Любовь правил не соблюдает (СИ) [Сын Дракона] (fb2) читать онлайн

========== Глава первая, в которой Мэн Яо меняет взгляды и мечтает о несбыточном ==========

— Я считаю своим долгом отблагодарить вас…

Гость склонился в поклоне — попытался склониться, но Мэн Яо поспешно перехватил его руки, одновременно улыбаясь мягкой, ни к чему не обязывающей улыбкой. Такие люди не должны кланяться, и уж тем более не ему. Такого и касаться-то не следовало, но, выбирая из двух зол, Мэн Яо остановился на меньшем. Слишком уж хорошо он знал, как унизительно для благородных господ выказывать излишнее уважение к низшим.

А оставаться в долгу — еще унизительнее. Никогда подобные «долги» не приводили ни к чему хорошему. Когда Мэн Яо был маленьким и глупым, он верил, что преподнесенные господам одолжения однажды вернутся сторицей, но жизнь равнодушно расставила все по своим местам. Самой лучшей наградой за оказанную помощь становилась небрежная забывчивость, худшей — дополнительные шишки и синяки. Люди разные, и «благодарности» у них тоже отличались, но ничего по-настоящему хорошего Мэн Яо не видел ни от кого.

Эту горькую науку к шестнадцати годам он заучил наизусть. В своей нынешней жизни Мэн Яо оставался бедным и одиноким, но хотя бы свободным и независимым. Больше никаких одолжений и услуг, решил он еще несколько лет назад, только исключительно товарно-денежные отношения. Ему платят — и он выполняет работу. Хорошо, качественно, добросовестно — о, Мэн Яо почти все умел делать на высоком уровне, а если и что-то и не умел, то легко и быстро учился. Он окончательно расстался с туманными надеждами в тот миг, когда летел со ступеней Башни Золотого Карпа, и после этого, как он считал, больше никто и никогда не дождется от него не оплаченного заранее поступка.

Потеряв последние иллюзии, Мэн Яо сосредоточился на том, что у него получалось лучше всего: на крайне продуктивной работе. Он научился находить тех, кому требовались его услуги, и научился выбивать полноценную оплату за свой труд. Денег, конечно, все равно было удручающе мало, особенно после затрат на жилье, еду и мелкие бытовые нужды, но зато это были его собственные деньги, не одолженные, не выпрошенные и не брошенные из милости.

Руководствуясь своими принципами, Мэн Яо худо-бедно прожил уже больше года. Он все сильнее и крепче уверялся, что так пройдет и вся его жизнь. Правде следовало смотреть в глаза: полноценного заклинателя из него не получится. Его мать жестоко обманывали, подсовывая ей бесполезные руководства и никчемных «учителей», и она, гоняясь за мечтой, упустила свой собственный шанс на достойную жизнь. Мэн Яо очень не хотелось повторить ее путь и, твердил он себе день за днем, сам он будет совершать только логичные, практичные и материально обеспеченные поступки.

Он свято верил в это ровно до тех пор, пока насмешливая судьба не столкнула его с человеком, один лишь взгляд на которого заставил поступить не так, как велел холодный разум, а как захотело бестолковое и взбалмошное сердце. Мэн Яо только посмотрел в глаза загнанного оленя — и его тело, не подчиняясь голове, само бросилось на спасение. Впрочем, следовало признать, что голова в тот момент тоже бессовестно промолчала, а потому не имела права упрекать сейчас все остальное, поступившее столь неразумно.

Это уже после, когда ум, которым Мэн Яо втайне гордился гораздо сильнее, нежели гипотетическими способностями заклинателя, изволив пробудиться от спячки, вспомнил, что олени, в общем-то, весят ничуть не меньше коров, а мощные копыта и крепкие рога делают их не такой уж простой и легкой добычей. И человек, которому Мэн Яо так неосмотрительно помог, по сути своей едва ли являлся совсем уж беззащитным. Уже много позже он имел возможность хорошо рассмотреть и высокий рост, и сильные плечи, и крепкий, пусть и стройный торс… Однако в тот самый первый момент Яо увидел — и на всю жизнь запомнил — только оленьи глаза, и это определило их совместное будущее на ближайшее время.

К счастью, в конечном итоге все оказалось не так плохо, как вещал весь предыдущий опыт, но тревожности это не убавляло. Мэн Яо предпочитал смотреть на жизнь с практической точки зрения, и для этого считал необходимым учитывать все полученные знания. Человек, которого он спас, в накопленные горьким опытом знания не вписывался. Он был молодым и сильным заклинателем из хорошей семьи, и любого из этих качеств хватило бы на то, чтобы сделать сосуществование на одном небольшом пространстве невыносимым, но…

Лань Сичэнь опровергал все то, что Мэн Яо потом и кровью вписал в свои каноны. Он ничего не требовал, более того, даже ничего не просил, равно опасаясь стеснить и навлечь беду. Он не выказывал ни брезгливости, ни превосходства, на которое — это следовало признать, наступив на горло собственной гордости — все-таки имел полное право. Он светло улыбался и не скупился на слова благодарности. В какой-то момент Мэн Яо даже поймал себя на малодушной мысли, что он просто сошел с ума и выдумал себе таинственного и безупречно прекрасного друга.

Горькую улыбку ему пришлось спрятать: его гость, который оказался вполне ожидаемо неприспособлен ко многим бытовым делам, как человек проявлял недюжинную проницательность. По крайней мере, он, стоило ему немного прийти в себя после нанесенных его телу ран и ожогов, с легкостью распознавал, когда Яо предлагал что-то от души, а что-то только из вежливости, или когда тот и правда был полон сил, а когда лишь притворялся. Вот и в улыбках Мэн Яо Лань Сичэнь научился разбираться, интуитивно отличая искреннюю от вежливой — и, несомненно, угадал бы и горькую. А затем наверняка спросил бы о причине, и Яо не знал бы, что ему ответить. Разве что пошутить над самим собой: мол, впервые, став взрослым, умудрился на целое мгновение поверить, что у него появился искренний друг, пусть даже и выдуманный.

Время шло, и они притерлись друг к другу. Гость все еще смущался, что пользы от него в хозяйстве никакой, а Мэн Яо радовался про себя, что правила Гусу Лань запрещают есть мясо и пить вино. Люди из Цишань Вэнь все еще рыскали по округе, приглядываясь, прислушиваясь и расспрашивая, и Яо совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь донес им, что в его доме внезапно завелись лишние деньги, да и покупки значительно увеличились.

Мэн Яо, глядя на своего гостя, даже стал задумываться, действительно ли тот уникален, или же ему самому просто не повезло с предыдущим опытом. Возможно ли вообразить такое, что, если бы его отцом был не глава Цзинь, а глава Лань, его никто не спустил бы с лестницы, а приняли пусть даже и не с распростертыми объятиями, но по справедливости? Хотя, если они и правда там все такие благостные, то вряд ли кто-то из них бывал в ивовых домах.

А Лань Сичэнь, чья проницательность не распространялась так далеко, не замечал, что ломает чужую тщательно выстроенную систему мира. Он рассказывал об учебе в родном ордене, о правилах и распорядке с такой любовью, что Яо ловил себя на мысли, что даже пробуждение в пять утра было бы не столь ужасной платой за обитание в таком спокойном месте и обучение у лучших мастеров.

Мэн Яо сам не заметил, как однажды в ответ на очередные воспоминания своего гостя признался, что тоже пытался выучиться на заклинателя. Большую часть жизни он старался не говорить об этом: в свое время ему порядочно досталось от мальчишек, живших по соседству и знавших, что его мать тратит все средства на пособия и преподавателей. Результата не было почти никакого, и насмешки становились все более и более жестокими. Особенно горько переносить их стало тогда, когда Яо уже и сам осознал, что они делают что-то не так, и только мама продолжала истово верить.

Но признаться Лань Сичэню оказалось неожиданно легко. Тот, казалось, вообще не умел осуждать и даже своих преследователей не поминал ни единым дурным словом. Узнав же о старых попытках Мэн Яо ступить на путь заклинателя, он только радостно оживился. Порывисто протянул руку, почти коснувшись чужого запястья, и лишь в последний момент отдернул пальцы, смущенно спросив:

— Я могу… дотронуться до тебя?

Яо не сумел сдержать улыбки, на сей раз вполне искренней. Среди множества правил Гусу Лань, как он уже успел узнать, имелся и запрет на прикосновения к другим людям. Лань Сичэнь, казалось, тщательно выполнял все заветы своего ордена, однако если раннее пробуждение или воздержание в еде давались ему без труда, то за своими руками ему приходилось следить очень внимательно. Мэн Яо со своей наблюдательностью не раз и не два ловил гостя на том, что он прячет ладони в складках одежды или сцепляет их за спиной, словно насильно лишая себя возможности дотронуться до другого человека.

Чтобы не смущать Лань Сичэня еще больше, Яо протянул ему сразу обе руки. Поколебавшись всего мгновение, тот осторожно коснулся его запястий и сомкнул веки. Пальцы у Лань Сичэня оказались сухими, теплыми и самую малость жестковатыми. Яо, чьи глаза пристально следили за каждым движением его гостя, не мог не заметить, как его небольшие руки буквально потонули в крупных, красиво очерченных кистях.

— У тебя есть золотое ядро! — радостный голос Лань Сичэня вывел Яо из зачарованного состояния и заставил встрепенуться. — И сильные меридианы. У тебя отличный потенциал!

Мэн Яо, сдержав первый, безотчетно радостный порыв, заставил себя скептически прищуриться.

— Разве не нужно специальных техник, чтобы сформировать золотое ядро? — уточнил он.

— В большинстве случаев — нужно, — подтвердил Лань Сичэнь. — Но иногда, если врожденный дар достаточно велик, оно может начать формироваться само. Вот только…

Он слегка замялся, и взгляд его сделался виноватым. Мэн Яо, подавил вздох, закончил за него:

— Вот только оно все равно слабое, да?

— Оно могло бы быть гораздо сильнее, — Лань Сичэнь выглядел так, словно в недостатке Яо имелась его личная вина. — И… оно еще может стать сильнее. Конечно, в детстве все усваивается быстрее и лучше, и чем раньше начинаются практики, тем больше пользы… Но раз уж золотое ядро сформировано, то развивать его можно в любом возрасте! Каждый заклинатель, идущий по пути самосовершенствования, делает это до самого своего последнего вздоха.

Мэн Яо попытался ответить ему привычной вежливой улыбкой, но Лань Сичэнь лишь нахмурился.

— Ты… не веришь мне? — переспросил он осторожно. — Или не хочешь?

Яо прикусил щеку изнутри. Ответ стоило обдумать очень тщательно, чтобы тот прозвучал и искренне, и необидно.

— Я когда-то хотел, — признался он. — Даже не столько ради себя, сколько ради матушки. Она мечтала, что я вырасту заклинателем и займу, как она утверждала, достойное меня место. Но… жизнь показала, что достойное меня место может быть только вот здесь.

Мэн Яо развел руками, резким движением охватывая небольшую комнату со скромной обстановкой и коротко закончил:

— А для этого заклинательские силы не нужны.

В следующее мгновение его ладони перехватили и сжали: очень мягко и осторожно. В своем порыве Лань Сичэнь позабыл о правилах родного ордена, но не о собственной силе.

— Нет, не так! — торопливо выпалил он и, лишь после этого осознав свое дерзкое движение, отпустил чужие руки. — Я спросил, хочешь ли ты. Ведь ты еще так молод, в твоей судьбе все может поменяться! Конечно, если тебе нравится то, чем ты занимаешься сейчас, то менять жизнь не имеет смысла. Но если ты все-таки желаешь попробовать что-то новое…

Мэн Яо почувствовал, как к его горлу подступает комок. Если бы только человек напротив знал, как хочется на все его слова ответить «Да!» Однако это означало вновь ступить на горестный, ненадежный, полный камней и колдобин путь — чего Яо просто не смел себе позволить. В конце концов, помимо собственной жизни у него имелся еще и долг, и как бы тяжело ему ни приходилось, он все же надеялся однажды его исполнить.

И все-таки он не устоял перед искушением. Лань Сичэнь, выглядевший мягким, как солнце в нежный весенний день, как оказалось, умел не то чтобы настоять на своем, но подвести к мысли, что предложенное им решение единственно верное. Конечно, высшая цель жизни любого заклинателя — это защита мирных людей от порождений тьмы, говорил он, но все же путь самосовершенствования не даром зовется именно так. Чтобы помогать другим, заклинатель в первую очередь должен помочь самому себе. Что дурного в том, чтобы воспользоваться данными, подаренными самой природой? Разве плохо научить свое тело обходиться меньшим количеством еды, лучше переносить холод, быстрее исцеляться от болезней и ран? Разве бесполезно освоить хотя бы самые простые талисманы и базовые приемы владения мечом для собственной безопасности?

Под этим плавным, почти ненавязчивым давлением Мэн Яо вынужденно согласился, что все это действительно нужные вещи. Тем более, что Вэни из города все не уходили, а гость горел желанием хоть чем-нибудь отблагодарить хозяина за столь затянувшуюся заботу. Когда же выяснилось, что у Лань Сичэня имеется при себе весьма весомая часть библиотеки их ордена с настоящими, а не ярмарочными трактатами, Мэн Яо окончательно сдался.

И не прогадал.

Учитель из Лань Сичэня получился терпеливый и заботливый. Впрочем, и Яо, будучи учеником, столь стремительно впитывал знания, словно не познавал нечто новое, а вспоминал лишь слегка подзабытое старое. Теория оседала в его голове моментально, и даже если что-то не сразу получалось на практике, он не сомневался: многократное повторение это исправит.

— Дядя гордился бы таким учеником, если бы тебе довелось попасть к нам на обучение! — заявил однажды Лань Сичэнь.

Глаза его сияли искренней радостью, и Яо не сумел удержать столь же искреннюю улыбку. По некоторым оговоркам, проскальзывавшим иногда в речи гостя, он уже знал, что его строгому родичу угодить было совсем не просто. Однако этот дядя вырастил такое чудо, как Лань Сичэнь — без сомнения, вырастил, ибо ни отца, ни мать тот никогда не упоминал, — а значит, просто не мог оказаться плохим человеком.

— Не думал, что такое вообще возможно, но ты способнее даже Ванцзи, — с энтузиазмом продолжал Лань Сичэнь. — По крайней мере в том, что касается усвоения знаний.

В практических занятиях неизвестный Яо Лань Ванцзи, несомненно, был сильнее, хоть Сичэнь и старался тактично избегать произносить это вслух, однако его имя раздражало отнюдь не поэтому. Мэн Яо, давным-давно давший слово никогда не врать самому себе, сейчас с удивлением ловил себя на осознании, что отчаянно ревнует к этому чужому, никогда не виденному им человеку. Не за то, что тот рос вторым молодым господином в великом ордене, не за то, что с раннего детства имел доступ к любым знаниям, и даже не за то, что наверняка не уступал своему брату ростом и статью… А за то, что у него вообще имелся такой брат, как Лань Сичэнь.

Этой ночью, лежа без сна, Мэн Яо заставил себя обдумать эту мысль от начала и до конца. Не очень помогало то, что кровать приходилось делить с гостем. Тот искренне хотел устроиться на полу, но сперва Яо настаивал, что израненному телу нужен полноценный отдых, и спал на полу сам, а затем промозглый осенний холод и сквозняки лишили этой возможности и его. На кровати пришлось расположиться вдвоем, благо сам Яо был небольшим, да и Лань Сичэнь, несмотря на свой рост, тоже отличался стройностью. Приноровившись, оба сумели лечь так, чтобы даже не касаться друг друга.

Однако чужое тепло ощущалось даже на расстоянии. Стоило совсем чуть-чуть пододвинуть руку — и можно было дотронуться до чужого тела. Лань Сичэнь дисциплинированно спал на спине, в позе, полной достоинства, но это не мешало ему выглядеть уютным. Мэн Яо лишь спустя десяток ночей, проведенных в одной постели, с удивлением осознал, что его совершенно не пугает большой и сильный мужчина, находящийся в такой опасной близости. Мужчина, который просыпается гораздо раньше, который видит его, Яо, свернувшимся в калачик на другом краю кровати.

От этого человека не исходило опасности. Напротив, Лань Сичэня будто бы окутывала аура благожелательности и… защиты. Обычно Яо отлично засыпал, растворившись в ощущении этого чувства, но нынешней ночью он лежал без сна, сверля взглядом невидимый в густой мгле потолок и погружаясь в пучины собственных темных чувств.

В детстве он мечтал, чтобы у него был старший брат.

Когда он был совсем крохотным ребенком, его защищала мама. Но барышням из ивового дома не было пути на улицу, и там не по возрасту маленького и щуплого мальчишку ждало множество неприятностей. Мамина хозяйка смирилась с тем, что он, Мэн Яо, вообще существует на свете. Благодаря отцу-заклинателю удалось избежать и того, что его тоже объявили собственностью ивового дома, как и маму. Но «держать под своей крышей» просто так его не желали. С ранних лет Мэн Яо гоняли по городу с различными поручениями, и с уличными мальчишками судьба сводила его неоднократно. Что бы он тогда ни отдал за то, чтобы рядом с ним оказался старший брат: сильный, умный, безгранично любящий и готовый его защищать!

Яо поерзал немного на своем месте, прикусывая нижнюю губу и отчаянно моргая, чтобы прогнать подступившие к уголкам глаз слезы. Когда-то он представлял эту картину в ярких красках, и сейчас, спустя почти десять лет, она вновь встала перед его внутренним взором. Вот трое мальчишек теснят его к стене, насмехаются и кривятся. Двое разминают кулаки, а третий поигрывает простеньким, но от того не менее опасным ножом. Яо отступает медленно, шаг за шагом, с отчаянной точностью высчитывая момент, когда можно будет резко сдать в сторону — а потом бежать, бежать изо всех сил и как можно дальше. Но бежать не приходится. Прямо перед ним, будто по волшебству, появляется еще один мальчик. Он старше и выше, но он не с теми, он не нападает. Наоборот, Яо оказывается за его спиной, а он разгоняет всех, кто посмел обидеть младшего братишку, и лишь потом оборачивается. Яо обеими руками обхватывает его за талию, и тот прижимает к себе, согревая и оберегая.

У Мэн Яо никогда не было старшего брата. А у Лань Ванцзи — был! Это его обнимали, его защищали. Ему рассказывали истории, ему читали книги, ему помогали разобраться с учебой. С ним гуляли и с ним играли. Понимал ли он, какое счастье ему досталось? Ценил ли он, каким чудом был его брат?

Постепенно Яо все-таки заснул, и ему приснился все тот же старый сон. Только на сей раз лицо старшего мальчика обрело вполне конкретные черты, и даже лоб его украсила совершенно неуместная на улицах Юньпина белая лента.

Утро вступило в свои права слишком рано. Мэн Яо ждали на работе, но Лань Сичэнь поднимался обычно задолго до того, как приходила пора вставать. Сейчас же Сичэнь лежал рядом…

Яо сперва растерянно сморгнул, а потом с недоверчивым ужасом распахнул глаза.

Во сне — впервые за недели, проведенные в одной кровати! — он подкатился к своему гостю и обнял его. Обнял дурацки, по-детски, сползши вниз и обхватив обеими руками за талию, уткнувшись носом в живот. Обнял так крепко, что и самого Сичэня умудрился перевернуть со спины на бок, и теперь они лежали лицом к лицу. То есть, конечно, Яо лежал лицом к животу Сичэня, а тому только и оставалось, что смотреть поверх его головы.

Возможно, утро на самом деле было не таким уж и ранним. Возможно, Лань Сичэнь просто не сумел выпутаться из этих слишком тесных объятий, и потому не смог встать. Возможно, этот чересчур вежливый для заклинателя человек просто не представлял себе, что делать, проснувшись в столь двусмысленной позе.

И только спустя бесконечно долгое время — а на самом деле всего несколько ударов сердца — Яо осознал, что и его тоже обнимают. Очень аккуратно, бережно, нигде не нажимая. Чужие теплые ладони просто обхватывали его плечи и спину.

— Я… — заговорил Мэн Яо и осекся, ибо Лань Сичэнь заговорил одновременно с ним.

— Я прошу прощения! — воспользовавшись возникшей паузой, тот взял инициативу на себя. — Я не имел права…

Мэн Яо рискнул немного отодвинуться и лишь затем сообразил, что руки давно уже следует убрать. Он аккуратно вытянул свою левую руку из-под Лань Сичэня и лишь после этого сумел посмотреть ему в лицо. Как раз вовремя, чтобы уловить мелькнувшую там тень разочарования.

— Это я прошу прощения, — заставил себя произнести Яо, а затем вдруг в порыве откровенности добавил: — Мне просто приснился сон! Что у меня есть старший брат, и я могу его обнять. Мне всегда этого хотелось, и вот…

Он поерзал, отползая еще дальше, но все еще не решаясь встать. Он не желал, чтобы его действия рассматривались как бегство — ведь тогда их можно будет счесть недостойными. А Мэн Яо отчего-то очень не хотелось, чтобы Лань Сичэнь счел его недостойным. Пусть уж лучше считает глупым и наивным, чем подумает на неуместную похоть.

— Ты вчера говорил о своем младшем брате, — осторожно напомнил Яо. — И мне… И я позавидовал. Извини, это низко, я знаю. Я не должен был красть объятия, предназначенные ему.

К его удивлению, Лань Сичэнь, вместо того, чтобы рассердиться или посмеяться, недоуменно сморгнул. А затем на его лице проступило бесконечно виноватое выражение.

— Объятия нельзя украсть, — произнес Лань Сичэнь с какой-то странной неловкостью в голове. — Но даже если бы было можно, ты вряд ли смог ограбить Ванцзи: я не обнимал его с тех пор, как ему исполнилось шесть лет.

— Но почему? — перед любопытством Яо отступило даже смущение. — Ты… тебе же нравится, я заметил. Я помню, что в твоем ордене нельзя касаться других людей, но брат… Брат же не чужой?

— Да, ты прав, — Сичэнь отвел глаза и каким-то непроизвольным жестом прижал свои ладони к собственной груди. — Однако Ванцзи сам не любит, когда его трогают. Даже я. Даже дядя.

В этот момент он совсем не выглядел старшим братом, но желание обнять его снова от этого почему-то стало только острее. Яо сдержался, а вот Сичэнь — нет.

— Когда я был маленьким, дядя иногда обнимал меня, — выпалил вдруг он в порыве откровенности. — Хотя бы клал руку на плечо. Но когда я начал обучение, он перестал это делать, чтобы другие ученики не подумали, что у него предвзятое ко мне отношение. Я знаю, это правильно, но… Но Ванцзи больше не терпел чужие объятия с тех пор, как умерла наша мать. А больше у меня нет никого достаточно близкого.

Собственное смущение Яо отступило на задний план. Он прожил бок о бок с этим человеком уже несколько недель, любовался его красотой, восхищался его знаниями, немного завидовал его судьбе… Но лишь сейчас осознал, насколько Лань Сичэнь молод. Молод — и бесконечно одинок.

========== Глава вторая, в которой Лань Сичэня попросили и внезапно получили желаемое ==========

Сичэню было одновременно и неловко, и удивительно легко.

Когда он, поддавшись моментному порыву, последовал за незнакомцем, пообещавшим укрытие, то даже представить себе не мог, как ему повезло. В своей жизни Сичэнь встречал немало хороших людей, но Мэн Яо сиял даже на их фоне. Он оказался прекрасным человеком, добрым и благородным, и удивляло Сичэня только то, как он мог оказаться в столь стесненных условиях. Помимо чудесных чисто человеческих качеств Мэн Яо обладал умом, усидчивостью и трудолюбием. Казалось, для него в этой жизни должны были быть открыты все пути, а он отчего-то работал на второразрядного купца и возвращался спать в маленькую, бедно обставленную комнату.

Только спустя некоторое время Лань Сичэнь осознал, что это он сам слишком мало знает о жизни. Ни множество прочитанных и усвоенных книг, ни дядины наставления, как выяснилось, не способны были подготовить к мирской прозе и быту простых людей. То, что казалось легким, естественным и доступным, на самом деле пряталось от таких, как Мэн Яо за высокой непреодолимой стеной.

Однако тем сильнее стало уважение, которое Сичэнь испытывал к своему спасителю. Когда же они приступили к обучению, уважение и вовсе переросло в восхищение, окрашенное нотками горечи. Из Мэн Яо вышел бы замечательный заклинатель! Как наследник ордена, чьим приоритетом на протяжении веков являлось именно образование юных адептов, Сичэнь увидел это сразу и не сомневался, что дядя счастлив был бы заполучить такого ученика.

А сам Лань Сичэнь был бы счастлив иметь такого…

На этом месте его мысли всегда сбивались. Сичэнь любил своего брата: он отдал свое сердце Ванцзи еще тогда, когда тот был просто А-Чжанем, и дядя впервые показал ему, неимоверно гордому и воодушевленному старшему брату, маленький сверток, из которого выглядывало маленькое беленькое личико с поразительно светлыми глазами. Сичэнь никогда и ни за что не отказался бы от брата, ни на кого не променял его. Он воспринимал как должное и необщительность Ванцзи, и его нежелание обниматься, и то, что как ученик младший брат превзошел старшего. Ванцзи был его любимым младшим братом — это казалось столь же непреложным и незыблемым, как три тысячи правил на Стене Послушания.

Однако в эти ненастные осенние дни, проведенные под бедным, но гостеприимным кровом, Сичэнь впервые в жизни позволил себе подумать, что Ванцзи мог бы быть не единственным его братом. Конечно, родители проводили время порознь, но как-то же они смогли зачать двоих сыновей — так отчего бы не родить и третьего? Или, к примеру, у дяди тоже могли бы быть дети, которые росли бы с ним и Ванцзи…

Впрочем, на этом моменте Лань Сичэнь вынужден был себя одернуть. Из-за того, что отец ушел в затвор, дяде с юности пришлось взять на себя не только учебную часть, но и большую часть работы главы ордена. И воспитание двух маленьких племянников тоже легло на его плечи, хотя дяде на момент рождения Сичэня было меньше, чем ему сейчас! Пытаясь представить себя на его месте, наследник ордена Лань с ужасом осознавал, что он, скорее всего, просто растерялся бы. Дядя же, несмотря на несколько пошатнувшееся здоровье, умудрялся справляться, вот только на собственную личную жизнь времени у него не осталось совершенно. Вместо родных детей он растил племянников, и уж точно не Сичэню попрекать его отсутствием кузенов.

Тем более, что, тщательно все обдумав и взвесив, Лань Сичэнь отдавал себе отчет в том, что в своих фантазиях он нарисовал себе вполне определенного брата. Того, в чьих объятиях он сегодня проснулся, и кого так легко и естественно получилось обнять в ответ. Мэн Яо был в точности таким, каким Сичэнь хотел бы видеть своего младшего брата. Любовь — единственное, что не уменьшается при делении, и Сичэню казалось, что он вполне мог бы подарить ее Мэн Яо, не обделив при этом Ванцзи.

Однако правила ордена были накрепко вбиты в его голову, и оттого Лань Сичэню даже в голову не приходило дотронуться до своего спасителя лишний раз. Не больше, чем требовалось для того, чтобы проверить пульсацию его золотого ядра или течение ци в его меридианах. Пусть Мэн Яо и выглядел открытым и непринужденным, все же они оба — взрослые молодые мужчины, и Сичэню не хотелось, чтобы его душевный порыв выглядел как непристойное посягательство.

Он уже почти смирился с тем, что за собственными руками предстоит следить все тщательнее и тщательнее, когда боги смилостивились над ним и толкнули их с Мэн Яо в объятия друг друга. Лань Сичэнь твердо помнил, что не протягивал рук первым: он, как и положено, во сне держал их сомкнутыми на груди. Но и от Яо никак не возможно было ожидать такой дерзости, а главное — такой силы, чтобы буквально переложить его, Сичэня, в свои объятия.

Утром их неловкость еще держалась, но к вечеру, когда Мэн Яо вернулся с работы, она сама собой сошла на нет. Между ними словно рассосалась последняя преграда, и Сичэнь чувствовал себя рядом с ним так, словно вернулся в детство, в те светлые благословенные года, когда матушка была еще жива, Ванцзи охотно шел в братские объятия, и даже дядя еще не столь сильно закостенел в правилах и запретах.

Их занятия пошли еще живее, хотя это и казалось невозможным. Лань Сичэню, как выяснилось, проще было объяснять, касаясь нужных точек на теле пальцами, а Мэн Яо — вот совпадение! — так проще было понимать, как применять полученные знания на практике. Кто из них первым назвал другого «А-Яо» или «Сичэнь-гэ», вспомнить не удавалось, но это не имело никакого значения. Обоих вполне устраивало взаимное признание.

Быть может, именно поэтому, накрывая однажды вечером на стол — за несколько недель наследник ордена Лань научился готовить что-то весомее чая, — Лань Сичэнь ощущал такой душевный подъем, что не сразу заметил чересчур сосредоточенное выражение на лице Мэн Яо. Однако то, что, без сомнения, усталому и проголодавшемуся после долгого дня другу кусок не лез в горло, не заметить было невозможно.

— Что-то не так, А-Яо? — осторожно спросил Сичэнь. Сам он уже успел попробовать собственную стряпню и мог быть уверен, что дело вовсе не в ней. — Плохие новости?

— Н-нет… — чуть запнувшись в начале, Яо вымученно улыбнулся, и Сичэнь укоризненно покачал головой.

У Мэн Яо были очаровательные улыбки — даже та, которую он натягивал на свое лицо исключительно из вежливости. Однако Лань Сичэню всегда становилось немного грустно, когда Яо пытался улыбаться так ему. Ведь очевидно же, что глаза его оставались печальными, что в них не проскальзывало ни капли того света, который озарял их в тех случаях, когда улыбка Яо шла от сердца. Вот и еще одна разница между его братьями: родным и почти названым. Губы Ванцзи не складывались в улыбку, даже когда ему было хорошо, а Яо улыбался, даже когда ему было плохо.

— Извини, — с искренним сожалением вздохнул Мэн Яо. — Я не пытался ввести тебя в заблуждение. Мне иногда кажется, что эта улыбка буквально приклеилась к моему лицу, но без нее было бы гораздо тяжелее.

— Я понимаю, А-Яо, не переживай, — Сичэнь ободряюще пожал ему кончики пальцев, чем заслужил искреннее тепло в глазах. — Но все-таки, произошло что-то нехорошее?

— Хорошее, — вздохнул Мэн Яо и, упреждая новый укоризненный взгляд, поспешил добавить: — Для тебя хорошее, Сичэнь-гэ. Люди Цишань Вэнь наконец-то обыскали каждый закуток и, убедившись, что тебя здесь нет, ушли из города. Вот уже несколько дней как о них ничего не слышно.

— Это действительно хорошие новости! — оживился Сичэнь.

Он засиделся на одном месте, не имея возможности даже послать о себе весточку. Дядя наверняка сходит с ума от беспокойства, и Ванцзи тоже. Прошло уже столько времени, наверняка защиту Облачных Глубин и восстановили, и усилили. Туда уже можно вернуться, не рискуя больше драгоценными трактатами. Мешочки цянькунь, конечно, вещь незаменимая, но хранить в них хрупкие рукописи все же неслыханное варварство.

Облик Яо, потупившего взгляд и потерянно ковырявшего палочками в плошке с рисом, заставил вернуться с небес на землю. Воодушевление сменилось жгучим стыдом. Лань Сичэнь сам поманил этого прекраснодушного молодого человека новым миром — а вот теперь готов бросить все и сорваться с места.

— А-Яо, — позвал он тихонько и очень мягко. — Пожалуйста, посмотри на меня!

Тот поднял взгляд. На долю мгновения попытался улыбнуться, но тут же, опомнившись, стер со своего лица любезную маску. Без нее этот шестнадцатилетний юноша выглядел взрослее и измученнее. В груди Сичэня кольнуло, словно под сердце воткнули тонкую, безупречно острую иглу.

— А-Яо, — произнес он, тщательно подбирая слова. — Когда я только пришел в себя достаточно, чтобы осознавать, где я и кто мой спаситель, я обидел тебя. Не спорь! Я не понял этого тогда, но понимаю сейчас. Я сказал, что считаю своим долгом отблагодарить тебя… И это было неправильно. Я благодарен тебе: и за спасение, и за кров, и за заботу обо мне. За то, что в эти страшные дни, ты, разбив грозящее мне одиночество, стал мне и другом, и братом. Но пытаться… рассчитаться с тобой за то, что ты хороший человек — это отдает лицемерием.

— Сичэнь-гэ не умеет быть лицемерным, — Яо не улыбнулся, лишь в уголках его губ обозначились два мягких полукруга. — Ни одно из дурных качеств не присуще ему.

— А-Яо слишком добр, — настала очередь Сичэня потупиться, кончики его ушей горели и — наверняка! — полыхали. — Однако теперь я спрошу по-другому. Я хочу тоже сделать что-нибудь хорошее для тебя. Не в благодарность, не перебивай! А потому что у таких хороших людей, как ты, не может быть в жизни только черная полоса. Ты назвал меня старшим братом, и я хочу подарить своему младшему брату радость.

— Старший брат уже учит меня, — Яо снова помешал палочками рис, который совсем уже потерял первоначальный вид. — Я за несколько недель узнал от него больше, чем за всю свою предыдущую жизнь.

— И у тебя отлично получалось! — ободряюще улыбнулся ему Сичэнь, и вдруг решение, такое простое и лежащее на поверхности, наконец сформировалось в его мозгу. — Тебе обязательно надо продолжать! А-Яо, пойдем со мною в Облачные Глубины! Я уже говорил, но повторю снова: дядя рад будет такому ученику, как ты. Ты сможешь быстро наверстать упущенное.

Ему казалось, что его друг должен обрадоваться подобному предложению. Мэн Яо был не только способным, но и прилежным учеником, получаемые знания ценил и наставления уважал. Лань Сичэнь не сомневался, что попросить об обучении самому Яо мешали исключительно скромность и привычка ставить себя на несколько ступеней ниже тех, кому больше повезло с рождением.

Однако Мэн Яо отнюдь не выглядел радостным. Он снова опустил взгляд, даже ссутулился, а плечи его, дрогнув, поникли.

— Прости, Сичэнь-гэ, — на грани слышимости произнес он. — Это очень щедрое предложение, и я благодарен за него, правда! Но я… я не могу.

— Почему? — Лань Сичэнь, получивший однажды однозначное разрешение на прикосновения, теперь действовал решительнее. Он вынул замурзанные палочки из рук Яо и сжал его подрагивающие пальцы в своих ладонях. — Почему, А-Яо? Что тебя держит в этом месте?

Мэн Яо на несколько мгновений прикрыл глаза. В какой-то момент Сичэню показалось, что тот не захочет говорить вовсе, и начал лихорадочно перебирать в уме все возможные и невозможные аргументы, однако Яо, тяжело и обреченно вздохнув, наконец произнес:

— Деньги, молодой господин Лань, — он сказал это, не поднимая глаз и не решаясь больше называть Сичэня братом. — Этому презренному нужны деньги. Даже если из меня и получится заклинатель, то пройдут годы, прежде чем я смогу заработать этим трудом, а здесь мне все-таки платят.

— Деньги? — недоуменно переспросил Лань Сичэнь. Его задело, что Яо перешел на официальный тон, однако он не мог винить его за это: друг боялся оскорбить его разговором о низменном предмете. — Но Яо, в Облачных Глубинах тебе не нужны будут деньги. Тебе не придется платить за проживание, и одежду мы нашим адептам всегда выдаем сами. Ты способный ученик, так что и оружие мы подберем для тебя с радостью. Иметь в своих рядах такого адепта — честь для любого клана.

Однако Мэн Яо, словно зачарованный, продолжал качать головой.

— Мне нужны именно деньги, — произнес он каким-то надтреснутым голосом. — Я не могу уйти в новую жизнь, не…

Он споткнулся, неловко глотнув воздух. Словно хотел и одновременно боялся произнести самые важные слова. Его вид, и без того усталый и потрепанный сегодня, сейчас рождал в сердце Сичэня глубокую щемящую жалость.

Лань Сичэнь разомкнул их руки и встал из-за стола. Однако прежде, чем Мэн Яо успел как-либо на это отреагировать, он аккуратно пересел поближе к нему и обнял за плечи.

— У меня есть деньги, А-Яо, — произнес он мягко. — Если нужно много, то можно продать украшения и подвески. Даже если на тебе висит какой-то старый долг, ты не должен позволять ему мешать твоей новой жизни. Кому надо заплатить?

Мэн Яо с усиленной скоростью замотал головой, и Сичэнь прижал его к своей груди. Так крепко и плотно, что нос Яо уткнулся ему в солнечное сплетение, ровно туда, где горело золотое ядро. Мэн Яо сперва дернулся в попытке освободиться, но утих быстрее, чем Сичэнь рискнул раскрыть объятия.

— Вы никогда себе не простите, если потратите деньги на такое, — почти беззвучно, хрипло, на грани слез прошептал Яо. — Вы сказали, что считаете меня хорошим человеком… И больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы вы запомнили меня таким. Не хочу увидеть в ваших глазах отвращение…

— А-Яо, пожалуйста… — у Сичэня у самого начало щипать в глазах. — Ты именно что хороший человек, вне зависимости от того, кто там чего считает. И я не представляю, что тебе надо было сделать, чтобы я смог испытывать отвращение к тебе. Ты звал меня братом — так не отказывайся от меня, не делай мне больно…

— Я… — Яо явно пришлось сглотнуть комок, вставший в горле. — Я был слишком самонадеян. Последний год я прожил среди людей, которые не знают меня, не знают о моем происхождении. Подобная грязь не должна касаться такого чистого господина, как вы…

Он все-таки задохнулся, из последних сил стараясь не сотрясаться в объятиях Сичэня, и тогда тот решился.

— Что ж… — произнес он в наигранной задумчивости. — Раз у нас с тобой сегодня вечер воспоминаний и откровений, то давай я, как старший брат, первым расскажу тебе о себе. Договорились? Тогда слушай. Ты уже знаешь, что нас вырастил дядя. С матерью, пока она была жива, мы виделись раз в месяц, с отцом не встречались почти вовсе. Они жили в двух шагах от нас, но их уединение не было позволено нарушать. Потому что наша мать… убила одного из старейшин нашего клана, а отец, дабы спасти ее от казни, женился на ней, после чего, став практически соучастником ее преступления, ушел в затвор.

Повисла тяжелая тишина, прерываемая лишь отрывистыми вдохами. Яо окончательно застыл в кольце обнимающих его рук, а Сичэнь, склонившись, почти уткнулся носом в его макушку.

— Я сын убийцы, А-Яо, — прошептал он туда же, в чуть отливающие каштановым густые пряди. — Я не знаю, что может быть хуже. Однако дядя всегда говорил нам с братом, что если мы вырастем хорошими и благонравными людьми, это поможет нашим родителям получить шанс на достойную следующую жизнь. Любой поступок можно… если не исправить, то искупить.

Новая пауза оказалась длиннее предыдущей, но — на удивление — уже не такой тяжелой. Спустя, казалось бы, вечность, Мэн Яо наконец заговорил, озвучив сумму.

— Немало, — прикинув имеющиеся ресурсы, признал Сичэнь. — Впрочем, если продать все, кроме меча и флейты, все же подъемно. Когда и кому ты успел задолжать столько?.. Нет, не говори, если не хочешь!

Однако после его откровений Яо все же решился и обреченно произнес:

— Столько стоит моя мать.

— Она была дочерью купца, — по дороге в Юньпин рассказывал Мэн Яо свою невеселую историю. — Тот разорился и должен был всем вокруг. Один из его бывших вроде как друзей предложил ему продать дочь. Сам он был уже женат, но дед понадеялся, что его дочь возьмут младшей женой или хотя бы наложницей. Он дал ей хорошее образование, она чудесно играла на гуцине, умела рисовать, и ее каллиграфия была выше всяческих похвал. Она могла бы стать достойной женой кому угодно, если бы не несчастье с ее отцом…

— Он продал ее и полученными деньгами попытался наладить свои дела. Не знаю, удалось ли ему это… Ибо так называемый друг не стал брать мою мать в наложницы, а перепродал ее в ивовый дом. Тот был изысканным, для знатных и утонченных господ, и девушки там работали соответствующие: не просто изящные, но и прекрасно образованные.

— Моя мать почти смирилась со своею судьбой. Она выросла в любви и ласке, а лишилась всего, будучи совсем юной. Выход у нее имелся только один: скопить те крохи, что перепадали лично ей от тех баснословных сумм, что платили за нее клиенты, и однажды выкупиться. Однако потом родился я, и свободных денег у матушки не осталось совсем.

— Она ведь хотела, чтобы ты стал заклинателем? — припомнил Сичэнь старый разговор. — Почему же тогда не отдала тебя в какой-нибудь орден, а тратила деньги на заведомо шарлатанские пособия?

— Матушка не знала, что они фальшивые, — вздохнул Яо. — Она ведь сама не заклинательница и совсем в этом деле не разбирается. Но она знала, что мой отец был заклинателем, и надеялась, что я унаследую его способности.

— В этом она оказалась права, — Сичэнь ободряюще улыбнулся ему. — У тебя очень яркий дар, твой отец должен был быть сильным совершенствующимся. Твоей матери следовало отправить тебя к нему. Законный ты или нет, а таким сыном можно только гордиться.

— О… — Яо сбился с шага, а взгляд его, казалось, нашел нечто очень интересное на другой стороне дороги. — Она… скажем так, попыталась. Дала мне вещь, которую он оставил ей. Однако… все это было напрасно.

Сичэнь, не отводя взгляда от расстроенного лица своего друга, нащупал его ладонь и крепко сжал в своей руке.

— Твой отец к тому времени погиб? — спросил он сочувственно. — Работа заклинателей непростая и опасная…

— О нет! — к его удивлению, из груди Яо вырвался горький смешок. — Он жив, и здравствует, и благоденствует. Просто у него есть законная жена и законный сын, и я, увы, совсем не вписывался в эту благостную картину.

— Даже если так, — нахмурился Лань Сичэнь. Его учили не осуждать никого сгоряча и не делать чересчур поспешных выводов, однако этот незнакомый человек породил в нем темное чувство неприятия. — Даже если он не захотел, пусть даже не смог признать тебя, он не должен был отказываться от тебя вовсе. Можно было хотя бы помочь с обучением, это не так уж накладно. Зато взамен он получил бы прекрасного заклинателя.

— У него их много, — мотнув головой, поморщился Яо. — Зачем ему один-единственный мальчишка, вокруг которого не будут смолкать сплетни, если у негопод рукой целый орден?

Столь непривычное раздражение легко и быстро уступило место удивлению, и Лань Сичэнь воззрился на своего юного друга с любопытством. Последние годы он сопровождал дядю на советы кланов: отец не собирался покидать затвор, несмотря даже на более чем десятилетнее вдовство, и орден Гусу Лань старательно готовил юного наследника к месту, которое ему предстояло занять, и к обязанностям, которые дядя давно уже мечтал снять с собственных плеч. Лань Сичэнь был знаком с главами всех мало-мальски весомых орденов, примелькались ему и главы многих небольших кланов. Однако в лице Мэн Яо, как Сичэнь ни старался, ему не удавалось разглядеть знакомых черт.

— К тому же я и не похож на него вовсе, — правильно расценив его взгляд, невесело усмехнулся Яо. — В отличие от дара, внешность мне целиком досталась от матушки.

Он так и не назвал имени своего отца, а Сичэнь не стал выспрашивать. Во-первых, это было не очень-то вежливо, а во-вторых, он, по здравому размышлению, решил, что ему и правда лучше не знать, чтобы на следующем совете кланов не сверлить самодовольного гордеца возмущенным взглядом.

К тому же скоро им обоим стало не до дел далекого прошлого. Новости распространялись по Поднебесной подобно пожару, и одна из них была страшнее и тревожнее другой. Лань Сичэнь сперва узнал о произволе Вэней, затребовавших наследников кланов к себе на «перевоспитание», затем о слухах, ходящих о его брате, Вэй Усяне и Черепахе-губительнице, а под конец и о смерти собственного отца. Настала очередь Мэн Яо держать Сичэня за руку, когда тот, сидя в небольшой комнатке придорожной гостиницы, растерянно смотрел невидящим взглядом в пустоту.

— Я не помню его лица, — внезапно произнес Сичэнь, заставив и без того встревоженного Яо почти подскочить на месте. — В последний раз я видел его пять… нет, шесть лет назад. Когда мне нарекли взрослое имя, и дядя привел меня к отцу, чтобы спросить, действительно ли он хочет и дальше перекладывать свои обязанности, теперь уже на мои плечи. Отец тогда даже не стал с нами разговаривать, и потому его голоса я тоже не помню…

— Я дурной сын, — заключил он, медленно поворачивая голову и встречаясь покрасневшими, но абсолютно сухими глазами с обеспокоенным взором Яо. — Я не могу оплакивать его.

Мэн Яо потянулся и очень осторожно обнял его за плечи. Те, почти окаменевшие, дрогнули и позволили наконец своему хозяину согнуться.

— Мы обязаны быть почтительными к нашим родителям, — тихонько произнес Яо куда-то в висок Сичэня. — Однако сердцу нельзя приказать любить. Я знаю, Сичэнь-гэ, что ты сделаешь все, что должно, однако ты имеешь полное право любить только тех, кто заботился о тебе.

Он вряд ли рассчитывал, что его совет так скоро возымеет действие, однако Сичэнь встрепенулся. Вскинувшись, он посмотрел на Яо почти испуганным взглядом.

— Силы небесные, дядя! — воскликнул Сичэнь. — Он, наверное, сходит с ума от беспокойства: Ванцзи сражается с Черепахой-губительницей, отец умирает, а меня носит неизвестно где! Если с ним что-нибудь случится, я никогда себе не прощу…

— Я понимаю, — после небольшой паузы мягко сказал Яо. — Ты сейчас нужнее дома…

— Что? — Сичэнь все еще никак не мог прийти в себя от ужасной смеси обрушившихся на него новостей и сумбура собственных мыслей. — Даже не думай! До Юньпина совсем недалеко, а твоя мама и так ждала слишком долго. Мы не будем ничего менять в наших планах.

И на следующее утро они продолжили свой путь.

Уже никто не сомневался, что грядет война. За обедом в очередной гостинице они узнали о сожжении Пристани Лотоса и гибели ее хозяев. Сичэнь содрогнулся: лицо Цзян Фэнмяня от помнил куда лучше лица собственного отца. Судя по всему, Пристани Лотоса нападение обошлось дороже, чем Облачным Глубинам, хотя, по слухам, молодому поколению все же удалось спастись.

— Юньмэн стоит на ушах, и вся округа тоже, — с тревогой отметил Мэн Яо. — Юньпин далековато от Пристани Лотоса, но раз все ищут наследника Цзян, покоя не будет.

Они обменялись с Сичэнем понимающими взглядами. Наследника Лань искали почти два полных месяца, не уходя из города, в котором его видели в последний раз — а тогда даже войны как таковой еще не было.

— Твоей маме не стоит оставаться здесь, — первым высказал их общую мысль Сичэнь. — К тому же нам не хватит средств на то, чтобы обеспечить ей достойное проживание. Я надеялся добраться до Облачных Глубин и выслать еще денег, но не дело бросать одинокую женщину посреди грядущего безумия. Гусу находится дальше всех от Цишаня, они не пойдут к нам снова, завязнув в Юньмэне. Да и Цинхэ Не, насколько я знаю Не Минцзюэ, не сможет терпеть слишком долго.

— Ты предлагаешь… — осторожно переспросил Яо, и Сичэнь подбодрил его:

— Мне это кажется наилучшим вариантом. Но как ты сам смотришь на то, чтобы твоя мама отправилась с нами?

— Это… — щеки Яо вспыхнули бледным румянцем. — Это и правда было бы хорошо, Сичэнь-гэ! Вот только…

— Только? — встревоженно уточнил Лань Сичэнь.

— Вот только мне кажется, что твоему ордену сейчас будет не до меня, — со вздохом, решился озвучить мучавшее его уже не первый день беспокойство Яо. — Война на пороге, и я уверен, что ни один хоть сколько-то значимый клан ее не избежит. Меня некому будет учить, а даже если бы и было, мне самому совесть не позволит отсиживаться за высокими стенами. Если уж я и правда заклинатель, то от меня должна быть польза.

Сичэнь ощутил, как в его груди разгорелся теплый огонек. Каждый раз, когда он думал, что Мэн Яо уже не может быть еще лучше, тот открывался ему с новой стороны. Но все же он счел своим долгом мягко укорить его.

— Пользы будет больше, если твои знания станут обширнее, а опыт — глубже, — заявил Сичэнь, одновременно ласково поглаживая костяшки пальцев изящных рук, тонущих в его ладонях.

— Я знаю, — не стал спорить Яо. — Но все же — не сочти за обиду! — в твоем ордене строгие каноны, расписанные веками. Война же ждать не будет, и помощь каждого нужна уже сейчас. Мне стоит в первую очередь научиться владеть на должном уровне мечом, а к медитациям и наукам можно будет вернуться позже, когда вновь настанет мирное время.

— Мечом… — задумчиво протянул Лань Сичэнь.

Голос поколений Ланей твердил в его разуме, что всему свое время, и развитие обязано быть полноценным и гармоничным, однако самому Сичэню едва минуло двадцать лет, и он, уже опаленный первым дыханием войны, в душе понимал, что Яо прав.

— Знаешь, — произнес Сичэнь уже более воодушевленно, — если ты и правда хочешь именно этого, то я дам тебе письмо к Не Минцзюэ. Он сам отличный воин, и путь меча для него всегда являлся первостепенным. Как, впрочем, и для всего его ордена. Если кто и сможет в кратчайшие сроки поставить тебя в строй, так это глава Цинхэ Не.

Мэн Яо в порыве благодарности попытался было изобразить почтительный поклон, однако его руки тут же оказались перехвачены Лань Сичэнем.

— Слишком рано благодарить, — произнес он, впервые с момента известий о смерти отца улыбнувшись. — Минцзюэ — суровый наставник. Боюсь, как бы ты не проклял и его, и меня.

— Я буду благодарен за любую науку, — очень серьезно ответил ему Яо.

Определившись с планами на будущее, они наконец прибыли в Юньпин.

Подводя Лань Сичэня к ивовому дому — к счастью, днем, — Мэн Яо извиняющимся тоном отметил, что тот гораздо проще чем тот, в котором он когда-то родился. Это заведение принадлежало все тому же хозяину, однако было уже далеко не столь изысканным, для людей попроще. Его мать, перешагнув тридцатилетний рубеж, больше не могла считаться достаточно драгоценной жемчужиной, однако цену хозяин снижать не собирался, да и из работы желал выжать все до последней капли.

Лань Сичэнь понимал, что все эти объяснения сыпались из Яо от волнения. Ему самому такие подробности ни о чем не говорили: за двадцать лет своей жизни Сичэнь не был ни в одном гнезде разврата. Он даже не задумывался над тем, существуют ли подобные заведения в Гусу или Цайи. Наверное, по здравому размышлению решил он, существуют, просто соседство с орденом Лань вынуждает их тщательнее прятать свои вывески. Дядя не потерпел, если бы приглашенные ученики — о собственных адептах даже речи не шло! — в свободное время сбегали развлекаться подобным образом. Однако в Юньпине торговля телом вполне процветала, не скрываясь, и наткнуться на ивовый дом можно было даже идя по главной улице.

Мэн Яо, впрочем, увел Сичэня с нее в кварталы попроще. Не самые бедные и уж точно не трущобы, но уже и не парадные.

— Я прожил здесь несколько лет, — кивнул Яо на здание, показавшееся вдалеке. — Между тем, как сюда перевели матушку, и тем, как меня… эм… выставили вон.

— Выставили? — невольно нахмурился Лань Сичэнь, но Мэн Яо лишь пожал плечами.

— Если бы я родился обычным человеком, — пояснил он, — хозяин предъявил бы на меня права. Но заклинатели неприкосновенны, и он не рискнул связываться с наследием такого высокопоставленного лица, как мой отец. Однако из-за этого получилось, что все эти годы я жил при матери вроде как из милости. Мое содержание следовало оплачивать, а когда я подрос, то управительница решила, что и вовсе не стоит… держать лису в курятнике.

— Лису… в курятнике? — недоуменно переспросил Сичэнь. Наверное, на его лице отразилась немалая растерянность, что Яо не сдержал веселого, пусть и несколько нервного смешка.

— Ох, извини, я все забываю о твоем строгом воспитании… — покачал он головой. — А дело всего лишь в том, что вся мужская работа делается за пределами ивового дома. Внутри могут находиться лишь клиенты, и когда я из мальчика стал мужчиной, мое присутствие стало там неуместным.

С этими словами он остановился у нужной двери и постучал.

— Дверь для гостей с другой стороны, и принимать мы начинаем ближе к вечеру! — раздался изнутри ворчливый голос. — Возвращайтесь позже!

Лань Сичэнь на мгновение ощутил, как сперва его уши, а затем и щеки залила смущенная краска. Он только сейчас осознал, что стоит на пороге борделя — что бы на это сказал дядя! Если бы, конечно, вообще смог сказать хоть что-нибудь, а не задохнулся от возмущения.

— Мы пришли повидаться с хозяйкой! — тем временем откликнулся Мэн Яо.

Голос его прозвучал уверенно, однако Сичэнь заметил, как взволнованно побелели его губы.

Их впустили и провели во внутренние покои. Лань Сичэнь изо всех сил старался не слишком оглядываться по сторонам, однако его взгляд против воли подмечал детали. Пожалуй, если бы он не знал изначально, где находится, то не догадался бы: дом как дом, разве что обставленный чуть более кокетливо, чем это позволял хороший вкус. Впрочем, в той же Башне Золотого Карпа драпировок и безделушек имелось гораздо больше, что не делало ее борделем. Хотя, если вспомнить слухи о любви Цзинь Гуаншаня к беспорядочным связям, возможно, и делало.

Сичэню пришлось тряхнуть головой, чтобы прогнать из нее неуместные мысли. Прямо сейчас он нарушал сразу несколько правил своего ордена, и лучше не отягчать свою совесть, перебирая в уме еще и сплетни.

Пока он боролся с собой, Мэн Яо успел вступить в переговоры со зрелой женщиной, еще сохранившей остатки былой красоты, но уже слегка грузноватой. Судя по ее надменному, исполненному подозрительности лицу, с одним Яо она и говорить бы не стала, однако ее взгляд постоянно обращался к Лань Сичэню, задерживаясь то на дорогой вышивке верхних одежд, то на искусном мече.

— Я должна поговорить с хозяином, — произнесла она наконец, неодобрительно пожимая губы.

— В этом нет нужды! — вскинулся Яо. — Он озвучил цену давным-давно. Моя мать отработала ее многократно, а теперь еще и первоначальная сумма вернется к нему целиком. Это больше, чем…

Он осекся, и хозяйка ивового дома скабрезно усмехнулась. Каким-то немыслимым внутренним чутьем Сичэнь догадался, о чем шла речь: «Это больше, чем моя мать сможет заработать сейчас» — вот что имел в виду Яо, но что не посмел сказать его язык.

Пресекая все дальнейшие споры, Лань Сичэнь сделал несколько шагов вперед и выложил перед хозяйкой означенную сумму. Та посмотрела на деньги, затем на него — и решилась.

— Позовите Мэн Ши, — велела она кому-то, и, приступив к тщательному и дотошному пересчету, ехидно добавила: — И передайте ей, что сынок ее переплюнул, сумев не только подцепить, но и удержать богатого ухажера.

От лица Мэн Яо отлила вся кровь, и Сичэнь схватил его за руки прежде, чем подумал это сделать. Обычно мягкое, доброжелательное лицо исказилось так, что превратилось в ужасную маску.

— А-Яо, не надо, — попросил Лань Сичэнь. — Эта женщина ошиблась, но ее ошибка не может запятнать тебя.

Мэн Яо прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Напряжение, сталью застывшее под пальцами Сичэня, спало, позволяя мышцам немного расслабиться. Он, казалось, хотел что-то сказать, однако проглотил так и не озвученные слова и лишь поджал губы.

К счастью, появление в комнате нового лица развеяло давящую тяжесть, разлившуюся в воздухе. Мимо Сичэня пронесся воздушный цветочный вихрь, буквально перехватив Яо из его рук в собственные объятия.

— А-Яо! — донесся до слуха Лань Сичэня нежный женский голос. — Сынок! Живой! Здоровый!

— Матушка, я… — попытался было вставить свою реплику Мэн Яо, но почти тут же задохнулся и просто склонил голову.

========== Глава третья, в которой Мэн Ши получает свободу и исполняет тайную мечту ==========

Только услышав от порога «Мэн Ши, там твой А-Яо вернулся!», она лишь устало улыбнулась и едва заметно качнула головой. Ей казалось, что эта злая, глупая шутка уже изжила себя. Когда та прозвучала в первый раз, Мэн Ши сорвалась с места, но вместо встречи с сыном получила лишь смех своих товарок. Но все же откликнулась и во второй, и в третий раз. Уже не бегом, степенным шагом — не веря, но так, на всякий случай. А потом и вовсе перестала реагировать на подобную подначку. Когда ее А-Яо вернется за ней, он будет уже признан отцом, и сопровождать его будут господа заклинатели. На присутствие самого главы Цзинь Мэн Ши, конечно же, не рассчитывала, однако не сомневалась, что тот возведет своего сына в достойное положение.

Не собиралась она трогаться с места и сейчас, однако следующие слова заставили ее содрогнуться:

— Эй, ты что там, оглохла, что ли? Сын твой вернулся! И, скажу я тебе, в свою мамашу он пошел целиком и полностью! Уже подцепил на свою смазливую мордашку господина заклинателя и даже раскрутил его на кругленькую сумму!

Сердце в груди забилось сильнее. Мэн Ши пропустила мимо ушей и скабрезность, и даже упоминание о деньгах. Куда больше ее взволновало, что А-Яо пришел не один. С ним еще один заклинатель, и значит, на сей раз жестокая шутка вполне может обернуться правдой. Как во сне Мэн Ши покинула свою комнату и пошла, все быстрее и быстрее, к покоям хозяйки. Еще даже не дойдя до них, она разглядела через открытую дверь знакомый силуэт — и больше не могла сдерживаться.

Мэн Ши прижимала к себе вытянувшегося сына и боялась разжать объятия. Казалось, если она выпустит своего мальчика из рук, тот растает, словно предутренняя дымка. А Яо обнимал ее в ответ, неловко наклоняясь.

Наконец Мэн Ши нашла в себе силы немного отстраниться и, запрокинув голову, посмотрела сыну в лицо. Оно немного расплывалось, и Мэн Ши не сразу поняла, что это из-за набежавших на ее глаза слез. Смахнув их, она снова с жадностью вгляделась в родное лицо, с одинаковым трепетом подмечая и прежние, и изменившиеся черты. А-Яо все так же оставался самым красивым на свете, однако он стал старше. Уже не мальчик, а юноша, почти совсем взрослый мужчина. Мэн Ши с легким вздохом провела обеими руками по его лицу, огладив чуть порозовевшие от этой ласки щеки.

Те дрогнули, словно Яо попытался что-то сказать, однако у него не получилось с первого раза. Сглотнув, он попытался снова.

— Я вернулся за вами, матушка, — произнес неровным голосом. — И мы уходим отсюда навсегда.

— Уходим?.. — бездумно переспросила Мэн Ши, одновременно пытаясь ужиться с бабочками, порхающими у нее в животе, и гудящей от переизбытка счастья головой.

Яо чуть посторонился, давая возможность посмотреть на стол и на громоздящиеся на нем деньги.

— Вы теперь свободны, — повторил он, улыбаясь самыми краешками губ.

Мэн Ши просияла.

— Твой о…— начала была она, однако Яо дернулся и, непочтительно перебивая, обратился к хозяйке:

— Вы слышали, что я сказал? — повысил он голос. — Мы уходим! Напишите нам расписку — и больше вы нас никогда не увидите.

— Расписку ему, — проворчала хозяйка, бросая на них недовольный взгляд. — Много чести!

— Вы взяли деньги: довольно весомую сумму. Так будьте любезны расписаться за нее, чтобы в дальнейшем не возникло никаких недоразумений, — вмешался в разговор еще один голос.

Мэн Ши вздрогнула и обернулась, только сейчас заметив, что в комнате находится еще один человек. Вот только как она могла его не заметить раньше — уму непостижимо! Высокий, потрясающе красивый молодой человек с княжеской осанкой и в дорогих одеждах, казалось, должен был привлекать к себе внимание в первую очередь.

— Хорошо, господин заклинатель, — хозяйка скривилась, но все же была вынуждена смириться с полученным распоряжением. Быстро набросав на бумаге пару фраз, она сунула ему свиток, бросив напоследок: — Наслаждайтесь своей покупкой!

Лицо молодого человека окаменело, враз став жестче, а Яо под материнскими руками напрягся так, словно готовый вот-вот броситься в драку.

— В грубых словах не было нужды, — молодой человек сделал пару шагов, как бы невзначай оказываясь между Яо и хозяйкой, его голос звучал безукоризненно вежливо. — Ими вы унижаете в первую очередь самое себя. Дайте возможность госпоже Мэн собрать вещи и…

— Нечего ей собирать, — недовольно откликнулась хозяйка. — Нет в этом доме ничего ее, пусть скажет спасибо, что я не требую снять то, что надето на ней!

Мэн Ши привычно потупила взгляд, но руками еще сильнее вцепилась в сына. Известие о том, что ее долг уплачен, и она больше не собственность ивового дома, никак не хотело укладываться у нее в голове, и потому она по привычке опасалась всего, что может разгневать хозяйку и навлечь неприятности. Последние годы приходилось так тяжело, что пришлось познать самые глубины смирения.

— Что ж, — едва заметно повел плечами молодой человек. — Раз так, то мы уходим прямо сейчас.

— Дозволено ли мне будет забрать хотя бы мой гуцинь? — не поднимая глаз, учтиво позволила себе вмешаться в разговор Мэн Ши. — Он попал сюда вместе со мною из отцовского дома, так что, наверное, он входит в мою стоимость?

Судя по всему, согласие было ими получено, ибо, выйдя из покоев хозяйки, их маленькая компания первым делом направилась к ее комнате. К ее бывшей комнате, с замиранием сердца напомнила себе Мэн Ши.

Пока она упаковывала свой гуцинь, две служанки стояли в дверях и зорко наблюдали: видимо, чтобы гости не прихватили напоследок что-нибудь еще. Это было унизительно, однако Мэн Ши, подумав, отказалась портить себе настроение такой мелочной местью. А уж когда молодой заклинатель, стоявший ранее неподвижно, как статуя, любезно подхватил ее инструмент и уважительно, будто обращаясь со знатной госпожой, помог покинуть опостылевший кров, Мэн Ши и вовсе была отомщена: лица и служанок, и сбежавшихся к этому времени поглядеть на ее уход сестричек перекосило от досады.

Первым делом они направились в гостиницу, где заказали обед, и Мэн Ши наконец-то узнала имя своего спасителя.

— Орден Лань? — растерянно переспросила она, переводя взор с прекрасного молодого человека на Яо и обратно. — Но почему орден Лань? Разве твой отец…

— Матушка, пожалуйста! — Яо не должен был перебивать ее, и Мэн Ши едва не пожурила его, как в детстве, однако в голосе сына прозвучало такое отчаянье, что она смолчала.

А Яо вздохнул и, искоса стрельнув глазами на своего спутника, ободряюще ему улыбнувшегося, произнес:

— Отец не захотел меня признать. Извините, матушка. Я не оправдал ваших надежд.

— Вот как? — Мэн Ши едва заметно нахмурилась. — Но тогда… откуда же взялись все эти деньги?

Сердце на мгновение кольнуло нехорошее предчувствие. Именно сейчас очень отчетливо вспомнились ехидно брошенные ей слова: «Уже подцепил на свою смазливую мордашку господина заклинателя и даже раскрутил его на кругленькую сумму!» Неужели ее А-Яо пожертвовал собой и ступил на этот разрушительный путь?

Мэн Ши бросила встревоженный взгляд на молодого заклинателя — «Лань Сичэнь, глава ордена Лань, матушка», — и от сердца, как ни странно, отлегло. Глава ордена Лань при ближайшим рассмотрении оказался не молодым даже, а юным, лишь всего на несколько лет старше А-Яо. Его лицо было чистым и невинным, а во взгляде сияла искренняя доброжелательность. Такие люди не покупают мальчиков для постельных утех — да что там, им вообще никого покупать не надо! С таким любая… да и любой пойдет добровольно, и сам будет просить о любви, как о милости.

— Ваш сын спас мне жизнь, госпожа Мэн, — глава Лань, почтительно сложив руки, склонился в низком поклоне. — Он согласился стать мне братом, и между нами не может быть долгов, однако Вы вырастили прекрасного сына, и эта ничтожная сумма — самое меньшее, чем я могу хотя бы попытаться отблагодарить вас.

Мэн Ши растерянно посмотрела сперва на него, а затем на А-Яо. Они сидели рядом, в одинаковых скромных позах, оба юные и красивые, но совершенно не похожие друг на друга. Однако на какую-то долю мгновения Мэн Ши показалось, что двое перед нею и правда состоят в некоем странном родстве.

Она чуть качнула головой, прогоняя морок. А-Яо всегда мечтал о старшем брате, Мэн Ши это знала. Когда-то ей пришлось приложить немало сил, чтобы объяснить совсем маленькому тогда еще сыну, что братья не берутся из ниоткуда, а заполучить старшего — дело так и вовсе невозможное. Однако, судя по всему, ее мальчик все же умудрился добиться своего.

Хотя, конечно же, лучше бы ему удалось добиться признания от отца. Но все же глава другого великого ордена в братьях, пусть и названых — это тоже было совсем неплохо.

Пытаясь избавиться от чересчур противоречивых мыслей в голове, Мэн Ши решила сменить тему.

— Что ж, — произнесла она с кроткой задумчивостью. — Значит, я теперь свободна. Я так мечтала об этом дне, однако теперь… Признаться, я в растерянности. Я даже не могу вспомнить, как живут свободные люди.

Глава Лань снова поклонился ей — судя всему, его матушка привила ему прекрасные манеры — и вновь заговорил:

— Я взял на себя смелость предложить Мэн Яо помочь вам добраться до Облачных Глубин. В Юньмэне разгорается война, и оставаться здесь небезопасно.

— Да, — погрустнела Мэн Ши, — эти новости доходили и до нас. Неужели слухи не врут, и Пристань Лотоса действительно сожжена, а глава Цзян и его супруга погибли?

Глава Лань и Яо склонили головы одновременно, будто репетировали.

— Бедные дети, — вздохнула Мэн Ши. — Их же у Цзяней трое было, верно? Слава небесам, что выжили сами, но ведь осиротели…

Глава Лань едва заметно вздрогнул и опустил взгляд на свои руки, чинно сложенные на коленях. Яо, напротив, едва не подкинулся на своем месте и посмотрел на своего друга с сочувствием.

— Матушка… — произнес он укоризненным тоном. — Облачные Глубины тоже совсем недавно попрощались со своим прежним главой…

Вот и причина такой почти неприличной юности главы великого ордена, печально подумала Мэн Ши и, прежде чем успела взвесить свои действия, ласково взяла его белые, словно выточенные из драгоценного нефрита ладони в свои.

— Мне очень жаль, — сказала она мягко. — Хоронить родителей тяжело…

«Тяжелее — только детей» — но это она сказать уже не успела, ибо ладони в ее руках конвульсивно дернулись. Мэн Ши, опомнившись, тут же выпустила их и склонилась в низком поклоне.

— Прошу главу Лань простить недостойную… — начала было она, однако уже в следующее мгновение ее локти перехватили нежным, но твердым жестом.

— Вам не за что просить прощения, госпожа Мэн, — и голос главы Лань звучал все так же мягко и дружелюбно. — Вы все верно сказали, просто я еще не привык. Однако я благодарен вам за теплые слова и за поддержку.

Они выпрямились, и Мэн Ши невольно перехватила взгляд Яо, в котором сверкала гордость. Кажется, ее мальчик заранее знал, что его названый брат не побрезгует прикосновениями проститутки.

— Ваше предложение, — произнесла она, дабы немного сменить тяжелую тему. — Будет ли мне уместно принять его? Вам сейчас предстоит множество дел, и мне бы не хотелось стеснять вас…

Глава Лань лишь улыбнулся в ответ на ее слова, и Мэн Ши показалось, что в комнату заглянуло солнце.

— Облачные Глубины обширны, госпожа Мэн, — сказал он мягко. — Кроме наших собственных адептов мы каждый год размещаем несколько десятков приглашенных учеников. Что же до дел ордена — боюсь, за них мне придется взяться еще нескоро. У нас на пороге война, и я не смогу остаться в стороне. Я помогу вам добраться до дома, покажусь на глаза дяде, уточню обстановку — и почти наверняка вновь уеду.

— Дяде? — вместо того, чтобы успокоиться, Мэн Ши встревожилась еще больше. — Я боюсь, ваш дядя не одобрит…

Она осеклась, однако глава Лань смотрел на нее с таким очаровательно простодушным ожиданием, что пришлось закончить:

— Не одобрит появление в ваших владениях, — произнесла она совсем уже тихо, — особы… подобного рода.

— Рода? — брови главы Лань слегка нахмурились, словно он пытался отыскать в ее словах скрытый смысл, но не находил его. — Прошу меня простить, госпожа Мэн, но я не понимаю. Вы мать моего друга, моего названого брата, человека, спасшего мне жизнь. В конце концов, вместе со мною он спас и библиотеку нашего ордена — главнейшее наше сокровище. Что же из этого достойно неодобрения?

— Бросьте, глава Лань, — Мэн Ши устало покачала головой. — Вы просто не можете не понимать. Я могу предположить почти наверняка, что в ивовом доме вы сегодня оказались впервые в жизни. Вы — человек высоких моральных достоинств, и ваш дядя наверняка желает и дальше видеть вас именно таким. Что он скажет, когда узнает, что вы привели в дом бывшую проститутку?

Глава Лань недоуменно сморгнул, и Мэн Ши против воли ощутила, как в груди разливается тепло. Этот юноша с лицом небожителя сейчас походил на растерянного мальчика, и вся его юность и вся неопытность были видны как на ладони.

— Зачем ему это знать? — глава Лань наконец сумел сформулировать свою мысль. — В вашем положении не было вашей вины, а как только вы избавились от долга, прошлое и вовсе должно было потерять над вами всякую власть.

Он помолчал еще немного, а потом все же чуть смущенно добавил:

— Госпожа Мэн, в Облачных Глубинах запрещено лгать. Однако дядя вряд ли станет напрямую задавать вопросы о вашем прошлом, ибо излишнее любопытство запрещено тоже. К тому же, поверьте, у него сейчас и так достаточно хлопот. Если бы у меня было больше времени, я бы объяснил ему все подробно, но в нынешние времена подобный рассказ лишь добавит ненужных треволнений. Их и так на дядину долю выпало с избытком, а ему вредно.

Мэн Ши поспешила спрятать улыбку за рукавом.

— Кажется, ордену Лань достался прекрасный глава, — заметила она, и голос ее звенел весело. — По крайней мере, к дипломатии у вас, несомненно, огромный талант.

— Вы слишком добры к неопытному, — склонил тот свою красивую голову.

— А Яо? — не желая смущать его еще больше, вновь сменила тему Мэн Ши. — Он ведь отправится с нами, я правильно понимаю?

— Нет, матушка, — Яо ответил быстрее, чем его друг успел открыть рот. — Сичэнь-гэ приглашал меня, однако я решил, что буду нужнее в другом месте.

— Но ты… — Мэн Ши охватило тревожное предчувствие. — Ты же так молод, и у тебя так мало опыта!..

Яо улыбнулся ей своей самой обезоруживающей улыбкой.

— Сичэнь-гэ оказался прекрасным учителем, матушка, — заявил он уверенно. — Я многому научился у него. И, когда война закончится, я надеюсь, что сумею продолжить обучение. Однако сейчас я буду нужнее в другом месте.

— Неужели вы отпустите его? — Мэн Ши всегда было трудно отказать сыну, и потому она обратилась за помощью к третьей стороне. — Какую пользу в войне может принести мой мальчик? Он ведь и настоящего меча никогда не держал в руке…

— Сичэнь-гэ, пожалуйста! — решил не отставать Яо и тоже уставился на своего друга умоляющим взглядом. — Мы уже говорили об этом, и я победил в том споре!

Он посмотрел на главу Лань как-то особенно выразительно, и тот торопливо поднялся на ноги.

— Боюсь, я не в праве вмешиваться в решение семейных вопросов, — легко поклонившись, сказал он. — Пожалуй, я не буду вам мешать, а закуплю пока провизии в дорогу.

Он направился к выходу из комнаты, но на пороге замешкался и, обернувшись, ободряюще произнес:

— А-Яо, я поддержу любое твое решение. Надеюсь лишь, что оно будет достаточно взвешенным.

Он вышел, и Яо, пододвинувшись ближе, поспешно зашептал:

— Пожалуйста, матушка, не останавливайте меня! — глаза его сияли мольбой. — Я понимаю, что вы волнуетесь, но это действительно мой последний шанс! Если я отличусь на войне, на меня обратят внимание. Если я окажусь полезен другу Сичэня, тот тоже будет на моей стороне. И когда все закончится, отцу будет не зазорно признать меня. То, чего он не пожелал сделать для безвестного мальчишки, он — я уверен! — сделает для героя войны.

— Ох, да зачем же! — Мэн Ши, не выдержав, притянула сына к себе, прижимая его голову к своей груди. — Убитых на этой войне будет куда больше, чем героев! Да пусть Цзинь Гуаншань подавится своим признанием, лишь бы ты был жив и здоров!

Однако Яо мотал головой, шебурша лбом по цветному шелку.

— Я хочу быть достойным, — очень тихо, но твердо произнес он. — Вы видели, какой он? Я хочу, чтобы он гордился мною. Чтобы не приютил из жалости, а принял меня, как равного. Он судит людей не по рождению, а по поступкам, и я хочу заслужить его уважение. И вам, матушка, я все еще должен. Глава Цзинь признает меня своим сыном, и вы будете гордиться мною!

— Я уже горжусь тобой, сынок, — Мэн Ши сглотнула подступающие слезы и постаралась улыбнуться.

— Тогда не удерживайте, а благословите, — попросил Яо, и она не смогла ему отказать.

Они спустились вниз к ожидающему их Лань Сичэню. Тот встретил их как ни в чем не бывало своей ласковой улыбкой.

— Госпожа Мэн, — обратился он к ней все так же почтительно, — вы умете ездить верхом?

— Нет, — с сожалением покачала головой Мэн Ши. — Никогда не умела.

— Жаль, — вздохнул глава Лань. — Раздобыть повозку будет тяжелее, но я попытаюсь…

— Подожди! — вмешался Яо. — Матушка, Сичэнь-гэ очень торопится домой, а я знаю… Знаю, что ты всегда хотела попробовать!..

Мэн Ши посмотрела на сына недоуменно. Тот как-то странно улыбался, а взгляд его то и дело останавливался на серебристо-белом мече в левой руке главы Лань.

— Что? — взволнованно округлила она глаза. — Ты же не имеешь в виду… Нет, господин заклинатель ни за что не согласится!

— Не соглашусь на что? — вместо улыбки на лице Лань Сичэня отразилась тревога.

Пока Мэн Ши перебирала слова, способные выразить извинения за нахальство сына, тот уже поведал своему другу заговорщицким тоном:

— Сичэнь-гэ, матушка всегда хотела полетать на заклинательском мече. Если вы полетите, то исполните ее мечту, да и доберетесь гораздо быстрее.

Мэн Ши на мгновение прикрыла глаза. Ей неожиданно остро вспомнилось, что в те дни, когда Цзинь Гуаншань оказывал ей милость своим вниманием, она как-то рискнула и попросила его об этой забаве. Однако тот, охотно тративший деньги на вино и сладости, в этом ей решительно отказал, заявив, что подобная честь — только для заклинателей.

— О, вот как! — вопреки опасениям Мэн Ши глава Лань не рассердился. Напротив, приободрился на глазах. — Госпожа Мэн не боится высоты?

— Не боюсь! — сама поражаясь своей дерзости, подтвердила Мэн Ши. — То есть, возможно, я бы и испугалась, если бы была одна, но рядом с опытным человеком мне будет совсем не страшно.

— Хорошо, — Лань Сичэнь снова улыбнулся. — Тогда выйдем за город и попробуем. Если полет не окажется вам в тягость, то так мы и продолжим путь.

Они последовали этому плану. Из города вышли вместе и добрались до распутья. Дальше дорога Яо лежала на север, а Мэн Ши с главой Лань предстояло отправиться на восток.

Остановившись, Лань Сичэнь вынул свой меч из ножен и положил на дорогу. Мэн Ши невольно сглотнула, глядя на тонкое лезвие, и впервые подумала, что, возможно, это не такая уж и хорошая идея. Даже по сравнению с ее крохотными ступнями клинок выглядел слишком узким, а возле мужских сапог немаленького размера тот и вовсе казался едва ли не дамской шпилькой. Голос разума откуда-то из глубин сознания посоветовал ей не сходить с ума и отказаться от этой опасной для жизни идеи заранее, однако в противовес к нему пришла мысль: «Но как-то же он летает один?»

— Мы поднимемся совсем невысоко, — словно угадав ее волнение, мягко произнес глава Лань. — Если вам не понравится, мы тут же опустимся и найдем иной способ передвижения.

Мэн Ши благодарно ему улыбнулась и произнесла, против воли слегка запинаясь:

— Я… я готова!

Лань Сичэнь сделал приглашающий жест, предлагая ей встать на меч первой. И то верно, сказала себе Мэн Ши, аккуратно заступая на клинок, под нею-то одной он даже не дернется. Она переступила несколько раз, подбирая удобное положение для обеих ног, и лишь затем кивнула. Глава Лань тут же встал за нею, сразу в привычную позу.

— Я должен буду коснуться вас, — запоздало предупредил он. — Воздушные потоки бывают весьма резкими, и нужен опыт, чтобы не позволять им сбивать себя с меча. Вы позволите?

Мэн Ши едва не рассмеялась, осознавая, что это был бы нервный смех. Какой же этот мальчик непостижимый! Спрашивает вчерашнюю проститутку, позволит ли она деликатно — а по-иному у него вряд ли получится — подержать ее за талию! И ведь серьезно спрашивает, не издеваясь. Однако, собрав всю свою волю в кулак, Мэн Ши все же удалось ответить так же вежливо:

— Разумеется. Главе Лань известно о полетах гораздо больше, чем мне, и я всецело полагаюсь на его опыт.

Он действительно обнял ее весьма деликатно. Даже длины его рук не хватило, чтобы дотянуться до ее талии, ибо ее голова находилась на уровне его груди, и потому Лань Сичэнь просто аккуратно взял Мэн Ши за плечи. Те буквально утонули в его крупных ладонях, и на мгновение Мэн Ши показалась, что она — мышонок, угодивший в лапы к огромному коту.

Впрочем, следовало признать, что кот это был исполнен благодушия и вреда причинять не собирался. Он так плавно поднял меч в воздух, что Мэн Ши не сразу осознала, что они уже оторвались от земли. Только восхищенный вздох Яо привел ее в чувство. Повернув голову — тело не шелохнулось, оказавшись надежно зафиксированным в стальных тисках рук главы Лань — она обнаружила, что сын смотрит на них снизу, приложив руки ко лбу и широко, от души улыбаясь.

— Все нормально, госпожа Мэн? — с каплей беспокойства в голосе спросил Лань Сичэнь. — Голова не кружится?

— Нет, что вы, не беспокойтесь! — Мэн Ши едва не рассмеялась от облегчения.

Она действительно не боялась высоты, и если что ее тревожило, то только возможная неустойчивость. Однако меч лежал под ногами ровно, а держали ее так крепко, что последние опасения развеивались подобно дымке.

Глава Лань заложил плавный вираж и спустился обратно, к ожидающему их Яо.

— Ну как? — с жадностью спросил тот, и по сиянию его глаз Мэн Ши поняла, что в этот момент ее сын больше всего на свете желал оказаться на ее месте.

— Чудесно! — искренне произнесла она. — И я не сомневаюсь, что, когда мы встретимся в следующий раз, ты прилетишь ко мне на таком же мече.

— На таком же — вряд ли, — с улыбкой покачал головой Яо. — Но прилечу обязательно!

Они обнялись напоследок, а затем Яо, привстав на цыпочки, обхватил своего названого брата. Тот склонился, прижимая Яо к своей груди, и на мгновение показалось, что его руки больше никогда не разомкнутся.

Однако мальчики все же расплели свои объятия, и Яо решительно зашагал по северной дороге. А Мэн Ши и глава Лань вновь встали на меч и, поднявшись в воздух, направились на восток.

Им пришлось всего дважды останавливаться на ночлег. Мэн Ши понимала, что если бы глава Лань летел один, ему хватило бы и одного: из-за того, что ее тело было непривычно к полетам и затекало от долгого стояния в одной позе, им приходилось то и дело опускаться на землю, чтобы можно было размяться. К тому же главе Лань пришлось купить для Мэн Ши плащ: наверху, как выяснилось, было гораздо холоднее, чем внизу.

Разговаривать в полете было неудобно: негромкий голос Мэн Ши уносил вперед ветер. Вечером же глава Лань засыпал, едва наступал девятый час. В первую ночь Мэн Ши долго не могла уснуть, лежа одна во второй комнате. Ей, прожившей в ивовом доме более двадцати лет, казалось странным удаляться ко сну столь рано. Она понимала, что теперь ее жизнь круто изменится, и просыпаться ей придется примерно во столько же, во сколько она раньше ложилась, но в этот, самый первый день своей свободы, ничего не могла с собою поделать.

Облачные Глубины показались вдалеке в образе горы, окутанной воздушной дымкой. На самой ее вершине, казалось, и правда собирались облака; возможно, если смотреть снизу, эта гора и вовсе выглядела упирающейся в небеса. Мэн Ши подумала, что это невероятно красивое зрелище, и она, если только ей в ближайшее время удастся добраться до рисовальных принадлежностей, обязательно запечатлит этот волшебный силуэт.

Меч пошел на снижение, и вскоре Мэн Ши и глава Лань оказались у подножия лестницы, поднимающейся, насколько хватало обзора, к самым небесам.

— Придется подняться вверх, — извиняющимся тоном произнес Лань Сичэнь. — Влетать на мече непосредственно на территорию ордена — это дурной тон, даже для его собственного главы.

— Ничего страшного, — улыбнулась ему в ответ Мэн Ши. — Вы так сократили и облегчили нам путь, что у меня сохранилось много сил для этой лестницы.

Глава Лань вернул ей мягкую и теплую улыбку, но все же счел своим долгом напомнить:

— Пожалуйста, госпожа Мэн, не стесняйтесь остановиться, когда вам потребуется отдых. Эта лестница становится испытанием для большинства приглашенных учеников, и они начинают нарушать правила, даже не добравшись до собственно Облачных Глубин.

— Давайте угадаю, — развеселилась Мэн Ши. — У вас наверняка есть правила, запрещающее ругаться?

— Да, — очень серьезно, но с лукаво поблескивающими глазами согласился глава Лань. — А также правила, запрещающие проклинать судьбу и сворачивать с намеченного пути.

Они рассмеялись одновременно, а затем начали неторопливо подниматься. Остановиться действительно пришлось не раз, ибо ступени, коих было несчетное количество, оказались еще и весьма крутыми. На очередном «привале» Мэн Ши, отдышавшись, поинтересовалась у Лань Сичэня:

— А скажите, пожалуйста, ваши правила ведь записаны где-нибудь?

— Да, разумеется, — ответил тот чуть удивленно. — А еще высечены на скале у самого входа в Облачные Глубины.

— Могу предположить, — Мэн Ши позволила себе тонкую улыбку, — что мимо скалы молодые люди пролетают в момент. Лучше выбейте свои правила на ступенях: поднимаясь медленно и глядя себе под ноги, они совершенно точно их прочитают.

— О… — растерянно пробормотал глава Лань, взглянув на нее как-то по новому. — Очень… свежая идея. Я предложу дяде подумать на нею. Вот только я не уверен, хватит ли нам…

— Правил? — поддразнила его Мэн Ши, однако ее лицо вытянулось, когда Лань Сичэнь, вздохнув, возразил:

— Ступеней.

Даже лестницы, устремленные в небеса, когда-нибудь заканчиваются. И все же Мэн Ши почти не поверила глазам, когда перед ее глазами появилась ровная площадка с высокими изящными вратами.

— Добро пожаловать в Облачные Глубины, госпожа Мэн, — обернувшись к ней, приветственно поклонился Лань Сичэнь.

Она улыбнулась ему немного беспомощно. До сих пор она довольно смутно представляла себе мир заклинателей, тем более тех, что из великих орденов. Думая о резиденции главы Цзинь, она воображала нечто, похожее на отцовский дом, только побольше и побогаче. То, что место, в котором проживает несколько сотен человек — и, скорее всего, еще столько же слуг, — должно быть поистине огромным, она осознала только сейчас.

— Прошу! — глава Лань сделал приглашающий жест рукой, и Мэн Ши на почти негнущихся ногах переступила последний рубеж.

Облачные Глубины оказались на удивление тихими. Им попадались люди, чьи лица вспыхивали радостью при виде Лань Сичэня, однако они склонялись впоклонах и вновь шли по своим делам, степенно и неторопливо. Не было слышно ни криков, ни даже отзвуков суеты. Очень… умиротворяющее, подумала Мэн Ши, глубоко вдыхая воздух, напоенный сосенным ароматом. Кажется, здесь ей вполне могло понравиться.

Они почти добрались до одного из самых больших зданий, когда оттуда вышел и устремился к ним навстречу человек. Высокий и стройный, не уступающий статью главе Лань, он выглядел старше, и на лице его мешались одновременно тревога и облегчение.

— Дядя! — просиял Лань Сичэнь, торопливо подавшись вперед. Однако он быстро опомнился и, почтительно сложив руки, поклонился. — Лань Сичэнь приветствует старшего наставника Лань.

Мэн Ши бросила на него удивленный взгляд. Как может этот мальчик, так тепло и сердечно попрощавшийся с ее сыном, вести себя столь сдержанно? По обмолвкам, сделанным за время их небольших привалов, Мэн Ши сделала заключение, что своего дядю юный глава Лань любил и не сомневался, что тот отвечает ему взаимностью. Несколько месяцев были проведены в разлуке и тревоге друг за друга, так к чему это неуместно официальное приветствие?

Однако еще сильнее она удивилась, когда мужчина, остановившийся в паре шагов от них, вместо того, чтобы сгрести своего блудного племянника в охапку, поклонился еще более церемонно и сухо произнес:

— Старший наставник приветствует главу ордена Лань!

========== Глава четвертая, в которой Лань Цижэнь встречает и провожает племянников ==========

Сичэнь вернулся.

На протяжении двух с лишним месяцев Лань Цижэнь запрещал себе думать о том, что этого может не случиться. В жестоком и несправедливом мире случиться может всякое, и юношу, спасающего из родного дома самое ценное его сокровище, на пути поджидало множество опасностей. Впрочем, как и его брата, вскоре оказавшегося заложником у все тех же бесчестных и лишенных остатков совести людей. Однако о Ванцзи хотя бы поступали сведения: он ранен, унижен, несвободен — но все же жив.

Уже решился вопрос с жутким фарсом под названием «перевоспитательный лагерь», уже оказался на воле Ванцзи, уже удалось залечить самые страшные раны родного дома — а от Сичэня по-прежнему не было никаких известий. Лань Цижэню приходилось утешать себя мыслью, что отсутствие новостей — это уже хорошая новость. Ведь если бы Сичэня схватили Вэни, они тут же раструбили бы об этом на всю Поднебесную. О том, что орден Лань не сумел уберечь ни наследника, ни драгоценную библиотеку, они кричали бы на каждом углу.

Но ведь можно погибнуть, и не попав в плен. Можно истечь кровью от ран, сгореть в лихорадке, утонуть в бурном осеннем потоке… Опытному заклинателю многое по плечу, но лишь тогда, когда есть возможность остановиться и передохнуть. А двадцатилетний мальчишка, которого и опытным-то язык не повернется назвать, наверняка окажется беспомощным под грузом навалившихся на него проблем.

Наверное, этого Лань Цижэнь всегда подспудно опасался больше всего: что Сичэнь окажется беспомощным. Дядя любил своих племянников одинаково, но Ванцзи никогда не заставлял его волноваться. С детства сдержанный и строгий, не подпускающий никого к себе слишком близко, стойкий в своих убеждениях и свято веривший в правила — Ванцзи был почти в безопасности. В нем Лань Цижэнь видел себя — лучшую версию себя. Самому ему с юности не хватало сдержанности, его легко было вывести из себя, а Ванцзи оказался чист от подобного порока.

Сичэнь же… Сичэнь, как с каждым годом все четче осознавал его дядя, был слишком похож на отца. Даже эти улыбки его, такие солнечные и светлые, идущие от самого сердца, он унаследовал от Цинхэн-цзюня. Как и душевное тепло, и веру в лучшее в людях. Качества хорошие, но являющиеся недопустимой роскошью для главы ордена. А главное — таящие в себе разрушительную опасность. Ибо Лань Цижэнь слишком хорошо знал, как легко можно разбить такое чистое и доверчивое сердце.

Он не мог приказать племяннику перестать улыбаться, не мог велеть перестать искать человеческого тепла. Это было сродни тому, чтобы пожелать солнцу больше не светить на небосклоне. Можно было лишь надеяться, что хотя бы это поколение беда обойдет стороной и на пути Сичэня не встретится недостойный человек, который превратит его сердце в осколки, а улыбчивое лицо — в серую неподвижную маску.

После нападения на Облачные Глубины страхи Лань Цижэня сменили направление. Теперь его куда больше беспокоила физическая безопасность племянника, нежели гипотетическая душевная. Повинуясь правилам, Лань Цижэнь ложился и вставал по расписанию, однако просыпался он мыслью о том, когда вернется Сичэнь, и засыпал, думая о том же.

О том, что Сичэнь может не вернуться никогда, он себе думать запретил.

И все же в тот момент, когда ему сообщили, что Лань Сичэнь — глава ордена Лань — переступил порог Облачных Глубин, сердце Лань Цижэня заколотилось как сумасшедшее. И пусть бы кто-нибудь осмелился в этот момент сказать что-либо об излишнем волнении! Племянник, чье отсутствие стоило ему стольких седых волос, наконец-то снова оказался дома.

Не в силах усидеть на месте, Лань Цижэнь устремился навстречу. Его взгляд подмечал малейшие детали: идет сам, легко, привычной походкой. Значит, не болен, не ранен. И даже улыбка на лице все та же, словно и не пережил он всех страшных лишений, что выпали на долю их ордена.

Лань Цижэнь был уже почти готов нарушить собственные правила и обнять несносного мальчишку, потакая его слабости к прикосновениям и собственному чувству облегчения, когда отступившая тревога позволила заметить, что Сичэнь вернулся не один. Женская фигура подле него, маленькая, хрупкая, почти воздушная, куталась в теплый плащ, из-под которого выглядывали вызывающе яркие разноцветные шелка.

В сердце кольнуло с новой силой. Неужели и этому хватило всего одной-единственной самостоятельной вылазки из родного дома, чтобы подцепить по пути первую попавшуюся девицу?

Сичэнь, уже чуть ли не бежавший ему навстречу, почти запнулся на ровном месте. Его широкая улыбка на мгновение потухла, а затем сменилась более привычной, ровной и мягкой. Он поклонился с достоинством и произнес положенные слова приветствия, дав возможность Лань Цижэню перевести дыхание. Однако, ответив племяннику тем же, тот позволил себе вопросительный взгляд в сторону загадочной гостьи.

— Дядя, — Сичэнь все же не удержал официальный тон, и в глубине души — в самой глубине — Лань Цижэнь был ему за это благодарен. — Позволь представить тебе госпожу Мэн.

Та поклонилась, не поднимая головы, скромно и почтительно. С высоты роста Лань Цижэня ему открывался отличный вид на ее затылок, увенчанный пышным узлом густых волос с легким каштановым отливом. Рассмотреть что-либо иное было крайне затруднительно.

— Тем, что я имею возможность вернуться домой целым и невредимым, не лишившись доверенного мне, — продолжал тем временем Сичэнь, — я обязан сыну госпожи Мэн. Этот во всех смыслах достойнейший молодой человек спас мне жизнь и укрыл от преследователей.

Сыну?

Лань Цижэнь недоуменно сморгнул. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы вписать это слово в уже нарисованную его взволнованным разумом картину. Сколько бы ни было лет этому «молодому человеку», его матери никак не могло быть меньше тридцати, а то и сорока. Это вселяло надежду: несмотря на семейное проклятие, если, конечно, оно вообще существовало, Сичэнь вряд ли умудрился влюбиться в женщину настолько старше себя. Успокоенный этой мыслью, Лань Цижэнь поклонился гостье и произнес:

— Приветствую госпожу Мэн в Облачных Глубинах и от души благодарю за воспитание прекрасного сына.

Та в ответ снова изящно склонилась и сказала:

— Это я благодарна ордену Гусу Лань за помощь и гостеприимство.

Голос у нее, впрочем, звучал молодо и звонко, походя на птичье пение. Она и сама, такая маленькая, в своих ярких шелках, чем-то напоминала птичку. Глаз госпожа Мэн так и не подняла.

Лань Цижэнь взмахнул рукой, подзывая слуг.

— Помогите госпоже Мэн обустроиться в гостевом павильоне, — велел он. — Позаботьтесь о том, чтобы у нее было необходимое.

Он обернулся к прибывшей парочке, как раз чтобы услышать, как Сичэнь произносит мягким и ободряющим тоном:

— Не беспокойтесь, госпожа Мэн, теперь вы в безопасности. Вас здесь никто не тронет и не обидит.

Женщина кивнула в ответ и, скорее всего, улыбнулась, ибо Сичэнь просиял улыбкой в ответ. Снимая с плеча тщательно упакованный гуцинь и аккуратно передавая его слугам, он попрощался со своей гостьей, и та удалилась в почтительно указываемом ей направлении.

— Все уцелело? — едва миниатюрная фигурка скрылась из глаз, поинтересовался у племянника Лань Цижэнь.

Ему очень хотелось спросить: «Ты уцелел?», чтобы услышать еще раз словесное подтверждение того, что его страхи не оправдались, однако он счел это неуместным. Сичэнь был жив и совершенно очевидно здоров, даже настроение его явно было на высоте. Уточнять нечто настолько безусловное однозначно нелепо.

— Я ничего на потерял, — Сичэнь чуть развел руками, демонстрируя одновременно и широкие рукава, и увесистую сумку. И то и другое было под завязку набито мешочками цянькунь с бесценными книгами, свитками и дощечками. — Однако в целостности я… не очень уверен. Я доставал некоторые книги и имел возможность убедиться, что не все они хорошо перенесли сжатое пространство. Боюсь, часть придется восстанавливать.

— Это было ожидаемо, — несмотря на свои слова, вздохнул Лань Цижэнь.

Он знал, что мешочки цянькунь предназначены для более приземленных вещей, нежели хрупкие документы, но в тот момент, когда он торопливо собирал племянника в дорогу, им было не до выбора. Сичэню предстояло двигаться налегке, максимально быстро, и взять с собой что-то более объемное, нежели зачарованную плечевую сумку, не представлялось возможным.

— Пойдем разгрузим тебя, — взяв себя в руки, предложил Лань Цижэнь. — Потом я выберу время и людей, чтобы привести книги в порядок, но пока надо позаботиться о том, чтобы не повредить их еще больше.

Сичэнь с готовностью согласился, и они проследовали в библиотеку. Та встретила их укоризненно пустующими полками. Племянник отдал Лань Цижэню сумку, а сам принялся освобождать свои рукава. Один за другим на свет появлялись мешочки, в каждом из которых хранились сокровища знаний Гусу Лань.

Дядя и племянник вынимали книги куда бережнее, чем загружали, ибо теперь их не подгоняла опасность. В результате их работа заняла несколько часов.

— Чтобы разобраться в этом, понадобится целая вечность, — устало вздохнул Сичэнь, оглядывая результаты их трудов.

Они постарались расставить книги так же, как они лежали, благо, укладывали их в мешочки прямо полками. Однако в спешке что-то все равно намешалось и перепуталось, так что теперь предстояло привести в порядок не только сами книги, но их строгое расположение.

— Ты преувеличиваешь, — возразил Лань Цижэнь, все же чувствуя вину за то, что не предложил племяннику сперва передохнуть с дороги. — Хотя время, конечно, потребуется. Однако… что-то подсказывает мне, что очень скоро наше внимание будет уделено отнюдь не книгам. Я прав?

Сичэнь вздрогнул и поежился. От того, как он неуютно повел плечами, Лань Цижэня мгновенно охватило нехорошее предчувствие, сковав сердце ледяными щупальцами.

— Пристань Лотоса сожжена, — произнес Сичэнь тихо. — Глава Цзян и госпожа Юй убиты.

— До нас уже дошли эти печальные известия, — Лань Цижэнь склонил голову.

Цзян Фэнмяня ему было искренне жаль. Из всех людей, что Лань Цижэню довелось встретить на жизненном пути, он был одним из самых неплохих. Пусть он что-то и напутал с воспитанием своих сыновей — как родного, так и приемного, — но это уж точно не из злого умысла. Цзян Фэнмяню, почти ровеснику Лань Цижэня, еще бы жить и жить — но защита Пристани Лотоса оказалась значительно слабее защиты Облачных Глубин.

— Нет, дядя, — голос племянника вторгся в его размышления непривычно глухо. — Это не печальные… это страшные известия.

Лань Цижэнь перевел взгляд на Сичэня, чье лицо сейчас выглядело непривычно серьезным и строгим. Он даже будто повзрослел сразу на несколько лет.

— Войны уже не избежать, — произнесли они одновременно, почти хором.

Сичэнь был умным человеком и прилежным учеником. Он все увидел и все понял, а затем сделал правильный вывод — однако впервые в жизни Лань Цижэню хотелось бы, что он ошибся. Ведь тогда, возможно, ошибся бы и он сам.

— Два великих ордена, — будто отвечая на его мысли, покачал головой Сичэнь. — Два из пяти, дядя — и это не считая небольших, сведения о которых до нас либо не дошли, либо потерялись на фоне собственной беды. Не Минцзюэ давно рвется в бой — он не станет дожидаться, когда Цинхэ Не постигнет наша судьба. А Цзинь Гуаншань не сможет один делать вид, что ничего не происходит. Война с Цишань Вэнь — это всего лишь вопрос времени… И, боюсь, времени не столь отдаленного.

Лань Цижэнь промолчал. В словах не было нужды: все обстояло именно так, как сказал Сичэнь. И все же от осознания ситуации становилось страшно. Лань Цижэнь оглядывался назад и пытался понять, где и когда все пошло наперекосяк. Цишань Вэнь всегда мнил о себе слишком много, однако что-то в этом роде можно было сказать и о Ланьлин Цзинь. Они задирали друг перед другом нос, а остальные три великих ордена делали вид, что не замечают, как надуваются от важности эти петухи.

Наверное, все дело было в самом Вэнь Жохане. В их поколении он был самым ярким заклинателем, не знавшим себе равных. Вэнь Жохань не учился в Облачных Глубинах, однако судьба не раз сводила с ним Лань Цижэня на советах кланов, когда глава Вэнь еще давал себе труд посещать их. В такие встречи становилось особенно заметно, что никто не мог с ним сравниться. Глава Не не любил политику, глава Цзян был слишком мягок, глава Цзинь — чересчур изнежен, а сам Лань Цижэнь куда больше посвящал времени преподаванию и ученикам, нежели собственному совершенствованию. Брат был сильнее и талантливее, но он на советах не присутствовал.

Но главное — и это следовало признать — Вэнь Жохань превосходил их всех своей природной мощью. Лань Цижэнь даже столько лет спустя помнил их первую встречу, когда он, едва перешагнувший двадцатилетний рубеж, умученный двумя малолетними племянниками, непоседливыми учениками и в придачу еще делами ордена, впервые столкнулся на совете кланов с этим человеком. Энергия била из Вэнь Жоханя ключом… Хотя, пожалуй, вернее было бы сравнить это с извержением вулкана. Казалось невозможным отвести от него взгляд — и в то же время какой-то низменный инстинкт отчаянно кричал внутри о том, что надо как можно скорее уходить с пути этого природного бедствия.

Если бы такой человек родился в небольшом клане, он привел бы свой орден к процветанию и добился бы для него величия. Однако так совпало, что Цишань Вэнь и без того уже был практически самым сильным из пяти великих. Могущественный орден и могущественный человек сошлись вместе как селитра и сера — и их союз был обречен, подобно пороху, произвести взрыв.

— Дядя? — встревоженный голос Сичэня вывел Лань Цижэня из задумчивости.

— Прости, — качнул тот головой. Вся тревога последних месяцев будто вновь легла на его плечи, и лишь привычка держать осанку не дала ссутулиться под этим грузом. — Мне стыдно перед вашим поколением, Сичэнь. Это мы должны были сдержать Вэнь Жоханя в самом начале, а не оставлять вам это ужасное наследие.

— Дядя, — Сичэнь умудрился произнести это почти укоризненно — и при этом почти необидно. — Вам не за что извиняться. Этот монстр рос незаметно. И еще всего несколько лет назад никто бы не сказал, что мы стоим на пороге войны на уничтожение.

— Цишань Вэнь уже давно ведет себя так, как будто весь мир принадлежит им, — не согласился Лань Цижэнь.

Они действительно должны были обратить внимание раньше. Когда были еще живы Цзян Фэнмянь и прежний глава Не. Когда мелкие кланы на границах Цишань Вэнь еще не были поглощены, если не сказать порабощены. Они не должны были отворачиваться и закрывать глаза ни на один из недопустимых поступков Вэнь Жоханя. Раньше. Когда еще могли объединиться и совладать с ним. А теперь кому воевать? Сичэню, едва перешагнувшему двадцатилетний рубеж? Не Минцзюэ, который всего парой лет его старше? Цзян Ваньиню, которому и двух полных десятков не исполнилось? Мальчишкам, всего несколько лет назад сидевшим в его классе…

— Не вы ли учили меня, что сожалеть о прошлом бессмысленно? — помолчав немного, мягко произнес племянник. — Решение, казавшееся правильным вчера, не обязательно окажется правильным сегодня. Какими бы ни были предпосылки, война эта станет нашей.

— Ты прав, — вздохнул Лань Цижэнь. — А я тебя совсем заговорил. Тебе нужно умыться с дороги, поесть и отдохнуть.

Сичэнь улыбнулся в ответ, и в его улыбке безошибочно читалось понимание. Поэтому, выходя из библиотеки, Лань Цижэнь рискнул немного изменить тему.

— По поводу госпожи Мэн… — заговорил он. — Ты увез ее от войны?

— И поэтому тоже, — кивнул Сичэнь, на взгляд своего дяди как-то странно подобравшись. — Однако еще у нее сложилась трудная жизненная ситуация. Кроме сына у нее никого нет, и я просто не мог бросить ее одну после всего, что А-Яо сделал для меня.

— А-Яо? — вскинул брови Лань Цижэнь. — Не слишком ли легкомысленное обращение?

Сичэнь, к его удивлению, не смутился, хотя его уши все же слегка порозовели.

— Не подумайте дурного, дядя, — произнес он. — А-Яо младше меня, младше даже Ванцзи. Боюсь, у него даже нет еще вежливого имени. К тому же он очень стеснялся, узнав о моем ранге — хотя это я был у него в долгу!

— Хорошо, я понял, — наклоном головы остановил этот поток слов Лань Цижэнь. Он уже и так осознал, что Сичэнь, со своей неуемной тягой к человеческому теплу, умудрился найти себе такого младшего братишку, о котором всегда мечтал. Ведь помнится, в детские годы холодность Ванцзи причиняла старшему брату немало боли. — Так где же сейчас твой прекрасный юный спаситель? Неужели ты оставил его одного в месте, столь опасном для его матери?

— Нет, — сбавив вдохновенный тон, произнес Сичэнь. И, оправдываясь, добавил: — Я пытался убедить его отправиться с нами! Дядя, А-Яо тебе обязательно бы понравился! Он очень талантливый, а еще умный, трудолюбивый и усидчивый. У него не было возможности учиться раньше, из-за этого упущено драгоценное время… Но его врожденный талант и прилежание вполне могут это скомпенсировать.

Лань Цижэнь не стал прерывать эту пламенную речь, лишь посмотрел на племянника вопросительным взглядом. И тот продолжил:

— Однако А-Яо сказал, что не сможет спокойно учиться, когда рядом развернется война за будущее заклинательского мира. Я дал ему письмо к Не Минцзюэ, чтобы тот научил его…

— Что?! — Лань Цижэнь нарушил правило не перебивать собеседника и ничуть не пожалел об этом. — Ты отправил мальчишку, почти ребенка, лишь ступившего на путь самосовершенствования, в самый воинственный орден к человеку, признающему только тренировки на износ?

Сичэнь пробормотал себе под нос что-то похожее на: «Но Хуайсана же Минцзюэ как-то до сих пор не прибил…», однако вслух выразился культурнее:

— Дядя, вы судите о Не Минцзюэ чересчур предвзято. Да, я помню, что во времена своего обучения здесь он и высказывался, и вел себя весьма вызывающе, а его тренировки зачастую бывали… ммм… довольно агрессивными, но… Но он повзрослел. Он хороший глава ордена, дядя, и хороший старший брат. Он не будет спрашивать с хрупкого неопытного юноши так же, как с тренированного воина. Однако А-Яо с его упорством быстро постигнет все, чему его станут учить.

Пока Лань Цижэнь собирался с мыслями, как бы подоходчивее донести до племянника всю глубину его заблуждения по поводу обоих его приятелей, Сичэнь вдруг смущенно улыбнулся и добавил:

— Я уверен, если кому и сочувствовать в этой ситуации, то только Не Хуайсану. Они с А-Яо почти ровесники, к тому же одного роста и комплекции. Когда А-Яо достигнет высот фехтовального мастерства, у Не Хуайсана не останется больше никаких оправданий.

Ванцзи отстал от брата всего на пару дней. Он вернулся домой с лицом одновременно счастливым, задумчивым и немного растерянным. И — испуганным. В последний раз испуг на лице младшего племянника Лань Цижэнь видел, когда тому едва минуло пять лет. Маленький А-Чжань вознамерился налить старшему брату чая, а в результате выронил чайник, разлил кипяток и расколотил хрупкий фарфор. А-Хуань тогда чудом успел отскочить, вода лишь намочила край его ханьфу, однако А-Чжань, уже знавший, как опасен кипяток, потом долго не мог прийти в себя от ужаса.

Сейчас, разумеется, лицо Ванцзи являло собой воплощенное достоинство, однако и дядя, и брат умели видеть его чувства даже под непроницаемой, казалось бы, маской. Вытянуть из него что-то большее, нежели отдельные слова, не представлялось возможным, однако Лань Цижэнь не сомневался: дело, как всегда, в мальчишке Вэе. Только тот умудрялся одним своим существованием сводить на нет все многолетние воспитание. Вэй Усянь выводил Ванцзи из нормально уравновешенного состояния даже здесь, на родной земле Облачных Глубин, встречаясь лишь время от времени, а что могло произойти между ними, пока они несколько дней были заперты в одной пещере — об этом Лань Цижэнь даже думать не хотел.

Однако, несмотря на свое непривычно возбужденное — пусть и не видимое постороннему глазу — состояние, Ванцзи принес новости. Цинхэ Не официально взбунтовался против самозваной тирании Цишань Вэнь и призвал к объединению.

— Мы получили письмо с предложением альянса? — встревоженно спросил Сичэнь у Лань Цижэня.

Восстановление Облачных Глубин все еще шло, и в суматохе у них все никак не доходили руки целиком и полностью передать дела ордена новому главе. Впрочем, Лань Цижэнь подозревал, что племянник намеренно не торопится забирать у него дела, но задерживаться на этой мысли раньше времени опасался.

— Нет, — покачал он головой. — Никаких писем не было.

— И не будет, — сухо припечатал Ванцзи. — Глава Не заявил, что грядущая война — дело совести каждого заклинателя. На такую войну не приглашают, а собираются сами.

Лань Цижэнь на мгновение прикрыл глаза. Первой его мыслью было: «Глупый мальчишка!» Однако почти сразу за этим он признал мудрость — или, скорее, звериную интуицию — Не Минцзюэ. Молодой глава ордена, будучи, как и его отец, не слишком силен в политике, мог буквально погрязнуть в переписке, пытаясь собрать и организовать возможных союзников. Не было никаких сомнений, что Цзинь Гуаншань будет не в восторге от инициативы юнца, но даже согласившись, не устоит перед торгом. Что-то требовать от Облачных Глубин, пострадавших совсем недавно, должно было быть неловко уже самому Не Минцзюэ, крайне дружному с Сичэнем. Надеяться на помощь Юньмэн Цзян, разоренного еще сильнее, потерявшего огромное количество людей, было и вовсе наивно. Прежде, чем написать Цзян Ваньиню, следовало хотя бы выяснить, где тот вообще находится.

Поэтому логично, что глава Не нащупал единственно верный подход: ввязаться в войну, личным примером показывая, что это в принципе возможно. Желающих покончить с Вэнями полно, однако всем им не хватало решительности. Не звать на бой каждого поименно, но кинуть клич и выдвинуться вперед, делая вид, что не замечаешь, как потихоньку подтягиваются запоздавшие союзники, — пожалуй, в данной ситуации это было единственным подходящим решением.

Лань Цижэнь настолько погрузился в анализ действий своего бывшего ученика, что едва не прослушал главное.

— Я отправляюсь завтра, — Ванцзи не спрашивал, он ставил в известность.

— Я соберу людей, и мы отправимся вместе, — мягко возражал ему Сичэнь, но младший племянник был непреклонен.

— Ты поведешь наших людей, старший брат, и выступишь вместе с ними, — стоял он на своем. — А я отправлюсь завтра.

— Подождите! — вмешался Лань Цижэнь. Его взгляд метался с лица одного племянника на лицо другого, а в сердце нехорошо заколотило. — Вы не имеете права отправиться на войну оба!

Они одновременно повернулись к нему, перестав сверлить взглядами друг друга. Теперь уже ему, Лань Цижэню, досталась двойная порция упрямых и укоризненных взоров.

— Дядя, как наследник ордена я последовал вашему совету, когда вы велели мне уходить, хоть я и считал, что мне нужно остаться, — мягкие интонации Сичэня плохо сочетались с непреклонным выражением его лица. — Однако как глава ордена я не могу остаться теперь, когда я убежден, что должен идти.

Ванцзи ограничился кратким:

— Я должен быть там, — и на этом счел вопрос исчерпанным.

Лань Цижэнь на мгновение прикрыл глаза. Насколько же проще было справляться с ними, когда они были маленькими! Такими славными, такими послушными… Когда они только успели вырасти в таких упрямых и непокорных юношей, не желающих слушать добрых советов?

— Сичэнь, Ванцзи, — открыв глаза, произнес Лань Цижэнь, стараясь, чтобы его голос звучал как можно убедительнее. — Я не сомневаюсь ни в вашей смелости, ни в вашей преданности друзьям. Однако у вас есть еще и долг перед собственным орденом. Вас осталось всего двое в старшей ветви нашего клана, а война полна превратностей. Гусу Лань в нынешних условиях не может позволить себе лишиться одновременно и главы, и его единственного брата. Кто-то должен остаться и позаботиться об ордене.

Эти невозможные дети переглянулись с таким изумлением на лицах, что в иных обстоятельствах это могло бы даже показаться смешным.

— Дядя, — осторожно подбирая слова, будто объясняя несмышленому ребенку безусловную истину, сказал наконец Сичэнь, — в старшей ветви нас трое. И мы не сомневались, что об ордене должным образом сумеете позаботиться вы.

Младший племянник согласно склонил голову, полностью поддерживая старшего.

— Нет, Сичэнь, — Лань Цижэнь устало покачал головой. — Официально вы с Ванцзи уже взрослые, и потому только вы можете считаться основной ветвью клана Лань. Однако ни один из вас не женат, не говоря уже о детях.

Он столько лет занимался делами за брата и растил его детей — так неужели они вздумали ожидать, что он и наследниками орден обеспечит за них? Лань Цижэнь, разумеется, не произнес этих слов вслух, однако племянники, словно почувствовав его настроение, дружно потупили взоры.

Но от своего не отступились.

И, конечно же, в результате пришлось смириться, что дом они опять покинут оба.

Сичэнь нашел Лань Цижэня в библиотеке. Сборы уже шли к концу, и вскоре отряд Гусу Лань под предводительством своего главы должен был покинуть Облачные Глубины. Ванцзи исчез еще раньше, поклонившись дяде и брату, но не переговорив ни с одним из них, не говоря уже о ком-либо еще. Лань Цижэнь в сборах участия не принимал сознательно, как бы давая понять племянникам, что, раз уступив, дает им обоим полную свободу. Он понимал, что отчасти в нем говорит обида, но видеть, как его мальчики с энтузиазмом устремляются навстречу возможной гибели, было выше его сил.

Лань Цижэнь проиграл Сичэню еще одну битву: тот вознамерился забрать с собой самых старших учеников, и те с воодушевлением поддержали своего главу. Дядя до последнего пытался доказать старшему племяннику, что таким юнцам нечего делать на войне, но тот вполне резонно возразил, что по закону те все-таки совершеннолетние, а в борьбе против многолюдного Цишань Вэнь им потребуется каждый хоть сколько-то обученный человек.

Скорее всего, думал Лань Цижэнь, ему придется взять на себя более младшие классы — некоторые наставники тоже пожелали уйти с Сичэнем, — но какие именно, предстояло выяснить позже. Когда уляжется суета и станет точно ясно, кто покинул Облачные Глубины, а кто остался.

Сейчас же, в суматохе приготовлений, Лань Цижэнь ощущал себя немного лишним. Его мнение уже совершенно ничего не решало и ни на что не влияло. Поэтому он попытался скрыться там, где его сердце всегда находило успокоение, однако библиотека встретила его непривычной разрухой. У них так и не дошли руки хоть сколько-то разобраться со спасенными книгами, Лань Цижэнь даже не мог никого назначить на эту работу, ибо не представлял, кого именно завтра не досчитается в Облачных Глубинах.

Лань Цижэнь стоял перед рядами стеллажей прямо, однако взор его, обычно острый и пронзительный, скользил как бы сквозь них, заглядывая в прошлое. Не в недавнее даже, когда в библиотеке просто царил порядок, а на пару с лишним десятков лет назад, когда он сам еще учился, когда его брат был улыбчивым и обаятельным юношей, любившим приобнимать его за плечи, когда Вэнь Жохань был всего лишь заносчивым и самодовольным молодым господином, даже не ставшим еще главой своего ордена…

— Дядя, я искал вас! — с порога заявил Сичэнь, вырывая Лань Цижэня из глубин воспоминаний.

На мгновение зажмурившись, тот повернулся к племяннику, придавая лицу выражение смиренной покорности.

— Дядя! — Сичэню хватило совести смутиться. — Вы все еще сердитесь на нас!..

— Я тебя слушаю, Сичэнь, — не подтверждая и не опровергая его слов, произнес Лань Цижэнь.

Племянник вздохнул. По его лицу скользнула тень печали — но, к счастью, не обиды. Сичэнь понимал мотивы своего дяди, возможно даже, вполне признавал его правоту, но последовать мудрому совету оказалось выше его сил.

— Я по поводу библиотеки, дядя — отводя взгляд, не стал больше касаться болезненной темы Сичэнь. — Она нуждается в каталогизации — но это еще может подождать. Однако выявить поврежденные книги и отреставрировать их — это нужно как можно скорее.

— Я займусь, — кивнул Лань Цижэнь.

Ему было не привыкать брать на себя дополнительный труд, а теперь ведь даже племянники больше не нуждались в его заботе. Между управлением делами ордена и обучением учеников помладше можно постараться выделить несколько часов на библиотеку. Дело, конечно, будет двигаться не слишком споро, но можно попытаться подключить к этому занятию и других наставников — если, конечно, у них останется свободное время после переформирования классов.

Однако Сичэнь покачал головой и сказал другое.

— Я разговаривал с госпожой Мэн… Обещал ей передать весточку А-Яо, как только его увижу, — зачем-то пояснил он, а затем перешел к делу: — Она говорила, что хочет быть полезной, и я подумал, что можно предложить ей заняться библиотекой.

Лань Цижэнь нахмурился, усталая подавленность слетела с него в один момент.

— Сичэнь, у нас здесь среди общедоступной литературы есть и документы с секретными клановыми техниками. А из-за того, что в книгах нет порядка, мы не можем быть уверены, что самые ценные из них не попадутся на глаза посторонним.

— О, по этому поводу не волнуйтесь! — безмятежно улыбнулся Сичэнь. — Дядя, госпожа Мэн не из заклинателей. Ей наши техники не нужны, но при этом и не опасны. Человек, не обладающий золотым ядром, увидит в записях обычные иероглифы. Однако при этом госпожа Мэн получила хорошее образование, и она ценит знания. Она будет рада помочь — и сумеет сделать это на достойном уровне.

— Что ж… — Лань Цижэнь в задумчивости погладил свою бородку. — Если все так, как ты говоришь, то, возможно, помощь госпожи Мэн будет нелишней.

Признаться, он почти забыл про эту женщину, которую даже не успел толком рассмотреть. Ее разместили на женской половине, и та сидела там тихо, не пытаясь путаться под ногами у заклинателей, собирающихся на войну.

— Я ей передам, что вы дали свое согласие! — просиял Сичэнь и уже хотел было выйти из библиотеки, но в этот момент дядя остановил его.

— Постой! — позвал Лань Цижэнь. — Ты говорил, что отправил ее сына учиться к Не Минцзюэ, да и сам нахваливал его таланты. Однако теперь ты утверждаешь, что его мать — не заклинательница?

Он, видимо, затронул некую болезненную тему, ибо улыбка на лице Сичэня дрогнула и стала какой-то блеклой.

— Заклинателем был отец А-Яо, — произнес наконец Сичэнь, аккуратно подбирая слова. — А его мать настолько не разбирается в нашем деле, что пыталась учить сына по ярмарочным брошюрам. Именно поэтому время А-Яо оказалось упущенным, и лишь сильный природный дар позволил ему все же сформировать золотое ядро до наступления совершеннолетия.

Лань Цижэнь продолжил смотреть на племянника пристальным взглядом. Кажется, все недомолвки и несостыковки в истории, которую рассказывали ему по частям, постепенно складывались во вполне понятное целое. Конечно, переживая за племянников, окруженный суетой сборов, Лань Цижэнь вовсе не задумывался об их гостье и ее загадочном сыне, однако вырисовывающаяся картина нравилась ему все меньше и меньше.

Лицо Сичэня выражало сейчас всю неловкость, которая, несомненно, лежала у него на сердце, однако сам он, напротив, словно бы подобрался. Как будто собирался что-то отстаивать.

— Дядя, А-Яо не знал своего отца, — наконец сумел он произнести вслух, и подбородок его при этом упрямо вздернулся вверх. — Однако в этом нет его вины! Что же касается госпожи Мэн…

Сичэню не хватило воздуха, и ему пришлось сделать паузу, чтобы вдохнуть еще, однако Лань Цижэнь не дал ему продолжить. Выставив перед собой руку, чтобы остановить поток слов, он заговорил сам.

— Что же касается госпожи Мэн, то в грехах подобного рода виноваты всегда двое, — сказал он негромко, но очень четко. — В отсутствии мужчины было бы подло упрекать одну лишь женщину. Тем более, что это дело давно минувших дней…

В ответ на эти слова Сичэнь не просиял даже, а словно расстался с неким тяжким грузом. В его глазах засветилась такая благодарность, что Лань Цижэню стало несколько неловко. Возможно, из-за этого он добавил то, что сперва говорить не собирался:

— К тому же вина мужчины-заклинателя в данном случае была больше, — едва заметно поморщился Лань Цижэнь. — Он мог направить свою ци так, чтобы его семя не дало плодов, и хотя бы этим уберечь женщину от последствий, раз уж она не могла позаботиться о себе сама. А если он дал ребенку возможность родиться, то следовало позаботиться о его обучении. Заклинатель не имеет права столь пренебрежительно относиться к собственной крови.

Судя по растерянности на лице Сичэня, он о подобной возможности не имел представления, и на сердце у Лань Цижэня немного потеплело. Это говорило о том, что его племянник все еще достаточно юн и невинен.

— Я… рад, что вы не вините госпожу Мэн, — Сичэнь наконец собрался с разбегающимися мыслями и низко поклонился дяде. — И я… рад, что сказал вам. Я уеду со спокойной душой.

Лань Цижэню на покой в душе рассчитывать не приходилось, однако он счел излишнем оповещать племянника об этом.

========== Глава пятая, в которой Мэн Ши осваивается в Облачных Глубинах ==========

Облачные Глубины и правда оказались такими умиротворяющими, какими показались на первый взгляд. Однако Мэн Ши понадобилось время, чтобы поверить в это.

Павильон, в который ее отвели с почтением, выглядел наполненным воздухом и светом. Обстановка после аляповатой пышности ивового дома казалась чересчур строгой, но при этом утонченной и изящной. Вещей было немного, но все они были превосходного качества. Когда ее гуцинь расположили на небольшом столике, видимо, специально предназначенном под музыкальный инструмент, и удалились, Мэн Ши осталась одна в этой светлой тишине.

В первый момент она растерялась. Ей нечего было раскладывать в этом помещении — из всех вещей у нее имелся лишь гуцинь. Ей нечего было прибирать: комната сияла такой чистотой, будто госпожу Мэн специально поджидали именно к этому часу и каждую половицу отдраили непосредственно перед ее приходом.

Впервые за несколько дней, минувших с ее освобождения, Мэн Ши оказалась в одиночестве, предоставленной лишь самой себе.

Она отвыкла быть свободной. Пройдясь по комнате и заглянув в каждый уголок, Мэн Ши поняла, что совершенно не представляет, чем ей заняться. Первым порывом ее было выйти наружу — однако, подумав, она не рискнула сделать этого. Ее препроводили именно сюда, и Мэн Ши понятия не имела, может ли она вообще свободно разгуливать по Облачным Глубинам. Только сейчас она сообразила, что почти ничего не знает об этом месте. В Юньпине куда лучше знали Юньмэн Цзян, а сама Мэн Ши старалась собирать сведения только о Ланьлин Цзинь. О Гусу Лань ей было известно лишь в общих чертах: о том, что это орден строгих и сдержанных людей, приверженных правилам и чтущих традиции. Еще она точно знала, что никогда не встречала заклинателей из этого ордена ни в прежнем весьма престижном ивовом доме, ни в последнем месте своего обитания.

Лань Сичэнь стал первым заклинателем из Гусу Лань, которого Мэн Ши повстречала за всю свою жизнь. Этот красивый и светлый юноша с солнечной улыбкой моментально расположил ее к себе, не давая ни малейшего шанса даже обеспокоиться о том, что могло ждать ее в будущем. Однако, ступив в Облачные Глубины, Лань Сичэнь преобразился. Его сияние не исчезло, но словно ушло куда-то вовнутрь, даже улыбка стала строже.

Мэн Ши в тот момент впервые подумала, что, несмотря на все заверения молодого главы, в этом ордене никогда не примут такую, как она.

Время за тревожными размышлениями тянулось мучительно медленно, и потому Мэн Ши сперва обрадовалась, когда в дверь ее павильона постучали и пригласили на ужин. Однако, следуя за своей провожатой, высокой и статной молодой девушкой, она ощутила, что ее сердце бьется, как птичка, пойманная в силки, а ноги подгибаются от волнения. Мэн Ши уже поняла, что женщины, по крайней мере, одинокие, здесь живут отдельно. Про жизнь в исключительно женском обществе она знала достаточно, чтобы почти панически бояться встречи с новыми лицами. В первом ивовом доме все интриговали молча и исподтишка, ибо каждая из «сестричек» являлась ценной жемчужиной. Во втором не стеснялись ни грязных слов, ни грязных дел, унижая и подставляя всех неугодных. Что ждало такую как она в этом царстве величественных монахинь?

Мэн Ши опустилась на предложенное ей место ни жива ни мертва и тут же потупила взор. Едва только она вошла в обеденный зал, как осознала, что сильно выделяется на общем фоне. В своем ярком наряде она смотрелась среди дам в траурно-белых одеяниях, как утка-мандаринка , заплывшая в стаю белоснежных лебедей.

Однако никто не сказал ей ни слова. Никто даже не повернул головы. Ни одна из заклинательниц не склонилась к соседке, чтобы пошептаться. Было так тихо, что Мэн Ши в первый момент захотелось вскочить со своего места и закричать, чтобы они перестали уже тянуть. Но она сдержалась. Дождалась своей порции и постаралась полностью сосредоточиться на еде. Та показалась ей весьма пресной после пряной кухни Юньпина, однако Мэн Ши была голодна и съела все подчистую.

И только заканчивая, она осознала вдруг, что немного успокоилась. Не было ни перешептываний, ни хихиканья, ни косых взглядов, которыми так полнились обеды в ивовом доме. Царящая в обеденном зале тишина вдруг показалась благословением.

Мэн Ши встала вместе со всеми, и вместе со всеми направилась к выходу. Выйдя наружу, она огляделась, пытаясь вспомнить дорогу к своему павильону, но тут ее окликнули.

— Госпожа Мэн! — к ней приближалась женщина средних лет.

Эта тоже оказалась достаточно высокой, как, впрочем, и почти все, кто окружал сейчас Мэн Ши. Не было никого, кто бы выглядел ниже нее.

— Госпожа Мэн, — подойдя, незнакомка церемонно поклонилась, а затем окинула ее цепким оценивающим взглядом. — Глава Лань просил меня помочь вам с новой одеждой. Если вы согласитесь, я могла бы предоставить вам на ближайшие дни один из комплектов для учениц, а затем я и мои девочки сошьем что-нибудь лично для вас.

Мэн Ши почувствовала, что ее щеки порозовели от смущения. Действительно, в этом ордене поразительно высоких и статных людей ей подойдет ханьфу, сшитое разве что на ученицу. И все же куда удивительнее было то, что глава Лань вообще озаботился подобным вопросом и даже нашел время поручить кому-то позаботиться о гостье.

— Я глубоко признательна, — склонилась Мэн Ши в не менее изящном поклоне. — Я действительно была бы рада сменить одежды и с благодарностью приму все, что вы сочтете возможным мне дать.

К ее удивлению, строгое лицо женщины самую малость смягчилось едва заметной улыбкой.

— Пойдемте со мною, госпожа Мэн, — произнесла она уже чуть мягче. — И приходите ко мне завтра, я сниму мерки.

Она шла степенно, и Мэн Ши не составляло труда поспевать за нею. По пути ее вдруг осенила удачная идея:

— Мне не хотелось бы утруждать вас сверх необходимого, — обратилась она к своей провожатой. — Я неплохо умею шить, так что если вы будете столь добры выдать мне ткань, я могу сшить себе одежду сама.

— Глава Лань велел мне позаботиться о вас, — чуть нахмурилась та, однако было видно, что не от возмущения, а от растерянности. — Вы наша гостья.

— Мне бы хотелось чем-нибудь занять руки, — искренне призналась Мэн Ши. — Я буду только рада не сидеть без дела.

— При шитье мы заклинаем ткань и швы, — все же продолжала сомневаться ее провожатая. — Это особаятехника нашего клана, хотя и не из секретных. Я могла бы обучить вас, если вы так желаете сделать все сами.

— Я… не заклинательница, — поколебавшись немного, честно призналась Мэн Ши. Она вспомнила слова главы Лань о запрете лжи и решила не рисковать. Все равно то, что она всего лишь обычный человек, долго скрывать не получится. — Мне вряд ли понадобится зачарованное облачение.

Ее собеседница либо прекрасно владела лицом, либо не углядела в ее признании ничего неуместного. Она спокойной кивнула и ответила лишь:

— В таком случае, как вам будет угодно.

В тот вечер Мэн Ши выдали комплект дневной одежды и легкое одеяние для сна — в него она, вернувшись в свой павильон и обнаружив там бочку с теплой водой, с облегчением облачилась после омовения. А уже на следующий день Мэн Ши получила огромный отрез белой ткани. Она уже собиралась уходить, когда ее остановили и, поднеся кусок ткани к лицу, выдали ей еще и отрез голубого.

— Вы гостья, а не адепт, — в ответ на ее растерянный взгляд пояснила вчерашняя провожатая. — Исключительно белый вам не пойдет, поэтому давайте его хоть голубым разбавим. Шелк других цветов в Облачных Глубинах не закупают.

Мэн Ши смущенно потупилась. Ее собеседница выразилась предельно тактично, однако понять ее было нетрудно. Мэн Ши и сама знала, что ей куда больше идут теплые цвета. К тому же в отличие от поразительно белолицых представительниц семьи Лань, ее собственная кожа имела нежный персиковый оттенок. Мэн Ши чудесно смотрелась в розовом и особенно в золотистом, однако белый заставлял выглядеть ее смуглее, чем она была на самом деле.

Однако золотистый шелк ей не светил, и потому она, с благодарностью приняв голубой, следующие несколько дней посвятила рукоделию.

Со временем Мэн Ши поняла — и поверила, — что ее никто не собирается ни расспрашивать, ни обсуждать. Конечно, она допускала вероятность, что о ней могли судачить за спиной, но в таком случае следовало предположить, что заклинательницы из ордена Лань отменные лицемерки. Как бы пристально Мэн Ши за ними ни наблюдала, она ни разу не уловила ни хоть сколько-нибудь тихого шепотка, ни даже тени косого взгляда. Уже позже, оказавшись у так называемой Стены Послушания, Мэн Ши прочитала правила, запрещающие сплетничать и злословить, обсуждать кого-либо за спиной и осуждать без весомых на то причин. Звучали эти правила едва ли не сказочно: Мэн Ши с трудом представляла, как среди стольких людей могло не найтись любителей почесать языком.

И все же к хорошему привыкалось быстро. Мэн Ши больше не боялась ни входить в обеденный зал, ни прогуливаться по окрестностям. Вот только заговорить с кем-нибудь не по делу, а просто ради общения она так и не решилась. Заклинательницы были сосредоточены на своих делах, и даже слуги вели себя крайне сдержанно. Любой был готов ответить на вопрос или помочь, однако останавливать кого-либо — хоть из господ, хоть из прислуги — для праздных разговоров казалось крайне неуместным.

Вскоре Мэн Ши выяснила, что Облачные Глубины условно делятся на четыре части. В одной из них жили холостые мужчины, в другой — незамужние женщины. Семейные селились отдельно, их часть была дальше всех от четвертой, самой обширной общей части. Сперва Мэн Ши показалось, что это сделано для того, чтобы дети, поведением не слишком отличающиеся от всех прочих детей, не мешали плачем, криками и возней сосредоточенным на самосовершенствовании взрослым, однако потом она осознала, что эта часть была также лучше всего защищена. Именно она, единственная из всех, осталась совершенно не пострадавшей после нападения на Облачные Глубины несколько месяцев назад. Здесь все было продумано мудро, и за холодными словами скрывалось тепло заботы.

Мэн Ши довелось увидеть и младшего брата главы Лань, о котором тот упоминал. В первый момент она даже перепутала их: увидев на дорожке того, кого Мэн Ши приняла за Лань Сичэня, но с таким серьезным и заледеневшим лицом, она едва не бросилась к нему с тревожными расспросами. Однако ей все же удалось заметить, что юноша выглядит еще моложе главы Лань, а подойдя ближе, она разглядела, что его глаза гораздо светлее. Пожалуй, светлее даже, чем у нее самой, а ведь глазами Мэн Ши всегда восхищались за редкостный янтарный оттенок.

В тот раз она не рискнула заговорить с этим чересчур строгим юношей, а затем он и вовсе исчез. Это было неудивительно: даже при отсутствии сплетен уже все в Облачных Глубинах знали, что начинается война, и орден Гусу Лань собирается принять в ней деятельное участие. Глава собирал заклинателей, а его младший брат, по-видимому, решил и вовсе не дожидаться остальных и выдвинулся вперед в одиночестве.

Глава Лань зашел к Мэн Ши накануне отъезда. Горячо восхитился ее новым нарядом и заверил, что голубой ей к лицу. Поскольку ткань ей выдали самого теплого голубого оттенка, какой только нашелся, Мэн Ши была склонна ему поверить.

— Я еще не знаю точно, где мы в конечном итоге окажемся, — после обмена любезностями заявил Лань Сичэнь, — однако не сомневаюсь, что вскоре мы сойдемся с войсками главы Не, а значит, я увижусь с Мэн Яо. Вы хотите передать ему что-нибудь?

— Если это возможно!.. — душа Мэн Ши затрепетала от радости. — Если вы сумеете передать ему письмо, то я сейчас напишу… Вы же сможете подождать немного?

— Я уезжаю завтра и могу вновь зайти к вам перед отъездом, — мягко улыбнулся ей глава Лань, судя по всему, ничуть не смущенный, что его будут использовать в качестве посыльного. — Или вам помочь с письмом?

Он предложил спокойно, без всякой задней мысли, однако Мэн Ши слегка смутилась.

— Благодарю, но я справлюсь сама, — вежливо отказала она. — Я не заклинательница, глава Лань, однако грамоте обучена.

— Это прекрасно! — просиял Лань Сичэнь. — Тогда, наверное, вам понравится наша библиотека…

Он вдруг осекся, и на лицо его будто набежала тень.

— Простите, — повинился он. — Я совсем забыл, в каком виде сейчас наша библиотека…

Он в общих чертах описал Мэн Ши, как была спасена главная сокровищница Гусу Лань, не забыв отметить, что и в этом была немалая заслуга ее сына.

— Однако теперь она нуждается в том, чтобы ее привели в порядок, — вздохнув, заключил Лань Сичэнь. — Не представляю только, кто и когда будет этим заниматься. Я увожу так много людей, а на плечи оставшихся лягут общие заботы.

Он выглядел искренне расстроенным, и Мэн Ши с трудом удержалась от того, чтобы ласково погладить его по плечу. Вместо этого ей пришла в голову идея:

— Быть может, я смогла бы помочь? — предложила она.

— Вы? — глава Лань растерянно сморгнул. — Госпожа Мэн, вы наша гостья, и не обязаны выполнять никакую работу…

— Да разве же это работа? — Мэн Ши улыбнулась. Она знала, что ямочки, появляющиеся на ее щеках, еще ни одного мужчину не оставили равнодушным, вот и взгляд Лань Сичэня предсказуемо стал зачарованным. — Мне это будет только в радость. Я далека от ваших заклинательских дел, а просто сидеть сложа руки, как оказалось, чрезвычайно сложно. К тому же как только я приведу в порядок вашу библиотеку, я и сама смогу ею воспользоваться.

— Раз уж все так, как вы говорите, — задумчиво произнес глава Лань, — то я поговорю на этот счет с дядей.

И он действительно поговорил. Зайдя на следующий день за письмом для А-Яо, он передал, что дядя одобрил их затею и ждет госпожу Мэн завтра с утра, чтобы объяснить ей предстоящую работу.

— Госпожа Мэн… — уже совсем уходя, Лань Сичэнь вдруг словно бы решился добавить напоследок: — Дядя не самый сдержанный человек. Он бывает вспыльчивым и иногда — нетерпимым, но это совсем не значит, что в его сердце нет доброты.

— Ваш дядя вырастил прекрасного племянника, — улыбнулась ему Мэн Ши. Она не собиралась сообщать этому наивному юноше, как выглядят и поступают по-настоящему плохие люди, однако его забота не могла не тронуть ее душу. — Уже одно это говорит о нем как о достойном человеке.

Лань Сичэнь благодарно улыбнулся.

— Спасибо вам за теплые слова, — произнес он с легким поклоном. — Дядя действительно превосходный учитель. И нашим, и особенно приглашенным ученикам на его занятиях приходится нелегко, но его наука неизменно идет впрок. И все же…

Он помолчал, будто собираясь с духом, но все же закончил:

— И все же вы — не ученица, госпожа Мэн. Если в какой-то момент вам станет нелегко общаться с ним, то просто откажитесь от этой работы. Он поймет — и, разумеется, я пойму тоже.

Глава Лань ушел, унося ее письмо к сыну, на прощание пообещав постараться передать ответ как можно скорее с орденской почтой. А Мэн Ши осталась ждать — для начала хотя бы завтрашнего утра.

Облачные Глубины опустели. Адепты и слуги и раньше передвигались размеренно и тихо, однако сейчас было отчетливо видно, что людей сильно поубавилось. Мэн Ши дошла до библиотеки, встретив по пути всего несколько человек.

Она появилась раньше оговоренного времени, ибо хотела сперва осмотреться. Помещение библиотеки оказалось обширным — пожалуй, просторнее даже обеденного зала. Высокие окна давали много света, а воздухе витал почти неуловимый запах книг. Мэн Ши едва заметно улыбнулась: она уже не сомневалась, что рада будет приходить сюда вновь и вновь.

Снаружи послышались шаги, и Мэн Ши торопливо прогнала улыбку со своего лица. Старший наставник Лань придерживался строгих взглядов, и ей не хотелось вызвать его неодобрение.

Когда высокий мужчина переступил порог, Мэн Ши почтительно поклонилась. Тот коротко ответил ей, а затем молча указал на один из центральных столов. Они устроились друг напротив друга, и Мэн Ши наконец-то получила возможность рассмотреть его лицо.

Старший наставник Лань хмурился, но, судя по состоянию морщинки между бровей, это было обычным выражением его лица. В остальном же его черты выглядели правильными и удивительно соразмерными. Мэн Ши когда-то училась рисовать и теперь за мрачной гримасой и не красящей мужчину бородкой без труда уловила знакомые черты. Дядя был поразительно похож на племянников — вернее, конечно же, это они были похожи на него. Семейное сходство казалось потрясающим. Мэн Ши даже стало интересно: если бы у старшего наставника были собственные дети, передалась бы и им эта наследственность? Впрочем, тут же осадила она себя с тоской, дети далеко не всегда бывают похожи на отцов. А-Яо был почти полной ее копией, ничего не унаследовав от главы Цзинь.

— Сичэнь сказал, что вы предложили помочь с библиотекой, госпожа Мэн, — тем временем заговорил старший наставник Лань, и Мэн Ши, встрепенувшись, подобралась. Голос этого человека был под стать его внешности: сильным, звучным и весомым. — Сегодня мы поработаем вместе. Я объясню, что нужно сделать, а вы попробуете и решите, хотите ли заниматься этим дальше.

— Это мудрое решение, — Мэн Ши склонила голову в согласии. — Я люблю читать, но мне никогда не доводилось видеть столько книг в одном месте. Я хотела бы помочь, однако если окажется, что мне это не по силам, то я не стану мешаться.

Старший наставник Лань бросил на нее взгляд. Быстрый, почти мимолетный, он тем не менее был цепким и очень внимательным.

— Что ж, тогда приступим, — кивнул наставник и извлек из рукава свиток. — Старый каталог пострадал в результате нападения, однако мне удалось восстановить кое-что по памяти. Не могу утверждать, что сумел вспомнить все, но расположение подавляющего большинства документов можно будет определить. Давайте начнем с вами вот с этого…

Он указал Мэн Ши на первый стеллаж, и они взялись его разбирать. Каждую книгу, свиток или дощечки они брали в руки, сверяли по тематике, выписывали название. Затем просматривали всю, от первого до последнего иероглифа, на предмет повреждений. Если книга соответствовала стеллажу и пребывала в целости, ее ставили на место, если же нет — откладывали.

Через несколько часов у Мэн Ши уже устали руки, тянуло поясницу и рябило в глазах. В то же время старший наставник Лань так погрузился в работу, что опомнился, только когда над Облачными Глубинами раздался колокол, возвещающий об обеде.

Лань Цижэнь замер с книгой в руках. Он на мгновение прикрыл глаза, а затем коротко и резко выдохнул.

— Прошу прощения, — произнес он. — Книги только кажутся легкими, однако перебирать их — труд непростой. Я не должен был задерживать вас так долго.

Мэн Ши осторожно покачала головой, чувствуя, что шея тоже затекла.

— Зато я уловила принцип работы, — произнесла она, по привычке улыбнувшись. — Думаю, я вполне смогу с нею управиться.

Мэн Ши не сразу поняла, что допустила ошибку, и сообразила это лишь тогда, когда в ее лицо буквально впился пристальный взгляд. Судя по всему, старший наставник Лань стал первым мужчиной, которого не очаровали ямочки на ее щеках, и улыбка увяла будто сама собой.

— Извините, — склонила Мэн Ши голову. — Надеюсь, я не преувеличила свои возможности?

— Нет, — после небольшой паузы ответил Лань Цижэнь. — Напротив, госпожа Мэн, вы очень хорошо справились с работой. Если вы не передумаете, она будет ждать вас. Однако я не смогу часто составлять вам компанию, поэтому если вам надоест, найдите возможность известить меня.

Мэн Ши сочла излишним повторять, что бросать не собирается, и снова лишь наклонила голову. Они вышли из библиотеки вместе, чтобы затем разойтись: мужчины и женщины обедали в разных залах.

— После обеда отдохните, — напомнил на прощание старший наставник Лань.

Он явно хотел было добавить что-то еще, однако резко развернулся и стремительно пошел прочь. Мэн Ши несколько мгновений задумчиво смотрела ему вслед, а затем пошла своей дорогой.

В Облачных Глубинах было принято вставать в пять утра, и Мэн Ши потребовалось время, чтобы привыкнуть к этому. Когда-то — в уже казалось бы прошлой жизни — она в это время не всегда имела возможность лечь спать. Однако нынче, ложась как и все в девять, окруженная звенящей тишиной, Мэн Ши однажды осознала, что освоилась с новым ритмом. Правда, просыпалась она все равно не в пять, а чуть позже, но на дворе стояла зима, и рассвет наступал лишь через несколько часов после пробуждения. Мэн Ши решила, что весной и летом обязательно будет вставать вместе со всеми, а сейчас она просто не представляла, чем ей заниматься в темноте. Она даже не могла отправиться в библиотеку, ибо там пользоваться свечами и лампами было запрещено, а зажечь огненные талисманы Мэн Ши не могла.

Со временем она приноровилась к работе с книгами. Она посвящала этому несколько самых светлых часов утром, потом делала перерыв на обед и небольшой отдых, а затем вновь работала до сумерек. Разбив свой день на два захода, удавалось сделать больше, не устав при этом слишком сильно. Старший наставник Лань определил два стола для книг, нуждающихся в дополнительной обработке: для оказавшихся не на своем месте и для требующих восстановления. Мэн Ши, подумав, выделила еще один: для тех, с которыми она не могла разобраться. Она догадывалась, что в эти книгах содержатся какие-то особые техники, но не в силах была понять, насколько они невредимы. Лань Цижэнь, заглядывающий в библиотеку время от времени, похвалил ее за эту предусмотрительность.

Однажды, в один из своих визитов, он принес ей письмо, и сердце Мэн Ши затрепетало от одного взгляда на знакомый почерк.

— От А-Яо! — воскликнула она, вспархивая со своего места и, позабыв обо всем на свете, бросаясь к счастливому вестнику.

Старший наставник Лань, видимо, не ожидавший такого страстного порыва, попятился на несколько шагов, невольно вынудив Мэн Ши потянуться за заветным конвертом.

Опомнились они одновременно. Мэн Ши, с трудом взяв себя в руки, поклонилась и попросила прощения, а Лань Цижэнь, нахмурившись, но слегка порозовев ушами, протянул ей конверт.

— Сичэнь переслал вместе со своей почтой, — зачем-то пояснил он. — Через пару дней я отошлю ему ответный пакет.

— Благодарю! — внезапно севшим голосом пробормотала Мэн Ши, машинально прижимая конверт к груди. — К этому времени я передам вам письмо для А-Яо.

Старший наставник Лань дернулся, словно собрался уйти сразу же, однако задержался и зачем-то огляделся. Несмотря на то, что многие книги и свитки пришлось передвинуть, а часть столов была занята заметками, в помещении чувствовался все же определенный порядок. Мэн Ши уделяла особое внимание процессу, понимая, что если она где-нибудь проявит небрежность, то потом ни за что уже не найдет концов упущенного.

— На сегодня… — начал Лань Цижэнь и откашлялся. — И на завтра тоже вы можете прекратить работу. Боюсь, вы будете не в состоянии отнестись к ней с должным вниманием.

— Спасибо вам! — на этот раз Мэн Ши улыбнулась, ничуть не беспокоясь о том, благоприятные или же негативные последствия будут у этого поступка. Она получила письмо от сына — и потому была просто счастлива.

Послание Яо отправил ей внушительное. Множество страниц, исписанных его аккуратным изящным почерком, едва удалось извлечь из туго набитого конверта, благо, Мэн Ши уже приноровилась аккуратно обращаться с драгоценными документами.

Яо писал обо всем подробно. О своем новом командире и по совместительству наставнике, о том, что делает успехи в обучении, о том, что получил свой собственный меч и даже научился держаться на нем в воздухе. О том, что даже успел сделать небольшую карьеру. О том, что у него все хорошо и он счастлив.

Яо спрашивал о том, как у нее обстоят дела. Беспокоился: как ей на новом месте. Тут же уточнял, что надеется — нет, верит! — что в Облачных Глубинах ее приняли хорошо, однако волнуется, как ей самой приходится в столь непривычной обстановке.

А под конец Яо спрашивал совета. Глава Не узнал, чей он сын, и предложил дать рекомендательное письмо к Цзинь Гуаншаню. Еще совсем недавно Яо счел бы такое развитие событий подарком судьбы, однако сейчас сомневался. Глава Не был суровым наставником, однако его школа в кратчайшие сроки хорошо поставила Яо руку, и владение мечом с каждым днем давалось ему все лучше и лучше. А Лань Сичэнь, присоединившись к войскам Цинхэ Не, продолжил их прежние, прерванные разлукой занятия. Яо сильно сомневался, что в ордене Ланьлин Цзинь с ним будут так же возиться, а для того, чтобы хоть чего-нибудь достичь, ему следовало как можно скорее нагнать ровесников.

Однако подобный шанс мог больше и не представиться. Глава Не был человеком резким и вспыльчивым. Соизволив раз сделать любезное предложение и получив на него отказ, он вряд ли станет предлагать помощь снова. Поэтому Яо очень просил свою матушку ответить как можно скорее. Как почтительный сын он помнил о ее прежних желаниях, однако в последнее время все так сильно изменилось, что ему хотелось бы получить подтверждение.

Как ответить на последний вопрос, Мэн Ши не знала. Ее А-Яо был прав: все поменялось так резко и так стремительно, что она и сама теперь не знала, а как же лучше. Поэтому она решила сперва тоже написать о более нейтральных вещах. О том, что ее приняли совершенно спокойно, что у нее новый прекрасный дом, что о ней заботятся. Рассказала о своей работе в библиотеке — и о том, как много там книг. Конечно, писала она, большинство из них для нее не имеют никакого смысла, однако она уже приметила для себя те, которые прочтет с огромным удовольствием. Под вдохновением момента Мэн Ши хотела было приписать даже, что с дядей главы Лань она, несмотря на все опасения последнего, вполне поладила, и тот оказался пусть и не самым милым из мужчин, однако вполне справедливым в своих поступках — но в последнее мгновение отчего-то сдержалась и вообще не стала упоминать их общение.

К вопросу о рекомендательном письме Мэн Ши вернулась только поздним вечером второго из двух отпущенных ей дней. Поколебавшись, она написала все же:

«Если уж зависеть от чьей-либо милости, то пусть это лучше будет милость родного отца, а не чужого человека. К сожалению, я совершенно не знаю главу Не и потому не могу дать тебе на его счет никакого совета… Однако если он готов написать для тебя рекомендательное письмо, такую возможность упускать нельзя».

Мэн Ши все еще колебалась, убирая свое, не менее увесистое, нежели у сына, послание в конверт. Если бы она могла быть уверена в новых друзьях А-Яо, она посоветовала бы ему держаться их. Однако глава Лань, несмотря на всю свою доброжелательность, все же был крайне зависим от дяди, который совершенно точно будет не рад однажды узнать, кого именно принял в своем доме, а глава Не и вовсе был фигурой незнакомой. О Яо он позаботился, потому что его об этом попросил Лань Сичэнь — а если протекция того исчезнет, то на многое ли можно будет рассчитывать? А родная кровь, как ни крути, все же родная кровь.

Мэн Ши, тем не менее, все же была совсем не уверена в данном ею совете. Однако до отбоя оставалось совсем немного, а старший наставник Лань предупредил ее, что гонец вылетит обратно с первыми лучами рассвета, и все письма, которым предстояло отправится в расположение армии, должны быть упакованы уже с вечера.

На дворе давно стемнело, и колоколу вот-вот предстояло отзвонить к отбою. Решившись, Мэн Ши быстро запечатала письмо и поспешила с ним к Лань Цижэню.

========== Глава шестая, в которой Лань Цижэнь думает о том, о чем не хотел бы думать и узнает то, чего не хотел бы знать ==========

Комментарий к Глава шестая, в которой Лань Цижэнь думает о том, о чем не хотел бы думать и узнает то, чего не хотел бы знать

Не иллюстрация, конечно, но…

Пока писал, меня преследовал этот образ - и в конце концов я не сдержался и нарисовал )

Молодой Лань Цижэнь с маленькими племянниками: https://i5.imageban.ru/out/2021/03/01/ecdbbf4e0bd4a81e2bb561c63f3d1432.jpg

Лань Цижэнь шел по дорожке, ведущей от библиотеки, так стремительно, как только дозволялось правилами ордена. Множество дел и бесчисленное количество вопросов ожидало его решения. Голова пухла от собственных проблем, а в душе давно и прочно поселилась тревога за племянников.

Ему совершенно ни к чему были воспоминания, которые всколыхнула в нем маленькая женская фигурка, кинувшаяся прямо на него, простирая в мольбе руки.

— Оставьте его мне! У вашего ордена уже есть наследник, оставьте маленького мне!

Лань Цижэнь, не останавливаясь, прикрыл глаза и со свистом втянул воздух. Семнадцать лет прошло, а он все так же отчетливо помнит этот отчаянный вопль.

Правила ордена Гусу Лань запрещали испытывать низменное чувство ненависти — и Лань Цижэнь очень старался не ненавидеть свою невестку. Получалось из рук вон плохо, и потому он пытался как можно тщательнее анализировать свои эмоции. Эта женщина была виновата в смерти их старейшины и наставника. Эта женщина стала причиной того, что его брат отказался от мира, лишив Лань Цижэня единственного родного и близкого человека. По ее вине, из-за того, что наставника не стало так рано, Лань Цижэню пришлось занять его место, не достигнув толком даже восемнадцати лет. У него было множество причин питать к ней неприязнь — и по личным причинам, и как представителю своего ордена.

Однако за свое преступление перед орденом госпожа Лань уже расплатилась. Брат назначил ей наказание — и старейшины, скрепив сердца, подтвердили его. Значит, и Лань Цижэнь не имел права больше ничего испытывать по этому поводу. Ненавидеть же по личным причинам казалось еще более презренным, и потому он старался сдерживаться, раз за разом назначая наказание самому себе.

Лань Цижэню постоянно приходилось следить за своими чувствами, дабы они не переходили границы дозволенного. Встречаться с невесткой он был вынужден, каждый месяц по несколько раз. Регулярно — отводя к ней и забирая от нее А-Хуаня, время от времени — по иным официальным делам. Иногда это казалось смехотворно глупым: он, Лань Цижэнь, видел свою невестку чаще, нежели ее собственный муж. Подобные мысли порождали раздражение, а то, в свою очередь, очередной всплеск ненависти.

Но в тот морозный январский день, так отчетливо врезавшийся в память, ненависть впервые за четыре года отступила. Ненавидеть надменную, горделивую, вздорную госпожу Лань было легко. Ненавидеть сломленную, отчаявшуюся, умоляюще протягивающую руки мать — невозможно.

Она молчала и держалась с достоинством, когда у нее забирали А-Хуаня. В дни посещений она возвращала его спокойно, лишь слегка улыбаясь на прощание. Она никогда и ни о чем не просила.

Но в младшего сына она вцепилась подобно волчице, и на ее красивых, светлых до прозрачности глазах впервые на памяти Лань Цижэня выступили слезы.

Он поддался болезненному очарованию этого горя и взял на себя смелость обратиться к старейшинам. Можно ли, спросил он, оставить госпоже Лань младшего сына — и получил отказ. Госпожа Лань, ответили ему, женщина порочная, и ничему хорошему научить сына не сумеет. Это лишит мальчика возможности стать достойным адептом родного ордена, и он, даже повзрослев, будет вынужден продолжать оставаться в заточении. Другим же концом подобное решение ударит по А-Хуаню, ибо как объяснить трехлетнему ребенку, почему его брат может оставаться с матерью, а он сам — нет? Так что, вынесли вердикт старейшины, если Лань Цижэнь не хочет лишить младшего из сыновей своего брата будущего, а старшего — матери, следовало подчинить их общему порядку.

Лань Цижэнь подчинился сам и вынудил подчиниться невестку. Он приводил к ней обоих сыновей раз в месяц — и обоих забирал обратно. А-Хуаня госпожа Лань по-прежнему отпускала спокойно, а маленького А-Чжаня держала на руках до последнего мгновения, словно никак не могла расстаться с надеждой, что на этот раз ей его все-таки оставят.

Наблюдая за этой привязанностью, Лань Цижэнь не мог немного не смягчиться. Даже то, что младшего сына госпожа Лань явно любила сильнее, не могло нарушить этой странной семейной идиллии, ибо А-Хуаню каким-то чудом даже в столь юном возрасте хватило благородства не ревновать материнской привязанности. Наоборот, он самостоятельно додумал, что об А-Чжане надо заботиться больше, ведь он такой маленький, и ему нужнее. Сам он, со всей силой своей светлой детской души, любил всех.

А вот госпожа Лань в конце концов сдалась — и ненависть, уже почти было уснувшая в душе Лань Цижэня, поднялась с новой силой. Он с таким трудом простил ей появление в жизни своей семьи и своего ордена, однако простить уход оказалось еще тяжелее. Госпожа Лань была молодой женщиной и сильной заклинательницей — Лань Цижэнь не сомневался, что она могла бы победить свою болезнь. Наверняка могла бы, если бы любила своих сыновей — хотя бы даже одного из них! — еще хоть чуточку сильнее.

Лань Цижэнь не кривил душой, говоря Сичэню, что в грехах между мужчиной и женщиной виноваты оба. И в том, что наследники ордена Гусу Лань вынуждены были расти и без отца, и без матери, вины брата было ничуть не меньше, чем его жены. Однако отца худо-бедно им сумел заменить сам Лань Цижэнь, хоть он и думал не раз, что из его брата отец вышел бы гораздо лучше, а вот на роль матери не нашлось никого. Их с братом собственная мать погибла много лет назад на Ночной охоте, а иных близких родственниц у них не оказалось. Едва А-Хуань и А-Чжань перестали нуждаться в кормилицах, они остались практически полностью без женского влияния.

Почти.

У них имелся один-единственный день в месяц, когда они встречались со своею матерью. Это было необходимо им обоим, необходимо почти как воздух. И пусть кое-кто из старейшин уже начинал поговаривать о том, что А-Хуань стал достаточно взрослым, чтобы больше не нуждаться в подобных посещениях, Лань Цижэнь был твердо настроен отстаивать права обоих племянников до последнего. Он решил, что, пока его слово хоть что-то значит, его племянники будут встречаться со своею матерью, даже когда они повзрослеют окончательно.

Однако госпожа Лань распорядилась своей судьбой и судьбой своих сыновей по-иному. Она прекратила борьбу, выбрав уход. Это был для нее единственный способ покинуть место своего заключения, и она покинула его — вместе с сыновьями. Эта разлука моментально сломала что-то в А-Чжане — и это видели все. Сломала она, как Лань Цижэнь понял только уже много позже, что-то и в А-Хуане. Тот не замкнулся в себе, как младший брат, и не перестал улыбаться, однако то, как явственно он потянулся к чужому семейному счастью, чересчур отчетливо подсказало, насколько же ему не хватило любви собственной матери.

Госпожа Мэн, как увидел и осознал Лань Цижэнь сегодня, не бросила бы своего сына никогда. Она боролась бы за него до последнего — собственно, она и поступала так всю свою жизнь. Маленькая, хрупкая, не владеющая и каплей духовных сил, она сама, без помощи со стороны, вырастила из своего ребенка достойного человека.

Лань Цижэнь вынужден был остановиться, прижимая ладонь к груди и пережидая приступ острой боли. До отвращения знакомый вкус крови сгустился во рту, и его пришлось сплюнуть. На так некстати выпавшем снеге алая кровь расцвела уродливым цветком. Отдышавшись, Лань Цижэнь поворошил немного снег сапогом, скрывая самые явные пятна. Ему казалось, что если он еще раз услышит совет «не волноваться», то нарушит не только правило, запрещающее гнев, но и правило, запрещающее убийство. Уж лучше он просто помедитирует… Немного позже. Когда у него появится время.

Лань Цижэнь продолжил свой путь уже медленнее. Усилием воли он попытался изгнать из собственного сознания и воспоминания о невестке, и образ госпожи Мэн. Ему предстояло написать ответ Сичэню, и для этого следовало сосредоточиться на…

Он замер резко, будто натолкнувшись на стену. Запутавшись в своих мыслях, он машинально направился к своему прежнему дому. Дому, от которого нынче остался только обгорелый остов. Та часть территории Облачных Глубин, что была предназначена для проживания одиноких мужчин, пострадала сильнее всего; полностью уцелели лишь общежития учеников. Почти не менее пострадавшей оказалась общественная территория, и именно на ее восстановлении решили сосредоточиться в первую очередь. В конце концов, большинство мужчин и юношей сейчас находилось вместе со своим главой за пределами Облачных Глубин, а немногим оставшимся вполне хватало места в освободившихся общежитиях.

Заставив себя отвернуться от пепелища, Лань Цижэнь развернулся и отправился в сторону своего временного пристанища.

Весна вступала в свои права, и все вокруг расцветало. В такие дни казалось, что Облачные Глубины действительно накрыло облако — ароматное, состоящее из лепестков. Снега и туманы отступили, позволяя яркому солнцу сиять с бездонно голубого неба.

Если бы не катастрофа, случившаяся осенью, Лань Цижэнь готовился бы принимать экзамены у приглашенных учеников. А те, забыв обо всем — и в первую очередь о собственно экзаменах — носились бы по округе, нарушая правила десятками.

Что бы он ни отдал за то, чтобы в этом году все было так же, как и всегда!

Однако осенью пострадавшие Облачные Глубины впервые за многие десятилетия не открыли ворота для приглашенных учеников. Эта весна, ранняя, теплая, солнечная, как будто проходила впустую, ибо некому было ей радоваться.

Вести с военных полей тоже никак не способствовали хорошему настроению. Судя по всему, Вэнь Жохань наконец сумел поверить, что все творящееся на землях Поднебесной — это не сиюминутная прихоть несдержанного главы Цинхэ Не и не попытка всех прочих кланов выцарапать себе поблажку-другую. Вэнь Жохань потерял уже обоих сыновей, лишился наблюдательных пунктов в Юньмэн Цзян и утратил влияние над несколькими мелкими приграничными кланами.

И, мобилизовав уже по-настоящему все силы своего мощного ордена, он начал ответное наступление.

Письма от Сичэня теперь приходили гораздо реже: летать над территорией противника было крайне опасно. Да и писал резко повзрослевший на войне племянник теперь короче, четче формулируя свои мысли и касаясь только самых насущных вопросов. О себе и брате говорил очень сухо, вскользь, и Лань Цижэнь учился читать эти послания между строк. Однако он был благодарен уже за то, что ему хотя бы было что читать: госпоже Мэн, например, не доставалось и этого.

Лань Цижэнь помнил, как, получив второй пакет от Сичэня и отложив письма от семейных мужчин к их родным, он машинально поискал конверт для госпожи Мэн. Ее сын ведь наверняка тоже должен был воспользоваться оказией и написать матери если и не такой же трактат, как в прошлый раз, но хотя бы несколько строк. Однако госпожи Мэн среди адресатов не оказалось, и Лань Цижэнь, сам не зная почему, почувствовал разочарование. Неизвестный ему Мэн Яо наверняка был жив, иначе Сичэнь в своем письме обязательно сообщил бы о несчастном случае.

Именно это он неизвестно зачем и попытался донести до госпожи Мэн, когда в очередной раз заглянул в библиотеку проверить ход работы. Работа, как и всегда, шла пусть и не слишком быстро, но на весьма высоком уровне, а госпожа Мэн неизменно поддерживала образцовый порядок. А вот Лань Цижэню впервые за много лет не удалось выразить свои мысли достаточно связно, словно желание уберечь от разочарования перевесило отточенное практикой умение четко доносить информацию.

— Спасибо, — ответила госпожа Мэн, когда наконец поняла, к чему он вообще клонит. — Мне стоило бы самой об этом подумать.

— Вы… не удивлены? — от неожиданности Лань Цижэнь даже позабыл о запрете на проявление неуместного любопытства.

— Я… должна была этого ожидать, — вздохнула госпожа Мэн. — А-Яо писал мне, что глава Не предложил дать ему рекомендацию к отцу, и спрашивал моего совета. Я посоветовала ему согласиться, но не подумала о том, что из расположения ордена Цзинь А-Яо уже не сможет больше послать мне весточку.

— К отцу, — зачем-то повторил Лань Цижэнь.

Из мягких, обтекаемых объяснений Сичэня он отчего-то сделал вывод, что человек, сделавший госпоже Мэн ребенка, если и жив до сих пор, то является фигурой не слишком значительной. Однако слово «рекомендация» подразумевало, что этот человек может дать юноше не меньше, чем глава Не, — а таких людей имелось не слишком-то много.

Из задумчивости Лань Цижэня вывел напряженный голос госпожи Мэн.

— Кажется, я сказала лишнее…

Он перевел на нее взгляд и успел заметить, как она усилием воли берет себя в руки. Выпрямляет свой по-девичьи тоненький стан и слегка приподнимает подбородок. Почему-то именно сейчас Лань Цижэнь с растерянностью отметил, что госпожа Мэн — удивительно красивая женщина. В ее чертах не было холодной гармонии, присущей членам семьи Лань, каждая линия выглядела более нежной и одновременно более чувственной. Наверное, в юности госпожа Мэн была особенно хороша собой, однако и сейчас ей во многом удалось сберечь изящное очарование.

Вот только глаза ее потеряли свою безмятежность, приобретя настороженное выражение. Мягкие, чуть припухлые губы плотно сжались, словно боясь вымолвить еще хоть одно лишнее слово.

— У любого ребенка есть и мать, и отец, — досадуя на собственную оговорку, медленно произнес Лань Цижэнь. — Зачать по-иному просто невозможно.

Госпожа Мэн опустила взгляд и тихонько вздохнула. Ее руки упали вдоль тела, бессильно скользя пальцами по небесно-голубой ткани.

— Я очень старалась не нарушать правил Облачных Глубин, — сказала Мэн Ши, не поднимая глаз. — Я прочла их и запомнила. Я знаю, что ложь запрещена, однако глава Лань сказал, что промолчать — не значит солгать.

Лань Цижэнь краем сознания отметил, что с Сичэнем необходимо будет провести беседу. Ложь бывает разная, и недомолвка вполне может быть одним из ее видов. Правилам надо следовать по духу, а не цепляться за буквальное написание. Однако вслух сказал иное:

— Мой племянник несколько вольно интерпретировал наши правила, госпожа Мэн. Впрочем, в данном конкретном случае я не вижу особого вреда в умолчании. Нашим ученицам, например, действительно лучше не знать об отношениях подобного рода, а что касается меня… Сичэню я уже сказал, что вина мужчины здесь ничуть не меньше, а его вина как заклинателя — даже больше вашей.

— Его… вина? — госпожа Мэн невольно подняла на него взгляд, в котором отчетливо плескалось изумление.

— Да, — отчего-то под этим янтарным взглядом Лань Цижэню стало неуютно. Он в принципе не был привычен вести с женщинами подобные разговоры, и лишь возраст их обоих давал ему возможность не чувствовать себя чересчур развратным. — Заклинатели время от времени практикуют парное самосовершенствование, и, если они не желают каждый раз в результате этого обзаводиться детьми, могут временно перекрывать свою возможность к… оплодотворению. Обычно за этим следит сама женщина, но если ее уровень духовных сил недостаточно высок, то об этом должен позаботиться мужчина.

К его удивлению, госпожа Мэн возмущенно вскинулась.

— Нет! — воскликнула она. — Нет! Старший наставник Лань, о многом я жалею в своей жизни — но только не о том, что в ней однажды появился мой А-Яо! Ни за что на свете я бы не хотела, чтобы его не существовало! Даже если глава Цзинь никогда не признает его, даже если он не сумеет стать настоящим заклинателем — это все неважно! А-Яо — мой сын, и само его рождение — это уже счастье!

Цзинь Гуаншань.

Что ж, это многое объясняло. Ланьлин Цзинь стал одним из великих орденов не только благодаря своему богатству. Пусть Цзини и были не самыми трудолюбивыми заклинателями, однако врожденный талант они имели неплохой. Ничего удивительного, что отпрыск Цзинь Гуаншаня, не получивший от него ничего, помимо жизни, сумел сформировать золотое ядро, не прибегая даже к зачаткам обучения.

И все же столь влиятельный и богатый человек мог бы и позаботиться о своем ребенке и женщине, которая его родила. Пусть и говорили — эти сплетни проникали даже за глухие стены Облачных Глубин, — что любовниц у главы Цзинь бесчисленное множество, а все-таки хорошим потенциалом разбрасываться не след.

Лань Цижэнь сам не понимал, отчего на его плечи будто опустилась каменная плита. О том, что у этой женщины был любовник, от которого она вне брака родила ребенка, он знал уже несколько месяцев — отчего же имя этого любовника отозвалось такой горечью? Правила Гусу Лань запрещали осуждать, однако не запрещали делать выводы и давать трезвую оценку. Цзинь Гуаншань не был порядочным человеком. От общения с ним всегда оставались какое-то липкое, если не сказать гадливое ощущение и горячее желание тщательно вымыть руки и лицо. Однако красоты у главы Цзинь было не отнять. Он мало кому нравился из мужчин, но большинство женщин было от него без ума.

Возможно, устало подумал Лань Цижэнь, ему просто грустно осознавать, что такая женщина как госпожа Мэн, за которой он уже признал ум и душевную организованность, тоже пала перед развратным обаянием этого человека. Правда, в ту пору она должна была быть весьма и весьма юна — и это несколько утешало. Юные девы, как, впрочем, и юноши, еще не умеют мыслить рационально. Общаясь с другими людьми, они опираются не на разум, а на глупое слепое сердце — и горе тем, кого не сумеют остановить вовремя.

Госпожу Мэн, по-видимому, остановить было некому. Как и брата Лань Цижэня. Как многих и многих тех, кто мотыльками полетел навстречу опаляющей страсти.

— Вы правы, — отгоняя непрошенные образы, произнес Лань Цижэнь. — Хорошая мать никогда не пожалеет о рождении своего ребенка. Мне не стоило… формулировать свою мысль так, чтобы задеть вас.

Госпожу Мэн, казалось, слегка успокоили эти слова. По крайней мере, ее плечи расслабились, а с нежного лица исчезло столь неподходящее ему воинственное выражение. Она перестала быть похожей на маленькую птичку, отбивающую свое гнездо от хищника.

— Вы не задели меня, — ответила она, улыбнувшись так горько, что в груди невольно защемило. — Поверьте, старший наставник Лань, вы, и ваш племянник, и весь ваш орден были добрее ко мне, чем… чем практически все люди, встреченные мною ранее. Я знаю, что я падшая женщина, и никогда не посмею забыть об этом, но…

Он остановил ее жестом, не в силах сразу совладать с голосом.

— То, что кто-то другой был к вам более жесток, не дает мне право не следить за собственными словами, — произнес Лань Цижэнь, когда наконец сумел сделать это. — Если бы не ваш сын, возможно, у меня сейчас уже не было старшего племянника, поэтому не мне укорять вас за… проявленную некогда несдержанность. Поэтому, если Цзинь Гуаншань не оправдает возложенных на него вами надежд, то я подтверждаю слова Сичэня: вашего сына всегда будут рады видеть в Облачных Глубинах.

Губы госпожи Мэн шевельнулись, словно она собиралась что-то сказать, но все же с них не слетело ни слова. Она лишь потупила взгляд и благодарно склонила голову.

Лань Цижэнь поднялся и направился к выходу, чувствуя, что свежий воздух ему сейчас нужнее всего. Однако на пороге он замер, а затем, обернувшись, спросил:

— Вы сказали, что прочитали все правила на Стене Послушания?

— Да, разумеется, — подтвердила Мэн Ши. — В первые же дни.

— И вы сказали, — поколебавшись, уточнил Лань Цижэнь, — что запомнили их?

— Да, — вновь ответила госпожа Мэн.

— Все три тысячи?

Мэн Ши с готовностью кивнула и поинтересовалась:

— Вы желаете, чтобы я их перечислила?

— Не стоит, — взяв себя в руки, отказался Лань Цижэнь. — Вам не было нужды их учить…

class="book">— Я не учила специально, — Мэн Ши улыбнулась, и Лань Цижэнь ни за что бы не признался, что очаровательные ямочки, пришедшие на смену прежнему отчаянному выражению, стали буквально бальзамом для его сердца. — Но у меня хорошая память, и прочитав правила, я их просто запомнила.

Эта женщина не переставала его удивлять.

В очередном послании от старшего племянника Лань Цижэнь наткнулся на странные строки. Он даже перечитал их несколько раз, прежде чем убедился, что действительно правильно их понял.

Начало было неплохим: Сичэнь просил передать госпоже Мэн, что ее сын жив и здоров. А вот дальнейшее повергало в замешательство. Сичэнь несколько путано, однако весьма пространно размышлял на тему, что подвиги можно совершать не только на поле боя, что некоторые решения и поступки требуют особого мужества, что к великой цели помимо прямых есть и косвенные, но, возможно, куда более важные пути…

А завершался весь этот вдохновенный опус просьбой как-нибудь помягче сообщить госпоже Мэн, что ни писем, ни даже простых весточек о сыне она не получит до самого конца войны.

— Чудесно, — наконец убедившись, что он не ошибся в трактовке написанного, произнес вслух Лань Цижэнь. Письмо он отложил очень аккуратно, ибо на него еще предстояло ответить. — Чудесно. Племянник желает, чтобы я сообщил матери его друга, что тот ввязался в опаснейшую авантюру. Я даже догадываюсь, в какую. И если я догадываюсь правильно, то это почти равносильно самоубийству.

Лань Цижэнь потер пальцами виски, пытаясь отвести подступающую головную боль. Все-таки что-то в воспитании старшего племянника он упустил. Даже если авантюра была не его идеей — Лань Цижэню очень хотелось в это верить, — то даже согласие на нее предполагало излишнее легкомыслие. Глава ордена просто не имел права быть настолько слепым.

Их мальчишки сведут их в могилу.

Лань Цижэнь, замерев, недоуменно сморгнул. В какой момент ему в голову пришла именно такая формулировка: «их мальчишки»? Сам он никогда даже не видел этого Мэн Яо и знал о нем в основном со слов Сичэня и — совсем немного — от госпожи Мэн. Интересно, почти против воли подумал Лань Цижэнь, как хоть выглядит этот молодой человек? Отчего-то очень хотелось верить, что он пошел в мать. Скорее всего, это вполне могло быть именно так — иначе Сичэнь наверняка уловил бы связь с главой Цзинь.

Нет, Мэн Яо почти наверняка не был похож на отца. И орден Ланьлин Цзинь не принял его, в этом не было сомнений. Иначе молодому человеку не было бы нужды ввязываться в опасное предприятие. Напротив, если бы их отношения с Цзинь Гуаншанем сложились, Мэн Яо наверняка нашел бы способ передать матери радостную весть. Прямой связи между орденом Ланьлин Цзинь и Облачными Глубинами в данный момент не имелось, но о таком важном событии можно было бы сообщить через Сичэня.

Тот ведь, даже не передавая ничего конкретного, все равно в каждом письме умудрялся посвятить своему другу хотя бы небольшой фрагмент. Среди важных вопросов, обсуждений, обмена решениями и планами, Сичэнь находил время и место, чтобы похвалить что-нибудь в Мэн Яо. Какие-нибудь его слова или поступки, или же просто наблюдения Сичэня и его рассуждения о друге.

У Лань Цижэня была хорошая память и большой опыт общения с недорослями. Своих племянников он знал отлично, и даже закрывая на что-либо глаза, всегда помнил об их, возможно, даже неосознанных хитростях. За Сичэнем с детства водилась эта несколько наивная, но по-своему милая привычка аккуратно нарабатывать приятное впечатление. Он несколько раз применял эту свою «секретную технику» для пользы брата. Сичэнь редко просил за Ванцзи напрямую, однако не жалел сил, в каждом разговоре упоминая, какой достойный человек его брат, как он старается, как много прикладывает усилий в учебе и послушании…

И в какой-то момент оказывалось, что не уступить просто невозможно. Конечно, дело облегчалось тем, что Ванцзи и правда являлся практически идеальным, и пойти ему на уступки в мелочах было несложно.

Больше никого Сичэнь так старательно не выгораживал. Возможно, оттого, что в его окружении не имелось людей, за которых ему хотелось бы вступиться. Ведь у Лань Сичэня, наследника ордена, умного, доброго, благожелательно настроенного мальчика с лучезарной улыбкой не было ни одного друга. Его любили и уважали, и в тех делах, где требовалась командная работа, он слаженно действовал вместе со всеми — однако в остальное время всегда оставался в стороне. Самым близким человеком для него являлся Ванцзи, но тот уже сам держался от брата на расстоянии.

Лань Цижэнь никогда не видел в этом ничего дурного. Он сам не был общительным человеком: ни сейчас, ни в юности, ни в детстве. У Лань Цижэня было много возможностей наблюдать за приглашенными учениками, и он раз за разом приходил к выводу, что все эти приятели только отвлекают от учебы и подстрекают к нарушению правил. Сам Лань Цижэнь любил лишь своего брата — и считал это совершенно достаточным.

Как считал нормальным и то, что его племянники тоже чуть прохладно держались друг друга. А вот теперь оказалось, что Сичэнь нашел кого-то, кто стал ему не менее дорог, чем брат, — и тем страшнее было, что он, возможно, не понимал, какому риску тот себя подвергает.

Нет, решил в итоге Лань Цижэнь. Он ничего не станет сообщать госпоже Мэн. Разве что упомянет о том, что войска сменили дислокацию, — что являлось совершеннейшей правдой, — и связь между орденами значительно ослабла.

Впрочем, через некоторое время выяснилось, что при всех своих многочисленных способностях конспиратором Сичэнь был никудышным. В его дальнейших посланиях, пусть и не столь явно, как прежде, но все же нет-нет да и проскальзывало восхищение талантами его нового друга. Он не писал напрямую, чем тот занимается, однако благодарность сквозила в каждом иероглифе.

Лань Цижэню оставалось надеяться только на то, что письма главы Лань никогда не будут перехвачены противником.

========== Глава седьмая, в которой Мэн Ши играет и слушает, отвечает и спрашивает ==========

Мэн Ши дала своему сыну неправильный совет.

Один месяц сменял другой, весна уступила место лету, а то — новой осени, и в ошибке уже не приходилось сомневаться. Если бы их с Яо мечта исполнилась, он нашел бы способ сообщить ей об этом. Но писем больше не было, и Мэн Ши приходилось довольствоваться краткими известиями, передаваемые старшим наставником Лань. Утешало ее только то, что такой строгий и честный человек не стал бы лгать, а значит, ее сын действительно жив, здоров и продолжает сражаться.

Быть может, думала Мэн Ши, когда все закончится, Лани и правда позволят ее А-Яо приехать сюда. Ей было немного стыдно за то, что Лань Цижэнь, судя по всему, не совсем правильно понял про ее прошлое. Он явно счел ее любовницей главы Цзинь и не подозревал о том, что за ее любовь платили многие и многие мужчины. Однако… Она сама ведь не обманывала его, не так ли? Достаточно того, что он знает, что она — падшая женщина, а подробности здесь не нужны. Уж точно не ему: такой человек как господин Лань наверняка никогда в своей жизни не был ни в одном ивовом доме.

Большую часть времени Мэн Ши пыталась гнать посторонние мысли взашей. Прошлое не изменить, а будущее не угадать. Она старалась сосредоточиться на том, что делала изо дня в день, и этим успокаивала свое тревожно колотящееся сердце. Библиотека ордена Гусу Лань стала для нее самым настоящим спасением.

Из-за того, что в Облачных Глубинах не просто не сплетничали, но даже не вели обычных праздных разговоров, Мэн Ши очень поздно узнала, что библиотека — в принципе единственное здание, которое успели отстроить заново. Для Гусу Лань их духовные сокровища являлись самой большой драгоценностью, и потому, ожидая возвращения главы с книгами, именно библиотеку восстанавливали как можно поспешнее.

Когда снег стаял, а зелень еще не успела укрыть собою все вокруг, уродливые обгорелые останки оказались бесстыдно выставленными на всеобщее обозрение. Оставшиеся в Облачных Глубинах адепты и слуги старались потихоньку восстанавливать пострадавшие здания, но слишком многое из сгоревшего было проще отстроить заново. Вернее, было бы проще, если бы имелось побольше свободных рук и — как подозревала Мэн Ши — побольше свободных денег. Все прекрасно понимали, что, пока не закончится война, о полноценном восстановлении не может быть и речи, но все равно старались не опускать рук.

Здесь Мэн Ши ничем помочь не могла. Ее делом по-прежнему оставалась библиотека. Мэн Ши удалось расставить все полностью уцелевшие книги по положенным им местам и отметить их все в каталоге. Наступила очередь книг поврежденных. Новая работа не требовала уже никаких физических усилий, однако была более кропотливой. Старший наставник Лань, уже убедившийся в трудолюбии и аккуратности Мэн Ши, а также в ее прекрасной памяти, теперь оценил и ее хороший почерк. Он доверил ей переписывать те поврежденные книги, которые пока еще возможно было разобрать. Впрочем, если Мэн Ши попадались какие-нибудь особенно сложные места, она оставляла их до встреч с Лань Цижэнем. У того память тоже была превосходной, а читал он в этой библиотеке практически все. Если уж и он не мог ни разобрать, ни вспомнить, о чем говорилось на поврежденных страницах, то забирал подобные книги с собой, чтобы показать позже старейшинам.

Почти год назад, в шутку говоря главе Лань, что, восстановив библиотеку, она сама сможет насладиться чтением, Мэн Ши представляла себе нечто иное. Нынче же в ее голове теснилось так много информации, что впервые в жизни она от души пожелала забывать хоть что-нибудь из прочитанного. Тем более что понимала она далеко не все, а некоторые книги — например, бестиарии или руководства к Ночным охотам — были такими страшными, что Мэн Ши ни за что не стала бы читать их ради собственного удовольствия. Другие же, из тех, что про заклинательскую медитацию или про приемы владения мечом, казались ей ужасно скучными.

Больше всего ей нравились книги по землеописанию, истории и сказания из разных краев и ноты. Нот, на удивление, в библиотеке оказалось огромное количество, и Мэн Ши иногда даже замирала с кистью в руке, пытаясь в уме сыграть записанную мелодию. Воображение, как и память, у нее было хорошее, однако ничего, подобного этой музыке, она никогда в жизни не слышала, и потому только на взгляд определить звучание было тяжело. Не решаясь забрать с собой хоть ненадолго ноты — ведь не зря же господа заклинатели так переживали за свою библиотеку? — Мэн Ши однажды рискнула принести сюда свой гуцинь.

Она наигрывала одну из приглянувшихся ей мелодий, когда дверь внезапно распахнулась и на пороге возник Лань Цижэнь.

— Вы хоть понимаете, что играете?! — осведомился он, хмурясь так, как давно уже не хмурился. По крайней мере, не при Мэн Ши.

Та прекратила игру, ее руки неподвижно застыли над струнами.

— Добрый день, старший наставник Лань, — поздоровалась она первым делом. — Да, тут написано, что это «Полет скорбной души». Название и привлекло меня, а мелодия на первый взгляд показалось мне красивой…

— Красивой… — вздохнул Лань Цижэнь, но все-таки сложил руки в приветственном жесте. — Я не ожидал от вас подобного легкомыслия.

— О… — наконец смутилась Мэн Ши. — Да, я понимаю, что играть прямо в библиотеке крайне неуместно. Я от всей души прошу прощения. Однако здесь никого не бывает, кроме меня… и вас, так что я решила, что лучше уж принести гуцинь сюда, нежели забирать ноты отсюда. А нот здесь столько, что я…

Старший наставник Лань выразительно закатил глаза и, подойдя ближе, ткнул в нотные записи, лежавшие перед нею, пальцем.

— Вы же сами раскладывали книги по полкам! — произнес он обвиняющим тоном. — Вы же сами составляли каталог! Как вы могли не заметить, что эти ноты — заклинательские? Как, впрочем, и большинство хранящихся здесь.

Мэн Ши почувствовала легкую обиду. Лань Цижэнь прекрасно знал, что она читает книги — не прочитав, переписать их невозможно. И при этом он ни разу не позволил себе упомянуть, что она не достойна этого потому, что не является заклинательницей.

— Прошу прощения… снова, — нарочито смиренно повинилась она. — Я не думала, что мои обычные руки настолько осквернят ваш слух.

— Да не осквернят, — Лань Цижэнь с досадой потер висок. — Эта мелодии созданы для определенных целей. Та, что вы играли, должна призывать души, оставшиеся без тел, но по какой-либо причине еще не ушедшие за грань. Такие обычно доставляют людям неудобство, и задача заклинателей — приманить их для дальнейшего разбирательства.

Мэн Ши все еще не совсем понимала, в чем состоит проблема, и Лань Цижэнь, видя это, раздраженно поморщился.

— Эта, да и большинство других мелодий, не предназначены для праздной игры. У них есть определенная цель. Любой заклинатель, проходящий мимо и слышащий эти звуки, сделает вполне определенный вывод. Вы, к счастью, выбрали достаточно безобидную мелодию, однако в сборниках есть и куда более опасные.

— Я могла нанести вред… музыкой? — искренне удивилась Мэн Ши. Она даже слегка отодвинулась от своего гуциня, растерянно поглядев на собственные руки.

— Нет, — снова вздохнул, теперь устало, Лань Цижэнь. — Вы — не могли. Чтобы мелодия стала оружием, в нее надо вложить духовные силы. Однако на расстоянии первой воспринимается музыка, наличие духовных сил возможно почувствовать лишь вблизи. Те, кто будут проходить рядом, услышат то, что они привыкли идентифицировать вполне определенным способом и… скажем так, часть мелодий отнюдь не будет способствовать умиротворению души.

Он прошелся к дальним стеллажам и, остановившись там ненадолго, вынул наконец несколько брошюр.

— Вот, — вернулся он к Мэн Ши, протягивая ей их. — Вот это вполне безобидные нотные записи самых обычных мелодий. Они также не являются секретными. Если хотите, можете переписать их для себя и забрать копии.

Мэн Ши, просияв, с благодарностью приняла у него ноты. Однако, пролистав брошюры, не сумела сдержать вздох разочарования.

— Боюсь, эта музыка чересчур сложная для меня, — произнесла она с искренним сожалением. — Такую мне трудно будет сыграть с нот.

Лань Цижэнь замер неподвижно на несколько мгновений. Его лицо продолжало хмуриться, и Мэн Ши даже успела испугаться, что сказала нечто совершенно неподобающее. Быть может, она обидела его? Сперва схватилась за запретное, а от предложенного отказалась?

— Пойдемте, — вдруг произнес господин Лань, заставив Мэн Ши едва ли не подскочить на месте.

— Куда? — тем не менее, поднимаясь, спросила она.

— У меня есть немного свободного времени, — сухо сообщил Лань Цижэнь, аккуратно забирая со столика гуцинь. — Я покажу вам, как играть. Но — не в библиотеке.

Он строго посмотрел на Мэн Ши и добавил немного ворчливым тоном:

— Играть в библиотеке на музыкальных инструментах не запрещено. Однако лишь потому, что до вас это никому не приходило в голову. Пожалуй, мне стоит добавить новое правило на Стену Послушания.

Мэн Ши не сумела сдержать улыбку, и ей осталось только опустить голову, чтобы скрыть ее.

— Выберите пока, чему именно хотите научиться, — Лань Цижэнь кивнул на брошюры в ее руках, но она лишь покачала головой.

— Я уже сказала: эти мелодии слишком сложные. Я не могу определить их только по нотным записям. Поэтому давайте я лучше положусь на ваш вкус.

Они ушли недалеко — ровно настолько, чтобы их музыка никого не отвлекала от дел. Среди золотисто-багряных деревьев обнаружилась небольшая изящная беседка, уцелевшая с прежних времен, скорее всего, благодаря своим скромным размерам и удаленности от наиболее оживленных мест.

Лань Цижэнь сел и расположил гуцинь перед собой. Его руки легко, почти невесомо скользнули над струнами, словно он проверял исправность чужого инструмента. Видимо, признав состояние удовлетворительным, господин Лань поднял на Мэн Ши вопросительный взгляд. Та вздохнула.

— Ну хорошо, — сказала она, не глядя вынимая одну из брошюр и открывая ее наугад. — Давайте вот эту.

— Эту?.. — Лань Цижэнь, казалось, на мгновение смешался, однако затем едва заметно повел плечами и опустил руки на струны.

Руки у него были красивые. Очень похожие на руки его племянника: такие же крупные, но изящные кисти с длинными и тонкими пальцами. Только на тыльной стороне нефритовую белизну кожи уже расчертил полупрозрачный узор из голубых вен.

И музыка из-под этих рук лилась чарующая. Кажется, Мэн Ши, сама не подозревая того, выбрала что-то из любовной лирики — настолько нежно и одновременно пронзительно она звучала. Сердце сперва будто мягко покачивалось в бережных волнах, а затем плавно возносилось куда-то в заоблачные дали и, достигнув пика, замирало.

Мэн Ши всегда без ложной скромности считала, что играет неплохо. Ее игру хвалили и в родительском доме, и клиенты. Однако она никогда не думала, что музыка может звучать вот так, полностью овладевая душой.

Опомнилась Мэн Ши только тогда, когда мелодия смолкла, а сама она осознала, что по ее щекам текут слезы. Тишина, пришедшая на смену музыке, показалась совершенно невыносимой.

— Я… — пробормотала Мэн Ши только для того, чтобы нарушить эту тишину, и свой собственный голос показался ей чересчур грубым. — Я так не сумею.

— Сумеете, — не поднимая на нее взгляда, ответил господин Лань. — Я не вкладывал в мелодию духовных сил, она играется совершенно обычным способом.

Мэн Ши покачала головой. Она имела в виду совершенно другое. Ее учили играть для забавы, чтобы развлечь себя и друзей семьи — когда у нее еще была эта семья. Этот же человек играл так, словно творил некое священнодействие.

— Это всего лишь дело практики, — будто прочитав ее мысли, со вздохом произнес Лань Цижэнь. — Давайте, попробуйте.

Они поменялись местами, и Мэн Ши, сев за гуцинь, впилась глазами в ноты. Теперь, когда она представляла себе звучание мелодии, разбирать их было проще, и все же она понимала, что с первого раза ни за что это не сыграет.

Однако Лань Цижэнь оказался терпеливым наставником, а Мэн Ши не требовалось повторять многократно. Лишь один раз, на самом сложном пассаже, ему пришлось сесть позади нее и, накинув на свои кисти рукава, почти не касаясь, направить ее руки своими. При их разнице в росте они даже не соприкоснулись телами — и все же Мэн Ши показалось, что она ощущает тепло за своей спиной. Это даже нельзя было назвать близостью, однако щеки Мэн Ши залил взволнованный румянец.

Лань Цижэнь видеть ее лица не мог, и все же он словно почувствовал ее смущение. Он отстранился в тот же момент, как закончил объяснять, и пальцы Мэн Ши, лишившиеся тепла его ладоней, ощутимого даже через ткань, как-то сразу заледенели.

Они закончили, когда господин Лань заявил, что его ожидают дела. К тому времени Мэн Ши разобрала все запутанные переходы и могла, пожалуй, сыграть мелодию без грубых ошибок. Остальное действительно было лишь вопросом практики. От души поблагодарив за урок, Мэн Ши не удержалась от вопроса:

— Я ведь правильно поняла, что эта песня — о любви?

— Да, — поколебавшись мгновение, ответил Лань Цижэнь. А потом, бросив задумчивый взгляд на покрытый туманной дымкой горизонт, зачем-то добавил: — Она была любимой у моего брата. Он все мечтал сыграть ее своей возлюбленной.

— Но не сыграл? — правильно истолковала его слова Мэн Ши.

Господин Лань поджал губы.

— Не сложилось, — сухо ответил он.

Они спускались по пологому склону, на котором пока еще зеленую траву уже украшали золотистые листья. Прямо над их головами туман рассеивался, и осеннее небо выглядело пронзительно голубым. Вокруг стояла такая тишина, что казалось, будто во всех Облачных Глубинах сейчас осталось лишь два живых человека.

— Почему вы сами так и не женились? — выпалила вдруг Мэн Ши и едва не прикрыла себе рот ладонью.

Этот вопрос занимал ее давно. Господа Лань обладали исключительной красотой, причем такой, что не стиралась годами. Они были умны и образованы, вне всяких сомнений обладая множеством талантов. Конечно, старший наставник Лань иногда бывал вспыльчив — но лишь по меркам своего собственного ордена. Уж Мэн Ши-то прекрасно знала, как выглядят по-настоящему несдержанные мужчины.

Иных недостатков за почти круглый год, минувший с момента ее прибытия в Облачные Глубины, она не заметила — и оттого становилось еще любопытнее. Быть может, господин Лань вообще любит не женщин? Однако подобное предположение выглядело чересчур неуместным и даже унизительным.

Мэн Ши не ожидала ответа. Куда больше она опасалась отповеди. В голове услужливо всплыли правила, запрещающие праздные разговоры, излишнее любопытство и попытки влезть в чужую личную жизнь.

Однако Лань Цижэнь, слегка сбившись с шага, внезапно все же ответил.

— Я никогда не был влюблен, — произнес он глухо, глядя куда-то прямо перед собой.

Мэн Ши взглянула на него с удивлением. Разум велел ей удовлетвориться тем, что ее не отругали за бестактность и заодно за нарушение правил, но любопытство все же взяло верх.

— Я думала, — осторожно продолжила Мэн Ши расспрос, — что в знатных семьях это вопрос политики? Союзы, альянсы, дипломатия…

— Зачастую — да, — снова ответил Лань Цижэнь. — У большинства. Но семья Лань испокон веков придерживалась иных взглядов. Мы выбираем спутников жизни по велению сердца — и при этом раз и навсегда.

— А по вам и не скажешь, что вы такие романтики, — не сумела сдержать улыбки Мэн Ши. Лань Цижэнь наконец-то соизволил бросить на нее взгляд, и взгляд этот оказался настолько мрачным, что она поспешила добавить: — Я хотела сказать, что ваши строгие правила и траурные одежды как-то… противоречат самому понятию «романтика».

— В любом случае, — господин Лань отвернулся, вновь усиленно заинтересовавшись чем-то на горизонте, — я никогда не считал женитьбу удачной идеей. У меня были племянники, наставничество и дела ордена — какая женщина пожелает делить мужа со всем этим?

— Зато у племянников могла бы быть тетя, — осмелев, продолжила ходить по краю Мэн Ши.

— Кто бы захотел чужих детей? — парировал Лань Цижэнь, и Мэн Ши показалось, что его плечи в какой-то момент будто бы заострились. — Это было бы нечестно как по отношению к ним, так и по отношению к ней. Не представляю, что кому-либо мог бы дать брак со мною.

Это прозвучало как-то ужасно неправильно.

С тех пор, как Мэн Ши исполнилось семнадцать лет, у нее лишь все отбирали, начиная со свободы и заканчивая телом. Даже сыну она, пусть и добровольно, отдавала себя настолько, насколько могла. Поэтому за двадцать лет Мэн Ши совершенно отвыкла от мысли, что мужчина в принципе может хоть что-нибудь дать: обычно они только забирали.

Впрочем, одернула она себя, такая мысль была не совсем справедливой. Ее А-Яо и глава Лань все-таки дали ей свободу, а глава Цзинь, пусть и не думая об этом, дал ей, собственно, самого сына.

— А вы сами были влюблены? — словно в созвучие ее мыслям прозвучал вдруг внезапный вопрос. Внезапный — и странный, учитывая, кто его задал.

Судя по тому, как господин Лань запнулся на ровном месте, он и сам не ожидал от себя ни подобной разговорчивости, ни подобной… любознательности. Однако вопрос все же прозвучал и теперь висел между ними, едва ли не вымещая собой воздух, так необходимый для дыхания.

В ивовом доме от мыслей о любви излечивались быстро. Трудно думать о мужчинах в романтическом плане, когда они заплатили за секс с тобой. От мечтаний о том, что кто-то из них все же влюбится и заберет в свой дом, отучали и вовсе специально: престижному и элитному ивовому дому не нужны были скандалы с обиженными женами. Девушки должны были знать свое место.

Мэн Ши позволила себе все-таки мечтать о положении наложницы лишь потому, что верила: отец-заклинатель не может бросить своего сына, наделенного тем же даром. Потом, став старше и оказавшись смещенной в ивовый дом попроще, она даже мысленно отказалась от положения для себя, сохраняя надежду лишь для сына.

И ни мгновения ей не хотелось стать наложницей главы Цзинь из-за любви к нему. Да, тот был весьма неплох в постели, а еще — очень привлекательным мужчиной, но к любви это все не имело никакого отношения.

Пока Мэн Ши думала, как ей ответить, Лань Цижэнь заговорил сам.

— Это был крайне неуместный вопрос, — произнес он так сухо, будто это от него ждали ответа. — Особенно по отношению к матери.

— Я люблю своего сына, — почти одновременно с его последними словами выпалила Мэн Ши.

Она ровно мгновение радовалась, что нашла удачный ответ, пока не сообразила, что тот может быть истолкован превратно. Мэн Ши обернулась к Лань Цижэню, широко распахнув глаза, и выпалила торопливо:

— Я имею в виду…

— Я понял, — ей показалось, или он, внезапно успокоившись, слегка улыбнулся? — Вы хорошая мать, госпожа Мэн.

Казалось бы, столь неловкие темы должны были возвести между ними дополнительные стены, однако оба они продолжили свой путь хоть и в молчании, но без тени тревоги или досады. Словно каждый из них произнес то, что принесло успокоение.

========== Глава восьмая, в которой Лань Цижэнь слишком много думает и слишком поздно действует ==========

Лань Цижэнь, старательно сохраняя на лице каменное выражение, уже привычно пересчитал учеников. Все на месте, все выглядели целыми и не пострадавшими. Только устали, да глаза посверкивают взволнованно после накатившего с запозданием испуга.

Война с Цишань Вэнь велась уже больше года. Месяц за месяцем она собирала свою кровавую жатву — и не только с заклинателей. Из-за того, что все пять великих орденов и множество более мелких кланов были заняты сражением друг с другом, обычные люди оказались один на один со своими проблемами. Там, где проходили войска, было немного проще: всю тьму притягивал и, как это ни ужасно осознавать, хоть как-то упорядочивал Вэй Усянь. А вот в более отдаленных районах осмелела и повылезала на свет всякая дрянь, и спасением от нее служили разве что бродячие заклинатели.

В окрестностях Облачных Глубин уже долгие годы никто не видел даже самых завалящих ходячих мертвецов, не то что лютых. Однако сейчас даже исконная вотчина Гусу Лань не могла похвастаться безопасностью. Люди просили у господ заклинателей помощи, а оказать ее было практически некому. Все взрослые мужчины и даже юноши нынче пребывали вдалеке от дома, и большинство женщин, практикующих боевое заклинательство, делило с ними военные тяготы.

Лань Цижэнь уже много лет не участвовал в Ночных охотах. Он не испытывал удовольствия от азарта и не считал, подобно многим заклинателям, такое дело развлечением. В его понимании это была ответственная работа, и как работу он ее одно время добросовестно выполнял. Однако когда брат ушел в затвор, а наследники были так малы, что им самим требовалась забота, совет старейшин решил, что единственному взрослому мужчине из прямой ветви ордена не следует рисковать. В Облачных Глубинах более чем достаточно заклинателей и чтобы защитить окрестных жителей, и чтобы отстоять честь Гусу Лань на межклановых соревнованиях.

На долю Лань Цижэня остались исключительно мирные дела — и не то чтобы он особо возражал против этого. Однако сейчас выбора у него не имелось. В Облачных Глубинах из наставников, способных по-настоящему оказать отпор темным тварям, остался лишь он. И еще несколько наставниц с женской половины, которым тоже пришлось доверить часть молодежи.

Раньше, в мирные времена, практические занятия для учеников наставники никогда не проводили. В Гусу Лань, как, впрочем, и в других орденах, считали, что ученик, оказавшийся перед монстром, не должен оглядываться на учителя. Молодняк подстраховывали обычные заклинатели, для которых через год-другой нынешние мальчишки должны были стать полноценными боевыми товарищами.

Да и на настоящие Ночные охоты брали учеников постарше. Таких, каких в Облачных Глубинах уже не осталось. Сейчас же рядом с Лань Цижэнем стояли вчерашние дети, старшему из которых не исполнилось и тринадцати лет, а большинство было и того младше. Таких водили только на «показательные» Ночные охоты, со специально отобранными мелкими тварями.

Этим детям предстояло учиться быстрее, нежели их отцам и старшим братьям. Они, понимая это, были самым старательным и упорным классом на памяти Лань Цижэня. И все же они оставались почти детьми, которым бороться с настоящими монстрами было еще не под силу.

Но помочь по мелочам они могли, да и посмотреть, чтобы набраться опыта, им следовало. Приходилось совмещать сразу несколько дел, очищая ближайшую к Облачным Глубинам территорию от темных тварей и заодно проводя у учеников практические занятия.

Никому, и в первую очередь самим этим мальчишкам, Лань Цижэнь не признался бы, что больше всего на свете боится не углядеть за кем-нибудь их них.

— Вы зачистили следы? — спросил он строго, делая вид, что не замечает ни усталости, ни недавно пережитого страха на лицах своих учеников.

Ответ, разумеется, был положительным. Эти мальчики вырастут очень хорошими заклинателями… если, конечно, им суждено пережить тянущуюся войну — но об этом лучше было не думать.

О том, чтобы вернуться в Облачные Глубины сегодня же, не могло быть и речи. Не так давно получившие мечи мальчики могли летать на них, только будучи отдохнувшими и пребывая в уравновешенном состоянии. Переночевать предстояло в ближайшем городке, скорее даже деревне-переростке, а добираться до него — пешком. Дойти-то они дойдут, но успокоить их следовало уже сейчас, иначе никакого полноценного отдыха не получится.

— Кто расскажет, с чем мы сегодня столкнулись? — просто удивительно, с какой легкостью сухому, лишенному эмоций голосу удавалось переносить взбудораженных боем мальчишек в светлый и совершенно безопасный класс. Правильно подобранная интонация — и вот они уже не идут по темному лесу после сражения с чудовищем, а занимаются разбором и анализом теории в мирных Облачных Глубинах.

Один за другим мальчики подключались к обсуждению, и тревога постепенно сходила с их лиц. Усталость, правда, оставалась, но ее исцелить мог только полноценный сон.

— Завтра каждый из вас напишет отчет, — уже подходя к небольшому постоялому двору, распорядился Лань Цижэнь так, как будто диктовал задание в классе. — Самого монстра мы с вами уже обсудили, поэтому особое внимание уделите своим действиям. Проанализируйте, что каждый из вас должен был делать, что он делал, совпало ли это и если нет, как это можно было исправить.

Выдав это поручение, он на мгновение прикрыл глаза. Ему самому сейчас хотелось просто поскорее заснуть, но сперва предстояло убедиться, что все дети поедят и будут устроены на ночлег. Только после этого можно будет лечь самому, а пока приходилось повторять про себя правила, повелевающие следовать своему долгу и запрещающие роптать на судьбу.

И все же в последнее время Лань Цижэню казалось, что даже столь выматывающие душу Ночные охоты лучше обычных ежедневных трапез в обеденном зале. Было что-то неловкое в том, что сейчас, накануне очередного Нового года, здесь за столами сидели лишь самые юные ученики и те, кто уже перешагнули порог старости.

И он, Лань Цижэнь.

Ему казалось, что он давно уже изгнал из души это чувство неловкости, душившее его когда-то в юности. Самый молодой из наставников — всего на год или два старше тех же приглашенных учеников! Практически самый юный глава делегации на всех клановых съездах — глава Не, еще прежний, тоже был молод, но все же старше, а остальные ордена и вовсе возглавляли люди, годящиеся Лань Цижэню в отцы. Только и оставалось благодарить свой высокий рост и широкие плечи, не позволяющие выглядеть совсем уж мальчишкой, да спешно отращивать бородку, прибавляющую ему хоть немного лишних лет.

Годы шли, и жизнь постепенно входила в колею. Одно поколение сменяло другое, и вот уже во главе всех остальных великих орденов оказались его ровесники. Первым стал Цзинь Гуаншань, за ним — Вэнь Жохань. Последним место своего отца занял Цзян Фэнмянь, и цикл завершился. В родном же ордене строгий облик, ставшая привычной бородка и неожиданно рано пробившаяся седина — первая появилась, едва ему минуло двадцать пять! — создали Лань Цижэню определенный образ. Он знал, что приглашенные ученики за глаза называют его «стариком», и это даже не возмущало. Лань Цижэнь столько лет бился над тем, чтобы выглядеть старше своего настоящего возраста — так стоило ли сердиться, что то в конце концов это ему удалось?

Однако теперь, двадцать с лишним лет спустя, он вновь чересчур остро ощущал свою неуместность. Лань Цижэнь совершенно точно давно уже не был мальчишкой — но не был он и старым. Однако другие люди сражались, пока он находился здесь, среди первых и вторых. Его племянники, его вчерашние ученики, его ровесники и даже люди, превосходящие его годами.

Лань Цижэнь понимал, что это упаднические мысли. Память будто наяву преподносила ему строки: «Запрещено роптать на выданные указания», «Запрещено представлять себя на месте других», «Запрещено нарушать прямое повеление главы ордена». Он делал то, что должен был делать.

Но это не мешало чувствовать себя мерзко.

Единственной отдушиной в этом царстве мрачных мыслей, как ни странно, оказалась госпожа Мэн. Тот неловкий разговор прошлой осенью, начатый ею и поддержанный им, вместо того, чтобы развести их подальше друг от друга, словно поспособствовал сближению.

Лань Цижэнь не помнил, когда в последний раз говорил с кем-нибудь по душам. Не помнил даже, было ли это вообще хоть с кем-нибудь, помимо брата. Даже племянникам никогда не приходило в голову спросить у дяди о чем-нибудь личном. Если маленький А-Хуань в раннем детстве и задавал вопросы о матери и отце, то о нем самом — никогда. А-Чжань и вовсе отмалчивался, лишь слушая их разговоры.

Да и что у него было спрашивать? Разве имел он, Лань Цижэнь, хоть что-то свое, личное? Вечная замена: замена отцу, замена главе ордена. Даже наставником он сперва стал исключительно на замену. Оттого и на все вопросы, что стекались к нему, следовало отвечать так, как ответил бы тот, кого он заменял.

Лань Цижэнь привык. Он не был яркой личностью, как его брат, но был достаточно сильным, чтобы вытянуть на себе все, что ему поручали. Для того ведь и существуют младшие братья, верно? Чтобы было кому стать опорой для старших…

Однако госпожа Мэн никогда не знала прежнего главу Гусу Лань. Мир заклинателей, совершенно чуждый ей совсем еще недавно, только начал открываться ей, и потому она смотрела на все чистым, неподготовленным взглядом. Госпожа Мэн не знала Цинхэн-цзюня, но познакомилась с Лань Цижэнем — и потому видела в нем не замену, а самостоятельного человека.

А еще она не была его ученицей, и потому не смотрела на него, как на подобие говорящего свитка с правилами. Госпоже Мэн хватало и возраста, и жизненного опыта, чтобы понимать: человек — это не только работа, которую он выполняет. Даже наставники, выходя за порог классной комнаты, становятся в первую очередь просто людьми.

Хотя, конечно, не то чтобы это относилось к Лань Цижэню: он-то себя «просто человеком» давно уже не чувствовал. Однако госпожа Мэн об этом не знала и вела себя с ним так, как будто он действительно был…

Живым?

Почувствовать себя живым в сорок лет, возможно, было бы даже смешно, если бы сейчас — именно сейчас! — это не было бы столь необходимо. Страхи за жизни Сичэня и Ванцзи, беспокойство за всех прочих бывших и нынешних учеников, отчаянье, рождаемое письмами с линии войны — все это душило, иногда в самом буквальном смысле мешая дышать. Второй раз в жизни Лань Цижэню отчаянно хотелось поделиться своими тревогами. Первый имел место двадцать лет назад, когда на него только свалилась неожиданная ответственность, но тогда стояло мирное время, а сам он выехал на упрямстве и юношеской браваде. Сейчас и сил, и энергии у него было значительно меньше, а жаловаться казалось и глупым, и неуместным.

С госпожой Мэн они, даже не говоря напрямую, достигли некоего взаимопонимания. Она тоже ждала: того, кого любила, кого взрастила и воспитала — и кого отдала войне. Уже давно Лань Цижэнь осознал, что поминает в своих молитвах и совершенно незнакомого ему Мэн Яо, лишь бы маленькая, хрупкая, но удивительно стойкая женщина не лишилась единственного света в своей жизни.

Свободное время у Лань Цижэня выпадало редко, но если все же в его распоряжении оказывался не занятый иными делами час, он устремлялся в библиотеку. В конце концов, контроль над ее восстановлением тоже был частью его работы, пусть он и признал уже давно, что госпожа Мэн в этом контроле не слишком нуждалась. Она многое понимала сама, объяснения схватывала на лету, а непонятное не стеснялась спрашивать. Даже жаль, что женщина такого выдающегося ума не обладала заклинательским даром.

Впрочем, и без дара люди живут, а многие женщины, имеющие золотое ядро, еще и не всегда стремятся развить его. Сама госпожа Мэн явно не переживала об отсутствии способностей, хотя и радовалась, что у ее сына они имеются.

В тот день Лань Цижэню выпал свободный час, и он привычно направился в библиотеку. Та, однако, встретила его тишиной и пустотой. Тонкий, пока еще невесомый слой пыли подсказывал, что здесь уже несколько дней никого не было. За все прошедшее время подобного не случалось ни разу, и потому Лань Цижэнь, хоть и не желая признаваться себе в этом напрямую, встревожился. Он не сомневался, что если бы работа наскучила их гостье, она бы сообщила об этом. Ведь Лань Цижэнь сам неоднократно напоминал ей, что это вовсе не ее обязанность.

Покинуть Облачные Глубины, не имея жетона, невозможно, а значит, госпожа Мэн все еще пребывала здесь. Поколебавшись немного, Лань Цижэнь зашел на женскую часть. Занятия у девочек должны были, как и у мальчиков, уже закончиться, однако по пути ему никто не встретился. Неудивительно: нынешняя зима оказалась гораздо холоднее предыдущей, и морозы, обрушившиеся на Поднебесную, на высоте Облачных Глубин оказались и вовсе лютыми. Без особой нужды никто не выходил из помещений, и даже тренировки Лань Цижэнь разрешил проводить внутри.

Вспомнив об этом, по пути отогревая озябшие руки и ноги усиленным течением ци, Лань Цижэнь подумал, что опустевшая библиотека вполне объяснима. Ничего удивительного, что госпоже Мэн не захотелось выходить из дому в такой холод. К тому же Сичэнь упоминал, что родом она из более южных и низинных краев, так что морозная зима должна была ей быть совершенно не привычна.

Можно было бы развернуться и пойти обратно, чтобы не ставить гостью своим появлением в неловкое положение. После всех его предыдущих заверений госпоже Мэн вовсе не стоило думать, что заботу о библиотеке ей уже вменили в обязанность. Однако Лань Цижэнь уже почти достиг гостевых покоев, а тревога все равно скреблась в его сердце. Не будет ничего дурного, если он узнает наверняка.

Разумеется, Лань Цижэнь не собирался заходить. И уж тем более он не собирался просить женщину выйти на мороз. Ему было бы вполне достаточно, если бы госпожа Мэн ответила, что у нее все в порядке. Однако ни на первый, весьма деликатный стук, ни на последующие, становящиеся все громче, никакой реакции не последовало. Тишина стояла такая, словно и гостевой павильон, подобно библиотеке, опустел.

Лань Цижэнь озадаченно нахмурился. На дворе стоял белый день, даже ранние зимние сумерки еще не начали сгущаться. Гулять в такой холод просто ради удовольствия казалось совершенно невозможным.

Наконец, решившись, Лань Цижэнь направился к женским учебным классам. На сей раз его поиски увенчались успехом, и ему удалось застать там одну из наставниц. Обменявшись с ней приветствиями, он спросил, видели ли сегодня за обедом госпожу Мэн.

— Госпожу Мэн? — переспросила наставница. — Ах, дама из гостевого павильона! Нет, если подумать, я уже несколько дней не видела ее в обеденном зале.

— Несколько дней? — брови Лань Цижэня вновь сошлись над переносицей.

Наставница посмотрела на него с тревогой.

— Это важно, старший наставник Лань? — произнесла она. — Госпожа Мэн всегда тщательно выполняла правила нашего ордена, но она все-таки гостья, поэтому мы и не придали значения ее отсутствию. В конце концов, сейчас очень холодно, даже в классах для младших учениц пришлось поставить жаровни: они не справляются одновременно и с контролем ци, и с учебой.

Лань Цижэнь машинально кивнул. Младшим мальчикам тоже пришлось выделить жаровни — по той же причине, так что о проблеме он знал. А вот о том, что у кого-то вовсе не было возможности согреть себя, он совершенно забыл!

— Пойдемте! — велел он наставнице и, не дожидаясь ответа, стремительно вышел из класса.

Та, накинув меховую накидку, последовала за ним.

— Госпожа Мэн — не заклинательница, — по дороге, проклиная себя за недальновидность, пояснил ей Лань Цижэнь. — И, как я понимаю, она постеснялась попросить для себя дополнительные жаровни. Будьте так добры…

Они уже подошли к гостевому павильону, и он не договорил. Хотя вернее было бы сказать, что окончание фразы просто застряло у него в горле. «Будьте добрыпроверить, не замерзла ли наша гостья насмерть?» — это даже мысленно звучало слишком страшно, и уж тем более язык бы не повернулся произнести это вслух.

Однако его спутница, не дожидаясь пояснений, понимающе кивнула и шагнула внутрь. Лань Цижэнь заставил себя сделать глубокий вдох, едва не подавившись ледяным воздухом. У девочек хорошие наставницы, умные, деловитые, умеющие быстро реагировать на любые неожиданные ситуации.

Главное, чтобы внутри еще оставалось, на что реагировать.

========== Глава девятая, в которой Мэн Ши совершает ошибку, а потом поступает правильно ==========

То, что она поступила глупо, Мэн Ши поняла слишком поздно.

В Юньпине снег выпадал не каждый год, а если и шел, то лежал разве что только ночью, днем превращаясь в лужи. Зимы там можно было назвать грязными, промозглыми, на крайний случай — зябкими, но никак не холодными. К тому же Мэн Ши почти не покидала ивовый дом, и о том, что происходит снаружи, зачастую узнавала, лишь выглядывая в окно.

Прошлая зима в Облачных Глубинах, как выяснилось с запозданием, оказалась чересчур теплой для этих мест. Снег выпал и даже лежал, но особого холода не ощущалось. Дома в ордене Гусу Лань строили с учетом местных особенностей, и потому хорошо сохраняли тепло, не пропуская сквозняков. На то, чтобы дойти быстрым шагом от гостевого павильона до библиотеки и обратно, Мэн Ши вполне хватало купленного ей главой Лань шерстяного плаща.

В этом году все сложилось иначе. Сперва, когда просто день за днем шел снег, Мэн Ши по-детски радовалась, восхищаясь этим сияющим великолепием. Белоснежное покрывало милосердно спрятало все зияющие раны Облачных Глубин, заменив обгорелые останки драгоценным серебром. Однако вскоре снег идти перестал, и даже, казалось бы, вечные облака над заповедной горой развеялись. Небо вдруг стало удивительно высоким и пронзительно-голубым, а мороз ударил такой, что можно было наступить на сугроб и не провалиться.

В первый такой день Мэн Ши, проснувшись от холода гораздо раньше положенного срока, до библиотеки все же дошла. Но вскоре она обнаружила, что никак не сможет поработать: жаровни, как и свечи, держать в библиотеке не полагалось, и пальцы Мэн Ши совершенно окоченели. Обратно она дошла, не чувствуя уже больше ничего в своем теле. Только голова трещала так, как будто кожу стянуло на ветру, — хотя вот как раз ветра-то и не было.

В гостевом павильоне жаровня имелась, но ее отчаянно не хватало. Мэн Ши, махнув рукой на приличия, натянула на себя все, что у нее имелось из вещей, включая юньпинское и ученическое платья — первое она так и не удосужилась выбросить, а второе ее так и не попросили вернуть.

Она ходила по комнате вокруг жаровни, пока могла. Устав, Мэн Ши падала рядом и тянула озябшие руки к самым углям, рискуя обжечься. Ни к обеду, ни к ужину она выйти так и не решилась.

Мэн Ши надеялась, что морозы скоро уйдут. Ей казалось, что такой холод не может стоять долго. Погода изменчива, и потеплеть должно совсем скоро…

Не теплело. Вскоре у Мэн Ши уже не осталось сил, чтобы ходить. Она несколько дней ничего не ела, а воздух, стоило хоть немного отдалиться от жаровни, становился столь стылым, что им было больно дышать. Только остатки здравого смысла не давали Мэн Ши утащить жаровню к себе в кровать: если от случайного уголька загорится постельное белье, ей просто не хватит сил, чтобы спастись. Но в последний день ко всем прочим бедам добавился еще и тяжелый надрывный кашель, и от того, чтобы притянуть жаровню к себе в объятия, Мэн Ши спасла только потеря сознания.

В себя она пришла от резкого терпкого запаха. В ее губы мягко, но настойчиво тыкался край чаши, и Мэн Ши, скорее инстинктивно, нежели действительно поняв, что от нее хотят, сделала несколько глотков. Горло ободрало внезапной болью, и она закашлялась.

— Тише, тише… — ее чуть приподняли и помогли повернуться на бок.

На спину легла чья-то теплая рука, и наконец-то удалось вдохнуть воздух по-нормальному. Ей снова подсунули питье, и Мэн Ши послушно осушила чашу. Затем сон вновь поглотил ее.

Она просыпалась и проваливалась в дрему снова и снова, пока наконец не пришла в себя настолько, чтобы осознать: в комнате наконец-то тепло, сама она больше не напоминает кочан капусты, а сверху ее укутывает мягкое, подбитое мехом покрывало.

Снаружи вновь раздались голоса, и Мэн Ши осознала, что именно от их звуков она и проснулась на этот раз. Что говорил мужской — знакомый — голос, Мэн Ши разобрать не успела, зато услышала ответ:

— А я снова повторяю: ничего такого, с чем не справилось бы мое лечение! А ты о себе бы лучше подумал, я тебе сколько раз говорила не волноваться понапрасну?

— Ничего себе «понапрасну»! — мужской голос едва не задохнулся от возмущения.

«Господин Лань, — чуть рассеяно спросонья подумала Мэн Ши. — Красивый у него голос… Хорошо, что он не читает лекций девушкам…»

— Ничего себе «понапрасну»! — продолжал тем временем нарушать правила о запрете на шум и на гнев господин Лань. — Чуть гостью не заморозили! Неужели мы на войне мало людей теряем?

Он словно захлебнулся, и его речь сменилась глухим кашлем.

«Неужели тоже простыл? — встревоженно подумала Мэн Ши. — Зачем тогда ходит по морозу?»

— Ну просила же не волноваться! — перекрыл все собой ворчливый женский голос. — Не хватало еще, чтобы и ты свалился. Как был непослушным мальчишкой, так и остался. Что мне с тобой делать?

— Поставьте нашу гостью на ноги, и я успокоюсь, — отдышавшись, но все еще хрипло ответил господин Лань. — Мне еще главе ответ писать предстоит, как ему за гостью отчитываться?

— Отчитываться он собирается! — фыркнула его собеседница. — Не такие взрослые у тебя мальчики, чтобы ты перед ними отчитывался. Наш глава еще ох как нескоро осознает, что дядюшка ему больше не указ!

И добавила без паузы, но уже мягче:

— Иди уж, отдохни лучше, раз свободный час выпал. Внутрь тебе все равно не войти, а на словах я тебе и так все скажу. На поправку она идет.

— Что-то долго идет, — мрачно отозвался господин Лань. — Уже четвертый день сменился…

— Так она не заклинательница, — голос его собеседницы стал увещевательным. — Собственных сил меньше, времени на восстановление нужно больше. Опасности больше нет, но сама она не может ни медитировать, ни заняться самоукреплением. Мои отвары поставят ее на ноги, но терпение здесь потребуется. Твое терпение, заметь, не в последнюю очередь! Иди уже отсюда и займись собой, чтобы мне на еще одного пациента отвлекаться не пришлось!

— Если будут какие-нибудь изменения — сообщите, — сдался, но все же не преминул оставить последнее слово за собой господин Лань.

Его таинственная собеседница, как оказалась, была старшей целительницей ордена Гусу Лань. Когда Мэн Ши ее наконец увидела, она поняла, что та действительно была вправе называть господина Лань «мальчишкой» и обращаться с ним соответственно: на вид ей можно было дать лет сто! И это ведь при том, что заклинатели, как поговаривали, могли подолгу сохранять молодость.

Хоть дело свое целительница явно знала, характер у нее оказался несладким. Мэн Ши немного опасалась, что ее будут отчитывать за излишнюю самонадеянность, однако целительница предпочитала прохаживаться насчет тупоголовых мужчин, не видящих дальше своего носа, и надменных куриц, не способных заглянуть дальше списка правил. Намек на мужчин Мэн Ши поняла и за господина Лань несколько раз попыталась вступиться — безуспешно, ибо у ее рта неизменно оказывалась чаша с отваром; а про «куриц» догадалась, лишь когда к ней в комнату одна за другой стали заглядывать остальные дамы.

— Старшая целительница нас правильно отчитала, — призналась Мэн Ши такая строгая дама, что рядом с ней и императрица показалась бы легкомысленной девчонкой. — Мы должны были проявить больше внимания к своей гостье. Не все приглашенные ученики хорошо переносят наши зимы, и обычно мы отслеживаем их состояние, а тут проявили недопустимую небрежность.

— Все-таки наши правила иногда не совсем справедливы, — протараторила чересчур бойкая для Ланей девица, явно из старших учениц. — Ну вот не пришел человек к обеду — отчего бы не поинтересоваться причиной? Так ведь нет: «Излишнее любопытство»! А ведь что стоило заглянуть и спросить!

— Навязываться гостям нехорошо, — с достоинством прогудела статная дама средних лет. — А все же отвыкли мы от гостей. Бывают ведь и застенчивые, и забывать про таких не должно. Уж я-то, когда очередная порция еды осталась невостребованной, обязана была забеспокоиться!

Мэн Ши выслушивала их всех молча, старательно улыбаясь и одновременно прикусывая нижнюю губу, чтобы не расплакаться. За все те полтора года, что она провела в Облачных Глубинах, Мэн Ши привыкла быть благодарной этим дамам уже хотя бы за то, что они не обсуждают ее — по крайней мере, не в ее присутствии. За то, что не шептались, не косили взглядами, и, уж конечно, не пытались подколоть в разговоре. Правда, с нею никто и не разговаривал — однако не разговаривали они и между собой. Быть может, для бесед существовали иные места, но в обеденном зале всегда царила тишина.

Мэн Ши никогда не была чересчур общительной, дома ее даже когда-то считали слишком застенчивой, а уж обстановка в ивовом доме и вовсе не располагала к дружбе. И потому все это время она просто радовалась, что до нее никому нет дела.

Однако оказалось, что все-таки есть. Ну не из страха же перед старенькой целительницей к Мэн Ши вдруг потянулось такое паломничество? Все эти женщины, девушки и почти девочки заглядывали к ней и говорили пусть чуточку неловко, но, судя по всему, вполне искренне. Их красивые, будто выточенные из драгоценного нефрита лица словно смягчались, у некоторых даже озаряясь улыбками, и Мэн Ши в какой-то момент показалось, что она…

Что она здесь больше не гостья.

Когда Мэн Ши наконец-то сумела подняться на ноги — немного дрожащие от слабости, но все-таки уже способные удержать ее в вертикальном положении, — старая целительница вручила ей плащ. Такой красивый, что Мэн Ши даже не сразу рискнула дотронуться до него: нежно-голубой с тонкими, серебристыми, будто морозными узорами по краю, он был подбит густым белоснежным мехом. Мэн Ши заворожено любовалась им несколько мгновений, прежде чем до нее дошло, что плащ этот не только восхитительно красив, но еще и, вне всяких сомнений, баснословно дорог.

— Я… Я не могу, — пробормотала Мэн Ши, отдергивая руку, которой гладила мягчайший мех. — Эта ничтожная благодарна, но…

— Ай, вот не надо этого! — отмахнулась от ее слов целительница. — Цижэнь велел тебе отдать, вот и носи.

Плащ был явно женским, и на мгновение Мэн Ши ощутила укол досады. Господин Лань сказал ей прошлой осенью, что никогда не влюблялся — так откуда же у него такая красота? Кому она предназначалась… а то и принадлежала?

— Вечно вот так с нашими молодыми господами, — словно прочитав ее мысли, проворчала старая целительница. — Есть у них дурная привычка влюбляться внезапно и в самое неподходящее время, поэтому у нас в Облачных Глубинах испокон веков порядок заведен подарки невестам готовить заранее, едва только молодые господа войдут в возраст. Чтобы не ударить в грязь лицом, когда потребуется. Да вот только глава наш предыдущий совсем со своим браком все запутал, а брат его и вовсе не женился. Ну, хорошо хоть, что сейчас пригодилось!

И она, не дожидаясь реакции Мэн Ши на свои слова, сама накинула на нее плащ. Тот окутал ее ласковым теплом, так, что на мгновение показалось, будто это сильные руки приобняли ее за плечи.

И даже длина оказалась в самый раз.

— Хорошо, хорошо, — покивала целительница, окидывая свою подопечную цепким взглядом. — Именно этот оттенок голубого тебе идет.

Мэн Ши растерянно погладила мех у ворота и все же рискнула сделать еще одну попытку:

— Это очень дорогая вещь, — произнесла она почти жалобно. — К тому же, как вы сказали, из свадебных даров…

Целительница только глаза закатила.

— Да кто об этом теперь уже помнит? — снова отмахнулась она. — Плащ и плащ. Тем более что его специально для тебя укоротили, кому из наших он теперь пойдет? И в конце-то концов, не замуж же тебя зовут… А если бы и позвали — так отчего бы и не согласиться?

Ее глаза блеснули лукаво, хотя лицо сохраняло по-прежнему строгое и чуть ворчливое выражение. Мэн Ши даже задохнулась от подобной откровенности и сперва решила, что слух обманул ее. А целительница, взявшись поправлять плащ на ее плечах, вдруг добавила совсем негромко:

— Ты его не обидь, милая. Он-то тебя не обидит — и ты его не обижай. Не захочешь — не бойся, никто неволить не станет. Он на брата насмотрелся и его путем не пойдет ни за что. Как пожелаешь — так и будет, только говори прямо и, главное, не лги. Будь честной и с ним, и с самой собой.

Она вышла, а Мэн Ши еще долго стояла посреди своей комнаты, машинально кутаясь в плащ, пока ей не стало совсем жарко.

Излечившись и получив возможность покидать гостевой павильон, Мэн Ши поблагодарила за подарок, изо всех сил стараясь не краснеть и не запинаться. У себя в голове она проиграла множество вариантов реакции господина Лань на свои слова: от отрицания собственного участия до страстного признания. Хотя, признаться, на последнем разум Мэн Ши буксовал: представить господина Лань страстным ей никак не удавалось. Ничего горячего, ничего обжигающего, ничего опасного.

И, как оказалось, угадала. Господин Лань очень спокойно произнес краткую речь на тему, что ему следовало подумать обо всем раньше и не подвергать гостью риску. Правда, смотрел он при этом чуть в сторону, да кончики его ушей, если Мэн Ши не ошиблась, самую малость порозовели. Впрочем, последнее, возможно, произошло по вине все еще стоявшего мороза.

Вернуться в библиотеку не удалось до весны. Господин Лань сам велел прекратить работу до наступления подходящей погоды, ибо разрешить принести жаровню в библиотеку он не мог, а рисковать здоровьем гостьи не желал. Мэн Ши пришлось на некоторое время удовлетвориться музицированием и рисованием, не покидая своего павильона.

Новый год она, как оказалось, умудрилась проболеть — но не сомневалась, что ничего не потеряла. Вести с мест военных действий приходили недобрые, союзные войска сражались на пределе своих сил, а Вэни, хоть и отступали, но сдаваться не торопились. Чем ближе подбирались другие ордена и кланы к Безночному городу, тем медленнее они двигались. Вэнь Жохань не собирался признавать поражение и раз за разом находил, что противопоставить союзникам.

Весна, помимо тепла и возвращения к привычной работе, принесла все же радостную новость: войскам удалось совершить очередной прорыв. Правда, основная заслуга в этом принадлежала Вэй Усяню и поднятым им мертвецам, но сейчас выбирать не приходилось. Даже господин Лань, до этого отзывавшийся о темном заклинателе с неодобрением, вынужден был признать, что без него потери были бы гораздо больше, а результатов — гораздо меньше.

— Все-таки он очень талантливый юноша, — обронил однажды в разговоре Лань Цижэнь. — Совершенно неуправляемый, несносный, взбалмошный… Но — талантливый. Если такую энергию направить в мирных целях, ему бы цены не было. А он загубил себя…

Чем теплее становилось, тем чаще оказывалось, что в свободные часы они встречаются не в библиотеке, а на природе. Далеко не заходили, ибо времени вечно не доставало, но природных красот в Облачных Глубинах хватало и поблизости. Одна Мэн Ши не решалась здесь бродить, не будучи уверенной, что не заблудится: она и в городе-то ориентировалась плохо, почти всю свою жизнь проведя взаперти. Однако господин Лань неизменно провожал ее обратно к библиотеке, и тем приятнее было гулять, не пытаясь запомнить дорогу.

Во время одной из прогулок, уже совсем поздней весной, они выбрели на небольшую поляну, сплошь усеянную кроликами. В первый момент Мэн Ши остолбенела от такого количества маленьких меховых комочков и даже попятилась, опасаясь наступить на одну из крох.

— Я думала, в Облачных Глубинах запрещено держать животных, — пряча за улыбкой растерянность, произнесла она. — Однако они не выглядят дикими.

— Мой племянник Ванцзи утверждает, — совершенно серьезно ответил ей Лань Цижэнь, — что они именно дикие. Если допустить, что это не так, то придется признать, что Ванцзи нарушает не только это правило, но и запрет на ложь, а Сичэнь убежден, что его брат не способен на два таких тяжких преступления одновременно. Приходится им верить. Надеюсь, вы не боитесь диких кроликов?

Мэн Ши тихонько рассмеялась и присела на корточки. «Дикий» кролик доверчиво ткнулся ей в раскрытую ладонь и пощекотал своим маленьким носиком. Не удержавшись, Мэн Ши подхватила его на руки и ласково погладила. Вырываться кролик даже не подумал.

— Они очаровательны в своей дикости, — сделала вывод Мэн Ши, наслаждаясь его мягким и пушистым теплом. — Не думаю, что их стоит бояться.

Она выпустила малыша к его собратьям и выпрямилась, вновь любуясь панорамой. Облачные Глубины не уставали ее удивлять: что угодно она была готова встретить в этом строгом месте, но только не поляну с кроликами.

— А Яо в детстве очень хотел щенка, — неожиданно для самой себя выпалила Мэн Ши, все еще пребывая во власти умиления. — Я не очень люблю собак, но потерпела бы… Однако это все равно было решительно невозможно.

— Все Цзини обожают собак, — также машинально ответил Лань Цижэнь. — У них лучшие псарни во всей Поднебесной, а Цзинь Цзысюань даже притащил с собой щенка во время обучения. Бегал к нему каждую свободную минуту и верил, что никто про это не знает.

Едва закончив говорить, он застыл неподвижно, а затем чуть неловко наклонил голову.

— Прошу прощения, — произнес он напряженно. — Это было не вполне уместное замечание…

— Все в порядке! — поторопилась успокоить его Мэн Ши. — Я этого не знала… А впрочем, даже если бы и знала — это ни на что не влияет.

— Дети… имеют право быть похожими на своих родителей, — осторожно подбирая слова, сказал Лань Цижэнь. Сперва он отвел взгляд, но теперь смотрел прямо на Мэн Ши. — Особенно, если это хорошие черты. Любить собак — совсем не плохо.

Мэн Ши в ответ беспомощно улыбнулась. Она понятия не имела, любит ли Цзинь Гуаншань собак. Она вообще почти ничего о нем не знала. Хоть тот и купил «самую образованную куртизанку Поднебесной» на несколько ночей, но разговоров особо не вел. Немного послушал игру на гуцине и декламацию стихов, а все остальное время посвятил плотским утехам.

— И все же я не должен был… напоминать, — тем временем зачем-то продолжал оправдываться господин Лань.

«Он хочет услышать, — поняла вдруг Мэн Ши. — Прежде, чем сказать что-то еще, он хочет услышать, что мое сердце свободно»

Это осознание пришло к ней почти интуитивно, отголоском из очень давнего прошлого. Когда знакомые девушки — тогда еще приличные, из хороших домов друзей ее семьи — обсуждали тех, кто был мил их сердцам. Возлюбленных хотелось вспоминать, говорить о них каждую минуту, по сотне раз обсуждать их поступки… И даже если влюбленность была несчастливой, подобные желания никуда не девались. Пусть слышать драгоценное имя бывало и больно, но все равно не менее желанно.

Мэн Ши в первый момент собиралась отшутиться и перевести разговор на другую тему. Однако потом ей вспомнились слова старой целительницы о том, что надо быть честной. Бросив быстрый взгляд на напряженное лицо с совершенно не равнодушно горящими глазами, Мэн Ши поняла, что и сама не хочет больше врать этому человеку. Что бы он ни решал для себя сейчас, он должен сделать это, располагая всеми данными. Она никогда больше не сможет взглянуть ему в глаза, если он примет решение, основываясь на ложных сведениях.

— Господин Лань, — собравшись с духом, произнесла Мэн Ши негромко. — Я боюсь, между нами произошло недопонимание.

Его лицо стало еще более сосредоточенным, он сам весь словно бы подобрался, вытянувшись еще прямее, хотя это и казалось невозможным.

— Вам показалось — а я не возразила, — что я была любовницей главы Цзинь. Это неправда. Он никогда не любил меня, как и я никогда не любила его. Он просто купил меня на несколько ночей.

— Ку… пил? — запнувшись посреди слова, растерянно переспросил господин Лань.

Мэн Ши с трудом подавила истерический смешок. «Если и дядя знает о ивовых домах не больше, чем племянник, то я даже не представляю, как тут можно объяснить», — подумала она почти с умилением.

Однако в глазах Лань Цижэня все-таки мелькнуло наконец понимание — недоверчивое, почти испуганное, — и он произнес:

— Этого не может быть. Вы слишком… утонченны и образованы для такого.

— Я была очень дорогой проституткой, — Мэн Ши усилием воли подавила вздох и заставила себя продолжать смотреть ему в глаза.

Господин Лань покачал головой, все еще отказываясь верить.

— Невозможно, — повторил он. — Это противоречит здравому смыслу.

Несмотря на напряженную ситуацию, Мэн Ши почувствовала, как в груди у нее потеплело. Он пытался отстоять ее перед нею же самой — и при этом собирался опираться на логику!

— Это только так кажется, — возразила она как можно мягче. — А на самом деле все это было… ужасным стечением обстоятельств. По большому счету, никто не был виноват, все просто… так получилось.

Он промолчал, но взгляд его спрашивал — и Мэн Ши рассказала. И про долги отца, и про то, как он верил, что ее возьмут в младшие жены, и про хозяина, желавшего вернуть свои деньги. И про себя, склонившуюся перед своей судьбой.

— Я всегда молчала, — призналась она под конец. — Потому что все ведь по закону. Только один раз я взбунтовалась: когда обнаружила, что жду ребенка. Ивовым девушкам не положено рожать, и тех, кто был неосторожен, плод заставляют скинуть… Но я все твердила, что это ребенок заклинателя, самого главы Цзинь — и его не посмели тронуть. Мне дали родить, хоть и меня, и его потом постоянно этим попрекали. Хозяйка все надеялась, что его заберут, мы с Яо и сами об этом мечтали, но глава Цзинь так больше никогда к нам и не вернулся.

— Как же вам удалось освободиться? — после небольшой паузы спросил Лань Цижэнь.

Мэн Ши замешкалась с ответом. Строгий дядя вряд ли будет рад узнать, что его племянник посетил ивовый дом, пусть даже днем и по сугубо деловому вопросу. Глава Лань был так добр к ней, и Мэн Ши совсем не хотелось его подвести.

Тяжелый вздох Лань Цижэня вывел ее из задумчивости.

— Пожалуйста, — произнес тот почти жалобно. — Пожалуйста, скажите мне, что Сичэнь вас оттуда не выкрал?

Никогда еще в своей жизни Мэн Ши так заливисто не хохотала.

========== Глава десятая, в которой Лань Сичэнь делает объявление, защищает честь семьи и получает желаемое ==========

Письмо из дома Лань Сичэнь дочитывал с широкой улыбкой. Он не ожидал подобных известий и теперь даже восхищался дядиному умению держать себя в руках. Два с половиной года они общались исключительно посредством переписки, и сам Сичэнь не мог сдержаться и не писать обо всем, что его волновало. Он осознавал, что в любое другое время дядя не одобрил бы такого количества «пустой болтовни», но сейчас это являлось необходимостью. Сичэнь всегда помнил, что однажды ему предстоит стать главою ордена, — но никогда не думал, что этот день наступит столь скоро. Что могло лишить жизни его отца, умелого совершенствующегося, одного из сильнейших заклинателей своего поколения, но при этом не покидающего пределов Облачных Глубин? Конечно, дядя потихоньку передавал ему дела ордена, но над многим они еще работали вместе. Сичэнь весьма ценил эту поддержку, от души сочувствуя Не Минцзюэ, которому не на кого было опереться в свое время.

Однако война сравняла их. Здесь, на поле боя, и Сичэнь остался один на один со своим титулом, положением и ответственностью. Ему безумно хотелось поговорить хоть с кем-нибудь: не обязательно попросить совета или помощи, но хотя бы просто поговорить! Убедиться, что рядом есть близкий человек.

К сожалению, Ванцзи, хоть и был прекрасным воином, но для душевных разговоров не подходил совершенно. Сичэнь не сомневался, что брат выслушал бы, если бы его попросили, но при этом не понял бы, зачем это нужно. А беспокоить его, и без того устающего и выкладывающегося на поле боя по полной, ради одних своих душевных метаний Сичэнь считал себя не вправе.

А-Яо совершенно точно не просто выслушал бы и понял, но еще и нашел бы подходящие воодушевляющие слова — однако А-Яо не было рядом на протяжении этих двух лет.

Поэтому Сичэнь сдался и писал дяде. Не столь подробно, как мог бы выговориться А-Яо, но все же и не столь кратко, как приходилось общаться с Ванцзи. И дядя тоже, словно чувствуя эту чересчур острую сейчас потребность в семейном тепле, отвечал довольно подробно. Излагая все в привычной ему суховатой манере, он, тем не менее, не скупился на бумагу, чтобы поведать о том, как обстоят дела дома, отмечал тех или иных учеников, рассказывал о свалившихся на его голову ночных охотах…

Вот только о госпоже Мэн он почти ничего не писал. Лишь упоминал мельком, что у той все в порядке — и то, как догадывался Сичэнь, лишь для того, чтобы было что передать по цепочке для А-Яо.

А теперь вот…

Все еще не в силах убрать с лица эту слишком радостную, а оттого несколько глуповатую улыбку, Сичэнь вышел из своей палатки, чтобы найти А-Яо. Для него тоже имелось письмо. Едва закончилась со смертью Вэнь Жоханя война, Сичэнь поспешил отписаться домой, отдельно попросив дядю порадовать госпожу Мэн тем, что ее сын не только жив и здоров, но еще и стал героем. И вот теперь вместе с пакетом от дяди пришло послание и для него. Сичэнь подозревал, что оно отчасти повторит дядино письмо, и ему не терпелось увидеть лицо А-Яо.

Дорога, не столь длинная, заняла немало времени. Они победили, и война закончилась, но дел оставалось еще очень и очень много. Жизнь в военных лагерях союзников бурлила, а так как теперь многие перестали придерживаться строгих порядков, то все еще и изрядно перемешались между собой. Иногда было затруднительно понять, в чьем именно расположении находишься, настолько все вокруг пестрело от разноклановых ханьфу.

И все же лагерь Цзиней не различить было невозможно. Он был самым большим и самым шумным среди всех, а палатку главы Цзинь уместнее было бы называть шатром. Погода стояла солнечная, и в ярких лучах золотые флаги и одежды буквально сияли, слепя взгляд.

А вот отыскать посреди всего этого великолепия А-Яо оказалось нелегко. Сичэню потребовалось немало времени, чтобы, лавируя в бликующей толпе, наконец разглядеть знакомую невысокую изящную фигурку. А-Яо за прошедшее время несколько повзрослел лицом, однако в росте почти не прибавил.

Последним усилием Лань Сичэнь вырвался в нужном направлении и даже поприветствовал друга, однако больше ничего сказать не успел. Посыльный в золотистых одеждах, ловко вывернувшись из толпы, бросился ему наперерез.

— Глава ордена Гусу Лань! — поклонился он Сичэню. — Глава ордена Ланьлин Цзинь просит всех глав собраться вместе.

Только хорошее воспитание позволило Лань Сичэню сохранить благожелательное выражение на лице. Цзинь Гуаншань пробыл в военном лагере совсем недолго, но этого времени хватило, чтобы Сичэнь, вопреки всем правилам своего ордена, почувствовал к нему неприязнь. Он не упрекал главу Цзинь за то, что тот не участвовал в военных действиях: в конце концов, сына он прислал, а во главе всех прочих великих орденов стояли совсем молодые люди. Рядом с ним, Лань Сичэнем, Не Минцзюэ и особенно Цзян Ваньинем Цзинь Гуаншань и сам смотрелся бы неуместно, и их поставил бы в несколько неловкое положение.

Однако то, что глава Цзинь по прибытии повел себя так, будто бы войну выиграл исключительно его орден с ним лично во главе, задевало. Было обидно даже не за себя, хотя Гусу Лань и отдал этой войне немало, а за Не Минцзюэ, тащившего на себе всю кампанию, за Цзян Ваньиня, сражавшегося на пределе сил со всеми остатками своего ордена… Но особенно — за Мэн Яо, так сильно рисковавшего, так много сделавшего, но в результате почти ничего не получившего в награду. Все, что Цзинь Гуаншань сделал для своего умного и отчаянно смелого сына, — это разрешил вернуться в орден рядовым адептом. И даже это сумел обставить так, будто подобное дозволение — величайшая милость.

Конечно, хорошо, что Мэн Яо удалось сменить одежды. В вэньском ханьфу тот привлекал к себе слишком много дурного внимания, и только то, что с ним был Не Минцзюэ, позволило ему дойти от Знойного дворца до ставки союзников. Однако стоило золоту сменить алые всполохи, как неуместная подозрительность людей поутихла.

И все же этого было слишком мало! А-Яо заслуживал куда большего, и сейчас Сичэнь в очередной раз сказал себе, что сделает все для этого возможное. Он кивнул посыльному, но сперва все же подошел к другу. Обменявшись приветствиями, он спросил:

— Ты не знаешь, чего опять хочет от нас глава Цзинь?

За мгновение на очаровательном лице А-Яо отобразилась целая пантомима, почти тут же уступившая место привычной легкой улыбке.

— Точно не знаю, но наверняка что-то важное, — произнес он достаточно громко, а потом почти неслышно, едва ли не одними только губами добавил: — Кого громче слышно, того и лучше помнят.

Сичэнь и увидел, и услышал, и понял. Действительно, чем чаще и громче будет заявлять о своем участии в войне орден Ланьлин Цзинь, тем больше людей будут проникаться убежденностью, что так оно все и было. А противостоять ему в открытую означало проявить неуважение. Пусть они все и равны по статусу, однако почтение к возрасту никто не отменял.

Лань Сичэнь плотно поджал губы, а затем заставил себя улыбнуться.

— Пойдем со мною, — попросил он Мэн Яо.

— О, не думаю, что я буду уместен… — замялся тот. — Там и для высокопоставленных господ места маловато…

— Пойдем! — так настойчиво повторил Сичэнь, что на сей раз его послушались.

Они оказались правы в своих предположениях. Цзинь Гуаншань действительно разразился долгой и прочувствованной речью. Следовало отдать ему должное: язык у него был подвешен отлично. Он сумел похвалить всех так, чтобы больше всего выделить свой орден, но при этом столь плавно обойти все подводные камни, что никого не обидел напрямую. Краем глаза Лань Сичэнь уловил, как мрачно хмурится Не Минцзюэ: тот не слишком силен был в риторике и сейчас понимал лишь, что ему что-то во всем этом не нравится, но что именно — никак не мог уловить. Цзян Ваньинь просто выглядел раздраженным — но это, казалось, было уже почти привычным для него состоянием. Все прочие главы орденов и кланов, казалось, полностью поддались очарованию яркой и прочувственной речи главы Цзинь.

Собрание, которое уместнее было бы назвать выступлением, окончилось. Большинство глав начало расходиться, и взгляд Цзинь Гуаншаня уткнулся в Мэн Яо, из-за соседства с Лань Сичэнем оказавшегося совсем близко.

— А, ты! — глава Цзинь махнул ему небрежно. — Что ты здесь делаешь? Тебе же велели собрать вещи моего сына, мы скоро выезжаем.

А-Яо низко поклонился и начал было произносить слова извинения, когда Сичэнь не выдержал.

— Прошу меня простить, глава Цзинь, — произнес он мягко и даже сумел улыбнуться. — Однако сборами придется заняться кому-нибудь другому. Мэн Яо нужно будет срочно отбыть с нами в Облачные Глубины.

Сзади его тихонько подергали за одежду: Яо, пользуясь тем, что его не слишком хорошо видно за белой скалой, в которую сейчас превратился его друг, попытался удержать того от противостояния. На мгновение Сичэнь опять испытал чувство глубокой горечи: даже сейчас А-Яо был намерен вытерпеть все, лишь бы угодить своему отцу.

Однако у Лань Сичэня имелся иной план.

— В Облачные Глубины? — нахмурился Цзинь Гуаншань. — Боюсь, глава Лань, у этого мальчишки нет времени разъезжать по гостям… если только он хочет хоть чего-нибудь добиться в этой жизни.

— Разумеется, все мы должны следовать своему долгу, — размеренно согласился Сичэнь. — Однако бывают ситуации, в которых небольшие послабления приемлемы и даже необходимы.

— Какая же необходимость вынуждает этого адепта покинуть пожалованный ему пост? — Цзинь Гуаншань умудрился произнести эти слова высокомерно и в то же время куртуазно.

Лань Сичэнь ответил ему не менее любезной улыбкой.

— Самое что ни на есть радостное, глава Цзинь, — сказал он. — В Облачных Глубинах намечается бракосочетание, и Мэн Яо необходимо на нем присутствовать.

— Необходимо? — удивленно вскинул брови глава Цзинь. — Простите мое любопытство, но в качестве кого?

Сичэнь позволил себе сделать крохотную паузу перед тем, как заявить с особым удовольствием:

— В качестве ближайшего родственника новобрачной. Видите ли, мой дядя в скором времени сочетается браком с госпожой Мэн, и потому нам никак нельзя задерживаться.

— С госпожой… — на какое-то мгновение Цзинь Гуаншань растерял всю свою величавость и беззвучно шевелящимися губами напоминал вытащенного из воды карпа. Наконец ему удалось совладать со своим голосом: — Глава Лань, я, наверное, ослышался. Ваш дядя, достопочтенный наставник Лань Цижэнь..

Он осекся, но Сичэнь все же смилостивился и согласно кивнул.

— Да, мой дядя, Лань Цижэнь, — повторил он не слишком громко, но все же очень четко, — и госпожа Мэн Ши сочетаются браком в конце этого месяца. Поэтому я, мой брат и все адепты Гусу Лань отбываем как можно скорее для подготовки к этому событию. И, разумеется, Мэн Яо должен отправиться вместе с нами. Госпожа Мэн гордится своим сыном и с нетерпением ждет встречи. Дядя также выразил желание поскорее с ним познакомиться.

Еще некоторое время лицо Цзинь Гуаншаня выражало некоторую растерянность, однако вскоре по нему зазмеилась тонкая усмешка.

— Я бы хотел принести свои поздравления, глава Лань, — произнес он вкрадчиво, — однако, как честный человек, ратующий за истину, не могу этого сделать. Боюсь, произошло страшное недоразумение.

Лань Сичэню понял, куда он клонит, однако ему удалось сохранить безмятежность.

— Прошу прощения, — сказал он тем не менее, — но я не совсем понимаю, какое недоразумение может быть в заключении брака между свободными мужчиной и женщиной. Дядя — человек холостой, и госпожа Мэн, как я понимаю, не связана никакими обязательствами. Насколько мне известно, для свадьбы нет никаких препятствий.

— О, в юридическом плане — никаких, это совершенно верно, — усмешка Цзинь Гуаншаня стала чуточку шире. — Однако я осмелюсь предположить, что от вашей семьи ускользнули некоторые подробности. Это неудивительно, ведь орден Гусу Лань всегда славился своей чистотой, нравственностью и высокими моральными ориентирами. Достопочтенный наставник Лань наверняка просто не знает, кем является женщина, с которой он…

Лань Сичэнь вскинул руку, не давая договорить.

— Знает, — с обманчиво мягкой улыбкой произнес он. — В нашей семье ценят честность, и госпожа Мэн была честна с моим дядей. Я также знаю все, что вы сейчас собирались мне сообщить.

— Знает и все равно… собирается взять в супруги женщину подобного сорта? — вкрадчиво протянул глава Цзинь, и Сичэнь даже спиной почувствовал, как заледенел Яо. Это придало ему сил парировать:

— Люди не делятся на сорта, они не чай, — сохранять мягкий тон сейчас требовалось немало усилий. — Право на брак священно для всех. Даже осужденные на казнь убийцы могут совершить свадебные обряды, а на госпоже Мэн нет подобных тяжких преступлений. Если вы не готовы принести нашей семье поздравления — я пойму и уж тем более не стану настаивать. Однако я весьма настойчиво прошу вас впредь держать ваше личное мнение при себе, ибо наш орден не потерпит проявления неуважения.

Лань Сичэнь кивнул — ровно так, чтобы удержаться в границах вежливости, — и, плавно развернувшись, увлек Мэн Яо в сторону ставки Гусу Лань.

Сейчас проходить через толпу удавалось гораздо проще — возможно, потому, что Сичэнь почти не замечал никого на своем пути. Разговор с Цзинь Гуаншанем дался ему тяжело, оставив после себя горький осадок. За дядю он не беспокоился: во-первых, тот за двадцать лет исполнения обязанностей главы ордена поднаторел в решении дипломатических конфликтов, а во-вторых, его авторитет был непререкаемым. Большинство глав либо учились у него сами, либо посылали на обучение своих сыновей, и всем будет проще сделать вид, что они ничего не знают и не понимают.

Куда больше Сичэня волновал Мэн Яо. Ему еще сразу после победы бросились в глаза его резко повзрослевшее лицо и неестественно сосредоточенный взгляд, но тогда Лань Сичэнь списал это на нервное напряжение. Шпионить при Вэнь Жохане — то еще испытание, а убить такого сильного заклинателя — деяние выдающееся, тем более, что вся обстановка в тот момент была крайне напряженной. Ничего удивительного, что Яо, когда он оказался в лагере союзников, едва ли не трясло.

Однако и последующие дни не принесли успокоения. Наоборот, при каждой новой встрече казалось, что Яо становится все более и более взвинченным. Натянутый как струна, он улыбался этой своей ласковой улыбкой, от которой у Сичэня сжималось в нехороших предчувствиях сердце.

Вот и сейчас Яо шел рядом с ним, аккуратно попадая в такт и продолжая улыбаться, однако Сичэнь, чья рука почти соприкасалась с рукой Яо через рукав, ощущал, что пальцы его подрагивают. Стоило из толпы исчезнуть золотистым одеяниям, Яо произнес негромко почти срывающимся голосом:

— Сичэнь-гэ, я благодарен тебе за защиту, но… Но, боюсь, это все только усложнит. Правда скоро вскроется, и глава Цзинь будет в ярости. Я бы очень хотел поехать с тобой в Облачные Глубины, однако он ни за что не позволит…

— А-Яо, — Сичэнь усилием воли поборол желание приобнять друга за плечи. — Пожалуйста, успокойся. Я не сказал ни слова неправды. Мы действительно едем домой на свадьбу.

Яо остановился, глядя на него с изумлением, и его едва не сшибли с ног. Сичэнь успел подхватить под локоть и увлек дальше, благо до его палатки осталось совсем немного.

— Если не веришь мне, — переступая ее порог, заявил Сичэнь, — прочитай письмо своей матушки. Наверняка она написала тебе о том же самом.

Он вручил Мэн Яо конверт и приготовился ждать. Тот, однако, медлил, сжимая края конверта самыми кончиками пальцев.

— Сичэнь, это была очень глупая шутка! — Не Минцзюэ ворвался в палатку подобно урагану. Яо он даже не заметил, пролетев мимо него и устремившись к Лань Сичэню. — Что ты наплел Цзинь Гуаншаню?

На этот раз Сичэнь не выдержал и возвел глаза к потолку.

— Я сказал правду, — повторил он. — Минцзюэ-сюн, ну уж ты-то должен помнить, что в Гусу Лань ложь запрещена. Мы едем на свадьбу!

— Если это правда, то твой дядя сошел с ума! — рявкнул в ответ Не Минцзюэ. — Как можно жениться на проститутке?

Мэн Яо, все еще прижимающий к груди конверт, издал приглушенный возглас. Не Минцзюэ обернулся на звук и нахмурился еще сильнее.

— Даже безотносительно тебя, — бросил он резко. — И безотносительно приличий. Как можно жениться на женщине, принимавшей сотни мужчин?

Яо промолчал, упрямо поджав губы. Спорить с Не Минцзюэ всегда было делом сложным, а уж когда тот пылал гневом, то и вовсе опасным. Однако Сичэнь, уже заведенный разговором с Цзинь Гуаншанем, промолчать не смог.

— И тем не менее, госпожа Цзинь как-то живет с мужем, обхаживающим сотни женщин, — парировал он. — Причем делающим это по собственной воле и по сей день. По мне так это еще хуже. Или ты придерживаешься мнения, что мужчинам дозволено больше, нежели женщинам?

Не Минцзюэ презрительно фыркнул. Он знал, что Лани нетерпимы к любому блуду и считают, что узы брака священны как для жены, так и для мужа. К тому же Лани были убежденными однолюбами, и никогда не брали ни младших жен, ни наложниц.

И все же сдаваться Минцзюэ явно не собирался.

— Что подумают о вас люди? — спросил он.

— Разве тебя когда-либо волновало, что они подумают? — искренне удивился его словам Сичэнь. — Не ты ли всегда шел, ни на кого не оглядываясь?

— Так то я, — повел широкими плечами Не Минцзюэ. — А ваш орден помешан на репутации и чистоте. Сичэнь, как твой дядя будет вести занятия, когда каждый из его учеников будет знать, с кем он спит?

— Для начала, — с достоинством ответил Лань Сичэнь, — у нас запрещено заглядывать в чужие постели. И сплетничать запрещено тоже. Что же касается приглашенных учеников… Минцзюэ-сюн, ты же знаешь, мы никогда и никого не зазывали специально. Это нас ежегодно просят принять юных адептов на обучение. Если кто-то не захочет приехать — что ж, это их право. Каждый может выбирать то, что ему нужнее, то, что он считает более правильным. В конце концов, разве не за это мы воевали?

— А самое главное, — после небольшой паузы, во время которой Не Минцзюэ лишь сверлил его тяжелым взглядом, продолжил Сичэнь, — ты знаешь моего дядю. Ты сам отучился у него почти год. Скажи, он похож на человека, способного потерять голову от любви?

—Вы, Лани, в принципе не похожи на людей, способных влюбляться, — проворчал Не Минцзюэ. — Ну, кроме тебя, но ты какой-то ненормальный Лань, уж прости. Однако я понимаю, о чем ты.

Он помолчал еще немного, будто перебирая в голове воспоминания, а затем вдруг усмехнулся.

— Да, пожалуй, тут ты прав, — заявил он наконец. — Я посмотрел на это с неправильной точки зрения. Если кому и сочувствовать в этой ситуации, то только бедной женщине, оказавшейся во власти сурового сухаря.

— Эй, дядя не сухарь! — возмутился было Сичэнь, однако Не Минцзюэ, направившись к выходу, уже бросил Яо краткое:

— Соболезную!

И вышел вон.

Лань Сичэнь перевел дыхание и взволнованно посмотрел на Яо. Тот до того дотеребил край конверта, что бумага надорвалась сама.

— Прочитай, — ласково попросил Сичэнь, видя сейчас борьбу эмоций, отражающуюся на бледном до синевы лице.

Яо, помедлив, дернул головой и вынул письмо из конверта. Оно было длинным, и Сичэнь, усадив друга за походный столик, занялся чаем. Он полностью сосредоточился на процессе, не желая отвлечь ненароком.

Когда Яо дочитал, в глазах у него стояли слезы. Он сделал попытку сказать что-то, однако с его губ слетел только невнятный вздох, подозрительно похожий на всхлип. Сичэнь понимающе протянул ему чашку с чаем, и Яо благодарно сделал несколько глотков. Совладав наконец со своим голосом, он произнес:

— Матушка пишет, что твой дядя готов принять меня в семью.

— Это так, — улыбнулся Сичэнь. — Мне дядя об этом тоже написал.

— Он… он же совсем меня не знает, — потупившись, пробормотал Яо. Его пальцы, уже больше не мучающие бумагу, теперь с силой вцепились в чашку.

— Тебя знает твоя мама, — Сичэнь осторожно накрыл его руки своими и мягко заставил поставить чашку на стол: та была горячей, и ему не хотелось, чтобы Яо обжег ладони. — И я тоже. Мы тебя любим, и дядя тоже готов полюбить.

— Это… невозможно, — Яо недоверчиво покачал головой. — Мой отец… Мой отец не желает признавать меня! Что бы я ни делал, он раз за разом отталкивает меня. Разве можно принять вот так, не глядя?

— А-Яо, — Сичэнь, встревоженный такой реакцией, постарался вложить в свои слова всю душу. — А-Яо, пожалуйста, послушай меня. Дядя принял нас с Ванцзи и вырастил как родных сыновей. Потому что мы — дети его брата, человека, которого он горячо любил. Сейчас он любит твою мать, и потому готов принять тебя. Потому что когда любишь, то принимаешь в любимом человеке все, в том числе и его детей.

— Но тогда, — немного успокоившись, встряхнулся Яо. Сичэня обрадовало уже то, что в его глазах засияла усердная работа мысли. — Тогда глава Цзинь никогда уже больше не сможет признать меня?

Лань Сичэнь с трудом подавил вздох. У А-Яо была какая-то навязчивая идея. Казалось бы, он уже убедился, что в ордене Цзинь не придется ко двору, что Цзинь Гуаншань не желает оценить его по достоинству — и все равно с упорством, достойным лучшего применения, жаждал именно его признания.

— А-Яо, никто не собирается тебя неволить, — Сичэнь постарался успокоить своего взволнованного друга. — В отличие от нас с Ванцзи, ты сейчас — взрослый человек. Тебе не нужна опека, и ты сам можешь решать, чего именно ты хочешь. Ты можешь принять наше предложение и взять нашу фамилию, можешь остаться у нас просто на обучение, можешь покинуть Облачные Глубины сразу после свадьбы… Главное — помни, что этот выбор у тебя есть.

Мэн Яо улыбнулся ему — наконец-то настоящей улыбкой, — и у Лань Сичэня отлегло от сердца.

Перед отъездом домой осталось решить только одну задачу: как-нибудь оторвать Ванцзи от Вэй Усяня. Сичэнь понимал и даже уважал беспокойство брата, однако их дядя женился отнюдь не каждый день, и к семье следовало проявить почтение.

Чтобы найти Ванцзи, пришлось отправиться в расположение ордена Юньмэн Цзян. Здесь людей было меньше и клановые цвета преобладали, поэтому долго искать не пришлось. Белое ханьфу Ванцзи выделялось на темно-фиолетовом фоне и было заметно издалека. И, разумеется, брат обнаружился в непосредственной близости от Вэй Усяня. Выглядел тот достаточно паршиво, даже хуже Яо, хотя с момента последней битвы прошло уже некоторое время. Вэй Усянь тогда, конечно, выложился по полной, однако с тех пор он ничем особенным не занимался.

— Да отстань от меня уже! — застал на подходе окончание разговора Сичэнь. Вэй Усянь говорил не столько зло, сколько с усталым раздражением. — Никуда я с тобой не поеду, тем более в Гусу!

Ванцзи собирался что-то ответить, но, завидев брата, промолчал.

— Ванцзи, молодой господин Вэй, — поприветствовал их Сичэнь и добавил: — Боюсь, я вынужден вас разлучить. Сборы окончены, и мы выезжаем немедленно.

— Брат, я нагоню, — бросив взгляд на своего прежнего собеседника, предложил Ванцзи.

— Выезжаете? — воодушевился Вэй Усянь. — Лань Сичэнь, не позволяй своему брату задерживаться! Обязательно забери его с собой!

Сичэнь с трудом сдержал улыбку, понимая, что брат был бы ею обижен. Ему было почти жаль разлучать этих двоих: впервые в жизни Ванцзи сам, по собственной воле хотел общения с кем-либо. Правда, по иронии судьбы, именно этот «кто-то» отчаянно не желал его компании, однако Сичэнь чувствовал, что Вэй Усянь не испытывает настоящей неприязни к его брату. Скорее, того терзала собственная усталость и, возможно, нечто тяжкое на душе. Если бы была возможность, Лань Сичэнь предпочел бы оставить этих двоих разбираться в своих взаимоотношениях: он предполагал, что подобное пойдет на пользу обоим. Однако сейчас…

— Ванцзи, мы должны прибыть все вместе, — как можно мягче произнес он вслух. — Нас ждет слишком важное событие, а ты даже еще не знаком с госпожой Мэн. Ты же не хочешь, чтобы дядя подумал, будто ты не желаешь этого брака?

Каким бы взвинченным ни был Вэй Усянь, информацию он умудрялся выхватывать на лету. Вот и сейчас его усталое раздражение вдруг сменилось легкой заинтересованностью.

— Брака? — переспросил он. — В ордене Лань намечается свадьба? Поздравляю! А кто женится?

— Дядя, — кратко ответил Ванцзи, не отводя от него своего по-прежнему пристального взгляда.

— Эм… — немного растерялся Вэй Усянь. Он, казалось, что-то прикидывал в уме. — Да нет, быть не может! Лань Чжань, я думал, у вас только один дядя?

— Один, — Ванцзи был традиционно немногословен, и, несмотря на то, что время поджимало, Сичэнь понял, что он просто обязан досмотреть этот спектакль до конца.

Глаза Вэй Усяня в мгновение ока округлились и стали такими огромными, что Сичэнь вынужден был прикусить щеку изнутри. Сейчас грозный и опасный темный заклинатель выглядел даже младше, чем тот мальчишка, что приехал когда-то учиться в Облачные Глубины.

— Вы меня разыгрываете! — наконец сделал заключение Вэй Усянь, чуть надувшись. Он перевел взгляд с Ванцзи на Сичэня, а затем обратно. — С чего это старик надумал жениться?

— Дядя не старый, — возмутились братья Лань хором, а Сичэнь добавил: — Господин Вэй, даже не старайтесь. Я уже успел столько раз обсудить этот вопрос, что вряд ли вы подберете какие-нибудь новые аргументы.

— Да, но… — Вэй Усянь все еще пребывал в растерянности. — Но какая женщина согласилась выйти за него замуж? Где он нашел такое дивное, святое создание?

Сичэня после его фразы раздирали противоречивые эмоции, но умиление победило. Из всех, кто говорил с Лань Сичэнем на данную тему, Вэй Усянь оказался единственным, кто первым делом обеспокоился о госпоже Мэн.

Ванцзи же, менее склонный к чувствительности, однако, как всегда, собранный и практичный, уловил момент душевной нестойкости своего оппонента и снова настойчиво попросил:

— Вэй Ин, поедем с нами!

— Да не поеду я в… — привычно, но уже как-то мягче огрызнулся Вэй Усянь и вдруг запнулся. На его лице явственно отобразилась борьба мысли. Наконец он не выдержал и выпалил: — Проклятье! Я должен увидеть эту женщину! Иначе я ни за что не поверю, что она существует!

Сичэнь наконец получил право улыбнуться. Ванцзи даже не подумал спросить, будет ли уместен посторонний на семейном торжестве, однако он добился своего, и Сичэнь не собирался лишать его заслуженной победы.

Выступали заранее, ибо выдвигались всем орденом, и добираться до Облачных Глубин предстояло своим ходом. Не все заклинатели после изматывающего последнего боя были способны долго лететь на мече: кто-то был ранен, кто-то еще не восстановил силы, а кого-то сдерживал обоз. Ванцзи не отъезжал от Вэй Усяня, словно опасался, что тот в последний момент передумает, поэтому Сичэнь получил возможность путешествовать бок о бок с Яо. На том красовались одежды Ланьлин Цзинь — уже не простые, а своей роскошью оповещающие, что носящий их принадлежит к основной ветви семьи. Перед самым отъездом Цзинь Гуаншань вызвал сына к себе и, прилюдно признав его, осыпал дарами.

Лань Сичэнь понимал причины подобного поступка. Орден Цзинь, хоть и внес достойный вклад в военные действия, все же во многом ограничился финансовой и снабженческой стороной. Да, адепты Ланьлин Цзинь тоже воевали, и Цзинь Цзысюань возглавлял один из отрядов, но все же в боевом плане они не совершили ничего особенно выдающегося. Другие великие ордена отличились гораздо сильнее, и на их фоне один лишь Мэн Яо, официально ставший победителем Вэнь Жоханя, смотрелся наиболее достойно. Уже за одно это Цзинь Гуаншань мог бы распахнуть свои отцовские объятия, однако медлил сделать это. Причин Лань Сичэнь не знал, да и не был уверен, что желает знать. Он лишь переживал за друга, которому подобное равнодушие со стороны отца давалось слишком дорого.

Однако теперь, услышав о том, что та, о которой он отзывался с таким пренебрежением, выходит замуж, Цзинь Гуаншань подобрался. Ни сам Сичэнь, ни, как он предполагал, Яо не сообщили о возможном принятии сына невесты в семью Лань, однако глава Цзинь был достаточно умен, чтобы просчитать это самостоятельно. Цзинь Гуаншань хорошо знал и Лань Цижэня, и орден Гусу Лань в целом, чтобы понимать: хотя бы предложить подобное те будут считать своим долгом.

Упустить единственного настоящего героя, имеющего хоть какое-то отношение к ордену Ланьлин Цзинь, было для его главы невозможно. Одно дело оставлять Мэн Яо на второстепенных ролях, заодно давая понять, что по-настоящему великие ордена и героев могут держать на побегушках, — и совсем другое уступить его другому ордену. Скорее всего, лишь представив себе Мэн Яо в белоснежных гусуланьских одеждах, Цзинь Гуаншань, скрепя сердце, сделал все, чтобы перечеркнуть подобную возможность.

— Ты не сердишься, Сичэнь-гэ? — немного застенчиво спросил Яо, когда впервые показался на глаза другу в новом одеянии.

Лань Сичэнь лишь покачал головой. В душе он горячо желал, чтобы Яо вошел в их семью, по-настоящему став ему братом. Но, с другой стороны, их и так уже связывали узы прочнее братских, и никакие формальности не могли этого изменить.

— Ты имеешь полное право выбирать свой собственный путь, А-Яо, — ответил Сичэнь с улыбкой. — Ты достоин всего самого хорошего в жизни.

И, взяв друга за руки, он добавил тепло:

— Но все-таки помни, что у тебя есть и другой дом, в котором тебя всегда будут рады видеть.

— О да! — губы Яо вдруг растянулись в очень живой и яркой улыбке. Торжествующей. — А главное, об этом всегда будет помнить отец!

Они подъехали к лестнице, ведущей в Облачные глубины, и до Сичэня донесся горестный стон, изданный Вэй Усянем. Ему даже показалось, что он уловил и отчаянный вопль:

— А я-то думал, что больше никогда не потащусь по этой лестнице!

Лань Сичэнь бросил встревоженный взгляд на Яо: у того, кажется, с лестницами тоже связаны не самые лучшие воспоминания. Однако тот оглядывался с любопытством. И то сказать, изящная, вписанная в ландшафт так, словно была создана самой природой, лестница, ведущая в Облачные Глубины, не имела ничего общего с прямой помпезной лестницей Башни Золотого Карпа, помимо своего прямого назначения. Упасть отсюда, правда, было бы гораздо опаснее — но, с другой стороны, в Облачных Глубинах никому бы и в голову не пришло спихивать отсюда ни одну живую душу.

Поднимались неторопливо, и с каждым шагом Сичэнь все ярче и ярче ощущал, что он возвращается домой. Работы предстояло еще много, но это будет мирная работа по восстановлению дома. Они уже защитили все самое главное, и теперь впереди их ждут только радостные дни.

Дядя вместе со старейшинами и младшими учениками ждал их почти у самого входа. Сичэнь и Ванцзи, который наконец оторвался ненадолго от Вэй Усяня и встал рядом, поклонились ему, а затем и миниатюрной женщине, стоявшей рядом с ним. Госпожа Мэн, казалось, стала еще красивее и даже как будто моложе. Если бы Сичэнь не знал, то ни за что бы не счел ее матерью Яо — разве что старшей сестрой.

Едва официальные приветствия закончились, госпожа Мэн подалась вперед, протягивая руки к сыну. И тот, тоже уже больше не в силах сдерживаться, устремился в ее объятия. Сичэнь успел заметить, как дядя на мгновение возвел глаза к небу, однако — о чудо! — не то что ничего не сказал, но даже не поджал губы и не нахмурился.

У Лань Сичэня отчаянно зазудели ладони. Он с силой стиснул их за спиной, но острое желание, вспыхнувшее в нем, никак не желало проходить. И в тот момент, когда госпожа Мэн наконец выпустила Яо из объятий, ее глаза встретились с глазами Сичэня и зажглись пониманием. Продолжая улыбаться, она вновь протянула руки, и глава Лань, прикрывшись негромким восклицанием:

— Тетушка! — счастливо нырнул в распахнутые ему объятия.

========== Эпилог ==========

Семь лет спустя.

Цзинь Гуанъяо и Лань Сичэнь стояли на галерее, с которой открывался прекрасный вид на парк, буквально тонущий в море распустившихся пионов. В любое другое время друзья с удовольствием любовались бы этим чудесным видом, однако сейчас их внимание было обращено отнюдь не на цветы. Мальчик лет шести что-то настойчиво предлагал девочке, выглядящей чуть постарше него. Та упорно отказывалась, но он не сдавался и продолжал подносить к ее лицу свою раскрытую ладошку.

— Не возьмет, — не отрывая взгляда от этой сценки, прокомментировал Лань Сичэнь. — Никаких перекусов между приемами пищи.

— Да неужели? — с насмешкой протянул Цзинь Гуанъяо и выразительно посмотрел на сладкий шарик в руке своего друга. Если он не ошибался, мальчик предлагал девочке то же самое лакомство.

— Я неправильный Лань, — Сичэнь, к своей чести, не попытался скрыть следы преступления. — А А-Шу — образцовый ребенок.

И он с видимым удовольствием положил шарик себе в рот. Гуанъяо покачал головой.

— И все же А-Лин весьма настойчив, — заявил он. — Если он чего-то хочет, то обычно добивается своего.

— Сегодня у него достойный соперник, — не согласился Сичэнь.

Они переглянулись с улыбкой. Цзинь Гуанъяо знал, что азартные споры запрещены, — как и Лань Сичэнь знал, что пари между ними уже заключено.

А началось все с того, что госпожа Цзинь, Цзян Яньли, захотела наконец-то отпраздновать свой день рождения в семейном кругу. За все прошлые года им никак не удавалось собраться всем вместе: сперва ордена восстанавливались после войны, потом один за другим рождались дети, затем — траур по свекру и почти сразу по свекрови. Разумеется, Яньли виделась со своими братьями, но собраться всем вместе им давно уже не удавалось. Однако Цзинь Цзысюань, желая угодить супруге, очень широко подошел к понятию «семейного круга». Цзинь Гуанъяо весьма позабавился, когда ознакомился с составленным братом списком, но счел, что уж точно не в его интересах кого-то оттуда вычеркивать.

Поэтому в день торжества Башня Золотого Карпа оказалась переполнена гостями. Впрочем, здешние покои могли вместить и большее количество людей, просто большинство пожелало держаться вместе. В каком-то смысле Цзысюань все же был прав, и все присутствующие в той или иной степени являлись друг другу родственникам. Пусть иногда отдаленными, а иногда и сводными.

Сам Цзинь Гуанъяо был рад в первую очередь пообщаться со своими близкими. Если с Сичэнем ему еще удавалось встречаться время от времени, то мать и сестру он видел гораздо реже. В данный момент ему удалось совместить сразу два дела: пообщаться с другом и полюбоваться на сестренку.

Лань Шу уже сейчас обещала вырасти в очень красивую девушку. Высокая для своих шести лет, она в полной мере унаследовала все фамильные черты семьи Лань. От матери ей достались разве что теплые янтарные глаза да очаровательная улыбка. Правда, улыбалась маленькая А-Шу крайне редко, неизменно сперва строго взвешивая, достойны ли окружающие этого. Но уж если ей все же доводилось улыбнуться, то все ее лицо мгновенно преображалось. Ямочки на щеках добавляли идеальной красоте бездну обаяния.

Цзинь Гуанъяо прекрасно понимал Сичэня, боготворившего маленькую кузину так, словно она была его родной дочерью. Тот с самого ее рождения обожал носить ее на руках и, пожалуй, продолжал бы делать это по сию пору, если бы Лань Цижэнь однажды не возмутился, что таким образом его дочь вообще никогда не научится ходить. Гуанъяо и сам с удовольствием возился с сестренкой, когда приезжал с визитом в Облачные Глубины.

При воспоминании об этом он беззвучно, чтобы не огорчить Сичэня, вздохнул. Сегодня Башня Золотого Карпа полнилась звоном детских голосов, и Гуанъяо в который раз поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы и у него был его собственный ребенок. В конце концов, у Цзысюаня уже трое, а сам он еще даже не женился! И ведь у него был шанс вступить в брак с хорошей девушкой несколько лет назад. Все складывалось довольно неплохо: он нравился Цинь Су, и даже отец был вроде бы не против… Правда, семья девушки особого энтузиазма не выразила, но Цзинь Гуанъяо верил, что со временем сумел бы преодолеть и эту преграду. Однако его мать, едва заслышав о его планах, решительно воспротивилась. Она заявила, что он чересчур молод, и прочитала целую лекцию о том, как ненадежно и непостоянно мужское сердце в двадцать лет. Напомнила, что ее сын хотел развиваться как заклинатель, и, хотя он уже многое наверстал, работы ему на этом поприще предстоит немало. И в конце добавила, что негоже младшему брату вступать в брак вперед старшего, а раз уж ее А-Яо выбрал Сичэня себе в старшие братья, то придется ему подождать своей очереди.

Сичэнь жениться не торопился, и в результате Яо тоже оставалось только мечтать о собственной семейной жизни. На мягкое напоминание о том, что родной младший брат Сичэня все-таки позволил себе уже вступить в брак, мать ответила, что на обрезанных рукавов вообще и на Вэй Усяня в частности никакие правила не распространяются. Это признал даже Лань Цижэнь, а потому и всем остальным остается только смириться.

Вэй Усянь в принципе стал головной болью и стихийным бедствием для почти всех великих орденов. Кажется, только в Цинхэ Не избежали его тлетворного влияния — и то, возможно, лишь потому, что Не Минцзюэ однозначно заявил, что ноги этого темного заклинателя не будет на его территории, а брату запретил поддерживать с ним любую связь. Последнему содействовал и Лань Ванцзи, вообще крайне болезненно воспринимающий хоть какую-то связь Вэй Усяня с кем угодно. Он и Цзян Ваньиня сверлил подозрительным взглядом, стоило его мужу завести с ним разговор, и в Пристань Лотоса они всегда ездили вместе.

Остальные же хлебнули по полной. Больше всего, конечно, досталось Гусу Лань, ибо Ванцзи, раз заманив Вэй Усяня в Облачные Глубины, был твердо намерен задержать его там навсегда. Остальные оказались просто поставлены перед фактом — и именно тогда Цзинь Гуанъяо понял, почему все в этом ордене так спокойно отнеслись к женитьбе Лань Цижэня на его матери. Если Лань решал, что ему нужен какой-то человек, для него больше не существовало никаких преград.

Орден Юньмэн Цзян претерпел, скорее, моральные страдания, ибо Цзян Ваньинь так и не простил «похищения» своего шисюна — не простил, как ни странно, в первую очередь самому «похищенному». А вот за орден Ланьлин Цзинь пришлось отдуваться уже лично Гуанъяо. С того момента, как он семь лет назад получил встревоженное письмо от Сичэня насчет пленных Вэней, которые позарез понадобились Вэй Усяню, Яо на несколько месяцев забыл про покой.

Лишь много позже, когда он по просьбе брата проявил чудеса дипломатии в общении с отцом, Цзинь Гуанъяо узнал, как кстати он решил уступить семейным чувствам. А вот на самого Сичэня он даже обиделся, хотя раньше ему казалось, что на это солнце обижаться невозможно.

Простил Цзинь Гуанъяо своего брата только тогда, когда осознал и поверил, что тот действовал, полностью повинуясь настояниям своей тетушки. Мэн Ши очень тяжело носила своего второго ребенка — и это было неудивительно. Яо знал, что ивовые девушки пьют специальные отвары, чтобы не дать себе забеременеть от клиентов, а если подобное все же случается, скидывают плод. Сам он родился, когда Мэн Ши была очень молода, и ее организм не был еще ни отравлен, ни измучен. С тех пор многое изменилось, и пришлось приложить немало усилий, чтобы в первые месяцы беременности сохранить жизнь ребенка, а в последние — жизнь матери. Целители Гусу Лань оказались бессильны: они больше привыкли работать с ранами, нежели с обычной телесной слабостью. Тогда-то и влез Вэй Усянь, вспомнив об одной очень талантливой девушке из Вэней. По его словам, та могла творить чуть ли не чудеса, но Лань Цижэню, доведенному до отчаянья, уже не нужны были подобные подробности. Однако он знал, что прямая просьба к Цзинь Гуаншаню, забравшему себе всех выживших в битвах Вэней, ничего не даст. Тот не подал бы руки той, что не просто поставила его в неловкое положение перед всеми орденами, но еще и посмела быть счастливой без него.

Вэй Усянь просил за Вэней, Ванцзи — за мужа, Лань Цижэнь — за жену, при этом настаивая, что причину надо сохранить в тайне, а Мэн Ши умоляла не пугать ее Яо раньше времени. Сичэню ничего не оставалось, как засесть за письмо к Цзинь Гуанъяо, в котором он постарался быть как можно убедительнее. За лесом удалось спрятать дерево, и Вэнь Цин вместе с ее братом и остатками выживших Вэней в конце концов смогли переправить в Гусу. Самого Яо все это время совместными усилиями держали на расстоянии от Облачных Глубин, и о подоплеке этого «ланьского заговора» он узнал лишь после рождения сестры. Доведенный почти до сердечного приступа Лань Цижэнь заявил тогда, что это их первый и последний ребенок, и с тех пор оберегал супругу как зеницу ока.

А родившаяся с таким трудом Лань Шу тут же стала главным сокровищем своей семьи. И даже заслужила особое уважение от Вэй Усяня, повторив и закрепив «подвиг» его матери. Дело в том, что в младенчестве А-Шу засыпала, только когда ее держали на руках, и при этом вечно норовила намотать себе на пальчики волосы державшего, — Яо предположил тогда, что в этом проявилась ее истинно ланьская страсть к собственничеству. Все родные и близкие, удостоившиеся подобной чести, быстро научились следить за тем, чтобы их волосы были откинуты за спину, вне пределов досягаемости маленьких ручек. Однако бороду девать было некуда, и Лань Цижэнь несколько раз оказывался в ситуации, что он не мог уложить свою дочь обратно в кроватку, не потревожив. Бородой пришлось пожертвовать, а затем Мэн Ши удалось мягко убедить мужа, что тот и без нее выглядит достаточно представительно.

У самого Цзинь Гуанъяо отношения с отчимом сложились неплохие. Прибыв с Ланями на свадьбу, он остался на пару месяцев, присоединившись к местным ученикам, и Лань Цижэнь не преминул отметить как его усердие, так и его потрясающую память. Гуанъяо с удовольствием задержался бы подольше, однако Цзинь Гуаншань начал проявлять нетерпение, и под конец второго месяца уже буквально завалил Облачные Глубины требованиями вернуть ему сына. Гуанъяо с Лань Цижэнем тогда договорились, что продолжат обучение в формате переписки: наставник счел, что этот ученик достаточно умен и дисциплинирован, и был готов обеспечить его всеми необходимыми материалами. Цзинь Гуанъяо был благодарен за это, но еще более за то, что такая постоянная, почти демонстративная переписка с его «вторым домом» неизменно держала в тонусе главу Цзинь. Гуанъяо не обманывался чувствами отца на свой счет и, добившись первоначальной цели, сделал все, чтобы укрепить и упрочить свое положение. Письма от Лань Цижэня, несмотря ни на что сохранившего свой авторитет среди орденов, очень этому способствовали.

Но самой большой удачей оказалось то, что Цзинь Гуанъяо неожиданно для самого себя удалось поладить с братом. Цзинь Цзысюань, хоть и производил впечатление человека надменного и высокомерного, на деле вовсе не являлся таким. Честности и благородства в нем скрывалось побольше, чем во многих других, но куда сильнее Гуанъяо подкупила его почти детская наивная доверчивость. Цзысюань был его выше и старше, однако иногда казался настолько беззащитным перед интригами внешнего мира, что в какой-то момент Гуанъяо осознал, что взял брата под своеобразную опеку. А позже обнаружил, что они прекрасно дополняют друг друга. Цзинь Цзысюань получил превосходное образование и теоретические познания имел весьма обширные. К тому же, опять-таки несмотря на чересчур напыщенный вид, он оказался достаточно умен. Но при всем при этом Цзысюань, казалось, был начисто лишен любых социальных навыков. Это была даже не молчаливая неподвижность Ванцзи, которая выглядела хотя бы нейтральной. Цзысюань же обладал потрясающей способностью говорить совсем не то, что имел в виду. Он сам понимал это, злился — и неизменно лишь ухудшал положение. И если в переписке Цзинь Цзысюань еще мог придерживаться каких-то рамок, то в личном общении становился ходячей катастрофой.

В первый раз Гуанъяо предложил свою помощь почти бескорыстно. Конечно, он постоянно держал в уме, что его положение в ордене Ланьлин Цзинь не всегда будет завязано только на отце. Здоровье Цзинь Гуаншаня в последнее время начало сдавать, и его недавно признанному сыну следовало подготовить для себя надежные тылы. Гуанъяо не собирался покидать Башню Золотого Карпа со смертью нынешнего главы. И все же поначалу он считал, что время у него еще есть, а какое-то мелкое недоразумение между братом и его оппонентами уладил походя, едва заметив…

Однако Цзинь Цзысюань, как оказалось, умел быть благодарным. Или — Гуанъяо допускал и такое — ему самому хватило ума понять, что человека, способного компенсировать его собственные недостатки, лучше держать к себе поближе. В какой-то момент Цзинь Гуаншань обнаружил, что его сыновья вместо того, чтобы враждовать, как он втайне рассчитывал, на удивление сдружились, однако поделать с этим уже ничего не смог. Ему не хватило ни сил, ни времени.

Ввиду семейного характера праздника в обеденный зал со взрослыми допустили и старших детей. Цзинь Гуанъяо привычным взглядом окинул собравшихся, попутно отмечая, что все организовано по высшему разряду. И пусть Цзян Яньли твердила ему, что «все будет очень по-семейному», Гуанъяо просто не умел делать свою работу плохо. К тому же старался он и для себя: ведь здесь собралась и его семья тоже.

Последними, хоть и не опоздавшими, стали А-Лин и А-Шу. Вид у племянника был надувшийся, а сестренка, как всегда, демонстрировала спокойное достоинство. Гуанъяо переглянулся с Сичэнем, и тот позволил себе добавить в свою обычную доброжелательную улыбку капельку торжества: судя по всему, А-Лину не удалось сломить стойкости своей маленькой гостьи.

Обед шел своим чередом. Цзинь Гуанъяо нет-нет да посматривал на свою сестренку, которая возмущенно хмурилась. Она впервые покинула Облачные Глубины, и наверняка Сичэнь перед отъездом рассказал ей о том, что обычаи во всех орденах разные, но все же А-Шу было трудно смириться с тем, что взрослые так бессовестно смеют разговаривать во время еды. Черные бровки сходились у переносицы, демонстрируя убежденное неодобрение. У ее отца подобное выражение на лице выглядело строгим. У шестилетней девочки — невыносимо милым.

«Кто-то с нею обязательно намучается», — подумал Цзинь Гуанъяо, даже не собираясь скрывать улыбку.

Сама А-Шу заговорила, только когда обед подошел к концу. Она повернулась к Лань Цижэню и спросила так строго, как будто экзаменовала нерадивого ученика:

— Отец, А-Лин — мой племянник?

— Нет, — ответил тот кратко, но спокойно.

В зале установилась заинтересованная тишина. А-Шу продолжала хмуриться, что-то сосредоточенно высчитывая в уме.

— Но А-Лин зовет Яо-гэ дядей, — наконец выдала она свое заключение. — А Яо-гэ — мой брат. Разве не получается, что я — тетя А-Лина?

Цзинь Гуанъяо наблюдал за этой сценой с любопытством. Он прекрасно знал, что Лань Цижэнь преподает в основном старшим ученикам, а Сичэнь как-то признался ему, что его дядя, кажется, вовсе не умеет объяснять по-простому. Сичэнь вообще подозревал, что им с братом пришлось учиться так быстро потому, что Лань Цижэнь обращался с ними как с пусть молодыми, но все же вполне взрослыми адептами. Сейчас же Гуанъяо было искренне интересно, как его отчим будет пытаться объяснить своей дочери их запутанные семейные связи.

— Все очень просто, А-Шу, — вмешалась Цзян Яньли.

Ее мягкий ласковый голос моментально убил все надежды на намечающееся развлечение. Вот уж кто умел кратко и доходчиво объяснять малышам все на свете!

— Смотри, — продолжила Цзян Яньли, когда взгляд А-Шу устремился на нее. — У каждого из нас есть папа и мама. Но не у всех братьев и сестер папа и мама одинаковые. У вас с А-Яо общая мать, но разные отцы, а у А-Яо с папой А-Лина общий отец, но разные матери. Понимаешь?

А-Шу, подумав, кивнула. По крайней мере про то, что ее отец не является отцом ее брату, она уже знала, и потому сумела представить себе и обратную ситуацию.

— Поэтому, хоть А-Яо является и братом тебе, и дядей А-Лину, но вы с А-Лином не родственники, — заключила Цзян Яньли.

Лицо А-Шу еще некоторое время выражало глубокую задумчивость. Она явно поняла объяснение, однако ее мысли занимало что-то еще. А-Шу перевела свой сосредоточенный взгляд на А-Лина, который, несмотря на то, что обед закончился, как раз в этот момент положил в рот еще один сладкий шарик. Под строгим взглядом девочки он едва не поперхнулся, но все же сумел проглотить лакомство.

— Хорошо, — наконец вынесла А-Шу свой вердикт. — Тогда, раз мы не родственники, то я согласна.

— С чем согласна, милая? — ласково поинтересовалась Мэн Ши. На нее не действовали суровые взгляды ни мужа, ни дочери.

— А-Лин, — прямой осанке и излучаемому достоинству А-Шу могла бы позавидовать императрица, — я согласна выйти за тебя замуж.

— О нет! — попытавшуюся было повиснуть тишину моментально разбил отчаянный вопль Вэй Усяня. — А-Шу, как ты можешь! Я так надеялся, что ты выйдешь за А-Юаня!

Цзинь Гуанъяо бросил искоса взгляд на упомянутого мальчика. Тот сидел рядом со своими родителями с чинным видом, однако во взгляде его улавливалась неловкость. Гуанъяо подозревал, что некогда приемный сын Ванцзи и Вэй Усяня носил фамилию «Вэнь», однако им хватало ума не распространяться на данную тему. Вэй Усянь и вовсе заявлял во всеуслышание, что он родил сына лично, и, учитывая его славу темного заклинателя, некоторые даже верили в это.

Со своей привычкой молниеносно оценивать любые возможные варианты Цзинь Гуанъяо невольно подумал, что, возможно, для ордена Гусу Лань это стало бы вполне неплохим решением. Сичэнь не был женат, и не имелось никаких предпосылок, что он женится в ближайшее время. У Ванцзи с его мужем родных детей не могло быть в принципе. Лань Цижэнь наотрез оказывался рисковать жизнью и здоровьем жены, и потому Лань Шу ныне являлась единственной относительно прямой наследницей нового поколения. Однако орден Гусу Лань хранил не слишком положительные воспоминания о единственной женщине-главе в своей истории. При этом А-Юань, хоть и являлся приемным, все же оказался умным, способным и талантливым мальчиком. Лань Цижэнь, раз смирившись с его наличием в своей семье, теперь весьма гордился таким учеником. И все же кровного родства между А-Юанем и семьей Лань не имелось.

Пожалуй, свести этих двоих действительно было бы прекрасной мыслью с практической точки зрения. А-Юань имел все шансы стать выдающимся заклинателем своего поколения, а А-Шу, ничем ему не уступающая, встала бы рядом на равных, при этом добавляя их паре легитимности.

Другой вопрос, что Лани никогда не решали подобные вопросы рационально. Спутников жизни они выбирали сердцем, а никак не головой.

Хотя… из каждого правила возможны исключения.

— Нет, — строго глядя на Вэй Усяня, припечатала А-Шу. — А-Юань — серьезный и самостоятельный. Он сам справится. А А-Лин ужасно неорганизованный. Ему нужна твердая рука.

Кто-то мог бы сказать, что шесть лет — это слишком ранний возраст, чтобы принимать подобные решения. Однако Цзинь Гуанъяо не сомневался, что судьба его племянника с этого момента предопределена.