Неравноценный обмен (СИ) [Сын Дракона] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Цзинь Гуанъяо в который раз поерзал по кровати, но снова так и не нашел удобного положения.

Каждый вечер, впрочем, почти всегда заканчивавшийся у главы ордена Цзинь глубокой ночью, он с нетерпением ожидал момента, когда сможет вытянуться на постели, — и каждый раз сталкивался с тем, что ему никак не удавалось устроиться по-настоящему удобно. Сперва, пока у власти был отец, Цзинь Гуанъяо казалось, что это просто кровати не очень удачные. Встав во главе ордена лично, он заказал себе самую мягкую постель, какую только было возможно, однако оказалось, что на ней спалось еще хуже. Воздушный матрас прогибался дугой, и спина ныла еще сильнее. Опытном путем, меняя кровати едва ли не чаще, чем одеяния, Цзинь Гуанъяо установил, что спать все-таки лучше на чем-то достаточно жестком. Спина так болела меньше, хотя найти удобную позу все равно бывало нелегко.

По идее, спина у него вообще не должна была болеть. На заклинателях все заживает, как на собаках, раны затягиваются стремительно, зараза не берет, а собственные внутренности служат исправно. Если с заклинателем было что-то не так, то это либо от слишком длительного истощения, либо от дурного настроения. Вэни в своих медицинских трактатах вообще утверждали, что все болезни от нервов… ну, кроме разве что совсем дурных, передающихся половым путем. Те — от удовольствия. Но в результате тоже от нервов, потому что если не переживать, то и это излечимо.

А Лань Сичэнь, которому Цзинь Гуанъяо как-то раз, уже давно, рискнул пожаловаться на спину, заявил, что вся проблема исключительно в его воображении. Даже слово совершенно идиотское употребил: «психосоматика». Где он его откопал только? Хорошо хоть, пояснил. Мол, это последствие стресса: Яо кажется, что спина должна болеть, вот она и болит. И надо просто перерасти негативный опыт, отбросить его, прийти в гармонию с собой — и все будет хорошо.

Цзинь Гуанъяо на названого брата тогда даже немного обиделся. Лань Сичэню легко было говорить: его-то с лестницы никто никогда не кидал. А если бы и кидал, то с таким уровнем самосовершенствования это, возможно, и правда не так уж страшно. Впрочем, допускал Гуанъяо, быть может, дядя Лань и сбрасывал своих племянников с лестницы. В качестве разминки перед тренировкой. В детстве. И телесно им ничего не было: нефрит — камень крепкий. Правда, А-Лин тут умудрился как-то расколотить нефритовую вазу, ну так то А-Лин. Он мальчик талантливый. А живым Нефритам Гусу Лань все нипочем… Разве что на головы остались стукнутыми. Оба. Лань Ванцзи точно на голову ударенный, к счастью, с ним Цзинь Гуанъяо встречаться практически не приходится. Лань Сичэнь скрывается более талантливо — но его Яо знает гораздо лучше.

Образ Лань Сичэня как наяву встал перед глазами, и Цзинь Гуанъяо в очередной раз перевернулся с бока на спину, с трудом подавив мучительный стон — и даже не из-за спины. В Лань Сичэне было идеально почти все, помимо того, что его не было прямо здесь, в этой кровати. И ведь ладно бы у него имелся кто-то другой! Цзинь Гуанъяо умел и ждать, и бороться. Если бы этот «кто-то» существовал, его можно было бы вытеснить из сердца второго брата. Однако Цзинь Гуанъяо, именно потому, что знал Сичэня очень и очень хорошо, не сомневался, что вытеснять некого. Сердце Лань Сичэня являлось монолитным, без единой норки для кого бы то ни было.

Тридцативосьмилетний девственник — это тяжкое испытание. Оглядываясь назад, Цзинь Гуанъяо клял себя последними словами, что не рискнул когда-то давно, когда они оба были желторотыми юнцами и могли себе позволить куда больше свободы. Тогда и поцелуи, и объятия, и — чем судьба не шутит! — внезапный секс можно было бы объяснить порывистостью, свойственной молодости. Например, когда они прятались вместе от Вэней. Или сразу после победы. Яо не решился: ему все казалось, что он недостаточно хорош для такого блистательного господина, что будет если и не осмеян, то однозначно отвергнут. Год за годом Яо убеждал себя, что вот еще одна ступень наверх, еще одно достижение — и между ним и Сичэнем не окажется преград…

И дождался того, что уже оба они стали слишком серьезными, слишком солидными, слишком взрослыми, чтобы вот так просто, ни на что не оглядываясь, ухнуть друг другу в объятия, словно с головой в омут. Если и сейчас окажется, что Лань Сичэню ничего такого от названого брата не надо, то уже не получится отшутиться.

Поэтому все оставалось так, как оставалось. Они виделись, улыбались друг другу, распивали чай и занимались делами. Все с зубодробительной пристойностью. Потому что Цзинь Гуанъяо — Верховный Заклинатель и женатый человек, а Лань Сичэнь — исполненный всевозможных достоинств девственник. И даже когда они засиживались далеко за полночь, можно было не рассчитывать, что все завершится как-нибудь веселее, чем вежливыми пожеланими спокойной ночи, неизменно оканчивающимися расставанием. Даже если иногда Цзинь Гуанъяо казалось, что к нему — именно к нему, единственному из всех! — Лань Сичэнь питает большую привязанность, нежели к кому-либо, помимо его семьи, он не посмеет сломать все то, что было построено между ними годами. Познать прекрасное тело Первого Нефрита Гусу Лань отчаянно хотелось, но если платой за риск станет их близкая дружба, то Цзинь Гуанъяо рисковать не желал. Лучше уж жить без Лань Сичэня в своей кровати, нежели не общаться с ним вовсе, а при вынужденных встречах натыкаться на холодное презрение во взгляде.

Поэтому если что и оставалось Цзинь Гуанъяо одинокими ночами, так это только мечтать. Воображение у него было богатое, и картины оно всегда писало такие, что никаким авторам весенних картинок и не снилось. И то, что в постели самого Гуанъяо давно уже никого не было, только усугубляло дело.

А ведь эта пустота, как ни крути, угнетала.

У Цзинь Гуанъяо имелось множество масок на все случаи жизни, но примерного семьянина ему играть практически не приходилось. Страстность своего отца он унаследовал, а вот желание распылять ее на все, что движется, — нет. Яо действительно был бы счастлив прожить всю жизнь с одним человеком, но коварная судьба словно имела что-то против. Лань Сичэнь оказался недоступен, а с супругой вышел крайне неловкий казус. Заводить какого-нибудь иного постоянного партнера — хоть любовницу, хоть любовника — Цзинь Гуанъяо не давали старательно взращенные в душе подозрительность и осторожность, не позволяющие доверяться посторонним людям, ну а к борделям он и близко подходить не желал. И дело было даже не в том, что он слишком хорошо знал всю эту кухню изнутри, а в том, что мимолетная разрядка была лишь малой частью необходимого.

Уж лучше эту самую разрядку обеспечить себе самому. Заодно можно не беспокоиться, что в самый пик с уст слетит имя, которое никому не должно слышать.

Призвав на помощь свою фантазию, Цзинь Гуанъяо уже приготовился насладиться воображаемыми ласками Лань Сичэня, когда его изнутри что-то дернуло. В самый первый момент у Яо мелькнула мысль, что его умудрились отравить. Однако наружу рвалось отнюдь не содержимое желудка, а словно бы сама душа.

Больше Цзинь Гуанъяо ничего не успел подумать, ибо в следующее мгновение у него перед глазами замелькали искры, а затем его поглотила тьма.

========== Глава 1 ==========

Очнулся Цзинь Гуанъяо от того, что кто-то весьма болезненно пнул его в бок. Пнул пребольно, да еще и с такой силой, что тело Яо пронесло по полу и буквально вмазало в стену, приложив об нее еще и головой. Словно мало та гудела после вчерашнего!

Мысль о том, а что же было вчера, мелькнула и пропала, потому что в разум ввинтился чей-то незнакомый, но крайне неприятный голос. Какой-то мальчишка позволял себе визгливо вопить в присутствии Верховного Заклинателя!..

Цзинь Гуанъяо поспешно открыл глаза. Где бы он ни находился, это совершенно точно не была его спальня в Башне Золотого Карпа. Жалкая лачуга со скудной обстановкой, к тому же почти пришедшей в негодность, была ему совершенно не знакома.

Толстый юнец бранился, глядя прямо на него, Цзинь Гуанъяо, будто имел на это полное право. На какое-то мгновение душу охватил животный ужас: неужели все произошедшее было сном, и не было ни признания его отцом, ни зубами выгрызенного места главы ордена, ни титула Верховного Заклинателя? Неужели чересчур богатое воображение так зло пошутило над своим хозяином, подсунув красивую картинку только для того, чтобы по пробуждении ее жестоко разорвать на кусочки?

Однако помимо воображения Цзинь Гуанъяо обладал также и превосходной памятью. Этого мальчишку он совершенно точно не помнил — тот никогда не встречался ему на жизненном пути. И тем не менее тот вел себя как хозяин.

Набранившись, самодовольный мальчишка еще раз пнул Яо, а затем ушел, напоследок плюнув и велев слугам его стеречь. Только после этого Цзинь Гуанъяо рискнул попытаться встать на ноги. Этого ему не удалось, ибо ноги подкашивались от слабости, и пришлось остаться сидеть на полу. В хибаре, оказавшейся местом его временного пристанища, уютом и не пахло, но Цзинь Гуанъяо призвал на помощь свою старую привычку быть собранным всегда и в любых условиях. Конечно, за последние годы он сильно расслабился, но наработанные однажды навыки так просто не позабудешь.

Первым, что бросалось в глаза, было магическое поле, начерченное на полу. Кровью начерченное — и это уже не понравилось Яо. Оглядеть целиком все знаки из положения сидя не удавалось, поэтому он еще раз осмотрелся по сторонам. Немногие вещи в этой нищей лачуге были или порваны, или разбиты. Более-менее целым, хотя и несколько погнутым, оказалось небольшое бронзовое зеркало, и Цзинь Гуанъяо потянулся за ним. У него сосало под ложечкой нехорошее предчувствие, но мысли в голове, все еще немного гудящей после столкновения со стеной, пока еще никак не могли сформироваться хоть во что-то связное.

Наконец зеркало оказалось у него в руках, и Яо зачарованно уставился на свое отражение. Мертвенно-бледное лицо с лихорадочно-алыми щеками едва не заставило его выронить зеркало из рук, однако почти сразу он сообразил, что это крайне неумелый макияж. Нащупав поблизости какую-то тряпицу, Цзинь Гуанъяо постарался обтереть свое лицо. С водой дело пошло бы лучше, но воды рядом не было, а дешевая пудра оказалась настолько плохого качества, что сама отваливалась кусками. Когда Цзинь Гуанъяо удалось более-менее очистить свою физиономию от дурацкого грима, он посмотрел на свое отражение вновь — и снова едва не выронил зеркало.

Вместо его собственного лица на него оттуда смотрело лицо Мо Сюаньюя.

Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза, досчитал до десяти, приводя в порядок дыхание, а затем снова посмотрел. Лицо изгнанного некогда братца никуда не делось. Не то чтобы Яо уделял ему много внимания, однако в первое время после знакомства он дал себе труд придирчиво вглядеться в черты его лица. Сам Цзинь Гуанъяо на отца не походил совершенно, и потому ревниво изучил внешность другого ублюдка, которому выпала удача оказаться признанным главой Цзинь. Мо Сюаньюй, впрочем, на Цзинь Гуаншаня тоже не слишком-то был похож, и это Яо успокоило. Когда же оказалось, что очередной отпрыск еще и крайне бездарен, то Цзинь Гуанъяо отнесся к нему уже даже со снисхождением. У Мо Сюаньюя имелись все шансы беспечально прожить в Башне Золотого Карпа до конца своих дней, если бы он не пересек границы допустимого.

Цзинь Гуанъяо пошарил взглядом по полу. Тут и там валялись как обрывки бумаги, так и пусть разрозненные, но целые листы. Цзинь Гуанъяо дотянулся до большинства из них и попытался собрать воедино. Исписано почти все было одной и той же рукой — наверняка рукой Мо Сюаньюя, — и представляло собой довольно-таки бессвязный поток мыслей. К счастью, Цзинь Гуанъяо отлично умел работать с информацией, даже в самой бестолковой подаче, и вскоре история семьи Мо раскрылась перед ним как на ладони.

На это Цзинь Гуанъяо только хмыкнул. Он всегда знал, что старт у Мо Сюаньюя был получше, чем у него, однако тому не хватило ни мозгов, ни ловкости этим воспользоваться.

А вот другая часть бумаг заставила его напрячься. Даже оказавшись изгнанным из Башни Золотого Карпа, Мо Сюаньюй не выкинул из головы объект своих мечтаний, и потому изрядный кусок его своеобразного дневника куда больше походил на выдержку из весеннего трактата. От фантазии братца у Яо, привычного ко многому, глаза едва не полезли на лоб. Неужели Мо Сюаньюй действительно жаждал все это проделать, причем именно с ним, с Яо? Тощий жалкий мальчишка, имеющий слабость к красивым тряпкам и женской косметике, оказывается, не просто хотел пробраться в постель к Верховному Заклинателю, но и овладеть им?

Цзинь Гуанъяо посмотрел на записи в своих руках с отвращением. Свою задницу он готов был подставить разве что только Лань Сичэню — и то лишь потому, что иной вариант и вовсе представлялся нереальным. Если уж это восхитительное божество и удастся затащить к себе в кровать, то только подчинившись. Сам Цзинь Гуанъяо предпочитал активную роль, но здесь, ради исполнения своего заветного желания, готов был уступить.

Цзинь Гуанъяо методично разорвал записи о себе на мелкие клочки и крепко сжал их в кулаке. В отдалении он приметил перевернутую жаровню и дал себе слово, что, как только сможет подняться на ноги, тут же сожжет всю компрометирующую его информацию. Вообще надо было избавиться от Мо Сюаньюя, как и от всех прочих отцовских ублюдков. Вэнь Жохань всегда говорил, что добро выходит боком, — и был прав. Собственно, он на своем опыте в этом убедился, а Яо следовало бы усвоить этот урок еще тогда. Цзинь Гуанъяо когда-то подумал, что Мо Сюаньюй ничтожен настолько, что его позорного изгнания будет достаточно. А тот мало того, что свои эротические фантазии на бумагу переносит, так еще и ритуалы какие-то темные проводит!

Поколебавшись немного, Цзинь Гуанъяо сделал еще одну попытку подняться на ноги. Это ему наконец-то удалось, однако, встав, он был вынужден тут же схватиться за стену — его ощутимо шатнуло. Помимо слабости, которую, несомненно, оставил после себя ритуал, и тянущей боли там, куда пришлись пинки самодовольного юнца, отчаянно кружилась голова. И дело было не только в ударе об стену — еще и угол обзора оказался непривычным.

«Ну да, точно, Мо Сюаньюй ведь выше меня», — мелькнула у Цзинь Гуанъяо рассеянная мысль.

Выше — это да. А еще значительно худее. Сам Цзинь Гуанъяо обладал весьма изящной, но в то же время очень пропорционально сложенной фигурой. Давно остались позади те годы, когда он вынужден был питаться чем попало, а ежедневные занятия добавили его телу мышц. Правда, телосложение Цзинь Гуанъяо было таково, что мускулы особо не выступали, однако они плавно перекатывались под его гладкой кожей, выдавая гармоничное развитие.

Мо Сюаньюй же был откровенно тощим. Судя по всему, за те пять лет, что прошли с момента его изгнания из Башни Золотого Карпа, он не слишком утруждал себя тренировками. У Цзинь Гуанъяо и самого было не самое сильное золотое ядро, но в теле Мо Сюаньюя он и вовсе ощущал лишь слабенькую пульсацию.

Да как, во имя всех богов, его вообще могло сюда занести?!

Пользуясь тем, что во взгляде со временем слегка прояснилось, Цзинь Гуанъяо оглядел магическое поле, расчерченное на полу. Оглядел — и удивленно сморгнул.

Это поле он знал. Однако странным было даже не то, что о нем откуда-то узнал и Мо Сюаньюй — у Цзинь Гуанъяо трактат об этом ритуале из загашников темных заклинателей хранился в потайной комнате, — а то, что назначением поля был призыв злобного духа.

Цзинь Гуанъяо не был бы готов вступить в полемику на тему, насколько злобной можно считать его скромную персону. Проступки за ним, безусловно водились. Некоторые — так действительно… нехорошие. Однако кого в этом мире можно назвать безгрешным? Разве что Лань Сичэня — но и то лишь потому, что Цзинь Гуанъяо нравилось думать о своем друге как о ком-то безупречно чистом и невинном.

Но главная проблема состояла все-таки в том, что Цзинь Гуанъяо в принципе не являлся духом. Он был человеком, из плоти и крови, обладающим своим собственным телом. Телом, в которое ему очень хотелось вернуться!

Чувствуя подступающую панику, Цзинь Гуанъяо усилием воли заставил себя сосредоточиться на последовательном решении проблем. Дотащившись до жаровни, он с трудом разжег ее, а затем методично спалил все клочки записей о себе. Затем постарался по возможности привести себя в порядок. Потом опустился на топчан, заменяющий Мо Сюаньюю кровать, и занялся анализом ситуации.

Чего хотел Мо Сюаньюй — понятно. Он пытался призвать в свое тело злобного духа. Подтверждением этому, помимо магического круга, были также четыре глубоких пореза на левой руке — чего-то этот извращенец точно желал за свою жертву. Чего именно, Цзинь Гуанъяо не знал: в записях подробностей не обнаружилось, а в голове у него ничего не отложилось. Быть может, потому, что он не являлся злобным духом, а может, просто от того, что Мо Сюаньюй — криворукий идиот, налажавший с ритуалом по всем пунктам.

Что сталось с телом самого Цзинь Гуанъяо — не понятно. Возможно, слуги уже обнаружили в его покоях хладный бездыханный труп, и сейчас в Башне Золотого Карпа царит паника. Интересно, Лань Сичэнь, когда узнает, расстроится? То есть, конечно, расстроится — он и из-за Не Минцзюэ в свое время расстраивался… Но все же интересно — насколько? Хотелось бы верить, что побольше.

Впрочем, нет, лучше бы не расстраивался. Видеть огорченного Лань Сичэня было больно, а становиться причиной его огорчения отчаянно не хотелось. Зря, что ли, Цзинь Гуанъяо так старательно оберегал своего второго брата от всех возможных потрясений на протяжении многих лет?

К тому же вполне вероятно, что телу ничего не сделалось. Во-первых, оно может просто лежать. Есть же специальная техника, позволяющая выводить душу из тела, — и тело в отсутствие души не умирает. Правда, эта техника не рассчитана на то, что душа уйдет так далеко и так надолго, но тело все же имеет возможность продержаться хоть какое-то время. А во-вторых, тело может и не лежать.

Эта мысль заставила Цзинь Гуанъяо неуютно поерзать на неудобном топчане. Никто не знает точно, что происходит с душой человека, пожертвовавшего свое тело злобному духу. Предположительно, она просто рассеивается без шанса на перерождение. Но — это если родное тело все же досталось злобному духу, не имевшему доселе собственного пристанища. А если пристанище имелось, то могло ли случиться так, что произошел… обмен?

Думать о том, что Мо Сюаньюй все-таки заполучил его, Цзинь Гуанъяо, тело — пусть и не таким образом, каким ему хотелось, — было достаточно неприятно. Однако по здравому размышлению выходило, что из всех вариантов этот — самый предпочтительный. Если оба тела живы и обе души не повреждены, то имелся неплохой шанс вернуть все обратно.

В любом случае, как ни крути, а Цзинь Гуанъяо предстояло отправиться в Башню Золотого Карпа и разузнать все на месте. Если его тело погибло — то будут похороны, такое точно не пропустишь. В этом случае останется только доживать свой век в теле Мо Сюаньюя. Не самая приятная перспектива, но Яо неизменно придерживался мнения, что пока человек жив, у него всегда остается масса возможностей реализовать себя.

Если же тело живо, надо будет попытаться вернуть его себе. Свободное — постараться занять, занятое — обменять обратно.

Над последним, правда, предстояло поломать голову. Существовала немалая опасность, что Мо Сюаньюй меняться обратно не пожелает. И тут его вполне можно было понять: кто же откажется быть главой великого ордена, да еще и Верховным Заклинателем, вместо этого вернувшись в родную деревню, где кроме нищеты и унижений его ничего не ожидало?

Другое дело, что главы ордена из Мо Сюаньюя не получится. Он не только не разбирается в делах, так еще и глуп и ленив. Если другие заклинатели в Башне Золотого Карпа не решат, что их глава сошел с ума, то очень быстро разгадают подлог. И Лань Сичэнь! Лань Сичэнь-то должен узнать, что его подменили? По крайней мере, Цзинь Гуанъяо отчаянно хотелось в это верить. А поскольку визита главы ордена Лань в Башне Золотого Карпа ожидали в ближайшее время, следовало поторопиться.

Или… Или, быть может, лучше сразу обратиться к Лань Сичэню? В Башню Золотого Карпа еще проникнуть надо, а с лицом Мо Сюаньюя сделать это будет нелегко. В Облачных Глубинах же можно будет попросить об аудиенции, а там, оказавшись с глазу на глаз, все объяснить. Цзинь Гуанъяо всерьез обдумал все плюсы и минусы этого варианта, но в конце концов отмел его. Во-первых, втягивать Лань Сичэня по-прежнему не хотелось. Поди объясни ему, почему вместо злобного духа призвался его побратим! Цзинь Гуанъяо, конечно, мог объяснить что угодно кому угодно, но для этого ему нужно было хоть самому понимать, в чем дело, — а сейчас он совершенно ничего не понимал. А во-вторых, на своих двоих у Цзинь Гуанъяо было очень мало шансов добраться до Облачных Глубин раньше, чем Лань Сичэнь вылетит в Башню Золотого Карпа.

Цзинь Гуанъяо ждала дорога домой.

========== Глава 2 ==========

Когда Мо Сюаньюй проснулся, его больше всего удивило не то, что его правая рука оказалась запущенной в штаны и лежала на члене — в конце концов, желающих скрасить его одиночество все не находилось, а он ведь был здоровым молодым мужчиной, — а то, что он вообще проснулся.

Мо Сюаньюй не должен был проснуться. Он и спать-то этой ночью не ложился. Он провел один из темнейших ритуалов, и в результате его душа должна была уже развеяться где-то посреди небытия.

Подумав, Мо Сюаньюй вытащил руку из штанов и машинально посмотрел на нее. Чистая — видимо, ничего сделать он не успел. Мо Сюаньюй уже почти опустил руку на одеяло, но потом, спохватившись, вновь поднес к лицу. А затем взглянул и на вторую.

Его руки уже давно не были такими. Не просто не испачканные, а действительно по-настоящему чистые, без покрасневших костяшек, заусенцев и обгрызенных ногтей. Ногти вообще выглядели замечательно: аккуратно остриженные и словно бы отполированные. Мо Сюаньюй с удовольствием вытянул перед собой ладони, поворачивая их из стороны в сторону и любуясь. Ровно до того момента, как сообразил, что это вроде как бы и вовсе не его руки. И дело даже не в ухоженности, какой ему давно уже не доставалось, а в том, что сами ладони выглядели по-другому. Меньше, с более изящными пальцами. Но при этом — с характерными мозолями, оставляемых рукоятью меча. У Мо Сюаньюя таких не было: из ордена Ланьлин Цзинь его изгнали без меча, да он, впрочем, и не слишком переживал по этому поводу, все равно физические тренировки ему никогда не нравились.

Мо Сюаньюй резко сел и наконец-то огляделся. Комната была великолепной: такой у него не было, даже когда он жил в Башне Золотого Карпа. Обстановка выглядела дорогой, но при этом очень изящной. Уж в тонких искусствах Мо Сюаньюй понимал побольше некоторых! Вкус у хозяина этих покоев однозначно был хороший, пусть и сложно было удержаться в рамках изысканности, когда все вокруг буквально заткано золотом.

А вот кровать — Мо Сюаньюй даже пару раз подпрыгнул на месте — показалась жестковатой. Простыни из тончайшего шелка, одеяло — роскошное и тоже с золотом, а вот матрас мог бы быть и помягче.

— Надеюсь, матрас-то хоть не золотой? — произнес вслух Мо Сюаньюй и хихикнул.

Сказал — и тут же осекся. Голос тоже звучал как-то по-другому. Более мягко, с какими-то глубокими нотками в тоне. Вроде бы даже знакомый голос, но точно не его, не Мо Сюаньюя.

Мог ли он вместо небытия оказаться не просто в другом месте, но еще и в чужом теле? Мо Сюаньюй замер, сидя на кровати, сосредоточенно обдумывая этот вопрос. С одной стороны, в том трактате, по которому он сотворил ритуал, про это ничего не говорилось. С другой стороны, трактат выглядел старым и ветхим — возможно, что-то из написанного и потерялось в прошлом. К тому же читать его пришлось быстро и тайком, переписывая к себе заметки лишь о самом главном. Может, про что-то такое в трактате и упоминалось, да Мо Сюаньюй не обращал внимания. Ему ведь было не так важно, что случится с его душой, когда его заветное желание исполнится.

Хотя, на самом деле, по-настоящему заветным его желанием было иное. Мо Сюаньюй тяжело вздохнул. Если бы он знал, что у него будет возможность воспользоваться чьим-то телом, к тому же явно очень неплохим, он бы загадал именно его. Яо-гэ не принял его чувств в прошлом, но под влиянием демонической силы наверняка уступил бы!

Однако Мо Сюаньюй не знал о столь прекрасном завершении ритуала, и потому попросил лишь о мести. Он вздохнул еще раз, а затем задумчиво повел носом.

Душераздирающе пахло пионами. Запах, конечно, сам по себе приятный, но у Мо Сюаньюя он рождал неприятные ассоциации. Именно пионами с подвалов и до крыш пропахла Башня Золотого Карпа, и потому они неизменно навевали тоску. Там, в далеком пионном прошлом остались и сытая жизнь, и сносное — по сравнению с деревней Мо — обращение, и, главное, прекрасный и удивительный Яо-гэ.

Что-то крутилось на окраине сознания, но Мо Сюаньюй, погруженный в свои воспоминания о прежних временах, даже и не думал ухватить эту мысль за хвост. Он даже не заметил, как двери тихонько распахнулись, и встрепенулся лишь тогда, когда в комнату с поклонами вошли слуги, неся с собой умывальные принадлежности и расшитые золотом одежды.

Стройными голосами они приветствовали его, а Мо Сюаньюй почти с ужасом уставился на так хорошо знакомые ему золотистые ханьфу. Уж форму слуг ордена Цзинь он никогда не забудет!

— Глава ордена, что-то не так? — осторожно поинтересовался один из слуг.

Руки Мо Сюаньюя отчаянно вцепились в покрывало. Никогда еще его мозг не работал с такой скоростью. Глава ордена? Но ведь глава ордена Ланьлин Цзинь — Цзинь Гуанъяо! Яо-гэ, такой желанный и такой недоступный! Взгляд Мо Сюаньюя упал на кисти, сминающие покрывало. Это руки Яо-гэ? Те, что он так мечтал целовать, медленно и нежно, палец за пальцем? А тот член, на котором лежала его, то есть совсем не его рука, это тот самый, который…

— Глава ордена? — в голосе слуги теперь настолько отчетливо читалась тревога, что Мо Сюаньюй уловил ее даже через собственную панику.

Он не мог, просто не мог стать Яо-гэ!

Но уж слуги-то должны хорошо знать своего господина? Яо-гэ уже более десяти лет возглавляет орден Цзинь, его лицо знакомо всем и каждому в Башне Золотого Карпа. Слуги вряд ли перепутали бы его с кем-нибудь другим.

— Д-да!.. — не к месту выпалил Мо Сюаньюй и вскочил с кровати.

Его прогнали за то, что он стремился обладать телом Яо-гэ, — что же с ним сделают, если узнают, что он его и вовсе захватил? Надо ни в коем случае не вызвать подозрений, надо вести себя так, как обычно вел себя Яо-гэ. Не то чтобы Мо Сюаньюй, конечно, знал, что тот делал сразу после пробуждения, — но раз слуги принесли воду и одежды, то, наверное, следовало умыться и одеться?

План провалился еще до того, как начал воплощаться в жизнь. Как оказалось, кровать главы Цзинь располагалась на небольшом возвышении, которого Мо Сюаньюй не разглядел. Оступившись, он почти навернулся, однако его успели подхватить сразу несколько рук.

— Глава ордена, вам нехорошо? — окружили Мо Сюаньюя взволнованные голоса.

И не только голоса.

Мо Сюаньюй пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть в лица столпившихся вокруг него людей. Небо, какой же Яо-гэ маленький! Раньше, при взгляде со стороны, это безумно умиляло, однако сейчас ощущения были не самые уютные. Внутри все сжалось в испуганный комок, и ноги снова подогнулись.

Прежде чем Мо Сюаньюй придумал хоть какой-нибудь ответ, его аккуратно водрузили обратно на кровать.

— Насколько все плохо? Надо ли позвать целителя? Может, вам стоит отдохнуть? — посыпались наперебой вопросы, и Мо Сюаньюй едва не взвыл.

Целитель ему точно был без надобности — вдруг сумеет распознать чужую душу в этом теле? Но вот за предлог остаться в своих покоях и никуда не выходить уцепиться стоило. Мо Сюаньюй медленно поднял трясущуюся — от страха, даже притворяться не пришлось! — руку ко лбу и вздохнул.

— Не нужно целителя, — произнес он, одновременно прислушиваясь к своему голосу. Действительно, как у Яо-гэ! Изнутри тела он звучал немного по-другому, но и тембр, и интонации вполне угадывались. — Однако голова и правда кружится… Я чувствую себя усталым.

— Глава ордена очень много работает, — подобострастно склонился старший из слуг. — Встает всегда ни свет ни заря, а ложится далеко за полночь. Ничего удивительного, что глава ордена совершенно измучился.

Мо Сюаньюй постарался улыбнуться. Улыбка у Яо-гэ неизменно выглядела очаровательной, и надо было быть наичерствейшим человеком, чтобы не растаять от нее. Однако, видимо, он слишком волновался, ибо от того, что изобразило его лицо, слуги дружно вздрогнули.

— Главе ордена совершенно необходимо отдохнуть, — высказал явно общее мнение старший слуга.

Яо-гэ наверняка бы с этим поспорил — он был тем еще трудоголиком, — однако Мо Сюаньюй в душе возликовал. Все-таки удача не окончательно от него отвернулась!

— Да, пожалуй, — пробормотал он, вытягиваясь на кровати и позволяя снова укрыть себя узорчатым покрывалом. — Я отдохну немного. Вы все можете идти.

Слуги с поклонами удалились. Стоило дверям за ними беззвучно сомкнуться, как Мо Сюаньюй снова скатился с кровати. Когда его взгляд, лихорадочно скользящий по комнате, уткнулся в высокое зеркало, он возликовал. Наконец-то можно по-нормальному осмотреть нового себя целиком! Подскочив к зеркалу, Мо Сюаньюй уставился на свое отражение.

То ответило ему настороженным взглядом с такого родного и любимого лица. Словно во сне, Мо Сюаньюй поднял руки и осторожно, самыми кончиками пальцев, провел от висков до подбородка, очерчивая нежный овал.

Яо-гэ, это был Яо-гэ! Это его чудесное лицо, его глаза, нос, губы, скулы! Мо Сюаньюй впервые видел желанного и недоступного брата без головного убора, и потому чуть растерянно провел ладонями по голове. Густые, с чуть заметным каштановым отливом волосы оказались точно такими мягкими и шелковистыми, как ему представлялось. Киноварная точка за ночь чуть истерлась, и Мо Сюаньюй машинально соскоблил ее до конца. Без нее и без ушамао, в одном ночном одеянии, Яо-гэ выглядел почти неприлично юным. Мо Сюаньюй помнил, что Яо-гэ старше его лет на пять, а сам он вплотную приблизился к третьему десятку, но… но разве могли эта нежная гладкая кожа, эти огромные глаза с длинными ресницами, эти чуть приоткрытые от волнения губы принадлежать зрелому мужчине?

В паху стало набухать, и Мо Сюаньюй неловко хихикнул. Отражение ответило тем же, и от облика смущенно хихикающего Яо-гэ внизу живота потяжелело еще сильнее. Безумно хотеть самого себя было внове, и Мо Сюаньюй поймал себя на мысли, что еще чуть-чуть — и он полезет обниматься с зеркалом.

Однако на смену этой идее пришла другая, поинтереснее. Не колеблясь больше ни мгновения, Мо Сюаньюй скинул с себя рубаху и ночные штаны, оставшись перед зеркалом абсолютно обнаженным.

От свалившегося на него счастья закружилась голова. На людях Цзинь Гуанъяо, разумеется, всегда был предельно собран, а его драгоценные многослойные одежды скрывали почти все, и оттого Мо Сюаньюй мог лишь мечтать о том, что однажды увидит предмет своего вожделения в подобном виде.

Яо-гэ был прекрасен. Тело его, по-юношески изящное и легкое, выглядело безупречным. Оно не было перекаченным, как у некоторых самцов, однако не таилось в нем и ничего женственного. Широкие — пропорционально росту — плечи, аккуратный узкий таз, длинные стройные ноги… Именно так, с точки зрения Мо Сюаньюя, должен выглядеть мужчина, которого ему отчаянно хотелось затащить в постель.

Он провел руками вдоль тела, от плеч до середины бедер, наслаждаясь потрясающей гладкостью кожи и ощущением упругих мышц под нею. Затем, не долго думая, развернулся и попытался рассмотреть себя со спины. Яо-гэ оказался очень гибким, поэтому прием в полной мере удался, и Мо Сюаньюй получил возможность насладиться и видом сзади. Точеная спина с неострыми, но плавно выступающими лопатками заканчивалась поджарыми ягодицами, на которых Мо Сюаньюй с восторгом разглядел две аккуратные ямочки. Он потянулся к ним и накрыл ладонями, оглаживая, отчего его поясница соблазнительнейшим образом прогнулась.

Зрелище было настолько восхитительным, что Мо Сюаньюй ничуть не удивился, когда его член заинтересованно приподнял головку. Это, собственно, была его нормальная реакция даже на вполне одетого Яо-гэ, о чем уж говорить теперь, когда неприступный братец предстал перед ним наконец во всей своей красе?

До охваченного эйфорией Мо Сюаньюя даже не сразу дошло, что сейчас член тоже принадлежит телу Яо-гэ, а значит, встретиться с его же задницей ну никак не может. Даже при всей гибкости этого удивительного тела. Впрочем, на смену накатившему разочарованию быстро пришла идея, что в таком виде даже примитивное самоудовлетворение будет не таким уж тоскливым. Если расположиться перед зеркалом и смотреть на свое отражение, то можно подумать, что это Яо-гэ собственной персоной ласкает того, кого столь неосмотрительно отверг.

Мо Сюаньюй уже почти совсем приготовился приступить к делу — то есть повернулся опять лицом к отражению и положил правую руку на член, — когда сквозь разгоряченный предвкушением туман в голове пробились посторонние звуки.

Кто-то деликатно стучал в дверь.

Быть может, в покои Ляньфан-цзуня, главы ордена Цзинь, Верховного Заклинателя никто бы и не вошел, если бы тот не позволил, но в Мо Сюаньюя слишком крепко было вбито, что его желание — или не желание — ни для кого не является преградой. Если кузен или А-Тун хотели войти к нему, они делали это без всяческого смущения.

Все сладострастные мысли из головы вынесло будто порывом ураганного ветра. Ни о чем больше не думая, почти инстинктивно подхватив сброшенную на пол ночную одежду, Мо Сюаньюй рыбкой скользнул обратно в кровать и натянул одеяло до самого подбородка.

Как оказалось, проделал он все это весьма вовремя, ибо в следующее мгновение человек снаружи, так и не дождавшись разрешения, все же вошел.

========== Глава 3 ==========

Отправиться в дорогу сразу у Цзинь Гуанъяо не получилось. Стоило ему попытаться выйти из дома, как выяснилось, что дверь заперта. В своем прежнем теле Цзинь Гуанъяо вынес бы щеколду, возможно, вместе с дверью, но у тела Мо Сюаньюя не имелось духовных сил даже на это. И, как назло, в доме не обнаружилось ничего достаточно твердого и острого, чтобы выпилить себе путь на свободу: нож, которым Мо Сюаньюй нанес себе раны, пропал. Возможно, был унесен недавними гостями вместе с прочими мелкими безделушками.

Цзинь Гуанъяо старательно подавил в себе растущее раздражение и вернулся обратно на топчан. Нет ничего контрпродуктивнее бессмысленной злости — это он усвоил еще с юности. Нельзя упускать возможность сделать полезные шаги, но когда судьба временно вставляет палки в колеса, лучше не распылять драгоценную внутреннюю энергию, а сосредоточиться на чем-нибудь ином.

Ища хоть сколько-то безопасные для своего душевного равновесия мысли, Цзинь Гуанъяо вспомнил, что надо бы позаботиться о своих ранах. Те, хоть и были не настолько глубокими, чтобы по-настоящему повредить руку, все же мешали ею пользоваться, да еще и выглядели довольно-таки неприглядно. Поиск чистой ткани в этом грязном и бедном домишке занял немало времени, и в процессе Цзинь Гуанъяо задумался над тем, что, несмотря на то, что раны были нанесены уже достаточно давно, они и не думают хоть сколько-нибудь заживать. Конечно, уровень самосовершенствования Мо Сюаньюя был крайне низок, но даже у вполне обычного человека уже должна была появиться хотя бы тонкая корочка, стягивающая кожу по краям.

Раны, однако же, продолжали несильно, но кровоточить.

Цзинь Гуанъяо это обеспокоило. Конечно, с одной стороны, он не являлся злобным духом и вроде как не обязан был исполнять пожелания. Но, с другой стороны, хоть и очень криво, но ритуал все-таки сработал. Тело, пусть и совершенно ненужное, Цзинь Гуанъяо занял — и, вполне вероятно, правила ритуала все так же подразумевают, что за него следует расплатиться.

Наконец, найдя более-менее чистую тряпицу, Цзинь Гуанъяо тщательно замотал свою руку и сел в позу для медитации. Пожалуй, стоит выяснить, чего же хотел Мо Сюаньюй, и перед уходом исполнить это его желание. Это даже весьма полезно будет сделать, ибо, договариваясь об обратном обмене, крайне уместно будет упомянуть, что свою часть сделки Цзинь Гуанъяо выполнил, а потому только справедливо вернуть ему его же тело.

Осталось только узнать, что хотел братец.

Самое очевидное отсекалось. Ни получение Яо в любовники, ни возвращение к сытой жизни не имели смысла тогда, когда сам Мо Сюаньюй лишался возможности насладиться ими. Значит, это должно быть что-то такое, что принесет пользу не самому просителю, а кому-то другому. Пользу — или вред.

Второе — гораздо более вероятный вариант. Сам Цзинь Гуанъяо, если бы нужда настолько приперла его к стенке, что не нашлось бы никакого иного выхода, кроме как пожертвовать тело злобному духу, наверняка попросил бы напоследок разобраться со своими врагами. Вообще-то Цзинь Гуанъяо с врагами предпочитал разбираться сам: торжество над теми, кто его когда-то унижал, возносило его душу на высоты, сравнимые с оргазмом. Однако, если бы у него не осталось совсем никаких вариантов для сохранения жизни, он рад был бы отомстить и после смерти.

Цзинь Гуанъяо задумчиво посмотрел на свою руку и криво усмехнулся. Каким бы жалким Мо Сюаньюй ни был, он все-таки являлся Цзинем. Нетерпимость, мстительность и жажда признания буквально горела в их крови. Четыре раны очень легко было сопоставить с четырьмя обидчиками, постоянно мелькавшими на страницах своеобразного дневника братца. Оказать подобную услугу Цзинь Гуанъяо мог. В нынешнем теле это будет не так уж легко, но, с другой стороны, тут не надо будет особо заботиться о соблюдении приличий. Скажем, какой-нибудь сонный порошок на ужин — и ночной пожар в усадьбе. Мо Сюаньюй должен порадоваться подобному известию, ему можно будет пообещать новый дом где-нибудь на другой окраине Ланьлина… До которого он, конечно же, не доберется — Цзинь Гуанъяо не собирался оставлять в живых человека, способного придумать и осуществить такой дурацкий, но опасный план — однако Мо Сюаньюю до поры до времени знать этого не полагалось.

Оставалось только пробиться наружу, побыстрее разобраться с местной проблемой — и можно будет с чистой совестью поспешить к Башне Золотого Карпа.

И поесть, перед тем, как погрузиться в медитацию, подумал Цзинь Гуанъяо. Обязательно поесть. Он так давно не испытывал настоящего голода, что сейчас не сразу распознал его за общим довольно-таки паршивым состоянием этого тела. Чувство голода, почти забытое, но когда-то до омерзения знакомое, сводило желудок и подкатывало к горлу пустой тошнотой. Мо Сюаньюй давно уже ничего не ел, но, если родичи не решили его угробить окончательно, должны же они были хоть когда-нибудь дать ему съесть хоть что-нибудь?

Расчет оказался верным. За медитацией Цзинь Гуанъяо потерял счет времени, однако шебуршение за дверью вывело его из этого состояния. Он бесшумно скользнул к выходу, готовясь наброситься на того, кто войдет. Сил в теле Мо Сюаньюя было немного, но Цзинь Гуанъяо знал, на какие точки давить, чтобы быстро обезвредить противника. Если это обычный человек — а в этой деревеньке вряд ли бы нашелся заклинатель, к тому же готовый приносить еду местному идиоту, — то справиться с ним не составит труда.

Однако его приготовления оказались напрасными. Вместо большой двери распахнулась маленькая дверца внизу, такая, куда не протиснулась бы даже собака. Цзинь Гуанъяо ничего не оставалось, как, усилием воли поборов разочарование, втянуть к себе две плошки. Небольшую — с жидкой похлебкой, и совсем крохотную — с пустым пресным рисом, к которому не полагалось даже палочек.

Цзинь Гуанъяо вздохнул и покорно принялся за обед. Еда ожидаемо оказалась мало того, что безвкусной, так еще и весьма погано приготовленной. Невольно вспоминались Облачные Глубины: там еда тоже неизменно была аскетичной, однако готовили ее все же качественно. И рис, и овощи были отборными сами по себе, и обрабатывали их тоже очень бережно. Впрочем, Яо всегда втайне подозревал, что Лани, по крайней мере, клановая верхушка, все же позволяет себе мясо. Он не мог поверить, что без него возможно вымахать такими великанами и нарастить такую мускулатуру. Из уважения к Лань Сичэню Цзинь Гуанъяо никогда не заводил разговоров на подобные темы и свои подозрения хранил при себе.

И все же, несмотря на отвратительный вкус, принесенная ему еда закончилась слишком быстро. Цзинь Гуанъяо с сожалением покрутил в руке простенькую деревянную ложку с тонким черенком. А потом, подумав, вынул из своего пучка не менее скромную шпильку.

Подойдя к двери, он склонился над тем местом, где держалась щеколда. Дверь была старой, рассохшейся, и местами доски прилегали друг к другу совсем неплотно, а между собственно дверью и косяком и вовсе виднелся немаленький зазор. В холода из него, наверняка, ужасно сквозило, но сейчас он был Цзинь Гуанъяо как раз на руку. Он осторожно пропихнул в зазор черенок от ложки и шпильку, повернул их под углом друг к другу и к щеколде… И вскоре сумел сдвинуть ее с места.

Втыкая шпильку обратно к себе в пучок, Цзинь Гуанъяо позволил себе короткую торжествующуюухмылку. В Знойном Дворце ему довелось взломать немало замков — правда, там арсенал его инструментов был повнушительнее… Но главным все же оставались руки. Пусть кисти Мо Сюаньюя были не такими гибкими, а пальцы — не столь тонкими, все же его руки были достаточно ловкими и изящными, чтобы овладеть искусством взлома.

Цзинь Гуанъяо выскользнул за дверь и, прикрыв ее за собой, аккуратно задвинул щеколду. Плошки он уже выпихнул через маленькую дверцу наружу, чтобы никому не взбрело в голову ломиться за ними внутрь. До вечера еще оставалось какое-то время, и Цзинь Гуанъяо решил потратить его на выяснение обстановки.

Для Цзинь Гуанъяо не впервой приходилось становиться почти невидимкой. И в Знойном Дворце, и долгое время в Башне Золотого Карпа ему приходилось совмещать, казалось бы, несовместимое: быть необходимым, но при этом не мозолить без нужды глаза. И потому Цзинь Гуанъяо в совершенстве овладел искусством передвигаться бесшумно, сливаясь со стенами и не привлекая внимания. К тому же он сообразил, что его братца если и видели вне пределов его лачуги, то всегда сильно накрашенного. Сейчас же его лицо было тщательно умыто, а волосы, вместо по-ланьлински вызывающего хвоста Мо Сюаньюя, он очень аккуратно собрал в простонародный пучок.

Никем не замечаемый, Цзинь Гуанъяо тенью скользил по двору. То тут, то там до него доносились обрывки сплетен, и очень скоро он выяснил, что деревня Мо подверглась нападению неизвестного монстра. Тот настолько взволновал местных жителей, что госпожа Мо — тетка Сюаньюя, как понял Цзинь Гуанъяо, — не поскупилась призвать на помощь заклинателей из именитого клана. Оставалось только надеяться, что не из Ланьлин Цзинь: Мо Сюаньюй был изгнан несколько лет назад, но оставил после о себе достаточно яркие воспоминания. Цзинь Гуанъяо не хотел получить по шее только за то, что оказался сейчас не в том теле.

Вскоре заклинатели, принимаемые госпожой Мо, вышли из господского дома, и Цзинь Гуанъяо облегченно выдохнул: не его орден. Однако почти после этого напрягся, ибо белоснежные одежды и лобные ленты в комплекте с ними выдавали адептов Гусу Лань. На какое-то мгновение Цзинь Гуанъяо даже вообразил, что вот-вот увидит Лань Сичэня.

Но, разумеется, главы ордена Лань среди адептов не было. Мелкий монстр в захолустной деревеньке — это совершенно не то, чем стал бы заниматься глава великого ордена. Это работа для простых адептов, возможно даже, для старших учеников. Цзинь Гуанъяо пригляделся повнимательнее и убедился, что не ошибся в своих суждениях. «Господа заклинатели» оказались совсем юными, лишь года на три, от силы на четыре постарше А-Лина.

Цзинь Гуанъяо наблюдал за их работой издалека. Полюбоваться было чем: мальчики работали слаженно и очень аккуратно. Все же недаром орден Гусу Лань испокон веков славится подготовкой адептов. Цзинь Гуанъяо рассматривал идею отправить туда на обучение А-Лина в надежде, что, может, хоть там из племянника смогут воспитать кого-то поприличнее, чем это получалось у самого Яо и Цзян Ваньиня. Цзян Ваньинь, правда, был отчего-то против этой задумки. Он явно считал, что и сам может научить их общего племянника всему, что необходимо заклинателю, однако Цзинь Гуанъяо хотелось, чтобы А-Лин вырос еще и приличным воспитанным человеком. От Цзян Ваньиня А-Лин неизменно возвращался, словно прошел курс обучения в казарме, а в Облачных Глубинах, говорят, из всех, даже самых безнадежных, отроков делали благовоспитанных юношей. У дяди Лань Сичэня, насколько знал Цзинь Гуанъяо, за почти сорок лет его преподавательской работы было лишь два педагогических провала: это Вэй Усянь и Не Хуайсан. Первого с позором изгнали из Облачных Глубин спустя всего три месяца после прибытия, а второй просто оказался невоспитуемым. Интуиция подсказывала Цзинь Гуанъяо, что А-Лин рискует стать в этой компании третьим, и потому он, не желая расстраивать ни Лань Сичэня, ни его дядю, пока все же удерживался от столь соблазнительного плана сбагрить А-Лина Ланям.

Однако сейчас, глядя на слаженную работу юных адептов Гусу Лань, Цзинь Гуанъяо подумал о том, что вот это точно пригодилось бы А-Лину. Тот был нелюдимым и колючим подростком, не нашедшим себе друзей ни в Башне Золотого Карпа, ни в Пристани Лотоса. Что там, что там мальчишки были острыми на язык и не стеснялись задевать даже самые больные места. Лани же, мягкие в обращении, но твердые в моральных устоях, имели шанс не вывести А-Лина из себя в первые же мгновения. Ну, или хотя бы вытерпеть его истерики без того, чтобы тут же засветить кулаком в нос.

Начало смеркаться, и Цзинь Гуанъяо тряхнул головой. Об А-Лине у него будет время подумать, когда он вернется домой, а главное — в свое родное тело. Сейчас же следовало получше сосредоточиться на ближайших планах. Пока в деревне присутствовали посторонние, ни травить, ни поджигать дом не казалось подходящим решением проблемы. Это те же ланьлинцы могли уйти, едва закончив свою работу — разве что поинтересовались бы напоследок, а кто им теперь заплатит, раз хозяева дома мертвы. А адепты Гусу Лань будут добросовестно раскапывать любые подозрительные моменты, и неважно, связаны они напрямую с ночной охотой или же нет.

Но, с другой стороны, наличие темной твари в окрестностях открывало новые возможности. От Цзинь Гуанъяо, следящего за юными адептами, не укрылось, как толстый мальчишка, судя по всему тот самый злобный кузен Мо Сюаньюя, тайком умыкнул один из флагов, привлекающих духов. Цзинь Гуанъяо взял это себе на заметку: даже если парень умудрится не навредить себе и своей семье подобным поступком, можно будет использовать эту идею для инсценировки. Ведь и правда, что может быть печальнее — но и, увы, логичнее, — чем неосторожное поведение простых обывателей во время ночной охоты? Единственное, было заранее неловко перед Лань Сичэнем. Цзинь Гуанъяо прекрасно знал, с какой тщательностью подходят к обучению в Облачных Глубинах, и не сомневался, что мальчики, хоть и были явно еще учениками, все сделали правильно. Четыре трупа из числа мирного населения наверняка ужасно расстроят их и разочаруют главу ордена. Но ведь работа в деревне — это не то же самое, что работа в лесу, на реке или в чистом поле, не так ли? К тому же Цзинь Гуанъяо обязательно постарается обставить все так, что виноватым однозначно будет выглядеть тот придурок, что украл флаг. Он ведь своими ушами слышал, как юные заклинатели велели всем держаться подальше от того места, где они будут работать — и полдеревни, столпившейся у дома госпожи Мо, это тоже слышали!

Так что, пожалуй, перед Лань Сичэнем совесть Цзинь Гуанъяо останется чиста, но при этом и поручение Мо Сюаньюя будет выполнено. Оставалось лишь подождать, пока ночная охота подойдет к концу. Возможно, Цзинь Гуанъяо повезет, и воришка действительно навлечет беду на себя и свою семью. Ну а если нет, то Гуанъяо обязательно поможет завершить начатое.

Приближение монстра Цзинь Гуанъяо почувствовал всем своим существом. Но не потому, что Мо Сюаньюй оказался столь восприимчив к проявлениям темной энергии.

А потому, что эманация этой конкретной твари была слишком уж ему знакома. Цзинь Гуанъяо вжался в свой тайник между стеной и кустом и затаил дыхание. Он молился всем известным богам, чтобы тварь не узнала в ответ его.

========== Глава 4 ==========

Первые мгновения Мо Сюаньюй лежал, зажмурившись, и пытался успокоить бешено колотящееся сердце. В голове билась только одна мысль: почему у Яо-гэ такие непочтительные слуги? Ведь сказали же им чистым китайским языком проваливать и не появляться! Ну, может не в столь категоричной форме, но Мо Сюаньюй ведь помнил, какой Яо-гэ вежливый. Даже голос никогда ни на кого не повышал. Вот он бы на его месте!..

Впрочем, сейчас Мо Сюаньюй действительно был на месте брата, только почему-то пока все оборачивалось для него сплошной нервотрепкой. Ничего, сейчас он соберется с духом и уже гораздо тверже велит не беспокоить себя больше.

К счастью, прежде, чем открыть рот, Мо Сюаньюй открыл глаза. И — едва не выпрыгнул из-под одеяла от ужаса. Прямо перед ним с взволнованным и едва ли не скорбным лицом стояла Мымра.

Вообще Мо Сюаньюй считал себя человеком благодушным и дружелюбным. Когда-то, когда он только прибыл в Башню Золотого Карпа, он искренне хотел обзавестись друзьями, и потому был готов помогать и составлять компанию кому угодно. Этого не оценили, но в целом он на людей не обижался. По большому счету, Мо Сюаньюю было куда важнее, чтобы его не трогали, а, благодаря заступничеству Яо-гэ, так все в основном и складывалось. Когда выяснилось, что у него почти нет никаких способностей, учителя и наставники от него отстали, позволив ходить или же не ходить на занятия по собственному усмотрению. Мо Сюаньюй охотно пользовался этой привилегией, полностью забросив тренировки с мечом и самые сложные теоретические уроки, при этом с охотой посещая занятия каллиграфией или рисунком.

Однако двух человек он все же сильно не любил. Жизнь с ненавистными родичами в деревне Мо заставила потускнеть прежние чувства к людям, которых, как Мо Сюаньюй думал, он никогда больше в своей жизни не увидит, однако сейчас он подумал, что порезов на руке его тела должно было бы быть не четыре, а шесть. От злобного духа не убудет, для Старейшины Илина убить несколько каких-то людишек даже в радость должно быть.

Но — своевременно Мо Сюаньюй об этом не подумал, и вот теперь вынужден был расплачиваться за свою забывчивость. И если глава ордена Лань, скорее всего, сидит сейчас в своих Облачных Глубинах, то Мымра досталась ему вместе с телом Яо-гэ.

— Муж мой!.. — трагически вздохнула Мымра и бессовестно устроилась рядом на кровати.

Мо Сюаньюй едва не отполз от нее подальше, но вовремя вспомнил, что на нем из одежды одно одеяло. Нехорошо будет, если Мымра воспримет его обнаженный вид как приглашение к разврату. От одной мысли об этом его прошиб холодный пот.

И тут же ему на лоб легла омерзительно гладкая женская рука.

— Слуги сказали мне, что у вас головокружение и слабость, — в глазах Мымры светилась вселенская тоска. — Но, как я вижу, дело обстоит еще хуже. Я распоряжусь позвать целителя.

Мо Сюаньюй сверкнул на нее гневным взглядом.

Мымра слишком много на себя брала. Строит тут из себя этакую преданную супругу, в то время как вся Башня Золотого Карпа осведомлена, что господин и госпожа Цзинь давно уже не спят вместе. Мо Сюаньюй уж точно это знает! Едва осознав свои чувства к Яо-гэ, он не раз следил за его покоями по ночам, и мог точно сказать: глава ордена Цзинь часто засиживался далеко за полночь, но спать ложился всегда в одиночестве. В этом плане куда больше ревности порождал глава ордена Лань, который, приезжая, задерживался в кабинете Яо-гэ, но за ними Мо Сюаньюй неоднократно подглядывал в окно: вроде, и правда исключительно документами занимались.

С женой же Яо-гэ вел себя, скорее, как заботливый брат. Дарил разнообразные безделушки, заказывал бесчисленное множество нарядов, был неизменно галантен и услужлив. Иногда, когда Мымра совсем уж тесно к нему прижималась, Яо-гэ невиннейшим образом слегка касался губами ее виска. И еще, разумеется, на всех приемах они показывались вместе — но это совсем уж ни о чем не говорило. Яо-гэ изображал из себя примерного семьянина, вот только постель он с женою не делил.

А значит, нечего Мымре делать в его спальне!

— И не смотри на меня так сердито! — возмутилась тем временем она. — Я знаю, что ты думаешь только о работе, но нельзя же загонять себя настолько! Только прислушайся к себе: тебя трясет, и сердце колотится слишком быстро.

Она достала из рукава платочек и промокнула его влажный от холодного пота лоб. Мо Сюаньюя передернуло от отвращения, но непонятливая Мымра, вместо того, чтобы убрать свои руки, лишь погладила его по щеке. Наверное, думала, что успокаивающе.

— А… А-Су, — от того, что ему пришлось выговорить ненавистное имя, голос Мо Сюаньюя прозвучал сдавленно и хрипло. — Не надо целителя! Я просто немного устал…

К его крайнему неудовольствию, эти слова встревожили Мымру еще больше. Ну да, все верно: Яо-гэ действительно был законченным трудоголиком, и если уж он с утра добровольно признается в усталости, значит, пора ударятся в панику. Мо Сюаньюй бы точно ударился, однако он не подумал, что и Мымру это по-настоящему озаботит. Ему-то всегда казалось, что она просто пиявка, прицепившаяся к ценному мужчине. Толку ведь от нее не было никакого: единственного сына не уберегла, новых детей не родила, как женщина в постели мужа явно не привлекает… Сидит рядом с Яо-гэ на приемах, как кукла разукрашенная, изображает из себя подставку для драгоценностей — вот и все ее достоинства.

— Нет уж, — твердо произнесла Мымра. — Я не позволю тебе так над собой издеваться. К тому же вскоре приедет глава ордена Лань — и я не сомневаюсь, что ты вскочишь на ноги, как бы плохо себя ни чувствовал.

Ну вот, еще и глава Лань! На лице, которое Мо Сюаньюй уже совершенно не мог контролировать, отчетливо отобразилось отчаянье. Надо, надо было оставить на руке еще два надреза! От родственников-то он сбежал, зато попал между вот этими двумя, словно между молотом и наковальней. Глава Лань, конечно, рук вроде бы не распускает, однако они с Яо-гэ столько времени провели вместе, что обмануть его будет очень и очень сложно. Он не жена, с которой Яо-гэ видится только по праздникам, и не слуга, которого можно отослать прочь. Друг, да еще и побратим — этот про Яо-гэ знает наверняка слишком много.

Впрочем, до прибытия главы Лань еще продержаться надо будет, а Мымра — вот она, прямо перед носом. Касается своим бесстыжим бедром его бедра, пусть и через одеяло, и трогает своими бессовестными руками прекрасное лицо Яо-гэ!

Внезапно пришедшая в голову мысль о том, как убить одним ударом сразу двух зайцев, показалась спасительной. Не успев ее толком обдумать, Мо Сюаньюй выпалил:

— Давай я напишу ему с просьбой задержаться? Все равно я, кажется, не смогу принять его как полагается. И не надо никакого целителя — я просто отлежусь немного…

Мымра всплеснула руками, выронив платок. Глаза ее, и без того, признаться, большие, совершенно округлились, а на дне их промелькнул ужас.

Мо Сюаньюй с досадой прикусил язык. Проклятье! Ему так не хотелось, чтобы еще и глава Лань явился по его душу, что упустил из внимания самое важное: Яо-гэ был действительно привязан к своему побратиму и ни за что не предложил бы отложить встречу, даже если бы находился при смерти.

— Я зову целителя, — взяв себя в руки и не тратя больше времени на уговоры, заявила Мымра.

Она поднялась с постели и торопливо направилась к двери. Мо Сюаньюй, пользуясь свободным от постороннего внимания мгновением, поспешно нырнул в ночную рубаху. Хорошо бы было еще и штаны натянуть, но на это времени уже катастрофически не хватало. Башня Золотого Карпа — не деревня, где за целителем надо посылать на другой конец, а то и вовсе в соседний город, и глава ордена — слишком важный для всех человек. Разумеется, целитель уже ждал за дверью и вошел, как только Мымра высунулась наружу.

Целителя Мо Сюаньюй не знал: по счастью, его пребывание в Башне Золотого Карпа хоть и бывало временами унизительным, но все же до серьезных травм дело никогда не доходило. Поэтому оставалась небольшая надежда, что ци Мо Сюаньюя целителю тоже незнакома.

А хотя…

Сердце снова забилось тревожнее. Чья именно ци сейчас течет по меридианам? Золотое ядро совершенно точно принадлежит самому Яо-гэ — оно сильнее того, что было у Мо Сюаньюя, он прекрасно чувствовал его не очень мощное, но ровное и плавное свечение. Значит, вполне возможно, ци, порожденная этим телом и этим золотым ядром, тоже принадлежала Яо-гэ. Или ци все-таки связана с душой? Почему, ну почему Мо Сюаньюй был так невнимателен на занятиях? Ничегошеньки-то он на эту тему не помнил!..

Целитель тем временем внимательно вслушивался в его пульс. Мо Сюаньюй обомлел от страха так, что сердце, казалось, ушло в начинающие коченеть пятки. Дыхание прерывисто слетало с приоткрывшихся от волнения губ, а на лбу вновь выступила холодная испарина.

Когда его запястье наконец выпустили из цепких пальцев, Мо Сюаньюй первым делом быстро спрятал руку под одеяло и нервно облизнул губы. На целителя они уставились одновременно с Мымрой. Тот, поймав эти одинаково тревожные взгляды, только хмыкнул.

— Главе Цзинь требуется больше отдыхать, — произнес целитель степенно. — Я не чувствую в этом теле никакой определенной болезни, однако течение ци взбудоражено, тревожность повышена. Сердце то заходится в бешеном ритме, то обмирает — это нехороший признак. Я приготовлю успокоительный отвар и настоятельно попрошу в ближайшие дни снизить нагрузку. А сегодня и, желательно, завтра — и вовсе не покидать постели.

Мо Сюаньюй с облегчением перевел дыхание. Кажется, целитель не обнаружил чужака! Однако уже в следующий момент едва не вскипел от праведного возмущения. Это что же получается, можно вот так просто вытеснить главу великого ордена, да еще и Верховного Заклинателя, из родного тела — и никто не узнает? Да такой целитель вообще ничего стоить не должен!

Целитель расценил гнев в его взгляде по-своему.

— Я настаиваю! — повторил он твердо. — И от физических тренировок воздержитесь, пока не пройдет головокружение.

Он встал, поклонился сперва Мо Сюаньюю, потом Мымре, а затем с достоинством покинул спальню главы ордена. Мо Сюаньюй закусил губу. Яо-гэ действительно всегда тренировался с мечом по утрам, в несусветную рань — позже у него на это не хватало времени. С момента изгнания Мо Сюаньюя из Башни Золотого Карпа прошло уже много лет, но, видимо, в этом плане ничего не изменилось. Впрочем, об этом можно было догадаться, бросив лишь взгляд на то, в какой прекрасной форме находилось тело Яо-гэ.

— Ну-ну, не сердись, — в голосе Мымры поубавилось тревоги, и он стал, по мнению Мо Сюаньюя, приторно-сладким. — Я давно пытаюсь сказать тебе, что ты слишком много работаешь — но ты же никого не слушаешь! Как взвалил на себя проблемы всех орденов разом, так и тянешь этот груз.

— Я — Верховный Заклинатель, — проворчал Мо Сюаньюй, недовольный тем, что его вынуждают поддерживать разговор. — Мне положено.

— Конечно, душа моя, — Мымра разулыбалась до неприличия радостно. — Но сегодня ты будешь только отдыхать!

Мо Сюаньюй был только рад это сделать, однако настырная женщина все не уходила. Он никак не мог сообразить, как бы ее выпроводить потактичнее: все-таки Яо-гэ с женой всегда обращался так, словно она была хрупкой вазой из тончайшего фарфора. Отдельные неловкие слова еще можно списать на плохое самочувствие, но если он начнет ей откровенно грубить, то это будет выглядеть подозрительно. Оставалось только надеяться, что она сама наконец сообразит оставить его в покое.

Мо Сюаньюй бросил искоса взгляд на Мымру, смотрящую на него с невыразимым умилением, и разочарованно вздохнул. Похоже, его надежды напрасны: эта женщина глупа как пробка.

— Целитель ничего не сказал по поводу еды, — тем временем заговорила Мымра. — Однако я взяла на себя смелость попросить, чтобы приготовили блюда полегче. Если тебе сегодня придется остаться в постели, то нехорошо слишком перегружать организм.

При словах о еде Мо Сюаньюй слегка оживился. Тело Яо-гэ не было измучено голодом так же, как и его собственное, однако, судя по ощущениям, в последний раз принимало пищу достаточно давно. Мо Сюаньюю, привыкшему, что поесть ему давали изредка — тогда, когда вспоминали про его существование, — и в голову не пришло затребовать себе завтрак самостоятельно, поэтому на короткое мгновение он даже ощутил прилив благодарности к Мымре. Вряд ли, конечно, главу ордена оставили бы голодать, но сам он еще не скоро бы спохватился.

Мымра, разглядев интерес в его глазах, снова довольно улыбнулась.

— Я рада, — произнесла она чересчур жизнерадостно, — что хотя бы аппетит тебя не покинул.

Она протянула к нему свои руки, и Мо Сюаньюй снова чуть не дернулся от нее. Однако почти сразу он понял, что Мымра хочет помочь ему устроиться на кровати сидя. Мысленно фыркнув — Мымра была еще ниже Яо-гэ, совсем крохотная женщина с тоненькими ручками, — Мо Сюаньюй поспешил сесть самостоятельно. Мымра даже не подумала обижаться, лишь подсунула ему под спину несколько подушек.

Затем она вновь проплыла к двери и, распахнув ее, велела войти слугам. Те, судя по всему, все это время стояли в коридоре и ожидали ее сигнала. Шедший первым слуга аккуратно водрузил на кровать небольшой столик, так, что тот оказался прямо перед Мо Сюаньюем. Очень скоро столик покрылся разнообразными тарелками.

Мо Сюаньюй сглотнул голодную слюну. Сколько лет он не видел ничего подобного! От деревенских родичей ему доставалась разве что жидкая похлебка да плохонькие овощи. Иногда те расщедривались на рис, но и тот всегда был пустым. По сравнению со всем этим блюда, которые Мымра назвала «легкими», выглядели небесным пиршеством.

Однако радость Мо Сюаньюя была бы еще сильнее, если бы сама Мымра соизволила удалиться. Но нет, она устроилась рядом и, продолжая разыгрывать из себя примерную женушку, принялась услужливо накладывать ему разные лакомые кусочки. Мымра вся аж сияла от удовольствия, словно прислуживать мужу за столом — ее давняя заветная мечта. Мо Сюаньюй с усилием проглотил вздох. И это еще его называли сумасшедшим!

Поняв, что от присутствия «супруги» в ближайшее время ему не избавиться, Мо Сюаньюй решил сосредоточиться на поглощении завтрака. Тот, впрочем, оказался настолько вкусным, что ему удалось почти полностью отвлечь на себя внимание. Под конец трапезы Мо Сюаньюй был настроен уже гораздо благодушнее, и даже почти не дернулся, когда Мымра, подавая ему чай, коснулась его пальцев своими.

========== Глава 5 ==========

Первым порывом Цзинь Гуанъяо было бежать из деревни Мо что было сил — и плевать на любые ритуалы. Однако здравый смысл задавил в нем накатывающую удушливыми волнами панику. Здесь, в этой деревне, находились адепты великого ордена. И, насколько Цзинь Гуанъяо знал учебные традиции Гусу Лань, молодняк наверняка пусть на расстоянии, но курировал кто-то из опытных заклинателей. Если же Цзинь Гуанъяо попытается сбежать, а его личное проклятие вздумает последовать за ним, то в тщедушном и бессильном теле Мо Сюаньюя от него будет не отбиться.

Поэтому самым благоразумным в нынешней ситуации оставалось только положиться на орден Лань. Цзинь Гуанъяо подавил в себе желание броситься к юношам и потребовать, чтобы те зажгли сигнальные огни, не дожидаясь катастрофы, однако усилием воли удержал себя в руках. Не в его интересах привлекать к себе излишнее внимание.

С этого момента события понеслись стремительно.

Цзинь Гуанъяо принял показавшееся сперва удачным решение переместиться подальше от места намечающейся катастрофы — и на него почти сразу налетели суетящиеся слуги. Несколько мгновений на его лицо смотрели, не узнавая, а затем схватили и поволокли в совсем не нужном направлении. Темная пульсация такой знакомой ненависти с каждым шагом становилась все сильнее и сильнее, и Цзинь Гуанъяо попытался вырваться, чтобы избежать опасной встречи. Однако держали его крепко, и никого не интересовало, что они волокут человека на верную гибель.

Руку дагэ Цзинь Гуанъяо узнал сразу. Собственно, первым делом он и уставился на нее, а вовсе не на иссушенный труп на полу. Его совершенно не взволновали обвинения взвинченной тетки Мо Сюаньюя: если рука дагэ учует его душу в этом теле, то ни до какого суда и тем более казни дело не дойдет.

— Эй, ты вообще не слушаешь меня? — визгливо возмутилась госпожа Мо. — Всегда был ненормальным, а теперь сдурел окончательно!

Но Цзинь Гуанъяо не мог отвести глаз от левой руки ее мужа. Та совсем не подходила хлипкому мужчине ни по длине, ни по мощности, но отчего-то никто в зале этого пока не замечал. Лишь один из учеников Гусу Лань, догадавшись проследить за испуганным и напряженным взглядом Цзинь Гуанъяо, понимающе выдохнул.

Он кивнул на господина Мо остальным адептам, и те подобрались.

— Вины вашего племянника в произошедшем нет, — вклинившись в гневный монолог госпожи Мо, заявил наблюдательный юноша. — Пока мы сражались с лютыми мертвецами, сюда проникла еще одна темная тварь…

— Это он! Это он призвал ее сюда! — госпожа Мо обвиняюще ткнула в Гуанъяо пальцем, и тот невольно попятился.

Дагэ он, разумеется, не призывал, однако к появлению этого чудовища свою руку Цзинь Гуанъяо приложил. Но к счастью, знал об это лишь он сам. К тому же внимание окружающих привлек второй юноша из Ланей, издавший вдруг вопль:

— Да вот же он!

Наклонившись, парнишка, чересчур растрепанный для всегда собранных адептов Гусу Лань, выдернул за торчащий из рукава иссушенного трупа кончик флага, призывающего духов.

— Наш шестой флаг! — заявил юноша, взмахивая вновь обретенной вещью. — Я же говорил, что его кто-то украл с крыши!

— Мой сын не вор! — тут же возмутилась госпожа Мо, и у Цзинь Гуанъяо наконец сдали нервы.

— Да потом разберетесь со своими флагами и воровством! — выкрикнул он. — Посмотрите на…

Но призыв его запоздал. Господин Мо осел на пол, отощав еще сильнее и скукожившись, будто пролежал трупом уже длительное время. На месте его левой руки лишь осел пустой рукав.

— Где… — заозирались было юноши, а взгляд Цзинь Гуанъяо сам собой уткнулся в искомое.

Один из слуг, высокий жилистый парень с глумливым лицом, шел уже прямо к нему, и левая рука, гораздо длиннее правой, угрожающе покачивалась на ходу. Цзинь Гуанъяо попятился, а затем и вовсе выскочил во двор. Остальные почему-то сочли это за пример, и тоже ломанулись следом.

«Он меня узнал! — в панике думал Цзинь Гуанъяо, перепрыгивая через порог и ласточкой вылетая во двор. — Дагэ меня узнал!»

Но ни простые люди, уже явно жалевшие, что сбежались на шум в доме Мо, ни юные заклинатели этого, казалось, еще не поняли. Для них это по-прежнему был злобный дух, крушащий все вокруг и набрасывающийся на кого попало.

Один из юных адептов вспомнил о том, что давно пора выпустить сигнальный огонь. С тем, что происходило в деревне Мо, ученикам справиться было не под силу. В темное небо взмыли серебристые искры с голубым отливом. Это, несомненно, обнадежило бы Цзинь Гуанъяо, если бы он не помнил, с каким напором и ураганной стремительностью умел действовать дагэ.

Даже если это была всего лишь одна его рука.

Вот и сейчас уже и слуга упал замертво, а рука переместилась на кого-то еще. Цзинь Гуанъяо встревоженно озирался, но в беспорядочной толпе у него не получалось почувствовать правильное направление. Он понимал, что это страх сбивает его с толку, но все равно никак не мог заставить себя сосредоточиться.

Дагэ воистину был неугомонен! Был таким при жизни, остался таким, когда стал трупом, и даже по частям никак не мог усидеть, точнее, упокоиться на одном месте! А ведь Цзинь Гуанъяо так хорошо запрятал все по разным, максимально удаленным друг от друга местам. Позаботился подыскать для этих частей самые темные места, где буквально фонтанирующая злоба терялась на общем фоне. Цзинь Гуанъяо понимал, что сейчас отнюдь не лучшее время для размышлений, но только они и не давали ему окончательно погрузиться в пучины паники.

Выбралась рука сама или ей помогли? Если первое, то, как только он вернется в собственное тело — если вернется, — необходимо поскорее проверить остальные места. Сбежала одна рука — может сбежать и все остальное. Пожалуй, следовало не лениться, а накромсать кусочки поменьше. Сюэ Ян, кажется, и вовсе предлагал прокрутить фарш — ну вот чего стоило согласиться? Фарш уж точно не может прийти ни по чью душу. А если каким-то чудом и сможет…

Цзинь Гуанъяо зажмурился и, помотав головой, проклял свое богатое воображение. Летающий за ним по пятам лютый фарш не успокаивал совершенно.

Лучше уж подумать о том, как действовать в случае, если руке освободиться помогли. Кто были эти люди, и какие цели они преследовали? Было это случайностью или намеренным деянием? Знали ли они, чья эта рука? Знали ли, кто ее туда упрятал? А самое главное, знали ли они про него, Цзинь Гуанъяо, и про его роль во всей этой истории?

Цзинь Гуанъяо перевел дыхание и снова переместился на относительно свободное пространство. У него имелся соблазн попытаться затеряться в толпе, однако мешала застарелая фобия. С юности, едва только осознав, что выше он уже не вырастет, тогда еще Мэн Яо опасался оказываться в середине толпы. Его никто не видел, и ему не было ничего видно. Даже детей в толпе хоть как-то оберегали, но он-то был взрослым парнем, и с ним никто не церемонился. Заняв не последнее место в ордене Ланьлин Цзинь, а затем и вовсе возглавив его, Яо избавился от угрозы быть стиснутым толпой, да и сейчас хлипковатая для заклинателя, но достаточно высокая среди обычных людей фигура Мо Сюаньюя уберегла бы его от этого, но от прежних воспоминаний оказалось нелегко избавиться. Даже в ином теле страхи остались старыми. К тому же, убеждал он себя, на открытом пространстве ему проще будет отследить приближение руки дагэ.

Толпа не расходилась, видимо, благоразумно решив, что лучше находиться возле заклинателей, нежели вдали от них. У тех имелся хоть какой-то шанс совладать с темной тварью. Обычные же люди не только не обладали никакой защитой — все видели, что даже талисманы на проклятой руке сгорали в момент, — но и не могли даже надеяться протянуть хоть немного, попав под ее влияние. Присосавшись к телу, рука высушивала своего носителя за мгновения.

Рука дагэ, оторвавшись от очередного тела, зависла в воздухе, словно озираясь. Цзинь Гуанъяо осторожно, небольшими шагами предпринял стратегическое отступление за спины юношей из Гусу Лань — и вовремя. Рука, будто почуяв его, рванулась в ту же сторону, но один из мальчиков оказался у нее на пути. Ярко вспыхнула защитная вышивка на ханьфу, и руку ненадолго отбросило назад.

— Ваши ханьфу! — выпалил Цзинь Гуанъяо, в который раз вознося молитвы за дотошность и старательность ордена Лань. Он обязательно найдет способ поблагодарить Лань Сичэня за прекрасную организацию — если, конечно, ему доведется пережить эту ночь и вернуться в собственное тело. — Попробуйте ее спеленать!

Юноши замешкались на мгновение — строгие правила не допускали разоблачение у всех на виду, — однако перед лицом нешуточной угрозы они выбрали все же последовать совету. Сразу несколько верхних халатов полетело в сторону руки, и в скором времени та превратилась в кокон.

К сожалению, ненадолго. Рука дагэ билась, как вытащенная из воды рыба, и защитная вышивка на ханьфу, испустив несколько ярких вспышек, вскоре и вовсе заполыхала сплошным зеленым пламенем.

«Мамочка! — в отчаянии подумал Цзинь Гуанъяо, вновь отступая назад. — Мне нельзя умирать! У меня же столько всего еще не сделано! Смотровые башни не достроены, новая общеобразовательная программа для всех заклинателей через Совет кланов не проведена, А-Лин еще совершенно ни к чему не готов! И… и… и я так еще и не переспал с Лань Сичэнем!»

За последнее было особенно обидно. Если бы Цзинь Гуанъяо знал, что погибнет во цвете лет, то обязательно бы решился признаться в своей любви! И, возможно, успел бы урвать свой кусочек не заклинательского, а простого человеческого счастья. Ну а если нет, то, пожалуй, и умирать было бы не так обидно. Страшно — да. Но все же не обидно.

Но как умирать, если даже не знаешь, будет Лань Сичэнь лить о тебе слезы, жалея, что тоже не сделал первого шага… или же не будет?

Разлившиеся в воздухе звуки гуциня легли бальзамом на изрядно потрепанное ужасом сердце.

Цзинь Гуанъяо облегченно выдохнул и позволил себе на мгновение прикрыть глаза. Ноги его едва не подкосились от накатившей слабости, однако он постарался взять себя в руки.

Очень вовремя, ибо в этот момент рука дагэ прорвала остатки ханьфу и, пользуясь тем, что все радостно заозирались, позабыв про нее, бросилась прямо на Цзинь Гуанъяо. Тот, не медля, рванул к высокой белоснежной фигуре и юркнул за широкую спину.

Несмотря на терзающий его душу страх, Цзинь Гуанъяо едва удержался от истерического смешка. Сложившаяся ситуация до боли напоминала ностальгическую картину — про те давние года, когда он был вынужден прятаться за спиною Лань Сичэня от разъяренного Не Минцзюэ.

Гуцинь грянул новую мелодию, и рука, сперва бессильно зависнув в воздухе, наконец шлепнулась на землю. Еще какое-то время ее пальцы конвульсивно подрагивали, а затем замерли и они.

Цзинь Гуанъяо осторожно перевел дыхание — и только после этого осознал, что он мертвой хваткой сжимает жесткую ткань ханьфу своего спасителя. Умом он понимал, что надо отпустить и извиниться, однако пальцы словно свело судорогой, и руки отказывались подчиняться разуму.

— Эм… Молодой господин, отпустите Ханьгуан-цзюня! — немного растерянно попросил старший из юных адептов.

Все остальные смотрели на него с плохо скрываемым осуждением. Цзинь Гуанъяо усилием воли заставил себя аккуратно, по одному, расцепить плотно стиснутые пальцы. Это не Лань Сичэнь, это его брат, а обниматься с этой ледышкой Яо никогда даже в голову не приходило. Ничего удивительного, думал он, слушая скорбные рассказы Сичэня, что Вэй Усянь предпочел быть растерзанным собственными мертвецами, лишь бы не оставаться с этой ходячей статуей наедине. Нет, конечно, Цзинь Гуанъяо уважал Лань Ванцзи как заклинателя и тем более как брата Лань Сичэня, но при попытке представить его в постели хоть с кем-нибудь пасовала даже его хорошо развитая фантазия.

— Прошу прощения, — пробормотал Цзинь Гуанъяо, когда его пальцы, наконец, полностью освободили ханьфу Лань Ванцзи от своего присутствия. — И благодарю за помощь.

От статуи он ответа, разумеется, не дождался, зато к нему подскочил один из юношей, тот, что побойчее.

— Ты кто вообще такой? — спросил он с подозрением. — Ты так улепетывал от этой руки! Признавайся, ты что-то знаешь?

— Нет! — чересчур поспешно возмутился Цзинь Гуанъяо и тут же отругал себя за торопливость. Теперь надо было приложить усилия, чтобы выкрутиться. — Я просто подумал, что эта рука ополчилась на всю нашу семью. Сперва она убила моего кузена, а потом и дядю с тетей. Как мне было не опасаться, что она набросится и на меня?

— Ты тоже Мо? — нахмурившись, спросил парень, и Цзинь Гуанъяо с готовностью закивал.

— Мо Сюаньюй, молодой господин, — подтвердил он.

— Но ты заметил эту руку даже раньше нас, — вмешался в разговор старший юноша. — Ты первым обратил на нее внимание.

Орден Гусу Лань очень тщательно подходил к обучению своих адептов. Те не теряли своей въедливости даже перед лицом таких сиятельных господ как Ханьгуан-цзюнь.

— Разумеется, заметил, — ответил ему Цзинь Гуанъяо мрачным взглядом. — Я ведь не такой молокосос, как вы! Я тоже заклинатель! Из ордена, который не хуже вашего, между прочим!

— Что же ты сам не сразился с этой рукой? — не удержался от подколки бойкий парнишка.

— Вот еще! — вспоминая повадки Мо Сюаньюя, обиженно надулся Цзинь Гуанъяо. — Это вас моя тетка наняла для ночной охоты, а вовсе не меня!

— Да ты просто ни на что не способен! — продолжили было наседать на него, но затянувшуюся перепалку прервал холодный голос:

— Довольно.

Мальчишки замерли, а затем, будто по команде, отвернулись от Цзинь Гуанъяо, уставившись на своего драгоценного Ханьгуан-цзюня. Гуанъяо тоже посмотрел в ту сторону и едва не застонал от разочарования. Лань Ванцзи как раз заканчивал упаковывать руку в мешочек цянькунь.

Это была недопустимая оплошность с его стороны! Ни одна часть дагэ не должна была попасть к любому хоть сколько-то могущественному заклинателю. И уж точно не к Ланям! Цзинь Гуанъяо проводил тоскливым взглядом мешочек, который Лань Ванцзи со своим неизменно равнодушным видом привязал к поясу. Станет ли тот расспрашивать «темную тварь» лично или покажет брату — это было не столь важно. Неважно даже, узнает ли Лань Сичэнь руку Не Минцзюэ. Тайна Гуанъяо оказалась опасно близка к раскрытию уже в тот самый момент, как попала в чересчур светлые и чересчур чистые ланьские руки.

Цзинь Гуанъяо этой ночью повезло только в одном: все четыре пореза исчезли с его левого предплечья. Но все же он предпочел бы справиться с этой небольшой проблемой сам, без непрошеной помощи дагэ.

========== Глава 6 ==========

После завтрака Цинь Су наконец удалилась, и Мо Сюаньюй получил возможность перевести дыхание. Подумав, он все-таки надел обратно штаны и от души потянулся. От вкусной и сытной — на его вкус — еды он расслабился, и его потянуло в сон. Жизнь Мо Сюаньюя не баловала, но сон был одним из немногих оставшихся ему удовольствий. Конечно, иногда его кузен вваливался не вовремя, грубой обыденностью врываясь в царство прекрасных грез, в которых Мо Сюаньюй ласкал такого послушного и на все согласного Яо-гэ или же вырезал всю свою склочную деревенскую родню и становился новым великим темным заклинателем. После чего захватывал власть над всеми орденами и — опять-таки — заполучал Яо-гэ в свое полное распоряжение.

Телу же Цзинь Гуанъяо сна по жизни не хватало. Еще в период своего пребывания в Башне Золотого Карпа, следя за братом дни и — особенно пристально! — ночи, Мо Сюаньюй имел возможность раз за разом убеждаться, что Яо-гэ сном дорожил мало. У него всегда находилась какая-нибудь работа: или по делам собственного ордена, или по общим. Если же у него и выпадали свободные часы, то он спешил куда-то в подземелья или скрывался в своем потайном кабинете. Оба места являлись довольно секретными, подавляющее большинство людей даже не знало об их существовании. Мо Сюаньюй — знал, но проникнуть туда не мог. Однако прекрасно понимал, что ни в потайном кабинете, и ни тем более в подземельях Яо-гэ наверняка не спит.

В результате выходило, что на сон у Цзинь Гуанъяо в сутки выпадало часов пять, а то и вовсе четыре. Каким-то чудом ему этого вроде бы хватало, однако сейчас, вытянувшись на кровати в сытой неге, Мо Сюаньюй ощущал в этом теле груз накопившейся за годы усталости. Видимо, воля Яо-гэ была гораздо сильнее его физической оболочки.

Не будет ничего дурного, подумал Мо Сюаньюй, ерзая по шелковым простыням, если он сперва просто немного поспит. Или много. Все-таки, какой бы жесткой эта кровать ни была, она все равно многократно превосходила достоинствами его жалкий топчан.

И действительно, стоило Мо Сюаньюю перевернуться на живот и уткнуться носом в подушку, хранящую запах волос Яо-гэ, как он провалился в сон.

Проснулся Мо Сюаньюй, когда уже смеркалось. Еще не открыв глаз, он вцепился в подушку и потерся о нее носом. Однажды, помнится, Мо Сюаньюю удалось украсть рубашку Яо-гэ. Он проходил в ней до тех пор, пока его собственный запах не перебил запах Яо-гэ — и только тогда с расстался с нею. Сейчас, в этой чистой благоухающей неге вспоминать о прошлых проделках было даже забавно.

Мо Сюаньюй перекатился на спину и, вытянувшись во весь рост, улыбнулся. Его тело хорошо отдохнуло, и даже есть не особенно хотелось. Час был достаточно поздний, и оставалась надежда, что сегодня к нему уже больше никто не заглянет.

Навалявшись вдоволь, Мо Сюаньюй поднялся с кровати и подошел к окну. Белоснежные шапки пионов призрачно сияли в сгущающемся полумраке, будто на двор опустилось множество маленьких лун. Мо Сюаньюй едва заметно сморщил нос: не очень-то он любил пионы. Яо-гэ, кстати, тоже. Для него они всегда были лишь символом его ордена и его власти, а цветы он предпочитал другие.

Пальцы Мо Сюаньюя, до этого чуть рассеянно поглаживавшие золотистую занавеску, замерли, смяв тонкую ткань. Только что он поймал себя на мысли, что отчего-то думает о Яо-гэ в прошедшем времени. В груди все похолодело, а в горле встал колючий комок.

Почему он не подумал об этом раньше?

Мо Сюаньюй поднял руку — левую, правая по-прежнему бездумно хваталась за несчастную занавеску, словно та могла служить опорой, — и провел рукой вдоль не своего лица. Он так радовался утром, что, несмотря на темнейший ритуал, остался жив и даже заполучил тело Яо-гэ, что совсем не подумал, куда же делась его душа.

Могло ли случиться так, что Старейшина Илина в уплату за свои труды забрал душу не призвавшего его человека, а того, кто этому человеку дороже всех? В описании ритуала про такую возможность ничего не говорилось, но в тот единственный раз, когда Мо Сюаньюю довелось попасть в потайной кабинет, он видел эти записи только мельком, а потом, когда ему помогли, все и вовсе стало таким расплывчатым…

Мог ли он перепутать — и погубить Яо-гэ?

Мо Сюаньюй несколько раз в раздражении ткнулся лбом в стену, пока не вспомнил, что это не его лоб и надо вести себя более почтительно.

Поколебавшись совсем немного, Мо Сюаньюй решительно отошел от окна и уже хотел было накинуть на плечи домашний халат, когда передумал и подошел к стене за кроватью. Подглядывая за Яо-гэ, он обнаружил, что в его покоях есть фальшивая панель. Она аккуратно стыковалась с настоящими, и никто, даже слуги, убирающиеся в покоях Верховного Заклинателя, не могли ее обнаружить. За ней не было ничего особенно важного, она даже ничем толком не запиралась. Там просто висело несколько неприметных темных одеяний, включая плащ, сапоги и маску. Плащ и маску Мо Сюаньюй трогать нестал, а в остальное облачился. Собирая волосы в хвост, он немного нервно улыбнулся своему отражению. Яо-гэ по ту сторону сейчас совсем не походил на себя — такого, каким его видели все важные персоны, включая его супругу и главу ордена Лань. Однако Мо Сюаньюй, пристально следивший за своим возлюбленным братом, видел его и таким. Скрытным и почти незаметным.

Яо-гэ умел ходить по собственному дворцу так, что на него никто никогда не обращал внимания. Мо Сюаньюй, изначально шумный и неуклюжий, со временем тоже научился этой хитрой науке. Яо-гэ обладал чутким слухом и отменной реакцией, сперва он легко замечал крадущегося за ним мальчишку. Однако Мо Сюаньюй делал большие наивные глаза, и Яо-гэ лишь журил его и, посмеиваясь, отпускал. Когда-то, пока еще был жив Цзинь Гуаншань, ему даже льстило неуемное обожание младшего сводного брата.

К тому времени, как статус Цзинь Гуанъяо изменился, Мо Сюаньюй уже наловчился передвигаться бесшумно и оставаться совершенно неприметным. Он знал о своем Яо-гэ так много — но жаждал знать еще больше. Он следовал за ним тенью повсюду, куда только мог, и однажды — правда, всего лишь раз — умудрился даже попасть вслед за ним в потайной кабинет.

Неизвестно, каких высот в своей слежке достиг бы Мо Сюаньюй, если бы однажды не совершил роковую ошибку.

Прислушавшись и убедившись, что с другой стороны двери царит тишина, Мо Сюаньюй осторожно приоткрыл ее. Выглянув в образовавшуюся щелочку, он удостоверился, что снаружи действительно пусто, и лишь вслед за этим выскользнул из спальни. Потайной кабинет располагался совсем рядом. Вход в него был настроен на золотое ядро Цзинь Гуанъяо, и потому Мо Сюаньюй не сомневался, что сегодня попадет туда без малейшего труда.

Зачарованное бронзовое зеркало действительно пропустило через себя его тело моментально, стоило лишь дотронуться до него ладонью. Мо Сюаньюй, невольно затаив дыхание, вошел в святая святых.

Здесь все было по-прежнему, как и много лет назад — разве что таинственных безделушек прибавилось. Мо Сюаньюй, как и в первый раз, ощутил дрожь, проходя мимо пыточных инструментов. Он понятия не имел, для чего большинство из них предназначено, да и знать не хотел. Если Яо-гэ и использовал их, то наверняка только на тех, кто этого заслуживал. А еще, вполне возможно, они тут и вовсе висят просто так. Никто же не пытает в собственных кабинетах, да еще и посреди личных покоев Верховного Заклинателя, верно?

Книг и свитков, казалось, тоже стало больше. Судя по всему, Яо-гэ неустанно пополнял свою коллекцию. Неторопливо оглядываясь, Мо Сюаньюй задумался над тем, не мог ли Яо-гэ сам провести какой-нибудь ритуал, лишивший его тела? Возможно, они совершили свои действия одновременно, душа Яо-гэ покинула тело — а душа Мо Сюаньюя, вместо того, чтобы раствориться в небытии, притянулась в освободившийся сосуд?

Мо Сюаньюй помотал головой. Предположение было соблазнительным, но тогда, пожалуй, он бы очнулся именно здесь, а не в опочивальне. Нет, Яо-гэ наверняка мирно спал в тот момент, когда совершился обмен.

На глаза навернулись слезы, и Мо Сюаньюй вынужден был прикусить губу, чтобы не всхлипнуть. На всякий случай он обошел весь потайной кабинет, но ничто не говорило о завершенном или хотя бы прерванном ритуале. Судя по обстановке, Яо-гэ и вовсе давно не занимался делами в потайном кабинете: все вещи были аккуратно разложены по своим местам, а оба стола: и письменный, и тот самый были абсолютно пусты.

Мо Сюаньюй машинально провел рукой по тому самому столу. От него так и веяло чем-то темным и мрачным, и Мо Сюаньюй ощутил, как сердце его снова забилось быстрее. В свой самый первый раз, скрываясь и торопясь, он все же не мог не заметить этого стола, еще тогда подумав, что тот идеально подходит для ритуалов. Если бы у Мо Сюаньюя имелась такая возможность, он принес бы свое тело в жертву Старейшине Илина именно на таком столе, а не на грязном полу своей халупы.

В потайном кабинете имелось еще одно место, буквально излучающее темную энергию — и гораздо сильнее стола. Мо Сюаньюй поколебался немного, прежде чем подойти к полке, занавешенной плотной шторой. Та сверху донизу была расписана сложными символами. В прошлый раз Мо Сюаньюй лишь сунул сюда нос, а потом быстро задернул штору обратно, сперва испугавшись, а потом сочтя, что в потайном кабинете есть и более интересные вещи.

Сейчас же он заставил себя посмотреть прямо в мертвенно-серое лицо. Глаза и рот были надежно запечатаны талисманами, но черты, даже перекошенные яростью, все же оставались узнаваемыми. Мо Сюаньюй как во сне поднял руку и медленно, будто продираясь сквозь толщу воды, ткнул указательным пальцем прямо в кончик носа.

Голова располагалась удобно: на уровне глаз. Даже, пожалуй, чуть ниже. При жизни обладатель этой головы возвышался над всеми, и было нечто особенно упоительное в том, чтобы теперь уже на него смотреть свысока.

— Ты что-нибудь знаешь? — поинтересовался вслух Мо Сюаньюй.

Голова ему предсказуемо не ответила. Мо Сюаньюй напоследок щелкнул его пальцем по носу, а потом вздохнул и, задернув штору обратно, уселся за письменный стол в задумчивости.

Главу ордена Не ему было совершенно не жаль. Мо Сюаньюй застал сцену того, как Не Минцзюэ спихнул Яо-гэ с лестницы, — и помнил, как его собственное сердце тогда чуть не остановилось. Он сразу же бросился на помощь, даже не подумав о том, чем бы он мог там помочь. Однако бежал он издалека и к тому времени, как добрался до подножия лестницы, Яо-гэ уже не только встал, но и поднялся обратно. По его лицу текли струйки крови, но двум надутым снобам, называвшим себя его братьями, не было до этого никакого дела.

Пожалуй, именно в этот день Мо Сюаньюй возненавидел главу ордена Лань. Тот, в отличие от бездарного приблудыша, вполне мог бы заступиться за Яо-гэ — но не сделал этого. А ведь тот так доверял ему, так уважал и так им восхищался! А Лань Сичэнь оказался ничем не лучше Цинь Су — всего лишь такая же красивая, но бессмысленная кукла.

Размышляя, Мо Сюаньюй не заметил, как начал слегка покачиваться. Его пальцы сами собой стали выстукивать по столешнице какой-то ритм. Осознав это, Мо Сюаньюй остановился, а затем печально улыбнулся. Яо-гэ был очень музыкальным, хоть, как он и обронил однажды, специально почти не учился. Глава ордена Лань показал ему пару мелодий — чтобы ублажать слух главы ордена Не, — а все прочее Яо-гэ пришлось осваивать самостоятельно.

К горлу Мо Сюаньюя вновь подступил колючий комок.

Он скучал по Яо-гэ. Сейчас, пожалуй, даже больше, чем находясь от него вдали. Конечно, теперь его прекрасное, чудесное тело принадлежит Мо Сюаньюю — но какой в этом смысл, если пропала душа? Да и, в конце концов, находясь внутри тела, им уже не удастся овладеть!

Мо Сюаньюй отдавал себе отчет, что сам он ни за что не сумеет найти душу Яо-гэ. Ему и с предыдущим-то ритуалом помогли. Он заинтересовался им, как и кое-чем другим из наработок Старейшины Илина, но мало что успел запомнить. Хорошо хоть новый глава ордена Не, куда более милый и приятный, нежели его старший брат, поделился воспоминаниями. Записей у него, разумеется, не имелось, но, по его словам, грозный Вэй Усянь начал разрабатывать свои теории, еще будучи совсем молодым человеком — а в те годы он со многими знатными молодыми господами водил дружбу. С Не Хуайсаном в том числе.

Мог ли глава ордена Не помочь ему и сейчас? Мо Сюаньюй поймал себя на том, что опять выбивает по столешнице неизвестную ему мелодию и вновь принудительно заставил себя убрать руки.

Вряд ли Не Хуайсан вспомнит что-нибудь подходящее и на этот раз. Его уровень самосовершенствования был невелик, а лень и пренебрежение учебой — еще посильнее, чем у самого Мо Сюаньюя. Он никогда ничего не знал и мало чем интересовался, помимо вееров, поэзии и певчих птиц. Иногда он вспоминал что-то из времен своей учебы в Облачных Глубинах, но неизменно сам удивлялся этому больше всех.

Итак, глава ордена Не точно отпадал. Он лишь перепугается и, скорее всего, всех переполошит. Он же привык по каждому вопросу бегать к Яо-гэ — каково ему будет узнать, что теперь на месте умного, практичного и деятельного Цзинь Гуанъяо оказался такой же раздолбай, как и он сам?

Следующим, кто пришел Мо Сюаньюю на ум, стал глава ордена Лань. При всей своей нелюбви к Лань Сичэню Мо Сюаньюй признавал, что тот недаром возглавляет список лучших заклинателей своего поколения. Орден Гусу Лань славился своей ученостью и тем, что в их библиотеке можно найти любые знания. Возможно, именно поэтому Старейшина Илина начал свои разработки именно во время своего обучения в Облачных Глубинах: наверняка он нашел способ попасть в святая святых, в самые потаенные отделы их библиотеки.

Однако… Лани наверняка ни за что не признаются, что хранят хоть какие-либо темные знания. На всеобщее обозрение они выставляют только самое чистое и невинное, такое, за что никто не сможет их упрекнуть.

Последним вариантом было обратиться к самому Старейшине Илина. Теперь это будет сделать проще, чем когда-либо ранее: ведь нынче у того имелось тело. Его, Мо Сюаньюя, тело. Благодаря этому он, единственный из всех людей на свете, знал, кого ему надо искать. Вряд ли, конечно, Старейшина Илина задержался в деревне Мо после кровавого завершения ритуала, но человек — это все же не иголка в стоге сена.

Однако, пусть даже Мо Сюаньюй и знал, за какой личиной скрывается Вэй Усянь, он не представлял, как отправиться на его поиски. Цзинь Гуанъяо не может просто так покинуть Башню Золотого Карпа, Верховный Заклинатель не сумеет забросить все свои дела только для того, чтобы гоняться по всей Поднебесной за своим сводным братом. Соблазнительную идею послать за собственным телом адептов ордена Ланьлин Цзинь Мо Сюаньюй, поколебавшись, все же отверг. Если Старейшина Илина не захочет быть схваченным — его никто не схватит. А портить репутацию Яо-гэ Мо Сюаньюй больше не собирался. Он давно уже осознал, что в тот роковой день действовал слишком неосмотрительно. Он поспешил и погорячился, поставив Яо-гэ в неловкое положение. Правда, глава ордена Не во время одной из их теплых бесед весьма прозрачно намекнул, что Яо-гэ вполне разделяет его чувства, просто стесняется их показать из-за того, что Мо Сюаньюй так молод… Но все же ему и правда не стоило действовать столь пылко. Сперва Мо Сюаньюю казалось, что все идет хорошо, но очень скоро выяснилось, что Яо-гэ, чтобы не потерять лицо, может только лишь изгнать нескромного и несдержанного брата из Башни Золотого Карпа.

Пожалуй, с горьким вздохом признал Мо Сюаньюй, вариант с главой ордена Лань на общем фоне выглядит чуточку менее безнадежным. По крайней мере, тот точно должен хотеть найти Яо-гэ. Другой вопрос, что предстояло все хорошенько обдумать, чтобы Лань Сичэнь не узнал о подмене слишком уж рано и не вышиб Мо Сюаньюя из тела Яо-гэ, не успев толком ни в чем разобраться.

Мо Сюаньюй вздохнул еще раз, а потом с тоской погладил заурчавший от голода живот. Строить планы — дело крайне тяжелое. Ему обязательно надо сперва поесть… А потом, пожалуй, еще поспать. Матушка всегда говорила, что недостаток сна плохо влияет на внешность — а он ведь не хотел, чтобы с внешностью Яо-гэ что-то случилось. До приезда главы ордена Лань остается вполне достаточно времени, и Мо Сюаньюй обязательно что-нибудь придумает.

Но — после обеда.

========== Глава 7 ==========

Ноги у Мо Сюаньюя были длинными, а сам он — легким и подвижным. Но вот выносливости ему однозначно не хватало. Еще в Башне Золотого Карпа он, как мог, отлынивал от любых физических упражнений, особенно с мечом, а вернувшись в родную деревню, наверняка и вовсе не покидал ее пределов.

Поэтому сейчас Цзинь Гуанъяо, вынужденный тащиться по дороге пешком, выбивался из сил. Меча у Мо Сюаньюя не было, а та железка, которая нашлась в доме — скорее всего, в комнатах его кузена, — на заклинательский меч не тянула ни единой своей частью. Зато Цзинь Гуанъяо удалось обнаружить деньги: госпожа Мо их припрятала, однако Яо примерно представлял, где люди подобного типа устраивают тайники. Усадьбу он перед своим уходом, не долго думая, спалил. Пусть никто не ищет ни денег, которые в семье Мо водились, ни деревенского дурачка, единственного из всей семьи оставшегося в живых.

Обзаведясь средствами, Цзинь Гуанъяо мог не только оплачивать еду и ночлег в трактирах, но и приобрести себе лошадь. Об этом он думал каждый раз, когда его ноги начинали заплетаться от усталости. Однако, стоило ему немного отдохнуть, Цзинь Гуанъяо вновь и вновь отказывался от этой идеи. Во-первых, он ничего не понимал в лошадях — зато отлично разбирался в торговцах. У него не было времени присматриваться и торговаться, а как правильно выбрать хорошую лошадь, Гуанъяо не знал. Как не знал и того, можно ли вообще в подобном захолустье купить кого-нибудь, кто не сдохнет через полдня пути.

А во-вторых — и это, пожалуй, было даже важнее, — Цзинь Гуанъяо ненавидел ездить верхом. Он умел держаться в седле — ровно настолько, чтобы осуществить парадный выезд на породистом, выдрессированном, торжественно выступающем жеребце. Однако при одной мысли о долгом пути у него начинала мучительно ныть спина. И неважно, что в теле Мо Сюаньюя она не должна была болеть по определению. Возможно, Лань Сичэнь был не так уж и не прав со своей психосоматикой. В любом случае, Цзинь Гуанъяо в своем родном теле предпочитал длительные расстояния преодолевать полетом на мече, на самый крайний случай — в паланкине.

В теле же Мо Сюаньюя выбор у него был невелик.

Помимо средства передвижения Цзинь Гуанъяо также беспокоил и выбор цели. Вопрос о том, куда направиться: в Башню Золотого Карпа или в Облачные Глубины — встал перед ним заново. В ордене Ланьлин Цзинь осталось его тело, а в ордене Гусу Лань — рука дагэ. И до того момента, когда Цзинь Гуанъяо доберется до развилки, на которой ему предстояло определиться окончательно, следовало решить, в какой последовательности ему следует действовать. Вернуться в собственное тело хотелось отчаянно, но Цзинь Гуанъяо не знал, сколько времени это займет, что для этого потребуется и — это было самым неприятным — возможно ли это вообще. А руку дагэ в сложившейся ситуации следовало изъять у Ланей как можно скорее.

При этом Цзинь Гуанъяо не питал иллюзий. Отобрать добычу у Ханьгуан-цзюня — задача, невыполнимая для Мо Сюаньюя. В собственном теле у него имелся хоть какой-то шанс. Не силой, разумеется, по силе он ни одному из блистательных Нефритов ордена Гусу Лань не противник, но умом, хитростью, авторитетом Верховного Заклинателя, на самый крайний случай.

Но что, если, пока Цзинь Гуанъяо будет пытаться вернуть родное тело, Лань Ванцзи уже сумеет расспросить руку дагэ? Что, если это сделает Лань Сичэнь собственной персоной? А что, если в тело Цзинь Гуанъяо уже в принципе невозможно вернуться, и он идет сейчас навстречу собственным похоронам?

С душой, измученной этими и многими другими вопросами, и телом, почти падающим от усталости, Цзинь Гуанъяо остановился ночевать в трактире. Ему даже есть не очень-то хотелось: то ли от чрезмерного утомления, то ли из-за того, что тело Мо Сюаньюя слишком привыкло голодать. Но съесть что-нибудь все же следовало, иначе завтра Цзинь Гуанъяо вряд ли сможет продолжить свой путь. Поэтому, позаботившись первым делом о комнате, он все же заказал себе немного еды и пристроился в общем зале в углу.

Тут и там вспыхивали разговоры, и Цзинь Гуанъяо машинально, почти против воли, прислушивался к ним. От усталости у него слипались глаза, но многолетняя привычка улавливать все, что произносилось возле, не могла пропасть только от того, что Цзинь Гуанъяо уже почти спал.

Говорили об обычных деревенских делах, но то и дело обсуждали сбор заклинателей на горе Дафань. Вроде как там кишмя кишат какие-то чудовища, да так злобно, что господа заклинатели объявили всеобщую ночную охоту.

Цзинь Гуанъяо только тихонечко фыркнул себе под нос. «Всеобщих» ночных охот не бывало уже давно. Каждый орден время от времени организовывал местечковые облавы. Это происходило в двух случаях: либо дела шли совсем плохо, и требовалось собраться большим количеством, нежели мог себе позволить один клан или даже небольшой орден, либо дела, напротив, шли вполне хорошо, у ордена водились лишние деньги и имелось желание организовать приятное времяпрепровождение с далеко идущими политическими планами. Орден Ланьлин Цзинь, разумеется, неизменно действовал исключительно по второму сценарию. Цзини были достаточно сильны и влиятельны, чтобы не позволять разной нечисти и нежити плодиться и уж тем более безобразничать над подконтрольных им землях. И — достаточно богаты, чтобы организовывать зрелищные и массовые ночные охоты.

Такого же, чтобы собираться всем миром, без конкретного зова — это для современного заклинательского мира было большой редкостью. По крайней мере, Цзинь Гуанъяо за все свое время пребывания на посту Верховного Заклинателя не мог припомнить подобного.

С этой мыслью он и отправился спать.

Заснул Цзинь Гуанъяо моментально, едва его голова коснулась подушки, однако проснулся он наутро еще быстрее, буквально подскочив на кровати. За ночь его мозг тщательно обработал полученную информацию и пришел к выводу: возможно, у его задачи с двумя неизвестными имелось неожиданное, но, при доле везения, вполне изящное решение.

Если на ночную охоту на горе Дафань действительно соберутся заклинатели со всех орденов, то наверняка туда придут и юноши из Гусу Лань. А раз этот отряд курирует Лань Ванцзи, то и ему придется вместо Облачных Глубин отправиться вместе с ними. Это мальчики могут думать, что их уже отпустили на самостоятельную работу, а Цзинь Гуанъяо получше них знал, какие порядки заведены в их ордене. Лань Сичэнь, ничего не утаивая, неоднократно рассказывал о методиках, принятых у них при обучении молодежи. Что-то Цзинь Гуанъяо даже перенял для своих, хотя что-то и пришлось отвергнуть — слишком уж разным иногда бывал подход.

Итак, в ближайшую ночь Ханьгуан-цзюнь с большой долей вероятности будет находиться на горе Дафань. Для Цзинь Гуанъяо это окажется совсем небольшим крюком по пути к Башне Золотого Карпа, однако, если встреча обернется удачей, можно будет не разрываться на части, гадая, в какое из двух мест сейчас уместнее идти. К тому же на нейтральной территории экспроприировать мешочек цянькунь, содержащий руку дагэ, будет проще, нежели в Облачных Глубинах.

С этой мыслью Цзинь Гуанъяо бодро вскочил с кровати. Ноги, к счастью, уже не ныли: все-таки Мо Сюаньюй был молод и легок, и тело, такое измученное вчера, за ночь совершенно восстановило силы.

В сгущающихся сумерках выглядывать адептов ордена Гусу Лань было бы сплошным удовольствием: белоснежные одежды выделялись в темноте своим серебристо-лунным сиянием. Угнетало только то, что пока совершенно никто не высматривался. То тут, то там мелькали чьи-то неясные фигуры, но все они были облачены в куда более простые и практичные одежды.

Цзинь Гуанъяо благоразумно придерживался групп заклинателей, плавно скользя от одной к другой. Он с детства усвоил, что только трезвая оценка своих возможностей может дать крепкий фундамент под любыми планами. Сейчас дело было не только в том, что Мо Сюаньюй являлся заклинателем лишь по названию, но и в том, что и сам Цзинь Гуанъяо ночные охоты знал со стороны несколько иной, нежели все остальные. Он вырос среди обычных людей, но даже став взрослым и войдя во влиятельный орден, Цзинь Гуанъяо был вынужден раз за разом заниматься не собственным самосовершенствованием, а обеспечением мероприятий для других. Те же ночные охоты он организовывал не единожды — но при этом никогда не принимал в них участия. Сперва на это просто не оставалось времени, ибо все его силы уходили на то, чтобы следить за порядком, снабжением и обеспечением безопасности. Позже, когда Цзинь Гуанъяо уже сам возглавил орден, он не захотел рисковать потерять лицо. От главы великого ордена ждут либо значительных подвигов, либо того, что он будет просто сидеть на почетном помосте и снисходительно смотреть на увлеченную молодежь. Первое выбирали только Цзян Ваньинь и, пока был жив, Не Минцзюэ. Не Хуайсан никогда не рвался в бой, и Лань Сичэнь любезно составлял им компанию.

Так и выходило, что если на совершенствование своих способностей и своего тела у Цзинь Гуанъяо время еще находилось, то на то, чтобы раз за разом тренировать себя в настоящих полевых условиях — уже нет. Его тело — родное тело — было гибким, ловким и, для своих скромных габаритов, достаточно сильным. Техникой меча Цзинь Гуанъяо также владел на высоком уровне. Однако что делать в темном ночном лесу с монстром, который внезапно выпрыгнет из чащи, он имел представление исключительно в теории.

У тела Мо Сюаньюя не имелось даже базовых навыков, поэтому самым разумным решением оставалось держаться более опытных заклинателей. По крайней мере, пока они будут отбиваться от монстров, имелся неплохой шанс успеть скрыться.

Вот только для ночной охоты, объявленной с таким шумом, здесь было как-то пустовато. Цзинь Гуанъяо первые пару часов, помимо выглядывания одеяний Гусу Лань, прислушивался и с напряжением ожидал нападения, но под конец перестал это делать. К нему стало постепенно закрадываться подозрение, что слух о ночной охоте — липовый, и клюнули на него лишь нищие бродячие заклинатели. Однако эта ночь уже оказалась потерянной, и Цзинь Гуанъяо призвал на помощь все свое терпение, чтобы довести начатое дело до конца.

Он позволил себе настолько погрузиться в невеселые размышления, что упустил момент, когда остался в одиночестве. То есть люди, конечно, не исчезли — Цзинь Гуанъяо слышал какие-то неясные вопли с разных сторон, — однако внезапно оказалось, что рядом никого нет.

У Цзинь Гуанъяо было достаточно острое зрение. У Мо Сюаньюя, как оказалось, тоже. По крайней мере, в темноте он видел не хуже. Впереди лишь единственный раз в лунных лучах блеснуло нечто золотистое, и Цзинь Гуанъяо тут же стремительно отпрыгнул назад и в сторону. Его тело, запнувшись о корень и больно ударившись локтем о ближайшее дерево, неловко перекувырнулось через себя, однако сработавшей золотой сети удалось избежать.

Запрокинув голову и оценив, в какую ловушку он чуть было не попал, Цзинь Гуанъяо от души выругался. Сейчас он вполне мог себе это позволить: рядом не было никого, перед кем следовало бы держать лицо. Вернее говоря, рядом не было вообще никого.

Последнее предположение тут же разрушили шум и треск, словно через подлесок прорывалась небольшая армия. Цзинь Гуанъяо машинально подтянул поближе к телу чересчур длинные ноги, чтобы на них никто не наступил в спешке, однако на узкую прогалину вылетел один-единственный юноша.

Мальчишка поднял лук, прицеливаясь, однако, обнаружив на месте ловушки лишь пустую золотую сеть, возмущенно разразился отборными юньмэнскими ругательствами, во многом повторив обороты самого Гуанъяо. Тот на это только хмыкнул, однако юноша обладал чутким слухом и тут же обернулся.

— Ты?! — выпалил он, широко распахнув глаза. — Тебя и из деревенского дома выгнали, придурок?

В душе Цзинь Гуанъяо сошлись смертным боем два противоположных чувства: раздражение и умиление. Раздражение — потому что он А-Лина так не воспитывал. Цзинь Гуанъяо, разумеется, знал, что его племянник — мальчик вспыльчивый и несдержанный, склонный к истерикам и капризам, однако в Башне Золотого Карпа и особенно в присутствии своего младшего дяди А-Лин все же старался держать себя в руках. Цзинь Гуанъяо потратил немалые суммы на преподавателей, отдававших все силы попыткам вырастить из этого строптивого жеребчика достойного молодого господина.

Впрочем, Цзинь Гуанъяо давно уже осознал, что все его усилия будут идти прахом до тех пор, пока А-Лин продолжит время от времени жить у своего второго дяди. Из Пристани Лотоса А-Лин неизменно возвращался еще более взвинченным, чем уезжал, и Цзинь Гуанъяо раз за разом совершал чудеса дипломатии, чтобы вернуть племянника хотя бы в прежнее состояние.

Однако… Однако, несмотря ни на что, оказалось очень трудным не умиляться, глядя, как А-Лин неумышленно копирует Цзян Ваньиня. Это было тем забавнее, что для резкого, будто из камня высеченного лица главы ордена Цзян выражение яростного пренебрежения казалось самым что ни на есть естественным, а на юном, гладком и еще очень нежном лице А-Лина — почти карикатурным. Когда хмурил брови глава Цзян, температура воздуха, казалось, понижалась, а когда свои мальчишеские брови хмурил А-Лин, то так и хотелось протянуть палец и разгладить им капризную морщинку под киноварной точкой.

— А тебя? — старательно изгоняя из головы оба чувства, парировал вслух Цзинь Гуанъяо.

— Что?! — взвился А-Лин, по-детски округлив глаза. Даже, судя по виду, не столько оскорбился, сколько не понял.

— Тебя тоже выгнали из дома? — очень серьезно уточнил Цзинь Гуанъяо. — А иначе что такой ребенок как ты делает на ночной охоте для взрослых?

— Да я!.. — снова моментально вспыхнул А-Лин. — Побольше тебя умею! Ты, извращенец-недоучка!

Цзинь Гуанъяо не удержался и закатил глаза. Он потом обязательно найдет того, кто рассказал А-Лину, за что Мо Сюаньюя выгнали из Башни Золотого Карпа. Сам племянник этого узнать никак не мог — слишком мал был в то время.

И с Цзян Ваньинем Цзинь Гуанъяо тоже обязательно поговорит по душам. Одно дело — поддержание в их общем племяннике вздорного характера и обучение его обсценной лексике, и совсем другое — такое откровенное пренебрежение своими обязанностями опекуна. Что там Цзян Ваньинь, забирая А-Лина из Башни Золотого Карпа в последний раз, отвечал на вопрос о планах? «Продолжит обучение, займется плаваньем, может, как-нибудь выберемся речных гулей половить!» Речных гулей, как же! Ученики Гусу Лань, будучи старше на несколько лет, ходят на охоты группой и под присмотром куратора, а эта головная боль на ножках носится в одиночестве! Даже свою собаку-оборотня неизвестно где оставил, а это уже совсем никуда не годится.

Цзинь Гуанъяо был твердо намерен поговорить с Цзян Ваньинем.

Но — все же в своем родном теле.

Сейчас же, глядя как из темноты выступает знакомый темный силуэт, от которого время от времени в буквальном смысле разлетаются грозовые искры, Цзинь Гуанъяо почувствовал, как на смену секундному облегчению — А-Лин здесь все же не один бродит — приходит легкая паника.

Глава ордена Юньмэн Цзян мог быть очень, очень, очень неприятным оппонентом.

========== Глава 8 ==========

Мо Сюаньюй искренне желал выяснить, что же случилось с Цзинь Гуанъяо и как его можно вернуть. Однако проблема состояла даже не в том, что он совершенно не представлял, как это сделать, а в том, что он по природе своей был склонен откладывать все до последнего. Он долго не решался признаться Яо-гэ в своих чувствах, долго не мог собраться и покончить с опостылевшими родственниками… Ему постоянно казалось, что вот еще чуть-чуть, еще денечек — и можно приступать. А в результате все растягивалось на годы.

Умом Мо Сюаньюй понимал, что сейчас у него нет не то что лет, а даже и месяцев, даже недель в запасе. Пока ему еще удавалось поддерживать образ переутомившегося главы ордена, однако он осознавал, что надолго растянуть этот спектакль не удастся. Ему уже пришлось покинуть спальные покои, чтобы приближенные во главе с Цинь Су не слишком паниковали. От утренних тренировок он спасался, то и дело изображая легкое головокружение — Мо Сюаньюй не сомневался, что отточенных и стремительных движений Яо-гэ ему не повторить при всем желании. Даже если бы он сам когда-то не прогуливал бессовестно собственные тренировки, а в последние годы не забросил их вовсе, у него бы не получилось изображать из себя Цзинь Гуанъяо в бою. Тот был ниже ростом подавляющего большинства заклинателей и гораздо легче в кости. Его обучение началось в ордене Не, продолжилось в ордене Вэнь и лишь отшлифовалось в ордене Цзинь. И вдобавок ко всему, будто этого мало, меч Яо-гэ был особенным: более легким, чем обычные заклинательские мечи, и очень гибким. В результате суммы сложившихся обстоятельств Цзинь Гуанъяо выработал свой собственный стиль фехтования, который даже человеку тренированному повторить было бы непросто. Мо Сюаньюй не желал рисковать, а поэтому не собирался даже пробовать. Он вообще не решился трогать меч Яо-гэ: с одной стороны, духовное оружие вроде как должно было быть созвучно с золотым ядром, а с другой — оно не даром являлось именно что духовным. Кто знает, как поведет себя непредсказуемый и капризный Хэньшэн, не почувствовав души своего настоящего хозяина?

Заняться делами хотя бы ордена желание выразить пришлось. Иначе его бы просто не поняли. Мо Сюаньюй, изображая решительную настойчивость, прошел в кабинет и заперся там на весь день. Первым делом он плотно прикрыл все окна, по собственному опыту зная, каким образом и откуда удобно в них подсматривать так, чтобы сидящий внутри даже не заметил этого. Затем из чистого любопытства обшарил кабинет. Ничего хоть сколько-то серьезного Мо Сюаньюй найти и не надеялся: для всех секретных дел у Яо-гэ имелся потайной кабинет. На забывчивость или рассеянность уповать тоже было глупо, ибо Яо-гэ никогда не был ни забывчивым, ни рассеянным. В результате из подозрительного Мо Сюаньюй обнаружил только серию из четырех пейзажных картин, написанных и подаренных главой ордена Лань. Мо Сюаньюй долго сверлил эти пейзажи возмущенным взглядом. Он и сам когда-то рисовал неплохо: живопись была одним из немногих искусств, что давались ему при обучении в Башне Золотого Карпа. Однако после изгнания о рисовании пришлось забыть, ибо материалы стоили дорого, а родичи не собирались тратить на «нахлебника» ни единой лишней монетки. Глава ордена Лань, разумеется, в средствах стеснен не был, и, уж конечно, к нему никто не вламывался, не отвлекал и не портил его вещи. Ничего удивительного, что ему удалось отточить свое мастерство до столь высокого уровня.

Но куда отвратительнее было то, что глава ордена Лань не постеснялся подарить свои художества Яо-гэ, — а тот их принял!

Мо Сюаньюй с огромным трудом подавил в себе желание сорвать картины со стен и порвать на мелкие клочки. В конце концов, пейзажи были действительно хороши, и оставался шанс, что Яо-гэ они нравились по этой причине. Исключительно по этой и больше ни по какой иной.

Оторвавшись от картин и убедившись, что больше в кабинете нет ничего интересного, Мо Сюаньюй поворошил документы. Количество писем, докладов, чертежей и карт поражало воображение, но еще больше удивляло то, что все содержалось в образцовом порядке. Бумаги не громоздились в рискующие в любой момент обвалиться стопки, а были так грамотно разложены и рассортированы по темам, что разобраться в них не составляло труда.

Так оно, несомненно, было — до того, как в эту стройную систему влез Мо Сюаньюй. Он, казалось, только взял несколько писем, развернул карту-другую и заинтересованно прочитал отчет адептов о последней ночной охоте, однако очень скоро от идеального порядка на столе не осталось и следа. В образовавшемся на столе ворохе нельзя было уже найти не то что какой-то конкретный документ, но даже тушечницу.

Тяжело вздохнув, Мо Сюаньюй обреченно опустил голову на столешницу.

Через каких-то пару мгновений он уже заснул.

— …головокружение, слабость и учащенное сердцебиение… А еще он почти все время спит!

Женский голос, хоть и старался говорить приглушенно, для слуха Мо Сюаньюя прозвучал настолько пронзительно, что он вынырнул из царства снов. Второй, мужской, голос звучал гораздо ниже, и слов разобрать не удалось.

— Да я тоже ему всегда твердила, что спит он недостаточно! Надо либо раньше ложиться, либо позже вставать, а не поступать так, как он!

Это Мымра продолжала разоряться в коридоре, сообразил наконец Мо Сюаньюй, потряхивая головой. Движение неприятно отозвалось в спине: тело мстило за сон в неудобной позе прямо за столом.

— Я совершенно с вами согласен, госпожа Цзинь, — мужской голос был несравненно красивее, чем голос Мымры: низкий, глубокий, с бархатистыми нотами. — Я обязательно с ним поговорю на эту тему.

— Я буду очень вам признательна, глава Лань, — прощебетала Мымра, судя по звучанию, стоя уже у самого порога кабинета.

Глава Лань?!

Мо Сюаньюй подскочил на месте, забыв про затекшее тело. Главу Лань ждали только завтра! Мо Сюаньюй был уверен, что у него есть еще хотя бы день на то, чтобы придумать, что же ему делать, что говорить и как вообще себя вести с побратимом Яо-гэ. Как совместить несовместимое: сделать все, чтобы тот не догадался о подмене, и при этом попросить о помощи.

В набиравшую обороты панику ворвался негромкий, но настойчивый стук в дверь. Мо Сюаньюй замер, так толком и не поднявшись из-за стола. Он даже дыхание затаил, как будто реально было притвориться, что он, в смысле, тело Цзинь Гуанъяо, пребывает сейчас не в кабинете.

— А-Яо! — приглушенно раздался из-за двери голос главы Лань. — А-Яо, это я. Впусти меня, пожалуйста.

Мо Сюаньюй на несколько мгновений зажмурился, а потом обреченно поплелся к выходу из кабинета. Перед смертью не надышишься, убеждал он себя, отпирая дверь трясущимися руками. Распахнув ее, он едва не уткнулся носом в белое ханьфу с голубой отделкой. Глаза Мо Сюаньюя оказались ровно напротив яремной ямки, такой же прозрачно-белоснежной. Словно во сне он отследил, как кадык, находящийся лишь чуть выше, судорожно дернулся.

— А-Яо? — в голосе, донесшемся откуда-то сверху и при этом словно из потустороннего мира, отчетливо прозвучала тревога.

Почти против воли Мо Сюаньюй запрокинул голову. Это было ошибкой: они стояли слишком близко друг к другу. До сих пор слуги из уважения в основном держались на почтительном расстоянии, а Мымра была еще ниже Яо-гэ. Из-за этого посмотреть в глаза главе Лань внезапно оказалось очень тяжело. Мо Сюаньюй слишком далеко откинул голову назад и со своей одеревеневшей со сна спиной едва не опрокинулся.

Сильные и теплые руки подхватили его в то же мгновение.

— А-Яо! — Мо Сюаньюя буквально окутал со всех сторон легкий цветочный аромат — к счастью, наконец-то не пиона. — Осторожнее…

— Гл… Ла… эргэ!.. — Мо Сюаньюй в своей панике едва не позабыл, как Яо-гэ называл своего побратима. — Я в порядке…

— Я вижу, в каком ты «порядке», — глава Лань пытался говорить строго, но лицо его выглядело слишком взволнованным, чтобы поверить в эту строгость. — Ты совершенно неугомонный!

Мо Сюаньюй потупил взгляд. Ему совсем не нравилось, что его держит в почти объятиях такой большой и такой сильный мужчина. Но вот телу его, судя по всему, это очень даже нравилось! В низу живота стало горячо почти до пульсации, а к щекам прилила жаркая краска.

— У тебя лихорадка? — встревоженно спросил глава Лань, аккуратно касаясь второй рукой — не той, которой он плавно поддерживал его под поясницей, — головы Мо Сюаньюя.

Ладонь главы Лань была такой большой, что закрыла собой и лоб, и оба виска. Она была теплой, но на фоне полыхающего от возбуждения лба показалась прохладной.

— Нет, я просто… немного не в форме, — с трудом подобрав слова, пробормотал Мо Сюаньюй.

Глава Лань скользнул взглядом по кабинету. При виде разворошенных бумаг на столе он чуть приподнял в изумлении брови, однако ничего не сказал. Лишь посмотрел на того, кого считал Цзинь Гуанъяо, обеспокоенно и печально.

— Я не думаю, что тебе стоит сегодня продолжать заниматься делами, — заявил он наконец. — Пойдем, я провожу тебя в твои покои.

Мо Сюаньюю отчаянно не хотелось, чтобы глава Лань вел Цзинь Гуанъяо в его покои. Однако тело, которое он сейчас занимал, откликнулось на это с радостью. Мо Сюаньюю пришлось поторопиться отодвинуться от человека, который почти прижимал его к себе, дабы тот не почувствовал эту самую радость.

— Не упрямься, А-Яо, — по-своему расценил это движение глава Лань. — Ты выглядишь измученным, и непохоже, чтобы работа у тебя шла хорошо. Я тебя знаю: ты умеешь работать быстро и весьма продуктивно. Когда поправишься, ты легко сможешь наверстать все упущенное. Но если в своем нынешнем состоянии ты допустишь ошибки, то последствия могут быть крайне тяжелыми. Пойдем, сейчас тебе лучше отдохнуть.

Мо Сюаньюю не оставалось ничего, кроме как поддаться власти этих чересчур сильных, пусть и действующих мягко и плавно рук. Глава Лань продолжал осторожно поддерживать его за плечи, пока они шли к покоям главы Цзинь, а внутри Мо Сюаньюя все с большей и большей силой закипало раздражение на то, что никто, включая встреченных по дороге слуг, не видел в этом ничего особенного.

Неужели все зашло настолько далеко? Яо-гэ с главой Лань всегда были достаточно близки — по крайней мере, на вкус Мо Сюаньюя. Однако они все же неизменно держались в рамках строгих приличий. Яо-гэ боготворил своего нефритового побратима, иногда откровенно заглядывая в рот, но не делал попытки сблизиться в ином смысле. Глава Лань же, хоть тот и считался красивейшим из мужчин, всегда казался Мо Сюаньюй начисто лишенным сексуальности. В Мымре, при всей ее манерности, и то было больше страстности.

До покоев главы Цзинь они дошли в молчании. Глава Лань бережно усадил Мо Сюаньюя на кровать, а сам опустился рядом на колени.

— Что вы… что ты делаешь? — встрепенулся Мо Сюаньюй.

Он не знал точно, какие именно сейчас отношения между Яо-гэ и этим человеком, но нефритовая статуя на коленях — это при любом раскладе выглядело слишком немыслимо.

— А-Яо, — мягко произнес глава Лань. — Позволь мне позаботиться о тебе.

Сейчас их глаза оказались почти на одном уровне. Мо Сюаньюй, ошарашенно глядя на собеседника, вынужден был встретиться с ним взглядом.

Глава Лань никогда ему не нравился. И дело было даже не в том, что Яо-гэ обожал этого своего побратима, не обращая при этом внимания на родного брата, а в том, что Мо Сюаньюй имел собственные критерии красоты. И пусть черты лица главы Лань были потрясающе соразмерны и гармоничны до идеальности, Мо Сюаньюй не мог заставить себя согласиться с всеобщим мнением. На его взгляд во внешности главы Лань присутствовала чудовищная фальшь. Он, как, впрочем, и большинство виденных Мо Сюаньюем Ланей, со стороны выглядел светлым, воздушно-прозрачным и неземным. Однако в реальности оказывалось, что в Ланях нет совершенно ничего воздушного. Они были каменно-тяжеловесны, монолитны и закостенелы. При взгляде на них Мо Сюаньюю постоянно вспоминались нефритовые статуэтки, изображающие небесных духов: тонко сработанные, они казались изящными, но стоило взять их в руки, как наступало осознание, что это в каком-то смысле обычный каменный пресс.

Разве место такому рядом с Яо-гэ? Вот кто уж действительно был наполнен светом, причем не холодно-равнодушным, а солнечным, теплым и ярким. Яо-гэ был по-настоящему живым, не то что эти ходящие и говорящие статуи.

Живым… был. До недавнего времени.

Мо Сюаньюй сам не заметил, как в уголках его глаз скопились слезы, а затем по щекам потекли тоненькие серебристые ручейки. Зато это тут же увидел глава Лань, всполошившись окончательно.

— А-Яо, да что с тобой?! — он схватил Мо Сюаньюя за руки, так, что изящные кисти тела Цзинь Гуанъяо буквально потонули в его ладонях. — Тебе плохо? Где болит?

Но Мо Сюаньюй только смотрел на него, почти не мигая, глазами, из которых продолжали литься слезы. Глава Лань ответил ему испуганным взглядом. Он медленно, будто приручая дикое животное, потянул их сомкнутые руки на себя, а затем поднял их к губам. Сейчас, в этот самый момент, Мо Сюаньюй, пожалуй, мог сказать, что одна из черт главы Лань все же по-настоящему красива. Огромные, широко распахнутые темные глаза Лань Сичэня больше не выглядели ни частью нефритовой статуи, ни зеркалом, равнодушно отражающим улыбки окружающих. Теперь они, казалось, принадлежали загнанному оленю, и это придавало всему облику своеобразное очарование. Этот большой, сильный и властный человек, стоящий на коленях перед телом Цзинь Гуанъяо, склонился перед ним всей своей душой.

Вот только души Яо-гэ в этом теле больше не было.

Не в силах больше сдерживать рыдания, Мо Сюаньюй упал в подставленные ему объятия.

========== Глава 9 ==========

Цзян Ваньинь хмурым взглядом окинул открывшуюся ему картину. Цзинь Гуанъяо буквально видел, как в глазах напротив отображаются попеременно пустая золотая сеть, А-Лин, стоящий поодаль, и, наконец, он сам.

— Это еще что? — тяжело уронил свой вопрос Цзян Ваньинь, уставившись на Цзинь Гуанъяо.

Тот только сейчас осознал, что все это время продолжал сидеть на земле. Неторопливо поднявшись, он отряхнулся и по привычке улыбнулся, хотя и знал отлично, что на главу Цзян никакие улыбки не действуют. И уж тем более тот никогда не доверял незнакомцам.

— Цзинь Лин, я спросил, что это такое? — в низком голосе отчетливо послышалось рокотание, и Цзинь Гуанъяо ничуть не удивился, приметив, что голова юноши словно сама собой чуть втянулась в плечи.

Цзинь Гуанъяо как раз хотел вежливо указать на то, что он все-таки не «что», а «кто», когда А-Лин все же рискнул раскрыть свой рот.

— Так… Придурок один, — поморщился он, машинально теребя свой лук.

На мгновение Цзинь Гуанъяо стало даже обидно. Не то чтобы он совсем не был согласен с А-Лином: Мо Сюаньюй и правда был тем еще придурком. Однако не такому молокососу разбрасываться оскорблениями поотношению к тем, кто был гораздо старше. Цзинь Гуанъяо все же действительно пытался вырастить из своего племянника приличного человека, и то, что все его старания будто бы падали в бездонную пропасть, вызывало изрядную досаду.

— Ай-яй-яй, А-Лин, — покачал он головой с показным разочарованием. — Как тебе не стыдно так говорить про своего дядю!

— Ты!.. — тут же предсказуемо вспыхнул мальчишка.

— Еще один? — скривившись словно от зубной боли, мрачно фыркнул Цзян Ваньинь. — В Поднебесной уже шагу некуда ступить, чтобы не наткнуться на ублюдка Цзинь Гуаншаня. Хоть и мрут как мухи, а все новые и новые находятся.

Цзинь Гуанъяо прикусил изнутри щеку. Он давно уже не слышал столь откровенно унизительных речей в свой адрес и немного от них отвык. К счастью, сейчас хотя бы не было нужды улыбаться и сохранять благожелательное лицо. Настоящий гнев он себе, увы, тоже не мог позволить, однако образ Мо Сюаньюя вполне разрешал ему оскорбиться.

— Какие грубые слова, глава Цзян! — заявил он, сморщив нос. — А ведь вас слушает молодое поколение! Что А-Лин усвоит из подобного разговора?

— Что нечего общаться со всякой швалью, — отрезал Цзян Ваньинь и вдруг с подозрением нахмурился. — Какого хрена ты вообще рядом с ним ошиваешься? Вид у тебя пидороватый!

Цзинь Гуанъяо поперхнулся воздухом от такого оскорбления. Он сделал все, чтобы облик Мо Сюаньюя потерял сходство с самой дешевой уличной девкой. И, уж конечно, ничто в его поведении не должно было напоминать развязные манеры не таящегося обрезанного рукава.

А-Лин тем временем, уже позабыв о том, что совсем недавно опасался гнева дяди, привстал на цыпочки и что-то торопливо зашептал ему на ухо. Глаза Цзян Ваньиня на мгновение широко распахнулись, а затем презрительно сузились. Во взгляде, брошенном на Цзинь Гуанъяо, теперь отчетливо читалась угроза.

Глава Цзян еще ничего не сделал и даже не сказал, но Цзинь Гуанъяо, нутром почуяв опасность, уже начал осуществлять тактическое отступление. Проще говоря, он попятился от застывших посреди поляны дяди с племянником, сейчас таких на удивление похожих. Однако не успел он сделать нескольких шагов, как вновь запнулся о корень и упал. Правда, на сей раз не на землю, а на чьи-то безукоризненно белые сапоги.

Непрактичную белоснежную обувь, впрочем, каким-то чудом умудряясь сохранять ее в чистоте, носили только в одном ордене. Тут же забыв о Цзян Ваньине, Цзинь Гуанъяо затаил дыхание, не в силах поверить своему счастью. Неужели после всех тревог этой ночи и унижений со стороны родственников ему все-таки улыбнулась удача?

Цзинь Гуанъяо осторожно приподнялся на руках и запрокинул голову. Прямо над ним возвышалась статная фигура, с такого ракурса до рези в глазах напоминающая статую какого-нибудь божества. Однако уже в следующее мгновение ноги в белых сапогах окончательно высвободились из-под навалившегося на них тела и аккуратно обошли его стороной.

С появлением старинного недруга Цзян Ваньинь, казалось, сразу же позабыл про «еще одного дядю Цзинь Лина». Теперь он переругивался уже с ним — вернее, с кем-то из юных Ланей, гуськом следовавших за Ханьгуан-цзюнем. А-Лин тоже не сумел остаться в стороне, и Цзинь Гуанъяо получил возможность полюбоваться, как глава Цзян завяз в мальчишеской перепалке. Лань Ванцзи в своей молчаливости умудрился удержаться в стороне, и Цзинь Гуанъяо осторожно, не привлекая к себе ничьего внимания, вновь приблизился к нему. Плавно обогнув компанию, бурно выясняющую отношения, Цзинь Гуанъяо удалось оказаться за чужими спинами.

Услышав о том, что Лань Ванцзи позволил себе разрубить чужие золотые сети — в количестве четырех сотен штук! — он мысленно присвистнул. Цзян Ваньинь, несмотря на свой суровый облик, действительно баловал А-Лина. Правда, на взгляд Цзинь Гуанъяо, в данном случае все же перебарщивал. Что за слава перебить уже пойманных монстров? А ведь глава Цзян наверняка хотел их племяннику именно славы. Еще интересно, что бы он потом говорил, возвращая А-Лина в Башню Золотого Карпа, ведь если бы его замысел удался, мир заклинателей обязательно узнал бы об этой охоте. Или Цзян Ваньинь рассчитывал, что победителей не судят, и Цзинь Гуанъяо промолчит на такой откровенный обман? Впрочем… пожалуй, он бы действительно промолчал.

Лань Ванцзи предсказуемо предложил оплатить золотые сети — а Цзян Ваньинь столь же предсказуемо отказался. Цзинь Гуанъяо мысленно обоих обозвал идиотами, особенно своего свойственника. Общая стоимость такого количества сетей выглядела внушительно. Вполне возможно, Лань Ванцзи, живущий только ночными охотами, был далек от столь приземленного предмета как деньги, но Цзян Ваньинь, как глава ордена, просто обязан был знать их стоимость. Собственный орден Цзинь Гуанъяо являлся самым состоятельным — как считал он сам, не в последнюю очередь из-за того, что поколение за поколением его главы знали цену деньгам. Если уж они и тратили их безоглядно, то тогда, когда этого требовало поддержание блистательного образа. А просто так выкидывать средства на ветер — это ничем не оправданное расточительство.

Впрочем, заставил себя успокоиться Цзинь Гуанъяо, сейчас это была вовсе не его проблема. Деньги ордена Юньмэн Цзян его никоим образом не должны волновать. Его задача — как-нибудь умудриться пробраться поближе к Ханьгуан-цзюню и…

А-Лин унесся первым после того, как Цзян Ваньинь в очередной раз его отчитал и спровадил с наказом без добычи не возвращаться. Цзинь Гуанъяо едва успел прикусить язык, чтобы не возмутиться этому. Его слова все равно ничего не значили, ибо в этом теле он являлся пустым местом для обоих. К тому же глава Цзян тоже вскоре удалился, и Цзинь Гуанъяо, понадеявшись, что тот все-таки отправился приглядывать за А-Лином, сосредоточил свое внимание на Лань Ванцзи, которого ни в коем случае нельзя было упускать из виду.

В своем желании держаться поближе он, видимо, утратил бдительность, ибо его наконец-то заметили.

— Молодой господин Мо! — отчего-то радостно поприветствовал его один из юношей. — Как вы здесь оказались?

Остальные мальчики тоже обернулись к нему, и Цзинь Гуанъяо пришлось пустить в ход свое актерское мастерство. К счастью, лицо Мо Сюаньюя оказалось достаточно пластичным.

— Ведомый злобным роком! — скорбно вздохнул Цзинь Гуанъяо и для верности шмыгнул носом. Глаза как по заказу увлажнились. — Наш дом в деревне Мо сгорел, и я пошел искать по свету лучшей доли — и вот забрел в самый центр ночной охоты.

— Ты же говорил, что являешься опытным заклинателем! — встрял в разговор ехидный юноша, который докапывался до Цзинь Гуанъяо еще в деревне. — Неужели боишься?

— Не боюсь, а проявляю разумную предосторожность! — с максимальным достоинством, на которое был способен с покрасневшими глазами, заявил Цзинь Гуанъяо. — Вы же видите, что у меня нет ни меча, ни талисманов. У меня вообще ничего в жизни не осталось, та проклятая ночь забрала у меня все!

И он уже почти непритворно всхлипнул. Та ночь для него действительно оказалась роковой, но до сих пор Цзинь Гуанъяо, предпочитая решать проблемы по мере их поступления, старался держаться.

— Лань Цзинъи, не будь таким жестоким! — осадил друга строгий юноша. — Ум и сила не всегда идут рука об руку, и не тебе судить других людей.

Цзинь Гуанъяо поспешно закивал, придвигаясь к небольшому отряду поближе. Лань Ванцзи, не интересуясь, о чем там беседует молодежь, пошел дальше одному ему ведомым путем, и все устремились за ним. Цзинь Гуанъяо, старательно делая вид, что поглощен разговором, пристроился к остальным.

Однако со временем его маневр разгадали.

— Ты что, решил за нами увязаться? — нахмурился Лань Цзинъи, осознав наконец, что новый знакомый и не думает отставать.

— Но мне же надо как-то выйти из этого леса! — старательно округлил глаза Цзинь Гуанъяо. — Если я останусь здесь один, это может плохо для меня закончиться. Неужели потеряв родственников, дом и все имущество, я обречен потерять еще и жизнь только потому, что в ордене Гусу Лань такие жестокие и черствые адепты?

Лань Цзинъи презрительно фыркнул и хотел уже произнести что-то в ответ, когда его друг мягко вмешался.

— Мы понимаем ваши мотивы, молодой господин Мо, — произнес он. — Однако очень скоро мы разойдемся и приступим к ночной охоте. Мы не сможем уследить за вами.

— Но я… — Цзинь Гуанъяо сделал вид, что беспомощно оглядывается. — Мне нужна помощь!..

Его взгляд наконец уперся в так вовремя остановившегося Ханьгуан-цзюня. Сам Цзинь Гуанъяо со всей возможной робостью придвинулся еще чуть ближе и заискивающе посмотрел ему в глаза.

— Такой сиятельный господин ведь наверняка не станет соревноваться в охоте с юнцами, ведь правда? — спросил он как можно невиннее. — Клянусь, я ничем не помешаю! Я буду вести себя очень тихо… и просто находиться рядом. А когда все закончится, вы всего лишь выведете меня из леса.

В этот момент Цзинь Гуанъяо некстати вспомнились события давних лет. Когда отец еще только притащил в Башню Золотого Карпа Мо Сюаньюя, которому тогда было не больше, чем этим мальчишкам сейчас. Никому из Цзиней не было никакого дела до очередного ублюдка, и мальчишка инстинктивно старался держаться того, от кого хотя бы не слышал ни единого грубого слова. Цзинь Гуанъяо помнил, как юный Мо Сюаньюй бросался к нему и, обнимая за талию и утыкаясь носом в плечо, ныл: «Яо-гэ, ну пожа-а-алуйста!» Желания и просьбы у мальчишки были такими, по меркам ордена Ланьлин Цзинь, скромными, что удовлетворить их не составляло труда, а Цзинь Гуанъяо всегда помнил заветы матушки, что на добро не стоит скупиться. Правда, жизнь заставила его во многом скорректировать это правило, но пожалеть немного доброты тогда, когда тебе самому она почти ничего не стоит, — это было бы уже слишком.

Сейчас тело Мо Сюаньюя все буквально напряглось в желании обхватить кого-нибудь и насладиться защитным теплом. Видимо, подобное поведение было в самой природе братца, и теперь его тело желало привычным образом отреагировать на сказанное. Однако Цзинь Гуанъяо ничуть не сомневался, что Лань Ванцзи ни в коем случае не оценит подобного рвения, и потому неимоверным усилием воли заставил себя остаться на месте. Только взгляд его сделался совсем уж невыносимо жалобным.

— Займитесь делом, — сухо велел Лань Ванцзи юношам, и те моментально рассредоточились по местности.

Сам он, развернувшись, неторопливо пошел вперед. Цзинь Гуанъяо осторожно пристроился сзади и чуть сбоку, внимательно поглядывая на своего спутника. Тот его не гнал, а плавная походка дарила надежду, что исчезать он никуда не собирается. Цзинь Гуанъяо облегченно перевел дыхание и приблизился еще на немного.

Лань Сичэнь всегда с гордостью и даже каким-то восхищением говорил о брате, что тот заботится о других и неизменно готов прийти на помощь. Глядя на ледяную, совершенно невыразительную физиономию Ханьгуан-цзюня, в это сложно было поверить, однако сейчас Цзинь Гуанъяо имел возможность убедиться, что Лань Сичэня не ослепляла братская любовь. Лань Ванцзи, каким бы замороженным он ни был, не лишал обездоленных своей поддержки.

Неспешный ход продолжался. Любого другого на месте Лань Ванцзи можно было бы назвать безмятежным — настолько спокойным выглядело его лицо, — однако, глядя на черты этого самого лица, никому бы и в голову не пришла мысль о безмятежности. Цзинь Гуанъяо не сомневался, что его спутник держится настороже, не столько вглядываясь в дорогу перед ним, сколько прислушиваясь и ощущая. Со слов Лань Сичэня Цзинь Гуанъяо знал, что сильные заклинатели умеют улавливать колебания энергий, но самому ему подобного испытывать не приходилось. В теле же Мо Сюаньюя на такое и вовсе не приходилось рассчитывать.

Впрочем, ни ночная охота, ни проблемы горы Дафань Цзинь Гуанъяо не беспокоили совершенно. Все его мысли были заняты тем, как бы добраться до заветного мешочка цянькунь. Тот висел у Лань Ванцзи на поясе, и, хоть Цзинь Гуанъяо, держась позади, не мог его видеть, он самой своей душой ощущал его наличие. Посмертная сила Не Минцзюэ была такова, что чувствовалась даже на расстоянии. Наверное, именно поэтому Лань Ванцзи не стал прятать мешочек в рукав — там, в еще одном подпространстве, было бы сложнее отследить момент, когда энергия руки выплеснется за пределы временного и, увы, ненадежного узилища.

В своем собственном теле Цзинь Гуанъяо рискнул бы улучить момент и срезать мешочек с пояса. Он не сомневался в бдительности Лань Ванцзи, однако, без ложной скромности, знал и свои способности. От карьеры уличного воришки судьба его уберегла, однако ему от природы досталась исключительная ловкость рук, а несколько лет шпионской деятельности в ордене Цишань Вэнь отточили ее до настоящего мастерства.

Но телу Мо Сюаньюя Цзинь Гуанъяо не доверял. Тот с возрастом расстался с подростковой неуклюжестью, однако все равно большую часть времени оставался шумным и нескладным. О том, что сделает с ним Ханьгуан-цзюнь, поймав на краже, Цзинь Гуанъяо даже думать не хотелось.

Поэтому он продолжал тащиться за Лань Ванцзи по одной тому ведомой дороге. От руки дагэ его отделял лишь один небольшой, но очень сложный шаг, и Цзинь Гуанъяо сосредоточился на том, чтобы не упустить своего последнего шанса.

Внезапно Лань Ванцзи остановился столь резко, что Цзинь Гуанъяо едва не влетел ему в спину. Он едва-едва успел удержаться, так, что лишь его нос легонько ткнулся в водопад густых волос, обдавших запахом сандала.

А в следующее мгновение Лань Ванцзи понесся вперед так стремительно, что только готовность Цзинь Гуанъяо действовать в любой момент помогла ему не упустить свою цель из виду.

Лань Ванцзи был сильнее и выносливее и даже без всякого полета передвигался гораздо быстрее. Уследить за ним, почти исчезнувшим на горизонте, помогали только развевающиеся белоснежные одеяния, отлично различаемые в темноте. Ничего удивительного, что, когда запыхавшийся Цзинь Гуанъяо наконец нагнал Лань Ванцзи, оказалось, что тот уже вовсю с кем-то сражается.

Отдышавшись и оценив обстановку — это он сделал одновременно, не теряя даром времени, — Цзинь Гуанъяо чуть не выругался вслух, обнаружив в одном месте А-Лина и каменное чудовище, с которым, собственно, и бился Лань Ванцзи. Появившийся вскоре Цзян Ваньинь ничуть не улучшил ситуации, тут же вступив с племянником в препирательства. Глава Цзян возмущался, что А-Лин не позвал на помощь, а тот огрызался, что ему велели без добычи не возвращаться. Орали они друг на друга так, что почти полностью заглушали звуки сражения, и Цзинь Гуанъяо с тоской подумал, как он, оказывается, мало знает о собственном племяннике. С ним самим А-Лин никогда так не разговаривал, даже если был раздражен или зол. Цзинь Гуанъяо хотелось бы думать, что это из-за того, что к нему племянник испытывал больше симпатии, однако в этот момент он особенно остро осознавал, что дело обстояло с точностью до наоборот. Отношения Цзинь Гуанъяо с А-Лином были ровными, потому что он никогда ничего особенного от мальчика не хотел и не ждал. С главой Цзян же тот явно чувствовал себя внутри семьи, и потому не считал нужным скрывать никаких чувств.

Однако отвлекаться на семейные переживания было некогда.

Именно сейчас, понял Цзинь Гуанъяо, ему представился исключительный момент. Ханьгуан-цзюнь был полностью поглощен битвой с чудовищем. Правда, лезть к этим двоим — это все равно что пытаться проскочить между молотом и наковальней, а самоубийственными наклонностями Цзинь Гуанъяо никогда не страдал.

Он в отчаянии — время стремительно утекало, как песок меж пальцев — огляделся по сторонам, ища хоть что-нибудь, что могло бы ему помочь. Его взгляд скользил мимо все еще ругающихся Цзян Ваньиня и А-Лина, мимо толпы разномастных заклинателей, мимо юных адептов Гусу Лань…

Внезапная догадка сверкнула в его голове, подобно Цзыдяню. У одного из мальчиков, старшего, того самого, что проявлял такую вежливую заботливость, всю дорогу за спиной висел упакованный гуцинь. Сейчас юноша держал его наготове, явно собираясь подхватить мелодию за Ханьгуан-цзюнем, который, осознав, что даже такой мощный меч как Бичень — не самое подходящее оружие для каменного изваяния, уже выхватил свой гуцинь.

Все взгляды были направлены в сторону сражающихся.

Цзинь Гуанъяо ужом скользнул между замерших фигур. Сейчас он как никогда с тоской вспоминал о своем собственном маленьком теле и жалел о долговязости Мо Сюаньюя. Пришлось сильно ссутулиться и втянуть голову в плечи, чтобы не слишком выбиваться из толпы, пробираясь между недорослей.

Расчет оказался верным. Мальчик, чьи руки замерли над гуцинем, был поглощен зрелищем боя и не видел больше ничего вокруг. Однако он еще не играл, и струны оставались в неподвижности. Заставив себя полностью отрешиться от происходящего, а главное — от мыслей, что с ним будет, если поймают за руку, — Цзинь Гуанъяо стремительным движением срезал с гуциня одну струну.

На него никто не обратил внимания, в том числе и хозяин инструмента. Приободренный первым успехом, Цзинь Гуанъяо приступил ко второму этапу своего плана. Он сдвинулся еще на несколько шагов и, примерившись, запустил в сторону Лань Ванцзи свернутую в хитрую петлю струну. Непривычные к такому оригинальному орудию руки Мо Сюаньюя тут же оказались рассечены ею до крови, однако Цзинь Гуанъяо крепко держался за свой последний шанс.

Со второй попытки ему удалось перерезать завязки, крепившие мешочек цянькунь к поясу Лань Ванцзи, а еще через мгновение тот вместе со своим страшным содержимым оказался в окровавленных руках Цзинь Гуанъяо.

========== Глава 10 ==========

Мо Сюаньюй по природе своей почти не умел выражать эмоции тихо. Что смех, что слезы вылетали из него от души, так, что слышали все вокруг. От этого не помогали ни укоризненные взгляды и выговоры в Башне Золотого Карпа, ни ругань и даже побои в деревне Мо.

Тело Цзинь Гуанъяо, как оказалось, умудрялось плакать совершенно бесшумно. Мо Сюаньюй никогда не видел своего брата не что плачущим, даже хоть сколько-то расстроенным. На его лице всегда играла приятная улыбка, кроме, разве что, тех случаев, когда серьезности требовала какая-нибудь церемония. Поэтому Мо Сюаньюй не сразу осознал, что тело его сейчас сотрясается именно в рыданиях. С губ не слетало ни единого всхлипа, и даже нос не шмыгал. Даже дыхание, хоть и рваное, давящееся каждым вдохом, вырывалось из горла беззвучно. И только слезы двумя ручьями текли и текли по щекам.

Глава Лань притянул содрогающееся тело к себе и очень аккуратно обнял. Словно боялся, что сжав крепче, он раздавит своего изящного побратима. Одна его рука без труда обвила талию тела Цзинь Гуанъяо, а вторая легла на лопатки, то грея легким нажатием, то слегка поглаживая. Глава Лань ничего не говорил, лишь дыхание его, тоже став отрывистым, попадало в ритм с рыданиями.

Однако, стоило Мо Сюаньюю немного успокоиться и пошевелиться в этих объятиях в попытке слегка отстраниться, как глава Лань тут же разжал руки. Еще мгновение — и они встретились взглядами.

Глаза у главы Лань оказались откровенно испуганными. Пожалуй, Мо Сюаньюй мог даже сказать, что в них плескалась паника. Губы идеально очерченного рта чуть приоткрылись и самым обыденным образом дрожали, словно глава Лань готов был вот-вот и сам расплакаться.

На Мо Сюаньюя этот новый образ главы Лань неожиданно подействовал успокаивающе. Впервые на его памяти безупречная нефритовая маска раскололась на куски, и из-под нее выглянуло человеческое лицо, хрупкое и ранимое. Возможно, совершенно некстати подумал Мо Сюаньюй, именно такого Лань Сичэня Яо-гэ и полюбил?

— А-Яо, пожалуйста!.. — тихонько взмолился глава Лань, и от звуков этого низкого, глубокого, с просящими нотками голоса у Мо Сюаньюя, вернее, у его тела, вновь все внутри взорвалось. — Пожалуйста, не молчи. Скажи что-нибудь. Поделись своими бедами.

— Я запутался, — совершенно честно признался Мо Сюаньюй. — Я устал. Я не знаю, что делать…

— Извини, на последнюю фразу монополия у Не Хуайсана, — в попытке пошутить у главы Лань чуть дрогнули уголки губ, однако полноценной улыбки у него не получилось, слишком уж сильная тревога была написана на его лице. — А-Яо, я тебя хорошо знаю. Ты самый умный, практичный, деятельный и находчивый человек из всех, с кем я знаком. Не может быть такого, чтобы ты не знал, что делать.

«Ну да, конечно, — мрачно подумал Мо Сюаньюй. — Яо-гэ, разумеется, всегда знает, что делать. Но я-то ведь не он!»

— Вот в то, что ты устал, верится гораздо больше, — продолжал тем временем глава Лань. Усилием воли он сделал свой голос мягче, и Мо Сюаньюй почти плыл в волнах его звучания. Отвлекало только то, что руки главы Лань, которыми он теперь снова сжимал его кисти, сотрясало нервной дрожью. — Ты взвалил на себя слишком тяжкий груз. И хоть я ничуть не сомневаюсь в твоих способностях, все же такая работа не может не выматывать. Ничего удивительного, что от усталости ты даже заболел.

— Я… — начал было Мо Сюаньюй, отводя взгляд. — Со мною уже все хорошо…

В тот момент, когда он разглядел в главе Лань человека, до него дошли одновременно две диаметрально противоположные мысли. Первая — что этот человек нравится ему чуточку больше, чем тот, кем Мо Сюаньюй считал главу Лань раньше. Не то чтобы он сильно нравился — в конце концов, этот человек претендовал на Яо-гэ, в чем Мо Сюаньюй уже ни капли не сомневался, — но все же он больше не вызывал такого отвращения, как раньше.

А вторая, уже совершенно невеселая, мысль состояла в том, что Мо Сюаньюй резко засомневался, что глава Лань сумеет ему помочь. У этой нефритовой скалы оказался ломкий, чересчур хрупкий стержень, и не было никакой уверенности в том, что он отреагирует на трагическое известие адекватно. Адекватной реакцией Мо Сюаньюй счел бы либо желание немедленно помочь, либо гневную отповедь — возможно, с рукоприкладством, — которая все равно окончилась бы желанием помочь. Сейчас же Мо Сюаньюй опасался, что глава Лань впадет в ступор. Что он будет делать в своей спальне с такой махиной, которой в теле Цзинь Гуанъяо едва доставал до плеча, Мо Сюаньюй совершенно не представлял.

Зато при мысли о главе Лань в своей спальне вновь оживилось его тело. Мо Сюаньюй вынужден был неловко поерзать на кровати, чтобы хоть как-то унять не вовремя проснувшуюся эрекцию. Не оставалось уже никаких сомнений, что тело Цзинь Гуанъяо реагировало на главу Лань точно так же, как тело Мо Сюаньюя на него самого.

Глава Лань уловил движение, хотя и умудрился не разгадать его причину. Он лишь посмотрел на своего побратима с невообразимой скорбью и вдруг покаянно произнес:

— А-Яо, извини меня, пожалуйста…

— За что? — машинально переспросил Мо Сюаньюй.

Он уже не знал, что и думать об отношениях этих двоих. С одной стороны, казалось, что между ними все предельно ясно — настолько, что даже Мымра не только в курсе, но и смирилась. С другой, каждый поступок главы Лань был оттенен такой невинной неловкостью, что закрадывалось подозрение, что тот вовсе не представляет, как себя вести при определенной степени близости.

— Ты всегда все держишь в себе, — медленно, с трудом подбирая слова, произносил тем временем глава Лань. — Ты никогда ни на что не жалуешься. Даже в самые тяжелые годы ты только улыбался и заверял, что все хорошо. А когда ты один-единственный раз признался мне, что тебя беспокоит спина, я отмахнулся от тебя.

Вид у главы Лань был самый что ни на есть покаянный, но Мо Сюаньюю его совершенно не стало жаль. В нем ураганом взвились воспоминания о том дне, когда глава Не спустил Яо-гэ с лестницы, а глава Лань просто вышел к ним обоим потом, как ни в чем не бывало. А ведь это было даже не впервые! Мо Сюаньюю неоднократно доводилось слышать сплетню о том, что в самый первый раз, когда Яо-гэ только пришел в Башню Золотого Карпа, его спустили с лестницы по приказу отца. Эта байка всегда ужасала Мо Сюаньюя, а после истории с главой Не он и вовсе старался ходить где угодно, только не по парадной лестнице. Та была слишком огромной, со слишком высокими ступенями. Упади с нее обычный человек — и до подножия долетит только труп. Заклинатели, конечно, крепче обычных людей, но золотое ядро Мо Сюаньюя было слишком слабым, да и у Яо-гэ в юности наверняка оно было не намного сильнее.

Как глава Лань мог называть себя братом Яо-гэ, если ему было наплевать на все это?

Мо Сюаньюй сам не заметил, как поджал губы, так, что они, обычно мягкие и улыбчивые на лице Цзинь Гуанъяо, сейчас вытянулись в тонкую ниточку. А вот глаза он прикрыл совершенно сознательно, чтобы не выдать себя горящим там презрением.

— Я знаю, я неправ! — по-своему расценив оба этих жеста, торопливо продолжил глава Лань. — Я был так уверен, что тело заклинателя неизменно излечивается, что совсем забыл: даже на месте заживших ран иногда остаются шрамы.

Он продолжал сидеть на коленях перед кроватью, на которой расположился Мо Сюаньюй, и вид имел самый что ни на есть смиренный. В его взгляде, устремленном сейчас чуть снизу, отчетливо читалось покаяние.

Внутри тела Цзинь Гуанъяо что-то мучительно сжалось, а потом отчаянно запульсировало. Облик такого Лань Сичэня возбуждал неимоверно, и Мо Сюаньюя начали раздирать противоречивые чувства. С одной стороны, ему было безумно обидно, что подобные чувства в Яо-гэ будил не он сам, а посторонний, по сути, человек. Который, ко всему прочему, не очень-то заботился о своем побратиме. С другой же стороны, сейчас Мо Сюаньюй как никогда остро понимал, что Яо-гэ на это толком и не рассчитывал. Он никому не доверял и никого не подпускал к себе слишком близко. Цзинь Гуанъяо, скорее, сам предпочел бы позаботиться о том, кто заставил его сердце откликнуться.

В этом они с Мо Сюаньюем неожиданно оказались схожи. Все те жалкие несколько раз, когда ему перепадало чужое внимание, его вынуждали становиться «младшим братом». Всем почему-то казалось, что тонкий, изящный, почти по-девичьи хорошенький юноша способен быть только принимающей стороной. В то время как ему самому хотелось и дарить ласки, и — что уж скрываться перед самим собой — подавлять чужую волю.

Возможно, Яо-гэ чувствовал это в своем брате подсознательно. Он не желал ни под каким видом уступать свою доминирующую роль и потому решительно отвергал того, кто претендовал на нее. Облик Цзинь Гуанъяо ведь тоже был обманчив и многих вводил в заблуждение своей миниатюрной хрупкостью.

— Вот, — глава Лань явно начал испытывать неловкость от затянувшейся паузы и чуть суетливым жестом достал из рукава небольшой флакон. — Когда госпожа Цзинь написала мне, что ты нездоров, я первым делом подумал о твоей спине. Я знаю, ты не хотел обращаться к целителям в Башне Золотого Карпа, потому что…

Он запнулся, но Мо Сюаньюй понял его и без слов. Разумеется, Яо-гэ не хотел обращаться к собственным целителям с подобным вопросом. Столько времени прошло, Цзинь Гуанъяо стал не только главой ордена, но и Верховным Заклинателем — а все равно старые сплетни были неистребимы. Все в Башне Золотого Карпа знали о происхождении главы Цзинь и о том, как закончился его первый визит в отчий дом. Попросить помочь со спиной — это не только признаться в том, что собственный уровень заклинательских способностей не позволяет справиться с проблемой, но напомнить всем о том, как подобная травма была получена.

— Но целители Облачных Глубин болтать не станут! — проглотив окончание предыдущей фразы, торопливо продолжил глава Лань. — Сплетни запрещены… К тому же наши целители не знают, для кого я брал эту мазь.

Возникла еще одна неловкая пауза.

Вообще-то Мо Сюаньюя в теле Цзинь Гуанъяо спина не беспокоила — помимо сегодняшнего дня, когда он уснул в столь неловкой позе. К тому же гордость побуждала его презрительно отказаться от запоздалого подношения. Но, в последний момент, уже почти открыв рот, Мо Сюаньюй успел спохватиться, что, возможно, телу Яо-гэ это действительно нужно. В конце концов, за эти дни Мо Сюаньюй ничего не делал, кроме как валялся в кровати да совершал небольшие прогулки по малому саду. Это же не он днями напролет сидел, склонившись над бесконечными орденскими и всеобщими делами.

Тем более…

Мо Сюаньюй вновь ощутил, как к его щекам подкатывает жаркая волна. Он бросил из-под полуопущенных ресниц пристальный взгляд на главу Лань. Тот замер в ожидании, его напряженное тело казалось скованным, а в чуть покрасневших глазах плескалась тревога и еще какое-то не вполне сформировавшееся чувство. Впрочем, Мо Сюаньюй, кажется, догадывался, какое именно.

— Спасибо, эргэ, — пробормотал он в конце концов негромко, вновь потупив взгляд. — Но, боюсь, мне будет затруднительно воспользоваться твоим подарком…

Все верно: даже при гибкости Яо-гэ мазать спину самому себе нелегко, а вызвать кого-то из слуг при желании сохранить тайну — невозможно.

Лицо главы Лань оставалось все таким же белым, однако кончики его ушей, к неожиданному восторгу Мо Сюаньюя, слегка порозовели. Мо Сюаньюй никогда не видел, чтобы кто-нибудь краснел ушами, но у Ланей, судя по всему, и здесь все было не так, как у нормальных людей.

— Я… — блистательный глава Лань еще и запинаться начал! — Я мог бы помочь… Если ты, конечно, согласен, А-Яо!..

Тело Цзинь Гуанъяо было за. Особенно определенная его часть. А у Мо Сюаньюя так давно не было вообще никого, что, по здравому размышлению, он решил не отказываться от того, что само шло ему в руки. В конце концов, должна же была хоть когда-нибудь и на его улице перевернуться телега с пряниками?

— Мне так неловко, — произнес Мо Сюаньюй, почти не поднимая глаз. Лишь ресницы его чуть подрагивали, то и дело позволяя из-под своей густоты бросить взгляд на главу Лань. — Эргэ столь добр…

Лань Сичэнь судорожно сглотнул. Его взгляд, казалось, был прикован к этим мельчайшим взмахам длинных ресниц напротив. А когда Мо Сюаньюй плавно потянулся к застежке на своем верхнем одеянии, глава Лань и вовсе, не отдавая себе отчета в своих действиях, преступным образом облизнул вмиг пересохшие губы.

Снимая ханьфу, Мо Сюаньюй позволил себе поморщиться, и глава Лань, спохватившись, помог ему разоблачиться. Когда большие теплые ладони задели обнажившиеся плечи, Мо Сюаньюй ощутил, как по всему его телу пробежала волна горячего возбуждения. И пусть сам глава Лань все еще был целиком и полностью одет, Мо Сюаньюй уже не сомневался, что это ненадолго.

Он вытянулся на кровати, позволяя сильным рукам гладить свою спину. Он знал, что глава Лань играет в основном на сяо, однако сейчас чувствовал себя гуцинем, которого коснулись руки опытного мастера. Впрочем, на гуцине глава Лань тоже умел играть — он ведь учил Яо-гэ. Сейчас этим навыкам нашлось удачное применение: твердые пальцы скользили вдоль спины уверенно и бережно.

Сверху и сбоку раздался судорожный вздох. Кажется, пока Мо Сюаньюй таял от прикосновений, тот, кто их дарил, начал ощущать себя не слишком комфортно.

— Неравномерно, — чуть приглушенно выдохнул Мо Сюаньюй, поведя лопатками. — Эргэ, тебе лучше забраться ко мне…

Он затаил дыхание, выжидая. Лани славились своей сдержанностью и приверженностью строгим правилам, но этот конкретный Лань, кажется, уже готов был отбросить все условности.

— Я… — пальцы Лань Сичэня ненадолго замерли, когда он с неловкостью подбирал слова. — Я могу тебя задеть…

— Это нестрашно, — отмахнулся Мо Сюаньюй. — Мы ведь с тобой были и в более стесненных обстоятельствах, верно?

Он знал, что когда-то Яо-гэ спас Лань Сичэня, тогда еще не главу, и какое-то время помогал ему скрываться от преследования отрядов Вэней. О подробностях Мо Сюаньюю известно не было, но вряд ли они таились в шикарных хоромах.

— Ты прав, — глава Лань издал нервный смешок. — Когда-то нам с тобой приходилось спать вдвоем на узкой кровати.

В любое другое время в Мо Сюаньюе взыграла бы ревность, однако сейчас он был слишком занят процессом затаскивания Лань Сичэня уже в свою кровать. К тому же, судя по всему, события пятнадцатилетней давности так и остались без последствий. Вместо того, чтобы переживать из-за прошлого, Мо Сюаньюй невинно посоветовал:

— Сними верхнюю мантию, чтобы не помялась, и залезай ко мне.

Глава Лань послушался. Он аккуратно выскользнул из своего роскошного верхнего одеяния. Оно осталось лежать на полу, ибо руки у Лань Сичэня были в мази, и он не хотел оставлять на ткани отпечатки. Поколебавшись совсем немного, он забрался на кровать и встал на колени по обе стороны от ног Мо Сюаньюя. То, что глава Лань не решился сесть, немного разочаровывало, однако, учитывая его рост и, наверняка, массу, это было по-своему неплохо. Мо Сюаньюй опасался, что подобного веса ноги Яо-гэ могли и не выдержать.

Теплые руки вновь заняли свое место на спине. Мо Сюаньюй уже знал, что на ней нет ни шрамов, ни царапин: кожа Яо-гэ, белая с легким персиковым оттенком, была там такой же гладкой и нежной, как и на всем остальном теле. Однако глава Лань действовал так осторожно, будто работал со свежими незажившими ранами. Под его плавными прикосновениями Мо Сюаньюй ощущал, что плавится подобно воску.

Лежа на животе, он чувствовал, как его член буквально вбивается в кровать. Каким бы твердым и жестким ни был матрас, казалось, что все возрастающая эрекция его вот-вот продавит. В какой-то момент Мо Сюаньюй, из последних сил прикусывавший собственное запястье, не выдержал и все же издал приглушенный стон.

Руки на его спине замерли, касаясь теперь кожи лишь самыми кончиками чуть мозолистых пальцев.

— А-Яо? — тревожно спросил Лань Сичэнь. Ритм его дыхания отчетливо сбивался, словно глава Лань бежал до Башни Золотого Карпа от самых Облачных Глубин. — Что-то не так?

Его руки ощущались уже не просто теплыми, а горячими. Спина Мо Сюаньюя тоже горела, своеобразно перекликаясь с жаром в самом низу живота. Мо Сюаньюю казалось, что еще мгновение — и он самым постыдным образом изнасилует матрас.

Не в силах больше терпеть, он ужом вывернулся из-под воздушного прикосновения и, обхватив Лань Сичэня за талию обеими руками, повалил того на кровать. Предусмотрительно не на себя, а рядом. Падая, Лань Сичэнь не издал ни звука, лишь полупридушенно вздохнул. В его широко распахнутых глазах, толпясь, сменяли друг друга самые разнообразные чувства, однако Мо Сюаньюй безошибочно вычленил одно, самое главное: безграничное желание.

========== Глава 11 ==========

У Цзинь Гуанъяо словно открылось второе дыхание. Никогда еще в своей жизни он столь поспешно не улепетывал. В битвах Ханьгуан-цзюня против кого угодно Цзинь Гуанъяо, не раздумывая, поставил бы на Ханьгуан-цзюня. Лань Сичэнь как-то обронил, что, в сущности, место первого из господ по праву должно было бы принадлежать его брату, — и, как бы Цзинь Гуанъяо ни хотелось считать обратное, следовало признать, что Лань Ванцзи своей ежедневной практикой оставил всех прочих заклинателей далеко позади.

Именно поэтому Цзинь Гуанъяо ничуть не сомневался, что рано или поздно, тем или иным способом, каменное чудище будет повержено. Сколько потребуется времени, чтобы Лань Ванцзи обнаружил пропажу, было неизвестно, однако Цзинь Гуанъяо исходил из предположения, что не много. Это на вид брат Лань Сичэня казался пассивным и тяжелым на подъем, но знающим его людям было известно, что его разум в стремительности во много раз превосходил его язык. Несомненно, исчезновение мешочка цянькунь Лань Ванцзи заметит вскоре после окончания боя. На то, чтобы выяснить, что завязки оборвались не сами по себе, уйдет не более мгновения. Сообразить же, что вместе с мешочком пропал и чересчур навязчивый попутчик, — дело и вовсе несложное.

А значит, от преследования и наказания Цзинь Гуанъяо могла спасти только скорость. В каком направлении он убегает, Лань Ванцзи вряд ли догадается, однако на небольшом расстоянии может и почувствовать темную энергию, излучаемую рукой дагэ. Чтобы этого не случилось, Цзинь Гуанъяо несся в сторону Ланьлина подобно зайцу.

Тело Мо Сюаньюя давно уже выдохлось, но его обитателя подгонял страх. Рука вела себя неспокойно, то и дело копошась в мешочке, и Цзинь Гуанъяо каждый раз охватывал ужас от одной только мысли, что он будет делать, если порожденное им чудовище вырвется на волю. У него не имелось ни меча, чтобы защититься, ни музыкального инструмента, чтобы попытаться усмирить ярость дагэ. Прав был Лань Сичэнь, когда предлагал научиться играть еще и на флейте: ее легче носить с собой, а в случае необходимости самый простенький вариант можно было сделать и из подручных средств. Увы, Цзинь Гуанъяо тогда отказался. Он был бы только рад поучиться чему-нибудь у Лань Сичэня, но у них у обоих было слишком мало свободного времени — у Цзинь Гуанъяо, признаться, его не имелось вообще. Кто же знал, что однажды он попадет в такую нелепую, совершенно дурацкую ситуацию?

Цзинь Гуанъяо валился с ног от усталости, однако не рискнул остановиться на ночь. Он лишь купил себе еды, чтобы перекусить по дороге, и продолжил свой путь. Ему необходимо было как можно скорее добраться до Башни Золотого Карпа, где он, во-первых, окажется вне досягаемости Ханьгуан-цзюня, а во-вторых, получит возможность вновь немного успокоить руку дагэ. А затем, оказавшись в безопасности, приступить к решению основной проблемы: как вернуть себе собственное тело, а вместе с ним — и положение.

В Ланьлине было тихо.

То есть, разумеется, город шумел, как и всегда, однако никаких признаков тревоги или мрачных вестей не наблюдалось. После смерти Цзинь Гуаншаня весь Ланьлин был затянут траурными полотнищами, а сейчас город сохранял свою привычную пестроту и веселость.

Цзинь Гуанъяо облегченно перевел дыхание и только сейчас осознал, что все это время подсознательно опасался, что возвращать ему будет уже нечего. Однако прошло уже несколько дней, и если бы его тело было мертво, об этом знала бы уже вся округа.

Мешочек цянькунь на его поясе в очередной раз дернулся. Цзинь Гуанъяо, у которого сердце опять екнуло от подобного кульбита, даже показалось, что завязки чуть разошлись. Поколебавшись совсем немного, он решил потратить немного времени и свернул к лавке, торгующей талисманами. Из всех вариантов, находящихся в его распоряжении, сейчас только этот был ему доступен. Облепив мешочек запирающими талисманами и прикрыв получившуюся композицию полой ханьфу, Цзинь Гуанъяо продолжил свой путь.

От прямой дороги к Башне Золотого Карпа он отказался сразу. Оказаться в очередной раз спущенным с лестницы отчаянно не хотелось. Тем более Цзинь Гуанъяо не был уверен, что телу со столь слабым золотым ядром удастся пережить подобное падение. Мо Сюаньюя в Башне Золотого Карпа наверняка еще не забыли: в конце концов, в свое время он являлся в каком-то смысле местной достопримечательностью. Мало того, что мальчишка сам по себе был нелеп, глуп и распутен, так еще и после того, как Цзинь Гуанъяо возглавил орден и стал недосягаем для издевательств, сплетники и злопыхатели окончательно переключились на новую беззащитную жертву. Ситуацию слегка спасало только то, что до рукоприкладства никто не опускался, а словесных оскорблений, по-ланьлински тонких и завуалированных, Мо Сюаньюй по большей части просто не понимал. Он с клановой верхушкой существовал словно бы в разных мирах, и те чесали об него языки больше для собственного удовлетворения.

Однако лицо наверняка помнили, и Цзинь Гуанъяо не собирался рисковать.

В Башню Золотого Карпа вело и несколько иных путей. От двух давно пришлось избавиться: о них знал Сюэ Ян, и Цзинь Гуанъяо совершенно не хотелось, чтобы тот однажды нагрянул по ним в гости. Еще один начинался за пределами города, но с другой стороны и достаточно далеко. Сейчас, когда каждое мгновение было на счету, у Цзинь Гуанъяо не было времени делать такой крюк. Оставался единственный путь, бравший начало в торговых рядах, а заканчивавшйся в потайном кабинете. Цзинь Гуанъяо немного беспокоил вопрос, сможет ли он в своем нынешнем теле миновать запечатанный на силу золотого ядра проход, однако успокаивал себя тем, что выходить всегда проще, чем входить. Да и сущность его сейчас именно в этом теле, так что все же существовал шанс, что зачарованное зеркало его признает.

Уже почти дойдя до конца тайного хода, Цзинь Гуанъяо осознал, что не учел еще одного фактора. В кабинете хранилась голова Не Минцзюэ, пусть и тщательно запечатанная многочисленными могущественными талисманами. Однако руку в мешочке цянькунь держали всего пара — на большее у Цзинь Гуанъяо не хватило денег — не самых сильных талисманов, и она, почуяв родную часть, взыграла с новой силой.

Как бы ни хотелось Цзинь Гуанъяо действовать осторожно, из своего потайного кабинета он вылетел стремительно. У него почти не осталось никаких сил, и он лишь надеялся, что рука дагэ не подложит ему такую свинью, освободившись прямо посреди Благоуханного Дворца.

Бронзовая поверхность зеркала осталась далеко позади, и мешочек на поясе перестал раскачиваться, словно от штормового ветра. Цзинь Гуанъяо с трудом перевел дыхание и дальше пошел спокойнее. Он и так рисковал привлечь внимание: во внутренних покоях все слуги носили характерные одеяния, а его собственный скромный наряд с первого взгляда выдавал чужака. Подумав, Цзинь Гуанъяо решил, что ему все же стоит переодеться. Где бы сейчас ни находился Мо Сюаньюй, его будет проще искать, спрятавшись за клановыми цветами.

class="book">Цзинь Гуанъяо скользнул в примыкающую к спальной гардеробную. Он помнил, что у него, помимо официально-помпезных, имелись и куда более скромные одеяния. И действительно, в одном из сундуков нашлось достаточно простое золотистое ханьфу. Правда, телу Мо Сюаньюя оно было несколько коротковато, но все равно выглядело лучше, чем уже изрядно потрепанный странствием деревенский наряд.

Цзинь Гуанъяо как раз завязывал на талии пояс, когда протяжный стон заставил его вздрогнуть. В первый момент ему показалось, что за стенкой кого-то убивают, и лишь когда стон повторился, Цзинь Гуанъяо осознал, что это был звук страсти.

За стеной располагалась его собственная спальня. Цзинь Гуанъяо, пребывая в уверенности, что в такое время суток там никого нет, действовал в гардеробной, не таясь, однако сейчас запоздало замер. В спальне определенно кто-то был: кто-то нагло, бессовестно, разнузданно предавался там разврату.

Цзинь Гуанъяо крепко зажмурился и глубоко вдохнул так много воздуха, как только смог. И лишь медленно выдохнув, он открыл глаза и заставил себя сосредоточиться.

В спальне Верховного Заклинателя с большой долей вероятности должен был находиться сам Верховный Заклинатель. Цзинь Гуанъяо не представлял, у кого из посторонних хватило бы наглости заняться там сексом. Значит, вопрос состоял только в том, кого именно его тело затащило в свою постель.

Первую, самую логичную, мысль о жене Цзинь Гуанъяо отмел с ужасом. Мо Сюаньюй – а если тело живо и функционирует, в его теле наверняка находится именно Мо Сюаньюй, – конечно, не знал, что Цинь Су является им обоим единокровной сестрой, однако он был таким законченным обрезанным рукавом, что заподозрить его в связи с женщиной не представлялось возможным. Цинь Су, правда, до сих пор иногда подавала робкие намеки, что они вполне могли бы вернуться к супружеской жизни и, возможно, даже попытаться дать жизнь новому ребенку. Цзинь Гуанъяо удавалось раз за разом плавно от этих намеков уклоняться, причем делая это так, чтобы никоим образом не задеть самолюбие супруги. Окажись в его теле кто другой, и он мог бы подумать, что Цинь Су просто улучила момент и добилась своего, но, насколько Цзинь Гуанъяо знал Мо Сюаньюя, того было не затащить в одну кровать с женщиной никакой силой.

А это означало, что сейчас, посреди белого дня, глава ордена Цзинь, Верховный Заклинатель, в своей спальне имеет какого-то мужика.

Цзинь Гуанъяо прикрыл лицо обеими руками и тихонько, на грани слышимости застонал. Если способности к конспирации у Мо Сюаньюя остались прежними, то о его интрижке наверняка знает уже вся Башня Золотого Карпа. А это означало, что тщательно взращиваемая, годами оберегаемая репутация пошла прахом.

Кого, когда и каким образом этот сексуально озабоченный придурок умудрился затащить в свою постель?!

Вопрос не имел ответа. Цзинь Гуанъяо без ложной скромности знал, что является красивым человеком. Не таким эталонным, как Два Нефрита Гусу Лань, и даже не таким изысканно-лощеным, каким был Цзинь Цзысюань, но по-своему очень и очень привлекательным. Если бы он захотел, в его объятия, как и ранее в объятия его отца, с готовностью упали бы многие.

Мо Сюаньюй сам столько лет увивался именно за своим старшим братом, и даже за пять лет в изгнании не позабыл его. С кем же он успел настолько сблизиться за каких-то жалких несколько дней?

Цзинь Гуанъяо никогда не было нужды самому заходить в гардеробную за своими одеяниями: их приносили слуги. Однако между гардеробной и спальней все же имелась сдвижная панель, и он об этом знал. Цзинь Гуанъяо, едва вселившись в покои главы ордена, исследовал их и прилегающую территорию вдоль и поперек. Подпольная деятельность в Знойном Дворце хорошо натаскала его в деле выявления скрытых ниш и потайных ходов. А эта панель даже не была секретной – просто неиспользуемой.

Цзинь Гуанъяо осторожно сдвинул панель и заглянул в собственную спальню.

Угадал он верно: это именно его тело с сосредоточенным упоением сейчас в кого-то вколачивалось. Цзинь Гуанъяо с детства привык к развратным зрелищам и оттого никогда не находил весенние картинки хоть сколько-то возбуждающими. Для него чужой секс всегда подсознательно ассоциировался с работой: грязной, унизительной и зачастую болезненной. Однако смотреть на себя самого неожиданно оказалось притягательно. Цзинь Гуанъяо не мог отвести глаз от своей стройной и гибкой фигуры, с тайным удовольствием отмечая, что его мышцы при напряжении, оказывается, выглядят достаточно рельефными.

Цзинь Гуанъяо зачарованно следил за тем, как его руки с силой вцепляются в чьи-то белые, словно выточенные из драгоценного нефрита плечи, как прогибается чья-то широкая, хотя и изящно очерченная спина. Что бы Цзинь Гуанъяо ни думал о своем легкомысленном братце, а партнера он себе умудрился подобрать потрясающе сложенного. Такую великолепную фигуру, пожалуй, вполне мог бы иметь даже сам…

Цзинь Гуанъяо, позабыв обо всем, издал приглушенный возглас, и тут же поперхнулся им, словно забыв, как дышать.

Мо Сюаньюй не обратил на него ни малейшего внимания: то ли не услышал вовсе, то ли так был занят своим делом, что не счел нужным отвлекаться.

Однако человек, в которого он столь сосредоточенно входил, вдруг дернулся под его руками и обернулся в сторону приоткрытой панели. Растрепавшиеся черные волосы стекали на покрывало ручейками туши. Белое лицо, непривычно расчерченное тонкими прядями, казалось покрывшейся трещинами драгоценной вазой. На ранее бледных скулах розовел рассветный румянец, а в широко распахнутых нежно-карих глазах зрачок расширился настолько, что те теперь казались черными.

Лань Сичэнь, утративший свой целомудренный доспех, сейчас казался еще прекраснее, чем когда бы то ни было ранее. А у Цзинь Гуанъяо не было даже сил разозлиться на Мо Сюаньюя за то, что тот всего за какие-то несколько дней сумел добиться того, о чем он сам годами лишь мечтал. Он лишь смотрел на эту, казалось бы, невозможную картину, и почти не ощущал того, как горечь поднимается из самых глубин его сердца, удушающее хватая за горло.

Он и Лань Сичэнь в одной кровати. Он и Лань Сичэнь предаются страсти. Лань Сичэнь с готовностью принимает в себя его плоть, и выглядит в этой позе так, как будто был рожден исключительно для нее.

Однако по-настоящему сердце Цзинь Гуанъяо едва не остановилось в тот момент, когда затуманенный взгляд Лань Сичэня вдруг стал недоуменным, и с его губ слетело растерянное:

- А-Яо?..