Воздушные замки [Николай Владимирович Махов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Часть первая

Рыцарь

– Гляди, вот это похоже на корону! – Иринка показала рукой на большое белое облако.

– Ага, а это на лошадь. – Сейчас же подхватил Павлик. – А вон, смотри – как будто башня замка!

– Где? – Девочка подвинулась ближе, и их головы соприкоснулись. – Я не вижу замка.

– Ну это не замок… Просто башня. – Пашкины уши запылали, а место, которым он касался Иринкиной головы, вдруг начало жечь и покалывать. Мальчик поднял руку перед собой и стал пальцем показывать:

– Во-о-он на то облако смотри – видишь? Вот окно, вот крыша…

– А-а-а, да… Ты пальцы убери, а то так ничего не видно – она схватила его за руку и положила на землю, но так и не отпустила.-А давай я буду принцессой, а ты будешь рыцарем на коне и в блестящих доспехах. Я буду сидеть в башне, а ты меня спасешь.

– Спасу? От кого? – удивился Павел.

– Ну я не зна-а-аю…– протянула Иринка. – От злого волшебника. Ну или от дракона.

– Драконов не бывает, это же все сказки. – забубнил он.

– Ну и что, пусть не бывает!.. – она засмеялась и легонько сжала его кисть своими маленькими пальчиками. – Просто представь – я принцесса, а ты мой рыцарь! Ты едешь на во-о-от этой лошади, спасать меня во-о-от от того дракона. А я сижу в его воздушном замке, во-о-он в той высокой башне, смотрю за вашей битвой из окна и машу тебе платочком. Видишь?

– Мм… Ну… Вижу. – Паша покраснел еще сильнее и нахмурился. – Только какой из меня рыцарь. Я простой раб божий. Я не могу никого убивать – это грех.

– А ты его не убивай! Ты его просто прогони! Ну, пожа-а-алуйста, мне так хочется, чтобы у меня был рыцарь, который всегда спасет, если попаду в беду. – Она сильнее сжала его руку.-Ты же не сможешь отказаться, если тебя просит прекрасная принцесса?

– Хорошо, если меня просит прекрасная принцесса – я буду рыцарем!

– И всегда меня спасешь?

– Всегда!

– От любой беды?

– От любой!


***

Маленькие друзья

– «Пашка-промокашка! Пашка-чебурашка!» – Деревенские ребятишки сразу начинали кричать и тыкать пальцами, завидев идущего по улице Павлика. Но, мальчик давно уже к этому привык.

– Они же просто дети. Сами не ведают, что творят. – говорила ему мама. – Бог простил, и ты прости.

И Павлик прощал. Он всем всё прощал, иначе не мог – господь так велел.

Отца мальчик не помнил – его засыпало зерном на местном зернохранилище, когда Павлику было всего 3 года. Смерть мужа подкосила здоровье Татьяны, уложив в постель на многие месяцы. Все это время им помогала бабка Дуся – жена местного батюшки. Она приглядывала за маленьким Павликом и ухаживала за его больной мамой. Наверное, только благодаря ей их жизнь и поменялась – Татьяна решила не возвращаться на птицефабрику, Павлика крестили и мать с сыном стали жить по законам божьим. Вместе они помогали батюшке присматривать за деревенской церквушкой – мама убиралась, а Пашка был по хозяйственной части – копал огород, рубил дрова, и любую другую работу по дому, требующую мужских рук. Так они и жили в своем тихом мирке, на окраине деревни.

Единственным другом Павлика был пес Бабай – сидевший на цепи во дворе. Он был жутко злой и никого к себе не подпускал, только Павлика и его маму. Даже на бабку Дусю рычал, когда она приходила к ним в дом, но почему-то никогда на нее не лаял. С цепи его не спускали, наверное, боялись, что он может загрызть кого-нибудь из деревенских детишек, которые иногда приходили его подразнить. Поэтому Павлик просто любил сидеть, облокотившись спиной на собачью будку, обнимая Бабая и думать о том, как же странно устроил Господь этот мир.

Раньше, когда Павлик был совсем маленьким, дети часто его обижали. Они кидались яблоками, ставили подножки, толкали и громко смеялись, когда мальчик падал. А еще всячески его обзывали, придумывая разные обидные прозвища. Именно поэтому он перестал ходить в областную школу, и бабка Дуся учила его на дому. Только для деревенских детишек он так и остался изгоем.

Зато Павлик подружился с природой – настоящим миром божьим, и проводил почти все свободное время в лесу. С годами он выучил все тропинки и лужайки, знал самые грибные и ягодные места, умел различать птиц по пению и разбирался в следах зверей.

Вот только поделиться этим было не с кем и Пашка пересказывал всё псу Бабаю – как встретил молодого – пугливого лиса; что старую березу повалило ветром; а в кустах жимолости, на опушке леса – «ястребиные славки» свили маленькое гнездо. Бабай внимательно слушал, положив голову на его живот и изредка поднимая ухо, отвлекаясь на какой-нибудь посторонний шум.


***

– Па-а-авлик! Сынок!.. -Позвала через окно мама. – Ходь сюда.

– Чего такое, мам? – Пашка поставил тяпку к стене сарая.

– Я хочу пирогов испечь, да муки совсем мало. Сбе́гай, сынок, купи два кило. – Мать протянула деньги с авоськой. – А я твои любимые испеку – с творогом.

– Хорошо. Сейчас сбе́гаю, только умоюсь.

– Давай сынок, да смотри аккуратнее – деньги не потеряй. В карман лучше не клади – в руке неси.

– Ма-а-ам, мне уже четырнадцать, а не десять. – засопел Пашка.

– Я знаю, мой хороший, знаю. – Улыбнулась мать. – Ты у меня совсем взрослый… Ну, беги давай. Два кило – не забудь!

– Да помню я! – Донеслось уже из-за калитки.

Возле старенького домика, на краю улицы, на котором висела пестрая вывеска «Продукты», Пашка увидел мотоцикл местного тракториста дяди Игоря. Это был красавец «Урал» – мечта любого деревенского мальчишки. Игорь получил его в подарок от колхоза, лет пятнадцать назад – как ударник соц. труда. Несмотря на возраст, мотоцикл выглядел как новенький – огромный, блестящий, с люлькой на правом боку. Сейчас, в этой коляске восседала какая-то девчонка, лет девяти – десяти на вид. Её белесые волосы были заплетены в косу, но от быстрой езды они выбились и смешно топорщились в разные стороны, отчего она была похожа на одуванчик. Девчушка весело что-то напевала и морщила нос, жмурясь от солнечных лучей. Пашка опустил голову и молча проскользнул в распахнутые двери магазина.

– А ты к нам насовсем, али погостить? – продавщица Алка в открытую строила глазки какому-то парню. Он стоял спиной к Пашке, и его лица не было видно, но по одежде сразу было заметно, что он не местный.

– Погостить. – по голосу парню было лет двадцать. – Зато на всё лето!

Видимо, он ей подмигнул, потому что Алка хихикнула и засмущавшись потупила глаза. Парень взял две бутылки пива и мороженое, разворачиваясь на выход, он столкнулся с Павликом.

– Ох, блин! Ты б под ногами не путался, а то раздавлю еще! – Цыкнул он на Пашку, и весело добавил на весь магазин: – Аривидерчи!

– Всего хорошего, приходите еще! – заливалась соловьем Алка, затем хмуро к Пашке: – а тебе чего?

– Муки. – Неожиданно мяукнул Павлик, но тут же откашлялся и добавил. – Два кило.

На улице взревел заведенный мотоцикл.


***

На следующее утро после завтрака Пашка ускакал в лес – проверить как там гнездо «славки» – не подобралась ли к нему лиса. Солнышко ласково грело, отовсюду доносилось пение птиц и шум молодой листвы. Жизнь в природном царстве вовсю набирала обороты.

Пройдя через опушку, Павлик вошел в лес – на входе, веселым хороводом, его окружили ослепительно белые березки, они ласково шуршали листьями, словно зазывая его покружиться вместе с ними в солнечном свете. За ними начиналось мужское королевство – дубов и кленов. Эти могучие богатыри были угрюмые и молчаливые, наверное, потому что у них не было столько солнечного света, так как стояли они более плотно – будто плечом к плечу. Их кроны закрывали небо над головой, образовывая купол и лишь изредка давая полоскам яркого света пробиться через небольшие оконца. В воздухе сладко пахло травой и цветами.

Павлик шел, по колено утопая в молодой мураве, его мысли были о том – как же хорошо быть таким древесным гигантом – никто тебя не задирает, не дразнит и не кричит в спину обидные прозвища. Наоборот – старый друг ветер играет с твоей листвой, солнышко весело улыбается, а лесные птицы поют тебе песни и играют в догонялки на ветвях. Божья благодать. Почему люди такие злые? Этого он никак понять не мог. «На все воля божья! – любила повторять его мама. – Ты просто живи и радуйся тому, что господь подарил тебе эту возможность».

Обойдя кусты орешника, Павлик вышел на небольшую лужайку посреди леса. Её со всех сторон окружали кусты и деревья, поэтому найти этот чудо-островок было не так-то просто. Пашке всегда нравилось проводить здесь время – валяясь под солнышком с книжкой в руках и пережёвывая травяной стебелек. Или, можно было просто лежать и мечтать. Чаще всего, в своих фантазиях мальчик был в роли повелителя зверей и птиц – вокруг были вечнозеленые леса и больше ни одного человека на всей земле, кроме самого́ Пашки.

Неожиданно мальчик услышал чей-то голос и остановился. Прямо посреди лужайки, в нескольких метрах сидела на корточках та самая девчонка, которую он видел вчера у магазина. Пашка находился за ее спиной, поэтому она его не замечала. Своим тоненьким голоском девчушка весело напевала:

– Миллион, миллион, миллион алых роз…

– Из окна, из окна, из окна – видишь ты!

Павлик тихонько развернулся, собираясь незаметно уйти, как вдруг услышал за спиной:

– Привет!

Он медленно обернулся.

– Ты так тихо подошел, я тебя даже не услышала. – Девочка улыбалась, сжимая в руке букет синих колокольчиков. – Ты откуда пришел?

– Оттуда. – Неопределенно махнул рукой Пашка.

– А чего ты здесь делаешь? – Поинтересовалась она.

– Да так… Просто гуляю. А ты?

– А я цветы собираю. – девочка помахала букетом.-Хочу собрать много-много разных и сплести венок. Но тут только эти растут, а заходить далеко в лес я боюсь – вдруг потеряюсь и меня унесут медведи.

Пашка хмыкнул:

– Да откуда им здесь взяться? Только лисы, птицы и разные грызуны. Медведи, так близко к людям не подходят – шумно слишком.

– Правда? Но мне все равно страшно одной.

– Не бойся. Здесь тебя никто не обидит. – уверил ее Павлик. – Я тут всё знаю.

– Ого! А, может быть, ты знаешь, где еще растут цветы? – она подошла к нему ближе. – Какие-нибудь другие – не такие, как эти. Только чтобы красивые были.

– Ну-у-у… Можно пойти поискать. Я могу с тобой походить, чтобы ты не заблудилась.

– Здорово! Меня Иркой зовут. – она заулыбалась и протянула ему свободную руку. Ладошка была маленькая и испачкана в земле. – А тебя как?

– А меня Павлом зовут… Гм… Пашкой. – заулыбался в ответ Павлик и по-взрослому пожал ей руку. – А хочешь я тебе настоящее гнездо покажу?

– Гнездо-о-о? Конечно, хочу! А в нем кто-нибудь есть? Оно на дереве?

– Нет, в кустах. Там живут птички «славки», видела когда-нибудь таких?

– Не-е-ет…Я видела только ворон, голубей и воробьев – их у нас в городе много живет. А еще я видела настоящего орла, когда была на юге. А эти славки – большие?

– Не а, как воробьи примерно.-Павлик показал пальцами.-Их можно узнать по особенной песне и окрасу – у них светлая грудка, а у самца желтые глаза.

– Ух ты! Пойдем скорее. А далеко это гнездо?

– Да нет, минут десять. Иди за мной.


Они бродили по лесу до самого вечера, совершенно забыв про то, что обоих ждали дома на обед. Пашка очнулся только тогда, когда солнце проделало бо́льшую часть пути на небосводе, а деревья стали отбрасывать длинные тени. Договорившись завтра встретиться опять около опушки, дети разбежались по домам. Ирка несла огромный букет разноцветных лесных цветов.


– Ты где пропадал столько времени? – Татьяна никогда не бранила Павлика, но он всегда мог заметить, если мама была чем-то недовольна. -Надо было огород полить. Мне само́й пришлось воду таскать.

– Прости мам. Я с Иркой в лесу был. Гнездо ей показывал, и мы цветы собирали.

– С какой Иркой? – удивленно подняла бровь мать.

– Она из города приехала, на все лето, к Борисовым. – пояснил Павел. – Вместе с братом. Я ее в лесу встретил.

– Господи-Иисусе! Володя вернулся?.. Не было печали… – Татьяна нахмурилась и добавила: – ты бы ее по лесу не таскал за собой, а то еще что-нибудь случится – потом крика не оберешься – мало тебя деревенские мальчишки достают, не хватало еще с ее родными разбираться.

– Ма-а-ам… – насупился Пашка. – Да не переживай ты. Мы далеко не ходим.

– Ох, Павлуша…Храни тебя Господь. – она перекрестила сына и обняв поцеловала в макушку. – Один ты у меня, знаешь же… Как же я переживать за сынку-то не буду… Кровиночку мою единородную…

– Мамуль, все хорошо.-Пашка уткнулся ей в грудь. – Я уже взрослый.

– Взрослый-взрослый… – женщина вытерла слезу.-А взрослые люди поступают по-взрослому и не уходят без предупреждения на весь день, оставив мать одну на все хозяйство.

– Прости, мамуль…Завтра с утра я все-все сделаю, что ты мне скажешь. Только....

– Чего – только? – мать отстранила на расстояние вытянутых рук и заглянула в его глаза.

– Ну… Мы с Иркой завтра опять в лес собрались погулять… – щеки Павлика алели. – Ты не подумай, мы ничего такого…

– Ох, Павлуша…– вздохнула женщина. – Я-то ничего не подумаю…Но, вот как бы люди…Господи прости их…


***

– ГДЕ ТЕБЯ ВЕСЬ ДЕНЬ НОСИЛО? – Брат схватил Ирку за плечо и орал на весь дом. -ТЫ ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО МЫ ТУТ ВСЮ ДЕРЕВНЮ НА УШИ ПОСТАВИЛИ?

– Понимаю…– Иркины глаза красные и полные слез. Она вот-вот расплачется.

– Ты что, не могла домой зайти – показаться? -Вовка слегка успокоился и перестал ее трясти. -Мы же за тебя переживали. Тетка чуть с ума не сошла.

– Простите…Я не хотела…

– Не хотела она…Иди вот теперь, извиняйся перед тетей Светой. Меньше недели в деревне, а уже столько проблем от тебя.

Ирка подняла с пола лесной букет и прошла на кухоньку. Женщина сидела за столом у окна и держась за сердце вытирала платком заплаканные глаза. Перед ней стоял бутылек с характе́рным запахом валерьяны.

– Теть Свет, простите меня, пожалуйста. – Ирка достала из-за спины цветы. – А я вам вон какой красивый букет принесла. Не обижайтесь на меня…Пожа-а-алуйста…

Тетя смахнула слезу и обняла девчушку.

– Какая же ты милая, Иринка. Как же я могу на тебя обижаться, а?

– Не знаю…Я же не зашла домой и не показалась…Вон, Вовка как ругается…А я ничего такого не сделала…

– Ну, он же не со зла. Вовка просто за тебя переживает – вдруг ты потерялась.

– Я не терялась, я с Пашкой в лесу была – цветы собирала. И еще…Еще я гнездышко «славки» видела…А в нем четыре яичка…Настоящие… Во-о-от такие малюсенькие.

– С каким еще Пашкой? – Вовка просунул голову на кухню.

– С обычным…– потупила взгляд Ирка.

– Ты давай не юли…Говори быстро – что это за Пашка такой? – Брат опять схватил ее за плечо и повернул на себя. – Зачем он тебя в лес потащил, а? Что вы там делали?

Ирка не выдержала и разревелась, закрыв лицо ладошками. Тетя Света вскочила и вырвав ее из рук брата прижала к себе.

– Ты чего на ребенка орешь, ирод?! Если вымахал в два раза больше, это не значит, что можно руки распускать! Всю душу из бедной вытряс. Тебя бы кто так встряхнул, дубину «сталеросовую».

– Теть Свет, да я же…Блин… Да откуда я знаю кто этот Пашка? А вдруг маньяк какой? Ей всего десять, а этот ее в лес потащил…

– Он меня не тащи-и-и-ил… – ревела в голос Ирка. – Я сама-а-а… Я его та-а-ам встре-е-е-етила…Я просто…просто… я цветы собира-ала-а-а…

– Уйди отсюда, супостат рогатый. -Заголосила тетка.-Какие еще маньяки в нашей деревне? Тяпун тебе на язык, да чтобы во весь рот. Наверняка кто-нибудь из местных мальчишек это был. А ты наговариваешь такое…Чтобы тебя дристун пробрал, за мысли твои поганые…Ох, прости Господи! Иди давай…Дай мне ребенка успокоить.


Через час тетка уложила Ирку спать, напоив ее парным молоком с медом. Затем вышла на улицу, где на скамейке, в темноте, привалившись к стене дома, сидел Вовка и курил.

– Ты запомни, Володя, – начала она, – кричать на девку я тебе не дам, хотя бы пока вы здесь. И руки распускать не смей. Вот своих нарожаешь и лупи их сколько влезет, если духу хватит.

– Теть Свет, ну ладно вам. – отмахнулся Вовка. – Я же чуть-чуть, для профилактики. Она же на мне оставлена – чуть что случись и батя, с мамкой, с меня три шкуры спустят.

– А давай я тебя буду каждый вечер коромыслом вдоль хребта протягивать? Для этой самой профик… Пофиг… Тьфу ты! – Ну, что б тебе не повадно было! Глядишь – ума прибавится! – тетка все сильнее и сильнее заводилась. – Я тебе сказала – выбрось эту дурь из головы, ничего с ней тут не случится. Всю жизнь спокойно жили, тьфу-тьфу-тьфу…И нечего грешные свои мысли к невинному дитя приплетать.

– Понял, теть Свет, понял. Не кричите вы так, а то сейчас полдеревни сбежится. – Вовка глубоко затянулся, шумно выдохнул и спросил:

– А что это за Павлик-шмавлик такой? Вы у Ирки спрашивали?

– Да это, вдовы Татьяны сын – Павлик «блаженный».

– Почему блаженный? – удивился Вовка

– Да они при церкви живут. Набожные. Мать его так воспитала, что он сдачи дать не может – дескать, Господь не велит. Его тут все мальчишки задирают, когда на улице видят. А он идет и молчит, даже не оборачивается. Мамки им за это ухи дерут, но что проку – это же дети. Он и в школу не ходит – его попадьиха дома обучает. Потому, один он совсем – нелюдимый… Но зла не творит, вот и прозвали «блаженный».

Вовка нахмурился и снова закурил.

– Знаю я таких блаженных. Ходят, себе на уме, а потом чьи-то руки-ноги в парках милиция находит…

– Господи боже мой…Ты совсем спятил, али наполовину только? – схватилась за сердце тетка. – Мальчонке всего четырнадцать лет, он же совсем малец еще… Да он мухи не обидит, его даже собаки бешеные любят.

– А, может, потому и любят, что за своего принимают, а? – усмехнулся зло Вовка.

– Тьфу на тебя…– всплеснула она руками. – Ты вроде парень уже взрослый – мужик совсем, а в голове у тебя жмых какой-то. Курил бы поменьше и пиво ведрами не хлебал. Это тебе в армии голову отбили? Сам-то какой был…

– Вот, теть Свет… Вот только давайте старое трогать не будем, да? Я свое искупил и осознал, так что…И что мне делать и не делать – тоже сам разберусь, не маленький. – Он встал и вышел за калитку. – Меня сегодня не ждите, я у Петрухи останусь. А Ирке передайте – еще раз узна́ю, что она по лесу с этим блаженным шляется – башку обоим откручу!

– Вот же ж, боже ты мой…Двадцать лет, а уму как у младенца. – Прошептала тетка, глядя ему вслед. – Господи, образумь непутевого и держи от греха подальше.


***

На следующее утро Пашка вскочил ни свет, ни заря и носился по двору как угорелый – натаскал воды, дров нарубил, даже сорняки пообрывал на грядках – лишь бы время быстрее пролетело. Мать, видя все его старания, только тяжело вздыхала:

– Сынок, ты бы не рвал живот так, погляди весь упрел уже, так и простыть недолго. – качала она головой.

– Мамуль, все хорошо, я же сильный! Глянь, сколько дров наколол – на всю неделю хватит. – Похвастался ей сын. – Который там час?

– Десять почти. Ты завтракать собираешься?

– Мам, а можешь мне с собой собрать? Я в лесу поем.

– Господи, да поешь ты дома нормально. Никуда не убежит от тебя твой лес.

– Ну маму-у-уль… – Состроил жалобное лицо сын. – Ну, пожа-а-алуйста. Ты же знаешь – на природе оно и естся лучше, и вкуснее кажется.

– Ох, хитрец ты Павлуша…– мать улыбнулась. – Сейчас соберу. Тебе яички вареные класть?

– Клади…Всё клади…И картошки сырой кинь, мы ее в лесу запечем…

– Ты что, опять дó ночи? – нахмурилась она. – Ты, давай, на обед домой приходи. И Ирку свою приводи, раз уж расстаться не можете.

– Не мамуль, чего туда-сюда бегать, мы и там нормально поедим, ты не переживай. Я часиков в шесть вернусь.

– Ох, святая Богородица…Ладно, сейчас…


***

Пашка просидел на опушке больше часа. А Ирка так и не появилась. Аппетит совсем пропал, и он совершенно не знал – чем себя занять. Ему больше не хотелось идти гулять по лесу одному, ведь с Иркой лес был совсем другим – не таким загадочным и спокойным, а больше веселым и полным неизведанных приключений. К тому же с Иркой Павлик чувствовал себя кем-то значимым. Она постоянно тыкала во все пальчиком и спрашивала:

– А это что?.. А это?..

Павлик ей все объяснял и его распирало от гордости за самого себя. Теперь ему было с кем поделиться всеми этими чудесами природы. И Ирка слушала его, раскрыв рот. Они были знакомы всего несколько часов, но им обоим, казалось, будто знают друг друга всю свою короткую жизнь, с самого рождения.

Ирка не пришла. А ведь она обещала. Павлику было обидно до слез, ему казалось, что его предали. Все эти годы, он молча проглатывал каждую обиду, прилетавшую от деревенских мальчишек, но сейчас, ком, то и дело подкатывал к горлу, а глаза предательски наливались слезами. Он нервно срывал колоски травы, яростно жевал и тут же выплевывал. Просидев у леса до обеда, он поплелся домой, так и не зайдя в свое любимое зеленое царство.


– Ты чего так рано? – мать копалась в огороде. – Случилось чего?

– Ничего…Все нормально… – пробурчал Пашка и скрылся в доме, кинув холщовый мешок с продуктами на лавке у крыльца.

– Па-а-аш… – Женщина заподозрила неладное и сполоснув руки вошла вслед за ним в дом. – Сынок, что случилось?

Павлик лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Всем видом показывая, что разговаривать не хочет.

– Сына, ты чего такой хмурной? С Иркой поругался, что ли? – мама села рядом и погладила его по волосам.

– Да не ругался я… – пробубнил он в подушку, отмахнувшись рукой.

– Ну а чего тогда? – не унималась мать.

– Ничего…

– Ну Павлуш…Я же вижу…Ты мне расскажи и сразу легче станет…

Павлик повернул к ней красное лицо:

– Да не пришла она. Я полдня прождал. – Губы у него тряслись от обиды.

– Кто не пришел? – не поняла мать.

– И-и-ирка – кто-кто…

– Эка беда, подумаешь. Может не смогла. Может родным помогает по хозяйству, мало ли чего…Может просто забыла, это же девчонка…Городская…

– Мама, как ты не понимаешь? – засипел Павлик, с трудом сдерживая рыдания. – ОНА МНЕ ОБЕЩАЛА!

– Обещала? – мать подняла бровь. – Вот оно что…Тогда понятно…

Татьяна воспитывала сына в строгости закона божьего и с раннего детства учила его не врать и не пустословить. Если сказал – сделай, дал слово – сдержи. По этим и другим нехитрым правилам и протекала их маленькая незатейливая жизнь. Они были предельно честны друг с другом и никогда не давали пустых обещаний. Мать знала – она всегда могла положиться на сына – если он что-то обещал, то безоговорочно выполнял, чего бы это ни стоило. За эти качества, она души в нем не чаяла, и не было в их доме размолвок – все крепко держалось на чутком понимании и доверии.

– Ох, Павлуша-Павлуша…

Она не знала – что сказать сыну, а только нежно обняла и печально запела песню, которую пела ему в детстве, когда он плакал и не мог заснуть:

– «Ясно солнышко устало,

Целый день оно играло,

Всем дарило теплый свет,

А под вечер сил уж нет.

Баю-ба-ай, баю-бай,

Глазки крепко закрывай.


Братец месяц солнце сменит,

Звезды он зажжет на небе.

Ангел светлый помоги,

Сон малютке подари.

Баю-ба-ай, баю-бай,

Спи малыш мой, засыпай».


Когда Павлик уснул, мама заботливо положила его голову на подушку, вытерла платком накатившие слезы и перекрестив сына три раза, тихонько вышла из дома и направилась к Борисовым.


***

– Татьяна, я понимаю, что они еще дети. – Светлана разливала ароматный чай с травами по кружкам. – Но и ты должна понять, Ирка – городская, она первый раз у нас в деревне…

– Я понимаю, но ведь Павлик не желает ей ничего плохого. – мать оправдывалась за сына. – Он же ни одной живой души не обидел за всю жизнь.

– Никто и не говорит, что он её обидит, бог с тобой. Просто лес не место для игр, мало ли что там может случиться. – не унималась Светлана. – Вдруг она в яму какую-нибудь упадет? Или их деревом придавит…О, Господи – спаси и сохрани…

Женщины одновременно перекрестились.

– Да, да…Я-то все понимаю. – тихонько сказала Татьяна сдавшись.-Но, Павлуша, так переживает…Ты же сама знаешь – у него нет друзей, а с Ирочкой они вроде так подружились.

– Ох, Татьяна…Жалко мне твоего Пашку. Ведь такой хороший парень. Добрый, послушный, работящий – слова поперек не скажет… А дружить с ним никто не хочет… Что делать – ума не приложу.

– Да что тут поделаешь…Видно, так господь распорядился – на все его воля.

Женщины грустно замолчали, каждая думала о своем.

– А, знаешь, – начала вдруг Светлана, – пущай они у нас играют. Им тут никто мешать не будет – места много, хоть в доме, хоть во дворе. И мне в радость и дети под присмотром.

– Да я не против, вот только согласится ли Павлик? Он у меня такой…Чужих не шибко жалует…

– Да что же я – совсем «не своя» что ли? Все в одной деревне живем – друг у друга на виду. Я же его не съем, в конце-то концов. – расхорохорилась Светлана. – Пускай приходит в любое время, мы всегда будем ему рады.

– Ну хорошо, если он согласится....

– Да куда он денется? Захочет с Иркой поиграть – мигом прибежит. Это же дети.

– Дай то бог, дай-то бог…


***

С тех пор Павлик частенько пропадал у Ирки. Они вместе рисовали, читали книжки, играли в настольные игры, даже помогали тете Свете по хозяйству. А она только радовалась и смеясь говорила мужу:

– Игорюнь, ты глянь – какая пара растет. Прям жених и невеста, тили-тили тесто.

– Да, мать…Жаль только Пашка этот, такой… А так вроде парень нормальный, весь в батю, царство ему небесное. – Покачал головой Игорь. – А Вовка-то, чего сычом на него глядит?

– Да ну его, Вовку этого…Он только и может, что пивом брюхо заливать, да Алке из магазина, под сарафан лазить. Как из армии вернулся – еще дурнее стал, ничего толком делать не хочет. Вон сколько брат твой на него жаловался – Вовка совсем распоясался, работать на завод идти не хочет, опять ночами где-то пропадает, а у самого ни гроша за душой – здоровенный детина, а все еще на шее у родителей сидит. Глядишь – снова за старое возьмется. Тьфу!

– Да будет тебе, мать, – скривился Игорь, как будто у него зуб заболел, – пусть парень отдохнет- освоится и я его в поле возьму, али мужикам отдам на воспитание. Они из него живо креме́нь сделают.

– Горбатого могила исправит. Если он в таком возрасте сам ничего не понимает, то никто ему уже не поможет. Ни второй, ни третий шанс…Ты вон, глянь на Пашку – вот кто мужиком вырастет. – Светлане явно нравился Павлик, и она всячески его поддерживала. – И дрова колет, и воду таскает, и по огороду всё может. А ведь ему только четырнадцать. Вот в ком опора в старости будет, а от этого оболтуса и ждать нечего. Только и может, что кровь пить из людей… Как бы опять до греха господь ни довел.

– Ты, мать, говори, да не заговаривайся. – вскипел, наконец, муж. – Он нам не плевок собачий, а родня, как-никак. Так что попридержи язык за зубами. А то ведь я и тебя могу разок вожжами поперек седалища протянуть, что б неповадно было.

– Ой, вы посмотрите-посмотрите, – закудахтала Светлана, – кто это у нас тут такой грозный нашелся? Тоже мне – «пятух-курями не клеванный», ты сам-то – говори да помалкивай. Я-то хоть и баба, но граблями лихо махать умею – враз по хребту огребешь. Потом неделю в бане кости отпаривать будешь.

Светлана была женщиной с норовом и сомневаться в ее словах никогда не приходилось.

– Ты лучше пойди в погреб слазий, варенья достань. Я блинов напеку – детей порадую.

Игорь, кряхтя встал и неожиданно ловко, подскочив к жене – звонко чмокнул ее в щеку. Они громко рассмеялись, тем самым давая понять друг другу, что все сказанное было только шуткой.

По неизвестным никому в деревне причинам, у Светланы с Игорем не было своих детей. Но они жили мирно и сча́стливо, ухаживая друг за другом. И считались первыми весельчаками и балагурами на деревне. А когда дело доходило до праздников, тракторист Игорь доставал свою гармонь, сдвигал кепку набекрень и шел по деревенской улице, собирая народ, а рядом с ним всегда шагала румяная Светлана и звонко голосила частушки.

Часть вторая

Вовка

Володя Борисов был сложным ребенком – его отец постоянно отсутствовал дома по рабочим делам министерства, а молодая мать от скуки посвятила всю себя единственному сыну, обволакивая его гиперопекой словно куклу – одеждой. Взращённый на маминых ласках, постоянных потаканиях во всем и полной безнаказанности, мальчик был своевольным, капризным и жестоким. Но, когда Володе исполнилось десять лет, совершенно неожиданно, в первую очередь для самого Вовы, в семье Борисовых родилась дочь Ирина и жизнь маминого любимчика резко изменилась. Если раньше, на каникулах, он разъезжал с матерью по санаториям страны, то теперь, его отодвинули на второй план, перенеся все внимание на малютку – дочь. Поездки закончились и в свое свободное время Вова был посвящен сам себе. А когда Иринка выросла из пеленок, старшего брата частенько заставляли следить за сестрой, что его еще больше раздражало. Он постоянно забывал про нее, оставляя одну в комнате, в компании игрушек, а когда вспоминал и приходил проверить – отчитывал за бардак, словно взрослую. Со временем ей на́чали перепадать подзатыльники и шлепки – старший брат не особо контролировал эмоции.

Когда Володе исполнилось семнадцать лет, в стране вовсю бушевали лихие девяностые – народ жил в страхе, злобе и нищете. Отец семейства вовремя подсуетился и приватизировал небольшой завод по производству лакокрасочных материалов, сменив министерское кресло на поприще предпринимателя. Время было смутное и Вову решили отправить на лето к родному брату отца, чтобы без дела по улицам не шатался, не искал на свой зад неприятностей. Так Володя впервые оказался в деревне у дяди Игоря и тети Светы.

Деревню он сразу невзлюбил, потому как там приходилось постоянно помогать по хозяйству, а ничего другого, в принципе, там делать было нечего – ни кино, ни цирка, ни аттракционов, даже нормальных магазинов не имелось. Но, как говорится – «свинья везде грязи найдет», и Володя, быстро освоившись нашел себе компанию таких же пройдох как он сам – двух братьев-близнецов Саню и Андрюху Гореловых. Они были старше на пару лет, любили выпить и побуянить, а еще у них была своя машина – видавшая виды копейка, доставшаяся от деда. Братья ничем толком не занимались, но деньги у них водились, а в народе знали, что ребята нечисты на руку – подворовывали все, что плохо лежит, тем и жили. Родители их были пьяницами и обитали в другом конце области, а Сашка с Андрюхой перебрались в дом к деду, как только тот помер.

В то лето, в деревне вскрыли несколько дачных домов и все прекрасно понимали – откуда ноги растут, однако, доказать никто ничего не мог. Здешний участковый после осмотра места преступления просто разводил руками и шел опохмеляться. В областной милиции только отмахивались – не до вас сейчас, у нас тут своих забот выше крыши.

Вот уже почти год, как по всей области в разных концах, кто-то повадился рубить кабель на высоковольтных вышках и столбах, оставляя целые деревни без электричества. Такая «работа» была не из легких и требовала специальных навыков и снаряжения. Налицо – орудовала группировка. Поэтому беды дачников сейчас мало кого волновали – их дома, итак, постоянно подвергались набегам, то бомжей, то местных алкашей – дело обычное.

А Володя все чаще проводил время с новыми друзьями и все реже оставался ночевать дома. Тетя Света переживала и пыталась разговорами наставить подростка на путь истинный:

– Вова, ты же уже взрослый парень, тебе скоро в институт поступать… – Обычно начинала она, – а ты все как маленький, никакой ответственности!

– Теть Свет, да все нормально… – отговаривался Вовка.

– Да где ж нормально-то? Где ж нормально? – Не унималась тетка. – Ты по хозяйству совсем перестал помогать, дома не ночуешь, вечно блыкаешься с этими двумя… У тебя в голове ветер гуляет, не человек, а перекати-поле. Ты хоть решил – куда поступать будешь? Кем ты собираешься стать?

– Да разберусь я, теть Свет…– бурчал в ответ раздраженный племянник. – Вот только не начинайте заново…

Светлана часто жаловалась мужу, а тот все больше хмурился, но поговорить с Вовкой по-мужски все никак не решался. Не было у него опыта общения с детьми. Только в один вечер он вернулся домой и застал жену в слезах.

– Света, ты чего ревешь? – удивленно спросил Игорь.

– Да, Вовка этот… – Светлана вытирала двумя руками слезы с раскрасневшихся щек. – Ну, послал же бог испытание – за что хоть?

– А в чем дело?

– Пришел пьяный посреди бела дня… А я полы мыла… А он давай ножищами грязными своими топтать, ну я на него и рявкнула – не топчись, мол, не сам моешь…А он мне – я ж не поломойка, какая-то, чтобы еще полы тут раком натирать! Ну, я ка-а-а-к дала ему этой тряпкой, прям по морде наглой, даже выполоскать не успела…

– Прям так и дала? – Игорь засмеялся.

– Так и дала… А как еще? – просияла на мгновение Светлана и вдруг снова помрачнела, а на глазах навернулись две крупные капли слезы. – А он… Как глазищи свои срамные выпучит… И как начнет орать на меня…

– Хм… И чего орал? – после этих слов лицо мужа начало менять цвет на серые тона. Он никогда не позволял себе повышать голос не только на жену, но и на женщин вообще.

– Орал, что я ему никто, и что знать он нас не хочет, а деревню нашу он вертел как хотел… И вообще, я не имею права поднимать на него руку… И что я… Что я… Даже не женщина толком… Потому что, своих детей народить не смогла, вот и вымещаю всю обиду на чужи-и-их. – И она, громко разрыдавшись упала на грудь мужу.

– Вот…С-с-сукин с-с-сын… – Прошипел Игорь, крепко обняв жену. – Где этот?.. Гаденыш…

– Он потом пошел в комнату…Вещи собирать…Сказала, что уходит от нас…– Светлана с силой обняла мужа руками. – Только не бей его…Пожалуйста, я прошу тебя…Он еще мальчишка – глупый и пьяный… Не губи его…Прошу, не бери грех на душу…Игорь…

Игорь разжал объятья жены, усадил ее настойчиво на стул и ушел вглубь дома.

Вовка лежал на кровати в раскоряку и храпел, как заправский выпивоха. Дядька смотрел на него с десяток секунд, а потом сгреб в охапку, и потащил вон из комнаты, словно дворовую собаку, забежавшую в дом. Выволок на крыльцо, схватил за шкирятник и несколько раз подряд окунул головой в ведро с колодезной водой, стоя́щее на лавке.

– Ты, паскуда такая…– Рычал разъяренный тракторист, схватив парня за грудки двумя руками. – Да как ты, вообще, посмел?.. Как у тебя язык повернулся?.. Такое…Ей… Да ты, вообще, знаешь?..

Он тряс пацана с такой силой, что у того аж лицо побагровело – его ноги почти не касались крыльца, а практически болтались в воздухе. Игорь уже не мог остановиться и, возможно, затряхнул бы племянника до смерти, если бы Светлана не выбежала и не повисла на руках мужа с мольбами остановиться.

Вовка повалился на траву, пытаясь отдышаться – его глаза подернулись мутно-красным, то ли спросони, то ли с перепоя, то ли от удушья. А скорее от всего вместе. Несколько минут он все еще не мог сообразить – в чем, вообще, дело, а потом разрыдался словно ребенок. И чем сильнее он ревел, тем больше ему было обидно – чем обиднее ему было, тем сильнее он завывал. Ему было страшно и жутко неприятно, что на него только что орали и словно какого-то кутенка трепали за шкирку и макали головой в ведро. Но, самое обидное было то, что он вполне осознавал— он сам все это заслужил. Только признать это и извиниться Вовка уже никак не мог – что-то внутри не давало. И все, что у него сейчас получалось – рыдать. Навзрыд. Потому что, всем своим буйным нравом он бунтовал против этого несправедливого мира и ненавидел его каждой клеточкой, но еще сильнее он всем своим нутром жалел самого себя.

– Вы все… Грязные колхозники… Да что вы видели в жизни вообще?.. Кроме своих вонючих огородов и навоза… – Он стоял на коленях и растирал по лицу слезы и сопли кулаком. Мокрый и жалкий, Вовка попытался несколько раз встать, но, ноги его еще не слушались. И он распалялся еще сильнее – Я не хочу вас больше знать… Вы мне больше никто, вы поняли? Вы вообще – НИ-КТО!!! Я ухожу от вас…

Через два часа он уже спал сидя на стуле и уткнувшись лицом в стол, на кухне у братьев Гореловых. Между полупустыми рюмками наполненных самогоном, по остаткам закуски, ползали мухи, а за окном громко скрипели цикады. Все его вещи валялись рядом на полу, вывалившись из сломанного чемодана. Теперь Володя жил тут.

Игорь со Светланой сидели на крыльце в обнимку, он нежно обнимал ее и гладил по волосам:

– Прости меня… – грустно прошептал Игорь, уткнувшись жене в шею.

– Я и не злюсь, ты же не виноват.

– Я не про сегодня… Я про вообще – за все, за исковерканную жизнь, за ребенка…

– Не надо, прошу тебя… Не будем… Я давно простила и забыла… Всех вас. – Слезы предательски поползли из глаз женщины. – Я люблю тебя и мне хорошо с этим жить. Честно. И меньше всего на свете… Я хочу… Чтобы ты постоянно носил в себе эту вину… Я благодарна тебе за все…И спасибо тебе, что ты есть…

Он повернул ее к себе и нежно начал целовать влажное и соленое от слез лицо. А в голове всплыли горькие воспоминания многолетней давности.


***

Провинциалка

Игорь познакомился со Светой на дне рождения однокурсника – она была деревенской девчонкой, приехавшей в Ленинград учиться в аграрном институте. Такая непосредственная, сильная и наивная – как все, кто привык трудиться на земле, вдали от большого города. Ее не пугала никакая работа, и после праздника она сама предложила имениннику остаться и помочь с уборкой. Игорь тоже решил не уходить. Так у них и закрутилось.

В то время Игорь учился на инженерном и через год – после окончания, ему светила блестящая карьера на заводе «оборонной промышленности», благодаря семейным связям. На этом же самом производстве трудился его старший брат Юра и не простым рабочим, а главным инженером. Он готовил свое место для младшего Игоря, чтобы самому перебраться на высший уровень – в министерство обороны, к отцу. Так что жизненный путь Игоря был предначертан, как минимум на ближайшее десятилетие. И когда он объявил, что собрался жениться на провинциалке, спустя полгода отношений – вся семья была шокирована. Отец был в ярости, брат просто не понимал и всячески отговаривал – мол, подумай хорошенько, куда тебе спешить, ведь сначала надо отучиться последний курс, затем сдать экзамены – жизнь построить, на ноги встать крепко… Мать просто игнорировала это событие и их отношения вообще – Света явно была «не ее поля ягода». А потом они узнали, что Света беременна. Поэтому Игорь так спешил со свадьбой – он не хотел, чтобы его ребенок родился вне брака. Стыдно для советского человека и комсомольца.

Семья вроде бы смирилась, а родители предложили сыграть нормальную свадьбу, в хорошем ресторане – отец обещал взять все расходы на себя и даже отправить их на две недели в Ялту, в свадебное путешествие. Игорь был счастлив, Света тоже. Теперь они станут настоящей семьей, по всем канонам советского воспитания.

Однако младший сын настоял на том, чтобы свадьбу сыграли как можно скорее – пока Света была на третьем месяце беременности, поэтому никто ничего не мог заподозрить. О само́й беременности знала только семья Игоря и мама Светы. Так было лучше для всех. Так что дату события назначили на конец мая.

Само торжество было хоть и богатым, но без особой помпезности – количество приглашенных гостей было ограничено ближайшими родственниками и десятком друзей из института. Даже фотографа не заказывали из ателье, а назначили одного из ребят, счастливого обладателя фотоаппарата «Зенит».

В разгар праздника братья вышли на крыльцо ресторана отдышаться и перекурить. Юра обнял младшего брата за плечи одной рукой, а второй достал шикарную— зарубежную зажигалку – оба прикурили.

– Ну что, брат, ты доволен? – Весело спросил он.

– Бери выше, брат – я СЧАСТЛИВ! – Рассмеялся Игорь.

– Ну, это пока просто эйфория – алкоголь, праздник, веселье… – парировал Юра. – Потом это все пройдет и наступит похмелье.

– Да я не налегаю, так-то… – Игорь светился. – Я пьян от счастья, понимаешь?

– Я не про это… – вдруг совсем серьезно оборвал младшего брата Юра. – Это сейчас все кажется таким безоблачным и веселым: небо – более голубое; трава – зеленее; звезды – ярче; и все моря по колено… Только ты еще даже не попробовал вкуса настоящей – взрослой жизни, понимаешь?

– Ой, Юрка, да брось… Вот ты опять начинаешь…

– Игорь, да пойми ты – ты же еще совсем пацан! Ну куда тебе сейчас такое ярмо на шею? У тебя впереди столько всего – столько надо сделать, столько всего добиться – как ты будешь крутиться с женой и ребенком? Ты знаешь сколько времени я провожу на работе? Ты хоть представляешь, сколько усилий и энергии я в нее вложил? А сколько ночей я провел в кабинете? Да какая семья выдержит такое?

– Моя семья, Юра – моя выдержит! Ты не представляешь, какая замечательная у меня Светка – все понимает! С такой – никакие проблемы не одолеют! Жена декабриста – вот она у меня какая! А готовит как – мм… Да я себе язык постоянно прикусываю, когда она меня кормит – жевать не успеваю. Никакой ресторан, ей в подметки не годится. Золото, Юра – я нашел золотую жилу!

– Да ты послушай, Игорек, ну, пройдет это. И розовая пелена спадет. А работа у нас важная – мы же непросто какие-то игрушки делаем, мы страну защищаем! Это такая ответственность, Игорь!

– Да какая может быть ответственность за страну, брат, если я даже семью завести не могу, а? Если ты в малом не можешь быть ответственным – как смеешь быть ответственным за что-то огромное? Не шибко большую ношу мы на себя взваливаем?

– Будет семья, обязательно будет. Я ведь женился! Только сначала надо окрепнуть – как профессионал, как мужчина, понимаешь?

– Юр, ну сейчас то ты чего завелся? Я уже женат, видишь? – Игорь покрутил у лица брата рукой, на которой красовалось обручальное кольцо. – Жена моя беременна, ты же знаешь… Куда я их теперь дену – брошу, что ль? Да кем я после этого буду? Каким мужиком я смогу стать после этого?

– Да не надо бросать… Не сейчас, во всяком случае…Варианты есть, я смогу помочь…

– Да в чем помочь-то? У меня все хорошо – я счастлив, женат и жду ребенка! Назад дороги просто нет! – Игорь начал выходи́ть из себя. – Зачем ты мне сейчас праздник портишь, брат?

– Да я спасти тебя хочу, глупый. Есть пути – есть, понимаешь? – Юра закурил вторую папиросу. – Я могу тебя понять – молодой, бесшабашный – влюбился в первую девчонку на пути и загулял! Да с кем не бывает. Просто не надо на ней зацикливаться – не стоит оно того. Жизнь длинная и таких еще много будет, поверь. Еще вешаться на тебя сами будут, только успевай отмахиваться. А твою проблему, мы, знаем как решить…

– Мою проблему? Ты называешь… Мою жену – проблемой? – Игорь аж захлебнулся словами. – И кто это – вы?

– Ну-ну…Не горячись, не горячись… – Юра по-отечески похлопал младшего брата по спине. – Да тут делобольше даже не в жене…Жены приходят и уходят – сегодня одна, а завтра другая. Так бывает. Проблема тут не в этом…

– Слушай, ты сейчас лучше остановись… – Терпение Игоря вышло за рамки пределов. – Я не вижу никаких проблем и тебя прошу выкинуть это из головы. Всё – я женат, понял? ЖЕ-НАТ!!!

– Давай так, – перебил его брат, – я тебе скажу сейчас одну вещь, а ты подумай. Хорошо? Не надо ничего отвечать сразу, просто подумай хорошенько – у тебя еще есть немного времени. А потом приходи и мы решим эту…Хм…Это, так сказать – дело. Ладно?

– Ну…

– У отца есть связи… С лучшими врачами, в лучших клиниках страны… Он может обо всем договориться, и никто даже не узнает. Пока еще есть время и возможность…

– Ты о чем вообще???

– Светка у тебя молодая и сильная деваха… У нее еще вся жизнь впереди, она еще столько успеет нарожать…Третий месяц не проблема…Но, сейчас это не нужно – ни тебе, ни ей… Ты позже все поймешь и еще спасибо скажешь… А она сама потом уйдет и найдет себе другого – своего ранга…

Игорь не стал больше слушать и со всей силы вре́зал старшему брату кулаком прямо в центр лица. В тот момент он больше всего на свете хотел, чтобы Юра замолчал и не произносил ни слова. Завязалась драка. Кто-то из гостей заметил это через стеклянные двери ресторана, и все высыпали на улицу. Света первая бросилась разнимать братьев.

– Ребята, вы совсем с ума посходили??? – Закричала она, пытаясь разлепить вцепившихся мужчин. – Да помогите же кто-нибудь…

– Дура!!! Ты понимаешь, что ты ему жизнь ломаешь? – Заорал на нее Юра. Из его носа шла кровь, заливая белоснежную рубашку на груди. – Ты на что надеешься, колхозница???

Их разняли и развели по сторонам. Света вытирала Игоря вовремя подсунутыми кем-то салфетками из ресторана. Юра не унимался и продолжал выкрикивать:

– Да куда ему теперь с таким прицепом? Как ему экзамены сдавать —когда дома ночами ребенок орать будет? Ты хоть понимаешь – что ты натворила, а? Ведь ты нарочно, да? Приехала, вся такая – из села Кукуево и ухватилась за богатенького…Быстро ему ребеночка заделала и все – жизнь в малине, теперь… Только учти – ты ему не пара, поняла? Ты – колхозница и всегда ею и останешься!

Тут Игорь взревел и снова бросился на брата с кулаками. Света схватила его за руку и пыталась оттянуть, пока тот не добрался до Юры, но в какой-то момент ей просто не хватило сил и потная ладонь мужа резко выскользнула – Света машинально попятилась назад, широко взмахнув руками словно крыльями…

Стоя спиной, Игорь не заметил происходящего со Светой – его кинуло вперед по инерции, но он вдруг увидел лица в толпе – все разом охнули и в ужасе распахнули глаза, глядя куда-то сквозь него. Игорь мгновенно понял – случилось что-то страшное. Не просто понял, а почувствовал это всей кожей – его прям окатило волной кипятка. Не успев, даже, остановится, он резко обернулся и только заметил, как его молодая жена нырнула со ступенек ресторана задом – высоко задрав ноги. Толпа кинулась вперед. Света лежала на лестничном пролете всем телом, а ее голова – на асфальте. Сквозь раскиданные волосы темным пятном расползалась лужа крови. Кто-то из девушек завизжал, остальные начали громко кричать – Скорую! Срочно вызывайте скорую!!!

Четыре дня Светлана провела в коме. Черепно-мозговая травма с внутренним кровоизлиянием. Врачи боролись за ее жизнь почти сутки— несколько сложнейших операций. Вызвали специальную бригаду из Москвы – и они вырвали ее из холодных лап смерти. Но, только ее одну. Плод пришлось из нее вынуть – организм отвергал его не справляясь. А вместе с ним, Света, навсегда лишилась возможности иметь своих, собственных детей.

Игорь проводил все время в больнице. Забросил проектную работу по учебе. А к концу лета Свету выписали, и они вместе уехали в ее родную деревню. Карьера инженера, так для него и не началась. Впрочем, как и для Светы – они оба не закончили образование.

Много лет он не общался со своей семьей – из Ленинграда приходили письма, но их даже не читали. Однажды отец с братом приехали к ним в деревню, однако, как только Игорь увидел у ворот машину отца – вышел с ружьем на крыльцо и железным голосом приказал им уезжать, иначе он будет стрелять – сначала по машине, а затем по ним. Родственникам ничего не оставалось, кроме как развернуться восвояси. А Игорь в тот вечер шибко напился, чего с ним никогда не бывало раньше. После этого Света тайком написала его родным письмо – рассказала немного про житье-бытье. Через некоторое время пришел ответ от отца – он сильно переживал и умолял Свету простить их и помочь помирить с сыном. И Света простила. Потому что свыклась, да и Игорь не давал ей унывать. А вот сам Игорь никак не мог их простить – и слушать не хотел, если жена заводила разговор про его родных. И казалось, что ничего уже не сможет примирить его с семьей, пока не пришло единственное письмо от брата – отец умер.

На следующий день Игорь уехал на похороны. Это была зима. А летом к ним в деревню заявился Володя. И вот уже второй месяц не давал покоя со своими выходками.


***

Яшка

– Вован, ты че там телишься? – Андрюха поддал газу, и старая копейка кофейного цвета взревела стоя на месте.

– Да бегу я! – Дверь деревянного туалета грохнула и оттуда выскочил Володька, на ходу пытаясь застегнуть ремень. – Дрищ пробрал еще с ночи, говорил же – тушенка с душком. А вы мне— градус все чистит. Вот теперь все утро и чистит, только не там, где надо…

Братья заржали в голос.

– Ты, главное, сзади сиденье не изгваздай, если что – задницу в окно выпихивай! Только штаны снять не забудь! – И снова грянул дружный гогот.

– Да пошли вы… – Буркнул Вовка и хлопнул дверью. – Погнали уже.

– Ты барахло из машины выгрузил? – Вдруг серьезно спросил Саня обернувшись.

– Да выгрузил-выгрузил. Вчера вечером еще.

– Прибрал в сарай, или опять бросил?

– Да прибрал я…Трезвый еще был. Заканчивай нудить…

– В прошлый раз так и бросил…

– В тот раз я пьяный уже был. Нечего было пьяного посылать…

– Да вам, городским, много и не надо – три рюмки и уже глаза в кучу!

Братья опять заржали в один голос. Копейка неслась по проселочной дороге, оставляя за собой хвост из пыли. Парни ехали на свадьбу в дальнее село.

Через час машина остановилась на краю одной из деревень и из нее пулей выскочил Вовка по направлению ближайших кустов. Саня с Андрюхой снова взорвались, крича ему вслед едкие шутки.

Минут через пятнадцать Вовка вышел и застал такую картину – братья прижали барана к забору и пылись схватить его за рога.

– Эй, вы че?

– Че-че? Ты не ори, а помоги давай! – зашипел на него один из братьев. – Кто ж на свадьбу без подарка приходит? Крути ему ноги!

В это время Сашка успел зайти сбоку барана и резким прыжком накинулся на него. Баран мотнул головой и завалившись набок начал истошно блеять. Сашка лежал сверху и пытался заткнуть ему пасть.

–Давай – давай! Ща полдеревни сбежится. Крути ноги и запихиваем его на заднее сиденье! – Пыхтел Сашка. – Андрюха, хватай его с другого бока.

Они впились пальцами в шерсть животного с двух сторон, приподняли его и поволокли к машине. Баран орал и неистово сыпал горохом в разные стороны.

– Я с ним сзади торчать не буду! – заскулил Вовка. – Вдруг он меня бодать начнет?

– Давай залезай и держи его, чтобы не завалился набок. – засипел Андрюха, – а то начнет ногами дрыгать, точно все ребра тебе отобьет.

Сильным пинком он затолкнул барана внутрь. Вовке ничего не оставалось, как смириться и нырнуть в машину вслед за бараном.

Тут из-за забора показалась голова мужика. Черные усы, всклокоченные волосы, отекшее лицо и бешеный взгляд – все указывало на похмелье.

– Эй, вы че там, совсем оборзели? – хрипло заорал мужик. – А ну, вернули Яшку назад.

– Газу! Газу! Газу! – закричал Андрюха брату и несколько раз бахнул ручищей по торпеде. – Дави на тапку!

Пока копейка с визгом разгонялась, сзади что-то грохнуло по капоту – Вовка обернулся и успел заметить, как в сторону отлетел кирпич, оставив вмятину на багажнике машины. Мужик стоял в облаке пыли и размахивал кулаком, а второй рукой сжимал вилы.

– Фу-у-уф… – Громко выдохнул Вовка и все трое нервно заржали.

– Козел, чуть в стекло не попал… – Чертыхнулся Саня.

Баран восседал на заднем сиденье словно человек, только со связанными ногами и пялился вперед – в лобовое стекло. Парни закурили. Вовка дал барану подзатыльник, тот заблеял и из-под него посыпался горох, как из прохудившегося мешка. Все заржали. Андрюха повернулся и ладонью двинул барану по морде – тот снова заорал, начал сыпать горохом и вдруг задергался, выгибаясь всем телом. Вовка тоже заорал, а Андрюха так резко взоржал, что подавился слюной и начал кашлять. В машине стоял гам и смрад.

– Вовка, а ну, глянь – что там за тачка за нами гонит? – некоторое время спустя вдруг попросил Саня.

– Красная, которая? – обернулся Володя. – Девятка вроде.

– Черт, похоже – по нашу душу.

– Думаешь, погоню снарядили? – спросил Вовка.

– Походу. Еще недавно совсем далеко был, а теперь уже и цвет видно – видать, гонит не сбавляя.

– Надо рвать… – Вовка занервничал.

– Не боись, прорвемся. – Сашка нажал на газ и копейка, рыча, понеслась вдоль бескрайних полей.

Красная девятка всё-таки их нагнала. Можно было различить разъяренные морды мужиков на передних сиденьях, тот, что с усами что-то орал и грозил топором, водитель тоже орал и постоянно сигналил. Парни напряженно молчали, только Саня изредка чертыхался сквозь зубы на особо крутых поворотах.

– Солярки хоть хватит? – Нервничал Вовка.

– Меньше полбака… – ответил Саня. – Мы ж не рассчитывали на такие карусели.

– А далеко деревня-то ваша?

– Да проехали уже.

– Как? Почему? – вскричал Володя.

– А что ты предлагаешь – с таким сопровождением на свадьбу явиться?

– Ну так там же свои – отбились бы.

– Ага, сначала бы этим накостыляли, а потом нам…– встрял Андрюха. – Ты хоть башней думай, за краденого барана по головке не погладят…Даже свои.

– Делать-то, что будем? – не унимался Вовка.

– Ща, попробую по огородам оторваться… – подал голос Саня. – Надо только с трассы свалить.

Через пару километров они свернули в сторону очередной деревни. Красная девятка не отставала.

– Пацаны, держитесь крепче! – заорал Саня. – Главное, не уткнуться в тупик.

Они гнали по деревне, разгоняя в стороны кур, уток и котов. В один момент машина выскочила с улочки прямо на небольшую площадь, в центре которой гордо красовалось двухэтажное здание нежно-розового цвета с надписью «Клуб» на входе. Возле него стоял милицейский УАЗик, а рядом на лавочке сидели двое патрульных и лузгали семки на солнышке. Один был молодой и худощавый парень, а второй – небритый и тучный мужик.

– Да е-мое… – Простонал Андрюха.

– Гони – не тормози! – заорал Вовка близкий к истерике, безуспешно пытавшийся отпихнуть барана, который то и дело заваливался на него.

Саня дал по газам и одновременно выкрутил руль влево до отказа – машина пошла в занос и вывернув возле самого УАЗика, умчалась, обдав обалдевших стражей порядка пылью и гравием. За ней в таком же бешеном темпе промчалась девятка.

– Михалыч, это… Это что было? – Удивленно спросил тот, что был помладше.

– Премия, Леха… Премия! – И заорал – Бегом за руль! Чего расселся?!!

Леха суетливо вскочил, уронив с колен фуражку, наполненную семечками – она покатилась колесом прямо под машину.

– Лёша, ну какого… – Забубнил его напарник. – Ныряй быстрее, я сам за руль!

Пока Леха лазил за фуражкой, Михалыч с отдышкой водрузился на шоферское сиденье и завел мотор.

– Лёша, если ты через секунду не будешь сидеть в машине, я поеду без тебя и вот прямо по тебе. А твоя часть премии пойдет тебе на костыли.

Парень выскочил пулей и УАЗик взревев мотором помчался догонять лихачей.


– Вован, выкидывай барана!!! – Скомандовал Саня.

– Куда выкидывать? – обалдело переспросил Вовка.

– Из машины…Катапультируй его, на хрен.

– Я не могу открыть дверь, он не дает мне дотянуться до ручки!

– Андрюха, подсоби мне!

Саня вытянулся полубоком и левой рукой попытался открыть заднюю дверь, при этом не снимая ноги с педали газа. Одним глазом он косил на дорогу.

–Не идет, зараза! – чертыхнулся он. – Я держу ручку, а ты толкай этого обосранца в дверь!!!

– Эта скотина застряла!!! – Вовка обнял барана, зажав его шею подмышкой и руками пытаясь вытащить застрявшие между передними сиденьями связанные ноги барана. Тот мотал башкой стараясь хоть как-то достать своего мучителя рогами и не переставая орал загробным голосом.

– Херач его сильнее!!! Ногами!!! Да двумя херач, че ты его гладишь, как девку?!

Тогда Володя откинулся спиной на дверь со своей стороны и собрав обе ноги на груди со всей силы вытолкнул их вперед, словно пружину. Барана откинуло и его ноги наконец вылезли. Но, дверь так и не открылась. В панике он начал сучить двумя парами связанных ног, пытаясь вскочить.

– А-а-а-а! – заорал Вовка. – Эта гнида мне сейчас колени перебьет!!!

– Да выкинь ты его уже из тачки! – Орал на него Саня, все еще держась одной рукой за ручку задней двери, а второй – за руль. Вовка с психу начал долбить барана ногами в ответ. Это было похоже на какую-то детскую игру – баран лягал Вовку, а тот лягал его.

– Двумя ногами толкай!!!

– Я толкаю!!!

Саня вывернулся поудобнее и каким-то чудом открыл, наконец, дверь машины, при этом ему пришлось отпустить руль. В это секунду Вовка снова сгруппировался и со всей дури двинул барана под зад – тот вылетел из машины и закувыркавшись по пыльной обочине «перекати-полем», нырнул в кусты. Копейку резко дернуло в сторону, дверь захлопнулась, и они начали петлять по дороге не в силах вырулить. Красная девятка отстала, а вот УАЗик продолжал погоню. Метров пятьдесят копейка пыталась скорректировать траекторию, но ей никак это не удавалось и, наконец, машину выкинуло на обочину, прямо в открытое поле, где она, проложив туннель во ржи, зарылась в землю.

– Приехали! – выдохнул Андрюха.

– Пацаны, чего делать-то будем? – заскулил Вовка. – Я не хочу в тюрьму…Да меня батя убьет…

– Да не ной ты… – отрезал Саня. – За одного барана в тюрьму не посадят, максимум – штраф и условка.

А по полю к ним уже бежал патрульный Леха, сзади него тяжело переваливаясь и спотыкаясь, семенил потный Михалыч.


Через три две недели состоялся суд. Судили братьев Гореловых. Помимо кражи скота и причинения вреда, с летальным исходом – баран Яшка сломал ноги при падении из машины и его пустили на шашлык, Саню с Андрюхой осудили за кражу и порчу государственного имущества в особо крупных размерах – в машине, под сиденьем нашли монтажную кошку. А при обыске дома – остальное оборудование, с которым братья промышляли воровством электролиний. Им дали по три года колонии. Без права досрочного освобождения.

Володи Борисова на скамье подсудимых не было. Его отец подсуетился и вместо колонии Вовка отправился на два года в армию. Почти сразу, после того как его выписали из больницы – братья хорошенько отделали его в СИЗо, когда поняли, что это из-за Вовкиной небрежности их так нелепо раскрыли. Именно Вовка второпях не заметил под сиденьем часть амуниции, когда перекладывал ее в сарай из машины. Хозяину барана Вовкин отец заплатил тройную цену, а Леха с Михалычем получили от него премии размером с годовой оклад, лишь бы фамилия Борисов не фигурировала в рапортах.


***

«Славки»

– Теть Свет, а можно я пойду сегодня к Павлику поиграю? – как-то утром спросила Иринка тетку.

– К Павлику? – удивленно переспросила она. Дети всегда играли у них и никуда не выходи́ли со двора. – А вы тете Тане мешать не будете?

– Не-е-ет, мы же тебе не мешаем. Мы можем и ей чем-нибудь тоже помочь. – заверила Иринка. – Ну пожа-а-алуйста.

Каждый раз, когда Иринка вот так протягивала «пожа-а-алуйста» и делала губки бантиком, Светлана не могла ей ни в чем отказать. Ирка это знала, но никогда не злоупотребляла. Да и не было причин отказывать в ее просьбе – дети ни разу не сделали ничего такого, что могло заслуживать порицания.

– Хорошо, иди. Только в семь возвращайся домой, будем ужинать. – а потом то ли спросила, то ли просто сказала вслух —Я уж, надеюсь, что обедом вас там накормят…

– Конечно, накормят, теть Свет. – закивала головой Иринка. – Пашка мне рассказывал, какая у него хорошая мама…Прям как ты! Значит, можно – да?

От чего-то тетя Света отвернулась к окну и глухим голосом сказала куда-то в пустоту:

– Как же я тебе откажу, соловушка ты моя…Конечно же, можно…

Ирка вскочила с табурета и подбежав обняла тетку сзади.

– Ты такая хорошая, теть Свет…Я тебя так люблю! – И сжав её со всей своей детской силой— добавила:

– Сильно— пресильно!!!

И выбежала на улицу.

С кухни донесся сдавленный плач, но Ирка его уже не слышала – ее ноги бежали быстрее мыслей, в одном, только ей известном направлении.


– Фу-у-уф…– Ирка упала рядом с Пашкой на землю. – Давно ждешь?

– Не-а… Минут пятнадцать…Тетя Света ничего не узнала?

– Нет, я сказала, что мы у тебя поиграем и она меня сразу отпустила. – весело поведала Ирка.

– Здоровско! А во сколько тебе домой? – поинтересовался Павлик.

– К семи велено явиться – будем ужинать.

– Ух ты, значит, у нас есть целый день. – Пашка вскочил на ноги и запрыгал. – Ура-а-а-а!!!

– Ура-а-а-а! – закричала тоненьким голоском Ирка и тоже начала скакать.

Вдруг Пашка остановился и прижав палец к губам сказал с заговорщическим видом:

– Ш-ш-ш… Пойдем, я тебе кое-что покажу…Только тихо…

– Ой! А что?

– Сейчас сама увидишь…За мной… – И, махнув рукой, направился в лес.


***

– Ой, какие они ми-и-илые! – Радостно защебетала Ирка.

– Тихо, не кричи. – Шикнул на нее Павлик.

– А можно я их поглажу?

– Ты что, даже не думай! – Глаза Пашки округлились. – Их нельзя еще трогать, они совсем маленькие. Если птенцы потом будут пахнуть человеком, мама может их бросить, и они умрут от голода.

– Ой… – громко ойкнула Ирка и тут же, зажав рот двумя руками, зашептала. – А если мы на них отсюда просто посмотрим, мама их не бросит, правда?

– Отсюда можно. – с серьезным лицом кивнул мальчик. – Только недолго, а то они, видишь, как клювики разинули, наверное, кушать хотят, а мы маму вспугнули.

Дети зачарованно разглядывали в кустах гнездо «славки», в котором сидели четыре крохотных птенца. На них только-только появилась пушок, и они бесшумно раскрывали желтые клювики, смешно покачивая головами на тонких шейках. А совсем неподалеку, неистовствовала сама «славка» пытаясь отвлечь на себя внимание непрошеных гостей громким «чек-чек-чек».

– Ладно, пора идти. – Пашка потянул Ирку за сарафан.

– Эх, пойде-е-ем…– Грустно согласилась она. – А мы потом еще сюда придем?

– Придем конечно, только не сегодня. – Кивнул ей Павлик. – Когда птенцы чуть-чуть подрастут.

– Обещаешь?

– Обещаю!


Полдня они бегали по лесу. Играли в догонялки, а потом в прятки и кучу других игр, какие только могли сами себе придумать. А еще, сидели в засаде и ждали лису. Но лиса так и не появилась. Зато появился заяц. Хотя Ирка долго не могла его увидеть, а когда увидела – громко захлопала в ладоши и заяц, испугавшись, убежал. А потом, они лежали на поляне и разглядывали облака. Тогда-то Ирка и взяла с Пашки обещание, что он будет ее рыцарем.

Их настолько разморило на солнышке и свежем воздухе, что они незаметно для себя уснули, так и держась за руки.

Пашка проснулся от боли в боку – кто-то сильно ударил его по ребрам. Он открыл глаза и увидел над собой перекошенное от злобы лицо Иркиного брата.

– Слышь, партизан, – прошипел Вовка, – тебе же ясно было сказано – не таскать Ирку в лес.

Ирка проснулась и испуганно села.

– А ты куда потащилась, мелочь пузатая? – заорал на нее Вовка. – Я весь лес исколесил, вас разыскивая.

– Мы птичек ходили смотреть. – Заморгала глазами Ирка.

– Я тебе таких птичек покажу… – Захлебнулся Вовка. – Таких птичек…А ну, быстро встала!!!

Ирка послушно встала и тут же получила громкий подзатыльник от Вовки. Голова ее нелепо дернулась и, сделав два шага вперед, по инерции, она громко заревела.

– Мы ничего такого не де-е-е-елали…мы просто пти-и-и-ичек смотре-е-ели-и-и-и…

– Ты у меня таких птичек получишь…марш домой!!! – орал на нее Вовка. – ты знаешь, что родители приехали? Знаешь? А тебя нигде нет. Тебе повезло, что это я тебя нашел и никто больше не знает о твоей пропаже, иначе бы тут сейчас вся деревня тебя по лесу искала… Я сказал живо домой!

И, отвесив ей еще один подзатыльник, потащил ее из леса.

Не успел он сделать двух шагов, как какая-то сила повалила его с ног. Это Пашка с разбегу запрыгнул ему на спину и принялся колошматить руками, громко крича:

– Не смей её трогать… Никогда!!! Не смей ее трогать… Никогда… Никогда… Никогда!!!

Вовка был в два раза больше Пашки и ему не стоило большого труда сбросить его с себя. Он сел ему на живот, зажал под коленями его руки и сильно ударил ладонью по лицу.

– Ты еще смеешь что-то квакать, жаба ты болотная… Да я тебя удушу как котенка и тут же в лесу закапаю, чтобы никто не нашел…

Уши заложило от громкого визга. Ирка подскочила к Вовке и в истерике вцепилась ему в шевелюру. Он схватил её руку и резко дернул – в руке остались клочья волос. Затем вскочил и, схватив одной рукой Ирку за шею – встряхнул и, развернув спиной к себе, легонько дал ей пинка под зад. При этом, он успел двинуть встающего Пашку ногой в живот. Тот скорчился на земле, захлебнувшись в кашле.

– Послушай сюда, щенок! – закричал Вовка встряхивая Ирку как тряпку, каждый раз, когда она пыталась вывернуться из его захвата. – Если я еще раз увижу тебя рядом с моей сестрой… Если хоть раз… Хоть на пару метров ты к ней приблизишься – я тебе ноги сломаю. Ты меня понял?

Пашка молча лежал на земле. Глаза предательски налились слезами. Он стиснул зубы и ничего не отвечал.

– Партизан, я тебя спрашиваю – ты понял? – Опять заорал Вовка.

Пашка смотрел в никуда перед собой и только шумно пыхтел. Вовка еще раз зарядил ему ногой в живот, но уже не так сильно. Развернулся и, держа на вытянутой руке Иркину шею, стал толкать ее вперед. Та сначала попыталась упираться, а потом и вовсе рухнула в траву. Брат, недолго думая, взвалил ее к себе на плечо и быстрым шагом пошел из леса.

Часть третья

Алка

– Марина, ты что – опять?..

– Вадик, ну чего ты начинаешь? – Марина повисла у мужа на шее и попыталась его поцеловать. – Ну, видишь же – у меня гости.

– Я же просил… – Он брезгливо ее отстранил.

– Ну, Ва-а-адик… Просто девочки забежали на чаек… Мы по чуть-чуть…

– Аля где?

– У себя, где ж ей еще быть… Рисует опять, наверное…

– Что ты за мать такая, а?

– А сам?

–Марина!!! – он повысил интонацию.

– Вадик!!! – строго прервала она мужа. – во-первых – не кричи, у нас люди; во-вторых – тебя никогда нет дома…

– Марина, ты хоть чуточку соображаешь своей головой – ты понимаешь, какое сейчас время? – Зашипел Вадик. -Да я из кожи вон лезу, чтобы вы не голодали и все это у нас было!

– Да ты зациклился на своей работе! Я уже с ума схожу одна дома…

– Ты не одна…

– Ага…

– Может быть, тебе стоит вернуться на работу?

– Опять подтирать задницы орущим спиногрызам за копейки? Спасибо…

– Зато с ума сходить перестанешь… И пить…

– Ой, вот только не начинай, а… Все, я к девочкам, а то они заждались… Неудобно…

– Марина, я еще не закончил… – Вспыхнул Вадик. – Марина!!!

Но, супруга уже ускользнула на кухню, откуда тут же послышался громкое многоголосье женского смеха.

Вадик снял обувь, подошел к кухонной двери и взялся за ручку. Затем укоризненно помотал головой, отпустил ручку и тихонько пошел в комнату дочери.

– Аля! – он просунул голову в дверь.

– Папа! – радостно воскликнула девочка, подняв голову от стола. – Ты сегодня пораньше?

– Да, Цветочек, удалось вырваться. – Вадик посадил дочь на колени. – Как прошел твой день?

– Ну… Я играла… А еще лепила из пластилина…

– И все?

– А теперь рисую!

– А гулять ходили?

– Нет… – грустно помотала головой дочь.

– Почему? – удивленно спросил отец.

– У мамы болела голова, а потом пришли гости.

– Не грусти, милая – Вадик поцеловал дочь в макушку. – Завтра обязательно сходите погулять.

– Хорошо. – тихо прошелестела девочка, явно не веря ему. – Если у мамы опять голова болеть не будет.

– Давай я тебя помою и спать уложу?

– А книжку почитаешь?

– Обязательно! Пока две сказки не прочитаем – даже не вздумай засыпа́ть!


***

Через год мать Аллы перестала справляться и больше не скрывала свой алкоголизм. Несколько раз Вадик разгонял пьяные компании из их большой трешки почти в центре города, а как-то раз нашел жену голую в бессознательном состоянии в лапах какого-то мужика. Они спали прямо в их супружеском ложе.

Потом Марина клялась, что не знает, как это произошло, что ею воспользовались и она ничего не помнит. Плакала, ползала на коленях, вся в соплях и слезах, обещая завязать – только сбе́гай в магазин за пивом. Маленькая Алла все это время проводила одна в комнате, закрывшись на щеколду, которую папа повесил после очередной такой пьянки. От греха подальше.

У Вадима Чернорогова была небольшой цветочный бизнес – три ларька в разных концах города. Между которыми он постоянно и надрывался. Рэкет, вечно меняющаяся «крыша» и дикий развал в стране – не давали делам идти в гору так, как этого бы хотел Вадим. Денег на хлеб с маслом хватало, а времени на семью – нет. Личная жизнь шла под откос с космической скоростью. Больше всего Вадим боялся за дочь, чаще всего предоставленную самой себе, пока ее мать спивалась. Надо было что-то делать. И вот, после того случая с мужиком, Вадим решился – продал ларьки с квартирой, забрал семью и уехал жить в деревню. Купил два участка – один с домом, баней и садом, а второй – с небольшой – ветхой избушкой, которую он переоборудовал под продуктовый магазин. Надеялся, что здесь они заживут спокойной и обычной жизнью – все вместе и рядом. Никаких братков, никаких проверок и податей, а главное – много времени на семью.

Марина сбежала через полтора года. Оставив короткую записку «Прости. Я больше здесь не могу». Она прекрасно понимала, что второго шанса не будет и никто не поедет обратно в город ради нее. А жить в глуши и копаться на грядках оказалось еще хуже, чем работать нянечкой в ненавистном детском саду.

Весть о том, что еще довольно молодой владелец магазина остался без жены – быстро облетела округу. В сельпо потянулся народ. В основном одни бабы. Даже те, кто жил за десять верст и имели магазины ближе к дому – всем хотелось познакомиться с перспективным, работящим, а главное – холостым городским мужиком. В его доме стали появляться гостьи. Некоторые оставались до утра. Все чаще Вадим вместе с открытием магазина, совершал открытие банки пива. Скоро это переросло в обряд. Алла была опять предоставлена сама себе, только в этот раз хотя бы днем в доме не было пьяных компаний. Иногда, когда отец сходился с очередной женщиной чуть на подольше – у нее появлялась нянька. Но, буквально через пару недель Вадим с дочкой снова оставались вдвоем.

Больше всего Алла любила, когда папа вечером заваливался на диван, она забиралась ему под бок, и они вместе смотрели видик. Одной рукой папа обнимал ее и гладил по волосам, а во второй руке у него была неизменная банка пива. Иногда они просто лежали и болтали обо всем на свете, и никто им был не нужен.

А потом появилась тетя Валя.

Валентина была крупной женщиной с большой грудью и бедрами. Она носила сарафаны с яркими цветами и громко смеялась, совсем как мама. Вот только пить не любила. А еще она вкусно готовила и с отвращением относилась к беспорядку. Прошло две недели, потом месяц, а затем и полгода – а тетя Валя все еще жила с ними. И никуда не собиралась уезжать.

Алла сама не понимала – нравится ей тетя Валя, или нет. В доме раньше был бардак и грязь, а теперь чисто и даже посуда всегда намыта. Вместо вечных пельменей и жареной картошки – супы, вкусное мясо и пироги. А еще, блинчики с вареньем и домашним компотом. Только вот, на Аллу, она как будто не обращала внимания. И все время висела на папе. И теперь, вечерами, вместо мультиков по видику и смешных комедий, они стали смотреть нудные фильмы про любовь. Все чаще Алла уходила к себе в комнату рисовать. Папа этого не замечал. Он всегда был в хорошем настроении – то ли оттого, что все так поменялось, то ли оттого, что тетя Валя за ужином наливала ему несколько рюмок водки.

К семнадцати годам Алка расцвела ярким бутоном нежного цветка, как бы некстати пробившегося среди суровой каменистой породы окружающего серого ландшафта, в ее фигуре не по-детски щедро очерчивались все женские линии, отчетливо выделяющиеся через простоватую, подзаношенную, но ухоженную одежду. Пухлые губы, на выразительном лице, в обрамлении светло-пшеничных, чуть вьющихся волос, придавали ей умилительную наивность, присущую славянским крестьянкам. С первого взгляда ее можно было принять за деревенскую простушку – лакомая и легкая добыча, для любого заезжего городского хлыща. И такие нет-нет, но находились среди покупателей небольшого деревенского магазина. Обычно, очередной молодчик, проезжая по трассе, останавливался купить сигарет и чего-нибудь попить, и заходя внутрь, впадал в ступор – он неожиданно натыкался на маленького белокурого ангела, в грязно-зеленых стенах плохо освещенного помещения, среди железных банок консервов, буханок хлеба, мешков с крупой, пакетов полусухого печенья на развес и бутылок водки, батареей оккупировавших две длинные полки, прямо по центру стеллажа за кассой. И ангел этот приветливо улыбался, звонко отзываясь смехом на каждую глупую шутку, которая приходила в голову одурманенного путника. Сладкоголосая серена, заманивающая свои жертвы в ловушку из флюидов и гормонов. Нет, бедняги эти не погибали, но выходили из магазина с двумя плотно набитыми пакетами, в которых было все, чего они не собирались покупать: от молока, перловки и водки, до хозяйственного мыла, или дешевого шарикового дезодоранта. У нее даже были постоянные клиенты, которые специально заезжали в магазин раз за разом, проводя там по часу, общаясь с обольстительной простушкой. Цветы, подарочная мелочевка и дешевые безделушки – все это давно потеряло смысл и цену, так что добрая половина подарков тут же выставлялась на полки для перепродажи.

Бывали случаи, когда какому-нибудь клиенту не на шутку били гормоны в голову, что он терял горизонты и переходил невидимую грань дозволенного – становился слишком навязчивым, требовательно-настойчивым, или не дай бог начинал давать волю шаловливым ручищам – тогда, огромные Алкины глаза, в одно мгновенье менялись: со светло-голубого отблеска лазурной волны, на райском песчаном пляже, до цвета сине-мутной пучины бушующего океана, а голос, из мягкого— звонкого колокольчика, переходил в тональность глухой и шершавой стали железнодорожного бруска рельсы, по которому с резким стуком били ржавым костылем, оповещая о начале рабочей смены на заводе, где-то в глубине серой промзоны. Это был не голос, а вибрация безысходности, крепкой рукой сжимающей горло радужной и липкой сексуальной фантазии, которая ароматной струйкой так и вилась из еще ничего не подозревающей Алкиной жертвы. Трубный зов, взывающий к чему-то темному и бескомпромиссно жестокому в глубине магазина:

– Батя! Ба-а-ать…

И вот уже в симпатичной руке светлого ангела, появлялся небольшой топорик – черный, в буро-красных пятнах, со сверкающей полосой острозаточенной кромки. А сам магазин представал перед беднягой совершенно в ином свете – мрачная полутемная пещера, в недрах которой что-то скрипело, двигалось и пыталось выбраться наружу. Жуткое нечто отзывающееся на оклик «Батя».

– Он сейчас с похмелья – злющий как чертяка. Весь мир ненавидит… А я малолетка – он за меня, вообще, порвет, – скрипел настойчивым шепотом белокурый ангел из ада, и тут же резко – Ба-а-ать!!!

Что-то с грохотом упало совсем близко, прямо за стенкой.

– Да че ты?.. Я ж просто…Да ладно… – мямлила, заикаясь жертва, пытаясь подыскать нужные слова, в суматохе ужаса. – Да не надо… Я понял…Да че ты…

И через секунду старая дверь громко хлопала, за выбегающим человеком.

– Вы сдачу забыли! – Звонкий голос как ни в чем не бывало окликивал ретировавшегося покупателя. За прилавком снова стоял милый белокурый ангел, со светло-голубыми глазами и пухлыми губами бантиком. Топорик для мяса возвращался на разделочную доску и Алка шла в подсобку собирать пивные ящики, которые рассыпались, когда она дергала за веревку под прилавком, пропущенную по полу через сантехническую трубу в подсобное помещение, где конец веревки привязывался к нижнему ящику, а вокруг него стояли несколько таких конструкций – так можно было дергая, ронять по несколько штук. Страшный «Батя» так и не вылез, и не потому, что его не было, а потому, что уже второй год он был в вечно пьяном коматозе и редко из него выходил, и лишь только для того, чтобы мольбой или хитростью завладеть очередной бутылкой любого пойла с градусом.

Вадим спился сам того не замечая, с легкой подачи тети Вали. Его переселили в некогда бывшую мастерскую, которая со временем превратилась в хламовник заваленный масляными инструментами и рухлядью, а в углу, на грязном топчане, храпел не просыхающий, вонючий и небритый алкаш – невидимка.

Хозяйство тетя Валя загребла под себя, а Алка занималась магазином, отдавая ей всю выручку – копейку к копейке, согласно бухгалтерской книге. Тетя Валя не была злобной мачехой, как обычно описывают в сказках – она просто четко разграничила обязанности, не оставив места для душевной теплоты – каждый жил сам по себе, в своем крохотном мире и стараясь как можно реже соприкасаться с остальными домочадцами. Замкнутая система жизнедеятельности – холодная, расчетливая, в которой все зависят друг от друга, без привязанности, излишней заботы и нежности – суровый механизм существования по потребностям.


***

Магазин

– Черт, сиги закончились… – Угрюмо пробубнил Вовка.

– Возьми пачку, только не с прилавка, – томно потянулась Алка, вытащив ногу испод одеяла. – Я потом запишу.

Вовка напялил трусы, засунул босые ноги в галоши и пошаркал вглубь магазина:

– А без записи никак? – недовольным голосом протянул он, – мы ж почти родственники…

– Деньги любят счет! – звонко отрезала Алка, – потом еще перед Генеральшей отчитываться.

– А че, лихо пасет? – Вовка стоял в дверях и ногтями пытался открыть целлофановую обертку на пачке сигарет.

– Строгий учет – как в аптеке. – грустно отозвалась Алка, – Раз в неделю полный отчет, каждый месяц – ревизия. Так что ты не затягивай – долг платежом красен, скоро конец месяца.

– Да помню я, – скривился Вовка, вышел на заднее крыльцо и закурив сигарету сел на ступеньки, – батя должен денег прислать – сам жду.

– Зря ты к дядьке в помощь не пойдешь – какие-никакие деньги.

– Ну че ты опять начинаешь? Возиться в солидоле и масле, за жалкие гроши? – Ловким шлепком прибил комара на спине. – Ну, прям мечта всей жизни.

– Деньги не бывают «жалкие», они бывают либо свои-кровные, либо чужие. Либо их нет.

– Аль, не умничай, а… Тебе это не идет.

– А тебе идет?

– Мужик должен быть умным – это его прямая обязанность, как главы семьи!

– А баба, значит, должна быть тупой – помалкивать, улыбаться, варить борщи с котлетами и снимать обувь с хозяина после работы? – обиженно надула губы Алла.

– Да ладно, ну чего ты завелась-то? – Вовка скинул галоши и рывком залез под одеяло, прижавшись к голому телу подруги. – Давай лучше утренней гимнастикой позанимаемся, а?

– Да тебе только одно и надо…

– Куда ж без этого? Я нормальный «пацан» – у меня зов природы! Смотри какой…

– «Нормальные пацаны» подарки дарят и цветы, а потом в койку тянут…

– Будут тебе цветы… – Замурлыкал он и потянулся губами к ее шее.

– Фу, табачищем воняешь… – она отпихнула его с силой, так что он чуть не улетел с узкого топчана. – Отстань говорю, не хочу я…

– Да ё-моё, ну вот че ты опять завелась-то, как старый трактор? Водички попей, может полегчает…

– Сам пей, достал… – И она отвернулась к стенке.

– Аль… Ну Аль! – Володя начал водить пальцем по линиям ее спины, – ну не дуйся!

– Отстань ты! – Алла дернула плечом, как бы стараясь скинуть его руку с себя, в голосе слышались слезы.

– Ну ты чего, принцесса моя?

– Да ничего – надоело все!

– Что тебе надоело? Мы вместе, лето на дворе, солнце светит, птички поют – все отлично.

– Птички? Лето? – Алла развернулась, ее лицо было влажным от слез, покрасневший нос шмыгал, а голос дрожал: – да лето уже скоро кончится, а птицы улетят на юг, а ты … Уедешь в свой город, и я останусь здесь одна в этой глухомани. И вместо солнца будет серая слякоть, а вместо птиц – волки выть. И я никому тут не буду нужна…

– Аля, цветик мой – семицветик, да не расстраивайся ты так, я же приеду следующим летом.

– Да ты сейчас мне все что угодно наплетешь, лишь бы я тебе дала…

– Да брось ты…Я же тебя люблю!

– Ага, любит он… Поматросишь и бросишь. Приехал тут, с городскими понтами и думаешь, что все вокруг тупые чурбаны деревенские? Пыль в глаза напускал, а я уши развесила и прыгаю как обезьяна на веревке!

– Аля, ты че городишь? Какая обезьяна? Ты о чем вообще?

Алла резко села на кровати и злобно вперила красные полные слез глаза на Вовку, одеяло гармошкой сползло, обнажив упругую молочную грудь:

– Хватит мне лапшу на уши вешать. Скоро Гореловых выпустят, и ты сюда больше ни ногой. Ты думаешь – я этого не понимаю? Да они тебя на куски порубят и в лесу закопают, как только увидят. Поэтому, следующим летом, тебя здесь точно не будет. Это любому дураку ясно.

– Хмм…

– Че ты хмыкаешь? Ты действительно думаешь – я такая тупая, что не могу понять очевидного? Я для тебя просто телка, которую можно доить, пока дает…

– Да не так все…

– А как еще, Вова? Ты уедешь к своему богатому папаше в город и через полгода забудешь про мое существование. Пойдешь учиться на крутую профессию, потом папаша устроит тебя на сытую должность – бабки рекой потекут, семью заведешь, квартирку в центре города, тачку…А я буду гнить здесь, пока не сдамся и не выйду за какого-нибудь местного мудака только потому, что устану быть одной и ждать тебя, как дура. А потом он наштопает мне детей, сопьется и будет колотить нас и всю душу выматывать. А я, либо прибью его ночью, либо сама повешусь…

– Аль, ну ты че нагоняешься-то?

– Нагоняюсь? Да тебе правда глаза колет – мы же оба знаем, что я тебе не нужна – я просто развлекуха на лето. Такие, как ты, не женятся на таких, как я – деревенщинах. А ты знаешь, между прочим, что я всю жизнь мечтала быть художницей? Что я мечтала поступить в художественный институт – а потом рисовать мультики детям? Странно слышать такое от продавщицы – деревенщины? Да ты даже ни одного моего рисунка не видел…

– Ты сама не показывала, – возмутился ошарашенный Вовка.

– Да разве тебе это интересно? Ты ничего обо мне не знаешь… Сиськи и жопа – это все что тебя во мне интересует. Ну и бухла в долг перехватить. Да чем ты лучше любого местного обалдуя? Такой же тунеядец и проныра.

– Аль, да успокойся ты… Давай нормально поговорим – не гони так.

Алла вытерла мокрое лицо одеялом и немного поутихла. Вовка встал в дверном проеме и снова закурил:

– Да, может в чем-то ты и права – я не смогу приезжать в деревню, пока Гореловы будут тут. С ними все понятно… Нет смысла нарываться лишний раз.

– О чем я и говорила…

– Можно я закончу? Спасибо. Тебе еще семнадцать лет, и я не могу тебя забрать с собой! Ну, вот подумай сама – вот приедем такие к моим родичам – здрасьте, это мы! Мы любим друг друга и теперь будем с вами жить! Так, что ли? Да тебя этим же днем обратно отправят, даже чаю попить не успеешь. Или что – будем жить на улице? Счастливая бомжацкая семья? Ты считаешь, что я ни разу об этом не думал? Не искал варианты, да?

– Это все, на что хватило «умного мужика»– главы семьи? Других возможностей ты не нашел? Пфф…

– Ну давай, раз такая умная – посоветуй что-то лучшее. Может у тебя есть суперплан, а?

– А может и есть… – с вызовом откликнулась Алла.

– Ну, давай выкладывай – я послушаю.

– А почему ты не рассматриваешь вариант, в котором мы бы жили отдельно от всех в городе? Снимали бы жилье, учились – работали? Как все обычные люди. Или тебе гордость не позволяет слезть с папашиной шеи? Страшно от кормушки оторваться, боишься клювик обломать о самостоятельную жизнь?

– Алла, о чем ты? Кто тебя возьмет на работу, несовершеннолетнюю?

– Мне осенью будет восемнадцать, между прочим. Я могла бы подрабатывать в любом магазине – опыта хватит.

– А на что мы жилье снимем? Даже комната в коммуналке стоит денег, которых у нас нет. Батя мне точно ничего не даст – я даже не представляю, как он отреагирует на нашу затею. Выгонит пинком под зад и все.

– Слабак…

– Слышь, умная, ты за языком следи.

– Да ты только скулишь как дворняжка – папочка то, папочка се… А сам без папочки ничего не можешь. Да какой ты мужик…

– Так, успокоилась, я сказал. Я тебе о серьезных вещах… Ты думаешь, что все так легко и просто в этом мире? Я только из армии вернулся, у меня даже друзей в городе не осталось – ни перекантоваться, ни денег одолжить…

– Проблема только в деньгах?

– Да, моя милая – деньги правят миром. Есть деньги – нет проблем; нет денег: весь мир – одна большая проблема.

Алла вдруг сосредоточенно посмотрела на Вовку и тихо сказала:

– Есть у меня деньги.

– Да откуда – собственный магазин ограбишь? На недельную выручку? Ну разве что на билет до города хватит.

– Не ограблю – мы его сожжём.

– Че? – Скривился Вовка.

– Через плечо, – огрызнулась в ответ Алка. – Сожжём магазин – он застрахован.

Вовка задумчиво потер шею – та-а-ак…

– Ты думаешь, почему мы с Генеральшей так живем? Потому что мой папа, перед тем как скатиться в алкоголики, переписал все имущество – дом на нас двоих с Генеральшей, а магазин на меня одну. Поэтому она меня и терпит – мой магазин хоть какие-то деньги дает, а выселить меня не может, пока я несовершеннолетняя, но как только стукнет восемнадцать – дом продаст и купит мне какую-нибудь халупу на окраине и вышвырнет вместе с отцом-алкоголиком.

– А магазин?

– А что ей магазин – старая рухлядь, которая еле на плаву держит – миллионы не приносит, летом еще как-то вывозит, а зимой совсем тухло – еле концы с концами сводим. Хорошо хоть в минус не тянет.

– А страховка большая?

– Хватит, чтобы переехать в город.

– И как ты хочешь его спалить, что бы никто ничего не понял?

– А вот это, мой дорого́й, уже на твоей совести – ты же у нас мужик, вот и покумекай своей умнойголовой.

– Пфф… – Шумно выдохнул Володя и недоуменно поскреб затылок пятерней. – Тут надо подумать.

– Ага, только не затягивай шибко… – Поднажала Алка. – Там еще с выплатой возни будет – замотаешься. До конца лета успеть бы…


***

Спустя два дня Вовка заехал в магазин и втащил через задний вход три железных канистры по двадцать литров каждая.

– А это еще что? – задрала бровь Алка.

– А ты все уничтожить хочешь – подчистую? – Хмуро отозвался Володя. – Водку, консервы и колбасу хотя бы припрячем. Глупо добро губить.

– Пхах… И ты думаешь, что у меня здесь столько водки имеется? Да тут от силы три-четыре ящика наберется… Я так много не держу – не универмаг.

Володя удрученно вздохнул и присев на канистру достал сигарету:

– Это сколько выйдет? В литрах если?

– Двадцать на три, по пол-литра – тридцать литров. – Профессиональным тоном продавщицы отчеканила Алла.

– Ты же сказала – четыре ящика?

– А народу я что продавать буду? Ты пока собираешься – мне мужикам родниковую воду предлагать, что ли? Ящик оставлю на реализацию.

– И надолго его хватит? – Погрустнел Вовка.

– Зависит от дней недели: на выходных полностью уйдет; на буднях – дня четыре.

– Так сегодня же четверг?

– Ага! Рекомендую поторопиться.

– Да чего ты гонишь-то? – Он огрызнулся. – Поспешишь – людей насмешишь!.. А в нашем случае – вообще, на нары загремишь!

– Ой, не надо только ныть, – закатила глаза Алка. – Тебя папка вмиг отмажет, не впервой, знаем. А вот ты сейчас полмагазина вынесешь, а потом я людям что скажу – неожиданно все кончилось и тут, случайно, магазин сгорел? Я же не совсем дура, Вова. Сделай так, чтоб никто не подкопался. Чем-то придется пожертвовать – не жмотничай.

– Тебе самой-то не жалко? Вы же за это заплатили уже?

– МНЕ! ИЗ ЭТОГО! НИЧЕГО! НЕ ЖАЛКО! – словно молотком по пальцам пробила неожиданно разъярившаяся Алка. – Ни одной копейки этой мрази!

– Ладно-ладно! Ты чего? Вон вся красная какая – выдохни уже!

Алла неожиданно сделала шаг к Вовке и прижав его голову к своему животу, начала с настойчивой нежностью теребить волосы руками:

– Володька, милый… Я так устала здесь… Забери меня, пожалуйста, а?.. Не могу я с этой мразью больше… Просто сделай все хорошо, и мы сможем уехать отсюда навсегда. Пожалуйста, хороший мой – ты же умный… И сильный… И храбрый… И…

– Ла-а-адно! – Вовка зарделся и обхватив Алку двумя руками схватился за ее ягодицы. – Солдат ребенка не обидит: сказал – сделает!

– Когда?

– Сегодня! Ночью будем вывозить.

– А куда?

– Есть одно местечко, сейчас поеду-гляну! – Он встал и собрался уходить.

– Володя…

– А?

– Ты же понимаешь, что, кроме нас двоих, об этом никто не должен знать? Здесь такие тайны долго не держат…

– Ты меня совсем за идиота не держи, да? В лесу все спрячем, в заброшенной сторожке.

– Ладно… Просто страшно мне до жути…

– Не боись, ты же со мной! – теперь уже Вовка притянул Алку к себе и смачно впился в ее губы. – Только завязывай уже про батю моего говорить – я сам по себе и мне никто не поможет, поняла? Вместе плывем – в одной лодке, вместе и потонем.

– Сплюнь, глупенький!

Вовка сплюнул и три раза постучал по лбу и, прихватив лишнюю канистру, вышел.


***

– Дядь Игорь, а здесь, вообще, охотники есть?

– Откуда ж, Вов? Я не любитель; Серега из двадцать четвертого тоже… У Валерки когда-то двустволка была, но он ее давно пропил…

– Ну а в соседних деревнях? На всю округу ни одного охотника совсем?

– А ты никак в охотники решил податься? – подхватила тетя Света, разливая душистый кроваво-красный борщ по тарелкам. – В армии не настрелялся, что ли?

– А почему нет? – Весело отозвался парень. – Стрелять я умею и люблю…

– А зверей тебе не жалко совсем? – Скуксила гримасу тетка, – У них же детки малые…

– Люди всегда охотились – это наша сущность и право сильнейших! – Гордо заявил Вовка. – В природе же как: либо ты охотник, либо добыча.

– Кто тут сильнейший? Ты попробуй на медведя без ружья выйди… – Усмехнулась женщина. -Да что там медведя – хотя бы на кабана с дубиной! Вот тогда ему и покажешь – кто тут сильнейший!

– А чего сразу на медведя? Я может на косулю собрался, или тетерева какова…

– Тебе что, жрать нечего? Люди охотились, чтобы есть. Вот тебе суп – жуй! – Вспылила Светлана. -А если так руки чешутся— завтра курицу заруби – тебе тетерев, а нам ужин. Хватит сил?

Володька нахохлился и, уткнувшись лицом в тарелку, с шумом начал хлебать горячий суп.

– Ты знаешь, Володь, – по-отечески поддержал парня дядька, – у нас просто не самые удачные условия для зверья – одни поля вокруг. Конечно, нет-нет, да пробежит кабанчик или косуля, но, это больше исключение… Птица в основном мелкая – там и для кота маловато будет – зря загубишь. Вот по осени – косяки летят – «стреляй – не хочу»!

– Мм… – Промычал Вовка в ответ, всем видом выказывая разочарование.

– На охоту далеко ехать надо, за область. Здесь лес редковат. Ты лучше рыбалкой займись – вот речка у нас отменная. Не Дунай, конечно, но прокормит с лихвой!

– Ага…


***

– Вовик, а далеко толкать-то? Тяжелая зараза!!! – Взвыла, наконец, Алка. – А по дороге никак нельзя было? Темно же уже…

– Толкай…

– Ну, Вов… Ну не могу я больше…

– Давай до тех кустов и там остановимся…

Тяжелый мотоцикл, до отказа забитый продуктами, резко вставал и не хотел двигаться, как только наезжал на камень, или торчащий корень на узкой тропинке. В темноте невозможно было маневрировать, но две темные фигуры упорно продолжали его толкать, тяжело отдуваясь и чертыхаясь. Наконец, они заехали за пышные кусты сирени и остановились отдышаться.

– Дальше я поеду один, а ты иди домой…

– А как ты сам потом?.. В лесу, поди – глаз выколи.

– Разберусь – у меня фонарь есть.

– Так, а чего ты его раньше не включил? – Алка возмущенно пыталась перевести дыхание.

– Аля, ну не тупи, а?! – Огрызнулся Володя. – Если бы кто увидел, как мы тут корячимся, не дай бог решил помочь. И что бы ты ему сказала?

– Да здесь никто в такое время не шляется – все давно дрыхнут по домам. – Огрызнулась в ответ девушка. – Давно бы уже уехал.

– Иногда лучше перебздеть, чем недобздеть! – Строго отрезал Вовка, вспоминая историю двухлетней давности. – Я погнал, а ты дуй домой. Завтра будет сложный день. Главное – без нервов!.. И все получится!

– Слушаюсь, мой генерал! – Алла чмокнула его в щеку. Взревел заведенный мотор и Вовка, оседлав его, врубил фару – мощный свет залил всю округу. Алка только успела крикнуть «Удачи», и тяжело груженная махина сорвалась с места, оглушая окраину деревни мощным ревом.

Еще пол ночи Вовка сгружал продукты в старую— заброшенную сторожку, одиноко покосившуюся на опушке дальней лесополосы: две канистры с водкой, слитую без разбора из большей части бутылок, палки копченой колбасы и головки сыра, консервы, печенье и шоколад с конфетами – все ценное, что можно было тайком спасти и не бояться, что оно испортится в полусгнившей лачуге.


***

– Ты вату принесла?

– Да, вот…

– А спирт где?

– В подсобке, сейчас принесу.

– А сразу не приготовить было?

Алка уже ушла, аккуратно – по памяти, обходя в темноте все углы и препятствия. Володя стоял возле старого электрического счетчика в торговом зале, фонарик на голове освещал ветхую проводку. Он нащипал легкий пучок ваты и пытался успокоить нервно дрожащие пальцы. Нужно было аккуратно подсунуть эту вату за провода, но сначала обрызгать все спиртом – спирт выгорит и не оставит следов, в отличии от бензина, а вата поможет огню продержаться пока он не разгорится на старых обоях как следует. Да где же эта Алка провалилась?

В темноте нащупав замочную скважину двери в подсобку, Алла аккуратно вставила ключ и повернув два раза толкнула дверь, предварительно приподняв ее за ручку, чтобы та не скрипела на просевших петлях. Дверь пошла, но в какой-то момент во что-то уткнулась и встала. Алка чертыхнулась и надавила посильнее плечом – дверь с трудом поддалась. Послышалось короткое мычание, какое-то причмокивание и за дверью кто-то грузно заерзал. Алка напряглась всем телом замерев. Все затихло. Через полминуты тишины девушка все же решилась протиснуться внутрь.

– Только бы не медведь… Господи, только бы не медведь!!! – взмолилась про себя потная от страха Алла. В подсобке воняло перегаром и было слышно, как кто-то глубоко дышал похрипывая. Алла отодвинула край плотной занавески и впустила блеклый лунный свет внутрь – он упал на предметы серыми тенями, озаряя лишь силуэты. Вполне достаточно, чтобы распознать на топчане человеческое тело, развалившееся в раскоряку – одна нога свешивалась и подпирала дверь ведущую вглубь магазина, левая рука свисала, а правая была закинута под голову – на топчане спал пьяный Алкин батя.

Он проник в магазин с заднего входа, надеясь обнаружить в подсобке хоть какой-то алкоголь на хранении. Это был вариант «НЗ», после которого, Вадику обычно прилетало от домашних. И именно сегодня его как раз прижало, и он решил воспользоваться планом «Б».

Не найдя в подсобке ничего сто́ящего, Вадик попробовал вломиться в торговый зал, однако, плотность двери была выше плотности тщедушного тела алкоголика и больно тюкнувшись о твердое деревянное полотно, он откинулся назад, завалившись спиной прямиком на небольшое лежбище. Решив дать себе немного времени и отдышаться, он через пять минут уже благополучно дрых, неаккуратно развалившись – как упал, так и заснул.

– Сука, ты… И мразь! – Алка уселась на пол и вытерла рукавом накатившие слезы. – Ненавижу тебя. Тряпка поломойная… Ну почему, ты все время всем всё портишь?

Она посидела еще минутку, собираясь с мыслями, а потом схватила банку со спиртом и выйдя в зал – заперла за собой дверь на ключ.

Магазин горел ярко и долго. Тушили всей деревней – бабы, причитая, бегали с ведрами, а мужики покрякивая и тяжело дыша подхватывали перегоревшие балки и доски баграми, оттаскивая их в сторону; но все было тщетно – слишком старым было здание и в один момент почерневший остов обрушился, обвалив за собой остатки ветхих стен и последний раз, вспыхнув снопом искр до самого темного неба – обжег высоко висевшие звезды.


***

– Почему ты все время молчишь? – Не выдержал Вовка. Он уже вторые сутки был взвинчен донельзя – нервы совсем сдавали, и он постоянно курил, одну за одной, сигареты. – Тебе что – все равно?

– Нет… – Помедлив и еле слышно ответила Алка.

Они сидели на краю леса, облокотившись спинами на покрытые мхом валуны, когда-то стащенные сюда с полей. Их сложно было различить на общем фоне – люди и камни были одинаково серыми, и вместе, как одна неразделимая и молчаливая группа, упорно смотрели в бесконечно уходящее в горизонт поле.

– Он же твой отец…

– Да…

– Ты даже не плачешь…

Алка упорно продолжала смотреть вдаль, а вся ее поза и взгляд, отражались в печальной монументальности и весь её вид выражал немую скорбь, которая бывает, только когда человек перенес невыразимую боль, принеся в жертву нечто глубоко сакральное. Что можно было сказать ему – этому никчемному, эгоистичному трусу, который только скулит разрываемый страхом изнутри. Что может понять этот маленький, глупенький пацанчик, все мужество которого сводится к мелким хулиганствам? Что он может видеть и замечать, кроме своего бешено бьющегося в истерике, маленького сердечка? Как он сможет это все понять? Если он даже сам не понимает – о чем спрашивает? Глупые вопросы – глупого, незрелого мальчишки.

– А зачем плакать? Разве слезы смогут что-то вернуть?

– Ну, это как-то ненормально – не плакать, когда умер твой близкий… – Вовка никак не мог собраться и его голос из нарочно спокойного, нет-нет да взлетал на истерические высоты. – Это же мы виноваты…

– Сам виноват. – Слишком спокойно парировала Алка. – Нечего было влезать куда не следует.

Володя резко повернулся и вперил взгляд на подругу, глаза его были дикими и красными: – ты же была там! Как ты, вообще, могла его не заметить?!

Алла молча пожала плечами.

– Я помню, – продолжал Вовка, – ты еще пропала надолго. Я тогда подумал, что ты передумала…

На самом деле, в тот момент – сам Вовка уже передумал, но, когда он окончательно созрел до этой мысли, неожиданно и как-то слишком резко появилась из темноты Алка и так решительно стала подгонять весь процесс, что у него просто не хватило духу признаться в своей слабости.

– Ты же вышла совсем не своя – другой человек. Я тебя такую не знаю… Ты и сейчас такая – как робот…– Алка продолжала молчать, только лицом стала серее. – Мы сожгли человека… Твоего родного отца! ОТЦА!!! А ты даже слезинки не проронила… Ты… Ты нормальная вообще?

– Да что ТЫ сам знаешь о нормальности, вообще? – Взвилась, наконец, девушка, и ее слова полились как пули из крупнокалиберного пулемета, разрывая в клочья всё, что было у нее на пути. – Ты жалкий мальчишка, который вечно прячется за папкину спину. Поэтому ты сейчас так плачешь, о моем папашке? Тебе просто страшно, от одной мысли, что твоего отца вдруг не станет, да? Кто тогда будет помогать тебе и вытаскивать из всего дерьма, в которое ты постоянно влезаешь… Думаешь, ты герой, потому что в армии побывал? Ага, как бы не так… Всем известно, что ты просто сбежал, поджав хвостик… Тупо отсиделся… Хотя, чем это лучше – чем тюрьма? Просто чтобы в ментовке не было на тебя дела, так?.. Что бы жить с чистого листа, да?

Алка вскочила на ноги, вся пунцовая и взъерошенная, похожая на маленького воробья в драке. Её руки сковало, а кисти судорожно сжимались:

– Ты хочешь поговорить о нормальности? А что для тебя значит – нормально? Нормально – когда маленький ребенок боится собственную мать, словно чужую тетку? Нормально, когда детство заканчивается, даже не успев начаться? Нормально, когда твой папашка подсовывает тебе еще более страшную тетку, вместо матери-алкоголички, которая не видит в тебе, не то что ребенка, а просто человека? А сам, в это время, тупо спивается и превращается в уродливого – вонючего бомжа, который ворует у собственного ребенка… Это нормально? А эта тетка, как злая мачеха из «Золушки» – забирает все последнее, что есть в этой несчастной жизни и превращает ее в ад! Это нормально?! И ведь его никто не просил туда лезть… Я столько раз его прощала…Столько от него вытерпела… Почему именно в ту ночь ему нужно было опять туда залезть? А знаешь почему – потому что он слабак и тряпка… Потому что синий змий ему стал дороже родной дочери… За что мне его любить? Просто за то, что дал мне жизнь – полную дерьма? Да туда ему, уроду, и дорога…

– Так, ты его видела! – Закричал Вовка и его глаза неестественно вылезли, расширившись до предела на бледном осунувшемся лице. – Ты это специально… Ты…

– Да пошел ты!..– Алла выплюнула в его рожу эти слова и развернувшись резко пошагала прочь.

Володя вскочил и догнав, схватил за плечо, развернув к себе:

– Дура! Ты и меня втянула во все это…

– Да отвали от меня, козел! – Она оттолкнула его и навзрыд закричала: – ты просто сосунок, который боится за свою шкуру! Тебе страшно, потому что ты трус и чмо! Потому что теперь, даже папка тебя не отмажет – если он узнает, то сам посадит тебя в тюрягу. И поделом тебе! Потому что ты такой же трус, как и все! Давай беги к папочке… А не можешь, да? Не-е-ет, не можешь! Вот и живи теперь с этим, тряпка!

Она развернулась и побрела прочь, шатаясь из стороны в сторону – шла и рыдала. Сейчас, наконец, она могла себе это позволить. Она была совершенно одна в этом мире – маленькая, никому не нужная сирота. И эти слезы, так долго копившиеся последние годы, давали ей право быть сильной и идти дальше – бороться с этим безжалостным миром. Одна против всех.

А Вовка завалился на землю, снова жалкий и никчемный, и все, что он мог – орать вслед уходящей Алке:

– Дура! Ты такая дура! Что ты наделала…


***

Ножик

На похороны, как водится, собралась вся деревня. Бабки охали и кряхтели, сетуя о несправедливости безвременной кончины и пуская слезу от мысли, что век человеческий недолог, а пути господни – неисповедимы:

– Ох, Петровна, что делается-то… Что творится… – Причитала седовласая, с круглым, схожим на пожухлое яблоко лицом, старушонка.

– Ой, не говори, Маруся, беда-то какая… Ой беда… – Вторила ей высокая, сухая, как зимняя ветка рябины, Петровна.

– А я слыхала, будто это соседские подожгли. Ночью. У них-то, в магазине, все дороже – никто и не ходит. Вот и спалили наш, чтобы к ним все ездили. – Подхватила третья, сжимающая скрюченными от артрита пальцами клюку.

– Да где слышала-то? Это ж я тебе давеча толковала… – взъерошилась круглолицая. – Мы еще чай пили у меня, на веранде. Совсем запамятовала, Филипповна?

– Да не-е… Это мне с утра, Валерка Анисимов поведал… – Расхорохорилась Филипповна. – Проезжал, на лисапеде своем, а я курям траву как раз у забора щипала. Он мне так и сказал – соседи это, не иначе!

–Да я тебе это говорила! – Не унималась Маруся. – Я у них в том месяце была, на цены глянула: батон хлеба на тридцать пять копеек дороже; а сахар – на все пятьдесят! Я и покупать ничего не стала… У иродов этих… Вот они наш магазин-то и сожгли!

– А куда это, Валерка, спозаранку мимо тебя катался? – Прищурилась Петровна.

– А я почем знаю? Ехал себе и ехал… А меня увидал и остановился, спросил – пойду ли я на похороны, ну и про магазин рассказал. А табачищем-то навонял – рядом стоять невозможно… Ну я и пошла в дом. Вот так и было…

Все трое понимающе закачали головами.

В сторонке собирались мужики – молчаливо хмурились пожимая руки и стреляя друг у друга папиросы:

– Сашка, ты железяки свои сдал?

– Нет, Семеныч, валяются еще… А чего?

– Да у меня там тоже скопилось трохи… Можно сообща, а? Да на рыбалочку махнем. Пора уже…

– Пора, да? А как повезем?

– Да вон, Валерку снарядим, да, Валерка? – он пихнул локтем соседа.

– Куда собрались? – не понял, зазевавшийся мужичонка.

– Железяки есть? На рыбалку пора…

– Не-е-е… Я свои еще на той неделе сдал…

– А чего помалкивал? Значит, гроши есть?

– Откуда? Своей отдал…

– Прям все и отдал?

– Да там и были-то – слезы!

– Ну-ну…

– Вот тебе и «ну-ну»! – огрызнулся Валерка. – Мне тут, знаешь че…

– Че?

– Филипповна заявила, что магазин-то – соседские спалили.

– Да ну?

– Ага! Вместе с Вадимом… Опоили, закинули вовнутрь и все – нет больше конкурента. Теперечи все к ним кататься будем.

– Да ей то почем знать? Погоди, а ты когда уже с ней покалякать то успел? Я же с тобой пришел…

– Да с утра еще… Мимо ехал, а она на лавке торчала – ну и поздоровалась. Я покамест курил – она и рассказала… Говорит – видел там кто-то, как машина у магазина стояла – и будто такая, как у хозяина соседского.

– А ты куда с утра ехал? У тебя хата с другого краю… – И обернувшись к соседу: – Сашка, а у Филипповны че осталось, не знаешь?

– Да полно́! Когда бы у нее не было? Только деньги неси…

– Ай-яй-яй, Валера… Сколько взял?

Валерка потупился: – да полушку…

– А че ты нам слюни по бороде размазываешь – сдал он…

– Ну, отдал!.. Но, не все…

– С собой?

– С собой! – хлопнул по карману затертого пиджака Валерка.

– Надо бы опрокинуть… А то тут пока начнут…

– Да легко! – Бодро отозвался тот. – Я вот чего задумался…

И мужики спешно двинулись в сторонку, размышляя – правильно ли накроют на стол и много ли имеется в наличии водки; ведь надобно хорошенько проводить усопшего, чин по чину, иначе не будет покоя ни самому ушедшему, ни провожающим его.

Женщины сочувственно качали головами:

– А ведь когда приехал – какой мужик был, а?

– Да довела его, Валька эта… Ни себе – ни людям.

– Ой, не говори!.. Такого мужика сгноила…

– А мне, мой, сегодня с утра сказал, что она с соседским снюхалась – они его вместе и спалили.

– Да ты что? Это с Витькой, что ли? А Машка куда глядела?

– Да каким Витькой… С этим, как его… Михалыч, который – из соседней деревни – хозяин магазина ихнего.

– Да, ну-у? Так, у него ж баба есть… И детки…

– Ну, есть… Аж трое… А эта-то не рожавшая – считай, как с молодухой, понимаешь?

– Вот же ж кобель, а…

– А хитрющий – бабу зацапал, мужика ейного схоронил и бизнес его туда же. Теперь один на всю округу торговать будет. Цены задерет, мама не горюй! И ведь будем последние копейки носить…

– Да куда уж деваться… Ох, Господи Боже!

Бабы перекрестились, а в настороженных глазах у каждой, бегущей строкой отражалось – «слава всевышнему, это не мой… Прости Господи!»

А молодежь старательно соблюдала рамки приличия стоя позади всех, но нет-нет раздавались шлепки, взвизгивания и смешки, потом кто-то выразительно «шикал», затем короткая пауза и новый брызг сдавленного смеха.

Володя мялся поодаль от всей процессии – бледный и осунувшийся. Много курил и ни с кем не общался. Лишь искоса бросал взгляды на Алку, которая теперь была так невыразимо далека и такая чужая, стоя всего в паре десятков метров. Прямая и гордая, а в глазах не единого намека на скорбь или страх – будто, весь процесс никак ее не касался, и что она лишь случайный свидетель чужого горя, а ни как не прямой его виновник.

А ведь она была такой милой и наивной – на грани глупости, в своем очаровании – маленькая деревенская девчонка-продавец. Как он любил обнимать ее, прижимаясь всем телом, отчего чувствовал себя таким большим и значимым – а она, с таким серьезным видом слушала его демагогию о жизни; задавала наивные – несуразные вопросы; а еще так по-детски складывая губки бантиком и плаксиво дулась от обиды, если он ненароком задевал ее острой мужицкой шуткой.

Вовка дарил ей уверенность, а в ответ обретал пьянящее чувство значимости – она верила, что нужна ему, а он понимал, как важен для нее. И с каждым поцелуем, с каждым объятием и после очередной близости, чувство собственной важности росло в нем, раздувая, как теплый воздух – воздушный шар. И шар пари́л высоко в небе, над воздушными замками из облаков, а теплое летнее солнце освещало девственно-чистый горизонт…

Пока она не накинула на него веревку и не стравила на землю, прочно привязав и навалив на него глыбы страха… Нет больше шальной свободы – он просто был средством; никакой наивной простоты – у детской игры оказался взрослый сценарий; и нет больше лёгкости – тяжким гнётом давит камень преткновения на грудь…

Ну почему же?.. Почему??? И нет ответов на все эти «почему» и «зачем» … А только тупая боль в области солнечного сплетения и страх, острым жалом торчащий между лопаток… И голова тяжелая от непроглядного тумана сомнений. – Надо что-то делать… Надо просто поговорить и все станет – как раньше: надо просто довести план до конца и доказать – я не мальчик, я готов, и мы в одной лодке – вместе плывем и вместе потонем. Просто пусть поверит в меня снова и примет – я скучаю по ее объятьям. Просто пусть даст мне шанс…

Закрытый гроб уже стоял на двух табуретах, рядом с разверженным зевом холодной ямы и люди, обходя его по одному, клали на него руки, шепча прощания и утирая слезы. Подолгу не задерживались – не было друзей у Вадика, лишь сочувствующие соседи, печальные зеваки, да неравнодушные клиенты магазина. Завершающими шли сожительница и дочь – обе держались ровно, без слез на лицах; хотя, Валентина, вечером накануне – махнула рюмку горькой за упокой души, и не совладав, дала волю чувствам: отпустила поводья эмоций и уткнувшись лицом в ладони, глухо разрыдалась – часто всхлипывая и совсем недолго.

Она грустно постояла у гроба, ритуально положив пухлую руку на крышку, и что-то пожевав одними губами на прощание – ушла давать указания работягам, надеясь, что они еще не накидались и в состоянии выполнять работу, а не уронят гроб при спускании в могилу, как в позапрошлом году, на похоронах Сергеевны.

Алла, не задержалась возле покойного и полминуты – лишь остановилась на несколько секунд, не возложив руки, и сказав что-то очень краткое – развернувшись, пошла прочь с кладбища.

– "Слабак", – разобрал Володя по ее губам и невольно содрогнулся. Затем очухался и поспешил вслед за уходящей девушкой.

Настиг ее уже за кладбищем:

– Аля! А-а-аль! Да погоди ты…

– Чего тебе?

– Поговорить хочу…– Она молчала. – Давай обсудим как-то…

Быстро взметнула на него глаза и взгляд этот, был перчаткой – брошенной в лицо. Но, ничего не сказала.

– Прости меня… Ты понимаешь – я растерялся. Я… Я просто испугался. Прости меня, пожалуйста, а? Все наладится, я обещаю… Просто поверь мне! Мы справимся, мы уедем в город, мы уедем отсюда… Я помогу тебе с документами – буду возить тебя в область, на оформление. Мы получим страховку и уедем, как ты и хотела. А там что-нибудь придумаем, я клянусь! Просто дай мне шанс, а?

– Успокойся, – очень тихо и равнодушно оборвала его Алла, – не будет никакой страховки: приезжал инспектор и заявил, что алкаш сам спалил лавку, по-пьяни. Не страховой это случай.

Вовка утратил дар речи – всё, нет больше плана, ведь нет страховки – нет денег. Нет денег— нет планов. Почему она так спокойна? Почему она всегда такая спокойная? – Почему?

– Что почему? – Переспросила Алла.

– Почему ты такая спокойная? – Сиплым голосом переспросил ошарашенный новостью Вовка. – Что ты теперь думаешь делать?

Алла снова уколола его вызывающим взглядом и слегка повернув набок голову, какое-то время пристально взирала на него снизу вверх, а затем, чеканя каждое слово, спросила:

– Вот, на кой черт ты мне такой нужен, а?

И развернувшись пошла своей доро́гой.

– Как паршивого щенка… – Прокатилось у него в голове, – как надоевшую, ненужную собачонку…

В груди ломило – нечем было дышать и очень хотелось плакать. Лицо сделалось пунцовым и прокля́тый ком в горле мешал сглотнуть сухую горечь от сигарет. Зубы крепко прикусили нижнюю губу, не давая вырваться рёву, застывшему где-то глубоко внутри. – Сволочь, Алка… Просто кинула и все…

Пить. Чертовски хочется пить. Надо валить отсюда. Куда? Только не домой…

Раньше он поехал бы к Алке, а теперь совсем некуда. Хоть в лес беги…

Лес!

Вовка почти бегом добрался до мотоцикла и рванул по дороге, обдав пылью трущихся на обочине мужиков.


***

Бросив транспорт на едва приметной тропинке, Володя побрел через бурелом и кусты вглубь леса – к заброшенной сторожке.

– Коза ты, Алка, вот ты кто. Не нужен я тебе, значит, да? Отлично! Ла-а-адно, поглядим!..

Избушка была сложена из тонких стволов деревьев, и подоткнута мхом. Давно забытая, вся перекосилась и поросла зеленым ковром. Вовка аккуратно отодвинул полотно двери, сколоченное из тесаных досок и просто опертое на дверной проем, и ввалился в полутемное помещение. Внутри было промозгло и пахло гнилью. Через единственное окно, без стекла и даже рамы, а только с обрывками полиэтилена по кромкам – бил прожектор солнечного света; в его широком луче густо плавала пыль, переливаясь вихрями, как радужные пятна на мыльном пузыре. Комната была пустой – лишь пара криво висящих самодельных полок. Пол, устланный теми же досками, из которых была сделана дверь, был проломан в некоторых местах – если угодить ногой в дыру, то легко можно было вывернуть лодыжку, или даже сломать. Удивительно, как только Вовка не навернулся, таская сюда продукты ночью. В дальнем, наиболее темном углу, была навалена груда мусора – останки элементарной мебели, доски и ветки. Под этим хламом был припрятан гастрономический клад.

Володя минут десять покопался внутри этого барахла и выудил на свет пластиковую, двухлитровую баклажку пива; следом, пошарив еще – вытянул палку копченой колбасы и пару пачек сухариков. Выйдя, он положил дверь на землю, и уселся на нее, привалившись к стенке – откупорил пиво и несколькими мощными глотками выхлебал сразу треть, сбивая саднящую горло жажду. Затем, зубами разорвал пакет с сухариками и содрал с колбасы шкурку – откусил приличный кусок, запил и откинулся, расслабившись.

– А ведь работенка была очень даже пыльная. И даже грязная, я бы сказал… – Предавался размышлениям парень. – И руки пришлось конкретно замарать… За подобные дела люди хорошие деньги башляют. А мокруха – дело такое… Это не просто ящик водки со склада умыкнуть. И статья куда весомее. Не-е-ет, ничего я тебе, Алка, не отдам. Сама виновата… Не нужен я тебе? Вот и справляйся сама – как хочешь! А это оплата за мои услуги! И к кому ты теперь пойдешь, а? К папке? А нету больше папочки – сожгли мы его, ага!

В лесу было умиротворенно и тихо – ласковый ветер шептал кущей, птицы перекликались, играя в прятки друг с другом; по ковру изо мха, туда-сюда деловито сновали муравьи и другие букашки. Вовка курил и бродил где-то глубоко в своих горестных думах. Когда пиво в бутылке подошло к концу он поднялся за новой, но сперва решил опорожнить переполненный мочевой пузырь. Далеко не пошел, а просто завернул за угол и начал справлять нужду прямо на стену избушки. Пока стоял, наткнулся взглядом на что-то блестящее – прямо под окном, в складках мха выглядывал край какого-то предмета, красного цвета. Володя поднял его двумя пальцами, подбросил несколько раз на ладони и чертыхнувшись убрал в карман. Он помнил – где совсем недавно видел эту вещь, и кто был её владельцем.


***

Павлик долго ворочался в постели с тягостными мыслями. Они вертелись и кружили, окутывая мальчика вязкой паутиной непонимания и опасений; и вот он уже окончательно запутался – уж очень тяжелая ноша, для юного подростка. Умаявшись от этой карусели, мальчик решил просто помолиться и попросить помощи у того, кто не мог в ней отказать:

– Господи, прости раба своего, ибо грешен он. И наставь его на путь истинный! – Зазвучал в голове голос матери, столько раз причитавшей эти чудотворный слова. Но, дальнейший смысл не совпадал с тем, что хотел сказать Павлик и поэтому мальчик продолжил в свободной форме: – Боженька, просто дай мне хоть какой-нибудь знак – что я должен делать? Ведь ты учил прощать всякого, ибо каждый достоин царствия твоего – значит, и это тоже нужно простить? А если прощать все, кто тогда будет карать злодеяния: душегубов, или воров; или террористов… А живущих во грехе? Зачем тогда нужны милиционеры? А если не судить – почему есть судьи? А если спортивный судья – он тоже грешник?.. А солдаты считаются убийцами? А как тогда защищать свою родину? Что мне делать, Господи? Подай мне какой-нибудь знак, пожалуйста, а?..

Сон подступил незаметно, где-то в районе вопросов о смерти и пожелании здоровья всем близким и людям вообще.

Резко залаял Бабай. Громко и очень настороженно. За окном еще ночной полумрак – Павлик вслушался, но уже положил голову обратно на подушку и сомкнул глаза – наверное еж… Или кошка – нет, на кошек Бабай не лает, просто игнорирует… А может заяц пробегал… Вроде утих… Значит заяц…

Бабай заливался лаем. Даже было слышно, как он мечется на цепи – хрипит и неистово кидается. Что-то было не так. Пашка сел на постели и начал шарить ногами по полу. Кто-то зашел на территорию и это точно был не заяц. Вдруг собака громко завизжала, затем опять залаяла и бросилась на кого-то… И снова завизжала, так громко и сильно, что Павлик чуть сам не завопил от испуга. На Бабая кто-то напал. Ему нужна помощь.

Снова визг и пес, поскуливая, забился в будку, под крыльцо. Глухой удар по деревяшке чем-то тяжелым… Бабай тявкал из конуры и скулил, непонятно – от боли, или от страха… Еще несколько ударов чем-то тяжелым по будке. В маминой комнате зажегся свет. Татьяна, в одной ночнушке выскочила в прихожую, где столкнулась с сыном, на котором были только трусы – мальчик крутил в темноте ручки замка, стремясь вырваться из дома на помощь другу.

– Павлик, сынок, не ходи туда… – Встревоженно зашептала женщина.

– Там на Бабая напали!.. – Закричал Пашка.

– Погоди, не суйся пока… Господи, спаси и сохрани… Спаси и сохрани… – Татьяна неистово крестилась, силясь прижать к себе сына свободной рукой. – Сыночек, не ходи туда, слышишь?..

– Там на Бабая напали, мама!!! – В глазах стояли слезы, а пальцы лихорадочно хватались за все подряд: крутилку верхнего замка – ручку двери – затем ключ в нижнем замке. Наконец, дверь распахнулась, и мальчик выкатился на крыльцо, вырвавшись из объятий матери: – Баба-а-ай! Бабай, иди ко мне… Иди мой хороший…

Снаружи было пронзительно тихо. Бабай уже не лаял, а просто забился в углу будки зализывая раны, но, услышав голос хозяина заскулил и заерзал, вылезая наружу. Вокруг никого больше не было. Кто бы ни приходил – он уже ушел восвояси.

Бабай, сильно хромая и виновато опустив уши, плелся на крыльцо, сметая хвостом по земле – всем видом извиняясь за свое поражение. Возле ступенек валялись несколько тяжелых булыжников. Пес боком обошел их и, проворчав какое-то проклятие, аккуратно поднялся. На верхней ступеньке он встал и пригнув голову принялся что-то опасливо обнюхивать, вытянув шею и тихонько пофыркивая. Недавняя схватка еще не отпустила, и пес ко всему относился с обостренным подозрением.

– Бабайка, ну ты чего? – Павлик опустился на колени и обхватил морду приятеля двумя руками, затеребив его за ушами. – Ну как ты, мой хороший? Живой? Крови нет? Сильно тебя, да? Ты ж мой бесстрашный…

Собака довольно повизгивала и облизывала соленое лицо хозяина. Все обошлось и бояться ему больше нечего. А лапа заживет. И не такое бывало. Все хорошо, хозяин! Можно спокойно спать дальше – Бабай всегда на посту!

Мама позвала в дом. Пашка, напоследок, еще раз обласкал верного пса, и уже встал, собираясь идти вовнутрь, как в предрассветном сумраке невзначай обратил внимание на необычную вещицу, которую он не заприметил ранее – что-то торчало из ступеньки, какой-то инородный предмет. Он сделал шаг ближе и под другим углом смог разглядеть эту штуковину – компактный перочинный ножик «мультитул», с шестью инструментами, в виде отверток, ножниц и даже лезвия-пилы. Производства знаменитой швейцарской марки, о чем указывала эмблема в виде небольшого креста, заключенного в рамки герба. Рукоятка ножа была красного цвета.

Это был его собственный нож.

Нож, который он потерял два дня назад.

Часть четвертая.

Мост

Практически всю неделю шли дожди. Пашка соорудил себе шалаш на поляне и каждый день проводил там в одиночестве, вымокая до нитки. Погода была теплая и заболеть он не боялся. Матери Павлик так ничего и не рассказал.

Был ли это знак свыше, или нет, но мальчик решил, что лучше не вмешиваться в замысел Господа и не мешать ему самому творить правосудие. А лично он простил. Как делал всегда. Как Боженька велел.

Через несколько дней дожди поутихли и Пашка стал пропадать с удочкой на речке. Путевым рыбаком его трудно было назвать, но зато это помогало ему хоть как-то скоротать время. Если он ловил какую-нибудь рыбешку, то с грустным видом выкидывал добычу обратно в реку.

После таких обильных ливней река раздулась и течение ее усилилось. Иногда по ней проплывали стволы деревьев. Пашка был превосходным пловцом и частенько плескался в темной, прохладной воде, где-нибудь в укромном закутке, подальше от любопытных деревенских мальчишек.

Как-то он сидел на берегу и вдруг услышал, на противоположной стороне реки, чуть поодаль, громкие голоса и смех. Наверное, опять деревенские пришли купаться. А это значит, что рыбалке пришел конец – они по-любому распугают всю рыбу. Пашка, не спеша собрал удочку и двинулся вдоль берега. Чтобы вернуться в деревню, ему было необходимо пройти через мост, на другую сторону, куда он и направлялся.

Поравнявшись с местом, напротив шумной компашки мальчик остановился. Ему послышался знакомый голос. Постояв еще немножко, он удостоверился – голос принадлежал Иркиному брату Вовке. Тот, что-то громогласно рассказывал и каждую минуту воздух сотрясал оглушительный хохот. Видимо, отдыхал с дружками. Пашка поежился и побрел к мосту.

Подойдя к переправе, он заметил на другой стороне девочку в светлом сарафане, она полоскала ноги в воде. Конечно, это была Ирка. Пашка остановился, не зная, как ему поступить – если перейти мост, то он обязательно с ней столкнется. А другой переправы на тот берег поблизости не было. Понаблюдав за Иркой несколько минут, Пашка обреченно вздохнул и поплелся через переправу. Она тут же его заприметила, хотя не сразу поняла, что это, собственно, он.

Примерно, когда он был на середке моста, Ирка замахала ему рукой и поднявшись с берега, побежала навстречу.

– А я думаю – кто это вышагивает? Такой важный, с удочкой. – как ни в чем небывало, защебетала она. – Поймал чего-нибудь?

– Нет…

– А чего так, не клюет? – не отставала девочка.

– Нет… – понурил взгляд Павлик. – Да я и не люблю.

– Чего не любишь? – удивленно переспросила Ирка.

– Рыбу ловить не люблю! – выпалил он.

– А зачем тогда удочка? – Иркины глаза расширились.

– Просто так…– пожал плечами Пашка.

– Разве так бывает? – улыбнулась она.

– У меня бывает…– он грустно вздохнул. – У меня все бывает…

Возникла пауза.

– А я здесь с братом и его друзьями. – сообщила Ирка. – Купаться пришли!

– А чего ты не с ними? – глаза Пашки забегали.

– Да ну их… С ними скучно… Они все взрослые, им только пиво пить интересно. Никто со мной возиться не хочет. – уныло заявила Ирка. – А одной мне купаться запрещено – я плавать не умею… Только совсем чуть-чуть – по-собачьи… А ты умеешь?

– Умею…

– А кролем умеешь?

– Умею…

– Здорово!!! Вот бы мне научиться…– Ирка мечтательно прижала ладони к груди. – Я так люблю купаться.

– Я могу… – Пашка осекся.

Они оба вздохнули. Ирка грустно сказала:

– Меня теперь Вовка никуда не отпускает. Только если с ним…

– Угу…

– Я так скучаю по лесу. А как там птенцы? Они уже научились летать?

– Не-а, но уже все покрылись пухом. – Пашка оживился. – А еще я видел косулю.

– Ух ты-ы-ы!!! Красивая?

– Ага, молодая. И совсем недалеко от нашей…– он опять осекся. – Гхм… От поляны…

– Везет же…Хотела бы я на нее посмотреть. – Ирка выпучила глаза.

– Ну…Может… Когда-нибудь…

– Ага-а-а…

Откуда-то, из-за Иркиной спины, донёсся шум. Несколько голосов вразнобой закричали:

– И-и-ирка-а-а!!! И-и-ирка-а-а!!!

Дети засуетились.

– А давай спрячемся? – вдруг весело предложила она.

– Куда? – удивленно спросил Павлик.

Они осмотрелись.

– А вон, под мост. – показала Ирка рукой.

– Давай!

Как только дети укрылись, из-за кустов на дорогу вышел Вовка. Следом за ним шагали еще несколько парней. Вся компания поднялась на мост.

– Ну и где ее черти носят? – в голосе Иркиного брата слышалась злость.-Что за ребенок такой, отвернутся не успею – ее уже нет.

– Да ладно тебе, Вован…– подал голос кто-то из его друзей. – Куда она денется…С подводной лодки!

Все засмеялись.

– Я ща бутылкой по котелку тебе ка-а-ак двину, сразу шутить перехочется. – Зашипел Вовка.

– Да че ты…Ничего с ней не случится. Она же не полезет в воду – не дура совсем. Плавать-то не умеет. – подбадривал его тот же голос.

– Да кто ее знает…Она иногда такое вытворяет…

– Ну давай по берегу дальше пройдемся, вон до поворота. Если ее там нет, то она, наверное, домой удрала.

– Да не могла она домой уйти, ничего не сказав. А если ушла – я ей такое устрою…

Компания с топотом начала возвращаться. Ирка сидела, уткнувшись в Пашкино плечо. Сердце ее громко стучало. Казалось, так громко, что его биение громче топота ног всей Вовкиной братии. Она еще крепче вцепилась в Пашку.

Через две минуты чья-то голова просунулась под мост.

– Да вот же она! – и еще громче: – Я наше-е-ел! Тут она… А это еще кто с ней?

Детям пришлось вылезти. Парни обступили, а сам Вовка стоял перед ними, с красным от злости лицом, одну руку он упер в бок, а в другой держал бутылку пива.

– И кто это тут у нас?

– Да это же «блаженный» – воскликнул кто-то из толпы. – А он то что здесь забыл?

– А, это местный «донжуан» – с издевкой изрёк Вовка, сверля Павлика ненавистным взглядом. – Любитель острых ощущений. Ему мало было в прошлый раз, наверное понравилось, вот он и явился за добавкой.

– Не трогай его!!! – закричала Ирка и попыталась оттолкнуть брата.

– А ты заткнись и не встревай. – Он схватил ее за руку и выпихнул из круга. – Я с тобой позже разберусь.

И, глотнув из бутылки, он снова повернулся к Пашке:

– Слышь, партизан…Ну, я ведь тебя предупреждал!.. Предупреждал, а???

Пашка молча смотрел под ноги.

– Я не слышу ответа. – Вовка заводился все сильнее. – Ты че, глухонемой?

Пашка поднял голову и с вызовом взглянул ему в глаза, но так ничего и не ответил.

– Слышь, а ты чего такой борзый, партизан? Тебя мало били? Решил в «Зою Космодемьянскую» поиграть, да?

Он выдернул из рук Пашки удочку и швырнул ее в реку.

– А если так?

Пашка тяжело смотрел ему в глаза не отрываясь. Ноздри его раздувались, скулы на щеках ходили ходуном.

– А я вот что придумал, – вдруг весело заявил Вовка, – а давайте мы его в плаванье отправим? Следом за удочкой!

Толпа одобрительно загудела. Вовка сгреб Павлика за шею и повел на мост.

– Ты умеешь плавать, партизан?

В ответ тишина. Вовка не выдержал и с размаху вкатил Пашке увесистую оплеуху. У того помутнело в глазах.

– Я тебя еще раз спрашиваю – ты плавать умеешь?

– Умею…– Тихо прошелестело в ответ.

– Ну вот и отлично! – осклабился Вовка. – Сейчас ты нам это и продемонстрируешь!

Он выволок Павлика к поручням.

– Ты сам нырнешь? Или тебя подтолкнуть?

Павлик опять молчал и только громко сопел, глядя на мутные потоки воды. Посреди реки течение было очень сильное, пересекать реку вплавь опасно – могло унести далеко вниз. А прыгать с моста, было и вовсе страшно. К тому же, в метрах ста от моста, рукав реки совершал поворот, а за ним был небольшой порог из валунов, на котором всегда скапливалась куча речного мусора – ветки и бревна, сносимые вниз по течению. Шанс достичь берега быстрее, чем тебя вынесет на это препятствие – было крайне невелик. Но унижаться и просить пощады Пашка не мог. Он неспешно вскарабкался на поручень, и стоя на предпоследней перекладине – уперся коленками в перила. Вовка издевательски медленно начал считать:

– Ра-а-аз…

– Два-а-а…

Пашка поднял одну ногу на перила и зажмурился в ожидании «три». Но чья-то рука толкнула его без предупреждения в спину и он, кувыркаясь, ухнул в пустоту, вытянув вперед руки. Перед самым погружением в воду он услышал оглушительный Иркин визг. Затем, его поглотила мутная река.

Очутившись в воде, Пашка быстро заработал руками и ногами, стараясь всплыть. Как только это удалось, он стал оглядываться, пытаясь сориентироваться – куда несет река и в какую сторону лучше грести. Взглянув на мост, он увидел движение – люди что-то вопили и размахивали руками. Несколько человек уже бежали на берег. Светлого Иркиного сарафана среди них не было. Сердце Пашки ушло в пятки. Краем глаза он заметил какое-то движение в воде, слева от себя – и с ужасом понял, что это была Ирка. Это она визжала, когда прыгала за ним смоста.

Он стремительно погреб в ту сторону, где только что всплывала Иркина макушка. И вот уже через секунду, белесая голова снова показалась из воды, но уже метров за пять от того места, где он видел ее раньше. Борясь с течением, Пашка плыл наискосок. А Ирка то и дело всплывала как поплавок, отчаянно барахтаясь и размахивая руками. И вот ее уже пронесло мимо Пашки. Поворот реки все быстрее приближался, уже виднелось что-то большое и черное, опасно пробивающее мутный поток, сразу за изгибом. Это были стволы поваленных грозой деревьев. Они перекрывали путь всему, скапливаясь в одном месте и перегораживая половину всей реки. Ничто не могло проскочить мимо них, это была натуральная плотина из мусора, толстых бревен и острых веток, торчащих в разные стороны. Между этой жуткой преградой и Пашкой оставалось метров двадцать. А посередине, то и дело всплывала Ирка, которую несло в самую гущу нагромождений.

Мальчик изо всех сил заколотил руками по воде, стараясь плыть в бурной струе, по течению. Было уже понятно, что ему не успеть – только отметил, где примерно последний раз показались Иркина макушка, и тут же пришлось нырнуть, чтобы течением не наткнуло на острые ветки.

Вытянул руки вперед, пытаясь хоть как-то отгородится от чего-то неизведанного перед собой. Что-то сильно оцарапало спину, Павлик завопил, выпуская пузырями драгоценный воздух и открыл глаза. Вода была слишком мутной и ничего не было видно. Все происходило очень быстро. Его начало крутить, несколько раз больно ударило о какие-то камни и сильно протащило по дну, оцарапав весь живот и левый бок. Воздуха катастрофически не хватало, но не было уверенности, что можно вынырнуть и не наткнутся головой на бревна. Хотя другого выбора у него не было, и он рванул наверх. Течением его вытолкнуло из глубины, как пробку из бутылки шампанского на Новый год. Пашка с жадностью вдохнул воздух и вместе с кислородом заглотнул в легкие воды. Закашлялся и его чуть не стошнило прямо в воду. Хорошо, что после «плотины» течение заметно поубавилось, и ему уже не надо было с ним бороться как раньше, иначе бы он точно захлебнулся и пошел ко дну.

Павлик огляделся – порог остался позади, в метрах тридцати, и его почти вынесло к берегу. Ирки нигде не было видно. Он погреб непослушными руками к суше. Все тело жгло огнем, несмотря на то что вода, прохладными струями, обтекала его, а нижнюю половину туловища неподъемным грузом тянуло ко дну. Неожиданно, измученный пловец почувствовал, как ноги заскребли по камням. Попробовал встать и его опрокинуло течением. Он снова сделал несколько гребков и опять попытался подняться. Получилось с трудом.

Неподалеку, в кустах у самого берега, он заметил что-то белое. Расталкивая воду, Пашка как безумный устремился туда, стараясь не потерять место, где он увидел светлое пятно. Сердце бешено колошматилось в груди, пытаясь пробить ребра и вырваться наружу. Через несколько секунд мальчик добрался до кустов – там в воде, между веток плавало Иркино тело, одетое в рваный светлый сарафан и окутанное нитями белых волос. Он судорожно ухватился за нее одной рукой и потащил сквозь кусты, стараясь уцепится второй рукой за глинистый берег. Соскальзывал, падал, вновь поднимался, хватаясь рукой за ветки кустов, и тащил за собой Ирку. Наконец, ему удалось наполовину запрокинуть ее обмякшее тельце на скользкую сушу и самому повалиться рядом с ней.

Девочка лежала на боку, глаза ее были закрыты, а лицо покрыто глиной и спутанными прядями мокрых волос. Левая рука неестественно вывернута за спину, а ноги свободно плавали в воде. Павлик судорожно начал её трясти.

– Ирка-а-а… Ирка-а-а…

По щекам ручьем текли слезы вперемешку с грязью. Он размазывал их по лицу, тыльной стороной левой руки, а правой продолжал трясти неподвижную Ирку.

– Ирка-а-а… Ирка-а-а… Ирка-а-а…

Вдруг она дернулась и закашляла. Изо рта и носа хлынула вода. Павлик начал убирать ей волосы с лица трясущимися пальцами, растирая глину по ее щекам и лбу. Через несколько секунд она открыла глаза.

– Ирка… Ирка…– Только и мог бормотать Павлик. – Сейчас, Ирка… Сейчас…

– Пашка…– Выдавила она тихо из себя.

– Ирка… Ты зачем… Прыгнула… Дуреха…– губы Павлика дрожали, то ли от холода, то ли от плача.

– Я знала…– Выдохнула она снова.

– Что?.. Ч-ч-что знала?

– Что ты… Меня спасешь… Ты помнишь? – ее глаза вспыхнули светом. – Ты помнишь?

– Ч-ч-что? – простучал зубами он. – Ч-ч-что помню?

– Ты обещал мне… Что спасешь меня… От любой беды…

– Помню… Я… Помню…

– Я знала… Ты же… Мой рыцарь…


Она чуть-чуть повернула голову к небу, неслышно выдохнула и навсегда затихла.

В ее широко раскрытых голубых глазах отражались бегущие по небу воздушные замки.

Пашка лег к Ирке поближе, так чтобы их головы прикасались, взял ее за руку и срывающимся тонким голосом запел:

– «Ясно солнышко устало,

Целый день оно играло,

Всем дарило теплый свет,

А под вечер сил уж нет.

Баю-ба-ай, баю-бай,

Глазки крепко закрывай.


Братец месяц ее сменит,

Звезды он зажжёт на небе.

Ангел светлый помоги,

Сон малютке подари.

Баю-ба-ай, баю- бай,

Спи малыш мой, засыпай».


Оглавление

  • Часть первая
  •   Рыцарь
  •   Маленькие друзья
  • Часть вторая
  •   Вовка
  •   Провинциалка
  •   Яшка
  •   «Славки»
  • Часть третья
  •   Алка
  •   Магазин
  •   Ножик
  • Часть четвертая.
  •   Мост