Крыша течет [Константин Александрович Костин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Константин Костин Крыша течет

Апрель выдался снежным и холодным. А после снегопадов резко потеплело. В один день. Здесь вам Урал, а не Европа. Погода меняется быстро и непредсказуемо. Ночью может быть 25 градусов мороза, а днем уже – 3 тепла.

Степан Ильич проснулся от стука капель. Кровля двухэтажного барака, построенного еще в 1946-м пленными немцами, отчего барак на селе так и прозвали "немецким", не выдержала испытания временем и климатом. Нет, текло и раньше, но не настолько сильно. Сегодня известка на деревянных перекрытиях потемнела от сырости сразу в нескольких местах и на доски пола, на стол, на газовую плиту и тахту текли целые реки воды.

Забыв про больную ногу, про возраст, словно и не было прожито девять десятков годов с хвостиком, старик вскочил с постели, бросился в ванную, схватил эмалированный таз, оцинкованное ведро и подставил посуду под струи. Капли застучали по металлу с недовольным звоном, серчая, что не могут попасть на пол и окончательно сгноить без того трухлявые доски. На тахту, стол и плиту пенсионер установил пару кастрюль и ковшик.

Непорядок это. Нельзя так. Нужно что-то делать.

Степан Ильич распахнул окно, впуская в квартиру еще прохладный воздух, в котором, однако, уже витал запах весны. Некий особый аромат, который однозначно указывал на то, что зима, причем зима не календарная, а синоптическая, вывалив всю свою злобу с последними запасами снега, осознала бесполезность сопротивления и капитулировала перед весной. Скоро набухнут почки, полезет зелень листвы, распустятся цветы, зажужжат шмели и комары, полетит тополиный пух, а вот потом, после, попозже, когда деревья покроются багрянцем и золотом, зима снова вернется. Предпримет попытку контрнаступления, заморозив окна инеем и занеся тропинки сугробами. Вот такой дуализм, извечная борьба времен года, которая началась задолго до появления людей на Земле и продолжится, когда от человечества останутся рожки да ножки.

Вынув из-под подушки пачку "Беломора" и коробок спичек, старик закурил, по-солдатски пряча огонек в ладонь, затянулся вонючим дымом, закашлялся и затушил папиросину в пустой консервной банке. Врачи давно запретили ему курить, настолько давно, что пенсионер и сам не мог с точностью вспомнить, когда это было – при Горбачеве, а то и вовсе при Брежневе, он и бросил. Почти. Так, баловался изредка. В минуты особого душевного волнения. Как, например, сейчас.

Высунувшись в окно, Степан Ильич задрал голову, чтобы посмотреть, сколько там еще снега на крыше. Снега навалом. И снаружи, как и внутри, текли струи воды. Только там, на парапете, еще и свисали зубастые иглы сосулек, искрящихся в лучах весеннего солнца.

Выругавшись сквозь зубы, старик развернулся… и угодил ногой в таз с талой водой. Посудина, вздрогнув, выплеснув на пол жидкость, сместилась в сторону, и капли вновь забарабанили по полу.

Нет, так нельзя. Пора что-то делать.

Пенсионер отворил шифоньер, такой же старый, как и сам хозяин, да и вся обстановка квартиры, но еще крепкий. Более, чем за полвека, не то что дерево не рассохлось – даже лак не потрескался. Пошерудив, ветеран извлек вешалку с формой. Старой-старой, выцветшей от времени. Галифе, гимнастерка с серыми погонами, с широким желтым просветом и скрещенными киркой и лопатой. Тихо звякнули ордена и медали. Самые солдатские – "За отвагу", "За боевые заслуги", "За взятие Берлина", "За победу над Германией", Орден Красной Звезды. И ряд юбилейных медалей, начиная с "20 лет Победы" и так далее.

Да, были времена. Сколько мостов взорвал Степан Ильич, сколько проклятых фашистских составов пустил под откос! Конечно, тогда он еще величался не Степаном Ильичем, а просто Степкой из саперного, если уж официально – старшим сержантом Захаровым. И, разумеется, был помоложе на три четверти века. Покрепче, повыше, пошире в плечах. Шевелюра была погуще и черная-черная. Как уголь. Старик давно уж поседел. Даже при самом большом желании он не мог вспомнить, когда в последний раз видел себя в зеркале без седины. Но тогда девушки стреляли глазками при виде бравого солдата, целя прямой наводкой в сердце воина-Победителя. И сами же безоговорочно капитулировали.

Пенсионер облачился в форму, ставшую великоватой за прошедшие годы, подпоясался ремнем, отдернул гимнастерку… эх, молодость, лихие времена!

Пилотку Степан Ильич надевать не стал – бережно сложил пополам и убрал во внутренний карман. Вместо нее нахлобучил теплую шапку. Холодно еще. Вот через пару недель, на 9 мая, он, конечно, пройдется маршем по главной площади областного центра, и тогда – в пилотке. Возраст… здоровье беречь нужно.

Ветеран захлопнул дверь квартиры, провернул в замке огромный ключ и заковылял по скрипучему полу, постукивая тростью. Еще с лета 1944-го сержант хранил в ноге осколок немецкой дуры. Не оттого, что осколок был дорог ему как память – вовсе нет. Тогда, в полевых условиях, хирург поостерегся доставать железяку, а после не до того было. Пришла Победа, но страна лежала в руинах. Западнее Волги – одни развалины. Фашисты утюжили Союз бомбами, танками, артиллерией… да чего греха таить – и сам сапер внес свою лепту, подрывая транспортные пути, затрудняя коварному врагу подтягивать подкрепления. Настала другая пора – пора восстановления. Ох, нелегкое это было время… нынешние поколения помнят Войну, но забыли, что оставили за собой отступающие немцы. Страну фактически отстроили заново. В рекордные сроки, на зависть бывшим заокеанским союзникам! И в возрождение Отечества бывший сапер тоже внес вклад. Руки, которые вчера закладывали фугасы, сегодня закладывали фундаменты и стены. Строили будущее. Светлое будущее для себя и грядущих поколений.

Где-то там, в Сталинграде, Смоленске, Воронеже, Ленинграде, наверно, до сих пор стояли дома, к строительству которых приложил руку Степан Ильич. По злой иронии судьбы сам пенсионер проживал в бараке, воздвигнутом пленными немцами. Поди тогда, в 1946-м, никто и не думал, что двухэтажное здание простоит до XXI века! А оно сдюжило.

Здесь люди рождались, женились, умирали, радовались и горевали.

Давно это было. Кто мог – уехал. И не только из барака, а вообще из поселка. Подались в большие города, поближе к интернету, ресторанам, гипермаркетам, кинотеатрам. И высоткам, сверкающим стеклянными фасадами. Сегодня оставалась заселена едва ли треть квартир, одними стариками, про которых внуки вспоминали лишь в день, когда почтальонша приносила пенсию.

Хрустя валенками в калошах по липкому, подтаявшему снегу, орденоносный сержант направлялся в администрацию поселения. В прошлом году, в День Победы, сельский голова клятвенно заверил, что ветераны могут обращаться по любым вопросам – окажет полное содействие. Только кому обращаться-то? Каждый год на 9 мая ветеранов собиралось все меньше и меньше. Годы… годы никого не щадят. Будь хоть трижды Герой – старость возьмет свое. За каждым придет старуха с косой. Там, на Войне, смерть ощущалась каждую секунду. Ее ледяное дыхание холодило затылок. Тогда костлявая, испугавшись мужества, стойкости, воли к жизни Советского народа, отступила. И коварно возвращалась в мирное время, забирая ветеранов одного за другим. Во всем поселке Степан Ильич остался последним. Единственным.

Мимо промчался автомобиль, грохочущий музыкой из приоткрытых окон. Снежная слякоть, раздавленная шинами, брызнула на галифе пенсионера. Он вздохнул, отставил руку с тростью подальше, чтобы сохранить равновесие, с трудом согнулся и отряхнул грязь со штанов. Негоже форму пачкать.

Несмотря на вчерашний снегопад, перед поселковой администрацией снега не было. Парковка и улица, уходящая в сторону коттеджа местного начальства, выскоблены до асфальта. Кстати, единственная дорога, которая ремонтировалась ежегодно. Покрытие – ровное, как зеркало. Этакий островок европейской щепетильности среди уральского хаоса. И кусочек лета в царстве снега.

На парковке стоял блестящий хромом черный джип Олега Анатольевича, главы администрации. Огромный, как фронтовой грузовик-полуторка, бывший основным транспортом саперов в военные годы. Примечательно, что этот автомобиль появился у чиновника в примерно то же время, что началась нарезка новых участков у реки – там, где Захаров, еще пацаном, еще на заре эпохи коллективизации, ловил пескарей, сидя на деревянном мосточке, свесив ноги в теплую воду. Там же плескалась детвора, выбегая из реки на песчаный пляж, когда кожа на пальцах сморщивалась, погреться на солнышке.

Степан Ильич посмотрел на свою руку. Сейчас, восемьдесят лет спустя, кожа и без того сморщена. Без всякой воды. Годы… в те времена автомобиль-то диковинкой был, разъезжали на лошадях. Появление первого трактора в селе было событием! Техника! Тожество советской промышленности! Сегодня, возле старого колхозного ангара, трактора и комбайны стояли забытые и заброшенные, ржавея под открытым небом. Памятники Перестройке.

И автомобилей только перед администрацией стояло целых три штуки – уже упомянутый джип Олега Анатольевича, маленькая красненькая машинка его секретарши Леночки и лимузин бухгалтера с трехконечной звездой на решетке радиатора. Машину с точной такой же эмблемой, трофейную, сержант с боевыми товарищами спрятал в лесах Белоруссии – закидали снегом. Но у бухгалтера-то вряд ли трофейная.

Постучав ногами на ступенях администрации, сбивая с калош налипший снег, ветеран снял пальто, перекинул его через руку, и вошел в здание.

Валерка, охранник, завидев орденоносца, вскочил со стула, отбросив в сторону сканворд, вытянулся в струну, правая рука дернулась к срезу головного убора, но замерла на половине пути. Как раз головного убора-то и не было…

Да и какой он вам Валерка? Сам – ветеран, только уже другой войны, войны XXI века. И званием повыше пенсионера. Офицер. Настоящий боевой офицер, комиссованный по ранению. Валеркой он был разве что для Степана Ильича, который оттаскал мальчугана за уши лет тридцать назад, когда пацанята, играя в футбол, расколошматили окно старику. Для главы администрации поселения он был Валериком. Для прочих – Валерием Ивановичем.

– Здравия желаю, Степан Ильич! – гаркнул охранник.

– Здравствуй, Валерка, здравствуй, – проскрипел Захаров своим старческим голосом.

– Вы к кому? – поинтересовался мужчина.

– К Анатольевичу, – ответил сержант. – Понимаешь, Валерка, крыша у меня течет…

Охранник открыл журнал учета посетителей, полистал страницы.

– Вообще-то без записи не положено, – поморщился отставной военный. – Но вы, Степан Ильич, проходите.

Поблагодарив старого знакомого коротким кивком, ветеран зашагал по коридору к кабинету главы поселения. Стук трости по гранитной плитке глухо отдавался в узком пространстве. Калоши, оставляя мокрые следы, поскрипывали резиной.

В приемной старика встретила секретарша Леночка. Та самая, чья красненькая машинка стояла на парковке перед зданием. Девушка дула на свежий лак на ноготках одной руки, а пальчиками второй водила по экрану телефона, пролистывая картинки. Когда в помещение вошел посетитель, она даже не повернулась.

– Олег Анатольевич занят, – небрежно бросила секретарша.

– Так он говорил – обращаться в любое время, – произнес ветеран, словно оправдываясь.

Девушка оторвалась от своего занятия. Смерила старика надменным взглядом, с головы до ног, осуждающе покачала головой и подняла трубку селектора.

– Как вас представить?

– Степан Ильич я, – ответил сержант. – Захаров.

Леночка неохотно отложила свой смартфон и карандашом, чтобы не испортить маникюр, нажала кнопку. За дверью приглушенно запиликал телефон.

Глава администрации тоже был занят. Сильно занят. Он как раз обкатывал новый ИС-3 в танчиках, где собрал целый парк боевых машин. В плотном графике чиновника это время было отмечено, как "мероприятия, направленные на военно-патриотическое воспитание молодежи". Точно так же, как и строка в бюджете поселения, служившим источником финансирования приобретения новых танков.

Так что ответил далеко не сразу.

– Я же сказал: до обеда не беспокоить! – раздраженно пробурчал в трубку Олег Анатольевич.

– Тут к вам какой-то Степан Ильич, – уведомила девушка.

– Какой еще такой Степан Ильич? – скривился чиновник.

– Захаров какой-то. С медалями.

– Захаров? – наморщил лоб, вспоминая, начальник. – А, Захаров! Он еще коптит, что ли? Я уж думал, помер давно… гони его…

И тут на глаза Олега Анатольевича попался календарь. Красная рамка, отмечающая дату, стояла на середине апреля. Это что же получается?! Скоро – 9 мая! День Победы! И тут, так кстати, зашел самый настоящий ветеран! Последний во всем поселке. Редкостная удача! Не нужно будет бегать, выискивать его в канун праздника. Можно проявить заботу о старом воине не выходя из кабинета. Так сказать, без отрыва от производства.

– С медальками, говоришь? – уточнил мужчина. – Так давай, зови его скорей! И сама заходи!

Леночка пропустила пенсионера в кабинет главы администрации. Чиновник, завидев ряды наград на груди старика, прямо затрясся, представив, какие шикарные получатся фотографии в его официальном Инстаграмме.

– Степан Ильич! – воскликнул Олег Анатольевич, всплеснув руками. – Как рад вас видеть! Чертовски рад! Вы представить себе не можете, как много означает для нас ваш подвиг! Мы все в неоплатном долгу перед вами!

Мужчина схватил сержанта за руку и с жаром затряс ее.

– Чего стоишь, дура? – прошипел шеф, покосившись на секретаршу. – Фотографируй давай!

Спохватившись, девушка подняла свой Яблофон и защелкала кнопкой.

– Цветы, цветы где? – прорычал чиновник.

– Где их взять-то? – растерялась Леночка.

– Да хоть с клумб надергай!

– Это в середине апреля? – усмехнулась секретарша.

– Фикус там у тебя на подоконнике, – нашелся начальник. – Давай, его тащи.

– Это герань! – поправила девушка.

– Да по мне хоть гладиолус! Тащи давай! А вы, Степан Ильич, присаживайтесь пока, присаживайтесь. Чаю? Конфетки вот вкусные, угощайтесь, пожалуйста…

– Ох, нет, сынок, спасибо, – смущенно ответил ветеран.

Старый воин присел в предложенное кресло, вытянув раненную ногу.

– Как ваши дела, как ваше здоровье? – не унимался Олег Анатольевич. – Все ли у вас хорошо?

– Держусь пока, – пожал плечами пенсионер. – Только вот… крыша течет!

– Так это… – хозяин кабинета озадаченно поскреб за ухом. – В вашем-то возрасте – чего еще ожидать? У меня и то крыша подтекать начинает, вот, со склерозником хожу, – мужчина указал на лежащий на столе блокнот. – А мне и сорока нет!

– Да нет, – покачал головой Захаров. – На память-то я не жалуюсь. Дома крыша течет. В бараке. Подлатать бы…

– О, тоже мне проблема! – рассмеялся глава поселка. – Сейчас решим!

Он переместился за компьютер, скрипнул зубами, обнаружив, что его ИС-3, оставленный без присмотра, благополучно забили. Вот не вовремя этот старик приперся! Вроде, как и вовремя, но не вовремя. Попозже бы на полчасика.

Вздохнув, свернул окно с игрушкой, открыл папку с графиками, поклацал по клавишам…

– Ну вот! Никаких проблем! Ремонт кровли у нас запланирован на 2050 год! Тогда и отремонтируем вашу крышу!

– А пораньше – никак? – поинтересовался Степан Ильич. – Там делов-то всего ничего: пару кусков толи бросить…

– Э, нет! – возразил Олег Анатольевич. – Как так можно – пару кусков толи? На тяп-ляп, так сказать. Это же прямое неуважение к вам, к ветерану, к герою, к вашему бессмертному подвигу! Халатность, так сказать! А вот в 2050 году – отремонтируем, как полагается, даже не переживайте по этому поводу!

– Сынок, так я, поди, и не доживу до 2050 году-то… – возразил пенсионер.

– А вы постарайтесь! – решительно ударил кулаком по столу чиновник. – Вас, ветеранов, так немного осталось! А вы – народное достояние! Так что, как говорится: денег нет, но вы держитесь!

К этому времени подоспела Леночка с букетом герани. Мужчина вырвал цветы у девушки и вручил их орденоносному сержанту.

– Еще раз благодарю вас, уважаемый Степан Ильич, за ваш подвиг. За все, что вы сделали для Отечества. Если б не вы – то и нас бы не было… низкий вам поклон от всех нас! И не беспокойтесь, осталось всего ничего. В 2050 году ваша крыша будет, как новая!

Захаров попытался что-то сказать, но чиновник оборвал:

– А вот этого – не надо. Не надо благодарить меня. Это же мой долг – заботиться о старшем поколении, о селянах, о гражданах нашей великой страны. Для того я сюда и поставлен! А сейчас, будьте любезны, повернитесь, чтобы медальки на фотографии лучше видно было…

После фотосессии глава поселковой администрации мягко, но настойчиво, выпроводил старика и занялся изучением фотографий в телефоне секретарши, отбирая наиболее удачные.

– Так, давай вот эту, эту и эту, – распорядился Олег Анатольевич. – Пости в мою Инсту, в ВК и на сайт администрации. И текст какой-нибудь напиши. Так и так, глава чествовал ветерана, оказал содействие в решении проблемы…

Вернувшись домой, сержант обнаружил, что тазик, ведро и другая посуда, подставленная под капли, успела заполниться до самого верха и вода, обрадовавшись неожиданной удаче, перебралась через край и хлынула на пол. Сняв форму, бережно повесив ее в шкаф, Степан Ильич слил талую воду, мутную от штукатурки, в канализацию, протер пол и поставил емкости на место. После достал пачку "Беломора" и вновь закурил. Вторую папиросу за день! Давно он так много не курил, давно…

Другой, наверно, успокоился бы после визита к главе поселковой администрации. Махнул бы на все рукой. Течет-то не все время. Когда снаружи сухо – вовсе и не течет.

Но не Захаров. Возраст согнул спину и окрасил волосы белым, но характер остался все тот же. Боевой. Упорный. Живучий. Вот уж чего, а стойкости воину не занимать. До Берлина дошел и до райсовета дойдет! Тем более, что до районного центра несомненно ближе – всего пара остановок на электричке.

Поутру старик направился на станцию. Ночью прихватил морозец и протечка остановилась, но это не означало, что можно ждать, сложа руки, когда солнце пригреет вновь и с потолка опять побежит. А там и май не за горами. С ливнями и грозами.

Тропинки, хлюпавшие вчера талым снегом, сегодня покрылись льдом, превратившись в скользкую гребенку, серьезно затрудняя передвижение. Даже молодежь ступала очень осторожно, рискуя навернуться, а для пенсионера с больной ногой улицы поселка превратились в почти непреодолимое препятствие.

В вагоне электрички Степан Ильич ехал в гордом одиночестве. Этот вид транспорта в последние годы не пользовался особым спросом. Кому, куда ехать в середине весны? Дачный сезон еще не начался, за покупками в город – тоже не время. Кто может себе позволить скататься в большие магазины – тот сейчас на работе, поедет на выходных. И, скорее всего, не на поезде, а на персональном автомобиле. Машин развелось…

Аварии в райцентре на каждом углу. Казалось бы, городок – тьфу. Пешком из конца в конец за полчаса пересечь можно – нет, все на машинах едут. Раньше, когда на лошадях ездили – и аварий-то не было. Все оттого, что две головы лучше, чем одна.

Ветеран в районном центре давно не был. Лет двадцать. Да и зачем? Все, что было нужно для жизни, он покупал в сельмаге. С тем, что нужно не было, он поступал еще проще – вовсе не покупал. Многое изменилось в городе. Но многое и осталось прежним. В здании ЗАГСа лишь деревянные окна сменили на пластиковые. Трещина на парапете с прутьями ласточкиного гнезда – все та же.

Старик, сбавив шаг возле Дворца Бракосочетания, смахнул невидимую слезу. Здесь он расписался со своей Елизаветой Петровной в 1947-м. Одной из тех бесчисленных девушек, что стреляли глазками в молодого сержанта. И единственной, кто поразил сердце воина снайперским выстрелом.

Здесь же получал свидетельство о смерти своей супруги… и Мишки – сына, погибшего в восьмидесятых "за речкой". Только бумажка. Тела так и не было. Хоронили пустой гроб.

Захаров хотел верить, что это все – чудовищная ошибка. Что Мишка – там, живой. Улыбается, в тельняшке и голубом берете. И вот-вот вернется.

Сколько раз такое было? Похоронки на сержанта мать получала раза три. Четвертую, на себя же, парень получил уже сам, летом 1945-го. Война… всякое бывает.

Вера угасала. С каждым годом.

Степан Ильич потянулся к сердцу, которое кольнула игла внезапной боли, сердце, несмотря на все жизненные передряги, еще живое и горячее, не утратившее способности чувствовать, но рука наткнулась на холодный металл орденов. Награды напомнили ветерану, что есть нечто, дороже жизни отдельного человека – Долг. Долг перед Родиной. Потому он сам сбежал на фронт шестнадцатилетним пацаном, приписав себе пару лишних лет, и потому Михаил не мог поступить иначе. Родина – это не кусок земли от границы до границы, и даже не люди. Родина – это право жить по-своему, жить, сохраняя веру в свои идеалы, не позволяя кому-то там, с чужой стороны, и неважно, что это за сторона – Фатерланд или Хоумланд, диктовать свою волю свободному советскому человеку.

– Папаша, куреха есть?

– А? Что?

Погруженный в свои мысли, сержант не заметил, как к нему подошел парень. Среднего роста, в кожаной куртке с меховым воротником, с упитанной красной ряхой, поросшей трехдневной щетиной, бритой наголо головой. От незнакомца сильно пахло перегаром.

– Курить, говорю, есть?

Пенсионер рассеяно похлопал по карманам, вынул пачку "Беломора" и протянул ее лысому. Тот, завидев угощение, скривился, показав золотую фиксу.

– Не, такие не курю. Дед, дай денег на опохмел? А то трубы горят!

– Молодой еще, – возразил Захаров. – Пойди, сам заработай.

– Так я вместо работы, – оскалился парень. – Не будь жмотярой, пенс. Такое богатство носишь! Почем сейчас медальки, если продать?

Незнакомец ткнул пальцем в награды ветерана, блестящие в разрезе воротника расстегнутого пальто. Старик еле устоял от мощного тычка огромной лапы тунеядца. Как? Продать? Награды? От одной мысли о том, чтобы продать ордена и медали, заслуженные кровью, неимоверными усилиями и лишениями, его обуяло бешенство.

Где ему, этому сытому молодому подонку, живущему в мирное время, понять, что такое – спать в окопе в тридцатиградусный мороз, согреваясь лишь деревом приклада ППШ, или лежать на муравейнике, обливаясь потом, пока в кожу впиваются желваки насекомых, и не сметь не то что пикнуть – даже пошевелиться, чтобы не выдать себя патрулю гитлеровцев, и выполнить поставленную боевую задачу – подорвать склад с топливом для танков захватчиков. Или, попав в окружение, обедать банкой тушенки и черствым сухарем на четверых.

Есть ли этому цена? Нет, цена, конечно, была – жизни миллионов людей, трудящихся в тылу, уповающих на отвагу и выносливость фронтовиков. Но разве можно измерить эту цену деньгами?

Ветеран покрепче перехватил трость – единственное оружие. Орденоносный сержант понимал, что этот бой, скорее всего, станет последним для него. Но отступать Степан Ильич мог исключительно по приказу. Сейчас приказа не было. Бежать – так вовсе не приучен.

– Ишь, чего удумал, сволота! – взорвал напряженную тишину звонкий голос.

Незнакомец согнулся пополам, получив сумкой по лысине. Женщина, лет пятидесяти, полноватая, розовощекая, мутузила негодяя своей сумкой, нанося удары со скоростью автоматного затвора.

– Ветерана грабить, падлюка! – не унималась спасительница. – Креста на тебе нет, отморозь!

С сумочкой она управлялась очень умело. Видимо, инструмент был многофункциональным. Как нож разведчика НР-40. И кровь фашисту пустить, и хлеба нарезать. Так и женщина использовала свою сумку и для транспортировки вещей, и для самообороны.

Парень, выкрикивая ругательства, едва успевал уворачиваться от необычного оружия, закрыв голову руками, пропуская удар за ударом.

– Ты чего, бабка? – прошипел он. – Крыша протекла?

– А ну брысь отсюда, мерзота!

Лысый капитулировал. Окончательно и бесповоротно, покинув поле боя, оглядываясь и возмущенно тявкая. Пенсионер поднял выроненную пачку папирос, в которую набился снег, протер картон от налипших ледяных кристалликов и убрал во внутренний карман. Женщина, тяжело дыша после схватки, сдула локон волос, выбившийся из-под шапки и улыбнулась.

– У вас все хорошо? – заботливо поинтересовалась она.

– Да-да, спасибо, – сухо поблагодарил Степан Ильич.

Фронтовику было немного стыдно своей старческой немощи. В 1944 году сержант голыми руками капутировал троих фрицев. Даже лет тридцать назад скрутил бы этого ублюдка в бараний рог! Но что вы хотите? Годы! Идет десятый десяток! Конечно, сила в руках давно не та…

– Вы далеко собрались?

– В райсовет, – ответил Захаров.

– В райсовет? – удивилась спасительница. – А! В районную администрацию? Может, проводить вас?

– Нет, что вы, не надо, – смутился пенсионер.

– Да, ладно, бросьте это, тут недалеко…

Женщина, не слушая возражений, взяла старика под руку, и пошла вместе с ним к зданию, еще сталинской постройки, с белыми колоннами и высокими, узкими окнами.

Глава администрации был занят. Как раз принимал журналистку местной газеты, которой рассказывал о концепции шаговой доступности, о том, какие удобства для населения повлечет новый план развития города. Особенно для престарелых жителей. Хорошо же, когда все рядом! Вот родильный дом, вот садик, вот школа, вот крематорий – все близко! И ходить далеко никуда не надо! Можно вообще, экономии ради, из роддома сразу в крематорий.

Сергей Борисович отдельно выделил тот факт, что сожжение тел, вместо традиционного захоронения, способствует сохранению площадей для застройки, кроме того – благотворно сказывается на окружающей среде. Крематорий – стильно, модно, молодежно! И экологично!

Еще добавил, что строительство крематория частично субсидировано из бюджетных средств. Правда, забыл сказать, что собственником крематория станет его собственный, родной племянник. Чистой воды совпадение! Но кого волнуют такие мелочи?

А, может, и не забыл вовсе. Может, как раз собирался рассказать, но общение с прессой прервала секретарша.

– Рита, я же предупреждал, что меня не для кого нет! – раздраженно произнес в трубку чиновник.

– Я все помню, но вы хотели какого-нибудь ветерана для фото. Тут как раз пришел один, – оповестила девушка.

Глава администрации смахнул мышкой заставку на экране компьютера и, закрыв кулаком зевок, переключился на камеры в приемной.

– Слушай, ветеран какой-то дряхленький… – заметил Сергей Борисович. -Медальки – конечно, хорошо, но он даже не офицер! Я не настаиваю на генерале, но полковника-то, хотя бы, можно было найти? Ну, в крайнем случае – майоришку какого-нибудь…

– Берите, что есть, скоро и таких не будет, – вмешалась журналистка.

– Да?.. – задумался чиновник. – Ладно, давай этого, – распорядился мужчина. – И скажи Виталику, пусть метнется по-быстрому и гвоздичек парочку купит. Чтобы все красиво было!

Едва орденоносец вошел в кабинет, газетчица защелкала фотоаппаратом, стремясь запечатлеть старика с разных ракурсов. Степан Ильич зажмурился, попытался закрыть глаза рукой от вспышки. Глава администрации не растерялся. Перехватив ладонь ветерана, горячо затряс ее, позируя перед камерой.

– Рад, безмерно рад вас видеть! – проговорил Сергей Борисович, улыбаясь. – Что вам привело? Родина в неоплатном долгу перед вами! Можете рассчитывать на любое содействие!

– Крыша у меня течет… – начал излагать проблему старик.

– Так… а как вы хотели? – удивился чиновник. – Весна же! У всех с крыш течет!

– Только у меня-то внутрь течет! В квартиру! – пояснил пенсионер. – Мне бы пару кусков толи бросить…

– А адрес у вас какой?

Захаров назвал адрес. Глава района вернулся в свое кресло и сосредоточился на мониторе, клацая клавиатурой.

– Ага! Это же немецкий барак в поселке?

– Так точно, – обрадовался фронтовик.

– Ну, помилуйте, уважаемый! Какие пару кусков толи? Для такого человека, как вы, в память о ваших заслугах – все только самое лучшее! Чтобы на века! Вот, у меня тут в графике стоит – ремонт кровли в 2050 году. Тогда и отремонтируем! Все будет, как в лучших домах Парижа и Ландона – рубероид, парапеты, трубы водосточные.

– Так это, мил человек… – вздохнул Степан Ильич. – До 2050 году я вряд ли доживу-то…

– Ой, да что вы, – рассмеялся Сергей Борисович. – Вон вы какой, крепкий еще! Рука просто каменная! Но, на всякий случай…

Чиновник щелкнул замками портфеля и достал красивую, разноцветную бумажку в рамке. Специально приготовил к завтрашнему дню – там состоится мероприятие по случаю выхода на пенсию главврача местной поликлиники, но раз такое дело… да и бумажка от конторы племянника – за сутки еще одну сделает, с него не убудет.

– Вот! – торжественно произнес глава администрации. – Сертификат на бесплатный гроб! Так что, если не доживете – то без крыши над головой точно не останетесь! Только ты, дед, это… ты не подумай, что я тебя тороплю – упаси Бог! Но срок действия сертификата пять лет, так что ты постарайся успеть…а то пропадет!

Фронтовик от столь неслыханной щедрости просто потерял дар речи… что тут сказать-то? Пообещать не обмануть ожиданий?

К счастью, неловкое молчание прервал водитель чиновника, вошедший в кабинет с двумя красными гвоздиками.

– Зачем две-то, балбес? – прошипел Сергей Борисович.

– Так вы сами приказали – парочку, – попытался реабилитироваться Виталик.

– Так я фигурально выражаясь! Эх, ладно…

Мужчина на секунду задумался. Вручить ветерану один цветок – так потом в этих ваших Интернетах комментаторы напишут – мол, зажали денег на цветы герою. Ладно, пусть будет две.

– Все, уважаемый, сейчас сделаем пару фото – и не смею вас более задерживать, отвлекать от заслуженного, так сказать, отдыха! – вновь улыбнулся глава района. – Только цветочки и сертификат, будьте любезны, держите так, чтобы медальки не загораживать…

Опять защелкал фотоаппарат, сверкая вспышкой, как осветительная ракета, после чего Виталик вежливо, но настойчиво выпроводил старика в коридор.

– Готовьте статью, – распорядился чиновник. – Так и так, принял заслуженного героя, предпринял ряд мер, направленных на улучшение быта ветерана, вручил ценный подарок. И чтобы везде – и на бумаге, и на сайте – везде было! Фотки там сами выберете, какие получше.

– Сделаем, – кивнула журналистка, царапая ручкой в блокноте. – Материал сейчас пускать?

– Зачем сейчас? До 9 мая три недели еще! Давайте там, ближе к празднику, чтоб, как это в вашей среде говорится, информационный повод был. Да и забудут к праздникам, если сейчас пустить…

Домой Степан Ильич вернулся в подавленном настроении. В поселковую администрацию он изначально не верил. На районную надежда была побольше. Хотелось верить, что там начальник не просто начальник, но и человек! Однако, здравствуйте…

Но ничего! До Берлина дошел – и до губернатора дойдет! Пусть, не сегодня. И, может, не завтра. Но точно дойдет.

Самым радостным во всей поездке оказался момент возвращения домой. Поселок, хотя и небольшой, неказистый, почти заброшенный старожилами, но он свой, родной. Какой-то по-своему теплый. И тепло исходило не от каменных домов дачников, обнесенных заборами под два метра. Наоборот – от этих строений веяло каким-то холодом. Чем-то чуждым. Чем-то пришлым. Тепло зиждилось в покосившихся избах, сложенных из бревен и шпал, обмазанных глиной, в которых оставались немногочисленные старики. Потомки тех, кто тут испокон веков жил. Все их позабыли, все бросили. Только почтальон приходит раз в месяц, приносит пенсию. Другим нет дела.

А старики живут. Ровесники Захарова – кто еще Ленина живым помнит. Коптят себе потихоньку. Дрова рубят – вон дым из трубы валит. Огороды возделывают, огурцы солят. Жизнь любит сильных. И нет сильнее народа, чем народ-Победитель.

Постукивая тростью по наледи, сковавшей тропинки, фронтовик шел к своему бараку с худой крышей, в котором прожил больше семидесяти лет. Далеко не самая плохая жизнь – есть, чем гордиться и есть, что вспомнить. Память уже не та, время стерло многие лица и имена. Стойкость осталась. Стойкость, впитанная с молоком матери-крестьянки, стойкость, укрепленная краюхой пахучего советского хлеба, стойкость, закаленная свистом пуль на Войне.

Недалеко от дома ветеран приметил знакомую машину – потрепанный Форд темно-зеленого цвета, стоящий на обочине с открытым капотом и склонившуюся над ним фигуру охранника из сельсовета.

– Здрав будь, Валерка, – поздоровался сержант.

– О, Степан Ильич! Здравья желаю!

Захаров протянул руку, но мужчина показал ладони, черные от отработанного масла, и подал запястье.

– Ты, дед, смотрю, каждый день при параде, – заметил отставной офицер.

– Так крышу-то так и не починили, – вздохнул пенсионер. – В район ездил…

– И как?

Вместо ответа старик махнул рукой.

– Пустое…

– Понятно, – произнес Валерий.

Ветеран достал из кармана пачку "Беломора", но попавший внутрь при падении снег успел растаять и папиросы превратились в бумажно-табачное месиво. Грустно покачав головой, старик швырнул мокрый комок в мусорку.

Собеседник, заметив этот жест, извлек пачку "Явы" и предложил фронтовику. От сигарет, как и от Валеры, пахло маслом и тем хорошо узнаваемым ароматом, которым пахнут старые автомобили. Чем-то особенным, металлическим. Степан Ильич угостился, отломил фильтр, помял остатки сигареты в руках и прикурил от предложенной отставным офицером спички. Мужчина тоже закурил и уселся на крыло, заставив потрепанный Форд жалобно скрипнуть.

– Может, я чем помогу? – спросил Валера.

– Да нет, – отмахнулся Захаров. – Завтра в обком… тьфу! К губернатору поеду. Там-то уж точно решится.

– Ну, дед… – покачал головой отставник. – Губернатор – это тебе не районный глава. Туда так просто не попадешь… не пустят!

Старик усмехнулся, подмигнул односельчанину, и тряхнул плечом, но что награды на груди отозвались звоном. Дескать, много куда пускать не хотели. Прорвемся.

– Так я завтра выходной! – воскликнул автолюбитель. – Могу довезти!

– Куда тебе? А жена, дети? Отдыхай себе, успеешь еще накататься…

– Да ладно вам, Степан Ильич, – отмахнулся мужчина. – Мне не в тягость. Заодно дам свой ласточке подышать на трассе. Давненько я ее не выгуливал! А вам в электричке не трястись.

На том и договорились.

Спал ветеран плохо. Ему снился мост через небольшую речку в Пруссии, который фашисты, отступая, заминировали. Названия речки сержант, если и знал – то забыл, во сне стоял указатель с наименованием, но его скрывала ночная тьма. Хорошо бы, по делу, зажечь спичку, да прочесть, но нельзя. Неподалеку могли оставаться недобитые гитлеровцы.

Их – пятеро, в маскхалатах, ползут по мартовскому снегу. Где-то хрустнула ветка. Остановились, прислушались… вроде, тихо все. Может, птица какая? Поползли дальше. Снег, зараза, хрустит так, что, кажется за километр слышно!

Мост – скелет из стальных балок на бетонных опорах. Явно сами немцы строили… не сами, конечно, а руками пленных. На старых трофейных картах здесь был простой деревянный мостик, рассчитанный на телегу да пару кобыл. Захватчикам потребовалась более надежная переправа, способная выдержать танки. Теперь этой переправе суждено послужить освободителям Европы.

Добрались до берега, теперь – вниз, туда, где журчала река. И вброд, по ледяной воде, по пояс или того глубже, добраться до опор, перерезать провода. Вот сюрприз будет врагу!

Охота? Разумеется – нет! У кого есть желание лезть в ледяную воду? Но надо. Есть такое слово: "надо". Есть долг, который необходимо выполнить независимо от времени года. И от температуры воды. Несомненно, летом, в жару, да пополудни – было б гораздо приятнее. Но за спиной – колонна "тридцать четверок", а впереди – Берлин. Ох, далеко еще топать до гнезда усатой гадюки…

Внезапно:

– Halt! Zurück!

И автоматная очередь. На спине Васьки мгновенно выросли цветы огненно-красного цвета. Ох, сколько кровушки советских людей впитала в себя европейская земля…

Оставшиеся четверо вжались в камни, ища глазами огневую точку. Автомат долго не умолкал – характерный, лающий звук немецкого "Шмайсера", сопровождаемый металлическим лязгом телескопического затвора. Пули застучали по балкам моста, высекая искры…

Степан Ильич проснулся. Стук пуль никуда не пропал… ах, это вода с потолка – снова бессильно билась в дно тазика.

– Васька Сазонов, Юрка Цыганков, – фронтовик начал перечислять имена тех, кто не вернулся с того задания. – Пашка… эх…

Забыл! Стыдно! Пашкину-то фамилию Захаров и забыл. Вот старость-то! Помнил каждую морщинку у глаз молодого ефрейтора, когда он улыбался, черты лица – как живой стоял. А фамилию забыл! Великанов? Нет, но что-то близкое. Величко? Нет, не то. Громадный? Не, это уже совсем далеко… а, ну конечно! Большаков! Большаков же!

Какие были люди! Нынче таких поискать надо…

Фронтовик включил свет, проверил посуду, правильно ли стоит, не течет ли мимо. После – привычным жестом засунул руку под подушку… только папиросы-то выкинул!

Степан Ильич еще долго лежал, уставившись в потолок, где свет фар редких автомобилей рисовал тени, в которых сержанту мерещились силуэты давно погибших товарищей. Уснул лишь на рассвете.

Поутру, как и обещал, приехал Валера.

От стоянки, где односельчанин поставил машину, пришлось еще топать да топать. На главной площади областного центра смешались дома как дореволюционной постройки, так и воздвигнутые еще при Отце Народов. Главная достопримечательность, конечно, бронзовый Владимир Ильич с протянутой рукой.

Крошечный пятачок перед зданием бывшего обкома, сегодня – областной администрации, оказался перегорожен шлагбаумом. Площадка за ним была заполнена машинами едва ли наполовину, но какие экипажи здесь стояли! Ветеран таких и не видывал. Небось, каждый стоил, как квартира! А то и больше! Не чета автомобилям там, в родной сельской администрации. Но главе поселка есть куда стремиться!

В губернатории дела обстояли совсем официально. Охранник в стеклянной будке, грозно сверкнув глазами, поинтересовался:

– К кому?

– Дык… к губернатору я! – оробел ветеран.

– Фамилия?

– Захаров моя фамилия. Степан Ильич.

– О! – изменился в лице страж. – Проходите, вас ждут. А второй где? Саблин Валерий Иванович?

– Дык… в машине ждет!

– Хм… – озадаченно нахмурился охранник. – Странно… но вы проходите.

Странная квадратная рамка с лампочками запищала, когда старик проходил под ней. Служивый, вздохнув, покинул свою будку и долго водил черной лопаткой, чтобы убедиться, что пищали именно награды, а не что-нибудь там этакое… без малейшего почтения. Молодой, да наглый! Сразу видно – не служил. Пороха не нюхиван.

Не обнаружив ничего предосудительного, парень махнул рукой. Дескать, проходи, дед.

Уборщица, заметив грязные лужи, оставленные калошами Степана Ильича, бросилась подтирать.

– Ходют тут всякие, топчут…

Губернатор, только вернувшись с обеда, дымил в своем кабинете кубинской сигарой, размышляя о делах. Работы – непочатый край! Только-только, на прошлой неделе, утвердил финансирование на уборку снега, которой занималась фирма любимого зятя, а он, снег этот, таять начал, будь он неладен! В прошлом году жалоб было на этот снег – вагон и маленькая тележка. И самому губернатору жаловались, и в Москву. Пришлось срочно принимать меры, чтобы к июлю, когда прибыла проверка из столицы, снега и следа не осталось. Тогда все сложилось удачно, но в этом году проблема встала прямо противоположная – нужно где-то достать снег, чтобы было, что убирать! А снега-то и нету! Может, как в Сочи, специально завезти?

– Борис Андреевич, к вам посетитель, – сообщала секретарша.

– Какой еще посетитель? – возмутился губернатор. – Я же просил не беспокоить меня после обеда! Да и вообще сегодня не приемный день!

– Так это тот ветеран, что вчера записывался. Вы же сами просили найти какого-нибудь пенсионера, чтобы решить какую-нибудь проблему. А на носу 9 мая.

– Ага…

Танечка все верно говорит! Не за горами День Победы, еще и перевыборы осенью. А тут, так удачно ветеран подвернулся! Если все правильно обставить – пара-тройка лишних процентов никак не повредит! И будет, чем прикрыться, когда возникнет вопрос, почему снег убран еще до того, как выпасть успел. Не доглядел, решал проблемы ветеранов. Как все сложилось хорошо!

– Давай сюда пресс-службу, – распорядился глава области. – Пусть летят быстрее пули. Узнай, какая проблема у ветерана, вызови моего зама по этому делу. И приготовь продуктовый набор, почетную грамоту – в общем, все, как полагается.

Орденоносец успел вздремнуть в приемной. Кресло оказалось весьма удобным, и обстановка – дорогая, богатая. Однако… казенная какая-то. Не чувствовалось тепла, домашнего уюта. В родной администрации победнее, но какая-то она, все же, своя. Одним словом – Родина. Маленькая, неказистая, но Родина. Родину не за красоту любят, а за то, что она есть.

Когда все приготовились, секретарша осторожно разбудила пенсионера. Старик, вздрогнув, открыл глаза. Ему снилось все то же – прошлое. Что еще остается на склоне лет, чем вспоминать былое, во сне и наяву? А вспомнить было что…

Сейчас Захарову снилась поляна, скрытая со всех сторон еловыми лапами. И привал. Обед в гробовой тишине. Не потому, что немец рядом. Был бы враг недалеко – никто и не обедал бы. Мужики едят. Здоровые, крепкие мужики. Бойцы! Соль земли Русской.

Простая, незамысловатая пища – пшенная каша с тушенкой из котелка, парящего над костром, сухари, трофейное сало и шоколад. И эта еда казалась самой вкусной во всем мире! И правда. Что до Войны, что после, ветеран пробовал множество разносолов, но вкуснее той простой солдатской каши с тушенкой ничего не было!

Девушка проводила посетителя в кабинет, размером, как целый этаж немецкого барака, обставленный, как Эрмитаж. Столы с резьбой, такие же стулья. Лампы казенного зеленого стекла. И оператор с огромной, как пушка, камерой.

– Дорогой вы наш Степан Ильич! – воскликнул губернатор, едва фронтовик переступил порог. – Низкий вам поклон от всех нас. Вечная слава Героям! Страна никогда не забудет то, что вы сделали! Этот скромный подарок даже близко не стоит рядом с тем, какой дар вы сделали для всех нас, но позвольте преподнести вам продуктовый набор и почетную грамоту!

Чиновник вручил фронтовику корзину с какими-то яствами и грамоту в рамке, отметив про себя, что Танечка научилась повторять подпись так, что и сам хозяин области вряд ли отличил бы.

Дождавшись смущенной благодарности, Борис Андреевич продолжил:

– Не надо, уважаемый Степан Ильич, ничего говорить. Не надо! Я в курсе вышей проблемы. У вас течет крыша…

– Да-да! – оживился старик. – Мне бы пару кусков толи бросить!

– Помилуйте! Какая толь? Я сверился с графиком, финансирование по ремонту вашего жилища запланировано на 2050 год. Но, в конце концов, губернатор я, или нет? И, чтобы отметить ваши заслуги перед Отечеством, я прямо сегодня подпишу указ о переносе ремонта на 2045год! Красивая, кругла дата. Юбилей! 100 лет Победе! Езжайте домой и ни о чем не беспокойтесь! Все будет в лучшем виде! Вы, главное, держитесь! Вас, ветеранов, так мало осталось…

К машине сержант вернулся в подавленном настроении. Корзина с подарками оттягивала руку, и чего там только не было. Чай, кофе, шоколад, конфеты… Захаров не очень ориентировался в ценах, знал только, что кофе стоит дорого. Очень дорого. На пенсию он так разгуляться не мог. И толи на эти деньги можно было б купить рулонов пять, как минимум.

Да не в деньгах дело. На рубероид старику пенсии хватит. Дело в руках и ногах, в которых уже не было прежней силы, чтобы закинуть рулоны материала на крышу.

Эх, если б не возраст – сам бы давно закатал.

– Как прошло? – поинтересовался Саблин, сидевший на пороге машины с сигаретой, по-солдатски, спрятанной в ладонь.

– Валер, давай водки возьмем? – предложил Захаров.

– Понятно, – вздохнул отставник. – Не очень прошло…

Водитель запустил двигатель и машина покатила по улицам города. Фронтовик сидел, не шевелясь, глядя в окно невидящим взглядом. Мужчине порой казалось, что дед и вовсе умер, тогда он тормошил пассажира за плечо, а тот отвечал:

– Пустое все…

Валерий остановил Форд возле кафе на выезде на трассу. Переложив корзину в багажник, чтобы хулиганы не высадили стекло и не уперли подарки, бережно взял ветерана под руку и провел внутрь, где пахло уксусом, мясом и специями.

– Вай! Какие люди! – обрадовался темнолицый хозяин заведения. – Заходи, дорогой!

– Привет, Гагик, – поздоровался Валера. – Сделай нам по шашлыку и сто грамм водочки.

– А не мало – сто грамм на двоих? – нахмурился бизнесмен.

– Я за рулем, – пояснил водитель. – Это для Степана Ильича. Мне можно минералки.

– Понял, сейчас все сделаю. Место занимайте любое – не сезон, нет никого. В убыток работаю.

Офицер с сержантом устроились у окна. Не прошло и минуты – на столе появился графин, запотевший по уровню водки, а чуть погодя – и два куска румяного мяса с тонкими полосками от гриля, нашинкованными помидорками и огурчиками, полукольцами лучка и лавашом.

– Сколько с меня? – спросил Валера, потянувшись за кошельком.

– Обижаешь, дорогой, – возмутился Гагик. – Чтобы я с ветерана деньги брал? У меня оба деда не вернулись…

Водитель налил Захарову полста водки, себе – чая.

– Будем, Степан Ильич? – подмигнул отставник.

Дальнейшее фронтовик помнил плохо. Алкоголь он не употреблял слишком давно – врачи запретили. В тепле старика развезло очень быстро. Хватило ничтожной, казалось бы, дозы. Возраст…

Как очутился дома – вообще не помнил. Проснулся от громкого звука дверь. Голова побаливала, перед глазами летали мошки. Снова давление скакнуло… На столе стояла корзина, накрытая грамотой – значит, вчерашнее не привиделось. Форма аккуратно висела на спинке стула. Солнце отражалось в наградах, бросая блики на потолок в желтых разводах талой воды.

Стук повторился. Кого там принесло?

– Иду-иду, – прокряхтел пенсионер.

Нащупав ногами тапочки, сержант проковылял до входной двери, отворил ее… в коридоре стоял Валера с рулоном рубероида на плече.

– Степан Ильич, я тут подумал… дай ключи от чердака. Самим оно быстрее будет…