Княжеская школа магии [Дмитрий Малиновский] (fb2) читать онлайн

Княжеская школа магии

Глава 1. Княжеская школа магии

Мой батя умер во «Вьетнаме» — так называется бар, что через дорогу от нашего дома. Он любил выпивать, поэтому Новый год всегда отмечал до пятого января. Именно на эту дату «выпадал» мой день рождения. И вот 5 января 2013 года, когда мне исполнилось ровно десять лет, что-то в его организме отказало. В течение дня он принял всего три бутылки водки — нормальная практика для его печени, — но что-то пошло не так и батя откинул копыта. В итоге я расстроился, а мама так и вовсе заплакала. Хотя после похорон разговаривала с подружками по телефону так, будто ничего и не случилось.

Единственное, что я помню хорошее о бате, — это совет: «Перед тем, как посрать, убедись, что поблизости есть бумага, иначе будешь страдать». Что же, тут не поспоришь.

Что я хотел этим сказать?

Даже не знаю. Мне просто хотелось хоть как-то начать свою историю. Возможно, стоило сперва представиться.

Меня зовут Дима. Дмитрий Михайлович — это если официально. А если для пацанов с района, то всего лишь Димон, Димончик, Димасик.

Я самый обычный парень, который обожал вечерком раскатать десять литров пива с друзьями. Пять человек, каждому по два литра — ничего особенного… даже хорошо заходит перед сном.

Но была в этой схеме и тёмная сторона — наша с мамой бедность. Мама работала санитаркой, а я учился в школе. Жили на мамину зарплату, а те деньги, что остались от продажи квартиры моей бабушки — папиной мамы, никто не трогал. Ну почти никто. Иногда я брал оттуда, чтобы попить пивко с пацанами. То есть я брал раз в месяц, но чтобы хватило на целый месяц. Тридцать двухлитровых пластмассовых бутылок пива — не такие большие деньги, чтобы мама заметила, как они уменьшаются. К тому же пить я начал с пятнадцати, а школу закончил в семнадцать.

К чему это я?

Дело в том, что эти деньги мама хранила на университет. Она очень хотела, чтобы я закончил универ и жил лучше, чем она и папа вместе взятые, несмотря на то что батя отдыхает на Небесах уже многие годы. Кроме того, мне учёба якобы давалась, судя по оценкам в дневнике. Хотя на самом деле я был тот ещё валенок. Не то чтобы по жизни валенок, но в учёбе я соображал туговато. А нормальные оценки — это умение общаться с учителями. Всегда мог договориться. В общем, был одним из тех, кто заколебать может на раз-два. Но сделает это так, что человек потом сам не поймёт, как согласился на выгодную сделку для обеих сторон.

Физичке я помогал в гараже её мужа. Биологичке — красил лаборантскую и расставлял её лягушек в банках с водой сопливого цвета, или как там правильно. С трудовиком и физруком — ну тут и так всё ясно. Математичка, химичка, географичка… — всё решал физической силой и умением красить, шпаклевать или ещё что-то, что нужно было как для школы, так и для личных бабских нужд.

Решать вопросы с оценками такими методами можно было только в маленьких городах, потому что в столице всё решали деньги, которых у меня не было. Да я бы и не тратил их на подлизывание. Кроме того, жил я в ста километрах от Москвы, так что всё у меня было замечательно. Жизнь интересная и вполне насыщенная для городка с населением в двадцать тысяч рыл, из которых половина выглядела старше своего возраста на лет двадцать.

Но моя история только начинается, ведь я смог как-то поступить в один из университетов Москвы. Мама, провожая меня на поезд, плакала сильнее, чем когда умер папа. Это было 31 августа 2020 года.

И если в этот же день, по приезду в Москву, я снял себе койко-место в хостеле, то уже первого сентября снял комнату у одного пенсионера. Всё это было сделано после линейки и торжественной речи декана моего исторического факультета. Как раз моя шустрость и помогла мне так быстро найти себе жильё и влиться в городскую жизнь.

Так вот, самый сок идёт дальше, ведь пенсионер, у которого я снял комнату и прожил вместе с ним целый семестр, был… впрочем, сейчас узнаете.

— А это безопасно, Николай Васильевич? — поинтересовался я, ведь не каждый день препод по истории, который ненавидит ту́ историю, что в учебниках, просит протестировать его изобретение.

Подумать только, препод по истории, любящий создавать разного рода штуковины, в которых я вообще не разбираюсь, создал самую что ни на есть машину времени. Николай Васильевич уже битый час уговаривал меня залезть в кабину, которую он смастерил, чтобы проверить — работает ли она.

— Пффф!.. Ну конечно безопасно, Димон, — выдохнул Васильевич.

Я проглотил слюну.

— Может, я всё-таки подучу билеты?.. или Вам помогу, как в прошлый раз, когда Вы мне лабы зачли, а?

— Дмитрий Михайлович! — повысил голос мой, можно сказать, друг. — Димончик! — улыбнулся и уже ласково продолжил Николай Васильевич. — Послушай, родной, мне уже семьдесят шесть лет. Я могу в любой момент откинуть копыта. Знаю, что я твой сосед, и ты мне много раз помогал за этот семестр, но пойми: во-первых, мне нужны деньги, потому что никто за моё хобби, в виде опытов, не платит, а растраты идут, и зарплаты преподавателя по истории, даже вместе с пенсией, не хватает; во-вторых, тебе просто повезло, что ты первым нашёл объявление и с сентября месяца снимаешь комнату в моей квартирке; и в-третьих, если бы не твоя помощь, то я даже не допустил бы тебя к экзамену, потому что ни одной лабы ты сам не сделал.

— Николай Васильевич!

— Ну что ты всё: Николай да Николай! — поднял мой «друг» руки вверх. — Я Гений… просто в паспорте написано, что Николай. Если бы меня заметили и поверили в мою МВГНВ, то не пришлось бы долгие годы вычислять и что-то придумывать, а можно было бы всё сделать быстрее, дав мне несколько человек для проб.

— Для проб?! — удивлённо-испуганно переспросил я.

— Ну для экспериментов, — помотал Васильевич головой. — Так ты будешь мне помогать, чтобы сдать экзамен, а?

— А что такое МВГНВ? — начал я, чтобы морально подготовиться ко входу в кабину моего препода, ибо экзамен мне нужно было сдать обязательно, поскольку я уже два раза завалил его. Не хотелось бы быть отчисленным на первом же семестре. А тем более не хотелось разочаровывать маму, которая хранила деньги, отказывая себе в платьях и ремонте хотя бы кухни, туалета и ванной комнаты.

Многие говорили, что это невозможно — быть отчисленным на первом курсе. А тут у меня появились все шансы быть отчисленным даже не на первом курсе, а на первом семестре. Что сказать, я был ещё тем бараном.

— МВГНВ — это Машина Времени Гения Николая Васильевича, то бишь меня! — официальной презентацией разъяснил мне друг по комнате.

Заметили?

Теперь он уже не просто друг по квартире, а друг по комнате. А всё дело в том, что последние две недели я жил с Николаем Васильевичем у него в зале, пока в «моей» комнате неспешно шёл небольшой ремонт: мы хотели снять ковры со стен, в итоге пришлось клеить новые обои. А вы сами должны понимать, насколько процесс поклейки обоев может затянуться, когда им занимаются пенсионер и студент.

— Она точно работает? — почесал я лоб.

— Да работает, мать твою! — крикнул мой «друган». — Всё работает, Димончик, — уже более ласково добавил чудаковатый историк.

Я мог понять этого мужика, ведь он долгие годы занимался чем-то важным, как мне кажется. И сейчас ему, конечно же, хотелось испытать своё изобретение. Да я в целом думаю, что он завалил меня дважды на экзамене, потому что увидел во мне того самого парня, который залезет в кабину его МВГНВ, ибо выбора нет.

А вообще, Николай Васильевич был очень добрым пенсионером. С виду не скажешь, особенно по его речи, ведь он и декана не раз посылал на хрен, но когда поживёшь с ним целый семестр, то этот человек раскрывается с такой прекрасной стороны, что просто «Вау!».

Даже сейчас, чтобы исправить свою «вспыльчивую нетерпимость», Васильевич перевёл тему, спросив меня о моём возрасте. Пришлось ответить, что мне уже восемнадцать.

— Пятого января исполнилось, — добавил я на всякий случай.

— Вот и отлично! У нас сейчас шестое февраля, суббота. То есть тебе уже восемнадцать лет и один месяц, — заулыбался препод. — Видишь, какой ты уже большой и взрослый. Сразу видно, что можешь смело лезть в кабину. К тому же все твои однокурсники на второй семестр перешли, а ты ещё с первым не разобрался. Поэтому рекомендую прямо сейчас решить эту проблему раз и навсегда. Заодно и мне поможешь.

— В смысле?

— В коромысле. Если полезешь в кабину, то экзамен — считай, что сдал. И раз тебе есть восемнадцать, то мне хотя бы не припишут какой-то там пункт про детей, мол, я жестоко обращался с ними. Но это в том случае, если что-то пойдёт не так, — предупредил Васильевич, при этом поспешно добавил: — Однако всё должно пройти гладко, ведь я потратил многие годы, чтобы точно знать… короче, не дури ни мне, ни себе голову.

— Нет-нет, Николай Васильевич. Давайте-ка Вы всё мне расскажете.

— Да хули тут рассказывать, Димон! — снова завёлся мой «друг», стукнув кулаком по столу. — Я уважаемый человек, которого никто не хочет уважать. А ты конченый студент, которому нужно сдать экзамен у меня уже в третий раз, ибо тебя отчислят. Мы два неудачника, понимаешь?! Я бы мог, конечно, поставить тебе минимальную проходную оценку, но ты мне нужен настолько, насколько тебе нужна та самая положительная оценка! И я стараюсь не ругаться, но ты, мать твою, вынуждаешь меня это делать. В общем, либо ты в кабину, либо отчислен. Выбирай.

— В кабину… — Не успел я договорить, как у моего друга поднялась улыбка до ушей. — Только сделайте так, чтобы всё прошло быстро и безболезненно… если это возможно.

— Я не знаю, как оно всё пройдёт, но точно знаю, что потратил на это изобретение бо́льшую часть своей сознательной жизни. Думаю, оно готово, чтобы его протестировал мой лучший студент. Пусть не в мозговом смысле, но лучший для таких вот экспериментов. Дураков в мире хватает, так что никто не заметит исчезновение одного из них.

Николай Васильевич умел сказать прямо. Видимо, по этой причине он всю жизнь прожил без второй половинки.

— Так! — громко подал я, сделав серьёзное лицо. — Я ведь могу и не идти в Вашу кабину.

— Согласен. Но лучше иди. Я больше не буду. Меня снова занесло, Димон. Извини. Прости. — Николай Васильевич прокашлялся. — Всё, я готов. Ты, надеюсь, тоже готов. Давай начинать. Заходи внутрь и погнали, как говорится.

Ну видно же, что пенсионеру неймётся. Он, скорее всего, убил бы кого-то, если бы не смог перед своей смертью запустить изобретение всей его жизни.

Я не стал отнекиваться и спросил:

— Там можно выставить таймер, чтобы я исчез буквально на минуту, чисто для проверки?

— Я так и хотел, — улыбнулся Васильевич. — Расслабь своё тело, закрой глаза и представь, что ты уже в Раю, то есть в царской России. Отправлю тебя во времена правления Петра Великого. Узнаем, как он умер. И вообще, как он жил.

— Вы же сказали, что отправите меня на минуту! — занервничал я.

— Димон, не кричи. Я понимаю, что тебе ради минимальной оценки за экзамен не хочется рисковать жизнью. Но представь, что́ будет, если ты побываешь там, где не был ещё никто из ныне живущих? И да, я отправлю тебя ровно на одну минуту. Запущу тот минимум, о котором думал.

— А потом?

— А потом, если тебе понравится и ты поймёшь, что это безопасно, я отправлю тебя на подольше.

— Что с экзаменом будет?

— А что с ним? — Не дожидаясь ответа, Николай Васильевич сразу же ответил, понимая, что задал тупой вопрос мне: — Экзамен у тебя уже, можешь считать, сдан.

— Даже за ту минуту, что проведу там?!

— Да, Димон, — вздохнул мой друг. — Ну всё, закрывай глаза.

Я закрыл.

Николай Васильевич начал что-то шептать. Кое-что удалось услышать: «Надеюсь всё пройдёт хорошо. Пусть он выживет. Пусть я не сяду в тюрьму. Пусть МВГНВ работает правильно и не будет в ней впитанных вчибошек из всей моей жизни, особенно за последние несколько месяцев, которые я провёл с этим повелителем вчибошек.»

— Вчибошек?! — громко уточнил я, не открывая глаза.

— Ты там не подслушивай. Это я про то, что машина могла впитать за десятки лет всю ту информацию и предположения, которые я выдумал. А у меня фантазия работает будь здоров. Я себе представлял и драконов, и роботов в царской России. Даже царей представлял, которые владеют магией и воюют против японских кланов. Хотя с последним — это уже благодаря твоим аниме и ютубам, на которые ты меня подсадил, пока жил в моей квартире.

— Да Вы больной, как я погляжу.

— А ты, Димон, этого не понял за эти месяцы, что жил со мной? Или ты считаешь, что преподаватель по истории, который ненавидит историю из учебников, и который создаёт машину времени… умеет в целом создавать подобное, будет нормальным человеком?!

— Логично. Так Вы меня отправляете, пока я не передумал?

— Да. Нажимаю на кно…

— Стойте! — крикнул я, открыв глаза.

— Если вдруг что-то пойдёт не так и я не вернусь, а мама приедет за мной, потому что Вы отключите мой телефон, чтобы она не звонила на него по сорок семь раз на день, то скажите ей, что я…

— Сам придумаю, — перебил Николай Васильевич и нажал на кнопку.

Меня ослепил яркий белый свет, от которого даже голова заболела. Хотя эффект был временным. Уже через полминуты всё вроде наладилось.

Я попытался сесть на корточки и размять глаза, растирая их нижними частями обеих ладошек, но почувствовал, как на что-то сел. Сразу скажу, что не на бутылку, если вы вдруг улыбнулись, подумав о ней.

Открыв глаза и слегка прищурившись, я попытался оценить обстановку.

Вот здесь и начинается самое интересное, поскольку меня действительно занесло куда-то туда́… если вы понимаете, о чём я.

Сразу хочу извиниться за мой «французский», поскольку я обычный парень с района и не владею умением описывать и той грамотностью, которую ждут от рассказчика. Как вижу, так и говорю. Я вполне могу ложить, вместо класть, одевать, вместо надевать, и тому подобное. И конечно, это не оправдание, мол, раз с района, значит, так и должно быть, но имеем то, что имеем. Однако поверьте, я попал в действительно интересное место.

Во-первых, это была уже кабина туалета, а не кабина машины времени Николая Васильевича. Во-вторых, кабина была куда больше прежней… и гораздо, гораздо красивее. Роскошные бархатные стены такого глубокого изумрудного цвета оббитые золотым каркасным плетением. И если захочешь открыть дверку, то тебя приятно удивит янтарная круглая ручка. Скажу так, стиль достаточно дворцовый. Самый настоящий императорский сортир. Как раз тех самых времён, когда жил Пётр Великий. Если бы не одно но — навороченный современный унитаз с сенсорами. Ощущение, будто попал в Токио на выставку новинок, которую организовал русский миллиардер, где все говорят на английском, показывая инструкцию по применению на китайском. Либо тот самый русский миллиардер заказал себе «токийский унитаз» в свой дворец.

Пока я всё это описывал, прошла минута, может, две. То есть мне уже можно было начинать волноваться, ибо Николай Васильевич обещал, что отправит меня во времена правления Петра Великого всего на одну минуту. Однако я не из тех, кто сразу впадает в панику, поэтому попытался вырвать янтарную ручку и подождать ещё минут десять. Вдруг пенсионер выставил таймер на десять минут, а не на минуту.

Но когда прошло по моим подсчётам минут пятнадцать, даже тогда ничего не изменилось. И янтарную ручку вдобавок не удалось вырвать. Вот здесь мне уже хотелось слегка занервничать, ведь это нихрена не смешно. Однако даже в этой ситуации я представил, что у Васильевича таймер часовой, а не минутный, поэтому он выставил его ровно на один час. Так что мне предстоит посидеть ещё минут сорок, может, сорок пять.

Я покрутился на прочной крышке унитаза — заметил золотой ёршик. По привычке, посмотрев влево, вправо, влево, вправо, я подумал про себя: «Раз меня закинули на целый час, то нужно ведь какой-то подарок себе выбрать, правильно?» И, сам с собой согласившись, спрятал золотой ёршик в штанах.

Что вы думаете?

Конечно же, прошёл час, может, больше, но так ничего и не произошло. Можно было бы и раньше выйти из кабинки, но я боялся, что произойдёт некий магический «вжик», после которого мне уже хрен удастся вернуться в своё время. Однако сейчас такой тревоги не было, потому что если бы Николай Васильевич и ошибся, то только на час. А раз я до сих пор неведомо где, значит, что-то пошло не так.

И вот тушка дебила, который согласился ради экзамена отправиться во времена Петра Великого, решила наконец-таки вылезти.

— Ебучий случай! — схватился я за голову.

Красные бархатные стены, золотые умывальники, сенсорные панели, голографические зеркала — всё это в одной большой комнате под названием «русский императорский интерьер с японскими технологиями».

О вкусах не спорят, но мне такой стиль не нравился от слов «Шота меня тянет проблеваться, пацаны». И всё же у кого-то в штанах по-прежнему лежал золотой ёршик.

Дальше ещё интереснее, ведь когда я подошёл к голографическому зеркалу, то увидел в нём совсем другое отражение. Это был, во-первых, более взрослый парень, лет двадцати пяти, а во-вторых, он выглядел, как какой-то анимешный персонаж.

— Господи, что ты со мной сделал?! — ударил я себя ладонями по щекам. — То есть Николай Васильевич, — резко исправился я. — Знайте, как только я вернусь, Вам не отделаться одними извинениями.

Далее пошёл мат, который я обожал использовать, когда рядом были друзья по вечернему распитию десяти литров пивка. Сразу скажу, что перед мамой и её подругами я не матерился. То есть в целом мне удавалось себя контролировать, если этого захотеть.

Но всему приходит конец, и моему негодованию тоже. Точнее, его прервал звонок — такой, как в школе. И пока я думал над тем, тот ли это звонок или не тот, в туалет кто-то зашёл.

Комната была настолько большой, что делилась на два сектора. Так как я находился в одном секторе, а «входные» двери — в другом, то никто из зашедших в туалет не мог так сразу меня увидеть. Пользуясь этим, я спрятался в «своей» кабинке.

— Давай-на быстрее! — пронёсся детский голосок. — Мне ещё златую цепь на дубе том, что возле школы, нужно смазать маслом, чтобы котяра не ходил по ней. А то заколебал и днём и ночью шастать, будто нечем больше заняться.

— Ох ты ж… — прошептал я. — Мелкий Пушкин, что ли?

Моё любопытство взяло верх, поэтому я аккуратно залез на унитаз и через решётку над дверью кабинки посмотрел, кто же там на самом деле. К сожалению, угол обзора по вертикали был таким же слабым, как и мои познания в истории.

— Он уже у директора, скорее всего, — продолжил Пушкин, будем его так называть.

— Ага. Но недавно прозвенел звонок на первый урок, а директор раньше первого урока не приходит, поэтому учитель если и у директора, то ещё очень нескоро появится в классе, — возразил второй мальчишка, по голосу, такого же возраста — лет десяти. — Я это к тому, Саня, что не нужно меня торопить, а то я вообще могу сжечь эти пакеты с краской.

— Ладно, ладно, Гоголян, не ной, — поддался маленький Пушкин. — Делай, как знаешь.

Теперь я точно знал, что попал в немного другой мир. Возможно, и во времена Петра Великого, но только в какой-то альтернативной реальности, где Гоголь и Пушкин одинакового возраста, да и живут парни в совсем другое время.

— АйКатюша, активируй воду, — скомандовал маленький Гоголь, ну или Гоголян, если верить Пушкину, который его так называл.

Послышались звуки воды в умывальнике. Я себе сразу запеленговал этот момент с АйКатюшей. Моментально представил, что это некий помощник по дому, школе, может, ещё по чём-нибудь. Что-то среднее между настоящей Siri и вымышленным Джарвис, дворецким у Железного Человека.

— Размешаем с краской и установим над дверью, — пробормотал Пушкин. — Ох и встретим же нашего нового учителя! Чувствую, опять к директору вызовет нас. А потом Владимир Владимирович объяснит этому лоху, что нужно самому решать возникшие проблемы. Вот тогда наше пушечное мяско и обосрётся.

— А далее на эшафот, где дядя Ваня сделает свою работу лучше, чем кто-либо, — добавил Гоголян. — Ну всё, вода есть. Погнали в класс быстрее. — И мелкие свалили.

Я вышел из кабинки. Подошёл к умывальнику. Посмотрел в своё отражение в зеркале и сказал:

— АйКатюша, активируй воду.

Вода пошла.

Помыв руки, я попытался завершить:

— АйКатюша, деактивируй воду.

Ничего не произошло.

Пока я думал над тем, говорили ли мальчишки что-то в конце, вода сама перестала течь.

— Ага, ясно. Димончик потихоньку осваивается на новом месте, — посмеялся я, поправив свою красную кожаную куртку.

Не люблю описывать себя, потому что не мужское это дело, но раз уж попал в альтернативный мир, да ещё и в тело какого-то парня, то необходимо познакомиться с ним.

Итак, анимешный парень с чёрными волосами и голубыми глазами. Двадцать пять лет. Хотя всем этим анимешным персонажам может быть и все сто, а выглядят на двадцать пять, так что здесь не уверен. Зато точно уверен в одежде. Из строгого костюма: чёрные штаны, белая рубашка, красный галстук и красная кожаная куртка вместо пиджака. Из аксессуаров только очки, которые я снял, ибо и без них отлично видел.

Вопрос: зачем парень, в чьё тело я попал, носил их, если там обычные стёкла, которые никак не помогают с близорукостью или дальнозоркостью?

С этим разбираться я не стал, ибо моя задача немного другая — найти способ вернуться в свой мир. Это сейчас в приоритете.

Я вышел из туалета. Глазам стало как-то легче, ведь школьный коридор напоминал царские «проходы», как в Питерских дворцах — бело-золотистая лепнина, какие-то картины. Если сравнивать с красным бархатным туалетом и зелёными бархатными кабинками, то в коридоре было гораздо приятнее и свободнее, что ли. Но это сугубо мои личные ощущения, которые не претендуют на истину… короче, у меня вообще другая цель, поэтому проехали. Главное — звонок на урок прозвенел ещё минут десять назад. А это значит, лично для меня, что никто не заметит, как какой-то парень валит из школы.

Если говорить честно, то, перед уходом из императорской школы, руки так и тянулись оторвать золотые рамки на картинах. И даже золотой ёршик в штанах не останавливал полёт фантазий. Скажу так, если бы не какой-то мудак, идущий по коридору в мою сторону, я, скорее всего, налысо побрил бы две-три картины.

— Хиро Мацумото, вот ты где, — начал парень, чем-то похожий на меня… я про анимешность. Хотя и были отличия, ведь я действительно был каким-то японцем, а вот он — обычный русский парень в таком вот необычном образе. Видимо, тут все такие и всё такое. Хотя могу ошибаться. — Тебя директор ждёт. Я как раз от него. Тот говорил, что если тебя увижу, то позвать срочно. Хотя он и так уже видит тебя: здесь везде камеры по коридорам расставлены.

Итак, что мы имеем?

Раз это школа, то парень, по всей видимости, учитель. Если вспомнить разговор двух мальчишек, которые приготовили краску для учителя, болтающего с директором, то…

— А там какие-то дети подготовили тебе краску над головой. То есть я слышал в туалете, как они говорили про учителя, который из кабинета директора сейчас выйти должен был… в общем, будь аккуратней, — решил предупредить я молодого человека, при этом не сдавая Пушкина и Гоголя, чтобы особо не подставлять мальчишек. Хотя за краску «убил» бы, если бы касалось меня.

— Нет-нет, это не ко мне, — улыбнулся парень. — Уверен, что это были Гоголян и Саня Пушка.

— Ты с ними знаком?

— А как же. Сочувствую, конечно, но это твои спиногрызы.

— Мои дети?! — почесал я затылок, потому что представил, что являюсь отцом двух мелких разбойников. Именно поэтому меня и вызывает директор к себе.

— Твои ученики, которых ты вызвался учить. Что, кстати, очень рискованное дело, — успокоил меня парень. При этом создал в моей голове новую проблему, ведь я, если верить ему, тоже учитель. — Лично я ни за что в жизни не пошёл бы учить этот класс отмороженных дебилов. Даже за миллион рублей в месяц. Короче, я побежал к своим, а ты к директору… ну и удачи тебе, наверное.

Парень ушёл, оставив меня наедине с картинами. Хотелось бы завершить начатое ещё в голове, но вспомнились слова, что директор всё видит на камеру.

Я попытался взглядом найти хоть одну камеру, но заметил только небольшие белые рупоры, установленные среди таких же белых плинтусов и лепнины… или хрен его знает, как оно или она называются.

Конечно, идти к директору особого желания не было. Да и кто я такой, чтобы идти к нему, когда мне нужно искать машину времени Николая Васильевича, либо самого́ пенсионера-чудака, если вдруг он решил отправиться за мной… ну мало ли.

Было решено выйти из школы и осмотреть округу. Однако и здесь возникли проблемы: у выхода стояли два каких-то перца в красных длинных кардиганах и с чёрными топорами, но какими-то уж очень навороченными. Там даже синие молнии по лезвию гуляли.

— Ступай к директору, Хиро Мацумото. Тебе нет дороги из княжеской школы магии, — как-то необычно выдали оба боярских охранника, будем их так называть.

Странно всё это. То царские, то боярские, то ещё какие-то хрени. Как же обидно, что у меня скудный словарный запас и нулевые знания по истории. Ещё всё наворотили. Ну точно машина времени впитала за последние несколько месяцев мой грёбаный ютуб и аниме, которые я любезно предоставил Васильевичу. А тот с охотой всё принял и начал углубляться в детали.

И вот что теперь делать?

Валить через окно. Да только в коридорах камеры, поэтому валить не получится.

«Однако никто ничего не говорил про туалеты», — подумал я и направился в знакомое мне место. Там точно были окна, так что это единственный выход из школы, который я мог совершить без проблем. Но и здесь меня настигла неудача.

— Хиро Мацумото, пройдите в мой кабинет, — послышался голос из рупоров.

Я посмотрел на один из них и сказал:

— Сейчас подойду. Мне сильно припёрло в туалет.

— Мой кабинет на втором этаже справа. Уверяю Вас, Вы не ошибётесь.

— Хорошо, — поклонился я, а сам дёрнул ручку туалета. Дверь почему-то была заперта.

— Не сто́ит меня злить.

— Да я кое-что нашёл и хотел положить, — пришлось достать мне золотой ёршик из штанов. — Откройте дверь.

— Хиро Мацумото! — повысил голос некто. Видимо, сам директор. — Идите ко мне… живо!

— Сейчас… одну секундочку. — И я побежал к лестнице.

Как голос из рупора уверял, так и было — ошибиться с дверью не получилось бы, будь она даже обычной. Но дверь не была обычной. То есть она, может, и была обычной в общем богатом интерьере всей школы, но уж точно отличалась от всех остальных дверей своим ярким глубоким синим бархатом с золотыми узорами. Выглядело — просто отвал башки. Такое ощущение, что за этой дверью должен быть фэнтези мир с драконами и орками, а может, и вовсе грёбаная комната с платяным шкафом, ведущая в Нарнию.

Мне, как быдло-парню, снова стрельнула в голову первая мысль — скомуниздить эту дверь. Вот только я ещё не придумал, как это сделать.

Я хотел было постучать, но в мягкий бархат хрен кто услышит мои пыхтелки вместо стука. Поэтому мне не оставалось ничего, как войти без стука. Хотя если учесть мою воспитанность, то хорошо, что я вообще зашёл через эту дверь, а не вынес её с ноги.

— Меня зовут Владимир Владимирович, — встал со своего кресла мужчина, чем-то похожий на нашего президента, но достаточно молодой на вид, и достаточно старый, если смотреть только в глаза.

Сейчас можно точно уже говорить, что все вокруг выглядели так, будто и не стареют особо. Ну и аниме никто не отменял. На этом я закончу напоминать об этом. Если вдруг кого-то увижу совсем другого, тогда и скажу, что мне попался обычный человек, который похож на тех людей, что в моём мире.

— Сразу перейду на «Ты», ведь ты здесь учитель, а я директор, — продолжил, как вы уже поняли, директор. — Со мной только на «Вы». Для тебя я Владимир Владимирович. Ты сам вызвался в княжескую школу магии, поэтому здесь только деловые отношения. Но что касается нашего общения, то деловые отношения будут проходить в одностороннем порядке. Я с тобой на «Ты», а ты со мной на «Вы». Не устану это повторять, потому что меня бесят люди, которые не выполняют мои указания. Будешь спорить, тогда в какой-то из дней не заметишь, как отравился школьным чаем. Не будешь пить чай в школьной столовой, тогда отравят в боярском ресторане. Ты всё уяснил, Хиро Мацумото?

— Да, Владимир Владимирович, — поклонился я. Сам про себя подумал, что лучше поклониться и побыстрее свалить, ведь долго я здесь задерживаться не буду, поэтому можно немного и потерпеть. А то мало ли, вдруг этот мужик реально не шутит и отравит даже не моргнув. Мне ведь всё-таки ещё машину времени искать.

— Вот и славно, — улыбнулся директор. — Теперь второе — золотой ёршик. Так как ты вызвался учить первоклашек, а они малость уродцы в делах и словах, я прощу тебе то, что ты сделал.

— Я ведь поэтому и спрятал ёршик, ведь мои ученики хотели использовать его, чтобы размешать краску с водой, которую они подготовили мне над дверью в класс, — моментально выкрутился я, подставив мальчишек.

И вот здесь сразу отмечу, что мне не так сложно подставить детишек, если дело касается моей личной безопасности. Я этих спиногрызов не знаю, поэтому защищать их, рискуя собой, не стану. Да, перед другим учителем я не сдал Пушкина и Гоголя, хотя тот и сам догадался, но здесь… ох, здесь я сдам их всех, если от этого будет зависеть моя жизнь.

— Знай, что меня не волнуют твои проблемы с твоим же классом, с которым ты сейчас познакомишься. Можешь делать с ними всё что хочешь… в пределах разумного, разумеется. Однако твоя задача очень простая — выучить спиногрызов, чтобы их родители были довольны своими детишками.

— Так я к этому и вёл, что не хотел Вам жаловаться, поэтому спрятал ёршик. Потом бы его положил на место, — снова выкрутился я. — А что касается краски, так я и не с такими проблемами сталкивался, Владимир Владимирович. Всё решу. Всех порешаю… — улыбнулся я, но сразу понял, что сказал какую-то дичь. — Шучу. В общем, любые проблемы с этими, как Вы сказали, спиногрызами будут ликвидированы моментально. Ни один ребёнок не пострадает, но я их заставлю уважать меня.

— Вот этот настрой мне нравится, — оживился директор. — Отлично, Хиро. Значит, я был прав, когда нанял тебя. Ещё не познакомился, но уже чувствовал, что учитель из Японии сможет угомонить этих сорванцов. Не то что этот слабак, который со среды дотянул лишь до пятницы, а уже в субботу попытался свалить из Петровки. Но не удалось. Поэтому в воскресенье и казнили.

— Вы про улицу Петровка, что в центре Москвы? — поддержал я разговор.

— Нет, я про большой участок земли, где расположена княжеская школа магии, в которой мы с тобой находимся. И этот участок земли находится в пятидесяти километрах от Москвы. Он огорожен. Хорошо охраняем. Поэтому сбежать очень и очень тяжело. Тебя либо убьют, либо поймают, а потом убьют — казнят, как это было с предыдущим учителем, которого вчера казнили, — с некой долей сарказма выдал директор, будто я тупорылый парень, который ничего об этом месте не знает. Хотя я реально ничего пока что не знал об этом месте.

Чтобы узнать подробности, я попытался всё переиграть, используя полученные знания, что моё новое тело — это наёмный учитель из Японии.

— Владимир Владимирович, — обратился я с поклоном. — Представьте, что я работал в Японии с крутыми сэнсэями, которые учили меня взаимодействовать со спиногрызами. Мне приходилось думать только об этом, а не о датах, времени и прочей фигне. Поэтому хотелось бы услышать от Вас, какой сегодня день и когда началась учёба, ибо с этими перелётами я уже и сам запутался. Кроме того, в Японии учёба начинается, скорее всего, в другое время.

— Скорее всего? — подметил директор, но не стал дожидаться моего объяснения, а сразу продолжил: — Я рад, что ты подготовлен. Значит, ты не будешь испытывать дискомфорт с этими мелкими существами. Итак, даты и учёба. Раз уж тебе они так нужны, тогда слушай. Сейчас на дворе шестое сентября две тысячи двадцать первого года. Понедельник. Учёба у нас ежегодно начинается с первого сентября. Первое сентября было в среду. Именно в этот день к нам поступил новый класс из двенадцати учеников. Одни мальчики. Всем мальчикам по восемь лет, потому что учёба у нас начинается с восьми лет. Всего десять классов. То бишь по окончании княжеской школы магии детям исполнится по восемнадцать лет. Так вот, эти мальчики оказались такими отбитыми, что прошлый учитель протянул только среду, четверг и пятницу. Уже в субботу он пытался бежать из Петровки. Мы его казнили в воскресенье, отрубив голову. А сегодня с нами ты. Запугивать не буду, но ты, думаю, осознаёшь, что́ тебя ждёт, если вдруг твои японские сэнсэи, учителя и прочая азиатская шобла тебя подведёт и ты не сможешь совладать с мелкими пакостниками.

Я проглотил слюну и сказал:

— Всё прекрасно понимаю, Владимир Владимирович. Можете не волноваться.

— А чего мне волноваться. Это тебе нужно волноваться. Я себя чувствую замечательно. Конечно, неохота заниматься поисками учителя каждую неделю, но уже как будет. Однако я верю, что ты именно тот, кто сможет найти общий язык с детишками. Они ведь очень необычные. Да и родители у некоторых очень даже упакованные люди. Так что не волнуйся, Хиро. Иди лучше познакомься. — Директор подошёл к двери, чтобы меня провести. — И да, ещё раз напомню: против этих сорванцов можно использовать многое. Я не выслушиваю проблемы с детьми от учителей, но и проблемы с учителями от детей я тоже не выслушиваю. Поэтому разберёшься, как тебе лучше поступить. Но снова повторюсь, что всё должно быть в пределах разумного. Не забывай, что они всё-таки дети, даже если захотят тебя убить.

— Это всё? — коротко спросил я, чтобы завершить разговор и всё обмозговать.

— Это всё, — улыбнулся директор и открыл дверь, показывая рукой, мол, ступай с миром и да пребудет с тобой Сила.

— А где мой класс? — напоследок спросил я. — Точнее, в каком кабинете?

— На первом этаже. С главного холла, где ты познакомился с двумя охранниками, увидишь столовую, а перед ней коридор перпендикулярно холлу… это если уж совсем точно объяснять. Одна сторона ведёт в спортзал, а другая — к единственной двери, где твои ученики.

— Ого! Даже отдельный коридор для них, — посмеялся я, хотя у самого слегка всё напряглось внутри.

Реально, хрен его знает, что там за звери такие. Хотя по голосу в туалете — нормальные такие мальчишки. Да, немного проказничают с той же краской. Но если это всё, что они придумали, чтобы встретить меня, то волноваться не сто́ит.

Пока я шёл к нужной мне двери, думал про себя о ёршике, который оставил в кабинете директора; о краске над дверью; об отрубленной голове того, кто попытался сбежать; о том, что меня зовут Хиро Мацумото и я каким-то чудом согласился учить спиногрызов в какой-то княжеской школе магии.

Конечно, вопросов осталось куча, но для начала и так сойдёт. Немного войду в учительскую жизнь, понравлюсь директору, а там можно будет аккуратно узнать, как отправиться в Москву, чтобы кое-что прикупить себе. И вот когда этот «молодой пень» разрешит мне свалить из Петровки, нужно сразу же найти свой универ, если он в этом мире существует. Ну и отыскать машину времени или Николая Васильевича.

Обратно же, всё это только теория, но пока что план примерно такой. Будем отталкиваться от того, что имеем и что будем иметь до момента разрешения поездки в Москву. Не думаю, что меня здесь будут держать, пока эти спиногрызы не станут совершеннолетними. Хотя хрен их знает. В любом случае необходимо хотя бы изучить местность за денёк-другой, чтобы понимать, могу ли я почти безопасно свалить из Петровки. Ну и в случае, если меня здесь захотят оставить на очень долгое время без возможности выезда в ту же Москву, тогда придётся рисковать и валить отсюда, как это делал прошлый учитель, которому отрубили голову.

Фух!.. Всё не так страшно, как наговорил.

А вот и грёбаная дверь.

— Ну, Николай Васильевич, смотрите. Если напридумывали каких-то охреневших гоблинов вместо детей, то я, когда вернусь домой, точно придушу Вас. — И я ударил ногой в дверь, чтобы краска, которую мне приготовили Пушкин и Гоголь, не испачкала достаточно симпатичную красную кожаную куртку.

Глава 2. Знакомство со спиногрызами

«Предупреждение: 18+ из-за матерных слов в этой главе. Герой покажет себя настоящего, но сразу же предупредит, что постарается использовать мат в гораздо меньшем количестве! Так что после второй главы мы «должны» увидеть некое развитие героя… хотя бы в искусстве общения.»

***

Ловушка сработала. Краска разлилась на пол. Поднялся шум, как на базаре, только вместо старых бабенций были дети.

Мальчишки гнали на Пушкина и Гоголя, которых я, наконец, увидел вживую — обычные дети. Те, в свою очередь, огрызались. Говорили, что всё правильно сделали. И если бы учитель не был таким уродом, то всё бы проканало.

Я же перепрыгнул лужу с краской. Захлопнул дверь ногой, не оборачиваясь к ней.

— А ну завалили ебальники, пиздюки метровые! — крикнул я настолько мощно, что все двенадцать рыл угомонились.

Вот она. Проявилась красотка — моя культура общения в «низших» слоях общества. Если перед мамой и её подругами вы бы не услышали и намёка на мат, то с друзьями — мат через слово. Нет, не так. У меня каждое слово — это мат. Я умудрялся даже предлоги превращать в мат. Это тоже, можно сказать, некая магия слов.

— Значит так, хоббиты недоделанные. Теперь я́ буду вашим новым учителем. — Повернувшись к доске и написав большими буквами слово «Димон», я сказал: — Меня зовут Хиро Мацумото. Но если будете вести себя хорошо, то сможете называть меня просто Димон, как написано на доске. Однако сразу предупреждаю, что такое общение будет проходить сугубо в наших кругах, чтобы вам стало легче привыкнуть. Поверьте, я знаю, что вы русские ребята, которым ох как не хочется запоминать ненужные имена, тем более японские. А теперь дружно сказали: Здравствуйте, Хиро Мацумото.

— Здравствуйте, Хиро Мацумото! — повторили десять учеников.

— Если кто-то будет халяву ловить, — посмотрел я на Пушкина и Гоголя, — получит вилкой в глаз… или в жопу раз. — Чтобы успокоить детишек, я продолжил: — А теперь дружно сказали: Привет, Димон.

— Привет, Димон! — на этот раз активировались все двенадцать рыл.

— Ну и какой вариант вас устраивает больше? — поинтересовался я у княжеской мелочи.

— Второй.

— Второй.

— Первый.

— Второй.

— Второй…

— Ну вот. Если кто-то уж очень сильно хочет официального общения, может говорить со мной на «Вы». Однако прямо сейчас вы ещё не заслужили того, чтобы общаться со мной на «Ты». Так что постарайтесь вести себя тихо, тогда… — Забыв о мысли, которую я начал, пришлось перевести тему: — А где вообще ваш журнал?

Не дождавшись ответа хоть от кого-то, я обратил внимание на учительский стул, на который собирался сесть. Оказалось, что мелкие обмазали его клеем.

— Что-то у вас очень туго с соображаловкой, пацаны. Вы бы могли придумать что-то получше, чем клей под моей задницей. Но раз вы так не уважаете меня, то спрошу прямо: кто размазал седло?

— Стул! — выкрикнул кто-то, пытаясь поправить меня. Я даже не заметил, кто именно, но звуки доносились с последних парт.

— Значит, будем считать, что это был ты, Пушкин, — указал я пальцем на мелкого волосатика, у которого уже в восемь лет росли бакенбарды. — Или ты, Гоголян.

У Гоголя, между прочим, росли усики. Реально какие-то необычные дети.

— Откуда ты знаешь нас? — недоверчиво наехал Пушкин. В его глазах читалось: «Щё цэ за магия, лярва японская?»

— Сперва заслужи это право на «Ты», а уже потом тыкай, бакенбард мелкий, — не стал я ослаблять напор. — И вообще, откуда у тебя бакенбарды в восемь лет?

— Не знаю, — пожал волосатик плечами.

— А у тебя с усами что? — перевёл я взгляд на Гоголя.

— С рождения такие были. Саня Пушка такой же, как мне кажется, — скромно ответил Гоголян, махнув головой в сторону своего дружка.

— Пропуск в трусики есть? — подколол я мелкого.

Дети молчали. Я понял, что сморозил полную херню.

— Ладно, проехали. Перейдём к тому, о чём говорили. — Я кинул стул с клеем в сторону двери. От громкого удара некоторые ученики дёрнулись. — Короче, если ещё раз увижу клей на стуле, посажу каждого голой жопой на этот клей. А тебя, Саня Пушка, и тебя, Гоголян, прижму лицами к жопе вот этого вот пухлого, — указал я пальцем на толстячка. — Как раз каждому по одному полужопию достанется. Сразу же лишитесь: один — усов, второй — бакенбардов.

— Вообще-то, при склонении слова «бакенбарды» во множественном числе в Родительном падеже будет «бакенбард», а не «бакенбардов».

— Ебало завали, гризли, или отправлю…

— К директору? — снова перебил Пушкин.

Нельзя было допускать, чтобы детишки садились на шею, поэтому я моментально ответил:

— Не перебивай, когда учитель говорит, животное! Или тебя давно на́ хуй никто не посылал?

— Почему у тебя столько матов?

А этот мелкий очень стойкий. Да ещё и на «Ты» продолжал атаковать.

— Потому что у меня такая способность с рождения. Ещё могу воскреснуть. Так что замочить меня не получится. А ещё коту расскажу, что ты маслом хочешь накрасить его цепи.

— Не «накрасить», а… — волосатик резко замолчал. Он понял, что сейчас ему кто-то сломает нос или выбьет несколько зубов. — Откуда Вы знаете про кота и цепи в масле?! — испуганно спросил Пушкин, даже перешёл на «Вы».

— Мысли умею читать, когда злюсь! — гаркнул я. — Это, между прочим, ещё одна способность, гопники-полурослики. Так что не заставляйте меня злиться, — посмотрел я на весь класс, — и тогда проблемы не возникнут ни у вас ко мне, ни у меня к вам. — Понимая, что сказал что-то не то, я попытался не возвращаться назад, а завершил: — Думаю, вы поняли, что я хотел этим сказать. В общем, где ёбаный журнал?!

— В нижней полке, — сказал Гоголь и сразу же подбежал к учительскому столу. — Только нужно быть осторожным, а то там мышеловка, — предупредил мелкий.

— Может, сам достанешь? — скривил я такую рожицу, что Гоголян и не сопротивлялся.

Мальчишка аккуратно достал мышеловку и выбросил её в мусорное ведро. Дал мне журнальчик.

— А чего он такой заляпанный?

Конечно же, детишки мне на этот вопрос не ответили. Но когда я открыл журнал, то всё стало ясно — журнал ненастоящий. Его смастерили, скорее всего, Саня Пушка и Гоголян. Ребята даже положили его в тумбочку совсем недавно, потому что краска на обложке журнала ещё не высохла. И эта краска была очень похожа на ту, что разлилась у входа в класс.

— Что это за поебень такая, спиногрызы?! Где настоящие фамилии?! Почему тут одниклички какие-то?! — продолжил я свой наезд.

— А это у нас такой журнал, — хитро улыбнулся Пушкин.

Волосатик, по всей видимости, очень быстро забывал сказанное мной выше либо специально не хотел ослаблять напор. Ну прямо как я. Вот только разница между им и мной в том, что я физически гораздо выше и сильнее. Здесь особо нечем хвалиться, однако я просто констатирую факт. И как бы мне не хотелось продолжать свой наезд, но он был необходим в самом начале.

— Да неужели? — улыбнулся я, и сразу же изменил улыбку на ярость: — Ах ты, сука, энцефалит волосатый!

Я резко подорвался, открыл окно, подошёл к Пушкину, взял его за шкирку и метнул в то самое окно. Благо с первого этажа лететь неопасно.

— Вы думали, что я пошутил, ублюдки сраные?! — снова пришлось гаркнуть, чтобы мелкие зашатались. — Не на того нарвались, пиздюки метровые. Я своей башкой рисковать не буду. Если случится так, что из-за вас меня захотят казнить, то знайте, я воскресну и каждому оторву голову, когда вы будете спать. А потом засуну эти головы в ваши мелкие детские жопы, разорвав их так, что даже двенадцатипе́рстная кишка охуеет от моей жестокости. Вам, блядь, всё ясно, уро́ды из русского Шира?!

Дети напряглись. Видимо, они реально обосрались. Да я са́м чуть не обосрался от удивления, что так чётко атаковал их при первом же знакомстве. Конечно, я не хвалюсь тем, как на них наехал. И уж тем более не хвалюсь матами. Но получилось выше всяких похвал. Самый настоящий разнос от пацана с района.

Скажу так, на меня в детстве наезжали гораздо страшнее и громче. Ещё и по роже били, когда я огрызался. Хотя мне было похуй на все эти болячки. Главное — чтобы мать не узнала, как меня отпиздили мудаки на две головы выше. На подорожник плюнул, приложил к сломанному носу, и уже через два часа регенерация вылечила лучше, чем эта сраная медицина с ебучими нанотехнологиями, вакцинами, чипами и прочей хуетой.

— Вам, мудаки горбатые, восемь лет. Да если бы вы жили в Спарте, то уже целый год ходили бы с разбитыми ебальниками. И поверьте, никто бы не жаловался. — Я вздохнул и спокойно продолжил: — Нееет, ребятки. Вас бы пиздили ногами по горбу, а потом смотрели, кто дышит и пытается жаловаться на жизнь. И кто бы посмел реально пожаловаться, того бы скинули со скалы. Вот как-то так, первоклашки.

— Их скидывали ещё младенцами, — вякнул какой-то пацан.

— Молчи, паскуда-тварь! — крикнул я. — Иначе полетишь за тем хоббитом.

Я заодно выглянул в окно, чтобы проверить нашего волосатика.

— Пушкин, ты чё там… ревёшь, что ли?

Саня Пушка хлюпнул носом:

— Нет.

— Пидора ответ. Давай, пиздуй в хату. То есть в этот… в класс. Или подойди, руку дай, закину через окно. — И я сам опустил руки, чтобы Пушкин долго не размышлял на тему: нахуя я вообще родился в этом ебучем мире с этим ебучим подменным учителем?

Пушкин смешно подбежал своими коротенькими ножками и дал руку.

— Ух, какой ты тяжёленький. Мог бы и подпердануть, чтобы легче было, — улыбнулся я. — Шутка, Саня. Не бери близко к сердцу, а то до дуэли недоживёшь.

— Что-что? — спросил волосатик. Он, как я понял, не услышал, ибо пыхтел, пытаясь забраться через окно в класс.

— Ничего. Говорю: по запаху чую, что ты до этого неплохо так проперделся с подливой.

Мне даже как-то стыдно стало, что я всех детей так сразу обосрал.

Хотя, может, и правильно. В душе́ я такой же добряк, как и Николай Васильевич. Нужно всего лишь в начале показать, насколько ты хорош (насколько ты быдло), чтобы у детишек и в мыслях не было пакостить тебе в будущем.

Обратно же, если выбирать между жизнью и смертью, то лучше наорать и обосрать мелких, нежели самому отправиться на эшафот. Думаю, вы меня поддержите. Ну а если нет, тогда тоже идите на хуй. Я бы посмотрел на вас, если бы вы́ вместо меня попали сюда. Вот тогда бы мы все поглядели, как бы ваше литературное «делакруа-хуегруа» изменилось бы на банальный мат. А если бы вам директор школы угрожал отрубленной головой, тогда точно все методы стали бы хороши́ против первоклашек. Сам знаю, насколько эти мелкие пиздюки из нашего мира обнаглели за последние пять лет. Такие твари, что захуярил бы голыми руками. Не думаю, что в этом мире первоклашки чем-то отличаются. Поэтому мат и крики в самом начале могут очень хорошо бустануть моё намерение остаться в живых и не дать себя в обиду.

По первым ощущениям — двенадцать мелких тварей реально обосрались от моего наезда. И это меня радует. Если дальше они будут вести себя хорошо, то я тоже постараюсь не материться и не кричать, то бишь перестану быть быдло-мудаком, а стану нормальным учителем. Думаю, у меня получится. Уж что-что, а программу первого класса я знаю… не такой тупой, чтобы вообще ничего не уметь.

— Возьми Гоголяна и сходите оба в сортир, — обратился я к Пушкину, когда тот «очухался» после вылета через окно и обратного «залёта внутрь». — Найдите тряпку где-нибудь и уберите дерьмо в штанах и свою красочную работу у выхода из класса. Вы должны справиться до начала следующего урока, иначе отправлю туда, где даже директор никогда не додумается вас искать. Уж поверьте, я знаю эти места. Они о́чень, очень хуёвые. Просто поверьте на слово.

Саня Пушка и Гоголян так испугались, что моментально побежали искать тряпку. Я же, одолжив стул у временно отсутствующего волосатика, сел перед классом. Вытянул ноги на парту всё того же Пушкина. И начал просматривать тот журнал, что имелся.

— Итак, будем исходить из тех данных, что имеются, — пришлось предупредить мелкоту. — Надеюсь, когда я прочитаю кличку, погоняло или ещё что-то там, вы мне представитесь так, как по паспорту. У вас ведь есть паспорта дома?

— Конечно есть, — уверенно ответил толстячок.

Я посмотрел в журнал и нашёл там никнейм — Толстый.

— Это ты у нас Толстый?.. я про твою кличку, никнейм.

— Д-да, — на этот раз немного запнулся паренёк.

— И как тебя зовут?.. случайно не Лев Николаевич Толстой?

— Да! — с неким удивлением и испугом ответил паренёк, почесав животик.

— Не бойся. Расслабь булки, Толстый. Я же не убивать тебя собрался. Но рад, что тебя зовут именно так. И рад, что сам об этом знаю.

— А откуда ты знаешь, Димон… то есть откуда Вы знаете, Хиро Мацумото?! — испуганно поинтересовался малыш. А вот на этот раз испуг вызвало его обращение ко мне на «Димон». Однако парнишка очень быстро исправился.

Скажу честно: я совсем на это не обижаюсь. Я сам был бы рад не вводить ограничения. Но они нужны. И нужны для того, чтобы мальчишки зауважали меня, а потом получили тот самый заветный бонус — разговаривать с учителем на равных.

То есть я это к тому, что если бы они сра́зу говорили со мной на «Ты», то это бы так не ценилось ими. А вот если я их обматерил, накричал на них, а потом они послушались и им разрешили говорить с быдло-учителем на «Ты», тогда для них «Димон» — это как какое-то достижение. И вот именно этого я и пытаюсь добиться.

— Как я уже говорил: мысли умею читать, — ответил я Толстому.

— Но Вы же сказали, что мысли умеете читать, когда зли́тесь. Разве нет?

Я уже и сам забыл, что так говорил. Но малый запомнил, молодец. Теперь и мне нужно запоминать, что́ я там выдумываю в своей голове. А то можно очень легко проколоться и свести на нет все свои крики. Ломать — не строить, как говорится.

— Сказал, да. Но ведь я мог и соврать, правильно? — Не дожидаясь ответа, я поспешно добавил: — Это такая проверка, чтобы вы не расслаблялись. На самом деле я могу читать мысли даже в таком спокойном состоянии, как сейчас. Но не буду особо это делать, ведь у нас с вами договор — вы не кричите, ведёте себя хорошо, а я не читаю ваши грязные мыслишки и учу вас, как хороший и добрый учитель.

Тут прозвенел звонок, а вместе с ним пришли Пушкин и Гоголь.

— О, как всё быстро закончилось, — посмотрел я на двух сорванцов. — Ладно, даю вам столько времени, сколько нужно. Только всё равно постарайтесь сделать свою работу максимально быстро.

Я совсем забыл, что урок достаточно давно начался, ещё когда я был в туалете. И вот сейчас, спустя сорок пять минут, мне пришла в голову мысль спросить у класса про расписание, а уже потом познакомиться с ними.

— На перемену никто не пойдёт, — предупредил я. — Но это не значит, что я плохой. Нет, это значит, что перемена пройдёт в классе и может затянуться до начала третьего урока.

— То есть как это? — отвлёкся Пушкин от тряпки и краски.

— Это значит, что я с вами спокойно побеседую э́ту перемену и це́лый второй урок. А уже потом, на третьем уроке мы начнём учёбу.

— Ура! — крикнули все хором. Даже здесь мальчишки обрадовались моему заявлению.

Пушкин и Гоголь начали драить пол ещё активнее.

— Да возьми ты корзину! — отфутболил я мусорное ведро с мышеловкой. — Вроде бы с падежами знаком, а по жизни — интеллекта, как у хлеба.

Пушкин согласился со мной кивком, но так увлёкся, что забыл про мышеловку, когда потянул зачем-то руку в мусорное ведро, и отбил себе пальцы. Началась драка между Гоголяном и Саней Пушкой, ведь именно Гоголян кинул мышеловку в корзинку. А на меня Пушкин наехать не мог из принципа… во всяком случае, пока что.

— Я тебя вызываю на дуэль! — крикнул Пушкин.

— Так-так-так, полегче, Клин Иствуд. Дантеса будешь вызывать, а не друга своего.

— Вы ещё и в будущее умеете заглядывать?! — Брови Пушкина ушли за его кудряшки.

— Всё возможно, Саня, — улыбнулся я. — А ты что, знако́м с Дантесом?

— Ну да, он… — встрял Гоголь.

— Я не тебя спрашивал, Гоголян. Когда будешь что-то или кого-то сжигать, тогда и с тобой поговорим, а пока что я беседую с Пушкиным. — Снова посмотрев на Саню, я повторно спросил: — Так ты знаком с Дантесом?

— Знаком, — кивнул волосатик. — Он учится во втором классе.

— Лучше не лезь к нему, а то плохо может всё закончится для тебя, — предупредил я Пушника.

— Да ничего страшного. Гоголян, если что-то случится, вернёт меня к жизни.

Я проглотил слюну.

— В смысле?! — На самом деле у меня слегка затряслись руки ещё в момент, когда я услышал, что Саня Пушка в свои восемь лет хочет вызвать Гоголяна на дуэль. А то, что Гоголь может вернуть жизнь Пушкину, — это что-то невероятное. Я, кажется, начал понимать, чего так боялся прошлый учитель. Хорошо, если детишки не узнают, что я обычный парень. Видимо, они думают, что я какой-то необычный, как и они. Только ещё и взрослый. И именно поэтому ко мне не зарываются… пока что.

— Ну Гоголян повелевает мёртвыми душами, поэтому может сделать так, что моя душа вернётся в тело и я снова буду жить. Я ещё до учёбы убил двоих, но потом Гоголян оживил их. И те были рады. Единственное, чего они от нас просили, — это чтобы мы не рассказывали их мамкам, что убили их. Ну мы и не рассказывали. А дырки от пуль они как-то прячут. Может, как-то замаскировывают. Я не знаю, если честно. Главное — не стрелять в голову, а то мамка точно увидит и даст всем по жопе за мелкое хулиганство…

— С дырой в голове?!

— Что «с дырой в голове»? — не понял моего вопроса Пушкин.

— Мелкое хулиганство — это дыра в голове, так?

— Ну да. А почему бы и нет. Я же не сделал что-то страшное. Просто решил пострелять. Ну а так как у меня это отлично получается, то почему бы не вызвать противника на дуэль. К тому же он сам не против.

— Я лично против, — поднял Гоголян руку. — Да и если меня ты убьёшь, — обратился усатый непосредственно к волосатику, — то кто вернёт жизнь мне́? Ты? Ты, Саня? Не думаю, что ты сможешь это сделать.

Саня Пушка опустил свою кучерявую голову.

— Что-то я не подумал об этом. Прости, Гоголян.

— Ладно, парни, драйте полы и заканчивайте с этими извинениями.

Для себя я сделал вывод, что Пушкин уж очень похож на меня: такие же мысли насчёт мамки, мол, чтобы не увидела дыру в голове и тогда всё будет в ажуре.

Я посмотрел на остальных мальчишек и спросил:

— Итак, класс, на чём мы остановились? Ах да, на уроке. Какой у нас урок?

— Сейчас перемена закончится и будет математика, — отозвался высокий парень — единственный, кто был выше всех остальных и чем-то смахивал на Петра Великого. Уж его-то рожу я прекрасно знал, как и Гоголя, и Пушкина, и Толстого. Вот только Толстой не совсем был похож на себя. Да и толстым я его не припоминаю, в отличие от этого мелкого паренька с пузиком. Но да ладно.

— А во сколько вообще начались уроки и сколько они длятся?.. может, сорок пять минут? — попытался уточнить я, при этом решил добавить несколько вопросов: — У вас есть хоть какое-то расписание? Опишите в общих чертах, чтобы я понимал. — А чтобы дети не наглели, я сразу предупредил: — Только если скажете что-то не так, тогда я прочитаю ваши мысли и будет худо всем. Так что не вынуждайте меня делать это, усекли?!

— Да, Хиро Мацумото! — крикнули все, даже Саня Пушка и Гоголян, которые продолжали смотреть на дверь и думали, как же было бы круто, если бы мы не использовали краску… то есть как было бы круто, если бы мы знали, что у нас будет такой охреневший учитель, выбрасывающий учеников через окна.

— Вот и молодцы, — улыбнулся я. — А теперь расписание.

В классе повисла тишина. Никто не хотел ничего говорить. Но это была та тишина, которую не хотели нарушать дети, чтобы не сказать чего-то неправильного. Видимо, они и сами не знали, какое расписание у них. Ведь учёба началась в среду. И началась она у дебила, который оказался слабаком, по всей видимости.

— Не волнуйтесь. Если вы не знаете расписания, тогда так и скажите. Если же знаете, то тоже скажите. А если только думаете, что знаете, но не хотите говорить, потому что боитесь, что что-то можете сказать неправильно и я это узнаю, то не бойтесь — я же читаю ва́ши мысли, а не чьи-то другие. И мне видно, где вы лжёте, а где не знаете, но делаете свои предположения.

— Тогда я́ попробую, — осмелился вызваться пузан.

— Отлично, Толстый. Ничего, что я тебя так называю? Ведь я могу и «Лев Николаевич» к тебе обращаться. Ты только скажи, и всё изменю.

— Нет-нет… Толстый — это самое то.

— Вот и славно. Итак, Толстый, говори, — одобрительно показал я ладонью правой руки.

— Насколько мне известно, уроки начинаются в девять утра. Длятся по сорок пять минут. Заканчиваются за пятнадцать минут до конца каждого часа, который идёт следующим за предыдущим, который начался тогда, когда закончился ещё один предыдущий урок, который начался ещё до этого. При этом это должен был быть тот урок, который начался в девять утра, то бишь первый урок.

— Ух как ты намутил. Тебе только «Войну и мир» писать с такими сложными предложениями. Можешь попроще объяснить?

— Первый урок начался в девять утра. Закончился без пятнадцати десять. Потом идёт перемена целых пятнадцать минут. А в десять утра начинается второй урок. Он идёт по такому же расписанию. За ним идут третий, четвёртый, пятый и шестой уроки.

— Вот это уже более простое объяснение. Уверен, если ты будешь практиковать использование простых слов, то даже такие тупые люди, как я, смогут понять твои будущие романы. То есть их будет куда проще читать. Конечно, если ты захочешь их написать. Может, у тебя будут другие планы на жизнь.

— Ладно, — улыбнулся Толстый. — Я постараюсь. Спасибо, Ди… Хиро Мацумото.

— Можешь просто «Димон». Ты уже́ заслужил это, Толстый.

— Хорошо, Димон, — ещё больше улыбнулся пузан. Он даже как-то оживился, стал более раскрепощённым. — А уроки заканчиваются без пятнадцати три, — с радостью продолжил Толстый. — Это как раз последний, шестой урок. У нас каждый день по шесть уроков. И есть ещё выходные — это суббота и воскресенье.

— Ну вот… совсем другое дело, пацаны.

Прозвенел звонок на второй урок.

— Мы закончили, Хиро Мацумото! — громко заявили Гоголян и Саня Пушка.

Конечно, закончили они хреново, но ходить, чтобы не перепрыгивать, вполне можно было.

— Ладно, идите руки мойте и приходите.

Пушкин и Гоголь свалили.

— Что сейчас за урок? — спросил я у класса, но сразу же вспомнил: — Точно, матеша.

— Но Вы же сказали, что второго урока не будет, разве нет?! — выкрикнул без поднятой руки какой-то парнишка.

— Правильно. Сказал, да. В жопу эту математику, пацаны! — громко заявил я. — Сами её будете учить. Я считаю, что она нужна только тем, кто хочет её изучать. А кто хочет её изучать, тот сам её и изучит. Здесь учитель нахрен не нужен. Поэтому предлагаю перейти к знакомству. Итак, чем вы занимались до этого? Если вам восемь лет, то что́ вы делали до этого?

— Учились писать, читать, — ответил Толстый. Пузан настолько проникся моим добром на «Димон», что был готов вести беседу на равных. И вот это как раз то, о чём я и говорил — дети начинают чувствовать «Димон», как что-то такое, чего нужно достичь. То есть «Димон» просто так не даётся. Его нужно заслужить. Однако когда заслужишь, то на лице появится такая же безмятежная улыбка, будто погостил денёк у Снуп Догга.

— Что-то ещё было… помимо чтения и писанины?

— Каждый прокачивал то, в чём у него талант, — ответил Толстый.

— И какой у него дар, сверхспособность, — добавил ещё один паренёк.

— Сверхспособность?! — уточнил я.

— Ага. Она самая, — улыбнулся толстячок.

Тут пришли Гоголян и Саня Пушка. Я освободил стул волосатика и дал добро обоим сесть на свои места. Свой же зад «расположил» на подоконнике. Как раз солнышко пригревало в спинку.

— Хм, Гоголян, — прочитал я в журнале. — Ты у нас первым идёшь в списке. Вы бы хоть для приличия в алфавитном порядке раскидали свои имена.

Я пробежался быстренько по журналу.

— Такой вопрос: вас точно двенадцать рыл?

— Да, — сразу же ответил волосатик.

— И каждый из вас обладает чем-то необычным?

— Да, — снова ответил Пушкин.

— Хорошо. Тогда предлагаю каждому вставать и рассказывать о себе, как зовут и что умеете делать. Не нужно подробностей. Пока что я хочу с вами познакомиться поверхностно. Чтобы в целом понимать, кто из себя что представляет. Вы улавливаете мою мыслишку?

— Да! — хором ответил класс.

— Отлично. — Я посмотрел на усатика и сказал: — Погнали с тебя, Гоголян.

Глава 3. Необычные способности

— Меня зовут Гоголь Николай Васильевич, — представился мальчишка, встав из-за парты. — Я родился пятого сентября две тысячи тринадцатого года в Петровке. Мои родители некроманты, поэтому я могу повелевать мёртвыми душами. Но это не то чтобы совсем так…

— Этого достаточно, — перебил я. — Спасибо. Более подробно не нужно. Пушкин, теперь ты.

— Меня зовут Пушкин Александр Сергеевич. Но друзья зовут меня просто Саня Пушка, Саня, Пушка. Я родился пятого сентября две тысячи тринадцатого года в Петровке. Мои родители стрелки́…

— Не надо про родителей. Давай только твой дар или способность… или ещё какая-то хрень там. И такой момент: это совпадение?

— Вы про что? — не понял волосатик.

— Про твой день рождения… это совпадение?

— Не думаю, Хиро Мацумото.

— Димон, я тоже родился пятого сентября две тысячи тринадцатого года, — подключился Толстый.

— И я.

— Я тоже.

— Стоп-стоп-стоп. Стоп, мать вашу! — повысил я голос. — Вы это серьёзно или решили меня подколоть?

— А ты проверь, Димон, через внутренние чувства, раз умеешь, — улыбнулся Толстый.

— Я-то проверю, не волнуйся. Вот только не могу понять, почему вы все родились в один день. Это был риторический вопрос, то бишь отвечать не нужно. Я и сам знаю, что вы не ответите. — Мне необходимо было вернуться к сверхспособностям Пушкина, но я заинтересовался другим вопросиком, поэтому спросил: — Так прошлого учителя казнили вчера, то бишь в воскресенье, пятого сентября. Получается, это на ваш день рождения решили провести казнь?

— Ну да. Директор так и планировал, — ответил волосатик. — Нам всем исполнилось вчера по восемь лет. Это отличный подарок.

— Неплохо, Пушкин, — сделал я такое лицо, будто ничего не произошло. Хотя внутренне понял, что дети охренеть какие жестокие: уже в восемь лет обожают смотреть на казнь и получают от этого удовольствие. — Но ты же понимаешь, что отрубленную голову не вернуть, то есть Гоголян не сможет вернуть его к жизни?

— Понимаю, да, — кивнул Саня Пушка. — Круто, правда?

— Нихрена это не круто! — повысил я голос, сделав яростную гримасу. Я посмотрел на весь класс и сказал: — Смотреть на то, как лишают человека жизни, и радоваться — это неуважение к самому себе, как к личности. Не делайте так. Ибо придёт один хрен из Японии и лишит жизни каждого из вас. И поверьте, это будет самой настоящей справедливостью. Ведь вы сами делаете подобное. Так почему бы кому-то другому не сделать то же самое с вами, м?

Почти все дети опустили головы.

— Я очень хороший стрелок и люблю вызывать одноклассников, друзей и врагов на дуэль, — перевёл тему Пушкин, чтобы ослабить накал в классе. Он сделал то, что хотел сделать я, но не смог это сделать сразу, потому что решил дать совет мелким. Я это к тому, что Пушкин ещё́ по одному пункту похож на меня.

— Это круто, что ты хороший стрелок. А вот я очень хороший убийца мелкоты, то бишь таких гномов, как ты. Но ведь это не значит, что я должен убивать тебя и твоих друзей, верно?

— Верно, — напрягся волосатик.

— А если мне это очень нравится? Могу ли я тебя убить, Саня? — засунул я руку во внутренний карман куртки, делая вид, что сейчас достану оттуда пистолет. А чтобы совсем не дать шанса малышу как-то огрызнуться, я сказал: — Только вот я сначала убью Гоголяна, чтобы он тебя не смог вернуть к жизни, а потом и тебя. Ну так что́, Саня Пушка… могу ли я тебя убить?

— М-можете, — крепко ухватился Пушкин за парту и поспешно добавил: — Но лучше не надо этого делать. Я же ничего не сделал. Я вообще пошутил. То есть я больше не буду радоваться тому, как казнят других.

— Вот и славно, малыш, — улыбнулся я, высунув пустую руку из кармана. — А где твои пукалки? — пришлось и мне перевести тему.

— В портфеле. Показать? — И Пушкин потянулся к портфелю.

— Не нужно. — Я вспомнил одно выражение из «Хоббита». — Знаешь, один волшебник сказал мне, что храбр тот, кто найдёт в себе силы не отнять чью-то жизнь, а пощадить её. Так что, Пушкин, не спеши доставать своё оружие и мстить. Ведь я знаю, чего ты хочешь на самом деле.

У малыша затряслись губы.

Когда я это увидел, то и у меня они затряслись, ведь если бы я этого не сказал, то неизвестно, что было бы, достань Пушкин огнестрел. Может, он завалил бы меня прямо в классе.

— Предлагаю перейти к следующему человечку, — посмотрел я на пузанчика.

— Меня, Димон, зовут Толстой Лев Николаевич. Друзья… хотя друзей у меня не так много. Но меня ещё зовут Толстый. И если бы у меня были друзья, то есть их было бы больше, то мне бы пришлось сказать то, что я уже сказал, когда говорил, что я Толстый. Хотя по паспорту я Лев. Но Лев не простой, а Толстой. Причём Лев — это моё имя, а не…

— Хватит, Толстый. Достаточно. Мы же договорились, что ты будешь стараться не растягивать свои предложения.

— Но ведь они были максимально короткими, Димон! — эмоционально возразил пузан. — Я же стараюсь. Разве ты не видишь?!

— Вижу. И поэтому предлагаю тебе учиться дальше. Нельзя же за один раз измениться.

— А как тогда ты перестанешь материться за один раз, если мы вдруг исправимся все? — снова атаковал пузанчик достаточно правильным вопросом.

— Я давно практикуюсь. Так что можешь не волноваться насчёт этого, — соврал я. — Лучше назови свой дар.

— Анна Каренина. Это не только дева, но и мифическая женщина-призрак.

— Мифическая?

— Ну не мифическая, но… хотя пусть будет мифическая. Если у меня когда-то появится друг, настоящий друг, то я ради него назову её просто Анной Карениной.

— Что ж, хорошо. И что она делает? — Мне стало очень интересно узнать об этом «мифическом» призраке.

— Главное — это как она выглядит, — улыбнулся Толстый. Мальчишка забрался на парту и выдал: — Узрите… то есть услышьте меня, люди! Знайте, что Анна Каренина — это не просто женщина-призрак! Нет, это женщина-призрак, которая выглядит, как живая женщина… как живой человек. Как некая юная дева, которая выглядит, как женщина, но глаза её такие, что даже обычная девушка сказала бы, что хотела бы стать женщиной.

— Ну ты опять начинаешь, Толстый. Угомонись, оратор. Давай ближе к делу. Это всё?

— А тебе мало, Димон? — поднял Толстый свою бровь.

— Ой, только не бровь. Уже тошнит от неё. Подними лучше своё пивное брюшко и дотянись до сосульки.

— Чего?

— Проехали, малыш. Садись за парту. У тебя хороший животик, — улыбнулся я. — Просто ответь мне: это всё?

— Нет. Моя Анна умеет симулировать смерть.

— Вот… вот! Вот это уже поинтересней звучит. И как она симулирует?

— Она входит в состояние, когда через какое-то расстояние…

— Толстый, не начинай. Говори короче… максимально коротко.

— Анна Каренина хорошо работает с рельсами. Может и на обычной дороге поработать, но лучше с чем-то из…

— То есть она работает с поездами, так?

— В точку! — обрадовался Толстый. — Она обожает всё, что ходит по рельсам: трамваи, электрички, поезда… Моя Анна ложится на рельсы и симулирует смерть.

— Как? Я уже пять минут пытаюсь узнать, как она это делает. То есть что происходит, когда симуляция… происходит, случается…

— Я понял тебя, Димон, — показал Толстый рукой, мол, заканчивай, тебя все уже поняли и хотят дать ответ. — Анну разрезает на куски. В такие моменты я обычно включаю музыку «Чай вдвоём» на телефоне: «Ласковая моя, нежная. Руки твои держу, слов не нахожу. Ласковая моя, любимая. Были мы с тобой, кто всему виной?» Ну и все думают, что она умерла. И она действительно умерла… бы. Но так как она призрак, то через некоторое время Анна собирает кусочки в цельную конструкцию. Хотя она может делать это и сразу. Но ведь мы говорим о симуляции. Так что симулировать она может столько, сколько нужно.

— Неплохо. Мне нравится твоя девушка… то есть женщина-призрак. — Я прокашлялся.

Про себя подумал, что в этом мире многое изменено, но точно не всё. Если Пушкин теперь стрелок, а Гоголян повелевает мёртвыми душами, то это не значит, что абсолютно все поменялись. Например, «Чай вдвоём» так и остались теми, кем остались. То бишь машина времени исказила пристрастия Николая Васильевича. А может, ещё что-то натворила. Я не знаю наверняка, но могу с уверенностью сказать, что мир охренеть какой альтернативный. И кто в нём кто — хрен его знает.

— Теперь давай ты, — указал я пальцем на мальчишку, который сидел за Гоголем.

— Меня зовут Лермонтов Михаил Юрьевич. По журналу, если взглянете, я обычный Парус.

— Белеет парус одинокой в тумане моря голубом!.. Что ищет он в стране далёкой? Что кинул он в краю родном? Бла-бла и хрень ещё какая-то. А дальше я немножечко забыл. Но суть я передал словами, ведь неплохо так завыл, — начал я нести рифму-чушь, чтобы вспомнить ещё хоть что-то. — А вот, вспомнил. Там ещё концовка: Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой… А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой! Вот как-то так, пацаны.

— Неплохо, — сказал Лермонтов.

— Неплохо?! Ты это серьёзно?! Слушай сюда, Парус. Да если бы ты немного пошевелил мозгами и доработал мой стишок, то смог бы забрать его себе и использовать в качестве пиара. Уверяю, ты с этим стишком стал бы знаменитым.

— Но ведь я же не стишки сочиняю, а создаю силой мысли белые паруса.

— Это твой дар?

— Ну да. Могу применить на любую… — Парус задумался. — Да вообще на любое транспортное средство. Если коротко, то на машину могу применить белые паруса и она взлетит.

— А на поезд?

— Ну тут вряд ли получится. Поезд — это поезд. А я говорю про что-то более приземлённое. То есть более… ну более, понимаешь… понимаете?

— Понимаю, — улыбнулся я. Стало приятно, что дети не забывают обращаться ко мне на «Вы». То бишь какое-то уважение уже есть. — Теперь ты, — указал я на мальчишку, который сидел за Пушкиным.

— Чайковский Пётр Ильич… к Вашим услугам, — встал мальчишка и поклонился. — Щелкунчик — моё зубастое прошлое.

— Не понял?

— Да Вы и не поймёте, — встрял Саня Пушка. — Вечно мне что-то откусывает: то стул покусает, то парту, то портфель. Один раз даже револьвер мой покусал. — Пушкин высморкался. — Так бы и отстрелил ему все зубы, да только отрастут новые.

— Ну не злись, Пушка, — посмеялся Щелкунчик. — Не такой я плохой, как тебе кажется. Просто зубки иногда чешутся. Поучись со мной годик-другой, тогда узнаешь, как я могу себя контролировать.

— Ага. Я лучше годик-другой буду отстреливать тебе зубы, чем узнавать про твой контроль.

— Так, мужики, спокойно, — уже я влез. — Махач устроите где-нибудь в другом месте. — Посмотрев на Чайковского, я спросил: — Какой у тебя дар?

— Он кусается! — снова начал Пушкин.

— Да возьми ты, сука, себя в руки! — гаркнул я, при этом спокойно добавил: — Дай, Саня, человеку сказать.

— Извините, — отвернулся Пушкин от своего соседа сзади и уставился на доску.

— Просто молчи, Пушка. Так какой дар у тебя? — снова посмотрел я на Чайковского.

— Я вхожу в состояние, в котором могу перегрызть своими зубами и парту, и железо, и арматуру, и стекло…

— И вообще лучше не подпускать его к нам, — опять влез Пушкин.

— Угомонись, придурок! — уже Толстый выдал.

С задних парт начали «окать», мол, не ожидали, что Толстый такое может выдать.

— Тише. Тишина, мать вашу! — пришлось снова повысить голос. — Спокойно, твари… божьи, — постарался я красиво выкрутиться.

— Судя по второму ряду, который замыкается на мне, теперь я должен представиться, — сказал шестой мальчишка. — Меня зовут Менделеев Дмитрий Иванович, но все называют меня «Химик». Собственно, в этом и есть мой дар. Для особо умных могу сказать, что если понадобится подорвать школу, а под рукой будет только апельсин и кока-кола, то я смогу сделать трубки и подкинуть их директору в кабинет.

— Это ты к чему?

— Да так. Лучше не вникайте. Скажите, Хиро Мацумото, Вы услышали мой дар?

Я кивнул, но решил всё равно уточнить:

— Ты взрыватель?

— Нет. Я химик. И меня называют «Химик». Я могу гораздо больше сделать, чем обычную или необычную взрывчатку.

— Что ж, хорошо. Буду иметь в виду. Следующий, — посмотрел я на седьмого мальчишку уже из третьего ряда.

— Меня зовут Топор. Ещё отзываюсь на «Федя Топор». А по паспорту я — Достоевский Фёдор Михайлович. И я отлично владею топорами. То есть я могу силой мысли управлять ими. А могу даже создавать их. Но это не значит, что я владею телекинезом. Хотя, может, и владею. Но это распространяется только на топоры. Если Вы попросите метнуть карандаш в голову Пушки, то у меня не выйдет. Но если я с помощью скотча сделаю из карандаша подобие топора, тогда смогу его метнуть в Пушку. Ну или в Толстого. Или в Гоголяна.

— Это всё?

— А Вам мало?

— Нет-нет. Всё хорошо. Чем меньше, тем лучше. Следующий, пожалуйста.

— Чехов Антон Павлович. Прозвище «Чехословак», — кратко представился мальчишка. — После полуночи превращаюсь в Каштанку. Это такая собака. Но есть проблема: я не могу взять след человека, если вдруг нужно кого-то отследить. Но зато я очень хорошо чувствую закла… «вещи». Меня так и тянет на что-то запрещённое.

— Я понял тебя, Чехословак. Ты у нас мастер закладок. Все мы не без греха. Но в восемь лет?! Тебя реально уже в таком возрасте тянет на что-то запрещённое?

— А как же. Я ведь Чехословак. Это не просто так, понимаете?

— Не понимаю и понимать не хочу. Но рад, что ты нашёл свою дорогу, хоть и не очень хорошую для многих.

— Главное — чтобы мне она нравилась.

— Ну это да. А ещё важно — чтобы не уйти на тот свет от пьянки или передозировки в таком раннем возрасте.

— Может, Вы следующего опрашивать будете?

А парень умел постоять за себя. Я не стал на этот раз шутить про его смерть, а одобрительно указал на девятого мальчишку.

— Гк-хм, — прокашлялся парнишка. — Моё имя ничего Вам не скажет. Но вот моё прозвище. Тут уж я и сам горазд его использовать всегда. Меня зовут Профессор. А мама с папой назвали Булгаков Михаил Афанасьевич. Мне бы очень хотелось стать профессором чёрной магии. И когда я им стану, то обязательно сменю имя на Во́ланд.

— И найдёшь свою свиту, — добавил я.

— Это правда. Вы уже прочитали мои мысли, Хиро Мацумото?

— Немножко, — улыбнулся я. — Так а в чём твой дар, кроме желания стать профессором чёрной магии?

— Я уже владею чёрной магией. Вот только хочу улучшить свои навыки. Ведь сейчас они очень слабы. Но я стараюсь.

— И что ты можешь нам продемонстрировать?

— Пока что ничего. Но если нужно будет что-то, то я постараюсь как-то помочь.

— Ага. Он же Профессор. Куда тут без него, — поржал Пушкин.

— А ты всего лишь стрелок, — сказал я. — Так что молчи, а то будешь как ДиКаприо из фильма «Быстрый и Мёртвый».

— Не знаю, кто такой этот ДиКаприо. И уж тем более не знаком с таким фильмом.

— Это понятно. Уверен, что ДиКаприо в этом мире вполне может быть тем, кто получает Оскар постоянно, и только один раз был случай, что он его не получил.

— Не понимаю, о чём Вы.

— Забей хер. Следующий, — указал я пальцем на самого высокого парня, который был похож на Петра Великого.

— Я Пёрт… то есть Пётр. Великий Пётр. Пётр Великий, если быть совсем уж правильным, — на полном пофигизме представился «мелкий амбал», который даже не удосужился встать из-за парты. Пришлось так его назвать, потому что для восьми лет он был ростом полтора метра. — Я умею проходить через окна.

— Да он Петрович Форточник, — снова встрял Пушкин.

— Закрой рот, мелюзга. Не видишь, тут дяди разговаривают. — Пётр Великий посмотрел на меня. — Эта обезьяна с бакенбардами несёт какую-то дичь. Впрочем, нельзя удивляться обезьяне, ведь она всего лишь обезьяна. Я выше этого, — улыбнулся Пётр, почувствовав некое удовлетворение от чёрного подъёба мелкого Санька́.

— Раз ты выше, значит, должен понимать, что все здесь равны. И если ты не равен, то ты урод, — подключился и я к стёбу, но уже в сторону самого Петра, о смерти которого так хотел узнать Николай Васильевич. — И я, кажется, говорил для всех, что необходимо представляться так, как в журнале и как по паспорту. Или ты стыдишься своего прозвища, Петрович?

Амбал покраснел. Он скривил такое лицо, что хотел отправить меня на эшафот.

— Петрович — потому что я самый высокий. И меня считают уже старым. Форточник — потому что я действительно могу проходить сквозь любые окна. Через стены не могу, а вот через окна могу. И если бы на границе с Европой было бы окно, то я бы прошёл через него и давно тусовался бы с европейскими парнями, а не с этой мелюзгой.

— Ну так в чём проблема, Форточник?.. проложи окно в Европу, хули ты такой неактивный.

Парень отвернул свой красный еблет в сторону окна.

— Теперь я? — поднял руку одиннадцатый.

— Да, можешь и ты попробовать. Только не бери пример с чувырло оконного.

— Хорошо, постараюсь, — активировался паренёк. Его лицо я тоже узнал. — Меня зовут Гагарин Юрий Алексеевич. Друзья зовут меня «Ракета». Умею управлять летательными аппаратами. В этом и есть мой дар, что уже в восемь лет я умею управлять всеми летательными аппаратами. Во всяком случае, я надеюсь на это. Дело в том, что мне удаётся очень быстро адаптироваться ко всем летательным аппаратам.

— А если Парус поднимет в воздух машину, то ты сможешь управлять ею? Она ведь тоже уже станет летательным аппаратом.

— Думаю, что смогу. То есть да, я смогу, сэр… то есть Димон… то есть Хиро Мацу…

— Хватит. Не нужно так много «то есть». Пока что я Хиро Мацумото. Но очень скоро будешь говорить «Димон». Мне уже нравится твоя активность и дружеский настрой. Некоторым твоим соседям, да хотя бы одному можно было бы поучиться у тебя.

Пётр Великий «косым зрением» посмотрел на меня.

— Остался только я, поэтому сразу скажу, что меня зовут Жук, — постарался с такой же активностью представиться последний мальчишка. — По официальным данным меня называют очень просто — Жуков Георгий Константинович. Ещё не знаю наверняка, но чувствую, что моё призвание — командовать. Командовать; знать много стратегий; знать, как лучше действовать, чтобы победить.

— Это всё?

— Да, Хиро Мацумото.

— Что ж, класс. Неплохо. Я бы сказал, что очень даже хорошо. И у меня, если память не изменяет, в ушах прозвенел звонок. Да, нет?

— Что-то такое было, — потянулся Пушкин к телефону. — Ох ты ж… Уже конец третьего урока. Мы пропустили звонок со второго урока и звонок на третий урок. Сейчас в столовку нужно бежать, чтобы харкнуть в сок Дантесу.

— А сколько времени? — спросил я, но сам уже начал подсчитывать, что три урока с переменами — это три часа. Плюс девять. Выходит, что сейчас без пятнадцати двенадцать, раз с минуты на минуту должен быть звонок с третьего урока.

— Без двадцати двенадцать, — охотно ответил Пушкин. Парень уже ждал, чтобы харкнуть Дантесу в сок. Думаю, он бы и пулю вогнал ему в рожу, раз уж такое дело.

— Что ж, идём в столовку, пока перемена не настала.

Все дети обрадовались.

Я подошёл к Пушкину и спросил:

— Ты забыл, что́ я тебе говорил про Дантеса?

— Точно. Ладно, плюну кому-то другому, — моментально отказался Пушкин от своей затеи с Дантесом. То есть ему в принципе было пофиг кому плевать.

— Давай без этих шалостей, волосатик. Это не есть хорошо. Тебя уважать за это не будут. Это называется «сделать что-то в крысу». Ты же не крыса, чтобы так делать, — почесал я Пушкину его кудряшки.

— Ну лааадно, — вздохнул мелкий.

— Эй, народ. У меня к вам будет ещё одно предложение! — громко обратился я к парням. Все дети внимательно слушали. Даже амбалу стало интересно, хоть он и пытался это скрыть. — Предлагаю набрать еды и свалить на природу. Проведём четвёртый урок на свежем воздухе. А если понравится, то пятый и шестой тоже проведём там же. Вот только вопрос «где»?

— На стадионе можно, — подал Толстый.

— Вот и замечательно. Потому что у меня к вам есть одно дельце: мы с вами отлично можем пошалить. Как раз используете свои сверхспособности или дары. В общем, вы согласны?

Глава 4. Убойногий футбол

Конечно же дети согласились. А кто бы не согласился?

Мы умудрились проникнуть в столовку за минуту до звонка. Быстренько набрали еды и свалили на стадион. Кстати, столовая отличалась от коридоров лишь наличием царских серебряных и золотых столовых приборов, золотых стульев с белыми мягкими обивками и белоснежных столов с золотыми ножками.

— Только на тяжёлую пищу сильно не налегайте, — предупредил я. — Мы будем играть в футбол.

— В футбол?!

— А ты что, имеешь что-то против? — спросил я у волосатика.

— Да нет. Просто у нас нет мяча, да и после еды не особо хочется костями хрустеть.

— Ого. Да ты как мой дед, который учил не только самогон гнать, но и вот таким вот выражениям, вроде «костями похрустеть».

— Ну а что я могу поделать, если между нами столько общего.

— Ничего, Саня… ни-че-го. — Я обратился ко всем: — Итак, класс. У вас есть время до начала четвёртого урока, чтобы покушать. А потом будем искать мяч. Заодно жирок растрясёте.

— Димон, вот лично я могу сразу играть в футбол, — подключился Толстый. — Мне абсолютно без разницы — кто, что, куда, зачем. Я хорошо ем, а уже потом делаю всё то, что делал до этого. Скажу больше: если бы я это продолжал делать на голодный желудок, то прошёл бы час-другой и мне пришлось бы остановиться, ведь жизнь идёт, а я не ем. Мой организм слабеет, а мышцы и широкая кость не получают того, чего должны были получать, чтобы…

— Чтобы… — перебил я. — Хватит уже, хорошо? Тебя все поняли, Толстый. Время как раз подходит к концу, а вы всё не едите, будто ждёте команды сверху. Лично я, когда был таким же шкетом, съедал треть батона ещё до того, как приносил его домой из магазина. Учитесь кушать быстро, много, постоянно и всё, что есть под рукой. Попались кислые яблоки — не беда. Сожрали их. Вечером дристанули за кустом, подтёрли жопу лопухом и побежали играть в футбол до тех пор, пока мяч не затеряется в темноте. Вы должны прочувствовать этот кайф, когда получаешь в десять вечера мячом по ебалу и у тебя идёт кровь из носа. Но ты счастлив, потому что пацаны благодаря этому забили и выиграли старшако́в со счётом «восемь — сорок семь». Это прекрасно.

— Как это? — поинтересовался Гоголян. — Как можно выиграть старшаков, когда забил всего восемь, а тебе забили сорок семь?

— Это целая наука, которой я могу обучить. Тут всё решает последний гол, и всем пофиг на счёт. Темнота наступила — значит счёт сгорел. Теперь счёта нет. Есть только одно правило — кто забьёт последний гол, тот и выиграет. И вот когда ты идёшь домой, а у тебя лицо в земле, крови и бараньем дерьме, то именно в этот момент ты счастлив как никогда.

— Интересно. Почти всё понятно… кроме одной детали…

— Бараньего дерьма? — улыбнулся я, смотря на Гоголя.

— Да.

— Представь себе картину: футбольное поле заросло. У тебя нет косы, но есть мозг. Что нужно сделать? — Не дожидаясь ответа, я сам и ответил: — Правильно, пригнать баранов. Для этого берёшь камни размером с кулак и кидаешь в баранов, которые жрут траву в ста метрах от стадиона. Как только стадо пацанов «переместит» стадо баранов на стадион, так сразу же начинается магия, которой не научат ни в одной княжеской школе магии.

— Что?! Что?! Расскажите, Хиро Мацумото! — пошли выкрики. — Научите и нас этому!

— Научу, как только дослушаете. — Я вспомнил, где остановился. — Бараны начинают пожирать всю траву, что на стадионе. Но жрут они её так быстро… и так много, что моментально срут, как шакалы. А потом снова едят. В итоге у нас стадион, где можно играть в футбол. А ещё куча бараньего дерьма в виде чёрных M&M'S.

— Хиро Мацумото, уже прошло десять минут четвёртого урока, — донёс Лермонтов.

— Спасибо, Парус. Вот видите, класс, как время быстро летит. А знаете почему? Потому что вам интересно слушать, а мне интересно рассказывать. И если вы будете меня слушаться, тогда я буду чаще рассказывать вам такие секреты, которые вы с удовольствием будете поглощать и применять в своей жизни. Уверен, что к восемнадцати годам вы подготовитесь к этой жизни получше любого класса, который я не веду.

— А ты очень крутой, Димон. — Толстый сделал отрыжку. — Что-то я думал поиграть, но меня на сон потянуло. Давай, может, отдохнём пять минут, а потом поиграем?

— Это ты у класса спрашивай… — Не успел я завершить, как класс поддержал Толстого. — Что ж, знаю я ваши пять минут, поэтому лучше пятнадцать минут отдохнём, а потом отправимся за мячом. Все согласны?

— Да! — хором прокричали дети.

Охренеть. Я стал настоящим учителем.

Сейчас лежу такой на травке и понимаю, что мне бы и в своём мире неплохо было бы пойти учить детей. Вот было бы интересноувидеть лица родителей, у которых ребёнок через неделю начнёт общаться через кодовые слова «хуй-нахуй-захуй». А потом образумится и поймёт, что в матах большого смысла нет. И это будет прекрасно.

— А какие уроки мы пропускаем? — решил спросить я, пока все тринадцать рыл, включая меня, отдыхали на травке школьного стадиона, который не был таким, какой его описывал я. Нет, стадион княжеской школы магии — это почти такой же стадион, как и на чемпионате мира по футболу, только без трибун.

— Прямо сейчас — русский язык, — ответил Гоголян.

— А потом идёт человек и мир, — добавил Пушкин.

— Зато в конце самое интересное — основы магии. — Толстый хорошенько потянулся и сказал: — Всё, Димон, никуда не пойду. Буду ждать основы магии прямо здесь.

— Сейчас не июль месяц, а сентябрь. Если будешь лежать на траве два урока, то можешь и недотянуть до основ магии. И вообще, что это за предмет такой? — Понимая, что учитель должен знать его, я исправился: — То есть чему вас должны учить на последнем уроке? И сколько дней в неделю проходят эти основы… магии, — усмехнулся я.

— Этот предмет идёт каждый день с понедельника по пятницу последним уроком, — ответил Пётр Великий. — Там мы развиваем свой дар. И учитель должен нам в этом помогать, а не заставлять краснеть своих учеников.

— Петрович, не наезжай, — спокойно сказал я. — Настоящий парень не будет обижаться. Воспринимай всё происходящее как некую игру. Никто на тебя не злится. Но когда ты сам настроен против всех, то тебе кажется, что все настроены против тебя. Однако это только так кажется, поверь мне. Из своего опыта скажу, что лучше дружить, чем враждовать. Тебя никто не упрекает. Будь спокоен. Просто живи и радуйся тому, что происходит. Ну так что, мир? — И я протянул руку.

Пётр Великий задумался. Парень что-то вычислял в своей «царской» головушке.

— Да, — улыбнулся Форточник и пожал мне руку.

— Вот и замечательно. — Я резко встал. — Всё, пацаны, хватит лежать. Мы и так десять минут урока просрали. Потом ещё минут пятнадцать отдыхали. И хоть мне понравилось беседовать с вами на разные темы, но у нас осталось всего двадцать минут до конца четвёртого урока.

— Двадцать две минуты, — поправил Пушкин.

— Мы должны за двадцать две минуты раздобыть мяч, — продолжил я. — Конечно, я бы мог его попросить, но лучше размяться и скомуниздить мяч, будто у нас нет возможности попросить его.

— Димон, а зачем так усложнять жизнь?

— Чтобы жирок растрясти. И чтобы спать не хотелось. Кроме того, важна практика, а не теория, поэтому будем практиковаться. И начнём уже на четвёртом уроке. Заметьте, ни с понедельника, хоть сейчас он и есть, ни на шестом уроке, ни после мотивационных курсов, ни даже тогда, когда луна будет в ебучем Льве…

— Во мне?!

— Да не в тебе, Толстый, а в созвездии Льва. Ни в какой-нибудь ещё херне, — продолжил я. — Короче, нам необходимо раздобыть футбольный мяч, значит, будем использовать свои сверхспособности, чтобы на пятом и шестом уроках играть в футбол. — Чтобы дети долго не думали, я спросил: — Итак, кто мне скажет, как нам раздобыть мяч? Есть идеи?

— Можно попрактиковать умение общения, — предложил Жуков. — Но только не Вы будете просить мяч, а мы.

— Хорошая идея, но всё равно всё сводится к банальному человеческому общению, а не к практике ваших сверхспособностей. Однако мы все хотим практики, поэтому будем действовать как ниндзя. Так ка́к можно раздобыть мяч?

— Ну если только вариант с кражей, тогда предлагаю следующее, — снова попытался Жуков. — Парус берёт машину, что припаркована у школы. Поднимает её в воздух. Далее Ракета, который сидит внутри машины с Петровичем, управляет машиной и подлетает на ней к окнам спортзала. Там как раз на уровне второго этажа окна начинаются. Хоть спортзал и на первом, но он аж до третьего этажа тянется. А окна начинаются примерно со второго. Так вот, Форточник вылезает из машины и проходит через окно. Там как раз у самого окна в углу есть канат. Петрович о нём знает. Да мы все о нём знаем. В итоге Форточник по канату спускается, берёт один мяч и назад.

— А Петрович что, может проходить через окно с вещами?

— Зависит от размера вещей, — подключился сам Пётр Великий. — Но с мячом вполне могу пройти. Если на то пошло, то я могу и мелкого одного взять с собой и спиной пройти через окно, свернувшись в клубок с мелким. Но так как там высота второго этажа, то мы оба упадём, поэтому мне проще одному пройти и ухватиться за канат. Однако если бы это окно было на первом этаже, то я бы спокойно мог, например, с Щелкунчиком пройти. Это я на тот случай, если бы нам пришлось отгрызть цепи или какой-нибудь замо́к.

— Перегрызть, — поправил Пушкин.

— Да завали ты… — начали я с Петровичем. Потом друг другу улыбнулись, мол, Пушкин со своими поправками заколебал нас обоих.

— Ну так что́ с планом? Вам понравилось, Хиро Мацумото?

— Да, Жук, всё отлично. — Я обратился к классу: — Итак, парни, если всех всё устраивает, то идём смотреть за Парусом, Ракетой и Петровичем Форточником.

***

Машина, которую мы собирались «одолжить», стояла сразу за стенкой спортзала с задней стороны школы.

— Пежо шестьсот семь? А эта тачка случайно не директора?

— Ну конечно нет, Хиро Мацумото, — сразу же ответил Пушкин. — Владимир Владимирович на таком говне не ездит. У него гораздо лучше машины, причём две, а может, три.

— А чья тогда э́та тачка?

— Да одного чела, который ей не пользуется, — ответил Гоголян. — Мы ведь аккуратно всё сделаем. Никто не заметит. Вот только нужно открыть машину, а ключей нет. Да и завести машину не получится без ключей.

— Я об этом не сказал, за что прошу меня простить, — подключился Жуков, — но Петрович спокойно может пролезть через окно, взяв с собой Ракету.

— А это хорошее предложение. Молодец, Жук, — похвалил я парня. — Ты готов? — спросил я Петровича.

Пётр Великий кивнул.

— Малой, вали сюда, — махнул он рукой Гагарину.

Наш «космонавт» подбежал к Форточнику. Петрович сгруппировался, прижав Ракету к себе, и нырнул в тачку через боковое стекло так, будто его и не было вовсе.

— Чудеса! — эмоционально выдал я. Меня аж всего пробрало, в хорошем смысле. Ощущение, будто услышал взрывной припев, а сам в этот момент убегаешь от кладовщика, который догоняет пиздюка, стырившего в магазине упаковку жвачек.

Гагарин быстро адаптировался, ибо завёл машину в течение минуты. Разобрался со всеми кнопками. Опустил боковое стекло.

— Ну что, поднимай в воздух, Парус, — сказал он.

Лермонтов уставился на меня. Парень ждал команды от учителя, что ещё больше меня порадовало… с точки зрения уважения к старшим.

Я одобрил магию кивком. Мне самому было интересно наблюдать за представлением.

И если с прохождением Петровича и Ракеты через окно я почувствовал приятные колики по всему телу, то от реальных белых парусов над тачкой про́сто охуел, мягко выражаясь.

Лермонтов создал некие энергетические белые паруса, которые светились, как солнечные лучи за кучевыми облаками. Создавалась иллюзия, будто их можно потрогать, хотя…

— А их можно потрогать?

— Белые паруса?

— Да.

— Нет. Они как бы ненастоящие, — ответил мне Лермонтов. — Но выглядят очень красиво, согласны?

— Ещё бы. Это что-то с чем-то! — пришлось крикнуть, потому что поднялся сильный ветер вокруг парусов. Думаю, энергетические паруса и вызвали тот самый ветер. — А ты их как-то направлять будешь?!

— Да! Но только подниму до второго этажа!

Лермонтов медленно поднял руки вверх — тачка поднялась на уровень второго этажа.

— Теперь твоя очередь, Ракета! — крикнул Парус.

Гагарин выглянул через окно, кивнул и медленно начал выруливать к боковой части спортзала, чтобы припарковаться прямо возле той точки, где с внутренней стороны канат, если верить словам Жукова.

Петрович врубил музыку. Группа «Блестящие».

Как раз начался припев: «А я всё летала, но я так и знала, что мечты лишь мало для любви ла-ла-ла. А я всё летала, но я так и знала, что мечты лишь мало ла-ла, ла-ла, лай-ла ла-ла.»

Пушкин начал танцевать, как деревенский алкаш. Чайковский побежал грызть дерево. Гоголян и Федя Топор смеялись с Сани Пушки. Другие наблюдали за летающей машиной. Я же наблюдал вообще за всем. Но внутренне понимал, что сейчас будет пиздец, если кто-то увидит, что́ мы делаем.

Я молился, чтобы не было камер. Как раз о них подумал только сейчас. С другой стороны, у Жукова талант к планам, поэтому он, я надеюсь, предусмотрел этот момент.

Петрович тем временем вылез через люк машины и аккуратно окунул голову в толстые зелёные стёкла, из которых состояли окна спортзала. А потом и всем телом запрыгнул. Видимо, убедился, что канат рядом и можно прыгать.

Как я понял, Петрович может не только проходить через окна, но и опираться на них. То есть мальчишка полностью контролирует этот процесс и может делать всё что угодно.

Через несколько минут Форточник высунул голову через зелёные стёкла и крикнул:

— Парус, опусти машину ниже! Я буду раскачиваться на канате и прыгать с мячом!

— Да пошёл ты в жопу! — крикнул Пушкин Феде Топору.

— Сам туда иди! — пошла ответочка.

Ну как всегда: сто́ит что-то затеять, и тут сразу же начинаются какие-то проблемы.

Вы их не видите?

Объясняю.

Играет громко музыка. Ракета кайфует в тачке. Петрович пытается раскачаться на канате, чтобы выпрыгнуть. Парус медленно опускает машину. Щелкунчик продолжает грызть дерево. Пушкин ругается с Гоголяном и Топором, потому что те ржут над его танцем деревенского алкаша. Федя Топор доводит Пушкина до состояния, когда тот уже готов вызвать Топора на дуэль. Другие наблюдают за машиной, как какие-то наркоманы, ибо вообще не реагируют на крики, споры и громкую музыку.

И вот здесь случается непоправимое: Федя толкает Санька, но тот падает не на землю, а на Лермонтова, а уже потом оба падают на землю. И в этот же момент Петрович прыгает на крышу Пежо 607. Так как контроль над белыми парусами потерян, машина летит вниз… пусть и с полуторного этажа, но этого достаточно, чтобы разбить машину.

Заревела сигнализация.

— Пиздец на хуй блядь! — рванул я к машине… даже забыл схватиться за голову, как это обычно принято у пацанов, чтобы создать актёрскую картину, насколько всё плохо.

Времени не было на такое, ибо Ракета и Петрович в опасности.

— Всё хорошо! — крикнул Гагарин. Парнишка вырубил сигнализацию, а вместе с ней вырубилась и музыка. — Со мной всё в порядке.

— Со мной тоже, — поднял вверх левую руку Пётр Великий, который «лёжа медитировал» на крыше Пежо.

— Фух, сука!.. — вздохнул я.

Подойдя к Топору и Пушкину, я дал обоим леща.

— Дебилы конченые! А если бы с вашими одноклассниками что-то случилось?!

— Так а Гоголян на что?

— Да заебал ты со своим Гоголяном, Санёк! Представь, что его нет. Кроме того, машину он не восстановит.

— Но никто не узнает, что это сделали мы, если никто об этом не расскажет, а мы скроемся раньше, чем кто-то обнаружит эту машину, — встрял Жуков.

Гагарин уже было начал вылеза́ть из тачки, как я сказал:

— Стоять, Ракета. Тачка живая?

— Вполне. Немного помялась, но ездить может… почти. Я так понял, что Вы хотите припарковать её на своё…

— Да, на своё место, — перебил я. — Парус, давай… помоги Ракете. А вы все встали и смотрите! — гаркнул я. — И заберите этого придурка, — указал я на Чайковского, — пока он дерево не повалил на школу.

В этот момент мне самому пришла гениальная идея.

— Пацаны! — крикнул я на эмоциях. — Отмена! То есть нет, не отмена. Парус, давай быстрее поднимай в воздух тачку, а ты, Ракета, паркуй её. Вы же, — обратился я к остальным, — отвалили нахрен отсюда. Щелкунчик! — громко позвал я парня. — Дуй сюда!

Чайковский оставил дерево в покое и быстренько прибежал ко мне.

— Короче, хочешь заслужить право говорить со мной на «Ты»?

— Нет. Я ведь ещё в классе сказал, что мне больше нравится вариант с Хиро Мацумото, а не с Димоном, — озадачил меня Чайковский.

— Ты, блядь, издеваешься?!

— Нет, Хиро Мацумото. Я говорю правду.

— Димон, так ты проверь его через свой талант, — подключился Толстый.

— А ну заткнулись нахрен все! — что-то меня снова прорвало.

Я попытался успокоиться. Глубоко подышал и сказал:

— Так, парни, всё нормально. Я не злюсь. Ты, — указал я на Чайковского, — пиздуешь грызть дерево, чтобы оно упало ровно на тачку. Вы, — указал на Гагарина и Петра Великого, — сваливаете с тачки, как закончите. А вы, — указал я на Топора, Гоголяна и Пушку, — не мешаете Парусу доделать то, что он доделывает. Всем всё ясно?

— Да, — ответили одиннадцать рыл. Парус был занят тачкой.

***

Всё-таки есть в мире справедливость, потому что уже через десять минут мы сидели на газоне школьного стадиона. Дуб упал на машину, а кто-что — никто не знает.

Кстати, это был не тот дуб, на котором кот учёный ходит по цепи кругом. Нет, это был другой дуб, которых росло очень и очень много вокруг школы… чему я рад, признаюсь.

— Камер там точно нет? — спросил я у Жукова.

— Да нет там ничего, Хиро Мацумото. Можете не волноваться. Если бы они там были, то я бы придумал какой-то другой способ воровства мяча.

— Мы не воровали, а одолжили… вот только не предупредили об этом, — улыбнулся я. — Кстати, Петрович, в зале кто-то был?

— Нет. Так ведь погода хорошая, Хиро Мацумото. Какой зал в начале сентября. Все на улице занимаются.

— Что-то не вижу, чтобы кто-то был на улице.

— А это потому, что ни у кого нет уроков уличных сейчас, — выдал Пушкин. Но сделал он это так, будто что-то скрывал.

Я, конечно, не телепат по жизни настоящей, но мелкий что-то затеял. И мне это не нравилось.

— Пушка, ты же помнишь, о чём я с тобой говорил перед столовкой?

— Помню, Хиро Мацумото. — Волосатик задумался. — Постойте, Вы меня в чём-то обвинить хотите?!

— Нет. Проехали. Идём играть в футбол.

— А мы, между прочим, справились до конца четвёртого урока, — подтянулся Химик.

Он как раз шёл шестым, то бишь последним пацаном во втором ряду. И мне сразу пришла мысль, что поделю парней на две команды по шесть человек: первый, второй ряд и третий, четвёртый.

— Итак, пацаны, делимся на две команды! — громко заявил я, отдав мячик Гоголю. — Начиная с Гоголяна и заканчивая Химиком — это команда Красных. От Феди Топора и до Жука — команда Синих.

— Димон, а кто на воротах стои́т? Кто судья? Кто капитан? — начал Толстый.

— Пока что без капитанов играем. Они нам не нужны. Да и судья не нужен. Но раз уж есть я, как неделимое тринадцатое существо, то буду вашим капитаном, то есть этим… судьёй, мать вашу.

— А на воротах?

— На воротах у Красных стоишь ты, Толстый. На воротах у Синих — Форточник.

— А чё я?! — Петрович ударил штангу ногой.

— А чё не ты? Ты у нас великий и могучий. Скоро меня перерастёшь. Тебе только на воротах и стоять.

— Мне нормально, — встрял Толстый. — Я и хотел предложить свою канту… кандура…

— Кандидатуру, — вздохнул Пушкин и сразу же заявил мне: — Вот сейчас не надо, Хиро Мацумото! Я не исправлял, а лишь помог этому дурбало высказаться правильно.

Я посмеялся.

— Всё, ребята, играем. Правила будут по ходу игры меняться, потому что у нас убойный футбол, а не обычный.

— А чего не запрещённый? — спросил Чехословак.

— Потому что в нём участвуют дети и спизженный мячик, а не наркота. Ясно?

— Как ска́жете, Ваше Чувачество! — «занюхнул» Чехов тыльную сторону своей правой ладони.

— Значит, всё-таки спиздили мячик, а не одолжили, — подытожил Жуков.

— Да хватит придираться, пацаны. Ей-богу, вы какие-то пизданутые на всю голову. Хватит, сука, нести бред. Пиздуйте играть и не ебите мозг ни себе, ни мне. Правила, надеюсь, знаете?

Никто не кивнул.

— Ну мы слышали про футбол, Димон.

— И это всё?! Это всё, что ты можешь сказать, Толстый?! — удивился я. — А вы?! Вам же по восемь лет. Что вы делали до этого?

— Много чего, — отозвался Чехословак. — И далеко не самого лучшего. Но в футбол не играли.

— Короче. С командами мы определились. Красные идут налево, а Синие — направо. Толстый и Петрович — вратари. Вы можете ловить и отбивать мяч любой частью тела. Все остальные могут делать то же самое, но только не используя руки. Ведь задача вратаря — ловить мяч. А задача игроков на поле — забить мяч в чужие ворота. Остальных правил пока что нет.

— А если мяч выкатится за эти нарисованные белые узкие дорожки вокруг стадиона? — поинтересовался Чехословак. — Вот лично я знаю, что белую дорожку игнорировать нельзя. С ней необходимо расправиться.

— Чехов, угомонись. Расправляться будешь с мамкой. Сейчас мы играем в футбол. И если мяч выйдет за белые линии, то всё равно продолжаете играть.

— За все́ белые линии?.. или только те, что внутри поля? — спросил Пушкин.

— Просто забудьте про эти линии. Ваша задача — забить мяч в ворота соперника. Всё. Можете на голове хоть нести мяч. Главное — не трогать его руками, а просто вести до ворот противника и бить по мячу так, чтобы он оказался внутри ворот. Вам всё ясно?

— Да! — хором ответили все двенадцать рыл.

— Ну слава богу, — вздохнул я. — Играем пятый и шестой уроки, то бишь до без пятнадцати три. Погнали!

***

Конечно, первый раз вышел не совсем таким, каким его представлял я. Получился, скорее, убогий футбол, нежели убойный. Однако дети старались, поэтому назовём его «убойногим футболом».

И всё же интересный момент был, причём в самом конце.

— Щелкунчик! — махнул я рукой Чайковскому, чтобы тот подбежал ко мне, пока другие были увлечены мячом. Всё равно парень грыз дерево, что росло у самого поля.

Счёт оставался нулевым, а до конца шестого урока примерно десять минут.

— К Вашим услугам, — улыбнулся зубастик.

— Твоя задача — отвлечь вратаря. Видишь? — указал я на Форточника. — Вратарь очень высокий. Забить ему крайне тяжело.

— А почему Толстому никто не забил? — моментально возразил Чайковский, недослушав меня. — Он же маленький. Он же пузатенький. Он же…

— Да завали… сь на травку, полежи пять секунд, а потом беги к Петровичу, — исправился я, чему сам рад, ведь не использовал мат. — Тебе нужно его как-то отвлечь, чтобы Саня Пушка и Гоголян забили ему хотя бы один гол. И тогда вы победите, понимаешь?

— Всё сделаю, Хиро Мацумото. — И Щелкунчик побежал к Петру Великому.

— Пушка! Гоголян! — крикнул я. — Отобрали мяч и напали на Петровича!

В данный момент мяч был у Чехословака, который бежал к воротам Толстого. Парень так занюхнул мяч, что он держался у него на лице. С точки зрения правил настоящего футбола — это полное ай-яй-яй. Но с нашей точки зрения — это бесподобно. Это настоящий, мать его, талант.

Однако одного таланта маловато. Здесь ещё опыт нужен… да и мозги не помешают. А Чехословак их пронюхал, как мне кажется. Потому что парень, не добежав до Толстого, отдал мяч Гоголяну, который так и сказал: «Чехословак, дай мяч».

Пушкин и Гоголь, уже с мячом, побежали к воротам Петровича.

Чтобы помочь и команде Синих, я подсказал Чехову напасть на Гоголяна и отобрать мячик, ведь Гоголян и Пушкин в команде Красных. Но парень не особо понял, что́ я от него хотел. Видимо, он и вовсе забыл, кто такие Синие, а кто такие Красные.

Но ведь я всё это начал рассказывать не из-за Чехословака или Гоголяна с Пушкиным. Нет. Нас всё ещё интересовал Щелкунчик, ведь у него особое задание — отвлечь Петровича. Но вот отвлёк он его весьма необычным способом.

Если коротко, то парень перегрыз две штанги. Ворота «подкосились» и перекладина с более высокой скоростью ударила Петровича по затылку благодаря натянутой сетке. Вот как-то так.

Петрович отправился в «затылочный нокаут». Пушкин забил первый свой гол, а в целом — был забит вообще первый гол за два урока. Ну а радостный Щелкунчик прибежал ко мне, чтобы поделиться хорошими новостями.

— Классно я ему перекладиной уебал?! — Что сказать, Чайковский одним вопросом умудрился достать из глубин моей памяти фразу: «Дети впитывают всё, как губка».

Пришлось остановить парня:

— Чайковский, не матерись. Это только я́ могу делать… и то не всегда.

— Но ведь классно же уебал, да?

Понимая, что так просто теперь не избавить его от матерных слов, мне пришлось согласиться и пошутить в ответ:

— Надеюсь, Форточник не потеряет свой дар. Но больше так не делай, хорошо?

— Постараюсь. — И Щелкунчик побежал к своим.

Вот такими вот общими усилиями мы смогли забить первый гол за два урока. Если бы не этот последний момент, то футбол действительно был бы убогим.

Однако красота требует жертв, поэтому кто-то всегда страдает. Приятно, что у нас есть Гоголян, который может помочь Петровичу, чем, собственно, Гоголь и занялся.

И если с Форточником всё было хорошо и парень очень быстро оклемался, то вот лично меня ждал новый сюрприз. Это касалось не футбола, а грёбаной тачки, благодаря которой мы раздобыли мяч. И пришлось мне с этим разбираться уже в кабинете директора.

Глава 5. Вот это поворот

А ведь всё так красиво начиналось. Но да ладно.

К Владимиру Владимировичу меня отправили красные кардиганы с топорами-молниями.

Именно в такие моменты ты думаешь: «Почему я отправился в школу через главный вход?»

Но ведь как иначе?

Кроме того, в коридорах камеры. А мне бы пришло́сь идти по коридору. Так что я бы всё равно оказался в кабинете директора.

— Разбилась моя машинка, Хиро, — как-то странно посмотрел на меня Владимир Владимирович.

Я же молчал. Мне вообще не давалась речь, ибо все мысли были заняты эшафотом и возможными выдумками, как меня завтра казнят.

С другой стороны, почему меня должны казнить, если это сделал не я?

Камер-то не было.

Или были?!

Может, дети меня решили подставить?

— Ну? Ты будешь и дальше молчать или ответишь?! — громко повторил директор.

Видимо, я всё прослушал.

— Извините. Можете высказать прямо обо всём том, что думаете по этому поводу? — вот так вот озадаченно спросил я.

— Не понял. Ты хочешь, чтобы я повторил? Может, ты не совсем понял, что́ я от тебя хочу, Мацумото?!

— Нет-нет, я всё понял. Просто я всегда уточняю. То есть я прошу высказать мне в лицо всё то, что Вы хотите высказать, чтобы и я, и Вы точно понимали, что мы друг друга понимаем. Понимаете?

— Понимаю, — улыбнулся Владимир Владимирович. — Хоть я и не приветствую тавтологию, но ты мне нравишься. Вы, япошки, очень интересные существа. Иногда есть желание проучить вас за то, что вы такими родились. А иногда восхищаешься вашими технологиями. Только ты не подумай, я не из тех, кто ненавидит. Я, скорее, из тех, у кого свои взгляды на жизнь. В общем, ты меня сбил. Я ведь хотел повторить. Ну так вот, я говорю, что на мою машину упало дерево — дуб, который стоял несколько сотен лет и ничего ему не мешало там стоять… как и другим дубам, которые продолжают расти. Но вот сегодня один из них упал. И упал на мою рабочую машину. Это твои́ ученики сделали?

— Вы хотите знать правду, так? — не знал я, как потянуть время, ибо вообще не знал, что отвечать. На меня нахлынуло волнение, которое мешало сосредоточиться и выдать какую-то гениальную идею. Ещё голос шатался, как какой-то алкаш. Спалил меня, как только я попытался открыть рот.

Однако пришло спасение, потому что директор княжеской школы магии сам подсказал мне, за что можно зацепиться:

— Я хочу знать, твои ученики это сделали или не твои? Но сразу хочу предупредить, что лгать мне не нужно. Дорога к отрубленной голове лежит по большей части через измены и враньё в моё прекрасное лицо.

— Я Вам и не собирался врать.

— Вот и славно, Хиро. Ведь дерево покусали… в прямом смысле слова. А у меня только один мальчишка в голове крутится…

— У меня тоже, Владимир Владимирович. — Я проглотил слюну. Директор не продолжал, поэтому пришлось рискнуть и назвать имя Щелкунчика: — Чайковский обожает грызть деревья. — Увидев одобрительный смех, я продолжил развивать мысль: — Дело в том, что я думал, мол, всё будет очень просто для меня. Но оказалось, что всё не так просто. Конечно, Вам это я не должен рассказывать, ведь прекрасно помню Ваши слова, что все проблемы учителя решают сами, равно как и ученики. Никто не приходит к Вам и не жалуется. И я не жалуюсь. Мне лишь хотелось сказать, что я допустил ошибку. Этого, надеюсь, больше не повторится.

— А что не так? — заинтересовала директора моя речь, в которой я и сам не понял половины. Видимо, поэтому и заинтересовала, что Владимир Владимирович сам нихрена не понял, но не мог об этом прямо сказать, чтобы не выглядеть тупым в моих глазах.

— Я с классом справляюсь. Всё у нас хорошо. Но у каждого ребёнка свой дар. И у Чайковского — дар к грызунству, ну или как там правильно. В общем, Вы меня поняли. Так вот, Чайковский, а дети его называют Щелкунчиком, отщелкунил дерево, пока я пытался контролировать других детей. Ну и так звёзды совпали, что дерево упало на Вашу машину. И мне очень стыдно за этот момент. Можете вычесть деньги из моей зарплаты, — сразу поставил я директора перед выбором, где нет слова «эшафот».

— А ты мне нравишься… вот после этих слов вообще тебя зауважал, — посмеялся директор, похлопав меня по шее. — Молодчина, малыш. Так держать. Думаю, сто́ит наказать Чайковского. Но сделать это так, чтобы меня в этот процесс не вовлекал никто. Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Думаю, что да, сэр… то есть Владимир Владимирович. Но что конкретно Вы бы хотели, чтобы я сделал? — уточнил я, чтобы точно знать намерения директора княжеской школы магии. Может, этот пенсионер захочет чего-то необычного. А мне потом страдай из-за этого.

Тогда проще будет уже сейчас думать над тем, как свалить из Петровки, ведь и в первом, и во втором случае меня ждёт казнь. Уверен, что у Чайковского есть родители. И родители очень богатые. И никто не захочет, чтобы их дети страдали из-за какого-то там учителя.

— Не знаю, сам придумай. Но твой ученик должен запомнить, что разбивать чужие машины — нельзя! Ты понял?!

— Да, Владимир Владимирович! Займусь проработкой плана прямо сейчас… сегодня… вечером. Чтобы уже завтра отомстить негоднику.

— Но не забываем про наше с тобой правило…

— В пределах разумного, — перебил я. — Всё помню, Владимир Владимирович.

После этих слов стало ясно, что убивать или даже ломать руки-ноги мальчишке не нужно. Достаточно дать подзатыльник и объяснить, что грызть деревья нельзя. Хотя и это не так просто, ведь все мы знаем, что именно я́ приказал догрызть дуб, чтобы он упал прямо на Пежо 607.

Зазвонил телефон.

— Вот и славно, Хиро, — закончил директор со мной и «перешёл» к телефону: — Алё! Да! Да, хотел. Смотри, мне нужно, чтобы ты заказала новые камеры. Закажи много. Пусть установят в слепых зонах. Нет. Ты дура?! — крикнул директор на кого-то, видимо, на секретаршу. — Обязательно установи та́м, где моя рабочая машина стои́т… стояла. Какая тебе разница. Раньше не нужны были. А теперь нужны. Я знаю. Помню. Да, говорила. И что? Ой, пошла на хуй! Извини, — обратился директор уже ко мне, бросив трубку. — Обычно я не матерюсь. И тебе не советую материться при мне. Этого вообще нельзя делать в школе. Надеюсь, ты с детьми говоришь… хотя чего я спрашиваю. У нас ни один учитель не использовал мат при детях. Но всё равно предупрежу, что если услышу мат, то пеняй на себя.

— Я всё понял, Владимир Владимирович, — попытался выдавить естественную улыбку.

Чтобы сменить обстановку, я спросил немного о друго́м — том, что интересовало уже именно меня. Мне хотелось знать: знали ли дети, что эта тачка была тачкой директора? И вот ответ Владимира Владимировича меня не обрадовал.

— Ну конечно знают. Они всё прекрасно знают. И видели её не раз. Каждый день приезжаю на ней… приезжал, во всяком случае.

Охренеть. Эти мелкие пиздюки всё-таки знали про тачку. И ведь, сука, специально заставили меня пойти на это. Уверен, все́ двенадцать рыл в этом замешаны. Даже Толстый, который якобы заслужил право говорить со мной на равных, не намекнул мне. Значит, реально все́ замешаны в этом.

Нет, я, конечно, тоже хорош — решил стырить мяч, используя чужую тачку.

И теперь не оправдаешься, что, мол, хотел посмотреть в деле сверхспособности своих учеников. Хотя так и было. Можете верить, а можете идти на хрен. Я доказывать ничего не буду.

Но факт остаётся фактом. Я тупо обосрался перед детьми. То есть эти спиногрызы провели меня. А я, как лох педальный, поверил, что детишки хорошенькие.

Ну, сука, с завтрашнего дня у меня будет с ними война.

Я этого не хотел. Но эти твари, видимо, другого мнения.

Но вот как с ними справиться, если они имеют какие-то сверхспособности, а я нет?

Вот с этим тоже нужно разбираться. А пока что надо решить вопрос с жильём, ведь я же должен где-то жить.

Однако этот вопрос я не смог задать прямо сейчас, поскольку директор задал свой:

— Меня интересует ещё одна деталь: почему подушек безопасности нет? Почему в моём Пежо нет подушек безопасности? Кто их вырезал?

— Вот с этим я Вам точно не помогу… сейчас, — добавил я, а сам начал думать, как продолжить. — Но вот завтра… завтра я постараюсь вытрясти информацию из своих учеников. Если Вы говорите, что подушек нет, значит, их кто-то украл до того, как упало дерево. Но вот кто их украл?

— Это я у тебя́ спрашиваю, Капитан Очевидность. — Директор вздохнул. — Ладно, даю тебе время до завтрашнего дня. Расскажешь мне, как и кто забрал подушки безопасности.

Мне можно было идти, но вопрос с жильём не был решён. Он даже не был начат. Поэтому пришлось начать… но не с него.

— А я ведь…

— Что?

— Хотел журнал попросить. То есть хотел спросить: не знаете ли Вы, где настоящий журнал моих учеников?

Владимир Владимирович, ещё до окончания моего вопроса, достал то, что мне особо и не нужно было. Однако я лучше себя чувствовал, когда говорил о чём-то и в какой-то момент подводил к тому, зачем вообще всё это начал.

— Держи, — бросил директор журнал на стол. — Я и забыл, что он здесь остался. Прошлый-то учитель подставил меня… заставил искать нового учителя. Вот и журнал остался здесь. — Владимир Владимирович над чем-то задумался. — А как ты познакомился с детьми без журнала?.. мне просто интересно, как?

— Свои секреты не выдаю, — улыбнулся я. — Но всё в пределах допустимого, Владимир Владимирович… то есть разумного.

— Это хорошо. Кстати, совсем забыл. Тут случился небольшой инцидент. Твои вещи по ошибке отправили в Москву. Кто-то не проследил за этим. А ведь я просил, чтобы закинули их в твой дом.

— Мой дом?!

— Ну да. Ты ведь теперь живёшь в Петровке. У тебя есть свой дом, за который платит школа. Вот ключ… — начал рыться директор в кармане. — Сука, подожди… то есть не сука… Это я не тебе, Хиро. Сейчас. — И мужик позвонил кому-то.

— Да не торопитесь, Владимир Владимирович. Я могу и подождать.

Сам я с облегчением вздохнул, ведь нюанс с жильём решился и без моего вопроса, к которому я вёл. Ещё и вещи какие-то по ошибке увезли, хотя я и вовсе забыл, что тот Хиро, в теле которого я сейчас, приехал с вещами.

— Алё. Где ключ пацана? А, точно! Ну всё, пока. — Директор положил трубку и начал рыться в столе. — Ты прости. Я ведь уже говорил, что не люблю мат. Но и разговаривать не люблю, как быдло. Однако есть люди, с которыми говорю именно так. С тобой же общение будет деловым, ведь мы в княжеской школе магии, а не в баре. Хотя и в баре я бы говорил с тобой по-деловому. А вот он, нашёл! — обрадовался мужик. — Лови. — И директор кинул мне золотой ключ.

— Ого. Золотой?!

— А других у нас и нет. Ты только сильно не удивляйся, а то ещё откинешь… прости, впадёшь в шоковое состояние, когда увидишь свой дом. Тебе школа нравится?

— Ну да.

— Отлично. Интерьер твоего дома примерно такой же. Так что ступай… хорошо отдохни. А завтра приходи с новыми силами. «Объяснишь» Чайковскому, что грызть деревья — это плохо.

— А что с моими вещами?.. которые в Москву отправили?

— Их тебе вернут… скорее всего. Но я бы не рассчитывал на это. А с документами решим вопрос чуть позже. Ты всё равно ближайший месяц будешь здесь, чтобы я точно мог убедиться, что тебе можно доверять и дети в безопасности с тобой. То есть они слушаются тебя. Понимаешь, Хиро?

— Всё понимаю, — поклонился я. — Ещё раз спасибо за машину. Как уже говорил выше, можете вычесть из моей…

— Ах да, зарплата! Хорошо, что напомнил.

Директор подошёл к картине.

Угадайте, что за ней?

Конечно же, сейф.

Мужик ввёл какую-то простую комбинацию из четырёх чисел, судя по однотонным звукам. Не удивлюсь, если это четыре нуля или четыре единицы. Может, четыре шестёрки.

Но это не так важно, как то, что он достал оттуда.

— Это мне?! — слегка удивился я, когда Владимир Владимирович кинул две пачки новеньких пятитысячных купюр.

— Ну а кому, Хиро. Ты же учитель как-никак. И тебе положена зарплата. А так как ты учишь не самый лучший класс, то миллион рублей в месяц, думаю, отличная компенсация за моральный и физический ущерб, который может возникнуть. В твоём случае, может, и не возникнет. Хотя ты уже посчитал, что он возник.

— А разве ЗП дают… а разве зарплату дают не в конце́ месяца?

— В конце, — подтвердил директор. — Иногда даже в начале следующего месяца. Но в твоём положении, когда, можно сказать, по моей вине твои вещи оказались в Москве, я даю ЗП, как ты говоришь, прямо сейчас. Кроме того, в доме нет компьютера, телефона, одежды, еды и тому подобного. Разве что только большой телевизор, диван, кровать, кухня и ещё несколько мелочей. Так что прямо сейчас можешь походить по магазинам. Купить всё, что пожелаешь. Ознакомиться с Петровкой. — Снова зазвонил телефон. — В общем, иди, — махнул директор рукой, мол, я занят, так что вали нахрен отсюда. — Завтра увидимся. Алло. Да, Дмитрий Анатольевич. Спасибо. И вас тоже.

Я не стал уже перебивать и спрашивать, где именно мой дом. Хорошо, что хоть так отделался. Уже с золотым ключом от дома и миллионом в руках можно найти тот самый дом. Спрошу у прохожих, где живут учителя.

— Минуточку, Дмитрий Анатольевич. — Владимир Владимирович обратился ко мне шёпотом, когда я вот-вот уже собирался выйти из его кабинета: — Отнеси ёршик в туалет. — И директор продолжил разговор с какой-то шишкой, по всей видимости.

Я же забрал стыренный мной золотой ёршик, который до сих пор лежал у мужика, и направился в туалет. Мысли про то, чтобы его снова скомуниздить, пока что не посещали мою голову. И это прекрасно. Я бы даже сказал, что это новое достижение с моей стороны.

Не знаю, может, у вас как-то иначе работает мозг, но лично мой стремится спиздить что-то ценное, если есть большая вероятность именно безопа́сной «операции». Конечно, я этого почти никогда не делаю, но мы говорим про мысли, а не действия.

Но вернёмся к сортиру, куда я пришёл и благополучно вернул ёршик. Мне посчастливилось снова запереться в бархатной изумрудной кабинке, потому что в гости пожаловали Гоголян и Саня Пушка. Прямо дежавю какое-то.

— АйКатюша, активируй воду, — сказал Гоголь.

— Охренел вконец этот Димон! — начал Пушкин. Волосатик решил высказаться, пока меня якобы нет рядом. — Ещё заставляет нас говорить с ним на «Вы». Но самое неприятное, что он матерится. Ох, если бы узнал об этом Владимир Владимирович…

— Думаю, наш учитель сейчас отгребёт за машину директора.

— Да ничего он не отгребёт, Гоголян. Наш директор Дмитрию Анатольевичу позвони́т и всё уладит. Выделят ему новую машину. Уверен, что наш учитель придумает что-то, директор ему поверит, и все разойдутся.

— Ты думаешь, что Хиро Мацумото свалит всё на Щелкунчика? Не спеши, Саня. Когда Владимир Владимирович узнает, что у него нет подушек безопасности, то наш учитель быстренько получит…

— Да не получит он! — эмоционально перебил Пушкин. — Успокойся. Нужно придумать что-то другое. Было бы классно, если бы в классах были камеры и директор всё видел и слышал. Но этого, увы, нет.

— Так а чего ты не записал на диктофон его мат?!

— А ты́ чего не записал?!

— Не ори на меня! — с некой злостью отреагировал Гоголян. — Тебе надо, вот ты и записывай.

— Ах, значит, это мне надо, да?! То есть ты тут у нас не при делах?

— При делах. Но мы сейчас говорим про тебя. Ты хотел записать, вот и надо было записывать, а не орать на меня в туалете, будто это я виноват.

— Ладно, извини, Гоголян. Может, ты и прав. Я просто рассердился, когда этот дурачок швырнул меня в окно. А самое неприятное, что я не могу пожаловаться Владимиру Владимировичу.

— Вот именно, что не можешь. То есть так просто ты не зайдёшь и не скажешь, что Хиро Мацумото матерится и выбрасывает тебя в окно. Поэтому надо что-то придумать другое. Мы должны его наказать завтра. И сделать это должны мы сами. Никто нам в этом не поможет.

— Ты прав. Сейчас только цепь смажу, чтобы котяра поскользнулся, а потом ко мне домой. Будем думать, как нам завтра отомстить ему.

— Саня, я не могу сейчас. То есть с цепью я тебе, конечно, помогу. Но обсуждать план пока что не буду. Мама поссорилась с папой, поэтому сейчас будет воскрешать мою бабушку, ну, свою маму.

— Зачем?

— Чтобы она снова жила в доме с нами. Папа ведь её недолюбливает, как и она его. И они будут снова ругаться, пока папа не убьёт бабушку.

— Тёща.

— Что?

— Я говорю, что он хочет убить тёщу.

— А, ну да. Но я это к тому, что сегодня никак. У мамы больше опыта и она специально ждёт меня со школы, чтобы показать мне, как будет воскрешать бабушку.

— А разве ты не умеешь?

— Умею. Но у мамы больше опыта. Она всегда чему-то новому учит. Да и смотреть за тем, как работает профессионал своего дела, — это бесценно.

— Что ж, тогда я сам буду готовиться. Но вечером всё равно наберу в Телеге… поговорим.

— Хорошо. Так будет лучше, — согласился Гоголь и парни ушли.

— Вот пидоры мелкие! — ударил я кулаком в стенку. — Сука, пиздец этим тварям завтра.

Глава 6. Кот Скотт

Выходить из туалета через дверь — это слишком опасно, в том случае если мне не нужны посторонние глаза, например, Пушкина и Гоголяна. Поэтому я решил выпрыгнуть через окно, прямо в туалете.

Спрятавшись в школьной клумбе среди высоких зелёно-жёлтых растений, я наблюдал за двумя хоббитами-дизайнерами, которые мазали цепь какой-то хернёй.

Наблюдать за двумя мелкими пидорами, которым завтра я сам что-нибудь смажу, — такое себе удовольствие. А вот дуб, на котором золотая цепь… или даже златая, как по стишку, — это уже интересно.

Дуб реально отличался от своих собратьев. Это был мощный гигант с огромными золотыми цепями. А может, это была всего одна цепь, намотанная на мощный ствол… обмотанная… короче, я не знаю, но выглядело это просто охуенно. Ещё эти большие листья, будто каждый из них — это некая драгоценность этого дуба. Своего рода, серёжки с изумрудами.

А тут два олуха пришли, цепь намазывают. Ну свиньи, что тут ещё сказать. Уже только за это можно дать в тык, что такую красоту поганят.

И ладно там Гоголь. Но Пушкин. Пацан создал в нашем мире «Лукоморье», а в этом мире свой же дуб поганит. Как так можно — хрен его знает.

Мальчишки закончили жульничать, если говорить мягко, и отправились по домам. Я же, как человек добропорядочный, решил проведать кота. Для меня он был Котом, а не котом. Кот — это, сука, личность. Хоть я его ещё не видел, но мазать его цепь каким-то жидким дерьмом — это верх унижения столь дивного создания.

— Есть кто дома? — крикнул я, пытаясь найти на одной из ветвей дуба какую-нибудь русалку, ибо Котом и вовсе не пахло. Видимо, в этом мире он отлучается по своим делам.

— Зависит от того, кто Вам нужен, сударь, — пронёсся знакомый голосок.

Я начал вспоминать, чей это мог быть голос.

Вспомнив, сразу же спросил:

— Боярский? Михаил Боярский?! Это Вы?

— Нет, — снова ответил некто голосом Боярского. И тут же появились чёрные ушки. Если смотреть вверх, то между стволом и самой высокой толстой ветвью показалась и голова того самого Чуда, которого я и хотел увидеть. — А, это ты, Хиро, — расслабился Кот, даже вылез и разлёгся передо мной, мол, на, смотри на меня, какой я красавец.

Говорящий чёрный упитанный кот в полметра ростом — что ещё может быть прекраснее?

— Ты меня знаешь?!

— А чего ты так удивляешься. Я ведь с тобой ещё утром познакомился. Или ты забыл? — Кот снял очки, как у Григория Лепса.

— Когда, говоришь, мы виделись?.. утром? Во сколько?

— Хиро, я на время не смотрел. Знаю, что ты мне обещал купить молочка, но его до сих пор нет. А сейчас ты, как я понял, решил включить дурака, чтобы сделать вид, будто не помнишь меня, а значит, и не помнишь о молоке, которое обещал мне купить.

— Стоп-стоп-стоп, Кот…

— Скотт, — перебил Кот. — Моё имя — Скотт. И я кот учёный.

— Я думал, что Кот — это и есть имя.

— Ты много думаешь, Хиро. Однако меня зовут Скотт. И я очень не люблю, когда меня пытаются выставить дураком. — Кот хорошенько потянулся, зевнул, и спросил: — Так ты принёс мне молочко?.. или снова будешь продолжать нести этот бред?

Я улыбнулся. Хорошо, что не обосрался. Ведь Кот разговаривал. Хотя после того, что я увидел, этим меня не удивить. Но было прикольно. Говорящий кот — это волшебно. В моём мире такой бы не помешал.

— Прости, й-я даже не знаю, что отвечать. Ты такой классный… честно.

— Спасибо, — кивнул Скотт. Коту явно нравилось, когда его хвалили и делали ему комплименты.

— Но молочка у меня нет, — резко оборвал я Коту весь кайф. — Могу купить, если расскажешь, где здесь магазины. Видишь, какое дело… — Я хотел было рассказать Коту, что попал в тело Хиро, но решил заткнуться.

— Какое такое дело?

— Нет-нет, всё. Я немного не так начал, — искусственно улыбнулся я. Понимая, что Кот действительно учёный и отлично видит мою ложь, я перефразировал: — Хотел сказать, что… что какое дело, такое дело… то есть такое дело, что оно… в общем, у меня есть бабло. — И я показал Коту две пачки денег. Всё-таки деньги многим вскружат голову и отвлекут от темы.

— Ого! Сколько же молочка можно купить на эти денежки. — Скотт облизал свою мордочку.

— Не спеши, Кот… то есть Скотт, — исправился я. — Мне реально называть тебя Скотт, Кот?

— Только не совмещай эти два слова, Хиро! — серьёзно отреагировал Кот. — Либо Кот, либо Скотт. Но не всё вместе. А лучше второе, — переменил Кот серьёзное выражение лица на улыбку.

— Хорошо, Скотт, — кивнул я. — Мы договорились, что я называю тебя Ското́м, то есть Ско́ттом. Договорились, надеюсь, и с молочком, которое я куплю тебе после нашей беседы. — Получив одобрительный кивок от Кота, я продолжил: — А теперь перейдём непосредственно к самой беседе. Боже, я уже говорю, как какой-то умный адвокат или юрист.

— Нет. Ты говоришь, как обычный парень своих лет. Я бы даже сказал, что чуть младшихлет. И воспитанный не в самой лучшей семье.

— Ты еб… морду свою прикрой, Скотт. Не надо мне про благополучие рассказывать. В общем, к беседе. Тут такое дело. Видимо, меня заколдовали мои же ученики. Они сделали так, что я совсем не помню тебя, — вот так вот начал я. Мне даже понравилось, как я выкрутился.

— Не припоминаю, чтобы кто-то это умел из твоего класса. Но, допустим, я верю тебе, Хиро Мацумото.

— А чего ты так официально? — напрягся я.

— Ничего я не «официально». Лишь знаю, что тебя так зовут. Ты ведь сам сказал, что не помнишь меня. Откуда мне знать. Может, ты и себя не помнишь.

— Нет, это я помню. Я не помню только тебя и всё вокруг. Я помню только начало первого урока. А что было до этого — не помню.

— Ты приехал в Петровку. Тебя привезли на… ладно, подожди. — Кот задумался. — Я не могу вот так просто тебе всё рассказать. Мне нужна отдача. Подошло бы и молочко, но теперь уже нужна и сметанка, раз ты забыл принести обещанное молочко. Три литра молочка и два стакана сметаны. Но большие стаканы. По полкило.

— Охренел, что ли?! Смотри, а то в сытую кому отправишься. Кто́ мне потом расскажет про всё, что я хочу знать?

— Да не волнуйся, я всё продумал. Купишь мне молочко и сметану после разговора. Принесёшь уже завтра утром.

— Вот это правильный подход, — обрадовался я, но тут же получил другое задание.

— Не спеши, Хиро. Негодники из твоего класса, как ты мог заметить, отравили мою цепь.

— Отравили?!

— Для меня нет ничего лучше, чем назвать отравой сие действо, — встал Кот на задние лапы и прижал голубой платочек к груди.

— Где ты платок нашёл, Скотт?

— Тебя это не касается. Держи. — И Кот бросил мне свой платок.

— Зачем он мне?

— Ну не могу же я поведать тебе о том, о чём ты хочешь узнать, просто так. Молочко и сметанку я получу только завтра утром. А значит, сегодня ты почистишь мою златую цепь на дубе этом. Сейчас приду, не уходи. — И Кот спрятался.

— Кот! Скотт! Скотина, мать твою! — начал кричать я.

— Да не ори ты, чудище японское! — повысил голос Скотт, который достаточно быстро вернулся, прихватив с собой какую-то бутылку. — Вот, держи. Это чистящее средство «Волшебная чистота». Хорошо отмывает отраву, вроде той, что на моей цепи. А некоторые умудряются с помощью него отмывать даже деньги. Но это совсем другая история.

— Ты хочешь, чтобы я отмыл эту смазку?

— Да. Отмоешь отраву и я расскажу тебе то, что ты забыл. Но завтра всё равно жду молочко и сметанку.

Я принялся за работу. Оказалось, что чистящее средство и вправду легко устраняет «отраву».

— Верю, что ты закончишь, поэтому можешь уже сейчас начинать задавать свои вопросики, — расслабился Кот. Он даже пилочку для ногтей достал. Правда, я так и не понял, где он брал все эти вещи. Ради любопытства обошёл дуб со всех сторон. Думал, может, дупло где-то найду.

— Странно, — выдохнул я.

— Что такое?

— Дупла нет.

— Это у тебя дупла нет, — посмеялся Кот. — Вместо дупла огромная дыра, причём в мозгах. Это сказочное место. Здесь не нужно дупло, чтобы достать пилочку для ногтей. И не нужно технологий, чтобы я мог говорить. Хотя технологии здесь тоже есть. Но ещё есть такое понятие, как магия. Слышал о таком?

— Ну да.

— Но если тебе интересно, то у меня наверху здесь есть кое-что из магических технологий. Одна из них — сказочный портал, ведущий в моё жильё. В мою Святая Святых. Тут не один такой портал. У Анжелы тоже есть.

— Кто такая Анжела?

— Да одна ночная русалка. После ночной смены спит сейчас. А представь, если бы сказочных порталов не было бы. Даже не знаю, как бы мы уживались на одном дереве. Да, это могучий дуб. Но даже могучий дуб не способен сделать так, чтобы на нём ужились кот учёный и ночная русалка.

— А эта русалка, она чем занимается? — улыбнулся я, ибо очень хотел услышать эти слова от Кота.

— Могу сказать лишь одно — в связи с необычным телосложением, девушка работает на полставки.

— А ты неплохо выкрутился, Скотт, — посмеялся я. — Хорошо, друг. Перейдём к делу. Расскажи мне про мой дом. Где он находится? Какие дома есть рядом? Где магазины? Вообще, что за Петровка?

— Этот разговор может затянуться на очень долгое время. А время — деньги. Но я поведаю тебе кое-что забавное. Например, про гиперболический параболоид.

— Чего?!

— Седло видел у коня? — Не дожидаясь моего одобрительного кивка, Кот продолжил: — Вот гиперболический параболоид — это и есть седло. Ещё похож на чипсы… не все, но те же Принглс подойдут.

— И к чему это ты? — всё равно не понял я.

— Да к тому, что ты просил рассказать тебе про Петровку. Вот я и рассказываю. Петровка, если смотреть с высоты птичьего полёта, похожа на гиперболический параболоид. Несколько километров в ширину и километров пять в длину. Очень живописное богатое место. И хорошо огорожено. То есть кругом леса, где живут сказочные твари и охраняют ограждение… со своей стороны.

— А со стороны Петровки что?

— Тоже леса, да только менее дремучие. И очень пахучие. Ухоженные. Прелестные. С травкой изумрудной. И забором паскудным.

— Это почему он паскудный?

— Потому что плющом кованый забор оброс. За́росли, своим запахом, стремятся найти нос. И тот, кто к ним подходит близко, тот падает на землю быстро.

— Умирает?

— Засыпает, — улыбнулся Кот. — А просыпается уже в темнице. Его купают перед эшафотом в лакрице.

— Лакрице?

— Добавляют в ванну, чтобы жертва вспомнила запах детства. А потом ведут на эшафот, где дядя Ваня отрубает голову беглецу.

— Хера тут как строго, — прошёлся лёгкий холодок по спине. — А если я изучал территорию и случайно приблизился к этому забору?

— Случайности не случайны, Хиро. Я тебя предупредил, а ты уже сам решай, где тебе жить — здесь или на Небесах.

— Ну хорошо. Однако должен же быть способ попасть за пределы Петровки…

— Через главный вход, — перебил Скотт.

— А если мне не разрешают пока что выходить?

— Тогда никак. И вообще, забудь об этом. Если у тебя проблемы с детьми, то необходимо решать эти проблемы. Я же не жалуюсь Владимиру Владимировичу, что Пушкин отравляет мою златую цепь. Вот и ты найди способ, как тебе выбраться из Петровки. Хотя, признаюсь, нет ни малейшего понятия, зачем тебе нужно отсюда выбираться. Здесь рай для жизни. Уголок невиданной щедрости и богатств. Уверяю, ты полюбишь это место. Просто поживи здесь месяц, и ты увидишь, насколько здесь хорошо.

Если Кот говорит правду, тогда все силы лучше бросить на детишек. Разобравшись со спиногрызами, директор княжеской школы магии точно разрешит мне отправиться в Москву, где я займусь поиском машины времени. Кроме того, Петровка одной только школой мне уже́ нравится. Может, Скотт и прав. Поживу здесь какое-то время, раз нет другой возможности выбраться. Погуглю, если такое здесь есть. Возможно, найду интересную информацию.

— Что бы ты порекомендовал мне, Скотт?.. куда бы ты отправился, если бы был новым учителем в начальном классе?

— Тут важно подметить именно твой класс, который сильно отличается от других классов. Если бы мне пришлось работать с детьми, которые ведут себя безобразно, я бы сперва отдохнул. Тебе Владимир Владимирович вручил золотой ключ от дома?

— Да, — показал я сразу же ключ.

— Вот и здорово. Отправляйся прямо, — указал Кот на тропинку, — и через полкилометра выйдешь на широкую дорогу. Налево пойдёшь — через двести метров магазины сыщешь. Направо пойдёшь — через сто метров свой дом найдёшь.

— А если прямо пойду?

— А там лес, друг мой. И в этом лесу есть тот самый забор с плющом. Так что углубляться туда не нужно.

— Понятно. Спасибо, Кот… то есть Скотт. Прости. Больше не буду. Скотт — это я запомнил.

Кот вздохнул.

— В магазин зайди и купи мне назавтра молочка и сметанки. И себе что-нибудь купи, а то в доме ничего из еды нет. Среди магазинов с едой есть и магазин с электроникой. Купи себе телефон, ноутбук, наушники, ибо всего этого тоже нет в доме. Только телевизор и…

— Знаю: кухня, кровать, диван, — перебил я. — Директор тоже об этом предупредил. Кстати, откуда ты знаешь, что у меня нет ноутбука и телефона?

— А… — заулыбался Кот. — Я ведь с этого и начал. Ты приехал утром на такси. Вещи свои оставил возле меня. Сказал, чтобы я их посторожил. И за это ты мне молочко принести должен был. Но тут пришли школьные сторожи…

— Это те, что в красных кардиганах?

— …и забрали твои сумки. Да, в красных… и с топорами. Не перебивай, когда я говорю.

— Прости.

— Я их спросил: «Почему они вещи забирают?», а они сказали, что директор попросил. Не знаю, что там дальше было, но приехало то же самое такси: водитель загрузил твои сумки и уехал.

— Ну директор мне об этом рассказывал. Правда, не так подробно, но в целом я понял, что вещей у меня нет. Хотя он обещал, что документы мои сделают, если не смогут вернуть.

— Так это отлично, Хиро. Если надо будет сделать срочно документы, то тебе директор разрешит поехать в Москву. Как раз и будет шанс, о котором ты мечтал. Но ещё раз напомню: не знаю, что ты забыл в той Москве. В Петровке куда интереснее и спокойнее.

— А что с детьми?.. у тебя есть план действий? Ты всё-таки кот учёный.

— Что конкретно тебя интересует?

— Думается, ты знаешь, про что я, Скотт, — улыбнулся я. Кот ответил тем же. — Насколько я понял, тебе тоже не нравится, что твою цепь отравляют, так?

— Ну ладно, ладно. Так уж и быть, помогу. То есть дам тебе один совет. — Кот надел свои фирменные очки Лепса. — Я слышал про разбитую машину. Что уж там, сам видел, как твои ученики музыку громко включали и мячик крали из спортзала.

— Ты только директору не…

— Не буду. Не волнуйся, Хиро. — Кот протестировал цепь, которую я закончил «полировать», и остался сидеть на ней, когда убедился, что всё чисто. — Итак, дети. Почему они такие — ты э́то хотел узнать?

— Можно и так сказать. Я просто не понимаю, почему эти мелкие твари не ценят то, что я для них делаю. Мы вроде как поладили. А футбол так и вовсе сблизил нас. Но оказалось, что они всё делали понарошку. Они знали, что Пежо — это тачка директора. Жук предложил план. Даже со слепыми зонами не наврал.

— Однако наврал с тем, что не знал, чья это машина.

— Вот именно. И я хочу знать, Скотт, почему эти твари такие мудаки. Вот почему, сука, они такие уроды, а?!

— Не заводись, Хиро. Уверен, всё можно решить без горячих слов. И вот мой тебе совет, пока ты снова меня не перебил. Дети, как бы это проще тебе объяснить, собираются в кучку и их мысли перемешиваются. В итоге получается какой-то бред, который управляет ими.

— Всё равно не понял тебя. Можешь поподробней?

— Представь огромный котёл. Каждый ребёнок что-то умеет готовить. Один готовит вкусный борщ, другой — торт, третий — салат. И они все очень хорошо умеют делать своё дело. Однако они пришли к общему котлу, то есть в княжескую школу магии. А теперь ответь себе на вопрос: что будет, если совместить пусть даже самый вкусный борщ с самым вкусным тортом? Думаю, очевидно, что вечер ты уделишь белому существу, которое ждёт тебя в уборной. Причём результаты будут выходить как спереди, так и сзади.

— Я тебя понял. Но я же не могу не использовать общий котёл, верно?

— Верно. Однако ты можешь придумать нечто такое, что заставит детей делиться своими вкусностями не сразу. Пусть сегодня кто-то принесёт вкусный борщ и все будут кушать именно его. Завтра — вкусный пирог. Думаю, ты понял, к чему я.

— Да. Но это легко сказать. Я же не могу заставить всех детей стреляться или повелевать мёртвыми душами.

— Мне кажется, ты не совсем понял, что́ я тебе хотел донести. Впрочем, другими словами это не объяснить, поэтому закончим. — Кот хорошенько зевнул, потягиваясь на цепи. — Когда-то ты это поймёшь. И именно в этот день ты сможешь сделать так, чтобы дети тебя слушались.

Было слегка обидно такое слышать. Мне казалось, что я прекрасно понял Кота. Но да ладно. У меня есть метод попроще. Что нельзя решить за деньги, можно решить за больши́е деньги. В моём случае: что нельзя решить за один день с криками и угрозами, можно решить за неделю с теми же криками, издевательствами и угрозами. Дети ещё не знают, с кем решили сразиться. Но завтра они оценят всю мощь парня с неблагополучного района.

Глава 7. План-НЕкабан

Попрощавшись на сегодня с Котом, я отправился по тропинке к широкой дороге у леса. И Скотт не обманул, там действительно был лес. Дорога налево вела к магазинам, которые я отчётливо видел ещё с тропинки, а дорога направо — к комплексу ухоженных домиков, один из которых был мой. Вот только совсем забыл спросить, какой и́менно из домиков был моим.

Обратив внимание на ключ, я увидел номер один. Подумал, что мой домик самый первый. Так как дома́ были в ста метрах от, можно сказать, перекрёстка, я решил сначала заглянуть в свой дом. Имея миллион рублей в кармане, с едой можно было и подождать. Видимо, это такой же эффект, как и с людьми, живущими у моря: раз оно близко, то всегда можно туда сходить, поэтому не ходят туда годами. Например, те же одесситы. Почти все из них белые, ибо море всегда под рукой. Я это к тому, что, имея много денег, ты всегда знаешь, что еду можно купить в любой момент, поэтому можешь потерпеть. И конечно, с едой так не пошутишь. Не кушать годами человек не сможет. Однако суть вы уловили.

Едем дальше, ведь я притопал к домику номер один. Самое интересное, что возле этого большого роскошного дома, огороженного туями, стоял почтовый ящик, на котором была надпись: Петровка, ул. Учительская, дом 1. Даже тупой чувствовал бы себя, как в раю.

Калитка и ворота были открыты. Даже дверь в гараж была открыта, хотя внутри машины не было. Видимо, хотят, чтобы я сам её купил. А может, она и не нужна мне вовсе. В любом случае я сперва подбежал к входной двери и всунул ключ, чтобы проверить, мой ли это «скромный дворец».

Одно только сочетание слов «скромный» и «дворец» говорит о моём уровне интеллекта и юморе. И там и там большие просторы в разных направлениях.

Но вернёмся к двери, которая, не по чистой случайности, поддалась золотому ключику.

— Красота, — улыбнулся я.

Как только открыл дверь, лёгкий ветерок вышел из дома. Боже этот запах… это что-то с чем-то. Ощущение, будто сел в салон навороченного мерседеса. Ну знаете такие… где ещё запахи приятные в салоне. Чувствуется эта новизна. Хотя я прекрасно знаю, что это специальный аромабрендинг. Знако́м, потому что у физички муж занимался новыми тачками, а я помогал ему с этим в гараже — его «элитной мастерской».

Сразу же о холле. Хотя давайте сразу обо всём доме, который я оббежал за пять минут.

Если коротко, то в доме полный минимализм, выполненный в дворцовом стиле. Я такое не особо люблю, но благодаря обилию белого цвета всё выглядело достаточно приятно, даже для нелюбителя классики. А так как пространства, мягко говоря, дохрена, то классика вообще уходит на второй план.

Есть огромный холл. Огромная гостиная. Огромная спальня. Огромная гардеробная. Огромная ванная комната… в общем, огромным было всё. Если бы здесь жил не я, то подумал бы, что у хозяина огромные проблемы между ног, и он компенсирует это большим пространством. Но после хрущёвской двушки… ребята, это был рай.

Всё изучать буду потом, а сейчас я направился на задний дворик. И что меня приятно удивило (будто до этого было не так приятно) — это бассейн. Огро… в общем, вы сами уже поняли размеры бассейна. Можно устроить пати с Анжелой и её ночными подружками. Если все будут работать на полставки, то и я буду давать на полпалки. Глядишь, две половинки превратятся во что-то полноценное.

По первым ощущениям — заебись. Вот честно. Тут не нужно добавлять тысячи других слов. Одно слово, которое заменит тысячи других. Ну как Рафаэлло, только не в мире конфет, а в обычном мире, где живут обычные люди вроде меня.

У выхода из дома я нашёл ручку с блокнотом, где кто-то написал, видимо, девушка, судя по почерку: «Хиро Мацумото, добро пожаловать в нашу семью. Это Ваш дом. На улице Учительская десять таких домов, как и классов в княжеской школе магии. Еду́ можно…» ну а дальше много текста, который я уже и так знал, пообщавшись с Владимиром Владимировичем и Скоттом.

А вот теперь самое время отправиться в магазин за покупками.

Не думал, что когда-нибудь такое скажу, но чувствовал себя так, будто я король этого мира. И да, кто-то в Москве не может сложить два плюс два, но зарабатывает миллион рублей в день. А кто-то работает с дерьмом, получая миллион за пять лет, ещё и достаточно взрослого сына содержит, который пиздит деньги на пивко с пацанами. Не буду указывать пальцем, но думаю, что я не один такой. Хотя лучше бы был только я один, ибо ситуация страшная, если без шуток. Не дай бог маме такого ребёнка. Однако я, сука, просто обязан скомуниздить грёбаный золотой ёршик, чтобы подарить его маме за вечера́ с пивком… если вернусь домой.

Хотя почему «если». Нет, я обязательно должен вернуться.

Вернёмся к магазинам, которые от моего дома всего в трёхстах метрах. Думаю, не нужно напоминать, как двести метров превратились в триста. Уверен, я рассказываю эту историю не для тех, кто зарабатывает миллион рублей в день. Хотя и среди них полно умных. Короче, вы поняли, о ком я.

Итак, магазины. Их здесь всего пять. Однако мне с лихвой хватило бы и двух: магазин электроники и магазин с продуктами. Даже одного, если бы уже был компьютер и телефон.

Я зашёл в самый большой магазин по меркам улицы Учительская. Там так и было написано: «Здоровые продукты для здоровых учителей».

Одноэтажный магазин в сто квадратных метров. Если это магазин для десяти учительских домов, то пора задуматься над тем, не просрочены ли те самые здоровые продукты.

Но не всё так просто, как говорил мой батя. У него в целом всё было не так просто, кроме водки. С ней у него была особая связь, видимо, самая простая и, возможно, единственная.

В магазине товара было не так много, как общей площади самого магазина. Мы ведь привыкли к тому, что в магазинах навалено на полках всякого говнища. Здесь же всё было иначе.

Объясняю.

Начну с интерьера, который никак не вписывался в моей голове. Это настоящий выставочный музей, где на красных бархатных полках лежали куриные, мать их, яйца. Лично я бы на таких полках держал только Яйца Фаберже.

А молоко, сметана. Там тоже обычные стеклянные бутылки и деревянные стаканчики, которые лежали на таких же полках. Ещё и золотыми нитками вышита надпись на бархатной витрине — «Мясомолочные продукты».

Нет, я не против такого дизайна. Абы с голоду не сдохнуть. Но я сейчас описываю для вас то, что вижу.

И ладно бы всё это. Но цены!

Представьте только. Десяток яиц сто́ит всего сто рублей.

В Москве, только от одного вида что яйца лежат на такой полке, они бы стоили тысячу рублей, если не две тысячи.

В целом, я закупился молочкой для себя и Кота, мясом, крупой и прочей едой, которую ещё нужно приготовить. Однако я хитрый, поэтому в арсенале имел творог, мёд и чай.

И план действий, когда приду домой, — заварить чай с мёдом, сделать творог с мёдом, включить на большом телеке Шрека, если такой здесь есть, и обожраться настолько, чтобы впасть в сытую кому на несколько часов. А вечером проснуться, обрыгаться от принятой трёхсотграммовой баночки мёда и трёх пачек творога, и начать думать, как проучить завтра детишек.

Но прямо сейчас вернёмся к другим магазинам.

Так как я закупился продуктами настолько, чтобы не ходить туда ближайшие пару дней, то пришлось отнести всё домой. Всё-таки триста метров — это не триста один метр, поэтому можно и отнести.

Следующим моим магазином стал магазин напротив, который вписался в общую картину леса, то бишь для особо одарённых напомню, что через дорогу начиналось зарождение дремучего леса. И в это «зарождение» вписался магазин электроники, который так и назывался «Петрольдорадо».

Примерно пять минут я стоял у входа в Петрольдорадо и ржал во весь голос. Как только скулы онемели и я похудел на полкило, так сразу же вошёл внутрь.

Картина не особо изменилась. Только вот полки были более мощными и цвет их был белым и чёрным. Чёрная техника стояла на белых полках, а белая — на чёрных.

Но перейдём непосредственно к технике.

Представьте, что вы хорошо в ней разбираетесь. Вы уже выбрали несколько интересных моделей через интернет. У вас нет проблем с деньгами. У Вас есть желание пройтись в магазин, а не заказывать онлайн. И вот Вы пришли в тот самый магазин, а там именно эти модели. Всё остальное дерьмо там не продают. Только то, что действительно вас интересует.

Примерно так выглядел товар внутри Петрольдорадо, за что ему отдельный лайк от меня лично.

Ничего лишнего. Только несколько моделей телефонов, наушников, ноутбуков…

Это реально очень удобно. Цены кусались, если бы у меня не было зарплаты в один миллион рублей в месяц. А так: «Пф, хуйня. Двести косарей за ноут?! Да как нех.»

По итогам моей прогулки: потрачено четыре тысячи на еду, триста — на ноут, телефон, наушники.

Телефон — айфон. У меня и до этого он был. Я не поклонник Яблока, но операционная система у них хорошая. Однако я купил себе навороченный телефон, который выглядел, как айфон двенадцатый, но в ещё более похожем дизайне на пятёрку. Сложно объяснить, но так оно и было. А ещё подкупила операционная система — ios 6, но более усовершенствованная.

И внимание.

Когда я поговорил с продавцом, он мне сказал, что Стив Джобс жив и здоров. Не то чтобы я ссусь кипятком, но хорошо, что старина не откинул копыта. Хотя, может, он в этом мире ещё молодой. В любом случае времени много, поэтому вечером можно изучить этот мир через Гугл или его аналог.

Не волнуйтесь, с интернетом мне всё продумали ещё до этого. В блокноте, который я не стал зачитывать полностью, был и пароль от вай-фай. Его я, как пришёл домой с Петрольдорадо, сразу же поменял на более сложный. С другой стороны, здесь не с кем делить интернет, ведь все живут в достатке. Думаю, это старая привычка, от которой нужно себя отучить.

Ну а сейчас — творожок, чаёк, мёд и мультики.

Пока заваривался чай, я проверил, есть ли Шрек.

Нашёлся и Шрек, и Гугл, и Стив Джобс старенький. Даже ДиКаприо, о котором почему-то Пушкин не знал. И даже фильмы Квентина Тарантино нашёл. И свой универ нашёл на карте. Одним словом — красота.

А тот Дмитрий Анатольевич, с которым говорил директор, был, по всей видимости, тем самым парнем с фамилией Медведев. И он был нашим президентом. То есть президентом той России, в которую я попал.

Уверен, этот парень тоже желал всем здоровья, предупреждая о том, что денег нет.

Но да ладно, у меня деньги были. А когда у тебя есть деньги, то тебе становится пофиг на других. Это не есть хорошо, но уже как есть.

Едем дальше, ведь прошло не пять минут, а ча́с ноль пять. Чай остыл. Пришлось заваривать новый. Я себе намутил творог с мёдом. Сел смотреть мультики.

В сытую кому не впал, поэтому уже в семь вечера, а солнце ещё и не собиралось прятаться, я подключил симку — она тоже была под блокнотом, об этом было написано в само́м блокноте, — и принялся записывать в заметках план действий на завтра.

Может, оно и к лучшему. Ибо если что-то понадобится, то смогу успеть купить в магазине ещё сегодня.

Первое, что я записал, — поговорить с Чайковским и отдать молоко и сметану Скотту.

А вот далее можно было включать фантазию и наслаждаться пятьюдесятью оттенками коричневого, ведь завтра я выбью всё дерьмо из этих хоббитов.

Тут мне в голову пришла идея, то есть мысль: если директор заговорил о машине, то обязательно заговорит и о воротах на школьном стадионе. А ведь ворота Синих пострадали больше, чем сам Петрович. И я говорю про откусанные штанги.

К чему всё это вёл?

Дело в том, что директор попросил меня наказать Щелкунчика в пределах разумного. И вот я предложу Чайковскому походить в наморднике. А чтобы убедить его в нём походить, я создам намордник со шлемом и скажу, что это защитный шлем для игры в убойный футбол.

Конечно, дети мне не поверят, особенно Пушкин. Поэтому я заряжу мячом в голову Пушкину, да так, что выпущу струйку крови из носа волосатика. Щелкунчик это увидит и быстренько наденет шлем с намордником.

Я сфотографирую Щелкунчика в шлеме и покажу это директору. Тот обрадуется, и на этом мы разойдёмся на какое-то время… я про директора.

А что касается детишек, то Пушкин, уверен, захочет отомстить. И вот здесь я посмотрю, чем конкретно он собирается мстить. Если это дурачество, то и я продолжу ухудшать положение детей, особенно Пушкина и Гоголяна. Если это смертельная стрельба, то мне пиздец. Поэтому со вторым необходимо продумать ситуацию получше.

Возможно, мне самому понадобится навороченный шлем-намордник, чтобы не схлопотать пулю в голову. А ещё бронежилет. Может, ещё что-то.

Хотя нахрена я готовлюсь, как к войне?

Может, дети всё-таки побаиваются доходить до такого?

В любом случае мне атаковать необходимо максимально разумно, чтобы потом не отправиться на эшафот по приказу Владимира Владимировича.

Фух!.. Нужно выпить пива.

После небольших планов я реально устал и был готов отправиться за пивом, заодно и другие три магазина хотелось бы изучить.

Как раз третий магазин из пяти не был совсем уж магазином. То есть это был магазин и бар одновременно. Можно было прийти, купить алкоголь и уйти, либо занять столик и отлично провести время… в одиночку.

Конечно, я планировал купить пива и пойти осмотреть два последних магазина. А потом прийти домой, разлечься на диване, включить какой-нибудь боевик и раскатать два литра холодного пивка. Но, как вы уже поняли, планы немного изменились.

— Позволь тебя угостить, — обратился ко мне мужчина, когда я пытался купить себе пива.

— Да пожалуйста, — улыбнулся я. Далее молчал. Ждал, пока мужик продолжит.

— Вася, — протянул он руку.

Я, само собой, ответил взаимностью.

— Димон, то есть…

— Хиро, — исправил какой-то Вася. — Хиро Мацумото. Я знаю, кто ты. У меня твой сын учится. Коленька. Хотя он просит называть его Гоголян. Говорит, что ты очень забавный, и что быстро нашёл подход к моему сыну… то есть это уже мои слова. Я хотел сказать, что ты молодец. — И отец Гоголяна сделал глоток виски.

— А ты на крепкое налегаешь? — решил поддержать я беседу, но снова начал немного издалека, чтобы не делать вид, будто чему-то удивлён. Однако внутри слегка напрягся. Мало ли, вдруг малый что-то другое наговорил своему бате, а этот батя — какая-то шишка в Петровке.

— Да какое там крепкое. Нет ничего крепче, чем живая тёща.

— О-у, соболезную, — сделал я такое выражение лица, будто понимал, насколько всё плохо. — Повторите этому славному мужчине, — обратился я к бармену, когда тот подошёл к нам. Я посмотрел на Васю и объяснил: — Раз уж ты меня угостил, то позволь и мне тебя угостить. Одним бокалом здесь не обойтись.

— Тут я полностью согласен, Хиро, — дружески похлопал меня по плечу батя Гоголяна. — А чего ты говорил, что тебя зовут Димон?

— Да это я так… хотел побыстрее влиться в жизнь на Петровке. Всё-таки японец — это не русский. А Димон — вполне красиво звучит.

— Истину глаголишь, Димон, — моментально адаптировался Вася. Он уже был слегка поддатым, поэтому мог говорить расслабленно. Видимо, до бокала виски он принял ещё три бокала бренди.

— Так ты, говоришь, отец Гоголяна?

— Ну да. Вот, решил подготовиться ко встрече. То есть я пришёл домой, а там жена репетирует. Ну я аккуратно подслушал всю её… все её разговоры. — Вася начал икать. — Прости. Мне надо отлить немного. Официант! — крикнул мужик. — Я сейчас допью. Вот только пойду, хуй припудрю, как говорит моя жена.

Я начал ржать.

— У твоей жены… ну… ну ты понял?

— Нет. Это метафора… образ… гипербола… или ещё что-то там такое, — уже в полное говно отвечал Василий. Он пьянел на глазах. Прямо какая-то магия. — У моей жены нет хуя. Но есть нос. И у тёщи есть нос, который я готов ей снова сломать, если она скажет, что я веду себя как хозяин дома.

— Так если у тебя есть дом, и ты в нём хозяин, то так и есть, — решил поддержать я мужика.

— В точку, Димон. — Вася полез ко мне, чтобы поцеловать в лоб. — Ты совершенно прав.

— Так, Вася. Хватит! — повысил я голос, а сам встал из-за барной стойки. — Иди пудри свой шланг и приходи, но целовать будешь кого-то другого.

— Я ща, Димон. Одна нога здесь, а другая — на хуй. — И мужик свалил.

— Вы что-нибудь ещё будете? — спросил бармен.

— Мне только два литра пива и лёд, если есть.

— Конечно, сэр.

Сам я «положил» голову на барную стойку и начал думать: говорить ли мне пьяному мужику, что его сын замешан в воскрешении тёщи, или не говорить?

Глава 8. Страсти тёщины

Я решил всё-таки рассказать. Однако не был бы я собой, если бы не пошёл дальше и не добавил немного от себя. Выглядело это так, будто ты на диете, а потом тебя клинит, и ты уже жрёшь всё, что попадается под руку.

— Хорошо пошло! — напугал меня Вася, пока мозг строил планы насчёт Гоголяна.

— О, ты уже пришёл. Так быстро.

— Да я всегда всё делаю быстро. Поэтому и детей много. Но не все они живы, — посмеялся мужик. Это, конечно, было жёстко. — У меня, между прочим, тоже есть прозвище.

— Быстрый? — подшутил я.

— Почти, — улыбнулся Вася. — Кролик.

— Ясно, — ещё больше заржал я. — Ну что ж, Кролик. Пора и тебе узнать правду о своём сыне. Сразу предупрежу… ну чтобы ты простил меня… но я иначе не могу сказать.

— Говори. Я приму твои слова спокойно. Хуже тёщи всё равно ничего…

— Я понял, понял. Слышал уже. Ну так вот… Твой Гоголянчик подводит тебя.

— Да я знаю. Совсем от рук отбился. Никого не хочет слушаться.

— О, я бы так не сказал. Этот «никого не хочет слушаться» как раз очень даже слушается твою жену, то бишь свою маму. Знаешь, что́ я узнал?!

— Что? — с неподдельным интересом уставился на меня Вася.

— Эта мелкая тварь хочет втихую помочь твоей жене оживить тёщу.

— Вот сучара! — разбил Вася бокал. — Ух, сука, гнида мелкая!

Похоже, мужика это сильно разозлило. Я даже сам напрягся, ведь неизвестно, что он может натворить. Вдруг мужик отомстит мелкому так, что придётся воскрешать Гоголяна. А ведь он мо́жет это сделать, судя по его шуткам про мёртвых детей.

Учитывая тот факт, что Вася может их воскрешать, а у него всё равно некоторые из детей мертвы, то неизвестно, как он поступит с Гоголяном. Есть все шансы оставить мелкого за «небесным барьером».

— Ты полегче, Вася. Не надо заводиться. Я с ним завтра поговорю. Постараюсь вразумить.

Мужик над чем-то задумался. Ему стало очень смешно.

— Слушай, а давай сегодня ночью пошалим! — эмоционально выдал он. Посетители гибридного магазина навострили уши, как и сам бармен. Я даже услышал, как кто-то сделал внутреннюю отрыжку. Потом оказалось, что это Василий навёл суету в штанах.

— Фу, блядь!.. Вася, ты не хочешь выйти на улицу и пропер… дышаться?

— Идём, — сразу же согласился батя Гоголяна и направился к выходу.

Когда мы вышли на улицу, мне уже не хотелось изучать последние два магазина. Я думал над предложением Васи.

И знаете что?

Я заинтересовался.

— И как мы будем шалить?

— Очень просто. Ты пойдёшь со мной в лес, к могиле моей тёщи. Дождёмся там мою жену и мелкого. А потом напугаем их.

— Так просто возьмём и напугаем?

— Ну да. Что-нибудь придумаем пугающее и напугаем, — прямо заявил Вася.

Конечно, ему простительно, ведь в таком состоянии хорошо, что он вообще мог говорить и стоять. Обычно в таком состоянии люди умеют только дышать. Хотя бо́льшая часть нынешней молодёжи из моего мира тоже умеет только дышать. Ну, может, ещё кричать в кастрюлю и кидать сыр на ёбла своих детей и домашних животных, получая дикое удовольствие от их реакции.

— Ты не хочешь заглянуть ко мне? — предложил я. — У меня большой телек. Диван. Можно отлично упасть на него и подремать до полуночи. А там я тебя разбужу и мы отправимся к твоей жене и сыну, чтобы напугать. И пока ты будешь дремать, я придумаю, чем их можно напугать.

— Отличный план. Действуем. — И Вася направился к Роллс-Ройсу.

— Стоп-стоп, Васёк. Не спеши. Мы с тобой прогуляемся. Здесь идти всего метров триста.

— Отсоси у некроманта-пианиста. — И мужик начал ржать, да так, что по штанам потекло.

Конечно, пошутил он так, как и я пошутил бы, если бы услышал «триста». Куда без классики жизни. Но тот факт, что мужик обоссался — это уже проблема. Вести́ такого в дом не особо хотелось. И уж тем более не хотелось кидать такого на шикарный диван, который я успел оценить, пока смотрел мультик «Шрек».

Ещё меня заинтересовала его шутка, ведь он сам был некромантом, если верить Гоголяну, который говорил, что его родители некроманты.

— Так ты у нас некромант-пианист?

— А то. С Машкой, ну с мамой Гоголяна, я познакомился именно через пианино. Играл такой. Зацепил девушку. А потом пошло-поехало и вот мы живём вместе да воюем вместе.

— Интересно. Слушай, так давай тогда обратно к барной стойке… или даже за столик обычный сядем и до полуночи потусим. Как тебе идея? — Не дожидаясь ответа, я добавил: — Никуда идти даже не нужно.

— Супер, — сразу же согласился Вася. Другого варианта я и не ждал.

Вы уж простите, но обоссанных в доме не держу. Мне хватило бати. Я эти запахи и энергетику помню, поэтому не хочу лишний раз накручивать себя. Кроме того, можно ещё что-нибудь интересное узнать от пьяного человека, который не против поделиться тайнами своего сынули.

***

Полночь, между прочим, наступила достаточно быстро.

Что уж там говорить, я из дома вышел за покупками после шести вечера, может, даже в семь с копейками… уже не помню. Ещё весь этот цирк. Ждать до полуночи оставалось не так и долго. И вот она показалась.

Что касается Васи, то ничего нового я не узнал, поскольку пошли байки про то, что меня вовсе не интересовало. И теперь стояла другая задача — вернуть мужика в «более трезвое» русло и узнать дорогу к бабушке Гоголяна.

— Да это здесь, — ответил Вася. — Среди леса, что за широкой дорогой. Там надо немного поискать и можно найти её могилу. Но нам даже искать не нужно, потому что Маша сейчас призовёт зелёных духов, а те подсветят местечко. И мы отправимся на всё готовенькое.

— А если кладбище рядом с забором и плющом? — решил я напомнить пьяному мужику про опасность, о которой рассказал Скотт.

— Так оно не «если», а рядом. Но чего тебе бояться этот забор? Если уснём, то жена разбудит нас.

— Так мы же собирались её напугать! И твоего сына хотели напугать!

— А, ну да, точно, — расплылся Васёк в улыбке. Ему было настолько пофиг, что и мне стало смешно. Но не от ситуации, а от его пофигизма на залитой роже. — Тогда нам срочно нужен новый план, Димон.

Заметьте, новое имя он помнил хорошо. Ну а я хорошо помнил другие вещи, например, план действий, которого у меня не было.

Но даже здесь я не растерялся и предложил следующее:

— Короче, Вася, план довольно простой: мы идём на зелёные огоньки в виде духов, что призовёт твоя жена Маша; потом ждём, когда Маша войдёт в состояние, при котором не сможет отвлечься, если такое вообще существует…

— Существует, — перебил батя Гоголяна. — Ещё как существует, Димон.

— …а потом ты подбегаешь к жене и сбиваешь её с ног, — продолжил я.

— С ног?! — обрадовался Вася. Видимо, он сам хотел давно сделать нечто подобное, но не решался, пока не встретил меня; а до этого — не выпил столько, что потерял уважение и готов был делать то, что я предлагал.

— Можешь что-то другое придумать. Но лично я сбил бы свою жену с ног и начал бы орать ей в левое ухо: «Это пранк, зая!»

— Хм. Необычно, Димон. Но мне, сука, нравится то, ка́к ты это подал! — эмоционально высказался Василий. — А что делать с мелким? — добавил мой новый друг (а почему бы и нет?).

— С Гоголяном разберусь я́. Всё-таки нас двое. Поэтому предоставь своего сына его учителю. Уж я знаю, как напугать одного из своих учеников. Уверяю, больше у него не будет желания помогать твоей жене воскрешать тёщу. Этот пацан вообще не будет рыться в земле в поисках гробов.

— Так тёща в каменном домике, а не в земле. Как он там называется… этот… мавзолей! — крикнул Вася. — Она в мавзолее лежит.

— Там, где Ленин?

— Да нет же. Не знаю, что за Ленин, но я говорю про обычные каменные домики, гробницы… не знаю. Я сейчас немного поддатый, Димон, поэтому лучше не это… не компостируй мозг. А то я не могу подобрать правильные слова, чтобы высказаться. Ну ты понял меня.

— Да, Вася, — вздохнул я. — Итак, что́ мы решили? Ты на жену, а я на мелкого?

— Да.

— Когда они начнут? — Не успел я задать этот вопрос, как боковым зрением заметил зелёные огоньки за окном. — Это они? — указал я в сторону перекрёстка.

— Ага, — подтвердил Вася кивком. — Слетаются к Машке. Уже сидит, призывает. Ладно, Димон, пора идти, — встал батя Гоголяна из-за стола. — Официант! Спасибо за всё, но мы уходим! — крикнул мужик бармену, а сам направился к выходу.

Я последовал за Васей.

На улице окна Rolls Royce отражали лунный свет так же красиво, как и зимой сверкал на солнце снег. Смотрелось по-сказочному. Возможно, я давно не наблюдал за этим в своём мире, но в этом — заметил сразу же. А ещё заметил зелёный огонёк в форме черепушки, пронёсшийся возле машины. Даже сигнализация сработала.

— Смотри, куда прёшь, душе́вич! — завёлся Василий. — Я так называю этих засранцев, — объяснил мне мой друг. — У них нет ни рук, ни ног. Одна только головешка. И та костлявая. Одним словом — бедная душонка. Неполноценный душевич.

— Так мы за…

— Да, дуем за ним, пока Машка не закончила призывать своё зелёное стадо.

***

Далеко, как оказалось, бежать не пришлось. Через полкилометра показался «мавзолей в дремучем лесу» — каменное сооружение небольших размеров, но сделанное с особым вкусом… как и всё, что я видел до этого. Ещё в ста метрах дальше виднелся забор с плющом.

— Как близко мы можем подойти, чтобы не уснуть? — шёпотом спросил я.

— До жены и мелкого точно можем дойти. Вот только я не вижу, где они. Но если бы они были внутри тёщи… то есть внутри каменного домика, то к ним мы бы подошли без проблем.

— Значит, нужно подойти почти в упор к плющу, чтобы уснуть, так? — отвлёкся я.

— Наверное. Я не проверял, если честно. А вот! — оживился Вася, когда увидел Машку.

Мамка Гоголяна, как и сам Гоголян, вышли из мавзолея вместе с душевичами, как назвал их Вася. Парочка уселась перед входом в погребальное сооружение, и Машка начала что-то зачитывать. Не знаю, что именно, но точно знаю, что не рэп.

— Что они внутри делали? — поинтересовался я.

— Проверяли, на месте ли тёща. Но куда ей деться. Эта тварь всегда там будет, если кто-то когда-то её не спалит к чёртовой матери.

— Я, конечно, не советчик, но если кто-то тебе мешает, то нужно взять всю волю в кулак и просто сделать это.

Снова тишина. Явно сказал я что-то лишнее. А может, Вася задумался на тем, что кто-то ещё поддерживает его мысль. В любом случае тишину необходимо было как-то нарушить, потому что мамка Гоголяна запустила душевичей обратно в мавзолей.

— Оживает, тварь! — моментально отрезвел Вася, сам нарушив тишину. — Итак, Димон. Сейчас Машка встанет и у нас будет полминуты, пока она не завершит свой ритуал. Я собью её с ног, а ты проучишь мелкого. Можешь взять бутылку, разрешаю.

— Какую бутылку?!

— Вот, держи, — протянул мне Вася пустую бутылку из-под виски. — Не волнуйся, я её не украл, а выпил, пока выходил якобы в туалет. Каюсь, друг… не поделился. Но уверяю, что это был подарок, которым делиться нельзя. Вот я его и оформил в одиночку, пока ты меня ждал у барной стойки.

— Ну ты и псих, Василий! — улыбнулся я. — Не, бутылку оставь себе. Мне хватит моих рук, чтобы схватить мелкого за шкирку и хорошенько тряхануть.

— Как знаешь, Димон. — Вася посмотрел на Машку. — О, встала! Ну всё, вперёд. — И батя Гоголяна взял разбег на свою жену.

Пришлось быстренько активировать ноги, чтобы догнать шустренького мужичка. А я ночью, да ещё после двух литров пива, не особо люблю двигаться, особенно — бегать.

И всё же мы это сделали: Вася повалил свою жену, остановив прочтение заклинания, а я схватил Гоголяна и «отвёл» его за мавзолей.

— Ну что, сучара мелкая! Не думал, что та́к всё будет?! Или ты считал, что я врал, когда говорил про свой дар к прочтению мыслей?!

— Х-хиро…

— Х-хиро!.. Х-хиро!.. — начал перекривлять я мелкого, хотя сам этого не любил. Но мне нужно было это сделать, чтобы дети отбросили привычку унижать старших, думая, что им всё дозволено. — Пиздец тебе, Гоголян, ясно?!

— Й-ясно. Пожалуйста, не убивайте! — начал плакать мелкий. Мне было стыдно, обидно… Мне было жалко парня. Однако нельзя останавливаться. — Ты хоть знаешь, во что ты вляпался с Пушкой?! — Не дожидаясь мямли, я продолжил: — Вы, твари, поперёк горла стои́те! Разве так тяжело просто слушаться меня и нормально будем жить дальше?! Я вам футбол дал вместо скучных уроков. А вы меня подставляете. Кто так делает, а?! Может, это ва́с надо подставлять, чтобы вы знали, насколько хреново чувствует себя человек, которого вы́ подставляете?!

— П-простите, Хиро Мацумото! Й-я больше н-не буду…

— Не буду, н-н-не буду… Пошёл на хуй, пидор мелкий! Знаю я твои «не буду»! Сейчас снова отвернусь и моментально нож в спину впиздячите, поэты хуевы. Значит так, ублюдок сраный! Я прочитал твои мысли и понял, что ты сегодня будешь здесь, на кладбище своей бабенции. Продумав план, я использовал ещё один свой дар — умение убеждать людей помогать мне. И я убедил твоего батяню атаковать твою мамашу. Если ты, сука, планируешь со своим дружком с бакенбардами мне мешать, то Вася замочит Машку, а Машка потом замочит тебя. И я не буду виновен, потому что всё сделаю так, что никакие улики на меня вести не будут. Так что перестань трогать меня, и я перестану трогать тебя и твоих друзей. Завтра поговорю с другими. Можешь не волноваться, их тоже ждёт «мстя мстятская». А что касается Владимира Владимировича, то он вызвал меня специально. Я пришёл от самого Дмитрия Анатольевича, поэтому у меня есть власть над многими. Так что не пытайся кому-то жаловаться.

— Й-я…

— Ублюдок, мать твою, не перебивай, когда старшие говорят! — Я сделал глубокий вдох, выдох. Успокоился. — Поверь, мне меньше всего хочется злиться. Я очень мирный человек. И ты мог заметить, что я всегда иду навстречу тем, кто хорошо относится ко мне. Да, бывают ссоры, но точно не подставы. А ты и твои друзья ведут себя как крысы. А крыс я не люблю. Поэтому буду пиздить их жёстко и со всей ненавистной любовью. И не посмотрю, что вы дети. Крыса — она и в Африке крыса. Не надо быть крысой, Гоголян. Ты понял?!

— Да!

— Вот и славно, — опустил я мелкого на землю, а то мои руки было нечаянно прижали бедолагу к стенке мавзолея. — А теперь беги к маме исделай вид, что ты хорошо посрал, но никак не испытал эмоции страха от того, что было на самом деле.

Гоголянчик послушался моего совета и побежал к маме.

Я про себя подумал, ка́к представлюсь перед женой Василия, и тоже подошёл к родителям Гоголяна. Однако Васин пранк, по всей видимости, не удался, ибо я подошёл к одному родителю… живому.

— Твою мать! — схватился я за голову. — Какого хера?!

— Мама, это наш новый учитель. Я говорил тебе уже про него, — представил меня Гоголян. — Вот так он нас и учит, со всеми этими мать-перемать, хер-нахер.

Я сжал кулаки.

Вот же ублюдок мелкий. Взял и сразу же забыл то́, о чём я просил его не забывать.

Мальчишка думал, что мама его защитит, поэтому снова решил атаковать.

И ведь, сука, знаю, что не хочу ничего делать плохого спиногрызам, но мелкие так просто не сдаются.

О чём я и говорил: сто́ит только простить, отпустить, улыбнуться, как они сразу же бегут к защитнику и снова продолжают тявкать. Настоящие, сука, шавки. Ну те, что тявкают, а сами за забором. Как только ворота открываются, так сразу же молчат, мол, это не мы.

Что касается Гоголянчика, то парнишка чувствовал себя в безопасности, чего не скажешь про меня. Увидев разбитую бутылку, которой Машка «порезала» Ваську и тот лежал на земле без признаков жизни, я реально занервничал. МВГНВ ушла на второй план. Сейчас я думал только о том, чтобы мама Гоголяна не сделала то же самое со мной.

— Хиро Мацумото хвастался, что умеет подчинять себе других людей, поэтому во всех этих бедах виноват он, — продолжил мелкий пиздюк, которому мне хотелось врезать с ноги в голову.

— Мы не люди, — резко ответила Маша.

Эти слова стали моим спасением, неким оазисом в пустыне.

Я зацепился за них:

— Ваш сын прав, я могу не только это… Но и читать мысли умею. Но как Вы правильно заметили, работает это только на людей. А Вы сказали, что не являетесь…

— Мама, он врёт! — возразил Гоголян. — Он мне только что сказал, что приручил папу…

— Приручил? — посмеялась Маша. — Простите моего сына, ибо он иногда несёт такую чушь, что мне даже как-то стыдно. — Мамаша сжала руку сына, что тот аж «заойкал». — Не позорь меня, — обратилась она к сыну, сказав это через закрытые зубы. Её улыбка напоминала улыбку Гарольда из мемов.

— Всё нормально, — подключился я. Мне нужно было срочно что-то придумать, чтобы решить вопрос с Васей, с собой, с Гоголяном, с тёщей и с само́й Машкой, от которой можно было ожидать что угодно… даже осколка бутылки под моим ребром.

Глава 9. Где он, мать вашу?!

Как это обычно бывает, я не придумал ничего, как сказать правду с точностью до наоборот.

— Мария! — достаточно официально обратился я, хоть и не знал отчества. — Прочитав мысли Вашего сына, мне захотелось помочь Вам. И вот почему. Мою учительницу звали Мария Ивановна. Один раз она мне так помогла, что я пообещал помочь и ей. Но случился несчастный случай, поэтому помощи моей она так и не дождалась. Когда я пришёл к её могиле, то сказал, что обязательно помогу другой женщине с таким же именем. В итоге я помог Ва́м. Если дадите минуту, то объясню, как и́менно помог Вам?

Маша задумалась.

— Думаю, Вы уже прочитали мои мысли, поэтому знаете, что меня́ тоже зовут Мария Ивановна. Конечно же, мой ответ Вы тоже прочитали, поэтому начинайте.

— Благодарю, Мария Ивановна, — поклонился я, чтобы не показать улыбку, которую вызвал Гоголян своим негодованием. Мальчишка понимал, что я вру. Но никак не мог повлиять на исход нашего с Машей разговора. — Скажите, Ваша мама…

— Вы сами знаете, что я её недолюбливаю, — ещё больше помогла мне Мария Ивановна. — Но мой муж не любит её гораздо больше. Именно поэтому я пошла на столь унизительный шаг. Конечно, я его ещё не завершила, и, быть может, не завершу… Кстати!.. Так вот оно что! — Женщина сама додумалась, что я хотел ей сказать. — Спасибо большое. Вы действительно гений, Хиро Мацумото! Благодарю!

Объясняю для тех, кто не понял.

Мамаша Гоголяна сообразила, что я охренительный провидец, который решил помочь своей учительнице. Но так как учительницы нет, то я помог само́й Машке. И помог я тем, что как-то повлиял на Васю, который напал на Машку. Ну а она взяла и порезала мужа разбитой бутылкой, отчего тот скончался на месте.

Сама она до этого не додумалась. А может, додумалась, но не было повода. То есть он был, но такой, что лучше вызвать тёщу, а не убить мужа.

И тут появляюсь я, который дал повод убить мужа, причём случайно, ведь если бы не разбитая бутылка, то ничего бы не произошло… наверное.

В общем, я это всё к тому, что всё сложилось идеально для Маши: муж Вася испугал Машу, причём разбил бутылку, когда прыгал, а Маша взяла и от испуга всадила мужу осколок бутылки в горло, отчего Вася скончался. Вот такой вот прикол после полуночи. А это уже седьмое сентября, между прочим. Сегодня вставать рано, ибо первый урок в девять утра.

Ещё хочу заметить женскую логику, в которой, слава богу, не добавились вопросики: «А почему у японца учительницу звали Мария Ивановна? А как ты смог убедить моего мужа пойти на это, если он некромант?»

С другой стороны, не уверен, что некромантами не могут быть люди. А что касается русской учительницы у японца, то, может, она решила, что я жил в России. Ведь кто только не живёт в этой России в наше время-то.

Однако мать Гоголяна говорила, что вся их семейка — это не люди, а… а кто-то другой. То есть, скорее всего, некроманты, которые не являются людьми, но выглядят как люди.

Мария Ивановна тем временем что-то зачитывала и зелёные черепушки каким-то чудом делились своей зелёной энергией с Васиным горлом. Не прошло и минуты, как горло у Васи зажило.

— Ого! — удивился мелкий. Хотя я удивился не меньше. — Мам, а как это ты сделала?!

— Этому как-нибудь в другой раз научу. Сейчас закрепи те знания, которые получил. — Женщина посмотрела на меня. — Хиро Мацумото, Вы не могли бы помочь отнести тело моего мужа в мавзолей к маме?

— Д-да, конечно, — растерялся я. Однако очень быстро пришёл в себя и взял Васю за ноги. — Берите за руки или голову…

— Секундочку. — И женщина взяла своего мужа за руки, да так мощно, что я бы сказал, что она сама могла бы закинуть трупик в мавзолей, даже не заходя в него — так, прямо с точки, где лежал Васёк.

— Ну у Вас и сила! — похвалил я мамашу Гоголяна, когда мы отнесли Васю в мавзолей и положили рядом с ещё одной женщиной, не такой уж и старой, да и выглядела она презентабельно. Я думал, что там костлявое сгнившее существо.

— Спасибо, Хиро Мацумото. Это у меня от мамы. Хоть я её и недолюбливаю, но сила от неё… с этим не могу поспорить. Пусть теперь и Василий Афанасьевич наберётся сил рядом со своей тёщей. — Машка посмотрела на труп своего мужа. — Побудь, милый, какое-то время с моей мамой. Остынь, так сказать. А когда поумнеешь, тогда и «разбужу».

— Ну, его тело и так скоро остынет, — подшутил я, но сразу же заткнулся, потому что снова ляпнул не в том месте.

— Хиро Мацумото, не желаете ли присоединиться к нашей компании. Обычно мы с сыном пьём чай после занятий. Ну а здесь, раз такое победное дело над мужем и мне не пришлось воскрешать свою маму, необходимо устроить настоящее ночное застолье.

Гоголян испугался. Он понял, что мама ничего мне не сделает, а вот я, зная, что Гоголян неисправим, точно могу сделать что-то нехорошее, когда останусь наедине с этим усатым пиздюком.

Но чтобы я действительно не натворил чего-то ужасного, мне пришлось отказать:

— Спасибо большое, Мария Ивановна, но у меня свой график, поэтому нужен сон. Уже этим утром моих учительских действий ждут двенадцать прекрасных учеников. — Я посмотрел на Гоголяна. — И поверьте, Мария Ивановна, действия будут. И будет их очень-очень много. Поэтому я пойду набираться сил. Ещё раз простите за отказ.

— Да ничего страшного, Хиро Мацумото. Наш дом всегда открыт для Вас. Приходите в любое удобное время. Уверена, мой сынуля будет Вам рад не меньше моего.

Ага, будет. Да он теперь вообще не сможет уснуть, потому что будет думать, что сейчас к нему в гости приду я. И я реально приду. Не сейчас, но время ещё будет.

— До утра, Гоголян, — улыбнулся я и моргнул левым глазом. — Жду в девять на занятиях. Не опаздывай. — Я развернулся и направился домой.

Вот так вот бывает, когда нет конкретного плана. Маленький временной отрезок жизни превращается в настоящее, мать его, приключение со всеми вытекающими.

Если честно, то думал, что Маша меня завалит. Я уже мысленно написал несколько слов своей маме, что у неё сын долбоёб, который поверил другому долбоёбу, и теперь живёт в альтернативном мире. И если второй долбоёб — это старик, которому не́чего терять, то первому терять было что… как минимум нанёс бы критический ущерб по психике своей маме, которая всегда волнуется за шустрого сына.

***

Утро наступило ближе к обеду. Да, такое тоже бывает, например, у меня.

А всё почему?

Потому что кто-то как обычно решил не идти домой сразу, а заглянул в гибридный третий магазин, где взял ещё два литра пива и уже с ним отправился домой.

Конечно же, пиво я выпил под фильмец, который решил посмотреть. И это не сраный мультик на полтора часа, а грёбаная режиссёрская версия фильма «Властелин колец», который шёл три с половиной часа за вычетом двадцатиминутных титров.

Но вернёмся ко мне, точнее, к моей кровати, с которой я встал в…

— Без пяти двенадцать?! — громко подал я в пустоту. — Да ты гонишь?!

Что обычно делают люди, которые куда-то опоздали?

Думаю, они верят, что ещё успеют всё объяснить, и лучше поспешить, чтобы не злить босса.

Я же думал иначе.

Первая реакция была вполне естественной — да, я удивился, что сейчас полдень.

Но что дальше?

А дальше я улыбнулся. Сходил поссал. Выпил две кружки воды. Вышел к бассейну. Плюхнулся в воду. И мне было так хорошо, как бывает после туалета и принятого душа.

Я совсем не волновался. Даже был рад, что уже три часа должен был сражаться с хоббитами, портить себе нервы, а ещё думать, что сказать директору, который ждал некоего плана действий, на который я благополучно забил хер.

Мне было хорошо. На этом всё.

Я не спеша собрался. И только к началу пятого урока появился у нужного мне дуба княжеской школы магии.

— Скотт?! Скотт, я тебе молочко и сметану принёс! — громко сказал я. — В общем, мне на уроки пора, так что поставлю перед дубом!

Заметьте: когда не спешишь, то даже про котов не забываешь. В конечном счёте не волнуешься из-за отсутствия Скотта, если того реально нет на своём рабочем месте.

Однако Кот был. Скотт вынырнул из своего телепорта в момент, когда я отошёл от дуба.

— Хиро, подожди! — крикнул Кот. — Дай отдышаться. Ой мамочки!.. Ой! Я тут всё утро на нервах!

— Спокойно, Скотт, — попытался я выдать стандартную фразу, чтобы Кот успокоился и отдышался. — Говори, как только будешь готов.

— Разве тут будешь готов! Тебя все ищут! Чайковского все ищут! Вся школа на ушах стои́т!

— В смысле? Я же у себя дома был. Или никто не знает, где я живу? Вроде школа от моего дома не так далеко, чтобы искать меня четыре часа. Разве нет? Уже начало второго, а ко мне никто так и не пришёл.

— Ой да, Хиро. Да. Но тут та-ко́-е произошло!

— Так что произошло-то? Щелкунчика, ты сказал, все ищут. Он что, спрятался где-то?

— Говорят, мальчишка где-то ночью пропал. Это предположения, потому что утром, когда родители зашли к нему в комнату, Чайковского не было.

— Хиро! — послышался крик директора школы. — Иди сюда, быстро!

Сердце заколотилось. Ещё мне не хватало этого буржуя в час дня.

— Да, Владимир Владимирович. Что-то случилось? — включил я дурака, когда подошёл к директору.

— Тебя нет в школе до обеда, — спокойно начал мужик, за что ему отдельный респект, ибо я думал, что будет что-то очень страшное. Хотя надо дослушать. Может, ещё будет. — Чайковского ищут всё утро. Я, конечно, понимаю, что не говорил тебе, как и́менно проучить зубастика. Но мы же договаривались, что всё должно быть в пределах разумного. А ты́ что устроил?

— А что я устроил, Владимир Владимирович? Я ничего не устраивал. Щелкунчика, то есть Чайковского не видел. Вчера с Вами поговорил, а потом домой. Сегодня только сейчас пришёл в школу. Выдалась не совсем простая ночка, поэтому опоздал на четыре часа. Но Чайковского я не похищал.

— А с чего ты взял, что его похитили?

— Так а что с ним?

— Это я у тебя хочу спросить, Хиро, мать его, Мацумото! — А вот здесь директор почему-то завёлся.

— Владимир Владимирович, всё под контролем. Не волнуйтесь. И не нужно материться. Вы же сами сказали, что не приветствуете мат.

Здесь я, конечно, слегка прихуел. Почувствовал некую свободу. И хоть внутренне было некое напряжение, но язык иногда так и тянуло что-то ляпнуть.

Может, мне снова повезло. А может, я реально сказал то, что успокоило мужика. Точного ответа не дам, но знаю, что директор согласился с моими словами.

— Ты прав, Хиро. Черто… совершенно прав. Нужно сохранять спокойствие. — Владимир Владимирович пилочкой продолжил начатое. Видимо, ученики и родители отвлекли мужика от «самодельного» маникюра. — Так ты, говоришь, забил на свой класс уже на второй день?.. И к этому… к Щелкунчику… непричастен?

— Непричастен. Лично — нет, Владимир Владимирович. Говорю чистую правду. А что касается опоздания, то я не забил, Владимир Владимирович. Это такой метод испуга. Школьная программа только началась, поэтому особых заданий не было ещё. У меня всё под контролем. В Японии такую систему называют «Узи Ю Пэнь Хэнь Чень Сирэнь», — выдумал я прямо на ходу.

— Звучит как-то по-китайски.

— Так истоки идут от шаолиньских монахов, которые перебрались в Японию и учили меня всему тому, что я буду использовать здесь, чтобы поддержать порядок и процветание даже такого отбитого класса, который мне достался. Хотя от себя скажу, что я не считаю их такими уже отбитыми. Нормальные дети. Да, иногда пропадают. Но какие дети в наше время не пропадают, Владимир Владимирович? Полно детей, которых нагло воруют, а потом, например, едят их, думая, что обретут бессмертие.

— Ой, только не пугай меня этими рассказами. Я аж пилочкой ноготь себе не под правильным углом… Гк-хм, — искусственно прокашлялся директор, понимая, что сказал лишнее. — Ты это… ступай к классу. Расскажи им план действий. Успокой родителей Чайковского. И скажи, что зна́ешь, где искать их сына.

— Так я ведь не знаю.

— Ну так узнай! Тебя же буддисты лысые тренировали в монашеских этих… в Японии там. Короче, Хиро… раз опоздал, то, будь добр, сделай так, чтобы всего этого не было. У меня и так полно работы. Нужно ещё заплатить мастерам, которые заменят ворота на стадионе. Кстати, я уже узнал, что это работа того самого Щелкунчика. И ты мне об этом вчера не…

— Знаю, Владимир Владимирович. Простите, что перебил. Я реально забыл про второе. Волновался за машину…

— Ну это ты правильно делал. Волноваться сто́ит.

— Так я, видите, так волновался, что всю ночь не мог уснуть. Только под утро уснул, из-за чего проспал.

— Как вы меня достали, лоботрясы. То ты говорил, что что-то ночью делал. То теперь говоришь, что волновался за мою машину. Ладно, всё. Иди, Хиро!.. Иди… и-и… решай проблемы. Сделай так, чтобы ко мне никто не приходил и не портил мне настроение.

— Хорошо, — поклонился я.

Про себя подумал, что на этот раз снова выкрутился, и что директор — это не такой уж опасный тип, если слушаться его. То есть он похож на некоего чиновника с «ментовскими» корнями. Если с ним хорошо, то и он — хорошо. Кроме того, у него нет особо желания что-то менять. Ему хочется покоя. Хочется, чтобы деньги текли рекой и никто его не трогал. И если я буду решать эти проблемы на своём уровне, то всё будет гладко.

Конечно, решать проблемы я не буду. То есть я буду лишь создавать видимость решения вопросов, пока меня не выпустят за пределы Петровки. А потом отыщу машину времени и свалю из этого мира.

Другой вопрос: что мне сказать родителям Щелкунчика?

Тут можно было подумать, но времени совсем не оставалось. К тому же план действий приходил во время разговора с теми, кто в этом плане участвовал в качестве цели, жертвы, помощника… в общем, на разговор и был расчёт, когда я зашёл в класс к спиногрызам.

Одиннадцать ублюдков и два незнакомых мне взрослых человека — мужчина и женщина — смотрели на меня. По всей видимости, это были родители Чайковского.

— Здравствуйте, Хиро Мацумото, — поклонилась женщина. — Меня зовут Александра Андреевна. А это мой муж — Илья Петрович.

По имени мужика я сразу понял, что это точно отец Щелкунчика.

— Я знаю, кто Вы, — обратился я непосредственно к женщине.

— Тётя Саша, он умеет читать мысли, — снова влез Гоголян.

Мальчишка, судя по обращению, был предостаточно знако́м с родителями Щелкунчика. Возможно, Гоголян был их соседом. А может, ещё кем-то.

Но сейчас меня интересовал больше Пушкин, который с радостью поддержал своего дружка:

— Да-да, наш учитель умеет читать… мысли. Но это всё, что он умеет делать. То есть даже просто читать ему даётся с трудом, так как он не знает, что бакенбарды…

— Пушкин, я думаю, что тебе лучше помолчать, если не хочешь отправиться за Чайковским.

— Что, простите?! — покраснела дамочка. Женщина сразу поняла, что я замешан в исчезновении её сына.

И хоть я не был в этом замешан, мне всё равно нужно было что-то придумать, чтобы родители Щелкунчика поверили моей новой речи, которую я придумывал на ходу… То бишь они поверили, что я причастен к похищению.

Таким образом я убил сразу двух зайцев: заставил родителей Чайковского бояться и ненавидеть меня, но верить мне; снова показал спиногрызам, что любая оплошность может очень дорого обойтись им. А если добавить сплетни, то уверен, что Гоголян уже успел за это утро поделиться со своей братвой о том, что́ произошло этой ночью.

Конечно, детишки не из робкого десятка. Но и я не из таких. Так что здесь победит тот, кто дольше сопротивляется.

— Я говорю, что Ваш сын исчез, — объяснил я мамаше Щелкунчика. — Вчера он перегрыз футбольные ворота. Если точнее, то это две штанги. А сегодня он исчез. Вчера он перегрыз дерево и повалил его на машину директора княжеской школы магии. А сегодня он исчез. Вчера он пришёл домой, лёг спать. А сегодня…

— Довольно! — крикнула женщина. — Хватит меня запугивать! Где мой сын?!

Глава 10. Одиннадцать врагов Мацумото

— Вы думаете, что я какой-то тиран, Александра Андреевна. Но это совсем не так. Вам кажется, что я похитил Вашего сына. И что я плохой человек. Но это тоже не так. Вы видите лишь то, что хотите видеть. Но какова правда?

— Где?! Мой?! Сын?!

— Сашенька, успокойся, — погладил муж свою жену по спинке. Он посмотрел на меня и тоже с криком, но не таким стрёмным, спросил: — Так где же наш сын, Хиро Мацумото?! Отвечайте! Или я буду вынужден…

— Не нужно повышать на меня голос! — повысил и я голос. Это смотрелось двояко, но уже как было. — Проявите уважение к учителю Вашего сына, — уже спокойно добавил я. — Пётр Ильич попросил меня решить его проблему на благо всего класса. И я помог ему с этим. То есть я пытаюсь помочь. Но не уверен, что у меня получится. Потому что кое-кто вечно пытается заткнуть мне рот. Завязывает руки. Сковывает движения. А я, между прочим, такой же человек, как и все вы. Но я добрый. А добрый человек всегда помогает другому доброму человеку. Иногда и злому. Но именно в эту ночь я помог Вашему сыну, Александра Андреевна. И Вашему, Илья Петрович.

— Что Вы с ним сделали?! — расплакалась мама Щелкунчика.

— Могу лишь сказать, что он исчез. Где именно Пётр Ильич сейчас — этого не могу раскрыть. Но с ним всё хорошо. Он сам попросил избавить его от зубных проблем.

— Зубных проблем?

— Да, Александра Андреевна. От зубных, — подтвердил я, а сам посмотрел на Пушкина. — Кое-кто из моих учеников не рад, что его и стул, и парту, и даже предметы личного пользования грызёт Ваш сын. Я помогаю и тому ученику, и Вашему сыну, чтобы в дальнейшем один не грыз, а другой не страдал. Но самое печальное, что тот ученик не ценит это. Он даже не хочет это замечать. Он пытается напакостить, чтобы я страдал. — Увидев, что Пушкин покраснел и опустил голову, я дожал: — А ведь я хочу помогать детям, чтобы они обрели счастье. И мне обидно видеть, когда меня пытаются сделать врагом. Смешивают меня с дерьмом, извиняюсь за выражение. Ещё Вы на меня орёте, потому что Ваш сын пропал. Дети меня подставляют, потому что не верят, что им достался невероятно хороший учитель и друг. Они этого не ценят.

Родители Чайковского молчали. Они находились в таком состоянии, когда и вину́ чувствовали, и не могли полностью согласиться с моими словами, ведь их сына не было рядом. Возможно, если бы пропал Гоголян, а они были бы здесь, то с радостью поддержали бы меня. А так — имеем то, что имеем.

И что мне́ делать?

Как быть, если я подписался на хрен знает что?

Всё просто.

Делаем то, что умеем лучше всего — врём дальше, разыгрывая очередной спектакль. А сами молимся, чтобы удача снова была на нашей стороне. Ведь я не меньше родителей Чайковского хочу, чтобы сам Щелкунчик нашёлся.

— Как бы вам не хотелось найти своего сына, — обратился я к родителям Щелкунчика, — вы его не найдёте. Однако если вы отправитесь домой и продолжите жить так, будто ваш сын в школе, то уверяю, что уже к вечеру Пётр Ильич придёт домой голодный, но счастливый.

— Вы его ещё и голодом морите?! — снова заплакала мамаша Чайковского.

— Да не берите близко к сердцу, Александра Андреевна. Лучше возьмите за руку своего мужа и отправляйтесь домой. Я обещаю, что Ваш сын изменится. Уверен, дома он тоже жуёт мебель.

— Откуда Вы знаете? — встрял Илья Петрович.

— Мысли умею читать. А ещё Пушкин и Гоголь Вам об этом сказали. Или Вы уже забыли, что малыши ябедничали про моё умение читать мысли?

Мужчину мои слова оскорбили. Однако Илья Петрович не стал ничего высказывать. Он просто взял свою жену за руку… Они оба развернулись и ушли.

— Ну так что, будете и дальше воевать?.. или начнём нормальную жизнь? — поинтересовался я у хоббитов.

Дети молчали. По глазам было видно, что они не знают, как поступить. Но сила коллектива говорила, что сдаваться нельзя. Нужно мне отомстить. Однако если бы они хотели реально меня грохнуть, то Пушкин уже давно достал бы револьвер и закончил бы этот кошмар. Так что здесь не всё ясно.

То есть ясно лишь одно: дети хотят мне отомстить, но не хотят убивать. И это уже приятно, потому что получать по роже — не так «больно», как лежать в гробу.

— Какой у вас план, детишки? — спокойно спросил я, даже не обзывая мелких. — Что хотите сделать со мной? Говорите прямо, ведь я и так знаю, что вы задумали.

Я нихрена не знал. Но моё пафосное поведение нагоняло суету на спиногрызов.

Умные детишки, которые напоминали Кевина Маккаллистера из «Один дома», продолжали молчать, будто думали, как мне отомстить. Или ждали, пока я что-то сделаю не так.

И знаете, я сделал.

Мне удалось сесть на стул, который «взорвался». Моя тушка «подлетела» до потолка. Приземлился я на учительский стол.

Слава богу, ничего не сломал. Зато понял, куда делись подушки безопасности из Пежо 607. А ещё убедился на все сто, что я у детей, как мокрые бандиты у Кевина Маккаллистера. Вот только бандитов не двое, а всего один. Зато Кевинов целых двенадцать. Пусть не сейчас, но в целом именно столько. Так что, думаю, вы осознаёте всю глубину моей жопы, и почему я веду себя именно так.

— А чего же Вы не прочитали наши мысли, Хиро Мацумото? — с издёвкой спросил Саня Пушка.

Пацан так быстро переходил от красного надувшегося пузыря к безжалостному ублюдку, что я даже успел привыкнуть к этому и назвать этот «феномен» — русской магией.

— Ошибаешься, Пушка, — улыбнулся я. Странно, но я продолжал вести́ себя спокойно, не используя крики и мат. — Вы же ещё дети. А дети всегда зависят друг от друга. У вас нет своего собственного мнения, поэтому вы и не можете решить, как вам быть дальше. И если я задаю вопрос, то вы молчите, ибо не знаете, как поступить. Понимая это, я сам решил помочь вам ответить на вопрос. Ведь если я злюсь на вас, то и вы злитесь. То есть у вас уже нет выбора между «дружить» и «враждовать». Вы точно знаете, что будете враждовать, пока снова не столкнётесь с выбором. И самое неприятное для вас то, что я манипулирую этим. Но вы даже не замечаете.

— Поясни, Димон, — заговорил Толстый.

— Ты ещё не дорос, чтобы говорить слово «поясни». И я тебе не Димон, а Хиро Мацумото. Наш контракт обнуляется, раз ты решил поддержать своих друганов и подставить меня, Толстый. Было достаточно моментов, где ты мог меня предупредить об опасности, на которую я шёл сознательно, зная, что́ меня ждёт. Я хотел, чтобы ты остановил меня. Но что ты сделал? Ничего, Толстый. Ты ничего не сделал. Вот поэтому ты и жирный, что мало двигаешься. А ведь в альтернативном мире ты настолько крут, что я даже завидовал бы тебе, крутись я в твоей сфере.

Толстого я урыл. И снова не горжусь этим, но, может, это и есть то, чего я не понял, когда говорил со Скоттом. В любом случае я рад, что так высказался. Может, дети когда-то одумаются. Всё-таки что-то в них есть хорошее. Я бы даже сказал, что в них очень много хорошего.

Но как сделать так, чтобы это хорошее победило то плохое, что сейчас вытекает из них… «струячит» со всех дыр.

— А что касается тебя, Пушка. Знай, что придёт и твоё время. Ты изначально меня подставил, а теперь получишь свою подставу обратно. Однако тебя я оставлю на десерт, так что есть время исправиться.

— Вы только пугать умеете, или, может, ещё что-то?

— Ну… кто-то полчаса назад говорил, что я только читать мысли умею, а больше ни на что не способен. Так что ты уж определись, что́ я на самом деле умею, а что нет. А насчёт Щелкунчика, парни… Тут есть одна проблемка. Я наврал родителям Чайковского. На самом деле я его похи́тил. Уверен, одна из шестёрок сегодня вам всё рассказала. — Я посмотрел на Гоголяна. — Ты же рассказал, что случилось с тобой этой ночкой?

— Д-да. — Гоголян проглотил слюну.

— Так вот, ребята, это ждёт каждого из вас. Это, мать его, война! Гоголян уже получил своё. Но каждый из вас получит то, что заслуживает. И если Гоголь уже получил, и теперь не сможет уснуть, потому что я приду в любой момент к нему домой и смогу уговорить его мать сделать то, что она сделала со своим мужем, то у вас ещё всё впереди.

— Щелкунчик тоже получил своё, Хиро Мацумото? — исправился Толстый.

— Получает. Каждый из вас получит своё… и на своём уровне. И Щелкунчик получает за дуб и штанги то, что должен получить. Пусть даже он не виноват в этом, но я уже не смотрю, кто виноват, а кто нет. Я лишь смотрю на общую картину, где вижу двенадцать врагов. На данный момент — одиннадцать. Вы не на то магическое существо наехали, — решил я изменить подход. — Поверьте, японское магическое существо, вобравшее в себя силу и мощь все́й Азии, способно легко противостоять дюжине будущих уголовников. Но у одного из вас есть шанс откупиться.

— Можно я?

— Головка от хуя, Толстый. Заткнул пасть. Вы довели меня до состояния, когда я дам шанс всего одному. Даже если кто-то из вас жирный, всё равно он способен найти Щелкунчика. Так что задание очень простое: кто найдёт Щелкунчика, тот получит от меня свой билет на спасение. И, даже если кто-то хочет продолжить войну, знайте, что если вы найдёте Щелкунчика до заката, то я не буду трогать вас. Зато вы сможете продолжить трогать меня. Договор есть договор. И я его нарушать и аннулировать не буду.

— То есть я, если найду Щелкунчика, могу снова использовать подушку безопасности, чтобы подкинуть Вас до потолка, а Вы мне ничего за это не сделаете? — уточнил Пушкин.

— Именно так, — улыбнулся я. — Поэтому поспешите, ведь я продолжаю играть, как и вы. И пусть вы думаете, что умнее меня, но опыт куда важнее. А я гораздо опытнее вас, мелкие. Просто поверьте, что вам пиздец. Так что ищите Щелкунчика. И да пребудет с вами Сила.

После такого разговора с мелкими, мне пришла идея: а что, если я всем отомщу их же монетой?

Я уже об этом им сказал, но сам как-то и не думал мстить таким образом. А зря. Это очень крутой подход. Да это, мать вашу, гениально. Возьмём того же некроманта, который не может уснуть. Зубастик, который не может ничего покусать. И хоть я понятия не имею, где Щелкунчик, но будем считать, что я сделал с ним то, о чём наплёл всем. Так же поступим и с остальными. Нужно только придумать, кого и как правильно подставить, чтобы тот почувствовал, что со мной шутки плохи. Ведь проблема этих детей в том, что они не до конца осознали, насколько я неприятный враг. Хотя и я не до конца знаю, насколько они опасные враги.

И тем не менее я планировал отправиться домой, плюхнуться в бассейн и подумать, как «прижать» каждого его же оружием.

— А Вы куда, Хиро Мацумото? — спросил Форточник.

— Петрович, я домой. Мне ещё нужно проверить вашу домашку.

— Так ведь мы же ничего не сдавали!

— Вот именно, — улыбнулся я и захлопнул дверь.

К директору идти смысла большого не было. Тот и так ясно дал понять, что ему нужно ногти «подправить», а значит, никого не впускать, но всех, кто уже внутри, можно выпускать. Вот я и решил выпустить из княжеской школы магии сначала родителей Чайковского. Сейчас — себя. А потом пусть и спиногрызы вылезут и отправятся на поиски Щелкунчика.

***

— Скотт! — крикнул я, когда подошёл к дубу. Между прочим, две бутылки молока ещё стояли. То есть Кот взял только литр молока и сметану.

— Ты так долго был у Владимира Владимировича… — снова запыхавшийся Кот вылез из своей «конуры».

— Что ж ты так неровно дышишь, Скотт? Ты там что, наяриваешь в своём дубе? Или, может, у тебя Анжела работает на полставки? — улыбнулся я.

— Да какая Анжела, Хиро.

— Постой, перебью. Хочу ещё немного пошутить, пока не забыл. Ты даже покраснеть не можешь. То есть можешь, но конструкция не позволяет… Ай, ладно, — махнул я рукой. — Хотел подшутить, но забыл. Как обычно, только хочешь что-то смешное выдать, что крутится в голове, а тут какой-то блок и всё… писец полный. Кстати, заметил?

— Что?

— Меньше матерных слов, — снова улыбнулся я.

Меня, на самом деле, это дико радовало. Хорошее место всё-таки слегка уменьшает количество негатива, и это факт.

Если бы не спино… детишки, то я бы вообще не ругался. Хотя сваливать всё на них не сто́ит. Сам виноват в своём поведении.

— Так ты за чем пришёл?.. или зачем?

— Да я жду, пока дети активируются и пойдут искать Щелкунчика. Как только увижу, что покинули школьные стены, так сразу домой отправлюсь.

— А как же учёба?

— Да какая учёба, Скотт! К этим мелким нужен особый подход. Пусть ищут Чайковского. Я ведь его родителям обещал, что к закату найду.

— Так ведь…

— Слушай, а у тебя нет каких-то примочек, чтобы легче было искать? — перебил я. — Ты же, как-никак, учёный.

— Если бы что-то было, то я бы и сам отправился на поиски, Хиро. — Кот задумался. — Но во́т что я тебе скажу. За пределы Петровки он не мог уйти. А раз не мог, то искать его нужно в лесной зоне, так как в «городской» всё уже прочёсано семьями другими.

— Вполне логично. А эти Чайковские… Они, вообще, как?.. ну, богатые?

— Богатые. Тут все небедные, Хиро.

— В целом, тоже логично. Дома́ учителям выделили такие, что даже покидать не хочется.

Минута тишины и тупого смотрения в пустоту.

— Так ты, говоришь, лучше искать в лесах? — нарушил я тишину.

— Если ребёнок до рассвета ушёл, то перед рассветом самая тьма. Дети в такое время не выходят из своих домов. Что-то его сильно задело, привлекло… поэтому мальчишка и забыл, что он может бояться. Такое бывает, Хиро. Не мне тебе об этом рассказывать.

— Ну да, да, — покивал я головой, хотя сам вообще не в теме был.

А потом вспомнил, что Щелкунчика могли привлечь душевичи — те зелёные черепушки. Меня́ же они привлекли. Вот и мелкого привлекли.

Не думаю, что он видел их раньше. Да и не такое это частое явление, как воскрешение тёщи или кого-то ещё из родственников семейки Гоголяна.

— А ты знако́м с семьёй Гоголяна?

— С родителями Николая Васильевича?

— Да. У них ещё тёща в мавзолее лежит.

— Конечно знако́м. Мария Ивановна меня не раз на чай приглашала. Говорила, что ждёт меня в гости в любое время.

— Мне она то же самое сказала.

— Так она всем так говорит. К ней уже никто не хочет ходить, потому что понимают, что она никого не ценит. Так… говорит себе, абы сказать. На самом деле ей абсолютно всё равно на всех нас. Она же некромант. Эти существа только кажутся людьми. Но в душе́ у них нет своей души, во всех смыслах этого слова. Бездушные существа, которые повелевают душами. Вот такой вот тавтологичный парадокс, Хиро.

— Так а что она хочет от меня?.. ну раз позвала к себе на чай? — стало мне интересно.

Надо бы почаще общаться с Котом. От него толка больше, чем от пьяного бати Гоголяна. Хотя от Васи теперь вообще никакого толка нет.

— Не знаю. Может, изучит твою душу, пока ты будешь в её доме. Познает тебя. Научится повелевать тобой.

— И Гоголь весь в неё?

— Учится… пока что. Ребёнок умеет не так много, как хотелось бы маме. Но она его учит. Хочет, чтобы сын стал великим повелителем мёртвых душ.

— Ладно, мы отвлеклись. Так я что хотел сказать… это… Вчера ночью, то есть уже сегодня… ну после полуночи… Мария Ивановна своего мужа пришила. Теперь он отдыхает в мавзолее вместе с тёщей, то бишь с мамой…

— Хиро, я не тупой. Но эта новость в корне меняет дело. Мария Ивановна вызывала духов? Хотя чего я спрашиваю. Конечно она вызывала их.

— Вот это и могло привлечь Щелкунчика! — эмоционально выдал я, почувствовав, что сам додумался до этого.

— Согласен. И мне кажется, что ду́хи летели со всех уголков… даже тех, что за пределами Петровки.

— Ты это к чему, Скотт?

— Пётр Ильич мог проснуться ночью, чтобы попить воды. Ну это как пример. Потом он увидел зелёные огоньки. А потом погнался за ними к забору с плющом.

— И сейчас спит неподалёку от этого забора, — завершил я.

Тут как раз мои детишки «вынырнули» из школы и побежали по тропе, ведущей к знакомому мне перекрёстку. Самое интересное, что у пацанов на голове были маски. Пушкин и Гоголян бежали впереди всей группы. Саня, увидев меня, показал средний палец, мол, выкуси, сейчас принесём тебе Щелкунчика всей оравой.

— Бегут так, словно знают, где Пётр Ильич, — вытянул Кот голову. — Ещё и маски на затылке.

— Может, Гоголян решил подробно рассказать про всё, что было. И они тоже пришли к выводу, что Щелкунчик спит рядом с мавзолеем… то есть чуть дальше… ближе к забору, — начал рассуждать я вслух, делясь своими «Шерлоковскими» познаниями с Котом.

— Всё возможно, Хиро. А когда мальчишки доберутся до бабушки Николая Васильевича, то наденут маски на лицо и начнут искать Щелкунчика.

— Так маска помогает от плюща?! — негодующе повысил я голос.

Глава 11. Подарок в лизинг

Скотт «обрадовал» меня своим кивком.

— Звездец! — схватился я за голову. — А чего ты раньше мне об этом не сказал?!

— Ты не спрашивал, — отвернулся Кот, скрестив руки.

— Ну всё, всё. Не обижайся, Скотт. Прости. Я на эмоциях повысил голос.

Нет, я, конечно, обрадовался, что маска спасает от плюща. Теперь сбежать будет куда проще. Но меня не радовало, что я не узнал об этом ещё вчера. Ведь сегодня бы меня уже здесь не было. А теперь я наворотил столько дел, что нужно и перед директором отчитываться; и за мелкими смотреть, чтобы не сдали меня, если вдруг додумаются за мной следить и увидят, как я сматываюсь из Петровки; и Щелкунчика отыскать необходимо до заката, чтобы его родители не обратились в полицию.

С другой стороны, здесь очень хорошо — по части обычной жизни.

Ощутив качество обслуживания, много денег, нужные товары под рукой — внутренне я был не против погостить здесь месяц. И, быть может, это даже лучший вариант, что я не узнал про маски вчера. Возможно, правильно говорят — всё, что ни делается, всё к лучшему.

Однако к этой «философии» мы вернёмся чуть позже. Сейчас мне хотелось проследить за мелкими. И если они не найдут Щелкунчика возле мавзолея бабушки Гоголяна, то я отправлюсь домой и плюхнусь в бассейн. А что будет к закату — увидим.

— Я к мавзолею. Если понадобится ещё что-то, то говори, — на полном серьёзе предложил я Коту. Всё-таки Скотт помог мне. И несколько бутылок молока со сметанкой — это мелочь.

— Буду иметь в виду, Хиро. — Кот хотел было нырнуть к себе, но предупредил напоследок: — Ты только не учуди там что-нибудь.

— Не буду, не волнуйся, — улыбнулся я. — Прямо как моя мама.

— Постой, Хиро! — крикнул Кот. Он явно что-то забыл. — Сейчас тебе кое-что подарю. — И Скотт нырнул в свой «дубовый» телепорт.

Ждать Кота долго не пришлось. Но сам факт того, что мне кто-то что-то хочет подарить — это бесценно. Подарки я люблю, даже если могу их себе сам позволить… как например с данной зарплатой.

Однако такой подарок я позволить себе не мог.

Сейчас расскажу.

Скотт выкатил шерстяной клубок — тот самый, о котором я столько раз слышал в детстве от деда. Он у меня был филологом и, когда я приезжал к нему на каникулах, постоянно читал мне сказки.

Знаете, классика жанра в том, что я рано научился читать и писать. А стихотворение Пушкина про «Лукоморье» выучил ещё в четыре года. Но именно это и было моей ошибкой, потому что я расслабился и забил хер на учёбу, думая, что я всё знаю. Это повлекло за собой кучу других проблем. Ну а дальше вы уже знаете, во что или в кого я превратился.

Да, парень не такой плохой, но, сука, тупой по части учёбы… хотя по жизни очень даже хорош. Так что не всё так плохо, как кажется на первый взгляд.

Но вернёмся к шерстяному клубку красного цвета.

— Это волшебный клубок, — начал Скотт.

Он хотел мне рассказать историю его создания, о его хозяине… о многом хотел рассказать. Но я не дал это сделать, намекнув, что меня интересует только момент: что конкре́тно клубок может сделать?

— Найти Щелкунчика, — коротко выдал Кот.

— А чего ты так волновался тогда? Я что-то совсем тебя не понимаю, Скотт. То ты про маску не говоришь, что она способна плющ «загасить». То про клубок умалчиваешь. Но ладно там молчанку устроил. Так ты даже сам не используешь ту силу, которую имеешь.

— Не всё так просто.

— Ой, только не начинай! — засмеялся я. — Это коронная фраза моего бати. Не нужно напоминать мне о нём.

— Тогда я скажу так: Владимир Владимирович очень любит этот клубок. Он давно его ищет. И если он узнает, что клубок не утерян, то бишь клубок у меня, то зна́ешь что будет?!

— Нет. Просвети.

— Эшафот! — закричал Кот. — Меня сразу же отправят к Ивану, нашему палачу — тому мужику, о котором я рассказывал, что дядя Ваня отрубает голову тем, кого привели на эшафот.

— Помню, помню. Тогда не нужен мне этот клубок. Я не хочу, чтобы из-за моей неосторожности ты лишился головы.

Однако внутренне я был не против найти Щелкунчика и решить хотя бы одну проблему.

— Так ты не показывай клубок Владимиру Владимировичу. Но если он его всё-таки заметит, то я готов лишиться такой прелести. Но ты не должен говорить директору, что этот клубок тебе дал я. Скажи, что ты его нашёл. Или придумай что-то более эффектное. Надеюсь, ты справишься.

— Тогда, пожалуй, спасибо тебе огромное, — обрадовался я.

На самом деле, по-настоящему обрадовался я клубку только сейчас, потому что понял, что попрошу его найти не только Щелкунчика, но и машину времени. И если клубок знает дорогу, то, скорее всего, отправлюсь за машиной Николая Васильевича… Не знаю ещё. Будет видно.

— Но клубок вернёшь, как Щелкунчика найдёшь, — обрубил Кот.

— Да как так, Скотт?! Что это за подарок, который забирают?!

— А это подарок в лизинг, Хиро, — улыбнулся Кот, надев свои фирменные очки.

— Не закрывай глаза, когда отвечаешь. Так не поступают, слышишь?!

— А чего ты снова на меня наезжаешь? Ведёшь себя, как невоспитанный русский человек, а не японский воспитанный учитель.

Я заткнулся. Точнее, Кот урыл меня всего одним предложением. Но, чёрт подери, он был прав. Я совсем не ценю то, что получаю. То есть большинство людей не ценит то, что получает, если знает, что может получить больше.

А ведь так и есть: получил волшебный клубок, который может помочь найти Щелкунчика. Но подумал о том, что клубок может найти машину времени. А мне говорят, что клубок нужно вернуть. И я такой уже в негативном свете всё вижу. Хотя изначально вообще мог не получить никакого клубка.

А вообще, даже если бы и получил его навсегда, то не факт, что сразу бы и отправился за машиной времени. Потому что, как я уже сказал, здесь жрачка хорошая и жизнь хорошая… да всё здесь хорошее… только не моё ущербное воспитание и понимание жизни, где я, как чмо колхозное, пытаюсь что-то решить… о чём-то думать.

Не нужно думать так много.

Просто бери и живи, как говорил Кот.

Так что я взял клубок и сказал:

— И снова прости меня, Скотт. Сегодня день какой-то необычный, а я весь на нервах. Верну потом… когда найду Чайковского.

— Постой! А активировать?

— Ах да, точно. И как его активировать?

— Скажи: «Клубок-клубок, я дурачок, который вечно кричит на Скотта». — И Кот упал на ветку с диким хохотом.

— Так, ну это уже слишком. Я понимаю, что не совсем прав в этом всём. Но ты не мог бы быть чуточку нежнее. Скажи, как активировать его, и я свалю.

— Клубок, укажи дорогу к Щелкунчику, — уже серьёзно сказал Кот.

Волшебный клубок выпрыгнул из моей правой сильной руки и покатился по тропинке в сторону перекрёстка.

Я рванул за ним.

— Только про директора не забудь! — крикнул Скотт вдогонку.

Про Владимира Владимировича очень тяжело забыть, поэтому волноваться Коту не сто́ит. Думаю, он и сам это знает.

Нет, я честно. Поверьте, люди, если со мной кто-то по-хорошему, то я это очень ценю. Ни за что в жизни не предам таких. И пока что Скотт вёл себя так, что, даже если бы директор увидел, как Кот передал мне клубок, я бы всё равно сказал, что это всё фотошоп. Что на самом деле это подстроили мелкие, которые хотят, чтобы меня отправили на эшафот.

Другой вопрос: почему мелких я подставляю?

Ну тут, думаю, и так всё ясно.

Эти твари божьи не заслужили уважения. Хотя потенциал есть как у них по отношению ко мне, так и у меня по отношению к ним.

Мы оба эволюционируем… развиваемся… не знаю, как правильно.

Однако вернёмся к Клубку.

Я его тоже посчитал личностью, потому что это волшебный клубок. Но и это не все прелести.

— Так ты Щелкунчика хочешь найти? — уточнил Клубок.

Вот с этого момента поподробнее…

Мало того что Клубок знал дорогу, так он ещё и разговаривал.

Но когда ты живёшь в волшебном месте, то мысленно начинаешь привыкать к магии.

Яэто к тому, что в своём мире, может, и обосрался бы, если бы увидел такое чудо. Но здесь как-то привыкаешь.

Первые разы реагировал необычно. А сейчас: «П-ф-ф, дайте ещё!»

— Клубок, тебя можно так называть? — спросил я, пока бежал.

Между прочим, Клубок развил приличную скорость. Я даже успел схватиться за бок… и молился, чтобы не заболело ещё что-то.

— Да. Меня так и зовут, Димон.

— Ты знаешь моё имя?!

— Ага. А ещё знаю, что ты не из нашего мира. — И Клубок резко остановился.

Я остановился следом.

— Ниху… Но ка́к?!

Признаюсь, здесь я был удивлён. Казалось бы, только сказал, что меня волшебство так не удивляет в́ Петровке… может, на́ Петровке, а тут какой-то красный волшебный клубок говорит, что знает, кто я, и знает, откуда я. Вот это интересная новость.

— Да легко, Димон. Лег-Ко. Я же волшебный клубок, а не какой-то там обычный клубок из бабушкиной каморки. И знаю много всего интересного.

— А я как раз хотел спросить тебя про машину времени. Может, тоже знаешь?

— Знаю. Сразу скажу, что я знаю то, с кем имею дело. А дела я имел со многими. Конечно, не всё могу рассказать… далеко не всё. Но что-то ты точно узнаешь, если хорошо попросишь, — улыбнулся Клубок.

— То есть, если я правильно понял, ты знаешь о машине времени Николая Васильевича только потому, что я о ней знаю?.. И так как ты взаимодействуешь сейчас со мной, то прекрасно знаешь меня и то, что…

— Да, да, да. Не нужно продолжать. Я и так всё понял. И понял, что ты тоже всё понял. Не превращайся в Толстого.

Меня это рассмешило. Клубок реально знал очень многое из того, чего я никому не говорил, но об этом думал. Он даже меня троллил на волшебном уровне.

— Что ж, ладно, Клубок, — попытался сделать я серьёзное лицо, но сразу же расслабился, потому что чувствовал, что вышло лицо придурка, а не серьёзного и ответственного учителя из княжеской школы магии. — Тогда я очень-очень прошу тебя рассказать мне про машину времени Николая Васильевича.

— Ты забыл упомянуть «Гения» в своей формулировке, Димон. — Клубок подмигнул мне. — Устройство называется МВГНВ, а не МВНВ.

— Ну ты и даёшь, Клубок. Слушай, так, может, ты покажешь дорогу к машине времени? Я бы с радостью свалил бы отсюда, чтобы никому не мешать и…

— Поверь, мне́ ты не соврёшь… даже если сам не знаешь наверняка.

— Ты это про что? — слегка покраснел я.

— Про то, что ты сам ещё не определился: сваливать тебе или не сваливать. Но я могу тебя разочаровать или обрадовать.

— Лучше обрадуй.

— Я имел в виду, что скажу что-то одно, а оно может тебя либо обрадовать, либо разочаровать. Но не буду мудрить, а то твой мозг под это не заточен, а сразу скажу, что ты не найдёшь машину времени.

— Как это «не найду»?!

— А!.. Вижу на лице волнение, Димон. И страх вижу, — посмеялся Клубок. — А ещё вижу, как ты где-то в глубине души и рад, что будешь жить здесь до конца своих дней.

— Ничего я не рад.

— Рад! — повысил голос Клубок, но сделал это так, что никакого давления я не почувствовал. — Ты просто ещё не видишь всей картины в целом. Вот поэтому и огрызаешься. Типичный быдло-блок… защитный блок, если на языке обычных людей, коим ты можешь стать, если поживёшь здесь.

Я хотел только встрять, как Клубок продолжил:

— Но я недоговорил. Дело в том, что я умею хранить тайны, поэтому никто о твоей настоящей личности не узнает. Можешь расслабиться. То есть расслабляться не сто́ит, пока твои ученики тебя не полюбят. Но можешь расслабиться относительно тех слов, что я сказал до этого. Фух!.. Уже и я говорю, как Толстой. В общем, Димон, я — это волшебный клубок, который может подстроиться под своего хозяина. Скотт отдал меня тебе, значит, ты теперь мой хозяин. И я подстроился под тебя, под твою речь… чтобы ты чувствовал себя комфортно.

— Да я вроде бы привыкаю…

— Отлично, Димон. А теперь самое важное. Я начал со сложностей… даже использовал гиперболу… это преувеличение… ну это так, для общего развития. А теперь понизим градус, чтобы тебе стало легче. Ты здесь не на всю жизнь.

Я обрадовался.

— Только слюни не пускай, а то лицо похоже на радость импотента, у которого встал хер, — подшутил шерстяной тролль. — Так вот, Николай Васильевич отправил тебя в этот мир на одну минуту. И это так. В его́ мире действительно пройдёт минута. Но вот что он точно забыл упомянуть, так это время в альтернативном мире, которое его же устройство исказило в силу последних месяцев, которые он провёл с тобой. Ты ему показал много всего нового, а МВГНВ всё это впитала в себя. И так вышло, что одна минута в твоём мире — это один год в альтернативном мире, то бишь в этом.

— То есть я найду машину времени через год?

— С этим я пока что помочь не могу. Может, её вообще не будет. А может, тебя ждут приключения. Но точно могу сказать, что ты прибыл сюда вчера, шестого сентября двадцать первого года. Вот и отправишься домой того же шестого сентября, следующего за этим годом. А пока что можешь найти Щелкунчика, который совсем не потерялся, и сделать то, что хотел сделать.

— Как это «не потерялся»?! И ты сказал: «Сделать то, что хоте́л сделать». Ты уверен в этом?

— С первым сам всё узнаешь, когда я приведу тебя к сорванцам. А со вторым — это я про твой план, как отомстить проказникам их же монетой.

Клубок реально знал всё… во всяком случае, мне так показалось.

Ну а как ещё можно объяснить тот факт, что он выдал абсолютно всё, что я знал и не знал?

Пока что мне ничего дельного в голову не приходило. Да я и не хотел ничего сейчас додумывать. Меня больше интересовал Щелкунчик, который, по всей видимости, подставил своего учителя, и машина времени, которую я увижу только через год.

С другой стороны, увидеть МВГНВ через год — это не так и плохо, если живёшь в крутом месте. И если мне удастся наладить дружеский контакт с мелкими, то годик вообще будет замечательным.

И всё же мой мозг, зная «все» прелести Петровки, всё равно хотел придумать свою версию. Он внутренне меня подстёгивал перепроверить, мол, вдруг Клубок врёт. Вдруг волшебный клубок — это такой же уродец, как и мелкие?

Думаю, вы сами понимаете, что у обычного парня мозг кипел. И чтобы всё это остудить, я просто обязан был выпить что-то холодное и… в общем, два литра пива в бассейне — это самое то.

Но сперва необходимо было решить вопрос со спиногрызами.

И так как Клубок завернул по тропинке направо, а не прямо в «дремучий лес», а в последствии остановился у ворот моего дома, я уточнил:

— Они у меня дома?!

— Ага, — улыбнулся Клубок. — Сам увидишь, кто у тебя дома, а кто нет. Но Щелкунчик находится именно здесь. В этом я уверен, потому что моя волшебная сила ещё ни разу не подводила.

— Верю. — Я сделал глубокий вдох. — Ну-с, пошёл.

— Хорошо. Я тогда отчаливаю к Скотту, раз тебе не нужен.

— Да это не совсем так, Клубок. Я бы тебя использовал ещё.

— Но это уже другое желание, — перебил Клубок. — А Скотт ясно дал понять, что я для тебя — это подарок в лизинг. И раз я выполнил твою просьбу, то теперь моим хозяином снова является Кот учёный. Так что мне нужно бежать. Мало ли, ещё директор заметит.

Клубок хотел было рвануть, как тачки из Форсажа, но решил пожелать мне удачи. Сказал, что не сто́ит бить детей, что бы не произошло в доме.

— Наслаждайся процессом их творчества, — добавил Клубок. Шерстяной подмигнул мне и свалил.

Если честно, то я не против наслаждений. Пусть только мелюзга не переходит границы дозволенного по части мести. Заляпанный пиджак, лицо и ботинки — это я переживу. Но когда малышня хочет подставить своего учителя, а потом учителя ведут на эшафот, то это, мягко говоря, не комильфо. И с таким раскладом я не намерен разделять радость, наслаждаясь процессом творчества моих учеников.

Что касается моих дальнейших действий, то я дождался, пока Клубок не скрылся за «горизонтом», и тихонько перелез через ворота.

Калитку открывать не решился, потому что не услышать скрип — всё равно что не услышать крик мамы, когда она в десятый раз зовёт тебя кушать.

Мне хотелось почувствовать себя неким ниндзя, обходя дом по газону, чтобы сразу осмотреть бассейн.

Но получилось ли?

Глава 12. Неужели мир?

Конечно же, нет.

Я сейчас не буду называть пидоров таковыми, потому что они сами просили этого не делать. Да и я сам уже стараюсь меньше материться. Но эти пидуродцы умудрились каким-то чудом установить ещё одну подушку безопасности на углу дома.

И когда я подошёл к тому самому углу, чтобы «скрытно» осмотреть происходящее на заднем дворе, подушка безопасности сделала своё дело — моя тушка полетела в бассейн.

Вынырнув, я злостно крикнул:

— Молодцы! Так держать, парни!

И тут появились Саня Пушка с Гоголяном. Мелкие выбили самое широкое стекло, дававшее обзор с гостиной на весь двор.

— Почему вы себя так ведёте, Умпа-Лумпы? Неужели нельзя нормально? — более спокойным тоном спросил я.

— А почему ты́ врёшь нам? — перешёл Пушкин на «Ты», посчитав, что я слабак. Это отражалось не только в его речи, но и во взгляде.

— Ты сказал, что читаешь мысли. Ты сказал, что Щелкунчику отомстил. Ты сказал, что… да всё равно, что ты сказал. Главное — ты настоящий врун, — подключился Гоголян. — А с врунами мы поступаем так, как они того заслуживают.

Малышню тяжело переубедить… как оказалось. Эти твари не хотели мириться ни в какую.

— Задайте сперва себе этот вопрос: почему я вру вам?.. А ещё подумайте над тем, насколько вы оригинальны. Это ведь охренительно круто — дважды использовать одно и то же!.. Мне стало настолько смешно ваше использование подушки безопасности, что я решил поддаться вам.

— Не ври. Ты снова врёшь, Димон.

— Пушка, может, вовсе не Димоном его зовут. Откуда нам знать. Может, он и не Хиро. Может, он вообще никто. Какой-то урод с другого мира. — Гоголян задумался. — Хотя нет, не с другого. Таких, я думаю, и в нашем мире хватает.

— Ты так по-взрослому мыслишь, Гоголян. Да и ты, Пушка, — улыбнулся я. Хотелось подловить малышню на похвале. — Чего бы вы хотели?

— В каком смысле? — недопонял Пушкин.

— Что вы хотите со мной сделать? Что вы хотите от этой жизни? Что вам вообще нужно?

— Такие вопросы задаёшь, что очень сложно отвечать. Лично мне бы хотелось вызвать Химика. — И Саня Пушка позвал Менделеева.

К бассейну вышла вся команда… даже Щелкунчик, которого якобы все пошли искать. А ещё малышня выкатила непонятный вентилятор с перьями на столешнице, приделанной к штативу. Видимо, Щелкунчик, пока его искали, притащил его к моему дому. Дождался, пока я не свалил в школу. И подготовился.

Думаю, когда я говорил с Котом, Менделеев быстренько настроил вентилятор. А теперь мелкие хотят испытать его на мне.

— Вот, что я хотел, Димон, — посмеялся Пушкин и сам же нажал на кнопку.

Уверен, все и так поняли, что мокрый учитель стал бы́ похож на петуха в белых перьях.

Однако я не тот учитель, который стоял бы и смотрел, как перья летят в меня. Может, в фильмах режиссёр и хочет, чтобы плохой парень получил по заслугам. Но в реальной жизни плохой парень замочил бы уродцев, которые мешали ему в деле.

Я же был где-то посередине. К тому же не был плохим парнем. И именно поэтому нырнул в воду, когда дьявольский пальчик Санька приблизился к кнопочке на вентиляторе.

И всё же бассейн стал «перьевым». А мы все прекрасно знаем, что человек, который вынырнет, всё равно покроется перьями.

Так что да, я оказался тем самым мокрым учителем, который стал похож на петуха в белых перьях.

С такими уродцами выйти сухим из воды — это не так просто.

Ну вот теперь и я начал говорить, как мой батя.

Это пиздец.

— Мужики! — уважительно обратился я. — Чем ещё порадуете?! Может, мне очередную подушку безопасности активировать?! Пойти в дом! Сесть на диван! Подлететь до потолка! Чтобы вы все поржали над своим учителем!

Дети молчали. Всё-таки громкий голос старшего как-то влиял на них. Пусть всего на пару секунд… но влиял.

— Парни, расслабьтесь, — улыбнулся я. — Мы ведь может говорить спокойно. Вот лично я начал с себя. Вы же чувствуете, что так гораздо лучше. Давайте начнём с чистого листа. Я говорю спокойно. Вы говорите спокойно. Мы друг друга веселим, а не дразним. Я не говорю, что я тут какой-то святой. Но если мы помиримся, то можете смело называть меня Димоном. Меня действительно так зовут. Я не шучу.

И тут я понял, что хочу рассказать мелким правду.

Если волшебный клубок знал, что я за фрукт, то, может, и дети что-то могли узнать в будущем. Ведь поверить Клубку, который якобы хранит тайны — это, конечно, можно… но я всё равно не доверяю на все сто процентов шерстяным клубкам… пусть даже говорящим… волшебным… не так важно.

В общем, я всё-таки решился рассказать детям правду. Даже представил, что если не расскажу, а мы всё равно каким-то чудом помиримся, то потом они узнают обо мне правду, и снова начнётся вражда между учителем и учениками.

И знаете, детишки почувствовали мою искренность.

Возможно, это и было то самое, о чём говорил Скотт… и чего я недопонял тогда.

— Вот сейчас ты впервые сказал правду, — улыбнулся Пушкин. — Димон, ты молодец. Моё к тебе уважение. Однако и мы хотим признаться.

— Говори.

— Мы не можем без пакостей. У нас такая природа. Я говорю почти как взрослый. Но и думаю, как взрослый. И хоть мне всего восемь, я всё равно пытаюсь быть взрослым. Мой отец говорил, что только взрослый человек может решать свою судьбу. Так если я буду вести себя как взрослый, то…

— Я понял, понял. Не превращайся в… — Я посмотрел на Толстого, но решил прерваться, ведь знал, что Пушкин копировал меня и мою тавтологию. — Не превращайся в такого же… взрослого… как я. Это не так круто, как может показаться. Если бы ты мог заглянуть в будущее, то сожалел бы о том, что не был ребёнком в детстве — в том самом возрасте, в котором ты сейчас. — Я посмотрел на всех детишек и громко добавил: — В котором все́ вы сейчас!

— То есть ты искренне желаешь, чтобы мы были детьми? Все мы?!

— Да, Саня. Ты и твои друзья будут обычными детьми. А я буду тем, кем мне приходится быть в этом мире.

— Но ты и так старше нас на десять лет, если брать возраст из твоего мира. Так что вполне можешь уже быть учителем.

— Согласен. — Я ещё раз посмотрел на всех детишек. — Вот видите, парни, насколько круто, когда мы с вами ладим. А что касается вашей приро́ды, как один из ваших выразился, — подмигнул я Пушкину, — то пошалить мы можем над другими. Необязательно подставлять учителя и наживать себе врага, особенно такого опытного, как я.

Логика у меня, конечно, стальная: меня не трогайте, а других можете трогать. Да ещё и я́ вам помогу с этим.

Но это не совсем так.

Я имел в виду, что в этом мире полно сорванцов, против которых можно показать своё мастерство. И если дети направят свою энергию на хулиганов, а не на своего учителя, то выиграют все.

Дети засмеялись. Они понимали, что не такой я и опытный. Но с другой стороны, они побаивались чего-то… или, может, кого-то, ведь всё равно не знали меня всего.

Может, я снова им где-то врал, даже говоря искренне. Эдакая ложь через искренность. Ещё один выдуманный талант.

— А ты можешь ещё чем-то поделиться из своего мира, Димон?! — выкрикнул Толстый. Парень был уверен, что ему снова можно обращаться ко мне на «Ты». Кроме того, я и сам об этом сказал.

— Например?

— Ну не знаю. Ты про баранов рассказывал и чёрный горох на стадионе.

— Куча бараньего дерьма в виде чёрных M&M'S, — поправил я.

— Ну да, да, — посмеялся Лев Николаевич. — Мне понравилась та ваша людская магия, что в твоём мире. Может, есть ещё какая-то магия?

— А… ты про это. — Я начал вспоминать, но потом решил выкрутиться общей фразой: — Да, магии такой полно в нашем мире. Обязательно покажу, ведь её лучше показывать, а не о ней рассказывать. Да и приходит она только тогда, когда приходит тот самый момент. Знаю, вы не всё понимаете. Но можете смело довериться мне. Уверен, скоро вы ощутите магию. — Я резко вспомнил одну из таких магических вещей. — Хотя чего скоро… можно прямо сейчас.

— Ура! — оживились ещё больше все дети.

Всё-таки один момент был, который не мог убрать из ребёнка детство, — забывчивость.

Дети быстро забыли, как ещё два часа назад злились на меня.

А теперь, когда история про моё попаданчество была озвучена, детишки радовались тому, что их враг — это вовсе не враг. И что он стал другом, который покажет прямо сейчас что-то магическое из своего мира.

— Сейчас жарко, правильно?

— Да! — хором ответили мелкие.

— А какая магия из моего мира спасает в жару, даря освежающий эффект?

Дети почему-то опустили головы.

— Ну же, ребята. Неужели так сложно догадаться? Вы же не тупые. — Я даже шлёпнул ладонью по воде. — Или вы испугались перьев? Вот видите, я вам даже подсказку дал. Я же про воду говорил, ребят! — решил я сам за них ответить, хотя так и не понял, почему они опустили головы.

— Да мы знаем, Димон, — неохотно промямлил Химик. — Вода в жару освежает.

— Тогда чего вы не говорите об этом?! Я вас что-то не понимаю. Дава́йте!.. Запрыгивайте в водичку!

— Мы… — начал Толстый. — Й-я не умею…

— Так я научу тебя плавать, — поддержал я Толстого. — Ты только сделай первый шаг… Нырни в воду.

— Я тоже, — быстренько проговорил Пётр Великий, подняв и опустив руку.

— И я, — подключился Пушкин. А за ним и все остальные.

— Вы реально не умеете плавать?! — слегка удивился я. Но потом вспомнил, что сам научился плавать примерно в этом возрасте, и улыбнулся. — Что ж, сейчас как раз тот самый момент магии. Вы забываете о том, что не умеете плавать, и полностью доверяете мне.

— Так мы утонем, даже если доверимся тебе! — запаниковал Форточник.

— Петрович, не начинай! Видел свой рост! Да ты даже если захочешь, то хрен утонешь в этом бассейне.

— Разве он не такой глубокий, чтобы утонуть?!

— Понимаю, что под перьями не видно. Однако если ты не доверяешь моему росту, то можем поступить иначе. Предлагаю завалиться к соседу. Уверен, у него бассейн не хуже. И ещё больше уверен, что соседа дома нет.

— Ну да, твой сосед в школе, — сказал Пушкин.

— Все учителя сейчас в школе, — подключился Гоголян.

— Тогда чего мы ждём, ребят? Погнали быстрее. Сейчас все научатся плавать. — И я побежал к воротам.

Детишки поддержали меня. Уже через пять минут дюжина мелких смотрела, как учитель с другой планеты «отдыхает» в соседском бассейне.

Я даже не задумывался, что покинул школу после обеда. Потом ещё часа два рассказывал о себе и о том, как попал в этот мир. Всё это к тому, что уроки давно закончились, и мой якобы сосед не в школе, а дома… то есть он только вернулся домой.

— А что здесь происходит?! — прервал наш шум парень, с которым я познакомился ещё вчера утром, когда увидел в коридоре ещё одно анимешное чувырло.

— Это Александр Васильевич, — шепнул Пушкин. — Он учит второклассников. Там, где Дантес.

— Саня, спокойно! — предупредил я соседа. — Это не тебе, — шепнул я Пушкину, ибо мелкий подумал, что это к нему обратились. — У меня бассейн сломался. А дети хотели освежиться. Вот я и решил, что мы воспользуемся твоим, пока ты в школе.

Я подбежал к соседу.

— Послушай, я только наладил контакт с ребятами, — пришлось объяснять тихо, чтобы самые «пытливые умы» не вставили свои пять копеек. — Пожалуйста, не прогоняй нас. Я тебе заплачу сто косарей, когда мы закончим.

— Хиро, мы с тобой хоть и знакомы немного, я не могу оставить тебя здесь, — таким же шёпотом сказал Александр Васильевич.

— Это когда мы успели познакомиться немно́го?!

— Вчера. Вечером. Т-то есть утром… утром мы познакомились. Ты ещё предупредил меня, что дети краску установили над…

— Тихо, тихо, ковбой. Не продолжай, — остановил я соседа.

Пусть я и рассказал многое детям про себя, но такие мелочи, как разговор Гоголяна и Сани Пушки в туалете, можно опустить.

— К тому же я позвал друзей. Они как раз скоро подойдут, — продолжил сосед. — Я бы и тебя позвал, если бы ты не был занят.

— Так ты чё, кидаешь меня?! — прямо спросил я.

— Нет-нет, Хиро. Ты чего! — испугался Александр. — Я лишь предупредил, что в любое другое время — да. Но сейчас у меня свои планы. И твои дети сюда никак не входят.

— Может, именно поэтому эти дети и жульничают, что все их игнорируют. Если бы хоть одна блядь согласилась пойти им навстречу и отказалась бы от пикника на заднем дворе… Уверен, дети были бы благодарны.

— Ну зачем ты так! Я же всего лишь учитель, который позвал своих друзей. — Мужик проглотил слюну. — Й-я не могу так просто отказаться от своих слов.

— Не та́к просто. — Я сжал кулаки. — Ты отказываешься ради двенадцати прекрасных детишек, которым необходимо уделить чуточку больше внимания, чтобы они перестали пакостить. Я знаю, почему прошлый учитель не протянул долго. Он был таким же слабаком, как и ты.

— Но Хиро, й-я…

— Головка от хуя! — гаркнул я. — Уходим, пацаны! — махнул я рукой мелким и те сразу же подбежали ко мне. — Веселись со своими дружками, дру-жок…

— Пирожок, — добавил Пушкин и улыбнулся мне.

За ним и остальные, как обезьяны начали:

— Снежок.

— Кружок.

— Рожок.

— Сапожок

…

Последним завершил Ракета, который выдал:

— Электродвижок.

Я плакал от смеха.

— Пацаны, вы не уловили суть, но было очень смешно. Ваши таланты, да в нужное русло… Ох!.. Ладно, идём учиться плавать на озеро. Здесь же есть озеро?.. в вашей Петровке?

— Ага, — активировался Чехословак. — Сейчас покажу. Тут неподалёку озерцо интересное спряталось за голограммой.

— Как это «спряталось за голограммой»?

— Он хотел сказать, что за магазинами тоже такой же дремучий лес. Пусть не такой, как за ограждением, но начало положено ещё в Петровке. И среди леса есть полянки, — начал объяснять Пушкин. — Так вот, одна полянка только имитирует полянку. На самом деле там вода. Кто-то голограмму полянки установил над озером. Видимо, не хотят, чтобы туда ходили.

— Директор об этом что-то знает? — поинтересовался я.

— Конечно знает, — сразу же ответил Гоголян. — Все об этом озере знают. Но никто туда не ходит.

— А зачем тогда голограммой всё закрывать?

— Так вот никто и не знает. Может, от нас прячут, чтобы мы не ходили. Хотя мы не дураки, чтобы ходить туда.

— Мы-то и плавать не умеем, — подключился Жук. — Зачем нам такая битва, где против нас непосильный враг.

— А если битвы не избежать? — решил я изменить взгляды хотя бы одного из мелких.

— Тогда нам кранты, как говорил один из моих знакомых.

— А если мы из непосильного врага сделаем посильного?.. Вы будете сражаться?

— Если битвы не избежать, как ты говоришь, тогда будем. Хотя мы в любом случае сражались бы, если бы битвы нельзя было бы избежать. Но раз битвы нет, а ты придумал её, тогда битву можно…

— Толстый, не надо. Вот здесь твоё подключение было необязательным. Забудем о битве. Я хотел передать другое. Если скрыли озеро от вас, потому что вы не умеете плавать, то теперь мы пойдём к тому самому озеру и я научу вас этому лёгкому «ремеслу». И вот тогда вы полюбите воду. Вы почувствуете ту самую магию, которую чувствуя я, когда окунаю голову в жару.

— Голову в жару окунаешь?! — удивился Достоевский.

— Да я про воду говорю, Топор! Окунаю голову в воду. Но в жару этот эффект становится магическим. Ведь после окунания… окунения… в общем, когда я освежился, то чувствую себя прекрасно в жару. Если бы мне пришлось выбирать, что окунуть, между головой и остальным телом, то я не задумываясь выбрал бы голову. Короче, вы сейчас всё увидите и почувствуете сами.

— Димон, так давай мы только головы и окунём! Парни, поддержите меня! — крикнул Жук.

— Жук прав.

— Да, я полностью поддерживаю Жука.

— Угомонитесь! Я иду с вами, чтобы вы́ получили удовольствие. А настоящее удовольствие вы получите только тогда, когда лишитесь страха воды. Научитесь плавать и будет вам счастье.

— А как долго учатся плавать в твоём мире? — спросил Булгаков.

— Профессор! Ты научишься плавать за пять минут. Обещаю. Нам прямо? — уточнил я.

Дети быстренько показали дорогу.

Как оказалось, озеро действительно расположилось неподалёку от магазинов. Примерно на таком же расстоянии, как и мавзолей бабенции Гоголяна, только в другой стороне. Если смотреть со стороны перекрёстка, то прямо шёл лес, слева — магазины, а справа — мой дом. Так вот прямо в лесу находился мавзолей, а слева за магазинами тоже был лес, где находилось нужное нам озеро.

Хотя зачем я так подробно рассказываю о каком-то озере, когда мы к нему уже пришли и готовы опробовать.

На самом деле говорю только потому, что увидел голограмму полянки внушительных размеров. Метров сто в длину и пятьдесят в ширину. Нехилая такая голограмма.

Конечно, удивляться я не стал, но не мог не поделиться с вами такой находкой.

— Ну, кто первый? — улыбнулся я. — Толстый!.. Может, ты?

Лев Николаевич покрутил головой.

— Там Жук хотел победить врагов. Пусть он лезет.

— Э, ты чего на меня всё валишь! Совсем охренел уже! — Георгий Константинович посмотрел на меня и сказал: — Пусть Форточник лезет. Или Профессор. Или Химик. Или кто-то ещё. Я первым не полезу. В этот раз…

— В этот раз пойдёт Саня Пушка, — закончил я.

— А почему я?! Не понял, это шутка такая?!

— Нет. У меня давно руки чешутся. Но раз мы больше или хотя бы на время не враждуем, а я теперь буду обучать вас плавать, то первым пойдёшь ты. Можешь с собой Гоголяна прихватить.

Голограмма полянки, которая действительно выглядела как полянка, резко «исчезла».

Я напрягся.

— Вы же ничего не подстраивали, верно?!

Дети, уже́ зная, что их учитель не читает мысли, да и вообще является обычным человеком, ответили, что это не они.

Интересно, а можно ли было им верить?

Глава 13. Проблемы из кустов

Ну… не верить — это вполне естественная моя реакция. Так может, сто́ит в этот раз изменить свой взгляд.

— Парни, я не шучу. Если это вы, то просто скажите, что это вы, и я закрою на ваши фокусы глаза. Если же нет, тогда объясните, кто это мог быть.

— Да никто это не мог быть, — попытался успокоить меня Пушкин, хотя в голосе почувствовался страх. Может, Пушкин и сам не знал, что это или кто это. — Ты не волнуйся, Димон. Мы ничего не подстраивали.

— Голограмма иногда барахлит, — подключился Гагарин.

— Ракета дело говорит, — поддержал Толстый. — Сам видел, как в туалете зеркало исказило моё тело и я стал гораздо толще.

— Да куда уже толще! — выкрикнул Гоголян.

Послышались шорохи за нашими спинами. А так как мы были в лесу, то можно смело говорить, что среди диких лесных кустов промчалось какое-то существо. И я сейчас не вру, поскольку шорохи напоминали человека или животного, бегающего среди густых изумрудных кустов.

— Тихо всем! — пришлось рявкнуть. — Не шумите, — спокойно добавил я. — Вы слышите эти шорохи в кустах?

— Да это ветер, — сразу же высказался Форточник. — У нас тут таки́е ветра бывают, что иногда сносят деревья. Помню, у нас крышу ураганом снесло. То есть снесло дерево, которое снесло нам крышу. Так что не волнуйся, Димон.

Я на секунду решил поверить и в это.

А зачем лишний раз думать о детях плохо. К тому же энергетически чувствовалось, что детишки стали более добрыми, что ли.

Ощущение, будто моя правдивая история про свой мир — это то самое, чего так не хватало детям.

И дело здесь в искренности.

Видимо, детишки недополучали её с самого рождения и по сей день, посему и вели себя слегка странновато.

— Ладно, ребята. — Я посматривал то в сторону кустов, то на детей. — Ну так что, идём плавать? Пушкин, ты готов? Другого варианта нет. Лучше сразу соглашайся, чтобы первым ощутить магию.

Чтобы заинтересовать «молодёжь», мне нужно было лишь упомянуть слово «магия».

— Ну лааадно. Всё время на Пушку скидываете свои проблемы.

— Это не проблема, а магия, — улыбнулся я.

— Да понял уже, понял. Если бы не она, то первым бы не пошёл. Знай это, Димон. — И Саня Пушка посмотрел на меня так, будто я ему что-то должен.

Эта малышня реально была интересной. Я бы сказал — особенной. С неё и поржать можно было, и чему-то она могла даже научить.

Я не шучу. Так и было.

Многое от них взял себе на заметку. Просто об этом как-то не говорю. Однако вы и сами могли заметить, что я меняюсь. И знаете, меня это радует. Очень даже радует.

Пока я тут «философствовал», Пушкин снял с себя всё, оставив только трусы.

— Я готов. Что делать дальше?

— Мужики! — громко обратился я к мелким. — На ваших глазах вершится магия. Саня Пушка будет первым, кто поделится с вами ощущениями.

Я взял Пушку на руки. Зашёл по пояс в воду. Бросил Санька ещё дальше.

— Э, ты что сделал?! — понеслись крики негодования в мою сторону.

— Убийца!

— Лох!

— Электродвижок!

— Спокойно, братва. Не шумите, — смеялся я с необычных слов от восьмилетних сорванцов. А тем временем на заднем фоне Пушкин пытался не захлебнуться. — Магия заключается в том, что сейчас один из вас борется за жизнь. Он в шоке, что его бросили на глубину. Но в этом и кроется та самая магия — парень хочет выжить, и он выживет. Обещаю, что так и будет.

Пушка доплыл до меня, ведь бросил я его не так далеко.

— Т-ты совсем охренел, к-коз… сук… муд… — пошёл выплеск русской энергии в мой адрес со стороны Пушкина. Мальчишка вцепился своими маленькими пальчиками в мою рубашку.

— Спокойно, Пушка. Порвёшь единственную рубашку. Мне ещё к закату с родителями Щелкунчика встретиться нужно.

— Это ещё зачем? — подключился Чайковский.

— Ты же якобы пропал. Вот я тебя и вернуть должен к закату. Кстати, вы должны подыграть мне. Всё-таки для других я всё тот же учитель со сверхспособностями. И будет крайне обидно, если и остальные узнают, кто́ я такой.

— В-вам совсем насрать на меня?! — разозлился Пушкин.

Его можно было понять. Парня впервые кинули на глубину. Он рисковал жизнью. Каким-то чудом, а может, с помощью магии выжил. Добрался до спасителя, который и бросил его. А теперь тот самый спаситель говорит с другими мелкими, будто Пушкина и нет вовсе.

— Я что, какая-то игрушка, чтобы меня вот так вот бросать?! — чуть ли не расплакался Санёк.

— Да нет же, Пушка. Ты самый смелый из всех, — снова взял я на ручки «почти голожопика». — Одевай штаны и можешь смотреть на других, как те будут учиться плавать.

— Надевай! Сколько раз повторять тебе, что говорить нужно наде…

— Надевай штаны и можешь смотреть, как «тонут» другие, — исправился я. — Кто следующий?

— Постой, постой. Я что, умею плавать?! — сквозь улыбку спросил Пушкин.

— А ты сам этого ещё не понял? — Я обратился ко всем: — Так, народ. Кто ещё не понял, что Пушка научился плавать?!

Руки подняли все.

— Хм, интересно. Что ж, я тогда объясню попроще. Пушка… он как бы не умел плавать вообще́. Теперь он смог доплыть до меня. Как он это сделал?

— Ну…

— Не ну, а он реально доплыл, — сразу же перебил я Толстого, который хотел поделиться своими замысловатыми предположениями. — И это чистая магия. Этому научил меня мой дед. Когда я был таким же мелким, он бросил меня в воду и сказал, чтобы я плыл к нему. Правда, дед был поддатым. Но это не отменяет того факта, что я поплыл. Причём не хуже, чем Пушка. Это я к тому, что каждый из вас способен научиться делать что-либо в кратчайшие сроки, если на кону ваша жизнь. Вы даже представить себе не можете, на что способны, когда осознаё́те, что если этого не сделаете, то отправитесь на тот свет.

Я посмотрел на Пушкина и спросил:

— Ты почувствовал, как твоё тело освежилось?

— Я почувствовал, как чуть не обосрался, Димон.

Все дети начали смеяться.

— Что ж, это тоже неплохо. Но в любом случае произошла ещё одна магия, и теперь наш Санёк чувствует себя перезагруженным. То есть если бы Сане было сильно жарко и болела голова, то после такого лёгкого «водного шока» всё бы ушло.

— С этим я соглашусь, — поддержал меня Пушкин. — Но больше так не делай. Или хотя бы предупреждай. Я же тоже человек, а не мячик, которого бросают во все стороны. Мне хватило вчерашнего дня, когда ты выбросил меня в окно, как какую-то…

— Извини, — сразу же сказал я. — Реально, прости меня, Саня. Я это сделал не со зла. А может… В общем, давай забудем это. И обещаю, что больше такого не будет.

— Лааадно, — посмеялся Пушкин. — Я тебя и так простил. Но за повторное извинение — красавчик. — И Саня Пушка поклонился.

Не знаю, как вы, но я почувствовал некое облегчение.

С одной стороны, мне стало очень обидно, что я вообще бросил Пушкина через окно и обматерил, с другой — почувствовал дружескую любовь от мелкого. Ощущение, будто мы стали корефанами.

Тем временем Менделеев взял несколько палок с большими листьями. Что-то смастерил буквально за минуту.

— Можно я буду следующим? — поднял он руку, как будто мы в школе.

— Палки убери, Химик… тогда и разрешу.

— Я, пожалуй, потом, — опустил Менделеев голову и почесал лобешник. — Пусть идёт Гоголян, — сразу же предложил гений химии. — У тебя, как ты сказал, руки чесались на эту парочку. Вообще, я считаю, что пусть лучше идёт повелитель мёртвых душ, чем повелитель химических элементов.

— Ох и получишь от меня с Пушкой на перемене… завтра, — сжал кулачки усатик.

— Не злись, Гоголян, — положил я руки на плечи мелкого. Сам же снова услышал шорохи неподалёку от Щелкунчика, который грыз один из кустов.

— Чайковский!

— А?

— Перестань. Ветер… или лес… не любит, когда его кусают.

— Как это ветер можно покусать? — поинтересовался Щелкунчик и снова продолжил грызть куст.

У-У-У! У-у-у!.. у-у-у-у-у…

— Хорошо! — крикнул Чайковский, когда услышал чьё-то «у-уканье». — Согласен! — ещё сильнее подал Щелкунчик и подбежал к своим.

— По-твоему, это тоже был ветер, который сносит деревья и крыши домов? — спросил я у Петра Великого. — Что-то я сомневаюсь в этом.

— Не знаю, — очень осторожно ответил Форточник. Сам же не спускал глаз с куста, который только что грыз Щелкунчик.

— Близится закат. Может, завтра продолжим учёбу? — предложил я.

— Только за, — сразу же поддержал Гоголян. Возможно, парень не хотел идти в воду.

— Да нет, давайте продолжим, — неуверенно добавил Петрович. — Мы должны все научиться.

У-У-У! У-у-у!.. у-у-у-у-у…

— Ну или завтра… В целом, я не против, — резко изменил свои взгляды Пётр Великий, когда услышал повторные «у-уканья».

— Значит, идём к школе? — уточнил я.

— А чего к школе? — спросил Топор. — Я могу прямо отсюда дойти до дома. Мне школа не нужна.

— Нет, давайте мы все дойдём до школы, а потом я отправлюсь со Щелкунчиком к его родителям. Ты же не против, Щел… — Я осмотрелся. Успел испугаться. — Где Щелкунчик?!

Дети покрутили головами.

— Только что был здесь, — пожал плечами Толстый.

— Я и без тебя знаю! — повысился голос. — Мать вашу, где Щелкунчик?! Щелкунчик?! — крикнул я. — Чайковский?! Ты где?!

Подбежав к кустам, я увидел только зайца. Возможно, это он шуршал. Но вот эти «у-уканья» — это либо ветер, в который я не верил, потому что он вряд ли так может, да и не было никакого ветра, либо какое-то невидимое существо, которое похитило Щелкунчика. И лично я склонялся ко второму.

— Вот и трындец моим вечерним планам, — вздохнул я. — Хотел обрадовать мамашу Чайковского. Прийти домой, «разминировать» ловушки, которые вы понаставили. А тут снова не до них. Парни, вы точно в этом не замешаны?

— Да точно, Димон! Хватит на нас всё валить! Сказали же, что не замешаны. Научись доверять.

— Пушка, в такой ситуации человек ведёт себя не совсем адекватно. Раз уж я здесь не на один день, то придётся объяснить, где Щелкунчик. А родители Чайковского, как ты мог заметить, не особо хотели соглашаться со мной. И если они узнают, что некое существо похитило их сына, то учителю, то бишь мне, будет ох как хреново. Но я предупреждал, что если будет хреново мне, то будет хреново и вам. Ничего личного. Я просто хочу жить… думаю, как и вы.

— Мы тебя и не собирались бросать, — спокойно подключился Профессор. Булгаков подошёл к озеру и сказал: — Мне кажется, что мы можем разыграть для родителей Щелкунчика новый спектакль. Вот только на этот раз играть будем все. И Жук, я надеюсь, поможет составить нам план.

— Поддерживаю Профессора.

— Да, Профессор херни не скажет.

— Обеими руками за.

— Хорошо, — стало мне «немного» легче. — Что скажешь, Жук? Какой у нас план, раз уж все доверяют тебе?.. включая меня…

— План очень простой. Раз ты наплёл родителям Щелкунчика, что он проходит обучение, чтобы не грызть вещи Пушкина, то теперь нужна новая история, чтобы родители поверили в неё и дали нам время до рассвета.

— Они и так не хотели давать…

— Я знаю! — эмоционально перебил меня Жук. — Дай мне договорить. В этот раз подключимся и мы. В качестве жертвы возьмём Пушку.

— Опять я?!

— Да, ты! Не перебивай, Саня! — Жук почувствовал себя королём, поэтому сделал королевский выдох, мол, достали перебивать… слушайте лучше короля и молчите. — Итак, Пушка скажет Александре Андреевне и Илье Петровичу, что их сын перестал грызть всё подряд.

— Да она же переключится на меня и начнёт орать, как на Димона, что…

— Да закрой рот! — крикнул Жук. — Дайте мне договорить, иначе я свихнусь и замочу всех… кроме Гоголяна. Ещё раз, ты скажешь то́, что сказал я. Потом мама Щелкунчика начнёт…

— Но…

— …начнёт!..

— Ладно, — сдался Пушкин.

— …говорить, что Пушка ещё ребёнок. Переключится на Димона. Тот скажет, что всё хорошо. И вот тогда…

Все дети напряглись.

— Что? Что «тогда»? — тихонько спросил Толстый.

— …тогда Александра Андреевна начнёт снова орать на Димона. И вот здесь должны подключиться все остальные. Мы должны сказать, что видели, как Щелкунчик познал энергию, которой поделился якобы наш учитель из Японии. Больше ничего говорить не нужно. Ждём реакцию от родителей Чайковского. Если они продолжат кричать… если мать Щелкунчика продолжит кричать, — исправился Жук, — тогда уже я один что-то ещё придумаю. А потом ещё… и ещё. Так до тех пор, пока Александра Андреевна не заткнётся.

— Значит, мы должны заткнуть мамашу Щелкунчика. Что дальше?

— А дальше, Димон, самое интересное. Когда женщина молчит и слушает, нужно повторить всё то же самое, но более ласково, чтобы внушить ей, что она во всём права. А так как мы для неё не незнакомцы, а очень даже знакомые лица, Александра Андреевна доверится нам.

— Я в этом сильно сомневаюсь. Кроме того, чему она должна довериться?

— Димон, — улыбнулся Жук. — Поверь мне, она доверится. Если мы все расхвалим её сына, что он стал звездой, с которой очень интересно играть, то она с радостью согласится подождать до утра. Мы обязательно предупредим, что Щелкунчик стал для нас не изгоем, которого не хотят брать на пикник, потому что тот грызёт все столы и стулья, а лучшим другом, с которым хочется проводить всё своё свободное время.

— А, ну если так, тогда ладно. Может, и сработает. — Я решил поинтересоваться: — А он что, реально изгой у вас?

— Ну как тебе сказать, — подключился Профессор. — Он действительно грызёт нашу мебель. Нет, он хороший друг. Но когда начинает что-то грызть, то вечно страдают все, поскольку наши родители, чтобы не обидеть родителей Щелкунчика, сваливают всё на всех, а не на одного Щелкунчика, который это и сделал. И самое обидное, что все всё понимают, но всё равно страдаем мы все.

— Согласен, — поддержал Пушкин. — Вот скажи: тебе приятно, когда ты ничего не сделал, а какой-то зубастик сделал много пакостей, но в итоге виноват и ты и зубастик?

Я улыбнулся.

— Конечно, это не есть хорошо. Но друзей не выбирают.

— Ага. Ну-ну. — Гоголян похлопал по плечу Пушкина. — Димон, скажи ещё, что есть дружба между парнем и девушкой.

— Так, ну эту тему я поддерживать не стану, поскольку вам только по восемь лет. Давайте, — махнул я рукой, — идём к родителям Щелкунчика, раз действуем по плану Жука.

***

А мы реально действовали по его плану, ведь уже через час стучались в роскошный дом родителей Чайковского.

Нет, мой дом тоже был очень роскошным. Но дома́, которые построили на улице Петровская, намекали, что мой домик — это элитное дерьмо. Как бы эли́тное, но в мире роскоши — это всё ещё дерьмо.

Касалось это не только площадей самого дома, но и королевских садов, где ландшафтный дизайн дал бы фору эльфийскому городу… скажем, Ривенделлу.

Что касается нашего разговора с Александрой Андреевной и Ильёй Петровичем, то всё шло замечательно.

Конечно, женщина волновалась… даже позволила себе несколько оскорблений при детях в мой адрес. Но я её примерно мог понять. Моя мать бы вообще замочила придурка, который «похитил» её сына. Так что я ещё очень легко отделался.

Но вернёмся к сути.

Мамаша Щелкунчика обрадовалась, когда дети расхвалили её сына. И совсем не обрадовалась, когда мы сказали, что нужно подождать до утра.

Ушло больше часа, чтобы успокоить женщину. А это, между прочим, дольше, чем мы добирались до её дворца… будем называть вещи своими именами.

В итоге всё было бы хорошо, если бы не один косяк со стороны Пушкина. Я бы даже назвал это длинным языком.

Мелкий решил под конец добавить, что Александре Андреевне не сто́ит волноваться, поскольку её сын теперь не только сдерживает свои зубки, но и научился плавать.

Во-первых, парень соврал, ибо «научился» плавать только сам Пушкин, а во-вторых, Саня сказал, что мы всей оравой ходили на запретное озеро. То есть оно, может, и не было таковым, но не зря же над озером голограмма полянки была.

И вот такой вот конец полностью «изуродовал» наш план действий, который заключался в том, чтобы ночью сбежать всем детишкам из своих домов и отправиться на поиски Щелкунчика.

Спросите: как мы собирались его искать?

Думаю, очевидно, что без волшебного клубка здесь не обойтись.

Но ещё раз… Это бы́ло бы так, если бы Пушкин не добавил слова, которые прозвучали выше. А так как он проболтался, да ещё и наврал, Александра Андреевна и Илья Петрович решили поднять на уши всю Петровку.

Поднять пришлось и директора, который ох как не любил такого рода «поднятия». Я бы сказал, что он вообще не любил двигаться и что-то решать, если дело касалось не его личного обогащения.

Напрашивается вполне естественный вопрос: и что было дальше?

Глава 14. Димон нарасхват

А дальше было всё то, что я и хотел сделать.

Клубок одолжить мог, поскольку Скотт — это достаточно добрая душа.

Дети мне доверяли… я надеюсь.

Осталось только не попасться на глаза взрослым, которые ночью решили искать Щелкунчика.

Чтоб вы понимали, днём никто не мог его найти, а вот ночью — это то самое время, когда лучшевсего искать.

Ага… флаг в руки.

Но взрослые портят всю малину, поскольку мы и так в глухой заднице с этим непонятным исчезновением Щелкунчика. Ещё и поиски со стороны ненужных мне лиц, причём ночные. А ночь, как известно, усложняет задачу и нам.

— Почему это на́м усложняет задачу ночь?! — возмутился Жук. — Если я правильно понял, то волшебный клубок может спокойно найти Щелкунчика. А раз это так, то ночка нам только на руку.

Жуков был прав. Я как-то и не додумался до этого. Может, просто не думал так далеко. Но сейчас полностью согласен.

Осталось только произнести речь перед мелкими и забрать волшебный клубок, с помощью которого мы быстро найдём Щелкунчика. Сделаем всё тихо ещё до того, как взрослые с фонариками закончат поиски зубастика.

— Итак, парни, — начал я, пока дюжина сорванцов стояла со мной на заднем дворе у Чайковских. Была уже полночь и родители моих учеников успокаивали Александру Андреевну. — Ваши родичи не хотят искать Щелкунчика. А кто хочет это делать ночью! Но уже как есть. И ваши родители вынуждены это делать, раз подписались на такой… такой…

— Такой же жест понимания, как и с пикником, когда Щелкунчик погрыз мебель, а свалили на нас всех, — дополнил Пушкин.

— Совершенно верно, Саня, — улыбнулся я. — Так вот, ваши предки сейчас выйдут из дома Чайковских и скажут, чтобы вы все валили домой… даже сами отведут или отвезут вас домой. Но это не так важно. Главное — наш дальнейший план действий. Он не особо поменяется. Вы лишь должны подушками сделать форму под одеялом, будто вы спите, укутавшись в нём. А сами валите из дома через балкон, окна — как хотите. Встречаемся в час ночи возле дуба с золотыми цепями.

— Златой цепью. Она там одна. — Пушкин посмотрел на меня и добавил: — Прости. Я забыл.

— Все поняли, что делать? — уточнил я.

Детишки кивнули.

И если мелких отвезли через пятнадцать минут домой их родители, то мне предстоял разговор с директором.

***

— Хиро! — рассердился Владимир Владимирович, который, естественно, то́же был приглашён в дом Чайковских. — Я, кажется, просил уладить вопрос со своими учениками и их родителями! А теперь стою посреди улицы!.. ночью, мать твою!.. снова выражаюсь неподобающе!.. И кто в этом виноват? — уже спокойным тоном спросил директор.

— Конечно же я, Владимир Владимирович. Но не спешите осуждать.

— Осуждать?!

— Расслабьтесь, хорошо? Я не меньше Вашего влип в эту историю. Но Вы здесь ни при чём.

— Как это я «ни при чём»?!

— Вот так это, — улыбнулся я. — Это княжеская школа магии, а не обычная школа. И случается всякое. Но если учитель берёт всю вину на себя, то директор может лишь пожать плечами. Я уже сказал, что всё под контролем. Дети на моей стороне. Мы уговорили Александру Андреевну днём. Попытались уговорить и ночью. Да, не получилось на все сто. Но на девяносто процентов вышло.

— Девяносто — это, можно сказать, ноль, если результат — моя пятая точка здесь, а не в кровати.

— Вы снова правы. Но не сто́ит быть таким пессимистом. Днём искали мелкого и не нашли. Ночью будут искать… и тоже не найдут. А всё почему? Да потому что Щелкунчик реально проходит испытание, о котором никто не знает… То есть знают, но не верят в это. Как минимум мама Чайковского не верит, что её сын проходит испытание. Поэтому и подняла на уши всю Петровку.

— Не городи чепуху! Ты ребёнок или учитель?! Какое, к чёрту, испытание?! Что ты вообще несёшь?!

— Я несу свет в Петровку. И благодаря испытанию… уже завтра мама Чайковского будет хвалить меня за то, что её сын стал лучше. Благодарить за то, что дети его любят ещё больше. Вы хоть знали, что никто не любит, когда на пикник собираются все дети и страдают все́ дети?

— Знал.

— А представьте, что дети больше страдать не будут. Больше не будет того прежнего Щелкунчика, которого все знали. Просто дайте мне шанс до утра. И я обещаю, что все забудут сегодняшний день и сегодняшнюю ночь. Кому как не Вам знать, что старое забывают, если новое изменяет положение старого в лучшую сторону. Кроме того, я обязательно скажу Александре Андреевне и Илье Петровичу, что Вы мне помогали. Что это по большей части именно Ва́ша заслуга.

Директора такие слова очень успокаивали. Ух, как же ему становилось хорошо.

— Ладно, Хиро… — присел Владимир Владимирович на лавочку. — Жду до завтрашнего утра. И чтобы без фокусов, ясно?

— Разумеется, Владимир Владимирович. Никаких фокусов. Никакого ничего. Завтра утром будете принимать извинения и слова благодарности от семьи Чайковских.

— Надеюсь, Хиро. Надеюсь, — еле сдержал улыбку директор. Как же он хотел, чтобы «Завтра» наступило прямо сейчас.

Если бы на этом всё и закончилось, то директор даже мог бы лечь спать. Но это невозможно. Директор тоже должен был принимать участие в поиске Щелкунчика, раз пропал ученик из его школы. Всё-таки я был ответственен только за свой класс. А Владимир Владимирович — за всех детей княжеской школы магии.

Однако совсем не подумал, что я хоть и был всего лишь учителем, но пропал-то ученик именно из моего́ класса. А это значит, что Хиро Мацумото тоже должен искать своего ученика.

Скоро час ночи, а я «тусовался» с директором и родителями моих учеников в саду Чайковских. Мы решали, кто с кем будет осматривать тот или иной участок Петровки.

Среди родителей были и те, кто не относился к родителям моих учеников. Об этом я узнал чуточку позже, когда меня отправили в команду Владимира Владимировича… а если точнее, то я сам предложил разделиться на пары и взял себе в помощники директора.

Так вот, на «делёжке» были родители учеников старших классов. Видимо, знакомых у Чайковских хватало и за пределами первоклашек. Хотя это и логично. У моей мамы была одна знакомая, у которой сын на двадцать лет старше меня. Я с ним даже на «Вы», поскольку он был физруком в моей школе. Вот такая вот знатная хрень.

А вы, возможно, в самом начале моей истории подумали, что я решал вопросы с физруком и трудовиком с помощью водки. Но нет, не решал. Всё было куда страшнее, но, сука, гораздо интереснее. Однако о таком рассказывать не буду.

Лучше вернёмся к директору, который хотел узнать, почему я подмигнул ему, когда уговорил Александру Андреевну разделиться на пары и взял к себе именно его.

Мне хотелось помочь мужичку с перенапряжением. То есть я придумал, как мне избавить его от ненужных хлопот.

— Заметьте, Владимир Владимирович, все свалили искать Щелкунчика, то есть Петю Чайковского. И мы с Вами тоже отправимся его искать… якобы отправимся.

После дополнения с «якобы», директор ещё больше обрадовался.

— Продолжай, — уже не скрывал улыбку мужичок.

— Так как никто не найдёт Петьку, потому что не найдёт… поверьте мне…

— Верю.

— …я буду следить за родителями. Когда они вернуться расстроенные сюда, мы с Вами объявимся уже со Щелкунчиком.

— С Петей, так?

— Именно. Получится, что Вы́ найдёте его.

— Ты же говорил мне про немного другой план, разве нет?

— Да, Владимир Владимирович. Но в связи с тем, что мы разделились на пары, мне пришла в голову более гениальная идея. То есть такая идея, где Вы предстанете перед родителями Чайковского настоящим героем, а затраты будут минимальными. Вам всего лишь нужно поехать прямо сейчас домой и лечь спать. — Мне нужно было как-то спровадить директора, поэтому я придумывал идеи на ходу. — Под утро я к Вам приду со Щелкунчиком, и мы поедем к дому Чайковских. Вот там Вы и расскажете, как нашли его. Я поддержу Вас. В общем, все будут довольны. Ну а Вы… Вы станете героем.

— Прекрасно, Хиро! — похлопал в ладоши директор. — Вот так бы и сразу. Значит, я могу ехать домой и спать?

— Да. Можете ехать и спать. И спите очень хорошо, чтобы утром были силы выслушать сотни тонн благодарностей от семьи Чайковских и от других родителей, которые узнают, что Петька теперь не грызёт мебель.

— Ну, Хиро, ну молодчина!

— Спасибо, Владимир Владимирович, — улыбнулся я и поклонился. — Ну всё, Вам пора. Мне тоже ещё нужно сбе́гать за Щелкунчиком.

— А где он, если не секрет?

— Секрет, Владимир Владимирович. Раскрою его завтра, когда всё закончится. И да, это и было то самое, про что я говорил.

— Что ты имеешь в виду?

— Я про то, что Щелкунчика, то бишь нашего Петьку проучил. Теперь он не будет грызть деревья и разбивать Вашу машину.

На этом я и закончил с директором.

Сразу же поспешил к детишкам, которые заждались своего учителя возле дуба.

***

— Ну и чего ты так долго?! — пошло детское негодование от всех одиннадцати сорванцов.

— Ты что, держишь нас за безруких? — начал Химик. — Да я сбежал из дому раньше, чем родители поехали обратно к Чайковским.

— И я, — поддержал Гоголян. — Как только мама уложила меня спать и закрыла дверь, я сразу же оделся и свалил через окно…

— Наделся, — поправил уже я.

— В данном случае Гоголян всё правильно сказал, — снова встрял Пушкин. — А вот ты — нет.

— Да идите вы лесом со своими надел, одел…

— Так ты сам начал!

— Саня, угомонись! Я понял!.. Понял. Не надо продолжать. У нас и так времени осталось немного.

— Доброй ночи, господа! — подключился с поклоном Кот.

— О, Скотт! Ты как раз мне и нужен. Можешь одолжить волшебный клубок, потому что мы снова потеряли Щелкунчика?

— Боюсь, на этот раз всё гораздо сложнее, Хиро.

— Что ты имеешь в виду?! — скрестил руки Пушкин. — Говори!.. или я… я…

— Он знает, что это ты ему цепь испоганил, — перебил я.

— Отрави́л! — эмоционально поправил Кот. — Не хочу помогать тем, кто отравой поливает мою златую цепь. — И Скотт отвернулся, тоже скрестив руки.

Я посмотрел на Пушку, на его руки. Глазами «попросил» встать прямо, сделать более мягкое лицо и попросить прощения у Кота.

Пушкин не стал перечить, что не только порадовало меня, но и облегчило весь процесс.

Мальчишка «отчаянно» выдохнул и сказал:

— Ладно, Скотт, прости. Я больше так не буду. Ты можешь помочь нам с поисками нашего друга?

— Могу, — снова активировался Кот. Видимо, он не так часто принимал извинения. — Но есть большая проблема. Как я уже говорил, всё гораздо сложнее.

— Ты это о чём?

— Хиро, твоего ученика похитил Леший.

— Леший?! Такой старикан с бородой?! — Я сразу вспомнил, что здесь он может выглядеть совсем не так, как я представлял его себе в своём мире. — То есть… как он выглядит?.. и где Щелкунчик?

— Клубок всё расскажет. Честно, я и сам уже спросил у Клубка. Но пусть расскажет он. Знаю только, что у вас, ребята, большие проблемы, — посмотрел Кот на нас всех. — Вы сильно разозлили Лешего своим походом на запретное озеро. И ладно бы вы плавали и не шумели. Но вы же начали шалить. Шумели… грызли кусты.

— Мы не грызли! — снова на эмоциях начал Пушкин. — Этим занимался Щелкунчик!

— Поэтому Чайковского и похитили.

— А… ну да. — И Пушкин заткнулся.

— А этого лешего… его, вообще, как зовут? — поинтересовался я.

— Так и зовут. То есть лешего и зовут Лешим. — Кот зевнул. — Ладно, Хиро, у меня ещё полно ночных задач. Даю тебе волшебный клубок снова. Но правила те же — как только найдёшь Чайковского, Клубок должен отправиться домой. Все подробности расскажет мой шерстяной друг. — И Скотт бросил волшебного всезнайку на траву.

Клубок ожил.

Кот учёный нырнул в свой дубовый телепорт, а мы уставились на проводника.

— Привет, друзья! — обрадовался шерстяной кругляш, что кому-то нужна его помощь. — Вы готовы отправиться на поиски Щелкунчика?

— Да! — обрадовались дети не меньше.

— Сперва нам нужно решить: как вы покинете Петровку?

Несмотря на спокойное «душевное» состояние волшебного клубка, лично я почувствовал лёгкий дискомфорт.

Наобещал всего-всего и детям, и взрослым, и самому себе, а в итоге должен с детьми свалить из Петровки. И конечно, единственный вариант — это надеть маски и перелезть через забор с плющом.

— Постой, постой, Клубок. Ты сказал: за пределами Петровки? — нервно уточнил я.

— Да. За пределами, — улыбнулся шерстяной кругляш. — А ты что, боишься покидать это место? Помнится, кто-то хотел найти…

— Я знаю, — пришлось перебить Клубка. — Не продолжай.

— А я и не собирался. Лучше подумай, как тебе пересечь границу с Петровкой, ведь мы отправимся в лес.

— В тот самый, который за плющом?! — начал скакать на месте Пушкин… от радости, разумеется.

— Да, Саня… тот самый. Так что можешь брать свои револьверы и готовиться к ночным приключениям.

— А они со мной, — сразу же достал Пушкин «две пукалки из жопы».

— Ты с ними постоянно ходил?!

— Нет, Димон. Но когда ты сказал, чтобы мы ждали тебя возле дуба, то я решил спрятать в штанах два своих красавца. Сразу предупреждаю, что буду использовать их только в самых крайних случаях. Обещаю.

— Ну хорошо. Сколько у нас… — я сам посмотрел на время. — Ага, полвторого ночи. Парни, нужно поспешить. Нам нужны маски. Маски у вас есть, но они дома, так?

— Да! — хором крикнули детишки.

— Значит, нужно вернуться и взять маски… раз уж мы отправляемся за́ пределы Петровки.

— Постой, Димон, — перебил Жук. — У нас маски есть. А у тебя?

— Я найду что-нибудь. На голову футболку надену. Кстати!.. — улыбнулся я. — А футболка прокатит? — спросил я у Клубка.

— Да.

— Парни, отмена. Никуда не идём. Наденем футболки на рожи и перелезем через забор. — У меня сразу возник вопрос, который не касался нашего дела. — Неужели ваш прошлый учитель был настолько тупым, что не додумался надеть на свою голову что-то вроде маски, штанов, майки?

— Поверь, Димон, прошлый учитель был гораздо умнее тебя. — Пушкин как всегда в своём репертуаре.

— Но не такой боевой и опытный по жизни, как ты, — поддержал меня Толстый.

— Спасибо… Лев, — посмеялся я, обняв пухленького. — Так куда нам идти? — обратился я уже к волшебному клубку.

— Ну… все ищут Щелкунчика у якобы запретного озера, — начал шерстяной всезнайка. — Предлагаю бежать прямо сейчас к мавзолею тёщи Василия Афанасьевича.

— Это что, к твоей не полностью мёртвой бабушке? — уточнил Пушкин у Гоголяна.

— Типа того, — скромно улыбнулся Гоголь. — Может, побежим уже? — не хотел мальчишка, чтобы дети долго «смаковали» полученную информацию, а потом дразнили мелкого некроманта.

— Вперёд! — И я сам ускорился в сторону мавзолея. Хвала мозгу, он помнил, где это «магическое сооружение».

Что касается шалунишки, который похитил Щелкунчика, — за время небольшой прогулки к забору с плющом мы узнали о Лешем всё, что нужно было знать на данном этапе.

Вы спросите: что именно?

Его внешность и дар.

Леший — существо неоднозначное. Палки вместо ног, и это я в прямом смысле слова. Мох на теле. Маленький рост. Мордочка старика, сбежавшего из «дурки». Какой-то необычный посох, позволяющий колдовать старому шалунишке.

Самое неприятное, что Леший мог запросто стать грибом, частью полянки, веткой… в общем, нереальная херня, которая делала наш «поход» более интересным и не менее опасным.

Возможно, это не все его «дары», но уверяю, этого вполне достаточно, чтобы усложнить нам задачу.

Я думал над тем, получится ли у нас «беспрепятственно» пройти через плющ. Но теперь понимаю, что плющ — это такая мелочь.

Всё, что нам понадобилось, — это реально надеть футболки на головы и спокойно перелезть через забор… что мы и сделали.

Оказавшись уже́ за пределами Петровки, я поздравил мелких с успешной операцией и подбодрил на дальнейшее путешествие по дремучему лесу.

Если честно, то подбадривал я больше себя, поскольку понимал, что Щелкунчика необходимо было вернуть до рассвета, а на часах уже стукнуло два ночи.

— Итак, парни, все готовы найти зубастика?!

— Да! — хором ответили мелкие.

— Клубок?

— Я тоже готов, Димон.

— Тогда погнали! — И я перекрестился… так, на всякий случай.

Глава 15. Дух леса

— Одно радует — родителей рядом нет, — посмеялся Пушкин.

Детишки поддержали мелкого. Однако радоваться долго не пришлось, потому что Пётр Великий закинул альтернативный вариант, но в другую сторону… как-то так.

— А что, если в этом лесу… ночью… нас тоже похитит этот Леший, а?

— Не каркай! — начал трястись Толстый. — Что-то мне в туалет из-за этих ужастиков припёрло.

— Ну начинается, — вздохнул Гоголян. — А потерпеть никак? Или ты маленький?

— Вообще-то, мне только восемь. Так что да, я ещё достаточно маленький. Равно как и ты, Гого-блян.

— Что ты сейчас сказал, жирный?! — пошёл в атаку внук бабки из мавзолея.

— Так, малышня!.. — крикнул я. — Вы снова за старое?! Успокоились. Ты, — указал я на Гоголяна, — взял себя в руки и перестал сердиться. А ты, — пришлось пихнуть Толстого, — шуруй в кусты и делай свои грязные делишки.

— А вдруг и меня похитят?

— Значит, потерпи. Окажешь всем неоценимую помощь.

— Димон, там кто-то шуршит, — дёрнул меня за рукав Профессор. — За тем деревом, — уточнил мелкий.

Я проглотил слюну.

— Э, Леший! Ты слышишь?! Я к тебе обращаюсь! Выходи! Нас двенадцать с половиной!.. и мы с оружием!

— Не думаю, что крики и угрозы оружием его как-то испугают, — шепнул Пушкин. — Попроси у него прощения за кусты на запретном озере и скажи, что мы больше не будем этого делать.

— Ты решил на мне отыграться? — поинтересовался я у Санька.

— Ну ты же меня заставил извиниться перед Скоттом. И я извинился, между прочим. Вот и ты давай… извиняйся перед Лешим.

— Щелкунчик — это тво́й друг.

— Нихрена, Димон. Он твой ученик. А ты его учитель. Вот и извиняйся за него сам. И вообще, ведёшь себя как баба.

— Да ты в конец охренел.

— Зачем вы явились в мой лес?! — пронёсся смешной голосок, который сразу же «разрешил» мой спор с Пушкой. Мне даже стало как-то спокойнее. — Неужто думаете, что я верну вам вашего друга?!

— Леший, это ты?! — задал я тупой вопрос.

— Ну конечно это он, — несильно ударил меня по ноге Пушкин. — Давай, Димон, — шёпотом подбодрил волосатик, — извиняйся, забирай зубастого… и сваливаем из этой дыры.

— И-извини, Леший. Мой ученик нечаянно погрыз твой куст. — Я обернулся к мелким и тихо сказал: — Пацаны, я не могу. У меня какая-то хрень выходит. Вы лу́чше знаете своего дружка, поэтому давайте, помогите. Толстый, может, ты?

— Я?! — удивился Лев. Мальчишка не испугался. Он удивился больше тому, что я решил довериться ему́.

— Да, ты. Поможешь?

— Ну ладно, — улыбнулся Толстый. — Но я буду действовать своими методами, хорошо?

— Не вопрос, — обрадовался я. — Вперёд.

— Леший, привет. Меня зовут Толстый. И я очень хочу, чтобы ты вернул мне моего друга. Чтобы ты вернул всем нам нашего друга. То есть он как бы друг для всех нас. Однако я бы сказал, что это было вольно принятое наше общее решение. Если бы не обстановка на Петровке, то мы бы вряд ли стали друзьями. Но хочу заметить, что Щелкунчик — тот парень, которого мы хотим вернуть — очень даже неплохой паренёк. И если говорить поточнее, то он мне даже нравится. Но нравится не в смысле, что я в будущем…

— Довольно! — крикнул Леший. — Ближе к делу… Толстый.

— Я бы хотел, чтобы ты вернул нам Щелкунчика. Но знаю, что ты не вернёшь нам его просто так. Поэтому хочу узнать: что нужно сделать, чтобы ты вернул нам нашего друга? Если ты ещё не придумал, то мы можем подождать. Но ждать мы будет не очень долго, потому что утром нам нужно вернуть Щелкунчика его маме. Её зовут Александра Андреевна… и она очень любит своего сына. Ну как и любая мать, наверное. А мы бы не хотели её расстраивать. Так что верни нам Щелкунчика. Но сперва скажи, что ты хочешь взамен. И хочу сразу предупредить, что мы не можем обменять Щелкунчика на кого-то другого из нас. Ну разве что Гоголяна или Саню Пушку.

— Ты вообще охренел! — взбесились оба «кандидата».

— Да, так даже будет лучше, — продолжил Толстый. — Можешь забрать их двоих, а нам вернуть Щелкунчика.

Я схватил Пушку и Гоголяна, чтобы те не надрали Льву зад прямо здесь.

От себя же добавил:

— Думаю, господин Леший сам знает, что он хочет взамен на Щелкунчика. Правильно?!

— Правильно, правильно, — посмеялся Леший. Это существо удостоилось даже выйти из тени.

Я бы не сказал, что ночью так хорошо всё видно, но луна просачивалась через кроны деревьев и кое-что мы видели. К тому же у всех были телефоны, а значит, фонарики никто не отменял.

К чему я всё это.

Дело в том, что Клубок достаточно точно описал Лешего. Ведь когда он вышел, мы увидели то самое существо из двух палок, мха, посоха и причудливой мордочки, может, лица. Тут я пас по части точных описаний.

Могу лишь сказать, что Леший — это знатная хрень маленького роста. И бояться его не сто́ило… как мне кажется.

— Твои друзья меня не интересуют, господин Толстый, — продолжил Леший так же уважительно, как и я обратился к нему. Правда, обратился он к мелкому, а не ко мне. Но да ладно. — Меня лишь интересует четырнадцатое сентября.

— А что там будет, позвольте спросить? — очень красиво и кратко отреагировал Лев. Молодец. Уважаю.

— Я играю в карты с лесной братвой, поэтому в лес ходить строжайше запрещено. Но в мой лес ходить нельзя и за неделю до игр, потому что идёт подготовка к ним. А вы нарушили моё правило.

— Мы его и не знали… учти это, пожалуйста, — осмелел я. Даже слова появились. Правда, не совсем качественные. Я бы даже сказал, что они были слегка грубоватыми по отношению к царю леса… или как там правильно.

— Учитель, который не знает таких простых правил. Ты точно учитель?

— Конечно, — заступился Пушкин.

— Он самый крутой учитель на Петровке, — поддержал Гоголян, чего я совсем не ожидал. Если честно, я не ожидал, что вообще хоть кто-то начнёт заступаться.

— Если сравнивать с прошлым учителем, которому отрубили голову, то этому учителю эшафот точно не по карману, — подключился Петрович, но понял, что сказал немного не так. Однако сразу же исправился: — Короче, Димон очень крутой мужик, который всего за два дня смог подружиться с нами. Так что прояви уважение, а иначе…

Ну… тут Петровича понесло, поэтому я быстренько стал на его защиту, чтобы Леший не учудил что-нибудь ещё.

— Леший, это не так важно. Я обычный учитель. Дети — мои. Им нравится быть со мной, а мне с ними. И мы хотим вернуть Щелкунчика. Вот и всё. Если мы тебя сильно обидели, то реально просим прощения. Мы не знали, что есть такое правило. Я, как уже сказал один из моих учеников, всего два дня в этом мире… то есть в этом… в Петровке… на Петровке. Сейчас началась среда, так что это уже третий день, если нужны точные подробности. Я бы обязательно изучил этот вопрос и ни за что не потревожил бы тебя. Да что уж там, — искусственно засмеялся я, — у моих учеников и у меня очень крутые дома. У нас есть даже бассейны. Нам твой лес нахрен не нужен. Отдай Щелкунчика, и мы вообще весь сентябрь не будем соваться в твой лес.

— А почему на территории Петровки есть твой участок леса? — снова встрял Пушкин с неуместным вопросом. — Разве Петровка не принадлежит нам?

— Меня не любит директор вашей княжеской школы магии. Видишь ли, я очень некрасиво себя веду. Нельзя даже ограбить магазин, чтобы набрать еды зимой. Я что, многого прошу?! Мне лишь нужна еда. А еды на Петровке полно. И она такая вкусная!.. — чуть ли не расплакался Леший. — Сладкая!.. Очень-очень сладкая! А такой еды в лесу не найти.

— Да она не такая полезная, как ягоды.

— Но она очень вкусная. А я на пенсии… можно сказать. Поэтому могу себе позволить всё что хочу. И я хочу сладости… зимой. Зимой вообще в лесу еды нормальной не сыщешь. Вот и я вынужден жульничать.

— Замётано. Ты нам Щелкунчика вернёшь, а мы тебе сладостей принесём даже летом, — протянул я руку, но потом резко убрал, так как Леший начал обнюхивать её очень странным способом.

— Ты так и не сказал: почему лес на территории Петровки принадлежит тебе́, а не нам? — снова начал Пушкин.

— Да какая разница! — перебил я. — Леший, ну так что?.. Мы договорились?!

— Ты хочешь принести мне вкусной еды, а я должен буду отпустить Щелкунчика? — уточнил Леший.

— Нет. Мы забираем Щелкунчика. Возвращаем зубастика его родителям. Те радуются. Я провожу занятия в своём классе. А после обеда бегу в магазин, закупаюсь… бегу к тебе. Встречаемся на этом месте.

— Так не пойдёт. Щелкунчик грыз мои кусты. А это полное неуважение к моему лесу… пусть даже на территории Петровки. Я был вынужден его наказать. — И Леший провёл язычком по губам.

— Что ты с ним сделал?! — напрягся я. Думаю, вы и сами поняли, какую картинку предоставил мозг моему воображению.

— Я намазал специальной мазью его зубки. Она устранила все дефекты. Теперь ваш друг не сможет грызть ничего твёрдого, пока я не выдам противоядие. А у меня его нет. Так что Щелкунчик обречён сосать, а не грызть.

— Ты гений, Леший! — обрадовался Пушкин. Волосатик хотел было обнять лесного волшебника, но тот пригрозил посохом.

— Кстати, эту технологию использует ваш директор.

— Ты про что?

— Про мою мазь, в состав которой входит разработанное мной лично вещество. Его используют и в чистящем средстве «Волшебная чистота».

Тут мозг напомнил про Скотта, который давал мне данное средство, чтобы я отмыл цепь.

Я даже вспомнил слова: «Хорошо отмывает отраву, вроде той, что на моей цепи. А некоторые умудряются с помощью него отмывать даже деньги. Но это совсем другая история.»

— С помощью этого вещества директор как-то отмывает деньги? — ни с того ни с сего выдал я.

— Именно, господин Димон! — оживился Леший. — Этот гад использовал моё вещество. Он продал его Дмитрию Анатольевичу. Тот поставил это вещество на конвейер. А теперь они оба отмывают деньги. Конечно, у Дмитрия Анатольевича есть и другие… способы чёрного заработка. Но я сейчас говорю про Владимира Владимировича, который получает очень и очень большие деньги благодаря моему веществу. И я бы закрыл на это глаза. Но ведь этот гад настолько зажрался, что обвиняет меня в мелких кражах еды зимними вечерками.

— То есть директор княжеской школы магии имеет дохрена бабла, но при всём при том не может простить тебе несколько сладостей, которые ты… берёшь на пробу в зимнее время, так?

— Именно, господин Димон.

— Называй меня просто Димоном. Господин — это лишнее. Слушай, так, может, мы что-то придумаем с Владимиром Владимировичем. Может, расскажем ему, что знаем о его… Хотя нет. — Тут я понял, что сморозил ещё одну хрень. Ага, расскажет. Да если такое рассказать, то меня быстро на эшафот отправят. — Короче, Леший, предлагаю следующее… Жук. — И я указал на своего мелкого помощника.

Все дети уставились на Жукова.

— А чего это вы на меня все уставились? Я что, самый крайний?

— Жук, помоги решить вопрос. Ты всё услышал. Как бы ты поступил?

— Я бы не трогал нашего директора. Этот мужик очень стрёмный, если говорить коротко. Лучше его не бесить, а то не помогут даже наши богатые родители. Вот как мы поступим: Леший отпускает Щелкунчика. Мы все радуемся тому, что Щелкунчик ничего теперь грызть не будет. Мы сами договариваемся с его родителями насчёт зубастых талантов. Родители нам поверят. А если нет, то мы вину берём на себя. Никаких упоминаний про Лешего. Он здесь вообще ни при чём. Димон же делает так, как и говорил. Иногда и мы сами будем навещать Лешего и приносить ему сладости. Леший будет разрешать нам гулять в лесу, а мы будем приносить за это сладости. Получится, что и Леший будет в выигрыше, и мы будем понимать, что, чтобы поиграть в лесу, нужно заплатить дружескую пошлину, то бишь сладости. Да, это звучит почти так же, как и сказал Димон, но уверяю, Леший, тебя никто не собирается обманывать. Кроме того, ты всегда можешь похитить Щелкунчика или кого-то из нас ещё раз, если мы вдруг тебя надурим.

Вот такие слова Лешему очень понравились. Да чёрт возьми, мне самому понравилось то, как Жук всё красиво изложил. Вот реально молодец. Ей-богу, талант от Бога… как бы это тавтологично не звучало.

— Ты можешь и о правилах в следующий раз рассказать, — подстроился и я. — Мы все как-нибудь после четырнадцатого числа к тебе завалимся, и ты расскажешь о правилах. Так будет даже лучше. Бассейн бассейном, а в лес тоже нужно ходить. Вот мы и будем из дома таскать сладости в твой лес и играть в нём. Можем даже с тобой играть и с твоей лесной братвой… если ты не будешь против такого. В общем, ты сам нам об этом расскажешь. Но что касается слов Жука, то я только за. Если тебе что-то не понравится, то ты всегда можешь снова кого-то одного из нас похитить. Лично я хочу мира с тобой, Леший. Ты, как мне кажется, очень даже крутой мужик… дед… короче, ты очень крут.

— Значит, я вам Щелкунчика, а вы мне завтра сладости? — ещё больше заулыбался Леший.

— Да. Сейчас даже на телефоне забью себе в пометки… то есть помечу в заметках, чтобы завтра после обеда купить сладостей и принести к тебе.

— Я завтра буду на озере. Можешь притащить сладости туда. Положишь рядом с тем кустом, где я похитил Щелкунчика.

— Замётано. Так мы договорились?

— Да, договорились. Ваш дружок сейчас дома спит. Я не собирался его похищать. То есть я похитил, да. Но сразу же и вернул. Вот только с зубами его немного поколдовал.

— То есть Щелкунчик сейчас спит в своём доме?!

— Ну а как же. Родители отправились его искать, а я вернул мальчишку домой. Сначала я хоте́л показать родителям их дитятко, но только без себя, а просто чтобы они заметили своего сынишку…

— Но…

— …но потом увидел, как ты подлизываешься к этому гаду, — недовольно пронёс Леший, смотря мне в глаза. — Димон, не нужно ему служить. Он тебя подставит так, что будешь плакать не за то, что тебя на эшафот ведут, а за то, что ты был подстилкой, о которую вытирали ноги. Хотя ты и сам это осознаёшь, но думаешь, что раз ты в этом мире, то нужно кому-то служить, чтобы не убили.

— Т-так ты всё знал?!

— Конечно знал. Я ведь не чудик из леса, а настоящий колдун. Клубок не расскажет, но именно благодаря мне он столько всего знает. Теперь он знает даже больше, чем могу увидеть я.

— Спасибо, Леший! — улыбнулся Клубок.

— Привет передавай Коту… учёному. Между прочим, это благодаря мне Скотта считают учёным. Комок шерсти хотел себе славы, поэтому я создал для него шерстяной клубок. И когда он начал помогать людям, то его решили прозвать «Кот учёный». Не спорю, он многое и сам изучает. Но видеть то, что видит Клубок — это моя заслуга. Если бы не я, то не было бы и Клубка. Если бы не Клубок, то не прозывали бы Скотта «учёным». Он был бы волшебным котом, который умеет читать и разговаривать. О нём бы быстро забыли.

— Почему тогда не обращаются к нему за помощью?

— Обращаются. Но обращается в основном директор. А я предупредил, что если будешь ему помогать, то я отберу Клубок, и тогда плакала твоя слава.

— Во как!.. интересно, интересно. Слушай, а нам реально нужно почаще с тобой общаться. Мне этот мир начинает нравиться.

— Мы тоже хотим! — подключились детишки.

— А нам можно после школы тоже что-то принести тебе на озеро? — спросил Пушкин за всех. — Ты бы нам что-то рассказал. У меня тоже полно вопросов касательно моих родителей и родителей моих друзей.

— Ты это на что намекаешь? — развернул Гоголян Пушкина.

— Да это я так. Ты тут ни при чём. — Саня посмотрел на Лешего и уточнил: — Ну так что́, можно?

— Можно, — кивнул Леший. — Раз мы договорились кое-как, то прошу всех удалиться. А тебе, — снова посмотрел колдун на меня, — лучше прислушаться к моим словам. Я не учитель, который учит, как жить. Но я, будем считать, друг, который хочет справедливости. И мне было неприятно слышать, как ты захотел возвысить этого гада перед родителями. Конечно, это твой выбор, Димон, но я бы не стал говорить, что Щелкунчика нашёл директор.

— А как тогда поступить?

— Спроси у Жука, если сам не способен думать, — пошутил надо мной Леший.

Хотя я бы сказал проще — он меня знатно подъебал.

На душе́ так паршиво стало. И ведь, сука, понимал, что Леший говорил правду. Но не мог так просто взять и отказаться от помощи.

С другой стороны, Леший прав.

Владимир Владимирович — это самый настоящий урод, который не оценит такой жест. То есть он его оценит, но сразу же о нём забудет, когда придёт новая проблема. И я это прекрасно понимал. Даже знал, что придётся снова что-то придумывать, чтобы задобрить гада.

Ну а если этого не сделать?

Не сделаешь этого, тогда дорога только одна — на эшафот.

Урод найдёт кучу причин, чтобы «отделить» голову от тела.

И всё же вам интересно, как поступил я.

Что же, мне тоже. Но об этом я сам узнал, когда вся эта ночная хрень закончилась.

Глава 16. Третьего не дано

Дети за два дня очень устали. Сужу по себе, ибо я хоть и не ребёнок, но тоже дико хотел спать.

Это я к тому, что, после необычного разговора с Лешим, мелкие отправились на заслуженный отдых в свои кроватки.

Они у меня молодцы, поэтому я даже не сомневался, что все всё сделают красиво — так, чтобы ни один из родителей не узнал об их ночной прогулке за пределами Петровки.

Что касается меня… тут немного сложнее.

Мне пришлось долго оправдываться перед самим собой и искать хоть что-то полезное в признании Владимира Владимировича героем этой ночки.

И вы знаете, вообще нихрена не приходило в голову.

Если смотреть на меня со стороны, то можно заметить учителя, который сидел в саду Чайковских и наблюдал за звёздами.

Но если смотреть со стороны меня самого, то внутри Димона шла борьба между инстинктом самосохранения и совестью.

Первый не хотел отправлять моё тело на эшафот, а вторая — не хотела, чтобы я признал директора героем, который нашёл Щелкунчика.

— Думаю, ты поступишь правильно, — напугал меня Леший.

— Ты всё-таки решил за мной шпионить? — улыбнулся я. Мне нужна была помощь со стороны. И, как подкалывал Леший, помощь царя леса была очень даже своевременной.

— Мне всегда интересно знать, чем всё заканчивается. Кроме того, обожаю наблюдать за людьми, которые борются со своим внутренним миром. Их лица напоминают безмятежного телёнка, который осознал, что с безмятежностью покончено.

— И что дальше с ним происходит? — с неподдельным интересом спросил я.

— Тут уже всё зависит от телёнка. Если он постоянно слушается свою маму, то есть зависит от чужого мнения, то всё очень плохо… для него самого.

— А если он слушает себя?

— Тогда есть шанс получить незабываемый опыт. Он может быть с приятным концом, а может и… с не совсем приятным. Но всё равно это опыт. Так что лучше слушать себя.

— Под не совсем приятным опытом… ты подразумеваешь эшафот?

— Это уже тебе решать, Димон, — улыбнулся Леший. Он прилёг на лавочку и исчез. Вот так вот просто взял и исчез. Может, слился с лавочкой. Но для меня Леший оказался невидимым. Вот и всё.

Я снова остался в полном одиночестве. Рассвет уже не за горами. Родители моих и не моих учеников пока что не вернулись.

Тут мне пришла ещё более дурацкая идея — поговорить с Чайковским и узнать, что он думает на этот счёт. Ведь если на то пошло, последнее слово за Щелкунчиком. И если он будет утверждать, что его спас учитель, а не директор, то я не смогу этому сопротивляться.

А мне это и не нужно.

Но ещё больше меня радует тот факт, что появится шанс оправдаться перед Владимиром Владимировичем, что всё пошло не по плану. Он, конечно, огорчится. Но будет рад, что ребёнок жив-здоров, и родители не дурят директору мозги.

В конечном счёте это была уже не такая и дурацкая идея, как оказалось.

Осталось только зайти в комнату к мелкому, чтобы всё «разузнать».

И если забраться в дом Чайковских не составило особо труда, поскольку окно на втором этаже было открыто, а рядом с ним росла ива, то насчёт разговора со Щелкунчиком пришлось повременить. И дело здесь не в том, что я зассал, а в том, что мелкого так-то и не было

— Ты что это, Леший, решил нас всех «надурить»?! — крикнул я в пустоту. — Это такие лесные шуточки у тебя?! Спрошу прямо: ты сожра́л мелкого?!

Да, в мою дурную голову снова полезли мысли о каннибализме, если Лешего можно было считать человеком.

Я обыскал весь дом, но Щелкунчика так и не нашёл… никого не нашёл. Хотя я и не хотел найти кого-то другого. Ещё мне не хватало увидеть Александру Андреевну, которая снова спросила бы, где её сын, и почему учитель княжеской школы магии рыщет в поисках её сына в её же доме, когда входная дверь заперта.

Тут зазвонил телефон. И угадайте, кто это был?

Грёбаный Владимир Владимирович, которому почему-то не спалось. Видимо, мужик что-то почувствовал даже на расстоянии.

Я трубку не брал.

Но, сука, пошёл второй звонок.

За ним — третий.

Когда тебе без паузы звонит один и тот же человек три раза подряд, это означает только одно — что-то случилось.

А если это звонит директор, то точно что-то стряслось. И самое обидное, что ненавидимый всеми человек в курсе происходящего… ну а как ещё объяснить звонок посреди ночи?..

Я проглотил слюну. Свайпнул белую круглую иконку звонка вправо. Выдохнул. Поднёс телефон к уху.

— Димон? — послышался знакомый детский голосок.

— Щелкунчик?! — удивился я.

— Да. Слушай, а что я делаю у директора дома? — шёпотом спросил мелкий.

— Стоп, стоп, стоп… Стоооп! — Я отдышался. — Постой, а почему ты звонишь мне с телефона Владимира Владимировича?!

— А с какого телефона мне звонить? Моего нет. Я в комнате. Если точнее, то в спальне, где на кровати храпит наш директор. На окнах почему-то лоза с шипами. Какое-то колдовство, блин. И двери в спальню закрыты. То есть мы оба внутри, но дверь закрыта изнутри. Ну ты меня понял, что я сказал?

— Д-да, к-коне… А ключ? — перевёл я тему, ибо не знал, что отвечать.

В голове некий туман. Я вообще не понимал, что происходило. И только сейчас начал понемногу догадываться, что это проделки Лешего. Лоза с шипами — это точно его работа. Не думаю, что у директора хватило бы «смелости» заниматься подобной хернёй в собственном доме… если это его́ был дом.

— А ты точно в его доме? — уточнил я.

— Не знаю. Но раз он спит на кровати, а над головой картина с его рожей, то думаю, что это его дом… как минимум один из.

— Логично. А где конкретно его дом? То есть… ты не мог бы выглянуть в окошко и сказать, что ты видишь?

Звонок оборвался. На дисплее показало — «нет связи».

Снова появился Леший.

— Димон, так не пойдёт, — сказал он.

— Что «так не пойдёт»? Ты о чём? — включил я дурака.

— Есть только два пути: либо ты говоришь директору всё как есть, либо не говоришь. Быть где-то посередине, пытаясь придумать новую уловку, не получится.

Мы оба понимали, про что Леший говорил. А ещё я понял, что всё-таки это его рук дело… от начала и до конца. Король леса хотел, чтобы я либо выглядел как шестёрка, либо дал понять Владимиру Владимировичу, что не буду ему подчиняться. Третьего Леший не хотел давать.

— Но ты же понимаешь, что́ меня ждёт? — снова включилась моя внешняя защита. Хотя внутренне понимал, что лучше рассказать всё как есть. — Думаю, что эшафот — это то, что меня ждёт в самом начале. А потом…

— Ты так далеко не забегай, — посмеялся Леший. — Тебе нужно думать о сегодняшнем дне. Если ты дашь злу развиваться дальше, думая, что тебя это никак не коснётся, то поверь, ждёт и тебя и твоих учеников горькое разочарование.

— А разве разочарование бывает сладким?

— Не уходи от темы. Я проведу тебя к месту, где спит Вова, а рядом сидит маленький Петя. Ты поднимешься на второй этаж. Откроешь дверь, которую я освобожу от «оков». Разбудишь директора… — Леший вздохнул. — И расскажешь ему правду. Я решил, что так будет лучше. Ты не только не согласишься с его условиями, которые сам же ему и предложил, но и расскажешь, что все дети знают про Лешего, и про то, как он лишился своего участка земли на Петровке.

— Но ты же…

— Конечно, я здесь появляюсь, — перебил Леший моё «перебитие». — Но не чувствую себя свободным. Понимаешь? Это ведь совсем разные вещи, Димон.

— Понимаю, — опустил я голову. — А ты поможешь мне?

— С эшафотом?

— С ним, с ним. — Я прикусил нижнюю губу. — Не потому, что я зассал. Нет. Это, скорее, похоже на шпаргалку, которой студент не воспользуется, но ему будет легче, если она с ним будет на экзамене.

— Понимаю тебя, Димон. Хорошо. Так и быть. Но и ты не подведи. От того, как ты поведёшь себя прямо сейчас, будет зависеть и то, как поведу себя я, когда тебя отправят на эшафот… если отправят.

— Ты настолько уверен, что этого может и не быть, что даже вставляешь «если»?

— Конечно, — улыбнулся Леший. — Я знаю директора чуточку лучше, чем ты. Поверь мне на слово.

— Даже спорить не буду. Верю без всяких клятв. Значит, как я понял, ты хочешь, чтобы я высказал ему в лицо всё, что я о нём думаю, так?

— Было бы неплохо. Но, думаю, ты не сможешь. Однако этого я и не просил. Мне хочется, чтобы ты отдался своим чувствам, а не своей хитрой натуре. Конечно, у каждого человека есть свой личным демон внутри, который советует позаботиться о себе. Но я рекомендую подумать и о своих учениках, с которыми у тебя наладилась связь. Ты вернёшься в свой мир через месяц, а дети останутся здесь с этим чудовищем.

— Через месяц?! Но Клубок говорил, что через год я…

— Через год, через месяц — какая разница. Ни Клубок, ни я не знаем, когда точно ты вернёшься домой… и как вообще это будет. Многое зависит от твоего преподавателя по истории. И от его машины времени. Но времени не так и много. И когда тебя не станет… на этой планете, — уточнил Леший, — тогда дети снова будут страдать. А ты видел, во что они превратились, пока жили без тебя.

— А при чём тут я?

— При том. Это необычный мир. И создан он по образу и подобию того, о чём думал Николай Васильевич. Но и ты помог ему и его МВГНВ за последние полгода. А раз ты помог, значит, ты тоже участник сего действа.

— Откуда ты всё это знаешь?

— А откуда Клубок всё знает? — Не дожидаясь ответа, Леший продолжил: — Ты же слушал меня в моём же лесу. Я говорил об этом. И раз Клубок был создан мной, то и с помощью моей силы он может знать то, чего не знают другие. Конечно, я говорил, что он может знать и больше, но это совсем другая история. Главное — в этом мире есть кто-то, кто знает про тебя. И одними из таких «знатоков» являемся мы с Клубком. Но и мы подвержены изменениям, которые от нас не зависят. Поскольку главной здесь является машина времени, впитывающая в себя всё, с чем взаимодействует её создатель.

— Николай Васильевич, так?

— Угу, — кивнул дух леса. — И его помощник. Ты. И даже несмотря на то, что время зде́сь и та́м идёт не совсем одинаково, машина времени продолжает черпать опыт у создателя и помощника в режиме онлайн, как у вас тут принято говорить.

— То есть всё, что происходит и здесь, влияет на то, что будет происходить здесь дальше, а не только то, что впитала в себямашина времени за время жизни в моём мире?

— Совершенно верно. И если ты зде́сь поступишь благородно в чём бы то ни было, то это отразится на дальнейшей твоей судьбе здесь же. И на самой машине тоже. Может, она захочет изменить пространство и время, сделав так, что тебе останется здесь быть всего пять минут. А может, сделает так, что ты здесь останешься на сто лет.

— На сто… лет?!

— Ой, только не надо закатывать глаза. Ты хороший парень. Зачем тебе это делать. Пускай закатками занимаются бабушки. А тебе пора делать то, о чём мы говорили. — И Леший протянул рукой так, что я только сейчас заметил, как мы стояли у порога ещё одного дворца, если можно так выразиться.

— Дом Вовы? — махнул я головой и подмигнул Лешему.

— Действуй. — И царь леса исчез.

Он так и не ответил на мой вопрос, но зачем мне это, если и так было ясно, что на втором этаже спит тот, кого я не прочь был и задушить.

Честное слово, мне уже хотелось задушить этого мужика, чтобы всего этого не было. Но тогда снова начнутся проблемы, за которыми последуют наказания. Хотя вариант не такой и плохой. Если вдруг мне придёт в голову идея сдохнуть, то сдохнуть лучше вместе с директором, чтобы дети могли дышать спокойно… до момента прихода нового урода.

Думаю, вы сами видите, сколько у меня в голове мыслей.

Так работает страх и инстинкт самосохранения.

И чем ближе я был к спальне Владимира Владимировича, тем сильнее ощущал внутреннее напряжение. В груди так и билось лихорадочно какое-то маленькое существо, не желавшее выходить наружу.

Это внутреннее существо напоминало самого́ директора, который не желал выходить на свет и решать проблемы. Он хотел, чтобы их решил Хиро Мацумото или кто-то ещё… но только не он сам.

Вот и внутри меня сидело нечто подобное, которое не хотело вылезать на свет и что-то там высказывать директору.

Да если бы даже там и не было этого сумасшедшего, то от одного только вида его интерьера нормального человека бросило бы в пот.

Какой придурок будет развешивать свои портреты на каждом углу. Поправка — через каждый метр стены.

Возможно, только очень озабоченный чем-то или кем-то… например, собой.

Но от этого вовсе не легче тем, кто очутился в таком доме.

Вот честно, ощущение, будто ты находишься в музее психопатов, где хозяином данного учреждения является один из них.

Я ещё раз перекрестился. Глубоко подышал, когда поднялся на второй этаж.

Сложно было ошибиться, потому что, как ни странно, на втором этаже отдраенный до блеска белый коридор вёл к одной лишь двери, мало чем отличавшейся от бархатной синей двери с золотыми узорами в княжеской школе магии — это я про вход в кабинет директора, если кто-то забыл.

Открыв дверь в спальню, которая, о чудо, открылась без каких-либо проблем, я увидел Щелкунчика. Мальчишка очень обрадовался моему появлению. Что касается директора — мужчинка жадно «всасывал» воздух, идущий из оконных щелей.

— Пошли отсюда, Димон, — шепнул мелкий. — А то я сейчас задохнусь. Этот храпун весь ветер втянул в себя. Даже тот ветер, что вышел из его рта, он тоже втягивает. Это уже второй круг. Если бы так было и дальше, то на третьем круге мне пришёл бы капец.

— Понимаю, — судорожно улыбнулся я. — Но нам придётся его разбудить, — пришлось быстро проговорить, потому что силы были на исходе. И снова необъяснимая хрень, которую очень тяжело понять и принять.

— Зачем? Он же храпит. Его только удар с ноги по лицу разбудит, и то со второй попытки.

— А ты укуси его за ногу.

— Не могу. Когда я уснул в кустах… ну там, на озере, то проснулся уже здесь. Я хотел перегрызть лозу с шипами, но не смог. И двери не смог перегрызть. Вообще ничего не смог перегрызть. Знаешь, этот дом на меня как-то плохо влияет. Думаю, он лишает сил тех, кто в нём находится.

— Ты в этом уверен? — решил я пока что не говорить Щелкунчику правду.

Про себя подумал, что Леший хочет через меня передать извинения Щелкунчику за мазь, которая лишила его «зубного дара». И вот этот момент уже куда интереснее. Ведь получается, что и Леший не до конца чист. То есть он тоже имеет слабости, но не хочет их признавать… как бы там красиво до этого не втирал про «высокую культуру» и совесть.

— Конечно уверен. Что за вопросы. Я всё перепробовал, но ничего не вышло.

— Ладно, я сам. Нам всё равно нужно его разбудить и всё рассказать. Думаю, тебя тоже ждёт сюрприз, если ты вдруг не знаком с Лешим.

Я не буду пересказывать всё то, что мы с вами уже слышали. Скажу лишь, что и Щелкунчик, и директор школы, и даже Леший, который зашёл в гости к Владимиру Владимировичу, были удивлены тому, насколько правдиво я всё выдал.

И если в первые секунды после моего рассказа директор ржал как сука, потому что хоть и удивился, но всё же не верил до конца услышанному «бреду», то при появлении Лешего Владимир стал обычным Вовчиком.

— Леший?! — испугался директор. Мужчина сжал одеяло. — Так это твоих рук дело?!

В данном случае директор имел в виду моё настоящее имя и место жительства. Раз уж он узнал, что я не Хиро Мацумото, а обычный Димон, который появился в альтернативном мире, то почему бы и не спросить у Лешего то, что он спросил.

— Отчасти, — улыбнулся дух леса.

— В смысле?! — Тут уже удивился и я. Подумал, что Леший что-то недоговорил мне.

Но оказалось, что король дремучего леса лишь объяснил Владимиру Владимировичу действие машины времени.

И знаете что?

Леший слегка приврал.

То есть царь леса сказал, что некая волшебная машина времени управляет этим миром. И что я являюсь частью этой машины. Так что… если меня вдруг убьют, то и машина времени пострадает. А это повлечёт за собой разрушение этого мира.

Смекаете?

Все отмытые деньги нашего Вовки будут уничтожены, что приведёт к бессмысленному существованию его жалкой душонки, если она у него ещё осталась.

В общем, Леший наплёл директору много интересного, что должно было спасти меня от эшафота.

Но помогло ли всё это?

Глава 17. Хитрый мужик

Тут есть несколько версий. Но я остановлюсь на самой простой: кто скажет правду, когда находится в невыгодном положении?

Сами подумайте: зачем директору говорить, что меня ждёт смертная казнь, даже если это правда?

А вдруг я решу, что раз мне нечего терять, то почему бы не убить директора перед своей смертью.

Вот поэтому Владимир Владимирович охотно дослушал байку Лешего и сказал:

— Ребята, всё это очень интересно, но у меня полно других дел. Если не хотите признавать, что я нашёл Щелкунчика, то и не надо. Я как-нибудь переживу это. И если на этом всё, то прошу удалиться. Мне ещё сегодня необходимо встретить Дмитрия Анатольевича. Он приезжает в среду. А сегодня как раз среда. Так что простите, но я пошёл собираться.

Вот так вот закончил Владимир Владимирович. Как говорится, ни тебе здравствуй, ни до свидания.

Что у него на уме — хрен его знает. Но если отбросить директора, то моя речь была достаточно хорошей. Я и сам очень гордился ею. Даже как-то легче стало на душе́.

— После обеда можешь не нести сладости, — остановил Леший меня и Щелкунчика, когда мы покинули «владения» Владимира Владимировича.

— А чего вдруг?

— Ты, может, не слышал, но я повторю: Вова никому не поверил. Ни тебе… ни мне… — Леший почесал лоб. — Советую готовиться к худшему сценарию. Поговори со своими учениками, пусть они помогут тебе талантами, которыми наделила их природа.

— Всё так плохо? — скривил я губы.

— Не знаю. Но унывать точно не сто́ит. Всегда есть запасной план. Вот и реализуй его. — Леший прокашлялся. — Сперва придумай его, а потом… реализуй. — И дух леса снова исчез.

— Охренеть! — развёл я руками. — Спасибо, Леший! — с сарказмом крикнул я в пустоту, где исчез лесной «проказник». — Не хочешь ко мне на кофе заглянуть? — предложил я мелкому. — Там печенье какое-то есть и что-то ещё из сладкого.

— Уже нет, — опустил голову Щелкунчик.

Я сразу же вспомнил, что вчера после уроков детишки пошалили в моём доме. Мы же только на улице «веселились». Потом к соседу пошли, но нас оттуда культурно послали. А вот внутрь дома я так и не зашёл.

— Представляю, что вы там устроили мне, — улыбнулся я, чтобы Щелкунчик расслабился.

Малышу реально стало полегче.

— Да нет, там всё нормально, Димон. В ванне скользко, но это легко убрать. В диване ещё одна подушка безопасности, но и с ней можно разобраться. Заменишь потом чехол диванный. Ах да, про кофе и сладости. — Чайковский прикусил нижнюю губу. — Нам надо в магазин заскочить… или ко мне домой. П-потому что у тебя из еды остался только творог.

— Тогда творожок поедим со сметанкой.

— А она как раз на полу в ванной. Ну это то, что я и имел в виду, когда говорил про скользкий пол. Прости.

— Ты ведь со своей братвой шалил. Но раз она пришла почти в то же время, что и я, то до этого хозяйничал в доме ты, так?

— Ну да… получается, что я, — начал Щелкунчик рисовать правой ногой дугу на земле. — Если ты намекаешь на сметану в ванне, то я здесь почти ни при чём. Это Пушкин натолкнул меня на эту идею…

— А ты её выполнил, — перебил я.

— Это уже совсем другое. — Чайковский покраснел. — Но ты прав. Да, я выполнил. Если не углубяться… угрублятство…

— Углубляться.

— Если не углубляться в детали, то можно всё валить на меня.

— Ничего страшного. Всё нормально, — прижал я к себе мелкого. — Что ж, тогда предлагаю посмотреть какой-нибудь мультик, раз не осталось еды в доме. Школа всё равно только через два часа.

— А как же родители?!

— Подумаем у меня дома. Может, ты позвонишь с моего телефона, и они к нам наведаются. Попросишь, чтобы они принесли немного сладостей к чаю… к кофе…

— Отлично, — обрадовался Петька. — Ты уж извини нас за всё, Димон. Меня первого. Знаешь, не буду оправдываться, но когда мы все вместе, то начинаем творить всякую ерунду.

— Я знаю.

Минутная пауза.

— А хочешь, я помогу тебе убраться? — предложил Щелкунчик, когда мы пришли к моему дому.

Я открыл дверь в дом и сказал:

— Буду только за.

Однако ещё один приятный сюрприз ожидал нас в гостиной.

Что бы это могло быть, м?

Дам подсказку: кто́ бы это мог нам устроить?

Леший, как мне кажется, решил поблагодарить меня за прямой разговор с Владимиром Владимировичем. Дух леса не только убрал все ловушки, но и восстановил мебель… диван, например. А для меня этот шикарный диван являлся неотъемлемой частью отдыха. За это огромная благодарность Лешему.

— Димон! — крикнул Щелкунчик.

Мальчишка, когда мы только вошли, сразу же побежал к холодильнику. И когда он позвал меня, я понял, что Леший подкинул что-то съедобное.

— В холодильнике есть что-то бо́льшее, чем ничего?! — с улыбкой поинтересовался я.

— Ага. А ты откуда знаешь?!

— Всё-таки умею читать мысли, — спокойно ответил я, подойдя к мелкому. Лично заглянув в холодильник и увидев там зефир, я добавил: — Глянь в тумбе, есть там кофе? И если есть, то сейчас заточим зефирки с кофейком.

Мне было так хорошо и спокойно, что я на какое-то время даже забыл, что Владимир Владимирович разберётся с Дмитрием Анатольевичем, а потом займётся мной. Возможно, это и было то самое безмятежное состояние, в котором пребывают «оранжевые» монахи, живущие в горах.

Кажется, я полностью познал слова Скотта, который считал, что мне ещё далеко до такого просветления.

— Если Леший на сегодня нас простил и нам не нужно нести никакие сладости после обеда, то мы бы могли стать шпионами на какое-то время…

— Ты хочешь навредить директору? — прямо уточнил я.

— А ты нет?

— Хочу. Но нужны все ребята. Нам двоим будет сложно.

— Это да. Кроме того, мой дар пропал. — Щелкунчик над чем-то задумался. — Неужели я так плохо себя вёл, что Леший решил избавить меня от возможности что-то перегрызть? Нет, я, конечно, рад, что теперь никто не будет злиться… и даже другие родители не будут искусственно улыбаться, когда обвинят в бедах на пикнике всех детей, зная, что во всём виноват лишь я один. Но нельзя же так просто взять и лишить меня зубастых способностей. Ты как считаешь?

— Уверен, Леший пошутил, когда говорил, что нет противоядия. Думаю, мы найдём способ вернуть тебе твой дар. Однако сейчас представь, что это пойдёт тебе на пользу. Я даже могу рассказать маленькую историю, если хочешь.

— Конечно хочу, — промямлил Щелкунчик, жуя зефирку.

— Мой, можно сказать, дядя давно ездит на хорошей тачке. Хотя есть гораздо круче машины. И он как бы рад своей красотке, но не ценит её… не ценил, извиняюсь. А оценил он свою тачку только тогда, когда она сломалась и ему пришлось ездить две недели на драндулете его бати. И знаешь, когда дядя снова сел за руль своей красотки, он так обрадовался ей, что взял меня с собой в большой город… в Москву, что в моём мире. Мы целый день катались на ней. И я понял, что ценить то, что имеешь, получается только тогда, когда это теряешь… когда тебя лишают этого на какое-то время. А было бы здорово ценить это всегда. Но увы… на такое способны лишь единицы.

— Ты хочешь сказать, что когда я верну свой дар, то перекусаю всю Петровку?

Вздохнувши, я улыбнулся и сказал:

— Да. Именно это я и имел в виду.

— Так бы сразу и сказал, — прижался ко мне Щелкунчик, попивая кофеёк.

Я не стал исправляться.

А зачем, если мелкому было хорошо.

Пусть думает то, что хочет, абы не плакал, что дар его пропал на неопределённый срок.

— Слушай, а я тут подумал… — начал мелкий.

— Ну-ну, говори.

— Ты рассказывал Владимиру Владимировичу про Клубок, мол, этот шерстяной кругляш помог отыскать меня.

Тут я сразу же вспомнил, что Скотт просил ни в коем случае не говорить про Клубок директору. Но с другой стороны, я же и не сказал, что Клубок у Скотта.

— Может, нам у Клубка спросить, как отыскать эликсир, который избавит директора от мыслей, которые крутятся у него в голове? — продолжил Щелкунчик. — Это я насчёт тебя, Димон. Чтобы у Владимира Владимировича не было мыслей дурных в твой адрес.

Идея хорошая. Ничего не скажешь. Попробовать стоило. Вряд ли мы добьёмся чего-то позитивного в этом направлении, но попробовать всё равно нужно.

Как говорил мой дед, перед тем как бухнуть: «Если не попробовать, то шансы на хороший день нулевые. Если попробовать, то шансы на хороший день либо нулевые, либо охуенные. То есть появляется некое разнообразие. Так что пробуй… и тогда обязательно привлечёшь в свою жизнь разнообразие.»

Как только мы подъели, я предложил на этом и остановиться, то есть никаких мультиков. Щелкунчик поддержал.

Через полчаса мы пришли к дому Чайковских.

— Что-то я волнуюсь немного, — сжал Щелкунчик мою руку своими пальчиками.

— Расслабься, — позвонил я в дверь. — Сейчас твоя мама увидит, что сынуля жив-здоров, и всё закончится.

Долго ждать не пришлось. И хоть дом Чайковских был огромным, мы отчётливо слышали, как «каблуки» спускались по лестнице и бежали, чтобы открыть дверь.

— Сынок! — расплакалась Александра Андреевна. Она обняла мелкого… расцеловала, хотя тот и сопротивлялся.

— Ну мам, хватит! Не позорь меня перед Хиро Мацумото!

Нужно отдать должное, Щелкунчик очень быстро переключился с Димона на Хиро Мацумото. Однако это уже не так важно, ведь о моей тайне знал директор. А это, на минуточку, тот человек, который может озвучить данную новость на всю Петровку. Не знаю, правда, какая в этом выгода, но он может… В целом, это то, что я хотел сказать.

— Вот видите, Александра Андреевна, Ваш сын в порядке. Я говорил, что ему ничего не угрожает, и что утром он будет дома…

— Знаете, Хиро Мацумото, нужно сперва с родителями договариваться, а не делать то, что Вам вздумалось! — по-прежнему злилась на меня дамочка. Она посмотрела на Щелкунчика и спросила: — С тобой всё хорошо, сынуля?!

— Мам, ну хорошо… хорошо. Чего ты снова начинаешь. Хиро Мацумото сказал же, что взял меня на обучение. И вот я дома. А ещё я не могу жевать всё подряд. То есть я не инвалид, но теперь на пикнике другим родителям не придётся улыбаться тебе в глаза, а про себя думать, какой у тебя сын плохой, что покусал всю мебель, а отдуваются все дети.

Мелкий, прямо говоря, разъебал свою мамашу. Красавчик. Сказал всё та́к, как есть. Без лишних прикрас. Мне даже смешно стало, когда я увидел личико Александры Андреевны, которой её же сын говорит то, о чём все знают… и больше порадовало, что знает её сын. Дамочка ведь думала, что её сынуля слишком тупой, чтобы это понять. А тут вышло, что сын не только это понимал, но и высказал всё на глазах у своего учителя.

Ну красавчик, что тут скажешь. Не могу не повторить это снова, ведь так и есть.

— И не ругай моего учителя, слышишь? — добил мелкий свою мамашу. — Он мой лучший друг. Он помог мне. И я ему очень благодарен. Где папа? — переключился Щелкунчик, чтобы мама не устроила псих-атаку.

— П-поехал отвозить дир…

— Скажи, что я в школе, — перебил Щелкунчик. — Скажи, что у меня всё хорошо. И скажи, что не нужно за меня переживать. Я сейчас посижу на уроках, а потом приду домой и мы с ним поиграем в саду, как и договаривались на среду. Хотя нет. — Мелкий задумался. — Скажи, что после уроков я буду занят и поэтому вернусь вечером.

— Ты снова покидаешь нас?!

— Ну мам, не начинай. Ну я же сказал, чтобы ты не плакала и не позорила меня перед учителем. Всё у меня хорошо. Если бы Хиро Мацумото был бы злодеем, то он бы не стал меня проводить до дома и выслушивать твои плакучие обвинения. Хиро заботится обо мне. Мы с ним друзья. Он даже разрешил с ним дружить так, как я дружу с папой. То есть я могу с ним на «Ты». А это, как он сказал в первый день, ещё нужно заслужить. И вот я заслужил. Так что скажи папе, что у меня всё хорошо и я приду вечером. И скажи, что я действительно не кусаюсь. Пусть знает, что за восемь лет никто ничего не сделал, а Хиро всего за один день сделал всё, что только можно было сделать, чтобы я не вредничал. Всё, мам, мы пошли. Не плачь. — И мелкий развернулся.

Я смотрел на мамашу. Та смотрела на меня. Искра, буря…

— Хиро, ты чего там встал?! — крикнул мелкий.

— И-иду, — улыбнулся я. — До свидания, Александра Андреевна. И да, скажите мужу всё так, как попросил Вас Ваш сын. Спасибо. — И я тоже побыстрее свалил с порога.

— Ну как, круто я выдал? — спросил мелкий, когда мы отошли от дома его родителей на приличное расстояние.

— Вообще огонь. Красавчик. И даже не забыл про Хиро вместо Димона. Здесь тебе отдельный респект.

Послышалось, как приближается чья-то машина.

Мы обернулись.

— О, батя едет, наверное. — Щелкунчик прищурился. — А нет, он с мамкой. Ну капец. Сейчас снова что-то начнут. Димон, потерпи.

— Да я не волнуюсь, — затянуто проговорил я, присматриваясь, кто за рулём, а кто сбоку. — А это не мамка. По-моему, это вообще какой-то мужик.

— В смысле? — И мелкий снова присмотрелся.

— Блядь, это Владимир Владимирович!

— Точно. И что он хочет, интересно. Неужели рассказал родителям правду про тебя?

— Что я из альтернативного мира?

— Ага. Хотя не вижу в этом большой тайны. То есть я хотел сказать, что моим родителям пофиг на то, кто ты такой.

— Я так не думаю. Уж твоей мамке то точно не пофиг. Особенно если учесть, что пацан из альтернативного мира — это учитель её сына. Мало того, он ещё и похищает её сына.

— Вообще, да. Ты прав. Блин, тогда у нас проблемы.

Машина подъехала. Вышел директор. Отец семейки Чайковских почему-то остался в машине.

— Пётр Ильич, не могли бы Вы сесть на моё место? — кивнул головой Владимир Владимирович на пассажирское сиденье.

Боковое стекло в машине было открыто, поэтому батя Щелкунчика всё слышал. Именно поэтому директор так уважительно обратился к мелкому, я думаю.

— Да, конечно, — согласился Щелкунчик. Настроение у парнишки слегка упало.

Боковое стекло закрылось, когда Петька оказался в машине.

— Я в тебе очень разочарован, Димон.

— Я в тебе тоже, — решил и я на равных.

А что мне терять уже?

Этот хер может всё, поэтому и я буду вести себя так, будто могу не меньше.

— Ты наглеешь не по дням, а по часам, как говорят мои друзья.

— Это те, что мазью Лешего спекулируют? — продолжил я свою атаку.

— Один очень хороший человек, которого я сильно любил, сказал, то есть сказала, что я занимаюсь не очень хорошими вещами. И мне пришлось её сделать дурной. Ты же не хочешь оказаться в психушке? Ведь я убивать тебя не стану. Нет, я сделаю лучше. Я поступлю с тобой так, как поступил со своей женой. И поверь, никто мне не помешает. Даже напротив… мне помогут.

— Это угроза?

— Думаю, такой вопрос здесь неуместен. Ты и сам знаешь, зачем я говорю всё это. Но я пришёл сюда не за этим. Ты забудешь о том, чем я занимаюсь, а я забуду о том, что ты мне наговорил. Ты не попадёшь в психушку, а я не буду делать лишние движения, чтобы тебя туда отправить. Как видишь, при любом раскладе страдаешь только ты. Но я добрый, поэтому предлагаю два варианта: либо ты не суёшь свой нос в чужие дела, либо тебя все считают психом. Уверяю, второе сбудется. Тебя не просто будут считать таковым. Нет, ты действительно таковым станешь. И да, родители Щелкунчика, как ты его называешь, знают, что спас его я. Это нужно принять к сведению. Александра Андреевна выслушала тебя, но ничего не сказала.

— Ты слышал наш разговор?

— Мы с её мужем стояли за дверью. Машину я припарковал в саду, чтобы не смущать тебя со Щелкунчиком.

— А почему тогда на другой приехал?

— Не я, а отец Щелкунчика. Это машина Ильи Петровича. Моя же по-прежнему «загорает» в саду Чайковских. Думаю, там ей будет лучше. Мало ли, вдруг твои ученики снова захотят нечаянно разбить мою рабочую машину.

— За «нечаянно» бьют отчаянно.

— Вот именно, Хиро Мацумото. За «нечаянно» бьют отчаянно как пацанов из альтернативного мира, так и японских учителей из нашего. Так что подумай над моими словами. Уверяю, Леший не всегда будет рядом. Однако тебе он и не нужен. Наслаждайся дарами Петровки, пока не вернёшься в свой мир. А про мою деятельность забудь… если не хочешь проблем… реальных проблем, Димон. — И директор постучал по капоту.

Илья Петрович указал своему сыну на дверь и мелкий вышел из машины.

— Удачного дня в княжеской школе магии, Пётр Ильич, — искусственно улыбнулся директор.

Когда он и батя Щелкунчика уехали, мелкий спросил:

— Ну чё там? Что хотел этот хрен?!

— Сказал, что это он спас тебя. Видимо, что-то наплёл твоим родичам.

— Ну про это я тебе и сам расскажу. Батя как раз и говорил со мной на эту тему. А что-то ещё сказал?

— Угрожал отправить меня в психушку.

— Вот козлина! — не на шутку завёлся Щелкунчик. — Надо ему отомстить, Димон. Так нельзя оставлять. Срочно идём за Клубком… хотя нет, никакое зелье нам не нужно. Мы замочим гада другим способом. То есть мы его замочим, а не сделаем так, чтобы он всё забыл.

— А чего ты так завёлся?

— Да этот урод сказал, что ты гной, который по ошибке здесь. И сказал, что он решит эту проблему. Сказал, что ты псих. Наплёл что-то про документы, мол, не может тебя убрать из школы, и не может отправить на эшафот. Но сказал, что будет делать всё возможное, чтобы отправить тебя в какой-то диспансер. Как я уже понял из твоих слов, он наплёл родителям, что хочет отправить тебя в психушку.

— Урод выкрутился так, чтобы отправить меня в эту психическую хренотень, если буду и дальше буянить, — продолжил я речь Щелкунчика. — Он так и сказал, что если не перестану, то место мне не на эшафоте, а в психушке. Ох и тварь!

— Да-да, так и есть. Надо его мочить. Самое неприятное, что теперь мои родители считают этого говнюка настоящим героем, который спас меня из рук психа. А из-за того, что тебя нельзя по каким-то придуманным на ходу документам отправить на эшафот, этот мудак вынужден тебя терпеть. И родители мои должны терпеть. А я знаю свою маму. Она сейчас будет обзванивать всех знакомых и рассказывать про то, какой ты урод и псих. Димон, нужно что-то делать. Если Дмитрий Анатольевич — это правда, то нам надо срочно помешать этим двоим. Сделаем так, чтобы что-то у них пошло не так.

— Полностью поддерживаю, — дал я «пять» мелкому. — Нужно разузнать, приедет ли второй хер сюда. И если да, то зачем или за чем. Пока что такой план действий.

Глава 18. Безымянная операция

В девять утра, как положено, мы со Щелкунчиком пришли в класс, где сидели детишки. Никто не опоздал.

— Прекрасно, пацаны. Рад, что все на месте, — порадовался я за свою «команду». — Надеюсь, вы хоть немного но поспали, потому что сегодня снова напряжённый день. Не скажу, что он будет скучным, ибо это не так, но напряжённым. Это я гарантирую.

— Да всё нормально, Димон, — зевнул Пушкин. — Давай уже, выкладывай, что там у тебя.

Я рассказал мелким всё, чего они лишились, когда отправились спать. Некоторые даже разочаровались, что я не взял их с собой. Но не обиделись, а это уже́ хорошо.

Толстый вообще думал про Лешего. Его всегда интересовали сладости. И когда он услышал, что в моём доме чистота и порядок, а ещё и зефирки, то сразу же начал свою «длинную историю жизни».

— Как мы все знаем, Щелкунчика похитил Леший, — начал пузатик. — Тот жрал кусты, поэтому на этом и закончим, чтобы было коротко. Ты же этого хочешь, правильно, Димон?

— Ты про «коротко и по делу»?

— Да-да, — улыбнулся Толстый. — Так вот, дальше мы чик-чик… туда-сюда… в общем, нашли Лешего и предложили ему обмен. Но когда я узнал, что Леший наколдовал или сам купил сладости каким-то непонятным путём, может, украл, у меня возник вопрос…

— Я весь внимание.

— Нахрена Лешему менять Щелкунчика на сладости, если сладости он себе и сам может наколдовать или раздобыть?

— Хороший вопрос, Толстый, — встрял Пушкин. — Нахрена твоей мамке собирать тебя в школу, если ты можешь и сам собраться?

— Так мне не придётся собираться, если мамка собрала, — сразу же ответил Лев Николаевич. Но тут же и задумался. — А, ну да. Логично, чёрт подери. Ладно, извиняюсь. Я как-то не подумал, что ему просто хочется, чтобы кто-то другой занимался тем, чем он сам занимается.

— В том-то и проблема, что ты никогда не думаешь, — подключился Жук. — Поэтому из-за таких вот и проигрывают войну.

— Парни, спокойно. Не надо паники, — влез уже и я. — Леший хочет уважения в свой адрес, как и все мы. И если мы принесём ему сладости, то это будет означать, что мы реально проявили уважение к нему.

— То есть сладости — это одно из проявлений уважения?

— Да, Толстый. — Я продолжил неоконченную речь: — Однако сегодня он сладости просил не нести, так что мы прямо сейчас можем начинать думать над тем, как отомстить Владимиру Владимировичу.

Тут начался шум-гам. Хорошо, что без драки.

Но главное — детишки узнали, что директор — это та ещё тварь. Хотя, думаю, они и до этого считали его не совсем хорошим существом.

— Нужно отомстить Владимиру Владимировичу!..

— Пустим его на шашлык!..

— Заставим жрать кусты, чтобы Леший его похитил!..

— Сожжём на костре и утопим в воде!..

…

— Сделаем так, чтобы его уволили!

Кричали абсолютно все. Кричали много. Было весело. А потом стало грустно… ведь очень тяжело воплощать любой из этих «методов». Кроме последнего, с увольнением, который озвучил Жук.

По старой традиции я предложил Георгию Константиновичу Жукову возглавить данную операцию, которой мы даже не удосужились дать название.

— Очень тяжело так сразу что-то сказать, — начал Жук. — Слишком мало мы знаем о враге. Если узнать его получше, то можно придумать лучший план. Конечно, я мог бы что-то предложить. Но предложу самое главное — узнайте, кто наш враг на самом деле?.. Какие у него слабости?.. Какие проблемы были в жизни?.. Если узнаем это, то сможем ударить по больным местам… да хотя бы по одному больному месту.

— А если времени нет? — подколол Гоголян. Хотя на этот раз его «подкол» был очень точным, ибо Дмитрий Анатольевич, если верить словам директора, приезжает именно что сегодня, а не через неделю-две. Так что времени, чтобы отомстить, было крайне мало.

Нет, мы бы могли сделать это потом. Но зачем потом, если лучше всего мстить во время приезда Дмитрия Анатольевича. Это же опасно и увлекательно.

Возможно, тупо… но у меня дюжина талантов с необыкновенными дарами. Каждый может столько всего учудить, что не завидуешь тому, кто станет их жертвой. Кроме того, это прежде всего дети, а не взрослые. Их никто наказывать не будет.

Заметьте, «дети жить будут хуже» и «наказывать детей» — это совсем разные понятия.

Если мы проиграем, то детям будет хуже… и это факт. Но если мы победим, при этом дети не смогут избежать наказаний, то это будут лишь ремень и разговор на повышенных тонах с родителями.

Мелкие такое наказание переживут на раз-два.

— Так что́ ты предлагаешь, если времени нет? — подытожил я вопросы всех, кто слушал Жука.

— Тогда прибегнем к хитростям. Раз Клубок отвёл нас к Лешему, то почему бы не спросить у него про директора. Может, тот отведёт нас к его слабостям. А может, Клубок расскажет, какие тайны хранит Владимир Владимирович. Попытаться всё равно сто́ит.

Тут никто не спорил.

Мы дружно собрались и свалили из класса.

Охранники в красных кардиганах лишних вопросов нам не задавали, а директора, как я понял, не было в школе, ибо тот всё ещё «кукарекал» с родителями Щелкунчика, а может, и с другими… членами общества.

Могу предположить, что этот мудак решил сам предупредить всех родичей моих учеников о том, какой я псих. Но это его право, и туда я вмешиваться не буду. Мне лишь нужно выиграть время, чтобы нанести удар.

Этим мы и занимались.

Выйдя из здания, сразу же направились к волшебному дубу.

Скотт оперативно выкатился из своей «древесной дупло-норы». Отдал нам Клубок. Спросил, что мы задумали.

— Будем делать так, чтобы тебя и дальше называли Котом учёным, — улыбнулся я.

Скотт поправил очки и что-то начал бормотать себе под нос… потом спросил:

— А Леший, случайно, не рассказал, почему…

— Да, рассказал, — перебил я.

Кот проглотил слюну.

Я же продолжил, но более мягко:

— Ты не волнуйся, Скотти. Никто тебя не выдаст. К тому же ты очень крутой кот и без Клубка. С тобой очень приятно общаться.

— И я уже начинаю тебя любить, — поддержал меня Пушкин. — Даже не смазываю цепь всякой…

— Отравой! — эмоционально подсказал Кот.

— Во-во, — посмеялся Санёк. — Так что расслабься. Нам нужен директор, а не ты. Мы хотим ему начистить личико.

Ну, как вы уже поняли, Пушкина снова понесло. Парень раскрыл наш план действий ещё до того, как мы перешли к его активной фазе. Хотя для многих «поговорить с Клубком» — это уже активная фаза, большое достижение…

— Вы с ума все посходили?! — нервно взялся за голову Кот. — Какой директор в десять утра?! Зачем он вам?! Идите в школу! Учитесь! Оставьте эту затею до своего совершеннолетия хотя бы! А лучше вообще не трогайте Владимира Владимировича!

— Так мы тронем не только его, но и Дмитрия Анатольевича, — подкинул Санёк масла в огонь.

— Хиро! Да твою… м… молока… мне нужно срочно выпить молочка. — И Кот нырнул в свой «дубовый телепорт».

— Так, парни, сваливаем ко мне домой, пока этот шерстяной не вернулся с новой порцией криков, — предложил я.

Мелкие поддержали. Кроме того, мы получили то, что хотели: волшебный клубок был у нас.

Уже через двадцать минут мы сидели на моём обновлённом диване и пили кофеёк с зефирками.

Да, зефира было полно. Леший не скупился, когда «брал в долг» у магазина.

Я бросил шерстяного кругляша на пол.

— Итак, Клубок, скажи нам, знаешь ли ты слабые места Владимира Владимировича и можешь ли показать дорогу к ним?

— Увы, Димон, такую информацию не могу выдать, — сразу же разочаровал меня волшебный проводник. — Каким бы ни был директор княжеской школы магии, мне нельзя раскрывать такие вещи.

— Но директор ведь взаимодействовал с тобой, верно?

— Да.

— Значит, ты о нём знаешь всё, так?

— Благодарю, что ты такого высокого мнения обо мне, но рассказывать я не буду то, что ты хочешь узнать. Задай вопрос иначе. Возможно, я чем-то смогу помочь. Но сперва ты должен понять, что плохим его считаешь ты и твои ученики. Для многих этот человек не такой уж и плохой. А для некоторых и вовсе ангел, помощник…

— Я понял, понял. И что мне делать?

— Думаю, надо подумать, — прервал меня Жук. Он посмотрел на Клубок и сказал: — Владимир Владимирович — это очень плохой человек. Не для нас. Для всех. Да, ты думаешь, что это не так, и я даже не буду тебя исправлять, Клубок. Но подумай вот о чём: если будет плохо нам, то плохо будет и Скотту. Ну а если будет плохо тому, у кого ты постоянно живёшь, то будет плохо и тебе. Ты вроде не тупой малый, поэтому сам сообразишь, как тебе лучше поступить. Иногда необходимо нарушить правило, чтобы самому не оказаться в яме.

— Какими бы ни были красивыми твои слова, Жуков, я не могу ничем помочь.

— Ты что, знаешь, как меня зовут?!

— Если ты не был моим хозяином и не держал меня, то это ещё не значит, что я вообще ничего о тебе не знаю. Но если бы ты был моим хозяином хотя бы раз, то я бы знал о тебе гораздо больше, чем сейчас.

— Кто-нибудь понял, что он сказал? — подключился я.

— Я всё понял, — поднял Толстый руку. — Нормально говорит. Я бы сказал примерно так же. Но вы бы снова начали говорить, что я какой-то лох.

— Ой, никто никогда не говорил, что ты лох! — встрял Пушкин.

— Да-да-да, так я и поверю… особенно тебе, Саня. Ты прекрасно знаешь, что я говорю так же, как говорил только что Клубок.

— Ну это мы и так знали, — по-дружески пихнул Санёк пузанчика в плечо.

— Попробуй задать правильный вопрос, — перебил нас всех шерстяной кругляш, обратившись к Жукову. — Я ведь тоже жду, когда мне зададут вопрос с подвохом. И с радостью на него отвечу, если он «почти» не будет нарушать мои правила, о которых я вам не расскажу так сразу. Лишь намекну, когда это нужно будет сделать.

— Как, например, сейчас? — спросил Пушкин.

— Точно, — подмигнул Клубок.

Жук снова задумался. Парнишка настолько увлёкся мыслями «как раскрутить волшебного кругляша», что подавился кофе.

— Осторожно, — нагнулся я в сторону Жука. Но потом перевёл всё в шутку, будто беспокоился не за мелкого: — Мой диван не вымазал?

Детишки посмеялись.

Жук откашлялся и сказал:

— Я придумал. Мы будем выступать в роли помощников.

— Поясни, — не совсем въехал я.

Если честно, то я редко во что-то въезжал моментально. Разве что только в гараж мужа моей физички, и то только на машине. Своими мозгами я въезжал крайне редко. Мне нужно было намекать по несколько раз.

Надеюсь, в этом мире я не настолько был хреновым.

Ну ладно, в этом мире я тупил, но не так сильно, как в своём. Хотя по части своих личных проблем, когда нужно было решать что-то самостоятельно, я вообще не тупил. Вот такой вот я запутанный «профессионал».

Тем временем Жук придумал для Клубка, мол, хочет помочь директору встретить Дмитрия Анатольевича. Но для этого необходимо знать, во-первых, приедет ли он сегодня, и если да, то во сколько? Во-вторых, с чем ему нужно помочь?

— Может, там есть что-то такое, чему мы могли бы «посодействовать»? — завершил свои вопросики мелкий полководец.

— Дмитрий Анатольевич приезжает в полдень, — ответил Клубок, чем нас сильно обрадовал. — Он хочет, чтобы на Петровке царил порядок и все его слушались. Шумихи быть не должно.

— Значит, нужно устроить шумиху. Закатить пьянку. Детскую. С тархуном вместо водки и вина, — сразу же перебил Пушкин. Он о чём-то задумался, сам же посмеялся, и сказал: — Это я могу устроить. Да хоть прямо перед школой.

— Дмитрий Анатольевич остановится у себя. — Клубок посмотрел на меня и добавил: — Это как раз тот дворец, в котором спал директор этой ночкой. То есть это как бы считается дворец Дмитрия Анатольевича, но живёт в нём директор.

— А Дмитрий Анатольевич любит, когда по всему его дворцу развешаны картины с рожами Владимира Владимировича? — поинтересовался Щелкунчик.

Тут и я смекнул, к чему мелкий клонит. Молодец.

Клубок улыбнулся так, будто не мог ответить на данный вопрос. Но самое интересное, что он ответил. Хрен поймёшь логику этих волшебных дельцов.

Клубок сказал, что Дмитрий Анатольевич не любит, когда в его доме, дворце… не так важно, вообще висят чьи бы то ни было картины. Тем более с лицами, которые не принадлежали бы самому́ Дмитрию или его семье… если она у него есть, конечно.

То есть, как видите, расколоть волшебного кругляша было легко, нужно только знать, где «колоть».

— Скажу больше, Дмитрий Анатольевич запрещает такого рода самодеятельность, — добавил Клубок, как бы намекая, что можете действовать именно в э́том направлении.

— А ты можешь сказать, картины всё ещё висят? — поинтересовался я.

— Не могу, — улыбнулся Клубок. — Сами проверьте.

— Кто на данный момент считается твоим хозяином? — спросил Жук.

— Димон, — ответил Клубок.

— То есть только Димон может просить, чтобы ты указал дорогу?

— Да.

— Не «указал», а «показал», — исправил Пушкин. — Клубок физически не может указать, потому что указывают в основном пальцем. Но нам это и не нужно. Он нам дорогу не указывает, а показывает, ибо идёт вместе с нами до самого конца.

— Иди ты на…

— Так-так, ребятули! — повысил я голос. — Тихо. Пушка, угомонись. А ты, Жук, продолжай.

— Скажи Клубку, чтобы показал, где находятся картины. Хотя нет, он же не покажет. Ты же не покажешь? — уточнил Жук у волшебного клубка.

— Если так, как ты́ хочешь, чтобы Димон спросил, то не покажу. Но если по-другому спросить, то…

Жук снова задумался.

— Димон, скажи так: «Мы бы хотели помочь убрать эти картины, если они висят. Тогда Дмитрий Анатольевич будет рад, а директор не будет наказан. Всё делаем на благо всех. Не считаем… уже́ не считаем Владимира Владимировича каким-то уродом. Даже больше, хотим, чтобы директор был счастлив, и не попался с картинами на глаза Дмитрию Анатольевичу. Но для этого нам нужна помощь профессионала вроде тебя, Клубок.»

Я повторил слова Жука, на что шерстяной кругляш ответил:

— Картины убраны. В вашей помощи директор не нуждается.

— Отлично, — обрадовался Пушкин. — Теперь мы знаем, что картин уже нет. Конечно, это новость не совсем приятная, но мы хотя бы знаем, что́ нам нужно делать дальше.

— И знаем, чем занимался Владимир Владимирович, когда я и ты свалили из его дома, — добавил Щелкунчик, посмотрев на меня.

Тут подключился Булгаков:

— А что, если Петрович попадёт в дом через окно и откроет нам дверь. Мы осмотрим его… Ну, не Петровича, а дом. Найдём картины. Хотя бы будем уже́ знать, где они находятся. Потом свалим оттуда. Дождёмся, пока не прибудет Дмитрий Анатольевич и не останется там отдыхать. Снова залезем в дом, но уже, может, не все, а только наш Форточник. Достанем парочку картин и тихонько развесим их. Ну или только Петрович всё сделает, а мы его похвалим.

— Я как раз хотел предложить то же самое, — слегка разозлился Жуков на Профессора.

— Умей проигрывать, Жук, — посмеялся Пётр Великий.

— Вот только не начинай, хорошо?!

— А чё я такого сказал? Ты первый начал посылать меня в дом директора, даже не спросив об этом са́мого главного исполнителя — меня самого!

— Я тебя не посылал! Это всё Профессор!

— Но ты же сказал, что хотел сказать то же самое, разве нет?! Или у тебя «то же самое» — это не то же самое?!

— Так, парни, уймитесь. Не нужно ругаться. У нас есть общий враг, от которого пострадаем мы все, если он победит. — Я взял обоих за руки. — Одному реально стоило бы научиться принимать поражение, называя его чем-то другим, ибо лично я поражением такие вещи не считаю. А другому — не возвысить себя до звёзд после первой же похвалы, ибо очень больно потом будет падать. Вы все молодцы, — сразу поддержал я мелких, чтобы не кисли. — Мы работаем в команде, поэтому если победит директор, то все мы проиграем битву, а не только Жук… или я, или любой из вас. Мы все́, ребята! Но мы спокойно можем решить задачу и победить, если не будем ругаться внутри коллектива, коим мы и являемся.

— Отлично загнул, Димон, — похвалил меня Пушкин. — Аплодирую стоя.

— Если это не очередной подкол, то спасибо. Я и сам в шоке, что так смог. Видимо, вы тоже на меня влияете в лучшую сторону.

— Так что вы решили, господа? — поинтересовался Клубок.

— Что-то решили. Но ты, как оказалось, пока что не нужен. Возможно, потом пригодишься. А пока что можешь побыть с нами.

— Димон, я так не могу. Если вы не даёте мне задание с поиском чего бы то ни было или кого бы то ни было, то я возвращаюсь к Скотту. Увидимся тогда, когда увидимся. — И Клубок направился к двери.

— Саня, открой ему дверь, а то бедолага не сможет вернуться к своему истинному хозяину. — Я посмотрел на шерстяного кругляша и крикнул: — Хорошего дня, Клубок!

— И вам, ребята!

Нужно было поддерживать хороший контакт со всеми.

Кто знает, может, такие тёплые слова сыграют свою роль в сложные времена. Может, Клубок поймёт, что к нему не все так добры, а значит, можно и нарушить свои же правила.

Но прямо сейчас мы допили кофе и были готовы бежать к дворцу Владимира Владимировича, а по факту, к одному из «домиков» Дмитрия Анатольевича.

Глава 19. Загадочный погреб

К половине двенадцатого наша команда подобралась к «вражескому» дворцу. Думаю, именно так сказал бы Жук, если бы он был рассказчиком.

— Кто встанет на шухер? — поинтересовался я, но сам поглядывал на Ракету и Паруса, ибо эта парочка могла забраться повыше и увидеть всех и вся.

— Я могу, — поднял руку Толстый. — Но очень и внутрь хочу попасть. Так что не знаю. Может, кто-то ещё предложит свою канду… кандирату…

— Кандидатуру. Ну сколько ещё можно исправлять, а?! — крикнул Пушкин. — Уже говорили об этом. Но нет, нужно опять повторять.

— Парни, ну вы снова начинаете?! — повысил и я голос. — Неужели нельзя хоть раз сделать всё тихо?.. то есть без шума. Без грёбаного крика, а?!

— Я с Парусом могу, — прервал нас Ракета.

— Отлично, — улыбнулся я. — Видел неподалёку соседский джип. Можете «арендовать» его до обеда.

— Так ты читаешь наши мысли или всё-таки нет? — уточнил Парус. — Просто именно об этом мы и подумали.

— Поверьте, ребята, это было вовсе не сложно. — Я посмотрел на остальных. — Итак, мужики, за дело. Парус и Ракета на стрёме, а мы сейчас осматриваем дом снаружи, и если всё хорошо, то Петрович проникает внутрь и открывает нам дверь.

За пятнадцать минут мы «зачистили» периметр от… воздуха — хвала небесам, никого не было. Пётр Великий оказал всем вели́кую помощь, забравшись внутрь дворца и открыв входные двери.

Я же, как человек не совсем тупой, закрыл двери на замок, чтобы не оставлять следов. Ну мало ли, вдруг директор зайдёт первым, ане Дмитрий Анатольевич. Хотя было бы глупо при любом раскладе оставлять дверь открытой. Но да проехали.

Главное — мы были внутри, и мы искали картины.

— Мне тут Ракета отписал, что стырил джип у соседа Владимира Владимировича, — дёрнул меня за рукав Пушкин. — Они с Парусом сейчас над деревьями летают и видят, как машина директора едет к главным воротам Петровки. Говорит, что через минут двадцать будут у нас, если всё хорошо.

— Отлично. Значит, у нас есть примерно девятнадцать минут, чтобы найти картины, а потом свалить из этого «домика». Парни, поспешим! — крикнул я.

— Так написал, будто Дмитрий Анатольевич ждёт у ворот, — посмеялся Гоголян.

— А что смешного?

— Саня, ну как… Я представил, что Дмитрий Анатольевич подъехал к воротам. Там его оставили. Он, бедняга, стоит под солнцем и ждёт, пока наш Владимир Владимирович его не подберёт, как какого-то бомжа.

Пушкин и Гоголян ещё больше засмеялись. Пушкин — с объяснений Гоголяна, а тот — со смеха Пушкина.

Поиском картин, как вы поняли, эти двое не занимались.

— А чего это они ржут, а мы ищем?! — возмущённо спросил Петрович. — Я вам открыл дверь, так ещё и ищу почти один.

— Я тоже ищу, так что не надо ля-ля! — подключился Топор. — Если бы я мог проходить сквозь окна, то легко бы открыл эту дверь. И мне бы даже не пришлось хвалить самого себя, как это делаешь ты.

— Но ты умеешь только крушить своими топорами. А я делаю всё деликатно.

— Не «деликатно», а «ювелирно», если я правильно тебя понял, — снова встрял Пушкин.

— Парни, мать вашу! — повысил я голос. — Ну серьёзно, заканчивайте. Хватит уже хернёй страдать. Займитесь…

— Нашёл! — послышался крик Чехословака. — Пацаны, сюда! Я нашёл подвал!

Звук доносился с первого этажа, с кухни. Но так как кухня-гостиная была внушительных размеров, где хватало места даже для подсобных помещений, то уточняю — звук доносился из…

— Вообще-то, подсобное помещение — это и есть кухня… ну там ванная комната ещё…

— Да заткнись ты, Пушкин! Я понял, понял.

В общем, Пушкин снова меня перебил, когда я попытался сказать, что Чехословак на кухне, в подсобном помещении.

Объясню своим языком. Короче, есть охуенно большая кухня. И там есть поеботня в виде отдельной комнатки, где хранят кастрюли, кухонные комбайны и тому подобное. Конечно, у большинства это всё помещается на кухонной тумбе или внутри кухонного гарнитура, но в этом доме была отдельная комната для этого.

Так вот, Чехословак каким-то чудом нашёл в этой комнатке погреб. Но как оказалось, это был не совсем погреб, где хранят варенье. Нет, это был погреб, где хранилось в баночках вещество, которое создал Леший. Ну и картины, которые Владимир Владимирович сегодняшним утром благополучно спрятал от Дмитрия Анатольевича.

— Сколько времени? — спросил я у Пушкина, когда мы все спустились в погреб.

— Уже начало первого… десять минут. — Санёк поднял телефон вверх. — Блин, связь не ловит. Нужно подняться, а то не увижу сообщения от Ракеты и Паруса. — И Пушка полез к выходу.

Однако мальчишка быстро захлопнул дверь погреба и вернулся.

— Что там случилось?! — спросил я.

— Дмитрий Анатольевич с Владимиром Владимировичем на кухне.

— Ты уверен?

— Ну конечно уверен, Димон. Я же видел их собственными глазами. — Пушка посмотрел на телефон. — А вот, пропущенный от Ракеты… ещё восемь минут назад. Видимо, когда вылез, связь появилась, и пришло сообщение. Парни там названивали нам, а мы в погребе… и не слышали ничего. А теперь зажаты. — Пушкин сел на маленький пыльный стульчик. — И что я маме скажу? Она же, если узнает, где я был, голову мне оторвёт. А она узнает. Потому что Владимир Владимирович сейчас спуститься сюда… и тогда мы все отгребём.

— Даже если это и так, то излишняя паника никак не улучшит ситуацию. Нужно подумать, как нам выбраться отсюда незамеченными. Уверен, с нашими-то способностями, мы запросто сможем это сделать. И было бы неплохо, если бы мы всё-таки развесили хотя бы парочку картин.

— Уверен, даже одной картины хватило бы, — добавил Профессор. — Главное — это повесить картину на ви́дном месте, а не в комнате, где спит Владимир Владимирович.

— Что скажешь, Жук? — решил я растрясти нашего полководца. — Есть какие-то идеи?

— Ну… идей полно. Однако я не знаю, какая из них подойдёт. Мне сегодня уже довелось потерпеть поражение от Профессора, который опередил мои мысли.

— Так я же не специально, Жук.

— Вот видишь, он не специально это сделал, — поддержал я Булгакова. — Ну же, говори… колись, дружок. Уверен, ты нащупал что-то интересное.

— Хочу заметить, что у злодеев, а наш Владимир Владимирович — это тоже в некотором роде злодей, есть свои фишки и примочки. Мы можем попытать удачу и вылезти через главную дверь, надеясь, что в этот момент нас никто не заметит. Это будет тяжело, ведь мы не знает, где конкретно сейчас Владимир Владимирович и Дмитрий Анатольевич. То есть мы, скорее всего, попадёмся. Но раз мы можем попасться им на глаза в любой момент, то почему бы не отложить это на потом и не прогуляться по подвалу, чтобы узнать что-то новое. Может, это вовсе не подвал, а самая настоящая лаборатория. Димон, ты сам сказал, что в баночках то самое вещество, которое создал Леший. Значит, это точно необычный подвал. Нужно только изучить его.

— Правильно, нужно изучить местность… — поддержал Чехословак. — Я уже всё обнюхал. И хочу заметить, что ничего особенного здесь нет. Меня не интересуют эти зелья, вещества. Меня интересуют…

— Мы знаем, что́ тебя интересует, — перебил я. — Не нужно подробностей. — Лучше давай думать, как…

— Найти потайные комнаты, — подключился Профессор.

— А может, и потайную дверь, которая выведет нас на улицу, — предложил отличную мысль Толстый… видимо, сам того не осознавая.

— А ведь Толстый прав, — заулыбался Гоголян. — У злодеев всегда есть потайные комнаты, а в них и двери, которые выводят злодеев из замков где-то возле канавы. В нашем случае… я даже не знаю, куда точно выведут двери или дверь, если мы найдём их… её.

Тут произошёл какой-то небольшой взрыв. Хотя я бы даже назвал его «магическим хлопком зелёного цвета».

— Извините, — опустил голову Менделеев.

— Химик, ты что там делал?

— Й-я хотел изучить вещество господина Лешего. Тут не только оно. Тут есть и другие элементы, которые неплохо сочетаются. Но только не с веществом. Видимо, Леший гений, раз смог соединить их…

— Чтобы ничего не взорвалось, — хихикнул Пушкин, подшутив над своим одноклассником.

— Я только первый опыт провёл, — начал защищаться Химик. — Если бы мне дали больше времени, то и я бы что-нибудь придумал. Мне всегда нужно изучить что-то. Потом лечь спать. А наутро я уже знаю, как это делать, ибо мне во сне приходят идеи.

— Что ж, это очень здорово, но давайте найдём что-то более годное, чем взрывы, — предложил я. — Подвал относительно большой, поэтому разделите его на куски и исследуйте.

— Вообще-то, не…

— Так, Пушкин, хватит исправлять. Я всё понимаю. Ты реально уже бесишь со своим «вообще-то», — перекривлял я волосатика. — Лучше направь свой мозг на что-то более полезное, если не хочешь, чтобы твоя мама узнала, где ты был. Ведь если ты найдёшь дверь и мы сможем свалить незаметно, то никто не узнает, что мы здесь были.

Саня Пушка отправился в самый дальний угол.

И знаете, это пошло ему на пользу. Парнишка нашёл необычную дверь с кучей инопланетных знаков. Вот так вот.

— Это ещё что за картина?! — улыбнулся Чехословак. — Выглядит как-то странновато для картины. Вам не кажется, ребята?

— Кажется. — Пушкин проглотил слюну. — То есть казалось бы… если бы это была картина, Чехословак. Однако это дверь.

— И чё это значит? — поковырялся в носу Пётр Великий. — Наш директор типа инопланетянин?! — начал смеяться Петрович.

— Не думаю, — спокойно ответил я, не отрываясь от космического рисунка на двери. — Этот инопланетный рисунок напоминает некое послание, может, пароль. То бишь здесь что-то сказано, и это нужно выполнить. То есть мы… м-мы должны это выполнить, чтобы дверь открылась.

— Ты в этом уверен?

— Да, Гоголян, уверен. Вот только не пойму, что от нас хотят?

— Да что тут понимать. Тут даже наркоман поймёт по этим буквам, что здесь написан какой-то непонятный бред, — выдал Чехословак, сам себя удивив. — А раз тут бред, то его нужно стереть.

Почему-то слова Чехова про «стереть» напомнили мне чистящее средство «Волшебная чистота», которым я отмыл золотую цепь на волшебном дубе. Соединив все точки, я решил, что Чехословак — это гений.

— Умница, Чехов, — обрадовался я. — Химик, принеси то вещество, над которым ты только что проводил опыт.

— Что ты задумал?

— Саня, обожди. Пока не забыл, не отвлекай меня.

— Вот, держи, — подал мне Химик мензурку с зелёным веществом.

— Итак, мужики. Отвалите нахрен от этой двери, — начал я замахиваться.

Дети отошли.

Я бросил мензурку прямо в те инопланетные знаки.

Когда она разбилась, а всё содержимое «растеклось», дверь, о чудо, засветилась. То есть инопланетные буквы… они как бы светились зелёным цветом. Но потом увеличились в размере и будто бы отклеились от двери, словно какие-то призраки.

Я не шучу. Говорю так, как было.

Так вот, эти магические буквы сформировали какой-то непонятный знак и снова влетели в дверь. Но на этот раз дверь начала как бы дрожать, вибрировать.

— Что происходит?! — испугался Пушкин.

— Кажется, Димон активировал дверь, — объяснил Гоголян. — Димон, ты дверь активировал? — сам же и уточнил.

— По-моему… — растерялся я, не отводя глаза от двери, которая продолжала вибрировать.

Не прошло и минуты, как каменная инопланетная поебень открылась.

— Во дела! — заверещал Чехословак. — Да тут целый склад этого дерьма! Поздравляю! Мы нашли ещё один подвал внутри подвала.

— Не внутри, а…

— Да завали ты ебало, — отмахнулся Чехословак от Пушкина. — Прости, Димон. Обещаю больше не использовать мат при тебе… сегодня.

Если коротко, то за дверью находился огромнейший склад. То бишь это была подземная лаборатория-склад с десятками, может, сотнями тысяч мензурок вещества нашего Лешего.

— Мать моя химия, да здесь миллион пузырьков с веществом Лешего! — восторженно произнёс Менделеев. — Димон, можно я здесь останусь? Умоляю! Прошу! — чуть ли не встал Химик на колени. — За меня не волнуйся. Если что, можете всё валить на меня. Я не волнуюсь за своих родителей и за то, что они обо мне подумают. Только дайте мне провести сотню-другую опытов с данным веществом, и я уверяю, что уже через неделю весь мир узнает о веществе Лешего, как о «веществе Лешего два точка ноль». Я назову своё детище «вакцина Менделешего».

— Угомонись, придурок, — прервал Санёк нашего мечтателя. — Ещё сделаешь что-то не так, а потом убьёшь своими вакцинами почти всех людей. Как бы я не боялся Лешего, но его вещество я в себя колоть не буду даже под дулом пистолета.

— Тогда смысл всего этого, если ты при любом раскладе умрёшь? — поинтересовался Гоголян.

— Ты тоже закрой рот. И ты, — указал Пушкин на Толстого, который решил дополнить слова Гоголяна своим искусством «краткого» общения. — Никто ничего не будет проводить. Мы должны найти выход из этой… из этого дурдома.

— Согласен, — поддержал я Саню Пушку. — Мы сейчас найдём ещё одну дверь, которая выведет нас на улицу.

— Ребята, посмотрите вот сюда, — позвал всех Чехословак. Парень указал на каменную дверь, но уже со стороны лаборатории-склада с миллионом пузырьков, как выразился Химик. — Кажется, здесь Лешему плохо.

На двери действительно был нарисован Леший. И ему реально было хреново. Рисунок изображал Лешего, который мучился от головной боли, когда над ним символы, что были с той стороны двери.

Щелкунчик сделал предположение:

— Может, эта дверь запрещает Лешему увидеть данный склад? Может, эти символы как-то влияют на него?

Это было хорошее предположение, но никто не стал развивать эту мысль. Нам хотелось найти выход из этого «дурдома».

Кстати, Пушкин очень правильно описал данное место, которое мы, пока искали выход, благополучно осматривали.

Этот «дурдом» представлял из себя не просто лабораторию-склад, а живу́ю лабораторию-склад, которая работала на автомате. То бишь всё автоматизировано. Машины создавали разного рода средства для ухода за телом: крем, шампунь, мыло, чистящее средство… короче, много всего интересного… Но на базе вещества, которое благополучно скомуниздили у Лешего наши парни, веселившиеся сейчас в гостиной… скорее всего.

— Может, если мы найдём выход, будет логичным выйти с картинами, а не с пустыми руками? — предложил Жуков. — Всё-таки план меняется, поэтому и мы будем действовать исходя из тех данных, которые имеем.

— А как я по-твоему пройду в дом с картиной?! — возник Петрович, подслушав наш разговор. — Через окно?!

— Ну да.

— А ты спросил, смогу ли я это сделать?

— Так ты не можешь, значит?! — посмеялся Жуков. — Почти вдвое выше меня, а не можешь пройти через окно с какой-то картиной?

— Ну всё, Жук, ты нарвался. — И Петя бросился на Гошу.

Битва между Георгием Константиновичем и Петром Великим — это, конечно, интересно… особенно в восьмилетнем возрасте… и с такими расхождениями в датах. Но раз мы в альтернативном мире, то почему бы и не посмотреть на это.

Я даже не сразу разнял мелких, дав им хорошенько начистить друг другу рожи. Однако со стороны парни смотрелись не ахти. Стоило только Петровичу ударить Жука по носу, чтобы пошла кровь, как сразу же Жук разозлился и сделал то же самое с Петровичем. Форточник злиться не стал. Он тихонечко сел на жопу и не тихонечко заплакал.

— Ну что за… Петрович! — дружески хлопнул я по плечу мелкого. — Такой высокий, но такой плакучий. В носик ударили, а уже ревёшь.

— У меня кровь из носа идёт! — хныкал Петрович.

— У меня тоже. Но русские не сдаются, — проворчал Жук.

— Так а Петрович тебе кто, инопланетянин? — рассмеялся я. — Хватит с меня на сегодня и двери с инопланетными символами. Ну же, парни, помирились. Обнимите друг дружку. И скажите, что больше так не будете. По очереди.

Если Жуков сразу же извинился, то Петрович находился в «тотальной» печали. Ему казалось, что все над ним издеваются. Все над ним шутят. Используют его для своих нужд.

— Хрен я больше куда полезу! — крикнул Пётр Великий. — Никаких больше окон. Делайте всё сами.

Тут пришёл Топор с картиной.

— Димон, ты, кажется, просил взять хотя бы одну картину, — сказал он. — Ну я и взял одну картину с рожей этого мудака.

— Меня вообще никто не слушает?! — крикнул Петрович. — Никаких извинений вы от меня не дождётесь! — И Форточник бросил пузырёк в Жука.

Однако Жуков каким-то чудом отбил пузырёк. Прочным оказался… пузырёк. Настолько прочным, что даже выдержал удар Топора, в которого летел отбитый Жуком пузырёк.

Но всё же каменную стенку пузырёк не прошёл. Тест на прочность завершился.

И всё?

Нет.

Жидкость, как это обычно бывает, должна была разлиться, но она разлилась не вся. То есть вся, но не вся была видна.

Пушкин подошёл к каменной стене.

— Ребята, кажется, здесь голограмма стены. Не всей, но вот этот вот кусок, куда проникла жидкость, — это чистая голограмма.

— А что за ней? — спросил Гоголян, хотя этот вопрос интересовал всех.

— Не знаю, сейчас гляну.

Глава 20. Идите в жопу

За голограммой оказался каменный тоннель. И если «каменный» — это и так ясно, то тоннель — это что-то новенькое.

Наше путешествие по подземному коридору заняло ни много ни мало час. И вывел он нас в дремучий лес, но не тот, что на территории Петровки. Нет, это были уже владения Лешего… на законных основаниях, принятых Владимиром Владимировичем.

— Если честно, то меня больше удивил не тоннель, а то, что мы битый час шли в неизвестном направлении, — выдал Пушкин. — Это каким надо быть идиотом, чтобы поверить, что выход ждёт на другой стороне длинного тоннеля?

— Ты же его прошёл, — улыбнулся Гоголян. — Вот и сам ответь, каким нужно быть идиотом. Лично мне, ну это я так, понравилось ходить по загадочному тоннелю, — ещё раз подколол Колян своего друга. Он посмотрел на всех нас и добавил: — Я получил удовольствие от прогулки. Главное — все живы. Даже мамка Пушки не будет его ругать, ибо не узнает, что он был в доме Владимира Владимировича.

— Это только формально дом якобы нашего директора, — отряхнулся Пушкин. — А где мы? То есть я знаю, что мы за пределами Петровки. Но где конкретно?

Я осмотрелся.

— Да там же, где и были этой ночкой, в дремучем лесу.

— Нет-нет, я не в том смысле, Димон. Где конкретно в дремучем лесу мы сейчас находимся? Я к тому, что отсюда можно спокойно таскать вещество Лешего в лабораторию Владимира Владимировича.

— А ещё нужно учесть тот факт, что от Лешего наш директор защищён только со стороны необычной двери с инопланетными символами, — добавил Толстый. — А если только с одной стороны, то с другой Леший может и «подслушать», что там делает Владимир Владимирович.

— Чёрт возьми, а Толстый прав! — ударил себя по лбу Чехословак. — Почему наш директор не построил ещё одну дверь с этой стороны? Раз уж защищаться, то нужно со всех сторон себя защищать.

— А вдруг Леший и не против всего этого? — предложил Булгаков. — Может, Леший всех нас надурил? А может, он не сказал всей правды? Или просто-напросто решил забить на Владимира Владимировича? Вдруг наш директор давно соорудил такую дверь, но когда понял, что ему нужно расширять свой погреб до лаборатории-склада, то решил договориться с Лешим. А тот сказал, что ему всё равно. Ну или что-то ещё. Короче, директору не пришлось создавать вторую дверь. А мне ещё кажется, что он и первой-то не особо пользовался. Думаю, он пользовался только кладовкой. Ведь не будешь же каждый раз отворять дверь с помощью эликсиров. Да и дело это гиблое. Так можно любую дверь уничтожить за несколько таких «вскрытий».

— Открытий.

— Я это и имел в виду, Саня.

— Что ж, Профессор прав, — поддержал Пушкин Булгакова. — Мне кажется, что наш Владимир Владимирович не заходит в свою лабораторию. Кто-то другой туда заходит. И делает он это через дремучий лес.

— Леший говорил, что четырнадцатого сентября нельзя ходить в лес, потому что он играет в карты с лесной братвой, — подключился и я, поскольку мелкие говорили достаточно интересные вещи, которые имели место быть. — Возможно, братва Лешего — это не такая уж и братва ему. Леший им доверяет, а они за его спиной доставляют вещество в лабораторию мудака.

— Но если Леший может это предвидеть, то он бы уже давно узнал об этом. То есть никто бы за спиной у Лешего не таскал бы вещество в лабораторию нашего директора, — выдал Жуков. — Тут что-то более интересное. Вот только нужно подумать, что именно.

Все детишки, включая меня, задумались. А что, я тоже ребёнок, пусть и старше их на десять лет. Для мамы я всегда буду ребёночком.

— Тут Ракета отписал, что он с Парусом летит к нам на соседском джипе, — нарушил тишину Пушкин.

— Откуда они знают, где мы?

— Так я отправил наши координаты.

— А чего тогда спрашивал, где мы?

— Так я только сейчас додумался посмотреть, где мы, Димон. И оказалось, что мы почти там же, где и были этой ночкой. Всё верно ты говорил изначально. Вот только на полкилометра левее. Тут ещё показано какое-то озеро. Видимо, ещё одно такое же озерцо. Предлагаю всем поплавать, — улыбнулся Пушкин. — Я уже умею, а вы, пацаны, могли бы научиться. Да и подумали бы над тоннелем.

— А нас Леший не похитит за нарушение правил? — уточнил Толстый.

— Не знаю. Но точно знаю, что он к нам придёт, — улыбнулся я. — Вот тогда мы и расскажем, что́ накопали. Хотя, уверен, он и так уже знает об этом. Только, зараза, не хочет появляться.

— Тогда как он появится на озере, если не хочет появляться?

— Пушка, успокой свой мозг. Не нужно быть таким пессимистом. Пошли купаться, а с остальным разберёмся по ходу дела.

В моём случае так было всегда — разбирался я по ходу дела. Может, из-за этого мы жили с мамой в нищете, а до этого и мой батя с мамой. Потому что всё делали по ходу дела, не думая о том, что можно было бы и подумать, прежде чем что-то вообще делать… например, заводить ребёнка, зная, что ребёнок будет жить в нищете.

Тем временем мы «накрутили» полкилометра.

Озеро реально не отличалось от того запретного, где была установлена голограмма полянки.

К нам присоединились ещё два перца на «своём» крылатом джипе.

— А вы здесь все не поместитесь, Димон! — крикнул Ракета.

— Это и не нужно! Ты давай, спускайся вниз вместе с Парусом! И выруби музыку, а то я не слышу собственных мыслей!

— Так их у тебя и нет! — снова крикнул Ракета, спускаясь вниз. Парень даже и не подумал, что жёстко подъебал меня.

Музыку вырубили.

— Ну что там у вас? — поинтересовался Парус. — Если ничего, тогда мы готовы рассказать вам просто бомбезную историю.

— Говори.

— Короче, парни, Анатолий… то есть Дмитрий Анатольевич поругался с Владимиром Владимировичем. Не знаю, что там у них произошло внутри дома, но, когда Дмитрий Анатольевич выбежал к бассейну и бросил несколько бумаг в воду, Владимир Владимирович ударил его по лицу.

— Что за бумаги?

— Это картины! — эмоционально встрял Ракета.

— Ну зачем ты сказал, а?! Теперь им будет неинтересно слушать, — чуть ли не заплакал Парус.

— Нет-нет, продолжай, Парусёнок, — решил я поддержать парня, но ещё сильнее добил его своим «Парусёнок». И додумался же до такого. — Всё-всё, прости.

— В общем, когда всё закончилось и Дмитрий Анатольевич уехал в неизвестном направлении, а за ним и Владимир Владимирович, а может, и не за ним, мы с Ракетой подлетели поближе и увидели, что это была не просто бумага, а разорванные полотна.

— Картины с рожей Владимира Владимировича?! — обрадовался я.

— Ага, — подтвердили сразу Ракета и Парус.

— Ну что за фигня! — бросил картину Топор. — И зачем я только тащил целый час эту херню по тоннелю!

— Нет-нет, всё нормально, Топор. Ты молодец. Картина ещё пригодится. — Я посмотрел на Паруса и спросил: — Это давно было?

— Да нет, только что… ну почти «только что».

— Отлично. Значит, мы должны добить Дмитрия Анатольевича, пока он зол на Владимира Владимировича. Ракета! Парус! Летите над Петровкой и постарайтесь найти Дмитрия Анатольевича. Как только найдёте, отпишите Пушке. А мы придём туда, где этот мужик остановится.

— Ты хочешь, чтобы мы повесили картину директора ещё и…

— Да, Ракета. Именно это я и хочу. И надеюсь, что ты нам в этом поможешь.

— Будет сделано, Димон. — И Ракета резко тронулся с места.

— Итак, парни, в тоннель, живо, — скомандовал я.

— Постой, постой, — остановил Жуков. — В тоннеле связь не ловит. Вдруг Парус и Ракета найдут их прямо сейчас, а мы не будем знать этого целый час.

— Жук прав, Димон, — поддержал Пушкин.

— А мы погреб оставили открытым в лабораторию. Я про дверь с инопланетными знаками. И будет глупо, если Владимир Владимирович спустится туда и…

— Мы и так там натворили много дел. Если дверь закроем, то всё равно будет видно, что кто-то был в погребе. А если заглянут в лабораторию-склад, то тоже поймут, что кто-то разбил зелье. В общем, логичнее было бы бежать через лес в сторону забора с плющом. Там перелезем. А потом решим, куда бежать дальше. Может, к этому времени Ракета и Парус что-то отпишут, — продолжил Жуков. — Кроме того, Дмитрий Анатольевич бросил в бассейн картины нашего директора. А это значит, что они оба побывали уже в погребе.

С парнем не поспоришь. Мозг работал правильно.

Мы сделали всё так, как сказал Жук.

Парус и Ракета сделали тоже всё так, как сказал я. Приплюсуем сюда удачу. И вуаля. Когда мы оказались на территории Петровки, Ракета отписал, что Дмитрий Анатольевич находится в гостинице.

— Что ещё за гостиница? — поинтересовался я у мелких.

— А… есть там одна, — заулыбался Толстый. — Я в ней как-то жил полдня, отмечал какой-то неизвестный праздник, пока родители дома чем-то занимались. Мне понравилось. Консьерж оказался отличным жонглёром. А девушка на ресепшене лично принесла мне большой тортик с кремом. А когда…

— Так, давай ближе к делу.

— Димон, ты не с тем говоришь. Гостиница находится неподалёку от дома Чайковских, — перебил Пушкин.

— Да-да, возле моего дома. Тоже где-то полкилометра левее пройти и можно наткнуться на гостиницу, — добавил Щелкунчик.

— Тогда идём в гостиницу, пацаны, — улыбнулся я.

— И никакого плана?! — тревожно спросил Жуков.

По лицу было видно, что парень что-то придумал. И было бы грешно не спросить у него. Поэтому…

— План будет. И ты будешь ответственным за него, Жук. Пока мы идём, можешь рассказать.

— Если коротко, то сперва мы узнаем, где остановился Дмитрий Анатольевич.

— Мы и так уже знаем.

— Толстый, я про номер в гостинице.

— А, ну да… логично. Всё, я молчу.

— Нужно, чтобы Толстый вызвал Анну Каренину.

— Я?!

— Да, Толстый, ты. Никто больше не умеет её вызывать. И кто-то обещал молчать, разве нет?

— Да-да, продолжай. — И Лев почесал затылок.

— Значит, вызовет свою женщину-призрака, которая выглядит как обычная женщина. Пусть она имитирует смерть в вестибюле. Как раз нет никаких рельс, а значит, и не будет «разрезаний тела». Обычная имитация смерти.

— Симуляция больше подходит сюда… чем имитация. Но продолжай, — испуганно улыбнулся Пушкин, когда все посмотрели на него так, будто сейчас запиздят ногами.

— После этого Петрович пролезет через окно, что сбоку, — продолжил Жуков. — А когда все отвлекутся на Анну Каренину, он возьмёт ключ от номера в отеле и от раздевалки, где есть форма персонала. Димон, так как ты самый старший из нас, тебе нужно будет переодеться в консьержа и зайти в номер Дмитрия Анатольевича. Сделать вид, что ты…

— Стоп, стоп, стоп. Меня должен увидеть Дмитрий Анатольевич? А как же потом быть, если я ещё и учитель ваш?

— Вот здесь я что-то не подумал… пока что.

— Значит, надо, чтобы его не увидели, — добавил Пушкин.

— Так если его не должны увидеть, то зачем мне рисковать и брать ключи, если я могу просто залезть через окно в нужный номер и открыть Димону дверь, — встрял Петрович.

— Всё не так. Дайте мне минуту, чтобы я изменил план! — раскричался Жуков. — План другой. То есть он такой же. Но с изменениями. Нужно, чтобы Димон оставался Димоном. Пусть он будет Хиро Мацумото для нашего Дмитрия Анатольевича. Пусть Димон зайдёт в президентский номер как клиент. Включит дурака. Скажет, что ему Владимир Владимирович дал этот номер. — Жуков посмотрел на меня и сказал: — Придумаешь, будто тебя наш директор попросил повесить его картину в этом номере, потому что сюда должен будет прийти какой-то урод.

— Ты в своём уме?!

— Димон, не начинай. Дмитрий Анатольевич сейчас зол на Владимира Владимировича. Ты и сам об этом сказал. А когда человек зол, то не важно, кто он, пусть хоть король всего мира. В этот момент человек хочет только одного — мести. А тебе всё равно нечего терять. Вот ты и скажешь, что Владимир Владимирович послал тебя сюда, чтобы ты повесил его картину. Но, по всей видимости, это Вы и есть — обратишься так к Дмитрию Анатольевичу, повторно включив дурака. А лучше вообще не выходить из этой роли.

— Значит, я говорю, что это Вам, Дмитрий Анатольевич. Директор попросил меня повесить его картину здесь, чтобы какой-то мудак разозлился. Ну а так как здесь Вы, то получается, что Владимир Владимирович обозвал Вас мудаком. Дмитрий Анатольевич, простите меня, но я не мог не рассказать Вам об этом. И да, если Вы здесь, то почему нет никакой охраны. Ну это я типа переведу тему, — объяснил я Жукову.

— Очень даже хорошо, Димон. Так и сделай. Будет самое то.

— Кстати, а чего он без охраны? — спросил Чехословак. — Кто-нибудь может мне объяснить?

— Да потому что Дмитрий Анатольевич приехал в место, где охрана не нужна, — начал объяснять Пушкин. — Петровка — это то место, которое Дмитрий Анатольевич сам же и купил… ну что-то в этом роде. Так что приехать сюда без охраны — это как поговорить в сортире о деле, чтобы никто не слышал, поскольку в туалетах нет камер и прослушки.

— Петровка — это сортир? — вырвал из контекста Чехословак. — Я думал, что Петровка — это хорошее место, где живут хорошие лю…

— Заткнись! — крикнул Пушкин. — Просто помолчи, хорошо?!

— Ну ладно. Чего сразу орать-то, ненормальный, — улыбнулся Чехословак.

— Охрана ждёт директора за пределами Петровки. Именно поэтому Владимир Владимирович и поехал встречать Дмитрия Анатольевича у самых ворот, где охрана, но уже не президента, а наша — та, что в красных кардиганах, пропустила только директора и президента. Всё, больше никого. Сам президент так решил. И точка, ясно?

— Да ясно, ясно. Уймись уже, Пушка, — сменил Чехословак улыбку на нейтральное выражение лица.

— Пацаны, спокойно. Всё хорошо, ладно? — уточнил я.

— Да.

— Да, Димон.

— Вот и славно. А теперь за дело. Если на этом всё, то давайте узнаем, в каком номере остановился директор… то есть этот, президент.

— В президентском номере, — добавил Жуков. — Мы уже об этом говорили, но я только сейчас вспомнил, что гостиницу «построил» Дмитрий Анатольевич. И там есть только один президентский номер. Так что я точно знаю, где он. Это на последних двух этажах. И там очень тяжело ошибиться, ибо все крутые окна выходят на Петровку, где открывается отличный вид.

— Значит, дело за малым. Следуем плану, что выше, а потом следим за реакцией нашего Дмитрия Анатольевича, — улыбнулся я. В этот момент мне было как-то спокойно на душе. Сложно объяснить, но чувствовал я себя прекрасно.

И если опустить споры между Ракетой и Парусом, ведь второму захотелось сесть за руль крылатого джипа, из-за чего началась драка, которая чуть ли не испортила весь план, то всё прошло очень гладко. Уже через полчаса я стоял перед президентом в его номере и ждал реакцию на мои слова касательно картины Владимира Владимировича и слова «урод» в адрес Дмитрия Анатольевича.

— Так этот мудак ещё и обозвал меня?! — раскраснелся президент. — И это после всего того, что я для него сделал.

— Не удивляйтесь, Дмитрий Анатольевич. Я, как новый учитель в княжеской школе магии, могу точно сказать, что у нашего директора очень необычное поведение. Буквально ночью пропал один из учеников, которого искали всей Петровкой. А когда я нашёл его, то Владимир Владимирович сказал, что это он нашёл его. Мне как бы всё равно, но выглядело это как-то очень глупо. Будто бы большой мальчик не наигрался в детстве в игрушки. Смотрится безобразно, если смотреть глазами взрослого человека.

— Понимаю, Хиро Мацумото. Так Вы, говорите, новый учитель?

— Да-да, новый. Из Страны восходящего солнца прибыл к Вам. И да, говорите со мной на «Ты». Вы всё-таки президент.

— Ты мне указывать вздумал?

Оказалось, этот перец был таким же придурком, как и Владимир Владимирович. Впрочем, ничего удивительного.

— Нет-нет, что Вы. Я лишь хотел упростить задачу.

— То есть я для тебя кажусь неким дурачком, который не в состоянии справиться даже с простыми задачами? — пошли дополнительные наезды, из-за которых я чувствовал, как снова унижаюсь, а этот только и рад, чтобы позлить меня. И если бы Дмитрий Анатольевич не был президентом, то я начистил бы ему личико.

Не знаю, что произошло, но я решил постоять за себя.

Знаете, в какой-то момент приходят неконтролируемые чувства, которые блокируют Ум. Из-за этого ты становишься тем, кем являешься в своих мыслях. То есть ты говоришь то, что думаешь.

Такой эффект обычно присущ пьяному человеку. Но я был трезв, поэтому считал это тоже некой суперсилой.

— Дмитрий Анатольевич, при всём уважении, идите в жопу со своими придирками.

Глава 21. Такого не ожидал никто

Президент улыбнулся.

Не знаю что, но что-то в моих словах рассмешило этого мудака. Он будто бы знал наперёд, что я могу выдать нечто подобное.

И, как оказалось, я был прав.

В президентский номер зашёл Владимир Владимирович.

По нему нельзя было сказать, что мужик был чем-то расстроен. Нет, этот мужик определённо был рад, что смог надурить подменного учителя.

— Смотрите, Хиро Мацумото пришёл! — начал смеяться директор. — Парень из другого мира возомнил себя супергероем, который способен вот так вот просто взять и безнаказанно подставить меня перед Дмитрием Анатольевичем. Что ж, похлопаем этому дурачку… и дадим медаль за тупость.

— «Вручим», а не «дадим», — послышался знакомый голос.

Директор и президент повернулись к Пушкину, который выпрыгнул из спальни. За Саньком стоял Петрович, который тревожно улыбался. Видимо, парня заставили пройти сквозь окно. И заставил Пушкин, который держал в своих маленьких ручках револьверы.

— Владимир Владимирович, — начал Санёк. — Если Вы думаете, что сможете причинить боль моему другу, то Вы ошибаетесь. Я не позволю, чтобы кто-то обижал Димона. Димон — это Хиро Мацумото, — пояснил Пушкин для Дмитрия Анатольевича.

— Я прекрасно знаю, как его зовут на самом деле, молодой человек, — уважительно поклонился президент. — И если Вы думаете, что наставлять револьверы на президента — это хорошая идея, то рекомендую пересмотреть свои взгляды. Иначе Вас тоже ждёт наказание, причём очень страшное. Я не посмотрю, что Вам всего пять лет…

— Восемь, — шепнул Владимир Владимирович.

— …что Вам только восемь лет, — исправился Дмитрий Анатольевич. — Уверяю Вас, моя власть не знает слова «пощада», даже для Вас, молодой человек.

— Столько любезностей, Дмитрий Анатольевич, — хитро улыбнулся Пушкин. — Тогда, может, примете мой вызов?

— Вы про что?

— Про дуэль. Я вызываю Вас на дуэль.

— Ты в своём уме, мелкий засранец! — злобно отреагировал Дмитрий Анатольевич. Всё его красноречие ушло куда-то… далеко. — Я сейчас вызову охрану и…

— У тебя нет охраны, — сразу же перебил Пушкин, тоже перейдя на «Ты». — Вся твоя командочка осталась за пределами Петровки. Ты ведь у нас очень самостоятельный, поэтому…

— Саня, закрой рот, — истерично начал нашёптывать Петрович, у которого раскраснелось не только лицо, но и… впрочем, и лица предостаточно.

— Не мешай! — крикнул Пушкин. — Если не хочешь этого видеть, то уходи к ребятам. Я и сам разберусь. У меня есть Димон.

Это точно. У него действительно был Димон, то бишь я.

Но если честно, мне не хотелось участвовать в убийстве, которое наклёвывалось резкими темпами. Вроде бы говорили спокойно, а тут влетел Пушкин… и всё изменилось.

Теперь нужно было решать: либо я поддерживаю мелкого и мочу директора с президентом, либо я ухожу с Петровичем и Пушкиным, чтобы придумать новый план. Конечно, второй вариант мне нравился больше, поскольку мне не было всё равно за свою жизнь. И всё же первого варианта тяжело было избежать, ибо Пушкин очень уж сильно настроился меня защищать.

Возможно, мелкий думал, что ему ничего не будет, пусть даже Дмитрий Анатольевич и угрожал. Но он реально был ребёнком, поэтому мог себе такое позволить… чего не скажешь про меня.

И как быть?

Меня эта «биполярка» уже достала. Высшие Силы постоянно испытывают меня на прочность, заставляя то опасаться, то нападать, зная, что ситуация закончится плачевно. Но раз уж всё так запутано, то почему бы хотя бы не оставаться спокойным.

— Давайте все успокоимся и поговорим без криков, — спокойно начал я. Мне легко дались первые слова, ну а дальше я не знал, что говорить, поэтому пришлось импровизировать. — Саня, опусти револьверы. Ещё не время убивать. К тому же Дмитрий Анатольевич не желает дуэлиться с тобой.

— Такого слова нет.

— У меня есть, Санёк. И если я тебе небезразличен, то сядь на диван и помолчи. Петрович, ты тоже сядь.

Мелкие сели. Уже хоть что-то пошло не в сторону разрушения.

— Чего это ты здесь командуешь?! — встрял Владимир Владимирович. — Разве тебе давали слово?!

— Давали, — улыбнулся я. — Каждому дано слово в этом мире. И раз уж мы все в такой странной ситуации, то давайте разбираться, кто чего хочет. Лично я хочу, чтобы ты покинул княжескую школу магии.

— Ты совсем охренел?! — раскраснелся директор. — Дмитрий Анатольевич, нет ну Вы слышали?! Этот нахал решил ещё и командовать!

— Да, Димон очень некрасиво себя ведёт. Но раз ему скоро отправляться на тот свет, то почему бы не дать ему шанс высказать то, что он думает, — с усмешкой выдал Дмитрий Анатольевич.

Эти двое чувствовали себя хозяевами. Когда ты находишься рядом с ними, то создаётся ощущение, будто ты некий мусор, на который даже не смотрят… зато могут говорить о тебе всё что захотят. И это очень бесило. Настолько бесило, что я решил не продолжать этот едва начавшийся разговор.

И хоть мне хотелось разузнать, почему Дмитрий Анатольевич кричал на Владимира Владимировича и выбрасывал его картины в бассейн, но я не стал этого делать. Всё дело в том, что должного ответа я бы не получил, а вот ещё одну порцию унижения в свой адрес — это вполне возможно. Даже не «возможно», а так бы и было.

— Саня, можешь не вызывать Дмитрия Анатольевича на дуэль, — так же хитро улыбнулся я, сделав такое выражение лица, будто внутри меня некий демон. Оба мудака поджали хвосты. — Мы всё равно не сможем договориться с этими двумя, поэтому делай то, что хотел сделать.

— Но я хотел вызвать…

— Значит, представь, что ты уже вызвал, — перебил я. — А теперь заверши то, что начал.

Пушкин так сразу не мог сделать то, что собирался сделать до разговора.

Это похоже на месть, которая проходит не под горячую руку. То есть если бы сразу ему разрешили сделать то, что он хотел, то он бы, скорее всего, выстрелил бы в Дмитрия Анатольевича и Владимира Владимировича. Но так как я притормозил волосатика, тот успокоился, а теперь я снова прошу продолжить начатое, то Пушкин уже не так настроен это сделать.

Объяснил так, словно говорил Толстый, а не я. Но всё это к тому, что Санёк начал искусственно злиться, провоцируя президента и директора на пулю.

— То есть ты не посмотришь, что я маленький, да?! — крикнул Пушкин нашему Дмитрию Анатольевичу. — И ты считаешь меня засранцем, которого накажут очень жёстко, так?!

— Ещё как накажут, — выдал президент, полностью не осознавая, что Пушкин реально может застрелить живого человека.

Хотя я и сам не знаю, так ли это. Но, судя по выражению его лица, Пушкин действительно был готов сделать нечто из ряда вон выходящее.

— Что ж, тогда у меня для тебя плохие новости, Дмитрий, — улыбнулся волосатик. — Наказывать будешь меня не ты, ибо просто-напросто не сможешь дойти до места казни. — И Пушкин с обоих револьверов пальнул президенту по коленям.

— Ах ты сучара мелкая! — заорал Дмитрий Анатольевич, упав на пол. — Боже, убей эту мразь волосатую!

— А за мразь я снесу тебе ещё кое-что. — И Санёк отстрелил президенту правую руку.

Если быть точным, то Пушкин пальнул с двух револьверов в локоть, но от такого мощного «разряда» кусок руки просто оторвался от основного тела.

То ли болевой шок, то ли ещё что-то, но Дмитрий Анатольевич молчал. Глаза были открыты, но мужик молчал… собственно, как и его «дружок».

— Чего молчите, Владимир Владимирович? — наставил Санёк свои пушки на директора. — Думаете, что кто-то услышит эти выстрелы и к Вам прибегут, чтобы спасти? Это президентский номер. А в нём стены такие, что хрен кто услышит мои выстрелы.

— Й-я…

— Теперь уже так просто не скажете, что Вы меня хотите наказать. Или скажете? — улыбнулся Пушкин, не отводя револьверы с дрожащей цели.

— Нет-нет, ты что! — испуганным голоском выдал директор нашей, мать его, княжеской школы магии.

— Ну что это за ответ. Разве так должен общаться с учениками директор княжеской школы магии? — Пушкин как с языка снял.

— Н-нет. Й-я н-не знаю. Простите. — Владимир Владимирович настолько обосрался, что даже перешёл на «Вы» с Пушкиным. И сейчас он совсем не притворялся, как это было со Щелкунчиком, когда к нам подъехала машина бати Чайковского.

— Не прощу. Такие уроды, как ты, должны знать своё место. А твоё место рядом с таким уродом, как этот труп, — нереально охуенно выдал Пушкин. Если бы не видел лично, то ни за что в жизни не поверил бы, что волосатик так может. Это было что-то с чем-то. Респект, одним словом. — Так что, Вован, прощай. — И Санёк с двух револьверов разнёс башку Владимиру Владимировичу.

Я проглотил слюну. Петрович, кстати, тоже.

Мы оба смотрели на два трупика и не знали, что говорить.

— На самом деле я очень добрый, — начал Пушкин. — Но нужно понимать, что иногда даже очень добрые люди злятся. А это значит, что необходимо держаться подальше от них, если ты плохой человек. Эти мужики были теми ещё уродами. Поэтому я сделал то, что сделал… и точка, ребята.

Тут появился Леший.

— Вот такой развязки я точно не ожидал, — спокойно сказал он. — Саня Пушка… отныне ты принят в мою лесную братву. Такие ребята нужны моему дремучему лесу.

— Спасибо, Леший, но мне хорошо и здесь. Если реально хочешь чем-то помочь, то помоги убрать это дерьмо с пола. И, если это возможно, сделай всё так, будто не мы здесь виноваты, а кто-то другой.

— За всё нужно отвечать. Что бы там ни было, но кто-то должен быть виновником сего действа, — расстроился Леший.

— Постой, ты обиделся, что Пушкин не хочет стать частью твоей братвы? — подключился я.

— Нет, Димон. Не хочет… ну и не надо. Я и без него неплохо веду дела. Но лишние руки никогда не помешают. — Леший посмотрел на волосатика и добавил: — И всё же для тебя путь в мой лес открыт.

— Спасибо ещё раз за предложение, но я сказал наверняка… так что никакой лесной братвы, — высказался Пушкин. — Ты лучше скажи: сможешь ли что-то сделать с этими двумя?

— Я их заберу в свой лес. Дерьмо является отличным удобрением, так что… — улыбнулся Леший, недоговорив шутку, которую и так все поняли.

— А что с поиском виновника? — поинтересовался я.

— Нужно, чтобы вы что-то придумали. Кто-то всё равно должен ответить за них.

— Леший, я правильно понял: ты хочешь забрать два трупа в свой лес?

— Да.

— Но тебе нужен виновник?

— Да.

— Но какой виновник без улик? Если никто не узнает, где директор и президент, то…

— То «что»? — посмотрел на меня Леший с таким удивлением, будто я говорил херню. — Мы же знаем, кто виновник сего действа. Но если мы знаем, то не сможем долго скрывать это. Всё-таки это убийство двух существ… очень влиятельных существ. Один так и вовсе является президентом. Ты хоть понимаешь, что ждёт Петровку, когда люди узнают, что президент пропал?

— Думаю, что понимаю, — ответил я. — Но как это связано с тем, чтознаем мы, и что должны знать другие? И вообще, зачем нам виновник, если тайна останется между нами?

Леший посмотрел на Пушкина и спросил:

— Ты готов взять вину за свои действия на себя?

— Конечно готов, — без раздумий ответил мелкий. — Я и так был готов к тому, что меня ждёт совсем не та жизнь, о которой мечтают дети, когда у них в жизни всё хорошо. Нет, я прекрасно понимал, что, убив двух влиятельных мудаков, мне придётся жить по совсем другим законам.

Слова Пушкина тронули меня до глубины души. Даже слёзы пошли.

Мне стало жалко волосатика. Настолько жалко, что я на эмоциях крикнул:

— Я виновен!

Пушкин повернулся ко мне.

— Что?! — не совсем понял он.

— Я виновен в убийстве этих двух, — спокойно повторил я, смотря на Лешего, хотя боковым зрением как бы видел, как Пушкин «пялится» на меня. — Леший, ты можешь принять это за правду?

— Могу, — улыбнулся дух леса.

Леший подошёл ко мне и крепко обнял.

— Молодец, Димон, — шепнул он мне на ухо. — Это то, чего я ждал от настоящего человека из другого мира. Ты меня не разочаровал. Рад, что ты подумал не о себе или своей родне, а о ком-то со стороны.

— Пушкин… и другие одиннадцать сорванцов — это моя родня в этом мире. Поэтому совесть не позволила мне оставить их в беде, — прослезился я.

Пушкин слышал эти слова. Мальчишка тоже заплакал. Он подошёл ко мне с Лешим и попытался обнять обоих, насколько это было возможно с его-то комплектацией и мелкими ручками.

К нашим обнимашкам присоединился и Пётр Великий.

— Парни, вы охуенны, — впервые выдал что-то необычное Петрович, которого тоже прошибло на слезу. — Но трупы сами себя не вывезут, поэтому давайте займёмся ими, — закончил Петрович… в своём репертуаре.

Леший прекратил обниматься, как и все мы.

— Я исчезну вместе с ними, за это можете не беспокоиться, — сказал он. — Больше того, только мы будем знать, что виновен Димон. Другие же увидят что-то другое… в новостях, — улыбнулся Леший.

— Что это значит? — поспешно спросил я.

— Увидишь в новостях через какое-то время. Но могу сразу сказать, что большая часть народа будет не против, чтобы кто-то другой стал президентом. Так же как и не будут против твои ученики, чтобы директором княжеской школы магии стал именно ты, Димон. — И с этими словами Леший исчез вместе с двумя трупами.

— Как же я тащусь от этих исчезновений! — чуть ли не пустил слюну Петрович. — Да это же самая настоящая магия.

— Ага. А твоё прохождение сквозь окна — это какая-то шутка, да? — уточнил Пушкин с неким сарказмом.

— Ну ведь он же исчез. Ещё и трупики забрал с собой.

— И что? Давай лучше думать, что мы будем говорить нашим друзьям.

— Правду, — подключился я к Форточнику и Пушке, находясь в некой прострации. Мой ум пытался придумать для меня наказание, которое последует, когда все всё узнают. Однако сердце говорило, что от детей скрывать ничего не нужно. Лучше рассказать всем двенадцати правду. А потом всё решится по ходу дела.

И снова моё — «по ходу дела». Но как уже есть.

— То есть мы сейчас свалим через спальню на джипе? — уточнил Пушкин у меня.

— Я тебя, Димон, не смогу через окно протащить.

— Думаю, с этой стороны я смогу и сам открыть окно.

— А, ну да… точно, — почесал затылок Петрович.

— Так что мы будем говорить?.. какую правду? — переспросил Пушкин.

— Скажем, что Владимир Владимирович и Дмитрий Анатольевич исчезли.

— И всё?

— Пока что да, всё. Подробности расскажем тогда, когда всё утихнет. — Я задумался. — Если верить Лешему, то президент был не таким уж и чистым на руку… даже при официальной жизни, не говоря уже про подземную лабораторию с веществом Лешего. А директор, которым прикрывался Дмитрий Анатольевич, тоже не совсем чистый мужик… даже для жителей Петровки. Уверен, вы думаете, что ваши родители полностью поддерживают Владимира Владимировича. Но уверяю, что это не так. Ваши родители поддерживали директора с такой же искусственностью, как и поддерживали родителей Щелкунчика, который портил вам пикник покусанной мебелью.

— Думаю, мы все всё поняли, — сказал Пушкин.

— Полностью одобряю слова нашего бакенбарда, — добавил Петрович. — Наши родители боятся… боялись, что у Владимира Владимировича такая власть и такие связи. Думаю, когда они узнают, что эти оба исчезли, всё поменяется.

— И психом тебя никто не будет считать, — неожиданно вылез Щелкунчик, за которым я увидел всех остальных. Мальчишки, почти все, подслушивали наш разговор в спальне. И только сейчас вылезли, чтобы сказать, что они в курсе всего происходящего.

— И давно вы там? — спросил Пушкин.

— Как только вы вышли, — указал Химик на Петровича. — Я Форточнику подкинул свой телефон с прослушкой, чтобы знать, что у вас всё в порядке. А когда мы услышали, что ты, Саня, сошёл с ума, то выдвинулись к тебе. Парус и Ракета остались в джипе.

— Как вы все поместились в него? — стало мне интересно.

— Да мы по пару человек садились. А в итоге все и переместились сюда.

— Через окно?

— Ну да. Я нахимичил кое-что, поэтому смог открыть окно. Кстати, прослушкой занимаются Ракета и Парус, раз они остались в джипе, — переключился Менделеев. — Поэтому все мы в курсе всего. Жаль только, что не видели, как Леший исчез с Дмитрием Анатольевичем и Владимиром Владимировичем.

— Ну… раз вы все в курсе, то давайте-ка сваливать отсюда, ребята, — улыбнулся я. — Нам продумать план действий нужно, ибо с нас ещё спросят.

— Молчать — это одно, а вот создать себе железное алиби — это совсем другое, — выдал Жуков. — Я готов с этим помочь. Но мне нужна будет помощь… и помощь директора… нового директора княжеской школы магии. Так что, Димон, становись таковым, а мы тебя в этом поддержим.

— Как я стану новым директором?! Вы что, шутите?

— Нет, — посмеялся Пушкин. — Я совершил преступление…

— За преступление будет и наказание, — перебил Достоевский.

— Топор, ну не мешай! — подключился Толстый. — Мы все здесь замешаны. Если бы не моя Анна, то ничего бы этого не было. А если бы не Жук, то и не было бы Анны. А если бы не…

— Мы все всё поняли, — улыбнулся Пушкин. Волосатик посмотрел на меня и продолжил: — В общем, ты отдуваешься за нас, а мы — за тебя. Мы команда. Поэтому работаем сообща. Доверься нам.

— Спасибо, ребята. Если честно, то я и секунды не сомневался, что мы с вами найдём общий язык. Рад, что мы его нашли так быстро.

Глава 22. «Коронация»

Мы достаточно оперативно покинули гостиницу, а точнее, президентский номер, в котором стены реально были с шумоподавлением, ибо ни одна тварь божья не зашла внутрь, чтобы проверить, всё ли в порядке. Возможно, Дмитрий Анатольевич сам приказал ещё до нашего появления, чтобы его никто не беспокоил, а может, ещё что-то… Однако меня и моих учеников это уже не касалось.

— Ракета, Парус, летите к соседскому дому Владимира Владимировича и верните джип, — скомандовал я. — Как только освободитесь, отпишите Пушкину.

— Я сейчас поведаю наш план, поэтому заблаговременно скажу, что можете бежать к дому Димона, когда вернёте соседский джип, — встрял Жуков, обращаясь к Гагарину и Лермонтову.

— Ладно, делайте то, что приказал Жук, — согласился я. — И парни… будьте внимательны.

— Да всё хорошо, Димон. Сейчас вернёмся. — И мелкие улетели.

Десять оставшихся рыл и я отправились ко мне домой.

— И какой там у тебя план? — напомнил Пушкин.

— Ну… это, можно сказать, почти «железное» алиби, — начал Жук. — У тебя по паспорту когда день рождения?

— У кого, у меня?!

— Нет, Пушка, у Димона.

— Даже не знаю. Дело в том, что у того пацана, в тело которого я попал, документы куда-то пропали. То есть их по чистой, я надеюсь, случайности увезли в Москву. Водитель увёз, а никто и не предупредил. Вот как-то так.

— Значит, никаких документов у тебя с собой нет, верно? — уточнил Жук.

— Нет, — помахал я головой.

— Отлично, — обрадовался мелкий. — Значит, устроим твой день рождения сего́дня.

— Сегодня?!

— Ну да. Нам же нужно объяснить, почему мы целый день были у тебя дома. Даже пораньше смылись из школы, чтобы что? Правильно… — сам же ответил Жук. — Чтобы отметить день рождения нашего учителя, который празднует его именно что сегодня. Ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц, а…

— Да мы поняли уже! — крикнул Пушкин. — И что дальше?

— Кажется, ты хотел, чтобы мы научились плавать. Ну вот… сейчас как раз настал тот самый момент, когда ты можешь поиздеваться над нами.

Жуков умел задеть за живое… В данном случае это прозвучало в хорошем смысле слова, ведь Пушкин очень обрадовался, когда услышал это.

— Ну что ж, это хорошая мысль, Жук. Я только за. — Пушкин посмотрел на других ребят. — Вы же не против плавания, парни? Всё-таки железное алиби, — с неким, я бы сказал, дружеским издевательством спросил Санёк.

Детишки почесали свои затылки.

— Ну же, парни, не бойтесь, — поддержал Пушкина и я. — Думаю, все сегодня смогут научиться. И раз Жук говорит, что это почти железное алиби, то оно реально железное, зная скромность нашего полководца.

Конечно, я соврал, потому что такое алиби ни то что железным нельзя было назвать… такое алиби могло сыграть злую шутку со всеми нами, если бы нашлись мои документы и стало бы ясно, что мы все жульничаем. Да и это президент, а не хер собачий, поэтому каждого могли пробить по базе данных даже без документов. Меня бы пробили самого первого.

Но так далеко мне заходить не хотелось. Всё же Жук что-то смыслил, и его предложения всегда заканчивались победой в нашу сторону. Так что, как бы мне не хотелось послушать свой Ум, я полностью доверился Жуку и в э́тот раз. Кроме того, мне дико не хотелось самому что-то придумывать, ибо вряд ли бы вышло организовать себе железное алиби. Бумажное — да. Но железное — хер там плавал.

— Так что́ мы решили, Жук? — решил завершить я, чтобы точно знать, как нам действовать.

— У тебя сегодня день рождения, поэтому мы пораньше ушли из школы к тебе домой. Там мы ели и едим пироги, торты, сладкие конфеты…

— А что, конфеты бывают горькие?

— Саня, не перебивай. Пусть говорит.

— …разные вкусности, — продолжил Жук. — В общем, мы отдыхаем. Но ещё нужно купаться в бассейне и шуметь, чтобы нас заметили. Когда придёт твой друг со второго дома… ну… тот учитель, что второклашек учит.

— Александр Васильевич, — снова шепнул Пушкин. Хотя я помнил его имя ещё с первого нашего знакомство, ибо этот хмырь всего боялся.

— Я понял, понял. И что дальше? Он придёт, так…

— Ну и увидит, что мы шумим, — снова продолжил Жук. — Думаю, Александр Васильевич спросит, почему мы так шумим и не могли ли мы капельку меньше шуметь. А ты ему и скажешь, что у тебя сегодня день рождения… вот ты и решил позвать своих учеников, так как друзей на Петровке больше нет. Можешь ещё напомнить ему, что он выгнал нас всех со своего бассейна. Это будет уже психологический ход, чтобы Александр Васильевич не стал придумывать в своей голове какие-то неприятные вопросики, а сразу же заткнулся и свалил в свою конуру.

— Да ты гений, Жук, — улыбнулся я. — Отличный план. Он же реально свалит, но увидит, что все у меня дома. Вот только пирогов нет.

— Так мы и пироги сходим купим. Сначала придём к тебе домой. Дождёмся Ракету и Паруса. Начнём шуметь в бассейне. Потом поговорим с учителем второклашек, поскольку он должен уже скоро вернуться со школы. А вот уже после всего этого сходим за сладостями в магазин. Ах да, нужно прямо сейчас позвонить родителям и сказать, что мы все у Димона, — обратился мелкий к своим сверстникам. — Ребята, по телефонам… живо!

— Э, э… раскомандовался он здесь! — крикнул Петрович. — Я сам решу кому и когда мне звонить.

— Как знаешь, Форточник, — улыбнулся Жук. — Но потом не говори, что мамка орёт на тебя и просит, чтобы ты домой пришёл немедленно.

— Ладно, ладно, гений. Помолчи уже.

Детишки позвонили своим родителям и предупредили, что они у меня дома, хотя мы вот-вот только пришли к нему.

Хотя почему бы не предупредить заранее.

В целом, всё шло достаточно хорошо, а самое главное — правдоподобно. Даже Парус и Ракета не задержались. Скажу больше, они уже ждали нас у бассейна. Мелкие, как оказалось, допёрли до этого самостоятельно. Хотя, может, просто-напросто не имели ключ от дома, поэтому не могли войти внутрь. И единственное правильное решение — это отдых на шезлонге рядом с бассейном.

Далее было ещё круче, ведь устроить шум на всю улицу — это так просто… если ты учитель, который бросает своих учеников в бассейн, а они не умеют плавать.

А между тем на часах уже стукнуло четыре часа дня. Я это к тому, что домой вернулся и Александр Васильевич, который, как и говорил Жуков, клюнул на крики за «своим» домом.

— О, привет, Хиро! — как-то странно улыбнулся сосед. — А я думал, что вы в моём бассейне купаетесь. Смотрю, свой уже почистили, да?

— Ага, — без улыбки ответил я, хотя внутри радовался как сучка, что всё идёт замечательно. Никакого зла не держал на этого парня.

А чего держать, если и свой бассейн уже без мусора… да и Леший порядок навёл внутри дома. Леший вообще молодец в этом плане. И с трупами помог.

Ну ладно, ладно… детишки тоже большие молодцы. Без них я бы точно не справился.

— А что Вы хотели? — спросил Пушкин. — Мы Вам снова мешаем?

— Нет-нет, — испугался Александр Васильевич. — Всё хорошо… г-гуляйте, развлекайтесь. Я как раз хотел посидеть дома, отдохнуть. Послушать музыку в наушниках.

— Ну у Ди… Хиро Мацумото сегодня день рождения, поэтому мы и отдыхаем у него, — продолжил Санёк. — То есть он нас пригласил, а мы согласились. Правда, Хиро Мацумото? — подмигнул мне Пушкин.

— Конечно. — Я посмотрел на Пушку, потому снова повернулся к соседу. — Если будем сильно мешать, то говори, не стесняйся. Вдруг к тебе снова друзья придут и мы снова будем не в том месте не в то время.

— Ну или не в то время и не в том месте, — исправил Пушкин.

— А вы давно здесь? — перевёл тему сосед.

Я спокойно ответил:

— Да. Ушли ещё в десять… ну где-то так.

— Наверное, потому что Владимира Владимировича не было. Я что-то его всё утро искал, но он так и не появился.

— А Вы спросите у моих родителей, — подключился Щелкунчик. — Я утром его видел с моим батей. Они вместе ехали на его машине.

— Кстати, машина Владимира Владимировича была припаркована за домом Чайковских, — добавил я. — Может, он у них?

— Короче, Александр Васильевич, пишите, кричите, звоните. Мы всегда рады, когда нас кто-то выгоняет из собственного дома. И да, передавайте привет Дантесу, — решил прервать наш разговор Пушкин, чтобы сосед отвалил со своими вопросами.

Учитель второклашек искусственно улыбнулся.

— Хорошо, передам. — И свалил нахрен с глаз долой.

— Ну ты его и захуес… победил. Молоток, Пушка.

— Ты тоже ничего, Димон, — обнял меня Санёк. — Ну ладно, парни, вечеринка продолжается! — И Саня плюхнулся в воду.

Несмотря на то что мелкий едва научился плавать, он не побоялся сделать это снова. Респект такому волосатику.

Ну а самое главное, что Александр Васильевич стал тем, кто при допросе, если таковой будет, точно скажет, что все первоклашки были у меня дома. Да и родители первоклашек подтвердят, что их дети звонили им и предупреждали, мол, веселятся у Хиро Мацумото, то бишь меня.

Главное — это мне самому не забыть, что я официально Хиро Мацумото, а не Димон. А что касается родителей, то те, может, и знаю уже, что я из другого мира, но хрен кто об этом расскажет.

Как и было уже сказано, они тоже люди… и тоже боятся, чтобы не выдать что-то такое, после чего могут пострадать и они сами.

А если всё пройдёт гладко, то вся Петровка, я думаю, вздохнёт полной грудью, когда узнает, что ни Владимир Владимирович, ни Дмитрий Анатольевич не потревожат мирных богатых родителей и их детей.

Тем временем мы переместились в дом. Врубили телек. Доели зефирки с кофе.

— Что-то новостей никаких от Лешего, — вздохнул Гоголян.

— Потерпи. Он же сказал, если ты слушал внимательно прослушку, что скоро все мы узнаем, что нас ждёт, — подключился Толстый.

— Вот именно что скоро. А уже пять… даже шесть вечера, но никто ничего не пишет, не говорит, не передаёт по телевизору. Странно. Это всё-таки президент.

— Да, время летит быстро. И да, это президент, — подтвердил я. — Но нужно понимать, что никто его и не будет искать, пока не заподозрят что-то неладное.

— А заподозрить можно только тогда, когда Дмитрий Анатольевич не будет выходить из своего президентского номера целый день, — встрял Профессор. — А сейчас прошло только шесть часов с момента, как наш президент вообще перешагнул ворота с Петровкой.

— Профессор прав. Нечего волноваться. Давайте веселиться дальше. Думаю, сейчас самое время, чтобы закупиться настольными играми, если они здесь есть, и вкусняшками.

— Поддерживаю Димона, — стукнул по столу Чехословак. — Я уже не могу без сладкого, как наркоман без…

— Без этого… давай без этого, Чехословак.

— Ну ладно, Димон, как скажешь. — И Чехов улёгся на пол, чтобы изучить потолок.

— Так у вас тут есть какие-то игры? — переспросил я.

— Конечно есть. Ты что, не видел магазины, что возле твоего дома?! — удивился Пушкин. — Там есть и магазин с книжками, настольными играми, ну и другими вещами.

— Я только три успел изучить. Но не против изучить четвёртый… с настольными играми. Между прочим, можем закупиться сейчас. Думаю, как раз настало время.

Так мы и сделали, поскольку детишки все были только за.

Я заодно изучил четвёртый магазин, которому данный дворцовый дизайн, как и в других магазинах, подходил больше всего, ибо там продавались волшебные удивительные вещи, которые всё меньше ценятся в нашем мире. И я говорю о книгах в крутых обложках.

Хочу сказать, что здесь обложки на книгах — это отдельный вид искусства. Молчу про ценник, потому что отдавать бабло не хотелось даже при доходе в миллион рублей в месяц. Но для любителей потрогать красоту своими ручками, думаю, купили бы с радостью. Однако мы купили настольные игры. А в своём любимом продуктовом магазинчике наполнили корзину всеми сладостями, что нашли.

Как говорил Толстый: «Бери всё-всё… для разнообразия».

Что же, я взял для разнообразия всё, что смог найти со своими учениками. Обошёлся мне мой день рождения в сто косарей… и это я говорю про настольные игры и еду. Вот как-то так.

Но чего не сделаешь, чтобы дети были рады. А так как я и сам был ребёнком, то рады были все.

Уже к девяти вечера мы так наелись и наигрались, что Толстый даже впал в «сытую кому».

Конечно, это всё шутки, но Лев чувствовал себя настоящим царём не только зверей, но и своих родителей.

Почему?

Некоторые родители так беспокоились за своих детишек, что перезванивали каждые два-три часа, чтобы узнать, всё ли хорошо у них.

Да, мне этого не понять, но я говорю то, что было.

Так вот, Толстому звонили больше всех.

И когда в полдесятого позвонили хрен знает какой уже раз, Толстый ответил:

— Мам, я Лев, а не какой-то там… Обезьян.

— Обезьян? — шёпотом уточнил Пушкин. — Толстый, ты уверен, что правильно трактуешь…

— Да, — сразу же ответил мелкий. — Нет, это я не тебе, мам. Тут меня Саня отвлекает. — Толстый посмотрел на Пушку и сказал: — Мама тебе привет передаёт.

— Ей тоже.

— Тебе тоже, мам. Слушай, давай ты заберёшь меня… или не звони каждые полчаса. Другим детям звонят очень редко. Вообще не звонят… почти. Я не вру. Мам, я говорю правду. Нет. Да. Хорошо. Сейчас дам. — Толстый посмотрел на меня. — Тебя зовут.

Я сделал глубокий вдох… выдох.

Когда веселишься с мелкими, то не чувствуешь, что ты кому-то ещё нужен. И когда звонит тот, кому ты понадобился, то говорить нет никакого желания, потому что ты отвык от этого буквально за полдня-день. Думаю, многие поймут меня.

— Да. Здравствуйте. Спасибо.

В общем, чтобы долго не говорить, что там хотела мамка Толстого, перейду к главным её словам.

Оказалось, что все родители снова занимаются поисками директора и президента. Об этом сообщил какой-то хмырь, который отвечает за безопасность внутри Петровки… некий заместитель Владимира Владимировича.

То бишь, как я понял, наш директор был не только директором, но и правой рукой у Дмитрия Анатольевича на Петровке. А у этой правой руки была своя правая рука, которая только к вечеру поняла, что что-то неладное с президентом и директором.

Конечно, тот мужик заволновался. Снова собрал взрослых со всей Петровки. Может, не всех, но многих. Лично меня никто не трогал. Да и соседа тоже, поскольку в его окнах отражался свет от телевизора.

Так вот, родители занимались поисками двух трупиков. И да, охрана президента была допущена на Петровку, чтобы тоже заняться поисками. И полицию вызвали. В общем, позвали всех тех, кто хоть как-то мог повлиять на поиски в первые часы после обнаружения, что эти двое пропали.

Не то чтобы сильно волновались, но градус увеличивался с каждой новой минутой. Так что к полночи, думаю, началась уже реальная паника у тех, кто ответственен за безопасность.

Хотя всё это охренительно странно: как вообще можно было оставить президента одного? Что бы там кто не говорил, но верилось с трудом, что это вообще возможно. Но имеем то, что имеем.

Пусть теперь ищут. Надеюсь, Леший спрятал их хорошо.

А что касается мамки Толстого, так та попросила, чтобы её сынишка остался у меня на всю ночь, если я не против.

И конечно, я был не против.

После моего одобрения начали звонить и другие родители, которые попросили то же самое.

Если все всё правильно поняли, то я остался с мелкими в своём доме до самого утра. Дети не были против, а я был только за, что ночую с такими прекрасными ангелочками со сверхспособностями.

Мне и самому было интересно, чем вся эта ночная операция закончится. А так как я не спал прошлую ночь, то ждать до утра пришлось не так долго, поскольку уже в полночь мы все вырубились.

Но я не закончил с разговором. Сейчас вам станет ясно, почему я так спокойно лёг спать, не думая, что меня кто-то или что-то может отвлечь.

От родителей, которые звонили и просили, чтобы их дети остались ночевать в моём доме, мне стало известно и то, что были вызваны помимо охраны и полиции какие-то эксперты, которые подробно изучали дом Владимира Владимировича… хотя мы все уже знаем, что это был дом Дмитрия Анатольевича. Но это не так важно.

Важно то, что́ все эти эксперты смогли обнаружить.

Внимание.

Они обнаружили лабораторию-склад с веществом Лешего.

Фух!.. Как же я обрадовался, когда узнал об этом. Это же сколько всего можно найти, чтобы понять, насколько наш Владимир Владимирович нечистый человек.

Хотя, конечно, хрен кто это признает. Эксперты же подкупные, поэтому всё сделают так, мол, это не нашего директора… ну или ещё что-то.

Вы спросите: с чего такая уверенность, Димон?

Ну не был бы это я, если бы не смог забежать наперёд.

С другой стороны, это нельзя назвать совсем уж «наперёд». Это, скорее, то, что произошло, когда я закрыл глаза.

Вы сами знаете, что когда хочешь дико спать, то глаза закрываются, а потом резко открываются, но уже утро… или даже обед. И вы не понимаете, как прошло часов десять-двенадцать.

У меня было почти так же.

Отличие в том, что меня и других детишек разбудил Пушкин ранним утром… ну как ранним — таким, когда показывают утренние новости.

За то время, что мы спали, эксперты исследовали лабораторию-склад Владимира Владимировича и Дмитрия Анатольевича. И вот что выдали в новостях.

Сразу скажу, что Леший — это гений, которого я бы даже расцеловал, если бы тот появился прямо передо мной в момент таких вот смешных новостей.

Ну вот честно, не верилось, что такие новости покажут. Либо Верхушка вообще считает людей за идиотов, либо люди реально стали таковыми и уже не видят, что новостные каналы просто издеваются над ними.

Вы только вслушайтесь, что они сказали.

«Эксперты разобрались с лабораторией-складом и поняли, что Дмитрий Анатольевич и Владимир Владимирович, оказывается, были создателями сего прекрасного средства, я про вещество Лешего, но были настолько скромными, что никому об этом не сказали.»

Ржал стоя.

«Теперь не так удивительно, почему Дмитрий Анатольевич просил охрану ждать у ворот в Петровку. Эти добрые люди создавали крутые средства… Они очень крутые люди.»

Хочу плакать под каждым словом.

«Но как утверждают эксперты… внимание: они не могли подвергать опасности других людей… и даже животных, поэтому решили испытать новую формулу на себе.»

Здесь я вообще упал на пол, где продолжал лежать Чехословак. Видимо, парня так накрыло, что он всю ночь пролежал в этой позе.

Едем дальше.

«И так вышло, что новая формула оказалась недоработанной, поскольку у Дмитрия Анатольевича появился ожог. Однако те, это я про наших двух мудаков, продолжили опыт, и всё же в результате случилось непоправимое — Дмитрий Анатольевич поскользнулся и упал в котёл с веществом, которое его и растворило.»

Блядь, это каким надо быть долбоёбом, чтобы поскользнуться в котёл?

На ум приходит только Обеликс, но он упал в котёл, когда был маленьким, а не взрослым мужиком, который якобы создаёт волшебные вещества.

То есть на создание вещества ума хватило, а на страховку — нет.

«Но вторая формула была более верной, как это видно по записям из дневника, посему Дмитрий Анатольевич не сразу растворился.»

Да ну нахуй. Вы серьёзно? Не сразу растворился? Какая беда. А я думал, что сразу.

Но рад, что есть какой-то дневник, в котором всё это записывалось. Наверное, записывал Владимир Владимирович, пока его кореш тонул в котле.

Хотя нет… потому что:

«Владимир Владимирович героически пытался спасти президента, но тоже упал в котёл, посему оба они растворились.»

Планете, остановись! Я тебя умоляю, остановись! Я хочу выйти!

«Но у нас остались записи в дневнике, который вели эти замечательные скромные люди.»

Скромные люди!

Ржу.

Их скромность отражена во всей Петровке. Как только открываешь ворота и видишь Петровку, так сразу понимаешь, что здесь живут самые скромные люди на планете Земля. Скромнее только выглядят туалеты в княжеской школе магии.

«Посему мы обязательно продолжим разработку и усовершенствование данного вещества.»

О да, скромных нам не хватило. Давайте теперь возьмёмся за их скромное творчество и продолжим его развивать. Наверное, нужно будет «сформировать» на разработку какой-нибудь скромный бюджет, скажем, в сто миллиардов рублей.

Ладно, едем дальше, ибо на этом треш не заканчивается.

«Именно сегодня, девятого сентября, москвичи могут прийти на Красную площадь и проститься с двумя героями, которые ценой своих жизней подарили нам невероятнейшие разработки. Мы все надеемся, что с этим веществом, которое предстоит изучить нашим учёным, людям будет проще жить.»

Ну да, проще уже некуда. Но давайте сделаем ещё проще… почему нет.

Людям живётся плохо. Надо улучшить их жизнь.

Давайте вкинем в разработку всё что осталось, чтобы люди подохли с голоду. Думаю, там, на Небесах, им будет проще. Бессмертным всегда проще живётся.

Сделаем людей нищими и голодными, чтобы они сдохли к хуям собачьим и им стало проще жить на Небесах.

Супер. Охуенные новости. Просто тащусь.

Обязательно нужно будет не забыть проститься с двумя героями, которые ценой своих жизней подарили нам невероя́тнейшие разработки. Просто, блядь, невъебически охуенные разработки… которые ещё нужно изучить.

«Изучить» и «разработки». Два гениальных слова, которые отлично сочетаются вместе.

«Дмитрия Анатольевича заменит председатель правительства — Михаил Владимирович.»

Ну хвала Небесам, что хоть кто-то сможет заменить Дмитрия Анатольевича. А то бы народ без нового лидера не смог бы даже пёрнуть самостоятельно.

«И ещё одна новость, которая заинтересует только жителей Петровки, а по большей части родителей учеников княжеской школы магии: в дневнике, который обнаружили эксперты рядом с котлом в подземной лаборатории дома Владимира Владимировича, была ещё одна интересная пометка — на должность директора княжеской школы магии, в случае неудачного эксперимента, прошу поставить Хиро Мацумото, нового учителя первоклассников. И там стояла подпись Владимира Владимировича.»

Вот такие вот приколы.

Тут точно не обошлось без Лешего.

Дух леса не только подделал подпись и сам текст придумал, но и создал тот самый дневник, и котёл… и вообще, я хренею, на что способен Леший. Прямо какая-то машина по исполнению желаний.

«Эксперты проверили и выяснили, что запись подлинная, действительно была записана героически погибшим директором княжеской школы магии, Владимиром Владимировичем. По всей видимости, наши герои были готовы к тому, что что-то пойдёт не так.»

Ну хорошо, что хоть наши герои были готовы к этому. Я уже думал, что они не страхуются, потому что не были готовы к этому. Но оказалось, они лезли в котёл без страховки, потому что были готовы к тому, что могут в него нырнуть… нечаянно.

Эдакие мазохисты. Всё знают, но не хотят страховать себя.

«Сегодня в полдень пройдёт минута молчания в честь двух прекрасных людей, чьё мужество является мотивацией для подрастающего поколения, которое захочет связать свою жизнь с открытиями нечто невероятного.»

О да, детка! Спасибо.

У меня как раз есть дюжина учеников, которые хотят связать свою жизнь с чем-то невероятным. Например, с невероятным долбоебизмом, который разгуливает по улицам не только Москвы, но и по всем улицам всего нашего мира.

И всё же нельзя не отдать должное королю дремучего леса, который вот так вот всё подстроил. Уже то, что там напридумывали эксперты, отдельная тема. Мы же говорим про то, что имеем. А имеем мы… то есть имею я́… новую должность. Уверен, сегодня меня будет ожидать что-то прекрасное в княжеской школе магии.

Уверен, именно сегодня я стану директором этого прекрасного места, где всего три дня назад появился в грёбаном сортире.

Три дня, Карл!

А сколько всего произошло за это время. Это просто нечто.

Настоящее, мать его, волшебство.

— Ну Леший, ну волшебник! — улыбнулся я от всей души. — Пацаны, чувствуете?

— Кого?

— Ни «кого», а «что», Саня… Лёгкость по всему телу. Будто бы высрался на неделю вперёд.

— Ну у тебя и сравнения, Димон.

— Какие уже есть. Надеюсь, что на должности директора я буду меньше высказываться в данном стиле. К тому же Владимир Владимирович сам говорил, что не любит мат. Отдам, так сказать, дань этому мужику… каким бы мудаком он там ни был.

Зазвонил телефон.

Это мама Санька. Она хотела предупредить, что стои́т у моих ворот и хочет, чтобы её сынуля поехал домой.

Как оказалось, у этих родителей какой-то коллективный разум, потому что за час все двенадцать рыл покинули мой дом.

А ещё через час свой дом покинул и я, поскольку дети отписали мне, предупредив, что сегодня будет эдакая «коронация», когда выбирают нового директора.

И она реально была.

Действие чем-то напоминало эшафот, как мне потом выдал Пушкин. Только разница в том, что запускали салют не перед казнью, а перед тем как сообщить, что новым директором княжеской школы магии стал Хиро Мацумото.

Ну а после сообщения был ещё один салют… и много жрачки, которую ни я, ни мои ученики не хотели дегустировать, поскольку даже упоминанием о ней вызывало рвоту.

Вот такая вот «коронация» прошлась по землям Петровки.

Что загнул, то загнул. Монголо-татарское иго оценило бы.

Казалось бы, девятое сентября. Полдень. «Начало» четвёртого дня пребывания на Петровке. А я уже́ директор княжеской школы магии.

Но с другой стороны, а почему бы и нет.

Всё-таки это волшебное место, где живут сказочные существа, способные изменить тебя и мир вокруг в лучшую или худшую сторону. А вот уже в какую менять — это решаешь ты… и твои поступки.

В моём случае за мои же поступки ответственны двенадцать сорванцов, с которыми я очень быстро нашёл общий язык… чему очень рад, признаюсь.

— И как тебе новое место? — спросил меня Пушкин, когда я отлучился якобы в туалет, а сам «прокрался» в кабинет Владимира Владимировича.

— Дверь красивая. Внутри много места. Чувствую простор и свободу. Нужно будет только кресло отмыть от энергетики прошлого его владельца.

— Так ты попроси у Скотта чистящее средство. Уверен, для таких нужд от тебе его не просто даст, а даже подарит.

— Так и сделаю, Саня.

— Ладно, потом будешь нежиться в кресле. Давай, пошли тархун гасить. Может, он испарит все вчерашние сладости в наших животах.

— Отличный план, брат. Погнали.

Брат — как же это круто. Назвать так ученика — это для него будет чем-то необычным… неким новым уровнем доверия и уважения с моей стороны.

Я рад.

Я реально рад, что живу здесь.

Теперь ещё и директор княжеской школы магии.

— Чую, весёлых моментов будет ещё больше, — завершил я.

— Как и новых проблем, — улыбнулся Пушкин.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА

Оглавление

Глава 1. Княжеская школа магии

Глава 2. Знакомство со спиногрызами

Глава 3. Необычные способности

Глава 4. Убойногий футбол

Глава 5. Вот это поворот

Глава 6. Кот Скотт

Глава 7. План-НЕкабан

Глава 8. Страсти тёщины

Глава 9. Где он, мать вашу?!

Глава 10. Одиннадцать врагов Мацумото

Глава 11. Подарок в лизинг

Глава 12. Неужели мир?

Глава 13. Проблемы из кустов

Глава 14. Димон нарасхват

Глава 15. Дух леса

Глава 16. Третьего не дано

Глава 17. Хитрый мужик

Глава 18. Безымянная операция

Глава 19. Загадочный погреб

Глава 20. Идите в жопу

Глава 21. Такого не ожидал никто

Глава 22. «Коронация»