Военный триптих [Себастьян Хосиньский] (fb2) читать онлайн

СЕБАСТЬЯН ХОСИНЬСКИЙ ВОЕННЫЙ ТРИПТИХ

Sebastian Chosiński "Tryptyk wojenny"

Перевод — Марченко В.Б.

И ВОКРУГ – НИЧЕГО НЕ СЛЫХАТЬ, КРОМЕ ПЛАЧА

Nic już nie słychać

1

На перроне царил неописуемый галдеж. Плачущие от голода и недостатка сна дети, погруженные в бесконечную литанию старцы, женщины, скандалящие за лучшее местечко, в ожидании поезда, который опаздывал уже более чем на два часа. Нервное возбуждение передавалось всем, даже уже привыкшим к нынешней толкучке и неудобствам железнодорожникам с патрулирующими вокзал полицейскими. Подобное они переживали каждый день уже три недели, и ничто не предсказывало, чтобы в ближайшее время в этом отношении хоть что-то изменилось к лучшему. Бесчисленные толпы перекатывались с запада к востоку и с востока на запад. Что удивительно, все, словно буддистскую мантру, повторяли, что там, куда они направляются, будет лучше. "Лучше" наверняка означало "безопаснее". Ибо выбор, перед которым они становились, в действительности был всего лишь выбором меньшего зла.

Как бы наперекор людскому несчастью, природа переживала вторую молодость. Стекающая с неба жара заставляла вспомнить о недавно закончившихся каникулах. Наиболее отважные малолетние пострелята, которые не боялись отойти хотя бы на мгновение от кочующих по вокзалу матерей или бабок, плескались в небольшом искусственном пруду, расположенном метрах в двадцати за путями. Железнодорожники говорили, что то был рыбный пруд, но как только началась война, местные тут же выловили сетями всю рыбу, опасаясь, что за них это могут сделать оголодавшие путники. Но как только издали доносился рык самолетных моторов, мальчишки вылезали на берег и, что было сил, мчались к своим опекунам. Не помогали никакие объяснения жандармов, что если это будут вражеские самолеты, то они, в первую очередь, разбомбят вокзал, так что в случае налета лучше всего бежать в сторону березового леска или, когда никакой иной возможности уже не будет, в городок. В течение последних суток тревогу поднимали раза два. К счастью, всякий раз у подлетающих самолетов на крыльях была красно-белая шахматка. И даже страшно было подумать, во что превратился бы перрон, если бы то были немецкие бомбардировщики.

Длительное ожидание поезда делало пассажиров ужасно раздраженными. Все нервничали, и было достаточно самого малейшего повода, чтобы дружеская беседа превратилась в базарный скандал. Опасаясь, чтобы в ссору не вовлекались другие ожидавшие поезда, в подобные ситуации тут же вмешивались полицейские или жандармы, они тут же выводили самых языкатых за вокзал и там приводили в чувство, апеллируя к здравому смыслу, а когда это не помогало, к патриотизму. Сварливые соседи с вокзального перрона тогда замолкали и, низко опустив головы, со стыдом обещали, что такое больше не повторится. Но повторялось, ибо безнадега, страх и скука ожидания поезда брали верх – и над рассудком, и над патриотизмом.

- Легко быть патриотом, когда у тебя винтовка в руке и враги в сотне метров, - буркнул себе под нос пожилой мужчина, у которого пару минут назад полицейские проверили документы да еще и обозвали уклоняющимся от гражданских трудов, поскольку тот в нецензурных выражениях требовал немедленно предоставить хотя бы дрезину. – Какое дело мне до других? – продолжал выступать он. – Вот я – ветеран, а их этих говнюков никто еще пороху и не нюхал...

- Да успокойтесь вы уже, - отозвался другой мужчина, опиравшийся о стену и держащий в руках изысканную деревянную тросточку. Его низкий, густой голос походил на сообщения, которые, время от времени звучали через мегафоны вокзала. – Все мы едем на одной и той же телеге.

- Едем? – с иронией переспросил ветеран. – Вы уж простите, но я много бы отдал за то, чтобы наконец уехать отсюда.

- А вам не нравится наша компания? – вмешалась в разговор толстая женщина в очках, окруженная венком забитых до невозможного чемоданов и парочкой заплаканных и сопливых детей. Неприязненный тон она старалась уравновесить улыбкой. Только ее неровные, почерневшие от табачного дыма зубы отвращали от нее еще сильнее.

Ветеран хотел уж было послать ее, но, похоже, в самый последний момент прикусил язык и лишь махнул рукой. Он повернулся к женщине спиной и глянул на сидящую на перевернутом вверх дном старом оцинкованном ведре немолодую уже брюнетку. Он заговорщически подмигнул ей и процедил:

- Старая жирная дура.

Каким-то чудом тетка в очках услышала его слова и подняла еще больший хай. Кричала она так громко, и слова выстреливала с такой скоростью, что трудно было даже понять, что же она думает о своем противнике. Ее дети, спрятавшись за матерью, вопили еще сильнее. Ожидавшие поезда пассажиры старались не обращать на неприятный инцидент особого внимания, чтобы только не ухудшать ситуацию, но сидящие ближе всего, в конце концов, не выдержали, поднялись с занимаемых ими мест и начали успокаивать женщину. Только эффект был совершенно противоположен ожидаемому. Толстуха в очках вырывалась, размахивая руками и вслепую раздавая удары, когда же ее наконец-то обездвижили, плюнула в сторону недавнего оппонента. Но тот вовремя уклонился, так что слюна достала сидевшую сразу же за ним брюнетку.

В имевшем место балагане, никто наверняка бы этого и не заметил, если бы женщина не поднялась и намеренно не вытерла лицо рукавом шерстяного свитера. А вот то, что случилось потом, изумило всех. Оплеванная брюнетка сделала три шага вперед и влепила вопящей толстухе пощечину от всего сердца. В одно мгновение все вокруг утихло, даже у детей неожиданно пропал голос.

Иллюстрация: Йоанна Петрученко

- Ты... – получившая пощечину тетка пыталась подобрать наиболее соответствующее разрывавшим ее эмоциям ругательство, но, похоже, ничего подходящего в голову не приходило. Тем временем брюнетка повернулась, чтобы вернуться на свое место. Но толстуха уже обрела к тому времени и голос, и резоны к действию. – Ты думаешь, я не знаю, кто ты такая? Думаешь, не узнаю тебя? Ты... Я видела твой снимок в газете!

Теперь уже практически все сидящие поблизости, которые, как казалось, еще мгновение назад ничего не замечали, направили взгляды на брюнетку. Та, как будто бы инстинктивно, опустила голову и начала нервно прикусывать нижнюю губу.

А очкастая баба начала искать сообщников, обращаясь ко всем, все сильнее, если такое вообще могло быть возможным, скучившимся вокруг нее.

- Вы только приглядитесь, сразу узнаете ее лицо. Я никогда ее не забуду. Это она – та самая убийца! Хватайте ее!

И хотя мало было вероятно, чтобы все вокруг в течение буквально нескольких секунд распознали в брюнетке какую-то преступницу или уголовную личность, указание было сделано с таким сильным убеждением в голосе, что несколько человек тут же бросилось в указанном направлении.

Только брюнетка оказалась быстрее. Она схватила ведро, на котором еще пару минут назад, когда никто ее не беспокоил, сидела и бросила его в сторону бегущих к ней людей, после чего бросилась убегать. Женщина перескакивала над ногами сидевших или лежащих на перроне людей, желая как можно скорее очутиться за пределами гонящихся за нею. Она надеялась на то, что когда уже выбежит с территории вокзала, те откажутся от погони – то ли по причине лени и усталости, то ли заботясь о брошенных без присмотра вещах. Споткнувшись о порог, она вбежала в зал ожидания, толкнула пожилого мужчину в темном, совершенно не по погоде пыльнике и провожаемая каким-то милым, выкрикнутым ей вдогонку от него замечанием, выбежала на мощеную улицу. Несколько минут назад кто-то должен был полить брусчатку водой, потому что брюнетка поскользнулась и упала на правое колено, содрав кожу на нем до крови. Женщина была практически уверена, что сейчас ее догонят, любой миг она ожидала, что ее схватят за плечо или даже толкнут в спину, после чего она ударится головой в сырые еще камни. Но вместо этого она лишь услышала крик:

- Что здесь происходит?! Ни с места!

Брюнетка подняла голову и увидела рядом с собой жандармский патруль. Трех солдат сопровождал полицейский. Он единственный не держал в руках винтовки, направленной в стоявших людей. Женщина медленно поднялась и стерла кровь с колена.

- Господа солдаты... – начал какой-то мужчина. – Эта женщина – якобы, известная убийца. Мы гнались за ней.

Пассажиры, которые вдели предыдущее событие на перроне, вытекали теперь из здания вокзала, заинтересованные, закончилась ли успехом погоня за "злодейкой". Толпа делалась плотнее и издавала недружественные звуки.

- Убийца? – спросил один из солдат, ни на секунду не опуская винтовки. – Что, на вокзале совершено преступление? Эта женщина убила кого-то?

Из толпы слышались угрозы и матерщина, сложно было даже сказать, в чей адрес направленные – женщины, за которой только что гнались, солдат, а может полицейского, который тем временем схватил брюнетку за руку, притянул к себе и укрыл за собственной спиной.

- Уже давно убила, - крикнул низкий мужской голос. – Сгнить в камере должна...

- Эт-точно, - вторила ему пискливо какая-то женщина. – Таким тварям нет среди нас места.

- Отдайте ее нам! – выкрикнул кто-то третий. – Вам же она и так не пригодится. Старая слишком...

В толпе загоготали.

Брюнетка крепко стиснула руку защищавшего ее мужчины.

- Кто вы такая, черт подери? – прошептал полицейский ей чуть ли не на самое ухо. Та не ответила. Испуг совершенно парализовал ее.

- У вас и своих проблем навалом...

- Оставьте ее и уходите!...

- Никто ни о чем и не узнает...

Солдаты, казалось, были дезориентированы. Какое-то мгновение даже могло показаться, что они согласятся с требованиями толпы; они даже опустили винтовки, сто могло стать сигналом для напирающей орды мстителей.

- Так она наша? – спросил какой-то молодой мужчина, выступивший на шаг из толпы. На голове у него была сбившаяся набекрень кепка; и похож он был похож на головореза, прошедшего и крым, и рим. Полицейский таких знал, он частенько садил их за решетку за пьяные разборки, сутенерство, скупку краденого или контрабанду. У него никак не умещалось в голове, что справедливость способна принять такую вот форму.

- Она наша?! – враждебный вопрос, заданный сволочью в кепке, вернулся, заданный уже десятками иных голосов.

"А не дождетесь", - подумал полицейский и незаметно вытащил пистолет из кобуры.

- Если эта женщина совершила преступление, она за это ответит, - решительно ответил он. – Но не здесь и не сейчас.

- Убила! – ответила ему толпа.

- Если убила, то где труп?

По толпе пробежал шепоток. Кто-то, спрятавшись за спинами остальных, предложил отбить женщину силой и повесить ее на ближайшем дереве. Вот тогда все будет справедливо.

Атмосфера нагнеталась. Бешенство и испуг сделались практически материальными. Полицейский знал, что если в течение ближайших секунд не предпримет решительных шагов, толпа попросту взорвется. А тогда все закончится трагедией. И не только лишь для несчастной женщины. Так что, когда мужчина в кепке сделал еще один шаг в его сторону, полицейский нацелил в него пистолет. Солдаты тут же подняли свои винтовки и перещелкнули затворами, давая знать, что они в любой момент готовы выстрелить.

"Раз... два... триии... четыыыре..." – посчитал полицейский до пятнадцати, прежде чем люди начали расходиться. Некоторые, уходя, обзывали солдат и полицейского. Не известно, сколько бы все это еще продолжалось, если бы неожиданно вокзальный мегафон не объявил, что опаздывающий на три часа поезд через несколько минут прибудет к перрону. Толпа, еще несколько мгновений назад готовая линчевать безоружную женщину, тут же бросилась в сторону вокзала, подталкивая стариков, подставляя ножки женщинам, тараня детей. Суета усилилась еще больше, когда в предвечернем воздухе раздался пронзительный свист локомотива.

Наконец-то солдаты вздохнули с облегчением.

- Что это тебе в голову стукнуло? – спросил у полицейского самый старший их них по званию, немолодой, с уже тронутыми сединой висками сержант.

- Мне плевать, что она наделала... но разве вы могли бы спокойно глядеть на то, как ее вешают на дереве?

Женщина до сих пор молчала, уставившись в какую-то отдаленную точку на горизонте. Могло показаться, что ее здесь нет. Как будто бы все, случившееся несколько минут назад, касалось кого-то иного. По ее ноге стекала кровь. Эта же кровь была и на ее ладонях.

2

В густой, напряженной тишине прекрасно было слышно жужжание мухи. В конце концов, после долгого времени, совершенно не обращая внимания на сидящих в комнате людей, насекомое присело на краешке письменного стола и начала прохаживаться по разложенным на нем документам. Сидящий за столом мужчина взял пустой стакан, перевернул его вверх дном и молниеносным движением накрыл им муху. Та, поняв, что очутилась в ловушке, предприняла попытку освободиться. Насекомое рвануло в полет, но быстро ударилось о стекло. Тем не менее, муха не сдалась; еще целую минуту билась в стенки стакана, затем, плюнув на все, упала на разлинеенный, покрытый старательным, каллиграфическим почерком тетрадный листок.

Сидящий за столом мужчина внимательно глянул вначале на сидящую напротив него женщину, а потом на стоящего за ее спиной полицейского в синем мундире. Он протянул руку в его направлении. Полицейский сделал шаг вперед и взял у своего начальника пакет документов, внимательно просмотрел их. Во время чтения на его лице все более явно выступало остолбенение. Он с трудом сглотнул слюну.

- Ничего удивительного, что люди на вокзале хотели ее линчевать, пан комиссар, - сказал он, без какого-либо смущения пялясь прямо в лицо женщины. Словно бы до него дошло, что сейчас у него имеется единственная и неповторимая оказия собственными глазами увидеть исключительное природное явление.

Женщина повернула голову. Она глядела в окно, на залитую солнцем мостовую, на крестьянскую телегу и удаляющийся патруль, в сопровождении которого ее привели в комиссариат.

- Успокойтесь, старший сержант^[1], - выбранил полицейского комиссар. – Документы в порядке. Свое она уже отсидела и была выпущена в силу указа о помиловании.

- Да что же это за помилование! – возмущенно ответил его подчиненный. – Выпускают из тюрем и из-под ареста кого ни попадя. Я понимаю: воров, скупщиков, сутенеров, даже политических, но такую... – Комиссару казалось, что молодой полицейский сейчас плюнет женщине в лицо. Но тот, даже если подобная мысль и пришла ему в голову, этого не сделал. Молодой человек повернулся, подошел к окну, раскрыл его настежь и набрал полную грудь воздуха. Потом закрыл окно, поправил мундир и встал по стойке "смирно" перед столом комиссара, ожидая дальнейших указаний.

- Задерживать вас мы не имеем права, - обратился комиссар к женщине. – Вы свободны и можете идти.

Брюнетка как будто не поняла его. Она все еще сидела на стуле, словно самое драгоценное сокровище сжимая в руках небольшую черную кожаную сумочку. Казалось, что она отсутствует духом и телом.

- Но куда ей идти, пан комиссар? – Старший сержант принял стойку "вольно". – На вокзал она вернуться не может. Если там кто-то ее распознает, снова придется спасать ей шкуру.

Комиссар буркнул что-то под носом и согласился с ним, качнув головой.

- Куда вы вообще хотели ехать?

- Во Львов, - ответила женщина. Голос у нее был гортанный, скребущий, неприятный. Сержант подумал, что там вот голосом ведьма могла бы богобоязненных людей к греху подговаривать.

"Что за глупости!" – наругал он сам себя в мыслях, но от вида женщины, которую он, не прошло и часа, спас от линчевания, по спине пробежали мурашки.

- Ну, это не самая лучшая идея, - сказал комиссар. – Там уже немцы с одной, и большевики с другой стороны.

- Но я... должна. Должна, пан понимает?

- Понимаю, не понимаю – какое это имеет значение? – разозлился начальник. – Я ведь вам и так ничего запретить не могу. Говорю только, что там уже враги. А вы и так сделаете, что захотите.

Брюнетка, перепуганная неожиданной вспышкой гнева, осторожно поднялась со стула.

- Я могу идти?

Комиссар, не говоря ни слова, махнул рукой. Сержант отдал брюнетке документы, которые все время судорожно сжимал в ладони. Женщина спрятала их в сумочку.

На какое-то мгновение их взгляды встретились.

- Мне бы хотелось поблагодарить вас, - произнесла она тихо, еле слышно. – Там, на вокзале, если бы не вы, кто знает, как могло бы все закончиться.

- Я знаю, как, - ответил полицейский и повернул лицо в сторону начальника. При этом он тут же сменил голос на служебный. – Я сделал лишь то, что следовало сделать. Хотя... – он не закончил. Да и какое сейчас это могло иметь значение?

Женщина, уже не мешкая, направилась к двери. Отзвук ее шагов отражался от стен помещения. Больше она не произнесла ни единого слова. Мужчины услышали лишь скрипение и стук закрываемой двери. Воцарившаяся тишина оптимистически никак не настраивала.

- Новак! – воскликнул, наконец, комиссар, прерывая длившееся несколько секунд молчание. Сержант вытянулся по стойке "смирно". – Не дури, - одернул его начальник. – И чего мы с ней сделаем?

В тот же самый момент, как по сигналу, оба взглянули на улицу через окно. Брюнетка стояла на тротуаре и беспомощно разглядывалась по сторонам. Города она не знала и, вполне возможно, в пережитом шоке даже не запомнила дороги на вокзал.

- Мы не можем оставить ее саму, вот так, без опеки, - сквозь зубы процедил комиссар.

- И что сделать? – спросил сержант, пытаясь угадать, какими меандрами кружат сейчас мысли начальника.

- Иди с ней! Выведешь из города, а там... псякрев... там пускай уже выкручивается сама.

Лицо полицейского в очередной уже раз в этот день выражало полнейшее изумление.

- Это приказ, пан комиссар?

- Считай, как хочешь, но если с ней в нашем городе что-либо случится, это будет уже твоя вина. Это ты ее сюда притащил. Раз уж не дал ее повесить тем уродам на вокзале, сейчас ты за нее отвечаешь.

- Понял, - уныло сказал Новак.

Он с трудом подавлял бешенство. И не потому, что теперь нужно было приглядывать за этой исключительно отвратительной ему бабой, но потому, что через четверть часа его сегодняшняя служба должна была закончиться. Прогулка в пригороды и назад в центр займет никак не меньше полутора часов. Но спорить с начальством не хотелось. Так что он щелкнул каблуками и, в нарушение устава, не говоря ни слова, вышел строевым шагом.

Комиссар облегченно вздохнул. Этого ему еще не хватало, чтобы взбешенные пассажиры повесили на вокзале какую-то отвратительную тетку. Война войной, но следствие пришлось бы вести в соответствии с новыми, уже военными предписаниями, и обязательно наказать виновных. А вот на это как раз никакой охоты и не было. Так что, если кому в голову и придет охота пришить эту суку, пускай делает это где-нибудь там... в полях... за городом. Его самого тогда это никак касаться не будет.

Немного расслабившись, он взял стакан. Муха тут же решила взлететь, но после пленения далеко смыться не успела, упав на деревянный пол. Комиссар растоптал ее сапогом.

3

Часы на башне ратуши пробили шесть часов вечера. Старший полицейский сержант Новак глянул на свои карманные часы и с удивлением отметил, что те отстают, как минимум на пять минут. Он выругался про себя, потому что купил их буквально пару недель назад и отдал за них чуть ли не всю квартальную премию. К тому же продавец в Люблине заверял, что хронометр послужит ему долгие годы. С улыбкой даже прибавил, что даже когда его самого уже не будет на свете, часами будут пользоваться его потомки. "Чтоб его, заразу, вывернуло", - выругал полицейский хитрюгу-продавца. Хочешь не хочешь, а пришлось остановиться, чтобы перевести стрелки вперед.

И в тот же момент услышал за спиной знакомый голос:

- Привет, Альбин!

Сержант обернулся. В двери пивной стояли двое знакомых, еще по школьным временам. Потом, правда, их дороги разошлись, когда Новак решил поступить в полицейскую школу, но они время от времени встречались, чтобы совместно осушить по паре кружечек пива и вспомнить старые, беззаботные гимназические времена.

"Вот же, принесли их черти", - подумал Альбин. Тем не менее, просто так уйти он не мог. Ведь парни были готовы отправиться следом и передразнивать на глазах обитателей. К тому же, было похоже, что они хорошенько выпили.

- А ты все еще в мундире красуешься? – громко смеясь спросил один из них. – Не забудь сбросить, как только покажутся немцы.

- Н-немцы ил... ил... л-либо сов-веты, - икая, вмешался второй. Он был уже настолько пьян, что приходилось держаться за стену.

- Успокойтесь уже, - буркнул Новак. – И идите-ка, лучше, домой.

- До-домой. Ты слы... слышишь? Тут мир-ру кон... конец, а этот приказывает до... домой идти.

- Ага, и, быть может, проспать все представление?

У полицейского не было ни малейшего желания без толку балагурить с пьяными приятелями. Так что он пригрозил, что если те будут нарушать общественный порядок, то у него не будет другого выхода, как арестовать их до утра. Угроза подействовала, молодые люди развернулись и исчезли в дверях пивной.

"А вот интересно, как им удалось откосить от призыва", - еще подумал Новак, после чего ускорил шаг и поспешил за женщиной. Та опережала его на добрые несколько десятков метров. Шла быстро, словно подсознательно хотела оторваться от полицейского. Вопрос только: а знала ли она, куда идти?

Догнал он ее только на следующем перекрестке, когда женщина стояла посреди пустой улицы и беспомощно разглядывалась, не зная, какое выбрать направление. В руке у нее была только черная сумочка. Новаку только сейчас пришло в голову, что все ее вещи остались на вокзале. Наверняка их не могло быть много, но, тем не менее – белье, платье, чтобы переодеться, более удобная обувь. Только возвращаться за чемоданом не было никакого смысла. Пассажиры наверняка уже все раздерибанили, поняв, что это вещи, оставленные "убийцей".

Полицейский остановился на тротуаре неподалеку от женщины, молча ожидая, что та решит. Только брюнетка не была в состоянии принять какого-либо решения. Она глядела то направо, то налево, перед собой и в зад; в конце концов, увидав подъезжающую издалека грузовую военную машину, сошла на обочину.

- Зачем пан за мной идет? – спросила она у Новака.

- А вы не догадываетесь? – ответил тот вопросом на вопрос. Когда же та отрицательно мотнула головой, прибавил: - Комиссар опасается, что кто-нибудь может сделать вам плохо.

- А мне казалось, что перед лицом войны у людей будут совершенно иные проблемы. И что...

- ...что о вас уже позабыли? – продолжил сержант.

- Да, и это тоже, - ответила женщина так тихо, что Новак едва услышал.

Нехотя уложенные, неухоженные волосы, посеревшее лицо, впавшие щеки и выступающие скулы – все это вызывало, что женщина выглядела лет на пятьдесят, на десяток больше, чем это следовало из документов, которые были предъявлены в комиссариате.

Словно в тумане вспоминал он процесс семилетней давности и рисунки – а потом, уже после объявления приговора, и фотографии – публикуемые тогда на первых страницах чуть ли не всех серьезных газет и журналов страны. Ни за что на свете не узнал бы он в этой женщине знаменитую на всю Польшу – да что там! на всю Европу – убийцу. А ведь нашлись такие, для которых это лицо настолько запало в память, что через несколько лет у них не было ни малейших сомнений, кем была эта незаметная, преждевременно постаревшая женщина.

Брюнетка, видя глядящего на нее молодого полицейского, инстинктивно поправила непослушные пряди. Нельзя сказать, чтобы это сильно помогло, потому что не мытые, похоже, уже несколько дней волосы не слушались и снова спадали на лицо.

- Куда вы хотите идти? – спросил наконец-то Новак, прерывая невыносимо тянущееся молчание.

- Я же говорила – мне нужно во Львов.

- Так ведь там уже немцы. Немцы и большевики, - тут же поправился он, вспомнив утреннее сообщение из радио.

- Ничего, - ответила женщина. – Это не имеет значения. Я обязана.

- Но зачем? – не сдавался мужчина. – Не лучше ли задержаться где-нибудь в деревне, переждать всю эту катавасию? А то еще попадете в руки немцев. Кто знает, как они к вам отнесутся...

- Вы этого не поймете, - бесстрастным тоном заявила женщина.

- Я... не пойму? – возмутился Новак. – Чего это я не пойму? Что тут такого сложного? – настаивал он.

- Там... – женщина сделала паузу, чтобы зачерпнуть воздуха. А может она лишь хотела таким способом скрыть собственное волнение. – Там остались мои доченьки. Я обязана идти к ним.

- А они знают, что вас выпустили из тюрьмы?

Брюнетка долгое время вглядывалась в полицейского, словно не понимала смысла заданного им вопроса. Наконец-то до нее дошло, что тот может иметь в виду, и ответила, снова настолько тихо, что ее голос чуть ли не утонул в предвечернем шуме:

- Не знаю.

Полицейскому стало жалко этой женщины – не убийцы, но матери, которую на долгие годы лишили возможности видеться с детьми. В его голове путались противоречивые мысли. "А возможно ли, что она и вправду убила? Чтобы совершила столь чудовищное преступление, которое ей приписали и за которое осудили на строжайшее заключение?"

- Я проведу вас, - сказал он бессознательно, с изумлением констатируя собственные слова. – Покажу дорогу.

- Вам не обязательно идти со мной, просто скажите – куда.

- Но ведь вы же не можете идти по основному тракту. Там сотни беженцев. Снова кто-нибудь вас узнает и...

- Вы боитесь, что тогда вас рядом не будет, и кому-нибудь удастся повесить меня на ближайшем дереве? – говоря это, она нежно коснулась пальцами его щеки. Жест был невинный, чуть ли не материнский, но мужчина отскочил, будто ошпаренный. Рука у нее была неприятная, шершавая. Это напомнило Новаку мозолистые руки отца, который целыми днями проводил в поле, стараясь заработать на жизнь и учебу детям.

Только его отец никогда и никого не убивал. Новак не слышал, чтобы он вообще кому-либо сделал что-либо плохое.

Нервным жестом он поправил мундир и оттер ладонью покрытый каплями пота лоб.

- Прошу прощения, - сказала женщина.

- Ничего страшного, - ответил парень, тем не менее, пытаясь не встречаться взглядами. – Давайте-ка уже пойдем. Скоро станет темно.

Через четверть часа пути дома сделались реже, брусчатка уступила место гравию. Вдалеке можно было видеть зеленеющий в свете заходящего солнца луг, а ха ним – лиственный лес.

Шли они молча, полицейский в нескольких метрах перед женщиной, которая – что Новак прекрасно слышал - дышала все громче и тяжелее. Но она не жаловалась. Даже не спросила, есть ли у него что-нибудь пить или есть, хотя должна была испытывать жажду, раз и он сам – намного моложе и сильнее, чем она – ее испытывал.

Когда они вышли из леса, Альбин несколько сбавил шаг и подождал, пока женщина не поравняется с ним.

- Километра через три будет деревня, - сообщил он, а поскольку женщина лишь молча глядела на него, прибавил: - Я думаю, пани следует задержаться там. Хозяева наверняка разрешат переспать. Уж если не в доме, то в сарае, на сене.

Иллюстрация: Йоанна Петрученко

Женщина лишь согласно кивнула, но не отозвалась ни словом. Только лишь когда они уже подходили к калитке какого-то двора, сказала:

- А если бы пан пошел туда со мной?... Пану ведь не откажут...

Полицейский уже собрался было послать ее к черту, когда увидел выходящего из покрытого дранкой домишки немолодого уже хозяина. Тот напомнил ему отца, хотя был чуточку выше и старше. Мужчина подошел к изгороди и окинул подошедших неприязненным взглядом. Но как только увидел полицейский мундир, тут же настороженность сменилась уважением.

- Что-нибудь случилось, пан старший сержант?

- Да ничего такого, что могло бы возбудить подозрения, - ответил на это Новак.

- А эта вот пани? – крестьянин движением головы указал на женщину, опершуюся спиной о плетень.

- На восток бежит. И ищет на ночь ночлега. Может, у вас?

Хозяин почесал голову. Он явно бился с мыслями, в конце концов – быть может, рассчитывая на какую-нибудь финансовую благодарность – сообщил:

- Свободного места у нас много. Трое сыновей пошли на войну, так что остались мы сами, я с женой. – Говоря это, он открыл калитку и впустил незнакомцев во двор. К ним сразу же подбежал пес, обнюхал, после чего, отогнанный хозяином, вернулся в будку.

Хозяйка крутилась на кухне. Увидав мужа, заходящего в дом с полицейским, она инстинктивно перекрестилась.

- Плохие новости? – спросила она, тут же побледнев. – С ребятами что-то?

- Успокойся, - махнул рукой мужик. – Люди ночлега ищут.

- И пан тоже? – Хозяйка с недоверием измерила Новака взглядом с головы до ног, словно бы мундир, что был на нем, видела впервые в жизни.

- Нет, сам то я из голода, а вот эта пани, - указал он на женщину, прятавшуюся до сих пор у него за спиной, - приехала издалека. Из очень далеких мест. – После этих слов до него дошло, что, из Фордона, где женщина сидела в тюрьме, до Львова, ей нужно было пересечь практически всю Польшу.

- Не бойтесь, ясна пани, заходите в дом, - стал уговаривать хозяин, а его жена философски прибавила:

- Такие сейчас времена, что никто не может себе места найти. А вот люди говорят, что когда большевики к нам придут, так еще хуже будет.

- Не придут, не придут, - поспешил успокоить ее Новак, улыбаясь при том как можно более дружелюбно. Он не стал ожидать отдельного приглашения, а сразу же занял место за столом, усевшись на солидной дубовой лавке.

- А что вы знаете? – ответила на это хозяйка. – Люди говорят, что немцы их уже во Львов впустили. А оно уже ж совсем близко.

- Во Львов? – бессознательно повторила женщина, усаживаясь рядом с полицейским.

- Ну так, - подтвердила хозяйка. – Не далее как час назад ихнее радио по-русски говорило.

Новак, не скрывая удивления, глянул на свою спутницу. Только сообщение это не произвело на женщине ни малейшего впечатления.

- Вы все так же желаете туда идти? – спросил он.

- Вы же знаете, что мне туда надо.

- Раз надо, так надо, - согласилась с ней хозяйка, ставя на столе, рядом с буханкой хлеба, брусок масла и прессованый творог. – Кушайте! Вы же с дороги, так что наверняка проголодались.

Особо приглашать необходимости не было. За пару минут съели все, что им было предложено. Еду запили горячим молоком. На какой-то миг их охватило блаженство, что можно было даже позабыть про войну, про обстоятельства, которые привели их сюда. Когда путники закончили есть, хозяин незаметно вызвал Новака из дома. Снаружи угостил его табаком и начал выпытывать:

- Так пан отсюда, а она, значит, женщина эта?

- Издалека, - уклончиво ответил полицейский. – Потерялась, теперь дорогу ищет.

- А в том Львове, кого она хочет найти?

- Детей.

Хозяин задумался. Начал копаться носком сапога в песке, рукой же отогнал пса, который прибежал, чтобы потереться среди людей.

- Пан власть у нас, так что верю, потому что обычно чужого бы под крышу не взял. – Новак усмехнулся. Он докурил и бросил окурок на землю. Крестьянин тут же втоптал его каблуком в землю. – А пан что собирается делать? – распытывал он далее. – Вот это хочется вам возвращаться по темноте? А то если...

Дальше полицейский уже не слушал, он догадался, что собирается предложить ему селянин. Тем не менее, хотя он страшно устал и самое последнее, о чем он мог мечтать, было возвращение в одиночку в отдаленный в десятке километров городок, вопреки самому себе, он сообщил:

- К сожалению, нет у меня денег. Как мне кажется, у той женщины их тоже нет.

Мужик громко сглотнул слюну, что могло, хотя и не обязательно должно было быть, проявлением недовольства. Но даже если в голове и мелькнула мысль погнать непрошеных гостей из дома, сказал нечто совершенно иное:

- Ничего страшного. Сейчас не деньги главное, а сочувствие людское.

- Спасибо, - ответил на это Новак.

Когда они снова заходили в дом, до них донесся отзвук летящих где-то далеко-далеко самолетов.

4

Редко такое случалось, чтобы ночью ему ничего не снилось. Редким было и такое, чтобы он заснул сразу, лишь приложив голову к подушке. Но день был переполнен впечатлениями, и был он ужасно мучительным. Опять же, обильный ужин тоже подействовал расслабляюще.

Новак спал в одной комнате с хозяином, женщины провели ночь в маленькой спальне. На узеньком и стареньком топчане не было так удобно, как в собственной кровати, но как раз на это Альбин обращал внимания меньше всего.

Проснулся он на рассвете, когда хозяин начал крутиться по комнате. Поднял голову и сонным голосом спросил:

- Сколько там времени?

- Пятый час только, - ответил крестьянин. – Не поднимайтесь еще. А мне скотину покормить.

Новак отвернулся к стенке и вновь уплыл в небытие. Ему казалось, что прошло всего пара минут, когда его в очередной раз его вырвали ото сна. Кто-то яростно стучал кулаком в окно. Полицейский схватился, стоя посреди комнаты в одном исподнем. Затем подошел к окну, раскрыл его настежь.

Незнакомый мужчина с подозрением глянул на него.

- А Бернат где?

Новак догадался, что спрашивают хозяина.

- Наверное, в хлеву.

- Это, наверное, он коров пошел вывести на луга...

- А что, случилось чего? – спросил Новак, натягивая в спешке штаны и протягивая руку за синим мундиром.

- Псякрев! – громко выругался мужчина под окном. – Не надевайте эти тряпки. Немцы в деревне. Приказали всем собраться перед пивной.

- Да не верещи ты так, Ващук, а то мертвых разбудишь, - вмешался неожиданно появившийся у него за спиной хозяин дома. – Собаку уже так напугал, что нос из будки высунуть боится.

- Так... оно... немцы..., - повторил перепуганный селянин.

- Слышал, - ответил Бернат. – Все слышали. А пану, - обратился он к Новаку, - и вправду нельзя мундир надевать. Если пану жизнь мила...

- Так ничего другого у меня нет, - ответил на это полицейский, беспомощно разведя руки.

- Чего-нибудь придумаем. От сыновей вещи остались, штаны там, куртка какая-нибудь, должна подойти. - Успокоивши Новака, хозяин оттащил Ващука в бок и шепнул ему на ухо. – А ты забудь, что здесь видел. Тетка с племянником из города на каникулы приехали, и война их тут застала. Понял?

- А чего тут не понимать, - ответил ему мужик и побежал дальше, явно сообщить остальным сельчанам о необъявленном, хотя уже какое-то время и ожидаемом посещении. Собака выскочила за ним из будки, лаем проведя до самой ограды, и героически махая хвостом, вернулась.

Женщины беспокойно крутились по кухне, когда Новак с Бернатом зашли, чтобы на ходу скромно позавтракать. На полицейском уже была гражданская одежда, несколько большая на него. Хозяйские сыновья, похоже, были богатырского сложения. Полицейский мундир с пистолетом завернули в старую простынку и сунули в мешок. Бернат отдал сверток жене, приказав вынести в кладовку и спрятать под картошкой.

- А нам обязательно туда идти? – спросила у Новака его спутница, когда они ненадолго остались одни.

- Похоже, выхода у нас нет. Вполне вероятно, что в то же самое время, как людей соберут перед пивной, другая группа будет обыскивать хаты. Будет лучше, если нас не найдут, прячущихся по сараям.

- Лучше, - согласилась с ним женщина.

Даже не зная дороги, они без труда нашли назначенное немцами место сбора. Со всех сторон селения туда спешили обеспокоенные обитатели. Новак с женщиной вмешались в толпу, стараясь держаться поближе к Бернатам – в случае чего, они могли надеяться на поддержку только лишь с их стороны.

Площадь перед пивной в несколько минут заполнилась людьми. Группка немецких офицеров и один гражданский спокойно приглядывались к этому, сидя в открытой машине. Рядом стоял грузовик, возле которого в ровном ряду стояло около двух десятков солдат вермахта с винтовками Маузера. Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, издалека доносился злобный собачий лай, а взволнованные люди нетерпеливо ожидали, что будет дальше. Когда один из офицеров вышел наконец-то из машины, все утихли.

Немец властным шагом прошелся перед молчащими жителями деревни, после чего, не терпящим никаких возражений тоном заявил:

– Alle Juden aus der Reihe treten!^[2]

Гражданский, собачкой шествующий за ним в паре шагов, перевел приказ на польский язык.

Жители поглядели друг на друга, но никто вперед не выступил. Немец повторил приказ.

- Пан официр, - робко отозвался один из селян, - мы тут одни поляки и несколько украинцев. Никаких жидов^[3] у нас нет.

Переводчик тут же передал его слова офицеру.

– Entlaufene Soldaten, Polizisten austreten!^[4] – не сдавался главный.

- Мы, шановный пан, селяне, всю жизнь на земле работаем.

– Mal sehen, mal sehen...^[5]

Немец ходил вдоль рядов, приглядываясь к напуганным лицам жителей. Когда это ему надоело, он дал знак рукой гражданскому. Теперь уже говорил только тот. По-польски разговаривал с едва слышимым чужим акцентом.

- За укрывательство евреев, коммунистов и беглых польских солдат или полицейских можете попасть в тюрьму. Будет точно так же, если мы найдем в ваших домах какое-либо оружие. Себя и свои семьи вы спасете лишь тогда, если сразу признаетесь.

Только никто не собирался в чем-либо признаваться. Все стояли молча, всматриваясь в насупленное лицо офицера. Неужто охота на врагов Рейха сегодня должна была закончиться для него ничем?

Офицер подошел к переводчику, что-то сказал на ухо, а тот сразу же перевел на польский язык.

- Раз уж среди вас нет никаких евреев или беглецов из армии, тогда пускай выйдут те, кто не прописан^[6] в деревне.

Новак вздрогнул. Он инстинктивно глянул на свою напарницу, но та вела себя на удивление спокойно. Просто стиснула пальцы и сделала два шага вперед. За ней вышло еще несколько человек; в конце концов, сам Альбин тоже вышел вперед.

Переводчик посоветовался с офицером и заявил:

- Все поедут с нами. В городе проверим ваши данные. Если окажется, что вы не враги германского Рейха, вас отпустят домой.

Большинство приняла эти слова спокойно. Их длящаяся уже несколько недель геенна наконец-то должна была закончиться. Возможно, они даже надеялись на то, что немцы позволят им вернуться к близким, оставленным в Лодзи, Познани, Кракове или Варшаве. Одна только особа отважилась запротестовать. Она подбежала к переводчику и возбужденным тоном начала пояснять:

- Я не могу ехать с вами. Не могу на запад. Мне нужно во Львов.

- Во Львов? – удивился мужчина. – Так там уже большевики.

- Это ничего, мне туда надо, надо! Вы понимаете? – Женщина произнесла это настолько молитвенным тоном, что даже остальные офицеры, сидевшие в автомобиле и занятые разговором, заинтересовались ее внезапным приступом истерии.

Командир отряда спросил у переводчика:

– Was ist los?

– Diese Polin…^[7]

Но ему не было дано закончить. Истеричка перебила его на половине слова:

– Herr Offizier...^[8]

На лице немца появилось изумленное выражение. Жестом он дал знать гражданскому, чтобы тот ему не мешал, женщину же отвел в сторону и спросил:

– Eine Deutsche?

– Mein Name ist Margerita Gorgon. Ich komme aus Dalmatien, mein Mann war ein Pole. Hier ist mein Personalausweis^[9].

Она вынула бумаги из сумочки и подала их офицеру. Внимательно следящий за всей ситуацией Новак подумал еще, а все ли документы она предъявила.

– Was bedeutet "er war"?

– Wir sind schon vor langer Zeit auseinander gegangen… - На какой-то момент она прервала свою речь, чтобыы перевести дыхание. - – Ich habe es gerade diesem Mann gesagt, ich muss… ich muss nach Lemberg, zu meinen Kindern.^[10]

Офицер расхохотался.

– Und wir sollen Sie dorthin bringen, stimmt?^[11]

Женщина энергично замотала головой.

– Lassen Sie mich gehen. Weiter schaffe ich das alleine.

– Ich soll Sie frei gehen lassen? Wieso?^[12]

Женщина разочарованно умолкла. Но через мгновение на ее лицо вернулась улыбка.

– Und wenn ich Ihnen beweise, dass ich mit den Polen nichts zu tun habe?

– Und wie wollen Sie das machen?

– Unter diesen Menschen, - повернулась она к стоящим за ее спиной отобранным людям, – hier ist ein polnischer Polizist. Er hat sein Uniform versteckt, denn er will unerkannt bleiben.^[13]

Офицер тут же сделался серьезным. Он вытащил пистолет из кобуры и нацелил его на перепуганных и сбившихся на небольшом пространстве людей.

– Welcher ist das?^[14]

Женщина неспешно подошла к Новаку и, после секундного колебания – но для полицейского эти мгновения длились чуть ли не вечность – указала на него пальцем. Двое солдат тут же подбежало к мужчине и вытолкали его на средину площади, по пути угостив прикладами в живот и по почкам.

- Это правда, что ты полицейский и желал нас обмануть? – спросил переводчик, помогая Новаку подняться с земли. – Говори, где ты спрятал мундир и оружие!

Тот не отвечал, взамен на него посыпались очередные удары – по ребрам, по шее, по спине. Парень вновь упал на землю, корчась от боли.

Офицер глядел на все это с безразличием, зато стоявшая рядом с ним женщина отвернулась, на ее лице рисовался страх и отвращение. Она с трудом сдерживалась, чтобы не вырвать.

– Sie gehen mit uns^[15], - заявил немец и жестом пригласил ее в автомобиль.

Та устроилась на заднем сидении, на том месте, которое раньше занимал переводчик. Офицер хлопнул водителя по плечу, и машина тронулась. Прежде чем она скрылась за ближайшими застройками, женщина еще успела увидеть, как двое солдат, держа полицейского под мышки, тащат того за здание пивной.

Новак, плюясь кровью, проклинал про себя всю свою жизнь, а прежде всего – вчерашний день. Когда его поставили под стенкой, он сунул руку в карман и с трудом вытащил оттуда часы, чтобы узнать, который час. Стелки на окровавленном циферблате показывали без двух минут десять. Он еще успел подумать, что так никогда и не узнает, на сколько минут часы опаздывали в этот раз.

Послесловие

Хотя в рассказе выступает по-настоящему жившая личность – Эмилия Маргерита Горгонова (героиня наиболее знаменитого криминального процесса в истории Второй Республики) – представленная здесь история полностью выдумана и родилась исключительно в воображении автора.

Известно лишь то, что на третий день войны – в силу объявленной властями страны амнистии – Горгонова покинула тюрьму в Фордоне под Быдгощью. Затем она отправилась в Варшаву, куда переехал инженер Заремба, бывший сожитель Горгоновой, старшую дочку которого, Люсю (Эльжбету), прекрасная далматинка, якобы, убила в ночь с 30 на 31 декабря 1931 года. Именно за это преступление, прогремевшее на всю Европу, ее вначале приговорили к смерти, а затем – после апелляции – к восьми годам тюремного заключения.

В столице, в вилле на Жолибоже^[16], Рита встретилась с Ромой,ее собственной и Зарембы дочкой. Но та не желала знать матери. Тогда женщина решила любой ценой отыскать свою самую меньшую дочь, родившуюся у нее в тюрьме Еву. Для этого она ездила во Львов, зная, что девочку поместили в тамошний сиротский дом. К сожалению, после начала войны всех детей перевели вкакое-то иное место, так что в результате Горгонова дочку не нашла.

Убийца, которая так никогда и не призналась в совершении преступления, пережила войну. Она занималась торговлей, после 1945 года перебралась в Ополе, где продавала газеты в киоске. Когда ее распознали, она решила бежать дальше. Куда – никому не известно, в начале пятидесятых годов все следы Горгоновой пропал. Приблизительно в то же время (в 1953 году) умер и инженер Заремба.

10 мая 2007 г.

Прим.перевод.: Название рассказа взято из стихотворения Федерико Гарсиа Лорки "Касыда о плаче" (перевод А. Гелескула - http://www.aai.ee/~vladislav/poesia/index1.html?http://www.aai.ee/~vladislav/poesia/rus/copies/Lorca/lorka_1936_divan.html)

Я захлопнул окно,

чтоб укрыться от плача,

но не слышно за серой стеной

ничего, кроме плача.

Не расслышать ангелов рая,

мало сил у собачьего лая,

звуки тысячи скрипок

на моей уместятся ладони.

Только плач - как единственный ангел,

только плач - как единая свора,

плач - как первая скрипка на свете,

захлебнулся слезами ветер

и вокруг - ничего, кроме плача.

И ДА ОХВАТИТ ТЕБЯ СТРАХ

Niech ogarnie cię lęk

1

Я умирал.

Точно так же, как и весь мир за окном моей комнаты.

Умирал, залитый лучами весеннего солнца.

Не было для нас спасения. Застигнутые врасплох, мы уходили в конъюнкции^[17]. Среди вздымающегося в воздухе запаха гнили и всеобщей безнадежности.

Наш уход сопровождался гомоном и визгами детворы, играющейся во дворе старого, помнящего еще времена царя Александра доходного дома. Иногда туда же заглядывали уличные продавцы газет, гуталина, предапокалиптических семейных памяток, от которых теперь не было ни малейшей пользы. Разве что какой-нибудь случайный прохожий мог бросить какую-нибудь мелочевку в банку от тушенки за медаль предка времен сражений на Кавказе или российско-японской войны.

Я не хотел умирать среди воплей хозяек, чистящих на трепалке покрытые пятнами коврики и вешающих на веревке старые, протертые во многих местах простыни. Только выбора у меня не было. Мир отбросил меня на обочину, полностью лишая свободы выбора. Я торчал в закрытой комнате словно дикий зверь, схваченный в силки, поставленные опытным браконьером. Ночами попеременно ко мне приходили то испуг, то громкий, пустой смех.

Меня обманули.

Меня предал разум, который обманно подсказывал, что ничего плохого не случится. Те, у которых ума было значительно меньше, успели смыться, усевшись на один из многочисленных кораблей, отплывавших в последние месяцы перед пожаром в свободный мир. Я же верил в Аристотеля, Паскаля, Канта, утратив в своем забытье самый первоначальный из всех инстинктов – инстинкт выживания.

Так что вот сейчас я сдохну, и никто даже и не заметит, что меня нет. Детволра все так же будет пинать тряпичный мячик, жирные бабищи будут выступать на своих мужей, возвращающихся из пивной под хмельком; старушки же ни на секунду не перестанут бормотать молитвы перед маленьким алтарем Девы Марии, наскоро устроенном в углу двора. Разве что соседский пес учует выделяющийся из моей комнаты запах смерти, встанет под дверью и, ничего не понимая, начнет нервно лаять, после чего сбежит из коридора, поскольку хозяин пнет его ногой.

Солнечные лучи затанцевали на стекле, пробились сквозь занавески и закончили свое далекое путешествие на моем лице. Я захлопал ресницами, пробуждаясь из летаргии.

Какой сегодня день? Вторник, среда, четверг? Кто бы там помнил... Сколько их, нераспознанных, уже прошло.

Судя по перемещениям снаружи, воскресенье это быть не могло. Кто-то кричал. Другой голос, сварливый и скрежещущий, отвечал. Натуральное межлюдское общение, наполненное простейшими эмоциями.

Я встал у окна, пряча лицо за занавеской. Будет лучше, чтобы меня и не заметили. Эта квартира считалась пустой. Ее хозяин эмигрировал четыре года назад – он был одним из тех, кто не дал себя обмануть. Только лишь иногда с другого конца города на трамвае приезжал его племянник – официально, чтобы полить цветы и раз в месяц заплатить за квартиру дворнику. Другое дело, что он платил он ему несколько больше, чем это следовало из официального тарифа. Дополнительные деньги были от меня, за них я покупал молчание и покой. А точнее – умирание.

Знал ли обо мне дворник?

Мы никогда не видели один другого, но он наверняка догадывался, что в квартире кто-то пребывает. Если бы было иначе, платил бы ему кто-нибудь за молчание? Псякрев, за какое еще молчание? Эти вечные вопли за окном никакого покоя не давали. С самого рассвета они заставляли срываться на ноги – ни поспать, ни спокойно поработать было просто невозможно. Только в воскресенье дом замирал, когда его суеверные обитатели толпой валили в ближайший костёл помолиться за благополучие гниющего мира. Словно бы это могло в чем-нибудь помочь, отсрочить окончательный приговор. Интересно, где были все их святые, когда их свободу затоптали в осенней грязи?...

В углу двора, возле перекладины для выбивания ковров, вечно осажденной детворой, таяли остатки снега, вскрывая старинную грязь. Дворник уже гордо шествовал в том направлении с метлой в руке. При этом он наверняка напевал себе под нос какую-нибудь популярную мелодию. Я чуть ли не считывал с его губ ударные строки известных песенок: "Счастье нужно срывать, словно свежие вишни", "То последнее воскресенье", "Договорился с ней на девять"^[18]... Он радовался тому, что пришла весна – наконец-то к нему никто не прицепится, что с улицы и со двора вовремя не убран снег, что можно поскользнуться и ногу подвернуть.

Как мало нужно кому-нибудь для счастья.

Я отошел от окна. Усаживаясь в кресло, протянул руку за отложенной на стол книжкой. Потрепанная обложка свидетельствовала о том, что читали ее много и часто. Но вот понимали ли? Что сказал бы Платон, живя здесь и сейчас, как я, под замком? Какую идею вывел бы из этого? Я не был поэтом, не нарушал фундаментов существующего мира – так чем же заслужил на медленное умирание в одиночестве? Наши представления о жизни стоят всего лишь столько, насколько учат нас, как жить. Меня они научили ничему, разве что только затупили атавистические инстинкты. Я обрел сознание. А что утратил?

Ах, милый старичок Платон...

А вот интересно, как бы выглядел он в солдатском мундире, дирижируя – словно оркестром – расстрельным взводом? Наверняка ему было бы не до смеха, найдя время на размышления за колючей проволокой концентрационного лагеря? Какой диалог установил бы он со своей жертвой или же со своим палачом?

Со злостью я бросил книгу на пол. Вот где твое место, выродок-афинянин! Среди пыли, грязи и гарцующих в отсутствии человека мышей. Пускай же они, проголодавшиеся, слопают твои фантасмагории. Мир и без них скатится на самое дно.

Настенные часы пробили полдень. Музыкальный механизм отыграл веселую народную мелодию. В коридоре раздались чьи-то возбужденные голоса. Сквозь глазок в дверях я увидал двух грузчиков, сносящих сверху старый комод. Люди распродавали все, что было у них самого ценного, лишь бы только было что положить в кастрюлю. Вслед за грузчиками шествовала невысокая, высушенная старушенция. Медленно, помогая себе тростью, спускалась она по лестнице, следя, не повредят ли по неосторожности ценный предмет мебели. Через какое-то время на площадке появился и дворник. Он обменялся с женщиной парой слов и пошел выше. Если я правильно все расслышал, от гражданских властей квартала он получил приказание убрать крышу дома.

Апокалипсис апокалипсисом, но порядок быть должен.

В кухне я вынул из укрытия остатки черствого хлеба. Несколько кусочков с отвращением сунул в рот. Долго напитывал их слюной, чтобы, в конце концов, можно было проглотить, не поранив пищевод. Племянник приятеля должен появиться завтра, самое позднее – послезавтра. Как-нибудь выдержу до того времени без вечерних фруктов и лакомств - рассмеялся я про себя, не помня даже, это сколько же времени прошло, после того, как я последний раз посетил кондитерскую. Это должно было происходить несколько столетий назад, в какое-то из воскресений или государственных праздников. Я прогуливался с Сарой, как вдруг нам ужасно захотелось чего-нибудь сладенького. Сегодня Сары уже нет, а вот та чертова кондитерская, наверняка, процветает, лаская рафинированные вкусы жителей города. Вечно находятся такие, что зарабатывают сумасшедшие деньги, когда другие сдыхают от голода.

Поскольку ничего лучшего для работы не было, я попросил прощения у Платона. Я зачитывался "Пиром" до тех пор, пока не сделалось совсем темно.

2

Спал я беспокойно. Мне снился дворник, прогоняющий детей от перекладины для выбивания ковров и ругающий старуху за то, что грузчики, сносившие ее мебель, поцарапали стены на лестничных площадках. Мужчина угрожал, что донесет на женщину соответствующим властям, а на допросе старуха наверняка все скажет: фамилии, адреса...

Проснулся я весь в поту. Сбросил промокшую сорочку и вытерся в ванной полотенцем. Я научился жить в темноте, по квартире передвигался практически на память, с закрытыми глазами. Когда наступал вечер, я запускал свой внутренний радар – словно кот или летучая мышь. Ни разу еще не случилось такого, чтобы я налетел на стол или стул. Когда от этого зависит твоя жизнь, по веревке ходить научишься, даже имея всего одну действующую ногу.

Стояла глухая ночь, весь дом был погружен в гипнотическом сне. Я глянул через окно, но даже если кто-то и не спал, этого не было видно. Жители строго выполняли приказ о затемнении. Пользуясь оказией, я легонечко приоткрыл форточку. В комнату ворвался свежий весенний воздух, наполнивший заодно и мои легкие. Я с наслаждением захлебнулся им. Он пах зеленью, приводя на мысль древние, казалось бы, чуть ли не допотопные времена. Безумные походы в лес на рассвете, велосипедные рейды, прогулки по берегу реки и летнее безделье на песочке у Вислы... Через какое-то время я отряхнулся от воспоминаний, расцарапывающих еще не зажившую рану памяти. И тут в голову пришла безумная мысль.

Если только мне будет способствовать удача...

Я натянул брюки, толстый шерстяной свитер и вышел в прихожую. Пару минут я стоял, прижав ухо к двери. Когда уже на сто процентов был уверен, что в коридоре никого нет, осторожненько открыл ее. Дверь тихонечко скрипнула, или мне только показалось. Я крайне осторожно сделал несколько шагов, после чего, по лестнице поднялся на самый верхний этаж. Без особого труда нашел я прикрепленную к стене лестницу, ведущую на крышу. Если хоть чуточку повезет, люк будет открыт. В мгновение ока я вскарабкался по металлическим перекладинам и плечом подпихнул крышку наверх. Та уступила с первого же раза. Выйдя на крышу, я тихонько прикрыл крышку люка, чтобы, падая, она не разбудила жителей.

Иллюстрация: Йоанна Петрученко

Ночное небо и свежий воздух ошеломили меня. Словно зачарованный, я остановился, уставившись в небосклон. Я прекрасно различал отдельные созвездия весеннего неба, хотя уже много месяцев не мог их видеть. Вид набрякшего звездами небесного свода буквально запирал дух в груди. Я мечтал о подобном мгновении, ругая себя теперь, что ведь мог и раньше – намного раньше – предпринять подобную попытку. Ладно, не будем о том, что было. Главное лишь только то, что здесь и сейчас.

Через несколько минут я уселся. С крыши дома я глядел на заснувший город. Лишь кое-где горели уличные фонари, эхо несло эхо шагов подкованных сапог, стучащих в мостовую. Но я чувствовал себя в безопасности, даже в свете Луны меня здесь сложно было заметить. С жадностью поглощал я свежий воздух, упиваясь ним словно французским вином наилучшего урожая. Несмотря на охвативший меня холод, я лег на спину, положив голову на сплетенных сзади ладонях. Звездное небо надо мной...^[19]

Разбудил меня шум. Я быстро пришел в себя и подполз к самому краю крыши. Внизу кто-то бежал, я четко различал шаги нескольких человек. Потом раздались непонятные с этого расстояния крики, затем отзвук выстрела, а потом - целей очереди из автомата.

Реальность напомнила о себе. Нужно было как можно скорее спуститься с крыши и закрыться в квартире, только я не был в состоянии тронуться с места. Я чувствовал себя удивительно тяжелым, прикованным к этой чертовой крыше раздражающим любопытством, что произошло, и что же еще случится.

Шум нарастал – очередные крики, выстрелы, чьи-то шаги. В темноте я заметил силуэт человека, вбежавшего во двор нашего дома. В окнах квартир заколыхались занавески, кое-где пробивался свет зажженной наскоро свечи. Про себя я выругал совершенную мною же неосторожность. Да что же такое меня искусило покинуть убежище, безопасную нору? В конце концов, я преодолел сонливость и схватился на ноги. За пару секунд я добрался до люка и, не мороча себе голову лестницей, спрыгнул с высоты в пару метров.

Псякрев, я же забыл захлопнуть крышку за собой! Но сейчас у меня не было ни времени, ни малейшей охоты лезть туда еще раз. По лестнице я сбежал этажом ниже. Какое счастье, что двери я оставил приоткрытые, во всяком случае, не нужно было копаться в карманах в поисках ключей.

Когда я поставил ногу на последней ступени лестницы, передо мной замаячила чья-то тень. Кто-то из жителей? Или – пришла в голову настырная мысль – это тот самый беглец? Ладно, пускай спасается сам. Лишь бы только не навлек несчастья на всех нас.

С бешено колотящимся сердцем я прошел мимо незнакомца и положил руку на дверной ручке. И тогда-то услышал за спиной тихие, переполненные отчаянием слова:

- Помогите мне, пан.

То была женщина.

Нет, не женщина, скорее, молодая девушка. Судя по голосу, ей не могло быть больше девятнадцати, двадцати лет.

Я повернулся. Ее лица мне не было видно, зато я буквально материально чувствовал ее страх, боль, трясущиеся губы. Она была словно невинный, загнанный зверь, маленький волчонок, загнанный в засаду стаей бешеных собак.

Ее дело. Она сама этого хотела.

Я открыл двери, мечтая лишь о том, чтобы очутиться в прихожей и тут же провернуть ключ в замке.

- Помогите мне, - еще раз попросила девушка, в ее голосе были слышны все оттенки испуга.

Инстинктивно я сделал разворот, вытянул руку и потащил незнакомку за плечо к себе. Спустя секунду, мы оба очутились в темной прихожей. Девушка прильнула к закрытой мною на крючок и на засов двери. Она дрожала в моих объятиях словно перепуганный, выброшенный из гнезда птенец. А через мгновение в коридоре раздались шаги. Двое или трое мужчин, ругаясь под нос, побежало на последний этаж. Какая удача, что я не захлопнул за собой крышку люка.

Незнакомка еще плотнее прильнула ко мне, с трудом подавляя рыдания. Не желая, чтобы она нас выдала, я провел ее в комнату. Шли мы, практически приклеившись один к одному. Я чувствовал ее округлые бедра и обильную грудь. От нее пахло весенним ветром. Этот запах бил мне в ноздри, раздражая подсознание. Желая успокоить девушку, я прильнул своими губами к ее, гладил ее по голове. Она же вилась в моих руках, словно безумная. Я же только хотел ее обнять, обездвижить. Ее запах не давал мне покоя. И теперь я уже испытывал нарастающее, сумасшедшее желание. Поиметь ее, пускай даже силой – и немедленно!

Я перехватил девушку в талии, чтобы силой посадить ее в кресло. Подтянул вверх юбку, пытался стащить чулки и белье. И вдруг почувствовал, как по ее обнажившимся ляжкам стекают струйки мочи.

- Оставь меня! – прошипела она мне на ухо. – Оставь! – и вырвалась из моих объятий.

Ничего не понимая, я встал посреди комнаты. Во мне смешивались возбуждение с презрением. Охотнее всего, я выгнал бы ее в коридор. Но ведь как раз этого сделать я не мог. Поступив так, я убил бы не только ее.

Девушка хныкала, повернувшись ко мне спиной. Я не знал, что и сказать. Утешать или решительно требовать каких-то объяснений? Подойти и обнять или же оставить и подождать, пока она сама не успокоится и не начнет говорить?

Я откашлялся, и вот тут она взглянула на меня. В лунном свете я увидел е лицо. Ее знакомое мне лицо. Вновь вернулись воспоминания. Уроки греческого языка и философии в гимназии. Она сидела на третьей скамье, под окном. У нее были длинные темные волосы, всегда сплетенные в искусные косы. Я помнил все. Все, кроме одного – ее имени.

Изумление, рисующееся на лице девушки, должно было быть зеркальным отражением моего изумления.

- Это вы? – прошептала она.

А мне ничего другого в голову не пришло, я лишь произнес успокаивающим тоном:

- Иди ко мне.

3

Два дня мы питались только черствым хлебом, бесконечно пережевывая во рту твердые корки. На третий день, утром пришел племянник хозяина квартиры. Он застал нас спящих вместе в спальне. Он только буркнул что-то себе под нос и вышел в кухню. Набросив на себя только пижамную куртку, я послушно отправился за ним.

Тот распаковывал еду. Две буханки хлеба, брусочек масла, завернутая в старую газету колбаса, картошка, немного сахара.

Когда я присел на табурете, он укоризненно глянул на меня.

- Проститутка?

Я отрицательно покачал головой.

- А кто?

- Долго рассказывать, - ответил я.

- Жаль, что у меня нет времени, - буркнул на это тот. – Так что не услышу. Но... – тут он снизил голос на тон. – Она же не собирается прятаться здесь с тобой?

- Всего на пару дней.

- Надеюсь, ты же не рассчитываешь на то, что я буду носить еду для вас двоих? Такое было бы слишком подозрительно. Да и опасно. Для меня, - прибавил он, спустя пару мгновений.

Я не глядел на него. Сейчас мне было плевать на все его проповеди. Я отломил кусочек хлеба и положил его в рот. По привычке я тут же начал его жевать, но тут же пришел в себя и откусил нормально.

Тем временем мужчина замолчал, он пялился в одну точку. В дверях кухни встала Богна^[20]. На ней была моя рубашка, закрывавшая ноги до средины бедер. Под рубашкой, провоцируя, волновались груди.

- Добрый день, - сказала она. – Мы уже не могли вас дождаться.

- Не могли дождаться... – непроизвольно повторил мужчина. Затем он фыркнул, хотя ему, явно, было не до смеха. Он никак не мог разделить прекрасного настроения девушки.

Я подал Богне кусок свежего хлеба, и она его жадно слопала.

- А вы, пани, не можете тут оставаться, - заявил знакомый. – Мы все можем заплатить за это головой.

- Но мы можем заплатить и тогда, если Богна выйдет на улицу, и ее схватят, - встал я на ее защиту.

- Вас разыскивают?

- Да... нет.. – неубедительно ответила та.

- Так что это значит?

- Не знаю, - беспомощно ответила та. Взглядом она искала помощи у меня, я же не был в состоянии прийти ей на помощь. – Я бежала и... совершенно случайно... нашла укрытие здесь.

- Совершенно случайно? – недоверчиво переспросил мужчина.

- Да прекрати ты уже этот допрос!

Я схватился с места, одновременно стукнув кулаком по столу.

- Не повышай на меня голос, - спокойно ответил тот, совершенно сбив меня этим с толку.

Я вновь уселся. Богна молча глядела то на меня, то на него. В конце концов, осторожно прикоснувшись к моей голове, она, не то спросила, не то сообщила:

- Быть может, мне следовало бы пойти с ним...

Я отчаянно искал спасения. Нет, я не мог позволить ей уйти. Она была моей последней соломинкой, надеждой на нормальную жизнь. На какую-либо жизнь!

- Но ведь это же будет подозрительно, - заявил я, хватаясь за этот аргумент, словно тонущий за бритву. – Пришел сам, а вышел с женщиной. В то время, как квартира пустая...

Я видел колебания на лице девушки. Но помощь пришла с самой неожиданной стороны.

- Он прав, - заявил знакомый. – Не сейчас. У вас есть кто-либо из близких? – спросил он через минуту. Может, что-то передать? Успокоить кого-нибудь?

Карандашом на клочке газеты Богна написала номер телефона.

- Ответит мать. Прошу ей сообщить... – несколько секунд она раздумывала, затем прибавила. – Что у меня все в порядке. Через несколько дней вернусь. Когда все успокоится.

Знакомый буркнул себе под нос что-то типа: "а что должно успокоиться?" и вышел из кухни. Я поплелся за ним, жестом показав Богне, чтобы она оставила нас одних.

- Что на этот раз? – спросил он.

Я снял книги с полки. Мужчина начал их укладывать в сумку на место выгруженной еды.

- И что ты с ними делаешь? – спросил я, ведомый самым обычным любопытством.

- На базаре продаю, - ответил он.

- И что, покупают?

Мужчина усмехнулся под носом.

- Ты бы еще больше удивился, узнав – кто.

Только это меня как раз и не интересовало. Мужчина уже задвигал молнию на сумке, когда я сказал:

- Погоди. – Он с удивлением глянул на меня. – Возьми еще и эту, - и я подал ему уже неоднократно читанный томик Платона.

Тот лишь глянул на обложку и сунул книгу в сумку.

- Когда я приду в следующий раз, было бы лучше, чтобы ее здесь не было, - сказал он мне на прощание.

Иллюстрация: Йоанна Петрученко

Я никогда не провожал его до двери. Зато не устоял перед искушением проследить за знакомым через окно. Когда тот исчез в ведущей на улицу подворотне, я пошел на кухню. Богна поставила воду на чай, а пока что намазала маслом несколько ломтиков хлеба. Ничего не скажешь, настоящий пир.

- Он позвонит? – спросила девушка.

Я кивнул.

- А почему бы ему и не позвонить?

- Он не походил на довольного.

- Боится.

- А ты... – улыбнулась она мне, приоткрыв слегка пожелтевшие, неровные зубы. – А ты не боишься?

Вместо того, чтобы ответить, я взял бутерброд. Вода закипела, и Богна заварила чай. Во время еды я приглядывался к массивным ногам девушки. Красавицей она никак не была, в школе, если бы не те ее косы, на нее никто бы не обратил внимания. Даже я. Теперь волосы ее были распущены, волнами спадая на плечи.

Я чувствовал нарастающее желание. У меня так долго не было женщины, что сейчас было трудно сдержаться. Достаточно было импульса, чтобы броситься на нее и поиметь – на лежанке, на кресле, на полу, иногда даже стоя, припирая девицу к стенке. Она не отказывала. Быть может, она хотела меня с той же силой, но, возможно, всего лишь желая отдать долг. В конце концов, это я спас ей жизнь. Пустую, наполненную безнадежность., но – тем не менее – жизнь.

- Оденься, а то холодно, - сказал я, когда все было закончено.

Она укрылась стянутой с кровати пропотевшей простынкой.

- У тебя сигарет нет? – спросила она.

- А ты куришь? - - ответил я ей с недоумением. Похоже, слишком сухо, потому что Богна глянула на меня с неприятным ей удивлением. – Сложно избавиться от преподавательских привычек, - пояснил я, желая успокоить девушку.

- Иногда курю. Иногда пью. Иногда занимаюсь любовью с посторонними мужчинами....

- Водки у меня тоже нет, - заявил я.

- Ничего страшного.

Она поднялась с места и промаршировала через комнату в туалет. Оттуда вышла через несколько минут, уже одетая.

- А ты чего ждешь? – бросила она мне мои вещи, подобранные с полу.

- Так ведь я все равно никуда не ухожу, - ответил я на это.

Тем не менее, натянул исподнее, затем брюки.

Вечером, когда сделалось темно, мы уселись на кухне. Там не было окна, так что можно было зажечь свечку.

- И что ты делал здесь все это время? – спросила Богна.

- Читал. Мой приятель был... – я на мгновение замолк, убегая мыслями далеко-далеко, за океан, где должен был сейчас пребывать мой добродетель. – Он был доцентом в университете. Собрал приличную книжную коллекцию, которую не мог забрать с собой.

- Сбежал?

- Я бы не называл это бегством? Попросту уехал и... и уже не вернулся, - ответил я, с трудом скрывая злость в голосе. Я не прибавил, что он с самого начала и не планировал возвращаться. Только лишь потому сдал мне эту квартиру за гроши.

- А ты... почему ты не уехал?

Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. За последние несколько месяцев я задавал его себе миллионы раз и столько же раз проклинал себя в мыслях за собственную глупость. В конце концов, я уже перестал объясняться перед собой. Так с чего бы сейчас мне объясняться перед ней?

- Так почему? – повторила она.

- Не спрашивай, - рявкнул я. – Никогда не спрашивай об этом!

Богна перепугалась. Она закрыла лицо руками, и через мгновение, пока я не успел подумать, сорвалась с места и выскочила в прихожую. Девушка спряталась в спальне, закрыв за собой двери. Она стояла с другой стороны, крепко сжимая дверную ручку, чтобы я не мог открыть.

Я осторожно постучал.

- Ты зачем на меня кричишь? – спросила та. – В школе ты никогда ни на кого не кричал.

"Никогда".

"Ни на кого".

Да, это так, только было это давно, чертовски давно, в ином мире и в иной жизни. Тогда мне не нужно было ни перед кем прятаться. Мне не нужно было успокаивать собственных телесных желаний, словно животное копулируя с ученицей-уродиной.

- Извини, - прошептал я, но настолько громко, чтобы она могла меня услышать. – Открой, - попросил я. Я нажал на дверную ручку, только та не пускала. Я закусил губу. "Упрямая, сучка"! – Впусти меня, поговорим.

- Не хочу я разговаривать, - ответила та. – Я ложусь спать.

- Тогда, тем более, впусти. Псякрев, кровать ведь тоже одна, - прохрипел.

Я слегка толкнул дверь, когда же почувствовал сопротивление, кровь во мне вскипела. Я отступил на пару шагов, собрался и изо всех сил ударил плечом. Дверь уступила, девушка не удержалась и упала. Видя ее, лежащую у кресла, совершенно беззащитную, вместо жалости я испытал нарастающее бешенство. Я схватил Богну за волосы и потянул, чтобы она встала.

На ее лице рисовалась паника. Девица стонала от боли. Когда я попытался глянуть ей прямо в глаза, она отвела взгляд.

Так вот как проявляется благодарность?

- Ты что себе представляешь? – процедил я сквозь зубы прямо в ее перепуганное лицо. – Думаешь, ты кто такая? Что ты тут делаешь?

Теперь она глядела на меня широко раскрытыми, наполненными ужасом глазами.

Я толкал Богну перед собой. Когда мы добрались до края кровати, я толкнул девушку на нее.

- Оставь меня, - жалобным голосом попросила она. – Не делай мне этого.

- Поздно, - ответил я. – Мы делали это уже много раз, так что теперь уже ничего перед этим не удержит.

Девушка пыталась вырваться. Она пнула меня в бедро, укусила за руку. Я боялся, что сейчас начнет кричать, так что ударил кулаком прямо в лицо. Когда она на мгновение потеряла сознание, прикрыл ей голову подушкой.

- Ты живешь исключительно благодаря мне, - прошептал я на ухо Богне, хотя вовсе и не был уверен, слышит ли та меня в данный момент. – Благодаря мне. Твоя жизнь принадлежит теперь мне. Ты принадлежишь мне!

Я чувствовал тепло ее тела. Долье ждать было просто невозможно. Желание достигало зенита. Сильным рывком я раздвинул ей бедра и вошел в нее. Больно. И грубо.

4

Когда она проснулась на рассвете, то находилась в углу спальни. Руки и ноги были связаны брючными ремнями. На губах и бедрах корка свернувшейся крови. Девушка пошевелилась и застонала от боли.

- Заткнись, а не то придется сунуть тебе в рот кляп, - предупредил ее я.

- Зачем... – прошептала она. – Зачем ты это сделал? Ведь... – говорила она с трудом. Губы распухли, два передних зуба были выбиты. – Я же ни в чем тебе не отказывала.

- Будет лучше, если ты вообще не станешь разговаривать, - ответил я и вышел из комнаты.

Через пару минут я принес ей два кусочка хлеба и кружку с чаем. Накормил, помог напиться.

- Развяжи меня, - попросила девушка.

Я не отозвался, лишь отрицательно покачал головой.

В кузне я помыл посуду, потом начал читать. Из мира Ницше в реальность меня призвал через несколько часов меня призвал голос Богны.

Лицо ее было горячечным, воспаленным. По щекам стекали слезы.

- Больно, - голосила она тихонечко, почти неслышно. – Развяжи. Или хотя бы ослабь.

Я присел рядом, проверил еще раз ремни, но не развязал ни одного из них хотя бы на мгновение. Когда до нее дошло, что на милосердие рассчитывать нечего, девушка плюнула мне в лицо. Я стер слюну ладонью, после чего врезал ей изо всех сил. Голова девушки глухо стукнула в стенку. Тело Богны моментально сделалось дряблым. Но она жила, потому что продолжала дышать.

У меня было, по крайней мере, несколько часов покоя. И я дочитал до конца "Из генеалогии морали". Когда девушка пришла в себя, уже смеркалось. Я вошел в комнату и тут же вступил в лужу мочи.

- Ах ты, сука! – рявкнул я. Поднял ее за волосы и затащил в туалет. – Помойся.

Я развязал ее и подал зажженную свечку, ведь в закрытой туалетной Богна ничего не могла бы видеть. Там она провела несколько минут. Когда я посчитал, что у нее было достаточно времени привести себя в порядок, то открыл дверь. И в тот же самый миг что-то ударило мне в лицо, что-то горячее и жгучее. Воск. Эта малая сволота растопила свечку.

Я инстинктивно закрыл веки, и, видно, только поэтому спас себе зрение. Но Богна воспользовалась моим замешательством, она выбежала в прихожую, а потом коридор, хотя была в одной только комбинации.

Хватило мгновения, чтобы я пришел в себя.

Не могу... не могу позволить ей сбежать, - стучало в голове. Ведь ее ищут. Если она выбежит на удицу, погибнет; ее убьют, застрелят, словно паршивую собаку, не проявляя ни грамма жалости.

- Богна! – крикнул я, выбегая в коридор. – Богнаааа!!!

Где-то щелкнула открываемая дверь, кто-то выбежал за мной с вопросом: "Что случилось?" Кто-то еще пытался задержать меня на лестнице. Чтобы бежать дальше, пришлось отпихнуть его изо всех сил. Я споткнулся раз, другой, разбил колено, подвернул ногу, но бежал, не обращая внимания на боль. Нужно было догнать девушку до того, как она выскочит из подворотни, прежде чем на нее наскочит патруль.

Только Богна была быстрее. Я видел, как она сталкивается с прохожими, как те разбегаются, уступая место сумасшедшей. Одни перепуганно, другие с весельем глядели на нее, показывали пальцами, что-то кричали ей. Кто-то даже пытался схватить ее, но она вырвалась и бежала дальше.

- Богнаааа!!! – догонял ее мой голос.

Но уже через мгновение раздался другой, более мощный и не обещавший ничего хорошего окрик:

- Halt!

И внезапно все утихло. Все движение вокруг меня замерло. Улица была пустой. Куда подевались те все люди, которые только что спешили домой, прогуливались, болтали? Куда девалась девушка?

Я огляделся по сторонам.

Она была всего лишь в нескольких метрах от меня, повернувшись лицом в мою сторону. Девушка присела, держась руками за живот. По ногам стекали ручейки крови, пачкая смятую в руках комбинацию. В ее глазах я заметил перемешанные злость и непонимание. И тот ищвечный, простейший вопрос, на который так сложно найти удовлетворительный ответ: "За что?

Мне казалось, будто бы Богна что-то кричит мне, только слов ее не понимал. Они не могли продраться через тот занавес молчания, что внезапно повис между нами.

За спиной девушки вдруг появилось трое мужчин в зеленых мундирах. Один из них целился в меня.

- Machst du noch einen Schritt, dann werd’ ich schießen.^[21]

Да стреляй уже себе. Какое мне до тебя дело? Важна она. Она. Она принадлежит мне. Я заберу ее назад, в квартиру, помою и перевяжу. Потом накормлю и уложу в кровать.

- Богна... пошли со мной, - протянул я руку. Только девушка словно окаменела, уставившись в меня перепуганным взглядом. – Не бойся. Все будет хорошо. Вот уви...

Договорить я не успел. Какая-то страшная сила ударила меня в грудь и отпихнула назад. Я ударился головой об асфальт. Боль не позволяла сконцентрировать мысли. Над головой метались звезды. Потом я увидел чужое, но симпатичное лицо мужчины.

Он с кем-то разговаривал.

Обо мне?

- Er ist wohl verrückt^[22].

- Ich glaube eher, er ist… ein Jude^[23], - воравался в мое сознание другой голос.

- Ein Jude!? Ich dachte, wir sind schon alle losgeworden.^[24]

В воздухевздымался запах гнили и присутствующей повсюду безнадеги.

Я умирал.

Точно так же, как и весь окружающий мир.

23 декабря 2007 г.

Название рассказа взято из старинной византийской молитвы, читаемой для изгнания дьявола, как утверждают историки, неправомочно приписываемой святому Василию: "Да охватит тебя страх, уйди, беги, о нечистый дух (...) принимаешь ли ты форму змеи, лицо бестии (...) появляешься ли утром, в полдень или полночь, либо в иной неподходящий рассветный час (...) уйди в пустыню безводную, на землю непаханую, туда, где не живет человек".

НОЧЬЮ УСЛОВЛЕННОЙ, НОЧЬЮ ТЕМНОЙ Nocą umówioną, nocą ociemniałą 1 На полянке царил приятный полумрак. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь ветви высоких деревьев. Анджей лежал, погрузив голову в мох, и вспоминал про себя очередные строфы одного из стихотворений, которые он учил на память в гимназии. - О, что прекрасней быть может дерев высоких, что в закатной бронзе лучом вечерним в формы льются... - повторял он шепотом, словно не желая нарушать царящей в лесу идеальной тишины. Лежащая рядом с ним Марта слегка приподнялась на локте и удивленно спросила: - О чем ты говоришь? Парень лишь нежно улыбнулся и закончил строфу: - Над водами, что разлились павлиньих перьев лоском, углубившихся сводом веток отраженным"^[25]. Ты что, серьезно не помнишь? - Ну как же я могу не помнить? Больше Стаффа я люблю разве что только Тувима, - ответила девушка, потирая подбородок ладонью. Она пыталась что-то вспомнить, но разыскиваемая мысль успешно уходила от охоты. В конце концов, она разочарованно махнула рукой. Когда та уже падала ей на бедро, Анджей схватил ладонь в воздухе и придержал. - Гляди, - шепнул он. На ее платьице сидела бабочка. Она раскрыла желто-фиолетовые крылышки, словно готовилась к дальнему полету. Но потом отказалась от своего намерения и сложила крылья. Марта застыла на месте, чтобы не перепугать неожиданного гостя. - Я завидую ей, - заявила девушка. - Ее красоте? Тебе не стоит ей завидовать. - Да нет... скорее, ее беззаботности, - ответила та. - Мы тоже когда-нибудь будем такими. Марта прикрыла глаза. В тот же самый миг сорвался ветер, у них над головами зашумели листья. Бабочка взлетела. - Похоже, нам уже пора возвращаться. - Дай мне еще пару минут, - попросил Анджей, нежно гладя руку девушки. – Мы успеем вовремя. Не бойся. - Я не боюсь. Я только... – она не закончила, потому что издалека до них добралось эхо нескольких одиночных выстрелов. Через мгновение им ответила длинная очередь из пулемета. Испуганная Марта спряталась в объятиях парня. Тот инстинктивно погрузил свои ладони в ее густые, пахнущие лесом волосы. Девушка была так близко, что почти что слышал, как бьется ее сердце. - Вот теперь уже нам нельзя будет уехать, - сказал он; его голос уже обрел уверенность. – Если это немцы на кого-то охотятся, то будут готовы подумать, будто это мы убегаем. Он не видел лица Марты, но почувствовал, что девушка согласилась, кивнув головой. - Сюда они не придут, - сказала она настолько тихо, что Анджей едва расслышал. - Не придут, - согласился парень. – Незачем им сюда идти. Ведь здесь только мы. Даже бабочка улетела, - пытался он развеселить, успокоить Марту. Только на душе было неспокойно. Какая могла быть уверенность, что немцы, если только то были именно они, поверят его откровенным заверениям, что сюда они пришли только лишь заниматься любовью? Ветер пригнал откуда-то темные облака, затянувшие все небо. Поляна в мгновение ока окуталась мраком. Девушка задрожала от холода, но, может, и от страха. Не говоря ни слова, Анджей взял брошенный на траву свитер и закинул его Марте на плечи. - Слышишь? Уже не стреляют, - сказал он.. - Тогда пошли, - ответила та, поднимаясь с колен. Сейчас она была решительной и на удивление уверенной в себе. Только быстрые, кошачьи движения были помечены страхом. Она потянула Анджея за собой. Тот шел послушно, не выпуская ладони девушки из своей руки. Даже когда-та нырнула в кусты, чтобы достать оттуда спрятанные два велосипеда. Парень инстинктивно глянул на часы. - Наш поезд через час, а до станции и пяти километров не будет. Нет смысла спешить, - резюмировал он. - Я хочу как можно скорее оказаться среди людей, - сухо ответила ему Марта. И как раз тогда Анджей почувствовал, как она цепенеет. Девушка выпрямила пальцы ладони, которая бессознательно выскользнула из его пальцев. Еще немного, и девушка выплеснулась бы криком. - Ты же хоть не меня так сильно испугалась? – попытался обратить все в шутку Анджей, но как только понял причину поведения Марты, ему тут же расхотелось веселиться. Уж лучше бы он увидел немца с автоматом в руках. Даже если бы этот автомат был нацелен прямо ему в грудь. 2 Теперь он жалел, что не взял с собой пистолет. Но ему не хотелось подвергать девушку ненужному риску. В любой момент у них могли потребовать предъявить документы и обыскать. Как мог бы он объяснить наличие у него оружия? И таким образом он влип бы не только сам, но и Марту потянул за собой. Уже несколько его друзей отправились в лагерь по причине подобной неосторожности. А нескольких и под стенку поставили. Но в данный момент перед ним стояли не немцы. Человек, что привел девушку в состояние панического страха, не был в мундире. Одет он был в старый, сильно уже вытертый пиджак, рваные брюки и ботинки, сквозь расклеившиеся носы которых просвечивали дырявые носки. Форма носа и черты лица никак не скрывали его национальности. Несколько секунд они стояли в абсолютной тишине, оценивая друг друга взглядами. Первой заговорила Марта. Она крепко стиснула ладонь Анджея и авторитетно заявила: - Ему нужно помочь. - Это как же? – спросил парень, с трудом подавляя злость из-за того, что предложение вышло от подруги. - У вас что-нибудь поесть имеется? – с трудом выдавил из себя незнакомец. Он жадно хватал вохдух. Андрей отрицательно мотнул головой. - Вам нельзя здесь оставаться, - сказала девушка. Мужчина понуро усмехнулся, в какой-то момент даже могло показаться, что он вот-вот расхохочется. Но тот лишь опустил голову, откашлялся и сплюнул на землю. - Я не буду вас подставлять. - Да я не по этому поводу... – ответила Марта, покраснев от стыда. – Мы слышали выстрелы, - добавила она, оправдываясь. - Они недалеко. Мне казалось, что они позже догадаются, - пояснил незнакомец. – Или им кто-то сообщил, - прибавил он через какое-то время. Издали эхо принесло какие-то непонятные крики. Погоня могла находиться буквально в нескольких сотнях метров от них. - Возьмите, - сказал Андрей, толкая велосипед в сторону мужчины. - Нет, - твердо начал протестовать незнакомец. – Если меня схватят... если схватят... – повторил он, - я могу рассказать им, откуда он у меня взялся. - К тому времени мы уже будем далеко отсюда, - успокоил его парень. На его лице промелькнула тень улыбки, словно таким образом он желал мужчине помочь принять решение. - Я совершенно не знаю эту местность. И никого, кто жил бы неподалеку, - сообщил еврей. – Куда мне бежать? Вопрос незнакомца повис между ними, словно заклятие. Длящееся молчание раздражало еще сильнее. Его нарушила Марта. - В сотне метров отсюда имеется лесная дорога. Поедете направо и доберетесь до железнодорожной станции. Там останавливаются поезда, но вам рисковать не следует, - голос девушки был необычно деловым. Каким-то чудом Марте удалось взять себя в руки, что не удалось даже Анджею, который уже не раз был в более серьезных ситуациях. – Перед самой станцией вам следует свернуть в сторону деревни. Проедьте по ней до самой околицы, по дороге не останавливайтесь и слишком не разглядывайтесь. В самом последнем подворье спрячьтесь в сарае, а когда стемнеет, пойдете в дом. Запомнили? Мужчина послушно кивнул. - Пани в этом точно уверена? – спросил он, хватая велосипед Анджея за руль. - Фамилия хозяина Рыбский, а я... Марта, - поясняла девушка. – Марта, - видя нерешительность незнакомца, повторила она еще раз, погромче. – Скажете хозяину, что вас прислала Марта. Последнее предложение она произнесла уже чуть ли не со злостью. Возбужденный голос девушки вырвал незнакомца из летаргии. Он уселся на велосипед и напрягся, чтобы в любой момент тронуться. Но тут же повернулся к молодым людям и прошептал: - Спасибо. Марта еще махнула ему рукой на прощание, Анджей даже не пошевелился. Вот уже несколько минут он мечтал о том, чтобы мужчина как можно скорее исчез. И сам бы, охотнее всего, он в тот же самый миг забыл бы об этой неожиданной встрече. Раз и навсегда. С облегчением парень следил за удалявшимся на его велосипеде незнакомцем. Он поймал себя на том, что инстинктивно сжимает кулаки в карманах куртки. Еще он злился на Марту, но этому как раз чувству он не имел права дать выхода. А вот девушка, похоже, почувствовала его неудовольствие, улыбнулась в сторонку и тут же шепнула: - У тебя нет ничего такого, чего при нас не должны найти? – Анджей отрицательно покачал головой. – У меня тоже, - с облегчением констатировала Марта, после чего протянула руку. – Ну что, пошли. Парень схватил оставшийся у них велосипед, и они отправились, пытаясь как можно скорее покинуть поляну и лес. Только они не обманывали себя, будто бы им удастся избежать встречи с немцами. На это было уже решительно поздно. На гитлеровцев они наткнулись уже на опушке леса – несколько солдат в эсэсовских мундирах, с автоматами в руках. Они крутились вокруг уже хорошенько послужившего вездехода. Увидав парочку, они рассмеялись. Двое из них нацелили оружие на Марту с Анджеем. Молодые люди остановились, внимательно разглядываясь по сторонам. "Невозможно, чтобы их было так мало, - подумал юноша. – Остальные, должно быть, прочесывают лес, а эти здесь – охрана командира".

Иллюстрация: Йоанна Петрученко

Самый старший из немцев по званию, сорокалетний брюнет с дружелюбным выражением лица стоял, опершись о капот автомобиля, стирая пот со лба платком, который держал в руке. Словно бы нехотя он кивнул в сторону поляков пальцем. Те подошли, не скрывая написанного на их лицах страха. - Поляки? – спросил он. А когда те не ответили, прибавил: - Я же вежливо спросил, вы поляки или нет? – И в этом вопросе не было бы ничего странного, если бы только он не был задан по-польски. К тому же, без какого-либо акцента. - Да, herr obersturmführer, – ответил Анджей, у которого не было никаких проблем с прочтением знаков различия на мундире эсэсовца; среди всего прочего, он учился и этому на занятиях в тайной военной школе. - Что вы делали в лесу? – командир все так же обращался к ним по-польски. То ли он был фольксдойчем, то ли немцем родом из Великопольски, Верхней Силезии или Поморья. Такие были самые паршивые. Они знали не только язык, но еще и реалии с ментальностью. - Может быть, я отвечу, - вмешалась Марта, чуточку покраснев. - Слушаю. - Мы выбрались погулять за город. Вышли на этой вот станции, потому что понравился лес. А в лесу... ну, вы знаете... – она замолкла и опустила глаза. - Не знаю, - рявкнул эсэсовец. - Поддались эмоциям... – прибавила Марта. - Эмоциям? – какое-то время немец пережевывал это слово во рту, после чего быстренько перевел все то, что сказала Марта, на немецкий язык. Солдаты загоготали. Кое-кто даже крикнул в ее сторону какую-то пошлость. - И вы никого не видели? - Никого, - вмешался Анджей. - И ничего не слышали? - Выстрелы слышали. - Потому-то и перестали, - досказала Марта. Немец сноваперевел ее слова, так что солдаты вновь повеселились за ее счет. Только какое дело было ей? Пускай думают, что хотят, лишь бы только от них отвязались. Эсэсовец, с лица которого все время не сходила ироничная усмешка, протянул к ним правую руку и, цедя слова сквозь зубы, скомандовал: - Документы! Бумаги он просматривал тщательно, краем глаза поглядывая то на девушку, то на парня. Марта начала уже беспокоиться, хотя и делала все возможное, чтобы по ней этого не было видно. Она крепко стиснула пальцами большой палец левой руки, словно бы это действие могло принести им неожиданное спасение. Зато Анджей нервно кусал нижнюю губу. А немцу плевать было на их волнение. Могло показаться, что его вся эта ситуация замечательно забавляет. Через несколько минут офицер бросил бумаги в сторону парочки. Анджей не отреагировал, и документы ударили его прямо в лицо и упали на землю. Стоявшие рядом эсэсовцы, которые до сих пор молча приглядывались происходящему, снова заржали. Парень стиснул зубы, наклонился и поднял документы, стряхивая с них песок. Когда он выпрямился, то увидел нацеленный в себя пистолет. От неожиданности он бросил велосипед, который до сих пор держав второй рукой за руль. Тот с грохотом упал прямо под ноги немца. Эсэсовец же даже и не вздрогнул. Он все так же держал оружие на уровне лба Анджея. Но потом сменил цель. Марта почувствовала, как под ней подгибаются колени. - Скажи ему, пускай поднимет велосипед, - обратился немец к девушке. Но парень и не ждал его слов. С отчаянием в сердце, он наклонился во второй раз. Мелькнула мысль, что через мгновение наверняка прозвучит выстрел. И что то будет последний звук, который дойдет до его чувств. Только ничего такого не произошло. Немец спрятал оружие в кобуру. - А сейчас... пшел вон! – заорал он. Анджей, несмотря на столь четкий приказ, стоял, словно окаменел. Всего мог он ожидать, но уж наверняка не того, что их вот так отпустят. Только лишь почувствовав пальцы Марты на локте, услышав ее тихое, но настойчивое – "пошли!" – он сделал шаг вперед. Он не знал, что делать, как себя повести – сказать спасибо, уйти без слова? С наибольшей охотой он схватил бы эсэсовца за горло, только самоубийцей он никак не был, опять же, ему не хотелось вмешивать во все это еще и девушку. Так что он всего лишь молча кивнул, что можно было каким-то образом принять за жест благодарности, и направился за Мартой, которая уже успела опередить его на несколько метров. Шел он с трудом, не веря, что все это происходит на самом деле. Тем не менее, он старался не ускорять шага. Он не желал дать по себе понять, будто бы боится или желает сбежать. Но с громадным желанием он ожидал опушки, когда они, наконец-то, исчезнут из вида немцев. Когда, наконец, смогут упасть друг другу в объятия и плачем дать выход эмоциям. 3 Когда они добрались до железнодорожной станции, там встретили одного лишь скучающего начальника. Он стоял в одиночестве на перроне, уставившись на готовящееся спуститься за горизонт Солнце. Мужчина подозрительно глянул на них, но тут же усмехнулся. Он сразу же распознал парочку, приехавшую сюда несколькими часами ранее. Но он мог бы дать голову на отсечение, что днем с ними было два велосипеда – один из них он даже помогал вынести из поезда девушке. - Немцев я видел, - заговорил начальник станции. – В лес поехали? – спросил он, а когда Анджей кивнул, прибавил: - Наверняка кто-то опять из состава смылся. - Из какого еще состава? – отозвалась Марта. - Что, не знаете, - с недоверием спросил мужчина. – Эх, вы там, в Варшаве! - махнул он рукой. – Так и войну переживете, не зная, что в свете деется. На эту уж слишком очевидную колкость, Анджей хотел было ответить каким-нибудь подобным язвительным замечанием, но девушка что-то шепнула ему на ухо, и он отказался от своего намерения. - Евреи бегут, - пояснил начальник станции. – Их же вывозят, словно скотину, в лагеря, на смерть, вот они и бегут. - Откуда вывозят? - Да отовсюду. Здесь же чуть ли не в каждом местечке гетто было. По сотне, по две сотни евреев. Сначала ликвидировали крупные, теперь вот и за мелкие взялись. Только по округе уже разнеслось, что евреев там в печах сжигают. Вот они любой возможностью и пользуются. Мужчина говорил нескладно, но гораздо важнее было то, о чем он говорил. Анджей с Мартой слушали его, широко раскрыв от изумления рты. Сами они, вообще-то, видели горящее в Варшаве гетто, но тогда трудно было понять, почему его обитатели отказывают немцам столь яростное сопротивление. Ведь, согласно уверениям оккупантов, из всего лишь должны были вывезти на восток. Только теперь они узнали, как этот "восток" выглядел. - Я сам видел, как один дырку в крыше пробил и на вагон выбрался. Когда состав тронулся, он спрыгнул и в сторону леса побежал, - мрачным тоном прибавил железнодорожник. - Удалось ему? – вмешалась девушка. - Удалось? – издевательским тоном переспросил тот. – Весь состав задержали. Собак за ним пустили. А потом притащили сюда, и на виду у людей, что здесь поезда ждали, разбили ему голову прикладами. А собакам в награду разрешили сожрать мозги. – Он глубоко вздохнул, после чего задумчиво прибавил. – Вот даже и не знаю, какая смерть лучше, тут или в печи... Анджей по причине переполнявших его чувств так сильно сжал велосипедный руль, что даже костяшки пальцев побелели. Марта уселась на бетонном бордюре, отделявшем перрон от путей. - А вы, наверняка, поезда ждете? Девушка кивнула. - Так вам не повезло. С четверть часа назад уехал. - А когда будет следующий? – спросил юноша. - Завтра. Сразу же после комендантского часа. Люди им на работу ездят. Анджей с Мартой поглядели друг на друга, на лицах рисовалось разочарование, смешанное со злостью и волнением. Начальник станции сразу же угадал причину. - Не знаете, что и делать, так? – а когда парень инстинктивно кивнул, предложил: - Можете переночевать на станции. Удобств особо и никаких, но какой-нибудь матрас найдется. Что, поженились недавно? – спросил он, улыбаясь. - Еще нет, - ответила Марта. – А за предложенное гостеприимство спасибо. - Да ты чего!? – удивился Анджей. – В лес же не отправимся... Говоря это, при слове "лес" он даже вздрогнул. - Недалеко отсюда, в соседней деревне, у меня родственник имеется, - пояснила девушка, обращаясь к начальнику. – Если сразу выйдем, то до комендантского часа успеем. - Ясно, - ответил на это железнодорожник. – Родичи, они хоть накормят. А то у меня и нечем. Самое большее, чаю мог бы предложить. Да и то – без сахара, - тут он, извиняясь, улыбнулся. – И не забывайте, - крикнул он, когда парень с девушкой успели отойти на несколько метров. – поезд отходит в половину седьмого. Уехали они на велосипеде. Анджей уселся в седле, а Марта пристроилась на раме. Когда станция уже была за ними, парень спросил: - А мы правильно сделали, отказавшись от помощи этого железнодорожника? - Думаешь, на станции было бы безопаснее? - А у твоих родственников? - Они мне не родственники, - ответила Марта. - А кто же? - Знакомые родственников. Еще до войны. Пару раз, еще ребенком, я проводила у них каникулы. Анджей резко затормозил, еще чуть-чуть, о они бы упали оба на землю. - С ума сошел?! – воскликнула девушка, ударившись коленкой о руль. - Это ты с ума сошла! – заорал на нее парень. – Сначала посылаешь к ним какого-то еврея, теперь ведешь туда же и меня? - Какого-то еврея? То не был "какой-то еврей". То был человек, точно такой же, как ты или я. Или тебе хотелось бы поглядеть, как эсэсовцы разбивают ему голову прикладами, а их собаки пожирают его мозги? Марта была в бешенстве. Никогда еще Анджей не видел ее такой взволнованной. Девушка повернулась к парню спиной и, уже ни на что не реагируя, пошла прямо перед собой. - Марта! Девушка не отвечала. - Марта, погоди, я ведь имел в виду не это. Он ускорил шаг, и через какое-то время они уже шли рядом, однако, не отзываясь ни словом. Таким вот образом они прошли через всю деревню, которая, казалось, была погружена в сонный бред. Вообще-то, издали доносились голоса каких-то домашних животных, но вот людей нигде не было видно. Наверняка попрятались по домам, услышав об очередном появлении немцев в округе. - Ты неправильно меня поняла, - отозвался через несколько минут Анджей, птем самым прерывая весьма неприятное молчание. - Неправильно? – переспросила девушка. – А что ты хотел сказать? - Я опасался за тебя. Ведь если нас накроют... - Так что? – продолжила Марта. – В лагерь вывезут? Поставят под плетнем и пустят пулю в лоб? Или же... – тут она замолчала, как будто бы то, что хотела она сказать, показалось вдруг слишком ужасным. – Или сожгут нас в печи? – все же закончила она. Анджей не ответил. Солнце постепенно пряталось за стеной леса. Из закоулков вылезал мрак. На открытом пространстве, за лесом, сорвался прохладный ветерок. Марта надела шерстяной свитер, которым до сих пор была перевязана в поясе. Только это не сильно помогло, она продолжала дрожать. - Далеко еще? – спросил ее спутник. Девушка словно бы вырвалась из оцепенения. - Вон там, - указала она рукой. В нескольких сотнях метров, неподалеку от леса, стояло несколько небольших построек. Дом, наверняка еще – хлев, курятник, какой-то сарайчик. Они инстинктивно прибавили шагу и через пару минут остановились перед калиткой. Внимательно огляделись по сторонам, только нигде не было ни души, никаких даже следов жизни. Под стеной дома стояла собачья будка. Вот только собаки внутри не было, или же она спала, словно убитая. - Странно здесь как-то, - сказал парень.

Иллюстрация: Йоанна Петрученко

Марта что-то буркнула себе под нос, открыла калитку и вошла во двор. Анджей за ней, ведя велосипед в руках. Проходя мимо будки, он осторожно глянул вовнутрь. Будка была пустая. Он свистнул, только пес ниоткуда не появился. Тем временем девушка успела выругать его взглядом и, приложив палец к губам, приказала сохранять тишину. Парень, извиняясь, кивнул, после чего, как можно тише, поставил велосипед, опирая его о стену дома. На случай каких-либо неожиданностей, он хотел, чтобы обе руки были свободными. Только в усадьбе ничего не происходило. Марта направилась прямиком к двери хаты. Она нажала на дверную ручку, но та не поддалась. Во взгляде девушки Анджей обнаружил теперь не только изумление, но и, впервые за этот день, страх. - Чего будем делать? – спросил он шепотом. - Подождем. - А если никто не придет? - Переспим здесь, на сене. - Так ночи все еще холодные, - буркнул Анджей, хотя уже через мгновение уже пожалел об этих словах. Снова ведь вышло так, будто он все время только и жалуется. Но девушка, похоже, не расслышала того, что он сказал; во всяком случае, не дала понять по себе. Анджей прошел вдоль стен дома, заглянул через окна в средину, только много не высмотрел, потому что кто-то очень старательно задвинул занавески. Но когда он поворачивался, чтобы возвратиться к Марте, краем глаза заметил, что занавеска в одном из окон слегка пошевелилась. Парень сделал вид, будто ничего не заметил, но тут же сообщил об этом девушке. Та же, чуточку повеселев, резюмировала: - Опасаются чего-то. И наверняка не увидали, а, может, и не узнали, что это я... И после того, уже не колеблясь, она громко постучала в двери. Затем повторила, на третий раз ей помог Анджей. С другой стороны они услышали негромкий скрип. Это старый деревянный пол застонал под нажимом чьих-то ног. - Вуйку^[26] Адам, это я, Марта, - сказала девушка. – Когда-то я приезжала к вам на каникулы. В последний раз была пять лет назад. Вы забирали нас на фурманке с вокзала. Когда ехали, за нами еще бежал такой смешной песик. Вуйку... – Она не закончила. Двери слегка приоткрылись. В просвете было видно испуганное лицо пожилого мужчины. Он глядел на молодых людей с таким недоверием, словно бы к нему неожиданно духи пришли. – Я это, Марта! – повторила девушка, желая развеять все сомнения хозяина. - А он, кто он такой? - Это мой... – девушка запнулась, - приятель. На последний поезд опоздали, а комендантский час уже вот-вот... Только теперь хозяин открыл дверь настолько широко, чтобы пара могла пройти в погруженные в чуть ли не полнейшую темноту сени. Мужчины поздоровались, молча протянув друг руки руки. Марта же на несколько секунд повисла у вуйка на шее. Когда тот освободился от девичьих объятий, попросил пройти в большую избу. За столом сидела рано поседевшая женщина лет пятидесяти.. - Марта, это и вправду ты? – недоверчиво спросила она. - Я, тетя. - Ты не обижайся уж. Времена сейчас неспокойные, - спокойно пояснила женщина, обнимаясь с девушкой. - А я и не обижаюсь, - ответила на это Марта. - В деревне сегодня снова немцы были, - пояснил хозяин. - Мы знаем, - вмешался Анджей. – Нас даже задержали. - Задержали? - Потому мы и на поезд опоздали. - И что, отпустили? – спросила хозяйка. - Оказалось, что это не нас искали. - А кого? Вопрос, заданный вуйком Адамом повис в воздухе. Четыре человека внимательно глядели друг на друга. Ни у кого не доставало смелости прервать тишину. Только через пару минут отозвалась Марта: - После полудня к вам никто не приходил? - А кто должен был прийти? – ответила на это женщина. - На меня никто не ссылался? Не имея сил дождаться ответа, Марта просяще глянула на Анджея. Но тот только пожал плечами. Хозяева показались ему чрезвычайно странными. Сам он предпочел бы провести эту ночь на станции. - Ну да ладно. Видимо, ему кто-то другой помог, - ответила сама себе Марта. - Иэх, - пробурчал на это пожилой мужчина. – Ты уж извини, но... Мы же не виделись уже столько лет. Никто не подавал признаков жизни, ни ты, ни твои родители. Думали мы, с вами чего плохого случилось. А тут вдруг сегодня появляется какой-то чужак и говорит, что это ты его присылаешь, чтобы мы ему помогли. - Выходит, сюда он добрался? В голосе девушки была слышна радостная нотка. - Это же еврей, так? – скорее утвердительно, чем вопросительно, заметила хозяйка. – Сам он ничего не говорил, но оно ведь сразу видно. Это его немцы разыскивали? - Мы дали ему велосипед, а Марта направила его к вам, - пояснил Анджей. – Если бы не то, немцы... Хозяин не дал ему закончить. - Можешь не говорить, парень, что бы тогда случилось. Думаешь, я не насмотрелся на транспорты, что через нашу станцию ездят? А сколько трупов видал по лесам, разорванных волками или одичавшими собаками... - Мы дали ему хлеба и молока, - прибавила хозяйка. Марта, тем временем, слушая их в молчании, подошла к окну, слегка приоткрыла занавеску и глянула на дорогу, которая еще минут десять назад привела их к этому дому. - И где он сейчас? – спросила она. - В безопасном месте, - ответил мужчина. - Где? – повторила девушка, но уже значительно тише, еле слышно. - В сарае. В сене я его спрятал. Там ему следует до ночи переждать, - пояснила хозяйка. - А потом? Куда он пойдет? Хозяин только плечами пожал. - Может у него родственники какие имеются... - А если все они уже погибли? – спросила Марта. – А вдруг нет уже никого, кто мог бы ему помочь? - У нас, - ответил на это хозяин, - тоже не самое безопасное место. Немцы часто приезжают в деревню по реквизиции, да и свои не особо надежные. - Так что? Хотите, чтобы он ночью просто так себе ушел? – Марта со злостью поглядела на селян. – Куда ему идти? В гетто возвращаться? – Когда же никто не поспешил с ответом, прибавила: - А гетто уже ведь и нет. Мы своими глазами видели, как оно горело. Когда немцы поджигали дом за домом, а люди выпрыгивали на мостовую, словно живые факелы. - А кто их просил на немцев руку поднимать? – перебил ее, судя по голосу, возмутившийся мужчина. А женщина прибавила, правда, более приязненным тоном: - Мы же хотим жить. - А он не хочет? – спросила девушка. – Он сбежал затем, чтобы жить. Наверняка у него была сотня возможностей отдать голову палачам, но он желает жить. - Перестань! – наконец-то отреагировал Анджей. Он подошел к Марте и положил ей руку на плечо. – Ты не можешь требовать от них этого. - Нет, не могу. Она гневно сбросила руку приятеля и выбежала из комнаты. Через мгновение раздался стук закрываемой двери. - Извините. Я не узнаю ее, - сказал молодой человек. – Не нужно было нам к вам приходить. Все это не должно было вообще произойти. - И войны тоже не должно было быть, - то ли заявил, то ли спросил с иронической усмешкой хозяин. – Иди-ка за ней, парень, и приведи сюда, пока она не сделала какую-нибудь глупость. 4

Солнце уже спряталось за горизонтом, во дворе сделалось совсем темно. Марта сиделла на деревянной лавочке, опершись спиной о стену дома. Она бессмысленно уставилась в какую-то точку прямо перед собой, даже не отреагировала на появление Анджея, который положил ей на колени брезентовую куртку. Не спрашивая у девушки разрешения, он уселся рядом. - Ты не пойдешь к нему? – спросил он. - И не знаю, смогла бы. - Что? - Поглядеть ему в глаза. Парень вздохнул. А ты не требуешь слишком многого? - От себя или от тебя? - От семьи своего дяди, - уточнил тот. - Они мне не родственники. Всего лишь знакомые родителей, но когда я была маленькой, то называла их "дядя" и "тетя". Многие дети так делают. - Тогда, тем более, - заявил Анджей. Когда же Марта вопросительно глянула на него, уточнил: - Тем более не можешь требовать, чтобы они спасали неизвестного им человека, подвергая угрозе собственные жизни. А может, и не только собственные. - Стараешься пояснить их поведение? - Я пытаюсь понять их, - пояснил парень. - А ты... Как бы ты сам поступил на их месте? - Так ведь они же помогли ему. Накормили, спрятали. - И сказали выметаться, как только стемнеет, так?! Марта подняла глолос. Глупо, ведь кто-нибудь, идущий по дороге, мог бы ее услышать, хотя наверняка бы не расслышал слов. - У многих даже на это не хватило бы смелости, - Анджей снизил голос до шепота. – Пошли, они просили, чтобы... Он не закончил, потому что Марта поднялась и покорно направилась к двери. Тем временем, хозяйка приготовила ужин. Увидав молодых людей на пороге, она улыбнулась от чистого сердца и сделала приглашающий жест. - Оно, конечно, не совсем лакомства, только у вас, в городе, наверняка и этого нет.

Иллюстрация: Йоанна Петрученко

На столе, рядом с зажженной керосиновой лампой, стоял кувшин с молоком, творог, баночка меда, вареные яйца и буханка хлеба. Увидав такое обилие еды, Анджей почувствовал, как у него крутит в желудке. Последний раз - приготовленные еще дома бутерброды – они ели в полдень. С нескрываемой радостью парень занял указанное хозяйкой место, Марта уселась рядом. Они подождали, пока хозяин произнесет молитву, после чего взялись за еду. Анджей ел с аппетитом, а вот девушка лишь размазала по тарелке кусочек творога. - Что, не вкусно? – удивился "дядя" Адам. - Мы недавно ели, так что еще не успели проголодаться, - солгала девушка. - Родители не станут беспокоиться, если не вернешься на ночь? – спросила хозяйка, когда все уже поели. - Нет. – Марта легонько усмехнулась, но, скорее собственным мыслям, чем сидящей на противоположном конце широкого стола женщине. – Иногда случается, что я не успеваю домой до комендантского часа. Мама знает, что тогда я ночую у подружек. Анджей знал, что в словах девушки только малая доля правды. Очень много ночей она ведь провела у него. По правде, засыпали они – по причине присутствия в соседней комнате бабки парня – по отдельности, но иногда им удавалось обмануть старушку, и тогда лишь перед самым рассветом они прощались, осыпая друг друга страстными поцелуями. Когда хозяйка убрала со стола, хозяин принес откуда-то опорожненную до половины литровую бутыль самогонки. Он поставил ее на столе и заговорщически подмигнул Анджею. - Не окажешься ведь? - Не откажусь - Тебе, Марта, я не предлагаю, - пояснил "дядя" Адам, тем самым оправдывая факт, что вынул из шкафчика только два стаканчика. – Конечно, ты уже взрослая, только не думаю, чтобы это вот питье было бы тебе по вкусу. - Нет, нет, спасибо, - ответила ему девушка. – Мне бы хотелось... – она на мгновение замялась, но все же закончила: - Хотелось бы еще пройтись перед сном. Спокойный до сих пор хозяин тут же нахмурился. - Не самая лучшая идея, - сообщил он. – У нас вечерами бывает опасно. Люди стараются не выходить из домов. Разные шатаются теперь по лесам. - А он? – спросила Марта. - Он знает, куда ему идти, - ответила ей хозяйка, встав в ведущих в кухню дверях. – И еды ему хватит. Хозяин разлил самогонку, мужчины молча выпили. - А мне можно налить? – отозвалась девушка. Через какое-то время она держала в руке граненый стаканчик с мутной жидкостью на донышке. Выпив, она ужасно скривилась, да еще и раскашлялась. – И действительно, в своей жизни я пила вещи и получше. - Какие времена, такое и питье, - резюмировал хозяин, и снова наполнил стаканчики, на сей раз только два. Не успели они поднять их в молчаливом тосте, как тут же раздались не вещающие ничего хорошего удары: сразу же и в двери, и в ставни. Хозяева с испугом поглядели один на другого. Анджей тут же отставил спиртное; Марта инстинктивно встала и отступила к печи, куда не доходил свет керосиновой лампы. - Немцы? – шепнул молодой человек. Хозяин отрицательно покачал головой. - Немцы днем приходят, - сообщил он. - Кто же тогда? В тот же миг грохот в двери повторился. И тут же кто-то закричал по-польски: - А ну открывай! Польская армия! - Армия? – недоверчиво переспросил Анджей. - Как же, как же! Хозяин ругнулся про себя и потащился в сени, чтобы открыть дверь. Когда он вернулся, за его спиной появилось трое вооруженных автоматами мужчин. На них были рваные куртки, едва-едва похожие на мундиры. Один из них, с капитанскими знаками отличия на погонах, измерил взглядом всех присутствующих. Спокойным шагом он прошел к столу и приблизился к Анджею. - Кто такой? - Родич это. Приехал с девушкой за продуктами. На последний поезд опоздали, - пояснил хозяин. - Не тебя спрашивают, - пролаял партизан и пихнул автоматным стволом парня в живот. – Говори. Анджей сказал свое имя и псевдоним, сообщив при этом, что ходит на секретные военные курсы. Марту, в соответствии с правдой, он представил своей приятельницей. Только девушка прибывших не интересовала. - Где твое оружие? – спросил капитан. - У меня его нет. - Что это за солдат, при котором нет оружия? – засмеялся партизан, а вслед за ним загоготали его товарищи. - Я сюда приехал не на акцию, - пояснил им парень. - Знаю, знаю. За жратвой сюда приехали. Потому что вы там, в городе, обжираться должны, пока мы тут, в лесу, во всем должны себе отказывать. Анджей хотел было запротестовать, но как только открыл рот получил удар в лицо. - И не вякай тут! Капитан заметил открытую бутылку с самогоном. Он отпил из нее приличный глоток и подал своим дружкам. Те опорожнили ее за пару секунд. Командир в это время развалился за столом, небрежно положив автомат на коленях. - Мы пришли за провиантом. Собирайте все, что там у вас есть, - скомандовал он, бросая хозяину пустой солдатский рюкзак. – Водку, - прибавил он, - тоже можешь положить. Хозяин направился в сторону выходной двери, взяв с собой и Анджея. - Куда это? – остановил их стоящий в дверях солдат, судя по знакам отличия, сержант. - Запасы в кладовке. Сержант глянул на командира, когда же тот, разрешая, кивнул головой, отступил от двери. - Ты проследи там за ними, Бабинич. - Есть! Кладовка находилась с противоположной стороны сеней. После того, как открылась дверь, оттуда подуло холодом. Анджей с хозяином вошли вовнутрь, а следивший за ними солдат остался снаружи. Селянин автоматическим движением взял стоящую на полке свечу, вытащил из кармана спички. В колеблющемся свете свечи Анджей увидел полки, набитые запасами. - И кто это такие? – тихонько спросил он. - Отряд Графа, - пояснил хозяин. - Это тот капитан? - Угу. Парень держал в руках рюкзак, мужчина забрасывал в него продукты, которые брал с полок. Но что-то Анджею не давало покоя. - И что, настоящий граф? Хозяин глянул на него так, как глядят на расшалившегося ребенка, сказавшего полнейшую глупость. - Откуда?... Сволочь красная, - полушепотом пояснил он. – Прошлой зимой спалил усадьбу в соседнем селе, все семейство помещика вырезал. С тех пор его Графом и называют. Перед войной, вроде бы, даже в тюрьме сидел. Одни говорят, что за коммуну, другие – что за самый обычный бандитизм. В дверях кладовки появился сержант. - Эй, вы там не болтайте, а пакуйте. И про самогонку не забудьте. Ночи сейчас холодные. Он засмеялся, хотя неясно было, что этот смех должен был означать. Когда рюкзак уже был полон, они вернулись в избу. Капитан все так же сидел на стуле, играясь автоматом; хозяйка стояла, опершись о фрамугу кухонных дверей, а Марта у печки. Командир взвесил рюкзак в руке и заявил: - Меня радует, что на сей раз ты решил не экономить на польской армии. Хозяин на это замечание промолчал.. Про себя он наверняка молился Господу, чтобы этот незваный визит закончился как можно скорее. И, скорее всего, Господь решил его выслушать, потому что капитан поднялся со стула и подал рюкзак третьему из своих подчиненных. Только в тот же самый миг на дворе послышались звуки какой-то заварухи, дверь открылась, и в сени ввалились еще какие-то люди. Правда, в темноте их было не разобрать. - Эй, Кораб, что там, черт подери, происходит?! – заорал командир. - Неожиданного гостя веду, капитан, - ответил ему бурчащий голос. Но первым в избу вбежал пес. Он тут же отыскал хозяина и начал ластиться к нему. - Ты чего, Кораб, на голову упал? - А вот и сюрпрыз. – Явно находящийся под хмельком появившийся в доме солдат толкал перед собой какую-то съежившуюся фигуру. В полумраке было заметно лишь то, что это мужчина. Руки были связаны сзади в запястьях, со щиколоток тоже свисала веревка. – А вот угадайте, где я его нашел. - Докладывай. Капитану эти загадки, похоже, не нравились. - В сарае сидел. Во рту кляп, привязанный к столбу, а пес его вроде как сторожил. Связанный мужчина с трудом выпрямился. Увидав его лицо, Марта вскрикнула, Анджей недоверчиво поглядел на хозяина. То был тот самый человек, которому они помогли бежать от немцев. - Так кто это у нас тут имеется? – спросил командир, подходя к незнакомцу. Чтобы лучше приглядеться, он придвинул к его лицу керосиновую лампу. – Жидок^[27], - пробормотал он с явным недовольством. – И откуда? – спросил он. - Из поезда сбежал, хотел спрятаться. - Выходит, ты голый. И у тебя нет ничего, чтобы заплатить за спасение жизни, так? - У меня ничего нет, - смиренно ответил еврей. - А тебе известно, что евреям запрещено безнаказанно шататься по округе. – Незнакомец, увидав ствол автомата, нацеленный ему в подбородок, тут же закивал. – Тем более, евреям, у которых при себе ничего нет. Ничего, кроме паршивых вшей. Позволь уж оказать тебе услугу. – Он обернулся к своим людям и нехотя бросил: - Бабинич, сделай, что надо. - Есть! – так же нехотя, ответил сержант. Он взял мужчину за плечо и вытолкал из избы. Марта, которая до сих пор стояла, словно окаменевшая, вдруг начала кричать. Еще немного, и она бросилась бы на командира с кулаками. Удержал ее от этого удар прикладом, нанесенный тем солдатом, который привел еврея. Девушка перегнулась пополам и громко захныкала. Анджей все время стоял, не двигаясь, перед ним все время находился четвертый партизан. Жесткое крестьянское лицо того не оставляло никаких сомнений, что он не побоится выстрелить при малейшем жесте неповиновения со стороны городского парня. Через несколько секунд в плач Марты вплелся одинокий выстрел со двора. Капитал лишь ухмыльнулся и сообщив: "Задание выполнено", рукой дал сигнал покинуть дом. Девушка неожиданно замолчала, взгляд ее остановился на пустой бутылке от самогона, которую лесные, опорожнив, поставили на столе. Увидав этот ее взгляд, Анджей сразу же понял, что хочет она делать. Он еще успел крикнуть: "Неееет!", но уже было поздно – Марта, держащая бутылку в руке, была рассечена короткой очередью из автомата. Пули пробили тело навылет, разбили стекло в окне, впились в массивные дубовые ставни. На лице стрелявшего партизана было написано изумление. Он инстинктивно стирал со своей щеки кровь девушки, словно бы желая убрать пятно позора. Капитан только громко выматерился и потащил солдата за собой. Выходные двери еще рах хлопнули. Анджей присел на корточках над телом Марты. В полутьме он видел густеющее пятно крови на полу и пса, пытающегося этой крови напиться. Парень отпихнул его ногой. Пес только заскулил и сбежал на кухню, откуда доносились причитания хозяйки. Внутри парня нарастало чувство ярости. Поднимаясь на ноги, он оперся на край стола. По другой стороне, в точсно такой же позе стоял "дядя" Адам. Анджей смерил его ненавидящим взглядом. "Ну почему со мной нет оружия?" – пожалел он про себя. В царящем в комнате полумраке лицо мужчины вдруг показалось ему лишенным каких-либо людских черт. Он пытался испытывать к нему жалость. Одну только жалость. Но не мог. В порыве ярости парень схватил стоявшую на столе керосиновую лампу, снял стекло и метнул лампу в хозяина. Керосин залил тому волосы, лицо и шерстяной свитер – все это тут же загорелось. Комнату заполнил смрад и чудовищный вопль обреченного на вечные муки человека. Словно живой факел мужик бросался по помещению, желая загасить огонь. Только результат был совершенно противоположный – от пламени загорелась скатерть, занавески, разложенное одеяло. Анджей приглядывался ко всему этому с болезненной удовлетворенностью. Впервые в жизни испытывал он радость, глядя на страдания другого человека. Впервые в жизни другой человек должен был погибнуть от его руки. Только никак не ожидал он, что этим другим человеком будет поляк. Уже не обращая внимания на хозяина, Анджей склонился над телом Марты. Схватив его за плечи, он потащил его по полуЮ, вытащил в сени, затем во двор. Сквозь разбитое окно и продырявленные ставни был виден кровавый отствет пожара. А в самом доме вопли мужчины смешивались с отчаянием женщины. Анджей хотел оказаться как можно подальше отсюда. Он ускорил шаг, но вдруг споткнулся обо что-то, лежащее на земле, и растянулся во весь рост. По одежде он понял, что это тело еврея, которого они с Мартой спасли от немцев. У трупа отсутствовало лицо – выстреленная в затылок пуля разорвали череп; все вокруг было заляпано кровью и мозгами. Парень дернулся от отвращения и издал сумасшедший вопль. Выбежавший за парнем пес остановился на безопасном расстоянии и злобно залаял. Он, явно, тоже чувствовал себя не в своей тарелке, столь близко от смерти. Анджей более-менее взял себя в руки и побежал вслепую, торя себе дорогу нечеловеческим воплем. 18 сентября 2008 г.

Примечание автора: Название рассказа взято из стихотворения Болеслава Лешмяна "Ночью условленной"

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Einsatz Reinhard – именно под этим криптонимом гитлеровцы скрыли массовое истребление еврейского населения в Генерал-Губернаторстве, которое было начато летом 1942 года. В следующем году в нескольких гетто на территории ГГ (в том числе, в Варшаве и Белостоке) по этой причине вспыхнут вооруженные восстания. Действие рассказа происходит именно после этих событий. Газовые камеры и крематории Треблинки, Собибора, Майданека и Аушвиц-Биркенау (Освенцима) все еще работали на всю катушку, хотя через несколько месяцев, по причине бунтов и бегства заключенных, немцы приступят к ликвидации первых двух из этих лагерей смерти. Знали ли поляки, что ожидает вывозимых в массовом порядке из ликвидируемых гетто их давних еврейских соседей? Наверняка это осознавали не все, но известно, что спасшиеся евреи различными способами информировали об этих убийствах не только своих земляков. Другое дело, верили ли информируемые в сообщения о столь чудовищных преступлениях, в которые просто невозможно было поверить...

Вопрос рамок помощи, которую поляки предоставляли укрывающимся евреям, дело крайне спорное, о чем свидетельствует дискуссия, начавшаяся после польского издания "Страха" Яна Томаша Гросса (польское издание: http://www.2shared.com/complete/9nye7MVU/Jan_Tomasz_Gross_-_STRACH.html). Нет ни малейших сомнений относительно того, что случаи убийств евреев поляками случались – и это вовсе не было делом рук, как долгое время представлялось в историографии времен ПНР, лиц с националистическими взглядами, например, партизан из Национальных Вооруженных Сил^[28]. Петр Гонтарчик в своей монографии, посвященной ПРП ("Польская Рабочая Партия. Дорога к власти (1941-1944)"), дает много примеров преступлений над евреями, совершенных коммунистической Народной Гвардией (например, в главе "Партизанское движение ПРП в 1943 году"). Появляющийся в рассказе командир коммунистического отряда "лесных мстителей" имел множество реальных соответствий. Но этот текст не основан на исторических фактах – рассказ представляет не то, что случилось, но то, что с большой долей вероятности, случиться могло.

Себастьян Хосиньский, редактор портала "Эссенция", где он опубликовал несколько своих научно-фантастических рассказов. "Военный триптих" – это драмы, разыгравшие во время Второй Мировой войны.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

Зачем я взялся за эти рассказы. Во-первых, хочется представить нашему читателю хорошего польского писателя (хотя Хосиньский писатель совершенно начинающий и в фантастике – но это лично мое мнение, сложившееся после чтения повести "Сатрап" – слабенький). Но вот "Триптих" ему определенно удался. Во-вторых, атмосфера народа, страны, находящихся под гнетом оккупации. Из современных, даже молодых писателей Польши ее прекрасно удалось передать Яцеку Дукаю ("Пока ночь"), и вот теперь еще и Себастьяну Хосиньскому...

Такие вещи забывать нельзя!

Примечания

1

Przodownik, - полицейское звание в довоенной Польше, соответствующее старшему сержанту – Прим.перев.

(обратно)

2

Всем евреям выйти вперед (нем.)

(обратно)

3

По-польски żyd = еврей – Прим.перевод.

(обратно)

4

Беглые солдаты, полицейские (нем.)

(обратно)

5

Посмотрим, посмотрим... (нем.)

(обратно)

6

Слово "прописан" не совсем соответствует исторической правде, но другого как-то не нашел – Прим.перев.

(обратно)

7

- В чем дело? – Эта полька... (нем.)

(обратно)

8

- Господин офицер... (нем.)

(обратно)

9

- Немка? – Меня зовут Маргарита Горгон. Родом я далматинка, мой муж был поляком. Вот мое удостоверение личности (нем.)

(обратно)

10

- Почему был? – Мы давно уже разошлись... (...) Я как раз говорила этому вот господину, что я... что мне нужно во Львов. Там мои дети. (нем.)

(обратно)

11

- А мы должны вас подвезти туда, не так ли? (нем.)

(обратно)

12

- Вы меня только выпустите. Дальше уже я сама... – Я должен вас отпустить? Это с чего же? (нем.)

(обратно)

13

- А если я докажу вам, что с поляками у меня ничего общего нет? – Это как же? – Среди этих людей имеется польский полицейский. Он спрятал мундир, чтобы вы его не узнали. (нем.)

(обратно)

14

- Который из них? (нем.)

(обратно)

15

- Вы поедете с нами (нем.)

(обратно)

16

Один из районов Варшавы. - Прим.перев.

(обратно)

17

Логическое сложение или умножение (мат.)

(обратно)

18

„Szczęście trzeba rwać jak świeże wiśnie”, „Ta ostatnia niedziela”, „Umówiłem się z nią na dziewiątą" – популярнейшие песни довоенной Польши. Вторую из них мы прекрасно знаем как "Утомленное солнце, нежно с морем прощалось". Кстати, все их, в оригинальном исполнении, можно послушать на "YouTube". – Прим.перев.

(обратно)

19

Аллюзия к известному высказыванию Иммануила Канта (1724—1804) - немецкого философа, родоначальника немецкой классической философии, стоящего на грани эпох Просвещения и Романтизма: "Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне" – Прим.перев.

(обратно)

20

Сокращение от Богдана, Богиня, Божена – Прим.перев.

(обратно)

21

Если сделаешь хотьшаг, буду стрелять (нем.)

(обратно)

22

Похоже, это какой-то сумасшедший (нем.)

(обратно)

23

А вот мне кажется, что это... еврей (нем.)

(обратно)

24

Еврей? А думал, что мы уже от всех избавились (нем.)

(обратно)

25

Анджей цитирует начальный фрагмент "Высоких деревьев" Леопольда Стаффа. Стихотворение было напечатано в 1932 году в сборнике под тем жде названием – Прим.автора.

(обратно)

26

Дядя, не обязательно родной (польск.)

(обратно)

27

См. примечание на стр. 8

(обратно)

28

Национальные Вооруженные Силы (НВС) (Narodowe Siły Zbrojne - NSZ) – польская подпольная военная организация националистического толка, действовавшая во время Второй Мировой Войны и после нее. После Армии Краёвой и Коестьянских Батальонов это была крупнейшее военно-политическое объединение во времена оккупации. По разным данным, во времена оккупации организация насчитывала, по различным данным от 80 тысяч (в октябре 1943 года – 72,5 тысячи) до 100 тысяч человек. - Википедия

(обратно)

Оглавление

СЕБАСТЬЯН ХОСИНЬСКИЙ ВОЕННЫЙ ТРИПТИХ

  Sebastian Chosiński "Tryptyk wojenny"

НОЧЬЮ УСЛОВЛЕННОЙ, НОЧЬЮ ТЕМНОЙ Nocą umówioną, nocą ociemniałą 1 На полянке царил приятный полумрак. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь ветви высоких деревьев. Анджей лежал, погрузив голову в мох, и вспоминал про себя очередные строфы одного из стихотворений, которые он учил на память в гимназии. - О, что прекрасней быть может дерев высоких, что в закатной бронзе лучом вечерним в формы льются... - повторял он шепотом, словно не желая нарушать царящей в лесу идеальной тишины. Лежащая рядом с ним Марта слегка приподнялась на локте и удивленно спросила: - О чем ты говоришь? Парень лишь нежно улыбнулся и закончил строфу: - Над водами, что разлились павлиньих перьев лоском, углубившихся сводом веток отраженным"[25]. Ты что, серьезно не помнишь? - Ну как же я могу не помнить? Больше Стаффа я люблю разве что только Тувима, - ответила девушка, потирая подбородок ладонью. Она пыталась что-то вспомнить, но разыскиваемая мысль успешно уходила от охоты. В конце концов, она разочарованно махнула рукой. Когда та уже падала ей на бедро, Анджей схватил ладонь в воздухе и придержал. - Гляди, - шепнул он. На ее платьице сидела бабочка. Она раскрыла желто-фиолетовые крылышки, словно готовилась к дальнему полету. Но потом отказалась от своего намерения и сложила крылья. Марта застыла на месте, чтобы не перепугать неожиданного гостя. - Я завидую ей, - заявила девушка. - Ее красоте? Тебе не стоит ей завидовать. - Да нет... скорее, ее беззаботности, - ответила та. - Мы тоже когда-нибудь будем такими. Марта прикрыла глаза. В тот же самый миг сорвался ветер, у них над головами зашумели листья. Бабочка взлетела. - Похоже, нам уже пора возвращаться. - Дай мне еще пару минут, - попросил Анджей, нежно гладя руку девушки. – Мы успеем вовремя. Не бойся. - Я не боюсь. Я только... – она не закончила, потому что издалека до них добралось эхо нескольких одиночных выстрелов. Через мгновение им ответила длинная очередь из пулемета. Испуганная Марта спряталась в объятиях парня. Тот инстинктивно погрузил свои ладони в ее густые, пахнущие лесом волосы. Девушка была так близко, что почти что слышал, как бьется ее сердце. - Вот теперь уже нам нельзя будет уехать, - сказал он; его голос уже обрел уверенность. – Если это немцы на кого-то охотятся, то будут готовы подумать, будто это мы убегаем. Он не видел лица Марты, но почувствовал, что девушка согласилась, кивнув головой. - Сюда они не придут, - сказала она настолько тихо, что Анджей едва расслышал. - Не придут, - согласился парень. – Незачем им сюда идти. Ведь здесь только мы. Даже бабочка улетела, - пытался он развеселить, успокоить Марту. Только на душе было неспокойно. Какая могла быть уверенность, что немцы, если только то были именно они, поверят его откровенным заверениям, что сюда они пришли только лишь заниматься любовью? Ветер пригнал откуда-то темные облака, затянувшие все небо. Поляна в мгновение ока окуталась мраком. Девушка задрожала от холода, но, может, и от страха. Не говоря ни слова, Анджей взял брошенный на траву свитер и закинул его Марте на плечи. - Слышишь? Уже не стреляют, - сказал он.. - Тогда пошли, - ответила та, поднимаясь с колен. Сейчас она была решительной и на удивление уверенной в себе. Только быстрые, кошачьи движения были помечены страхом. Она потянула Анджея за собой. Тот шел послушно, не выпуская ладони девушки из своей руки. Даже когда-та нырнула в кусты, чтобы достать оттуда спрятанные два велосипеда. Парень инстинктивно глянул на часы. - Наш поезд через час, а до станции и пяти километров не будет. Нет смысла спешить, - резюмировал он. - Я хочу как можно скорее оказаться среди людей, - сухо ответила ему Марта. И как раз тогда Анджей почувствовал, как она цепенеет. Девушка выпрямила пальцы ладони, которая бессознательно выскользнула из его пальцев. Еще немного, и девушка выплеснулась бы криком. - Ты же хоть не меня так сильно испугалась? – попытался обратить все в шутку Анджей, но как только понял причину поведения Марты, ему тут же расхотелось веселиться. Уж лучше бы он увидел немца с автоматом в руках. Даже если бы этот автомат был нацелен прямо ему в грудь. 2 Теперь он жалел, что не взял с собой пистолет. Но ему не хотелось подвергать девушку ненужному риску. В любой момент у них могли потребовать предъявить документы и обыскать. Как мог бы он объяснить наличие у него оружия? И таким образом он влип бы не только сам, но и Марту потянул за собой. Уже несколько его друзей отправились в лагерь по причине подобной неосторожности. А нескольких и под стенку поставили. Но в данный момент перед ним стояли не немцы. Человек, что привел девушку в состояние панического страха, не был в мундире. Одет он был в старый, сильно уже вытертый пиджак, рваные брюки и ботинки, сквозь расклеившиеся носы которых просвечивали дырявые носки. Форма носа и черты лица никак не скрывали егонациональности. Несколько секунд они стояли в абсолютной тишине, оценивая друг друга взглядами. Первой заговорила Марта. Она крепко стиснула ладонь Анджея и авторитетно заявила: - Ему нужно помочь. - Это как же? – спросил парень, с трудом подавляя злость из-за того, что предложение вышло от подруги. - У вас что-нибудь поесть имеется? – с трудом выдавил из себя незнакомец. Он жадно хватал вохдух. Андрей отрицательно мотнул головой. - Вам нельзя здесь оставаться, - сказала девушка. Мужчина понуро усмехнулся, в какой-то момент даже могло показаться, что он вот-вот расхохочется. Но тот лишь опустил голову, откашлялся и сплюнул на землю. - Я не буду вас подставлять. - Да я не по этому поводу... – ответила Марта, покраснев от стыда. – Мы слышали выстрелы, - добавила она, оправдываясь. - Они недалеко. Мне казалось, что они позже догадаются, - пояснил незнакомец. – Или им кто-то сообщил, - прибавил он через какое-то время. Издали эхо принесло какие-то непонятные крики. Погоня могла находиться буквально в нескольких сотнях метров от них. - Возьмите, - сказал Андрей, толкая велосипед в сторону мужчины. - Нет, - твердо начал протестовать незнакомец. – Если меня схватят... если схватят... – повторил он, - я могу рассказать им, откуда он у меня взялся. - К тому времени мы уже будем далеко отсюда, - успокоил его парень. На его лице промелькнула тень улыбки, словно таким образом он желал мужчине помочь принять решение. - Я совершенно не знаю эту местность. И никого, кто жил бы неподалеку, - сообщил еврей. – Куда мне бежать? Вопрос незнакомца повис между ними, словно заклятие. Длящееся молчание раздражало еще сильнее. Его нарушила Марта. - В сотне метров отсюда имеется лесная дорога. Поедете направо и доберетесь до железнодорожной станции. Там останавливаются поезда, но вам рисковать не следует, - голос девушки был необычно деловым. Каким-то чудом Марте удалось взять себя в руки, что не удалось даже Анджею, который уже не раз был в более серьезных ситуациях. – Перед самой станцией вам следует свернуть в сторону деревни. Проедьте по ней до самой околицы, по дороге не останавливайтесь и слишком не разглядывайтесь. В самом последнем подворье спрячьтесь в сарае, а когда стемнеет, пойдете в дом. Запомнили? Мужчина послушно кивнул. - Пани в этом точно уверена? – спросил он, хватая велосипед Анджея за руль. - Фамилия хозяина Рыбский, а я... Марта, - поясняла девушка. – Марта, - видя нерешительность незнакомца, повторила она еще раз, погромче. – Скажете хозяину, что вас прислала Марта. Последнее предложение она произнесла уже чуть ли не со злостью. Возбужденный голос девушки вырвал незнакомца из летаргии. Он уселся на велосипед и напрягся, чтобы в любой момент тронуться. Но тут же повернулся к молодым людям и прошептал: - Спасибо. Марта еще махнула ему рукой на прощание, Анджей даже не пошевелился. Вот уже несколько минут он мечтал о том, чтобы мужчина как можно скорее исчез. И сам бы, охотнее всего, он в тот же самый миг забыл бы об этой неожиданной встрече. Раз и навсегда. С облегчением парень следил за удалявшимся на его велосипеде незнакомцем. Он поймал себя на том, что инстинктивно сжимает кулаки в карманах куртки. Еще он злился на Марту, но этому как раз чувству он не имел права дать выхода. А вот девушка, похоже, почувствовала его неудовольствие, улыбнулась в сторонку и тут же шепнула: - У тебя нет ничего такого, чего при нас не должны найти? – Анджей отрицательно покачал головой. – У меня тоже, - с облегчением констатировала Марта, после чего протянула руку. – Ну что, пошли. Парень схватил оставшийся у них велосипед, и они отправились, пытаясь как можно скорее покинуть поляну и лес. Только они не обманывали себя, будто бы им удастся избежать встречи с немцами. На это было уже решительно поздно. На гитлеровцев они наткнулись уже на опушке леса – несколько солдат в эсэсовских мундирах, с автоматами в руках. Они крутились вокруг уже хорошенько послужившего вездехода. Увидав парочку, они рассмеялись. Двое из них нацелили оружие на Марту с Анджеем. Молодые люди остановились, внимательно разглядываясь по сторонам. "Невозможно, чтобы их было так мало, - подумал юноша. – Остальные, должно быть, прочесывают лес, а эти здесь – охрана командира".

Самый старший из немцев по званию, сорокалетний брюнет с дружелюбным выражением лица стоял, опершись о капот автомобиля, стирая пот со лба платком, который держал в руке. Словно бы нехотя он кивнул в сторону поляков пальцем. Те подошли, не скрывая написанного на их лицах страха. - Поляки? – спросил он. А когда те не ответили, прибавил: - Я же вежливо спросил, вы поляки или нет? – И в этом вопросе не было бы ничего странного, если бы только он не был задан по-польски. К тому же, без какого-либо акцента. - Да, herr obersturmführer, – ответил Анджей, у которого не было никаких проблем с прочтением знаков различия на мундире эсэсовца; среди всего прочего, он учился и этому на занятиях в тайной военной школе. - Что вы делали в лесу? – командир все так же обращался к ним по-польски. То ли он был фольксдойчем, то ли немцем родом из Великопольски, Верхней Силезии или Поморья. Такие были самые паршивые. Они знали не только язык, но еще и реалии с ментальностью. - Может быть, я отвечу, - вмешалась Марта, чуточку покраснев. - Слушаю. - Мы выбрались погулять за город. Вышли на этой вот станции, потому что понравился лес. А в лесу... ну, вы знаете... – она замолкла и опустила глаза. - Не знаю, - рявкнул эсэсовец. - Поддались эмоциям... – прибавила Марта. - Эмоциям? – какое-то время немец пережевывал это слово во рту, после чего быстренько перевел все то, что сказала Марта, на немецкий язык. Солдаты загоготали. Кое-кто даже крикнул в ее сторону какую-то пошлость. - И вы никого не видели? - Никого, - вмешался Анджей. - И ничего не слышали? - Выстрелы слышали. - Потому-то и перестали, - досказала Марта. Немец снова перевел ее слова, так что солдаты вновь повеселились за ее счет. Только какое дело было ей? Пускай думают, что хотят, лишь бы только от них отвязались. Эсэсовец, с лица которого все время не сходила ироничная усмешка, протянул к ним правую руку и, цедя слова сквозь зубы, скомандовал: - Документы! Бумаги он просматривал тщательно, краем глаза поглядывая то на девушку, то на парня. Марта начала уже беспокоиться, хотя и делала все возможное, чтобы по ней этого не было видно. Она крепко стиснула пальцами большой палец левой руки, словно бы это действие могло принести им неожиданное спасение. Зато Анджей нервно кусал нижнюю губу. А немцу плевать было на их волнение. Могло показаться, что его вся эта ситуация замечательно забавляет. Через несколько минут офицер бросил бумаги в сторону парочки. Анджей не отреагировал, и документы ударили его прямо в лицо и упали на землю. Стоявшие рядом эсэсовцы, которые до сих пор молча приглядывались происходящему, снова заржали. Парень стиснул зубы, наклонился и поднял документы, стряхивая с них песок. Когда он выпрямился, то увидел нацеленный в себя пистолет. От неожиданности он бросил велосипед, который до сих пор держав второй рукой за руль. Тот с грохотом упал прямо под ноги немца. Эсэсовец же даже и не вздрогнул. Он все так же держал оружие на уровне лба Анджея. Но потом сменил цель. Марта почувствовала, как под ней подгибаются колени. - Скажи ему, пускай поднимет велосипед, - обратился немец к девушке. Но парень и не ждал его слов. С отчаянием в сердце, он наклонился во второй раз. Мелькнула мысль, что через мгновение наверняка прозвучит выстрел. И что то будет последний звук, который дойдет до его чувств. Только ничего такого не произошло. Немец спрятал оружие в кобуру. - А сейчас... пшел вон! – заорал он. Анджей, несмотря на столь четкий приказ, стоял, словно окаменел. Всего мог он ожидать, но уж наверняка не того, что их вот так отпустят. Только лишь почувствовав пальцы Марты на локте, услышав ее тихое, но настойчивое – "пошли!" – он сделал шаг вперед. Он не знал, что делать, как себя повести – сказать спасибо, уйти без слова? С наибольшей охотой он схватил бы эсэсовца за горло, только самоубийцей он никак не был, опять же, ему не хотелось вмешивать во все это еще и девушку. Так что он всего лишь молча кивнул, что можно было каким-то образом принять за жест благодарности, и направился за Мартой, которая уже успела опередить его на несколько метров. Шел он с трудом, не веря, что все это происходит на самом деле. Тем не менее, он старался не ускорять шага. Он не желал дать по себе понять, будто бы боится или желает сбежать. Но с громадным желанием он ожидал опушки, когда они, наконец-то, исчезнут из вида немцев. Когда, наконец, смогут упасть друг другу в объятия и плачем дать выход эмоциям. 3 Когда они добрались до железнодорожной станции, там встретили одного лишь скучающего начальника. Он стоял в одиночестве на перроне, уставившись на готовящееся спуститься за горизонт Солнце. Мужчина подозрительно глянул на них, но тут же усмехнулся. Он сразу же распознал парочку, приехавшую сюда несколькими часами ранее. Но он мог бы дать голову на отсечение, что днем с ними было два велосипеда – один из них он даже помогал вынести из поезда девушке. - Немцев я видел, - заговорил начальник станции. – В лес поехали? – спросил он, а когда Анджей кивнул, прибавил: - Наверняка кто-то опять из состава смылся. - Из какого еще состава? – отозвалась Марта. - Что, не знаете, - с недоверием спросил мужчина. – Эх, вы там, в Варшаве! - махнул он рукой. – Так и войну переживете, не зная, что в свете деется. На эту уж слишком очевидную колкость, Анджей хотел было ответить каким-нибудь подобным язвительным замечанием, но девушка что-то шепнула ему на ухо, и он отказался от своего намерения. - Евреи бегут, - пояснил начальник станции. – Их же вывозят, словно скотину, в лагеря, на смерть, вот они и бегут. - Откуда вывозят? - Да отовсюду. Здесь же чуть ли не в каждом местечке гетто было. По сотне, по две сотни евреев. Сначала ликвидировали крупные, теперь вот и за мелкие взялись. Только по округе уже разнеслось, что евреев там в печах сжигают. Вот они любой возможностью и пользуются. Мужчина говорил нескладно, но гораздо важнее было то, о чем он говорил. Анджей с Мартой слушали его, широко раскрыв от изумления рты. Сами они, вообще-то, видели горящее в Варшаве гетто, но тогда трудно было понять, почему его обитатели отказывают немцам столь яростное сопротивление. Ведь, согласно уверениям оккупантов, из всего лишь должны были вывезти на восток. Только теперь они узнали, как этот "восток" выглядел. - Я сам видел, как один дырку в крыше пробил и на вагон выбрался. Когда состав тронулся, он спрыгнул и в сторону леса побежал, - мрачным тоном прибавил железнодорожник. - Удалось ему? – вмешалась девушка. - Удалось? – издевательским тоном переспросил тот. – Весь состав задержали. Собак за ним пустили. А потом притащили сюда, и на виду у людей, что здесь поезда ждали, разбили ему голову прикладами. А собакам в награду разрешили сожрать мозги. – Он глубоко вздохнул, после чего задумчиво прибавил. – Вот даже и не знаю, какая смерть лучше, тут или в печи... Анджей по причине переполнявших его чувств так сильно сжал велосипедный руль, что даже костяшки пальцев побелели. Марта уселась на бетонном бордюре, отделявшем перрон от путей. - А вы, наверняка, поезда ждете? Девушка кивнула. - Так вам не повезло. С четверть часа назад уехал. - А когда будет следующий? – спросил юноша. - Завтра. Сразу же после комендантского часа. Люди им на работу ездят. Анджей с Мартой поглядели друг на друга, на лицах рисовалось разочарование, смешанное со злостью и волнением. Начальник станции сразу же угадал причину. - Не знаете, что и делать, так? – а когда парень инстинктивно кивнул, предложил: - Можете переночевать на станции. Удобств особо и никаких, но какой-нибудь матрас найдется. Что, поженились недавно? – спросил он, улыбаясь. - Еще нет, - ответила Марта. – А за предложенное гостеприимство спасибо. - Да ты чего!? – удивился Анджей. – В лес же не отправимся... Говоря это, при слове "лес" он даже вздрогнул. - Недалеко отсюда, в соседней деревне, у меня родственник имеется, - пояснила девушка, обращаясь к начальнику. – Если сразу выйдем, то до комендантского часа успеем. - Ясно, - ответил на это железнодорожник. – Родичи, они хоть накормят. А то у меня и нечем. Самое большее, чаю мог бы предложить. Да и то – без сахара, - тут он, извиняясь, улыбнулся. – И не забывайте, - крикнул он, когда парень с девушкой успели отойти на несколько метров. – поезд отходит в половину седьмого. Уехали они на велосипеде. Анджей уселся в седле, а Марта пристроилась на раме. Когда станция уже была за ними, парень спросил: - А мы правильно сделали, отказавшись от помощи этого железнодорожника? - Думаешь, на станции было бы безопаснее? - А у твоих родственников? - Они мне не родственники, - ответила Марта. - А кто же? - Знакомые родственников. Еще до войны. Пару раз, еще ребенком, я проводила у них каникулы. Анджей резко затормозил, еще чуть-чуть, о они бы упали оба на землю. - С ума сошел?! – воскликнула девушка, ударившись коленкой о руль. - Это ты с ума сошла! – заорал на нее парень. – Сначала посылаешь к ним какого-то еврея, теперь ведешь туда же и меня? - Какого-то еврея? То не был "какой-то еврей". То был человек, точно такой же, как ты или я. Или тебе хотелось бы поглядеть, как эсэсовцы разбивают ему голову прикладами, а их собаки пожирают его мозги? Марта была в бешенстве. Никогда еще Анджей не видел ее такой взволнованной. Девушка повернулась к парню спиной и, уже ни на что не реагируя, пошла прямо перед собой. - Марта! Девушка не отвечала. - Марта, погоди, я ведь имел в виду не это. Он ускорил шаг, и через какое-то время они уже шли рядом, однако, не отзываясь ни словом. Таким вот образом они прошли через всю деревню, которая, казалось, была погружена в сонный бред. Вообще-то, издали доносились голоса каких-то домашних животных, но вот людей нигде не было видно. Наверняка попрятались по домам, услышав об очередном появлении немцев в округе. - Ты неправильно меня поняла, - отозвался через несколько минут Анджей, птем самым прерывая весьма неприятное молчание. - Неправильно? – переспросила девушка. – А что ты хотел сказать? - Я опасался за тебя. Ведь если нас накроют... - Так что? – продолжила Марта. – В лагерь вывезут? Поставят под плетнем и пустят пулю в лоб? Или же... – тут она замолчала, как будто бы то, что хотела она сказать, показалось вдруг слишком ужасным. – Или сожгут нас в печи? – все же закончила она. Анджей не ответил. Солнце постепенно пряталось за стеной леса. Из закоулков вылезал мрак. На открытом пространстве, за лесом, сорвался прохладный ветерок. Марта надела шерстяной свитер, которым до сих пор была перевязана в поясе. Только это не сильно помогло, она продолжала дрожать. - Далеко еще? – спросил ее спутник. Девушка словно бы вырвалась из оцепенения. - Вон там, - указала она рукой. В нескольких сотнях метров, неподалеку от леса, стояло несколько небольших построек. Дом, наверняка еще – хлев, курятник, какой-то сарайчик. Они инстинктивно прибавили шагу и через пару минут остановились перед калиткой. Внимательно огляделись по сторонам, только нигде не было ни души, никаких даже следов жизни. Под стеной дома стояла собачья будка. Вот только собаки внутри не было, или же она спала, словно убитая. - Странно здесь как-то, - сказал парень.

Марта что-то буркнула себе под нос, открыла калитку и вошла во двор. Анджей за ней, ведя велосипед в руках. Проходя мимо будки, он осторожно глянул вовнутрь. Будка была пустая. Он свистнул, только пес ниоткуда не появился. Тем временем девушка успела выругать его взглядом и, приложив палец к губам, приказала сохранять тишину. Парень, извиняясь, кивнул, после чего, как можно тише, поставил велосипед, опирая его о стену дома. На случай каких-либо неожиданностей, он хотел, чтобы обе руки были свободными. Только в усадьбе ничего не происходило. Марта направилась прямиком к двери хаты. Она нажала на дверную ручку, но та не поддалась. Во взгляде девушки Анджей обнаружил теперь не только изумление, но и, впервые за этот день, страх. - Чего будем делать? – спросил он шепотом. - Подождем. - А если никто не придет? - Переспим здесь, на сене. - Так ночи все еще холодные, - буркнул Анджей, хотя уже через мгновение уже пожалел об этих словах. Снова ведь вышло так, будто он все время только и жалуется. Но девушка, похоже, не расслышала того, что он сказал; во всяком случае, не дала понять по себе. Анджей прошел вдоль стен дома, заглянул через окна в средину, только много не высмотрел, потому что кто-то очень старательно задвинул занавески. Но когда он поворачивался, чтобы возвратиться к Марте, краем глаза заметил, что занавеска в одном из окон слегка пошевелилась. Парень сделал вид, будто ничего не заметил, но тут же сообщил об этом девушке. Та же, чуточку повеселев, резюмировала: - Опасаются чего-то. И наверняка не увидали, а, может, и не узнали, что это я... И после того, уже не колеблясь, она громко постучала в двери. Затем повторила, на третий раз ей помог Анджей. С другой стороны они услышали негромкий скрип. Это старый деревянный пол застонал под нажимом чьих-то ног. - Вуйку[26] Адам, это я, Марта, - сказала девушка. – Когда-то я приезжала к вам на каникулы. В последний раз была пять лет назад. Вы забирали нас на фурманке с вокзала. Когда ехали, за нами еще бежал такой смешной песик. Вуйку... – Она не закончила. Двери слегка приоткрылись. В просвете было видно испуганное лицо пожилого мужчины. Он глядел на молодых людей с таким недоверием, словно бы к нему неожиданно духи пришли. – Я это, Марта! – повторила девушка, желая развеять все сомнения хозяина. - А он, кто он такой? - Это мой... – девушка запнулась, - приятель. На последний поезд опоздали, а комендантский час уже вот-вот... Только теперь хозяин открыл дверь настолько широко, чтобы пара могла пройти в погруженные в чуть ли не полнейшую темноту сени. Мужчины поздоровались, молча протянув друг руки руки. Марта же на несколько секунд повисла у вуйка на шее. Когда тот освободился от девичьих объятий, попросил пройти в большую избу. За столом сидела рано поседевшая женщина лет пятидесяти.. - Марта, это и вправду ты? – недоверчиво спросила она. - Я, тетя. - Ты не обижайся уж. Времена сейчас неспокойные, - спокойно пояснила женщина, обнимаясь с девушкой. - А я и не обижаюсь, - ответила на это Марта. - В деревне сегодня снова немцы были, - пояснил хозяин. - Мы знаем, - вмешался Анджей. – Нас даже задержали. - Задержали? - Потому мы и на поезд опоздали. - И что, отпустили? – спросила хозяйка. - Оказалось, что это не нас искали. - А кого? Вопрос, заданный вуйком Адамом повис в воздухе. Четыре человека внимательно глядели друг на друга. Ни у кого не доставало смелости прервать тишину. Только через пару минут отозвалась Марта: - После полудня к вам никто не приходил? - А кто должен был прийти? – ответила на это женщина. - На меня никто не ссылался? Не имея сил дождаться ответа, Марта просяще глянула на Анджея. Но тот только пожал плечами. Хозяева показались ему чрезвычайно странными. Сам он предпочел бы провести эту ночь на станции. - Ну да ладно. Видимо, ему кто-то другой помог, - ответила сама себе Марта. - Иэх, - пробурчал на это пожилой мужчина. – Ты уж извини, но... Мы же не виделись уже столько лет. Никто не подавал признаков жизни, ни ты, ни твои родители. Думали мы, с вами чего плохого случилось. А тут вдруг сегодня появляется какой-то чужак и говорит, что это ты его присылаешь, чтобы мы ему помогли. - Выходит, сюда он добрался? В голосе девушки была слышна радостная нотка. - Это же еврей, так? – скорее утвердительно, чем вопросительно, заметила хозяйка. – Сам он ничего не говорил, но оно ведь сразу видно. Это его немцы разыскивали? - Мы дали ему велосипед, а Марта направила его к вам, - пояснил Анджей. – Если бы не то, немцы... Хозяин не дал ему закончить. - Можешь не говорить, парень, что бы тогда случилось. Думаешь, я не насмотрелся на транспорты, что через нашу станцию ездят? А сколько трупов видал по лесам, разорванных волками или одичавшими собаками... - Мы дали ему хлеба и молока, - прибавила хозяйка. Марта, тем временем, слушая их в молчании, подошла к окну, слегка приоткрыла занавеску и глянула на дорогу, которая еще минут десять назад привела их к этому дому. - И где он сейчас? – спросила она. - В безопасном месте, - ответил мужчина. - Где? – повторила девушка, но уже значительно тише, еле слышно. - В сарае. В сене я его спрятал. Там ему следует до ночи переждать, - пояснила хозяйка. - А потом? Куда он пойдет? Хозяин только плечами пожал. - Может у него родственники какие имеются... - А если все они уже погибли? – спросила Марта. – А вдруг нет уже никого, кто мог бы ему помочь? - У нас, - ответил на это хозяин, - тоже не самое безопасное место. Немцы часто приезжают в деревню по реквизиции, да и свои не особо надежные. - Так что? Хотите, чтобы он ночью просто так себе ушел? – Марта со злостью поглядела на селян. – Куда ему идти? В гетто возвращаться? – Когда же никто не поспешил с ответом, прибавила: - А гетто уже ведь и нет. Мы своими глазами видели, как оно горело. Когда немцы поджигали дом за домом, а люди выпрыгивали на мостовую, словно живые факелы. - А кто их просил на немцев руку поднимать? – перебил ее, судя по голосу, возмутившийся мужчина. А женщина прибавила, правда, более приязненным тоном: - Мы же хотим жить. - А он не хочет? – спросила девушка. – Он сбежал затем, чтобы жить. Наверняка у него была сотня возможностей отдать голову палачам, но он желает жить. - Перестань! – наконец-то отреагировал Анджей. Он подошел к Марте и положил ей руку на плечо. – Ты не можешь требовать от них этого. - Нет, не могу. Она гневно сбросила руку приятеля и выбежала из комнаты. Через мгновение раздался стук закрываемой двери. - Извините. Я не узнаю ее, - сказал молодой человек. – Не нужно было нам к вам приходить. Все это не должно было вообще произойти. - И войны тоже не должно было быть, - то ли заявил, то ли спросил с иронической усмешкой хозяин. – Иди-ка за ней, парень, и приведи сюда, пока она не сделала какую-нибудь глупость. 4

Солнце уже спряталось за горизонтом, во дворе сделалось совсем темно. Марта сиделла на деревянной лавочке, опершись спиной о стену дома. Она бессмысленно уставилась в какую-то точку прямо перед собой, даже не отреагировала на появление Анджея, который положил ей на колени брезентовую куртку. Не спрашивая у девушки разрешения, он уселся рядом. - Ты не пойдешь к нему? – спросил он. - И не знаю, смогла бы. - Что? - Поглядеть ему в глаза. Парень вздохнул. А ты не требуешь слишком многого? - От себя или от тебя? - От семьи своего дяди, - уточнил тот. - Они мне не родственники. Всего лишь знакомые родителей, но когда я была маленькой, то называла их "дядя" и "тетя". Многие дети так делают. - Тогда, тем более, - заявил Анджей. Когда же Марта вопросительно глянула на него, уточнил: - Тем более не можешь требовать, чтобы они спасали неизвестного им человека, подвергая угрозе собственные жизни. А может, и не только собственные. - Стараешься пояснить их поведение? - Я пытаюсь понять их, - пояснил парень. - А ты... Как бы ты сам поступил на их месте? - Так ведь они же помогли ему. Накормили, спрятали. - И сказали выметаться, как только стемнеет, так?! Марта подняла глолос. Глупо, ведь кто-нибудь, идущий по дороге, мог бы ее услышать, хотя наверняка бы не расслышал слов. - У многих даже на это не хватило бы смелости, - Анджей снизил голос до шепота. – Пошли, они просили, чтобы... Он не закончил, потому что Марта поднялась и покорно направилась к двери. Тем временем, хозяйка приготовила ужин. Увидав молодых людей на пороге, она улыбнулась от чистого сердца и сделала приглашающий жест. - Оно, конечно, не совсем лакомства, только у вас, в городе, наверняка и этого нет.

На столе, рядом с зажженной керосиновой лампой, стоял кувшин с молоком, творог, баночка меда, вареные яйца и буханка хлеба. Увидав такое обилие еды, Анджей почувствовал, как у него крутит в желудке. Последний раз - приготовленные еще дома бутерброды – они ели в полдень. С нескрываемой радостью парень занял указанное хозяйкой место, Марта уселась рядом. Они подождали, пока хозяин произнесет молитву, после чего взялись за еду. Анджей ел с аппетитом, а вот девушка лишь размазала по тарелке кусочек творога. - Что, не вкусно? – удивился "дядя" Адам. - Мы недавно ели, так что еще не успели проголодаться, - солгала девушка. - Родители не станут беспокоиться, если не вернешься на ночь? – спросила хозяйка, когда все уже поели. - Нет. – Марта легонько усмехнулась, но, скорее собственным мыслям, чем сидящей на противоположном конце широкого стола женщине. – Иногда случается, что я не успеваю домой до комендантского часа. Мама знает, что тогда я ночую у подружек. Анджей знал, что в словах девушки только малая доля правды. Очень много ночей она ведь провела у него. По правде, засыпали они – по причине присутствия в соседней комнате бабки парня – по отдельности, но иногда им удавалось обмануть старушку, и тогда лишь перед самым рассветом они прощались, осыпая друг друга страстными поцелуями. Когда хозяйка убрала со стола, хозяин принес откуда-то опорожненную до половины литровую бутыль самогонки. Он поставил ее на столе и заговорщически подмигнул Анджею. - Не окажешься ведь? - Не откажусь - Тебе, Марта, я не предлагаю, - пояснил "дядя" Адам, тем самым оправдывая факт, что вынул из шкафчика только два стаканчика. – Конечно, ты уже взрослая, только не думаю, чтобы это вот питье было бы тебе по вкусу. - Нет, нет, спасибо, - ответила ему девушка. – Мне бы хотелось... – она на мгновение замялась, но все же закончила: - Хотелось бы еще пройтись перед сном. Спокойный до сих пор хозяин тут же нахмурился. - Не самая лучшая идея, - сообщил он. – У нас вечерами бывает опасно. Люди стараются не выходить из домов. Разные шатаются теперь по лесам. - А он? – спросила Марта. - Он знает, куда ему идти, - ответила ей хозяйка, встав в ведущих в кухню дверях. – И еды ему хватит. Хозяин разлил самогонку, мужчины молча выпили. - А мне можно налить? – отозвалась девушка. Через какое-то время она держала в руке граненый стаканчик с мутной жидкостью на донышке. Выпив, она ужасно скривилась, да еще и раскашлялась. – И действительно, в своей жизни я пила вещи и получше. - Какие времена, такое и питье, - резюмировал хозяин, и снова наполнил стаканчики, на сей раз только два. Не успели они поднять их в молчаливом тосте, как тут же раздались не вещающие ничего хорошего удары: сразу же и в двери, и в ставни. Хозяева с испугом поглядели один на другого. Анджей тут же отставил спиртное; Марта инстинктивно встала и отступила к печи, куда не доходил свет керосиновой лампы. - Немцы? – шепнул молодой человек. Хозяин отрицательно покачал головой. - Немцы днем приходят, - сообщил он. - Кто же тогда? В тот же миг грохот в двери повторился. И тут же кто-то закричал по-польски: - А ну открывай! Польская армия! - Армия? – недоверчиво переспросил Анджей. - Как же, как же! Хозяин ругнулся про себя и потащился в сени, чтобы открыть дверь. Когда он вернулся, за его спиной появилось трое вооруженных автоматами мужчин. На них были рваные куртки, едва-едва похожие на мундиры. Один из них, с капитанскими знаками отличия на погонах, измерил взглядом всех присутствующих. Спокойным шагом он прошел к столу и приблизился к Анджею. - Кто такой? - Родич это. Приехал с девушкой за продуктами. На последний поезд опоздали, - пояснил хозяин. - Не тебя спрашивают, - пролаял партизан и пихнул автоматным стволом парня в живот. – Говори. Анджей сказал свое имя и псевдоним, сообщив при этом, что ходит на секретные военные курсы. Марту, в соответствии с правдой, он представил своей приятельницей. Только девушка прибывших не интересовала. - Где твое оружие? – спросил капитан. - У меня его нет. - Что это за солдат, при котором нет оружия? – засмеялся партизан, а вслед за ним загоготали его товарищи. - Я сюда приехал не на акцию, - пояснил им парень. - Знаю, знаю. За жратвой сюда приехали. Потому что вы там, в городе, обжираться должны, пока мы тут, в лесу, во всем должны себе отказывать. Анджей хотел было запротестовать, но как только открыл рот получил удар в лицо. - И не вякай тут! Капитан заметил открытую бутылку с самогоном. Он отпил из нее приличный глоток и подал своим дружкам. Те опорожнили ее за пару секунд. Командир в это время развалился за столом, небрежно положив автомат на коленях. - Мы пришли за провиантом. Собирайте все, что там у вас есть, - скомандовал он, бросая хозяину пустой солдатский рюкзак. – Водку, - прибавил он, - тоже можешь положить. Хозяин направился в сторону выходной двери, взяв с собой и Анджея. - Куда это? – остановил их стоящий в дверях солдат, судя по знакам отличия, сержант. - Запасы в кладовке. Сержант глянул на командира, когда же тот, разрешая, кивнул головой, отступил от двери. - Ты проследи там за ними, Бабинич. - Есть! Кладовка находилась с противоположной стороны сеней. После того, как открылась дверь, оттуда подуло холодом. Анджей с хозяином вошли вовнутрь, а следивший за ними солдат остался снаружи. Селянин автоматическим движением взял стоящую на полке свечу, вытащил из кармана спички. В колеблющемся свете свечи Анджей увидел полки, набитые запасами. - И кто это такие? – тихонько спросил он. - Отряд Графа, - пояснил хозяин. - Это тот капитан? - Угу. Парень держал в руках рюкзак, мужчина забрасывал в него продукты, которые брал с полок. Но что-то Анджею не давало покоя. - И что, настоящий граф? Хозяин глянул на него так, как глядят на расшалившегося ребенка, сказавшего полнейшую глупость. - Откуда?... Сволочь красная, - полушепотом пояснил он. – Прошлой зимой спалил усадьбу в соседнем селе, все семейство помещика вырезал. С тех пор его Графом и называют. Перед войной, вроде бы, даже в тюрьме сидел. Одни говорят, что за коммуну, другие – что за самый обычный бандитизм. В дверях кладовки появился сержант. - Эй, вы там не болтайте, а пакуйте. И про самогонку не забудьте. Ночи сейчас холодные. Он засмеялся, хотя неясно было, что этот смех должен был означать. Когда рюкзак уже был полон, они вернулись в избу. Капитан все так же сидел на стуле, играясь автоматом; хозяйка стояла, опершись о фрамугу кухонных дверей, а Марта у печки. Командир взвесил рюкзак в руке и заявил: - Меня радует, что на сей раз ты решил не экономить на польской армии. Хозяин на это замечание промолчал.. Про себя он наверняка молился Господу, чтобы этот незваный визит закончился как можно скорее. И, скорее всего, Господь решил его выслушать, потому что капитан поднялся со стула и подал рюкзак третьему из своих подчиненных. Только в тот же самый миг на дворе послышались звуки какой-то заварухи, дверь открылась, и в сени ввалились еще какие-то люди. Правда, в темноте их было не разобрать. - Эй, Кораб, что там, черт подери, происходит?! – заорал командир. - Неожиданного гостя веду, капитан, - ответил ему бурчащий голос. Но первым в избу вбежал пес. Он тут же отыскал хозяина и начал ластиться к нему. - Ты чего, Кораб, на голову упал? - А вот и сюрпрыз. – Явно находящийся под хмельком появившийся в доме солдат толкал перед собой какую-то съежившуюся фигуру. В полумраке было заметно лишь то, что это мужчина. Руки были связаны сзади в запястьях, со щиколоток тоже свисала веревка. – А вот угадайте, где я его нашел. - Докладывай. Капитану эти загадки, похоже, не нравились. - В сарае сидел. Во рту кляп, привязанный к столбу, а пес его вроде как сторожил. Связанный мужчина с трудом выпрямился. Увидав его лицо, Марта вскрикнула, Анджей недоверчиво поглядел на хозяина. То был тот самый человек, которому они помогли бежать от немцев. - Так кто это у нас тут имеется? – спросил командир, подходя к незнакомцу. Чтобы лучше приглядеться, он придвинул к его лицу керосиновую лампу. – Жидок[27], - пробормотал он с явным недовольством. – И откуда? – спросил он. - Из поезда сбежал, хотел спрятаться. - Выходит, ты голый. И у тебя нет ничего, чтобы заплатить за спасение жизни, так? - У меня ничего нет, - смиренно ответил еврей. - А тебе известно, что евреям запрещено безнаказанно шататься по округе. – Незнакомец, увидав ствол автомата, нацеленный ему в подбородок, тут же закивал. – Тем более, евреям, у которых при себе ничего нет. Ничего, кроме паршивых вшей. Позволь уж оказать тебе услугу. – Он обернулся к своим людям и нехотя бросил: - Бабинич, сделай, что надо. - Есть! – так же нехотя, ответил сержант. Он взял мужчину за плечо и вытолкал из избы. Марта, которая до сих пор стояла, словно окаменевшая, вдруг начала кричать. Еще немного, и она бросилась бы на командира с кулаками. Удержал ее от этого удар прикладом, нанесенный тем солдатом, который привел еврея. Девушка перегнулась пополам и громко захныкала. Анджей все время стоял, не двигаясь, перед ним все время находился четвертый партизан. Жесткое крестьянское лицо того не оставляло никаких сомнений, что он не побоится выстрелить при малейшем жесте неповиновения со стороны городского парня. Через несколько секунд в плач Марты вплелся одинокий выстрел со двора. Капитал лишь ухмыльнулся и сообщив: "Задание выполнено", рукой дал сигнал покинуть дом. Девушка неожиданно замолчала, взгляд ее остановился на пустой бутылке от самогона, которую лесные, опорожнив, поставили на столе. Увидав этот ее взгляд, Анджей сразу же понял, что хочет она делать. Он еще успел крикнуть: "Неееет!", но уже было поздно – Марта, держащая бутылку в руке, была рассечена короткой очередью из автомата. Пули пробили тело навылет, разбили стекло в окне, впились в массивные дубовые ставни. На лице стрелявшего партизана было написано изумление. Он инстинктивно стирал со своей щеки кровь девушки, словно бы желая убрать пятно позора. Капитан только громко выматерился и потащил солдата за собой. Выходные двери еще рах хлопнули. Анджей присел на корточках над телом Марты. В полутьме он видел густеющее пятно крови на полу и пса, пытающегося этой крови напиться. Парень отпихнул его ногой. Пес только заскулил и сбежал на кухню, откуда доносились причитания хозяйки. Внутри парня нарастало чувство ярости. Поднимаясь на ноги, он оперся на край стола. По другой стороне, в точсно такой же позе стоял "дядя" Адам. Анджей смерил его ненавидящим взглядом. "Ну почему со мной нет оружия?" – пожалел он про себя. В царящем в комнате полумраке лицо мужчины вдруг показалось ему лишенным каких-либо людских черт. Он пытался испытывать к нему жалость. Одну только жалость. Но не мог. В порыве ярости парень схватил стоявшую на столе керосиновую лампу, снял стекло и метнул лампу в хозяина. Керосин залил тому волосы, лицо и шерстяной свитер – все это тут же загорелось. Комнату заполнил смрад и чудовищный вопль обреченного на вечные муки человека. Словно живой факел мужик бросался по помещению, желая загасить огонь. Только результат был совершенно противоположный – от пламени загорелась скатерть, занавески, разложенное одеяло. Анджей приглядывался ко всему этому с болезненной удовлетворенностью. Впервые в жизни испытывал он радость, глядя на страдания другого человека. Впервые в жизни другой человек должен был погибнуть от его руки. Только никак не ожидал он, что этим другим человеком будет поляк. Уже не обращая внимания на хозяина, Анджей склонился над телом Марты. Схватив его за плечи, он потащил его по полуЮ, вытащил в сени, затем во двор. Сквозь разбитое окно и продырявленные ставни был виден кровавый отствет пожара. А в самом доме вопли мужчины смешивались с отчаянием женщины. Анджей хотел оказаться как можно подальше отсюда. Он ускорил шаг, но вдруг споткнулся обо что-то, лежащее на земле, и растянулся во весь рост. По одежде он понял, что это тело еврея, которого они с Мартой спасли от немцев. У трупа отсутствовало лицо – выстреленная в затылок пуля разорвали череп; все вокруг было заляпано кровью и мозгами. Парень дернулся от отвращения и издал сумасшедший вопль. Выбежавший за парнем пес остановился на безопасном расстоянии и злобно залаял. Он, явно, тоже чувствовал себя не в своей тарелке, столь близко от смерти. Анджей более-менее взял себя в руки и побежал вслепую, торя себе дорогу нечеловеческим воплем. 18 сентября 2008 г.

*** Примечания ***