Бабочки и стрекозы (СИ) [riopractice] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== 1 ==========

— Ребята, не хочу портить вам завтрак, но у нас тут четыре трупа за два года.

Единственная команда поведенческого анализа в стране только что собралась пить кофе — еще даже не все пришли, — но тут перед ними на стол бросили папки, а потом загорелся экран проектора. Послышались недовольные вздохи; они разочарованно откинулись на стуле и отложили еду.

— Может, дождемся Намджуна? — Словно в ответ из коридора донесся грохот — это явившийся с опозданием Намджун налетел на тележку с документами. Он принялся было собирать их с пола, но Хосок сказал: — Да оставь ты. У нас дело.

— Четыре трупа, и мы не заметили? — Дженни бросила на Намджуна недолгий взгляд — он был весь лохматый, будто только что поднялся с постели, а еще на нем перекрутился галстук. — Почему к нам обратились только сейчас?

— Ну, трупов на самом деле не четыре, — уклончиво ответила Джису. — Есть уцелевший свидетель. А остальные трое пропали, короче, — неловко завершила она.

Дженни устало выдохнула и закрыла лицо рукой, а Намджун, уже отдышавшийся после своего бега по лестнице, и Хосок переглянулись.

— Ну, как всегда, — бросила Дженни, — хоронишь раньше времени.

— Судмедэксперты вообще странные, — выдержано вставил Хосок. — Как инопланетяне.

Джису, не обращая внимания на комментарии, вывела на экран фотографии. Щелкнув кнопками пульта, она сказала:

— Две недели назад пропал Чон Чонгук, двадцать два года. Учится в музыкальной академии, подрабатывает в супермаркете по вечерам.

— Кто объявил в розыск? — спросил Намджун, пролистывая папки на столе. Он уже застегнул пиджак и теперь выглядел готовым к работе.

— Родители, — сказала Джису. — Он не вернулся домой вечером, а потом выяснилось, что он не пришел на работу после занятий.

— Преступник работал быстро, — вставила Дженни, тоже заглядывая в папку. — Студенты обычно учатся до шести, а то и позже. Магазин не так далеко от академии, так что у похитителя практически не было времени.

— С чего взяли, что он похищен? — сказал Хосок. — Может, он сбежал с подружкой или еще что-нибудь. Известно, были ли у него проблемы с наркотиками или законом?

— В общественном доступе информации нет, — ответила Джису, — а Юнги до сих пор не пришел.

Все стали возмущаться. Хоть они и уникальное подразделение, они — все еще часть полиции, и их могут уволить. Хосок даже позвонил — вдруг еще спит? Но тот не взял трубку. Джису замахала рукой и, перебив, сказала:

— Ну а пока я расскажу то, что есть. В прошлом году, — она снова переключила фотографию на экране, — пропал Пак Чимин, сейчас ему исполнилось бы двадцать два. Жил с родителями и сестрой. Полиция уже объявила его погибшим, но неделю назад его сестра получила письмо. Вот фото этого письма.

На экране было написано неровным почерком, карандашом с острым концом, будто писали трясущейся рукой:

«В порядке. Не ищи. Иначе будет плохо. Минни».

Все в недоумении переглядывались, а Джису добавила:

— Письмо было вложено в журнал, но сестра как раз уезжала, поэтому получила его лишь через две недели.

— А это не шутка? — сказал Хосок. — Злой розыгрыш?

— Она сказала, что Минни — его детское прозвище, и никто об этом знал, — ответила Джису. — Но вам лучше бы самим поговорить с ней. — Вопросов больше не было, поэтому она продолжила: — А два года назад пропал Ким Тэхен, на момент исчезновения ему было двадцать лет. Его уже никто не ищет — родители уехали из страны, и никто не знает, где они.

Настало молчание, все стали задумчиво листать папки. Намджун, наконец, сказал:

— Ладно, хорошо. А какие основания полагать, что все дела связаны?

— А сейчас самое главное, — ответила Джису с таким видом, словно ждала этого вопроса с самого начала. — Все пропавшие жили в одном районе. И мы, кстати, летим в Пусан.

Дженни состроила кислую мину, когда Хосок захлопал в ладоши и радостно хохотнул. Увидев ее взгляд, он сразу перестал улыбаться и уткнулся в папку, а Дженни сказала:

— Ты говоришь — «жили»… Может, они еще живы.

— А что там за свидетель? — сказал Намджун, ни на минуту не потерявший самообладания.

— Один парень… Обратился в полицию, сказал, что на него напали со спины, ударили по голове, но он не потерял сознание, только упал. И злоумышленник, видимо, испугался и сбежал, — сказала Джису. — Я думаю, он не связан с делом, но вы все равно проверьте. Я скину координаты. Это было до исчезновения Пак Чимина. — Она собралась уходить, как вдруг воскликнула: — А вот и ты!

Все обернулись — в проходе стоял Юнги, заспанный, в очках вместо линз и в спортивном костюме.

— Это что еще за вид? — захлопала глазами Дженни и даже отложила материалы по делу в сторону, чтобы оглядеть коллегу.

— Не успел забрать костюм из химчистки, — лениво ответил Юнги. Шаркая старыми кроссовками, он грузно уселся за стол и громко вздохнул.

— У тебя он что, один? — присоединился Хосок, он повысил голос от удивления.

Юнги хотел что-то ответить, вяло пожал плечами, но Намджун откашлялся и сказал:

— Вылет через полчаса.

Он закрыл папку и вышел из кабинета. Все проводили взглядами его спину, и только потом Юнги сказал:

— Надеюсь, я не лечу.

— Пока ты спал, — ответила Джису, — я тут выполняла твою работу. — Она потрясла перед ним папкой. — Нужно многое выяснить. Твои компьютеры ждут тебя.

— Есть, сэр, — буркнул тот.

Юнги, шлепая, ушел в свой кабинет, а остальные стали собираться на самолет. У всех на такой случай была собрана тревожная сумка с запасной одеждой и средствами личной гигиены. Самолет был арендован государством, и при малейшей ошибке ставился в упрек, но при работе в полиции нельзя было медлить.

— Все трое учились и работали в разных местах. Общих знакомых нет, только если через три рукопожатия.

Команда профайлеров летела в Пусан, а Юнги, устроившийся в своей технической лаборатории, смотрел на них с экрана планшета. Он прервался на горячую, только что заваренную лапшу. Прожевав, он поставил стакан прямо на документы и продолжил:

— Ни у одного не было проблем с наркотиками или законом. Все чисто, идеально.

Все только переглядывались, — Юнги теперь пил кофе, видимо, не успел позавтракать дома, — а Дженни сказала:

— Посмотрите на них. — Она выложила фотографии на стол перед остальными. — Они все похожи.

— Опять расистские шуточки? Может, ты и жила в Новой Зеландии, но ты все еще кореянка, — небрежно сказала Джису.

Джису покачала головой и сказала:

— Нет, у них один типаж. Все красивые, как из журнала. А Юнги сказал, что на них ничего нет. Может, преступнику и нужны были такие идеальные жертвы?

Все пожали плечами. Юнги отключился, сказав, что скинет все, что нужно — данные родственников, адреса мест жительства, учебы и работы. Намджун долго листал все найденные материалы в молчании, а потом сказал:

— Дженни и Джису, вы едете к сестре второй жертвы. Хосок, в участок. А я к этому свидетелю. Как его зовут?..

— Ким Сокджин.

========== 2 ==========

— У нас спокойный район. Еще ни разу такого не было, чтобы люди пропадали среди бела дня, да так, что о них потом никто ничего не слышал.

Начальник полиции был обеспокоен, но больше озадачен. За сорок лет его службы он не расследовал ничего серьезнее вооруженного ограбления, а пропавшие подростки обычно сами находились через два дня протрезвевшими, так что теперь он мог просто разводить руками.

Подозрительного, никому не внушающего доверия свидетеля не пришлось долго разыскивать. Намджун успел только перешагнуть порог здания полиции, чтобы ехать, как Ким Сокнджин явился сам — он услышал, что дело передали в вышестоящую инстанцию, и бросил все дела.

— Было темно, уже никого не было на улице, и он меня так ударил сзади, что я упал. Представляете?! — Он так резко подался корпусом вперед, что Намджун и Хосок синхронно отодвинулись. — На нашей улице никто никогда ни на кого не нападет. Поэтому я думаю, что убийца не местный.

Свидетель так эмоционально рассказывал, так размахивал руками перед лицами детективов, что те только переглядывались, про себя объявив его сумасшедшим.

— Подождите… Какой еще убийца? — опомнился Хосок.

— А вы что, думаете, пропавшие ребята еще живы? — громко спросил Ким Сокджин. — Наверняка, тела давно сбросили в пролив. И я мог стать следующим!

— Мы понимаем, — выдержано вставил Намджун и опять недоверчиво посмотрел на коллегу. — Скажите, а вы обращались в больницу после этого нападения? Есть какие-то документы, подтверждающие, что вас действительно ударили?

— Вы что, не верите мне? — вдруг вскричал свидетель, от возмущения даже затряс головой. Он еще потряс кулаками по столу. — Я помню это, как вчера!

— Отвечайте на вопрос, — едва сохраняя самообладание, сказал Намджун. Свидетель так кричал, что Намджун даже непроизвольно поморщился.

— Нет, зачем? Это просто шишка, — сказал тот. — Я пошел сразу в полицию.

Детективы снова в растерянности посмотрели друг на друга. Потом Хосок сказал неуверенно:

— Ну… а чем били, вы хотя бы знаете?

— Да откуда? — воскликнул тот. — Было темно, я же сказал.

Свидетеля сбросили со счетов и решили больше и не связываться с ним, но Намджун на всякий случай попросил Юнги раскопать на него все, что может быть полезным. Оказалось, что о приезде отдела поведенческого анализа сообщили в новостях, и теперь весь район был взбудоражен. Намджуну пришлось обзванивать прессу и требовать, чтобы они не разводили панику, но это не помогло, поэтому было решено выступить с заявлением.

— Считаете, это может спугнуть преступника? — спросила журналистка из первого ряда.

Намджун, — на него устремилось сразу несколько микрофонов, защелкали вспышки фотоаппаратов, — ответил:

— Мы пока еще не можем сказать, существует ли этот преступник. Возможно, молодые люди просто решили уехать. На этом все. Прошу вас не распространять ложную информацию и не пугать жителей.

Конечно, Намджун уже не считал, что это просто совпадения. Возможно, дела и не связаны, но чутье подсказывало, что с этими людьми точно что-то случилось.

Дженни выключила телевизор, чтобы не смущать свидетельницу, и они с Джису переглянулись. Дженни сказала осторожно:

— Вы считаете, что ваш брат был похищен?

Сестра Пак Чимина, увидев на пороге своей квартиры полицию, побледнела на глазах и чуть не заплакала. Первые полгода каждый раз, когда звонили в дверь, она надеялась, что там брат или кто-то, кто его привел. Следующие полгода она боялась звонков в дверь, потому что думала, что ей сообщат известие о смерти. Но ничего не происходило. Полиция не занималась поисками, всем было плевать. Все только говорили, каким он был хорошим, словно его уже нет. А потом — ничего не говорили, словно его никогда не было.

Наконец, она смирилась и сама, решила жить дальше и уехала в Китай. Просто так, погулять. Китай она никогда не любила и не хотела туда, но он любил, и она поехала. И вот, в день приземления ее самолета в Шанхае ей пришел журнал по подписке. Идиотский, женский, она даже и не читала его, потому что там было нечего читать. А после всего произошедшего ей вообще не хотелось ничего и никогда. Вернувшись домой, она бросила этот журнал, швырнула на стол к остальным, и оттуда выпало письмо. Последнее письмо от ее братика. Единственная весточка. Возможно, она еще успела бы что-то сделать. Может, он приходил в ее квартиру. Но ее не было. Спустя две недели было уже поздно.

— В полиции говорили, что он просто сбежал из дома, — сказала она. — Потом — будто он напился, и не помнит себя, или утонул. Всякое говорили, но никто не верил в похищение. Знаете, вот если бы пропала девушка, в это, возможно, и поверили бы, но когда пропадает парень…

— Не хотела говорить при свидетельнице, — сказала Дженни, когда они уже были в машине и возвращались в здание полиции. — Но я подумала… А вдруг преступник — женщина?

Намджун сказал, что это просто теория, но над этим стоит подумать. У остальных пока не возникало никаких догадок, и они не могли связать все события вместе. Намджуну весь день пришлось работать с прессой. Нельзя было допустить, чтобы каждую деталь по делу освещали в новостях.

— Знаете, а ведь он чем-то похож на этих троих, — сказала Дженни. — Такой же красивый.

— Ну, а мне он не понравился, — бросила Джису и оценивающе поглядела на фотографию свидетеля.

— Я не об этом, — буркнула Дженни. — Просто подумала, что девушкам такие нравятся. Юнги, что ты нашел на Ким Сокджина?

— Ничего, — послышалось из динамика телефона. — Я хочу сказать, что решил бы, что его прикрывают какие-то органы безопасности, если бы не облазил все, что можно. Ничего нет. Ни каких-нибудь данных усыновления с пометкой «секретно», ни травли в школе, ни скандального увольнения. Он даже не курит. Слишком идеальный. Таких не бывает.

— Господи, — невпопад прервал их Намджун и с удивлением посмотрел на Дженни. — И как до меня сразу не дошло? — Все замолчали, Юнги стал слушать через телефон. — Ким Сокджин сказал, что его ударили снизу. Если верить показанной им траектории удара, можно рассчитать угол, под которым били. — Он задумался о чем-то, но лишь на несколько секунд. — Мы с ним примерно одного роста…

Он вдруг поднялся и сказал:

— Дженни, не могла бы ты встать?

Он стал осматриваться по сторонам, взял пустой графин, стоящий в углу, и дал Дженни. Он повернулся к ней спиной и сказал:

— Ударь меня по голове.

Дженни изобразила удар, и Намджун сказал:

— Преступник ниже тебя сантиметров на десять. — Он взглянул на ее каблуки и добавил: — Или твоего роста. Ты была права, Дженни. Преступник женщина.

— Я даже предположить не могу, что заставило бы меня похитить кого-то, — сказала Джису. — Да еще троих сразу…

Все молчали уже минут двадцать, размышляли, но ничего в голову не приходило. Юнги не звонил, он тоже ничего не находил.

— А, значит, одного похитить не так уж и страшно? — усмехнулась Дженни, и Джису пихнула ее локтем. С невозмутимой небрежностью они рассуждали о жертвах, и коллеги только неловко переглядывались.

— Женщин преступниц вообще гораздо меньше, — сказал Намджун. — Мы вели только одно дело, но оно совершенно не похоже на это.

— Давайте не зацикливаться на том, что она женщина, — сказала Дженни, — иначе мы не сдвинемся с мертвой точки.

— Они не знакомы, но она как-то вышла на них, — сказал Хосок.

— Следила.

— Должно быть что-то, что объединяет этих троих. Не бродила же она по городу просто так. — Намджун набрал Юнги и сказал: — Составь ежедневные маршруты всех пропавших. Отследи их телефоны, мне нужен подробный отчет с картой. Любое место может оказаться связанным с преступницей.

Юнги вздохнул, — так шумно, что затрещал динамик, — а потом сказал:

— Будет сложно, особенно с первой жертвой. Его телефон не обслуживается два года. Но я постараюсь.

Дженни сказала:

— Ладно. Раз не знаем, почему, давайте подумаем, как. Рост жертв от ста семидесяти пяти до ста восьмидесяти. Женщине сложно было бы справиться с ними в одиночку. Возможно, у нее есть сообщник.

— И это тоже женщина, — добавила Джису. — Будь сообщником мужчина, он бы сам напал на Ким Сокджина.

— Необязательно, что сообщник вообще есть, — покачал головой Намджун. — Преступница могла пригласить жертв к себе домой и опоить.

— Поищу что-нибудь по проституткам, — сказал Юнги.

Уже после того, как он отключился, Намджун задумчиво добавил:

— Зачем бы проститутке нападать на своих клиентов?

— Они с ней плохо обошлись, и она решила отомстить, — сказал Хосок.

— Но, если жива вторая жертва, получается, что она держит их в плену, — сказал Намджун. — Как одинокая женщина смогла бы удерживать троих мужчин?

— Может, ей и не нужны все, — сказала Дженни. — Может, жив кто-то один. — Ей стало казаться, что она единственная точно понимает ее, словно оказалась в ее шкуре. Дженни была уверена во всем, что говорила.

— Тогда где тела? — сказала Джису. — Как она в одиночку смогла бы избавиться от них?

— Даже если и избавилась, — сказал Намджун, — никто не проводил поиски, даже когда жертвы были объявлены погибшими. Поэтому мы подадим прошение на возобновление расследования по делу Ким Тэхена. Первым делом водолазы должны прочесать пролив.

— Как иголка в стоге сена, — бросила Дженни. — Необязательно, что тела в проливе.

========== Она ==========

Я не помню, когда впервые встретила его. Случайно на улице? В кафе? В метро? Я только помню, что он все время ходил с гитарой в чехле, носил ее на спине. А еще у него был рюкзак — он любил только один, черный, спортивный, такой большой, словно в нем его крылья. Крылья, чтобы улететь на небо.

У него была одна сережка в ухе, правом. Тогда все прокалывали уши, это было модно. Он красил волосы и одевался так, как мне совершенно не нравилось. Он — абсолютно не мой тип. Он весь — то, что мне никогда не понравилось бы, будь я в здравом уме. Если бы со мной все было в порядке. Если бы я не потеряла рассудок.

Зачем он мне понадобился? Я и тогда знала, что он мне не нужен; мне не интересна его жизнь, что он думает и как говорит. Я просто не признавалась себе в этом, не поняла это вовремя, когда еще было не поздно спасти нас. Я просто хотела, чтобы он у меня был, как ребенок вдруг хочет игрушку в магазине. Я просто хотела смотреть на него, словно он бабочка в моем альбоме.

Я одинока в своем безумии, а он — такой же сумасшедший. Наверное, поэтому я не отпустила его сразу. Я тогда не думала о последствиях. Мне было только двадцать. Все говорят, что тебе плевать на свою жизнь, когда тебе двадцать. Все думают, что ты слишком мало знаешь в двадцать. Все считают себя умнее тебя.

Я не помню, когда увидела его, но помню, что он был все время потом. Судьба свела нас. Я не виновата, что так часто натыкалась на него. Нам обоим просто не повезло. Не в то время и не в том месте.

Это с самого начала было ошибкой, потому что оказалось, что он меня знал. Он меня знал и давно. Он знал, где я училась и работала, во сколько возвращалась домой и с кем жила. Он знал, где я обедала. С самого начала я была его целью, а не он моей.

— Привет, — сказал он. — Ты оставила шарф на столе, — сказал он, когда я и не думала о том, что намереваюсь сделать.

Я не собиралась узнавать даже его имя, но он был с другом.

— Тэхен, ты идешь? — сказал тот его друг. И я услышала его имя и запомнила, и оно врезалось мне в память, прямо в сердце.

Вся жизнь — словно видео, записанное на кассету, где было что-то записано. Уже сложно разобраться, что к чему.

Не то чтобы я его похитила. Он просто не хотел уходить.

Нельзя сказать, что я его похитила. Я привела его к себе домой, и он остался. Если бы он ушел, когда я велела ему убираться, все было бы по-другому. Это я была его пленницей. Я была пленницей у себя дома. В подвале жил он, но в заточении была я.

Сначала он мне не понравился. Он звал меня на свидание, но я не соглашалась, и мы просто тусовались в загородном доме моих родителей. Лишь я, он и куча левых друзей. Все любили этот загородный дом.

Он мне не нравился, потому что он был странным. И не мило странным, а пугающе странным. Ненормально странным. Обычные люди обходят таких стороной. Если у них все в порядке с головой.

Однажды, когда все уже почти разошлись, и остались только мы вдвоем, он сказал:

— Слушай, а ты слышала, что можно поймать кайф, если душить себя?

— Что? — Я никогда о таком не слышала и не хотела бы услышать. Ни сейчас, ни когда-либо. — Только не говори, что ты пробовал.

А он ничего не ответил, и, когда я повернулась посмотреть на него, было уже поздно — его руки схватили мою шею. Руки теплые, мягкие. На пол полетела ваза с цветами, пепельница, стакан. Я хотела нащупать что-нибудь на тумбочке, чтобы ударить его по голове, но все упало, а за моей спиной была стена. Он смотрел мне прямо в глаза, а я смотрела в глаза ему. У него было странное лицо, будто он даже не понимал, что происходит, или находился сейчас в другом месте. Когда с полки все упало, я взялась за его руки, но сил отпираться не было. Я просто положила их сверху. Он был сильнее меня. Всегда. Хоть победила и я.

Я действительно мысленно попрощалась с жизнью, когда потемнело в глазах, и я перестала чувствовать ноги. Когда я сползла на пол, он вдруг отпустил меня, сел передо мной на колени и сказал:

— Ну? И как тебе?

Я плохо слышала его голос; в ушах стучало сердце, а голова была ватная. Пока я пыталась отдышаться, он меня обнимал с таким видом, словно только что вытащил из моря. Будто он спас меня. Вынес из горящего дома. Он сказал:

— Тебе не кажется, что это сблизило нас?

У меня не было сил говорить и отвечать. Поэтому я просто сидела, не шевелилась и позволяла себя обнимать, пыталась отдышаться. А он сказал:

— Будто между нами произошло что-то интимное. Только ты и я.

— Я думала, что умру! — Я его толкнула.

— Это и есть то особенное, о чем я говорил.

— Я правда могла умереть! Ты слышишь меня?

У него было удивленное лицо, словно это было не так, а я думала, как мне сбежать от этого сумасшедшего, учитывая, что мы за городом. До автобусной остановки идти через лес, а полиция сюда быстро не доедет. Тогда я еще могла рассуждать здраво. Тогда я еще понимала, что от него лучше держаться подальше.

И я решила перейти в наступление — я напала на него. Я толкнула его, схватила осколок разбившейся вазы, повалилась сверху и замахнулась. Я замахнулась, но что делать с этим осколком, не знала. А он закричал, замахав руками, словно ребенок:

— Что ты делаешь?! — Он выглядел таким испуганным, словно из нас двоих сумасшедшей была одна я. А потом он добавил: — Слушай, ты тоже можешь душить меня, если хочешь.

— Я не хочу этого! Что с тобой? — закричала я. Надо было избавиться от него, выгнать из моего дома, но он продолжал лежать на полу.

Я должна была сказать:

— Вставай и убирайся отсюда.

Я должна была сказать:

— Убирайся, пока я не вызвала полицию.

Я должна была снова угрожать ему осколком.

Но я этого не сделала, потому что он медленно, будто бы я представляла угрозу для него и себя, аккуратно забрал у меня этот осколок. Он взял мое лицо в свои бархатные руки, заглянул в глаза, прислонился лбом ко лбу. Он сказал:

— Ты в порядке? — И убрал мои волосы за уши.

Я никогда не понимала его, потому что совершенно нельзя было предугадать его реакцию на что-либо, нельзя было объяснить причины его поступков, а то, что он говорил, противоречило друг другу. Сначала он делал так, а в следующую минуту — по-другому, будто бы в нем уживалось сразу несколько личностей.

— Можно мне поцеловать тебя?

Мне было жаль его. А еще я вдруг почувствовала себя значимой и нужной, хотя это не так. Я ничего не значу и никому не нужна.

Он застыл в нерешительности прямо возле моих губ, едва коснувшись их. Когда я подалась вперед, он отстранился и сказал:

— Я хочу сам.

— Я могу поцеловать тебя, если ты так хочешь. Мне не сложно. Это же ничего не значит, правда?

Тогда это для меня действительно ничего не значило.

— Я должен сделать это сам. — Мне стало его жалко — он весь чуть ли не дрожал, трясся, будто вот-вот упадет в обморок.

Наверное, он чувствовал то же самое — что он никому не нужен. И это было так. Мы были нужны только друг другу. Но я не сразу это поняла.

— Почему ты такой нежный? Ты только что пытался задушить меня.

Мы так и сидели — его руки все еще были на моих щеках. И я держала их.

— Просто это мой первый поцелуй.

— Ты шутишь?

— Я всегда мечтал поцеловать тебя.

— Что значит — всегда? Мы знакомы всего месяц.

И вот тогда я все узнала. И будь я нормальным человеком, я бы бежала без оглядки. Я бы оборвала с ним все контакты. Я бы снова схватилась за осколок. Просто в тот момент выяснилось, что он любил меня так, как никто и никогда не любил.

Я не выгоняла его, потому что, когда я попыталась, все вышло из-под контроля. Я правда потеряла рассудок. Я била и толкала его. Я схватила торшер и стала размахивать им. Я визжала в истерике и не хотела видеть его больше никогда.

Когда мы ссорились, это выглядело так, словно навсегда. Я не хотела знать его и думала, что после такого — что бы ни случилось, — мы уже не сможем помириться. А он думал, что он умрет без меня. Он так думал, потому что однажды, когда я велела ему убираться, он закрылся в ванной, и это действительно случилось бы, если бы я не забралась через разбитое окно. Пришлось разбить окно, и я вся порезалась, пока залезала туда. Он закрылся в моей ванной с ножом и даже не стал кричать угрозы, потому что это не было угрозой. Он действительно собирался сделать это.

Он даже не дал мне вызвать скорую, потому что боялся, что все узнают об этом. Он не знал, что скажут его родители. Крови было не очень много — я успела вовремя. Он не успел сильно навредить себе, и я просто крепко перевязала его запястье.

Больше я не кричала ему убираться. Валить к черту. Катиться в ад. Из подвала он переехал в мою спальню. Он не отходил от меня ни на шаг. Мы проводили вместе все время. Какой бы прогнившей ты ни считала себя раньше, ты будешь чувствовать ответственность.

Вообще-то, он не угрожал мне пистолетом. Или ножом. Он не угрожал убить меня. Я сама пустила его. У меня был выбор. И я его сделала. Поэтому я во всем виновата.

— Я так хотел быть с тобой. Я жил ради тебя. Я готов был на что угодно, чтобы получить тебя. И вот, — он усмехнулся так, что у меня даже тогда побежали мурашки, — ты со мной.

Даже тогда у меня побежали мурашки, но я не сразу поняла, почему. Я подумала, это трепет. Это жалость. Это чувство собственной важности. Кто-то хотел быть со мной.

Я не подумала, что это странно. Я не подумала, что это ужасающе странно, что он выяснил, где я обедаю. Что он знал, что я постоянно забываю мелкие предметы на столе. Он знал, во сколько я там бываю, и пришел, чтобы будто бы специально попасться мне на глаза. Он даже взял с собой друга, чтобы не выглядеть таким жалким.

Он взял с собой друга, особо ничего не планируя, и я даже не запомнила его лица. Я не могла даже сказать, какой он был расы. Вот, насколько я его не запомнила. Я даже не посмотрела в его сторону. Но, если ты кого-то не запомнил, это не значит, что тебя не запомнили тоже.

========== Он ==========

С самого начала все пошло не так, как я запланировал.

Вообще-то она должна была внушать отвращение. Она должна была оказаться мерзкой, уродливой, дурно пахнущей. У нее дома должна была быть грязь и разруха. Она должна была сквернословить и плеваться. Ведь она моя похитительница, и она не должна мне нравиться.

Но у нее дома чисто. И не просто чисто, как в киношных декорациях, а уютно чисто, по-домашнему. Хочется жить здесь. Пахнет апельсинами и корицей — ароматизаторы, — но не навязчиво, быстро привыкаешь. Она всегда поддерживает свой дом в идеальном состоянии, ведь это ее крепость. Даже имя у нее было идеальное — Розэ. Волосы мягкие, как бархат, — когда она наклоняется, они падают мне на лицо, плечи, руки. И пахнут всегда духами — одновременно и сложными, и легкими, — и шампунем. У нее всегда теплые руки — или просто мои ледяные. Хочется держать их все время и перебирать пальцы.

Но нельзя. К ней абсолютно нельзя приближаться. Она не пускает. Она — как испуганный олень, убегает каждый раз, когда я пытаюсь. Она — как бабочка. Сожмешь слишком сильно и убьешь, но, если отпустишь, она улетит. Поэтому остается одно — сохранить ее в альбом.

Я не был в плену в буквальном смысле. Меня не привязали к кровати, не морили голодом и не пытали. И, вообще-то, она не держала меня взаперти.

— Я же не угрожаю тебе оружием, — говорила она.

— Ты можешь идти, — говорила она, — когда захочешь.

— Уходи! — кричала она.

Только я не хотел.

Я не то чтобы был пленником. Я просто пришел к ней домой, а потом там остался. В плену была она. И она, как и полагается, пыталась сбежать. Она сбегала, как бунтующий подросток, звонила в полицию, а однажды даже подожгла свой дом. Но ничего не вышло. Мы просто связаны судьбой. Мы должны были повстречаться.

Когда она сказала, что тоже любит собирать бабочек, я решил, что она сказала это из жалости. Она узнала, что я собираю бабочек, и решила подыграть мне. Все девушки отвечали что-то подобное — из жалости, — ведь в этом вообще-то приятного мало. Им казалось это мерзким. До безобразия жаль человека, который лишает жизни таких красивых и невинных существ. Просто чтобы поместить в свою коллекцию. Смотреть, когда захочется, будто в этом есть какой-то смысл.

Я подумал, что она сказала это из жалости, потому что это слишком нелепое хобби для девушки. Я даже решил, что это мило, когда она показала мне свою фиолетовую бабочку и сказала, что это я.

— Их редко можно найти и сложно поймать, — сказала она, и я решил, что это до безумия трогательно. Ключевое слово — до безумия.

У нее был целый альбом этих бабочек, и она действительно бегала за ними по улице. И у меня был такой альбом тоже.

Первый раз я случайно увидел ее в кафе. Она сидела за ноутбуком и что-то писала в тетради. Видимо, делала домашнее задание. Я просто подумал, что она красивая, как принцесса из сказки. У нее была необычная внешность. Слишком красивая для обычной жизни — все на нее смотрели. Она выглядела такой маленькой и беззащитной, что хотелось положить ее в карман.

Я не то чтобы собирался проследить за ней. Просто, когда я поел и расплатился, она как раз встала, чтобы уходить. Это была судьба. И я просто пошел за ней. В этом ничего такого — я же не делал ничего постыдного. Я же не напал на нее. Я просто увидел, в какой университет она зашла, и пошел домой.

А на следующий день, когда я зашел в то кафе за кофе, она снова была там. Я и не вспоминал о ней, и у меня не было цели найти ее там. Просто это кафе было по пути домой. Из любопытства я дождался снаружи, когда она выйдет. Ждать пришлось долго, часа два. Так я и узнал, где она живет. Выяснил даже квартиру — увидел, как зажегся свет, увидел ее и рассчитал по этажам номер. На домофоне под номером квартиры была ее фамилия — Пак.

Имя я не мог узнать долго. Я надеялся увидеть ее с какими-то друзьями или знакомыми, которые окликнут ее по имени, но у нее не было друзей. Ни разу я не видел, чтобы она с кем-то шла. Она всегда была одна. Тогда я не подумал, что это пугающе странно. Тогда я решил — вообще-то многие избегают людей. Тогда я подумал — у меня тоже нет друзей. Но она даже ни с кем не разговаривала по телефону, даже не переписывалась. У нее даже не было родителей. Не знаю, где они были, но вот, насколько она была одинока. Если с ней что-то случится, ни один человек не станет ее искать. Ни одна живая душа не заплачет. Она никому не нужна. Она была нужна только мне.

Она ненавидела себя. Она ненавидела себя настолько, что в кафе даже не ела. Я ни разу не видел, как она ела. Она только пила кофе. Она ела только дома, но потом ее тошнило. Она хотела умереть, пока не встретила меня.

Она работала официанткой в ночном клубе, где нужно разносить подносы в топе и трусах, и она была такой вежливой, что даже противно. Она была вежливой, даже когда ее хватали за все, что попадется под руку, и кричали матом. Я видел ее там только один раз, потому что меня не пускали. Но она выходила оттуда в пять утра в мешковатом спортивном костюме, натянув капюшон на глаза и шапку, и шла на первый автобус. С потекшими черными тенями она ждала первый автобус и делала вид, что не вышла из такого паскудного места.

Мне было жаль ее. Мне хотелось спасти ее. От самой себя. Она рушила свою жизнь и тонула в грехах. Она была хрупкой, как любая бабочка из ее альбома, и она барахталась в своей банке. И я хотел вытащить ее оттуда.

Я не думал, что она полюбит меня. Что она сможет. Я не думал, что она вообще может что-то чувствовать. Я не думал, что она ответит мне взаимностью, потому что я — это я, а она — это она. Как в старшей школе — самая красивая девочка даже не взглянет на тебя, если ты никто. Не ее уровня.

В обычной жизни она действительно была птицей не моего полета. Она смотрела на меня свысока и считала себя лучше всех. Лучше меня. Иногда она рассказывала о себе такие развратные, низкие вещи, будто специально, чтобы поиздеваться, что мне хотелось заткнуть уши руками и закричать. И схватить ее за шею и начать душить, чтобы вытрясти из нее все эти зловонные нечистоты. А она смеялась надо мной, вульгарно открыв рот.

Под ее извращенным углом мир приобретал грязные краски, потому что у нее была своя ночная жизнь, о которой она забывала. У нее была другая жизнь, и она притворялась, что ее не существует. Я кричал ей, что она шлюха, когда она уходила на свою гадкую работенку. Я не знал, что она там делала. Она не говорила. Она только говорила, что она просто официантка. Можно было даже не надевать каблуки — она ходила там в кроссовках. И с голым задом. В такие моменты мне казалось, что это она никто. Она изображала элитную проститутку, но на самом деле она была бесстыдной уличной девкой.

Я не хотел ее убивать, но иногда мне хотелось увидеть, как она будет выглядеть мертвой. Как она будет остывать и бледнеть. В ее остекленевших глазах навсегда отразился бы я. Последнее, что она увидела бы, — это я. Я не желал ей смерти, но я хотел забрать ее душу себе. Забальзамировать в своей памяти, сохранить в альбом.

Иногда, когда я готовил, когда у меня в руке был нож, я представлял, как могу наброситься на нее. Она даже подумать не могла, что постоянно была на волоске от смерти. Она не знала, что ходила по тонкому льду.

Я просто хотел спасти ее, избавить от боли. Это было так просто. Иногда я наблюдал, как она спит — она вырубалась, наглотавшись всего, что у нее было. Я целовал ее губы в кодеине, пока она спала. Я смотрел на нее и представлял, как холодное лезвие коснется ее горячей кожи. Кровь останется на волосах. Она тоже этого хотела — умереть. Она просила — взять у нее жизнь. Она невольно делала это каждый день.

Из-за нее я думал о том, о чем никогда не думал. Она превращала меня в того, кем я не являюсь. Она делала из меня монстра. Она проникла в мои вены и отравила меня, как ядовитая бабочка.

Однажды я так сильно ударил ее, оставил такую большую ссадину на лице, что она не смогла пойти на работу. На свою мерзкую работу. Я не хотел этого, но она просто никак не могла успокоиться. Она впала в истерику, в настоящее буйство, бросала посуду и, крича оскорбительные слова, размахивала ножом. Это было только однажды.

Я представлял, что буду делать, если ее не станет. Я представлял, как буду рыдать над ее бездыханным телом на ее похоронах. Все будут сочувствовать мне, но это я сделал ее мертвой при жизни. Я надеялся, что мы встретимся с ней в аду. И проведем вместе вечность.

Я все понял только потом. Когда было уже поздно. Когда она настолько отдалилась от меня, что я уже не смог бы помочь ей. Она сказала, что ее изнасиловали в пятнадцать. Она не собиралась рассказывать — она просто крикнула сгоряча, когда я в очередной раз спросил, почему она такая тварь. Почему она ненавидит себя и всех людей. Самое ужасающее, что это был ее знакомый из школы. И она крикнула, что она найдет его. Не сказала, зачем. Но тогда я понял, что между нами непреодолимая стена. И то, что у нее есть я, ей никак не поможет. Может, она и любила меня. Но ей это было не нужно.

========== 3 ==========

— Как и ожидалось, в проливе ничего не было обнаружено. — Намджун с неудовольствием кинул перед всеми папку. — Официальное заключение. Мне уже звонили сверху. Возможно, отделу сделают выговор за растрату средств и превышение полномочий. Ждите вызова на ковер по возвращении в столицу.

Им выделили крошечный кабинет в здании полиции, и на всех не хватало даже стульев, поэтому Намджун и Хосок стояли. Хотя стулья обещали принести, их все еще не было. Хосок, сев прямо на стол, сказал:

— Я все меньше доверяю работе местной полиции. Такое чувство, что они вообще не хотят возиться с возобновлением старого дела. Ведь проще оставить его нераскрытым, чем направить в суд.

— А что мы можем сделать? Не полезем же мы сами в воду искать тела, — сказала Дженни. — К тому же, я с самого начала говорила, что это слишком просто. У преступника сложный психотип. Он не будет действовать настолько предсказуемо, и мы так просто его не поймаем.

— Женщина без сообщника могла избавиться от тела только одним самым простым способом, — вставила Джису, и все посмотрели на нее, — по частям. В таком случае, мы никогда не найдем их.

— Фу, ты правда считаешь, что это самое простое? — поморщилась Дженни, которая как раз решила приступить к своему круассану на завтрак. Джису такие темы не смущали, и она, как ни в чем не бывало, ела замороженный йогурт.

— Тогда где эти части? — сказал Намджун. — Только не говори, что она выбросила их на помойку. Рано или поздно их бы обнаружили.

— Да, пожалуйста, не предлагай нам сортировать мусор, — хохотнул Хосок. — Преступница ничем не выделяется среди обычных людей. Тела могут быть просто закопаны у нее на заднем дворе.

— Давайте не исключать вероятность, — вставила Дженни, — что жертвы могут быть все еще живы, и находятся в плену. И тел нет именно поэтому.

— Хорошо, — сказал Намджун и уперся руками о стол, стоя, — давайте на время забудем лекции по уголовному праву и теорию вероятности. Дженни, что тебе подсказывает интуиция? Ты правда веришь, что все они живы?

Дженни, подумав, сказала:

— Последняя жертва все еще может быть жива. И через нее мы должны выйти на преступницу. Иначе она продолжит свое дело, потому что это уже серия.

— Может, проще выйти через первую жертву? — сказал Хосок. Открылась дверь — один из сотрудников занес два стула, поклонился и вышел. Теперь все могли устроиться с удобством. — Тогда она еще была неопытная. Наверное, допустила кучу ошибок, особенно, если не планировала преступление, как это часто и бывает.

— Ты основываешься на статистике по преступникам-мужчинам, но женщины поступают по-другому, — не согласилась Дженни.

— Дженни, Джису, еще раз изучите дело последней жертвы, — распорядился Намджун, — а мы с Хосоком возьмем первую.

Позвонил Юнги, и, когда его поставили на громкую связь, он сказал:

— Я кое-что нарыл. Похоже, первая жертва не такая уж идеальная, как нашим дамам показалось с первого взгляда. — Дженни и Джису недовольно переглянулись, не готовые принять поражение, а Хосок усмехнулся. Юнги продолжил: — Я достал его медкарту. Психиатр выписывал ему нейролептики и антидепрессанты. Чего там только ни написано. Биполярное расстройство, шизоидное расстройство личности, панические атаки, сомнамбулизм… В общем, тот еще тип. Я даже не запомнил все слова.

— Ух ты, — воскликнул Хосок, — а за это уже можно зацепиться.

— Но у врача он показывался редко. Приходил только за рецептом. Его аптечкой можно свалить лошадь, так что нельзя исключать, что с ним произошел несчастный случай, — сказал Юнги. — Вообще-то, все это рушит вашу доказательную базу. Он больше не вписывается в наш профиль. А если его смерть — случайность, то нет состава преступления.

— Возможно, — с неудовольствием ответила Дженни, не желая признавать неправоту, — но мне все еще кажется, что эта женщина как-то связана с ним.

========== Она ==========

Я не думаю, что я любила его. И не думаю, что он любил меня. Он определенно точно любил свою любовь, а мне было его жаль. Даже секс с ним был каким-то жалким, будто из чувства сострадания. Это как в старшей школе, когда ты даешь самому забитому мальчику потрогать свою коленку, потому что ты самая красивая девочка. Это он так считает — что ты самая красивая. Ты даешь ему себя потрогать, просто чтобы посмотреть, как он будет радоваться. Он будет боготворить тебя. А если ты его поцелуешь, он вообще умрет. От счастья. Это душевная болезнь — из высокомерия делать отвратительные вещи.

Я постоянно будто бы хотела освободиться от него, но, когда его не стало, у меня было чувство, будто я лишилась чего-то важного. Я думала, что я умру тоже. Я должна была умереть. Я даже пыталась пить таблетки — он принимал какие-то пилюли от биполярного расстройства и депрессии. Я даже мешала их с алкоголем, но ничего не вышло. Хуже всего, каким нелепым образом это произошло. Именно потому, что это случилось из-за нелепой ошибки, ты ничего не сможешь поделать с тупой болью. Плачь, кричи, умри, но ты ничего не сделаешь.

И все-таки кое-что сделать было можно.

Его странное увлечение приступами удушья было действительно отвратительным, и ничего удивительного, что все закончилось таким образом.Было очевидно, что произойдет что-то подобное. Когда в новостях слышишь, что человек умер, когда душил себя, считаешь, что это бред. Просто безумие, и такое невозможно. Нужно быть просто конченным сумасшедшим, чтобы делать это. Но это все равно случается. А еще он пил столько таблеток, что в любой день мог не проснуться. И так и случилось.

Его фантом преследовал меня. Мне мерещились его мертвые глаза. Я слышала его голос. Иногда я чувствовала, будто он дома. Когда кто-то подходит к тебе сзади, ты можешь почувствовать это. Только за спиной никого не было.

И все-таки я могла попытаться заглушить эту боль. Предпринять что-то. Заполнить эту пустоту.

Сначала я не думала, что у меня получится. Я не думала, что мне это нужно. Но мне нужен был он, мой Тэхен, и мне сгодилась бы любая замена. Так я думала тогда. Я думала, что есть что-то, что может его заменить.

Непроизвольно, словно импульс, что-то щелкнуло в моей голове, когда я увидела того парня. Так бывает — словно кто-то чужой передает тебе свои мысли. Будто ты читаешь мысли другого человека, и они на самом деле тебе не принадлежат. Ты делаешь то, что никогда не сделал бы.

На улице было темно и пустынно, а тот парень — я так и не узнала его имени, — как раз что-то искал в багажнике своей машины. Это было так опасно — неподалеку был мой клуб, — но я знала, что здесь нет камер. Все из нашего клуба это знали.

Он долго копался в своей машине, пока я осматривала улицу на предмет оружия. Мне повезло. А ведь могло и не повезти. Только везение ли это? Но кто-то оставил возле мусорного бака ночник, даже не бросил внутрь, и именно поэтому я заметила его.

Парень не отключился после моего хилого удара. Он был довольно крупным, и, чтобы вырубить его, понадобилось бы что-то посерьезнее ночника. И именно это настоящее везение. Хотя он бы мне подошел — одетый с иголочки, с идеальным, будто нарисованным, лицом. Он не успел оглянуться, а я сбежала вместе с ночником. Только потом я поняла, что он — бабочка-однодневка, и он не был нужен мне. Мне повезло.

Чимин совсем не был похож на Тэхена. Ни внешне, ни характером. Но было в нем что-то такое, что заставляет людей обернуться на него. Привлекает внимание. Было в нем что-то особенное. Как у редкой бабочки. И сам он был такой идеальный, словно уже сошел со страниц. Учился только на отлично, занимался спортом, друзья его обожали, а семья души в нем не чаяла. Он даже ходил в церковь по воскресеньям. Он был такой безупречный, что даже противно. Рядом с такими чувствуешь себя грязной. А я действительно была грязной. Я всегда была неполноценной. Тэхен заполнял эту брешь, но его больше нет. Именно поэтому он был нужен мне в мою коллекцию.

Я увидела его на работе — друзья притащили его в клуб, а он был таким милым, так стеснялся, когда мимо него мелькали рваные лифчики и трусы. Это скверное место ему не подходило. Он не увидел меня и никто из его друзей, потому что в тот день я была на баре и не выходила из-за стойки. Но я узнала его имя, когда он подошел расплачиваться.

Он сам выбрал меня. Он сам заговорил со мной. Он во всем виноват.

— Неужели такая милая девушка может работать в таком заведении?

Если бы он не делал поспешных выводов, он бы остался жив. Одна малейшая ошибка. Оказавшись не в то время и не в том месте, ты принимаешь шлюху за мученицу, и это стоит тебе жизни. Шлюха — так мне всегда кричал Тэхен. И он был прав. Когда-то и я считала, что мне здесь не место, но потом привыкаешь. Это просто работа. Ты делала это уже столько раз и сделаешь снова. Ты смотришь на мир под новым углом через призму своих испорченных ценностей.

Даже лицо потаскухи можно выдать за лицо ангела, если правильно улыбнуться. И если из-за стойки не видно, что ты тоже в трусах.

Но все пошло не так, как я хотела. Мы вроде бы начали встречаться, но он постоянно хотел познакомить меня со своей семьей и друзьями. Мне с большим трудом удалось убедить его не говорить обо мне вообще. Будто бы я не готова. Это слишком серьезный шаг, и мне нужно подготовиться. Но, вообще-то, меня не интересовала его семья. У Тэхена, как и у меня, семьи не было. Точнее, была, но где-то там. Она существовала на его словах, и у него не возникало желания знакомить меня с ними. Семья — я не знаю, как это. А кто это?

То, что семья Чимина так и не узнала обо мне, оказалось весьма кстати. Я не говорю, что я специально убила его. Я не говорю, что задалась такой целью, когда он вошел в мой клуб. Я не говорю, что планировала это с самого начала. Это случайность. Вся моя жизнь череда нелепых случайностей, смысл которых только в том, что я не должна была рождаться. И это действительно так. Одна малейшая ошибка — и человек появляется на свет.

Никто не должен был знать о моем существовании, потому что меня нет. И не было. Поэтому, когда он сказал, что собирается позвонить своей сестре и представить нас друг другу, я не знала, что делать. Никто не должен был знать, что я существую, потому что у меня труп на заднем дворе. А сверху посажены розы, но он все еще там. Труп, непонятно, откуда взявшийся, со странной причиной смерти. Никто уже точно не поверит, что я не убивала его. Я не патологоанатом, но и я смогу установить причину смерти — асфиксия, передозировка лекарственными препаратами. Я опоила его, а потом задушила. Чтобы не мучился и не сопротивлялся. Так все подумают.

Никто не должен был искать его и никто не смог бы его найти, потому что я хорошо спрятала его — в своей коллекции. Я должна была сохранить его — на память.

Но Чимина будут искать. И его нашли бы. Первым делом пришли бы ко мне. Я не хотела, чтобы он умер. Он должен был жить всегда — в моей коллекции. Я не хотела, чтобы кто-то думал, что он умер, поэтому заставила его написать записку. Когда все вышло из-под контроля, когда его уже объявили в розыск, мне пришлось выследить его сестру и подбросить эту жалкую записку, пока ее не было дома.

Мне нужно было просто удержать его дома — в подвале, где жил он, мой Тэхен, — пока все не успокоилось бы. Мне просто нужно было убедить его делать то, что я хочу. Но он не делал. Я потеряла контроль над ситуацией и над собой, когда он напал на меня. Ударил вазой по голове, а потом воткнул мне в плечо нож для масла, маленький и тонкий. Он думал, что я ему враг.

Это была самооборона. Если человек врывается в твой дом и нападает на тебя с ножом, ты будешь защищаться. Он несколько дней провел в подвале, поэтому потерял рассудок. Его можно понять.

Рядом с розами появилось еще одно воспоминание. Это уже превращается в коллекцию. Но для завершения мне нужен третий. И я знала, кто это будет.

========== 4 ==========

— У первой жертвы, кажется, была девушка, — сказала Дженни, входя в крошечный кабинет с папкой и кофе для нее и Джису. На остальных не хватило рук. Она еще двумя пальцами держала телефон с Юнги на линии. — Мне кажется это странной деталью, потому что все его знакомые говорили, что он ни с кем не встречался. Что за таинственность?

— Почему сразу таинственность? — отозвался Хосок, когда Дженни села за стол. — Может, просто никто не знал. Необязательно всем сразу рассказывать. Он же не девчонка.

— В социальных сетях ничего, — сказал Юнги из телефона. — Не спрашивайте, как, но мне еще удалось достать фотографии из его облака. Так вот, там не было никаких девушек.

— А фотографии это уже интересно! — воскликнул Намджун и взял посмотреть папку, которую принесла на ознакомление Дженни. — По ним можно попытаться составить маршрут, где он бывал.

— Там ничего интересного, — возразил Юнги. — Только ерунда по учебе, собака, фото с родителями, парочка друзей.

Намджун расстроенно пролистывал бумаги — Дженни ездила на допрос к единственному университетскому другу первой жертвы, и ей удалось вытянуть из него все, что он только помнил. И он действительно вспомнил кое-что. Однажды он видел Ким Тэхена с какой-то девушкой. Он ее узнал, потому что помнил, как Тэхен окликнул ее, чтобы отдать шарф. Но Тэхен не рассказывал ему о ней, несмотря на то, что они, кажется, были на свидании, и поэтому он не придал этому значения.

— Неужели ты думаешь, что это она? — удивленно спросил Хосок.

— Это все, что у нас есть, — пожала плечами Дженни. — А вечером будет фоторобот. Только сомневаюсь в его эффективности. Вряд ли парень, увидев ее однажды, детально вспомнит лицо спустя два года.

— Но в нынешнем мире невозможно спрятаться, — вставила Джису. — Ты всегда у всех на виду. Тогда почему она такая неуловимая?

— В этом и дело, — сказала Дженни. — Из-за того, что ты у всех на виду, никто тебя не замечает.

========== Она ==========

Жизнь — череда несчастливых событий. Поэтому я решила, что мне терять нечего, ведь я уже умерла. Время пришло. Я всегда знала, что когда-нибудь найду его и сделаю это. И это уже будет не причинение вреда по неосторожности и не оставление в опасности, а предумышленное убийство. Высшая мера наказания — пожизненное лишение свободы. Могут назначить и смертную казнь, но ее вряд ли приведут в исполнение, и я навсегда останусь в камере смертников. Срок зависит от того, свяжут ли меня с другими несчастными случаями, но, возможно, что я выйду лет через тридцать. Я прекрасно все это знала. Потому что я знала, к чему я готовлюсь.

За такое не страшно сесть. И даже умереть тоже не страшно, особенно, если у тебя ничего нет. Когда у тебя ничего не осталось. То, что он сделал со мной, — это настолько унизительно и гадко, что больше не хочется жить. Что больше не остается чувства собственного достоинства. Растоптал и уничтожил, поставил на колени. Хочется сжаться в комочек и остаться под кроватью навсегда. Это невозможно забыть. Даже когда не думаешь об этом, оно преследует тебя, как призрак прошлого, и каждый раз, когда в твоей жизни происходит что-то более или менее нормальное, оно дает о себе знать.

Я знала о нем все, потому что я ни разу не потеряла его из виду. Я не следила за ним, и ушла в другую школу тогда, и он, наверное, решил, что избавился от проблемы. Он, наверное, забыл обо мне в ту секунду, когда его мать предложила мне денег, чтобы я забрала свое заявление из полиции. Он, наверное, начал жить дальше, когда я взяла эти деньги.

— Ничтожество! Ты продала свою честь! — кричал мне Тэхен, когда узнал об этом.

И он был прав. Но слово продажной суки ничего не значит. Я забрала заявление, но уже в ту минуту я знала, что буду делать. Может, он и не сядет в тюрьму с позором. Но жить он точно не будет.

Спланировать похищение проще, чем осуществить его, когда ты девушка, и жертва знает тебя в лицо. Впрочем, последнее сыграло мне на руку. Я позвонила ему и сказала, что снова пойду в полицию, если он не заплатит мне еще. Он, конечно, кричал, матерился, а потом перечислил мне немного денег, но я сказала, что этого мало. И что совершать банковские переводы опасно для него же, поэтому он должен привезти мне наличные. Много наличных. Целую сумку. Пусть выгребет весь сейф своей ведьмы-мамаши. Мне деньги в тюрьме не понадобятся, только если на хорошего адвоката. Но пусть напоследок помучает бедную женщину. Пусть она потеряет не только сына, но и все деньги. Пусть она окажется на улице.

И он приехал ко мне домой, в мой загородный дом, где остановка через лес, и куда не доезжает полиция. Приехал на такси, и мне даже не пришлось избавляться от машины. Конечно, у него не возникло мысли, что это подвох, ведь он не жалкая девушка, которой не стоит ехать поздно вечером загород одной. И приехал он не к какому-то мужчине, бандиту или еще кому-то. Он приехал к своей жертве, которая его боится, но которая вдруг почувствовала свободу. Он приехал утихомирить ее. Каждый должен знать свое место. Он приехал в мой дом, где на заднем дворе два трупа и скоро будет третий. И он не знал, что теперь жертва — он.

Войдя в двери, он бросил тяжелую сумку к моим ногам, как помои скотине, и крикнул ругательства. Ничего не изменилось. Однажды он уже ворвался ко мне домой и швырнул деньги мне в лицо, и мне пришлось собирать их с пола. Я опять ползала перед ним на коленях. Я, а точнее, моя мать, запросила так много, что у них почти ничего не осталось. Она продала меня, подложила под него.

Но сегодня я не буду стоять на коленях. Он вошел в мой дом и крикнул, что я не смогу шантажировать его до конца жизни. И он был прав, потому что до конца его жизни осталось не так уж долго. Он так кричал, что даже не заметил, как я заперла за ним дверь. А когда я достала нож, он даже не воспринял меня всерьез, начал смеяться. Поэтому пришлось угрожать ему пистолетом — достала через одного козла в клубе.

Только тогда Чон Чонгук начал понимать, что происходит. Уверенная улыбка исчезла с его лица, он стал толкать дверь. Даже сидя в подвале, прикованный наручниками к трубе, он не выглядел таким уж испуганным, поэтому пришлось сказать, что у меня два трупа на заднем дворе. Для убедительности. Пусть думает, что это я их убила. И мне даже не было страшно закапывать их.

— Ты больная! — закричал больной ублюдок.

Он сковал себя наручниками сам, потому что я держала его на мушке. Мне было противно его трогать, поэтому он сковал себя наручниками сам. Все повторяется. Это замкнутый круг. Он сам пришел ко мне домой. Он мог бы не приходить, но сделал свой выбор. Он пришел в мой дом, а я открыла ему дверь.

— Теперь ты убиваешь людей? — продолжал он, пока я отходила от него спиной. — Ты не можешь жить дальше? Ведь это… было один раз. Это была случайность!

Вся жизнь — череда злополучных случайностей. Можно случайно заняться сексом и можно случайно убить человека.

У меня дрожала рука, пока я целилась в него из пистолета. Мне вообще не нужно было отводить его в подвал. Я могла бы просто стрелять в него, едва он вошел в дом. Наверное, я уже тогда знала, что у меня не получится. И он знал тоже.

— Ты будешь пытать меня? Но ты не мстительница. Посмотри на себя! — повторял он. — Ты трясущаяся маленькая девочка. И тебе конец, когда я выйду отсюда.

========== 5 ==========

— Мы готовы представить профиль. Преступница женщина, вероятно, ровесница жертв. По психотипу социофоб. У такой девушки вряд ли есть близкие друзья, но люди не сторонятся ее, и с виду она ничем не отличается от нас с вами. Проходя мимо, мы не узнаем ее на улице. По поведению можно сказать, что она остановилась в развитии лет в пятнадцать. Возможно, случилась трагедия — потеря близкого человека, автокатастрофа, изнасилование, и она до сих пор переживает посттравматический синдром. Наша команда склоняется к тому, что это изнасилование. — Намджун выразительно посмотрел на Дженни, ведь основная мысль была ее. — Ее выставили, как товар, и теперь она тоже собирает товары, о чем говорит ее склонность к похищению. Вероятно, у нее приступы агрессии, поэтому мы можем поймать ее, когда она допустит ошибку, а она точно ее допустит. На этом все.

В кабинете изумленно зашептались — неужели они до всего этого догадались, только перечитав дела и поговорив с парой человек?

Команда поведенческого анализа отправилась в свой кабинет — был пропущенный от Юнги, и надо было перезвонить.

— Я нашел кое-что, но это еще больше спутает ваш профиль. То есть, если все так, как я думаю, ваш профиль изначально неверный, — сказал он. Намджун в нетерпении поторопил его. — Вашу идеальную последнюю жертву обвинили в изнасиловании, когда он был в старшей школе, но заявление было отозвано. Мерзкая история, но я нашел эту девчонку. Высылаю вам фото и контактные данные.

Джису для всех открыла фото на планшете, а Дженни достала неясный, плохого качества фоторобот и растерянно хмыкнула:

— Вроде похожи, но это может быть, кто угодно…

— Опять ты со своими шуточками, — вставила Джису. — Это точно она. Разве вы не видите? — Она обратилась к Намджуну и Хосоку, но они еще больше затруднялись определить человека на рисунке, а Юнги фоторобот не видел даже в электронном виде.

— Я взломал сайт налоговой, — продолжал Юнги. — Доступ закрыли через пять минут, но я успел увидеть, что этой Пак Розэ примерно в те месяцы, когда это случилось, поступил довольно крупный банковский перевод. Откуда у школьницы такие деньги? А у родителей Чон Чонгука своя сеть ресторанов.

— Фу, думаете, заплатил? — фыркнула Джису. — Значит, ему она мстит. А что с остальными? Ее видели с первой жертвой, а сестра второй жертвы упоминала, что у него была подружка с иностранным именем. То ли Дейзи, то ли еще как-то.

Дженни в досаде отшвырнула фоторобот. Это было слишком сложно. Она не могла понять ее. И она была готова сдаться. Они совершенно не продвинулись в деле, и то, что они, возможно, нашли преступницу, просто удачное совпадение.

— Хосок, Дженни, вы поедете к ней на работу, — распорядился Намджун, подумав, — а мы с Джису отправимся в квартиру. Сообщу местным, чтобы выслали подкрепление на всякий случай.

Но дома ее не было. К двери она не подошла, и без ордера полиция не смогла войти туда. На работе она не появлялась несколько дней, взяла отгулы. Впрочем, у нее была такая работа, что, если она не придет, никто не станет ее искать.

— Она приходила на работу после исчезновения Чон Чонгука, — сказала Дженни, когда они снова встретились в кабинете, оставшись ни с чем.

Пока будет готов ордер на взлом ее квартиры, возможно, в нем уже не будет необходимости. Дженни нервно теребила ручку. Дженни была той, кто составил профиль преступницы. Она считала, что буквально примерила ее шкуру. Но все ее доводы, на которых она так настаивала, рассыпались, как карточный домик.

— Похоже на то, что она сделала то, что планировала, и спокойно вернулась к своей жизни, — добавила она.

— Но сейчас она, кажется, занервничала, — сказал Намджун. — Видимо, что-то случилось, раз она снова залегла на дно. А соседи сказали, что не видели ее несколько месяцев.

Юнги пытался найти ее по камерам, но она будто была призраком. Или совершенно не выходила из дома. Из какого-то другого дома, который они не могут найти по документам.

— Это говорит о том, что жертва еще может быть жива, — сказала Джису. — Возможно, она держит его у себя дома. — Она презрительно скривилась и сказала: — Честно говоря, у меня нет никакого желания спасать его. Поделом ему. — Подумав, она добавила без смущения: — Кусок дерьма.

Остальные переглянулись, а Намджун сказал выдержанно:

— Мы не можем так говорить. — Он отпил кофе, но с таким видом, будто там оказалось что-то несъедобное.

У подозреваемой не было близких родственников, и ни у кого не было идей, где она могла скрываться все это время. Намджун велел Юнги посмотреть дачи за чертой города, но задание было слишком расплывчатым.

— Ее мать тогда была жива, — вдруг сказала Джису, пролистывая фото документов. Только она еще не потеряла надежду. Дженни в отчаянии молча пила кофе, а Намджун и Хосок просто хотели домой. — Юнги, — планшет с ним поставили на стол так, чтобы все его видели, — ты нашел что-нибудь о женщине?

— Умерла, не оставив никакого имущества, — ответил он, — только долг по квартире. Отец неизвестен, в свидетельстве о рождении имя отсутствует.

— Родственники матери, любовники… — вставил Намджун. — Должно быть место, где она обосновалась. Она не могла держать людей в плену, проживая в отеле. А куда делись деньги, которые ей заплатила жертва? Может, она что-то купила на них?

— Они никуда не делись, — сказал Юнги. — Мне не удалось отследить их, так что, возможно, что она не тратила их или расплатилась наличными. В последние три недели она не пользовалась банковскими картами.

— Почему ты заговорила о матери? — подала голос Дженни и тоже посмотрела фото, которые открыла Джису.

— Она была с пострадавшей в тот день. Они вместе приходили в полицию, — ответила Джису.

— Интересно, как она позволила дочери взять деньги? — сказал Хосок, тоже немного оживившись. — Кого из них купили? Чья была идея согласиться?

— Эта история совсем уж дурно пахнет, — проворчала Дженни, с неудовольствием откладывая бумаги, будто испачкалась. А потом словно вдруг о чем-то догадалась. — Юнги, ты сможешь достать нам выписки со счетов отца третьей жертвы?

— Что ты задумала?

— Нам нужно найти связь матери Пак Розэ с семьей Чон Чонгука. Я склоняюсь к тому, что девочка не могла согласиться взять деньги, — ответила Дженни.

— Неужели думаешь, что дом им купила семья Чон Чонгука? — воскликнула Джису.

— Не вижу других вариантов.

========== Она ==========

— Пак Розэ, вы арестованы! Бросьте оружие и заведите руки за голову!

Ничего не изменилось.

Я хотела снова выпить таблетки. Ведь однажды я уже смоталась туда и обратно. Однажды меня спасли в последний момент. Но и в этот раз не получилось, и я снова здесь.

— Вы скажете что-нибудь для новостей?

Когда меня фотографировали, я невольно представляла, какие снимки получатся. Пока меня вели в машину, со скованными наручниками руками, репортеры на улице возле дома уже вели прямой эфир. Я стала знаменитостью на пять минут.

— Двойное убийство, похищение, взлом с проникновением, шантаж… Преступница, которая напугала город, наконец-то, поймана.

Однажды мы с ним встретимся. Он ждет меня. Ведь я продала ему душу.

— Пак Розэ, встаньте для оглашения приговора.

Наверное, он все-таки любил меня. Он ценил меня и боготворил, будто я была его звездой. Он хотел быть со мной, несмотря ни на что. Несмотря на то, сколько раз я его прогоняла, сколько оскорблений и проклятий ему кричала. Он хотел раствориться во мне.

— Суд приговаривает вас к пожизненному лишению свободы без права досрочного освобождения.

Он разрушил мою жизнь. Его здесь нет, но он разрушил ее. И оставил мне только бабочек.