Годы. Мили. Судьбы [Георгий Константинович Васильев] (fb2) читать онлайн

Георгий Васильев Годы. Мили. Судьбы

К 75-летию победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов посвящается

Годы. Мили. Судьбы.

Вице-адмирал

Георгий Константинович Васильев,

участник Великой Отечественной войны

1941–1945 годов

Москва–Рыбинск

2020

ББК 84(2Рос)

УДК 929.5

Г59

Г59 Годы. Мили. Судьбы. – Москва–Рыбинск: Изд-во ООО «РДП», 2020. – 456 с. ISBN 978-5-6044219-8-7

Знак информационной продукции 12+

Автор книги, известный советский подводник вице-адмирал Г. К. Васильев, во время Великой Отечественной войны в 1942–1943 гг. помощником командира на С-54 уча-ствовал в трансокеанском 18 700-мильном переходе через 3 великих океана и 9 морей с Тихоокеанского на Северный флот. С февраля 1944 года командовал подводной лодкой С-15 Северного флота, участвовал в 9 боевых походах, в которых уничтожили 4 транспорта, повредили один корабль охранения и высадили на вражескую территорию 2 разведывательные группы. В предлагаемых вниманию читателей воспоминаниях автор правдиво повествует о событиях военного и послевоенного периода.

ББК 84(2Рос)

УДК 929.5

ISBN 978-5-6044219-8-7

© Кибкало А. А., составитель, 2020

Предисловие

Георгий Константинович по нашей просьбе писал воспоминания для внуков, правнуков и последующих поколений, чтобы они знали о своих корнях, о времени и условиях, в которых жили их предки. Он, не желая публичности, не планировал издавать рукопись. Время летит стремительно. Еще недавно мы общались с Георгием Константиновичем и Марией Антоновной, с их братьями и сестрами, отмечали дни рождения, слушали рассказы и воспоминания о военных годах. Сейчас их с нами нет. Отметили 100-летие со дня их рождения. Память людская коротка. Внуки мало что знают о дедах, а правнуки находятся в неведении о жизни предшественников. История, как мозаика, складывается из отдельных событий и воспоминаний и нередко перезначивается в угоду правящих режимов. В ХХ веке история нашей страны переписывалась трижды. Появляются домыслы и искажения действительности, тиражируемые в средствах массовой информации, а в наше время потоком льющиеся в Интернете. В 1990-е годы и даже спустя 75 лет после окончания Великой Отечественной войны некоторые писаки, не участвовавшие в войне, публиковали материалы и давали оценки, порочащие воинов-защитников Родины. Подобные публикации Георгий Константинович комментировал словами грузинского мыслителя и поэта XII века Шота Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Заканчивая работу над рукописью, разрешил нам издать воспоминания после того, как он покинет этот мир.

Георгий Константинович и Мария Антоновна были яркими и одновременно скромными людьми. Они познакомились в школьном возрасте на своей малой родине в Березайке и пронесли нежные чувства через суровые военные годы. Выбрали самые опасные военные профессии и героически сражались за Родину, за счастье. Твердые жизненные принципы – честность, трудолюбие, ответственность, доброта, готовность к самопожертвованию – были основой их семейных отношений. Наши родители достойны быть примером для подражания. Сейчас, кроме нас, никто не может собрать и обработать рукописи, документы и фотографии о жизни этих замечательных людей, и если этого не сделать, то память о них просто канет в небытие. В истории семьи отображена история нашей страны военных и послевоенных лет. Мы взяли на себя ответственность подготовить и издать книгу воспоминаний вице-адмирала Георгия Константиновича Васильева. Работая над рукописью и документами, поняли, книга не будет полноценной без отображения героической жизни военного летчика Марии Антоновны. Так появилась глава о Марии Антоновне и семье Ивановых.

Выражаем признательность и благодарность Герою Советского Союза адмиралу флота В. Н. Чернавину, адмиралу В. Е. Селиванову, адмиралу И. Н. Хмельнову, Герою Советского Союза вице-адмиралу Р. А. Голосову, писателю-маринисту капитану 1 ранга Н. А. Черкашину, военному журналисту капитану 1 ранга С. И. Быстрову, военному историку капитану 1 ранга Ю. М. Зайцеву, военному историку капитану 1 ранга В. Д. Доценко за предоставленные материалы и фотографии. Благодарим Ирину Георгиевну Латышеву (Васильеву) и ее дочь Екатерину Латышеву, Баканова Владимира Ивановича и Иванову Галину Ивановну за материалы и фотографии, Марию Овсяникову за выполненные рисунки для книги и нашего внука Никиту Кибкало за помощь в обработке фотографий, рисунков и текста. Надеемся, книга будет полезна читателям, интересующимся историей Флота.

Дочь Георгия Константиновича Анна Георгиевна Кибкало и Александр Александрович Кибкало. Москва, 2020 год

Малая родина

Лет 120 тому назад строители Николаевской железной дороги (с 1923 г. – Октябрьская железная дорога) обосновали на правом берегу небольшой речки Березайки станцию с таким же названием – Березайка. Станционное здание, две платформы, водонапорная башня для снабжения водой паровозов, два запасных пути, четыре семафора, три дома обслуживающего персонала, один туалет «М» и «Ж» – вот и вся станция. Рядовая стан-ция на самой старой железной дороге России пережила крепостное право, зарождение и конец российского капитализма, три революции, четыре войны, коллективизацию, индустриализацию, реконструкцию, послевоенную разруху и восстановление – одиннадцать пятилеток строительства социализма, а потом развитого социализма. Теперь переживает перестройку социализма, а во что – никто не знает. Не оказалась она и в центре больших событий, но происходившие в стране процессы невольно оказывали влияние на жителей окрестных сел и деревень. По административному делению Березайка до Октябрьской революции относилась к Валдайскому уезду Новгородской губернии, после революции – к уезду Северо-Западной области, потом ее причислили к Бологовскому району Калининской (ныне Тверской) области.

В 1911 году близ станции построили стекольный завод. Сейчас он носит имя А. В. Луначарского. На заводе работали крестьяне из ближних деревень. В поисках заработка сюда приехали рабочие с других стекольных заводов. Население станции понемногу росло, и в 1938 году населенный пункт получил статус рабочего поселка. Сейчас (1992 г.) в нем проживает более 3000 человек. Поселок застраивался вдоль грунтовой дороги преимущественно деревянными домами. Около заборов, стен домов и сараев были уложены поленницы дров. На огородах сельчане выращивали картошку и овощи. Кроме стекольного завода имелся леспромхоз с лесопилкой, где перерабатывали то, что осталось от когда-то дремучих лесов. В советское время в окрестностях Березайки были созданы три совхоза.

Станция Березайка

Совхоз Березайский включал деревни Волково, Анисимово и Мошонка (от слова мох). Земли его простирались к западу от железной дороги.

Совхоз Дубровский располагался на землях вблизи деревень Дубровка и Угрево.

В совхоз Рютинский входили деревни Рютино, Заборки и три бесперспективных села – Балакирево, Большая и Малая Горнешницы. В конце 20-х годов это были средние деревушки, сейчас от них остались только названия и по 2-3 дома. Жители разбежались, кто куда мог. Многие перевезли свои дома в Березайку. По данным 1988 года, в нечерноземной зоне РСФСР в течение последних 10 лет перестали существовать более 60 тысяч таких деревень.

Изначально существовали две деревни – Большая и Малая Дубровки, они находи-лись в одном километре от станции Березайка. Большая Дубровка возникла на берегу Нижнеберезного озера. В полукилометре от крепких домов Большой Дубровки располагалась Малая Дубровка. В ней проживало 15 семей. Каждая деревня имела свои земли и покосы. Озеро, речка и леса были общими.

Развалины Вознесенской церкви в Дубровке.

Дубровка. 1992 г.

Со временем эти деревни слились, и сохранилось одно название Большая Дубровка. Насчитывала она 600–800 человек населения и 120 дворов (хозяйств), расположенных на двух перекрещивающихся улицах. Несколько в стороне, на берегу реки Березайки, стояла церковь Вознесения, три дома для церковных служителей и двухэтажная деревянная школа, основанная в 1872 году. Школа существует до сих пор. Обучение ведется в четырех классах. Здание отремонтировано и содержится в хорошем состоянии. Учителя планируют отметить 120-летний юбилей школы в 1992 году.

Между деревнями на поросшем соснами холме в 1912 году лесопромышленник Зуев построил две дачи – Красную и Белую – с двумя флигелями (небольшими домиками для прислуги) и хозяйственными постройками. На крыше Белой дачи была смотровая площадка. Здание увенчано шпилем, покрытым оцинкованным железом. Подъезды и дорожки вымощены камнем, территория огорожена забором. Ближайшее болото осушили.

В Красной даче после революции, в конце 1920-х годов, жили заводские рабочие, позднее там размещалось правление колхоза имени Сталина. Теперь на ее месте находится Дом культуры. Что он собою представляет, не знаю. При попытках попасть в него меня встречали запертые на замок двери. Говорят, там устраивают дискотеки, приезжают на мотоциклах ребята из окрестных деревень и молодежь со станции Бологое. Белая дача перестала существовать в середине 1920-х годов. Сначала в ней устроили деревенский клуб, большую библиотеку лесопромышленника растащили. Потом кому-то понадобились печные изразцы, кому-то мраморные ступени от парадного входа, затем разобрали паркет, содрали наружную обшивку и добрались до фундамента. Три дома для прислуги и флигель пока еще сохранились.

Наши места привлекали петроградских дачников. На станции Березайка вдоль липовой аллеи построили более десятка одноэтажных и двухэтажных дач. Они стоят до сих пор. Один дом занимает школа, остальные используются под жилье.

Начало жизненного пути

23 апреля (15 по старому стилю) 1916 года в Малой Дубровке я появился на свет.

Сохранился документ.

«Выпись из метрической книги. Часть первая. О родившихся за 1916 год. Выданная причтом Вознесенской церкви Валдайского уезда, Новгородской епархии

за № 792.

– месяц и день рождения – апрель 15 дня;

– имена родившегося – Георгий (в честь великомученика 23 апреля);

– звание, имя, отчество и фамилия родителей, какого вероисповедания – Валдайского уезда, Дубровской волости, деревни Малая Дубровка, крестьянин Константин Васильев и жена его Ирина Меркурьева, оба православные;

– звание, имя, отчество и фамилия восприемников – той же волости, деревни Балакирево, Игнат Осипов и из Малой Дубровки дочь Матрона Константинова;

Совершил таинство крещения священник Иоанн Троицкий с диаконом псаломщиком Александром Вознесенским.

Подписали: Новгородской епархии, Валдайского уезда, Дубровской волости, Вознесен-ской церкви священник И. Троицкий, диакон А. Вознесенский».

К выписи приложены: мастичная печать с изображением собора и приклеены две гербовых марки по 50 копеек каждая.

Большинство российских деревенских семей с давних пор были многодетными. Рожать детей считалось нормальной потребностью здоровых женщин, появление ребенка было рядовым явлением. Средств, регулирующих рождаемость, не знали.

Выпись из метрической книги о рождении Георгия Васильева

Рождение детей не приносило родителям большой радости, а их потеря – большого горя. Эти события воспринимались как «Бог дал, Бог и взял».

В 

нашей семье было девять детей, я появился на свет восьмым. Пятеро мальчиков: Игнатий, Иван, Михаил, Павел и я, четыре девочки: Матрена, Прасковья, Евдокия и Александра.

Родители не испытывали неудобства от многочисленного семейства. Главной заботой было накормить, одеть и обуть всех нас, пока не станем самостоятельными. Они воспитывали первых двух-трех ребят, потом старшим поручали нянчить, заботиться и воспитывать младших. Жили мы в деревянном доме с четырьмя окнами. В северной стене была прорублена входная дверь. Перегородок в доме не было. В одном углу стояла глинобитная печь размером 2 ×3 метра. Раньше в русских деревнях возводили глинобитные печи, целиком вылепленные из густой глины, из такой же гончары делали керамическую посуду. Напротив печи стоял стол, вдоль стен лавки из толстых струганых досок и две-три скамьи.

С другой стороны двери находилась кровать родителей на деревянных столбиках. В переднем красном углу висели пять икон с лампадкой, которую зажигали по праздникам.

Дети спали на полу на холщовых матрасах, набитых соломой. Периодически, а перед праздниками обязательно, матрасы стирали, солому в них меняли. Под голову клали подушку, набитую сеном, или свернутую одежонку. Укрывались мы сшитыми из лоскутов одеялами или дерюгой – сотканными из тряпок ковриками. Дорожки (узкие тряпичные коврики), изготовленные таким же способом, можно и сейчас купить на деревенских рынках. Днем наши постели укладывали на родительскую кровать, они возвышались почти до потолка. Летом спали обычно на чердаке, в чулане или на сеновале, где было удобнее, прохладнее, меньше мух и комаров. Частью дома были сени – неотапливаемое холодное помещение с чуланом для хранения нужных в хозяйстве вещей. Сени примыкали к стене дома и имели ширину около четырех метров. К сеням под одной крышей с домом был пристроен «двор» – помещение для скота, а также туалет – площадка над вырытой в земле ямой с жердочкой, чтобы не упасть в нее. Дом и «двор» были покрыты соломой. На краю деревни, в одном месте, поодаль от огня, семьи строили амбары для хранения зерна. Там же были гумна, где обмолачивали хлеб, и сараи для хранения сена – «пуни».

Баня по-черному

На берегу озера у каждой семьи была своя баня. В субботу и перед праздниками бани топили по-черному. Баня по-черному – деревянный сруб с высоким порогом, низким потолком и плотно закрывающейся дверью, чтобы не выходил жар. Внутри небольшая печь без дымохода, обложенная крупными камнями. Над печью в стене оконце для проветривания после протопки. Вдоль стен полоки (скамейки) для парящихся. Под порогом маленькое оконце для стока воды и подсветки. Когда топят баню по-черному, огонь нагревает до высокой температуры камни, уложенные сверху топки.

Горячие камни являются источником тепла после завершения топки печи. На них плескали воду и таким образом поддавали пар. Баня приобретала особый дух за счет дыма и деревянных конструкций сруба. Копоть, оседающая на стенах, полу и потолке, делала их стерильными. При этом погибали вредные грибки и бактерии. После того, как прогорала печка, стены потолок и пол обмывали горячей водой, протирая их старым веником. Закрывали окна, двери и парились. Холодную воду брали за порогом в озере. Напарившись, из бани прыгали в озеро. И снова в баню мыться. В банях ставили деревянные кадки для холодной и горячей воды. Воду в кадках нагревали раскаленными в печи камнями. Их бросали в кадки с водой перед помывкой. Русские женщины не случайно рожали в бане – самом теплом, чистом и удобном для этих целей помещении.

Зимой и летом в избе ежедневно топили печь дровами. Заготавливали их зимой на два года вперед, чтобы хорошо просохли. Лучшими считались березовые и сосновые дрова, еловые и ольховые похуже. Один раз в неделю в печи пекли хлеб, по праздникам пироги с рыбой, морковью и различной крупой, ватрушки с картошкой и творогом, которые на местном наречии назывались «кокорки». На печи зимой сушили обувь и рукавицы (дянки), отогревали закоченевшие руки и ноги. Согревшись, часто засыпали, подложив под голову валенок. Печь была источником тепла и лекарем. Разболелся живот или поясница, начнут ныть ноги или руки – ложись больным местом на горячую лежанку печи. Всегда становилось легче, и боль проходила. В памяти остались события 1922 года. Наши деревни взбудоражила новость, передаваемая из уст в уста: «Продразверстка отменена!»

Радио и телевидения еще не существовало. Газеты приходили только в волостной совет – районную администрацию. Его создали для изъятия сельскохозяйственной продукции у крестьян и обеспечения хлебом и продуктами рабочих и жителей городов. Все излишки хлеба, принадлежавшие крестьянам, принудительно и безжалостно отбирали и вывозили из деревень. Понятие «излишки» было неопределенным и толковалось каждой стороной по-своему. То, что представители власти считали излишками, для крестьянина было семейными запасами, а при изъятии – неоправданной потерей. Сила была на стороне власти. Кроме милиционеров в Красной даче находился небольшой конный отряд красноармейцев. Они-то и занимались сбором так называемых излишков. Мужику оставалось хитрить, обманывать, прятать и утаивать все, что удавалось. Позже, вместо проразверстки ввели продналог. Размеры продналога были значительно меньше. Они определялись ВИКом (волостным исполнительным комитетом) в зависимости от размеров земельного надела и состояния дел в крестьянском хозяйстве. Исполнительный комитет взаимодействовал с местными комитетами бедноты.

В это же время повсюду начали появляться частные торговцы, их называли нэпманами (представители Новой экономической политики страны). Они открывали магазины и частные мастерские. Стали оживать ремесла, в продаже появился широкий ассортимент товаров и продовольствия. На Березайке, на улице Революции, коренастый сорокалетний мужик, купец Романов открыл частную торговую лавку. В этом помещении до сих пор находится промтоварный магазин Коопторга (кооперативной торговли). На Почтовой улице Вася Кабатчик (видимо, это не фамилия, а прозвище) открыл торговлю. Он продавал продовольствие, промышленные и другие ходовые товары – от керосина до соленых судаков. На Школьной улице другой Романов торговал колбасой, которую сам изготавливал и продавал по 30 копеек за фунт (410 граммов). На улице Октябрьской открылся железнодорожный кооператив, там сейчас находится государственный продмаг. Мой отец был членом кооператива и имел «Заборную книжку». Время от времени покупал там белую муку и сахар. До НЭПа свободная торговля запрещалась, но широко использовался обмен продовольствия на одежду, обувь и другие городские товары. Деньги цены не имели. Миллионы рублей, заработанные на железной дороге, лежали у отца в сундуке. На них ничего нельзя было купить. Реальная стоимость 100 тысяч совзнаков (новых советских денег, знаков) в 1921 году равнялась стоимости одной дореволюционной копейки. В обращении ходили царские кредитные билеты, пятаковки, керенки, сов-знаки, многочисленные суррогаты и местные деньги. С 1 января 1922 года была введена в обращение твердая валюта – червонец, приравненный к 10-рублевой золотой монете царской чеканки, обеспеченный на 25 % своей стоимости золотом и другими драгоценными металлами. Отец стал получать несколько десятков рублей вместо миллионов.

Зашевелились деревенские мужички. Боялись, как бы не опоздать и не отстать от других. Распахивали пригодные для земледелия участки, расчищали заросшие кустарником сенокосы. Каждый хозяин стремился выбиться в люди. Все, кто мог и хотел, вы-возили из леса бревна и строили дома. Для любого дела нужны были ловкие, крепкие рабочие руки и лошадь. Других приспособлений, инструментов и источников энергии – ав-томобилей, электромоторов, дизелей, бензиновых двигателей – в деревнях не было. Железо было дефицитом и использовалось в производстве изделий, где нельзя без него обойтись: топоры, пилы, лемеха для сохи, подковы для лошадей, косы, серпы. Сельские умельцы изготовляли из дерева: телеги, сани, дровни, сохи, бороны, грабли, ведра, кадки для воды, ковшики, чашки, ложки, лопаты, вилы и многое другое.

В каждом хозяйстве производили все необходимое для существования семьи – пищу, одежду, обувь, орудия труда. Семьи жили по безотходной технологии и замкнутому циклу. Потребляли все, что производили. Продукты питания добывались изнурительным крестьянским трудом на земле, разведением домашнего скота и птицы, сбором лесных ягод и грибов. Основной пищей были хлеб, картошка и молоко. Для производства тканей, одежды и обуви выращивали лен, использовали шерсть и шкуры животных. Кормилицей была корова. Круглый год она обеспечивала семью молоком, сметаной и творогом. Во время постов из сэкономленного молока делали топленое молоко и кислый творог. Овцы давали мясо, шерсть на валенки и одежду. Из овчин (шкура, снятая со взрослых овец и молодняка старше 6 месяцев) шили шубы, теперь их называют дубленки. Большинство деревенских жителей зимой носили шубы. Это было признаком бедности, а не благосостояния. Коз до середины 1930-х годов в наших краях не держали даже бедные семьи. Этих бородатых животных крестьяне не любили за разборчивость в кормах и специфический вкус молока.

Обойтись собственными силами часто не удавалось. Возникала необходимость в услугах тех, кто имел специальное оборудование и обладал профессиональными навыками. Чтобы перемолоть зерно на муку, ехали на мельницу. Подковать лошадь или выковать какое-либо нужное в хозяйстве изделие из железа, шли к кузнецу. Для обработки шкур овец обращались к овчинникову, скатать валенки – к валяльщику, сшить праздничную одежду – к портному. Работу оплачивали натурой – зерном или продуктами. Цены устанавливали по договоренности. Бутылка водки или самогона, как универсальное средство оплаты затраченного труда, хождения не имела.

Для разовой большой работы, на которую сил одной семьи не хватало, – собрать дом, сложить печь, выкопать колодец – приглашались соседи. Сообща за один или два дня выполняли трудоемкую работу. Дело завершалось хорошим застольем. Оплатой были благодарность и обед с водкой.

Общественные работы в интересах всех жителей деревни – строительство мостов, прокладка зимников (зимних дорог по глубокому снегу), ремонт дорог – производили по решению общего собрания с обязательным и равным участием работников от каждого хозяйства. Пригодная для обработки земля и покосы время от времени (раз в 10–15 лет) заново делились между хозяйствами деревни. Власть в жизнь деревни не вмешивалась. Что и где сеять, сроки начала работ, кому, когда и что делать, крестьяне решали сами. Крестьянин больше всех был заинтересован в конечном результате – обеспечении семьи хлебом. Сам планировал, сам работал и сам нес ответственность за результаты труда.

Дом Васильевых в Дубровке

Мы тоже построили себе новый деревянный дом взамен старого, таких же размеров, как предыдущий. Сохранили привычную планировку. В нем долго жила наша семья. Дом до сих пор стоит на улице Кирова, № 69. Там живут незнакомые люди.

В нашем семейном хозяйстве трудились все с детских лет до совершеннолетия. Старшие братья и сестры не имели возможности учиться в школе более четырех лет, только младшая сестра Шура и я закон-чили семилетку. По достижении совершеннолетия дети уходили трудиться на завод. Отец и старший брат Игнат служили на железной дороге в должностях кондукторов товарных поездов. Воздушных тормозных систем тогда не существовало. В поездах было 6–8 вагонов со специальными тормозными площадками, на которых, по одному на каждой, ехали кондукторы. По сигналу машиниста, подаваемому паровозным гудком, они, вращая винтовой привод, тормозили колеса или прекращали торможение своего вагона. Работа неквалифицированная, тяжелая и низкооплачиваемая. Зимой и летом, днем и ночью, в снег и дождь стой на площадке, слушай сигналы машиниста и «крути, Гаврила, мазаное твое рыло».

Работа на железной дороге для отца была вынужденным и оптимальным вариантом. Ни кондукторская зарплата, ни семейное хозяйство не обеспечивали даже минимальных

потребностей многочисленной семьи. Сопровождение поездов на участке Бологое–Окуловка и обратно, поездки к месту службы (смена бригад происходила в Бологом) отнимали много времени.

Семейное хозяйство тянула мать и подрастающие дети. Отец занимался им, когда оставалось свободное от работы на железной дороге время. Обычно ограничивался дачей указаний. Мать вставала раньше всех, часов в пять, растапливала печь, доила двух коров, готовила завтрак, потом будила нас, ребят. Умывались кое-как из глиняного рукомойника с двумя носиками, подвешенного на веревочке к потолку. Мыло мы не употребляли, его просто не было. Полотенце одно на всех. Завтракали одновременно 6–8 человек. Обычно мама ставила на стол чугун (горшок из чугуна для тушения и варки продуктов в русской печи) с вареной картошкой в мундирах (не очищенная от кожуры картошка).

Ели ее иногда с квашеной капустой или солеными огурцами, зачастую просто с солью, с куском черного хлеба и льняным маслом. На обед обычно были щи из зеленого крошева или белой капусты, заправленные молоком, иногда рыбный суп, реже мясной. На второе обычно каша овсяная или перловая, или картошка, жаренная на сметане или сале, реже картофельное пюре, запеченное на сковороде. Ужинали после окончания рабочего дня тем, что оставалось от обеда. Ели из общей глиняной миски деревянными ложками. На праздничные обеды для гостей ставили глубокие тарелки, одна тарелка на двух-трех человек.

мать Георгия Константиновича Ирина Меркурьева,

Летом распорядок дня менялся. Раньше вставали, раньше ложились спать. Завтракали и ужинали основательно, более сытно, а на обед брали в поле кусок хлеба и бутылку молока. В период напряженных летних работ расходовалось много энергии. Силы восполняли за счет созданных зимой запасов – топленого масла, вяленого мяса и кислого творога, который хранили в небольших деревянных кадках. Лучшая и обильная пища была осенью. Хлеб нового урожая к столу давали без ограничений, картошкой был засыпан полный подвал дома, в сенях стояли заготовленные бочки с огурцами, капустой и солеными грибами. С наступлением устойчивой холодной погоды родители резали выросших за лето ягнят и телят. Ежедневно варили щи или суп с мясом. Сначала съедали сердце, легкие, почки и печень. Желудок и кишки животных очищали, отмывали и тоже использовали в пищу. Только потом ели мясо. Для питания летом в период тяжелых работ засаливали и вялили лопатки домашних животных, подвешивая их на чердаке. Почвы в наших местах в основном легкие супесчаные и суглинистые, быстро просыхают весной. Время начала работ сельчане определяли по религиозным праздникам. В день Святого Георгия – 23 апреля – в первый раз выгоняли скот на пастбище. В Петров день – 23 июня – начинали сенокос. Со Спасова дня – 19 августа – приступали к жатве овса, ржи и ячменя. Заканчивали ее к середине сентября. Перед началом жатвы крестьяне срывали несколько соломинок ржи, скручивали их и совали за спину, чтобы спина не болела. Эти соломинки держали дома в течение года за иконами. Считалось, что спина болеть не будет, да и хлеб на следующий год вырастет хорошим. К 1 октября, празднику Покрова Пресвятой Богородицы, все полевые работы заканчивали. Сельчане ориентировались по датам проведения полевых работ на опытных удачливых соседей, тех, кто собирал высокие стабильные урожаи. Семьи наделялись одинаковыми по размерам и качеству участками земли.

Каждому хозяйству доставался кусок, равнозначный соседскому и находившийся на примерно одинаковом расстоянии от деревни. Система земледелия была трехпольной. На одном поле в августе сеяли озимую рожь, которую убирали следующим летом. На втором поле весной сеяли яровые хлеба, ячмень, овес, лен и сажали картошку. Третье поле отдыхало. Его удобряли навозом, пахали, боронили и в августе засевали озимой рожью. Специальных пастбищ не было. Скот пасли на полях и прилегающих к ним луговинах и болотах. Весной пасли на первом поле, после жатвы на озимом, а осенью на яровом. Первым начинали распахивать яровое поле под посев ячменя, овса и посадку картошки. Пахали с помощью деревянной сохи, не углубляясь ниже пахотного слоя и не переворачивая земли. Этот способ вспашки теперь называется прогрессивной безотвальной обработкой. После вспашки кочковатую поверхность выравнивали боронами с деревянными зубьями (боронили).

Самую ответственную операцию – сев – выполняли родители. В сеялку, сплетенную из березовых лык корзину емкостью полтора-два ведра, насыпали зерно. Вешали через плечо на живот с помощью привязанного полотенца или веревки. Сеятель, перекрестившись, взмахом правой руки равномерно разбрасывал зерно по земле. Так, взмах за взмахом, шаг за шагом, и засевалась вся полоса. Чтобы заглубить зерно в почву, после сева поле еще раз боронили.

Сеятель

Помню один яркий счастливый день. Мне было лет семь. В ясный, прохладный вечер мать досевала последнюю полосу. Она что-то пела. А я, завернувшись в освободившийся от овса мешок, лежал на телеге и смотрел в высокое-высокое, бесконечное небо. Там где-то между редкими, освещенными заходящим солнцем облаками звенел жаворонок. Все было так хорошо, легко и просто. Теперь телегу заменил автомобиль. Жаворонка я не слышал уже лет пятнадцать-двадцать. И не было повторения того чудесного вечера.

В середине мая высаживали картошку, сначала на огороде около дома, потом в поле. Работа нетрудная и делалась довольно быстро. После сева наступала «навозница». Владимирский писатель Владимир Солоухин описывал это время, как самое интересное и счастливое. У меня таких впечатлений не осталось. Это была грязная, но необходимая работа. Со скотного двора накопившийся за зиму навоз накладывали вилами на телегу и вывозили в поле на свои полосы, равномерно разбрасывали и закапывали. Эту работу заканчивали к празднику Святой Троицы. Готовились к празднику всей деревней. Делали уборку в домах, мыли полы, стены и окна. Стирали белье и одежду, мылись в бане, парились свежими березовыми вениками. Приносили из леса и прибивали к стенам домов молодые зеленые березки. Деревня свежела, молодела, хорошела и зеленела.

Лучшим временем года для подростков было лето – пора сенокоса. Мальчишки с двенадцати лет косили траву. Сначала мы выкашивали между кустами, по кочкам и другим неудобным местам, чтобы взрослые не тратили на это время и силы. Потом косили наряду со взрослыми. Ширина прокоса у ребят была поуже, когда кто-то оставлял нескошенные травинки, один из взрослых произносил неизменную фразу: «Смотри, не зевай!» Этого замечания было достаточно. Сушка сена и укладка в пучки были обязанностью детей и подростков. Подсушенную на лугах траву в солнечный день привозили в деревню, раскидывали ровным слоем на лужке и несколько раз за день граблями переворачивали. Досушенное сено сгребали и переносили в сарай, укладывали и утрамбовывали ногами, чтобы больше вместилось. Сенная труха забивалась под одежду, колола и щекотала.

С большим удовольствием после работы бежали на берег озера и, вытряхнув одежду, купались в прохладной воде. Часть сенокосов деревни, протяженностью километров пять и шириной около двух, была в пойме реки Березайки между деревнями Угрево и Горнешницы. Весной пойма затапливалась паводковыми водами, местные жители называли это место «ножни». Когда вода спадала, пойма зарастала травой. Около берегов реки образовывались сухие кочковатые участки, а дальше них вода держалась все лето. Чтобы подойти к этим участкам приходилось по колено брести в зыбкой мягкой жиже. Удобными местами были участки берега, свободные от ила, длиной метров подвести, у первого и второго рога (мыса). Скошенную траву сушили на месте и складывали в стога. Сметать стог, чтобы он не протекал, было непросто, требовалось уменье. Обычно взрослые подавали вилами сено, а подростки, стоя на стоге, прижимали его и утрамбовывали. Сено из поймы вывозили зимой, когда «ножни» замерзали.

Были у нас и детские радости. Купались в речке, вытекающей из озера. Названия она не имела и, кажется, до сих пор не имеет. Глубина в основном была по колено, а в ямах достигала двух метров. На мелководье нам иногда удавалось заколоть вилкой зазевавшегося пескаря. После дневной жары, закончив работу, шли купаться на озеро. Озеро мелководное, илистое, заросшее тростником и осокой. Больше половины берегов заболочено.

Жатва

«Бабки»

Уровень воды в нем поддерживался за счет родников и притоков из окрестных болот. В нем водились плотва, окуни, ерши и щуки. В начале тридцатых годов приезжие люди попытались осушить озеро, углубив вытекающую из него речку. На осушенном участке хотели посеять траву. Из проекта ничего не получилось. Инженеры осенью уехали, озеро не высохло, обмелело и превратилось в болото. Теперь нет ни озера, ни луга. Охотники вмешаться и «исправить» природу появились уже тогда.

Вслед за сенокосом наступала жатва, работа тяжелая, но радостная. Женщины надевали, как на праздник, яркие кофточки, повязывали белые косынки на головы, обували лапти, чтобы не повредить ноги. Начинали работу рано, когда высыхала роса, и заканчивали поздно вечером. Целый день, нагнувшись, под палящим солнцем срезали серпом с корня рожь.

Затем ее связывали в снопы диаметром сантиметров тридцать, колосьями в одну сторону. Снопы по девять штук ставили вертикально в так называемые «бабки», колосьями вверх и сверху накрывали десятым. Издалека «бабки» действительно напоминали женщин в широких длинных юбках.

После жатвы дозревшую на полосе рожь свозили на гумно и складывали в круглые скирды, похожие на африканские хижины. Часть ржи обмолачивали на семена для осеннего сева и для питания, остальную оставляли до осени – более свободного времени. После ржи убирали ячмень и овес. Технология такая же, только на гумнах овес и ячмень складывали не в круглые скирды, а стеной метровой толщины и трехметровой высоты, колосьями вовнутрь.

В сентябре после занятий в школе сразу же шли копать картошку. Копали деревянными лопатами, они меньше повреждали клубни. В полдень над полем поднимались столбы дыма от костров, варили ее на обед. За время работы в согнутом состоянии спина изрядно уставала. К вечеру просушенную от влаги картошку ссыпали в мешки и везли домой в подвал (подпол), там она хранилась. Обычно семьи расходовали собранный урожай с таким расчетом, чтобы картофеля хватило до конца мая – середины июня. Тогда проблема питания считалась решенной на целый год. Ежедневно по вечерам на костре за огородами мы варили картошку на ужин для всей семьи. Подростки работали наравне со взрослыми. Никто не освобождался от работы, но и не принуждался делать что-то сверх сил. Чем тяжелее был мешок, тем сильнее было чувство удовлетворения. Это было мальчишеское самоутверждение, мы думали: «И я могу». Осенью, обычно в первой половине дня, молотили хлеб. Для этой цели были построены гумна – длинные деревянные сараи из бревен с широкими воротами и глинобитным полом. Одна треть гумна, отделенная внутренней стеной, обогревалась по ночам и называлась ригой. В ней 12–16 часов сушили снопы хлеба. Высушенные снопы расстилали на полу гумна в два ряда. Три-четыре человека, медленно продвигаясь вдоль ряда снопов, молотили – ударяли в такт цепами по колосьям, выбивая из них зерна. (Цеп – орудие для обмолота, состоит из двух подвижно связанных концами палок. Более длинная, до 2 метров, рукоятка и более короткая, до 0,8 метра, рабочая часть, которой ударяли по злакам.) Выбитое зерно отделяли от соломы и сгребали в кучу – ворох. Затем веяли – отделяли зерна от мякины и плевел. Для этого деревянной лопатой смесь обмолоченного зерна, мякины и мусора бросали против ветра на расстояние 4–5 метров. Мякину относило ветром в сторону, а более тяжелое зерно летело дальше в груду. После веяния зерно везли на мельницу и перемалывали на муку. Мельница находилась на речке между Большой и Малой Дубровками.

.

Мельница

Капусту выращивали на огороде около дома. С первыми морозами ее срезали. Зеленые листья отделяли от белого кочана и сечками рубили в длинных деревянных корытах. Получалось зеленое крошево. Затем рубили белую капусту и заквашивали вместе с крошевом в больших деревянных кадках. Кочерыжки съедали сырыми и в пареном виде, часть их давали скоту. Всем хватало. Капусты заготавливали столько, чтобы хватило семье до лета. В июне на лугах вырастала кислица (дикий щавель), из нее варили зеленые щи. Выручали окрестные леса. Осенью собирали грибы для сушки и соленья, по берегам речки бруснику и чернику, в моховых болотах росло много крупной клюквы. В голодные годы в начале лета сдирали с сосен верхний слой коры. Под ним находился мягкий слой молодой древесины, который мы срезали ножом продольными полосками и ели. Это называлось «глотать сок».

Осенью и зимой женщины занимались обработкой льна. Сначала в период ранней желтой спелости его теребили – вместе с корнями выдергивали из земли, вязали в снопы и сушили в риге. Деревянными колотушками на плахе выбивали (отделяли от стебля) семена. Затем стебли расстилали рядами на скошенных лугах – росяная мочка, или расстил. Иногда лен замачивали в водоемах. Под воздействием росяной влаги и микроорганизмов разрушалось клейкое вещество внутри стебля и получалась треста. Через две недели собирали и сушили. Потом на специальном приспособлении – мялке – мяли, волокно отделялось от одеревеневших частей стебля (костры). На следующем этапе лен трепали. Ударами трепала, деревянного инструмента, похожего на меч, выбивали остатки костры. После мятья и трепанья оставались отходы из костры и обрывков волокна – отрепья. Отрепья (паклю) использовали для свивания жгутов, которыми перевязывали лен, для витья грубых веревок и для конопачения бревенчатых строений. На завершающем этапе щетинными или металлическими щетками лен чесали – отделяли короткие волокна, кудели, от длинных, которые называются кужели. Кудели шли на второстепенные поделки, не требующие большой прочности. Из кужелей пряли нити, а из нитей ткали холст. Деревенские мастерицы умели ткать холст белый, в полоску, клетку и елочкой. Для окраски нитей использовали отвары коры и листьев разных деревьев и лесных растений. Отбеливали холст, расстилая весной по снежному насту. Верхнюю одежду шили из ткани, основой которой были льняные нити.

Быт русского дома, глинобитная печь и приспособления для обработки льна

Зимой большинство сельчан носили валенки – универсальную деревенскую обувь, пригодную при погоде с температурой ниже нуля градусов. Ночью их сушили на печке или в печке. Валенки от высокой температуры не коробились. Чем больше они сохли, тем легче и мягче становились. Протертые задники зашивали кожей, а подошвы голенищами старых валенок. Летом рабочей обувью были ленты. Их умел плести любой деревенский мужик из березовых или ракитовых лык – узких полосок коры. Ленты не предохраняли от воды и не задерживали ее. Они немного похожи на современные босоножки. Дети ходили босыми с мая по сентябрь, за исключением случаев, когда нужно было идти в лес за грибами или на болото за ягодами. Взрослые носили сапоги. Летом надевали их только по праздникам, а весной и осенью – в мокрую, холодную погоду. Сапоги шили местные сапожники из выделанных телячьих кож. Смазывали их дегтем – черной масляной жидкостью, применявшейся для смазки осей тележных колес. Деготь изготовляли методом сухой перегонки корней деревьев в специальных печах, вроде кухонных духовок, имевших размеры 2 ×2 ×3 метра. Деготь собирали в бочки для продажи, образовавшийся древесный уголь использовали в кузницах. Березовый деготь применяли как антисептическое, противовоспалительное средство. Широкое распространение он получил во время Великой Отечественной войны в качестве основы мази Вишневского. Теперь эта мазь применяется редко, ее заменили антибиотики.

Кроме участия в полевых работах обязанностью мальчишек был уход за лошадьми. Летом нужно было найти лошадь в поле, привести домой, днем накормить, а вечером снова отвести на пастбище. С окончанием полевых работ мужчины уходили из деревни на заработки. В окрестных лесах заготавливали дрова для стекольного завода и Ленинграда. Работа тяжелая. Осенью приходилось валить деревья, стоя в воде, зимой по колено в снегу. Два человека ручной пилой спиливали дерево, затем топорами очищали от сучьев. Ствол разрезали на части метровой длины, сносили в одно место и складывали в штабели. Оплата была сдельной по низким расценкам, но другой работы не было. Зимой дрова по болотам и озерам вывозили на станцию. Там, где не было больших подъемов, прокладывали дороги – зимники, по ним тянулись обозы с дровами. Для Ленинграда дрова загружали в вагоны, для стеклозавода укладывали на склады. Вывозили их из леса крестьяне дальних деревень. Они приезжали со своим сеном и овсом для лошадей и запасами продуктов для себя. Жили по две-три недели в малочисленных семьях, где можно было спать на полу, а на печке сушить валенки и одежду.

Кибкало (Васильева) Анна Георгиевна в музее народного быта.

2018 г. Фото А. А. Кибкало

Во второй половине зимы начиналась подготовка к лету. Чинили телеги, сохи, бороны, делали новые грабли. Из леса привозили, пилили, кололи дрова для дома и плели корзины. Для этого заготавливали лучины. Выбирали в лесу молодую, стройную, тонкослойную сосну, обычно на болотах. Из ствола выкалывали бруски шириной 8–10 см, распаривали в печке, а затем отдирали от них слой за слоем лучины. Из лучин плели корзины разных размеров. Большие, емкостью до кубометра, предназначались для переноски сена. Средние – для сбора грибов, ягод и картошки. Кузова – наспинные корзины с закрытым верхом – использовали для переноски всяких вещей и грибов.

Носить в дом дрова и воду было женской обязанностью. Зимой после возвращения из школы дети выполняли работы по дому – то сена принести корзины три-четыре, то снег расчистить, лед обколоть. А потом бегали, играли и развлекались. Как только замерзало озеро, катались на самодельных коньках. Брали трехгранный кусок дерева, для лучшего скольжения снизу к нему крепили кусок проволоки. Раскаленной кочергой в бруске прожигали отверстия для веревки, которой прикручивали конек к ваенку. И стрелой, на одной ноге, неслись по ледяному озеру.

Случалось, дети проваливались под лед, но это никого не пугало и не останавливало. Несколько березайских мальчишек катались на настоящих коньках-снегурочках, прикрепленных к кожаным ботинкам. Нам такие вещи были недоступны.

border=0 style='spacing 9px;' src="/i/11/527411/_14.jpg">

Самодельные коньки и санки

Выпадал снег – на лыжах, санках и «быках» катались с довольно высокой, по нашим понятиям, Желтой горы за крайней избой деревни. Теперь горы нет. Ее срыли и на самосвалах увезли на строительство дороги. Санки мастерили сами из дерева без единого гвоздя или какой-либо железки.

Делали санки как простые, так и финские с длинными полозьями и ручкой для толкания сзади. Также мастерили «быки» – на длинную доску крепили скамеечку, чтобы можно было сидеть. Для лучшего скольжения на нижнюю поверхность доски намораживали лед. Изготавливали лыжи. Выкалывали пластины из ствола березы, обстругивали их рубанком, загибали носки – и лыжа готова. Нечем было сделать продольные желоба, обходились без них. Предметом зависти были лыжи фабричного производства. Ими могли похвастаться только Вера Романова, купеческая дочь, и сын дьякона Вознесенского. Играли в прятки и войну. В снежных сугробах рыли окопы, пещеры, строили крепости. Нашим оружием были снежки и палки. Позднее появились игрушечные пистолеты с бумажными пистонами и стрелявшие пробками пугачи. Как только сходил снег, «гоняли попа», играли в лапту, рюхи (подобие городков) и другие игры, их названия уже забыты. В возрасте семи лет меня отправили учиться в начальную школу, она располагалась недалеко от церкви. Рядом находился дом учителей. В школе учились дети из шести деревень Дубровской волости.

В нашем классе было восемнадцать учеников. Четверо из Малой Дубровки: Шурка Лясников, Шурка Ефимов, Николай Боровский и я; четверо из Большой Дубровки, остальные из окрестных деревень. Девочек было четыре, в том числе одна из Березайки – Верочка Романова, дочь купца. В березайские школы – заводскую и железнодорожную – ее не приняли из-за принадлежности к классу эксплуататоров. Первые два года я учился плохо, не понимал материала. Преподавал Алексей Петрович Белозаров, высокий, тощий, сердитый мужчина по прозвищу «журов» (журавль). Он не вызывал симпатий у учениов, и мы, видимо, не представляли для него интереса. Иногда для поддержания порядка в классе он пускал в ход линейку. Время от времени учитель выдавал нам по две-три тетрадки в обмен на несколько фунтов ржи (фунт – 410 граммов). На учебный год полагалась одна ручка с пером № 86 и немного фиолетовых чернил. Перья у учеников ценились высоко и были предметом купли и обмена. Мои успехи в школе мало интересовали родителей, обремененных житейскими заботами. Реальный контроль с их стороны отсутствовал. Отец умел читать и писать, а мать была неграмотной. Действовало данное отцом напутствие: «Учись, а то в пастухи пойдешь».

Со второго класса увлекся чтением книг. Читал все, что попадало под руку. В основном это были исторические очерки, изданные Сытиным в конце XIX века для народного чтения. Помню до сих пор книги: «Брат на брата» о междоусобных войнах русских князей, о Дмитрии Донском и Мамаевом побоище, о святом Евстафии Плакиде – римском военачальнике, принявшем христианское вероисповедание, за это его отдали на растерзание львам. Книги мне давал Шурка Лясников, они валялись на чердаке их дома.

В третьем классе нашим учителем стал Алексей Федорович Большаков, только что окончивший педагогическое училище. Сразу разрушилась стена отчуждения между учителем и учениками, постепенно пробудился интерес к учебе, знаниям и книгам. Кроме уроков в классе он знакомил нас с окружающим миром. Организовывал экскурсии на стекольный завод, походы в лес, рядом с котором мы жили и росли, но мало что о нем знали. Спланировал поездку на только что построенную гидроэлектростанцию, но она не состоялась – не было денег на билеты. Жил учитель один в доме рядом со школой. В зимние вечера иногда приглашал учеников к себе. При свете керосиновой лампы читал нам повести Гоголя, стихи Некрасова, позволял рассматривать и читать все, что находилось в его комнате. Был он человеком большого ума и трудной судьбы. Я нашел его через сорок лет, в 1965 году, в Москве. Он рассказал, что после работы в нашей школе окончил институт. Преподавал. В 1936 году его арестовали, как английского шпиона. Отбыл заключение, был реабилитирован. С началом войны призвали в армию и отправили в строительный батальон рядовым, как не заслуживающего доверия. После войны преподавал, заведовал кафедрой в институте почв, защитил докторскую диссертацию. До войны женился на донской казачке, сохранившей ему верность на всю жизнь. Много в моей жизни было учителей, преподавателей, воспитателей, командиров и начальников, но ни один из них не повлиял на мою судьбу так, как Алексей Федорович Большаков.

В начале четвертого года обучения Алексей Федорович заболел и уехал из деревни. Наш класс доучивали горбатая Ольга Петровна, худенькая, просвечивающаяся насквозь Лиза (Еркина Елизавета Яковлевна скончалась в 1989 году) и Н. Николаев. Под их руководством мы завершили начальное образование – закончили «школу первой ступени».

Школа в Дубровке

В четвертом классе нас всех записали в пионеры. Родители мне сказали, что после смерти придется кипеть в смоле в аду, а когда сменится власть, нас перевешают на красных галстуках. На этом их противодействие закончилось. Не было у нас походов в белых рубашках с красными галстуками, со знаменами, горнами и барабанами. Не уезжали на каникулы в пионерские лагеря, не проводили сборы у костров. Мы, пионеры, как все ребята, бегали босиком по деревенской улице в холщовых рубашках и портках, работали в поле с утра до вечера. Были у нас костры, но не для песен, а для того чтобы сварить к ужину картошку. Взрослые жили по старым, давно заведенным порядкам. Большое влияние на деревенскую жизнь имела церковь, особенно священник Иван Троицкий. У него был твердый характер. Он ревностно исполнял обязанности священника и строго соблюдал правила церковной православной жизни. Хорошо знал и держал в повиновении жителей своего прихода, возвращая под власть церкви тех, кто уклонялся от церковных обрядов. По праздникам проводил богослужения. Мать и отец старались их посещать. Раз в год исповедовались в совершенных грехах. Дома утром читали молитвы: «Отче наш, иже еси на небеси…», «Богородица дева, радуйся…». Верили в существование Бога, черта и нечистой силы, но особенно боялись после смерти попасть в ад.

Праздновали Рождество, Масленицу, Пасху, Вознесение, Петров день и Покров. Гостей приглашали на Масленицу, Пасху и Петров день. Перед праздником тайно гнали самогон, зимой дома по ночам за плотно занавешенными окнами. Летом приспосабливались гнать самогон за огородами, в болоте на релке (сухое место среди болота). Власти боролись с самогоноварением, но безуспешно. Изготовление домашнего пива не запрещали. Варили пиво в бане. Специального оборудования, кроме больших бочек, не требовалось. Технология была хорошо известна. Сырьем служили солод – пророщенное высушенное и крупноразмолотое зерно ржи, мука и хмель. Несколько раз мне доводилось этим заниматься под руководством соседа Феофана Евдокимова.

Гостей приглашали из других деревень. Из Коры-нова приезжали родственники матери. Она была родом из этой деревни. Родственники по отцовской линии из Балакирева. После возвращения из церкви гости усаживались за стол, покрытый клеенкой с изображением памятника гражданину Минину и князю Пожарскому. На стол ставили четыре–шесть глубоких тарелок, по одной на два-три человека, деревянные ложки, хлеб и соль. Самогон пили чайными стаканами. Угощать из граненых стаканов считалось признаком скупости. Обычно подавали два первых блюда – суп и щи, два вторых и на третье клюквенный кисель. Потом пили пиво домашнего приготовления или чай из самовара и вели долгие разговоры.

Самовар

Молодежь выходила на улицу и собиралась вокруг гармониста. Плясали, взяв друг друга под ручку. Ходили в ряд по улицам по 6–8 человек, распевая под гармошку частушки. Девки пели про любовь, неверность и измены своих «миленьких» и «золотеньких», не называя их по именам. Рядом идущие парни орали во все горло частушки такого нецензурного содержания, что одной из них было бы теперь достаточно, чтобы получить 15 суток ареста за сквернословие. Девушек это не смущало. До сих пор помню слова деревенского фольклора, но вслух произнести уже не могу. Между подвыпившими парнями случались драки. Редко пускались в ход ножи, обрезы и револьверы. После Гражданской войны оружия в деревне было много. В одной из драк убили парня из Большой Дубровки – Ваську Пыркина. Убийцу не нашли, пулю не обнаружили и дело замяли. Подозревали в убийстве заведующего избой-читальней из деревни Балакирево.

Красивым и торжественным праздником была Пасха. В этот день заканчивался семинедельный Великий пост, когда запрещалось употреблять в пищу мясо, молоко, масло, сметану, яйца и птицу. Можно было есть рыбу и продукты растительного происхождения. Во время поста каждый православный был обязан исповедаться – рассказать священнику о совершенных грехах и поступках, не соответствующих христианскому образу жизни. В зависимости от тяжести греха, священник или прощал от имени Бога, произнося слова: «Бог простит», или на грешника налагал взыскание. Родители посылали нас, малолеток, в церковь на исповедь. С детьми схема упрощалась. Детей собирали группой, а не по одному, как у взрослых. Священник задавал вопросы: «Не воровал ли? Не богохульствовал ли? Почитаешь ли родителей?» и т. д. Мы были обязаны отвечать: «Грешен, батюшка!» – независимо от того, были мы грешны или нет. Самокритика, как форма осуждения аморальных поступков, использовалась с давнего времени, только слова были другие. Раньше говорили грешен, а теперь – виноват, исправлюсь, признаю некоторые ошибки.

В конце недели принимали причастие. По очереди подходили к священнику, он вливал в рот чайную ложку кагора (красного крепленого вина) и совал кусочек пресной лепешки. Вино символизировало кровь, лепешка тело Христа. В четверг, пятницу и субботу перед Пасхой проходили ежедневные богослужения, а в ночь с субботы на воскресенье служба шла беспрерывно. В полночь верующие во главе со священником Троицким и дьяконом Вознесенским под звон колоколов с иконами и горящими свечами в руках выходили во двор и совершали крестный ход вокруг церкви. Шествие сопровождалось пением, пуском ракет и выстрелом из пушки. Да, из пушки! На территории церкви хранился ствол орудия без лафета времен Крымской войны. Какой-то бывший артиллерист засыпал в него чайную чашку черного пороха, забивал пыж и упирал казенной частью в дерево. Прячась за деревом, он факелом поджигал заряд, и пушка стреляла. Ради этого со-бытия мы не спали до полуночи. Утром поздравляли друг друга с праздником и разговлялись. Ели до отвала крашеные яйца, мясную пищу, масло и все, что было запретным в течение сорока девяти дней. Праздник продолжался три дня. Церковные колокола звонили всю неделю. Желающим разрешали подниматься на колокольню и звонить, сколько хочешь и как хочешь.

Самым веселым праздником было Вознесение – праздник нашего прихода, так как церковь называлась Вознесенской. В деревню привозили карусель. Она крутилась с утра до вечера под музыку шарманки. Верхом на деревянных лошадках за 5 копеек катались дети и взрослые. Продавали мороженое в виде лепешки, зажатой между двумя вафлями, по 5, 7 и 10 копеек за порцию. Родители покупали семечки подсолнуха, которые честно делили между нами. На каждого приходилось по два-три стакана. Приезжали гости. Отмечали так же, как и другие праздники, – обед, гулянье, пляски и песни под гармонь.

Осенними и зимними вечерами молодежь собиралась поочередно у каждой девушки на беседы (посиделки). Как правило, матери устанавливали дочерям норму – напрясть за вечер два початка (пряжа на веретене, сколько вместится), а остальное время пляши, пой, играй в жмурки. Пряли лен. Плясали «Кадриль», «Барыню» под гармошку или балалайку. Пели песни о пряхе, которая сидит в низенькой светелке, «Златые горы» и обычные частушки на вечную тему про любовь. К девушкам приходили парни даже из соседних деревень, иногда издалека, километров за 7 или 10. Знакомились, влюблялись. Парни из-за девушек иногда ссорились и дрались.

Девушки собирались группами по возрасту. Младших к старшим и старших к младшим не допускали. К полуночи расходились по домам. Парни провожали девушек, по дороге досказывая то, о чем при народе говорить было неудобно. В отношениях между девушками и парнями была относительная свобода, но до известного предела. Грань переступали редко. Внебрачных детей в окрестных деревнях было мало, один-два. От соблазна удерживало сознание греха, опасение за репутацию, боязнь родительского гнева. С дурной славой бесполезно было рассчитывать на замужество. Молва о поведении каждого человека распространялась быстро. Как говорится: «Хорошая слава лежит, а плохая бежит». Молодые ребята всячески избегали ситуаций, при которых можно против желания попасть в отцы. Они знали о законе, по которому на воспитание внебрачных детей судом присуждались алименты. До 18-летия ребенка вычитали одну треть зарплаты, а в деревне треть причитающейся части урожая. Для решения суда было достаточно показаний двух свидетелей. А тем, кто оказывался в подобном положении, оставалось петь на мотив популярной песни «Кирпичики»:

Я хочу рассказать или спеть, как приходится горемычному из зарплаты выписывать треть.

Первым парнем на деревне был гармонист. Где гармонист – там и молодежь. Встречались среди них талантливые музыканты-самоучки, но больше было посредственностей, пиликавших всю жизнь две-три мелодии. Под гармонь пели, плясали, отмечали праздники, провожали в солдаты, справляли свадьбы.

Гармонь, гармонь!

Родимая сторонка!

Поэзия российских деревень!

Балалаечники не пользовались такой широкой популярностью, но и они были нужны. К ним относились бережно, лучше балалайка, чем ничего.

Из революционных праздников рабочие завода торжественно отмечали день 1 Мая – День международной солидарности трудящихся. На площади у заводской школы сколачивали из досок трибуну, собирались люди с красными флагами. В четвертом классе нас водили на митинг. Школьники несли плакат из красной материи с нарисованным бронзовой краской восходящим солнцем и надписью: «И пусть под знаменем науки союз наш крепнет и растет!»

Одноногий Колька Малышев в кожаной куртке с наганом на ремне произносил речь, призывал до конца уничтожить «гидру контрреволюции», дать по морде лорду Керзону и всем дружно бороться за победу мировой революции.

Зимой 1924 года умер Ленин. В классе установили его портрет в черной рамке с надписью «Ленин – вождь мировой революции». Учеников отпустили домой раньше, до окончания занятий. Мы на улице, как обычно, не задерживались, бегом домой в тепло на печь. В вечерних сумерках, в морозном воздухе долго слышались гудки завода и остановивших движение поездов.

Во второй половине 1920-х годов деревенские жители мало знали о событиях, происходивших за пределами своей волости. Сведения из внешнего мира приносили люди, где-то побывавшие. Газету «Беднота» и журнал «Лапоть» получал только председатель сельсовета В. Осипов. С 1929 года стал выписывать газету мой старший брат Игнат.

Журнал «Лапоть»

В 1927 году коммунист Санька Алексеев установил около дома два высоких столба с протянутой между ними медной проволокой – антенной. В доме у него стоял небольшой ящичек с двумя наушниками, в которых слышалась человеческая речь. Несколько раз нас, мальчишек, пустили послушать передачу.

«Говорит Москва! Слушайте радиостанцию имени Коминтерна!» – раздавалось в наушниках. Это было первое радио в наших краях. До сих пор стоит в Москве на Шаболовке башня инженера Шухова, первая длинноволновая широковещательная радиостанция. Через несколько лет по неизвестной причине Санька застрелился, возможно, из-за принадлежности к троцкистам. В конце двадцатых годов появилось кино. Его привозили на телеге, запряженной хилой лошадкой. Сеансы проводили в школе, за просмотр зрители платили по 10 копеек. Электричество для аппаратуры вырабатывала динамо-машина, которую поочередно крутили два человека. За это они смотрели кино бесплатно. По инициативе и под руководством Афони Горбатого (А. Никандрова) несколько парней организвали постановку пьес. Для спектаклей сначала приспособили конюшню на Красной даче, потом вырубили одну стену в Белой даче и пристроили к ней уродливое помещение на столбах – сцену. Зрительным залом стала большая комната, раньше служившая гостиной. Через некоторое время организаторы охладели к театральному искусству, а дачу местные жители растащили. Кому-то понравилась мраморная ступень крыльца, кому-то планки паркета, кому-то керамические трубы из мелиоративной системы. Книги из Белой дачи вынесли еще раньше не из-за их содержания, прельщали красивые кожаные корешки переплетов.

Стекольный завод увеличивал выпуск продукции, требовалось больше рабочей силы. На работу приезжали люди из других поселков и городов, потянулась на завод молодежь из окрестных деревень. Часть рабочих поселилась в заводских домах, некоторые жили во вновь построенных бараках. Несколько семей разместили в Красной даче. Наиболее сильные и энергичные семьи строили свои дома, заводили подсобное хозяйство – огород, свинью и корову. Появилось в наших краях новое животное – коза. Большинство рабочих семей имели средний достаток. Жили неторопливо, спокойно, без скандалов. Растили детей, ежедневно на заводе отрабатывали смену – восемь часов. Гордились своей профессией, ценили рабочее место и членство в профсоюзе. Членов профсоюза принимали на работу в первую очередь. В одной из дач, недалеко от центра поселка, открыли заводской рабочий клуб. Время от времени в нем выступали приезжие артисты, местная самодеятельность и «синеблузники» – агитбригады. Открылась пивная. Каждую субботу в четырнадцать часов на заводе заканчивалась рабочая неделя и выдавали зарплату. Рабочие, не обремененные семьями, и те, у кого семейные узы были слабоватыми, собирались в пивной.

А в советской пивной так красиво, с бубенцами играет баян.

Пили пиво производства ЛСПО (Ленинградский союз потребительных обществ). Пили много, по шесть–двенадцать бутылок на человека. В трехстах шагах от пивной, в Веселом переулке, бывший борец-профессионал Липонин, человек могучего телосложения, торговал водкой по 40 копеек за бутылку. Подвыпившие посетители пели песни: «Стаканчики граненые упали со стола…», «Кирпичики». Пели все, даже безголосые мужики, в любом состоянии и те, у которых язык уже не ворочался. На другой день хвастались, кто и сколько выпил. По утрам искали, чем поправить больную голову. Постепенно от выпивок в праздники перешли к еженедельным застольям с получки. Население привыкало к пьянству. Сдерживающих факторов не было. Появились признаки алкоголизма. Больше всех в пьянстве отличались рабочие завода Васька Дорофеев и Ванька Бреда. К ним сельчане относились, как к пропащим людям. Однажды на сцене клуба участниками самодеятельности была исполнена частушка: «В понедельник или среду, может быть, и ранее, Дорофеев вызвал Бреду на соревнование…» Присутствующим было понятно о каком соревновании шла речь. Однако ничего не изменилось.

Во второй половине двадцатых годов наша большая семья начала распадаться. Старшие дети выросли, поступили на работу, стали независимыми. Они жили, как им нравилось. Отец заболел, и в 1925 году его уволили с железной дороги. В сельском хозяйстве работать не мог, а привычка управлять хозяйством осталась. С утра до вечера он ворчал, ругался, выражая недовольство образом жизни детей. Все чаще и чаще ссорился со старшим сыном. Ругательства с упоминанием Господа Бога и всех святых стали обычным явлением. От неурядиц больше всех страдала мать. Первой из дома ушла сестра Матрена, вышла замуж за Ваську Кудряшова из деревни Анисимовка, гармониста, красавца, кумира девушек окрестных деревень. Ее семейная жизнь не сложилась. После смерти первого ребенка заболела и через год скончалась. Старший брат Игнат перешел работать на стекольный завод. Женился на работнице завода Насте Шальновой и ушел жить к ней.

Иван Константинович Васильев, брат Г. К. Васильева(слева)

Михаил Константинович и Евдокия Константиновна Васильевы, брат и сестра Г. К. Васильева(справа)

Второй брат Иван тоже поступил на завод, затем его призвали на военную службу в Красную армию. Сестра Прасковья уехала к родственникам матери в Москву, поселилась у них в Марьиной роще и работала на швейной фабрике.

Брата Михаила на три года отдали для обучения портняжному мастерству в соседнюю деревню Балакирево. В семейном хозяйстве работали мать, брат Павел, сестры Дуся, Шура и я. В мае 1927 года я закончил обучение в Дубровской школе первой ступени. Хотелось учиться дальше. Но где? В Березайке было две школы-семилетки, заводская и железнодорожная. Дети заводских рабочих шли учиться в заводскую, дети железнодорожников в железнодорожную. Меня не принимали в школы, так как родители не имели отношения ни к одному из этих ведомств. Первая ступень могла стать для меня последней. Я не находил выхода из создавшегося положения. Помогли старшие братья. Их усилиями меня зачислили в железнодорожную школу, как сына бывшего служащего железной дороги.

1 сентября 1927 года начались занятия в пятом классе. Школа размещалась в построенных до революции дачах. Наш класс располагался в пятой даче и вмещал восемь парт, по два ученика за каждой. Русский язык преподавала Анна Николаевна (Анюся), ежедневно приезжавшая со станции Бологое. Внешность ее вполне соответствовала моде периода НЭПа – короткая стрижка, берет, кофточка и юбка выше колен. Во время перемен она скручивала из газетной бумаги и махорки громадные папиросы и, не стесняясь нашего присутствия, с наслаждением курила. Учила она плохо. Математику преподавал Евгений Балтазарович, всегда аккуратно одетый в темный костюм и белую рубашку. Он держался подчеркнуто лояльно, материал излагал четко, просто и спокойно. Говорили, что он бывший офицер. Географию и обществоведение вел Сергей Васильевич Пятницкий, сын священника. Плотный мужчина, лет сорока, с черными густыми, лохматыми бровями, из-под которых сверлил нас проницательным взглядом. Мы его боялись, но преподавал он хорошо. Физику и химию изучали под руководством Касьяна Никифоровича Сырокваши, заброшенного революцией в наши края и застрявшего здесь. С детства он был частично парализован, правая кисть руки не действовала, держал ее в кармане, при ходьбе волочил правую ногу. Это не помешало ему жениться на симпатичной учительнице начальных классов.

Прасковья Константиновна и Шура

(Александра Константиновна) Васильевы, сестры Г. К. Васильева

В нашем классе учился его брат Саша Сырокваша. Немецкий язык преподавала старушка Камчатова, по прозвищу Немка, существо хлипкое и неавторитетное. Столярному ремеслу учил Константин Густавович Мальстрем, обрусевший швед, появившийся откуда-то и неизвестно куда исчезнувший в тридцатые годы. С древесиной мы умели обращаться с детства и к концу обучения могли даже сделать табуретку. Состав учеников класса был разношерстный. Четыре человека из Дубровки, трое со станции Лыкошино, по одному из деревень Лыкошино и Горнешница, остальные березайские. Двое учеников были из деревни Рютино – Нейман и Суйгусор, видимо, эстонцы или латыши, неведомыми путями попавшие в наши края. Учеба шла без напряжения. По всем предметам у нас были учебники. Тетради, ручки, перья и чернила продавались в лавках. Текущие оценки, в соответствии с новыми правилами, нам не ставили. В одном помещении на своих партах мы проучились три года, переходя из одного класса в другой. В июне 1930 года я получил удостоверение об окончании Березайской школы-семилетки Октябрьской железной дороги.

«В течение курса обучения Васильев Георгий приобрел знания и навыки в объеме курса, установленного программами НКП (народный комиссариат просвещения) для школы семилетки по следующим предметам:

Обществоведению.

Родному языку и литературе.

Математике.

Естествознанию.

Химии.

Физике.

Географии.

Немецкому языку.

Труду:

по столярному ремеслу,

на земельном участке.

Изобразительным искусствам – рисованию.

Физкультуре.

За время пребывания в школе обнаружил особую склонность к… – прочерк Настоящее удостоверение выдано Школьным Советом Березайковской школы на основании постановления Совета от 9 числа июня месяца 1930 года. Заведывающий школой Недосекин Секретарь Школьного Совета неразборчиво»

Удостоверение об окончании Г. К. Васильевым курса обучения семилетней школы в Березайке. 9 июня 1930 г.

После окончания школы каждый пошел своей дорогой. Шурка Лясников уехал в Ленинград к родственникам, учился, проходил срочную службу в войсках НКВД, след его затерялся. Шурка (Александр Евгеньевич) Ефимов по прозвищу Ява всю жизнь служил на Октябрьской железной дороге в разных должностях, дошел до диспетчера службы движения станции Бологое. Во время войны женился на Анне Ивановне Игнатьевой, ак-тивной комсомолке нашей деревни. Детей у них не было. Жили на Крестьянской улице, в собственном доме № 11, в поселке Березайка. Скончался в 1967 году. Николай Боров-ский окончил десятилетку в Бологом, там же работал в советских органах. В последние годы заведовал райсобесом. Умер в середине 1950-х годов. Петя Фомин всю жизнь проработал на стекольном заводе, ныне пенсионер, живет и здравствует в поселке Березайка. Лыкошинские Галя Возняк и Катя Федорова учились в Бологом в школе-десятилетке. В октябре 1991 года я ехал в поезде из Москвы в Березайку. Соседкой по вагону оказалась разговорчивая женщина, которая знала моих соучениц. Во время войны их призвали в армию, служили они в медсанбатах. После войны возвратились в деревню Лыкошино. Привезли с войны по ребенку и несколько чемоданов трофейного барахла. Катя вскоре умерла, а Галя сошла с ума. Это все, что она о них знала.

Окончание семилетки совпало с бурными и тревожными событиями в жизни деревни. В начале 1930 года в Дубровке был организован колхоз имени Сталина, туда вступили мать и отец. Проводилась в жизнь коллективизация деревни. Добровольное объединение крестьян на практике осуществлялось силовыми методами. Обобществлению – переходу в общее пользование – подлежали земля, весь скот, сельскохозяйственный инвентарь, запасы кормов для скота, семена и все постройки, кроме избы и бани.

Одновременно с проведением сплошной коллективизации был выдвинут лозунг о ликвидации кулачества, как класса. Официально под словом «кулак» понимался деревенский эксплуататор, использовавший в своем хозяйстве наемную рабочую силу. Раскулачивали зажиточных и средних крестьян, имевших благодаря упорному изнурительному труду крепкие, преуспевающие хозяйства. Местным органам советской власти предоставлялось право выселять кулаков в районы Дальнего Севера или в Сибирь. У них конфисковывали все средства производства (скот, машины, инвентарь) и передавали колхозам. По железной дороге на Север, в неизвестные края, шли составы товарных вагонов с решетками на окнах и замками на дверях. На поездных площадках дежурили красноармейцы с винтовками. Вывозили раскулаченных. Тех, кто не попадал под категорию «кулака» по имущественному положению, но сопротивлялся вступлению в колхоз или вел разговоры против коллективизации, называли «подкулачник» – человек, «льющий воду на мельницу классового врага». Их тоже раскулачивали и выселяли из деревень. С 1930 по осень 1932 года было раскулачено и выселено 240 757 семей. Сколько трудолюбивых и крепких крестьян покинули деревни и скрылись в городах, никому не известно. Запись в колхоз проходила тяжело, болезненно, вызывала моральные и физические страдания крестьян. Мужик не хотел отдавать свое имущество, нажитое десятилетиями тяжкого труда, неизвестно кому и непонятно зачем. Чтобы заставить крестьянина написать заявление о вступлении в колхоз, каждый вечер в деревнях проводили бесконечные собрания. Уполномоченные представители партийных органов произносили длинные речи, уговаривали крестьян, соблазняли прелестями коллективного труда. Одновременно они угрожали раскулачиванием, лишением избирательных прав. Выбирай, что лучше – жить в своем доме, ничего не имея, или жить в бараке в северных лесах, тоже ничего не имея. Угрозы раскулачить не были пустыми словами. По существовавшим понятиям, кулаков в нашей деревне не было быть не могло

Агитационные плакаты времен коллективизации

Обработка небольших наделов земли наемного труда не требовала. Тем не менее две семьи, выехавшие из деревни на хутор в 1925–1926 годах и своими руками раскорчевавшие под пашню участок леса, были раскулачены и сосланы на Север. Через год паренек одной из этих семей появился в деревне и немедленно исчез. Судьба их неизвестна. Рев стоял над деревней, когда сводили скот на один двор. Мычали коровы, блеяли овцы, рыдали хозяйки, прощаясь со своими «кормилицами». В марте 1930 года в газете «Правда» появилась статья И. Сталина «Головокружение от успехов». В ней разъяснялась линия партии о коллективизации, подчеркивался принцип добровольности при вступлении в колхоз. «Обобществление всего имущества крестьян является „перегибом” местных органов власти в проведении линии партии», – говорилось в статье. Был опубликован «примерный устав сельскохозяйственной артели», в котором предусматривалось оставить во владении колхозника приусадебный участок, одну корову, несколько овец и птицу. Стало жить немного легче. Тревожные разговоры, озабоченность родителей, соседей и знакомых, нас, подростков, не беспокоили. Мы с чистой душой приняли образ недалекого светлого будущего социалистической деревни. Верили, что все будем равны, поселимся в теплых, светлых домах с электричеством, как изображалось на плакатах в избе-читальне. Хлеба и пищи у каждого будет сколько хочешь. Не надо будет в жару, холод и осеннюю слякоть работать в поле, в лесу, вязнуть на разбитых, грязных дорогах. Все будут делать умные машины.

Лето и осень 1930 года я работал в колхозе вместе с матерью. Жители Малой Дубровки трудились в одной бригаде на виду друг у друга. Результаты работы каждого были видны в конце дня. Мы равнялись на соседа-колхозника, а он не очень спешил встать пораньше и сделать побольше. Колхозники, так называли тех, кто трудился в колхозе, начинали и заканчивали работу одновременно. В течение рабочего дня делали один перерыв на обед и перекур. Молодежь трудилась добросовестно, старалась изо всех сил. Руководители колхоза пытались организовать общественное питание. Во время сенокоса мы съели старого мерина (коня), ранее принадлежавшего тетке Агафье. На этом колхозный общественный фонд питания был исчерпан.

Степень трудового участия каждого работника определял бригадир. Мера оплаты труда исчислялась в так называемых трудоднях. Бригадир ежедневно проверял объем выполненной работы и в конце месяца каждому колхознику начислял трудодни. После сбора урожая колхоз отдавал государству обязательную норму зерна, которая определялась районным исполнительным комитетом. В народе это называлось «выполнить первую заповедь». Часть собранного урожая оставляли в колхозе на семена, для посевов нового урожая в будущем году. Все, что оставалось, делили между колхозниками по числу выработанных трудодней. Причитавшийся нам заработок за все лето работы в колхозе мы получили осенью. Оказалось, этого зерна нашей семье на год не хватит. Нависла угроза полуголодного существования.

Стали думать, как жить дальше. Продолжать работать в колхозе тяжело и непрестижно. Я имел семилетнее образование и решил уйти из колхоза. На завод не принимали по возрасту – слишком мал, но можно было устроиться на железную дорогу. Для этого необходимо было пройти обучение в школе ФЗУ (фабрично-заводского ученичества) и после успешного завершения учебы получить хорошую профессию. Железнодорожников обеспечивали рабочей продовольственной карточкой, по которой ежедневно выдавали 800 граммов хлеба. В то голодное время в каждой семье главным и основным продуктом был хлеб, позволявший не умереть с голоду и выжить. Как он выращивается и добывается, от чего зависит качество и количество урожая, я прочувствовал на своей шкуре за год работы в колхозе. Работникам железной дороги независимо от урожая, непогоды и других факторов 800 граммов хлеба выдавали каждые сутки. Люди, приезжавшие в наши места на поездах, скупо рассказывали о голоде в южных районах страны. Местные рабочие и железнодорожники едва сводили концы с концами благодаря получаемому по карточкам хлебу, также выручали овощи со своих огородов, грибы и ягоды, собранные в лесу. Я не знал ни одной семьи в наших краях, где кто-нибудь умер от голода в эти трудные годы. В статье А. Орлова «Тайная история сталинских преступлений», опубликованной в журнале «Огонек», № 46, 47 и 48 за 1980 год, утверждается, что в годы коллективизации (1931–1934 гг.) в нашей стране умерли голодной смертью от 3 до 3,5 миллиона человек. Достоверность этих данных на совести автора, бывшего высокопоставленного работника НКВД, сбежавшего в 1938 году в США. Настоящая его фамилия Лев Фельдман. Первая профессия

В феврале 1931 года я поступил на учебу в школу ФЗУ им. КИМ (Коммунистического интернационала молодежи), находившуюся на станции Бологое. После установления советской власти создавались различные организации, комитеты, союзы и прочие сообщества. Наименования их были длинными и многословными. Для упрощения на-звания составляли из сложения первых букв – аббревиатуры. Чем сложнее и непонятнее были аббревиатуры, тем значительнее казалась организация.

В школе ФЗУ обучали по четырем специальностям: кузнецы, столяры, токари и слсари. Меня приняли в группу подготовки паровозных слесарей. Школа размещалась в доме № 11 на улице Феликса Дзержинского. Здание построено в 1870 году для подготовки специалистов среднего звена Николаевской железной дороги. Во время Великой Отечественной войны оно было частично разрушено фашистской авиацией. После войны его восстановили и разместили в нем техническое училище № 7.

Здание школы ФЗУ в Бологом, теперь Техническое училище

В 

период моей учебы, 1931–1933 годы, школа занимала несколько зданий: кирпичное двухэтажное здание для теоретических занятий, двухэтажные учебные мастерские со слесарным, токарным, столярным, кузнечным учебными цехами и школьное общежитие. Ежедневно было четыре часа теоретических занятий, а затем практика. Кроме общеобразовательных дисциплин – математики, физики, обществоведения, русского языка и биологии, мы изучали теорию металлов, устройство и ремонт паровозов, профессиональную гигиену и военное дело. В первый год практические занятия проходили в школьных мастерских. Учили обрабатывать металлы – рубить, пилить, шабрить, притирать, нарезать резьбу и закаливать. Приучали обращаться со слесарными и измерительными инструментами.

Первые месяцы инструктором практического обучения у нас был Петр Терентьевич Шереметьев, добрый, умный, внимательный к ученикам, уравновешенный человек лет тридцати. Через полгода он ушел на партийную работу в райком ВКП(б). Его заменил Витька Куров, взбалмошный, неорганизованный парень лет двадцати пяти, женившийся на девушке из соседнего класса. В нашей группе учились ребята из разных мест: трое из города Валдая, четверо из Вышнего Волочка, двое со станции Бочановка и один со станции Академической. Остальные учащиеся жили в Бологом.

На втором году обучения практические занятия проходили в Круглом депо. Наравне со взрослыми мастерами мы ремонтировали настоящие паровозы. Нам доверяли второстепенные, несложные работы. Качество выполненных учениками работ проверяли строго и придирчиво. Не всегда и не все у нас получалось, однако мы старались все делать «по-настоящему». Руководил учениками пожилой деповский мастер Василий Васильевич, человек мягкий, добродушный, знающий слесарное дело.

Петербургско-Московская (Николаевская) железная дорога имела 34 станции четырех классов. Станции I класса располагались на расстоянии примерно 160 км друг от друга. Станции II, III и IV классов – 80, 40 и 20 км соответственно. Для обеспечения надежного технического обслуживания и ремонта паровозов на 9 станциях I и II классов через каждые 80 км были построены здания депо.

Круглое депо станции Бологое

Станции I класса – Петербург, Малая Вишера, Бологое, Тверь и Москва. Станции II класса – Любань, Окуловка, Спирово и Клин. Депо строились по типовому проекту архитектора К. А. Тона. Они были круглыми, с внешним диаметром около 67 метров. Внутреннее пространство разделено арочными конструкциями на 22 секции длиной 15 метров. Четыре секции были сквозными, использовались для въезда паровозов в здание депо и для проезда в мастерские. Остальные 18 были тупиковыми, служили для ремонта и обслуживания стоявших в них паровозов. Каждая секция (паровозное стойло) перекрывалась сводчатым потолком с отверстиями для установки вытяжных труб, отводивших паровозный дым. В центре (внутреннем дворе) располагался поворотный круг. Для защиты поворотного круга от атмосферных осадков внутренний двор перекрывался легким металлическим куполом, на верху которого была надстройка – застекленный фонарь – для освещения и вентиляции.

Бологое, железная дорога

Круглое депо находилось рядом с вокзалом. Во время войны оно было полностью разрушено немецкой авиацией.

Мы ходили в промасленных спецовках с «концами» (кусками материи) в карманах для обтирки рук и фанерными чемоданчиками с обедом из дома, как взрослые рабочие, подражая им во всем. На работу ездили на местных служебных поездах. Старый паровозик «ДВ» медленно, остановками через каждые 3–4 километра, тащил состав из 4–5 таких же старых, довоенной постройки, вагонов третьего класса. В прокуренные вагоны набивалось много народа. Те, кто успевал войти первыми, сидели на скамьях, остальные стояли в проходе или лежали на боковых полках. Возвращались домой обычно на пассажирском поезде № 402 Москва–Ленинград. Он останавливался на всех станциях и полустанках. Часто, особенно зимой, опаздывал на 4–6 часов. В ожидании поезда приходилось околачиваться на вокзале или возвращаться на тормозной площадке товарного поезда и спрыгивать на ходу. Березайский паренек, ученик ФЗУ Миша Строганов, погиб, попав под колеса вагона. Я ехал на том же поезде, но спрыгнул раньше, когда поезд на подъеме шел с небольшой скоростью. Миша хотел подъехать ближе к дому и спрыгнул на платформу. После этого случая я поклялся никогда больше не ездить на товарных поездах, но через 2–3 дня снова добирался до Березайки на тормозной площадке. В вагонах скорых поездов ехали пассажиры из какого-то другого мира. Нас, чумазых деревенских пареньков, туда не пускали сердитые проводники.

Железнодорожная станция Бологое, вокзал

В 1931 году меня приняли в комсомол. По социальному происхождению вступающие делились на три категории: 1) рабочие, крестьяне и кустари, не использующие чужого труда; 2) служащие и интеллигенция; 3) кулаки, нэпманы, торговцы и служители церкви. Детей рабочих и крестьян в комсомол принимали без всяких проблем. Детям служащих и интеллигентов вступить в комсомол было сложно, их количество в молодежной организации намеренно ограничивали. Для детей кулаков, нэпманов, торговцев, служителей церкви комсомол был закрыт. Отказ в приеме в комсомол делал молодого человека отверженным. Ему были закрыты двери средних и высших учебных заведений, перспектива служебного роста, назначения на ответственные должности. Большинство «бывших» уехали из Березайки в Ленинград и там каким-то способом устроились в жизни. На моей памяти был случай, когда сын купца Кадочникова Николай после отказа о приеме в комсомол застрелился. Его отец долгое время не работал, болел, с большим трудом передвигался, получал мизерную пенсию от железной дороги. К сожалению, дети стали отстраняться от него, чтобы скрыть свое происхождение. Отец все больше замыкался в себе. Взаимоотношения в семье испортились, начался разлад. На шестьдесят первом году жизни он умер. По решению матери его похоронили по церковному обряду на местном кладбище. На месте захоронения установили вырубленный из сосны крест.

В этом же году вернулся из армии мой брат Иван. Вскоре он женился на Клаве Строгановой, дочери заводского мастера Владимира Строганова. Поселились они в бараке рядом с заводом. Брата Михаила призвали на военную службу в дивизию им. Киквидзе, дислоцировавшуюся в окрестностях Новгорода. Сестра Дуся и брат Павел поступили работать на стекольный завод. В Березайке построили новый клуб, сейчас на его месте стоит другое здание. Рядом с клубом располагались футбольное поле, волейбольная и баскетбольная площадки. В клубе регулярно показывали кинофильмы, часто выступали ребята из самодеятельности. Летом проводились футбольные матчи между местными командами. Они собирали многочисленных зрителей. Сама собой возникла танцплощадка, прозванная в народе «сковорода», представляющая собой круглый грунтовый участок, утоптанный ногами танцующих.

После революции и Гражданской войны население России жило более чем скромно. Одежда не отличалась изяществом и разнообразием. Легкая промышленность страны была разрушена. Носили то, что могли сшить сами, получить по карточкам или где-то достать.

Местная молодежь одевалась в соответствии с достатком семьи. В основном донашивали старую одежду. Перешивали и переделывали довоенные пальто, костюмы и платья по новой моде. Жизнь продолжалась. Несмотря на трудности, слабому и сильному полу хотелось хорошо выглядеть. Модных журналов не было. Считалось, что у советских людей другие идеалы – отличные от европейских, но мода, хотя и очень специфичная, в стране существовала. Мужчины носили зауженные брюки-дудочки, узконосые ботинки «Джимми», серые рубашки и пиджаки. Галстуки считались признаком буржуйства. Кожаные тужурки и «толстовки», получившие широкое распространение во время НЭПа (периодновой экономической политики, 1921–1929 гг.), к тому времени вышли из моды. Девушки делали короткие стрижки. Модными стали маленькие береты, которые для сохранения формы на ночь влажными натягивали на тарелки. Особым спросом пользовались полосатые футболки. Летом носили белые теннисные туфли. Перед выходом из дома их подкрашивали зубным порошком, разведенным в воде.

На зимние каникулы 1932 года мы, учащиеся ФЗУ, отправились в дом отдыха в Крым. Ехали на поезде, разглядывали южный пейзаж с редкими поселками, заметными издали по группам пирамидальных тополей. Проехали легендарный Перекоп, Джанкой, станичную часть северного Крыма. Утром впервые увидели Черное море. Поезд остановился на станции Феодосия. Разместились в двухэтажном доме на набережной. Для нас провели экскурсии в Генуэзскую крепость и картинную галерею Айвазовского. Картины знаменитого мариниста произвели на меня неизгладимое впечатление. В свободное время, пользуясь теплой солнечной погодой, бродили по городским улицам или набе-режной. Вроде ничего особенного не произошло, а жизнь стала восприниматься как-то по-другому. Расширились горизонты увиденного мира. Отдыхали недолго, через неделю нашу группу посадили в поезд и отправили обратно.

В этом же году мой задушевный приятель Павлик Иванов, с которым я провел много дней и вечеров, поступил в нашу школу ФЗУ. Он был прекрасным рассказчиком, балалаечником, весельчаком и балагуром, любимцем девушек, организатором всяческих забав, в общем мастером на все руки. С ним было легко и просто. Чувство равенства, взаимной симпатии, общих интересов и еще чего-то необъяснимого поддерживало наши дружеские отношения. В зимние вечера мы иногда ходили в березайский клуб, смотрели кино, а чаще ходили в Дубровку на беседы (на местном диалекте – свидания, встречи парней с девушками). Петь песни и частушки я еще кое-как мог, танцевать не умел и очень стеснялся девушек. После бесед каждый парень провожал свою девушку до крыльца ее дома. В морозном воздухе из труб деревенских домов поднимались столбы дыма, в небе светила полная луна, под ногами скрипел снег. Кругом была такая звенящая тишина, что отчетливо были слышны шаги человека, идущего на другом конце деревни. А вернувшись домой, затопишь маленькую печурку, наваришь горохового киселя, поешь и заснешь сном праведника после ночной юношеской гулянки.

В мае 1933 года моя учеба закончилась. В июне получил свидетельство об окончании среднего специального учебного заведения с присвоением квалификации 5-го разряда.

«В течение всего срока обучения Георгий Васильев показал успехи по предметам:

а) технологии металлов, описательному и ремонтному курсу паровозов – отличные;

– математике, физике и механике – хорошие;

– графике, обществоведению, русскому языку, биологии и военному делу – удовлетворительные.

б) практическим работам в школьных мастерских и на производстве – хорошие.

На основании постановления учебно-методического совета, утвержденного начальником школы, Васильеву Г. К. определена квалификация 5 разряда.

25.06.1933 г. Начальник школы В. Сиянов»

Свидетельство об окончании школы ФЗУ

Пятый разряд был самым высоким, который за успешную учебу присваивали выпускникам школы ФЗУ. По существовавшей тогда квалификационной сетке, он соответствовал примерно третьему разряду 1970–1980 годов. Предприятия не были обязаны учитывать и оплачивать работы по разряду, присвоенному школой ФЗУ. При приеме на работу его снижали на одну ступень.

После отпуска отправился искать работу. В Круглом и Веерном паровозных депо свободных рабочих мест для выпускников ФЗУ не оказалось. Пришлось согласиться на должность слесаря пункта технического осмотра Восточного депо. Большая часть выпускников устроилась на работу по месту жительства, а несколько человек уехали в Ленинград. Ребята из моей группы поступили на работу в Восточное депо – И. Степанов слесарем, А. Иванов автоматчиком (слесарем по ремонту автотормозов). Позже Иванов стал сотрудником НКВД. После войны я встретил И. Степанова в Бологом, он работал осмотрщиком поездов. Судьбы других ребят мне не известны.

Работали по графику двенадцатичасовых смен. После дневной смены, когда мы работали с 8 до 20 часов, полагались сутки отдыха, а после ночной с 20 до 8 часов отдыхали двое суток. Окончание смены и время отправления пассажирских поездов не совпадали. Домой приходилось добираться 3–4 часа. Можно было сократить время возвращения, если проходил подходящий товарный поезд, но в Березайке приходилось спрыгивать с него на ходу.

Паровозы 1930-х годов

В начале апреля 1934 года я возвращался домой после ночной смены на площадке товарного поезда и, прыгая на ходу, допустил ошибку, не устоял на ногах, упал и покатился по платформе, но успел подтянуть ноги. Стальные колеса вагона прокатились по рельсам в нескольких сантиметрах от моих ног, не задев меня.

Работа в депо была неинтересной. Осмотрщик, проходя вдоль поезда, проверял исправность каждого вагона, а мы, слесари, по его указанию устраняли обнаруженные неисправности. Заменяли подшипники букс, если они грелись, меняли лопнувшие рессоры, буферные стаканы и тарелки, подтягивали крепеж и т. д. Особенно тяжелыми были переносные домкраты для подъема вагонов и стальные рессоры. Их приходилось подносить со стеллажей к месту замены. С тех пор мое правое плечо стало ниже левого. За 12-часовую смену делали один перерыв на обед. С фабрики-кухни нам привозили еду, которая была отвратительной. До сих пор помню вкус и запах форшмака – смеси холодной картошки с селедкой и луком. Жили мы голодно. Выручала карточка, по которой ежедневно получал только 800 граммов хлеба. Зарплата составляла 120 рублей. По ценам того времени это было очень мало, но все же мне удалось осенью купить костюм и демисезонное пальто.

Паровоз-музей на станции Бологое

Самыми престижными на железной дороге были профессии машиниста и диспетчера. Чтобы стать машинистом нужно было окончить специальные курсы, проработать 2–3 года кочегаром, затем 2–3 года помощником машиниста. Только после этого можно было получить старенький маневровый паровоз. До диспетчера путь был еще длиннее и сложнее. Нужно было три года учиться в Ленинграде и дальше подниматься по служебной лестнице в надежде достигнуть желаемой должности, или, как чаще бывало, застрять на должности дежурного захолустной станции. Можно было стать шофером или трактористом, но в наших краях не было ни автомобилей, ни тракторов.

Его Величество случай

Как могла сложиться дальнейшая жизнь неизвестно, помог «Его Величество случай», изменивший мою судьбу. В начале февраля 1934 года работали в дневную смену. Наша бригада обслуживала военный эшелон, стоявший у пассажирской платформы. В эшелоне ехали в Москву на парад в честь XVII съезда ВКП(б) военные моряки. Веселые, сытые, уверенные в будущем ребята, одетые в красивую военно-морскую форму. На их бескозырках золотыми буквами было написано «Военно-морское училище им. Фрунзе».

Плакат 1930-х годов, призывавший молодежь к службе на Красном флоте

По их лицам, внешнему виду и разговорам я понял, что они не думают о хлебе насущном, живут в училище на полном государственном обеспечении и получают хорошие знания по престижной профессии. Посмотреть на них вышли незанятые службой железнодорожники и ждущие своих поездов пассажиры. Размышления на тему «А нельзя ли мне тоже поступить в эти моряки» закончились тем, что я пошел в райком комсомола и попросил дать направление в Военно-морское училище. Сочинил заявление и отправил по почте в Ленинград без большой надежды на успех. Адрес училища мне дали в райкоме. С матерью я даже не посоветовался. В середине мая пришел вызов на вступительные экзамены. Вечером 25 мая 1934 года попрощался с матерью и сестрами. Слез не было. Мать стояла около избы и грустно смотрела, как последний сын уходит из дома. Сел на вечерний почтовый поезд, вагон был полупустым. Долго не спал, курил и смотрел в окно. Неизвестно, что меня ждет завтра, на тот момент терять было нечего.

Военно-морское училище

Поезд прибыл в Ленинград 26 мая 1934 года около пяти часов утра. Было светло, как днем. Наступили белые ночи. Вышел я из Московского вокзала и спросил у дворника, поливавшего из шланга тротуар, как пройти на набережную Лейтенанта Шмидта.

«Иди прямо по Невскому проспекту, а потом повернешь по набережной налево», – ответил он и показал на широкую улицу, в конце которой блестел золотой тонкий шпиль. Пошел по указанной улице, но Невского проспекта не нашел. На домах увидел таблички с надписью «Проспект 25 Октября». Спросил у другого дворника: «Где же находится этот Невский проспект и как пройти в Военно-морское училище?» Тот с недоумением посмотрел на меня и, видимо, поняв, что перед ним «деревня» объяснил, что Невский проспект и проспект 25 Октября – это одно и то же, а идти нужно так, как сказал первый дворник. Двинулся дальше, рассматривая здания и улицы большого города. Торопиться было некуда. Добрел до Дворцовой площади. По гранитной набережной мимо Медного всадника дошел до моста Лейтенанта Шмидта, перешел по нему через Неву и наконец оказался у дверей училища. Вышедшему по моему звонку дежурному объяснил, кто я такой и зачем явился. Он сказал, что приемная комиссия находится в Экипаже и растолковал, как туда пройти.

Здание Крюковских казарм, в которых находился Флотский экипаж. В настоящее время в этом здании находится Центральный военно-морской музей имени императора Петра Великого

Постояв полчасика на ступеньках набережной около памятника первому русскому мореплавателю вокруг света адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну, доел последний кусок хлеба и пошел искать Экипаж. Им оказалось большое старинное здание из красного кирпича, обращенное фасадом на площадь Труда, а тыльной стороной на набережную реки Мойки.

В Экипаже меня зачислили в группу кандидатов на поступление в Военно-морское училище и велели ждать. В полдень накормили обедом, вечером ужином, показали койку со свежим постельным бельем. Табак в кармане у меня еще был, можно покурить. Через пару дней закончилось формирование групп, и нас отправили в казармы на набережную канала Грибоедова для сдачи экзаменов. Медицинскую комиссию прошел без проблем. Небольшое плоскостопие правой ноги от чрезмерных нагрузок на работах в депо врачи не заметили.

Экзамены сдавали ежедневно. Мои оценки были неутешительными: алгебра – 2, геометрия – 2, тригонометрия – 1, физика и химия – 2, русский язык – 4, обществоведение – 5.

Экзаменовали по программе десятилетки, а я закончил только семилетку и школу ФЗУ. Многие разделы физики и математики в нашей сельской школе вообще не изучали. Нависла угроза бесславного возвращения домой. На мандатной комиссии, которая проводила отбор кандидатов по морально-политическим качествам, мне задали несколько вопросов с целью уточнения классового происхождения и моих политических взглядов. В этом отношении у меня все было благополучно. Происходил из рабочей семьи. Недолго, но поработал на железной дороге, был комсомольцем, участвовал в работе первичной комсомольской организации. Высокая оценка по обществоведению и рабоче-крестьянское социальное происхождение свидетельствовали о том, что политику партии и правительства я понимал правильно. В конце разговора члены комиссии потребовали у меня обещания в течение двух месяцев ликвидировать пробелы в знаниях. С радостью пообещал наверстать пропущенное и был зачислен на первый курс училища условно. Предупредили, если двойки не исправлю переведут на подготовительный курс, где в течение года придется повторять школьную программу.

15 июня 1934 года на построении объявили приказ о зачислении нас курсантами Военно-морского училища им. М. В. Фрунзе на авиационный сектор. В то время училище готовило вахтенных командиров для надводных кораблей, подводных лодок, гидрографов и с 1933 года морских летчиков-навигаторов для зарождавшейся авиации Военно-морских сил. В Ленинграде произвели только два выпуска морских летчиков, дальнейшую подготовку по этой специальности осуществляли в Военно-морском авиационном училище города Ейска. Зачисленных курсантов постригли наголо, одели в белую пахнущую нафталином негнущуюся рабочую одежду из парусины (роба – на диалекте моряков), выдали тельняшку, сапоги и бескозырку. Это было далеко от того, что в феврале привело меня в восхищение на платформе в Бологом у военного эшелона, но лучше, чем возвращение домой.

На другой день пригородным поездом нас отправили в Петергоф. Разместили в двухэтажной казарме, рядом с бывшей церковью и зданием с учебными классами. Разделили на роты, взводы и отделения. Назначили командиров подразделений и приступили к обучению. Много времени отводилось общевойсковой подготовке – стрельбе из стрелкового оружия, отработке строевых приемов одиночно и в строю, четкому выполнению военных строевых команд. Всему этому учили командиры взводов – старшины-сверхсрочники с двумя и тремя узкими галунами на рукавах. Нашим командиром был П. Пахоменко, могучий мужчина с двумя полосками на рукаве, старшиной роты – В. Солнцев, с четырьмя галунами.

Ежедневно по 3–4 часа изучали общеобразовательные предметы: математику, русский язык, физику, географию. В порядке повторения для тех, кто изучал это в школе, и заново для таких, как я. Занятия проводили штатные преподаватели училища, хорошо знавшие свой предмет и умевшие блеснуть эрудицией. Одновременно с общевойсковой и строевой подготовкой нас обучали морской практике.

Изучение пулемета. Второй слева Г. К. Васильев. 1934 г.

Шлюпки разных размеров и предназначений стояли в канале Петергофского парка у гавани. Учили гребле, хождению под парусом, корабельной и морской терминологии, применявшейся при управлении шлюпкой. Было довольно тяжело грести без перерыва на 16-весельном баркасе до Александринки и обратно. Тренировал нас старшина В. Молаенков, он отвечал за шлюпочное обучение. Белесое небо, серая грязная вода Маркизовой лужи (так моряки называли Финский залив), в которой было все, что выбрасывали канализационные стоки трехмиллионного Ленинграда и его пригородов. На горизонте виднелся купол Морского собора и маяки таинственного Кронштадта. Такой серой и суровой предстала перед нами Балтика.

День начинался пробежкой по берегу Финского залива и заканчивался прогулкой в строю с обязательным исполнением песен, многие из которых мы знали с детских лет: «Распрягайте, хлопцы, кони», «Вперед, Особая Дальневосточная…», «Фрунзенцы, на „Комсомолец”», «Завтра мы в поход идем…», «Их было три: один, второй и третий, и шли они в кильватер без огней…» и другие.

Много времени уделялось физической подготовке. Мы старательно выполняли упражнения на спортивных снарядах, прыгали в длину и высоту. Необходимо было выполнить установленные нормативы. По асфальтовому шоссе совершали пробежки до Ромбов, так на жаргоне балтийских моряков назывался Ораниенбаум. Во время войны 1941–1945 годов его переименовали в город Ломоносов. Для человека в спортивной форме эта дистанция не столь велика и трудна, но мы бежали кросс в тяжелых кирзовых сапогах, форма одежды – трусы и сапоги. Местные жители к этому маскараду, видимо, привыкли. Насмешек было мало, чаще выражали сочувствие.

Кормили нас прилично и регулярно. Утром выдавали по половине французской (городской) булки с маслом и чай с сахаром. На обед было первое – суп мясной или рыбный, борщ или щи, второе – мясо или рыба с гарниром и компот, а на ужин – второе и чай. Хлеб делился между новобранцами поровну. Большинство из нас, изголодавшихся дома, радовались любой еде. Ежедневная физическая нагрузка и растущий организм еще больше разжигали волчий аппетит. Постепенно установились дружеские, доверительные отношения с Андреем Лукьяновым и Колей Бобковым со станции Столбовой Московско-Курской железной дороги, Федей Караваевым, Колей Лобановым из Москвы и другими ребятами. Отношения между курсантами были ровные. Претендентов на лидерство было немного.

На казарменном положении нас держали целый месяц, делали хотя бы внешне похожими на военных людей. После «обкатки» нам выдали черные суконные брюки, темно-синие суконные рубашки-форменки, хромовые ботинки, ленточки на бескозырки и по выходным дням стали отпускать в город. Это называлось увольнением на берег. Иди, куда хочешь! А куда? Первым делом пошли в Петергофский парк и сфотографировались у фонтана «Ева», чтобы послать фотографию домой. На втором снимке крупным планом мы с Колей Бобковым.

В один из выходных пошли на экскурсию в Большой Петергофский дворец. Нас поразило невиданное великолепие внутреннего убранства бывшей резиденции русских царей. Впечатление от увиденного было ошеломляющим и неизгладимым. Рассказ экскурсовода не доходил до сознания. Зрительные впечатления подавляли все. До этой экскурсии не предполагал, что в мире существуют подобные шедевры архитектуры, живописи и скульптуры. Декор, убранство дворца, мебель, зеркала и яркая позолота переносили в другой, неведомый, сказочный мир. В следующие выходные осмотрели достопримечательности Петергофа: Верхний и Нижний парки, дворцы, беседки, фонтаны. Выезжать за пределы города не могли, не было денег.

Занятия проводились ежедневно. Текущие оценки по общеобразовательным предметам были достаточно высокими, и меня официально зачислили в училище. Одолеть за два месяца трехлетнюю программу по математике не удалось. Этот пробел в знаниях сказывался всю последующую жизнь. В конце августа после окончания курса общевойсковой подготовки нас привезли в Ленинград.

Георгий Васильев и Николай Бобков, Петергоф. Июнь 1934 г.

Здание ВВМУ им. Фрунзе. Фото 1930-х годов(слева)

Мемориальная доска училища(справа)

Училище находилось на набережной Лейтенанта Шмидта, в доме № 17, на 12-й линии Васильевского острова.

Старейшее в России военно-морское учебное заведение ведет свою историю от Навигацкой школы, созданной в Москве Указом Петра Великого 14 (25) января 1701 года: «…быть Математических и Навигацких, то есть мореходных хитросно наук учению». Идею создания Навигацкой школы в России Петр I высказывал еще в 1697 году. Навигацкая школа стала первым в России высшим светским учебным заведением и первоначально размещалась в Москве, в Сухаревой (Сретенской) башне. Его становление связано с именем адмирала Ф. А. Головина.

Быстро растущему флоту требовались офицерские кадры. Указом Петра I от 1 октября 1715 года на базе старших классов Навигацкой школы в Петербурге образуется Морская академия, или Академия морской гвардии, в нее из Москвы переводятся 305 учеников мореходных классов. Академию разместили в одном из домов А. В. Кикина, располагавшемся на месте теперешнего Зимнего дворца. В 1716 году учредили воинское звание – гардемарин, в переводе с французского – страж моря, морской гвардеец. Это звание было переходным от воспитанника (ученика) к чину мичмана, который являлся младшим офицерским чином в Российском флоте с 1732 по 1917 год. После 1752 года воспитанников старших классов стали называть гардемаринами. Российский флот в отличие от армии комплектовался исключительно выпускниками своего учебного заведения. 15 декабря 1752 года указом императрицы Елизаветы Петровны на базе Академии морской гвардии создается Морской шляхетский (дворянский) кадетский корпус, который располагался в Петербурге, на Васильевском острове, во дворце бывшего фельдмаршала Миниха, сосланного Елизаветой в Сибирь.

Летом 1771 года огромный пожар уничтожил половину жилых строений на Васильевском острове. Сгорели деревянные дома Морского шляхетского кадетского корпуса. Последующие 25 лет корпус находился в Кронштадте в Итальянском дворце. В 1796 году вступивший на престол Павел I, генерал-адмирал Российского флота, личным указом вернул Морской корпус на прежнее место в Петербург. К этому времени архитектор Ф. Волков, в 1796–1798 годах, построил величественное здание в классическом стиле, существующее поныне. В 1802 году корпусу было присвоено новое название – Морской кадетский корпус.

Первокурсники авиационного сектора ВВМУ им. Фрунзе Георгий Васильев и Николай Бобков. 1934 г.

В 

1934 году здесь размещались: Военно-морское училище, Военно-морская академия, Специальные курсы командного состава (СКОС) и несколько квартир командного состава училища и академии. Теперь в здании академии размещается Главное управление навигации и океанографии Военно-морского флота, остальные помещения переданы Военно-морскому училищу.

Большая часть курсантов, командного и преподавательского состава после летней практики находилась в отпусках, училище было полупустым. Авиационный сектор размещался слева от Компасного зала, где теперь расположены кабинеты кафедры кораблевождения. В авиационном секторе было пять учебных классов – два старшего курса и три нашего, первого. Рядом находилось просторное спальное помещение, красный уголок (комната отдыха) и кабинет начальника. Здесь мы жили и учились.

В здании училища много исторических помещений и реликвий, которые за прошедшие столетия впитали в себя дух и энергетику флотских традиций, они везде, начиная с парадного входа. Войдя в училище через парадную дверь, попадаем на площадку, где слева находится помещение дежурного, справа вход в бывшую квартиру начальника училища. В ней с 1826 по 1842 год жил легендарный мореплаватель, совершивший кругосветную экспедицию с 26 июля (7 августа) 1803 по 7 (19) августа 1806 года адмирал И. Ф. Крузенштерн, в то время он руководил училищем.

Поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж, попадаем в Звериный коридор (ныне Адмиральский). Здесь находится кабинет начальника училища с малым залом совещаний, кабинеты его заместителей и вход в Картинную галерею. По воспоминаниям дореволюционных выпускников Морского корпуса, на гладких стенах Звериного коридора висели деревянные кормовые украшения кораблей с изображением зверей, выполненные по рисункам известного скульптора-анималиста П. Клодта. Особой любовью у кадетов и гардемаринов пользовалась фигура зубра. Существовало поверье: перед экзаменом надо непременно дотронуться до «шаров» животного, и тебя ждет удача.

Иван Федорович Крузенштерн

Позднее эти украшения убрали и передали в Военно-морской музей, на их месте установили мемориальные доски с портретами выдающихся выпускников училища, прославивших наше Отечество. Среди них мореплаватели и флотоводцы – адмиралы: Ф. Ф. Ушаков, П. С. Нахимов, М. П. Лазарев, Д. Н. Сенявин, С. О. Макаров, В. А. Корнилов; писатели В. И. Даль, составитель «Толкового словаря живого великорусского языка», К. М. Станюкович, Л. И. Соболев, С. А. Колбасьев; композитор Н. А. Римский-Корсаков; контр-адмирал А. Ф. Можайский, изобретатель и создатель первого самолета; ученые А. С. Шишков, А. Н. Крылов, А. И. Берг, Б. Б. Голицын, А. Н. Рыкачев; крупный предприниматель и организатор промышленности Н. И. Путилов; художники А. П. Боголюбов, В. В. Верещагин и другие.

Из Звериного коридора, повернув налево, можно попасть в Компасный зал, построенный в 1843 году на пересечении трех старинных коридоров. В центре круглого зала пол украшает большая картушка компаса, выполненная из ценных пород дерева. Отсюда и название зала Компасный. В четырех нишах раньше размещались железные круглые печи, на стенах красовались гипсовые консоли с бюстами древних философов, под ними стояли деревянные диваны. В перерывах между занятиями у теплых печей собирались воспитанники корпуса. В центре картушки компаса число «1701» – дата основания учебного заведения. До сих пор существует неписаный закон – по картушке не ходить! Ее огибают по периметру. Для «забывчивых» в советское время картушку оградили шелковым шнуром, закрепленным на коротких стойках. В ноябре 1945 года училище посетил нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов. Проходя через Компасный зал, Николай Герасимович заметил начальнику училища контр-адмиралу В. Ю. Рыбалтовскому: «В наше время, когда я здесь учился, ограждений картушки не было, и никто не нарушал порядка».

Картушка разделена на 32 равные части – румбы. Ось классного коридора не совпадает с истинным меридианом, обозначенным на картушке. Причину этого знают далеко не все. При планировании Петербурга Петр I рассчитывал вместо улиц – линий Васильевского острова, прорыть каналы по направлению север–юг, то есть по меридиану. Каналы вырыть не успели. Улицы – линии – проложили по указанному Петром плану и направлению. Планировка производилась по буссоли, указывающей направление магнитного меридиана. В 1861 году в круглом зале установили картушку по истинному меридиану, и оказалось, что ось классного коридора отклонена приблизительно на два румба от направления юг–север. В Морском корпусе Компасный зал был вроде лобного места. Здесь на виду у всех ставили в наказание провинившихся кадетов. Иногда они занимали чуть ли не все румбы картушки.

Компасный зал ВМУ им. М. В. Фрунзе. Фото 1930-х годов

Зал революции

В главном корпусе, выходящем на 12-ю линию Васильевского острова, на первом этаже была столовая, на втором – Зал революции (до 1919 года Столовый зал), обширное помещение с высоким подвесным на чугунных цепях потолком. Зал вмещал более тысячи кадетов (1200) и использовался как клуб. После выступления В. И. Ленина в Столовом зале Морского корпуса 8 и 14 мая 1917 года на общегородском партийном собрании большевиков помещение получило новое название Зал революции.

Во времена парусного флота здесь находился тренажер по управлению кораблями. В зале построили макет трехмачтового парусника в масштабе примерно 1:10 (длиной около 5 метров) с рангоутом, всеми снастями и парусами. Гардемарины и кадеты Морского корпуса изучали устройство парусного вооружения и способы управления кораблем. В наше время (1934–1938 гг.) фрегат стоял в левом углу зала. У левой стены, посередине, была установлена гипсовая фигура М. В. Фрунзе с поднятой шашкой, ведущего красноармейцев в атаку. В коридоре, соединявшем главный вход с Залом революции, висели картины, прославлявшие подвиги русского флота. Это место именовалось Картинная галерея.

История галереи Морского кадетского корпуса началась в середине ХIХ века, когда император Николай I наряду с раритетами – флагами плененных кораблей – подарил училищу большую картину «Синопское сражение». В это же время шеф училища, великий князь Алексей Александрович, передал училищу картину «Бриг „Меркурий”, атакованный двумя турецкими кораблями». Иван Константинович Айвазовский презентовал корпусу полотно, посвященное победе русского флота в Чесменском сражении, с дарственной надписью «Приношение Морскому корпусу от профессора И. К. Айвазовского». Николай II также оставил о себе память в Морском кадетском корпусе, подарив еще одну картину И. К. Айвазовского «Смотр Черноморского флота на Севастопольском рейде».

Картинная галерея училища

И. К. Айвазовский, великий певец морской стихии, в 1844 году стал живописцем Главного морского штаба (без денежного пособия), а с 1847 года – профессором Петербургской академии художеств. Состоял в европейских академиях Рима, Парижа, Флоренции, Амстердама и Штутгарта. Его карьера была успешной, награжден многими орденами, получил чин вице-адмирала.

Картинная галерея ВМУ им. М. В. Фрунзе. Фото 1930-х годов

В уникальной галерее училища хранится 116 картин, акварелей и рисунков. Авторы большинства картин – известные русские художники Алексей Петрович Боголюбов, Василий Васильевич Верещагин, получившие образование в стенах этого старейшего учебного заведения России.

С Картинной галереей связана легенда, рассказал ее выпускник Морского корпуса капитан 1 ранга Г. Бутаков. В 1913 году по корпусу разнесся слух о том, что по ночам в училище блуждает тень Белой Дамы, сулившей тем, кто ее видел, беду и несчастье. Однажды ночью дежуривший по Картинной галерее гардемарин разглядел, как на него из полумрака, колеблясь и мерцая, движется нечто белое, напоминавшее женскую фигуру. Призрак медленно приближался. Испуганный до полусмерти гардемарин вскинул винтовку и выстрелил в привидение. На выстрел сбежались дежурные, зажгли свет, но следов Белой Дамы не обнаружили.

Голубая гостиная ВМУ им. М. В. Фрунзе. Фото 1930-х годов

Лишь утром, в одном из портретов директоров Морского корпуса увидели отверстие от пули. В то время портреты директоров размещались там, где теперь находятся мраморные доски с фамилиями золотых медалистов.

В стеклянных футлярах в галерее стояли черно-желтые модели русских броненосцев, участвовавших в войне 1905 года. В кабинетах, прилегавших к Картинной галерее, размещалась фундаментальная библиотека. Далее находилась Голубая гостиная.

Все помещения училища соединялись коридорами и внутренними переходами, в любое помещение можно было попасть, не выходя на улицу. Рядом с Картинной галереей располагался музей училища с собранием реликвий Российского флота.

Училище занимало целый квартал на Васильевском острове и имело внутренние дворы, вымощенные булыжником: Парадный, Сахарный, Камбузный, Хозяйственный, Якорный, Минный. В училище имелся собственный плавательный бассейн, явление в то время редкое. Занятия наши начались 1 сентября 1934 года. Первый год мы проходили общеобразовательные дисциплины – высшую математику (дифференциальные и интегральные исчисления), сферическую тригонометрию, историю России и СССР, историю ВКП(б) и вопросы ленинизма, гидрометеорологию и океанографию, теоретическую механику, иностранный язык.

Изучали средства связи и морскую практику. Ежедневно 15 минут отводилось на тренировку по приему и передаче азбуки Морзе на слух. Жизнь в училище шла по хорошо отлаженному распорядку, день был расписан по минутам. Скоро мы усвоили правила поведения, стали привыкать к дисциплине и своим командирам. После побудки в любую погоду курсантов, по пояс раздетых, выводили на улицу на ежедневную утреннюю зарядку. Каждая рота имела определенное место для выполнения упражнений. Зарядкой руководил старшина роты. Завершив утренние упражнения, курсанты совершали пробежку вокруг здания училища. После умывания и приборки помещений полагался утренний чай с сахаром и половиной французской булки с маслом. Затем, под руководством преподавателей шесть часов классных занятий с двухчасовым перерывом на обед. Разрешалось отдыхать на койках, не раздеваясь, лежа поверх одеяла.

Курсант Васильев Г. К. на вахте

Курсант Васильев Г. К. 1934 г.

После окончания занятий вечерняя уборка помещений и ужин. Далее обязательные два часа самостоятельной подготовки в классе под надзором старшины. На доске дежурный по классу отмечал фамилии отсутствовавших курсантов и причину, почему их нет. После самостоятельных занятий строем шли в столовую на вечерний чай с половиной французской булки, но уже без масла. В завершении дня проводилась вечерняя тридцатиминутная прогулка строем, обычно по Большому проспекту Васильевского острова вокруг зданий училища.

Курсанты 1-го курса авиационного сектора ВВМУ им. Фрунзе, средний в нижнем ряду Г. К. Васильев. 1935 г.

Командовал училищем командир Рабоче-крестьянского Красного флота А. Н. Татаринов, человек принципиальный, строгий, но по-отечески относившийся к курсантам. Ходило много рассказов, как он мог внезапно остановить в училище или на улице курсантов, допустивших нарушения формы одежды, правил поведения или Устава. Его боялись, по возможности старались не попадаться на глаза.

Генерал-майор береговой службы А. Н. Татаринов,

в 1930–1934 гг. комиссар и начальник Военно-морского училища им. М. В. Фрунзе

В то же время он искренне заботился, чтобы мы были хорошо накормлены, чисто и аккуратно одеты и обуты. Начальников, замеченных в недостаточной заботе о подопечных, он распекал, как мальчишек. Решения по устранению замечаний, кому и что заменить в одежде и обуви, принимал на месте, и они исполнялись незамедлительно. Это оправдывало в наших глазах резкость генерала в отношениях с подчиненными.

2 декабря 1934 года на построении объявили: в Смольном злодейски убит член политбюро, секретарь ЦК, секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Сергей Миронович Киров. Больше никто ничего об этом событии не слышал и объяснить произошедшее не мог. В Ленинград приехал Сталин. Он шел за гробом в серой шинели, а мы с винтовками без патронов стояли на Литейном проспекте, обеспечивая безопасность. Похоронили Кирова в Москве. В 1989 году были опубликованы воспоминания А. Орлова, бывшего работника НКВД. Он утверждал, что убийство С. М. Кирова было организовано по заданию Сталина сотрудниками НКВД, которым руководил Г. Ягода. Убийца Николаев был расстрелян, руководители ленинградского НКВД осуждены на 3–4 года лагерей. Отбывали срок на Колыме в должностях начальников «Даль-строя». В конце тридцатых годов их всех расстреляли. Ягода был расстрелян в 1938 году.

С нетерпением мы ждали первых зимних каникул. Хотелось съездить домой, встретиться с мамой, братьями, сестрами и друзьями. Приехал на станцию Березайку утренним поездом. Не помню, кто первый сообщил мне новость, потрясшую поселок. Погиб мой друг Павлик Иванов. После окончания школы ФЗУ он работал на железной дороге поездным слесарем. Накануне моего приезда, глубокой ночью, возвращался со свидания из деревни Корыхново, в 11 километрах от Березайки, и попал под поезд. Первая и самая нелепая потеря. После похорон просидели до позднего вечера у Кольки Кондратьева, вспоминали детские годы, нашу дружбу, погибшего товарища.

Появление человека в морской форме в Березайке было сразу замечено. Знакомые при встрече задавали много вопросов о флоте и морской жизни. Увы! Что мог ответить курсант первого курса? Десять дней пролетели быстро. Возвратился в Ленинград. Прошел в Экипаже карантин с осмотром на обнаружение блох, вшей и проверку состояния здоровья. Эти профилактические меры были обязательны для всех. Явился в училище. Учеба продолжилась.

В конце мая 1935 года закончили теоретические занятия по программе первого курса. Нас погрузили на буксир и доставили на большой трехмачтовый корабль «Комсомолец» для прохождения морской корабельной практики. До революции корабль назывался «Океан» и предназначался для штурманской практики гардемаринов Морского корпуса, а в советское время – для практики курсантов Военно-морского училища. Старое название сохранилось на его кнехтах и других частях. (Кнехт – парная тумба с общим основанием на палубе судна корабля или на причале для крепления тросов.)

Каждому определили место и обязанности по корабельному расписанию: при съемке и постановке на якорь, на ходу, при пожаре и поступлении воды. Распределили по кубрикам (помещение для жилья), койкам и бачкам (посуда и место для приема пищи). Для сна использовали подвесные койки – парусиновые гамаки – и пробковые матрасы, имевшие свой номер и хранившиеся в дневное время в свернутом состоянии на верхней палубе. Завтракали, обедали и ужинали в кубрике. На каждые 6–8 человек выдавался медный, луженый изнутри оловом бачок, с которым назначенный на день «бачковой» по команде являлся на камбуз. Там он получал первое, потом второе, хлеб и компот. Поддержание в чистоте бачков и мисок было его обязанностью. Столы, за которыми мы ели и занимались, складывались и крепились к подволоку (потолку).

Учебное судно «Комсомолец» («Океан»). 1935 г.

Началась наша первая корабельная служба. В течение нескольких дней осваивали обязанности по корабельным расписаниям. Потом загрузили корабль углем. Погрузка угля – работа авральная, тяжелая, азартная. В авральных работах участвуют все члены экипажа. Руководил старпом (старший помощник командира корабля). Оркестр играл бодрые марши. На берегу или барже совковыми лопатами моряки насыпали уголь в мешки. Два человека бросали их на спины курсантов-носильщиков, которые один за другим, гуськом по сходне или трапу поднимались на верхнюю палубу. Там высыпали уголь в люки угольных ям. Темп движения, вес мешков были одинаковыми для всех. От переноски мешков освобождались только радисты и больные, их ставили на вахту или рабочими на камбуз. Полную загрузку корабля углем проводили за 4–5 часов. Потом корабль чистили, команда отмывалась, прихорашивалась.

Наконец мы вышли в море. Прошли по Финскому заливу мимо островов и побережья Финляндии и Эстонии. До 1940 года Советскому Союзу принадлежала только восточная часть Финского залива. На юге граница проходила чуть западнее Лужской губы, на севере – восточнее маяка Стирсудден. Маяк носит шведское название, которое в переводе означает Указующий мыс. Построил маяк инженер-подполковник Большаков с помощью эстонских рабочих в 1873 году.

Маяк Стирсудден. Фото до 1941 г.

Маяк Стирсудден в наше время. В нем расположен музей истории маяка

Трехмильная полоса у побережья и островов была территориальными водами Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы. По Балтийскому морю дошли до Датских проливов и повернули на обратный курс. В иностранные порты не заходили. В бинокли пытались разглядеть, как выглядит заграница, но кроме шпилей Ревеля (Таллинна), что-либо увидеть не удалось. Финские и Эстонские острова, вблизи которых мы проходили, были пустынны. В какой-то мере мы поняли, что такое корабельная служба, когда корабль находится в открытом море. Нам дали возможность посмотреть на мир, простирающийся дальше 12-й линии Васильевского острова.

Вторая половина практики проходила на крейсере «Аврора». В то время он еще не был священной реликвией Октябрьской революции. Это был устаревший крейсер, пригодный только для практики курсантов.

Крейсер «Аврора» в наши дни. Фото В. Д. Доценко

Целый месяц мы простояли на восточном рейде у Кронштадта. Курсанты старших курсов упражнялись в артиллерийской стрельбе по щиту, который таскал катер, а мы знакомились с организацией службы боевого корабля. Однообразие якорной стоянки периодически прерывалось угольными погрузками. Издалека мы смотрели на мощные линкоры, стоявшие на Большом рейде и стремительные эскадренные миноносцы типа «Новик», входившие и выходившие из Средней гавани Кронштадта.

После корабельной практики вернулись в училище. Те, кто не имел задолженностей по учебе, отправились в отпуск. Отпуск провел вместе с Колей Бобковым, сначала у меня Березайке, а потом на станции Столбовая под Подольском у его матери. В 1935 году училище перевели в категорию высших учебных заведений, срок обучения увеличили до 4 лет, ввели специализацию. С этого года начали готовить офицеров по специальностям: артиллеристы, штурманы-надводники, минеры-под-водники, минеры-надводники, гидрографы, летчики-наблюдатели. Корабельных инженеров-механиков для надводных кораблей и подводных лодок со сроком обучения 5 лет готовило училище им. Дзержинского, размещенное в здании Адмиралтейства. Между курсантами этих училищ существовала многолетняя неприязнь. Связистов готовило Военно-морское училище связи имени С. К. Орджоникидзе в Ленинграде. Позже его перевели в Петродворец и дали имя российского изобретателя радио А. С. Попова. Командный состав для береговой артиллерии флотов готовило Севастопольское училище имени ЛКСМУ (Ленинского коммунистического союза молодежи Украины).

Новым начальником училища имени Фрунзе назначили комдива Г. А. Буриченкова, кавалериста с двумя орденами Красного Знамени на груди. В то время людей, награжденных двумя боевыми орденами, было немного. Он мало занимался делами училища, большую часть времени проводил в квартире на 11-й линии.

Комдив Г. А. Буриченков,

в 1934–1939 гг. начальник

Военно-морского училища им. М. В. Фрунзе

Учебным процессом руководил начальник учебного отдела капитан 3 ранга Н. Круглов. Строевая служба и порядок поддерживались подполковником Строгановым. С приходом нового начальника училища курсантов стали с небывалой энергией приобщать к физкультуре. Перед нами была поставлена задача в течение года сдать нормы на значок ГТО 2-й ступени («Готов к труду и обороне»). Сдача норм ГТО для всех была обязательна. Физическая подготовка проводилась по принципу «Не можешь – научим и натренируем. Не хочешь – заставим». В течение года, правдами и неправдами, нормативы сдали. В торжественной обстановке вручили серебряные значки, которые мы с гордостью носили на форменках.

Нагрудный знак ГТО

Курсант Г. К. Васильев. 1935 г.

На втором курсе наряду с общеобразовательными предметами приступили к изучению морской навигации, мореходной астрономии, минного и торпедного оружия, органической химии. Учиться стало интереснее.

В марте 1936 года мое положение неожиданно осложнилось. На ежегодной медицинской комиссии признали негодным к летному составу, снизилась острота зрения правого глаза до 0,8. Предложили на выбор специальность гидрографа или подводника. Выбрал специальность штурмана-подводника, и меня перевели в 217-й класс.

Состав класса – 15 человек:

А. Воробьев, Ф. Лукьянов, А. Еремеев, П. Митрофанов ,М. Иванов      П. Синецкий, Я. Иосселиани, Ю. Степанов, Б. Ковалев, П. Самойленко, Г. Коваленко, В. Яковенко, Л. Иванащенко, Х. Юсупов.

Старшиной класса был Петр Синецкий, командиром группы Андрей Пшеничников, выпускник училища прошлого года, командиром роты В. Горобец. С переходом в подводный сектор, кроме душевных переживаний, добавилась дополнительная учебная нагрузка. Подводники уже прошли основную часть программы по теории и устройству подводных лодок. Кроме того они изучали английский язык, а я наавиасекторе французский. Пришлось догонять их по этим предметам. Начальство приняло во внимание мои успехи по французскому языку и разрешило один раз в неделю продолжать индивидуальные занятия с преподавателем. Английский шел в порядке классных занятий.

Севастополь. Графская пристань

В начале мая, не дав закончить теоретическое изучение программы второго курса, нашу группу отправили на корабельную практику на Черноморский флот. Разместили на учебном корабле «Игнатий Сергеев». Пока корабль готовился к походу и стоял на якоре в Южной гавани, мы знакомились с Севастополем. Посетили главные исторические места столицы Черноморского флота – Малахов курган, Четвертый и Шестой бастионы. Посмотрели Севастопольскую панораму, памятники Тотлебену и Нахимову, прошлись по Примбулю (так на жаргоне черноморцев назывался Приморский бульвар), посетили Графскую пристань.

Четвертый бастион обороны Севастополя 1854–1855 гг.

Чем занимались в то время наши политработники, не знаю. Не помню случая, чтобы кто-либо из них знакомил курсантов с революционными выступлениями моряков Черноморского флота, с обороной Севастополя в войне 1854 года.

Об адмиралах П. С. Нахимове и В. А. Корнилове нам говорили, как о крепостниках-угнетателях. Прославленных флотоводцев вспомнили только в тяжелые годы Великой Отечественной войны.

На «Игнате Сергееве» мы прошли до Николаева, потом зашли в Одессу, где стояли довольно долго. Удалось выкупаться в Большом фонтане (район Одессы), посетить знаменитый Одесский театр, пройтись по Дерибасовской улице, подняться по Потемкинской лестнице, известной по кинофильму «Броненосец Потемкин».

Затем на корабле мы пошли на восток вдоль Южного берега Крыма и Черноморского побережья Кавказа с заходом в Феодосию, Керчь и станицу Лазаревскую. Основная задача – практическое освоение навигации и мореходной астрономии. Курсанты несли штурманскую вахту на ходу, сменяясь через четыре часа, вели прокладку пути корабля, определяли место корабля по маякам и знакам, а вне видимости берегов – по солнцу и звездам. Наш кораблик неторопливо шествовал по своему пути. Утром, в полдень и перед ужином стопорил ход. Спускали спасательную шлюпку. Вся команда, кроме вахтенных, по сигналу старпома прыгала в воду. Плавали и барахтались в воде, кто как умел. День и ночь жили на палубе. Завтракали, обедали, ужинали, занимались науками и спали там, где находили подходящее свободное место. Форма одежды на корабле – трусы и белый чехол от бескозырки. На берег увольняли в белых форменках и брюках, ботинки черные. Некоторые курсанты щеголяли в белых туфлях, присланных родителями. Увольняли на берег всех до 23 часов, за исключением вахты. Некоторые наши командиры-преподаватели возвращались на корабль в таком состоянии, что подняться по трапу на палубу могли только с помощью курсантов.

Из Лазаревской прямым курсом дошли до Севастополя. Корабельная практика завершилась. Кончилась наша привольная жизнь. В Ленинград вернулись загорелыми, отдохнувшими и заметно отличались от бледнолицых ленинградцев.

Курсант 3-го курса Г. К Васильев 1936 г.

Георгий Васильев с сестрой Шурой в Березайке. 1936 г.

В училище нас ждала новость. Авиационный сектор для дальнейшей учебы в полном составе отправляли в Военно-морское авиационное училище в город Ейск. Через год некоторые из ребят авиасектора приехали в Ленинград уже лейтенантами. Было немного обидно, что я не был среди них. После возвращения в Ленинград наш курс подводников отправили в отпуск. Поехал в Березайку. Старший брат Иван работал на стекольном заводе мастером, жил в бараке в двухстах метрах от проходной. Брат Михаил возвратился из армии и женился на Татьяне Петровой из деревни Угрево, местные жители дали ей прозвище Танька-китаец. Сестры Паня и Дуся работали на стекольном заводе и жили вместе с матерью в Дубровке, сестра Шура училась в школе, брат Павел служил в армии. Продовольствием деревни снабжались плохо. Питались хлебом, который получали по карточкам, и картошкой с приусадебных участков.

На третьем курсе одолел трехгодичную программу английского языка, продолжал заниматься французским, догнал однокурсников по теории и устройству подводных лодок. Учился хорошо, по успеваемости был вторым в группе. Меня назначили старшиной класса. Постепенно установились дружеские отношения с Петром Синецким, Федей Лукьяновым, Юрой Степановым, Георгием Коваленко, Леонтием Иванащенко из нашего класса, Гинкулом и Пасько – из соседнего.

Наступил тяжелый 1937 год, по стране прошла волна репрессий. В Москве шли судебные процессы по делу бывших руководителей правой и левой оппозиций, обвиняемых в организации антисоветских заговоров. На допросах они «признали» себя виновными. Их приговорили к расстрелу. Появился термин «враг народа». Ими оказались Маршалы Советского Союза: М. Н. Тухачевский, А. И. Егоров, В. К. Блюхер, начальник Главного политического управления армии Я. Б. Гамарник. Из командующих флотами на посту остался Л. М. Галлер, командующий Балтийским флотом, хотя все знали, что его брат служил в Польской армии в Генеральном штабе. Арестовали и расстреляли первых секретарей Центральных комитетов компартий союзных республик и ряд наркомов союзных правительств. Некоторые застрелились сами, не дожидаясь ареста. В 1970–1993 годах в энциклопедиях и газетных статьях, посвященных этим десятилетиям, пишут «трагически погиб в 1937–1938 годах». Волны арестов захватывали все новые и новые слои управления партией и государством. Большинство дел «врагов народа» рассматривалось не судами, а «тройками» и особыми совещаниями НКВД. Генеральный прокурор А. Я. Вышинский выступил по радио с разъяснением, что вина считается доказанной, если арестованный признавал себя виновным. Все способы «выколачивания» признаний считались допустимыми. Товарищ Сталин в одном из выступлений сказал, что с «врагами надо обращаться по-вражески». Под воздействием физических и моральных истязаний арестованных заставляли давать показания, что их начальники, подчиненные или знакомые состояли во враждебной организации. Эта информация влекла неизбежный арест. Жен и детей «врагов народа» отправляли в ссылку. Некоторые послабления от преследований получали те, кто публично отказывался от родных и близких, объявленных «врагами народа». Страну накрыла волна тотальной подозрительности и доносительства. С тех пор стали выступать на собраниях по бумажке, с заранее написанным текстом выступления, чтобы в оправдание иметь доказательство – текст выступления.

В одно из воскресений, кажется, в июне 1937 года, курсантов училища построили и объявили приказ наркома К. Е. Ворошилова, в котором предлагалось всем военнослужащим незамедлительно докладывать начальству о подозрительных фактах, разговорах, осуждающих действия руководителей партии, быть предельно бдительными, выявлять «врагов народа» и людей, поддерживающих с ними связь.

Приказ наркомов обороны и внутренних дел № 82 от 21 июня 1937 года «Приказываем:

Командирам, начальникам, военным комиссарам, военным прокурорам и особым отделам ГУГБ НКВД СССР военнослужащих, участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях и без утайки рассказавших обо всем, как ими совершенном, так и назвавшим всех своих сообщников и единомышленников, задержанию и аресту не подвергать и против них уголовного преследования не возбуждать».

Среди преподавателей и командиров училища никто не пострадал. Одного курсанта отчислили за то, что употребил в туалете газету с портретом Сталина. Видимо, и среди нас была агентура, не терявшая бдительности даже в таких местах. Второй курсант был отчислен, так как оказался родственником расстрелянного командующего Приволжским военным округом И. Кутякова. У всех курсантов взяли отпечатки пальцев. Неискушенные, мы тогда не понимали, для чего это делается.

Агитационные плакаты периода борьбы с «врагами народа». 1937 г.

В 

середине 1937 года в газете «Правда» был опубликован ответ Сталина «товарищу Иванову», смысл которого сводился к тому, что «сын за отца не отвечает». Сколько миллионов человеческих жизней было загублено в эти годы, никто не знает. В журнале «Аргументы и факты» № 45 за 1989 год были опубликованы данные о количестве арестованных и заключенных в лагеря НКВД по годам этого периода.

Были уничтожены лучшие партийные, государственные и военные руководители во всех звеньях государственного аппарата. В газетах, литературе, искусстве превозносилось величие И. Сталина, его выдающаяся роль в революции и Гражданской войне. Как бы непреднамеренно вспомнили Ивана Грозного и Петра Великого, их жестокость оправдывалась исторической необходимостью. Сталина стали называть Великий Сталин.

Капитан 1 ранга

Российского флота Белобров Дмитрий Павлович

(1894–1981)

Подводным сектором командовал капитан 1 ранга Вавилов, в прошлом флотский офицер, прямой, подтянутый, серьезный, с черными волосами, расчесанными на прямой пробор. Он мало общался с курсантами, все время держался как-то над нами. Комиссаром подводного сектора был полковой комиссар Петр Иванович Бельский, полный, совершенно лысый офицер. Он досконально знал психологию курсантов, их тревоги и заботы. Определил более ста причин, отчего курсанты напиваются. Слыл человеком душевным, пользовался авторитетом и неограниченным доверием на курсе. В последующем его назначили начальником политотдела училища. В большинстве преподаватели были кадровыми военными, некоторые предметы вели «приватные преподаватели», так мы называли гражданских. Морскую навигацию преподавал капитан 1 ранга Дмитрий Павлович Белобров, бывший дворянин, офицер. Крейсер считал идеалом морской службы. По его глубокому убеждению, только на нем мог служить уважающий себя морской офицер. К подводникам относился с плохо скрываемым презрением не однажды высказывался, что на подводных лодках могут плавать только больные алкоголики. Седой, всегда чисто выбритый, с белыми накрахмаленными манжетами, выглядывавшими из рукавов кителя, он был образцом подтянутости и аккуратности.

Жизнь и учеба продолжались по накатанному распорядку под неусыпным руководством командиров и политработников. Командиром нашей группы в середине 1937 года назначили лейтенанта Андрея Ивановича Пшеничникова, выпускника училища. По характеру он был очень добрым и мягким. Жил интересами курсантов, не считаясь со временем, заботился о нас и оставил о себе добрую память. Командиром курса был капитан 3 ранга Апостоли, живой, энергичный, всегда немножко настороженный. Имел коллекцию макетов кораблей Балтийского флота времен Первой мировой войны, перешедшую к нему от отца, офицера Российского флота.

Входя в класс, внимательно оглядывал поверх серебряных очков каждого курсанта, четко излагал раздел программы, диктуя, что следовало записать в конспект. Учил он хорошо и основательно. Некоторые его высказывания удивляли нас своей наивностью при теперешнем положении дел в корне изменившейся России. «Пойдете на бал, возьмите учебник навигации, в перерыве между танцами повторите еще раз сегодняшний материал». «Вчера вечером был в Зале революции. Ваши дамы приходят на бал в валенках. Это неприлично». Он не допускал мысли, что в Морской корпус могут прийти «дамы» – работницы с табачной фабрики им. Урицкого, у которых, кроме валенок, не было другой обуви. Ударом грома для него был доклад курсанта, которого посадили на гауптвахту за то, что в выходной день выпил два стакана водки. «Водку можно пить не более одной рюмки перед обедом!» – говорил он.

Полной противоположностью был другой преподаватель навигации, капитан 1 ранга Иван Николаевич Дмитриев, невысокий старичок, известный на флоте штурман. Он возглавлял штурманскую службу линейного корабля «Парижская коммуна» на переходе из Кронштадта в Севастополь. По тем временам это было выдающимся событием. Штурманское дело знал хорошо, но преподавал плохо, неумело. Его любимой присказкой было выражение «как его». Употреблял его повсеместно – «как его, советская власть», «как его, товарищ Сталин». К нашему счастью, он преподавал в других классах, только иногда заменял Белоброва.

Историю ВКП(б) читал батальонный комиссар Брутус, тощий, чахоточный политработник. Видимо знал, что долго не протянет и не стеснялся в суждениях и выражениях, многие из которых казались нам чрезмерно смелыми.

Теорию и устройство электронавигационных приборов преподавал капитан 2 ранга Михайлов. Изучали гирокомпасы фирмы «Сперри», лаги конструкции Форбса и Черникеева. Об эхолотах и радиопеленгаторах мы узнали уже на флоте. Михайлов удивил весь курс – 1 января 1938 года пришел на занятия в тужурке с фалдами, в галстуке-бабочке и с обручальным кольцом на пальце. Прямо человек из другого мира. Девиацию магнитных компасов преподавал капитан 1 ранга Посхин, скромный, умный, интеллигентный человек, автор учебника по этому предмету, бывший офицер Российского дореволюционного флота. В учебном классном кабинете ему помогал гражданский служащий с красным носом. Это явление мы объясняли усыханием спирта в котелках магнитных компасов.

Портрет курсанта Г. К. Васильева.

Рисунок Марии Овсяниковой. 2015 г.

Мореходную астрономию читал Олиференко, приватный преподаватель из университета, за чрезмерную полноту прозванный курсантами «большой Тютерс» (остров в Финском заливе). Учебник мореходной астрономии был написан Б. П. Хлюстиным, он вел занятия в других группах училища.

Четыре года я изучал французский язык с преподавателем Людмилой Алексеевной Городецкой. Два года вместе с классом, а после перевода в подводники один час в неделю индивидуально. Преподавала она замечательно. Во время войны мне пришлось встретиться с французскими моряками. Знаний, полученных в училище, хватило, чтобы свободно разговаривать с французами. Последний раз встретил Людмилу Алексеевну в начале апреля 1945 года в Ленинграде, она продолжала преподавать. Годы и пережитая блокада наложили на ее внешность тяжелый отпечаток, но сохранились тонкие черты лица, интеллигентность и аккуратность, свойственные ей с молодых лет. Английский и французский языки преподавала Эллен (Елена) Митрофановна Орлова, бойкая, общительная, молодившаяся, одевавшаяся со вкусом женщина. Все знали, что она сестра «наморси» (начальника морских сил республики) Владимира Митрофановича Орлова. В 1937 году его арестовали, фамилию перестали упоминать, но Эллен продолжала работать в училище. В нашем классе английский язык преподавала Ольга Михайловна Жерве. Ее муж, офицер царского флота, в двадцатые годы был профессором Военно-морской академии. Маленькая, довольно полная, но подвижная и бойкая старушка всегда вносила в класс дух бодрости и оптимизма. С удовольствием вспоминала свою молодость, особенно путешествие, совершенное в обществе флотских лейтенантов в 1904 году из Кронштадта в Порт-Артур, где служил ее муж. Произношение у нее было не очень чистое, нам в этом пришлось убедиться позже. Во время учебы этого и не требовалось, нужно было уметь читать и переводить пособия по кораблевождению и военную литературу.

Изречение «ничто человеческое нам не чуждо» относилось и к нашему бытию. Не все время мы сидели в классах, уткнувшись в учебники. Большое внимание в училище уделялось общему и интеллектуальному развитию курсантов. Мы имели возможность заниматься любым видом спорта. В помещениях, прилегавших к Залу революции, работали кабинеты для занятий боксом, борьбой, гимнастикой и тяжелой атлетикой. В училище сформировали спортивную роту из перспективных курсантов. Они жили по особому распорядку дня, в котором больше времени отводилось на тренировки, и получали усиленное питание. По числу значкистов 2-й ступени и результатам соревнований училище занимало первое место среди военно-морских учебных заведений. Желающие и имеющие музыкальный слух учились игре на фортепиано. Их освобождали в учебное время от основных занятий для репетиций. Курсанты активно участвовали в художественной самодеятельности. Исполняли популярные песни и инструментальные произведения. Курсант параллельного класса В. Пилярский руководил джазом – новым в то время направлением музыкального искусства. По выходным дням в Зале революции показывали кино, по праздникам устраивали танцы. На каждый класс курсантам выдавали несколько пригласительных билетов, по которым знакомые девушки приходили в клуб училища.

Зал революции – самый большой бесколонный зал в России, расположен на втором этаже, является архитектурной редкостью. Поражает красота и размеры зала. Длина, 70 с лишним метров, соответствовала, как упоминал писатель С. Колбасьев, длине 600-тонного миноносца, ширина 21 метр 30 сантиметров. Его плоский потолок держится на мощных якорных цепях, прикрепленных к стенам. Освещался зал свечами восьми легких бронзовых люстр. В конце XIX века свечи заменили электрическими лампочками.

Столовый зал, с 1919 г. Зал революции ВВМУ им. Фрунзе

Над тремя входами располагались хоры (балконы), поддерживаемые металлическими колоннами с канелюрами (желобками). На хорах по воскресеньям и в праздники играл духовой оркестр, услаждая слух обедающих. Стены зала украшал лепной декор из элементов герба Морского корпуса, львиных голов и военных трофеев, выполненный скульптором Солдати. После Наваринского сражения 1827 года по распоряжению директора корпуса адмирала И. Ф. Крузенштерна в Столовом зале напротив входа у задней стороны поместили модель брига «Наварин», вполовину натуральной величины. В 1832 году справа у стены зала поставили еще одну деревянную модель фрегата «Президент». Модели не только украсили зал, но и служили учебными пособиями.

С 1901 года бронзовый Петр I (творение скульптора М. Антокольского) наблюдал с высоты двухметрового постамента, как ежедневно здесь проходили, помимо трапезы, разводы суточного наряда, парадные построения в день принятия присяги и выпусков. В Столовом зале проводили и балы. Ежегодно 6 ноября традиционный бал в Морском корпусе открывал зимний светский сезон в столице. Лучшему танцору из числа гардемаринов вручали голубой бант с надписью «Морской корпус». Обладатель банта имел право на 12 дополнительных баллов к оценкам по успеваемости в конце года.

Танцевать я не умел. Несколько человек, таких же, как я, нашли частную школу танцев на улице Герцена, где за небольшую плату нас научили танцевать вальс, фокстрот, танго и румбу. Главным в этом деле было преодолеть смущение и боязнь наступить на ногу партнерши. Через некоторое время мы стали равноправными участниками танцевальных вечеров.

Степан Поляков из 316-го класса (по прозвищу Слон) имел коллекцию виниловых граммофонных пластинок. На патефоне он проигрывал нам записи цыганских романсов и песен в исполнении Изабеллы Юрьевой, Кэто Джапаридзе, Вадима Козина. Позже появились пластинки с записями Леонида Утесова и его джаза. Курсант соседнего класса Вася Демченко увлекался фотографией, у него я научился элементарным приемам съемки фотоаппаратом «Фотокор-1», проявлению стеклянных негативов, печати снимков. Иногда курсанты ходили в кинотеатры на Невский проспект, редко на танцы в Дом культуры им. Кирова на Большом проспекте Васильевского острова. К сожалению, во время моей учебы 1934–1938 годов руководство училища практически не уделяло внимания эстетическому воспитанию курсантов. Старая школа обучения будущих офицеров включала обязательные уроки культуры поведения за столом, танцы, эстетику и правила поведения в высшем обществе. Высокий уровень интеллектуального развития и обширные знания «бывших» (так называли дореволюционных офицеров) в литературе, искусстве, поэзии, музыке и архитектуре считались пережитком прошлого. Не нашлось мудрого руководителя, способного возбудить интерес курсантов к русской истории. Мы жили и учились в Ленинграде на Васильевском острове, но равнодушно проходили мимо сфинксов напротив Академии художеств и Ростральных колонн. Не были знакомы с шедеврами Эрмитажа и Русского музея. Не ездили в Царское село и Павловск. История и культура России стали интересовать меня незадолго до войны, а пока нам старательно вдалбливали историю ВКП(б) и преимущества нового коммунистического строя.

Ленинградские театры время от времени присылали курсантам бесплатные билеты на спектакли. В один из выходных дней 1935 года я был на опере «Евгений Онегин» в Мариинском театре (тогда Театр оперы и балета им. Кирова) и встретил землячку Марию Иванову. Она училась в фармацевтическом техникуме на Петроградской стороне. Поболтали о нашей родной Березайке, общих знакомых. Закончился антракт, и каждый отправился на свое место. Пригласить ее на свидание я постеснялся.

Студентки-выпускницы Ленинградского фармацевтического техникума. Слева вторая сидит Мария Антоновна Иванова. Ленинград. 1935 г.

Два раза в год на Первомайские и Октябрьские праздники в Москву посылали курсантский морской полк. На этот раз поехал наш третий курс. В апреле 1937 года началась подготовка курсантов училища к участию в первомайском параде в Москве. Как и в прошлые годы, командовать парадом назначили командира флотского экипажа полковника Дубина, признанного грамотным, опытным специалистом по строевой подготовке. Некоторые украинцы с неблагозвучными фамилиями переносят ударение на другой слог, чтобы звучало приличнее – не Нога,´ а Нога,´ не Кочерга,´ а Кочерга´. Наш командир не был исключением. Он не хотел именоваться Дуби´ной, а желал быть Дубино´й. В течение трех месяцев после классных занятий по три часа ежедневно мы маршировали. Чеканили шаг по мостовой Исаакиевской площади, как выражался наш командир полка: «Чтобы девки смеялись и радовались».

Курсантов нещадно муштровали, достигая высокой слаженности и синхронности на марше. В Москву ехали в поезде. На остановке эшелона в Бологом я тщетно искал знакомые лица, никого не увидел. Поезд прибыл в Москву вечером. С развернутым морским флагом, под оркестр, исполнявший марш из кинофильма «Цирк», в строю с винтовками «на плечо» полк военно-морских курсантов вступил на улицы столицы. Перекрыли уличное движение. Люди из открытых окон домов приветливо махали руками. Зеваки и прохожие останавливались на тротуарах.

Кричали женщины «ура!» и в воздух чепчики бросали!

Курсанты 3-го курса ВВМУ им. Фрунзе на параде в Москве. 1937 г.

Да, военный моряк в глазах московских обывателей был фигурой необычной. Разместили нас в Чернышевских казармах в Замоскворечье. Кормили армейской солдатской пищей. Спали на туго набитых душистым сеном матрасах.

1 мая 1937 года на Красной площади после приветствия наркома Вооруженных сил Клемента Ворошилова, объехавшего войска верхом на коне, участники парада приняли присягу. Принимавший парад с трибуны мавзолея В. И. Ленина читал слова присяги, а мы хором, по возможности громче, повторяли: «Я, сын трудового народа, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом трудящихся всего мира торжественно обещаю…»

На трибуне мавзолея стояли И. В. Сталин, М. И. Калинин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов и другие руководители партии и правительства. Большинство были одеты в полувоенную форму, подчеркивающую скромность и преданность Сталину. Он еще не имел военного звания, но со времен Гражданской войны ходил в полувоенной форме. Наш военно-морской полк прошел торжественным маршем мимо трибуны хорошо, начальники похвалили. Три курсанта упали от напряжения в обморок, когда мы долго стояли в строю и ждали начала парада. Их незаметно заменили. В память о параде у меня осталась в альбоме почтовая открытка с надписью «Курсанты ВВМУ им. Фрунзе на параде». На ней запечатлены Гинкул, Федя Лукьянов, Куперштейн и Борька Рохлин. Петр Синецкий и я стояли в третьей шеренге и в объектив не попали.

Корабельная практика после третьего курса планировалась осенью в Кронштадте, перед этим нас отправили в отпуск. Поехал домой в Березайку. Жизнь в деревне шла прежним чередом – заботы о хлебе, одежде и обуви. Не имея ни забот, ни обязанностей, купался в реке, загорал, вечером смотрел кино в клубе, посещал танцы на «сковородке». Около клуба встретил русокосую Марию Иванову. Она окончила техникум и работала в городе Старая Русса. Домой приехала на похороны отца Антона Ивановича. Выражение радости по поводу встречи было неуместно. Через несколько дней она уехала, отпуск пролетел быстро.

Возвратился в училище. Наш курс направили на корабельную практику в Кронштадт – колыбель Русского флота. Создавая крепость Кронштадт, Петр Великий указал: «Место сие и флот беречь паче живота своего, яко самое главное дело».

На памятнике Петру, установленном в небольшом скверике, этот указ увековечен для потомков. В то время Кронштадт был главной базой Краснознаменного Балтийского флота. После Октябрьской революции Финляндия и прибалтийские республики, входившие в состав Российской империи, получили независимость. В Эстонии, Латвии и Литве образовались буржуазные правительства. Русский флот потерял свои базы в Гельсингфорсе (Хельсинки), Ревеле (Таллинне), Митаве и оказался загнанным в восточную часть Финского залива. В Кронштадте базировались 2 линейных корабля «Марат» и «Октябрьская революция». Летом они стояли на Большом рейде, на зиму буксирами заводились в гавань. Кроме линкоров – основы боевой мощи флота – здесь размещались: бригада эскадренных миноносцев типа «Новик», два минных заградителя, две бригады подводных лодок и бригада торпедных катеров. Здание штаба флота было обращено фасадом к Средней гавани, почти весь флот был виден из окон. На здании была построена сигнальная вышка с мачтой для подъема флажных сигналов.

Бригада подводных лодок типа М («малютки») базировалась в Ораниенбауме (Ломоносове). Нас определили в бригаду подводных лодок типа Щ («Щуки» – средние лодки). В Средней гавани стояла плавбаза, к ней с двух бортов швартовались подводные лодки. Первую лодку этой серии назвали «Щука». Последующие лодки получили рыбные названия – «Линь», «Сом», «Окунь» и т. д. Позднее лодкам стали присваивать трехзначные номера.

Первая сотня: Щ-101, Щ-102, Щ-103 и т. д. присваивалась лодкам Тихоокеанского флота. Вторая сотня: Щ-201, Щ-202, Щ-203 и т. д. – лодкам Черноморского флота.

Подводная лодка типа «Щука»

Третья сотня: Щ-301, Щ-302, Щ-303 и т. д. – лодкам Балтийского флота.

Четвертая: Щ-401, Щ-402, Щ-403 и т. д. – лодкам Северного флота.

В бригаде «Щук» было 2 подводные лодки типа «Барс», постройки 1915–1916 годов. Подводная лодка этого типа «Пантера» под командованием А. Н. Бахтина в Гражданскую войну потопила в Балтийском море английский эсминец «Виттория».

Преподаватель нашего училища капитан 1 ранга А. Г. Шишкин в то время служил помощником командира «Пантеры». В 1936 году на страницах «Морского сборника» Шишкин опубликовал статью «Операции подводных лодок на Балтике в Гражданскую войну», в которой описал героические действия экипажа «Пантеры». В 1936 году, во время маневров Балтийского флота, подводная лодка Б-9 попала под таран линкора и погибла со всем экипажем.

Потопление английского миноносца «Виттория». Художники Н. Е. Бубликов и Г. В. Горшков. Из коллекции ЦВММ

Подводная лодка типа «Барс»

Последняя лодка из «Барсов» находилась в строю более 40 лет и закончила службу в качестве зарядной станции в 156 бригаде подводных лодок, которой я командовал в 1955 году. В составе бригады «Щук» была английская подводная лодка L-55, которую потопил в Гражданскую войну российский эсминец. Позже ее подняли, восстановили, и лодка продолжала службу в советском флоте под тем же номером, что и во флоте Великобритании.

Тут же в Средней гавани базировалась бригада больших подводных лодок: три «Правды» (П-1, П-2, П-3), три «Декабриста» (Д-1, Д-2, Д-3), три «Ленинца» (Л-1, Л-2, Л-3). Первыми подводными лодками, построенными в Советском Союзе, были «Правды». Внешне они производили сильное впечатление. Как громадные киты, возвышались их корпуса над причалом. Из-за большого запаса плавучести этим лодкам необходимо было более двух минут для срочного погружения (переход из полного надводного положения в подводное). Это делало их уязвимыми от надводных кораблей и авиации, лодки не успевали вовремя погрузиться при атаке противника. Во время войны все «Правды» погибли, не добившись хороших боевых результатов.

Подводных лодок типа «Декабрист» («Декабрист», «Народоволец», «Гарибальдиец») построили шесть единиц, три для Балтийского флота, три для Черноморского. Перед началом войны балтийские Д-1, Д-2, Д-3 перевели по Беломорско-Балтийскому каналу на Северный флот. Там они активно участвовали в боевых действиях. Все они погибли.

Подводная лодка «Правда»

Подводная лодка «Декабрист»

Подводная лодка-музей Д-2 «Народоволец», Санкт-Петербург. Фото В. Д. Доценко

«Ленинцы» были спроектированы как подводные лодки, способные ставить минные заграждения из подводного положения. Они имели 6 носовых торпедных аппаратов и в корме две минные трубы, в которых размещалось по десять мин в каждой. Всего таких лодок было построено 22 единицы:

Л-1, Л-2, Л-3 – для Балтийского флота; Л-4, Л-5, Л-6 – для Черноморского флота;

Л-7, Л-8, Л-9, Л-10, Л-11, Л-12 (все лодки XI серии), Л-13, Л-14, Л-15, Л-16, Л-17, Л-18, Л-19 (все лодки XIII серии) – для Тихоокеанского флота;

Л-20, Л-21, Л-22 – для Северного флота.

Подводная лодка «Ленинец»

Лучшими по мореходным качествам оказались лодки XI серии, худшими – XIII. Они сильно зарывались носом во встречную волну при плавании в надводном положении. Минное вооружение лодок оказалось малоэффективным. Во время войны предпочтение было отдано торпедам.

Для прохождения практики на каждую подводную лодку бригады назначили по 3–4 курсанта. Нашей лодкой Щ-310 командовал капитан 3 ранга Зброжек, старпомом был выпускник училища лейтенант Торцишвилли. В программу практики входило изучение устройства подводной лодки и исполнение обязанностей дублера штурмана. Через неделю после нашего прибытия начались маневры Балтийского флота. По тревоге подводные лодки вышли в море, перешли в Лужскую губу, там сутки стояли у пирса. Потом вышли в море, заняли условную боевую позицию, отработали торпедные атаки и возвратились в Кронштадт. Поведение курсантов на учении сводилось к короткому правилу: «Стой, смотри и не мешай».

Самым интересным было первое погружение. Для экипажа это привычное и будничное действие, для курсантов событие историческое. После возвращения на базу мы делились впечатлениями, обсуждали поведение каждого. Только один курсант не показал должного самообладания. После выпуска из училища его назначили на надводный корабль. Завершающий этап практики прошел однообразно и тоскливо. Лодки стояли в Кронштадте у причала. Самое скучное время было по субботам. Половина командного состава и часть экипажа увольнялись в Ленинград, курсанты оставались в Кронштадте. Увольняться на берег с плавбазы в «казарму», таким нам казался весь город, не хотелось. Один раз прошлись по главной улице Кронштадта до Якорной площади, посмотрели на памятник адмиралу С. О. Макарову с его изречением «Помни войну», Морской собор, превращенный в матросский клуб, и все. Дальше идти было некуда. С тех пор я невзлюбил этот город и в тече-ние всей моей флотской службы избегал его.

На четвертом курсе заканчивали изучение специальных дисциплин, учеба шла легко. Хватало времени просмотреть пройденный материал и помочь товарищу разобраться в сложных вопросах. К середине учебного года, не без помощи командира группы лейтенанта А. И. Пшеничникова, мы поняли, что училище можно окончить на «отлично». Для этого необходимо иметь отличные оценки по ранее пройденным предметам и уже сданным экзаменам, получить высшие оценки по дисциплинам, которые заканчиваются на четвертом курсе и которые выносятся на государственные экзамены. У меня не было сомнений, что все предстоящие экзамены сдам на «отлично». По правилам допускалось не более одной четверки, но у меня было две оценки «хорошо» по ранее сданным предметам. Высшую математику разрешили пересдать. Раз надо, так надо. После повторения пересдал ее на «отлично», честно сказать, знаний у меня не прибавилось. На конкурсной навигационной прокладке выпускного курса получил высшую оценку и в качестве подарка учебник «Мореходная астрономия» Б. П. Хлюстина. Зимой два курсанта нашего класса женились. А. Еремеев вскоре стал счастливым отцом, а П. Митрофанов через неделю после свадьбы был госпитализирован, заболел «деликатной» венерической болезнью. Сильна любовь в молодые годы! Даже этот инцидент не привел к разводу. В марте началась подготовка к выпуску. Пошили лейтенантское обмундирование, сфотографировались в кителе для личного дела, заказали фотомонтаж нашей группы. Командиры приглашали курсантов на собеседование, спрашивали, кто и где хотел бы служить. Петр Синецкий, Г. Гинкул и я, как отличники, имели право выбора и попросились на Тихоокеанский флот.

Инженер-контр-адмирал Б. П. Хлюстин (1884–1949)

В то время он был самым боевым, передовым и быстрорастущим. Служба там была трудной. О Дальневосточном крае и Тихоокеанском флоте имели смутное представление. Кое-что нам рассказали минеры-подводники, проходившие там практику в прошлом году. Основное население края составляли русские и украинцы, переселившиеся в 1900– 1914 годах. Оставалось много исконных жителей китайцев и корейцев, занимавшихся обслуживанием местного населения, контрабандой, торговлей и сохранивших свои национальные обычаи и уклад жизни после колонизации края Россией. Основными местами их проживания во Владивостоке были улица Китайская (Океанский проспект), Пекинская (ул. Адмирала Фокина), где располагался китайский театр, Миллионная и Корейская слободка (район Второй Речки). Положение с продовольствием считалось благополучным. Зерно завозили с Запада. Овощи и фрукты высокого качества на месте выращивали корейцы, великие мастера этого дела. Рыбу, в том числе лососевую – семгу, чавычу, горбушу, вылавливали в прибрежных водах и вывозили за пределы края. Пром-товары поступали из Китая в счет оплаты за проданную после вооруженного конфликта 1929 года Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД).

Представители контрразведки в штатской одежде приглашали некоторых курсантов на собеседование. О содержании разговоров участники многозначительно помалкивали, но мы знали, что выпускников, в основном из партийного и комсомольского актива, отбирают в разведку и другие отделы этого ведомства. В их числе был секретарь комсомольской организации нашей группы Г. С. Пасько.

Учебу завершили в середине апреля 1938 года. Объявили расписание государственных экзаменов. На увольнение никто не записался. Сели за учебники. Произошло неожиданное событие. В выходной день в 10 часов утра нас построили и объявили, что госэкзамены переносятся на май, а наш курс едет на парад в Москву. И все перемешалось на нашем этаже. Подготовка к экзаменам мгновенно закончилась. Учебники и конспекты попрятали в рабочие столы (конторки), классы опустели. После этого сообщения мы расслабились, успокоились. Кто-то гладил брюки, чистил пуговицы, готовились к увольнению в город. За неделю тренировок восстановили былую выучку и навыки в строевой подготовке. Командир полка был другой, и методика подготовки непривычная.

В Москве наш полк разместили в Хамовнических казармах на Комсомольском проспекте. Во время тренировок провели испытание «на резонанс» только что построенного Крымского моста. Полк курсантов промаршировал «в ногу» по нему туда и обратно. Парад прошел по прошлогодней схеме. До начала построения на Красной площади проверили, нет ли патронов в винтовках. Во время парада мы снова приняли присягу, торжественным маршем прошли перед мавзолеем. Первое место на этот раз не получили.

После парада знакомая Петра Синецкого Надя неожиданно пригласила Петра, Гин-кула, Пасько и меня в гости. Она недавно вышла замуж за армейского майора, слушателя академии им. Фрунзе. После второй или третьей рюмки новоиспеченный муж стал расспрашивать, кто такой Петр Синецкий, а тот невозмутимо ел и слушал излияния души подвыпившего майора. 3 мая в конференц-зале наркомата на Гоголевском бульваре (после войны и до 1991 в нем размещалось Главное политической управление Советской армии и ВМФ) выпускников училища принимал народный комиссар министр Военно-морского флота Н. Г. Кузнецов. Он рассказал о перспективе строительства большого флота СССР и дал напутствие – служить хорошо. На другой день нас поездом отправили в Ленинград.

Государственные экзамены сдал на «отлично». Английский и французский языки сдавал в один день, получил сразу две пятерки. После каждого экзамена мы выезжали на Кировские острова «выветривать» из головы ненужные знания. Помогало. А на следующий день снова садились за конспекты и учебники. Наконец сдан последний экзамен! Вздохнули с облегчением и вновь поехали на острова «выветриваться». На этот раз по полной схеме, но так, как хотелось, не получилось – денег было мало. Режим, в котором нас держали четыре года, к которому мы привыкли и не замечали его жесткости, вдруг изменился. Обращение «Товарищ курсант!», ранее произносимое повышенным тоном, мы больше не слышали. Командиры разговаривали с нами, как с равными. Строгое выполнение распорядка дня, кроме завтрака, обеда и ужина, для нас стало необязательным. Выходить из училища и возвращаться разрешили в любое время суток. Ждали приказа наркома о производстве в лейтенанты и назначения на флоты. Получили офицерское обмундирование, так называемое приданое: белую и черную фуражки, три кителя (белый, темно-синий и рабочий из хлопчатобумажной ткани), парадную тужурку, две пары брюк, белую рубашку с двумя пристяжными воротничками, по две пары белья и темно-синее байковое одеяло. Обмундирование шилось в швейной мастерской училища.

18 июня 1938 года новоиспеченных лейтенантов, переодетых в новое офицерское обмундирование, построили в Зале революции и объявили приказ народного комиссара Военно-морского флота СССР о присвоении воинского звания лейтенант и назначении на флот. Прозвучали поздравления и троекратное ответное «Ура!».

20 июня вручили Свидетельство об окончании высшего Военно-морского училища и кортик.

Свидетельство ВВМУ им. Фрунзе об окончании курса обучения Г. К. Васильевым в 1938 г. и о присвоении воинского звания лейтенант

«Выдано Военно-Морским Краснознаменным Училищем им М. В. Фрунзе Васильеву Георгию Константиновичу в том, что он прошел полный курс Училища по специальности штурман-подводник по первому разряду отлично, выполнив все требования, предъявляемые программой по нижеследующим предметам:

– Артиллерия      отлично

– Торпедное оружие      хорошо

– Минное оружие      отлично

– Военно-химическое дело      отлично

– Средства наблюдения и связи      отлично

– Навигация и лоция      отлично

– Девиация      отлично

– Мореходная астрономия      отлично

– Гидрометеорология      отлично

– Электронавигационные приборы      отлично

– Морская практика      отлично

– Устройство подводной лодки      отлично

– Боевое использование подлодок      отлично

– В. М. организация и КУ-32      отлично

– История ВКП(б) и вопросы ленинизма      отлично

– История России СССР      отлично

– Корабельная электротехника      отлично

– Высшая математика      отлично

– Английский язык      отлично

– Французский язык      отлично

– Смотровая и строевая подготовка      отлично

Приказом Народного Комиссара Военно-Морского флота СССР № 542 от 17 июня 1938 г. тов. Васильеву Георгию Константиновичу присвоено военное звание лейтенант.

Начальник Военно-Морского Краснознаменного Училища им М. В. Фрунзе

Комдив Буриченков

полковой комиссар Бельский

20 июня 1938 г.»

Краснознаменного училища им. М. В. Фрунзе. Среди них статья военкома училища, полкового комиссара П. Бельского «Кузница большевистских кадров»

Четыре года назад мы пришли в училище, непохожие друг на друга, с различным объемом знаний и жизненного опыта, с не-схожими привычками, национальными особенностями, наклонностями и желаниями. Выпускали нас примерно с одинаковой подготовкой, подтянутых, выросших, здоровых молодых лейтенантов, внешне одинаковых, как из-под штампа. В числе других П. Синец-кого, Г. Гинкула и меня назначили в распоря-жение командующего Тихоокеанским флотом. Выпускной вечер состоялся в клубе Военно-политического училища на Съездовской линии Васильевского острова. На следующий день выдали документы и деньги за месяц лейтенантского отпуска, подъемное пособие и командировочные. С этого момента мы были сняты со всех видов довольствия. Настало время жить самостоятельно, этому нас не учили. Последний день в училище – день расставаний. Со многими однокурсниками довелось встретиться в последующие годы по службе на флоте. С некоторыми – только через 40 лет на праздновании годовщины нашего выпуска, в 1978 году. С другими расстались навсегда. Покидая старейшее в стране Военно-морское училище, ставшее для нас родным за время учебы, мы договорились встретиться через год.

Третий выпуск штурманов-подводников ВМУ им. М. В. Фрунзе. 1938 г. Г. К. Васильев в третьем ряду снизу, третий слева

После окончанияпервого лейтенантского отпуска встреча с друзьями-однокурсниками произошла в назначенное время в Москве. Петр Синецкий первым делом сообщил, что женился на Валентине Медведевой. Переписка и встречи с ней во время курсантских отпусков продолжались четыре года. Жила она на станции Часов-Яр, между Славянском и Краматорском, в Донбассе. В некоторые тайны их отношений мы были посвящены и ждали этого события. Поначалу трудно было осознавать, что наш дружный коллектив дал трещину. Отметили это событие в ресторане «Поплавок» Центрального парка культуры и отдыха.

В 1938 году из Училища им. Фрунзе было впущено 403 лейтенанта. Погибли во время Великой Отечественной войны – 51.

Присвоены звания Герой Советского Союза – Я. Иосселиани, Л. Миронову, П. Державину.

Воинское звание вице-адмирал было присвоено трем выпускникам – Г. Васильеву, П. Парамошкину и П. Синецкому.

Воинское звание контр-адмирал шести выпускникам – Д. Агафонову, З. Арванову, А. Горожанкину, В. Евтушенко, Г. Макаренкову и К. Осколок.

Ученую степень доктора наук получили двое – Л. Иванащенко и И. Лактионов, кандидата наук пять человек – В. Бащин, Е. Бердяев, П. Гривский, Г. Поняко, И. Соловьев.

Герой Советского Союза Л. Миронов (Слева)

Герой Советского Союза П. Державин(По центру)

Герой Советского Союза Я. Иосселиани(Справа)

Исходные стартовые условия службы на флоте у выпускников были примерно одинаковые. Все назначены на первичные офицерские должности. В дальнейшем судьба каждого складывалась по-разному. Продвижение по службе зависело от личных качеств, способности понимать сущность и связь явлений и процессов, трудолюбия, работоспособности, физического и морального состояния, энергии, характера и интуиции. На служебную карьеру влияли: способность принимать правильные решения при недостаточной информации, объем, глубина и прочность знаний, полученных в школе и училище. Учитывалось умение работать с людьми, планы на ближайшую перспективу и отдаленное будущее, семейные отношения. Важное значение имели личные, деловые и моральные качества начальников, их честность, порядочность, объективность в оценках, такт, служебный опыт, заинтересованность в судьбе подчиненных. Службу и судьбу мог изменить «Его Величество случай» – непредвиденные и независящие от нас обстоятельства.

Коротко о службе некоторых выпускников

ВВМУ им. Фрунзе 1938 года

Афанасьев Павел Иванович. В училище был старшиной курса. После выпуска назначен в разведку. Служил в штабах на разных должностях. Закончил службу в штабе Краснознаменного Тихоокеанского флота в звании капитан 1 ранга. Живет во Владивостоке.

Баканов Иван Александрович. Выпускник училища по специальности «минер-под-водник». С 1945 года мой родственник, мы женаты на родных сестрах. После выпуска назначен командиром БЧ-2-3 на подводную лодку С-1 Балтийского флота, командир лодки – капитан-лейтенант А. В. Трипольский. В декабре 1939 года во время Финской войны из 100-мм и 45-мм пушек расстрелял немецкий транспорт «Вольхейм» водоизмещением 3224 брт и в январе 1940 года сбил из 45-мм орудия финский самолет «Юнкерс К-43». Первый из нашего выпуска был награжден орденом Боевого Красного Знамени. В 1941–1943 годах дивизионный минер в бригаде подводных лодок Северного флота, г. Полярный. В 1943 году на средней подводной лодке выходил на боевое патрулирование, в ходе которого лодка атаковала и утопила 5 немецких транспортов. Из-за неподтверждения этих данных самолетами воздушной разведки, итоги победных атак экипажу не засчитали. В следующем походе лодка погибла. Позднее по архивным материалам факт потопления этих 5 транспортов средней подводной лодкой подтвердился. Списан с подводных лодок по причине язвенной болезни и назначен командиром десантного корабля, который принял в США и привел на Тихоокеанский флот. В 1945 году участвовал в войне с Японией, осуществлял высадку десанта в Сейсине. За это награжден орденом Боевого Красного Знамени. После войны назначен в Ленинград в минно-торпедный институт, затем НШ на Ладожскую флотилию. Уволился в звании капитан 2 ранга. Умер в Ленинграде 14.12.1987 года.

Иван Александрович

Баканов. 1948 г.

Бобков Николай. Мой друг по училищу, после выпуска летал на самолетах МБР-2 (морской ближний разведчик), базировавшихся в поселке Океанский в окрестностях Владивостока. Женился на местной девице с довольно жестким характером. После войны служил на штабных должностях. Последний раз был у меня в гостях в начале 1950-х годов, тогда он учился на летно-тактических курсах (ЛТКА) в Риге. Позже преподавал в школе младших авиадиспетчеров в Мамоново под Калининградом.

Гинкул Григорий Иванович. Служил штурманом на подводной лодке Л-12 Тихоокеанского флота. По болезни (язва желудка) переведен на береговые должности. Служил оператором в штабе Тихоокеанского флота, затем в Главном штабе ВМФ. Уволен в запас. Живет в Херсоне.

Еремеев Алексей Николаевич. Учились на одном курсе. После выпуска был оставлен в училище, где преподавал до увольнения в отставку в звании капитан 1 ранга. Живет в Ленинграде.

Иванащенко Леонтий Артемьевич. Учились на одном курсе. Был назначен на Черноморский флот, служил в должности штурмана на подводной лодке типа Щ. После окончания Специальных курсов командного состава снова на Черноморском флоте. После войны, в 1949 году, окончил факультет Юридической академии. Защитил доктор-скую диссертацию, преподает в Институте международного права Академии наук СССР. Уволен в отставку в звании капитан 1 ранга.

Иосселиани Ярослав Константинович. Однокурсник. По национальности сван. Был назначен на Черноморский флот. Во время войны командовал подводной лодкой типа М. Удостоен звания Герой Советского Союза. В 1943 году в составе экипажа был командирован в Англию для приема подводной лодки в счет раздела Итальянского флота. В 1944 году участвовал в боевых действиях в составе Северного флота.

Капитан 3 ранга Я. К. Иосселиани у перископа «малютки» М-111.

Из архива В. Д. Доценко

После войны служил в должности командира бригады на Балтийском флоте и в Инспекции Министерства обороны. Закончил службу в должности заместителя начальника Училища им. Ленинского комсомола в звании капитан 1 ранга. Умер в Тбилиси в середине семидесятых годов.

Книги Я. К. Иосселиани

Ковалев Борис Григорьевич. Учились на одном курсе. Был назначен на Северный флот. Участвовал в Великой Отечественной войне. Служил в должности дивизионного штурмана. В поход отправлен в должности помощника командира. Погиб на подводной лодке Щ-401 в апреле 1942 года.

Коваленко Георгий Данилович. Учились на одном курсе. После выпуска служил на Северном флоте. Во время войны был штурманом и помощником командира на подводной лодке типа Щ. В конце войны был назначен командиром «малютки». После войны преподавал в училище в Ленинграде. Умер в середине пятидесятых годов в Ленинграде.

Локтионов Иван Ильич. Секретарь комсомольской организации курса. После окончания училища служил в разведке на Днепровской флотилии. После сдачи фашистам Киева в 1941 году вышел из окружения, перешел линию фронта и пешком дошел до Москвы, по дороге закопал партийный билет. Долго доказывал в НКВД свою не-виновность. Преподавал в училищах. Защитил докторскую диссертацию. Был уволен в отставку в начале семидесятых годов в звании капитан 1 ранга. Умер в Ленинграде 1991 году.

Лукьянов Федор Иванович. Учились на одном курсе. После окончания училища был назначен на Северный флот. Участвовал в Великой Отечественной войне в должности штурмана, помощника командира и командира «малютки». После войны транспортировал лодки по железной дороге. Был назначен на Черноморский флот. Служил в городе Куйбышеве (Самара) начальником штаба бригады, затем был назначен командиром учебного отряда подводного плавания Тихоокеанского флота. Капитан 1 ранга. Умер в 1965 году.

Пасько Георгий Степанович. В училище был секретарем комсомольской организации группы. После выпуска назначен в разведку. После окончания Высшей школы разведки служил в штабе. В 1939 году в числе «туристов» участвовал в установлении советской власти в Риге. Позже работал в аппарате военного атташе в США. В числе других участвовал в обеспечении работы Ялтинской конференции глав государств и правительств союзников в 1943 году.

Книги И. И. Локтионова

За какую-то провинность его направили в штрафной батальон на полуостров Рыбачий Северного флота. Через шесть месяцев оправдали.

Работал в органах разведки в Москве. Уволен в запас в начале шестидесятых годов. Живет в Москве.

Попека Георгий Платонович. Учился в 415-м классе училища. Человек исключительных способностей. Перед выпуском контрразведка установила, что его родителей раскулачили во время принудительной коллективизации. После окончания учебы оставили в училище на преподавательской работе. Защитил кандидатскую диссертацию. Уволился по выслуге лет в отставку, живет в Ленинграде.

Синецкий Петр Владимирович. Учились на одном курсе. После училища назначен штурманом «малютки». Служил на должностях дивизионного штурмана, командира «малютки», «Щуки», командира бригады и командира дивизии подводных лодок на Тихоокеанском флоте. В 1962 году назначен в Главное оперативное управление Генерального штаба, где прослужил до 1976 года. Уволен в отставку в звании вице-адмирал. Умер в 1985 году в Москве.

Яковенко Василий Иванович. Учились на одном курсе. Служил в штабах. Закончил службу на Камчатской флотилии в должности старшего офицера оперативного отдела в звании капитан 2 ранга.

По-разному сложились судьбы выпускников Военно-морского авиационного училища, с которыми я начинал учебу в авиасекторе. Они завершили учебу в Ейске в 1937 году, на год раньше.

Астафьев А., старшина нашего класса, после выпуска немного летал, затем служил в разведке на береговых должностях. После войны был военно-морским атташе в Италии и США. Закончил службу в звании контр-адмирал при Главном штабе Военно-морского флота. Живет в Москве.

Загорский В., веселый, общительный, спортсмен. Служил на штабных должностях, преимущественно в оперативных отделах. Закончил службу в звании полковник. Живет в Москве, работает в конструкторском бюро.

Илюшин П., неизменный руководитель физминутки в училище, спортсмен. После окончания ВМАУ служил на Балтийском флоте, летал штурманом на самолете СБ. Во время Финской войны самолет был сбит, экипаж погиб.

Караваев Ф., добродушный, невозмутимый сибиряк. Погиб во время Великой Отечественной войны.

Кабанов Е. А. служил на штабных должностях. В 1964 году встретил его на Камчатке в штабе, где он был заместителем начальника оперативного отделения флотилии. После увольнения в запас уехал на жительство в Воронеж.

Куровлев Н. – шахматист с математическим и аналитическим складом ума. Летал штурманом на самолетах авиации Военно-морского флота. Встретил его в 1952 году в Гурзуфском санатории. Полковник Н. Куровлев занимал должность главного штурмана ВВС Вооруженных сил.

Лобанов Н. после училища летал на различных типах самолетов.

Выпускники Военно-морского авиационного училища 1937 г.

Во время Великой Отечественной войны служил в разведке Северного флота. После окончания боевых действий входил в состав группы, сброшенной с самолета на территорию Норвегии. При приземлении не успел обрезать стропы парашюта, ударился о скалу и погиб.

Лукьянов А. – мой друг с первых дней учебы. После окончания училища был направлен на Черноморский флот. Летал на МБР-2 в Поти. Погиб при прыжке с парашютом в 1939 году.

Судьбы однокурсников – Ю. Степанова, А. Воробьева, П. Самойленко, П. Митрофанова, Х. Юсупова – мне неизвестны.На дальнем востоке

Новоиспеченные лейтенанты Петр Синецкий, Григорий Гинкул и я ехали на поезде одиннадцать суток через всю страну и прибыли во Владивосток в 3 часа ночи, с опозданием на 36 часов. Оставив чемоданы в камере хранения, пошли в город искать место, чтобы переждать до утра. Сели на скамеечку в каком-то скверике, ожидая начала рабочего дня. По улицам одна за другой проезжали машины, в кузовах под конвоем красноармейцев везли людей. Позже нам рассказали, что проводилось массовое выселение корейцев и китайцев из Приморья. Жителей этих национальностей независимо от рода занятий, пола, возраста, общественного положения спешно депортировали. Ликвидировалась социальная среда, в которой, предположительно, скрывалась японская агентура. По данным, опубликованным в 1990 году, за трое суток в августе 1938 года со станции Первая Речка в Среднюю Азию и Казахстан депортировали 65 тысяч корейцев и китайцев.

Офицеры отдела кадров флота были удивлены нашему почти своевременному прибытию, их реакция стала понятна позже. Опоздание выпускников училищ на неделю было обычным явлением и, как правило, не влекло никаких санкций.

Меня направили на подводную лодку Л-11, а Григория Гинкула на Л-12 в 4 бригаду подводных лодок Тихоокеанского флота. Обоих назначили командирами рулевых групп. Мы были разочарованы. Отличники учебы попали отнюдь не на лучшие должности. Через три месяца поняли смысл назначения. Нас определили командирами рулевых групп с перспективой продвижения по службе на должность командира штурманской боевой части (БЧ-1), куда обычно назначали офицеров после окончания специальных классов. Петра Синецкого назначили на 2 бригаду лодок.

В составе флота было 4 бригады подводных лодок:

1 бригада – средние лодки типа Щ (Щуки) – базировалась в бухте Золотой Рог;

2 бригада – малые подводные лодки типа М («малютки») VI серии – размещалась в бухте Улисс, в 2 километрах от Владивостока;

3 бригада – средние подводные лодки типа Щ – в бухте Находка;

4 бригада – большие подводные лодки типа Л («Ленинцы») – находилась в бухте Золотой Рог около Мальцевского рыка.

Подводной лодкой Л-11 командовал капитан 3 ранга Николай Михайлович Мишенин, призванный на военную службу из торгового флота. Единственное в стране Военно-морское училище им. Фрунзе не успевало готовить необходимое количество офицеров для бурно растущего флота. На военную службу призывали капитанов и старпомов судов торгового флота. На годичных курсах они изучали боевое использование подводных лодок и военные науки, после переподготовки получали назначения на подводные лодки и военные корабли. Николай Михайлович по характеру как был, так и остался гражданским капитаном, душой и отцом экипажа, добрейшим человеком, хорошим мореплавателем. Военного в нем было мало, он к этому и не стремился.

Комиссаром Л-11 был политрук Николай Михайлович Журов. До назначения на Тихоокеанский флот служил матросом в ленинградском учебном отряде подводного плавания. Как член ВКП(б) был зачислен в кадры Рабоче-крестьянского Красного флота. Прошел подготовку на курсах, получил военное звание «политрук» и назначение комиссаром. В морском деле, технике и вооружении не разбирался, в дела офицеров и экипажа не вмешивался. В нужное время был рядом с командиром, так он осуществлял контроль партии за деятельностью экипажа. Политическое воспитание организовать было несложно. Политические занятия и политинформацию регулярно проводили офицеры лодки, работа партийной и комсомольской организаций держалась на выбранных в экипаже секретарях, а выпуск стенгазеты на редакторе.

Старший помощник командира, молодой, красивый, с резкими движениями и отрывистой речью старший лейтенант Петр Степанович Мартыненко, производил впечатление энергичного человека, хотя и с «пыльцой в голове». Считался хорошим и добросовестным исполнителем, но не более того.

Механик-инженер (командир БЧ-5), капитан 3 ранга Петр Матвеевич Мацко, слу-жил на лодке со дня ее закладки. Высокоэрудированный инженер, интеллигент в лучшем понимании этого слова. Спокойный и уравновешенный офицер обладал отличными профессиональными знаниями техники, необычайной пунктуальностью и аккуратностью в делах. Устройство подводной лодки знал досконально, до диаметров заклепок включи-тельно. Через несколько месяцев, в конце года, его назначили флагманским механиком бригады.

Штурман (командир БЧ-1), старший лейтенант Николай Чирков, делами занимался мало. Быстро сдал мне документацию, уехал в отпуск, а затем был направлен на учебу на Специальные курсы офицерского состава в Ленинград (СКОС).

Минером (командиром БЧ-3) на лодке был лейтенант Иван Михайлович Ивлев, спокойный, уравновешенный командир. В отличие от большинства офицеров он был женат и держался как-то в сторонке. Служил добросовестно, по принципу: «Службы не ищи, от службы не беги».

На должности корабельного доктора состоял фельдшер-акушер П. Тарасов. Он главным образом занимался вопросами снабжения лодки продовольствием перед выходом в море. Больных матросов отправлял в медпункт на береговую базу бригады с напутствием: «Ничего, не сдохнешь».

Лев Андреевич Курников

(1907–1997),

вице-адмирал (1958 г.),

подводник

Книга Л. А. Курникова

«Подводники Балтики».

Санкт-Петербург, 2012 г.

Дивизионом подводных лодок командовал Лев Андреевич Курников, человек военный в полном смысле этого слова, образцовый командир. В 1928 году окончил ВМУ им. М. В. Фрунзе. С 1933 года на подводном флоте, командир ряда подводных лодок. В апреле 1938 года назначен командиром 42 дивизиона Тихоокеанского флота, через 3 месяца, в августе 1938 года, был репрессирован. До февраля 1939 года находился под следствием. Освобожден и восстановлен в кадрах, в мае 1939 года назначен на должность командира 43 дивизиона подлодок Тихоокеанского флота. В 1941 году окон-чил Военно-морскую академию и в апреле того же года в звании капитан 2 ранга стал начальником штаба 1 бригады подводных лодок Балтийского флота. В 1942–1945 годах – командир бригады подлодок на Балтике. С 1973 года возглавлял Совет ветеранов-подводников Балтики.

Подводная лодка Л-11 заложена 10 июня 1934 года на заводе № 198 в г. Николаеве на Черном море, планировалось ее именовать «Свердловец». 15 сентября 1934 года лодка получила литерно-цифровое наименование Л-11 и секциями была перевезена по железной дороге на Дальний Восток. 25 мая 1935 года Л-11 перезаложена на стапеле № 1 временной верфи судостроительного завода № 199 «Амурверфь» на берегу Большого Силинского озера в Комсомольске-на-Амуре. После сборки корпуса, установки главных двигателей и навигационного оборудования Л-11 спустили на воду 5 декабря 1936 года и на понтонах вместе с Л-12 отбуксировали до Николаевска-на-Амуре. Оттуда лодки са-мостоятельно перешли во Владивосток и встали на достройку и испытания в «Дальзавод». Строить лодки в Комсомольске-на-Амуре до полной готовности не позволяли два обстоятельства:

1) 

лиман реки Амур замерзал на 7 месяцев и более полугода не был судоходен;

2) 

глубина на выходном фарватере не более 3,5 метра при полном приливе, осадка лодок – 4,5 метра. Перевозка лодок в плавучих доках тогда еще не применялась.

1938 год, 5 ноября – подписан приемный акт о вступлении в строй.

1938 год, 6 ноября – поднят Военно-морской флаг.

1939 год, 20 февраля – вошла в состав ТОФ, зачислена в 42 дивизион ПЛ 4 бригады ПЛ ТОФ с базированием в бухте Золотой Рог (г. Владивосток).

1940 год – лодку подчинили командованию 41 отдельного дивизиона ПЛ (с 11.02.1941 – 3 ОДнПЛ) ТОФ с базированием в бухте Тарья (пос. Лахтактный).

1940 год, осень – 1943 год, июль – бухта Тарья (пос. Лахтактный).

Экипаж Л-11 поселили на плавбазе «Приморье», переоборудованной из старого парохода времен Гражданской войны. Команды лодок жили в обустроенных трюмах, офицеры в каютах. Меня поселили в четырехместной каюте. Плавбаза стояла кормой к берегу в конце Мальцевской улицы, недалеко от проходной «Дальзавода».

Достроечная база размещалась в западном углу «Дальзавода». Строительством лодок руководил главный строитель Константин Федорович Терлецкий, бывший офицер-подводник царского флота, чудом уцелевший от расправы в лихие годы революции и времена репрессий. Он рассказывал, как революционные матросы расстреливали кадровых офицеров. Ему повезло. Подвыпившие моряки сбросили его за борт. К счастью, удалось доплыть до берега.

Экипаж подводной лодки во время строительства одновременно числился сдаточной командой завода. Формально обслуживать механизмы и системы до сдачи корабля Военно-морскому флоту обязан судостроительный завод, фактически эту работу выполнял экипаж лодки. В этом была большая польза – завод экономил средства на содержании сдаточной команды, а флотский экипаж осваивал новую технику, когда корабль был еще собственностью промышленности.

Быть полноценным членом экипажа лодки значит грамотно и профессионально исполнять обязанности в соответствии с занимаемой должностью, нести вахты и дежурства. Чтобы быть допущенным к самостоятельному исполнению обязанностей каждый член экипажа, независимо от должности, обязан сдать зачеты:

– по устройству и правилам эксплуатации механизмов и систем, входящих в круг его ведения (заведование);

– по устройству подводной лодки (5 программ);

– по «Правилам ухода за аккумуляторными батареями» (ПУАБ) и «Наставлению по борьбе за живучесть» (НБЖ).

В программы по устройству входило:

– прочный и легкий корпус, размеры, прочность;

– способы заполнения и осушения всех цистерн;

– системы погружения и всплытия с их механизмами и устройствами, водяными, воздушными трубопроводами низкого, среднего и высокого давления, водяные насосы и воздушные компрессоры;

– назначение, устройство и число оборотов каждого клапана;

– артиллерийское, торпедное и минное вооружения;

– средства кораблевождения, связи и наблюдения;

– главные двигатели надводного и подводного хода;

– аккумуляторные батареи и системы их вентиляции;

– электроэнергетическая система лодки со всеми кабелями, распределительными коробками, шитами, рубильниками и выключателями.

В «Правилах ухода за аккумуляторными батареями» (ПУАБ) излагались правила зарядки, разрядки, хранения, ухода, вентиляции, периодичность замеров изоляции и плотности электролита; типовые действия при пожаре, попадании морской воды, допустимые нормы водорода в отсеках и аккумуляторной яме.

В «Наставлении по борьбе за живучесть» (НБЖ) излагались правила обеспечения живучести корабля, меры против возникновения пожаров и попадания воды внутрь прочного корпуса. Приложениями к НБЖ были таблицы непотопляемости, рассчитанные для каждой серии кораблей. Это перечень возможных случаев разрушения и затопления отсеков и прилегающих к ним цистерн при аварии и варианты выпрямления возникающих кренов и дифферентов заполнением соответствующих (противоположных) цистерн. Предложения о введении этих таблиц были сделаны еще в начале девяностых годов ХIХ века адмиралом С. О. Макаровым.

Зачеты по штурманской специальности принимал дивизионный штурман старший лейтенант Вадим Ры-бин, а по устройству подводной лодки, ПУАБ и НБЖ – командир Николай Михайлович Мишенин. Фактиче-ски нас опрашивал в присутствии командира механик П. М. Мацко. Он-то уж знал все.

«Наставление по штурманской

службе Военно-морских сил РККА». Москва, 1929 г.

Изредка лодка выходила на испытания в Амурский Уссурийский заливы. Много времени у нас уходило на изучение устройства подводной лодки. Штурманское вооружение было несложным. Его мы хорошо освоили в училище:

– гирокомпас ГУ марки 1, «содранный» с американ-ского «Sperry Mark VIII»;

– электромеханический лаг, очень сходный с английским лагом В. И. Черникеева;

– два магнитных пятидюймовых компаса;

– механический лот для измерения глубины;

– радиопеленгатор «Пассат» с антенной из оголенного медного провода, постоянно отсыревавшего в дождь и туман и выходившего вследствие этого из строя именно тогда, когда он был нужен.

Командир, используя старые связи в торговом флоте, заполучил в Управ-лении «Севморпути» эхолот английской фирмы «Хьюз», записывающий измеренную глубину на бумажной ленте, пропитанной йодистым раствором. Первый опыт установки эхолотов на подводных лодках дал положительные результаты. К концу 1930-х годов наша промышленность освоила серийный выпуск гирокомпасов «Курс-1» по образцу немецкого гирокомпаса «Аншютц» и эхолотов по образцу «Атлас-Верке».

В моей группе было всего 5 подчиненных: боцман, старшина 2 статьи срочной службы Михаил Челядко, рулевые Мартынов и Туркот, штурманский электрик старшина 2 статьи Николай Земцов.

Знакомство с Владивостоком мы начали с центральных улиц – Ленинской (бывшая Светлановская) и 25 Октября (бывшая Алеутская). На Ленинской улице находился Дом Красной армии и флота (ДКАФ) с садиком и танцплощадкой. Там летом по вечерам три раза в неделю играл духовой оркестр. В ДКАФ (теперь – Дом офицеров) показывали кино и выступали гастролирующие артисты.

Рядом с гостиницей «Золотой Рог» размещался драмтеатр им. Горького. В центре города, около крайкома ВКП(б), было два кинотеатра – «Комсомолец» и «Уссури». Третий кинотеатр располагался на улице Пекинской (ныне улица Адмирала Фокина) в бывшем китайском театре. Лучшие рестораны находились в одноимен-ных гостиницах «Золотой Рог» и «Челюскинская» (бывший отель «Версаль»). До 1941 года в этих ресторанах подавали блюда на тарелках с фирменным клеймом.

Г. К. Васильев (второй слева), Владивосток. 1938 г.

На Морском вокзале размещался второсортный ресторан «Волна». В нем проигрывали пластинки в исполнении Александра Вертинского и других белоэмигрантов: «В бананово-лимонном Сингапуре…», «Татьяна, помнишь дни золотые…», наводившие тоску и грусть. Посетителями этой забегаловки были в основном моряки торгового флота.

Рестораны для нас были труднодоступны. Строго приходилось исполнять приказ, изданный не без повода начальником гарнизона: «Военных не пущать!» За его исполнением бдительно следил комендант гарнизона майор Кравченок. Комендантская служба в городе свирепствовала. За это комендант неустановленными лицами был сброшен с моста над железной дорогой, пересекающей Ленинскую улицу.

В эти годы поставки промтоваров в районы Дальнего Востока по КВЖД (Китайско-Восточной железной дороге) прекратились. Купить или пошить штатский костюм было невозможно. Приходилось офицерам срезать медные пуговицы и знаки различия с парадных тужурок. Получался гражданский черный костюм. В один из выходных дней на улице встретил морских летчиков лейтенантов Любельского и Зубкова, с которыми учился в авиасекторе училища. Они летали на МБР-2 в бухте Патрокл.

Одномоторная летающая лодка МБР-2 (Морской ближний разведчик) представляла собой свободнонесущий моноплан смешанной конструкции. Спроектирована под руководством Г. М. Бериева в Центральном конструкторском бюро (ЦКБ) при заводе № 39 в 1931 году. Двигатель с толкающим винтом установлен на стойках над центропланом. Серийный выпуск МБР-2 осуществлялся на заводе № 31 в Таганроге с июля 1934 по сентябрь 1940 года. В общей сложности изготовлено 1365 МБР-2.

Николай Бобков служил в районе станции Океанская и уже женился. На встречу он приехал один. Посидели в кафе, закусили консервированными сардинами и разошлись. Николай поехал домой, я на свою плавбазу «Приморье». Недели через две по его приглашению съездил к ним в гости. Видимо, я не понравился его жене, наши дружеские отношения прервались.

Самолет МБР-2

В 1937 году из Училища имени Фрунзе несколько рот курсантов первого курса перевели во Владивосток во вновь созданное Тихоокеанское военно-морское училище (ТОВМУ). Среди них были знакомые ребята: Яша Гладыш (друг Петра Синецкого), Мишка Медведев, Витька Шмырин и другие. Они быстро нашли нас и ввели в круг своих знакомых. Это устраивало обе стороны. У нас были деньги, а у них связи. В теплое время года, когда позволяли обстоятельства, мы вместе ходили на танцы в ДКАФ, а осенью и зимой в «Железяку» – Клуб железнодорожников, он размещался на Первой Речке. Ре-бята познакомили нас со студентками Дальневосточного государственного университета (ДВГУ), общежитие их находилось на Китайской улице (ныне Океанский проспект) не-далеко от Парка культуры и отдыха. Время от времени в течение зимы 1939 года мы захаживали к ним. После окончания ДВГУ, летом 1939 года, наша компания распалась. Пока я участвовал в походе на Камчатку, Г. Гинкул женился на выпускнице университета Н. Близнец.

К. Васильев Бухта Улисс. 1938 г.Штурман Л-11 Г.

Осенью 1938 года достройка подводной лодки закончилась. На выходах в море проверили и испытали механизмы, системы, устройства и вооружение. Экипаж заново покрасил лодку снаружи и внутри. 7 ноября на Л-11 торжественной обстановке был поднят Военно-морской флаг. Лодку включили в состав 42 дивизиона 4 бригады подводных лодок Тихоокеанского флота с базированием в бухте Улисс. Пролив Босфор Восточный, отделяющий остров Русский от полуострова Муравьев-Амурский, образует 5 бухт: Диомид, Улисс, Парис, Патрокл и Аякс. Эти географические названия носят имена героев античной греческой мифологии. В бухте Улисс базировались бригада торпедных катеров, бригада подводных лодок М («малюток» VI серии) и наш дивизион. Штаб бригады оставался на Мальцевской улице. Экипаж Л-11 разместили в казарме, нас, лейтенантов, поселили в одной комнате.

Приступили к отработке организации службы корабля (Задача № 1 «Курса боевой подготовки подводных лодок»). Приняли запасы топлива, масла и воды. Укомплектовал лодку штурманским имуществом на все случаи жизни, от «Службы времени на кораблях ВМС» до «Правил эксплуатации гирокомпаса». Получил на складах комплект карт, секс-таны, хронометр, секундомеры, часы корабельные, бланки журналов, лоции, описания и всю необходимую документацию.

Изучение устройства и правил эксплуатации всех приборов и их обслуживание было одним из главных условий задачи № 1.

Один раз в неделю мы проводили тренировки по торпедной стрельбе на приборе (тренажере) Казанцева, флотского минера, создавшего это устройство. Тренажер состоял из механического прибора, который определял элементы торпедного треугольника. Несколько шаговых электродвигателей перемещали платформу с находящейся на ней целью. По современным понятиям прибор был грубым и несовершенным, но лучшего в то время на флоте не было.

В 1943 году на английской базе подводных лодок «HMS Dolphin» в Портсмуте мы тренировались на их приборе, который был еще примитивнее. Цель на тренажере перемещал оператор вручную по таблицам. Курс и скорость подводной лодки для выхода на заданное расстояние от цели выбирали из таблиц торпедной стрельбы. Из них надо было выбирать рассчитанные варианты для скорости цели от 8 до 40 узлов и для дистанций от 10 до 60 кабельтовых. Визуально (на глаз) определив элементы движения цели (скорость, курсовой угол и дистанцию), мы выбирали из таблиц подходящий вариант. Далее по ходу атаки сравнивали рассчитанные величины дистанций и курсовых углов с фактическими. Когда они совпадали, обеспечивался выход лодки в точку залпа, при расхождениях производили корректуру курсового угла и скорости цели.

Лейтенант Г. К. Васильев, Владивосток. 1938 г.

Лейтенант Г. К. Васильев, Владивосток. Январь 1939 г.

В обязанности штурмана на тренировках входило графическое определение на карте курса и скорости цели по пеленгам и дистанциям. Командиры лодок, пришедшие из торгового флота, стремились овладеть этой премудростью командирских обязанностей. Грамотные выходы в торпедные атаки не всегда и не у всех получались. Мы не раз слышали в адрес наших командиров нелестную фразу Л. А. Куринкова: «Вам только баржами командовать!»

Новый 1939 год встретил в казарме, меня назначили обеспечивающим порядок в экипаже. Понемногу освоились с обстановкой в гарнизоне.

На шлюпочной базе Тихоокеанского флота. Слева лейтенант Г. К. Васильев. 1939г.

Шлюпочные гонки на веслах. 1939 г. Фото Г. К. Васильева.

Кроме четырех казарм для размещения экипажей на другой стороне поселка стояло пять или шесть двухэтажных домов для командного состава. В одном из них Петр Синецкий получил комнату в коммунальной квартире. Вскоре к нему приехала молодая жена, миловидная, невысокого роста, черноглазая женщина. Черты ее ближневосточных предков в то время были малозаметны. Первый визит я нанес им в конце апреля.

Служба шла своим чередом. Лодка стояла у пирса. Экипажи, не торопясь, отрабатывали и сдавали курсовые задачи. В начале марта лед из пролива Босфор Восточный вы-несло в Уссурийский залив, появилась возможность отрабатывать задачи в море. Сначала отошли от причала и 2 недели стояли на якоре на рейде у полуострова Шкота. Потом от-работали и произвели погружения, всплытия, торпедные и артиллерийские стрельбы, минные постановки. В свободное время проводили спортивные соревнования между экипажами и шлюпочные гонки.

Подводные лодки других бригад несли боевую службу на позициях в 50 милях от острова Аскольд. По степени готовности к ведению боевых действий корабли разделялись на первую и вторую линии:

первая линия – исправные и отработавшие курсовые задачи;

вторая линия – исправные, но еще отрабатывающие задачи боевой подготовки. Боеготовые лодки первой линии выводились в незамерзающие бухты и плавали на полную автономность. В зависимости от проекта автономность лодок – продолжительность пребывания в море без пополнения запасов – составляла от 10 до 30 суток. Стало модным устанавливать рекорды продолжительности пребывания в море, превышать практиче-скую автономность в 2–3 раза. За это командиры и отличившиеся члены экипажа награждались орденами. Командиров-орденоносцев популяризировали флотскими средствами массовой информации и ставили в пример. Не обходилось без очковтирательства. Некоторые умудрялись вместо запасных торпед загружать в лодки дополнительное продовольствие, двигаться на самых экономных режимах, где возможно постоять на якоре или полежать на грунте.

Шлюпочные гонки под парусом. 1939 г. Фото Г. К. Васильева

Так командир-«реформатор» Кливенский пытался торпеду из первого отсека зарядить в кормовой торпедный аппарат. Перетащить ее моряки сумели, но развернуть на 180 градусов не смогли – длина торпеды больше ширины прочного корпуса.

В мае 1939 года стало известно, что группа подводных лодок – Л-8, Л-9, Л-11 – отправляется на Камчатку. Началась их подготовка. Походы такого масштаба в то время были делом довольно сложным. Во время плавания были доступны два способа определения места корабля в море: визуальный, по пеленгам видимых предметов на берегу (маяков, знаков, мысов, сопок), и астрономический. Возможности обоих способов ограничи-вались летом из-за постоянных туманов.

На Дальнем Востоке летом (июнь, июль и половина августа) теплый влажный воздух Тихого океана под влиянием Гавайского антициклона ложится на холодную поверхность воды, приносимой холодными течениями. В результате этого образуются адвективные туманы, возникающие вследствие соприкосновения теплого воздуха с более холодной поверхностью воды. По многолетним наблюдениям у побережья Приморья и Камчатки зафиксировано 29–30 туманных дней в месяц. Постоянные и приливо-отливные течения были изучены слабо, их значения варьировались в широких пределах от 0,1 до 1 узла. Наблюдения за течениями были проведены только в районах некоторых пунктов базирования. Степень изменения скорости течения с удалением от берега известна только одному Богу. Соотношения скоростей дрейфовых течений и ветра также не были изучены. Мы пользовались картами, составленными по материалам различных источников, не всегда точных и достоверных. Масштабы карт были различны. Глубины на них обозначены в разных измерениях – где в саженях шестифутовой меры, где в метрах, где в футах. В частности, карта Авачинской губы была составлена по описи русского исследователя капитан-командора И. И. Биллингса еще в 1854 году.

Берингово море и прилегающая к Камчатке часть Тихого океана были описаны гидрографом Давыдовым в лоции, изданной в 1919 году. Интересно читать лирические отступления в описании Пенжинской губы Охотского моря: «В общем грустное впечатление производит эта забытая Богом земля. Бурые скалы смотрятся в бурое море и т. д.». Не лестно отзывался он и о местных жителях: «Ни к какому труду они не способны, только к пьянству».

В начале июня отряд лодок под командованием командира 41 дивизиона капитана 2 ранга Кулагина с дивизионным штурманом капитаном 3 ранга Евтуховым вышел в Петропавловск-Камчатский. Путь кораблей пролегал в 10–12 милях от берега, так было всем спокойнее. В памяти было еще свежо печальное событие прошлого года, когда эскадренный миноносец «Рьяный» на переходе из Комсомольска-на-Амуре во Владивосток между заливами Де-Кастри и Владимира вылез в тумане на мыс. Корпус корабля был смят почти до командирского мостика. Командовал переходом будущий главком Военно-морского флота С. Г. Горшков. Нарком Н. Г. Кузнецов заступился за него перед И. В. Сталиным и спас от расправы.

Благополучно мы дошли до залива Де-Кастри, там на головную Л-8 приняли лоцмана. Лиман реки Амур, начинающийся от мыса Лазарева и до Сахалинского залива, мелководен. По главному фарватеру, ведущему из Японского в Охотское море, наименьшие глубины между 41-м и 42-м буями составляли около 4,5 метра. На фарватере, ведущем в устье Амура, еще меньше – около 3,5 метра. Условия для определения места корабля были плохие. Сахалинский и материковый берега, кроме мыса Лазарева, низменные, острова сливаются с берегом. Искусственных сооружений на берегу для обеспечения безопасности плавания существовало всего три:

1) входной створ в заливе Де-Кастри;

2) входной створ в Охотское море в северной части острова Сахалин;

3) маяк на мысе Лазарева.

В 

период навигации для обозначения фарватеров выставлялось 54 буя. По ним да по некоторым известным только лоцманам местным ориентирам проводились корабли.

Утром от буя №1 лодки начали движение по фарватеру. Узкую часть пролива между мысами Погиби и Лазарева прошли благополучно, отсюда начинался лиман реки Амур. Для увеличения осадки заполнили среднюю группу цистерн главного балласта. Этот спо-соб обеспечения безопасности плавания лодок по мелководью успешно применяется. При посадке на мель цистерна продувается, осадка лодки уменьшается и она легко сходит с мели. Погода была благоприятной, видимость 3–4 мили. В такую погоду был виден за кормой пройденный буй и впереди открывался следующий. По мере движения на север скорость течения заметно увеличивалась. Об этом можно было судить по тому, как вода обтекает буй, и по скорости дрейфа. На выходном Сахалинском створе, когда до последнего буя оставалось миль шесть, видимость ухудшилась, створ закрыло туманом. Лодки продолжали идти прежним курсом и с той же скоростью. Вдруг головная Л-8 застопорила ход и накренилась на правый борт, вторая отвернула влево, застопорила ход и легла на правый борт.

Наш командир отвернул влево, скомандовал: «Задний ход!»

Но было поздно. Все лодки сидели на мели. Поочередно, в той же последовательности, продули балласт средней группы цистерн, крен выровнялся. Задним ходом сошли со злополучной мели. У последнего буя № 54 лоцман покинул лодку, пересел на ожидавший его бот, а мы двинулись дальше. Северную оконечность острова Сахалин прошли поздно ночью. На траверзе мыса Елизаветы легли на курс 110, ведущий к Большерецкому рыбозаводу. Западное низменное побережье Камчатки выглядело уныло и однообразно. Приметных мест мало. Одним из них был рыбозавод в устье реки Большой, имевший шесть дымовых труб. По ним можно было определить свое место.

Л-11 входит в Авачинскую губу. 1939 г. Фото Г. К. Васильева

На видимость берега мы подошли, ориентируясь по глубинам. Ошибка в счислении была невелика. Определили свое место, повернули на юг в направлении Первого Курильского пролива. До 1945 года все Курильские острова принадлежали Японии. Граница проходила посередине Первого Курильского пролива между мысом Лопатка (южная оконечность полуострова Камчатка) и островом Шумшу (яп. Сюмусю-то; на российской карте 1745 года – Шумъ). Во Втором Курильском проливе находилась японская база Катаока (теперь Северо-Курильск), где по данным разведки базировался дивизион японских эскадренных миноносцев и легкий крейсер «Юбари». Пролив прошли при хорошей видимости берегов, в Тихом океане опять вошли в плотный туман.

Вход в Авачинскую губу не представлял сложности. Большие глубины подходят вплотную к берегу.

Скалы «Три брата» на входе в Авачинскую губу. 1939 г. Фото Г. К. Васильева

Скалы «Три брата». Современный вид

Много приметных мест – скалы «Три брата», остров Бабушкин, мыс Маячный. На северо-западном берегу губы хорошо различимый холм «Дирекшен Блеф», который при входе надо держать посредине между правым и левым берегом, как мушку в прицеле, и безопасный проход будет обеспечен.

В бухте Раковая Авачинской губы базировались лодки 41 дивизиона 6 бригады подводных лодок Тихоокеанского флота. У стенки Петропавловской судоремонтной верфи (ПСРФ) стояла плавбаза «Саратов», переоборудованная из парохода. К ней мы пришвартовались и там же поселились. Верфь еще строилась.

История 41 дивизиона ПЛ.

2 июля 1938 года решением Военного совета Тихоокеанского флота в бухте Тарья на полуострове Лахтажный (Рыбачий) начали строительство пункта базирования подводных лодок. На карте Авачинской губы, составленной российским геологом исследователем Камчатки Карлом Владимировичем Дитмаром в середине XIX века есть название «мыс Лахтажий». По рассказам старожилов много там было морского зайца, лахтака. Населенный пункт, возникший здесь, назвали Лахтажный. В 1934 году образовали Паратунский сельсовет, в него вошли Тарья, Лахтажный идругие населенные пункты. В июле 1938 года создана 2 Камчатская флотилия подводных лодок в п. Лахтажный. С конца 1970-х годов поселок называется Рыбачим.

Из Владивостока в Петропавловск-Камчатский передислоцировали подводные лодки Л-7, Л-9 и Л-10 из состава 41 дивизиона 6 бригады подлодок. Командиром созданного дивизиона назначили капитана 3 ранга А. Кулагина. Лодками командовали: Л-7 – капитан 3 ранга Н. И. Цирульников, Л-10 – капитан 3 ранга Ф. Ф. Павлов, Л-9 – капитан-лейтенант М. К. Никифоров. 15 августа 1938 года подлодки прибыли на Камчатку. С момента их прихода дивизион стал именоваться 41 отдельный дивизион подводных лодок 4 бригады ПЛ Тихоокеанского флота.

Лодки Л-8, Л-9 и Л-11 на Камчатке. Июнь 1939 г.

Дивизиону придали плавбазу «Саратов». Решением Военного совета Тихоокеанского флота для обеспечения подводных лодок создали 361 береговую базу. Первым командиром бербазы был старший техник-интендант В. Чистик, комиссаром – старший политрук И. Желковский. К моменту создания береговой базы на территории находились: торпедная мастерская, камбуз лич-ного состава, деревянные пекарня и баня, казарма экипажей. В сентябре дивизион приступил к выполнению плана боевой подготовки, основными задачами являлись: освоение побережья, разведка, отработка операций по высадке разведывательных и диверсионных групп.

В 

июне 1939 года в состав дивизиона вошли подводные лодки Л-8 и Л-11. Переход осуществлялся из Владивостока на Камчатку Татарским проливом без лоцмана. Руководил переходом начальник штаба 4 бригады подводных лодок ТОФ капитан 2 ранга Н. Сурабенов, штурманское обеспечение осуществлял флагманский штурман 4 бригады А. Евтухов. В августе 1939 года состав сил дивизиона пополнился подводной лодкой Л-17. В этом же месяце командиром дивизиона назначили капитана 2 ранга В. Киселева. В 1942 году здесь были построены казарма и корень пирса, к которому при-швартовали плавказарму «Саратов». Было закончено строительство причальной стенки длиною около двухсот метров и трех производственных корпусов. В бухте Бабья стоял плавучий док. За прибрежными сопками располагался рабочий поселок Копайгород, позже переименованный в Индустриальный, в нем было 8–10 деревянных двухэтажных домов. Сообщение с городом осуществлялось летом на катере, а зимой пешком по очень плохой проселочной дороге. Автомобильную дорогу только начали строить силами заключенных.

Непременной частью любого приморского города является порт. Первоначально он возникает в укрытых от ветра и волн заливах и бухтах. Петропавловск не исключение.

Памятник русскому мореплавателю

Витусу Берингу. 1939 г.

Фото Г. К. Васильева(Слева)

Памятник защитникам

Петропавловска 1854 года. 1939 г.

Фото Г. К. Васильева(Справа)

Порт разместился в небольшой бухточке (в ковше), закрытой с запада полуостровом Сигнальный, с севера сопкой Мишенной, с востока материковыми возвышениями, со стороны Авачинской губы песчаной косой. Акватория гавани вмещала 1-2 небольших парохода и несколько рыболовных сейнеров. За воротами порта был скверик с памятником русскому мореплавателю Витусу Берингу. Сквер соединялся с главной улицей города Ленинской, застроенной одноэтажными и двухэтажными домами. На западной стороне улицы размещались почта и драматический театр, за ним на сопке часовня – памятник защитникам Петропавловска в 1854 году.

Далее за озером Култучное – поселок АКО (Акционерно-коммерческого общества). Часть озера осушили, на этом месте построили стадион. С восточной нагорной стороны Ленинской улицы находились универмаг, ресторан «Полярная Звезда», здание гидрографии и памятник английскому мореплавателю Кларку. Здесь же была аптека и недалеко от нее памятник французскому мореплавателю Лаперузу – большой гранитный камень с высеченной на нем надписью и прикованным якорем, который лежал рядом с деревянным тротуаром. На пьедестал его установили позже.

В конце улицы в доме адмирала Завойко, руководителя обороны города 1854 года, размещался обком ВКП(б). Около здания установлен памятник В. И. Ленину.

Памятник французскому мореплавателю

Лаперузу. 1939 г.

Фото Г. К. Васильева(Слева)

Петропавловск-Камчатский,

обком ВКП(б). 1939 г.

Фото Г. К. Васильева(Справа)

Далее на юг в небольшой долине возвышались две ажурные металлические мачты длинноволновой радиостанции, осуществлявшей связь с материком и створные знаки, ведущие в порт. Там же стояло несколько деревянных двухэтажных домов, в которых размещались штаб и квартиры командного состава Камчатской военно-морской базы. Здесь город заканчивался.

Дальше в лощине был лагерь заключенных, строивших дорогу и судоверфь. По склону сопки, выше Ленинской улицы, прокладывалась параллельная улица без названия – место мало доступное из-за плохой дороги и непролазной грязи. Там возводили жилые дома.

Петропавловск-Камчатский, площадь Свободы. 1939 г. Фото Г. К. Васильева

Все здания строили только из привезенных с материка материалов. Строительный лес на Камчатке не растет. Глин для производства кирпича не нашли. Цемента не хватало даже для гидротехнических и оборонных сооружений. В жилищном строительстве предпочтение отдавалось деревянным двухэтажным домам, доставляемым в разобранном виде. Этот способ применялся на Дальнем Востоке повсеместно. Особенно там, где не было местных строительных материалов, – на Камчатке, в Магаданской области, на Чукотке. Его начали применять еще в 1860 году при основании Новгородского поста в заливе Посьета, куда военным транспортом «Японец» доставили детали зданий, изготовленных в Николаевске-на-Амуре.

В бухте Раковая наши лодки стояли до середины августа. Несколько раз выходили в Авачинскую губу на артиллерийские стрельбы, выполняли учебные задачи и определяли девиацию магнитных компасов. Впервые на практике мы встретились с явлением приливов. Их высота на восточном побережье Камчатки достигала полутора метров, а вызываемые ими течения, особенно в узкостях, были значительными. Время наступления полной и малой воды рассчитывали по «Таблицам приливов и отливов», издаваемым как морской астрономический ежегодник институтом Штейнберга. Однако фактическое наступление этих моментов настолько искажалось местными условиями (очертанием бе-реговой линии, глубиной и т. д.), что учитывать их было невозможно. Попытки установить поправочные величины по фактическим наблюдениям не увенчались успехом.

Спокойное плавание прервалось чрезвычайным происшествием. На подводной лодке Л-7 (командир капитан-лейтенант Н. И. Цирульников) произошла авария. Через неплотно закрытый клапан осушения забортная соленая вода попала в аккумуляторную яму и залила одну группу аккумуляторов. Необходимо было выгрузить 112 элементов (вес каждого около 750 килограммов), очистить трюм, покрасить суриком и антикислотной краской аккумуляторную яму и вернуть элементы на свое место. Выгрузку и погрузку произвели вручную. Кранов не было, использовали обычные ручные тали. Работали круглые сутки. Помогал личный состав всего дивизиона. Последовала поголовная тщательная проверка знаний «Наставления по борьбе за живучесть». В середине августа получили приказание подводной лодке Л-11 выйти в Охотское море для обеспечения перелета авиационной дивизии из Хабаровска на Камчатку на только что вступивший в строй аэродром Елизово. После обеспечения следовать во Владивосток на гарантийный ремонт. Продолжительность похода 15–29 суток.

Г. К. Васильев, штурман Л-11. Камчатка. 1939 г.

Вышли в море под вечер с расчетом подойти к мысу Лопатка утром следующего дня. Курс проложили в 8–10 милях от берега в своих территориальных водах. Шли в тумане. Около полуночи, пройдя траверз мыса Поворотного, на нашем пути стали попадаться рыболовные сети и японские кавасаки (небольшие рыболовные суда). Некоторые из них несли положенные огни, а большинство находились в море с одним керосиновым фонарем на носу суденышка. Рыбаков встречалось все больше и больше. В этой ситуации главной нашей задачей было не разрезать внезапно возникшие из тумана кавасаки и не намотать на винты их сети. Шли самым малым ходом невообразимым зигзагом. Часа через 4 выбрались из этой «каши».

Штурман Л-11 Г. К. Васильев (справа),

Камчатка. 1939 г.

В Охотское море вошли через Первый Курильский пролив. Там нас ожидали 3 японских эскадренных миноносца типа «Камикадзе». Видимо, некоторые из японских рыболовных кавасаки, через скопление которых мы прошли ночью, занимались не только ловлей рыбы, но и вели разведку. Миноносцы прошли параллельным курсом в двух кабельтовых с левого борта, производя киносъемку. На лодке объявили боевую тревогу. На мостике остались только командир и комиссар. Старпом получил распоряжение: «В случае чего погружайтесь, о нас не думайте». Решительность подводников была продемонстрирована. Бессмысленность погружения в двух кабельтовых от миноносца даже нам, лейтенантам, была очевидна. В мысу Елизаветы вышли утром с небольшой ошибкой в определении своего места, а к вечеру встали на якорь у буя № 54 в Сахалинском заливе. Ждали лоцмана. До четырех часов утра я стоял на вахте. Погода была ясная, ветер 2–3 балла. Сменившись, сразу же лег спать, предстоял напряженный день – сложный проход по лиману реки Амур. Проснулся около 7 часов, услышав работу дизеля. Происходило что-то непонятное, сниматься с якоря предполагалось не ранее 9 часов. Поспешил в центральный пост. Оказалось, налетевший шквал оборвал якорную цепь и лодку понесло на прибрежные отмели. Срочно дали ход.

Л-11 в Охотском море,

штурман Г. К. Васильев. 1939 г.

Минут через 7–10 миноносцы отвернули влево и удалились в сторону Катаоки. В назначенном районе маневрировали на малом ходу под одним дизелем, курсами на ветер и обратно, чтобы уменьшить качку и дрейф. Каждые 4 часа передавали по радио донесения о состоянии погоды. Горизонт был закрыт туманом и не просматривался, временами проглядывало солнце. Измерить высоту солнца в таких условиях не представлялось возможным. У нас не было секстанов с искусственным горизонтом, они появились после войны. Место корабля на карту наносили по счислению – по курсу и пройденному расстоянию. Маневрирование в квадрате продолжали неделю, потом вторую. Погода ухудшалась, плавание становилось все более трудным. В вахтенном журнале в начале суток уже писали не «Охотское море», как это предусмотрено правилами, а «Ох море!». Заболел командир – из горла пошла кровь. Лодочный фельдшер А. Тарасов, привыкший на жалобы матросов отвечать: «Ничего, не сдохнешь» (говорил он это не со зла, а по доброте душевной), с таким заболеванием в своей медицинской практике не сталкивался. Покой и холод уменьшили, а затем остановили кровотечение. К концу третьей недели получили приказание из штаба флота: «Сводок о погоде больше не давать, следовать во Владивосток». Двигались на север, подальше от низменных, плоских, как блин, плохо распознаваемых с моря островов Чкалова, Байдукова, Белякова. Ветер свежел. К 12 часам его скорость достигла 11 баллов.

Лодки ХI серии обладали хорошей мореходностью и могли плавать при любом состоянии моря и ветра. На длинной (нормальной) морской и океанской волне субмарина успевала всплыть на ее гребень, когда он пробегал ходовой мостик, лодка плавно ложилась к подножию следующего вала. Обладала хорошей остойчивостью, бортовая и килевая качка была спокойной, не резкой. В отсеках и на мостике больше не швыряло от одного борта к другому. В мелководном Сахалинском заливе образовалась короткая, высокая, резкая волна. Нос лодки не успевал всплывать на гребни набегающих волн и зарывался в них. Масса воды набегала на палубу и обрушивалась на мостик. Беспорядочная волна вызывала резкую изматывающую качку. В отсеках все предметы закрепили по-штормовому. Установленный в походе распорядок исполняли с небольшими отклонениями, свободным от вахты разрешили лежать на койках. Вахты сменялись каждые 4 часа. Готовили завтрак, обед и ужин, хотя аппетит у многих ухудшился. Выход на мостик покурить и для других надобностей был прекращен. Там под козырьком ограждения рубки вахтенный командир и сигнальщик, привязанные к тумбе перископа, укрывались от шторма, чтобы не быть унесенными волной в море.

В эти дни я впервые понял, бывают ситуации, когда человек бессилен перед силами природы. Трое суток не стихал ветер, трое суток лодку швыряло с одной волны на другую. Четыре часа курсом на ветер, потом разворот на обратный курс, и волна накатывается не с носа к корме, а с кормы к носу. На любом курсе следования нас изматывала изнуряющая беспорядочная бортовая качка. Запасы топлива заканчивались. Из продовольствия остались сливочное масло, сухари и яичный порошок. Наш кок матрос Круглов умудрялся готовить съедобные блюда из этих ингредиентов, он был талантлив в своем деле. Позже, в шестидесятых годах, Круглов служил в тылу Тихоокеанского флота в звании майора в должности специалиста продовольственного отдела. В конце третьих суток ветер стал стихать, горизонт прояснился. На рассвете двинулись к берегу. Через 5 часов на горизонте начал вырисовываться высокий берег – мыс Ломоносова. На нашей карте возвышенностей в этом районе не было обозначено. Ошибка в счислении места составила около 15 миль к западу. В лоции Охотского моря сообщалось, что в Сахалинском заливе наблюдается постоянное течение скоростью до 0,3 узла, направленное против часовой стрелки. Это течение я и учитывал. Видимо, дрейфовое течение, возникшее при северном ветре, исказило характер постоянного течения, и мы оказались западнее счисленного (расчетного) места.

Л-11 на переходе из Петропавловска-Камчатского во Владивосток.

1939 г. Фото Г. К. Васильева

К вечеру подошли к бую № 54, там нас уже ждала подводная лодка типа Щ с лоцманом, топливом и продовольствием. Она пришла из Николаевска-на-Амуре, где базировался дивизион лодок. Ночь простояли на подводном якоре. На этой серии лодок было 2 якоря, надводный и подводный. Надводный якорь у нас оторвало в начале шторма. На следующий день обе лодки прошли лиман реки Амур до залива Де-Кастри. Там приняли необходимые запасы. Французский мореплаватель Лаперуз назвал этот обширный залив в Татарском проливе именем военного министра Франции. Теперь заливу присвоено имя русского исследователя адмирала императорского флота Николая Чихачева. Экономичной скоростью на одном дизеле, средним ходом пошли во Владивосток. На этом отрезке перехода природа нас наградила штилем за штормовую трепку в Сахалинском заливе. Лучшее время года в Приморье – осень. Характер осенней погоды определяется Сибирским антициклоном. Стоят теплые, солнечные дни, звездные ночи. Воздух сухой.

Г. К. Васильев, Е. Павловский и Б. Шилин (слева направо), Владивосток. 1939г.

Слабые северо-западные ветры приносят с материка запах тайги. Прибрежные сопки, покрытые еще зелеными лесами, вплотную подступают к высоким обрывистым берегам.

Плавание было спокойным. Место корабля определяли по маякам и приметным мысам. Встречных судов было мало, да и держались они ближе к берегу. За трое суток перехода команда отдохнула, в отсеках произвели большую приборку, подводники по-брились. Лодку вымыли, вычистили, привели в надлежащий порядок.

Во Владивостоке экипаж разместили на плавбазе «Теодор Нетте». Когда-то этот пароход был приписан к торговому флоту. Владимир Маяковский написал стихотворение, посвященное «Теодору Нетте – человеку и пароходу». Позже пароход переоборудовали под минный заградитель Тихоокеанского флота, а когда главный двигатель, паровая машина и корпус пришли в негодность, отдали подводникам под жилье. Стоял он кормой к берегу около Мальцевской улицы. Экипаж нашей лодки жил на обустроенной под жилье минной палубе. Командный состав в каютах, потеснив штатный экипаж плавбазы.

Артиллеристом на «Теодоре» служил Женька Павловский, добродушный, общитель-ный лейтенант, выпускник Севастопольского училища. С женой Клавой он поселился на другом берегу бухты Золотой Рог в доме, принадлежавшем артиллерийскому заводу № 52. Вместе с Борькой Шилиным, минером подводной лодки Л-7, мы иногда заходили

к 

ним в гости. Сохранился снимок нашей троицы.

По гарантийным обязательствам завода полагалась ревизия лодки через год после ее передачи флоту. Необходимо было вскрыть все механизмы, осмотреть, замерить степень изношенности деталей и соответствие износа допустимым нормам, снова собрать и проверить их в работе. На это отводилось 5 месяцев. Перед постановкой лодки на достроечную базу завода № 199 сдали на склады торпеды, мины и артиллерийские снаряды.

Произошли изменения в составе экипажа. Командира лодки Николая Михайловича Мишенина по болезни списали с плавсостава и назначили заместителем начальника учебного отряда подводного плавания. Закончил он службу в конце 1960-х годов в звании капитан 1 ранга в должности заместителя начальника тыла Черноморского флота. Человеком был добрым, скромным и спокойным, заботился о подчиненных и корабле. Считался хорошим опытным моряком. В отношениях с экипажем у него было много порядочно-доверительного от прежнего гражданского капитанства.

На должность командира Л-11 назначили капитан-лейтенанта Владимира Николаевича Твердохлебова. До этого он командовал подводной лодкой типа Щ в 1 бригаде подводных лодок. Был профессиональным военным, имел достоинства и недостатки. Закон-чил Военно-морское училище, Специальные курсы офицерского состава. Человек невозмутимого спокойствия, он был немногословен, рассудителен и справедлив, но суховат.

Я не помню, чтобы в походе он задал мне какой-либо вопрос, кроме: «Штурман, курс?!» (подразумевалось место корабля).

Нашего механика, инженер-капитана 3 ранга Петра Михайловича Мацко, назначили флагманским механиком 4 бригады подводных лодок. Вместо него пришел инженер-капитан-лейтенант Василий Васильевич Матвеев. Перевели на береговую службу старшего военфельдшера А. Тарасова, терпеливо сносившего шутки по поводу его компетентности в медицине. Вместо него назначили военфельдшера Г. Макаренко. Из штурманской боевой части демобилизовали выслужившего срок командира отделения рулевых М. Челядко. За год совместной службы у нас сложились хорошие отношения. Я встретил его на Северном флоте во время войны. Вскоре после этой встречи он погиб.

Г. К. Васильев (справа), Е. Павловский и Б. Шилин, Владивосток. 1939 г.

В экипаж назначили трех лейтенантов, выпускников военно-морских училищ 1939 года: Николая Сотосова – командиром рулевой группы, Володю Кофенова – командиром минной группы и Ваню Нестеренко – командиром моторной группы. Вместо штурманского электрика Н. Земцова, ведавшего электронавигационными приборами, назначили молодого лейтенанта Горбеня. Н. Земцов был добросовестным человеком, но почему-то не мог содержать свое хозяйство в постоянной исправности, приборы часто выходили из строя. Горбень работал медленно, но делал все основательно и надежно. Из старого командного состава остались: комиссар Н. М. Журов, старпом П. Мартыненко, минер М. Иванов и я. Двое сразу же ушли в отпуск. На меня, не обремененного семьей, возложили обязанности старпома, руководителя группы политзанятий, секретаря комсомольской организации, редактора стенной газеты, плюс обязанности по должности командира штурманской боевой части и дежурства.

В одно из воскресений съездил на станцию Океанскую в гости к Г. Гинкулу. Он недавно женился на Нине Близнец, дальневосточной украинке. После окончания университета ее направили на работу на Океанский кожевенный завод и предоставили комнату, в которой они жили. Наша компания распалась, двое из троих холостяков обзавелись семьями и квартирами. Я оставался на положении бездомного и бесприютного. Снимать жилье в городе даже за большую плату было сложно, никто не сдавал. Флот рос, численность офицеров и сверхсрочников быстро увеличивалась, а строительство жилья велось медленно. В советское время во Владивостоке на Ленинской улице построили так называемые дома лейтенантов – № 86 и 109, еще 3 дома в районе Мальцевского рынка и несколько на Посьецкой улице. Большинство семей командного состава получили по одной комнате в коммунальных квартирах и были счастливы.

После возвращения с Камчатки я пошел на прием к начальнику политотдела бригады полковому комиссару Иванову просить квартиру. Он внимательно меня выслушал и тут же объявил решение: «При сдаче в эксплуатацию нового дома в бухте Улисс весной 1940 года Вам будет выделена комната. Идите и работайте!»

Ничего другого мне не оставалось, как идти и работать. В феврале 1940 года приближался срок выполнения обещания. Чтобы не проворонить обещанного, снова пошел к начальнику политотдела. Был снова внимательно выслушан, после чего заботливым, отеческим тоном он заверил меня: «Как только оттает земля, начнем строить очередной новый дом в Улиссе. В нем будет выделена комната для Вас. Идите и работайте!»

Тогда я понял, что надежда получить жилье рухнула. Жить во Владивостоке становилось все противнее. Чужой город, грязные улицы, бесснежная зима, холодный ветер, очереди в кино. Даже в ресторанах приказание: «Военных не пускать!»

Патрули на каждом углу. Настроение скверное. Изредка получал письма из дома. Посылал деньги матери. Переписывался с Марусей Ивановой, получил от нее две фотографии. Ее письма были теплыми, хорошими. Хотелось верить, что слова в ее письмах соответствовали их значению, но полной уверенности в этом у меня не было.

За время похода на Камчатку в стране произошло много событий. Их последствия нам, неискушенным в политике, хотя и числившимися политически грамотными (так писали в наших аттестациях), были не ясны. 23 августа 1939 года СССР заключил Пакт о ненападении с Германией. Наши войска перешли границу, заняли ранее потерянные территории Западной Украины и Восточной Белоруссии. Заключены договоры о взаимопомощи с Латвией, Литвой и Эстонией. Краснознаменный Балтийский флот получил военно-морские базы в Риге, Лиепае, Ревеле (Таллинне) и вырвался из восточной части Финского залива в открытое Балтийское море. До нас, дальневосточников, доходили слухи о необыкновенном изобилии товаров в заграничных магазинах прибалтийских стран, которые посещали наши моряки. Моряки Балтийского флота, возвращавшиеся в Ленинград из прибалтийских республик, чувствовали себя именинниками, заметно отличались внешним видом и фасоном одежды от сограждан.

Что-то происходило в отношениях с Финляндией. Президиум Верховного Совета СССР образовал Карело-Финскую Советскую Республику. Председателем Верховного Совета республики был избран Отто Куусинен – соратник В. И. Ленина. Финской она так и не стала, а после Отечественной войны была реорганизована в Карельскую автономную республику.

В декабре 1939 года газеты сообщили, что финны начали войну против Советского Союза. Зима стояла чрезвычайно холодная. Солдатская одежда оказалась непригодной. Наши войска вместо шинелей переодели в полушубки, сапоги заменили валенками, шлемы (буденовки) ушанками. В рацион питания ввели водку по 100 граммов в день. В сводках с фронта передавались новости от имени штаба Ленинградского военного округа. Четыре месяца наши войска в заснеженных лесах и болотах прорывали «линию Маннергейма» – укрепленную полосу на границе, названную по имени фельдмаршала Маннергейма, бывшего российского царского генерала. До революции он закончил российскую академию Генерального штаба и состоял в свите Николая II

Линия Маннергейма

Линия Маннерге´йма – фортификационный комплекс протяженностью 132–135 км, построен на Карельском перешейке в 1920–1930 гг. между Финским заливом и Ладогой для сдерживания ударов со стороны СССР.

Надводные корабли и подводные лодки Балтийского флота пытались в замерзшем Финском заливе помочь фронту. Командиры подводных лодок А. Трипольский и Коняев получили звание Герой Советского Союза. Наш однокурсник Иван Александрович Ба-канов первым из выпускников был награжден орденом Красного Знамени. Авиация Балтфлота бомбила спрятанные в шхерах броненосцы береговой обороны «Вяйнямёйнен» и «Ильмаринен». Они были несколько раз «потоплены» авиацией в ходе Отечественной войны. Тем не менее после ее окончания один из «потопленных» броненосцев продолжал службу в составе Советского Балтийского флота. В одном из налетов был сбит наш самолет СБ, на котором погиб Паша Ильюшин, мой одноклассник по авиасектору Училища им. Фрунзе. В марте 1940 года оборона финнов была прорвана, и они запросили мира.

Мне хотелось как-то изменить обстановку. Как? Каким способом? Перевестись на другой флот – для лейтенанта задача сверхсложная. На учебу меня не пускали – говорили, что еще молод. Просился в отпуск за пределы ДВК (Дальневосточного края), командир неоднократно отвечал: «Не могу». Тогда право давать разрешение на выезд за пределы Дальневосточного края было предоставлено только командирам соединений. Написал рапорт. Наконец в начале второй половины февраля 1940 года получил отпуск продолжительностью 35 суток – из них на дорогу туда и обратно 22 дня, на отдых оставалось всего 13. Вопрос, ехать или не ехать в такой короткий отпуск, не возникал. Решение было однозначным – поеду. Хотелось домой. Привлекала встреча с Машей Ивановой. К тому времени она поступила в Осоавиахимовскую летную школу в Херсоне. Догово-рился с Г. Гинкулом, что остановлюсь у его родителей, живших в этом городе на улице Карла Маркса, в доме № 18.

Попутчиками в купе поезда оказались торговые моряки. По мере истощения денежных ресурсов они извлекали из чемоданов отрезы заграничного материала, и платежеспособность восстанавливалась. Распорядок дня в пути был почти корабельный – утренний чай в купе, обед и ужин в вагоне-ресторане, правда, без излишеств. В Москве задержался на сутки, оформлял билет. Дальше летел, как на крыльях.

15 марта 1940 года поезд прибыл в Херсон. Старшие Гинкулы встретили радушно, о мо-ем приезде их оповестили телеграммой. Побрился, помылся и, прихорошившись, вечером пошел в авиашколу. После непродолжительного ожидания в проходной вышла Маруся. Она и не она. Коротко остриженная, в мужском костюме, больше похожая на подростка, чем на ту, которая жила в моей памяти в течение двух лет. Вместе сходили в городской театр, смотрели «Свадьбу в Малиновке» на украинском языке. Попали на концерт художественной самодеятельности Сельскохозяйственного института. Наибольшее впечатление произвел женский хор – не его художественное исполнение, а могучие бюсты студенток волновали сильнее, чем слова песен. На этом культурная часть программы закон-чилась. Дня через три на квартире Гинкулов состоялся решительный разговор. То ли я не очень ясно сделал предложение выйти за меня, то ли она сделала вид, что не понимает, о чем идет речь, и все перевела в шутку. Беседа закончилась ничем. Крылья опустились, в Херсоне мне больше делать было нечего. На обратном пути вспоминал наш разговор. Не хотелось признавать, что я лишь запасной вариант. Поехал домой в Березайку.

Вместе с братом Иваном в Березайке зашли к Глафире Антоновне, матери Марии. Рассказал о встрече в Херсоне, передал привет. В доме каждый был занят своим делом. Жорка Иванов с молодой женой Тосей собирались в кино, сестра Тамара на свидание, младшие Галя и Женя делали уроки. Интереса к моему рассказу никто не проявил. Мы сочли свою миссию выполненной и удалились.

Мария Антоновна Иванова, Херсон. 1940 г.

В нашей семье мать работала в колхозе, сестра Дуся вышла замуж за заводского техника Светлова Гришу, красивого парня. Мой брат Павел служил в армии в Пскове. Сестра Паня (Прасковья Константиновна) работала на заводе, сестра Шура уехала в Карелию на станцию Элисенваара, куда ее направили с прежней работы. Отпуск пролетел быстро.

Вернулся во Владивосток и включился в корабельную жизнь. Ремонт заканчивался. Навигационное оборудование лодки было готово к работе. Вместо радиопеленгатора «Пассат» установили «Бурун» со стационарной приемной рамкой. Дополнительно по-лучил авиационный секстан с искусственным горизонтом. Точность измерения высоты светил прибором была до 10 дуговых минут, эта точность приемлема для самолетов, а для кораблей чрезмерна, но все же лучше, чем ничего. Получил карты лимана Амура с топо-метрической сеткой, позволяющей по двум углам между береговыми ориентирами измерительными секстанами довольно точно определять место. Вышли новые карты восточного берега Камчатки и Чукотки с подробным нанесением глубин в прибрежной части, но чем дальше от берега, тем больше было белых пятен. Состав экипажа в основном сохранился прежний. Отработка курсовых задач не заняла много времени.

К концу мая начали подготовку для перехода к новому месту базирования на Камчатку. Запасы приняли из расчета на полную автономность. Перед выходом на лодку прибыл новый старпом старший лейтенант Володя Головко. Вышли из Владивостока в начале июня и без осложнений вошли в залив Де-Кастри. Там недолго стояли на якоре. Ждали когда гидрографы закончат постановку буев на фарватере лимана Амура. Проход лиманом и Охотским морем для меня уже был проторенной дорогой. При подходе к побережью Камчатки стояла удивительно ясная погода. Первым мы увидели не западный берег Камчатки, а японский остров Алаид. Почти правильный белый конус, находящийся западнее острова Парамушир, мы обнаружили миль за 70. Теперь этот остров носит имя Владимира Атласова, казака-первопроходца, который в конце 1697 года во время первого камчатского похода вышел к устью реки и увидел в Охотском море очертания вулкана Алаид.

К вечеру прошли Первый Курильский пролив, а там до Петропавловска оставалось всего 156 миль. Погода ясная, видимость хорошая. Впервые увидел восточный берег Камчатки. Зеленые долины, белые сопки, и самая высокая из них Вилючинская. Красота необычайная!

Плавбаза «Саратов» стояла по-прежнему у стенки Петропавловской судоверфи в бухте Раковая. У ее борта базировались подводные лодки Л-7, Л-8 и Л-10, входившие в состав 41 дивизиона, которым командовал капитан 2 ранга Василий Васильевич Киселев, ранее командир подводной лодки Л-13. Дивизионным штурманом и одновременно начальником штаба дивизиона был старший лейтенант Н. Мителев, дивизионным механиком – инженер-капитан 3 ранга Жаров. Дивизион пополнили наши подводные лодки Л-9, Л-11 и Л-12. Для экипажей лодок, прибывших в состав дивизиона, на плавбазе мест не было. Жили на лодках.

Командиром Л-12 был капитан 2 ранга Сергей Иванович Романенко, комиссаром – батальонный комиссар Федор Яковлевич Сизов. Он был способным политработником. Успешно служил на разных должностях и закончил службу в должности начальника политуправления, членом Военного совета Северного флота.

Штурманом на Л-12 перед выходом на Камчатку назначили старшего лейтенанта Дмитриева Владимира Ивановича, только что закончившего Специальные классы офицерского состава ВМФ. Это был идейный штурман, всерьез считавший, что, кроме штурманской специальности, ничего лучшего на белом свете нет. Позже он окончил Военно-морскую академию, служил в должностях флагманского штурмана бригады и Тихоокеанского флота. Закончил службу в должности заместителя начальника ВВМУ им. Фрунзе.

Подводной лодкой Л-9 командовал капитан 3 ранга Никифоров (прозвище Кочерыжка). Комиссаром на этой лодке был батальонный комиссар Касоков. После возвращения на Тихоокеанский флот в 1960 году я встречал его в политотделе тыла. Штурма-ном «девятки» служил мой однокурсник Толя Сизинцев, чрезмерно полный для своего возраста молодой человек, родом из Москвы. После окончания училища он женился на стройной, как тростинка, москвичке Раечке. По болезни сердца был переведен с Камчатки на Черноморский флот. В марте 1941 года скончался в Севастополе. В конце июля получили приказание следовать в залив Провидения. Пополнив запасы и получив зимнее обмундирование, вышли на Чукотку.

На северном берегу бухты Эмма (в 1960–1990 гг. Комсомольская) стояли 4 деревянных двухэтажных дома, баня, котельная и ближе к входному мысу радиостанция. Напротив домов был построен коротенький пирс, к которому мы пришвартовались кормой. С юга бухту отделяла от океана галечная коса, на ней размещался поселок чукчей Уремик.

Подводные лодки Л-9, Л-11 и Л-12 на Камчатке. 1940 г. Фото Г. К. Васильева

В жилищах (ярангах) с земляным полом царила несусветная грязь. Стоял неистребимый запах гнилой рыбы и грязного человеческого тела. Источником существования местных жителей была охота на китов и моржей, дававших пищу для людей и собак. На моржей охотились с американскими винтовками фирмы «Винчестер», русскими трехлинейными винтовками, а после войны с противотанковыми ружьями.

Основной пищей были кета и горбуша. Выловленную в местных речках рыбу чукчи хранили в вяленом виде (юкола) или закапывали в землю в слой вечной мерзлоты. О свежести такого продукта говорить не приходится. Мясо и рыбу ели преимущественно в сыром виде, что, по мнению ученых, при отсутствии растительных витаминов спасало чукчей от цинги. Однажды находясь на экскурсии на китобойной базе «Алеут» мы наблюдали, как прибывший с нами представитель сельсовета отрезал у вытащенного на палубу кита здоровенный кусок ласта и тут же его съел. Средствами передвижения на море были вельботы, на суше – собачьи упряжки. Остов вельбота (шпангоуты, стрингеры и сидения) делали из деревянных пластин, изготовленных из выловленных в море бревен (плавника) и связанных друг с другом ремешками. Остов покрывали моржовыми шкурами. Двигатель крепили не к корме, как обычно, а в специальном колодце, устроенном в средней части вельбота. В качестве двигателей использовали подвесные моторы марок «Д и П». «Догнать и перегнать главные капиталистические страны по производству продукции на душу населения» – лозунг, выдвинутый VIII съездом ВКП(б) в марте 1939 года, так моряки прозвали эти моторы. Такой же двигатель был и у нас для шлюпки-двойки, но работал плохо. У чукчей же он работал превосходно. Пограничники рассказывали, что местные жители запросто ходили в гости к родственникам на остров святого Лаврентия, принадлежавший США, расстояние до которого около 120 миль.

Летом и зимой чукчи хранили вельботы на крышах яранг или на шестах высоко над землей, чтобы кожаные изделия не сожрали голодные собаки, которых в каждой семье было не менее 10–12. Летом собак кормили остатками пищи, остальное они добывали сами. Жалкие, грязные, голодные, со свалявшейся шерстью, бродили стаями по окрестностям поселка и берегам бухты.

Местные жители водой не мылись. Они обтирали тело китовым жиром, примерно так же, как растительным маслом удаляют краску или грязь с рук. Во вновь построенную баню цивилизованные чукчи (фельдшеры, учителя) заманивали сородичей стаканом спирта. У женщин старше 12–14 лет делали на лице татуировки в виде черных линий, по поверьям, это защищало их от злых духов. Выезжать на Большую землю чукчам не рекомендовалось. Переход на европейскую пищу часто приводил к заболеваниям и смерти. В Ленинградском институте народов Севера готовили кадры для малых народностей и учитывали их особенности. Новости с Большой земли получали по радио и из газет, доставляемых попутными пароходами. Местная газета издавалась только в окружном центре Анадыре. С прибытием парохода местные жители выносили на продажу вырезанные из моржовых клыков изделия, одежду и обувь из оленьих и тюленьих шкур. Дней через 10 пришел пароход, доставивший артиллерийские орудия для береговой батареи и продовольствие. Среди обычных продуктов были маринованные огурчики, изготовленные фирмой польского пана Родзивилла, видимо, трофейные.

Питьевую воду брали в бухте Хед, там китобои соорудили несложное устройство. Под водопад на высоте 15 метров подвесили воронку, к ней прикрепили шланг, он плавал на поверхности в 40 метрах от берега и поддерживался на плаву буйками. Конец шланга поднимали из воды на палубу лодки и вода самотеком поступала в цистерну. Соленая морская вода не просачивалась внутрь шланга из-за разности давлений.

Получили приказание следовать к мысу Уэлен и встречать подводную лодку Щ-423, которая шла Северным морским путем из Полярного на Тихоокеанский флот. В светлое время обогнули мыс Дежнева с притулившимся к сопке приземистым маяком и вошли в Чукотское море. Условия плавания были относительно благоприятные – ветер 2–3 балла, видимость переменная от 5 кабельтовых до 5 миль, облачность низкая высотой 50–100 метров, характерная для арктических районов. Льда не было. У небольшого мыса Уэлен мы встали на якорь. В подошедшем с берега вельботе оказался бывший боцман Л-7 Сушин, уволенный с флота за неблаговидные поступки. Как представитель местной власти он прибыл, чтобы поговорить с земляками и пригласить в свою резиденцию. Приглашение было отклонено.

В результате обмена радиограммами со штабом флота в течение ночи выяснилось, что Щ-423 уже прошла мыс Дежнева. Скорее всего мы разошлись с ней в тумане. Утром снялись с якоря. Л-12 возвращалась в бухту Провидения, а Л-11 предстояло зайти в залив Лаврентия.

Штурман Л-11 Г. К. Васильев на вахте. 1940 г.

Подводная лодка Л-11 на Камчатке. 1940 г. Фото Г. К. Васильева

В этом заливе чуть было не закончилась моя штурманская служба. Пройдя входные мысы, проложил курс по глубинам 20–25, как я считал, метров. Посмотрел еще раз заголовок карты и с ужасом понял, что глубины на карте были показаны в футах. Это в 3 раза меньше, чем я считал. Фут равен 30,48 см. Выскочив на мостик доложил командиру. Застопорили ход. Все закончилось благополучно. Тут я вспомнил и до сих пор помню мудрый совет преподавателя навигации Белоброва: «Прежде чем пользоваться картой, посмотрите в каких величинах – сажени, метры или футы – нанесены глубины». Теперь этот совет утратил значение, на всех картах глубины указываются только в метрах.

В заливе Провидения обнаружили стоящую на якоре Щ-423. Вскоре она ушла в Советскую Гавань. В конце августа начальству стало ясно, что базироваться в зимнее время здесь нельзя, и нас возвратили в Петропавловск. Из шести подводных лодок в составе дивизиона остались три – Л-9, Л-11 и Л-12. Остальные ушли во Владивосток.

Экипажи лодок переселили на плавбазу, где условия были если не райскими, то хотя бы человеческими. В кубриках и каютах было сухо и тепло, пресная вода подавалась без ограничений, питались в кают-компании. В трюме оборудован небольшой кинозал, имелись баня и теплый гальюн. На корабле с 6-00 до 23-00 работала радиостанция. В городе издавалась областная ежедневная газета «Камчатская правда». Раз в 2–3 недели приходил теплоход «Смольный», доставлявший с материка центральные газеты и почту. Все продовольствие получали с материка, даже соленую рыбу. Крабов, пойманных на Камчатке, привозили с центральных складов, находившихся около Ярославля. Только с началом войны организовали снабжение флота рыбой с местных рыбозаводов. Никаких овощей на месте не выращивали. Картошку, капусту и огурцы доставляли с материка. Первый холодильник начали строить в порту в 1940 году. Летом мясо хранить было негде. Питались солониной – засоленной в бочках говядиной. На кормовой палубе «Саратова» всегда стояла расходная бочка с этим продуктом, которую корабельный пес Нордик старательно обходил с другого борта. С ноября по май повсеместно температура опускалась ниже нуля, и появлялась возможность доставлять пароходами мороженые туши. Поставлял пароход свинину – весь город и мы, в том числе, ели свинину, привозил баранину – питались бараниной. Редко, но можно было поесть в ресторане «Полярная Звезда» свежую жареную оленину. Спиртные напитки доставляли небольшими танкерами. Привозили «Зубровку» – пили «Зубровку», привозили спирт – в магазинах продавали спирт.

Началась монотонная и однообразная служба. В море не выходили. Днем корабельные работы по уходу и ремонту механизмов, занятия по боевой и политической подготовке, при этом мы были должны «две задачи решать, как одну». Чай, обед и ужин в кают-компа-нии, вечером кино или игра в домино – забивать козла. Разнообразие в наш быт вносили начальник службы снабжения «Саратова» одессит Вадим Чистик и дивизионный механик Жаров, развлекавшие нас бесконечными историями и анекдотами. Командиры лодок и комиссары питались в салоне. Семьи их остались во Владивостоке. Их образ жизни почти ничем не отличался от нашего, холостых лейтенантов. Время от времени уходили на катере «в штаб военно-морской базы» проветриться, обычно до утра следующего дня.

В октябре 1940 года партийная организация лодки Л-11 приняла меня в члены Всесоюзной коммунистической партии большевиков ВКП(б). Рекомендации дали: комиссар Н. М. Журов, минер М. Иванов и комсомольская организация, секретарем которой я состоял. Партбилет вручили в политотделе Камчатской военно-морской базы. Перед приемом в партию запрашивали в Бологом сведения о моей благонадежности. Ответ о моем социальном происхождении пришел из Бологовского райкома ВКП(б) по телеграфу в течение суток.

Офицеры на службе и вне службы основное время проводили в каютах. Это стирало грани между служебным и неслужебным временем. Появлялось равнодушие к службе, отупение и безразличие. Поэтому семейные офицеры относились к служебным обязанностям, как правило, лучше. Выходы в город по делам были редки из-за сложностей с транспортом. Катер один, автомобильная дорога еще строилась. Просьба у начальника штаба дать катер сходить в город расценивалась, как ненужная прихоть. В середине ноября наступила зима, в бухте Раковая появился лед. Плавбаза «Саратов» и подводные лодки перешли к мысу Сигнальный, в центр города, и пришвартовались к причалу, построенному для гидросамолетов «Дорнье» Do-22, совершавших в летнее время регулярные рейсы между Хабаровском и Петропавловском. Немецкий самолет «Дорнье» Do-22 – одномоторный, цельнометаллический высокоплан. Начиная с июля 1938 года, выпущено 28 серийных машин, все вгидроварианте.

Поплавковый самолет «Дорнье» Do-22

Стало повеселее. Клуб связи, почта, гидрография, ресторан «Полярная Звезда» и театр находились в 500–600 метрах от места стоянки. Почтовое сообщение с материком было регулярным. Письма с Камчатки до Владивостока доставлялись рейсовым теплоходом, далее поездом. В одну сторону письмо шло около месяца. Действовала телеграфная линия – до Хабаровска по радио на длинных волнах, далее по проводам. Время прохождения телеграммы до центральных областей составляло около 12 часов. Недалеко от ворот порта в клубе связи 3 раза в неделю организовывали танцы под патефон. Женский состав был разношерстным: продавщицы, служащие разных учреждений, студентки медицинского техникума – все, кому некуда было деться в зимние вечера. Далеко не лучшие представительницы женского пола страны искали здесь свое счастье. В городе имелся небольшой драматический театр на 250 зрителей. Неплохая труппа представляла в репертуаре классические и современные пьесы. До сих пор помню, какое сильное впечатление произвел на меня спектакль «Васса Железнова». Ресторан «Полярная Звезда» размещался южнее универмага, где теперь здание обкома КПСС. Заходили туда редко. Действовало то же правило, что во Владивостоке: «Военных не пускать!». Да и какое удовольствие от ужина, если тебе в рот смотрит патруль.

Много ходили на лыжах. Снег зимой выпадал глубокий – 2–3 метра. Выравнивались все ямки и кочки. Пни и кустарник скрывались под снегом, к весне на поверхности оставались только верхушки берез. Иди, куда хочешь. В часы физической подготовки в рабочее время сдавали спортивные нормативы. В выходные устраивали соревнования. Старт и финиш обычно были в черте города, а дальше бежали на лыжах в зависимости от дистанции. В одном из походов отморозил уши. На трассе в долине реки Халахтырки, в километрах 15 от города, началась пурга. Одет был легко – свитерок и берет. Пока добирался обратно, начался снегопад при сильном встречном ветре. Уши затвердели и начали звенеть, как льдинки. Настоящих лыжных креплений у нас не было. В мастерской «Саратова» создали свою конструкцию – «крепление намертво». К лыжам крепили скобы, как у современных креплений, а к подошве ялового ботинка приклепывали планки с отверстиями. За зиму 1940–1941 года я износил 2 пары лыж.

Много читал. Ознакомился с историей открытия и освоения Камчатки русскими первопроходцами. Художественной литературы в библиотеке базы было достаточно. Центральные газеты с подробностями военных действий в Западной Европе приходили с большими задержками.

В апреле 1940 года Германия захватила Данию и Норвегию, а в мае Голландию и Бельгию. Английский экспедиционный корпус эвакуировался из Франции в Англию, оставив все вооружение в Дюнкерке. 22 июня 1940 года капитулировала Франция. Все это как будто нас не касалось. Не торопясь, мирно несли службу на Дальневосточных рубежах. После окончания училища нам говорили, что посылают на передовые рубежи обороны, а оказались в тылах. Прибывший в середине зимы лектор ЦК ВКП(б) закончил лекцию о международном положении фразой: «Пусть Германия и Великобритания воюют, а мы посмотрим».

Так спокойно заканчивалась зима 1940 года.

Подводники Л-11 на лыжной прогулке, Петропавловск-Камчатский. 1940 г.

В Первомайские праздники состоялся митинг на Ленинской улице. Снег уже подтаивал, и под сугробами кое-где журчали ручейки. Большинство демонстрантов пришли на торжество в зимней одежде. Плохо укладывалось в сознании – праздник весны и цветов, а люди одеты в валенки, шапки, полушубки и ватные пальто.

В конце мая заканчивалась короткая камчатская весна. Высота солнца над горизонтом к этому времени увеличивается до 50–55 градусов. Суровая камчатская земля получает столько же солнечного тепла, как и под Москвой. Снега здесь выпадает за зиму так много, что растопить его в короткий срок не под силу даже летнему солнцу. На южных склонах сопок снег плавится и тает прямо на глазах. Ожившая трава бурно растет, а на северных склонах еще лежат сугробы. Вегетационный период длится 90–100 суток и на-чинается, когда средняя суточная температура превышает плюс 5 градусов. За это время растения успевают вырасти, отцвести и дать семена. Для большинства культурных расте-ний этого срока недостаточно, поэтому здесь невозможно культивировать в открытом грунте овощи, рожь, пшеницу, ячмень. В долинах рек Авачи и Камчатки местные жители выращивают овес и скороспелые сорта картошки, фруктовых деревьев нет. «И никакого овоща там на деревьях не растет», – отметил академик Крашенинников в «Описании земли Кам-чатской», изучавший эти края в первой половине XVIII века. По этой же причине не водятся здесь лягушки и змеи. В окрестностях города повсеместно растут березы. Невысокие деревца с искривленными, изогнутыми белыми стволами. Встречаются заросли низкорослого (высотой около 1 метра) кедрача, образующего летом труднопроходимые заросли. Зимой они покрыты снегом. Травы растут буйно и достигают человеческого роста.

Тихий океан сглаживает колебания температуры воздуха во все времена года. На побережье она не превышает летом плюс 15–18 градусов, зимой не опускается ниже минус 20. К северу и к западу от города экстремальные значения температур значительнее. Вода в мелких озерцах не прогревается выше плюс 14–15 градусов. Летом в затишье можно позагорать, желания искупаться не возникает. Рассказывали о существовании горячих источников в долине реки Паратунка, в 50 километрах от города, но из-за отсутствия дорог туда могли добираться редкие путешественники.

Камчатка. Май 1940 г. Фото Г. К. Васильева

Осень – здесь лучшее время года, и продолжается полтора-два месяца, как и в других районах Дальнего Востока. Туманы и дожди прекращаются. Стоят ясные, теплые, солнечные дни. Разница температур днем и ночью незначительна. Температура медленно понижается, достигая к концу ноября значений близких к нулевым. Зима начинается в первой половине ноября обильным снегопадом, продолжающимся 2–3 суток. Снег ложится на землю плотным ковром и уже не тает до весны. За зиму снежный покров достигает 4 метров, а к концу зимы улицы города превращаются в траншеи, прорытые в высоких сугробах. Нигде в Советском Союзе такой красивой зимы не бывает.

Рыбы в Авачинской губе в период нереста много. Летом в реки Авача и Паратунка косяками на нерест шла кета, горбуша, чавыча и кижуч. За ними следовал голец, поедавший их икру. Не без оснований утверждали, что на Камчатке «рыбу ловят голыми руками». Уже после войны в эту присказку добавили: «По два рубля сорок копеек за килограмм». Мне пришлось однажды таким способом ловить гольца. Во время дежурства по «Саратову» прибежал матрос и сообщил, что подошел косяк рыбы. Сняв китель, я опустил руку под лед и в тот же момент ухватил рыбину весом килограмма на два. В течение 2–3 минут вытащил около десятка гольцов. Но увлечение рыбной ловлей не поощрялось начальством: «Как бы чего не вышло!»

В конце мая из бухт Раковая и Тарья ветром выгнало лед. Наша стоянка у мыса Сигнального закончилась, а с ней завершились городские развлечения. На двое суток мы вышли в океан в штурманский поход для ознакомления командного состава с восточным побережьем Камчатки. Участвовали штурманы и минеры всех лодок дивизиона. Командовал походом наш командир В. Твердохлебов. Штурманской практикой руководил дивизионный штурман А. Колгин. Прошли сначала на север до мыса Жупанова, затем повернули на юг до бухты Вилючинская. По возвращении пришвартовались к борту плавбазы «Саратов». Она стояла у северного берега бухты Тарья (по-французски «кладбище»). В глубине бухты в 1854 году было кладбище французских моряков. Теперь она называется бухта Крашенинникова. Нос плавбазы удерживали два якоря, а с кормы были заведены швартовые, которые закрепили за самые толстые березы. Никаких приспособлений для швартовки корабля к берегу, источников питания, воды и электроэнергии не было. Емкости с дизельным топливом находились на мысе Артишок на противоположном (северном) берегу полуострова, образующего бухту. Подход к топливному складу находился со стороны залива. В начале июня пришлось пережить тревожную ночь. Я заступил дежурным по дивизиону. Отцы-командиры ушли на катере в город «проветриваться». Перед рассветом ветер усилился. Плавбаза, имея большую парусность, с тремя пришвартованными к ней в прямую линию лодками, под действием ветра начала натягивать якорные цепи и швартовы. Якорные цепи звенели от натяжения, а камчатские березки пригнулись к земле. Что делать? Инструкции не предусматривали подобную ситуацию. Связи с командирами не было, да и возвратиться в такую погоду они не могли. Поднимать ди-визион по тревоге опасно, не дай Бог станет известно начальству, и тогда командирам не поздоровится. Решил ждать, что будет. С тревогой смотрел на корни берез и ждал – устоят ли при ухудшении погоды? Удержат плавбазу или нет? Устояли! Часа через 2 ветер начал стихать.

Получил из дома письмо. Родные сообщали, что братьев Михаила и Ивана в марте призвали в армию на 3 месяца для переподготовки. Ничего необычного в этом не было. На переподготовку призывали и раньше. Но четверо из пяти братьев находились в Красной армии – это для матери было тяжеловато.

Между 5 и 10 июня 1941 года старпома В. Головко и меня отпустили в отпуск во Владивосток. Мы отправились в Приморский край на пароходе «Север». Он был той же серии и возраста, что и плавбаза «Саратов». Разместились в одной каюте. Погода относительно спокойная. Стоял туман, поэтому берегов Четвертого Курильского залива, через который вошли в Охотское море, увидеть не удалось. Далее следовали через пролив Лаперуза. Приметные места, проливы и берега, принадлежавшие Японии, на всякий случай зарисовал, авось пригодится.

Владивосток встретил нас солнечной погодой. За год многое изменилось в лучшую сторону. В ресторанах и кафе можно было спокойно поесть, в магазинах появились ходовые товары по коммерческим ценам, выше государственных в 2–3 раза. В первую очередь заказал штатский костюм из серого трико, который мне сшили за 2 дня. Купил рубашки, галстук и обувь. Отпала необходимость ходить в военной тужурке с замененными пуговицами. Дышать стало легче, хотя комендатура в городе свирепствовала по-прежнему. Купил фотоаппарат «ФЭД», который верно служил мне в течение 47 лет. Танцплощадка в ДКАФе работала каждый вечер на полную мощь. Нанес несколько визитов знакомым и однокурсникам, везде встречали приветливо. Последующий месяц отпуска виделся безоблачным.

В воскресенье 22 июня меня пригласил в гости Петр Синецкий. Он жил все там же, в коммунальной квартире в бухте Улисс. В их семье было прибавление, 13 октября 1939 года Валя родила сына Анатолия. Отмечали встречу традиционным способом – за столом. В 19 часов по местному времени, вместо последних новостей от имени Совета народных комиссаров с обращением к народу выступил В. М. Молотов: «Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня утром германские войска вероломно перешли границы Советского Союза…» Обращение заканчивалось словами: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Началась война.

Г. К. Васильев (слева), бухта Тарья, Камчатка. 1940 г.

По гарнизону объявили тревогу. Матросы и офицеры побежали на корабли и в воинские части. Жены и дети провожали мужей и отцов у подъездов домов. Синецкий отправился в штаб, а я поплелся в город. На улицах было спокойно. Гражданские лица не знали, что нужно делать, как поступать. Мобилизацию по Дальнему Востоку не объявляли, только запоздалые военные спешили к местам службы.

На первый рейсовый пароход я не попал, следующего нужно было ждать неделю. Поселился у Бориса Шилина. До этого он служил на подводной лодке Л-7 минером. Жил на Пекинской улице, на втором этаже дома, над аркой въезда во внутренний двор. Металлическая кровать, диван, стол и 2 стула составляли обстановку жилища. В один из вечеров за бутылкой водки он поведал трагедию своей жизни. Будучи курсантом Военно-морского училища познакомился с девушкой. Встречался с ней, пока был в Ленинграде. После выпуска решили, как только Борис получит жилье, она приедет к нему на Дальний Восток, и они поженятся. Время шло, а квартиры не было. Свадьба откладывалась.

В конце 1940 года наконец-то получил комнату, выслал деньги на дорогу и приглашение. Получил ответ: «Я не виновата в том, что красивая и всем нравлюсь. Я вышла замуж». После чего Борис стал выпивать, заболел туберкулезом и теперь ждал перевода на Черное море. В августе перевод состоялся, но было уже поздно.

После двух-трех дней напряженного ожидания нападения японцев жизнь во Владивостоке стала входить в военную, но спокойную колею. Все сообщения Советского информбюро (эта новая организация передавала сводки с фронтов) моряки и население слушали внимательно, от начала до конца. Вначале сводки с фронтов были ободряющими: «Наши войска нанесли удары по противнику. Противник понес тяжелые потери. Продвижение противника остановлено…» и все в таком духе.

3 июля 1941 года И. Сталин выступил по радио с обращением к народу, и уже по первым словам люди поняли, что дело плохо.

«Товарищи! Братья и сестры! К вам обращаюсь, друзья мои!» – такими непривычными словами начиналось выступление и заканчивалось: «Все для фронта! Все для победы!»

Чем дальше, тем меньше оптимизма было в сводках Совинформбюро.

«Вчера после упорных оборонительных боев наши войска оставили город „П”».

«После продолжительных тяжелых боев наши войска оставили город „К”».

Все понимали, что город П – Псков, город Р – Рига, а город К – Киев. Никто не допускал мысли, что оптимистичное уверенное высказывание на ХVIII съезде партии Сталиным: «Мы чужой земли не хотим, но и своей земли ни одного вершка не отдадим никому!» – окажется пустым бахвальством. (Вершок – старорусская единица измерения, первоначально равнялась длине основной фаланги указательного пальца. 1 вершок = 44,45 мм.)

Со вторым пароходом я вернулся в Петропавловск. Дивизион стоял в бухте Раковая. Служба шла почти по нормам мирного времени. С началом войны провели организационные мероприятия. Прекратили увольнения экипажей в город. Комиссары проверили фотографии, нет ли в них разглашения военной тайны. Лодки стояли пришвартованными к плавбазе. Экипажи переселили на лодки. В море не выходили. Занимались периодическими осмотрами и ремонтом техники и вооружения. Поднимали все выше и выше политическую подготовку.

Никто не понимал, а если и понимал, то не пытался объяснить, почему доблестные войска Красной армии оставляют немцам «после упорных оборонительных боев» один город за другим. Не было сомнений в том, что наши армии отступают. Темп продвижения противника легко определялся делением расстояния между крупными городами на число суток между их сдачей. Возникали самые разные предположения, в том числе и о нехватке самолетов, танков, артиллерии и другой военной техники. Но это не совпадало с заявлением политического и военного руководства на ХVIII съезде партии (1939 г.) о несокрушимой мощи Красной армии и самой высокой технической оснащенности советских дивизий. Рухнула надежда, что немецкие рабочие не будут воевать против пролетарского государства. Не находили ответа на постоянно мучавшие вопросы: «Кто и как такое допустил? Почему отступает наша несокрушимая армия? Что делать?»

Эта ситуация волновала всех. Мы обсуждали ее между собой в каютах и в кают-компании вслух, не предполагая, что уполномоченный особого отдела «товарищ» Коржавин организовал слежку за нами и готовил так называемое «Дело» о пораженческих настрое-ниях группы командного состава дивизиона. Там были перечислены многие фамилии, в том числе и моя. «Дело» не получило дальнейшего хода после выступления И. В. Сталина на торжественном собрании 6 ноября 1941 года в связи с 24-й годовщиной Октябрьской революции. В своем выступлении вождь затронул вопросы, касающиеся катастрофического положения на фронте. Одной из причин нашего поражения называлась нехватка самолетов, танков и артиллерии. 7 ноября в Москве на Красной площади состоялся парад. Вспомнили великих полководцев и флотоводцев – Суворова, Кутузова, Нахимова, Александра Невского… Позже показывали кинохронику парада. Нас поразило прежде всего разношерстное и устаревшее вооружение красноармейцев. Военнослужащие несли винтовки образца 1893 года, станковые пулеметы Максима и ручные Дегтярева, до сих пор состоявшие на вооружении. У некоторых были даже английские ружья-пулеметы, давно снятые с вооружения нашей армии. Часть винтовок без штыков и шомполов. По Красной площади следовали танки образца 1926 года. И это на параде! После прослушивания речи Сталина нас, офицеров, направили в «массы» разъяснять, что и почему так происходит. Высказывать свою точку зрения не позволяло благоразумие. В действительности причины поражений были другими. В первые дни войны наша страна потеряла 3 миллиона солдат и офицеров, почти всю авиацию, танки и артиллерию. Тогда, в 1941 году, мы этого не знали.

В середине ноября мне объявили, что направляют на учебу во Владивосток на Специальные курсы командного состава подводного плавания Тихоокеанского флота (СКОС УОПП ТОФ). Между собою подводники называли эти курсы «туземный УОПП». На курсах готовили помощников командиров подводных лодок. Продолжительность обучения 4 месяца. Последний пароход с Камчатки уходил в конце ноября. Пролив Лаперуза, через который обычно проходили советские суда, следовавшие на Камчатку, замерзал в декабре. Через Цусимский пролив вокруг Японии суда на Камчатку не ходили. Сангарский пролив японцы закрыли для плавания всех судов. Сообщение между Камчаткой и материком с декабря по май прерывалось.

К этому времени в Петропавловск из Советской Гавани прибыли 2 подводные лодки типа Щ. Их переход обеспечивал дивизионный штурман Валя Корнейчук, призванный недавно из торгового флота. Ему нужно было возвращаться домой, он и стал моим попутчиком. Утром в день отправления теплохода «Смольный» мы прибыли в порт. Посадка пассажиров не производилась, выход откладывался на сутки из-за неисправности главного двигателя. Корнейчук быстро нашел общий язык с пассажирским помощником капитана, и нас разместили в четырехместной каюте. На другой день приняли пассажиров, и теплоход вышел из порта. В нашу каюту поселили жену лейтенанта отделения гидрографии с ребенком годовалого возраста. Дул свежий ветер, баллов семь. В океане сильно качало. Мамаша сразу же вышла из строя, лежала на койке, не поднимая головы. Дите сначала поспало, потом начало просить пищи, сначала потихоньку, а затем разре-велось по-настоящему. Мать показала в каком чемодане лежит крупа и другие припасы и попросила сварить кашу. Ни Корнейчук, ни я этого делать не умели. Пошли на камбуз. Корабельный повар варить кашу отказался, но объяснил, как это делается. Действовали по его инструкции. Сложность состояла в том, чтобы удержать на горячей плите кастрюлю, которая при каждом крене стремилась соскочить на палубу. Эту трудность пре-одолели. Горластого голодного парня накормили, и он затих. На второй и третий день история с кашей повторилась. В промежутках между завтраком, обедом и ужином, по мере необходимости, меняли ребенку штаны и рубашки. В Японском море ветер стих, качка прекратилась, мамаша ожила и приступила к своим обязанностям.

Во Владивостоке отправился в отдел кадров флота. Там сообщили, что Специальные курсы офицерского состава начи-нают работать 25 декабря, а пока, что хотите, то и делайте. Поселился временно у инженер-капитана 3 ранга Владимира Андреевича Байдаминова, бывшего механика подводной лодки Л-8. Он служил в техни-ческом отделе флота и жил на Пушкинской улице, в доме № 21. Его жена и двое сыновей эвакуировались в Сибирь, как большинство жен и детей военнослужащих. В городе стало заметно меньше людей. Дома покрасили в серый цвет, по ночам соблюдали светомаскировку. Восстанавливали давно заброшенные колодцы и старые укрепления Владивостокской крепости. Строили рубеж обороны на полуострове Муравьев-Амурский, севернее Владивостока. Флот в спешном порядке формировал стрелковые бригады и эшелонами отправлял на запад для защиты Москвы. На запад было отправлено более 43 тысяч человек. С подводных лодок на фронт моряков направляли редко, эки-пажи сохраняли в полном составе. В первую очередь посылали тех, от кого хотели избавиться. Все исправные корабли были сосредоточены в проливе Босфор Восточный и в незамерзающих бухтах. В светлое время суток подводные лодки ложились на грунт по сигналу «Весло», с наступлением темноты всплывали в надводное положение по сигналу «Валек». Такой режим соблюдали в течение всей войны. Не возвратились с позиции 2 подводные лодки «малютки». Предполагали, что они подорвались на своем минном заграждении, выставленном в южной части залива Петра Великого. Флот готовился к отражению нападения Японии. Способен ли он устоять? Видимо, нет. Надводные силы состояли из одного легкого крейсера, четырех эскадренных миноносцев проекта 7, двух эсминцев типа «Новик» дореволюционной постройки и двух бригад торпедных катеров.

Четыре бригады подводных лодок имели в своем составе 50 лодок. Хорошо была оснащена береговая артиллерия, особенно на Русском острове. Гордость артиллеристов Ворошиловская 12-дюймовая батарея была грозной силой. Но ведь такие же батареи защищали и Севастополь. Авиационное прикрытие Тихоокеанского флота было слабым. Численность авиации невелика. Все, что можно, отправляли на запад, даже 45-мм зенитки, прикрывавшие топливный склад на Второй Речке.

1 декабря 1941 года японский флот нанес внезапный удар по американской базе Перл-Харбор на Гавайских островах, уничтожив большую часть Тихоокеанского флота США, кроме двух авианосцев, в то время находившихся в море. В американо-японском фильме «Тора! Тора! Тора!» показано, как это происходило. «Тора-Тора-Тора» – сигнал начала авиационного удара по базе. Стало ясно, пока продолжается война между Японией и США, угроза Дальнему Востоку и Тихоокеанскому флоту невелика. Несмотря на это, на флоте были приняты серьезные меры предосторожности. После разгрома немецких группировок под Москвой обстановка на флоте стала спокойнее.

Во Владивостоке наступили холода. Встать на довольствие в какую-нибудь воинскую часть мне не удалось. Денег хватало, чтобы один раз в сутки пообедать в ресторане «Челюскин», где кормили без карточек.

В конце декабря явился в учебный отряд подводного плавания. Командовал отрядом капитан 2 ранга Шеркшнис, заместителем его состоял наш бывший командир Н. М. Мишенин. Сформировали группу из 16 человек, разместили в общежитии, поставили на все виды довольствия. Учеба началась.

В программу курсов входили: тактика подводных лодок, боевое применение торпедного оружия и артиллерии, гидроакустика и связь. Основой тактики подводных лодок было НПЛ – «Наставление по боевой деятельности подводных лодок», документ давно известный. Война пока не внесла ничего нового в тактику боевых действий, подводные лодки использовались по довоенным инструкциям.

Мы изучали теорию торпедной стрельбы. Со слушателями курсов проводили практические занятия на тренажере. Роли командира, старпома и штурмана подводной лодки проигрывали поочередно. Изучали правила артиллерийской стрельбы по морским и воздушным целям (ПАСы). Признаться, на этих курсах я впервые понял, как ведется артиллерийская стрельба. На занятиях по гидроакустике разъясняли законы распространения звука в воде, и мы изучали принципиальные схемы гидроакустических установок «Море». Значе-ние гидроакустики в то время недооценивалось. Главным средством наблюдения за надводной обстановкой был перископ. Отечественные лодочные гидроакустические станции были неэффективными из-за малой дальности обнаружения и низкой точности определения направления на шумящий объект. По тактике сухопутного боя изучали действия в наступлении и обороне в составе взвода. Нас учили не организации боя, а действиям одиночного бойца. Питание в столовой было сносным. Все, что можно было завернуть в бумагу и вынести, в том числе дополнительный паек, я отдавал Николаю Симонову. Он с женой Тосей жил на Посьетской улице и бедствовал от недостатка продовольствия.

В марте произошел неприятный случай. С одним из слушателей курсов Михаилом Ивановичем Блажиным мы раздобыли водки и здорово выпили в гостях у доктора подлодки Л-7 Грузуева. Он жил в «Ущелье Дьявола», так назывался распадок между Улиссом и горой Верблюд. Ночевал я в общежитии. Кто-то доложил о моем недостойном поведении начальнику курса, тот отрапортовал командиру отряда. Меня вызвал Н. М. Мишенин и, не задавая вопросов, произнес: «И на Солнце пятна бывают. Доложите начальнику курса, что я объявил Вам выговор». После этой фразы он меня отпустил. Рассмотрели вопрос на построении. М. И. Блажин, он был секретарем партийной организации, с серьезным видом осуждал мое поведение и предложил объявить выговор без занесения в учетную карточку. На том и порешили. Других последствий инцидент не имел. А могло быть и хуже.

Свидетельство об окончании СКОС ТОФ

старшим лейтенантом Г. К. Васильевым 19 апреля 1942 г.

Получил письмо из дома. Старшего брата Игната призвали в армию, писем от остальных братьев семья не получала. Фронт проходил в 15–20 километрах от нашей Березайки. Станция Бологое была разрушена немецкой авиацией. Младшая сестра Шура, до войны работавшая на станции Элинсенваара (Карелия), перебралась в Ленинград. Дальше путь был отрезан. Ленинград оказался в блокаде. Сестры Паня и Дуся после месячной эвакуации на станцию Моксатиха возвратились в Березайку и работали на стекольном заводе.

В конце апреля 1942 года учеба на курсах закончилась.

Меня назначили помощником командира подводной лодки С-53.

Историческая справка.

Лодки типа С (средние) IX серии строились на «Дальзаводе» по немецкому проекту и назывались «Немки» с обозначением буквой Н, потом их переименовали в «Сталинцы» с обозначением буквой С. В 1930 году правительство приняло решение «О преодолении отставания в развитии подводного флота от основных европейских стран». В 1932 году

специальная комиссия выехала в Германию и передала немецким специалистам тактико-технические задания на проектирование и строительство подводных лодок водоизмещением 700 и 1200 тонн. Из предложенных немцами вариантов выбрали проект Е-1, самой быстроходной и глубоководной лодки. 4 августа 1934 года на основании доклада начальника Морских сил РККА флагмана флота 1 ранга В. М. Орлова, нарком обороны К. Е. Ворошилов и нарком тяжелой промышленности С. К. Орджоникидзе подписали решение о серийном строительстве средних подводных лодок серии IX.

Головной лодке, заложенной 25 декабря 1934 года на ленинградском заводе, присвоили литерно-цифровое наименование Н-1 (немецкая). 31 декабря заложили вторую лодку – Н-2. Это первая советская лодка смешанной конструкции: прочный корпус клепаный, легкий корпус сварной. На ней впервые ставились водонепроницаемые сферические переборки, отделявшие 3 отсека-убежища и рассчитанные на давление 10 атмосфер.

Подводная лодка типа С

Остальные переборки были легкими плоскими, рассчитанными на давление в одну атмосферу. Лодка имела семь отсеков. Первый носовой отсек – торпедный и жилой для личного состава, в нем 4 торпедных аппарата и 6 запасных торпед на стеллажах. Для погрузки торпед и заряжания торпедных аппаратов имелись погрузочное и транспортировочное устройства. Второй отсек – аккумуляторный, в нем носовая группа аккумуляторных батарей (62 элемента) и жилые помещения командного состава. Третий отсек занимал центральный пост (ЦП). Показания магнитного компаса, установленного в ограждении боевой рубки, передавались в ЦП с помощью специальной оптической системы. Четвертый – аккумуляторный отсек кормовой группы батарей (62 элемента) и жилые помещения старшин. В пятом дизельном отсеке – 2 четырехтактных бескомпрессорных реверсивных дизеля мощностью по 2000 л. с. (при 465 оборотах в минуту), работавших на два гребных вала. Шестой электромоторный отсек занимали 2 главных двухъякорных электродвигателя мощностью по 550 л. с. Седьмой отсек – торпедный и жилой, в нем два расположенных по горизонтали торпедных аппарата. Над прочным корпусом по всей его длине возвышалась проницаемая надстройка, перекрытая верхней палубой. В средней части корпуса лодки установлена прочная рубка обтекаемой формы с ограждением. В ограждении имелись 2 шахты подачи воздуха к дизелям, а также вдувной и вытяжной вентиляции, в верхней ее части располагался ходовой мостик, закрытый со стороны носа и обнесенный леером с кормы. В кормовой части мостика установлено 45-мм полуавтоматическое орудие, а на палубе надстройки (перед рубкой) – 100-мм орудие.

Время срочного погружения лодок – 60–70 секунд, это превышало показатели лодок типа Д, Л и П. Время всплытия с перископной глубины в крейсерское положение составляло 7–8 минут. Заметно улучшена обитаемость торпедных отсеков, рациональное размещение постов управления, хорошая доступность к механизмам и устройствам. Эти лодки могли ходить под дизелями в любую погоду, погружаться и всплывать на ходу при сильном ветре и волнении моря, использовать оружие при температуре наружного воздуха до минус 20 градусов. Начальник Морских сил В. М. Орлов и начальник Главного управления судостроения Наркомтяжпрома Р. А. Муклевич в совместном докладе секретарю ЦК ВКП(б) И. В. Сталину отмечали: «Подводные лодки типа Н представляют крупный шаг вперед…» В 1936 году предполагалось присвоить лодкам названия «Ворошиловец», «Молотовец» и «Калининец», но они вступили в строй с литерно-цифровыми наименованиями: Н-1 (23 сентября 1936 г.), Н-2 (23 сентября 1936 г.) и Н-3 (13 июля 1938 г.). С 20 октября 1937 года подводные лодки IX серии стали называться лодками типа С (средняя) и им были присвоены литерно-цифровые наименования С-1, С-2 и С-3.

Тактико-технические характеристики ПЛ типа С серии IХ

Водоизмещение 828,2 т / 1068,7 т; длина 77,7 м; ширина наибольшая 6,4 м; осадка в надводном положении 4,0 м.

Число и мощность главных дизельных двигателей 2 × 2000 л. с.

Число и мощность главных электродвигателей 2 × 550 л. с.

Полная скорость надводная 20 узлов; полная скорость подводная 9,0 узлов.

Дальность плавания полной скоростью 2500 миль (9 узлов).

Дальность плавания надводной экономической скоростью 9860 миль (10 узлов). Дальность плавания подводной экономической скоростью 148 миль (3,0 узла). Автономность 30 суток. Рабочая глубина погружения 80 м. Предельная глубина погружения 100 м.

Вооружение: 4 носовых и 2 кормовых ТА, общий боезапас – 12 торпед, одно 100-мм орудие (200 снарядов), одно 45-мм орудие (500 снарядов).

Экипаж лодки – 46 человек: 8 офицеров (командир, комиссар, старший помощник командира, штурман (командир БЧ-1), минер (командир БЧ-3-2), главный механик (командир БЧ-5), командир группы движения (БЧ-5) и военфельдшер), 16 старшин и 22 матроса. 1-й и 7-й торпедные отсеки были оборудованы для размещения рядового состава. Во 2-м отсеке находились каюта командира и офицерская кают-компания. В 5-м отсеке размещались камбуз и жилые помещения старшин. Система корабельной вентиляции оборудована двумя вентиляторами, приспособленными одновременно и для обслуживания аккумуляторных батарей.

Всего построили 41 лодку типа С. В Великой Отечественной войне участвовали 30 лодок, из них 15 погибли. В 1938 году на Тихоокеанском флоте в строю были 4 лодки типа С в составе 2 бригады (С-51, С-54, С-55, С-56) и две (С-52 и С-53) строились в составе бригады строящихся лодок. Экипажи С-52 и С-53 разместили в казарме на Мальцевской улице.

Подводной лодкой С-53 командовал капитан-лейтенант Александр Иванович Кузь-мин, человек умный, прямой, спокойный. Мелочами не занимался. Утром появлялся на полчаса, убеждался, что в экипаже все в порядке. Вечером заходил утвердить план на следующие сутки и удалялся. Судьба его сложилась трагично. Это произошло после моего ухода. После завершения постройки С-53 Кузьмин успешно командовал лодкой. В конце 1944 года его направили в США для приема десантных кораблей. В командировке с кем-то из советских начальников поскандалил. По возвращении в Советский Союз был обвинен в сотрудничестве с американской разведкой и осужден. Отбывал срок в исправительных лагерях. После 1953 года его реабилитировали. Сейчас живет в Херсоне.

Комиссаром лодки был батальонный комиссар Торчинский. Штурман лодки – Борис Райхин, типичный сын еврейского народа. Минер – лейтенант Николай Иванович Федоров, выпускник Тихоокеанского военно-морского училища. Механик (командир БЧ-5) – инженер-капитан 3 ранга Краснов. Старпомом на соседней лодке С-52 был Иван Григорьевич Губанов. Жену и сыновей он отправил в эвакуацию в Сибирь, сам жил в казарме.

Служба на строящейся лодке мне была известна по 1938 году, большого напряжения не требовала, никаких сложностей не возникало. Развлечений в городе было больше, чем до войны. Убегая подальше от фронта, здесь гастролировали столичные знаменитости, в том числе известный эстрадный артист Хенкин, выступавший целый месяц в ДКАФе.

В садике на Ленинской улице, где теперь памятник борцам за власть Советов на Дальнем Востоке, работал цирк-шапито. Цирк каждый день был полон. Выступал артист Вольф Мессинг, читавший мысли на расстоянии. Проводился чемпионат борцов-профессионалов с сопутствующим в таких случаях ажиотажем: «Кто же завтра победит?» Возобновились танцы в саду Дома офицеров. В кинозале показывали старые фильмы. Продемонстрировали разгром немцев под Москвой зимой 1941–1942 годов. Рабочие дни моряков-подводников были полностью загружены. В воскресенье для экипажа устраивали культпоходы, а когда вода в заливе согрелась – купания. Три или четыре раза на двух шестиместных шлюпках ходили на веслах и под парусом на «19-й километр» – курортную зону к северу от Владивостока. Весной и в начале лета в городе продовольствия не хватало, нормы снабжения моряков уменьшили. Хлеб выдавали в столовой по одному кусочку на завтрак, обед и ужин. Значимость людей, занимавшихся распределением продовольствия, возросла. Кладовщика береговой базы, который украл со склада один килограмм мяса, приговорили к расстрелу. В августе 1942 года с продовольствием стало легче за счет появившихся овощей. Огурцы и помидоры продавали в большом количестве на Мальцевском рынке, недалеко от казармы, они хорошо дополняли урезанные нормы питания. По сводкам Советского информбюро после временного затишья на западных фронтах немцы начали активные наступательные операции. Это было под Харьковом, Воронежем, на Дону. Части фашистских войск вышли к Волге и заняли Северный Кавказ.

В начале сентября 1942 года просочилась информация – дивизион подводных лодок типа С готовится к выполнению какого-то специального задания и в полном составе поставлен в док. Ремонт ведется рабочими в две смены. У Владимира Байдаминова я узнал (он получил информацию от Н. И. Цирульникова, служившего в штабе флота), что дивизи-он готовится к переходу на Северный флот через Тихий и Атлантический океаны. В пятницу 3 октября стало известно, что помощник командира С-54 Володя Симонов в поход идти не может из-за болезни позвоночника. Командование приняло решение его заменить. Я по-просил А. И. Кузьмина рекомендовать мою кандидатуру командиру С-54. Решение проситься в поход принял в один вечер. Не было личных мотивов, удерживающих меня на Востоке – ни жены, ни детей, ни сердечных привязанностей. Квартиры и той не имел. В субботу около 16 часов А. И. Кузьмин сообщил, что я назначен помощником командира С-54. Он приказал сегодня же сдать дела и завтра, не позднее 8 часов, явиться к новому месту службы.

Сдавать было нечего кроме пистолета «ТТ», противогаза и десятка бумаг, которые я вручил Н. И. Федорову. Получил аттестаты, отвез 2 штатских костюма Н. Симонову на Посьетскую улицу. Утром попрощался с В. Байдаминовым и отправился на пирс, где базировался дивизион. Лодки проводили последние приготовления к походу. Доложил командиру о прибытии. До выхода в море оставалось 2 часа. Принимать дела, как положено, в столь короткий срок было бессмысленно, поэтому посчитал достаточным сообщение Володи Симонова: «Все в порядке».

Доложили командиру: «Дела и обязанности помощника командира С-54 старший лейтенант Симонов сдал!»; «Дела и обязанности помощника командира С-54 старший лейтенант Васильев принял!»

5 октября 1942 года в 9 часов 55 минут отдал команду: «По местам стоять, со швартовов сниматься!»

Я встал на место старпома на левом борту мостика С-54.Переход на северный флот. С началом Великой Отечественной войны Тихоокеанский флот стал своего рода резервом для пополнения воюющих флотов и сухопутных фронтов. Тысячи офицеров, старшин и матросов направлялись с Дальнего Востока на корабли Балтийского, Черноморского и Северного флотов, в части береговой и железнодорожной артиллерии. Летом 1941 года в составе Тихоокеанского флота находилось 85 подводных лодок различных типов, а на Северном флоте их было всего 15.

В июле 1942 года фашисты разгромили конвой PQ-17, доставлявший грузы в северные порты страны из США, Канады и Великобритании. Груз конвоя включал: 297 самолетов, 594 танка, 4246 грузовиков, авиационный бензин и другие материалы массой в 156 492 тонны. Стоимость груза составляла около 700 миллионов долларов в ценах 1942 года. Из 36 транспортов до порта назначения дошли только 11. Советский Союз недополучил огромное количество техники и вооружения, которых могло хватить для обеспечения армии численностью 55 000 человек. Срочно требовалось укрепить Северный флот силами, способными обеспечить противолодочную и противокорабельную оборону союзных конвоев. Времени для проводки под-водных лодок Северным морским путем не оставалось. Средств обеспечения (ледоколов)не было – все дальневосточные ледоколы ушли в составе ЭОН-18 на север и в зиму 1942–1943 годов находились в западном секторе Арктики. Необходимость срочного усиления Северного флота и тяжелые ледовые условия на Северном морском пути определили маршрут перехода отряда подводных лодок через Тихий океан, Панамский канал и Атлантику.

Нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов

4 сентября 1942 года Государственный комитет обороны принял постановление № ГКО-2238сс «Об усилении Северного флота за счет перевода 6 подводных лодок с Тихого океана через Панамский канал».

Нарком Военно-морского флота адмирал Н. Г. Кузнецов издал приказ по Главному морскому штабу № 00318 от 9 сентября 1942 года:

«1. Подводным лодкам – С-51, С-54, С-55, С-56, Л-15 и Л-16 произвести скрытный переход из своих баз в главную базу Северного флота г. Полярный через Панамский канал

с готовностью выхода:

– для подводных лодок типа Л («Ленинцы») из Петропавловска-Камчатского к 25 сентября;

– для подводных лодок типа С (средние) из Владивостока к 5 октября 1942 года.

2. Пополнение запасов и необходимый ремонт производить в портах: Петропавловск-Камчатский, Датч-Харбор, Сан-Франциско, Панама (Коко-Соло), Галифакс, Рейкьявик.

3. До Петропавловска-Камчатского под-водные лодки подчиняются Военному совету Тихоокеанского флота, с момента выхода из Петропавловска и на переходе до Англии и Исландии переходят в непосредственное подчинение народному комиссару Военно-морского флота. На переходе из Англии и Исландии в Полярный подчиняются Военному совету Северного флота».

Для перевода на Северный флот назначили новые подводные лодки типа С, собранные во Владивостоке в 1941–1942 годах из отсеков, привезенных по железной дороге из европейской части страны. Также подводные лодки типа Л, принятые в состав флота в 1938 году.

Маршрут следования субмарин был разбит на 6 участков:

Владивосток–Петропавловск-Камчатский.

Петропавловск-Камчатский –Датч-Харбор (ВМБ США).

Датч-Харбор –Панама.

Панама–Галифакс (Канада).

Галифакс–Англия и Исландия.

Англия и Исландия–Полярный.

До Исландии лодки должны следовать в обстановке глубокой секретности группами по 2 единицы, а дальше каждой субмарине предназначалось идти самостоятельно до Полярного. Совершать переход подводные лодки вынуждены были в надводном положении, погружаясь только в случаях явной опасности для уклонения от противника. Оружие разрешалось применять только при нападении на лодку и невозможности уклониться маневром.

На время перехода лодки объединили в 3 тактические группы:

– первая группа: подводные лодки Л-15, командир капитан-лейтенант В. И. Комаров, и Л-16, командир капитан-лейтенант Д. Ф. Гусаров. Старший группы командир Л-16 капитан-лейтенант Д. Ф. Гусаров;

– вторая группа: С-54, командир капитан-лейтенант Д. К. Братишко, и С-55, командир капитан-лейтенант Л. М. Сушкин. Старший группы командир С-55 капитан-лейтенант Л. М. Сушкин;

– третья группа: С-51, командир капитан-лейтенант И. Ф. Кучеренко, и С-56, командир капитан-лейтенант Г. И. Щедрин.

ПЕРЕХОД НА СЕВЕРНЫЙ ФЛОТ

Старшим на переходе был назначен командир 3 дивизиона 1 БПЛ Тихоокеанского флота, Герой Советского Союза, капитан 1 ранга А. В. Трипольский. 10 сен-тября командиров подводных лодок Л-15 и Л-16 капитан-лейтенантов Д. Ф. Гусарова и В. И. Комарова вызвал командир Петропавловской военно-морской базы капитан 1 ранга Д. Г. Пономарев и поставил задачу разработать подробный план перехода лодок из Петропавловска-Камчатского в Полярный при генеральной скорости движения 8 узлов. До них довели приказ наркома Военно-морского флота только в части, касающейся подводных лодок типа Л. По расчетам переход должен был занять около 122 суток.

Наркомат Военно-морского флота согласовал с американским военно-морским командованием план организации обеспечения перехода советских подводных лодок при следовании в водах США:

«1. Подлодки до Датч-Харбора следуют самостоятельно, не выходя на связь с американскими радиостанциями. В 45 милях от Датч-Харбора (широта 54°45 N, долгота 167°00 W) их встретят американские корабли для ввода в Датч-Харбор. В случае, если лодки запоздают с подходом в назначенную точку, то пройдя меридиан 175° западной долготы (т. е. за сутки до подхода к точке встречи), они сообщат об этом по радио на английском языке, не указывая своего места нахождения и принадлежности к советскому флоту.

Опознавание на переходе до Датч-Харбора должно осуществляться по системе, принятой на Северном флоте между советскими и английскими кораблями, а при дальнейшем следовании вдоль американскогопобережья по американской системе. Для гарантии безопасности на случай встречи с военными кораблями США в Датч-Харборе на головную лодку каждой пары будут назначены по одному американскому офицеру связи.

На переходе подводные лодки могут держать связь с любой ближайшей береговой американской радиостанцией, которая будет передавать их телеграммы военно-морскому атташе СССР в Вашингтоне. Подобная связь предусмотрена только на крайний случай. В нормальных условиях плавания она запрещена».

Военный совет Тихоокеанского флота установил дату выхода лодкам Л-15 и Л-16 на 25 сентября 1942 года, а приказ наркома ВМФ был объявлен командирам и комиссарам субмарин 12 сентября.

Выход «эсок» из Владивостока назначили – первой паре С-55 и С-54 на 5 октября, второй паре С-56 и С-51 на 7 октября. Командирам последней пары лодок приказ наркома зачитали 17 сентября.

Подготовка к переходу проводилась скрытно. Экипажам лодок объявили о конечной цели похода только в день выхода в море. В своем отчете командир Л-15 капитан 3 ранга В. Комаров писал, что только в Датч-Харборе при общении с американским солдатом польского происхождения случайно узнал, что за «Ленинцами» на Север через Америку следует отряд «эсок». Во время подготовки Л-15 и Л-16 осмотрели в плавающем доке Петропавловской судоверфи, проверили и отремонтировали забортные устройства и арматуру, находящиеся ниже ватерлинии. Провели 17-дневный навигационный ремонт у плавбазы «Саратов». Торпеды снарядили взрывателями и приготовили к боевому применению.

Командир С-56 Григорий Иванович Щедрин в своей книге «На борту С-56», вспоминает: «ПЛ С-56 завершила гарантийный ремонт и докование в заводе

№ 202, там же провели предупредительные ремонты, а затем докование С-51, С-54 и С-55.

24 сентября 1942 г. на Военном совете ТОФ состоялся инструктаж командиров лодок. К сожалению, Гидрографический отдел штаба флота плохо обеспечил „эски” картами и лоциями. Впоследствии все штурманы подлодок отмечали, на переход они имели лишь по генеральной карте Берингова моря весьма мелкого масштаба и лоции издания 1910 г., а также кальки с американской карты подходов к Датч-Харбору. Такое плавание наши подводники в шутку называли плаванием „по газете”. В течение похода штурмана получали необходимые карты и лоции от американцев и англичан. 25 сентября 1942 г. через аппарат военно-морского «На борту С-56».атташе СССР морскому министру США было передано сообщение о выходе из Петропавловска-Камчатского первой группы лодок типа Л. Накануне похода, вечером 24 сентября, в Петропавловске командир 3 отдельного дивизиона подлодок капитан 2 ранга Киселев дал прощальный ужин для командиров и комиссаров „Ленинцев”. На вечере было командование Камчатской военно-морской базы. В 8.00 следующего дня на уходящие лодки прибыли командир базы капитан 2 ранга Д. Понамарев и комиссар базы полковой комиссар П. Смирнов. Они вручили командирам Л-15 Д. Гусарову и Л-16 В. Комарову шифровки командующего ТОФ с приказом о перебазировании на Северный флот. Через два часа лодки снялись с якорей и вышли из бухты Тарья. На всех кораблях, базировавшихся в бухте, на верхних палубах построили личный состав для проводов. Катер командования проводил „Ленинцев” до самой Авачинской губы. Перед выходом в море командиры лодок получили по семь тысяч американских долларов для расчетов в иностранных портах».

Окончательная подготовка лодок типа Л к межфлотскому переходу заняла две не-дели. Столько же находился в должности командир Л-15 В. И. Комаров. Он провел в море с новым экипажем всего четверо суток. Этого времени явно недостаточно, чтобы досконально проверить материальную часть и познакомиться с личным составом, с которым предстояло совершить многомесячный переход. 9 сентября 1942 года капитан-лейтенант В. И. Комаров командовал подводной лодкой Л-12, неожиданно получил приказание командира 3 отдельного дивизиона подводных лодок капитана 2 ранга В. Киселева – до 18 часов этих же суток принять подводную лодку Л-15 у капитана 3 ранга В. Шонина, а свою лодку сдать ему. Причину столь спешной смены командиров не объяснили.

5 октября 1942 года в 9 часов 55 минут прозвучала команда: «По местам стоять, со швартовов сниматься!» Я встал на место старпома на левом борту мостика С-54.

Первая группа «эсок» – С-54 и С-55 – вышла из бухты Золотой Рог и встала на якоря в проливе Босфор Восточный. Экипажи в парадной форме построили на верхних палубах. Проводить подводников в дальний поход прибыли на катере командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Юмашев Иван Степанович, член Военного совета флота корпусной комиссар Захаров Семен Егорович и начальник штаба флота контр-адмирал В. Л. Богденко.

Командующий ТОФ

вице-адмирал

Юмашев Иван Степанович(Слева)

Командир С-54

капитан-лейтенант Братишко

Дмитрий Кондратьевич(Справа)

Комфлот И. С. Юмашев вышел из революционных матросов. Захаров С. Е. в прошлом был комсомольским работником, присланным в 1937 году из Москвы на Дальний Восток укреплять партийное руководство флотом. Командующий пожелал нам счастливого плавания, призвал высоко нести знамя Советского военно-морского флота и отбыл в штаб. На построении экипажам объявили цель похода. 16.00 лодки снялись с якорей и в строю кильватера вышли в Петропавловск-Камчатский по обычному маршруту – Татарский пролив, лиман реки Амур, Охотское море, Первый Курильский пролив. Для меня это была проторенная дорожка.

Подводной лодкой С-54 командовал капитан-лейтенант Дмитрий Кондратьевич Бра-тишко, прибывший в Военно-морской флот из торгового флота. Большинство командиров, призванных на флот с гражданских судов, были старше его по возрасту. Они имели более низкие воинские звания, чем командиры кораблей, окончившие военно-морские училища. Мой предшественник старпом С-54 В. Симонов в коротком разговоре на пирсе перед выходом сообщил, что С-54 числилась одной из передовых в бригаде и на флоте, успешно выполняла задачи боевой подготовки.

С-54 – подводная лодка серии IX-бис заложена в Ленинграде 24 ноября 1936 года на заводе № 194 (им. Марти). Ее собрали во Владивостоке на заводе № 202 («Дальзавод») из секций, перевезенных по железной дороге на Дальний Восток, и спустили на воду 5 ноября 1938 года. Под командованием капитан-лейтенанта (затем капитана 3 ранга) Д. К. Братишко, принявшего корабль в ноябре 1940 года лодка вступила в строй 31 декабря 1940 года и 5 января 1941 года вошла в состав Тихоокеанского флота.

Офицерский состав С-54:

комиссар подводной лодки – старший политрук Виктор Николаевич Шаповалов; штурман (командир БЧ-1) – выпускник Тихоокеанского военно-морского училища

лейтенант Костя Тихонов; минер (командир БЧ-3) – старший лейтенант Сергей Лопухов;

механик (командир БЧ-5) – инженер-капитан 3 ранга Виктор Порфирьевич Варламов; командир электромоторной группы – лейтенант Донат Негашев; фельдшер-лейтенант медицинской службы Николай Зотович Тарасов.

Из штаба дивизиона на лодке в поход вышел дивизионный механик инженер-капитан 3 ранга Михаил Леонтьевич Очертин. Он имел награду – медаль «Двадцать лет РККА» за участие в Гражданской войне. Дивизионом переходящих подводных лодок с Тихоокеанского на Северный флот командовал прибывший с Балтики участник финской войны, Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Трипольский Александр Владимирович. Он вместе с дивизионным штурманом старшим лейтенантом Виктором Федоровичем Паластровым шел на С-51.

Совершать беспрецедентный, трудный для советских лодок, трансокеанский 18 700-мильный переход в военное время через 3 великих океана и 9 морей нам пришлось не по классической схеме – днем под водой, ночью в надводном положении, а в надводном крейсерском положении. На трех «эсках» – С-54, С-55 и С-56 – были до предела изношены аккумуляторные батареи, на них лодки могли двигаться под водой не более 5–6 часов.

Герой Советского Союза, капитан 1 ранга

Трипольский Александр Владимирович

Герой Советского Союза,

капитан 1 ранга

А. В. Трипольский(Слева)

Дивизионный штурман

В. Ф. Паластров(По центру)

Помощник командира С-54

старший лейтенант

Г. К. Васильев. 1942 г.(Справа)

При плавании с изношенными аккумуляторами в подводном положении повышалась температура электролита, это увеличивало газообразование и опасность взрыва водорода. Аккумуляторные заводы страны, эвакуированные из прифронтовой зоны, продукции еще не давали, на флоте запасных батарей не оказалось. Субмарины, лишенные главного преимущества подводных лодок – скрытности, были уязвимы, представляли легкую цель для воздушного, надводного и подводного противника.

В залив Де-Кастри мы вошли 8 октября. Встали на якоря. Передохнули после штормового перехода и приняли на борт лоцмана для прохода через Татарский пролив.

С 1905 года южная часть острова Сахалин была захвачена японцами и залив Лаперуза находился под их контролем.

Утром 9 октября 1942 года снялись с якоря, вышли в Охотское море. В Петропавловск прибыли 12 октября. Лодки стояли на якорях в Авачинской бухте. Пополнили запасы топлива и продовольствия. Командир отпустил меня на береговую базу получить новое обмундирование, ввиду быстрого назначения на новую лодку не имел времени сделать это во Владивостоке. Бербаза размещалась в бухте Тарья, командовал ею по-преж-нему майор Вадим Чистик. Он отдал необходимые распоряжения подчиненным, и меня в течение трех часов одели, обули, подогнали и погладили обмундирование. Здесь я узнал, что неделю назад, 25 сентября, из Петропавловска-Камчатского на Северный флот вышли 2 подводные лодки типа «Ленинец», Л-15 (командир – капитан-лейтенант Василий Комаров) и Л-16 (командир – капитан-лейтенант Михаил Гусаров). После возвращения на лодку заступил на якорную вахту и сделал снимки бухты и города Петропавловска, которые храню до сих пор.

Повидаться с друзьями не удалось. Лодки стояли в точках рассредоточения далеко друг от друга. 14 октября в Авачинскую губу прибыла вторая группа лодок – С-51 и С-56 – под командованием командира 3 дивизиона ДПЛ 1 бригады подводных лодок Тихоокеанского флота капитана 1 ранга А. В. Трипольского.

Подводная лодка С-54. Фото Г. К. Васильева

Погрузка торпед. Фото Г.К.Васильева

На С-54 служил и участвовал в переходе матрос Анатолий Георгиевич Стребыкин. Из экипажа нашей лодки ему одному посчастливилось уцелеть во время боевых действий на Северном флоте. Анатолия в марте 1944 года отпустили в краткосрочный отпуск в подмосковный город Дмитров перед последним незапланированным боевым походом С-54, из которого лодка не вернулась.

О начале перехода он вспоминал:

«Утром 5 октября 1942 г. первая пара подводных лодок С-54 и С-55 вышла из Владивостока в Японское море. Провожать моряков в поход прибыли члены Военного совета Тихоокеанского флота во главе с командующим адмиралом Иваном Степановичем Юмашевым. Японское море встретило корабли неприветливо, сильно штормило. Когда тяжелые волны били в рубку, лодку нещадно трясло. Потоки воды заливали мостик. Через некоторое время он обледенел. Особенно тяжело было подводникам, стоявшим на верхней вахте. Люди промокали насквозь, приходилось часто сменяться. Из-за шторма команде пришлось трудиться трое суток в непрерывной качке. Полегчало только после входа в Татарский пролив, разделяющий материк и остров Сахалин. Южная часть Сахалина с 1905 г. находилась в руках японцев. Там размещались их военные базы. Чтобы быть незамеченными с воздуха и острова, лодкам пришлось идти под водой. Всплыли после прохождения занятой японцами части Сахалина. Не останавливаясь в морском городе Николаевске-на-Амуре, 8 октября подводная лодка С-54 бросила якорь в заливе Де-Кастри. Здесь стояла прекрасная погода дальневосточной осени. Море слегка покачивало корабли.

После длительного пребывания в подводной лодке моряки никак не могли надышаться чистым свежим воздухом. На следующий день, 9 октября, С-54 снялась с якоря и вышла в Охотское море. Оно было неспокойно. С интервалом в несколько минут лодку то поднимало, то медленно опускало. Такие „качели” в течение трех суток вымотали команду до того, что понадобились презираемые моряками бумажные кулечки. Наконец лодка вошла в Первый Курильский пролив, разделяющий Камчатку и Курильские острова. На Курилах находились японские военные базы.

^{Матрос А. Г. Стребыкин}

Снова пришлось идти под водой. После нескольких часов хода вдоль побережья Камчатки через узкий проход Авачинской бухты 13 октября 1942 г. подводная лодка С-54 подошла к плавучей базе Тихоокеанского флота недалеко от города Петропавловск-Камчатский. На плавбазе мы узнали, что двадцать суток тому назад отсюда ушли в неизвестном направлении лодки Л-15 и Л-16, предположи-тельно, на Север. 16 октября первая группа лодок типа С – С-54 и С-55 –вышла из Петропавловска-Камчатского курсом на Алеутские острова».

С-54 на переходе в Датч-Харбор.

Октябрь 1942 г. Фото Г. К. Васильева

Следующий пункт нашего захода –военно-морская база США Датч-Харбор на Аляске. В нее мы прибыли 20 октября 1942 года. Погода на переходе была свежей, ветер и волна попутными. Лодка сильно зарывалась носом, а догонявшая с кормы волна катилась по широкой палубе, как по хорошей дороге, время от времени достигая мостика. За четверо суток плавания мне удалось сделать несколько фотоснимков. База ВМС США Датч-Харбор располагалась в уютной бухте. Здесь сохранилась православная церковь, построенная русскими христианами со времени освоения ими Аляски и близлежащих островов. После бездарной продажи в 1867 году Россией этой территории Соединенным Штатам Америки мало что изменилось. Православная церковь и некоторые дома сохранились. На берегу мы увидели необычные постройки полуцилиндрической формы из гофрированного оцинкованного железа. Часть их использовалась под склады, часть под жилье для американских моряков. Для каждого офицера предназначалась отдельная комната со столиком, мягкими креслами, кроватью и радиоприемником. Жилые помещения были отделаны деревом.

Командир С-55 Лев Михайлович Сушкин (в центре), справа Г. К. Васильев. 1943г

23 

октября в Датч-Харбор прибыла вторая группа лодок – С-51 и С-56 – под командованием капитана 1 ранга А. В. Трипольского. Началось наше первое знакомство с реальным капитализмом. Знаний английского языка, полученных в Военно-морском училище, вполне хватало, чтобы понимать американцев без переводчика. Первые контакты были довольно напряженными. Американские офицеры, явно скучавшие в этом глухом месте, искали возможности познакомиться с новыми людьми. Встречали нас доброжелательно и приветливо. Приглашали в гости, предлагали пиво из металлических банок, показывали фотографии жен и детей. Нашими секретами они не интересовались, в агенты не вербовали. Образ агрессивного капиталиста, созданный советской пропагандой, не соответствовал действительности и реальным людям, встреченным нами. Меры предосторожности при общении с американцами, о которых предупреждали комиссары, оказались излишними. На складах американской базы советским лодкам предоставили возможность получить все, что там имелось, без ограничений ассортимента и количества. Мы пополнили запасы продовольствия невиданными доселе американскими свежими продуктами и разнообразными консервами. На лодках отменили режим строгой экономии продуктов. Изголодавшиеся матросы и старшины ели пышные булочки по несколько штук, яйца по десятку в день. Завтраки, обеды и ужины стали обильными и разнообразными. Среди командиров, комиссаров и старпомов лодок дивизиона не было ни одного моего знакомого по прежней службе. Подводной лодкой С-51 командовал капитан 3 ранга Иван Фомич Кучеренко, старпом – лейтенант Владимир Павлович Гладков, не-давно призванный из торгового флота. Командир С-55 – капитан 3 ранга Лев Михайлович Сушкин, старпом – старший лейтенант Янгель Иоффе, на этой лодке в походе шел дивизионный минер старший лейтенант В. И. Спицын.

Подводной лодкой С-56 командовал капитан-лейтенант Григорий Иванович Щедрин, старпом – старший лейтенант Юдович, с ними шел дивизионный связист Л. В. Бондарюк. Стоянка в Датч-Харборе планировалась на одни сутки, но прошло более пяти, а лодки в море не выходили. Командиры нервничали. Позже нам сообщили на переходе из Датч-Харбора в Сан-Франциско погибла Л-16. Ее торпедировала неизвестная подводная лодка. Вахта шедшей позади нее Л-15 наблюдала взрыв в районе мостика, лодка разломилась на две части и исчезла под водой. Весь экипаж погиб.

О трагических событиях 11 октября 1942 года есть докладная записка командира Л-15 капитан-лейтенанта Комарова: «Погода стояла хорошая, видимость полная, море один балл. Лодки шли в надводном положении строем кильватера с дистанцией трех кабельтов, скоростью 8 узлов. Л-16 была головной. В 11 час. 15 мин. (22 час. 15 мин. московское время) в точке Ш=45°41' N, Д=138°56' W Л-16 была торпедирована и утоплена со всем личным составом… По ней было выпущено две торпеды, предпола-гаю, торпеды попали в кормовые отсеки, ибо лодка погрузилась с дифферентом на корму 45° и затонула через 25–30 секунд. Принял решение уклониться – оторваться от Л-16 ходом 15 узлов. Отходя противолодочным зигзагом, …в 11 час. 15 мин. – 11 час. 17 мин. на расстоянии 7–8 кабельтов от точки гибели Л-16 за масляным пятном обнаружили два перископа, по которым открыли огонь из 45-мм орудия. Выпустили 5 снарядов. Неизвестная лодка погрузилась. Прекратили огонь… Через одну минуту после того, как затонула Л-16, слышал два глухих подводных взрыва. Считаю, взорвались аккумуляторные батареи».

Командир С-56 капитан-лейтенант Щедрин Григорий Иванович

Командир Л-15 В. И. Комаров

Позже, общаясь с экипажем Л-15, мы узнали подробности этих трагических событий. Со слов очевидцев в 11 час. 14 мин. раздался страшный взрыв, от которого содрогнулся корпус подводной лодки. Коман-дир Л-15 капитан-лейтенант В. И. Комаров находился внутри лодки в центральном посту. Наверху на мостике      несли      вахту      вахтенный      офицер      лейтенант И. Жуйко и вахтенный сигнальщик старший матрос Смольников. Кроме них на барбете кормового орудия был старший военфельдшер Н. П. Комашко. Буквально «взлетев» на мостик, В. И. Комаров увидел впереди по курсу в дистанции 3 кабельтова Л-16, которая с дифферентом 40–50° на корму погружалась в океан.

Командир Л-16 капитан-лейтенант Д. Ф. Гусаров с экипажем

Над корпусом лодки навис опускающийся черный столб воды с соляром и фрагментами легкого корпуса. Это произошло в точке с координатами Ш=45°41' сев. Д=138°56' зап. на глубине океана 4888 м. Стремительное развитие событий застало врасплох вахтенного офицера Л-15, который до прибытия на мостик командира не подал никаких команд на уклонение от лодки противника. Жуйко доложил, что вместе с сигнальщиком видели в 10–15 м по носу Л-15 след двух торпед. Мгновенно оценив обстановку, В. И. Комаров отвернул вправо от генерального курса на 90° и дал полный ход.

Японская подводная лодка И-25

С обнаружением перископа атаковавшей подводной лодки объявил артиллерийскую тревогу и произвел 5 выстрелов в направлении перископа из 45-мм орудия. В период артогня подводная лодка Л-15 следовала противолодочным зигзагом.

Виновника гибели Л-16 долгое время не удавалось установить. Сейчас можно с большой степенью уверенности говорить, что это была японская субмарина И-25. Однако сомнения остаются.

Подводников, участвовавших в переходе, не покидало ощущение, что к трагедии Л-16 причастна американская подлодка. Только американцы знали маршрут нашего движения.

Книга М. Хасимото «Потопленные.

Японский подводный флот в войне

1941–1945 гг.». Москва, 1956 г.

В начале 1950-х годов в книге японского командира-подводника Мотицура Хасимото «Потопленные. Японский флот в войне 1941–1945 гг.», переведенной на русский язык в 1956 году среди многих военных эпизодов описан случай: «Японская подводная лодка И-25, возвращаясь на базу от американского побережья, обнаружила две „американские” подводные лодки и последней торпедой потопила одну из них».

Экипаж Л-16

Памятник морякам подводной лодки Л-16. Петропавловск-Камчатский, у Музея боевой славы Камчатской военной флотилии. Фото В. Д. Доценко

Время, место и обстоятельства гибели Л-16 совпадали с местом и временем атаки японской подлодки И-25. Вместе с другими моряками на Л-16 погиб Алеша Гусев, выпускник нашего курса, с которым я дружил.

В годы войны лодки кригсмарине совершали походы в Японию с различными грузами – оптикой, ртутью, деталями для радиолокационного оборудования и т. д. Обратно они вывозили каучук, вольфрам, молибден и материалы для промышленности фашистской Германии.

Памятник экипажу подводной лодки Л-16,

п. Рыбачий. Фото В. Д. Доценко.

После этого события и получения разведывательных данных о выходе из японского порта Хакодате в Тихий океан немецкой подлодки, американское командование решило отправить все 4 «эски» в Сан-Франциско в сопровождении эсминцев «Сэндс» и «Фокс». Ожидая их прихода, мы долго стояли в Датч-Харборе.

С потерей Л-16 командир дивизиона А. В. Трипольский стал требовать от экипажей предельной бдительности и внимательности при несении вахты в море. «Лучше десять раз погрузиться, приняв чайку за самолет, чем не погрузиться, приняв самолет за чайку», – часто повторял он. Простая истина – не увидишь врага первым, больше вообще ничего не увидишь – была самым убедительным аргументом.

Переход к Панамскому каналу лишний раз подтвердил справедливость требований комдива А. В. Трипольского. 18 ноября подводную лодку Г. И. Щедрина С-56 у Южной Калифорнии атаковала неизвестная подводная лодка. Торпеды прошли в 50 метрах за кормой. Анализируя, кто атаковал С-56, в статье «Через моря и океаны» адмирал П. Саватеев пишет:

«Из Сан-Франциско с полным боекомплектом вышла в море американская подводная лодка „Кэтфиш”, которая следовала примерно тем же маршрутом в Коко-Соло, где пополнила запасы и приняла шесть торпед. Возникает вопрос: по каким целям они были применены? Американская лодка направилась в море за двое суток до выхода советских подводных лодок С-51 и С-56 из Датч-Харбора».

В районе коста-риканского острова Кокос С-56 в очередной раз подверглась безуспешной атаке неизвестной подводной лодки. 28 октября 1942 года под конвоем четырех эсминцев лодки С-51, С-54, С-55 и С-56 в строю кильватера покинули Датч-Харбор и без осложнений дошли до западного побережья США. Это самый длительный этап эскортирования советских лодок кораблями военно-морских сил США. Он длился 8 суток –

с 

28 октября по 5 ноября.

Матрос С-54 Анатолий Стребыкин об этом этапе похода вспоминал:

«15 октября подводные лодки С-54 и С-55 вышли из Авачинской бухты в Берингово море. После выхода в море командир С-54 капитан-лейтенант Д. К. Братишко объявил личному составу цель и маршрут перехода. Это сообщение команда встретила с неописуемым энтузиазмом. Командир также предупредил команду о значительных трудностях, ожидающих в тропиках и Северной Атлантике. Он сказал, что из-за каждого облачка можно ждать бомбу на палубу, из-за каждой волны – торпеду в борт.

Накануне нашего выхода разведслужбы донесли, что из порта Хакодате в неизвестном направлении ушла немецкая подводная лодка. Через трое суток плавания С-54 пересекла границу Советского Союза и вышла в нейтральные воды. Вот и 180-й меридиан, на котором происходит смена полушарий – Восточного на Западное. Два дня было одно и то же число – 18 октября 1942 г. Команде подводной лодки была поставлена задача: „В свободное от вахты время изучать английский язык с помощью принятого на корабль переводчика Юрия Нуждина и лейтенанта Доната Негашева”. Теперь экипажу осталось только найти свободное время. Вахты, работа на технике, ежедневные тренировки отнимали у личного состава часы сна. Огромные потоки воды, бросавшие лодку с борта на борт, изнуряли команду. На физическое состояние влияла пасмурная осенняя погода. Шел постоянный холодный дождь, с севера дул арктический ветер. Давала о себе знать усталость, хотелось отогреться. На занятиях по изучению английского языка моряков клонило в сон.

Через пять суток плавания увидели землю. Из воды поднимались серые скалы, напоминающие недавно покинутые родные камчатские берега. Это были Алеутские острова, владения США. Подводные лодки С-54 и С-55 были встречены американским эсминцем и под его эскортом вошли в небольшую бухту, окруженную невысокими сопками, – военную базу Датч-Харбор на острове Уналашка, в 3500 милях от Владивостока.

Военная обстановка диктовала необходимость соблюдения мер безопасности. Боевые опе-рации немецких подводных лодок распространя-лись на прибрежные районы Америки, между Бостоном и Нью-Йорком, недалеко от Джонсонвилла; на Майами, Гавану, Нью-Орлеан, Корпуса-Кристи, близ Баранкиллы, Маракайбо, порт Слейи, Барбадос и Гваделупу. Их торпеды поражали торговые суда США на коммуникациях от Нантакета до Гатерраса, от Флориды до Виндвордских островов. Артиллерийским огнем немецкие лодки сожгли и потопили более 500 американских судов, включая 140 танкеров, общим тоннажем 2,5 миллиона тонн. Американцы еще не оправились от атаки японских самолетов по Перл-Харбору и потери основных сил тихоокеанского флота.

Не успели наши подводники подать швартовые и сойти на причал, как к стоянке лодок началось паломничество. Американские моряки все время что-то жевали, лица у них были доброжелательные. Они много улыбались и дружески жестикулировали. Многие из них на-ходились в замешательстве. Посыпались вопросы: „Откуда в СССР подводные лодки? Где икем они построены? Есть ли на них иностранные инструкторы? Правда ли, что экипажи укомплектованы только русскими моряками?”

Позже, когда мы устроили американцам экскурсии на советские подлодки, некоторые из них упорно искали на механизмах иностранные клейма. На С-54 прибыл помощник военно-морского атташе СССР капитан 3 ранга Скрягин и передал привет команде от российского посла в США Литвинова. Он сообщил трагическую весть о гибели советской подлодки Л-16. Лодка была торпедирована в 820 милях северо-западнее Сан-Франциско субмариной, принадлежность которой не удалось установить. Трагическая реальность войны. Пятьдесят отличных моряков, готовых вступить в бой с врагом, погибли на переходе Датч-Харбор–Сан-Франциско. Вечная им память!

Команде С-54 разрешили сойти на берег, чтобы помыться в бане, расположенной в американских казармах. Американская баня отличалась от привычной русской. Стены облицованы сверкающей белизной кафельной плиткой. Мы увидели много интересных устройств регулировки нагрева воды – смесители. Американцы бесцеремонно заглядывали

В душевую, где мылись наши моряки. Особое восхищение у них вызвал хорошо сложенный парень с С-54 Виктор Бурлаченко. Они вошли в душевую и начали трогать его мускулистую спину. Виктору это не понравилось. Он попросил переводчика Юру Нуждина сказать, что их присутствие его смущает. Американцы быстро ушли, но еще долго стояли толпой около бани, улыбались и кричали «good!» Они наперебой предлагали нашим матросам сигареты и плоские бутылки виски. После бани нам разрешили прогулку по американским магазинам. На полученные доллары покупали сигареты и американские ножи.

В связи с гибелью Л-16 американцы решили сопровождать наши лодки эсминцами до Сан-Франциско. Пополнив запасы топлива и продуктов, подводные лодки С-54 и С-55 вышли в Тихий океан. Шли ночью с выключенными огнями, на воде вокруг корабля светился только фосфоресцирующий ореол. Вблизи Сан-Франциско Тихий океан оправдывал свое название. Лодка шла очень спокойно, не было ни ветра, ни волн. С каждым днем становилось теплее и теплее. Нам казалось, что это не ноябрь, а лето. Экипаж переодели в летнее обмундирование. Командиры, получившие в мирное время опыт плавания в торговом флоте, за-беспокоились, ведь наша матросская летняя форма не подходила для плавания в тропиках».

Пройдя Golden Gate – мост Золотые Ворота, повернули на север, оставив Сан-Фран-циско за кормой.

5 ноября 1942 года пересекли залив Сан-Пабло и в его северо-восточном углу при-швартовались к стенке судостроительного завода «Mare Island», рядом с городком Вальехо (Vallejo).

Для связи с заводом к нам приставили русского эмигранта по фамилии Пивоваров. Лейтенанта флота США Орлова назначили для связи с военными властями. Из советской миссии в Вашингтоне прибыл капитан 3 ранга Шергин, через него мы решали вопросы снабжения.

Нам предстояло силами экипажей устранить возникшие на переходе неисправности механизмов. Команды более месяца жили на лодках. Нужно было дать время морякам привести себя в порядок и хотя бы немного отдохнуть.

Бросалась в глаза значительная разница уровня механизации работ на наших и американских заводах. Ничего здесь не делалось вручную, даже мелкие грузы посильные одному-двум рабочим перемещались кранами, автопогрузчиками и автомобилями. Отношение рабочих завода к нам было доброжелательным. Нашелся только один бывший белогвардеец, который заявил, что он расстреливал «красных» во Владивостоке. Местные американские евреи быстро нашли и установили контакты с евреями наших экипажей: Юдовичем, Иоффе и Ицковичем (разведчиком, назначенным в экипаж С-51 во Владивостоке). Они их опекали, куда-то возили, развлекали, дарили подарки, проявляли заботу и внимание.

Пивоваров организовал для экипажей экскурсию – провез нас по восточному берегу залива до города Окленд, затем по мосту в Сан-Франциско, показал достопримечательности города. Проехав вдоль западного берега, возвратились на лодку. К сожалению, никто из нас не был подготовлен к встречам и разговорам с американцами. В ответ на знаки внимания, угощения и сувениры мы могли предложить лишь отсыревшие и заплесневевшие папиросы «Беломорканал», которые американцы, пытаясь прикурить, как правило, поджигали со стороны мундштука. Что такое папиросы и как с ними обращаться, они не знали, курили сигареты, преимущественно «Lucky Strike».

Папиросы «Беломорканал» выпускали с 1932 года на фабрике имени Урицкого в Ленинграде. Названы в честь Беломоро-Балтийского канала. Автор табачной смеси технолог В. И. Иониди, автор рисунка на пачке художник А. Тараканов. Эти папиросы были популярны в СССР из-за низкой цены. Дешевле и крепче них были только папиросы «Север». Каждая папироса «Беломорканал» содержала 1,5–1,7 мг никотина и 27–32 мг смолы. В простой картонной пачке «Беломорканал» было 25 папирос 5-го класса.

Во время стоянки мы отпраздновали 25-ю годовщину Октябрьской революции. Утром построили экипажи на палубах лодок, произвели торжественный подъем флага. Командир дивизиона А. В. Трипольский поздравил подводников с праздником. На заводе день был рабочим. Вечером американские моряки пригласили нас в клуб. На встрече мы о многом говорили, пили мало. В заключение нам показали стриптиз – раздетые девицы, виляя задом, фривольно прохаживались между столиками. Подвыпившие работяги пы-тались похлопать их по мягкому месту, те, кому это удавалось, получали в ответ затрещину. Мы не привыкли к таким развлечениям и чувствовали себя «не в своей тарелке».

Во время стоянки в Сан-Франциско стало известно, что комиссар Л-15 «заболел радикулитом», – очевидно, испугался трудностей опасного похода, стал симулировать и проситься домой. Его списали с лодки и с первой оказией отправили в Советский Союз. Во Владивостоке исключили из партии за трусость.

Перед праздниками командир С-54 выплатил экипажу часть причитающегося денежного довольствия в валюте. На полученные доллары я купил наручные часы швейцарского производства, теплые туфли, американские сигареты «Lucky Strike» и миниатюрный фонарик в виде авторучки. О таких часах в нашей стране можно было только мечтать. Противоударные и герметичные, светящийся циферблат и стрелки позволяли видеть время в темноте, это удобно при несении вахты. Часы прослужили мне верно 30 лет, были со мной во всех походах. Не ношу их теперь лишь потому, что вышли из моды. В обувном магазине мне примеряли туфли, просвечивая ногу рентгеном. Так американские продавцы убеждались, что обувь комфортна и не давит на какую-нибудь косточку. Возил их с собой почти 4 года, ни разу не надел. Продал на Литовском рынке в 1946 году, когда не хватало денег на продукты.

Офицеры С-54 с американскими моряками. Второй справа

старший лейтенант Г. К. Васильев. Сан-Франциско. Ноябрь 1942 г.

Наши подводники покупали зарубежные товары, подарки родственникам и близким. Мы надеялись жить долго, надеялись на это без больших к тому оснований. Местные газеты сообщали о непрерывных тяжелых боях в Сталинграде и на Северном Кавказе. Что будет дальше? Что нас ждет? Вопрос оставался открытым.

В Сан-Франциско из-за обостренных отношений с командой старпома С-55 Владимира Гладкова перевели на С-56, а старпома С-56 Якова Иоффе на С-55 – поменяли местами.

Из воспоминаний матроса Анатолия Стребыкина:

«5 ноября 1942 г. подводные лодки на полном ходу вошли в главный порт западного побережья США – Сан-Франциско, штат Калифорния. Мирный, сверкающий многочисленными электрическими огнями город казался современным раем. Было ощущение, что команда подводной лодки попала в какой-то совсем иной мир. В море большое движение. Много красивых белых пассажирских пароходов, на которых играют оркестры, танцуют люди. Огромные небоскребы, поражающие воображение фантастическими размерами и красотой, высятся на холмистых берегах. Фуникулеры для перевозки пассажиров установлены повсеместно, так как горная местность имела крутые подъемы и спуски. По проезжей части несется непрерывный поток автомобилей разнообразных марок. Пешеходов на улицах почти нет, все в машинах или фуникулерах. Дома выглядят празднично. Везде очень чисто, много цветов. В магазинах изобилие продуктов и товаров. Красивые рестораны с утренним уловом морепродуктов, яркой рекламой и музыкой заманивали посетителей. Ничто здесь не говорило о том, что где-то идет война, гибнут люди. Что в 820 милях от города океанская пучина навсегда поглотила пять десятков русских ребят. Вошедщие в порт советские подводные лодки привлекли внимание людей на пароходах и на берегу. Увидев красный флаг, американцы приветливо махали руками. Подводные лодки отшвартовались у стенки судостроительного завода в пригороде Сан-Франциско – Вальехо. Здесь предполагалось провести небольшой ремонт, проверить и подготовить к дальнейшему плаванию механизмы. Командование отвело на это всего пять суток. Двадцатипятилетие Октябрьской революции мы здесь отмечали так же, как на Родине, с большим подъемом. Вычистили и подкрасили лодки, надели парадную форму. Утром 7 ноября экипажи построились на палубах лодок для торжественного подъема флага. Люди на берегу наблюдали эту церемонию с большим почтением. При-шедшие сняли головные уборы. Дружное „Ура!!!” советских моряков было встречено продолжительными аплодисментами. Во второй половине дня моряков пригласили на прием в советское консульство. Там праздник проводился по заведенной на Родине традиции. Прозвучал доклад, посвященный положению на фронтах.

Город Сан-Франциско. 1940-е гг.

По окончании торжественной части подводники дали для работников консульства концерт художественной самодеятельности. 8 ноября экипажи лодок пригласили в Дом собраний Сан-Франциско на встречу с русскими эмигрантами. Зал был переполнен. Большинство присутствующих – пожилые люди. Рассказ командира подводной лодки С-55 Сушкина о ходе военных дей-ствий на Родине слушали с большим вниманием и в полной тишине. При перечислении родных мест у пришедших выступали слезы на глазах. После доклада хор моряков исполнил Государственный гимн СССР. Весь зал встал. У некоторых стариков покраснели лица, сильно дрожали руки. Слова гимна вызывали у них неприятные эмоции, но после исполнения они долго аплодировали матросам. Потом был концерт матросской художествен-ной самодеятельности, который затянулся допоздна. Аудитория просила повторять русские и советские песни по несколько раз, долго не отпуская матросов со сцены. После концерта к командиру подводной лодки С-54 Дмитрию Кондратьевичу Братишко обратилась старенькая американка: „Сделайте мне, пожалуйста, одолжение, разрешите своим матросам посетить мой дом. Хочется побыть с русскими людьми в последние дни своей жизни. Я живу недалеко отсюда”.

Командир подозвал трех матросов: Жигалина, Кротова, Стребыкина, и попросил их проводить Марию Гавриловну, так звали американку, до дома. Мы вместе со старушкой пришли в небольшой, очень аккуратный дом. Она рассказала, что уехала из России до революции из-за нужды. Многие годы потратила на то, чтобы привыкнуть к чужой стране. Чтобы выжить, выполняла различные работы. Стирала белье, нянчила детей, работала кухаркой. За это время так и не научилась говорить и писать по-английски. А ее сын уже американец. Совсем не знает русского языка.

Маршрут перехода С-51, С-54, С-55 и С-56 через Тихий океан с 15 октября по 3 декабря 1942 г.

Когда в ходе разговора Мария Гавриловна, уроженка Курской губернии, узнала, что матрос Жигалин родом из Орловской области – разрыдалась: „Перед смертью Бог послал увидеть земляка и поговорить с ним”.

Подводную лодку С-54 посетил профессор Калифорнийского университета господин Кавун с просьбой к командирам направить к нему группу матросов. Он объяснил свою просьбу тем, что в Америке совсем ничего не знают о сегодняшней России. Американцы никак не ожидали, что русские окажут серьезное сопротивление немецким войскам после того, как фашисты оккупировали Францию. Матросы Морозов, Стребыкин и Чаговец поехали на окраину Сан-Франциско в дом профессора. Его жена при встрече с моряками разрыдалась. А когда Сергей Чаговец заговорил с ней на украинском языке, старушка схватилась за сердце и запричитала: „Дивись, диду. Это земляк наш. Скилькирокив не бачила че-ловека из ридного края, не помятаю”. Затем темпераментная украинка набросилась на мужа: „Ну что ты все топчешься, успокаиваешь меня! Завез меня на край света, теперь и помирать здесь придется. Спасибо этим ребятам. Они привезли привет с моей Родины, из России. Дай мне поплакать!”

Профессор побеседовал с каждым приглашенным русским подводником, а затем сказал: „Я хорошо знал дореволюционных моряков России. Вы не представляете, увидев вас, я отметил огромный скачок в развитии русского народа. Вы далеко ушли от тех, кого я знал когда-то. Во-первых, вы грамотные, во-вторых, можете свободно говорить со мной, до-революционным профессором, на разные темы от литературы до военных вопросов”.

После беседы профессор пригласил матросов в университет. За нами на автобусе приехали студенты и повезли в университетское общежитие. Там была очень теплая встреча. Несмотря на языковой барьер, беседа затянулась. Студенты нашли человека, знающего русский язык, и посыпались вопросы. Американцам хотелось знать, как живут в России, где Россия купила подводные лодки. Встреча закончилась обменом сувенирами. Матросы отдали все свои значки ГТО, ГПХО и ГСО, а студенты дарили на счастье фигурки собачек, кошечек и чертиков. Обследование подводных лодок выявило необходимость замены прогоревших деталей дизелей. Приглашенные американские рабочие выполнили работы по замене деталей квалифицированно, но, по мнению команды, уж очень медленно. Рабочие рассказали, что они заинтересованы в таких заказах и за счет ремонтных и других работ, связанных с войной, жизнь в Америке заметно улучшилась. После этих разговоров советским морякам становилось грустно. На Родине лилась кровь, погибали близкие люди, а здесь мирная и счастливая жизнь процветала за счет обслуживания воюющих стран. С такими мыслями трудно было находиться в обществе веселых и радушных американцев. Хотелось быстрее покинуть этот „Рай” и достичь района военных действий».

9 ноября 1942 года С-54 вышла из Сан-Франциско последней. Корвет флота США вывел нас за пределы прибрежной зоны, где курсировали японские подводные лодки и, пожелав счастливого плавания, развернулся на обратный курс. Следующим пунктом за-хода по плану перехода была Панама. Через Панамский канал предстояло перейти из Тихого океана в Атлантический. Днем шли в надводном положении противолодочным зигзагом, ночью прямым курсом. Погода стояла изумительная. Дул слабый ветерок, море было спокойным. По мере движения на юг температура воздуха стремительно повышалась.

Около экватора стало невыносимо жарко. Влажный горячий воздух, поступая в отсеки лодки, дополнительно нагревался от работающих механизмов, забортной воды, температура которой была плюс 28 градусов, и раскаленной, как сковородка, металлической палубы. Команда изнывала от зноя, несмотря на то, что непрерывно работали вдувной и вытяжной вентиляторы. Здесь мы поняли – от холода можно уберечься, от жары спастись было невозможно. В отсеках лодки матросы ходили в трусах. Подводники шутили: «Форма одежды номер РАЗ – трусы и противогаз!» Можно было найти «прохладное» местечко между шпангоутами прочного корпуса.

Вахтенные офицеры с сигнальщиками на-ходились в лучшем положении, на мостике обдувал ветерок. От яркого солнца днем сильно уставали глаза, специальные очки, выданные американцами, помогали мало. Зато ночью стоять на вахте было блаженством. С заходом солнца жара немного спадала, горизонт становился невидимым, море сливалось с небом. Вдоль бортов и за кормой лодки мелькало множество светящихся моллюсков разных размеров и форм. Над головой мерцали крупные звезды знакомых и незнакомых созвездий. Полярная звезда с каждыми сутками все

ниже опускалась к горизонту. Днем появлялись летучие рыбки размером со среднюю корюшку и скрыльями, как у стрекоз.

Офицером связи от флота США был лейтенант Орлов. В его обязанности входило обеспечивать лодки сигналами опознавания. Система опознавания кораблей и самолетов «свой-чужой» была единой для союзных стран на морских театрах военных действий, но мы не имели к ней доступа.

С-54 на переходе из Сан-Франциско в Панаму. Ноябрь 1942 г. Фото Г. К. Васильева.

Первый океанский трофей у берегов Панамы – черепаха на борту С-54. Ноябрь 1942 г. Фото Г. К. Васильева

Толстые книги, из которых выбирались сочетания букв латинского алфавита, хранились под замком. Об основной деятельности американского офицера связи мы узнали из его откровенного объяснения: «Нас ваша техника не интересует. Командование хочет знать, что собой представляют в настоящее время русские люди».

В соответствии с заданием он вел разговоры о порядках в Советском Союзе, о жизни народа, об отношении русских к войне, власти и партии. Сначала моряки опасались этих рас-спросов, а потом привыкли.

В Панамском заливе днем при абсолютном штиле на расстоянии 30 кабельтов на поверхности моря сигнальщики обнаружили множество предметов, похожих на мины. При приближении лодки часть из них погрузилась в воду и стала невидимой. Объявили Боевую тревогу.

С величайшей осторожностью подошли поближе, разглядели – это были не мины, а громадные морские черепахи. Пренебрегая опасностью военного времени, организовали на них охоту. Одну из черепах командиру удалось убить. Ее застропили бросательным концом, вытянули на палубу, разделали и вечером ели черепаховый суп. То ли жара повлияла на аппетит, то ли наш кок не владел технологией приготовления, но деликатес на нас впечатления не произвел.

Утром 24 ноября в порту Бальбоа (Тихоокеанский вход в Панамский канал) приняли на борт лоцмана. Проходили канал в светлое время. Это заняло весь день.

Вечером 24 ноября 1942 года на базе США Коко-Соло, что в 15 минутах езды от города Колона, мы пришвартовались к пирсу. Другие лодки дивизиона пришли сюда раньше.

Пройдена половина намеченного пути – 9400 миль. На стоянку в Коко-Соло отводилась одна неделя. Семь дней стоянки прошли в напряженном труде. Работы было много. За это время экипажам предстояло отшлифовать и притереть клапаны дизелей, осмотреть и отремонтировать вышедшие из строя механизмы. Необходимо было дать отдохнуть команде. На суше условия работы и отдыха оказались не менее тяжелыми, чем в море. Изнуряло палящее солнце. Часто внезапно налетал шквал. Из тяжелых туч обрушивались потоки воды, приносящие временную прохладу. Через короткое время снова палило солнце и возвращалась изнурительная жара – влажность воздуха 100 %, темпе-ратура выше 30 градусов. На пирсе и на палубе лодки мы установили брезентовые тенты. Рядом с местом работы оборудовали душ, в нем моряки спасались от жары и зноя. Обеденный перерыв увеличили до 4 часов.

Матросы, старшины и дежурный офицер жили и питались на лодке. Офицерам и командирам кораблей предоставили пустующие коттеджи на территории базы, оборудованные просто, удобно и рационально. Чтобы комфортно жить в них несколько дней, нужно иметь с собой только бритву и зубную щетку, все остальное в коттеджах было предусмотрено. Об этом побеспокоились гостеприимные американцы, у них так принято – ничего лишнего, только все необходимое. Нас удивляли непривычно широкие кровати, размером в длину и ширину около 2 метров. Не было проблем со стиркой белья. Моряки сдавали грязное белье и одежду в прачечную и через день получали все чистое и хорошо выглаженное. Наша флотская форма для тропического климата не годилась. Ходили мы в черных брюках, тужурках и фуражках из черного сукна. В такой одежде тяжело было переносить мучительную жару, и выглядели мы среди местного населения нелепо. С началом войны белые чехлы на фуражки, белые кители и брюки отменили, как демаскирующие. Мы завидовали американцам, одетым в легкую белую или кремовую форму с короткими рукавами. Некоторым морякам удалось съездить в ближайшие панамские го-рода Кристобаль и Колон (Cristobal, Colon – названия их происходят от Христофор и Колумб). Граница между зоной Панамского канала, принадлежавшей США, и территорией государства Панама контролировалась только на автомобильных дорогах. Мне попасть на экскурсию не удалось, был на дежурстве. Несколько раз подводников приглашали в клуб, где местные офицеры проводили вечера. Пили кока-колу и пиво, крепкие напитки из-за жары не пользовались спросом. Американские моряки жаловались на тяжелый климат и оторванность от дома. Служба у них здесь была необременительной.

Произошел неприятный инцидент. Командир С-54 Д. К. Братишко на своей кровати под одеялом обнаружил змею. Мы решили, что это происки американцев.

По просьбе нашего командования экипажи лодок сфотографировались на фоне экзотической природы. Каждый экипаж и командный состав дивизиона получили свои фото.

Экипаж С-54 с американскими военными моряками.

Первый слева в среднем ряду сидит Г. К. Васильев. Коко-Соло, Панама. Декабрь 1942 г.

Пополнили запасы топлива, воды и продовольствия. Двинулись дальше с интервалом между тактическими группами в 10–12 часов. 2 декабря 1942 года С-51 и С-56 под звуки военного оркестра вышли из Коко-Соло. Через сутки была наша очередь выходить в море. Перед отходом от пирса 3 декабря 1942 года мы обнаружили отсутствие электрика Федорова. Наступило время выхода из порта. Духовой оркестр американских моряков исполнил гимны Советского Союза и США, затем, как положено по ритуалу, «Дубинушку» и «Очи черные». Исчерпав репертуар, оркестр замолк. С-54 продолжала стоять у пирса. Провожающие начальники поглядывали на часы, но вопросов не задавали. Через полчаса мы оповестили американцев об отсутствии моряка. Они прямо с пирса куда-то позвонили и сообщили, что русский офицер сидит в пивной с американскими матросами. Дальше информация о его передвижении поступала непрерывно, пока Федорова не привезли и не высадили на причал. Какой он имел разговор с командиром, не знаю.

Матрос А. Стребыкин вспоминал:

«9 ноября 1942 г. вышли в море и взяли курс на юг, к Панамскому каналу. Подводные лодки шли в надводном положении на одном дизеле, меняя через сутки по очереди свои „железные лошадки”. При каждой ежесуточной остановке дизеля в нутро двигательной уста-новки С-54 залезал мичман Николай Лосев со свободными от вахты матросами, чтобы осмотреть подвижные механические части, шатун и подшипники. Этот осмотр требо-вался после каждой сотни пройденных миль. В отсеках лодки повышалась температура, так как теплая забортная вода плохо охлаждала двигатели, а вдуваемый вентилятором воздух с каждым днем приносил все меньше прохлады. Жара, духота, температура забортной воды +28 °С, а в отсеках было +50 °С. Работать в таких условиях очень сложно. Мускулы рук непривычно быстро уставали, и физические нагрузки давались все труднее. 18 ноября подводные лодки пересекли Северный тропик, с каждым днем приближаясь к экватору. Тихий океан баловал спокойной погодой, но спокойное море было не в радость. Яркое тропическое солнце вызывало у сигнальщиков и у вахтенных офицеров острый конъюнктивит. Не защищали даже темные очки. Ночь тоже не приносила прохлады, а значит, и отдыха. Тем, кто отстоял вахту у работающих механизмов, командир разрешал отдыхать не внутри подводной лодки, а на мостике. Так и спали матросы, чередуясь сменами, наверху на палубе рядом с 45-мм пушкой. Было тесно и жестко, но с моря шла ночная прохлада. Легче было дышать, и это давало возможность заснуть. Большие трудности возникли у нашего кока. Команда потеряла аппетит, любой еде моряки предпочитали компот. Демьян Капинос на камбузе без перерыва варил компот и охлаждал его в холодильнике. Скоро стало не хватать пресной воды, пришлось готовить (перегонять) ее из морской, забортной. Дистиллятор работал плохо, так как температура забортной охлаждающей его воды даже ночью была высокой. Казалось, что пота у моряков выделяется больше, чем получаемой воды после перегонки. Чтобы помыться начали охоту за тучами. Как только вахта заметит на небе подходящую тучу, дается команда: „Свободным от вахты приготовиться к помывке!”

С-54 на подходе к Панамскому каналу. Декабрь 1942 г.

Раздетые подводники выскакивали на палубу с мочалками и мылом. Но тучи проходили так быстро, что зачастую мы не успевали смыть с себя мыло. Ветерок с тучей иногда пригонял волну, с гребня которой, раскрыв брюшные плавники, планировали в воздухе и на палубу падали многочисленные летучие рыбы. Команда собирала эти подарки океана и отдавала коку для жарки. Летучая рыба оказалась съедобной. В один из дней перехода на судно при помощи петли вытянули гигантскую морскую черепаху. После разделки туши Демьян Капинос сварил суп с черепашьим мясом на всю команду. На пятнадцатый день изнурительного плавания вахтенные увидели островки, покрытые сахарным тростником. Подводные лодки подошли к Панамскому каналу. Проход по каналу осуществлялся днем с применением электрических тягачей, идущих по берегу. Выйдя из канала, подлодки встали в бухте Лимон – военно-морской базе США Коко-Соло. Рядом панамские города Кристобаль и Колон. Конец ноября, а здесь была сорокаградусная жара. Среди пальм и пышной растительности в городе и на пляже разгуливали отдыхающие американцы и негры в широкополых шляпах. Командам подводных лодок было не до отдыха. Требовалось провести регламентные работы на дизелях. Над кормовой надстройкой по-ставили навес, но он не защищал от жары. Матросам очень трудно было поддерживать бодрость духа и высокую работоспособность, они буквально падали от усталости. Коломенским дизелям потребовался серьезный ремонт – притирка клапанов цилиндров. Обычно эту операцию делают в доке, так как она осуществляется под давлением в цистерне. Американцы предложили использовать док, но заломили такую цену, что командование приняло решение провести ремонтные работы своими силами. Матросы Рощин, Стребыкин и Чаговец полезли с фонарями в цистерну. За ними закрыли крышку лаза и в цистерну подали из баллонов воздух для снижения уровня воды. Давлением нагнетаемого воздуха выдавливали воду из цистерны. Работать морякам пришлось в положении вниз головой, держа инструмент в одной руке, а фонарь в другой. Повышенное давление воздуха, запах гнили и краски не позволяли долго находиться в такой атмосфере, приходилось делать частые перерывы. Мичман Лосев, заботясь о матросах, раздобыл на берегу лед для охлаждения питьевой воды. Но и он не помогал и быстро превращался в тепловатую воду, пахнущую болотом. Работа была выполнена. Американцы не поверили, что такой ремонт можно провести без постановки в док. Чтобы восстановить силы перед походом, экипажу дали двухдневный отдых. У нас появилась возможность посмотреть город Коко-Соло. Он оказался необыкновенно красивым, утопал в зелени и цветах. С банановых деревьев и кокосовых пальм свисали спелые плоды. Яблоки были величиной с человеческую голову. Природа щедро одарила живущих здесь людей. Советским морякам казалось, что они попали в сказку. Следующий вечер моряки провели на базе с экипажами американских подводных лодок, которые наперебой приглашали в бар выпить за победу над общим врагом. 3 декабря 1942 г. под музыку Интернационала в исполнении сводного американского военного оркестра подводные лодки покинули Коко-Соло и взяли курс на Гуантанамо – военную базу США на острове Куба».

До американской базы в Гуантанамо на Кубе С-54 следовала самостоятельно в надводном положении. Через трое суток подошли к месту назначения. Залив Гуантанамо укрыт со всех сторон от ветров, глубины средние, удобен для якорной стоянки кораблей и как место базирования гидроавиации. Из искусственных портовых сооружений только небольшой пирс. Принятая в Коко-Соло вода испортилась. Простояли на якоре 2 часа, заменили запасы пресной воды. В сопровождении подошедшего корвета РВ-465 вышли в Карибское море для следования в порт Галифакс (Канада).

7 декабря 1942 года в точке, находящейся в 100 милях к западу от острова Сан-Сальвадор, я заступил на вахту. Шли курсом 80°, работали оба двигателя малым ходом, скорость 12 узлов. Небо ясное, на море штиль. Впереди в 5 кабельтовых следовал американский корвет. Солнце клонилось к западу. Через час после заступления на вахту мое внимание привлекла полоска на гладкой поверхности моря, быстро приближающаяся к лодке.

Отдал команду: «Торпеда! Лево на борт! Полный вперед!»

Заложенная в сознании учебой и многочисленными тренировками команда была дана мной автоматически, без раздумий. Сигнальщик Глушенко, увидев след, доложил: «Торпеда слева 70!» Лодка уже поворачивала влево, когда торпеда прошла в 10 метрах впереди форштевня. Последующие расчеты показали, что торпеды прошли в 30–40 мет-рах от лодки. Корвет, не меняя курса, включил красный огонь на мачте, сбросил серию глубинных бомб и полным ходом рванул вперед, затем повернул вправо и ушел на юг. На мостик выскочил командир. Я доложил обстановку. Минут через 10 левый дизель остановился, правый без команды с мостика снизил обороты до среднего хода. Несколько попыток запустить остановившийся двигатель результата не дали. Пробовали провернуть коленчатый вал ручным приспособлением – вал не вращался. Оставался последний путь – разборка машины, выяснение и устранение причин остановки дизеля. Непривычно и немного жутко остаться в океане с одной машиной, а вдруг и она остановится? Начали авральные работы с участием всей команды. К счастью, море было спокойным. После вскрытия первого цилиндра убедились, все в норме. Вскрыли второй цилиндр – норма. Сняли крышку третьего цилиндра, обнаружили задир поршня и втулки цилиндра. Видимо, при увеличении хода с малого на полный, при температуре забортной воды +28 °С, в суматохе мотористы не заметили повышения температуры цилиндров выше допустимой. Это привело к поломке двигателя. На замену поврежденных деталей ушли сутки. Дизель собрали. Все вздохнули с облегчением. Можно было запускать машину. В пятом дизельном отсеке собрались комиссар Шаповалов, дивмех Очертин, механик Варламов и командир группы движения («движок», так сокращенно называли эту долж-ность) Негашев. Попробовали запустить дизель обычным путем – сжатым воздухом. Не получилось. Крутанули главным электродвигателем – не идет. Никто не понимал, что происходит. Часовая дискуссия закончилась решением заново разобрать дизель. Разобрали и осмотрели двигатель. Оказалось, при сборке неправильно установили поршень, развернув его на 180°. Еще сутки ушли на сборку, и наконец дизель заработал. Командир бесился, плевался и ругался. Больше всех досталось руководившему работой дивмеху Очертину.

Маршрут перехода С-54 и С-55 из Коко-Соло (Панама) в Галифакс (Канада) с 3 по 14 декабря 1942 г.

По мере продвижения на север становилось прохладнее, а на подходе к Галифаксу уже свирепствовала зима. Встреча с двумя канадскими эсминцами произошла ночью. Шел снег. Видимость была очень плохой. 14 декабря 1942 года прибыли в Галифакс (Канада), столицу провинции Новая Шотландия. Широта 44° N, долгота 296° 30 ´ W.

Стояли недолго – 11 суток. Требовалось время организовать переход через Атлантику, где «волчьи стаи» немецких подводных лодок охотились за конвоями союзников. «Волчья стая» – тактический прием немецких подводных лодок, когда первая лодка, обнаружившая конвой, наводила на него остальные. Галифакс был одним из пунктов формирования конвоев. Здесь в ожидании выхода стояли английские, канадские, французские, голландские противолодочные эсминцы и фрегаты и два английских эсминца с польскими командами. Отношение моряков всех национальностей к русским было самое благожелательное, кроме поляков. Они ненавидели нас и немцев, потеряв Великую Польшу, считали, что русские поделили их страну с немцами. Впервые мне пришлось встретиться с настоящими французами, пригодилось знание языка, полученное в учи-лище. Они оценили мое произношение, как близкое к парижскому. Местные жители, в том числе и русские эмигранты, также относились к нам хорошо. Этому способствовали радостные сообщения из России. Под Сталинградом Красная армия перешла в наступление, а часть Восточного фронта стала медленно смещаться на запад, на северных участках происходили только бои местного значения.

Морозы стояли суровые –20–25 °С и ниже. Некоторые подводники отморозили уши. В Канаде мы получили шерстяное белье. Для верхней вахты выдали куртки с капюшонами (канадки) и брюки с подкладкой из искусственного меха. Канадки промокали и пропускали воду, но хорошо сушились на электрических грелках, не коробились при высокой температуре. Очень нам понравились меховые боты, которые надевали на сапоги. К сожалению, они были обрезаны как короткие галоши. В штормовую погоду в них беспрепятственно заливалась вода, превращая боты в меховые ведра. Неприятно было стоять морозной зимой во время шторма на мостике в ботах, наполненных ледяной морской водой.

Первой из Галифакса вышла С-51 и направилась на Северный флот в Полярный. Из Галифакса С-54 и С-55 вышли 25 декабря 1942 года накануне Рождества. Провожавшие канадцы желали нам и всем русским успеха, поздравляли с веселым Рождеством и Новым годом: «Merry Christmas and Нappy New Year». Рождество получилось действительно «веселым». Северо-восточный ветер силой до 9–10 баллов развел громадную волну. Лодка зарывалась в воду до ограждения мостика. Временами вода поднималась до комингса входного рубочного люка диаметром 800 мм, затем водопадом обрушивалась в центральный пост. Она обильно поступала в корпус лодки через шахту подачи воздуха дизелям. Шахту пришлось закрыть, поэтому рубочный люк, который был выше всего над уровнем моря, держали открытым. Работающим дизелям требовался кислород.

Сначала волной сорвало закрепленную на палубе сходню, потом один за другим все люки на палубе, предназначенные для доступа к клапанам вентиляции цистерн, к брашпилю, рулевым приводам и другим устройствам под палубой легкого корпуса. Погружаться под воду запрещалось по условиям перехода. Если бы можно было изменить курс или уменьшить скорость, лодка легче всплывала бы на встречную волну. Сделать этого было нельзя. Каждой лодке для перехода назначили квадрат 50 ×100 миль, который перемещался по предписанному маршруту с согласованной с союзниками скоростью. Внутри этого квадрата можно было перемещаться вправо и влево на 25 миль и вперед-назад на 50 миль от расчетного центра (по карте), но выходить из этой подвижной клетки запрещалось. За ее пределами любая цель считалась противником и подлежала преследованию и уничтожению силами союзников. Через полчаса после заступления на верхнюю вахту одежда промокала насквозь, уберечься было невозможно. Оставалось стойко ждать, когда тебя сменят. После вахты можно переодеться в сухую одежду и согреться около отсечной электрической грелки или под одеялом, засунув под него включенную переноску (переносную лампу). Старшина радистов доложил, что слышал передачу немецкого радио на русском языке о том, что в октябре 1942 года шесть советских подводных лодок вышли из Владивостока. Две из них уже потоплены. Четыре вышли из Галифакса, но и они будут уничтожены. Преимуществом немецких лодок было то, что они могли погружаться и передвигаться под водой. Нам это запрещалось. Увидеть перископ или след торпеды среди тысячи белых гребней разбушевавшегося океана – безнадежное дело.

Новый 1943 год встретили в бушующем океане. Семеро суток свирепствовал штор-мовой ветер, семь суток тыкались «мордой» во встречную волну и все же дошли до западного берега Шотландии.

Встреча с английским кораблем назначена у мыса Бичи-хэд (Шотландия). Подошли к нему 10 января 1943 года около 11 часов.

Ветер и волны под берегом были слабее. С корабля прожектором запросили сигнал опознавания. Наш выносной прожектор оказался залитым водой и не работал. Исправ-ность его своевременно не проверил штурманский электрик матрос Вашкевич, любимец команды и секретарь комсомольской организации. Подняли самый большой флаг на мачте и продолжали двигаться вперед, надеясь на русское «авось» и благоразумие анг-личан. Сблизились кабельтовых на пять. Английский корабль развернулся и пошел вперед, указывая путь в залив Ферт-оф-Форт (Firth of Forth), на восточном берегу Шотландии. В течение оставшегося дня и ночи обогнули остров с севера и утром подошли к порту Розайт (Rosyth), расположенному на противоположной стороне залива, напротив столицы Шотландии Эдинбурга.

Из воспоминаний матроса А. Стребыкина:

«6 декабря подводные лодки С-54 и С-55 подошли к берегам Кубы и пришвартовались к причалам военно-морской базы США Гуантанамо. За 3 дня вода, запасенная в Коко-Соло, испортилась и стала непригодной для питья. Американцы предложили задержаться в Гуантанамо и помыться в бане, но время поджимало, и командование лодок решило без промедления продолжить поход, пополнив только запасы пресной воды. Однако при выходе из Гуантанамо на сопровождающем лодки американском корвете возникла неисправность – плохая морская примета. Пришлось подождать, пока американское командование не прислало новый корабль. Настроение у моряков начало портиться. Дальше все пошло еще хуже. 7 декабря, когда на мостике нес вахту помощник командира старший лейтенант Г. К. Васильев, он увидел след от идущей на лодку торпеды. По команде Г. К. Васильева лодка дала полный ход, резко накренилась на левый борт и начала поворот влево. Сигнальщик Василий Глушенко докладывал о движении несущейся на лодку торпеды. Стоящие на мостике офицеры и матросы, затаив дыхание, завороженно смотрели, как в синеватых переливающихся волнах мчалась на корабль смертоносная торпеда, оставляя за собой белый след. Взревели дизели и за какие-то секунды вынесли корабль из зоны смертельной опасности. От торпеды подлодку отделяло всего 10 метров. Почти сразу же был получен сигнал с американского корвета:

„Подводная лодка противника! Готов бомбить!”

Через несколько минут все услышали глухие раскаты взрывов глубинных бомб. Однако спасительный маневр корабля вывел из строя цилиндр правого дизеля. Пришлось двигатель остановить и идти на одном. Начался шторм. Ремонт дизеля проводили в условиях дикой качки. Только обладавший богатырской силой Виктор Бурлаченко смог вытащить втулку цилиндра из гнезда корпуса дизеля. Потребовалось трое суток, чтобы устранить неис-правность. Теснота, жара, пары горелого масла и солярки от работающего дизеля, неутихающая качка окончательно измотали моряков. Дошло до того, что матрос Соколов во время ремонта уткнулся головой в коленчатый вал и уснул. Товарищи перенесли его на койку, при этом он не проснулся и продолжал крепко спать. В процессе изнурительных ремонтных работ команда не заметила, что тропическая жара спала, в отсеках установилась привычная температура. Лодка через бурные воды Атлантики шла курсом на север.

14 декабря лодки подошли к берегам Канады. Пришвартовались к причалам судоремонтного завода в городе Галифакс. Команда сошла на берег. Все кругом было покрыто снегом. Пощипывал легкий морозец. Нам было приятно поиграть в снежки. В Канаде команда услышала о победе советских войск под Сталинградом. Все канадские газеты были заполнены статьями о „загадочных русских“, о том, что русские спасли мир. Местные жители подходили к нам, старались заговорить, пожать руку. Если бы им дали возможность, они бы стали носить нас на руках. Канадский судоремонтный завод был очень похож на российские заводы старой постройки. В Галифаксе не было следов крикливой роскоши и богатства, как в Америке. Люди казались более открытыми, добрыми, деловитыми, работу выполняли очень квалифицированно. Наверное, это было связано с тем, что война не принесла канадцам улучшений в жизни. У многих рабочих дети служили в Англии, и старикам приходилось работать за молодых, еле сводя концы с концами. Вскоре в Галифакс пришли С-51 и С-56. Эти две подводные лодки и С-55 командование решило отправить более коротким путем: к Шотландским островам и далее прямым курсом к родным берегам. А подводная лодка С-54, как головная серии С, должна была еще зайти в Англию для установки новых аккумуляторных батарей и новых гидроакустических и радиолокационных станций.

25 декабря 1942 г. С-54 покинула Галифакс. Сразу после выхода из бухты мы попали в сильный шторм. Волны ударяли в лодку с такой силой, что пришлось закрыть шахту подачи воздуха к дизелям. Теперь он поступал через рубочный люк вместе с океанской водой, которую приходилось откачивать. Сигнальщики и вахтенные офицеры, выходя на мостик, надевали резиновые водолазные костюмы и привязывали друг друга к перископной трубе, чтобы волнами их не унесло за борт. На пути лодки то и дело возникали гигантские водяные горы, и она, словно на качелях, взлетала то вверх, то вниз. Чтобы дать отдохнуть матросам после вахты, их привязывали к койкам, уснуть при такой качке было невозможно. Наступил Новый 1943 год. Никто не мог понять, как корабельный кок Демьян Капинос в таких условиях умудрился приготовить для команды новогодний пирог, тушеное мясо и даже любимый матросами флотский компот. Вскипятить чай в условиях шторма и то было сложно. Несколько дней команда обходилась без супа и чая. В Новый год командир разрешил морякам выпить легкого вина, но празднования не получилось, все падали с ног от усталости. Шторм продолжался до 10 января. За это время подводная лодка подошла к побережью Шотландии и вскоре пришвартовалась в тихой бухте Розайт».

Маршрут перехода С-54 из Галифакса в Шотландию с 25 декабря 1942 по 10 января 1943 г.

Пришлось дожидаться наступления полной воды, чтобы войти в док. По нашим понятиям, док – это сооружение для ремонта подводной части корабля. Бывают доки сухие и плавучие. По английским понятиям, док – это часть порта или гавани, отгороженная от залива каменной стеной с воротами, где сохраняется постоянный уровень воды. Разница уровней при приливах и отливах в открытой гавани здесь значительная – от 3 до 5 метров, а в огражденной части (в доке) – не более 0,5–1 метра. Вход и выход из дока производится в полную воду, когда уровни воды в заливе и доке выравниваются. В Розайте командиров лодок С-54 и С-51 разместили на плавбазе британского флота, экипажи лодок – на крейсере «Ливерпуль» (HMS Liverpool). В Средиземном море немецкая подводная лодка одной торпедой попала в борт крейсера. Образовалась громадная пробоина, но корабль остался на плаву и своим ходом дошел до метрополии. Теперь он ждал ремонта. Сюда же в Розайт прибыла С-56, командир капитан-лейтенант Г. И. Щедрин. В начале января 1943 года в Розайте собрались три лодки нашего дивизиона под командованием капитана 1 ранга А. В. Трипольского.

Каждое утро в 7.00 в каюту приходил английский матрос и докладывал: «Семь часов, сэр». Он приносил чашку крепкого чая и воду для умывания. Умывальников с раковинами и водопроводными кранами в каютах не было, моряки умывались из кувшинов над посудиной в виде таза. Завтраки, обеды и ужины проходили в кают-компании. На завтрак обычно подавали овсяную кашу, яичницу, бекон, кусочек поджаренного хлеба с маслом и чай. На обед детскую тарелочку супа и внушительных размеров второе – мясо или рыбу с картофелем или овощами. К обеду по адмиралтейским понятиям полагалось 100 граммов рома, разведенного до крепости 40°. На ужин предлагали большую порцию второго и чай. В кают-компании англичане включали электрический камин, настолько есте-ственно имитировавший горящие угли, что поначалу русские подводники бросали в него сигаретные окурки. На столах всегда лежали свежие газеты. Нам бросалась в глаза разобщенность офицеров, старшин (petty oficers) и рядовых. На Королевском флоте существовала традиционная иерархия – каждый четко знал свое место. Границы дозволенного и недозволенного во взаимоотношениях строго соблюдались всеми категориями военнослужащих.

Английский военный флот с 1707 года после объединения Англии и Шотландии стал называться Royal Navy – флотом Королевства Великобритании – и в мирное время комплектовался добровольцами со сроком службы 20 лет. Если матроса за недостойное поведение увольняли раньше срока, его лишали пенсии. За годы службы они настолько привыкали к заведенным порядкам, что не возникало мысли нарушить существующие правила. Чувство собственного достоинства, присущее морякам Флота его Величества, поддерживалось их привилегиями и уважительным отношением населения, сформированным в сознании англичан 200-летней историей Британской империи.

По плану захода нам предстояло заменить аккумуляторные батареи и произвести доковый ремонт лодки. Добавились работы по устранению повреждений, полученных во время штормового перехода. На наши лодки вместо старых аккумуляторов устанавливали новые батареи английского производства, сделанные по заказу и чертежам советской стороны. В отличие от наших аккумуляторов их эбонитовые банки батарей были одеты в резиновые герметичные мешки. Эта рациональная конструкция исключала попадание электролита из поврежденных банок в трюм при боевых повреждениях, вызванных бомбежкой глубинными бомбами. Электролит, попадая в трюм, разрушал трубопроводы, насосы, клапаны, нарушал герметичность корпуса лодки, выделяя в отсеки удушливый ядовитый газ и взрывоопасный водород. Это усугубляло положение лодки при боевых повреждениях и затрудняло борьбу за живучесть. Работы по замене аккумуляторов выполняли силами экипажа. В сухом доке произвели осмотр и регулировку систем и устройств, находившихся в цистернах и легком корпусе. Нижние головки обоих перископов оказались залитыми морской водой и нуждались в заводском ремонте. Рабочие завода изготовили и поставили на место сорванные штормом металлические листы на палубе. Работницы очистили и покрасили наружную поверхность корпуса. Англичане работали медленно. На наш недоуменный вопрос: «Почему так долго?», объяснили – оплата труда у них повременная и перейти на сдельную оплату нельзя, иначе рабочий класс будет много зарабатывать, это приведет к обесцениванию фунта-стерлинга – тогда конец империи.

Обстановка на военно-морской базе Розайт и в расположенной на противоположном берегу залива столице Шотландии Эдинбурге была спокойной, без воздушных налетов. Этот район находился за пределами действия немецкой авиации. Второй фронт союзники обещали открыть в 1942 году, но признаков подготовки к этому не было видно. Основные боевые действия происходили в Атлантике, там немецкие подводные лодки безуспешно пытались перерезать пути снабжения Британских островов из колоний и США. В Англии действовала карточная система на продовольственные товары, образвался черный рынок. Не хватало некоторых товаров, но прожиточный минимум обеспечивался для всех слоев населения.

Офицером связи на С-54 назначили лейтенанта Флота его Величества госпожу Вишову (все звали ее Лейкой). Женщина лет 30, бывшая белоэмигрантка, состояла в женской вспомогательной службе ВМС – WRNS (The Women’s Royal Naval Service). Эта многочисленная женская добровольческая организация выполняла вспомогательные функции на флоте. Женщины различных специальностей обслуживали систему столовых, работали в тыловых подразделениях снабжения, госпиталях и т. д. Форма одежды – тужурка, белая рубашка с черным галстуком, юбка и черные туфли на низком каблуке. Знаки различия были в соответствии с воинским званием. Позже ее сменил Александр Пэн, еврей из Львова, бежавший в Англию в период присоединения Западной Украины к СССР. Он превосходно владел русским языком, имел два деревообрабатывающих предприятия на юге Англии, управление которыми совмещал со службой в Королевском флоте. Когда комиссар упрекнул его в эксплуатации трудящихся, он ответил, что здесь такая социальная система – или я буду эксплуатировать, или меня будут эксплуатировать. Его мечтой было получить концессию на лесные разработки где-нибудь в районе Архангельска.

Для командного состава дивизиона организовали экскурсию на линейный корабль Флота его Величества (HMS) «Дюк оф Йорк» (НMS Duke of York), он стоял в доке у стенки. Подводникам показали башни 12-дюймовых орудий, зенитную артиллерию, энергетическую установку и механизмы – все, кроме приборов управления стрельбой и RDF (Radio Distance Founder) радиодистанционных искателей. Теперь эти устройства называются радиолокационными станциями. В то время слово «радиолокация» было известно только узкому кругу специалистов, до нас об этих таинственных приборах никакой информации не доходило. Большинство тактико-технических данных о кораблях Королевского флота не были секретными, они публиковались в справочниках. Фотографии кораблей всех типов и классов продавались в киосках, но ни на одной не было корабля с радиолокационными станциями.

Организовали экскурсию в Эдинбург. Добраться до города просто. Через залив регулярно ходили паромы – Ferry boat. Город разрушен не был. Поразил красивый и величественный памятник Вальтеру Скотту. Мы в детские годы читали его рыцарские романы, описанные в них события происходили в этих местах. В замок Стирлинг нас повезли группой из 4 человек (старпом С-56 В. Л. Гладков, наш механик Варламов, штурман К. Тихонов и я). Его хранитель, древний шотландец в клетчатой юбке (килте), познакомил с историей борьбы Шотландии с Англией и печальной судьбой шотландской королевы Марии Стюарт, владевшей этим замком. Наружная стена, ров, подъемный мост сохранились хорошо. Внутренние помещения были пустыми, не использовались и не отапливались. Бережно сохранялись даже голые стены, винтовая лестница между этажами и прочая атрибутика. Следует отметить, что отголоски былой вражды между англичанами и шотландцами возникали довольно часто. На нас, русских, англичане смотрели с любопытством, изучающе. Внимательно следили за действиями каждого.

Лорд Элгин пригласил в гости нескольких советских моряков. Мне и механику С-56 Михаилу Исидоровичу Шаповалову поручили представлять наших подводников. Дома были только старый лорд и его жена. Их дочери служили в Королевском флоте. Мы побывали на чинном английском ужине, спокойно побеседовали, выкурили по предложен-ной сигаре и отведали шотландского виски. Леди побренчала на рояле, а Миша Шаповалов сыграл «Шотландскую застольную». После ужина и беседы нас проводили в отведенную комнату, где были приготовлены пижамы и удобные постели. Спали крепко с чувством исполненного долга. Утром после традиционного английского завтрака отвезли в Розайт. Недалеко от Розайта расположен городок Данфермлин (Dunfermline). Местные коммунисты, работавшие на заводе, пригласили на митинг русских подводников. Начальство направило туда старпома С-55 Янкеля Иоффе, штурмана С-51 Александрова и меня. Митинг проходил в зале муниципалитета в присутствии мэра города, сидевшего в президиуме с золотой цепью на шее – атрибутом власти. Нас усадили в президиум. Ораторы говорили о победе русских войск под Сталинградом. С ответным словом ребята попросили выступить меня. Раз надо говорить от имени русских, я и сказал о том, что беспокоило весь наш народ – открытие второго фронта в Европе. В выступлении упомянул, что Великобритания и ее союзники не спешат выполнить свои обязательства перед Советским Союзом, который ведет тяжелые бои с фашистами.

Заночевали мы в «Bording House», третьесортной гостинице. По возвращении утром на службу меня вызвал командир и сказал: «Приходил офицер Пэн и сообщил, что господин Васильев вчера на митинге в Данфермлине вел коммунистическую пропаганду. По соглашению между Великобританией и Россией какая-либо пропаганда против союзного правительства запрещена. Прошу наказать г-на Васильева». По-русски наказы-вать, так наказывать. Мне было объявлено трое суток ареста. В феврале из советской военной миссии в Лондоне привезли новые знаки различия – погоны, а нарукавные нашивки остались в прежнем виде. Командный состав флота теперь стали именовать «офицеры», а не «командиры Рабоче-крестьянского Красного флота».

Неожиданно планы изменились. Вместо перехода в Полярный нашу С-54 послали в главный порт Королевского флота Портсмут (Her Majesty's Naval Base Portsmouth) для установки новой английской аппаратуры RDF и ASDIC. Ранее для этих работ планиро-валась лодка С-55. Подводные лодки С-55 и С-56 после докового ремонта и замены ак-кумуляторных батарей ушли на Северный флот.

Портсмут.

Завершив месячные ремонтные работы, С-54 по прибрежному фарватеру Северного моря 19 февраля 1943 года вышла в пролив Ла-Манш и далее в Портсмут. Подлодку поставили в док. Экипаж разместили на HМS «Dolphin» (его Величества корабль «Дельфин») – так называлась береговая база подводных лодок, размещенная в старом форте на западном берегу залива. Командовал базой командор Керзон. На Королевском флоте Великобритании термин «его Величества корабль» (HMS) относится не только к кораблям, но и к береговым частям флота, которым как и кораблям присваивались имена собственные. Условия размещения были превосходными, офицеры жили в 2-местных и 4-местных каютах. Рядом в коридоре находились ванная и душ. Матросов и старшин разместили в сухих, светлых кубриках казармы. Пищу готовили англичане. В рационе было больше овощей и свежего мяса, чем в Розайте, количество еды не ограничивалось. Каждый брал с общего блюда столько, сколько хотел, кроме хлеба, его было маловато. К этому неудобству мы быстро привыкли.

Кают-компанию, или точнее офицерскую столовую, обслуживали официантки из WRNS, они же поддерживали чистоту в жилых помещениях, сдавали белье в стирку и получали его обратно. Нужно было только положить подлежащее стирке белье в определенный ящик комода, и через несколько дней все возвращалось туда же в чистом виде. Счета за питание и обслуживание оплачивала советская миссия. В офицерской столовой питались офицеры Королевского флота и армейские офицеры расположенных здесь зенитных батарей. Перед обедом и ужином желающие могли выпить. Армейские офицеры предпочитали виски, флотские – разбавленный тоником джин. Мы из-за ограниченных средств пили пиво. Вместе с напитком официант приносил квиток-счет, на котором нужно было расписаться. Расчет производился один раз в 5–7 дней. Здесь же играли на биллиарде, в кости, шахматы, читали газеты, обсуждали новости. Главными темами были обстановка на Восточном фронте и в Африке.

После постановки лодки в сухой док начались работы по установке гидроакустической и радиолокационной аппаратуры. Офицеры, старшины и матросы, которым предстояло обслуживать и использовать в боевых условиях новую технику, приступили к ее изучению. В эту группу входили: командир, помощник командира, штурман, минер, старшина группы радистов, один радист, один акустик и дивизионный связист Бондаренко, переведенный в наш экипаж вместо дивмеха М. Очертина. Учебой занимались по 3–4 часа в день в течение двух недель. Гидролокационная акустическая станция ASDIC свое название получила по начальным буквам организации, разработавшей ее: Antisubmarine (AS) – противолодочный, Detection – обнаружение, Investigation Committee – комитет по разработке. Наша отечественная гидроакустическая аппаратура «Море-16» работала на лодке только как шумопеленгатор, т. е. могла определить направление на шумящий объект на расстоянии 30–40 кабельтовых. Станция ASDIC работала в двух режимах, как шумопеленгатор и как горизонтальный эхолот. Вибратор полуметрового диаметра, расположенный вне прочного корпуса лодки на передней оконечности киля, излучал звуковые импульсы, распространявшиеся в воде в виде узкого луча. Если на своем пути он встречал какой-либо достаточно большой предмет, то отражался от него, и отражен-ный сигнал улавливался тем же вибратором. Направление на цель определялось по оси вибратора, расстояние – по времени между отправлением и возвращением звука, умноженному на скорость его в воде и поделенному на два. Измерение времени производилось по отметке на йодистой бумажной ленте точно так же, как и в эхолоте фирмы «Хьюз», давно мне известном. Был в новой станции режим коротких посылок, позволявший обнаруживать якорные мины на расстоянии 2–3 кабельтовых – качество весьма ценное. Аппаратура RDF – Radio (R) – радио, Distance (D) – дистанция, Founder (F) – искатель (обнаружитель) – работала на тех же принципах, только вместо звукового сигнала излу-чался радиоимпульс. Предназначалась она для обнаружения самолетов. К ознакомлению с другими ее модификациями нас не допускали, секреты, относящиеся к устройству радиолокационных станций, тщательно охранялись. Было запрещено даже упоминать об этой технике вне специально предназначенных помещений, о чем напоминали печатные предупреждения: «RDF – величайшая тайна этой войны».

Примерно через 3 недели офицер связи Пен явился к командиру и сообщил, что два советских матроса на улице вели разговор о секретной аппаратуре. Это запрещено адмиралтейскими правилами. Разобрались и выяснили, действительно, акустик Фадеев и штурманский электрик Вашкевич по дороге в «Кимбелс-клаб» (место для танцев) вели разговор на эту тему, но вокруг не было ни единой души. Это они и подтвердили при разбирательстве. Стало ясно, наблюдение и контроль за нашими людьми англичане организовали хорошо. Портсмут в районе доков был совершенно разрушен немецкой авиацией. Воздушные тревоги объявлялись почти ежедневно. Вслед за ревом сирены из громкоговорителей раздавалось: «Десять самолетов приближаются с юго-востока (юга)! Самолеты пересекли береговую черту! Самолеты повернули на обратный курс!» и т. д. Вперемежку авиабомбами немцы сбрасывали акустические и магнитные донные мины. Одна из них взорвалась недалеко от катера, на котором часть команды следовала в док. Зенитки стреляли неэффективно, самолеты сбивали редко. Однажды нас пригласили на командный пункт противовоздушной обороны, расположенный в подземном бетонном сооружении. На большом планшете по данным радиолокационных станций операторы передвигали обнаруженные цели и передавали эту информацию на зенитные батареи и в систему оповещения населения. Работали спокойно, уверенно, отдавая команды не повышая голоса.

Для согласования и решения организационных вопросов, возникавших у подводников с английской стороной, из советской военной миссии прибыл капитан Игорь Мелехов. Разместили его в моей комнате. Он с воодушевлением изучал тонкости английского языка и был несказанно рад, когда купил 4-томный английский толковый словарь. По сообщениям газет, в середине 1950-х годов какой-то Мелехов был арестован в США иосужден на 10 лет за шпионаж. Возможно, это был Игорь или его однофамилец.

Лодку С-54 посетил глава советской военной миссии адмирал Н. М. Харламов. Командир просил его заменить 45-миллиметровую пушку на 20-миллиметровый автомат «Эрликон», выпускавший до 120 снарядов в минуту, но получил отказ. В тот же день адмирал отбыл в Лондон.

Мы провели несколько тренировок на английском тренажере торпедной стрельбы. Устройство было примитивным. Лодки и цель перемещались планшетистами вручную по табличным данным. Наш отечественный прибор Казанцева был совершеннее. Новыми для нас оказались прибор торпедной стрельбы и справочники по кораблям и флотам других государств. Английский прибор торпедной стрельбы, установленный на лодках, представлял собой механическую счетную машину небольших размеров – 70 ×50 ×50 см. Рукоятками, расположенными на боковых стенках в прибор вводили исходные данные. По курсовому углу цели и дистанции до нее прибор рассчитывал величину поворот-ного расстояния. По курсам цели и лодки – угол встречи торпеды с целью. По углу встречи и скоростям цели и торпеды выдавал угол упреждения. Справочники по кораблям воюющих стран содержали всю важную информацию. В них были указаны длина, ширина, осадка корабля, высоты надстроек и мачт, необходимые для измерения дистанции до цели и таблицы соотношения скорости корабля и числа оборотов винтов. У наших подводников метод определения скорости кораблей и лодок противника по числу оборотов их винтов не применялся. По недосмотру планшетисток к нам попал справочник по советским кораблям. Все имевшиеся в нем данные были точны. Новый прибор торпедной стрельбы англичане установили в боевой рубке С-54 и подарили справочник по немецким боевым кораблям

На одной из тренировок у меня произошла размолвка с командиром лодки Д. К. Братишко по поводу тактических возможностей наших торпед. Он считал, что при скорости 43,5 узла торпеды имеют дальность хода до 10 000 метров, фактически она составляла 4000 метров. Не заме-тить такой его неосведомленности я не мог, слишком серьезными могли быть последствия в бою. Кроме С-54 в доке ремонтировались две английские подводные лодки типа «Тетис», они имели 6 торпедных аппаратов в носу и 4 в корме, надводную скорость 14 и подводную 10 узлов.

Английская подводная лодка типа «Тетис»

Одна из них прибыла из Средиземного моря. Командир ее (фамилии не помню), рыжий, добродушный ирландец, охотно рассказывал о боевых действиях своей подводной лодки и общей обстановке на Средиземном море. Вторая возвратилась из Полярного, совершив там один боевой поход с целью обмена опытом. Ее командир капитан 2 ранга Бон люто ненавидел русских, при встречах не здоровался и всячески демонстрировал нам свое презрение. Мы отвечали ему тем же, но только в личном плане.

Портсмут. 1943 г.

В целом отношение английского командования и моряков к советским подводникам было благожелательным. Мы пользовались свободой передвижения. Нигде никто наших моряков и офицеров не задерживал, не спрашивал документы, хотя нам были выданы английские удостоверения личности.

На Британских островах нашли временное убежище многочисленные беженцы из стран Европы. Французы, итальянцы, бельгийцы, норвежцы и многие другие, бежавшие со своей родины или по всяким причинам не добравшиеся до нее, остались в Англии. Правительство Великобритании широко использовало беженцев в войне – ими укомплектовывали воинские подразделения, корабли и подводные лодки, сражавшиеся на стороне союзников. Англичане всегда любили воевать чужими руками и не преминули воспользоваться представившейся возможностью. Опыт управления многонациональной империей срабатывал четко. В этой интернациональной массе военных 50 русских моряков не были заметны. Да собственно и бродить нам бесцельно по городу не имело смысла. Доки, танцевальный клуб «Кимбелс-клаб» в Портсмуте, танцевальный клуб в Гаскорте – вот и все, что входило в круг наших желаний и возможностей. Бродить среди руин домов, а город в основном был превращен в горы битого кирпича, было не-интересно.

Один раз в составе группы из трех офицеров съездили на сутки в Лондон, опреде-ленной цели и плана поездки не имели. Посмотрели на Гайд-парк, прошли по Пикадилли, посетили Вестминстерское аббатство, где похоронены великие люди Британской империи. По пути любовались из окна вагона ухоженной землей, аккуратными домиками, давно устоявшейся, обустроенной жизнью.

16 мая 1943 года работы в доке по установке аппаратуры завершились. На станции безобмоточного размагничивания привели магнитное поле С-54 к норме и после недолгих сборов 21 мая двинулись на север в Полярный. Шли в сопровождении тральщика в светлое время по прибрежным фарватерам, оставив за кормой гостеприимный «Dolphin», тихий залив Портсмута, остров Уайт. По дороге провели испытания установленной аппаратуры, параметры были в норме. На ночь пришвартовались к пирсу в порту Плимут. Утром полицейский, поставленный на пирсе «для нашей безопасности», сияя от счастья, вручил пачку свежих газет. На первых страницах сообщалось о роспуске Коминтерна. Вышли из Плимута 23 мая и до порта Леруик (Lerwick) на Шотландских островах шли в сопровождении противолодочного корабля, дальше вступила в действие система подвижных зон, как при переходе через Атлантику. Через сутки после выхода из Леруика, следуя на глубине 25 метров, обнаружили шум винтов подводной лодки. Для безопасности погрузились на глубину 60 метров. Немецкая подводная лодка пересекла наш курс слева направо и скрылась. По английским данным, в этом районе проходили пути воз-вращения на базы из Атлантики разрядившихся немецких лодок.

Из воспоминаний матроса А. Стребыкина:

«В Розайте команду С-54 переселили в кубрики стоящего в доке английского крейсера „Ливерпуль”, который недавно вернулся из Средиземного моря с пробоиной размером в два паровоза. Английские моряки к команде советской подлодки отнеслись приветливо. Многие из них бывали до войны в портах Мурманска и Архангельска, поэтому каждое утро считали своим долгом принести английские газеты, главной темой которых была победа Красной армии на Волге. Модернизация С-54 потребовала серьезной перестройки. Для проведения авральных работ команду разбили на две смены. Рабочий день продолжался с подъема флага в восемь часов утра до полуночи, с перерывом только на сон. Командованию подлодки был предъявлен протест английского профсоюза по поводу нечеловеческой эксплуатации советских моряков. В начале команда лодки питалась вместе с моряками английского крейсера. Однако после тяжелой работы морякам нашей подлодки порции английской кухни оказались недостаточными. Пришлось нашему коку Капиносу готовить для команды отдельно, чтобы обеспечить привычный рацион. Через месяц после начала работ подводная лодка вышла в море курсом на Портсмут. По информации, полученной от англичан, в море было много немецких мин, в том числе нового типа – реагирующих на магнитное поле корабля. Поэтому вначале подлодку направили на специальную станцию раз-магничивания. Проход по Северному морю осуществлялся при усиленной вахте. Ночью на полном ходу подводная лодка прошла Дуврский пролив и к утру вошла в Портсмутскую гавань, пришвартовавшись к базе английских подводных лодок „Долфин”.

Моряков С-54 снова переселили в казармы на берег. Лодку освободили от боезапаса и топлива и поставили в док судоремонтного завода. Команда занялась профилактическими работами, а англичане устанавливали на С-54 новейшие приборы гидроакустики и радиолокации. Кок ежедневно привозил в док традиционный матросский обед: флотский борщ, плов и компот. Рабочие и матросы с других кораблей специально приходили смотреть „русские порции”. У английских рабочих обед состоял из черного кофе и бутербродов. Так Демьян Капинос стал знаменитостью Портсмута. Англичане не могли понять, как он умудрялся ежедневно готовить столько еды. Только в середине мая С-54 вышла из дока в море и провела испытания установленной аппаратуры, а 31 мая 1943 г., обогнув Англию с запада, взяла курс к родным берегам. Экипаж С-54 еще не знал, что по прибытии в Полярный на подготовку их корабля к боевому походу будет отведено всего 20 дней…»

С-54 идет к причалу в Полярном. 1943 г.

По мере продвижения на север день становился все длиннее, потом стало светло круглые сутки. Шли в смешанном режиме – в надводном положении противолодочным зигзагом, меняя курс через каждые 5–7 минут, и в подводном положении на глубине 25– 30 метров, сохраняя среднюю заданную скорость, не выходя из границ подвижной зоны. Завершался наш трудный, интересный и опасный переход, наполненный яркими впечатлениями и событиями. Для С-54 он растянулся на 8 месяцев. Мы вошли в зону боевых действий мало нам известного Северного флота, который имел свои традиции, обычаи и историю. Два года страна воевала с фашистами. Каждый из нас мечтал внести свой вклад в защиту Отечества.

7 июня 1943 года С-54 всплыла в назначенной точке восточнее острова Кильдин. Из-под берега подошел противолодочный МО – морской охотник. Следуя за ним, вошли в Кильдинскую салму, пролив отделяющий остров Кильдин от материка, и застопорили ход. С катера на борт С-54 перешел флагманский штурман флота капитан 2 ранга Нигудинов, личность известная мне по исполнению неаполитанских песен в самодеятельности училища. По его рекомендациям вошли в Кольский залив, а затем в Екатерининскую гавань, столицу Северного флота – город Полярный.

Другие подводные лодки дивизиона пришли в состав Северного флота раньше: С-51 – 24 февраля, С-55 и С-56 – 8 марта 1943 года.

Из шести подводных лодок, вышедших с Тихоокеанского флота, дошли до Полярного пять.

Мы прибыли последними.

На северном флоте

С-54 встречало на пирсе главной базы командование Северного флота (командующий флотом вице-адмирал Арсений Григорьевич Головко, член Военного совета вице-адмирал А. А. Николаев) и командование бригады подводных лодок (командир бригады капитан 1 ранга Иван Александрович Колышкин, начальник штаба капитан 1 ранга Б. И. Скорохватов, начальник политотдела капитан 2 ранга А. О. Елсуков). Матросы, старшины и офицеры бригады в парадной форме были построены на стенке, соседних причалах и на лодках. После швартовки команду С-54 построили на палубе лодки. Командующий флотом поздравил экипаж с благополучным завершением перехода. Командир лодки и комиссар со встретившим нас начальством убыли на командный пункт бригады докладывать о состоянии материальной части и экипажа. Морякам С-54 разрешили сойти на берег, размяться и покурить.

Бригада подводных лодок базировалась в юго-восточной части Екатерининской гавани. Для стоянки субмарин использовали один стационарный, два плавучих пирса и часть южной стенки. В углу бухты, в вырубленных шахтах отвесной скалы, находились торпедный склад и командный пункт бригады, напоминавший бомбоубежище.

Командующий Северным флотом

вице-адмирал А. Г. Головко на пирсе

г. Полярный

Екатерининская гавань представляет собой уютную живописную бухту на западном берегу Кольского залива, закрытую от ветров высокими скалистыми берегами. Имеет два выхода: главный – северо-западный глубоко-водный и восточный мелководный, пригодный только для прохода катеров. Подземный командный пункт Северного флота еще строился в скале и имел два входа – один со стороны пирсов и второй сверху, рядом со зданием штаба. В нем оборудовались помещения для командования и офицеров штаба флота, оперативного дежурного и узел связи. Автономная котельная, столовая, баня, прачечная и другие вспомогательные объекты еще только возводились. Над командным пунктом на высоте около 100 метров над уровнем моря на ровной площадке размещались три казармы экипажей лодок. Рядом были здания штаба, политотдела и береговой базы с сан частью и библиотекой. Отдельно находилась столовая подводников, ограждающая площадку с востока. На южном берегу бухты располагался город Полярный – столица Северного флота. Каменный «циркульный» дом, прозванный так за полукруглый фасад, возвышался над узкой прибрежной полосой. Далее серое здание штаба флота с подземным командным пунктом, размещенным под ним в скале. В до-лине за штабом флота находились стадион и два ряда двухэтажных деревянных домов офицерского состава. На другой стороне ручья был Дом офицеров. Полярный день уже наступил. Незаходящее солнце не скрашивало однообразия северного пейзажа. Не было видно ни деревца, ни кустика. Кругом вместо земли массивный серый гранит, и только кое-где в низинах, на тонком слое почвы зеленели мох и скудная трава.

На следующий день на лодку прибыли офицеры штаба, политотдела и береговой базы бригады, чтобы ввести нас, с их точки зрения «несмышленышей», в курс боевой об-становки. Их задачей было помочь прибывшим с Тихоокеанского флота подводникам освоиться в новых условиях, попутно они надеялись разжиться сигаретами или спиртным. За время похода и стоянок в иностранных портах мы для личного пользования покупали сигареты. Имелся на борту небольшой запас сигарет, подаренных английской «за-морской» лигой. Для долгого хранения на лодках при любой температуре и влажности они, противные на вкус, были запаяны в жестяные банки, как консервы. Спиртными напитками штабным офицерам разжиться не удалось. Ими распоряжался лично командир, и хранились они в провизионной цистерне под замком. Экипажу в походе выдали только по одной бутылке ликера «Sherry». Работники береговой базы проверили и ревизовали все запасы продовольствия и одежды, полученные на лодку в Канаде, Англии и в походе. Экипаж перевели на флотские продовольственные нормы Северного флота, которые нам показались вполне достаточными. Политотдельцы приступили к «советизации» экипажа. Считали, что полугодовое пребывание за границей пропитало команду чуждой буржуазной идеологией и без их вмешательства не обойтись. Программа их работы включала:

– изъятие книг, журналов и газет, изданных за границей на английском и русском языках, которые именовались капиталистической пропагандой;

– изучение политико-морального состояния офицеров, старшин и матросов;

– налаживание методов партийного воспитания, действующих в советском Военно-морском флоте (политзанятия, политинформации, партийные и комсомольские собрания и т. д.).

Экипажу возвратили партийные и комсомольские билеты, сданные перед океанским переходом во Владивостоке. При переселении команды на береговую базу комиссары очистили отсеки лодки от журналов с привлекательными фотографиями, молитвенников и другой макулатуры. Часть детективов мне удалось сохранить. Особый отдел (контрразведка) работал более аккуратно. Контрразведчики ежедневно посещали лодку и беседовали с моряками. Для сбора информации о происходивших событиях, настроениях и разговорах среди экипажа вызывали на конфиденциальные беседы подводников С-54. Имена осведомителей из состава команды лодки, которые писали доносы в НКВД, стали известны значительно позже.

Вскоре нам объявили – институт комиссаров в армии и флоте отменен 13 октября 1942 года, бывшие комиссары стали заместителями командиров по политической части. В феврале 1943 года произвели изменения в военной форме одежды. Красные просветы на нарукавных нашивках и большие звезды упразднили, вместо них ввели погоны и общее звание «офицер». Форма одежды изменилась,но суть работы политработников осталась прежней.

Командир Щ-422 капитан 3 ранга Алексей Кирьянович Малышев. 1942 г.

По-разному складывались взаимоотношения у командиров и офицеров с политработниками. В июне 1942 года в восьмом боевом походе на Щ-422 между командиром и вновь назначенным на подводную лодку комиссаром, старшим политруком Абрамом Ефимовичем Табенкиным, возникли разногласия. После радиограммы комиссара лодку досрочно возвратили на базу. Командира Щ-422 капитана 3 ранга Алексея Кирьяновича Малышева, награжденного в 1942 году орденом Ленина за успешные боевые действия, обвинили в трусости и преднамеренном уклонении от встречи с кораблями противника. Боевая биография А. К. Малышева. Один боевой поход (11 суток) в качестве помощника командира подводной лодки в советско-финляндской войне. Восемь боевых походов (123 сут.) в качестве командира подводной лодки в Великой Отечественной войне. Выполнено 9 торпедных атак (выпущено 13 торпед), одна артиллерийская атака (выпущено два 45-мм снаряда). 12.09.1941 года потоплен норвежский транспорт «Ottar Jarl» (1459 брт.); 26.01.1942 года потоплен норвежский рыболовный мотобот «Bj∅rge» F 3 G (около 10 брт); 12.09.1941 года в результате попадания неразорвавшиеся торпеды легко поврежден норвежский транспорт «Tanahorn» (336 брт). По доносу комиссара Табенкина трибунал приговорил боевого командира к расстрелу. Приговор не успели привести в исполнение. Во время налета немецкой авиации бомба попала в здание контрразведки, где в камере содержался Малышев, и он погиб.На подводной лодке С-54

Через пару дней отдыха мы приступили к усовершенствованию конструкции С-54 с учетом накопленного северными подводниками боевого опыта. Для уменьшения шумности подлодки заменили листы люков на палубе, вместо них установили решетки из стального уголка. Цепную лебедку командирского перископа заменили тросовой, сняли носовую пилу, предназначенную для разрезания противолодочных сетей. Удалили волнорезы торпедных аппаратов (металлические щиты около 2 метров длиной для придания обтекаемой формы носовой и кормовой оконечностям лодки). Были случаи их смещения и заклинивания при бомбежке. Для повышения ударостойкости и сохранности приборов при взрывах глубинных бомб улучшили конструкции их крепления. Манометры, амперметры, вольтметры, пусковые устройства за-крепили на самодельные резиновые амортизаторы. Чтобы ослабить силу гидравличе-ского удара по глубиномерам на их трубопроводах сделали по 2–3 витка. Верхние входные люки усилили дополнительными креплениями. Работы проводили силами плавучей мастерской «Красный горн», стоявшей в Оленьей губе. Плавмастерская была построена в 1911 году по проекту адмирала С. О. Макарова на Невском судостроительном механическом заводе Санкт-Петербурга как транспортная плавучая база и имела название «Кама». В 1922 году ее переименовали в «Красный горн» и 20 августа 1935 года вместе с первыми боевыми кораблями перевели на Северный флот в Екатерининскую гавань. В 1946 году на базе плавмастерской был создан ремонтный ком-плекс, положивший начало Полярнинскому судоремонтному заводу ВМФ, который 15 августа 1950 года получил название СРЗ № 10 Военно-морского флота.

Плавмастерская «Красный горн». 1943 г.

На «Красном горне» с довоенного времени работали опытные специалисты. Они самоотверженно трудились, ремонтируя лодки бригады, получившие боевые повреждения. Сти-мулом была бронь (освобождение) от призыва в армию и отправки на фронт, а также хорошее регулярное питание по флотским нормам. Жили рабочие на борту плавучей мастерской.

Группа рабочих «Красного горна». 1943 г.

Команда С-54 помогала мастеровым выполнять работы. Офицеры «врастали» в обстановку, познавали, что такое война и как ведутся боевые действия на Северном флоте. После небольшого ремонта и проверки бригадным начальством боеготовности, тихоокеанские лодки направляли в боевые походы к северному побережью Норвегии для поиска и уничтожения транспортов и боевых кораблей противника. К нашему приходу С-55 совершила два боевых похода, в которых уничтожила 3 транспорта противника, С-56 потопила танкер, С-51 уничтожила транспорт и находилась во втором походе. За переход с Тихого океана и потоплены транспорты командиры лодок были награждены орденами Красного Знамени, а офицеры старшины и матросы различными орденами и медалями. Настроение у тихоокеанцев было бодрое. У удачливых командиров и успешно действовавших экипажей появились элементы победной эйфории. Настроение менее удачливых подводников было обратно пропорционально числу сброшенных на них глубинных бомб. Чем больше досталось, тем хуже было настроение. Высокое политико-моральное состояние подводников и стремление топить суда противника поддерживались особой системой поощрительных мер. Экипажи лодок, уничтожившие 2 транспорта или боевых корабля, награждались орденами и медалями. Лодки, потопившие 8 кораблей противника, награждались орденом Красного Знамени, а командирам присваивалось звание Герой Советского Союза. К середине 1943 года этой награды были удостоены Иван Александрович Колыш-кин, Николай Александрович Лунин, Израиль Ильич Фисанович и Валентин Георгиевич Стариков.

Герой Советского Союза, командир К-21 капитан 2 ранга

Н. А. Лунин с экипажем

Очередные воинские звания офицерам присваивали через 4 или 6 месяцев. Если до войны командирами подводных лодок назначали старших лейтенантов или капитан-лейтенантов, то в середине 1943 года ими командовали уже капитаны 3 и 2 рангов. Возвращавшиеся из боевого похода лодки, как правило, встречал командующий флотом вице-адмирал А. Г. Головко. Он, как опытный военачальник, считал, что объективно воспроизвести события можно только сразу после того, как они произошли. Когда проходит какое-то время участники произошедших событий, вольно или невольно, до-мысливают, придумывают обоснования принятых решений, каких в действительной обстановке не было. Поэтому командующий флотом лично встречал каждую лодку из боевого похода, заслушивал доклад командира и старшего на борту. Сразу же проводил подробный разбор.

Герой Советского Союза, командир лодки М-171 капитан 3 ранга В. Г. Стариков с экипажем

Главная база Северного флота Полярный в годы Великой Отечественной войны

Победители при входе в гавань оповещали Полярный выстрелами из орудий. Число залпов соответствовало числу потопленных за поход кораблей противника. Их ждали награды, приз – жареный поросенок и ужин на бербазе. Офицерам выдавали дополнительные талоны на водку в ресторан Дома офицеров, где выступал джаз-оркестр под руководством композитора Жарковского.

Репертуар оркестра состоял в основном из патриотических песен: «Темная ночь», об одессите Мишке, покинувшем Одессу с последним батальоном, «Прощайте скалистые горы, на подвиг Отчизна зовет…» и т. д. Песню «Землянка» исполнять запретили, полит-аппарат объявил ее упаднической.

Дом офицеров посещала публика весьма разношерстная. Приходили офицеры со своими женами, которые с началом войны не успели выехать на лето и застряли в Полярном или приехали по пропускам к месту службы мужей после начала войны. Были офицеры с «полевыми женами» (так назывались женщины временно, на период войны, проживавшие с женатыми моряками).

Причал г. Полярного. 1944 г.

Были вдовы погибших моряков и вольнонаемный обслуживающий персонал различных флотских учреждений, а также женщины-офицеры, призванные на войну. Время от времени появлялись завшивевшие в окопах офицеры бригады морской пехоты с полуострова Рыбачий. В Доме офицеров и на береговой базе были скомплектованы хорошие библиотеки, можно было получить любые книги, кроме стихов Есенина. Его произведения изъяли.

На должностях помощников командиров больших и средних подводных лодок бригады служили выпускники нашего курса: З. М. Арванов, И. А. Баканов, Г. Ф. Макаренков, М. В. Питерский. Два офицера-однокурсника – Ф. Лукьянов и Г. Коваленко – уже командовали «малютками», были в звании капитан-лейтенантов и имели боевые ордена. В разведывательном отделе штаба флота служил Василий Кондрашков из Чу-дова. В 1942 году погибли Б. Ковалев, служивший на Щ-401 в должности дивизионного штурмана, и А. Бекман, служивший на К-2, не вернувшейся из похода. Встретил в бригаде сослуживцев по Тихоокеанскому флоту с подводной лодки Л-11 старшину 1 статьи Строхова, старшину 2 статьи Челядко и Архипова, паренька из Дубровки, который служил на «малютке» и вскоре погиб.

Большинство подводников понимали, что вероятность гибели в море велика. Шансов погибнуть было больше, чем остаться в живых. И не в каком-то неопределенном будущем, а, может быть, в следующем походе, к которому готовишься сегодня. Часть моряков относилась к этому спокойно, как к неизбежному событию, некоторые искали утешение в водке и развлечениях. К появлению подвыпившего матроса или офицера на территории бригады и в Полярном относились совершенно равнодушно, без осуждения, всегда с пониманием. Даже комендант Полярного подполковник Козюра отправлял подвыпивших подводников не на гауптвахту, а поручал патрулю доставить обессилевших моряков в казарму.

В 1942 году штурман С-51 Владимир Павлович Комиссаров, будучи в нетрезвом состоянии после посещения Дома офицеров, ошибся этажом в «циркульном» доме и позвонил в чужую квартиру.

Построение экипажей на причале, г. Полярный. 1944 г.

Он спросил открывшего ему дверь мужчину: «Здесь Валька-бл…дь живет?» Оказалось, что дверь подгулявшему подводнику открыл член Военного совета начальник политического управления флота вице-адмирал Николаев, жену которого звали Валентина. За этот проступок военный трибунал приговорил В. П. Комиссарова к пяти годам тюрьмы. Тюремное заключение заменили штрафным батальоном, до первой крови при ранении, если выживет. У бойцов штрафных батальонов был шанс спасти жизнь, умело укрываясь в бою от пуль и осколков за бугорком, в воронках разорвавшихся снарядов или в окопах. На поврежденных в бою, тонущих подводных лодках шансов на спасение не было. Весь экипаж в надежде на спасение борется за живучесть до последнего мгновения. Лодка и экипаж – одно целое. В море в бою с подводной лодки никуда не денешься. Искупление «вины» в штрафном батальоне В. Комиссарову заменили одним боевым походом на подводной лодке С-51. Так оценивался каждый боевой поход подводников.

Возможности выпить у моряков были ограничены. Водку выдавали только в походе по 100 граммов на человека (фронтовая норма), часть ее шла на «представительство». В каюту командира выходящей в боевой поход лодки приглашались на проводы все находившиеся на базе командиры. После возвращения происходил аналогичный сбор, на котором командиры обсуждали события, произошедшие во время похода. Разговор происходил без начальства, велся откровенно, начистоту. Эта своеобразная командирская школа имела важное практическое значение и, возможно, приносила больше поучительной пользы, чем разбор похода в кабинете комбрига или комфлота. Лодочный фельдшер, ведавший продовольствием, обычно приносил командиру чайник спирта и закуску для гостей. Инженер-механик, распоряжавшийся спиртом, предназначенным для технических целей (около 5,5 литра в месяц), тоже экономил его для «непредвиденных обстоятельств». В ресторане Дома офицеров водку выдавали по талонам, которые подводники получали у командира береговой базы Батько Морусенко, так его звали подводники.

Командующий Северным флотом вручает награды подводникам

на причале, г. Полярный. 1944 г.

Вот и все источники. В Мурманске предприимчивые офицеры добывали спирт у начальника тыла флота контр-адмирала Дубровина, но это удавалось только прославленным морякам-подводникам. Какая-то часть и, возможно немалая, утекала на сто-рону. За это некоторые работники военторга (служба военной торговли гарнизонов) и тыла по приговору трибунала на десяток лет отправлялись подальше от линии фронта в Воркуту.

Работники и служащие бербазы. 1944 г.

Большинство офицеров были женаты. Некоторые семьи в начале войны успели эвакуироваться, некоторые застряли в блокадном Ленинграде. В 1941 году фашисты стремительно продвигались в глубь территории нашей страны. Часть семей моряков оказалась на оккупированной немцами территории. Много их осталось в Полярном. Когда линия фронта стабилизировалась, стали возвращаться из районов эвакуации. Семьи тихоокеанцев пока оставались во Владивостоке. Жилья на флоте не хватало.

Северный флот укомплектовывался в основном военнослужащими Балтики. В штабах и учреждениях флота на должностях офицеров и матросов проходили службу жен-щины из Архангельской и Вологодской областей. Их направляли в госпитали, санчасти, прачечные, метеостанции, узлы связи, вспомогательные части и подразделения. Женщин назначали на должности врачей, медсестер, писарей, связисток, машинисток, кладовщиков, библиотекарей, поваров и пр. В нашей бригаде служили более 30 женщин. Жили они в отдельном помещении штаба береговой базы под надзором своих командирш. Большинство вели себя достойно, даже при наличии многочисленных «соискателей развлечений» среди матросов, старшин и оказавшихся бездомными офицеров. Но были и такие, которые считали, что «война все спишет».

На час запомнив имена,

Здесь память долгой не бывает,

Мужчины говорят: «Война…»

И наспех женщин обнимают.

Спасибо той, что так легко,

Не требуя, чтоб звали милой,

Другую, ту, что далеко,

Им торопливо заменила.

Она возлюбленных чужих

Здесь пожалела, как умела,

И недобрый час согрела их Теплом неласкового тела.

А 

им, которым в бой пора

И до любви дожить едва ли, Все легче помнить, что вчера Хоть чьи-то руки обнимали.

Константин Симонов

Шла война, жизнь продолжалась. Многие теряли родных и друзей. Грустили по погибшим и пели песни. Знакомились, влюблялись и расставались, ссорились из-за пустяков и снова мирились. Жены нещадно пилили мужей за прошлые и настоящие грехи, случившиеся и выдуманные «добродетельными» соседками. Мужчины ревновали своих жен, находящихся здесь в гарнизоне и оставшихся в далеких тылах. Неделями они ходили мрачнее черной тучи, получив письмо от «доброжелателей». Некоторые жены погибших моряков, немного поплакав, находили новых мужей. Комбриг И. А. Колышкин женился на вдове погибшего полкового комиссара Лебеденко, комдив А. В. Трипольский – на вдове погибшего в апреле 1943 года начальника политотдела бригады Радуна. Жора Коваленко женился на вдове механика «малютки». Таковы первые впечатления о Севере, войне и людях.

Полярный, как база флота, хорошо прикрывался зенитной артиллерией. Воздушные тревоги были крайне редки. Основные силы немецкой авиации использовались против союзных конвоев. Лодки стояли рассредоточено, не более двух единиц у одного пирса. Часть субмарин базировалась в Оленьей губе.

Написал домой письмо, что жив и здоров. Отправил свой новый адрес, попросил сообщить, где находятся мои братья и сестры. Иван Баканов рассказал, что в начале войны женился на Тамаре Ивановой из деревни Березайка, сестре Маруси Ивановой. Узнал у него адрес и написал Марусе письмо. Письмо хранилось долгие годы. Привожу его полностью.

«10 июня 1943 г.

Маша!

Жизнь снова напомнила прошлое. Прости, что напоминаю о себе. Я слишком долго был в других, слишком отдаленных, тебе известных местах (и до сих пор еще жив, как ни странно). Случайно встретил здесь Ванюшку Баканова (он со мной учился), и что же? Оказывается, он уже женат на Вашей сестре! Неожиданное событие сие толкнуло на мысль осведомиться о Вашем здоровье. У него взял и адрес. Не серчай на него. Он, конечно, не мог отказать мне в этом. У меня никаких перемен, за исключением разве места. Но сие существенного значения не имеет. Все идет хорошо. Правда, стал не такой толстый, да и время наложило некоторый отпечаток, вдобавок ко всем прочим.

Маша! Ты еще продолжаешь увлекаться авиацией или уже налеталась, по-прежнему рвешься в облака или земля и вещи земные тебя привлекают?

Подводники получили письма из дома, г. Полярный. 1944 г.

Мария Антоновна Иванова. 1938 г.

Я убеждений своих не сменил, профессия осталась прежней, все еще тянет в воду, только страну восходящего солнца сменил на страну незаходящего солнца – как видишь не много. Жалею, что по обстоятельствам ни от кого не зависящим потерял тебя. Ну, будь здорова. Мой адрес: Полярный Мурманской области.

До востребования, Васильеву Г. К.». Ответа не получил. Думал, что письмо затерялось на кривых военных дорогах или сгорело вместе с поездом при воздушном налете. Закончив модернизацию и ремонтные работы,

мы на Кильдинском плесе провели испытания новой аппаратуры Asolic-129, установленной на С-54 в Портсмуте. Гидроакустика подтвердила высокие возможности по точности пеленгования шумящего объекта и по поиску мин. Лодка прошла через выставленную банку учебных мин, и из 10 обнаружили 9. Проверили возможность использования радиолокатора RDF-287 для определения дистанции до всплесков падения артиллерийских снарядов. Эта аппаратура была предназначена для обнаружения самолетов и не годилась для управления артиллерийским огнем. Видимо, руководство флота располагало информацией о наличии на английских кораблях приборов управления артиллерийским огнем. Аппаратура, установленная на С-54, оказалась не универсальной. На испытаниях ожидаемых результатов мы не получили, а начальству хотелось большего. Среди командиров бытовало мнение, якобы на немецких самолетах есть устройство, способное обнаружить радиоизлучение этой аппаратуры, поэтому использовать РЛС опасно. На войне осторожность не бывает излишней. Так и возили мы оборудование, не используя его.

В начале июля С-54 вышла в море с задачей уточнить границы минного заграждения между мысом Слетнес и Конгс-фьордом, а затем уничтожать боевые корабли и транспорты в районе Тана-фьорда – Конгс-фьорда.

Средние лодки в 1943 году в летнее светлое время в район боевых действий переходили в надводном и подводном положениях с учетом обстановки. Район боевых действий условно разделялся на две части:

1) район поиска конвоев и кораблей противника располагался на маршрутах движения конвоев – от кромки берега до минного заграждения;

2) район зарядки аккумуляторных батарей находился за пределами видимости с берега, на удалении 20–25 миль от минного заграждения.

После зарядки аккумуляторных батарей погружались и следовали в район поиска в подводном положении на скорости 3 узла. Минные заграждения проходили на рабочей глубине погружения – для средних лодок IX серии она составляла 80 метров. Пройдя минное заграждение, всплывали на меньшую глубину. Поиск противника производили на глубине 25 метров со всплытиями на перископную глубину для осмотра поверхности моря через каждые 5–10 минут, в зависимости от условий видимости. Курсы маневри-рования лодок располагались перпендикулярно береговой черте. Акустическую вахту несли непрерывно. На кормовых курсовых углах мы ничего не могли обнаружить из-за помех, создаваемых собственными винтами. Этот недостаток акустических систем, работающих в режиме шумопеленгования, не удавалось устранить в течение долгих 30 послевоенных лет. Поиск кораблей противника продолжали до уровня снижения плотности электролита в аккумуляторных батареях не ниже 18°Б, чтобы оставшейся энергии аккумуляторов хватило для возвращения в район зарядки батарей и еще имелся бы запас на случай преследования лодки противником. Зарядку производили в надводном положении. На это уходило 7–8 часов, плюс 2 часа на вентилирование аккумуляторных батарей. Один цикл продолжался около трех суток. Двое суток на поиск и сутки на подход-отход и зарядку. С наступлением темных ночей, с начала сентября до конца марта, появлялась возможность производить зарядку аккумуляторов под берегом, не проходя туда и обратно через минные поля. В ясные ночи при всполо-хах полярного сияния становилось достаточно светло, и часто приходилось производить срочные погружения. Этот маневр был привычен и производился одной боевой сменой (часть экипажа, обеспечивающая выполнение любого маневра корабля и применение оружия). Для лодок типов К, С и Щ она составляла одну треть, а для лодок типа М – половину экипажа. Мы неуклонно соблюдали правило – лучше 10 раз погрузиться, приняв за самолет сверкнувшую в облаках звезду, чем один раз не уклониться от вражеского самолета.

В первый боевой поход на лодке выходил кто-нибудь из начальства. К нам прибыл командир нашего тихоокеанского дивизиона капитан 1 ранга А. В. Трипольский. После дифферентовки в Кольском заливе погрузились на траверзе мыса Летинский. Прошли Кильдинский плес в подводном положении на безопасной глубине 25 метров. Далее шли в надводном положении противолодочным зигзагом на удалении 30–40 миль от берега. Погода была неустойчивой. Светлое время в течение всех суток, ветер 2–3 балла, облачность переменная, частые снежные заряды. В районе боевых действий, маневрируя на глубине 80 метров, обследовали положение минного заграждения. Задача, скажем прямо, была препротивная. Акустическая аппаратура «Дракон-129» могла обнаруживать мину на расстоянии 1–2 кабельтовых (около 300–350 метров). Наша лодка проходила от минного заграждения в расстоянии 100–150 метров. При малейшей ошибке могли задеть минреп. Мина рванет, и счастье, если корпус уцелеет, как это было с С-56. (Минреп – стальной трос или цепь для крепления якорной морской мины к якорю и удержания ее на заданной глубине.) Определили границы минного поля, нанесли на карту, проходов в нем не обнаружили. После зарядки аккумуляторных батарей подошли к берегу в районе Конгс-фьорда. Двое суток поиска результатов не дали. После очередной зарядки еще 2 суток маневрировали у берега. Море было пустынным. Сообщений о кораблях противника от штаба бригады не поступало. При третьем заходе обнаружили конвой в составе 4 транспортов и 6 кораблей охранения, следовавший с запада на восток. Объявили Боевую тревогу. Начали маневрирование для сближения с противником. Торпедная атака с поднятием перископа через каждые 3–4 минуты для определения пеленга и дистанции цели в этих условиях оказалась невозможной. Все было и проще, и сложнее. Проще потому, что элементы движения конвоя (курс и скорость) нам были известны еще при стоянке в базе. Курсы движения транспортов были параллельны берегу, скорость стандартная в пределах 10 узлов, плюс-минус 2 узла. Транспорты, как правило, шли прямым курсом, а корабли охранения иногда зигзагом. Они отклонялись от прямого курса, чтобы поближе рассмотреть подозрительное пятно на воде или какой-либо предмет, плавающий или движу-щийся в волнах. Сложность заключалась в том, чтобы успеть незаметно для противника 2–3 раза поднять перископ и визуально оценить взаимное положение транспорта, кораблей охранения и лодки. Надо было правильно занять позицию стрельбы внутри конвоя на расстоянии 5–7 кабельтов от транспорта. Командир лодки капитан 3 ранга Д. С. Братишко считался одним из лучших во 2 бригаде подводных лодок Тихоокеанского флота. Он заметно нервничал. А. В. Трипольский находился в центральном посту, в действия командира не вмешивался. Я выполнял расчеты на приборе торпедной стрельбы. Про-извели 4-торпедный залп с интервалом в 10 секунд. Командир скомандовал: «Полный вперед! Погрузиться на глубину 60 метров!» Лодку удалось удержать на глубине. Через 2–3 минуты корабли охранения начали бомбометание в стороне от лодки. Курс взяли под минное поле. Как ни странно, но считалось, что немецкие корабли прекращают преследование и бомбометание на подходах к минным полям, опасаясь взрыва мин выставленного ими заграждения. Сброшено было около 30 глубинных бомб, шумы преследующих кораблей удалились. Комдив Трипольский поздравил команду с победой, а замполит Шаповалов тут же организовал выпуск «Боевого листка» – вроде маленькой рукописной стенгазеты с сообщением о важном событии. Сделали еще один заход на боевую позицию, но безуспешно. Через 15 суток после выхода на задание получили приказ вернуться на базу. Продолжительность пребывания в море средних лодок составляла около 15 суток. Дальнейшее пребывание считалось нецелесообразным из-за усталости экипажа. При израсходовании всех восьми носовых торпед лодка немедленно возвращалась на базу.

Входя в Екатерининскую гавань, произвели холостой выстрел 100-мм орудием, оповещая о победе. Разведчики подтвердили потопление одного транспорта водоизмещением около 5 тысяч тонн. Вечером на береговой базе состоялся ужин с жареным поросенком. Вся команда была награждена орденами и медалями. Командир получил орден Красного Знамени. Меня и замполита наградили орденами Отечественной войны 1-й степени. Бригаду постигло еще одно несчастье. Из похода не вернулась подводная лодка Щ-422, командир капитан 3 ранга Федор Алексеевич Видяев. Перед выходом в море командующий вручил ему третий орден Красного Знамени.

Командир Щ-422 капитан 3 ранга Федор Алексеевич Видяев

Тихоокеанские лодки ходили в походы и возвращались с победами. К концу июля 1943 года подводники нашего дивизиона потопили: С-55 – 4 транспорта, С-56 – 4 транспорта, танкер и сторожевой корабль, С-51 – 2 транспорта и тральщик. Успешно действовала Л-15. Миф о недостаточной подготовленности тихоокеанских подводников и превосходстве североморцев был развеян.

С лодки С-54 на другую должность ушел механик Виктор Парфирьевич Варламов, вместо него назначили лейтенанта Нечащева. Замполита Виктора Николаевича Шаповалова перевели на береговую должность. Дивизионного механика Михаила Леонтьевича Очертина на-значили командиром электромеханической части береговой базы. Порядка на бербазе с его приходом не прибавилось. Через некоторое время злые языки сочинили на мотив популярной песни новые слова:

«Если бы ни Мишка – Мишка Очертин, не было бы на базе бардака».

В марте помощника командира С-51 И. И. Юдовича назначили командиром «малютки». Во втором походе он погиб. Из дома получил письмо, не принесшее радости. Братья Михаил и Игнат находились на фронте в действующей армии. От Ивана и Павла никаких вестей не было.

Капитан-лейтенант Г. К. Васильев, старпом С-54.

Шура эвакуировалась со станции Элисенваара (Карелия) в Ленинград. Там пережила блокаду, вернулась и работала на станции Ланская.Дуся с сыном после короткого пребывания в эвакуации на станции Моксютиха возвратилась в Березайку. Она и Паня продолжили работать на стекольном заводе.

В августе из похода возвратилась лодка Л-20, командир капитан 3 ранга В. Ф. Тамман. После атаки конвоя в районе мыса Слетин, уходя от преследования, лодка ударилась о подводную скалу. Удар пришелся на носовую часть киля, где располагался вибратор гидроакустической станции «Дракон-129». От удара крышка шахты диаметром около 800 мм отошла от корпуса, и в отсек хлынула вода. В таких условиях удержать лодку на плаву было невозможно, и она ушла на грунт на глубине 110 метров. Первый и второй отсеки на три четверти были затоплены. Выпустили воздух из торпедных баллонов в затопленные отсеки, давление в них поднялось до 11 атмосфер. Дальнейшее их затопление удалось приостановить. Люди в этих отсеках были живы. Переборки между вторым и третьим отсеками выгнуло, их расчетная прочность не более 6 атмосфер. Попытки осушить отсеки насосами результатов не дали. Всплывать в надводное положение на виду у маяка Слетнес до наступления темноты было опасно. Через 13 часов с наступлением темноты начали всплывать в надводное положение. Продули носовую группу цистерн воздухом высокого давления. Лодка не всплывала. После продувания средней группы резко начал образовываться дифферент на нос. Лодка «встала на попа». Нос субмарины всплыл, а корма лежала на грунте. Дифферент достиг 80 градусов. Из аккумуляторов потек электролит. Через несколько минут Л-20 оторвалась от грунта и начала всплывать. В затопленных отсеках вода убывала через поврежденную шахту гидроакустической станции. Для предотвращения кессонной болезни следовало постепенно понижать давление воздуха в течение 6–7 часов, но падение давления в отсеках было неуправляемым. Тяжелую кессонную болезнь получили все 13 моряков носовых отсеков. Один матрос погиб. Лодку немедленно возвратили на базу.

Книга В. Ф. Таммана «В черной пасти фиорда»

Начальник Главного политического управления Военно-морского флота Рогов, работавший в это время на флоте, прибыл на вернувшуюся из боевого похода изрядно потрепанную лодку. Он расспросил нескольких матросов о настроениях в экипаже после перенесенных потрясений. Ответы матросов и старшин нельзя было назвать оптимистичными. Политработник принял «волевое решение» – боевой подготовленный экипаж Л-20, много переживший в боевых походах и самоотверженно спасший лодку, расформировать. На смену им прислали с Тихоокеанского флота экипаж Л-19, командир Е. Н. Алексеев по прозвищу Дельфин, бывший флагманский штурман 4 бригады подводных лодок Тихоокеанского флота. После гибели лодок Ф. А. Видяева, И. И. Юдовича и происшествия с Л-20 настроение подводников бригады было мрачным. Некоторые командиры подлодок стали часто выпивать. Однажды комфлот позвонил И. А. Колышкину и попросил его усмирить офи-цера. Он сказал, что Вася Комаров пьяный пляшет у него под окном. Колышкин ответил: «Этого не может быть. Комдив Комаров дежурит по бригаде». Оказалось, будучи дежурным по бригаде подводных лодок, В. Комаров ходил в Оленью губу проверять службу на лодках. На обратном пути зашел в Дом офицеров, где изрядно угостился, расслабился и потерял контроль над бушевавшими эмоциями. Второй случай, о котором рассказывали офицеры, состоял в том, что командиру, находившемуся на дежурстве в нетрезвом виде (не буду из уважения к нему называть фамилию), дружки написали чернильным карандашом на голом животе: «Проверил дежурную службу. Замечаний нет!»

В августе 1943 года С-54 совершила второй боевой поход. Две недели боевого патрулирования и поиска результатов не дали. В сентябре из Владивостока приехали семьи офицеров. Мужья выхлопотали им пропуска в Полярный. В их числе Е. Гладкова, Нина Сушкина, Надежда Иоффе и жена нашего механика В. П. Варламова. Жена И. И. Юдовича прибыла уже после гибели мужа. Забрала оставшееся имущество, причитавшееся денежное пособие и уехала обратно во Владивосток.

На подводной лодке С-55

Старпом С-55 Янкель Иоффе после приезда красавицы жены Надежды с сыном Осей оказался в сложном положении – не было жилья. Пришлось ему с семьей временно поселиться в комнате для офицеров в казарме подводников. Там не было ни кухни, ни женского туалета. Янкель запускал жену в общий туалет и дежурил у входа, чтобы не вошли моряки. Его лодка С-55 должна была выходить в море. Подготовка к походу уже началась. Жена Надежда лила слезы и ежедневно терзала его вопросами: «Как же я буду здесь жить одна, если ты уйдешь в море?!»

Янкель попросил меня сходить вместо него в боевой поход. Я согласился. После сдачи необходимых зачетов и одних суток отдыха были проводы с пожеланиями благополучного возвращения. Вечером 30 сентября 1943 года с наступлением темноты С-55 отошла от пирса. Выйдя из гавани, застопорили ход. К борту подошел катер, с него приняли на борт группу разведчиков в составе четырех норвежцев и одного советского лейтенанта Андрея Яковлевича Головнина, руководившего их подготовкой. Снаряжение группы: переносная радиостанция, 2 радиоприемника, батареи питания, полугодовой запас продовольствия, банки с сухим спиртом для подогрева пищи, медикаменты, винтовки с глушителями, патроны, сигнальные фонари, спальные мешки и лыжи. Было все необходимое, чтобы пятерым мужчинам прожить полгода в тундре зимой без каких-либо контактов с местными жителями. Загрузили на лодку громадные резиновые шлюпки для перевозки людей и оборудования на берег. Погрузка разведгрупп всегда производилась за пределами гавани в темное время суток. Соблюдалась строжайшая конспирация. Никто не должен был знать состав групп и время их отправления. Разведгруппы предназначались для постоянного наблюдения за морем в западной части театра военных действий. Для надводных кораблей Северного флота эти районы были недоступны. Самолеты не имели достаточного радиуса полета, их полеты зависели от погоды. Использовать постоянно две подводные лодки для разведки и наблюдения за надводной обстановкой на выходах из норвежских шхер у флота не хватало сил. Разведчиков высаживали в начале зимы или весны, когда в Заполярье была полярная ночь. Меняли их примерно через полгода. В состав групп обычно входили 4 норвежца – кем были эти люди, нам не известно. Даже их настоящих имен никто не знал. Для соблюдения секретности никаких записей об этих группах в корабельных вахтенных журналах не вели, кроме обычных фраз: «Всплыли в надводное положение», «Погрузились в точке с координатами…».

Командир подводной лодки С-55 капитан 3 ранга Лев Михайлович Сушкин. 1943 г.

При обнаружении кораблей конвоев разведгруппы сообщали штабу флота короткими шифрованными радиограммами их состав, координаты и направление движения. Оттуда информация передавалась на патрулирующие в море лодки, в сообщениях источник информации не указывался. Просто сообщалось: «По достоверным данным». Закончив погрузку группы мы отдифферентовали лодку, дошли до выхода из Кольского залива и погрузились. Далее следовали в подводном положении на глубине 25 метров. Командир капитан 3 ранга Лев Михайлович Сушкин пригласил меня в каюту ознакомиться с боевым заданием. Из запечатанного сургучом пакета он извлек боевой приказ, в котором предписывалось: «С-55 высадить разведгруппу в одной из бухточек Порсангерфьорда и далее атаковать транспорты и боевые корабли противника на выходе из шхер». До высадки разведчиков атаковать корабли запрещалось. Районы зарядки были назначены к северу от фьорда. Затем командир достал из шкафа водку, разлил по стаканам, и мы выпили. От второй порции я отказался. Взял документы, чтобы штурман лейтенант Александров нанес на карту район боевых действий. Вышел в центральный пост и заступил на командирскую вахту. Командир продолжал «изучать документы» в одиночестве.

В бригаде подлодок был установлен порядок, с целью соблюдения секретности координаты района боевых действий лодки объявлялись экипажу только после выхода из базы. На инструктаже командиру ставилась задача, но точные координаты районов не сообщались. Они находились в секретном опечатанном конверте вместе с боевым заданием. Переход в район боевых действий осуществляли в смешанном режиме. В темное время суток в надводном положении, в светлое время под водой. К району высадки разведчиков С-55 подошла вечером. Перед наступлением темноты уточнили свои координаты по мысам, осмотрели в перископ место высадки и легли на грунт. Акустики постоянно прослушивали подводную среду – нет ли поблизости противолодочных кораблей. Чтобы не появились на поверхности масляные пятна и какие-либо демаскирующие лодку следы, выброс за борт бытовых отходов не производили. Накопившуюся в трюмах воду не откачивали. Сутки прошли спокойно. Около полуночи всплыли в надводное положение и осмотрелись. 6 октября подошли ближе к берегу и начали высадку разведчиков. Артиллерийский расчет 100-мм орудия находился у пушки в готовности к открытию огня. Наступил самый опасный и ответственный момент. На лодке был открыт торпедо-погрузочный люк – отверстие диаметром 860 мм. Теперь до конца выгрузки лодка была лишена возможности погрузиться. Через люк выгрузили семиметровую «колбасу» резиновой шлюпки. Подключили из первого отсека шланг воздуха среднего давления, на-качали шлюпку и сбросили на воду. Моряки быстро из рук в руки передавали из первого отсека ящики, мешки, коробки, оружие и снаряжение. Четверо разведчиков на шлюпке отошли к месту высадки, там выгрузили имущество на берег, и двое из них вернулись за оставшимся грузом. Погрузку закончили. Шлюпка отошла к берегу. Задраили торпедо-погрузочный и рубочный люки. Погрузились и вышли из района. Первую задачу мы выполнили, теперь только от разведчиков зависело, продержатся они полгода или нет. Всякое могло случиться на оккупированной немцами территории.

Поиск кораблей противника С-55 вела в Порсангер-фьорде. На выходе из шхер около небольшого порта Хаммерфест крутились целую неделю. В ночь с 11 на 12 октября провели зарядку аккумуляторных батарей, маневрируя под восточным скалистым берегом фьорда. Перед рассветом погрузились. Через некоторое время обнаружили шумы винтов кораблей, вышедших из порта Хаммерфест. В перископ разглядели 2 транспорта, 5 сторожевых кораблей и 2 тральщика, охранявших транспорты. Объявили Боевую тревогу. Конвой двигался прямо на лодку. Легли на курс перпендикулярный курсу противника и на скорости 6 узлов в течение 10 минут вышли на траверзное расстояние до конвоя в 10 кабельтовых. Затем развернулись вправо на 180°. Лодка оказалась на боевом курсе, удобном для торпедной атаки. При третьем, последнем, подъеме перископа до угла упреждения оставалось 5°, командир скомандовал: «Погрузиться на глубину 15 метров! Аппараты Товсь! Интервал 10 секунд!» Выждав 40–50 секунд, скомандовал: «Пли!»

Четыре раза вздрогнула лодка. Это вышли торпеды. Начали погружаться на глубину. Через 80 секунд раздались 3 взрыва. Корабли охранения конвоя ринулись нас преследовать. Два сторожевика сделали 3 захода, сбросили на лодку около 36 глубинных бомб. При взрыве последней серии был поврежден указатель положения носовых горизонтальных рулей.

Подводная лодка С-55 в море. 1943 г.

Лодка начала самопроизвольно всплы-вать. Дифферент на нос увеличился и достиг 30°. Лодка задрала нос. Заполнили цистерну быстрого погружения. Этим удалось удержать подлодку на глубине. Перекачкой воды из кормовой в носовую дифферентную цистерну выровняли положение лодки. Преследовавшие корабли удалялись. Вздохнули с облегчением. Отошли на север за минное заграждение для перезарядки торпедных аппаратов запасными торпедами. Через сутки получили приказание возвратиться на базу. Время пребывания в море истекло. За этот боевой поход С-55 форсировала минные заграждения 14 раз, чаще всего в надводном или позиционном положении. Командир считал, что нами были потоплены транспорт и сторожевой корабль, поэтому при входе в гавань произвели 2 артиллерийских выстрела. На разборе командующий флотом решил считать потопленным транспорт «Ам-мерланд», а сторожевик поврежденным. Позже было подтверждено потопление транспорта «Аммерланд» водоизмещением 5381 тонна, имевшего на борту 2400 тонн продовольствия и фуража для немецкой лапландской группировки. Транспорт был построен в 1923 году на «Irvines’S Shipbuilding & Drydock Co Ltd» в Сандерленде для компании «William Brown Atkinson & Co Ltd» как «Kilnsea», в 1936 году куплен немецким судовладельцем. Во время войны использовался в интересах фашистской Германии.

С командой С-55 у меня сложились хорошие, доверительные отношения и полное взаимопонимание. На торжественном ужине присутствовал командующий флотом. Мне было не до ужина, надо было приглядывать за экипажем и поддерживать порядок на лодке. Оформив «Журнал боевых действий», что входило в обязанность старпома, и пе-редав дела Янкелю Иоффе, я возвратился на С-54. За время боевого похода ему удалось разместить семью в «Гвардейском доме» № 25 по улице Ленинской в городе Мурманске, где жили семьи морских офицеров.

В ноябре С-54 поставили в плавучий док в Мурманске. Док находился под скалой севернее мыса Дровяной. Появилась течь между крышкой вибратора акустической станции и корпусом лодки, нужно было устранить эту неисправность. Команду поселили в здании деревянной школы на улице Красина. Большая часть Мурманска была сожжена немецкой авиацией летом 1942 года. Функционировали железнодорожное сообщение, торговый порт и судоремонтный завод в Росте. В центре города осталось несколько уцелевших кирпичных домов – тыл флота, четыре или пять жилых домов, гостиницы «Арктика» и «Межрейсовая» и дом № 25 по улице Ленинской. Также сохранились деревянные жилые дома на южной окраине, именуемой почему-то Колония.

Транспорт «Аммерланд» 5381 брт, Германия. Потоплен 12 октября 1943 г. торпедой подводной лодки С-55 (командир Лев Михайлович Сушкин) в точке Ш-70.59 с. ш., Д-26.26 в. д.

В конце ноября 1943 года мне предоставили 20 суток отпуска. Отправился поездом домой. Отрезок железной дороги Мурманск–Ленинград, проходящий через Карелию, был занят финскими войсками. Поезда ходили объездным путем от станции Беломорск до станции Обозерская, южнее Архангельска и далее на Москву. В светлое время суток на станции Лоухи и на подходах к ней финские самолеты с близлежащих аэродромов бомбили поезда. Наш поезд благополучно прошел эту злополучную зону ночью. В Москве переночевал у Ивана Константиновича Почилова. Он жил один в комнате коммунальной квартиры. На другой день выехал на станцию Березайка. В Бологом вышел из поезда.

Какая-то женщина узнала меня и спросила: «Когда приехал?» Ответил: «Вот этим поездом». Опустив глаза, она сказала: «Опоздал, сынок. Мать-то вчера похоронили». Стараясь смягчить печальное известие, долго рассказывала, кто и где из моих родственников живет, чем занимается. Сообщила все, что ей было известно о знакомых и о жизни в Березайке.

В ожидании служебного поезда прошелся по станции Бологое. Осенью 1941 года не-мецкая авиация жестоко бомбила железнодорожный узел. Фронт проходил в 30 кило-метрах северо-западнее станции, в районе Валдая. От Круглого депо, где мы ремонтировали паровозы, и окрестных зданий остались груды битого кирпича. Вокзал был полностью разрушен. Управление станцией и все службы размещались в деревне Огрызково, в одном километре от пассажирских платформ. Пути, платформы, стрелки, водокачка, средства сигнализации и связи были быстро отремонтированы и обеспечивали движение поездов. Вокзал начали восстанавливать по новому временному проекту, значительно от-лишившемуся от первоначального. В первозданном виде вокзалы сохранились только в Калинине (Твери), Лихославле и Крюкове. На краю платформы было оборудовано бомбоубежище. Теперь на этом месте стоит памятник железнодорожникам, погибшим во время войны.

Приехав на станцию Березайка, направился к сестре Дусе (Евдокии Константиновны). Она с четырехлетним сыном жила в заводском доме № 4 на ул. Октябрьской и трудилась на стекольном заводе начальником смены. Завод выпускал продукцию для фронта. На него не было сброшено ни одной бомбы, хотя находившийся рядом железнодорожный мост через реку Березайку немцы бомбили неоднократно, но мост все же уцелел. На другой день пошли на кладбище. Мама в середине ноября 1943 года босая копала оставшуюся на колхозном поле картошку. Простудилась, получила воспаление легких и скончалась в возрасте 69 лет. Похоронили ее под высокой сосной. Пусто стало в нашем доме в Дубровке. Теперь в нем жили сестра Паня (Прасковья Константиновна) с двумя племянницами, дочерьми Игната. Константин и Михаил воевали, но где точно было неизвестно.

Железнодорожная станция Бологое. 1943 г.

Их адресом был только номер полевой почты. Иван и Павел, видимо, погибли. Письма от них не приходили, но не было и сообщений из военкомата об их гибели. Жена Ивана Клава уехала с детьми к родственникам в город Гусь-Хрустальный Владимирской области. Семья Павла осталась в оккупированном немцами Пскове. Сестра Шура (Александра Константиновна) бедствовала в блокадном Ленинграде. Трудно в деревне было найти семью, которую не постигло горе войны. В семье, которую я знал, в течение месяца погибли отец и четверо сыновей. Жизнь в деревне держалась на женщинах. Все тяготы военного времени легли на их плечи.

Я и лошадь, я и бык,

Я и баба и мужик,

Если в поле – с хомутом!

Пашет, косит вровнь с быком.

И косилка, молотилка,

И стряпуха, и доилка.

(Из стихотворения Владимира Дорошенко)

Работали они, выбиваясь из сил, чтобы получать специальный паек по карточке, спасти себя и детей от голода, холода и болезней. Ждали конца войны. Ждали мужей, братьев, отцов, сыновей и сестер. Трогательное стихотворение Константина Симонова вселяло в наших воинов веру и надежду.

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: «Повезло».

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой, –

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Это касалось многих. Ждали, надеялись и терпели. Изнуренные тяжелой работой, рано постаревшие от горя, одинокие женщины искали хоть какую-нибудь опору и утешение в жизни. Не от хорошей жизни они сочинили частушку.

Если хочешь познакомиться,

Приходи на уголок.

Принеси буханку хлеба,

Концентратов котелок.

(Концентраты – сухие полуфабрикаты из крупы и добавок для приготовления супа или каши.)

В клубе Березайки собирались мальчишки-подростки и девушки всех возрастов, не успевшие выйти замуж. Верховодила ими Катька Головкина, березайская девушка, перед войной подавшаяся в Москву в артистки и по неизвестным причинам возвратившаяся под крышу родного дома. Пошел в клуб. Пару раз потанцевал. Возвратился на место, не нашел в карманах шинели своих кожаных перчаток. Хорошо, что дамы были знакомые. Через неделю время отпуска подошло к концу. Сел на московский поезд и поехал на Север.

В Полярном ждали новости. Был сформирован дивизион, который отправляли в Англию для приема подводных лодок в счет раздела Итальянского флота. После поражения Италии ее флот поделили между союзниками. Причитающиеся Советскому Союзу корабли не могли прибыть ни на базы Черноморского флота – их не пускали через проливы турки, ни на базы Балтийского и Северного флотов. Переход вокруг Европы по морям, находившимся под контролем немецкого флота, считался опасным. По решению союзников Великобритания передавала Советскому Союзу свои корабли и лодки вместо итальянских трофейных кораблей. Командиром дивизиона назначили капитана 1 ранга А. В. Три-польского, командирами лодок – капитана 2 ранга И. И. Фисановича, капитана 3 ранга Я. К. Иосселиани, капитана 3 ранга Н. А. Панова и капитана 3 ранга И. С. Кабо.

Командир дивизиона

подводных лодок СФ

капитан 1 ранга

Александр Васильевич

Трипольский. 1943 г.(Слева)

Герой Советского Союза,

командир 1 дивизиона

подводных лодок СФ

капитан 2 ранга

Н. А. Лунин(По центру)

Командир 2 дивизиона

подводных лодок СФ

капитан 2 ранга

Иван Федорович Кучеренко.

1943 г.(Справа)

Через некоторое время пришло сообщение – Н. А. Панов сошел с ума и пытался заколоться кортиком. Его заменил капитан-лейтенант Щекин, ранее служивший помощником на М-171.

В ноябре 1943 года с Северодвинского завода в состав бригады после достройки прибыли новые подводные лодки: С-14 – командир капитан 3 ранга В. П. Каланин, С-15 – командир капитан 3 ранга Александр Иванович Мадиссон, С-103 – командир капитан 3 ранга Н. П. Нечаев, С-104 – командир капитан 3 ранга В. А. Тураев. В декабре прибыли еще 2 лодки «малютки» XV серии: М-200 – командир капитан-лейтенант В. Л. Гладков, ранее служивший в должности помощника командира С-56, и М-201 – командир капитан-лейтенант Н. И. Балин.

Лодки «малютки» имели надводное водоизмещение 205 тонн, 2 дизеля и 4 торпедных аппарата в носу. «Малютки» строили из расчета перевозки их по железной дороге с одного моря на другие. Это обстоятельство вынуждало иметь малые размеры, довольно слабое вооружение и энергетику. Жизнеобитаемость и бытовые условия на них были плохими. Офицеры не имели кают, была одна каюта для командира. На 29 моряков один гальюн. Во время боевых походов, которые по длительности доходили до 15 суток, подводники свободной смены спали там, где могли найти место. В надводном плавании «малютки» при волнении свыше двух баллов испытывали резкую бортовую и килевую качку.

Командира 1 дивизиона подводных лодок капитана 2 ранга Н. А. Лунина направили на учебу в Военно-морскую академию, на его место пришел капитан 2 ранга М. П. Августинович. Командиром 2 дивизиона вместо капитана 1 ранга А. В. Трипольского назначили командира С-51 капитана 2 ранга Ивана Федоровича Кучеренко. На С-51 командиром стал капитан 3 ранга К. М. Колосов с «малютки».

В декабре 1943 года прибывшие с Тихого океана подлодки С-15 и С-103 пошли в первый боевой поход. Через 2 недели они возвратились без результата. И снова в нашей бригаде случилась потеря. В начале декабря С-55 вышла в море и из похода не вернулась. Где и при каких обстоятельствах она погибла, осталось неизвестным. Это был ее пятый боевой поход. За время боевых действий лодка потопила 5 транспортов. Прошло трое суток после назначенного срока возвращения, никакой информации от нее не поступало. Лодка из похода не вернулась. В каюте бербазы собрались офицеры С-54. Молча, не чокаясь, помянули товарищей и подняли тост «За тех, кто в море». У меня до сих пор сохранились самые теплые воспоминания о дружной команде этой лодки и спокойном, решительном, умелом, опытном командире Льве Михайловиче Сушкине. Не споет он больше о Мишке-одессите, покинувшем Одессу с последним батальоном. Жена его Нина Сушкина устроилась на работу в библиотеку клуба бербазы и через полгода вышла замуж за мичмана (фамилии его не помню). Надежа Иоффе вышла замуж за капитан-лейтенанта Алдонина, помощника командира лодки, прибывшей из Англии.

Во второй половине декабря 1943 года С-54 снова вышла в море. Осмотрели все бухты Тана-фьорда. В назначенной нам зоне добросовестно искали противника, но без-результатно. Море было пусто. По истечении срока возвратились на базу «без выстрелов, фанфар и барабанов». У лодки сложилась репутация невезучей. Время от времени в ком-нату офицеров стал заглядывать политработник капитан 2 ранга П. И. Петров «побеседовать по душам», чего раньше никогда не делал. Командир нервничал. На береговые должности с лодки перевели минера старшего лейтенанта С. Лопухова и командира отделения мотористов Бурлоченко, обладавшего недюжинный силой. Его в качестве натурщика использовал скульптор Лев Ефимович Кербель, создатель памятника погибшим подводникам в Полярном. Сооружали памятник на собранные подводниками средства. «Не жалейте денег, ребята. Себе памятник возводите!» – это звучало убедительно.

Памятник «Героям-подводникам Северного флота, погибшим в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» открыт 22 июня 1944 г., г. Полярный. Фото В. Д. Доценко

В январе 1944 года C-54 прошла небольшой ремонт в плавучем доке Мурманска. Командир жил в «Межрейсовой» гостинице. Офицеры и экипаж размещались на улице Красина. В один из вечеров я возвращался в казарму. Погода была чудесная. Ясное небо, полная луна, безветренно. Из репродукторов лилась музыка популярной оперетты: «Пом-нишь ли ты, как счастье нам улыбалось…». В районе порта прогремели взрывы. Загудели самолеты. Открыли огонь зенитки. Мы стояли под аркой многоэтажного жилого дома. Вскоре взрывы прекратились, замолкли зенитки, по-прежнему светила луна и пели какие-то артисты о несбывшемся счастье. Во время следования по Кольскому заливу на выходе из Мурманска, стоявший на руле боцман Новоселов тихо произнес чьи-то слова: «Прощай, столица матадоров…».

С прибытием в Полярный начали подготовку к очередному боевому походу. Выход С-54 планировался на конец февраля. 23 февраля 1944 года я не вышел на торжественный подъем флага. Проспал. Командир за этот грех объявил мне взыскание – 5 суток ареста на гарнизонной гауптвахте. На другой день надел канадку, взял три пачки табака «Филичевый», называемый моряками БТЩ (бумага-тряпки-щепки) и отправился на отсидку. Наказание было явно несоразмерно проступку. Да и не было на флоте случая, чтобы командир корабля арестовал старпома. Последнее время командир все больше и больше нервничал, срывался на грубость и ругательства в адрес старшин и матросов. Я не хотел быть буфером между ним и экипажем. Все его распоряжения передавал сло-вами: «Командир приказал…». Подтвердилась старая поговорка «Хороший корабль – хороший командир, плохой корабль – плохой старпом». Через пару суток на гауптвахту прибыл штурман Костя Тихонов. Комбриг Колышкин прислал его освободить меня из-под ареста и направить к нему.

Командир С-15

С-15 – «Колхозница», средняя подводная лодка серии IX-бис, заложена 1 августа 1939 года на заводе № 112 «Красное Сормово» в Горьком (Нижний Новгород), стапельный номер 271. Спущена на воду 24 апреля 1940 года. На 22 июня 1941 года техническая готовность корабля составляла 83,8 %. Осенью 1941 года С-15 перевели на Каспийское море в Астрахань, а затем в Баку для достройки и проведения приемо-сдаточных испы-таний на завод № 638 «Завод им. Сталина». Из-за отсутствия аккумуляторов лодка вступила в строй лишь 16 декабря 1942 года и 20 декабря 1942 года вошла в состав Каспийской флотилии. 15 апреля 1943 года С-15, командир лодки Александр Иванович Мадис-сон, в составе отдельного отряда ПЛ начала переход из Баку в Архангельск по маршруту: Астрахань–Волга–Рыбинск–Северо-Двинский канал–Кубенское озеро–Сухона– Северная Двина. После перехода С-15 прошла восстановительный ремонт в Молотовске (Северодвинск), отработала задачи боевой подготовки и перешла в Полярный. 15 октября 1943 года ее зачислили в состав 5 дивизиона подводных лодок Северного флота.

Вечером 18 ноября 1943 года С-15 вышла в свой первый боевой поход. Боевое крещение экипажа обеспечивал командир 5 дивизиона подводных лодок П. И. Егоров. Подводная лодка действовала в пределах позиции № 2 в районе Тана-фьорда. Днем 23 ноября С-15 безуспешно атаковала двумя торпедами конвой, состоявший из норвежских каботажных судов под охраной немецких охотников. После торпедного залпа подлодка провалилась на глубину 56 метров и ударилась о грунт. В дальнейшем контактов с противником не было, кроме встречи 29 ноября двух вражеских сторожевиков, вошедших в Мехамн-фьорд, которых С-15 не атаковала. По возвращении на базу обнаружили, что утеряна торпеда из кормового торпедного аппарата. Второй поход в рамках операции РВ-1 тоже прошел безрезультатно. С-15 все время находилась на позиции ожидания в секторе № 9, севернее Вайтолахти, пока днем 23 января 1944 года не вышел из строя зенитный перископ, а вечером «скис» и командирский. Подводная лодка начала возвращение на базу. В пути по вине личного состава потеряли еще одну торпеду из торпедного аппарата № 4. В третий боевой поход С-15 вышла в ночь на 20 февраля для ведения боевых действий в районе Порсангер-фьорда в рамках операции РВ-2 (сектор Н). Не прошло и двух суток, как с субмарины поступила радиограмма о болезни командира. А. Мадиссон опасался повторного инфаркта, первый перенес в 1938 году. Лодке дали «добро» вернуться. На разборе похода начальник штаба бригады Б. Скорохватов сказал командиру Александру Ивановичу Мадиссону: «Ведь ты трус». Командир пришел в каюту на бербазе, написал записку: «Я не трус!» – и застрелился.

Командир подводной лодки С-15 капитан 3 ранга Александр Иванович Мадиссон. 1942 г.

Его похоронили без почестей на кладбище в Губе Кислой. Занимался этим старпом Н. Г. Зиновьев. С гауптвахты прибыл к комбригу. Иван Александрович Колышкин сообщил о решении командующего флотом назначить меня на должность командира подводной лодки С-15. Признаться, решение меня не обрадовало. Моральное состояние экипажа этой лодки было тяжелым. Тем не менее 29 февраля 1944 года был подписан приказ о моем назначении. Дела старпома С-54 сдал старшему лейтенанту Феоктистову, бывшему политработнику, прошедшему переподготовку на Специальных курсах офицерского состава подводного плавания. Туда его направили после ликвидации должностей заместителей командиров по политчасти. Подлодка С-54 готовилась к очередному боевому походу. За час до выхода я прошел по отсекам, попрощался с каждым моряком, пожелал успеха. Настроение у большинства матросов и старшин было подавленным. Многих мучало предчувствие, что они не вернутся. Через 2 недели после выхода истек срок пребывания С-54 в море. Лодка из похода не возвратилась. Причины ее гибели остались неизвестными. После окончания войны появилась информация, что в марте 1944 года немцы выставили минное заграждение на Кильдинском плесе. Возможно, она на нем подорвалась.

Командир бригады капитан 1 ранга И. А. Колышкин так писал в своей книге «В глубинах полярных морей» (Воениздат, 1964 г.): «Не вернулась из похода подлодка С-54, которой командовал Дмитрий К. Братишко. Позднее других Тихоокеанских лодок она включилась в боевые действия и проплавала всего восемь месяцев. Но и за это время эки-паж успел показать себя хорошо обученным и сплаванным коллективом, а командир – грамотным и мужественным подводником. Слепо военное счастье!»

Из шести тихоокеанских лодок осталось три – С-51, С-56 и Л-15.

Последний поход С-54. Март 1944 г.

Командир подводной лодки С-54 капитан 3 ранга Дмитрий Кондратьевич Братишко. 1944 г.

Командир 5 дивизиона капитан 2 ранга Павел Ильич Егоров представил меня экипажу С-15. Старпомом на лодке был капитан-лейтенант Николай Трофимович Зиновьев, офицер моего возраста, призванный с торгового флота. Штурман (командир БЧ-1) – Женя Марсов. Командир БЧ-3 – старший лейтенант Юра Стротилатов и командир БЧ-5 – инженер-капитан 3 ранга Василий Сазонович Тихонов. С точки зрения подготовленности экипаж не вызывал беспокойства. По сложившейся практике, командир дивизиона проверил мою подготовку в управлении лодкой во время учебной торпедной атаки по бригадному пароходику «Умба» в районе Териберки. Замечаний не высказал.

В первый поход под моим командованием С-15 вышла в конце марта 1944 года с задачей заменить группы разведчиков на побережье Норвегии. Группу готовил мой друг по авиасектору в училище Коля Лобанов. Отправку С-15 в боевой поход поторапливали. Темное время суток в Заполярье быстро сокращалось. Возникла опасность ранее высаженной группе остаться в тундре на скалах до осени – еще на полгода. Выжить разведчикам такой срок было нереально. За входным мысом в Екатерининскую гавань подошел катер, перегрузили имущество разведчиков, отдифферентовались и пошли в небольшую бухту к западу от мыса Нордкап. На С-15 вышел в море командир дивизиона капитан 2 ранга П. И. Егоров. В мои действия и приказания он не вмешивался. Или в этом не было необходимости, или из свойственной ему деликатности. Переход совершали, как обычно, – ночь в надводном положении, днем под водой. Надводное положение считалось более опасным для лодки, поэтому я все время находился на мостике. С момента выхода из базы до возвращения командир всегда должен быть готов выскочить в центральный пост и вступить в командование кораблем. В подводном положении мог отдохнуть в своей каюте, не раздеваясь, но не спать. До какой степени мой сон был неглубоким, я убедился на предыдущем выходе. Проснулся, услышав команду «Аварийная тревога!» Выскочил в центральный пост, спросил: «Что случилось?»

Подводная лодка С-15 отходит от причала, г. Полярный. 1944 г.

Стоявший на вахте Костя сказал, что никакой тревоги не объявлялось. Старшина трюмной команды, обучая молодого матроса, громко произнес эти слова. То, что предшествовало этим словам, не воспринималось моим сознанием, не загружалось в мозг, но фраза «аварийная тревога» сразу побудила к действию.

Минное заграждение прошли благополучно. Всплыли. Уточнили место. Погрузились на глубину 90 метров и вошли в Боссфьорд. Погода для высадки была благоприятной. Ветер с берега 2–3 балла, зыби нет, ветровая волна небольшая. Осмотрелся в перископ, никаких признаков опасности не заметил. Акустики каждые 15 минут докладывали: «Горизонт чист». Через сутки с наступлением темноты всплыли в надводное положение. Небо было ясным, светила полная луна, на море штиль. Если бы было потемнее! Отклады-вать высадку, ожидая сплошной облачности, которая закроет луну, было опасно. Какая погода будет в ближайшие дни, одному Богу известно. Не заменить находящихся на берегу разведчиков нельзя, они до осени не доживут. На берегу мигнул зеленый огонек. Трудно распознать при сверкающих под луной прибрежных льдинках сигнал разведчиков. Через 2 томительные минуты различили 2 ясных зеленых проблеска. Сомнений не было. Начали высадку. Экипаж занял места по отработанному расписанию. Артиллерийский расчет в готовности к открытию огня. Подачу имущества разведчиков из первого отсека через открытый торпедопогрузочный люк производили торпедисты под руководством старшего лейтенанта Юрия Стротилатова. Погрузкой шлюпки с палубы лодки руководил боцман Николай Клыков. Остальные находились в готовности дать ход и погрузиться. Шлюпку быстро загрузили и отправили на берег. Через 40 минут она возвратилась уже с разведчиками, которые отработали 6 месяцев в тундре Норвегии. Сделали еще один рейс шлюпки и выгрузка была закончена. Первая задача выполнена. Для зарядки аккумуляторных батарей у берега темного времени суток уже не хватало. Вынуждены были действовать по трехсуточному циклу –двое суток поиск противника в прибрежном районе, сутки на отход в район зарядки на 20–25 миль от берега, зарядка и возвращение в район патрулирования. Трижды выходили на коммуникации противника, но даже паршивого тральщика не встретили. Данных разведки о проходе конвоев в этот период не поступало. Четвертый боевой поход нашей лодки оказался также безрезультатным. Какие разговоры по этому поводу велись в команде, не знаю. Своих информаторов в экипаже никогда не имел, а секретарь парторганизации молчал.

Комбриг И. А. Колышкин встречает С-15 из похода, г. Полярный. 1944 г.

Командир бригады и комдив никаких замечаний по походу не высказали. Через несколько дней вышел приказ комфлота о моем допуске к самостоятельному управлению подводной лодкой. После короткого отдыха начали подготовку к новому походу. Предполагалось вести боевые действия по новому методу. Сущность его сводилась к следую-щему: несколько подводных лодок занимали позиции в районах ожидания за пределами видимости с берега (20–25 миль), маневрируя в надводном или подводном положении. Всплывали в заранее назначенное время для приема радиограмм. Те, кто имел перископы с антенной ВАН (выдвижная антенна) могли не всплывать, а только поднимать перископ. Эти устройства появились недавно, и у командиров доверия к ним было мало. С получением информации о выходе конвоя лодки должны были форсировать минные заграждения, выйти в прибрежный район, обнаружить и атаковать противника. При отсутствии сведений о противнике командование бригады могло приказать производить самостоятельный поиск. Преимуществом этого способа была постоянная готовность лодок к атаке полностью заряженными батареями, исключалась необходимость каждые трое суток дважды форсировать минные заграждения (к берегу и обратно). Недостаток – при запаздывании обнаружения противника лодки могли не успеть выйти на позиции атаки, и конвой мог пройти безнаказанно район патрулирования нашими лодками. Разведка Северного флота располагала высаженными по побережью Баренцева моря группами разведчиков, радиопеленгаторными станциями и самолетами-разведчиками «Харрикейн», имевшими достаточно большой радиус действия. Но действия авиации зависели от погоды на аэродромах и условий видимости в море. Перед выходом на позиции мы провели учение в районе Териберки. Все, как предусматривалось замыслом, только в меньших масштабах. Противника изображал бригадный пароходик «Умба». Учение закончилось успешно.

17 мая 1944 года подводная лодка С-15 вышла в море в район между меридианами мысов Нордкин и Нордкап. Восточнее нашей позиции, в районе Тана-фьорда, действовала М-201, командир капитан 3 ранга Н. И. Балин. Далее на восток, в районе Конгс-фьорда, – подводная лодка С-103, командир капитан 3 ранга Н. П. Нечаев. На западе, в районе Лаксе-фьорда, – подводная лодка С-56, командир капитан 2 ранга Г. И. Щедрин. Разведку должны были вести самолеты 118 разведывательного полка. Погода испортилась. Под-нялся сильный ветер. Низкая облачность плотно закрыла небо, частые снежные заряды ограничивали визуальное наблюдение. Самолеты в такую погоду летать не могли. Командование бригады отдало приказание: «Действовать самостоятельно».

Погрузились за пределами видимости с берега. Преодолели минное заграждение на глубине 80 метров и двое суток маневрировали в подводном положении в районе поиска на вероятных маршрутах движения конвоев. Не обнаружив противника, отошли в район зарядки. В сеансы связи радиопередатчики на берегу молчали. Закончив зарядку, снова пошли к берегу под минное поле, выполняя приказание «действовать самостоятельно». Скрежет минрепа о корпус лодки, которого постоянно ждали при каждом проходе минного заграждения, возник в районе первого отсека по правому борту. Немедленно отдал дежурившую в сознании команду: «Право на борт! Стоп правый электромотор!», чтобы отвести корму лодки от минрепа и не намотать его на винт. Экипаж находился на постах по Боевой тревоге и четко исполнил приказание. Дойдя до четвертого отсека, скрежет прекратился. Еще 30 секунд напряженного ожидания – и все вздохнули с облегчением, взрыва не последовало.

Поиск в течение двух суток опять был безрезультатным. Отходили в район зарядки, проложив курс подальше от места, где коснулись минрепа. На этот раз минное поле прошли благополучно и в полдень всплыли в крейсерское положение для зарядки батарей. Погода улучшалась. Ясное небо, яркое солнце, ветер 2–3 балла. Перед ужином в 17 часов

37 минут получили радиограмму от самолета-разведчика: «Обнаружил у мыса Нордкин: транспортов – 5, миноносцев – 5, сторожевиков – 6, тральщиков – 4, сторожевых катеров – 10, курс 80, скорость 8 узлов».

Конвой уже прошел наш район поиска. Что делать?! Сможем ли мы обогнать его в надводном положении за пределами видимости с берега, используя превосходство лодки в скорости, и выйти на его маршрут восточнее? Чтобы не терять времени, приказал лечь на курс 90°, дать полный ход 16 узлов. Поставил старпома Николая Зиновьева на мостике, а сам спустился в центральный пост к карте. По расчетам получалось, что выйти на курс конвоя можно в районе мыса Харбакен в 100 милях (180 километров) восточнее нашего местоположения. Можно было пройти 80 миль в крейсерском положении курсом 110, скоростью 16 узлов. Подойти к берегу, следуя под водой 20 миль. И все же нам не хватало одного-двух часов.

Форсирование подводной лодкой минного заграждения

Пришлось рисковать и отказаться от применения противолодочного зигзага, снижающего путевую скорость до 15 узлов. Через минное поле решил следовать скоростью не 3 узла, что безопаснее, а 5 узлов. Другого варианта не было. Либо рисковать с надеждой на успех, либо бесславно возвращаться на базу. Проложенный путь проходил через позиции подводных лодок М-201 и С-103, но это было не опасно. Атаковать подводные лодки в районах боевых позиций нашим лодкам запрещалось боевым приказом.

В 18 часов 30 минут получил радиограмму от командира бригады: «Атаковать конвой противника идущего от Нордкина курсом Ост». Она была адресована всем подводным лодкам без указания их номеров. Это давало право командирам подлодок принимать решение на месте, с учетом обстановки. Решение уже было принято. Легли на курс 110, следовали скоростью 16 узлов. Дал приказание: «Команде ужинать», прозвучавшее по отсекам как-то вроде бы не вовремя. Это немного ослабило возбуждение экипажа, вызванное началом погони за конвоем. В 23 часа 50 минут солнце медленно спускалось к горизонту. На подходе к расчетной точке погружения обнаружили подводную лодку, идущую в надводном положении от берега. Не стали искушать судьбу, погрузились и повернули на курс к берегу. В перископ продолжалнаблюдать за обнаруженной лодкой, она двигалась на север. Видимо, это была С-103. Но почему она отходит от берега? Может быть, не получила радиограмму об обнаружении конвоя, или мы опоздали, и конвой уже прошел южнее, ближе к берегу? С востока на запад пролетел самолет-разведчик «Харрикейн». Со скоростью 5 узлов мы прошли 15 миль и в расчетное время подошли к берегу. В 3 часа 30 минут поднял перископ. Был удивительно красивый рассвет. Море спокойное, почти штиль. Ветер стих. На северо-востоке сияло яркое веселое солнце, на юге заснеженный берег сверкал под его лучами. На западе за горизонтом обнаружил верхушки мачт и дымы кораблей. Впереди конвоя в воздухе кружили два гидросамолета «Арадо». Легли на курс 290. В 3 часа 52 минуты услышали далекие взрывы глубинных бомб на западе. Кого-то из наших подводников терзали немецкие корабли. Видимо, они преследовали подводную лодку М-201. Одну за другой отдаю стандартные команды: «Боевая тревога! Торпедная атака! Носовые и кормовые торпедные аппараты приготовить к выстрелу!»

Поднял перископ. Транспорты шли в строю кильватера. Впереди колонны транспортов находилась первая линия кораблей охранения в строю фронта. Вокруг транспортов, в удалении 8–10 кабельтовых, шли эскадренные миноносцы и сторожевые корабли. Поднырнул под корабли первой линии охранения, их винты прошумели над лодкой. Сразу же повернул влево на боевой курс. На 5–6-й секунде поднял перископ, уточнил позицию лодки. Выбрал для атаки головной транспорт. Дал команду: «Носовые аппараты Товсь!»

Через минуту снова поднимаю перископ – головной транспорт пришел на угол упреждения. Скомандовал: «Интервал 10 секунд, носовые аппараты – Пли! Боцман! Погружаться на глубину 15 метров!»

Нужно было проверить результаты атаки. Через 3 минуты приказал: «Всплывать на глубину 9 метров! Поднять перископ!» Посмотрел в окуляр перископа, увидел 2 сторожевых корабля, идущих полным ходом в сторону лодки. Видимо, они нас засекли по следу торпеды. Началось преследование С-15.

Боцман доложил: «Носовые рули вышли из строя. Кормовые рули не работают. Дифферент на корму увеличивается. Глубина погружения уменьшается».Приказав старпому опустить перископ, бросился в центральный пост. Если боцман и механик не справились с управлением лодкой, надо командовать самому: «Заполнить цистерну быстрого погружения!»

Дифферент достиг 25° на корму, но лодка продолжала погружаться. Стрелка глубиномера центрального поста показывала глубину 40 метров, когда над головой прогрохотал две серии взрывов глубинных бомб. Скомандовал: «Продуть цистерну быстрого погружения!» Лодка продолжала быстро погружаться. Последовал толчок, дифферент начал уменьшаться, стрелка глубиномера остановилась на глубине 103 метра. Легли на грунт. Видимо, к месту нашего нахождения подошли еще корабли охранения. Взрывы следовали один за другим. В течение 20 минут на лодку было сброшено 79 бомб. Все глубинные бомбы взрывались выше корпуса. При близких взрывах лодка вздрагивала, как обессилевшая лошадь под ударами кнута. Листы прочного корпуса и шпангоуты прогибались и снова упруго возвращались в первоначальное положение. Когда о таких случаях рассказывали другие подводники, мне не верилось. Теперь наглядно в этом убедился. Наступило затишье. Наверно, сторожевики израсходовали приготовленный на палубах боезапас и теперь пополняли его из погребов, или посчитали, что с нами покончено.

Отдал приказание: «Осмотреться в отсеках!» По докладам команды повреждений было много, но положение не было безнадежным. Мотор носовых горизонтальных рулей залит водой и не работал. Электродвигатель кормовых горизонтальных рулей не действовал. Аксиометр – указатель положения рулей – вышел из строя. Гирокомпас остановился, магнитный компас разбит. Где север, где юг, определить было невозможно. Колодцы аккумуляторных ям наполнились электролитом, видимо, были разбиты баки аккумуляторов. В трюме дизельного отсека скопилось более 15 тонн забортной воды. Содержание углекислоты в отсеках и водорода в аккумуляторных ямах было в норме. Положение создалось тяжелое, но выбраться можно. Еще минут 30 периодически был слышен шум винтов, находившихся над нами кораблей. Они явно слушали, где зашумит лодка. В конце первого часа, сбросив еще несколько серий глубинных бомб, корабли ушли на восток. Всего мы насчитали 114 взрывов. Вдалеке, на востоке, вновь послышались взрывы. После возвращения на базу узнали, в это время бомбардировочная авиация флота наносила удары по конвою.

Атака конвоя подводной лодкой С-15 25 мая 1944 г.

Проанализировали ситуацию. После торпедного залпа вода из носовых торпедных аппаратов через систему БТС (беспузырной торпедной стрельбы) залила трюм первого отсека и расположенный в его нижней части электромотор привода носовых рулей, которые находились в положении на всплытие лодки. Электромотор кормовых рулей ра-ботал. Боцман во время боя не заметил и не понял, когда вышел из строя аксиометр (прибор, указывающий в градусах отклонение пера руля от диаметральной плоскости лодки). Механик не сумел удержать лодку на перископной глубине, и она вынырнула на поверхность на виду у кораблей охранения.

Отдал приказание: «Команде завтракать». Привычные, повседневные действия обычно успокаивают людей в экстремальной обстановке. Оценивал ситуацию и думал, что делать дальше? Надо было уходить от берега, пока не возвратились противолодочные корабли. Но гирокомпас был неисправен, магнитный компас разбит взрывами. Направ-ление можно было определить только по слуху – не лучший способ в XX веке. К счастью, нашли причину остановки гирокомпаса. Вышел из строя мотор-генератор, вырабатывающий переменный ток. Аналогичный мотор нашли у радистов. Подключили к нему гиро-компас. Ротор закрутился, набрал необходимые 10 тысяч оборотов. Через 40 минут гирокомпас пришел в меридиан, то есть показывал курс с точностью около 5°. Этого было достаточно. Теперь нужно откачать воду из дизельного отсека и сразу же всплывать с грунта. В противном случае после откачки воды из отсека масляное пятно на поверхности моря точно обозначит место нахождения подводной лодки. Для всплытия создали дифферент на нос и дали задний ход. Так предусмотрено инструкцией по управлению подводной лодкой. Лодка не всплывала. Глубина погружения увеличилась до 110 метров, а предельная глубина, которую выдерживал прочный корпус лодки 100 метров. Пошел на риск. Создали дифферент на корму в 10°. Давать ход двумя двигателями было рискованно, можно повредить лопасти винтов о камни. Возникла опасность, лежа на дне остаться без винтов и движения. Дал малый ход одним двигателем вперед. Винт вращался нормально. Увеличил ход до среднего, пустил второй двигатель. Стрелка глубиномера дрогнула и пошла вверх. На глубине 75 метров легли на курс 100°, пошли под минное поле. Там было безопаснее. Выбрались.

Отошли от берега на 18 миль. Около 19 часов всплыли в надводное положение. Цистерны главного балласта № 2 и 3 не продувались. Выхлопные газы дизелей вырывались через разрывы труб вентиляции в надстройке. Продули цистерны воздухом высокого давления. Уточнил повреждения:

Не работал насос охлаждения левого дизеля, лопнула его станина.

Изоляция аккумуляторных батарей была равна нулю, оказались разбитыми 16 элементов в первой группе второго отсека и 10 элементов во второй группе четвертого отсека.

Вышли из строя машинные телеграфы.

Не работало подъемное устройство зенитного перископа, и еще лодка получила более 60 не очень тяжелых повреждений.

В 4 часа 30 минут послал радиограмму командиру бригады: «Атаковал конвой. Имею повреждения». Получил приказание: «Возвратиться на базу».

Через сутки, 27 мая 1944 года, вошли в Полярный, известив базу флота о победе одним выстрелом из 100-мм артиллерийского орудия. Позже выяснили, что из 28 болтов крепления пушки к фундаменту 10 были срезаны взрывами.

На пирсе нас встречали командующий флотом, командир бригады и начальник штаба бригады. Доложил о результатах похода, состоянии лодки и экипажа. Воздушная разведка подтвердила потопление транспорта. Комфлот приказал всех представить к наградам. Вечером в столовой береговой базы нам устроили ужин с традиционным жареным поросенком. Нервы были напряжены до предела. Двое суток провел без сна, но спать не хотелось. Пошел в Дом офицеров расслабиться. Желающие выпить во славу победителя нашлись. Ограничивать количество отпускаемых напитков в такой знаменательный день начальство Дома офицеров не решилось, и отцы-командиры от души повеселились. У меня было такое нервное состояние, которое никогда больше в жизни не повторилось. Полная ясность сознания и шаткая неуверенная походка. При возвращении на базу пытался идти прямо по причалу, но никакие усилия не помогали. Не получалось. Сообразительный матрос, стоявший на КПП (контрольно-пропускном пункте), вызвал на подмогу подвахтенного, который довел меня до казармы. С того дня начали белеть мои кудри.

В 1976 году бывший начальник политуправления Военно-морского флота вице-адмирал А. Комаров передал мне копию политдонесения:

«Подводная лодка С-15 (командир капитан-лейтенант Васильев Г. К.) потопила транспорт противника. После этого лодка подверглась бомбежке вражеских кораблей, которые сбросили на нее 114 бомб. Были повреждены баки аккумуляторных батарей, отсек наполнился парами кислоты (эти пары на совести автора донесения). Полностью погас свет. Нарушилась герметичность цистерны. Вышли из строя помпы охлаждения дизелей, подъемное устройство перископа, аксиометры рулей, машинный телеграф. Личный состав оказался в тяжелом положении. Командир в тяжелейшей обстановке нашел выход, проявил инициативу, пошел на риск, подводную лодку и личный состав спас». (Филиал Центрального военно-морского архива. Ф. 112. Д. 24 066. Л. 40–41.)

Адмирал А. Г. Головко обсуждает с командирами результаты боевого похода

Книга «В студеных глубинах».

Североморск, 1961 г.

Военно-исторический труд

«Боевая деятельность подводных лодок

Военно-морского флота СССР в Великую

Отечественную войну 1941–1945 гг. Том I.

Подводные лодки Северного флота в Великой

Отечественной войне». Москва, 1969 г.

Там же сообщалось, что командир призывал коммунистов и комсомольцев до конца выполнить задачу. Только свихнувшийся будет в такой обстановке кого-то к чему-то призывать. Каждый подводник без лишних слов понимал, что от него требуется в бою.

В 1961 году политуправлением Северного флота была издана книга «В студеных глубинах», в ней впервые был описан майский поход С-15. В 1960 годы Главный штаб Военно-морского флота с грифом «Секретно» выпустил в свет в трех томах военно-исторический труд, в котором упоминается имя командира С-15 Г. К. Васильева.

В тот же день, 27 мая, возвратилась на базу М-201. Это ее бомбили перед нашей атакой. 30 мая возвратилась С-103. Командир Н. П. Нечаев рассказал, что он, исполняя приказ «действовать самостоятельно», в момент обнаружения конвоя находился у берега в районе поиска и радиограмм ни от самолета-разведчика, ни от командира бригады не получал. Нас они не видели.

Много раз прокручивал в памяти события, произошедшие 25–26 мая 1944 года, и принятые мной решения. Некоторые командиры лодок считали, что не следовало всплы-вать для определения результатов атаки. Тогда и сейчас, через 45 лет, убежден, это решение было правильным. В сложившейся ситуации С-15 возвращаться на базу без победы было нельзя. А разведывательная авиация не всегда подтверждала результаты атак под-водников. Надо иметь в виду, что незадолго до этого похода был объявлен приказ наркома Военно-морского флота Н. Г. Кузнецова. Нарком требовал впредь предоставлять достоверные подтверждения, фотографии или результаты воздушного наблюдения. На практике во многих случаях «потопления» неприятельских кораблей не подтверждались объективными данными.

Лодку поставили на ремонт в плавучий док в Мурманске. Док находился под скалой у западного берега Кольского залива. Экипаж, как и раньше, разместили в школе на ул. Красина. В июне 1944 года всех офицеров, старшин и матросов С-15 наградили орденами и медалями. Награды вручал прибывший в Мурманск начальник политотдела бригады капитан 2 ранга Федор Иванович Чернышов, назначенный на эту должность в конце 1943 года. До войны он работал секретарем Якубского обкома ВКП(б). Человек мягкий, к подводникам относился уважительно, без «комиссарских» заносов, свойственных большинству кадровых политработников. Мне вручили орден Боевого Красного Знамени, а в июле присвоили воинское звание капитан 3 ранга. Отправил в отпуск в Ленинград старпома Н. Т. Зиновьева. Перед его отъездом мне позвонил комбриг. Его информировали, что Зиновьев берет с собой много продуктов. Какая-то бл…дь донесла. Я не стал вмешиваться в это дело. В середине августа 1944 года старпома назначили командиром подводной лодки С-101. Капитан-лейтенанта Лешко – старшим помощником на С-15, он до этого был штурманом К-21. Механика В. С. Тихонова перевели в технический отдел тыла флота. Командиром БЧ-5 на С-15 назначили старшего лейтенанта Сергеева.

Командир подводной лодки С-15

капитан 3 ранга Георгий Константи-

нович Васильев. 1944 г.

Отпустил в отпуск боцмана Клыкова. По возвращении он привез мне письмо от Маруси Ивановой. В поезде, идущем в Москву, боцман оказался в одном купе с двумя летчицами, возвращавшимися из санатория. Он им рассказывал о подводниках-североморцах. В разговоре сообщил, что командир его лодки – Васильев Г. К., и, видимо, дал мне, как это бывает в подобных случаях, исчерпывающую характеристику. Мария написала короткое письмо. Она сообщала, что служит в 3-й школе морских летчиков инструктором. Живет на частной квартире в селе Борское Куйбышевской области, на ул. Проле-тарской, дом 52.

В ответ я написал письмо, которое недавно сжег.

«Мурманск.

Здравствуй, Маринка!

Пишу тебе второе письмо. Теперь уже освоился с мыслью, что ты нашлась и могу более логично писать, но только о прошлом и настоящем, разумеется, т. к. сказать что-либо о будущем практически невозможно.

Как я попал сюда? Признаться, я до сих пор отбывал бы службу на Востоке, но, начиная с 40-го года, жажда новых впечатлений не дает мне жить на одном месте более одного-полутора лет. Подвернувшийся случай помог сменить страну восходящего солнца на страну незаходящего или иногда вовсе не восходящего солнца.

Оставил там друзей, знакомых. Здесь снова нашлись друзья и знакомые. Боюсь утверждать, где лучше. Пока, кажется, здесь. Не знаю, надолго ли. Может быть, скоро и здесь надоест. Потянет куда-нибудь туда, где Макар телят не пас, а может быть, и дальше. Ранее существовавшие обязанности по отношению к матери еще меня сдерживали до некоторой степени, а теперь буквально не знаю, за что ухватиться в жизни. Посмотришь на себя иногда со стороны, и невольно возникает мысль, что не о ком тебе беспокоиться, никто не нуждается в тебе ни в каком отношении, да ведь и ты никому не нужен.

Признаться, это очень нехорошо, и иногда завидуешь какому-нибудь загнанному жизнью человеку, придумывающему, как бы прокормить кучу собственных детей или добыть жене юбку. Все как-то надоело, не за что ухватиться, чтобы чувствовать под ногами прочную почву. Я имею в виду, конечно, личную жизнь, а не что-нибудь иное. Теперь, к сожалению, могу констатировать, что в прошлом я слишком много служил, и слишком мало жил, а если и жил, так для других. Ты спросишь, к чему эта исповедь? Я и сам не знаю. У меня никого нет. Вот я и создал из тебя идеал, поэтому пишу. знаю, что раньше ты была не такой, какой я представлял в своем воображении, и теперь еще больше изменилась.

Но, тем не менее, мне нужно облегчить душу, я пишу тебе, а остальное дело твое, чи-тать или не читать, хотя бы во имя прошлого. А какое прошлое? Случайные встречи в Ленинграде, два раза прошли по аллее в Березайке, да коротенькие, с разрешения начальства, свидания на темных улицах Херсона. Остальное – только письма, полные надежд, жалоб на одиночество, робкие полупризнания, но все же милые, которые я ждал, как ждут счастья. Да, жил и ждал лучшего, ждал настоящей жизни, но где она?

Что мне осталось?

Опостылевшая каюта на базе, обтертые номера в «Интуристе» с не менее потертыми обитателями, да водка.

Утешением остается море, да и то не всегда. Когда на берегу – хочется в море, а в море после недель напряжения, холода и бессонных ночей хочется тепла, света, уюта и искреннего участия, не побуждаемого ни расчетом или обязанностью, а лучшими человеческими чувствами.

Но этого нет, и опять хочется в море.

Вот, Маринка, так и мечусь от мечты к действительности. Когда все это кончится, я еще не знаю, но уверен, когда-нибудь придет.

Что еще написать тебе? О том, как развлекаюсь, писать не стоит, может быть, позже.

Пока физически здоров, во всяком случае лучше, чем на Востоке. Может быть потому, что меньше работаю, а может быть, жизнь спокойнее, как ни странно. На берегу здесь война как таковая не чувствуется, фрицы давно не летают. Я даже не видел, как бомбы взрываются. Впрочем, не это основное. Можно ко всему привыкнуть, не правда ли?

Я был весьма удивлен, узнав прошлым летом, что Тамара замужем за Ванюшей Бака-новым. Я ведь с ним учился на одном курсе и знаю его прекрасно. Не знаю, так ли он скучает по семье, как и раньше. Я не видел его с июля месяца, когда он приезжал в командировку в Мурманск из своего монастыря с Соловков.

Интересно, какая ты сейчас? Как выглядишь? Что делаешь? Пришли пару фотографий. Пока хватит. Пиши быстрее и будь здорова. Целую».

Электрическая торпеда ЭТ-80

Закончив ремонт возвратились в Полярный. После обычной подготовки 16 августа 1944 года вышли в боевой поход. На этот раз в носовые торпедные аппараты приняли электрические торпеды ЭТ-80. Они приводились в движение от аккумуляторной батареи, размещенной в корпусе торпеды и имели значительно меньшую скорость по сравнению с парогазовыми – порядка 30 узлов. На них установлены контактные и неконтактные взрыватели. Парогазовые торпеды обладали скоростью 45 узлов и приводились в движение поршневой машиной, работающей на смеси сжатого воздуха и керосина.

Боевые действия подводных лодок предполагалось вести в «завесе» во взаимодействии с разведывательной авиацией. Термин «завеса» придумали теоретики Военно-морской академии. Он не отражал сущности метода. Подводникам этот термин не нравился, а начальство продолжало упорно употреблять понравившееся новое слово. «Волчья стая» – метод действия немецких подводных лодок в Атлантике – был исчерпывающе выражен в этих словах.

Район ожидания мы заняли 17 августа 1944 года. В «завесе» самой восточной лодкой была С-103, затем М-201, С-15 и С-51. По приказанию командира бригады один раз сходили в район поиска между мысом Слетнес и Тана-фьордом, но безрезультатно. 23 августа около 21 часа получили радиограмму от самолета-разведчика об обнаружении конвоя в составе 4 транспортов и 15 кораблей охранения. Конвой шел из Ворангерфьорда на запад. По расчету конвой должен прибыть в 5 часов 30 минут 24 августа в район маяка Слетнес. Решил закончить зарядку и следовать к берегу так, чтобы прийти в район поиска за 2 часа до прихода конвоя. Погода стояла хорошая – облачно, видимость 5–6 миль, ветер северный 3–4 балла. Минное заграждение прошли на глубине 80 метров. Всплыли на перископную глубину. Осмотрел горизонт. На море все было спокойно. В 6 часов в перископ обнаружил конвой в составе 3 транспортов, шедших в строю кильватера. Корабли охранения располагались вокруг транспортов на расстоянии около 8 кабельтовых. Лодка была на курсовом угле 3–5° левого борта. Лег на курс, перпендикулярный курсу транспорта. Дал ход 6 узлов.

Действия подводных лодок в «завесе»

Через 12 минут вышел на позицию стрельбы. Торпедные аппараты приготовлены к выстрелу. Учитывая прошлый опыт, носовые рули перевели на ручное управление из центрального поста. Повернул на 180°, и лодка вышла на боевой курс. Через минуту поднял перископ. Головной транспорт подходил к углу упреждения. Еще через 10 секунд скомандовал: «Интервал 15 секунд! Аппараты – Пли! Боцман! Погружаться на глубину 60 метров!» Через 2 минуты в отсеках услышали 2 взрыва. Развернулись на обратный курс, увеличили скорость до 8 узлов, чтобы подальше оторваться от кораблей охранения. Первые глубинные бомбы взорвались через 5 минут после торпедного залпа далеко за кормой. Бомбометание явно было неприцельным. Уменьшил ход до 3 узлов. Погрузились на глубину 80 метров и пошли под минное поле. Пройдя его, перезарядили носовые торпедные аппараты. Всю следующую неделю маневрировали в районе ожидания. Данных об обнаружении конвоев непоступало. 30 августа получил приказание возвратиться набазу. При входев Полярный произвели один выстрел из орудия. На пирсе нас встречали командующий флотом адмирал А. Г. Головко, член Военного совета вице-адмирал А. А. Николаев, командир бригады капитан 1 ранга И. А. Колышкин и начальник штаба бригады капитан 1 ранга Б. И. Скорохватов.

Разведчики подтвердили: 23 августа 1944 года подводная лодка С-15, командир капитан 3 ранга Г. К. Васильев, получила от самолета-разведчика оповещение о движении неприятельского конвоя. Форсировав на глубине 80 метров минное поле, лодка подошла к берегу в районе мыса Слетнес. Утром 24 августа командир в перископ обнаружил конвой, состоявший из 3 транспортов и 14 кораблей охранения. Сблизившись до дистанции 10 ка-бельтовых С-15 четырьмя бесследными торпедами атаковала самое крупное судно. Две торпеды попали в цель. Транспорт «Дессау» водоизмещением около 6000 брт пошел ко дну. Позже И. А. Колышкин в книге «В глубинах полярных морей» (стр. 293) писал: «О Васильеве говорят, как об уже зрелом и вполне самостоятельном командире, а назначен на должность он всего каких-нибудь полгода назад. Быстро растут люди на войне!»

Командир подводной лодки С-15 капитан 3 ранга Георгий Константинович Васильев докладывает командующему Северным флотом адмиралу А. Г. Головко о результатах боевого похода. Полярный, 1 сентября 1944 года. Справа налево: А. А. Николаев, А. Г. Головко, И. А. Колышкин, Б. И. Скорохватов

(Эта фотография, как дорогая реликвия, хранилась на почетном месте в кабинете Георгия Константиновича)

Транспорт «Дессау» потоплен 24 августа 1944 года подводной лодкой С-15, командир Г. К. Васильев

Командир С-15

капитан 3 ранга Васильев

Георгий Константинович.1945 г.(Слева)

Командир подводной лодки В-3

капитан 3 ранга

Кабо Исаак Соломонович(По центру)

Герой Советского Союза,

капитан 1 ранга Иосселиани

Ярослав Константинович

(командир подводной

лодки В-4 в 1944 г.)(Справа)

Бригада получила пополнение. Из Англии прибыл дивизион подводных лодок типа U, полученных в счет раздела итальянского флота. Командовал дивизионом капитан 1 ранга А. Трипольский. В составе пришедшего дивизиона подводные лодки: В-2, бывшая «Unbroken», – командир капитан-лейтенант А. С. Щекин, В-3, бывшая «Unison», – командир капитан 3 ранга Исаак Соломонович Кабо, В-4, бывшая «Ursula», – командир капитан 3 ранга Ярослав Константинович Иосселиани.

Подводная лодка В-1 типа S, бывшая под названием «Subfish», – командир капитан 2 ранга И. И. Фисанович, погибла во время перехода из порта Леруик в Полярный. Рассматривали три возможные причины: ошибка в управлении плохо освоенной техники, атака немецкой подводной лодки, потопление английскими противолодочными силами. Дело в том, что И. Фисанович, опасаясь по каким-то причинам враждебных действий со стороны англичан, не собирался следовать по маршруту, предписанному адмиралтейством. Об этом он сообщил перед выходом нашим командирам. Лодка В-1, обнаруженная за пределами полосы движения, могла быть принята англичанами за немецкую субмарину и уничтожена.

Как погиб Фисанович с экипажем, оставалось тайной долгие годы. Лишь через много лет, после войны, в 1954 году, в британской прессе промелькнула заметка о героизме летчиков Королевского воздушного флота. В числе прочего в ней говорилось, что в 9 часов 39 минут по Гринвичу 27 июля 1944 года самолет британской береговой охраны в 230 милях к северу от Шотландских островов атаковал и потопил подводную лодку противника. Эту заметку прочитал немецкий историк, изучавший архивы кригсмарине. Покопавшись в фашистских архивах, значительная часть которых уцелела и хранится до сих пор, он обнаружил, что ни одна из множества немецких субмарин в указанное время в этом месте океана появиться не могла! Еще через несколько лет тот же историк с помощью британских ученых раскопал, что именно в этом месте и в это время должна была находиться лодка под командованием И. И. Фисановича. Получается, его лодку потопил английский самолет! Позднее, когда советские историки подключились к исследованию, эта версия подтвердилась. Бывшие английские подводные лодки В-2, В-4 имели водоизмещение около 400 тонн (намного меньше, чем наши лодки типа Щ), 4 носовых торпедных аппарата, надводную скорость около 12 узлов, подводную 10 узлов. Как и все английские лодки, они имели очень низкий уровень шумности. Кроме 4 подводных лодок Северный флот получил старый линейный корабль, переименованный в «Архангельск», крейсер «Мурманск» и 6 четырехтрубных эскадренных миноносцев постройки времен Первой мировой войны. Участия в боевых действиях они не принимали. Линкор стоял на 4 бочках в Кольском заливе севернее острова Сальный. Командовал эскадрой капитан 1 ранга В. А. Фокин, в последующем командующий Тихоокеанским флотом.

Герой Советского Союза,

капитан 3 ранга

Израиль Ильич Фисанович

21 сентября 1944 года погибла Краснознаменная гвардейская подводная лодка Щ-402, командир капитан 3 ранга Александр Моисеевич Каутский. Наши торпедоносцы «Боинг» периодически проводили «свободную охоту» у северного побережья Норвегии с задачей топить любой обнаруженный корабль. Так было и в тот день. Обнаружив подводную лодку в крейсерском положении, шедшую к берегу, командир самолета сбросил торпеду, которая взорвалась в районе мостика подводной лодки. Командира самолета о наличии советской подводной лодки в этом районе не предупредили. Самолет, шедший на низкой высоте, подводники, очевидно, не заметили и не успели погрузиться.

В конце сентября подводной лодке С-15 было приказано выйти в море в район боевых действий к северу от Новой Земли с задачей: «Уничтожать надводные корабли и подводные лодки противника». Поход был тяжелым. Частые погружения, следование под водой, всплытия на зарядку аккумуляторных батарей без всякой надежды встретить противника. Время от времени для определения места подходили к мысу Желания – северо-восточная оконечность Новой Земли. Большую часть времени находились в подводном положении. Прочитал полное собрание сочинений Мольера, предусмотрительно взятое в поход из базовой библиотеки, где работала Нина Сушкина. Суток через 15 пребывания на позиции задул штормовой северо-западный ветер и поднял большую волну. Закончив зарядку батарей, с трудом погрузились и, прикрываясь островом, ушли в Карское море. Через сутки всплыли на перископную глубину, поразила необычайная тишина на поверхности. Посмотрел в перископ. Понял, что произошло. Поверхность моря покрылась льдом. В надводном положении подошли к мысу Желания.

Командир С-15 капитан 3 ранга

Г. К. Васильев, г. Полярный.

1944 г.(слева)

Командир С-15 капитан 3 ранга

Г. К. Васильев, Баренцево море. 1944 г.(справа)

Чем дальше шли на север, тем тяжелее становилась ледовая обстановка. Вновь образовавшийся молодой лед чередовался с большими полями многолетнего пакового льда. Наступившая темнота осложнила обстановку. Разводий видно не было. Придерживались правила плавания во льдах – идти в сторону черного неба, там льда меньше. И все же вы-рваться из Карского моря не удалось. Пришлось повернуть обратно. Чтобы не поломать лопасти винтов, увеличил осадку на корму заполнением трех кормовых цистерн главного балласта. Ледовая обстановка по маршруту следования нам была неизвестна. Возникало много вопросов и неясностей. Имеется ли лед в двух других выходах из Карского моря – Югорском проливе и Маточкином шаре? Как далеко распространился лед в районе, прилегающем к северному берегу Новой Земли? Хватит ли емкости аккумуляторных батарей пройти под водой пространство, занятое ледовым полем? С рассветом снова начали искать выход на запад. Шли по разводьям. К счастью, ветер сменил направление и задул с юга. Он изменил условия плавания, отжимая лед от берега. Разводья становились все шире и шире. Маневрируя между плавающими льдами, продвигались на запад. К вечеру вышли на чистую воду.

Отправил комбригу радиограмму о ледовой обстановке и через полсуток получил приказ возвращаться на базу. В это время проводилась Петсамо-Киркинесская операция по разгрому северной группировки немцев. В ней принимали участие подводные лодки Л-20, С-14, С-51, С-56, С-101, С-102, С-104, В-2, В-4 и М-171. Все они отличились. Об этом походе нашей лодки И. А. Колышкин в книге «В глубинах полярных морей» (стр. 302) писал: «Выходила на двадцать с лишним суток и С-15. Она имела задание совсем другого рода – прикрыть с северного направления от возможных немецких рейдеров идущий к нам конвой. Поход был очень тяжелым. Лодка добралась почти до кромки льда».

На мостике С-15. Справа командир лодки капитан 3 ранга Васильев Г. К., в центре командующий СФ адмирал Головко Арсений Григорьевич, за ним комбриг капитан 1 ранга Иван Александрович Колышкин. 1944 г.

5 ноября 1944 года Г. И. Щедрину присвоили звание Герой Советского Союза. Он продолжал командовать подводной лодкой С-56, получившей звание Гвардейская. До конца 1944 года и в январе 1945-го лодки бригады совершили несколько выходов в боевые походы по прикрытию союзнических конвоев, следующих из США в Мурманск. Встреч с противником не было. На этом боевая деятельность подводных лодок Северного флота закончилась.

Зима 1944–1945 годов была длинной и однообразной. Служба шла еле-еле, «комендантским шагом». По распорядку дня кое-что ремонтировали, проводили ежедневные осмотры и проворачивание механизмов, делали пробные пуски двигателей. Специальная подготовка для матросов и старшин не представляла никакого интереса. Они были при-званы до начала войны, участвовали в боевых походах и служили на лодках по шестому, а некоторые по седьмому году. Учить их было нечему. Офицерский состав занимался «углублением знаний по специальности». Начальник штаба бригады Борис Иванович Скорохватов заставлял командиров лодок «обобщать опыт войны» – писать наставления, как производить поиск противника, как атаковать, как уклоняться от преследования. У каждого командира было свое персональное восприятие происходящего, разные условия и непохожие решения. Общие закономерности не вырисовывались. В нескончаемых разговорах в каютах береговой базы мы обсуждали роль и положение командира подводной лодки на войне и после ее окончания. Справедливо заметить, что в воюющей бригаде подводных лодок командиры были авторитетными личностями. Их власть признавалась офицерами, старшинами и матросами экипажей, но важнее всего – командирами и штабными офицерами дивизионов, береговой базы, бригады и командованием флота. И в море, и на берегу начальник мог приказать командиру лодки, но никто не пытался приказывать непосредственно его подчиненному. Флагманские дивизионные специалисты, начальники служб береговой базы работали на командира лодки, удовлетворяя потребности в ремонте и снабжении. Для командиров кораблей были всегда доступны командиры соединений, штабы дивизиона, бригады и командование флота.

Отдых после похода. Справа командир С-15 капитан 3 ранга

Г. 

К. Васильев, слева Василий Комаров. 1945 г.

В известной степени такой власти командира способствовали условия боевых действий на подводных лодках. Только командир видел в перископ обстановку на поверхности моря. Иногда он позволял взглянуть старпому и замполиту. Он единолично принимал решение, как атаковать и как уклоняться от преследования. Командир не сходил с мостика, пока лодка находилась в надводном положении. С начала выхода в море до возвращения на базу командир не раздевался, всегда готовый в любую минуту выскочить на мостик или в центральный пост и вступить в управление лодкой. Он не спал, а «отдыхал».

Экипаж С-15, в центре второго ряда командир лодки капитан 3 ранга Г. К. Васильев, г. Полярный. 1945 г.

От командира зависела оценка каждого члена экипажа, его служебное положение. Старые командиры утверждали, что с окончанием войны завершится и высокое положе-ние командира. Снова возьмут власть штабы и «флажки» – флагманские специалисты. Начнутся проверки, контроль действий и решений командиров. Полетят приказы, указания и распоряжения, исполнителем которых будет один человек – командир. Так оно и получилось. Такое положение, даже хуже, сохранилось на флоте и через 40 лет после окончания войны.

В марте 1945 года получил письмо от Петра Синецкого из Советской Гавани. Привожу его с сокращениями:

«Наверно, тебе сейчас жить не менее ста лет. Ибо, откровенно говоря, тебя здесь считали рядом с Сушкиным. Причем официально. От тебя прибыл какой-то „мех” (механик) и на вопрос, знает ли тебя, ответил, что ты еще при нем погиб. Это было примерно в ноябре–декабре 1944 г. Но получив свежий номер газеты „Красный флот” (газета ВМФ), за декабрь в феврале, обнаружил, что некий Васильев созерцал „гиену огненную”. Ты не представляешь, как мы с моей супругой обрадовались. Хотя я не верю в небесную канцелярию, но на всякий случай плюнул через левое плечо три раза. В общем, я очень рад за тебя и твоим успехам. Разреши тебе в дальнейшем пожелать избежать всего плохого. Чтобы поскорее нам „трахнуть” чарочку и досыта поговорить о твоих фронтовых, а моих сугубо мирных делах. Гинкул сейчас служит у Емельянова в Находке. Я его адреса не знаю. Остальные пребывают по старым местам. Пиши, как идет личная жизнь, наверно, хандришь. Кто еще служит на Севере из наших однокурсников? А кто был, да сплыл? Как идет дело у наших „воспитанников” (имеются в виду подводные лодки Тихоокеанского флота). Передавай горячий привет Жоре Коваленко и Яро-славу Константиновичу (И. Г. К.) Пиши чаще. От всей души желаю счастья. Очень хотел бы тебя видеть и поговорить на темы, которые не терпит бумага. Крепко жму руку, Петр.

Письма пиши по адресу: Полевая почта 15104Ж».

Приписка Валентины Синецкой:

«Здравствуй, Жора. Очень рады твоему письму, так как точно можем узнать о тебе, о твоей жизни и боевых делах. Да, жизнь не считается с нами. Забрасывает нас, смертных, как ей заблагорассудится. Вот ты, Жора, верно в этом убедился, также и мы скитаемся по отдаленным бухтам, подальше от внешнего мира и культуры. О своей жизни писать особенно нечего. Скучно, однообразно. Единственное утешение, что пока наш папка с нами. Моя роль матери жизнь скрасить, встретить да проводить. С чем я трудно свыкаюсь. Сын растет озорником. Уже скоро пойдет в школу. Несмотря на однообразие в жизни, время быстро идет, а также года. Хотелось поскорее встретиться вновь в более подходящей обстановке, чем сейчас, как в июле 1941 года. Тогда поговорим о многом. Желаю в жизни счастья и успехов в бою. С горячим приветом, Валя».

Поддерживал переписку с Машей Ивановой. В одном из писем она пригласила меня в гости. В начале апреля 1945 года получил разрешение на отпуск продолжительностью в один месяц. Сложился и план поездки: Мурманск–Москва– Березайка–Ленинград–Москва–Борское–Москва–Мурманск. Из Полярного добрался в Мурманск на бригадном катерке. Купил в коммерческом магазине бутылку водки, которую в ожидании поезда мы с Васей Комаровым распили. Его лодка стояла в это время в ремонте.

В конце войны в Мурманске открыли коммерческий магазин. В нем продавали продукты по очень высоким ценам. Бутылка водки стоила 500 рублей (50 руб. по курсу 1980 г.). Цена водки того времени – 25 руб. за бутылку «Московской» и 32 руб. за бутылку «Столичной». Переезд до Березайки занял двое суток. По просьбе Ивана Бака-нова я вез его жене чемодан продуктов. Жила она в деревне Сорокино, в 25 километрах от города Боровичи. Ехать в такую глушь не было времени. Из Москвы послал телеграмму с просьбой встретить меня в Березайке и забрать посылку. Тамару я не видел с 1940 года. За 5 лет из глазастой девочки она превратилась в стройную, красивую женщину. Это была вторая жена Ивана Баканова. Первая «кронштадтская» семейная жизнь у него не получилась. Второй брак сложился удачно. Передал посылку и двинулся в Ленинград. Участок железной дороги от станции Чудово до пригорода Ленинграда с осени 1941 года был занят немцами и после прорыва блокады в январе 1944-го еще не был восстановлен. Поезда ходили по старой магистрали до станции Окуловка, затем поворачивали на станцию Неболчи на параллельную дорогу и далее через Будогощь и Кириши шли до Ленинграда. Вагоны качались и шатались на разбитом пути. Отапливались они металлическими печурками, стоявшими у входных дверей, если были дрова. Ночью вагоны освещались одной или двумя стеариновыми свечами. Иногда появлялись проводники, потом куда-то исчезали до очередной остановки. Справа и слева от железнодорожного полотна зияли заполненные водой воронки от бомб и снарядов. За окном виднелись болота и обрубленный снарядами лес. Почти каждое дерево стояло без кроны. В Ленинграде поселился в гостинице «Астория», туда меня определила городская комендатура. Повсеместно на улицах виднелись следы недавней войны – разрушенные дома, предостерегающие надписи, воронки от бомб и снарядов.

В домах стекла были заклеены по диагонали бумажными полосками. Дребезжа и скрипя на рельсах, изредка проходили трамваи. На стенах домов нарисованы стрелы, указывающие дорогу в бомбоубежище и надписи «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее ОПАСНА». Поехал к сестре Шуре. Она с мужем и маленьким сыном жила на станции Кушелевка финляндской железной дороги. Ютились в здании вокзала, кое-как приспособленном под жилье. Об удобствах речи не было. Ее муж Алек-сандр Александрович Васильев работал железнодорожником на станции. О жизни во время блокады Шура рассказывала неохотно, я не настаивал. Не хотелось ей напоминать о перенесенных мучениях. Снабжение Ленинграда продовольствием после прорыва блокады наладилось. Жители города обеспечивались по общесоюзным нормам. Тепло, вода и одежонка были. После пережитой блокады это казалось верхом благополучия. На всю жизнь у нее сохранилась болезненная привычка экономно расходовать хлеб. Мы проговорили два свободных от работы вечера, и я отправился в путь.

Поехал к Марии на станцию Неприк, затерявшуюся в бескрайних заволжских степях, примерно в 120 километрах к востоку от Куйбышева. В село Борское потащился пешком по пыльной дороге с чемоданом на плече. Вскоре меня догнал матрос, ехавший на лошадке, запряженной в телегу. Предложил подвезти. Я охотно согласился. Не потому, что чемодан был тяжел, в нем лежал фотоаппарат, пара белья и несколько банок американской свиной тушенки. А потому, что день был жаркий. Одет я был во флотскую шинель, не для теплой погоды.

Иванова Мария Антоновна, летчик-инструктор,

с. Борское. 17 июня 1945 г.

Маша с подругой Аней Бодрягиной жила в доме № 52 на Пролетарской улице. Дом стоял на берегу речки Самарки, был окружен высоким забором, огораживавшим двор со всеми необходимыми в крестьянском хозяйстве постройками: скотным двором, сараем для сена и баней. Встретила меня хозяйка Дуся Плотникова, сильная, симпатичная женщина лет сорока. Баня была уже натоплена. Туда я отправился после короткого разговора с хозяйкой. Мария со службы должна была вернуться через 2 часа. То ли баня была хороша, то ли намяли бока деревянные вагонные полки – матрасов, подушек, одеял и постельных принадлежностей не было, но намылся и напарился я знатно. Сел во дворе на лавочке и с удовольствием закурил. Подсела Дуся, завела беседу. Рассказала, какие хорошие живут у нее постоялицы Марьяна (так звали здесь Марусю) и Аня, какая трудная у них служба. Поведала о своем муже, находившемся на войне, и о сыне Васе, подростке лет 15–16.

Около 18 часов появились Мария и Анна в летных меховых комбинезонах, в шлемах с очками, планшетами и летными принадлежностями. Поздоровались. Меня познако-мили с Аней Бодрягиной. Посидели на скамеечке, вместе покурили. Маша и Аня отправились в баню, а затем переодеваться в повседневную флотскую форму – темно-синие кители и черные юбки. Я пошел побродить по берегу Самарки. Вернулся через 30 минут. Стол был накрыт к ужину. Картошка, мясо, яйца и даже графин со светлой, как детская слеза, жидкостью. Вскоре выплыли, как две лебедушки, посвежевшие подружки. Даже после хорошей бани на их лицах были видны следы недавних обморожений, полученных во время полетов. Средств ухода за кожей, кроме гусиного жира и борного вазелина, не было.

Слева направо: летчицы-инструкторы Анна Бодрягина,

Мария Иванова и Мария Михайлова, с. Борское. Апрель 1945 г.

За ужином в этот и последующие вечера они рассказывали о школе летчиков, как учат новобранцев летать. Девушки говорили о системе обучения, коротких сроках подготовки и больших нагрузках. Сетовали на неудобства, связанные с тем, что курсанты – мужчины, а инструкторы – женщины, что нет на аэродроме ни женского туалета, ни бугорка, ни забора, за которым можно укрыться. О несправедливости начальства. Вспоминали трагические и комические истории. Вопрос о наших личных отношениях оставался неопределенным. Мною решение было принято, я сказал о нем Марии. Она ни да, ни нет не отвечала. Видимо, были какие то важные причины уклоняться от ответа. Я не настаивал. С первого дня встречи мы договорились о прошлом друг друга не расспрашивать. Начать наши отношения с чистого листа. Не обсуждать прошлые поступки и события, не ставить друг другу что-либо в вину. Мой день рождения отпраздновали в ближайшее воскресенье 26апреля. Пришли подружки Сонька Устинова (Литвиненко), Маша Михайлова (Суранова) и какой-то капитан политработник, ухаживавший за Аней Бодрягиной, но от-вергаемый ею, так как было известно, что он женат. Сначала чинно посидели в доме. Потом выпили, развеселились, распелись, вышли во двор, потанцевали и закончили обед стрельбой вверх из нагана, оказавшегося у капитана политработника.

Иванова Мария Антоновна –

летчик-инструктор,

с. Борское. 1945 г.

На следующий день Маша сообщила, что согласна выйти за меня замуж. Начались обсуждения планов на будущее.

29 апреля 1945 года мы расписались в ЗАГСе села Борское Куйбышевской области. Свадебного подарка я, увы, сделать не смог. В наших удостоверениях личности поставили печати. Мария Иванова стала Васильевой, а у Георгия Васильева кончилось затянувшееся одиночество. Хорошо, что захватил в отпуск безотказный фотоаппарат ФЭД. Попросил местного фотографа сделать пару фотографий на случай, если мои снимки окажутся некачественными. 30 апреля поездом отправился через Москву в Мурманск и далее в Полярный.

В Полярный прибыл 3 мая 1945 года. Все уличные репродукторы в Мурманске и в Полярном передавали фронтовые сводки: «От Советского информбюро. Наши войска после продолжительных упорных и т. д. боев взяли Берлин!»

Четыре года ждали, когда закончится война, и все же День Победы наступил неожиданно. К обычному празднику, допустим ко дню Красной армии, готовились загодя. Оборудовали помещения, развешивали портреты товарища И. В. Сталина, лозунги на кумаче (красном материале), писали тексты докладов и речей, готовились выступаю-щие. На подготовку праздника Победы оставалось около 6 часов. Ночью получили приказ Верховного главнокомандующего товарища И. В. Сталина о безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

9 мая 1945 года в 8 часов экипажи подводных лодок построили для торжественного подъема военно-морского флага. Вместе с флагом и гюйсом на лодках подняли флаги расцвечивания. На построении зачитали приказ Верховного главнокомандующего.

Командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко

на параде 9 мая 1945 года

Торжественное построение бригады подводных лодок в Полярном 9 мая 1945 года

В полдень на втором и третьем причалах вновь построили экипажи на митинг. Шел снег. С мостика эскадренного миноносца, пришвартованного к причалу, выступил с речью командующий флотом адмирал А. Г. Головко. За ним выступали глава постоянной английской миссии контр-адмирал Эджертон, командир С-56, Герой Советского Союза, капитан 2 ранга Г. И. Щедрин, начальник политотдела бригады лодок капитан 2 ранга П. И. Петров, командир охраны водного района контр-адмирал Михайлов и другие. Во время обеда в столовой выпили по 100 граммов «За тех кто в море», а дальше каждый заканчивал праздник «по способностям».

Я пошел в свою каюту писать письмо. Кому? Думаю, это ясно! Так вот начались мирные будни.

За военное время мне довелось участвовать в 9 боевых походах подводных лодок, в которых уничтожили 4 транспорта, повредили один корабль охранения

и высадили на вражескую территорию 2 разведывательные группы. Повезло остаться живым.

Последними отголосками войны были два события. Первое – погиб Коля Лобанов, мой однокурсник по авиасектору Училища им. Фрунзе. Как рассказывали очевидцы, группу советских разведчиков десантировали с самолета в северной Норвегии. Был сильный ветер. После приземления Николай не успел обрезать стропы парашюта. Его потащило по земле и ударило головой о камень.

Второе, повеселившее бригаду, было сообщение начальника политотдела бригады П. И. Петрова о высадке немецкого воздушного десанта в 10–15 километрах от Полярного. На самом деле никакого десанта не было и быть не могло. Как ему взбрела в голову эта мысль, никто понять не мог. Вскоре его освободили от должности.

Мы обсуждали с В. Л. Гладковым вопрос: пошлют ли наши лодки обратно на Тихоокеанский флот? То, что война там будет, сомнений не оставалось. Не было ответа на вопрос о ее продолжительности и участии сил других флотов. Раз с Тихоокеанского флота и Севера «малютки» отправляли на Черноморский флот, следова-тельно, война будет непродолжительной. Пришли к выводу – отправлять туда наши лодки нецелесообразно. Попросил у комбрига жилье. Дали комнату площадью 15 метров с видом на бухту в коммунальной квартире кирпичного дома. Матросы покрасили стены, побелили потолок, поставили стол, 2 стула и кровать. Первое семейное гнездышко было готово. Жить продолжал в казарме. Там было привычнее и удобнее. Столовая, душ, библиотека – все рядом, и не надо делать приборку в комнате.

Удостоверение о награждении капитана 3 ранга

Г. К. Васильева медалью

«За оборону Советского Заполярья» 1 мая 1945 г.

Удостоверение капитана 3 ранга Г. К. Васильева о награждении медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» 26 декабря 1945 г.

Лодки в море не выходили. Для поддержания боеготовности выполняли задачи по плану:

1) 

пройти КИМС (КИМС – контрольно измерительная станция магнитного поля кораблей);

2) 

СБР (СБР – станция безобмоточного размагничивания, которая снижала магнит-ное поле лодки до значений, ниже уровня чувствительности магнитных мин);

3) 

определить девиацию магнитного компаса.

Все это выполняли в пределах Кольского залива.

Размеренная мирная жизнь была прервана приказом наркома Военно-морского флота: «Сформировать бригаду для приема у англичан трофейных немецких подводных лодок в составе 10 экипажей: 4 с Северного флота, 4 с Черноморского и 2 с Балтийского флотов».

Орденская книжка вице-адмирала Георгия Константиновича Васильева

Командиром бригады назначили капитана 1 ранга Н. И. Морозова, начальником штаба капитана 2 ранга Г. И. Щедрина. Командирами лодок с Северного флота – капитана 3 ранга З. М. Арванова, капитана 3 ранга В. П. Кофонова, капитана 3 ранга В.Л.Гладкова и капитана 3 ранга Г.К.Васильева. С Черноморского флота – капитан-лейтенанта В. Каменского, капитана 3 ранга Буянского, капитан-лейтенанта Апчинкина и капитана 3 ранга М. И. Хомякова. С Балтийского флота – капитана 3 ранга П. П. Ветчинкина и капитан-лейтенанта Е. И. Медведева. Сформированные экипажи посадили в поезд и отправили в Ленинград. Я уезжал в командировку временно, оказалось навсегда. Лодку С-15 сдал помощнику капитан-лейтенанту Лешко. Служба на Северном флоте закончилась.

За время войны на Северном флоте погибло 980 моряков-подводников и 23 подводные лодки.

Осталось ответить на вопрос:

«Где же вы теперь, друзья-однополчане?» Августинович Михаил Петрович – 10.11.1912 г. р. Командир Щ-401, Д-2 и Д-1 Северного флота. Командир 1 дивизиона подводных лодок Северного флота. Командир Краснознаменной ордена Ушакова бригады подводных лодок Северного флота, сменил И. А. Колышкина, командир 33 дивизии подводных лодок Северного флота. Адмирал-инспектор подводных сил Главной инспекции МО СССР. Уволен с военной службы в 1968 году по болезни в звании вице-адмирал. Возглавлял комиссию (комитет) Содействия ветеранам войны при Ворошиловском РВК города Москвы. Умер 22 сентября 1984 года в Москве.

Алексеев Евгений Николаевич – 18.12.1911 г. р. (по прозвищу Дельфин) – коман-довал лодками М-20, Щ-16 и Л-19 Тихоокеанского флота, Л-20 Северного флота. Командир 1 и 4 дивизионов, командир 1 бригады подводных лодок Северного флота, командир 27 дивизии подводных лодок 4 флота ВМФ (Балтийского флота). Начальник штаба и командующий подводными силами Тихоокеанского флота. Заместитель 1 Управления ГУК МО СССР. Уволен в запас в звании контр-адмирал в 1965 году. Умер 17 марта 1965 года в Москве.

Арванов Зармаир Мамиконович – 15.04.1915 г. р. – в конце войны командовал подводной лодкой К-21. Командир трофейных подводных лодок Н-29 ХХI серии и Б-29, командир учебного отряда в Любаве, служил в госприемке. Заместитель начальника ВВМИУ им. Дзержинского. Уволен в запас по болезни в 1963 году в звании контр-адми-рал. Умер в 1996 году в Ленинграде.

Балин Николай Иванович – командир М-201. Капитан 3 ранга. Заболел туберкулезом. Умер в Ленинграде в 1948 году.

Варламов Виктор Порфирьевич – механик на С-54, служил в техническом отделе тыла Северного флота, затем преподавал в Рижском ВМУ.

Гладков Владимир Львович – помощник командира С-55, помощник командира С-56, командир М-200 Северного флота, командир трофейной подводной лодки VII серии, начальник штаба бригады подводных лодок Балтийского флота в г. Риге, командир бригады кораблей, предназначенных для передачи Египту в Гдыне. Во время пребывания в Польше один из командиров эсминцев его бригады сбежал в Швецию. Гладкова обвинили в упущениях по службе и уволили в запас в звании капитан 1 ранга. Умер в Риге в 1970 году.

Городничий Леонид Иванович – 15.04.1911 г. р. Командир Щ-303 и К-53 Балтийского флота, командир С-102. Слушатель Военно-морской академии, начальник штаба Рижской ВМБ, начальник оперативного управления и начальник штаба Северного флота, начальник секции Морского научного комитета Главного штаба ВМФ. Уволился с военной службы в 1971 году в звании контр-адмирал. Умер в 1985 году в Москве.

Егоров Павел Ильич —16.01.1909 г. р. Командир Щ-313, М-175 и С-101 Северного флота, командир 5 дивизиона подводных лодок Северного флота. Капитан 1 ранга. В октябре 1947 года покончил жизнь самоубийством. Утверждают, что не вынес тиранства со стороны жены.

Зиновьев Николай Трофимович – 23.08.1913 г. р. Командир С-101, Л-15, Л-22, К-53 и К-51 Северного флота. Командир 104 дивизиона, командир бригады строящихся подводных лодок в г. Горьком (Нижний Новгород). Уволен со службы в звании капитан 1 ранга. Проживал в Ленинграде.

Иванов Владимир Алексеевич – 11.04.1914 г. р. Командир Щ-404, командир 6 дивизиона подводных лодок Северного флота. Командир М-238 и Б-61 Балтийского флота, преподаватель Специальных курсов офицерского состава ВМФ, преподаватель Высшего военно-морского училища подводного плавания. Уволен со службы в 1956 году. Умер 31 марта 2001 года в Санкт-Петербурге.

Иванов Юрий Васильевич – штурман подводной лодки С-56 Северного флота. Служил военным атташе в Чили, командовал 90 бригадой подводных лодок Тихоокеанского флота в Советской Гавани, 26 дивизией ПЛ в бухте Павловская, начальник управления разведки Военно-морского флота. Уволен в запас по болезни в звании вице-адмирал. Умер в Москве в 1990 году.

Иосселиани Ярослав Константинович – 29.02.1912 г. р. Командир М-111 Черноморского флота. Командир В-4 и С-17 Северного флота. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 мая 1944 года «За образцовое выполнение боевых заданий командования, мужество и героизм командиру М-111 капитану 3 ранга Я. К. Иосселиани присвоено звание Герой Советского Союза». Избирался депутатом Верховного Совета Грузинской ССР. Командир бригады подводных лодок Балтийского флота в Лиепае. Работал в центральных управлениях Военно-морского флота. В период борьбы с «бонапартизмом» маршала Г. К. Жукова выступил на партийном активе центральных управлений ВМФ с обвинением главкома адмирала С. Г. Горшкова в непартийном поведении и в неправильных методах управления. Был назначен на должность заместителя начальника училища подводного плавания им. Ленинского комсомола в Ленинграде. В 1966 году уволен в запас в звании капитан 1 ранга. Работал в должности заместителя министра трудовых резервов Грузинской ССР. Умер 23 марта 1978 года в Тбилиси.

Книги Я. К. Иосселиани «В битвах под водой»,

«Записки подводника», «Огонь в океане»

Коваленко Георгий Данилович – командир М-108, М-171, ТС-6 и Д-2. Начальник штаба бригады подводных лодок Черноморского флота, командир 25 бригады подводных лодок Северного флота, преподавал в Военно-морском училище им. Фрунзе в Ленинграде. Уволен в запас в апреле 1958 года в звании капитан 1 ранга. Умер в конце 1950-х годов в Ленинграде.

Каланин Виктор Петрович – 23.02.1907 г. р. Командир С-14 и Л-20 Северного флота. с 1949 года заместитель начальника аварийно-спасательной службы Северного флота. После инфаркта по болезни уволен в запас в 1956 году в звании капитан 1 ранга. После увольнения в запас работал в садово-парковом хозяйстве г. Электроугли. Умер 13 октября 1997 года в городе Электроугли.

Колышкин Иван Александрович – 21.08.1902 г. р. Ко-мандир Д-1 Балтийского флота. Командир 3 дивизиона подводных лодок Северного флота. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 января 1942 года за успешное командование вверенным дивизионом, проявленные мужество и героизм капитану 1 ранга Колышкину Ивану Александровичу присвоено звание Герой Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» № 655. Он первый советский подводник, удостоенный этого звания. Командир Краснознаменной ордена Ушакова бригады подводных лодок Северного флота (1943–1947 гг.). Начальник отдела кадров ВМС Главного управления кадров женных сил. Начальник Военно-морского П. С. Нахимова в Севастополе. Заместитель начальника управления госприемки кораблей ВМФ. Уволен в марте 1959 года в звании контр-адмирал. Умер 18 декабря 1970 года в Москве.

Комаров Василий Исаакович – командир М-21, Щ-104 Тихоокеанского флота, командир Л-15 Северного флота. Командир С-62, старший офицер УБП ВМФ, старший преподаватель учебного отряда подводного плавания. В 1952 году уволен в звании капитан 2 ранга за пьянство. Работал капитаном буксира в Херсоне.

Комиссаров Владимир Павлович – штурман С-51 Северного флота в 1942 году. В 1955 году служил в бригаде охраны водного района Балтийского флота в Вентспилсе.

Коронов Владимир Павлович – командир трофейной подводной лодки VII серии, слушатель Военно-морской академии, преподавал в Военно-воздушной академии в Монино. Уволен в запас в звании капитан 1 ранга. Умер в 1970 году.

Кучеренко Иван Фомич – 28.12.1908 г. р. Командир С-51, командир 2 дивизиона подводных лодок Северного флота. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм командиру 2 дивизиона подводных лодок Северного флота капитану 2 ранга Ивану Фомичу Кучеренко присвоено звание Герой Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали

«Золотая Звезда» № 7596.

Слушатель Военно-морской академии. Командовал подводными силами Краснознаменного Балтийского флота в звании контр-адмирал. Умер 26 ноября 1959 года от инфаркта после неприятного крупного разговора с начальником штаба подводных сил А. Т. Кучером.

Лукьянов Федор Иванович

Лукьянов Федор Иванович – командир М-104, вместе с дивизионом «малюток» был отправлен на Черноморский флот. Начальник штаба бригады строящихся подводных лодок в городе Сормово (Горький), командир 51 учебного отряда Тихоокеанского флота. Был уволен в отставку в звании капитан 1 ранга в 1968 году по болезни. Работал в конструкторском бюро г. Горького (Нижний Новгород). Умер после инфаркта в 1971 году.

Лунин Николай Александрович – 28.01.1907 г. р. Командир Щ-404 СФ. 2 ноября 1938 го-да капитан-лейтенант Н. А. Лунин по ложному обвинению был репрессирован, в декабре 1939 года восстановлен в кадрах ВМФ. Командир Щ-421. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 апреля 1942 года «за успешное командование подводной лодкой и героизм, проявленный в боях с немецко-фашистскими захватчиками» командиру Щ-421 капитану 3 ранга Николаю Александровичу Лунину присвоено звание Герой Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» № 656. Командир К-21, затем командир 1 дивизиона бригады подводных лодок Северного флота. Окончил

Военно-морскую академию. Командовал бригадой подводных лодок Балтийского флота в городе Риге. С 1950 по 1956 год служил в госприемке военных кораблей в Ленинграде. До 1957 года командир бригады лодок СФ в губе Ягельной. До 1962 года служил на разных должностях научно-исследовательских институтов ВМФ в Ленинграде. Уволен в запас в 1962 году по болезни в звании контр-адмирал. Некоторое время работал капитаном-наставником морского флота. Умер в Ленинграде 20 ноября 1970 года.

Макаренков Григорий Филиппович – 27.09.1915 г. р. Командир Щ-404 и С-19, командир 5 и 2 дивизиона подводных лодок СФ, командир 96-й дивизии подводных лодок, заместитель командующего подводными силами Черноморского флота, начальник факультета, заместитель начальника ВВМУ им. Фрунзе в Ленинграде. Уволен в запас по болезни в 1972 году в звании контр-адмирал. Проживал в Ленинграде.

Морозов Николай Иванович – 17.10.1904 г. р. Командир М-74, М-72, командир 23-го дивизиона «малюток» Балтийского флота, командир 4 дивизиона «малюток» Северного флота. Участник двадцати боевых походов. Вместе с дивизионом лодок был отправлен на Черноморский флот в город Поти. Командир бригады трофейных подводных лодок Балтийского флота, командир 157 бригады подводных лодок Балтийского флота в городе Риге, командир Учебного отряда подводного плавания им. Кирова в городе Ленинграде. Уволен в запас в 1962 году в звании контр-адмирал. Умер в Ленинграде в середине 60-х годов.

Очеретин Михаил Леонтьевич – дивизионный механик, затем командир электромеханической боевой части береговой базы, командир береговой базы подводных лодок Северного флота. Умер в 1950-х годах.

Скорохватов Борис Иванович – помощник командира Щ-116 Тихоокеанского флота, командир учебного отряда подводного плавания Тихоокеанского флота, командир 64 морской стрелковой бригады, начальник штаба бригады подводных лодок Северного флота. Участник Советско-японской войны 1945 года, начальник 1 отдела УБП ВМФ. Уволен в отставку по болезни в 1946 году в звании капитан 1 ранга. Умер в 1948 году.

Стариков Валентин Георгиевич – 8.06.1913 г. р. Командир подводных лодок М-171 и К-1. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 апреля 1942 года за успешное командование подводной лодкой и героизм, проявленный в боях с немецко-фашистскими захватчиками, командиру М-171 капитану 3 ранга Валентину Георгиевичу Старикову присвоено звание Герой Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» № 657. Начальник штаба Лиепайской ВМБ 4 флота, слушатель ВМА, начальник факультета ВВМУ им. Фрунзе в Ленинграде, слушатель Академии Генерального штаба, начальник Специальных офицерских классов ВМФ, заместитель начальника, начальник Тихоокеанского военно-морского училища во Владивостоке. Уволен в запас в 1963 году в звании вице-адмирал.Умер 26 июня 1979 года в Ленинграде.

Книга В. Г. Старикова «На грани жизни и смерти». Владивосток, 1970 г.

Стребыкин Анатолий Петрович – матрос, трюмный подводной лодки С-54. По случаю женитьбы, в качестве поощрения был отправлен в отпуск, когда С-54 вышла 5 марта 1944 года в боевой поход, в котором погибла. Служил на С-15 в должности командира отделения трюмных. Награжден орденом Великой Отечественной войны 2-й степени. После демобилизации работал на заводах в Таганроге и Мариуполе. Написал несколько статей о войне. Умер в 1980 году.

Стротилатов Юрий Алексеевич – минер С-15. Преподавал в ВВМУ им. Фрунзе. Уволен в запас в звании капитан 1 ранга. Умер в Калуге.

Тихонов Василий Сазонович – механик на С-15 переведен в технический отдел тыла Северного флота. Уволен в запас в звании инженер-капитан 1 ранга в конце 1960-х годов. Проживал в Москве.

Трипольский Александр Владимирович – 12.12.1902 г. р. Командир Л-55 и С-1 Балтийского флота. 7 февраля 1940 года за образцовое выполнение боевых заданий командования, личное мужество и героизм командиру С-1 капитан-лейтенанту Александру Владимировичу Трипольскому присвоено звание Герой Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» № 277. Командир 13 дивизиона подводных лодок и командир 1 бригады подводных лодок Балтийского флота. Командир 3 бригады подводных лодок Тихоокеанского флота. Командир 2 и 7 дивизиона подводных лодок Северного флота. Начальник штаба Порт-Артурской ВМБ. Уволен с военной службы в звании капитан 1 ранга в 1949 году. Умер 29 января 1949 года в Москве.

Тураев Василий Андрианович – 8.01.1907 г. р. Командир М-52 и С-12 Балтийского флота, командир М-108, М-200 и С-104 Северного флота, начальник штаба бригады подводных лодок Северного флота, начальник кафедры Тихоокеанского ВВМУ и командир учебного отряда Тихоокеанского флота. За боевые подвиги в Великой Отечественной войне награжден семью орденами, из них 5 орденов Боевого Красного Знамени. Уволен с военной службы в 1964 году в звании капитан 1 ранга. Умер в 1966 году в Ленинграде.

Хрулев Виктор Николаевич – 23.11.1903 г. р. Командир подводной лодки М-105 «Челябинский комсомолец» Северного флота. За пьянство и воровство в звании капитан 3 ранга уволен из Вооруженных сил в 1945 году без права на пенсию.

Шаповалов Виктор Николаевич – комиссар, позднее замполит С-54. После ликвидации должности работал в политотделе бригады. Был назначен в Кронштадт, уволен из Вооруженных сил за пьянство в 1947 году в звании капитан 3 ранга. Умер в Москве в 1987 году.

Шаповалов Михаил Иссидорович – механик С-56, преподавал в ВВМУ им. Дзержинского. Кандидат наук, доцент, проживал в Ленинграде.

Щедрин Григорий Иванович – 18.11.1912 г. р. Командир М-5 и Щ-110 Тихо-океанского флота, командир С-56 Северного флота. За успешное командование кораблем, проявленные мужество и героизм командир С-56 капитан 2 ранга Григорий Иванович Щедрин 5 ноября 1944 года удостоен звания Герой Советского Союза. Начальник штаба бригады трофейных подводных лодок Балтийского флота в городе Любаве, начальник штаба 2 бригады лодок в городе Риге, слушатель офицерских курсов при военно-морской академии, командир ВМБ в Свиноустье (Польша), слушатель Академии Генерального штаба, командующий Камчатской военной флотилией Тихоокеанского флота, председатель государственной комиссии по приемке кораблей от промышленности, главный редактор журнала «Морской сборник». Уволен в запас в декабре 1973 года по болезни в звании вице-адмирал. Умер 7 января 1995 года в Москве.

Книги Г. И. Щедрина «На борту С-56», «Под глубинными бомбами», «Мы с подплава»

Щекин Алексей Семенович – 1917 г. р. Командир подводных лодок В-2 и С-14 Северного флота, начальник 3 отдела УБП Северного флота, командир 157 бригады подводных лодок Балтийского флота, начальник 8 отдела штаба Балтийского флота. Уволен в запас в 1957 году.

Ямщиков Николай Иванович – 15.02.1919 г. р. Дивизионный штурман 5 дивизиона подводных лодок Северного флота. Командовал 4 лодками Северного флота, 297 бригадой, 33 дивизией и 4 эскадрой подводных лодок в Полярном. Служил начальником 10 организационно-мобилизационного Управления ВС СССР. Уволен в запас в звании контр-адмирал. Умер 26 ноября 1995 года в Москве.

На балтийском флоте

Прямое железнодорожное сообщение Мурманск–Ленинград восстановили вскоре после окончания войны. Отступая, финские войска не разрушили полотно, инфраструктуру и сооружения магистрали. В июне 1945 года мы ехали в Ленинград в пассажирских вагонах около полутора суток. Справа и слева к полотну дороги подступали леса. Зеркальной гладью блестели озера. Бурлящие речки Карелии пробивались сквозь скалистые берега. Ближе к Питеру в окнах вагона замелькали разрушенные здания, полустанки.

Нас разместили в Учебном отряде подводного плавания имени С. М. Кирова, в конце Большого проспекта Васильевского острова. Матросов и старшин – в казарме, офице-ров – в комнатах по 4–6 человек. Сформировали экипажи по штату средней советской подводной лодки. Документации по устройству трофейных лодок не имелось. Для изучения захваченных субмарин предоставили несколько общих чертежей самых современных немецких лодок XXI серии, строившихся в 1944–1945 годах, и VII серии – постройки 1939–1944 годов, составлявших основу подводных сил Германии в течение войны. 30 марта 1945 года войска 2 Белорусского фронта заняли Данциг и Гдыню. На стапелях судостроительного завода «F. Schichau» обнаружили корпуса новых подводных лодок XXI серии (U-3538 – U-3557). Для четырнадцати лодок были готовы отсеки, из которых после укомплектования механизмами сваривали корпуса. Полностью готовых лодок было 5 или 6, их отбуксировали в Ленинград на Балтийский завод. Трофейные лодки передали Военно-морскому флоту и организационно включили в состав «ржавого дивизиона», который входил в бригаду строящихся подводных лодок.

К началу войны кригсмарине (кriegsmarine – военно-морские силы Третьего рейха) имели 57 подводных лодок. В ходе войны ввели в строй еще 1113 (10 трофейных, 4 – построены на иностранных верфях и 1099 – в Германии). Из 1170 подлодок кригсмарине

в боевых действиях участвовали 863. Из них уничтожены – 753 субмарины. Погибло около 32 000 из 39 000 подготовленных подводников. Победы немецких подлодок составили: 148 потопленных и 45 поврежденных военных кораблей противника и 2759 грузовых судов общим тоннажем 14 119 413 регистровых тонн.

Планировалось отправить наши экипажи в ирландский порт Лондондерри (Londonderry), где сосредотачивались захваченные немецкие подводные лодки. Командиром бригады назначили капитана 1 ранга Николая Ивановича Морозова. После службы на Северном флоте в конце 1944 года его вместе с дивизионом «малюток» перевели на Черноморский флот. Начальником штаба поставили капитана 2 ранга Г. И. Щедрина, бывшего командира С-56. Моим помощником назначили старшего лейтенанта Скопин-цева П. И., бывшего минера С-51, штурманом – старшего лейтенанта Кирпака, минером – лейтенанта Фрончука, механиком – инженер-капитан-лейтенанта Васильева В. И. с Балтийского флота. Старшины и матросы были преимущественно с Балтики, фамилии и имена большинства из них забылись. Хорошо помню трюмного старшину 1 статьи Пархоменко и боцмана Сытова. После военной службы боцман поселился в Астрахани и работал заведующим общим отделом обкома КПСС.

С сентября 1944 года на верфи г. Киль были построены 63 подводные лодки XXIII серии. Последнюю U-4714 спустили на воду 26 апреля 1945 года, когда бои уже шли в Берлине

Перед отправкой за границу отвез на хранение свои ордена и медали сестре Шуре. Служба шла «ни шатко, ни валко» и сводилась к поддержанию элементарного порядка в экипаже и казарме. Раз в 10 дней заступал на суточное дежурство. Занимались изучением устройства неведомых подводных лодок и никому не нужными тренировками на приборе торпедной стрельбы.

6 августа 1945 года мы узнали из газет, что американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму. Сообщение было коротким и не произвело никакого впечатления. Поняли одно, бомба обладает огромной разрушительной силой. Ни о проникающей радиации, ни о радиоактивном излучении не сообщалось. 9 августа американцы сбросили вторую бомбу на Нагасаки. И это короткое сообщение также не привлекло внимания.

8 августа 1945 года Советский Союз объявил войну Японии, а 2 сентября она закончилась ее безоговорочной капитуляцией. Состояние войны между странами продолжается до сих пор – Договор о мире не подписан.

Союзники Америка, Англия и СССР договорились передать немецкие лодки Советскому Союзу в Либаве, а не в Лондондерри. Обстановка для плавания в Финском заливе оставалась чрезвычайно сложной. Балтийское море и Финский залив во время войны были блокированы для судоходства. Советский Балтийский флот в ходе войны установил большое количество минных заграждений, их координаты не были точно известны. Немцы создали Нарген-Порккала-Удд Ский и Гогландский противолодочные рубежи из донных и якорных мин и выставляли промежуточные минные заграждения. В Финском заливе в 1942 году было выставлено более 15 000 мин, из них немцами около 13 000. На Нарген-Порккала-Удд Ском рубеже в 1943 году дополнительно выставили более 5000 донных магнитных мин. Поперек Финского залива установили противолодочные сети из троса диаметром 18 миллиметров с размером ячеи 4 × 4 метра. В 1943 году ни одна советская подводная лодка не смогла прорваться в Балтийское море. Попытки форсировать заграждения оканчивались их гибелью. После выхода Финляндии из войны появилась возможность безопасно переходить из Кронштадта в Балтийское море по прибрежным шхерным фарватерам. (Шхеры – множество каменистых островов и заливов, выдающихся в скалистые берега у южного побережья Финляндии.) Несмотря на высокую минную опасность, наши экипажи отправили в Лиепаю морем.

В середине сентября 1945 года погрузились на пароход «Белоостров». По шхерам дошли до Хельсинки, затем пересекли с севера на юг Финский залив по протравленного, обозначенному вехами фарватеру. Через Суронский пролив между островом Нарген и материком по протраленному фарватеру вышли в западную часть Финского залива, где мин уже не было. Далее шли морем до Либавы (Лиепаи).

Лиепая´–третий по величине город на побережье Балтийского моря, на юго-западе Латвии, упоминается впервые в 1649 году Паулем Эйнхорном в работе «История Лети-ции», как порт Курляндии. После вхождения Курляндии в состав Российской империи в 1795 г. город именовался Либава. В 1831 г. город получил права гавани 1-го класса. Либава развивалась как курорт для отдыха царской семьи и российского дворянства. 15 января 1890 г. император Александр III подписал указ о строительстве Либавской военно-морской крепости. Началась модернизация и расширение порта. После смерти императора в 1894 г. военный порт получил название – Порт Александра III.

Мы разгрузились у причала восточного городка. Аванпорт Лиепаи, отгороженный от моря искусственной косой из громадных камней и бетонных блоков, имеет 2 входа. У южного угла огражденной части – вход в торговый порт, построенный на обоих берегах протоки. Протока идет до центра города и соединяет море с Лиепайским озером. От северной части аванпорта прорыт канал в военную гавань, состоящую из двух бассейнов, восточного и северного. Берега канала соединены поворотным мостом.

На западном берегу северного бассейна находилась база подводных лодок, располагавшая 6 пирсами, там же 2 причала для надводных кораблей. Рядом с пирсами построены три двухэтажные казармы из красного кирпича, два штабных дома, двухэтажные флигели для командного состава и гарнизонная церковь.

На восточном берегу северного бассейна располагались корпуса судоремонтного завода «Тосмаре». Восточная гавань и здания возведены царским правительством до начала Первой мировой войны. Они сооружены настолько прочно, что выдержали две мировые войны. Их мощные стены до сих пор стоят неколебимо. Лиепая и военный городок в ходе войны не пострадали. Курляндская группировка немецких войск после капитуляции Германии сдалась в плен без боев.

Наши экипажи разместили в казарме, офицерский состав в примыкающих к ним флигелях. Местные подводники жили в двух других казармах и на плавбазе «Полярная звезда» – бывшей императорской яхте, доведенной до бедственного состояния и выглядевшей, как захудалый пароход. Штаб бригады находился на плавбазе «Смольный». Балтийские подводники встретили нас без восторга. В отношениях между офицерамине было единства, свойственного североморцам. Что-то здесь разъединяло людей. Позднее поняли, дело не в характере людей, а в условиях бытия. Люди, известные на Балтике, как индивидуалисты, попав на Дальний Восток становились общительными и доброжелательными, помогали друг другу, чем могли. После возвращения на Запад вновь становились эгоцентристами.

Поворотный мост в Лиепае

Собор Николая Чудотворца в порту Лиепая

Большинство прибывших офицеров считали службу в Лиепае временной и вынужденной. Семьи и квартиры оставались в Ленинграде. Многие мечтали устроиться в одном из училищ или в каком-нибудь уютном военно-морском учреждении, чтобы там завершить военную карьеру. Они тащили все, что могли, в свое гнездо. В прилегающем к гавани сосновом лесу находили немецкие пистолеты и автоматы, вытаскивали из воды мотоциклы и даже легковые автомобили, туда их сбросили немцы при отступлении. Водолазы доставали, матросы восстанавливали, а начальники раскатывали на них по бетонным дорожкам городка. Периодически морские буксиры доставляли из германских портов баржи, груженные мебелью, коврами и другим трофейным имуществом, которое далее отправляли в Ленинград. В 1946–1949 годах некоторые, даже высокопоставленные военачальники лишились званий и были изгнаны со службы за чрезмерное увлечение «трофеями».

Балтийской бригадой подводных лодок командовал капитан 1 ранга Лев Андреевич Курников, наш бывший командир дивизиона «Ленинцев» на Тихоокеанском флоте.

Лодки с базы не выходили в целях экономии топлива и из-за большого количества мин, сорванных с якорей и плавающих на поверхности моря. Постепенно познакомились с местными подводниками, их службой и порядками на Краснознаменном Балтийском флоте. Порядки нам не нравились. Обратно на Северный флот не пускали, наши должности были уже заняты. Хорошие отношения установились с коман-диром лодки Павлом Петровичем Ветчинкиным, оптими-стом, любителем пошутить и рассказать забавную историю.

Лиепая – небольшой уютный городок, застроенный преимущественно двухэтажными домами. Улицы, вымощенные булыжником, тянулись параллельно морскому берегу. В северной части находился железнодорожный вокзал, на восточной окраине металлургический завод, где переплавляли металлолом. В центре города – на Цветочной площади гостиница, Дом офицеров и церковь. Магазинов осталось от прежнего режима много, а товаров не было. Продовольствие, как везде, выдавали по карточкам. Несколько магазинов «смешторга» (от слова смешанный) торговали, чем придется. Местные жители в основном передвигались пешком. Были и извозчики, одетые в старомодные кафтаны и обязательно носившие шляпы-цилиндры. В парке между центром города и металлургическим заводом установили крупнокалиберные пушки артиллерийского полка, напоминавшие местным жителям, чья теперь здесь власть.

У нас оставалось много свободного времени, особенно по вечерам. Книги достать было трудно. Из городских библиотек литературу на русском языке изъяли во время немецкой оккупации. Библиотека Дома офицеров была почти пуста. Читали все, что попадет под руку. На плавбазах к нам относились, как к чужакам. Вечерами иногда смотрели фильмы на плавбазе или в матросском кубрике в казарме. Временами посещали в центре города на Цветочной площади Дом офицеров. Там показывали кино, в буфете продавали пиво. От дома, в котором мы жили, до Дома офицеров по кратчайшему расстоянию (по разводному мосту через канал) около пяти километров. Если обходить вокруг завода «Тосмаре» – около семи километров. Иногда удавалось сесть у шлагбаума в попутный грузовик, но такая возможность выпадала редко. Когда совсем некуда было деться и нечем заняться по вечерам, играли в карты, преимущественно в преферанс. Особенно этим увлекались черноморцы Володя Каменский и Аркадий Буянский. Научился играть в преферанс и я, но интереса не испытывал, к картам был всегда равнодушен. Семьи приехали только к П. П. Ветчинкину и А. Алчинкину. Их поселили в построенных царским правительством домах для офицеров.

В начале ноября 1945 года англичане перегнали в Лиепаю 10 подводных лодок: VII серии – 4 единицы, XXI серии – 4, XII серии – 1 и XXVI серии – 1. Лодки пришвартовались к пирсу, экипажи сошли на берег. На этом процедура их передачи за-кончилась.

Подводным лодкам VII серии присвоили номера: Н-81, Н-82, Н-83 и Н-84.

Подводным лодкам XXI серии: Н-85, Н-86, Н-87, Н-88.

Подводная лодка XII серии получила номер – Н-26, а лодка XXVI серии – Н-31. Меня назначили командиром Н-26.

Подводные лодки VII, самой большой, серии, построенные в Германии, были полутора корпусные, шестиотсечные, сварной конструкции, имели максимальную глубину погружения 100 метров, надводную скорость – 16 узлов, подводную – 10 узлов. Вооружение: 4 носовых и 2 кормовых торпедных аппарата (4 запасные торпеды), 2 скорострельные 20-мм зенитные артиллерийские установки на открытом мостике.

Снабжены прибором торпедной стрельбы, а на торпедных аппаратах были приборы установки угла растворения торпед. Немцы стреляли торпедами методом веера, с приборами для установки режима маневрирования торпед после прохода ими заданной дистанции. Лодки имели устройства «Шноркель» для работы дизеля под водой – поднимаемую над поверхностью моря телескопическую шахту для забора воздуха. Выхлоп отработанных газов производился в воду. В нерабочем состоянии шахты крепились горизонтально на палубе, в рабочем состоянии поднимались в вертикальное положение. В верхней части мачты находилась система обнаружения работающих радиолокационных станций противолодочных самолетов и кораблей. Лодки обладали хорошей мореходностью, могли плавать на любой волне. Мостик имел волноотбойник, обеспечиваю-щий хороший круговой обзор, и не заливался волной.

Подводные лодки XXI серии начали строить в 1943 году. Они были двухкорпусные. Прочный корпус в средней части имел вид восьмерки, это позволяло разместить аккумуляторные батареи в два этажа и увеличить их емкость в два раза. Водоизмещение 1600 тонн. Вооружение: 6 носовых, 4 кормовых торпедных аппарата и 20 запасных торпед. На мостике 2 турельные 20-мм зенитные артиллерийские установки. Автомат торпедной стрельбы и торпедные аппараты такие же, как на VII серии. Скорость подводная – 14, надводная – 16 узлов. Максимальная глубина погружения – 200 метров. «Шноркель» – аналогичный подводным лодкам VII серии, его шахта не поднималась, а выдвигалась вверх.

Подводная лодка XII серии Н-26 построена для обеспечения в море торпедами разрядившихся подводных лодок. Водоизмещение надводное 1200 тонн, подводное – 1500 тонн. Вооружение: 4 носовых, 2 кормовых торпедных аппарата и 6 запасных торпед в отсеках. Скорость надводная – 16 узлов, подводная – 10 узлов, глубина погружения – 100 метров. На палубе крепилось еще 20 торпед. Устройство для перегрузки торпед на другие лодки англичане нам не передали. «Шноркель» – аналогичный с лодками VII серии.

Лодка XXVI серии, сразу получившая прозвище «Ванька-коммунист», строилась специально для действий в проливе Ла-Манш и имела надводное водоизмещение около 200 тонн, подводное 220 тонн. Для уменьшения заметности в надводном положении запас плавучести составлял около 10 %. Вооружение – 2 торпедных аппарата, подвод-ная скорость – 10 узлов, надводная – 12 узлов, глубина погружения – 100 метров. Подлодка имела одновальную энергоустановку и «Шноркель». Артиллерийского вооружения не было.

Все немецкие лодки оснащены командирскими перископами фирмы «Цейс» – лучшими в мире. Мечта! Командир сидит в кресле. Ноги на педалях поворотного устройства. Нажим левой ногой – поворот вправо, нажим правой ногой – поворот влево. Скорость вращения перископа зависела от силы нажатия на педали. Подъем и опускание производились левой рукояткой. При любой высоте подъема верхней головки перископа в бинокулярный объектив хорошо было видно все на поверхности моря. Такой перископ делал командира независимым от искусства рулевого-горизонтальщика, удерживающего лодку на заданной глубине. Изменение глубины погружения лодки в пределах плюс-минус 1 метр не имело никакого значения для ее скрытности при атаках.

На советских лодках IX серии шахты командирских перископов были сделаны под такие немецкие перископы. Но увы! Перед началом войны фирма «Цейс» оптику нашему флоту не передала, их заменили примитивными площадками для командира, которые с грохотом поднимались и опускались вместе с перископом. С началом боевых действий из-за большой шумности их с лодок сняли.

Никакой технической документации – чертежей, описаний и инструкций по эксплуатации механизмов, устройств и систем немецких субмарин – англичане нам не передали. Пришлось изучать и осваивать технику наглядно. Для матросов и старшин по пятому и седьмому году службы это не представило сложности. На второй день мы перешвартовались к другому пирсу.

В начале декабря заболел желтухой (болезнью Боткина). Поместили меня в Либавский госпиталь, расположенный в военном городке. Провалялся один в инфекционной палате до начала января 1946 года. Тянулись долгие, бессонные, тоскливые ночи – время размышлений о жизни и о будущем со многими неизвестными. Пришел к выводу, придется служить на Балтике, а этого очень не хотелось. Раз здесь служить, значит, здесь и жить. Следовательно, нужна квартира. Жилье, полученное на Северном флоте, больше не пригодится. После выхода из госпиталя обратился в квартирно-эксплуатационную часть. Хлопоты неожиданно увенчались успехом. Получил разрешение занять две комнаты на пятом этаже дома № 12 по улице Церковной, в центре города. На третьем этаже находилась квартира командира бригады Н. И. Морозова. В двух соседних комнатах жила старушка Мария Михайловна, мать подполковника Гранина, командира 12-дюймовой железнодорожной батареи. Кухня общая. Квартира неплохая, но отапливалась дровами, их приходилось таскать на себе. Водопровод работал эпизодически, воду носили ведрами со двора. Старшины раздобыли кровать, флотский матрац, стол, четыре стула, шкаф для одежды, в который нечего было вешать. Выписал в тылу машину дров – жилье было готово. Мария продолжала служить, ее демобилизация задерживалась. В середине февраля получил письмо – едет! Потом телеграмму о дне прибытия. Накануне купил на рынке кусок свинины и картошку. Соседка Мария Михайловна приготовила на сковородке изумительное жаркое. Встретил Машу рано утром на вокзале. Сели на извозчика и покатили домой. Организовать домашний быт оказалось сложнее, чем я предполагал. Марии Антоновне нужно было встать на воинский учет, получить паспорт и продовольственные карточки, обзавестись штатской одеждой вместо потрепанной шинели и сапог. Своя ноша не бывает тяжелой. Из плаща, купленного в Англии, пошили ей пальто. Продали мои желтые американские туфли, купленные в Сан-Франциско, и купили женские. Простыни, наволочки и полотенца принес из части. Начали обживаться и привыкать друг к другу. Все было непросто. Мне без малого 30 лет, Марии – 28. Характеры у каждого уже сформировались. Родной дом мы покинули в 16-летнем возрасте. Последующие 12 лет прожили в общежитиях, где условия жизни мало похожи на семейные.

У каждого из нас выработались привычки моральной и материальной независимости, самостоятельности суждений и взглядов. Проявлялось нежелание и неумениеучитывать и тем более подчинять свои поступки интересам других людей. Некоторые из этих черт сохранились у каждого из нас, увы, на всю жизнь. В конце февраля сестры Марии – Тамара Баканова и Галина Янгаева – с мужьями собирались на встречу у ее матери Глафиры Антоновны в деревне Сорокино Боровического района Нижегородской области. Мы тоже решили ехать на этот сбор. Попросил у командира 10 суток в счет отпуска. Просьбу удовлетворили. Легко принимаются решения в молодости! Ехать надо было более чем за тысячу километров зимой, не имея теплой одежды. Деревня находилась далеко от железной дороги, которая заканчивалась в городе Боровичи. Подзанял деньжат, положил документы в нагрудный карман кителя, пистолет «Парабеллум» во внутренний карман, и отправились в путь. Пистолет взял на случай встречи с волками. Мария говорила, что во время войны волки свободно гуляли ночью по деревне. В Ригу приехали утром. День бродили по красивому и уютному европейскому городу. Он нам понравился. Мечтали, хорошо бы в таком городе пожить. На вокзале встретили Соньку Устинову, она присутствовала на нашей свадьбе и теперь ехала в Пярну в штурмовой авиаполк РГК для дальнейшего прохождения службы. С билетами на Москву проблем не возникло. Помог дежурный помощник военного коменданта станции Рига, как оказалось, земляк, паренек с Березайки. До станции Боровичи ехали в сносных условиях. Прибыли утром. Предстояло пройти пешком 28 километров до села Кончанское и еще километров 12 до д. Сорокино. Потолкались на базаре, нашли попутную подводу до Кончанского. Позвонил в сельсовет деревни Удино (там была фабрика, делавшая пробки для водочных бутылок, и работала телефонная связь), попросил известить о нашем прибытии. К счастью, погода была не очень холодной. День серый, облачный, без снегопада, с небольшим ветром. Возница не хотел утруждать лошадку и разрешал садиться на дровни (сани для перевозки зимой дров и других грузов) только на спусках под гору. По ровной местности и в гору шли пешком. С вечерними сумерками добрались до Кончанского – места ссылки 1797–1799 гг. полководца А. В. Суворова.

Усадьба полководца А. В. Суворова в Колчанском

Брат Марии Борис встретил нас на хорошей, сильной лошади. Через час прибыли в Сорокино. Семья Глафиры Антоновны собралась в полном составе впервые после войны, кроме двух сыновей. Анатолий погиб в 1942 году под Сталинградом. Георгий (Жора) еще служил в армии. Из Владивостока приехал Иван Баканов. Он закончил войну в должности командира десантного корабля, полученного от американцев по лэндлизу. Иван привез в подарок мешок пшеничной муки и 12-литровую банку сгущенного молока. Муж Гали, старший лейтенант авиации Иван Андреевич Янгаев, наполовину русский – наполовину казах, был самым молодым из зятьев. Они тоже привезли продукты. Мы же оказались в роли бедных родственников, подарков у нас не было. Счастливая теща на радостях к приезду гостей зарезала теленка. Нажарила мяса, напекла ватрушек из пшеничной муки и предстала перед зятьями в самом лучшем виде. Неделя пролетела быстро. Днем лыжные прогулки по окрестностям, вечером играли в «дурака» и вели бесконечные разговоры, вспоминая, кто и как пережил войну. Сорокино и близлежащие деревни находились далеко от линии фронта и не пострадали. В селе Кончанское стояли тыловые части. Советские воины восстановили, вернее заново построили дом, в котором жил А. В. Суворов. Сейчас в нем музей. Уезжали мы в один день с Янгаевыми. Усилиями Тамары, она работала секретарем в сельсовете, нам дали лошадку, запряженную в дровни и возницу, который ею управлял. Лошадка была настолько плоха, что еле дотащилась до Борови-чей. Мы, мужчины, всю дорогу шли пешком. На обратном пути на один день заехали в Березайку и далее через Москву в Ригу. В Москве ночевали у Бодрягиных. Анна Бодрягина вместе с Марией служила во время войны в авиации. Жила она в Сокольниках, в Большом Оленьем переулке, в доме № 21. Сейчас там построен новый центральный Краснознаменный военный госпиталь имени Мандрыки. В Риге побродили по городу, повзды-хали о несбыточной мечте пожить в столице Латвии и отправились в Лиепаю.

Март, апрель и май пролетели быстро. Налаживалась семейная жизнь, привыкали друг к другу, обзаводились нехитрым хозяйством. Радовались каждой семейной покупке, каждому килограмму мяса или купленной на рынке картошке. Не голодали. На службе, кроме дежурства, делать было нечего. Лодки в море не выходили из-за минной опасности и требовали основательного ремонта. Топлива и сменных масел не было.

В один из мартовских дней прилетел командующий флотом адмирал В. Ф. Трибуц, провел совещание с командирами трофейных лодок. Мы дружно пожаловались на плохое обеспечение, неисправность техники, отсутствие документов по устройству и эксплуатации механизмов, трудности получения расходных материалов. Нам пообещали устранить эти недостатки. Составили план мероприятий и продолжали службу, как и раньше.

В начале первой половины 1946 года Краснознаменный Балтийский флот разделили на два флота – 4 флот со штабом в Пиллау (Балтийск) и 8 флот со штабом в Таллинне. Нашу бригаду разделили между флотами. Лодки XXI серии остались в Лиепае, а субмарины VII, XII и XXVI серий отпра-вили в Усть-Двинск, в 16 километрах от Риги, в устье реки Западная Двина (Даугава). Там формировалась база для кораблей флота.

В Усть-Двинске базировались: бригада торпедных катеров типа «Хиггинс» и «Вос-пер», полученных по лэнд-лизу от США, бригада тральщиков 100-тонников и катеров тральщиков. На островах Эзель, Даго и Моон – от-Саарема, Хиума и Муху) – располагались береговые артиллерийские батареи, прикрывавшие подступы к Ирбенскому и Моонзундскому проливам. Базу строили пленные «власовцы» (русские военнослужащие, сражавшиеся на стороне фашистов под командованием генерала Власова). Ночью их содержали в казематах бывшей крепости Динамюнде, а днем под конвоем выводили на работы.

Командующий Балтийским флотом сюда название пролива Моонзундский адмирал Владимир Филиппович Трибуц (на эстонском языке острова назывались.

Командир бригады подводных лодок Балтийского флота

контр-адмирал

Сергей Борисович Верховский

Бригадой, к которой нас присоединили, командовал контр-адмирал Сергей Борисович Верховский. В ее составе были: дивизион «малюток» VI серии – 4 единицы, 3 лодки типа С IX серии (С-13, С-18 и С-20), 6 трофейных немецких лодок с литерой Н (Н-26, Н-31, Н-81, Н-82, Н-83, Н-84). Сюда же перебазировали плавбазу «Иртыш» (родной брат ПБ «Саратов»). Всего было построено 6 пароходов этой серии. Из них 3 – «Саратов», «Север», «Иртыш» – передали Военно-морскому флоту и переоборудовали под плавбазы.

В состав 8 флота входили 4 оборонительных района (построение флота по английской схеме):

– Островной морской оборонительный район (ОМОР) – острова Моонзундского архипелага;

– Таллиннский (ТМОР) – от Палдиски до Лужской

– Порккала-Уддский (ПМОР) – на одноименном полуострове, захваченном у Финляндии в ходе войны;

– Кронштадтский (КМОР) – восточная часть Финского залива от острова Готланд до устья Невы.

Каждому оборонительному району придали по одной бригаде тральщиков, прово-дивших траление выставленных во время войны мин.

Бригады подводных лодок, эскадренных миноносцев и торпедных катеров были подчинены командующему флотом. Бригада шхерных кораблей (БШК) состояла из броне-катеров, катеров-тральщиков, трофейного финского броненосца береговой обороны «Вяйнямёйнен» и была придана Порккала-Уддскому укрепрайону.

Песенку из английского кинофильма военных лет «Только в море, только в море может счастлив быть моряк» балтийские моряки переделали применительно к мест-ным условиям и пели: «Только в КМОРе, только в КМОРе может счастлив быть моряк».

В конце мая 1946 года лодку Н-26 направили в Кронштадт для ремонта и детального изучения проектным институтом. Компасы, лаг, средства радиосвязи не работали, по-этому лоцманом назначили тральщик, за которым мы следовали на переходе. Как поступать, если в тумане или при отсутствии видимости связь с тральщиком будет потеряна,

я указаний не получил. Из Рижского залива вышли через Ирбенский пролив, далее шли морем до траверза маяка Кыпу и по Финскому заливу до Таллинна. На рассвете следующего дня пришли в Хельсинки. Шхерным фарватером дошли до Койвисто, западнее Выборга, там переночевали. Утром командир тральщика мне сообщил: «Двигатель не-исправен. В море выйти не могу». В это время из порта выходил советский пароход. Решил пристроиться и следовать за ним. Капитан долго стоял, ожидая, когда мы двинемся вперед. За военным кораблем, которому лучше известна минная обстановка идти безопаснее. Столь же упорно я ждал, когда двинется пароход, чтобы следовать за ним. Карты с минными заграждениями на лодке были, но определить свое место на карте было нечем. Терпение капитана закончилось, он двинулся вперед на восток. Мы за ним.

В Кронштадт прибыли благополучно. После перехода меня отправили в отпуск. Ввиду неопределенности положения решил поселиться в Кронштадте. О комнате договорился с Яковом Никифоровичем Едаменко, выпускником минного факультета нашего курса. После выпуска его назначили в штаб Балтийского флота, там он прослужил всю войну. Был женат на девушке, проживавшей в Петергофе, оккупированном немцами. Три военных года он находился в Кронштадте, она в Петергофе, откуда был виден остров. Разделенные линией фронта они ничего не знали о судьбе друг друга. Кажется, с немцами она не сотрудничала. У Якова Едаменко была квартира в Ленинграде. Он разрешил мне пожить в кронштадтской комнате.

Заехал в Лиепаю за Марией. Вместе отправились в Березайку. Туда уже переехали Глафира Антоновна, Тамара с сыном Сашей и Женя, брат Марии. Паня жила в Дубровке. Дуся с Геной в Березайке. Жители встречали возвращавшихся с войны воинов. Встречали по-разному. Женщины, достойно перенесшие тяжелые годы войны, встречали мужей с радостью и надеждой. Прогрешившиеся, считавшие, что война все спишет, дрожали от страха и расплачивались за грехи синяком под глазом или более серьезной взбучкой. Разрывов семей на этой почве было мало. Ждали затерявшихся на войне родственников. Писали письма в военкоматы, родным, в исполкомы городов, где застала война близких. Ждали и надеялись.

Мой брат Игнат вернулся с фронта и поселился в Ленинграде. Михаил возвратился в Дубровку к Таньке Китайцу. Говорили, что пока он продвигался по Европе до Буда-пешта, Китаец в родной деревне не отличалась добропорядочностью. О братьях Иване и Павле никаких сообщений не было.

Анатолий, брат Марии Антоновны, погиб в воздушном бою в октябре 1943 года под Сталинградом. Из Дубровки погибло 127 человек. Жили голодно. Действовала карточная система. Коммерческие магазины находились только в Бологом, в них продавали товары по высоким ценам. Денег из-за частых переездов не хватало. Нам нечего было продать, чтобы купить продовольствие. Погостив в Березайке три недели, уехали с Марией в Кронштадт. Поселились в комнате Я. Едоменко. Жизнь в городе протекала неспешно, как во всех тыловых базах. Боеспособные корабли и соединения флота базировались в западной части Балтийского моря. На Кронштадтском морском заводе ремонтировались несколько подводных лодок и надводных кораблей. В гаванях стояли учебные или ожидающие ремонта корабли. Их было немного. Все тральщики, способ-ные кое-как двигаться, тралили минные заграждения в Финском заливе. Эта нелегкая, опасная работа засчитывалась морякам, как боевая служба. Выплачивали надбавки к денежному содержанию. Воинские звания офицерам присваивали досрочно, как в военное время. За один год боевого траления засчитывали три. Многих награждали боевыми орденами.

Семейная жизнь налаживалась даже при неблагоприятных внешних обстоятельствах: отсутствии постоянной квартиры, мебели, посуды, обуви, одежды – всего, что нужно для нормального быта. Продуктов не хватало. Мы были молоды, верили друг другу, надеялись на светлое будущее. Должность командира подводной лодки меня вполне устраивала во всех отношениях – и материально, и морально. Переводиться в Ле-нинград или штабы я не стремился, на учебу в академию в ближайшие годы не собирался. Но всему приходит конец. В октябре 1946 года получил приказание перевести лодку для ремонта в Хельсинки. Отправил Марию в Березайку к матери. Оставаться одной в Кронштадте было нельзя. В Хельсинки на территории судостроительного завода лодку поставили к борту парохода «Ойхона», где жили команды, в том числе экипаж лодки типа Щ, командир капитан-лейтенант Ефим Иванович Медведев. Дивизионом ремонтирующихся лодок командовал капитан 2 ранга Павел Иванович Бочаров. Старшим морским начальником в Хельсинки был капитан 1 ранга Лазо. Он обосновался на пароходике «Пер Брохи», стоявшем у одного из городских причалов. Офицеры характеризовали Лазо так: «Сам не живет и другим жить не дает». Примерно через полгода Лазо заболел и был госпитализирован в ленинградский военно-морской госпиталь. В палату ему доставили венок с надписью: «Дорогому товарищу Лазо от сослуживцев. Хельсинки».

Режим службы и пребывание в Финляндии в моральном отношении были тяжелы-ми. Нас, победителей фашизма, держали на положении интернированных в стране побежденных. Выходить с территории завода даже командирам кораблей можно было только с личного разрешения старшего морского начальника. Требовалось полчаса по телефону объяснять куда, зачем, почему и на какое время необходимо выйти с территории завода. Этот режим установили не финны – им было абсолютно безразлично, а советское командование. Личные качества и отрицательные черты характера местных начальников выражались в хамском отношении к согражданам. Быт подводников полностью обеспечи-вала плавбаза. После согласования ремонтных ведомостей завод приступил к работе. Работали медленно, но обстоятельно, на европейский немецкий манер. Качество работ не вызывало сомнений. В Финляндии действовала карточная система. Активно работал черный рынок. Дефицитом были кофе, чай, сахар, бензин, смазочные масла и товары, не производившиеся в стране. Большинство автомобилей работали на газогенераторах, смон-тированных в виде двухметровых цилиндров. Они перерабатывали уголь и дерево в газ.

Автомобили с газогенераторами

Мясо, рыба, изделия из бумаги и дерева продавались без карточек и ограничений. Мука и хлеб по карточкам. Экипажи питались с корабельного камбуза. Лодочные коки готовили по очереди преимущественно из консервов американского производства, полученных во время войны по ленд-лизу. Офицеры получали 30 % денежного оклада в валюте (финские марки) и 20 % в советских рублях. Маша получала по аттестату 50 % моего денежного содержания. Аттестат – система денежных поручений, по которым родственники получали во время войны в местных военкоматах часть денежного содержания офицера. В январе от Маши пришло письмо. Она сообщала, что 1 января 1947 года родила девочку. В честь моей ма-тери дочку назвали Ириной. Признаться, я ждал мальчика. Но народная мудрость гласит: «Ждешь мальчика или девочку, а любить будешь того, кто родится». Так оно и было.

В феврале 1947 года меня на неделю отпустили домой. Купил на черном рынке 20 килограммов белой пшеничной муки, две пары женских туфель, материал на платье. Главным подарком была черно-бурая лиса, в Хельсинки их продавали во всех магазинах женской одежды. Мех был красивым и недорогим. Для Ирочки купил детскую коляску. Сделана она была из фанеры. Приобрел разные детские косметические средства и присыпки. Доехал поездом до Ленинграда и далее до Березайки. Меня не ждали и не встречали. Жили голодно. На рынке продукты стоили дорого – картошка 3 рубля 50 копеек, масло 120 рублей за килограмм. Зарплата инженера составляла 80–100 рублей в месяц. Радовались подаркам, особенно пшеничной муке. Хлеб и большинство продуктов по-преж-нему выдавались по карточкам. Семья держала корову, вернее сказать, малоудойную коровенку. Картошку почему-то не посадили. Георгий, брат Марии, работал заведующим столовой в поселке и подкармливал семью. При проверке у него выявили недостачу около десяти тысяч рублей. Не ожидая, пока посадят, он тихо покинул родную Березайку и уехал в неизвестном направлении. Родные знали, что Георгий обосновался в селе Лиманское Одесской области, где служил Иван Андреевич Янгаев. Там он устроился работать поваром в летную столовую полка. Борис, второй брат Маши, вступил в конфликт с законом на почве присвоения чужой собственности. Что-то стащил на вокзале и был осужден.

К месту службы возвращался трудно. На станции Березайка поезд остановился на две минуты, все вагоны оказались запертыми. На стук никто не реагировал. Пришлось до Окуловки висеть на входных ступеньках вагона. К счастью, погода была теплой.

В феврале 1947 года на лодке произошли два чрезвычайных происшествия. По небрежности старшины команды трюмных во время продувки разорвало одну цистерну главного балласта. Авария произошла в рабочее время, никто не пострадал. Серьезных взысканий не последовало. Второе происшествие было тяжелым. Погиб назначенный на лодку командир группы движения капитан-лейтенант Кузнецов. В конце 1941 года его с частью курсантов училища имени Дзержинского отправили рядовым на фронт в морскую пехоту. Воевал в армейских частях, дослужился до звания капитана. За форсирование Днепра был удостоен звания Герой Советского Союза. В 1944 году его откомандировали в училище для завершения образования. После учебы назначили на лодку Н-26. Следуя к месту службы, прибыл в Усть-Двинск. Вечером поехал в Ригу, напился, бродил около складов в районе рынка. Там его застрелила из карабина женщина-сторож склада.

Вскоре для проверки организации службы в дивизион прибыл из штаба флота капитан 1 ранга А. Кулагин. Он командовал дивизионом на Камчатке и меня помнил. Вечером посидели в каюте, выпили корабельного спирта. Я рассказал о неприглядном нашем житье и попросил перевести на другую должность на любой флот на территории СССР. Просил о переводе для очистки совести, на результат не рассчитывал. Тем не менее в конце марта 1947 года меня назначили командиром подводной лодки С-20 той же бригады. Лодка стояла в ремонте в Ленинграде. Сборы были недолги. Передал обязанности старпому П. Копинцеву. Секретных документов за мной не числилось. Партийный билет был сдан в политический отдел бригады перед отъездом за границу. Попрощался с товарищами по службе и через десять часов прибыл поездом в Ленинград.

Бригада состояла из нескольких ремонтирующихся лодок. Экипажи жили в Екатерингофский казармах. «Ржавый дивизион» трофейных подводных лодок без экипажей стоял у пирса Балтийского завода. На них были назначены только командиры и механики. В их числе капитаны 2 ранга С. Могилевский и В. К. Афанасьев. Командиры «несли службу» в казарме с 8-00 до 18-00 и после ужина отправлялись домой.

Моим старпомом на С-20 был капитан-лейтенант Редкобородов, бывший штурман лодки С-13, которая под командованием капитана 3 ранга А. И. Маринеско 31 января 1945 года потопила немецкий теплоход «Вильгельм Густав» с 3700 фашистскими подвод-никами. Редкобородов был шустрый, аккуратный, чистоплотный офицер, но не без недостатков, свойственных его бывшему командиру. Частенько попивал. Штурман – молодой лейтенант Клепиков, хороший офицер, окончивший училище год назад. Минер – лейтенант Лейберман, известный среди ленинградских лейтенантов-фокстерьеров (так называл их Федор Маслов) тем, что после выпуска из Училища имени Фрунзе подъехал к парадному подъезду сразу на трех такси. На первой машине везли его фуражку, на второй ехал он сам, а на третьей везли парадную тужурку. Среди выпускников этого и последующих курсов было много «сынков», которых заботливые родители всякими способами в 1942–1943 годах определяли на четыре года в военно-морские училища, чтобы они не попали на фронт. Это им удавалось. Механиком был инженер-капитан-лейтенант Иван Яковлевич Нестеренко.

Письма из Березайки получал регулярно. Положение с продовольствием там было тяжелым. В Ленинграде продовольственные карточки выдавали только на членов семей, имеющих прописку, а прописывали тех, кто имел квартиру. У меня ее не было. Пришлось просить старпома, чтобы организовал «липовую» прописку, которую он сделал через знакомых. В апреле и мае Маша приезжала в Ленинград за продовольствием. В июне я получил отпуск. Во время отдыха в Березайке много гуляли, купались в речке, нянчили Ирочку, она уже научилась сидеть.

В середине июля лодка перешла в Кронштадт. Командовал бригадой Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Н. А. Лунин, назначенный после окончания Военно-морской академии. Начальник штаба – Герой Советского Союза, капитан 1 ранга И. В. Травкин. Начальник политотдела – капитан 2 ранга Р. Е. Родуцкий, командир береговой базы – майор Г. М. Пружин.

За время короткого пребывания в Кронштадте произошли два памятных события. В один из дней лодку посетил маршал Чойбалсан с женой. Небольшого роста, коренастый мужчина чисто монгольской внешности носил на плечах эполеты с кисточками и производил впечатление опереточного императора. Большого интереса к устройству лодки и жизни экипажа он не проявил. Посещение подводной лодки было одним из плановых эпизодов его ознакомления с легендарным Кронштадтом.

Тихую жизнь в бригаде нарушила в День Военно-морского флота необычная радиопередача. В полдень после сводки новостей ленинградское радио выполняло заявки военных моряков. Из репродуктора прозвучало:

«По просьбе капитана 1 ранга Лунина исполняется песня „Шотландская застольная”» – и прогремело: «Выпьем ей Богу еще…». Пристрастие комбрига к Бахусу в бригаде было хорошо известно.

«По просьбе капитана 2 ранга Родуцкого исполняется песня водовоза из кинофильма „Волга-Волга”» – и далее: «Заседаем – воду льем…».

«По заявке майора Пружина исполняется матросская песня „Бескозырка моя и бушлат!”»

«По заявке капитана Грунина исполняется русская народная песня „Почему я ростом мал?..”» Грунин, командир мех моторной береговой базы, имел рост около 150 сантиметров. Долго искали авторов заявки, но не нашли. Освоить новую подводную лодку мне труда не составило, она была одной серии с С-15, которой я командовал на Северном флоте. Первые выходы на послезаводские испытания показали – экипаж укомплектован подготовленными специалистами. Особенно хорошее впечатление произвели старшина трюмных мичман Рябченко и старшина группы электриков главный старшина Князев. Матросы и старшины служили по пятому и шестому году, имели большой опыт плавания. Переход на пятилетний срок срочной военной службы осуществили в конце 1947 года. В Усть-Двинск перехо-дили по протраленным фарватерам Финского залива в светлое время суток. По пути движения часто обнаруживали плавающие мины и уклонялись от них. Лодку зачислили в состав дивизиона капитана 1 ранга Н. И. Морозова. Бригадой командовал контр-адмирал Сергей Борисович (Сруберхович) Верховский. Начальник штаба капитан 1 ранга Евгений Гаврилович Юнаков, начальник политотдела капитан 2 ранга Коньков – все балтийцы. Штаб бригады был укомплектован преимущественно евреями и размещался на плавбазе «Иртыш». Командир Н. Шмонов, флагманский минер Гудович, флагманский механик Волков И. Д., начальник организационно-мобилизационного отдела Далинский, флагманский врач Белянко. Только флагманский штурман Богатырев был русским.

В августе–сентябре сдали курсовые задачи с оценками «отлично», кроме артиллерийских стрельб. Артиллерийским огнем управлял минер лейтенант Лейберман, он боялся артиллерийских выстрелов и оказался неспособным корректировать огонь.

Неожиданно легко решился квартирный вопрос. Я обменял лиепайское жилье на две комнаты в центре. Собирались недолго. Сшили из моего старого кителя пальтишко для Ирочки. Сели на поезд. В Москве один день гостили в Сокольниках у Ани Бодрягиной и отправились в Ригу.

Квартира № 3 на тихой улице Кирова, в доме 15, была коммунальной и занимала весь третий этаж. Раньше здесь был молитвенный дом баптистов. После войны в ней жили шесть семей, на всех две кухни и один туалет. Квартиру занимали офицеры нашей бригады: секретарь партийной комиссии Суворов с женой и дочкой, мичман Фатеев – радист плавбазы «Иртыш», замполит дивизиона капитан 2 ранга Сафонов, дирижер Анциферов с женой, лейтенанты Кузнецовы – братья-близнецы – с одной женой, замполит лодки (фамилии не помню) и мы. В соседнем доме № 13 жил писатель, председатель совета министров Латвии В. Т. Лацис. Весь дом принадлежал ему. Окна наших комнат выходили на юг в парк. Стол, четыре стула и кровать с казенным матрацем – вот и вся мебель. Заселялись временно, а прожили десять лет. Вселение не обошлось без неприятности. В первую же ночь в кроватке Ирочки обнаружили столько клопов, сколько я не видел за всю жизнь. За неделю их удалось извести. Обстановка в Риге была несравненно лучше березайской. На рынке изобилие разнообразных фруктов, овощей, мяса, молочных продуктов по относительно невысоким ценам. Продавцы непривычно приветливы, сказывалось прежнее воспитание. Большинство латышей говорили по-русски. Из Риги до Усть-Двинска 16 километров, дорога занимала полтора часа. Офицеры на службу добирались из Андреевской гавани на небольшом буксирчике или от вокзала на автобусе.

Боеготовых лодок в бригаде было две – С-18, командир капитан-лейтенант

В. П. Александров, и С-20. Несли боевые дежурства в 2-часовой готовности к выходу в море, со сменой через 10 дней. Приходилось по 10 суток сидеть на плавбазе. Так продолжалось в течение года. Зимой, когда в гавани и Рижском заливе вставал лед, а ледоколов не было, дежурство становилось бессмысленным. Все равно дежурство продолжали нести. Невзирая на трудности, жизнь налаживалась. Одиночество закончилось. Отношения с Машей сложились прекрасные. Ирочка подрастала, научилась ходить. По выходным дням гуляли в парке, изучали Ригу. Познакомил Машу с семьей Гладковых. Они жили на соседней улице. Иногда заходили друг к другу в гости. В городе работал театр оперы и балета, русский драматический театр, латышский драматический театр, цирк и несколько кинотеатров.

Выйти вечером из дома удавалось редко. Нужно было приглядывать за Ирочкой. Иногда выручали соседки. В декабре 1947 года отменили карточную систему. Была проведена денежная реформа. Старые деньги заменили новыми по курсу 10 старых рублей к одному новому. Нам менять было нечего, но на жизнь хватало. Появилась возможность купить для Маши одежду, обувь и все необходимое для семейной жизни. Зима пролетела незаметно. Служба шла своим чередом. С началом года сдали задачу № 1 по курсу подготовки подводных лодок и приступили к отработке последующих. Программа боевой подготовки лодок ежегодно отрабатывалась от начала до конца. В 1948 году флот перешел на пятилетний срок службы рядового и старшинского состава срочной службы. Моряков старшего возраста демобилизовали. Пришли новички, которых нужно было обучить и ввести в строй. В конце апреля – начале мая с уходом льда из залива сделали 2 двухнедельных выхода к острову Рухну в Рижском заливе. Отработали основные задачи – плавание в надводном и подводном положении, срочные погружения, подныривание под надводный корабль, артиллерийские и торпедные стрельбы. Торпедные стрельбы, а их было 6 видов, выполнили с оценкой «отлично». На Балтийском флоте традиционно задачи боевой подготовки отрабатывали летом в хорошую погоду. Даже сформулировали правило: «Не откладывай любовь на старость, а боевую подготовку на осень».

Удостоверение к медали капитана 3 ранга Георгия Константиновича Васильева «ХХХ лет Советской армии и флота». 15 августа 1948 г.

Командовал лодкой с удовольствием. Задачи боевой подготовки выполнили с высокими оценками. Экипаж в море работал четко. ЧП не было. Прошло много лет, до сих пор считаю, что нет должности на флоте лучше должности командира корабля. С-20 была красива на ходу, она легко бежала под ровный шум дизелей. Стоишь на правом борту мостика и смотришь, как острый форштевень разрезает волну, оставляя за кормой пенистый след. Командир корабля в море имеет неограниченное право отдавать приказания. Только он вправе принимать решения, зная, что они будут незамедлительно и беспрекословно исполнены, и только он в полной мере несет ответственность за их последствия. Никто не вправе отменять или изменять решения командира корабля. Если нетерпеливый начальник дает команду рулевому или в машину, об этом делается запись в вахтенный журнал: «В командование кораблем вступил такой-то» – с полной ответственностью за все последствия этой команды.

Командир дивизиона капитан 1 ранга Николай Иванович Морозов, находясь на борту лодки, в управление кораблем никогда не вмешивался. В должности командира дивизиона он прослужил четыре года войны. Командиров лодок понимал, ценил, относился к ним уважительно, корректно. Командиры кораблей уважали его, а куда и зачем он ездил в Ригу вместе с секретарем комсомольской организации старшим лейтенантом Карасевым, нас не касалось.

Лодками дивизиона капитана 2 ранга Петра Антоновича Сидоренко командовали:

– С-81 (U-1057, Н-22) – капитан-лейтенант Каменский, выпускник училища 1938 года, пришедший с Черноморского флота;

– С-82 (U-1058, H-23) – капитан 3 ранга Владимир Львович Гладков, бывший старпомом на С-56 на Северном флоте;

– С-83 (U-1064, Н-24) – капитан-лейтенант Владимир Павлович Кофанов, бывший помощник командира Л-15 Северного флота;

– С-84 (U-1305, Н-25) – Герой Советского Союза, капитан 3 ранга Максим Игнатьевич Хомяков, попросту Макс, с Черноморского флота.

Лодками дивизиона капитана 1 ранга Николая Ивановича Морозова командовали:

– С-13 – капитан 3 ранга Николай Степанович Легковой, прибывший с Тихоокеанского флота;

– С-18 – капитан 3 ранга Валентин Петрович Александров с Балтийского флота;

– С-20 – капитан 3 ранга Георгий Константинович Васильев;

– М-172 – капитан-лейтенант Г. Ломтев, известный изречением: «Командир без фитиля, как бл…дь без триппера».

За мной укрепилась репутация хорошего командира. На очередной партийной конференции бригады избрали членом партийной комиссии. Вызывали досаду минер Лейберман, так и не привыкший к выстрелам 100-мм орудия, и моторист, регулярно напивавшийся, как только его увольняли на берег. Он каждый раз оправдывался, говорил, что привык к выпивке с малых лет у себя на родине и если в выходной день не выпьет, то чувствует себя несчастным человеком. С Лейберманом пришлось расстаться, его назначили на береговую должность на торпедный склад, там служба не сложилась. В начале 1960-х годов за-кончил ее в Новосибирске на тыловом торпедном складе в звании капитан 3 ранга. На освободившуюся должность назначили выпускника 1948 года Тимура Гайдара, сына известного детского писателя Аркадия Гайдара и его второй жены Лии Лазаревны Глязер. На лодке он прослужил 3 месяца, видимо, служба показалась чрезмерно тяжелой.

Контр-адмирал Тимур Аркадиевич Гайдар

Мама устроила его через маршала Соколовского, в то время начальника Генерального штаба, в Военно-политическую академию имени Ленина. После учебы в академии он работал корреспондентом га-зеты «Правда» на Кубе во время событий на Плайя-Хирон. Женился на дочери писателя Баженова, имевшей ребенка. Позже его назначили начальником военного отдела газеты «Правда». Получил звание контр-адмирал и работал корреспондентом в газете «Известия». В последующие годы я встречал его трижды. В 1956 году он приезжал на автомашине «Победа» в дивизию к инструктору политотдела Войскунскому, начинающему писателю.

В 1960 году в аэропорту Внуково и в 1983 году в Училище имени Фрунзе на встрече по случаю 45-летия нашего выпуска. Его курс в тот же день отмечал дату своего выпуска.

Дома обстановка улучшалась с каждым месяцем. В конце 1948 года в Ригу приехала Глафира Антоновна. Маше стало легче. В рижскую мореходку поступил Женя, брат Марии. Его привлекла романтика дальних плаваний. Учился он на моториста, жил в училищной казарме, по воскресеньям отпускали в увольнение. С приездом Глафиры Антоновны у нас появилась возможность вечерами выходить в город. В театре оперы и балета шли в основном русские оперы и латышская «Сокта свободы» (сокта – нагрудное женское украшение). В этой опере пела Эльфрида Пакуль. У нее был сильный голос красивого тембра и неприятная внешность. В цирке выступал начинавший карьеру коверный клоун Олег Попов.

Ходили в кинотеатр «Комсомолец» или в «Силендит палас» на улице Ленина. Пару раз посетили «5-й этаж» – ресторан над гастрономом на улице Судмалиса.

В сентябре получил отпуск и семейную путевку в Гурзуфский санаторий, в Крым. Глафиру Антоновну и Ирочку отвезли на станцию Загорянка под Москвой, где посели-лись Янгаевы. Иван Янгаев учился в Военно-воздушной академии в Монино и снимал частную квартиру. Иван Баканов с семьей переехал в Ленинград и поступил в Военно-морскую академию. Закончить ее, к сожалению, не удалось. Был списан по причине язвенной болезни желудка. Устроился в научно-исследовательский минно-торпедный институт. В санатории нас поселили в разные корпуса, так было принято в то время. Днем купались и загорали, вечером ходили друг к другу на свидания. Жизнь казалась прекрасной, будущее безоблачным. После санатория возвратились в Ригу. Приступил к служебным обязанностям. По результатам года от имени министра Военно-морского флота меня наградили радиолой «Урал».

Командир дивизиона «малюток»

В конце 1948 года с ленинградского судомеханического завода № 196 начали поступать на вооружение малые подводные лодки XV серии. Водоизмещение надводное 205 тонн, подводное около 250 тонн. Эти полуторакорпусные лодки имели 2 дизеля, надводную скорость 14 узлов и подводную 8 узлов. Вооружение – 4 носовых торпедных аппарата без запасных торпед.

Историческая справка.

Головная лодка XV серии заложена 31 марта 1940 года на Горьковском судостроительном заводе в Сормово и 4 февраля 1941 года спущена на воду. Автор проекта Ф. Ф. Полушкин. Всего построено 57 лодок. За время войны вступили в строй 4 субмарины этой серии. Лодка имела полуторакорпусную конструкцию. В булях, выполненных по аналогии с лодками типа Щ, разместили вынесенные из корпуса балластные цистерны. Освободив дефицитное пространство, улучшили обитаемость и увеличили экипаж до 28 человек. При транспортировке лодок железнодорожным транспортом були снимали. После войны стали выпускать двухвальные лодки, это повысило их живучесть, автономность плавания увеличилась до 15 суток, дальность плавания в надводном положении – 3000 миль, в подводном положении – 85 миль. Увеличение длины до 49,5 метра привело к увеличению надводной скорости до 14–15,5 узлов, однако у XII серии подводная скорость даже снизилась с 7–8 узлов до 7–6. В носовой части корпуса – четыре 533-миллиметровых торпедных аппарата.

Малая подводная лодка проекта 96 (XV серия)

Командир дивизиона

«малюток» Балтийского флота

капитан 2 ранга

Георгий Константинович Васильев. 1948 г.

Первой в нашу бригаду прибыла М-270, командир капитан-лейтенант Мизрахи, по национальности крымский еврей. Затем подводная лодка М-271, командир капитан-лейтенант Николай Фролович Дмитриев. В бригаде формировали новый дивизион из поступающих «малюток» XV серии и двух «малюток» XII серии, находящихся в составе бригады. Летом 1949 года поступили от промышленности:

– М-272 – командир капитан-лейтенант Медведев;

– М-273 – командир капитан 3 ранга Грузинов;

– М-274 – командир капитан 3 ранга Алфонов;

– М-255 – командир капитан-лейтенант Пироженко;

– М-256 – командир капитан 3 ранга Сорокин А. И.

В ноябре 1948 года меня назначили командиром этого дивизиона. Предварительных разговоров о предстоящем назначении со мной не вели. Если бы такой разговор состоялся, я бы от назначения отказался. «Малюток» не любил. В декабре 1948 года присвоили очередное воинское звание – капитан 2 ранга. По этому случаю с командирами-сослуживцами зашли в забегаловку к Чичкину в поселке Болдерая, немного выпили. Дома Маша устроила мне головомойку. Никакие доводы о флотских традициях и моральных обязательствах перед товарищами по службе не были приняты во внимание. Все последующие присвоения званий и назначения на должности, как заслуженные награды за труд во имя счастья и благополучия семьи, Машей воспринимались как-то болезненно и дома не отмечались. Житейское правило «Мужчинам нужны одобрение, похвала, эмоциональная поддержка и понимание», увы, ей было неведомо.

Служба шла по отработанной на Балтийском флоте схеме. Годы с 1949 по 1952 были похожи один на другой. Январь–март – ремонт и одиночная подготовка экипажей. Апрель – отработка и сдача задачи № 1: организация службы по «Курсу подготовки под-водных лодок» (КПЛ-49). Май – отработка задачи № 2: управление подводной лодкой в надводном и подводном положении. Июнь – отработка задачи № 3: оборона подводной лодки – противовоздушная, противолодочная, противокатерная и противоминная обо-роны (ПВО, ПЛО, ПКО и ПМО). Июль–август – задача № 4: использование торпедного и артиллерийского оружия. Сентябрь–октябрь – задача № 5: действия лодок в составе соединения. В это время обычно проводились флотские учения с участием разнородных сил. В течение всего года несли боевые дежурства в двухчасовой готовности к выходу в море. К дежурству привлекали 25 % боевого состава лодок. Осенью на Балтийском море обычно тихая погода. Экипажи занимались ремонтом техники. Дорабатывали задачи те, кто не успел их закончить из-за нахождения в заводском, доковом ремонтах или по дру-гим причинам. Офицерский состав получал отпуска.

Лето 1949 года для меня было особенно тяжелым. Командирами лодок назначали не-допущенных к самостоятельному управлению офицеров. Сначала назначали на должность, потом отрабатывали первые 2 курсовые задачи – организация службы и управление подводной лодкой в надводном и подводном положении. После проверки знаний по специальной программе офицер допускался к самостоятельному управлению подлодкой. Пока он не получил допуск, на его лодке должен был выходить в море допущенный стар-ший начальник. Командир дивизиона вынужден был «выводить за ручку» в море молодых отцов-командиров. Отработку проводили обычно в полигоне Рижского залива у острова Рухну. Максимальная глубина 56 метров, мин нет, якорная стоянка прикрыта от западных ветров, грунт – песок. Утром снимались с якорей, переходили в полигон, выполняли упражнения – погружения и всплытия до разрядки аккумуляторных батарей. Потом поставил лодку на якорь и переходил на другую, зарядившую батареи, и так поочередно продолжал отработку экипажей и командиров до конца дня. На следующий день все повторялось. На сон и планирование оставалось не более 6 часов. Обычно эта программа зани-мала до 10 суток на каждый корабль. После допуска командиру разрешалось плавать самостоятельно. Положение усугублялось частой сменой командиров – подготовленных командиров «малюток» через 1–2 года назначали на средние или большие лодки. Их за-меняли недопущенные к самостоятельному управлению лодками офицеры, и история повторялась сначала. Несмотря на трудности, все лодки за лето ввели в боевой состав. Последующие годы были легче. На осень и зиму планировали бригадные и флотские мероприятия: партийные конференции, совещания, сборы, еженедельные тренировки на приборах торпедной стрельбы, экзамены, зачеты и другие формы обучения и воспитания.

Ежегодно офицеры должны были «добровольно» подписываться на государственные займы. Размер их по стране составлял 10 % фонда заработной платы. Названия менялись. Сначала выпускались займы восстановления народного хозяйства, затем займы развития народного хозяйства, потом еще какие-то. Перед командирами и политработниками ста-вилась задача – охватить 100 % экипажей, сумма подписки не менее 100 % месячного денежного оклада. Командиры должны подавать пример. Офицеров подписывали на 100 и 150 % оклада. Некоторые пытались уклониться, но дружными усилиями командиров и политических органов их сопротивление было сломлено, а репутация испорчена. Несколько раз выступал на партийных конференциях бригады и дивизии. Однажды разнес инструктора политотдела бригады, который неделю находился на лодке в море и ушел, не сказав ни слова. Критика была воспринята, а при очередной аттестации в моей характеристике появилась фраза: «Недооценивает значение партийных органов». Тем не менее в течение 8 лет меня избирали членом партийной комиссии бригады и дивизии.

Время от времени на соединении происходили события, в той или иной степени нас касающиеся. В конце лета 1949 года командира дивизиона П. А. Сидоренко направили на преподавательскую работу в академию. Сбылась его мечта. На его место назначили капитана 2 ранга Н. С. Лескового, командиром С-13 – капитана 3 ранга В. И. Спицина, ранее служившего на Тихоокеанском и Северном флотах. Командир бригады С. П. Верховский был назначен командиром Рижской военно-морской базы. В этой должности находился один год. Командованию флота стало известно, что его жена (он звал ее Дуся) переписывалась с родственниками, проживающими в США. Утверждение Верховского, что о переписке он не знал, во внимание не приняли, да и вряд ли оно соответствовало действительности. Его освободили от должности и назначили начальником кафедры в Севастопольское военно-морское училище. Вскоре уволили в запас. Командиром бригадыназначили Героя Советского Союза, капитана 1 ранга Николая Александровича Лунина. Отношения с комбригом сложились ровные. Однажды он вызвал меня и сказал: «Ты знаешь, я объявил тебе выговор – жиды заставили (флагманские специалисты). Бери мою машину, поезжай домой, выпей бутылку водки и забудь, а через два месяца я выговор сниму». Поводом послужило то, что флагманский врач Белянко не нашел в тумбочке одного матроса моего дивизиона в наборе туалетных принадлежностей зубной щетки или расчески.

Капитан 2 ранга

Георгий Константинович Васильев.

Рисунок Марии Овсяниковой, 2015 г.(Слева)

Командир 2 бригады подводных

лодок Балтийского флота

контр-адмирал Наум Израилевич

Цирульников. 1951 г.(Справа)

В начале 1951 года освободили от должности командира бригады Н. А. Лунина. По рассказам очевидцев (я в этовремя был в отпуске), во время обеда в кают-компании на «Иртыше» зашел разговор о В. И. Ленине, и Н. А. Лунин отозвался о вожде, как об обычном человеке. Об этом начальник политотдела Коньков донес шифровкой в политическое управление флота. Через некоторое время Лунина перевели в Ленинград в военную приемку. Проработал он там 2–3 года, продолжал пить и был уволен в запас. Несколько лет плавал на судах морского флота. Умер в Ленинграде 17 ноября 1970 года.

Комбригом назначили контр-адмирала Наума Израилевича Цирульникова с Тихоокеанского флота. После неудачного командования лодкой Л-7 он служил в оперативном отделе штаба флота. Во время войны был начальником оперативного отдела Тихоокеанского флота, командовал Владимиро-Ольгинской военно-морской базой. На Балтику его назначили, учитывая состояние здоровья жены, болевшей туберкулезом.

Командир 157 бригады подводных лодок

В марте 1951 года уволили в запас за пьянство начальника политотдела Конькова. Во время выборов в Верховный Совет после подсчета голосов он вместе с членами избирательной комиссии изрядно выпил. Об этом бдительные политработники сообщили члену Военного совета флота. На освободившуюся должность назначили Семена Мака-ровича Тюренко. В 1941 году с бригадой морской пехоты его отправили с Тихоокеанского флота на фронт. Войну закончил на острове Борнхольм в должности начальника политического отдела дивизии в звании полковника, потом служил в дивизии подводных лодок на Камчатке. Был известен среди офицеров, как ревностный гонитель пьянства. Рассказывали, что он неоднократно произносил грозные речи, обличающие пьянствующих лейтенантов, а те в это время спокойно пили водку на квартире в гостях у его жены Марии Ивановны.

В мае 1951 года бригаду подводных лодок переформировали в 17 дивизию, в ее состав вошли 156 и 157 бригады лодок. Корабельный состав, служебные обязанности и базирование остались без изменения. Повысились служебные категории и денежное содержание начальников. В июле 1951 года меня назначили командиром 157 бригады подводных лодок, Н. С. Лескового командиром 156 бригады. Начальником штаба 157 бригады стал капитан 2 ранга Виталий Кириллович Подкоринов. После окончания училища в 1935 году он недолго плавал на лодках Тихоокеанского флота. Однажды в компании офицеров неаккуратно высказался в адрес партийных руководителей. На него донесли. Был арестован и осужден. «Искупал вину» в течение 4 лет в лагерях Магадана, исполняя там должность начальника метеостанции. После освобождения из заключения его призвали в Военно-морской флот.Служил на лодках и в штабах соединений Тихоокеанского флота. Большой командирской практики не имел. В писании бумаг, составлении и оформлении документов был силен. Отличался исключительной исполнительностью и аккуратностью. Нерешительность и робость были, видимо, результатом лагерного прошлого.

Командир 157 бригады

подводных лодок Балтийского

флота капитан 1 ранга

Г. К. Васильев. 1952 г.

В июле 1952 года в День Военно-морского флота группа лодок прибыла на парад в Таллинн. Там мне объявили приказ министра Военно-морского флота о досрочном присвоении воинского звания капитан 1 ранга.

Вечером с командирами и комдивом Н. И. Цирульниковым отпраздновали присвоение в ресторане «Глория», одном из приличных старых ресторанов в центре Таллинна. Его часто посещали офицеры флота, несмотря на грозное обещание на одном из партийных активов члена Военного совета Быстрикова «разогнать этих глоринцев».

Жизнь с каждым годом улучшалась. Денежного содержания хватало на пищу, одежду, обувь и другие материальные и духовные потребности. В магазинах появились необходимые товары без карточек и очередей. В гастрономах и продовольственных лавка по государственным ценам продавали товары повседневного спроса и деликатесы, вроде копченых миног, соленой и свежей лососины, красной и черной икры. На рынке торговали телятиной, свининой, говядиной, свежими фруктами и ягодами. Водку, вина и коньяки можно было купить без ограничений. В целях дальнейшего повышения благосостояния трудящихся ежегодно снижались цены на промышленные и продовольственные товары примерно на 10 %.

Квартира оказалась сухой и теплой, с печным отоплением. После ремонта блистала чистотой. Купили мебель – стол, стулья, тахту, шкаф производства рижской фабрики. Летом 1949–1951 годов снимали дачу на Рижском взморье в сосновом лесу, в рыбачьем поселке Буллюциемс, в восточной части южного берега залива, где в него впадает река Лиелупэ (Лиела – большая, упэ – река). Место расположения удобное. До железнодорожной станции Лиелупэ два с половиной километра, до ближайшего санатория Прибалтийского военного округа «Булдури» около 2 километров, до пляжа по лесной тропе 700 метров. Летом в лесу собирали чернику, бруснику, а ближе к осени грибы. Ирочка подросла и любила их собирать. В поселке 35 дач, принадлежавших латышам. Они сдавали их на лето горожанам. В центре поселка спортивная площадка, на ней в 1955 году построили клуб. На южной окраине продовольственный магазинчик и пансионат «Дом ученых» на 4–6 семей, принадлежавший московской организации. Местные жители знали друг друга в лицо. Посторонние сюда забредали редко.

Мария Антоновна, Георгий Константинович и дочь Ирочка,

Рижское взморье. 1952 г.

Песчаный пляж простирался от устья реки Даугава на запад до Ирбенского пролива и на восток до Пярнуского залива. Температура воды летом плюс 16–18 градусов, повышалась при северном ветре, пригонявшем к берегу теплые поверхностные слои воды, понижалась при южном ветре. Добираться в поселок было трудно, жизнь там была тихой и спокойной. Расстояние между Усть-Двинском и дачей напрямую около 10 километров, по железнодорожным путям Болдерая–Рига–Станция Лиелупе–Булигунеме – около 45 километров. Дорога занимала 2,5–3 часа в одну сторону. Нашими соседями по даче были семья Раменских: Евгений Георгиевич – военный инженер-строитель, его жена Татьяна Сергеевна родом из Бологого и двое детей, мальчик и девочка 10 и 11 лет; семья Гладковых: Владимир Львович, его жена Евгения Осиповна и два паренька 1945 и 1946 годов рождения. Местная рыбацкая семья Михельсонов по невысоким ценам снабжала нас молоком и свежей рыбой. Хозяин недавно возвратился из Сибири, куда его сослали после прихода советских войск. Внешне он относился к нам сдержанно, корректно, а в действительности на лояльность рассчитывать не приходилось. Возвращаясь с моря, рыбаки периодически приносили крупных, до 10 килограммов, лососей и дешево продавали их «на пропой». Официально запрещалось продавать выловленную рыбу кому-либо, кроме государства. На даче нам, мужчинам, удавалось бывать редко. Почти половину месяца проводили в море, в том числе 2-3 воскресенья. Уезжали со службы в субботу, возвращались в понедельник к подъему флага, если не было каких-либо мероприятий. О возмещении выходных, проведенных в море или на дежурстве, мысли не возникало. Поездки в рабочие дни были затруднительны. Дорога туда и обратно занимала много времени. Положение облегчилось в 1951 году, когда на две бригады выдали один старый американский джип. Поочередно с Н. С. Лесковым можно было прокатиться на взморье в рабочие дни.

После дежурств и выходов в море каждое возвращение домой было праздником. Детям дарил шоколад из автономного пайка. Мария Антоновна готовила ужин и к нему подавала что-нибудь крепкое, обычно водку или портвейн. Коньяк мы не пили. Видимо, не понимали ни его вкуса, ни пользы для здоровья. А выпить было нужно, чтобы снять нервное напряжение, накопившееся за время выходов в море. Днем валялись на пляже, в лесу собирали ягоды и грибы, удили в реке рыбу. Ерши и окуньки клевали хорошо. Вечером на спортивной площадке играли в волейбол с местными ребятами или просто бродили по лесу.

12 сентября 1949 года в рижском военном госпитале Маша родила вторую девочку с большими голубыми глазками. По желанию матери назвали ее Анна. Прибавилось хлопот и забот. Глафира Антоновна не управлялась со всеми домашними делами. Надежной помощницы здесь не нашлось. Пришлось ехать в Березайку и уговаривать сестру Прасковью пожить некоторое время с нами в Риге. Ехала она на полгода. Дом и хозяйство оставила Дусе. Полгода растянулись более чем на сорок лет. Глафира Антоновна уехала в Лиманское Одесской области, где прижился Георгий Антонович, по-прежнему работавший в столовой летного полка. Осень и зима 1949 года, весна 1950 года были заполнены заботами о новом человечке – Анечке. Старшая дочь Ира росла здоровой, крепкой и спокойной. Осенью после завершения отработки задач дивизионом и бригадой офицерам предоставляли отпуска. Второй раз мы поехали в санаторий в 1950 году. Медицинская служба флота не давала путевок, пока не вмешался член Военного совета Быстриков. Нас направили в сельскохозяйственный санаторий «Голубая горка», расположенный на склоне горы, образующей Хостинскую долину. Местные жители его называли «Рога и копыта». Жили вдвоем в финском домике. Об этой поездке остались хорошие воспоминания. Все последующие отпуска проводили в санаториях: 1951 год – в Хостинском санатории Военно-морского флота, 1952 год – Цхалтубо, лечил ревматизм, к тому времени появились его первые симптомы, 1953 год – санатории имени Фабрициуса, в Сочи.

Георгий Константинович

и Мария Антоновна Васильевы. 1950 г.

Г. 

К. Васильев за рулем авто «Победа». 1950 г.

В мае 1950 года неожиданно для себя купили автомобиль «Победа». Серийный выпуск этих машин Горьковский автозавод начал в 1949 году. В марте, прогуливаясь по улице Кирова, зашли в автомагазин напротив 10-го почтового отделения. В зале демонстрировался ЗИМ стоимостью 40 000 рублей. Автомобиль «Победа» стоил 16000 рублей, а «Москвич» – 9000 рублей. Полушутя-полусерьезно поинтересовался у продавца, можно ли купить автомобиль. Продавец ответил, что сейчас машин нет в наличии, кроме образцов, но магазин известит, когда они появятся. Записал наш адрес, а мы пошли домой, не придав этому значения. В конце мая вернулся с моря и увидел стоящую у пирса светло-коричневую «Победу». Оказалось, Мария Антоновна купила ее в мое отсутствие. Попросила у командира бер-базы Зудина шофера, перегнавшего машину в Усть-Двинск. Через неделю получил номера на «Победу» и удостоверение шофера-любителя. Во время поездок на дачу осваивал управление джипом, при этом только один раз въехал в соседский забор. Вспоминая, как проходила сдача экзаменов на водительские права, можно справедливо признать, что необходи-мых знаний устройства машины и навыков вождения у меня не было. Тем не менее удостоверение мне выдали. Во дворе дома из досок построил гараж. Такой же гараж построил в Усть-Двинске недалеко от причала.

Г. 

К. Васильев. 1953 г.

Мария Антоновна с братом Евгением Антоновичем

Ивановым, Рига. 1953 г.

В 1953 году к нам приезжал брат Марии Евгений. Он проходил срочную службу на Северном флоте на Соловецких островах.

5 марта 1953 года умер Председатель Президиума ЦК КПСС И. В. Сталин. Горе постигло советский народ. Люди искренне оплакивали потерю вождя. Задавали друг другу вопрос: «Как же мы теперь будем жить?»

В стране был объявлен всенародный траур. Тело И. В. Сталина забальзамировали и поместили в мавзолее рядом с телом В. И. Ленина. Надпись «Ленин» за одну ночь заменили на «Ленин Сталин».

Евгений Антонович Иванов с женой Галиной Ивановной,

Рига. 1957 г. Фото Г. К. Васильева.

Новое руководство ЦК возглавил Г. Маленков. На церемонии похорон он стоял на трибуне мавзолея в центре группы руководителей партии и государства в простенькой шапке, под мужичка. Показная простота явно выпирала, выглядела, как желание быть ближе к народным массам. На время траура повысили боевую готовность флота. Командиры соединений или начальники штабов, командиры кораблей или старпомы находи-лись на местах. Политработники крутились среди матросов и старшин, разделяя народ-ное горе и одновременно собирая информацию о настроениях среди военнослужащих.

В июле 1953 года арестовали и расстреляли Л. П. Берию. О нем никто не сожалел. Как это произошло, теперь известно. То, что он готовил переворот и под Москвой под видом сборов сосредоточил отряды пограничных и внутренних войск, мне рассказывал один из участников этих событий. В сентябре 1953 года пленум ЦК КПСС избрал первым секретарем Никиту Сергеевича Хрущева. В стране началась, как теперь говорят, «хрущевская оттепель». Первой ласточкой наступающей демократии была реабилитация видных партийных и государственных деятелей и военачальников, осужденных в 1937–1938 годах: А. С. Бубнова, С. В. Коссиора, Н. В. Крыленко, П. П. Постышева, Я. Э. Рудзутака, В. Я. Чуборя, Р. И. Эйхе, Я. А. Яковлева, А. В. Косорева, Н. П. Чаплина, маршалов В. К. Блюхера, А. И. Егорова, М. Р. Тухачевского, И. П. Уборевича, И. Э. Якира и других.

Летом жили на даче, арендованной в дачном тресте. Занимали второй этаж отдель-ного дома. На первом этаже жил Тюренко с семьей – женой Марией Ивановной, дочерью Светой и сыном Женькой. Из-за грубого, деспотичного характера главы семьи, безысходного положения жены и детей взаимоотношения в их семье были тяжелыми. Раменские переехали в Таллинн. Гладковы остались жить на прежней даче.

На летний отпуск к нам в полном составе приехала семья Янгаевых. Как-то вместились в не очень просторное помещение и полтора месяца прожили. Ни с кем из приехавших на длительное или короткое время гостей осложнений в отношениях не возникало.

Перед ноябрьскими праздниками получил отпуск. Всей семьей – Мария, Паня и дети – поехали на машине в Ленинград к Бакановым. Дорогой не заметил, как выехал с мокрого асфальта на лед. Было еще темно, притормозил. «Победа» сделала два оборота вокруг вертикальной оси и остановилась. Ничего не понимая, вышел из машины. Обнаружил ледяной каток на асфальте и понял причину столь странного ее поведения. Следующий час, пока не рассвело, ехал осторожно, со скоростью 30 километров в час, правыми колесами по песчаной обочине.

Дочери Ира и Аня, Рига. 1953 г.

В Ленинграде провели 5 дней. Жили у Бакановых на Мичуринской улице, две семьи в одной комнате. Погуляли по центру, сфотографировались у Медного всадника, нанесли визит Петру Синецкому. Он учился в Военно-морской академии и жил на частной квартире в полуподвале. Произошел небольшой инцидент. Мария спросила: «Что это, Петя, твои ребята похожи на жиденят?» Она не знала, что Валя, жена Петра, полуеврейка. Сде-лали вид, что вопрос не слышали. Обратно ехали вдвоем. Паню с ребятами отправили поездом. Возвращаться решили через Таллинн, туда нас настойчиво приглашали Раменские. Из Ленинграда выехали поздно, доехать засветло не успели. Дорогу недавно построили и указателей еще не установили. Пытались расспросить о дороге на развилке у проезжающих водителей. Никто машины, а их прошло полтора десятка, не остановил. Поехали наугад и не ошиблись. Раменские жили в пригороде Нымме к западу от Таллинна. Долго блуждали по дачному поселку и наконец добрались. Встретили нас хорошо. На следующий день показал Марии Вышгород (часть Старого города в Таллинне), кафедральный собор, где до сих пор хранятся флаги кораблей адмирала Крузенштерна, выходца из Ревеля. Через 2 дня уехали в Ригу по приморской дороге через Пярну–Саулкрасты. Поездом из Риги отправились в Сочи, в санаторий имени Фабрициуса. В Москве гостили у Анны Ивановны Бодрягиной, жившей в Большом Оленьем переулке, в Со-кольниках. Она с 1947 года работала летчиком-инструктором в московском центральном аэроклубе Тушино и недавно за высшие достижения в технике пилотирования получила французскую медаль Луи Блерио. Выйти замуж ей не посчастливилось. В жизни осталось одно утешение – авиационный спорт, в нем она весьма преуспела. В аэроклубе проработала 12 лет. Установила много рекордов в одиночном и групповом пилотировании, каждый год участвовала в парадах. Теперь все это забыто. Живет она в Москве, здоровье окончательно подорвано. Друзей уже нет, и никому она не нужна.

Аня Васильева, младшая дочь. 1954 г.

В Сочи погода стояла теплая. Купались в море до конца ноября. Много гуляли по городу, ловили рыбу со шлюпки черноморским способом на «самодур». Снасти брали на прокат на лодочной базе санатория. Жили в роскошных апартаментах первого корпуса, построенного в 1927 году для высшего командного состава Красной армии. Большинство отдыхающих – генералы и адмиралы, таких, как я, были единицы. Разница в положении бросалась в глаза, хотя все ходили в штатском. Отдыхало много старых, больных и дряхлых генералов. По этому поводу рассказывали анекдот. Женщина из санатория «Колос» спрашивает подругу: «Как ты провела вчерашний вечер?» «Была на танцах в „Фабрициусе”, – отвечает вторая. «Как там мужчины?» «Там мужчин нет, одни генералы», – ответила подруга.

Начальник штаба дивизии подводных лодок

В декабре 1953 года меня назначили начальником штаба дивизии подводных лодок. Капитан 1 ранга Евгений Гаврилович Юнаков, шесть лет возглавлявший штаб, ушел на преподавательскую должность в Военно-морское училище подводного плавания имени Ленинского комсомола, только что организованное в Ленинграде. В течение шести лет он одиноко жил в каюте «Иртыша». По выходным навещал заведение Чичкина в Болдерае и один раз в месяц наносил визит семье, жившей в Ленинграде. Последний раз мы встретились в училище в 1969 году, он был уже в отставке. Командиром 157 бригады вместо меня назначили капитана 2 ранга Волкова, выпускника академии. Почему Н. Цирульников представил меня на эту должность, до сих пор не понимаю. Академической подготовки я не имел, в штабах работать не приходилось. Единственный документ, который сочинил, будучи командиром бригады, – «Наставление по боевым действиям подводных лодок в составе группы». Проверять возможность применения «Наставления» в море приезжал начальник оперативного отдела штаба флота капитан 1 ранга Оскар Жу-ковский и нашел его приемлемым. Первое и самое трудное испытание пришлось выдержать в марте 1954 года. Штаб флота планировал ведение боевых действий при внезапном нападении противника. В решении на операцию флота надлежало спланировать боевые действия дивизии в начальный период войны. Решение оформляли на карте с легендой и боевыми приказами бригадам и каждой подводной лодке. Работу вели под личным руководством нового начальника оперативного отдела штаба флота контр-адмирала Загребина. Все документы писали вручную. Их содержание было известно начальнику оперативного отдела, командиру дивизии и мне – исполнителю. Работа продолжалась около 10 суток и худо-бедно была принята начальством.

Служба в штабе дивизии в повседневных условиях трудности не представляла. С офицерами штаба, командирами бригад и лодок отношения были чисто деловыми, но хорошими. Большую помощь в работе мне оказывал заместитель начальника штаба капитан 1 ранга Михаил Сергеевич Солдатов. Он, один из немногих, начал и закончил службу только на Балтийском флоте. В 1942 году подлодка Щ, на которой Солдатов служил штурманом, выходила в боевой поход по фарватеру из Ленинграда. Не дойдя до Кронштадта, подорвалась на донной мине и мгновенно затонула. Командира и штурмана взрывом выбросило с мостика в воду. Их подобрал сопровождавший лодку малый охотник МО-4. После контузии у М. Солдатова ухудшилось зрение. Признали непригодными к службе на кораблях, назначили на штабную должность. С 1945 по 1947 год служил в Советской военной администрации в Германии. Затем его перевели в Усть-Двинск. Имея ясный ум, высокую работоспособность и необычайную порядочность, он пользовался глубоким уважением офицеров дивизии. Позже преподавал в училище, заведовал кафедрой, стал кандидатом военно-морских наук, доцентом. Сейчас проживает в Ленинграде, на проспекте Ветеранов, дом 47.

Летом 1954 года с Сормовского завода поступили 3 новые подводные лодки проекта 613. Эту серию наши кораблестроители создавали с учетом опыта прошедшей войны и полученных немецких технологий, ставших доступными советским инженерам. Лодки имели надводное водоизмещение 1450 тонн, подводное – 1800 тонн, 4 носовых и 2 кормовых торпедных аппарата с запасными торпедами, скорость надводная – 16 узлов, подводная – 12 узлов. Аккумуляторные батареи 2-ярусные.

Подводная лодка проекта 613

Центральная часть прочного корпуса имела форму восьмерки. Зенитное вооружение: 57-мм двуствольный автомат, установленный впереди ограждения мостика, и 20-мм автомат в корме. Два двухтактных дизеля 37Д с надводным и подводным выхлопом имели устройство для работы под водой РДП, аналогичные немецкой технологии «Шноркель». Лодка имела выдвижную антенну, прибор для управления торпедной стрельбой «ТАС – Л-2» отечественной конструкции и 2 перископа. Скорость погружения около одной минуты. Приводы управления системой погружения, подъемом перископов, управления рулями – гидравлические.

Из-за большой поперечной остойчивости лодки были чувствительны к волне, имели резкую бортовую качку большой амплитуды. Технических новшеств, кроме системы гидравлики и возможности плавания на перископной глубине под дизелем, не было. Осваивали их по нашим старым действующим курсам и методикам.

Отпуск 1954 года пришелся на лето. Путевку получил в Феодосийский военный санаторий. На машине доехали до села Лиманского Одесской области. Из Одессы в Симферополь самолетом, до Феодосии на такси. Поехали втроем: Маша, Ира и я. Анечку оставили с Паней в Риге. Путь до Лиманского преодолели за 3 дня с двумя ночевками. Первая – в деревне за Белой Церковью, вторая – в лесозащитной полосе между Одессой и станцией Раздельная. На ночевку останавливались, когда я уставал так, что ехать дальше ночью по неизвестной дороге становилось опасно. В Лиманском нас встретили Глафира Антоновна, брат Марии Георгий сженой и сыном. Отдохнули несколько дней в просторном деревенском доме. Удили рыбу в лимане Днестра, купались и загорали на песчаных пляжах. У Георгия Иванова была своя лодка и полный набор снастей на всякую рыбу. В камышах ловили окуней, наживляя на крючки маленькую рыбку с каким-то местным названием. На плесах клевал на червя карп (на местном наречии «кароп») иногда порядочных размеров. Оставив Ирочку бабушке на попечение, на попутной машине двинулись в путь до Одессы. Переночевали в гостинице «Лондон» и далее самолетом до Симферополя. Феодосийский военный санаторий, весьма посредственный по комфорту, предназначался для старших офицеров от майора до полковника.

Памятник художнику-маринисту

И. К. Айвазовскому, г. Феодосия.

Фото В. Д. Доценко.

Основной процедурой для лечения ревматизма были грязи из озера Сарыголь, плохо влиявшие на сердце. Улучшение в суставах почувствовал сразу, ухудшение со стороны сердца – примерно через три месяца. Посетили галерею Айвазовского и развалины Генуэзской крепости. Других достопримечательностей в городе нет. После войны общее расположение городских улиц и главные здания в основном сохранились. Значительная часть строений, разрушенных во время высадки десанта, была восстановлена. Нашел дом, в котором жили в 1931 году, когда мы, ученики ФЗУ, приезжали сюда на отдых. На обратном пути из Одессы до Лиманского пришлось ехать в кузове грузовой машины среди бочек с растительным маслом. От Лиманского до Риги добирались на машине другим путем – через Киев, Могилев, Псков. Эта дорога была лучше. В конце 1954 года в Таллинне состоялся суд над командиром крейсера «Чапаев» капитаном 1 ранга князем Николаем Иосифовичем Мещерским и командиром таллиннской бригады ОВРА (охраны водного района) капитаном 1 ранга Н. И. Поповым. Мещерский был потомком русских князей, из поколения в поколение служивших

в русском флоте. Оба офицера обвинялись в халатности, повлекшей гибель 58 матросов и старшин.

Крейсер проекта 68 «Чапаев»

Суть дела. Крейсер «Чапаев» проекта 68 после завершения строительства проходил сдаточные ходовые испытания. В один из ноябрьских дней стоял на якоре на Таллиннском рейде. В выходной день на берег было уволено около 200 человек. К моменту возвращения моряков на корабль поднялся шторм. Часть уволенных села на буксир, отошли от причала. По пути к крейсеру буксир перевернулся, и 58 человек утонули. Командира крейсера капитана 1 ранга Н. И. Мещерского в это время на борту не было. Старшим на борту оставался старпом капитан 2 ранга Соколов. Организацией отправки увольняемых моряков и плавсредств руководил помощник командира крейсера капитан 3 ранга Вовк. При расследовании происшествия прокуратура не трогала заслуженного командира крейсера. Он сам явился к прокурору и потребовал: «Судите и меня! Я командир корабля и отвечаю за все!» Мещерскому вменили в вину, что он не запретил возвращение матросов на корабль при ухудшении погоды и не обеспечил порядка на буксире. Попову инкриминировали, что он допустил перегрузку буксира и разрешил выход в свежую погоду. На процесс вызвали с воспитательной целью и обязали присутствовать всех командиров бригад флота. Подсудимые были острижены наголо, одеты в кители без медных пуговиц. Со срезанными знаками различия они производили удручающее впечатление, но вели себя достойно, особенно князь Н. И. Мещерский. Генерал-майор юстиции обратился к старпому крейсера «Чапаев» Соколову, находившемуся в момент трагедии на борту, с вопросом: «Как же Вы допустили такое безобразие? Ведь Вы же не княжеского рода!..»

Командир крейсера «Чапаев»

капитан 1 ранга

Николай Иосифович Мещерский

Обоих приговорили к тюремному заключению. Н. И. Мещерского – кавалера орденов Ленина, Боевого Красного Знамени, Нахимова, Ушакова и Отечественной войны 1-й степени – осудили на 5 лет тюрьмы. Суд проходил по прокурорской поговорке: «Был бы человек, а статья найдется». Каждый из нас мог оказаться на их месте.

Спустя три с половиной года усилиями главкома Военно-морского флота адмирала флота Н. Г. Кузнецова, знавшего и ценившего Мещерского, Николай Иосифович был помилован и освобожден. В 1962 году вышел в отставку. Скончался в 1973 году.

Любой корабль, как живое существо, имеет свою судьбу. Судьба крейсера «Чапаев» была сложной и в мирное время периодически омрачалась тяжелыми происшествиями с гибелью личного состава. Во время строительства, при стоянке в сухом доке, в субботу утром экипаж выносил на стенку дока матрацы для проветривания. В это же время по большой широкой сходне навстречу экипажу на борт корабля устремился поток рабочих судостроительного завода. Металлическая сходня не выдержала нагрузки, сломалась и рухнула вместе с матросами и рабочими с 13-метровой высоты на бетонную стапель-палубу дока. Погибло более 27 человек, остальные получили травмы и увечья. Вторая трагедия произошла на Таллиннском рейде. После этого крейсер под командованием капитана 1 ранга Георгия Семеновича Абашвили перешел на Северный флот. Зимой в Кольском заливе при постановке на бочку на вывешенном с левого борта баркасе лопнул носовой рым, к которому крепились стропы подъемной стрелы. С высоты 15 метров носовая часть баркаса рухнула вниз. Швартовная группа боцманской команды и экипаж баркаса были выброшены в холодную воду. Восемь человек утонули. Крейсер «Чапаев» одним из первых был выведен из состава флота.

Осенью ушел на береговую службу Н. С. Лесковой, признанный медкомиссией непригодным к плавсоставу из-за полнейшего расстройства нервной системы. Заключение медиков было совершенно неожиданным для офицеров дивизии. Н. С. Лесковой среди всех командиров отличался невозмутимостью и спокойствием. Об этом его качестве слагали анекдоты. И вдруг… нервы. Но врачи настаивали на уходе из плавсостава. Или он уйдет из плавсостава, или через полгода свихнется. Назначили Н. Лескового в Москву в Главный штаб Военно-морского флота. Ему очень не хотелось уезжать из Риги, да и мне, признаться, было жаль терять этого офицера. Я понимал, что такой комфортной жизни, как в Риге, в другом месте не будет. В то же время без академической подготовки нельзя рассчитывать на дальнейшее продвижение по службе. Дважды заводил разговор с Н. Цирульниковым об учебе в академии и каждый раз получал ответ: «Академия ума не прибавляет». Догадывался, что у него есть какие-то планы и мой уход с дивизии нежелателен. Я не настаивал на учебе и совершил в жизни грубейшую ошибку.

Новый 1955 год встретили в Риге в семейном кругу. Зима была снежной. Любили в свободное время прогуливаться с детьми в Петровском парке.

Георгий Константинович с дочками Ириной (слева) и Аней

в Петровском парке, Рига. 1955 г.

В начале 1955 года руководящий состав соединений флота вызвали в Таллинн на сборы по изучению атомного оружия. Занимались неделю с утра до вечера. Сначала показали документальный фильм об испытаниях ядерной бомбы в районе села Т… на Урале. На меня сильнейшее впечатление произвел плачущий верблюд, после получения высокой дозы радиации, снятый крупным планом, а не разрушения, произведенные ударной волной. Мы добросовестно зубрили поражающие факторы, единицы измерения: рентгены, кюри, бэры (биологический эквивалент рентгена). Изучали приборы дозиметрического контроля, приемы защиты кораблей и людей. Для подводников защита сводилась к одному решению – погружаться на возможно большую глубину. В порядке совершенствования противоатомной защиты флота новый командующий 8 флотом вице-адмирал Владимир Афанасьевич Касатонов (впоследствии Герой Советского Союза, адмирал флота) энергично разгонял соединения по необжитым заливам и бухтам.157 бригаду «малюток» под командованием капитана 2 ранга А. Г. Власова перебазировали в бухту Палдиски, недалеко от Таллинна. Передислокацию производили по русской схеме. Сначала перегоняли боевые корабли, а потом годами создавали систему обеспечения – пирсы, казармы, склады, запасы торпед, водоснабжение, электроснабжение и все, что нужно для обеспечения боеготовности и жизнедеятельности соединения. К началу прибытия бригады в Палдиски имелся один пирс и небольшая береговая казарма. Для обеспечения лодок нагрузили плавказарму «Ахтуба» углем и на буксирах отправили к новому месту службы. К несчастью, на переходе уголь самовозгорелся, его с трудом потушили.

Командующий 8 флотом

вице-адмирал Касатонов

Владимир Афанасьевич

17 дивизию подводных лодок расформировали. 156 бригаду средних подводных лодок оставили в Усть-Двинске. Командир дивизии Н. Цирульников ушел на преподавательскую должность в Рижское военно-морское училище. Отношение его с начальником училища контр-адмиралом Беспальчиковым, видевшим в Цирульникове конкурента, не сложились. Через год он перевелся в Москву в академию Генерального штаба, где преподавал до 1970 года. Мне предложили должность в штабе флота. Я отказался и попросился на 156 бригаду подводных лодок. Просьбу удовлетворили. Начальником штаба назначили капитана 2 ранга Усмана Гайнутдиновича Гайнутдинова, бывшего преподавателя Военно-морской академии. Начальник политотдела Семен Макарович Тюренко 3 месяца болтался без дела, а затем его уволили в запас. На построении по этому случаю я вручил ему от имени командования флота ружье и произнес, как говорили потом, самую короткую речь: «Товарищи! Семен Макарович уволен в запас. Не будем об этом сожалеть. Разойдись». Следует признать, несмотря на внешне ровные отношения и жизнь на одной даче, многолетняя неприязнь проявилась на прощальном построении.

Галина Антоновна Янгаева (Иванова)

и Мария Антоновна Васильева (Иванова), Рига. 1955 г.

Летом 1955 года отдыхали на казенной даче. К нам в отпуск приезжали семьи Янгаевых, Бакановых и Глафира Антоновна. Как мы умудрялись умещаться в двух небольших комнатах, приходится удивляться. Хватало места, чтобы всех уложить спать рядами, как снопы на гумне. Было чем накормить. Основное время детвора резвилась на улице без контроля со стороны взрослых. Однажды, возвратившись вечером со службы, был поражен сообщением. Аня упала с мостика в воду и, не умея плавать, начала тонуть. Взрослых поблизости не было. Коля Баканов, двоюродный брат, на год старше Ани, прыгнул в воду и помог ей выбраться на берег. С этого дня самостоятельные развлечения детей закончи-лись. Установили бдительный родительский контроль.

Слева направо: Коля Баканов, Ира Васильева, Толя Янгаев, Аня Васильева, Володя Янгаев и Вова Баканов. 1955 г. Фото Г. К. Васильева

На отдыхе. 1955 г.

В августе мне предоставили отпуск, и мы с Янгаевыми отправились на машине в Ленинград. Поездили по Ленинграду и пригородам. Янгаевы через несколько дней уехали в Москву поездом, а мы с Марией Антоновной двинулись в Ригу. Добрались через сутки без приключений.

Ирочка пошла в школу № 13, на улице Свердлова, 1 сентября 1955 года. Она была сметливой девочкой, училась легко. Мы радовались, глядя, как она, высунув язычок, маленькими пальчиками выводила первые буквы. Одновременно училась игре на пианино у бывшей артистки. Через год определили ее в музыкальную школу при рижском Доме офицеров.

В начале октября заболела Мария Антоновна. В рижском окружном военном госпитале после обследования поставили диагноз: туберкулез почки, предложили сделать операцию. К счастью, ее проконсультировал корабельный врач плавбазы «Иртыш» капитан Мельничук. Он признаков туберкулеза не нашел. Отправили Марию на обследование в Ленинград в Военно-медицинскую академию. Там подтвердили, серьезного заболевания нет, было временное расстройство. Через месяц она возвратилась в Ригу, немного бледная, но бодрая и здоровая. Видимо, под воздействием служебных неприятностей, связанных с расформированием дивизии и болезнью Марии Антоновны, я почувствовал себя плохо. Одолевала слабость, сонливость и апатия. Поехал в рижский военно-морской госпиталь, сняли кардиограмму, поставили диагноз: атеросклеротический кардиосклероз. От госпитализации отказался и недели через три пришел в норму.

На Черном море при стоянке на бочке № 3 в Севастопольской бухте 29 октября 1955 года подорвался и затонул линкор «Новороссийск», пригнанный из Италии после войны. Погибло 614 человек. Причина взрыва осталась неизвестной. Рассматривали 2 версии. Взрыв мины замедленного действия, заложенной итальянцами перед передачей корабля Советскому Союзу, или взрыв донной мины, сброшенной немцами во время войны. На всех флотах на подходах к местам стоянки кораблей снова выставили боновые заграждения и противолодочные сети. В гаванях и на рейдах водолазы в течение нескольких лет обследовали каждый квадратный метр грунта – искали донные мины. Командующего Черноморским флотом вице-адмирала В. А. Пархоменко сняли с должности и понизили в звании до контр-адмирала. Его предшественник С. Г. Горшков от от-ветственности ушел. Его за несколько недель до этого события назначили в Москву на должность заместителя главкома Военно-морского флота. После взрыва и гибели «Новороссийска» для расследования тяжелого происшествия назначили государственную комиссию, которую возглавил С. Г. Горшков. В Севастополе выйдя из самолета, он при всех присутствующих высказал некорректное, незаслуженное замечание встречавшему его командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Пархоменко: «Я не пред-полагал, что за такой короткий срок Вы развалите вверенный Вам флот». Из-за разногласий с первым секретарем ЦК КПСС Н.С.Хрущевым по вопросам стратегического развития Военно-морского флота после взрыва линкора «Новороссийск» главнокомандующего Адмирала Флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова, находившегося после инфаркта в госпитале, 17 февраля 1956 года понизили в звании до вице-адмирала и отправили в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте». На его место назначили С. Г. Горшкова.

Командир 27 дивизии подводных лодок

В марте 1956 года в Лиепае состоялось совещание командиров бригад подводных лодок 8 и 4 Балтийских флотов под руководством главнокомандующего Военно-морским флотом адмирала С. Г. Горшкова по вопросам организации боевой подготовки. Собрались на плавбазе «Смольный». На совещании докладывали все командиры бригад, в том числе

и я. Не придал этому никакого значения и вечером поездом отправился домой. В апреле пришел приказ о назначении меня командиром 27 дивизии подводных лодок. Прежнего командира дивизии контр-адмирала Дроздова назначили помощником командующего Северным флотом по строевой части.

Моя десятилетняя служба в Усть-Двинске закончилась. Пришло время подводить итоги. Прибыл в соединение командиром подводной лодки, уходил командиром дивизии. Прослужил на пяти должностях, в среднем по два года на каждой. За эти годы прошли школу службы на подводных лодках сотни офицеров, старшин и матросов. Никто не может сказать, что я либеральничал с подчиненными. Был требователен, иногда крут и резок, часто матерился, но никто не обижался. Всегда помнил, что для порядка и пользы дела на службе должны быть только служебные отношения. К начальству относился корректно, не лебезил. Службу нес «застегнутым на все пуговицы» – без поблажек, прежде всего к себе. Контр-адмирал Л. Н. Столяров в 1989 году руководил Ленинградским Нахимовским военно-морским училищем и при встрече напомнил мне, как я арестовал его на трое суток за расстегнутый воротник кителя, когда он находился на дежурстве. На меня он в обиде не был.

Ряд офицеров, начинавших службу в бригаде и дивизии, успешно продолжали ее на флотах на должностях командиров атомных лодок, дивизий и флотилий. Присвоены звания: Герой Советского Союза и вице-адмирал Сорокину Анатолию Ивановичу и Сысоеву Юрию Александровичу; Герой Советского Союза, контр-адмирал Ивану Романовичу Дубяге и Столярову Льву Николаевичу; контр-адмирал – Корбану. Некоторые офицеры отличились в науке, получив в стенах Военно-морской академии и училищ степени докторов и кандидатов военно-морских наук: капитаны 1 ранга Ю. С. Кормянов, М. С. Солдатов, П. С. Грузинов, У. Г. Гайнутдинов, А. Г. Дмитриев, А. Г. Власов.

На прощание с Усть-Двинском командиры подводных лодок пригласили меня в ресторан аэропорта, располагавшийся на полпути между Болдераей и Ригой. Поужинали. Сослуживцы подарили мне серебряное блюдо с надписью «Большому кораблю – большое плавание» и набор серебряных рюмок. Простившись с домашними, ночным поездом отправился в Лиепаю.

Серебряное блюдо с надписью: «Большому кораблю – большое плавание» и набор серебряных рюмок – подарок Г. К. Васильеву от сослуживцев

Прибыл в новое соединение, разместился в каюте на плавбазе «Смольный». Там же находился штаб дивизии. Начальника штаба не было, его временно замещал капитан 1 ранга Евгений Петрович Поляков. Во время войны он командовал лодкой Л-4, получившей звание гвардейской. Служба на Черноморском флоте не сложилась, и его перевели на Балтийский флот. Начальник политотдела дивизии капитан 1 ранга Михаил Петрович Опекунов был назначен в дивизию недавно, с должности помощника по комсомолу начальника политуправления Военно-морского флота. Жена его, партийный работник аппарата московского горкома КПСС, ехать с ним наотрез отказалась, и Михаил Петро-вич жил в одиночестве на «Смольном». 27 дивизия состояла из трех бригад, в которые входили 22 подводные лодки, 2 плавбазы, 2 зарядные станции (бывшие Л-3 и Щ-303) и береговая база.

Бригадой средних подводных лодок проекта 613 в составе 9 единиц и 2 зарядных станций командовал капитан 1 ранга Шелганцев, бывший тихоокеанец. Штаб и экипажи размещались на плавбазе «Полярная звезда», переоборудованной царской яхте, сохранившей свое название.

Лодка-музей проекта 615А, Одесса. Фото В. Д. Доценко

Вторую бригаду средних подводных лодок проекта 613 в составе 6 единиц возглавлял Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Владимир Константинович Коновалов (во время войны служил старпомом, а с 9.03.1943 командовал Л-3). Штаб и экипажи размещались в северной казарме. Начальник штаба бригады – П. С. Кулик.

Бригадой малых лодок проекта 615 в составе 7 единиц командовал капитан 1 ранга П. Г. Зинин. Начальник штаба – капитан 2 ранга В. В. Вдовин, выпускник нашего курса. Бригада размещалась в южной казарме. Береговая база со складами, мастерскими, медсанчастью и другими подразделениями находилась в районе пирсов. Командиром бербазы был капитан 2 ранга, участник финской войны, А. Н. Коняев. Штаб бербазы располагался в отдельном доме. Среди командиров подводных лодок встретил знакомых офицеров Валю Шмырина, Евдокимова, Литухина, Грузинова, Николая Федорова, с которым вместе служили на Тихоокеанском флоте на С-53. На одном курсе учился с В. В. Вдовиным. На соседних лодках на Камчатке служил с П. Зининым. Четвертым флотом командовал адмирал А. Г. Головко. Начальник штаба флота – В.Н. Алексеев, начальник политуправления флота – адмирал В. М. Гришанов. Штаб флота размещался в Балтийске (бывшая база немецкого флота Пиллау). В 1957 году штаб перевели в Калининград (Кенигсберг).

Командиром Лиепайской военно-морской базы был капитан 1 ранга Леонид Василь-евич Лаут, начальником политического отдела – капитан 1 ранга Смирнов. В Лиепайскую военно-морскую базу входили:

– бригада эскадренных миноносцев – 6 единиц проекта 56, командир бригады капитан 1 ранга П. С. Навойцев;

– бригада ОВРА (охраны водного района) противолодочных кораблей проекта 122 и дивизион тральщиков;

– учебный отряд подводного плавания, командир капитан 1 ранга З. М. Арванов;

– несколько артиллерийских батарей береговой обороны и тыловые укрепления.

Служба шла без особого напряжения. Боевую подготовку проводили в течение всего года. Командиры бригад были опытными подводниками. Штабы укомплектованы подготовленными офицерами. Море замерзало не каждую зиму и ненадолго. Обеспечение боевой подготовки лодок в мореосуществляли надводные корабли. Ремонт лодок производился мастерскими соединения и на заводе «Тосмаре» на противоположном берегу бассейна.

Постоянную тревогу и обеспокоенность вызывала 158 бригада малых подлодок проекта 615А. Лодки имели 3 дизеля, способные работать по замкнутому циклу, для надводного и подводного хода. Над водой для их работы использовался атмосферный воздух,

а под водой кислород, который в жидком состоянии хранился в специальной цистерне. Через систему испарителей кислород преобразовывался в газообразное состояние и поступал к дизелям. Отработанные газы шли в специальные фильтры в бортовых цистернах, там углекислота СО₂ поглощалась химическими поглотителями массой 15 тонн. Очи-щенный воздух обогащался кислородом и снова подавался в двигатели – обеспечивался замкнутый цикл. Незначительные нарушения герметичности кислородных магистралей или арматуры повышали содержание кислорода в отсеках. Любая искра вызывала пожар. При выделении водорода аккумуляторными батареями образовывалась взрывоопасная смесь – кислород и водород. Подводная лодка М-256 кронштадтского дивизиона сгорела в 1957 году на Таллиннском рейде со всем экипажем и командиром дивизиона капитаном 1 ранга Женей Федотовым. С ним мы учились на Специальных курсах офицерского состава во Владивостоке. Жидкий кислород производили на секретном заводе в центральной части страны и привозили в Лиепаю по железной дороге в специальных цистернах, из которых лодки заправлялись на отдельном пирсе. Зону заправки оцепляли караулом. Никто, кроме экипажа и начальства, не допускался. Кислород в жидком состоянии хранится при температуре ниже –157 °С, очень текучий, имеет голубоватый цвет.

Малая подводная лодка проекта 615

Береговых хранилищ не построили. Лодки заправляли с колес. Боеготовность была низкой, так как запас кислорода заправленной лодки испарялся за две недели. Руководство флота о проблемах обеспечения жидким кислородом знало, но изменить ситуацию не могло или не хотело. Лодки проекта 615А были крайне загромождены всякого рода устройствами. Двум морякам в отсеках трудно разойтись, а выпрямиться в полный рост можно было только в центральном посту у перископа. Для большей безопасности, а скорее для спокойствия, экипажи одевали в кожаные брюки и куртки.

Система этих двигателей отрабатывалась в 1941–1942 годах на Каспийском море. Во время испытаний сгорел главный конструктор проекта. Двигатель так и не довели до ума. В начале 1960-х годов все 19 построенных лодок перевели в резерв, а затем разрезали на металл. Источником энергии стала ядерная установка.

У меня, командира дивизии, нагрузка была большой. Периодически со штабом проводил контрольные проверки качества отработки курсовых задач в море, подготовку командиров и торпедных расчетов на приборе торпедной стрельбы. Выходил в море на торпедные стрельбы в основном на эсминцах, обозначающих противника. Делал это, чтобы предоставить комбригам возможность самостоятельно выйти на лодках в море и посмот-реть действия командиров лодок при фактическом использовании оружия. Кое-что сде-лал по обустройству дивизии. Песчаную площадь между казармами и причалом, заросшую бурьяном, огородили заборчиком, привезли чернозем и засеяли травой. Посадили кустарники по периметру, получился красивый газон. У пирсов построили кирпичные кладовые для каждой лодки. Прекратились пожары деревянных сараев, в которых хранилось дорогостоящее корабельное имущество. Подводную лодку Л-3, использовавшуюся как зарядная станция, переоборудовали под учебно-тренировочную станцию – УТС. Там учили матросов, старшин и офицеров борьбе с пожарами, поступлением в отсеки воды и выходу из затопленной подводной лодки через торпедные аппараты или рубочный люк с использованием аппаратов ИДА (индивидуальных дыхательных аппаратов). Увековечили подвиги подводников, поставили рубки подводных лодок Л-3 и Щ-307 на каменные постаменты у входа в казарму.

Перевел управление береговой базы в казарму. Освободившийся дом, стоявший вне огражденной территории, переоборудовали в гостиницу для молодых офицеров, бедство-вавших, как и в мои лейтенантские годы, в матросских кубриках. В комнатах разместили по 2-3 человека. В холлах на каждом этаже ковры, мягкие диваны и кресла, радиоприемники, уютное освещение, шахматные столики, буфет с чаем. Остальное лейтенанты приносили из города. Постельными принадлежностями обеспечивала бербаза. Личное белье стирали в прачечной обслуживающие гостиницу работницы. Политотдел организовал художественную самодеятельность, привлекая неработающих жен офицеров. Ими руководила жена комбрига Шелганцева.

В начале июля 1956 года было опубликовано постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий», в нем указывались причины возникновения и сущность культа личности Сталина. Главную причину усматривали в необходимости поддержания железной дисциплины населения путем централизации власти и временного ограничения демократии при строительстве социализма в разоренной стране в сложной международной обстановке. Этому способствовали и «некоторые отрицательные» личные качества И. В. Сталина, на них в свое время указывал В. И. Ленин.

Рубка подводной лодки Л-3 «Фрунзевец». Москва. В 1957 г. рубку установили в Лиепае, а в 1995 г. перенесли на Поклонную гору. Фото В. Д. Доценко

Рубка подводной лодки Щ-307. Москва. В 1957 г. рубку установили в Лиепае, а в 1995 г. перенесли на Поклонную гору. Фото В. Д. Доценко

Лидер Советского государства

с конца 1920-х годов до смерти

5 марта 1953 года, Генералиссимус

Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин (Джугашвили)

Лозунг «Сталин – это Ленин сегодня» отменили. То, что нам сообщили на собрании партийного актива флота,потрясло присутствующих.Многие Воспринялили как катастрофу. Мир, в котором мы привычно жили несколько десятилетий, в один момент перестал существовать. Безграничная вера в авторитет руководителей партии и страны, в их честность, порядочность и идейность рухнула. А если бы нам сообщили, что произойдет с нашей страной в конце второго тысячелетия? В жизни флота произошло несколько крупных событий. Министр обороны маршал Жуков провел совещание с участием командующих 4 и 8 Балтийских флотов, начальников академий, командиров соединений по вопросу: «Какой флот строить?» Мы не понимали, зачем это совещание проводилось. Неужели высшее военное руководство, зная политические планы страны, имея Генеральный штаб, главкомов, штабы видов вооруженных сил и десятки академий не могло решить, что нужно для обеспечения военных интересов государства? Видимо, руководителям на высшем уровне нужно было «опереться» на мнение народа. Выступавшие командиры осторожно высказывали свое мнение по тактическим проблемам. После двух-трех разносов министра, несогласного с выступившими, желающих и вовсе не нашлось.

Министр обороны

Маршал Советского Союза

Георгий Константинович Жуков      

Я от выступления уклонился. В заключении нам объявили – надо строить подводный и ракетный флот. Планы строительства крупных надводных кораблей были перечеркнуты. Через некоторое время на Балтийском заводе начали резать почти готовые крейсера проекта 68-бис. На Балтийском флоте создали командование подводных сил с подчинением ему 27 дивизии 4 флота по всем вопросам, а 56 и 57 бригады 8 флота подчинили по специальным вопросам. Из состава 27 дивизии бригаду подводных лодок В. К. Коновалова перебазировали в Клайпеду, как обычно, снова на пустое место. Для обеспечения базирования отправили туда плавбазу «Полярная звезда». Командующим подводными силами назначили контр-адмирала Ивана Кузьмича Кучеренко с Северного флота, начальником штаба – капитана 1 ранга Аркадия Терентьевича Кучера. Командующий флотом А. Г. Головко однажды охарактеризовал его кратко – «идейный дурак». С созданием новой организации положение дивизии ухудшилось. Если раньше я напрямую обращался к командующему флотом, в штаб и тыл флота, то теперь все шло через фильтр подводных сил. Решение любых вопросов усложнялось, время рассмотрения затягивалось, существо дела иногда искажалось.

В конце июля готовились к празднованию Дня Военно-морского флота. В один из дней ко мне в каюту пришел начальник ремонтной мастерской. Он доложил о приказании замполита береговой базы Смирнова изготовить силами мастерской к празднику наглядную агитацию. Привожу этот документ полностью.

25.07.1956 г.

«Потешная шлюпка. Содержание: экипаж шлюпки в Н…ском составе оформляет на шлюпке статую Свободы из фанеры или картона, закованную по шее и телу в цепь – это так называемая „Свобода и демократия по-американски”. На туловище статуи Свободы нарисовать бесправных негров, коммунистов, рабочих в тюрьмах за решеткой. Дать контуры закованных в цепи Никарагуа, Гондураса, Сальвадора и показать 200 заключенных Пуэрторико. Вокруг статуи Свободы в нижней части пушки, танки, самолеты. К концам стволов и на стволах танков и на самолетах из фанерных листов дать контуры:

Гватемалы, залитой кровью и в середине нарисовать тирана Кастильо Армаса;

разрушенные города в Колумбии и свыше 50 тысяч уничтоженных (чтобы название страны и цифру 50 000 трудящихся можно было прочитать зрителям с берега). Здесь же нарисовать тирана Колумбии Рохоса Пипилья; разрушенные города Доминиканской республики – Тиран Трухильо убивает Бакского делегата в США, бывшего профессора колумбийского университета Хесуса де Гаминдоса.

Рядом со всей этой картиной стоит истеричный Даллес, который потрясает атомными бомбами из картона. Внутрь бомб заложить взрывпакеты. „Бомбы” падают в море и взрываются. На море возникают японские острова, население которых требует прекратить испытание атомных бомб. Даллес в истерике кричит: „Освободить … страны!” На дне все копошится статуя Свободы, качается. Сам Даллес стоит непрочно, вздрагивает и, наконец, в результате нарастающего движения на дне лодки вся эта надстройка взрывается, взлетает в воздух, и освобожденные негры, политзаключенные, трудящиеся стран Латинской Америки радостно приветствуют зрителей. А двое гребцов быстрым движением весел плывут с небольшой скоростью. На носу шлюпки развевается красный флаг!

Конец».

Прочитав сценарий, разрешил начальнику мастерской его не исполнять ввиду «сложности задания».

День Военно-морского флота отпраздновали по обычной схеме. Утреннее построение, торжественный подъем флага, концерт самодеятельности, обед, а потом матросы пошли в увольнение, а офицеры на берег по квартирам. Поручив осуществлять дальнейшее руководство праздником дежурному офицеру и начальнику политотдела, выехал в город. Накануне в Лиепаю приехали на машине Мария Антоновна, Галя и Иван Янгаевы. Удивительно, как они доехали при слабых навыках управления автомобилем. Разместил их в пустующей квартире сослуживца. Пообедали в Доме офицеров «по полной схеме» для них и с ограничениями для меня. Сфотографировались на площади Цветов, так называлась центральная городская площадь. Отправились на пикник на уютную лужайку на берегу речки Ница, в 20 километрах южнее города. Туда мы с Небесовым пару раз ездили на рыбалку. Развели костер, приготовили ужин, купались, дурачились, фотографировались и поздно вечером возвратились в город. Через неделю повторили выезд на природу. Погода была ветреной, пришлось укрыться в лесу на обширной поляне. На следующий день гости уехали в Ригу.

Моя служба продолжалась. В быту помогали вестовой плавбазы и шофер автомашины «Победа». Штаб подводных сил комплектовали в основном из офицеров штаба дивизии. Не хотелось расставаться с флагманским механиком инженер-капитаном 1 ранга Иваном Ильичом Железновым, неутомимым тружеником, опытным инженером, безукоризненным офицером и порядочным человеком. На должность флагмеха дивизии выбрал инженер-капитана 3 ранга Гария Львовича Небесова, флагманского механика 158 бригады, хорошо знающего опасные лодки проекта 615 – «зажигалки». Ушел в Москву в отдел подводного плавания командир 158 бригады капитан 1 ранга П. Г. Зинин. На освободившуюся должность представил командира «малютки» капитана 3 ранга Владимира Николаевича Перелыгина, хотя некоторое сомнение вызывала его молодость. Капитан 3 ранга – и уже командир бригады. Но я не ошибся. Служил он хорошо и честно до середины 1970-х годов. Ушел в отставку с должности заместителя начальника штаба Тихоокеанского флота в звании контр-адмирал.

На должность начальника штаба дивизии возвратился с Академических курсов офицерского состава капитан 1 ранга Юрий Александрович Игнатьев. Последующие полтора года я с удовольствием с ним работал. Службу он знал, трудился добросовестно, был честен. На него можно было положиться в критической ситуации. Он дважды мне помог в тяжелые моменты. Семья его, жена и две красивые дочери, жила в Лиепае, ожидая окончания учебы на курсах. Он был одним из немногих, не имевших квартиры в Ленинграде.

В его биографии было «пятно». Родился он в Китае, в городе Харбине, где его отец, русский инженер, работал в 1916 году на КВЖД. Вернулись они в Россию в середине 1920-х годов.

Август и сентябрь прошли в повседневных делах. В состав дивизии поступили еще 2 подводные лодки проекта 613: С-180, командир капитан 2 ранга Сургайло, и С-181, командир капитан 3 ранга Преображенский, самый молодой из командиров средних лодок.

Плавбаза «Смольный», где размещался штаб дивизии, нуждалась в ремонте. По решению командующего флотом начали разработку проекта приспособления северной казармы под штаб.

В октябре поехали в отпуск в Крым, в санаторий «Гурзуф». Разместили нас в роскошной палате старого здания. Прекрасная пора – конец бархатного сезона в Крыму. Море теплое. Много купались и загорали. Изобилие винограда, овощей и фруктов, арбузов из Геленджика и Херсона. Крымские вина винзавода «Массандра» продавались повсеместно, в том числе и на розлив в палатке у санатория. Прекрасное настроение – возраст 41 год, практически здоров, впереди светлое будущее.

С нами в санатории отдыхала семья Коноваловых – Владимир Константинович и его жена Дарья, милые, добрые люди. Вместе бродили по окрестностям санатория от Артека до Ботанического сада. По вечерам прогулки по берегу моря или кино. Совершили поездку по Южному берегу Крыма: Ялта, Симеиз, Алупка, Воронцовский дворец, Ласточкино гнездо. Посетили Севастополь. Накануне созвонился с Иваном Губановым, он командовал бригадой подводных лодок в Балаклаве.

Георгий Константинович, Мария Антоновна и Дарья Коновалова

на отдыхе в Крыму

Иван пригласил нас в гости, и мы прожили у них три дня. Его жена Люба, веселая, неунывающая женщина, типичная хохлушка из Запорожья, тепло встретила и неустанно о нас заботилась. На бригадной машине поездили по Севастополю. Посмотрели восстановленную Панораму обороны Севастополя 1854 года, Четвертый бастион и Малахов курган. Из новых памятников – мемориал 54 армии на Сапун-горе, включавший монументальную картину современных художников – штурм Сапун-горы. В музее Панорамы хотел встретиться с Николаем Павловичем Нечаевым, бывшим командиром С-104 Северного флота. После демобилизации он работал там экскурсоводом. К сожалению, встреча не состоялась, он был болен. Отпуск прошел хорошо. С Коноваловыми установились дружеские отношения, которые поддер-живали последующий год совместной службы в 27 дивизии. Из Лиепаи он перевелся в Ленинград в училище, был заместителем начальника Военно-морского училища имени Ленинского комсомола. В середине 1960-х годов перенес инфаркт, не долечился. После второго инфаркта скончался в возрасте пятидесяти лет. Двое его сыновей успешно служат в Военно-морском флоте.

По возвращении в Лиепаю приступил к службе. Во время отпуска обсуждали с Марией Антоновной, где жить дальше: переезжать в Лиепаю или жить в Риге? Не хотелось трогаться с насиженного места, да и перспектива службы была неясна. После возвращения из отпуска мне предложили должность главного военного советника в Албании.

Ирина Васильева,Васильева, Рига. 1958 г(Слева)

Аня Васильева, Рига. 1956 г.(По центру)

Мария Антоновна. Рига. 1957 г.(Справа)

Советский Союз передал туда из Усть-Двинска четыре подводные лодки «малютки» XV серии. Сопротивлялся изо всех сил. Помогла справка о состоянии здоровья Марии. Вспомнили о «туберкулезе» почки, провели обследование, обнаружили язвенную болезнь желудка. Этого оказалось достаточно. В Албанию поехал другой офицер, но прослужил недолго. Произошел разрыв отношений между Албанией и СССР. Мария Антоновна приехала поездом из Риги и Новый 1957 год встретили в Лиепае, опять в чужой квартире. Легко менять место жительства тем, кто имеет основную, не служебную квартиру в Ленинграде или другом крупном городе. При любом повороте событий есть место, где семья может поселиться и жить. Мы такой возможности не имели. Виноват в этом я. Во время службы в Усть-Двинске дважды была возможность получить отдельную квартиру, по разным причинам я ее не реализовал.

Начало 1957 года не предвещало каких-либо крупных событий. Спланировали программу боевой подготовки на год. Флотская служба шла заведенным порядком. Отношения с подчиненными были нормальными. С начальником штаба и комбригами срабо-тались хорошо и друг друга понимали. Острых ситуаций не возникало. Боеготовность дизельных лодок поддерживалась на заданном уровне. Задачи боевой подготовки выполняли успешно. Начальство подводных сил флота время от времени наведывалось для проверок и находило, что все в порядке. Только один раз дотошный начальник штаба

А.Т. Кучер нашел на чердаке казармы пустые бутылки из-под водки. Это привело его в крайнее удивление и раздражение. «Как это могло случиться?! Куда смотрят командиры бригад и кораблей?!» А командиры и сами выпить не дураки и даже меня пару раз приглашали, и я не счел возможным отказаться.

С начальником политотдела жили на одной плавбазе, завтракали, обедали и ужинали за одним столом. Однажды в кают-компании за обедом я высказал начальнику политотдела свое мнение: «Михаил Петрович, что Вы беспокоитесь за оценку политработы? Будет дивизия боеготова, будут выполняться планы боевой подготовки, не будет ЧП – и оценка политработы будет положительной». Через некоторое время на очередном флотском партийном активе член Военного совета Гришанов, делая доклад, вы-сказался так: «Некоторые командиры соединений считают, что если на кораблях нет ЧП, поддерживается установленная боеготовность, то и полит-работа на высоком уровне. Это неправильно». Фамилии командира соединения он не назвал, но я понял откуда ветер дует и стал в своих высказываниях сдержаннее.

В июне на дивизию поступили две ракетные лодки проекта 641. На палубе лодки проекта 613 установили два наклонных контейнера для крылатых ракет П-5 с ядерными боеголовками. Вместо одной группы аккумуляторных батарей смонтировали пусковую и контрольную аппаратуру. Старт ракет мог производиться только из надводного положения. За свой неуклюжий вид эти

лодки прозвали «крокодилами». Никакой технической и учебной базы создано еще не было. Новые лодки свалились, как снег на наши неподготовленные головы. Начали освоение ракетной техники. Отработали задачи № 1 и 2. Ракетные расчеты отправили на учебу под Новосибирск в почтовый ящик № 7777, закрытую военную организацию, производившую ракеты П-5.

Адмирал В. М. Гришанов

В июне на неплановое собрание партийного актива флота срочно на автомашинах доставили командиров и начальников политотделов дивизий и военно-морской базы. Нам объявили о состоявшемся Пленуме ЦК КПСС, на котором был рассмотрен вопрос «Об антипартийной группе». Пленум признал деятельность антипартийной группы не-совместимой с ленинскими принципами партии и вывел из состава ЦК КПСС и Президиума ЦК КПСС В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, Л. М. Когановича. Освободил от обя-занности председателя Совета министров СССР Н. А. Булганина. Участники группы признали свои ошибки. Прослушали доклад. Выступили трое политработников. Все присутствующие проголосовали за постановление собрания – единодушно одобрить решение пленума. С главными подвижниками Сталина было покончено. Приняли к сведению. По возвращении в Лиепаю провели аналогичные собрания на базе и в дивизии, где тоже единодушно одобрили решение ЦК КПСС. Сняли портреты изгнанных руководителей.

В сентябре флот ожидал инспекцию главкома Военно-морского флота. Начали подготовку в начале лета. Подкрасили помещения в казармах. Обновили наглядную агитацию так усердно, что не осталось ни одного свободного простенка в помещениях. Все пространство было заполнено лозунгами, призывами, портретами партийных и государственных руководителей. Подремонтировали и подкрасили корабли. Благоустроили территорию, посеяли траву на газонах и огородили их штакетником. На это главком С.Г. Горшков обращал особое внимание. Оборудовали под командный пункт дивизии один из фортов, окружающих Лиепаю, построенных до Первой мировой войны для обороны стоянки флота. Заканчивали отработку спланированных курсовых задач. 28 августа, находясь в море на торпедных стрельбах, на мостик эсминца получил шифровку: «Постановлением Совета министров СССР № 1034 от 27 августа 1957 года Вам присвоено воинское звание контр-адмирал. Поздравляю! Командующий флотом А. Головко». Для меня это явилось неожиданностью.

Закончив торпедные атаки возвратились на базу. Об этом событии в дивизии уже знали и поздравляли. После дневных служебных забот позвонил домой, сообщил Марии Антоновне, что она стала адмиральшей. Видимо, разговор по телефону и необычность сообщения не позволили ей выразить радость по этому случаю. Отмечать присвоение адмиральского звания мне было некогда. Ограничился заменой погон, нарукавных знаков различия и пуговиц на кителе и тужурке.

Выписка из Приказа МО СССР о присвоении воинского звания контр-адмирал Георгию Константиновичу Васильеву. 1957 г.

Главнокомандующий ВМФ

Адмирал Флота Советского Союза

С. Г. Горшков

В первых числах сентября прибыли посредники на учение: контр-адмирал Н. И. Цирульников (преподаватель академии Генерального штаба) и капитан 1 ранга Е. Н. Алексеев (Дельфин), слушатель той же академии, до этого служивший в должности НШ 27 дивизии. От ответа на вопрос, когда начнется учение, они уклонились, сославшись на инструкцию: вскрыть запечатанный конверт по сигналу с флота. Чтобы посредники не скучали и не занимались «изучением» состояния дивизии, повез их в Дом офицеров. Там поужинали и изрядно выпили. Они просили к 24.00 доставить их в штаб. В 00 часов 10 минут получили сигнал: «Вскрыть пакет». По сигналу тревоги явились офицеры, некоторые, как и я, грешный, «под парами», но рассредоточение кораблей провели организованно. Боеготовые подводные лодки развернули на учебных позициях, небоеспособные рассредоточили в аванпорту и прилегающих акваториях. Через позицию лодок, развернутых в море, прошло соединение боевых кораблей. Большинство лодок их атаковало, судя по донесениям – успешно. Через день прибыла группа офицеров Главного штаба, возглавляемая вице-адмиралом Симоновым, и начала перетряхивать штабы и оставшиеся в базе лодки. Кроме обеда, с инспекторами у меня встреч не было. Главком пробыл в дивизии не более одного часа. По окончании учения в Калининграде состоялся разбор. 158 бригада была признана небоеготовой, так как лодки проекта 615 выйти в море из-за отсутствия жидкого кислорода не смогли. О причинах их неготовности никто слушать не хотел. Одно событие следовало за другим.

В октябре 1957 года Пленум ЦК КПСС рассмотрел вопрос об улучшении партийно-политической работы в Советской армии и флоте. Маршала Г. К. Жукова освободили от должности министра обороны и вывели из состава Президиума ЦК и ЦК КПСС. Его обвинили в нарушении ленинских принципов руководства вооруженными силами и недооценке значения политорганов и партийно-политической работы. Многим, особенно провинившимся, были памятны его решительные действия при управлении войсками, грубость в обращении с подчиненными. Военнослужащие хорошо помнили его известную «тройчатку» – снизить в звании, освободить от должности и уволить в запас. Жукова обвиняли во всех грехах, в чем он был и не был виноват, и даже в «бонапартизме». На заседании маршал Г. К. Жуков отсутствовал. Пленум созвали, когда он на крейсере Черноморского флота находился с визитом в Югославии. Начальник Генерального штаба генерал армии С. М. Штеменко сообщил ему о пленуме через нашего торгового представителя. За это Штеменко понизили в должности, назначив начальником штаба второразрядного Западно-Сибирского военного округа. Жуков возвратился в Москву самолетом. На аэродроме его встретил всего лишь один полковник. На должность министра обороны уже назначили маршала Р. Я. Малиновского. Когда Жуков узнал об этом назначении, то заметил: «Хорошо, что не Катьку Фурцеву». Е. А. Фурцева была членом Президиума ЦК КПСС и министром культуры.

Политорганы вооруженных сил немедленно возглавили работу по выполнению Постановления ЦК. Повсеместно проводили бурные собрания партийного актива, искали и находили во всех звеньях управления подражателей Г. К. Жукову. В первую очередь ими оказывались те, кто не ладил с политработниками – требовательные, твердые командующие и командиры. На состоявшемся собрании партийного актива центральных управлений Военно-морского флота капитан 1 ранга Ярослав Иосселиани, служивший в инспекции Военно-морского флота, подверг критике С. Г. Горшкова, обвинив его в грубости и применении «тройчатки». Всячески восхвалял А. Г. Головко, с которым был в дружеских отношениях, но не получил решающей поддержки собрания. Через некоторое время его назначили заместителем начальника Высшего военно-морского училища подводного плавания им. Ленинского комсомола в Ленинграде. Через пару лет уволили в запас в звании капитан 1 ранга. Прошел партийный актив Балтийского флота. Обсудили и единодушно одобрили постановление ЦК. Каждый понимал, что дело не в ошибках Г. К. Жукова, а в желании Хрущева отстранить от власти сильного, волевого воена-чальника. Среди офицеров ходили разговоры, что на июньском Пленуме ЦК, когда Мо-лотов и антипартийная группа пытались сопротивляться, Жуков, якобы, произнес фразу: «Если не уйдут, я обращусь к армии и народу». Хрущев это запомнил. Он опасался иметь во власти сильного авторитетного министра обороны, маршала, победителя фашистской Германии и Японии.

Освободили от должности командира Лиепайской военно-морской базы капитана 1 ранга Легута и назначили в госприемку в Ленинград. У него были сложные отношения с начальником политотдела базы П. И. Смирновым. Легут додумался подключить параллельно в свой кабинет для прослушивания телефон Смирнова. Об этом стало известно политорганам. Верна пословица: «Нет такой тайны, которая не становится известной, если о ней знает больше, чем один человек».

Штаб подводных сил Балтийского флота «дурел» от безделья. В его подчинении находились 27 дивизия подводных лодок, состоявшая из трех бригад, и две бригады подводных лодок 8 флота. Было очевидно, один из штабов – или 27 дивизии, или подводных сил флота – лишний. Решение приняли после инспекции. В ноябре все три бригады дивизии подчинили подводным силам. Управление дивизии подлежало расформированию. Остался без должности, за штатом. Снова встал вопрос: где служить? Об этом у меня состоялся разговор с прилетевшим в дивизию членом Военного совета В. М. Гришановым. Набор в Военно-морскую академию завершился, и слушатели приступили к занятиям два месяца назад. Планы осенних перемещений сверстаны

и реализованы. В стадии формирования находились только АКОС (Академические курсы офицерского состава) при Военно-морской академии. Офицеры называли их «дубовая роща». Туда меня и зачислили. Дела сдал Игнатьеву. Осенью 1957 года простился с сослуживцами по Балтике и отправился в Ленинград. Что ждет после учебы – неизвестно.

В последующие годы встречался с офицерами Балтийского флота Г. Л. Небесовым и Перелыгиным, о судьбе остальных знаю понаслышке. Небесов Г. Л. в 1958 году перевелся в военную приемку на Адмиралтейский судостроительный завод в Ленинграде, там закончил службу в июле 1980 года в звании инженер-капитан 1 ранга. Живет в Ленинграде и работает на том же заводе.

Шмырин В. командовал бригадой подводных лодок в Усть-Двинске, умер от инфаркта в середине 1970-х годов.

Рыков В. П., командир С-181, после дивизии служил начальником отдела кадров Балтийского флота. На этом посту получил звание контр-адмирал.

Преображенский В. А., контр-адмирал, командир С-182, командовал Лиепайской военно-морской базой. С 1974 года – заместитель командующего Балтийским флотом. Умер 25 октября 1975 года от инфаркта.

Кучеренко И. Ф. – Герой Советского Союза, контр-адмирал, командующий подводными силами Балтийского флота. После крупного разговора со своим начальником штаба Кучером А. Т. получил инфаркт и скончался 26 ноября 1959 года.

Игнатьев Ю. А. после расформирования дивизии служил в штабе Балтийского флота. Затем его перевели в штаб Таллиннской военно-морской базы, там закончил службу. Проживает в Таллинне.

Учеба в Военно-морской академии

Военно-морская академия размещалась на 11-й линии Васильевского острова. Начальником академии был адмирал Владимир Александрович Андреев, его заместителем по учебной работе – вице-адмирал Лев Андреевич Курников. Курсами командовал вице-адмирал Иван Иванович Грен, добрейший человек, идейный артиллерист. Прибывших на курсы слушателей разделили на 2 группы по 16 человек. Знакомых было всего трое: Женька Сидоров, Васька Шалопутов с Тихоокеанского флота и Ю. В. Иванов, вернувшийся с дипломатической работы в Чили, куда его назначили после службы на С-56 Северного флота.

Начальник военно-морской академии в 1957–1960 гг. адмирал Владимир Александрович Андреев

Нас разместили в общежитии академии на 14-й линии Васильевского острова. Мне, как адмиралу, предоставили отдельную комнату. Остальные слушатели жили по два человека. Обедали в академической сто-сардельками и яичницей. После корабельного распорядка с «адмиральским часом» трудно было привыкать к береговому режиму. Во второй половине дня неудержимо клонило в сон. ловой, завтракали и ужинали в буфете в основном свиными Со временем привык. Министр обороны маршал Г. К. Жуков после возвращения из Индии ввел в вооруженных силах один ежедневный час занятий по физической подготовке. Министр сменился, а распорядок остался прежний, и мы с удовольствием играли

в волейбол. Интенсивный распорядок дня и учебный план времени на раскачку не остав-ляли. Ежедневно семь часов занятий днем, два часа на самоподготовку и две практические работы в неделю по пройденному материалу не давали возможности расслабляться.

Программа обучения включала основные вопросы полного курса академии без английского языка и второстепенных предметов. Преподаватели глубоко и досконально знали свой предмет, за пределами которого, в других науках, ориентировались лишь в части касающейся. Один из преподавателей вместо основ противолодочной обороны начал рассказывать анекдоты о способах борьбы с подводными лодками времен Первой мировой войны, за это был подвергнут критике на первом же партийном собрании. Бедный начальник курсов Иван Иванович Грен неделю ходил с опущенной головой, терзаясь за свой недосмотр. В академической библиотеке собрана литература по военно-морской науке за два столетия. За недостатком времени пользовались ею мало. Для меня оказались полезными методики оперативных и тактических расчетов и отображение событий на картах. Мы получили твердые навыки штабной работы. Научились отображать наглядно на картах все события – что было, что есть, место и время планируемых действий, состав участников и ожидаемый результат. Необремененный служебными заботами с удовольствием изучал тактику надводных кораблей, авиации, организацию взаимодействия разнородных соединений, основы оперативного искусства и прочие премудрости военно-морской науки.

Г.К. Васильев и И. А. Баканов у родного Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, Ленинград. 1958 г

Г. К. Васильев у родственников,Ленинград. 1958 г.

В Ленинграде навестил родственников. У сестры Шуры семейная жизнь не ладилась. Муж пьянствовал. Квартира в здании железнодорожной станции Кушелевка была плохая, зарплата маленькая, денег не хватало. Бедность и безысходность. Свободное время у меня выдавалось только по воскресеньям. Иногда заходил к Бакановым. Они жили в двух комнатах коммунальной квартиры на 11-й линии Васильевского острова. Иван Александрович служил на минно-торпедном полигоне в Приозерске на берегу Ладожского озера, по выходным приезжал домой. Сыновья Саша, Коля и Володя учились в школе. Тамара Антоновна работала в проектном институте. Хозяйство вела Глафира Антоновна.

В течение зимы несколько раз ходил в театры на спектакли и в кино. Страшно скучал по дому. Наступил 1958 год. Четыре месяца прошли в упорной учебе. На майские праздники летал в Ригу. С Машей договорились, когда подсохнут дороги, она на машине приедет

в Ленинград. Место встречи – город Псков, при въезде на мост через реку Великую. Туда я прибыл на поезде в назначенный день и час. До Ленинграда добрались без происшествий.

В начале июня закончились занятия в школе, и Глафира Антоновна с детьми переехала на дачу. Иван Александрович занимал домик в лесу рядом с проселочной дорогой, в пяти километрах от озера Гусиное. Мария Антоновна жила в городе. На выходные дни отправлялись на дачу. В озере ловили рыбу бреднем и на удочку.

Мария Антоновна Васильева Константинович Васильевы, Ленинград. под Ленинградом. Июль 1958 г.(Слева)

Мария Антоновна и Георгий 1958 г.(Справа)

Водились в нем лещи, щуки, окуни и ерши, редко попадались судаки. Варили уху, наслаждались свежим лесным воздухом. Развлекались, как умели и как позволяли обстоятельства. Водки пили мало. Вечером в воскресенье или рано утром в понедельник возвращались в город. На дорогу в 120 километров уходило около трех часов. Последнюю поездку совершили в День Военно-морского флота.

К началу августа закончили программу обучения. Встал вопрос о назначении. Начальник академии адмирал В. А. Андреев предложил мне должность заместителя начальника кафедры оперативного искусства. Должность неплохая, главное – спокойная служба в Ленинграде, но карьера ученого меня не привлекала. В отношениях между преподавателями было соперничество за «лучшее место под солнцем». Случались мелкие склоки. Каждый оценивал себя выше, чем стоил на самом деле. В высших учебных заведениях, в том числе и гражданских, считалось нормой иметь ученую степень и звание. «Ученым можешь ты не быть, а кандидатом наук быть обязан», таково было правило преподавательского состава. Для достижения этой цели мне нужно было, занимаясь преподавательской деятельностью, закончить заочно курс академии, что не представляло большой сложности, затем сдать кандидатский минимум, написать и защитить диссертацию.

Два года я прожил без семьи. В Ленинграде получить квартиру было сложно. Пришлось бы ждать год-полтора. После размышлений и колебаний решил – только на флот, только на командную должность. Мария Антоновна с решением согласилась. В начале августа получил отпуск, и мы уехали в Ригу.

Удостоверение к медали контр-адмирала Г. К. Васильева

«40 лет Вооруженных сил СССР». 10 июня 1958 г.

Выпуск академических курсов Военно-морской академии, Ленинград. Август 1958г.

В центре нижнего ряда начальник академии адмирал В. А. Андреев, слева в нижнем ряду контр-адмирал Г. К. Васильев, правее вице-адмирал И. И. Грен и вице-адмирал Л. А. Курников

В сентябре позвонил в Москву в Управление кадров Военно-морского флота и получил ответ: «Ждать». Позвонил в октябре – «Ждать!» Позвонил в ноябре – «Ждать!» Можно бы и ждать, но денежное содержание по должности оплачивали только 2 месяца. Последующие безработные месяцы платили только за воинское звание. По распоряжению Управления кадров ВМФ, в порядке исключения, мне оплатили каждый месяц полностью. В конце декабря сообщили – подписан приказ о назначении на должность командира Совгаванской военно-морской базы Тихоокеанского флота. В период службы 1938–1942 годов мне не довелось побывать в Совгавани. Что она собой представляла не имел понятия. Начали собираться в дальнюю дорогу. Паня ехать с нами на Восток отка-залась, осталась в Риге. Оформил на нее лучшую комнату в квартире. Две оставшиеся передал штабному офицеру Рижской военно-морской базы подполковнику А. Ф. Савину, жившему в нашем доме. Машину поставил в гараж, полагал в будущем пригодится. Наше имущество уместилось в трех чемоданах. Книги, посуду и радиоаппаратуру оставил Пане. Скромно встретили Новый 1959 год и 2 января выехали в Москву. Провожали нас Паня, Тамара Антоновна, приехавшая для этого в Ригу, Гладковы и соседи. В Москве пробыли одни сутки. В Управлении кадров получил командировочное предписание и проездные документы. Офицер из Управления кадров приобрел билеты на поезд. Заняли два купе в вагоне СВ и двинулись на Восток. От Москвы до Александровки, около 100 км, нас провожал Г. И. Гинкул, он служил в оперативном управлении Главного штаба Военно-морского флота. Ехали с удобствами. Два купе разделялись туалетной комнатой. Мария Антоновна с Аней в одном, а я с Ирой в другом. Завтракали и ужинали в купе из дорожных запасов, взятых с собой. Обед приносили разносчицы вагона-ресторана. Через девять суток, 14 января 1959 года, прибыли во Владивосток.

На тихоокеанском флоте

Утром 14 января 1959 года поезд прибыл во Владивосток. Нас встретил офицер отдела устройства службы Тихоокеанского флота капитан 2 ранга Бобров. Сопровождавшие его матросы доставили багаж во флотскую гостиницу, находившуюся недалеко от вокзала. Привел себя в порядок после длительного путешествия и отправился в штаб флота. Восемнадцать лет не ступал на дальневосточную землю. Покинул ее старшим лейтенантом, возвратился молодым контр-адмиралом.

Представился командующему флотом адмиралу Виталию Алексеевичу Фокину. Он был назначен в феврале 1958 года с должности начальника Главного штаба Военно-морского флота. Командующий встретил меня довольно приветливо. После нескольких вопросов и короткого разговора пригласил на собрание партийного актива флота в 14 часов того же дня. Я попросил у командующего какой-нибудь самолет, чтобы долететь до Совгавани, так местные жители называли город Советская Гавань. По железной дороге туда нужно было добираться двое суток через Хабаровск и Комсомольск-на-Амуре. Адмирал Фокин Виталий Алексеевич (1906–1964). Начал службу на флоте с 1922 г. Окончил Военно-морское училище им. М. В. Фрунзе в 1927 г. Служил командиром взвода 2 флотского экипажа, затем штурманом на крейсере «Аврора». В 1930 году окончил штурманский класс курсов командного состава ВМФ РККА, был помощником командира и командиром сторожевого корабля, затем командиром эсминца. С 1937 г. – командир дивизиона эскадренных миноносцев СФ. В 1938 г. репрессирован, отбывал заключение 248 дней. В апреле 1940 г. восстановлен в кадрах ВМФ. Участник Великой Отечественной войны. В 1942 г. тяжело ранен. Назначен начальником штаба Каспийской флотилии. С октября 1944 г. – командующий эскадрой Северного флота. С 1945 г. – на командных и штабных должностях. В 1953—1958 гг. – начальник Главного штаба ВМФ. С 1958–1962 гг. – командующий Тихоокеанским флотом. 1962–1964 гг. – первый заместитель главнокомандующего ВМФ СССР.

Командующий Тихоокеанским

флотом в 1958–1962 гг. адмирал

Виталий Алексеевич Фокин.

Служить с адмиралом В. А. Фокиным мне раньше не приходилось. Во время войны он командовал эскадрой кораблей Северного флота, состоявшей из линейного корабля «Мурманск», одного артиллерийского крейсера и бригады четырех-трубных эскадренных миноносцев, полученных от Великобритании в счет раздела итальянского флота. Весь 1944 год эскадра простояла на рейде Кольского залива, севернее острова Сальный, и для действий против немецких конвоев не привлекалась. Два или три раза выходила в море оборонять союзные конвои, следовавшие в Мурманск и Архангельск. Контакты подводников с офицерами эскадры были редкими и случайными.

М. Н. Захаров.

В приемной командующего встретил вице-адмирала Григория Ивановича Щедрина. Он командовал Камчатской военной флотилией и прилетел во Владивосток на собрание партактива. Григорий Иванович рассказал мне кое-что о порядках на флоте и о начальстве.

Членом Военного совета, начальником политического управления флота был вице-адмирал Михаил Николаевич Захаров. Во время войны служил на должности инструктора политотдела бригады подводных лодок Северного флота. По службе нам встречаться не приходилось, я его не помню. Среди политработников не выделялся ни в лучшую, ни в худшую стороны. Ходили слухи, что его жена Анна Зиновьевна, женщина чрезвычайно активная и энергичная, чуть не разродилась на танцах в Доме офицеров города Полярного. Ко времени моего приезда он состоял в должности около двух лет. На флоте освоился, разъелся до 120 килограммов, любил похлопывать подчинен-ных по плечу и любой разговор со встречным начинал вопросом: «Ну как дела, молодежь?» Г.И. Щедрин предупредил меня, что с Захаровым нужно говорить осторожно. В пра-вильности совета я убедился позже.

В Доме офицеров на партийном активе встретил капитана 1 ранга П. И. Афанасьева, старшину нашего курса по ВВМУ им. Фрунзе, мы не виделись с 1938 года. Служил он в разведывательном отделе штаба флота. Встретил Петра Владимировича Синецкого, он командовал эскадрой подводных лодок в бухте Улисс.Мы сели рядом. Во время доклада «Об итогах и задачах» они просвещали меня по вопросу: кто есть кто.

Начальником штаба флота был вице-адмирал Николай Николаевич Амелько. Начальником оперативного управления – О. Н. Мачинский. Должность начальника тыла флота занимал контр-адмирал Борис Васильевич Сутягин, только что сдавший обязанности командира Совгаванской военно-морской базы. Авиацией флота командовал генерал-лейтенант авиации Николай Степанович Житинский, береговой обороной – генерал-майор Иван Николаевич Федьков. Начальником ПВО флота был генерал-майор Павел Кононович Гельгиссер, позже стало известно, что его настоящее имя Файвел, а отчество Хонович. За сокрытие личной информации его привлекли к партийной ответственности. Заместитель командующего по строительству – генерал-майор Григорий Харитонович Гордиенко. Подводными силами командовал контр-адмирал Лев Петрович Хияйнен, начальником штаба у него был Евгений Николаевич Алексеев (Дельфин). Эскадру надводных кораблей возглавлял контр-адмирал Григорий Корнеевич Чернобай, военно-морскую базу Стрелок – контр-адмирал Д. П. Агафонов, выпускник нашего курса.

Совгаванская военно-морская база

После собрания, около 18 часов, мы отправились на аэродром Кневичи в северной части полуострова Муравьев-Амурский, где нас ждал самолет Ли-2. Самолет фирмы «Дуглас» вмещал 12–14 пассажиров, имел 2 двигателя, скорость 320–340 километров в час. Примерно через 4 часа полета под крылом обозначилась земля. Сначала на горизонте появились цепочки и скопления электрических огней, затем они переместились под фюзеляж самолета, а на горизонте возникали все новые и новые россыпи огней. Приземлились на аэродроме Постовая, нас встретил начальник штаба базы капитан 1 ранга Иван Николаевич Шахов вместе с командиром авиадивизии полковником Бурцевым. Подали машину ЗИМ, поехали домой. Нам предоставили одноэтажный коттедж, имевший обширную прихожую, гостиную, две комнаты, спальню, столовую и кухню. Дом оборудован водяным отоплением, подготовлен к нашему приезду – прибран, помыт, полы застланы коврами.

Утром поручил адъютанту заботу о семье и отправился в штаб ознакомиться с положением дел. Дня через три объехал близлежащие соединения и части. Разобрался, что представляет собой Совгаванская военно-морская база. В территорию базы входило материковое побережье Татарского пролива от Николаевска-на-Амуре включительно до мыса Золотой в Японском море. Побережье острова Сахалин с базирующимися на нем соединениями флота входили в состав Сахалинской военно-морской базы.

Дом командира Совгаванской военно-морской базы. 1959 г. Фото Г. К. Васильева

Памятник морякам, умершим от цинги, установлен в 1887 г. на берегу бухты Постовая. Фото В. Д. Доценко

В заливе Советская Гавань, бывшая Императорская, базировались: в бухте Постовая:

– 90 бригада подводных лодок типа М XV серии, командир бригады капитан 1 ранга

Алексей Константинович Белов;

– 15 дивизия крейсеров в составе легкого крейсера «Калинин» проекта 26 (в консервации), легкого крейсера «Лазарев» проекта 68-бис и бригады эскадренных миноносцев, командир дивизии капитан 1 ранга Л. Д. Чулков;

– бригада ОВРА (охраны водного района) в составе 2 минных заградителей, дивизиона тральщиков и дивизиона малых противолодочных кораблей в бухте Северная, командир бригады капитан 1 ранга К. П. Стрельников;

– полк береговой обороны в составе 180-мм башенной батареи и двух подвижных

130-мм артиллерийских батарей на механической тяге; в бухте Эгге:

– дивизион ремонтирующихся кораблей, командир дивизиона капитан 2 ранга

Б.А. Боровой;

– на полуострове Меньшикова – бригада торпедных катеров, командир бригады капитан 1 ранга Ю. Д. Рогачевский.

В 36 км к северу от залива располагался аэродром Каменный Ручей с бетонной взлетно-посадочной полосой, на котором базировалась дивизия ракетоносцев ТУ-16 и два дивизиона зенитной артиллерии, прикрывавшей аэродром. На аэродроме Постовая базировалась авиадивизия ПВО с самолетами Миг-15, взлетно-посадочная полоса металлическая, командир дивизии полковник Бурцев. На южном берегу залива грунтовый аэродром Знаменка, где располагалась эскадрилья противолодочных вертолетов. Этот аэродром принимал и гражданские самолеты. В Николаевске-на-Амуре базировалась бригада охраны водного района в составе дивизиона тральщиков и дивизиона малых противолодочных кораблей, командир бригады капитан 2 ранга Козырев.

Крейсер «Лазарев» проекта 68-бис в бухте Постовая. 1959 г.

Совгаванской военно-морской базе были полностью подчинены бригада торпедных катеров, совгаванская и николаевская бригады охраны водного района, полк береговой обороны, дивизион ремонтирующихся кораблей и тыл.

Бригада подводных лодок по специальным вопросам подчинялась подводным силам флота, дивизия крейсеров – эскадре. Авиация – во всех отношениях командующему авиацией Тихоокеанского флота, штаб находился в районе Второй Речки города Владивостока.

Тыл базы получил в наследство от расформированного 7 флота громадные запасы мин, тралов, противолодочных сетей, артиллерийских боеприпасов всех калибров для корабельной и береговой артиллерии. Взрыватели, мелкие снаряды и патроны хранились

в деревянных складах, а мины и тралы на открытых площадках на полуострове Меньшикова, в Мицуевских ключах и в окрестностях реки Май-Гатка. В состав тыла входили: дивизион аварийно-спасательной службы, командир капитан 3 ранга Урва, дивизион вспомогательных судов и госпиталь. Управлял тылом капитан 1 ранга Юлинец.

Базе подчинялся длинноволновый узел связи «Голиаф», обеспечивающий управление подводными лодками. Длинноволновые передатчики вывезли из Германии после ее капитуляции и смонтировали в помещениях, вырубленных в гранитной скале. Станция имела 2 антенны. Одна поднималась привязным аэростатом, вторая, штыревая, выдвигалась из шахты, как перископ.

Первое военное поселение в этом районе основал исследователь Дальнего Востока Геннадий Иванович Невельской. Он 4 августа 1853 года распорядился создать «военный его императорского высочества генерал-адмирала великого князя Константина пост» и первым начальником поста назначил Н. К. Бошняка. Этому предшествовало получившее широкую огласку событие. В то время залив именовался Императорская Гавань, места были мало изучены.

Заручившись поддержкой губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева и начальника Главного морского штаба князя Меншикова, Г.И. Невельской без Высочайшего разрешения летом 1849 года достиг устья Амура и обнаружил пролив между материком и островом Сахалин, а также судоходный выход из Амура в Японское море. До его открытия Сахалин считался полуостровом. В 1850 году Невельской в чине капитана 1 ранга направлен на Дальний Восток с предписанием «не касаться устья Амура». Заботясь об интересах Российского государства, вопреки предписанию Г. И. Невельской основал в устье Амура на мысе Куегда Николаевский пост, ныне город Николаевск-на-Амуре. Поднял российский флаг и объявил о суверенитете России над амурскими землями и островом Сахалин. Самоуправные действия Невельского вызвали недовольство и раздражение в правительственных кругах России. Особый комитет счел его поступок дерзостью, достойной разжалования в матросы, о чем доложили императору Николаю I. Выслушав доклад Муравьева Н. Н., Николай I назвал поступок Невельского «молодецким, благородным и патриотическим» и наградил его орденом Св. Владимира 4-й степени, а на доклад Особого комитета наложил знаменитую резолюцию: «Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен».

В 1856 году, скрываясь от англо-французской эскадры, в залив зашел фрегат «Паллада». После затопления фрегата Константиновский пост сняли.

В конце XIX века на мысе при входе в залив построили маяк, один из старейших на тихоокеанском побережье России. Маяк носит название «Красный Партизан» в память о расстрелянных здесь партизанах во время Гражданской войны карательным отрядом белогвардейцев. В 1907 году австралийский предприниматель Слэй Гарольд Крофтон выкупил в этих краях у местного лесопромышленника лесоперерабатывающий паровой завод с заготовленной древесиной. На берегах бухты Окоча построил административные здания и жилые дома. К 1912 году образовалось селение, названное Знаменским. В январе 1922 года из Южного Приморья в Гавань прибыл Первый экспедиционный партизанский отряд в составе 45 человек под командованием В. С. Колесниченко. Приказом по отряду в апреле этого же года Императорскую Гавань переименовали в Советскую, а 19 февраля 1923 года ВЦИК утвердил это название. В 1930 году село Знаменское преобразовали в рабочий поселок Советская Гавань, создали в нем 4 рыбокомбината и 3 колхоза (Совет-ский леспромхоз, Советско-Гаванский лесозавод, национальный колхоз «Ороч»). В 1934– 1937 годах построили Северный судоремонтный завод и начали строительство мясокомбината, Дальневосточной электростанции специального назначения и морского порта. 18 января 1941 года поселок Советская Гавань получил статус города.

Памятник первооткрывателям Императорской Гавани. Фото В. Д. Доценко.(Слева)

Памятник первому начальнику Константиновского поста Н. К. Бошняку. Фото В. Д. Доценко(Справа)

В 1959 году территория города Советская Гавань простиралась на 500 километров с юга на север и на 200 километров с запада на восток – от хребта Сихоте Алинь до побережья Татарского пролива. В состав города входили поселки Ванино, Сортировка, Заветы Ильича, Желдорбат (железнодорожный батальон) и ДЭСНа (Дальневосточная электростанция специального назначения). Центр располагался на южном берегу залива между бухтами Куришка и Эгге. В центре города, в поселках Ванино и Сортировка проживало гражданское русское население. В поселках Заветы Ильича, Желдорбат и ДЭСНа – военнослужащие, семьи офицеров, мичманов и сверхсрочников. Местная народность орочи в небольшом количестве жила в бассейнах рек Копи и Тумнин. Общая численность на-селения без военных составляла около 10 000 человек. Основное предприятие города – судоремонтный завод в бухте Эгге, ремонтировавший гражданские суда. Для поддержания мобилизационной готовности там ремонтировали и военные корабли. Ремонтировали долго и плохо. Управляли городом Советский районный комитет КПСС (партийная власть) и горисполком (административная власть). Секретарем горкома КПСС был избран Филипп Трофимович Лайко.

Центр города застроен двухэтажными кирпичными домами. В поселках дома деревянные, одноэтажные и двухэтажные, стоящие на столбах из стволов лиственницы, не подверженной гниению. Ленточные фундаменты не применялись, оттаивание слоя вечной мерзлоты летом приводило к деформации зданий.

Командование военно-морской базы размещалось в поселке Желдорбат. Три одноэтажных коттеджа занимали командир военно-морской базы, начальник штаба и начальник политического отдела. Каждый дом стоял на большой территории, обнесенной забором.

Г. К. Васильев с младшей дочерью Аней во дворе дома. 1959 г.

На участке был погреб, в нем в течение года под влиянием вечной мерзлоты температура держалась близкой к нулю градусов. Территорию охраняла сторожевая собака.

В доме имелся радиоприемник и линейная радиотрансляция. Связисты безуспешно пытались установить ретрансляционную станцию телевещания – до передающих станций Хабаровска и Владивостока было слишком далеко.

Дочери Ира (справа) и Аня (слева) вернулись из школы, Аню приняли в пионеры, Совгавань. 1959 г.

Рядом с домом находилась школа-семилетка, в нее определили дочерей Иру и Анечку. Заведовала школой жена офицера Кобрякова. Девочек встретили хорошо. Начальство! Учились они с удовольствием. Продовольствием обеспечивались за счет пайков, выдаваемых военнослужащим. Остальное покупали в магазине военторга (военной торговли). Спирт, шампанское, коньяки продавались в Сортировке и в центре города. Мясо, овощи, фрукты, рыба, сухое и сгущенное молоко, масло и молочные продукты завозились с Запада. Небольшое количество картошки выращивали во флотском совхозе «Амур», в ста километрах от города по железной дороге. В магазине жители покупали продукты ящиками, завоз был эпизодическим. Кинофильмы смотрели в просмотровом зале кинобазы, которой заведовал майор Николай Демьянович Войтюков, ранее служивший на бербазе бригады подводных лодок в Риге. В поселке Заветы Ильича находились Дом офицеров, флотский театр, спортивный клуб и стадион. Театр, когда не был на гастролях, ставил спектакли для местных жителей. Труппа яркими талантами не блистала. Телеграфная и почтовая связь работали устойчиво.

Мария Антоновна Васильева во дворе дома, Совгавань. 1959 г.

Правительственную ВЧ связь имел только командир базы с переключением на оперативного дежурного. Дорог, соединяющих Советскую Гавань с Хабаровском и Владивостоком, не было. Сообщение с материком осуществля-лось ежедневными рейсами гражданских самолетов Ил-14 между Хабаровском и аэродромом Знаменка. Железная дорога проходила по правому берегу Амура от станции Пивень до станции Ванино. Через Амур поезда переправляли на пароме. Зимой на льду реки намораживали дополнительный слой льда, укладывали рельсы и поезд шел, как «посуху». В периоды ледостава и ледохода движение прекращалось. Сейчас через Амур построен мост.

Климат материкового побережья Татарского пролива континентальный, подвержен влиянию Сибирского (Якутского) антициклона зимой и Гавайского летом. Зимы продолжительные – с ноября по апрель включительно – с сильными, до 30 градусов, морозами. Снега выпадает мало, главным образом к весне, поэтому земля промерзает глубоко.

В 1960 году последний снег выпал 25 мая. Лето прохладное, с частыми туманами и дождями, приносимыми летним муссоном с Тихого океана. Здесь произрастают породы деревьев, корневая система которых располагается близко к поверхности почвы, – лиственница, ель, пихта. Травы высокие с коротким сроком вегетации. Жители выращивают картошку и овес, разводят свиней и кур.

В должность вступил «с хода». Проверить подготовку кораблей в море не позволял тяжелый лед, сковавший залив. Было ясно, «высокая боеготовность» не обеспечивается из-за отсутствия ледоколов. Зимой корабли вмерзали в лед, стояли у пирсов и выйти в море не могли. Работая с командирами соединений, чувствовал себя уверенно. Пригодились знания, полученные в академии. Офицеры штаба произвели благоприятное впечатление, особенно заместитель начальника штаба Г. Н. Годун, по существу руководивший штабом, так как капитан 1 ранга Иван Алексеевич Шахов «сидел на чемоданах» и ждал приказа о назначении на Запад. Шла обычная зимняя учеба без выходов в море. Больших мероприятий не проводилось. Штаб изредка выезжал на соединения для поддержания у военных моряков рабочего тонуса. Служба и жизнь шли нормально и для меня интересно. Я изучал подчиненных, они изучали меня.

С 27 января по 5 февраля 1959 года в Москве проходил внеочередной XXI съезд Коммунистической партии Советского Союза, который утвердил семилетний план развития народного хозяйства. Военные моряки «усиленно изучали» материалы съезда, проводились партийные активы, собрания в парторганизациях и т. д. На флотском партактиве по материалам съезда начальник политуправления флота Н. Захаров в своем докладе «лягнул» меня за неправильное отношение к офицерам, которых я будто бы заставлял писать для себя доклады. Я выступил, отклонил обвинения, заявил, что с чужими мыслями на трибуны не вы-ходил и не выхожу, потребовал партийного расследования. Позже на базу приезжал инструктор политуправления «разбираться на месте». Извинений не последовало, но наскоки больше не повторялись. Откуда поступает информация начальству, мне было известно давно.

В мае лед в заливе взломался, и его вынесло западным ветром в Татарский пролив. Корабли начали выходить в море. Провел десятидневный сбор противолодочных кораблей в заливе, куда впадает река Копи. За это время отработали основные задачи. Слетал в Николаевск-на-Амуре, ознакомился с обстановкой. Амур был скован льдом. В бригаде еле теплилась жизнь, как у спящего медведя. Интенсивная деятельность здесь начиналась в июле, когда японские суда вывозили лес из порта Маго, расположенного в 30 километрах выше по реке. Навигация заканчивалась в октябре. Городишко тихий, с деревянными строениями. Население занято обеспечением судоходства в нижнем течении Амура.

Памятник адмиралу Г. И. Невельскому установлен 13 августа 1953 г. в честь 100-летия со дня основания Николаевска-на-Амуре. Фото В. Д. Доцен(Слева)

Памятник адмиралу Г. И. Невельскому, Николаевск-на-Амуре. Автор – Прохор Сергеевич Игнатьев. Фото В. Д. Доценко(Справа)

Заместитель главнокомандующего

Военно-морским флотом адмирал

Арсений Григорьевич Головко(Слева)

Алексей Иванович Сорокин,

адмирал флота(Справа)

Достопримечательностей в городе мало – сгоревший морской техникум, в здании которого учился в молодые годы вице-адмирал С. О. Макаров, и памятник адмиралу Г. И. Невельскому, первопроходцу этих мест.

Тихая жизнь флотского захолустья, каким была Советская Гавань, время от времени нарушалась визитами начальства. Знакомиться с флотом прибыл назначенный первым заместителем главнокомандующего Военно-морским флотом адмирал А. Г. Головко. Самолет приземлился на аэродроме Постовая.

Адмирал посетил крейсер «Лазарев» и бригаду подводных лодок. Затем поехали на аэродром Каменный Ручей. Грунтовая дорога, проложенная туда несколько лет тому назад хозспособом, была разбита, с трудом за 2 часа на газике преодолели 36 километров. Видимо, езда произвела сильное впечатление на заместителя главкома. Через 3 недели прибыли 2 дорожных батальона с техникой и до конца года построили приличную грейдерную дорогу с прочными мостами через ручьи и речки.

В начале июля получил приказание прибыть на малом противолодочном корабле в Комсомольск-на-Амуре и ждать командующего флотом. План дальнейших действий известен не был. Прихватив с собой флагманского штурмана В. А. Абрамова, начальника связи капитана 2 ранга Дымшица и заместителя начальника политотдела капитана 2 ранга А. И. Сорокина, отправился в поход. Алексей Иванович Сорокин, фронтовик, талантливый, деятельный боевой офицер-политработник, стал членом Военного совета, начальником политуправления Северного флота, затем начальником политуправления Военно-морского флота и завершил военную службу в звании адмирал флота на должности первого заместителя начальника Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота. У нас сложились хорошие взаимоотношения, в последующем мы встречались в Москве и санаториях.

Встретили командующего на местном аэродроме. На малом противолодочном корабле отправились вверх по течению Амура. Проверили весьма запущенные, слабо охраняемые склады мин и артиллерийского боезапаса. В районе острова Мариинский повернули на обратный курс. Поездка оказалась весьма кстати, по всем вопросам обстановки я был осведомлен в достаточной мере. Спустились вниз по течению, зашли в залив Де-Кастри. Осмотрели законсервированные артиллерийские батареи и морем направились в Совгавань. В Совгаванской базе адмирал за двое суток посетил все части и соединения, везде дотошно разбирался с обстановкой. Жил он на крейсере «Калинин». Весь день в разъездах, вечером в местном театре посмотрел спектакль и концерт самодеятельности соединений базы. Поездкой остался удовлетворен.

По окончании учебного года в школе Ира и Аня попросили отправить их в пионерский лагерь, расположенный в 15 километрах от дома, в долине реки Дюонки, в казармах бывшей береговой батареи. Река Дюонка названа по имени ороча, проживавшего с семьей в этой местности. Через неделю поехали с Марией Антоновной навестить наших пионерок. Дочери встретили нас со слезами: «Папа, забери домой, здесь нас комары заели!» Комаров в этой болотистой местности было невообразимое множество. Поставили в известность начальницу лагеря, сели в машину и поехали домой. Неслучайно лоси, медведи и другие дикие животные выходят из глухой тайги к побережью, на безлесные, открытые места, где с моря дует ветер, унося кровожадных насекомых в лесные дебри. Душой и совестью женского коллектива гарнизона была добрая, общительная Мария Григорьевна Абрамова, жена флагманского штурмана, инструктор политотдела по жен-работе. Она в местных нелегких условиях ненавязчиво формировала общественное мнение и взаимоотношения в духе дружбы и помощи. Ей отвечали доверием. На Дальнем Востоке люди быстро сближаются. Видимо, в экстремальных условиях легче разобраться, кто есть кто. К сожалению, весьма часто дружба прекращается с переездом на Запад. Вероятно, условия жизни и быт этому способствуют. Марию Антоновну приняли в местное женское общество, она заняла в нем достойное место. В начале июля к нам пожаловали в гости Янгаевы. Ивана Андреевича после окончания академии назначили заместителем командира авиационного полка на Сахалин. Полк базировался в городке Смирных, названном в честь командира батальона, погибшего в 1945 году во время штурма японских укреплений. На военном самолете прилетела его жена Галина Антоновна с детьми Володей и Толей. С их приездом в доме стало как-то уютнее. Сестры занимались хозяйством, а дети играли со сверстниками во дворе или в поселке.

В августе в 90 бригаде лодок произошло ЧП. На прибрежные камни выскочила подводная лодка М-254. Командующий подводными силами флота проводил зачетное учение, в нем участвовала 90 бригада подводных лодок. Лодки развернули на позициях южнее маяка «Красный Партизан». С полудня погода начала свежеть, и к вечеру заштормило, ветер усилился до 10 баллов, туман, дождь. Командующий подводными силами долго вел переговоры со штабом флота, не принимал решения о перерыве в учении и возвращении лодок на базу. Только к полуночи отдал приказание лодкам возвратиться. Около 4 часов утра получили сигнал об аварии подводной лодки. Где она находилась, неизвестно. Радиолокационные станции ее не обнаруживали, сигнальные посты визуально не наблюдали.

Объявил по базе тревогу. Направил поисковые группы по берегу. Моя попытка выйти в море на тральщике оказалась безуспешной из-за сильного волнения моря. Возвратился в залив. Одна из поисковых групп обнаружила лодку на камнях в 70–100 метрах от берега, недалеко от входа в залив. Спасение экипажа производили с берега, по протянутому тросу подводников эвакуировали с лодки и отправили в госпиталь. Незаурядную распорядительность в спасении экипажа проявил командир аварийно-спасательного дивизиона капитан 3 ранга Урва. В 14 часов прилетел командующий флотом, осмотрел место аварии. Приказал до улучшения погоды действий по спасению лодки не предпринимать. В госпитале он побеседовал с командиром и штурманом, успокоил матросов, старшин и улетел во Владивосток. По докладу командира лодки, огни маяка «Красный Партизан» не были видны из-за тумана. Он решил не ждать улучшения погоды и следовать в довольно узкий вход в залив. Из-за ошибки в счислении координат лодка оказалась на две мили южнее расчетного места. Низкий берег увидели, когда лодка уже выскочила на камни. За это происшествие командира бригады сняли с должности и назначили преподавателем в Военно-морскую академию. Командира корабля отправили служить в штаб, а мне объявили выговор за плохое состояние системы наблюдения на подходах к базе. Начальник штаба базы капитан 1 ранга И. Н. Шахов уехал к новому месту службы в тыл Балтийского флота. На его должность назначили контр-адмирала Николая Григорьевича Иванова, окончившего Академические курсы офицерского состава. Ранее он служил на Черноморском флоте на должностях от связиста корабля до командира бригады эскадренных миноносцев и за это время усвоил все достоинства и недостатки черноморцев. Был женат вторым браком на Клавдии Анисимовне. Сын от первого брака учился в Севастопольском военно-морском училище. Поселились они рядом, в соседнем доме.

В сентябре Тихоокеанский флот проводил учение под руководством главнокомандующего Военно-морским флотом адмирала С. Г. Горшкова. Соединения Совгаванской базы на учении привлекались для обеспечения развертывания в море дивизии крейсеров и бригады подводных лодок, для их противовоздушной, противолодочной, противоминной обороны, противоатомной и противобактериологической защиты.

Впервые мы отрабатывали действия отдельного медицинского отряда особого назначения по ликвидации последствий применения бактериологического оружия. С этой проблемой раньше встречаться не приходилось. На нашу базу прилетел главком Военно-морского флота С. Г. Горшков. На катере осмотрел места базирования кораблей, заслушал доклады командиров соединений и мой. Посмотрел концерт самодеятельности в Доме офицеров, переночевал в доме отдыха офицеров авиадивизии и утром с аэродрома По-стовая улетел в Каменный Ручей. Во Владивостоке на разборе учения по соединениям нашей базы особых замечаний не было. В конце 1959 года получили приказ о расформировании Сахалинской военно-морской базы и передачи ее соединений и частей в состав Совгаванской военно-морской базы. Командира Сахалинской ВМБ капитана 1 ранга Ур-гана уволили в запас. Нужно было лететь на Сахалин. Проверил передаваемые соединения и части, взглянул на пролив Лаперуза и вернулся домой.

Были у нас и дни отдыха. В выходные дни, как правило, службой не занимались, если не было учений или чрезвычайных происшествий. В первой половине года часто по выходным играли в волейбол в спортклубе, команда одного соединения против команды другого или сборная базы против сборной города. Зрителей и болельщиков собиралось много. В июле провели спартакиаду соединений и частей. Спортивной работой руководил майор Владимир Иванович Петров.

Георгий Константинович Васильев на охоте, Совгавань. 1959 г.(Слева)

Георгий Константинович и Мария Антоновна на рыбалке, Совгавань. 1959г.(Справа)

Часто встречались с сослуживцами по Балтике. Алексей Константинович Белов, ранее служивший в 156 бригаде подводных лодок в Риге, и Войтюковы, Николай Демь-янович, его жена Тоня и дочка Тамара, ровесница Иры, приходили к нам в гости. Летом познакомились с Колосановыми и Каратаевыми. Михаил Семенович Колосанов служил в штабе базы в отделении ПВО. По природной склонности и жизненному опыту он охотник и рыболов, таким остался до сегодняшнего дня. Я сижу и пишу это повествование в Москве, а он с 15 ноября по 30 декабря бродит где-то в уссурийской тайге в поисках изюбра, кабана или косули. Его жена Лилия Степановна хозяйничала в доме и ходила на рыбалку. Сын и дочь учились в школе. Виктор Павлович Каратаев, тоже заядлый рыбак, служил в оперативном отделении штаба. Его жена Екатерина Павловна, мастер на все руки, возделывала и выращивала в условиях вечной мерзлоты овощи, цветы, стреляла из ружья лучше многих мужчин, а на рыбалке превосходила всех рыбаков гарнизона. Местное общество охотников втянуло и меня в свой коллектив. Купил ружье «Тулку» 16-го калибра, патронташи и необходимые принадлежности. Удачливого охотника из меня не получилось. За полтора года добыл одного рябчика, одного глухаря и одну утку, которую на моих глазах сожрал тюлень, пока я ждал когда волна прибьет ее к берегу.

М.С. Колосанов и В. П. Каратаев приобщили меня к рыбалке. Поначалу на двух грузовых машинах, группой 25–30 человек, выезжали к устью реки Тумнин на рыбзавод, в 35 км от поселка Желдорбат. У причала, привлекаемое отбросами завода, собиралось бес-численное множество красноперки. Ловили ее на удочку. Наживкой служила та же рыба. Сначала это захватывало, но через 2–3 часа спортивный интерес пропадал. Машина быстро заполнялась рыбой, и рыбалка заканчивалась. В одну из поездок решили попытать счастья на речке Урике, впадающей в реку Тумнин недалеко от устья. В шлюпке нас было четверо:

Мария Антоновна Васильева после удачной рыбалки,

Совгавань. 1959 г. Фото Г. К. Васильева

Колосановы, Мария Антоновна и я. Шли под мотором самым малым ходом, забросив спиннинги с бортов и буксируя их за кормой. Мне повезло. Минут через 20–30 что-то зацепил спиннингом. Начал выбирать леску и к радости всех вытащил симу – рыбу семейства лососевых – весом килограммов пять. Вышли в Тумнин и поднялись километра на четыре вверх по течению. Там Михаил Семенович и Мария Антоновна выловили по небольшому, килограмма на 3–4, тайменю. Охотились за тайменем с переменным успехом. Остальные офицеры и их жены продолжали удить прожорливую красноперку у причала завода.

Самая удачная ловля тайменей пришлась на революционный праздник 8 ноября. Основательно подмораживало, температура воздуха опустилась ниже нуля. Поехали на станцию Монгохто и далее на четвертый кривун (на местном наречии поворот реки), там стояла наша шлюпка-шестерка. Старое русло уже покрылось льдом на расстоянии метров четырехсот от берега. У причала уви-дели выбирающегося из воды генерал-майора М. П. Башкирова. Он собирался ловить тайменя, но при отходе льдом пробило транцевую доску, катер получил пробоину и нырнул под лед. Пришлось невезучему рыбаку возвращаться домой. Ломая лед шестами, мы пробились на чистую воду. На повороте реки глубина достигала десяти метров. По нашим предположениям, здесь должна собираться рыба на зимовку. Забросили спиннинги, двигаясь под моторами самым малым ходом. Первой выловила тайменя Мария Антоновна. Затем двух, одного за другим, вытащил Михаил Семенович.

Мария Антоновна с тайменем 23 кг,

Совгавань. 1959 г. Фото Г. К. Васильева

Контр-адмирал Георгий Константинович

Васильев на катке, Совгавань. 1959 г.

Фото М. А. Васильевой.

Потом посчастливилось мне зацепить рыбу килограммов на десять. На пятом или шестом заходе у Марии Антоновны хватила блесну рыбина метра полтора длиной. Вываживала она ее минут 15 и наконец подтянула к борту, тут ее багром подцепил М. Колосанов. Дома тайменя взвесили, оказалось – 23 килограмма. За 4 часа выловили 22 крупных тайменя, весом от 7 до 12 килограммов. Обратно через лед идти по уже готовому каналу было легче. Дома половину улова роздали соседям, оставшуюся рыбу засолили. Хватило до весны. Это была последняя рыбалка на Тумнине, река быстро покрылась толстым льдом. Зима наступила окончательно. Поездки отложили на следующую весну, но события развивались в другом направлении. Отпуск за 1959 год, с 21 ноября по 16 декабря, провели в санатории Шмаковка, расположенном между Хабаровском и Владивостоком. Детей оставили на попечении Тоси Войтюковой, ее дочь была сверстницей наших девочек. Самолетом долетели до Хабаровска, а дальше добирались поездом. Жилые помещения лечебницы размещались в бывшем монастыре, основанном в 1912 году Русской православной церковью, пришедшей в эти края с первой волной переселенцев из европейской России и Украины. Монашеские кельи, столовые, кухни, дополненные некоторыми современными удобствами, обеспечивали сносное существование. Основное лечение – ванны минеральной воды типа «Нарзан». Источник и ванный корпус находились в восьми километрах от жилых корпусов, к ним отдыхающих доставляли автобусом. Почти одновременно с нами в санаторий прибыли с Сахалина Янгаевы. Днем ванны, прогулки, катание на коньках. Вечером кино, редкие выходы в деревню Тихменево в пяти километрах от санатория, где продавали спиртные напитки. Вот и весь репертуар. Санаторием остались довольны. Новый 1960 год встретили дома семьей.

Рядом с Совгаванью, неподалеку от станции Тумнин, находился местный санаторий с термальным источником, о высоких целебных свойствах воды рассказывал врач совгаванского госпиталя капитан Василий Иванович Воробьев. В апреле Мария Антоновна, Т. Я. Чулкова, Е. П. Каратаева и А. В. Войтюкова попросили отправить их туда на лечение. Поехал и я, чтобы на месте увидеть все своими глазами. Добирались 100 км по железной дороге, затем 10 километров пешком по таежной тропе. Санной дороги не было. Продовольствие нужно или нести на себе, или нанять лошадь, на которую навьючивали поклажу и вели за повод. Добрались благополучно. В давние времена у источника жил шаман орочей, лечивший своих сородичей. Сохранились остатки его шалаша. После принятия решения о создании судостроительного завода в Совгавани, здесь начали строительство санатория для заводского персонала. Успели возвести стены и крышу деревянного корпуса с надписью «Заря Востока», дом для администрации, в котором теперь жил сторож.

Мария Антоновна Васильева, Т. Я. Чулкова, Е. П. Каратаева

у корпуса санатория «Заря Востока». 1959 г. Фото Г. К. Васильева

Завод не построили, строительство санатория прекратилось. Ванный корпус представлял собой небольшое деревянное строение, вроде деревенской бани – стены деревянные, посередине углубление с родниковой горячей водой, дно засыпано галькой.

Термальная вода из источника пробивалась сквозь гальку в яму-бассейн и вытекала через отверстие в стене. Пациенты разоблачались в раздевалке и, погрузившись в горячую воду (плюс 40–45 градусов), блаженствовали, сколько хотели или могли выдержать. Время отмеряли водяными часами, сделанными из консервной банки с пробитым в дне отверстием.

У ванного корпуса санатория «Заря Востока». 1959 г. Фото Г. К. Васильева

Г. К. Васильев у термального источника

санатория «Заря Востока». 1959 г.

Фото М. А. Васильевой(Слева)

Г. К. Васильев с дочерью Аней,

Совгавань. 1960 г.(Справа)

По рассказам сторожа, летом сюда приезжало много народа из Комсомольска-на-Амуре с палатками, запасами продовольствия и надеждой на излечение. В. И. Воробьев пытался убедить руководство Хабаровского края построить на этом месте санаторий, возил воду в Москву на исследование, но поддержки не получил. Причина отказа – подобная кремневая вода имелась в санатории «Кульдур» в районе станции Завитая Хабаровского края. Через пару дней я уехал.

За неделю до первомайских праздников получил приказание прибыть в Москву в Управление кадров Военно-морского флота. Зачем? Неизвестно. На гражданском самолете Ил-14 долетел до Хабаровска, далее на Ту-104 до Москвы с посадками в Иркутске и Новосибирске. В Управлении кадров М. И. Блажин сообщил по секрету, что моя кандидатура рассматривается на должность первого заместителя командующего Тихоокеанским флотом. Признаться, такого варианта я не ожидал. С большим удовольствием пошел бы служить на Камчатку, на эскадру подводных лодок или максимум на Камчатскую военную флотилию.

После бесед в административном отделе ЦК КПСС и с главкомом ВМФ С. Г. Горшковым собрался домой. Во Внуково (аэропорт Домодедово еще не был построен), ожидая вылета самолета, встретил В. К. Коновалова. Пообедали в ресторане аэропорта и отправились каждый в своем направлении. Это была наша последняя встреча. Перелет занял 12 часов. Время рекордное за все годы службы на Тихоокеанском флоте – 9 часов до Хабаровска, час на пересадку и 2 от Хабаровска до Советской Гавани. 30 апреля 1960 года вернулся домой. Сообщил Марии Антоновне о возможном назначении, просил не говорить никому ни слова. Но новости в гарнизоне распространяются быстро. В Первомайские праздники был занят в обычных мероприятиях, проходивших в центре города.

Мария Антоновна Васильева с дочерями Ириной и Анной

в 

аэропорту Знаменка. Июнь 1960 г.

В середине мая получил отпуск. Медицинский отдел флота предоставил нам путевки в Гурзуф с 30 мая по 21 июня 1960 года. Уладили вопрос о досрочном окончании девочками занятий в школе. Утром с аэродрома Знаменка на гражданском Ил-14 вылетели в Хабаровск и далее через Москву до Симферополя на Ту-104.

Аня (слева) и Ирина Васильевы, Крым. Июнь 1960 г.

Георгий Константинович и дочь Ира, Крым. Июнь 1960 г.

До Крыма долетели без задержек и к вечеру того же дня по местному времени были в Гурзуфе. В то время 13 летных часов переносились легко. Без особых сложностей сняли комнату для девочек в старой части города, недалеко от развалин генуэзской крепости. Летняя погода в Крыму всегда хороша, а после Совгавани показалась райской. Море спокойное и ласковое. За месяц ни одного дождика. Температура воды плюс 16–18 градусов. Днем на солнце было жарковато. Валялись на пляже, загорали, купались, наслаждались солнцем и морем. В то время это был тихий уголок Крыма. Кроме Артека и военного санатория ничего не было. Молодежный туристический комплекс «Спутник» построили позже. Здесь все организовано для спокойного, приятного отдыха. Пища разнообразная. Вино, воды и соки продавались у ворот санатория и в поселке. Через неделю мы совершили поездку по Южному берегу Крыма.

Посетили Ялту, Алупку, Алушту, Массандру, Симеиз, Воронцовский дворец, Ласточкино гнездо и прочие достопримечательности. Пожалуй, это лучший отпуск в нашей жизни. Много фотографировал. После возвращения во Владивосток сделал на память о поездке три фотоальбома Ире, Ане и нам. В конце пребывания в санатории созвонился с И. Г. Губановым. Он командовал бригадой подводных лодок в Балаклаве под Севастополем, пригласил в гости и прислал за нами машину. Мы с радостью отправились в поездку. Недавно построенная современная дорога проходила по живописным местам. Заехали в Георгиевский монастырь и через Байдарские ворота в Балаклаву. Гостили у Губановых 4 дня. Объездили окрестности Севастополя, осмотрели город, а в выходной день на катере нас доставили на «Золотой пляж» в 8–10 милях от Балаклавской бухты. Прелестное место. Чистая голубая вода, тишина и чувство удивительного покоя в природе. Получили много приятных впечатлений. Любовь Филипповна, жена Ивана Григорьевича, ухаживала за нами, как за любимыми родственниками. Украинцы – народ гостеприимный.

По возвращении из отпуска получил приказ о назначении первым заместителем командующего Тихоокеанским флотом, членом Военного совета. Сдал дела начальнику штаба контр-адмиралу Н. Г. Иванову. Собрали имущество. Взяли с собой кота, собачку Тюльку и вылетели во Владивосток.

Первый заместитель командующего

Тихоокеанским флотом

Вице-адмирал Пархоменко

Виктор Александрович

Пархоменко Виктор Александрович, вице-адмирал, родился 29 сентября 1905 г. в селе Верхнее Артемовского района Донецкой области, Украина. Умер 11 ноября 1997 г. в Москве. Командовал эскадрой Черноморского флота (1948—1951 гг.). С июля по декабрь 1955 г. – командующий Черноморским флотом. После подрыва 8 декабря 1955 г. и гибели линкора «Новороссийск» снят с должности и понижен в звании до контр-адмирала. В 1956 г. В. А. Пархоменко назначили первым заместителем командующего Тихоокеанским флотом. Восстановили в звании вице-адмирал. В 1960 году стал начальником Высших специальных классов офицерского состава Военно-морского флота. В 1964 году был старшим группы по продаже кораблей в Индонезию. С 1968 года – начальник вспомогательного флота и аварийно-спасательной службы Военно-морского флота. В 1969 году уволен со службы. Городская квартира еще была занята моим предшественником вице-адмиралом Виктором Александровичем Пархоменко.Нас временно поселили на даче санатория «19-й километр». Дела принимал на следую-щий день. Собственно принимать было нечего. Должность учреждена недавно, круг обязанностей не определен. В подчинении состоял один адъютант. После доклада командующему обосновался в кабинете и начал «врастать в обстановку». Хорошо знал Совгавань, в какой-то степени по довоенным лейтенантским впечатлениям Камчатку, остальной флот для меня был «темным лесом». Предстояло изучить, где и в каких условиях базируются соединения и воинские части. В связи с сокращением Вооруженных сил на 1 200 000 человек проходила реорганизация флота. Сокращение численности военнослужащих повлекло расформирование большинства артиллерийских частей береговой обороны, противовоздушной обороны, службы наблюдения и связи. На слом пошли минные заградители, ча-стично консервировали надводные корабли, сокращали экипажи крейсеров, ликвидировали некоторые звенья управления флотом.

Н.С. Хрущев считал ракетные подводные лодки главным родом сил флотов. Военную промышленность и судостроительные заводы переориентировали со строительства крупных надводных кораблей на создание подводных лодок и ракетных катеров. Программа строительства артиллерийских крейсеров проекта 68-бис была остановлена. Крейсера с готовностью 80–90 % порезали на металл, та же участь постигла первый тяжелый крейсер «Сталинград» на Николаевском заводе.

Тихоокеанский флот пополнялся подводными лодками с других флотов по Северному морскому пути в составе ЭОН (Экспедиции особого назначения). С целью сокращения промежуточных звеньев управления упразднили командование подводных сил, а две эскадры лодок в бухте Улисс и на Камчатке, четыре отдельные бригады подводных лодок (во Владивостоке, Совгавани, бухтах Владимир и Стрелок) подчинили непосредственно командующему флотом. Командующего подводными силами Л. П. Хияйнена назначили начальником кафедры Военно-морской академии, начальника штаба Е. Н. Алексеева – преподавателем в Академию генштаба. На флот начала поступать ракетная техника.

С 1958 по 1962 год на Тихоокеанский флот пришли 6 дизельных ракетных подводных лодок проекта 629, построенных в Комсомольске-на-Амуре. Они спроектированы ЦКБ-16 под руководством главного конструктора Н. Н. Исанина на базе лодок проекта 641.

Двухкорпусная лодка проекта 629 имела 8 отсеков, за боевой рубкой – 3 шахты с пусковыми устройствами, обеспечивающими хранение, транспортировку и пуск трех баллистических ракет. Стрельба ракетами была возможна в надводном положении при волнении моря до 4–5баллов и скорости лодки до 15 узлов. Время на пуск первой ракеты после всплытия – 4 минуты. Общее время пуска всех трех ракет – 12 минут.

Чертеж подводной лодки проекта 629

Пол-ное время подготовки старта – 1 час. Ракеты загружали на лодку в полностью заправленном и снаряженном виде, обеспечивающем их хранение и надежный пуск в течение трехмесячного плавания без дополнительных заправок и снаряжения. Систему приборов управления ракетной стрельбой установили в четвертом отсеке, она состояла из счетно-решающих приборов «Доломит» и трех комплектов приборов подготовки и производства старта (ИНЭСУ). Строили эти лодки под ракетный комплекс Д-1 (ракеты Р-11ФМ) с дальностью стрельбы 250 километров. Позже их приспособили под ракеты Р-13 с дальностью стрельбы до 600 километров. Работу над созданием баллистической одноступенчатой ракеты надводного старта Р-13 с жидкотопливным ракетным двигателем начали в ОКБ-1 под руководством С. П. Королева, а затем передали в СКБ-385 (главный конструктор В. П. Макеев).

В составе 6 эскадры П. Синецкого сформировали дивизию из 6 дизельных ракетных подводных лодок проекта 629, вооруженных баллистическими ракетами Р-11ФМ с ядерными боеголовками и шестью торпедами, из них одна с ядерной боевой частью.

В составе дивизии торпедных катеров сформировали бригаду ракетных катеров, вооруженных крылатыми ракетами П-15. На Камчатке и в Приморье, в бухте Врангеля (теперь порт Восточный), сформировали береговые полки, оснащенные ракетными комплексами «Сопка» с самолето-снарядами С-2, созданными на базе реактивного истребителя Миг-15.

Первыми атомоходами были подводные лодки проектов 651 и 659 с крылатыми ракетами П-5Д для поражения береговых объектов. Ракеты П-5Д с раскрывающимся крылом после старта и выхода из контейнера, созданные в ОКБ-52 под руководством В. Н. Челомея, имели серьезные недостатки. Точность стрельбы низкая – при стрельбе на полную дальность отклонение составляло до 3000 метров. Пуск был возможен при волнении моря до 4 баллов, зависел от скорости и направления ветра. Полет ракеты должен был проходить над ровной местностью, без гор и возвышений.

Подводная лодка проекта 659

Стрельба крылатыми ракетами

Лодки проекта 675 с крылатыми ракетами П-6 предназначались для борьбы с надводными кораблями.

Вначале успешность пусков ракет была довольно низкой – около 25 %. Герой Советского Союза, вице-адмирал Рудольф Александрович Голосов в книге «Продуть балласт» вспоминает:

«На стрельбах, особенно ракетных, случалось всякое. Однажды лодка 629 проекта вышла на выполнение контрольно-серийных ракетных стрельб, совмещенных с пусками по плану боевой подготовки. Руководил стрельбой командир 29 дивизии В. А. Дыгало, находившийся на борту лодки с представителями промышленности. Необходимо было произвести пуск двух баллистических ракет „Р-13”. На лодку загрузили три ракеты, чтобы не возвращаться в базу при обнаружении неисправности в одной из ракет.

Пошли. Погода благоприятная, настроение бодрое. Выполняют предстартовую подготовку, лодка всплывает в точке старта. Пуск! Ракета не стартует и приходится производить ее аварийный сброс. Лодка с поднятой на пусковом столе ракетой кренится на борт, раскрываются стойки, держащие ракету, и многотонная махина грациозно ныряет в океанскую глубину рядом с кораблем. Зрелище впечатляющее, но радости никакой! Что делать? По действующим правилам в такой ситуации дальнейшие пуски запрещаются, и надлежит возвращаться в базу для выяснения причин. Приуныли! Промышленники начинают понемногу нажимать на Дыгало – давайте, мол, продолжим пуски, для этого и запасную ракету взяли. Да и стрельбы испытательные. Комдив, конечно, коле-бался. Но ведь столько сил уже затрачено… Давайте! Проводят предстартовую подготовку второй ракеты. Пуск! И снова аварийный сброс! Что за чертовщина! Ну третья-то уж полетит однозначно, есть же, в конце концов, теория вероятности! Теория, конечно, есть, но и последняя ракета валится в пучину океана. Скандальчик был, однако! Ничего не попишешь, наш русский, как сейчас модно говорить, менталитет, не чета, например, немецкому, в части отношения к законам и правилам».

Начальник отдела 4 управления тыла флота капитан 1 ранга Гаврила Архипович Павлов безвылазно трудился на ракетных соединениях. Чтобы выправить положение, потребовалось много усилий командиров соединений и кораблей, флагманских ракетных специалистов, офицеров, старшин и матросов. Всех офицеров и мичманов, связанных с использованием ракет, обучали в воинской части № 7777 под Новосибирском. Большое внимание уделяли настройке систем подготовки и пуска ракет. Через год успешность ракетных стрельб повысилась почти до нормы. В круг моих обязанностей и забот вошли: соединения подводных лодок – десять бригад, базировавшихся от Владивостока до Камчатки, Высшее военно-морское училище имени С. О. Макарова, 51 учебный отряд подводного плавания и гарнизон города Владивостока. Тихоокеанское высшее военно-морское училище (ТОВВМУ) имени С. О. Макарова было учреждено 8 ноября 1937 года постановлением Совета народных комиссаров. Первоначально называлось – Третье Военно-морское училище (3 ВМУ). Для его формирования из Ленинграда во Владивосток направили курсантов первых курсов Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе. Первым начальником училища назначили полкового комиссара А. Д. Баруздина.

Памятник вице-адмиралу

С. О. Макарову, Владивосток.

Фото В. Д. Доценко

5 мая 1939 года училище переименовано в Тихоокеанское военно-морское училище (ТОВМУ). В 1940 году училищу присвоили статус вуза и обучение курсантов перевели на программу высших учебных заведений, а училище переименовали в Тихоокеанское высшее военно-морское училище (ТОВВМУ). 24 июня 1941 года провели досрочный первый выпуск, а уже в ноябре того же года второй досрочный выпуск курсантов четвертого курса. 21 апреля 1954 г. училищу присвоено имя русского флотоводца адмирала Степана Осиповича Макарова.

Здание Тихоокеанского высшего военно-морского училища им. С. О. Макарова. Фото В. Д. Доценко

Училище разместили на территории железнодорожного батальона, на склоне Саперной сопки, между железнодорожной станцией Первая Речка и районом, носившим название Капустное поле, теперь Проспект имени 100-летия Владивостока. К началу 1960 годов училище разрослось и обустроилось. В нем готовили офицеров по специальностям – штурманская и минно-торпедная. Командовал училищем вице-адмирал Петр Петрович Плотников. Затем его сменил герой-североморец контр-адмирал Валентин Георгиевич Стариков, который командовал им около двух лет. Его освободили от должности и уволили в запас по причине «низких моральных качеств».

Жена Валентина Георгиевича отказалась ехать с ним во Владивосток и осталась в Ленинграде. Его одиночество во Владивостоке скрашивала знакомая женщина. Политработники узнали об этом, доложили начальнику политуправления Тихоокеанского флота М. Захарову. Расправа последовала незамедлительно.

Служба в училище шла по выработанному в течение двух десятилетий распорядку. Много времени у меня не отнимала, кроме обязательного присутствия на собраниях партийного актива и на выпускных экзаменах, проводимых обычно в июле. В роли председателя государственной экзаменационной комиссии приходилось в течение трех недель ежедневно просиживать в аудиториях и слушать ответы экзаменуемых. После завершения экзаменов выпускникам присваивалось воинское звание лейтенант с торжественным вручением дипломов, офицерских погон и кортиков на парадном дворе училища.

Обязанности по должности начальника гарнизона Владивостока в обычные дни много времени не требовали. В городе и окрестностях обстановка была спокойной. В праздники в связи с подготовкой и проведением парадов и во время стихийных бедствий (главным образом во время тайфунов) работать приходилось много. Моим заместителем по гарнизону был начальник береговых ракетно-артиллерийских войск и морской пехоты генерал-майор Иван Николаевич Федьков. Артиллерист по образованию и опыту службы, переживший блокаду Ленинграда в Кронштадте, корректный в отношениях с начальниками и подчиненными, Иван Николаевич пользовался в сфере своей деятельности непререкаемым авторитетом. Когда на смену артиллерии пришли ракеты, он быстро разобрался в новой для него технике.

Ознакомление с флотом начал с военно-морской базы Стрелок. Западная граница ее проходила по реке Тюмень-Ула, восточная – бухта Валентина. В акваторию базы входили заливы Посьета, Троицы, Амурский, Уссурийский, Стрелок, Америка с бухтой Находка до мыса Поворотный и далее на северо-восток до бухты Валентина. Названия заливов и бухт были даны экспедицией адмирала Е. В. Путятина, производившей описание этих мест в 1854–1856 годах.

Евфимий Васильевич Путятин (8 (20) ноября 1803 – 16 (28) октября 1883) – русский исследователь, адмирал, государственный деятель и дипломат. В 1861—1862 гг. – министр народного просвещения

В 1843 г. Евфимий Васильевич представил на имя Николая I докладную записку с планом экспедиции к восточным морским границам Китая и Японии. В 1849 г. Путятин в чине генерал-адъютанта вошел в свиту императора, спустя два года ему присвоили воинское звание вице-адмирал. В 1852 г. великий князь Константин Николаевич поддержал план Путятина по укреплению позиций России на Дальнем Востоке. В состав экспедиции, отправившейся в Японию, помимо Путятина, вошли И. А. Гончаров, И. А. Гошкевич и А. Ф. Можайский. Трехлетнее путешествие на Дальний Восток увенчалось успехом: в 1855 г. было подписано первое дипломатическое соглашение между Россией и Японией, известное как Симодский трактат, по которому провозглашались «постоянный мир и искренняя дружба» между двумя странами, устанавливались границы и гарантировался режим наибольшего благоприятствования для российской торговли в ряде японских портов. За время экспедиции сделано несколько географических открытий и описание части тихоокеанского побережья Дальнего Востока. За успешное окончание важной дипломатической миссии Евфимию Васильевичу пожалован титул графа. Евфимий Васильевич продолжил дипломатическую деятельность военно-морским атташе в Великобритании, Франции и на Дальнем Востоке, заключил ряд важных договоров с Китаем и Японией. За заслуги был произведен в адмиралы и награжден многими орденами.

Штаб базы размещался в поселке Промысловка, позже переименованный в поселок Тихоокеанский. Командовал военно-морской базой контр-адмирал Данила Агафонов, выпускник нашего курса училища.

Памятник, посвященный открытию бухты Павловского,

установлен на берегу залива Стрелок. Фото В. Д. Доценко

Ворошиловская двухбашенная 12-дюймовая батарея

на острове Русский. Фото В. Д. Доценко

В заливе Стрелок базировалась эскадра надводных кораблей, командир контр-адмирал Григорий Корнеевич Чернобай. В бухте Конюшкова – бригада подводных лодок проекта 613. В бухте Патрокл – дивизия охраны водного района, в бухте Улисс – эскадра подводных лодок и дивизия торпедных катеров. В бухте Золотой Рог – 7 бригада ремонтирующихся надводных кораблей и 4 бригада подводных лодок. Артиллерийские береговые батареи располагались на острове Русский – двухбашенная 12-дюймовая (Ворошиловская) и две 180-мм башенные батареи – на мысе Гамов и на острове Аскольд.

Приличная асфальтовая дорога (180 километров) существовала только от Владивостока до Находки, а далее по Сучанской долине в Лазовский район – грейдерная. В августе 1960 года после тайфуна разбушевавшиеся реки разрушили большинство вновь построенных мостов. На их восстановление потребовалось 5 лет, а пока перебирались через реки вброд и по временным деревянным мостам.

В августе командующий флотом приказал мне немедленно вылететь в Советскую Гавань. Необходимо было принять срочные меры по тушению лесного пожара. На аэродроме Седанка ждал самолет Ли-2. В Совгавани приземлились на аэродроме Постовая.

В районе Мицуевские ручьи горел участок леса около километра в диаметре. Можно было и не волноваться, мало ли горит леса, но огонь медленно двигался в направлении минных складов. Что происходило в эпицентре пожара, увидеть было невозможно из-за сплошной стены огня. Дым поднимался и клубился до нижней кромки облаков. В воздухе летали горящие бревна. На борьбу с пожаром привлекли около тысячи человек, этого было явно недостаточно. Потушить такой гигантский костер невозможно. Чтобы спасти склады пустили встречный пал – выжгли траву, кустарники и деревья на пути движения огня. Через сутки пожар прекратился. Потерь и травм среди военнослужащих, принимавших участие в тушении, не было.

Следующим объектом изучения была Владимиро-Ольгинская военно-морская база. Заливы, названные в честь киевского князя Владимира и его жены Ольги, представляют собой обширные акватории, закрытые от ветра и волн со всех сторон, в зимнее время не замерзают, удобны как пункты маневренного базирования и для боевой подготовки кораблей. С моря они прикрывались несколькими батареями береговой обороны. В поселке Ольга находился аэродром, пригодный для посадки небольших самолетов, прибывавших из Владивостока. По морю расстояние до краевого центра составляло 160 миль. Грунтовая дорога от залива Владимира через перевал выходила в центральную часть Приморья, на трассу Уссурийск–Кавалерово.

В заливе Владимира, в бухте Ракушка, базировалась бригада подводных лодок. Рядом с единственным на Дальнем Востоке агаровым заводом – бригада охраны водного района и торпедных катеров. Командовал базой капитан 1 ранга Василий Васильевич Щекляин.

В августе 1960 года провели командно-штабное учение флота с обозначенными силами на тему «Уничтожение авианосных ударных группировок противника на Тихом океане». Под противником понимались военно-морские силы США. Главные силы «синих» – 3 ударных и 2 противолодочных авианосца с силами обеспечения. Подводные лодки США с ракетами «Поларис» во внимание не принимались, хотя к этому вре-мени в составе ВМС их было 40 единиц, причем только одна треть находилась на боевых позициях.

Главные силы «красных» – подводные лодки и ракетная авиация (самолеты Ту-16 и Ту-95). Предусматривалось применение ядерного оружия с обеих сторон. Определяющим условием успеха было нанесение удара первыми. Основным признаком нанесения удара считался массовый взлет авиации с американских авианосцев. Разведка Тихоокеанского флота не имела средств определения времени начала взлета палубной авиации «противника», кроме перехвата их радиопереговоров. Перехватом занимались береговые радиопеленгаторные станции и специальные корабли разведки ОСНАЗ, замаскированные под рыболовные суда. Не обладая достаточной скоростью, они не имели возможности угнаться за авианосцами. Даже при определении момента взлета палубных штурмовиков, наши ракетоносцы могли подойти к цели не ранее, чем через 3 часа.

Подводные лодки флота развертывались в завесы в районы вероятного нахождения авианосцев. Установить их место в океане мы могли с точностью до 30–50 миль. Собст-венной системы радионавигации наша страна не имела. Корабли и самолеты пользовались американской спутниковой системой «Лоран» и при ясной погоде определяли свое место астрономическими способами. Операторы вместе с флагманским штурманом флота В. И. Дмитриевым старательно усредняли место «противника» по всем источникам информации, полученным от кораблей, самолетов и береговых радиопеленгатор-ных станций. С натяжками и допусками для «красных» удавалось навести одну-две подводные лодки на авианосец. А это уже успех! Флотская авиация всегда «преодолевала пространство и простор океана», находила группировку «противника», форсировала систему ПВО и «громила» врага. Наши противолодочные силы успешно боролись с подводными лодками «противника» в заливе Петра Великого и на подходах к другим базам. Сил для решения этой задачи было мало. Золотое правило – чем меньше сил, тем больше схем и штабных документов – помогало создать впечатление успешных действий. И получалось!

Управление силами флота осуществляли с флагманского командного пункта «Скала», расположенного на вершине сопки в южной части полуострова Муравьев-Амурский, откуда открывался обзор на Уссурийский и Амурский заливы. Он был построен как командный пункт Владивостокской крепости в 1905 году после падения Порт-Артура и обеспечивал защиту при прямом попадании артиллерийских снарядов любого калибра существовавшей тогда корабельной и осадной артиллерии. По ходу учения на меня никаких обязанностей не возлагалось. Предполагалось, что первый заместитель ком-флота будет возглавлять запасной командный пункт флота, но на этом учении он не развертывался.

Вскоре после учения по болезни ушел на должность главного редактора журнала «Морской сборник» вице-адмирал Г. И. Щедрин. Командующим Камчатской военной флотилией назначили контр-адмирала Дмитрия Клементьевича Ярошевича с Балтийского флота. После окончания училища он служил на подводных лодках Балтийского флота. Во время войны (с 22.06.1941 по 15.03.1944 г.) успешно командовал лодкой Щ-310, по болезни был списан на надводные корабли. Командовал эскадренным миноносцем, крейсером проекта 68, затем эскадрой надводных кораблей Черноморского флота.

В августе моя семья переехала с дачи на городскую квартиру. «Дом командующего» по улице Ленинской, № 66, вплотную примыкал к тротуару. Со стороны улицы здание было двухэтажным, со стороны двора – трехэтажным. В цокольном этаже размещались шоферы и охрана. На первом этаже находились квартиры командующего авиации и начальника тыла флота. На втором – начальника штаба флота и начальника политуправления. На третьем – командующего флотом и первого заместителя.

Г. К. Васильев во дворе дома с собакой Тюлькой,

Владивосток. 1960 г.

В квартире пришлось провести небольшие переделки, приспособив под спальни комнаты, удаленные от улицы, где гремел с утра до ночи трамвай. Иру и Аню определили в подшефную «Дальзаводу» школу № 28. Обеспечение быта было налажено, функционировало четко и забот не вызывало. В городских магазинах покупали почти все необходимое, а дефицитные продукты – молоко, яйца, куры, овощи – еженедельно доставляли по заказу из совхоза «Надежденский», их привозил один из матросов охраны. Промышленные товары доставляли представители Военторга на квартиры. Нашли приходящую домработницу. Постоянная работница, тетя Феня, была только у начальника штаба Н. Н. Амелько, как потом выяснилось, содержавшаяся за счет обслуживающего персонала штаба.

Август, сентябрь и октябрь – лучшее время года в Приморье. Сезон летних туманов заканчивается, наступает период теплой, сухой погоды. Всей семьей мы уезжали на машине ночевать на дачу, утром возвращались в город. В выходные дни, если не было сроч-ных дел, ездили в бухту Шамора (теперь Жемчужная). В то время там были чистейшие песчаные пляжи, прозрачная вода Уссурийского залива, мало людей и тишина. С конца мая до октября продолжался курортный сезон для Марии Антоновны и детей.

Владивосток в начале июля 1960 года отпраздновал 100-летие со дня основания. 2 июля 1860 года в бухту Золотой Рог на военном транспорте «Манджур» прибыла рота солдат четвертого отдельного Восточно-сибирского линейного батальона, под командой прапорщика Н. В. Комарова, и обосновали здесь пост.

В честь этого события на 26-м километре установлен монумент, а улица, соединяющая районы Первая и Вторая Речка, названа Проспект имени 100-летия Владивостока. К юбилейной дате население города насчитывало около 300 тысяч человек.

Старейшим предприятием Владивостока является «Дальзавод», ремонтирующий военные и гражданские суда, к западу от него – военный судоремонтный завод № 178 для ремонта только военных кораблей.

Василий Ефимович Чернышов,

Герой Советского Союза,

первый секретарь

Приморского обкома КПСС

в 1959–1969 гг.

В бухте Улисс обосновали судостроительный завод, строивший торпедные и ракетные катера. На южном берегу бухты Золотой Рог разместился военный завод № 52, выполнявший ремонт артиллерийских систем и оптики. В долине Второй Речки «Радиозавод» начал выпускать гидроакустическую корабельную аппаратуру. Для маскировки основной продукции выпускали и бытовую радиоаппаратуру. Крупное предприятие города – Дальневосточное морское пароходство – имело около 250 судов общей грузоподъемностью более двух миллионов тонн. Важными предприятиями были «Востокрыбхолодфлот», торговый и рыбный порты, занимавшие значительную часть акватории бухты Золотой Рог. В городе имелись 10 научно-исследовательских и проектных институтов. Крупнейшие из них – Тихоокеанский институт рыбного хозяйства и океанографии и институт «Приморгражданпроект». Все высшие учебные заведения края размещались во Владивостоке Дальневосточный государственный университет, Дальневосточный политехнический институт имени Куйбышева, Дальневосточный технический институт рыбной промышленности и хозяйства, Дальневосточное высшее инженерное морское училище имени Г. И. Невельского, Тихоокеанское высшее военно-морское училище имени С. О. Макарова и Владивостокский государственный медицинский институт.

Власть в Приморском крае находилась в руках первого секретаря крайкома КПСС Василия Ефимовича Чернышова. Он же являлся членом Военного совета флота. В довоенное время В. Чернышов возглавлял комсомольскую организацию Минска, во время войны командовал партизанской бригадой в Белоруссии, там получил звание Герой Советского Союза и воинское звание генерал-майор.

Двое его сыновей после окончания войны погибли при взрыве ручной гранаты, которой играли на улице. Жена скончалась, оставив ему двух дочерей. В то время им было 14 и 16 лет. Хозяйством управляла экономка. Благодаря заботам В. М. Чернышова уро-вень жизни населения Приморья был значительно выше, чем в Хабаровском крае. То он выпросит у Москвы пароход канадской муки, якобы намокшей во время шторма при переходе во Владивосток, хотя известно, что больше чем на 1–2 сантиметра мука воду не пропускает. То под «тайфун», предусмотрительно сфотографировав с вертолета залитые водой поля, получит дополнительные лимиты на поставку картошки из Центральной Сибири. Много продукции «Дальрыбы» оседало в крае. Производили местную сахалинскую колбасу из китового мяса и другие продукты. Образ жизни вел весьма скромный – не курил, водки пил мало (не позволяло больное сердце). Главным его развлечением была рыбалка, зимой подледная, летом с катера. Помощником при нем был Федя, по фамилии его никто не называл. «Федя! Нацепи наживку. Федя, размотай леску. Федя, просверли новую лунку. Федя, почему у всех ловится, а у меня нет?» За все в ответе был безропотный Федя.

Коллегиальным органом руководства партийной организацией края было Бюро крайкома КПСС, в его состав входили секретари крайкома, командующий флотом, председатель крайисполкома, секретарь краевого комитета ВЛКСМ, секретарь горкома КПСС, начальник управления КГБ и другие лица.

Второй секретарь крайкома КПСС – Георгий Николаевич Балакин, он же член Военного совета авиации флота. Его жена Нина Михайловна заведовала краевой детской больницей. Председателем крайисполкома неоднократно избирался Михаил Михайло-вич Кузнецов, мужиковатый, недалекий человек, прошедший, по его словам, все ступени служебной лестницы «от депутата сельсовета до депутата Верховного Совета» и позже обратно до депутата райсовета, но уже в Москве. Его жена Дуня работала машинисткой в исполкоме. Секретарем крайкома по сельскому хозяйству был Г. Г. Иванов, известный в крае тем, что, будучи секретарем Находкинского райкома, приказал для выполнения плана по заготовке шерсти стричь сдаваемые в утиль полушубки. Подлог обнаружили на одной из прядильных фабрик, куда поступало сырье из Приморского края. Но Иванов к тому времени уже был избран на должность секретаря крайкома, значит, обличен доверием краевой партийной организации. Секретарем горкома КПСС был Георгий Митрофанович Деев, молодой, симпатичный деятельный коммунист. В середине 1960 годов его назначили секретарем Камчатского обкома.

В октябре началась подготовка к параду, посвященному годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. На сухопутный парад привлекались курсанты Высшего военно-морского училища имени Макарова, 51 и 9 учебные отряды, экипажи ремонтирующихся кораблей 79 бригады и батальон пограничников. Тренировки проводили 2 раза в неделю в нерабочее время, чтобы не мешать уличному движению. На морской парад в бухте Золотой Рог поставили крейсер «Дмитрий Пожарский» проекта 68-бис, эскадренные миноносцы, подводные лодки и противолодочные корабли.

Георгий Константинович, Мария Антоновна и старшая дочь Ирина на катере после военно-морского парада, Владивосток. 1960 г.

7 ноября в 10-00 на катерах «Тайфун» и «Циклон» начался обход кораблей, стоящих на бочках. На первом катере – командующий и члены Военного совета Тихоокеанского флота, на втором – члены бюро крайкома и именитые люди края, приглашенные на праздник. В 11-00 командующий флотом объехал на открытом автомобиле построенные на Ленинской улице парадные подразделения, затем они промаршировали мимо трибуны, и парад закончился. На площадь вышли нестройные колонны демонстрантов. На трибуне власть переменилась. В первые ряды выдвинулись члены бюро крайкома во главе с В. Е. Чернышовым, военные отошли на второй план. У подножия трибуны толпились «менее руководящие» товарищи. Праздник закончился вечером артиллерийским салютом и фейерверком с крейсера. От артиллерийских залпов крейсера в окнах близстоящих зданий повылетали стекла. Последующие морские парады стали проводить в Амурском заливе.

В декабре удалось слетать на Камчатку. От Хабаровска до Петропавловска два часа летного времени. Пробив облачность, Ту-104 вышел к маяку «Поворотный». Под крылом самолета белоснежная земля с конусами дымящихся вулканов, впереди черная гладь океана, слева видна сопка Ключевская. Сделав плавный разворот влево, как бы держась за конус сопки, самолет, резко снижаясь, прошел над Авачинской губой и приземлился на аэродроме Елизово. Аэродром принадлежал флоту, но принимал и гражданские самолеты. На нем базировался смешанный авиаполк, состоявший из двух эскадрилий Ту-16 и эскадрильи противолодочных вертолетов. Других аэродромов в районе Петропавловска не было. Город изменился неузнаваемо. На территории совхоза и поселка Ако, южнее сопки Мишенной, были построены блочные дома в 3–5 этажей. Часть озера Култучное засыпали и на его месте возвели городской стадион. Проложили новую дорогу вдоль восточного берега бывшего озера. Параллельно главной Ленинской улице образовались еще две улицы. Склоны Красной сопки и территорию южнее застроили современными жилыми домами. Дорога в поселок Индустриальный заасфальтирована. Преобразилась и Ленинская улица. На месте ресторана «Полярная Звезда» возвели пятиэтажное здание обкома КПСС. Одноэтажные и двухэтажные домишки снесли и вместо них построили современные здания.

Памятник Берингу перенесли в глубь сквера. Памятник Лаперузу поставили на пьедестал. На полуострове Сигнальный разбили парк культуры. Усилиями и под руководством Г. И. Щедрина на полуострове воссоздали фрагменты обороны Петропавловска 1854 года. Отрыли окопы и орудийные дворики батарей, где-то достали и установили пушки тех времен. Восстановили часовню, построенную в память о погибших при обороне порта. При Щедрине создали Музей Камчатской военной флотилии. Благодарные камчадалы избрали адмирала почетным гражданином Петропавловска-Камчатского и назвали его именем площадь.

Вырос торговый порт. Установили краны для погрузки и выгрузки судов, проложили подъездные автомобильные дороги. Построили морской вокзал и бетонный причал от ковша бухты до территории штаба флотилии. Исчезли ажурные мачты длинноволновой радиостанции, разобранной за ненадобностью.

Здание Музея Камчатской военной флотилии,

Петропавловск-Камчатский.

Музей основан Г. И. Щедриным. Фото В. Д. Доценко

Памятник русскому мореплавателю Витусу Берингу.

2015 г. Фото В. Д. Доценко

Памятник почетному гражданину

Петропавловска-Камчатского адмиралу В. С. Завойко, герою обороны Петро-

павловска 1854 г. Фото В. Д. Доценко(Слева)

Памятник французскому мореплава-

телю Лаперузу после реконструкции и переноса на новое место.

Фото В. Д. Доценко(Справа)

Воссозданный фрагмент обороны Петропавловска 1854 года.

1960 г. Фото Г. К. Васильева(Слева)

Памятник героям 3 батареи лейтенанта А. П. Максутова установлен в 1954 г. в честь 100-летия обороны Петропавловска.

Фото В. Д. Доценко(Справа)

Реконструированная 3 батарея лейтенанта А.П. Максутова, Петропавловск-Камчатский. 2015 г. Фото В. Д. Доценко

Контр-адмирал Пильщиков Василий Дмитриевич

Петропавловская судоремонтная верфь в бухте Раковой стала главным ремонтным предприятием для торговых и рыболовецких судов. Там построили бетонную причальную стенку, оборудованную кранами, воздвигли новые цеха. Разросся поселок Индустриальный. Население города увеличилось в 2 раза и достигло 200 тысяч человек. Камчатской флотилией временно командовал капитан 1 ранга Александр Болиславович Тайшерский, нового командующего вместо вице-адмирала Г. И. Щедрина еще не назначили. Начальником политотдела флотилии был контр-адмирал Василий Дмитриевич Пильщиков талантливый политработник, загубленный членом Военного совета М. Захаровым. После успешной службы на Камчатской флотилии Пильщикова назначили с повышением на должность начальника политотдела Каспийской флотилии с подчинением Москве. Там он проявил незаурядные способности и был назначен на Тихоокеанский флот заместителем начальника политуправления флота, с перспективой замены Захарова, о чем он опрометчиво сообщил одному из полит управленцев по прибытии во Владивосток. Эту информацию донесли М. Захарову, и начался процесс постоянной и неуклонной травли и дискредитации В.Пильщикова. Сначала некоторые полит управленцы, не без одобрения начальства, изобразили «недовольство работников аппарата», потом в каких-то фразах и высказываниях нашли политические ошибки и по поговорке «каждое лыко в строку» довели дело до освобождения от должности. Пильщикова перевели с Дальнего Востока в центр. Он заболел, сначала ампутировали ногу до колена, потом полностью и отправили в отставку.

В штабе Камчатской флотилии нашлись мои старые знакомые – Женя Кабанов, с которым учился в авиасекторе, и Вася Янковенко, с ним учился в подводном секторе учи-лища. Оба в звании капитан 1 ранга служили операторами в штабе флотилии и готовились к увольнению в запас. Там же встретил Е. Г. Раменского, дачного соседа по Риге. Был у них в гостях, а на следующее лето они прилетали с ответным визитом во Владивосток. Жена его, Татьяна Сергеевна, родом из Бологого, так не первый раз встречаются земляки даже в самых отдаленных краях.

На Камчатке базировались значительные силы флота. В бухте Раковой (в средней части полуострова Завойко) – бригада эскадренных миноносцев, севернее – бригада охраны водного района. В небольшой бухточке на материковом берегу – бригада торпедных катеров. Три бригады подводных лодок проектов 611, 613 и 641 входили в состав 15 эскадры подводных лодок. Они базировались в бухте Крашенинникова (прежнее название Тарья). Командовал эскадрой контр-адмирал Анатолий Антонович Рулюк, после него Я. И. Криворучко, начальник политотдела – капитан 1 ранга Ковтонюк, начальник штаба – капитан 1 ранга Рудольф Александрович Голосов (впоследствии Герой Советского Союза, начальник штаба Тихоокеанского флота), фамилии командиров бригад я не помню. Место базирования хорошо обустроено. Там, где мы в 1941 году швартовались за березы, построили глубоководный причал и три железобетонных пирса, дополни-тельно к ним установили два плавучих причала. Участок берега от мыса Артишок до основания полуострова застроили зданиями различного предназначения, казармами, мастерскими, котельными, столовыми. Имелся клуб, своя электростанция, магазины и прочие сооружения, обеспечивающие быт. Семьи офицеров и сверхсрочников жили в блочных домах в поселке у основания полуострова, отделяющего бухту от Авачинской губы. На южном берегу, в бухте Сельдевая, построили военный судоремонтный завод. На западе, в бухте Советская, разместили склады и вели большие работы по созданию базы технического обеспечения для атомных подводных лодок.

На термальных источниках в Паратунке открыли военный и гражданский санатории. В районе маяка Петропавловский базировался полк береговой обороны.

Наступил 1961 год. Новогодний праздник встретил дома в теплой, светлой, большой квартире за накрытым столом с Марией Антоновной, Ирочкой и Анечкой. Как это непохоже на одинокое существование в чужом, противном, холодном городе в первые годы моей лейтенантской службы. Уже приближалась вторая годовщина службы на Тихоокеанском флоте и полгода в новой должности. Пока все складывалось нормально. Сложным для меня оказался вопрос взаимоотношений с некоторыми заместителями командующего флотом, на чем я набил немало шишек, особенно в первый год нахождения в должности. Оставаясь за командующего на время его отпусков и командировок, приходилось принимать решения, иногда не совпадающие с точкой зрения того или иного начальника. Это приводило к обидам, обострению отношений и в некоторых случаях к жалобам командующему после его возвращения на флот. С соседями по дому отношения установились ровные, спокойные. Фокины и Житинские вели замкнутый образ жизни. Кроме официальных приемов мы в гости не ходили и к себе не приглашали. У Захаровых собирались время от времени политработники. У Амелько – картежная компания: начальник связи Лопатинский, начальник разведки Токарь, начальник оперативного управления Исай. После новогодних праздников снова за работу.

Строительство объектов для обеспечения базирования атомных подводных лодок, вооруженных крылатыми ракетами П-5, началось в конце 1960-го и продолжалось в 1961 году. На берегу небольшой бухты залива Стрелок строили казармы для экипажей лодок, тренажеры управления ядерными установками и ракетными комплексами, глубоководный причал с плавучими пирсами. В некотором отдалении от пирсов – подземный склад ракет с помещениями для их обслуживания. В бухте Чажма поставили плавучий док для замены активных зон реакторов. На мысе Сысоева создавали хранилище радиоактивных отходов. Возводили дома для корабельных офицеров в поселке Промысловка, который быстро разрастался, и там уже не хватало пресной воды. Доставку офицеров к месту службы и обратно предполагалось производить автобусами.

В этих работах задействовали несколько тысяч военных строителей, объединенных в строительные отряды. Управлял строительством помощник командующего флотом генерал-майор Григорий Харитонович Гордиенко. Ему же подчинялись проектная организация и отдел капитального строительства. Не хватало строительных материалов – кирпича, цемента, леса. Задерживались поставки оборудования и комплектующих изделий. Во второй половине года с флота потоком шли телеграммы в обкомы КПСС, предприятиям и поставщикам с просьбой ускорить отгрузку недостающих изделий. Не во всех случаях, но иногда помогало.

Маршал Советского Союза Филипп Иванович Голиков

Больших учений в этом году не планировалось. В марте провели командно-штабное учение на неизменную тему «Уничтожение авианосной ударной группы» и во второй половине года тактические учения соединений. В июле 1961 года на флот прибыл заместитель министра обороны начальник Главного политического управления Маршал Советского Союза Голиков. Он посетил основные соединения – эскадру подводных лодок, авиадивизию и Камчатскую военную флотилию. Сопровождали его командующий флотом и член Военного совета. Впечатления о флоте у Голикова сложились хорошие, несмотря на инцидент в конце визита. Новый командующий Камчатской военной флотилией контр-адмирал Дмитрий Климентьевич Ярошевич пригласил начальство на рыбалку. Как потом рассказывал Ярошевич, вначале все шло нормально. На торпедном катере вышли в Авачинскую губу и встали на якорь у острова Бабушкин Камень. Сразу же начала клевать крупная камбала. У всех клюет, а у Голикова нет. Фокин заметно нервничает, потом отзывает Ярошевича в сторону и спрашивает: «Товарищ Ярошевич! В чем дело?! Почему у маршала не клюет?» Тихоокеанский флот ежегодно пополнялся кораблями с Северного и Балтийского флотов через Северный морской путь. Один раз в год, в удобное по ледовым условиям в северных морях время, при обеспечении ледоколами «Главсевморпути» проводился с запада на восток караван военных кораблей. Согласно приказу главкома Военно-морского флота, в начале года в одной из баз Северного флота формировалось это соединение. Подготовка к переходу включала ремонт механизмов и систем кораблей, усиление их корпусов и буксирных устройств, замену штатных винтов на ледовые и пр. На случай зимовки или непредвиденных задержек в пути брали годовой запас продовольствия, одежды и других видов снабжения. Соединение именовалось Экспедиция особого назначения (ЭОН). ЭОН-62 состояла из девяти кораблей: четырех подводных лодок проекта 641, одной плавказармы и четырех разведывательных кораблей «осназ». Командовал соединением капитан 1 ранга В. Каменский. Корабли «осназ» предназначались для определения координат точек падения головных частей баллистических межконтинентальных ракет в средней части Тихого океана. Они успели пройти через льды в проливе Лонга и выйти на чистую воду. Плавказарма, шедшая на буксире транспорта, и подводные лодки не смогли преодолеть ледовые поля даже с помощью ледоколов и возвратились в бухту Певек. Комфлот приказал мне вылететь в Певек, при наличии возможности вывести лодки изо льдов, а при невозможности – организовать зимовку в Певеке. До Петропавловска-Камчатского летел на самолете Ту-104. С аэродрома Елизово на флотском самолете Ил-14 вылетел в Анадырь. Для оценки ледовых условий проложили маршрут полета в 5–10 километрах от берега. Западнее меридиана мыса Дежнева море было покрыто сплошными торосовыми льдами. У кромки льда дежурил американский ледокол «Nord wind» (Северный ветер). Каждый год с началом навигации по Северному морскому пути и до ее окончания он вел наблюдение за движением торговых и военных судов.

В Уэлене и Анадыре для тяжелых самолетов стратегической авиации Ту-95 и М-4 были построены аэродромы дозаправки с бетонными взлетно-посадочными полосами, всеми необходимыми службами и оборудованием. Приземлились для заправки в Уэлене. Поселок застроен двухэтажными кирпичными домами, обеспеченными горячей водой и центральным отоплением. Как и в других населенных пунктах районов вечной мерзлоты, дома строили на сваях, а тепловые и водяные коммуникации прокладывали над землей в бетонных коробах, одновременно служивших тротуарами. Местные чукчи предпочитали жить в традиционных ярангах, более привычных для сложившегося образа жизни – охоты на морского зверя летом и пушного зверя в тундре зимой. В поселке имелись электростанция, почта с радиосвязью, клуб и другие учреждения для удовлетворения элементарных потребностей местных жителей и военных специалистов, обслуживавших аэродром. На следую-щий день мы вылетели из Уэлена в Певек. Порт Певек расположен в одноименной бухте, закрытой невысокими сопками с трех направлений – севера, востока и юга. Оснащен бетонными причалами с подъемными кранами для разгрузки судов, складами и площадками для разного рода грузов. На западных склонах сопки для рабочих порта построен поселок кирпичных двухэтажных домов. Электро- и теплоснабжение обеспечивала ТЭЦ. Недалеко от порта находился аэродром, способный принимать самолеты полярной авиации. Через порт шло снабжение центральной части Чукотского полуострова углем, топливом для самолетов и вертолетов, продовольствием, одеждой, промышленным и транспортным оборудованием и другими видами снабжения. Грузы завозили морем в Певек в короткий промежуток арктической навигации и размещали на складах, а с наступлением холодов по зимникам доставляли в центральную часть полуострова. Предмет вывоза – золото и пуш-нина. Сюда ввозили от 100 до 200 тысяч тонн грузов, вывозили сотни килограммов.

В порту стояли 4 подводные лодки и плавказарма. Ледоколы и торговые суда ушли на Запад. Штаб ледовых операций считал невозможными какие-либо действия по проводке лодок на Восток. Экипажи кораблей разместили на плавказарме. Они были морально и материально готовы к зимовке, обеспечены на предстоящий год основными видами продовольствия, кроме картофеля и овощей. После разговора с командирами кораблей вы-летел в Петропавловск-Камчатский с посадкой на аэродроме Матвеево в центральной части Чукотки. Перелет продолжался 10 летных часов, плюс 2 часа на заправку.

Флот готовили к приему новых атомных подводных лодок. Обустраивали пункты базирования, систему их обслуживания и обеспечения. Формировали и развивали соединения атомных ракетных и многоцелевых подводных лодок первого поколения. В 1959 году на судостроительном заводе № 199 в Комсомольске-на-Амуре заложили первую атомную подводную лодку проекта 659. В июне 1961 года эту лодку – К-45 – сдали флоту, командир капитан 3 ранга В. Г. Белашев. Она вошла в состав 9 отдельной бригады, преобразованной в 26 дивизию атомных подводных лодок с базированием в бухте Павловского.

Усиление военной угрозы на Дальневосточном стратегическом направлении со стороны США, Японии и Китая требовало создания мощных современных корабельных соединений, хорошо защищенных иоборудованных пунктов базирования. Наш флот вышел на просторы Тихого и Индийского океанов. Надводные корабли и подводные лодки активно патрулировали, осваивая новые морские и океанские районы. Большая ответственность и нагрузка легли на командиров соединений и офицеров флота. Создавались силы обеспечения и ремонта кораблей, подводных лодок в районах боевого патрулирования. Приступили к строительству новых пунктов базирования для надводных кораблей в бухте Стрелок, для подводных лодок на Камчатке (в бухтах Бечевинская, Ильичева и Завойко). Тихоокеанский флот становился самым мощным и передовым флотом Советского Союза.

Моральным стимулом мобилизации масс на успешное выполнение задач стало объявление лучших предприятий, организаций, колхозов и совхозов «маяками», имелось в виду значение слова – указывающий путь. Это звание присваивалось совместными постановлениями обкомов КПСС, исполкомов, профсоюзов и обкомов ВЛКСМ.

В июле 1961 года министр обороны объявил Тихоокеанский флот «маяком» – лучшим среди флотов и военных округов страны. По этому случаю в соединениях и частях политорганы провели митинги и собрания личного состава. Только командующий флотом сокрушенно заметил: «Плохо наше дело, теперь нам жизни не дадут».

Последующие события несколько затмили значение этого факта. В октябре 1961 года состоялся XXII съезд КПСС. Командующий флотом В. А. Фокин, член Военного совета М.Н. Захаров и руководство края были избраны делегатами. Съезд обсудил и «одобрил!» отчеты ЦК и ЦРК, утвердил новую программу КПСС и внес изменения в Устав партии. Новая программа объявляла целью партии построение коммунистического общества. После окончания съезда военных моряков усадили за изучение и конспектирование материалов и решений партии.

От издателя книги А. А. Кибкало

На этом рукопись Георгия Константиновича Васильева заканчивается.

Выпискам из приказа МО СССР о присвоении Г. К. Васильеву 29 апреля 1962 года очередного воинского звания – вице-адмирал

События его дальнейшей жизни развивались следующим порядком. 27 апреля 1962 года Георгию Константиновичу Васильеву присвоено воинское звание вице-адмирал. После окончания XXII съезда КПСС, командующего Тихоокеанским флотом адмирала Фокина избрали членом ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР и в июне 1962 года назначили первым заместителем главнокомандующего Военно-морским флотом. Командующим Тихоокеанским флотом стал вице-адмирал Николай Николаевич Амелько. На должность начальника штаба флота назначили вице-адмирала Дмитрия Климентьевича Ярошевича, участника Великой Отечественной войны, опытного подводника, пришедшего с должности командующего Камчатской флотилией. На этой должности он пробыл до 1965 года, тяжело заболел, скончался в Ленинграде в 1966 году. С 1965 по 1973 годы начальником штаба Тихоокеанского флота был контр-адмирал (впоследствии адмирал) Григорий Алексеевич Бондаренко.

Вице-адмирал Ярошевич

Дмитрий Климентьевич

(05.03.1911–10.10.1966)(Слева)

Адмирал Бондаренко

Григорий Алексеевич

(1921–1988)(Справа)

Во время Великой Отечественной войны участвовал в обороне Севастополя. После войны командовал кораблями и соединениями флотов. В 1962—1965 гг. – начальник штаба Балтийского флота, в 1965—1973 гг. – начальник штаба Тихоокеанского флота. С 1973 г. – заместитель главнокомандующего Военно-морским флотом по боевой подготовке – начальник боевой подготовки ВМФ.

Первый заместитель командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирал Георгий Константинович Васильев, как подводник, отвечал за подготовку и деятельность подводных сил, а также за подготовку кораблей к боевой службе.

Удостоверение об избрании Георгия Константиновича Васильева

депутатом Приморского краевого Совета депутатов 5 марта 1963 г.

Первый заместитель командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирал

Георгий Константинович Васильев

Приходилось учиться организовывать подразделения и службы хранения, обслуживания и эксплуатации нового оружия. Для атомных подводных лодок создавали и оборудовали пункты базирования, службы и подразделения по обслуживанию и перезарядке ядерных энергетических установок, службу ядерной безопасности. Строили новые командные пункты и узлы связи. Развивали систему берегового наблюдения и береговой обороны. Во время конфликта на китайской границе у острова Даманский в сжатые сроки создали и укрепили ВЛОР (Владивостокский оборонительный район). Все это требовало большого напряжения, четкого планирования и контроля. С 3 по 17 сентября 1963 года атомная подводная лодка К-115 проекта 627 совершила первый в истории Военно-морского флота трансарктический переход подо льдами Арктики. По заданию 10 сентября лодка всплыла у полярной станции ПС-12, произошла встреча экипажа с полярниками станции. Подо льдами К-115 прошла 1570 миль за 121 час и 17 сентября прибыла в бухту Крашенинникова. Первый заместитель командующего Тихоокеанским флотом Г. К. Ва-сильев встречал подводников. За мужество и образцовое выполнение этого перехода командир лодки капитан 1 ранга Иван Романович Дубяга (в последующем контр-адмирал) удостоен звания Герой Советского Союза.

Георгий Константинович Васильев встречает подводников после трансарктического перехода в кают-компании атомной подводной лодки К-115 проекта 627, командир лодки И. Р. Дубяга. 1963 г.

Герой Советского Союза,

контр-адмирал

Иван Романович Дубяга

(1929–1999)(Слева)

Командир атомной подводной лодки

К-178, Герой Советского Союза,

капитан 1 ранга Михайловский

Аркадий Петрович (1925–2011)(Справа)

С 14 по 30 сентября 1963 года с Северного флота по Северному морской пути совершила переход К-178 – первая атомная ракетная подводная лодка проекта 658 с тремя баллистическими ракетами (дальность стрельбы 650 км), командир капитан 1 ранга Аркадий Петрович Михайловский. Лодка прошла 4411 миль за 374 часа, из них в подводном положении – 3460 миль за 286 часов, подо льдами – 1617 миль за 136 часов. За образцовое выполнение задания и мужество командир К-178 капитан 1 ранга Аркадий Петрович Михайловский (в последующем адмирал, командующий Северным флотом) удостоен звания Герой Советского Союза, а экипаж награжден орденами.

Удостоверение о награждении вице-адмирала Г. К. Васильева медалью

«Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» 7 мая 1965г.

В 1965 году Тихоокеанский флот получил 4 новые дизельные подводные лодки проекта 651 с четырьмя пусковыми установками крылатых ракет П-6. С завода Комсомольска-на-Амуре начали поступать атомные подводные лодки проекта 675 с 8 крылатыми ракетами П-6. В мае 1966 года Генеральный секретарь КПСС Леонид Ильич Брежнев посетил Владивосток. Он вручил городу орден Ленина и ознакомился с Тихоокеанским флотом. На борту ракетного крейсера «Варяг» 21 мая встретился с лидером Северной Кореи Ким Ир Сеном. Гостям крейсера вручили традиционные подарки моряков – тельняшки и бескозырки. «Все, товарищи, шляпу выбрасываю. Буду носить только бескозырку!» – пошутил Л. Брежнев.

Модель ракетного крейсера «Варяг» подарена экипажем

крейсера Г. К. Васильеву 23 апреля 1966 года

Л.И. Брежнев, сзади слева Г. К. Васильев на борту РКР «Варяг», Владивосток. 21 мая 1966 г.

Главнокомандующий Военно-морским

флотом адмирал флота С. Г. Горшков

и первый зам. командующего

Тихоокеанским флотом вице-адмирал

Г. К. Васильев на аэродроме,

Владивосток. 1966 г.

Ким Ир Сен с благодарностью принял пакет с тельняшкой и бескозыркой, но кепку снимать не стал, обошелся без шуток, лишь приветливо улыбался, обводя взглядом стоявших на палубе моряков. Приняв на борт высоких гостей, ракетный крейсер «Варяг» на полной скорости пошел из Владивостока к острову Русский. Командир «Варяга» капитан 1 ранга А. Пинчук имел приказ обеспечить противовоздушную, противоракет-ную и противодиверсионную оборону корабля. Проведение секретных переговоров на военных кораблях приобрело важное значение с началом бурного развития радиоэлектронных средств разведки. Каюта крейсера, отведенная для переговоров на высшем уровне, была наиболее безопасным и защищенным местом. В этих условиях была уверенность, что иностранные разведслужбы не смогут организовать прослушивание. В должности первого заместителя командующего Тихоокеанским флотом Георгий Константинович находился с 1960 до сентября 1968 года. В декабре 1967 года главнокомандующий Военно-морским флотом Адмирал Флота Советского Союза С. Г. Горшков выдвинул кандидатуру Георгия Константиновича Васильева на должность командующего Черноморским флотом.

Удостоверение об избрании Георгия Константиновича Васильева депутатом Приморского краевого Совета депутатов 21 марта 1967 г.

Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении вице-адмирала Г. К. Васильева орденом Ленина 31 октября 1967 г.

Удостоверение о награждении вице-адмирала Г. К. Васильева медалью «50 лет Вооруженных сил СССР» 20 февраля 1968 г.

После собеседования в ЦК КПСС, перед назначением на новую должность Георгия Константиновича откомандировали на три месяца (январь–март 1968 г.) на учебу в Академию Генерального штаба. В середине марта его срочно вызвали на Тихоокеанский флот. Командовать Черноморским флотом ему не довелось.

Почетная грамота ЦК ВЛКСМ о награждении вице-адмирала Г. К. Васильева 10 ноября 1967 г.

Герой Советского Союза,

вице-адмирал Голосов

Рудольф Александрович

Книга Р. А. Голосова

«Продуть балласт! Полвека служения

подводному флоту». 2007 г.

Трагическая гибель в марте 1968 года дизельной ракетной подводной лодки К-129, командир капитан 1 ранга Владимир Иванович Кобзарь, находившейся на боевом патрулировании в Тихом океане, изменила ход службы и судьбу многих офицеров, включая командование Тихоокеанским флотом. Георгий Константинович тяжело переживал трагическую гибель К-129, унесшей в мирное время 98 жизней подводников. В апреле 1968 года он перенес первый инфаркт. Правительство страны скрывало факт гибели подводной лодки. Для расследования причин и обстоятельств трагедии была назначена правительственная комиссия. Все намеченные кадровые перемещения офицеров и адмиралов, причастных к подготовке и управлению К-129, были отменены. По результатам работы комиссия сделала вывод – флот подготовил К-129 к боевой службе качественно. Однако в течение года заменили все командование Тихоокеанского флота. Об этом со-бытии достоверно пишет известный советский подводник, Герой Советского Союза, вице-адмирал Рудольф Александрович Голосов в книге «Продуть балласт». В то время он был начальником штаба 15 эскадры подводных лодок Тихоокеанского флота, в состав которой входила К-129.

Выдержка из книги «Продуть балласт»:

«На всю жизнь врезалась в память трагедия „К-129”, ракетоносца 629 проекта нашей 29 дивизии. В конце 1967 года, успешно выполнив поход на боевую службу, лодка встала в послепоходовый ремонт. Часть экипажа уехала в отпуск, остальные занимались ремонтными работами. В силу каких-то причин, очередная лодка флота не могла быть подготовлена к выходу в срок, и эскадре приказали вне плана подготовить снова „К-129” к выходу на боевую службу в середине февраля 1968 года. График несения боевой службы ракетоносцами был на строжайшем контроле в главном штабе ВМФ и в Генеральном штабе. Опоздание с выходом даже на несколько часов вызывало нервную дрожь во всех инстанциях – вдруг начнется мировая ядерная потасовка, и не хватит нескольких ракет для за-вершения земной цивилизации, страшно подумать!

Командир К-129 капитан 1 ранга Кобзарь Владимир Иванович. 1968 г.

Естественно, от нас на флот пошла шифровка с докладом обстановки и просьбой перенести выход на более реальный срок. Грозный рык сверху вынудил эскадру и дивизию срочно отзывать отпускников и составить весьма напряженный график работы. Чертыхаясь, матерясь и утопая в камчатских сугробах, лодку под-готовили к назначенному сроку. В день выхода, помнится, это было 24 февраля, командир „К-129” капитан 1 ранга Владимир Иванович Кобзарь пришел в штаб, где я вручил ему хранившиеся у меня пакеты с грозными сургучными печатями, содержавшие боевые распоряжения. После кратких прощальных и напутственных слов сели в „газик”, доехали до причала, и „По местам стоять, со швартовых сниматься!” Кобзарь, уже одетый по-походному в меховой реглан, ватные брюки и сапоги, поднялся на мостик, и корпус лодки с массивным огражде-нием ракетных шахт медленно заскользил вдоль причальной стенки. В те времена в походы уходили тихо, без проводов, с закрашенными бортовыми номерами. Доносить Кобзарь должен был всего несколько раз за поход, передавая в установленные дни короткую цифровую группу, означающую, что все идет по плану.

Первое донесение ожидалось 8 марта. В этот день начальник штаба КВФ контр-адмирал Русин Юрий Сергеевич давал „отвальную” в Доме офицеров флота в Петропавловске, прощаясь с сослуживцами по случаю убытия к новому месту службы в Ленинград. Криворучко, Дыгало и я были в числе приглашенных. Застолье успешно приближалось к финишу, когда адъютант командующего передал нам с Дыгало его просьбу зайти в штаб. Борис Ефремович выглядел озабоченным.

Нет донесения от Кобзаря. Что вы полагаете может быть?

– Причин можно предполагать множество. Наиболее вероятны неполадки со связью: неисправность передатчика или антенны, плохое прохождение радиоволн, искажение адресных групп. Целесообразно оповестить все приемные радиоцентры ВМФ, чтобы внимательно слушали на частотах передач от „К-129”. Сутки можно подождать.

Но ни в следующие, ни в последующие сутки донесения не было. Начала нарастать тревога во всех инстанциях. Проанализировали данные постов берегового наблюдения и проходивших судов на момент выхода лодки из Авачинской губы в океан – не случилось ли что при выходе. Приказано подготовить и направить по маршруту „К-129” атомную лодку и спасательное судно. Началось ведение интенсивной воздушной разведки. Напра-вился для поиска отряд надводных кораблей КВФ. Дни складывались в недели, прошел первый месяц, но никаких следов пропавшего корабля не находилось, а вероятность того, что случилось непоправимое, возрастала.

Нахлынувший в первые тревожные дни поток вопросов, связанных с подготовкой „К-129” к походу, затих, однако было ясно, что при любом исходе грядет расследование. Приказал всем специалистам штаба подготовить по своей части необходимые документы, особенно, все наши доклады на флот и полученные ответы. Пример оперативно гореагирования на ситуацию продемонстрировали кадровые органы, быстренько вычеркнув В.А. Дыгало, в дивизию которого входила „К-129”, из списка кандидатов в Академию Генштаба.

Подводный ракетоносец К-129 проекта 629 на параде во Владивостоке

Когда в начале мая истек срок автономности подводной лодки, нам сообщили, что специальным постановлением Правительства „К-129” признана погибшей. Никаких официальных заявлений нигде не публиковалось. От эскадры в каждую семью погибшего моряка были направлены офицер и старшина с печальной миссией сообщить о трагедии.

Вскоре прибыла правительственная комиссия для расследования. Возглавлял ее заместитель председателя Совета Министров СССР, член ЦК КПСС Л. В. Смирнов. В составе комиссии человек сорок, в основном, в гражданском платье, в том числе главнокомандующий ВМФ и командующий ТОФ. Заседания проходили на плавказарме финской постройки, где не без труда удалось разместить высоких представителей. За наши деяния отдувался Криворучко, которого допрашивали все дни работы. Моей задачей было помогать отвечать на вопросы, которые он не помнил или не знал. Вместе с флагманским шифровальщиком мы находились в приемной, имея с собой тома с шифрперепиской, отметив закладками нужные листы.

Когда Якову Ионовичу Криворучко задавали вопрос, ставивший его в тупик, он, испросив разрешения, выскакивал к нам. Смотреть на него было и смешно, и больно. Вспотевший, со спутанными остатками черных кудрей, покрасневшим лицом и глазами навыкате, он был на грани нервного срыва. Мы всерьез опасались, как бы эмоциональный характер и не менее эмоционально задававшиеся вопросы не довели его до инфарктного состояния.

Экипаж погибшей подводной лодки К-129

– Рудольф! А вот такой вопрос!..

– Яков Ионович, это обстояло так-то и так-то. Вот шифровка с нашим докладом и полученный ответ.

Схватив дело с перепиской, он, как боксер после минутной передышки с секундантами, бросался в очередной раунд боя.

Обстановка была тяжелой и угнетающей. Не скажу, что комиссия стремилась заведомо возложить вину на дивизию и эскадру, скорее наоборот, как мне показалось. Но копали серьезно! Безусловно, выручило нас и то, что все события и действия были задокументированы в шифровках, поскольку других способов общения с флотом по важным вопросам не существовало, а документ есть документ.

Полных выводов комиссии до нас не доводилось, в части же, касающейся эскадры, указывалось, что „К-129” была подготовлена к походу должным образом. Впоследствии стало известно, что общее заключение комиссии было таким же – лодка флотом подготовлена качественно.

Отмечалось, что наиболее вероятными причинами катастрофы могут быть столкновение с другим кораблем или ошибка экипажа в управлении подводной лодкой. А на берегу, выходит, никто ни в чем не виноват. Однако оказалось не совсем так.

Через некоторое время с должности первого заместителя командующего ТОФ ушел (по неофициальным данным – „ушли”) вице-адмирал Васильев, Георгий Константинович, курировавший подводные силы флота. По слухам, получил взыскание командующий ТОФ адмирал Н. Н. Амелько. Добрались и до нас. Летом проходит партийное собрание штаба. После рассмотрения вопросов повестки дня встает начальник политотдела эскадры и предлагает рассмотреть персональное дело начальника штаба в связи с недостатками в работе при подготовке „К-129” к походу. Коммунисты загудели: „А причем начальник штаба, если правительственная комиссия никаких недостатков в наш адрес не указала? А если надо наказать, то пусть наказывают всех нас!” И так далее в таком духе. Начпо завертелся, как карась на сковородке, – бунт в руководимой им партячейке! В конце концов был вынужден признаться, что инициатива исходит не от него, а есть указание ЦК КПСС о привлечении основных „фигурантов” к партийной ответственности на местах. Собрание зашумело еще больше: „Наказывать не будем!” Объявили перерыв для обдумывания ситуации. Понимая, что запланированный партийный „фитиль” я все равно получу, не здесь, так на вышестоящей партийной комиссии, уговорил в перерыв коммунистов наказать меня: „Вы накажете, вы потом и снимете взыскание, а наверху и дадут больше, и снимут позже”. В мрачной тишине проголосовали за „выговор” без занесения в учетную карточку. Что-то похожее получил и Криворучко на парткомиссии КВФ. Наверное, не обошли и начпо.

Заявления советского правительства о гибели подводной лодки сделано не было. Очевидно, считалось, что никто и никогда не потревожит прах подводников на пятикилометровой глубине Тихого океана. Однако американцы по характеру наших поисков поняли, что ищем исчезнувшую лодку, а как потом оказалось, лучше нас знали и о факте гибели, и о месте происшествия. Отсутствие правительственного заявления давало им юридическое право заниматься работами по исследованию корабля и его подъему, что они и сделали. По этому поводу написано много, и нет необходимости повторяться. О попытке подъема „К-129” мне стало известно в году 1975-м из материалов открытой зарубежной печати, которые доводились до командования соединений под грифом „для служебного пользования”. Как и многие специалисты нашего ВМФ, считал наиболее вероятной версией гибели лодки Кобзаря столкновение в подводном положении с ПЛА „Суордфиш” ВМС США, которая в середине марта пришла в японскую базу Иокосука с поврежденным ограждением выдвижных устройств и поставлена в док с соблюдением мер скрытности.

Однако, ознакомившись с материалами, изложенными в статье А. Мозгового „Тихая смерть К-129” (ежемесячник „Совершенно секретно”, 1999 год, № 9), пришел к другим выводам. В статье приводятся факты из книги американских авторов Шерри Зонтаг и Кристофера Дрю „Игра в жмурки. Неизвестная история американского подводного шпионажа”. В книге рассказывается, что летом 1968 года в район гибели „К-129” была на-правлена ПЛА ВМС США „Хэлибат”, оснащенная соответствующим оборудованием, с помощью которого обнаружена лежащая на дне океана наша лодка и отснято более 20 тысяч кинокадров ее и прилегающих участков дна. На кинокадрах запечатлен пролом

в корпусе корабля сразу за ограждением боевой рубки и ракетных шахт шириной около трех метров (10 футов). Кормовая и средняя шахты сильно повреждены, и у них сорваны крышки. Кормовая шахта значительно погнута, головная часть ракеты в ней отсутствует. Носовая шахта не повреждена. Другие кадры зафиксировали труп подводника, одетого в штормовой реглан с коричневой овчиной, стеганые штаны и тяжелые флотские сапоги. Видно, что останки моряка уже стали достоянием морской живности. Зафиксируем внимание на изложенных фактах, ибо именно они являются исходным пунктом для дальнейших рассуждений. Что же из них следует?

Первое, посылая ПЛА „Хэлибат” на поиск „К-129”, американцы знали не только о факте ее гибели, но и с достаточной точностью, превосходящей возможности береговых шумопеленгаторных станций, имели координаты точки катастрофы. При этом „К-129” погибла в первых числах марта (не позже 8 числа), а задача командиру „Хэлибат” на поиск была поставлена уже в середине апреля.

Второе, характер повреждений корпуса и ракетных шахт, зафиксированный на кинокадрах, позволяет однозначно отбросить такие версии гибели, как ошибка экипажа в управлении кораблем и техническая авария внутри прочного корпуса. Американцы усиленно навязывают версию со взрывом водорода в аккумуляторной яме. Однако она опровергается всем печальным опытом подобных взрывов на подводных лодках флотов мира. Повреждений прочных корпусов при взрывах аккумуляторных батарей не бывало даже на лодках с рабочей глубиной погружения 100 метров. Корпус „К-129” обеспечивал погруже-ние более чем на 300 метров, то есть был значительно прочнее.

Третье, характер повреждений и нахождение тела погибшего подводника у корпуса лодки однозначно свидетельствуют, что лодка подверглась внешнему удару при нахождении в надводном положении (крейсерском или позиционном).

Столкновение с подводной лодкой не исключается, но в таком случае обе лодки должны были находиться в надводном положении. При этом вторая ПЛ значительных повреждений крыши рубки и выдвижных устройств получить не могла, а повреждения носовой части корпуса должны были быть весьма серьезными. Скрыть их при движении из удаленного района в базу практически невозможно. Однако подводных лодок, кроме упомянутой выше ПЛА „Суордфиш” с поврежденными ограждением рубки и выдвижными устройствами, в тот период в северо-западной части океана не отмечалось.

Четвертое, описание одежды погибшего подводника позволяет с высокой вероятностью предполагать, что им является командир ПЛ Владимир Иванович Кобзарь. Никто другой не мог быть одет в описанный реглан, поскольку на снабжении лодок они не состояли, а командиры добывали их у интендантов по знакомству.

Ситуация, когда командир один находится на мостике, предусмотрена организацией службы. Во-первых, когда ПЛ всплывает в „позиционное” положение, то есть сжатым воздухом продувается лишь часть балластных цистерн. Командир отдраивает верхний рубочный люк, выходит на мостик и принимает решение на дальнейшие действия. Обычно до продувания всего балласта и всплытия полностью в надводное (крейсерское) положение никто из экипажа на мостик не выпускается. Во-вторых, и при нахождении в крейсерском положении, командир может приказать всем покинуть мостик по тем или иным соображениям. Например, в предвидении скорого погружения.

Нахождение на грунте рядом с корпусом корабля тела моряка не означает, конечно, что в момент катастрофы на мостике находился лишь один командир. Могли быть и другие члены экипажа, тела которых остались в ограждении мостика и ракетных шахт или были значительно отнесены от корпуса тонущей ПЛ.

Что же явилось причиной затопления „К-129”? Однозначно – быстрое поступление воды через ту трехметровую пробоину в корпусе, которая зафиксирована на кинокадрах. Удар, судя по всему, пришелся между 4-м и 5-м отсеками. Четвертый (ракетный) – самый большой по объему отсек. Совершенно неожиданное поступление воды через огромную пробоину, да еще в верхней части двух отсеков, практически исключало принятие экипажем каких-либо действенных мер по спасению корабля. Можно предположить, что для вентилирования были отдраены и переборочные люки до дизельного отсека, что ускорило поступление воды в прочный корпус.

Не столь однозначен ответ на вопрос о причине образования пробоины таких размеров в весьма прочном стальном корпусе и деформации еще более прочной ракетной шахты. Для условий плавания в открытом океане остаются две причины – столкновение с другим кораблем (судном) или внешний, по отношению к ПЛ, взрыв. Столкновение вполне вероятно, особенно во время сильного шторма, когда из-за жестокого волнения визуальное и техническое наблюдение за окружающей обстановкой становится малоэффективным. Что касается возможности внешнего взрыва, то, рассуждая чисто теоретически, он мог быть результатом применения против „К-129” противолодочного оружия (санкционированного или случайного – это другой вопрос). Холодная война продолжалась, корабли, как США, так и СССР, находясь в море, имели на борту противолодочное оружие в боевом снаряжении. Американские ВМС в тот период, в числе прочих средств, располагали противолодочными торпедами калибра 324 мм с зарядом взрывчатого вещества 34–44 кг, что вполне могло причинить описанные повреждения корпуса.

Кто же, с учетом всего сказанного, может владеть полной информацией о причинах катастрофы? Конечно, соответствующие ведомства США, к которым, наверное, можно отнести ВМС, ЦРУ и Госдепартамент. Из всех публикаций по данной теме четко просматривается стремление американской стороны не только скрыть известные ей факты, но и направить расследование на ложный путь.

С момента трагедии в океане минуло более трети века. Холодная война завершилась, США из „заклятого врага” СССР превратились в „заклятого друга” России. Но – молчат! Для США признание своей причастности к гибели „К-129” или, например, „Курска” на-несло бы чувствительный удар по их авторитету в мире. Да и материальные затраты на выплаты соответствующих компенсаций могут оказаться немалыми. Конечно, будут молчать. А российским властям, наверное, не с руки пытаться выжать истину из „заклятого друга”.

Завершающий штрих в этом расследовании оказался неожиданным. Когда я заканчивал подготовку материала для статьи в журнал „Морской сборник” в 1999 году, мой сослуживец по Академии Генерального штаба, ознакомившись с написанным, поведал следующее.

В 1974 году, проходя службу в главном штабе ВМФ СССР, он получил от своего шефа задание подготовить ответ на поступившее в главный штаб письмо из МИД СССР.

В письме сообщалось, что в одно из консульств СССР в США (кажется в Бостоне) обратился офицер ВМС США и заявил, что в 1968 году он был вахтенным офицером эсминца, который при плавании в Тихом океане столкнулся с подводной лодкой. ПЛ, предположи-тельно советская, затонула. Чувство вины, с которым жил прошедшие шесть лет, побудило его сделать данное заявление. Предположительно, похожая информация в то время была опубликована в одной из бостонских газет. Конечно, нельзя исключать и спланированной дезинформации. В письме МИД просило главный штаб дать заключение по изложенным фактам. К сожалению, в архивных материалах главного штаба следов найти не удалось. Скорее всего за давностью и малой ценностью эта переписка уничтожена.

Говорят, что рано или поздно тайное становится явным. Будем надеяться, хотя и то, что написано выше, достаточно достоверно и логично рисует картину гибели „К-129”.

После публикации статьи в журнале „Морской сборник” мне пришло письмо от одного из бывших командиров атомной ПЛ, в котором приводился интересный эпизод. 15 марта 1968 года отряд надводных кораблей КВФ (Камчатской военной флотилии), следуя по маршруту для поиска „К-129”, попал в сильный шторм. Около 3 часов утра 16 марта по Камчатскому времени примерно в 270 милях от Петропавловска эсминец „Влиятельный” столкнулся с неопознанным подводным объектом. Сотрясение было очень сильным, но на корабле его посчитали за удар особо крутой волны. С возвращением в базу эсминец поставили в док, где обнаружили значительные повреждения обшивки корпуса в нижней части форштевня. На расстоянии от киля полтора метра вверх и полметра в глубину стальные клепанные листы были разорваны и разошлись в стороны. В то время этому событию особого значения не придали. По американским данным упоминавшаяся ПЛА „Суордфиш” с поврежденным ограждением рубки пришла в Йокосуку 16 марта 1968 года (надо полагать по американскому времени). С учетом суточной разницы камчатского и американского времени, вполне возможно, что именно она умудрилась попасть под таран нашего эсминца, и получила повреждения, которые приписывались столкновению с „К-129”»

Командир 29 дивизии подвод-

ных лодок контр-адмирал

Виктор Ананьевич Дыгало

Стечение нескольких факторов, один из которых оказался роковым, привели к трагедии К-129. Подводные лодки в одиночном плавании в штормовом океане, как и все корабли, подвержены риску. Неправильные действия одного матроса, ошибка боцмана при удержании лодки на заданной глубине под РДП или сближение с незамеченным судном могут стать роковыми. Можно только дога-

дываться, что произошло на К-129 и привело к ее гибели. Никакая комиссия точных причин и тем более виновных не установит. Океан на пятикилометровой глубине хранит эту тайну, экипаж заплатил самым дорогим – жизнью,а родные и близкие невосполнимой утратой, слезами и страданиями. Многие адмиралы и офицеры, имевшие отношение к подготовке К-129, потеряли должности и пер-

спективу в службе.Командующего Тихоокеанским флотом адмирала Н. Н. Амелько с должности адмирала флота назначили на должность вице-адмирала, заместителем главнокомандующего Военно-морским флотом по противолодочным силам – начальником противолодочных сил ВМФ. Первого заместителя командующего ТОФ вице-адмирала Г. К. Васильева – на должность помощника главнокомандующего ВМФ по военно-морским учебным заведениям. Начальника политического управления Тихоокеанского флота адмирала М. Н. Захарова – начальником политотдела Военно-морской академии. Командира 15 эскадры подводных лодок контр-адмирала Я. И. Криворучко – в учебный центр Балтийского флота.

Командира 29 дивизии подводных лодок контр-адмирала В. А. Дыгало вместо учебы в Академии Генерального штаба перевели на должность заместителя командира Научно-испытательного центра по науке и испытаниям Черноморского флота (г. Феодосия), затем главным редактором журнала «Морской сборник».

Руководители СССР скрывали факт гибели подводной лодки К-129, которая с ядерным оружием патрулировала у побережья США в готовности нанесения удара. Наши подводники в тяжелых условиях обеспечивали стратегическое сдерживающее равновесие между Советским Союзом и США, чьи ядерные ракеты были нацелены на нашу страну в готовности к удару. Государство отреклось от честных, преданных Родине защитников, выполнявших политическую волю руководителей страны.

В августе 1968 года Георгия Константиновича назначили помощником главнокомандующего Военно-морским флотом по военно-морским учебным заведениям – начальником военно-морских учебных заведений. Он уехал с семьей в Москву, к новому месту службы. Закончился самый яркий и памятный этап – 30 летняя флотская служба.

Макет атомных подводных лодок подарен вице-адмиралу Г. К. Васильеву тихоокеанскими подводниками в 1968 году

Помощник главнокомандующего военно-морским флотом по военно-морским учебным заведениям начальник ВМУЗ ВМФ

В августе 1968 года Георгий Константинович с Марией Антоновной приехали в Москву. Первую неделю жили в московской гостинице, затем командование предоставило Георгию Константиновичу для временного проживания ведомственную дачу Министерства обороны в поселке Загорянка по Ярославскому шоссе. В ней с 1946 по 1953 год содержался немецкий военачальник генерал-фельдмаршал Фридрих Вильгельм Эрнест Паульс, командующий 6 фашистской армией, капитулировавшей под Сталинградом. В этом меблированном доме Георгий Константинович с семьей прожил до получения трехкомнатной квартиры на улице Народного ополчения,

в доме 23.

Старшая дочь Ирина, студентка Дальневосточного политехнического института, вышла замуж и осталась жить во Владивостоке.

Младшая дочь Анна после окончания второго курса Дальневосточного медицинского института перевелась во Второй медицинский институт Москвы.

Ирина Георгиевна Латышева

(Васильева), Владивосток. 1968 г.(Слева)

Анна Георгиевна Васильева,

Москва. 1968 г.(Справа)

Здание Главного штаба Военно-морского флота

Управление военно-морских учебных заведений размещалось в здании Главного штаба Военно-морского флота в Большом Козловском переулке, дом № 6. Начальник управления имел двух заместителей – по учебной части и по вневойсковой подготовке (обучение студентов вузов на военных кафедрах и сборах). В состав Управления ВМУЗ входили: отдел руководства военно-морскими учебными заведениями, отдел вневойсковой подготовки студентов, отдел обучения иностранных военнослужащих, отдел кадров ВМУЗ и штат технических специалистов отвечавших за подготовку документов.

В Управление, которое возглавил Георгий Константинович, входили:

Военно-морская орденов Ленина, Октябрьской революции и Ушакова 1-й степени

академия (Ленинград);

Высшие ордена Ленина специальные офицерские классы Военно-морского флота

(Ленинград);

Высшие военно-морские училища:

– Высшее военно-морское ордена Ленина, Краснознаменное, ордена Ушакова 1-й степени училище имени М. В. Фрунзе (Ленинград);

– Калининградское высшее военно-морское училище;

– Каспийское высшее военно-морское Краснознаменное училище имени С. М. Кирова (Баку);

– Тихоокеанское высшее военно-морское училище имени С. О. Макарова (Владивосток);

– Черноморское высшее военно-морское ордена Красной Звезды училище имени

П. 

С. Нахимова (Севастополь);

– Высшее военно-морское училище подводного плавания имени Ленинского комсомола (Ленинград);

– Ломоносовское мореходное училище Военно-морского флота (Ленинград);

– Киевское высшее военно-морское политическое училище (Киев, в здании Киевской духовной академии);

Инженерные высшие военно-морские училища:

– Высшее военно-морское инженерное ордена Ленина училище имени Ф. Э. Дзержинского (Ленинград);

– Ленинградское высшее военно-морское инженерное училище имени В. И. Ленина (г. Пушкин);

– Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище;

– Высшее военно-морское ордена Красной Звезды училище радиоэлектроники имени А. С. Попова (Петродворец);

– Нахимовское военно-морское училище (Ленинград).

Георгий Константинович за первый месяц пребывания в новой должности посетил

и изучил состояние дел в учебных заведениях ВМФ. Он хорошо понимал, что боеготовность и развитие Военно-морского флота зависят от качества подготовки, воспитания и обучения флотских офицеров, от знаний и навыков, полученных ими в учебных заведениях. Поступление на флот новых кораблей и подводных лодок, оснащенных современными видами оружия и технических средств, требовало модернизации технической базы и тренажеров в учебных заведениях. С присущей Георгию Константиновичу пунктуальностью и обстоятельностью был проведен анализ состояния учебных заведений, спланирована и начата работа по совершенствованию учебной базы.

Георгий Константинович добивался, чтобы каждое учебное заведение в короткие сроки оснащалось новыми образцами вооружения и технических средств. Он старался максимально приблизить учебный процесс и программы обучения к флотской реальной действительности, к обстановке, в которую выпускники училищ попадут после окончания учебы. В Высшем инженерном военно-морском училище имени Ф. Э. Дзержинского установили тренажер для изучения и управления атомным реактором подводных лодок.

Торжественное построение выпускников ВВМКУ им. М. В. Фрунзе. Вице-адмирал Г. К. Васильев принимает доклад начальника училища вице-адмирала Хренова. Июнь 1969 г. Фото В. Д. Доценко

Г.К. Васильев вручает дипломы, погоны и кортики выпускникам ВВМКУ им. Фрунзе. Зал революции. Июнь 1969 г. Фото В. Д. Доценко

Преподавателей училищ направляли в конструкторские бюро и на заводы-изготовители для освоения современного вооружения. Под каждый вид оружия создавались тренажеры, разрабатывались программы и методики обучения. Служба была напряженной и интересной. В июне 1969 года, вручая дипломы, погоны и кортики выпускникам родного ВВМКУ им. Фрунзе, он вспоминал, как 31 год назад в этом же Зале революции был произведен в морские офицеры и начал военно-морскую службу.

Начальник ВМУЗ ВМФ вице-адмирал Г. К. Васильев на торжественном построении ВВМКУ им. Фрунзе по случаю выпуска лейтенантов. Справа начальник училища вице-адмирал В. А. Хренов, Ленинград. Июнь 1969 г. Фото В. Д. Доценко

Вице-адмирал Г. К. Васильев на трибуне в день выпуска лейтенантов.

Июнь 1969 г. Фото В. Д. Доценко

Выпускники преподнесли вице-адмиралу Г. К. Васильеву, воспитаннику прославленного училища, альбом с фотографиями выпуска лейтенантов 1969 года, нагрудный знак старейшего учебного заведения и книгу А. Б. Стрелова об истории училища «Путь в океан».

Неожиданно Георгия Константиновича вызвал главнокомандующий Военно-морским флотом Адмирал Флота Советского Союза Горшков С. Г. и предложил должность заместителя начальника штаба Объединенных вооруженных сил стран Варшавского договора. От предложений главнокомандующего не принято было отказываться.

Нагрудный знак,

посвященный 50-летию ВВМКУ

им. М. В. Фрунзе

Книга А. Б. Стрелова

«Путь в океан». Очерк истории

ВВМКУ имени М. В. Фрунзе.

Ленинград, 1966 г.

Заместитель начальника штаба объединенных вооруженных сил стран варшавского договора

В июле 1969 года Георгия Константиновича назначили заместителем начальника штаба Объединенных вооруженных сил стран Варшавского договора. 14 мая 1955 года в Варшаве был подписан Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Албанией, Болгарией, Венгрией, ГДР, Польшей, Румынией, СССР и Чехословакией. Этот документ получил название

Эмблема Организации Варшавского договора

Варшавского договора и регламентировал создание военного союза европейских социалистических государств – Организации Варшавского договора (ОВД). Заключение Договора явилось ответной мерой Советского Союза и социалистических стран на присоединение Федеративной Республики Германии к НАТО, военно-политическому блоку капиталистических стран Европы, США и Канады. НАТО – Североатлантический альянс был основан 4 апреля 1949 года в США с целью защиты Европы от советского влияния. Членами НАТО были 12 стран: США, Канада, Исландия, Великобритания, Франция, Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Норвегия, Дания, Италия и Португалия. Варшавский договор вступил в силу 5 июня 1955 года. Через 30 лет, 26 апреля 1985 года, Договор был продлен странами-участницами на 20 лет. После распада СССР в феврале 1990 года страны-участники ОВД упразднили военные структуры и 1 июля 1991 года подписали Протокол о полном прекращении действия Варшавского договора.

Штаб Объединенных вооруженных сил стран-участниц Варшавского договора размещался в Москве на Ленинградском проспекте, в доме № 41, рядом со станцией метро «Аэропорт». За красивой, высокой металлической оградой, выполненной в стиле соцреализма, в уютном зеленом парке находились здания штаба. Главнокомандующим Объединенных вооруженных сил стран-участниц Варшавского договора с 1967 по 1976 год был дважды Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза Иван Игнатьевич Якубовский.

Начальник штаба Объединенных вооруженных сил стран-участниц Варшавского договора с 1968 по 1976 год – генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко.

Георгий Константинович представлял на международном уровне интересы Советского Союза в сфере военно-морской деятельности и в зависимости от политической обстановки согласовывал вопросы взаимодействия военных флотов стран-участниц Договора. Работа была интересной и насыщеннойсобытиями.

Главнокомандующий Объединенных вооруженных сил стран участниц Варшавского договора (1967–1976),дважды Герой Советского

Союза, Маршал Советского Союза Иван Игнатьевич

Якубовский(Слева)

Начальник штаба Объединенных вооруженных сил стран участниц Варшавского договора (1968–1976) генерал армии Сергей Матвеевич Штеменко(По центру)

Заместитель начальника штаба Объединенных вооруженных сил стран участниц Варшавского договора по военно-морским силам вице-адмиралГеоргий Константинович Васильев. 1971 г.(Справа)

Планирование совместных действий флотов стран-участниц Варшавского договора, слева руководитель вице-адмирал Г. К. Васильев, Москва. 1971 г.

Участники совещания от флотов государств-участников

Варшавского договора на аэродроме Варшавы. 1971 г.

Участники совещания от флотов государств-участников

Варшавского договора на кораблях ВМС Польши. 1971 г.

Участники совещания специалистов военно-морских флотов государств-участников Варшавского договора, Москва. 17 августа 1971 г.

Знакомство руководителей военно-морских сил стран-участниц Варшавского договора с вооружением и техникой ВМС Польши. 1971 г.

Главнокомандующий Военно-морским флотом СССР Адмирал Флота Советского Союза С. Г. Горшков с представителями иностранных флотов, Варшава. 1971 г.

Вице-адмирал Г. К. Васильев проводит совещание с офицерами флотов государств-участников Варшавского договора. 1971 г.

Главнокомандующий Военно-морским флотом СССР Адмирал Флота Советского Союза С. Г. Горшков заслушивает доклады представителей флотов ОВД. За ним заместитель начальника штаба Объединенных вооруженных сил стран-участниц Варшавского договора по военно-морским силам вице-адмирал Г. К. Васильев. 1972г.

Участники совещания от флотов государств-участников

Варшавского договора перед подведением итогов совместной работы. 1972 г.

Удостоверение о награждении вице-адмирала Г. К. Васильева медалью «За воинскую доблесть в ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» 20 апреля 1970 г.

По роду деятельности приходилось несколько раз в год выезжать в командировки в Варшаву, Берлин, Прагу, Варну, Будапешт для решения служебных вопросов и изучения состояния флотов.

В круг его обязанностей входили: разработка и согласование планов совместных действий флотов в различных ситуациях; подготовка и проведение совместных учений флотов стран-участниц Договора; подготовка и проведение штабных учений и совещаний руководителей флотов; организация учебы офицеров социалистических стран в учебных заведениях Советского Союза и многие другие вопросы.

В одной из поездок машина «Чайка», в которой ехал Георгий Константинович, попала в аварию. На скорости более 100 км в час не вписалась в поворот и врезалась в дерево. Георгий Константинович получил ушибы, травму челюстно-лицевойобласти с переломом костей носа и был госпитализирован.

Памятный нагрудный знак

учения «Щит-72»

Обошлось без тяжелых последствий.С 4 по 16 сентября 1972 года на территории Чехословакии проводились масштабные оперативно-тактические учения стран-участниц Организации Варшавского договора «Щит-72». В них принимали участие подразделения Вооруженных сил Советского Союза.

В сентябре 1973 года закончился срок службы Георгия Константиновича в должности заместителя начальника штаба Объединенных вооруженных сил стран Варшавского договора. В восьмидесятые годы появилась тенденция омоложения руководящих кадров Вооруженных сил страны.От предложения продолжить службу начальником управления боевой подготовки Главного штаба ВМФ он отказался. Других предложений не поступило. Георгий Константинович уволился из рядов Воору-женных сил СССР в сентябре 1973 года с должности заместителя начальника штаба Объединенных вооруженных сил стран Варшавского договора по состоянию здоровья.

Как большинство флотских офицеров, боевой адмирал, полный сил и энергии, был готов приложить огромный опыт службы на благо флота. Увольнение в запас после сорокалетней напряженной военно-морской службы переживается тяжело. Надо было сохранить привычный стиль и темп жизни, быть полезным и востребованным Отечеством, защите которого посвятил жизнь. Георгий Константинович занялся поиском работы на гражданском поприще.

Председатель освод СССР

В 1974 году Георгия Константиновича назначили заместителем, а затем председателем Бурное развитие мореплавания в XVIII–XIX веках сопровождалось ростом количества морских катастроф. В конце XIX века ежегодно терпело бедствие свыше 6 тысяч крупных судов, из которых более тысячи тонуло. В этой должности он проработал более 10 лет.

Общества Знак ОСВОД СССР

Основы спасательного дела России были заложены при Петре I. В царских уставах Петра I большое внимание уделено оказанию помощи людям при кораблекрушениях и стихийных бедствиях. В 1709 году во время сильного наводнения в Петербурге император лично руководил спасательной операцией.

Общества спасания на море существовали: в Англии с 1825 года, Бельгии с 1838 года, Дании с 1850 года, Германии и Франции с 1865 года, в Италии с 1872 года, несколько позже – в Испании, Турции, Португалии и Швеции. Русские адмиралы Ушаков, Истомин, Нахимов, Корнилов и другие считали важнейшим качеством моряка умение прийти на помощь пострадавшему на воде. Они показывали пример мужества и отваги при спасении терпящих бедствие. На русском флоте всегда действовало правило: «Сам погибай, а товарища выручай».

Спасания на водах Нагрудный знак Общества

28 июля 1870 года при Морском министерстве создается комитет под председательством генерал-адъютанта вице-адмирала Константина Николаевича Посьета для разработки Устава, который был утвержден 3 июля 1871 года императором Александром II. Организация получила название Общество подания помощи при кораблекрушениях, с 1880 года оно именовалось Обществом спасания на водах, а с 1892 года – Императорским Российским Обществом спасания на водах. Главная цель – «подание помощи всем терпящим бедствие на морях, озерах и реках в пределах России».

7 марта 1872 года на первом собрании членов Общества утвердили Устав и избрали Главное правление и председателя К. Н. Посьета. В том же году создали окружные общества. За первые 3 года Общество построило 179 спасательных станций и постов. Профилактическая работа в соответствии с Уставом 1894 года стала важнейшей задачей. В Петербурге на ул. Садовой в 1894 году на средства населения построили здание Главного правления Общества. В нем расположились музей, редакция журнала «Спасание на водах» и склады спасательного имущества, которое демонстрировали всем желающим.

Ежемесячный журнал

«Спасание на водах» издавался

в 1891–1917 гг.

По настоянию Общества Святейший синод распорядился, чтобы во время туманов звонили колокола всех церквей, расположенных на морских берегах.

Указом императора Николая II с 1896 года день 9 мая был объявлен Днем Общества спасания на водах. К 1899 году Общество имело свыше 12 тысяч

действительных членов. Было развернуто 57 лодочных морских спасательных станций, 29 речных станций, 77 лодочных речных станций, 168 полустанций и 10 маячных огней. Общество содержало 88 переправ, на берегах Белого моря 9 изб, а на Новой Земле спасательную станцию-приют. Территориальное развитие Общества привело к созданию в 1872—1914 годах 97 округов и 46 отделов Обще-

ства. К этому времени Общество спасло жизнь 11020 людей и предотвратило 931 крушение судов. В 1918 году решением СНК РСФСР Общество передали в ведение Главного управления водного транспорта. В 1925 году СНК СССР учредил ЦК Общества спасания на водах (ОСНАВ) при НКПС

(Народном комиссариате путей сообщения). В 1928 году первый съезд ОСНАВа избрал почетным председателем всероссийского старосту Михаила Ивановича Калинина и утвердил Устав. В 1930—1932 годах Общество издавало журнал «Спасание на водах».

В 1931 году ОСНАВ переименовали в Союз обществ содействия развитию водного транспорта и охраны жизни людей на водных путях СССР (Союз ОСВОД). ОСВОД в целях изыскания средств арендовал и эксплуатировал прокатно-лодочные станции, купальни, пляжи, издавал листовки и брошюры, имел мелкие предприятия. В 1943 году Союз ОСВОД ликвидировали, функции спасательной службы передали наркоматам морского и речного флотов. С 1948 года спасательная служба находилась в ведении ДОСФЛОТ (Добровольного общества содействия флоту и армии), с 1956 года ДОСФЛОТ переименовали в ДОСААФ (Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту). В 1966 году ОСВОД находился в ведении различных министерств союзных республик.

В 1970 году ЦК КПСС и Совет министров предоставили ОСВОДу большие полномочия и обеспечили государственным содержанием. Работа в ОСВОДе была напряженной, связанной с командировками по необъятной стране от Камчатки до Калининграда. Георгий Константинович, со свойственным ему от-ношением к делу, основательно и детально вникал и изучал на местах работу всех звеньев и структур ОСВОД СССР. Одна из инспекционных поездок в Волгоград ярко характеризует его жизненные принципы – непримиримость к очковтирательству и казнокрад-ству, процветавшие в застойные брежневские годы. По финансовым нормативам на инспекционные поездки председателю ОСВОД СССР отпускались определенные суммы денег для проживания в гостиницах, пользования транспортом, а также суточные на питание и личные расходы. В аэропорту Волгограда его встретили руководители регионального ОСВОДа и повезли в закрытый номенклатурный отель города. Когда Георгий Константинович вошел в номер, состоявший из четырех комнат, то увидел в громадной гостиной большой сервированный стол с окороками, икрой, винами, коньяками и прочими деликатесами. Вокруг стола в ожидании банкета толпились руководители региональных предприятий ОСВОДа и представители областного руководства. Местные чиновники приготовили новому начальнику встречу «по высшему разряду»: банкет, сауна, рыбалка и охота, чтобы не было желания и времени заниматься скучной рутинной проверкой фактического состояния дел Волгоградского ОСВОДа. Адмирал поздоровался. Обвел всех взглядом из-под густых бровей и попросил присутствующих подо-ждать в номере. Он спустился к администратору, позвонил областному прокурору, попросил прибыть в отель и разобраться за чей счет организован банкет, снят номер и на какие средства приобретены ящики с икрой и напитками, приготовленные в качестве презента. Сел в такси и уехал в городскую гостиницу. С утра началась плановая инспекция, в результате которой в Волгоградском ОСВОДе произошли большие кадровые перестановки. Молва о новом руководителе мгновенно разнеслась по регионам страны. Чиновники ОСВОДа стали более осмотрительными и осторожными.

За годы работы в Обществе Георгий Константинович сформировал активную, высокопрофессиональную команду. К нему с удовольствием шли работать вышедшие в запас военно-морские офицеры. Имея богатый опыт, они добросовестно трудились на побережье океанов, морей, озер и рек необъятной страны, организуя спасательные работы и профилактические мероприятия по предупреждению гибели людей на воде. Результаты работы слаженной и четко организованной команды говорят сами за себя.

Участники зонального совещания представителей областных и краевых советов Общества спасания на водах Дальнего Востока, Хабаровск. 4 сентября 1974 г.

Председатель ОСВОД СССР

Г.К. Васильев готовится к докладу, Хабаровск. 4 сентября 1974 г.

Почетная грамота Фрунзенского райкома КПСС о награждении Г. К. Васильева 18 декабря 1980 г.

Удостоверение о награждении вице-адмирала

Г.К. Васильева медалью «Тридцать лет победы в Великой Отечественной войне

1941–1945 гг.» 9 мая 1975 г.

Удостоверение о награждении вице-адмирала Г.К. Васильева медалью «60 лет Вооруженных сил СССР» 21 февраля 1978 г

Удостоверение о награждении вице-адмирала

Г.К. Васильева медалью «70 лет Вооруженных сил СССР» 9 апреля 1988 г.

К 1974 году ОСВОД объединял 73 областных, краевых, автономно-республиканских и городских (Москвы и Ленинграда) совета. В них входили: 62 000 первичных организаций, 10 млн членов, в том числе 2,8 млн юных осводовцев, ОСВОД РСФСР, Центральная лаборатория по разработке новых видов спасательной техники, учебный центр, осуществляющий методическое руководство деятельностью 72 школ и пунктов специальной подготовки водолазов-спасателей, инструкторов по плаванию и др. Обществу принадлежали 8 предприятий, выпускавших оборудование для спасателей: спасательные жилеты, круги, разборные каркасные бассейны, флаги и вымпелы, а также учебную и наглядную литературу и плакаты. В их числе было рекламно-информационное бюро «Дельфин».

В 1987 году ОСВОД принят в Международную федерацию спасания на водах (ФИС). По роду деятельности Георгию Константиновичу приходилось часто участвовать в заседаниях правительства страны, там он доказывал необходимость строительства бассейнов для обучения плаванию при школах, профессиональных и высших учебных заведениях, в районных центрах. Обосновывал необходимость модернизации и разработки новых спасательных средств, оснащения ими водоемов и мест отдыха населения. Он добивался выделения средств на эти цели. Появились в правительственных кругах деловые связи и знакомства, которые использовал для развития и совершенствования вверенного ему ОСВОДа.

Время летело быстро. Приближались 1990-е годы. Георгий Константинович, работая в центральном аппарате, видел, как разваливается страна, рушатся устои и принципы государства, которое он защищал, в которые верил. Началось резкое сокращение финансирования ОСВОДа. На всех уровнях власти появились ловкие люди, стремящиеся за-владеть государственным имуществом, предприятиями и зданиями, создававшимися де-сятилетиями на благо народа. Он очень болезненно переживал происходящее в стране и, чтобы не быть причастным к развалу и расхищению ранее созданного, в 1989 году закон-чил работу в ОСВОДе и вышел на пенсию.

В 1990-е годы многие предприятия и организации, которые являлись членами ОСВОДа и содержали его за счет своих коллективных взносов, банкротились и закрылись. ОСВОД стремительно разваливался, местные отделения исчезли. Вдвое сократилось число краевых, областных, городских и районных организаций ОСВОДа. Информационно-издательское агентство «Дельфин» приватизировали и ликвидировали, здание и техника перешли в частные руки. Методические пособия и плакаты оказались невостребованными. Здание Центрального совета ОСВОД СССР, находящееся в центре Москвы, у метро Маяковская, на пересечении Садового кольца и Тверской улицы, передали новым случайным владельцам. Спасательные базы и учебные центры ОСВОДа, построенные на государственные средства и взносы граждан в живописных и курортных местах на берегах морей, рек и озер, перешли в руки хитрых дельцов разного пошиба. Осталось только 57 % региональных организаций России. Имущество ОСВОДа, накопленное в советские годы, полностью разбазарили. Об этом Георгий Константинович, будучи на пенсии, с болью узнавал из разговоров с бывшими сотрудниками ОСВОДа. Новые руководители страны никого спасать не собирались.

На пенсии

Советские чиновники, пользуясь служебным положением, получали в личное распоряжение служебные дачи, продовольственные пайки, дефицитные товары в специальных магазинах и другие льготы. В 1990-е годы оформляли в собственность и приватизировали земли и особняки в заповедных зонах Подмосковья и на Черноморском побережье. Имея возможность использовать служебную дачу и машину Георгий Константинович не поль-зовался должностными привилегиями, жил на свои доходы. Он понимал – ничто не вечно.

В 1971 году купил садовый земельный участок размером одиннадцать соток в коллективном садоводстве Главного штаба Военно-морского флота «Сокол-2» (район г. Истра, станция Манихино). Приобрел автомобиль «Жигули», модель ВАЗ-2101 бежевого цвета и бокс в гараже в 2 километрах от дома. Многие годы, до конца жизни, он трудился на кусочке бывшего военного аэродрома, благоустраивая и превращая утрамбованную глинистую почву в цветущий плодородный сад. Работа на земле доставляла ему удовольствие, укрепляла расшатанное напряженной службой здоровье. Пригодились трудовые навыки, полученные в юные годы.

Адмирал прекрасно владел столярным инструментом, хранил его в специальных ящиках. Любая вещь имела свое место. На участке во всем был образцовый порядок. Георгий Константинович самостоятельно построил деревянную кухню, там первый год жила семья, готовили пищу и ночевали, пока не возвел по собственному проекту уютный, компактный, рационально спланированный деревянный дом площадью 42 кв. метра.

Георгий Константинович с внучкой Машей на дачном участке. Июнь 1973 г.

Мария Антоновна Васильева с внучкой Машей. 1973 г.

Законы 1980-х годов не позволяли в садоводческих хозяйствах строить дома разме-ром более чем 6 ×6 метров. Не нарушая глупые ограничения, адмиралу удалось построить теплый, светлый, комфортный дом, в нем было предусмотрено место для разрастающейся семьи. Чердак оборудовал под адмиральские апартаменты и кладовые, внизу – теплая веранда, прихожая и две спальные комнаты с печкой, обогревавшей весь дом. На рационально спланированном участке высадил двенадцать яблонь разных сортов, вишни, сливы, дальневосточную облепиху и лимонник, кусты крыжовника, черноплодной рябины, черной и красной смородины. В теплице вызревали помидоры, огурцы, патиссоны.

Георгий Константинович на даче с внуком Георгием

и внучкой Машей. Август 1973 г.

Г. К. Васильев на даче все делал своими руками. 1985 г.

На грядках росли морковь, редис, кабачки, свекла, картошка, хрен, чеснок и зелень. В саду цвели сирень, черемуха, гладиолусы, душистый табак, розы, флоксы и тюльпаны. Подготовку к дачному сезону Георгий Константинович начинал зимой.Он вел дневник посадки и всхожести растений. Выбирал и закупал семена овощей и цветов. Выращивал дома рассаду для высадки в теплицу. В конце марта выезжал на участок, планиро-вал весенние подготовительные работы. В апреле подрезал деревья, убирал оставшуюся с зимы листву, упавшие ветки, вносил удобрения и приводил в порядок хозяйство. Подключал к магистрали водопроводные трубы и закупал баллоны с газом. Весенние нарциссы в начале мая ко Дню Победы, стремительно пробиваясь сквозь молодую траву, украшали участок яркими веселыми цветами, возвещая о начале трудового летнего сезона.

Посадки проводил с 1 по 10 мая в праздничные дни. С наступлением стабильной теплой погоды переселялся из городской квартиры в дом. Вставал рано утром, с рассветом, завтракал и приступал к работам, намеченным с вечера. Все, как на флоте, по плану и по установленному им распорядку. Хлопот было много. Стволы деревьев нужно было очистить от мха и наростов, яблони обработать от вредителей, подкормить и побелить, бурно растущую траву косить. Сорняки, забивавшие культурные растения, постоянно выпалывать, огород поливать. Дорожки и отмостки строений выравнивать и укреплять после зимы. Бороться с полевыми мышами, тлей и кротами. Обустраивать и поправлять скворечники многочисленных пернатых, облюбовавших для производства потомства его уча-сток № 123.

Между завтраком и обедом делал перерыв на чай. После обеда – обязательный адмиральский час. Как на флоте, все работы прекращались на время приема пищи и дневного сна. Затем следовал послеобеденный чай и работы до ужина. К ужину Георгий Константинович всегда приводил себя в порядок и переодевался. Пищу любил простую домашнюю. Любимыми блюдами были тушеные телячьи ребра и треска, припущенная в молоке с чесноком, домашние пирожки с капустой, рисом, яйцом и зеленым луком, ко-торые искусно готовила Мария Антоновна. После ужина смотрел телевизионные передачи. По окончании программы «Время», которая начиналась в 21.00, независимо от того, были в доме гости или нет, поднимался наверх в адмиральский отсек отдыхать.

Каждое лето с мая по сентябрь из Североморска приезжала дочь Аня с внуками Машей и Николаем. Селились на даче. Реже прилетала из Владивостока старшая дочь Ирина с детьми. После полярной зимы ребята были бледными, быстро уставали. На подмосковном солнце становились крепкими и активными. Георгий Константи-нович и Мария Антоновна нежно и чутко относились к детям и внукам. Главенствующей задачей развития дачного хозяйства было создание комфортной и удобной обстановки для отдыха и развития внуков. Для малышей Георгий Константинович завозил песок и обустраивал песочницу. Установил перекладину для физических упражнений. Высаживал на грядках морковь, редиску, репу, горох и фасоль, которые ребята с удовольствием ели, не дожидаясь созревания. Выращивал кусты малины, смородины и крыжовника. Благоустраивал и утеплял дом и комнаты для внуков. К приезду детей дача была тщательно подготовлена. Внуки подрастали, и Георгий Константинович привлекал их к работам на участке. Каждый получал от него персональное задание. Ребятам это нравилось.

На даче в Манихино. В первом ряду слева направо Мария Антоновна, Георгий Константинович, внучка Маша, во втором ряду внук Николай и дочь Аня. Август 1987 г. Фото А. Кибкало

Традиционный бокал-шарик

В праздничные дни он трудился на участке до обеда. На веранде, а если позволяла погода в саду под яблонями, накрывали праздничный обеденный стол. Выносили из дома стулья и плетеные кресла. Мария Антоновна с утра хлопотала у плиты, обязательно пекла свои знаменитые пирожки с капустой, мясом, рисом, яйцом и зеленым луком. К обеду помимо мяса и рыбы подавали домашние соления, зелень и овощи, выращенные на грядках. Семья собиралась за столом, во главе был адмирал – воин-труженик, добрый и заботливый семьянин. Свежий воздух, дымок костра и мангала, буйно растущие яркие душистые цветы, ровно скошенная трава, резвящиеся внуки и близкие люди за столом создавали теплую, радующую сердце атмосферу.

Георгий Константинович употреблял только крепкие напитки – коньяк, водку,а в последнее время предпочитал шотландское виски. Пили из казавшихся небольшими разноцветных, шаровидной формы, бокальчиков. Их вид был обманчив, а вмещали они 180 граммов. Мужчины пили до дна, оставлять недопитым бокал было не принято. Адмирал знал свою меру и никогда не хмелел. На его лице появлялся румянец, и немного краснела шея. Всегда, даже за столом, говорил лаконично и ясно. Однажды гости после второго тоста начали сетовать, что урожаи в стране ежегодно скудеют и скоро продовольственные магазины совсем опустеют. На это Георгий Константинович ответил одной фра-зой: «В Москве всегда урожай».

Последние пять лет его нормой были три бокальчика, а раньше мы выпивали по 5-6 «шариков» крепких напитков или просто допивали то, что стояло на столе. На этих коварных «шариках» я опрометчиво не рассчитал силы при первом застолье с адмиралом. В 26 лет, чувствуя себя закаленным моряком, переоценил свои возможности и недооценил закалку подводника военных лет. После шестого «шарика» болгарского мягкого коньяка «Плиска» начал хмелеть, но держался и вида не подавал.

Лето проходило в трудовом режиме. Уез-жали внуки. Осенью Георгий Константинович собирал и перерабатывал урожай. Он мастерски заготавливал квашеную капусту и моченые яблоки. Делал яблочные и ягодные соки, яблочное пюре. Мариновал и солил огурцы, помидоры и патиссоны. Заготовки укладывал в погреб, построенный им на участке. На каждой банке была надпись с указанием даты и заготовленного продукта. Запасов хватало всей семье до следующего сезона. В октябре накрывал розы еловыми ветками, отключал от магистрали воду, закрывал дом и кухню на зиму. После за-вершения дачных работ Георгий Константино-вич с Марией Антоновной уезжали в санаторий на Черное море подлечиться и отдохнуть.

Весной 1988 года Мария Антоновна тяжело заболела. После обследования в Центральном военном клиническом госпитале им. П. В. Мандрыка ей поставили диагноз: рак почки.

Мария Антоновна на даче. 1987 г.

Проведенная сложная и тяжелая операция не помогла. Не выдержало ослабленное военными и жизненными испытаниями сердце. 7 июня 1988 года добрая, светлая, заботливая, любящая детей, внуков и родственников, отзывчивая, готовая всем и всегда прийти на помощь Мария Антоновна покинула этот мир. Семья осиротела.

В августе 1988 года меня назначили командиром базы в Анголе, на первый год полетел туда без семьи. Решили Георгия Константиновича не оставлять одного после тяжелой утраты. Аня с детьми переехали из Мурманска в Москву. Маша поступила в московскую школу, а Николая определили в Ленинградское Нахимовское училище, которое он благополучно окончил и поступил в ВВКМУ им. Фрунзе, в котором обучались его дед и отец.

Снабжение продовольствием, даже Москвы, с каждым годом ухудшалось. Ночами у магазинов выстраивались длинные очереди в ожидании подвоза продуктов. Составляли списки очередности и ежечасно делали перекличку. Номера писали чернилами или химическим карандашом на ладонях. Заслуженный боевой адмирал в 4 часа утра в любую погоду занимал очередь в продовольственный магазин, чтобы купить 1,5–2 кг любого мороженого мяса для семьи. Участникам войны к праздникам в специальном магазине для ветеранов Великой Отечественной войны продавали продовольственный набор, в который входили мясные консервы, кабачковая и баклажанная икра, полукопченая колбаса, подсолнечное и сливочное масло, банка растворимого кофе и индийский чай. Георгий Константинович с большим рюкзаком шел в этот магазин и приносил домой продукты. Выручали овощи и фрукты, выращенные им на садовом участке.

Радостных событий было немного. Георгий Константинович получал удовольствие от работы на садовом участке, радовался обустроенному им порядку и урожаям. Он неоднократно говорил, что дача дает ему здоровье, хорошее настроение и продлевает жизнь. Каждый год в начале августа уезжал на несколько дней на свою родину в Березайку навестить родственников, а главное – накосить и заготовить сено для козы, которую держала его сестра Дуся. Возвращался оттуда угрюмый. Плохо и бедно жили сельские жители средней нечерноземной полосы. Совхозы разорялись, предприятия закрывались, жители покидали деревни и села. Нищета, разруха и пьянство – участь тех, кто там оставался. Страна стремительно рушилась.

В 1990 году Маша поступила на учебу в 1-й московский медицинский институт. В 1992 году после распада Советского Союза осложнилась обстановка в Латвии, там в Риге жила сестра Георгия Константиновича Прасковья Константиновна.

Георгий Константинович Васильев. 1993 г

Он перевез ее в Москву в свою квартиру.До 75-летнего возраста Георгий Константинович управлял автомобилем «Жигули», позже стал уставать за рулем. Очень тяжело переживал распад Советского Союза, развал страны. Георгий Константинович видел и понимал несостоятельность последних руководителей Советского государства, чванство чиновников, ложь средств массовой инфор-мации. В его сознании не укладывалось, как вице-президент Г. Янаев, министр обороны Д.Язов и председатель КГБ В. Крючков с ближайшими помощниками заблокировали 18–21 августа 1991 года Президента СССР М. Горбачева на даче в Форосе, предали его и, при-знав недееспособным, объявили ГК ЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению). Система управления огромной страны рассыпалась. Впереди была неизвестность. Шла варварская приватизация и растаскивание стратегических промышленных, добывающих объектов и отраслей. В 1990-е годы советские устои и законы рухнули, а новые правила капиталистической жизни не сформировались. На предприятиях и в учреждениях заработную плату не выдавали по нескольку месяцев. Рубль обесценился. Даже московские магазины опустели. Цены росли стремительно. Расчеты за товары производились в долларовом эквиваленте.

Георгий Константинович обладал твердыми внутренними убеждениями и всегда придерживался высоких моральных принципов жизни, а именно:

– любые действия человека не должны быть разрушительными, не должны нести вред обществу и мешать жизни других людей;

– деятельность человека должна быть направлена на улучшение жизни родных, близких и окружающих людей;

– всегда, во всем, даже в мелочах, должен быть рациональный, логически понятный порядок;

– разумный человек должен планировать свою жизнь и деятельность так, чтобы в конце жизненного пути не оказаться банкротом и не быть в тягость другим.

В последние годы, когда Мария Антоновна покинула земной мир, наше общение с Ге-оргием Константиновичем стало более доверительным и откровенным. Мы вместе работали на дачном участке, делали заготовки, обсуждали будущее внуков, ездили за грибами на Север и Соловецкие острова. Его интересовало и беспокоило, что будет дальше со страной, как будут жить дети и внуки? Однажды он спросил меня, сколько стоят в наше время похороны. Тогда этому вопросу я не придал значения и, чтобы что-то ответить, сказал: «Обычные московские похороны стоят около 300 долларов».

Место захоронения Георгия Константиновича

и Марии Антоновны Васильевых на Щербинском кладбище, Москва

Когда это случилось, в его шкафу мы обнаружили полностью приготовленную и отглаженную парадную адмиральскую форму, во внутреннем кармане тужурки в конверте лежали аккуратно подготовленные необходимые документы и 300 американских долларов. Георгий Константинович откладывал деньги с пенсии и заранее купил доллары на свои похороны, чтобы не доставлять родным беспокойства. Это для него было принципиально.

Георгий Константинович и Мария Антоновна редко рассказывали о военных годах и не планировали писать и издавать воспоминания. В 1974 году военный корреспондент, в последующем начальник военно-морского отдела газеты «Красная звезда», Сергей Иванович Быстров, с которым нас связывают многие годы дружбы, подготовил с Георгием Константиновичем и опубликовал 30 мая 1974 года в газете его статью «С-15 открывает счет». Позже в рубрике «Подвиг» была опубликована статья Георгия Константиновича «Встреча на пирсе». Затем состоялась встреча и интервью с военным корреспондентом Николаем Андреевичем Черкашиным, в последующем известным писателем-маринистом. Николай Андреевич написал рассказ «Березовые кнехты».

Бинокль командира подводной лодки С-15 Г. К. Васильева

По нашей просьбе Георгий Константинович приступил к написанию воспоминаний для потомков – внуков и правнуков. Он сомневался, что история его жизни будет интересна последующим поколениям, не считал свою флотскую службу и участие в войне героическими. В годы Великой Отечественной войны большая часть взрослого населения страны сражалась с фашистами, не щадя жизни. Условия в разных родах войск были различными. Мемуары и литература военных и послевоенных лет по цензурным причинам зачастую не отображали фактической обстановки, в которой советским летчикам и подводникам приходилось воевать. Георгий Константинович писал воспоминания, откровенно рассказывая о реальных событиях и обстановке тех лет и разрешил опубликовать их после его смерти.

Мария Антонова Васильева (Иванова)

Мария Антоновна Иванова.

Художник А. Полозов. 2004 г.

Мария родилась 4 октября 1918 года в деревне Березайка в семье фельдшера Антона Ивановича Иванова и Глафиры Антоновны Ивановой, в девичестве Антоновой. Семья была многодетной. Дети: Алексей, Анатолий (18.05.1912–21.10.1943), Георгий, Борис, Мария (4.10.1918–7.06.1988), Тамара (23.02.1923–31.10.2008),Галина (11.05.1925–22.02.2013) и Евгений (15.10.1929–7.02.2012).Отец Марии, Антон Иванович Иванов (1886–1.07.1939), родился в Санкт-Петербурге. Родителей своих не знал. Помнил, как в 2-летнем возрасте его привезли на большой черной легковой машине и оставили в Императорском Санкт-Петербургском воспитательном доме,там содержались и обучались хорошо обеспеченные дети. По дошедшим до родственников сведениям, его матерью была богатая итальянка, приехавшая в Россию. В Петербурге родила мальчика, нарекла его Антоном (Антонио), дала распространенную русскую фамилию Иванов.

По каким-то причинам она не имела возможности воспитывать сына в своем доме и отдала в Императорский Санкт-Петербургский воспитательный дом, оплатила весь период содержания и уехала в Италию. Из Воспитательного дома Антона взял в свою семью на воспитание владелец Бологовского стекольного завода. В 1908 году Антона Ивановича призвали на военную службу. В армии он закончил курсы военных фельдшеров. После увольнения со службы, с 1912 года, работал фельдшером в Сопинской больнице Боровичского уезда. Во время Первой мировой войны, с 1914 года, Антон Иванович служил фельдшером в санитарном поезде. Приобрел богатую медицинскую практику.

После Первой мировой войны поселился в Березайке и до конца жизни проработал фельдшером. В любую погоду, зимой и летом, днем и ночью он безотказно выезжал к больным по деревням и селам района. Врача в округе не было, помощь мог оказать только фельдшер. Принимал роды, рвал больные зубы, лечил травмы и болезни. Антон Иванович снискал уважение и признательность земляков. Они его помнили и почитали многие годы. Дочь Тамара Антоновна часто приезжала в Березайку. Посещая кладбище, даже через 40 лет после смерти отца, находила могилу ухоженной, убранной свежими цветами.

Антон Иванович и Глафира Антоновна Ивановы сидят в первом ряду, слева стоит старший сын Анатолий, справа приемный сын Алексей

Свидетельство № 699 от 1899 г.

Санкт-Петербургского воспитательного дома

«Начальство Императорского С.-Петербургского Воспитательного Дома сим удостоверяет, что питомец сего Дома Антон Иванов 1886 № 444, имеющий ныне отроду 12 лет, обучался в Большой Крестовской школе Воспитательного Дома и по окончании в оной в 1899 году курса выдержал вполне удовлетворительно экзамен из закона Божьего, русского языка, правописания и арифметике по программе для начальных училищ.

Свидетельство войскового фельдшера № 369,

выданное А. И. Иванову 14 августа 1909 г.

«Фельдшерский ученик 117 пехотного Ярославского полка Антон Иванов при испытании его в экзаменной комиссии, учрежденной при полковом лазарете 118 пехотного Шуйскаго полка по программе, приложенной к приказу по военному ведомству 1873 года за № 29, оказал следующие успехи:

По Закону Божьему – 5 – отличные

Русский язык – 5 – отличные

Латинскому языку – 4 – хорошие

Арифметике – 5 – отличные

Уходу за больными и раненными – 4 – хорошие

Болезням наружным и внутренним – 3 – удовлетворительные

Подание первой помощи внезапно заболевшим и мнимо умершим – 4 – хорошие

По строению и отправлению главнейших органов человеческого тела – 4 – хорошие

Фельдшерским операциям – 4 – хорошие

Повязкам – 4 – хорошие

Переломам и вывихам – 3 – удовлетворительные

Лекарствам, их приготовление и употребление – 4 – хорошие

Принимая во внимание эти познания фельдшерского курса, а также что Иванов отличаясь постоянно отличным поведением и усердием в службе оказал хорошие успехи при практических занятиях в лазаретных палатах и аптеке, комиссия определила признать его достойным для назначения на должность войскового фельдшера в удостоверении чего на основании 10 статьи правил, приложенных к приказу по военному ведомству 1871 года за № 25, и выдано настоящее Свидетельство за надлежащим подписом и приложением казенной печати 1909 г., августа, 14 дня.

г. Слоним, Скобелевский лагерь.

Председатель комиссии старший врач 118 пехотного Шуйскаго полка Коллежский советник

Экзаменаторы:

Законоучитель 118 пехотного Шуйскаго полка, священник Максимов Старший врач 117 Ярославского полка, коллежский советник – Младший врач 118 пехотного Шуйскаго полка, коллежский асессор – Присутствующие: Командир 118 пехотного Шуйскаго полка полковник –»

Аттестат младшего медицинского фельдшера 117-го пехотного полка А. И. Иванова № 179 от 11 марта 1912 г.:

«Дан сей мною И. Д. младшего медицинского фельдшера 117-го пехотного Ярославского полка находящемуся в прикомандировании к 5-му Железнодорожному батальону Антону Иванову в том, что он служа под моим руководством в течение более одного года при 5-м Железнодорожном батальоне, при уходе за больными обращался с ними кротко, вызывая всегда отличные знания своего дела, все возлагаемые на него обязанности выполнял превосходно и аккуратно, а потому как примерный исполнительный и трезвый человек вполне достоин своего звания и может исполнять свои обязанности как в военной, так и в гражданской службе и может быть помощником врача. В чем подписываю и приложением казенной печати удостоверяю

Марта 11 дня 1912 года

Старший врач 5-го Железнодорожного батальона, Коллежский Советник Соколов».

Аттестат младшего медицинского фельдшера

117 пехотного полка А. И. Иванова № 179 от 11 марта 1912 г.

Справка Сопинской больницы выдана А. И. Иванову 7 сентября 1912 г.

Удостоверение Железнодорожного комитета по топливу и лесным заготовкам для Николаевской железной дороги выдано Антону Ивановичу Иванову, что он служил фельдшером на медпункте железнодорожной станции Академическая. 29 декабря 1921 г.

В семье хранится автобиография Антона Ивановича, написанная им в разгар репрессий в декабре 1938 года. Чтобы избежать подозрения о принадлежности к буржуазному классу, он причислил себя к крестьянской бедноте, так требовала обстановка того времени.

«Родился в 1886 году в гор. Ленинграде в Воспитательном доме (родителей своих не знаю) был взят на воспитание 2-х месячного возраста (со слов матери воспитательницы) в бедную крестьянскую семью в дер. Большую Крестовую бывшей Новгородской Губернии, Боровичского уезда. Воспитывался до 12 лет, в это время окончил Школу Воспитательного дома при дер. Большой Крестовой 3-летку. С 1898 по 1904 г. рабочий фабрики «Паль» за Невской Заставой гор. Ленинграда. В 1908 г. взят на действительную военную службу, где поступил в Школу ротных медицинских фельдшеров и окончил ее в 1909 г. По окончании службы с 1912 г. поступил фельдшером в Сопинскую больницу Боровичского уезда откуда в 1914 г. был взят на Империалистическую войну, так же работал фельдшером в 1-м Военно- санитарном транспорте на фронте до 1916 г. В 1917 г. был переведен в тыл в Холмский военный госпиталь где работал до 1918 г. В 1918 г. демобилизовался и опять работал в Сопинской больнице. В 1919 до 1922 г. работал на Самостоятельном медпункте ст. Академическая Окт. Жел. Дор. С 1923 по 1924 г. работал при городской Боровичской больнице. С 1924 по 1925 г. Самостоятельный медпункт село Белое Боровичского района. С 1926 по 1928 г. фельдшер фабрики «Удино» Боровичского района. С 1.01.1928 г. по настоящее время работаю при амбулатории Стекольного завода им. тов. Луначарского, т. е. мой фельдшерский стаж – 29 лет беспрерывной работы. За всю продолжительную работу не имею ни одного выговора, кроме хороших отзыв врачей и полученных премий как за работу по специальности, 4 раза, так и за работу по профсоюзной линии премирован 4 раза и Почетной грамотой. За все время своей работы пользовался и пользуюсь в настоящее время хорошим авторитетом среди обслуживаемых мною больных. В данное время временный инвалид II группы.

Автобиография Антона Ивановича Иванова. 3 декабря 1938 г.

3.12.1938 г. А. Иванов

Как на премии, так и на полученные грамоты Почета, а также отзывы врачей и то, что был Ударником и Стахановцем с 1928 г. по настоящее время, а так же был членом Избирательной комиссии в компании выборов в Верховный Совет СССР имеются соответствующие документы». (Орфография и пунктуация сохранены.)

Антон Иванович женился 29 июня 1912 года на Глафире Антоновне Антоновой (7.05.1887–10.09.1970). В юные годы она была горничной в доме владельца стекольного завода. Прижила от хозяина мальчика Алексея. Там же познакомилась с Антоном Ивановичем и вышла за него замуж.

Антон Иванович много времени уделял воспитанию детей. Вместе читали вслух книги Жуль Верна, Толстого, Пушкина, Гоголя и др. Рассказывал о методах лечения и полезных свойствах растений. Собирал с детьми лекарственные растения, учил готовить лекарства.

Со слов родственников, Антон Иванович всю жизнь ждал наследства и сведений от итальянских родственников. Умер он 1 июля 1939 года от туберкулеза.

На время войны 1941–1945 годов, спасаясь от наступающих фашистов, Глафира Антоновна с детьми уехала из Березайки в д. Сорокино, находившуюся в дремучих болотистых лесах в 35 километрах от города Боровичи. Туда немцы не дошли, помешали непроходимые болота вокруг деревни. Война пощадила семьюАнтона Ивановича и Глафиры Антоновны, но один сын Анатолий не вернулся с фронта. Получили похоронку-извещение от 5 февраля 1944 года. Место захоронения неизвестно.

Свидетельство о рождении Глафиры Антоновны Антоновой № Р 6978198 от 9 мая 1887 г.

Глафира Антоновна Иванова. 1955 г.

Свидетельство о браке № 681 Антона Ивановича(Слева)

Иванова и Глафиры Антоновны Антоновой

29 июня 1912 г.(Справа)

Удостоверение Глафиры Антоновны Ивановой, что она является женой фельдшера Антона Ивановича Иванова, выдано 29 августа 1921 г.

Свидетельство о смерти Иванова Анатолия Антоновича

23 октября 1943 года

Извещение о гибели

Антона Ивановича Иванова 1 июля 1939 г.

Мария была пятым ребенком в семье, росла смелой, задорной, энергичной девочкой. Прилежно училась, вместе с братьями и сестрами трудилась на домашнем хозяйстве. В 1932 году закончила березайскую семилетнюю школу.

Мария Антоновна Иванова. 1937 г.

Удостоверение об окончании Марией Ивановой Ленинградского фармацевтического техникума в июле 1935 г.

Мария Антоновна Иванова (в центре).

1935 г.

В 14-летнем возрасте уехала в Ленинград и поступила на учебу в Ленинградский фармацевтический техникум Министерства здравоохранения РСФСР, расположенный на Петроградской стороне, на специальность фармацевта. Обучение в техникуме завершила

в 1935 году.

Учебу в техникуме совмещала с занятиями в Ленинградском аэроклубе ДОСААФ.

Полеты на самолетах, прыжки с парашютом стали ее стихией.

С августа 1935 по август 1939 года работала химиком-лаборантом в городе Старая Русса Новгородской области и продолжала осваивать летное мастерство на разных типах самолетов в городском аэроклубе.

Агитационные плакаты для молодежи. 1932–1940 гг.

На призыв комсомола дать стране 150 тысяч летчиков откликнулись многие девушки. Из аэроклубов они стремились попасть в военные школы. В их числе была и Мария Иванова.

В 1939 году она поступила в Херсонскую авиашколу и по окончании стала летчиком-инструктором. Как многие патриоты, добилась направления в военную авиацию. Ее призвали в вооруженные силы, присвоили воинское звание младший лейтенант и направили инструктором в Военно-воздушные силы.

История Херсонской авиашколы (ХАШ) начинается с перевода из Полтавы в Херсон школы авиапилотов. ХАШ просуществовала 5 лет, с 1936 по 1941 год. За это время выпущено около 1300 инструкторов-пилотов. Каждый из них подготовил десятки пилотов. Получается, школа дала Военно-воздушным силам СССР десятки тысяч молодых летчиков. 20 выпускников школы стали Героями Советского Союза. В декабре 1936 года состоялся первый выпуск курсантов, начавших обучение еще в Полтаве. Первые «птенцы» разлетелись по Советскому Союзу. Одиннадцать лучших выпускников оставили при школе в качестве преподавателей и инструкторов.

Школа жила размеренной жизнью. Вдруг среди курсантов пронесся слух: «К нам едут женщины!» В Херсонскую авиационную школу пришло указание из Москвы при-нять 120 девушек. Прибыло их в полтора раза больше. Начальника училища майора Мордовина чуть удар не хватил. Но все обошлось – 60 девушек зачислили в группу летчиков-инструкторов, остальным предстояло изучать штурманское дело. Теоретический курс они усваивали успешно, а строевая подготовка давалась не всем. Через несколько недель девушки маршировали не хуже парней. Когда они шли колонной по улице Суворова, бурная жизнь города замирала. Не было в этот миг ничего, кроме звонкого «Авиационного марша», колонны четко печатающей шаг и горожан, завороженно наблюдавших за ней. Сохранился блокнотик размером с четверть ладони. На первой странице надпись: «Купила 30 марта 1940 года» и три буквы «Т. Н. А.» – Тарасова Наталья Андриановна. Это не дневник, а повседневные записи. Вот одна из них: «Разворот вводить ручкой, ногой помогать.

Мария Антоновна Иванова. Пятигорск. 27 сентября 1939 г.

Выводим ногой, помогаем ручкой». В военные годы девушки-пилоты, манипулируя «ножкой и ручкой», завалили не одну сотню немецких самолетов. Семь бывших херсонских курсанток удостоены звания Герой Советского Союза. Херсонская авиашкола под-готовила только 2 женских выпуска. После передачи ее в ведение Военно-воздушных сил набор девушек прекратили. По окончании Херсонской авиационной школы Мария ра-ботала в Таганрогском аэроклубе. Осенью 1941 года, с приближением фронта, Аэроклуб эвакуировали в Ижевск, на Урал, затем в Тюмень.

29 ноября 1940 года решением Центрального совета Осоавиахима Херсонская авиа-школа перешла в подчинение Военно-воздушных сил СССР и была перепрофилирована на подготовку офицеров летчиков-истребителей. Комиссия утвердила летно-технический и преподавательский состав школы – 87 человек. В программе обучения появились новые предметы: отработка элементов пилотажа в условиях воздушного боя и стрельба. К этому времени комэск капитан М. И. Сухарев, командиры отрядов Л. П. Ехнов, В. В. Иванов и командир Я. Л. Бугаев перегнали в Херсон первые истребители И-16. Херсонцы с удивлением и восхищением наблюдали за «ястребками». Они быстро набирали высоту, на них летчики выполняли головокружительные фигуры высшего пилотажа. Новая машина понравилась курсантам, и полеты на У-2 казались чем-то доисторическим.

В 1940 году набор шел в два потока, и в 1941 году состоялось три выпуска – в мае, июле и сентябре. Большинство выпускников направили в летные училища и школы Военно-воздушных сил. В эти годы в Аэроклубе летчиками-инструкторами были Мария Иванова, В. Лукьянцев, А. Мезин, В. Крицын, В. Нетудыхатка, И. Пономарев, М. Тарабрин, П. Стоянов, В. Руденко, Е. Парадня и др., командирами отрядов – П. Казаков и Ф. Постников. 30 июля 1941 года почти весь второй выпуск Аэроклуба (76 человек) направили в Ейское военно-морское летное училище. Личный состав Аэроклуба эвакуировали из Таганрога в октябре 1941 года в Уральск, там сформировали училище первоначальной летной подготовки.

Фото выпуска пилотов инструктора Марии Ивановой 1941 г.

25 февраля 1941 года вышло Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР № 386-167сс «О реорганизации авиационных сил Красной армии». В Военно-воздушных силах Красной армии формировали 30 военных школ пилотов первоначального обучения (ШППО) со сроком подготовки 4 месяца в мирное и 3 месяца в военное время. Комплектовали школы пилотов первоначального обучения кадрами, подготовленными в Аэроклубах. После окончания ШППО курсантов направляли в школы военных пилотов со сроком обучения 9 месяцев в мирное и 6 месяцев в военное время.

Летчицы-инструкторы, выпускницы Херсонской авиационной школы

(средняя во втором ряду стоит Мария Антоновна Иванова)

Мария Антоновна Иванова, младший лейтенант, инструктор Херсонской авиационной школы. 1940 г

22 июня 1941 года личный состав Херсонской авиашколы находился в летних лагерях в селе Копани. Через 4 дня, 26 июня, поступила директива Генштаба о передислокации Херсонской школы военлетов в Борисоглебск Воронежской области, в одну из лучших школ страны – 2-ю военную школу летчиков Красного воздушного флота. В 1933 году решением ЦИК СССР Борисоглебской авиашколе было вручено Красное Знамя, а в 1938 году присвоено имя Валерия Чкалова, одного из первых ее выпускников. Херсонская авиашкола слилась с этим учебным заведением.Стремительное продвижение на восток гитлеровских войск вынудило сократить сроки обучения. В ноябре 1941 года из Борисоглебского училища на фронт отправились 2 авиационных истребительных полка.Осенью 1941 года в ВВС СССР началось формирование авиационных частей, укомплектованных женщинами, и в 1943 году число полков, оснащенных У-2, достигло максимума – на фронте действовало до 70 авиаполков ночных бомбардировщиков и разведчиков.

В темное время суток, ночами, Мария Антоновна летала на деревянных У-2 и на бреющем полете с низкой высоты сбрасывала бомбы на расположения фашистских войск. Работа изматывающая и опасная. В темноте по приборам необходимо найти назначенные объекты бомбардирования, подлететь к ним на высоте 100–200 метров и вручную сбросить бомбы, которые перед полетом укладывали в кабину самолета в корзины. После каждого сброса самолет стремительно набирал высоту, уходя от поражения взрывной волной и осколками сброшенных бомб. Каждый полет продолжался до полного израсходования боезапаса. Многие с ночных заданий не возвращались. Фашисты встречали ночных отчаянных девушек-пилотов плотным зенитным огнем. Было страшно, но приказ надо выполнять. После каждого полета механики заделывали пробоины в крыльях и деревянных фюзеляжах боевых тружеников – самолетов У-2.

Самолет изготовленный из деревянных брусков и фанеры, обтянутой покрашенной материей, оказался самой простой и дешевой в производстве машиной, предназначенной для учебных целей. У-2 не был рассчитан на вооружение и бомбовый груз, но это не помешало в годы Великой Отечественной войны с успехом использовать его как легкий ночной бомбардировщик. До войны построили 13 500 машин. С началом войны учебный самолет переделали в легкий ночной бомбардировщик, способный брать до 350 кг бомб. В задней кабине самолета, названного У-2ВС (войсковая серия), установили пулемет. Боевые У-2 окрашивали в темно-зеленый цвет, а нижнюю поверхность крыльев и фюзеляж в голубой. Этот самолет был любимцем наших воинов, называвших его ласково «кукурузник» (из-за бреющего полета), а немцы проклинали назойливый «рускартон» или «русфанер», причинявший им много беспокойства.

На самолетах такого типа Мария Антоновна осваивала азы

летного мастерства и готовила пилотов

Авиаконструктор Н. Н. Поликарпов, создавший в 1927 году У-2, писал: «Я задался целью построить сугубо учебную машину и был далек от мысли, что ее можно использовать для военных целей». Время показало, конструктор недооценил собственное творение. Благодаря малой скорости и небольшой высоте полета У-2 мог беспрепятственно появляться ночью над вражескими позициями и с абсолютной точностью бомбить их объекты. Маленький труженик войны взлетал с любой мало-мальски ровной площадки, заправлялся несколькими ведрами горючего и совершал посадки в самых неподходящих местах.

Агитационные плакаты военных лет

Учебный плакат по устройству самолета-разведчика

Первое время пилоты немецких скоростных истребителей, завидев медленный и неуклюжий с виду «русфанер», так они презрительно называли У-2, бросались в погоню. Заканчивалось это для них нередко плачевно. У-2 прижимался к земле, а немецкий ас с разгону врезался в землю. Минусы У-2 неожиданно превратились в плюсы. Немцы так и не смогли придумать эффективных средств борьбы с тихоходным У-2. После смерти Н. Н. Поликарпова в 1944 году самолет в честь его создателя переименовали в По-2. Самолет У-2 выпускался серийно до 1953 года, было построено 33 000 машин.

Самолет У-2ВС

В конце 1942 года поступило распоряжение – женщин к боевым полетам не привлекать. 15 августа 1942 года Марию Антоновну перевели в Военно-морской флот и назначили инструктором в 3-ю школу первоначального обучения летчиков ВМФ. Школа располагалась в селе Борское, в 2 километрах от станции Неприк и в 120 километрах к востоку от Куйбышева, где младший лейтенант (затем лейтенант) Мария Антоновна Ива-нова прослужила до 19 января 1946 года.

Самолет И-15 – одномоторный советский высотный истребитель, создан в 1933 г. авиаконструктором Николаем Поликарповым, и прозванный летчиками «Курносый». Вошел в историю, как один из лучших истребителей мира своего времени. Имел аэродинамическую схему – расчалочный полутороплан, верхнее крыло – по схеме «чайка», конструкция смешанная, дерево-металлическая. Обшивка – полотно. Шасси неубираемое с обтекателями. Вооружение – четыре 7,62-мм пулемета ПВ-1 с 3000 патронами.

Самолет И-15

Лейтенант М. А. Иванова, летчик-инструктор 3-й авиашколы

Самолет не имел равных по маневренности, был устойчив на всех режимах полета, прост в пилотировании и обладал хорошими взлетно-посадочными качествами. Хорошая скороподъемность И-15 позволяла использовать его в качестве высотного истребителя. Летчик В. К. Коккинаки 21 ноября 1935 года установил на И-15 абсолютный мировой рекорд высоты полета набрав 14 575 метров.

Инструкторские полеты с неопытными курсантами-новичками были не менее опасны, чем боевые вылеты. В Советском Союзе с 1941 по 1945 год было построено 213 742 военных самолета. В военное время ощущалась постоянная нехватка пилотов, процент их гибели был очень высок. Тысячи молодых людей направлялись на учебу в летные школы. Молодежь рвалась на фронт, желание было большим, а опыта не доставало.

Первые взлеты, посадки и полеты были напряженными. Случались аварии и летные происшествия. Разбивались самолеты, гибли люди – за все отвечали инструкторы. Часто в воздухе приходилось исправлять ошибки курсантов, брать управление самолетом на себя. Каждый полет был опасным, непредсказуемым, продолжался недолго – около 20 минут.

Пилоты-инструкторы на практике обучали курсантов, как на конвейере. После полета и посадки самолета с первым курсантом, следующий уже ждал инструктора и садился в кабину. Курсанты имели время для отдыха, а инструкторы трудились без перерывов, не имея ни времени для отдыха, ни элементарного бытового обеспечения.

Кругом открытое, продуваемое летное поле, без бугорка, кустика или дерева. Так продолжалось с утра до вечера каждый день в любую погоду и в любое время года. Условия для женщин-инструкторов были крайне суровые. Даже женского туалета на аэродромах в поле не было. Инструкторов загружали работой нещадно, поощряли мало.

В апреле 1945 года к Марии Антоновне в Неприк приехал Георгий Константинович и 29 апреля 1945 года они расписались в местном ЗАГСе. Мария Антоновна продолжала служ-бу в 3-й авиашколе ВМФ до декабря 1945 года. После увольнения из Вооруженных сил в феврале 1946 года приехала к Георгию Константиновичу в Либаву. Началась семейная жизнь.

Летная книжка Марии Антоновны Ивановой. 1938–1945 гг.

В пожелтевшей от времени летной книжке Марии Антоновны с записями от 1938 по сентябрь 1945 года видно, с какой интенсивностью она летала на самолетах разных типов, обучая курсантов летному делу.

Таблица налетов инструктора Марии Антоновны Васильевой (Ивановой) с 1938–1945 гг.

Удостоверение Васильевой (Ивановой) Марии Антоновны к медали «За боевые заслуги»

Видимо, политработники считали работу пилотов-инструкторов во время войны второстепенной. Невзирая на тяжелейшие условия и высочайшую интенсивность полетов, инструкторов-пилотов награждали редко. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 июля 1945 года Марию Антоновну наградили медалью «За боевые заслуги», а вручили ее только через 38 лет, 2 марта 1983 года. В феврале 1946 года ее наградили медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и 3 марта 1986 года медалью «40 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Так оценили беззаветный патриотизм и героический энтузиазм молодой девушки, рисковавшей жизнью во благо Отечества в суровые военные годы. Тяжелые испытания военных лет сказались на здоровье Марии Антоновны. Постоянно обострялась язва желудка, были проблемы с почками. После медицинского освидетельствования в 1986 году Врачебно-трудовая экспертная комиссия по состоянию здоровья признала Марию Антоновну не трудоспособной и назначила инвалидность II группы бессрочно.

Справки по инвалидности 2-й группы Васильевой Марии Антоновны. 18 февраля 1986 г.

Справка Ворошиловского военкомата

г. Москвы о прохождении воинской службы

Марией Антоновной Васильевой

Справка Ворошиловского военкомата

г. Москвы о прохождении воинской службы

и трудовой деятельности Марии Антоновны

Васильевой. 5 апреля 1976 г.

Удостоверение Васильевой Марии Антоновны

к медали «За победу над Германией в Великой

Отечественной войне 1941–1945 гг.».7 февраля 1946 г.

Удостоверение Васильевой Марии Антоновны

к медали «40 лет победы в Великой

Отечественной войне 1941–1945 гг.».

3 марта 1986 г.

Медали, летная книжка, тетрадь проверки техники пилотирования и сумка-планшет Марии Антоновны

Мария Антоновна Васильева, Рига. 1952 г.

Летная сумка-планшет Марии Антоновны

Летный шлем Марии Антоновны Ивановой

Проживая в Москве, Мария Антоновна многие годы безуспешно собирала документы и справки, хлопотала о назначении ей пенсии по возрасту, или хотя бы по инвалидности, как участнику Великой Отечественной войны. Чиновники отвечали: «Вы достойны всяческого уважения, но пенсия Вам не положена».

В семье хранятся военные реликвии Марии Антоновны, пять медалей, пожелтевшая от времени летная книжка, тетрадь проверки техники пилотирования, кожаная сумка пилота и летный шлем. Ее гражданский подвиг, как и многих советских патриотов, несправедливо остался в тени.

Родственники и друзья помнят ее задорный оптимистический характер, добро и тепло, которое она дарила близким. Мало кто знает, что тихая, добрая женщина со спокойным взглядом в военные годы была отчаянным пилотом – выполняла совсем не женскую работу. Ей повезло – Господь сохранил жизнь, многие подруги-летчицы погибли.

Самый большой и важный праздник в нашей семье – День Победы 9 мая. Наши родители, мужчины и наравне с ними женщины в боях отстояли Родину.

Воспоминания о Г.К. Васильеве

Воспоминания дочери Георгия Константиновича

Анны Георгиевны

Анна Георгиевна Кибкало (Васильева). 2019 г.

Наше с Ириной детство вспоминается счастливым, беззаботным и обеспеченным. Папу видели редко, он почти все время находился на службе. Помню в возрасте 3–4 лет, когда папа приходил в Риге с моря домой, он брал меня на руки и дарил большую плитку шоколада в красивой темно-синей обертке с надписью золотыми буквами «Золотой якорь». Мы ощущали любовь и заботу родителей и одновременно имели относительную свободу действий. Нашу учебу родители особенно не контролировали, учились мы хорошо и с удовольствием, никаких проблем со школой не было. Не могу точно сказать, связано ли это с высоким положением отца, или мы были действительно беспроблемными детьми. Папа всегда был строгим, любил порядок в доме. Мама вела домашнее хозяйство. Обеспечением и обустройством нашего жилья всегда занимался папа. Жили мы скромно, в доме было только необходимое – ни дорогой мебели, ни посуды не имели. Однажды я спросила, почему у нас нет красивого сервиза, папа ответил: «Мы переезжам с места на место, обрастать вещами нет смысла. Поселимся окончательно в каком-либо месте, тогда все купим». Атмосфера в доме всегда была спокойной, мы никогда не слышали, чтобы родители разговаривали на повышенных тонах. Я считала, что во всех семьях такие же взаимоотношения. Повзрослев, однажды услышала, как ругаются между собой муж с женой (наши родственники), пришла в ужас и не знала, как себя вести. При всей любви к нам родителей, мы оказались неподготовленными к жизни, вероятно, потому, что жили в тепличных условиях. Как мы говорили с сестрой Ирой, родители воспитали «тургеневских девушек». К сожалению, как большинство детей, мы не интересовались жизнью родителей, не знали, чем они занимались и что пережили в военные годы. Папа и мама о военных годах нам рассказывали мало. Мы знали, что они воевали, но, какой ценой досталась победа в войне, не понимали. Не представляли, что переживал папа, когда из боевых походов не возвращались его друзья, однокурсники и экипажи подводных лодок, с которыми он сроднился, выполняя боевые задания. Нам были неведомы условия службы на подводных лодках и специфика взаимоотношений в экипажах. Мы не осознавали, какие чувства и переживания испытывала мама, когда на ее глазах погибали друзья и подруги пилоты. Как все дети, наивно полагали, что родители будут с нами всегда. Семья Ивановых была очень дружной, до последних дней мамины сестры и братья встречались и поддерживали связь, помогали друг другу. Мы тесно общались с сестрами мамы, тетками Тамарой и Галей, все, что я узнала о жизни мамы и папы, – в основном от них. Сейчас их уже нет, и спросить не у кого. Я корю себя, что не сделала этого при жизни родителей и родственников. К сожалению, такое отношение характерно для всех молодых людей. Многое я узнала о родителях, когда разбирала семейный архив и фотографии при подготовке книги воспоминаний, и сожалею, что мало их расспрашивала о детстве, учебе, войне и истории наших предков. Очень помогла в систематизации материалов папина профессиональная пунктуальность штурмана-подводника. У него во всем был порядок. Фотографии, сделанные им с 1937 года, он в хронологическом по-рядке разместил в альбомах, сопроводив пояснительными надписями. Документы, удостоверения, справки хранил в отдельной папке. Рукопись воспоминаний папа завершил на описании событий октября 1961 года, когда был первым заместителем командующего Тихоокеанским флотом. Вероятно, последующие годы службы в этой должности до августа 1968 года ему тяжело было вспоминать. Уважая профессию военного моряка, он не стал писать о взаимоотношениях между должностными лицами высокого уровня, которые, соперничая, не всегда были добропорядочными, искренними и достойными людьми, особенно в сложных, ответственных ситуациях. В разговорах папа всегда говорил: «Лучшая должность на флоте – командир корабля. Чем выше должность при дальнейшем продвижении, тем сложнее взаимоотношения».

Папа и мама очень любили внуков. Они навещали нас в Североморске. Когда в 1970–1980-х годах в стране были сложности с продовольствием, они ежемесячно отправляли для внуков поездом в специальной сумке-холодильнике мороженое мясо и молочные продукты. Этого на Севере не было. Обратный рейс сумка совершала из Мурманска в Москву, загруженная филе трески и палтуса, которые любила мама.

Мы продолжаем семейные традиции, заложенные родителями, и бережно сохраняем их. Надеемся, что потомки Георгия Константиновича и Марии Антоновны будут их достойны.

Воспоминания А. А. Кибкало

Моя первая встреча с Георгием Константиновичем Васильевым произошла в субботу 27 июля 1968 года на борту артиллерийского крейсера проекта 68-бис «Александр Суво-ров», во время подготовки к параду по случаю Дня Военно-морского флота.

С приходом в Уссурийский залив встали на бочки и осмотрелись. Кормовую часть крейсера пришлось спешно перекрашивать, ночью из-за ошибки трюмных ее залили черным мазутом во время заправки корабля. Боцману не удалось точно подобрать колер,

и корма получилась светлее остального борта. Деревянную ясеневую палубу, залитую мазутом, драили и приводили в порядок до утра субботы. В 10-00 первый заместитель командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирал Георгий Константинович Васильев провел генеральную репетицию парада и смотр кораблей. На белоснежном катере он обошел линию кораблей и с сопровождающими поднялся на борт «Александра Суворова». Оценку крейсеру дал четко и коротко:

«Командир! К утру корабль перекрасить. О выполнении доложить к 7-00 воскресенья. Краску через час подвезут на причал».

Через 10 минут он покинул корабль.

Я был вахтенным офицером, встречал и провожал адмирала на юте. Человек среднего роста, крепкого телосложения, седовласый с густыми бровями и аккуратными усами производил сильное впечатление. Взгляд спокойный и внимательный – казалось, что он видит человека насквозь. В походке и манере говорить чувствовались огромный опыт флотской службы и мощная энергия руководителя. Адмирал был сдержан, немногословен и очень убедителен. Он мгновенно и правильно оценивал ситуацию.

Крейсер проекта 68-бис «Александр Суворов»

Командир башни главного калибра

крейсера «Александр Суворов»

старший лейтенант А. А. Кибкало,

Владивосток. 1968 г. Фото М. Родина

Наружную покраску крейсера обычно проводили за 2–3 суток, расходуя 7 тонн краски. Перекрасить полностью крейсер за 15 часов было нереально, но приказание надо выполнять.Приняли решение – подготовить и покрасить до утра правый борт крейсера, который виден с берега, а левый борт красить даже во время папервого заместителя командующего Тихоокеанским флотом, выполнили, к началу парада успели перекрасить оба борта. Моряки от усталости валились с ног, но надо было держаться. Парад провели достойно. Командующий флотом адмирал Н. Н. Амелько поблагодарил экипаж за хорошую выучку. Встретили и проводили жителей Владивостока, показали им крейсер. Толпы народа собрались на берегу, не всем посчастливилось посетить наш корабль и показать его детям. Глядя на сверкающие чистотой корабли, жители города не подозревали, каким трудом и напряжением достигается этот блеск. Родители назидательно говорили детям: «Пойдешь служить на флот, там тебя приучат к порядку».

В 22-00 отстреляли салют. В 23-30 снялись с якоря и направились в бухту Стрелок готовиться к выполнению очередных задач. Огни ночного праздничного Владивостока медленно таяли за кормой. День Военно-морского флота 1968 года прошел успешно, по-корабельному, по-флотски. Большое напряжение и ответственность моряки испытывают во время подготовки и проведения парадов. И все же это наш праздник. Сейчас, когда все осталось далеко позади, понимаешь, что это были наши лучшие годы.

Тогда я не предполагал, что судьба сведет меня с грозным адмиралом Георгием Константиновичем Васильевым и его семьей на долгие годы. В 1971 году младшая дочь Георгия Константиновича Аня стала моей женой. Когда мы просили благословения, он сказал: «Решили жениться – женитесь. Главное, чтобы потом не разженились. Семья держится не только на любви, но и на уважении и доверии друг к другу». Я встретил близкого по духу человека, любимую и любящую жену Анюту, которая уже полвека в любой ситуации меня поддерживает, доверяет мне и прощает ошибки. Уходя в море на многие месяцы, всегда был спокоен – Анюта надежно хранила и продолжает хранить традиции семьи военного моряка, самостоятельно решала организационные и хозяйственные вопросы. Мария Антоновна и Георгий Константинович всегда относились ко мне как к сыну – тепло, с уважением и добротой.

Мария Антоновна всегда была хлебосольной, внимательной и чуткой, откуда бы я ни приезжал в Москву, она встречала меня своими знаменитыми горячими пирожками. Трудно было понять, когда она их печет. Однажды я приехал из Мурманска в Москву на машине рано, около 6 часов утра, Мария Антоновна меня встретила горячими пирожками

и плотным завтраком. На столе стояла запотевшая бутылка водки и стопка. «Выпей, Саша, рюмочку с дороги. Ты устал. Позавтракай и ложись отдыхать». Военный журналист Сергей Иванович Быстров, с ним меня связывает многолетняя дружба, часто навещал Георгия Константиновича и Марию Антоновну, он был соседом по даче. Каждый раз он говорил: «Мария Антоновна! Вы необыкновенная теща, таких не бывает. Вашей доброте нет предела. Вы теща со „знаком качества!”».

Георгий Константинович – сильная личность и ответственный человек, был уважаемым признанным лидером среди родственников, стержнем рода. Он помогал им, заботился, чтобы племянники и внуки получили хорошее образование, приобщал их к военно-морской профессии. Своими воспоминаниями Георгий Константинович заложил основу истории большого рода. Если в будущем среди потомков найдется любознательный и активный человек, хотя бы через поколение, который соберет и опубликует материалы о жизни своего времени, – история нашего рода продолжится, информация будет полезной и познавательной для последующих поколений.

Воспоминания Героя Советского Союза, главнокомандующего ВМФ адмирала флота В. Н. Чернавина

Главнокомандующий ВМФ,

Герой Советского Союза,

адмирал флота В. Н. Чернавин

Последний главнокомандующий ВМФ СССР – заместитель министра обороны СССР (1985–1992), Герой Советского Союза, адмирал флота В. Н. Чернавин в своей книге «Атомный подводный» (1997 г.) о

Г.К. Васильеве писал: «На борт атомохода поднялся первый заместитель командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирал Г. К. Васильев. Георгий Кон-стантинович в то время был опытнейшим подводни-ком в нашем флоте, и многие сегодняшние адмиралы и офицеры по праву считают его своим воспитателем и наставником. Я вспоминаю 1956 г., когда совсем молодым командиром средней дизельной подводной лодки прибыл на Балтику, где Г. К. Васильев командовал соединением подводных лодок. В течение какого-то непродолжительного времени, встречаясь с ним, я мог наблюдать этого незаурядного человека в различных ситуациях, и в моем капитан-лейтенант-ском представлении это был буквально образец для подражания. К сожалению, та встреча оказалась непродолжительной и последней, так как флотские пути наши больше не пересекались. Но яркий образ этого человека сохранился в моей памяти до сих пор».

Книга В. Н. Чернавина

«Атомный подводный»

Главнокомандующий ВМФ адмирал флота В. Н. Чернавин

и начальник военно-морского отдела газеты «Красная звезда»

капитан 1 ранга С. И. Быстров за работой над книгой

«Атомный подводный». 1992 г.

Воспоминания начальника Главного штаба ВМФ адмирала В. Е. Селиванова

Начальник Главного штаба Военно-морского флота адмирал В. Е. Селиванов

Начальник Главного штаба Военно-морского флота адмирал Валентин Егорович Селиванов вспоминает: «В январе 1964 г. первый заместитель командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирал Георгий Константинович Васильев с группой офицеров штаба флота прилетел в Совгавань для проверки боевой готовности соединений Совгаванской военно-морской базы. Проверялась и наша бригада охраны водного района, в которой в звании капитан-лейтенанта я командовал малым противолодочным кораблем проекта 122-бис, входящим в состав 15 отдельного Краснознаменного дивизиона МПК. Мы со времени его коман-дования нашей базой помнили, что Георгий Константинович, участник Великой Отечественной войны, опытный, боевой, суровый, молчаливый требовательный адмирал, не допускает небрежности, неисполнительности, неорганизованности и беспорядка на кораблях и в воинских частях и строго спрашивает с нерадивых моряков за упущения в службе. Война на море этому научила. Любая, даже мелкая недоработка в обучении и подготовке экипажей, техники и вооружения приводила в бою не только к срыву выполнения боевой задачи, но и к гибели корабля с экипажем. Прошло почти 20 лет после окончания войны, и навыки военных лет иногда ослабевали или утрачивались. Соединения Совгаванской военно-морской базы инспекцию выдержали успешно, серьезных замечаний выявлено не было. Получили удовлетворительную оценку. После подведения итогов Георгий Константинович принял решение возвращаться во Владивосток на корабле. Для этой цели назначили мой МПК. Январь месяц. Мороз, штормовая погода. Море 3–4 балла. Корабль маленький с открытым мостиком, в море при волнении постоянно заливался морской водой. Надстройки и палуба быстро обледеневали, покрывались толстым слоем льда. Остойчивость и управляемость корабля снижалась. Для экипажа в 42 человека это было серьезным испытанием – двое суток в море с первым заместителем командующего ТОФ в сложных погодных условиях. Пополнили запасы. К прибытию адмирала построили экипаж на верхней палубе, встретили его как требует „Корабельный устав”. Снялись со швартовов и вышли в море. Георгий Константинович заслушал мое решение на переход, проверил работу и расчеты штурмана, организацию работы главного командного пункта. Он вникал во все детали, улавливал каждую мелочь. Шли против волны и через несколько часов корабль начал превращаться в айсберг. Уменьшили скорость до самого малого хода. Моряки, по отработанной схеме, вышли на палубу и надстройки, металлическими скребками и кирками сбивали наросший лед. Обледенение в море чревато серьезными последствиями. Если не удалять лед, который быстро намерзает на корпусе, смещается центр тяжести,образуется крен, теряется остойчивость, и корабль может на волне лечь на борт или перевернуться. Сбили лед, пошли дальше. Так повторялось несколько раз. Во время перехода адмирал многократно поднимался на мостик, наблюдал за работой штурмана, корабельного расчета, действиями ходовой вахты и командира. Он мгновенно улавливал суть всех происходивших на корабле процессов, от его взгляда не ускользала ни одна мелочь. Серьезных замечаний не высказал. Питался с нами обычной корабельной пищей в маленькой тесной кают-компании, никаких дополнительных продуктов или деликатесов мы для этого похода не получали. Он, как подводник, хорошо понимал особенности организации питания в стесненных условиях.

У меня отложилась в памяти одна особенность – с момента прибытия на корабль до самого убытия адмирал ни разу не улыбнулся, не был в веселом или благодушном настроении. Он всегда был задумчив, молчалив, серьезен и очень строг к выполнению профессиональных обязанностей. Мы это хорошо чувствовали и старались соответствовать его требованиям. Я понял, что для корабельного офицера, прошедшего войну, главным критерием были не внешний показной вид начищенного и подготовленного к приему начальника корабля и уважительное отношение экипажа, а правильное и четкое выполнение профессиональных обязанностей, постоянная готовность к бою и действиям в море в любую погоду и в любых условиях. Присутствие боевого опытного адмирала наглядно напоминало, как военные моряки должны готовиться к войне, к бою. Мы осознавали ответственность этого перехода, по действиям нашего экипажа оценивалась подготовлен-ность бригады и соединений базы. Пришли во Владивосток. Залив Золотой Рог уже покрылся льдом. Без буксира пробились и встали к причалу у штаба Тихоокеанского флота. Построили экипаж. Адмирал попрощался и поблагодарил экипаж за службу. Для нас это было высокой оценкой».

Воспоминания писателя-мариниста, подводника, капитана 1 ранга Н. А. Черкашина

В книге «На крейсерах» известный писатель-маринист капитан 1 ранга Николай Андреевич Черкашин опубликовал в 2007 году воспоминания о встрече с Г. К. Васильевым – «Березовые кнехты». «С командиром боевой подлодки С-15

вице-адмиралом Георгием Константиновичем Васильевым меня познакомил мой хороший флотский приятель, тогда еще капитан-лейтенант, а ныне контр-адмирал Александр Кибкало. Кибкало приходился Васильеву зятем, и потому наше знакомство состоялось в домашней обстановке.

Писатель-маринист, подводник, капитан 1 ранга Н. А Черкашин

– Чай, когда он правильно заварен, – говорил, приглаживая остренький ус, вице-адмирал Георгий Константинович Васильев, – очень хорош с молодым еще зеленым лимоном. И пить его нужно, как коньяк, – из тонкого стекла…

Это шло старомосковское гостеприимство с чаепитием при пышной ватной «бабе» насаженной на фарфоровый чайник, в полумраке ковровой тишины. В самый расплох такого гостеприимства обычно водружается на стол толстенный плюшевый семейный альбом, и тогда отяжелевшие и осоловевшие после обильного ужина гости покорно листают розоватые страницы и не в силах уже отвлекаться на что-либо еще – провожают покорными взглядами голых младенцев, заснятых на простынках, деверей, шуринов, племянников и более близких домочадцев, застывших с серьезно-испуганными лицами на фоне черноморских пальм, конных статуй, фонтанов, свадебных застолий, кавказских скал, благоприобретенных мопедов и „москвичей”. С мученической улыбкой отыскивает гость хозяйский лик, затерянный на общей фотографии в ряби выпуска краткосрочных курсов заготовителей яиц или заезда третьей смены кишечно-сосудистого санатория. Ох, уж эти плюшевые альбомы!..

Но тут было нечто иное.

– Прошу извинить, – предупредил хозяин, – снимки вперемежку идут… Думал, выйду на пенсию – в порядок приведу. Куда там!..

Это вот наша деревня… Сам снимал, в тридцать девятом на побывку с флота при-езжал. Главком мне тогда „лейку" подарил. Это Петька Мусатов, кореш по штурманскому классу. Он у меня хлеб съел. Время голодное было. Я свой кусок в тумбочку отложил, а на корке – фамилию выцарапал „Васильев”. Ну, хлеб-то он съел, а корку с фамилией оста-вил. Шутник был.

Мы с ним потом на „эсках” начинали… Погиб он в сорок четвертом. Он на мостике определялся, а тут „Фокке-Вульф”… Полоснул очередью…

^{Книга Н. А. Черкашина «На крейсерах»}

Это мы где-то у Панамы, черепаху варим, с трудом подняли на борт. Редкостный суп был. Говорят, в Америке клуб есть, куда всех, кто мясо галапагосской черепахи пробовал, записывают… Крайний слева с боцманской дудкою – Коля Любанов. Он от нас в морскую авиацию ушел. Погиб в конце войны. В кир-кенесском десанте прыгал с парашютом. Ветром его о скалу шарахнуло. Автомат при нем был – аж согнулся. Витька Сергейчук. Раньше нас всех адмиралом стал – в 56-м… Этот, высокий, Шаламов, узбек, на дутаре хорошо играл, в шеш-беш меня учил: игра есть такая, кости бросают… На тральщике после войны подорвался. Олег Кузнецов. Все еще адмиралит… Этот, фамилию не помню, на „Л-пятнадцатой” пропал. Они тогда из Америки шли. Темная история. То ли немцы, то ли японцы, то ли еще кто их подстерег… Не дошли в общем.

А это я в перископ снимал. Первый мой транс-порт – пять тысяч тонн… Это мы с Колышкиным ордена получаем. А это камчатская бухта, до войны еще. Только-только пришли – ни причала, ни якорной бочки. Мы свои подводные лодки вместо кнехт к березам привязывали, как лошадей. Снова Заполярье. Коля Греченков… Лед с орудия скалывает. Тоже штур- ман. Северные сияния рисовал. Здорово! В войну на одном проекте плавали… Вот на карточке у меня тут координаты его последние записаны – широта, долгота… В Норвежском море его и еще пятерых ребят опустили за борт. Тушили пожар в подводном положении.

А это мы на Северном полюсе всплывали… Тот, что посередине у флага – Славка Молчанов, мы с ним „адмирала” в один год получили. А это…

Ох, уж эти плюшевые альбомы!

– А этому снимку сорок лет… – ностальгически задумался Георгий Константинович. –

Я храню его как память об одном из военных дней. Фотограф нашей бригады запечатлел обычную для тогдашних подводников-североморцев картину: командующий Северным флотом адмирал А. Головко встречает на пирсе в Полярном вернувшийся из похода эки-паж. Рядом – член Военного совета вице-адмирал А. Николаев, комбриг капитан 1 ранга

И. Колышкин и начальник штаба бригады капитан 1 ранга Б. Скорохватов. Слева я, тогда капитан 3 ранга, командир подводной лодки С-15.

Все на флоте знали, что Головко лично принимает на причале доклады командиров о выполнении боевой задачи. Не однажды и нашу С-15 он встречал. Но в этот раз у коман-дующего был особый повод. Наша лодка впервые на флоте применила только что появившиеся новейшие электрические бесследные торпеды „ЭТ-80”. (Мы приняли их вза-мен парогазовых, оставлявших при стрельбе ясно видимый на поверхности след пузырь-ков воздуха). Первый вопрос командующего: „Как торпеды?”

Я доложил, что лучшая характеристика оружию – обстоятельства уничтожения гитлеровского транспорта „Дессау”.

16 августа 1944 года С-15 в числе других лодок заняла позицию в „нависающей за-весе”. Такой тактический прием, позволявший организовать эффективное взаимодействие разнородных сил флота, уже прочно вошел в практику североморцев. Ночью, когда экипаж был занят зарядкой аккумуляторных батарей, радист доложил, что получены данные от самолета-разведчика: обнаружен вражеский конвой в составе 3 транспортов и 15 кораблей охранения. Вместе со штурманом старшим лейтенантом Е. Марсовым определил, что удобнее всего перехватить противника в районе мыса Слетнес. На глубине 80 метров мы преодолели минное поле, прикрывавшее с моря подходы к вероятному пути гитлеровского каравана, и в 6 часов в перископ я увидел вражеский конвой. Он шел строем кильватерной колонны.

О том, подведут ли новые торпеды, я не думал. В высоких достоинствах нашего оружия мы убеждались не раз. К тому же я знал, что торпедисты во главе с командиром БЧ-3 старшим лейтенантом Ю. Стрателатовым заботливо обслуживали „новинки”, поддерживая напряжение в электрических батареях на верхнем пределе.

Примерно на дистанции 30–35 кабельтовых от головного корабля пересекли курс ордера, чтобы по створу мачт уточнить его курс. Затем сблизились и произвели четырех-торпедный залп с 10 кабельтовых.

Прежние торпеды всегда чертили отчетливые следы на водной поверхности. Заметив их, противник порой успевал уклониться, а затем атаковывал подводную лодку. На сей раз, все было по-другому. Конвой продолжал следовать прежним курсом, ничего не замечая.

Спустя короткое время раздались два мощных взрыва. Потопленным оказался немецкий транспорт „Дессау” водоизмещением 6 тысяч тонн. С-15 стремительно погрузилась, но против обыкновения нас никто не преследовал, не забрасывал глубинными бомбами. Видимо, гитлеровцы не знали о появлении у нас электрических торпед и полагали, что наткнулись на мины.

Вот уже более двадцатилет, как покинул сей свет адмирал Васильев. А мне до сих пор памятно то замечательное чаепитие, те короткие и точные, как доклады, рассказы, приправленные соленым флотским юморком».

Публикация в журнале «Виктория», № 1 (73), апрель–май 2015 г.

Статья вице-адмирала Г. К. Васильева «Встреча на пирсе» в газете «Красная звезда» от 26 августа 1984 года

Этому снимку сорок лет. Я храню его как память об одном из военных дней. Фото-граф нашей бригады запечатлел обычную для тогдашних подводников-североморцев картину: командующий Северным флотом адмирал А. Головко на пирсе главной базы в Полярном встречает вернувшийся из похода экипаж. Рядом – член военного совета вице-адмирал А. Николаев, комбриг капитан 1 ранга И. Колышкин и начальник штаба бригады капитан 1 ранга Б. Скорохватов. Слева я, тогда капитан 3 ранга, командир подводной лодки С-15.

Все на флоте знали, что Головко лично принимает на причале доклады командиров о выполнении боевой задачи. Не однажды и нашу С-15 он встречал. Но в этот раз у коман-дующего был особый повод. Наша лодка впервые на флоте применила недавно появившиеся взамен парогазовых (оставлявших при стрельбе ясно видимый на поверхности след пузырьков воздуха) новейшие электрические бесследные торпеды «ЭТ-80». Первый вопрос командующего был:

– Как торпеды?

Я доложил, что лучшая характеристика оружию – обстоятельства уничтожения гитлеровского транспорта «Дессау».

16 августа 1944 года С-15 в числе других лодок заняла позицию в «нависающей завесе». Такой тактический прием, позволявший организовать эффективное взаимодействие разнородных сил флота и намного повысивший результативность наших атак уже прочно вошел в практику североморцев. Ночью, когда экипаж был занят зарядкой аккумуляторной

батареи, радист доложил, что получены данные от самолета-разведчика об обнаружении вражеского конвоя в составе 3 транспортов и 15 кораблей охранения.

Вместе со штурманом старшим лейтенантом Мараевым определил, что удобнее всего перехватить противника в районе мыса Слетнес. На глубине 80 метров мы преодолели минное поле, прикрывавшее с моря подходы к вероятному пути гитлеровского каравана,

и в 6 часов в перископ я увидел вражеский конвой. Он шел строем кильватерной колонны.

О том, подведут ли новые торпеды, я не думал. В высоких достоинствах советского оружия мы убеждались не раз. К тому же я знал, что торпедисты во главе с командиром БЧ-3 старшим лейтенантом Ю. Стратилатовым заботливо обслуживали «новинки», поддерживая напряжение в электрических батареях на верхнем пределе.

Примерно на дистанции 30–35 кабельтовых от головного корабля пересекли курс ордера, чтобы по створу мачт уточнить его курс. Затем сблизились и произвели четырех-торпедный залп с 10 кабельтовых.

Прежние торпеды всегда чертили отчетливые следы на водной поверхности. Заметив их, противник порой успевал уклониться, а затем атаковывал подводную лодку. На сей раз все было по-другому. Конвой продолжал следовать прежним курсом, ничего не замечая.

Спустя короткое время раздались два мощных взрыва. Потопленным оказался немецкий транспорт «Дессау» водоизмещением 6 тысяч тонн. С-15 стремительно погрузилась, но против обыкновения нас никто не преследовал, не забрасывал глубинными бомбами. Видимо, гитлеровцы не знали о появлении у нас электрических торпед и полагали, что наткнулись на мины.

Вице-адмирал в отставке Г. Васильев

Статья вице-адмирала Г. К. Васильева «С-15 открывает счет» в газете «Красная звезда» от 30 мая 1974 года

В мае 1944 г. на коммуникациях противника активно действовали подводные лодки С-15, С-56, С-103 и М-201… Открыла свой боевой счет С-15, которой командовал капи-тан-лейтенант Г. К. Васильев.

(Из книги «Северный флот»)

Иногда трудно вспомнить, какой была погода в минувшее воскресенье. А вот каким был тот день 26 мая 1944 года, я запомнил навсегда. Незаходящее полярное солнце скользило над горизонтом. Штилевое море ровно отражало небо. И след перископа на нем белел, как царапина на стекле. Эта идиллия, явно неблагоприятная для скрытной атаки, нам очень не нравилась.

В три часа утра старший помощник капитан-лейтенант Николай Зиновьев записал в журнал боевых действий: «… В западной части горизонта замечены дымы. Предположи-тельно, идет конвой. Увеличили ход до 4 узлов».

Мы спешили навстречу долгожданному бою. Он предстоял особенный: первый для С-15, недавно вступившей в строй, первый с использованием нового тактического приема – метода нависающих завес и первый для меня как командира корабля. Еще совсем недавно я служил старпомом на С-54. Дважды ходил на ней в боевые походы. А тут внезапное на-значение и на другой корабль. Честно говоря, принимал я С-15 не без тревоги: в море она сходила несколько раз, а боевого успеха не имела. Но подводники горели желанием внести свою долю в разгром врага. Я понял это при подготовке к походу. Экипаж проявлял большое упорство и настойчивость. Моряки понимали, что одного стремления побеждать мало, надо учиться бить противника.

В начале 1944 года это в первую очередь означало – научиться его находить. Потому что, неся большие потери, гитлеровцы усилили защиту своих морских сообщений. Воевать прежними методами с ними становилось все труднее. Вот тогда-то и решено было использовать тактический прием – нависающие завесы, основанный на взаимодействии подводных сил с разведывательной авиацией. Это давало возможность сосредоточивать подводные лодки в более безопасных районах – за внешней кромкой минных заграждений и применять их массированно по противнику, обнаруженному разведкой.

Когда 17 мая С-15 вышла наконец из Полярного, мне подумалось: как это легко – уходить и как сложно возвращаться, особенно с победой. Однако переход к району сосредоточения тоже оказался нелегким. День и ночь светло. «Нырять» приходилось от каждого самолета. А потом испортилась погода. Море штормило, небо затянулось низкими облаками, снежные заряды налетали один за другим. Не получая данных разведки, С-15 дважды форсировала минные заграждения, выходя на предполагаемые маршруты конвоев противника, но безрезультатно.

Понемногу погода прояснилась. Как-то там самолеты? И вдруг перед ужином я услышал быстрый топот ног по трапу.

– Прошу разрешения на мостик!

Смотрю – радист. Лицо сияет, в руках две радиограммы. Одна от самолета-разведчика: «17.00 обнаружил у мыса Нордкин: транспортов – 5, миноносцев – 5, сторожевиков – 6, тральщиков – 4, сторожевых катеров – 10. Курс 80, ход 8 узлов». А другая – от комбрига с приказом нашей лодке и М-201 атаковать конвой.

Расчетное место встречи оказалось около мыса Харбакен. Это далеко, а противника надо обогнать. Пять часов полным ходом С-15 шла в надводном положении. В двадцати милях от берега погрузились и ходом пять узлов вместо обычных трех пошли через минное поле.

Напряженно вслушивались в забортную тишину моряки: не коснется ли корабль мин-репа, что на такой скорости особенно опасно. Трижды за время войны я испытывал это неприятное ощущение – скрипящий по корпусу якорный трос мины. Не для всех это кончалось только нервным напряжением. Лодка капитана 3 ранга Л. Сушкина, например, вернулась однажды на базу без рулей и с оторванной носовой частью. А сколько экипажей не вернулось вообще… Но в том и состоит искусство подводника, чтобы суметь преодолеть защиту противника, обмануть его, нанести неожиданный удар, а потом укрыться от преследования.

Когда минные поля оказались позади, подвсплыли: горизонт был чист. Пошли долгие минуты ожидания конвоя. Я приказал гидроакустику Рагозину докладывать о малейших шумах. И когда они появились, я увидел в перископ слабые дымы. Дымы становились гуще, отчетливее. Вскоре старпом записал:

«03.49. Пеленг на шумы винтов 290°. В перископ видны мачты многих кораблей и два самолета над ними. Объявлена торпедная атака. Слышны далекие взрывы глубинных бомб».

Когда я объявил торпедную атаку, то почувствовал, какое облегчение принесла долгожданная команда экипажу. Но это лишь начало. Чтобы боевое счастье не ускользнуло от С-15 и на этот раз, надо быть собранным, быть дерзким. Вот уже виден в перископ весь конвой. Каким грозным и неподступным кажется он. Но одного транспорта уже нет. Значит, новый тактический прием оправдал себя. М-201 успешно атаковала. Это на нее сбрасывали гитлеровцы глубинные бомбы. Теперь наша очередь.

Подняли перископ. Траверзное расстояние до колонны 20–25 кабельтовых. Легли на контркурс и поднырнули под корабли охранения. Над головой шумы их винтов. Думают ли гитлеровцы, что сейчас мы проходим под их килями? Снова на 5–6 секунд подняли перископ. Ох уж это гладкое море. А вот и «наш» транспорт – головной. Быстро рассчитываю угол упреждения. Неужели так и будет все гладко, просто? Даже не верится. Через минуту подвсплываем опять. Дистанция 14 кабельтовых. С транспортом творится сторожевой корабль. И впервые в жизни подаю команду, целясь в реального противника:

– Носовые торпедные аппараты товсь! – А через 3 секунды: – Пли!

Из четырех выпущенных торпед три попали в транспорт «Сюльвикен». Это стало известно потом, а тогда нам пришлось подвсплывать, чтобы проконтролировать результат атаки. И тут же увидел рядом два сторожевых корабля.

– Ныряй, – приказал я боцману, убирая перископ.

Но удача явно не хотела даваться нам без труда. Внезапно из строя вышло электрическое управление горизонтальными рулями. Пока переходили на ручное управление, создался дифферент 30 градусов на корму. Нос корабля показался на поверхности моря, что заметили фашисты. Они открыли по нам интенсивный огонь, а один из сторожевиков пошел на таран.

Положение было критическое. Я приказал срочно погружаться и увидел, как бешено вращают рукоятки кингстонов трюмные Василий Махотин и Анатолий Стребыкин. Не растерялся ни один человек. С-15 ушла на глубину 40 метров. И тут посыпались глубинные бомбы. Попытка задержаться на рабочей глубине не удалась. Лодка продолжала погружаться и ударилась о грунт на глубине 103 метра.

Мы выиграли два этапа боя: скрытный подход и атаку. Оставалось устоять в третьем: сохранить корабль, уйти от преследования. Бомбы рвались беспрерывно, все время рядом. Впервые я увидел, как прогибаются шпангоуты. Но экипаж чувствовал себя бодро. С-15 открыла боевой счет.

Сбросив 79 бомб, противник потерял подводную лодку. И мы сразу приступили к устранению повреждений. Но при первых же шумах в отсеках – снова глубинные взрывы. Когда немного стихло, дал команду экипажу позавтракать. Обыденные дела как нельзя лучше успокаивают людей.

С момента атаки прошло уже пять часов. Кажется, опасность миновала. Отремонтировали и запустили гирокомпас, ввели в строй горизонтальные рули, восстановили нормальное освещение. Можно всплывать с грунта. И вот еще одна запись в журнале боевых действий:

«20.30. Прошли минное поле. Горизонт чист. Всплыли в крейсерское положение… Пока обнаружено 62 серьезных повреждения, полученных в результате взрыва 114 глубинных бомб…».

Конечно, произвести весь ремонт в море было невозможно. Но до базы корабль мог дойти. Выдержала наша С-15 трудный экзамен. И так же отлично прошел проверку боем экипаж. Моряки безукоризненно сработали в момент атаки и не дрогнули, когда гибель казалась неминуемой.

При входе в Екатерининскую гавань я вызвал артиллерийский расчет к пушке. С-15 впервые салютовала о победе. На пирсе нас встречал командующий флотом адмирал А. Головко. А потом весь экипаж был представлен к наградам.

Моряки шутили – повернулось-таки боевое счастье к нам лицом. Оно действительно повернулось. Уже в следующем походе от наших торпед пошел на дно еще один транспорт. Метод нависающих завес стали успешно использовать все корабли. И было приятно сознавать, что С-15, ставшая для меня родным кораблем, одной из первых применила новый тактический прием, познав при этом радость победы.

Вице-адмирал в отставке Г. Васильев

Статья капитана 1 ранга С. И. Быстрова (под псевдонимом А. Куковкин) «Победные атаки С-15» в газете «На страже Заполярья», № 105 (12938), 6 мая 1980 года

В квартире вице-адмирала запаса Г. Васильева есть маленький музей подводных лодок. Черные полированные модели кораблей в прозрачных плексигласовых коробках. Примечательна эта коллекция тем, что в ней собраны лишь те типы подводных лодок, на которых Георгий Константинович служил, которыми командовал, с которыми непосредственно была связана его служба на высоких должностях.

За каждой подводной лодкой у вице-адмирала Васильева целая история, глава из жизни и службы. Но когда я спросил у Георгия Константиновича, какой из кораблей ему более всего памятен, взгляд его, быстро пробежав по ряду моделей, начинающихся с атомных красавцев, остановился на маленькой лодочке, которая и в действительности маленькая в сравнении с современными атомоходами – на «эске», как называют ее подводники. «С-15» – корабль, который капитан-лейтенант Васильев принял под свое командование в 1943 году. Примечательно, что первый же выход в море «С-15» под командованием Васильева принес подводной лодке, считавшейся неудачливой, боевой успех.

Успехи неизменно сопутствовали командиру, обладавшему хорошей выдержкой, умением внушать спокойствие и уверенность экипажу, быстро и смело принимать решениядаже в очень сложных ситуациях. Бывали случаи, когда «С-15» попадала после атаки

в такие переплеты, что, казалось, судьба ее решена, но тем не менее подводники, прилагая все силы и мастерство, спасали корабль, оказывались победителями и вновь входили в Екатерининскую гавань Полярного, салютуя о боевом успехе.

Во время атаки подводную лодку, надежно скрытую толщами вод от глаз врага, выдавали две вещи: перископ и след от выпущенных торпед. Но если перископ в руках опытного командира минимально нарушал скрытность действий лодки, то светлые дорожки от парогазовых торпед прямо показывали противнику место подводного корабля. И мгно-венно туда устремлялись силы охранения, сыпались глубинные бомбы.

Георгий Константинович рассказал мне об одной из своих атак, когда он впервые не опасался, что выпущенные торпеды выдадут его корабль. Потому что тогда в аппаратах «С-15» лежали электрические торпеды, только-только ставшие поступать на флот.

Шел 1944 год. Исход войны был предрешен. Гитлеровцы еще пытались как-то спасти свое положение, но удары советских войск были все мощнее, сокрушительнее, все больше современной боевой техники и оружия становилось у советских воинов.

Капитан-лейтенант Г. Васильев участвовал в первых операциях на Северном флоте, в которых подводные лодки действовали методом «нависающей завесы». Заключался этот метод в том, что группа подводных лодок, развернутая в завесу в 25–30 милях от побережья, как бы нависала с севера над прибрежной коммуникацией противника. Получив сведения от самолета-разведчика или берегового радиоцентра, лодки шли на перехват конвоя. После атаки лодки отходили из прибрежной полосы к северу и там ожидали новых разведывательных данных. Метод избавлял подводников от необходимости многократно форсировать вражеские минные заграждения (в 1943 году противник прикрыл свою прибрежную коммуникацию со стороны моря почти на всем протяжении, поставив 3726 мин и 170 минных защитников) и исключал преждевременное обнаружение и преследование их противолодочными силами.

В операции, проводившейся в мае 1944 года, «С-15» потопила транспорт «Сольвикен», выпустив с дистанции 14 кабельтовых четыре торпеды. Три из них попали в цель. Но чудом осталась жива и «С-15».

После залпа капитан-лейтенант Васильев приказал боцману всплыть под перископ, чтобы проконтролировать результат торпедной атаки. Через окуляр командир увидел в 10 кабельтовых два сторожевых корабля, которые шли параллельным с лодкой курсом. Гитлеровцы обнаружили корабль и начали прицельное бомбометание. Из 79 сброшенных бомб 45 взорвались в непосредственной близости от лодки. Получив более шестидесяти всяких повреждений, «С-15» лежала неподвижно на грунте. Только через восемь часов она смогла дать ход, не опасаясь преследования.

Конечно, гитлеровские сторожевики потому оказались рядом с лодкой, что залп ее дал им хорошую картину торпедной атаки. И совсем по-другому проистекал бой «С-15» через три месяца.

23 августа в Баренцевом море стояла прекрасная погода. Уже неделю томились подводники в ожидании каких-либо сведений о противнике. На подводной лодке шла обычная жизнь, как вдруг радиотелеграфист доложил капитану 3 ранга Васильеву о получении радиограммы от самолета-разведчика. Расчеты показали, что обнаруженный авиаторами конвой должен подойти к маяку, где было выгоднее всего выйти

в атаку, не ранее 5 часов 30 минут 24 августа. Командир решил закончить зарядку аккумуляторной батареи и затем выйти на коммуникацию противника в районе мыса Слетнес. Ночью, форсировав минное поле, «С-15» подошла к берегу. В 6 часов утра капитан 3 ранга Васильев обнаружил конвой на расстоянии 50–60 кабельтовых.безоблачное небо подымались дымы от трех транспортов, следовавших в охранении 15 боевых кораблей.

Какой подводник не испытывал волнения в эти напряженные минуты перед боем. Волновался и Васильев. Но по его лицу трудно было это предположить. Как всегда, он размеренно и четко отдавал команды, которые моряки стремились исполнить самым лучшим образом. Все они знали: сейчас их победа, их жизнь – в руках командира.

Командир лодки решил действовать только наверняка, ведь недаром же у него на борту эти необыкновенные – бесследные торпеды. Когда до самого крупного транспорта осталось 10 кабельтовых, «С-15» произвела четырех торпедный залп. И вот два мощных взрыва потрясли утреннюю тишину. Немецкий транспорт «Дессау» скрылся под водой, а гитлеровцы никак не могли понять – что же произошло? На минах он что ли подорвался? Ведь следов от торпед никто не видел. Через некоторое время они все-таки решили, что атаку произвела подводная лодка. Началась ожесточенная бомбежка, но «С-15» уже была в безопасности.

…Вот какая история оказалась у этой маленькой модели, стоящей сейчас на стеллаже у вице-адмирала запаса Г. Васильева. История эта, конечно, более полна и сложна для тех, кто ее пережил. Поэтому не только командир, но и все, кто воевал на «С-15», очень хорошо помнят свой боевой корабль. Как-то Георгий Константинович получил от одного из своих бывших подчиненных фронтовых лет письмо. Ветеран писал, что если бы снова пришлось воевать, он бы попросился только к Васильеву, потому что всегда знал и верил, что со своим командиром они победят. Так верят в своих командиров советские подводники и сегодня. Эта вера – нестареющее оружие.

Куковкин

Рукопись Г. К. Васильева

Награды вице-адмирала

Георгия Константиновича Васильев

Орден Ленина № 322189

Орден Боевого Красного Знамени № 105343

Орден Боевого Красного Знамени № 22878/2

Орден Отечественной войны № 12003

Орден Отечественной войны № 1497264

Орден Красной Звезды № 1982822

Орден Красной Звезды № 2945533

Медаль «За боевые заслуги» № 1337313

Общественный орден «Во славу флота российского» 1-й степени № 0030

Общественный орден «Во славу флота российского» 2-й степени № 0005

Медаль «За оборону Советского Заполярья» № 024706

Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»

Медаль «30 лет Советской армии и флота». 15 августа 1948 г.

Медаль «40 лет Вооруженных сил СССР». 10 июня 1958 г.

Медаль «20 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». 8 мая 1965 г.

Медаль «50 лет Вооруженных сил СССР». 20 февраля 1968 г.

Медаль «За воинскую доблесть» в честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина. 20 апреля 1970 г.

Медаль «Ветеран Вооруженных сил СССР». 1973 г.

Медаль «30 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». 1975 г.

Медаль «60 лет Вооруженных сил СССР». 1978 г.

Медаль «За безупречную службу» 1-й степени

Медаль Чехословацкой Социалистической Республики «За укрепление дружбы по оружию». 1971 г.

Медаль ГДР «Братство по оружию». 1972 г.

Медаль Польской Народной Республики «Братство по оружию». 1973 г.

Медаль «40 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»

Знак командира подводной лодки. 1944 г.

Знак «За дальний поход». 1961 г.

Знак «25 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»

Библиография

Архивы: ЦВМА, личное дело № 94895; ф. 3. оп. 4, д. 44, л. 130; оп. 13, д. 42, л. 170; оп. 83, д. 8, л. 57, 108; оп. 84, д. 22, л. 226; д. 51, л. 25; оп. 74, д. 3, л. 303. РГА ВМФ, ф. р-393, оп. 2, д. 3762.

Бережной С. С. Корабли и суда ВМФ СССР 1928–1945. Справочник. – М., 1988.

Боевая деятельность подводных лодок Военно-морского флота СССР в Великую Отечественную войну 1941–1945 гг. Т. I. Подводные лодки Северного флота в Великой Отечественной войне. М., 1969.

Головко А. Г. Вместе с флотом. – М.: Воениздат, 1979.

Голосов Р. А. Продуть балласт. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2008.

Дмитриев В. И. Атакуют подводники. – М., 1973.

Зайцев Ю. М. Трансокеанский переход подводных лодок Тихоокеанского флота

в годы Великой Отечественной войны» // Россия и АТР. – Владивосток: Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН. № 1 (51). 2006.

Захаров С. Е., Багров В. Н. Краснознаменный Тихоокеанский флот. – М.: Воениздат, 1981.

Козлов И. А., Шломин В. С. Краснознаменный Северный флот. – М.: Воениздат,

1983.

Колышкин И. А. В глубинах полярных морей. – М.: Воениздат, 1964.

Комаров В. И. Правда о гибели подводной лодки Л-16. Рукопись. Архив музея ТОФ. Оп. 73. Д. 14. Инв. № 2127.

Котов П. Г. Атомные покоряют глубины. – ВИА, 2000.

Кузнецов Н. Г. Накануне. – М.: Воениздат, 1969.

Лурье В. М. Адмиралы и генералы Военно-морского флота СССР 1946–1960. –

М.: Кучково поле, 2007.

Морозов М. Подводные лодки ВМФ СССР в Великой Отечественной войне 1941– 1945. Летопись боевых походов. Ч. 3. Северный флот. – М., 2005.

Мосцеев В. М., Власов Л. К. В студеных глубинах. – Политическое управление Краснознаменного Северного флота, 1961.

Мотицура Хасимото. Потопленные. Японский флот в войне 1941–1945 гг. – М.: Издательство иностранной литературы, 1956.

Некрологи: Красная звезда. 1994. 22 апр. Боевая вахта. 1994. 26 мая.

Платонов А. В., Лурье В. М. Командиры советских подводных лодок 1941–1945. – СПб., 1999.

Политдонесение политического управления Северного флота. Филиал Центрального военно-морского архива, ф. 112, д. 24 066, л. 40–41.

Саватеев П. Через моря и океаны. // Военно-исторический журнал. 1960. № 11.

Стребыкин А. Г. Подводники с Тихого // Мы – тихоокеанцы. – Владивосток: Дальиздат, 1977.

Тамман В. Ф. В черной пасти фиорда. – М.: Воениздат, 1979.

Хмельнов И. Н., Чухраев Э. М. Великий Тихий океан России. – СПб.: Художествен-ный центр «Штандарт», 2013.

Черкашин Н. А. На крейсерах. – М.: Совершенно секретно, 2007.

Чернавин В. Н. Атомный подводный. – М.: Андреевский флаг, 1997.

Шахаратов Н. Б. Книга памяти. Адмиралы, генералы и офицеры Управления ВМУЗ и аппарата заместителя ГК ВМФ по ВМУЗ. – СПб.: Издательство ОАО «Центр технологий судостроения и судоремонта», 2012.

Щедрин Г. И. На борту С-56. – Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1982.

ГОДЫ. МИЛИ. СУДЬБЫ

Компьютерная верстка: Петухова Е. Ю.

Корректор Виноградова В. А.

Подписано в печать 21.12.2020 г. Бумага мелованная.

Формат 70 ×100/16. Гарнитура PetersburgC. Печать офсетная.

Усл. печ. л. 36,76. Тираж 500 экз. Заказ № 96.

Издательство ООО «РДП»

Отпечатано в Обществе с ограниченной ответственностью

«Рыбинский Дом печати»

152901, г. Рыбинск, ул. Чкалова, д. 8.

e-mail: printing@r-d-p.ru р-д-п.рф

Оглавление

Годы. Мили. Судьбы.

  Предисловие

  Малая родина

  Начало жизненного пути

  Его Величество случай

  Военно-морское училище

  ПЕРЕХОД НА СЕВЕРНЫЙ ФЛОТ

  На северном флоте

    На подводной лодке С-55

    Командир С-15

  На балтийском флоте

    Командир 157 бригады подводных лодок

    Начальник штаба дивизии подводных лодок

    Командир 27 дивизии подводных лодок

    Учеба в Военно-морской академии

  На тихоокеанском флоте

    Совгаванская военно-морская база

    От издателя книги А. А. Кибкало

  Заместитель начальника штаба объединенных вооруженных сил стран варшавского договора

  Председатель освод СССР

  Воспоминания о Г.К. Васильеве

    Анны Георгиевны

    Воспоминания А. А. Кибкало

    Воспоминания Героя Советского Союза, главнокомандующего ВМФ адмирала флота В. Н. Чернавина

    Воспоминания начальника Главного штаба ВМФ адмирала В. Е. Селиванова

    Воспоминания писателя-мариниста, подводника, капитана 1 ранга Н. А. Черкашина

    Публикация в журнале «Виктория», № 1 (73), апрель–май 2015 г.

    Статья вице-адмирала Г. К. Васильева «Встреча на пирсе» в газете «Красная звезда» от 26 августа 1984 года