Одно Целое [Константин Юрьевич Ларенцев] (fb2) читать онлайн

Глава 1

Предрассветная мгла воскресного утра наполнена странными ощущениями: с одной стороны не улеглось впечатление от дня «до», и уже начинает формироваться восприятие дня «после». Всё как будто замирает и останавливается. Необъяснимое мгновение. Оно обволакивает тебя и уносит куда-то в другую реальность. И вот, ты – уже не ты, а какой-то совершенно незнакомый тебе человек из неизвестной эпохи. Ныряльщик за жемчугом. Стоишь на отвесной скале, слышишь шум волн, дышишь глубоко, не задумываясь, хотя и знаешь, что вот-вот предстоит сделать всего один вдох и прыгнуть. Через какие-то несколько секунд всё вокруг поменяется. Набранного воздуха должно будет хватить, чтобы достичь своей цели и вернуться обратно. Мечтаешь о том, чтобы в процессе погружения не пришлось делать выбор, увидев самую прекрасную жемчужину: плыть к ней, не оставляя себе шансов на спасение, или вынырнуть на поверхность и вдохнуть столь необходимого кислорода. Особенность такого ранненоябрьского утра в том, что оно хранит в себе всё: и радость, и грусть, и печаль, и спокойствие, и надежду.

– Ты что ещё не ложился?

– Пока нет.

– И не будешь?

– Ну, вообще, собирался, – говорю я с полуулыбкой на лице, доставая из пачки сигарету, – а ты чего так рано подскочила?

– Не спится что-то… Дай мне тоже.

Мы закуриваем по сигарете и смотрим в окно. Мы – это Костя и Лена, часть единого организма, хотя природа и разделила нас по разным телам, но, спасибо ей, оставила вместе, сделав близнецами.

– Красиво и странно… – произносит Лена.

– Что именно?

– Вот эта картина падающего первого снега. Он закрывает осеннюю грязь чистотой, украшает деревья. Но, несмотря на все блага, которые хочет подарить, вскоре растает и перемешается с межсезоньем. Странно, зачем ему вообще выпадать?

– Знаешь, ничего примечательного здесь нет. И улица, по которой мы ходим каждый день, самая обычная, и дома с фонарями тоже. Просто красиво. Так должно быть, например, для того, чтобы порадовать тех, кто этот самый первый снег увидит.

– Иногда мне кажется, что, мы говорим об одном и том же, даже чувствуем одинаково, но есть разница. Что-то происходит, понимаешь? Начала присутствовать Разница. Что это?

Я тушу сигарету, обнимаю её и говорю на ухо:

– Даже если что-то и есть, мы с этим обязательно справимся, иначе никак.

– Да знаю я… Просто порой толи какое-то предчувствие, толи… Неспокойно немного бывает.

– Не бери в голову, у нас всё будет хорошо, – целую в щёку, – пойду на пару часов прилягу.

– Ладно, давай. Отложим философские сомнения и тревоги на другое время. Лучше остатки роскоши вчерашней приберу, и, так и быть, можешь не помогать, будешь должен, – подмигивает мне Лена.

– Благодарю, – беззвучно проговариваю губами я, – на Тамару, думаю, тоже рассчитывать не приходится? Она не вставала ещё?

– Нет, у неё стресс, ты же помнишь это «всё плохо», так что – амнистия, пусть отдыхает.

– Точно, «всё плохо», тогда не пойду к ней, лягу в другой комнате.

– Спокойной…Утра, – Лена улыбается, открывает воду в раковине и принимается за мытьё посуды.

– Пошёл, – делаю я взмах рукой.

Подхожу к дивану и заваливаюсь на него с ощущением усталости и некоторой эмоциональной опустошённости, вызванной острыми темами вчерашних разговоров, погружением внутрь самих себя. Выплески искренности наружу, подкреплённые текилой вперемежку с сушёной растительностью, подчас выматывают. Надеюсь, Тамарино «всё плохо» сменилось на «всё нормально» или на «да пофиг вообще».

Сон длится не долго, но его хватает для подзарядки внутреннего аккумулятора. В голове ощущается лёгкое кружения под ритм цоканья каблуков.

– Ты, прям, в одежде спал? – сощурив один глаз, спрашивает Тамара. Подходит ко мне, присаживается рядом на корточки и поправляет мои растрепавшиеся от сна волосы.

– Ну, да, так вышло, – ещё не проснувшись, мычу я, – который час? Ты как? Куда собралась идти?

– Около десяти, можешь ещё подрыхнуть, – Тамара встаёт, отходит от меня и продолжает сборы. – Я – нормально. К маме нужно съездить. У неё какие-то гости намечаются. В общем, она меня реквизирует для помощи и присутствия. Как я выгляжу?

– Как всегда прекрасно и без последствий, – говорю я, чуть привстав, чтобы раскурить оставшийся со вчерашнего вечера косячок, – а Лена где?

– Она умотала уже. В бассейн сперва, потом в универ. Профессор этот её задолбал уже. То какие-то методички по сорок раз заставляет переделывать, то презентации. Нафиг она вообще в эту аспирантуру попёрлась? – Тамара снова подходит ко мне, я даю ей затянуться.

– Не знаю, захотелось ей так, к тому же это только начало. Сейчас освоится, потом сама будет поручать кому-нибудь методички делать.

– Хотелось бы верить, – Тамара поправляет волосы, целует меня, затягивается ещё раз, – всё, я побежала, пока-пока.

Я закрываю за ней дверь, включаю альбом The Cure «Desintegration», докуриваю косячок, задумываюсь о чём-то отрешённом и не замечаю, как снова проваливаюсь в сон.

Глава 2

Летели облака, летели высоко там, где их было не достать. В тоже время не покидало ощущение, что их так просто коснуться рукой. Ощущение это не проходило и не терялось. Можно было просто, протянув руку, дотронуться до облака. Как назло, каждый раз, в этот самый момент всегда что-то мешало. Комната и окружающий мир приобретали отчётливые силуэты и входили в Мой мир. Вот и снова так произошло. Я открыл глаза, мысленно посылая кого-то куда-то далеко и надолго. Этот кто-то, скорее всего что-то продающий или собирающий подписи ради какой-нибудь фигни, настойчиво ломился в дверь, звоня и стуча. Я делал вид, что меня нет дома. «У всех, кто имеет право входить в квартиру без спроса, есть ключ, а остальные всегда предупреждают заранее», – летела мантра сквозь мой полусон. Дверь открыта не будет! Йе-ху, моя взяла! Через некоторое время непрошеный гость ушёл. Я с чистой совестью встал, умылся и врубил бэст «Oasis». Пока братья Гэллахеры затягивали свой «Wonderwall», я пытался прибраться в квартире. На многое меня естественно хватить не могло, настроение было не в меру лирическим. Я его ненавидел, это своё настроение, хотя ещё больше я ненавидел в такие моменты находиться в одиночестве. Я знал, что это пройдёт, что состояние это временное, но, тем не менее, мне было не по себе. Я выпил кофе и решил немного прогуляться.

Натикало уже далеко за полдень. Я шёл – куда глаза глядят. Воздух был свеж и прохладен. Для бодрящего эффекта – то, что надо. Порывы ветра, периодически проходящие насквозь, стремительно уносили моё недавнее уныние куда-то вдаль, делая меня более жизнелюбивым. Думалось о сестре, о Тамаре, о наших странных взаимоотношениях. Впрочем, они не являлись такими уж странными. Мы нежно друг к другу относились, наслаждались влюбленностью. Наш маленький мир был прекрасен. По мне, так ничего странного. С этой мыслью я зашёл в пиццерию и заказал одну пиццу с собой. Это была большая сырная пицца, от которой млела моя сестрёнка. Захотелось её порадовать и вознаградить за утреннюю уборку. Я достал из сумки телефон и набрал номер:

– Привет, ты сейчас где?

– Привет, из библиотеки институтской выхожу, материал кое-какой нужно было собрать.

– Когда дома будешь? Я покупаю тебе сырный беспредел, отвратительно огромных размеров.

– Мм… И я буду толстой коровой, когда всё это съем?

– Не бойся, я спасу тебя – съем пару кусочков.

– Я минут через сорок дома буду.

– Давай, детка, лети!

Я обожаю свою сестру! Я, в общем-то, неплохой человек, а сестра делает меня лучше. Мы откровенны до фанатизма, граничащего с идиотизмом, и это в нашем понимании нормально. Подобных точек соприкосновения больше нет ни с кем.

Мы были «незапланированными» детьми и ворвались в жизнь родителей сюрпризом, да ещё и двойным. Они, конечно, наверное, нас любили, но не совсем были готовы к такому повороту событий. Возможно, это как-то повлияло, так что отношения у нас всегда складывались достаточно прохладно. Старшая сестра строила свою семью, её муж работал в фирме нашего отца, а она занималась домашними делами и воспитанием детей. Со старшим братом мы не общались, на то были причины. Он жил в другом городе. В общем, «большая дружная семья». Единственным человеком, который нас по-настоящему искренне сильно любил, была наша бабушка. С самого раннего детства мы большую часть времени проводили с ней. Она была преподавателем английского языка на пенсии, а также истинной бунтаркой в душе. Крутая. Не имея возможности преподавать, отрывалась на нас, закладывая одновременно и вольнодумство, и строгую дисциплину.

Когда мы окончили школу и поступили в университет, бабушка отдала нам во владение свою квартиру, а сама уехала жить к своей сестре за город, сказав, что мы ей надоели, а она хочет спокойствия. Шутила, конечно, хотя подростки кого угодно достанут. Так мы оказались типа самостоятельными. Как смогли переоборудовали квартиру под себя, сделали кое-какой ремонт и устроили пирушку по поводу новоселья, позвав друзей и друзей друзей. Зависали дня три: пили, курили, трепались о вечном и мелочном, обо всём подряд, бесили соседей громкой музыкой и топотом от плясок. В процессе всего этого действа мы синхронно лишились девственности. Обычные извращенцы, нормальные такие. За очень поздним завтраком, когда все окончательно разошлись, было принято единогласное решение, что ворота в жизнь открыты. На нашей стороне было лето, много гулянок, вечеринок, много новых знакомых, много знакомых знакомых и, как следствие, много безудержности во всех её проявлениях. Все тяжкие удались на славу!

Наше первое суперотвязное лето закончилось, мы стали серьёзнее, разочаровавшись в серьёзности. Неизменным осталось лишь наше отношение друг к другу – как к самому себе. Ничто не могло нас разлучить! С этим багажом мы стояли на пороге университета первого сентября, пытаясь выяснить в какой аудитории будет начат наш поход в новую жизнь.

Ндаа, все эти воспоминания подчас ощущаются эхом, как будто и не было их вовсе. Лет шесть уже прошло. Пока помнятся, составляют нынешнее ощущение, хорошо бы не терялись и дальше.

Глава 3

Прошло несколько дней или даже пару недель, не отмеченных чем-то особенно запоминающимся. Осень всё сильнее и сильнее закручивала интрижку с холодами и превращалась в зиму. События развивались своим чередом достаточно вяло и незатейливо, но дни, на удивление, пролетали быстро. Когда ни Лены, ни Тамары не было дома, я бесцельно слонялся по городу, слушая музыку, а всё, происходящее вокруг, её дополняло. В голове проносилась целая куча идей, мыслей и фантазий, хоть фильм снимай или книгу пиши. Жаль, что запомнить не удавалось, да и желания особого запоминать не было. Просто слушал музыку, мысли влетали-вылетали, копошились меж собою, а я наблюдал за этим со стороны не без удовольствия. Я понимал, что это ненадолго, такое беспечное гуляние, что рано или поздно настигнут жизненные обстоятельства, в которых я буду запарено разбираться, буду куда-то вечно спешить и так далее. Но сейчас у меня было это маленькое удовольствие, и я старался им насладиться. Денег было не много, но, как ни странно, их хватало, чтоб оставаться на плаву и не чувствовать себя совсем на мели. Я перебивался случайными заработками от переводов различных статей, помогал нерадивым студентам при сдаче различных зачётов и прочих студенческих обязательств (благо, что в институте были как преподаватели, недовольные своей зарплатой, так и двоечники, не могущие или не хотящие учиться самостоятельно, а кое-какие связи даже после получения диплома у меня оставались). В общем, хватало на прожиточный минимум и всяческие маленькие радости.

За окном было 17 ноября, погода достаточно пасмурная, в окна дул сильный ветер, от чего в квартире становилось весьма прохладно. Мы с Леной сидели на диване, укутавшись пледом, и смотрели «12 обезьян». Раздался телефонный звонок, Лена взяла трубку. По обрывкам фраз я понял, что звонит Тамара и куда-то нас зовёт своим радостным возбуждённым голосом. Когда разговор был закончен, я вопросительно и с неподдельным любопытством смотрел на Лену.

– Ну, что там? Не томи уже, – говорю.

– Кажется, мы летим в Сочи. Я толком не поняла, Томик всё как-то скомкано протараторила. Вроде как, давний знакомый, который, оказывается, с нами учился когда-то, пригласил её и, собственно, нас в Сочи на открытие отеля или гостиницы, или чего-то там ещё.

– Интересно, что ж это за знакомый такой? – задумываюсь я.

– Мм…

– Серёга Дмитриев, что ль? – быстро соображаю, – наверно, он, скорее всего. Ну, помнишь, учился с нами на втором или на третьем курсе. Волосы у него такие кудрявые, пирсинг в носу.

– Да, только он уехал куда-то, даже семестр последний не доучился, – припоминает Лена, морща лоб, – и с Тамарой мы позже, вроде, познакомились.

– Не доучился и не доучился, но несколько раз потом мы точно зависали, когда он приезжал, и Тамара как раз в компании общей была, – вспоминаю я.

– А, может, не он?

– Может, конечно, и не он, но я не знаю что-то больше наших общих знакомых, которые могли бы открыть отель и пригласить слетать куда-нибудь на выходные. У него же и отец, вроде, какой-то супер коммерс.

– Ну, пожалуй, да, больше особо некому, – соглашается Лена.

Раздумья и догадки прерываются звуком открывающейся двери.

– Всем привет! – сбрасывая плащ и сапоги, выкрикивает Тамара.

– Привет, мы же только что по телефону говорили? – слегка недоумевает Лена столь быстрому приходу.

– Меня Серж подвёз, – Тамара проходит в зал.

Мы с Леной переглядываемся и выдаём в один голос:

– Точно, Серж.

– Да-да, Серж Дмитриефф, – с двумя «ф» на конце и ударением на последний слог произносит Тамара утрированным французским акцентом, – его отец со своими компаньонами открывает супер-пупер гранд отель, Серж, как престолонаследник, с ним, а мы почётные гости.

– Круто, – говорю я, закуривая сигарету.

– Как вы встретились-то вообще? – интересуется Лена.

– Как, блин, в кино. Стою я на остановке, вдруг голос слышу: «Девушка, вы всё также прекрасны!» – оборачиваюсь, а там Серёга. Поговорили, слово за слово, и вот мы летим в Сочи, – Тамары плюхается в кресло с довольным лицом, вздымая обе руки вверх.

– Да подожди, не скачи так быстро, подробней расскажи, – говорю я, ища глазами пепельницу.

– По семейным делам каким-то они в городе сейчас. Отец его завтра, а он в пятницу на открытие этой самой гостиницы летят. А нас он пригласил, чтоб веселее было, повспоминать там, оттянуться хорошенько, как в старые добрые времена.

– С Сержем мы нормально общались, весело даже, о музыке много говорили, о фильмах там всяких, в шахматы даже играли иногда.

– Ага, шахматисты, – смеётся Тамара, – а я думала, вы только по клубам укуренные шатались.

– Не важно, – продолжаю я – было ж дело, можно и вспомнить. К тому же когда ещё выберемся?

– Вряд ли это просто приступ «ностальжи». По тебе, небось, до сих пор сохнет. У вас же там было что-то пару лет назад? – Немного ревниво замечает Лена. – Увидел, и всколыхнулись старые чувства, а мы приглашены, чтоб ты согласилась, чтобы тебе одной ехать не неловко было.

– Да какая разница, сохнет, не сохнет, было, не было? Уже давно проехали, между ним и мной только дружба. Просто хорошо время проведём. Всё в порядке, не переживай, – Тамара встаёт с кресла, подходит к Лене и обнимает её.

– Да я не переживаю…

– Ревнивая жёнушка, – не сдерживаюсь я.

– Да иди ты! – немного рыча, бросает мне Лена.

– Ладно, не ссорьтесь, на море не были сто лет, а тут отвезут, привезут и всё по полному разряду, грех отказываться, – примиряет нас Тамара.

– Да не ссоримся мы, – улыбаюсь я.

– Море это море. Красиво и прекрасно, – Лена улыбается в ответ.

– Волшебно – подытоживаю я.

Какое-то время мы молчим немного задумчиво и вскоре начинаем собираться, ведь уже через пару дней начнётся приключение, которое обещает быть весьма увлекательным.

Глава 4

Утром пятницы возле подъезда нас ждал новенький чёрный БМВ, возле которого стоял Серж. Выглядел он стильно, элегантно и дорого. На нём были чёрные ботинки, толи джинсы толи брюки, белый свитер, полупальто и солнцезащитные очки. Пирсинга в носу уже не было, причёска была аккуратнее, но по первым словам, я понял, что он всё тот же.

– А вот и близнюки, заставляющие выпрыгивать с листа мою кардиограмму!

– Здарова! – выкрикиваю я. Мы жмём руки, тепло обнимаемся.

– Привет, господин Серж Дмитриеф..ф, – шутливо бросает Лена и целует его в щёку, – очень круто смотришься.

– Спасибо, конечно, но, блин, прекращай меня смущать.

– Да брось, это ж чыстая правда, – имитируя южный акцент, говорит Лена.

– Так, вас должно быть больше, – намекая на отсутствие Тамары, произносит Серж.

– Принцесса скоро появится, – подшучиваю я.

Минут через десять подъездная дверь открывается, выходит Тамара. Выглядит она потрясающе. На ней сапоги, чулки, бирюзовое платье, плащ и шарфик, окутывающий нежную шею. После паузы на лицезрение Серж подлетает к ней, они обмениваются поцелуями, перекидываются парой слов и подходят к нам.

– Детка, ты супер! – говорит Лена.

– Да, мать, хороша! – подхватываю я.

– Восторг-восторг! – резюмирует Серж, укладывая наши чемоданы, – ну что, в путь!

– В путь! – отвечаю я, помогая ему.

Мы запрыгиваем в машину и отъезжаем от дома. Погода становится очень яркой и блестящей, иней серебрится, на голубом небе ни облачка, а солнце, как будто, отражается в листьях своим жёлто-рыжим цветом. Я смотрю в окно, и на моём лице невольно появляется улыбка. Лена берёт мою руку, мы переглядываемся, затем снова смотрим в окно. На короткое мгновение ощущаем себя по настоящему частью вселенной, чувствуем нашу связь с каждым оторвавшимся и парящим на ветру листиком, с каждым глотком воздуха и с бесконечным синим небом в лучах яркого осеннего солнца.

Старательно избегая пробок, мы выезжаем из города и едем в сторону Москвы, наша цель – аэропорт.

– Крайне неудобно, когда в твоём городе нет аэропорта, – начинает Лена.

– Он есть, только ни хрена не работает, – говорю я.

– А я слышала, что его собираются вновь запустить, – поддерживает разговор Тамара.

– Вряд ли там международные рейсы будут осуществляться, – присоединяется Серж, – не такой уж он и крупный.

– Крупный не крупный, но, хотя бы в пределах центральной России, было бы уже неплохо, – замечаю я.

– Ты же всё равно летать боишься, – провоцирует меня Лена.

– Ты как будто не боишься? – подкалываю в ответ я.

– Да бросьте вы, летали-то два раза, всё без эксцессов обошлось и на том спасибо, – примиряет нас Тамара, – по статистике вообще не так уж много людей в самолётах гибнет, по сравнению с автотранспортом, например.

– Спасибо взбодрила, – ехидничает Лена. – Серёг, вот ты, наверное, часто путешествуешь, как тебе спокойней: ездить, летать или плыть вообще?

– Раньше как-то больше переживал и волновался по поводу «способа перемещения», но чем дольше я катаюсь туда-сюда, тем меньше обращаю на это внимание. Особенно, когда тебе нужно как можно быстрее из точки А в точку Б попасть по делам или работе.

– То есть всё определяет время, проведённое в пути? Чем быстрее, тем лучше, чем чаще, тем спокойнее? – продолжает расспросы Лена.

– По сути да. На ту же турбулентность в десятый, двадцатый, тридцатый раз уже не так реагируешь, как в первый, когда впиваешься в кресло самолёта и молишься всем богам, каких только вспомнишь. Опыт, конечно, придаёт спокойствия. Но на отдыхе, скажем, если ты путешествуешь просто, то сами по себе эти начальная и конечная точки А и Б тебе не так важны, главным становится само перемещение по всем промежуточным точкам и то, что с тобой там происходит.

– Слушай, тут можно, прям, пофилософствовать. Представь, точка А – рождение, точка Б – смерть, – начинаю я, – в сущности, для человека, для его ощущения себя в мире, эти точки не являются супер определяющими: где и когда родиться он не выбирает, где и когда умрёт не знает наверняка. Для него, как раз, важными и являются все промежуточные точки, они, собственно, жизнь и составляют.

– Хм, ну да, всё в жизни соотносится, только всё разных масштабов. Вот мы здесь, вот мы в Сочи, вот мы едем. Потом оттуда куда-нибудь ещё махнём. Так что, даже чисто математически или как там ещё, всё подчиняется тем же законам, как рождение, смерть и жизнь между ними. Мы состоим из точек А, Б и тем, что посередине. И всё, что вокруг нас состоит из того же, – присоединяется Лена.

– Люблю я эту их хрень, – обращаясь шёпотом к Сержу, говорит Тамара.

– Ага, они могут легко превратить обычный трёп в философский диспут, – отвечает тот. – Всё больше и больше понимаю, как мне этого не хватало.

– Не бойся, мы с тобой! – кричит Лена и трясёт с заднего сиденья Сержа за плечи.

– Эй-эй! Я за рулём всё-таки, и мне нас всех хотелось бы доставить в целости и сохранности, чтобы придаться удовольствию в хорошем месте с бокалом чего-нибудь хорошего в руках, в хорошей компании.

– Ну, компания у тебя есть хорошая, – перестаёт трясти Лена.

– Я бы даже сказал – отличная! – восклицаю я.

– Согласен, но разве не лучше этой отличной компании провести выходные на побережье, нежели чем в кювете на полпути до аэропорта? – глядя на нас в зеркало заднего вида, отвечает Серж.

– Ценная мысль, – подхватывает Тамара.

Мы переглядываемся все вчетвером с серьёзными невозмутимыми лицами и начинаем смеяться лихорадочно, не совсем понимая отчего, просто ржём без причины, пока наша маленькая вселенная продолжает движение из точки А в точку Б.

Глава 5

В самолёте мы по команде невероятно сексуальной стюардессы (ведь правда, чем дороже билеты, тем красивее стюардессы, а за ценой Серж не постоял, хвала ему) пристегнули ремни, начали набирать высоту. Деревья и дома за бортом становились всё меньше и меньше, суета теряла свои очертания, превращаясь в едва уловимые силуэты, а мы всё больше ощущали себя птицами. Разнесли напитки, мы откинулись в креслах. Небольшая усталость с дороги сменилась расслаблением, дав волю мыслям. Мы порхали, тешили себя грёзами, словом, наслаждались сиюминутным кайфом. Временным, легковесным, но таким приятным, таким, что потом воспринимается как невосполнимая пропасть, в которую ты невольно каждый раз падаешь, по которой невольно каждый раз скучаешь. Такие моменты почему-то запоминаются, почему-то остаются с тобой. Может, во всём виноват гул самолёта, который своим монотонным мычанием вводит тебя в некий транс, а может, ты просто восприимчив ко всякой такой эмоциональной фигне, и твоё внутреннее я записывает всё это в бесконечные тетради, чтобы потом прочитать тебе это вслух.

– Ты грустишь? – вынимая наушник, спрашивает Лена.

– Да нет, просто как-то так, – отвечаю я.

– Это всё полёт, не бери в голову. Перепад от суеты к парению. Временное чувство.

– Не знаю, – я беру её за руку, – порой бывает немного не по себе от мыслей, чувств и ощущений. Казалось бы, всё просто, хорошо, но всплывают какие-то камни, неизвестно откуда взявшиеся…

– И ты не знаешь, как с ними поступить…

– Да.

– Эту странность я тоже заметила и решила её счесть, как одно из жизненных обстоятельств.

– Помогло?

– Не знаю пока, надеюсь, поможет. Но когда настигают такие моменты, ты прав, не по себе.

– Может, мы стареем?

– В двадцать-то три года?! Вряд ли, скорее горим и умиляемся.

– Горению?

– Ситуации. Вот летим, думаем, мечтаем. Много ли ещё раз сможем просто помечтать?

– Не знаю, ещё раз…

– Ещё много-много раз, – имитируя Высоцкого, поёт Серж из кресла впереди, – что вы там за уныние развели? Хорош! Вот-вот приземлимся для отдыха и веселья. Тамар, ты хоть им скажи.

– А? Что? – выключая музыку. – Вы что опять?

– Да, я ничего, а братишка приуныл.

– Дай, я его поцелую, – Тамара тянется ко мне.

– Или давай я, – смеясь, выдаёт Серж.

– Ну, ладно, ладно, окружили. Я в порядке, просто накатило вдруг. Девушка, можно нам ещё сока, – обращаясь к той самой сексуальной стюардессе, говорю я.

– Скоро подлетаем, держитесь. Сейчас принесу, – она улыбается, неповторимо поворачивается и уплывает.

– Хватит пялиться, – замечает Тамара.

– Отклонено, ваша честь! – раздаётся от Сержа.

– Очень даже ничего, – глядя на уходящую стюардессу говорит Лена, – но ладно, хватит, будьте джентльменами.

– Я воль, команданте, – бросает Серж.

– Я тоже воль, – добавляю я.

Полёт продолжается, мы продолжаемся, вот-вот объявят «пристегните ремни». Хорошее ощущение. Ощущение причастности к событию, к «движухе». Очень мило и весело. Раздумья улетучиваются. В иллюминаторах виднеется бесконечное чудо.

– Море! – радуется Лена.

– Море! – радуюсь я.

– Море! – радуется Тамара.

– Ага, море, – подхватывает Серж.

– ВООТ И МЫЫ, – вторя всем нам, отзываются пропеллеры самолёта. – ПРИИВЕЕТ, МООРРЕЕЕ!!

Глава 6

Какая невообразимая красота, целая вечность, манящее великолепие Вселенной. Такое состояние неколебимости, спокойствия и буйства одновременно. Уходящее вдаль сомнение: уже небо или ещё вода? Когда смотришь, не покидает мысль: как такое вообще возможно? Это невероятное ощущение чего-то великого, воплощённое в чём-то прекрасном. Как людям может быть не совестно не обращать на это внимание, как им может быть не стыдно засерать волшебство своими отходами? Парадоксально глупо. Прости. Прости, любовь моя, что я принадлежу этой своре и закрываю глаза, не имея сил воспротивиться. Позволь насладиться тобой, молю.

– Смотри, как они к окну прильнули, – обращается к Тамаре Серж.

– Их большая любовь, они всегда так, как море увидят. Смотрят и смотрят, потом привыкают, адаптируются и могут продолжать общаться.

– И долго их прёт? – подшучивает Серж.

– По-разному бывает.

– Это у них ко всем водоёмам?

– Нее, только к солёным, – едва сдерживает смех Тамара. – Я, вот, представила, что ко всем. Набирают так ванну и начинают залипать.

– Ага, до тех пор, пока она не остынет и не превратится из тёплой южной в холодную северную.

– Ну, тогда можно продолжить и переосмыслить остывание в новом качестве. Философском, со структурами бытия, – они начинают хихикать.

– Мы всё слышим, между прочим, – вмешивается Лена.

– Так мы специально, чтобы вы к нам быстрее вернулись, – немного оправдываясь, но продолжая смеяться, говорит Серж.

– Ну ладно, ладно, – улыбаюсь я, – нужно же, поздороваться, поприветствовать.

Мы подъезжаем к отелю, выходим из минивена, встречавшего нас по прилёту, и идём внутрь.

– Солидно, однако,– начинаю я.

– Вполне себе недурственно, – в один голос подхватывают Тамара с Леной.

– Спасибо, я рад, что вам нравится, очень приятно, – Серж немного смущается, помогает нам внести вещи, – Лёш, возьми, – обращаясь к кому-то из персонала, – у нас 511-й и 512-й.

– Хорошо, что-нибудь закажете сразу, – отвечает тот.

– Думаю, заселимся, а там и определимся.

Всё наполнено блеском и предвкушением праздника. Развешиваются шарики, натираются бокалы, охлаждается шампанское. Прекрасная суета отражается в глазах, настроение приподнятое. Гости съезжаются, расселяются и начинают готовиться к выходу в свет, к первой вечеринке уик-энда, предваряющей основную – завтрашнюю. Мы идём к лифту, поднимаемся на свой этаж.

– В нашем распоряжении два номера. Располагайтесь пока. Передохните немного с дороги. Сегодня я с вами, завтра дела, открытие, так что – по ситуации. Ну что? Заселяемся? – подмигивает Серж.

– А то! – подхватываю я.

– Давайте для начала, мальчики сюда, девочки сюда, – говорит Тамара.

– Всё равно вскоре объединимся, – продолжает Лена, берёт Тамару за руку, проскальзывая в номер.

– Стало быть, нам сюда, – открывая дверь, говорю я.

– Хорошо, я только к отцу заскочу, поздороваюсь да вискарика на обратном пути захвачу.

– Давай.

Я захожу, снимаю куртку, отдёргиваю шторы.

– Охренительно! – проносится в голове.

– Охренительно! – отвечаю вслух я, достаю пачку сигарет, прикуриваю, сладко затягиваюсь. – Определённо мне здесь нравится.

– Охренительно! – раздаётся из соседнего номера голос Лены.

Глава 7

Избавь меня, боже, от снов бесконечной разлуки, от сумерек, что, подчас, страшнее тьмы. В омуте собственных мыслей и чувств рано или поздно оказывается всякая заблудшая душа. Она ищет выхода отчаянно, истерически, она бьётся о стены, теряется в хаосе и стремительно растворяется. Защитные позы, жесты и слова не срабатывают, не спасают. Слёзы солёным потоком омывают раны, разжигая новую боль. Потрескавшиеся губы, пытаясь улыбаться, начинают кровоточить, страх перед неизбежностью приобретает форму поглощающей замкнутой кривой, нисходящей и разветвляющейся. Когда-то эта кривая называлась жизнью, как её назвать сейчас не очень хорошо представляется. Утрата красок неминуемо ведёт к серости, блёклости, вовлекая в падение бутылки, ложки, зажигалки, кроша всё мельче осколки того, что когда-то называлось сердцем. Приключение заканчивается и начнётся ли новое неизвестно. Есть ли вообще смысл в том, чтобы его начинать, зная, что финал будет печальным. Есть ли смысл в ловле облаков во сне? Они выглядят такими манящими, такими прекрасными, но как только ты к ним приближаешься и пытаешься коснуться рукой, то сразу просыпаешься. Возвращается обычная реальность, которая реальна настолько, что начинает тошнить. Ощущение, будто ты из любимого художественного фильма попадаешь в унылое и скучное документальное кино, которое ты обязан смотреть, потому что так устроен мир. Паршивые радости, паршивые колкости, ненавистные лживые постановки, бездарные герои – вот, что заставляет душу всё чаще и чаще проситься домой, ловя облака.

– Эй-эй-эй, ты так не увлекайся, а то забудешь, как тебя зовут и какой год сейчас,– теребит меня за плечо Серж.

– Да, братишка, что-то ты залип.

– Ты в порядке?– обеспокоенно смотрит на меня Тамара.

Я озираюсь по сторонам, пытаясь понять что происходит, сознание начинает возвращаться:

– Что случилось-то?

– Так бывает иногда по неопытности, ничего страшного, – успокаивает Серж, – я вообще один раз так переборщил, что скорою хотели вызывать, страшновато было. А это ничего, отпустит сейчас.

– Больше, наверное, пока не надо, – говорит Лена.

– Думаю да, повременим пока, – соглашается Тамара.

Перед нами стол с несколькими дорожками, парой зажжённых свечей и четырьмя бокалами шампанского.

– Чего-то да, как-то прострация меня внезапно настигла, – пытаюсь отшучиваться я, – давайте на свежий воздух выйдем, а то немного душновато.

Мы собираемся, выходим из номера, покидаем отель и движемся в сторону пляжа. Серж и Тамара идут чуть впереди.

– Ну что, тебе лучше? – спрашивает Лена.

– Да, вполне уже отпустило, – говорю я, – морской воздух творит чудеса.

– Хорошо здесь, красиво.

– Согласен.

– Умела бы я писать картины, непременно в какое-нибудь такое местечко сбежала и осталась навсегда.

– Прямо так навсегда? Не станет скучно?

– Не знаю, но не хотелось бы заскучать, – улыбается Лена.

– Лучше, чтоб пожил в одном прекрасном месте, потом махнул в другое, не менее прекрасное, и так далее. Вот такое «навсегда» было бы неплохо. Люди разные интересные, а иногда и без людей, но чтобы непременно интересно было.

– Тоже неплохой вариант.

Мы догоняем Тамару и Сержа:

– О чём секретничаете?

– Вот вспомнили момент занимательный… шахматный,– оба смеются.

– Да-да, я как раз рассказывал, как мы с тобой однажды желание проиграли, – вспоминает Серж, – так вот, вечеринка начинает подходить к концу, остаются самые стойкие.

– И решают поиграть, – подмигивает Лена.

– Ну не в города же, – кивает Серж, – достаются шахматы, на кон выставляется желание и, чтобы вовлечь во всё это дело побольше людей, игра начинается два на два. Мы с Константином лихо проходим полуфинал, обыгрывая, чуть ли не детским матом в три хода двух перекуривших неформалов. Выходим в финал, где нашими соперниками, а вернее соперницами, становятся две милые девушки, которых до этих посиделок мы и не знали. Полные уверенности в себе мы проигрываем разгромно сражение на шахматной доске…

– Ну, кто ж знал, что они разрядники или мастера спорта? – вклиниваюсь я.

– Неважно. Короче, пролетаем мы как фанера над Парижем, и слышим их вердикт: пробежаться голиком по студ. городку, выкрикивая всякие непристойности с обилием всех известных крепких словечек и выражений.

– Всё бы ничего, если б в округе никого. Но вечер-то в разгаре, вечеринки ведь студенческие, подчас…

– Как и в тот раз, – улыбается Лена.

– …могут чуть ли не с утра начинаться, – продолжаю я.

– И вот мы, так сказать, «немного подшофе», абсолютно голые бежим, орём всякое зычное, распугивая детей, прохожих, парочки всякие влюблённые, и встречаем декана…

– Александра Витальевича, – я закрываю глаза рукой.

– Александра Витальевича, – не останавливается Серж, – а смущаться-то и прятаться нельзя, это ж проигранный спор, нужно продолжать расплачиваться, ведь могут и не засчитать результаты. Мы бежим, кричим что-то про за…бали мусорить и, пробегая мимо него, неловко так бросаем…

– Здрасьте…

– Желание мы, конечно, отработали, но стрёма было много потом, как бы нас не отчислили.

– Ну, ведь не отчислили же? – увлечённо интересуется Тамара.

– Не отчислили, – подхватывает Лена, – всё-таки за всей своей строгостью Александр, наш, Виталич, вполне нормальным оказался, видимо, и своё студенческое время вспомнил.

– Ну да, вызвал нас потом на разговор у себя в кабинете, мы, не смея поднять глаз, его выслушали.

– И, вроде как, вскоре всё улеглось,– подытоживает Серж, – но больше огульно абы с кем неизвестным мы в шахматы на желания не играем.

– А что, надо бы как-нибудь сыгрануть, – игриво добавляет Тамара, – мне идея понравилась.

Глава 8

В холле отеля празднично и ярко, плавно передвигаются гости, немного суетятся служащие и сотрудники. Людей становится больше, и, хотя не все ещё приехали и разместились, с каждой минутой шум голосов и звон бокалов раздаются всё громче и громче. Мы проскальзываем в банкетный зал, подобно мотылькам, летящим на свет. С интересом глазеем по сторонам на дам и их кавалеров, на одиночек, стреляющих глазами, на уже поднабравшихся добровольных изгоев, погружённых в раздумья, словом на всё то, что сопровождает подобные мероприятия и не надоедает, тая в себе надежду на что-то. Мы находим наш столик, заказываем по виски с колой и поворачиваемся к сцене.

– Дамы и господа, дорогие гости мы рады вас приветствовать в нашем отеле. Хочу пожелать вам приятного вечера и самых положительных эмоций. Давайте начинать!

Раздаются звуки живых инструментов, свет делается приглушённым, зал наполняется прозрачной дымкой, начинает звучать лёгкий приятный джаз, который заполняет всё вокруг, абсолютно не мешая общаться.

– Ну как вам? – интересуется Серж.

– По-моему потрясающе, – отвечаю я.

– Классно, – присоединяется Лена, – это вообще самая крутая вечеринка, на которой я была, прямо дух захватывает от всего этого блеска.

– Что ж, дорогая, наслаждайся, пока это ощущение не прошло.

– Не хотелось бы, чтобы проходило, – присоединяется Тамара.

– Всё мимолётно и очень быстро проходит. Ещё совсем недавно я также с открытым ртом пребывал на таких мероприятиях, а потом толи привык, толи взглянул глубже.

– И что тебя начало расстраивать? – спрашиваю я.

– Иногда люди, иногда атмосфера общая. Знаешь, когда надевают уродливые маски лживой искренности и улыбаются, при этом ненавидя всё и всех вокруг.

– А зачем ты ходишь на такие? – Тамара смотрит немного не понимающим взглядом.

– Иногда по необходимости, по работе, иногда просто так, никогда же не знаешь, чем обернётся тот или иной вечер, и хорошо тебе будет или плохо.

– Наверное, когда начинаешь понимать, что вокруг враждебно, то лучше свалить побыстрее, чтобы не стать одним из таких людей, – говорит Лена.

– Я так и делаю, ну, по крайней мере, стараюсь так делать.

– Сейчас совсем не такая вечеринка, – утешает Тамара,– мне кажется всё хорошо, доброжелательно и весело.

– Надеюсь так и будет продолжаться. Здесь ещё важным элементом является то, с кем ты, кто составляет твою компанию. И если, тебе с этими людьми хорошо и им с тобой хорошо, то и не важно, где ты, и что происходит вокруг.

– Хорошо сказал, – хлопаю я по плечу Сержа и подзываю официанта.

Мы заказываем ещё выпить. Ощущения приобретают окраску приятного блаженства. В хорошей компании с бокалом в руке, слушая джаз в живом исполнении, так приятно проводить время. Трепаться о чём-то и важном, и неважном, полезном и бесполезном, подшучивать друг над другом, над тем, что вокруг, над тем, что было или будет. Смеяться и грустить, меняя в случайном порядке темы разговора. Играть мысленно с красками и переливами в глазах друг друга. Наслаждаться и цветами, и оттенками, находить и узнавать что-то новое, открывать что-то в себе и в других. Вечер продолжается, мы продолжаемся и плывём по волнам нашей юности, наполненные неподдельной страстью ко всему, что нас окружает. Кажется, что это будет вечно, ах, как хотелось бы, чтобы это было вечно.

Глава 9

Вечер начинает принимать неопределённую форму: толи он в самом разгаре, толи начинает заканчиваться. Музыка продолжает звучать, ведущий периодически говорит что-то, кто-то танцует, кто-то уже ушёл, а кто-то так и не появился. Я подхожу к нашему столику и предлагаю продолжить вечер прогулкой по ночному побережью. Найдя согласие во взглядах друг друга, мы отправляемся к выходу, прихватив с собой бутылку виски. Погода достаточно прохладная и немного ветреная, но нас это не останавливает. Мы добираемся до воды и находим место, где можно присесть.

– Хорошо, что мы приехали сюда, – начинает Лена, – мне здесь очень нравится.

– Определённо, мы переживаем хороший момент, который запомнится, – говорит Тамара и берёт её за руку.

– Это хорошо, – Серж достаёт из кармана косячок и раскуривает его, – радостно от того, что вот так всё получилось и организовалось.

– Всё благодаря тебе, это и вправду одни из лучших выходных, если не лучшие, – я открываю виски и делаю глоток.

– Знаете, мне было бы одиноко сейчас без вас, – Серж передаёт косяк Лене.

– Да, брось, всё равно бы развлекался, – говорит та и делает затяжку.

– Что ж тут ещё делать? Развлекался бы, наверное, ну да, конечно, – немного грустно добавляет Серж, – но всё же бывает такое ощущение, что что-то не то, вот, вроде бы, всё замечательно, но как-то не так, как должно быть или могло бы быть.

– Это просто бури магнитные или ещё какая-нибудь хрень, вспышки на солнце, пролетающая мимо комета или типа того, – пытается подбодрить его Тамара.

– Или трава убойная, – немного закашлявшись, выдыхая дым, говорю я.

– Этого ощущения раньше не было просто, хотя и пили, и курили мы не меньше, – продолжает Серж, – философской херни в голову меньше лезло, задумчивости какой-то поглощающей не было. Как-то всё проще виделось.

– Может это и не так плохо, – говорит Лена, – всё-таки возможностей у тебя больше появилось, а с ними и ответственности. Просто пытаешься это осознать, где-то переосмыслить происходящее, отсюда и терзания.

– События и перемены всегда вносят свой вклад, хотим мы этого или нет, пускаем ли мы это в себя открыто или оно заползает само окольными путями, – продолжает мысль Тамара, – рано или поздно волна накрывает, и хорошо бы оказаться на её гребне, а не захлебнуться под ней, переломав себе все кости.

– Порою и не знаешь где ты, на волне или под волной? И вообще это волна или тебя водой просто окатили, – поддерживаю разговор я, – наверно, имеет смысл научиться умению отличать значимое от ерунды всякой и обращать своё внимание именно на важные моменты.

– И как их определять? – спрашивает Серж.

– А хрен знает! – выкрикиваю я.

– Сердце подсказать должно, – предполагает Лена, – подтолкнуть куда нужно, и если куда-то не туда понесло, то вернуть обратно, к своему маршруту.

– Давайте за это выпьем, – поднимает вверх бутылку Тамара, – чтобы наши сердца и души всегда вели нас в правильном направлении!

– Ура!– единогласно киваем мы.

Допив виски, мы возвращаемся в отель. Вечеринка почти завершилась, народу практически не осталось, постепенно убираются столы. Мы поднимаемся на свой этаж и расходимся по номерам.

– Спокойной ночи, мальчики, – желает нам Тамара.

– До завтра, – вторит ей Лена.

– Сладких снов, красотки, – подмигивает Серж.

– Пока, – немного небрежно бросаю я.

Мы с Сержем заходим в номер, наливаем себе ещё по стаканчику, недолго о чём-то разговариваем и вскоре проваливаемся в сон. За окном накрапывает мелкий дождь, оставляя следы на стекле и изредка стуча по карнизу, вводя нас в мерный транс подзарядки внутренних батареек.

Глава 10

Я просыпаюсь уже через пару часов. За окном ещё сумеречно и только-только начинает светать. Сладко потягиваюсь, лёжа на кровати, и решаю немного пройтись, пока остальные не проснулись. Потихоньку встаю, одеваюсь и выхожу из номера, попутно пишу записку, что ушёл прогуляться. Оставляю её на журнальном столике, дабы никто не волновался, куда я пропал ни свет ни заря.

Выхожу из отеля и направляюсь в сторону моря. Царит гармоничная несуетливая атмосфера непроснувшегося города. Слышен шум волн приветливый и мерный, временами превращающийся в музыку, наполняя тишину своим великолепием. Я подхожу к воде, мочу руки в набегающей волне, омываю лицо и, глубоко вдохнув свежего морского воздуха, произношу вслух:

– Привет, здравствуй, моё прекрасное, вот мы и увиделись вновь.

– Шшш…шшш…шшш… – доносится нежно в ответ.

Всё внутри наполняется приятным ощущением. Я иду вдоль берега, мысли то появляются, то исчезают, то появляются вновь. Они настолько мимолётны, что не удаётся прочитать их. Чуть поодаль я вижу скамейку, подхожу к ней, сажусь и закуриваю сигарету. Где-то между небом и водой проявляется едва уловимый силуэт корабля. Он как призрак, голограмма, глянешь так, вроде есть, а чуть вот так, вроде и нет.

– Здесь не занято? – я поворачиваю голову и вижу возле себя мужчину в пальто, в толи шляпе, толи берете и очках причудливой формы с затемнёнными стёклами. На вид ему лет пятьдесят, он похож на какого-нибудь художника или писателя.

– Нет, свободно. Присаживайтесь, если хотите.

– Я вас здесь раньше не видел, – он раскуривает трубку.

– Да я здесь, собственно, в первый раз, гостим с друзьями.

– И где же они?

– В гостинице отсыпаются.

– После вчерашнего? – с улыбкой интересуется незнакомец.

– Ага, – улыбаюсь в ответ я.

– Вы так внимательно всматриваетесь вдаль, случаем не поэт, стихами не балуетесь?

– Как-то не приходилось, мысли всё как-то в прозе лезут.

– А у меня так вообще без слов, кисти дакраски.

– Мне, кстати, так и показалось, что вы художник или писатель.

– Взаимно. Видимо, рыбак рыбака и вправду издалека примечает.

– Возможно, только мои мысли пока ни во что мало-мальски творческое не материализовались.

– Это ничего, главное, чтоб они были, а выход свой найдут, всему своё время, какие ваши годы.

– Двадцать четвёртые.

– О, возраст прекрасного неведения.

– В смысле?

– Ощущается, что многое знаешь, почти всё понимаешь, постоянно экспериментируешь, намеренно усложняешь всё вокруг. Потом ищешь выход из всего этого, находишь его и начинаешь плести новый клубок, чтобы снова в нём запутаться и искать выход.

– Нуу, что-то типа того, – я увлечённо смотрю на своего собеседника и закуриваю ещё одну сигарету, – а как не плести эти клубки, не тратить время попусту на бессмысленные эксперименты и понять что действительно важно?

– Насколько я знаю, всё это очень индивидуально. Вся прелесть именно в этих самых клубках. Ты в них и радуешься, и грустишь, учишься чему-то, временами отрываешься просто. Внутри этого всего кроется тот самый важный, тот самый Твой смысл. Человек за жизнь проходит несколько стадий, зачастую не связанных с конкретным возрастом тела, а связанных скорее с различными ощущениями жизни.

– И что же в них происходит? Ну, то есть я представляю примерно, что-то ведь уже проходил, но, тем не менее, было бы интересно услышать в вашей формулировке.

– Существует детство, подростковость или юность, молодость, зрелость и старость. Все эти стадии, как я уже говорил, никак не привязаны к возрасту. Возраст – это что-то очень среднее и грубостатистическое, чтобы как-то упорядочить ход жизни.

Детство – это когда ты живёшь в волшебном вакууме, где есть добро и зло, есть чёрное и белое. Когда побеждает добро, побеждает хорошее и светлое.

Подростковость – когда сквозь вакуум начинает просачиваться реальная жизнь. Это первое испытание, в котором твои ангелы начинают готовить тебя к реальности. Они ведут, защищают и разрабатывают в тебе фильтры нужного/ненужного. Это, когда тебе, например, начинает нравиться алкоголь и компания случайная, плохая или хорошая, видится тебе приятно и дружелюбно. Тебя учат понятиям плохо/хорошо на реальных примерах, так как тебе уже мало слов, и ты способен воспринимать реальность. Впуская в себя всё, ты делаешь свой первый выбор. Если на стадии «детство» всё правильно сформировалось, то примешь верное решение и научишься распознавать нужное/ненужное.

– То есть методом проб и ошибок, – говорю я.

– Да, методом проб и ошибок, иначе никак. Это обучение, стадия обучения твоей личности. Ближе к завершению «подростковости» в тебе формируются фильтры, способные отсеивать губительное, способные сопровождать тебя в следующей стадии лично твоего развития. Эти фильтры, безусловно, не вмещают в себя всё, в них пока нет настоящей мудрости. На этом этапе она и невозможна. Ты просто делаешь шаг вперёд, как будто переходишь из класса в класс, с курса на курс. Открываешь в себе новые способности, новые черты, которые до этого момента в себе не ощущал. То, что казалось обыденным и нормальным приобретает новые краски, оттенки самые разные, прекрасные и ужасные. То, что в тебе было заложено, ты теперь можешь использовать. Преумножать или разбазаривать их – решаешь сам. И если ты не совсем идиот, «здравствуй дерево», а настоящая личность, то сможешь сделать правильные выводы и двигаться дальше. Чтобы твои фильтры стали мудрее и глубже, чтобы они умно защищали тебя, твою личность, помогали ей развиваться и быть лучше.

Вступая в следующую стадию – молодость, ты подготовлен, ну более-менее. Ты сталкивался с разочарованиями, всякой хернёй и прочим, но тебе довелось вкусить и прекрасного, волшебного. Будет сложно. Уже не будет чёрного и белого, хорошо и плохо, ты вступаешь в гамму оттенков. Раскрашивать тебе, подбирать цвета этой гаммы тоже тебе. Помощь будет, но главное ты сам, твои фильтры, твоё ощущение пройденных этапов твоей жизни, жизни твоей личности.

– Мудро, – говорю я.

– Что ж, добро пожаловать в молодость! Насладись ею и достойно перейди в зрелость, желаю успеха! – Он хлопает меня по плечу, затем смотрит на часы и встаёт со скамейки, – что-то я разговорился, мне пора.

– Постойте, а что будет происходить? Дальше какими будут ощущения?

– Помнишь, с чего мы начинали? С клубков, с их прелести. Не спеши, успей насладиться.

Он уходит, и как только совсем исчезает из вида, я понимаю, что даже не спросил его имени. Так часто бывает, кто-то привносит в твою жизнь что-то, а ты в итоге, не знаешь или не помнишь даже его имени.

Я ещё недолго сижу и вскоре отправляюсь обратно в отель. Во мне начинает просыпаться голод. Иду вдоль побережья и думаю о том, что мои, наверняка, уже проснулись и заказали завтрак, так что нужно спешить, пока хоть что-то осталось, я их знаю.

Глава 11

– Дружище, слушай, мы уже заволновались, – открывая мне дверь, говорит Серж, – где был?

– Да так, гулял по округе, воздухом дышал.

– А, ну да, «морская болезнь ваша» помню-помню.

– Она.

– Давай, это, в номер соседний пошли, там чего-то вкусного заказали, нас ждут.

– С удовольствием, проголодался я порядком.

– Жахнешь чего-нибудь? Я тут слегка приложился, и, ты знаешь, поддержал атмосферную волну.

– Не откажусь, тока чутка.

– Само собой.

Мы отпиваем по паре глотков вечернего виски и идём в соседний номер.

– Так, что тут у нас? – с ходу бросает Серж, высматривая еду, доставленную официантом.

– И тебя с добрым утром, проходи, – отвечает Лена, целует его в щёку и идёт ко мне, – как прогулялся?

– Философски… – немного задумчиво отвечаю я, – как поспали на новом месте?

– Как убитые. Ай-ай-ай. Вискарик с утра? – навострив нюх возле моего рта, замечает Лена.

– Чуть-чуть, мы же на отдыхе, – развожу руками я.

– Ладно, проходи уже, мы тоже шампанское с утра пьём, как богема.

Я скидываю ботинки и вприпрыжку скачу внутрь номера.

– Тамара, привет, с добрым утром, – расплываюсь в улыбке я.

– Кофе будете? Bonjour, – она одаривает меня поцелуем и наливает кофе, действуя с невероятно сексуальным налётом изящности движения.

– Вы так милы и прекрасны, что даже неловко, – игриво говорю я, садясь за стол.

– Ах, вы застали нас внезапно в природной естественной красоте, – прерывает наш светский флирт Лена, – давайте поедим уже что ли, пока всё не остыло совсем.

После завтрака и душа я пребывал в приподнятом настроении, казалось, что вот-вот вырастут крылья и можно будет с лёгкостью взлететь и покружить над городом, насладиться видом, понаблюдать за происходящим с большой высоты, затем спуститься и пролететь над морем, чтобы волны едва касались своим дыханием разгорячённого от полёта тела. Чуть пританцовывая, я подошёл к дивану, где сидела Тамара, лёг и положил свою голову на её ноги. Она читала какой-то журнал и, не отводя глаз от статьи, улыбнулась, проведя рукой по моим волосам.

– Хорошее настроение? Помнится, кто-то был немного задумчив с утра.

– Это прошло, и жизнь кажется прекрасной в полном отсутствии мыслей. Хочется просто наслаждаться и летать, летать, летать. Что пишут?

– Да так, фигню всякую, – дочитав, она откладывает журнал и переводит взгляд на меня, – таким ты мне нравишься больше.

– Мне тоже нравится, – я улыбаюсь, довольно зажмуриваюсь и, имитируя кошачье мурчание, начинаю тереться о её ноги.

– Что будем делать сегодня? Давайте сходим куда-нибудь, что в номере сидеть? – доносится из ванной голос Лены.

– На экскурсии бы не хотелось, скучно. Лучше просто по городу погулять. И на бал потом, – Тамара закуривает сигарету, даёт мне сделать затяжку.

– Что ж, решено, – я выпускаю из носа дым.

– Я вас до выхода провожу и, если быстро разберусь со всем, то пересечёмся в городе, – Серж выходит с балкона с телефоном в руке, – если не успею, то в любом случае вечером встретимся.

– Пойдёмте тогда, – Лена выходит из ванной комнаты и подходит к нам, – не будем терять времени.

Мы закрываем номер, спускаемся на лифте, прощаемся с Сержем и выходим на улицу. Мои спутницы берут меня под руки, и мы неспешно начинаем движение. Наши голоса щебечут в произвольном порядке, мы несём игривую околесицу, подшучиваем друг над другом, сплетаемся в клубок, раскручиваемся, сплетаемся вновь. И правда, вся прелесть в этих самых клубках. В какой-то момент я понимаю, что немного завидую сам себе. В голове проносится мысль: вот он момент, который непременно нужно запомнить. Неважно, какие чувства в последствие он будет вызывать: грусти, ностальгии или радости. Сейчас главное его достоверно зафиксировать, чтобы осталось это ощущение целиком, без прикрас и сплетен. Из таких ощущений складывается жизнь, её восприятие. Подобные моменты, видимо, проносятся перед человеком, когда он оказывается на смертном одре, и перед ним как фильм пролетают события всей его жизни. Таких эпизодов нужно как можно больше, и они непременно обязаны быть увлекательными, чтобы фильм этот самый смотрелся интересно, без унылой скуки.

Глава 12

Наибольшее удовольствие в жизни приносят мечты, предвкушение праздника, фантазии о грядущем. Как в детстве перед новым годом, когда всем вокруг овладевает невероятная магия волшебства. Суета удивительно прекрасна в эти моменты, в воздухе витает что-то такое хорошее, что хочется поймать это и не отпускать. Не знаю почему, но меня вдруг посетило именно такое ощущение.

Мы шли вдоль набережной, дышали ноябрьским воздухом, смотрели по сторонам и были, как будто, в стороне от всего. Такие, своего рода, невидимки со своими мыслями. Я держал Лену за руку, Тамара шла чуть впереди.

– Как думаешь, сколько у нас это продлится? – Лена поправляет сумочку и смотрит на меня.

– Что именно?

– Ну, это всё. То, что между нами троими происходит.

– Не знаю, я предпочитаю не задумываться, а просто наслаждаться, тем, что есть.

– Я тоже стараюсь так делать, но, знаешь, всё-таки порой мысли в голову лезть начинают. Надолго это или как вообще?

– Вся прелесть и трагедия в том, что неизвестно.

– Я не хочу терять того, что у нас есть, но иногда мне кажется, что мы начинаем перерастать наш мир.

– То есть?

– Как будто мы растём, становимся больше, а он остаётся в прежних размерах. И вот, мы уже вынуждены пригибаться, извиваться, чтобы не прорвать тонкие стенки, чтобы этот иллюзорный гармонический вакуум не лопнул, и на нас не хлынуло из вне всё то, что мы не хотим пускать.

– А почему ты думаешь, что наш мир не растёт вместе с нами?

– Я не то чтобы так думаю, но, мне кажется, что нужно какие-то шаги предпринимать для его роста.

– Например, какие?

– В обычной ситуации всё как-то проще. Парень с девушкой знакомятся, начинают встречаться, потом живут вместе, потом женятся, потом дети у них и так далее, и тому подобное. В общем, проходят какие-то этапы, делают какие-то шаги. А в нашей ситуации я и не знаю, что нам сделать, что предпринять.

– Давай поступать самым правильным способом: будем искренними, будем любить друг друга. Как бы банально и просто это не звучало. Доверимся чувствам. Всё же это, пожалуй, единственное решение, чтобы быть счастливыми. Кому как не сердцу доверять вопросы счастья, а? – я чиркаю пальцем по носу Лены, – давай Тамару догоним.

Мы ускоряем шаг и через пару-тройку секунд подхватываем Тамару под руки и, не сговариваясь, ведём её к морю.

– Эй, вы что? Утопить меня решили? – Тамара изображает шутливое волнение, глядя на нас.

– Да нет, просто искупаемся, – в один голос отвечаем мы.

– Супер, вода ледяная, небось, конец ноября всё же. С ума сошли?

– Ладно, хоть руки помочим, – говорю я.

– Искупаться бы сейчас хотелось, – Лена мечтательно смотрит вдаль.

– В море? – скептически замечает Тамара.

– Ну, да, – продолжает Лена, – будь оно теплее. Жаль, что Серж месяца два назад нам не встретился. Хм, интересно, а почему отель открывается, когда курортный сезон, собственно, прошёл?

– Вроде, открытие намечалось на конец июня, как он говорил, но со строительством какие-то сложности были, потом с отделкой, с разрешениями всякими, лицензиями, короче от графика отстали, – вкратце пересказываю я наш с Сержем разговор.

– Жаль, конечно, что к лету не успели, но, мне кажется, в Сочи круглый год курортный сезон, – говорит Тамара.

– Новый год, опять же, – замечаю я.

– Вот-вот, к тому же можно плавно влиться в работу, постепенно подготовиться к лету, – Тамара отряхивает песок, прицепившийся к её плащу.

– Наверно, так оно и есть, но купаться хочется, – Лена подбрасывает вверх морскую воду, набранную в ладони.

– Завтра в бассейн сходим, если силы после вечера останутся, – подмигиваю я.

– Ладно, раз купаться в ледяной воде вы не собираетесь, предлагаю по магазинам прошвырнуться, – прерывает рассуждения Тамара, – погулять погуляли, можно развлечься немного.

– Зачем? Вы же целый чемодан с собой взяли? Не-не-не, – мотаю головой я, – знаю я эти походы. Времени и так – в обрез…

– Прекрати, не будь букой, – Лена зажимает мне рукой рот, не дав договорить, – я поддерживаю. К тому же вещей много не бывает.

– В точку, детка, дай пять! – Тамара раскрывает ладонь.

– Решено единогласно! – хлопает её в ответ Лена.

– Кстати, я видела пару клёвых магазинчиков, – подмигивает Тамара.

– Пару клёвых магазинчиков, – выдыхаю я, предчувствуя, что будет дальше.

За время нашего общения я уже вполне начал разбираться в этом сленге. «Несколько клёвых магазинчиков», «прикупить пару аксессуаров» означало только одно: потратить уйму времени и всю имеющуюся в распоряжении сумму, может даже чуть большую, может даже подзанять, на крайний случай. В этом они парили, порхали, кайфовали по полной. Для меня же походы по магазинам были делом очень утомительным и совсем не увлекательным. Я уставал сразу, как только этот процесс начинался. Хотя, безусловно, мне нравились хорошие вещи, а люди одетые со вкусом, обладающие своим стилем, всегда мне импонировали, сам я был очень далёк от всего этого. К себе в этом вопросе я относился пренебрежительно, вернее сказать, никак не относился. Мне никогда не давались походы типа «к какому-то торжественному моменту что-то приобрести», поэтому большинство моих вещей куплены спонтанно и случайно. Я относился к этому проще, покупая как можно быстрей понравившуюся мне вещь. У Лены всё было в точности наоборот. Она постоянно что-то присматривала, где-то приглядывала, ходила в какие-то магазины, на какие-то распродажи, а потом мучала меня расспросами типа «идёт, не идёт». С появлением Тамары Лена стала меньше ко мне приставать, вернее совсем перестала. С Тамарой они могли часами блуждать по совершенно невообразимым маршрутам хитрожопоустроенных торговых центров, выискивая как что-то нужное, так и что-то абсолютно бесполезное. Прекрасно проводили время. В целом ситуация с шопингом вошла в хорошее русло. Я был рад тому факту, что теперь мне не нужно придумывать нелепых отмазок, чтобы не ходить по магазинам, а девчонкам было хорошо вместе заниматься всеми этими делами.

В этот раз, на удивление, всё прошло достаточно быстро и оперативно, ограничились парой аксессуаров да шарфиков. Время действительно поджимало и на долгие основательные походы его просто не осталось.

– Так, теперь быстро в гостиницу, – разбираясь с пакетами, бросила Тамара.

– Пол седьмого уже, о боже, – подхватила Лена, – Кость, поймай такси, а то вообще никуда не успеем.

– Да успеем, не переживай, – успокоительно кивнул я, выходя из магазина, – вон там целый отряд таксистов.

Мы погрузились в машину, сторговавшись на пару сотен, и помчали в отель. Играло радио, таксист, на счастье, попался молчаливым, вежливо с нами поздоровался и всю дорогу молчал, лишь изредка поглядывая в зеркало заднего вида. Вёл он уверенно и достаточно аккуратно, спасибо ему за это. Добрались мы быстро, я расплатился, оставив немного на чай.

В холле отеля мы встретили Сержа, он был взволнован и, кажется, чем-то расстроен.

– О, привет, долго вы. Как погуляли? – начал Серж немного отстранённо, но в тоже время как-то взвинчено.

– Да, вроде, нормально, – глядя на него ответила Тамара, – жаль ты к нам присоединиться не смог. Чем занимался? Нормально всё? Вид у тебя какой-то запаренный.

– Да, Серёг, что-то случилось? – подключился я, тоже заметив нервозность Сержа.

– Да, да, нормально, просто дела, суета, не берите в голову… Лладно, давайте собирайтесь, позже поговорим, – ища кого-то взглядом и озираясь по сторонам, Серж направился быстрым шагом в сторону лифтов.

– Что это с ним? – недоумённо посмотрела на нас Лена.

– Не знаю, но вид у него был какой-то странный, – говорю я.

– Да ладно, что вы опять на ровном месте фантазии свои разводите, – вступила Тамара, – дел у человека полно просто, он же тут не в качестве гостя. Может повар чего не то сделал или забыли что-нибудь, мало ли запар на подобном мероприятии?

– Хорошо если так, но это ж всё таки Серж, стал бы он заморачиваться из-за какой-нибудь фигни? – продолжаю я.

– Повзрослел человек, более ответственным стал, ничего сверхординарного, -не сомневаясь отвечает Тамара, – напоминаю, пора бы нам в номер уже подняться и сборы начать, а то он запарится ещё больше, если через час мы не спустимся.

– Да идём мы уже, идём, – Лена начинает искать в сумочке ключ от номера, – подожди, ты что-то знаешь? Он тебе говорил что-то, когда вы на пляже ворковали?

– Ничего он мне не говорил, – немного замешкавшись, Тамара начинает движение в сторону лифтов, – так просто в общем, какие-то жизненные моменты, без подробностей.

– Какие моменты? – спрашиваю я.

– Да не знаю, путанно что-то он рассказывал, перескакивал с места на место, обычный трёп я и внимания особого не придала. Подвыпили мы все, что обычно в такие моменты бывает? Темы там обо всём и ни о чём…

– Понятно, что мало что понятно… – задумчиво произносит Лена, нажимая кнопку лифта.

– Нда, ладно, позже поговорим с ним, сейчас-то что загадки строить? Захочет сам расскажет, – заключаю я в такт открывающимся дверям лифта, – пойдём собираться.

– Да, пора, – кивает Тамара.

Мы приезжаем на наш этаж, подходим к своим номерам.

– Меньше часа времени, успеете? – пытаясь немного разрядить обстановку подшучиваю я.

– Ой, кто-бы говорил, мистер «какой ремень сюда больше подходит?» – передразнивает Лена, – как бы нам вас ждать не пришлось.

– Так-так, что за шуточки, леди? – морщу лоб я.

– Что, что? Ничего, – подмигивает Тамара.

– Смотрите, а то получите по своим попкам этим самым ремешком.

– Ой-ой, боимся-боимся, спешим-спешим, – хихикая, бросают они мне и проскальзывают в номер.

Обстановка немного разряжается, но вопрос остаётся, что-то всё таки явно не так. Я захожу к себе, замечаю, что по номеру разбросаны вещи Сержа, как будто кто-то что-то искал. Мои не тронуты, всё, вроде, на месте. Наливаю немного виски, закуриваю. Ситуация становится волнительной и немного напряжённой. Шум волн за окном перемешивается с ощутимыми порывами ветра и накрапывающим дождём. Я слегка прибираюсь, допиваю бокал, тушу сигарету и иду в душ.

Глава 13

Клетки нервных окончаний резонировали между собой, создавая волну сомнения и тревоги. Ощущения и ожидания будили предвкушение чего-то. Чего-то нового, взрослого и не вполне осознанного. Каждый раз, испытывая подобные переживания, хочется избавиться от них как можно быстрее, но зачастую не получается. Твои фильтры не всегда справляются, чтобы отсеивать прорывающиеся беспокойства. Мозг, как назло, начинает рисовать неприятные, а подчас и совсем отвратительные картинки возможного развития событий. Сердце то замирает, то начинает бешено колотиться. Сумасшествие. Скорее, всё же лёгкое сумасшествие, потому что ты понимаешь, что ничего страшного не происходит, это просто небольшой загон, запарка, не важно, просто небольшая фигня, которая будит фантазию. Почему интересно у чего-то негативного и тревожного получается гораздо лучше будить фантазию? Рисовать крахи, трагедии? Почему когда просто что-то хорошее царит, нет такого буйства иллюстраций в голове? Вопросы, вопросы, одни бесконечные вопросы, а ответы, судя по всему, найдутся позже и после, когда будет уже поздно. И ты получишь новый опыт, всего-то. Блятсво! Блятство мыслей в оргии тревожности рассудка. Ударить себя по голове, надавать оплеух и пощёчин? Или просто умыться холодной водой? Или пусть зазвучит какой-нибудь телефонный звонок, или ещё что-либо? Ну же, давай! Пусть хоть что-нибудь произойдёт! Зависший компьютер, изнемогающий от желания перезагрузиться.

– О, ты ещё здесь? – Серж врывается в номер с пистолетом в руке.

– Да, собираюсь, – я оборачиваюсь на шум, не сразу заметив оружие, – девчонки уже почти готовы, просили ещё пару минут.

– Хорошо, пара минут, пара минут… – Серж начинает метаться по номеру.

– Что это у тебя? Новая зажигалка, очень натурально выглядит? – я устремляю свой взгляд на руку Сержа, искривляясь в нелепой улыбке, сердце начинает стучать всё сильнее и сильнее.

– Нне, не совсем, – голос Сержа дрожит.

– Что случилось?! – недоумеваю я.

– Мне ккажется, что я сделал нечто ужасное, – он, наконец, останавливается.

– Что?! Что?! – интонация моего голоса вибрирует.

– Я… Я… Уубил отца, – продолжая заикаться проговаривает Серж.

– Чтоо?!! – мой голос срывается на крик.

– Дда, я не знаю, ккак это произошло, все ккак-будто в тумане… – он хватается за голову и оседает на пол, пистолет вываливается из руки.

Я подбегаю к Сержу, поднимаю его, усаживаю на диван. Затем наливаю и протягиваю полный стакан виски.

– Пей! – говорю я в надежде, что это его как-то успокоит.

– Я… Я… – раздаётся невнятное мычание.

– Пей залпом, быстро! – настаиваю я.

Сержа дико трясёт, он выпивает, разлив почти половину, но немного успокаивается. Я выжидаю минутную паузу, поднимаю пистолет и убираю его в ящик комода.

– Что произошло? – спрашиваю.

– Он и она… Они… Ззачем это, почему так?..

– Да кто он-то?! – не выдерживаю я.

– Мой отец. Я пришёл к нему в кабинет, чтобы обсудить пару моментов ррабочих и застал их.

– Кого?

– Его и ммою невесту, Вику…

– Невесту?! У ттебя есть невеста, что же ты молчал? – я сам начинаю немного заикаться, мысли перепутываются ещё сильнее.

– Дда… Еесть… Она должна была прилететь завтра, но пприлетела сегодня.

– Я понял, понял. Дальше что произошло? – я наливаю ещё два стакана, один протягиваю Сержу, другой выпиваю сам.

– Так ввот, я поднялся к отцу, уточнить ппо работе… А она… Она была ттам, в кабинете, раздвигала ноги прямо на столе. БЛЯДИНА! А ОН, КАК ОН МОГ!? – Серж срывается на громкий крик, на который из соседнего номера вбегают Лена с Тамарой.

– Что вы орёте? Что случилось? – перебивая друг друга, спрашивают они.

– Он застал свою невесту со своим отцом и кажется натворил дел, – пытаюсь объяснить ситуацию я.

– КОГО?

– С КЕМ?

– Невесту со своим отцом, – повторяю я, – подождите, дайте ему рассказать.

– Застал? В смысле застал? – переспрашивает Тамара.

– В том самом смысле, – пытаюсь пояснить я.

– У тебя есть невеста? – недоумевает от происходящего Лена.

– Дда, есть… Была, – Серж снова хватается за голову.

– Продолжай, что дальше-то было? – я беру его за плечи, пытаясь привести в чувства.

– Я ввыскочил из кабинета и, ббудто обезумев, ринулся в комнату охраны, ссхватил пистолет и вернулся…

– ПИСТОЛЕТ?!! – выкрикивает Лена.

– Да, – одёргиваю её я.

– Ппотом, потом, как в тумане всё… – продолжает Серж, – я вворвался в кабинет с криками… Они ссидели, как ни в чём не бывало, дделали вид, что о чём-то говорят… Ззатем переглянулись между собой, ппоняли, что я их видел… И ттут, тут я начал стрелять.

Глава 14

– Бах! Пум! – летело со сцены.

– Бах! Пум! – открывались бутылки шампанского.

Всё сверкало праздничными разноцветными огоньками, лилась музыка, вечер разгорался всё ярче и ярче. Мелькающие официанты в лакированных ботинках лихо управлялись со своими подносами, маневрируя между столиками. Гости в вечерних нарядах, улыбаясь, кокетничали и флиртовали друг с другом. Музыканты демонстрировали своё мастерство, искромётно извлекая звук из всевозможных инструментов. Атмосфера красоты происходящего затмевала невзгоды сиюминутных переживаний. В этой упорядоченной толкотне не ощущалось проблем. Мгновение всепоглощающего безумства удовольствия. За всем этим шумом-гамом выстрелы явно не были слышны.

Я направлялся в сторону лифта, Лена догнала меня:

– Послушай, что ты собираешься делать?

– Пока не знаю. Поднимусь к кабинету, посмотрю, что там происходит, – говорю я, пытаясь успокоиться.

– Давай я с тобой, или лучше здесь останемся, – Лена берёт меня за руку, – мне что-то совсем не по себе.

– Я знаю, знаю, – сжимаю её руку, – нам всем очень не просто, но сейчас тебе с Тамарой нужно побыть с Сержем. И его нельзя оставлять одного, и вам вдвоём будет спокойней.

– О каком спокойствии ты говоришь? – выдыхает Лена.

– Понимаю, понимаю, но нужно выяснить, что там сейчас происходит. Всем нам необходимо прийти в себя, насколько это возможно, и не впадать в панику.

– Хотелось бы, блин, не паниковать. А пистолет? Где он сейчас? – пытается сконцентрироваться Лена.

– Я положил его в комод, – отвечаю.

– Он заряжен?

– Нет, я разрядил его.

– Откуда ты знаешь, как им пользоваться? – Лена с удивлением смотрит на меня.

– Стрелял пару раз по бутылкам со знакомым ментом, запомнил, как куда нажимать.

– Каким ещё ментом?

– Да так, неважно. Год или полтора назад познакомились на дне рождения каком-то, пересекались потом несколько раз среди общих знакомых.

– У тебя номер его остался? Может позвонить неофициально, спросить, что делать?

– Вроде был, не знаю… Рано пока горячку пороть, нужно сперва выяснить, что происходит.

– Не нравится мне вся эта херня, – Лена нервно поправляет волосы.

– Мне тоже.

– Отпечатки свои стёр? Это всё-таки возможное орудие…

– Лен, я надеюсь, что…

– Что?

– Нет, не стёр.

– Где всё лежит?

– Пистолет в комоде у входа, магазин с патронами в верхнем ящике тумбочки прикроватной, – вспоминаю я, куда распихал детали.

– Поняла, я позабочусь об этом. Позвони сразу, как разузнаешь что-нибудь, – Лена обнимает меня.

– Хорошо, – говорю я ей на ухо.

– Будь осторожен. Люблю тебя.

– И я тебя люблю. Всё будет хорошо.

– Надеюсь, но всё, блядь, уже не хорошо. Съездили на выходные.

– Ну, всё, всё, нужно идти, – мы разъединяемся.

– Давай, – она смотрит на меня обеспокоенным взглядом.

Двери лифта открываются, я захожу внутрь, нажимаю кнопку последнего этажа и понимаю, что действительно: всё, блядь, уже не хорошо.

Глава 15

В голове нет ни единой мысли, вернее, их очень много, но они мелькают и проносятся с огромной скоростью, так что заметить хотя бы одну вразумительную нет никакой возможности. В ощущениях что-то вроде коктейля: страх и волнение, «смешать, но не взбалтывать». Вот бы не пить его, но уже поздно, рассудок уже в его власти. Уверенности агента 007 явно не хватает в эту минуту.

– Тцзынь, – говорят мне двери лифта, открываясь.

– Ну, вперёд, – отвечаю я им и вхожу на этаж.

Просматривается коридор метров пятнадцать длиной. Достаточно тихо. Я прислушиваюсь, пытаясь сориентироваться, куда именно идти. Из-за самой большой двери доносятся чуть слышно голоса. Видимо, это и есть тот самый кабинет. Я осторожно прокрадываюсь ближе и прислоняю ухо в надежде услышать хоть что-то.

– Ищут его, далеко уйти не мог. Машины все на месте. Скорее всего, в отеле где-то, – доносится низкий мужской голос, по манере напоминающий военный выговор.

– Нужно…ой, аккуратно, не разводя панику, шумиха не нужна, тем более такая. Людей в зале полно не последних, да и журналюги, думаю, не дремлют. Им только дай повод, такую херню разведут, что за жизнь не отмоешься, – голос издаёт болезненные звуки, говорит несколько протяжно.

– Работаем, при появлении информации сразу к вам, – низкий голос становится громче.

– Твою мать, он же идёт к двери! – проносится в голове.

Дверь открывается. Я начинаю движение в сторону, но ничего не успеваю сделать. Молниеносным движением в меня впиваются мёртвой хваткой питбуля и бросают внутрь кабинета. Там подбегают ещё двое с габаритами «два на полтора метра», заламывают руки, наносят несколько ударов, от которых у меня начинает всё плыть перед глазами. В течение пары секунд я оказываюсь лежащим лицом в ворсистый ковёр, сквозь который могу с трудом дышать, и ощущаю на себе вес килограмм в сто двадцать.

– ЛЕЖАТЬ! КТО ТАКОЙ?! ЧТО НАДО?! ОТВЕЧАЙ! БЫСТРО! – слышу я тот самый низкий голос, звучащий как гром.

– Гх… Гх… Я, я гость, меня Серж, Дмитриев Сергей пригласил на выходные, – кашляя и запинаясь, пытаюсь отвечать я.

– ГДЕ ОН? ГОВОРИ! – гремит всё тот же голос.

– Я нне могу ддышать… – в глазах всё темнеет, я начинаю отключаться.

– Отпусти, отпусти его, – слышу я уже в полубессознательном состоянии, – Артур Георгиевич, дайте ему нашатыря понюхать.

Меня поднимают, бросают на кресло. Ко мне подходит мужик лет пятидесяти, в очках, со статоскопом на шее и суёт в нос вату, смоченную в нашатырном спирте. Запах резко бьёт мне в голову, сознание возвращается. Я оглядываюсь по сторонам. Просторный кабинет, метров сорок квадратных, большой шкаф с книгами, множество полок с какими-то грамотами, сертификатами, кожаный диван, несколько кресел, стол владельца из какой-то, судя по всему, очень дорогой породы дерева, напротив него ещё один стол и несколько стульев вокруг. На диване сидит человек лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с полуседыми волосами. На нём разорванная рубашка с пятнами крови, повязка на плече, возле него тот самый мужик с нашатырём. Слева, в таком же, что и у меня, кресле сидит девушка двадцати лет с заплаканными глазами, размазанным макияжем и абсолютно потерянным взглядом. В комнате также три амбала угрожающего вида (такого, что можно обделаться от ужаса, если они на тебя посмотрят или скажут что-нибудь) в костюмах и с наушниками. Картина происходящего начинает понемногу проясняться. Мужик на диване, по всей видимости, – отец Сержа. Ношатырщик со статоскопом – врач, оказывающий первую помощь. Амбалы – служба охраны (и тот, что говорил громовым голосом – главный среди них). А рыдающая девушка, видимо, та самая Вика – невеста Сержа. Во всей сложившийся ситуации радует то, что никто никого всё-таки не убил. Все, по крайней мере, пока, живы. Откашлявшись и немного переведя дух, я начинаю говорить:

– Дмитриев Сергей пригласил нас сюда, на открытие. Мы с ним учились вместе. Недавно встретились случайно, и он позвал отдохнуть на выходные.

– Где он? С ним всё в порядке? Он цел? – седовласый, слегка привстав, пристально посмотрел на меня.

– Да, он жив, цел, с ним всё в порядке. Ну, по крайней мере, физически, – отвечаю.

– Где он?

– В одном из номеров, здесь в отеле.

– Он вооружён? – снова прозвучал гром.

– Нет, пистолет я забрал у него, разрядил и спрятал, – я перевожу взгляд на голос.

– В каком номере? – продолжает допрос другой охранник.

– Ай… Мм, – лицо седовласого искривляется в гримасе боли, он смотрит на доктора, – что там?

– Кровь я остановил, Виктор Валентинович, но пуля внутри. Извлечь её необходимо в кратчайшие сроки.

– И как быть?

– В больницу вам надо. Здесь, сейчас, без оборудования я помочь вам не смогу.

– В больницу нельзя сейчас. Мне в зал необходимо будет спуститься в ближайшее время. Что можно сделать?

– Можно обезболить на какое-то время, а потом срочно в больницу.

– Хорошо, коли.

Врач достаёт из своего чемоданчика ампулу, шприц и делает укол.

– Саш, отправь кого-нибудь в номер ко мне, пусть смокинг сюда принесёт и с Викой кого-нибудь. Успокоительное дайте ей, Артур Георгиевич.

Старший по охране кивает в сторону одного из амбалов, тот выскакивает из кабинета большими, быстрыми шагами.

– Вика… Вика! Ты слышишь меня?! – та поднимает голову, – иди сейчас в номер к себе, приляг.

Девушка, не говоря ни слова, медленно встаёт и, спотыкаясь, бредёт в сторону двери. Доктор подходит ко второму охраннику, даёт ему какие-то таблетки, что-то говорит на ухо, после чего тот выходит следом за Викой. Мы остаёмся вчетвером.

– Я вспомнил, Серёжа упоминал о вас с сестрой и подругой, кажется, – седовласый обращается теперь ко мне, – прошу прощения за такое не гостеприимство, но сами понимаете, ситуация не вполне нормальна. Да, я не представился. Виктор Валентинович Дмитриев, отец Серёжи.

– Константин, – едва сдерживая дрожь в голосе, отвечаю я.

– Сергей сейчас с вашей сестрой?

– Да, мы пытались его как-то успокоить.

– Хорошо, я ценю вашу помощь. Это Дольский Александр Владимирович, – кивает он в сторону громогласного, – дойдёте сейчас с ним до номера, пистолет отдадите. Пусть он за Серёжей присмотрит, чтоб тот дел не натворил ещё каких-нибудь.

– Хорошо, только можно я сперва сам с Сержем, эм… Сергеем поговорю, подготовлю как-то?

– Да. Саш, будь рядом всё равно.

– Само собой, Виктор Валентинович, – звучит снова низкий голос.

– Артур Георгиевич, помогите мне сейчас переодеться, затем к Вике зайдите, посмотрите, как там она. Я на час к гостям спущусь, и в больницу поедем, -тот кивает, достаёт телефон и начинает куда-то звонить.

Отец Сержа встаёт, подходит ко мне и протягивает визитку:

– Возьмите, там указан мой телефон. Если что-то потребуется, звоните. Ваши номера будут зарезервированы на вас. Оставайтесь сколько пожелаете.

Я беру визитку и направляюсь к выходу, глава охраны идёт следом за мной. Незаметно достаю из кармана телефон и отправляю сообщение Лене: «Все живы, скоро буду».

Глава 16

После нашего прощания у лифта в Лене активизировались все оборонительные механизмы и рефлексы. Она эмоционально и чувственно встала на защиту того, что ей было дорого: меня и Тамары, нашего общего мира и всего, что в него включалось. Подобные ощущения она испытывала впервые. Они овладели ею всецело в этот значимый и пугающий неизвестностью момент. Сделав несколько шагов от лифта в сторону номера, Лена остановилось, сделала глубокий вдох, после чего продолжила движение и вошла внутрь. Она почувствовала, как замирает её сердце, и насколько чётко сфокусирован её взгляд. Люди, вещи и предметы в комнате ощущались по-новому, в каком-то другом виде, ином измерении, которое раньше было недоступно для восприятия. Обострённый слух улавливал каждый шорох. Был различим и узнаваем каждый звук за окном: будь то шум волн, порыв ветра с моросящим дождём или проезжающий автомобиль. Течение мыслей в её голове отошло на второй план, на первый же вышли инстинкты.

Серж сидел на диване, уставившись в пол, обхватив голову руками. Тамара стояла чуть в стороне и курила уже вторую сигарету за последние пять минут. Она была напугана, в её глазах застыл какой-то первобытный страх. Лена подошла к журнальному столику, разлила виски по трём бокалам, сделала большой глоток из своего, поморщившись от крепости неразбавленного напитка, и нарушила тишину, мертвецки повисшую в комнате:

– Прежде всего, нам нужно успокоиться и не поддаваться панике. Обстоятельства не из лёгких, но из любой ситуации должен быть выход.

– Лена права, сейчас необходимо выйти из ступора, из этого шокового состояния, – Тамара затушила сигарету и тоже сделала глоток виски.

– Что тут разбираться, всё и так понятно. Дело – дрянь. Того, что произошло, уже не вернуть, и говорить не о чем, – не поднимая головы, мычал Серж.

– Давай не будем делать поспешных выводов и дождёмся хотя бы новостей от Кости, – Тамара понемногу начинала избавляться от панической атаки.

– Всё как сон, как какой-то страшный сон. Бред, глупость, тщетность, – Серж схватил свой бокал и залпом осушил его. Глаза его были красны от проступивших слёз в этом истерически-нервозном состоянии.

– Пойдём в ванную, нужно умыться и попытаться хотя бы немного прийти в себя, – Лена сделала движение в сторону Сержа.

– Пойдём. Может быть, вы и правы, – закрыв глаза и глубоко вздохнув, произнёс Серж и после минутной паузы начал вставать с дивана.

– Тамар, помоги ему.

Тамара повела Сержа, придерживая за руку. Как только в кране зашумела вода, Лена ринулась к комоду в прихожей и начала тщательно протирать пистолет носовым платком. Закончив с ним, она стремительно и бесшумно обогнула кровать, открыла тумбочку и проделала то же самое с магазином с патронами, после чего поспешила к ванной комнате. Серж стоял, наклонившись к раковине и прислонив ладони с холодной водой к лицу. Тамара положила руку ему на спину и что-то говорила тихим голосом.

– Как тут у вас дела? – подойдя к двери, поинтересовалась Лена.

– Пока не знаю, – тем же самым, едва слышимым голосом ответила Тамара.

– Спасибо вам, – Серж, покачиваясь, закрыл воду, отодвинулся от раковины и обнял их, – я так рад, что встретил вас, что вы были частью моей жизни…

– Почему были-то? – чуть громче обычного произнесла Лена, – мы есть и будем в твоей жизни.

– Да, Серёж, мы никуда не уходим, мы здесь с тобой, – поддержала её Тамара.

Они простояли так несколько минут.

– Пойдёмте, присядем, – прервала молчание Тамара, – мы все очень устали, нам необходимо немного отдыха.

– Да, пойдём, – согласилась Лена, делая движение по направлению к дивану.

– Спасибо вам, мои любимые, мои хорошие за всё, я очень вам благодарен за вашу теплоту и заботу, но мне… Мне нужно идти, я не могу подставлять вас, – Серж вытер рукавом лицо с вновь начинавшими проступать слезами.

– Куда ты пойдёшь? – взволнованно отреагировала Тамара, – давай Костю дождёмся, ну пожалуйста…

– В таком состоянии мы не можем тебя отпустить, остановись, давай посидим несколько минут, – сделала очередную попытку Лена.

Серж поймал какую-то свою волну и, ничего не отвечая, двинулся к входной двери. Лена попыталась его остановить, но он, оттолкнул её, будто не заметив, и продолжил идти. Лена оступилась и упала, Тамара бросилась к ней.

– Ты что, зачем?! – со слезами на глазах она смотрела на Сержа.

– Простите меня… Умоляю… Лена… Лена, я не хотел, прости…Тамара… Простите меня… – Серж выскочил из номера и побежал к лестнице.

Через минуту раздался звонок, Лена схватила телефон и прочитала моё сообщение: «Все живы, скоро буду».

Глава 17

Я был явно не в своей тарелке. Пытаясь собраться с мыслями, я уставился в кнопки лифта и меняющиеся циферки на панели с номерами этажей. Глава охраны с невозмутимым видом стоял рядом со мной, его сосредоточенность и бдительность внушали доверие. Совершенно точно это была не первая критическая ситуация в его жизни и, судя по всему, не последняя, учитывая специфику работы. Обычная рутина, ничего сверхвыдающегося и нового. Такое положение дел немного успокаивало: хоть кто-то знал, что делать, куда идти и как себя вести. Но, тем не менее, беспокойство не покидало. Заметив мою нервозность, Дольский попытался слегка разрядить обстановку:

– Давно вы с Серёжей знакомы? – спросил он, устремив свой взгляд на меня.

– Лет пять или около того, учились вместе несколько семестров, – не отрываясь от кнопок, отвечал я.

– Студенчество – весёлая пора, – продолжал Дольский.

– Да, полна событий, – я попытался ответить ему улыбкой, но вместо этого на моём лице образовалась какая-то непонятная гримаса.

– Ты хорошо справляешься, извини, что попинали немного, сам понимаешь, – он похлопал меня по плечу.

– Понимаю, ничего страшного.

– Там в номере сестра твоя?

– Да, и подруга, надеюсь всё в порядке у них.

– В порядке, в порядке, не переживай. Сорвало немного башню у Серёжи, перенервничал, бывает. Главное никто серьёзно не пострадал, остальное фигня. Неисправима только смерть, остальное решаемо.

– Наверно, вы правы.

– Прав. Я за свою жизнь столько насмотрелся всего и на войне, и без войны, что можешь мне поверить: всё исправимо кроме смерти. Всё хорошо будет. – Он подмигнул мне, я ответил полуулыбкой, на сей раз она у меня получилась.

Вдаваться в подробности о случившемся я не стал, дело всё-таки внутрисемейное, и лезть в него особо не стоит, если ты не из семьи. Такие дела сами по себе как-то решаются или не решаются, но всё равно остаются внутри определённого круга людей. Развивать тему «исправимого и неисправимого» я тоже не стал. У всех своё мнение. Одной истины не существует. В разные моменты жизни ты приходишь, то к одним выводам, то к другим. Каждый из этих выводов зависит от целой кучи дополнительных факторов, определяющихся событиями твоей жизни и твоей реакцией на эти события. Различные ситуации могут изменить человека, его отношение к происходящему. Могут убить в нём того, кем он привык быть, каким привыкли видеть его окружающие. Иногда очень хочется убить в себе что-то, переродиться обновлённым, улучшенным, но зачастую – это просто невозможно. Справиться можно, а можно и не справиться. Ведь бывает же такое: знаешь, как будет правильно, но всё равно делаешь неправильно. Потом можешь пожалеть, а можешь запустить какую-то новую реакцию и волну, которая повлечёт за собой целый умопомрачительный круговорот, что скажешь что-то типа «ух, ты!» или «ничего себе!», или «повезло!».

Лифт остановился на нашем этаже, двери открылись, показался коридор. Мой взгляд сразу устремился в сторону номера. Дверь была настежь распахнута, и я снова ощутил дикое беспокойство. Я бросился вперёд, Дольский устремился за мной. Возле входа на полу сидели Лена с Тамарой, глаза у них были заплаканные, Сержа видно не было.

– Что случилось? С вами всё в порядке? Где Серж? – выпалил я градом вопросов.

– Он убежал по лестнице куда-то, мы пытались его остановить, но он не слушал, оттолкнул Лену и выскочил, – попыталась объяснить Тамара.

– Куда он побежал? Вверх? Вниз? – продолжил расспрос Дольский.

– Не знаю точно, вроде вниз, но я не уверена, – Тамара вопросительно и взволнованно смотрела на меня.

– Это Александр Владимирович Дольский, начальник службы безопасности. С отцом Сержа всё в порядке, он ранен, но не критично, все живы, – попытался донести информацию я.

– Я – Лена, это Тамара, – Лена начала приходить в себя, – по звуку шагов Серж вниз побежал. Он вроде успокоился, но потом опять что-то произошло. Как угорелый выскочил.

– Очень приятно девушки, жаль, что знакомство при таких обстоятельствах, – учтивость этого сурового на вид вояки несколько удивила меня, – он вооружён?

– Нет, пистолет здесь в комоде, патроны в тумбочке возле кровати, – Лена начала вставать с пола, Тамара помогала ей, придерживая за руку.

Дольский выдвинул ящик комода, взял пистолет, потом в несколько шагов пересёк номер и забрал патроны. После чего достал рацию:

– Третий, седьмой, к парковке, пятый к крыше. Жаворонок ушёл. Жаворонок чист. Приём.

– Третий принял, пятый принял, седьмойпринял, – донеслось из рации ответное шипение.

– Девочки, вы молодцы, побудьте здесь, Костя останься с ними. Всё будет в порядке, ситуация под контролем, – сказав это, он выскочил из номера и побежал вниз по лестнице.

Мы остались втроём, закрыли дверь и сели на диван, рассказали друг другу всё, что нам было известно.

– Ничего себе вечер выдался, – резюмировала Лена.

– Что же будет теперь? Бедный Серж, только бы он глупостей не натворил, – взволнованно произнесла Тамара.

– Теперь самое главное, чтоб его нашли вовремя, и он хотя бы узнал, что не убил никого, – я достал из кармана сигареты, положил их на стол и начал искать взглядом пепельницу.

– Да, как потом будет он со всем этим уживаться уже другой вопрос, сейчас нужно безумие остановить, – Лена достала зажигалку, взяла из пачки сигарету.

Мы сидели молча, пытаясь осознать, что произошло, свыкнуться с этим. Ждать единственное, что нам оставалось, и, судя по всему, ждать было недолго, не покидало ощущение, что всё разрешится в ближайшие часы, а может и минуты.

Глава 18

Шаги стихли, звуки смолки, слышались лишь пролетающие мысли. Картину дополнял мелкий дождь, серая пасмурность которого была само собой разумеющейся иллюстрацией происходящего. Вспышки объединяющего безумия сближали действующих лиц в этом абсурдном скоростном водовороте событий. Тамара и Лена задремали на диване, я сидел молча, разглядывая всё вокруг с каким-то своеобразным ощущением. Оно не было страшным и уже не было волнительным. Видимо, произошла некая адаптация и привычка. Впереди в ожидании маячила перевёрнутая страница, другая глава, чистый лист бумаги в книге судеб каждого из нас.

Начинала болеть голова. Я подошёл к окну и открыл его, чтобы пустить свежего воздуха и выветрить немного мыслей. В номере сразу стало прохладно от ночного ноябрьского бриза. Я взял плед и укрыл им Тамару с Леной. Вдруг внезапно, в этот самый момент, единение нашего маленького мира прошло сквозь меня. На несколько мгновений мне стало хорошо и легко. Я забыл о сомнениях и разочарованиях, о неурядицах и неудобствах. Всё было тихо и спокойно. Несколько минут счастья, которые могли бы вернуть к жизни целую эпоху. В накрывающей меня пелене безмятежности таилось блаженство, глаза сами собой начали закрываться. Я улетал в далёкие пространства внутреннего космоса нашей хоть и хрупкой, и маленькой, но такой безграничной Вселенной. Чувствовал себя её полноценной счастливой бескорыстной частью. Никакой паники, страха, переживаний о ненужном и неважном. Мы снова были вместе. Ничего не было страшно, ничего страшного просто не было. Вакуум красоты отрешённости.

Сны распускались мимолётным цветением в лабиринтах ощущений, фантазий и реальности. Каждый из них был пропитан сюрреалистической красотой бреда и гармонии, единением животных инстинктов и божественной силы каждого видящего их существа. В любое мгновение одна картинка могла смениться другой, третьей, миллионной, и каждая из них таила магию переплетения с твоим существованием. Наблюдать это воистину чарующее зрелище было одновременно и страшно, и приятно.

Вихри ветра, врывающиеся из открытого окна, раздували паруса штор. Те плавными движениями то вздымались вверх, то с шелестом возвращались в исходное положение. Издалека величественно и масштабно доносился мелодичный и монотонный шум волн. Он нёс известия о событиях, происходящих за пределами уединённого магического мира. Мира внезапно вновь воссозданной Вселенной единого целого существования трёх пытающихся обрести себя, не потеряв друг друга, людей. В какой-то момент могло показаться, что эта идиллия нерушима и незыблема. Однако, грядущее безжалостно уничтожало последние иллюзии, зависнув в воздухе предвкушением.

Все попытки воссоздать прежнюю яркость существования, как ни жаль, рано или поздно становятся подобны внезапно выпавшему снегу в середине весны. Когда пушистые белые снежинки, вальсируя, красиво спускаются с высоты, пытаясь укрыть оттаявшую грязь, но процесс уже неизбежен. Последует, конечно, и цветение, и яркость, только первозданная зимняя магия уже недосягаема.

Ещё один порыв ветра, ещё одно движение штор и хлоп: окно звучно перекрывает поток воздуха возникшим сквозняком из-за открывшейся входной двери номера. Мы одновременно просыпаемся. На пороге стоит Серж. Выражение его лица не удаётся разглядеть из-за ослепившего нас коридорного света. Мы привстаём с наших мест недолгого сна, Серж направляется к нам.

– Мне очень жаль, что всё так вышло, и вы стали свидетелями произошедшего, – говорит он слегка взволнованно, но, тем не менее, достаточно уверенно.

– Ты что, ты как? Где ты был? – вырывается у меня, – тебя все ищут…

– Все живы, – прерывает меня Лена, – не волнуйся, ты ничего страшного не натворил…

– Да, всё в порядке, – я снова пытаюсь сказать, что-то успокоительно-ободряющее.

– Я знаю, я видел отца, он общался с гостями, – Серж, не обращая на нас с Леной внимания, устремляет свой взгляд на Тамару, – ты должна поехать со мной, ты нужна мне.

Он протягивает ей руку, Тамара двигается на встречу.

– Куда поехать? Когда? – я вскакиваю с кресла.

– Серёж, что с тобой? Прекрати, ты меня пугаешь, – Лена обнимает Тамару.

– Я поеду с тобой, – Тамара берёт руку Сержа, – Костя, Лена, всё хорошо, так нужно.

– Кому нужно? – продолжаю задавать вопросы я, несмотря на то, что на них никто не отвечает и, скорее всего, даже не собирается отвечать.

– Так нужно, – повторяет Тамара, как заворожённая, и уходит из объятий Лены.

– Томик, ты что? – на лице Лены начинают проступать слёзы.

– Так, вы никуда не пойдёте, по крайней мере, сейчас, – говорю я, – давайте утром принимать решения будем, со свежей головой, а сейчас остановимся, выдохнем, сядем и спокойно всё обсудим.

– Некогда ждать до утра, – переходит на повышенные тона Серж и тянет Тамару к выходу. – Времени почти нет.

– Какого времени? На что? Ты в своём уме? Что ты несёшь? – преграждаю дорогу я.

– Костя, не нужно. Всё будет хорошо. Я позвоню вам, обязательно, очень скоро, – произносит Тамара и отстраняет меня с прохода.

Они выходят из номера и почти бегом направляются к лифту, мы с Леной впадаем в непонятный ступор. Через несколько секунд приходим в себя, устремляемся за ними, но не успеваем их догнать: дверцы лифта закрываются у нас перед носом. Мы бежим в сторону лестницы, ведущей к подземному этажу парковки.

– Что делать, блин, куда он её повёз? – голос Лены дрожит от волнения

– Не знаю, я ничего не понимаю. Но нужно догнать их как можно быстрее.

– Серж явно не в себе или под чем-то, или хрен его вообще знает! Зачем мы только сюда поехали?! – у Лены начинается истерика.

– Лена! Успокойся! Я не знаю, что происходит, но сейчас жизненно необходимо сохранять рассудок! – выкрикиваю я и понимаю, что здравомыслия в происходящем не осталось вообще. Серж в моём сознании превратился из приятеля или даже друга во врага и похитителя близкого мне человека.

– Да, да. Скорее вниз, за ними, – немного берёт себя в руки Лена, – что на Тамару-то нашло, не понимаю. Чем он её загипнотизировал?

– Хрен его знает! – выкрикиваю я.

Мы проскакиваем очередной пролёт и оказываемся на подземной парковке. С трудом понимая куда идти, просто движемся вперёд, смотрим по сторонам в поисках Тамары и Сержа. По пути встречаем несколько людей, идущих куда-то, какого-то работника парковки, общающегося о чём-то с немолодой дамой, подвыпившую компанию. Никто не обращает внимания на наши обеспокоенные нервные лица, все продолжают заниматься своими делами. Мы пробегаем несколько припаркованных рядов и слышим совсем близко звук от автомобиля, срывающегося с места. Резким стартом с прокруткой колёс машина вылетает с подземной стоянки и уезжает прочь. Мы несёмся следом, озираясь по сторонам, в надежде найти способ догнать её: такси или угон одной из стоявших рядом машин, уже всё равно. Истерически хватаясь за ручки дверей припаркованных автомобилей, замираем от внезапного громкого останавливающего звука. По округе разносится эхо столкновения. Мы со всех ног бежим туда.

Глава 19

С каждой секундой всё сильнее и сильнее кажется, что сердце вот-вот выскочит из груди. Оно колотится ритмично и быстро. Ещё мгновение и взрыв, и ба-бах, не слышный, не видимый никому ба-бах. Просто ты упал, и зафиксировали в последствие разрыв сердца. А ты же, ты же ничего, просто переживания. «Ай-ай-ай, такой молодой!» – скажут бабульки возле подъезда, обсуждая твою судьбу между разговорами о посещении поликлиники, делами в правительстве и личной жизнью своих домашних питомцев, преимущественно кошачьего направления. «Ай-ай-ай!», – скажут они и разойдутся смотреть очередной любимый телесериал. По сути – так, так оно и будет в этом безжалостном стремлении самоопределения и смерти «не за что», в случайном водовороте хитросплетений чужих жизней. «Оно мне надо?» – спрашивает сердце, чуть-чуть успокаиваясь и замедляя свою запредельную скорость. «Надо!» – думаешь ты, – «Или не совсем…? Нет, ну как же? Ведь… Это… Ну, это?! Нуу…». И в этот самый момент, в который сердце, находясь на грани суицида, принимает решение замедлить ход, ты делаешь глубокий вдох и смотришь по сторонам. Сознание возвращается, готовность к очередному повороту событий активизируется. Ты более-менее берёшь себя в руки.

– Что там, что там? – Лена кричит, пытаясь вглядеться во впереди стоящую неизвестность.

– Не знаю, из-за деревьев не видно, – смотря туда же, отвечаю я.

Мы выбегаем на дорогу за пределами территории отеля. В двухстах метрах от нас виднеются очертания нескольких автомобилей, стоящих посреди дороги в хаотичном порядке. Слышны гудки, крики. Мы ускоряем наш бег насколько это возможно. Метрах в пятидесяти на асфальте проявляются следы от протектора шин, ещё ближе – осыпавшееся стекло. Наконец, взгляд упирается в стоящие поперёк дороги машины. В глазах темнеет от внезапной остановки после скоростного бега. Проморгавшись и сделав несколько глубоких вдохов, я смотрю по сторонам. Два автомобиля, встретившихся в полу лобовом столкновении стоят, перекрыв дорогу. В них, сквозь тонировку и ночную, освещённую фонарями тьму, узнаются очертания людей, пытающихся выбраться из покорёженного металла. Дальше, на обочине, я вижу впечатавшийся в дерево БМВ и понимаю, что это именно та машина, за которой мы так дико неслись.

– Боже мой, что это? – Лена догоняет меня, – Тамара! Тамара! – вырывается крик.

Она бросается к пассажирскому месту, её всю трясёт, слёзы градом сыплются из глаз. На секунду замешкавшись, я спешу ей на помощь. Дверь заклинило, она не поддаётся. Две подушки безопасности раскрыты, сквозь полу разбитое стекло на них виднеются пятна крови и недвижимые тела пассажиров. Без сомнения – это Тамара и Серж. К месту происшествия начинают сбегаться люди, они оттаскивают нас от дымящейся машины. Кто-то начинает поливать капот из огнетушителя, кто-то лихорадочно набирает номер скорой помощи. У Лены начинается истерика, я пытаюсь выбраться из обхвативших меня рук, но тщетно, и вот мы уже в десяти-пятнадцати метрах от нашей Тамары. Бессильная паника, боль сковавшая разум, снова мы едины: нам невыносимо страшно.

Свозь мутную пелену глаз я наблюдаю, как подъезжает машина скорой. Из неё выпрыгивает отец Сержа с перебинтованным плечом, врач, оказывающий совсем недавно ему первую помощь, ещё пара медиков. Они спешно разворачивают своё оборудование. Подбегают охранники из отеля и окружают плотным кольцом место аварии, Дольский среди них. С кем-то из своих они выламывает двери покорёженной машины. Дальше вступают медики, осматривают пострадавших и аккуратно вытаскивают их наружу. Моя безмолвная истерика полностью парализует меня. Несмотря на то, что уже никто не держит, я не могу пошевелиться. Лена сидит на четвереньках, уткнувшись лицом в асфальт. Я делаю усилие над собой, пытаясь выйти из ступора, подхожу к ней и помогаю встать. Подъезжает ещё одна скорая. Все расступаются, освобождая для неё дорогу. Через охранительный кордон удаётся увидеть Тамару и Сержа, водружённого на носилки. Их засовывают в машины скорой помощи. Мы с Леной пытаемся пробиться сквозь заградительное кольцо, чтобы поехать в больницу вместе с Тамарой, но нас не пускают. Двери захлопываются и машины уезжают. Я подбегаю к начальнику службы безопасности:

– Александр Владимирович, Александр Владимирович, как они, что говорят врачи? – выкрикиваю я.

– Откуда вы здесь? – удивляется Дольский. – Ничего не известно пока, им досталось прилично.

– Можно нам с ними? Пожалуйста, – начинаю умолять я.

– Нет, вам самим сейчас помощь нужна, идите в номер. Завтра, всё завтра, – сухо говорит он, садится в машину и уезжает вслед за кортежем.

– Мы должны поехать, мы должны быть с ней сейчас, она совсем одна, – Лена смотрит на меня встревоженно и безумно.

– Она не одна, – отвечаю я. – Нам срочно нужна машина.

Глава 20

На стоянке возле отеля припаркованы несколько машин такси. Мы подбегаем поочерёдно к каждой из них. В первых двух нам говорят, что приехали по вызову и ожидают кого-то. Наконец, нам везёт: таксист берёт заказ, и через несколько секунд мы выезжаем с территории отеля. Во всём этом смешении страха, паники и нервозности чувствуется моральное истощение и потерянность. Голова совершенно отказывается соображать здраво. Когда водитель спрашивает, в какую больницу ехать, мы не знаем, что ему ответить. Решаем попробовать догнать экипажи скорых и машины сопровождения, недавно покинувшие место аварии. Проехав пару кварталов, мы слышим звуки сирен. Через несколько минут настигаем кортеж и становимся его частью. Движение по ночному городу не затруднено пробками, и уже очень скоро мы приезжаем в пункт назначения.

Машины скорой заезжают через шлагбаум на территорию больницы, нас туда не пускают. Мы расплачиваемся с таксистом и бежим к зданию клиники. В холле приёмного покоя встречаем главу службы безопасности. Он стоит в окружении нескольких подчинённых и раздаёт указания. Через минуту все разбегаются по разным направлениям. Мы догоняем Дольского.

– Здравствуйте, – подойдя ближе, говорю я.

– Опять вы здесь?! Я вам что сказал?! – Дольский смотрит на нас с недоумением.

– Мы не могли не приехать, что там, скажите? – спрашиваю.

– Вам в номере своём сейчас нужно быть, выпить валерьянки и спать лечь, – продолжает он развивать свою мысль.

– Как она?! Скажите, умоляю! – Лена не выдерживает и начинает плакать.

– Вы обещаете мне, что уйдёте?

– Нет, не обещаю, но раз уж мы всё равно здесь, скажите, не томите, – продолжаю настаивать я.

– Ладно, хрен с вами! Чую, вы не отстанете, – сдаётся, наконец, он. – Ничего сверхстрашного не произошло, они, можно сказать, отделались лёгким испугом.

– То есть они живы? – Лена слегка успокаивается, но голос её по-прежнему дрожит.

– Да, живы. У них ушибы, ссадины, сотрясения. Но, вроде, ничего серьёзного нет. Сейчас их осматривают дополнительно.

– А можно нам?..

– Нет, – не даёт договорить Дольский. – Завтра возможно. Сделают анализы, процедуры положенные, потом видно будет. Ещё раз повторяю, поезжайте в отель и ложитесь спать. Всё давайте, мне не до вас сейчас.

– Что ж, спасибо за информацию, – успеваю сказать я перед его уходом.

Я усаживаю Лену в кресло и подхожу к дежурной медсестре.

– Доброй ночи, – начинаю я разговор.

– Доброй, – не особо приветливо кивает та в ответ.

– Подскажите, когда можно будет?..

– Когда доктор разрешит, по состоянию, – она тоже прерывает меня и сухо отвечает.

– Нам очень нужно знать, наша близкая подруга здесь. Только что привезли вместе Сергеем Дмитриевым, – пытаюсь я одновременно воззвать к состраданию и надавить фамилией Сержа.

– Не сегодня точно. Хотите, можете подождать, но я вам советую пойти сейчас домой, поспать и отдохнуть, – выражение её лица чуть меняется.

Остаётся неизвестным, что на неё подействовало: сочувствие нам или значимость второго пациента, к которому мы также были причастны.

– Спасибо, мы подождём, – говорю я.

– Буфет открывается в девять, он для медперсонала, но, думаю, не откажут вам. Пока вот – автомат, если хотите, – медсестра указывает жестом на автоматы с кофе, чаем и шоколадками.

Я киваю и отхожу от стойки.

– Ну что там? – спрашивает Лена. Вид у неё измотанный и уставший, как, впрочем, и у меня.

– То же самое. Пустить нас могут не раньше, чем завтра, – выдыхаю я.

– Ясно. Нас же не выгоняют отсюда сейчас?

– Нет, мы можем подождать.

– Хорошо.

– Попробуй поспать хотя бы чуть-чуть, – я сажусь рядом с ней.

– Попробую, если получиться, – Лена облокачивается на моё плечо, я обнимаю её.

Глава 21

Встречать утро в больнице явно не моё любимое времяпрепровождение. Одно нахождение здесь само по себе как-то не очень. Кто-то куда-то идёт, кого-то куда-то везут, в воздухе витает специфический для этого места запах: стерильности, надежды и затаившегося отчаянья.

Я осторожно, чтобы не разбудить задремавшую Лену, встаю с дивана в «зале ожидания», подхожу к автомату, покупаю кофе, выпиваю его глядя в окно. Погода сегодня ясная: ветерок слегка колышет деревья, облака купаются в лучах недавно взошедшего солнца на голубом, одухотворённом небе. Выкинув пустой стаканчик, я иду к туалету, чтобы хоть как-то умыться и привести себя в порядок. После водных процедур возвращаюсь обратно. Замечаю, что возле стойки медсестры никого нет, и решаюсь на разведывательную вылазку. Прохожу вглубь здания, поднимаюсь этажом выше и через какое-то время вижу одного из амбалов службы безопасности отца Сержа. Стало быть, мне куда-то сюда. Иду за ним аккуратно, держась на расстоянии. По пути мне попадается очень кстати кем-то забытый белый халат, лежащий на кушетке. Я надеваю его, чтобы хоть как-то замаскироваться и сойти за «своего». Выжидаю момент, когда охранник повернётся к окну, и проскальзываю сквозь двери отделения. Иду по длинному коридору и замечаю чуть впереди ещё одного здоровенного мужика из службы безопасности. Останавливаюсь и занимаю выжидательную позицию. Вскоре из палаты выходит врач, что-то говорит охраннику, после чего куда-то целеустремлённо направляется.

– Доктор, доктор, можно вас на секундочку, – догоняю я его быстрым шагом.

– Да, что? – оборачивается он.

– Здравствуйте, я насчёт пациентки, поступившей вчера, – начинаю объяснять, – привезли вместе с Сергеем Дмитриевым.

– Утро доброе, а вы собственно кто? – врач внимательно смотрит на меня оценивающим взглядом, убирая за спину свой медицинский планшет.

– Я её близкий друг, её и Сержа… Сергея. Как они? Можно их увидеть? – судьба Сержа, после того, что он сделал, чуть не лишив нас Тамары, меня мало волнует, но я решаю упомянуть его и повысить свои шансы на посещение.

– Допускаются только родственники, – он пытается уйти, поняв, что я – не такая уж «важная птица», – может быть позже.

– Поймите, это очень важно! – я беру его за локоть.

– Говорю же, может быть позже, сейчас им нужен покой, – он взглядом показывает мне неуместность моего жеста.

– Извините, – я убираю руку, – но это, правда, очень важно, мы из другого города, приехали все вместе, скажите хотя бы как они?

– Несколько ушибов и лёгкое сотрясение, всё будет в порядке, не волнуйтесь, переведём скоро их в общее отделение, тогда и повидаетесь, – он снова пытается уйти.

– А когда? – настаиваю я, – я же говорю, это очень важно.

– Ну, хорошо, я посмотрю, что можно будет сделать, если вы, наконец, от меня отстанете, – наконец сдаётся он.

– Конечно-конечно, как скажите, – распинаюсь в уважении я.

– Во второй половине дня сегодня. А сейчас всё, у меня обход, – отворачивается и уходит.

Я возвращаюсь назад. Лена разговаривает о чём-то с медсестрой, затем, увидев меня подходит:

– Ну что там? – с нетерпением спрашивает она.

– Всё в порядке, ухудшений нет. Пускают пока только близких родственников, но мне кое-как удалось договориться на посещение сегодня во второй половине дня, – сообщаю я последнюю информацию.

– Хоть так, спасибо, ты молодец, – Лена целует меня в щёку, – Тамара ведь даже телефон не взяла, ни дозвониться, ни смс-ку отправить.

– Ничего, наверное, ей сказали, что мы здесь, – предполагаю я.

– Думаешь? Ну не знаю, может быть, – отвечает Лена.

В ожидании, позавтракав парой шоколадок из автомата, мы выходим на улицу. День уже явно проснулся и набирает обороты. Сегодня воскресенье и возле здания больницы начинает формироваться поток людей, навещающих своих родственников, друзей и знакомых. Я достаю из кармана пачку сигарет, отхожу в сторону и закуриваю. Плывут облака, греет солнце, даже, пожалуй, печёт, несмотря на конец ноября и то, что через пару дней уже будет зима. Ах да, я и забыл совсем, что нахожусь в субтропиках, здесь вообще всё по-другому. По-другому течёт время, по-другому живут люди. Наверное, и думают они тоже по-другому. В тех городах и местах, где нет моря, где достаточно холодно или сыро по семь-восемь месяцев в году, все только и мечтают о тёплых краях, пляжах и ласковых солёных водах. А о чём мечтают те, кто живёт в этих тёплых краях? Вряд ли о путешествиях за полярный круг, хотя, возможно, и таковые найдутся. Надо спросить какого-нибудь южанина о его мечтах. А может, и не надо? Сдались мне его мечты? Я со своими-то никак не разберусь. Не понимаю, о чём мечтать? Конечно, об общем истинном и вечном. О мире, здоровье и благополучии, но это такие, само собой разумеющиеся, вещи, о которых мечтают все, и которые, по большому счёту, от тебя мало зависят. Можно, например, бросить курить, при этом сильно обламываясь и мучаясь. Вроде, ты позаботился о здоровье, но где гарантии, что теперь ты проживёшь долго и счастливо? И вот однажды в какой-нибудь стрессовой ситуации ты сорвёшься. И что? Теперь ты снова не будешь счастлив? Будешь корить и истязать себя, что так плохо поступил? И всё сначала. Как будто в этом суть проблемы. Всё находится гораздо глубже, в каких-то внутренних пространствах самоопределения. Лучше быть талантливым токарем на каком-нибудь заводе и получать удовольствие от своей работы и деятельности, чем быть, например, начальником этого токаря, который мечтает стать пианистом и ненавидит из-за этого свою работу. Все проблемы кроются в том, что большинство людей занимается не своим делом. Найти себя и достичь успеха в предназначенном тебе деле – это, пожалуй, высшее благо для любой личности. Так вот, и о чём же мне мечтать? По сути, я не знаю, где я, не знаю, кто я. Мне казалось, что я нашёл себя в нашем этом уединённом с Леной и Тамарой мире. Но всё как будто рушится, причём внезапно, без предпосылок, без объявления войны, без каких-то веских причин. Было хорошо и безоблачно, а потом, бах, и всё уже даёт сбой и трещит по швам. Обвинять в этом Сержа тоже глупо, он мог послужить, разве что, поводом, сигналом к действию. Тамара? Руководствуясь только фактами: она встретила Сержа, она завлекла нас в эту поездку, она села в эту машину, она лежит сейчас на больничной койке. Если это какой-то коварный и изощрённый план по разрушению нашей вселенной, то у него должен быть и какой-то веский мотив. Но мы же не политики, не шпионы, не заговорщики при дворе какой-нибудь царствующей монархической династии. Поэтому и смысла нет, и мотива нет, и плана нет. Если прошла любовь, и всё надоело, можно просто сказать об этом. Пусть будет больно, но всё поправимо, как бы цинично это ни звучало. Жизнь не закончится и в своём продолжении поможет обрести новые чувства. В наличии у нас любви я не сомневаюсь. Тогда что? Что вообще происходит?

– О чём думаешь? – Лена подходит ко мне.

– Да так, с недосыпа фигня всякая в голову лезет? – говорю и достаю ещё сигарету.

– Дай мне тоже, мои ещё вчера закончились.

Я отдаю последнюю сигарету, сминаю пачку и отправляю её в урну.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю.

– Получше, вроде, поспала немного, к Тамаре сейчас пойдём, получше, да, – Лена делает затяжку и выпускает длинную полоску серого дыма из слегка потрескавшихся губ, – а ты как?

– Тоже ничего, только очень хочется напиться, так чтоб вообще, – говорю я и слегка улыбаюсь, щурясь от яркого солнца.

– Да, нажраться до визга сейчас бы не помешало, – Лена улыбается мне в ответ.

Кажется, что обстановка слегка разрядилась. Мы докуриваем и смотрим на пробегающую мимо нас собаку. Она держит путь с очень деловым видом куда-то за угол, вдруг внезапно останавливается, делает несколько оборотов вокруг своей оси и накладывает огромную кучу. Затем, с тем же деловым и невозмутимым видом, продолжает свой маршрут. Через несколько секунд слышится лай. Мы пребываем какое-то время в немой сцене, а потом начинаем истерически смеяться, даже ржать, с такой силой, что на нас оборачиваются люди.

Глава 22

Лена держит меня за руку, мы поднимаемся по лестнице, идём по коридорам, проходим палаты открытые и закрытые, встречаем на пути множество различных людей. Различных по своим судьбам, обстоятельствам жизни, мечтам, желаниям. Проходим насквозь – мы через них, они через нас. Наконец, достигаем двери с единственно нужным нам номером и единственно важным для нас пациентом внутри. На нас – белые халаты, на всякий случай честно украденные, вернее, взятые на время в одной из кладовых с надписью «посторонним вход воспрещён». Никаких препятствующих факторов, вроде бы, нет: ни медсестёр, ни врачей, ни охраны. Видимо, повезло. Или пересмена, или обед, или ещё что-то, да не важно. Путь свободен, и мы заходим к Тамаре, не дожидаясь официальных разрешений на посещение.

– Привет, как ты тут? – осторожно начинаю я.

– Томик… – Лена аккуратно, но быстро подходит к постели и обнимает Тамару.

– Привет, я очень рада вас видеть, – Тамара чуть привстаёт, отвечает на объятия Лены, оставаясь при этом в задумчивости, скользящей во взгляде.

– Как ты себя чувствуешь? – продолжаю я, поймав эту мимолётность, но стараясь её не замечать. Подхожу ближе, целую, пытаясь воспроизвести нотку обыденной нормальности.

– Неплохо, не совсем отпустило от лекарств, но вроде терпимо, – Тамара тоже ловит мой взгляд.

– Мы так волновались. Всё это какой-то кошмар, – Лена с трудом сдерживает слёзы.

– Да всё в порядке, не нужно так переживать, всё хорошо будет, – Тамара пытается улыбнуться.

– Зачем ты пошла с Сержем, он же не в себе был, и всё это уже завершалось, нужно было подождать немного и вообще… – слова вырываются из меня хаотично и наотрез отказываются выстраиваться в законченные предложения.

– Поэтому и пошла. Я нужна ему, ему сейчас очень тяжело, – Тамара отводит свой взгляд куда-то во вне.

– А нам, ты думаешь, легко? – Лена выпускает её из объятий, – ты знаешь, что я испытала, стоя там, на дороге, видя сквозь разбитое стекло тебя всю в крови?

– Прости, я не думала, что так всё выйдет, я не хотела никому причинить боли, – Тамара фокусирует пониманием взгляд на Лене.

– Это ты меня прости… Это всё нервы, я не должна срываться на тебя, – Лена снова обнимает Тамару, – я просто очень сильно испугалась. Что потеряю тебя, не увижу больше.

Я в некотором отстранении наблюдаю за их диалогом, судорожно пытаясь подобрать правильные слова.

– Я жива, цела, и всё будет хорошо, – Тамара снова пытается успокоить Лену.

– Самое главное, что жива, что с нами, с остальным справимся. Хотя, видок у тебя побитый малясь, – пытаюсь подшутить я своей нелепо сформировавшейся фразой, в надежде немного ослабить напряжённую нервную нить разговора.

– Да уж, парочка СПА-процедур не помешает, – поддерживает меня Тамара.

– Дураки, – на лице Лены проскальзывает микроулыбочка.

Пара секунд неловкого молчания растягивается в нелепой скованности.

– Как там Серёжа? Вы что-нибудь про него знаете? – с ноткой вопросительной надежды и чего-то не совсем мне понятного спрашивает Тамара.

– Нет. Никакой информации про него у нас нет, – немного холодно отвечаю я, – вроде, ничего страшного, ушибы, сотрясение, не более. Мы с ним не говорили, это со слов врача.

– Тут сейчас почти военное положение. Отец Сержа тоже здесь, охранники мельтешат туда-сюда, – говорит Лена, – мы к тебе-то еле-еле прорвались.

– Да, мы здесь, можно сказать, нелегально. Так что, скорее всего, времени не много, и скоро нас отсюда выгонят, – дополняю я, прислушиваясь к шагам в коридоре за дверью.

– Вы мои герои, люблю вас, – Тамара смотрит то на меня, то на Лену, улыбается и как будто возвращается в себя прежнюю.

– Мы тебя тоже очень любим, – отвечаем с Леной в один голос.

– Серёже помощь нужна, – Тамара вновь переводит разговор.

– Не думай о нём, выздоравливай скорее, чтоб свалить побыстрее отсюда и забыть всё как страшный сон, – Лена обращает взгляд на меня.

– Я не могу не думать, винить его. Я к нему очень хорошо отношусь, – снова эта прострация.

– Мы тоже к нему хорошо относимся. Ситуация не самая простая, но он не имел права рисковать твоей жизнью, как бы хреново ему ни было, – произношу я со злобой.

– Он не рисковал, так получилось, это был несчастный случай, – Тамара пытается найти оправдательные слова на мой обвинительный выпад.

– Это был несчастный случай, которого вполне могло и не быть, – Лена хочет сгладить ситуацию, но интонация голоса получается ещё более укорительной, чем моя.

– Прекратите, я не справлюсь с вами обоими! – Тамара закрывает ладонями глаза.

– Извини, нам не следовало, мы не должны были, – я снова начинаю подбирать слова, но не выходит.

– Мне нужно отдохнуть, давайте позже поговорим, голова разболелась, – Тамара съезжает под простыню, прикрывая ей губы.

– Томик… – Лена тянется к ней, чтобы обнять, но та отстраняется.

– Я люблю вас, но давайте позже, я устала, – Тамара отворачивается, притянув колени к груди под простынёй.

Мы выходим из палаты и идём по коридору. Недопонимание, мучительная незавершённость овладевает.

Глава 23

Нежелание ссор и конфликтов очень часто именно к ним и ведёт. Пара случайных фраз в напряжённой атмосфере, и вот – железобетонный несокрушимый дом доверия, надёжности и преданности рушится, будто он карточный. В тени деревьев под жарким палящим солнцем некогда отдыхали запутавшиеся души, а теперь какой-то злобный дровосек с перерабатывающей фабрики вырубил всю рощу. У него, наверное, были на это свои причины, может он и не хотел особо, но так вышло. От этого совсем не легче. Гадство! Не понятно кто кого предал, когда никто никого не предавал. Все остались при своём, и обвинить некого. У каждого своя правда, свои чувства. Но почему тогда так паршиво? Облака в небе плывут в другую сторону, мысли в голове тоже. Они кружатся в каком-то своём странном ритме по направлению в неизвестность. Эта неизвестность чувств болезненна и печальна, она очень остро переживается неокрепшей душой. Сигнальные маячки как будто зажигаются одновременно вокруг тебя, и ты не знаешь – куда вести свой корабль? Как вообще вокруг могло оказаться столько маяков? Это какой-то обман! Не может этого быть! Ты плывёшь, видишь маяк – значит впереди суша, какой-то остров, где можно переждать бурю, пополнить запасы, решить, в конце концов, оставаться здесь или плыть дальше. А когда ты видишь маяки вокруг себя? Что это? Помешательство? Лихорадка? Пение сирен? Никто, вроде, не пел сладострастно, никто никуда не манил. Плыл себе корабль и плыл. Попадал на мели, двигался на полных парусах с попутным ветром, да мало ли что ещё. А теперь горят эти треклятые огни, сбивая с толку. Если впереди суша, позади суша, слева и справа тоже суша, а ты плывёшь, волны ударяются о корму твоего корабля, то, что это такое вообще? Так без паники! Всё – одна большая непонятная хреновина, помутнение. Нужно преодолеть, пересилить, нужно просто дождаться рассвета, когда маяки уже будут не к чему. Среди белого дня всё и так будет прекрасно видно: где суша, где вода, где островок спокойствия, а где пиратская бухта. Да, нужно переждать.

Мы находим ближайший бар, садимся у окна, говорим официантке принести нам по пиву и в тишине смотрим меню. Лена заказывает какой-то горячий салат, я стейк. За окном ни намёка на пасмурность, погода лыбится голубоглазой улыбкой, машины едут куда-то, люди перемещаются взад-вперёд, всё в порядке вещей. Нам приносят пиво, мы делаем по глотку.

– И что это за хрень? – прерывает молчание Лена.

– Ты о чём? Что у них нет сигарет в продаже?

– Очень смешно.

– Да, нет, действительно нужно было зайти в магазин, купить.

– Прекрати, ты знаешь, о чём я! – Лена смотрит на меня пристально.

– Знаю, но предпочёл бы об этом не думать, по крайней мере, пока мозги на место не встанут, – отвечая её взгляду, произношу я.

– А они встанут?

– Не знаю, но очень на это надеюсь, а то совсем пиздец какой-то, – выдыхаю я.

– Я, конечно, понимаю, но хотелось бы немного конкретики по вопросу: что нам, блядь, делать? – с налётом саркастической ненависти продолжает Лена.

– Для начала нужно чего-нибудь съесть и отвлечься от всего произошедшего, насколько это возможно, – пытаюсь вырулить куда-то я.

– А это возможно? – по взгляду Лены понятно, что мои попытки явно сейчас не работают.

– Не знаю, но очень на это надеюсь, – говорю.

– Ну, вот опять, – Лена вскидывает скомканную салфетку.

– Что? – уже тоже начинаю заводиться я.

– Ты опять отвечаешь этими грёбаными расплывчатыми пустыми формулировками, а я не риторические вопросы задаю.

– Послушай, что ты от меня хочешь?! – пылю я, но сдерживаюсь. – Я просто пытаюсь не поддаваться панике, безрассудству. У меня не особо выходит. И да, что делать, я не знаю.

– Круто.

Повисает пауза, «не смотрящая друг на друга». Спасает официантка, которая приносит наш заказ. Она пытается улыбаться, но видя напряжённость, зависшую в воздухе, быстро расставляет перед нами тарелки и спешно удаляется.

– Хорош, не надувайся, не хватало ещё и нам поссорится, – через несколько минут молчания начинаю я.

– Я не ссорюсь, я пытаюсь понять, – Лена поворачивает свой взгляд от окна и смотрит куда-то между мной и столом.

– Что понять? Что происходит не понять какими-то логическими умозаключениями, – по-прежнему полу взвинчено говорю я, хоть и пытаюсь успокоиться. – Это что-то из серии: пережить и подождать. Всё равно рано или поздно это во что-то выльется, к чему-то приведёт.

– То есть ты предлагаешь бездействовать и просто ждать, заниматься своими делами? – Лена берёт вилку и кладёт её снова на стол со звоном.

– А ты предлагаешь что? Прокрасться ночью в больницу, связать, похитить Тамару, отвезти её домой, приковать к батарее и начать доказывать, как сильно мы её любим? – слегка привстаю я.

– Не утрируй, но в целом мысль верная, – она снова берёт вилку.

– Насильно мил не будешь, – беру я свою.

– И ты что думаешь, что это всё? Это конец? Она теперь любит Сержа, живите долго и счастливо, пусть у вас родятся черепашки-ниндзя и спасут мир? Так что ли?

– Нет, я так не думаю. А почему черепашки-ниндзя? – уголок моих губ приподнимается.

– Костя! Ну, просто так сказала, – взвинченность немного теплеет.

– Я думаю, что сейчас у всех нас непонятно что внутри твориться, и, сгоряча, каждый может наделать кучу ошибок. Поэтому и нужно просто дать всем остыть.

– Может ты и прав, конечно, но я не могу бездействовать и просто ждать, когда там где-то что-то само по себе разрешится.

– Я и не предлагаю всё на самотёк пустить. Завтра приведём себя в порядок, купим цветов и пойдём к Тамаре, попробуем по нормальному – говорю я, кладу свою вилку и беру Лену за руку.

– Хорошо.

– Всё вскоре нормализуется, я уверен.

– Мне бы твою уверенность.

«Всем бы нам и, мне в том числе, такую уверенность», – думаю про себя я, не решаясь произнести вслух, чтобы не возвращать снова разговор в нервную стадию.

Мы доедаем молча, расплачиваемся и уходим.

Глава 24

Длительное некурение действует раздражающим фактором, как на курильщика, так и на бросившего человека. Зависимость от процесса, своего рода, ритуала выстраивает целые хитроумные схемы, чтобы сбежать куда-нибудь и покурить, даже если это совсем неуместно и нельзя. В эпоху обломов и разочарований, подстерегающих повсеместно почти за каждым поворотом судьбоносной ереси перемешанной с рекламой и пропагандой, хочется найти маленький островок спокойствия, где тебя хоть на пару минут оставят наедине с твоим мироощущением. Если ты спортсмен, ярый поборник здорового образа жизни, то тебе нужно отжаться пару десятков раз, поприседать или типа того. А если ты ходишь, бродишь, пытаешься жить, видя правдивую подноготную действительности, всё своё бессилие на пути к глобальному изменению всего вокруг в лучшую сторону, то тебе очень хочется покурить. Остановить на пару минут циклическое движение повторяющихся событий жизни и побыть в смежной плоскости созерцания со стороны. Хоть на пару минут, но хочется. Очень часто очень сильно раздражают люди, которые пытаются навязать свою компанию для совместного курения, когда тебе хочется побыть в одиночестве небольшой промежуток времени. Они выходят с тобой и начинают рассказывать тебе какую-нибудь херню о своей жизни, а ты стоишь, киваешь и думаешь: «Ага, покурил, блядь, спокойно». Зачем так делать? Я же не подхожу, не навязываю свои проблемы. От таких людей должно исходить не «пойдём покурим, передохнём», а «о, я смотрю ты что-то подзаебался, давай я загружу тебя ещё чем-нибудь, расскажу тебе поебень какую-нибудь, испорчу передышку, а? Погнали, дружище?». Так бы и отвёз их всех на какой-нибудь остров, чтоб они друг другу мозг вынесли и слились в едином экстазе потокового бреда из своих ротовых полостей. Или более лёгкая версия, без проблемной части: просто задвигают тебе что-нибудь о погоде или ещё о чём-то нейтральном, с целью нарушить тишину каким-то нелепым и ненужным разговором. Это, конечно, лучше, чем рассказ о житейских проблемах, но всё-таки. Нахрена это делать? Хочется постоять, отвлечься, о чём-то своём подумать, а тут на тебе – разговор ни к чему. И грубить, вроде, неудобно и послать неуместно, вот и стой, мучайся, пока сигарета истлеет. Самый верный способ бросить курить, это не чтение специальных книжек, не тренинги психологические, не запреты идиотические, а приставление к каждому курильщику таково вот бесящего спутника во время перекуров. Вот хочешь покурить, а тебе прямо, хоп – на напарника надоедливого в компанию. Ох, уж эти случайные коллеги – моральные калеки. Мы же не друзья, так, какие-то нечаянные знакомые, временные попутчики. Чего лезть-то? Если не складывается общение вне перекуров, то вряд ли оно в перекур пятиминутный как-то нормализуется. Если уж курить, то для удовольствия. А так, совсем незачем. Это же уже давно не модно. Срочно бросайте все надоеды и прилипалы, не травмируйте людей своим компанейским нытьём.

Всё для настроя, из-за настроя. Все психологические сентенции – на фиг. Хочешь – кури, не хочешь – не кури. А всё типа: «я курю, и мне так не нравится», «это так плохо», «так хочу бросить, но не могу» – не более чем бред. Из всех людей, что я знаю, полно бывших курильщиков. Бросал из них каждый по своему: кто-то разом, кто-то постепенно, кто-то периодически срывается. Короче говоря, полно примеров, что всё исходит изнутри. И если, тебе это очень не нравится, но ты продолжаешь это делать, то, значит, это тебе очень нравится, и ты просто боишься признаться.

– Убила бы за сигарету, – Лена надевает солнцезащитные очки.

– Так бы и убила?

– Ну, может и не убила бы, но ты меня понял.

– Да понял, разделяю твоё мироощущение, – отвечаю я.

– Может, ты и прав, нам нужно слегка отдышаться. Определённо, надоела вся эта непонятная лажа. Давай возьмём чего-нибудь и к морю сходим, может оно навеет нам нечто ободряюще-успокаивающее?

– Поддерживаю. Вот там, смотри, какой-то супермаркет, пошли.

Я беру Лену за руку, мы перебегаем дорогу, заходим внутрь супермаркета, покупаем бутылку виски, несколько пачек сигарет и направляемся в сторону пляжа.

Закурив, мы отпиваем по глотку прямо из горлышка и двигаемся сквозь немногочисленных прохожих в сторону берега, где волны своими холодными объятиями согревают мысли вдыхающих их запах душ.

Людей на пляже немного: буквально раз, два, три, четыре, пять. И мы примерно седьмые в поле зрения слева и справа. Проходим мимо немолодой парочки. Они что-то обсуждают. Их лица испещрены усталостью, но какой-то радостной. Будто в их жизни произошло что-то хорошее, что-то, чего они очень долго ждали, и вот наконец-то оно пришло. Может они выиграли в лотерею, может ещё что, кто знает? За них радостно, хорошие эмоции всегда в радость. Идём дальше, ближе к воде. Никто не обращают на нас никакого внимания, как, в прочем, и мы ни на кого. У каждого своя свобода и своё рабство. Мы снова на вершине мира или на дне. Вдвоём. Держу Лену за руку, она смотрит на меня. Молчим. Подходим к воде, волны накатывают и брызгаются.

– Вода холодная, явно не для купания, – Лена пытается отпрыгнуть от набегающей волны.

– Да, была б теплее, я бы с удовольствием поплавал. – Делаю глоток, передаю бутылку Лене.

– Я тоже, – говорит она, отпивает, – значит, будем просто пить сегодня.

Над городом – приближение сумерек, предзакатности. Шум машин заглушён звуком волн, закопан в песке и гальке. Движение мысли притуплено алкоголем и таит в себе ощущение лёгкой непринуждённой расслабленности. Той самой, которая наступает в стадии незначительного опьянения. Лёгкое и точное восприятие действительности, нейтрализация проблем. Проблема лишь в том, что на этой стадии долго не задержаться. Тантрическая пьянка маловероятна. С каждым следующим глотком сознание превращается в умозаключительные ряды самой различной направленности и мгновенной сменяемости один другим. Когда ты пьян, то можешь трепаться с кем угодно и о чём угодно, ну или почти с кем угодно и о чём угодно. Зависит от степени невменяемости и ощущения неуязвимости.

Держась за руки, мы идём с Леной вдоль берега. Мы почти не разговариваем, но, тем не менее, общаемся. Телепатия или что-то типа того. Замечал такое за нами. Мы можем часами молча сидеть или делать что-то. И при этом ощущать общение, будто рассказываем друг другу какие-то истории, делимся чем-то. Зачастую нам совсем не нужны слова, достаточно нахождения рядом друг с другом. Жаль, что у нас нет реальной телепатии, такой строго определённой, классической. Всё лишь на уровне ощущений, переживаний, предвкушений. Как-то эфемерно, будто не по-настоящему. Вот бы овладеть этой техникой. Могли бы фокусы показывать, экзамены любые сдавать, а там ещё и махинации какие-нибудь проворачивать, ну или наоборот, что то полезное и законопослушное. В общем, полно развлечений бы было.

– Лен, а давай откроем в себе телепатические способности. Они же есть у нас, мы же друг друга чувствуем, – начинаю я.

– Чувствуем, но вряд ли они у нас есть. Такие сверхъестественные,чтоб мы мысли читали, на экзаменах подсказывали, банки грабили или в спецслужбе боролись с мировым злом, – скептически отвечает Лена.

– А вдруг есть? Нам нужно просто их потренировать и всё, – не отстаю я.

– И как мы это сделаем?

– Загадай что-нибудь мне и мысленно передай, а я приму и скажу тебе, что ты загадала. Только с чего-нибудь простого начни, без тригонометрических функций и тройных интегралов.

– Ладно, давай, – Лена делает задумчивое лицо, – готово, принимай сигнал.

– Так, тааак, – я пребываю в лёгком замешательстве, – ты думаешь о Тамаре.

– Пфф, капитан очевидность, о Тамаре я, понятное дело, думаю. И нет никаких у нас телепатических способностей, – Лена машет рукой.

– Ну и о чём ты думала? – я протягиваю бутылку.

– Ага, спасибо, вот об этом я и думала, чтоб ты уже и мне глотнуть дал, наконец. Сработало.

– Сарказм на сарказме сидит и сарказмом погоняет.

– Почти, не обижайся, – Лена целует меня.

– Не обижаюсь.

– Прохладно становится, – Лена слегка ёжится, – мурашки побежали уже.

– Не хочется пока уходить. Может, костёр разведём? Вон там, смотри, как раз кто-то жёг, – я показываю жестом чуть в сторону, где лежат несколько недогоревших поленьев. – Давай попробуем, если они не сырые совсем.

– Пойдём, глянем? – принимает мою идею Лена.

Разгорающийся огонь уносит вдаль печаль. Трещат сухие ветки, объятые только что рождённым пламенем. Искры вздымаются вверх салютом в почти зимнем солёном воздухе побережья. Это особенный запах, особенный вид созерцательного удовольствия. Замирающие в голове образы давно позабытые и совсем недавние сменяют друг друга, кокетничая с душой, с внутренней вселенной всего того естества, что ты привык называть своим. Доносящийся откуда-то из темноты шум волн рисует яркими красками в твоём воображении чудеса. Легко. Секунды, минуты, дни, годы – всё это лишь облако, всё это лишь потрескивание костра, всё это лишь крупицы песка, пробравшиеся в твои кеды, прилипшие к твоему телу, запутавшиеся в твоих волосах.

– Люблю смотреть на огонь, он всегда яркий, дикий, – Лена берёт сигарету.

– Огонь поэтичен, независим и дерзок. Если он под контролем, то может согреть тебя, а если нет, то сожжёт не задумываясь. Состраданием он не наделён, знает только да или нет, никаких промежуточных состояний. В этом его правда, его природа, ничего не попишешь, – я делаю глоток виски и передаю бутылку Лене.

– Ты вспоминаешь когда-нибудь наше детство, наше прошлое? – Лена тоже делает глоток.

– Нет, я не очень хорошо его помню, без подробностей, таким общим фоном.

– Что совсем ничего?

– Нет, помню, конечно, что-то, какие-то главные судьбоносные вехи: вот мы идём в школу, вот отмечаем наш день рождения. Но так глобально всё полностью не запечатлелось. Отдельные эпизоды могу вспомнить в мельчайших подробностях. Правда, зачем я их помню, не знаю.

– Какие, например, эпизоды?

– Разные. Не то чтобы у меня какой-то там список воспоминаний, просто иногда, откуда не возьмись, в памяти всплывают картинки, буквально воссоздаются. И то, о чём не помнил и давно забыл и, в сущности, не важно, предстаёт перед тобой дословно в мельчайших подробностях.

– Значит, это что-то важное, – говорит Лена и переводит взгляд с огня на море, поигрывающее волнами в темноте.

– Вряд ли, какие-то сцены просто отдельные. В голове, видимо, всё записывается и периодически внезапно воспроизводится, – предполагаю я.

– У меня тоже так бывает.

– Да, у всех так бывает, – я подкладываю в огонь ещё несколько веток.

– Странно, но многие воспоминания как-то с теплотой воспринимаются. Даже те, что не совсем добрые или милые, а скорее обычные или волнительные, но всё равно с теплотой, – Лена подставляет руки огню.

– Ну не все явно, – приобретаю несколько скептический вид я. – Это скорее зависит от позитивности человека, степени его оптимистичности: чем он оптимистичней, тем теплее воспринимает события прошлого. И наоборот: может видеть один лишь только негатив.

– А ты какой? Как ты видишь? – Лена переводит взгляд на меня.

– Я же говорю, у меня как будто просмотр видеозаписи. Если я что-то и вспоминаю, то в тех же ощущениях, что были тогда. Помню свои переживания в тот момент. Поэтому какого-то общего позитива или негатива во мне нет. Всё зависит от конкретного эпизода.

– А такая конкретика помогает или мешает?

– Не знаю. С одной стороны могут помниться какие-то обиды, которые сейчас я бы даже не воспринял как обиды или что-то мало-мальски существенное. Наверное, это мешает. А с другой – у меня нет какой-то щенячьей радости по прошлому, какой-то разрушающей ностальгической грусти, желания вернуться в школу, например, или типа того. Поэтому я могу идти дальше, так как это интересней, жить, пробовать развиваться.

– Хм. А я вот списываю всё на опыт, даже плохое, – разворачивает мысль Лена. – Всё перерабатывается и выходит в виде опыта, «то, что нас не убивает, делает нас сильнее». Помнишь это изречение Ницше?

– Помню, конечно. Оно настолько часто используется, что уже замылилось до безобразия. Хотя суть вещей отражает, тут не поспоришь.

– Вот он – господин Циник Сарказмович: «Клише, замыленные цитаты», – Лена немного куксится.

– Да ладно, я не то имел в виду. Ты, видимо, позитивнее меня или мудрее, или и то и другое, если у тебя получается переработать, получить опыт и относится ко всему с более-менее добротой. Я же застрял на стадии, что вот есть – как есть, случилось – как случилось. Если хорошо, значит хорошо, порадуемся. Плохо, ну что поделать, хрен с ним, идём дальше. Но запомню этот момент именно таким, как он есть, без прикрас. И в будущем, при встрече с чем-то похожим, буду решать: надо оно мне или нет, исходя из ощущений предыдущего опыта.

– Тоже неплохой вариант, – чуть улыбается Лена.

Ветки потрескивали дальше, огонь горел, мы продолжали рассуждать о чем-то ещё, вспоминали что-то ещё, пока совсем не стемнело.

Глава 25

До отеля мы добрались уже за полночь. Зашли, поздоровавшись с портье, и направились к лифту. В холле было немноголюдно. Шум веселья открытия стих, большинство гостей разъехалось. Мы поднялись на наш этаж, зашли в номер, повесив табличку «не беспокоить». Было холодно: окно осталось открытым после нашей спешной погони за Тамарой и Сержем, так что ветер гулял в своё удовольствие.

– Что дубак-то ттакой? – Лена ёжилась от холода.

– Да вон – окно нараспашку, сейчас закрою, – отвечаю я, направляясь к окну.

– Я сегодня здесь побуду, ты не против? Не хочу находиться в одиночестве.

– Нет, конечно, оставайся. Я и сам хотел тебе это предложить.

– Тогда я душ приму, переоденусь и приду, – Лена выходит из номера.

– Хорошо.

Я сбрасываю с себя одежду и иду в душ, чтобы смыть эту усталость и непонятность от всего происходящего. Вода омывает моё тело и лицо, я согреваюсь. Кайф. Мог бы так вечно простоять. Наслаждение сиюминутного блаженства. Вся история жизни – лишь бегство от одного такого наслаждения к другому. Все вечные ценности настолько глобальны и эпохальны, что они даже не замечают тебя, им на тебя наплевать. Ты им следовать должен, а им на тебя наплевать. Немного несправедливо, не правда ли? А маленькие ценности и радости, как этот вот душ сейчас или чашка кофе поутру, они здесь с тобой, они помогают тебе наслаждаться. И в чём же тогда прикол глобальных ценностей? В том, что тебе придёт какое-то озарение на смертном одре, и ты станешь дико просвещённым? Не кажется ли вам, что будет уже малость поздновато? Мы постоянно во что-то верим, на что-то надеемся. Вот завтра всё обязательно исполнится, чудо произойдёт. А потом, когда чуда не происходит, мы переосмысливаем его, говорим ну вот оно и чудо: прожили как-то, сделали что-то, и вот теперь оказалось, что всё правильно, так предначертано и, на самом деле, действительно, всё необходимое дано и, собственно, всё хорошо. Занавес. Бред. Что это за херня?! Почему с такой лёгкостью предаются детские мечты. Почему не замечаются маленькие радости? Мы вечно куда-то идём, а когда доходим, то видим огромный баннер с надписью «Молодец, дошёл!». И всё. Мы спрашиваем себя: «И что?». В ответ тишина. Только дополнительные вопросы: «а ты сюда шёл?», «ты точно сделал всё правильно?» Ведь если ты шёл сюда и сделал всё правильно, то должен получить ответы, что-то как-то прояснить для себя. Ты же не просто шёл, а ГЛОБАЛЬНО, ЭПОХАЛЬНО. А там баннер: «Молодец, дошёл!». Что было по пути, ты же уже забыл, в этом же не было СМЫСЛА ВЕЛИКОГО. Можешь попытаться вспомнить и поностальгировать. Молодец, дошёл. Жизнь-то она сейчас и сейчас же. Хорошо тебе сейчас, значит, хорошо всё, плохо, значит, попробуй переделать в хорошо. Усложнения ни к чему не приводят. Можно повздыхать о прошлом, оно было. Можно помечтать о будущем, оно будет, наверное, скорее всего. Но жажда сейчас лишь понятна. Жажда жизни, ощущение радостей, пусть маленьких и сиюминутных, но настоящих. Воспоминание о радости, мечта о радости – не то же самое, что радость. Испытай её, насладись ею. Не пытайся запротоколировать, запомнить.

– Эй, ты здесь? – Лена заходит в номер.

– Да-да, – пытаясь перекричать шум воды, отвечаю я, – сейчас иду.

– Не торопись, я пока налью чего-нибудь выпить. Ты как, будешь?

– Давай. Там на столе, что-то, вроде, оставалось.

– Ага, вижу.

Сиюминутные радости, временные анестезии. Убегая от действительности и глобальности, укрываемся в нашем маленьком полуразрушенном замке, запираем двери на засов. Напиваемся и держим оборону от атакующих событий и предчувствий. Завтра наступает сегодня, вчера уже было, у нас есть только сейчас.

Глава 26

Художественный вымысел рождает в голове самые яркие краски. Он резонирует с душой, сердцем, звенит внутри нас, орошая дивным светом прекрасных временных иллюзий. Оставаться в них огромное наслаждение. Звучат лучшие отрывки лучших произведений лучших авторов, они сплетаются в фонтаны лучезарной энергии вдали от хаоса, разрушения и кошмара. Создаётся собственная альтернативная вселенная, которая ощущается совершенно реально. Эти сны в сладком забвении и полном отрешении от хода дел мирской суеты раньше постоянно окутывали нас, теперь же они стали редки и, тем самым, очень ценны. Хотелось бы верить, что это обволакивающее ощущение не растворяется и уходит из наших жизней, а просто концентрируется, чтобы выплеск был сильнее и направленнее. Раньше мы совершенно не замечали этих снов, они были сами собой разумеющимися, были нормой жизни. После пребывания в буднях мы погружались в ночное исследование внутренней вселенной, затем просыпались, и снова был обычный день, а потом снова ныряли с головой во сны. Мы летели, держась за руки, смотрели по сторонам и улыбались тому, что происходило вокруг и с нами. Сейчас мы уже не созерцаем их с тем же завидным постоянством и начинаем ценить каждую возможность такого путешествия.

Мы лежали с Леной под одеялом, когда сквозь пасмурные облака начали прорываться солнечные лучи. Они проходили сквозь оконные занавески и прыгали нам на глаза, пытаясь разбудить. Отмахиваясь и отворачиваясь от них, мы пытались сохранить остатки сна ещё хотя бы на несколько минут, но ничего не получалось, и пробуждение становилось неизбежным.

– Доброе утро, – открыв один глаз, сказал я новому дню.

– Доброе, – отозвалась Лена, – который час?

Я потянулся, посмотрел на часы, было десять минут двенадцатого.

– Мы проспали почти до полудня, думаю, пора вставать, – говорю я.

– Да, сейчас, – отвечает Лена, привстаёт на кровати, я смотрю на неё. Она похожа на такого милого совёнка с растрёпанной шевелюрой и заспанными глазами. Такого очень дорого моему сердцу совёнка.

Мы приводим себя в порядок, проводим необходимые утренние процедуры и спускаемся в кафе отеля на поздний завтрак. Выпив кофе, окончательно просыпаемся.

– Нужно ехать в больницу, – выдыхая, произносит Лена,– последняя встреча была какой-то совсем не правильной, теперь, надеюсь, всё будет иначе.

– Я тоже надеюсь, что нас пустят, и Тамара захочет нас видеть. В её глазах читалось какое-то смятение, – отвечаю я.

– Не говори чепухи! Конечно, захочет! Она попала в аварию, поэтому и ведёт себя так, – пытается взбодриться уверенностью Лена.

– Как так? – видя её сомнения, спрашиваю.

– Так…Так… – Лена немного теряется.

– Так, что разлюбила и мы стали ей безразличны? – продолжаю я.

– Нет… Не знаю… Надеюсь, что нет.

– Может, дать ей какое-то время? – пытаюсь предложить какие-то варианты я.

– Она была странной, я согласна. Но это вовсе не означает, что мы вот так должны пустить всё на самотёк и не общаться с ней. Я так не могу, – Лена вновь обретает уверенность в голосе.

– Я тоже не могу, но давай хотя бы не будем давить на неё, не будем расспрашивать ни о чём, а просто побудем с ней. Захочет – расскажет, не захочет, тогда просто время вместе проведём. Пусть немного придёт в себя. Я уверен в том, что когда ей станет лучше, она обязательно поделится с нами своими мыслями и переживаниями. А сейчас, мне кажется, что ей хочется просто как-то осознать, что у неё внутри происходит.

– Наверное, ты прав, кроме теплоты и поддержки мы вряд ли что-то сейчас сможем предложить, – соглашается со мной Лена.

– Тогда допивай кофе, и пойдём.

Глава 27

В ожидании встречи мы волновались, хотя и не показывали вида. По дороге к больнице почти всё время молчали, просто смотрели в окно и периодически щурились, так как солнце стало светить достаточно ярко. Утренняя пасмурность рассеялась и канула куда-то вместе с ветром и накрапывающим дождём.

К Тамаре мы попали, на удивление, легко, даже не пришлось продумывать какие-то шпионские способы, как вчера. Охранников не было. Мы поднялись по лестнице, прошли по коридору, остановились возле двери её палаты, переглянулись и мысленно сказали друг другу, что всё будет хорошо. Затем, наконец, набрались смелости, постучались и вошли.

Тамара была рада нас видеть, может, специально ждала для чего-то, может, просто соскучилась. Вид у неё был посвежевший, хотя и немного уставший от больницы. Она сидела на кровати, периодически поправляя волосы, что спадали ей на плечи милым беспорядком. Мы улыбнулись друг другу и обнялись. После обмена парой общих фраз разговор перешёл в лёгкое воздушное русло, без перипетий и расспросов. Просто что-то такое хорошее происходило в тот момент в больничной палате. Тамара ничего не рассказывала, а мы и не спрашивали. Наслаждались друг другом, будто ничего и не сучилось. Я периодически выпадал из разговора и наслаждался этой атмосферой. Она растекалась по мне приятным потоком и избавляла от переживаний. Разрушать этот хрупкий баланс никому не хотелось, и мы очень осторожно и трепетно пытались его сохранить. Минуты ускользали со скоростью секунд, час, другой, третий и вот уже за окном стемнело. Сотрудники больницы то и дело пытались выпроводить нас, говоря, что время посещений закончилось. С каждым их заходом в палату намёки становились всё сильнее, и, в конце концов, нам пришлось начать обмениваться прощальными объятиями и поцелуями. Тамара благодарила нас за визит, говоря, что очень хорошо провела время, мы обещали непременно прийти завтра.

Выйдя из больницы, Лена буквально светилась от счастья, моё лицо выражало схожие эмоции. Отойдя несколько метров, мы обернулись и помахали Тамаре, которая провожала нас взглядом, стоя у окна. Затем двинулись в сторону остановки, погружённые в собственные мысли и фантазии. Нам не требовался обмен словами, мы и так прекрасно понимали друг друга и разделяли между собой каждое мгновение пережитых положительных эмоций.

Мы ехали на автобусе, но, переглянувшись, решили выйти на несколько остановок раньше, чтобы немного прогуляться.

– Как думаешь, скоро её выпишут? – начала Лена.

– Думаю, да, – отвечаю я, – выглядит она заметно лучше вчерашнего, да и чувствует себя, вроде, тоже хорошо.

– Хотелось бы, чтоб быстрее. Может нам выкрасть её?

– Выкрасть?

– Ну да, проберёмся в больницу, заберём её и слиняем через чёрный ход, – глаза Лены загораются.

– Прям, как в кино, – улыбаюсь я.

– А то!

– Идея мне нравится, только пока мы план побега проработаем и обо всём договоримся, её уже по-настоящему выпишут, – смеюсь.

– Наверное… – Лена вздыхает, – мне просто хочется скорее забрать её, больница всё-таки, не курорт какой-нибудь.

– Знаю. Завтра пораньше пойдём, с врачом поговорим. Если нормально всё с ней, то попробуем договориться, чтоб отпустили, процесс восстановления и отдыха мы и дома организуем.

– Хорошо, так и поступим, – кивает Лена.

– Решено! – заключаю я.

– Настроение такое хорошее-хорошее, прям, летать хочется или что-то такое приятное сделать, – Лена вытягивается в струнку и делает взмах руками.

– Тогда сделай, я тебя в этом поддержу с удовольствием, – улыбаюсь.

– Только что? Я вот не знаю.

– Давай ещё пройдёмся, прогуляемся, может, придумаем что-нибудь, – подмигиваю я.

Мы ещё долго гуляли по городу. Заходили в кафе и бары, пили кофе и виски, смотрели выступления музыкантов. Возвратились в отель уже глубоко за полночь, разошлись по номерам и легли спать.

Наутро мы проснулись рано, несмотря на то, что поздно легли, и почти одновременно. Собрались, быстро позавтракали в кафе при отеле и полные воодушевления и решимости поехали в больницу. Радость наша, однако, в момент улетучилась. Тамары на месте не было, и куда она делась, никто не знал.

Тамара просто исчезла.

Глава 28

Всё это сугубо индивидуально. Все эти дуновения ветра, весь этот гул, проезжающих в стороне автомобилей, случайные голоса прохожих, эхом доносящиеся до твоего уха. Непростительное движение времени, замирающее лишь изредка, чтобы полушёпотом навеять тебе мысли, смешные ли, грустные ли, непонятно какие. Такие бесполые мысли, наполненные чем-то похожим на откровения. В них есть что-то странное и вечное, что-то необъятное, такое неуловимое, но цепляющее. При попытке удержать это состояние хоть на секунду – оно мгновенно растворятся. Подобно сну, в котором хочется побыть, но который прерывается чем-то похожим на звенящий будильник. Тонкая нить рвётся, а все попытки её восстановить оказываются тщетными. Ты словно просыпаешься, возвращаешься туда, куда особенно не хочешь возвращаться, всё дальше удаляясь от пространства, к которому эта нить вела.

Мы бродили между домов незнакомого района. Лена держала меня за руку, и по её немного нервному движению пальцев я понимал, что она хочет мне что-то сказать. Я пытался подобрать какие-то слова, чтобы вселить в неё уверенность, но ничего вразумительного придумать не мог. Неловкая пауза продолжала затягиваться.

– Мне кажется, я скоро уеду, – наконец начала Лена, – ещё не знаю куда и когда, и вообще зачем, но уеду. Ощущение «не по себе» слишком сильно овладело мной, я хочу от него избавиться.

– И ты думаешь, что уехать – выход, что это поможет? – спрашиваю я.

– Не уверена, но пока я не нашла никакого другого решения. Не выходит забить, отвлечься. Я не знаю с чем бороться. Меня не радует то, что радовало, перестало получаться, то, что получалось. Я всё больше и больше не участвую в процессе, а наблюдаю за ним со стороны. Я как будто не живу. Это странно, неприятно и даже страшновато, – отвечает Лена.

Мы останавливаемся, я достаю флягу с абсентом, делаю пару глотков, затем передаю её Лене. Нас пронзает порыв холодного ветра, заставляя приподнять воротники пальто. Мы встаём ближе друг к другу.

– Любое твоё решение я попытаюсь понять. Получится или нет – я не знаю, но мне очень не хочется терять тебя и тот мир, который мы создали. Его разрушение слишком болезненно, особенно в этот период неизвестности, – говорю после паузы я.

– Да уж, период богат на события, но всё, вроде как, понятно. Неизвестности нет. – Лена вздыхает. – О каком мире ты говоришь? Его уже нет, этого мира. Кто знает, может, пришло время, чтобы что-то поменять.

– Не говори так. Мысли на подобные темы всегда заводят куда-то не туда, – мой голос немного дрожит от волнения и холода вокруг.

– Я бы очень хотела уберечь тебя и уберечься самой от всего этого. Твоё неконтролируемое саморазрушение меня пугает, моя эта вялотекущая усугубляющаяся неопределённость пожирает меня. Так не должно продолжаться, – голос Лены звучит чуть увереннее моего.

– Всё ещё может наладиться, я хочу в это верить, – говорю я.

– Нечего налаживать! Всё оборвалось тогда, когда мы вернулись из больницы в этот отель, будь он неладен, в этот номер, а там ничего: ни вещей, ни документов. Ничего кроме этой треклятой записки: «Простите меня и прощайте. Будьте счастливы». Что это вообще такое? Это любовь, это уважение какое-то? Это тот самый мир, о котором ты постоянно твердишь? Неужели мы оказались не достойны личного объяснения хотя бы? – с вопросительным недоумением смотрит на меня Лена.

– Не знаю. Может, случилось что, и не было времени или возможности объясниться, – пожимаю плечами я. – Мне до сих пор не верится, в то, что так всё произошло. Это получается, Тамара сбежала из больницы, дождалась, когда мы покинем отель и поедем к ней, затем забрала вещи, оставила записку. И всё? Как-то, я не знаю, слишком круто, ловко, хладнокровно. Да и не предвещала ничего такого наша встреча накануне. Вспомни. Всё начинало налаживаться как-то.

– Начинало и перестало. Факты на лицо. Я не очень-то верю в эти теории заговора, на которые ты тут намекаешь. Но даже если это было что-то «шпионское и хладнокровное» в тот момент, даже если это был опять какой-то непонятный порыв, как тогда, перед аварией. То потом же можно позвонить, написать, поговорить. Прошёл не день, не два. Три месяца почти прошло, – Лена постепенно сбавляет обороты повышенных тонов. – По-моему, всё очевидно. Нужно принять расставание, пережить его и идти дальше.

Я ничего не говорю. Мы делаем ещё по глотку и идём дальше. Сумерки начинают переходить в исчезновение света, ветер пронизывает сознание, пальцы деревенеют от холода. Мы вызываем такси и едем домой.

Через пару недель Лена всё-таки уезжает в другой город по какой-то институтской аспирантской программе по обмену. Я особо не вникаю в подробности, стараясь принять её выбор, как и обещал. Пытаюсь сохранять спокойствие хотя бы внешне. Но внутри всё идёт наперекосяк.

Всё счастливое такое хрупкое и ненадёжное. Как тепло в холодное время года, как сердцебиение смертельно раненого, как радость во время непрекращающейся тоски. В моём внутреннем мире небо хмурится, туманятся улицы, облетают последние листья, падают тыльной стороной, от чего асфальт души становится серебристо-пепельно-серым. Птицы чувств стремительно куда-то несутся, горят неяркие мысли под абажуром одолевающих страстей. Гобелены людей сотканы пасмурной нитью, без ярких красок. Запасы сна на исходе.

Глава 29

Дерьмовые новости, красивые девушки, озвучивающие их в прямом и не очень прямом эфире, бесцельное щёлканье кнопкой на пульте от телевизора, бесшумные бешеные мысли бессознательного в голове, затихающая суета за окном. Вполне себе рядовой сюжет завершающегося обычного дня в не вполне счастливом пространстве планеты Земля. Он ничем не примечательнее других. Такой, что как только подумаешь, что всё могло быть и хуже, так что надо радоваться, сразу возникает мысль, что могло бы быть и лучше, так что ничего хорошего, в общем-то, и нет. А время этого дня уже не вернуть, да и не надо, наверное. Усталость бессильная и тоскливая от полу выполненной невзрачной работы. Хочется спать, но не спится, хочется сделать что-то, но не делается. Вот и получается бесцельная жалость и одновременно ненависть к себе и окружающим событиям. Развлекательные увеселения не срабатывают, да и не льются особо внутрь. Просто тоска и недвижная агония сознания, не понимающего, чего от него хотят. Окна дома напротив постепенно гаснут, дело к полуночи, но спать не идётся, а мысли всё разрушают и разрушают. Невольное заточение внутри этих мыслей не находит выхода ни в каком виде. Ни тебе "всё так мило и тепло", ни "да пошло бы оно". В общем, сделать что-то хочется, а что сделать не знаешь, так как совсем не понимаешь: грустно тебе или ты устал, или нормально всё, но ты что-то перепутал. Звонить, никому не позвонишь. Сидишь и ждёшь утра, ненавидя его за предстоящую необходимость идти и делать то, что тебе совсем не хочется делать, и любя его за эту самую необходимость. Оставаться наедине с нынешними мыслями еще страшнее и губительней. Странно, какое-то время назад их не было и в помине, а сейчас они всё заполонили, не оставив от былой сказки бытия и следа. Совсем их не хочется. Ощущение, что танцы ещё не начались, а от мелодии уже воротит. Очень хочется отдохнуть от этих мыслей, но где там. Да и как? Валяться и смотреть бесцельно один за другим фильмы, не особо вникая в их качество, перипетии сюжетов? Ещё хуже будет. А что делать тогда?

Глава 30

Усугубляющаяся хандра и депрессия всё сильнее и сильнее углублялись в меня, занимали всё больше и больше пространства во внутреннем мире. Они разъедали сознание, становясь всецело правящими и определяющими моё состояние. Я не знал, как с этим бороться. Ни алкоголь, ни вещества уже не помогали, а делали только хуже, давая мимолётное облегчение и почти сразу вгоняя всё дальше в беспросветную тьму хаоса и неконтролируемого отчаяния. Делая шаг вперёд, а вернее, останавливаясь на мгновение отдышаться, я отбрасывался на несколько шагов назад. Ощущение нахождения возле черты невозврата становилось всё более пугающим. Осознание того, что у тебя остаётся хоть один шанс, хоть небольшая песчинка надежды, начинало покидать. Желание убежать и скрыться ото всех не покидало ни на секунду, и тем печальнее было понимать, что побег невозможен. Если то, что происходило в голове, весь этот непрекращающийся поток отвратительных мыслей, и нельзя было назвать адом (ведь со стороны всё видится всегда не таким страшным), то невозможность избавиться от этих мыслей, прогнать их куда-нибудь, уж точно адом назвать было можно. Безысходность – не в делах и событиях, происходящих вокруг, она – в ощущении, в окружающем воздушном пространстве. Ад – личный, он находится внутри. Если наступил, то от него не скрыться.

Излечиться своими силами я не мог, мне нужен был кто-то или что-то, чтобы схватить меня и вынести из замкнутого круга, очистить разум полностью от мыслей, отформатировать, перезагрузить мой персональный мир. Очевидно, что всё это время я делал, что-то не то и не так, раз всё закончилось этим состоянием. Я нуждался в новой попытке начать сначала, я клялся, что не повторю ошибок, что постараюсь предугадать все неправильные повороты и не сверну на них. Я мечтал о пустоте, о создании новой вселенной, о новой точке отсчёта, о новой эре.

В этом мире слишком мало лекарств.

Глава 31

Запретный плод сладок, сладок и гадок. И вот я уже мчу в машине по трассе в какой-то город. Кто за рулём я не знаю, вернее должен знать, но не помню. Мы определённо знакомились, жали руки, иначе стал бы он мне говорить сейчас всю эту херню?

– Ты там как? Чего притих? – раздаётся голос с водительского кресла.

– Да, что-то хрен знает… – бессвязно мычу я, озираясь по сторонам.

– Всё в порядке с ним, не приставай! Подубило мальца – свой пацан! Бля, да я рифму сплёл из цитат! Над этим городом циферблат, мы под знаком весов на весах, мы сплетение ритма в словах! – вылетает голос с заднего сиденья.

Я делаю усилие и просовываю голову между кресел.

– Привет, – выдавливаю из себя я.

– Здорова, брат, ты снова с нами! – несётся на меня одобрительный возглас.

– Да, наверное… – в глазах моих двоится, я пытаюсь сосредоточиться, тратя на это неимоверное количество усилий.

– Ты заценил мой рэп, мой порыв?! Бля, мне надо писать и выпускать эту хрень на большую толпу! – поток продолжается.

– Определённо ты порвёшь зал, – я поворачиваюсь обратно и фокусируюсь на бардачке.

– Димас, всё нормально? Чё-то друган твой раскис совсем, – водитель смотрит то на меня, то на дорогу, то через зеркало на заднее сиденье.

– Да всё в поряде! Костян – свой чувак, он так помог мне в универе вопросы порешать, что если б не он, меня б в армию, нахрен, загребли б давно.

«Димас? Диимаас? Точно. Димон Ашхабад», – проносится в моей голове. В памяти начинают всплывать картинки. Я позвонил ему. До этого всё-таки дошло. Был четверг, кажется.

– Димон, это ты? – решаю развеять все свои сомнения.

– А то! Кто ж ещё? Чёт, тебе и вправду не по себе, на-ка, – из пространства между кресел протягивается микро ложка размером с ноготок, на которой маячит белый холмик порошка.

– Не, не, не надо, – бормочу я.

– Ладно, давай, не будь букой, слушай доктора, прими лекарство.

Я вдыхаю, и через минуту меня начинает взбадривать, пелена постепенно рассеивается, я начинаю различать предметы перед собой.

– Где мы? Какой сегодня вообще день? – уже более-менее членораздельно произношу я.

– Сегодня суббота – день веселья и разврата! И ты, малыш, в хороших руках, – Димас хлопает меня по плечу.

– Суббота?! Как суббота? Был же четверг? – удивляюсь, выпучив глаза, я.

– Четверг был давно, он уже легенда, он уже миф, его уже грызут черви, сжирающие прошлое, – Димас откидывается на заднее сиденье, доставая телефон.

– Быстро летит время…– я продолжаю пребывать в замешательстве.

– Быстро, быстро. Когда ты мне позвонил, я и подумал, что дела так себе. Надо что-то делать! Мы подхватили тебя и куролесим третий день по волнам молодости и удовольствия.

– Круто, – выдавливаю из себя я.

– Всё то дерьмо, что ты мне поведал, оно, брат, печально. Я понимаю твои чувства, – слышу я сочувственное одобрение.

Видимо, я всё-таки излил душу. Ну да, определённо, излил и, определённо, с подробностями, раз «куролесим третий день» с Димоном Ашхабадом.

Глава 32

Димон Ашхабад. Вернее, Дима Ашхабов. Мы познакомились случайно на какой-то студенческой вписке, когда он был на первом курсе, а я и Лена – на третьем. Очень весёлый малый. В универе почти не появлялся, но был в курсе абсолютно всех дел. У него везде и всегда были какие-то связи, знакомства, контакты. Он мог достать, что угодно, где угодно, и когда угодно. Одной из его связей в один прекрасный момент стал и я – помогал сдавать сессии, договариваясь с преподами. Мой маленький бизнес, который совершенно не одобряла Лена. Ну да ладно, опустим моральную составляющую вопроса. Два раза в год я помогал ему не быть отчисленным, а он подгонял мне клиентуру из раздолбаев с баблом, не хотящих учится самостоятельно. В общем, как-то так мы и приятельствовали, плюс иногда он подкидывал нам для вечеринок что-то такое, что не продаётся в магазинах. В этот раз, набрав его номер, я, видимо, и собирался прикупить чего-то такого, чтобы попытаться в очередной раз заглушить тоску. Судя по всему, у меня «получилось», раз я почти не помнил событий последних дней. Да и пофиг! Хотел забыться? Получи, распишись!

– Нну а что ты так просто сидишь? Смотри, ммузыка играет, девчонки пляшут, ччего тебе ещё надо-то? – звучит незнакомый заикающийся голос справа от меня.

– Что? Да так просто задумался, ничего такого, вы понимаете… – отвечаю, не поворачиваясь и особо не вникая.

– Чё ты мне выкаешь? Я здесь гость, а не ты, – голос усмехается, немного прихрюкнув, – как звать-то тебя?

– Костя, – отвечаю я, поворачиваясь к случайно возникшему попутчику.

– Костян стало быть, а я – Витёк, в смысле Виктор Александрович, сейчас-то. Ахх, – полу кашляет, полу смеётся мужик в спортивном костюме лет пятидесяти на вид. – Я вот иду ща, я тут рядом жживу, слышу музыка и хорошо, дай, ддумаю, поздороваюсь. Нничего, что я тут с вами?

– Всё в порядке, – я смотрю куда-то в пустоту, пытаясь одновременно расслабиться и сконцентрироваться, – день рождения отмечаем, повезло с погодой, вот собрались.

– Эт да, погода хороша, – он довольно улыбается, сверкая золотой коронкой.

– Не поспоришь, только шашлыки и жарь, – продолжаю я, хотя, светская беседа немного перестаёт мне даваться.

– А у кого, гришь, днюха? Надо ж поздравить, – он осматривает наше столпотворение заинтересованным взглядом.

– У Семёна, – придумываю я случайное имя, сам не понимая зачем, – он там у костра.

– Спасибо, братух, – Витёк хлопает меня по плечу и отходит.

Я постепенно проваливаюсь куда-то в недра сознания, перевожу взгляд и вижу небо. Сияния, прикосновения, перепутанные образы мышления – всё это я. Я скучаю, страдаю, отрицаю, стараюсь. Выходит ли? Не знаю. Кажется, что всё так перемешано, нет ответов, да они и не нужны. Вернее, нужны, но не сейчас. Время задавать вопросы. А что я хочу узнать? Что всё плохо или всё хорошо? Что-то мне подсказывает: «Всё намного сложнее». Да и ладно. Принимаю, ничего не отрицаю, мне нужно время осознать. Может, завтра, может послезавтра. Сейчас я просто не могу, состояние не то: мысль адекватна, а состояние не то… Тамара… Снова ты… Лена, не смотри на меня так… Не осуждай меня… Хоть ты… Тамара, а тебе я готов многое сказать! Как? Вообще как ты всё это в своей голове сделала? Или в сердце? Или в п..? Где ты так решила, что можно просто всё это совершить? Да, мы говорили, доводы-поводы, все дела… Но это всё слова же! Сраные, мать их, слова! Долбаная никчёмная беседа! А после неё что? Пустота? Неужели ты чувствуешь, что всё нормально?

– Эй, не залипай, ты чего паник? – Димон обнимает меня за шею, – эта пати почти овер, холодает. Двигаем на хату к проверенному весёлому человеку! У нас три машины, за пассажирами таксо уже мчит, движуха летит, нет времени для уныния!

– Да, я в теме, – мотаю головой, потягиваясь, я, – там человек немного непонятный был…

– А, Витёк что ли? С ним нормально. Местный, вроде. Видимо, серьёзный, а, может и нет. Может раньше был? Хрен его знает. Не понятно так с ходу. Всё в порядке. Он какого-то Семёна искал, день рождения, что ль у них, – Димон задумчиво чешет голову. Я не очень понял. Короче двигаем скоро, не залипай! Движение – жизнь!

– Да-да, когда что? – отгоняю мысли, закружившие меня в каком-то беспамятстве минут на двадцать.

– Да, вот-вот, низкий старт, хлам тока наш приберём и рванём. Опа, опять рифма, не, ну ты слышал? Рэпчина идёт, правильное движение, а? – Димон хлопает меня по плечу, качаясь в каком-то своём, видимо, звучащем у него в голове бите.

– Да, рифма норм, – покачиваю головой я, делая вид, будто тоже слышу этот ритм. – Давай помогу с уборкой.

– Да ладно, забей, там полно народу, – Димон подмигивает мне. – Мы кайф принесли городам, респект нам. Бля, точно напишу, запишу!

Он отходит от меня, машет руками, проговаривая что-то себе под нос. Вокруг начинается собирательное движение. Машины заводятся рыком и прогреваются своим дыханием, машут хвостом выхлопных газов. Их наездники, дымя сигаретами, гарцуют властелинами покорённых стальных скакунов, попутно руководя процессом сборов. Девицы, минуту назад поглощённые танцем, догоняются чем-то из банок и пластиковых стаканчиков. Происходит стихийная уборка места мелкого шабаша. Я пытаюсь проявить участие, помогая, чем могу: свечу фонариком и собираю бутылки, объедки, бумажки, окурки и всякую такую отхожую хрень в пакет.

Всё: более-менее чисто. Кортеж уезжает, светит фарами, подмигивает поворотниками. Я сижу во второй по счёту машине рядом с водителем, на заднем сидении Димон Ашхабад с тремя девчонками. Они каким-то странным образом туда поместились. Я смотрю на них каким-то полу одуревшим стеклянным взглядом и тупо улыбаюсь, пытаясь понять, как они туда влезли. Мы медленно отъезжаем, выруливаем на какую-то куда-то дорогу, впереди машина, за нашей – ещё одна, плюс два такси. Я смотрю в окно: вижу мелкою пестрянку снега и Витька (Виктора Александровича). Он с кем-то разговаривает, держа в руке полупрозрачный пакет, в котором проглядывается коробка со средней стоимости алкоголем. Скорее всего, отмечание дня рождения Семёна всё-таки состоится.

Глава 33

Очередная хата. Причём, не хилая такая, метров сто пятьдесят точно, укомплектована нормально. Что-то модно-дизайнерское. Смотрится стильно. У Димона, и правда, целая куча знакомых, любящих оторваться. Много народу, грохочет музыка, заглушая мои одурманенные мысли. Захожу в одну из комнат, плюхаюсь на диван, чтобы немного передохнуть.

Пройдено много всего: вознесения и покоя, желания и страсти. А как иначе? На это толкают обстоятельства, замешательство, ересь и грусть. Раны души, отрешённость будоражат что-то, определённо, значимое, что-то до селе неизведанное. Я учусь, сам того не понимая. Фильтры начинают бродить, портится, искать нового вызова, нового соблазна и новой тайны. Желания чисты и наивны. Они так и просятся, так и молят: «Нужно что-то изменить, так продолжаться не может!» И, да, так продолжаться не может. Желание перемен тянет и манит. Но все перемены, на то и перемены, что они меняют сущность бытия. Они такие эти перемены. Ты ждёшь их с надеждой и любовью, искренне и самозабвенно, а они меняют всё. Сиюминутно меняют даже тебя и, зачастую, съедают, сжирают самое светлое в тебе, потому что это – самый лакомый кусок. То, с чем ты сталкиваешься, ещё лишь предстоит переработать для получения тепла, доброты и свежести. А готов ли ты на эту переработку? Хватит ли сил? Кто знает? Кто занят? Кто занят этим всем? Наверно ты, должен быть занят этим всем ты. Герой? Нет не герой… Хотя, в каком-то определённом смысле, наверное, герой.

– О, укромный уголок, – входная дверь чуть приоткрывается и через неё просачивается Димон с колбой и трубкой в руках.

– Привет, – отзываюсь из темноты я.

– Костян, ты?

– Ага.

– Я тут решил кольянчик намутить? Ты не против, если тут размещусь, а то там народу куча, разобьют, не ровен час? – Димон садится рядом со мной и раскладывает все свои приспособления.

– Да пофиг, не против, – машу рукой я.

Димон ловко и быстро собирает конструкцию, чувствуется опыт и знание дела. Так что уже через несколько минут по комнате начинают кружить струи дыма.

– Продолжаешь загоняться? О чём думаешь? – кивает мне Димон.

– Да так. Странное ощущение нервной агонии, когда ты уже почти ничего не чувствуешь то ли от усталости, то ли от переизбытка эмоций. Силы есть, но веры в то, что всё будет хорошо, как-то само собой и без последствий разрешится, уже, как будто бы, и нет, – говорю я, прикуривая сигарету.

– Нужно всё отпустить. Тебе необходимы какие-то действия, потому что так продолжаться больше не может, по-старому уже не получится. Понимаешь? Требуются новые шаги, новые решения, новые суждения! Вздыхая о прошлом, остаётся лишь разрушающая деморализующая ностальгия, – Димон бурлит своим дымящим кальяном.

– Все всегда говорят, что надо двигаться вперёд, не останавливаться на месте. Это да, наверно, да, бесспорно да. И тра-та-та и бла-бла-бла. А куда вперёд? В этот «перёд» или в тот «перёд»?

– Лучше в чей-то перёд по обоюдной радости? – прерывает меня смешком Димон.

– Все очень умные и могут посоветовать, как жить, однако сами не знают, как и что правильно, – продолжаю я, не обращая внимания.

– Все вообще зачастую похожи на скучное унылое дерьмо из лжеценностей, ненастоящего веселья, сдержанного великосветского высокомерия и зависти к более успешным неудачникам, – Димон выдыхает длинную струю дыма.

– А существуют ли вообще счастливые люди на нашей планете? Такие, что ПО-НАСТОЯЩЕМУ СЧАСТЛИВЫ. То есть каждый их день наполнен радостью, ощущением гармонии и т.д. Я не беру обдолбанных сектантов, блаженных психопатов, разочаровавшихся в жизни алкашей и наркоманов, создавших свой выдуманный мир по средствам изменяющих сознание веществ и жидкостей. Я имею в виду обычных нормальных людей, без каких-то отклонений, явных психических расстройств и хронических зависимостей. Возможно ли, чтобы эти самые нормальные люди были счастливы? – я тушу свою сигарету в пустой пивной банке.

– Смотри, я думаю как. Все говорят о постоянном стрессе, о безумном ритме жизни, о вечном кризисе. И так оно, по сути, и есть. Так в чём же дело? Если все так сильно от этого устали, то почему не забить на всю эту фигню? Не хватает смелости и решимости? Не хватает воли? Никто не верит больше во всеобщую радость и единство? Победило самоопределение, в котором каждый – король? Кругом одни самодержцы. Кому захочется исполнять предназначение обычного человека, когда можно быть «избранным»? Конечно никому. Проблема лишь в том, что имея внутри себя внутренний космос, альтернативную вселенную, никто не знает, что со всем этим делать. И как внутренние ощущения величия перенести во внешний реальный мир. Познав истинного себя, скорее всего, можно легко стать счастливым в реальности: заниматься любимым делом, встретить людей важных тебе, людей близких тебе по духу, из твоей стаи, твоего прайда. Учебника по слиянию внутреннего и внешнего мира нет. Может быть, в будущем откроется какое-то глобальное знание, человечество изменится как вид. Тогда, наверное, будет возможна всеобщая школа по самоопределению, истинному пути и т.д.

– Такие школы и сейчас существуют, – усмехаюсь я и беру у Димона трубку от кальяна.

– Я не имею их в виду. Шарлатанское фуфло для наживы и обогащения основателей этого шарлатанского фуфла, к делу не относится. Я говорю о некой эволюции человечества. Об уходе от постоянного стресса, безумного ритма жизни, вечного кризиса, от этой новой формы рабства. Человеческая популяция делает всё что угодно на пути к самоуничтожению, всеобщей ненависти и агрессии. К сожалению, само по себе ничего не решается. По ходу, нам всем необходим прилёт инопланетян или что-то на вроде этого, иначе мы так и будем ненавидеть друг друга, заниматься не своими делами и мучиться от рабства в свободном и прекрасном мире. Все постоянно куда-то и откуда-то бегут, при этом думая, что бегут к чему-то. В понедельник куда-то, в пятницу откуда-то.

– Погоди. Бег – это движение, движение – это жизнь. Значит, пока мы бежим – мы живём, – я делаю затяжку. – И мысли в этом беге, самые что ни на есть настоящие, это мысли жизни. То есть, если сейчас наш маленький маршрут, скажем: из дома на работу, установлен и от нас не зависит, то мысли как раз текут и множатся в нём свободно.

– Кальян убойный, я чего-то подотстал, поясни, – Димон откидывается на спинку дивана.

– Смотри, например, мы сели на вокзале/в аэропорту, мы едем/летим по направлению к другому вокзалу/аэропорту, не важно, смысл не в этом. Имеется в виду обычное течение дел. Так вот, мысли в этой дороге – самостоятельны. То есть, мы телесно куда-то на автопилоте движемся, а мысли сами по себе. Они настоящие и сиюминутным ничем не разбавлены. Наше «Я» чисто в своём самоопределении в этот момент. Мы как будто настраиваемся на наш исходный код, на нашу суть. Устанавливается свободный контакт со Вселенной. Открытый доступ. Мы видим «онлайн» людей нашей «сети». Встречаемся с ними взглядами. Вот оно! Здесь и сейчас траекториинаших планет попадают в одну орбиту. В чём-то пересекаются мысли, структуры, коды, души. В какой-то степени мы становимся «своими и заодно» без внешних атрибутов: расы, пола, географической принадлежности, стоимости одежды, и т.п. Это связь наших внутренних персональных вселенных. Связь, осознать которую невозможно. И вся она приходит в обычном будничном беге. Не находясь в этом движении, ты не пересечёшься ни с кем взглядом, не найдёшь «свой прайд».

– Движение быть должно. Но оно не должно быть ради движения. Я о том и говорю. Необходимо останавливаться и осознавать красоту, свободу и всё прекрасное, что есть в нашем мире, при этом продолжая двигаться вперёд. Нужно это понять и зафиксировать. Пронизывая сигналом время и пространство, взгляды просто встречаются в обычный понедельник обычной недели обычного года. Даже мимолётная улыбка и секундное понимание могут сделать очень много для внутреннего преображения и настроя, так как войдут в твой «код», в тебя напрямую, без всех внешних фальшивых атрибутов. Улыбайся и преобразишься! Улыбайся и преобразишь других! – Димон вздымает руки вверх.

– Если ты всем подряд просто так улыбаешься, то ты или ненормальный, или псих, или сектант, или впарить что-то хочешь, – немного цинично замечаю я.

– Или всё вместе, – смеётся Димон. – Я не о том. Я тебе втолковываю про момент, который необъяснимо откуда-то берётся, необъяснимо присутствует долю секунды и необъяснимо куда-то девается. Он может ничего не значить, никак не повлиять и никак не запомниться. А может ободрить, воодушевить, согреть и придать сил. Ты улыбнулся, тебе улыбнулись, никому не обременительно, а эффект может быть колоссальным. Ты идёшь гружёный какой-то фигнёй, не можешь отделаться от непонятной усталости, хандры и нежелания, и, вдруг, совершенно за даром получаешь положительный импульс, который позволяет тебе по-другому на что-то взглянуть. Крупица, которая может запустить совершенно фантастическую реакцию и подвигнуть тебя на что-то. Как ты найдёшь близкого человека в толпе незнакомцев в чуждой среде, когда, например, ты опаздываешь на ненавистную работу в пасмурное утро, в понедельник? Да, никак! В этот момент тебе плохо в эмоциональном плане. И не тебе одному. Так чего ж друг другу не помочь обычной секундной искренней улыбкой? Такая беспроигрышная лотерея: как минимум – просто приятно, а как максимум – мысли твои в воодушевлённой динамике так закрутятся, что открытие какое-нибудь сделаешь научное.

– Ого. Прям, научное? Эко загнул, – улыбаюсь я.

– Кто знает? Так что, попробуй просто как-нибудь, – подмигивает Димон.

– Непременно, – киваю в ответ я.

Какое-то время мы ещё сидим и о чём-то треплемся. Постепенно я начинаю клевать носом. Димон, видя это, желает мне спокойной ночи, берёт кальян и неровной походкой выходит из комнаты. Вечеринка продолжается полным ходом, но мне уже не до неё. Луна настойчиво смотрит в окно и сообщает мне, что самое разумное сейчас – это отключить все источники сознания и постараться заснуть как можно быстрей. Если не знаешь, что делать, что обо всём этом думать, то лучше не думать и не делать вовсе. Через несколько часов сна по-новому взглянешь на всё и подумаешь по-новому и, может быть, сделаешь. А может, и не сделаешь. Тогда не стоит и думать об этом. Но всё это потом, через несколько часов сна.

Глава 34

У каждого этапа жизни своя петля времени. Ты встречаешь людей, проходишь с ними определённое количество развития. А потом, когда вновь достигаешь отправной точки (с новыми реалиями, естественно, с новым опытом, с новыми знаниями о себе и об этих людях), возникает возможность выбора: пройти круг заново или перейти к следующему уровню. Уровень может быть не только выше, лучше и интереснее, он запросто может оказаться совершенно отвратительным и печальным, даже трагичным. В идеале всё происходит само собой: один круг общения уходит, другой приходит, и улучшенный опытом ты с интересом вступаешь в новый этап. Это происходит у кого-то обыденно, без особых изменений и потрясений, у кого-то внезапно, из-за каких-то серьёзных резких факторов: измена, предательство, успех, благополучие. То есть не обязательно плохих факторов, а именно важных, без знаков плюс или минус. Завершение цикла просто ощущается, что вот он – Этот Этап. Совершенно индивидуально. Нужно просто расслышать настоящего себя. Не заниматься сравнительным среднестатистическим анализом среднестатистических дел и среднестатистических обстоятельств, мол, «все вот обычно делают это, все обычно поступают так», не приводить доводы «за» или «против», не создавать сравнительную таблицу «это – хорошо, это плохо». Усреднённый подход хорош лишь тогда, когда дело касается обыденно бытовых вещей. Когда вопрос заключается в индивидуальном духовно-нравственном выборе, то здесь решения нужно принимать сугубо индивидуально, в некоем вакууме, незанятом никаким воздействием со стороны, как хорошим, так и плохим. Правильный выбор – это твой выбор. Тот, в котором ты себя чувствуешь комфортно при полном спокойствии своей совести. Это такой маяк, придающий правильное направление. Многие путают совесть с моралью, нравственностью или чем-то ещё. Все применяют это слово в удобном для себя контексте, в соответствие со своим пониманием и определением. Игра терминологии. Пожалуй, совесть – это именно индивидуальный внутренний незыблемый ориентир, отвечающий на любые вопросы в режиме реального времени, он никому кроме тебя не доступен, его слышишь и знаешь только я. Вот это совесть. У каждого – оригинальная, неповторимая и своя. Она не требует каких-то подвижек, стремлений, рассуждений, мыслей, это не её сфера. Она действует категориями «хорошо», «плохо», не более того. Если ты через неё переступаешь, то потом не получаешь покоя, вот и всё.

Когда происходит смена Этапа твоей жизни, ты это чувствуешь, можешь не осознавать, но чувствуешь. Шаг на ступень уже неизбежен. Конечно, хорошо, когда планомерно и гармонично одно сменяется другим, но, зачастую, это иллюзия. Чаще всего, все оказывается внезапно и неподготовленно. Вот воспринимаешь ты мир определённым образом и думаешь, что разбираешься, а потом, бац, появляется новый фактор, новая переменная в твоём уравнении и меняет восприятие. Банально и просто: ходишь в школу, делаешь уроки, играешь в футбол во дворе и всё тебе понятно, потом видишь девочку, влюбляешься и не думаешь уже об уроках, о школе, о футболе во дворе. То есть и в школу ты ходить продолжаешь, и уроки, вроде как, делаешь, и в футбол играешь, но думаешь о девочке, которую, можешь даже и не знать. Вот. В твою жизнь, с известными тебе переменными и постоянными, вошла новая переменная (или постоянная) и изменила расклад суждений. И чем дальше и больше этих неизбежных нововведений, процессов в процессе, тем сложнее. Всё уже не чёрное и белое, всё размывается и приобретает оттенки. В один момент ты чётко знаешь «так и так», а в той же ситуации, воспринимая и понимая дополнительные факторы и обстоятельства, ты уже думаешь «а хрен его знает?». Не потому что ты сдулся, испортился, стал хуже, а потому что ты чего-то не знал, а теперь знаешь.

Смена Этапа – не страшная вещь, к ней просто нужно стараться быть готовым. И когда эта смена наступает, не нужно цепляться остервенело за пройденное. Ты же не цеплялся за детский сад, не орал: «Нет, нет, я отсюда не уйду!» Да и в десять, двадцать, тридцать, сорок лет ты бы не очень гармонично смотрелся в младшей или подготовительной группе. Во взрослой жизни, если круг твоих интересов меняется, и с тем же задором и весельем ты уже не можешь постоянно проводить время в старой компании, то, значит, надо пробовать новые варианты. Не нужно сжигать мосты, не общаться, ссориться, предъявлять претензии. Если ваши шаги оказались на разных ступенях, и на новом Этапе стало меньше общих точек соприкосновения, то в этом никто не виноват: ни ты, ни они, ни вы вместе. Просто пришло время искать «новые» интересы и смыслы существования. От этого «старые» ничуть не померкнут, и если вас что-то когда-то сближало, то оно с вами и останется. Оно даже разовьётся и станет больше, когда отсеется ненужное. Так что, не стоит эксплуатировать лучшее, в надежде вернуть прошлые ощущения. У каждого Этапа своя петля времени. Зацикливаться не нужно. С ростом и увеличением всегда требуется большая амплитуда и траектория. Самое главное, чтоб было интересно.

Глава 35

Процессы, переписки, описки и записки. Продолжение неопределённого ритма вносит свои коррективы в ход мыслей и суждений. Расслабление не бывает вечным, не в этой формации бытия. Лень, как правило, деструктивна, хотя приятная лень – очень даже ничего. Такая аморфная безделица, влекущая за собой, прячущаяся в недосыпах, стрессах, скучном вялом течении. Всё время хочется что-то поменять и изменить, но когда дело доходит до конкретных перемен, то и хочется уже чуть меньше, и осознание, что всё можно изменить, уже не такое яркое. Вот так и тянется домысел за домыслом, событие за событием. Транда! Пурга! Пурга вокруг, пурга внутри! И что? Ну, да. Когда все вокруг скулят – это печально, когда скулишь ты один – это внутреннее преодоление. Самое главное не проблеваться от собственной исключительности.

Шли восьмые сутки или восьмая неделя, или сорок пятый месяц, или… Или… Или это не я, или это не со мной. Эта череда уже перестаёт радовать и начинает пугать. Кто эти люди, кто я среди них? И это уже не философский вопрос, а самый что ни на есть буквальный. Случайные люди (всё время разные), случайные места (всё время разные). Я, конечно, не против новых мест и новых знакомств, но, пожалуй, остановите, я сойду, меня что-то уже мутит от этой карусели.

Иду по квартире, думаю: «хорошая большая квартира». Смотрю – лестница, значит не квартира, а дом. Опять мы куда-то переехали. Но когда и зачем – остаётся загадкой. Вокруг народ: кто пьёт, кто спит, кто играет на чём-то, прямо хиппилэнд или рок-вписка, или типа того. Как бы это не называлось, смысл примерно тот же. Осторожно карабкаюсь на второй этаж. Ничего особо не болит, просто движения немного скованны и совсем не искромётны. Ага, здесь наверно чилаут, лежанка для запыхавшихся тусовщиков. Несколько дверей впереди. Заглядываю – нет знакомых лиц, следующая – та же хрень, иду дальше – закрыто. Присаживаюсь на диван возле окна, глубоко вздыхаю. За окном сыпет снег, красиво. Погода немного пасмурно-серая, но не гнетущая. Нахожу взглядом чьи-то сигареты, беру одну, прикуриваю, выпускаю дым и пялюсь в окно. Хочется свежего воздуха. Я приоткрываю окно и стряхиваю пепел на улицу. Из одной из дверей выходит Димон, слегка потрёпанный, но довольный.

– Здаров, брат, как сам? – спрашивает, а я не совсем уверен, что он меня узнаёт.

– Да нормально, – отвечаю с мыслью, что надо, наверное, как-то намекнуть на то – кто я.

– Что-то я замотался совсем, какой день сегодня? – снова спрашивает, – дай сигаретку.

– Там вон пачка валяется, – я протягиваю зажигалку.

– Ага, пасиб, – он прикуривает и возвращает мне её обратно, – так какой день сегодня?

– Пасмурный, но приятный, – отвечаю я, хотя, скорее всего, он имел в виду дату или день недели.

– Это хорошо в гостях, но, пожалуй, домой пора двигать, ты как? – Димон всё-таки меня узнаёт, и я испытываю облегчение.

– Я тоже об этом подумал, – выкидываю в окно окурок.

– Неплохо оттянулись, – подмигивает.

– Ага, – поддакиваю я.

– Ты отвлёкся хоть от своих загонов? – Димон тоже выбрасывает окурок, закрывает окно.

– Вполне, еле вспомнил своё имя, – смеюсь.

– Нормально, Димон помогает правильным людям, – он хлопает меня по плечу.

– Так что? Когда стартуем?

– Скоро. Шмотки соберём и двинем. Главное, чтоб водила в адеквате был. Я бы за руль не пустил себя сейчас. В общем, ладно, давай я там дела закончу с мадмуазель. Проститься надо, ну ты понимаешь, так свалить, не попрощавшись – моветон.

– Само собой. Пойду тогда попробую найти кого-нибудь, кто вести сможет, – вызываюсь добровольцем я, хотя совершенно не понимаю как, кого и где мне искать.

– Давай, – Димон снова хлопает меня по плечу и идёт в одну из дверей.

Я осторожно спускаюсь по лестнице вниз и выкрикиваю:

– Эй, народ, чья-нибудь птица-тройка в город мчать собирается? Есть попутчики!

В ответ тишина. Ноль реакции, совсем.

– Никто не собирается, – слова звучат где-то позади меня.

Я оборачиваюсь и вижу…

Глава 36

Вика. Та самая Вика, невеста Сержа. Она стояла такая немного потрёпанная, но красивая. Странно, почему я вдруг оценил её красоту, вовсе не бросающуюся в глаза? Вика смотрела на меня какими-то полупрозрачными обессиленными глазами, ищущими, взволнованными. В этой её беззащитности ощущался растерянный испуг. Не будучи уверенным в том, что она меня узнала, я рефлекторно несколько изменился в лице: чуть отвёл взгляд, чуть рассеял взор, немного сдвинул брови. Я так и не понял, хочу ли быть узнанным? Вообще, сам по себе факт нашей встречи представился мне крайне неожиданным. Я ведь так и не сформулировал для себя своё отношение к Вике. Кто она? Испорченная наглухо богатая овца или заплутавшая овечка, ищущая спасения? Её присутствие в моей жизни оказалось стремительным, мимолётным, случайным, но повлекло за собой какие-то невообразимые масштабные последствия. Если разделить мою жизнь на «до Вики» и «после», то это две совершенно разные жизни. Спокойствие, лёгкость, романтика, мечтательность сменились хаосом, страхом, отчаяньем, потерянностью. Но при этом при всём виновата ли Вика? Отчасти, конечно, да, но и винить только её во всём глупо, так как она вообще не участница моей жизни. Почему она возникла сейчас? При всевозможном раскладе обстоятельств я с большей долей вероятности мог встретить Чебурашку. Судьбу Вики после сочинских событий я представить себе не мог. Я, честно говоря, вообще о ней не думал после той злополучной ночи. Предположил бы, наверное, что она где-то в Европе восстанавливает силы после перенесённого стресса, такая избалованная неврастеничка завравшаяся вдрызг. Предположил бы, что она как-то выкручивается, пытаясь отбелить свою испорченную репутацию. Допустил бы даже, что у неё изменилось мировоззрение, и она ушла в монастырь. Но то, что вообще мы с ней можем когда-либо встретиться, я и представить не мог. Неужели планета Земля такая тесная? Как это вообще возможно? Мысли перескакивали в моей голове с темы на тему, от их беспорядочного движения меня даже слегка начало мутить. Немая пауза слегка затягивалась, и я выдавил из себя:

– О, привет. Не ожидал тебя здесь увидеть.

– Привет, мы разве знакомы? – она посмотрела на меня всё тем же полупрозрачным взглядом, к которому теперь добавилась доля вопросительности.

– Нет, просто я тут иду. А ты из темноты… – попытался увильнуть я, смастеривши из своего рта вежливую дежурную полуулыбку.

– Да я особо не подкрадывалась, – Вика приближалась ко мне, всё больше выходя из тени. – Так что, как бы свалить отсюда? Все, похоже, не в состоянии ехать.

– Надо поискать, наверняка есть кто-то живой, – я озираюсь по сторонам.

Вика, кажется, меня не узнала. Хотя, возможно, наша встреча для неё – такая же неожиданность, как и для меня.

– Не знаю, я тут прошлась, – скептически поморщилась она, – всё как-то нетранспортабельно.

– Да уж, хреново, – выдыхаю я.

– Меня Вика зовут.

– Костя.

– Похоже, мы первые ласточки, желающие выпорхнуть из этого гнезда, – она чуть улыбается.

– Ты здесь с кем? – спрашиваю я.

– Было тут несколько знакомых, только что-то не нахожу я их, а ты?

– С Димоном.

– Что за Димон?

– Ашхабад.

– Не знаю, ладно не суть. Голова болит, у тебя таблетки нет? – теребит пальцами виски.

– Нет, – мотаю головой я.

– Жаль, – Вика отходит от меня, – если найдёшь с кем поехать, найди меня.

– Хорошо, – отвечаю.

Я стою несколько ошарашенный, как вдруг у меня возникает мысль: а почему бы не вызвать такси? Шарю по карманам, нахожу несколько мятых купюр, которых явно не хватит. Да, уж. Стою, думаю, а где вообще я? Телефона нет, денег нет, сам по себе не уеду. Что делать? Подхожу к дивану, на котором сидят какие-то люди. Они бросают мне что-то на вроде «эй, как сам?», стреляю у них сигарету, сажусь возле окна, закуриваю. За окном смеркается, вечереет. Отключаю мозг, не думаю ни о чём. Я сюда как-то попал, значит, как-то отсюда уеду рано или поздно. Всем нужно будет на работы, в институты, к родителям, к детям, к жёнам, к любовницам, к любовникам, так что выберусь. Эта пофигистическая мысль меня успокаивает, я спокойно курю и пялюсь в окно.

– Я тут кофе нашла, ты будешь? – слышу вдруг, оборачиваюсь – Вика.

– Давай, – за чем-то соглашаюсь я.

Глава 37

В самых дальних уголках Вселенной, в самых укромных и незаметных Её закромах зарождается какое-то подобие импульса, кусочка энергии, который однажды стартует в одному ему известном направлении. Так летит этот посыл, огибая всевозможные астероиды, кометы обломки космических кораблей и всякого прочего вакуумного мусора. Пересекает галактики одну за другой. И вот, наконец, спустя невозможно огромное количество световых лет наталкивается на шарик под названием Земля. Волею случая или Судьбы кусочек энергии приземляется куда-то в центрально-чернозёмную Россию, находит дом из тёмно-красного кирпича, пробирается в него, бредёт между не вполне адекватными полураздетыми людьми, заползает на кухню, видит меня. Я стою и размешиваю сахар в чашке с кофе. Возле меня стоит Вика и делает тоже самое. Вдруг, хлобысь! Есть контакт! Импульс запрыгивает в меня, резонирует со всем, что внутри. Он запускает какие-то реакции, движения, бахает откровениями, новыми вопросами и умозаключениями. Затем перемещается куда-то глубже, видимо, в мою внутреннюю Вселенную и скрывается из вида так незаметно, что дальнейшая его судьба и маршрут следования остаются совершенно неизвестными. Не заметив и не осознав всего этого с одной стороны масштабного и эпичного, а с другой – каждодневного и обыденного события, я делаю глоток кофе и вместе с чашкой перемещаюсь за стол. Вика садится напротив меня, достаёт сигареты и начинает разговор:

– Как там Серёжа?

– Не знаю, – отвечаю я, слегка поперхнувшись от неожиданности и внезапности вопроса, – мы не общались уже несколько месяцев.

– Предвкушая твой вопрос, скажу, что да, я тебя узнала и да, ты не обознался. Я действительно – та самая Вика из того самого сочинского номера, – произносит она.

Я киваю, делаю ещё глоток кофе и спрашиваю:

– А здесь ты какими судьбами вообще очутилась? Я, честно говоря, не ожидал тебя увидеть. Уж кого-кого, но только не тебя.

– У меня был не самый лучший период. Гостила у подруги в Москве, потом туда-сюда, закрутилось, замоталось и вот я уже здесь, у каких-то её друзей или знакомых, или у друзей друзей. В общем, не важно… – Вика немного теряется и отводит взгляд в сторону, – так что там с Серёжей? Вы совсем не общались? Ты хоть что-то знаешь про него?

– По большому счёту ничего я не знаю. Последний раз видел его в ту самую ночь. После аварии к нему не пускали, потом он сбежал из больницы, прихватив с собой близкого мне человека. Больше я ничего о нём не слышал.

– А этот близкий тебе человек, это – девушка?

– Да, – я прикуриваю и выдыхаю струю дыма.

– В смысле твоя девушка? – Вика тоже берёт сигарету.

– Да и не совсем, у нас достаточно своеобразные отношения, общими формулировками сложно их описать, – уклончиво отвечаю я.

– Всё сложно и запутанно. Понятно, что не понятно… – Вика берёт задумчивую паузу и через минуту продолжает. – Я не буду оправдываться, хотя во всём, что произошло, я сыграла не последнюю роль. Ты в праве меня ненавидеть, хотя ты меня совсем и не знаешь…

– Мог бы, но не ненавижу. Я вообще пока не понимаю, как к тебе относиться. Наша теперешняя встреча – полная неожиданность для меня. Но, думаю, мы можем просто поговорить, пока всё как-то не прояснится, – я стараюсь улыбнуться более-менее дружелюбно.

– Хорошо, – Вика тоже слегка улыбается.

– У тебя нет никакой информации о Тамаре или о Серже? – спрашиваю я.

– Тамара – та самая девушка?

– Да.

– Нет, про неё я ничего не знаю, а все мои попытки поговорить с Серёжей закончились ничем. Сначала длинные гудки, а потом номер и вовсе отключен, – выдыхает Вика.

– А с его отцом?

– С Виктором мы тоже не общались. Это больше по моей инициативе было. Сразу после всего он мне несколько раз звонил, но я была не в том состоянии. А потом мне передали сообщение от него, в котором говорилось, что любые контакты нужно прекратить совсем.

– Понятно, – теперь задумчиво вздыхаю я.

– Знаешь, я не из последней семьи, – продолжает чуть издалека Вика. – В таких семьях зачастую многое ради показухи делается. Общение, встречи какие-то, семейные слёты. По статусу, что ли, так положено? Не знаю. Как по мне, так это хрень собачья. Искренности в этом нет никакой, будто из пластмассы всё. А хочется чего-то живого, настоящего. В общем, видимо, поэтому взаимоотношения мои с семьёй как-то совсем не задавались практически с самого моего детства. Меня забрасывали деньгами, покупали всё на свете. Даже один раз пони в розовый цвет покрасили. Но мне не это было нужно. Мне хотелось, чтобы меня просто любили, играли со мной, проводили время, а родители виделись со мной раза два в году, не больше.

– Не часто, конечно. Но, может, они действительно заняты просто очень были в тот момент? – говорю я. – Мне сложно представить себе твои чувства, я из простой семьи. Но, поверь, там тоже далеко не всегда всё гладко бывает. А насчёт денег… Обычно люди мечтают о богатстве.

– Наверное, не знаю. Я мечтала о другом, – Вика встаёт и наливает себе ещё чашку кофе. – Вышло так, что я, в общем-то, была ребёнком корпоративным, не по любви какой-то неземной получившимся.

– В смысле? – немного не понимаю я.

– Семьи моего отца и матери всегда были достаточно обеспеченными и влиятельными сами по себе. Но вот однажды они решили объединиться в один охренительно крутой клан для ещё большей выгоды. Свели моих родителей и сыграли свадьбу для закрепления сделки. В результате получилась я. Друг друга они никогда особо не любили, постоянно изменяли и, вообще, год от года проводили всё больше и больше времени отдельно, разбегаясь по разным уголкам Европы.

– Ясно. Но, знаешь, всё равно тебе многие бы позавидовали, – я тоже подливаю себе ещё кофе.

– Знаю, так в основном и было всегда. Мне завидовали, мной пользовались ради денег, иногда я сама покупала себе друзей, – Вика берёт ещё одну сигарету. – Не научившись искренности и не познав любви изначально, очень сложно не стать циничным и меркантильным. Вот и у меня особо не вышло. Я отрывалась, как могла, доила своих родителей, мстя им за не любовь. Так в итоге и оказалась в обдолбаном сексуально раскрепощённом зазеркалье постоянных гулянок. Учёба естественно вылетела в трубу. Меня отовсюду повыгоняли, но мне было всё равно. И вот однажды заявился отец. Помню, он стоял такой с плюшевым медведем под мышкой, когда мы в диком угаре разносили, купленную им хату…

– Ты вспоминаешь эту историю с удовольствием? – уточняю я, не совсем поняв усмешку Вики.

– Нет, скорее с сожалением, – отвечает она. – Но у этой истории, тем не менее, хороший финал. Мы с отцом немного сблизились, начали общаться. Может, у него проснулся родительский инстинкт, не знаю. Постепенно всё как-то начало налаживаться внутри меня. Я прошла курс реабилитации, вернулась к учёбе. В общем, получила второй шанс на душевное равновесие.

– Но всё же, что-то пошло не так, раз ты сейчас здесь, – предполагаю я.

– Видимо, да. Года три я чувствовала себя хорошо и спокойно. Закончила обучение, занималась благотворительностью, ездила на курорты. На одном из них мы с Серёжей как раз и познакомились. Сначала дружески просто сошлись, потом чуть больше, роман небольшой закрутился. Наши семьи стали пересекаться, вести какие-то дела параллельно. Начались разговоры о возможной свадьбе в перспективе.

– Вроде, нормальный ход дел, – говорю я.

– Нормальный то нормальный, но не в моём случае. Ко мне начало возвращаться чувство тревоги, что я повторяю судьбу родителей. Очередной брак по расчёту, очередное слияние кланов для обогащения. Мысль о том, что я просто какой-то винтик в этой тотальной циничной системе плотно засела у меня в голове.

– А Серж?

– Мы редко виделись. Он постоянно работал, проявлял себя бизнесменом, заключал какие-то договоры, видимо, пытаясь доказать, что вполне способен вести дела.

– А ты его любила?

– Не знаю. Сначала мне казалось, что да. А потом я потерялась в этой чехарде. Потеряла себя и сорвалась. Вернулось то старое разрушающее чувство. Понеслись опять какие-то гулянки, вечеринки. Одно к другому, и вот уже та самая ночь, после которой всё окончательно сломалось, пошло кувырком и, по сути, выкинуло меня в неизвестность.

– А что было после?

– О свадьбе, само собой, речь уже не шла. Скандал удалось как-то скрыть, чтобы подробности не вышли наружу, не стали достоянием общественности и не обросли ещё большими домыслами и слухами. Внутри же всё оказалось безвозвратно потерянным и уничтоженным. Со своей семьёй я больше не общалась, как и с семьёй Серёжи. Все просто вычеркнули меня из жизни, из памяти, отовсюду… Извини, мне нужно побыть одной, – Вика замялась, у неё проступили слёзы и она быстро сбежала из-за стола.

После её ухода я просидел почти недвижно ещё несколько минут, пытаясь осознать и переварить услышанное. Затем, не придя ни к чему, встал, помыл чашки, убрал их в шкаф с посудой и вышел на улицу в поисках свежего воздуха, невольно погружаясь в новый водоворот появляющихся вопросов.

Глава 38

Очень быстро темнеет. Стремительно и молниеносно. Казалось бы, только-только светило яркое солнце, но резко наступили сумерки, и вот уже непроглядная темень заполонила всё вокруг. Возможно, это такая модель в масштабе: день, ночь – жизнь, смерть. Начинают все новую жизнь утром или более масштабно – в понедельник утром, или с нового года. Короче говоря, какой-то новый цикл, чистый лист всегда начинается поутру, после сна. И ассоциируется он с новым рождением, с отрицанием произошедших с тобой ранее событий. Возможно, даже с полным забвением прошлого и исключением себя из него. Если утро – это рождение, день – жизнь, ночь – смерть, то мы проходим каждые сутки определённую модель всего нашего существования, а, следовательно, можем сами поиграть в бога, проанализировать без прикрас и понять чего заслужили по итогам дня: ада или рая. Вся эта модель, по сути, учит нас правильному распределению и планированию отведённого нам времени. Увеличивая цикл со дня на год, например, получается более сложное и масштабное уравнение, но смысл остаётся тем же. Итак, это ты, твоя Вселенная, ты в ней царь и бог и можешь смело выносить себе вердикт по любым всевозможным важным для тебя своим критериям. Прелесть в том, что тебе не нужно притворяться, оправдываться, лукавить, доказывать что-то кому-то, придумывать отмазки и отговорки, ты видишь всё по факту итога. Вся правда предстаёт перед тобой такой, какая есть. Учёные придумывают коллайдеры, моделируют вселенную, пытаются ответить на какие-то вопросы, связанные с Жизнью. Работа у них такая (с профессиональной точки зрения). Работа же любого человека в том, чтобы найти себя, ответить на вопросы своей Жизни, своей Вселенной. Так почему бы не воспользоваться дневными моделями или десятилетними? Мы знаем, что родились, что живём, что умрём. В остальное можем только верить или не верить. И тут, опять-таки, всё не однозначно. Мы не помним досконально каждый день своей жизни, если он не ознаменован каким-то важным событием. То есть если ткнуть пальцем в календарь десятилетней давности и попасть в обычный вторник, то можно и не вспомнить, что там с нами происходило. Были ли мы вообще в этом дне? Раз уж родились десять лет назад, то, значит, были, но его не помним, значит, как бы и нет. В вопросах и датах жизни мы хоть как-то можем ориентироваться, что-то исправлять. После смерти этого не получится сделать, так как уже не будет привязки к нашему календарю. Будем ли мы помнить нашу жизнь неизвестно. Возможно, будем, если она была яркой и наполненной. Возможно – нет, как и обычный заурядный вторник десять лет назад. Возвращаясь к модели день-жизнь, мы получаем шанс привнести яркие краски, меняя что-то постепенно, чтобы в итоге осознать, что наша Жизнь – этот День прожита не зря, её стоит запомнить.

Через некоторое время, проведённое на улице, я начал замерзать. Пора было возвращаться внутрь и что-то решить для себя. Как относится к Вике? Стоит ли искать Тамару и Сержа? Внезапно пришло осознание того, что я очень сильно соскучился по Лене. Это ощущение затмило всё остальное. Твёрдая решимость срочно вернуться к ней, а потом уже отвечать на возникшие вопросы прочно засела в голове.

Я открыл входную дверь и вошёл внутрь. Пахнуло теплом и перегаром. Двигаясь по направлению к лестнице на второй этаж, я встретил Димона.

– Привет ещё раз, – произнёс, слегка зевая, он, – я тебя обыскался.

– Да я подышать выходил.

– Ясно. В общем две новости. Первая, что движуха завершается, и все постепенно сваливают из этого гостеприимного дома. А вторая, что это будет только завтра, так как сегодня за руль никто сесть уже не сможет.

– А если такси или автобус какой?

– Автобус? Не смеши меня. Какой автобус на ночь глядя? А такси сюда если и поедет, то к утру только и приедет, к тому же, денег заломят, мама не горюй. У тебя как с наличкой?

– Глухо.

– Вот и я на мели немного, так что завтра рванём спокойно. У тебя случилось чего? Что ты так резко подорвался?

– Да нет, не случилось, – я не стал погружать Димона в пучину своих умозаключений и переживаний, – просто пора уже возвращаться.

– Да, знаю, но видишь мы в плену у обстоятельств. Не переживай, всё будет.

С этими словами Димон направился в гостиную, а я решил найти Вику и сообщить ей новость о завтрашнем отъезде.

Глава 39

Временные рамки очень неоднозначны. Иногда секунды тянутся целую вечность, а годы порой пролетают с быстротой минуты. Всю свою предыдущую жизнь я если и помню, то с трудом, какие-то моменты, эпизоды, периодически всплывающие в памяти, вот, пожалуй, и всё. Неужели это и есть та самая жизнь, которая Жизнь? Задаваться вечными вопросами, конечно, дело неблагодарное, но, подчас, они сами собой возникают. Да ещё с такой навязчивой тщательностью и едкостью, что становится как-то совсем неуютно. Что было, что будет, чем сердце успокоится? Ощущение, словно внутри меня живет цыганка и одолевает постоянными зазываниями погадать.

Случаются такие временные промежутки, когда что-то старое прекращает своё существование, а новое ещё не образовалось. В эти моменты погружаешься в состояние непонятной невесомости, когда ты вроде как ты, а, вроде как, и не ты. Смотришь на себя будто со стороны, собственный голос слышишь как не свой и думаешь: «Хм, что происходит?» По большей части, именно тогда и задаются те самые вечные вопросы типа «в чём смысл жизни?», «куда мы идём?» и т.д. Но они нужны лишь для того, чтобы задаваться. Ответа на них не существует. Может, эти вопросы не более чем вектор, направление, элемент предвиденья? Раз появились, то, значит, грядут какие-то перемены, плохие или хорошие не уточняется, просто они произойдут в ближайшее время. Время, время, опять это время. Нет ничего более неоднозначного, чем время. Оно не исчисляется ни чем: ни ощущениями, ни придуманными часами, годами. Оно то мучает тебя, то приносит удовлетворение. Вот и сейчас повисло и недвижно наблюдает: как себя поведёшь, о чём подумаешь? А я ни о чём не думаю, никак себя не веду. Я затаился и пережидаю. Нужно восстановить баланс, необходима Лена.

Не принимать никаких судьбоносных решений в таком непонятном расшатанном состоянии! Найти Вику, сообщить ей про завтрашний отъезд, раз уж обещал, а потом забиться в какой-нибудь дальний угол и заснуть, не думая ни о чём вообще. Вот верный план! Требуется непременно ему следовать.

Я прохожу несколько комнат, осторожно открываю двери и заглядываю внутрь. В одной из них обнаруживаю Вику. Она сидит возле окна и смотрит куда-то вдаль. Взгляд её какой-то рассеянный, такой, что не совсем понятно, куда он направлен: в глубину мыслей или наружу, на улицу, соседние дома, бескрайнее небо. Лицо освещает луна, от этого оно делается бледно благородного оттенка. Слёз уже нет.

– Привет, ты как? – осторожно спрашиваю я.

– Ничего, нормально, извини, что я так убежала, просто накатило что-то, – не отводя глаз от окна, достаточно холодно произносит Вика.

– Не беспокойся, всё в порядке. Я хотел тебе сказать, что сегодня уехать не получится, так что всё откладывается до завтра.

– Хорошо, спасибо.

– Ладно, я тогда пойду, спокойной ночи.

– Подожди, – говорит она, повернувшись ко мне, – останься, побудь со мной немного, не хочу сейчас оставаться в одиночестве.

Я пребываю в некотором замешательстве, не зная, что ответить. Вика подходит ко мне, берёт за руку и целует. Я стою как вкопанный. Такого поворота событий предвидеть было нельзя. В этот момент – ни одной мысли в голове. Она целует меня снова, и я отвечаю. Мы занимаемся любовью. Именно любовью, а не сексом. Страстно, трагично и беззаветно. Погружение и полёт, полномасштабная перегрузка. Будто разноцветные искры летят в разные стороны, озаряя всю смуту происходящих с нами последних событий. Возможно, это – ошибка. Несомненно, это – ошибка. Но ей суждено произойти.

Я лежу и смотрю в потолок, мыслей по-прежнему нет. Впервые за длительное время я получаю передышку от них. В комнате стоит тишина, лишь изредка прерывающаяся лаем собак, доносящимся откуда-то из соседских дворов. Вика лежит рядом, глаза её закрыты. Она уткнулась мне в плечо и тихо посапывает. На какое-то мгновение я испытываю нечто похожее на счастье. Это «нечто» не охватывает наших историй, оно существует исключительно в этой комнате, в этом замершем промежутке времени. В нём нет ни мыслей, ни событий, ни суждений. От мимолётности этого счастья веет скорым прощанием с ним. Все попытки удержать его тщетны. Не замечая ни границ, ни пространств оно медленно растворяется в воздухе. Я вдыхаю его ещё раз, и погружаюсь в сон, пока оно совсем не исчезло.

Глава 40

Утро расставляет всё по своим местам. Оно довольно правдиво это утро. Чёткие очертания комнат и мыслей без прикрас. Страстно разбросанные вещи – теперь обычный беспорядок. И ты сам в это утро не герой, не романтик, не художник и не поэт. Ты – чудило с растрёпанными волосами и мятым лицом. Кусочек истраченной тобой души – это плата за любовный наркотик. Когда души становится меньше, делается не по себе. Ты как будто истратил часть своей фантастичности и стал чуть ближе к муравью в огромном муравейнике обыденности. Лёгкий шок неприятия пронизывает твоё тело. Ты освободился от переживаемых тобой мыслей, и не занятое место наполнилось чем-то ещё. Скорее всего, каким-то мусором, так как именно мусор чаще всего занимает свободное пространство. Пыль проникает во всевозможные щели и потайные места, придавая серой седины яркому и честному интерьеру твоих юных суждений. При взгляде на тебя со стороны ничего не изменилось, при взгляде изнутри ты стал другим, может не на много, но другим.

Комната была пуста, постель смята, а я разбит. Сон не придал мне никаких сил, хотя я на него очень надеялся. Воздух застоялся и давил на голову. Я подошёл к окну и открыл его. На меня хлынул поток освежающей прохлады, почувствовалась весна. Застелив постель, я выглянул за дверь комнаты. На первом этаже слышалось какое-то медленное движение, на втором стояла тишина. «Либо меня забыли, либо все ещё спят», – пронеслось в голове. Я подошёл к окну, выходящему во двор. Большинство машин было на месте, значит, если и уехали, то не все. Это хорошо. Я огляделся вокруг и обнаружил ванную комнату. То, что нужно. Справив нужду, я залез под душ и почувствовал какое-то облегчение, когда вода с шумом полилась по моему телу. Где интересно Вика? Может, уехала уже, а может, где-то внизу ходит? Даже не знаю, какой вариант я предпочёл бы сейчас. Если она сейчас там, то как себя с ней вести? Дело неблагодарное гадать, в любом случае вскоре всё само по себе как-то сложится. Уехала, ну и ладно, там, значит, по обстоятельствам. Я вылез из душа, вытерся полотенцем, почистил зубы и вернулся в комнату, затем оделся и спустился вниз.

Движения в доме заметно прибавилось. Люди, кто в каком состоянии, копошились, собирались, убирались. Кто-то пил пиво, кто-то кофе. Я решил присоединиться к тем, кто с кофе. Налил себе чашку и сел на стул. Вики я не увидел, но и искать её особо не торопился. Через несколько минут ко мне, откуда ни возьмись, подскочил Димон.

– Гутен морген, – оттарабанил он.

– Доброе, – ответил я.

– Что пьёшь? Кофеёк? Кофеёк – это хорошо, особенно поутру, – будто сам с собой заговорил он, – сейчас тоже кружечку и будем выдвигаться.

– Когда поедем, – уточнил я.

– Да уже вот и едем.

– Сразу домой или куда заезжать будем? – Зная Димона, решил удостовериться я.

– Домой, домой, хватит пока этих заездов.

– Не знаешь все ещё здесь или кто-то уехал? – осторожно поинтересовался я.

– Вроде уезжали. Во дворе, по крайней мере, машин стало меньше, чем вчера. А что, потерял кого?

– Да так, просто интересуюсь.

– Уезжали, уезжали с утра, я вспомнил. Разбудили меня спозаранок. Пара машин, в окно видел, а потом досыпать сразу рухнул.

– Ясно.

– Мы тоже сейчас поедем. Ладно, не пропадай никуда, получасовая готовность.

– Буду здесь.

Димон налил себя чашку кофе, перекинулся ещё парой слов с кем-то и скрылся из виду также неожиданно, как и появился. Я допил кофе, помыл за собой чашку. Значит, Вика уехала. Появилась в моей жизни и также стремительно исчезла. По-английски, не прощаясь. Может, так будет и лучше.

На всякий случай я обошёл дом. Вики нигде не было. Кто-то из опрошенных мною людей неясно припоминал, что она уже с кем-то уехала. Но никто точно не знал. Вика оказалась таким призраком-видением, которого кто-то видел, а кто-то и не видел. Она испарилась, улетучилась, не оставив и следа. Хотя я и не знал, как бы себя повёл, встреться мы с ней этим утром, но мне захотелось какой-то досказанности, что ли. С другой стороны, может, и к лучшему, что так всё обернулось, и она решила за нас двоих, что усложнять и без того непростую ситуацию не стоит. Да будет так.

Я вышел на улицу, закурил. Яркое солнце слепило глаза и грело уже по- весеннему.

– Эй, ну что готов? – Димон подошёл ко мне.

– Да.

– Тогда погнали, карета подана, – он хлопнул меня по плечу и залез на переднее сиденье одной из машин.

Я щелчком отбросил окурок и последовал за ним.

Глава 41

Дорога, пожалуй, самый привлекательный видеоряд для почти любой песни. Вот так мелькают деревья, поля, машины, люди, вот так звучит музыка, вот так в твоей голове мерцают образы. Всё перемешивается, ты впиваешься взглядом в сюжет за окном, открываешься музыке и летишь в какую-то параллельную реальность. Сюжет за окном самый что ни на есть обыденный, но когда ты летишь на машине по его кусочкам, такое чувство, что смотришь фильм. Стоит остановиться – и это будет просто кадр, просто вид. А когда едешь, то ты будто проектор, несущийся по плёнке – и это уже кино. Это уже настоящее искусство.

Начало весны – достаточно мерзкое зрелище. Грязь повсеместная, лужи, пронизывающая холодрыга, то ли снег, то ли дождь. Почему-то начало весны у меня всегда ассоциируется со смертью. Такая вот зимняя красота мучительно умирает, сама не понимая почему. Голые ветки деревьев, гнетущая серость и пасмурность. В этот период межсезонья я только и жду скорейшего распускания листьев и быстрейшего таянья остатков некогда кипельно-белого снега. Гангрена из грязи полностью уничтожает его яркость, и теперь, вспоминая о его когда-то бесконечно чистых кристалликах, что так радовали меня своим блеском, совсем не хочется, чтобы он долго мучился. У каждого времени года есть свои привлекательные моменты, они хороши и неповторимы, когда раскрываются во всей своей красе. У периода же межсезонья я всё никак не могу найти радующих меня сторон. Помогает только то, что вскоре какое-то из времён года всё-таки возобладает и раскроется своими прелестями. А пока подождём. Ничего страшного. Раз в полгода такая фигня происходит, пора бы и привыкнуть.

Машина лихо несётся, я ощущаю это и изредка поглядываю с заднего сиденья на спидометр. Мне немного неуютно на большой скорости мчаться по трассе, тем более сейчас, в это время года, поэтому изредка я в виде нелепых полу шуток говорю об этом водителю. Не уверен, что он меня понимает, так как скоростной режим по большей части остаётся неизменным. Через какое-то время я смиряюсь и продолжаю смотреть в окно, так спокойнее. Димон дрыхнет на переднем сиденье, лишь изредка встряхиваясь, когда мы наезжаем на какую-нибудь неровность в асфальте. Я пытаюсь тоже немного вздремнуть, но у меня не выходит, так и еду в полузабытье.

На подъезде к городу Димон просыпается, будто почувствовав, что уже почти приехали, он поворачивается ко мне и протягивает ключи.

– Держи, кажись, твои.

– О, откуда они у тебя? – спрашиваю, и тут до меня доходит, что я действительно выпал из реальности: умотал куда-то, потерял телефон, ключи. Как бы вот я сейчас в квартиру попал интересно? Я ведь даже об этом и не думал! Да уж, вот это да.

– Они у тебя выпали как-то, а я на сохранение взял. Ты никакущий уже был, а я держался ещё в тот момент, вот и подумал, что надо б их припрятать, пока не потеряли.

– Правильное решение, – одобрительно киваю.

– Опыт, – Димон подмигивает мне, – сколько я уже всего дельного перетерял не сосчитать, теперь рефлекс срабатывает уже.

– Может у тебя ещё и телефон мой где-то завалялся? – с надеждой уточняю я.

– Вот чего нет, того нет, – Димон разводит руками.

– Жаль, – вздыхаю я.

– Дорогой телефон?

– Да так, звонилка обычная.

– Тогда – не велика беда, новый купишь.

– Это да, но всё же неприятно, номера в нём важные были, – снова вздыхаю я.

– Важные номера тебя сами найдут, не пропадут из жизни, а остальные – неважные, – философски замечает Димон.

– Может ты и прав.

– Да я всегда прав, ну или почти всегда, сам тому не особо рад, но вот такая у меня суперсила.

– Скромняга супермен, – подшучиваю я.

– Какой есть, – он снова подмигивает мне, затем отворачивается и закуривает сигарету.

Мы въезжаем в город.

Глава 42

В городе грязнее и мокрее, но менее удручающе. Возможно это от того, что происходит какое-то движение, и жизнь особенно не застывает. Всё время кто-то куда-то идёт, по каким-то делам или просто так. Чтобы не сойти с ума на бесконечных и, зачастую, ненавистных работах люди выдумали себе кучу развлечений, массу разнообразных способовприкончить время. Жаль, что даже несмотря на всё обилие разнообразий современного устройства жизнедеятельности, сбежать от одиночества удаётся далеко не каждому. Печальная статистика говорит нам о том, что чем больше у человека возможностей для общения, тем меньше он этими возможностями пользуется и тем чаще остаётся один. Он начинает мыслить, присматриваться, рассуждать, искать несовершенства, пытаться делать из них совершенства, постоянно что-то с чем-то сравнивать, тратя на это неимоверное количество жизненных сил и ресурсов. Среди изобилия любой голову сломит и голодным останется, решая, что ему съесть сегодня. Может это, а может то, может вообще в ресторан сходить, а если так, то в какой? И в любовных играх всё не менее запутано. Где лучше знакомиться, с кем, какие требования предъявлять? Сколько процентов совпадений интересов должно быть для идеального союза? Какие знаки гороскопа сочетаются, кто в какие года, каких животных рождён? И дальше, и больше, и сложнее, и запутаннее. И снова, снова обилие информации плодит одиночек. Самым верным способом, наверное, даже сейчас остаётся удар любовной молнии и перехват дыхания. Но всяким любовным ангелам и богам всё сложнее пробиться сквозь многочисленные волны, кабели, провода, микросхемы и психоанализы потенциальных влюблённых. Вот так сидят они у себя где-то эти ангелы и боги, думают: кого бы с кем соединить? Потом начинают разбираться во всех перипетиях, гороскопах, интересах. Головы у них начинают дымиться. Они в запарке и угаре плюют на всё и начинают метать молнии, стрелы и весь свой арсенал, что им положено израсходовать, в хаотичном порядке. Пусть, мол, сами разбираются, раз такие все умные, сложные, интересные и противоречивые. Вот мы и разбираемся. Понастроили себе всякого, понапридумывали, теперь расхлёбываем. Интересно же? Или нет? Упрощая усложнили? Или как? Подумай над этим! Хотя и не факт, что оно того стоит.

Город встречает нас светофорами, перекрёстками, светящимися витринами магазинов. Мы быстро въезжаем по ещё не совсем застывшим пробкам предвечернего трафика. Быстро добираемся до моего дома, где я выхожу, прощаясь с Димоном и водителем, имя которого я так и не узнал (он не говорил, а я и не спрашивал, на том негласно и порешили).

– Ты давай, не пропадай, хвост пистолетом, нос по ветру, – бросает мне Димон напоследок.

– Само собой, – машу ему рукой я, – ты себя береги.

– Бум стараться! Хорошо отожгли, отожжём ещё! – голос Димона вместе с машиной отчаливает в неизвестном направлении.

Я провожаю их взглядом и захожу в подъезд. Достаю из ящика скопившуюся за время моего отсутствия почту. Ничего серьёзного: пара счетов, рекламных буклетов и прочего спама. Поднимаюсь на свой этаж, открываю дверь. В квартире ничего не изменилось, как будто и не было этих дней. Всё также разбросано, как я и оставлял. Разуваюсь, подхожу к окну, достаю сигареты и закуриваю. Постепенно начинает смеркаться. Город смотрит на меня, а я на него. Мы молчим несколько минут, глядя друг на друга. Делаю глубокий вдох, тушу сигарету и подхожу к стационарному городскому телефону. Делаю ещё один глубокий вдох, набираю номер Лены. Слышатся гудки, потом раздаётся её голос:

– Алло.

– Привет, это я, – осторожно начинаю.

– Привет, я тебе звонила, что с твоим телефоном? – достаточно холодно проговаривает Лена.

– Посеял где-то.

– Ты в порядке?

– Да. Как у тебя?

– Тоже ничего, вот приехала, сейчас у родителей. Про тебя спрашивали, я сказала, что жив, здоров, нормально, ну и всякое такое.

– Понятно.

– Так у тебя всё хорошо?

– Да, я же говорю. По тебе соскучился. Может нам увидеться сегодня или завтра? Я дома буду, у нас, приезжай.

– Сегодня не смогу, давай завтра.

– Хорошо, тогда до завтра, родителям привет.

– Передам, пока.

Лена повесила трубку. Разговор получился совсем дежурным и холодным. Но главное, что он состоялся. На большее мне сейчас не приходилось рассчитывать, и я был рад, что хоть так поговорили.

Я принял душ, приготовил простой ужин из того, что оставалось в холодильнике, поел и развалился на диване. Уже окончательно стемнело, дождь постукивал по карнизу. Утро вечера мудренее думалось мне снова, как внезапно зазвонил телефон. Я почти никогда не отвечал на звонки по городскому номеру, но сейчас, учитывая потерю мобильника и неоплаченный интернет, это была моя единственная связь. Я, нехотя, поплёлся в коридор и снял трубку.

– Костя, привет, это Вика, – донёсся до меня женский голос.

– Привет, – ответил я.

Глава 43

Влюбляться не в тех Женщин – это диагноз. Это целая история драм, разбитых, залатанных, склеенных и снова разбитых сердец. Влюбляясь не в тех Женщин, ты изводишь себя и других, тех, что влюбляются в тебя, тех которым не можешь ответить взаимностью как бы ты этого ни хотел. Грустная история нестыковок желаемого и действительного. Грустная история Нестыковок. Пожиратель сердец, Каазёл, полный кретин! Что же ты не смотришь по сторонам, что же ты вот так топчешь лучшие чувства, что тебе плохого-то сделали?! Да как, да вы что? Я… Я же вообще не то имел в виду… Я же совсем не… О чём речь?.. Всё не так… Недопонимания, вечные нестыковки. Это диагноз, это, определённо, диагноз, кошмарная патология. Стремиться к тому, что тебя уничтожит. Можно и переродиться потом, а можно и пропасть, можно и сгореть, исчезнуть бесследно, оставаясь вполне себе функциональным и живым человекообразным. Опасность потери, опасность утраты и, как результат, своё собственное жертвоприношение себя же самого. Заоблачные дали такими же недостижимыми и остаются, а тебя уже нет. Вернее ты есть, но ты – это уже не Ты. Ты принёс себя в жертву, остался лишь ты, «наслаждающийся» полученной «победой», изводящий себя ещё больше, чем до получения. Да, влюбляться не в тех Женщин – это диагноз.

– Привет, алло, куда-то пропадаешь, – голос Вики звучит в трубке.

– Алло, да здесь я, здесь, слышно? – отвечаю невпопад я.

– Да, теперь нормально, – связь налаживается, Вика продолжает, – Тут такое дело… В общем, телефон твой у меня оказался. Я взяла позвонить с утра, а потом машинально в карман засунула.

– А я думал, что потерял.

– Нет, это я, получается, украла его что ли, – немного робко оправдывается Вика.

– Ладно, не бери в голову, я уже, вроде как, смирился с этой потерей, – пытаюсь слегка шутить, и на моём лице невольно проявляется улыбка.

– Как-то всё сумбурно вышло утром, даже не попрощались, – продолжает Вика.

– Суета придаёт случайности всем событиям. Немудрено в этих обстоятельствах потеряться.

– Эко загнул, – смеётся и, кажется, тоже улыбается.

– Нормально. Как ты меня нашла?

– Да в телефоне номер увидела «Home, sweet home», юмор заценила и набрала наугад. Вот и не ошиблась.

– Прям, детектив Шерлок Пуаро, – опять не слишком умно пытаюсь шутить я.

– В общем, думаю, как бы вернуть тебе твою собственность. Я сейчас в Москве, у подруги остановилась.

– Ты надолго?

– Не знаю, ты же помнишь, я сама себя не очень ощущаю сейчас. Но увидеть тебя мне бы хотелось.

– Я провинциал. Добраться не проблема, конечно, но время займёт. Если у тебя через пару-тройку часов рейс какой-нибудь куда-нибудь, то не успею.

– Нет, рейса нет.

– Тогда можем встретиться.

– Хорошо. Как договоримся?

– Давай завтра я тебе на этот свой номер позвоню, и решим, – не зная, что предложить, проговариваю я.

– Буду ждать звонка, – говорит Вика, и мне опять кажется, что она улыбается.

– Тогда до завтра, – снова улыбаюсь телефонной трубке я.

– Спокойной ночи.

– И тебе сладких снов.

Трубки кладутся. Мысли мои подвешиваются. Что это? Ураган сносит меня. Мой ветхий домик сознания не выдерживает проверки на прочность. В квартире пахнет миром прошлым, ушёл ли он – я не знаю. Здесь и сейчас остаются только я, стены и будоражащие тревожащие ощущения. Находиться вот так, как есть, невмоготу. Промозглой слякоти мне. Чтобы навеяло и развеяло. Собираюсь и выхожу. Иду куда-то. Просто по улице, просто без мыслей. Ну же, ветер, задувай, пронизывай, ты мне сейчас очень-очень нужен. Вот так, чтоб я кутался и ёжился в своём пальто. Задувай, давай сильнее!

Глава 44

Внезапно вспомнилась история лета несколько годичной давности. Мы тогда с Леной впервые отправились к морю самостоятельно. Купили билеты на поезд и рванули. Глаза наши светились яркостью и новыми ощущениями неизведанного самостоятельного приключения взволнованно радостно бьющихся сердец. Будоражило воображение всё. Мы обсуждали какие-то моменты, какие-то истории, рассуждали, смеялись. Это было прекрасно. О чём именно мы спорили и разговаривали, я сейчас уже и не вспомню. О какой-то важной ерунде, видимо. Самое главное – мне запомнилось это ощущение. Ощущение сиюминутного счастья здесь и сейчас. Поезд ехал, мы смотрели в окно, это было здорово. По приезду мы нашли какое-то жильё, без излишеств, с набором только самого необходимого. Главное, что оно находилось в пяти минутах ходьбы от моря и стоило недорого. Целыми днями мы валялись на пляже, ели фрукты и пили вино. Вечерами гуляли по набережной, знакомились с какими-то людьми и рассказывали им что-то. Они в свою очередь рассказывали что-то нам. Открыто и без напряжения. Так было возможно там и тогда. Две недели непринуждённого лёгкого трёпа, сладкого безделья и пропитки солёным воздухом морской безмятежности. Души летали и парили. Время скользило чрезвычайно стремительно, что мы совершенно его не замечали. Так всегда и бывает: всё самое лучшее настолько моментально, что, кажется, будто и дня не прошло. А уже всё. Дата на обратных билетах неумолимо нам сообщила, что пора уезжать. Прощаясь с хозяевами, сдававшими нам комнату, мы купили у них домашнего вина, сказали, что прекрасно провели время и, что обязательно вернёмся. Затем поехали на вокзал, с грустью смотря в окно автобуса на море. Грусть, тем не менее, была приятной. Такой грусти я больше никогда не испытывал. Уезжать не хотелось, но в этом не было ничего печального. Мы проматывали в голове моменты, происходившие с нами за эти недели, и улыбались. Сидя в купе вот-вот отходящего поезда, смотрели в окно на перрон всё в тех же смешанных чувствах и ждали отправления. Когда поезд почти тронулся, дверь нашего купе приоткрылась, и мы увидели запыхавшуюся девушку с чемоданом наперевес. У неё были влажные волосы и платье, через которое проступали очертания купальника. «Это седьмое купе?» – едва отдышавшись, спросила она. Мы сказали, что да. Девушку звали Тамара. Она рассказала нам, что пошла с утра искупаться напоследок перед дорогой, задремала на пляже и чуть не опоздала на поезд. Рассказывала она это очень живо, шутливо и эмоционально, так что сразу вызывала огромную симпатию. Я уступил ей свою нижнюю полку, она переоделась, пока мы с Леной ходили за чаем. Позже мы открыли припасённое вино и всю обратную дорогу проболтали о проведённом отдыхе. Ехать нам нужно было в одно и то же место. Мир всё-таки очень тесен. По приезду мы тепло попрощались, обменялись телефонами и договорились как-нибудь встретиться. Так часто бывает между случайными попутчиками, у которых находится общий язык и интересы. Как правило, никаких встреч после никогда не происходит, ну или, по крайней мере, они очень редки. Так произошло и у нас. Помню, созванивались пару раз, но так состыковаться по времени и не получилось. А потом и созваниваться перестали. Нормальная ситуация. Встретились мы года через два, когда уже совсем забыли о нашем случайном знакомстве, случайно, на какой-то вечеринке. А потом понеслось сотворение нашего робкого нежно-возрастного мира, казавшегося таким вечным неразрушимым, счастливым и свободным от всяческих предрассудков, напастей и проблем.

Я шёл по мокрым склизким улицам в свете вечерних фонарей, и эта история согревала меня. Я уже и забыл про неё, вернее не вспоминал. А она сама взяла и вернулась, причём не просто вдруг промелькнула ностальгическим отголоском, а прямо НАКРЫЛА своим теплом. Все ощущения той поездки стали такими живыми, словно только что произошли со мной. Я как будто вернулся на машине времени на несколько лет назад в себя самого и снова чувствовал тоже, думал также. Будто сейчас, вот за этим поворотом, за этим домом, окажется море. Я подойду к Лене, растянувшейся на полотенце на пляжном песке, и расскажу ей какую-то историю. Например, ту, в которой смогу объяснить, почему я стою на пляже в пальто и ёжусь от холода. А она обязательно меня поймёт и просто скажет, мол, переодевайся скорее: скидывай это зимнее барахло, натягивай плавки, и пойдём – окунёмся, а то я тут зажарилась уже на солнце пока ждала тебя. Ух, я уж точно не стану ей перечить и с удовольствием сделаю всё, что она мне скажет. Мы нырнём с головой в тёплые солёные ласковые волны, а потом будем валяться на пляже, есть фрукты, пить вино и спорить о какой-нибудь очень важной чепухе. А вечером пойдём гулять по набережной, знакомиться с кем-нибудь и что-то кому-то рассказывать. И времени у нас уйма, мы ведь только приехали, и уезжать нам совсем ещё не скоро. Стало легко.

Глава 45

В очередной раз, пытаясь угадать и спрогнозировать свою судьбу, я лежал на кровати и смотрел в потолок. Часы показывали пятнадцать минут первого. Сна не было ни в одном глазу, желания совершать что-то тоже. Меня окутывала странная пелена, в которой таилось и блаженство, и нервозность. От этой смешанности чувств я с трудом мог сосредоточиться на чём-то конкретном, как-то сфокусироваться. Я думал о Лене, о Тамаре, о Вике, обо всём том, что нас связывало. С каждым кругом стрелки на циферблате ползли всё медленнее, и ко мне не то чтобы приходило какое-то решение или здравая мысль, а совсем наоборот: всё выглядело запутаннее и неразрешимее. Я пытался разобраться в себе, но у меня ничего не получалось. Нужно было поспать, и на утро, наверняка, всё оказалось бы гораздо проще, чем я тут себе навыдумывал. Но сна не было. Минуты текли плавно и неспешно. Они как будто смотрели на меня и говорили, что пока ты не разберёшься, ничего не выйдет. Нужно принять какое-то решение, иначе это замёрзшее временное пространство таким и останется, и будешь ты в нём ледяной скульптурой, смотрящей на вечность печальным обречённым взглядом. Я попытался сосредоточиться и как-то сформулировать план действий. Во-первых, мне нужно встретиться с Леной, просто обнять её без каких-то надуманностей, идей и вопросов, просто сказать, что всё будет хорошо. Она непременно поймёт, ей, как и мне это нужно, я уверен, я чувствую её, как и она меня. Да. Я просто обниму её, и мы снова обретём себя и друг друга. Не будем ходить долго вокруг да около, тратить время на общие вопросы, разговоры о погоде и тому подобные светские темы. Уж кому-кому, а нам это точно не обязательно делать. Во-вторых, необходимо разыскать Тамару. Поговорить, просто высказать, что чувствуем. Даже если это будет больно. Мы не чужие люди, и если наш мир, в котором мы жили, уже не возможен, то в наших же силах, не теряя друг друга, придумать что-то новое. Совершенно точно, что неведенье и недосказанность причиняют боль всем. Какие бы ответы мы не услышали на свои вопросы это лучше, чем теряться в догадках и, как я сейчас, замирать в этом ледяном временном пространстве. В-третьих, остаётся Вика. Что я чувствую к ней? Влюблённость? Просыпающиеся чувства? Или же это просто подсознательное желание привлечь её, как часть всех произошедших событий, использовать для поиска Тамары? Не знаю. В любом случае этот вопрос не решить здесь и сейчас. Помощь её пригодится, и если она чувствует вину за собой, то непременно захочет попытаться как-то исправить свои ошибки. Наверняка у неё сохранились какие-то контакты и варианты, чтобы выйти на след Тамары и Сержа. Итак, начинает вырисовываться хоть какой-то более-менее вразумительный вариант выхода из кризиса последних месяцев. Пора завязывать со всей этой путаницей и приводить жизнь в порядок. Прежней, судя по всему, ей уже не стать, но стабилизировать её просто необходимо для обретения гармонии. Новой гармонии.

Я снова посмотрел на часы. Два сорок восемь. Время вновь пошло, что-то затеплилось. Вполне возможно, что обледенения удастся избежать. Я встал, прошёлся по комнате, выкурил две сигареты подряд, почистил зубы, разделся и лёг спать. Закрыв глаза, я думал о завтрашнем дне с надеждой, мечтал о солнечных тёплых морских берегах, о счастливой Лене. Всё это перемешивалось в моём сознании, возникали какие-то образы, все они благоухали красотой и радостью. Где-то среди этих образов находился и я. Ещё немного и я увижу себя, ещё чуть-чуть. А когда увижу, ни за что не отпущу, буду смотреть и наслаждаться. И однажды всё это воплотиться в реальность, не будет ни мечтой, ни сном, а станет вполне обыденной ежеминутной действительностью.

Глава 46

Я проснулся, когда уже разгорался день. За окном было пасмурно, как и вчера. Погода выглядела достаточно унылой и печальной, но совсем не омерзительной. С проглядывающими редкими солнечными лучами чувствовалась теплота и надежда на скорейшее завершение периода межсезонья. В ожидании прихода распускающегося и цветущего весеннего времени, я встал с постели, заправил её, сделал пару упражнений в качестве разминки для окончательного пробуждения и пошёл варить кофе. Вспоминая свои вчерашние сумбурные мысли, я ощутил, что чувствую себя сейчас в эмоциональном плане гораздо лучше. Ходу мыслей добавилось чёткости и ясности. Для восстановления баланса и гармонии срочно требовалось моё участие. Предстояло исполнить намеченный план действий, с которым связывались большие надежды. Полный решимости, я стремился как можно быстрее воплотить его в жизнь. С первым глотком кофе я почувствовал ещё больший прилив сил, лёгкости и уверенности. Не теряя времени, я набрал номер Лены, чтобы договориться с ней о встрече. Она сказала, что освободится через пару часов и сразу приедет. Голос её звучал живо. Обиды, безразличия и злости по отношению ко мне в нём стало заметно меньше. Этот факт очень порадовал меня и воодушевил ещё больше. Я понял, что двигаюсь в правильном направлении. Начало положено. Почистив зубы и приняв душ, я начал готовиться к приходу Лены. Протёр пыль, вымыл полы, пропылесосил ковёр и, закончив эту нехитрую уборку, раскинулся в кресле и закурил первую сегодняшнюю сигарету.

Лена пришла в половине третьего. Позвонила в дверь, я открыл. Выглядела она посвежевшей и привлекательной. И как только я её увидел, то с новой силой осознал, что очень по ней соскучился. Я крепко её обнял и поцеловал. Затем помог раздеться, повесил куртку в шкаф в прихожей и снова обнял. Лена ответила мне взаимностью, перемирие окончательно состоялось. Я рассказал ей о своей случайной встрече с Викой и о плане действий по возвращению нашей жизни в нормальное русло.

– Что мы будем делать теперь? – выслушав меня, спрашивает Лена.

– Для начала свяжемся с Викой, попробуем разведать обстановку, выясним, что она знает и как ко всему этому сейчас относится.

– С чего ты взял, что она вообще захочет с нами разговаривать и помогать в поисках?

– Я этого не знаю, но то, что определённая связь между нами установилась, кажется мне очевидным.

– Ты влюбился в неё?

– Не знаю, я не думал об этом.

– Просто переспал?

– Не просто. В этом была определённая судьбоносная необходимость, как теперь мне становится ясно.

– Она что действительно так хороша, что мужики теряют от неё голову вот так легко и просто? – Лена щёлкает пальцами, слегка прищурив глаз.

– Возможно, мне сложно сказать, учитывая моё тогдашнее состояние.

– Ладно, продолжай.

– Так вот, она была невестой Сержа, поэтому, наверняка, у неё сохранились какие-то контакты, знакомые, которые что-то могут рассказать. Даже если она и не станет участником нашей, так сказать, поисковой бригады, то хотя бы какую-то информацию предоставить нам сможет, – предполагаю я.

– А ты уверен, что ей вообще это надо? Может она хочет забыть всю эту историю, которая для неё, кроме как позором, ничем не закончилась?

– Думаю, что хочет, конечно. Но, судя по всему, у неё это очень плохо получается. К тому же, как мне кажется, она чувствует свою вину.

– Да, неужели! – всплескивает руками Лена.

– Понимаю твою реакцию, но давай сосредоточимся на деле и первоочередных задачах, которые перед нами стоят. Найдём Тамару, а, когда всё, наконец, выяснится и разрешится, займёмся разбором моральных обликов и мотивов, – пытаюсь быть рассудительным я.

– Хорошо, ты прав, найти Тамару сейчас, конечно, гораздо важнее, – Лена немного успокаивается, – когда вы договорились созвониться?

– Сегодня.

– Тогда звони, чего ждать-то?

– Звоню.

Я беру трубку домашнего телефона и набираю свой номер. Через пять-шесть гудков на другом конце я слышу голос Вики.

Глава 47

Вика была рада моему звонку, по крайней мере, мне так показалось. Поэтому я не стал с ходу грузить её проблемами и расспросами. Так что, первые минут пять мы просто трепались ни о чём. Я как-то шутил, она над этим смеялась, получалось что-то вроде смеси светской беседы и флирта. Лена всем своим видом давала мне понять, что пора прекращать заниматься ерундой и переходить к делу. Она строила недовольные мины и гримасы, и, в конце концов, демонстративно встала со стула, чуть не опрокинув его, с шумом пошла на кухню и закурила сигарету, громко щёлкая зажигалкой. Я постепенно вырулил тему нашего с Викой разговора в более-менее серьёзное русло и договорился с ней о встрече в ближайшее время, так как всё это явно нельзя было решить по телефону. Затем мы попрощались, повесили трубки, после чего я отправился на кухню вслед за Леной.

– Ну что, наворковались, голубки? – с ходу ехидно выпалила Лена.

– Прекрати, не мог же я сразу устроить допрос, – пытался утихомирить сестру я, – мы же знакомы всего ничего. Я не хотел, чтобы она сочла меня каким-то психом или параноиком, вот и пытался сперва навести какие-то мосты для общения.

– Ну и как, мостостроитель-любовничек, навёл?

– Навёл, представь себе, – перешёл на интонацию Лены я.

– Я уж представляю: «похитительница моего телефона», «растаяла, как сон», «ночное видение». И это только то, что я слышала. Что там ещё было? Хотя, нет, не говори, пусть это останется «вашим маленьким секретом»! Самому не смешно?

– Не утрируй. Ну, ладно, может, я немножко перегнул, но…

– Немножко? – Лена соорудила очередную гримасу на лице.

– Дай мне договорить! – не выдержал я, – Что за манера перебивать постоянно?!

– Говори, говори, я молчу.

– Вот опять. Чего завелась на пустом месте?

– На пустом? Ты бы себя слышал!

– Всё, всё, – понял я, что споры абсолютно бесполезны в данный момент и могут продолжаться целую вечность, – давай, нормально.

– Давай! – Лена выдохнула, – давай, – уже заметно спокойней произнесла она, хотя и оставалась ещё на небольшом взводе.

– Так вот, когда ты громогласно отправилась на кухню, разговор как раз и пошёл по нашему вопросу.

– То есть я виновата, что вы там сексом не занялись по телефону?

– Лена.

– Что? Сам начинаешь.

– Короче. Живёт сейчас по подругам, то там, то здесь. Какие-то слухи, обрывки, до неё доносились, но не более. История вся какая-то странная выходит. Внешне всё спокойно: ни скандалов, ни шума. А про Сержа с Тамарой ничего не известно. По светской её тусовке бывшей разговоры какие-то ходят, но друг другу противоречат.

– Типа, то там их видели, то здесь, а потом оказалось, что видели не их и вообще не видели?

– Да, что-то такое.

– Хм, – Лена, наконец, более-менее успокоилась и начала воспринимать информацию.

– Нужно будет слухи эти воедино как-то собрать и сопоставить.

– И как это сделать?

– Точно не знаю, но надо ехать в Москву и там уже искать концы.

– Самим?

– Вике эта история тоже очень многого стоила, поэтому, я думаю, она захочет нам помочь.

– Конечно, куда ж без неё? – Лена снова продемонстрировала нарочитую брезгливость, как только речь зашла о Вике.

– Как бы тебе не хотелось, но она пока наша единственная зацепка.

– Да уж. И когда нам ехать? И самое главное, на какие шишы?

– Не знаю пока. Какое-то странное предчувствие над всем этим витает. И что-то мне подсказывает, что времени терять нельзя. Так что, нужно как можно быстрее подвести балансы, посчитать наши средства и подумать, где взять ещё.

Глава 48

Балансы оказались совсем не утешительными. Сложив всё воедино, мы поняли, что на долгие разъезды денег явно не хватит. В лучшем случае – пара перелётов, сон в дешёвом хостеле и питание каким-нибудь дрянным фастфудом. Можно было попробовать что-то продать, но ценностей особых не завалялось, а всё, что, имелось в наличии, не сильно бы увеличило наш бюджет. Меня посещала мысль обратиться к Димону Ашхабаду. Хоть он и говорил, что на мели сейчас, но деньги у него всегда водились. Другой вопрос, где он их брал? Вряд ли торговал печеньками или носками на рынке. А вписываться с ним в какую-то тему было рискованно. Отношения, у нас хоть и складывались неплохо, даже хорошо, но всё же были не настолько близкими и доверительными. Кто там знает, как дело повернётся в случае чего. Риск залезть и потом не вылезти – достаточно велик. В таких делах лучше меньше знать. К тому же он явно не стал бы абы кого просто так посвящать. В общем, я решил оставить возможное сотрудничество с Димоном на самый крайний случай. Рассматривали мы и вариант с кредитом, но рассчитывать на какой-то приличный вариант в нормальном банке, не имея стабильного дохода, мы не могли, да и времени на проверки и оформление у нас не было. А там, где кредиты давались легко, дрались такие проценты и «крышевали» все эти конторы такие люди, что лучше было бы сунуться к Ашхабаду. В итоге, находясь в тупике, нам ничего не оставалось, как обратиться к нашему брату, чего мы делать не хотели категорически.

История наших с братом взаимоотношений представляла собой «длительное необщение» на протяжении уже лет восьми или десяти. Дело вот в чём. Брат всегда был достаточно агрессивным и нетерпимым к любому инакомыслию, не принимал ничего, что не совпадало с его желаниями. Он всегда считал, что ему все должны, а кто был с этим не согласен, тот огребал по полной. Он был этакой грозой школы, которую побаивались даже учителя. Казалось бы, иметь такого брата – круто, никто на тебя и взглянуть криво не может, а уж тем более сказать что-то, чтобы не отхватить. Но не в нашем с Леной случае. Он глумился, как мог. По большей части доставалось, конечно, мне, так как Лена – девочка. Основной удар я брал на себя, но перепадало «братской любви» и ей будь здоров. Родители пытались этому как-то помешать, но у них не очень получалось. Старшей сестре удавалось с ним как-то ладить, наверное, потому что они были близки по возрасту или он её немного любил, или меньше ненавидел, сложно сказать. Когда его забрали в армию, весь район вздохнул с облегчением. Время его отсутствия возле нас пролетело неимоверно быстро и, вопреки нашим надеждам, вернулся он ещё большим отморозком, чем уходил. Брат стал настоящим кабаном, горой мышц, противостоять которой стало вообще нереально. Помимо всего прочего он активно бухал, жрал какие-то колёса, анаболики, спиды, качался как сумасшедший, мутил какие-то мутки, отбивал кому-то головы, в общем, активно навёрстывал упущенное. Если раньше это ещё как-то можно было списать на подростковую проблемность, то сейчас он явно превращался в настоящего бандоса.

Так вот, однажды, когда я валялся дома с температурой соплями и прочими простудными «прелестями», он ворвался в нашу с Леной комнату, и со словами «сейчас будем проводить лечение» придвинулся ко мне. Его состояние, размер зрачков выражали полный пиздец, в руках у него был противогаз. Дома больше никого не было, и как я испугался тогда, так я не боялся больше никогда. У меня была температура что-то около 39, меня бросало то в жар, то в холод, и я еле лежал. «Братишка» завопил дурниной: «ВСТАТЬ! А, НУ БЫСТРО ВСТАЛ, СОСУНОК! Я КОМУ, БЛЯДЬ, СКАЗАЛ!» Я попытался что-то промямлить, я был испуган, болен, слаб и находился в полном замешательстве. Глаза брата налились кровью, он схватил меня и скинул с кровати, я ударился об стол и на моих глазах проявились слёзы. Я полу бредил и ничего не понимал. Он подошёл ко мне, схватил за волосы, потом за шею и натянул противогаз мне на голову. Он затыкал клапан, чтобы воздух не поступал, я пытался отбиваться, но шансов не было. Темнело в глазах, я отключался, тогда он убирал руку, я успевал сделать несколько глотков воздуха, потом получал удар в живот, и всё начиналось снова. Не помню, сколько это всё длилось, может несколько минут, может больше. В это время из школы возвратилась Лена. Она услышала шум, вбежала в комнату и, видимо, спасла мне жизнь. Лена чем-то огрела брата по голове, тот завопил и с силой оттолкнул её, так что бедная моя сестрёнка отлетела, ударилась о шкаф головой и упала. Я стянул с себя противогаз и, почти ничего не видя (перед глазами всё плыло), бросился на брата. Он начал избивать меня мощными хлёсткими ударами так, что после пары-тройки я отключился и очнулся только в больнице.

После этого случая брат кардинально изменился. Его почти два года не было. Он присылал деньги каждый месяц. Очень неплохие по тем временам, да и по нынешним тоже. Звонил, писал какие-то письма. Мы с Леной никогда их не читали. Родители говорили, что он умоляет в них о прощении и очень раскаивается. Нам было всё равно, для нас его больше не существовало. Я слышал, что он работал то ли на севере, то ли ещё где, не пил с того дня, ничего не употреблял, ездил по различным святым местам, с кем-то там разговаривал, кодировался. Поступил в институт, окончил его, занимался различными бизнесами, благотворительностями и во многом преуспел.

В общем, однажды он меня чуть не убил, а потом стал прекрасным членом социума, практически идеалом для подражания. Сейчас он жил в другом городе, недалеко от нашего, у него была семья, хорошее положение в обществе, процветающий бизнес и так далее. Брат приезжал в основном или по делам, или на какие-то семейные слёты типа свадеб, юбилеев, рождений и похорон. Мы не общались. Время, конечно, лечит и, мало по малу, почти всё становится прошлым. Почти, но не всё.

После мозгового штурма, прикинув все возможные расклады, иного решения за ближайшие два дня найти не удалось, так что я отыскал телефонный номер брата и позвонил. Он явно не ожидал моего звонка. В его голосе слышались нотки волнения. Чего уж там говорить, волновался и я. На счастье, разговор получился не длинным. Я вкратце и без подробностей обрисовал ситуацию. Он не задавал лишних вопросов, я не рассказывал. В итоге он сказал, что сегодня же откроет счёт на моё имя и на имя Лены. Мы сможем неограниченно пользоваться этим счётом и брать без объяснения оттуда столько средств, сколько понадобится. Я пояснил, что больше обратиться было не к кому, что эта ситуация экстренная и мы вернём, всё что возьмём. Что это не означает ничего, кроме того, что мы одалживаем деньги. Он, кажется, меня понял.

На следующий день мы пошли в один из местных филиалов банка и забрали наши карточки. Тратить нужно было всё равно по минимуму, но, по крайней мере, теперь мы не были жёстко ограничены в средствах. Я позвонил Вике и сообщил, что завтра мы приедем в Москву. Она сказала, что встретит нас на вокзале, и что на пару дней можно будет остановиться у одной из её подруг.

Глава 49

Вечером накануне отъезда мы с Леной сидели на кухне и пили кофе.

– Что ж, завтра в 10.43.

– Да, надеюсь, поиски не займут много времени, – Лена прикуривает две сигареты, одну отдаёт мне.

– Я тоже на это надеюсь: скорее отыскать Тамару и не потратить много одолженных денег, – делаю затяжку я, параллельно помешивая сахар в чашке.

– Кредитор у нас тот ещё, – Лена морщится, – я бы не смогла ему позвонить.

– Это было необходимо.

– Наверное, ты прав, но после всего как-то не хотелось возвращать к жизни былые переживания.

– Я тебя прекрасно понимаю.

– Ладно, не будем больше о грустном. А траты – только на самое необходимое, – Лена делает глоток кофе.

– Согласен, – отвечаю я и поднимаю в импровизированном тосте свою чашку.

– Надо продумать какой-то план действий хотя бы на первом этапе пока не добавится новой информации и обстоятельств.

– Нужно, только, честно говоря, ума не приложу с чего начать.

– Ты говорил, что в кулуарах там, их этой блевотной светской тусовки, разные слухи ходят, – Лена делает ещё глоток и две крепкие затяжки.

– Вика говорила.

– Вика говорила, – коверкая мой голос, повторяет Лена.

– Да, она, прекрати. Что ты, как я не знаю кто, себя ведёшь? – делаю я замечание сестре, чуть сморщив лоб.

– Ладно, так вот. Пусть Вика твоя попытается вспомнить, где и что она слышала и самое главное – от кого. Кто и что ей там плёл в их алко-денежно-наркотических угарах на этих великоблядских балах. Пусть телефоны этих персонажей вспомнит или найдёт, если у неё их нет. А мы попробуем с ними связаться, поговорить или встретиться.

– Неплохая мысль. Только не факт, что эти самые персонажи разговаривать с нами станут откровенно.

– А что, лохудра твоя рекомендации нам не составит, она же, вроде, собиралась нам помочь? – Лена язвительно прищуривается.

– Она уже нам помогает, но не уверен, что захочет продолжать, если ты её так называть будешь, – сохраняю свой поучительный тон я.

– Лохудра она и есть. Вот будет от неё толк, тогда и перестану, может быть, – Лена с силой тушит остатки сигареты в пепельнице.

– Я понимаю, что ты к ней относишься далеко не дружелюбно, но всё же держи себя в руках.

– Вы зато, я смотрю, очень сдружились.

– Если мы будем между собой сраться, то далеко не уедем и ничего не узнаем, давай ты попытаешься соблюдать рамки приличия.

– Не обещаю.

– Обещай, что постараешься.

– Ладно, но ты с ней не будешь сюси-пуси разводить.

– В смысле?

– В смысле головой будешь думать, а не членом. Обещаешь?

– Договорились, если к этому вопросу больше не будем возвращаться, – протягиваю руку Лене, она жмёт её.

– Я пойду вещи собирать, а ты лоху… Эм… Вике позвони, пусть уже хотя бы сейчас думать начнёт, раз раньше не получалось.

– Лена, блин, – тушу свой окурок я.

– В смысле над списком сплетен и имён с телефонами, неправильно выразилась, извиняйте, – Лена выдаёт очередную ехидную улыбочку и выходит из кухни.

Глава 50

На следующий день, за двадцать минут до прибытия поезда мы уже находились на перроне. Остановка была короткой, минут пять или семь, поэтому опаздывать было нельзя. Сели в вагон, нашли свои места и уставились в окно, ожидая отправления. За всё утро мы не проронили почти ни слова, были крайне сосредоточены или даже напряжены. «Это пройдёт», – думалось мне. И действительно, как только поезд тронулся, стало легче.

Ехать нам было не долго, около трёх часов. Всё это время мы, по большей части, смотрели в окно и пили чай. Рассуждать о чём-то особо не хотелось, поэтому мы просто пялились на пейзаж, пролетавший перед нашими глазами. Народу в вагоне было мало. Все как-то тихо сидели по своим местам и не высовывались. Кто-то читал книжку, кто-то играл в телефон, кто-то о чём-то с кем-то разговаривал. Маленькие станции, короткие остановки, время шло быстро.

На вокзале нас уже ждала Вика. Мне понравилось, как она выглядела. Ничего необычного, яркого, ультрамодного. Просто сапоги, джинсы, полупальто, выглядывающий шарфик, распущенные и слегка растрёпанные волосы (в таком правильном сексуальном беспорядке), минимум макияжа, что, как мне показалось, подчёркивало её красоту. Мы быстро нашли друг друга глазами. Вика махнула рукой, я махнул ей, взял наши сумки и пошёл навстречу, дёрнув за рукав Лену. В знак приветствия мы с Викой обменялись поцелуями в щёку, получилось слегка неловко. Лена просто кивнула.

– Лена, это Вика, Вика, это Лена. Знакомьтесь, – я представил их друг другу, надеясь, что напряжённость вскоре пройдёт или хотя бы ослабнет.

– Очень приятно, – проговорила Вика.

– Мне не очень, но привет, – выдавила из себя Лена.

– Лена, ты помнишь, о чём мы говорили? – попытался как-то повлиять на сестру я.

– Всё в порядке, – вмешалась Вика.

– Да, в порядке, – уже более-менее нормальным тоном заговорила Лена.

– Нам здесь не очень далеко, давайте на метро, быстрее выйдет, – предложила Вика.

– Давай, тебе виднее, ты же здесь местная, – улыбнулся я.

– Не такая уж и местная, но сейчас, пожалуй, да – сориентируюсь лучше, – ответила улыбкой Вика.

– Пойдёмте уже, – закруглила нас Лена.

Несколько станций, пересадка на другую ветку, ещё пара станций, и мы на месте. Всю дорогу разговоров почти не было, привыкали к компании друг друга в таком составе. Дом оказался недалеко от метро, не супер новый, не очень старый, этажей четырнадцать, может шестнадцать. Квартира просторная, больше чем та в, которой мы жили, обставлена со вкусом, без вычурности и перегибов, стильно. Лена это отметила. Вика отшутилась, что, мол, не её эта заслуга, но ей тоже нравится, как всё здесь подобрано. Лёд, кажется, постепенно начинал таять, я был этому рад.

Мы разместили наши вещи в одной из комнат, затем сварили кофе, сделали бутербродов и расположились за столом в гостиной.

– Это ничего, что мы здесь поживём немного? – спрашивает Лена.

– Без проблем, – отвечает Вика, – это квартира моей подруги, наверное, лучшей и, пожалуй, единственной, что у меня осталась. Она сейчас в какой-то деревушке в Альпах, на лыжах со своим женихом катается, потом, вроде, ещё куда-то собирались. А я что-то вроде квартиранта-смотрителя здесь сейчас. Я ей сказала, что пару друзей остановятся, она не возражала. Так что всё в порядке.

– Что там по нашему делу, есть какие-то зацепки? Ты говорила по телефону, что несколько вариантов с чего начать у тебя есть, – я беру бутерброд с тарелки.

– Да, пара вариантов есть более-менее внятных, остальные не очень, я вот здесь список подготовила к кому обратиться можно, – Вика подходит к столу и достаёт сложенный лист бумаги. – Не густо, конечно, но хотя бы что-то. Там наши с Серёжей общие знакомые и отдельно мои и его.

Мы с Леной берём листок и начинаем внимательно его изучать.

– Вик, слушай, нам потребуется твоя помощь. Шансов будет больше, если ты хотя бы своим знакомым нас представишь, чтоб они не испугались каких-то заезжих провинциалов и, вообще, разговаривать с нами стали, – я кладу список на середину стола.

– Конечно, я хочу помочь, насколько это в моих силах. Я чувствую свою вину перед Серёжей и перед вами, – она слегка заминается и отводит взгляд.

– Давай, ты нам сперва расскажешь об этих людях, посмотрим странички их в соцсетях, у кого таковые имеются, попробуем подход индивидуальный разработать, – предлагает Лена.

– Среди этих людей есть и умные, и не очень. Могут и просто так языком балаболить, а могут и скрывать что-то. Ты права, нужно прикинуть, как к ним лучше подступиться, – соглашается Вика.

Мы чокаемся чашками за успех нашего поиска.

– А, вы подругу вашу, пробовали с другой стороны искать? – продолжает Вика, – должен же был кто-то кроме вас её хватиться? Родители, знакомые, на работе?

– Тамара достаточно своеобразная, занимается фрилансом в основном. Длительных и постоянных работ у неё не было никогда, – отвечаю я, – а из родителей – только мама, вроде, и отношения не слишком близкие и доверительные у них. Они между собой как-то иногда встречались, перезванивались, но не более того. Жизни их совершенно независимы друг от друга. Да и контактов у нас с ней никаких нет.

– А заявить куда-нибудь о пропаже?

– Думали, но тоже не вариант. Официально мы для неё никто, ни семья, ни родственники. Так что, даже слушать нас никто не будет, – говорю я.

– А, может, всё просто? Уехали они с Серёжей куда-то, да и забыли про всё, начали жизнь новую, – предполагает Вика.

– Серж, может и мог, – Лена немного начинает заводиться, – особенно после того, что он увидел в ту ночь, но Тамара не поступила бы так. Она бы обязательно объяснилась.

– Мы когда в больнице в последний раз виделись, она сбегать никуда не собиралась, – снова вступаю я, пытаясь немного охладить пыл Лены, – договорились, что придём и заберём её очень скоро, даже план побега в шутку прикидывали. А потом она просто исчезла. Вот и всё. Это очень странно и на неё не похоже совсем.

– Да, выглядит, действительно неоднозначно. Тогда давайте изучать потенциальных носителей информации, – Вика встаёт из-за стола и подходит к компьютеру, мы с Леной следуем за ней.

Глава 51

Весь оставшийся день мы посвятили анализу списка, подготовленного Викой. Там было около двадцати имён и фамилий. Мы искали по соцсетям, заметкам, публикациям в прессе, блогам, в общем, везде, где нам мог помочь интернет. У нас начинало получаться работать в команде, причём работать достаточно быстро и слаженно. Меня это радовало и вселяло надежду. Лебедем, раком и щукой мы не стали, поэтому продвигались достаточно быстро. Лена практически не допускала в адрес Вики колкостей, иногда даже могло показаться, что они подруги и готовят какой-то студенческий проект. Периодически, по ощущениям, я будто возвращался в беззаботную прошлую жизнь меня, Лены и Тамары. Сколько времени прошло с той поры? Не так, вроде, и много, но уже почти целая вечность пролегла между прошлым и настоящим.

Мы составили что-то вроде досье на каждого из списка. Определили (более-менее), что могло связывать этих людей между собой, в какой последовательности и как с ними лучше общаться. Мы раскладывали и развешивали на столе, на полу, на стене, везде, где было удобно огромное количество листочков, стикеров. Рисовали какие-то схемы со стрелочками. В скором времени вся комната стала похожа на какой-то штаб по принятию решений или на детективное агентство. В итоге, всё удалось как-то упорядочить и немного систематизировать. Общение было решено начать с менее важных с точки зрения получения информации людей. Во-первых, хотелось как-то сократить список и вычеркнуть сразу тех, кто ничего не знал, а во-вторых, набрать хоть немного опыта такого рода общения, чтобы не облажаться в разговоре с теми, кто действительно мог сообщить что-то полезное.

Мы сделали несколько звонков, написали пару электронных писем и сообщений. Из тех, с кем состоялся разговор или переписка в интернете, получилось отсеять человек десять из первоначального списка. С одной стороны это радовало, но с другой – некая безрезультатность слегка выбивала из колеи. Отчаиваться, само собой, было рано, поэтому сильно мы на этот счёт не переживали. К оставшейся десятке требовался более внимательный и вдумчивый подход. На момент позднего вечера голова уже соображала с трудом. Мы заказали пиццу, достали пиво из холодильника и решили сделать перерыв до утра.

– Достаточно продуктивно мы поработали сегодня, как считаете? – я делаю пару глотков.

– Неплохо, жаль пока без результата, –присоединяется ко мне Лена, откусывая кусочек пиццы.

– Ну, кое-что у нас есть, по крайней мере, список сократили, информацию, какую-никакую получили, – произносит Вика.

– Да, теперь, по сути, предстоит самое сложное, – Лена рвёт и выкидывает со стола уже не нужные листочки.

– Как, кстати, мы будем заводить разговор с теми, кого я не знаю особо? – спрашивает Вика. – Вряд ли Серёжины друзья, с которыми мы почти не знакомы, захотят вообще что-то рассказывать мне, учитывая нашу историю.

– Я думал об этом, – отвечаю я, – мне кажется, тут нужно обыграть всё несколько иначе, чем просто в лоб спрашивать. Вообще, может, лучше тебя не вмешивать. Я могу попробовать представиться, скажем, кем-то из университета, где мы с Сержем учились вместе какое-то время. Мол, собираем информацию, анализируем, кто, куда устроился после студенчества. Или просто какая-нибудь встреча выпускников организуется.

– Вы там шороху наводили периодически, – кивает Лена, – может прокатить такая история. Типа весёлые студенческие деньки. Ты, например, по заказу универа готовишь какой-то материал о после учебной жизни. Можно какие-нибудь фотки ваши совместные той поры показать. Сказать, что совместно отжигали, вы же и по правде отжигали, даже врать не придётся особо и чего-то выдумывать.

– Можно, только где фотки взять? – задумываюсь я.

– Соцсети нам помогут! У меня где-то парочка трэшовых выложена, – улыбается Лена.

– Прям трэшовых? – кривлюсь слегка я.

– О, я бы тоже взглянула, – Вика оживляется.

– Можно ещё что-то нарыть в фотках сокурсников, наверняка есть. К тому же нам очень много и не надо, просто для достоверности, – продолжает Лена.

– Надо ещё подумать, что я человеку скажу, как на него вышел? – задумываюсь я.

– Смотри, – Лена берёт список, – вот эти трое у него в друзьях значатся, скажешь там их и увидел. Мол, просто написал на удачу, кто откликнется. А этим двоим, можно просто сказать, что Серж о них тебе рассказывал, когда вы виделись или переписывались. Надо ещё покумекать над точными формулировками.

– Идея мне нравится, – поддерживаю я.

– Звучит достаточно достоверно и правдоподобно, – соглашается Вика.

– Прямо шпионские страсти, – говорю я.

– Кто его знает, чего там получится, – Лена откидывается на спинку кресла.

– На том и порешим. И хватит, пожалуй, на сегодня, – подытоживает Вика.

– Да, согласен, – зеваю я.

Мы совершаем нехитрую уборку и вскоре укладываемся. Я засыпаю практически мгновенно.

Глава 52

Пустые и наполненные сны забираются в нашу голову, отображая суть переживаний, жизненных обстоятельств. Склонность к воображению раскрашивает ночные видения яркими красками, смешивая гротеск с сюрреализмом и жесткой непримиримой обыденностью. Просыпаясь, ты думаешь: ну и псих! Или вовсе не хочешь покидать пространство сна, наслаждаясь непонятным эйфорическим состоянием, посетившим тебя так внезапно и неожиданно. Мелодии чарующие, в них гораздо больше нот. Их не семь, не десять, а больше, исчисление ведётся сотнями и тысячами. Они пространственные, многогранные, умеющие изменяться и преображаться в самых различных измерениях. Осознать невозможно, понять тем более, можно только пребывать в этом. При попытке внедрения здравого смысла или элемента чего-то реального – моментально рушатся и исчезают, стирая малейшие воспоминания о себе из твоей памяти.

Звенящий будильник застаёт меня врасплох. Кажется, я сплю таким глубоким сном, что не вижу никого и ничего, но звук мелодии, становясь всё громче и громче, влетает в моё пространство, почти разрывая барабанные перепонки в моих ушах. Я открываю глаза и ослепляю себя ярким светом, прорывающимся сквозь занавески, я зажмуриваюсь снова. Через минуту вновь открываю глаза. Уже лучше. Я делаю усилие и встаю, подхожу к окну. День ярок, небо чистейшее. В комнате – никого, я прислушиваюсь. До меня доносятся голоса. Это Лена и Тамара, я узнаю их, но не могу разобрать, о чём они разговаривают. Голова гудит, хотя вчера, вроде, ничего не пили. Тамара? Тамара?! Откуда ей здесь взяться? Что вообще происходит?! Я подхожу к двери и дергаю за ручку. Заперто. Я стучу, что есть сил, но безответно. Голоса Лены и Тамары различимы и узнаваемы, но слов разобрать не удаётся. Они продолжают о чём-то говорить, но не слышат, как я колочу по двери, желая выбраться из комнаты. Я сажусь на кровать и пытаюсь понять, что происходит. Мне становится не по себе от того, что я не могу вспомнить практически ничего, я как будто потерялся где-то. Что это за комната, я не помню её. Как я сюда попал? Почему дверь заперта? Приступ паники. Мурашки и холодный пот. Перед глазами всё плывёт. Я слышу, как открывается дверь, и кто-то входит, я отключаюсь.

Крутящийся волчок, маятник влево, вправо. Раз, два, раз, два. Я не могу открыть глаза и пошевелиться. Я ищу ответы, но не помню вопросы. Я проваливаюсь в бессознательное, я схожу с ума от неизвестности.

– Костя, Костя, что с тобой? – Лена трясёт меня.

– Что? Что? Где я?

– Ты что прикалываешься? Не смешно это!

– Я слышал тебя и Тамару, вы разговаривали… Дверь, дверь была заперта, я стучал, но никто не открыл…

– Ты бредишь, это сон, проснись уже!

– Нет, всё было так реально, так…

– Прекрати, ты меня пугаешь.

Встаю с кровати, смотрю по сторонам. Я в комнате, в квартире Викиной подруги. Сон. Таких снов я ещё не видел. Я переутомился или это не сон? Я схожу с ума.

– Успокойся, тебе приснился кошмар, вот и всё, – Лена смотрит на меня с волнением и недоумением.

– Да, да, ты права, – отвечаю, пытаясь прийти в себя.

– Ты какой-то очень странный, – Лена берёт меня за руку.

– Я в порядке, просто, сон через чур реальный вышел, пойду в душ, – я отстраняюсь и выхожу из комнаты.

Иду в ванную, открываю кран и смотрю на своё отражение в зеркале. Сердце колотится. Умываюсь холодной водой и немного успокаиваюсь, залезаю в душ, постепенно прихожу в себя, стоя под струями воды. Сознание проясняется. Похожие по ощущениям сны мне и раньше доводилось видеть, но они не были настолько осязаемы. Сейчас я словно ощутил себя на грани реального и нереального с полной потерей ориентации в пространстве и времени. Невесомость. Сны подобного плана в моём случае почти всегда объединяло одно: они все рано или поздно превращались в реальность. Как-то я видел, что сижу в офисном кресле и перекладываю документы из папки в папку, потом, проснувшись, думал, что какая-то фигня приснилась, видимо перезанимался, готовясь к экзаменам. А месяцев через пять-семь, забыв сто раз об этом нелепом сне, устраивался на небольшую летнюю подработку и оказывался в том самом офисе, в том самом кресле и перекладывал те самые документы из папки в папку. Дежавю? У всех бывает дежавю. При этом я почти всегда вспоминал, что тогда-то и тогда-то видел этот кусочек жизни во сне. Приснились бы выигрышные номера в какой-нибудь лотерее, а не всякая белиберда типа офисной работы. Вот это было бы круто! А то, что почудилось мне сегодня, совсем не хотелось превращать в реальность. Конечно, слышать голос Тамары – было приятно, но как-то уж всё тревожно происходило. Двери запертые, слова неразборчивые, сознание мутное, слабость. Да ну, на фиг! Надеюсь, обойдётся без этого.

Глава 53

Я почти забываю всё, что происходит со мной. Моя память наверняка хранит это «всё», но не показывает мне свои закрома. Я благодарен ей за это. С каждой минутой я стремительно ухожу от тревоги, приснившейся мне этой ночью. Слишком много дел, чтобы думать о чём-то неизведанном и ненастоящем. Незачем переживать из-за того, что произойдёт, тем более, если это неизбежно. Бросить всё, развернуться и уехать, тогда, может, ничего и не случится, но это уже невозможно. Я вытираю голову полотенцем и выхожу.

– Ты как? Пришёл в себя? – с ходу спрашивает Лена.

– Да, я в порядке, – отвечаю, – просто дурной сон.

– Хорошо, а то ты меня напугал. Ладно, пей кофе, нам пора на первую встречу.

– А где Вика?

– Пока сильная половина человечества, в твоём лице, дрыхла и плакалась, что ей что-то там привиделось, слабая в лице Вики и меня продолжала работать и действовать, – ехидничает Лена.

– Ой, ну вообще, ха-ха. Давай по делу, – морщусь я.

– Вика поехала взять машину на прокат. А мы с тобой выдвигаемся к бару-ресторану «Контрабас». В двенадцать у нас там встреча с Василием Терницыным.

– Терницын, Терницын? Это партнёр Сержа по первому бизнесу? – пытаюсь вспомнить я.

– Он самый. Они с Сержем лет пять назад ремонтами занимались.

– Почему он первый?

– Потому что больше никто не ответил пока.

– Ясно. Что ж, я готов. Действуем по схеме студенческого задания?

– Попробуем его. Я пару фоток отрыла, нужно будет их распечатать ещё успеть, так что давай, натягивай штаны и пойдём, а то опоздаем.

Бар «Контрабас» располагался в паре остановок от нас. По дороге мы распечатали штук двадцать фотографий для достоверности нашей легенды. Возле бара нас уже ждала Вика в неприметном сером седане. Лена пожелала мне удачи и пошла в машину. А я двинулся внутрь, пытаясь совладать с напавшим на меня волнением. Народу было немного. Я огляделся и, не найдя глазами бывшего партнёра Сержа, сел за свободный столик и заказал кофе.

Минут через пятнадцать двери бара открылись, и я узнал своего будущего собеседника. Я махнул ему рукой, и он подошёл к моему столику.

– Извиняюсь за опоздание, пробки. Ад, а не движение, – с ходу произнёс он и протянул руку для приветственного рукопожатия, – Василий, можно просто Вася.

– Константин, можно просто Костя, – я протянул ему руку в ответ.

У Василия, вернее Васи, был достаточно раздолбайский вид. Он совершенно не походил на бизнесмена. По его помятым волосам, красноватым глазам и заказанному пиву я догадался, что причиной опоздания были вовсе не пробки, а вчерашний алковечер. Васе было лет тридцать, но выглядел он на все сорок. Судя по всему, за воротник он закладывал изрядно. Я сразу подумал, что первый наш выстрел оказался мимо цели, но, всё равно решил действовать по плану. Сообщил Васе, что собираю информацию к юбилею института о бывших выпускниках, показал пару фоток, рассказал пару историй. Думаю, в легенду он поверил и, допивая второе пиво, начал рассказывать мне о своей нелёгкой доле, загибающемся бизнесе и, вообще, о всяком таком. Из его рассказов следовало, что к Сержу он питал смешанные чувства. По началу, мол, всё супер было: деньги, заказы, пьянки, веселье. А потом Серж «сольную карьеру» начал. Вышел из бизнеса и все свои связи с собой забрал. Василий считал, что Серж его кинул, но, тем не менее, обиды не таил. Такова жизнь, судьба. Типичные загоны человека, находящего радость жизни исключительно в горячительных жидкостях.

Вася постепенно накидывался, и разговор явно пора было завершать, как вдруг между почти бессвязными предложениями, уже почти прощаясь, мой подвыпивший собеседник проронил, что недавно видел Сержа.

– Значит, связь поддерживаете хоть как-то? – попытался уцепиться я.

– Да лан тебе, какая связь, – Вася усмехнулся, – случайно встретились, хотя теперь я думаю, что не очень случайно.

– В смысле?

– Приходил Серёга как-то на объект, где мы ремонт делали. Ну, там поговорили, туда-сюда. Торчал я ему денежек немножко, были там свои причины, ну, не важно. Потом он суперуспешным стал, невесту нашёл богатую. Про должок мой позабыли вроде. Не, ну я-то не отказывался никогда, а он так рукой махнул, типа забей, нормально всё.

– И что?

– Что, что? Срочно ему, видите ли, понадобились деньги, а кому они не нужны? Но я ничего. Долг есть долг, я отдал. Тока для него десять штук зелёных это так, карманные расходы, а для меня сумма приличная. Не, ну сказал бы заранее, я б придумал что-нибудь, а тут – вынь да положь. Бизнес и так в жопе, кредит на кредите.

– А как он, что собирался делать? Ничего не говорил?

– Неа, приехал на встречу с тёлкой какой-то, она в машине сидела. Я глянул – вроде, не невеста та его, другая какая-то, но тоже симпатичная. Видать загулял Серёга, кх-кх, – полу закашлялся, полу засмеялся Василий, – деньги забрал и слинял, еле успел расписку с него взять, что деньги отдал ему.

– А когда это всё было? – продолжал расспросы я.

– Недели три назад, может месяц.

– И что больше никак не обозначался, не писал, не звонил?

– Нет, я как-то номер его набрал, а там абонент – не абонент, через пару дней ещё раз, та же история. Короче, исчез он также внезапно, как и появился.

– Понятно.

– Тебе может и понятно, а вот мне как-то не очень. Ты вроде малый нормальный, только уж больно много вопросов задаёшь. На мента ты не похож, на бандоса тоже, а ты уж поверь, я и тех, и других в своё время изрядно повидал. Короче выкладывай, что там с Серёгой случилось?

Да уж, слишком нарочито я вопросы задавал, актёр из меня никудышный вышел, раз даже Вася этот раскусил меня на раз-два.

– Что с Серёжей случилось я и сам не знаю. Нужно поговорить с ним, а найти его не могу, – попытался немного уйти от темы я, так как посвящать постороннего человека во все наши перипетии последнего времени было совершенно ни к чему.

– Ладно, ты мне не загоняй. Натворил он чего что ли? – тон моего собеседника приобретал всё более жесткий характер.

– Не знаю я, говорю же, ищу просто его по личному вопросу, – меня начинало посещать тревожное предчувствие, разговор стремительно направлялся в агрессивную сторону.

– Ты пока тут подумай, а я до сортира – на клапан что-то надавило. Вернусь – продолжим, – Вася, чуть пошатываясь, встал из-за стола и направился в сторону туалета.

Ага, продолжим, как же! Что там у тебя на уме? А казался безобидным с виду. Рисковать было нельзя, впутываться во что-то – тем более. Недолго думая, я собрал со стола фотографии, блокнот и, стараясь не привлекать внимания, вышел. Затем быстро перебежал через улицу и сел в машину к Лене и Вике.

Глава 54

– Ну что там? – с ходу выпаливает Лена, едва я сажусь в машину.

– Точно не уверен, но что-то есть, – переведя дух, отвечаю я, – Вася этот недавно с Сержем виделся, денег ему передавал и, вроде, Тамара там тоже была.

– Что-то не так пошло? Ты так резко выбежал, мы подумали, что по газам пора давить, – Вика поворачивает голову к заднему сиденью, где, озираясь по сторонам, сижу я.

– Вася этот накидался в процессе разговора и раскусил, что история про универ – липа, агрессивно немного себя вести начал. Так что, пока он в туалет ходил, я решил свалить, чтоб лишнего не сболтнуть.

– Ссыканул, братишка? – подкалывает меня Лена и тоже поворачивается назад. – Ничего бывает. Ладно, что там ещё выяснил?

– Ничего я не ссыканул, переволновался просто, – оправдываюсь я, – не очень оказался к импровизации готов.

– Я не со зла не обижайся, рассказывай давай детали.

– В общем, встречались они несколько раз недели три назад. Серж за старым долгом в десять тысяч зелёных приезжал. Девушка с ним была. После передачи денег снова пропал, на телефон не отвечает.

– Что и всё? – недоумевает Лена, – а чего он психовать начал?

– Не знаю.

– Может он просто ведёт себя так всегда, как выпьет? В смысле агрессивно, – Вика пытается подобрать слова, чтобы не акцентировать слишком сильно внимание на моём провале.

– Может и так. Блин, облажался, – успокоившись, признаю я, – может, вернуться? Скажу, что звонок важный был, вот и вышел?

– Сиди уже, вон он выходит, – Лена тычет пальцем в лобовое стекло, – такси ловит.

– Поехали за ним что ли? – предлагает Вика, заводя машину.

– Поехали, вдруг что, – поддерживает Лена.

– Поехали, – смущённо соглашаюсь я.

– Ладно, не закисай там, лучше подумай, вдруг он вскользь чего ещё упоминал? – пытается вывести меня из ступора Лена, пока Вика выруливает с парковочного места.

– Упоминать не упоминал, но вёл себя не однозначно. Вроде, с виду простачок такой, выпивоха, про жизнь свою тяжкую заливает, но ухо в остро держит, – прищуриваюсь я.

– Может, нам и на руку сыграет твоё исчезновение быстрое, – вклинивается Вика, показывая на метущегося от машины к машине Василия – смотрите, он нервничает явно. На взводе товарищ и, судя по всему, волнуется, что взболтнул чего-то не того.

– Да-да, – наблюдательно замечает Лена, – он ведь не знает – кто ты, что ты, почему про Сержа расспрашиваешь. А, если он выпивоха, как ты говоришь, то может и не доверять самому себе с похмелья: что, когда говорил. Половину соврал, половину забыл. Что-то он не договорил явно, раз сейчас так занервничал. Видимо, сам думает, что облажался.

– Ага, – приободряюсь я, – давайте аккуратно за ним, глянем, куда это он так торопится.

– Ты там не высовывайся особо, чтоб он тебя не засёк, – обращается ко мне Лена.

– Из тех, кого он в лицо не знает, только ты, Лен, остаёшься, – проговариваю я, – Вику он видел, когда та ещё невестой была, меня только что.

– Получается, я наш единственный полевой агент, – заключает Лена, – вон он в такси садится, поехали.

Мы аккуратно разворачиваемся и едем за такси, в которое сел Вася. Выдерживаем более-менее вменяемую дистанцию в пару машин, чтобы не отстать совсем где-нибудь на светофоре и не слишком сильно привлекать к себе внимание. Насмотревшись фильмов и сериалов, мы с грехом пополам представляем себе, как нужно вести слежку. Надеемся, что нас не разоблачат и не запалят на каком-нибудь неправильном действии. В фильмах обычно пару минут это занимает, в жизни всё не так. Следить за кем-то, не вызывая подозрений, достаточно сложно. Поэтому мы почти в полном молчании едем за такси, напряженно глядя в лобовое стекло. Вика ведёт машину уверенно, агрессивно, но в тоже время аккуратно, чувствуется опыт езды по мегаполису. Ни я, ни Лена с этой задачей явно не справились бы.

Глава 55

Ехали мы около часа. Минут двадцать я мысленно думал о себе, корил за провал. Можно было больше разузнать, выведать информации, по-другому себя повести, быть более полезным. Потом жалел себя, мол, я же не спецагент, мол, перенервничал, и не моя вина, что всё гладко не прошло. Потом минут на десять взял себя в руки. Пытался проанализировать ситуацию, что она нам даёт, каковы новые реалии и обстоятельства, чего нам ждать от этой слежки? Потом внезапно мне представилась бессмысленность и тщетность во всём своём неблагоприятном свете. Такой будничный заурядный ответ на эмоциональный и фантазийный вопрос. А вдруг, жизнь проста и банальна? Может, сейчас вот этот самый Вася едет к какой-нибудь девице или бухать дальше и, вообще, класть он на всё хотел? Вдруг, сорвался на мне, так как с бодуна, так как я про Сержа напомнил, что денег отдать пришлось изрядно, которых нет? Может, просто всё? Может, Тамара, и правда, в Сержа влюбилась, а от нас устала, поэтому и укатила с легкостью, когда тот предложил? С чего я вообще взял, что существует этот самый «наш мир»? Сейчас греются где-нибудь на тёплых берегах и расслабляются. У Сержа драма: невеста изменила. Какие уж тут семейные ценности и вообще доверие? Желание послать всё на хер оправдано вполне. А тут – Тамара, прошлая любовь. Хорошо выглядит, хорошо общается, участие принимает. Как уж тут не предложить сбежать? А Тамара – фрилансер, путешественник, и мы с Леной для неё – одно из приключений, новый опыт, который себя изжил и требует очередной встряски? Что не может такого быть? Да нет, может вполне. Она же нас по миру не пустила, денег не занимала, любить вечно не обещала, никому и ничего не должна. Так почему ей просто не исчезнуть? В чём её вина? Что вы вот так переживаете, что места себе не находите, что любите? Так это ваши проблемы, бывает. А может, я просто влюбился в Вику? Нравится она мне, секс хороший, привлекательная, почему не влюбиться? Одни беспросветные вопросы, одно непонятно что, и всё – в динамике событий. Может это и есть жизнь? Симбиоз несоответствий из ожиданий, представлений, реальности и безумия? Просто я взрослею или старею, набираюсь опыта и разочаровываюсь, предаю идеалы старые, не создавая новые, и ненавижу голые факты реальной действительности. Если так, то взрослеть паршиво! Ничего не остаётся прежнего и, хрен его знает, как создать новое. Раньше всё создавалось само, а ты мечтал и был клёвым, а теперь – одни руины, тебе почти не мечтается, сложно быть клёвым, и само ничего не строится. Определённо, взрослеть паршиво! Ты всё видишь ясным взором, и это всё тебе совсем не нравится. Странно, что когда-то хотелось быстрее вырасти. Манили «взрослые блага», а на поверку добавилось всего столько, что блага оказались и не «благами» вовсе.

Резкий поворот руля выводит меня из транса. Я ударяюсь о стекло, и сразу улетучиваются мои междоусобные рассуждения.

– Извиняюсь, у них там неожиданный манёвр, – произносит Вика, выкручивая руль.

– Похоже, приехали, давай пару домов проедем и припаркуемся, вот там, чтобы не привлекать внимание, – Лена показывает рукой на свободное место возле какого-то салона красоты в цокольном этаже одного из домов.

Вася выходит из своего такси, достаёт телефон и звонит кому-то.

– Ну что, кажется, настал мой час, – Лена отстёгивает ремень безопасности, – пора выходить в поле.

– Ты уверена? – спрашивает Вика, – Может, подождём ещё?

– Чего ждать-то? Нужно идти за ним. Вы – замазаны. Остаюсь я. Раз уж ехали столько, нужно дорабатывать версию, – Лена говорит как какой-нибудь сыщик.

– Я пойду за тобой. Вик, ты за рулём, телефоны на связи, – пытаюсь скоординировать я.

Вася убирает телефон в карман и начинает движение вдоль улицы в противоположную от нас сторону.

– Пора, – Лена выходит из машины и идёт за ним, я смотрю сквозь заднее стекло и через несколько секунд выхожу тоже.

Что там будет, как там станет? Мы плетём силуэты, нас плетут силуэты. А дождя сегодня не будет, облака только неспешно плывут. Плывут также как год назад, как десять лет назад. Только тогда я на них смотрел, и Лена на них смотрела, и Тамара, и Вика, и Серж на них смотрели, и очень многие на них смотрели. А сейчас Лена ведёт слежку, а я иду за Леной, насчёт остальных не знаю. А облака плывут. И дождя сегодня не будет.

Глава 56

Решимость бывает очень нерешительна. То, что тебя подстёгивает и окрыляет, точно также может парализовать и дезорганизовать. Так вот наполненный оптимизмом ты смотришь в предзакатное небо и мысли твои чисты, ты принимаешь какое-то решение и на все сто процентов уверен в его правильности. Ты уже даже представляешь, как оно там всё сложится, рисуешь картинки будущего далёкого или не очень. А потом проходит день или всего несколько часов, за которые что-то происходит или нет, и у тебя всё переворачивается. Ты уже не так уверен в правильности своих недавних суждений. Они даже кажутся несколько глупыми и притянутыми за уши. Верно говорят, мол, хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах. Настоящие решения всегда принимаются сами собой, и рассуждать о них можно лишь, когда всё уже произошло. Жизнь ставит тебя перед фактом, ты что-то возражаешь или с чем-то соглашаешься, делаешь какой-то выбор, а потом или радуешься, или кусаешь локти. Всё, как в тумане. С быстротой проворного гепарда что-то пинает тебя под зад или ты ощущаешь вкус ядовитого поцелуя на своих губах, или ещё что-то, а потом стоишь с ощущением. Когда такое течение тебе надоедает, ты решаешь изменить всё, причём сразу всё, чтоб так навсегда! Но только вот инопланетяне тебя не похищают, мозги не промывают и ты, один хрен, остаёшься тем, кто ты есть. Можно сотни раз пытаться начать с чистого листа, говорить себе, что вот всё, завтра я начну, а в итоге получить какие-то разрозненные страницы своей биографии. Лучше попытаться примириться с собой и посмотреть, что из этого выйдет, чем давать себе какие-то нереальные обещания. А там, глядишь, и нереальное станет реальным, и невозможное – возможным.

Мы пробежали несколько кварталов, под завязку наполнив себя нерешительной решительностью. Вася нас не замечал, он вообще себя вёл как-то совсем странно: то останавливался, то ускорял шаг почти до бега. Завернув за угол очередного дома, он, наконец, остановился, достал сигареты и нервно закурил. Кружась в радиусе трёх метров, Вася озирался по сторонам и периодически взмахивал руками, пытаясь, толи успокоиться, толи сосредоточиться. Лена спряталась за мусорным контейнером, я остановился возле дерева метрах в пятидесяти от неё.

– Ты что так близко? – звякнул смс-кой мой телефон.

– Нормально, больше укрытий нет поблизости, – быстро набрал ответное сообщение я.

Вася курил уже третью сигарету за последние минут семь, когда из подъезда вышел какой-то мужик лет сорока и подошёл к нему. Они начали о чём-то говорить.

– Слышно что-нибудь? – пишу Лене я.

– Ничего, – приходит в ответ.

Нервное возбуждение Васи растёт с каждой минутой, он машет руками и изгибается, переминаясь с ноги на ногу. Его собеседник наоборот нарочито спокоен. Он что-то говорит Васе, затем протягивает ему какой-то свёрток, хлопает по плечу, разворачивается и уходит.

– Это Дмитриев, мать его!.. Это не я!.. Я вообще не причём!.. Ну, поймите же!.. – срывается на отчаянный крик Вася.

Мужик, не оборачиваясь, ускоряет шаг и через мгновенье скрывается за поворотом. Слышится звук резко стартующей машины. Вася срывается с места и бежит во дворы.

– Что за мужик? Что делать? – пишет мне Лена.

– За ним, – еле успеваю ответить я и начинаю погоню.

Пробежав несколько дворов, я теряю Васю из вида. Смотрю по сторонам, прислушиваюсь – ничего. Кругом пусто, а его и след простыл.

– Куда он подевался? – Лена догоняет меня и пытается отдышаться.

– Не знаю, похоже, упустили. Вот дерьмо, опять тупик, – с досадой произношу я.

По спальному району разносится эхо от громкого хлопка.

– Что это? – вздрагивает Лена.

– Не знаю, похоже на выстрел или лопнувшую покрышку, – отвечаю я, пытаясь сообразить, откуда именно прилетел этот звук.

– Похоже, оттуда, – Лена протягивает руку в сторону арки одного из домов.

– Да, вроде, да, – голос мой слегка дрожит.

Смотря по сторонам, мы осторожно и быстро направляемся в сторону арки. Прижавшись к стене, выглядываем. Метрах в сорока от нас стоит Вася, он весь дрожит. Возле него лежит полу разодранный свёрток, тот самый, что дал ему мужик перед тем как уйти. Мы переглядываемся с Леной, не вполне понимая, что происходит. Вася поднимает свёрток трясущимися руками, разрывает его дальше и извлекает пистолет, затем засовывает дуло себе в рот. Становится совсем не по себе, мы опять переглядываемся. Выстрел. По району снова разносится эхо, что и несколько минут назад, а Вася падает как подкошенный.

Глава 57

Затаившийся первобытный страх глотает тебя, парализует и полностью овладевает. Теперь он управляет тобой. Нет эмоций, сложностей, надуманностей, нет истерик. Всё, что было до, уже осталось в прошлом, теперь есть только то, что будет после. Дыхание замерло, сердце отсчитывает удары. Раз, два, три. Вдох. Снова раз, два, три. Ещё один вдох.

– Что это, блять, такое? – сквозь учащённое дыхание произносит Лена.

– Похоже, происходит какой-то пиздец, о котором мы даже не догадывались, – говорю я и беру Лену за руку.

Мы выходим из арки и быстрыми шагами продвигаемся между домами. Нами полностью управляет инстинкт самосохранения, перемешанный со страхом. Желая не привлекать к себе внимания, мы отчаянно пытаемся сохранять спокойствие. Дворы кажутся пустыми и безжизненными, отвратительно серыми, мрачными и потерянными. Стоит мне на секунду закрыть глаза, как моя память моментально воспроизводит выстрел, падение и разносящийся гул. Меня передёргивает. Лена смотрит на меня, она дрожит. Я сильнее стискиваю её руку, и мы идём дальше. Выходим на более-менее оживлённую улицу, становится чуть легче. Неприветливые дворы сменяются неприветливыми лицами случайных прохожих, но сейчас лучше они, чем вообще ничего. Мы постепенно выходим из ступора, останавливаемся перевести дыхание.

– Ты что-нибудь понимаешь? – Лена дрожащими пальцами достаёт сигарету из пачки.

– Откуда? Что? Как тут что-то понять? – вываливаются из меня несвязные слова.

– Что это за мужик был? Тот, что со свёртком? – Лена нервно затягивается.

– Не знаю. Они все как-то связаны друг с другом. И Серж, и Вася, и мужик этот. Может, это какие-то разборки мафиозные? Но какие-то странные. Дал ему свёрток с пистолетом, а тот пошёл и застрелился. Бред какой-то, – я тоже закуриваю.

– Может, может они сектанты или террористы, или всё вместе, вообще чёрт знает что такое? – Лена тушит остатки сигареты и хватается за голову.

– Пойдём к машине, нужно быстрее свалить отсюда, пока ещё что-нибудь не произошло, – я озираюсь по сторонам, пытаясь сориентироваться, где мы находимся, и как нам найти Вику.

– Вот, кажется туда, – Лена показывает на виднеющийся за поворотом салон красоты, поблизости от которого мы припарковались.

Безучастное течение жизни в этом застывшем пространстве то ли сна, то ли реальности давит на голову. Всё видится и звучит, будто на заднем плане, и волнообразно накатывает отдельными звуками: от проезжающей машины, от хлопающей двери. Потом снова прострация и разфокусировка: слышно дыхание и стук сердца, а вокруг – мутная пелена.

– Вон наша машина, – Лена чуть ускоряет шаг.

На подходе я замечаю, что дверь водительского сиденья приоткрыта, а внутри никого нет.

– Где Вика? – Лена недоумевающим взглядом смотрит на меня.

Я ничего не отвечаю, подбегаю к машине и заглядываю внутрь. Ключи в замке зажигания, пачка сигарет на приборной доске, больше ничего.

– Может в туалет отошла? – предполагаю я.

– Набери номер её.

Я достаю телефон и звоню. Длинные гудки и ничего. Звоню ещё раз – тоже самое.

– Ничего, – говорю я Лене, – не берёт трубку.

– Твою мать! – выкрикивает она. – Только этого нам не хватало!

– Успокойся, я попробую ещё, – снова звоню, – абонент не доступен.

– Что делать будем? – растерянно спрашивает Лена.

– Подождём немного. Ключи здесь, не ушла же она просто так? – рассуждаю я.

– Костя, мне страшно и не по себе совсем от всего этого, – Лена озирается по сторонам.

– Мне тоже, но выбора у нас нет.

– Выбор всегда есть, даже когда его нет.

– Давай подождём.

Минуты тянутся как часы. Я смотрю на телефон, а он всё молчит и молчит. Лена смотрит в окно, нервно курит и никак не может успокоиться. В надежде упорядочить мысли и принять какое-то решение я то выхожу из машины, то сажусь в неё снова. Не помогает. Иду наугад по округе. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Ни в магазине рядом, ни в салоне красоты чуть дальше по улице. Случайные прохожие тем более не в курсе о куда-то девшейся из машины девушке. Через сорок минут ожидания раздаётся звонок. Я хватаю телефон. Номер Вики.

– Алло, алло, ты где?!! – кричу в трубку я, в ответ – молчание.

– Что там? – Лена нетерпеливо смотрит на меня.

– Ничего, – отвечаю, – тишина, и трубку повесили.

– Это уже совсем не хорошо, – Лена сглатывает слюну и смотрит на меня.

Я выдыхаю, не зная, что и думать. Телефон снова звякает. СМС. «Мне пришлось срочно уехать по семейным делам. Какое-то время меня не будет. Простите, что не смогла помочь. Рада была знакомству, поезжайте домой».

Глава 58

Невозможно сделать что-то важное на «чуть-чуть». Ты или влезаешь в это «по полной» или бросаешь навсегда. Слова перестают значить, когда они становятся просто словами. Зачастую все наши действия никуда не ведут, они – лишь фантазия иллюзорного мира, того, что мы сами придумываем и в котором живём. Поступки, может, и сильнее слов, но кто сказал, что они куда-то ведут? Решения принимаются спонтанно, а бесповоротные решения ещё и безрассудно. Кто мы такие, когда кто-то решает за нас? Кто мы такие, когда думаем, что сами принимаем решение? Может, мы – ищущие пути изгои, не достаточно приспособившиеся к жизни странники? Один хрен, не достаточно просто дышать, ходить, и не делать ничего, мешающего другим. Нужно почему-то всегда как-то спешить, от чего-то или куда-то бежать. Видимо, потому что движение – жизнь, и ты всегда или догоняешь, или убегаешь. А как понять догоняешь ты или убегаешь? Ведь то, за чем ты гонишься, само преследует тебя. Становится тем, о чём ты не можешь не думать, тем, без чего тебе уже никак. И вот получается, что не известно, кто за кем охотится.

Я завожу машину и аккуратно выезжаю на проезжую часть. Волнения нет совершенно, хотя я и не сидел почти за рулём с тех пор как получил права. Лена молчит, я смотрю на дорогу. Мы уезжаем. Мы наигрались во всё это. Уже чересчур. Мы к этому не готовы и не способны. Шпионские страсти нам не по зубам, да и не по душам вовсе. Мы хотим спокойствия и бури только чувственной и прекрасной. Мы перегорели, мы попросту заигрались в наши эмоции, в наши мысли. Мир рухнул, тот самый придуманный. И под его обломками, под его летящими кирпичами мы не смогли выстоять. Не смогли, потому что не захотели, не захотели, потому что испугались, а испугались из-за того, что не поняли. Не поняли ничего и плюнули, чтобы начать с нуля, начать заново. Все эти исчезновения, таинственные послания пусть идут нахрен. Самоубийства, дела, разборки, секты и прочее это всё пусть валит туда, откуда пришло.

– Так и уедем? – Лена прерывает молчание последнего часа.

– Мне не хочется участвовать в каком-то абсурде, – отвечаю я, смотря на дорогу в свете фар.

– Мне кажется они в опасности.

– Кто? Тамара, Серж, Вика, Вася? Ещё кто-то? Хочешь рискнуть жизнью, добыть разгадки?

– Зачем ты так? Я просто не знаю, что думать… Я устала, за последние полгода, мне кажется, я постарела лет на десять.

– Не нужно было никуда ехать, искать непонятных приключений с малознакомыми людьми. Теперь я это понимаю. Я хочу лишь сохранить то, что у нас осталось, так как того, что было уже не вернуть.

– Мы были счастливы, – Лена прислоняется к окну, подперев рукой подбородок, голова её чуть потрясывается от вибраций едущего автомобиля.

– Были и будем. Вспомни, с чего всё начиналось, мы были легки и беззаботны, мы изучали жизнь, ставили эксперименты, были свободны. А теперь мы озадачены, напряжены и, кроме того, подвержены опасности. Не нужно нам играть в героев. Давай снова станем свободными. От всей этой чуши недосказанности, междустрочия, от этой череды предательств.

– Не по себе как-то, – Лена отстраняется от окна.

– Всё это время мы переживали, нервно реагировали, додумывали, переосмысливали. А ведь всё просто. Тамара исчезла. Мы писали, звонили, искали и что? Да ничего, как бы там у неё чего не произошло в её миропонимании и жизнеустройстве, сказать-то она могла нам, как-то объясниться. Мы же не меняли ни адресов, ни телефонов, найти нас проще простого, но нет, тишина.

– Случилось что-то…

– Лена, случилось то, что стало не до нас. Может, стало наплевать, может от чрезмерной заботы. Но не до нас. А мы наивно думаем до сих пор…

– Ты так из-за Вики? Ведь так? – перебивает меня Лена, – ты думаешь, она исчезла, ушла, плюнула?

– Что ты перескакиваешь? – перебиваю теперь я.

– Да ничего, а вдруг её похитили?

– Да свалила она куда-то непонятно почему, как и Тамара тогда. Ни ответа, ни привета. Меня всё это достало, – повышаю голос я.

– Ты сам подумай, зачем ей просто убегать, оставив ключи, машину? Она могла написать нам ту же смс-ку и просто уехать. Мол, ребята, я тут подумала, что мне это не надо или типа того. Неужели тебе какая-то обида, вполне возможно, что и неправильная, незаслуженная, так глаза застит, что ты просто ослеп и обезумел?

– Наоборот, прозрел! Я от всего этого уже устал. Жизнь проще гораздо, хочу наслаждаться ею, хочу вернуть всё в нормальное русло. У них там свои дела какие-то, они все больше нас знают и могут, а мы с тобой мечемся то туда, то сюда, непонятно зачем. Мы стали частью игры какой-то в лучшем случае, а в худшем влезли во что-то нам не подвластное.

– Тебе совсем не хочется понять, что происходит?

– Мне хочется живым остаться и чтоб ты не пострадала, и выбраться из всего этого клубка, вот и всё.

Всю остальную дорогу мы ехали почти молча. Краски сгустились в какой-то непонятной мрачной гамме, слова не справлялись с нашими мыслями. Мы ссорились и ничего не понимали. Плутая по дорогам, мы с трудом пробирались по вечерним пробкам, навигатор то и дело заводил нас в тупик или не к тому перекрёстку, или к несуществующему проезду. Уже давно стемнело. Усталость и нервное перенапряжение формировали полную и беспросветную апатию ко всему вокруг. Наконец, мы отыскали дом, в котором жила подруга Вики. Мы остановились, я заглушил двигатель.

– Давай напьёмся сегодня? – проговорил я.

– Сама хотела тебе это предложить, – ответила Лена.

Глава 59

Прелесть детского восприятия заключается в Тотальной Надежде. В Вере во всё лучшее и прекрасное. Это неколебимое чувство не окрыляет, не придаёт смысла, оно успокаивает. За тебя, по сути, всё решают, и ты не думаешь о сверхзадаче, сверх проблеме. У тебя полно времени, хотя его совсем и нет. Тебе кажется, что его, этого времени, много, что ты всё успеешь, как только возьмёшь и постараешься. Потом ты также ведёшь себя, также как ведётся, искренне, открыто и с надеждой. Вот только задачи становятся всё жизненнее, приземлённее, и тебе всё меньше мечтается. Твои слова становятся другими, твои желания развращают тебя, приносят радость и медленно или быстро (в зависимости от желаний) убивают. Смерть мечты не так страшна, как смерть или уход близкого человека. Хотя, о людях мы рано или поздно забываем, а о мечте никогда. Если она не реализована, то мы – парализованы. У нас нет радости, нет скорби, нет трепета от прикосновения, всё серо и уныло, как дождливое второе сентября после яркого лета для почти каждого школьника или студента. Лето, конечно, может быть не ярким, но тогда второго сентября от этого ещё грустнее.

… Оттрубят фанфары, засияют фары

От машин пролётных, нервно окрылённых.

Все как в болоте, злобные, в работе.

Все мы – на излёте! Заебались – во те!..

– А кто это там возле магазина стихи читает? – спрашиваю я у кассира, пробивая виски и сигареты, ну и еду, что Лена положила в корзину.

– Это Семёныч, местная знаменитость, толкает своё искусство в массы, пугая прохожих, – отвечает мне лет сорока пяти кассирша, пикая продукты, – он тут соловьём заливается почти каждый вечер, пока или менты не заберут, или по башке не получит. Ну, или совсем, вдрызг не нажрётся, и сам утихнет на ближайшей лавке.

– Агрессивный? – интересуюсь я.

– Да нет, совсем нет, даже хороший, интеллигентный. Только подчас язык длинный, от того и огребает, – завершая процесс пробивания, – картой или наличными?

– Картой, – отвечаю я, – и пакет ещё.

– Само собой, – говорит мне кассирша с именем Изольда на бейджике, – вы только не общайтесь с ним, мимо сразу проходите.

– Почему? Он же не агрессивный? – говорю я.

– Его-то я знаю, а вас – нет.

– Неужели я похож на человека, который… – не успеваю договорить я.

– Все мы не похожи на тех, кем являемся и кем можем стать.

Я киваю ей в ответ, собираю покупки в пакет и выхожу из магазина. Семёныч раздирается какой-то непонятной хренью, видимо хорошими стихами, раз делает это так одухотворённо, попивая что-то из своей бутылки. Я бросаю ему в шапку всю мелочь, что болтается в моих карманах. Он благодарно кланяется мне и декламирует дальше слегка уже запинающимся языком. Перехожу дорогу, подхожу к подъезду, где на лавочке сидит Лена, не пожелавшая стоять в очереди в магазине.

– Всё купил? – шаря по пакетам, спрашивает она.

– Ничего не выкладывал, – отвечаю я.

Лена достаёт бутылку виски, делает глоток, морщится, выдыхает. Изо рта её идёт пар. Я беру бутылку, тоже отпиваю и сажусь рядом на лавку.

– Дела наши, малышка, не ахти совсем, – озвучиваю я, доставая сигареты.

– Кому ты это говоришь? – Лена делает ещё глоток.

– Мы в какую-то жопу угодили с самыми искренними намереньями, – произношу я, чиркая зажигалкой.

– Я знаю, – Лена кладёт голову мне на плечо, – если хочешь, давай, и правда, просто свалим от всего этого. Не будем играть в силу и искренность, в доброту, заботу, небезразличие. Просто начнём ещё раз. Снова.

Я делаю ещё глоток, отдаю Лене свою зажжённую сигарету, прикуриваю ещё одну. Начинает идти снег, хотя на улице плюс. Мы сидим возле подъезда, прикладываемся к бутылке и курим сигареты, мы опять – одно целое. Вдалеке что-то вещает Семёныч. Надеюсь, он не огребёт сегодня.

Глава 60

Ты в балансе равновесия. У тебя полная свобода. Сокрушили твой мир, а не тебя, не более того. Всё самое ценное при тебе, искренне верящие в тебя люди с тобой. Чего поддаваться унынию? Уныние деструктивно и разрушительно. Конечно, подчас хочется пожалеть себя, заняться саморазрушением, наблюдая прекрасное со стороны и, как бы, не принимая участие. Но ты же всё равно его часть, ты причастен. Глупый мальчуган, сотканный из противоречий абстрактных дум и действительности, прекрасной и ужасной. Глупый, потому что не замечаешь прекрасного, отворачиваешься от него, думая, что это всегда с тобой будет. На самом деле нет. Ты можешь упустить всё прекрасное сквозь худые карманы своего безрассудства, сохранить в худых карманах что-то очень сложно. Можно прыгать влево, вправо, взад, вперёд, чтоб ничего не выскочило. Можно залатать карманы. Можно сменить штаны, в конце концов. Главное не упустить, того что может там задержаться. Того что прекрасно. А если наполняется каким-то дерьмом, то лучше, и вправду, сменить штанишки.

…Улетаем в невесомости, кружит нас Земля.

Замираем в потоке воздуха, может – зря?

Нависает тёмными тучами эра пучин,

В безразличии снова дух искореним.

Но не станет завесою тёмная мгла,

Молодою повесою будет весна,

Зацветёт пересветами чудными быль,

И развеется мрачная душная пыль.

– Это, ребят, для вас, – произносит едва стоящий на ногах, но на удивление членораздельно говорящий Семёныч.

– Спасибо вам за творчество, – кутаясь в воротник, произносит Лена.

– Да нет, это вам спасибо, у меня давно таких слушателей не было, – Семёныч закуривает непонятную самокрутку.

– Каких таких? – интересуюсь я.

– Добрых и запутавшихся, – сделав суровую затяжку, выдыхает он.

– А откуда вы знаете, что мы добрые и запутавшиеся? – чуть заплетающимся языком изрекает Лена.

– Красавица, это и так понятно, для тех, кто смотрит, конечно. А я смотрю, я всегда смотрю. Когда пьют – смотрю, когда бьют – смотрю. В ком-то зверь сидит, а в ком-то доброта.

– И всегда видно? – затягиваясь протянутой Семёнычем самокруткой, спрашиваю я.

– Всегда, к сожалению всегда, – выдыхает.

– Почему к сожалению? – почти безучастно произносит Лена.

– Вот видишь человека хорошего, но знаешь, что пиздец скоро у него или с ним, и грустно от этого. А сволочь какая-нибудь, смотришь, что и дальше он сволочью будет, и ничего с ним не станется, всё как есть, так и будет у него. Нет справедливости.

– А про нас что скажете? – Лена чуть оживляется.

– Ничего не скажу. Врать не стал бы вам. И за доброту не стал бы, и за угощение. Не знаю.Вот, впервые так: не знаю и рад этому до жути. Жизнь удивила, когда думал, что и не удивлюсь никогда больше.

– Уж не знаю, грустить или радоваться, – ухмыляюсь я.

– И я не знаю, – Семёныч многозначительно смотрит вдаль, – пойду я, пора. Вам свои мысли, мне свои.

Куда ты денешь семя, время?

Твоё раздавленное племя

Вдыхает запах кислорода,

Оно способно и убого,

Оно дышать не перестанет.

Сотри уж нас, к чему вся жалость?

Что ты там тайно затеваешь?

Жажды своей не утоляешь…

И дальше, и больше, и всё тише слышно. Семёныч растворяется в сумеречной мгле также стремительно, как и появился из неё. Читая стихи, свои или чужие. Он что-то сказал, мы что-то сказали, он куда-то ушёл и нам куда-то пора.

Глава 61

Есть какая-то одна вера, какой-то один маячок, который светит. Он вне чего-то там, он не отвечает на твои вопросы, он не даёт ответы, он просто светит. Хорошо тебе или плохо, знаешь ты, что делать или не знаешь. Ему это не важно, вернее не то чтобы не важно, он вообще не наделён какими-то функциями, кроме как светить. Просто так подвели электричество, просто так вкрутили лампочку, поэтому он светит. Он не отвечает за философию, за круговороты жизни, за водовороты обстоятельств. К нему подведено «электричество» и в нём светит «лампочка». Темно – видишь, светло – не замечаешь. Сам рули своей хернёй, своей радостью, болью грустей, сам договаривайся с надеждой, сам ублажай лень, борись с безрассудством, ищи истину, плюй на истину, докопавшись, закопай обратно или возведи в идеал, только сам. Сам сотворил, сам преобразовал, сам адаптировал, сам и расхлёбывай. А маячок просто посветит. Можешь сколько угодно кидать в него камни – не докинешь, но случайно можешь попасть и разбить. Тогда, вандал, тебя не будут ругать, тебе вообще никто ничего не скажет. Была лампочка, и нет лампочки. Никто ничего не скажет. Темно будет? Да. При свете дня светло? Да. День никто не отменял. Но ночью темно. А что там во тьме? А кто знает? Никто не знает. Лампочка же разбита. Да она и не так особо нужна. Дела-то днём, а ночью что? Спят люди. А кто не спит? С ними что? Могут же и в яму упасть, и ногу подвернуть, не углядев. Но ты спи спокойно, молись, чтоб не проснуться среди тьмы, когда лампочки-то нет. Бойся бессонницы. Страх сам придёт, когда не спокойно. Когда не спокойно, нельзя уснуть. Когда нельзя уснуть, невозможно проснуться. А когда не спишь и не просыпаешься, тогда вечно бродишь. Не живёшь, не думаешь, бродишь. Потом бредишь, потом круги под глазами, апатия, нервы не нервы, но не спокойно. А спокойствие чутко, оно во снах лишь приходит, а сна-то нет, а уже солнце встаёт, а уже собираться пора, а куда не знаешь, а зачем не помнишь, а лампочка разбита. Молись, чтоб вкрутили снова, сам-то не электрик, сам-то можешь только работу работать да жизнь жить, а лампочки, как ни крути не по твоей части.

– Разбил, каюсь, с повинной иду, на всё готов.

– В следующий раз не бей.

– Да знаю я.

– Знаешь. Но лампочки только с новой поставкой подвезут, да и вообще фонари эти не той модификации, под замену.

– Как так?

– Вот так. Ничего не поделать. Жизнь такая, сам знаешь.

– А как же?..

– Ну, жил же как-то?

– Ну да, жил…

– Ну, так и живи.

– Темно же ночью?

– Ну, значит, дела днём делай, а ночью спи. Я то что? Моя смена закончилась, пойду я, устал за сегодня.

На моих руках – ангел, на моих руках – Лена. Ветер задувает лихо в этих подворотнях, он пронизывает до костей. Холодно. Очень холодно здесь, на этой незнакомой улице, в этих обстоятельствах. Держусь на ногах – уже хорошо. Мысли односложны. Подношу ключ к домофону – срабатывает тюлюлюканьем. Вокруг – фонари, бросаю на них взгляд. Дёргаю дверь – открывается. Несколько ступенек, лифт. Лена чуть мычит, поддерживаю её, всеми силами стремясь сохранить равновесие. Пакет на руке с так и не приготовленной едой натирает руку. Сейчас не до него. Заходим в лифт, двери закрываются. Едем. Мысли – рефлексы. Автопилот. Квартира. Выходим из лифта. Ключи. Падают на пол. Поднимаю. Равновесие. Лена, пакет на руке, дверь. Открываю. Захожу. Придерживаю Лену. Ставлю пакет. Тру запястье. Удар. Нет меня. Как там Лена? Нет меня. Только бы не расшиблась, с ней всё в порядке? Снова удар. Нет меня. Перезвоните позже. Опять удар. Перехватывает дыхание. Я на полу? Или возле стены? Больно? Да. Где-то вокруг меня больно. Мне больно? Да, но не так чтобы очень. Глаза не открываю и не хочу. Больно. Сон. Удар. Сил нет. Теперь точно сон. Дышать тяжело. Движение. Удар. Сон.

Глава 62

Кружение в голове и пелена перед глазами. Слегка мутит. Сознание не в порядке. Я ещё сплю? Или это не я, или это не со мной? Не хочу открывать глаза, боюсь увидеть, что там, с той стороны. Сейчас меня защищают только мои закрытые глаза. Нужно ещё поспать, вернее не нужно пока просыпаться, я не готов, я пока не могу, сил пока нет. Снова сон или отключка? Не важно.

Шорохи будят, боль будит. Я просыпаюсь. Ломота сведённых конечностей, дышать тяжело, похоже, сломано ребро, челюсть гудит, губа распухла. Трогаю лицо. Запекшаяся кровь. Где я? Смотрю по сторонам. Квартира Вики. Пытаюсь вспомнить, что было. Мы сильно напились, потом зашли в квартиру и меня отделали очень сильно и быстро, я отключился. Теперь побитый и покоцанный валяюсь здесь, в пустой комнате. Где Лена? Нужно найти Лену. С трудом поднимаюсь, подхожу к двери. Заперто. Что делать? Снова смотрю по сторонам, хватаю металлический подсвечник, подхожу опять к двери, собираюсь с духом, бью что есть сил ногой. Дверь трещит, но не поддаётся, на совесть сделана. Отхожу чуть назад для разбега. Слышу шум за дверью.

– Эй, ты чего там творишь? – раздаётся низкий голос.

Дверь открывается, я сжимаю подсвечник.

– Очухался? Оу, крепко тебя приложили, – передо мной здоровенный бугай, тот самый начальник охраны отца Сержа, – положи это, не психуй, поговорим.

– Где Лена, твою мать?! – выкрикиваю я.

– С ней всё хорошо, она в порядке, в безопасности. Положи, не нужно резких движений, не заставляй меня прибегать к силе, ты же знаешь, я могу, – спокойным тоном отвечает он мне.

– Что происходит, как вы сюда попали?!

– Положи, поговорим.

Я ставлю подсвечник.

– Вот так, молодец, пойдём, – он жестом показывает идти за ним и направляется в гостиную.

В комнате ещё двое – примерно тех же шкафообразных габаритов.

– Присаживайся, разговор есть, – говорит мне главный.

Я сажусь.

– Дайте воды, – говорю, мне протягивают бутылку.

– Мож, тебе пивка? – ухмыляется один из амбалов.

– Обойдусь, – отвечаю, делая глоток.

– Ладно, перейдём к сути. Меня зовут Александр Владимирович Дольский. Возможно, помнишь, мы встречались, какое-то время назад в Сочи?

– Помню, как такое забыть? – делаю ещё глоток воды.

– Хорошо. Так вот, вы с сестрой проигнорировали мой совет, не лезть не в своё дело, и теперь нам придётся поработать совместно.

– Поработать? В каком смысле? – начиню нервничать я.

– Видишь ли, Серёжа связался с очень не хорошими людьми. Его отец, которого ты тоже видел, очень беспокоится по этому поводу. Совместными усилиями мы должны найти мальчика и не расстраивать папу. Ты меня понимаешь? – Дольский ухмыляется.

– Не очень, – чуть шепелявя из-за распухшей губы, отвечаю я.

– У вас тут целый штаб, неплохо, – Дольский перебирает листочки с фотографиями, нашими пометками, висящими на стене, – должен сказать вы неплохо сработали, вышли на Вику, мы её долго искали, месяц почти.

– Что с ней? Где она и где Лена? – перебиваю я.

– Ты мне скажи, где она? – снова ухмыляется. – А Лена в безопасности, я же говорю, не переживай. Она устала. Вот пусть отдохнёт пока, воздухом подышит полезным, погуляет.

– Я хочу с ней поговорить, – произношу я достаточно спокойно, хотя сердце колотится со сверхзвуковой скоростью, больно резонируя по отбитым и возможно сломанным рёбрам.

– Поговоришь. Всему своё время. Отдышись, приди в себя. Налейте ему что-нибудь, а то трясётся как лист на ветру, – приказывает Дольский одному из амбалов, тот встаёт, достаёт из бара бутылку, наливает целый стакан, ставит передо мной, – пей давай.

– Не хочу, мне не надо, – пытаюсь отстраниться.

– Надо, надо, пей, кому говорят, ребят помогите, – Дольский делает взмах рукой.

Двое подходят ко мне и вливают силой целый стакан. Никогда не думал, что буду скрученный двумя громилами давиться дорогущим односолодовым виски. Я откашливаюсь, меня отпускают.

– Вот видишь, такой напиток мимо льёшь. Не хорошо, – продолжает Дольский. – Итак, для проверки нашего взаимовыгодного союза, расскажи мне, как вы тут с сестрой оказались и что вы тут расследуете?

– Это квартира Викиной подруги, Вика живёт здесь, пока та отдыхает, – отвечаю я.

– Верно. Хорошая подруга, напитки правильные в доме держит, со вкусом обставлено всё. А ты чуть дверь ей в спальню не сломал, ладно продолжай.

– С Викой мы случайно познакомились на вечеринке какой-то у знакомых друзей знакомых друзей, я не помню точно…

– Верю, что не помнишь. Мы вчера видели, как ты пить умеешь, – Дольский переглядывается со своими, те посмеиваются.

– Она согласилась помочь в поисках подруги нашей, Тамары, той, что вместе с Сержем из больницы исчезла. Вот и всё. Я, правда, ничего не знаю о делах Сержа, отца его, ещё кого-то, об этих людях, что вы говорите, правда. Мы с сестрой искали нашу подругу и всё, – взволнованно оттарабаниваю я.

– Шерше ля фам, шерше ля фам. Верю, конечно, тебе, снова и снова. Видишь, как это просто сотрудничать, – Дольский наливает себе порцию виски, делает глоток.

– Дайте поговорить с Леной, я прошу вас.

– Дадим, ты хорошо, и мы хорошо, – он достаёт телефон, набирает номер, – алло это я, дайте гостью нашу.

Подносит к моему уху телефон.

– Алло, алло! – слышу я голос Лены.

– Лена, это я! Ты в порядке? – кричу в трубку я.

– Костя, что происходит, где ты, кто эти люди? – заплаканный голос Лены звучит пронзительно, проходит сквозь меня всей остротой.

– Лена, Лена, я вытащу тебя, не бойся, слышишь… – не успеваю договорить я, Дольский убирает телефон от моего уха.

– Если вы её хоть пальцем…

– Спокойно, никто её не обижает. Пока мы работаем слаженно, в одной команде, всё будет в порядке, – он допивает виски и ставит стакан на стол.

– Что вы от меня хотите?

– Ничего сверхъестественного. Найдём Серёжу, Вику, драгоценную вашу Тамару. И всё. Дальше вы поедете с Леной в свой милый город или куда захотите, и больше друг о друге не будем и вспоминать, – он снова ухмыляется, – а сейчас давай, иди, приведи себя в порядок, нам пора покинуть этот гостеприимный дом. Продолжим наш разговор позже.

Я встаю и иду в ванную. Один из амбалов идёт со мной.

– Дверь не закрывай.

Я киваю, захожу внутрь. Открываю воду в кране и с ужасом смотрю на своё отражение в зеркале.

Глава 63

Я уже сто лет не слушал музыки, то есть вообще ничего, даже дрянной попсы по радио. Без музыки жизнь становится пресной, рутинной и мало эмоциональной. Помню, мы с Леной часами обсуждали альбомы, видеоклипы. Я стебал её за любовь к полу пидорковатым мальчикам-зайчикам, она меня за всякую мрачную монохромность типа Джой Дивижн. Сходились мы в Нирване, Дорз, Чилийских Перцах. Мы всегда слушали кого-то из них, когда ссорились. Вернее, когда мирились. Кто-то из нас просто вставал, включал какой-нибудь альбом. С незапамятных времён так повелось. Мы не подходили, не извинялись, а просто включали кого-то из этой нашей примирительной троицы. Это и был запрос о прощении, а второму ничего не оставалось, кроме как вытянуть мизинец. Потом было «мирись, мирись и больше не дерись…»

В плену у обстоятельств я не прекращал винить себя. Я не знал, как всё исправить. События уже не принадлежали мне, я был их рабом. Всё бы отдал, чтобы Лена была сейчас где-то вне этого всего, чтобы не было её слёз, её страха.

Я пошарил по ванной – ничего колюще-режущего, даже пилку для ногтей убрали. Служба безопасности, чтоб её. Почистил зубы, умылся. Подошёл к унитазу. Жёлто-красная жидкость струёй от долгого терпения чуть не разбила дорогущий мрамор, а я чуть не потерял сознание от боли. Посмотрел ещё раз на себя в зеркало. Чуть лучше, но пиздец полный по-прежнему. Выхожу.

– Что, белоснежка, припудрила носик? – юморит мой конвоир.

– Долго шутку придумывал, Петросян? – отпускаю остроту я.

– Ты по аккуратнее, а то гляди, договоришься, – угрожающе смотрит на меня.

– Что у вас там? – кричит Дольский.

– Закончили процедуры, – отвечает шкаф с квадратной мордой в дорогом костюме.

– Всё тогда, выдвигаемся, – Дольский хрустит шеей.

– Внимание, выходим, – шкаф номер два передаёт по рации.

– Куда мы едем? – спрашиваю я.

– В местечко по спокойнее, скоро узнаешь, – Дольский открывает дверь, – прошу.

Выходим. У подъезда стоит чёрный минивен с тонированными стёклами. Я иду, спотыкаясь, озираясь по сторонам. У соседнего подъезда сидит Семёныч. Он смотрит на меня, я незаметно ему киваю, захожу в открытую дверь. Рядом с водителем ещё один шкаф с рацией. Где они только таких берут? Остальные тоже заходят, минивен чуть проседает от новой тяжести. Дверь закрывается. Поехали.

– Сейчас едем к Виктору Валентиновичу, отцу Серёжи, ну ты знаешь, – Дольский поворачивается ко мне, – он лично хочет встретиться, расскажешь ему всё.

– Я и так уже рассказал, всё, что знаю, – отвечаю я.

– Ну, ничего, ещё раз сдюжишь, может, вспомнишь что, подумай пока едем.

– Послушайте, Александр Владимирович, я же не отказываюсь сотрудничать, я же здесь с вами. Отпустите Лену. Она вообще не при чём, она случайно со мной оказалась, она ничего не знает, отпустите её.

– Не торопись, успеется всё. В своё время. Вот, надень это, – он протягивает мне какую-то шапку-мешок, – место конфиденциальное, дорогу знать тебе не к чему. И не дури. Не заставляй тебя связывать.

Я надеваю, он отворачивается.

Глава 64

Дорога около часа, по моим подсчётам. Едем быстро, хотя скорость мало ощущается в этой комфортабельной транспортной клетке. Пытаюсь привести мысли в порядок, получается с трудом. Всё путается в голове. Что за плохие ребята? Может те, что вынудили Васю на самоубийство? Не достаточно информации. На одних предположениях всю картину не выстроишь. Куда делась Вика? Сбежала ли она или похитили её? Если похитили, то кто? Не отец Сержа. Бригада его во главе с цепным псом ждали нас на квартире, вернее ждали не нас, а Вику. Вычислили её какими-то своими источниками и хотели, как козырь заиметь. Несостоявшаяся свадьба её и Сержа, судя по всему, рассорила могущественные кланы, готовящиеся к слиянию. И что? Те, что собирались объединиться теперь начали войну между собой? Замяли историю со свадьбой, начали выжидать. Тут Вика исчезает сама по себе, думая, что все на неё наплевали, отправляется во все тяжкие и теряется из вида. Родители, какими бы они ни были, не знают где она, найти не могут, идут к отцу Сержа, тот ничего им не говорит. Все друг другу не доверяют, думают, что пауза закончилась, начинают действовать. Удар за ударом. Каша заваривается. Похоже на правду? Не уверен, но логика в этом есть. Не достаточно информации. Плохие ребята. Кого Дольский имел в виду? Семью Вики? То есть Серж типа пошёл к ним, обидевшись на отца? Не похоже. На Вику он был зол не меньше и вряд ли бы стал искать успокоения в её семье. Значит, есть ещё какая-то третья сила во всей этой истории. Видимо, та сектантская или террористическая, или ещё какая, та, что пришибла Васю его же руками. Ух. Голова идёт кругом.

Дорога становится неровной, яма на яме, похоже с трассы мы свернули и едем по просёлку. Ещё минут через двадцать машина останавливается, слышен звук открывающихся ворот, заезжаем во двор.

– Можешь снять свою шапчонку, – слышу я голос Дольского.

Снимаю, осматриваюсь по сторонам. Мы во дворе какого-то дома, не фешенебельного совсем. Выходим из машины. Участок соток в двадцать, не особо ухоженный, отделён двухметровым забором. Несколько старых построек: гараж, сарай, ещё что-то. Чуть дальше дом. Одноэтажный, выглядит ветхим. Что за пределом участка не видно, высоких домов нет, торчат только деревья из-за забора.

– Что встал? Проходи, милости просим, – Дольский показывает на входную дверь в дом.

– Где это мы? – спрашиваю.

– На природе, воздухом, дышим. Иди давай, не задавай лишних вопросов, – подталкивает меня чуть вперёд.

Захожу. Дом достаточно просторный, хотя глядя с улицы так и не скажешь. Внутри не очень чисто, но и не грязно. Не понятно жилой он или нет. Холодно. Температура, как на улице, значит, всё-таки никто здесь постоянно не живёт.

– Включите там обогрев, холод собачий, – будто услышав мои мысли, кричит Дольский своим псам.

Проходим в помещение типа гостиной. Какой-то комод, сервант, стол, диван, пара кресел. Вся мебель старая, похожая на ту, что обычно свозят на дачи, когда покупают новую.

– Располагайся, Виктор Валентинович скоро будет, – Дольский показывает мне на диван, стоящий вдоль стены.

– Курить можно? – спрашиваю, сажусь.

– Кури, – выходит из комнаты, вместо него заходит шкаф номер один, тот, что караулил меня у ванны в квартире Викиной подруги.

Достаю сигареты. Осталось где-то пол пачки. Беру одну, прикуриваю, остальные убираю в карман. Конвоир мой стоит не шелохнётся, как предмет интерьера, так и не скажешь: мебель он или человек. Сижу, курю. Остаётся только ждать. Что-то должно проясниться. Плана действий у меня нет. Выбора тоже, хотя Лена сказала бы, что выбор есть всегда.

Проходит около получаса. В доме становится теплее. Надышали, да и отопление заработало, что радует, так как я уже начал промерзать в этом тянущемся ожидании. С улицы доносится звук подъезжающих машин. Я подхожу к окну. Так и есть: открываются ворота, заезжают две машины, из которых выходит ещё несколько шкафообразных собратьев, караулящего меня товарища. Среди них мужик лет пятидесяти пяти. Отец Сержа. Узнаю его. Он о чём-то разговаривает с Дольским, и через минуту оба заходят в дом.

Глава 65

– Ну, здравствуй. Константин, верно? – отец Сержа проходит в гостиную, отодвигает от стола стул и садится.

– Верно, – отвечаю я.

– Меня, как ты знаешь, зовут Виктор Валентинович Дмитриев. Я отец Серёжи.

Я киваю, он достаёт из внутреннего кармана пальто металлическую флягу и делает глоток.

– Ну, как отец… Не совсем, – отпивает ещё и смотрит куда-то чуть в сторону.

– Я не совсем понимаю, – прерываю повисшую паузу я.

– С мамой Серёжи мы знакомы почти с самого детства, жили по соседству. Первая любовь, первые чувства. Я всегда её любил, да и сейчас люблю. Ходили мы с ней, держались за ручки, обжимались по углам, вот в этот вот самый дом приезжали как-то летом, тут бабка моя жила, вот мы и гостили тут у неё подростками в каникулы. Помню, счастливый я был, всё про звёзды ей рассказывал, тут-то в деревне звёзды ближе, светят ярче, не то, что в городе задымлённом. Время быстро летит, когда счастлив, не замечаешь его. Потом повестка пришла, в армию. Тогда это не так воспринималось, тогда в восемнадцать лет уже готовы к взрослой жизни были. Не то, что сейчас: до седых мудей мамки сопли своим дитеткам вытирают. И я был готов. Думал: вернусь из армии, женюсь на своей Галеньке, и всё у нас будет. Но негоже как-то не мужиком родину защищать. Вот я на проводах Галю и уговорил. Она не особо хотела, не готова, все дела. Мол, вернёшься, поженимся, семья будет, тогда и можно. А она хороша была, созрела, налилась, в общем, ещё как готова, хоть и сопротивлялась. Ну, я её и подтолкнул. Гуляли лихо, три дня, народу куча, родня, друзья. Водки в компот подливал ей, и проще друг друга понимать стало. Так мужиком я и сделался. А на утро в армию ушёл. Она вначале не писала, потом начала, а я служил. И вот приезжаю я возмужавший, подросший, времени зря не терял, с турником и гантелями дружил, а она, говорят, уехала. Я такой: «Как? Что? Куда?» А они, родители её, мол, не знаем, хотя знали всё. В Сибирь куда-то или на Дальний Восток, по распределению или без, в общем уехала. С женихом.

Отец Сержа, или уж теперь не знаю кто, мощно прикладывается к своей фляге и продолжает:

– С женихом, значит… Я психанул, конечно, думал, найду – убью! Но где ж сыскать-то? Побухал с месяцок, а потом плюнул. Девок-то полно вокруг! Да и жизнь не заканчивается. Я ж молодой, голодный, злой! Здесь и попёрло, всё закрутилось. Моё время. В общем, не виделись мы лет десять, а то и больше. Я в бизнесе, делах, а она в жопе. Вернулась со своих Дальних Востоков, Сибирей, с мужем развелась, у мамы жила. Тут мы и встретились случайно, в магазине. Я как раз свою мать приезжал проведать. Смотрю она. Сразу узнал, в сердце что-то колыхнулось, как никогда не колыхалось, ни с одной бабой, а их у меня много было. Я тогда и подошёл. И как чего, и как дела? В ресторан пригласил, ухаживать начал. Через пару недель понял: моя женщина, никого мне больше не надо. Снова решил – женюсь. Выяснился момент, конечно, что сын у неё есть. Но мне всё равно было, принял, как своего, фамилию дал. Детей с Галиной у нас больше не получилось. Так что Серёжа остался моим единственным ребёнком.

– Понятно, – киваю я, не зная, что сказать.

– Серёжа сложный мальчик, не всё гладко у нас было. Чужая кровь, от этого не уйти, как ни пытайся. Я старался достойного человека из него сделать, но он никогда не слушался. Ни ребёнком, ни подростком. А с совершеннолетием в свободное плаванье ушёл, – очередной глоток, пауза снова виснет.

– А зачем вы мне всё это рассказываете? – осторожно спрашиваю я.

– Затем, чтоб ты лучше понял, моё отношение, – тон ужесточается. – Я сделал себя сам. Всё, что я имею, чем владею – это я. Наверное, мне не очень повезло в любви, хотя она в моей жизни была. Зато повезло во всём остальном. Выжить смог, статус обрести смог, уважение заслужил. Многое могу в этом мире. И всё это благодаря только лишь самому себе! У меня ничего не было. Пацан из провинции без связей, без денег, без всего. И что? Я взял и себя сделал. Сам! Поэтому, когда покушаются на мой бизнес, на мои интересы, это означает, что покушаются на меня. А в обиду я себя никогда не давал и не дам. Они, может, сейчас думают, что я в угол забился, что боюсь их, что хвост поджал. Только хуй им, ты понял, хуй! Вот такой мой огромный хуй, по самые гланды им, чтоб глотку порвать!

В комнату входит Дольский и говорит что-то на ухо отцу Сержа. Они выходят, я достаю сигареты.

Глава 66

Мне точно нужна передышка. Я уже начинаю жалеть, что влез в этот почти сентиментальный ностальгический рассказ отца Сержа. Ему ничего не стоит сделать со мной всё, что угодно. Причём так, что никто ничего никогда не найдёт и не узнает. Целая орава обученных головорезов в его распоряжении. У него явно какие-то проблемы, судя по последним репликам, плюс алкоголь, несомненно, ударивший в голову. Нда… Не завидное у меня положение и, как назло, ни одного козыря в рукаве. Ещё и Лена в их лапах. Пиздец полный. Но им что-то от меня нужно. А я уже на всё согласен, чтобы только нам живым из всего этого дерьма выбраться. Вот только как? Блять! Ни одной светлой мысли, ни одной вразумительной идеи в голове. Достаю пачку, руки не слушаются. Осталось три сигареты. Чиркаю зажигалкой.

Вскоре отец Сержа возвращается, Дольский следом.

– Накурил… Я сам тоже раньше любил подымить, теперь нет. Только по случаю могу, – отец Сержа садится на свой стул, – вот и Серёжа тоже, то курил, то пил, то на наркоте сидел, с этим своим дружком, Васькой. Так Василием Васька и не стал, так и остался Васькой. Васька, бля, хм. Кошачье какое-то имя. Ремонты они что ли с Серёжей мутили сперва? Потом колёса, вроде, по клубам продавали да сами их жрали, как лохи какие-то. Не те люди, не та компания всегда плохо. А Серёжа всякий сброд всегда привлекал к себе. Бизнесмены, блять!

Я подумал, что не стоит рассказывать историю про Васю. Тут, вообще, любое слово может быть чёрти как истолковано, поэтому я докуривал свою сигарету и ждал, что будет дальше. После очередного глотка из своей, судя по всему, бездонной фляги, отец Сержа продолжал:

– Вытащил я его тогда, дурака, когда люди серьёзные их бизнесом заинтересовались. Откупился, договорился, припугнул. Решил помочь сыну. В дело начал вводить. Думал, образумится, с жизнью, когда чуть не расстался. А он, видишь как. И вроде неплохо начал. Но потом прошмандовку эту нашёл. Союз-то выгодный, перспективный, но кто ж знал, что так всё обернётся? Была б нормальная девка, то и сложилось бы. А она – щель дырявая, нарколыга такая же. Она как кокс увидела, уже на всё готова была. Как пылесос. А потом давай ноги раздвигать. Нда… Не повезло с потомством. Но эта дрянь своих хоть не предавала. А Серёженька предал. Своя кровь и чужая – есть всё-таки разница. Завертели дела любовнички, что уже хрен чего разрулишь. Когда мир рушится, война начинается. А когда не в твою пользу расклад, то на всё готов.

Я по-прежнему слушаю, не делая никаких резких движений и не задавая никаких вопросов.

– Любимая Викулечка, любимая доченька своего папочки. Сколько она нервов ему потрепала, сколько он с ней намучался, напереживался. Ох! Мне ли его не понять? Родственная связь она такая. На всё готов папочка.

Снова глоток, снова пауза, полная тишина. Такое чувство, что всё застыло и уже никогда не шелохнётся.

– Вот как всё получается. Что послужило проблемой, то и должно стать решением. Что разожгло войну, то и станет птицей мира. Победой. Викторией. Наша Вика – ключ ко всему. А вот здесь уже вступаешь и ты, Константин.

– Я? Но, что я могу? Я не знаю, где Вика, – несколько оторопев, говорю я.

– Не знаешь. Я знаю, что не знаешь. Но знаю также ещё, что можешь узнать, что можешь очень-очень сильно постараться, чтобы узнать. Ведь если ты не сможешь, то кое-кто очень расстроится, кое-кому будет плохо, с кое-кем вы просто больше не увидитесь.

– Я прошу вас, не впутывайте в это Лену. Я и так весь в вашем распоряжении. Куда мне деваться? Отпустите её. Я готов сотрудничать, всё сделать, она здесь совершенно не причём. Это я встретил Вику, это я попросил её о помощи. Лены вообще и близко не было. Она абсолютно случайно в это во всё попала. Я умоляю вас. Вы говорили о любви, о своих эмоциях. У вас есть чувства, вы способны переживать. Поймите. Лена абсолютно чистое создание, она ни в чём не виновата и она не должна быть наказана.

– Очень трогательная речь. И никто не будет наказан. Всё просто вернётся на круги своя. Сейчас очень многое зависит от тебя. Ставки высоки. Как только всё закончится, вы оба будете свободны, никаких проблем. У меня ни к тебе, ни, тем более, к твоей горячо любимой сестре нет претензий. Так что давай, думай, как нам отыскать Вику, что ты скажешь ей по телефону, чтобы она вылезла из своего логова.

– У меня есть её номер, но она не отвечает. Она написала, что ей нужно уехать и, чтобы мы уезжали. Больше ничего.

– Сейчас посиди, подумай, что и как ты ей скажешь, когда она ответит. Или что ты ей напишешь, чтобы она ответила. А потом уговори её на встречу в каком-нибудь тихом месте, в квартире или ещё где. Ну или хотя бы продержи её на линии, чтоб мы успели звонок отследить. Подумай, посиди пока.

Он встаёт из-за стола и уходит, Дольский идёт за ним. Два амбала остаются меня караулить. Я в полном оцепенении достаю и прикуриваю предпоследнюю сигарету.

Глава 67

Все люди бредят. Все люди бредят своими мыслями, знаниями, своими нотами и своими октавами. Все придумывают свой уникальный мир, формируют своё «мироброжение». Чем сильнее человек, тем искреннее он верит в то, что он придумал. Любая парадигма индивидуальна, красноречива и оправдана, а парадигма авторская, с таким авторским знаком, ещё и заслужена. Заслужена не обязательно чем-то хорошим или плохим, а тем, что она сформулирована во что-то конкретное, во что-то, под чем можно поставить свою подпись. Всё это условно, любая фигня, льющаяся в уши, будь то сказанное где-то, показанное где-то, услышанное или прочитанное. Для внятного правдивого итога всё должно отфильтровываться здравым смыслом и нескончаемой межсознательной верой, работающими слаженно. Иначе нельзя. Иначе чья-то более обоснованная, продуманная, скооперированная и осмысленная парадигма подчинит твою, неокрепшую, неуверенную и юную, себе. В свою власть, в свои мысли, в свои поступки. Истина, и вправду, располагается где-то посередине. Настоящая истина. В любом деле. В любом жизненном обстоятельстве. В каждом событии. От простого к сложному. Фигня в том, что, реально, она, эта истина, посередине. И от этого не уйти, от этого только бросания то влево, то вправо, то вперёд, то назад. Из крайности в крайность.

Сегодня отец Сержа рассказал мне о своей парадигме, о своём понимании. А я сижу и боюсь его. Боюсь даже больше не за себя, а за Лену, хотя за себя, несомненно, тоже. Боюсь за свою парадигму, хотя её уже нет. Её лёгкая беззаботная прелесть исчезла в этом круговороте, как исчезает всё бестелесное и неосязаемое, сотканное из манящего тепла. Я знаю, теперь уже наверняка, что как-бы всё ни произошло, прежним уже ничего не будет. Все те, кто ещё не сформировался и не обзавёлся чем-то железобетонным в своих суждениях, будут поставлены перед фактом того, что есть. Должны будут или формировать новое, или безутешно вспоминать старое. Лучше, конечно, новая радость, чем уныние о прошлом. Но, к сожалению, время не только лечит, но и калечит ещё. Весь багаж не помещается. Оно, может и к лучшему. Но всегда же в оставленном лишнем чемодане остаётся пара главных и любимых маек, на которых написана по-настоящему правдивая вера в твои идеалы, вера в тебя, в тебя той бесконечно открытой чистоты.

Я сидел, слушал и не запоминал того, что происходит вокруг. Весь шкафообразный гарнитур занимался своим делом. Они о чём-то перешучивались плоско и нелепо, видимо, в них тоже где-то бродили чувства, только они их не могли выразить. Отец Сержа куда-то ушёл, Дольский тоже. Они решали какие-то вопросы, что-то придумывали. Я боялся той мысли, что они придумывали что-то уже без моего участия. Что-то, что было бы после того, как у меня не получится «принести им пользу». Что-то без меня и Лены. У меня не было уверенности в том, что даже если у меня получится связаться с Викой, договориться о встрече, то меня и Лену отпустят. Как сказал отец Сержа, идёт война. А, значит, все средства хороши, значит, что я – не более чем разменный материал в этой их игре, и самое страшное, что и Лена тоже.

Одна сигарета в моей пачке. Ни одной идеи в моей голове. Странно, руки больше не дрожат. Ничего не происходит. Животного страха нет. Что это? Смирение? Принятие? Отказ от борьбы? Нокаут от безысходности? Бесталанный, бездарный пофигизм?

– Я готов, давайте телефон, – вдруг произношу я.

– Что? Чего ты там? – шкафообразный несколько даже смущён, что я с ним заговорил, пока никого нет.

– Ничего, – говорю, – зови начальников.

– Спокойно сиди, не рыпайся, – он выглядывает куда-то в дверной проём, видимо, пытаясь позвать своего, чтобы по цепочке передать мои слова.

– Здесь я сижу. Иди уже скажи. Никуда я не денусь, – смотрю на него.

Охранник сдвигается с места, вытягивается, перемещая корпус и голову, но оставляя ноги в зоне моей видимости и, наверное, своего контроля. Через минуту входят Дольский и отец Сержа.

Глава 68

– Я очень рад, что мы так быстро поняли друг друга, – отец Сержа садится на свой стул, – Володя, дай ему телефон.

Дольский протягивает мне трубку.

– Смотри не глупи, – предостерегает меня он.

Я нахожу номер Вики и нажимаю кнопку вызова. Длинные гудки. Долго. Гудки. Слышу, как бьётся моё сердце. Ничего. Снова набираю номер. То же самое. Я смотрю то на Дольского, то на отца Сержа, они – на меня.

– Ничего, – говорю я, – попробую ещё.

Та же история.

– Да, не получается легко и просто, – отец Сержа закидывает ногу на ногу, – ну ничего, время у нас есть, подождём немного. Пиши смс.

Я набираю: «Вика, это Костя, очень нужно с тобой поговорить. Перезвони, как увидишь пропущенные вызовы. Это важно».

Ждём в полной тишине. Такое чувство опять, что время застыло. Минута, вторая, десятая. Я сжимаю трубку в своих руках, смотрю на неё, но ничего не происходит. Отец Сержа начинает прохаживаться по комнате, Дольский о чём-то тихо перешёптывается с одним из охранников.

«Трр», – внезапно вибрирует телефон. Он стоит на беззвучном режиме, так что никто кроме меня этого не замечает. Смс: «Костя! Падай на пол и прячься!» Я аккуратно и быстро смотрю по сторонам, стараясь не делать резких движений, не понимая, что происходит. Ещё смс: «БЫСТРО!!! СЕЙЧАС!!!». Я бросаюсь на пол. Отец Сержа ошарашенно смотрит на меня, Дольский бросается к нему.

– ВНИЗ! ВНИЗ! ОТ ОКНА! – вопит он.

Оба окна комнаты синхронно лопаются, разлетается звук битого стекла, раздаются раскаты автоматных очередей. Один из охранников, брызнув кровью, падает замертво, второй держится за шею, по которой обильными струями текут красные потоки. Он пригибается, пытаясь достать пистолет, но в следующую секунду тоже падает и больше не двигается. Пули насквозь прошивают старое здание. Я отползаю к стене и прячусь в углу за сервантом. Осколки летят в разные стороны, они нервно и звонко засыпают всё вокруг. Дольский оттаскивает отца Сержа куда-то вглубь дома. После них на полу остаётся длинный красный след. Крошатся стены, летят обломки мебели. Слышны стоны, ругань и выстрелы, выстрелы, выстрелы. Одиночные, очередью, громче, тише, по дому, из дома. Взрыв где-то на улице, потом ещё один. От страха я втискиваюсь в себя, вжимаюсь в пол, зажимаю уши руками. Сердце бешено колотится, дыхание замирает, я пытаюсь хватать воздух, но у меня не всегда получается. Оглушающий хлопок раздаётся где-то внутри дома, потом ещё один ближе ко мне. Комнату обволакивает дым. Резкая боль, помутнение, глаза слезятся, всё плывёт, не могу дышать.

Горизонты, миры, следствия и поступки, всё перемешано в какое-то странное варево. Сегодня ты спишь, ходишь, о чём-то думаешь, а завтра ты уже в каком-то другом месте, не помнишь, что тебе снилось, о чём думалось. Вычёркивается из тебя, вымывается, выветривается всё: и важное, и неважное, и чуждое, и любимое. Всё выходит и уходит, неся либо очищение, либо пустоту. А ты остаёшься сам наедине с собой. Как есть. Не тот, что раньше, не тот, что потом. Вакуум невесомости и ничего, и ничего кроме этого остановившегося времени вне систем координат, вдали от точек отсчёта.

– Чисто, – слышу я сквозь пустоту, перемешанную с шумами и помехами, будто из радиоприёмника.

Я лежу и не могу пошевелиться. Ощущаю на себе чьи-то руки, пытаюсь приоткрыть глаза. Сквозь пелену с трудом различаю силуэты. Несколько пар ног перемещаются по комнате. Доносится непонятная речь, то ли французская, то ли итальянская вперемешку с русской. Переворачивают на спину, свет ослепляет меня, я зажмуриваюсь, вырывается протяжный стон. Делаю ещё одну попытку открыть глаза. Всё плывёт, начинаю кашлять.

– Живой. Нормально. Оклемается, – кричит какой-то человек в чёрной одежде, армейских ботинках, с автоматом наперевес.

Он поднимается и отходит от меня. Я привстаю, смотрю по сторонам. Кругом руины, пыль, не до конца развеявшийся дым. Несколько человек продолжают движение по дому, о чём-то переговариваются. О чём – не разобрать. Делаю усилие в попытке встать. Не выходит. Сажусь, облокачиваясь спиной о стену. Голова кружится, но зрение и слух постепенно проясняются, не до конца, но уже лучше. Кто-то заходит в комнату и направляется ко мне.

– Ну что, привет, дружище. Давненько не виделись.

Кажется, узнаю голос, поднимаю голову – Серж.

Глава 69

Никогда не считал себя шибко умным, равно как, и непроходимо глупым я себя тоже никогда не считал. Мог что-то предугадывать, что-то загадывать, мечтать о чём-то. Мог потом разочаровываться или наслаждаться результатами. Я никогда в момент триумфа не пел хвалебные песни себе, ну, может, чуть-чуть. Да и то, вся эта вымышленная бравада была направлена лишь на то, чтобы осадить кого-то в его надменном порыве. Внутри же себя я всегда понимал, когда мне повезло, а когда нет. Даже, когда всё было заслужено, по-настоящему, может, даже выстрадано, я знал, что нельзя чувствовать себя властелином и кичиться своими результатами в каком-то деле. Сам подтёр себе зад, сам помыл посуду, сам получил отличную оценку, диплом, любовь. Нельзя петь хвалебные песни себе направо и налево, иначе отвернётся позитивная волна. Нельзя, конечно, и приуменьшать. Нужно всегда сохранять баланс. Чтобы энергия эта, везения, успеха, не посчитала тебя конченым типом, который слишком зарвался.

Сейчас, сидя в пыли, в этой разрушенной комнате, в этом разваленном доме, в подтёках крови, в битом стекле, в ошибках, не ошибках, принятых решениях, в моментах, что случились без моего ведома и желания, я пытался откашляться. Приходя в сознание, мысли начинали окутывать мою голову. Они, эти мысли, летели и размножались, уже почти роились. Кусали друг друга, опровергали друг друга, потом соглашались и снова опровергали. Строили догадки, потом от них отказывались и начинали придумывать новые. Они существовали где-то в стороне от меня, а я просто за ними наблюдал. Мне уже было наплевать. На всё. На всё, кроме Лены.

– У них Лена, – говорю я, не произнеся не единого приветственного слова.

– Где? – спрашивает Серж.

– Я не знаю. Дольский схватил её и меня. Я здесь, а где она… – подкатывает комок в горле и перекрывает дыхание.

– Дольский ушёл. Он ранен, но его здесь нет, – Серж сочувственно и раздосадовано смотрит на часы.

– А твой отец? Твой отец должен же знать!

– Он мне не отец. И с ним я ещё поговорю. Он в соседней комнате, – тон Сержа держит меня в напряжении.

– Откуда ты взялся? Как? Что происходит вообще? – пытаюсь соображать я и хоть как-то прояснить ситуацию.

– Тебе нужно прийти в себя, вот держи, – он протягивает мне кусок ваты смоченной в нашатыре, – не отключайся, посиди чуть-чуть.

Я беру вату, Серж отходит от меня быстрыми шагами. Посидев ещё где-то с минуту, я предпринимаю очередную попытку, чтобы встать. На сей раз удаётся. Голова по-прежнему кружится, но я держусь на ногах. Подхожу к окну, вернее к тому, что от него осталось. На улице дымиться минивен, несколько человек, видимо из команды Сержа, суетятся что-то делая. Действуют достаточно уверенно. Наверное, это далеко не первая их заварушка. В соседней комнате слышна речь, но что говорят, разобрать невозможно. Я пытаюсь прислушаться, но безрезультатно.

Хлопок. Я содрогаюсь и пригибаюсь, рефлекторно втягиваю голову в плечи. Этот звук очень знаком мне, я слышал его многократно несколько минут назад, снова и снова пока не отключился. Выстрел. Этот звук забыть невозможно, если слышал его хоть раз. Перепутать его с чем-то тоже нельзя. По ощущению животного страха ты понимаешь, что это именно он. Я смотрю в дверной проём, из которого появляется Серж.

– Нам пора. Нужно ехать, – говорит он уверенно и сосредоточенно. Его лицо вообще больше ничего не выражает. Только эти эмоции. Я даже не знаю тот ли это человек, которого я когда-то знал.

– Куда ехать? – растерянно и не вполне адекватно спрашиваю я.

Серж ничего не отвечает. Ко мне подходит какой-то его человек, и подталкивает к выходу. Я не сопротивляюсь, просто иду вперёд. Дверь в соседнюю комнату закрыта. На моём пути только следы крови, обломки, и хрустящие под ногами осколки. Дом кажется очень маленьким и хрупким, хотя раньше он виделся более внушительным и основательным. Маленькие комнаты вокруг маленького коридорчика, низкие потолки, тусклый свет. Мы выходим на улицу, за ворота. Стоят три внедорожника. Передо мной открывают дверь заднего сиденья одного из них. Пробираюсь внутрь. Впереди сидят водитель и Серж. Дверь захлопывается. С другой стороны садится сопровождающий меня. Мы отъезжаем. Ещё одна из трёх машин следует за нами, другая остаётся.

Глава 70

Все мы состоим из клеток. Из абстрактно философских, из биологических. Каждый из нас – это такое ядро, вокруг которого присутствуют границы. И когда они, эти границы, нарушаются, ломаются, крушатся, то всё неминуемо погибает, ну, или во что-то преобразуется. В любом случае – не остаётся прежним. Из моих границ, вымышленных или жизненно-важных, осталась только Лена. Она – то самое, что держит меня в сознании, в осознании, в моём течении. В течении, со всеми его завихрениями, порогами, попутными ветрами моей жизни. Раз я здесь, значит, я существую. Хм… Но я не хочу просто существовать. Существует куча всего, не вполне осознаёт этого, но существует. А я-то, я же хочу Жить, а не просто существовать. А это без Лены – никак. Эгоистично, слишком эгоистично, но этот эгоизм, чтобы мозг заработал, чтобы не просто эмоции навзрыд. Сейчас стонать совсем нельзя, нужно сохранять здравомыслие, чтобы компьютер в голове включился и начал по делу выдавать варианты.

– Серёж, у них Лена. Я не знаю, зачем я вам, зачем всё это происходит, да и что вообще происходит я не знаю, но нужно что-то сделать, – путанно начинаю я.

– Мне нужно подумать, – холодно отвечает Серж.

– Я прошу тебя, давай вернём её. Со мной – что хочешь делай, мне уже наплевать, но она, она же совсем не причём.

– Успокойся, не истери, – Серж поворачивается и смотрит в мои растерянные глаза, – происходят очень важные и большие события, вы с сестрой стали их участниками. Я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы вытащить Лену.

– Фраза для отмазки! – вспыхиваю я, но осаждаюсь, пытаясь успокоиться. – Какие там дела у вас, разборки, что и зачем вы устраиваете, веришь, мне вообще всё равно.

– Понимаю, но не истери, ещё раз говорю. Иначе Мартину придётся тебя успокоить.

– Мартину? – смотрю на своего соседа, тот сосредоточенно кивает.

– Значит, Мартину. Ты знаешь, мне многое, что хочется тебе сказать, Серёж, о многом хочется спросить. Я реально боюсь Мартина, всю твою бригаду, весь твой отряд, не знаю, как вы там называетесь…

– Команда, – с каким-то акцентом прерывает меня теперь уже названный Мартин.

– Спасибо, – полу саркастически говорю я.

– Я снова повторяю, что сделаю, всё, что от меня зависит, – Серж чуть начинает походить на себя того, которого я когда-то знал, – сам подумай, нахрен ты мне сдался бы со своей сестрой, если б мне наплевать на вас было? А? Ага? Сообрази уже.

– Я соображаю, – одновременно повышая и успокаивая тон, говорю я.

– Дольский ушёл, его не найти сейчас. Он профи, он солдат, но он наёмник. Поэтому жопа его для него на первом месте всегда будет. К тому же, он ранен, ему нужно в себя прийти. Лена – его единственный козырь и, хотя бы поэтому, он с неё пылинки сдувать будет, – выдаёт мне Серж.

– А если он психанёт? Если дурить начнёт? – спрашиваю я.

– Не начнёт, – снова Мартин со своим акцентом, – он легко уходил, не отчаянно. Понял, что отбиться не получится и ушёл. Понял и то, что у нас другая задача, что не погонятся за ним.

– Фух, – выдыхаю я, – только и надежды на его ебучий профессионализм.

– Он проявится скоро, – Серж снова отворачивается к лобовому стеклу. – Тебе не стоит знать всех хитросплетений, да я и не могу всего рассказать. Носмысл в том, что он, в любом случае, проявится, иначе ему никак.

– В смысле?

– В смысле, что он знает, что ты у нас, а Лена у него. И, что я вами дорожу, что вы не разменная монета. Вся эта романтика абстрактная жива во мне и, он это знает. Слабость эту мою здесь и сейчас, – Серж приоткрывает окно и закуривает.

– И ты?.. Ты что?..

– Ничего. Проще нет ничего, чем дверь твою открыть, пока мы на скорости, а про Лену забыть. Но этого не будет. Не могу я так. Может поэтому я и слаб, – Серж выкидывает в окно оставшуюся часть сигареты.

– Ты поэтому силён, – произносит Мартин.

Устанавливается молчание. Только дорога, только зависшие чувства и застывшие мысли. Только дорога движется. День, два, минуту, час. Всё потерялось, застыло, уснуло. Только телефон, всё так же беззвучно бесстрашно вибрирует. А там, в нём, в этой пластмассовой коробочке – звонок. Неизвестный номер.

Глава 71

Собираясь с мыслями, я несколько секунд смотрю по сторонам. Мартин видит вибрирующий телефон у меня в руке, хлопает по плечу Сержа, тот поворачивается к заднему сиденью.

– Снимай уже трубку, скорее всего это наш старый знакомый.

– Что мне говорить? – недоумевающим голосом спрашиваю я, – может лучше ты?

– Твой же телефон, – отвечает Серж, – ничего лишнего, главное не суетись.

Делаю глубокий вдох.

– Алло.

– Здравствуй, Костя, рад тебя слышать, – вылетает из динамика запыхавшийся голос Дольского, на фоне слышно какое-то движение, ветер.

– Владимир, это вы? – уточняю я.

– Я, я. Хорошо, что ты уцелел. У нас ведь дело незаконченное осталось. Серёжа с тобой?

– Да, – отвечаю, – передать ему трубку?

– Нет, не нужно. С ним дела закончились. И он победил, судя по всему. А это означает, что служба моя к концу подошла. Служить больше некому. Только вот без выходного пособия как-то не хочется на пенсию выходить.

– Что вы хотите?

– Я хочу, чтобы всё было в порядке у тебя, у сестры твоей, ну и у меня само собой. Для этого вам с ней нужно встретиться, а мне уехать подальше отсюда. И чтобы друг о друге мы никогда больше не слышали и не вспоминали. Согласен со мной?

– Согласен.

– Так вот, как нам это организовать: я привезу твою сестру тебе, а ты в благодарность передашь мне сумку с двумя миллионами евро. Всё пройдёт быстро, легко и без глупостей.

– Но у меня нет таких денег.

– Я думаю, ты сообразишь, где их взять. Перезвоню завтра в это же время. Поговорите с сестрой. И станет ли этот ваш разговор последним, будет зависеть только от тебя.

Дольский вешает трубку. Я пересказываю наш разговор Сержу и Мартину.

– Что ж этого следовало ожидать, – Серж отворачивается и смотрит в лобовое стекло.

– И что теперь? – спрашиваю я. – Ты так спокойно об этом…

– Всё могло бы быть хуже.

– Прекрати так многозначительно и надменно говорить в пустоту! – не выдерживаю я.

Серж снова поворачивается ко мне.

– Сейчас мы приедем, ты отдохнёшь, выспишься. А завтра, когда услышишь голос Лены, скажешь Дольскому, что согласен.

– А дальше?

– А дальше, ты передашь ему деньги и заберёшь сестру.

– Так просто?

– Да, так просто.

– И в чём подвох?

– Его нет. Если Дольский не начнёт ничего вытворять, то всё закончится благополучно для всех.

– А деньги?

– Мартин передаст тебе их и прикроет во время обмена. Скоро всё закончится, не переживай, держись.

Серж отворачивается. Он становится снова не тем Сержем, которого я когда-то знал. В его голосе появляются властные холодные и уверенные ноты, которые закрывают его высоким забором и отстраняют от теперь уже почти забытого прошлого.

Глава 72

С Сержем мы так и не поговорили нормально. Не оставались даже больше наедине. Он только вскользь коснулся произошедших событий. С Тамарой они теперь были вместе. Вику забрал отец. Как я понял, он и Серж теперь являлись компаньонами, объединились против Дмитриева и, судя по всему, победили. Нас они отследили, когда Вика брала напрокат машину. Вот и всё. Я пытался задавать какие-то вопросы, но Серж не отвечал на них. Он умело, ловко и быстро уходил от интересующего меня. О Васе Серж не рассказал вообще ничего, но было заметно, что он озадачился и напрягся. Как и в отношении всего остального, Серж ограничился лишь юркими ускользающими формулировками, смысл которых сводился к тому, чтобы я не думал об этом и заботился только о возвращении сестры. В этом он был прав, мне действительно нужно было как можно быстрее освободить Лену и потом вместе с ней постараться забыть всю эту историю. Вырезать ножницами из памяти и выкинуть, сжечь, уничтожить, чтобы никогда уже не вспоминать и не возвращаться к ней. Забыть всех действующих лиц и начать заново выстраивать нашу жизнь.

Мы попрощались ни тепло, ни холодно. Никак. И Серж уехал. А я остался в какой-то трёшке на окраине Москвы с двумя французами арабского происхождения – ребятами Мартина, приставленными ко мне для защиты, охраны или, чтобы я не психанул внезапно и чего-нибудь не натворил. Мартин был кем-то типа Дольского в команде у Сержа. Он называл это «командой», так как был страстным болельщиком и раздавал своим бойцам позиции, как в футболе. Этот нападающий, этот защитник. У каждого из них были свои функции, задачи и методы. Мартин общался по-русски достаточно уверенно, мог вполне себе неплохо изъясняться. Акцент, конечно, у него присутствовал, но это никак не мешало пониманию того, что он говорит. С двумя защитниками или полузащитниками (я не особо понял их функции в команде) мы почти не общались, лишь изредка перекидывались парой слов на английском (по-русски они не говорили, а с моим французским была совсем беда).

Вечер и ночь прошли скомкано. Я пытался хоть немного поспать, но не смог. Я то проваливался в какое-то бессознательное небытие, то просыпался и таращился в потолок. «Футболисты» в соседней комнате чистили свои пистолеты, потом трепались о чём-то своём и вскоре стихли. А я встречал рассвет, надеясь, что на закате мы уже будем с Леной.

Утром я выпил две чашки кофе и беспрестанно смотрел на телефон. Я заметил, что мои мысли стали больше походить не на умозаключения, а скорее не молитвы, которые вылетали из моего сознания и стремились в какую-то даль, чтобы их там обработали, перенаправили Лене, и ей стало бы хоть немного легче.

Где-то за час до озвученного Дольским времени звонка приехал Мартин и привёз деньги. Это меня немного успокоило. Пока всё шло по плану. Мартин поздоровался со мной, затем пошёл к своим. Я бродил по квартире, выглядывал в окно, слонялся как неприкаянный пока, наконец, не зазвонил телефон.

– Спокойно не волнуйся, всё будет хорошо, – уверенным голосом со своим французским акцентом попытался успокоить и воодушевить меня Мартин.

Я мысленно перекрестился и сделал глубокий вдох.

– Алло.

– Привет, Константин, – зазвучал голос Дольского.

– Добрый день.

– Надеюсь, что добрый. Здесь кое-кто хочет с тобой поговорить.

Через несколько секунд я слышу Лену.

– Костя, Костя, ты как? – голос уставший и взволнованный.

– Лена, у тебя всё в порядке? Он ничего тебе не сделал? – сыплю, как из пулемёта, вопросами я.

– Я в порядке, но я ничего не понимаю, мне никто ничего не говорит. Что происходит?

– Всё будет хорошо, Лена, я тебе обещаю, мы очень скоро увидимся… – я не успеваю договорить.

– Ну, что, я своё обещание выполнил, – слышу снова голос Дольского, – теперь дело за тобой. Ты достал деньги?

– Да, они у меня.

– Молодец, я в тебе не сомневался.

– Давайте уже быстрее решим этот вопрос. Сегодня.

– Я только за. Оттягивать не имеет смысла, да и усложнять не стоит. Время дорого. Сегодня, в девять у центрального входа в Парк Горького. Не опаздывай. В девять я позвоню. Будь там, – вешает трубку.

– Сегодня в девять у центрального входа в Парк Горького, – говорю я Мартину.

– D'accord, – кивает тот.

Глава 73

Два часа до назначенного времени. Я весь на нервах, хоть стараюсь и не подавать вида. Остальные как-то расслаблены и излишне самоуверенны, хотя, может, мне просто так кажется. Мартин замечает мою нервозность.

– Не беспокойся, я уверен, что всё пройдёт хорошо, – говорит он.

– Откуда такая уверенность? – спрашиваю.

– Место обмена назначено людное, на все условия мы согласны. Это означает, что всё должно пройти гладко. Никому не нужно привлечение излишнего внимания.

– Надеюсь, ты прав.

– Вот на всякий случай, – Мартин протягивает мне пистолет.

– Зачем? – снова начинаю нервничать я.

– Мера предосторожности. Я уверен, тебе не придётся им воспользоваться, но всё-таки. Умеешь?

– Стрелял пару раз по бутылкам.

– Значит, разберёшься. Затвор, предохранитель. Вот так снимаешь, пистолет готов к бою, – Мартин показывает мне, что к чему. – Главное не бойся и держи уверенно. Оружие не любит нерешительность. Если решил стрелять – стреляй. Бывают ситуации, когда или ты, или тебя. В этом случае твоя задача первым принять решение.

– Ясно, – беру пистолет.

Без пяти минут девять я стою возле центрального входа. Мартин с сумкой в нескольких шагах от меня. К машине, на которой мы приехали, присоединилась ещё одна. В ней, судя по всему, «нападающие» для усиления наших позиций. Ровно в девять звонок.

– Ты на месте? – в голосе Дольского чувствуется напряжённость.

– Да.

– Хорошо. Спускайся к парковке и иди влево.

– Я хочу услышать Лену.

– Скажи пару слов, – слышу я в трубке.

– Костя, Костя… – не успевает договорить Лена.

– Всё, ты доволен? – снова Дольский, – теперь иди влево от парковки.

Показываю взглядом Мартину направление движения. Идём к проезжей части.

– Видишь, машину с мигающей аварийкой? – кашляет в трубку Дольский.

– Да.

– Тебе сюда.

Я подхожу, Мартин рядом со мной. Его глаза сканируют прилегающую территорию, он теребит ухо, видимо, как-то общается со своей командой. Стекло передней пассажирской двери опускается, я заглядываю внутрь. Впереди водитель, за ним, на заднем сидении Дольский и Лена. У Лены заклеен рот, наручники на запястьях. Вижу её заплаканные глаза, всё внутри сжимается. Смесь ярости и тревоги на секунду туманят рассудок, я мысленно ощупываю пистолет.

– Давай сумку, – голос Дольского звучит болезненнее, чем по телефону. Вид у него не очень. Видимо, ранение достаточно серьёзное.

Я поворачиваюсь к Мартину, беру сумку и просовываю её в окно. Водитель открывает, просматривает несколько пачек, проверяет сканером выборочно купюры, кивает Дольскому, мол, всё в порядке. Тот расстёгивает наручники Лены и отклеивает ленту с её рта.

– Вот и всё. С вами приятно иметь дело, – хрипит Дольский, открывает заднюю дверь и выпускает Лену.

Машина срывается с места и через несколько секунд исчезает из вида. Лена бросается ко мне, я обнимаю её, что есть сил. Она плачет и улыбается, я тоже не выдерживаю. Говорю ей, что всё закончилось, целую, не выпуская из своих рук.

Я отдаю Мартину пистолет, он передаёт наши вещи из квартиры Викиной подруги. Почти ничего не говорим друг другу. Я лишь благодарю его за помощь, он отвечает, что не стоит, работа такая. Затем отвозит нас на вокзал. Мы жмём руки на прощание, и он уезжает. Возле входа я останавливаюсь, достаю из кармана смятую пачку, в которой осталась та самая последняя сигарета, которую я мысленно обещал Лене, когда ждал обмена. Выкуриваем её на двоих, выбрасываем окурок и уезжаем.

Глава 74

Через несколько дней, уже дома, мы наткнулись на новостную статью в интернете, в которой сообщалось, что в результате несчастного случая: взрыва, вызванного утечкой бытового газа, в своём загородном доме погиб крупный бизнесмен. Прилагалась история его жизненного пути и несколько фоток скорбящей семьи.

Прошло ещё несколько недель, может, больше. Мы с Леной проводили время вместе, ничего особо не делали. Гуляли, ходили в кино, что-то готовили. Рассказав друг другу всё, обсудив случившееся, мы провели зачистку нашей памяти. Выкинули вещи Тамары, сожгли совместные фотографии, удалили всё отовсюду, чтобы больше не вспоминать. Всё должно было наладиться, непременно, иначе никак. Мы в это верили и знали, что так обязательно произойдёт.

Как-то я вышел, чтобы купить сигарет, продуктов и ещё какой-нибудь фигни для дома. Возле подъезда стояла машина, которая раньше здесь не парковалась. Не обращая внимания, я прошёл мимо неё и услышал гудок. Обернулся и увидел Тамару.

– Костя, я приехала попрощаться и попросить прощения. Давайте поговорим, о большем не прошу.

Мы сидели в гостиной втроём, как когда-то. Когда-то давно. Всё, что было правдой, устало умерло и исчезло. Оно развеялось и улетело, растворилось в дыму теперь уже от двух сигарет. Тамара по-прежнему была очень красива, только красота эта стала теперь какой-то далёкой и чужой, незнакомой.

– Когда всё это произошло, там, в больнице, Серёжа взял меня за руку и повёл за собой. Я не сопротивлялась, я даже этого хотела, я поняла, что нужна ему.

– Нам ты тоже была очень нужна, – произнёс я.

– Мне очень жаль, что между нами вот так всё произошло, и я прошу прощения за всё вами пережитое, – Тамара попыталась взять за руку Лену, но та отстранилась, продолжая хранить молчание, установившееся в первую же секунду.

– Тамара, прошло уже так много времени с нашей последней встречи. Тогда мы очень боялись, что она действительно была последней. Что мы не увидим тебя больше, не услышим твоего голоса, не прикоснёмся к тебе. Это ранило до самой глубины души. Ты исчезла из нашего общего мифа, и это сделало нас невероятно уязвимыми. Я много ошибался с той поры, рушил и уничтожал всё светлое, что во мне было, страдал и очень много потерял духовно. Не знаю, что настолько сильно отдалило нас, не знаю, отчего это произошло. Неведенье порождало в голове ещё большие кошмары, преследующие во сне и наяву. Мы писали тебе письма, искали тебя откровенно, не стыдясь собственных ощущений и не приукрашивая своё эмоциональное состояние, скучали по тебе и любили. Очень ждали ответ, верили, что он будет.

– Тогда, я не могла ничего сделать. Мы скрывались и прятались. У Серёжи были очень непростые взаимоотношения с отцом, а после того случая в Сочи всё окончательно рухнуло…

– Я не понимаю, как это связано? Они богатые, властные, свои дела у них какие-то, бизнессы-шмизнессы. Ты-то здесь причём, мы здесь причём? – я прикурил очередную сигарету.

– В том-то и дело, что всё совсем не просто. Большие люди с большими деньгами – это целые кланы. Объединение интересов, противопоставление интересов – всё это перемешано. Идёт борьба за сферы влияния, и она никогда не прекращается. Тот, кто становится слабее, проигрывает и погибает или пытается найти союзников, чтобы спихнуть того, кто сильнее. Серёжин отец, вернее отчим, использовал его для поиска союзников себе. Он не брезговал ничем, чтобы стать могущественнее. Серёжиными руками контактировал с преступностью, радикалами, подставлял его, когда что-то шло не так, лишь бы самому оставаться с чистой незапятнанной репутацией. Серёжа терпел и ждал, принимал это, думая, что как бы что ни складывалось, он работает для нужного дела. Он почти никогда не знал, что он делает, его не посвящали ни во что. Встретившись с Викой и познакомившись с её семьёй, ему показалось, что отец, наконец, сделает его своим. А потом произошло, то, что произошло. В больнице Серёже очень недвусмысленно намекнули, что он никто и, что он должен вести себя, как ни в чём не бывало, что он пешка, всегда ею был и всегда ею будет. А в случае неподчинения последует неминуемая расплата…

– И он сбежал, прихватив тебя с собой, – прервал её я.

– Да, но я сама пошла с ним. Потом мы скрывались, искали защиты. Я не могла написать, позвонить. Это было опасно.

– Судя по всему, защиту вы нашли, – заключил я.

– Да, Серёжа и отец Вики стали компаньонами. Он очень помог нам.

– А Вика?

– Она сейчас на реабилитации. Они помирились с отцом, но подробностей я не знаю. Мы не общались, виделись пару раз не более того.

– А ты и Серж?

– Мы помолвлены, у нас будет ребёнок.

– Круто, – выдохнул я.

Лена хранила молчание, так и не проронив ни слова за всё время нашей встречи. Над комнатой в клубах табачного дыма зависла абсолютная тишина. Никто ничего не говорил и, возможно, даже не думал. Тамара достала блокнот, ручку и начала что-то писать. Лена встала с дивана и направилась к окну. Через минуту я подошёл к ней и обнял.

– Простите меня. Я действительно не могла связаться с вами, это было опасно. И для меня и для вас. Я не знала, что так будет, что вы станете меня искать, что последуют все эти события. Я никогда бы не впутала вас во всё это. Простите меня и прощайте. Я люблю вас.

Было слышно, как открывается входная дверь, отъезжает лифт. Мы простояли ещё несколько минут, смотря на пейзаж за окном. День клонился к закату.

– Давай напьёмся, у нас же был где-то коньяк, – произнесла Лена, – и теперь уже окончательно забудем всё это.

– Давай, – согласился я.

Лена пошла на кухню, я отодвинул стул, на котором сидела Тамара, и заметил под ним сумку. Открыл. Внутри лежали деньги, судя по всему много, и записка взволнованным Тамариным почерком.

«Любимые мои, Костя и Лена. Мне очень жаль, что я причинила вам все эти страдания. Прошлого уже не вернуть, но я всегда буду вспоминать его с нежностью, всегда буду любить и скучать по нему. Оно остаётся там, куда дороги уже нет. Всё изменяется и пусть эта тёплая добрая сказка останется таковой. Пусть она хранится в наших сердцах и душах, в Ваших Необъятных Душах.

P.S.

Я знаю, что вы не взяли бы эти деньги, отдай я их вам напрямую. Но всё же, прошу, примите их и потратьте на что-то хорошее и важное для вас.

P.P.S.

Простите меня и прощайте. Я люблю Вас.

Т.»

Мы залезли на крышу нашего дома, открыли коньяк и начали цедить его прямо из горлышка. Мы были одним целым, глядя в это закатное небо. Чувствовали, что надежда прокладывала себя в нас с новой силой. С каждой клятвой в вечной преданности, извлекаемой нашим сознанием, она становилась всё сильнее и крепче. Мы мечтали о том, чтобы это ощущение запомнилось на всю жизнь и явилось маяком, уводящим от зла, чтобы ни происходило.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа (Автор – Анна Сурначева, права на использование – Ларенцев Константин)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Глава 60

Глава 61

Глава 62

Глава 63

Глава 64

Глава 65

Глава 66

Глава 67

Глава 68

Глава 69

Глава 70

Глава 71

Глава 72

Глава 73

Глава 74