга Викторовна резко встала и, не попрощавшись, быстро удалилась.

Василий тоже ничего не сказал на прощание. Он сел в кресло и схватился за голову.

Через несколько минут он закурил сигару, налил в стакан немного виски и постарался подумать о хорошем. Мысли потихоньку стали растворяться.

Зазвонил телефон.

– Алло.

– Здравствуйте.

– Добрый день.

– Это Василий Иванович?

– Да, этоя.

– Это из программы … , мы хотели бы, чтобы вы приняли участие в одном из наших выпусков.

У Василия всё похолодело внутри. Вот она, его агония. Сейчас все кому не лень начнут перемывать ему косточки, и это только начало, начало конца.

– На какую тему? – монотонно, стараясь унять дрожь в голосе, спросил Василий.

– Начинают ходить слухи, что вы не исцеляете, а только берёте деньги.

– Глупости.

– Вот нам и хотелось бы узнать ваше мнение обо всё этом.

«Что тут отпираться? Если отказаться сейчас, будут другие, а если всегда отказываться, то поползут новые слухи, один страшнее другого. Отступать некуда, игра проиграна. Как жаль».

– Оппоненты будут?

– Нет, только вы и я.

«Хоть это хорошо».

– Ладно, когда мне подъехать?

– В любое время, эфир не прямой, хоть сейчас.

– Хорошо, через час буду.

– Спасибо вам, ждём, – дружелюбно ответил звонивший и положил трубку.

Василий затушил сигару и неспешно оделся.

«А чего терять? Всё, что можно уже потеряно. Перед смертью не надышишься».

Он вышел на улицу и сел в свой чёрный Мерседес.

Николай Александрович улыбнулся и завёл двигатель.

– Здравствуйте, в эфире программа … , и сегодня в гостях у нас небезызвестный Василий.

– Здравствуйте, Василий.

– Здравствуйте.

– Когда-то вас называли вторым Иисусом Христом, теперь же вас называют не иначе, как шарлатаном, что вы скажете по этому поводу?

Василий задумался.

– Я не понимаю, почему меня называют шарлатаном. Я исцелил тысячи и всего нескольким не смог помочь. Ошибки могут быть у всех, в том числе и у меня.

– Удивительно то, что за тот год, что вы странствовали, вы ни разу не допустили промашки, а в последнее время все ваши «пациенты» ушли от вас такими же, какими и пришли.

– Ну и что? Ошибка может произойти в любой момент.

– А может быть, вы теряете свою силу?

Василий разозлился. В последнее время он вообще был нервным, а особенно тогда, когда ему говорили, что он слабеет. Он знал, что это так, но ему не нравилось, когда об этом догадывались другие.

– Это чушь, я обладаю такой же силой, как и год назад. Сила – это знание, а знание вечно.

– Почему раньше вы никогда не брали денег, а теперь к вам могут обратиться только далеко не бедные люди.

– Я задумался о своей жизни. Я повзрослел. Мне пора жениться, завести детей, а что я им оставлю? Только добрую память, да пару стоптанных башмаков?

Эта мысль возникла у Василия внезапно, но она ему понравилась. Для детей можно многое сделать. Дети – отличное средство для оправдания.

– Но что важнее, свои дети, или судьба мира?

Василий не знал ответа.

– Я не знаю. Это разные вещи, их нельзя сравнивать.

– Хорошо. А почему раньше вы читали проповеди, а теперь нет?

На этот вопрос Василий мог ответить совершенно честно.

– Как выяснилось, мои проповеди никому не нужны, пустая трата сил и времени.

– Действительно, уж куда проще сидеть в тёплой квартире и исцелять сильных мира сего.

– Только не надо вот этого!

– А разве…

– Вы ничего не понимаете, никто не понимает. Вы не имеете права утверждать такое.

– Что я не понимаю?

– Что объяснять слепому, как выглядит синий цвет? Это нельзя понять. Это надо прожить.

– Многие утверждают, что перед тем, как вернуться домой, вы сильно изменились.

– И кто же это утверждает?

– Некий Иван, ваш бывший ученик.

Вот это был удар ниже пояса. Такого Василий никак не ожидал. Надо было оправдываться.

– Я не изменился, это как раз-таки Иван изменился. Он возомнил себя этаким святым, возгордился, с ним стало невозможно разговаривать, за это я его и прогнал.

– Он мне таким не показался.

– Ну, так теперь же меня нет рядом с ним, чем ему теперь-то гордиться? Остепенился, наверное.

– А что, кстати, случилось с вашим вторым учеником Сергеем?

– Я его тоже выгнал, он оказался слишком падким до денег.

– Не он ли, кстати, так повлиял на вас?

– Я к деньгам отношусь равнодушно.

– Неужели?

– Конечно же, приходится покупать еду, одеваться, платить за квартиру, от этого никуда не денешься. Это необходимость.

– Раньше вы так не говорили.

– Да что вы все заладили: раньше, раньше! – чуть не закричал Василий. – Я был, есть и буду. Моя душа вечна.

– А вам не кажется, что вы ещё не заслужили вечной жизни?

– Я избран и уже не важно, что я буду делать. И вообще, это не ваше дело, каким я был, и какой я есть. Хотите излечиться – обращайтесь, не хотите – воля ваша, и нечего лезть ко мне в душу.

– А вам не становится жаль того, что вы могли бы сделать, а стали таким, какой вы есть?

– Всё, что я мог сделать, я сделал, у меня не было выбора.

– Выбор всегда есть. В крайнем случае, суицид.

– Не дождётесь, – Василий усмехнулся. – Я ещё много чего не сделал.

– Вы уже много чего не сделали.

Эта фраза вывела Василия из себя. Его ещё никто не упрекал в том, что он сделал слишком мало.

Василий вскочил с кресла.

– Да что вы знаете? Безмозглые куски мяса! Ни хрена вы не знаете! Ты знаешь, каково это – верить в то, что тебя поймут, а потом смотреть на равнодушные тупые лица? Ты знаешь, каково это – кричать в пустоту? Ты ходил когда-нибудь целыми днями под проливным дождём? Ты когда-нибудь не жрал по пять дней? Ты спал в придорожной канаве, когда на волосах появлялась изморозь? И всё это ради чего? Чтобы принести знание людям, научить их жизни, и что получаешь взамен? Только равнодушные взгляды. Меня же никто больше десяти-двадцати минут никогда не слушал! И даже когда я приходил туда, где меня слышали и, как я думал, понимали, что я видел? Ни-че-го. Ничего не меняется. Жить, как бродячая дворняга для того, чтобы повеселить двуногих тварей? Нет уж, увольте, роль шута не для меня.

Ты сначала поживи так, как я жил, обломайся так же, как и я, вот тогда ты сможешь говорить, что я сделал, и что мог бы сделать, – Василий сделал паузу и затем почти шёпотом добавил. – А ты, да и все прочие, сидите на своей заднице, ничего не хотите делать, и ничего вам не надо. Не надо сваливать на меня свои грешки. Вы все рождаетесь, существуете и сдыхаете так же, как и любая тварь на этой планете, но при этом каждый думает, что он умнее всех. Нет, люди – это ошибка природы. Когда-то я любил людей и верил в них, но теперь у меня появилась одна маленькая мечта: увидеть, как сдохнет последний человек.

Василий с ненавистью посмотрел на ведущего и на весь мир в его лице и, не сказав больше ни слова, вышел из студии.

Николай Александрович остановился слегка позади Мерседеса Василия и проследил за тем, куда он пошёл.

«Это твоё последнее интервью» – подумал Николай Александрович и вышел из машины.

Он осмотрелся и решил, что здание, у которого они остановились – наиболее подходящий вариант. Он взял дипломат и, посмотрев по сторонам, вошёл в подъезд. В подъезде никого не было, и он быстренько поднялся на чердак.

Тишина, благодать. Николай Александрович аккуратно собрал винтовку и, погладив её по прикладу, выбрал позицию поудобнее.

«Ну, вот и всё, Вася, отжил ты своё. Интересно, чувствуешь ты свою смерть или нет? Вспоминаешь ли Юрия?»

Внезапно запищал сотовый.

«Твою мать! Тоже мне киллер, сотовый забыл выключить».

Он достал телефон из кармана.

– Алло, – прошептал он.

– Привет.

Это была Татьяна.

– Привет.

– А почему ты говоришь шёпотом?

– Так надо. Что звонишь?

– Я хочу узнать, ты наконец решил, что будешь делать с деньгами?

– Нет, – почему-то грустно ответил Николай Александрович.

Нависла вязкая тишина.

– Возвращайся, я так соскучилась.

– Скоро, очень скоро.

– Я же тебя почти полгода не видела.

– Я не могу. Я должен.

– Ничего ты не должен. Ты просто вбил себе эту дурь, и только из принципа следуешь за ней.

– Это не дурь, – возразил Николай Александрович.

– Ты же и сам знаешь, что тебе этого уже не надо. Почти ж год прошёл, – Татьяна вздохнула. – Тем более, что у тебя снова появились деньги. Да и я не старуха, у нас могут быть ещё дети. Мы можем всё начать сначала. Что было – не вернуть. Жить прошлым нельзя, иначе ты не сможешь жить настоящим.

– Таня, пойми…

– Не хочу я ничего понимать.

– Мой долг…

– Вернись, пожалуйста, – голос Татьяны начал дрожать.

– Но…

Татьяна опять перебила его.

– Я не хочу тебе ничего доказывать, я устала, решай сам, – Татьяна начала плакать. – Ты единственный, кто у меня остался. И эта удача с деньгами… Это же подарок судьбы. Жизнь не закончилась, ещё не поздно отступиться.

– Таня, – Николай Александрович потёр глаза, – всё будет хорошо, завтра я вернусь.

– Обещай мне.

– Обещаю.

Татьяна ещё сильнее заплакала.

– Ты меня опять обманываешь.

Она положила трубку.

Николай Александрович задумался.

«А может быть, она права? Ведь я действительно живу прошлым, да и месть эта, по существу, мне больше не нужна. Это уже простое упрямство. У меня ведь появились немалые деньги, а значит, я могу начать новую жизнь. Ещё не поздно.

Нет! Я должен убить Василия! Что дороже: сын или я? Конечно же, сын!

Но сын-то мёртвый, а я живой. Да и Татьяна… Если я умру и оставлю Татьяну одну, то Юрий вряд ли обрадуется там, на небесах.

Нет! Я полгода мечтал убить Василия. Я клялся душою сына, значит, я должен. Отступать поздно. Остались считанные минуты.

Хотя деньги, новая жизнь…»

Наконец-то Василий вышел из телецентра. Судя по его виду, он был не в лучшем настроении. Он остановился у входа.

«У меня минуты две-три, не больше. Этого мне хватит…»

Николай Александрович прицелился. Руки дрожали, и он на секунду опустил винтовку.

Василий стоял и курил.

«Вот чёрт! Что же я так разнервничался? Это же так просто! Спокойнее, спокойнее…»

Николай Александрович сжал винтовку покрепче и прицелился.

«Нет, Татьяна права, хватит жить прошлым. Надо начинать новую жизнь…»

Василий всё так же курил.

«Бред! Я обещал, а значит, я убью его…»

Он вновь прицелился и собрал всю свою волю, всю свою злость в кулак и собрался нажать на курок. Но тут к Василию подошёл какой-то молодой человек и попросил у него закурить.

Николай Александрович выругался и, размяв пальцы, снова взялся за винтовку.

«Деньги, жизнь, всё! А с другой стороны – убийство и тюрьма…»

Молодой человек отошёл от Василия.

Николай Александрович снова прицелился. Палец лежал на спусковом крючке.

«Нет, стоп! Что я делаю? – он снял палец с курка. – Это же… Надо продолжать жить. Сильный не тот, кто справился с другим, а тот, кто справился с собой…»

Василий бросил недокуренную сигарету и направился к машине.

«Я должен… Всё, хватит! Татьяна права, я ничего и никому не должен. Юрий бы меня понял. С такими деньгами стоит жить. Татьяна, в конце концов, тоже не чужой человек…»

Николай Александрович в последний раз посмотрел на Василия и прошептал:

– Живи, сволочь, Бог тебе судья, а меня ждёт новая жизнь.

Николай Александрович положил винтовку на пол и облегчённо вздохнул.

Павел и Пётр, понуро опустив головы, вошли в кабинет Босса и скромно сели за стол.

Все молчали.

– Ну и что вы мне скажете? – наконец пробасил Босс. Голос его звучал совсем недружелюбно.

– Операция провалена полностью.

– Даже Николай Александрович…– перебил Павел Петра и взялся за голову.

– Больше ничего не хотите мне сказать?

Они молчали.

– Это всё? – уже настойчивее повторил Босс.

– А что ещё? – прошептал Павел. – Всё ясно, эксперимент не удался. Плоть всегда побеждает дух.

– Увольняйте нас, – добавил Пётр.

– Вас не уволить, вас прибить надо.

– Прибейте, – равнодушно сказал Павел и ещё ниже опустил голову.

Босс вздохнул.

– Столько сил, столько времени! И зачем мне это было надо? И вы тоже хороши…

– Мы не…

– Только не надо оправданий! Мол, кто ж знал, что всё так запущено… Думать надо было.

– Мы думали…

– Значит, плохо думали. Я вообще начинаю сомневаться, есть ли у вас ум, если вы ещё верите в людей.

– Мы уже не верим.

Босс не стал ничего больше говорить.

Опять затянулась пауза.

– Мы хотим подать в отставку.

Босс усмехнулся.

– И кого я поставлю на ваше место? Василия, Сергея? Всё, закончились люди! – он зло вздохнул. – Живите. Будете у меня раритетами.

Ни Пётр, ни Павел не знали, радоваться этому или огорчаться.

Они опять молчали.

– Знаете, что я скажу? – Босс сделал паузу. – Надоело мне мучиться с этими… Всё, я забываю и о Земле, и о людях, эксперимент закрыт. Люди для меня больше не существуют. У животных нету бога, значит, я им больше не нужен.

Они были согласны.

– Всё, все свободны.

Василий приехал домой и, не раздеваясь, завалился на диван. Так плохо ему ещё никогда не было.

«Что я делаю? Во что я превратился? Жалкое подобие настоящего Василия. Где он? Что с ним случилось? Он умер, или его убили? Скорее всего, его долго пытали, и он не выдержал, он умер от нестерпимой боли бесполезности. А он должен был выдержать! Должен!

Зачем я был нужен? Что я сделал, и что я мог сделать? Всё это уже неважно, я всё продал. Я продал бесценную вещь за кучку бумажек. Да чем я лучше остальных людей? Нет, я не лучше, я хуже, меня надо казнить только за то, что я жив.

Почему я перестал верить в себя? Потому не хотел себе верить, или потому что все вокруг кричали, что я никто и ничто, и я поверил им? Я поверил толпе. Как же она всё-таки многолика и неуязвима. Толпа умрёт с предпоследним человеком. Как же я завидую тому последнему; тому, кто умрёт позже всех…

А я… А что я? Я стал вторым «Сергеем», да и тот же Иван когда-нибудь станет «Сергеем», а иначе нельзя; или так, или смерть.

Смерть… Хотя какой смысл? Ну, допустим, повешусь я, а что это изменит? Нет, это не выход, да и мать жалко, столько лет со мной, дураком, маялась.

Я стал шарлатаном. Я прошёл путь от Бога до Дьявола. Жаль, что обратной дороги нет. Упасть легко, взлететь потом трудно… Мой билет просрочен.

Я так и сдохну мошенником, о котором в народе будут рассказывать небылицы. И никто не вспомнит, как я мёрз, как голодал, как унижался и как стремился. А стремился к чему? Стремился к человеку, а как подошёл поближе, увидел обезьяну; маленькую агрессивную обезьянку, которую ничем не проймёшь.

А кто виноват? Я или они? Не знаю…

Что мне теперь делать? Не знаю…

Ничего уже не исправишь, я умер, меня убили. Я умер самой страшной смертью – похоронил себя заживо.

Что дальше? Примитивная и глупая жизнь, но в тоже время такая понятная и приятная.

Надо жить, что ещё остаётся?

Всё, что хотел сказать – сказал. Жаль, что не услышал собственных слов.

Да, надо жить.

Жить.

Надо существовать».

9.09.02 – 20.11.02

Счастливая осень

«Отказываешься от великой жизни, если отказываешься от войны»

Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла».

Глава 1

Игорь Сергеевич Кузнецов– так его звали. Было ему чуть больше тридцати, роста он был среднего, хорошо сложен, лицо жёсткое, серьёзное, высокий лоб… В принципе, обычный человек, без особых знаков отличия.

Жил он один в небольшой квартире на окраине Москвы. Родственников у него не было, так как воспитывался он в детском доме. И может быть оттого, что всё его детство прошло под неусыпным контролем «надзирателей», как он их сам называл, он ненавидел власть во всех её разнородных проявлениях. Он любил свободу и только свободу, она для него была всем, и ей он посвятил всю свою жизнь.

Игорь Сергеевич был писателем, совсем неизвестным, скучным и одиноким. Абсолютное большинство его книг было посвящено теме свободы и борьбы за неё. Свобода, и только свобода.

«Весёленький» осенний вечерок. На улице во дворе играли дети, они качались на скрипучих качелях и радостно смеялись.

Игорь Сергеевич сидел за своим старым дубовым столом и обдумывал концовку нового романа. Завтра он собирался отнести его издателю.

Роман получился вроде бы и ничего, по меркам Игоря Сергеевича, но он, тем не менее, боялся отзывов критики, так как эта самая критика не жаловала его и забраковывала почти все книги Игоря Сергеевича, обзывая их утопиями или просто бредом. А в последнее время эти отзывы не переставали ухудшаться, а это жестоко било по и так неизбалованному самолюбию. Впрочем, Игорь Сергеевич и сам понимал, что пишет он всё хуже и хуже, хотя ему и было неприятно сознаваться в этом. Вся его энергия медленно, но уверенно иссякла ещё к тридцати годам, а последние вещи были и вовсе никуда.

Так вот, Игорь Сергеевич сидел за столом. Он иногда поглядывал в окно и грыз ручку – верный признак напряжённого мыслительного процесса.

«Так, так, так, – думал он, – вроде бы, неплохо получилось, последняя глава осталась. Уф, – Игорь Сергеевич облегчённо вздохнул. – Вон сколько получилось… дерьма. Н-да, что, интересно, теперь скажут мне эти долбанные критики? – он почесал затылок. – Все мои работы запороли, сволочи, а хотя бы один из них, вообще, хоть что-нибудь написал? Как можно судить о том, как кто-то там пишет, если сам даже ни одной идеи не придумал? Особенно бесит этот, как его?.. А, Анатолий Андреевич Лапин, он мало того, что забраковывает всё, что я пишу, он ещё и пытается сам рассуждать о свободе, а что, он знает её лучше меня? Пишет всякую чушь о том, что вот мол, этот Игорь Сергеевич мелко копает, не понимает сути вещей. Пишет, что скоро она наступит и тогда будет замечательно, а сам, скотина, заявляет, что СССР середины двадцатого века была тоталитарной страной (ну это я согласен), а США, в это же время была страной свободной! Ну, и кто он после этого? Это значит, что он либо идиот, раз верит всякому бреду, либо он вообще не понимает, что такое свобода; а ещё со мной спорит! Кретин. Уж не знаю, что хуже: быть идиотом, или не знать историю, – Игорь Сергеевич развалился в кресле и бросил ручку на стол.– Несчастная Свобода, сколько же над тобой издевались! Чем только тебя не представляли; даже всеобъемлющий тоталитаризм выдавали за тебя. Но я верю, когда-нибудь, человек станет по настоящему свободным. Обязательно станет! Вот тогда наступит настоящий коммунизм, а не та бредовая пародия, что была у нас семьдесят с лишним лет. Когда-нибудь не будет никаких стесняющих устоев и правил общества, никакой власти, все равны и вольны делать всё, что захотят…»

Ход его мыслей прервал телефонный звонок. Игорь Сергеевич протянул руку и взял трубку.

– Алло,– сказал он.

– Добрый вечер, Игорь Сергеевич, извините за беспокойство, это Евгений Алексеевич.

– А-а, здравствуйте.

– Как жизнь?

– Как обычно.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю,– усмехнулся Игорь Сергеевич.

– А у меня к вам просьба.

– Ну, говорите.

– Вы не могли бы двадцать шестого числа прочитать лекцию о свободе и правах человека в современном обществе?

– А что такое?

– Правовед опять заболел.

– А-а.

– Ну, так что?

– Пожалуй,– Игорь Сергеевич задумался,– смог бы.

– Очень хорошо, вы умеете говорить, и студенты, будущее нашей страны, должны усвоить главенствующую роль свободы и независимости в отношении государства и человека.

– Конечно. Я обязательно приду.

– Да, приходите, буду очень рад.

– Непременно.

– Ваши лекции идут на ура.

– Да я и читал-то их всего три раза.

– Но всё равно.

– Не преувеличивайте. Обычно большая часть аудитории спит.

– Ну-ну, зачем же вы так? Вы же читаете очень важные темы.

– Эти темы сейчас никого не интересуют. Да и анархия с тоталитаризмом тоже: нет бардака, ни за что не сажают, вот и отлично; идеальное соотношение, идеальное общество.

– Вот и объясните, что это совсем не так.

– Угу.

Небольшая пауза.

– Кстати, Игорь Сергеевич, вы закончили свою новую книгу?

– Не книгу, так…, рассказик.

– Не прибедняйтесь, я знаю, как долго вы писали. Ну, так что?

– Дописываю.

– Поздравляю.

«С чем, с этим?..»

– Спасибо.

– И про что же этот «рассказик»?

– Скоро сами прочтёте.

– Хорошо бы, а то таких книг сейчас не найдёшь.

– Да, сейчас мозги никому не нужны,– Игорь Сергеевич грустно вздохнул.

– Не говорите, вон у меня один студент на днях заявил, что вот мол, философия – это всё чушь, так как никаких реальных благ она не приносит.

– Да уж.

– Ужас, что с миром делается.

– Да-а.

– А вот…

Хоть Евгений Алексеевич и был одним из лучших друзей Игоря Сергеевича, но надо было писать, а потому этот разговор уже начинал ему надоедать.

– Ну что же, я обязательно приду. Двадцать шестого, говорите?

– Да.

– Замечательно. А сейчас мне надо заканчивать роман, извините меня.

– Ах да, это вы меня извините, совсем заговорился, не хотел отрывать вас от работы.

– Угу.

– Извиняюсь, извиняюсь. Да, заговорился я совсем, – повторил он ещё раз.

– До свидания.

– Да, да, до свидания. Обязательно приходите, я на вас рассчитываю.

– Приду.

– Доброй вам ночи.

– И вам того же.

Игорь Сергеевич положил трубку.

«Хоть будет с кем поговорить»– подумал Евгений Алексеевич.

«Единственный человек, который меня понимает»– подумал Игорь Сергеевич и снова приступил к работе.

В дверь постучали.

– Войдите,– сказал Лев Абрамович и облокотился на стол.

Игорь Сергеевич вошёл в кабинет.

– Здравствуйте, Лев Абрамович.

– Здравствуйте, здравствуйте,– как обычно приветливо протянул он.

– Я принёс рукопись.

– Хорошо, положите её вот сюда, пожалуйста,– он указал пальцем на то место, куда надо было положить бумаги.

Рукопись легла на стол.

– Присаживайтесь, Игорь Сергеевич.

Игорь Сергеевич сел.

– Как жизнь?

– Сносно.

– Чай, кофе?

– Нет, спасибо.

– Хорошо.

– Когда выйдет моя книга?

– Ой, не знаю, дел невпроворот, весь в делах, даже прочитать некогда.

– Понимаю, понимаю.

– Но вы не беспокойтесь, издам как можно быстрее.

– Надеюсь,– Игорь Сергеевич почесал нос.– А сколько я за неё получу?

– Извините, конечно, но придётся мне снизить вам плату.

– Да?– Игорь Сергеевич был расстроен.

– Сейчас такие книги мало кто покупает, сами понимаете.

Игорь Сергеевич кивнул.

– Но это не моя проблема, а проблема читателей.

«Я хоть сам в это верю?..»

– А никто и не говорит, что это вы виноваты.

– Просто у меня сейчас творческий кризис.

– Ничего страшного, с каждым бывает.

Игорь Сергеевич слегка замялся.

– Ну, так сколько?

Лев Абрамович задумался.

– Давайте я вам лучше сегодня позвоню, ну, или, в крайнем случае, завтра.

– Ясно.

– Ну что ж…

– Я могу идти?

– Да-да, конечно идите, не буду вас задерживать. До встречи.

– Ага, до встречи.

Игорь Сергеевич улыбнулся на прощание и тихонько прикрыл за собою дверь.

Он выскочил на улицу.

Погода была отвратительная. Шёл мелкий, противный дождь, и по небу плыли хмурые чёрные тучи, ни одного белого облачка.

Настроение сразу испортилось, и в голову начинали лезть всякие грустные мысли.

«Господи! О какой свободе я могу говорить? Да, я принципиально не имею никаких отношений с государством, я терпеть не могу военных и ненавижу войну, я пишу… Но я полностью завишу от Льва Абрамовича. Это ещё хорошо, что он нормальный человек, другой бы давно уже послал куда подальше. Да, я хотел бы сделать людей свободными, но как бы я не хотел, даже я не могу стать по-настоящему свободным, никто не может. Нельзя освободиться от общества, заложенного в нас, нельзя освободиться от самого себя.

Я полностью завишу от других людей, все зависят друг от друга и государство, или какая бы то ни была другая система, здесь ни при чем. Мы все друг у друга в плену, мы рабы друг друга. Даже если на земле перестанут существовать все государства, все системы, и даже если на Земле останутся всего два человека, они всё равно не будут по-настоящему свободными, они будут зависимы, а значит, хоть как-то, но один будет влиять на другого, потому что человек не может быть полностью равнодушным, он не может не считаться с мнением других.

Что же получается? Выходит, свобода– это только для одного? Свободен может быть только одиночка? Нет, не стоит преувеличивать. Да, другие люди влияют на принятие решений, но выбираешь-то ты сам, значит, ты свободен. Если можешь сделать всё, что захочешь, то вот она– свобода. Вот и нужно стремиться к тому, что бы каждый мог сделать всё, что захочет…

А если я захочу по каким бы то ни было причинам убить человека, сто человек?.. Если я свободен, то я это вполне могу сделать, и мне ничего за это не будет. А какие-нибудь их родственники захотят отомстить и убьют меня, ведь на это они тоже имеют полное право, а мои родственники или там друзья тоже захотят отомстить, и так до бесконечности. Всё, достаточно одного человека… Но зато, хоть все ненавидят и убивают друг друга, все свободны.

Ужас. Вот это я пришёл к выводу! Свободное общество – идеальное общество, это ясно, но если реально взглянуть на жизнь, то получается, что идеальное общество – воюющее общество. Отсюда вывод: «Война – идеальное состояние общества»…

Но ведь на войне человек не может быть свободным! Чтобы выжить, человек должен быть сильнее, чтобы быть сильнее других, надо с кем-то объединяться: чем больше народу, тем больше шансов. Но у кучки людей, имеющих общую цель, обязательно должен быть предводитель, иначе ни к какой цели этот сброд не придёт: сколько людей, столько и мнений. И получается, что чтобы выжить, надо поставить себя в подчинение, надо лишить себя свободы!

Нет… Хотя может быть всё правильно?.. Нет! Бред, чистой воды бред. Это же надо: идеальное общество – свободное общество, свободное общество – воюющее общество, воюющее общество – тоталитарное общество, следовательно: идеальное общество – тоталитарное общество. И если мы действительно стремимся к идеалу, то наша цель – тоталитаризм…

Чушь.

Даже думать об этом не хочу. И вообще, рано сейчас думать об идеальном обществе, нам до него ещё идти и идти. Надо решать насущные проблемы: уменьшить влияние государства, сделать людей менее зависимыми друг от друга…

Хотя, если цель– абсурд, то значит, и все действия, ведущие к ней, тоже абсурдны…

Всё, не хочу об этом думать, что-то одна дурь в голову лезет.

Но зачем стремиться к тому, чего не может быть?

Твою мать! Что за гадкие мыслишки? Это же бред!

Не бред!..

Бред!..

Сам знаешь, что не бред…

Всё, хватит думать…

Не хватит…

Стоп! Что это я? Всё, тема закрыта, рано думать об идеале… Это просто тупые мысли, ничего более… Свободы можно достичь, конечно же можно. Это же ясно, как божий день.

Не…

Можно!..

Свобода– вот идеал, только свобода, иначе и быть не может, а значит и нечего об этом думать».

– Здравствуйте, господа студенты!

Студенты лениво встали.

– Меня зовут Игорь Сергеевич Кузнецов. Сегодня я буду читать лекцию по правоведению. Итак,– Игорь Сергеевич открыл папку и положил её на стол.– Закон; казалось бы, вся наша жизнь построена на законах, нормах, правилах и устоях. Закон определяет всё, уж не знаю, хорошо ли это или плохо. Закон говорит, что можно делать и что нельзя, и вы, как будущие адвокаты, должны это знать. Помните, что свобода– это самое ценное, что есть у человека, и вы должны её защищать, как самое ценное в жизни, ибо «Уважение к свободе другого… высший долг каждого человека»…

Игорь Сергеевич отчитал положенный час и с чистой совестью вышел из аудитории.

В дверях уже стоял Евгений Алексеевич.

Они поздоровались.

– Ну, как прошла лекция?– спросил он.

– Как обычно, в пустоту.

– Ну, зачем вы так?

– А как же ещё?

– Поверьте, вас слушали, может и не очень внимательно, но слушали и, главное поняли ту основную мысль, которую вы хотели до них донести.

– Надеюсь.

– Точно вам говорю.

– Иногда мне кажется, что мои речи о свободе, да и сама свобода, никому не нужны.– удручённо заметил Игорь Сергеевич.

– Ну, как же так? Всю свою историю человечество стремится к свободе, а вы говорите, она никому не нужна.

– Странно…

– Что странно?

– Если люди стремятся к свободе, то зачем при революциях, идя под знаменем свободы, они всё же идут за предводителем и, по существу, хотят не свободы, а просто новой власти. Получается, цель революции не свобода, а месть.

– Кому?– не понял Евгений Алексеевич.

– Ну как, старой власти.

Евгений Алексеевич почесал свою бородку и задумался.

– Н-да, интересно. Хотя, с другой стороны, сразу ничего достичь нельзя, и свобода не исключение.

– То есть…

– То есть, свобода достигается поэтапно; первая революция– снизили налоги, вторая– отменили телесные наказания, третья– отменили классовые различия и так далее. И когда-нибудь, пусть после сотой революции, люди станут окончательно свободными.

– Да, вы правы, я не учёл этапности. Всегда-то я что-нибудь не учитываю.

Евгений Алексеевич укоризненно покачал головой.

– Что-то вы сегодня не в настроении, Игорь Сергеевич.

– Да они мне всё настроение сегодня испортили.

– Я уверен, что ничего необычного не произошло, вы просто слишком близко принимаете всё к сердцу.

– Ну да, то что некоторые чудики запускали самолётики– это в порядке вещей.

– Ничего страшного.

– Половина аудитории, считай, спит, половина разговаривает, аж самого себя не слышишь.

– К этому быстро привыкаешь.

– Я уже в четвёртый раз читаю лекцию, а привыкнуть что-то никак не могу.

– В принципе, это естественно; они молоды, у них сейчас другие заботы.

– Да уж, что им на всё наплевать– это точно.

– Не преувеличивайте, Игорь Сергеевич, просто на первом плане у них на данный момент немного другое.

– Как так можно? Пришёл учиться, так учись, а не…

– Как будто вы никогда не были молодым.

– Можно сказать, что и не был. Не знаю почему, но, в принципе, к «надзирателям» все относились нормально, я же до такой степени ненавидел их и весь этот детдом, что у меня вся юность прошла, как в тюрьме.

– Сбежали бы.

– Куда? Побираться, воровать? Мне нужно было хоть какое-нибудь образование и жильё, не бомжевать же всю жизнь. Я хоть человек и свободолюбивый, но не дурак. Хотя…– Игорь Сергеевич задумался.– Хотя сейчас бы я, наверное, всё-таки сбежал.

– Что же так?

– В молодости думаешь, что всё впереди, что надо немного потерпеть и тогда… Я думал, что, убежав, я только загублю свою жизнь, а сейчас… Сейчас уже всё равно.

– То есть было бы вам тогда тридцать с лишним, вы бы сбежали?

– Да. И что бы потом делал – не знаю, но поставил бы себя выше них, отомстил бы. Злее я стал.

– Увереннее.

– Я же тогда какой надеждой жил? Вот выйду, добьюсь всего, будут у меня в ногах валяться, всё на будущее откладывал. Это я теперь понимаю, что бороться надо не в будущем, а сейчас же, немедленно, бескомпромиссно. Пусть даже это борьбы будет заранее обречена, сейчас бы я всё равно боролся.

– Это вы правильно говорите, сдаваться нельзя.

– Потакать чужому мнению, поступаться своими принципами… Пусть будет хуже, но зато будет хуже именно тебе, твоему Я, а не какой-то обобщённой полу-личности.

– Верно вы всё говорите, я бы, наверное, тоже никогда не предал своих принципов, каких бы потерь мне это не стоило.

– Жаль только, что кроме нас, очень мало кто думает так же.

– Да нет, думают-то так почти все, а вот в действительности…

– Слова, слова.

– Вот именно.

– Все беды из-за того, что абсолютному большинству наплевать на всё, в том числе и на себя, лишь бы жилось спокойней. Внешне всё, конечно, обстоит с точностью до наоборот, но если копнуть поглубже…

– Потому и бегут все от свободы; не хотят иметь «волю к собственной ответственности».

– Не, не бегут, конечно, тоталитаризма всё-таки ни один дурак желать не будет.

– Я в психологическом плане «бегства от свободы». Но что свобода по-настоящему мало кого волнует– это верно.

– Да.

– Хотя, что касается вашего смысла, может людям при тоталитаризме жилось бы даже и лучше.

– Почему?

– Всё решают за тебя, от тебя ничего не зависит, ты– ноль, а спокойствие– это состояние, максимально приближённое к нулю.

– Ну, вообще-то это только одна сторона медали. Обрести спокойную жизнь можно и имея всё, когда ты живёшь в согласии с самим собой, не мучаешься тем, что о тебе могут подумать, и как это на тебе отразится.

– То есть, когда ты свободен.

– Именно.

– Хм, получается, что свободное общество– это совокупность нулей.

– Получается так; когда не о чем думать, не о чем беспокоиться, зачем проявлять своё Я, и, главное, как? Ты же всё равно ни на что не повлияешь.

– Не, чушь какая-то.

– Вот до чего доводит логика,– Евгений Алексеевич засмеялся.

Игорь Сергеевич тоже улыбнулся.

– Да уж, что-то мы упустили, не учли. Надо подумать– что?

– Не успеем, у меня сейчас пара.

– А-а, понимаю.

– Уж извините.

– Да ничего страшного.

Евгений Алексеевич посмотрел на часы.

– О-ё-ё-й, мне пора бежать. Сейчас уже звонок будет, а я ещё ни ключ не отдал, ни бумаги не забрал.

– Ну что же, тогда до свидания. Понадоблюсь, звоните.

– Обязательно. Был рад вас увидеть.

– Взаимно.

– До свидания.

– До свидания.

Они пожали на прощанье руки и разошлись.

По дороге домой Игорю Сергеевичу много думалось об этом разговоре, да и вообще обо всём.

«Какая, всё-таки, интересная штука– человек. Его так просто и, в то же время, так сложно понять. Вот, к примеру, этот разговор, о чём он? Да, в общем-то, ни о чём и в то же время о многом. Как странно мы говорим: говоря одно, подразумеваем другое, начиная на этом, заканчиваем на том. Мы только и делаем, что говорим ни о чём, но при этом каждый всё понимает. Или не понимает? Разговоры, разговоры, одни разговоры. И вот из таких вот бесцельных и бессмысленных разговоров и состоит вся наша жизнь. Почему человек всегда хочет поделиться своими мыслями? Почему у людей такая жажда общения, если здесь всё равно никто ни черта не поймёт?

Может быть, мы все мазохисты или, точнее, лентяи по своей природе? Когда мысль, идея переходит границы элементарного, когда приходится развивать её с большим усилием, чтобы вышел толк, нам лень это делать. Мы делимся с кем-нибудь этой мыслью, и сразу всё становится на свои несчастные места. Мысль высказана и обоснована, что ещё надо? Всё. Нет больше моей мысли, она перешла в разряд общественной идеи, которая принадлежит всем и, в то же время, никому. А что углублять уже чужую идею? Я её отдал, дал, так сказать, пищу для размышлений, и нечего больше об этом думать.

Всё-таки странные мы существа, своё, самое ценное, хотим отдать, при этом ненавидя всё чужое.

Вот, например, я.

Что я делал всю свою сознательную жизнь? Раздавал зачатки моих мыслей, а зачем? Зачем я дарил своё самое ценное, единственное, что у меня было? Не лучше ли было, если бы я развивал свою мысль до такого предела, за которым я просто-напросто не мог бы ничего осознать и понять, а уж потом выложить всё и заявить: «Вот каков я, вот, что я хранил, пользуйтесь моим подарком!» А так, что я сделал в жизни? Написал несколько никому не нужных книг, изложил в них какие– то ростки своих идей и взглядов, после чего я, по большому счёту, всё забывал, вот и вся моя жизнь.

Всё время говорил о чём-то, пытался что-то объяснить, но никому это, оказывается, и даром не нужно. Живут все в своей скорлупе, и не хотят даже предположить, что из неё можно выбраться, всё и так всех устраивает.

Хотя, быть может, это я во всём и виноват?

«Нет!»– говорило самолюбие.

«Да!»– отвечал разум.

Чего уж кривить душой, писатель я никудышный. Когда пишешь о чём-нибудь, надо знать, о чём, а разве я знаю? Чувствовал ли я её хоть раз по-настоящему?

Я люблю свободу и хочу, чтобы все стали свободными, только жаль, что кроме меня, по существу, этого очень мало кто хочет. Хотя я и сам не знаю, что такое свобода. Я выдумал идеал, миф, за которым и иду.

А какая она на самом деле, эта свобода? Каково это, потерять или получить её? В принципе, я всегда был одинаково свободен, или несвободен, не имеет значения. Мне не с чем сравнивать, кроме как с выдуманным идеалом, поэтому я и есть плохонький, никому не известный писателишка; доказываю то, чего и сам не знаю.

Хотя, с другой стороны, не так важно знать цель, достаточно и одного ориентира. Я ориентируюсь на свободу, и мне этого достаточно.

Но почему же никто, кроме меня, не видит этого ориентира? Где стремление к свободе, где жажда простора и независимости? Все прекрасно видят, что вся наша свобода– один лишь пустой звук. Нас просто убеждают, что она есть, а мы в это верим, вернее, хотим верить. Неужели все настолько мертвы? Неужели никто не хочет быть действительно независимым ни от кого и ни от чего? Конечно, хотят, только лень– матушка всея человечества. Ведь когда дух свободен, он безграничен, это же мечта любого человека! Только при полной свободе можно говорить всё, что захочешь; только при полной свободе можно верить и знать всё, что пожелаешь; только при полной свободе можно говорить не пустые звуки, а настоящие слова, потому что только тогда слушающий всё поймёт, так как он не будет скован никакими рамками, он будет открыт для всего того потока знания, что клубится сейчас между нами и ни в кого не может пробиться.

Свобода слова, независимость мышления– вот что нам всем надо, чтобы понимать друг друга. Когда же мы, наконец, станем свободными людьми?»

Незаметно Игорь Сергеевич дошёл до дома. Он открыл дверь, бросил ключи на тумбочку и стал снимать ботинки.

Зазвонил телефон.

– Алло.

– Игорь Сергеевич?

– Да.

– Здравствуйте, это Анатолий Андреевич Лапин вас беспокоит.

Игорь Сергеевич сразу помрачнел.

– Ну.

– Вы меня помните?

– Конечно же, я вас помню.

– Это радует…

– Чего вы хотите?

– Я узнал, что на днях у вас выходит новая книга, я её уже прочитал, и мне хотелось бы поговорить с вами по этому поводу.

– Ну и как она вам?

– Понимаете, я почти закончил рецензию, осталось только прояснить некоторые моменты,– ушёл от ответа Анатолий Андреевич.

– …

– Как обычно, всего несколько вопросов.

– Чтобы вы, как всегда, исказили все мои мысли, а потом всей редакцией весело над этим посмеялись?

– Ну, зачем же вы так?

– Вы же всё переиначиваете до безобразия.

– Это всего лишь моя точка зрения, я имею право на свой взгляд на вещи. В конце концов, мы живём в свободной стране. Вы же всегда были за свободу слова, так что же вам не нравится?

Вот за такие вопросы, на которые нельзя было ответить, Игорь Сергеевич и не любил Лапина.

– Ладно, когда приходить?

– Завтра после двух.

– Хорошо.

– Вы знаете, где меня можно найти.

– Завтра буду.

– Я знал, что вы не откажетесь…

– Угу

– До свидания.

– До свидания.

Игорь Сергеевич зло бросил трубку и завалился на диван.

– Ну что ж, здравствуйте, Игорь Сергеевич.

– Добрый день.

– Проходите, присаживайтесь.

Игорь Сергеевич вошёл в кабинет и сел в кресло напротив Анатолия Андреевича.

Руки они друг другу не подали.

Анатолий Андреевич включил лежащий на столе диктофон и улыбнулся.

– Можем начинать,– сказал он.

– Я готов.

– Вы долго писали эту книгу?

– Меньше полугода.

– Это много или мало?

– Достаточно.

– А что вы хотели сказать этим романом?

– Что даже когда давят со всех сторон, всё равно надо бороться за свою свободу.

– И всё?

– Нет,– Игорь Сергеевич задумался.– У моего героя был выбор: жить и помалкивать, тихо и мирно; или идти против течения, назло всему миру, пусть даже под страхом смерти. Он выбрал второе.

«Как банально…»

– А зачем ему это было нужно?

– Лучше умереть с гордо поднятой головой, чем жить на коленях.

– И это ему удалось?

– Да.

– Но ведь он же умер, а смерть одинакова и для рабов, и для господ.

– А вы бы что выбрали?

– Он не так уж и плохо жил. Я не понимаю, зачем он пошёл против норм общества, если у него всё было?

– Он хотел быть свободным.

– Свободным от чего?

– В первую очередь от общества, винтиком которого он являлся.

– Человек– винтик общества?

– Именно так.

– Получается, что всё общество состоит из винтиков, но винтики-то должны быть частью какой– то машины, так что же это за машина?

– Государственная машина, общественная… как хотите.

– И как же она работает?

– Как работает?

– Да.

– Механизм этой машины– это правила, нормы, устои общества, а винтики, то есть люди, скрепляют все эти правила и не дают машине развалиться.

– Зачем же людям быть частью машины, без которых она не может существовать, и при этом быть полностью подвластными ей?

– Зачем собака подчиняется плохому хозяину, если знает, что без него-то она проживёт, а вот хозяину будет гораздо хуже?

– Ну и зачем?

– Инстинкт, беспощадный и всевластный инстинкт.

– Людьми правят инстинкты?

– Да. Инстинкты играют главенствующую роль, как в поведении, так и в образе мыслей человека.

– А как же разум?

– «Он– бедность и грязь, и жалкое довольство собою». «Разум лишь средство» для лучшего применения инстинктов, он нужен только для их логического обоснования. Этим мы и отличаемся от животных: животные просто живут инстинктами, а мы их ещё и обосновываем.

– А разные там изобретения или пусть даже просто размышления, тоже нужны только для обоснования инстинктов?

– Это побочный продукт.

– Всё, чем человек отличается от остальной природы– побочный продукт?

– А чего тут удивительного? Вам не кажется, что существование человека, само по себе не вкладывается в рамки мироздания? Мы не венец, мы роковая ошибка природы; все мы побочный продукт эволюции.

– Хорошо,– Анатолий Андреевич задумался.– А что вы вкладываете в понятие «свобода»?

– Всё.

– А точнее?

– Конкретизируйте.

– Что значит «быть свободным»?

– Это значит быть самим собой.

– Каждый может быть самим собой.

– Нет, далеко не каждый. Мы ком из чужих мыслей, мнений и правил; «Мы не принадлежим себе».

– А кому же мы принадлежим?

– Машине.

– Если мы состоим из чужих мыслей, значит, они всё-таки изначально кому то принадлежат?

– Они принадлежат обществу.

– Но общество, само по себе, не может придумать идею, её должен придумать человек.

– Человек придумал и продал её «за колоссальный бесценок». После этого идея перестаёт быть его, она становится ничьей.

Анатолий Андреевич задумался.

– Удивительно. Человек– это комок из «ничего», никому не принадлежащий и непонятно откуда и зачем взявшийся. Так?

Игоря Сергеевича просто бесила эта дурацкая привычка играть в слова. Он не мог играть по тем же правилам, он не умел, да, в общем-то, и не хотел.

– Так.

– Замечательно.

– В принципе, это относится не только к человеку; «Всё сущее рождается беспричинно, продолжается по недостатку сил и умирает случайно».

– Ясно. А в чём же вы тогда видите смысл жизни?

– В обретении себя, в обретении свободы.

– А ваш личный смысл жизни?

– Кроме этого?

– Да.

– Я хочу открыть людям глаза на этот мир.

– На что именно?

– На то, что мы сейчас заложники самих себя, мы заложники общества. Я хочу, чтобы все наконец-то поняли, что свобода– величайшая ценность человека. Свобода– это всё, это одна из немногих вещей, за которую можно умереть. Только в свободном мире можно жить по-настоящему и…

– Хорошо,– прервал его Анатолий Андреевич.– И вы верите, что свободы можно достичь?

– Если вы не верите, это вовсе не значит, что никто не верит. По себе людей не судят.

– По-моему,это сказка революционеров, созданная для их же самовнушения и самооправдания.

– Революции– это единственное, чем человечество может гордиться.

– Но ведь большинство бунтов и революций вообще не имели никакого смысла.

– Даже революция, обречённая на провал, лучше бездействия.

– И почему же ими стоит гордиться?

– Они говорят нам о том, что мы ещё живы, что пламя свободы в нас ещё не погасло.

– Красиво, красиво,– Анатолий Андреевич, как обычно, улыбнулся.

Диктофон щёлкнул.

– Ну что ж, кажется, плёнка закончилась.

– Угу.

Игорь Сергеевич встал.

– До свидания, надеюсь, скоро увидимся.

– Обязательно.

– Всего вам хорошего,– улыбнулся Анатолий Андреевич вслед Игорю Сергеевичу, который уже выходил из кабинета.

Игорь Сергеевич ничего не ответил и закрыл за собой дверь.

На улицу Игорь Сергеевич вышел злой. Честно говоря, ему нравилось быть злым, и для этого он использовал все возможные поводы.

Злость быстро перерастает в ненависть ко всему миру, затем в жалость к себе (такому особенному, а потому несчастному), а затем складывается приятное впечатление, что ты жертва, а, как известно: «Нет большего счастья, чем собою пожертвовать». Вот Игорь Сергеевич и жертвовал, как мог.

«Это же надо быть таким идиотом, не понимать элементарных вещей! И ещё при этом думает, что он умнее всех. Хуже нет, чем высокомерный идиот. У меня нет ни одного единомышленника! Я один,– Игорю Сергеевичу очень нравилось так думать, впрочем, кому это может не нравиться?– Никого, кто бы понял меня, ну, разве что, за исключением Евгения Алексеевича. А где найти такого человека? Хотя, в общем-то, и нет его. Кого не найди, всё равно будет казаться, не то. Идеала не существует, а нужен именно идеал…»

Игорь Сергеевич зашёл за угол и вышел на небольшую площадь, на которой шла какая-то немногочисленная демонстрация.

По транспарантам, которые несли люди, он понял, что перед ним коммунисты. Настроены все были довольно-таки дружелюбно и требовали то ли снижения платы за телефонные услуги, то ли чего-то тому подобного.

На машине, в центре толпы, стоял какой-то мужчина в пиджаке с очевидным значком, и что-то не очень бодро кричал собравшемуся народу. Вокруг толпы стояло несколько милиционеров.

Игорю Сергеевичу был противен этот цирк, и он, не задерживаясь, направился к ближайшей остановке.

К нему подошёл молодой человек.

– Возьмите,– он протянул листовку.

– Зачем?

Молодой человек смутился.

– Как зачем? Разве вы не хотите помочь своей стране?

– И чем же я ей помогу?

– Прочтите это.

– Прочтя это, я только забью свои мозги всякой дурью.

Игорь Сергеевич собрался идти дальше. Молодой человек отстал и скрылся в толпе.

«Противно смотреть. Пляска на костях. Это какое же у нас может быть будущее, если даже такое прошлое лучше него? А какие лозунги… Смешно…»

Игорь Сергеевич увлёкся мыслями и случайно задел подвыпившего мужчину.

– Эй, поосторожней!

– Смотри куда прёшься,– всё-таки Игорь Сергеевич был сегодня не в духе.

Мужчина остановился и зло посмотрел на Игоря Сергеевича мутными глазами.

– Что ты сказал?

– Залил зенки…

Игорь Сергеевич развернулся и хотел уже продолжить свой путь, но мужчина схватил его за плечо и развернул.

– Что ты сказал?– повторил он.

– Что слышал.

– Ты чё, крутой, что ли?

Игорь Сергеевич стал напротив него и достал руки из карманов.

– А тебе что-то не нравится?– Игорь Сергеевич начинал злиться.

– Я не понял…

– Да куда уж тебе.

Мужчина толкнул Игоря Сергеевича, отчего чуть было сам не упал.

– Повтори!

Вот теперь Игорь Сергеевич разозлился не на шутку.

– Да пошёл ты!

– Ах ты, сука! Иди сюда!

Игорь Сергеевич отошёл на шаг назад и поманил его рукой.

– Ну, всё б…!

Мужчина сделал уверенный шаг и уже хотел замахнуться для удара, но Игорь Сергеевич опередил его и, сделав резкий выпад, несколько раз ударил его по лицу. Мужчина чуть было не упал, но всё-таки успел схватиться за стоящего поблизости человека и устоял на ногах.

Он помотал головой.

– Тебе п…

Он буквально набросился на Игоря Сергеевича и, схватившись за него, едва не повалил.

Игорь Сергеевич тут же ударил его под дых и, ловко выкрутившись, завалил его на грязный асфальт.

– Мразь! На кого ты лезешь?!– Игорь Сергеевич несколько раз ударил его ногой, не давая ему встать.

Мужчина пытался что-то сказать, но кроме нечленораздельных звуков у него ничего не получалось.

Игорь Сергеевич вымещал на нём всю скопившуюся за день злость.

– Сука б…! На!

Он не мог остановиться.

В толпе поднялась небольшая паника, и бабульки, причитая и охая, поспешили прочь от этого места.

Милиционеры подоспели вовремя, не дав окончательно добить несчастного человека.

Глава 2

Дверь камеры открылась, и Игоря Сергеевича силой втолкнули в неё.

– Вы не имеете право, это произвол! Почему вы взяли меня, а не того алкаша?! Это же он затеял драку, я же жертва!

– Эй, жертва, заткнись!– прокричал дежурный, сидевший за столом недалеко от камеры.

– Почему вы нарушаете мои права? Где справедливость, где, в конце концов, закон?– Игорь Сергеевич взялся за решётку и снова стал возмущаться.

– Эй, вы же должны блюсти закон, где ваша честь, где ваш закон?

– Да заткнись ты!

– Нечего затыкать меня! Вы не имеете права!

– Ещё слово, и я сам заткну тебя!

– Я свободный человек, что хочу, то и говорю!

Появился следователь. Он посмотрел усталым взглядом на Игоря Сергеевича, затем отвернулся и обратился к дежурному.

– Кто такой?

– Некий Игорь Сергеевич Кузнецов, набил морду какому-то мужику на митинге.

– На каком митинге?

– Ну, коммунисты.

– А-а, да,– следователь утвердительно покачал головой.– Что-то не похож он на коммуниста.

– Он проходил мимо, к нему привязался какой-то алкаш и затеял драку.

– А он тогда что здесь делает?

– Если бы мы арестовали того придурка, коммуниста, между прочим, нас бы коммуняки уже с потрохами сожрали. Мол, мы специально засылаем всяких типов, чтобы они наводили беспорядки на демонстрациях. Завтра во всех газетах писали бы, что мы пытаемся всеми правдами и неправдами задавить их, лишь бы они не могли сказать правду о нашей власти.

– Да, равенство– это преимущество слабых.

– Ты прав.

– Вот тебе и демократия, свобода.

– Ага.

– Свободу слова имеют все, кроме власти. А в органах что, не люди работают?

Игорю Сергеевичу надоело смотреть на их разговор, и он решил обратить на себя внимание

– Эй, вы! Давайте же, предъявляйте мне обвинение. Наверняка у вас припасена пара «глухарей» по мою душу…

– Ты заткнёшься там, или нет?

– Что, буйный?

– Вообще псих какой-то.

– Псих?

– Он за дорогу так задолбал Славика с Лёхой, что они чуть его там и не прибили. Вон, синяк видите?– дежурный кивнул на Игоря Сергеевича.– Честно говоря, это не тот алкаш приложился.

– Ясно, веди ко мне в кабинет.

– Ты поосторожней, а то он что-то на сумасшедшего смахивает.

– Выясним.

Следователь развернулся и ушёл.

Дежурный взял ключи, отстегнул дубинку и направился к камере.

Подойдя, он зло посмотрел на Игоря Сергеевича и процедил сквозь зубы.

– Будешь шутить, познакомишься с моей доброй дубинкой, так что веди себя хорошо. Понял?

Игорь Сергеевич взглянул в глаза дежурному, но ничего не ответил; он устал.

– Вот и ладненько. Выходи.

Он открыл дверь и, не закрывая её, повёл Игоря Сергеевича в кабинет следователя.

Они вошли без стука.

– Вот, привёл.

– Угу, иди.

Дежурный вышел и закрыл за собой дверь.

– Ну, здравствуйте, Игорь Сергеевич…

– Наручники снимешь?

– Посидите немножко в наручниках, ничего с вами не случится.

– И в чём вы меня обвиняете, кого я убил?

– О-ой,– протянул следователь.– Ну что за народ пошёл? Не стройте из себя бедненькую, беззащитную овечку, которую злые дядьки собрались заколоть. Вы и сами знаете, за что вас привели сюда.

– За то, что я защищался?

– Не утрируйте.

– А разве не так? Вы же и сами знаете, что я не…

– Сбавь громкость.

Дверь открылась, и появился другой следователь.

– Коль, я занят.

– Помощь не нужна?

– Да нет, ничего особенного.

– Что, боитесь, один не справитесь?– издевался Игорь Сергеевич.– Да, четыре руки лучше, чем две.

– Две головы лучше, чем одна,– резонно заметил тот, которого звали Николай.

– У вас ещё и головы есть? Извините, не знал.

Следователь махнул рукой, и «Коль», вздохнув, ушёл.

– Чем же вас так обидела наша милиция?

– Вы есть отражение государства, вы его защита, его проклятая опора. Вы не защищаете свободу, а пытаетесь упорядочить её, а свобода– это хаос. Всё, что уничтожает хаос, уничтожает и свободу.

– Да вы, я вижу, анархист.

– Можно и так сказать.

– И вы и правда думаете, что человек может жить без государства?

– Да, но вы этого не хотите.

– А почему же тогда создавали государства?

– Государство нам навязано.

– Кем же?

– Властолюбивыми уродами, вроде…

– Можете не продолжать,– следователь достал какие-то бумаги.– А нужна ли нам свобода?

– Это государству она не нужна, люди же изначально были свободны… и будем.

– А вам не кажется, что разум сам по себе является государством?

– Не понял.

– Вы сказали, что всё, что уничтожает хаос – уничтожает свободу. Так?

– Да, я не отказываюсь от своих слов.

– А разве разум не упорядоченная структура? Разум сам по себе есть противоположность хаосу. Разум и свобода– вещи несовместимые.

– Вот только не надо вдаваться в такую страшную метафизику, это уже бред. Это игра слов, при других обстоятельствах я доказал бы вам обратное.

– Интересно было бы услышать,– следователь был явно доволен собой.

– Жаль мы сейчас не при тех условиях…

– Ага.

– Просто вы– оплот тоталитаризма, и вы не хотите верить в свободу.

– Ну, конечно.

– А разве не так?

– Всё совершенно верно,– усмехнулся следователь.

Игоря Сергеевича эта интонация вывела до глубины души. Он внезапно вскочил со стула и упёрся кулаками в стол.

Если следователь и испугался, то не подал виду.

«Сумасшедший какой-то».

– Но помните, когда-нибудь свобода обязательно наступит. Вы– пройденный этап. Хотите вы того, или нет, но ваши потомки будут свободными людьми и будут с ненавистью вспоминать своего пра– пра– пра-… деда.

Следователь всё внимательно выслушал.

– Сядьте, пожалуйста.

Игорь Сергеевич сел.

Следователь поднял трубку телефона.

– Да,– ответил дежурный.

– Забирай нашего Че Гевару, он меня уже достал.

– Куда его?

– Обратно в камеру, куда же ещё?

– Вы не имеете права!– опять начал кричать Игорь Сергеевич, но следователь не обратил должного внимания.

– Уже иду.

Через минуту Игорь Сергеевич снова сидел в камере и с неописуемой злостью смотрел на дежурного.

Через пять минут дежурный снова снял трубку.

– Да.

– Я вот тут подумал, позвони-ка, наверное, в психдиспансер. .

Через пару часов приехала бригада.

Игорь Сергеевич не спал. Он сидел на нарах и смотрел в одну точку где-то на стене, или даже за стеной. Сегодня за день его так вымотали и вывели, что из всех чувств остались только усталость и злость. Состояние было совершенно наплевательским, и даже когда к камере подошли санитары с врачом, и дежурный указал на него, Игорь Сергеевич не обратил на это никакого внимания.

После непродолжительного разговора с дежурным санитары сели на диван напротив камеры.

Дежурный открыл дверь.

Игорь Сергеевич устало повернул голову в его сторону, но ничего не сказал. Он кинул недобрый взгляд на стоящего за ним врача, который то и дело поправлял свои очки.

– Только рыпнись,– предупредил дежурный и, отойдя в сторону, впустил врача в камеру.

Игорь Сергеевич так же отрешённо – озлобленно следил за происходящим. В его взгляде не было даже намёка на удивление или негодование.

– Ну-с, здравствуйте.

Игорь Сергеевич молчал.

– Вас зовут Игорь Сергеевич Кузнецов?

– Да.

– Вы когда-нибудь состояли или состоите на учёте в психдиспансере?

– Нет.

– Были у вас травмы головы?

– Нет.

– Вы посещали психиатра?

– Нет.

– Ясненько,– врач поправил очки.

– Что-нибудь ещё?

– Да. За что же вас сюда посадили?

– Ни за что.

– Прямо-таки и ни за что?

– Что я вам буду объяснять? Вы же с ними заодно.

– Почему вы так думаете?

– Так было и так будет.

– Ну, как знаете. Так всё-таки, почему вы здесь?

– Вы и так всё прекрасно знаете, мне нечего добавить,– повторил Игорь Сергеевич.

– Значит, отвечать не желаем?

– Я просто не вижу в этом смысла.

Врач на секунду задумался и поправил очки.

– Вы же никогда не имели проблем с властями…

Врач хотел продолжить, но Игорь Сергеевич прервал его.

– С властью у меня вечные проблемы.

– Почему?

– Потому что я ненавижу власть,– чуть ли не по слогам проговорил Игорь Сергеевич.

– За что?

– За всё.

Игорю Сергеевичу не хотелось разговаривать и что-либо доказывать.

– Ясненько.

– Ни хрена вам не ясненько.

Врач в очередной раз поправил очки.

– У вас когда-нибудь возникало желание напасть на кого-нибудь или, может, даже убить?

Игорь Сергеевич усмехнулся.

– До сегодняшнего дня не часто.

– А что же такого произошло сегодня?

– Сегодня я выполнил годичную норму по желанию убить.

– Ясненько. Это желание у вас возникло внезапно, или оно давно уже зрело?

– Что за чушь вы несёте?

– Отвечайте…

– Посмотрел бы я, какой бы вы были добренький, если бы вам дали по морде, потом посадили, а потом ещё и за психа сочли.

Врач встал и. кивнув каким-то своим мыслям, направился к двери.

– Что ж, до свидания.

Игорь Сергеевич молча отвернулся и вновь уставился в одну точку, аккуратно облокотив голову на руки.

Врач вышел. Дежурный закрыл камеру.

Дальше Игорь Сергеевич уже не наблюдал за происходящим, ему было не интересно.

Врач подошёл к следователю стоящему в сторонке.

– Ну что?

Врач пожал плечами.

– Да ничего особенного. Обычный, нормальный человек.

– Вы так думаете?

– На вопросы отвечает адекватно и ясно, мышление не спутанное, не агрессивен.

Следователь задумался.

– Не, не нравится он мне.

– Что же так?

– Вы бы видели, как он тут пару часов назад бесился и что орал.

– Ну что поделать? Бывают и излишне свободолюбивые люди.

– Ну, это уже…

– Я думаю, забирать его не стоит.

– А может всё-таки на всякий случай…

– Не, не надо.

– Так что же, отпускать его?

– Он же драку устроил, как же его можно отпустить?

– Да-а,– отмахнулся следователь,– пьянчуга какой-то пристал к нему, а он ответил, тем более что тот мужик никакого заявления не писал.

– Это он, получается, невиновен?

– Получается так.

– А что же тогда нам звонили?

– Не нравится он мне. Я-то думал, он у вас на учёте стоит, ан нет. А потом решил и вас вызвать, на всякий случай.

– Ясненько,– врач в очередной раз поправил очки.

Следователь задумался.

– Это может он сейчас такой спокойный и умный, а завтра?

Врачу этот разговор уже порядком надоел, и он счёл за лучшее уступить.

– Ну, хорошо, сейчас я ему выпишу повестку.

Следователь одобрительно кивнул.

Врач достал из кармана бланк и заполнил его. Он подошёл к камере.

Игорь Сергеевич не обратил на него внимания.

Врач постучал по прутьям.

Игорь Сергеевич поднял голову и посмотрел на него.

– Ну что ещё?

– Возьмите этот бланк и придите послезавтра в психдиспансер.

Игорь Сергеевич хотел было возмутиться, но, поняв, что перспектив у него всё равно никаких нет, забрал бумажку.

Врач скрылся из виду.

– Вручили?

– Вручил, хотя смысла я в этом, честно говоря, не вижу.

– Да мало ли что, перестраховаться никогда не мешает.

– Да, это правильно.

– Ну что ж, тогда до свидания.

– До свидания.

Врач ушёл.

Следователь широко зевнул и подошёл к дежурному.

– Минут через десять выпускай.

Домой Игорь Сергеевич пошёл пешком, так как транспорт уже не ходил, а на такси денег не было. Идти было недолго, не больше часа, а потому это обстоятельство его не смущало.

По небу плыли чёрные тучи, ни звёзд, ни Луны видно не было, что не могло не радовать Игоря Сергеевича; как раз под настроение.

Он шёл, не разбирая дороги, то и дело проваливаясь в какую-нибудь лужу, от чего он совсем промок и замёрз. Настроение было таким отвратительным, что в некоторой степени было даже приятно.

«Вот уроды! Сволочи! Ну какого хрена они ко мне привязались? Да уж, не повезло мне сегодня, взял на себя роль жертвы государственного аппарата. Власти нужны жертвы, а иначе за что будут благодарить её остальные? Вот и сейчас, наверное, безликая масса невидимо и неслышимо благодарит власть за то, что она спасла её от такой скотины, как я, хоть даже и на день.

И ведь никто не захочет узнать правду, никто не выслушает, никто не поверит. Да и как можно поверить отщепенцу? Всё, я навёл беспорядок, теперь я– это не они. Хоть несколько дней, но они меня и знать хотеть не будут; невидимое желание бесцветных мозгов. Будут безлико молчать, чтобы некому было оправдываться и нести ответственность. А власть только, знай, радуется! Да что власть! Это люди всё виноваты: не видят и не хотят ни черта видеть. Хоть силком им открой глаза, они всё равно в тот же момент их закроют, да ещё и обматерят. Мир идиотов, мир слепых, у которых одна на всех собака-поводырь, и которые думают, что они её хозяева, не замечая, что они уже давно только болтаются у неё на поводке. И ведь никто не хочет увидеть поводка! Не чувствуют его, не хотят чувствовать…»

Игорь Сергеевич увлёкся мыслями и чуть ли не по колено провалился в лужу.

«Вот чёрт! Всё против меня, даже лужа и та меня ненавидит…»

Игорь Сергеевич тут же усмехнулся этой мысли, но ощущение всемирной ненависти осталось. Он понял, что слишком уж разнервничался и решил перейти на более спокойную тему.

«Интересно, Лев Абрамович звонил? Скорее всего, да. Не, гонорар я ему не дам скинуть, иначе я просто перестану себя уважать. Вот тоже интересный человек… Не, он ко мне хорошо относится… А может относился? Не, и сейчас то же самое, он не изменился, да и наши отношения тоже. Хотя он, и правда, гонорары с каждой книгой всё уменьшает и уменьшает. Хотя, разве он не прав? Если я пишу всё хуже и хуже, почему он должен мне платить больше или даже столько же? А если он буде платить мне столько, сколько мне хотелось бы, то сколько ж ему тогда придётся платить популярным писателям? А если платить одинаково, пойдут слухи, недовольство, а Лев Абрамович слишком уж дорожит своей репутацией. Да, всё-таки он неплохой человек. Только два друга есть у меня: Лев Абрамович и Евгений Алексеевич, это единственные люди, которым я доверяю, и на которых я могу положиться в трудную минуту, а все остальные… Даже думать о них противно…»

Мимо него проехала машина скорой помощи, что вновь вернуло Игоря Сергеевича к жестокой действительности.

«Вот они… О! Мне ж повестку дали. Интересно, что там?– Игорь Сергеевич достал из кармана скомканный листок и развернул его.– «Явиться 14.09.02 в 12:00 в Неврологический диспансер по улице… Кабинет 5. Психиатр: Семёнов Г.В.» и подпись.

Сволочи. Дожились, людей, которые хоть чуть-чуть соображают, уже за психов считать стали. И куда только катится мир? Хотя какая разница, куда он катится, главное, что по мне.

Да хрен я когда к ним пойду! Делать мне больше нечего, в ножки им ещё кланяться буду. А попробуют силком привести, я им тогда устрою, они у меня из судов вылезать не будут, козлы,– Игорь Сергеевич скомкал бумажку и выкинул её.– Это надо же, счесть меня за психа! Вот дебилы…»

С этими мыслями он незаметно сам для себя дошёл до дома.

Он сразу решил пойти лечь спать, так как от усталости он уже начинал плохо соображать.

Заснул он почти мгновенно.

Разбудил его телефонный звонок. На часах было без четверти двенадцать.

Игорь Сергеевич встал с постели и, потерев глаза, подошёл к телефону.

– Алло.

– Здравствуйте Игорь Сергеевич.

– Здравствуйте, Лев Абрамович.

– Спите ещё, что ли?

– Ага.

– Это на вас непохоже.

– Да уж.

– А что вы вчера дома не были? Я вчера, наверное, раза три или четыре звонил.

– Вы не поверите,– Игорь Сергеевич усмехнулся.

Игорь Сергеевич вкратце изложил всю историю.

– Да-а,– протянул Лев Абрамович, бывает же такое.

– Рассказал бы кто – не поверил.

– Да уж.

– И главное – за психа сочли! Ещё и повестку в диспансер дали, сволочи.

– Зачем?

– Будут определять, псих я или нет. Так что, в психушку меня скоро упекут,– Игорь Сергеевич рассмеялся.

Лев Абрамович тоже рассмеялся, но смех его был каким-то неестественный, впрочем, Игорь Сергеевич этого не заметил.

Лев Абрамович несколько секунд молчал, явно что-то обдумывая.

– Вас вызвали?

– Да, к какому-то Семёнову.

– И вы пойдёте?

– Да ну! Издеваетесь, что ли?

– Не, сходить надо, а то подумают, что вы скрываетесь, тогда ещё хуже будет.

– Я им подумаю.

– Не, не, не, обязательно сходите, от греха подальше.

– Много им чести будет.

– Ну, вы же не чокнутый, чего вам бояться?

– Сам факт.

– Из-за этого принципа, у вас могут появиться большие проблемы. Привяжутся, а потом доказывай, что ты не верблюд.

– Да что вы меня уговариваете? Не пойду я.

– Я же вам добра хочу. Ну, посудите сами, зачем вам лишние проблемы?

– Да я и повестку уже выкинул.

– Ничего страшного, скажете, что потеряли. Вы же всё равно уже на приём записаны.

– Не хочу я идти на такие уступки.

– Ну, какие тут могут быть уступки? Одни формальности.

– Даже как-то…

– Хоть меня пожалейте, я же за вас переживать буду.

Игорь Сергеевич задумался.

– Ну ладно, схожу, но только ради вас.

– Вот и хорошо, это правильно. Кстати, гонорар я вам решил не уменьшать, а то обидитесь ещё.

– Спасибо.

– Да не за что.

– Ну, всё до…

– Обещайте мне, что сходите.

– Да что ж вы…

– Я…

– Схожу я, схожу.

– Пообещайте, чтобы я не нервничал.

– Хорошо, обещаю,– окончательно сдался Игорь Сергеевич.

– Ну, тогда до свидания.

– До свидания.

Игорь Сергеевич положил трубку и, улыбнувшись, пошёл готовить завтрак.

На следующий день Игорь Сергеевич, скрепя сердце, всё-таки решил сходить в диспансер.

Злиться он уже перестал, а потом, считал это посещение простой формальностью. Вчера Игорь Сергеевич ещё звонил Евгению Алексеевичу, который его окончательно успокоил, хотя и сказал, что на его бы месте он не пошёл. Но Игорь Сергеевич к этому времени уже настроился на то, что надо сходить, а потому он его не переубедил.

Игорь Сергеевич зашёл в кабинет Семёнова, в котором помимо него также сидела медсестра и заполняла какие-то бумаги.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, присаживайтесь,– врач указал на стул у стола.

– Как ваша фамилия?

– Кузнецов Игорь Сергеевич.

– Ясно,– как-то многозначительно сказал Семёнов и отложил дописанный бланк.– Давайте повестку.

– Я её потерял.

– Да?

Игорь Сергеевич кивнул.

– Ну, ничего страшного,– он записал Игоря Сергеевича в бланк приёма больных.– Что же вы? С психикой у вас вроде всё нормально было, а тут на тебе.

– У меня и сейчас всё нормально,– улыбнулся Игорь Сергеевич.

– Что же тогда на людей бросаетесь?

– Я бросаюсь?

– А кто же ещё?

– Да тот первый начал.

– Нужно было или не отвечать или позвать милицию.

– Вот вы бы…

– Сейчас речь идёт не обо мне, а о вас,– Семёнов явно мягкостью характера не отличался.

– Всё познаётся в сравнении.

– Не меняйте тему.

– Я и не меняю.

– Если вы меняете тему, значит, хотите что-то скрыть,– заметил Семёнов.

– Я же сказал, я ничего не меняю.

– А вот мне показалось: меняете.

– Вам показалось,– Игорь Сергеевич снова улыбнулся, но улыбка была уже немного не та.

– Ладно, забудем. У вас в детстве были травмы головы?

– Нет.

– А потрясения?

– Да вроде бы нет.

– Вроде бы– это не ответ.

Игорю Сергеевичу этот тон переставал нравиться.

– Хорошо. Не было.

– Ну, это вообще-то вряд ли. Уж что-нибудь, да было, не взаперти же вы сидели?

– Именно взаперти, в детдоме.

– А ну тогда ясно,– усмехнулся Семёнов и развёл руками.

Игорю Сергеевичу этот жест совсем не понравился.

– Ну и что из этого?

– А что вы так занервничали?

– Я не нервничаю.

– Не обманывайте, меня не проведёшь.

– Я повторяю, я не нервничаю,– действительно начинал нервничать Игорь Сергеевич.

– Нервничаете, я вижу.

– Да что хоть вы видите?

– О-о, да вы ещё и злиться начинаете. Значит, истоки вашего расстройства следует искать именно в детдоме, я прав?

– Какого ещё расстройства?

– Душевного, Игорь Сергеевич, душевного.

– По-вашему, я псих?

Медсестра подняла на него удивлённый взгляд, но, видя, что продолжения не последует, снова принялась за писанину.

– Гипервозбудимость,– промямлил Семёнов и сам себе кивнул.

– Да вы кого угодно выведете,– Игорь Сергеевич старался успокоиться.

– Нет, не любого, только ненормального человека.

– А я, значит, ненормальный?

– Ну…

– Вы что, за идиота меня считаете?

– Не кричите.

– Я пока ещё не кричал.

– Заметили? Вы сами сказали «пока ещё».

– Да что вы к словам-то придираетесь?

– Не кричите,– уже настойчивее повторил Семёнов.

– Что хоть вы ко мне пристали? Мне чуть морду не набили, а я же ещё и виноват оказался.

– Но спровоцировали…

– Что за бред? Кого я ещё спро…

– Потерпевшего.

– Он потерпевший?– Игорь Сергеевич начинал выходить из себя.– Что хоть вы несёте?

– Игорь Сергеевич, вы слишком разнервничались, успокойтесь. Сейчас мы всё обсудим.

– Не буду я ничего с вами обсуждать.

– Будете, вы же не хотите лечь в больницу?

– Чего?!– возмущению Игоря Сергеевича не было предела. За дурака его ещё, может быть, и считали, но за психбольного…

– Вы слишком агрессивно себя…

– Да идите вы!– Игорь Сергеевич встал.– Вам самому лечиться надо.

Медсестра удивлённо подняла взгляд.

– Игорь Сергеевич, сядьте.

– Нет уж, спасибо.

Он направился к выходу.

– Больной, сядьте.

– Да сам ты больной!

Семёнов встал.

– Игорь Сергеевич…

– Да иди ты!

Игорь Сергеевич открыл дверь.

– Санитары!

Все пациенты сразу встрепенулись и с интересом уставились на Игоря Сергеевича, который вообще не понимал, что происходит. Он посмотрел на врача, который весь сжался и, казалось, был готов ко всему.

– Не, ну вы и правда…

Игорь Сергеевич не заметил, как к нему подкрались два санитара.

– Эй, вы что?!

Подоспел третий санитар, который сразу же начал надевать на Игоря Сергеевича мягкие путы.

– С ума вы все, что ли, посходили?– он всё ещё не понимал всей серьёзности ситуации, а потому практически не вырывался.

Семёнов принял свой обычный вид.

– Везите в стационар. Скажите, что очень желательно девятое отделение.

Только сейчас Игорь Сергеевич всё понял.

– Чего?! Куда?!– вот теперь он начал вырываться по-настоящему, но было уже поздно.

– Пошли.

Санитары потащили его к выходу.

– Сдурели, что ли? Куда вы меня тащите?

– Скажите там, что направление будет во второй половине дня.

– Отпустите меня, сволочи! Ну, я этого так не оставлю! Что за произвол?!

– Заткнись!

– Нечего меня затыкать! Я свои права знаю!

Его едва ли не закинули в машину.

– Вы не имеете права!..

– Да заткнись ты!

– Я свободный человек…

Машина тронулась.

После регистратуры Игоря Сергеевича отвели в девятое отделение и, уладив некоторые формальности, препроводили его в наблюдательную палату. Ему указали на койку у окна. Игорь Сергеевич не сопротивлялся, так как всё ещё смутно осознавал происходящее, и ему казалось, что это или плохая шутка, или страшный сон.

Палата была небольшая, на десять коек, которые уже все были заняты. Часть больных с любопытством стали посматривать на новенького, хотя большинство или не обращали внимания, или спали. Один больной засмеялся и завалился на кровать. Игорь Сергеевич тоже лёг и простонал, скорее от злости, чем от обиды.

К нему сразу же подошёл какой-то старичок.

– Чай, чай есть?

Игорь Сергеевич посмотрел на него, как будто он говорил с ним на другом языке.

– Чай,– повторил больной.

– Отвали.

– Чай.

– Я же сказал: отвали.

С соседней койки встал молодой человек и, раскачиваясь как на шарнирах, с издёвкой посмотрел на Игоря Сергеевича.

– Крутой, да? Я вот когда, да. Так что…

– Владимир Данилович, вернитесь на свою койку,– уверенно сказала дежурная медсестра и снова принялась за кроссворд.

Владимир Данилович сел.

Игорь Сергеевич отрешённо поднял глаза к потолку.

«Что происходит? Какого хрена? И зачем я только пошёл? Вот чёрт! Козлы! Они же все заодно, как хоть я сразу этого не понял? Семёнов этот, идиот… Да он же специально меня выводил! Вот сволочь! Убил бы! Никому нельзя доверять, ни в коем случае, ни-ко-му. Будут улыбаться, а как отвернёшься…»

– Дай сигарету,– еле слышно прошептал какой-то довольно пожилой мужчина.

– Я не курю.

– Ну, дай не жмись.

– Я не курю!

– Иван Дмитриевич,– окликнула его медсестра.

Иван Дмитриевич с разочарованием несбывшихся надежд развернулся и направился к себе.

Сосед через койку снова засмеялся, глядя, как Иван Дмитриевич маленькими шажками идёт к своей кровати.

Игорь Сергеевич довольно громко простонал и закрыл лицо руками. Медсестра подняла на него взгляд, но говорить ничего не стала.

«Куда я попал? Ну, как хоть так могло получиться? Да, всё было подстроено, уж Семёнов-то точно… Решили показать мне свою власть, не понравился им видите ли мой образ мыслей. Не-ет, если вы думаете, что я откажусь от своих слов, вы глубоко ошибаетесь. Я вам просто так не сдамся. Уроды долбанные, да чтоб вы…»

– Чай есть?

– Да отвали ты!

– Пётр Константинович…

Пётр Константинович понял, что чая он сегодня не дождётся, и вернулся на свою койку.

«Все заодно, рука руку моет. Никому нельзя доверять, как бы они не старались убедить меня в своих добрейших намерениях. Знаем мы это «вам же будет лучше…», «мы же ради вас стараемся…». Я не слепой, я вижу, что скрывается под этими масками…»

Так он пролежал около четырёх часов.

– Игорь Сергеевич Кузнецов.

Игорь Сергеевич перевёл взгляд с потолка на медсестру.

– Вас вызывает главврач, идите за санитаром.

Игорь Сергеевич нехотя встал и обулся.

Через минуту он уже был в кабинете главного врача– довольно-таки упитанного человека лет пятидесяти с располагающим к доверию выражением лица.

– Добрый день, Игорь Сергеевич, садитесь, пожалуйста.

Игорь Сергеевич сел, не здороваясь.

– Ну-с, Игорь Сергеевич, на что жалуемся?

– Почему вы решили, что я псих?– с ходу начал Игорь Сергеевич.

– Я ещё ничего не решил.

– Я всего лишь открыто высказываю своё мнение, или у нас человек, говорящий правду, уже псих?

– Вы напали на человека.

– Я ни на кого не нападал. Это фальсификация фактов, я защищался.

– Понимаю, понимаю.

– Ну-ну.

– Кстати, а кем вы работаете?

– Я писатель.

– А-а, очень хорошо.

– Кузнецов, может, слышали.

– Боюсь, что нет. И про что вы пишете?

– О свободе, о мире, о жизни вообще.

– О свободе, говорите?

– Да.

– Почему?

– Вы не поймёте.

– Я попытаюсь.

– Я люблю свободу и не понимаю, почему остальные её ненавидят.

– Ну почему же ненавидят?

– Если бы любили, то не считали меня чокнутым.

– Что для вас свобода?

– Это всё, это смысл жизни, это…– Игорь Сергеевич не находил слов.– Свобода и честь– это единственные по-настоящему бесценные вещи.

– Хорошо, очень хорошо,– Антон Эдуардович сделал какую-то пометку в своём блокноте.– Почему вы так любите свободу, почему вы стали одержимы этой идеей?

– Какая разница, почему? Главное, что я ненавижу любые проявления власти.

– За что же вы её так ненавидите?

– Любая власть превращает человека в машину, с заданными параметрами и заданной целью.

– Вы считаете, что государство нивелирует личность?

– Да.

– Объясните, пожалуйста.

– Объяснить вам?– Игорь Сергеевич усмехнулся.– Не смешите.

– Хорошо. А вам не кажется, что именно общество в наибольшей степени и проявляет человека?

– Я это прекрасно понимаю. Но это ещё не значит, что надо полностью сдаться на волю людям и власти.

– И каков же, по-вашему, выход?

– Человек должен сам сохранить свою личность. На общество нечего полагаться, оно беспощадно. Независимость, свобода от окружающих, от государства, в общем, от всего.

– На мой взгляд, это утопия.

– Вы… Вот именно, что на ваш взгляд. Ведь может быть и так, что все, наконец, захотят быть независимыми, тогда никто и ни на кого не будет влиять, будет общество, но будет и личность. Я, конечно, понимаю, что люди не могут быть полностью независимыми друг от друга, но, тем не менее, если уничтожить все системы, такие, как государство, то общество, человек, будут действительно свободными. Нет общих идей – нет цепей, нет цепей– есть свобода.

Антон Эдуардович до конца прослушал этот длинный монолог и, ещё что-то записав в блокнот, улыбнулся Игорю Сергеевичу.

– Ну что же, Игорь Сергеевич, побудите у нас месяцок – другой, отдохнёте.

– Чего?

– Поверьте мне, здесь не так уж и плохо. Мы подумаем, чем вам помочь. Особо никаких препаратов вы пить не будете, так, мелочи. Посмотрим, что будет дальше. Хорошо?

Игорь Сергеевич зло улыбнулся.

– Не хорошо.

– Почему?

– А то не ясно! Вы хотите ни за что продержать меня здесь как минимум месяц и, по-вашему, мне должно это нравиться?

Антон Эдуардович молчал. Игорь Сергеевич тоже.

– Хотите ещё что-нибудь сказать?

Игорь Сергеевич решил, что предпринимать меры надо срочно и чем быстрее, тем лучше.

– Я могу позвонить?

– Да, конечно, но поверьте, здесь вам будет только лучше.

– Кто бы сомневался.

Антон Эдуардович подвинул телефон и снова улыбнулся.

«Кому же позвонить? Евгений Алексеевич никаких связей не имеет, остаётся только Лев Абрамович… Да, он должен помочь».

– Это личное.

– Хорошо, но не более минуты,– Антону Эдуардовичу не хотелось вот так сразу делать его своим врагом.

– Очень гуманно,– съехидничал Игорь Сергеевич и подвинул себе телефон.

Антон Эдуардович вышел.

Игорь Сергеевич набрал номер.

– Алло,– послышалось в трубке.

– Лев Абрамович?

– Да.

– Здравствуйте, это…

– А-а, здравствуйте Игорь Сергеевич. Куда же вы пропали?

– Меня упекли в психушку,– как-то безнадёжно прошептал Игорь Сергеевич.

– О-ё-ё-й, как же так?

– Вот так.

– Это моя вина,– вздохнул Лев Абрамович,– не надо мне было уговаривать вас идти. Извините.

– Вы не виноваты, если они поставили себе цель, то они всё равно бы рано или поздно упекли бы меня сюда.

– Я не хотел…

– Забудьте. Но мне нужна ваша помощь.

– Ну конечно, конечно я помогу!

– Когда?

– Это займёт определённое время, но не беспокойтесь, я вас вытащу, обязательно вытащу.

– Спасибо.

– Да не за что.

– Извините…

– Ну что вы? Это вы меня извините.

– Ещё раз спасибо. К сожалению, я больше не могу говорить.

– Понимаю. Ну, тогда до свидания, Игорь Сергеевич, и ни о чём не беспокойтесь, скоро вы будете дома.

В кабинет вошёл Антон Эдуардович.

– До свидания.

Лев Абрамович повесил трубку, Игорь Сергеевич тоже.

– Ну что, Игорь Сергеевич, больше ничего не хотите?– снова улыбнулся Антон Эдуардович.

– Нет.

– Хорошо, очень хорошо.

Он нажал кнопку под крышкой стола.

Вошли два санитара.

– Отведите его в какую-нибудь палату потише.

Санитары встали по бокам Игоря Сергеевича и вывели его из кабинета.

– До свидания.

Игорь Сергеевич даже не обернулся.

Глава 3

Игорь Сергеевич вошёл в свой новый дом, в свою палату.

Небольшая комната, голубые стены, белый потолок, решётки на окнах, четыре койки, стоящие вдоль стен и, соответственно, четыре тумбочки. «В тесноте, да не в обиде, много ли засранцу надо?…». Всё просто, как и в любой больнице.

На своих койках сидели больные. Игорю Сергеевичу предстояло жить с тремя настоящими психами. «А может они такие же «психи», как и я?»– проскочила у него мысль, но развивать и как-то подтверждать её он не стал.

Игорь Сергеевич тяжело сел на пустующую кровать.

– Ну, привет тебе,– радостно заявил человек, сидевший на соседней койке.

– Угу.

– Что такой грустный?

Игорь Сергеевич поднял на него недобрый взгляд.

– Ладно, понимаю.

– Да иди ты.

– Не будем ругаться. Давай-ка лучше я представлю тебе твоих новых соседей.

Игорь Сергеевич нехотя, но кивнул.

– Это,– он указал пальцем на человека с абсолютно лысым черепом и жёстким лицом.– Митяй, он бывший боевик одной небезызвестной группировки, но ему отбили башню, и вот он теперь воюет здесь, но ты его не бойся; он рычит, но не кусается.

Теперь он кивнул в сторону довольно молодого человека с приятной, только очень уж грустной внешностью.

– А это наш святой отец– Василёк. Говорят, он был чуть ли не мессией, но потом чокнулся от какой-то там невосполнимой утраты. А я,– он развёл руками.– Я просто-напросто Вячеслав Иванович, можно просто Славик. Сижу здесь за то, что много пил и часто бил жену, а она, стерва, нашла себе какого-то психиатра и упрятала меня сюда.

Игорь Сергеевич усмехнулся.

– А теперь рассказывай, кто ты есть такой?

Несколько секунд стояла тишина.

– Игорь.

– И почему же ты здесь?

– Мыслю, не как все.

– Ну, тогда ты по адресу; здесь все мыслят не как все. Один я тут обычный, нормальный человек.

– Если ты себя называешь обычным, ты уже ненормальный.

– О-о, Игорёк, да ты философ!

Игорь Сергеевич ничего не ответил.

– Из-за этих б…ских «гениев» все враги друг другу,– прохрипел Митяй.– Всё идеи разные придумывают, а потом войны.

– Философия– это изначально мысль, а мысль– начало любого дела.

– Верно говоришь, сын мой,– голос у Василька был тихий и так наполнен болью, что Игорю Сергеевичу стало даже как-то не по себе.– Вера– главное в жизни человека.

– А при чём здесь вера?!– мгновенно разозлился Митяй.

– Господу помолимся…– начал Василёк.

– Псих, настоящий придурок,– ещё больше разозлился Митяй.– Вокруг одни психи.

– Да ладно тебе,– начал успокаивать его Славик.– Есть люди, а есть другие люди. Если человек мыслит по-другому, это ещё не значит, что он псих. Этак, все мыслят по-разному, значит, все психи.

– Мы не психи, ибо Бог создал нас по образу и подобию своему, а он не псих,– вставил своё Василёк.

– Бог и есть главный псих. Только при полном отсутствии мозгов можно было додуматься создать человека, – парировал Славик.

– Почему вы так думаете?– не без интереса спросил Игорь Сергеевич. Такой образ мысли ему нравился.

– Если он не псих, то уж мазохист точно. На хрена надо было париться пять дней, создавать землю, птичек, цветочки, чтобы потом вставить в этот весёленький мирок такую тварь, как человек, который рано или поздно всё равно жестоко поимеет всю его работу?

Митяй внезапно безудержно рассмеялся.

Василёк опустил голову и начал молиться. Казалось, что его тут больше нет.

Игорь Сергеевич завалился на кровать.

– Плохо тебе, да?– посочувствовал Славик.– Ничего, человек привыкает ко всему.

– Как же я ненавижу всю эту проклятую власть!

– А что тебе власть? Здесь тоже под конвоем в сортир не ходят.

– Как хоть вы здесь живёте?– простонал Игорь Сергеевич.

– Не так уж здесь и плохо, спокойствие, тишина, есть время поговорить. Всё население нашего мира– четыре человека, включая тебя, остальное далеко за стеной. А Василёк и Митяй неплохие ребята, просто к ним надо привыкнуть. Так что поверь, всё не так уж и плохо, как тебе кажется, тем более, что больше пары месяцев ты тут вряд ли задержишься.

– Я не хочу жить.

– Вот это ты зря. Прожить везде можно. Знаешь такую поговорку: вода дырку найдёт? Так вот, я однажды увидел на кухне мясорубку и понял: мясо дырку найдёт; мы все мясо, мы где угодно найдём, хоть маленькую, совсем плохонькую, но всё же дырку.

Игорь Сергеевич тихонько простонал.

Эту ночь Игорь Сергеевич почти не спал. В голове бродили всякие злые мысли и не менее злые домыслы по поводу того, почему он здесь оказался. Следующего дня для Игоря Сергеевича не было, для него всё ещё продолжался предыдущий, впрочем, здесь завтра никогда не наступает; по крайней мере, именно так он сейчас и думал.

Пришла медсестра и, разбудив всех, раздала лекарства. Игорю Сергеевичу тоже достались две какие-то таблетки, которые он не захотел пить, но медсестра не уходила, и ему всё-таки пришлось их проглотить.

Завтрак.

Столовая ни оптимизму, ни аппетиту не способствовала, впрочем, оптимизм здесь и не особо-то и был нужен, здесь главным было спокойствие.

– Что это ты не ешь?

– Не хочу,– пробурчал Игорь Сергеевич.

– А ты захоти, а то заметят, забеспокоятся по поводу твоего состояния и примут соответствующие меры. Тебе нужны лишние проблемы?

– Ладно.

Игорь Сергеевич через силу начал есть тягучую манную кашу.

– Злой ты какой-то.

– А чему мне радоваться? Меня ни за что упекли в дурдом, а я должен плясать от счастья?

– Понимаю.

– Вряд ли.

– Ну почему же? Вот меня тоже сюда жена упекла, потому как пил много и доставал её часто, так что я здесь тоже получается ни за что, я тогда тоже ой как злился.

– И надолго ты здесь?

– Минимум ещё полгода лежать, пока всё не утрясётся. Я ж здесь всего четыре месяца.

– Всего,– Игорь Сергеевич усмехнулся.

– Люди здесь всю жизнь проводят,– Славик принялся за чай.

Игорь Сергеевич отставил почти полную тарелку и тоже отхлебнул чая.

– А ты что делать собираешься?

– Судиться.

– Ну, это надолго.

– Главное выиграть, а я выиграю.

– Даже если ты через несколько месяцев выиграешь, ты всё равно ничего не изменишь, ты же нападал? Нападал. Ну, признают, что небольшая ошибочка вышла, а тебе-то что толку? Только ещё дольше лежать будешь.

Игорь Сергеевич молчал.

– У тебя родственники есть?

– Нет.

– Ну, тогда вообще лучше и не пытайся, кто за тебя хлопотать будет? Никто.

– Есть у меня пара хороших друзей.

– Важные люди?

– Один со связями, второй нет, по крайней мере, в этих кругах.

– Если со связями, это хорошо. Звонил ему?

– Да.

– И что?

– Обещал помочь.

– И когда же?

– Говорит максимум пара недель.

– А ты уверен, что у него действительно есть связи?

– Уверен. И эти знакомые поважнее Эдуардыча будут.

Славик кивнул и отставил допитую кружку чая.

Митяй и Василёк уже куда-то ушли, и в столовой оставалось не больше десяти человек. Завтрак подошёл к концу.

– Пошли.

И вновь палата.

Василёк и Митяй были уже здесь. Митяй просто лежал, уставившись в потолок, а Василёк как обычно читал библию, иногда что-то бурча себе под нос и кивая головой.

– Нужно бы чаю купить.

– Зачем?

– Почифирили бы.

– На хрен,– Игорь Сергеевич махнул рукой.

– А что ещё делать? Только читать и чифирить.

Через несколько минут пришёл Антон Эдуардович.

– Добрый день.

Все, кроме Игоря Сергеевича, улыбнулись ему в ответ и поздоровались.

– Ну-с, Игорь Сергеевич, как дела?

– Нормально.

– Как спали?

– Великолепно.

– Лекарства сегодня пили?

– Само собой.

Антон Эдуардович на несколько секунд замолчал.

– Вы, я вижу, к беседе сегодня нерасположены.

– Какой вы догадливый.

Антон Эдуардович не знал, что говорить.

– Ну что ж, тогда я зайду к вам завтра.

– Угу.

Все, опять же кроме Игоря Сергеевича, попрощались, и Антон Эдуардович ушёл.

– Что это ты с ним так?

– Урод.

– Зря ты к нему так относишься. Ему, конечно, палец в рот не клади, хоть он и кажется таким добреньким, но, тем не менее, человек он уважаемый и важный, и идти против него – это идти против себя.

– Прямо уж такой важный.

– А то! Он здесь авторитет, ему все подчиняются, уважают. Это со стороны может показаться, что он лояльный, но на самом деле персонал у него здесь по струнке ходит.

– А больных он, значит, даже и не трогает?

– Нет, может, конечно, и совсем замучить, но это если больной сначала замучит его. Был тут месяц назад один псих: на всех кричал, таблетки не пил, уколы делать не давался, но ничего, Эдуардыч сказал медсестре вколоть аминазина чуть больше чем надо, так он после второго раза ко всем только на вы обращался, даже поддерживающую терапию не пришлось назначать.

– А что такого в этом аминазине?

– Если колоть столько, сколько надо, просто будешь заторможенным и безвольным, спать всё время будет хотеться, а если передозировку сделать…

– И что?

– Что?

– Вся дурь из башки исчезает?

– Нет, не исчезает, но показывать её желание пропадает. Неприятные, мягко говоря, ощущения.

– Тебе делали?

– Было дело, я здесь первую неделю всех доставал,– Славик улыбнулся.

– И как?

– Как? Хреново. Мне делали всего один раз, и больше что-то не хочется. Главная медсестра любит этим пугать, сразу все успокаиваются.

– Получается, что всё-таки он порядочная сволочь.

– Это если его основательно достать, так что с одной стороны, это даже и правильно. Хотя да, его здесь все побаиваются, а потому недолюбливают.

– А что же тогда все с ним здороваются, все улыбаются?

– Я же говорю, побаиваются, тем более что нам-то он, в принципе, ничего плохого не сделал, а кому сделал– тех единицы, особо ретивые были.

– Были.

– Да, были.

Игорь Сергеевич кивнул каким-то своим мыслям и замолчал.

Большую часть дня они пролежали в тишине.

Так Игорь Сергеевич провёл почти всю неделю.

В субботу Славик уговорил его пойти на прогулку.

Прогулкой это можно было назвать с большой натяжкой. Вся территория имела размер примерно тридцать на тридцать метров и была огорожена высоким железным забором. Народу было немного, буквально несколько человек. Трое, неспеша, ходили взад-вперёд и о чём-то тихо разговаривали. Посередине клетки сидел довольно-таки пожилой человек и играл на баяне какую-то заунывную песню. Около него сидел парень и кивал в такт, иногда восхищённо поглядывая на баяниста. Ещё один больной медленно ходил по кругу и нюхал жёлтый берёзовый листик.

– Ну, как тебе?– Славик улыбнулся.

– Просто нет слов.

– В принципе, ничего особенного, но атмосфера специфическая.

– Да уж.

Они немного прошли молча. За всю неделю Игорь Сергеевич не наговорил, наверное, и часа.

– Ужас.

– Когда ж ты отойдёшь? Пора бы уже.

– Никогда.

– Да не так уж здесь и плохо.

– Всё равно, здесь же себя за человека считать перестаёшь.

– Почему? Я считаю себя человеком, да и все считают, по мере сил.

– Что же это за человек, которого лишили воли?

– Человек как человек.

– Здесь же всё решают они.

– Да, они, но так всем только лучше.

– И что в этом хорошего?

– Спокойствие.

– И это хорошо?– Игорь Сергеевич усмехнулся.– Это уже не жизнь.

– Человек привыкает ко всему.

– А я не хочу привыкать.

– А куда ты денешься? Не хочешь, заставят.

– Всё равно надо бороться. «В проигранной войне сопротивляйся до конца».

– Тебе хорошо говорить, за тебя там хлопочут.

– Даже если бы меня не пытались бы вытащить, я всё равно что-нибудь делал.

– А, кстати, Льву Абрамовичу своему звонил?

– Звонил, минут двадцать назад.

– Ну и что?

– Говорит, что старается, сложно.

– А он точно может?

– Это сто процентов, он, помнится, как-то сам в разговоре упоминал.

– Только что-то ты ему уже целую неделю названиваешь, а толку никакого.

– Он вытащит.

– Если захочет.

– Ну, мы с ним всё-таки друзья, не один год уже друг друга знаем.

– Ясно.

Баянист начал играть весёлую мелодию и молодой человек, сидевший около него, пустился в пляс.

Славик засмеялся. Даже Игорь Сергеевич первый раз за неделю улыбнулся.

– Да-а.

– Весело. Видишь, и здесь бывает веселье.

– Это больной смех, это не настоящее.

– Только это и настоящее.

– Это развлечения для больных, для дураков, а я не дурак.

– Скоро и ты будешь этому от души радоваться.

– Не буду. Я не сдамся ни при каких обстоятельствах.

– Кому?

– В каком смысле?

– Кому ты можешь сдаться?

– Им, всем этим… И Эдуардычу в частности.

– Он всего лишь врач.

– Вот именно, а я больной, мы враги, в данном случае.

Они снова замолчали.

Из-за облаков выглянуло Солнце, но почти сразу же снова исчезло.

– А ты был известным писателем?

– Что это ты спрашиваешь?

– Да так, на Солнце посмотрел…

Игорь Сергеевич снова улыбнулся.

– Не, ну до Солнца мне ещё далеко. Да меня вообще мало кто знает.

– А журналисты интересуются как великой знаменитостью.

– Какие ещё журналисты?

– А ты что, ничего не знаешь?

– А что я должен знать?

– Во, ты даёшь! Я думал ты сам всё это и устроил или друзья твои.

– Ничего не понимаю.

– Журналисты стали сюда захаживать.

– Да ну?

– Персоналу это, конечно, не нравится, допекли их видимо эти товарищи, так что они сейчас только об этом и говорят. Я даже сам один раз видел двоих, у одного, кстати, была видеокамера.

– Вот так новость.

– Уж всё отделение знает.

– А может не ко мне?

– Точно к тебе, я разговор медсестёр слышал.

– И давно они появились?

– Видел я их вчера, а так они уже дня три или четыре ходят. Практически как ты здесь появился, так они и стали ходить.

– Да-а.

– Так что жди, завтра у тебя будут посетители.

– А почему именно завтра?

– Воскресенье, день посещений.

– А-а.

– Кстати санитары были очень недовольны.

– Ещё бы, в этом деле известность ни к чему,– в глазах Игоря Сергеевича появился блеск, и он замолчал, о чём-то упоённо думая.

– О чём задумался?

– Да так. Это получается, что мою историю уже все знают.

– Нужно в понедельник взять у кого-нибудь газету, может, напишут чего.

– Да, может, и напишут.

– Газет здесь читают довольно-таки много, так что я думаю хоть где-нибудь ты, да будешь.

Игорь Сергеевич усмехнулся.

– Хм, но кто же это всё рассказал?

– На то они и журналисты, чтобы знать. Может Лев Абрамович или этот, как его?

– Евгений Алексеевич.

– Да, Евгений Алексеевич, им всё рассказали? Дабы привлечь общественное внимание к данной проблеме.

– Может быть, и так.

– Ну, теперь журналисты Эдуардыча доконают.

– Да ничего они не доконают. Домой не сунутся, а сюда просто так не проберёшься, да и отговорки всегда можно найти. Так что грош цена всем этим статьям, разве только то, что эта история станет известной,– и снова Игорь Сергеевич улыбнулся.

– Да, популярностью ты теперь обеспечен.

Они замолчали и задумались каждый о своём.

На лице Игоря Сергеевича появилась злорадная улыбка.

– Позвонил?

– Позвонил.

– Я вижу, всё как обычно.

– Ага,– Игорь Сергеевич завалился на койку.

– И не надоело тебе ещё звонить этому Льву Абрамовичу?

– А что поделать? Другого пути нет.

– Хм, даже интересно, если он такой крутой, что же ты тогда уже вторую неделю торчишь здесь?

– Говорит, договориться сложно.

– Что-то мне в это не очень верится.

– Ты это к чему?

– Что-то здесь не так.

– А…

– Гля!– в палату вошёл сияющий от счастья Митяй и протянул Славику какую-то газету.

– И что же тут?

– Ты посмотри, посмотри, седьмая страница.

Славик открыл газету на нужной странице. Он прочёл заголовок.

– «Назад в семидесятые».

– Про что?

Славик прочитал пару абзацев.

– Игорёк, да здесь про тебя,– заулыбался он.

– Неужели?

– Честное слово,– Славик читал дальше.– Всё, весь твой творческий путь.

Игорь Сергеевич улыбнулся.

– Творческий путь,– мечтательно протянул он,– красиво.

– Довольно-таки злая статья, я имею в виду по отношению к власти.

– Это правильно.

– Ты здесь прям герой какой-то.

– Да?

– Мол, ты всю жизнь боролся с произволом власти, за что тебя и упекли сюда.

– Бред,– усмехнулся Игорь Сергеевич.– Во-первых я боролся не с произволом, а с властью как таковой, а во-вторых… да и не боролся я по существу, так… А вот насчёт того, что положили сюда– это верно написано.

– И то хорошо, хоть какая-то доля правды.

– Ну не совсем,– Игорь Сергеевич задумался.– Там масштаб всей моей жизни, всего моего творчества, а на самом деле нужно брать масштаб одного дня. Просто я очень не понравился некоторым людям, не понравились ментам мои речи, вот они заодно с тем Семёновым и Эдуардычем упекли меня сюда.

– Вот молчал бы, не был бы здесь.

– Это точно.

– Язык мой– враг мой.

– Но я не жалею, что тогда высказал всё, что думаю. Если бы у меня сейчас была вторая возможность, я бы и говорил, и делал всё то же самое.

– Значит, ты и правда больной.

– Если все будут молчать, в кого мы превратимся?

– В счастливых людей.

– Нет, в рабов.

– Какая разница, если господин не виден?

– Это, по-твоему, счастливыми могут быть только рабы?

– Нет, конечно, господа их тоже могут быть счастливыми. Поэтому и становится сейчас всё больше самоубийств и депрессий, потому что ни рабов, ни господ больше нет.

– Счастье может быть только в свободе.

– А свобода, это когда одни рабы, или одни господа?

– Господа, конечно же, но господа самих себя.

– Господин ничего уже не господин.

– Почему ничего? Он господин своего Я.

– А зачем оно ему при свободе нужно? Зачем «Я», когда всё есть, когда не к чему стремиться?

– Чушь.

– Не чушь. Вот где-нибудь в США уже близки к этому идеалу, по крайней мере, в том плане, что всё есть, поэтому там и психологов посещают чаще, чем зубных врачей; некуда направлять своё Я, свою энергию.

– Ты не прав. Когда ты свободен, когда на тебя никто не давит, ничего не нужно искать и добывать, ты наедине сам с собой, только тогда ты и обретаешь самого себя.

– «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой».

– Я об этом думал. Но это война, а на войне нельзя быть свободным.

– Можно, если война всех против всех.

– Такая война может продлиться не больше пяти минут, пока не встретятся двое старых знакомых.

Славик хотел было ещё что-то сказать, но передумал.

– Ладно,– он махнул рукой.– Не хочу спорить, у нас слишком разные фундаменты.

Игорь Сергеевич кивнул и тоже замолчал.

Славик снова принялся за чтение, но уже через несколько минут отбросил газету.

– Бесит меня такая напыщенность.

– От этого никуда не денешься, иначе читать не будут.

– Тоже верно.

Славик потянулся.

– Ну и как тебе вкус славы?

– Никак. Здесь я её не ощущаю.

– Зато когда выйдешь…

– Я уж и не надеюсь,– Игорь Сергеевич сразу помрачнел.

Славик понял, что зря он это говорил.

– Да ладно тебе, не раскисай. Могло бы быть и хуже.

– Куда уж ещё?

– Всегда может быть хуже.

Игорь Сергеевич усмехнулся.

– Извини, но меня это не обнадёживает.

– Зато на свободе теперь…

– На свободе…

– Знаменитость, миллионером, наверное, станешь.

– Прямо уж таки и миллионером.

– Наверняка ты сейчас один из самых покупаемых авторов в России.

– Вот уж никогда не думал, что стану известным благодаря психушке, благодаря власти, с которой я всё время и боролся.

– В жизни всякое бывает.

– Ага,– вздохнул Игорь Сергеевич.

– Как ты думаешь, когда ты выпишешься, сколько будет на твоём счету?

– Не так много, как тебе кажется. Большая часть идёт издателю.

– Это Льву Абрамовичу, что ли?

– Ему,– Игорь Сергеевич усмехнулся.– Вовремя меня положили, у меня ж буквально только что новая книга вышла.

– Нагреется он на тебе теперь.

– Ты думаешь, ему приятно, что я здесь? Мы ж друг друга уже не один год знаем и у нас очень хорошие отношения.

– Всё равно, ему повезло.

– Меня это мало волнует.

– Но сам факт. Новая книга, он, наверное, думал, что её как обычно никто покупать не будет, уж извини за прямоту, а тут на тебе– тебя упекли в психушку.

– Да, получается, повезло.

Славик резко сел на край койки.

– А ты не думал, что это всё он подстроил?

– Ты что, с ума сошёл? С чего ты взял?

– Новая книга, низкий рейтинг, тот странный врач в диспансере…

– Но он же мне всё-таки друг, а не кто-то там.

– Но здесь деньги, и немалые.

– Ерунда. Я его знаю, он на такую подлость не способен.

– Психиатр в диспансере тебя провоцировал, попал ты в самое серьёзное отделение, почему?

– Потому что я не понравился некоторым власть имущим людям.

– Не так уж ты им и насолил.

– Ну и что? Проучить меня вздумали, чего им стоит?

– Как-то слишком напыщенно, всё должно быть проще.

– Ну не мог он этого сделать!

– Ты просто не хочешь об этом думать. Ты же сам говорил, что у него хорошие связи, а он уже больше недели никак не может всучить взятку. С деньгами это можно и без связей сделать.

– То есть, ты хочешь сказать, что Лев Абрамович узнал, где я в тот день пойду, подстроил драку, подкупил ментов, психиатра на скорой, Семёнова, Эдуардыча…– Игорь Сергеевич усмехнулся.

– Не утрируй. Подкупить психиатра в диспансере не так уж сложно, да и Эдуардыч не святой, Ауди он явно не с зарплаты покупал.

– Ничего ты не понимаешь, ты его не знаешь.

– Я бы на твоём месте позвонил этому Льву Абрамовичу и сказал бы, что ты всё знаешь.

– То есть?

– Обычный блеф. Сначала обматерил бы его, но потом бы сказал, что деньги тебе и самому нужны, поэтому ты спокойно полежишь здесь, за это он должен накинуть тебе, к примеру, десять процентов с продаж, а иначе ты всё раструбишь газетчикам. Если он поверит, что ты действительно всё знаешь, он согласится, не дурак же он.

Игорь Сергеевич молчал. Только сейчас он действительно начинал задумываться, почему он здесь.

– Сумма небольшая, зато всё спокойно. Зачем ему нужна такая известность? Если он во всём этом виноват, он согласится, если же нет… Ну, тогда извини.

– Нет, не мог он…

– Игорёк, ну что ты как маленький? Уже всё отделение знает, что он тебя не вытащит, а ты всё надеешься на него.

– Я его уже почти три года знаю, понимаешь ты или нет?

– Это ты ничего не понимаешь.

– Ну, как знаешь, но я бы всё равно позвонил, чем чёрт не шутит?

– Я и без тебя знаю, что мне делать.

– Вот именно, что не знаешь. Если ты действительно хочешь выбраться отсюда, то надо хоть что-то делать, а не названивать чуть ли не ежечасно какому-то скупердяю.

– Славик…

– С такой политикой страуса ты здесь надолго застрянешь.

Игорь Сергеевич молчал.

– Я бы позвонил.

– Не буду я никуда звонить, отстань. В конце концов, это как минимум неуважение, обвинить человека в таких вещах.

– Уважение. Он тебя может…

– Славик!

Славик запнулся на полуслове и, демонстративно взяв газету, снова принялся за чтение.

Игорь Сергеевич тяжело вздохнул и отвернулся к стене.

Следующий день мало чем отличался от предыдущего, разве что дождь стал сильнее.

Игорь Сергеевич всё утро ни с кем не разговаривал, явно о чём-то размышляя.

– Что-то ты сегодня сам не свой,– Славик решил утолить своё любопытство.

– Мысли заели.

– И какие же?

– Да всё о нашем вчерашнем разговоре думаю.

– А-а, насчёт Льва Абрамовича.

– Да.

– И что же надумал?– оживился Славик.

Игорь Сергеевич пожал плечами.

– Не знаю, не верится как-то.

– А ты проверь.

– Как?

– Я же тебе говорил, блефуй.

– Боюсь, он обидится.

– Знаешь, что с обиженными делают?

– Знаю, но он же мне всё-таки друг…

– Все они такие, уроды,– влез в разговор Митяй.– Друзья, а как до дела или до денег доходит, так…

– Деньги порабощают, это уж я точно знаю,– вздохнул Василёк и начал молиться.

– Правда, что ли, позвонить?

– Звони. Мне уже самому интересно, кто во всём этом виноват.

– Вот только не умею я врать, слишком уж я прямой человек.

– А ты представь, что это правда.

– Легко сказать

– Ещё проще сделать.

Игорь Сергеевич снова задумался.

– Если он…

– Да хватит тебе гадать, звони, не томи душу.

– Да, пойду, звякну.

– Главное ничего не доказывай, говори так, как будто тебе всё известно.

– Попробую.

Игорь Сергеевич вышел из палаты.

– Позвонить можно?

– Руки мыл?

– Сейчас.

– Сколько же можно напоминать?

Игорь Сергеевич быстренько вымыл руки и снова подошёл к медсестре.

– Вымыл.

– Звони, только недолго.

Игорь Сергеевич собрался с мыслями и набрал номер Льва Абрамовича.

– Алло.

Игорь Сергеевич попробовал разозлиться. Злиться он уже привык, а потому особого труда ему это не составило.

– Алло,– повторил Лев Абрамович.

– Здрасти.

– А-а, Игорь Сергеевич, стараюсь, стараюсь, ещё…

– Стараетесь?– в голосе Игоря Сергеевича послышалась насмешка.

– А что такое?

– И вы ещё спрашиваете что такое?

– Игорь Сергеевич, потише,– сделала замечание медсестра.

– Ваше счастье, что здесь чужие люди, а то бы я сказал…

«Увереннее надо, увереннее…»

– Игорь Сергеевич, я вас что-то не понимаю.

– Да ну?

– В чём, собственно, дело?

– Ах ты, скотина, прикидываешься ещё.

«Что я несу?»

– Я…

– Предатель, как ты мог? Ради лишних ста рублей упечь меня сюда.

«Откуда он узнал?»

– Что за глупости? Кто вам сказал?

– Это неважно, важно, что я теперь знаю, почему я здесь.

– Это абсурд.

«Потом ещё извиняться… И зачем я только звонил?»

– Не отпирайтесь, я прекрасно знаю, как вы подкупили Семёнова и Эдуардыча.

«Кажется, он не блефует. Но откуда он узнал?»

– Я не…

– Ладно,– голос Игоря Сергеевича зазвучал спокойнее.– Мы деловые люди, и я вас могу простить, я даже согласен полежать здесь некоторое время, но с вас десять процентов с продаж,– Игорь Сергеевич сделал паузу.– Ваше счастье, что мне нужны деньги, а то бы уже все газеты вертели вас направо и налево.

«Судя по всему, он действительно всё знает. Что делать? Десять процентов– мелочь, а такая известность мне ни к чему. А может продолжать отпираться? Что он сделает? Но эти газетчики…»

– Ну, так что?

– Хорошо, Игорь Сергеевич, десять процентов и вы там спокойно лежите и помалки…

Игорь Сергеевич не дослушал. Он медленно положил трубку и, ничего не замечая, вокруг вернулся в палату.

Состояние было близко к шоковому.

– Ну, позвонил?

Игорь Сергеевич отрешённо сел на койку. Он всё ещё никак не мог поверить.

– Игорёк, что это ты?

– Во, козёл…

– Правда, что ли?– Славик встрепенулся, обрадовавшись тому, что он всё-таки был прав.

– Он меня продал, продал…– Игорь Сергеевич скорее шептал.

– Вот так новость.

– Я же говорил, они все такие!

– «Не судите, да не судимы будите».

– А я говорю все они…

– Да тихо вы. Ну, рассказывай, как было.

Игорь Сергеевич поднял глаза.

– Он меня продал,– повторил он, но уже значительно злее.

– Ну, ну, говори.

– Сволочь…

– Ну, Лев Абрамович!

– Я уж извиняться думал, а тут…

– Да-а, козёл он, оказывается.

– И ещё какой,– Игорь Сергеевич окончательно пришёл в себя.– Я же его чуть ли не лучшим другом считал!– он ударил кулаком по кровати.

– Бывает.

– И ради чего? Ради лишней сотни? Это ж надо быть таким…

– Ну не ради одной сотни, конечно.

– Но продать друга! Мы же с ним… Не могу поверить.

– А придётся.

– Урод.

– Да уж.

– Вот и доверяй людям.

Игорь Сергеевич лёг и закрыл лицо руками.

– Ну и что ты теперь намерен делать?

– Не знаю.

– Хотя, может, и хорошо, что это он.

– Чего?

– Я в том смысле, что лежать-то тебе здесь, пока ажиотаж не стихнет, а это значит, не больше двух месяцев.

– Ничего себе! Два месяца в этой дыре!

– Ну, полторы-то недели ты как-то пролежал, пролежишь и ещё неделек семь-восемь.

Игорь Сергеевич усмехнулся.

– Чтобы я сдался этим козлам? Не дождутся.

– Ну и что ты сделаешь?

– Я не хочу сидеть сложа руки и ждать, пока Абрамыч с Эдуардычем соизволят меня выписать. Я не хочу ни от кого зависеть, а уж тем более от них.

– Но это же всего лишь два месяца.

– Да какая разница? Хоть две недели,– вспылил Игорь Сергеевич.– Я не хочу продаваться, понимаешь? Не хочу.

– Тебя уже продали.

– Если тебя продали, это ещё не значит, что ты продался.

– Так ты же всё равно ничего не сделаешь. Ты сейчас ничто.

– Я не знаю, что я буду делать, но на волю течения я не отдамся. Я никогда не продам свою свободу. Они у меня ещё попляшут.

– Как они у тебя попляшут, если ты ноль?

– Я что-нибудь придумаю, я буду сопротивляться.

– С чем сопротивляться?

– У меня ещё есть мозги, а значит, я не безоружен.

Славик усмехнулся.

– А будешь выпендриваться, и их отнимут. Это Эдуардыч запросто.

Но Игорь Сергеевич уже не слушал. Он полностью погрузился в свои мысли, в свою обиду, в свою ненависть.

– Мы ещё посмотрим, кто кого.

Славик покрутил пальцем у виска и, махнув рукой, снова принялся за чтение.

Глава 4

На следующий день Игорь Сергеевич был всё в том же подавленно-злом настроении. Разговаривать ему не очень-то хотелось, зато очень хотелось убить кого надо. Ближе к вечеру он немного отошёл и решил высказать всё, что надумал за это время.

– Славик.

– Да.

– Мне сегодня пришла отличная идея.

– И какая же?

– Журналисты же мной интересуются, так?

– Да, только тебе-то что? Их же к тебе всё равно не пускают.

– Это неважно.

– Я так понимаю, что ты хочешь изложить им всё, что думаешь.

– Именно так.

– Так как же ты с ними будешь говорить, если тебе даже посмотреть на них не дают?

– Я напишу письмо.

– Письмо?

– Да.

– Их отсюда не отсылают.

– А что же с ними делают?

– Пришивают к истории болезни.

– Хм.

– Но мысль неплохая.

– Да ничего особенного, просто надо же как-то бороться.

– Ну, если ты там всю правду напишешь, тебе точно несдобровать.

– Наплевать. Я буду играть ва-банк: или я сгнию здесь, или выйду победителем. Третьего не дано.

– Наплевать,– Славик усмехнулся.– То ты будешь лежать всего пару месяцев, а то, например, год.

– Главное, что я буду бороться.

– Да кому нужна твоя борьба?

– Мне!

– Не кричи.

– Если они думают, что я буду ждать их милостыни, то они глубоко ошибаются.

– Что ж ты так на них ополчился? Спокойнее надо быть, спокойнее.

– Будешь тут спокоен. Они же меня… Они же отняли самое дорогое, что у меня было.

– По-моему, они тебя ещё не убили.

– Они отняли мою свободу, а этого я так не оставлю.

– Экий ты свободолюбивый. Вот только из-за этой любви ты можешь задержаться здесь гораздо дольше, чем на два месяца.

– Зато я буду знать, что сделал всё, что мог.

– Дурак ты,– улыбнулся Славик.

Игорь Сергеевич не стал говорить того же самого, так как теперь Славик был ему нужен.

– И мне понадобится твоя помощь.

– Чего?

– Больше мне положиться не на кого.

– Ты– камикадзе, а я не хочу быть вторым пилотом.

– Ну, Славик…

– Я не такой чокнутый, как ты.

– Славик, если не ты, то кто?

– Даже не проси, мне мои мозги ещё дороги.

– Да ничего тебе не будет. От тебя и требуется-то сущая мелочь.

– И что же это за мелочь?

Игорь Сергеевич сел на самый край койки и стал говорить тише.

– К тебе же почти каждое воскресенье приходит сестра.

– Ну и?

– За эти дни я напишу письмецо, а ты отдашь его ей и скажешь, чтобы она отнесла его в любую газету. Вот и всё.

– Ну отдать-то я, предположим, отдам, но что она никуда его не понесёт– это точно. Пугливая она, не будет ввязываться.

– Но она же всё-таки тебе сестра, скажи, что очень надо.

– Да не возьмёт она его. Я её знаю, так что на неё можешь даже не надеяться.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Не понимаю, что здесь такого? Отдать письмо в газету и всё.

– Знаешь, не все любят лишние проблемы. Вдруг Эдуардыч решит выведать, кто его принёс? Если он захочет, он найдёт, а это чревато последствиями.

– Прям уж он такой всесильный.

– Нет, но он очень неплохо вхож в учёные круги и имеет там вес, а моя сестра– лаборант в одном институте и за работу она держится.

– Вот чёрт.

– На неё даже не надейся, бесполезно.

Игорь Сергеевич задумался.

– Ладно. Сегодня я позвоню одному очень хорошему человеку. В воскресенье он придёт к тебе, и ты отдашь ему это письмецо, хорошо?

Славик почесал затылок.

– Ну, хорошо, так и быть, передам.

– Спасибо.

– Что за человек-то?

– Без пяти минут доктор философии, диссертацию скоро защищает…

– Да какая мне разница, доктор он или аспирант? Ты скажи, как он выглядит.

– А-а. Довольно пожилой, с бородкой, в очках, его ни с кем не спутаешь.

– Ясно. А ты уверен, что он согласится?

– Он мой хороший друг, так что согласится.

– Был у тебя один такой…

– Славик.

– Молчу. Ты бы позвонил ему, что ли.

– Да, сейчас же и позвоню.

– Пойдёшь, возьми у медсестры бумагу, скажешь, что родственникам будешь писать.

– Так у меня их нет.

– Ну, скажешь, знакомому, какая разница?

– Угу.

Игорь Сергеевич не стал откладывать это дело в долгий ящик и пошёл звонить.

В этот раз руки помыть он не забыл.

– Да.

– Евгений Алексеевич?

– О-о, Игорь Сергеевич, рад вас слышать, как жизнь?

– А как вы думаете?

– Понимаю, понимаю, наслышан.

– Я вот что звоню, не могли бы вы прийти сюда в это воскресенье?

– Конечно, мог бы. Обязательно приду.

– Очень хорошо. Скажите, что вы к Вячеславу Ивановичу Потапову, запомнили?

– Запомнил. Но что-то я не понимаю…

– Он вам передаст бумаги, а вы отнесёте их в какую-нибудь газету.

– Кажется, понял.

– Не сомневаюсь.

– Но почему бы просто не отправить его по почте?

– Отсюда письма не отсылают.

– Ясно. Ну что же, хорошо, я всё сделаю.

– Вы точно придёте?

– Точно.

– Спасибо.

– Да не за что, всегда рад помочь.

– Ну, тогда до свидания.

– До свидания.

Игорь Сергеевич положил трубку и мельком посмотрел на медсестру, которая всё так же заполняла какие-то бумаги. Судя по её выражению лица, она ничего не слышала.

Игорь Сергеевич попросил у неё пару листов и, получив их, вернулся в палату.

– Ну что?

– Всё в порядке.

– Придёт?

– Придёт. Евгений Алексеевич, не забудь.

– Да ты что, как можно? Такое дело…– Славик подмигнул и улыбнулся.

Игорь Сергеевич относился к этому гораздо серьёзнее, а потому улыбка у него не получилась.

– Н-да, извини.

– За что?

– Для тебя это важно.

– Да. И ещё как важно.

Славик покачал головой.

– И на что я только иду?

– Передать бумажку– это мелочи.

– Да, это мелочи. А вот ты…– Славик стал серьёзнее.

– А что я?

– Нехорошие вещи ты задумал, ты играешь с огнём.

– Кто не играл с огнём, тот не знает, что такое вода.

– Вот аминазин назначат…

Игорь Сергеевич махнул рукой и, взяв ручку и бумагу, приступил к «игре».

Всё вышло как нельзя лучше.

Уже во вторник письмо было напечатано с соответствующими комментариями. Пара газет появилось и в девятом отделении.

– Игорёк,– Славик просто сиял от счастья,– у нас всё получилось, смотри.

Он протянул газету Игорю Сергеевичу, который не без радости просмотрел статью.

– Всё, война началась.

– Да-а, дал ты,– Славик завалился на койку.

– Ты читал?

– Нет. Да и какая разница? Главное, что это напечатали.

– И то, правда.

– Ух, как это не понравится Эдуардычу.

– Я же говорил, что он у меня ещё попляшет.

– Смотри, а то как бы сам не «заплясал».

– Мне терять нечего.

– У тебя ещё есть мозги.

– Да ничего он с ними не сделает.

– Это ты сейчас так говоришь.

– Посмотрим, кто кого,– на лице Игоря Сергеевича появилась злорадная ухмылка.

Славик всё не унимался.

– Я, честно говоря, думал, что у нас ничего не получится.

– Почему?

– Ну, не верилось как-то.

– Да чего здесь сложного? Написал, передал и дело с концом.

– Интересно, Эдуардыч знает, кто передал письмо?

– Вряд ли.

– Почему ты так решил?

– Да мало ли кто мог его передать?

– И то верно. Но зато он знает, кто его написал.

– Так это же замечательно.

– Во, ты странный человек, чего уж здесь замечательного?

– Пусть знает, с кем связываться.

– Это ты ещё не знаешь, что он может сделать.

– Естественно, что он нанесёт ответный удар, но главное, что я ударил первым.

– Зато он ударит больнее.

– Это ещё неизвестно, кто больней.

Игорь Сергеевич злорадствовал. Если бы сейчас в палату вошёл Антон Эдуардович, он бы, наверное, просто рассмеялся ему в лицо.

– А кроме нас эту статью ещё кто-нибудь читал?

– Скорее всего, не одна ж газета в отделении.

Игорь Сергеевич снова улыбнулся.

– Это хорошо, это ещё больней.

– Но это…

В палату вошла медсестра.

– Добрый день.

Все поздоровались, кроме, конечно же, Игоря Сергеевича, который думал, что раз они все относятся к власти, то они заодно, а значит, они все ему враги. И в некоторой степени, он был прав.

– Можно забрать у вас вон ту газету?

Игорь Сергеевич рассмеялся.

– Эдуардыч приказал, да?

– Забирайте,– протянул газету Славик.

– А вас, кстати,– обратилась она к Игорю Сергеевичу,– Антон Эдуардович вызывает к себе.

– Неужели? Интересно, зачем?– Игорь Сергеевич всё ещё улыбался.

– Он вам всё скажет.

– Уже бегу.

Медсестра вышла.

– Что хоть медсёстры сделали тебе плохого?

– Они все заодно.

– Поначалу они к тебе вполне нормально относились.

– Снисхождение удава к зайцу.

– Вот с ними бы я не ругался.

– Я не хочу чьего бы то ни было сострадания, я хочу правды.

– Твоё дело,– Славик давно уже понял, что спорить с Игорем Сергеевичем бесполезно.

– Обед скоро?

– Ещё почти два часа.

– Тогда пойду-ка я загляну к Эдуардычу.

– Ох, и достанется тебе.

– Представляю сейчас его рожу.

– Опасную ты игру затеял.

– Ты это уже говорил. И это не игра, а самая настоящая война.

– Ну, тогда вперёд на редуты.

Игорь Сергеевич улыбнулся и направился к Антону Эдуардовичу.

Он постучался.

– Да, да, входите.

Игорь Сергеевич вошёл.

– Добрый день.

– Здрасти.

– Присаживайтесь.

Игорь Сергеевич сел на указанный стул.

– Вы, я вижу, сегодня чем-то очень довольны.

– Есть немного.

– И чем же, если не секрет?

– Да так, мелочи, впрочем, вы и сами всё знаете.

Антон Эдуардович кивнул.

– Такие гадости пишите, Игорь Сергеевич, нехорошо.

– А по-моему замечательно.

– Навели клевету…

– Да ну? Ну, тогда извините,– Игорь Сергеевич в очередной раз злорадно улыбнулся.

– А я к вам со всей душой, даже лечения, по сути, не стал никакого назначать, а вы…

– Не всё ж коту масленица. Неужели вы и правда думали, что я буду спокойно сидеть и ждать, пока вы вместе с Абрамычем соизволите меня выпустить?

– Не понимаю я вас что-то.

– Вы…

– Я, честно говоря, думал, что у вас обычный срыв, но теперь я начинаю в этом сомневаться.

– И что из этого?

– Боюсь, придётся назначить вам курс лечения посерьёзней.

– Немного аминазина?

– Ну, это уже крайние меры. Пока попробуем обойтись без этого.

– Пока?

– Я думаю, вы не настолько глупы, чтобы писать то же самое по второму разу. Нового-то ничего не произошло.

– Да, писать мне пока не о чем.

– Ну, вот и хорошо, так что я надеюсь на ваше благоразумие.

– Надейтесь.

– А там, глядишь, вы и успокоитесь.

– Не дождётесь.

– Там видно будет.

– Ничего там не будет видно, ничего не изменится.

– Ну что же вы такой неугомонный?

Как же выводил Игоря Сергеевича этот его спокойный, непринуждённый тон.

– А чего вы хотели? Ждать вашей милостыни? Уж извините, но рабство– это не для меня.

– Рабство… Все мы господа, пока над нами нет господина посильнее.

– Я повторяю: не дождётесь.

– Не понимаю, почему вы так плохо ко мне относитесь? Я же для вас хочу…

– Ну-ну. Хотите вы,– Игорь Сергеевич зло усмехнулся.– Вы вместе с этим козлом отняли самое дорогое, что у меня было, самое важное…

– Свободу?

– Да, свободу! А я не люблю, когда из меня делают марионетку.

– Игорь Сергеевич, успокойтесь.

– Вы сами всё это затеяли, так что теперь не обижайтесь.

– Вы слишком возбуждены, вам бы надо…

– Не тебе решать, что мне надо, а что нет.

– Я всё-таки ваш лечащий врач.

– Врач, ха! Ты говно на палочке, понял?

– Выбирайте выражения, Игорь…

– Да пошёл ты!– Игорь Сергеевич встал.

– Игорь Сергеевич…

– Вы сами затеяли эту войну, так что…

– Вы слишком много на себя берёте, вам нужно придти к душевному равновесию. И я вам в этом…

– К душевному равновесию я приду только тогда, когда вы будете вынуждены выпустить меня отсюда.

Игорь Сергеевич кинул на Антона Эдуардовича ненавистный взгляд и направился к двери.

– Зря вы…

– Это мы ещё посмотрим, кто из нас зря.

Игорь Сергеевич громко хлопнул дверью.

Следующий день был до боли похож на предыдущий.

– Что это ты сегодня такой молчаливый?

– Да так.

– От разговора с Эдуардычем никак отойти не можешь?

– Не, просто у меня отличная идея возникла, вот дорабатываю её.

– И какая же?

– Идея рассказа.

– Рассказа?

– Да, я решил писать книгу,– Игорь Сергеевич многозначительно улыбнулся.

– И что за книга?

– Рассказ обо всём этом, обо всех этих… В иносказательной форме, конечно. Даже скорее всего это будет некая абстракция, сюрреализм. Я такого ещё никогда не писал, но сейчас это из меня прямо-таки прёт, так что проблем, я думаю, не будет.

– Зато будут проблемы иного рода.

– Надоел ты уже, сколько можно?

– Молчу.

Игорь Сергеевич потянулся.

– Полночи не спал сегодня, всё обдумывал. Давненько у меня не возникало такого могучего стремления.

– Да. Самого иногда как начнёт что-нибудь распирать, просто сил нет. Но сочинять я не умею, поэтому просто давлю эту энергию.

– А зря.

– Знаю что зря, но рождённый ползать, как известно, летать не может.

– А ты пробовал?

– Честно говоря, нет.

– Почему же тогда ты так утверждаешь?

Славик задумался.

– Я учусь на ошибках других, верю людям на слово.

– Опять же зря.

– Почему? Это же Люди.

– Вот именно, что люди, а людям верить нельзя.

– Зря ты так относишься к жизни.

– А как же ещё к ней относиться?

– Попроще, с пониманием.

– Жизнь необъяснимое явление. «Жизнь единственное чудо на земле». Нельзя объяснить или понять чудо, иначе оно теряет смысл.

– Всё равно надо относиться к людям проще.

– Я и так отношусь просто: скот он и есть скот.

– Тебя не переубедишь.

– И не надо. Да и неважно всё это. Важно только то, что я делаю и зачем делаю.

– Это, конечно, задумка хорошая, но, в принципе, неосуществимая.

– Почему?

– Ты думаешь, тебе дадут спокойно писать о таких вещах?

– Да, вряд ли.

– После этой статьи ты теперь в чёрном списке у всего медперсонала, так что на спокойное творчество можешь даже не рассчитывать.

– Да я вообще-то и не особо рассчитывал.

– Эдуардыч скажет, чтобы с тебя глаз не спускали и хрен ты что напишешь. Хотя они и без его приказа не дадут тебе писать.

Игорь Сергеевич усмехнулся.

– Я упрямый, я же всё равно напишу.

Славик покачал головой.

– Вот сделают из тебя психа, будешь знать.

– И что же ты предлагаешь?

– Ничего. По-моему гораздо лучше спокойно полежать месяцок-другой, чем стать идиотом.

– Сдаться на милость Абрамычу и Эдуардычу?

– Ну не растерзают же они тебя.

– Если я сдамся, я сам растерзаю себя.

– Ну и дурак ты значит.

– Уж какой есть.

– Пойми, ты всё равно ничего не напишешь.

– А я сказал – напишу.

– Когда? Где? В конце концов, на чём? Ты думаешь, теперь тебе будут давать бумагу?

– В сортире её рулоны, на туалетной попишусь. Уберут её, на газетах буду писать, не будет газет…

– Ну а когда ты писать будешь? С тебя ж глаз не спустят.

– Ну не приставят же ко мне сиделку, правильно? Ночью буду писать.

– Настольную лампу принесёшь?– Славик усмехнулся.

– Как будто нельзя писать в темноте. Коряво конечно, но при желании разобрать можно. Я так в детдоме писал.

– Опытный ты у нас.

– А то.

– Ну ладно, а в издательстве как это всё окажется?

– Как и письмо. Да, кстати, не забыть бы написать, чтобы сразу готовили книгу.

– Ну, ты даёшь! Ты думаешь, если очередная твоя рукопись опять окажется там, Эдуардыч снова ничего не предпримет? Да ему узнать, кто и кому это передал– это раз плюнуть.

Игорь Сергеевич отмахнулся.

– Там видно будет.

– Нет уж…

– Да ладно тебе, Славик, тебе-то он что сделает? Не ты же это пишешь.

– Не я, зато мне всё это передавать, аминазин назначат, вот красота будет.

– Я тебя не заставляю.

– Ну не такая уж я скотина, чтобы кинуть тебя в трудную минуту. Если ты всё-таки будешь писать, я, конечно же, помогу, куда я денусь, но нам обоим было бы гораздо лучше, если бы ты бросил эту затею.

– Я не сдамся, и ты это прекрасно знаешь.

– Ты сдашься хотя бы потому, что через неделю-другую мне отрежут связь с миром, и ты ничего не сможешь передать.

– Я найду другие пути.

– И где же ты их найдёшь? Через медсестёр и санитаров тебе путь заказан, только через больных. А ты много знаешь здесь нормальных людей? Человек пять более или менее соображающих, и те вряд ли помогут.

Игорь Сергеевич снова махнул рукой.

– Об этом ещё рано думать.

– Не рано, вот когда ты начнёшь, будет уже поздно.

– И что ты меня отговариваешь? Ты же знаешь, что это бесполезно.

– О-ой.

– Ну а что мне ещё остаётся?– не выдержал Игорь Сергеевич.– Заткнуться и ждать? Простить им всё? Хрен они этого дождутся. Я скорее сдохну, чем прощу их. Я этого Эдуардыча ещё достану, помяни моё слово.

– Но ты же…

– Да! Я знаю, что писать мне не дадут; я знаю, что вряд ли что у меня вообще выйдет, но вот так просто я свою свободу не отдам, я буду бороться за неё до конца, до последнего вздоха.

– Скорее уж до последней мысли.

– Пусть я стану полным идиотом, но я буду свободным идиотом.

– Ты и правда…

– Пойми, если я сдамся, я просто перестану считать себя за человека, я не смогу жить, я должен бороться, я не могу не бороться.

– Всё, как хочешь, но мои мозги будут на твоей совести,– Славик сам улыбнулся такой метафоре.

Игорь Сергеевич тоже изобразил подобие улыбки.

– Или я выиграю жизнь, или я проиграю всё. Всё до конца, ничего наполовину. Хватит сомневаться, настало время действовать.

Почти всю ночь Игорь Сергеевич писал.

Спать совсем не хотелось, какая-то неумолимая сила не давала уснуть, заставляя творить, не обращая внимания ни на что, даже на себя. Так он не писал ещё ни разу: четыре часа на одном дыхании, без перерывов, без обдумываний сюжета, стиля, ритмики; он просто изливал на бумагу всё, что накопилось в нём за это время.

Почти ничего не было видно, лишь где-то на улице тускло горел фонарь, благодаря которому можно было различать хотя бы строки. Но это было даже лучше: он не мог прочесть написанное, а потому писать приходилось без оглядки, только вперёд, что не только не отвлекало, но ещё и подчёркивало его состояние.

Писать он перестал только потому, что закончилась бумага. Брать слишком много было рискованно, так как это могли заметить, а это Игорю Сергеевичу было ни к чему. «Тише едешь, дальше будешь»– думал он. Уснул он глубокой ночью, чтобы через три часа снова проснуться и целый день ждать следующей ночи.

Встал он совершенно разбитым, но счастливым как никогда.

Славик, Митяй и Василёк уже одевались.

– Что лежишь? Все давно уже на ногах.

– Ща.

– Не выспался?

– Часа три, наверное, спал, не больше.

– Ну, ты даёшь.

– Если бы бумага не закончилась, я бы, наверное, до сих пор писал.

– Ты её спрятал?

– Что?

– Бумагу, что же ещё?

– А-а, да. В матрац.

– А ручку?

– Вон на тумбочке лежит. Да кто на неё обратит внимания?

– И то верно.

Славик закончил убирать постель и сел на край койки.

– Дай посмотрю,– прошептал он.

Игорь Сергеевич посмотрел на дверь. Никого не было.

Он приподнял край одеяла и показал небольшую дырку в матраце.

Славик увидел довольно-таки большой свёрток туалетной бумаги, которая вся была исписана неровными строчками. Синего на ней было больше чем белого.

Он отошёл.

– Да-а.

– Вот так то,– Игорь Сергеевич поправил одеяло.

Они пошли в столовую, в которой уже сидело почти всё отделение.

– Значит, творил ты сегодня.

– Да-а.

– Как хоть ты только писал?

– Да чего тут особенного?

– Писать стержнем на куске туалетной бумаги, да ещё и в полной темноте…

– А что поделать?– Игорь Сергеевич отставил тарелку и принялся за чай.– Не с фонариком же мне…

– Но ты бы хоть буквы покрупнее писал, ни черта ж непонятно.

– А где я столько бумаги наберусь? Я вчера и так чуть ли не половину рулона отмотал.

– Да там оставалось-то…

– Но всё равно, заметно же.

– Я вот теперь боюсь, что твой почерк хрен кто разберёт, так всё и останется в рукописи.

– Кому надо, тот разберётся.

– Осталось только переправить этому «кому надо».

Игорь Сергеевич закончил завтрак и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Я ещё завтра и послезавтра попишу, чтобы уж главу закончить, а потом, как и с письмом. Кстати, сколько время?

– Я не взял часы.

– Надо бы Евгению Алексеевичу позвонить, пока он на работу не ушёл.

– Звони.

– Ты передашь?

– Ну не бросать же тебя, дурака этакого, на произвол судьбы. Конечно, передам.

– Добрейшей ты души человек.

– Видимо я и правда, чокнулся здесь.

– Наоборот, ты…

– Кому как.

Они встали из-за стола и, убрав посуду, направились в палату.

– Я сейчас.

Славик кивнул, а Игорь Сергеевич пошёл мыть руки.

На посту сидела уже знакомая медсестра.

– Я могу позвонить?

Медсестра оторвала взгляд от бумаг и посмотрела на Игоря Сергеевича.

– Нет.

– Почему? Сейчас же уже можно, десятый час всё-таки.

– Нет.

– Что это такое?– начинал возмущаться Игорь Сергеевич.– Какое вы имеете право запрещать мне звонить?

– Антон Эдуардович сказал, что вам нужен полный покой, и поэтому вам нельзя никуда звонить.

– Что за чушь?

– Игорь Сергеевич, возвращайтесь в палату.

– Что это…

– Может мне позвать санитаров?

Игорь Сергеевич окинул её ненавистным взглядом, но больше ничего не сказал и, развернувшись, пошёл в палату.

– Что это ты такой злой?

– Эта стерва не дала позвонить!

– Я не удивлён, этого следовало ожидать.

– Вот сука! Да мало ли куда я позвонить хочу? Антон Эдуардович сказал ей, видите ли.

– Я же говорил.

– Уроды.

– Не материл бы медсестёр, спокойно бы сейчас позвонил.

– Они все заодно, они все враги.

– Ну, началось.

– А разве не так?

Славик знал всю бесперспективность таких споров.

– Думают так просто меня возьмут. Да хрен там был!

– Да не нервничай ты так, ничего ж особенного, в общем-то, и не произошло.

– Скоты.

Игорь Сергеевич задумался и сел на койку.

– Славик.

– Ага.

– У меня к тебе будет просьба.

– Почему-то я не удивляюсь.

– После обеда сам позвони Евгению Алексеевичу и скажи, чтобы пришёл в воскресенье в то же время. На встрече скажешь, чтобы приходил каждую неделю.

– Наивный человек, думаешь, через неделю его пустят?

– Если непустят, пусть пошлёт кого-нибудь вместо себя, это не проблема.

– Ну а как я буду звонить? Меня ж наверняка теперь будут подслушивать.

– Звонишь, говоришь кто ты, а потом несёшь какую-нибудь чушь, вроде «Кать, привет… В воскресенье, как обычно, да? Хорошо… Жду…» и тому подобное.

Славик засмеялся.

– Во, ты…

– Это не смешно. Кстати, если он не поймёт и положит трубку, перезванивай, пока он всё не выслушает.

– Партизаны,– усмехнулся Славик.

– Сделаешь?

– Вот смогу ли я сыграть?

– Сыграешь, я же сыграл, и ты сможешь, это проще, чем ты думаешь.

– Спасибо за оказанное доверие.

– Пойми, это очень важно, отнесись к этому серьёзно.

– Ладно, ладно, всё будет нормально.

– Вот и хорошо.

– И куда я лезу?

Славик лёг и, ещё раз улыбнувшись происходящему, раскрыл недочитанную книгу

Игорь Сергеевич тоже лёг и почти мгновенно уснул.

Глава 5

Первая глава вышла в среду. Напечатана она в одной небезызвестной газете, хоть и далёкой от литературы. Глава сопровождалась обширным комментарием на тему её написания с весьма нелестными отзывами о государстве в общем, и Антоне Эдуардовиче в частности. Игорь Сергеевич и Славик эту газету, конечно же, не видели, однако по разговорам в среде медперсонала было ясно, что она вышла, и что она им, мягко говоря, не понравилась.

После обеда Антон Эдуардович пригласил Игоря Сергеевича в свой кабинет.

– Проходите, Игорь Сергеевич, присаживайтесь.

Игорь Сергеевич вольготно расселся.

– Прочитал я вашу…

– Ну и как?

– Слишком много преувеличений, какие-то совсем сюрреалистические абстракции. Вы нас выставили прямо-таки нелюдями какими-то.

– А разве я не прав?

– Вы так нехорошо о нас думаете. Такие вещи обо мне понаписали.

– О них и о вас там нет ни слова.

– Там ясно, о ком идёт речь.

– Ясно? Вы просто выросли в моих глазах.

Антон Эдуардович улыбнулся своей стандартной, добродушной улыбкой, спокойствие и непринуждённость которой так раздражали Игоря Сергеевича.

– Вижу, вам понравилось.

– Очень. Но речь не обо мне, а о вас. Вы должны находиться в покое, иначе никакого толка от лечения не будет…

– Какое ещё лечение?– усмехнулся Игорь Сергеевич.

– …и моя обязанность, как вашего лечащего врача, обеспечить вам этот покой.

– А я не хочу.

– Вы не понимаете всей тяжести вашего состояния.

– Может, хватит придуриваться? Вы и сами знаете, почему я здесь.

Голос Антона Эдуардовича не изменился.

– Если вы самому себе не хотите пойти на встречу, то придётся мне подтолкнуть вас на верный путь.

– И как же?

– Пока будем считать всё это недоразумением, внезапным помрачнением рассудка, а потому сейчас я никаких мер предпринимать не буду. Но вы, должно быть, и сами понимаете, что два помрачнения уже говорят о патологии, которую необходимо искоренять. Вы понимаете, о чём я?

– Я вас отлично понимаю. Но вы меня не запугаете.

– Что вы, я вас и не думал запугивать, я только хочу вам помочь.

Антон Эдуардович замолчал, сделав выразительное лицо. Игорь Сергеевич тоже не хотел ничего говорить.

– Это всё?

– Пока да.

Игорь Сергеевич встал и, не попрощавшись, вышел.

Антон Эдуардович задумался и решил позвонить Льву Абрамовичу.

– Алло.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, здравствуйте.

– Вы читали?

– Да, читал, по-моему, очень даже неплохо.

– Это отвратительно.

– Почему же?

– Этой своей писаниной он может испортить мне всю репутацию, а, следовательно, и карьеру, да и вам неужели не обидно, что он о вас написал?

– Это неважно. Вы не представляете, как теперь подскочит спрос на его книги. А все свои книги он издавал не у кого-нибудь, а у меня.

– Мне наплевать на этот спрос.

– Это «наплевать», я думаю, у вас с лихвой окупается.

– Да, но и карьера ведь тоже не последнее дело.

– И что же вы предлагаете?

– На следующей неделе я его выпишу.

– Да чем он вам испортит эту вашу карьеру? Мало ли какой псих, и что написал?

– Но этого психа читает полстраны.

– Не обращайте внимания.

– Ничего себе, не обращайте внимания!

– Мне нужно, чтобы он полежал хотя бы ещё пару месяцев, очень нужно.

– А мне это не нужно.

– Но … долларов за неделю, я думаю, вам тоже не помешают.

– …?

– Да. Я думаю, вы не откажете мне в услуге и подержите его ещё немного.

– Я даже не знаю…

– Ну что он вам сделает?

– Я же говорю, он может испортить мне репутацию.

– Не преувеличиваете, Антон Эдуардович.

Недолгое молчание.

– Ну ладно, только если он перестанет писать, вы всё равно должны будете выплатить мне положенное.

– Само собой. Я плачу только за его нахождение у вас.

– Хорошо, договорились.

– Вот и замечательно. До свидания.

– До свидания.

Антон Эдуардович положил трубку и откинулся на спинку кресла.

«Засранец, всю репутацию мне испортит, но ведь и деньги неплохие… Хм… Ладно, чёрт с ним, пусть лежит, писать я ему всё равно не дам».

Наступило воскресенье.

Время подходило к обеду, а Евгения Алексеевича всё не было.

– Ты уверен, что он всё понял?– Игорь Сергеевич начинал нервничать.

– Уверен.

– Ничего не напутал?

– Да ничего, ничего. Я, конечно, нёс полную чушь, но, в конце концов, он сказал, что всё понял.

– Что же тогда его ещё нет?

– А я откуда знаю?

– Ты ему сказал, чтобы он с утра пришёл?

– Достал ты меня уже.

– Ну, может, ты забыл.

– Ничего я не забыл, сказал всё, что надо.

– Странно.

– Может он утром не смог, воскресенье ж ещё не закончилось.

– Если только так.

Игорь Сергеевич в десятый раз за последние пять минут посмотрел на часы.

– Да перестань ты так беспокоится, придёт, куда он денется.

– Тебе хорошо говорить, ты не писал.

– Зато если что, мне тоже достанется.

– Не достанется.

– Хотелось бы верить.

– Неужели Эдуардыч тебя так запугал?

– Всё-таки я уже два раза передавал, третий, я думаю, он просто так не оставит.

– А что же тогда он не запретил тебе посещения?

– Я сделал такой напуганный и виноватый вид, что он наверняка подумал, что это лишнее.

– Экий ты хитрец, оказывается.

– Будешь тут хитрым. Аминазину-то никто не хочет.

– Само собой.

– И зачем я ввязался?

– Я тебя не заставляю, и хватит ныть.

– Я не ною, я констатирую факт.

– Сколько ж можно его констатировать?

– Столько, сколько нужно.

Игорь Сергеевич махнул рукой и снова посмотрел на часы.

– Да где же он?

– Успокойся, придёт.

– А может, Эдуардыч надавил на него?

– Может быть и так, по крайней мере, он знает, кому я всё это передавал.

– Может, санитарам сказали не пускать его?

– Послал бы кого-нибудь вместо себя, не велика проблема.

– Да, ты прав.

– Эдуардыч экстренных мер никогда сразу не предпринимает, так что разок-то он запросто мог послать кого-нибудь.

– Надеюсь.

Минут пять они лежали молча.

В палату скромно вошёл сморщенный старичок.

– Эй, ты чё?– ни с того ни с сего разозлился Митяй.– Куда прёшься?

– Митяй, успокойся.

Митяй замолчал.

Старичок кивнул в знак приветствия и достал из кармана какую-то бумажку.

– Игорь Сергеевич?– старичок говорил так тихо, что понять его было почти невозможно.

– Я.

– Это вам.

Игорь Сергеевич взял записку.

– Откуда это у вас?

– Какой-то мужчина передал это моему брату, а он мне.

– Спасибо.

Старичок снова кивнул и засеменил в свою палату.

– Что там?

Митяй и Василёк хотели было подсесть к Игорю Сергеевичу, но Славик показал, что это очень личное.

Игорь Сергеевич развернул листок.

«Уважаемый Игорь Сергеевич, извините, но приходить я больше не смогу, так как мне пригрозили выговором, а после второго раза вообще обещали уволить, а вы знаете, как я дорожу своей диссертацией. Постарайтесь найти другие пути, и ещё раз извините.

Е.А.»

– Ну, этого я от него не ожидал,– Игорь Сергеевич медленно смял записку.– Вот козёл, а говорил… Трус, карьерист…

– Что это ты?

– Да ничего!

– Игорёк, только не злись.

– Урод хренов! Я же ему доверял, как себе, а он…

– Да что хоть там такое?

– На, читай.– Игорь Сергеевич протянул Славику скомканную бумажку.

Славик разровнял её и быстренько прочёл.

– Из-за какого-то выговора?

– Ну и кто он после этого?– Игорь Сергеевич забрал записку и разорвал её.– И он меня кинул! Все меня предали! Сволочь, променял меня на свою долбанную диссертацию, да неужели он бы больше нигде её не напишет и нигде не устроился? Он же всё-таки без пяти минут доктор, а не хрен собачий. Просто не захотел менять свои привычки, испугался перемен, всё за свою спокойную жизнь боится, сволочь.

Игорь Сергеевич закрыл лицо руками и то ли простонал, то ли прорычал.

Славику захотелось его как-то успокоить.

– Ну, видимо, для него это важно, это ж тоже можно понять.

– Нельзя! Неужели нельзя философствовать просто в другом кабинете? Променял меня на привычки, на спокойствие… Тебе мозги, наверное, тоже нужны, но ты же не предаёшь меня?

– Я здесь, а он там.

– А там значит человеком быть не обязательно?

– Ну-у.

– Предатель хренов, а говорил…

– Да ладно тебе…

– Ну что ладно?– совсем вышел из себя Игорь Сергеевич– Я же его за лучшего друга считал, а он меня предал, в прямом смысле слова предал. Все предали, уроды. Я думал, они всегда поддержат меня в трудную минуту, а тут на тебе!

– Спокойнее.

– Будешь тут спокоен!

– Но это же не смертельно.

– Ты-то что об этом знаешь? Или тебя тоже предавали все, кого ты знал?

Славик замолчал. Василёк и Митяй не вмешивались.

Несколько минут они пролежали в противной тишине.

– Ну, неужели нельзя было прийти хотя бы ещё раз? Ну что бы ему было от этого несчастного выговора?– Игорь Сергеевич тяжело вздохнул.– В самый последний момент, вот что мне теперь делать? Неужели всё пропало? И всё из-за него, из-за этого…

Вошла медсестра.

– Вячеслав Иванович, к вам пришла сестра.

– Иду.

Славик стал собирать пустые банки и пакеты.

Медсестра ушла.

Игорь Сергеевич всё так же лежал, закрыв лицо руками.

– Ну как же так?..

Славик собрал пакет и сел на край койки. Он посмотрел на Игоря Сергеевича.

– Ладно, давай свою писанину, попробую уговорить сестру.

Следующая глава, как и положено, вышла в среду.

Шуму от неё было не меньше, а потому Антон Эдуардович решил принять серьёзные меры.

В четверг, ближе к вечеру, он сам пришёл к Игорю Сергеевичу.

– Добрый вечер.

Все поздоровались,

Славик тоже поздоровался, хотя и догадался, зачем он пришёл, и что сейчас будет.

Игорь Сергеевич поднял на него взгляд полный превосходства и ненависти.

– Ну, как вам новая глава?

Антон Эдуардович улыбнулся.

– Извините, вы не могли бы оставить нас на минуточку?– обратился он к Васильку и Митяю.

Они покорно вышли.

Антон Эдуардович сел на койку Василька.

– Ну что же, Игорь Сергеевич, скажу честно, вы меня разочаровали.

– Что вы говорите?

– Очень разочаровали.

– А не шли бы вы…

Славик жестом показал, что лучше не надо.

– Нехорошо, Игорь Сергеевич, получается, я вас уже два раза простил, а вы всё никак не успокоитесь.

– Я никогда не успокоюсь.

– Ну, вот опять. Вы не оставляете мне выбора. А вы, Вячеслав Иванович,– Антон Эдуардович расстроено посмотрел на Славика,– я же вас уже почти полгода знаю, а вы такие вещи делаете.

Славик виновато опустил голову, ещё надеясь, что всё обойдётся.

– Так что вы припёрлись-то? Мораль почитать захотелось?

– Не совсем.

– Ну, так переходите к делу.

– Игорь Сергеевич, по-моему, вы чем-то расстроены.

– Я расстроен вами.

– И в чём же моя ошибка?

– В том, что вы есть.

– Какие нехорошие у вас мысли.

– Не твоё собачье дело, какие у меня мысли.

– Почему же? Очень даже моё. Я же не кто-нибудь, а ваш…

– Надзиратель.

Антон Эдуардович покачал укоризненно головой.

– Вы слишком возбуждены, успокойтесь, пожалуйста.

– Не надо меня успокаивать, я всё равно не сдамся, и вы это знаете не хуже меня.

– Откуда же такая уверенность?– Антон Эдуардович изобразил очередную добродушную улыбку.

– Не лыбьтесь. Уж поверьте, я сам пробью себе дорогу отсюда.

– Вижу, разговор у нас опять не получается.

– Антон Эдуардович, просто он…

– Славик, не надо оправдываться, он того не стоит.

– Хорошо, очень хорошо.

Антон Эдуардович встал и медленным шагом направился к двери.

– Игорь Сергеевич, знайте, вы сами меня вынудили.

Он открыл дверь.

В палату вошли три санитара и медсестра с кюветкой, из которой виднелись два шприца.

– Ах ты…

Славик покрылся холодным потом.

Санитары подошли к Игорю Сергеевичу. Один из них достал мягкие путы.

– Ублюдок,– протянул Игорь Сергеевич и сжал кулаки.

Антон Эдуардович ничего не ответил.

– Ну что, может по– хорошему?

– Да пошёл ты!

Игорь Сергеевич хотел вцепиться в одного из санитаров, но его тут же завалили и прижали к койке.

– Козлы! Сволочи!..

Игорь Сергеевич вырывался, что было сил, но санитары явно были покрепче, и через минуту он уже был привязан к койке.

– Этим вы всё равно ничего не добьётесь!– Игорь Сергеевич всё ещё пытался вырваться.– Да что б вы…

Медсестра взяла шприц и проверила иглу на проходимость. На Игоря Сергеевича брызнул весёлый фонтанчик.

– Сука!

Санитары повернули Игоря Сергеевича на бок, и медсестра сделала укол, не снимая штанов.

– Ах ты, стерва!

Игорь Сергеевич сжал зубы.

Теперь настала очередь Славика.

Он не сопротивлялся.

Санитары ещё раз проверили путы и вышли. Медсестра сложила шприцы в кюветку и тоже вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Что б вы сдохли, твари!– прошептал им вслед Игорь Сергеевич, но его уже никто не слышал.

К обеду следующего дня Игорь Сергеевич практически полностью отошёл. В теле ещё ощущалась разбитость, ныли все мышцы, но соображать уже можно было ясно.

Славик тоже отошёл, но с койки вставать не хотел, впрочем, Игорь Сергеевич ходить особого желания тоже не испытывал.

За весь этот день они первый раз заговорили.

– Ну как тебе?

– Замечательно.

– Неужели?

– Если бы ещё простынь сменили пораньше, было бы вообще отлично.

– А путы с нас во сколько сняли?

– Не помню, я спал, как убитый.

– Н-да, я что-то даже не помню, когда нам циклодол вкололи.

– Ух, как оказывается глубоко можно спать.

– Я бы удивился, если бы ты не спал,– Славик вздохнул.– Ещё раз я, наверное, не выдержу.

– Да уж.

– Вот сразу бы послушал меня, не кочевряжился бы полночи.

– Кстати, нужно главу сегодня дописать.

– Ты опять за своё?!

– А ты что хотел?

– Я что-то как подумаю, что можно ещё раз получить…

– Дух сильнее химии.

– Это тебе ещё поддерживающую терапию не назначали, а как периодически колоть начнут, так ты сразу изменишь точку зрения.

– Не посмеет.

Славик усмехнулся.

– Наивный человек. Если ты будешь и дальше писать, это тебе обеспечено.

– Это что же, каждый день так будет?

– Нет, конечно, не каждый же день передозировку делать? Но спать ты будешь как убитый.

– Хрен редьки не слаще.

– По-моему, уж лучше спать, чем вот так…

– Да, хуже этого ничего, наверное, и нет.

– Нормальные люди после таких процедур быстренько дурь из головы выкидывают.

– А я не нормальный.

– Да что ты говоришь? Ни за что бы не подумал,– Славик засмеялся.

– Ты это… Передашь?

– Во ты, садист!

– Ладно, я понимаю,– расстроился Игорь Сергеевич.

– Да не, я бы конечно передал, но если Эдуардыч не дурак, а он не дурак, то посещения мне теперь заказаны.

– А может, он не запретит?

– Не будь таким наивным. Лучше сразу придумывай другие ходы.

– Ты так думаешь?

– Я уверен. Если всё-таки не запретят, я передам, но я бы на это не надеялся.

– Н-да, тогда через кого?

Славик пожал плечами.

– Не знаю.

– Может через медсестру какую-нибудь попробовать?

– Ты что, издеваешься?

– Ну, если хорошо заплатить.

– Что же у них, совсем самоуважения нет? Для них это, наверное, равносильно предательству всех коллег и подруг, ты же такие вещи о них писал.

– Писал,– согласился Игорь Сергеевич.

– Ну, а что же ты теперь хочешь?

– Тогда остаётся только через больных.

– Угу.

Вот только Игорь Сергеевич кроме Митяя и Василька, в принципе, никого и не знал.

– К Митяю никто не ходит, да?

– Да.

– А к Васильку?

– Мать почти каждое воскресенье приходит, но он не согласится.

– Попытка не пытка.

– Даже не пробуй…

– Василёк!

– Да,– Василёк оторвался от библии и поднял взгляд на Игоря Сергеевича.

– Василёк, мне нужна твоя помощь.

Василёк кивнул.

– Слушай, у меня к тебе огромная просьба: передай матери мою рукопись и скажи, чтобы она отнесла её в издательство.

– Не-ет,– закачал головой Василёк.

– Ну, Вась, на одного тебя надежда.

Василёк не соглашался.

– Бог за это накажет.

– «Вера без дел мертва».

– «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога».

– «Всё возможно верующему».

– «Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать».

Игорь Сергеевич понял, что так Василька не переспорить.

– Да ладно тебе, Вась, неужели так трудно передать клочок бумажки?

– Но я…

– Вась, даже Христос боролся с фарисеями, и ты борись, не сдавайся правилам.

Василёк начинал поддаваться.

– Но она всё равно не возьмёт.

– А ты её уговори.

– Я её не уговорю, ибо она понимает только язык денег,– Василёк так грустно вздохнул, что у Игоря Сергеевича невольно побежали мурашки.

– Ну, так это не проблема, скажи, что в издательстве ей хорошо заплатят.

– Заплатят?

– Я напишу, чтобы заплатили.

– И они тебя послушают?

– А куда они денутся? Намекну, что есть и другие издательства и всё.

– Ну, я не знаю,– Василёк всё ещё сомневался.

– Вась, меня и так предали все, кого я знал. Понимаешь?

– Понимаю,– вздохнул Василёк.

– Так неужели ж и ты с ними?

– Нет, не с ними.

– Ну, так передай тогда, что тебе стоит?

– Ладно, я передам.

– Послезавтра, не забудь, не уйди куда-нибудь.

– А куда я денусь?

Игорь Сергеевич улыбнулся своей фразе и кивнул в знак благодарности.

Василёк отвернулся и открыл библию.

Славик безнадёжно посмотрел на Игоря Сергеевича.

– Но это тоже недолго, в следующий раз он уже ничего не передаст.

– Не будем загадывать.

– Тут и загадывать нечего. Что ему запретят посещения ясно, как божий день.

– Пусть мне даже придётся убить всех санитаров, всё равно, рукопись будет напечатана,– прошептал Игорь Сергеевич и, повернувшись на бок, стал обдумывать концовку новой главы.

В следующий четверг Антон Эдуардович снова посетил Игоря Сергеевича.

Все, как обычно, добродушно поздоровались. Василёк и Митяй не стали ждать, пока их попросят выйти и собрались уходить, но Антон Эдуардович жестом показал, что не стоит.

Он сел на койку Славика, который учтиво подвинулся.

– Я вижу, Игорь Сергеевич, вы очень упрямый человек.

– Как вы догадались?

– Я так понимаю, что подобные процедуры на вас не действуют.

– Нет, почему же, действуют: вызывают ещё большую ненависть.

– Ну что ж, тогда придётся прибегнуть к более серьёзным средствам лечения.

– Пороть будете?– ехидно улыбнулся Игорь Сергеевич.

– Не угадали.

– Ну, тогда я даже не знаю.

Антон Эдуардович поправил очки и сделал самое приветливое лицо, на которое только был способен.

– Я решил назначить вам один очень хороший препарат и перевести вас в наблюдательную палату.

Игорь Сергеевич на секунду даже потерял дар речи. Такого он никак не ожидал.

– Собирайтесь, прощайтесь, через десять минут вас позовут.

– Я всё равно буду писать.

Антон Эдуардович улыбнулся.

– Как вам будет угодно.

– Я не сдамся, даже не надейся, никогда.

– До свидания, Игорь Сергеевич,– Антон Эдуардович встал.– Василий Иванович, пойдёмте со мной, у меня к вам есть разговор.

Они вышли.

Славик сел и безнадёжно посмотрел на Игоря Сергеевича.

– Всё, отписался ты.

– Это мы ещё посмотрим.

– Когда тебе каждый день будут колоть аминазин, ты даже думать по-нормальному не сможешь, не то, что уж писать.

– Для этого существует сила воли.

– Сила воли? Но то и аминазин, чтобы её не было. Ты только и будешь делать, что спать.

– Я буду писать, вот увидишь.

– Как? Во сне?

– Я же сказал, я не буду спать.

Славик усмехнулся.

– Ну-ну, и ещё под носом медсестры.

– Да, и под носом у медсестры.

– И как же ты себе это представляешь?

– На ощупь под одеялом.

– И так ничего не разберёшь, а так даже и строк-то, наверное, не будет видно.

– Захочешь – разберёшь. Это вопрос времени.

– Но ты не сможешь писать!– Славика это упёртость начинала уже раздражать.

– Я сказал смогу, это мои проблемы.

– Интересно, надолго тебя хватит?

– Придётся немного подсократить. Большую часть следующей главы я уже написал, уж за три ночи как-нибудь допишу, а там ещё одна глава и всё, немного же осталось.

– Ничего себе немного!

– Я допишу.

– Игорёк, брось это дело, пока из тебя и правда, психа не сделали.

– Не брошу, и ты это отлично знаешь.

– Ты же идиотом станешь!

– Я тебе уже говорил, что лучше уж быть свободным идиотом, чем вообще никем.

– Это уже плохие шутки начинаются.

– Это не шутки. Это война, в прямом смысле слова война: я или он, мы или они, и сдаваться я не собираюсь.

Славик махнул рукой.

– Вот когда соображать престанешь, тогда вспомнишь мои слова, если, конечно, будет чем вспоминать.

– Тогда мне уже будет всё равно.

– Ладно, делай что хочешь.

– Давно бы так.

Но Славик всё равно не хотел униматься.

– Ну, а передавать ты как будешь?

– Что-нибудь придумаю.

– Василёк больше не вариант, сам понимаешь, а кто у тебя есть ещё на примете?

– У меня никого, это ты здесь много кого знаешь.

– О-о, даже не рассчитывай, вряд ли я кого-нибудь найду.

– Уж два раза-то передать…

– Я и раза не передам.

– Ты найдёшь. Не поверю, что во всём отделении никого нет.

– За мной, может, и следить будут, к кому я вообще смогу подойти?

– Василёк подойдёт, или Митяй.

– Василёк теперь, наверное, и разговаривать-то со мной перестанет, не говоря уж об этом.

– Ну, тогда будешь записки писать и подсовывать их кому надо, уж кто-нибудь да согласится.

– Что ж ты такой упёртый?

– Так ты поможешь?

– Ладно, попробую, только обещать ничего не могу.

– Ты, главное, пробуй.

– Буду стараться.

– И ещё. Выпускать меня на прогулки вряд ли будут, в лучшем случае в сортир, и то под надзором, так что видеть я тебя не смогу.

– И что?

– Как тебе-то передавать?

– Никак, о чём и речь.

– Нет, бегство от проблемы ещё не её решение, нужно…– Игорь Сергеевич задумался.

– Так.

– Ну.

– Каждую среду и субботу часа в три-четыре я буду оставлять во второй кабинке сортира, в мусорном ведре, свою рукопись. Через некоторое время после меня ты будешь заходить и забирать её, всё просто.

– Да уж, гениально.

– Если захочешь мне что-то сообщить, записку оставляй там же, ясно?

– Отлично, теперь ещё и в говне копаться.

– Это ещё не самое страшное.

– Ну, хорошо, только я очень сомневаюсь, что ты хоть что-нибудь…

Вошла медсестра.

– Игорь Сергеевич, идёмте.

– Ща.

Игорь Сергеевич стал собирать свои скудные пожитки.

– Славик,– зашептал он,– там в матраце, ну ты знаешь где, лежит первая половина новой главы, отдашь её вместе с тем, что я тебе передам в субботу.

– Ладно.

– И не…

– Игорь Сергеевич, поторапливайтесь.

Игорь Сергеевич пожал руку Славику.

– Ещё увидимся.

– Надеюсь.

Игорь Сергеевич попрощался с Митяем и, ещё раз махнув рукой, вышел из палаты.

Та же наблюдательная палата, где Игорь Сергеевич лежал в первый день.

Почти все лица знакомые: тот же парень, как на шарнирах, смеющийся мужик, дедушка, который всё также ищет чай и прочие люди.

Большая часть больных лежала: кто читал, кто смотрел в одну точку, большинство же просто спали.

Игорю Сергеевичу отвели койку почти у самого окна, где-то в двух-трёх метрах от наблюдательного поста. Он сложил вещи в тумбочку и лёг.

Через минуту к нему подошёл тот же дедуля.

– Чай есть?

– Нет.

– Ну, хоть чуть-чуть.

– Я сказал нет.

Дедушка вернулся на своё место.

С соседней койки послышался утробный голос.

– А ты, случаем, не Кузнецов?

– Кузнецов, а что?

– О, ты ваще!– мужик засмеялся и больше ничего не сказал.

За вечер к Игорю Сергеевичу обращались не меньше десяти раз, из них раз пять дедушка всё с тем же вопросом. Игорь Сергеевич или не отвечал вообще, или отвечал односложно, так как понял, что здесь разговаривать не с кем. Он смотрел на спящих пациентов и всё думал, что бы такое придумать, чтобы не уснуть. В конце концов, ему пришла одна идея, которую он и осуществил через пару часов.

Перед отбоем к нему пришла медсестра со шприцом в руке. С нею пришли два санитара, которые остались за дверью.

– Игорь Сергеевич, поворачивайтесь,– медсестра и не пыталась скрыть злорадства.

Игорь Сергеевич хотел было ответить что-нибудь соответствующее, но понял, что никого смысла в этом нет и молча повернулся на бок.

– Вот и умница.

Укол был сделан быстро и почти не больно.

Медсестра и санитары удалились. Вскоре выключили свет, и в палате воцарилась тишина.

Игорь Сергеевич подождал около десяти минут, после чего решил приступить.

Он аккуратно достал из-под матраца бумагу, стержень и осколок флакона, который он украл сегодня со стола соседа и затем разбил в туалете.

Он заворочался, как бы ища место поудобнее и зажал осколок коленом, вторую ногу он задержал на весу, чтобы, когда начнёт засыпать, нога падала на осколок, и он просыпался. Бумагу он положил перед собой и взял стержень в руку.

«Нужно как-нибудь ухитрится сделать дырку в матраце, а то вдруг нагрянут с обыском»,– подумал он и собрался с мыслями.

Хотелось спать.

«Так, на чём я остановился? Кажется Петя…»

Спать хотелось всё сильней и сильней. Мысли начали куда-то исчезать, и, чтобы хоть что-то вспомнить или написать, требовалось неимоверное усилие воли.

«Надо писать, сосредоточься, не спать,– мысли еле слышались и через секунду совершенно забывались. Состояние не прекращало ухудшаться.– «Разгневанный Петя не счёл нужным извиняться…» как же я хочу спать. «Он засмеялся в ответ человеку в белом костюме и…»,– Игорь Сергеевич зевнул.– Что? О чём это я? Не помню, не помню, не помню… Ладно, неважно. «…и сел. Ему стало ещё смешнее, когда…»

Каждая мысль, каждое слово растягивались как при замедленной прокрутке. Периодически ход мысли терялся, и требовалось огромное усилие, чтобы хотя бы приблизительно вспомнить, о чём была речь.

Игорь Сергеевич на некоторое время опустил ногу.

«Буду поднимать, когда буду чувствовать, что засыпаю, и что сил совсем нет. Так. «Спать хочу– думал Петя…» нет, это я хочу, он не хочет,– Игорь Сергеевич наугад зачеркнул кусок предложения, теоретически равный этим словам.– О чём же тогда речь? О чём? О чём? Как же хочется спать,– Игорь Сергеевич снова приподнял ногу.– Надо писать. «Петя не прекращал смеяться. Он хохотал и хохотал, не зная меры и устали…»,– нога упала, и Игорь Сергеевич проснулся.– Чёрт, как больно! Не спать, нельзя спать. На чём я остановился? Да разве я теперь вспомню? Ладно. «Тем не менее, Петя продолжал смотреть на Солнце, упорно и непоколебимо продолжал. Ночь была ясной, а потому Солнце было видно отлично…» Я хочу обратно, неужели я и правда ничего не смогу написать? Опять забыл… Наплевать. «К человеку в белом подошли его собачки. Они хотели укусить Петю, но тот отпугнул их своим весёлым, раскатистым смехом. Петя не останавливался…»,– и снова укол.– Проклятье. Спать, завтра допишу… Нет! Никаких завтра, только сейчас. «И тут человек в белом загородил Солнце, отчего собаки взвыли от восторга…» Нельзя мне спать. Соберись, соберись… «Петю посадили в яму и дали мухоморов…»

Игорь Сергеевич слишком резко и неаккуратно подвинул бумагу. Медсестра это заметила.

Она подошла и посмотрела в лицо Игорю Сергеевичу, который уже успел незаметно положить стержень под руку, а бумагу приложить к запястью правой руки.

«Проваливай, сука»

Игорь Сергеевич слегка подправил бумагу.

Теперь медсестра заметила.

«Да нет у меня ничего. Уходи…»

Она осторожно, чтобы не разбудить Игоря Сергеевича и тем самым остальных больных, приподняла край одеяла.

«Только не это. Да уйди ты…»

Игорь Сергеевич медленно сжал колени, чтобы медсестра не заметила осколок, от чего он болезненно впился в кожу.

«Чё-ёрт, твою мать!»

Боль усиливалась, но поднимать ногу было нельзя. Он покрылся испариной, зато сознание более или менее прояснилось.

«Ну, ты же видишь, ничего нет, ничего».

Медсестра внимательно посмотрела на руки Игоря Сергеевича, но, так как было темно, ничего не заметила.

«Да уйдёшь ты или нет? Сволочь!»

Игорь Сергеевич еле сдерживался, чтобы не застонать от боли. По ноге медленно потекла струйка крови.

«Скотина…»

Дышать ровно получалось с трудом, и Игорь Сергеевич начинал задыхаться.

Наконец медсестра решила, что это было всего лишь непроизвольное движение во сне и, опустив одеяло, вернулась за свой стол.

«Слава Богу, наконец-то…»

Игорь Сергеевич приподнял ногу и учащённо задышал. Стало значительно легче.

Он снова положил бумагу на простынь и продолжил.

«Петя сидел в яме и спал. Он не любил спать, но у ямы сидела маленькая, ушастая сучка…»

Глава 6

Глава всё-таки была дописана и напечатана.

Антон Эдуардович отложил дописанный лист и откинулся на спинку кресла. Эта глава никак не давала ему покоя.

«Это же надо быть таким упрямым! Ну, полежал бы два-три месяца и выписался бы спокойно, так нет. Хоть бы подумал, с кем решил тягаться. Хотя, стоит признаться, что до сих пор ничего сделать я с ним не смог. Что же теперь делать? Судя по сюжету дело идёт к концу, теперь главное – не дать ему дописать, он не должен победить, не на того напал… Всю репутацию мне испортил, козёл. Ну, ничего, книга у него не выйдет, это уже дело принципа. В конце концов, его цель– выход книги, моя– не дать ей выйти. Это принципиально.

Тоже мне Робеспьер нашёлся! В войну поиграть захотелось, в революцию, но это мы ещё посмотрим, кто кого победит. Ты против меня ничто. Хотя, ведь он пишет, такое уж он тогда «ничто»? Вот упёрся! Да уж, если действительно «…влечения обладают таким общим свойством, что они стремятся восстановить раз пережитое состояние…», то у него этим состоянием была свобода. Свобода… Не, он и правда дурак, ни черта не понимает.

Впрочем, понимает он или нет – не имеет значения, главное, что он делает. А скоро главврач больницы уходит на пенсию, а тут он… Лев Абрамович конечно неплохо платит, но у меня начинает складываться ощущение, что это мне ещё боком выйдет.

Так, какие предпринять меры? Что мне делать с этой сволочью? Передоз? Не эффективно, ему наплевать, хм, тоже интересно, первый раз вижу человека, который не успокоился после этой чудесной процедуры. Нет, передоз тут не поможет. Отрезать ему пути передачи? А как? С него и так глаз не сводят, как хоть он только передаёт всё это, а уж тем более как пишет? Передаёт-то он, скорее всего через Вячеслава Ивановича, может и его под наблюдение? Хотя, какой смысл? Не он, так кто-нибудь ещё, а всех под наблюдение не поставишь. Да и посещения всем не запретишь. Получается, воздействовать можно только на него самого. Как? Придётся увеличить дозу, хотя и так куда уж больше? Как бы из него правда психа не сделать, его же всё равно рано или поздно придётся выпускать, главное только, чтобы я его выпустил, а не он как-нибудь там… Да, только так. Сегодня же надо увеличить дозировку. Главное, поаккуратнее. И, кстати, надо завтра медсёстрам, дежурившим в ночную смену, выговор сделать, спят они там, что ли?

Ну что ж, на том и остановимся. Посмотрим, как ты теперь попишешь».

Митяй гордо вошёл в палату и сел на койку.

– Что довольный такой?– Славик отложил журнал.

– Я только что услышал, что у Игоря Сергеевича новая глава вышла.

– Слава тебе, Господи!– перекрестился Василёк.

– А он-то здесь причём?– Славик в последнее время был раздражителен, так как всё больше и больше беспокоился за психику Игоря Сергеевича.

– Едино лишь Господь…

Славик махнул рукой и снова обратился к Митяю.

– Это точно?

– Точно. Слышал, как две медсестры разговаривали.

– Ну, и то хорошо.

– О, он даёт, да?– Митяй засмеялся.

– Да уж, даёт, вот идиотом станет…

– Да ладно тебе, не станет.

– А то тебе аминазин не кололи.

– Кололи.

– Вот теперь постарайся вспомнить, каким ты был, и каким стал.

– Да я!..

– Ладно, не начинай.

Митяй замолчал.

– Он не понимает, что делает.

– Успокойся, всё будет в порядке.

– Ты его видел?

– Нет.

– А я видел. На него ж смотреть страшно, он спит на ходу.

– Если пишет, значит соображает.

– Ты читал, что он в этот раз написал? Это же бред, всё какими-то кусками, половина текста о себе… Он уже, наверное, вообще не понимает, что пишет.

– А может он специально?

– Угу, ради прикола.

– Да,– Митяй снова засмеялся.

– Кстати, ты Кирюху уговорил?

Митяй помрачнел.

– Нет.

– Так и знал. На ужине попробуй уговорить Санька, может он согласиться.

Попробую.

Славик кивнул и, безнадёжно вздохнув, взялся за журнал.

Свет выключили.

Дежурная медсестра села за стол и включила настольную лампу.

Игорь Сергеевич начал аккуратно доставать письменные принадлежности. Минут через пять он был готов писать.

«Кажется, в последний раз я писал…– он зевнул.– Что-то спать хочется ещё больше, чем всегда. Итак. «Петя украдкой достал блокнот и развернул его на нужной странице. Он взял…»,– спать хотелось так, что в голове не было практически вообще ни одной мысли.– Да что это со мной сегодня? Прошло всего двадцать минут после укола, а такое ощущение, что уже часа три ночи. Может, мне ввели не аминазин? Вряд ли. Вроде бы ощущения такие же, как и раньше…– Игорь Сергеевич стал вспоминать, как ему делали укол.– Чё-ёрт,– простонал он,– там же было три миллиграмма, а не два. Ну, Эдуардыч козёл. Как же я теперь писать буду?– Игоря Сергеевича совершенно обескуражило это открытие, но постепенно в нём начала просыпаться злость.– Ах ты урод! Думаешь, теперь я уж точно ничего не напишу? Да, не напишу… Стоп. Это не мои мысли, это аминазин. Как же хочется спать… Спать…Не могу, ужасно хо…– укол.– Нет уж, так просто я не сдамся, не дождёшься. Пусть я буду писать полнейший бред, но я всё равно буду. Лишь бы не уснуть, не уснуть… «Ручка у него была чёрная, потому что темно…» Какой смысл? Зачем? Лучше я сейчас немного вздремну, а завтра… Нет! Нельзя, нельзя, нельзя…– снова укол.– Проклятье, не спать! Урод, ублюдок…– Игорь Сергеевич начинал себя настраивать. От злости сознание хоть немного прояснялось.– Нет уж, я допишу эту главу. К этому воскресенью конечно вряд ли, но к следующему обязательно. Сволочь… Спать… Допишу завтра… Да что б вы все сдохли! Не думать, писать! Эдуардыч, скотина хренова… «В блокноте он написал три большие буквы– ХТБ…»

Телефонный звонок.

Антон Эдуардович отложил бумаги и снял трубку.

– Здравствуйте, Антон Эдуардович.

– Здравствуйте, здравствуйте, Николай Валентинович.

– Извините за беспокойство, но мне тут только что звонили…

– Кто?

– Важные люди, интересовались Игорем Сергеевичем Кузнецовым.

– И что?

– Хотят видеть его историю болезни.

Антон Эдуардович снял очки и потёр глаза.

– Хорошо. Я вам её в понедельник принесу.

– А побыстрее нельзя?

– К сожалению, не могу. Я её сейчас основательно изучаю, но к понедельнику, я думаю, закончу.

– Но в понедельник точно будет?

– Непременно будет.

– А то… Сами понимаете.

– Конечно, Николай Валентинович, я всё понимаю.

– Не забудьте только.

– Что вы, как можно?

– Ну, тогда до свидания.

– До свидания, Николай Валентинович.

Антон Эдуардович положил трубку и ударил кулаком по столу.

«Вот чёрт! Плохо, очень плохо, видимо журналисты их всё-таки допекли, да и общественное мнение… Что делать? Выпускать? Нет, не дождётся, да и Лев Абрамович обещал со следующей недели платить больше. Н-да, судя по всему, дело подходит к концу. Теперь главное выиграть последний, решающий бой…»

Игорь Сергеевич еле-еле заставил себя достать бумагу и стержень. Дозу ему за это время не увеличивали, но от постоянного недосыпания не было сил даже взять осколок, не говоря уже об остальном.

Состояние было совсем плохое.

«Неужели я проиграю? Неужели это конец? Вот так проиграть последний, решающий бой? Надо писать. Сколько успею, неважно что… «Погода отвратительная, в яме сыро, холодно и душа скомкалась и не показывалась, и не горела, и не ходил он в этот день…»,– Игорь Сергеевич едва не заснул.– Нет, это конец, конец… Что же делать? Я не хочу… Надо злиться. Эдуардыч,– он вспомнил его улыбающееся лицо.– Ну, ничего, ты у меня ещё попляшешь. Я никогда… Скотина… Не могу, спать хочется ещё больше, ничего не получается,– Игорь Сергеевич тяжело вздохнул.– Надо прояснить сознание, хоть совсем немного, хоть на минутку. Но как? Ничего же не помогает. Это конец… Стоп, а если…– Игорь Сергеевич зажмурился и сжал зубы.– Нельзя спать! Нельзя!– он несколько раз сильно вдавил осколок в ногу. На глазах выступили слёзы, но сознание действительно немного прояснилось.– Быстрее. «Петя не знал, что делать. Он вылез из ямы и посмотрел на далёкое Солнце. Выход из леса уже был виден, но глаза так и закрывались, и падать хотелось…» О чём я? Не могу сосредоточиться, даже если не сплю, не могу заставить себя писать. Забыл прошлый абзац, что там? Неважно. «Но он всё-таки находил в себе силы и, вставая, снова падал, но уже на несколько сантиметров дальше…»– снова ужасно захотелось спать, и мысли, как обычно, куда-то исчезли.– Нет, я больше не могу. Это выше моих сил. Это конец. Я проиграл, проиграл… Нет!– Игорь Сергеевич напряг всю свою волю и ещё сильнее вогнал осколок в ногу.– Проклятье! Но ничего, главное, что я могу думать. Надо быстрее, это ненадолго. «Глаза не открывались, и Петя пополз на ощупь. Человека в белом он не видел уже давно, но он знал, что это его проделки…»

Славик отбросил газету и привстал.

– Что делать?

Митяй и Василёк непонимающе на него посмотрели.

– Только что я опять встретил Игорька.

– Где?

– В коридоре, где же ещё? Он меня даже не узнал.

– Да не, он, скорее всего, тебя просто не заметил.

– Может и так, он же спит на ходу.

– Зря он,– вздохнул Василёк.

– Это ты ему объясни, что зря. Он же никого не слушает, сам не понимает, что делает.

– Ага.

– Он же дураком может стать.

– На всё воля Господня.

– На всё наша воля.

– То есть?

– Если он сам совсем уже не соображает, надо соображать за него.

– Откуда ты знаешь? Может, он ещё ничего?

– Какой там ничего? Он вторую неделю одну главу пишет, и ещё треть, наверное, не дописал. А что и пишет – по большей части бессвязный бред, разве что общий смысл и можно понять.

– Ну а что мы сделаем?– Василёк был как всегда пессимистичен.

– Скажи ему, что не будешь больше передавать рукописи.

– Митяй, ну не такая уж я и скотина, чтобы так жестоко кидать его в трудную минуту. Одно дело отговорить, и совсем другое предать.

– Да.

– Поговорить с ним надо.

– А как ты с ним поговоришь? Его ж ни к кому и на шаг не подпускают.

Славик задумался.

– Нужно поговорить с Эдуардычем.

– Ты чё? Забудь.

– А что делать?

Митяй молчал, Василёк тоже.

– Пусть нас хотя бы в «баню» в одной очереди запустит, уж там-то ни он мне, ни я ему ничего передать не сможем, если он этого боится.

– Ну, это как-то…

– Ну а что ещё остаётся? Скажу Эдуардычу, что мне его самому жалко, и что я попробую его отговорить.

– Не, не разрешит.

– Он же знает, что я, в принципе, против.

– Всё равно.

– Ну а почему бы и нет? Хуже-то всё равно уже не станет.

– Как-то…

– Тогда что?– разозлился Славик.– Ждать, пока он идиотом станет?

– Ладно, как хочешь.

– Да благословит тебя Бог.

Митяй и Василёк отвернулись.

Славик лёг и начал обдумывать, что он будет говорить Эдуардычу.

Из «бани» вышли последние больные, и санитары впустили новую группу, среди которых должен был быть и Игорь Сергеевич.

Славик посмотрел по сторонам, его ещё не было.

«Неужели Эдуардыч обманул? Вот скотина».

Он вошёл и начал раздеваться.

«Пора бы ему уже. Что ж такое? Может, он уже и ходить не в состоянии?»

Большинство больных уже начали раздеваться.

Славик не торопился.

«Да где же он?»

Наконец Игорь Сергеевич пришёл.

В «баню» его привели санитары, так как он с трудом стоял на ногах и, наверное, вообще не понимал, зачем ему это надо.

Игорь Сергеевич устало сел на лавку и опустил голову.

Славик улыбнулся и подсел к нему.

– Ну, здорово Игорёк.

Игорь Сергеевич медленно повернул голову в его сторону и посмотрел на Славика заспанными, ничего не выражающими глазами.

– Игорёк, это я.

– Привет.

Говорил он растянуто и монотонно, как в замедленном кино.

– Ты хоть что-нибудь соображаешь?

– Вроде бы. Вот только спать хочу, сил нет.

Славик покачал головой.

– Что ж ты делаешь?

– «Только та свобода настоящая, которую сами себе берут»,– еле слышно пробурчал он и попробовал улыбнуться.

– Ты и правда, чокнутый.

Игорь Сергеевич ничего не ответил.

– Эй, раздевайтесь.

Игорь Сергеевич посмотрел на санитара и начал снимать трико. Делал он это так медленно, что казалось, что он вот-вот уснёт.

Славик обратил внимание на правую ногу: вся её внутренняя сторона была синей, в кровоподтёках и порезах.

– Игорёк, что они с тобой делали?

– Ты о чём?

Славик указал на колено.

– Надо.

– Ты это сам?!– не поверил Славик.

– Да.

– Сдурел что ли совсем? Зачем?

– Надо. Но это уже мало помогает.

– Ну, ты…

– У меня такое ощущение,– Игорь Сергеевич усмехнулся, от чего его лицо приняло ужасающее выражение,– что если даже мне эти ноги будут отрезать, я всё равно не проснусь.

– Игорёк, бросай это дело.

– Не брошу, иначе я и часа не пролежу, усну.

– Я не о том?

– А о чём?

– Ты что, совсем ничего не понимаешь?

– Знаешь, мне сейчас на всё наплевать, я полночи пытался писать, я спать хочу.

– Эта твоя писанина…

– Я никогда не сдамся, никогда не продам свою свободу, никогда, никогда…

– Совсем ты, что ли?

– Осталось совсем чуть-чуть. Хотя за эту неделю я главу так и не написал, мне же с того четверга дозу увеличили, так что придётся мне за эти две ночи в любом случае дописать, иначе всё, это равносильно поражению.

– Как хоть ты ещё вообще думать можешь?

– Вот так и мучаюсь.

– Игорёк, бросай пока не поздно.

– Уже поздно. Сдаваться перед решающим сражением глупо.

– Ты же уже не рассказ пишешь, а набор слов. Я читал твою последнюю главу, там же ничего не поймёшь, а раз тебе дозу ещё увеличили, у-у, представляю, что там будет.

– Эй, вы двое, поторапливайтесь.

Славик встал и взял полотенце.

– Потом поговорим.

Игорь Сергеевич не счёл нужным отвечать и, взяв полотенце, поплёлся следом.

Из душа они вышли первыми. Игорь Сергеевич даже спины не намочил.

Они снова сели на лавку.

Славик более или менее обтёр голову и обвязался полотенцем.

– Эх, Игорёк, Игорёк.

Игорь Сергеевич вздохнул и опустил голову.

– Яне знаю, что мне делать, я…

– Ничего.

– …должен дописать эту главу. И осталось-то… Раньше бы я это за несколько часов бы написал, а сейчас… Это мне нужно обе эти ночи не спать, не расслабляться, не останавливаться…

– По-моему ничего ты не напишешь, это нереально, так что бросай. Скажи Эдуардычу, что больше ничего не будешь писать, хоть крыша не съедет.

– Это он тебя попросил покапать мне на мозги?

– Ты же знаешь, я никогда не поддерживал этой идеи, мне тебя жалко.

– Нечего меня жалеть.

– Скажи Эдуардычу…

– Никогда. Пусть я проиграю, но сам я не сдамся.

– Игорёк, да подумай ты!

– Нет.

Они на некоторое время замолчали.

– Если я допишу, ты сможешь передать?

– Честно говоря, вряд ли. Эдуардыч на днях всем намекнул, что если хоть кто-нибудь передаст рукопись, то небезызвестная тебе процедура ему обеспечена.

– Скотина.

– Вот так-то.

– Что же тогда делать?

– Я придумал тут кое-что.

– И что же?

– Василёк всегда заворачивает всякие там пустые банки в газету, суну в какую-нибудь банку твою рукопись, а его мать найдёт, уж она-то точно отдаст.

– Хорошая мысль.

– Вот только надо, чтобы Василёк не заметил, да и мать его вдруг не развернёт их, а решит выкинуть, что тогда?

– Тогда всё.

– Но так я передать уже ничего не смогу.

– Значит, делай, как придумал, больше ничего не остаётся.

– Попробую,– Славик усмехнулся.– Такие хитрости начались… Вот уж действительно, голь на выдумки хитра.

Игорь Сергеевич начал одеваться.

– Последняя глава. Неужели не допишу? Я и так её уже совершенно безбожно урезал, неужели? Неужели?

– Уж извини, но что-то мне не верится, что ты сможешь под аминазином не спать две ночи.

– Ты не представляешь, как злость придаёт силы. Даже иногда возникает такое состояние… Кажется, что сознание куда-то исчезло, пишешь сам не знаешь что, одни чувства и только злость ещё теплится, злость даёт жить.

– Боюсь, что крыша у тебя уже съехала.

– Это неважно, важно только то, допишу я, или нет. Я должен, понимаешь? Должен.

– Собирайтесь живей.

Славик оделся, Игорь Сергеевич тоже.

– Ну, всё – пора.

– Только передай, обязательно передай.

– Я же сказал, постараюсь.

– Постарайся.

Они встали и пошли к двери.

– Какой же ты всё-таки упёртый.

– Упёртый… Может быть и так.

Они вышли.

– Ну, всё, до скорого. Уж не знаю, победителем я увижу тебя или побеждённым.

– Всё зависит от этих двух ночей, смогу ли я?

Славик молчал.

– Смогу ли?– повторил он тише и вздохнул.

Славик уловил в этом вздохе какую-то безнадёжность, но доказывать ничего не стал, так как понял, что это всё равно бесполезно.

Они попрощались и разошлись по своим палатам.

Глава 7

Игорь Сергеевич всё-таки смог.

«Ну, вот, наконец, и вышел новый роман Игоря Сергеевича Кузнецова. Не побоюсь назвать его шедевром, ни в какое сравнение с его прошлыми работами…»– гласил один критик.

«…Эта книга не будет годами валяться на полках, как все его прошлые книги…»– гласил другой.

«Я не верю, что такую вещь мог написать И. С. Кузнецов. Уже сейчас можно сказать, что этот роман станет культовым…»

И так далее, и тому подобное.

Даже Анатолий Андреевич не удержался от похвалы.

«Не ожидал,– писал он,– что И.С. Кузнецов напишет хоть когда-нибудь стоящую вещь, а тем более такую вещь. Давненько я не читал с таким удовольствием.

Что особенного в этом романе? Особенностью этого романа является вовсе даже и не сюжет, и не стиль изложения, а какие-то потрясающие чувства, вложенные в эту книгу. Роман, как-то незаметно и ненавязчиво пропитан ненавистью и, в тоже время, жалостью, болью, гордостью… В каждой строчке чувствуется что-то, что ещё и не каждому дано понять, что-то не отсюда, что-то необъяснимое, но обладающее огромной энергией. Прежде у Игоря Сергеевича ничего подобного не было.

Я два раза прочитал этот роман, но так по-настоящему всё и не понял. И вроде бы всё понятно, но в тоже время создаётся такое впечатление, что это ещё не всё, что при определённых условиях можно понять гораздо больше.

Почему так происходит?– задал я себе вопрос. Почему этот роман совсем не такой, как остальные? Всё по-другому, на эмоционально уровне, что ли. И понятно, и непонятно; и мелко, и глубоко. С каждым разом находишь всё больше и больше смысла, даже там, где, казалось бы, его и вовсе нет.

Так что же такое произошло с нашим Игорем Сергеевичем?

Попробуем разобраться.

Этот роман был написан в психиатрической лечебнице, где Игорь Сергеевич до сих пор и находится, так, может быть, в этом – то всё и дело? Главное– атмосфера, как внутренняя, так и внешняя. Игорь Сергеевич писал этот роман, мягко говоря, в не очень приятной обстановке, скорее всего всё это и перенеслось в книгу; вся боль, весь страх, вся ненависть…

В принципе, стиль Игоря Сергеевича узнаётся, более или менее, но какие-то неуловимые нюансы кардинально меняют всё. Пропало рассусоливание, которое так надоедало во всех его прошлых работах, даже складывается впечатление, что Игоря Сергеевича вообще мало волновало, всё ли поймёт читатель, или не всё и поймёт ли вообще. Даже вполне может быть, что Игорь Сергеевич писал исключительно для самого себя, ради одного факта, что он пишет. Пропала эта противная и аляповатая боль, такая неестественная и глупая во всех его прошлых романах, вместо неё появилось что-то настоящее, гораздо большее, чем боль. Всё стало по-другому.

Без всякого подвоха могу сказать, что пребывание Игоря Сергеевича в психиатрической лечебнице пошло ему только на пользу, по крайней мере, уж на моральную точно.

Рекомендую почитать всем здравомыслящим людям, кому не лень поплутать в лабиринте непонятного, скорее даже непонятного нам».

Роман удался.

Всё было не напрасно.

Естественно, что после такого быстрого и грандиозного успеха поднялся ещё больший шум по поводу пребывания Игоря Сергеевича в психиатрической лечебнице.

Все наперебой расхваливали роман Игоря Сергеевича, а потому хотели увидеть его и пообщаться с ним. «Произвол, произвол! Куда смотрят власти?..»– кричали все.

Льву Абрамовичу это нравилось. Чем больше крика, тем больше денег, деньги – мера шума. И чем дольше Игорь Сергеевич ещё сидел бы, тем лучше, но теперь уже вмешались люди поважнее, так как журналисты с каждым днём допекали их всё больше и больше.

Все разговоры Льва Абрамовича с Антоном Эдуардовичем в последнее время имели приблизительно такое содержание:

– Ну что будем делать?

– Попридержите ещё. Скоро.

– Это дорого…

– Не обижу. Попридержите, пожалуйста, немного.

– Да я бы и так его не выпустил, но…

– Вот и хорошо.

– Люди повыше меня начинают названивать.

– Но я же, по-моему, очень хорошо вам плачу.

Как правило, небольшая пауза.

– Ну, хорошо. Ещё несколько дней он полежит, но обещать ничего не могу…

Такого типа разговоры были у них теперь чуть ли ни каждый день.

Чувствуя, что Игоря Сергеевича придётся скоро выпустить, Антон Эдуардович стал постепенно снижать дозировку аминазина, боясь, и правда сделать из него психбольного, что весьма плачевно бы отразилось на его и так основательно подпорченной репутации. Тем не менее, из наблюдательной палаты Антон Эдуардович его не выпускал.

Но, наконец, отпираться больше не было возможности, и Антону Эдуардовичу пришлось подправить бумаги и выписывать Игоря Сергеевича.

– Игорь Сергеевич, Антон Эдуардович сказал вам перейти в седьмую палату.

Игорь Сергеевич вяло открыл глаза. Аминазин отменили ещё несколько дней назад, но спать всё равно хотелось.

– Поторопитесь, пожалуйста.

Особой радости Игорь Сергеевич не испытывал, так как о выходе книги ничего не знал, а к наблюдательной палате он уже привык.

– Иду, – пробубнил Игорь Сергеевич и встал.

Санитар сопроводил его до палаты.

В палате ничего не изменилось: Митяй всё так же смотрел в потолок, Василёк читал библию, Славик же о чём-то размышлял, глядя на обильный мокрый снег.

– Здорово.

– О-о, Игорёк!– обрадовался Славик…

– Мы уж и не надеялись тебя увидеть,– воскликнул Митяй и засмеялся.

– На всё воля Господня, его благодари.

Игорь Сергеевич устало сел на кровать.

Василёк и Митяй снова закрыли глаза и продолжали думать о чём-то своём.

– Сколько я там лежал?

– Без малого четыре недели, а с момента, как ты написал последнюю главу– почти две.

Игорь Сергеевич удивлённо вскинул брови.

– Как летит время…

– Выпустят тебя,– улыбнулся Славик.

– С чего ты взял?

– Журналисты около психушки стали чаще появляться, может, сам видел, да и Эдуардыч в последнее время какой-то нервный. Всё, отдохнул немного, пора и в свой дурдом возвращаться

– Это значит, книга всё-таки вышла?

– Вышла.

На лице Игоря Сергеевича появилась загадочная улыбка.

– И всё-таки я победил. Полная и безоговорочная капитуляция.

– Поздравляю,– искренне поздравил его Славик.

– Муха убила слона.

– Нет, не убила, ей просто удалось улететь.

– Это неважно.

– Но какой ценой!..

– Цена не имеет значения. Ты не представляешь, что значит победить.

– Почему же? Представляю.

– Нет, это всё не то. Это нужно пережить.

– Победитель…

– Да…

– Присылай письма, приходи в гости.

– Обязательно! Спасибо тебе за всё.

– Да ладно, не за что.

– Митяй, Василёк, спасибо, не забуду!

– Да я-то… пустяки.

– Обращайся ещё,– Митяй снова засмеялся.

– Н-да, не ожидал я такого конца, думал, рано или поздно ты всё равно сдашься и успокоишься.

– Нет уж, покой не для меня.

– А что же ты тогда носишься со своей свободой? Ведь свобода– это покой.

– Ты не понимаешь,– Игорь Сергеевич никогда не хотел об этом думать.

– Ладно. Мы очень разные люди.

– Ты прав.

– Меня жизнь обламывала медленно, я уже привык к этим обломам, это уже часть меня, и я не вижу в них ничего особенного, а вот тебя жизнь по – настоящему ещё не обламывала, значит однажды обломит так!..– Славик на секунду замолчал и улыбнулся.– Берегись.

– Ты не знаешь моей жизни.

– Я и свою-то иной раз не узнаю.

Они замолчали. На лице Игоря Сергеевича блуждала всё та же беззаботная улыбка.

– Неужели я действительно победил?..

Дверь медленно открылась, и на пороге появился как всегда улыбающийся Антон Эдуардович.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, как вы себя чувствуете?

Игорь Сергеевич едва ли не засмеялся.

– Здорово, Эдуардыч!– Игорь Сергеевич впился взглядом в глаза Антона Эдуардовича.

Он чувствовал свою силу. Сейчас этот, когда-то великий и всемогущий человек, стал маленькой, беспомощной мышкой.

Антон Эдуардович опешил, но вида не подал. Он никак не ожидал такого поворота событий, но, тем не менее, всё-таки осилил изобразить улыбку.

– Я вижу, вам стало лучше.

– Мне хорошо, как никогда раньше.

– Я рад.

– Я тоже.

– Ну что же, у меня для вас хорошая весть…

– Вещей у меня тут нет, я могу идти?

«Вот сволочь, догадался…»

– Вы правы. Идёмте со мной, вам надо заполнить кое-какие бумаги.

– Сейчас, подождите.

«Совсем обнаглел. Эх, сейчас бы укольчик…»

– Конечно, я подожду.

Игорь Сергеевич крепко пожал руку Славика, затем Митяя и Василька.

– Верь в Бога, ибо он поверил в тебя.

– Я заставил его поверить. Всё, прощайте.

Игорь Сергеевич напоследок осмотрел палату, такую отвратительную, но в которой он так замечательно проводил время, и, в последний раз махнув рукой Славику, вышел, закрыв за собой дверь. Он знал, что больше он их не увидит, и ничего подобного с ним теперь не случится, да и слава богу. И радостно, и грустно. Хотя с одной стороны, было даже как-то…

Игорь Сергеевич и Антон Эдуардович неспешно направились в кабинет.

– Ну, где там ваши бумаги?

Игорь Сергеевич без разрешения плюхнулся в кресло. Гордость победителя так и распирала его.

Антон Эдуардович ничего не сказал, он знал, что война проиграна.

– Сейчас я всё достану.

Антон Эдуардович сел за стол и извлёк из верхнего стола несколько бумаг.

– Обидно, да?– сочувственно спросил Игорь Сергеевич.

– Почему мне должно быть обидно?

– Вы сами знаете почему.

– Что-то я вас не понимаю.

– Скажите, каково чувствовать себя побеждённым? Каково чувствовать себя шулером, который вчистую проиграл новичку, при этом ещё имея все козыри на руках?

– Я не вёл с вами никакой войны, я просто был вашим лечащим врачом, и надеюсь, я вам помог.

– Да, помогли, очень помогли. Я стал понимать всё гораздо глубже, чем раньше, все краски стали ярче.

– Я за вас рад.

Затянулась пауза. Антону Эдуардовичу не хотелось разговаривать.

– Ну, вот и бумаги, прочтите и подпишите.

Игорь Сергеевич взял протянутые бумаги, но читать не стал, ему хотелось вдоволь насладиться моментом.

– По-моему, Антон Эдуардович, вы чем-то расстроены.

Антон Эдуардович вернулся за стол и тяжело сел.

– С чего вы взяли, Игорь Сергеевич?

Его голос всё ещё был таким же спокойным, как и раньше, а на лице была та же улыбка, но глаза были уже не те.

– Да так, показалось, наверное.

– Вы уверены, что теперь вы здоровы?

– Спасибо доктор, теперь я болен как никогда раньше.

Антон Эдуардович попытался улыбнуться.

– Вы говорите, больны?

– Я болен жизнью.

– Интересная болезнь.

– Она просто переполняет меня и не даёт спокойно существовать. Очень, кстати, замечательная болезнь, рекомендую.

– Спасибо, но я хочу быть здоровым человеком.

– И у вас ничего не болит?

– Нет.

– Ничего не болит только у покойников.

– Я похож на труп?

– Морального. Полуразложившаяся душонка.

– А вы, значит, живы?

– Да, ожил потихоньку.

– Научите, как.

– Поставьте на ваше место своего злейшего врага, а лучше больного, буйного, и тогда поймёте, что такое жизнь; поймёте, кто вы есть, и что вам делать, вся жизнь станет простой и понятной, как в раю. Я бы всем порекомендовал такие процедуры.

– Очень интересный метод лечения. Советую защитить диссертацию и написать книгу на эту тему.

– Спасибо, но книга у меня уже есть. Пока что писать не охота.

Игорь Сергеевич посмотрел в глаза Антону Эдуардовичу, но тот отвёл взгляд.

«Достаточно позвать одного санитара, чтобы ты у меня тут на коленях ползал, писака хренов. Убил бы собственными руками. Придушил бы…»

Антон Эдуардович встал с кресла и стал расхаживать перед Игорем Сергеевичем.

– Ты думаешь, ты теперь всемогущ?

Игорь Сергеевич был счастлив, наконец-то он его вывел.

– Ага.

– Ты кусок дерьма, никто и ничто. Да, ты выиграл свою маленькую войнушку, но теперь ты обречён. Ох, как ты мне будешь завидовать! То, что я сейчас чувствую– это мелочь, по сравнению с тем, как будешь мучиться ты.

Ты слишком увлёкся, ты слишком многое понял, пусть пока и сам того не осознавая, и теперь тебе уже не вернуться к той счастливой слепо верящей жизни. Ты сам создал себе мир, и теперь тебе из него уже не выкарабкаться.

Тебе снова захочется вернуться сюда же, в свою ненавистную наблюдательную палату, под моё любящее крылышко, ты будешь мечтать об этом. Но твоя другая половина будет кричать, что это всё чушь, ты победил, ты на свободе, и это замечательно. Там исчезнет всё твоё нынешнее простое понимание жизни, жизнь там потеряет всякий смысл, а жизни здесь больше не будет, эту жизнь уже не вернуть. Ты теперь всегда будешь здесь, будучи там. Ты или чокнешься, или умрёшь. Ты проиграл, выиграв.

Я же позлюсь недельку и забуду, а вот ты… не завидую, честно не завидую, не хотел бы я сейчас оказаться на твоём месте.

Игорь Сергеевич всё это время сидел с улыбой победителя и даже не слушал то, что говорил Антон Эдуардович.

Антон Эдуардович зло уставился на Игоря Сергеевича.

Игорь Сергеевич развалился в кресле и медленно захлопал в ладоши.

– Оскар вам обеспечен.

Антон Эдуардович молча сел за стол.

– Простите, я не знал, что вы так расстроитесь, иначе я, конечно же, не писал бы книгу и не доводил бы вас.

– Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

– Я смеюсь. Это конец. Я последний.

– Зря вы не слушали то, что я вам говорил. Хотя оно и понятно, вы пьяны победой и не можете нормально думать, но это будет длиться недолго.

– Как вы ошибаетесь.

– Вас ждёт ужаснейшее похмелье.

– Заслушаешься.

– Проваливайте.

– Зачем же так грубо?– Игорь Сергеевич еле сдерживал радостный смех.

Он встал.

– Чтоб больше я вас не видел.

– Не увидите, даже не надейтесь.

– Вы обречены.

– Спасибо на добром слове.

Игорь Сергеевич подписал бумаги и направился к двери.

– Прощайте, Антон Эдуардович,– сказал он, не оборачиваясь.

– Только не пишите в предсмертной записке, что это я во всём виноват.

– Не дождётесь.

Дверь закрылась.

Наконец-то Игорь Сергеевич был свободен.

Свобода.

На улице уже лежал первый снег, и люди ходили в зимней одежде. Игорь Сергеевич был одет явно не по сезону, и потому уже через пять минут совершенно замёрз. Он решил отложить прогулку и поехать домой на автобусе, который, к счастью, подошёл довольно быстро.

«Повезло,– Игорь Сергеевич зашёл в автобус и сел на первое попавшееся место.– Может, хоть здесь согреюсь. Н-да, зима начинается. Когда меня положили, на улице было ещё плюс пятнадцать. Холодно-то как,– Игорь Сергеевич поёжился.– Ну, ничего, минут через сорок я должен быть дома. Интересно, всё там в порядке? Больше ж двух месяцев не появлялся. Два месяца… Даже больше, почти три! Это надо же, кто бы мог подумать? Из-за какого-то алкаша я провалялся в дурдоме всю осень! Хотя почему из-за алкаша? Он случайность, если бы не Лев Абрамович, я бы уже через три-четыре дня и думать о нём забыл. Всё этот…

Ну да ладно, хватит о плохом. Всё хорошо, что хорошо кончается. Меня же выпустили, я на свободе, я заставил их сдаться,– Игорь Сергеевич улыбнулся.– Я победил. Эдуардыч, наверное, думал, что я после первого же укола буду просить у него прощения. Ха! Ну, так кто кого? А как он сегодня! Разозлился, всё-таки я его вывел. Да-а, вот время было… Хоть мемуары пиши. Хотя мемуары, по сути, у меня уже есть. С одной стороны не обо мне, конечно, но с другой стороны Петя– это я. Лучше, наверное, теперь уже и не получится.

А как я писал! В наблюдательной палате, под одеялом и на чём!– Игорь Сергеевич опять улыбнулся.– До сих пор нога болит, наверное, теперь долго проходить будет. Медсёстры три раза подходили! Как слепые, честное слово. Кстати, хорошо хоть обысков не было, а то в наблюдательной особо ничего и не спрячешь. Хотя, с другой стороны, найдёшь разве эту несчастную бумажку? А осколок… Это мелочи.

Эх, до чего только Эдуардыч не доходил! Сначала предупреждения, потом отрезал мне связь с внешним миром, потом укол, наблюдательная палата, увеличение дозировки… Это ужас, сколько мне кололи! От одного такого укола, наверное, и бык бы уснул. И всё равно я выиграл. Полная и безоговорочная капитуляция.

Вот время было… Идёшь по коридору и только ловишь на себе ненавистные взгляды медсестёр и санитаров, да ещё испуганные больных. Такая атмосфера… Н-да, только сейчас начинаешь понимать, как там было отвратительно, там ненависть как-то не давала всё адекватно прочувствовать. Каждую ночь боишься, как бы не застукали, утром боишься обыска, по воскресеньям боишься, что никто не передаст… С ума сойти, как хоть я только смог выиграть? Потрясающе, удивительно… Я не продался, я завоевал свободу…

Свобода,– Игорь Сергеевич вздохнул.– Вот она. Как же я скучал по ней! Эти улицы, вечно куда-то спешащие люди, моя квартира… Да, это не в четырёх стенах под надзором медсестёр и санитаров, это свободный мир. Относительно, конечно. Я снова стал свободным человеком, я заставил признать за собой такое право! Вот Эдуардыч-то наверное злится! Проиграть, имея все козыри на руках. Мне бы на его месте было стыдно…»

– Извините, а вы, случайно, не Кузнецов?

Игорь Сергеевич отвлёкся от своих мыслей и посмотрел на подошедшую к нему женщину.

– Да, это я.

Женщина заулыбалась.

– Ой, неужели? Вот повезло-то! Вы не могли бы расписаться вот здесь?– она достала из сумочки записную книжку и, открыв её на первой странице, протянула её Игорю Сергеевичу.– Вы знаете, я и мой муж… Мы все…

– У вас ручка есть?

– Да, конечно. Вот, возьмите.

Игорь Сергеевич размашисто расписался.

– Спасибо.

– Да не за что.

– Подруги умрут от зависти. Спасибо.

Игорь Сергеевич кивнул.

Женщина сунула записную книжку обратно в сумочку и, улыбнувшись на прощанье, направилась к выходу.

Игорь Сергеевич продолжил смотреть в окно.

«Да уж… Меня узнают на улице!– он усмехнулся.– Подумать только, да я теперь знаменитость,– Игорь Сергеевич едва не засмеялся.– Ну что, Эдуардыч? Хреново тебе, да? Я на свободе, а ты с испорченной репутацией; я чуть ли не герой, а ты… Ты никто и ничто.

Свобода… До чего ж оказывается хорошо просто жить у себя дома, а не в тюрьме или психушке…

Завтра же начну писать новый роман! Идея у меня ещё в наблюдательной палате созрела, так что проблем с сюжетом, я думаю, не будет. Как же хочется ещё что-нибудь написать! Как хочется показать Эдуардычу, что я здесь, я пишу, я свободен… Нечего ему расслабляться,– он опять чуть ли не засмеялся.– Так, кажется, сейчас будет моя остановка…»

Игорь Сергеевич встал и подошёл к двери.

Показался его дом. Он даже нашёл своё окно.

«Я свободен. Наконец-то я снова обрёл свободу».

На следующий же день Игорь Сергеевич получил множество звонков от всех журналистов и критиков, которых знал и которых не знал, но интервью он согласился дать только Анатолию Андреевичу.

На следующий же день Игорь Сергеевич пошёл к нему. Раньше он всегда побаивался общаться с этим человеком, но теперь он знал, что он выше и сильнее всех на этом свете, потому что он всё понял, всё осознал и нашёл настоящую жизнь.

Игорь Сергеевич уверенно постучался в дверь его кабинета.

– Войдите,– ответил он.

– Здравствуйте.

– О-о, здравствуйте, здравствуйте,– искренне обрадовался Андрей Андреевич.– Рад вас видеть.

– Неужели?

– Честное слово. Я за это время кардинальным образом изменил мнение о вас.

– И какое же оно теперь?

– Теперь я думаю, что вы всё-таки можете писать стоящие вещи, если захотите.

Игорь Сергеевич усмехнулся.

– И на том спасибо.

– Как, кстати, здоровьице?

– Терпимо. Вот только зрение совсем плохое стало, теперь приходится при чтении одевать очки.

– Сочувствую.

– Да ничего страшного.

– Вы садитесь, садитесь, что стоять то?

Игорь Сергеевич сел в кресло напротив Анатолия Андреевича.

– Ну что же, Игорь Сергеевич, начнём?

– Давайте.

Анатолий Андреевич включил диктофон и принял сосредоточенный вид.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич.

– Здравствуйте.

– Рад вас видеть, как, кстати, здоровье?

– Спасибо, неплохо.

– Я думал, что после такого строгого режима вы будете как минимум инвалидом третьей группы.

– Ну, это явное преувеличение, режим был не такой уж и строгий.

– Какие чувства вы там испытывали?

– Разные, поначалу страх, жалость к себе, потом стала доминировать ненависть, а затем и гордость.

– Гордость?

– Бьют же ведь не просто так, правильно? Бьют, когда слишком много на себя берёшь, а я брал очень много. Я был противовесом всей системе, я был её угрозой. И чем больше меня «били», тем, значит, большую опасность я представлял системе, а вывести из равновесия такую устойчивую, продуманную и целостную штуку, поверьте мне, уж чего-то да стоит.

– И вы не сдались?

– Я считаю, что существует два типа людей: одни теряют силу, когда на них слишком сильно давят, другие наоборот отнимают её у того, кто давит, и потому становятся ещё сильнее. Я становился сильнее.

– И вы даже никогда не хотели сдаться?

– Нет, почему же? Иногда очень даже хотел, были у меня такие гаденькие мыслишки, но для этого я был слишком переполнен ненавистью.

– А почему вы так ненавидели?

– Потому что не любил. Среднего ж, как известно, не существует, и раз система мне не нравилась, то я её ненавидел, а она за это меня, а я за это её ещё больше… Этакий прогрессирующий замкнутый круг.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю. Если начал, потом уже трудно остановиться и неважно, касается ли это чего плохого или наоборот хорошего. Масса весьма инерционная вещь.

– А где больше чувствуется эта инерционность, здесь или там?

– Что касается психушки, то маленького толчка она, конечно, и не почувствует, зато если толкнуть хорошенько, то потом и делать ничего не надо, сама развалится

– И вы толкнули?

– Я букашка, маленькая-премаленькая, что я один могу сделать?

– А вы не считаете, что «Одиночки опаснее для социума, чем целые движения»?

– В некоторой степени. Одиночка может долго просуществовать, но на него никто не обратит внимания, как заноза: нудно, противно, но ничего страшного. А вот масса, бунтари, могут много чего сделать, но не успевают, так как период полураспада у масс очень мал, и они быстро растворятся в нашем всеразъедающем океане.

– Вы стали как-то по-другому мыслить…

– Да, я многое переосознал. Вернее даже не так, я стал мыслить глубже и стал понимать больше. Сейчас мне всё ясно и понятно, это довольно странное чувство.

– А вам кололи психотропные препараты?

– Да, конечно, это даже в книге заметно, в последних главах.

– А сколько в общей сложности вы провели времени в наблюдательной палате?

– Я не считал. И вообще, это не имеет значения.

– А что имеет?

– Результат.

– И каков он, этот результат? Для вас, конечно.

– Это невозможно описать никакими словами.

– А о чём же вы обычно думали?

– Обычно я вообще не думал, я спал. Только ночью я заставлял своё сознание проснуться, и тогда всеми мыслями были: как бы не уснуть и не забыть, о чём я писал.

– Это были неприятные ночи?

– Ещё раз повторяю, это не имеет значения. Да вы и не поймёте.

– Почему же, я всё понимаю.

– Нет, не понимаете. Это нельзя понять не пережив. Потрогать льва за усы и не угодить ему в пасть– это что-то…

– То есть, не всё было так плохо.

– Мир крайностей: ничего наполовину, всё до конца. Если хорошо, то так, что чертям завидно, если плохо, то до смерти, пусть и моральной. Не тёмно-серые и светло-серые полосы как здесь, а настоящие, чёрные и белые.

– Получается, настоящий мир тот, а не этот.

– Да нет, просто слишком большие различия.

– А если бы этот мир стал таким же, как тот, он стал бы настоящим?

– Ничего хорошего я здесь не вижу. Тот мир – мир тоталитаризма, свободу можно только украсть, а свобода, как я уже неоднократно говорил, самое ценное, что есть у человека, и я не отказываюсь от своих слов, скорее даже я стал верить в них ещё больше.

– Получается, там вы только укрепили свою веру?

– Да. Там я почувствовал по-настоящему то, во что всегда верил, я почувствовал свободу. Там она ярче и имеет гораздо большее значение, чем здесь, жаль только, что её там слишком мало.

– Кстати, как вы писали свой роман?

– На ощупь под одеялом, без движений, без остановки…

– Страшно было?

– Да, и ещё как! Но в тоже время и ужасно приятно от осознания того, что ты стоишь в оппозиции огромному колоссу, и ему приходится считаться с тобой.

– А вам кто-нибудь помогал в ваших стараниях?

– Конечно, один бы я ничего не сделал. Были там друзья, настоящие друзья. Даже не знаю, как их назвать; не то кровные братья, не то братья по борьбе…

– А это хорошо, обрести покой?

– Кому как, для меня нет. Я живу, пока борюсь. Я перестану считать себя человеком, как только опущу руки.

– Ну что же Игорь Сергеевич, я думаю, хватит, не буду утруждать вас лишний раз…

– Я полон сил, мне не нужен отдых. Я думаю, завтра же начну новый роман.

– Про что?

– Узнаете.

– Надеюсь, он будет не хуже предыдущего.

– Теперь я понял, как надо писать, должно получиться не хуже этого.

– Будем ждать с нетерпением. Спасибо за беседу.

– До свидания.

– До свидания, надеюсь, скоро увидимся.

Анатолий Андреевич выключил диктофон.

– Неплохое получилось интервью.

Игорь Сергеевич покачал головой.

– Нет, совсем не то. Я так ничего не объяснил, я вы ничего не поняли, очень жаль.

– Чего же тут непонятного?..

– Ну да ладно, кому это надо? Да и действительно, кто это поймёт?

Игорь Сергеевич встал с кресла.

– До свидания, Андрей Андреевич.

– Да, да, до свидания.

Игорь Сергеевич закрыл дверь. Настроение у него почему-то резко ухудшилось.

«Да, здесь меня никто не поймёт. Здесь всё не так, всё не то».

Глава 8

Время шло.

Тот же стол, тот же вид из окна, да только что-то не так, всё как-то по-другому.

Вот уже больше месяца, как Игорь Сергеевич писал свой новый роман, который ему никак не давался.

Первые две-три недели всё было как нельзя лучше, Игорь Сергеевич в это время написал львиную долю всей работы. Тогда он писал с удовольствием, энергия просто переполняла его, никто не мешал ему, он был свободен, и он гордился собой. Но затем это замечательное чувство постепенно прошло и сменилось какой-то тупой болью. Он писал всё меньше и меньше, скорее по инерции, чем по желанию. Ему было страшно признаться, но он скучал по психушке, по тем незабываемым и неповторимым временам, и с каждым днём эта грусть становилась всё больше и больше.

«Я думал, я научился писать… Нет, как не умел, так и сейчас не умею. Эх, ну что ещё надо? У меня есть слава, время, свобода, пиши на здоровье, почему хоть теперь ничего не получается? Осталась ведь какая-то десятая часть, и я никак не могу её написать, нет никакого желания, вся энергия иссякла.

Странно, но придётся признать, что психушка подзарядила меня, а как её не стало, так и энергии тоже, этот месяц я писал на остатках. Эх, а первое время я так был доволен жизнью, доволен собой. Сейчас осталась только пустота и ничего больше.

«Всё совсем не то», хотя, скорее всего, именно то. То, к чему я привык. Я привык видеть, но не привык чувствовать, а в психушке я именно чувствовал то, о чём пишу.

Всё исчезло, хотя, что значит – исчезло? Нет, наоборот появилось. Появилась свобода и время, всё, что надо. А может быть, и не надо это вовсе?.. Нет, чушь. Как так, свобода не нужна? Конечно же, нужна, нужна как воздух, куда же без неё?

Не могу я писать, не могу и всё тут. Вот раньше было время: ночь, ни черта не видно, в трёх метрах от тебя сидит дежурная медсестра, а ты пишешь, чувствуешь, что над тобой завис молот и пишешь так, как будто это последние строки в твоей жизни; всё, что вообще имеет значение. А сейчас так ли важно то, что я пишу? Ну напишу я этот роман, скажут мне «молодец», дадут денег и всё, что я докажу этим романом? Что он значит для меня?… Ни-че-го.

Нет, что-то не то. В этот роман я вкладываю едва ли не больше сил, чем в предыдущий, то, что я сейчас пишу так же важно, как и тогда…

Понял! Или показалось, что понял… Может быть…

Да, точно… Вот в чём вся разница! Сейчас мне важно содержание моего романа, что обо мне подумают, а тогда… Да тогда мне вообще было наплевать, что я пишу. Я просто писал и всё, не думая о том, купят ли это, поймут ли, что обо мне подумают… Я просто был против, писать назло, и не важно, что и как. Теперь всё это стало важным, вся эта мишура жизни убила мою силу, съела мою энергию. Там я всё знал, там у меня была цель, настоящая цель, а здесь всё это исчезло. Зачем писать, ради чего? В психушке было совсем по-другому, было хорошо…

Господи, что я несу? Что за чушь? «Там было хорошо», бред. Что может быть хорошего в аминазине, в наблюдательной палате, в санитарах?.. Это цепи, которые только сковывают движения, не дают нормально жить и работать, что хорошего в цепях?

Хотя… Не знаю, совсем запутался, или может…

Во что верить? Всё не то, что же это со мной происходит? Н-да, надо отдавать себе отчёт, что я хочу обратно в психушку… Нет, бред! Я не могу этого хотеть! Я ведь там только и мечтал об этой комнате, об этом столе… Так вот же оно всё!

Привычка, всего лишь привычка. Как люди привыкают к тюрьме и уже не могут жить на свободе, хотя поначалу и ненавидят её. Да, я начинаю скучать, дурацкая привычка. Но ничего, это скоро пройдёт.

Нет, не верю. Кого я обманываю? Привычка… Какая глупость. Если бы это была только привычка, то скучал бы я первое время, а не сейчас. Это что-то другое, и я не хочу признавать – что. Там всё было по-другому: совсем другие ценности, другие мечты, другие мысли… там всё было по-настоящему, что ли, до конца. Всё было ясно, всё просто, ничего лишнего…

Как же я хочу вернуть это время! Свобода, свобода… Да, здесь её больше, но она так размазана по всему пространству, что её и не видно, а там свобода концентрирована до такой степени, что её можно едва ли не потрогать.

«Праздник кончился…». О, Господи, нет, я действительно чокнулся. Психушка– праздник, не хочу верить, не хочу, не хочу, не хочу! Этого не может быть, потому что этого не может быть вообще. Праздник… Что за чушь?! Там был ад, а я не хочу в ад.

Нет, всё. Так и правда, можно с ума сойти. Никуда я не хочу, плохо там было, ничего хорошего, привычка, привычка, я здесь и у меня всё есть… Я свободен, а значит, я всё могу.

А нужна ли она, эта свобода?..

Всё, хватит! Бред, бред! Надо сосредоточиться, надо писать, теперь никто ничего у меня не отнимет…

Работать, пора работать.

Так, на чём я там остановился?..»

Прошла неделя, но лучше не становилось.

Это время Игорь Сергеевич много думал и приходил всегда к одним и тем же, неутешительным для себя выводам.

«Неужели я действительно хочу обратно? Но почему? Не знаю… Нет! Знаю, боюсь себе в этом признаться, но я знаю, что со мной происходит.

Свобода… Какая ж это хреновня. Зачем она нужна? Кому? Что хорошего в это свободе? Боюсь в том разговоре с Евгением Алексеевичем мы сделали правильные выводы, при свободе человек действительно ноль… Но этого не может быть! Не хочу в это верить, не хочу! Но ведь так оно и есть. Надо смотреть правде в глаза.

Хотя, с другой стороны, при свободе человек– всё; от него одного зависит его судьба; он может делать всё, что захочет; он волен распоряжаться всем. Всем… Получается и теми людьми, которые не могут распоряжаться самими собой. Но это же война всех против всех! Безоговорочная, беспощадная, ибо там не будет сдерживающих законов государства и морали. Может быть, конечно, и будет видимость морали, но как только человек даст слабину… Его никто не станет жалеть, выживает сильнейший. Но ведь война– это не свобода, свобода и война вещи несовместимые. Война– это чистейший тоталитаризм: чтобы выжить, надо объединяться, то есть стать зависимым. Ничего не понимаю, я совсем запутался. Что же это такое?!

А та свобода, о которой я всё время мечтал, и которая была смыслом всей моей жизни? Что это такое? Стадо, которое независимо только потому, что всем на всё наплевать. Зачем что-то делать, если всё можно? К чему стремиться, если всё есть? Зачем вообще жить, если ты всё рано ничего не изменишь, ибо от тебя никто не зависит? Все свободны, все равны… Равными могут быть только животные, и то только потому, что у них нет мозгов, чтобы стать неравными.

Неужели свобода так отвратительна? Не хочу… Но ведь так оно и есть! Свобода– способ массового самоубийства. Свобода– это состояние только для тупых и потерявших себя. Почему сейчас происходит всеобщее отупение? Потому что становится больше свободы. Почему увеличивается число самоубийств? Потому есть почти всё, и не к чему стремиться. При свободе жизнь теряет смысл.

Вот в психушке…

При тоталитаризме всё иначе: или ты всё, или ничто; или ты безмозглая тварь, или оппозиция всему… Ничего среднего; никакой лжи; всё по-настоящему, без лишних слов и дел. Пограничная ситуация, война… Это может быть только при тоталитаризме, то есть на войне. При свободе всё, что ты ни скажешь– всё бессмыслица: никаких последствий, никакого результата, слова ничего не стоят, не говоря уж о мыслях. А вот при тоталитаризме… Жизнь за мысль; или с ними, или против них; всё просто, ясно, без этого бессмысленного нагромождения слов как здесь.

На войне, при тоталитаризме, действительно можно или стать личностью или умереть; без обмана, до конца. Психушка– вот где я стал личностью, вот где я чувствовал свободу, где была настоящая свобода, пусть и ненадолго и лишь для меня одного. А здесь… При свободе…

Неужели я всю жизнь стремился к этому… Проклятье!– Игорь Сергеевич взялся за голову.– Ничего не понимаю. Вроде всё правильно, но это же свобода, а это тоталитаризм, война! Я точно чокнусь.

Как же я хочу обратно, на войну.

Бред! Бред! Что за мысли? Неужели всё это правда? Не хочу в это верить. Не хочу!

Но это же так.

Нет!

Всё, пойду, погуляю. Не могу я так больше…»

Прошло ещё несколько дней.

«Я сойду с ума. Неужели вся жизнь коту под хвост? Неужели я был таким дураком? Что делать? Как это всё понять?

Надо с кем-нибудь поговорить. С психологом? Нет уж, доверия у меня теперь к ним никакого. С кем же тогда? Евгений Алексеевич! Пусть он меня предал, но сейчас мне уже всё равно, иначе я стану или дураком, или трупом. Он всегда умел успокоить, может, он всё объяснит.

Хотя, скорее всего, он не сможет, никто не сможет,– Игорь Сергеевич вздохнул.– Я теперь больше верю в войну… Нет, я в него не верю и не хочу верить. Где-то я ошибаюсь, что-то я не учёл. Обязательно надо поговорить с Евгением Алексеевичем, на него последняя надежда.

Завтра же пойду к нему. Не хотелось бы, конечно, видеть его, но делать нечего.

Завтра».

Прошло ещё время, но лучше не стало, скорее даже наоборот.

Игорь Сергеевич решил поступиться принципами и сходить к тому единственному человеку, который его всегда понимал. Так жить, так мучаться он больше не мог.

Он постучал в дверь его кабинета.

– Войдите.

– Здравствуйте Евгений Алексеевич,– Игорь Сергеевич закрыл за собой дверь и снял куртку.

– Игорь Сергеевич?

Игорь Сергеевич устало сел на диван и положил куртку рядом.

– Не ждал…

– Забудем.

– Вы меня извините, я, конечно, виноват, я тогда не думал, как это для вас важно…

– Хватит, я всё понимаю. Я там, вы здесь.

– Я не хотел…

– Евгений Алексеевич, не будем об этом.

Евгений Алексеевич сел за стол и опустил глаза. Он ждал, что скажет Игорь Сергеевич, но он молчал.

– А вы, собственно, зачем…

– Да так, отнёс издателю рукопись и заодно уж решил к вам зайти.

– А я как раз собирался вам звонить.

– Зачем?

– У нас тут на кафедре сплошные проблемы, половина преподавательского состава ушла.

– Что же так?

Евгений Алексеевич махнул рукой.

– Длинная история. Вот, нужно бы правоведение почитать, вы же разбираетесь…

– Я не смогу,– Игорь Сергеевич сразу погрустнел.

– Отчего же так?

– Я перестал себе верить, а если я не верю себе, то как же я смогу убедить других?

– Как же можно не верить самому себе?

– Я запутался, окончательно и бесповоротно. Не знаю, во что верить, как жить и зачем жить.

Евгений Алексеевич удивлённо поднял брови.

– И что же с вами случилось?

– Я понимаю, что там было лучше, но не нахожу обоснований этого, вернее нахожу, но не хочу в них верить.

– Где это «там»?

– В психушке, где же ещё?

– В психушке лучше, чем здесь?– не поверил своим ушам Евгений Алексеевич.

– Да. Трудно поверить, но это так.

– И чем же там лучше?

– Вот именно, что не знаю. Не могу здраво ответить на этот вопрос, а если и нахожу ответ, то он противоречит всем моим принципам.

– Не понимаю…

– И никто не поймёт. Здесь я полностью предоставлен сам себе, чтобы это понять, надо это прожить,– Игорь Сергеевич на секунду замолчал, собираясь с мыслями.– Это… Это сказка, это рай. Там было всё, что надо для жизни. Там была цель, были средства, был враг, был я. Всё просто и понятно, никакой мишуры, идеальная жизнь.

– А как же Антон Эдуардович, наблюдательная палата?..

– А что палата? Наказание, но наказание за дело, ответ врага на атаку. Там слово стоило мира, а мир не стоил слова; там были настоящие ценности, а не мифы; там за любую мысль, за любое действие надо было платить, там всему была цена; там ничто не давалось так просто, как здесь, в этой проклятой действительности.

– Но это же воплощение тоталитаризма.

– Вот именно. И это замечательно…

– Тоталитаризм замечателен?

– …жить при тоталитаризме и бороться– это что-то особенное; это нечто; это что-то, что «Руками не потрогать, словами не назвать»…

– Вы хотите тоталитаризма? Вы перестали верить в свободу?

– Этого-то я и боюсь.

– Но ведь свобода была для вас всем.

– Да кому она нужна? Быть свободным, значит быть никем. При свободе все слова это только набор звуков, они ничего не стоят; при свободе любое действие– ничто, потому что это же может сделать каждый, нечего терять, бессмыслица.

– А…

– Только тогда слово имеет смысл, когда за него можно умереть; только тогда действие имеет цену, когда оно обречено. Как там у Гёте? «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой». При тоталитаризме всё до конца, всё будет утеряно, но твоя цена– это цена твоих потерь. Вот это жизнь, это рай. Сталин– святой, если не было бы его, не было бы и Солженицына. Только когда за мысль могут убить, только тогда она чего-то стоит.

– И вы хотите ходить под топором?

– Да, я буду ненавидеть этот топор, но без него я не смогу жить, я хочу обратно.

– Поздно.

– Да, поздно. Этого уже не вернуть.

Евгений Алексеевич не знал, что сказать.

– Что же делать?– Игорь Сергеевич взялся за голову.

– Живите, просто живите и всё.

– Зачем?

– Просто так, как все живут.

– Неужели я всё это время жил ради своего врага?

– Не понял, какого врага?

– Свобода– вот главный враг человека. Она лишает жизнь страха, а не боятся только мёртвые и дураки. Свобода делает нас дураками. Человечество превратится в стадо безмозглых животных, когда станет свободным.

– Трагедия.

– Нет, не трагедия. Трагедия это не когда все умерли, а когда все остались живы. «Ромео и Джульета»– это так, романтическая комедия: одна померла, а на самом деле не померла, потом другой помер, а на самом деле не помер, потом опять… Комедия. И концовка хорошая: никто не будет мучиться, умерли в один день, скинули с себя эту противную «мясную избушку» и обрели счастье там, в лучшем мире.

Вот если бы Ромео не покончил с собой, со временем женился бы, вёл обычную жизнь, потом спился или ещё что-нибудь, вот тогда это была бы трагедия. Да, в жизни есть только одна радость– смерть. Хотя, если всё хорошо, что хорошо кончается, то тогда жизнь действительно хорошая штука.

– Не нравятся мне ваши мысли.

– Если я не могу быть там и не хочу быть здесь, то куда же мне ещё податься?

– Не всё так плохо.

– Куда уж хуже?

– Вот ты только что написал новый роман, будут хорошие отзывы…

– Не будут. То, что я сейчас написал полная чушь, то же, что и было раньше. Тем более что я и сам не верю в то, что написал. Хочу верить, но не могу.

– А если всё-таки книгу примут хорошо?

– Тогда, может, и действительно не всё так плохо и это только из-за плохого настроения мне кажется, что я её плохо написал.

– Именно так оно и есть.

Игорь Сергеевич вздохнул.

– Извините, что побеспокоил вас, мне надо было хоть кому-нибудь излить душу.

– Всегда пожалуйста, заходите ещё.

Игорь Сергеевич встал и взял куртку.

– Ну что ж, досвидания.

– До скорых встреч.

Игорь Сергеевич вышел из кабинета.

«Ну, вот и рецензия г. Лапина. Почитаем, хотя что там читать? И так всё ясно…

«Очередной «шедевр» И.С. Кузнецова»– прочёл заголовок Игорь Сергеевич и одел очки.

«На днях вышла новая книга И.С. Кузнецова, уж не знаю, поздравить вас с этим или посочувствовать…»

Анатолий Андреевич в своём духе.

«К сожалению, должен признать, что всё вернулось на свои места…»

Он прав, как жаль, но это так.

«Первая половина книги ещё очень даже ничего, но вторая… в «лучших» традициях Игоря Сергеевича…»

Эх, тогда я ещё верил.

«Куда опять делась та энергия, та сила и уверенность, которая просто распирала его прошлый роман? То же рассусоливание, та же надуманность, что и раньше. Даже складывается впечатление, что Игорь Сергеевич уж и сам перестал верить в то, что пишет…»

Да, я перестал.

«Жаль, видимо в психушке И.С. Кузнецову было лучше, чем в нормальной жизни…»

Игорь Сергеевич не стал дальше читать и закрыл журнал. Он не злился, он понимал, что Анатолий Андреевич прав, понимал как никогда, но от этого становилось только больнее.

«Да, вся жизнь– сон, никчёмный пустой сон, в который я слепо верил. Только сейчас я проснулся. Я родился не там и не тогда, когда должен был бы родиться. Я живу не в том мире.

Свобода… Какой бред! Стремиться к свободе нужно, но только ради самого стремления. Сама свобода– это пропасть, из которой самому уже не выбраться, только с помощью таких добрых людей, как Гитлер.

Свобода… Свободное общество– идеальное общество. Каким же я был дураком, если в это верил. Проскакивали у меня порою хорошие мысли, но я, баран, выкидывал их. Война– вот идеальное состояние общества. Почему я раньше не верил в это?

Война… Идеальная жизнь. Всеобъемлющая и бесконечная война, когда нечего терять, когда каждый день последний.

Война… На войне есть всё: враг, друг, цель, средства, всё просто и понятно, что ещё надо для счастья?

Свобода… Ни слово, ни дело гроша ломаного не стоят, а зачем делать то, что не имеет цены? Ради чего жить, когда всё есть?

И во всё это я верил, ради этого я жил. Каким же всё-таки я был дураком.

И что делать теперь? «Просто жить»– как предлагал Евгений Алексеевич. Я так не могу, это не для меня. Хотя для такой жизни у меня есть всё: и деньги, и слава, и работа, но жизнь ли это вообще?

Зачем? Меня здесь ничто не держит. У меня никого нет, по мне никто не будет плакать, все только обрадуются, даже полюбят ещё больше, люди же могут любить только мёртвых.

Умру и всё, конец мученьям, раздумьям, заботам. Раз, и ничего нет. Почему все боятся смерти? Смерть– единственная радость в жизни. Почему её все представляют старухой с косой? Послушали бы Вангу. За что её так невзлюбили? Она освобождает от проблем, дарует покой; покой, к которому мы все так стремимся.

Зачем вообще я должен жить? Всё, незачем. Всю жизнь потратил в пустоту, и менять что-либо уже слишком поздно.

Я не могу быть там, не хочу быть здесь, остаётся только вторая сторона медали…

Но я боюсь. Да, я боюсь. Что будет там? Хотя, какая разница? Хуже уже некуда,– Игорь Сергеевич посмотрел на окно. Он ещё не заклеил его на зиму.– Один прыжок и меня нет, ничего нет.

Вся жизнь, все идеалы… Так просто умереть, так легко, когда жизнь теряет смысл,– Игорь Сергеевич встал и подошёл к окну. По улице ходили редкие прохожие.– Странно, но сейчас я вспоминаю не «счастливое» детство, не минуты славы, а наблюдательную палату, Антона Эдуардовича… Ты был прав, я не смог здесь жить, ты выиграл, ты смеёшься последним.

А эти ночи, когда я писал, когда дописывал последнюю часть рукописи… Господи, как же я скучаю по этим минутам, как я хочу на войну! Ну почему я не умер тогда, когда обрёл себя, обрёл весь мир? Я был счастлив, я был счастливым человеком, как жаль, что этого уже никогда не вернуть,– Игорь Сергеевич равнодушно открыл окно. На улице было холодно.– Один прыжок, одно мгновение… Что страшного в смерти? Только сам страх.

Я пожил, меня здесь больше ничто не держит, я не хочу больше жить, незачем,– он встал на подоконник.– Не понравилось мне в этих гостях, надоело, пойду в другие гости…»

Перед глазами стояла палата, ночь, слышались шаги санитара…

Он раскинул руки и закрыл глаза.

23.11.02 – 29.12.02

Разговоры ни о чём

«Главным средством для облегчения жизни является идеализация всех её событий»

Фридрих Ницше, «Человеческое, слишком человеческое».

Глава 1

А случилась эта история в те далёкие и замечательные времена, когда люди жили небольшими племенами, каждый знал друг друга, каждый боролся за свою жизнь и каждый верил своим богам. Ещё не было ни ракет, ни пулемётов, ни даже ружей; всё просто и незатейливо, как сама природа.

Маленькие хижины, сделанные из веток и листьев, несколько костров, десяток-другой семей, вот и всё, что было. Дети играли, старики сидели у костров, женщины хозяйничали, а мужчины, естественно, убивали всякую живность, а порою и тех, кто им просто не нравился.

Вот так оно всё и существовало: просто и незатейливо, грубо и естественно, на радость всем и каждому.

Этот месяц в тех краях выдался особенно хорошим и привлекательным.

Был обычный солнечный день, все занимались своими делами. У хижины сидели два пожилых человека (по тем временам глубокие старики) и сонно разговаривали друг с другом.

– Ты, кстати, товаром инами обменивался?

– Когда?

– Два дня тому назад.

– Было дело.

– И что?

– Отличную шкуру выменял.

– Поздравляю.

– Но сколько я за неё отдал, у-у…

– Так много?

– Больше.

– Так зачем же тогда тебе сдалась эта несчастная шкура?

– Солидно.

– А зачем?

– Уважать будут.

– А зачем?

– Это ты у нас дураком был, дураком и помрёшь, тебе не понять.

– Ладно, не злись.

Затянулась пауза. Один из стариков посмотрел на Солнце.

– Как бы засухи не было, а то вон какая жара стоит.

– Переживём.

– Да, переживём. Великий Добр милостив, он не допустит, чтобы мы умерли от голода и жажды.

– Но великий Зол тоже силён, его надо бояться и держать ухо востро.

– Да.

Опять затянулась пауза.

– С природой-то можно совладать, это не человек.

– В каком смысле?

– Как бы войны не было.

– А почему ты решил, что она может быть?

– Ну, так, когда я шкуру выменивал, мне столько всего порассказали.

– Да ну?

– Ага.

– И чего же?

– Борины сейчас просто в ужасе.

– Что ты говоришь…

– Да и ближайшие к ним аны и ены тоже.

Он замолчал.

– Ну и что ты запнулся?

– А что?

– Ну, рассказывай.

– Ах да. Так вот, мне сказали, что на них ночью, на дальние хижины не так давно кто-то напал, какие-то бородатые люди, жестокие и неуловимые. Теперь они даже днём боятся в лес выйти, или убьют, или обкрадут, а скорее всего, похитят и будут потом выкуп требовать.

– И кто же это?

– А Зол его знает.

– Не поминай по пустякам его имени, сколько раз тебя можно учить?

– Извини, и да простит меня Добр.

– Ну, так кто они такие?

– Так я же говорю, неуловимые они. Слыхал я от других людей, что это вообще не племя, а бродячие охотники.

– Охотники?

– Да, охотники на людей.

– Охотники на людей?

– Ага.

– Это бандиты, что ли?

– Да, точно, бандиты. Нападают они небольшими группами по три человека, и есть у них предводитель, правда как зовут, не знаю.

– А откуда они взялись?

– Откуда-то с востока. Говорят, что они вовсе не хотят грабить и убивать, а хотят только, чтобы мы сбросили старые устои и стали верить настоящим богам.

– А зачем же они тогда убивают?

– Чтобы мы поняли, что намерения у них серьёзные.

– И откуда ты всё это знаешь?

– Люди говорят, людей слушать надо.

– Не надо, люди всегда брешут.

– Но что-то ведь, правда?

– Нет никакой правды.

– А факты? От них ведь никуда не денешься.

– Важен не факт, а отношение к нему. Тебе говорят отношение, ты потом думаешь об отношении, а потом говоришь опять же отношение. Так где же тут правда? Правду знает только первый человек, но рассказать её он уже никому не может.

– Ты хоть сам понял, что сказал?

– Да.

– А я нет.

Опять затянулась пауза. Они стали смотреть на играющих детей.

– Детей жалко.

– Ты о чём?

– Ну об этих, как их там?..

– А-а, ничего, пусть только сунутся.

– И что?

– Мы их побьём.

– Почему же тогда остальные не побили?

– Глупые, испугались.

– Чего?

– Внезапности. Нас этим уже не испугаешь, тем более что сами по себе они слабы, человек десять-двадцать, найти да и побить.

– Всего-то?

– Главное – не разводить панику, надо чувствовать своё превосходство.

– А остальные почему не чувствуют?

– Эти нехорошие люди сначала напали на анов, причём тогда, когда все мужчины были на охоте, вначале бесшумно убив охрану, а затем перебили чуть ли не четвёртую часть племени и всё украли. Там они, кстати, и рассказали, зачем в действительности пришли.

– Та-ак.

– Затем они напали на енов, и без того напуганных произошедшим, но обокрали всего не то три, не то четыре семьи, при этом убив всего несколько человек. А когда шесть дней тому назад они напали всего на одну семью инов, и то живших на отшибе, всё племя было в ужасе, и три ночи никто не спал. А так, если не бояться, то их можно легко перебить и десятой частью нашего племени.

– Это если не бояться.

– Да.

– А я, честно говоря, уже боюсь.

– Да, и я чуть-чуть.

– Люди по натуре своей паникёры.

– Здесь ты прав.

– Этак они все племена одно за другим перебьют.

– Не, ну до этого не дойдёт.

– Почему?

– Кто-нибудь всё-таки даст отпор, не один, так объединившись.

– Хорошо бы.

Они опять замолчали.

– Жарко.

– Ага.

– Как бы удар не хватил, пошёл я.

– Иди.

Он медленно встал.

– До скорого.

– Угу.

Поздний вечер. Все давно уже спали. У костра сидел вождь племени и один из старейшин. В руках у них было по маленькой палке, и они то и дело теребили ими костёр.

– Интересно,– заговорил вождь, старик с хитроватым выражением лица.– Своими искрами огонь выражает своё негодование или свою радость?

– Не знаю Могучая Гора, тебе лучше знать,– с почтением ответил старейшина.

– Почему я должен всё знать?

– Потому что ты правишь самым большим и могущественным племенем во всём мире.

– Ну, не во всём.

– На сколько хватает глаз.

Несколько секунд они молчали.

– Ты слышал новость, Серый Камень?

– Какую именно?

– А как ты думаешь, что меня интересует?

– Племена.

– Так что же тогда это за новость?

– Ты о том нападении на восточные племена?

– Именно.

– Да, об этом я слышал.

– И что ты думаешь по этому поводу?

Его лицо стало ещё хитрее.

– Очень плохо, они крадут то, что мы могли выменять.

– Обмен ещё не самое главное в жизни. Мы всегда рады помочь, но лишь для того, чтобы нам были обязаны.

– Да, мы много кому оказали помощь.

– Значит нам многие обязаны, а обязанность– мать зависимости, а, следовательно, и власти.

– Вы очень мудры.

– Мудрость– синоним дальновидности, я просто живу будущим.

– Да.

– Я думаю, это просто подарок богов, и мы обязаны этим воспользоваться.

– Как же?

– Они сейчас все боятся, а страх убивает слабого и возносит сильного. Мы протянем им руку помощи.

– Как? Мы же не племя воинов.

– Мы объединимся для борьбы с общим врагом, под моим началом, конечно, я же инициатор.

– Но, о мудрейший Могучая Гора, я знаю, что враг имеет численность не более двадцати человек, зачем собирать тысячу, чтобы одолеть его?

– Это всего лишь число, страху от них, как от тысячи, а мы ещё увеличим их страх.

– А если они уйдут? Они же не будут грабить вечно.

– Я знаю, что они сильные и бородатые. Мы найдём десяток таких же и поможем.

– Кому?

– Кому надо.

– О-о, я вас понял,– Серый Камень многозначительно улыбнулся.

– Конечно, настоящие бандиты о них ничего знать не будут.

– Очень мудро, Могучая Гора.

Могучая Гора о чём-то задумался.

– Нет, чего-то не хватает,– он перевернул палкой небольшое полено, уже наполовину сгоревшее.

– Вот видишь, Серый Камень, это полено почти сгорело, но оно ещё может дать ростки, я такое видел, а нам ростки совершенно не нужны. Убить двадцать человек и спасти пару племён– это мелочь, нужен настоящий враг. Без настоящего врага нет и настоящей победы.

– И что же ты предлагаешь?

– Нужен козёл отпущения.

– То есть?

– Племя, которое приютило врага, которое предало всех и которое поэтому необходимо уничтожить.

– Так никто же их не принимал.

– Это неважно.

– А-а,– понял Серый Камень.– Вон оно что.

– Именно.

– Но где достать доказательства?

– Если правильно преподнести воду, то от неё умрут так же, как и от страшного яда.

– И что же это будет за племя?

– Какое-нибудь дальнее, не особо почитаемое, но вождя, которого я могу попросить приютить моих воинов.

– А вдруг этот вождь догадается?

– Я скажу, что это моя помощь, защита от бандитов, так как я очень благосклонен к его племени, он меня ещё и благодарить будет.

– А вдруг кто-нибудь не захочет объединяться?

– Все захотят. Я их так напугаю, что они сами ко мне прибегут, тем более, что мне почти все обязаны.

Серый Камень хихикнул.

– Получается, что доброта– самое страшное зло, потому что доброта обязывает, обязанность сковывает, а скованность лишает воли.

– А когда нет воли – нет ничего,– шёпотом добавил Могучая Гора.

Они немного помолчали.

Костёр разгорался.

– Интересно получается, а вот зло– самая что ни на есть добродетель, потому что зло делает умнее, а ум– незаменимая и важнейшая вещь в жизни.

– Удивительно.

– Да уж, добро– это зло, а зло– это добро, так где же тогда добрые боги и злые? Тем ли богам мы молимся? Может, надо бы всё наоборот?

Серый Камень внимательно слушал, но ничего не говорил по причине известной отсталости.

– Я считаю, что люди исчезнут, когда в мире будет царить одна доброта, когда будут трауры на весь мир из-за сотни-другой погибших, когда нельзя будет никого убить, даже самую последнюю сволочь… Пусть эта доброта по большей части будет показухой, но именно она и убьёт мир.

– А как же тогда жить?

– Накапливать зло. Добро для показухи, а зло для дела. Спрячется оно до поры до времени где-то там, внутри, а потом как даст! И война. Затем опять мир и снова накопление зла к следующей войне. Именно зло и не даёт человечеству остановиться на месте и умереть или отупеть до безобразия, уж и не знаю, что лучше.

Могучая Гора замолчал, на его лице блуждала загадочная улыбка.

– Завтра же отправим паникёров в племена и начнём собирать двойников бандитов.

– Нужно собрать совет старейшин.

– Да, завтра. Чем быстрее, тем лучше,– Могучая Гора самодовольно улыбнулся.– Все племена будут моими, я лишу их воли и подарю им взамен уверенность.

– Да, Могучая Гора, они все будут твоими

Могучая Гора встал и бросил палку в костёр, Серый Камень поднялся следом.

– Время спать.

– Да, пора.

– До завтра.

– До завтра, и пусть боги не оставляют тебя даже ночью.

Могучая Гора улыбнулся.

– Не посмеют.

Огненное Солнце бросил палицу на землю и сел перед хижиной. Он устало потёр глаза и стал смотреть на суетившихся женщин.

К нему подсел Яркий Месяц– его лучший друг.

– Ну что там, как там, доволен охотой, день удачный, удачный?– он был как всегда весел.

Яркий Месяц говорил быстро, постоянно повторяя слова и глотая окончания, как будто он вечно куда-то спешил.

– Да-а,– протянул Огненное Солнце– Неплохая была охота, мы славно потрудились.

– Ну так мы же лучшие, что лучшие, охотники.

– Да, лучшие. Но мы же сыновья самых важных людей в этом племени, мы и должны быть лучшими.

– Это ты сын, что сын, вождя, а я так, так– сын всего лишь одного, что одного из старейшин, старейшин.

– Но тоже ведь не последняя персона.

– Да уж, да, – Яркий Месяц заулыбался.

Это с виду Яркий Месяц был как умалишённый, на самом деле голова у него была ясная. И, кстати, яснее, чем у некоторых.

Огненное Солнце достал из-за пояса каменный нож и лёг на траву.

– Интересно, мне повезло?

– О да, да, ты один завалил оленя этой палицей, палицей, ты герой, что герой.

– Я не о том.

– А о чём же, о чём?

– Мне в жизни повезло?

– Ты это к чему, что к чему?

– Да просто так, задумался.

– Да, да-а, ты сильный, что сильный, умный, да ещё и сын вождя, что вождя.

– Вот именно, сын вождя. Я вот сейчас подумал, а что если бы я вернулся с неудачей? Меня бы, наверное, все сразу возненавидели, я же всегда должен быть первым.

– Ты и так первый, первый.

– Но стоит хоть раз хорошенько оступиться…

– Нет, нет…

– Если бы ты знал, как трудно быть лучшим. Худший может идти только вперёд, он даже может и вообще ничего не делать, ему терять нечего, а лучший всегда должен держаться за то, что имеет, ни шагу назад, ни секунды на месте. И выходит, так ли хорошо быть лучшим? Получается, что худшим быть гораздо приятней.

– Чушь, чушь, чушь,– Яркий Месяц засмеялся.

– Ты просто не хочешь об этом думать. Да, веришь только тому, чему научили.

– Хватит, хватит раскисать. Ты что это, что?

– Не знаю. Просто так, имею право.

– Имеешь, что имеешь,– согласился Яркий Месяц.

– Эх, сейчас придёт отец, и конец моему свободному деньку.

– Ну и что, что?

– Если бы ты только знал, как он замучил меня своими нравоучениями.

– Он учит тебя, что тебя, хочет, чтобы ты, что ты, стал лучшим во всём, всём.

– Я не хочу становиться его усовершенствованной копией, этакий человек– идеал. Я перестану быть самим собой, если потеряю свою плохую сторону, а я хочу остаться личностью.

– Не хочешь, как хочешь, что хочешь.

Яркий Месяц прилёг рядом.

– Огненное Солнце, слыхал, что слыхал, про анов?

– Да. И про анов, и про енов.

– Говорят, что на инов и на онов, что онов, недавно тоже напали, напали.

– Брехня. На инов ещё может быть, а уж на онов они точно напасть не осмелятся.

– Почему ты так думаешь, что думаешь?

– Слишком большое племя, как три наших, хотя и мы далеко не самое маленькое.

– Ты прав, прав, но говорят же…

– А ты больше слушай.

– Но ведь…

– И вообще, кто тебе это всё рассказал?

– Да так, что так, слухи ходят.

– Из-за каких-то двух несчастных нападений горстки бандитов, поднялся такой шум, как будто на нас идёт весь восток. Чего хоть все так перепугались?

– Но ведь резня, резня, вон племён уж сколько, много жертв, что жертв…

– Много жертв,– Огненное Солнце усмехнулся.– От силы человек тридцать. За год от волчьих клыков гибнет больше. Хотя бы одно племя собрало воинов и прочесало лес, вот и конец трагедии.

– Боятся, что боятся, не признаются, но боятся.

– Боятся страха соседа, а сосед от этого начинает бояться ещё больше.

– Да, что да, тут уж ничего не поделаешь. Так устроен мир. Видимо Зол, что Зол, стал показывать свою силу, силу.

– Но Добр всегда побеждает.

– Нужно принести, что принести, ему жертву.

– Ты прав Яркий Месяц, боги любят жертвы.

– Кстати, говорят, что говорят, что аны хотят объединиться с другими племенами, племенами.

– Дураки,– Огненное Солнце покачал головой.– Они ещё могли выжить, большая же часть племени целёхонька, да и воины все живы, а теперь они все погибнут, растворятся в другом, большем племени.

– То они могли бы, что могли, действительно погибнуть, а теперь они уж точно, точно, будут жить.

– Они потеряют свою культуру, своё имя, самих себя, всё, это конец, это уже не жизнь.

– Ты не понял, понял, они не хотят слиться с другим племенем, что племенем, просто хотят, хотят, объединиться для борьбы с общим врагом, что врагом.

– Сначала они объединятся так, а потом поймут все выгоды и прелести совместной жизни. Они перемешаются, забудут свои настоящие имена, историю, традиции и, в конечном счёте, исчезнут.

– Наоборот, наоборот, станут сильнее.

– Сила в корнях, в традициях, в истории; если всё это перемешивается, то исчезает и сила. Дерево без корней быстро сохнет.

– Нет, как нет, не согласен. Сила, что сила, в количестве, количестве, всё остальное атрибут, что атрибут.

– Как знаешь, но я бы ни за что не лишился своих корней. По крайней мере, это неуважение к своим предкам, к тем, кто умирал за своё, понимаешь, своё племя, а не за кучку людей с намешанными обрядами. И пусть они взяли самое лучшее друг от друга, но добро без капли зла– это только смерть, как, в общем, и наоборот, уж кто как понимает.

– Всё, хватит, что хватит. Вон идёт твой отец, отец.

– Ну, всё…

– Пока, вечером увидимся, что увидимся.

– Угу, увидимся,– Огненное Солнце снова завалился на траву.

Чёрная Борода подбросил в костёр сухих веток и сел рядом.

Ему нравилось сидеть у костра, нравилось смотреть на огонь. При взгляде на него, он всё время задавался вопросом о том, что есть огонь, кем он ниспослан нам и почему.

Поблизости никого не было, и он решил предаться любимым размышлениям.

«Огонь– источник тепла, еды, он отпугивает зверей, в общем, огонь помогает жить, значит, огонь послан нам добрыми богами. Но с другой стороны, огонь жжёт, убивает, лишает жилища и еды, значит он зло и это происки злых богов. Так что же такое огонь, зло или добро? Может быть, он в одно время добро, а в другое зло? Но ведь такого не может быть; если я человек, то я не могу стать волком, должно быть что-то одно. А может быть огонь сразу и добро и зло? Странно как-то, добрые боги не могли внести в него зло, а злые– добро… Вот загадка-то… Такая простая вещь, а уже не поймёшь что…»

К Чёрной Бороде незаметно подошёл Бурный Ручей и, не говоря ни слова, уселся рядом.

– А, это ты.

– Да, Чёрная Борода, это я.

– Когда же ты прекратишь красться даже тогда, когда это совсем не надо?

– Привычка.

Бурный Ручей, в отличие от Чёрной Бороды, был угрюм и немногословен.

– Куда идём завтра?

– Надо выждать пока всё успокоится.

– Это долго?

– Да, возможно. По крайней мере, не меньше десяти дней и ночей.

– Долго.

– Терпение сильнее дубинки.

– Терпение оружие труса.

– Все мы трусы…

– Что?

– …и все герои. Смотря, в какой ситуации и смотря как на это посмотреть.

– Две крайности в одном человеке?

– И в одно время.

– Я не понимаю тебя Чёрная Борода,– лицо Бурного Ручья стало ещё более угрюмым.

– Тебе и не надо ничего понимать, понимать должен я, а ты делать.

– Да, ты же ведь слышишь настоящих богов,– Бурный Ручей усмехнулся.

– Ты должен верить в них.

– Я верю, ведь я с тобой.

– Ты со мной не для того, чтобы показать людям каких-то там настоящих богов, а лишь ради добычи.

Бурный Ручей скромно кивнул, чего уж здесь скрывать?

– Так, за компанию,– добавил Чёрная Борода.

– Все верят.

– Так же, как и мы с тобой, за малым исключением.

– Что?

– Я говорю надо верить, или хотя бы создавать видимость веры, без веры нельзя и ветку сломать.

– Во что верить?

– В богов, конечно.

– Зачем?

– Если мы не будем верить, мы лишимся поддержки восточных племён, и нам некуда будет возвращаться.

– Можно просто делать вид, что веришь.

– Вот и делай.

– Делаю.

– Ну и молодец.

Наступила тишина. Чёрная Борода подбросил дров в костёр.

– Чёрная Борода, а разве можно убедить жертву, что ты прав?

– Можно, всё можно.

– А смысл?

– Смысл?

– Да, смысл.

Чёрная Борода задумался.

– Наверняка хоть кто-нибудь нам поверит и, естественно, захочет присоединиться.

– Присоединиться могут и из-за добычи.

Чёрная Борода покачал головой.

– Гораздо приятней убивать за идею, чем за добычу, это даже как-то облагораживает. Каждый хочет быть проповедником истины, но мало кто обычным грабителем.

– Но ведь если в это не веришь…

– Ну и что? Просто скажи себе, что веришь. Зачем соглашаться с тем, что ты сволочь и бандит, когда гораздо приятнее просто верить?

– Умно сказано.

– Я и должен быть умным и уверенным в своей правоте, иначе за мной не пойдут.

– Как ты думаешь, у нас уже есть сторонники?

– Пока что, наверное, нет.

– Почему пока что?

– Нет противовеса. Верить начинают только отверженные. Нет сейчас той силы, которая может отвергнуть человека.

– И что же это может быть за сила?

– Сейчас мы в лице людей чуть ли не абсолютное зло, нам нужен враг– добро или хотя бы видимость добра в лице всё тех же людей. Это добро– сила, с которой некоторые могут и не согласиться, тогда они станут лишними, а следовательно, направятся прямиком к нам.

– Поскорей бы, а то нас становится всё меньше и меньше.

– Да, нам нужны новые люди.

– А их нам может дать только ненавидящая нас добрая сила.

– Угу.

Бурный Ручей задумался.

– Странно, силу злу даёт добро.

– А не было бы нас, то есть зла, не появилось бы и добро, так что и зло даёт силу добру.

– Во как,– Бурный Ручей заулыбался.– Без зла нет добра, а без добра – зла.

– Да, мы такие плохие, но в то же время такие хорошие…– Чёрная Борода засмеялся.

Бурный Ручей тоже засмеялся, и, больше не сказав ни слова, встал и пошёл спать.

– Огненное Солнце, встань!

Огненное Солнце приподнял голову и посмотрел на отца.

«Большое Дерево, великий вождь племени унов, мудрый и всемогущий»,– подумал он и привстал.

Большое Дерево не стал дальше настаивать.

– Удачная была охота?– начал Большое Дерево.

– Да, отец, неплохая.

– Хорошо.

Они снова замолчали. Затянулась мирная пауза.

– Огненное Солнце, ты слышал о том, что сейчас творится на востоке?

– Да, отец, слышал.

– И что ты скажешь?

– Плохо.

– Плохо?

– Да, плохо.

– И больше ничего?

– Я не слишком-то осведомлён, чтобы разглагольствовать.

– Ты знаешь достаточно, не больше и не меньше, чем все остальные, в том числе я.

– Этого всё равно мало.

– А много и не бывает.

– Возможно.

– Мы находились не так уж и далеко от анов и енов, мы можем быть следующими.

– Есть же ещё и яны, и юны, и оны, почему именно мы?

– А почему не мы?

– Мы большое племя, яны с юными, например, гораздо меньше нас.

– Чем больше людей, тем они слабее…

«Ну началось…»

– …Сила не в количестве, а в мужестве. Когда людей мало, каждый на виду, и поэтому каждый старается проявить себя, а чем больше людей, тем меньше ответственность.

– Угу.

– Ты понимаешь меня, Огненное Солнце?

– Конечно, отец, пять человек могут перебить тысячу только потому, что их меньше.

Большое Дерево разозлился и спрятал руки за спину, верный признак наступления гнева.

– Не утрируй, Огненное Солнце. Для всего есть свои границы, и не стоит их переступать.

– А где они, эти границы?

Большое Дерево задумался.

– Чем ты умней, тем ты ближе к ним. Тебе самому решать, где эти границы, где различия, где хорошая и где плохая сторона.

– Значит, мне решать?

– Да.

– И чётких границ нет?

– Конечно же нет.

– И каждый сам определяет себе границы?

– Ну… в общем-то да.

– И значит, каждый решает, где добро, а где зло?

Большое Дерево непонимающе уставился на Огненное Солнце.

– А как же тогда боги? Если для каждого есть свои границы между злом и добром, то и боги у всех, получается, разные, так? Так почему же мы тогда молимся одним богам? И есть ли тогда вообще боги, ибо, что это за бог, если он имеет власть всего над одним человеком и больше ни над чем и ни над кем?

– Не богохульствуй.

– А моим богам всё равно, они не считают, что это зло.

– Хватит, ты слишком много болтаешь.

– Всё, молчу.

Огненное Солнце снова улёгся на траву.

Большое Дерево присел рядом и продолжил уже более миролюбивым тоном.

– Вождь янов сказал мне, что Могучая Гора– вождь онов, объединяет все племена для борьбы с общим врагом.

– Естественно, под своим началом?

– Конечно, а под чьим же ещё?– искренне удивился Большое Дерево.

Огненное Солнце усмехнулся, но Большое Дерево сделал вид, что ничего не заметил и продолжил.

– Враг опасен, и с ним надо бороться, а для этого придётся объединяться.

– И ты?

– И я, а как же иначе?

«Эх, видимо ты уже совсем перестал соображать».

– Неужели мы одни не справимся с горсткой бандитов?

– Не так-то просто слону справиться с муравьём.

Огненное Солнце ничего не ответил.

– Ты со мной согласен?

– Не настолько эти люди и страшны, как вы о них думаете. Тоже, раздули из мухи слона.

– Они вторглись на нашу территорию, они иноземцы!

– И иноверцы.

– При чём здесь это?

– Боитесь, что люди поверят в других богов, и вы потеряете свою власть?

– Не говори чепухи.

– Но ты же олицетворение всех богов, и вождь, и верховный жрец, да и остальные вожди, из ближайших племён, тоже сочетают в себе две эти роли.

– Они не праведники, а бандиты.

– А может быть, ты просто хочешь верить в это?

– Не наглей.

– Может быть, их боги настоящие, и они хотят всё изменить к лучшему? А вы не хотите этого, потому что просто боитесь за свою власть?

– Ты и сам прекрасно знаешь, что это не так.

– А что в них такого уж плохого? Ну напали на несколько племён, а может быть, они это сделали, чтобы привлечь к себе внимание?

– Зачем же тогда им надо было грабить и убивать?

– Они не любят иноверцев, как и все нормальные люди.

– Ты несёшь бред.

Огненное Солнце пожал плечами.

– Я считаю, что Могучая Гора со своим союзом гораздо страшнее этих людей.

– И почему же?

– Враг сплачивает, делает племя сильнее, а этот Могучая Гора хочет без лишнего кровопролития подчинить себе все племена. Ещё неизвестно, кого надо бояться больше.

– Что же плохого в объединении?

– Мы теряем свои корни и пытаемся прицепиться к общему дереву, без корней, без прошлого.

– Зато мы выживем.

– Мы и так выживем, десяток-другой человек нас не уничтожат.

– Но ведь все хотят объединения, если и мы не вступим в союз, нас рано или поздно просто задавят.

– Вот и все тоже так думают.

– И правильно делают.

– Неужели нельзя иметь собственное мнение?

– Оно не выгодно.

– Почему?

– Я же сказал, мы будем одни против всех, нас раздавят.

– Но ведь ты только что говорил, что сила не в количестве, а в мужестве. Нельзя быть мужественным, когда не за что бороться, когда нет прошлого и всё утеряно, а без прошлого нет и будущего.

Большое Дерево покачал головой.

– Ты ещё многого не понимаешь.

– Я понимаю только то, что надо. Зачем придумывать сказки, а потом стараться их понять?

– Вся жизнь– миф, весь мир– миф. Мы живём в выдуманном мире ради выдуманных целей, и с этим ничего не поделаешь, так уж устроен человек.

– Как же мы любим всё усложнять. Иногда мне кажется, что мы вовсе и не часть природы, что мы нечто такое… как инородное тело, потому что природа старается сделать всё простым, а мы наоборот, постоянно всё усложняем и усложняем…

– Это только слова.

– Мы все и есть только кучка слов.

– Дурацкие у тебя мысли.

– Это ещё что, вот объединиться и предать свою культуру– это действительно дурацкая мысль.

– Ты молод, молодость всегда слишком многого просит. Не так всё просто, как тебе сейчас кажется. И после объединения будет культура и традиции…

– Ага, онов.

– Прошлое не может исчезнуть, так что ничего страшного тут нет.

– Но это будет уже не наше прошлое.

– А не всё ли равно?

– Сначала сотрётся грань между соседними племенами, потом грань между всеми племенами на земле, а затем сотрётся и грань между людьми. У всех людей будут одинаковое прошлое, одинаковые цели, одинаковые лица… Мир, спокойствие, благодать.

– Я тебя не понимаю.

– Я тебя тоже.

– Вот именно, что мир и благодать, разве это плохо?

– Зачем выкидывать на помойку все свои традиции, стирать своё лицо? Разве какое-то мифическое спокойствие и определённость этого стоят?

– Ладно,– Большое Дерево встал и отряхнулся.– Мне надоело спорить. Пойду, посмотрю, скоро ли будет ужин, а ты всё же подумай хорошенько о сложившейся ситуации.

– Угу.

– Подумай.

– Я уже обо всём подумал. Если придётся выбирать между бандитами и союзом, я не буду долго колебаться.

Большое Дерево покачал головой и, сложив руки за спину, развернулся и пошёл к костру.

Огненное Солнце долго смотрел ему вслед.

«Я – тень»– подумал он и, завалившись на траву, предался тяжёлым размышлениям.

Глава 2

Такой же обычный солнечный день, у хижины опять сидели те же два старика и смотрели на играющих детей.

– Хорошо им.

– Кому?

– Детям.

– Почему?

– Никаких проблем, ничто их не беспокоит, у них свой беззаботный мир. Хотел бы я вновь стать ребёнком.

– У них тоже есть проблемы, пусть не такие, как у взрослых, но для них они не менее важны.

– И всё равно, я хотел бы вернуться в детство.

– Неправда.

– Правда.

– Ты слишком много знаешь для ребёнка.

– А если не знать?

– Ты бы продал свою мудрость?

Пауза.

– Не знаю.

– Не продал бы.

– Может быть.

– Точно тебе говорю. Знания– очень странная вещь, их труднее всего добывать, но они меньше всего стоят.

– Ну не скажи.

– Как знаешь, не хочу спорить.

Дети всё так же беззаботно играли.

– Слыхал, Огненное Солнце опять поругался с Большим Деревом.

– Ничего нового, они и так чуть ли ни каждый день ругаются.

– А знаешь из-за чего?

– А какая разница?

– Ну как же? Можно поругаться из-за куска мяса, а можно из-за взглядов на правление племенем.

– И за кусок мяса тоже можно убить.

Снова пауза.

– Вождь хочет объединиться, а Огненное Солнце категорически против.

– Ты это к чему?

– Ну, о ссоре.

– А-а.

– Ты как?

– Что как?

– Ты за объединение или против?

– Я за. В толпе оно ж как-то спокойнее.

– А разве в нашем племени мало людей?

– Чем больше, тем лучше. Вот когда все люди на Земле объединятся…

– Будет кошмар.

– Почему?

– Будет тихо, как на кладбище.

– Зато ни войн, ни раздоров…

– Ни конкуренции.

– А что в этом плохого?

– Зависть– двигатель прогресса. Нет конкуренции– нет развития, мёртвый мир.

– И спокойствие.

– Кто хочет спокойствия, для того есть высокие скалы и глубокие реки.

Они опять замолчали и, сорвав по травинке, принялись медленно их жевать.

– Зато если мы все объединимся, то нас никто не посмеет тронуть.

– Здесь ты прав.

Опять молчание.

– А-а, кстати, я же только сегодня узнал, что эти бандиты напали на янов.

– Да ну?

– Честное слово.

– О-о.

– Правда ограбить они успели только одну семью, так как одна из дочерей как-то уцелела и подняла крик…

– И что?

– Ну и бандиты, как обычно, бросив пару статуэток своих богов, быстренько убежали.

– И даже не стали драться?

– Не стали. Видимо, испугались.

– А что же мы тогда их боимся?

– Раз все боятся, значит, не просто так.

Они выплюнули травинки.

– Странная у них привычка– оставлять статуэтки своих богов.

– Что хоть за боги?

– Каких-то восточных племён, неважно.

– Да.

– Интересно, чего они хотят?

– Ну, может быть, распространить свою веру.

– А она нам нужна?

– А страх тебе нужен?

– Нет.

– Вот, а ты всё равно боишься. Будет новая вера, поверишь, как и все.

– А если не захочу?

– Не говори глупостей, захочешь.

– Они же ведь убийцы и грабители, при чём здесь вообще какие-то боги?

– Надо же чем-то прикрываться.

– Зачем?

– Чтобы их считали не бандитами, а борцами.

– Зачем?

– Борцов любят, или хотя бы уважают, а обычных бандитов все ненавидят.

– А зачем же они хотят, чтобы их уважали?

– Вот этого я не знаю.

И снова тишина. Из дальней хижины вышел Большое Дерево и направился куда-то по своим делам.

– И всё-таки объединяться надо.

– Да, наверное, ты прав.

– Всё же спокойнее, лучше, обмениваться товаром опять же проще будет.

– А Огненное Солнце говорит, что тогда мы потеряем традиции, потеряем прошлое.

– Не потеряем.

– Почему?

– Если что-то любишь, то просто так это не выкинешь.

– Да глупости он говорит. Какими традиции были, такими они и останутся. Только отношения между племенами лучше станут.

– Хотя со временем, может быть, свои традиции и позабудутся, перемешаются…

– Ну и что тут такого? Да и не скоро это будет.

– Но ведь будет.

– Мы всё равно до этого не доживём, какая тебе разница?

– И то, правда.

– И вообще, какая разница, какие традиции у этого племени, какие у того? Жить надо сегодняшним днём, а не прошлым.

– Эх, и в кого мы превратимся-то, если все будем на одно лицо?

– Всё, надоел ты мне. Какая тебе разница? Не загадывай, там видно будет. Всё равно помрёшь же. Традиции, традиции… на наш век их хватило, пускай теперь вон те разбираются,– он указал пальцем на играющих детей, и они снова замолчали.

В хижине темно и тихо. Могучей Горе это нравилось, в темноте лучше думается; темнота настраивает на определённый ход мыслей, которые ему и были нужны.

Он лежал на дорогих шкурах, одной рукой подперев голову и мерно пожёвывывая травинку.

Низко склонив голову, вошёл Серый Камень.

– Ты звал меня, Могучая Гора?

– Да, Серый Камень, присаживайся.

Серый Камень сел в углу хижины напротив Могучей Горы.

– Как прошла встреча?– начал Серый Камень.

– Как и должна была пройти.

– Значит, всё хорошо?

– Да, лучше, наверное, и некуда. Тихий Ветер купился с потрохами,– Могучая Гора выплюнул травинку и сел.– Он думает, что я пошлю ему воинов, чтобы защитить их никчёмное племя.

– Юны глупы.

– Да нет, почему же? Юны просто не могут возразить мне, они мне слишком многим обязаны.

– Всё равно глупы, если сделали себя должниками.

На минуту в хижине воцарилась тишина. Каждый думал о своём.

– Уже все племена согласны на объединение?

– Да, почти. Остались только уны, но я уже направил к ним посла. Через несколько дней они тоже будут моими.

– Гениально, Могучая Гора,– закачал головой Серый Камень.

– Ничего особенного. Я, в общем-то, хочу того же, что и все.

– Я вот думаю…– Серый Камень замялся.

– Ну, говори. Даже плохая мысль лучше, чем никакой.

– Насчёт унов. Я слышал, что всё это объединение очень не нравится Огненному Солнцу– сыну вождя.

– Ну и что?

– Как бы он не испортил весь процесс объединения.

Могучая Гора засмеялся.

– Не преувеличивай. Он ничто, всего лишь тень отца, что нам может сделать тень?

– Вот именно, что он тень. А кто хочет быть тенью?

– Он не проблема. Он один, а один в поле не воин.

– Он один, поэтому он и силён.

– Чем же он так силён?– Могучая Гора усмехнулся.

– Тем, что он один. Он надеется только на себя, ему не за кого бояться…

– Страх, вот что нами движет и помогает в трудную минуту. Если же он не боится, то он никто и ничто. Я не понимаю твоих опасений.

– Я бы попытался задобрить его.

– Ну почему ты такой трусливый? Ну ладно, как ты его собираешься задобрить?

– Дать ему какой-нибудь не особо важный пост в союзе.

– Он молод. Он ещё не пришёл к тому смыслу жизни, ради которого живут все люди. Власть для него ещё ничего не значит. Сейчас он не продаст свои принципы.

– Все продадут, и он не исключение.

– Да, ты прав, все, но его принципы потянут как минимум на главу союза.

– Но всё же попробовать, я думаю, стоит.

– Этим мы только усилим его веру в себя, надо просто его не замечать.

– Да?

– Верь мне.

Серый Камень пожал плечами.

– Да, Могучая Гора, вы, наверное, правы, вам виднее.

– Объединение уже началось, уны тоже скоро присоединятся, тогда мы их немного попугаем, потом расправимся со злостным предателем, и тогда они все будут вот здесь,– он показал сжатый кулак.

Серый Камень кивнул и тихонько вышел из хижины

Огненное Солнце сидел под деревом, которое стояло на холме, возвышавшимся над всем племенем. Он наблюдал за суетившимися людьми, за дымом, идущим от костров, за бегающими туда-сюда собаками. Всё двигалось, менялось, но при этом почему-то создавалось впечатление удивительного постоянства.

Огненное Солнце размышлял о себе, об отце, о его месте в племени и приходил к выводу, что он всего лишь сын вождя. Хотя почему «всего лишь», он объяснить не мог.

Из высокой травы у подножья холма показался Яркий Месяц и, заулыбавшись, направился к Огненному Солнцу.

Он сел рядом и вздохнул.

– Далеко же ты забрался, что забрался.

– Я здесь часто сижу.

– Я знаю, знаю.

– Мне здесь нравится.

– Да, интересно, что интересно, наблюдать за людьми, людьми.

– Я бы не сказал, что я сижу здесь для того, чтобы за кем-то там подсматривать.

– А зачем же ещё тут, что тут, сидеть, как сидеть?

– Здесь спокойно.

– И скучно.

– По твоему, думать– скучно?

– А что в этом, этом весёлого, что весёлого?

– Не знаю. По-моему, думать это всегда интересно.

– Почему?

– Всегда открываешь для себя что-то новое.

– А зачем тебе, тебе, что-то новое, как новое?

– Не знаю. Я же всё-таки человек.

– Ну и что, что?

– Отстань. Этого не объяснишь.

– Если есть смысл, как смысл, то объяснить его всегда, всегда, можно, что можно.

– Значит, я думаю безо всякого смысла, думаю и всё тут.

– Ну и дурак, что дурак.

Огненное Солнце усмехнулся и не стал отвечать.

Яркий Месяц устроился поудобнее.

– Только что начались переговоры, переговоры.

Огненное Солнце молчал, опустив голову.

– Не поэтому ли, этому, ты и ушёл, как ушёл?

– А что мне там делать?

– Высказал бы своё, что своё, мнение, мнение.

– Я же не старейшина, кому там нужно моё мнение?

– Но ты же сын вождя, что вождя.

Огненное Солнце вздохнул и улёгся на траву.

– Как же мне надоело это слышать.

– Радуйся, как радуйся.

– Достали.

– Не понимаю, понимаю.

– А-а, я тебе сто раз уже объяснял. Не поймёшь ты, не побывав на моём месте.

– Хм, я хотел бы побывать, что побывать, на твоём, как твоём, месте.

– Это ты сейчас так говоришь.

– И всегда буду, буду, так говорить, что говорить.

– Я чувствую себя не человеком, а тенью.

– Которая поважней, как важней, едва ли ни любого, что любого, человека в племени.

– Но всё равно, это всего лишь тень.

– А ну тебя, что тебя. Тоску только нагоняешь, нагоняешь.

– Тогда не доставай.

– Молчу.

Они замолчали.

– Небо сегодня красивое,– медленно протянул Яркий Месяц.

– Небо всегда красивое.

– Ну не скажи, скажи. Когда тучи ходят, разве, что разве, это хорошо, хорошо?

– По твоему, дождь– это плохо?

– Я не люблю дождь, как дождь.

– Но без него мы все погибли бы от жажды.

– А я всё равно, равно, не люблю дождь, что дождь.

– Ты не любишь того, кто даёт тебе жизнь?

Яркий Месяц молчал. Видимо, он думал, что ответить.

– Вот такие мы все скоты,– заключил Огненное Солнце.

Яркий Месяц не стал продолжать эту тему.

– Как ты думаешь, что думаешь, они договорятся, как договорятся?

– Конечно,– Огненное Солнце был отрешённо спокоен.

– Ты так в этом уверен, уверен?

– Отец вбил себе в голову, что если он не вступит в союз, бандиты перебьют всё племя.

– Наверное, он прав, что прав.

– Почему же он прав?

– А разве они и правда, что правда, не могут нас перебить, как перебить?

– Это всего лишь горстка людишек. Достаточно собрать десять хороших воинов, чтобы всех их убить.

– Почему же тогда, как тогда, все так боятся, что боятся?

– Потому что все боятся; потому что боятся не бояться; потому что так кому-то надо.

– Кому, что кому?

– Могучей Горе, конечно же, он же выдумал весь этот союз. Он и есть главный бандит.

– По-моему, моему, он просто хочет, что хочет, всем нам помочь, помочь.

Огненное Солнце усмехнулся.

– Тоже мнеспаситель нашёлся. И какая ему от этого польза? Ни за что может помогать только враг.

– Зря ты так, зря.

– Тебе хорошо, всем хорошо, потому что никто не понимает. Как всё-таки замечательно ничего не знать, а кто знает, тот обречён на всеобщую ненависть.

– Ну, ты и загнул, что загнул!

– Я понимаю, что к чему. Но даже если бы и отец всё понимал, он ничего не сделал бы, всё было решено до него.

– Что всё?

– Всеобщая распродажа, и нас тоже купили за бесценок.

Яркий Месяц соображал.

– Обидно,– добавил Огненное Солнце.

– Да не переживай, переживай, ты так, что так. Всё будет, будет, как и раньше, что раньше.

– В ближайшее время да, но я сочувствую нашим детям. Я не пожелал бы и врагу жить в таком «прекрасном» мире.

– В любом случае ты ничего уже не изменишь, как изменишь.

– Но я всё равно не продамся.

– Ты о чём, о чём?– забеспокоился Яркий Месяц.

– «Я всегда буду против», как говаривал один шаман.

– И что же ты будешь, будешь, делать, как делать?

– Я не успокоюсь, я не останусь здесь.

– Ты хочешь, хочешь, уйти?– Яркий Месяц испуганно посмотрел на Огненное Солнце.

– Да, если отец вступит в союз, я уйду,– Огненное Солнце был сегодня как-то особенно спокоен, а может, даже и доволен.

– Куда же ты пойдёшь, что пойдёшь? Одному в лесу не выжить, как выжить.

– Враг моего врага– мой друг.

– Не понимаю, что понимаю.

– Я буду с теми…

– С бандитами?!– глаза Яркого Месяца были полны ужаса.

– Я бы не стал их так называть. Я мало что о них знаю, но говорят, что они тоже чего-то хотят, может быть того же, чего хочу я?

– Они же…

– Они тоже борются за свои идеи, за своих богов, они не просто бандиты.

Яркий Месяц встал, он сильно нервничал.

– Они же, они, убийцы. Понимаешь, убийцы!

– А ты бы не убил того, кто ненавидит тебя и не хочет верить правде?

– Какой ещё правде, правде?

– А вдруг они действительно правы в своих идеях? Откуда ты знаешь, на чьей стороне истина?

– Я… я…– Яркий Месяц не знал, что сказать.

– Всё равно, правы они или нет, лучше быть с борцами, чем с трусами.

– Это не борцы, что борцы, это…

– Если бы они были обычными бандитами, они не рассказывали бы пленным о своих богах, своих идеях. Значит, они и правда хотят нам что-то сказать.

– Но…

– Если я перестал верить в эту жизнь, то почему бы не поверить в другую?– Огненное Солнце сделал паузу.– Вера очень странная вещь, она никогда не умирает, она бессмертна: умирает одна, остаётся другая; разочаровался в этом, начинаешь верить в то.

– Ты сошёл с ума, ума.

– Я верю в то, что они не просто бандиты, а борцы за свою идею, и я тоже борец, и я хочу быть рядом с себе подобными. Я не хочу сдаваться.

Яркий Месяц махнул рукой.

– Делай что хочешь, хочешь.

Огненное Солнце молчал и упоённо смотрел на небо.

– Будем верить, что верить, что союза не будет, как будет.

– Будет,– Огненное Солнце почему-то улыбнулся.

Яркий Месяц постоял ещё немного и, видя, что Огненное Солнце больше не хочет говорить, поплёлся домой.

Чёрная Борода старательно обтёсывал каменный нож, то и дело внимательно разглядывая его. Он очень бережно и чутко относился к оружию и считал, что оружие его единственный друг и помощник, единственное, на что он мог положиться.

Сейчас Чёрная Борода размышлял о том, кто он есть: воин или бандит и, естественно, постоянно приходил к выводу, что всё-таки скорее первое.

К нему подошёл Бурный Ручей и молча уселся рядом. В руках он вертел небольшой камень.

Чёрная Борода решил отдохнуть и отложил нож.

– Ну что ты, Бурный Ручей?

– Да так, прогуливаюсь.

– А что такой грустный?– Чёрная Борода хлопнул его по плечу.

Бурный Ручей попытался улыбнуться.

– Разговаривал я сейчас с Холодным Рассветом.

– Ну и?

– А ведь он верит.

– Во что?– не понял Чёрная Борода.

– В тебя, в нас, в наших богов.

– Ну и что такого? Большая наша часть верит, только поэтому они и с нами. У нас так, та половина, что помоложе и поглупее верит, а те, кто поумнее и постарше уже нет, хотя и делают вид, что верят.

– И тебе их не жаль?

– А почему я должен их жалеть?

– Ну, они же идут за тобой ради идеи, а не ради добычи.

– Какая разница, кто и за кем идёт? Всем хорошо, да и ладно.

– Как же, нет разницы?

– Не, разница, конечно, есть, но если разница никому не нужна, то её и нет.

– Всё равно, иногда мне жаль их.

– А я им завидую. Они счастливы, потому что действительно борются.

– Да, счастье в борьбе. Получается, что сраженья– это самые счастливые моменты в жизни.

– Угу, так оно и есть. Игра со смертью, избежать неизбежного.

– Странно, мы все боимся смерти, но без неё мы не имеем и счастья. Счастье и смерть неразделимы.

– Да.

– Выходит, без смерти нет и счастья.

Чёрная Борода посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– Что-то ты сегодня сам не свой.

– Я же говорю…

– Не обращай внимания, они знали, на что шли. Тот, кто знает, не достоин жалости.

– А я думаю, наоборот.

Чёрная Борода вновь взял в руки нож и камень для обтёсывания.

– Ты лучше скажи, что в мире делается.

Чёрная Борода пару раз ударил камнем, но потом снова отложил его в сторону.

– А то ты не знаешь.

– Ну, может быть, и не знаю чего.

– Нас все боятся. На днях надо идти, засиделись мы уже тут.

– Что за дурацкая привычка спешить?

– А чего ждать?

– Я тебе уже говорил, пускай они хоть чуть-чуть успокоятся. Их теперь просто так не возьмёшь, сейчас они на каждый шорох оборачиваются.

– Они так будут вечно бояться.

– Подождём ещё немного. Пускай думают, что мы ушли.

Бурный Ручей почесал затылок.

– Интересно, а что это они нас так испугались?

– Это естественно.

– Но так… Даже, говорят, объединяться вздумали.

– Да уж, слышал я уже об этом.

– Это неспроста.

– Если что-то происходит, значит это кому-то надо. Просто так ведь даже прыщ не вскочит.

– И кому же нужен страх?

– Свой никому, а чужой всегда пригодится.

– Так там же одни свои.

– Несколько племён, все они по сути чужие друг другу.

– Всё равно не понимаю.

– И не надо. Какая тебе разница, кто и зачем, если это не касается тебя?

– Но может же ведь и коснуться.

– Мы то здесь при чём? Наше дело напасть пару раз и всё. Пускай хоть в одно племя сольются, всегда есть крайние дома.

– Совершенно не вижу смысла в их союзе.

– Его и нет, этого смысла. Просто-напросто он нужен какому-то очень неглупому человеку.

Бурный Ручей усмехнулся.

– Никто не заметит ловушек, если увидит хорошую приманку.

– Страх за свою жизнь и жадность– вот главные составляющие человека. Все остальные чувства всего лишь их дополнения и оправдания.

– Может быть, может быть,– Бурный Ручей отбросил камушек и встал.

– Ты куда сейчас?

– Пойду объяснять молодым, как важно верить в настоящих богов.

– А-а, ну иди, старайся.

– Эх, в чём только не убедишь себя ради красивой жизни.

В углу хижины на большой шкуре сидел Большое Дерево и о чём-то увлечённо думал. На его лице то и дело появлялась улыбка.

В хижину вошёл Огненное Солнце и встал перед отцом.

– Ты звал меня, отец?

– Да, Огненное Солнце, звал, садись,– он указал пальцем на шкуру, лежащую напротив.

Огненное Солнце нехотя сел.

– Ты ничего не хочешь спросить?

– Нет отец, по твоему выражению лица и так видно, что всё очень плохо.

– А я наоборот, доволен.

– Поэтому всё так и плохо.

Большое Дерево уселся поудобнее.

– Ты думаешь, я не прав?

– Я тебе уже всё сказал.

– Но ведь все уже объединились.

– Вот именно, что все.

– И что же в этом плохого? Не могу понять.

Большое Дерево был спокоен как никогда.

– Я уже устал повторять.

– Ты немногословен сегодня.

– Чтобы выразить настоящие чувства, не существует слов.

– Ты так расстроен?

– Да, я, мягко говоря, расстроен,– вспылил Огненное Солнце.

– Не кричи на меня.

– Почему?

– Как почему? Я твой отец.

– А почему я не могу кричать на врага?

– Что?– Большое Дерево не верил своим ушам.

– Да, теперь ты враг мне.

– Да как ты смеешь?!– закричал Большое Дерево и вскочил с места, ударившись головой о потолок.

Огненное Солнце тоже встал.

– Только что, отец, ты предал не только меня, но и всё наше племя.

– Я всех нас спас!

– Ты всех нас продал.

– Ах ты, щенок!– Большое Дерево сжал кулаки.

– Если ты ударишь меня, я не посмотрю, что ты мне отец,– Огненное Солнце тоже начинал злиться.

Нависла липкая тишина.

Наконец Большое Дерево сел и уставился в угол.

– Ты, ты…

– Ты не поймёшь меня, хотя бы потому что не признаешь, что ты был не прав.

– Ты ещё слишком молод, чтобы понять…

– Я молод, значит, я могу здраво мыслить.

– А я, значит, не могу. Я дурак?!– снова закричал Большое Дерево.

– Ты как и все,– Огненное Солнце злился всё сильнее и сильнее, однако ж пытался сохранить видимость спокойствия.

– И что это значит?

– Понимай, как хочешь.

– Пошёл вон. Я с тобой ещё вечером поговорю.

– Не поговоришь.

– Это ещё почему?

– Я не хочу жить в одном доме с предателем.

– Что ты сказал?!– лицо Большого Дерева покраснело от гнева.

– Да!– Огненное Солнце не выдержал и тоже перешёл на крик.– Я ухожу, я не хочу больше быть здесь!

– Куда ты пойдёшь?– зло усмехнулся Большое Дерево.– Ты не проживёшь один и до следующей Луны.

– Не беспокойся, я не буду один.

– И какой же дурак пойдёт с тобой?

– Со мной никто не пойдёт. Я сам найду того, кто мне нужен.

Большое Дерево встал и вплотную подошёл к Огненному Солнцу.

Огненное Солнце не отвёл взгляд.

– Ты присоединишься к бандитам?!

– Да, я присоединюсь к борцам.

– Да ты, ты ж…– Большое Дерево не находил слов.

– Уж всё же лучше, чем гнить заживо.

– Да что ты несёшь?!

– Тебе не понять, ты уже сгнил!

– Ах ты!..

Большое Дерево хотел дать пощёчину, но Огненное Солнце ловко увернулся и отошёл в сторону

– Не надо так шутить.

– Ты мне больше не сын!

– А ты мне не отец.

– Проваливай, чтоб я тебя больше не видел!

Огненное Солнце молча развернулся и быстро вышел из хижины.

– Теперь ты мой враг!– прокричал ему вслед Большое Дерево, но Огненное Солнце не слушал его, он уходил прочь от этого давно ненавистного места.

Перед ним выскочил Яркий Месяц.

– Что ты делаешь, делаешь, опомнись!

Огненное Солнце оттолкнул его и пошёл дальше.

– Огненное Солнце, что ты…

– Я всё решил, назад пути нет. Я знаю, что я прав, и скоро вы все об этом узнаете.

– Огненное Солнце…

Он не останавливался.

– Огненное Солнце, стой!– снова закричал Яркий Месяц и догнав его встал перед ним.– Возьми хотя бы мой топор, что топор. Ты же пропадёшь, как пропадёшь, без оружия, оружия.

Огненное Солнце остановился. Он посмотрел в глаза Яркому Месяцу.

– Спасибо тебе, Яркий Месяц, я не забуду тебя. Может быть, мы ещё увидимся.

– Ты…– Яркий Месяц тяжело вздохнул и покачал головой.

Огненное Солнце взял топор и, похлопав друга по плечу, двинулся в путь.

Он шёл в лес.

Глава 3

Как обычно, хороший солнечный день, у хижины сидели те же два старика и смотрели в лес.

– В лесу страшно.

– Да, страшно.

– Не понимаю я Огненного Солнца.

– Я тоже.

– И зачем ему это надо?

– Не знаю.

Пауза.

– Сидел бы дома, не жизнь, а сказка.

– Ты бы хотел жить в сказке?

– Я?

– Да, ты.

– Конечно, хотел.

– Ну и дурак.

Пауза.

– Почему?

– Скукота, особенно если ты зависишь от сказочника.

– Не понимаю.

– Ну, я думаю, Огненное Солнце просто захотел приключений на свою голову.

– Ты так думаешь?

– Да, я так и думаю. Ему надоело быть идеалом, примером для всех, и он решил всех обхитрить.

– Захотелось стать плохим мальчиком?

– Не совсем.

– То есть?

– Просто захотел…

– Ясно.

Снова затянулась пауза.

– А вдруг он прав?

– Мы уже говорили об этом.

– Ну и что? Может быть, мы неправильно говорили.

– Хватит, надоело.

– Надоедает только то, во что не хочешь верить.

– Думаешь, умный, да?

Они посмотрели друг на друга и опять замолчали.

– А мне кажется, ты не прав.

– В чём не прав?

– Ну, что Огненному Солнцу просто захотелось приключений.

– Это почему же я не прав?

– Он же всегда был против этого союза, не заключи Большое Дерево этот договор, он бы и не ушёл.

– Может быть.

– Точно тебе говорю.

– Рано или поздно он нашёл бы причину.

– Ты так думаешь?

– Ага.

– Тогда ему повезло.

И снова пауза.

– Ну и что дальше?

– Ради идеи он всё это затеял, не захотел сдаваться.

– А может быть из-за упрямства?

– Знаешь, почему человек имеет всякие там идеи и мысли?

– Почему?

– Потому что всякая идея особенная, потому что она твоя, а кому охота отдавать своё?

– Ты прав.

– И всё же я думаю, не из-за упрямства.

– Да?

– Обречь себя на смерть из принципа, просто назло всем? Не верю.

– И я не верю.

Длинная пауза.

– А он, кстати, и не обрёк себя.

– Почему?

– Он же присоединится к бандитам.

– Да ну? Не может быть!

– Точно тебе говорю.

– Где ты это услышал?

– Друг брата отца хорошего друга Огненного Солнца сказал.

– А-я-я-й.

– Ага.

– Не, не может этого быть.

– Почему же не может?

– Просто не может быть и всё.

– Раз ты не веришь, значит, этого нет?

– Да, есть только то, во что веришь.

– Чушь какая-то.

– Почему?

– Выходит, что весь мир и есть ты, он существует только в твоём воображении?

– Ага.

– А если я умру?

– То и мир умрёт тоже, вернее, твой мир.

– Бред. Люди умирают, но мир-то остаётся.

– Их миры остаются, а твой – умер.

– Это что же, у каждого свой мир?

– Ага.

Они замолчали и задумались.

– Не верю я в это.

– Да я, честно говоря, тоже.

– Зачем же тогда говоришь?

– Потому что я это знаю.

– Что знаешь?

– Что знаю, то и говорю. Верю я, или нет– не важно, главное, что знаю.

– Получается, что знаю, то и правда.

– Что за чушь? Это ещё почему ты так решил?

– Ну, ты…

– Я совсем не это имел в виду. Наоборот, правда то, что не знаешь.

– ?

– Ты знаешь истину?

– Какую?

– Да хоть какую.

– В принципе, нет.

– А она есть, наверное. Просто мы её не знаем.

Они снова замолчали.

– А ты веришь в злых лесных демонов?

– Да, а ты?

– И я верю.

– Интересно, Огненное Солнце их встретит?

– Нет.

– Почему?

– Потому что он в них не верит.

Они взяли палочки и принялись ковырять землю.

– Жалко мне его.

– Кого?

– Огненное Солнце.

– Ну и зря. Он сейчас должно быть зол, а злость не позволяет быть несчастным, иначе она переходит на себя же и превращается в депрессию.

– Да, но когда-нибудь она исчезнет…

– И перейдёт в жалость к себе, а жалость это тоже неплохо.

– Ты снова прав.

– Когда жалеешь себя – ненавидишь других; когда жалеешь других – ненавидишь себя, а кому охота ненавидеть себя?

– Да, иначе долго не проживёшь.

– Угу.

– Жуть.

– Не говори.

Длинная – длинная минута молчания.

– На Большое Дерево смотреть больно.

– Да, жалко его.

– Он вроде и злится, а вроде и жалеет.

– Он бы его всё равно не остановил бы.

– Остановил бы.

– И как же?

– Если бы расторг договор.

– Ну, это вряд ли, он у нас тоже упрямец ещё тот.

– Это точно.

– А как ты думаешь, Большое Дерево вышел бы из союза, если бы Огненное Солнце вернулся?

– Думаю, теперь уже да.

– Я тоже так думаю, вон, как изводится.

– Да.

Они снова посмотрели в лес.

– Интересно, где он сейчас?

– Идёт где-нибудь.

– Или лежит.

– Типун тебе на язык.

– Молчу.

– Э-эх.

– Да-а.

– Ну всё, пошли по домам.

– Пошли.

«Я правильно поступил,– размышлял Огненное Солнце.– Я не продался, не сдался на волю течению, а кто сказал, что будет легко? Да, трудно, но правильно. Хотя, всё что правильно– трудно, что неправильно само приходит, оно легко даётся.

Странные у меня сейчас какие-то ощущения; я одинок, но я не один; я отвержен, но я счастлив; я счастлив, но ненавижу; я ненавижу, но мне это нравится. Очень интересно.

Вот я иду по лесу, один-одинёшенек, никого, только птички поют, а что я могу изменить? Зачем мне всё это было нужно, если я понимаю, что это бесполезно? Но, с другой стороны, борьба против толпы заранее обречена на позорный провал, но если с ней не бороться, то что с нами всеми было бы? Представить страшно. Хотя, если честно, при чём здесь толпа?

А опять же, с другой стороны, что такого уж плохого в толпе? Глобальный вопрос. Ну, возьмём крайности, пусть будет такая толпа, что у всех будут одинаковые мысли, цели, принципы, не будет войн, убийств, раздоров… Тишина и спокойствие. Короче, ужас. Но ведь все животные так и живут. Животные одного вида не убивают друг друга, у них одинаковые цели; пожрать и продлить свой род и что, им плохо живётся? Очень даже хорошо. Всё просто, ясно и понятно. Благодать.

А чем мы хуже или лучше животных? Почему мы не можем и не должны жить так же? Куда мы идём, какова наша конечная цель? Если всё будет так же, как и сейчас, ничто не будет меняться… Нет, не может такого быть. Всё меняется, ничто не остаётся постоянным. Какие тут возможны варианты? Либо мы постепенно будем разъединяться, либо соединяться, либо соединяться и вновь разъединяться. В общем, должен быть хоть какой-нибудь тренд, положительный, отрицательный или колебательный. Итак, последний вариант мало вероятен, у всего живого есть цель и оно, то есть это самое живое, упорно идёт к ней. Значит и у человека должна быть цель, конечная, великая и непреклонная. Либо мы в конечном итоге разъединимся, либо соединимся, но всё говорит о том, что всё-таки второе, для первого варианта нет никаких предпосылок.

Жуткая цель, и надо стараться как можно сильнее её отдалить, хотя, конечно, рано или поздно мы всё равно к ней придём.

Вот назрел ещё один вопрос: надо ли бороться с неизбежным? Опять же, глобальный, между прочим, вопросец. Хотя, всё просто, это дело каждого, здесь нельзя ничего доказать или опровергнуть. Честь и совесть всему здесь судьи. Как совесть позволит, хочешь борись – хочешь нет. Вон, смерть неизбежна, но ведь все с ней борются, ну или почти все. Нет, стоп, это совсем другое дело. Со смертью мы боремся бессознательно, за нас это делает инстинкт самосохранения, а вот сознательно… Не знаю даже что привести в пример.

Ладно, подумаю о насущном. Где найти мне этих борцов? Этих бандитов, как их некоторые называют. Скорее всего, где-то в районе енов и янов, ещё дня два ходьбы, не так уж и много, если, конечно, они не перебрались куда-нибудь ещё. Может быть, я их и завтра встречу или даже сегодня, кто знает? Я тоже буду борцом… Бандитом. Хотя, это не важно, кто они на самом деле, главное, чтобы они меня приняли. А что дальше? А дальше видно будет…»

– Эй ты, а ну стой!

– Что-то мне не нравится, что эти бандиты притихли,– грустно заметил Могучая Гора.

– Да, Могучая Гора, это нехорошо.

– Это совсем плохо, люди могут успокоиться.

– А когда люди спокойны, они могут думать.

– Вот именно, а этого нам совсем не надо.

Могучая Гора подбросил в костёр сухих веток.

– Думать должны только те единицы, которые действительно могут это делать, а сброд своими размышлениями только наводит беспорядок.

– Ты прав, Могучая Гора,– как обычно поддакнул Серый Камень.– Но ведь если в общей массе никто не будет думать, то не появится и тех единиц.

– Да, твоя правда. Но я верю, что когда-нибудь будет один человек, или скорее даже изобретение, которое и будет всеми управлять, пусть не юридически, но уж фактически точно.

Они молча смотрели на костёр.

– Что ты думаешь по поводу Огненного Солнца?

– Я этого не ожидал.

– Я тоже не ожидал, что он подастся в бандиты.

– Я же говорил, что его стоит опасаться.

– Теперь да. Если эти типы примут его, то за ним будет сила.

– Небольшая, но, тем не менее, сила.

– Она уже не небольшая. Мы сделали её большой, и теперь она может противостоять нескольким племенам.

– Но это только морально, а физически они ничто.

Могучая Гора улыбнулся.

– Сила не в теле, а в духе. Если мы боимся паука, это значит, что он сильнее нас, и не важно, что это всего лишь крошечная козявка.

– Не знаю, Могучая Гора, не знаю.

– Везёт тебе,– Могучая гора усмехнулся.– Удивительная существует крайность: счастливы только те, кто или ничего не знают, или знают всё, но ни тех, ни других не существует, значит, счастливых людей нет. Человечеству, кстати, придётся выбирать одно из двух.

– Развитие не остановить, значит, мы когда-нибудь будем знать всё.

Могучая Гора покачал головой.

– Нет, не будем. Убедим себя, что знаем и будем себе жить спокойно, так проще.

– Или никогда не будем абсолютно счастливы.

– Вот, это да, это самый перспективный вариант. Человек вообще не создан для счастья, мы заранее обезопасены от этого.

– Почему обезопасены?

– Лично я не хотел бы не иметь никаких проблем. Я, конечно, стремлюсь к этому, но это ещё ничего не значит.

Могучая Гора поёжился и бросил в огонь ещё пару веток, который тут же с жадностью набросился на них.

– Смотри Серый Камень, как он радуется новой жертве. Он может съесть всё живое на земле, и даже зная, что тогда ему нечего будет есть, и он умрёт, он всё равно стремится к этому.

– Да-а.

– А может быть, он сдерживает себя?

– Не знаю. Это всего лишь костёр, он не может думать.

– Костёр– нет, а люди могут. Понимаешь, о чём я?

– О да, Могучая Гора, понимаю.

Могучая Гора видел, что ничего-то Серый Камень не понимает, но он не стал утруждать себя объяснениями.

– Все, наверное, уже спят.

– Скорее всего, уже поздно.

– Сейчас они наедине с самими собой.

Серый Камень копошился палкой в костре, Могучая Гора продолжал.

– Интересная мне сейчас мысль пришла,– он заулыбался.

– Какая же?

– Помнишь, я говорил, что хуже нет, чем когда все будут на одно лицо, с одинаковыми мыслями, когда не будет отдельных личностей?

– Да, помню.

– То есть, когда все будут жить как во сне.

– Я помню,– повторил Серый Камень.

– А получается, что только во сне человек и становится личностью, потому что это единственное время, когда он один, наедине сам с собой.

Серый Камень пытался понять.

– И вроде бы сон– это конец мира, никаких людей, сплошная масса, только одинаковые куклы, а с другой стороны только во сне мы и становимся настоящими людьми, становимся индивидуальностями.

– И что?

– Так может быть, когда будет такое вот состояние мира, только тогда и появится наше настоящее лицо, наша личность?

– Но ведь мы все будем одинаковыми.

– Так мы, наконец, станем жить в гармонии с природой, всё вернётся на свои места; у животных же нет личностей.

– Да, очень интересно.

Могучая Гора ещё раз усмехнулся и снова уставился на костёр, всё с той же улыбкой на лице.

– Ну да ладно, пора подумать и о завтрашнем дне.

Серый камень зевнул, прикрыв рот рукой. Могучая Гора не заметил этого.

– Двойников я собрал и позавчера отправил их к Тихому Ветру, через пару дней они смогут начать делать то, что мне надо.

– А может быть, не надо?

– Что ж ты такой пугливый?

– Вдруг узнают, что это наши люди?

– Как же они узнают? Набирал их ты, так что, если ты ничего не расскажешь, то всё будет в порядке.

– А Тихий Ветер? Он же ведь может и рассказать, кто попросил его принять этих людей.

– И какой дурак ему поверит? Это естественно, что он захочет всё свалить на меня, я ведь его главный враг, и это каждый поймёт.

– И когда же вы объявите его врагом?

– Когда будет достаточно страха, и когда я налажу выгодные торговые отношения.

– А это зачем?

– Чувства – это, конечно, хорошо, слова – тоже неплохо, но ничто так не подтверждает правоту, как маленькие радости жизни. Когда-нибудь с врагом будет покончено, и тогда все обратят внимание на торговлю и увидят, что союз и здесь очень даже выгоден. К нам привыкнут, нам поверят.

– Неужели этот союз и впрямь так уж выгоден в торговле?

– Торговать можно и с врагом, лишь бы выгода была. Союз особо никакой роли не играет, главное привычка и самовнушение.

– Да, никто и ничто не убеждает человека лучше, чем он сам.

– Да, и поэтому человеку следует бояться прежде всего себя. В нас так много хитрых ловушек. Хотя если не обращать на них внимания, то их и нет.

– Вы как всегда правы. Можно видеть кругом одни ловушки или не видеть их вовсе, среднего не дано. От самого себя не убежишь.

Могучая Гора подбросил в костёр последние дрова.

– Пусть ест, утром я принесу ещё.

Серый Камень не понимал этой его странной любви к огню. Хотя, Могучая Гора и огонь были чем-то похожи; в них в обоих крылась какая-то незаметная сила, которая, однако ж, была способна перевернуть весь мир.

Могучая Гора встал и отряхнулся, Серый Камень поднялся следом.

– Спокойной ночи, Могучая Гора.

– Спокойной ночи, Серый Камень.

– Новенький!– прокричал Бурный Ручей

Тут же из кустов повылезали люди, человек десять-пятнадцать, и стали удивлённо наблюдать за происходящим. Они с подозрением уставились на Огненное Солнце, который старался держать голову высоко поднятой. Наконец, из-за большого дерева вышел ещё один бородатый человек и как-то странно, недоверчиво, посмотрел на Огненное Солнце. Все, в свою очередь посмотрели на бородатого.

Ещё не было произнесено ни слова, все чего-то ждали, скорее всего, мнения вождя, но Огненное Солнце не любил ждать. Он скинул державшую его руку Бурного Ручья и направился к вождю. Почему-то при этом никто не пошевелился, хотя все и насторожились. Было заметно, что новенький у них впервые.

– Приветствую тебя,– начал Огненное Солнце.

– Здорово,– как-то с опаской ответил Чёрная Борода, видимо, он и сам не верил происходящему.

– Меня зовут Огненное Солнце, я сын Большого Дерева– вождя племени унов.

Все невольно потянулись к своему оружию.

– Я пришёл пополнить ваши ряды.

Чёрная Борода задумался. Он пытался делать равнодушный вид.

– Пополнить наши ряды?

– Да.

– Хм, хорошо. Меня зовут Чёрная Борода, я вождь сопротивления, с остальными ты познакомишься позже.

Огненное Солнце кивком показал, что он понял.

Чёрной Бороде вернулась его уверенность, и остальные сразу успокоились.

– Ну что же,– голос Чёрной Бороды стал, как обычно, властным.– Пойдём, ты должно быть проголодался.

– Да уж,– Огненное Солнце усмехнулся. Он быстро привыкал к перемене мест.

Все поняли, что ничего интересного не будет и, окончательно успокоившись, пошли обсуждать сие знаменательное событие.

Чёрная Борода и Огненное Солнце сели у еле тлевшего костра. Чёрная Борода достал из-под коряги завёрнутый в листву кусок мяса и протянул его Огненному Солнцу.

Огненное Солнце молча стал есть.

– Почему ты здесь?

Огненное Солнце прожевал кусок мяса.

– Потому что я не хочу быть там.

– Почему?

– Не выношу самопогребения.

– То есть?

– У меня был выбор: союз или вы, я выбрал вас.

– Только от безысходности?

– Нет.

– Тогда почему же ещё?

– Не знаю,– промямлил Огненное Солнце.

Чёрная Борода удивлённо посмотрел на него, но дальше спрашивать не стал.

Огненное Солнце отбросил в сторону обглоданную кость.

– Я тоже хочу изменить этот мир, хочу убедить всех в своей правоте.

– Ты попал по адресу, друг мой,– Чёрная Борода дружески похлопал его по плечу.

– А чего вы хотите?

– Мы?– Чёрная Борода заколебался, но Огненное Солнце этого не заметил.– Мы хотим, чтобы люди уверовали в настоящих богов.

– Зачем?

– А зачем вообще нужны боги?

– Чтобы было во что верить.

Чёрная Борода явно не ожидал такого ответа.

– А… зачем в них верить?

– Большинство, а может и меньшинство, думают, что боги определяют нашу жизнь, поэтому и верят в них; чтобы жилось лучше.

– А ты веришь в богов?

– Да, я верю в них, но не верю им.

– Что же так?

– Они меня слишком часто обманывали.

– Может быть, это потому что ты не тем богам молишься, не тем приносишь жертвы?

– Возможно. А чем ваши боги лучше других?

Чёрной Бороде этот человек начинал нравиться.

– Они дают свободу.

Огненное Солнце слегка приободрился, Чёрная Борода заметил это.

– Они не приказывают, а просто наблюдают; они помогают только борцам; они вмешиваются в жизнь только тогда, когда их попросят.

Огненное Солнце усмехнулся.

– Неужели они действительно такие?

– О да!

– И вы действительно верите в них?

– Конечно, верим,– Чёрная Борода даже возмутился.– Как же я могу не верить и при этом вести за собой людей?

– А зачем же вы тогда грабите?

– Чтобы задобрить наши племена, иначе они не примут нас обратно.

Чёрная Борода произнёс эту речь без запинки.

Огненное Солнце одобрительно кивнул.

– Надо же, а я думал, что вы просто бандиты.

– Что?! Да мы…

– Успокойся, верю я, верю.

– Ладно, забыли.

– Я рад, что пришёл к вам.

– Я тоже рад.

Они немного помолчали.

– Так тебе не интересна наша религия?

– Пожалуй…– Огненное Солнце задумался.– Нет. Просто я не хочу быть бандитом, важно, чтобы у вас были идеалы.

– Мы верим в наших богов, всегда нужно верить.

– А я не очень-то доверяю богам. Либо боги лживы, либо наше представление о них.

– Второе, только второе. И я докажу это.

– Как только ты это докажешь, их сразу переиначат. Люди верят тому, во что хотят верить, а вовсе не в правду.

– Это точно. Был у меня друг, его звали Цветущая Коряга…

– Забавное имя.

– Да, забавное. Так вот, однажды он узнал кое-что очень нехорошее о вожде своего племени, всеми любимого и уважаемого и решил всё поведать людям, которые слепо верили этому вождю. Он всё рассказал, ведь на его стороне была правда, он прямо-таки был само добро, и знаешь, что с ним сделали? Несмотря на все факты, несмотря на то, что вождь вжался в землю и начал молиться, все, абсолютно все, закричали как полоумные и набросились на него.

– Да ну?

– Они его убили, просто растерзали, несмотря на то, что он говорил правду. Они до того не хотели верить в эту правду, что предпочли убить даже её зачатки, лишь бы спасти свои привычки и свою спокойную жизнь.

– Добро поведало добро добру и за это сделалось злом, на благо злу и во имя добра…

– Чего?

– Да так.

– А-а.

– Бывает же.

– Бывает. Бывает, и жук мычит, и бык летает.

– Эх…

– Помни эту историю, она очень показательна. Не делай людям добра, добром это никогда не кончится.

Огненное Солнце облокотился на дерево, подложив руки под голову.

– Порою просто поражаешься, как люди слепы.

Чёрная Борода утвердительно кивнул.

– У нас в крови тяга к подчинению, к рабству. Мы слепо идём за вождём, и не дайте боги, чтобы кто-то сказал, что мы идём не в ту сторону.

– Это точно.

Чёрной Бороде этот молодой человек нравился всё больше и больше. Они были чем-то сродни, только Чёрная Борода был постарше, и жизнь его уже научила, как надо сдаваться, а Огненное Солнце ещё нет, но да ничего, настанет и его время.

Огненное Солнце привстал.

– Когда мы пойдём?

Чёрная Борода удивлённо вскинул брови, он не ожидал такой прыти.

– Пускай все успокоятся.

– Нет, это случится нескоро, так можно и не одну Луну просидеть.

– Почему нескоро?

– Есть один человек, который очень не хочет, чтобы всё успокоилось. Так что, всё будет кипеть и пениться, пока он не скажет «Хватит».

– Ты подтверждаешь мои догадки.

– Так чего же тогда ждать?

– Всё равно опасно, все наготове.

– Вы давно уже не появлялись, отчасти к вам уже привыкли. Сейчас вас ждут больше по привычке.

– Точно?

– Точно.

Чёрная Борода задумался.

– Так что же, идти?– это был первый новичок, и поэтому не хотелось с ним спорить и сразу создавать о себе плохое впечатление.

– Да, и чем быстрее, тем лучше. Нечего сидеть. Надо растормошить этот сонный улей.

– Ладно, я подумаю.

– Только не убивать.

– Чего?

– Как можно меньше смертей. Нас должны полюбить, мы должны стать оппозицией союзу.

«А он не промах…»

Чёрная Борода засмеялся.

– Мы и оппозиция союзу?

– Ничего смешного. И надо действовать немедля, пока союз не окреп.

Чёрная Борода не без уважения посмотрел на Огненное Солнце и улыбнулся.

Огненное Солнце впился взглядом в глаза Чёрной Бороды.

– Завтра же идём на янов. Через три дня мы должны быть на месте.

Глава 4

Как обычно хороший солнечный день, у хижины опять сидели два старика и смотрели на небо.

– Дождей не будет.

– Да, в ближайшее время не будет.

Они замолчали.

– Дней десять уж прошло, как Огненное Солнце ушёл.

– Да, а Большое Дерево всё скучает.

– Ясное дело, единственный сын всё-таки.

– Хоть и по ту сторону.

– Н-да, родственные чувства сильнее идей.

– А что такое родственные чувства? Привычка.

– Привычка?

– Именно привычка, вот и выходит, что привычка сильнее любых идей.

– Угу.

Они снова замолчали и всё так же, не отрываясь, смотрели на небо.

– Птицам хорошо, они всё видят и всё знают.

– Ну и что? Баран ходит, но это не значит, что он умнее змеи.

– Но всё равно, им хорошо.

– Ничего хорошего, для них это обыденная жизнь.

Опять тишина. Они оба перевели взгляд себе под ноги.

– Устал я.

– От чего?

– От жизни.

– Ну, так помри.

– Лень.

Пауза.

– Слыхал?

– Что?

– О янах.

– Нет, не слыхал. И что же там?

– Сам толком не знаю.

– А что же тогда говоришь?

– Один не знает, другой не знает, третий не знает, а вместе они знают всё.

– Может быть.

– Ну так что там?

– Так я же и не особо-то и знаю.

– Говори что знаешь, там додумаем.

– Ладно. Говорят, не то два, не то три дня тому назад они подверглись жуткому нападению этих самых бандитов. Многих убили, несколько семей ограбили и даже приняли сражение, но потом отступили и скрылись в лесу.

– Они сражались?

– Да, сражались.

– Странно, раньше они всегда всё делали тихо.

– Я думаю, они просто уже в конец обнаглели.

– Да, скорее всего.

Опять пауза.

– А они, как обычно, кричали про своих богов?

– Говорят, что нет.

– Нет?

– Тоже странно.

– Но видимо, в вере они больше не нуждаются, у них появилась наглость.

– Да. Зачем нужно оправдание, когда есть сила?

– Вот именно.

Они снова замолкли. Прошло довольно много времени.

– И это надо же, Огненное Солнце с ними!

– Его, кстати, с ними не видели.

– Не заметили, наверное.

– Или он ещё не дошёл до них.

– Или его убили.

– Или он замаскировался.

– Или они прячут его, чтобы потом потребовать выкуп.

– Угу.

– Угу.

– Я не верю в то, что он может быть с ними.

– Да уж, устроить такую резню.

– Может его заставили?

– Его не заставишь, он сам кого угодно заставит.

– Ты прав, он такой.

Пауза затянулась.

– Вот говорим мы, говорим, а смысла никакого.

– Если мы даже просто говорим, это уже имеет смысл.

– Это ещё почему?

– На то нам и дан язык.

– Откуда ты знаешь? Может, он дан нам вовсе не для пустой болтовни.

– Если бы боги дали нам язык не для пустой болтовни, они бы сделали нас умнее.

– А может быть, они хотели, чтобы с помощью этого самого я зыка мы сами стали умнее?

– Язык может делать только глупее, здесь боги ошиблись.

– Боги не ошибаются.

– Все ошибаются, только мы не даём богам на это права.

– Ну и правильно, пусть не распоясываются.

– А по-моему, это несправедливо.

– Что несправедливо?

– То, что все имеют право на ошибки, а боги нет.

– Но они же несправедливы, так почему бы и нам не быть несправедливыми к ним?

– И они, наверное, так же думают.

– И вообще, как можно быть справедливым к тому, чего не знаешь?

– И то, правда. Вот спустились бы к нам…

– Тогда бы они уже не были бы богами.

– Почему?

– Потому что в нашем мире слишком грязно, не отмылись бы.

– Зато стали бы ближе к народу.

– Не надо, а то, глядишь, их и вправду полюбят.

– Ну и чего здесь плохого?

– А если полюбят, то сделают миф, что гораздо хуже обычной веры.

– …

– Я думаю, на землю когда-нибудь явится некий посланник богов, чтобы, как ты говоришь, боги стали ближе к народу, потом он умрёт, из него сделают идола, миф и тогда такое начнётся…

– Что начнётся?

– Миф имеет свойство пожирать всё, что в него не входит и противоречит ему.

– Ясно.

– Вот так-то.

Они вздохнули и вновь подняли глаза к небу.

– Интересно, они нас слышат?

– Ну, если только им сейчас делать нечего.

– А я думаю, они всегда всё видят и слышат.

– Вряд ли, тогда бы они чокнулись.

– Может, когда-нибудь они и чокнутся, а потом уйдут в отпуск, бессрочный.

– Ужас начнётся.

– Обязательно начнётся.

Пауза. Их взгляды вновь опустились на землю.

– Весело.

– Да, жаль, что мы не доживём.

– Ничего страшного, у нас и сейчас проблем хватает.

– Да уж.

– Одно радует, что союз крепнет.

– Или огорчает, если верить Огненному Солнцу.

– Давай будем считать, что радует, так будет проще.

– И приятнее.

– Ага.

Они обратили свои взоры к небу и замолчали.

Солнце садилось, становилось прохладнее. В племени, то тут, то там, начинали разгораться костры. Дневная суета заканчивалась.

Этот вечер был необычным, сегодня было не что-нибудь там, а совет вождей племён, вступивших в союз.

Вожди уже сидели у костра и ждали Могучую Гору– главу союза. Все понимали, что это собрание неспроста, да и последние события не настраивали на жизнеутверждающий и весёлый лад.

Наконец появился Могучая Гора, всезнающий и почти уже всемогущий. Он подошёл к костру и сел на свободное бревно.

– Ну что же,– начал он.– Сегодня знаменательный день, и я рад, что вы все пришли. Очень жаль, что события, из-за которых мы и собрались здесь, не дают повода к радости. Должен признать, что дела обстоят плохо,– он сделал паузу и выразительно на всех посмотрел.– Бандиты наглеют, и им надо давать решительный отпор.

– Да-а.

– Наглеют.

– Наглеют, это точно.

Но Могучая Гора ничего им не ответил.

– Да, нападению подверглись почти все,– сказал ещё кто-то.

– Вот именно, почти все. Больше этого терпеть нельзя, иначе они нас всех перебьют.

Поднялся одобрительный шёпот.

– Но,– Могучая Гора опять сделал паузу.– Но мы не сдадимся. Пусть они и изворотливы, но мы сильнее, потому что мы вместе!

Все согласно закивали.

– Эти нелюди несколько дней назад напали на янов, устроив настоящую резню! А три дня тому назад они осмелились напасть на унов!

– Но я им дал достойный отпор,– не без гордости заметил Большое Дерево.

– Да, в этот раз их вовремя заметили, завязалась схватка, и они позорно бежали, но, несомненно, это скорее исключение из правил. Всем известно, что обычно их нападения гораздо более кровопролитны.

– Да, кровопролитней.

– Это точно.

– Метко сказано.

– Больше этого терпеть нельзя!

– Верно.

– Правильно.

– Так их и надо.

– Но как же их найдёшь в лесу?

– Да, прятаться они умеют.

– А их и не надо искать.

Поднялся удивлённый ропот.

– Очевидно,– Могучая Гора подчеркнул это слово.– Они должны где-то иметь хотя бы некоторое подобие дома, где они могли бы зализать раны, спрятаться или сбыть награбленное, без этого нельзя.

Могучей Горе верили, даже можно сказать, слепо верили, ведь он всегда выручал в трудную минуту и потому был очень уважаемым человеком. Конечно, все сомневались, в той или иной степени, зачем им нужен этот несчастный дом, ведь гораздо надёжнее прятаться в лесу, а награбленное хранить в тайнике, до поры до времени. Но это сомнение длилось недолго, и возражать никто не стал, так как никто не возражал. Да и приведённые доводы звучали вполне убедительно.

Закончив своё пылкое доказательство, Могучая Гора грустно уставился на костёр.

Все молчали, но, наконец, кто-то не выдержал нависшей тишины.

– И где может быть их дом?

Этого-то вопроса Могучей Горе и не хватало.

Могучая Гора вздохнул и посмотрел в глаза каждому здесь сидящему.

– Где может быть их дом? Они, как и все на свете, должны иметь союзников.

– Ну, это естественно. Они живут у каких-то людей и изредка совершают вылазки.

– Совершенно верно,– одобрил высказавшегося Могучая Гора.

Дабы не прослыть дураками, все согласились.

– И что же выходит?– задал вопрос Могучая Гора.

Поднялся шёпот. Все начали потихоньку догадываться, к чему клонит Могучая Гора. Дом, союзник… «Ну да, всё ясно. Как же мы раньше не догадались? Вот дураки. А Могучая Гора молодец…»– приблизительно так сейчас все и думали. Всё было правильно, всё доказано, да и эту мысль о предателе высказал вовсе даже и не Могучая Гора, это они сами додумались. Всё чисто.

– Я думаю, вы поняли, о чём я,– Могучая Гора заметно погрустнел.

Все одобрительно, но в то же время испуганно закивали.

Могучая Гора оглядел всех суровым взглядом. Все почему-то опустили глаза и с подозрением стали коситься на соседа.

– Да!– воскликнул Могучая Гора.– Предатель среди нас!

Если до этого ещё не высказанная мысль не так пугала, то, обретя форму, она стала просто ужасна по своей сути.

Тишина. Все притихли и лишь украдкой поглядывали друг на друга.

– И я знаю, кто это!– снова шокировал всех Могучая Гора и как бы незаметно для всех, впрочем, это, естественно, все заметили, приостановил свой взгляд на Тихом Ветре– вожде юнов.

Тихий Ветер это тоже заметил.

– Да вы что…– начал было он.

– Но я не могу сейчас сказать вам, кто он…

– Эй, это не я…– чуть громче сказал Тихий Ветер, но никто не обратил на него внимания, потому что говорил Могучая Гора.

– …потому что я ещё не имею достаточно доказательств…

– Но я же, я…– опять хотел что-то сказать не на шутку испуганный Тихий Ветер, но потом решил, что оправдываться нет смысла, ведь его ещё ни в чём собственно и не обвиняли но, почему-то, всё равно опустил глаза.

Могучая Гора ни на мгновенье не прервал свою речь.

– … но скоро, очень скоро, этот гнусный предатель поплатится за своё коварство!

– И правильно!

– Так ему и надо!

– Гнусный предатель!

Все были согласны.

Один лишь Тихий Ветер был не согласен. Он всматривался в лица, стараясь найти в них поддержку, но ответом ему был всё тот же страшный взгляд, взгляд толпы, пусть маленькой, но всё равно толпы, подавляющий любую волю к сопротивлению и к правде.

Тихий Ветер молчал.

Могучая Гора молчал.

Все молчали.

Наконец Могучая Гора нарушил тишину.

– Ну что ж, теперь вы знаете, с каким врагом нам надо бороться. Скоро у меня будут все доказательства, и правосудие свершится,– он сделал паузу.– А теперь, друзья, пора отдыхать и обдумывать то, что вы сейчас узнали. Понимаю, нелегко смириться с тем, что один из наших друзей оказался предателем, но такое сейчас тяжёлое время.

Все грустно закивали.

– Для каждого из вас приготовлена отдельная хижина.

Вожди вяло встали.

– К сожалению, завтра я уйду очень рано, дела. Заранее прощаюсь, и да будут с вами боги.

Они попрощались, и вожди пошли неумолимо и жестоко обдумывать произошедшее.

Лицо замазано грязью, тело покрыто клоками тёмных шкур, ужасно жарко, но так было надо. Все были готовы: за поясами каменные ножи, в руках дубины, вот только топоров не было. Оглушить, или сломать что-нибудь из ненужного – это, пожалуйста, но не убивать.

Порою Огненное Солнце и сам удивлялся, на что он идёт, но цель оправдывает средства, парочка-другая оглушённых того стоят. Ещё Огненное Солнце как-то коробило то, что они, прежде всего, идут грабить, а не читать молитву, но глядя в эти верующие лица (абольшинство и вправду верили) его совесть успокаивалась.

Яны… А ведь он там никогда не был. Интересно, он бы так же легко шёл, если бы знал их? Но не эти вопросы волновали его сейчас. Охотничий азарт, неумолимое желание доказать свою правоту, вот что двигало им.

– Все готовы?– спросил Чёрная Борода, поправляя свой любимый нож.

– Да!– прокричали все в ответ.

– Не убивать!– приказным тоном заявил Огненное Солнце.

Чёрная Борода ничего не сказал по этому поводу.

– Тогда, вперёд единоверцы!

Молча, без вздохов и вопросов, с ясно читающейся верой на лице они пошли.

Ничего особенного в этом походе для Огненного Солнца не было, та же охота, только на зверя похитрее. Наконец, вот оно– племя янов. Все уже спят, царит тишина и беззаботность. В какое-то мгновение Огненному Солнцу показалось, что если сейчас их всех убить, спящими и счастливыми, то он станет Богом, ведь он избавит их от всех страданий.

«Гадость какая…»– подумал Огненное Солнце и стал сосредотачиваться на предстоящем деле.

Огненное Солнце ещё раз повторил всем, чтобы оружие применяли только для необходимой самообороны, а женщин и детей вообще не трогать. Он попросил Чёрную Бороду повторить, и он повторил.

Где-то, как гром среди ясного неба, чирикнула птичка, был слышен треск костров… Огненному Солнцу хотелось остановить это мгновение тишины и напряжения, спокойствия и борьбы, но… Чёрная Борода прошептал «Пошёл», и все на цыпочках направились к крайним хижинам.

Вот уж эти хижины; такие маленькие и неприметные, но нарушающие всё мироустройство.

Они разбились на три группы. Только теперь Огненное Солнце увидел, что их всего двенадцать человек, а без него так и вовсе было одиннадцать. И против этой горстки людишек создали союз! Огненному Солнцу стало противно, и он почувствовал закипающую ненависть, но тут же поборол её, дабы не прибить кого со злости.

Все замерли. Наконец Чёрная Борода махнул рукой и они тихо, не произнося ни слова, но в то же время стремительно ворвались в хижины.

Убивать никого было нельзя, поэтому поднялся крик, который впрочем, быстро прекратился, в связи с утерей сознания, но и этих секунд хватило, чтобы всё племя поняло, что к чему.

– Уходим!– прокричал Чёрная Борода, и все, мигом уложив противников и быстренько похватав самые ценные вещи, собрались отступать.

Воины янов вылезали из хижин, крепко сжимая топоры. Медлить было нельзя.

Отбившись от надоедливых жителей хижин и обвешавшись шкурами и прочими ценностями, борцы бросились в лес.

Огненное Солнце замешкался, и тут его ногу обхватила плачущая женщина, почти старуха и стала что-то причитать о своём сыне.

– Пошла, пока я не прибил тебя!– закричал Огненное Солнце, видя, как воины уже бегут в его сторону.

– За что?!– прокричала, всхлипывая старушка, никак не желая отпускать ногу.

Огненное Солнце пытался вырваться, но старушка держала его ногу крепко. Сейчас Огненное Солнце пожалел, что не взял с собой дубинку.

– Пусти меня, последний раз говорю!

Старушка не унималась.

– Неужели вам мало, что вы в прошлый раз унесли?! Убийцы, изверги…

«Не понял».

Огненное Солнце схватил старушку за голову и заставил смотреть на него.

– Что ты сказала?

– В прошлый раз вы убили моего сына! Душегубы!– она опять перешла на вой, но ногу так и не отпустила.

– Но это были не мы!

– Вы, вы! Я вас узнала! Вы!..

– Когда это было?!

Старушка плакала не унимаясь.

– Когда?!– ещё громче закричал Огненное Солнце, видя, что времени у него больше нет.

– Три… три…– она не смогла выговорить.

Огненное Солнце не знал, что и думать.

– Мой сын, теперь и внук…

Огненное Солнце посмотрел на лежащего навзничь юношу, но заметил, что он дышит.

«И здесь меня предали! Предали!»

Первый камень попал ему в плечо. Этот камень кинул ещё совсем мальчик, но уже готовый и убить, и умереть за своё племя.

Огненное Солнце вздрогнул, боль придала ему сил, и он резко выдернул ногу из мёртвой хватки старушки, которая всё не переставала плакать.

«Я убью Чёрную Бороду, всех убью!»– кричал про себя Огненное Солнце, убегая от преследователей.

Разговор, который, казалось, длился вечность, занял всего несколько мгновений и Огненное Солнце ещё видел спины убегающих в лес борцов. Он побежал за ними.

Воины янов ещё некоторое время гнались за ним, но потом совсем отстали и Огненное Солнце, не спеша, направился к месту встречи.

«Я убью тебя! Предатель…»

Он вышел на условленную поляну, где все уже были в сборе. На большом пне восседал Чёрная Борода.

Они довольно посмотрели на Огненное Солнце, который уверенной походкой, тяжело дыша и сжимая кулаки, направился к Чёрной Бороде.

Чёрная Борода улыбнулся.

– С первым бо…

Но Огненное Солнце не дал договорить ему и мощным ударом свалил его с пня. Тут же все подбежали к Огненному Солнцу, и завалили его на землю. Четверо стали держать его, остальные пошли поднимать Чёрную Бороду.

Огненное Солнце кричал.

– Предатель, сволочь! Ты же говорил, что вы уже дней двадцать как ни на кого не нападали, а ты!..– Огненное Солнце что было сил пытался вырваться.– Скотина, ты обманул, ты предал меня!

Он рычал и изворачивался.

– Убери руки!

– Огненное Солнце…

– Предатель!

– Огненное Солнце!

– Тварь!

– Успокойся!

– Не успокоюсь!

Чёрная Борода дал ему звонкую пощёчину.

– Ах ты…

Ещё одна.

Огненное Солнце стал постепенно приходить в себя и успокаиваться, но смотрел он всё так же недобро.

– Объясни, что произошло?– Чёрная Борода старался говорить спокойным голосом.

Все остальные молчали, судя по всему, ничего не понимая.

– Что случилось?– голос зазвучал настойчивее.

– Скотина…

– Не заставляй меня снова тебя ударить.

– Ты говорил, что уже больше двадцати дней никого и пальцем не трогал.

– Так оно и есть.

– А кто же три дня тому назад напал на янов?

– Ты в своём уме?!

– Да, в своём! Зачем ты обманул меня?! Лучше бы ты меня сразу убил!

Чёрная Борода задумался.

– Три дня назад?

– Не притворяйся, что не понимаешь, о чём я,– голос Огненного Солнца звучал почти спокойно, только дыхание было всё такое же учащённое.

– Это точно, что на них нападали?

– Да!

– Откуда ты знаешь?

– Среди воинов был один мальчик, это значит, что в какой-то семье кроме него не осталось ни одного мужчины, и эта старуха…

– Ладно, верю.

– Ещё бы ты не поверил! Это же были вы!

– Почему мы?

– Старуха узнала вас.

Чёрная Борода опять задумался.

Огненное Солнце почти совсем успокоился и, теперь лишь глаза выдавали его.

– Три дня назад?

– Да.

– Посуди сам, мы два дня шли, так?

– Так.

– Значит, чтобы дойти до того места, где мы встретили тебя, нужно ещё два дня и ещё день, когда ты появился, получается, что напасть мы могли не ранее, чем пять дней назад. Понимаешь?

Ненависть в глазах Огненного Солнца сменилась на удивление. Он довольно долго думал.

– Отпустите его.

Огненное Солнце отпустили, и он встал.

– Я не злюсь, что ты ударил меня, но впредь сначала подумай. В следующий раз за такие проделки я тебя убью.

Огненное Солнце понял, что был неправ. Он кивнул.

– Извини, я не подумал.

Чёрная Борода похлопал Огненное Солнце по плечу.

– Значит, у нас появился двойник,– прошептал кто-то.

– Но зачем?– опять же возмутился кто-то.

– Чтобы нас подставить, а самим нахапать и смыться по-тихому.

Огненное Солнце снова сжал кулаки.

– Могучая Гора повёл грязную игру.

– Чего?– не понял Чёрная Борода.

– Могучая Гора, ну и сволочь же.

– Кто это такой?– зашептались в толпе.

– Ему не жить, это я обещаю.

Все притихли, потому что никто не знал, кто такой Могучая Гора, и хорошо ли будет, если убить его или плохо.

Чёрная Борода удивлённо посмотрел на него.

Наконец Огненное Солнце окончательно успокоился и осмотрел всех.

– За мной,– скомандовал он, и все пошли.

Серый Камень вошёл в хижину Могучей Горы и скромно присел на лежащую в углу шкуру.

– Они ушли?

– Да, все ушли.

– Замечательно.

– Почему вы не хотели показываться?

– Они могли задать ненужные вопросы.

– А почему вы расселили их по одному?

– Чтобы мой эффект толпы сидел в них до тех пор, пока не покажется им своим же умозаключением. Если бы они вновь собрались вместе, но уже без меня, весь мой эффект мог бы раствориться в их толпе.

Серый Камень кивнул и замолчал.

Наконец Могучая Гора улыбнулся и посмотрел на Серого Камня.

– Интересная мысль пришла мне сейчас. Они ради мира готовы глотки друг другу перегрызть, но они не понимают, что нет определённой границы между войной и миром. Если сейчас творить зло, даже во имя добра (кстати, странно звучит), то оно не останется здесь, на войне, оно перенесётся через ту узкую грань между борьбой и спокойствием, и также будет царствовать и в мирное время.

– Вы правы.

Могучая Гора усмехнулся.

– Злом нельзя победить зло, добром тем более, выходит, что зло всегда побеждает, пусть и в разных своих проявлениях.

Могучая Гора задумался.

– Ты знаешь, когда человек по – настоящему несчастлив?

– Нет, Могучая Гора, не знаю.

– Когда он проигрывает. А зло никогда не проигрывает, зло неизменный победитель. Выходит, тот счастлив больше, кто больше держит в себе зла. Такого человека нельзя победить добром, у зла к добру давно уже иммунитет, а зло только увеличивает его силу. Н-да, определённо, бог зла– само счастье, он никогда не проигрывает, он вечно счастлив. Так почему же мы тогда молим о счастье добрых богов? Ведь они его никогда и в глаза-то не видели. Ниспослать счастье могут только злые боги, они-то знают, что это такое, и уж у них этого навалом.

Могучая Гора на мгновенье снова замолчал.

– Может, от этого у нас все и беды? В богов надо верить. Вот человек верит, верит, потом разок попросит доброго бога о счастье, а у него раз! И родственник какой-нибудь умер, и тогда он начинает ненавидеть добрых богов, а за что? Может, этот добрый бог и хотел послать счастье, да вот он бедняга не знает, что это такое, поэтому и ниспосылает нам всякую чушь. Так за что же его винить? Его жалеть надо.

Могучая Гора вздохнул и умолк, уставившись в одну точку.

Серый Камень всё так же незаметно сидел.

– Серый Камень…

– Да, Могучая Гора.

– А как там чувствует себя Тихий Ветер?

– Очень хотел хоть с кем-нибудь поговорить, но я, как вы и приказали, разбудил его ещё затемно и сказал, что все уже ушли, ночью. Он, конечно, расстроился, но делать было нечего, и он побрёл в своё племя.

– Хорошо. Всё идёт так, как и должно идти,– он пригладил волосы и улыбнулся.– Мои головорезы навели достаточно паники. Кстати, а куда делись настоящие бандиты?

– Не знаю.

– Ну да ладно, неважно. С янами у моих ребят, конечно, замечательно получилось, жаль, что с унами промашка вышла, но ничего страшного, исправятся. Скоро, очень скоро, после следующей же вылазки моих мальчиков, я предъявлю доказательства виновности Тихого Ветра, причём обязательно скажу, что сами юны и не подозревали, кто находится в их племени.

– А это зачем?

– Чтобы они были на моей стороне. Я не хочу врагов, все должны быть моими друзьями.

– Но вы же хотите на них напасть.

– Я, конечно, соберу войско и пойду на юнов, но потом скажу, чтобы они выдали Тихого Ветра, и тогда я пожалею их. Они ещё будут благодарить меня,– Могучая гора расслабился и лёг на шкуру.– Зерно ненависти я уже посеял, теперь достаточно одного намёка, чтобы оно бурно разрослось. Как же люди обожают врагов, лишь бы скрыть тех, что внутри,– Могучая Гора зевнул.– Скоро, очень скоро. Ждать осталось недолго.

Глава 5

Как обычно, хороший солнечный день. Старики смотрели вдаль.

– Что, интересно, там за горизонтом?

– А не всё ли равно?

– Не, ну интересно же.

– Да то же самое.

– Везде?

– И всегда.

Пауза.

– Вот жизнь-то началась.

– А что такое?

– Огненное Солнце и сотоварищи резню устроили, Тихий Ветер предателем оказался.

– Да уж.

Снова пауза.

– Не ожидал я такого от Тихого Ветра.

– Почему?

– Он же всегда был добряком, мухи не обидит.

– Сам человек всегда скрыт, видна только маска

– Это точно.

– Ага.

– Вот сбросить бы эти маски!

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что они слишком хорошо прилипли, да и не были они никогда «отлипшими». Маски наша неотъемлемая часть.

– Но всё равно, хотелось бы их сбросить хотя бы на день.

– А зачем?

– Чтобы увидеть друг друга.

– И чтобы сразу друг друга перебить?

– Почему?

– Потому что маски на то нам и даны, чтобы скрыть наше зло.

– Ну и что?

– Маски скрывают зло, а мы по большей части состоим из зла, хотя иногда и принимаем его за добро.

– Падение.

– Что?

– Да так, просто сказал.

И снова пауза.

– Но Тихий Ветер…

– Да…

– Тихий Ветер…

– Не торопись, ещё нет доказательств.

– И так всё ясно.

– Что ясно?

– Бандиты нападали на всех, кроме онов и юнов, а на янов так и вообще два раза нападали.

– На янов и второй раз напали?

– Да, а ты не знал?

– Нет.

– Вон ты оказывается, как отстал от жизни.

– Не говори.

Пауза, длинная.

– В этот раз, они перебили шесть семей, а потом убежали, как последние трусы.

– Да ну?

– Да. Правда одного убили. Какой-то мальчик попал одному бандиту в голову, и его унесли.

– И то хорошо.

– А ещё одного старушка схватила и не отпускала, так он убил её топором.

– Ужас-то какой.

– Не говори.

Они опять замолчали.

– Интересно, где сейчас Огненное Солнце?

– …

– Кстати, в этот раз его видели с бандитами. Уж не знаю, убил он кого, или нет.

– А ведь я его ещё совсем крошечным помню

– И я помню. Во всех играх был первым.

И снова молчание.

– Большое Дерево сейчас сам не свой.

– Естественно.

– Он не хочет верить, что Огненное Солнце сейчас воюет на стороне его врага.

– Да-а.

– А тут ещё это предательство.

– Да, сейчас все расстроены.

– Ага.

Мимо них пролетела птичка, и они долго провожали её взглядами.

– Когда же всё это закончится?

– А тебе-то что?

– Ну просто, все хотят, и я хочу.

– Но это же тебя не касается. Как жил, так и будешь жить, и ничего-то ты не изменишь.

– Всё равно, из солидарности хочу.

– Вот и все хотят так же.

– Как?

– Из солидарности. А по – настоящему хотят расправиться с бандитами только родственники погибших.

– Но я же им сочувствую.

– Из приличия.

– Но надо же выказать своё горе.

– А оно у тебя есть?

– Конечно, есть.

– Знаешь, какое оно у тебя?

– Какое?

– Ты горюешь, потому что не хочешь быть следующим.

Молчание.

– Да, к сожалению, ты прав.

– А вот оно им надо?

– Что?

– Сострадание чужих людей.

– Только для того, чтобы пощекотать своё самолюбие. Мол, смотрите, какая я несчастная, раз даже незнакомые люди плачут, это какая же у меня получается утрата… Бедная я пребедная, какое горе мне выпало… Противно, но это так.

– Да, так.

– А нам оно надо?

Пауза.

– Нет.

– Вот именно. Никому не надо, а все плачутся.

– Странно.

– Да, странно.

– Но ведь кому-то же ведь это надо!

– Маскам.

– Маскам?

– Да. Маски определяют нашу жизнь.

– Ужас.

– Благодать.

– Почему?

– Удобно прятаться.

– Это точно.

– Вот и получается, маски– зло, но без них нет добра.

– Да. Зло, прикрывающее зло есть добро.

– Интересно.

– Ага.

Вдали виднелось небольшое стадо каких-то животных

– Вот у них нет масок.

– Поэтому они и животные, а не люди.

– Да.

Длинная-длинная пауза.

– Интересно, что будет дальше?

– Посмотрим.

– Да, посмотрим.

– А вообще-то, какая разница?

– Никакой.

– Всё, пора по домам.

– До скорого.

Огненное Солнце прилёг у ветвистого дуба и закрыл глаза. Метафизика межличностных отношений никак не давала ему покоя.

«Что-то гложут меня сомненья. Может… Я начинаю разочаровываться в себе, вернее в моём «Сверх-Я». Я же видел, как эти «борцы» тащили вещи, видел, как они цеплялись за добычу, это факт, этого нельзя отрицать, так почему же тогда я ещё здесь? Я шёл к борцам, я хотел идти именно к борцам, но теперь я вижу, к кому я на самом деле пришёл, и что же? По идее, я должен разочароваться в них и немедля уйти, однако ж я здесь, и кроме этого нудного давления «Сверху» я в принципе ничего не испытываю. Не хорошо как-то получается. Неужели я так изменился?

А может, я всё не так понял? Ну тащили они шкуры, но ведь жить-то тоже на что-то надо, от этого никуда не денешься… Нет, ерунда; примитивное самооправдание. Да, тащили не все, судя по всему, молодёжь действительно верит, но те, кто постарше и поважнее… Ужас. Но я с ними, и я не хочу быть не с ними. Н-да, надо признаться, что мне теперь всё равно, кто они такие. Просто они мне нужны; ничего личного. Хотя почему теперь? Я и когда шёл сюда, не очень-то верил в их идеалистические принципы и стремления. Нет, верил, конечно, но не вдумывался. Так, для поддержания собственной веры. Они ведь изначально были мне нужны.

Но почему тогда меня начала мучить совесть? Может, раньше мне хватало веры для её убеждения, а теперь нет? После увиденного-то. Ну и хрен с ней, покричит малость, и успокоится, мне-то что? Да, отец в этом плане был прав, но это в принципе, неважно. Да и вообще, какая разница, кто прав, если мне, правда, не нужна?»

Вечер.

Большое дерево, как всегда в это время, пошёл смотреть, что делается в племени и заодно уж послушать, кто о чём говорит. День ничем не отличался от предыдущих, и всё было так, как и должно было быть. Атмосфера настраивала на умиротворённость и счастье, вот только одинокая хижина Огненного Солнца портила всё настроение.

«Эх, Огненное Солнце, ну зачем тебе это было нужно? Чем тебе было плохо? Уйти к этим… Даже думать противно. Как ты мог?– Большое Дерево сжал кулаки.– Предать меня, предать своё племя… Тебе нет прощенья. А ведь нам так хорошо жилось. Ну были у нас разногласия в некоторых вопросах, но мы же всё-таки отец и сын… Были. Сейчас ты уже не мой сын, а я не твой отец. Предатель не может быть сыном.

Это надо же додуматься переметнуться на сторону бандитов! И где ты сейчас? Чего ты добился? Что ты этим доказал? Дурак, променял жизнь на какую-то глупую выдумку. Если ты сейчас где-нибудь лежишь и мучаешься, если тебе не даёт покоя твоя совесть, знай, я не жалею тебя. Если так, то справедливость всё-таки существует».

Огненное Солнце повернулся на бок.

«Борцы ли они или бандиты, какая разница? Главное, что без них мне не обойтись; имена здесь второстепенны. Хотя почему второстепенны? Мне ж не всё равно, за кого меня считают. Но, с другой стороны, чего я изначально хотел, того я уже добился, осталось всего лишь выиграть. Почему– это одно, цель совсем другое, а уж как – так и вовсе не важно. Вот так-то.

Цель оправдывает средства. Да и что бы там не говорила моя совесть, мои идеалы, цель-то у меня всё равно возвышенная…– Огненное Солнце улыбнулся своим мыслям.– Как я сказал! Аж самому смешно. Прям в стиле отца, видимо характером я всё-таки пошёл в него. И это хорошо. Как бы он ни был мне неприятен, каким бы он ни был мне врагом, но надо признать, что оружием он снабдил меня неплохим. Жаль, что он пошёл на поводу у толпы. Его, конечно, можно понять: я-то забочусь только о себе, а ему надо считаться с мнением всего племени и нести за всех них ответственность, даже если бы он не согласился, люди бы всё равно согласились, и его бы просто выкинули с поста.

Нет! Нельзя ему было сдаваться, мало кто и что? Ты же Человек, имеешь ты свою точку зрения или нет? Только за отсутствие своих собственных взглядов, за боязнь их высказать, уже можно ненавидеть. Предатель. Променял меня на эту дурацкую спокойную жизнёнку! Надеюсь, совесть тебя сейчас хорошо мучает…»

Большое Дерево последний раз кинул взгляд на хижину Огненного Солнца и направился к дальним домам.

«Дурак ты, дурак. Ничего-то ты ещё не понимаешь. Ну да ничего, рано или поздно ты всё поймёшь. Может быть, сомневаясь, может, даже мучаясь, но ты станешь нормальным человеком. Хотя теперь ты, наверное, уже и не вернёшься к нормальной жизни. Куда ты денешься? Только в бандиты, иного ж пути нет. Сюда ты уже не вернёшься, а в любом племени союза тебя казнят, и я буду первым, кто проголосует за это. Предателям нет прощения.

Что же ты наделал? Против кого ты пошёл? Зачем? Как глупо. Поломать свою жизнь, и за что? Из-за каких-то там принципов? Может, где-то он и пошёл в меня, но такого бы я никогда не сделал; в отличие от него у меня мозги есть. Пойти на такое! Нет слов. Убил бы, собственными руками задушил… Стоп, надо успокоиться. Он же мне всё-таки сын. Я его воспитывал, учил его всему, он был лучшим воином в племени… Как опрометчиво, как наивно и глупо. Ну почему так случилось? Да, хотел бы я вернуть всё на прежние места. Как жаль, что обратной дороги нет. Очень жаль».

Огненное Солнце засыпал.

«Как смешно всё получилось, но одновременно как противно. Я хотел быть борцом, а стал бандитом, но что самое интересное– мне на это наплевать. Наплевать. Всё, что сейчас меня беспокоит, это всего лишь мои старые идеалы. Хотя нет, не старые, просто на данный момент ненужные. Эти… меня сейчас вообще мало волнуют. Будь они хоть само зло, не важно. Если бы зло подчинялось мне, если бы оно было мне нужно, то почему я должен от него отказываться? Идеалы? Идеалы тускнеют, когда речь идёт о принципах. Я принципиально должен победить, а ради этого можно забыть не только идеалы. Моя цель того стоит… Хотя, любая цель стоит чего угодно. Нет судьи, кроме тебя самого. Общество и люди не судьи, они лишь создатели твоего судьи.

Да, они не борцы, но они и не бандиты, для меня они, прежде всего…»

На этой мысли Огненное Солнце и уснул.

Большое Дерево сел у хижины в ожидании ужина. Мысли были всё те же.

«Я, наверное, сойду с ума. Прямо-таки какое-то раздвоение личности. Сын и предатель, предатель и сын… Что важнее? Нет, в конце концов, должен я себя уважать или нет? Он же меня предал, всё, остальное не важно: кто он, как, почему… Никогда я его не прощу. Прощу… Ни за что. У меня тоже есть принципы. Мой сын– бандит! Убийца! Грабитель! Позор мне, такого сыночка воспитать…– Большое Дерево усмехнулся.– Радость на старости лет. Всё, для меня его больше нет, теперь мой сын– союз. Огненное Солнце, ты не оставил мне выбора, только ты во всём виноват. Если мне придётся ещё раз выбирать между тобой и союзом, я не буду колебаться.

Сын… Дурак, что наделал! Разрушил свою жизнь, мою… Всё выкинул, променял всё непонятно на что, как хоть так можно? Огненное Солнце, сын, как ты мог? Этого не должно было случиться; это слишком глупо, чтобы быть правдой. Ну, зачем?..»

Ужинать Большое Дерево так и не пошёл.

Могучая Гора поёжился от холода и кинул последние ветки в костёр, который сразу же набросился на новую жертву, отчего Могучая Гора искренне улыбнулся.

В темноте показалась фигура Серого Камня.

– Серый Камень, это ты?

– Я.

– Ну, присаживайся.

Серый Камень сел рядом.

– Войско готово?

– Да. Все уже собрались и с нетерпением ждут утра.

– Это хорошо, это правильно.

– Что правильно?– не понял Серый Камень.

– Что с нетерпением. Если человек терпит, значит, он не ждёт. А они ждут,– мечтательно протянул Могучая Гора.

– Не понимаю я, чего они так хотят схватить этого Тихого Ветра? Им-то он что сделал?

– Это не важно.

– А что же тогда важно?

– Что он сделал мне.

– Но они же не вы.

– Почему? Они и есть я. Не хватает сил верить в себя, верь в другого. Вот они и верят.

– Это неправильно,– покачал головой Серый Камень.

– Кому как. По мне, так правильнее некуда. Так их проще использовать. Представляешь, что творилось бы в мире, если бы все в себя верили?

– Да уж.

– А знаешь чем отличаются обычные люди от таких, как я?

– Чем?

– Такие как я умеют пользоваться теми, которые этого не умеют. Вот когда бы каждый человек на земле смог бы это сказать, вот тогда б я был бы счастлив.

– Но вы сами говорили, что стадом управлять проще.

– Если они согласны на стадо, значит, иного они и не достойны, а значит, и нечего их жалеть.

– Откуда ж тогда появиться достойным?

– Это не мои проблемы, и этим всё сказано.

– Не понимаю я такого отношения к людям.

Могучая Гора вздохнул и собрался с мыслями.

– Есть то, что есть, а есть то, как надо. Если бы сейчас то, что есть, было бы таким, как надо, я бы всё равно старался всех использовать по мере сил и возможностей, и если бы меня использовали, как надо, это было бы правильно, а как есть, мне бы это вряд ли понравилось. Одно– это стремление в мире, но через себя, а другое в себе, через мир и не стоит путать взгляд-из-вне-на-себя-в-мире и взгляд-из-себя-на-бытие-своё-в-мире.

Серый Камень ничего не понял.

– Ясно?

– Да.

Могучая Гора кивнул, мол, что может быть проще.

Дабы совсем не упасть в глазах Могучей Горы, Серый Камень решил перевести разговор на дела простые и злободневные.

– Как бы остальным вождям не понравилось, что вы оккупировали юнов.

– Они же все только «За», с какой стати им может это не понравиться?

– Ну всё-таки без предупреждения, без согласия…

– Если бы я со всеми всё согласовывал, я бы до сих пор искал доказательства виновности Тихого Ветра. Главное в любом деле– уверенность, если она есть, то её все видят и потому не перечат, ибо сами не уверены. Если неуверенность побуждает к размышлениям, то уверенность побуждает к действиям.

– Тогда выходит, что размышления и действия вещи противоположные.

– С одной стороны, так оно и есть. Когда ты думаешь – ты не делаешь, а когда делаешь– лучше не думать, дабы лишний раз не сомневаться. Одно без другого невозможно, но одно другому мешает.

– Странно.

– Ничего особенного. В этом мире всё именно так и устроено.

Серый Камень опять перестал понимать, что хочет сказать Могучая Гора и снова решил перевести разговор на тему попроще.

– Совсем немного осталось, да?

– Да уж, последние мазки. Даже если он и убежит, я всё равно уже выиграл.

– Вы всё правильно спланировали.

– Тут главное не план, а его подача. Можно делать любую чушь, нести любой бред, главное как это преподнести, и если ты преподнёс всё как надо, успех обеспечен. Запомни эти слова.

– Зачем?

– Пригодится.

– Зачем?

– Ты должен иметь иммунитет к действиям недруга, иначе он сомнёт твою уверенность, а главное, переборет созданную тобой веру в лицах тех, посредством кого и для кого ты уверен.

Серый Камень кивнул.

Некоторое время они просто смотрели на огонь.

– А я вот всё об Огненном Солнце думаю…

Могучая Гора засмеялся.

– Он ещё слишком молод и ничего не понимает. Он ищет доказательства, ставит за собой силу и не понимает, что действительно важно. Он безобиден.

– Самое страшное то, как вы к нему относитесь.

– Сейчас он не существует, а завтра его существование уже не будет иметь никакого значения. Как ещё можно относиться к тому, чего нет?

– Ну не знаю, он всё-таки наша единственная оппозиция.

– Да, здесь ты прав. Но я этой оппозиции не вижу, никто не видит, а значит, её нет.

– Но ведь она может и появиться.

– У него нет никаких доказательств, его все ненавидят, не уважают, что он может мне противопоставить?

Серый Камень молчал.

– Ничего.

– Ну, может быть, вы и правы.

– Я, конечно, понимаю твои опасения, но бояться его можно только как наличие; как действие он безвреден. Увидь в нём жестокую действительность, неприкрытый факт, адекватно оцени его возможности, а также последствия его действий, и тогда ты поймёшь, что ничего страшного в нём нет.

– Пожалуй, так оно и есть.

– Завтра начнётся последний этап. Уже через десять-двадцать дней все будут в моей власти. Не дать мне победить может только чудо, а я не верю в чудеса.

Могучая Гора многозначительно улыбнулся и замолчал.

Где-то вдалеке выли волки.

Огненное Солнце вяло жевал мясо. Костёр ярко горел, играя тенями на лице Чёрной Бороды, отчего становилось то страшно, то смешно.

Огненное Солнце дожевал мясо и выбросил кость.

– Я долго думал…

– И?

– Надо срочно действовать.

Чёрная Борода тоже отбросил кость и вытер рот.

– Что ты имеешь в виду?

– Сейчас или всё, или ничего.

– А потом?

– Потом только ничего.

Чёрная Борода кивнул.

– И что же ты предлагаешь?

– Я вот что думаю: если у нас есть двойник, то это кому-нибудь нужно, так?

– Так.

– И этот кто-нибудь, несомненно, Могучая Гора.

– Скорее всего.

– Так оно и есть. И я понял, зачем ему двойник.

– Зачем?

– Ему нужен козёл отпущения, понимаешь?

Чёрная Борода задумался.

– Нет, не понимаю.

– По сути, мы мелочь, несчастные десять человек, с таким врагом смешно разделываться, это не произведёт нужного эффекта, нужен настоящий враг.

– Как это?

– Наклеветать на какое-нибудь племя, сделать его врагом и победить.

– Вроде бы ясно.

– А вот что это может быть за племя…

– Это ты у меня спрашиваешь? Я не знаю даже названий здешних племён, знаю только, где они находятся.

– Итак, это не ины, ены, не яны и не аны, на них нападали. Уны тоже не подходят, всё это началось ещё до того, как я ушёл. Остаются только юны и оны, причём оны по известной причине исключаются. Получается, юны.

– Угу,– равнодушно согласился Чёрная Борода и завалился на траву.

– Вот им-то нам и надо помочь.

– Что?!– Чёрная Борода сразу же вскочил.

– Помочь,– как ни в чём не бывало, ответил Огненное Солнце.

– На кой они мне сдались?

– Мы можем обличить Могучую Гору, и тогда союз развалится сам по себе.

– А мне-то что? Мне важна религия, религия и только религия.

– Да ладно,– Огненное Солнце махнул рукой.– Тебе нужен только товар.

Он сказал это так уверенно и в то же время обыденно, что Чёрная Борода не стал возражать.

– Я видел, как твои приближённые тащили шкуры и как они с жадностью вырывали их из рук стариков, и ты был с ними. Да, я видел, что те, кто моложе, только сражаются, крича о своём боге. Я видел, как они кричали детям, чтобы хоть они поверили и жили счастливо. Вот для них существует религия, а вы…

Чёрная Борода понял, что отпираться нет смысла.

– Да, а ведь когда-то я тоже верил, но жизнь…– Чёрная Борода вздохнул. – Впрочем, когда-нибудь ты это и сам поймёшь.

– Я не такой, как ты.

– Я тоже был не как я, но, как видишь… Время и тебя исправит.

Огненное Солнце хотел было возразить, но передумал, ввиду отсутствия смысла спора.

– Ладно, это всё не важно. Мне сейчас нужна ваша помощь, и кто вы на самом деле такие, меня вообще-то мало интересует.

Огненное Солнце собрался с мыслями, Чёрная Борода молчал.

– Мы должны прийти к юнам и рассказать им всю правду.

– А она им нужна?

– Конечно, правда всегда нужна.

– Точно до наоборот.

– Как знаешь. Ну, так ты мне поможешь?

– Моя доля?

– Сколько скажешь, если всё получится.

– Договорились. Честно говоря, надоело уже по лесам шляться.

– Вот и хорошо, но надо спешить, выступаем завтра утром.

Чёрной Бороде не понравился этот тон, и он наконец-то решил высказать всё, что он думает об Огненном Солнце.

– Огненное Солнце, а тебе не кажется, что ты наглеешь?

Огненное Солнце молчал.

– Что-то ты стал на себя слишком много брать, вождь-то здесь всё-таки я. Я тебя уважаю и не хочу тебя обижать, но и ты знай меру, понял?

– Нет.

– Не надо строить из себя вождя.

– Буду строить, потому что я знаю, что надо делать, а ты нет.

– Но ты…

– Успокойся. Это выгодно и тебе и мне. И вообще, я просто предлагаю, настоятельно,– он подчеркнул последнее слово,– предлагаю.

У Огненного Солнца была какая-то скрытая власть, он был создан для того, чтобы командовать.

Чёрная Борода взвесил все за и против и развёл руками.

– Ладно, только на людях буду командовать я.

– Договорились. Если ты не потерял лицо, ты не потерял ничего.

– И наоборот,– пробормотал Чёрная Борода и снова лёг.– Всё, я сплю.

– И я,– прошептал Огненное Солнце и, бросив оставшиеся дрова в огонь, лёг напротив.

Он смотрел на звёзды. Определённо, ему начинала нравиться эта внезапно открывшаяся в нём сила.

«Мне повезло, я пошёл в отца»– с этой мыслью Огненное Солнце и заснул.

Глава 6

Всё так же ярко светило солнышко, у хижины сидели два старика и смотрели в землю.

– Слыхал?

– Что?

Первый старик вздохнул.

– Ну и о чём тогда с тобой говорить?

– О жизни.

– Так ты же о ней ничего не знаешь.

– А кто знает?

– Н-да, никто.

Пауза.

– Ну и о чём ты хотел мне рассказать?

– Говорят, Могучая Гора с войском окружил юнов.

– Да что ты говоришь.

– Ага.

– Не, не может быть.

– Почему?

– Такая наглость!

– Но ведь поделом.

– Ну, это уж слишком.

– Не слишком. Нечего было Тихому Ветру держать у себя этих головорезов.

– Сказал бы, чтобы он их казнил, и всё.

– А наказание?

Молчание.

– А оно обязательно?

– А как же? Чтобы другим неповадно было.

– Интересно.

– Что интересно?

– Наказывают одного, чтобы научить других.

– Ну и правильно.

– Не правильно.

– Почему?

– Если бы не наказывали, то некоторые и не нарушали бы.

– Как это?

– Наказание будет злость, и другие хотят показать, что они не хуже.

– Зачем?

– Чтобы показать себя.

– Так ведь накажут, может, даже убьют.

– Что такое смерть в сравнении с самодовольствием?

– Да, может быть.

Они снова замолчали.

– И чего же хочет могучая Гора?

– Хочет, чтобы народ выдал Тихого Ветра.

– А почему виноват только Тихий Ветер?

– А остальные не знали, кого он приютил.

– Ясно.

– По-моему, очень хороший жест со стороны Могучей Горы, он не будет убивать ни в чём не повинных людей, а накажет только непосредственного виновника.

– Да, это он, конечно, молодец.

– Ага.

– А что же Тихий Ветер?

– Никак не хочет сдаваться.

– Почему?

– Говорит, что он невиновен.

– Так ведь все факты против него.

– Тихий Ветер говорит, что это Могучая Гора попросил принять их.

– Чушь.

– Я тоже так думаю.

– Зачем Могучей Горе собирать бандитов, присылать их к Тихому Ветру, а потом их же и прогонять?

– Да, Тихий Ветер явно заврался.

– Ну, жить-то всем хочется.

– Так ведь он обречён, к чему сопротивление?

– А он думает, что не обречён.

– Так это же всем ясно.

– Ему не ясно, а для него это главное.

Опять молчание.

– Вот так и сидит там?

– Ага, с личной охраной.

– А зачем ему охрана?

– Чтобы люди его же племени не выдали его Могучей Горе.

– Его же люди?

– О-о, да там все обеими руками за Могучую Гору.

– Почему?

– Так ведь Могучая Гора показал истинное лицо Тихого Ветра, вот они его и полюбили.

– А Могучая Гора?

– Он говорит, что если через пять ночей Тихий Ветер не будет сидеть на суде союза, то он нападёт на юнов, всё сожжёт, но Тихого Ветра найдёт.

– А люди?

– Люди просят Тихого Ветра сдаться и умоляют Могучую Гору о помощи.

– А Могучая Гора?

– Говорит, не будет Тихого Ветра, не посмотрит, что они все его друзья.

– А люди?

– Просят Тихого Ветра и умоляют Могучую Гору.

– А Могучая Гора?

– Непреклонен. И правильно.

– А люди?

– Говорят, что они не виноваты.

– А Могучая Гора?

– Говорит, знаю, что не виноваты, но не будет Тихого Ветра, не буду разбираться, кто прав, кто виноват.

– А люди?

– Ненавидят Тихого Ветра и клянутся в любви Могучей Горе.

– А Тихий Ветер?

– Говорит, что не виновен, и поэтому сдаваться не будет.

– А люди?

– Говорят, что виновен.

– А Могучая Гора?

– Тоже говорит, что виновен.

– А Тихий Ветер?

– Тебя что, заело?

– А люди?

– Эй!

– А?

– …

– Ясно.

Они замолчали.

– Слыхал, Большое Дерево завтра едет к Могучей Горе.

– Зачем?

– Туда все едут.

– Почему?

– Будут судить Тихого Ветра.

– И когда же суд?

– Приблизительно через пять ночей. Силой, не силой, но Тихий Ветер на суде будет.

– А что сделают с бандитами?

– А они сбежали.

– Как это?

– Вот так, как узнали, что Тихий Ветер рассекречен, так и сбежали.

– А-а.

– Тихий Ветер не успел ещё в племя вернуться, а их уж и след простыл.

– И откуда только узнали?

– Да уж, как чувствовали.

– Ага, бывает же.

– Угу, бывает.

Снова длинная пауза.

– А Могучая Гора молодец…

– Да, молодец.

– Зря, конечно, Огненное Солнце пошёл против него.

– Зря.

– Вон как Могучая Гора порядок навёл.

– Да и с торговлей лучше стало.

– Это точно.

– Спасибо союзу.

– Да.

– Может, его не распустят?

– Хорошо бы.

– И пусть Могучая Гора был бы главным, ведь должен быть руководитель, а кто им, кроме него, ещё может быть?

– Ты прав.

– Да, союз– вещь хорошая.

– Угу, жалко будет, если он развалится.

– И если Могучая Гора уйдёт с поста.

– Это точно.

И снова тишина.

– А как ты думаешь, Большое Дерево поддержит Могучую Гору?

– Конечно, поддержит, не дурак же он.

– Хорошо бы.

– Ага.

Они в очередной раз замолчали и уставились себе под ноги.

– Ну что, пошли?

– Пошли.

Никто не вставал.

– Так что же ты сидишь?

– Тебя жду.

– А я тебя.

– Ладно, встаём вместе.

– Да, вместе оно как-то увереннее.

И они разошлись по домам.

Была ночь, всё притихло.

Тихий Ветер не спал. Он сидел на старой шкуре и смотрел в одну точку. Около него сидел один из старейшин– Белый Волк, один из немногих, кто не отвернулся от него. Они оба думали о чём-то своём. Наконец Тихий Ветер прервал молчание.

– Неужели ничего уже нельзя сделать?

Белый Волк развёл руками.

– Боюсь, что ничего.

– Но я же не виновен!

– А кто ещё об этом знает?

– И главное, кто хочет знать?

– Вот именно. Ты козёл отпущения, Тихий Ветер, смирись.

– Нет, я буду бороться до конца.

– До какого ещё конца? Вот он, конец.

Тихий Ветер потёр уставшие глаза.

– Я сдамся в последний день.

– Главное, сдайся, не допусти, чтобы воины Могучей Горы сожгли нашу деревню.

– А люди?

– А что люди? Люди уже его, даже если ты трижды прав, они всё равно будут любить его, а не тебя.

– Но почему?

– Люди любят силу, а она сейчас на стороне Могучей Горы и союза.

– Всё равно не понимаю.

– Союз для всех стал мечтой, новой жизнью, а кто признается, что все его мечты были чушью? Все любят и будут любить союз. Какое значение имеет правда, когда речь идёт о хорошей жизни?

– Но ведь союз лишил нас чести, имени, всего! Как его можно любить?

– Люди любят не лучшее, а свою любовь к тому, что они называют лучшим. Даже если союз перестанет быть лучшим, миф останется, а именно его-то все и любят.

– Среди кого мы живём!

– Мы живём среди самих себя. Самое противное, что мы с тобой такие же, как и все.

– Не-ет, я не такой.

– Такой, именно такой. Если бы судили какого-нибудь Большого Дерева, ты бы и поступал, и думал так же, как и он сейчас.

– Нет!

– Да. Может быть, признаться себе, что ты человек, это самое страшное и противное признание? Смертный приговор.

Тихий Ветер лёг и уставился на небо, едва видное в дырку вверху хижины.

Белый Волк был так же невозмутим. Равнодушие– это трусость, или смелость?

– Белый Волк.

– Да, Тихий Ветер.

– Как ты думаешь, что будет с племенем?

– Очередной вассал Могучей Горы, ничего страшного и ничего особенного.

– И это, по-твоему, ничего страшного?

– Если все умерли, то чего же бояться последнему? Наоборот, смерть для него будет за счастье.

– Да, ты прав.

– Они правы,– Белый Волк замолчал и тоже лёг.– Люди всегда правы, жалко, что человек никогда не бывает правым.

Они довольно долго лежали молча.

– А что будет со мной, Белый Волк?

– Ты будешь примером, со всеми вытекающими последствиями.

– Интересно, а после смерти я попаду на небеса или буду вечно гореть в огне?

– Ты же ведь мученик, а мучеников все любят.

– А вдруг боги там такие же, как здесь люди?

– Боги не бывают неправыми.

– Откуда ты знаешь?

Белый Волк задумался, не зная, что ответить.

– На то они и боги.

– Я думаю, всё, что способно мыслить, подобно друг другу, будь то хоть человек, хоть бог, хоть не знаю, кто там ещё, принципы одни и те же.

– Почему же одни и те же?

– Мышление– это совокупность логически обоснованных и логически связанных фактов, без логики нет мышления. Пусть эта логика будет совершенно нам не понятна, но она всё равно будет. Отказаться от неё нельзя, потому что даже для этого нужно логически мыслить. Когда-нибудь знаний будет так много, что какими путями не иди, всё равно будешь приходить к одному и тому же – к действительности, а осознать правду – это самое страшное, что может случиться с человеком. Истина не бывает хорошей.

– Почему ты так думаешь?

– Мы её слишком идеализировали, создали миф. Ждём мифа, а дождёмся правды, а это далеко не одно и то же. И это страшно.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, а что?

– Да так, ничего. Раньше ты не любил размышлять, ты ещё никогда не говорил ничего подобного.

– Жизнь заставит.

– А что же раньше не заставила?

– Только в крайнем положении можно думать о крайнем.

– Возможно.

– Какие-то странные у нас разговоры сегодня.

– Почему же?

– Бессвязные и бессмысленные.

– Я просто устал, ночь уже.

– Это не оправдание.

– Да кому они нужны все эти разговоры?

– Никому.

– Вот именно.

– Спать хочется.

– Ну, так спи.

– Отвратительнейшее ощущение, что я забыл что-то сказать.

– Потом скажешь.

– Потом будет поздно и не к месту.

Тихий Ветер повернулся на бок и накрылся шкурой, Белый Волк последовал его примеру.

– Эх, через несколько дней мне конец.

– Смирись, ничего уже не изменишь.

– И никто не поможет. Может это судьба?

– Ты становишься фаталистом.

– Есть такое желание.

– Когда перестаёшь верить в себя, начинаешь верить в судьбу.

– Да, верно.

Они замолчали и почти сразу заснули, отрешённость– последний рубеж защиты.

Где-то вдалеке смеялись воины.

– Иди быстрей!

– Давай пошевеливайся!

Несколько борцов вели в свой лагерь троих человек, очень похожих на них. Люди эти идти, естественно, не хотели, и их то и дело подталкивали дубинками.

В лагере их встретили удивлёнными взглядами.

– Это кто такие?– Чёрная Борода направился к пленным.

– Встретились в лесу. Они на нас напали, но мы победили и вот привели оставшихся в живых.

Чёрная Борода подошёл к ним вплотную.

– Ты смотри, как они на нас похожи, даже бороды такие же.

К ним подошёл Огненное Солнце и приказал всем отойти, но чтобы взгляда с них не сводили. Чёрная Борода тоже отошёл.

Огненное Солнце усадил их и сел напротив.

– Кто такие?

Пленные молчали.

– Я спрашиваю, кто такие?

Опять молчание.

Чёрная Борода, не спрашивая разрешения, подошёл и сильным ударом повалил одного из них.

– Ну!– гаркнул он, и опять отошёл.

– Люди,– промямлил один.

– Вижу, что не обезьяны.

Они опять молчали.

– Ладно, кто главный?

– Я,– сказал один из пленников и гордо поднял голову.

– Откуда идёте?– Огненное Солнце был спокоен.

Пленники явно ничего не хотели рассказывать.

– Советую говорить честно и по существу.

– Идём от юнов.

– Что вы там делали?

– Жили.

– Но вы не выглядите, как юны.

– Мы там были в гостях.

– В гостях?

– Типа того.

– Зачем?

– Нам приказали жить там.

– Кто приказал?

– Какой-то человек, который хорошо заплатил.

– Как его зовут?

– Кажется Серый Камень.

ОгненноеСолнце понял.

– Что он приказал вам делать?

Пленник не хотел отвечать.

– Эй ты, давай отвечай, если не хочешь прилечь рядом со своим другом,– вставил Чёрная Борода.

– Он приказал нам иногда нападать на соседние племена.

– Ах ты!..– крикнул Чёрная Борода и сжал кулаки.

– Чёрная Борода!– прервал его Огненное Солнце и вновь обратился к пленнику.

– Зачем?

– Не знаю, это не моё дело.

– Ладно, верю,– Огненное Солнце задумался.

– Как давно вы ушли?

– Два дня тому назад.

– Почему вы ушли?

– Нам приказали уйти, как только какой-то там Могучая Гора обвинит в чём-то там Тихого Ветра.

Огненное Солнце одобрительно кивнул.

– Узнать Серого Камня сможешь?

– Да, смогу.

– Значит, слушай сюда, если вы пойдёте с нами и когда надо скажете всё, что вы делали и что знаете, то вы будете жить, и я вам ещё хорошо заплачу, не пойдёте, убью.

Все пленники нехотя, но согласились.

– Но…– воскликнул Чёрная Борода, но Огненное Солнце прервал его.

– Я лучше знаю, что делать.

Чёрная Борода смирился.

– Уведите их,– приказал Огненное Солнце.

Пленных тут же взяли под руки и куда-то повели.

К Огненному Солнцу подсел Чёрная Борода.

– Так это они?

– Да, они.

– Их надо убить!

– Их и так убьют.

– Кто?

– Суд.

– Так ты же обещал им заплатить и отпустить.

– Я обещал, но суд нет.

– Обманывать нехорошо,– заулыбался Чёрная Борода и покачал головой.

– Когда как, большое добро стоит маленького зла.

– Странное умозаключение, ладно, что будем делать?

– Покажу их миру.

– Нас же всех убьют, если не тебя, то уж меня точно

– Не убьют. Спасителей не судят, даже если они последние сволочи.

– Спасителей?

– Придём к Тихому Ветру и оправдаем его, спасём.

– А почему ты думаешь, что он в чём-то виноват?

– Он не виноват, просто все так думают, а если все верят во что-то, то, значит, так оно и есть.

– А зачем нам ему помогать?

– Я заплачу.

– Чем? У тебя же ничего нет.

– Отец даст.

– Так вы же с ними враги.

– Он признает свою ошибку, ну или я.

– А если у тебя ничего не выйдет?

– Я верю, что всё получится.

– Мало ли, что ты веришь.

– Успокойся, Чёрная Борода. Если сам не веришь, верь в того, кто верит.

– А я не верю, что ты веришь.

Огненное Солнце выразительно посмотрел на него.

– Если бы ты не верил в меня, то был бы уже мёртв.

– Или ты,– Чёрная Борода начинал злиться.

– Да, или я. Но мы же не хотим смерти друг друга?

Чёрная Борода кивнул.

– Вот и хорошо. Тогда слушай: убивать пленников нельзя ни при каких обстоятельствах, они ваше богатство…

– И твоё.

– И моё доказательство. Я просто хочу, чтобы племена снова стали независимыми.

– Не понимаю я тебя, что важнее: сила, или традиции?

– Лучше умереть самим собой, чем жить по чужой указке.

– Традиции, индивидуальность… Но если ты умрёшь, они тебе уже не понадобятся, так зачем же терять всё ради ничего?

– Честь. Честь бессмертна.

– Да кому она нужна?

Огненное Солнце вздохнул.

– Этого не объяснить, я просто верю в неё, и всё.

– Жить по принципам какого-то своего необъяснимого заблуждения…

– Все принципы, ценности, чувства– необъяснимые заблуждения, но только эти необъяснимые заблуждения и отличают нас от животных.

– Я вот, например, верю в богатство, это реальная вещь, реальная цель, всеми признанная и понятная. Жить ради осязаемой, реальной цели– это я понимаю, но жить по указке какого-то там заблуждения…

– Ну…

– Так кто же живёт правильно? Почему реальность считают злом, а вымысел добром? Может, потому что в случае бессилия можно выдумать всякие там объяснения– совесть, честь… можно оправдать себя, а вот объективно, без этого «добра» приходится признавать свою слабость и своё поражение, а кто этого хочет? Вот и оправдываются все своими выдумками, заблуждениями, с помощью которых и обманывают себя. Значит, все эти жизненные принципы– сплошной самообман, средство защиты от действительности, средство для оправдания своего ничтожества, и этот обман называют добром. Вывод: добро– это то, что приятно. А что же тогда в действительности добро и зло?

– Не знаю,– Огненное Солнце не о том сейчас думал.

– Вот так-то.

– Ладно, пора отдыхать, завтра снова идти.

Могучая Гора как обычно сидел у костра и ждал Серого Камня.

Наконец он пришёл.

– Ну что там, Серый Камень?

– Воины надёжно окружили селение, никто не сможет ни выйти, ни войти.

– Очень хорошо.

Могучая Гора поправил свисающую с плеч шкуру и подбросил пару веток в огонь.

– Сколько ему ещё осталось?

– Три дня и три ночи.

– Ещё долго.

– Вы же сами назначили такой срок.

– Противно не значит плохо. Конечно, ещё ждать и ждать, но зато Тихого Ветра ненавидят всё больше и больше.

Серому Камню надоело стоять, и он присел рядом.

– Странные всё-таки существа люди. Никто не хочет верить слабому, даже разобраться никто не хочет. Слепая вера и слепая ненависть, но всем хорошо, вот что удивительно! Юнам хорошо, мне хорошо, союзу хорошо, короче всем, ну не считая Тихого Ветра. Слепота– залог счастья.

– Так почему же тогда вы не хотите быть слепым?– скромно спросил Серый Камень, но тут же сам испугался своего вопроса.

– Должен же хоть кто-то этим пользоваться? Вождю хорошо, людям хорошо, а всё из-за тупости, значит тупость – это тоже хорошо? Или тупость всё-таки зло?

– Не знаю, Могучая Гора.

Могучая Гора задумался.

– Вот когда всем будет хорошо, вот тогда зло и восторжествует,– внезапно он рассмеялся.– Удивительно! Получается, вот когда всем плохо, тогда царит одно добро. Наибольшая концентрация добра в зле, а зла в добре, а значит добро с добром существовать не могут; добро добру– враг. Отсюда вывод: идеального мира не существует, или не существует ни добра, ни зла, а скорее всего, и то и другое.

– А что же тогда есть?

– Наше представление о факте, который может нравиться, а может и не нравиться.

– А если не знаешь, нравится или нет?

– Значит всё-таки не нравится, кому может нравиться неопределённость?

– А почему же тогда все считают что-то злом, а что-то добром, почему мнения у всех одинаковые?

– Потому что до противоположного мнения надо ещё додуматься, а кому охота думать? Раз есть, значит есть, и думать тут не о чем.

Могучая Гора замолчал и широко зевнул.

– Заговорились мы что-то, рассказывай новости.

– Да какие особо новости? Тихий Ветер всё никак не сдаётся, говорит, что не виноват…

– Ну, пусть у меня посидит, всё равно ему быть на суде.

– Он сейчас ищет доказательства.

– Кстати о доказательствах, мои ребятки успели уйти?

– Успели, никто даже не спохватился.

– Замечательно.

– Они, наверное, уже разошлись по своим племенам,– Серый Камень довольно улыбнулся.

– А о настоящих бандитах ничего не слышно?

– Нет. Наши воины обыскали вчера всю округу, так что поблизости их быть не может.

– Всё идёт как нельзя лучше.

– Да, Могучая Гора, вы всё правильно предугадали.

– Я не предугадал, я сотворил. Бывают люди, которые творят, а бывают люди, которые угадывают и подстраиваются, жаль только, что первых гораздо меньше, чем вторых.

– Наоборот хорошо, зачем же нужна лишняя конкуренция?

– Убивает не враг, а друг. Враг только делает сильнее. Лучшие друзья– это враги. Без друзей прожить можно, а вот без врагов никак.

– Нельзя жить без врагов?

– Нельзя. Не, ну конечно существовать можно, но жить… Все беды от того, что мы боимся быть врагами.

Серый Камень так ничего и не понял, и поэтому замолчал.

– Кстати, Серый Камень, все вожди прибудут?

– Все.

– Хотя это и так ясно, кто же пропустит казнь? Приятно лишний раз почувствовать, что ты вершитель судеб.

– И приятно чувствовать, что казнят не тебя.

– Почему все так любят бить слабых? Победа над сильным противником несравнимо приятнее.

– Но ведь и риск несравнимо больше.

– Но зато насколько интереснее!

– Это кому как.

– Хотя,– Могучая Гора почесал затылок.– Все любят только цель, живут целью, мало кто находит радость в средствах, к тому же…

Его речь прервал громкий крик, доносящийся откуда-то со стороны деревни. Уже через несколько мгновений из темноты выскочил воин и, задыхаясь, упал на колени перед Могучей Горой.

Всё плечо воина было в крови, он показывал рукой на деревню и силился что-то сказать.

– Ну!

Могучая Гора встормошил воина и зло посмотрел в его испуганные глаза.

– Там, там…

– Что там?!

– Кто-то прорвался в племя…

– Кто?!

– Кажется, это были бандиты. Говорят, с ними видели Огненное Солнце…

Глава 7

Всё так же ярко светило солнышко, у хижины снова сидели те же два старика и смотрели на жизнь.

– Удивительная штука жизнь.

– Да уж.

– Ничего не предугадаешь и ничего не поймёшь.

– Это почему же? Всё можно понять.

– Нет. Можно только придумать что-нибудь и сказать, что так оно и есть.

– А что же тогда такое, по-твоему, значит понять?

Длинная пауза.

– Действительно, что? Всего лишь слово.

– Да. И которому ещё зачем-то придумали совершенно нереальное значение и теперь мучаются с ним. Понять – не понять, осознать– не осознать, хотя понять– значит выдумать объяснение.

– Вот именно.

Они замолчали.

– Ты кстати понимаешь, что сейчас творится?

– Почти придумал.

– Я тоже почти.

– Что-то интересненькое намечается, непонятное.

– Ты о чём?

– О том же.

– О чём?

– А ты что, опять ничего не знаешь?

– А что такое?

– Ну ты даёшь!

– Ну говори.

– Огненное Солнце с бандитами прорвался к Тихому Ветру и говорит, что те бандиты были ненастоящие.

– А какие же?

– Мол, их Могучая Гора послал.

Молчание.

– Зачем?

– Не знаю. Чушь какая-то.

– Да, чушь.

Пауза.

– Совсем Огненное Солнце чокнулся.

– Ага, чокнулся.

Они снова замолчали.

– Ну да ничего, на суде всё прояснится.

– И когда же суд?

– Скоро.

– Когда?

– Не знаю, но говорят, что уже на днях.

– И кто там будет?

– Все.

– Ну, тогда Тихому Ветру не отвертеться.

– И правильно.

– А вместе с ним и Огненному Солнцу.

– Почему?

– Потому что он защищает его.

– Жалко.

– Но ведь получается, что он тоже виноват, он же был с бандитами.

– Ну и что? Он хороший.

– Мало ли, если хороший, значит всё можно?

– Да.

Он задумался.

– Хотя, наверное, Огненное Солнце всё-таки оправдают.

– Да, оправдают.

Над лесом летали большие птицы.

– А каким птицам живётся лучше: большим, или маленьким?

– Большим.

– Почему?

– Потому что они большие и сильные.

– А я думаю маленьким, их больше.

– Ну и что? Зато каждая большая птица сильнее маленькой.

– Но маленькой проще. Их больше, значит ответственность за род меньше.

– Зато они слабее.

– Что лучше: быть слабым, но без проблем, или сильным, но всегда в проблемах? Спокойствие, или власть?

– Власть.

– Нет, спокойствие.

– Почему?

– Потому что мы все стремимся к миру и спокойствию, значит оно лучше.

– Да, ты прав.

– А большие птицы нам только мешают.

– Да, мешают. Сволочи.

– Мир будет тогда, когда все станут маленькими.

– Точно.

– А большие мешают и мешают.

– Да, поэтому мы их и не любим.

– Да, поэтому мы не любим власть.

Они задумались.

– А может не поэтому?

– А почему же ещё?

– Потому что у них есть то, чего нет у нас.

– Но нам ведь этого и не надо. Мы же стремимся к спокойствию.

– А может мы стремимся к нему, потому что мы слишком маленькие для другого?

– И поэтому мы завидуем?

– Да.

– Не знаю.

– Я тоже.

И снова молчание.

– А может, это стремление нам навязано?

– Кем?

– Ими.

– Зачем?

– Чтобы им было проще.

– Значит, они тоже стремятся к спокойствию.

– Да, получается так.

– Так поэтому Они и они, потому как у них противоположная цель.

– Да, но хотят, чтобы было спокойствие, хотя хотят совсем противоположного.

– Не понял.

– Что-то я запутался.

– И я запутался.

– Значит, в нас борются два стремления: тяга к власти, ну или просто к самовыражению, и тяга к спокойствию.

– Может быть.

Они вздохнули и замолчали.

– Кстати.

– Что?

– Я говорю, суд скоро.

– Ты уже это говорил.

– Да?

– Да.

Пауза.

– Ну тогда ладно, пошли по домам.

– Пошли.

– Ещё увидимся.

– И не однократно, пока не помрём.

– Ага. Но ничего страшного, не в этой жизни, так в следующей.

– И так до бесконечности.

– Мы вечны.

– Да.

– До свидания.

– До свидания.

– Спасибо тебе, конечно, Огненное Солнце, но я даже не знаю…

– Ну что ты не знаешь?

– Брать себе в защитники бандитов…

– Какая разница, кого? Главное, что в защитники.

– Нет уж, разница есть.

– И вообще, защищать тебя буду я, а не они; они только средство, а на войне все средства хороши.

– По-моему, я уже проиграл.

– Ещё не всё кончено. Для меня,– добавил он чуть тише.

Тихий Ветер услышал.

– А вот для меня…

Они оба не знали, что говорить.

– Ты тоже средство.

– Чего?– не расслышал Тихий Ветер.

– Говорю, я спасу тебя, чего бы мне это не стоило. Кстати, потерпевшие из других племён пришли?

– Да, но они пришли к Могучему Ветру.

– Это не важно.

– Вот видишь, всё за нас.

Тихий Ветер махнул рукой.

– Ладно, а что мне ещё остаётся?

– Серый Камень, где ты там пропадаешь?

Серый Камень подбежал к Могучей Горе.

– Извини, Могучая Гора, дела.

– Какие у тебя сейчас могут быть дела? Всё, что ты должен был сделать, ты не сделал, остальное не важно.

– Но я же не виноват, что они так внезапно встретились.

– Виноват, не виноват, какая разница, если ты виноват?

Серый Камень не понял, но согласился.

– Может мне скрыться? Меня же могут узнать.

– Кто?

– Ну, их главарь.

– Его нет. Разведка его не видела. Видимо, его убили, или ему удалось бежать.

– А вдруг разведка ошиблась?

– Не ошиблась. У Огненного Солнца двое пленных, и Быстрого Оленя среди них нет.

– Чёрная Борода!

– Что?– Чёрная Борода сидел у хижины и невозмутимо жевал травинку.

– Быстрый Олень не сбежал?

– Пусть только попробует! Хотя, на мой взгляд, это была глупая идея – дать ему нашу одежду и отделить от пленных.

– Зато среди нас его никто не будет искать. Если среди пленных его нет, значит, его нет совсем.

Чёрная Борода выплюнул травинку.

– Нет,– покачал головой Чёрная Борода.– Ничего-то у нас не получится, мне так кажется.

Огненное Солнце разозлился.

– Всё, что только кажется, ничего не стоит.

– Так вся жизнь нам только кажется.

– Значит, и она ничего не стоит.

Могучая Гора одел свою лучшую шкуру.

– Ну как я выгляжу?

– Хорошо.

– Хорошо, или замечательно?

– Замечательно.

– Сам знаю!

«Какой-то он сегодня нервный»,– подумал Серый Камень и вышел из хижины.

– Чёрная Борода!

– Ну чего ещё?

– Смотри за Тихим Ветром, я пойду, посмотрю, где все остальные.

– Зачем?

– Прогуляться хочу, подумать.

– Думай, думай, очень хорошо думай.

– Мы победим.

– Ты победишь. Мне этот Тихий Ветер что шёл, что ехал.

– Да мне тоже. Но он нам обоим нужен, хотя и цели у нас разные.

– Цели разные, а средство одно. Значит одно и то же явление может иметь несколько смыслов. И почему мы решили, что у жизни один смысл?

Могучая Гора наконец закончил одеваться.

– Серый Камень!

– Да, Могучая Гора.

– Вожди племён в сборе?

– Да, все в сборе.

– Ещё бы! Хоть раз на умных людей посмотрят. А Огненное Солнце, оказывается, не так уж и глуп.

– Нет, вы…

– Молчи, я лучше знаю. Он умён и в нём много энергии, страшная смесь, но я обведу его вокруг пальца, я выиграю.

– О да!

– У него нет никаких доказательств. Да, были и какие-то другие бандиты, может и правда, они их поймали, может, их кто-то и нанял, но я-то здесь причём?

Огненное Солнце шёл по деревне.

Вокруг как-то уныло работали женщины. Играли дети. Мужчин почти не было видно.

Огненное Солнце случайно столкнулся со старушкой, которая, видимо, куда-то очень сильно спешила и поэтому ничего не замечала.

– Ах, это ты!– воскликнула она, увидев, с кем столкнулась.– Ну, вот чего тебе надо? Сдался бы этот проклятый Тихий Ветер, и мы вошли бы в союз, а тут ты. Уходи, ты нам не нужен!

Огненное Солнце не верил своим ушам.

– Но ведь вас оклеветали! И вы хотите продаться вашему же обидчику?

– Ну и что? Зато спокойно бы жили.

– Но…– Огненное Солнце не находил слов. Его переполняло возмущение и непонимание.

– Припёрся тут, тоже мне, спаситель!– крикнула старушка и поспешила дальше.

– Всё, Серый Камень, пошли. Суд скоро начнётся.

– Ещё много времени.

– Мы должны быть там раньше всех. Наступление события оттягивают те, кто его боится.

– Да.

– Хм, значит, смерть наступает тем позже, тем больше её боишься. Хочешь жить, бойся смерти.

– А я всегда думал, что удача на стороне смелых.

– Значит, одно из двух: или удача на самом деле не любит смелых, хотя жизнь и говорит, что это не так, или смерть– это удача.

– Интересно.

– Какие же мы оказывается сволочи, когда желаем друг другу удачи.

– Что это с тобой случилось, Огненное Солнце?

Огненное Солнце взглянул на Чёрную Бороду так, как будто он уже проиграл.

– Ты знаешь, что я сейчас услышал?

– И что же случилось?

– Никому, оказывается, наше спасение не нужно. Все хотят только союз.

Чёрная Борода стал серьёзнее.

– Кто это тебе сказал?

– Неважно.

– Я же говорил тебе…

– Я думал, я помогаю людям, а оказалось, что я им только мешаю жить.

– Да, когда мешаешь– это плохо.

– А независимость, это хорошо?

– Конечно, хорошо.

– Значит, я хотел сделать добро, а получилось, что я чуть ли не последний злодей. Или свобода– это зло, от которого надо избавляться?

– Да.

– Так зачем же тогда я всё это делаю?

– Ты хочешь выиграть?

– Конечно, хочу. Кто не хочет?

– Ну и всё. Ну, подумаешь, хотел добра, а вышло зло, кому какая разница? Одно название, а факт как был, так и остался. А как его обозвать, в принципе, не имеет значения. Одно и то же можно отнести и к злу, и к добру, они неразделимы, а значит, и нет вовсе таких понятий.

– Как же так, нет?

– Нет.

– Как-то странно, хочу помочь, а меня все ненавидят,– Огненное Солнце пожал плечами.– Ладно, зови Тихого Ветра, пора идти.

Большая поляна.

В одной стороне сидели вожди и, перешёптываясь между собой, ждали появления Огненного Солнца и Тихого Ветра. Приглашённые потерпевшие из других племён скромно сидели в сторонке, не веря, что им удалось увидеть самого Могучую Гору. Могучая Гора и Серый Камень стояли несколько в отдалении и тоже о чём-то перешёптывались.

Наконец из деревни вышло несколько человек, которые быстрым шагом направились к сидевшим.

– Кто это там ещё?– встревожился Могучая Гора.

– Не знаю.

– Неужели Быстрый Олень?

Серого Камня аж в жар бросило.

«О-ё-ё-й».

– Не может быть.

– Ладно, ты, главное, не нервничай. Всё зависит только от тебя. Скажем, что Огненное Солнце его подговорил и сказал, на кого надо показывать.

– Как же не нервничать?

– Я сказал: успокойся.

Серый Камень кивнул, но не успокоился.

Они подошли и стали перед вождями, напротив Могучей Горы и Серого Камня.

Тихого Ветра усадили посередине на старую корягу.

«У меня все доказательства, я выиграю»,– Огненное Солнце сосредоточился.

«Тебе конец»,– Могучая Гора улыбнулся вождям, которые улыбнулись в ответ, и начал свою речь.

– Ну что же, все на месте, можно начинать.

Вожди закивали, потерпевшие тоже.

– Совет у нас сегодня не самый приятный, мы должны судить Тихого Ветра, человека, который предал всех нас.

Все с ненавистью посмотрели на Тихого Ветра, который почему-то отвёл взгляд.

– Мы судим не Тихого Ветра, а тебя, Могучая Гора,– вставил Огненное Солнце, но продолжать не стал.

– Итак, всем известно, что Тихий Ветер скрывал у себя в племени бандитов…

Тихий Ветер сидел, всё так же опустив голову.

– Но почему он их принял?– опять вставил Огненное Солнце, но снова ничего больше не сказал.

«Исподтишка бьёт, гадёныш».

«Огненное Солнце хоть бы если говорил, то говорил по существу»,– подумали вожди.

«Молодец, сынок! Ой».

– Я продолжу,– Могучая Гора кашлянул.– И эти бандиты убили не одного человека, а всё из-за него,– он указал пальцем на Тихого Ветра.– И наказание ему должно быть подобающее.

Тихий Ветер не издал ни звука.

– Давайте разберём всё по порядку,– уверенно начал Огненное Солнце.– Бандиты были?

– Конечно, были,– согласился Могучая Гора.

– Они скрывались у Тихого Ветра?

– Да, скрывались,– опять согласился Могучая Гора.

«Щенок, отрезает мне пути к отступлению».

«К чему это он?»,– недоумённо поглядывали вожди.

– Но тут возникает два вопроса: кто нанял этих бандитов, и почему Тихий Ветер принял их.

– Это не важно…

Огненное Солнце не обратил внимания на эту фразу.

– Я отвечу вам на эти вопросы,– он сделал паузу.– Нанял их Могучая Гора, и Тихий Ветер их принял, потому что он сказал, что это помощь ему, его защитники.

– Да, он сказал, что это его люди, и они будут защищать моё племя,– вставил Тихий Ветер.

Среди вождей и потерпевших поднялся шёпот негодования.

«Огненное Солнце, ну зачем тебе это надо? Зачем ты стал против своего же отца?»

– Чушь, пустые слова для оправдания этого предателя, зачем мне это надо?– Могучая Гора начал защищаться.

– Хорошо, я попробую всё объяснить. Итак, действительно были настоящие бандиты, они всё и начали. Они напали на инов, анов и енов, но потом скрылись. Могучая Гора решил воспользоваться подвернувшимся случаем, для того чтобы создать союз и, тем самым, подчинить себе все племена. Он назвал этот союз вынужденной мерой, мол, иначе не справиться, хотя бандитов было всего одиннадцать человек.

Вожди опять зашептались, отказываясь верить такой смехотворной цифре.

Огненное Солнце продолжал.

– Так как настоящие бандиты притихли, то Могучая Гора решил собрать свою банду, копию настоящей, чтобы вы не расслаблялись,– обратился он к вождям. Вожди зло на него посмотрели.– Эта банда и нападала на все остальные племена. Я с настоящими борцами напал на янов, как выяснилось, это было уже второе нападение на них, а согласитесь, два раза нападать на одно и то же племя глупо.

Вожди неохотно, но согласились.

«Что ты несёшь, сын? Вернулся бы, бросил бы всю эту дурацкую затею… Нет уж, я его не приму! Я же сказал. Но он же…»

– Чтобы был настоящий враг, а не жалкая кучка головорезов, Могучая Гора придумал козла отпущения, коим и оказался Тихий Ветер. А ведь на его месте мог оказаться каждый из вас,– обратился Огненное Солнце к вождям.

Вожди встрепенулись, но справились с собой и вновь с улыбкой посмотрели на Могучую Гору

«Бред, никаких нормальных доказательств»,– решили, в конце концов, вожди.

Могучая Гора усмехнулся.

– С чего ты взял, что было две банды? Только потому, что глупо нападать на одно племя дважды?

Вожди закивали.

«Эх, Огненное Солнце. Ты обречён… И поделом!»

– Хорошо,– Огненное Солнце посмотрел на скромно сидевших потерпевших.– Кто-нибудь узнаёт этих людей?

Один из потерпевших встал.

– Вон тех троих я видел, я их хорошо запомнил. А вон тот,– он указал пальцем на Быстрого Оленя.– Всеми командовал.

– Нет, это были вон те, что стоят дальше, и командовал ими вон тот,– он указал пальцем на Чёрную Бороду.

– Я их всех запомнил, их среди нападающих не было, и командовал он.

– Нет, не правда, командовал тот.

– Я лучше их видел!

– У меня память лучше!

– Да тот, тот,– влез в разговор ещё один.

– Не неси чепухи, это те,– вставил другой.

– Те…

– Те…

Огненное Солнце прервал их спор.

– Вот видите, а это действительно два разных предводителя, значит, банд было всё-таки две.

«Я выиграл!»

«Я тобой горжусь… Нет!»

Вожди с надеждой посмотрели на Могучую Гору, который всеми силами пытался сделать невозмутимый вид.

Могучая Гора понял, что от признания существования двух банд ему не уйти.

«Ну, да ничего страшного».

– Ну что же, может быть,– согласился Могучая Гора.– Я просто и сам не знал, что существовало две банды. Но это мало что меняет, одну-то из них прятал Тихий Ветер.

«Не ожидал?»

«Проклятье! А действительно, чего я ждал-то? Ладно».

– Но почему Тихий Ветер принял их?

Вожди ждали ответа.

– Потому, что он предатель.

«Будь ты проклят, на всё у тебя есть отговорки».

– Нет. Почему он их принял, мы узнаем, если узнаем, кто его об этом попросил.

Вожди в принципе согласились.

«Враг, не враг, а жаль, что он проиграет»,– вздохнул Большое Дерево.

– А нанял их некий Серый Камень, помощник Могучей Горы.

Серый Камень едва ли не подпрыгнул от неожиданности.

Среди вождей поднялся громкий гул.

«Неужели правда, очень уж складно он говорит. Нет, не мог Могучая Гора нас обмануть».

– И у меня есть доказательства.

«Ты проиграл, Могучая Гора».

«Щенок».

– Это Быстрый Олень, предводитель нанятых бандитов,– он указал на него.– Потерпевшие его уже узнали. Скажи нам, кто тот человек, который тебя нанял?

Быстрый Олень осмотрел всех.

– Он,– он уверенно указал пальцем на Серого Камня.– Он обещал мне хорошо заплатить, если я соберу людей, и мы будем нападать на некоторые племена.

Серый Камень весь сжался и покраснел.

– Что ты на это ответишь Серый Камень?

– Я…– Серый Камень не знал, что сказать.

«Вот ты и попался, Могучая Гора. Ха-ха!»

– Он не…

– Могучая Гора, я спрашиваю не тебя, а Серого Камня.

– Ну так что?

Серый Камень прятал глаза.

Вожди закопошились.

«Неужели и правда, Могучая Гора мог сотворить такое? Нет, бред».

«Даже не знаю, радоваться, или огорчаться. Это союз, это сын…»

– Это…

– Это опять же только слова, совершенно бездоказательные,– снова вставил Могучая Гора.

– Я не тебя спрашиваю.

– Ну же, Серый Камень, отвечай. Чего ты боишься?

Вожди замолчали, уставившись на Серого Камня, потерпевшие тоже с недоумением и тревогой смотрели на него. Одно его слово решало всё.

«Могучая Гора попался, попался!»

«Ну же, Серый Камень, скажи, что ты ничего не знаешь, это же одни косвенные улики…»

Напряжение достигло апогея.

– Он мой помощник, и я знаю, что ничего такого он сделать не мог.

«Заткнись ты! Ты же уже проиграл. Я выиграл! Я, я, я!»

Наконец Серый Камень, воодушевлённый речью Могучей Горы, осилил выговорить.

– Это какое-то недоразумение, я не знаю этого человека.

– Вот видите.

Вожди облегчённо вздохнули, однако ж испуг Серого Камня показался им странным.

«Эх, сынок. И с этими доказательствами ты шёл на суд? Мне жаль…»

– Но он же опознал его…

– Ну и что? Под угрозой смерти можно показать на кого угодно.

«Всё, у меня больше ничего нет. Баран, с чем я шёл? Неужели я проиграл?»

«Дурачок, против кого ты полез?»

Огненное Солнце не знал, что предъявить ещё. Все доводы закончились.

Напряжённая тишина, все ждали, что скажет Огненное Солнце.

«Я проиграл. И на что я наделся?»

«Ха-ха, теперь союз окрепнет ещё больше!»

«Н-да, что-то Огненное Солнце никаких доказательств и не привёл, одни слова».

«А Серый Камень явно что-то скрывает. Хотя, какая разница, мы выиграли. Они выиграли, неужели его казнят?»

– Вот, я думаю, и всё, у защиты больше нет доводов…

«Но он же мой сын…»

«Мне конец».

– …и теперь пора определиться, что делать с Тихим Ветром.

«Что я делаю? Да, он против меня, но он мой единственный сын!»

И Огненное Солнце, и Тихий Ветер молчали, сказать было нечего.

«А что я теряю? Ну были у нас разногласия… Всё, его надо спасать, иначе его убьют…»

– Мне смешно было слышать этот…

– Хватит, Могучая Гора! Ты достаточно всех обманывал! Не пора ли рассказать правду?

Все удивлённо посмотрели на Большое Дерево.

«Отец?..»

«Не понял. Ты-то куда лезешь?»

«Большое Дерево, что это с тобой?»

– Я знаю, всё, что говорил Огненное Солнце – правда, вы только посмотрите на Серого Камня, как он съёжился, чего он боится, если он не виноват?

– Большое Дерево, но…

– Ну же, Серый Камень, признайся, что заставил тебя сделать Могучая Гора!

– Я никого не заставлял!

– Так значит, это была просьба?

Большое Дерево не сбавлял темп.

– Ну же скажи, Серый Камень!

– Я ничего не знаю!

В глазах всех читалось недоумение и какой-то ужас.

– Говори!

– Я не… я не…

– Я ему ничего не приказывал!

– Ладно, я во всём признаюсь!

«Обман ради добра не обман».

– О чём ты, Большое Дерево?

Большое Дерево тяжело вздохнул и опустил глаза.

– Могучая Гора предлагал мне найти наёмников, но я отказался, тогда он сказал, чтобы я молчал, всё равно мне не никто не поверит, так же, как не поверили Тихому Ветру. Тихий Ветер не виноват, виноват во всём Могучая Гора!

– Что за чушь?!

«Такого я от него не ожидал».

– Когда ты мне предлагал, это не было чушью.

– Да зачем ты мне сдался?

– Сказал, что я единственный соображающий вождь

– Чего?

– Уже забыл?

«Значит, я тупой?»

«Значит, я хуже него?»

«Ладно, я это припомню»,– думали вожди.

Зерно ненависти было посеяно.

– А потом заставил Серого Камня найти наёмников! Знал, что он не сможет ослушаться!

Серый Камень возмущённо уставился на Могучую гору.

«Ах, вон ты как…»

– Бред, ложь!

– Пусть сам Серый Камень скажет, правда это, или нет!

– Я…

– Отвечай!

– Но…

– Скажи, что он заставил тебя сделать это! Разве не так?

– Заткните его!

– Правду не заткнёшь!

– Какую ещё правду?

– Ну же, Серый Камень!

«Могучая Гора проиграл, надо спасать себя. А правда, он же меня заставил».

– Да, он меня заставил, я не хотел!

– Идиот!

– Он грозился меня убить, если я не найду наёмников!

– Что ты несёшь?!

– Огненное Солнце говорит правду!

– Вот видите!

– Нет!

– Вот и разобрались.

– Это же…– Могучая Гора был зол, как сто волков.

– Это он, он, я не виноват!– всё кричал Серый Камень.

– Да заткнись ты!

Большое Дерево стал говорить тише.

– Теперь наконец-то справедливость восторжествовала.

Огненное Солнце молчал, не зная, что и думать. Тихий Ветер молчал, все молчали.

Вожди быстренько соображали.

«Значит он один, кто может думать, хорошо. А ведь мне, помнится, давно ещё говорил то же самое. Ну, ничего, ты попомнишь своё лицемерие».

– Будь ты проклят, Могучая Гора!

– Как?!

«Мы племя маленькое, зато мы находимся рядом с унами, с Большим Деревом ссориться нельзя. Хотя, союз конечно жалко».

– Могучая Гора, как ты мог…

– Что за фарс?!

«Раз все согласились, что ж я буду перечить? Прости меня, Могучая Гора».

– Ну и скотина же ты, оказывается, Могучая Гора.

– Что хоть с вами случилось? Вы этому поверили? Здесь же ни слова правды!

Но Могучую Гору уже никто не слушал.

Большое Дерево всем улыбнулся.

– Теперь, я думаю, нам надо извиниться перед Тихим Ветром, да и меня простите.

– Мы тебя понимаем.

– Извини, Тихий Ветер.

– Нас всех обманули.

Огненное Солнце всё ещё не мог никак опомниться от этого суда.

«Ну батя и даёт… Это же сплошной бред, ни слова правды, как ему могли поверить?»

«Людям нужна не правда, а убедительность».

Могучая Гора понял, что проиграл.

«Как хоть? Что это было? Даже вставить слово не дал… Как же я позорно проиграл. И Серый Камень… Я, конечно, знал, что он ещё тот хитрец, иначе я не держал бы его при себе, но такого я не ожидал. Как хоть?..»

Воины Могучей Горы по приказу Огненного Солнца подошли к нему и взяли под руки. Могучая Гора не сопротивлялся, в его глазах были только ненависть и негодование.

Огненное Солнце был доволен.

Большое Дерево подошёл к вождям и стал с ними о чём-то разговаривать.

Могучая Гора приостановился около Огненного Солнца и посмотрел в его глаза каким-то странным весёлым взглядом.

Огненное Солнце с высокомерным удивлением посмотрел на него.

Могучая Гора усмехнулся и заговорил. Его было едва слышно.

– Ты думаешь, ты выиграл? Ты проиграл, когда я только создал этот союз, это необратимо, они уже никогда не будут независимыми,– Могучая Гора выразительно посмотрел на Огненное Солнце.– И что ты изменил? Ты только ещё больше сплотил их. Это эволюция, от этого никуда не денешься. Ты всё равно проиграл,– повторил он по слогам.

– Всё?

Могучая Гора молчал.

– Уведите его.

Могучая Гора потихоньку пошёл в деревню.

Серый Камень грустно посмотрел ему вслед и подсел к потерпевшим.

– Ну что же, Огненное Солнце, спасибо, что ты открыл нам глаза,– сказал один из вождей.– Мы просим у тебя прощения и у тебя, Тихий Ветер, нас действительно всех обманули

Тихий Ветер кивнул, но больше никак не выразил свою радость.

– Мы посовещались,– продолжал тот же вождь.– И решили, что новым главой союза будешь ты, Огненное Солнце.

Огненное Солнце выпучил глаза.

– Чего?

– Ты молод, умён, энергичен, то, что нам надо.

– Да вы что? Зачем нужен этот союз? Всё, вы свободны. Радуйтесь, вы снова стали независимыми племенами.

Вожди удивлённо переглянулись.

– Нет, ты не понимаешь, союз оказывается очень хорошая штука, мы не будем его распускать.

– Но я же делал всё это только для того, чтобы вы вновь стали свободными!

– Но мы не хотим.

– Как?

– Мы предлагаем тебе стать над нами, это большая честь.

– Я не хочу!

– Не обманывай себя, все хотят, не упускай такой шанс.

Огненное Солнце покачал головой.

– Мы понимаем, это сложное решение. Подумай хорошенько.

Вожди медленно встали и молча направились в деревню.

Чёрная Борода подошёл к Огненному Солнцу и похлопал его по плечу.

– Вот это был совет!

– Бред какой-то. По сути, выиграл не я, а отец. Фарс. Правда никого не интересует, только чувства. Чувства сильнее любых доводов.

– Да уж, смешно было.

– Вот тебе и человек, интеллект…

– Всё равно ты молодец, теперь всё твоё. Надеюсь, ты не забудешь своих друзей.

Огненное Солнце даже с некоторым возмущением посмотрел на Чёрную Бороду.

– Но я не хочу!

– Ты что, дурак? Такой шанс!

– Но я же хотел совсем не этого.

– А чего же ты хотел?– Чёрная Борода недоумённо вскинул брови.– Ты победил, всё.

Огненное Солнце вздохнул.

– Я проиграл.

– Ты что?

– Вот так, проиграл. Да и, судя по всему, не мог выиграть, эволюцию не повернёшь вспять.

– Не понимаю я тебя.

Огненное Солнце сел, Чёрная Борода сел рядом.

– Почему в жизни всё так происходит? Я хотел разделить их, всё вернуть на свои места, а оказывается, ещё больше сплотил; я хотел стать свободным, а стал рабом; я хотел добра, а вышло зло.

– В жизни ничего не предугадаешь.

– Да, по-прежнему уже не будет.

– Ну так воспользуйся этим! Не ты, так кто-нибудь другой.

– А совесть?

– Ты и сам знаешь, что такое совесть, честь и прочая ерунда. Так, по крайней мере, ты сможешь сам управлять союзом, а не быть марионеткой.

Огненное Солнце задумался.

– Не знаю.

– Ну что ты теряешь?– начинал злиться Чёрная Борода.– Ты и так всё уже потерял, так ухвати хоть что-нибудь!

Затянулась пауза.

– Оставь меня.

– А?– не расслышал Чёрная Борода.

– Уйди, говорю, мне надо побыть одному.

– Ухожу, но подумай над тем, что я сказал.

Чёрная Борода встал и, не оборачиваясь, ушёл.

Огненное Солнце лёг на траву, и уставился на пушистые белые облака.

«Вот уж действительно интересно! Хотел добра, идя к нему через обман, смерть, через зло, а пока дошёл, добро стало иметь совсем противоположное значение. Делал зло, чтобы придти к добру, пришёл к злу и из этого снова сделал добро, если я, конечно, соглашусь на пост. Ну почему они так непостоянны? И почему тогда мы считаем их эталонами, мерой? Дурачки.

Есть отношение к чему-то, для которого можно придумать определение: зло, или добро. Совершенно бессмысленные и непонятные слова. И ведь на этом стоит вся мораль! Ужас! Если нет фундамента, то какой смысл может иметь всё остальное?

И та старуха, которая считает добром совершенно противоположное моему добру, разве она не права? Она права, трижды права, и никто её не переубедит, железная логика. И я прав, и у меня железная логика, а понятия добра совершено противоположные. Это всё от нас, это изнутри. В нас борются два каких-то противоположных начала, противоположных инстинкта, что ли, не знаю.

Добро и зло– это одно и то же. Зло– синоним добра, добро– синоним зла. Это всего лишь средства для лучшего оправдания себя в этом мире.

И что же тогда такое добрые и злые боги, хорошие и плохие чувства? Опять же только слова для оправдания чего-то там в себе. И к чему тогда все эти принципы жизни, все эти поучения, мораль? «Надо быть добрым!», хорошо, но раз добро и зло это одно и то же, то надо быть таким, каким хочешь, а этой фразой просто хотят сказать: «Будь таким, как все». Хотя, что в этом плохого? Чушь всё это, нельзя быть таким, каким хочешь, да и надо ли? Так проще, так правильнее. Это может казаться неправильным лет до шестнадцати, а потом жизнь научит правде. Зато с помощью этих самых слов и того, что на них построено, так легко оправдывать себя! Для того-то они и были придуманы, эти хорошо и плохо.

Какое удивительное заблуждение! На этих словах ещё ни один человек прославится. Он будет прав, потом его оппонент будет прав, потом ещё кто-нибудь, пока, наконец, все не поймут, что всё это разговоры ни о чём, да только будет слишком поздно, к оправданиям привыкаешь быстро и безвозвратно. Величайшая сказка всех времён и народов!

А я… я, наверное, соглашусь. Всё же я лучше знаю, как надо управлять союзом, а значит, я сделаю наибольшее добро, по сравнению со всеми остальными.

Ну, вот ещё пример! Я продался, как и все, но это правильно, то есть это добро. Как легко можно всё оправдать с помощью этих замечательных слов! Да и зачем исправлять неизбежное? К тому же всё, что я хотел, я уже получил».

Он улыбнулся и пошёл к вождям.

4.01.03 – 15.02.03

Оглавление

Предисловие

Витая в облаках

Счастливая осень

Разговоры ни о чём