Когда затихнет пыль [Брэндон Шир] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]



Когда затихнет пыль

Брэндон Шир

Книга вне серий

Переводчик – Olivia Bedenik,

Редактор – Sarah Vali,

Вычитка – Татьяна Комар

Обложкаиоформление – Настёна

Переведено для группы

Внимание!

Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчиков и редакторов строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного чтения, запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.



Аннотация


Смерть коснулась Стивена Доббинса в раннем возрасте, оставив его жить в болезненной пустоте одиночества. Случайная встреча с молодым американцем прогнала страх навсегда остаться одному и подарила надежду.

Дастин Эрл сбежал из маленького городка, полного традиций американского Юга и поступил на военную службу в надежде дать своему умственно неполноценному брату лучшую жизнь. Никогда до этого не испытавший настоящей любви, Дастин не знал ни искренности объятий, ни нежности простого поцелуя. Он считал свою сексуальность слабостью, которой могли воспользоваться против него и тех, кто был ему дорог.

Восемь месяцев счастья и любви закончились внезапным отъездом Дастина домой. Он очень дорожил Стивеном, но ответственность и чувство долга, перевесило его собственные шансы на счастье.

Разбитый вдребезги, неспособный продолжать жить и отказывающийся смириться, Стивен принимает решение вернуть Дастина и возродить былые отношения. Он преодолел три тысячи миль, но и представить себе не мог, что его ждет, когда он доберётся туда…

Посвящается R.H., который никогда, никогда не будет забыт.

Особая благодарность Дэвиду П. за его настойчивость, помощь и дружбу.

И всем читателям, которые требовали большего.

Спасибо.

«Столь коротка любовь и столь длинно забвение»

Пабло Неруда.

«За изысканной красотой всегда скрывается что-то трагическое»

Оскар Уайльд.

***


I am listening to dust: your letters

don’t speak anymore. Faith has slammed shut.

The dead go in and out so skillfully,

while the bed grows wider and emptier

under a grey leaven. A sunflower tells me

everything as it blooms, as you turn

to kiss me at the edge of the forest.

Forget me. It’s a small request.


“In the Margins”

Elizabeth Rosner

***

Слушаю-слушаю пыль: а письма твои

уже не заговорят со мной, никогда. Вера

так громко хлопнула дверью, прощаясь.

И мертвые все равно проходят так ловко…

И ложе мое, под их серым дыханием, все шире,

безлюдней. Подсолнух сказал мне,

что все - как цветение, как ты, обернувшийся

целовать меня на опушке леса…

Забудь обо мне. Это несложная просьба.


“В кулуарах”

Элизабет Рознер



Глава 1

Закусочная


— Дасти, видать, услышал, как вхолостую работал грузовик во дворе. Он стоял прямо за старой грязной перегородкой и смотрел на Па. Стюарт, это наш Па. Дасти когда-нибудь рассказывал тебе о нем? Не так уж много, да? Стюарт сроду не очень-то любил меня или Дасти. Мы не походили на Дрю, тот был башковитый, но он умер. В то утро Па искал меня, потому что мы должны были ехать в Бренан за новым жеребёнком. «Ты не видел дебила?» Точно так он и спросил бы у Дасти, потому что точно так он меня называет — дебил. Дело не в том, что я не умный, а просто в этом... ну, с тех пор как та молния ударила в меня, я вижу вещи чуток по-другому. Мне так Дасти растолковал. Хотя Дасти совсем не нравилось, когда Па называл меня дебилом. Он злился каждый раз, когда слышал. Они всегда носились с этим… Ну, то, как Па разговаривал со мной, а после Дасти всегда начинал уговаривать меня переехать в его трейлер, но я говорил "нет", и тогда мы с Дасти начинали ругаться. Не мог же я просто оставить папу одного, правда?

Стивен Доббинс кивнул, не в состоянии произнести ни слова. Их разговор походил на абстрактное размытое пятно, а разум словно рассыпался на куски, переполненные страстью, отчаянием, воспоминаниями и полным опустошением. Он преодолел три тысячи миль, чтобы вернуть единственного человека, которого когда-либо любил, и обнаружил, что того убили. (прим.пер.: 1миля = 1609 м.)

Он не знал, что сказать Робби, и даже не понимал, почему оказался с ним в забегаловке. Он просто хотел сбежать, повинуясь безутешному импульсу, импульсу пустой белой гнетущей тоски, у которой, казалось, не было границ.

— Что ни говори, Дасти разозлился бы на Па за то, что тот назвал меня дебилом, как он всегда это делал, и они стали бы браниться, как обычно... — Робби задумчиво замолчал. — Знаешь, я думаю, что они оба были такими же тупоголовыми, как и я, когда ругались из-за этого. — Он пожал плечами. — Наверное, я позвонил сразу, как Па ушёл, потому что голос у Дасти был очень напряженный. Так всегда было, когда Па искал меня, как будто Дасти что есть силы пытался вести себя вежливо. Притом я слышал, как он потирал свой большой шрам на груди, а потом сказал, что ему надо десять минут, чтобы добраться до круглого дома и забрать меня. Я подумывал о том, чтобы переночевать там, но один из новых путевых обходчиков увидел бы меня и рассказал бы об этом старому Хойту, и тогда Хойт захотел бы созвать своих мальчиков, чтобы снова навестить Па. — Призрачная тень скользнула по его лицу. — Но мне все равно пришлось попросить Хойта, чтобы он этого не делал, потому что Дасти пришла в голову умная и нахальная мыслишка, когда он забирал меня. Он притормозил, чтобы Хойт мог хорошенько рассмотреть мой фингал, прежде чем мы уедем. Тот раз не был хуже, чем обычно, но здешние люди умеют раздувать из мухи слона. — Он пожал плечами, как будто Стивен расспрашивал его о подробностях. — Накануне вечером я отказался от ужина, и Па вспылил. Он набросился на меня, ну, и … мужчина же не может дать сдачи своему отцу? — Робби вздохнул, чувствуя всю тяжесть мира на своих огромных плечах. — После того, как я провозился с Хойтом, Дасти опять начал приставать ко мне насчет того, чтобы я перебрался к нему, и даже пытался подкупить, — добавил он с легкой усмешкой. — Сказал, что собирается подарить еще один паровоз для моей коллекции поездов. Эй! Может быть, я смогу как-нибудь показать ее тебе? В трейлере Дасти у меня четыре разных состава и тридцать футов железнодорожных путей! У меня есть бункеры для зерна, и стрелочные агрегаты, и дорожные агрегаты. У меня даже есть крытые вагоны. Смотри, в спальне есть коммутатор... — Его голос внезапно оборвался, а вместе с ним пропал и энтузиазм. Он опустил взгляд на стол и допил остатки вишневой колы. Еще одна банка оказалась перед ним, пока он сидел молча, но ни Робби, ни Стивен не просили повторить заказ. — Похоже, никаких экстренных торможений для меня больше не будет, — тихо сказал он и посмотрел на Стивена. — Не могли бы вы оказать мне услугу и передать мои поезда Дэнни Тэлботу? Он любит их до безумия. Мы с ним обычно спорили до хрипоты, кто будет начальником поезда. Он живет примерно в миле от дома Дасти, со своей мамой. — Он замолчал на мгновение. — Боже, как я проголодался, — произнес он, вытянув шею в сторону маленького окошка, выходящего на кухню забегаловки. За ним стоял худой человек с носом-картошкой, готовя что-то. Мужчина поднял голову, увидел Робби и помахал ему рукой, затем поднял палец, показывая, что из-за толпы это заняло больше времени, но все будет готово через минуту. Робби кивнул, улыбнулся, помахал в ответ, и снова повернулся к Стивену. — Это Мак. Я обычно приезжаю сюда по четвергам утром, чтобы помочь ему разгрузить грузовик из Атланты. Джини, наша официантка, она обычно готовит мне большую чашку какао с большой порцией взбитых сливок, а Мак готовит мне мой собственный особенный омлет. — Он наклонился вперед. — Омлет с картошкой. Он нарезает её очень тонкими ломтиками и жарит, пока я переношу продукты в погреб. Он как-то чуднО называет то, как он её режет, но мне просто нравится ее есть. Или вот кружка. На ней написано мое имя, типа она официально моя. Моя собственная кружка прямо здесь, у Мелвина. — Он снова улыбнулся. — Ну, разве это не здорово? Однажды Мак попытался заплатить мне, но я ему не позволил, — беспечно продолжал Робби. — Никто больше не готовит мне такой омлет. Кроме того, он слишком стар, чтобы таскать туда все эти тяжелые вещи. Он все время твердит о своих костях и тому подобном… — На лице Робби промелькнуло любопытство. — Интересно, кто ему сейчас помогает? Напомни мне спросить Джини, когда она вернется. Я буду чувствовать себя отстойно, думая, что ему приходится таскать все это самому. Конечно, если бы он не проводил так много времени у Бретта, его кости не болели бы так сильно по утрам. — Он бросил быстрый взгляд на Стивена, словно маленький ребенок, уличенный с пикантными родительскими сведениями, которые он не должен был знать или говорить. —Только не говори ему, что я так сказал, ладно?

Стивен отрицательно покачал головой.

— Э-э, нет, я ничего не скажу.

— Хорошо... Как думаешь, они долго будут совещаться? Мне немного страшно, если ты этого не понял за всей моей болтовней и тому подобному. В изоляторе было не так уж и плохо, потому что я там всех знал, но мистер МакГи сказал, что тюрьма — это совсем другое дело. Он... — Робби внезапно остановился и с любопытством посмотрел на Стивена. — А как вы познакомились?

Стивен непонимающе уставился на него; постоянные смены тем в разговоре Робби приводили в замешательство его и без того тяжелые и сложные эмоции, поэтому он просто сидел и смотрел, как будто ждал, что кто-то другой ответит за него.

— Он был пьян? — спросил Робби.

— При первой встрече, — кивнул Стивен и пожал плечами, крепко сжимая в руках кружку с кофе.

— Он обвинил тебя в том, что ты соблазнил его? — предположил Робби.

Стивен внимательно посмотрел на него. Это были странные наблюдения для провинциального полудурка, каким должен был быть Робби. Или боль его утраты была настолько явной, что даже Робби смог ее увидеть?

— Да, — просто ответил Стивен, не желая пересказывать длинный и скучный перечень обвинений, который Дастин обрушил на него, чувствуя себя униженным и растленным, после их первой совместной ночи.

Робби некоторое время молчал, его взгляд блуждал по закусочной, ни на чем не останавливаясь.

— Он любил тебя, понимаешь? Любил тебя так, как я ни в жисть не видел, чтобы он кого-то любил. Я не знаю, почему он не вернулся к тебе. На то была причина…может быть, я? — Он громко вздохнул. — Пришлось вернуться и заботиться о брате-дебиле. — Его взгляд упал на стол и застыл на время. — Будь его воля, он бы никогда не покидал этот город, — сказал Робби. — Я хотел, чтобы он уехал. Мы даже подрались с ним из-за этого. Прямо напротив дома мисс Эмили. — Он слегка улыбнулся, словно прокручивал эту сцену в голове. — О, она тоже была чем-то расстроена и все время требовала объяснить, что мы там делали, когда дрались на ее лужайке среди бела дня. — Он усмехнулся. — Но Дасти ничего не стал говорить, он просто стоял там весь красный и злой, так что я сам ей рассказал. Я сказал: "Мисс Эмили, Дасти не пойдет служить в армию, хотя хочет, потому что считает, что должен остаться здесь и присматривать за своим братом-дебилом." Ну, мисс Эмили с минутку молчала, она только подперла подбородок рукой и смотрела на нас. Наконец прищурила глаза на Дасти и спросила, правда ли это. Он, конечно, все отрицал, но я-то знал. Я же видел, как он все время рассматривает эти разноцветные листовки. Я знал это! Ну и вот, мисс Эмили, она же такая умная, говорит: «Мне кажется, что, если бы человек хорошенько постарался, то он смог бы сбежать отсюда и забрать с собой своих близких». Черт возьми! Я б ни в жисть об этом не подумал, да и Дасти тоже, судя по его лицу. Потом мисс Эмили прогнала нас с лужайки и пригрозила вызвать полицию, если еще раз увидит, что мы деремся. — Он снова улыбнулся. — Хотя не думаю, что она действительно могла бы вызвать полицию. Они с шерифом Джонсоном не очень-то жалуют друг друга с тех пор, как он отобрал у нее водительские права и сказал, что она слишком старая, чтобы водить машину. И ему пришлось прослушать целую лекцию о том, как она меняла ему подгузники, — усмехнулся он, допивая вторую вишневую колу. — Да она каждому в городе читает эту лекцию уже много лет. — Его лицо стало серьезным. — Мисс Эмили очень расстроилась из-за Дасти. Он был одним из ее особенных учеников. Всегда высший балл, всегда что-то читал. Па часто злился, потому что книги, что она давала Дасти, были не по его мозгам, даже когда Дасти был ребенком. Он часто говорил гадости о мисс Эмили. Она и мой отец сроду не ладили. Видишь ли, она не местная, а здешним людям нужны годы, чтобы начать доверять чужакам, иной раз десятилетия. Но я думаю, что Па просто не хотел показывать свою дремучесть, раздувая слухи. То, что он сказал тогда, было не очень хорошо. Мисс Эмили отродясь ничего не говорила, но, я думаю, она знала, кто распускает про нее все эти сплетни. — Он замолчал и на мгновение поднял глаза к потолку. — Прости, па! — сказал он, а затем взглянул на Стивена. — Извини, мне не следует проявлять неуважение к мертвым, это неправильно. — Боже, как я проголодался, — продолжил он со вздохом. Он посмотрел в сторону кухни, как раз в тот момент, когда официантка направилась к их столику, а затем с сияющим лицом оглянулся на Стивена. — Она сделала мне какао! Видишь, это моя чашка, смотри какая большая! И на ней мое имя. И, мой особый картофельный омлет! — сказал он, когда она поставила тарелку перед ним. — А что случилось, Джини?

Официантка, которая чуть не плакала от его восторга, быстро подлила Стивену кофе и взъерошила волосы Робби.

— Просто ты пришёл, малыш. А теперь ешь, пока не остыло. И не забудь поблагодарить Мака. Он больше ничего не сделает, пока ты не расправишься с омлетом.

Робби покраснел и смущенно опустил голову.

— Я съем, обещаю.

Она посмотрела на него еще с минуту, а затем ушла. Робби обернулся и восторженно помахал рукой в сторону кухни, но Мак, похоже, едва смог поднять руку в ответ.

— Тяжелая ночка у Бретта, наверное, — сказал Робби, возвращаясь к еде. — Он положил туда свежий чеснок. Ты чувствуешь запах? Он постарался. Не дай мне забыть поблагодарить его перед уходом. — Он принялся за еду, держа в одной руке бутылку кетчупа, а в другой — вилку.

«Какого черта я здесь делаю?» — подумал Стивен, глядя на Робби.

— Я всё болтаю и болтаю, что даже не успел спросить тебя, зачем ты приехал, — спросил Робби, отправляя в рот вилку с куском омлета, и потянулся к большой тарелке с оладьями.

Стивен не знал, какой дать ответ, потому что он сам этого не знал.



Глава 2

Экс-ан-Прованс

(прим.пер.: город и коммуна на юго-востоке Франции в регионе Прованс)


Стивен все еще лежал в кровати, наблюдая, как солнце медленно выползает из-за горизонта, когда услышал, как хлопнула парадная дверь. Это Колетт, она почти каждое утро приносила ему корзинку с продуктами. Он так и продолжал лежать, уставившись в потолок, пока она не появилась в дверях его спальни.

— Mon pauvre petit souris (прим.пер.: с французского - Мой бедный мышонок) — поприветствовала она его, мягко склонив голову. — Ты выглядишь так, словно наступил конец света.

— Oui, Mémé, (прим.пер.: с французского - Да, бабушка) — нерешительно ответил он. Он любил ее, но был уже достаточно взрослым, чтобы к нему обращались "бедная маленькая мышка" - как она его называла с трех лет.

— Поднимайся, завтрак уже готов. Разве ты не чувствуешь свежесть утра? Не трать свой день, пялясь на эти трещины, — сказала она, проследив за его взглядом. Затем развернулась и ушла обратно на кухню. В ее тоне было что-то новое, словно она думала о чем-то более важном, чем аромат утренней свежести. Но, стоит признать, несмотря на свое нынешнее настроение, Экс радовал его именно этим, этот запах, который кружил голову. Солнце, вставая каждое утро, выжигало травы в полях вокруг коттеджа, пробуждая ароматы свежести. Во время сбора урожая они становились еще более насыщенными и стойкими. Это была одна из причин, по которой он вернулся сюда. Хотя это не было возвращением, скорее бегством. Он втайне надеялся, что здесь, в его детском убежище, воспоминания о Дастине перестанут его терзать. Но, как только он прибыл сюда, понял, что совершил большую ошибку. Вместо того, чтобы забыть Дастина, он видел его на каждом углу. Как же ему хотелось показать Дастину тот Экс, который он знал. Экс, в котором туристы задерживались лишь на несколько секунд, — щелчок фотоаппарата — и они двигались дальше.

За завтраком из бриошей, инжирного варенья и ломтиков свежей дыни, они с Колетт обсуждали загадку любви без принятия. Колетт, французская гранд дама, не могла понять его взглядов и не принимала английский склад его ума.

— Любовь крадет у тебя все, Mémé, и оставляет тебя ни с чем, — попытался объяснить он.

— Ты англичанин. Je n'aurais jamais permis à ta mère de télever en Angleterre. (прим.пер.: с французского - Я бы никогда не позволила твоей матери растить тебя в Англии). Все такое … désagréable (прим.пер.: с французского - невежественное). И глупАе.

Он взглянул на нее, и хотел было возразить, но не стал и просто пожал плечами. Он впервые приехал в Экс, когда ему было двенадцать лет, сразу после смерти родителей. И Колетт за все эти годы ни разу не упомянула о своей старой обиде на его мать, за то, что та предпочла англичанина в качестве мужа и Англию, чтобы растить там ребенка. Но, по мере того как, он становился старше, и лучше справлялся с обстоятельствами смерти родителей, она все чаще и чаще выражала свое недовольство.

— Английское проклятие, — объяснял он ей. — Мы уделяем нашему недовольству так много времени, забывая про единственное, что по-настоящему имеет значение, то, что длится вечно.

— Неужели любить настолько тяжело для тебя? — упрекнула его Колетт.

— Oui, Mémé. (прим.пер.: с французского - Да, бабушка ) Для мужчин, между мужчинами, да.

Она закрыла глаза и вздохнула.

— L'amour a une emprise sur la mort que la mort même ne peut ébranler. (прим.пер.: с французского - Любовь имеет власть над смертью, которую сама смерть не может поколебать.)

Он с любопытством посмотрел, ожидая пояснений.

Колетт закатила глаза.

— Даже смерть не может остановить истинную любовь, Стивен, даже смерть. Это не то, что можно объяснить. Это, как аксиома. Вы оба живы и все же оба страдаете. Почему?

Стивен покачал головой, ему нечего было сказать. Если бы он знал ответ, то не оказался бы в Эксе. Он устал и его раздирала боль; и, да… он должен был признать, что испытывал гнев. Но ответов у него не было.

Она схватила его за руку, как делала это в детстве, и раскрыла ладонь так, чтобы она была видна им обоим. Ей больше не нужно было произносить эти слова; он уже достаточно усвоил этот урок, когда Pépé (прим.пер.: с французского - дедушка) был еще жив.

Его дед, умерший за год до его родителей, обычно судил о человеке не только по его рукопожатию, но и по самой руке. Pépé верил, что даже самая хрупкая рука обладает силой созидать мир, и даже самая крепкая всегда таит в себе опасность быть разбитой вдребезги из-за своего сложного строения.

Pépé часто говорил о том, что рука человека может рассказать вам не только о его силе, но также о его слабости. Она (рука) могла бы привести вас во внутренний мир человека, туда, где все его демоны были заперты в клетке. Он также утверждал, что у каждого человека есть два лица. Одно вы можете видеть сердцем, другое вы чувствуете душой, и оба будут запечатлены в контурах его руки.

— Я не знаю, что делать, Mémé. Я, на самом деле, не знаю, — сказал ей Стивен. — Я люблю его, и я знаю, что он тоже любит меня, но это так... но для него это не то же самое. Для него то, что было, между нами, это воспоминание, как что-то, чем он может подпитывать себя. Я... не могу этого сделать. Я чувствую себя опустошенным без него. Я думал, что смогу забыть его к этому времени, но... — Стивен покачал головой.

Колетт вздохнула.

— Любовь меняет людей, Стивен, физически, изнутри. Вы, молодые люди, думаете, что все это у вас в голове, но это не так. Ты изменил его, и он изменил тебя. Я это чувствую — вот здесь. — сказала она, сжимая его руку. — Ты приехал сюда, чтобы сбежать, а он уехал домой, чтобы сбежать, но от чего? От любви? — многозначительно спросила она его.

— В твоих устах это звучит так нелепо, Mémé.

Она кивнула.

— Потому что это так, потому что ты поставил все это между вами, между собой и своим сердцем. И он делает то же самое. Это просто абсурд. Неважно, что думают люди, неважно, что они говорят, то, что у вас есть — это только между вами двумя, и все. А это значит, что только вы двое можете отказаться от этого. Ты понимаешь меня?

— Я понимаю, Mémé, но... — начал Стивен.

— Нет никаких «но». Если его сердце любит так же, как и твое, значит, то, что произошло между вами, находится только в ваших головах, и это можно преодолеть. Со временем сердце всегда побеждает.

— Mémé... — он так хотел, чтобы это было правдой, но она просто не понимала всей сложности.

— Тише, — сказала она, прерывая его спор. — Возьми. Я не могу смотреть, как ты страдаешь понапрасну. Езжай к нему, жди его, если это необходимо. Но не отказывайтесь от него из-за того, что думают другие. Это будет то, о чем вы оба будете сожалеть всю оставшуюся жизнь, и это абсурд.

Она протянула ему через стол билет на самолет, который он тут же отодвинул назад.

— А если я ошибаюсь, — спросил Стивен, — если его сердце не любит меня? Если все, что я говорю, это просто выдумки, и его чувства ко мне в том числе?

— Значит, его сердце никогда не любило тебя, — сказала Колетт. — Но неужели ты действительно думаешь, что это правда, что все, что ты мне рассказал, было просто твоими собственными иллюзиями?

Он покачал головой. Дастин сказал все, кроме тех трех слов, которые он хотел услышать больше всего. И он подумал, что единственная причина, по которой эти слова никогда не слетали с губ Дастина, заключалась в том, что он так сильно боялся, что кто-то ответит ему взаимностью и действительно будет любить его. Словно любовь станет его клеткой, в которой он будет заперт, как в своем собственном прошлом.

В конце концов, Колетт выиграла их спор, и он сел на самолет из аэропорта Шарль де Голль в Атланту. Там он взял напрокат машину, чей чертов руль оказался не на той стороне, и отправился в опасное путешествие в захолустный городок, который Дастин называл своим домом.



Глава 3

Закусочная


—Я приехал забрать его, — объяснил Стивен. — И тебя тоже, — добавил он через мгновение.

Лишь произнеся эти слова вслух, он понял, что это было правдой. Он прилетел не только для того, чтобы дать понять Дастину, как сильно его любит. Он приехал спасти Дастина от этого существования. Он приехал забрать Дастина и освободить его от всех добровольно наложенных оков, которые удерживали его в этом городе. У него была тайная надежда, что Робби поможет ему убедить Дастина последовать за своим счастьем, жить собственной жизнью и жертвовать ради них.

Неужели его мысли настолько эгоистичны и порочны? Неужели он действительно проделал весь этот путь, чтобы манипулировать умственно неполноценным человеком? Сделать из того соучастника своего плана: увезти от него единственного родственника, который по-настоящему заботился о нем? Но Робби уже однажды подрался с Дастином по той же причине. Он хотел, чтобы тот уехал. Поступил бы он так снова, если в итоге Дастин бы оставил его навсегда? Стивен слегка покачал головой, борясь с противоречивыми мыслями в своей голове.

— Это было бы круто, — отважился произнести Робби, подумав о поездке в Европу.

Стивен медленно кивнул в ответ на его заявление, слыша его, но также понимая всю никчемность этого утверждения. Дастин никогда бы не покинул Робби. Теперь Стивен понимал это, несмотря на всё, сказанное себе ранее.

Дастин не позволил бы Стивену увезти его даже с помощью Робби. И, даже если бы позволил, то Дастин сожалел бы об отъезде, не находил бы себе места и всегда бы ставил это в вину Стивену, особенно если бы с Робби что-то случилось в его отсутствие. В конце концов Стивен остался бы с двойной долей вины и сердцем, вдребезги разбитым так же, как после отъезда Дастина из Лондона.

Пока Стивен размышлял, Робби, казалось, собрался, и высказал свои блуждающие мысли:

— У тебя есть замки и все такое? — спросил он Стивена. — Представляешь меня в замке? Может, мы могли бы прихватить Дэнни с собой. Мы с ним играли бы в рыцарей и сражались с драконами… — Он вдруг остановился и подозрительно посмотрел на Стивена. — Подожди… у вас же есть поезда?

На его лице застыло такое серьезное сомнение, что Стивен невольно улыбнулся.

— Да, у нас есть поезда, много поездов, — ответил он Робби, но его улыбка исчезла, потому что он понял, что Робби уже знал об этом. Поезда были тем предлогом, который Дастин использовал для своего длительного пребывания в Лондоне.

Робби кивнул.

— Тогда все было бы в порядке, а теперь Па... — Выражение его лицо быстро изменилось, и он испуганно нахмурился. — Они наверняка посадят меня на стул. Человек не может просто убить своего отца.

— Я не знаю... — начал Стивен.

— Ты хочешь сказать, что мужчинам разрешается убивать своих Па в Ивропе? — спросил его Робби.

— Нет, но...

— По крайней мере мне грозит тюремный срок, так сказал мистер МакГи. Черт возьми, мы оба удивились, когда они позволили мисс Эмили вытащить меня под залог. Как только все это началось, они только и толковали об этой, как его… ограниченной вменяемости. Но, как по мне, они просто вежливо пытались не называть меня дебилом, как обычно это делал Па, — добавил он с легким оттенком грусти в голосе. Но потом снова улыбнулся, когда его внимание переключилось на высокую горку взбитых сливок, плавающих поверх какао. — Джини готовит самое лучшее какао, — сказал он и, взяв ложку, съел часть сливок. Затем, немного помолчав, добавил: — Возможно, Дасти был прав.

— Насчет чего? — спросил Стивен.

— Он часто говорил, что ему достались все мозги, мне — вся сила, а Дрю получил всю любовь. Не шибко приятно, но думаю, что это правда. Если бы молния тогда не ударила в меня, я, наверное, навалял бы ему, скажи он подобное, — пожал он плечами. — Точно не знаю, но та треклятая молния отбила мне мозги и все стало по-другому. Все изменились. Папа странно смотрел на меня. Мама все больше накачивалась наркотиками, и Дрю перестал приходить слишком часто. — Он вздрогнул, пытаясь подавить поток внезапных эмоций. — Я буду ужасно скучать по нему, мистер Стивен. Дасти сказал, что он всегда будет рядом со мной, как и положено старшему брату. После того, как случился тот несчастный случай с Дрю, никакой семьи не осталось, только я и Дасти.

«Несчастный случай?» — удивился Стивен. Возможно, Робби не знал, но они с Дастином обсуждали смерть Эндрю.

Как объяснил Дастин, через год после печально известного несчастного случая с Робби, вернулся Дрю, и они со Стюартом устроили настоящую пальбу, стреляя друг в друга через половицы их дома, в то время как Дастин и Робби в ужасе прятались в другой спальне. Эндрю стрелял в отца через пол своей старой комнаты, а Стюарт отстреливался через потолок. Они оба вели себя, как бешеные животные, безумствовали, проклиная друг друга за прошлые и будущие неудачи, перекладывая вину за свои ошибки на другого.

Раздался выстрел и в доме наступила тишина. Глухой удар заставил Стюарта с опаской посмотреть наверх. Он знал, что последний выстрел сделал не он. Громко позвав Дрю, и не получив ответа, он отбросил свой дробовик в сторону и с криком помчался вверх по лестнице.

После несчастного случая с Робби и его поспешного побега, это был первый и последний визит Эндрю. И, каким-то непостижимым образом, Стюарту удалось возложить вину за самоубийство Дрю прямо на плечи Дастина. По словам Стюарта, это была вина Дастина, это он превратил его единственного настоящего сына в педика, это он прогнал Эндрю, и Дастин был виноват, что эта сука, мисс Эмили, вмешивалась в их личные семейные дела.

— Каким был Дрю? — спросил Стивен, он не успел остановить себя и вопрос вырвался непроизвольно. Все, что рассказывал ему Дастин, лишь укрепило мнение Стивена об Эндрю, но, возможно, Робби мог бы предложить другую точку зрения. Может быть, вся эта трагедия имеет какой-то смысл.

— Дрю? — спросил Робби. — Ну, у него были свои проблемы, но в глазах Па и мамы он не мог сделать ничего плохого. Они даже и слышать не хотели ни о чем подобном. Никогда. Пару месяцев назад, после похорон Па, шерифы принесли мне его личные вещи, — сказал Робби, — часы, бумажник и ещё кое-что. В бумажнике у него была только одна фотография. Он вырезал нас с Дасти, оставил только Дрю, только одного из троих своих сыновей. Мисс Эмили сказала мне, что я должен выбросить, но я не стал. Так что, что греха таить, все было именно так, как и говорил Дасти. У него были все мозги, у меня — вся сила, а у Дрю — вся любовь. Видишь ли, Дрю родился первым, когда у папы все было еще хорошо, — объяснял он дальше. — Когда появился Дасти, все уже катилось под гору, и к тому времени, как родился я, они уже достигли самого дна. Па пил, мама накачивалась наркотиками, и между ними почти ничего не было, кроме того, что Дрю сиял, словно Божья благодать, которую они заслужили. Дрю разрушил и это, хотя мир на самом деле не принадлежал ему. Разве ты не слышал всего этого в суде? — спросил Робби. — Они вывесили там все наше грязное белье для этих сплетников. Мисс Эмили сказала, что они должны были, но тогда зачем? Все мертвы, кроме меня, так какой в этом толк?

— Я... Нет. Я не был в суде, Робби, — запинаясь, сказал Стивен. — Мне очень жаль. Когда я остановился у полицейского участка, чтобы спросить дорогу, офицер направил меня к зданию суда. — Он взглянул на часы. — Это было чуть больше часа назад.

Робби посмотрел на него в полном недоумении.

— Ты ничего не знал? Совсем ничего?

Стивен подавил рыдания и покачал головой, он пытался сдержать свои эмоции, совсем как там, перед полицейским участком.


*****


— Не могли бы вы подсказать дорогу к дому Эрлов? Дастин Эрл, — обратился Стивен к ближайшему «бобби» (прим.пер.: лондонский полицейский. Bobby от Robert; по имени Роберта Пили, реорганизовавшего лондонскую полицию в 1829 году), выходя из взятой напрокат машины. Но здесь их не называют «бобби»… Как они их называют? Шериф? Помощник шерифа? Офицер? Да, офицер.

Прежде чем во взгляде офицера отразилась естественная для его должности подозрительность, Стивену показалось, что он заметил, как тот на секунду удивился, и именно в этот момент его страх стал более отчетливым, и тогда он понял, что ему не стоило приезжать, следуя непрошеному совету Колетт. Он должен был остаться во Франции и просто позвонить сюда. И все.

— Ты тот самый лондонский парнишка? — спросил офицер.

Желудок Стивена сжался, когда он с опаской кивнул. Этот «бобби» не должен был знать его или даже знать о его существовании.

— Но я больше не живу в Лондоне. Я живу во Франции, — нервно пробормотал он.

Офицер безразлично хмыкнул, а затем сложил руки на крыше своей патрульной машины и внимательно посмотрел на Стивена.

— Дастин Эрл мертв. Убит. Три месяца назад, — произнес он через мгновение.

Стивен, пошатнувшись, привалился спиной к арендованной машине, пока офицер наблюдал за ним.

— Его трейлер все еще остается местом преступления, пока мы не закончим, хотя я думаю, это произойдет довольно скоро. Или, по крайней мере, после завершения судебного процесса. Это уже не настоящее место преступления, но Барни, эм… мистер Мердок, хочет оставить все, как есть, пока эта кутерьма не закончится.

— Судебный процесс? — спросил Стивен.

— Робби. Ты знаешь Робби? — спросил офицер.

— Его брат. Да.

— Ну, там, в здании суда, большой беспорядок. Робби убил Стюарта после того, как Стюарт убил Дасти. — Он повернул голову, провел языком по слегка приподнятой передней губе и сплюнул; то ли от отвращения к нему, то ли от отвращения к клану Эрлов, Стивен так и не понял.

Офицер пристально смотрел на него еще несколько секунд, затем как-то сжался и, казалось, изменил поведение.

— Здание суда находится чуть дальше по дороге. Лучше всего оставить машину на парковке и просто идти пешком. Весь проклятый округ собралось посмотреть, собираются они его поджарить или нет.

— Но он….

— Дебил? Да. — Рация офицера ожила, и оттуда раздался раздраженный женский голос. — Я уже иду. Я иду, — крикнул он ей. Он снова посмотрел на Стивена. — Чуть дальше разбитого участка дороги, — он указал на тротуар позади Стивена.

После того, как патрульная машина отъехала, Стивен с трудом открыл дверцу взятой напрокат машины и рухнул на сиденье, в голове у него роились противоречивые мысли, пока он не услышал голос Дастина.

— Ковбой, вставай!

Прозвучало так громко и уверенно, что он вздрогнул и посмотрел вверх. Никого. Вокруг него не было ни души. Он был совсем один. По-настоящему одинок. Весь последний год он жил в одиночестве на юге Франции, пытаясь убежать от своих собственных воспоминаний, и теперь они были всем, что у него осталось. Единственное, что у него осталось после восьми лучших месяцев его жизни. Единственные восемь месяцев его существования, когда он ощущал себя по-настоящему живым.

— Ковбой, вставай!

— Дастин?

Он огляделся вокруг, зная, что никого не увидит, но все же надеясь…

"Будь тверже", — отчитывал его Дастин. Весь мир — отстой. Путь ковбоя — это тяжелая жизнь и мучительная смерть. И, где-то между, надо найти любовь. Последнюю часть Стивен добавил сам к мантре Дастина, чтобы смягчить ее варварскую жестокость, потому что до того момента он думал, что жил достаточно тяжело. Он думал, что смерть родителей закалила его, наделила некоей черствостью, с помощью которой он мог жить дальше. Но, все же не настолько, потому что его сердце в этот момент разорвалось в клочья, потому что любовь Дастина и его смерть достигли той глубины, куда боль от смерти родителей не добиралась никогда.

— Ковбой, вставай, — сказал он себе вслух и, достав из сумки салфетку, вытер лицо. С каких пор, как он позволял избитым банальностям Дастина проникнуть в голову? Неужели он хочет начать все сначала, здесь и сейчас?

И о чем, черт возьми, он думал? Здание суда? Это было нелепо; он должен немедленно отправляться домой. Но «дом» больше не был его настоящим домом. Он бежал из Лондона, чтобы спрятаться от своих чувств, и убежал обратно во Францию. Из-за этого он считал себя слабаком и трусом, задаваясь вопросом, чувствует ли Колетт то же самое по отношению к нему. Но именно эти самые эмоции сейчас кипели в нем и грозили поглотить на этой грязной американской улице в этом грязном американском городе.

— Я никогда не прощу тебе этого, Колетт, — прошептал он, и слезы вновь хлынули из глаз.

— Ковбой, вставай, — снова услышал он.

— Да, я слышу тебя! Черт возьми, я тебя слышу! — крикнул он в никуда и снова вытер лицо. Он вышел из машины, захлопнул дверцу и зашагал в направлении здания суда, не обращая внимания ни на что, кроме места назначения и пытаясь контролировать себя на случай надвигающегося срыва.

По непонятным причинам, приближаясь к зданию суда, он успокоился. Привычный вид каменных колонн и гранитных барельефов на стенах немного ослабил его напряжение. Он быстро находил утешение в любой архитектуре, которая придавала официальным зданиям видимость спокойствия, и был благодарен за это.

Он как раз подошел к лестнице, когда из здания высыпала большая группа людей, их болтовня была обильно сдобрена южным диалектом и резкими выражениями. Он несколько раз уловил не только имя Робби, но и свое собственное.

«Этого не может быть», — подумал он. Либо шел еще один судебный процесс, либо какой-то другой парень по имени Стивен что-то натворил.

Но тот офицер... Он отбросил эти мысли в сторону.

Пробравшись сквозь растущую толпу, он поднялся по ступенькам и остановился у таблички в большом фойе, на которой было написано «Контрольно-пропускной пункт службы безопасности». Служба безопасности состояла из пенсионера, газеты и дубинки, которая, по-видимому, иногда использовалась для обыска подозрительных лиц. На случай, если кто-то пройдет мимо.

— Прошу прощения, — сказал он старику. — Где слушается дело Эрлов?

Охранник поднял голову, немного изумленный, немного испуганный.

— Иностранная пресса?

Ложь родилась быстрее, чем, Стивен думал, это возможно, и он был уверен, что она сойдет ему с рук, учитывая состояние, в котором он находился.

— «Таймс». Да.

Старик выпрямился, как будто ему предстояло стать героем этой выдуманной истории.

— Они только что прервались на обед, — объяснил старик, — но, если ты хочешь подождать... А, вот и они вернулись.

Стивен обернулся. Хотя они с Робби никогда не встречались, он узнал его. Робби был громадной и внушительной копией Дастина, достаточно массивной, и Стивен не сомневался, любой другой мужчина стушевался бы рядом с ним только из-за его огромного роста. Мускулистый, как бык, он обладал рыжеватыми волосами Дастина, кристально-голубыми глазами и невыразительным тонким носом. Он был на несколько дюймов выше Стивена и, рядом с Дастином возвышался бы, как каланча, но на его лице была улыбка искреннего простодушия и бесхитростности, чем Дастин никогда не обладал.

Он тихо позвал Робби по имени всего один раз. Вся процессия остановилась и уставилась на него. Робби поговорил с маленькой седовласой старушкой, а затем, отодвинув с дороги людей, вышел с сияющим лицом вперед.

— Мистер Стивен? — спросил он.

Стивен кивнул. Он все еще не мог говорить после новости, рассказанной ему полицейским. И все еще не понимал, почему он здесь и каких слов от него ждут.

Робби рванулся вперед и обнял Стивена, едва не сбив того с ног.

— Робби, — раздался мягкий укоризненный голос.

Робби оглянулся на старую женщину, с которой он только говорил. Стивен мгновенно понял, что это, должно быть, мисс Эмили, и выдохнул с облегчением, когда Робби с застенчивой улыбкой опустил его на землю.

— Простите, мистер Стивен, но я иногда волнуюсь, — сказал Робби. — Мисс Эмили нужно поговорить с некоторыми людьми, но она сказала, что я должен пойти к Мелвину и поесть. Хочешь пойти со мной? Это не так шикарно, как ты привык, но здесь до него рукой подать.

- Я... моя машина осталась на парковке, — только и смог ответить Стивен.

Робби похлопал его по плечу и развернул к выходу, толпа вокруг них расступилась и поспешила выйти наружу.

— Это просто вверх по улице. У меня тоже нет велосипеда, так что, похоже, нам обоим придется идти пешком.

— Будь уверен, как мне приятно наконец с тобой познакомиться, — сказал Робби, когда они вышли на солнечный свет.

Он продолжал болтать, пока они шли два квартала до закусочной Мелвина, но Стивен не мог его слышать. Он все еще пытался осознать тот факт, что Дастин мертв.

— Вот мы и пришли, — сказал Робби, распахнув для Стивена дверь в закусочную.



Глава 4

Закусочная


Стивен оглядел пластиковые столы в красную клетку, стойку с табуретами и зеленые виниловые кабинки. Здесь пахло кофе, печеными пирогами и жирной едой. Он посмотрел на Робби, понимая, что будет ненавидеть это место, и любое подобное этому, до конца своих дней.

—Ты знаешь, что Дасти мертв? — тихо спросил Робби, явно потрясенный тем, что о смерти Дасти Стивен узнал только сейчас.

—Да, — ответил Стивен с трудом. Он вытащил еще несколько салфеток из пачки и вытер лицо. Он безуспешно пытался не устраивать сцену, но слезы вновь потекли по щекам.

— Мне очень жаль, мистер Стивен. Я не хотел быть тем, кто сообщит тебе об этом. Только не после тех писем.

— Письма? — переспросил Стивен, глядя на него в замешательстве.

— Письма, которые ты писал Дасти.

— Ты их читал? — спросил Стивен, смущенный мыслью, что их близкие отношения были раскрыты. Он схватил еще несколько салфеток и вытер лицо, сложив их перед собой, словно маленькую стену. Неужели эти интимные подробности были использованы для того, чтобы очернить память Дастина? Неужели они прочитали его личные послания в суде только для того, чтобы подтвердить, что Дастин Эрл был грязным педиком и ему самое место на дне выгребной ямы этого маленького невежественного американского городка?

— Не-а, я не слишком умен, — сказал Робби, — но память у меня хорошая. Дасти обычно читал мне их после того, как я долго канючил. Ну, некоторые из них. Он сказал, что кое-что должнооставаться только между вами, и я уважал это. Они значили для него целый мир. Я же тебе говорил. Да? — Робби тихо рассмеялся. — Когда я бывал у него дома, он обычно носился с этими письмами, как будто пытался протащить проститутку в трейлер. Как можно не заметить конверты, такие красные и синие по краям? Он вытаскивал письмо, разрывал конверты на мелкие кусочки и смывал их, как будто они были уликой. А потом он тайком читал их по кусочкам, когда я уходил, — снова усмехнулся Робби. — Черт возьми, даже Дэнни заметил, что тот ведет себя очень странно, — добавил он.

— Но он так и не ответил, — сказал Стивен.

— Ни разу? — удивленно спросил Робби.

— Ни разу.

— Мне очень жаль, мистер Стивен. Мне казалось, что он отвечает, уж больно сильно носился с этими письмами. Но я думаю, что он не стал, потому что слишком беспокоился, что люди подумают о нем. Он всегда был таким тонкокожим. Когда еще учился в школе, порой устраивал себе испытания, просто, чтобы Па перестал обзывать его слабаком и неженкой. А это было совсем не по-ковбойски, и Дасти совсем не нравилось, когда его так дразнили. Черт возьми, они с Дрю все время к этому возвращались. — Он замолчал и поднял глаза к потолку. — Знаешь, я думаю, что он был очень рад, когда Дрю умер, конечно, за исключением того случая с мамой. Ему тогда было всего семнадцать. Тогда Дрю было бы лет двадцать пять или около того. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? — спросил Робби. — Полагаю, ты знаешь все… его шрам… Дасти ведь был, э-э… так близок с тобой и все такое… Он очень стеснялся его с чужаками…

Стивен кивнул — он знал об этом шраме. Как же он мог не знать о рубцовой реке, которая текла посередине груди Дастина? И откровение Дастина об этом шраме стало довольно важной вехой в их отношениях.



Глава 5

Лондон


В ту ночь по Лондону пронеслась буря, и они вернулись домой, замерзшие, промокшие насквозь, но довольные. Когда Дастин стянул с себя рубашку, Стивен вдруг застыл и уставился на него. За три месяца их знакомства, Дастин впервые обнажил свою грудь.

— Откуда это? — спросил Стивен. И, как только эти слова слетели с губ, он съежился и зажмурил глаза, слишком поздно осознав, что именно этот шрам и есть та самая причина, по которой Дастин всегда отказывался принимать вместе с ним душ и почему не позволял Стивену ласкать его гладкую грудь. Дастин всегда вел себя непреклонно в отношении верхней части своего тела. Не дожидаясь ответа, Стивен направился к кухонному шкафу и принялся заваривать свежий чай, надеясь на то, что его нарочитое безразличие заставит вопрос казаться менее беспардонным, чем он прозвучал.

Поднимая чайник, он оглянулся и заметил, как Дастин взглянул на него, а потом перевел взгляд на шрам. Их непродолжительные отношения не были легкими ни для кого из них. Для Стивена это было что-то вроде «прогулки» по натянутой веревке. Балансировать между желанием защитить Дастина от его собственных демонов и желанием заставить того выпустить весь этот чертов ад наружу, чтобы помочь ему одолеть их (демонов), а не наблюдать со стороны, как тот страдает.

Для Дастина это было медленным осознанием того, каким внутренним потенциалом он обладал, и какой его частью он позволил бы себе поделиться со Стивеном.

— Это результат моего последнего разговора с матерью, — наконец заговорил Дастин. Он отвернулся к окну и, машинально подняв руку, погладил шрам.

Стивен, тихонько застонав, уткнулся лбом в дверцу шкафа. Он боялся, что его любопытство, в очередной раз, уничтожит атмосферу дня, когда они занимались простыми вещами, которые приносили простые удовольствия. Но раз он начал, то надо было либо идти вперед, либо отказаться и оставить Дастина там, где он был. Если он продолжит, то, скорее всего, не увидит Дастина неделю или даже больше.

— Ты... хочешь поговорить об этом? — мягко спросил он.

Дастин ответил не сразу. Он стоял, молча глядя на город сквозь оконное стекло, и капли дождя сползали по поверхности, пока Дастин медленно поглаживал шрам на груди. Шурх-шурх, шурх-шурх… Взад — вперед. Взад — вперед. Тихий звук от движения его пальцев был почти гипнотическим.

— Похороны моего брата, — ответил Дастин через несколько секунд. — Эндрю. Это случилось, когда мы хоронили моего брата Дрю. — Он сделал паузу и искоса, с вызовом, бросил на Стивена пронзительный взгляд. — Вот тогда-то мы и сломались, — продолжил Дастин. — Она сломалась, я сломался; мы все просто, будь оно проклято, сломались. А чудо-мальчик Дрю был мертв. Сломался окончательно.

Дастин снова перевел взгляд на окно, скрывая от Стивена большую часть того, что тот мог прочесть в его глазах. А может быть, он прятался от того, что мог увидеть в глазах Стивена? Стивен не знал.

— Я сам это сделал… — шумно вздохнув, произнес Дастин, — пытался вырвать свое сердце и вложить его в руку этой сучки. И все ради того, чтобы услышать — она скажет мне, хотя бы один раз, что любит меня.

Он замолчал на мгновение, погрузившись в воспоминания. Стивен выпрямился и медленно двинулся к окну. Ему очень хотелось броситься к Дастину и утешить его, но он знал, что если сейчас вмешается, он делал это ранее, то все старые ужасы Дастина вернутся, и, словно плетью, загонят его назад.

— Она смотрела прямо сквозь меня, — продолжал Дастин, и стекло перед ним почти гудело от едва сдерживаемых эмоций. — Потом встала и вышла, а я вонзил кулак в грудь и закричал на нее. — Он пожал плечами и глубоко вздохнул, как будто освобождая что-то внутри себя. — Стивен, я больше не мог соперничать. Нельзя соперничать с мертвецом. Как только Дрю умер, ее единственная причина остаться с нами исчезла вместе с ним, и она ушла, — сказал он, снова пожимая плечами. — Наверное, я просто хотел узнать, испытывала ли она какие-нибудь чувства ко мне, — добавил Дастин, когда Стивен подошел к нему сзади и протянул руку, желая немного утешить. — Оказалось, что нет. Глупо было надеяться на обратное, — закончил он.

Повернувшись, он пристально посмотрел на Стивена, его лицо исказила гримаса отчаяния, умоляя прекратить задавать вопросы.

— Можно я одолжу рубашку? — тихо спросил он.

Стивен тут же опустил руку и попятился.

— Конечно, и еще нужны полотенца. С нас все еще капает на пол.

Он выдавил из себя улыбку и, подойдя к шкафу, достал полотенца и рубашку.

Протянув Дастину рубашку, он сказал:

— Мне очень жаль, Дастин. Я вовсе не собирался совать нос в чужие дела. Это…

— … привычка. Да, я знаю, — закончил за него Дастин. Он взял полотенце и свободной рукой провел по лицу Стивена, пройдясь по мягкой щетине.

В глазах Дастина что-то промелькнуло... может быть, одобрение? Небольшое понимание?

— Я… — начал Стивен.

— Ш-ш-ш, — произнес Дастин, проводя большим пальцем по губам Стивена. — Пожалуйста, ничего не говори. Просто отпусти это. Пожалуйста.

Вздохнув, Стивен кивнул, соглашаясь.

Спустя несколько бокалов вина, которые они выпили в скомканном настроении, Дастин решил остаться на ночь. Войдя в спальню, он встал у края кровати и снял рубашку, разом обнажив грудь и шрам.

Несколько мгновений Дастин внимательно наблюдал, как Стивен изучает его шрам, затем пытливо вглядывался ему в глаза, пытаясь отыскать в них проблески жалости. И, когда Стивен жестом пригласил его лечь, слегка улыбнувшись, он забрался в постель.

— Спасибо, — тихо сказал он.

Стивен кивнул, понимая, что для Дастина молчание принесет больше пользы, чем попытка объяснить, что никто не пытается его судить. И то, что Стивен не пытался показать ему, что значит любить, а то, что Дастин, на самом деле, уже был любим. Готов ли Дастин принять это, еще предстояло выяснить.

Стивен не избегал шрама Дастина, когда они занимались любовью, но и не уделял особого внимания. Он провел руками по сморщенному воспоминанию, и пересек губами несколько раз, но ничего не произошло. Теперь он сознательно ощущал присутствие шрама между ними.

Позже, когда Дастин заснул, они свернулись калачиком. Стивен посмотрел на рубец, осторожно проведя кончиками пальцев по толстой складке. На мгновение задумался, а найдет ли он когда-нибудь ключ, который откроет эту дверь, и исправит все, что было искажено внутри.

Но, может быть, произнесенное вслух само по себе стало освобождением, клапаном, через который Дасти мог выплеснуть часть боли, заточенной внутри, под шрамом. Ведь дневник помог Стивену пережить смерть родителей. Должно ли ему льстить то, что Дастин вообще заговорил об этом? Он не взорвался обвинениями, когда Стивен задал вопрос; не выскочил из квартиры в гневе, так что, возможно, они все-таки добились некоторого прогресса в своих странных и непрочных отношениях. И, по правде говоря, если посмотреть со стороны, это выглядело даже в некотором роде сексуально. Как бы.

— Так много злости, — произнес Стивен вслух.

Глава 6

Закусочная


— Ты никогда не видел ничего подобного, — сказал Робби.

Стивен взглянул на него и удивленно моргнул. Как много он сказал вслух?

— Они сказали, что после моего инцидента, Дасти стащил у папы дробовик и собирался пристрелить Дрю, — продолжал Робби. — Не знаю, что его остановило, но Дрю живо смылся из города. Наверное, мама дала ему немного деньжат, или что-то еще, но я не слишком хорошо помню, что там случилось, из-за моего инцидента.

К сожалению, Стивен тоже знал эту историю. Целая неделя понадобилась Дасти, чтобы рассказать ему о том, как в сарае его старший брат, Эндрю, «доминировал» над ним, голым и связанным. Когда Дрю закончил, он повернулся к Робби, ожидающего своей очереди. Но Робби, став свидетелем жестоких издевательств над Дастином, убежал нагишом в разбушевавшуюся грозу и был поражен молнией.

Через несколько часов после того, как Робби отвезли в больницу, Стюарт, наконец, вошел в сарай и срезал оковы Дастина, приказав ему: «Ковбой, вставай!», когда тот упал на землю. Он не смог смотреть в лицо родителям и, страдая от боли, которую не мог скрыть, побежал к единственной женщине, которая никогда его не подводила — мисс Эмили. Ему было шестнадцать лет. Робби — десять. Дастину потребовалась целая неделя, чтобы рассказать Стивену эту историю целиком, и еще три недели, чтобы принять то, что Стивен смог смириться с этим.

— Хорошо, что я ничего этого не помню, — тихо сказал Робби. — Но зато помню твои письма. Хочешь послушать? — спросил он, с подозрением усмехнувшись.

— Ты их запомнил? — удивился Стивен.

— Конечно! Только так можно было вытащить Дасти из его хандры. Чтобы он вспомнил, что его ещё кто-то любит, кроме брата-дебила.

— Хочешь послушать? — спросил он еще раз.

— Я? Да. Хорошо. — Но он этого не хотел; он знал каждое слово, каждую интонацию. Писательством он зарабатывал себе на жизнь, и большинство писем, которые он писал Дастину, были самыми трудными словами, которые он когда-либо писал на бумаге, каждая капля чернил выжималась из его души.

— Ну, я не умею красиво выражаться, как ты, — сказал Робби, — но ты понимаешь, что я имею в виду. Хотя Дасти это нравилось. Он говорил, что ты берешь слова откуда-то из глубины своего сердца. Вот почему они такие чудные, как стихи и все такое. Он уважал это в тебе; сказал, что ты ведешь дневник, чтобы хранить всю свою мудрость в одном месте.

— Он так сказал? — спросил Стивен, застигнутый врасплох. Никто не был в курсе этого факта его жизни. Конечно, Дастин знал о дневнике, но Стивен никогда не говорил ему об этом. Может быть, Дастин рассказал Робби о том, что он писатель, а Робби все перепутал.

— Хм-м. Дай-ка я придумаю что-нибудь получше, — сказал Робби, выпрямившись и зачитывая наизусть.

«Дастин, несколько недель назад я сидел и смотрел тебе в глаза. Или мне следует сказать, что я смотрел сквозь них? По крайней мере, пытался. Я был в кафе на Кур Мирабо», — Робби ухмыльнулся ему.

— Нравится? Дасти объяснил мне, как правильно это сказать (прим.пер: Cours Mirabeau – центральная улица в г.Экс-ан-Прованс, Франция). Так на чем же я остановился? А, да.

«Я сидел в кафе на Кур Мирабо и наблюдал за безвкусно и не к месту одетыми туристами. Они шли мимо меня, стремясь посмотреть на легендарный дом Сезанна (прим.пер.: Поль Сезанн — французский художник-живописец, яркий представитель постимпрессионизма), и когда я обернулся, то увидел тебя. Твой взгляд был устремлен куда-то вдаль. Далеко от Экса и от меня. Ты стоял рядом с окном, в окружении простых деревянных стульев, и пылинки, танцующие в солнечном свете, мимолетно отражались на твоих рыжих волосах. Выпуклость хрусталика твоего глаза была ясной и ровной, плавая над синей радужкой, как силуэт тени, плывущий по волнам. Я смотрел сквозь тебя, твоими глазами. Пытаясь со своего ракурса, перпендикулярного твоему, запечатлеть те же самые образы, что и ты. И я подумал, глядя твоими глазами, смогу ли я посмотреть на мир через призму твоего восприятия? Смогу ли я, как ты, отказаться от той страсти, которая у тебя есть, и все еще подпитывать себя болью от ее утраты? Смогу ли я держаться за страх, как за самое сильное чувство и выстроить на нем все остальное? Я не мог, а когда понял это, тебя уже не было. Чашка наполовину пуста, круассан разломан, но нетронут. Только пылинки указывали на следы твоего пребывания. И все же я здесь, все так же отчаянно влюблен в тебя.»

— Ха! Что думаешь? Очень хорошо, да? — с энтузиазмом спросил Робби.

— Очень хорошо, — ответил Стивен, скрыть отчаяние за слабой улыбкой.

— Но он должен был ответить, — сказал Робби, и на его лице отразилось беспокойство. —Это было неправильно. Он норовил скрыть неправду, но его сердце не могло.

Стивен снова внимательно посмотрел на него.

— Это... сложно.

Робби пожал плечами.

— Об этом я ничего не знаю. Это просто правда. Как ты и говорил, Дасти, вместо собственного счастья места себе не находил от того, что подумают все эти любители почесать языками. Ему все время было так грустно. А когда ему не было грустно, он злился. Не считая твоих писем. — Казалось, Робби еще немного поразмыслил над тем, как Дастин сам себя поставил загнал в угол, и покачал головой. — Видел бы ты, как мы тогда разругались из-за этих писем. Он был очень зол, — продолжал Робби. — Знаешь, мы опять спорили о папе, и я сказал ему, что он может просто взять и убежать обратно в Ивропу с той женщиной, что все время писала ему. Он сказал: «Что ты об этом знаешь?», и так требовательно, так что я понял, что задел за живое. Я сказал: «Эти письма, которые ты все время получаешь, думаешь, никто не видит, как ты украдкой их читаешь? Если она делает тебя таким счастливым, то уходи. Не надо тут сидеть со мной!». В тот раз я разозлился и продолжал стоять на своем, а он просто взорвался, словно нагретая пивная банка, и сказал мне, что ты мужчина. Ну, я был в шоке. Посмотрел на него и понял, что он давненько хотел мне об этом рассказать, но просто боялся, что я буду вести себя, как дурак. Хотя я не мог, особенно с Дасти. Он сказал мне: «И я его не люблю. Мы просто друзья». А потом я сказал: «Тогда ты такой же тупой, как и я, потому что ты врешь сам себе. Ты боишься ответить ему взаимностью, вот и все…». И я пошел домой пешком, — Робби рассмеялся.

— Думаю, я мог бы соскрести половину грязи с дороги его отвисшей челюстью. Мы не виделись с ним около недели, а потом он наконец зашел ко мне с новым поездом, который я так долго искал, и попросил помочь ему. Он даже не хотел вылезать из грузовика. Мне пришлось идти пешком. Но он не о поезде хотел поговорить, даже я это знал. Я хотел спросить его и сказал: «Дасти, зачем ты так сильно заморачиваться с таким маленьким словом, как любовь? Мне все равно, кого ты любишь». К тому времени я уже положил руки на его окно, а он только качнул головой, чтобы я сел в машину. Папа работал в питомнике, так что я не знаю, почему он так стеснялся говорить об этом. Он долго молчал, мы просто ехали и ехали. Наконец он сказал: «Это неправильно». Я спросил его: «Кто сказал?» «Почти все», вот что он мне ответил. «Прихожане церкви». И я спросил его: «Ты хочешь сказать, что те же самые прихожане, которые не хотят, чтобы я слишком громко пел хвалу Иисусу?» Он вроде как улыбнулся и сказал: «Да, те самые». И я сказал: «Черт возьми, когда ты стал беспокоиться о том, что подумают эти язычники». Он просто перестал смеяться надо мной, потому что я никогда не ругаюсь. Но он еще не закончил; в тот день мы много говорили, и в основном о тебе. Тогда-то он и начал рассказывать мне о твоих письмах. Он любил тебя, мистер Стивен. Ему было тяжко переложить свои действия в слова, но это ничуть не меняло его отношения.

Стивен нахмурился. Почему тогда Дастин бросил его одного в лондонской квартире, почти уничтожив своим уходом? Почему он отказался от своих собственных чувств, от своего собственного сердца? Черт побери, почему он не ответил ни на одно письмо? Но Стивен уже знал ответ на этот вопрос; ответ сидел прямо перед ним, и Стивену было стыдно думать о том гневе, ревности и зависти, которые он изливал на Робби, прежде чем встретился с ним. Сколько раз он втайне жалел, что Робби выжил после удара молнии только для того, чтобы заполучить Дастина себе?

— Наверное, ему было полезно поговорить с тобой, — тихо сказал он Робби, слыша, как ревность пытается проникнуть в его слова.

— Ты был тем, что было хорошо для него, мистер Стивен. Ты! Но Дасти думал, что ничего этого не будет, не думал, что ему это позволено, — сказал Робби, обводя рукой закусочную, — это место такое, какое оно есть, и все такое.

Стивен посмотрел на свои руки и ничего не сказал. Он ничего не мог сказать. В этом месте глубоко укоренилось невежество. Он проиграл, Робби проиграл, а Дастин проиграл больше всех.

— Прости меня, мистер Стивен.

Стивен поднял на него глаза.

— За что?

Робби глубоко вздохнул.

— За то, что отнял его у тебя, — ответил он, выдыхая воздух. — Он никогда бы сюда не вернулся, если бы не я. А если бы он не вернулся, он бы… — Робби отрицательно покачал головой и замолчал.

— Робби, тебе не за что извиняться, — сказал Стивен. — Если уж на то пошло, то это я должен попросить прощения. — Он смотрел в окно и продолжал говорить, осознавая искренность своих слов:

— Он бы не вернулся со мной. Все это было просто мечтой. Ты его брат; он вернулся, потому что любил тебя, а не из чувства долга. Если бы он был еще... здесь, он бы рассердился, что я вообще приехал. — Стивен повернулся и посмотрел Робби прямо в глаза. — Я думаю, мы оба знаем, что это правда.

— Ну и пусть, — ответил Робби. — Но это бы не усмирило его настоящих чувств к тебе, мистер Стивен. Одно я всегда знал о Дасти: он умел сильно ненавидеть, но любил еще сильнее, и именно это двигало им, хотя он и не хотел признаваться в этом никому. Особенно поэтому он не хотел в этом признаваться.



Глава 7

Лондон


Раздался громкий и настойчивый стук в дверь квартиры. Стивен бросил взгляд на часы на ночном столике, и встал, понятия не имея, кто из его знакомых может быть настолько бесцеремонным, чтобы колотить в дверь в такую несусветную рань. Даже его соседи не позволяли себе такую бестактность. А в случае чрезвычайной ситуации, скорее, кричали во всю глотку.

Подойдя к двери, он посмотрел в глазок и замер.

Прошло уже несколько недель, как Дастин покинул его квартиру, сразу после первой совместно проведенной ночи. Уходя, тот выкрикивал чудовищные вещи, обвиняя его в том, что он совратил и растлил его. Стивен был абсолютно уничтожен. Но не только из-за скандального ухода Дастина, а потому, что он так сильно ошибся, доверившись, полагая, что это взаимно.

Он с самого начала чувствовал странную связь с Дастином. И впервые не смог облечь свои мысли в слова. Их общая ночь оставила ему единственный пустой лист в дневнике за десять лет. Тот факт, что большую часть ночи они провели в почти абсолютной тишине, растворяясь в безграничной и откровенной близости, только добавлял загадочности той пустоте и его влечению к этому парню.

Вздохнув, Стивен отомкнул замок и медленно открыл дверь, все еще не понимая, почему он добровольно готов ввязаться в возможный конфликт. Он видел через глазок, что Дастин не совсем в себе. Но от его взгляда не могло скрыться то, что по опущенному лицу Дастина текли слезы.

Около минуты он стоял, держась за дверь, выжидая, но Дастин, похоже не собирался отрывать глаза от пола. И все же решился протянуть к нему руку, но тут Дастин поднял на него взгляд, в котором через край выплескивалось отвращение к самому себе. Стивен встревожился, что если он попытается выразить толику сострадания, то Дастин отступит назад, отвернется и уйдет безвозвратно. Поэтому он дал тому выплакаться, пока они не отрывали друг от друга глаз; позволил ночи осушить слезы Дастина и удалить струпья из его израненного сердца.

«Тупой гребаный придурок», подумал Стивен про себя. Он понял, почему открыл дверь именно сейчас, ведь он уже был влюблен в этого парня, и это определенно не поддавалось объяснению. Каким образом потребности Дастина в ту первую ночь так быстро и внезапно заполнили столь глубокую нужду его собственной жизни?

В ту ночь, когда Стивен выполз из паба, он не стремился найти себе компанию. Их единственная ночь вместе прошла под поверхностью жизни, невидимая вещь, которую Стивен никак не мог уловить, и именно поэтому не смог описать словами. Может быть, именно из-за этого тогда Дастин и убежал; может быть, он тоже это почувствовал. А может быть, именно эта незримая вещь заставила его снова вернуться в квартиру Стивена. Может быть…

Но, в тоже время, Стивен понимал, что он не может направлять Дастина с этой незримой вещью; не может хранить ее для него и не может заставить исчезнуть все его несчастья. Он не знал, как помочь себе, так как же он мог помочь Дастину? Дастин должен был сам ухватить этот образ и сделать его своей реальностью. Но, иногда, такая простая задача бывает слишком сложной для некоторых людей…

— Дастин...

Лишь только его имя слетело с губ, Дастин рванулся к Стивену, развернул того лицом к стене и прижался сзади. Стивен услышал быстрый щелчок раскрывающегося ножа и внезапно подумал, что, возможно, смерть пришла за ним. И умрет он из-за своего одиночества и одиночества мужчины, чья душа изнывает от безжизненных песков боли и сожаления.

Когда острие ножа уперлось ему в спину и скользнуло вниз, разрезая легкие пижамные штаны, он перестал сопротивляться. Дастин был небольшого роста, но очень подтянутый и, учитывая его военную подготовку, Стивен знал, что ему не ровня. Он понимал это, а заодно к нему пришла мысль, что если ему предстояло умереть той ночью, то в его плоть должен войти нож. Тот выпотрошил бы его с первого же удара и продолжал бы проникать в тело. Стивен сразу же понял, что речь идет не о его смерти и не о неконтролируемой похоти. Это было что-то другое. Это были чьи-то чужие руки, некий призрак, который жил и дышал внутри мужчины, которого он касался и с которым занимался любовью в их первую ночь. Поэтому Стивен позволил воспользоваться своим телом, чтобы высвободить того демона, что привел Дастина к его двери и вложил этот смертоносный кусок стали в его карман.

Он услышал, как нож со стуком упал на пол, пока Дастин возился с собственными штанами. Протиснув колено между ног Стивена, плечом он крепко уперся тому в спину. Прижав Стивена к стене, Дастин полностью контролировал его.

Он еще сильнее раздвинул ноги Стивена, спустил свои штаны, плюнул на свой член, еще раз сплюнул в ладонь, чтобы слегка смазать задницу Стивена, а затем погрузился внутрь. В два удара он оказался по самую рукоять. Стивен взвизгнул от боли и горячей, ранее неизведанной похоти.

Никто и никогда не брал его так, никто и никогда не доминировал над ним так, как сейчас. Он вздрогнул, почувствовав очертания губ на своей спине и застонал, когда Дастин с каждым толчком впивался зубами в изгиб его шеи. Дастин не был большим, но и маленьким его нельзя было назвать; и Стивен, сам того не понимая, знал, что если бы у него хватило сил, то он подтянул бы Дастина еще ближе и впустил его в себя еще глубже и сильнее. Дастин поменял положение, обхватил Стивена, оторвав его бедра от стены и начал безжалостно вколачиваться в него. Стивен заскулил под силой его толчков, и это было все, что он мог сделать, не умоляя о большем.

Через несколько минут тело Дастина напряглось, его член набух, а погружение стало более лихорадочным. С последним стоном он затрясся, опустошая себя внутрь Стивена и, тяжело дыша, положил голову ему на спину.

Он прижался к нему на мгновение, крепко обхватив руками, затем зарыдал и упал на пол. Его отчаянные извинения, словно нежный шепот, прошли сквозь Стивена.

Всхлипнув, Стивен облокотился об стену, балансируя на грани собственного оргазма. Он не мог злиться на Дастина. Он уже видел, как тяжело тому было возвращаться в эту квартиру; увидел в ту же секунду, как открыл дверь и посмотрел в его лицо. Он видел, как Дастин злился на себя за то, что оказался здесь, как его воротило от обвинений, что он бросил Стивену, уходя в первый раз, и какое отвращение он испытывал к самому себе, осознавая, что он собирался сделать.

Стивен сел рядом с Дастином и заключил того в объятия.

— Ш-ш-ш, — прошептал он. — Дастин, никто не пострадал. Тс-с-с…

Стивен, не произнеся больше ни слова, сидел рядом с Дастином, укачивая его на своих руках. Он никогда не предполагал, что любовь может просто появиться из ниоткуда. Он всегда представлял себе, что она постепенно будет проникать в него, сначала согреет его сердце и руки. Но все, чего он хотел, заключалось в этом сломленном, сердитом молодом мужчине. Все. Если бы только он мог придумать, как вытащить из него всю боль, не убив при этом их обоих.

Позже, когда он уговорил Дастина пройти дальше в квартиру и они сбросили с себя оставшуюся одежду, Стивен лежал на кровати и поскуливал, когда Дастин накрыл его покрывалом абсолютной страсти. Дастин двигался по его телу так, словно извинялся за свои предыдущие действия; словно он больше не был на фальшивой сцене мира и мог просто петь мелодию, которую его тело так хотело озвучить. Стивен подумал, что именно так Дастин чувствовал себя под ним в ту первую ночь. Неужели он испытывал такой же благоговейный страх, какой сейчас испытывает Стивен? Неужели он снова почувствовал эту необъяснимую, неописуемую связь? Словно удар по струне, скрытой глубоко в его сердце.

Когда взошло солнце, они наконец слились в едином дыхании. Он потянулся к рукам Дастина, нежно поглаживая его грубые пальцы и нежные ладони.

— Что ты делаешь? — спросил Дастин, наблюдая за ним.

Стивен улыбнулся, поднес ладонь Дастина к губам и нежно поцеловал.

— Смотрю в тебя, чувствую ту красоту, которую ты так старательно прячешь, — ответил он и, поглаживая, положив ладонь Дастина на свою щеку.

Дастин, замерев, наблюдал, как Стивен снова целует его ладонь.

Оглянувшись назад на Дастина, на то, каким спокойным он был, Стивен легко позабыл, каким сильным Дастин казался снаружи; какой прочной выглядела его эмоциональная броня, когда ты находишься на безопасном расстоянии; и как легко было затеряться в его скрытой трагедии и не видеть того, что было за ней.

Именно тогда, под этим оранжевым утренним солнцем, он спросил себя, сможет ли Дастин когда-нибудь заглянуть за пределы того, что было спрятано внутри него, сможет ли он когда-нибудь почувствовать свою собственную истину. Стивен инстинктивно знал ответ на этот вопрос, но обманывал себя, полагая, что каким-то образом сумеет возродить Дастина из его собственного пепла.

Только позже, когда Дастин вернулся в Штаты, оставив его совершенно безутешным, Стивен по-настоящему осознал, как глупо это было, как нелеп этот колючий миф о любви.



Глава 8

Закусочная


Робби посмотрел на Стивена и усмехнулся.

— Да, вы оба даже думаете одинаково.

— Прошу прощения? — спросил Стивен, возвращаясь в настоящее.

— Ты и Дасти, как будто в облаках витаете, когда думаете друг о друге. Ему было так же плохо, как и тебе.

Стивен взглянул на эту увеличенную версию Дастина и почувствовал, как по щеке покатилась слеза. На мгновение он задумался, понимает ли Робби, как много Дастин принес в жертву ради него. Как много собственного человеческого достоинства Дастин потерял, чтобы защитить маленького Робби, и, как много времени своей короткой жизни было потрачено ради единственного момента, когда Дастин понял тщетность своих усилий.

Дастин, как-то рассказал Стивену, что официальная версия того несчастного случая, что произошел с Робби, гласила: Робби заигрался в поле, когда разразился ливень. Он побоялся, что родители рассердятся на него из-за промокшей одежды, поэтому разделся догола, сложил одежду под деревом и, как раз собирался бежать домой, когда в него ударила молния. Нелепость этой версии возмутила Стивена. Ни один десятилетний мальчик не додумался бы до такого. Возможно, если бы так поступил ребенок лет пяти, то все бы просто посмеялись над наивной логикой его поступка, но только не десятилетка.

Однако удар молнии не прошел без последствий для Робби, нанеся ущерб его интеллекту, эта версия была принята, тем самым, Стивен не сомневался, усугубив комплекс вины Дастина перед самим собой.

Робби все еще наблюдал за ним.

— Расскажи мне, — попросил он Стивена.

— Рассказать что? — спросил Стивен.

— Как вы познакомились. Дасти никогда не говорил об этом.

Стивен улыбнулся про себя. По-настоящему улыбнулся; в первый раз с тех пор, как отправился в это путешествие, и ему показалось странным, что Дастин рассказал Робби о письмах, но не о том, как они познакомились.

И, потом, их встреча осталась таким маленьким воспоминанием, маленьким и, все же, очень большим. Может быть, Дастину было немного стыдно. Стивену не было стыдно; он подумал, что Дастин был чертовски красив, когда впервые увидел его. Он был совершенно пьян, но, в то же время, казался удивительно невинным и прекрасным. И в этом состоянии, кажущийся беззаботным и совершенно противоположном его трезвому "я", Дастин скорее напоминал ему своего младшего брата, который сидел сейчас перед ним.

— Ты действительно хочешь это услышать? — спросил он Робби.

— Ага.

Так просто. Но это было не так.



Глава 9

Лондон


То утро, когда Колетт позвонила из Экса, выдалось холодным. Ее звонок неумышленно разрушил все планы Стивена и выгнал его из квартиры, в тщетной надежде избавиться от гневных воспоминаний. Конечно же, она не хотела причинить ему боль, но каждую годовщину извещала о пособии, которое они получили от правительства Ее Величества, и о «неоценимой услуге», которую его родители оказали нации, прежде чем их разнесла к чертям какая-то, так и неназванная, террористическая организация.

О чем она никогда не упоминала, и о чем Стивен думал больше всего в этот день, так это о молчании, которое то же самое правительство хранило по поводу инцидента. Не было ни мемориальной службы, ни громких речей. Все, что он получил за это время — бесполезный лист бумаги с полным набором банальных фраз об их заслугах. И еще, они помогли бабушке в срочном порядке вывезти его из страны, чтобы было кому позаботиться о нем и разделить его горе.

Реальность же заключалась в том, что тогдашнему премьеру-министру не очень-то хотелось видеть милого двенадцатилетнего мальчика, проливающего горючие слезы на первых полосах «Таймс». Это бы плохо отразилось не только на бизнесе, но и, наверняка, на всех тайных нефтяных сделках, которые они пытались заключить в свете продолжающейся войны.

Чем занимались его родители, почему они стали мишенями, время и место их гибели, все еще оставалось для него тайной, даже спустя двадцать пять лет и, вероятно, останется ею навсегда. И все же, Колетт по-прежнему звонила на каждую годовщину, как будто, несмотря на ее заявления об обратном, она так и не смогла смириться с тем, что причина гибели ее единственного ребенка так и не будет озвучена. Несчастье, которое она чувствовала себя обязанной разделить с ним.

В тот вечер, выйдя наконец-то из паба, по тому, как сгустились сумерки, Стивен понял, что пробыл там слишком долго. Он не был пьян, по крайней мере, не настолько, как предполагал, но уходил в одиночестве.

И, по правде говоря, он вообще не ожидал, что вернется в квартиру с кем-то. Годовщина смерти его родителей, привычный звонок Колетт, подчеркивающий эту дату, и проблемы с текущей рукописью делали его более несчастным, чем обычно, и он не мог думать ни о чем, кроме чашки хорошего кофе и своей подушке. Может быть, та книга, которую он купил пару месяцев назад, но так и не нашел на нее времени, успокоит нервы, прежде чем погрузит его в сон?

Дело в том, что все эти однотипные сценарии с едва знакомыми парнями «на один раз», которых он таскал домой, его давно уже утомили. Он прекрасно понимал, что становится слишком старым для сомнительных интрижек. Ему также довольно легко было признать, что хихикающие юные «гомики» в пабах, которые он часто посещал, ничем не отличались от отчаянно нуждающегося «старого пердуна», над которым он посмеивался лет пятнадцать назад. Так что да, если поиск стабильности и серьезных отношений означает искру отчаяния, он признавал себя виновным по всем статьям. Он сам превращался в отчаявшегося «старого пердуна», и для любого одинокого гея это было достаточным основанием, чтобы жизнь казалась грустной.

Как раз в тот момент, когда он собирался сойти с тротуара, перед ним остановилось такси. Когда дверь распахнулась, он отступил назад и остановился, наблюдая, как связка воздушных шаров выплыла из машины и повисла в вечернем небе.

«Классная задница!», подумал он, пока пассажир, наклонившись, оплачивал проезд и выбирался задом. Выйдя из такси, парень положил руку на крышу автомобиля, чтобы не упасть, а затем машина снова тронулась с места. Несколько секунд они с легкой улыбкой, оценивающе смотрели друг на друга, а потом Стивен решил, что не готов к очередному разочарованию и повернулся, чтобы пойти дальше по улице, по направлению к дому.

— Куда это ты собрался? — спросил Дастин, и протяжный говор уроженца американского юга сразу же выдал его.

«Солдат?» подумал Стивен, не оборачиваясь. Стрижка на самом деле была достаточно короткой. Но Стивен и раньше приводил домой военных-янки, и все происходило очень быстро, типа: «надо уходить, пока никто не узнал», или попадался какой-нибудь псих, который хотел связать его и отшлепать. В этот день он не был расположен ни к тому, ни к другому.

— Иду домой, приятель, — бросил Стивен через плечо.

— А можно мне с тобой? — спросил в ответ Дастин.

Стивен почувствовал, что тягучий выговор янки чем-то зацепил его, остановившись, обернулся и внимательно посмотрел на него. Дастин стоял, криво улыбаясь, нет, скорее ухмыляясь, покачиваясь взад-вперед, как марионетка, а воздушные шары, словно заменив опору такси удерживали его вертикально. Он был ниже Стивена на добрых три дюйма (прим.пер.: 1 дюйм = 2,54 см) и весил легче по меньшей мере на два стоуна (прим. пер.: 1 стоун = 6,35 кг), а может быть, и на три. У него были красивые, хоть и короткие, рыжеватые волосы и кристально голубые глаза, немного отяжелевшие от выпитого. С веснушками и чуть менее обветренным лицом его легко можно было принять за подростка. Но, навскидку, Стивен дал бы ему чуть за двадцать. Хотя Дастину, видимо, было достаточно лет, чтобы ему не отказали в покупке спиртного, поэтому Стивен воздержался так сразу подтвердить этот факт.

Он должен был спросить себя, действительно ли хочет притащить еще одного пьяного к себе в квартиру. Неважно, насколько сексуален этот янки, Стивен проходил через подобное столько раз, что даже его сочувствующие соседи напрямик и очень деловито предлагали свести его с кем-то в более здравом уме.

— А для чего эти шары? — спросил Стивен.

Дастин поднял глаза, словно удивился, увидев их, и раскрыл ладонь. Они оба смотрели, как шары уплывают прочь, прежде чем он снова повернулся к Стивену.

— Я.... не могу вспомнить.

Его ответ был легким и беззаботным, и Стивен рассмеялся, и кивком головы, пригласил его следовать за собой. «Какого черта», — подумал он. — «Чпокнусь с ним раз или два».

Стивен наблюдал за ним краем глаза, пока они шли к квартире, и чувствовал необычную близость его тела. Это было странно, потому что у большинства американских парней преувеличенное чувство личного пространства, которое они ревностно охраняли вплоть до того момента, когда переступали порог спальни. На него не раз внезапно набрасывались сзади; поэтому, возвращаясь домой с янки, он был готов и старался не входить в двери первым. Стивен предполагал, что это происходит из-за примитивных взглядов американцев на секс и постоянной оглядки на общественное мнение. Но однажды, проводя исследования для проекта клиента, он задался вопросом, а не происходит ли это из-за обширности территории их страны?

Но этот парень отличался от любого американца, которого он встречал раньше; он телепался рядом со Стивеном, будто призывая притянуть его поближе; как будто он нуждался в чем-то большем, чем то, как они случайно сталкивались плечами из-за его пьяной походки.

— Так как же тебя зовут? — спросил Стивен.

— Дастин. Дастин Эрл.

"Необычно", подумал Стивен, но ему понравилось. Нравилось, как имя перекатывалось у него на языке, и все образы, которые оно вызывало в его сознании.

— Военный? — спросил он.

Дастин бросил на него подозрительный взгляд.

— Был, теперь я в отставке, — осторожно ответил он.

«Вышвырнули вон?» — удивился Стивен.

— Стрижка выдает тебя, — сказал Стивен, наблюдая, как опасения Дастина немного отступают. — Большинство янки сразу же возвращаются в Штаты, — сказал он, немного завуалировав свое любопытство.

Дастин пожал плечами.

— Сейчас я коллекционирую поезда. Ну, во всяком случае, делаю это для моего брата.

— Коллекционируешь поезда? — удивился Стивен.

— Хобби такое — железная дорога, — объяснил Дастин. — Мой младший брат очень любит поезда. Я подумал, что могу потратить немного времени, катаясь по Европе и фотографируя локомотивы и номера их двигателей.

— Это очень великодушно с твоей стороны. Ты... тоже увлекаешься подобным хобби? — спросил Стивен.

— Нет, — Дастин ответил твердо и без дальнейших объяснений. — А чем ты занимаешься? Я имею в виду, чем зарабатываешь на жизнь, — спросил он Стивена.

— Я писатель.

Дастин чуть запнулся на полушаге.

— «Жить по Оруэллу»? (прим.пер.: Джордж Оруэлл — британский писатель и публицист. Автор романа-антиутопии «1984», в котором Оруэлл изобразил возможное будущее мировое общество как тоталитарный иерахический строй, основанный на изощренном физическом и духовном порабощении, пронизанный всеобщим страхом, ненавистью и доносительством)

Стивен бросил на него быстрый оценивающий взгляд. Это был не совсем заурядный парень.

— Нет, я писатель-призрак, — ответил он. — Мне повезло. Не надо зарабатывать на жизнь мытьем посуды. Хотя это всегда казалось мне немного романтичным. (прим.пер.: писатель-призрак — человек, который пишет книги за других (от имени других) или участвует в написании книг, хотя его участие не афишируется)

— Может быть, я что-нибудь твое читал? — спросил Дастин.

Это казалось маловероятным, но он не хотел выглядеть высокомерным болваном.

— Я связан довольно жесткими контрактами о неразглашении информации, в основном это нон-фикшн (прим.ред.: произведения нехудожественной, прикладной литературы. Основаны не на вымысле, а на фактах). Но я также работал с несколькими известными писателями-фантастами, — объяснил Стивен.

— Но ты не можешь их назвать.

— Нет, извини, — ответил Стивен.

— Ты никогда не думал о том, чтобы опубликовать свою собственную работу? — спросил Дастин.

Это было предположение, которое мог бы сделать любой другой, но Стивен не желал подобной доли. Он был вполне доволен тем, что делал, и единственной персональной работой был его личный дневник, который никогда не будет опубликован. Он украдкой бросил быстрый взгляд на Дастина и ему показалось, что заметил в глазах Дастина растущую нервозность или это просто выпивка добавляла тревожности его лицу.

— Нет, свет софитов не для меня, — ответил Стивен на его вопрос. — Я простой, скромный парень. Пусть вся шумиха достанется другим.

Когда Стивен повернул к своему дому, Дастин неожиданно схватил его за руку и остановил, с опаской поглядывая на здание. Стивен быстро отметил его беспокойство и оценил силу хватки; их нельзя было сравнить с руками писателя.

— А что в этом было романтичного? — спросил Дастин, все еще сжимая руку Стивена. Стивен некоторое время с любопытством разглядывал его. Дастин вдруг показался совершенно трезвым и более чем неувереннымв сложившейся ситуации. Он то и дело оглядывался на здание, прикусив губу, как ребенок, уверенный, что его ведут в ловушку, но не знающий, как избежать неумолимо надвигающейся опасности. Стивен осторожно опустил ладонь поверх руки Дастина и увидел, как тот отдернул ее, смущенно покраснев. На мгновение он подумал, что, возможно, ему следует просто оставить Дастина на тротуаре и не бороться с его неуверенностью, но... что-то внутри него, да и внутри этого парня, продолжало притягивать.

— Я думаю, все дело в серьезности ситуации, — наконец ответил Стивен. — Ведь все наши романы рождаются из грязи, в которой мы копаемся, а не из показной мишуры, которую мы демонстрируем на публику. — Он говорил медленно, все еще не зная, стоит ли вести парня к себе.

— Ну что, пойдем наверх? — спросил он Дастина после того, как они некоторое время молча смотрели друг на друга.

Дастин медленно кивнул и ничего не ответил.

Когда они добрались до квартиры, Стивен отпер ее и вошел, ожидая, что Дастин последует за ним, но когда он повернулся, чтобы предложить тому выпить, заметил, что был один.

Сначала Стивен подумал, что Дастин, возможно, был пьян гораздо сильнее, чем он подумал, и просто впал в оцепенение, как случалось с другими его пьяными и одинокими знакомыми. То, как тот вышел из такси и как спотыкался по пути к дому, наводило на мысль, что он не был далек от правды. Он так же предположил, что Дастин, как дворняжка, мог помочиться в углу и, полусонным, свернуться калачиком у его двери. К несчастью, такое случалось с ним не один раз. Он вздохнул, мысленно проклиная себя за то, что попал в очередную передрягу, и вернулся к входной двери.

— Ты собираешься войти? — спросил Стивен.

Дастин стоял, прислонившись к наружной стене, и смотрел на плоскую дверь напротив. Он не выглядел ни пьяным, ни злым, ни даже трезвым. Он выглядел потерянным, но потерянным не в пространстве, а как бы в бытии. Словно он был глубоко внутри себя, отыскивая в истертом сердце какую-то тайну, которую ему еще предстояло разгадать. Повернувшись к Стивену, он молча дрожал, и на его неподвижном лице была такая искренняя мольба, что тот лишился дара речи.

Стивен пристально посмотрел в голубые глаза Дастина и почувствовал, как холодок пробежался по его груди… он не знал, откуда тот взялся. Просто почувствовал, как он расплывается там необычайной и моментальной тоской. Стивен хотел этого человека. Внезапно захотел больше всего на свете.

Медленно протянув руку, он дотронулся до руки Дастина, лаская пальцы и вырисовывая на них придуманный узор. Он не спросил, был ли это первый раз Дастина; не спросил, что придало ему смелости наконец выйти из своей скорлупы. Может, это алкоголь сыграл свою роль, а может быть, и нет. В глазах Дастина было нечто большее, чем зов предков, нечто большее, чем влечение плоти. Это были нужда, желание, боль и тоска. Это была самая нежная часть невысказанного объятия; жар утраченного прикосновения; эхо глубокой тоски, которую Стивен никогда не ощущал, даже глубоко внутри себя, несмотря на то, что он думал, что знает об одиночестве почти все.

Не разрывая взгляда, он медленно повлек Дастина за собой в квартиру, стараясь, чтобы его прикосновения были настолько невесомыми, словно прикосновения перышка. Дастин в его руках стал более податливым и нежным, с едва уловимым налетом невинности. Стивен вел его в спальню, прикасаясь к нему своим ртом, руками и членом. Он не отпускал Дастина ни на секунду. Он не просто занимался с ним любовью, он проник в него, дотронулся и приласкал ту потерянную, неприкасаемую часть своего собственного пустого существования, которое он так ясно видел в Дастине, и отдал ее ему как подношение.

Ему показалось, что он узнал боль в глазах Дастина; ему показалось, что он почувствовал ее, когда прикасался к его телу. Но он ошибочно принял то, что чувствовал языком и пальцами, за нечто внешнее и вместо этого почувствовал отражение своего собственного желания. Он не знал такого голода, как у Дастина.

За свои тридцать шесть лет он познал отчаянное одиночество, познал муки разбитого сердца, познал острые укусы одиночества. Но здесь все было иначе, глубже и гораздо сложнее. Если бы он заглянул за пределы пассивного приятия Дастина, за пределы его жадного поглощения, то заметил, что Дастин что-то скрывает, что-то такое, что он не позволяет Стивену увидеть. Это было то самое чувство, которое Стивен ощущал под их кожей, когда они двигались; нечто темное, тайное и пугающее. Нечто ароматное и пряное, что мучило его без передышки.

Дастин ничего не сказал, когда Стивен, прильнув, провел руками по его телу. Он молчал всю ночь и только однажды остановил Стивена, когда тот попытался снять с него футболку. Он впитывал каждую ласку, которой Стивен покрывал его тело; дрожал и двигался вместе со ним, как будто они были любовниками уже десятки лет. Он все еще был пьян, но его страсть горела. Горела, как раскаленное добела солнце, которое манило Стивена в царство страсти, о существовании которого он и не подозревал.

Утром Стивен увидел перед собой протрезвевшее лицо Дастина — лицо, застывшее от страха, лицо, чьи глаза были наэлектризованы гневом, яростью и стыдом.

Стивен слишком хорошо понимал, что страсть — это не любовь; он давно понял, что это просто бумажный цветок среди влажных надгробий. Но Дастин обрушил на него шквал обвинений в том, что он чувствует себя совращенным и растленным; он вытащил нежность Стивена и сплел из нее петлю, подвесив их обоих на своей собственной призрачной вине. Тяжесть этих гнусных обвинений раздавила Стивена и сокрушила его. Она разрывала ему грудь и заставляла падать, оскальзываясь на крови его разбитого сердца.

Это было то самое лицо, которое Стивен высматривал; лицо, о котором он беспокоился каждый раз, когда они встречались.



Глава 10

Закусочная


Робби молча посмотрел на Стивена. Моргнул раз, другой, а потом ...

— Он любил воздушные шары, — сказал Робби. — Всегда любил. Говорил, что они свободны, вольны лететь туда, куда им вздумается и, чтобы добраться дотуда, им нужно только поймать попутный ветер.

— Ветер не всегда может дуть в нужную сторону, — ответил Стивен, гораздо резче, чем хотел.

— М-м-м, наверное, он тоже это знал, — ответил Робби. — Дасти вовсе не был дураком. Ну, по большей части и не всегда.

— Я... Мне очень жаль, Робби. Я вовсе не хотел так тебе отвечать, — сказал Стивен.

— Я и не ожидал от тебя, — разъяснил Робби. — Большинство людей никогда не имеют в виду то, что выходит у них изо рта в тяжелые времена. Это в хорошие времена они действительно говорят правду.

Стивен подумал, что все как раз наоборот, но ничего не сказал. Все болезненные моменты, через которые он когда-либо проходил, всегда вращались вокруг той или иной истины, но обычно это была та, которая никогда не была озвучена и тем самым причиняла боль, намеренную или нет. Или это был страх перед какой-то истиной? Он не был уверен, да и сейчас было не самое подходящее время думать об этом.

Робби посмотрел на него и ухмыльнулся, когда Стивен вопросительно поднял брови.

— Дастин тоже сначала мне не поверил, — усмехнулся он. — Несмотря на все то обучение, которое вы, умники, получили, вы все делаете чересчур сложным.

Он еще немного посмеялся и покачал головой.

То, как вел себя Робби, его жесты и манеры, так сильно напоминало Дастина, что Стивену захотелось еще немного уйти в себя, пока он не найдет временное убежище от всех своих неотступных воспоминаний. Ни один из кошмаров, что ему привиделись во сне за время перелета, не включал в себя смерть Дастина.

— Ты теперь живешь во Франции? — спросил его Робби.

— Да, но как ты узнал?

— … письма, — произнесли они одновременно.

— Чур, мое счастье! (прим.пер.: в оригинале jynx, в разговорном английском так говорят, когда два человека сказали что-то одновременно) — воскликнул Робби. — Ты слова не можешь сказать, пока я не позову тебя по имени, — добавил он с ухмылкой и покачал головой. — Я постоянно доставал этим Дастина, — сказал он, по-детски хлопнув в ладоши.

Его лицо внезапно помрачнело, когда он посмотрел на Стивена.

— Не обращай на меня внимания. Время от времени я становлюсь словно дитя малое. Дасти сказал, что я такой, потому что помогаю людям вытаскивать черноту из их сердец. Он сказал, что именно поэтому Бог протянул руку и прикоснулся ко мне, чтобы сделать мир лучше.

Стивен поднял руку и, напоминая об игре, показал, что рот его плотно закрыт на замок и Робби расплылся в широкой улыбке.

— Он действительно так сказал. Я вовсе не пытался подловить тебя или что-то в этом роде. Ты думаешь, он был прав? — спросил Робби, и выражение его лица стало серьезным.

Стивен кивнул и погрозил ему пальцем.

Робби снова ухмыльнулся.

— Ты очень хорош, Дасти бы уже проиграл. Он на славу умел скрывать то, что у него на сердце, но язык за зубами не всегда мог удержать. Ну, это тоже не совсем так, я думаю. Он мог терпеть и терпеть, и хранить все внутри, пока не разозлится окончательно.

Внезапно Робби сморщил лицо и постучал кулаком себе по голове.

— Понимаешь, о чем я толкую? Этот котелок не всегда варит, как следует. Мы говорили о твоем новом доме, но я не знаю, как называется тот город, — сказал Робби, выжидающе глядя на него.

Стивен, не удержавшись от смешка, скрестил руки на груди и слегка покачал головой. Робби ранее уже произносил название города, зачитывая по памяти одно из писем Стивена, и делал это без запинки, так что с его стороны это была просто уловка. Но теперь Стивен начал понимать настойчивую потребность Дастина вернуться к брату. Его нельзя было не любить, и сама мысль о том, что кто-то вроде Стюарта может запросто избить его только потому, что может это сделать и не получить в ответ сдачи, была совершенно отвратительной.

Робби взорвался смехом, и снова обратил на них все взгляды в закусочной.

— Ты мне нравишься, мистер Стивен.

Он тут же закрыл рот руками и спрятал за ним еще одну усмешку.

— Ты мне тоже нравишься, Робби, — ответил Стивен. — И Дастин был прав: ты действительно делаешь мир лучше.

Робби улыбнулся и снова взялся за вилку.

— Почему ты все время называешь его Дастином? Мы всегда звали его Дасти.

Стивен пожал плечами, словно оправдывался.

— Он сам так представился. Он... ему нравилось, что я называю его полным именем.

Вилка Робби замерла на полпути ко рту, пока тот осмысливал его слова.

— Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, да, ему бы понравилось. Держу пари, что это заставило его чувствовать себя, будто он был нездешний, — сказал он, размахивая вилкой. — Думаю, что «Дасти» подходило ему только здесь. Он был очень буйный, как торнадо, понимаешь? Словно песчаная буря. (прим. пер.: Дастин, в оригинале Dustin. Dust — пыль, облако пыли) — Он снова склонил голову набок, глядя на Стивена. — Но мне кажется, что ты уже видел это, — добавил он, прежде чем снова начать декламировать.

…и, если бы мы могли поймать ее, положить под стекло, чтобы влага не затопила ее беспокойную безмятежность. И что тогда? Каждая буря таит в себе великолепие, Дастин; она прекрасна, если наблюдать за ней со стороны. Она сглаживает все те шероховатости, которые мы порождаем своими надеждами. Но, проникая в эпицентр бури, такой спокойный и неподвижный, мы во всей полноте можем ощутить не только ее ярость и силу, но и увидеть ее красоту и грацию.

Нас разделяют пять тысяч миль, но я все еще чувствую на своей коже порывы твоей бури, Дастин. И твой песок, застрявший в каждом уголке моего сердца... и всю ту тишину, которая последовала за этим.

Пожалуйста, напиши мне.

— Не самое лучшее, — сказал Стивен, зная, каким жалким и ранимым он был, когда писал эти слова; как близок был к тому, чтобы потерять свою волшебную английскую сдержанность. Свою хваленую сдержанность, за которую он отчаянно цеплялся в тот самый момент.

Робби слегка наклонил голову, словно обдумывал слова Стивена.

— Может быть, и так, но нашептывать от чистого сердца всегда не легко, и Дасти это было знакомо, быть может, даже лучше, чем кому-то из нас.

— Он был очень зол? — внезапно спросил Стивен.

Робби с любопытством посмотрел на него.

— На письма. Он сильно злился из-за них? — Стивен повторил свой вопрос.

— Нет, твои письма никогда не злили его, мистер Стивен. Они заставляли его грустить. Ну, когда мысли в голове грустные, а не когда тебе грустно, потому что что-то болит, если ты понимаешь, что я имею в виду. Он обычно становился тихим. Поэтому я предложил ему послать тебе буквы из печенек, и мы посмеялись над этим.

— Буквы из печенек? — спросил Стивен.

— Да, Дасти сказал, что ты знать не знаешь, что такое печенье. Сказал, что ты ждал, как он однажды напечет тебе печенья на завтрак. Это правда? Вы едите печенье на завтрак?

Стивен вспомнил тот утренний разговор. Тогда между ними около полутора месяцев уже существовала связь, и она оказалась гораздо глубже, чем они ожидали. В какой-то день Дастин вскочил с кровати, желая приготовить завтрак, а затем собирался съездить «поохотиться» на поезда. Он тратил все свое время и деньги на эту причуду, разъезжая по Европе, но, как казалось Стивену, для Дастина это был просто предлог, чтобы оставаться в Лондоне, особенно после того, как он столкнулся на железнодорожных станциях с парой гнилых людишек, так сильно напоминавших ему отца. Но Стивен не жаловался. Он обошел бы все железнодорожные станции Европы и Азии, лишь бы Дастин оставался с ним.

— Большая часть станционных работников ненавидят Стюарта так же сильно, как и я, — объяснял Дастин. — Они не могут избавиться от него из-за профсоюза. Но я не хочу говорить о нем, давай поговорим о печенье... — сказал он и принялся обучать Стивена «правильной» кулинарной терминологии. А потом, конечно же, Стивен просто обязан был показать ему, что такое настоящий английский завтрак. В конце концов, они провели два дня у плиты и под простынями; у поездов не было ни единого шанса.

— Нет, мы не едим печенье на завтрак, — сказал Стивен Робби. — Но какое отношение это имеет к письмам или печенью?

— Ну, как я уже говорил Дасти, вы, должно быть, чертовски грустные люди, раз у вас нет настоящего печенья на завтрак. Мужчина должен есть печенье, — заявил Робби с той серьезностью, с какой маленький мальчик мог бы говорить на подобную тему. — Итак, грустные люди пишут грустные письма и грустно думают, но это не причиняет им боль. Видишь, как это работает?

— Ну, не совсем, — ответил Стивен.

Робби пожал широкими плечами.

— Умники, — вздохнул он и вернулся к своему омлету.



Глава 11

Дастин,


Прошлой ночью мне снова снился ты; снилось твое худощавое, мускулистое тело, прижавшееся ко мне; снилось, как ты разбудил меня рождественским утром, уткнувшись носом в шею; как ты шептал, как сильно меня любишь, но на самом деле не произносил этих слов.

Я думал, что все еще сплю, пока ты со мной разговаривал. Я думал о том, что все сказанное тобой без слов было просто моим собственным желанием, моим собственным голодом, бьющимся в подсознании и тянущим меня обратно в жестокость реального мира. Но как только я услышал твой голос, как только услышал шепот твоих мыслей, который раздался так близко, понял, что проснулся, и просто лежал неподвижно, обдумывая то, что ты не скажешь мне это прямо в лицо или в часы бодрствования.

Дастин, твои слова наполнили мой сон и вырвали меня из него. Я почувствовал, как они протянули руки и коснулись того места, которое так долго болело в моей груди. И все же, проснувшись тем утром, я так ясно вспомнил наш разговор о том, что, по твоему мнению, все слова – лишь бесплотные фантазии и, только поступки – единственная подлинная реальность. Но разве то, что мы облекаем наши слова в звуки, само по себе, не является действием? Когда ты вслух произносишь самые сокровенные слова своего сердца – это ли не движение, перемены и храбрость, борьба и, в конечном счете, победа?

Оглядываясь назад, я думаю, что ты, возможно, был прав насчет слов и действий, но только отчасти. И я говорю «отчасти» потому, что до сих пор чувствую твою ласку на своей коже. Я все еще чувствую покалывания твоей щетины на моей шее. Я все еще чувствую вкус соли твоего тела. Дастин, всеми этими действиями ты говорил со мной.

Но ты ошибаешься, потому что именно твои слова цепляют меня больше всего. Именно твои слова заставляют мое сердце биться, они подпитывают мои надежды, они продолжают звучать и собираются во фразы, когда молчание грозит снова погрузить меня в непроглядную тьму страдания, которую я познал с твоим уходом.

Мне понятны твои предположения, что мои мысли движутся в этом направлении именно потому, что я писатель и романтик. Возможно, это и так. Но чувствую, дело не только в этом.

И, может, я держусь за это, потому что знаю, как хорошо тебе знакомо это чувство, эта пустая боль беспросветного одиночества, эта пульсация в нашей груди, которую, как мы думаем, никто не знает, кроме нас самих.

Дастин, я никогда не говорил тебе об этом, но в то утро впервые, в самый первый раз с тех пор, как умерли мои родители, твои слова заполнили пустое пространство внутри меня. Из всех бесчисленных слов, написанных мною на бумаге, или из огромного числа тех, что я употребил в своем существовании, ни одно не коснулось этого места так, как твои слова в то утро. Ни одно.

Я не знаю, откуда взялась эта пустота. Быть может, она образовалась из-за того, что я был слишком юн, когда потерял родителей, и ненависть, не находя выхода, прожгла дыру в моем сердце? Я ненавидел Колетт, ненавидел то, что мне пришлось жить с ней, ненавидел Францию, террористов, которые лишили жизни моих родителей, и я ненавидел весь остальной мир, потому что это было так несправедливо. И, хотя Колетт помогла мне перерасти эту детскую ярость, она все же не смогла полностью заполнить ту пустоту, которая образовалась.

Размышляя обо всем этом, я задаюсь вопросом — не притворялся ли я спящим в то утро, потому что очень боялся, что ты все еще сердишься из-за моего замечания о том мальчике в "Чиппи". Ты его помнишь? Мне он показался симпатичным, и я спросил твое мнение. Ты помнишь?

Я действительно думал, что потерял тебя тогда, Дастин. Когда обернулся и увидел твое лицо, мне показалось, что я оттолкнул тебя. Это заставило меня понять, как сильно я тебя обидел своим невинным замечанием.

Ты стал таким тихим, таким отстраненным. Я искренне не верил, что ты пойдешь со мной в квартал искусств, и это было единственное место, которое пришло мне на ум, чтобы показать, что я не хотел причинить тебе боль.

Я был в таком отчаянии, что почти предложил съездить на выходные в Париж, хотя знал, что ты только что вернулся оттуда, из своей «охоты на поезда» для Робби. По-моему, я тебе этого раньше не говорил.

Единственное, что я понял в тот момент — если бы начал оправдывать свое замечание тем, что можно восхищаться красотой, но не питать к ней страсти, ты бы ни за что мне не поверил. Но когда, прогуливаясь по галереям, я показывал тебе экспонаты, которые вызывали у меня восхищение, в тебе заговорило твое действие, ты все понял, и никогда не забуду, как ты повернулся и прошептал: "Спасибо", прежде чем поцеловать меня там, на глазах у публики.

Так что я думаю, что мы оба были правы, и оба ошибались в своих поступках и словах.

Когда мы не вместе, один пуст без другого.

Я люблю тебя,

Стивен



Глава 12

Закусочная


В закусочной внезапно стало тихо, колокольчик над входной дверью звякнул, извещая о новом посетителе. Робби вытянул шею, высматривая кого-то за спиной Стивена. На его лице расплылась широкая улыбка.

— Так и будет...

Стивен обернулся и увидел мисс Эмили. Она стояла в дверях, осматривая толпу, крепко сжимая в руке трость, и взгляд ее был таким же острым, как и язык. Никто не произнес ни единого слова, пока Робби не подскочил и не бросился к двери, чтобы предложить ей помощь.

— Наш стол здесь, мисс Эмили.

— Я вижу, Робби. Перестань суетиться, — сказала она, взяв его под руку и позволив проводить ее к столу. Благородная осанка выдавала в ней прямого потомка свидетелей Гражданской войны (прим.ред.: Гражданская война в США 1861-1865гг.). Тех самых, которые действительно понимали, что именно она означала. И, пусть она не была уроженкой этих мест, все же происхождение делало ее почти особой королевских кровей среди местных кумушек, о чем они слишком хорошо догадывались.

Она с некоторым облегчением присела и, снимая перчатки, принялась изучать Стивена, наблюдая за ним поверх оправы очков в то время, как из-за ее присутствия шум в помещении нарастал. Она слегка усмехнулась, когда подошла официантка, заказала сладкий чай со льдом и взмахом руки отпустила девушку. Стивен сразу же обратил внимание на снисходительную сдержанность ее ответа и холодную уверенность в том, что она безошибочно владела этой комнатой. Дастин описал ее совершенно точно, вспомнил Стивен. Мисс Эмили вовсе не была из числа лебезящих дурочек с Юга, которыми их обычно изображали в кино.

«Ты будешь делать то, что хочет мисс Эмили, и тебе это понравится, даже не осознавая до конца, каким образом ей удалось заставить тебя исполнять ее желания», — объяснял ему Дастин.

Когда она отвела от него взгляд, Стивен увидел, как вся ее резкость испарилась, лишь только она повернулась к Робби.

— Ты не представишь нас друг другу, Робби? — она мягко пожурила его.

— О, простите, мисс Эмили. Я просто был так удивлен, увидев вас здесь… — он запнулся и покраснел, прежде чем продолжить. — Ну, в любом случае. Мистер Стивен, это мисс Эмили. Мисс Эмили, это мистер Стивен. Он из Ивропы.

— Я знаю, откуда он родом, Робби. Спасибо.

Она склонила голову набок, пристально взглянув на Стивена, и во второй раз отослала официантку взмахом руки, когда та поставила перед ней чай со льдом. Они видели друг друга в фойе здания суда, и Стивен не сомневался, что она оценила все с первого взгляда, а не в нынешней обстановке.

— Вы забрались слишком далеко от дома, — сказала она ему.

Стивен кивнул, чувствуя себя немного напуганным, но он знал эту женщину, знал о ее родословной и знал, что она хранит в своей голове много тайн и историй из жизни, отчего у большинства местных мужчин тряслись поджилки. Он также знал, что к этой самой женщине Дастин побежал после того, как Стюарт срезал с него путы в сарае. И после визита в больницу, у нее было достаточно влияния, и она знала слишком много чужих секретов, чтобы, по просьбе Дастина, замять инцидент.

— Он из Ивропы, — снова заявил Робби, пока Стивен и мисс Эмили изучали друг друга.

— А теперь помолчи, Робби. Можешь доесть свою еду, пока она не остыла, — машинально сказала она ему.

— Да, мэм, — ответил Робби, берясь за вилку. — Она вовсе не такая злая, как все думают, — прошептал он Стивену через стол. — За исключением тех случаев, когда речь заходит о стряпне Мака. — Он хихикнул и откусил кусочек.

Стивен перевел взгляд с Робби на мисс Эмили и слегка поклонился.

— Мисс Эмили.

— Что-то в ваших глазах говорит, что вы обо мне знаете, — сказала она Стивену. — Или думаете, что знаете.

Это прозвучало как вызов от женщины, которая не привыкла, чтобы ей бросали вызов в ее собственной стихии.

— Дастин немного рассказывал о вас.

— Тогда, похоже, у вас преимущество, — ответила она. — Я о вас ничего не знала, пока несколько месяцев назад Стюарт не проделал дыру в его груди.

— Мисс Эмили! — Робби запнулся, когда его вилка со стуком упала на тарелку.

Она бросила на него пристальный взгляд и этим молча указала, что он должен следить за своими манерами в присутствии старших

— Он только сейчас об этом узнал. Должно быть, Старина Бастер или Рими сказали ему в участке. Он же ничего не знал. Это нечестно, совсем нечестно, — упрекнул ее Робби.

— Это правда? — спросила она Стивена, снова повернувшись к нему.

Стивен кивнул, немного шокированный ее нападками, но также остро осознавая, как сильно эта старая дева любила Дастина. Он всегда удивлялся глубине ее чувств, когда Дастин рассказывал о ней, но теперь он был свидетелем того, как эмоции искажали обычно спокойное и расчетливое лицо мисс Эмили.

Черты ее лица смягчились и, обхватив руками стакан, она уставилась в окно закусочной, как будто больше не могла выносить его вида.

— Тогда я должна принести вам свои извинения, — вздохнула она. — Дасти был особенным мальчиком. Этот город и все эти мелкие людишки убили его. И, честно говоря, я до сих пор не могу поверить в его смерть. Надеюсь, вы меня поймете, — сказала она, смотря на него.

— Я... да, — ответил Стивен. — Да, я могу это понять.

— Вы можете? — спросила она, удивленно приподняв брови. — Я больше двух десятилетий, старалась показать этому мальчику, что такое жизнь, а этот городишко потратил те же самые два десятка лет, чтобы любыми способами выбить из него жизнь. И, в конце концов, им это удалось.

— Мисс Эмили, эти люди не имеют никакого отношения к тому, что сделал папа, — сказал Робби.

— Разве нет? — спросила она, повысив голос. — Я прожила здесь уже пятьдесят лет и учила всех умных маленьких сопляков в этом городе. И вот, появляется один яркий, красивый мальчик, и они ставят перед собой цель превратить его жизнь в ад. Ведь не только Стюарт нажал на курок, но и весь город сделал это вместе с ним, — сказала она и стукнула своим маленьким кулачком по столу.

Робби, похоже, был потрясен. Скорее всего, он никогда не слышал от нее ругательств и, судя по выражению его лица, никак не ожидал от нее такого. Когда Стивен окинул взглядом закусочную, он заметил отвисшие челюсти и напряженную враждебность сидевших за соседними столиками. Похоже, ее обвинительная речь точно попала в цель, и он не сомневался, что помимо стресса, вызванного потерей Дастина, она также, судя по намекам Робби, беспокоилась о своих попытках помочь тому избежать тюрьмы или электрического стула.

Ее рука скользнула к жемчужинам на шее, и она на мгновение вспыхнула.

— Простите мои манеры, но я слишком стара для этого, Стивен, слишком стара. Этот мальчик плакал у меня на коленях из-за этого города больше раз, чем могу сосчитать, и я на самом деле слишком стара, чтобы смотреть, как его закапывают в землю.

— Он очень тепло отзывался о вас, мисс Эмили, — сказал Стивен.

Взглянув на него, она слегка кивнула, когда он изменился в лице.

— Мальчишкой он сидел у меня на заднем окне, уткнувшись носом в книгу, и его грязные носки оставляли следы на оконных стеклах, — сказала она, выдавив слабую улыбку. — Он просто читал и читал. И никогда не выходил на крыльцо, всегда стоял у окна. Ему лишь стоило уткнуться в книгу, и он больше не хотел возвращаться домой. — Она еще улыбнулась своим воспоминаниям, например, о том, как она подсовывала ему бутерброды и Дастин, не отрывая взгляда от страниц, рассеянно тянулся за ними. — Я все еще храню все его книги, — сказала она, ни к кому не обращаясь. — И все эти вопросы... ему так много хотелось узнать. — Ее лицо слегка вытянулось, возможно, потому, что память вернула ее к суровой реальности его смерти. К невинности, которая была растоптана в угоду благопристойности, и Богу, которому эти язычники якобы поклонялись. Она глубоко вздохнула и посмотрела прямо в глаза Стивена. — Я бы хотела, чтобы вы взяли с собой его книги. Дайте им новую жизнь. Я не задержусь здесь надолго, и они просто отправят их на свалку, как только меня не станет.

— О, мисс Эмили, в ближайшее время вы никуда не поедете, — вмешался Робби.

Она посмотрела на него и погладила его по щеке. Пока она так держала руку, всю ее долгую жизнь Стивен мог бы прочесть по тыльной стороне ее ладони.

— Я пробуду здесь достаточно долго, Робби, но я уже достаточно пожила и очень устала. Как раз пришло время снова повидаться с отцом. Ты понимаешь меня?

Робби опустил взгляд в свою тарелку, слегка встревоженный этой мыслью.

— Да, мэм.

— Для тебя уже все подготовлено, — сказала она ему. — Мы обо всем договорились.

— Что будет готово? — спросил Робби.

— Не думай об этом, Робби. Когда придет время, я объясню тебе все немного подробнее, хорошо? Сейчас просто не время для этого.

Он снова кивнул.

— Да, мэм.

— Хороший мальчик, — похвалила она, потрепав его по щеке и снова повернувшись к Стивену. — Не могли бы вы сделать это для меня? — спросила она его. — Книги. Я оплачу расходы по их доставке.

Стивен поперхнулся, и не смог сразу найти слов, чтобы ответить.

— Я... я думаю, что смогу. А сколько их всего? —спросил он ее.

— Двадцать лет, — сказала она. — Я обычно покупала ему по одной каждую неделю, а иногда и по две.

— Это очень много книг, — ответил Стивен, потрясенный мыслью, что за эти годы можно было бы собрать небольшую библиотеку. Что он будет с ними делать? Они определенно не поместятся в его маленьком коттедже в Эксе, и он отказался от квартиры в Лондоне. — А вы не хотите пожертвовать их в местную библиотеку или, может, в любую другую? — спросил он.

— Нет. Я не стану этого делать, — тут же ответила она. — Здесь никогда не оценят их и им здесь не место. Я бы хотела, чтобы вы забрали их и, если вам негде их разместить, может быть, вы найдете для них дом и пожертвуете в память о Дастине. Там все еще есть книги, которые он не читал, книги, которые я купила, когда он был за границей, с вами. Там не только детские книжки.

Он осторожно кивнул, не уверенный, хочет ли взять на себя это обязательство.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Она кивнула в ответ и сделала глоток холодного чая.

— Он был таким красивым мальчиком, Стивен, таким сильным духом, энергичным и страстным, — рассеянно сказала она, глядя на стакан, который поставила перед собой. — Каждый раз, когда он возвращался ко мне, его мысли были только о том, какие ярлыки на него навесили, а не о прекрасном будущем, которое могло бы у него быть. Он так много мог сделать для этого мира. — Она подняла голову и посмотрела прямо в глаза Стивену. — Он всегда возвращался ко мне таким израненным, кроме того раза, когда он вернулся от вас. — Ее глаза затуманились. Она выудила из сумочки кружевной носовой платок и промокнула им уголки глаз.

— Я… — Стивен попытался что-то сказать, но внутри у него все перевернулось, и он снова не смог найти слов.

— Вы изменили его, — сказала мисс Эмили. — Вы открыли ему то, что я могла показать лишь в книгах. Когда он ушел, я боялась, что служба только ожесточит его сердце, но вы показали ему, для чего она нужна. Не так уж много людей могут найти подход к таким людям, как Дастин.

Стивен на мгновение закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от ее слов.

— Мисс Эмили, я ничего ему не давал. Все это у него уже было. Если уж на то пошло, то это он дал мне.

— Есть понятие «иметь», а есть «обладать», молодой человек. И то, что вы сейчас произнесли, только подтверждает мои слова, — твердо заявила мисс Эмили. — Примите это.

Стивен просто кивнул. Спорить было не о чем. Дастин был мертв, и то, что он мог найти или потерять, теперь не имело абсолютно никакого значения.

— Ты не понимаешь? — мягко спросила она его.

— Нет, мисс Эмили, не понимаю. Ничего из этого я не понимаю. Я не понимаю, почему он оставил меня ради… этого; почему он вернулся, почему остался. Если они так сильно ненавидели его, то зачем ему было возвращаться? Зачем? — тихо прошептал он. Робби не мог быть единственным ответом, можно было найти выход из этого затруднительного положения; они обсуждали его вместе, спорили о нем.

В этот момент Стивен понял только то, что именно мисс Эмили убедила Дастина в том, что он хороший и порядочный человек, независимо от чужого мнения. Будь то мнение людей или Бога. Как когда-то Колетт это сделала для него.



Глава 13

Экс-ан-Прованс


Поздним вечером, в свете тускнеющего вечернего неба Колетт и совсем еще юный Стивен присутствовали на юбилее в доме своих соседей Домине. Прошло уже семь месяцев со дня смерти его родителей и Колетт до сих пор безуспешно пыталась отвлечь его от горестных переживаний. И, хотя она не говорила об этом напрямую, но ее беспокойство, что она не в состоянии помочь ему вернуть интерес к жизни, все больше росло. Она знала, что на это потребуется время, но мальчик, казалось, все глубже погружался в свои страдания, а не пытался от них уйти. Даже обещанное посещение сентябрьского «Бенедикт Калиссон д'Экс», не вызвало у него никакой реакции, хотя с тех пор, как стал достаточно взрослым и мог самостоятельно навещать Колетт, он не пропускал ни одного такого мероприятия. (прим.ред.: праздник благословения калиссонов. Калиссоны (calissons) – это небольшой миндальный десерт в форме листочков миндаля, который производится в городе Экс-ан-Прованс)

Их соседи, Домине, были обычной молодой семьей, унаследовавшей землю рядом с коттеджем Колетт. Настоящие романтики, они лелеяли мечту вырастить своих детей посреди тимьяна и лавандовых полей, окружающих небольшое поместье. Их дом всегда был полон едой, теплом и смехом, благодаря детям — мальчику и девочке, и целой толпе друзей, регулярно навещающих их.

Но двенадцатилетний Стивен не нуждался в этом, ничего из этого ему было не нужно. Несмотря на все старания соседей, он избегал общения, потому что немного завидовал их детям, вернее, тому, что их родители живы. Он не гордился этим чувством, но и ничего не мог с собой поделать.

Стивен покинул веселую компанию обозленный, когда ясно представил себе, как бы он, во время такого праздника, свернулся калачиком рядом с мамой и застенчиво улыбаясь, наблюдал за ее выходками, пока не присоединился бы к веселью, почувствовав себя достаточно комфортно. Пробираясь по краю лавандового поля, он наткнулся на старый каменный амбар, который мистер Домине намеревался восстановить и сдавать в аренду.

Решение, которое пришло к Стивену, лишь только он отворил амбарные двери, было спонтанным. Он не думал об этом раньше, во всяком случае, не всерьез. Он желал себе смерти много-много раз с тех пор, как умерли его родители. Но, когда он увидел веревку и посмотрел вверх, на все еще крепкие дубовые балки, то просто понял, что время пришло. Однако балки для его возраста были расположены слишком высоко, поэтому он потратил много времени, пытаясь найти им замену. Когда ему это удалось, и он уже собирался накинуть петлю на голову, то услышал позади себя какой-то шум и, обернувшись, увидел, что в дверях стоит трехлетняя Даниэль.

— Стивен, — прощебетала она, направляясь к нему на своих маленьких крепких ножках.

Стивен опустился на одно колено и протянул руки, чтобы подхватить ее, внезапно почувствовав отчаянное желание в последний раз ощутить живое человеческое объятие, пусть даже оно исходило бы от ребенка, которого он ненавидел за то, что тот не был, как и он, сиротой. Но девочка внезапно остановилась и посмотрела на веревку, которую он натянул. Несколько мгновений она с любопытством разглядывала его, а затем посмотрела ему прямо в глаза, медленно сокращая между ними расстояние. Она, без единого слова, посеяла сомнение в его намерениях лишь своим глубоким, проницательным взглядом. Взглядом, который, казалось, принадлежал не ребенку, а человеку, прожившему много-много лет.

Потрясение от ее признания ошеломило Стивена. Очевидно, она была слишком мала, чтобы понять значение веревки. Но, подойдя к нему, она обхватила его лицо своими маленькими ручонками и молча уставилась ему прямо в глаза. Она смотрела на него целую минуту, ее взгляд был таким же властным и безмолвным, как и странным. Он не мог пошевелиться.

Колетт заглянула в амбар спустя мгновение и разрушила чары резким вздохом. Все взрослые были заняты поисками ребенка, и так как она видела, что Стивен пошел в этом направлении, то решила проверить и здесь тоже.

Даниэль, казалось, отступила в сторону, когда Колетт, сразу поняв намерения Стивена, бросилась к нему и опустилась рядом с ним на пол, пока Стивен стоял на коленях в неодолимом вопле агонии. Она обняла его и утешала, укачивая в своих объятьях, пока он прятал лицо в ладонях, мучимый рыданиями окончательного осознания и вины.

Стивен рассказал Колетт, как его поймали в школьном туалете вместе с одноклассником. Стивен знал, что это неприлично и неправильно, но это влечение было всегда, и его мама говорила, что в этом нет ничего плохого. Однако, кое-кто из старых друзей начал его дразнить, и директор притащил обоих мальчиков в кабинет и предупредил его самого и его одноклассника, что с мальчиками, которые так поступают, случаются страшные и ужасные вещи.

Через неделю его снова вызвали в кабинет директора. Там была Колетт, совершенно обезумевшая от горя, готовая забрать его во Францию, подальше от ужаса смерти его родителей. Когда она, пытаясь объяснить причину своего приезда, потянулась за так необходимой ей салфеткой, он все понял. Суровое выражение лица директора рассказало ему все, что он хотел знать. Он был причиной их смерти. Он убил своих собственных родителей. Кивнув, директор только подтвердил его догадки.

— Прости меня, Mémé! Пожалуйста, я хочу, чтобы они вернулись, — зарыдал Стивен. — Я больше не буду этого делать. Я обещаю... Пожалуйста!

Колетт на руках понесла Стивена домой, крепко прижимая его к себе, пока гости на вечеринке пытались забрать у нее безутешного ребенка, который весил почти столько же, сколько она сама. Она и слышать об этом не хотела, как бы они ни старались, как бы они ни спорили с ней. Когда Стивен будет плакать, она не отпустит его, а будет рядом, и никогда больше никому не позволит вложить в его голову такие ядовитые мысли. Никогда!



Глава 14

Закусочная


Мисс Эмили с минуту смотрела на Стивена, а потом потянулась и сжала ему руку. Она сжала ее всего один раз, не говоря ни слова, точно так же, как это сделала бы Колетт. Но это была не Колетт; эта женщина была просто еще одной частью этого ужасного города; того города, что поучал Дастина и заставлял его утихомирить свое сердце. Того самого города, что продемонстрировал ему, какие ужасы могут произойти с мальчиками, которые делают подобные вещи.

— Я была не совсем честна с тобой, — сказала мисс Эмили, убирая руку. — Я дала слово Дастину никогда ничего не говорить, но кому теперь нужны эти обещания... — Она глубоко вздохнула, прежде чем продолжить. — Стивен, он вовсе не хотел оставлять тебя. Вернувшись сюда, он был так мрачен, что все, включая меня, подумали, что с ним что-то приключилось, что его выгнали из армии или что-то в этом роде. Не скажу, что я была слишком довольна собой, узнав правду, но неудача – это то, чем славится этот городишко, как арахис или пекан, так что я недалеко ушла от истины.

— Видишь, мистер Стивен, как я уже сказал, он вернулся, чтобы ухаживать за своим братом-дебилом. Дело было совсем не в тебе, — с трудом сдерживая эмоции, произнес Робби.

— Это был последний раз, когда он плакал в моих объятиях, Стивен. И это был единственный раз после несчастного случая с Робби несколько лет назад. Он поклялся никогда больше не позволять себе ничего подобного. — Она помолчала немного и взяла себя в руки. — Он сказал мне, что оставил тебя, — сказала мисс Эмили Стивену. — И он сказал, что наконец-то все понял.

— Понял что? — спросил Стивен, не сдержав слез. — В этом мире существует миллион прекрасных вещей, мисс Эмили. Я хотел только его одного, разве это плохо?

— Нет, дитя мое, — сказала мисс Эмили, потянувшись к нему и откинув с его лица выбившуюся прядь волос. — Но очень часто нам не дают того, чего мы хотим, а иногда даже не достается того, что нам нужно. Мы просто сводим концы с концами, и именно этим Дастин занимался здесь. Он просто обходился тем, что ему было дано свыше.

— И что же он понял? — спросил Стивен, и его голос смягчился от ее намека на Бога, к которому он уже давно повернулся спиной.

—Что он любил тебя, но ничто не бывает совершенным, даже любовь, — ответила она ему.

Глава 15

Дастин,


Я уезжаю во Францию. Хотел отправить тебе свой адрес на случай, если решишь, наконец, написать ответ.

Я думал, что с возрастом избавлюсь от юношеских страхов одиночества и взросление принесет мне некую кровопролитную победу, которую я смогу отпраздновать, достигнув эмоциональной зрелости.

Но это совсем не так, Дастин. Это вообще не так.

Гнев все еще сдавливает мое горло, не давая вздохнуть, точно так же, как в детстве. Гнев на Бога и на мир за все, что они отняли у меня. Может быть, в этом отношении мы одинаковы? Может, все люди одинаковы?

Как бы мне ни хотелось, но снова пришлось встретиться с премьер-министром и его прихвостнями. И, вполне ожидаемо, я получил категоричный отказ. Этот отказ и твой уход, повлияли на мое решение вернуться на поля Экса, в объятия Колетт, моей Mémé.

Я довольно жалок, знаю, но без тебя в Лондоне я чувствую такую пустоту внутри, что даже не могу просто пойти в «Чиппи». Я нуждаюсь в том, чтобы ты был рядом, сидел напротив, и я любовался твоей улыбкой. Это просто убивает меня.

Дастин, мне хотелось вернуться в Экс вместе с тобой. Я хотел, чтобы ты был рядом, когда Колетт, приготовив обожаемый мной еще с детства тиан, зовет меня: ma petite souris (прим.пер.: с французского - мой маленький мышонок) и почувствовал какое тепло исходит от нее. (прим.пер.: «Тиан» (tian) – это традиционная глиняная посуда и, в то же время, овощное блюдо, запеченное в ней. Кухня Прованса).

Я представлял себе, Дастин, что когда-нибудь мы будем вместе прогуливаться там, среди лаванды и тимьяна. Это страна вереска и пряных трав; волшебное место, находящееся так далеко от того, что пережил каждый из нас. Я хотел взять тебя на праздник благословения калиссонов, в первое воскресенье сентября. (прим.ред.: с 1995 года в одной из церквей Экс-ан-Прованса проводится ежегодная церемония благословения калиссонов) Можешь ли ты представить себе нас там, как мы гуляем по рынку и объедаемся миндальными пирожными?

Я знаю, чем тебя мог покорить Экс, своей простотой, красотой и отсутствием претензий. Там есть фонтаны, скрытые от людских глаз, Дастин. Красивые места, спрятанные среди древних зданий, которые не известны или недоступны для туристов. Я хотел показать тебе их все, показать тебе тайные уголки, в которых я вырос...

Я прошу прощения за это письмо; я все еще не могу привести свои мысли в порядок. Мне просто нужно начать что-то делать и перебороть свои страхи, что без тебя ветер не принесет ароматы лаванды, и калиссоны своей сладостью не перебьют горечь моих дней. Я боюсь, что мой старый коттедж изнывает от боли, отчаянно желая, чтобы ветер принес немного пыли, которая забьет трещины в его стенах. Как я нуждаюсь в тебе, Дастин, чтобы ты заполнил своей пылью трещины в моем сердце.

Adieu (прим.пер.: с французского - прощай), любовь моя.


Пожалуйста, ответь мне,

Стивен.



Глава 16

Лондон


Стивен и Дастин стояли прямо у двери квартиры, вернувшись после целого дня, проведенного на «охоте за поездами». Сначала они отправились на станцию Ливерпуль-Стрит, чтобы отыскать несколько 90-х (прим.пер.: электровозы Британской железнодорожной компании класса 90 были построены компанией в 1987-1990 годах), а затем в Мэрилебон в поисках 67-х (прим.пер.: локомотивы класса 67. Дизель-электрические локомотивы Во-Во, построены для Английско-Валлийско-Шотландской железной дороги (EWS) в 1999-2000 гг., компанией Alstom (Валенсия, Испания). Но там они узнали, что если действительно хотят что-нибудь увидеть, то им нужно было приехать гораздо раньше. После того как их вышвырнул из Сент-Панкраса какой-то старый плут, с таким недовольным выражением лица, будто у него в заднице застряла заноза, они решили вернуться в квартиру Стивена.

Стивен вставил ключ в замочную скважину, но тут же снова вытащил его и повернулся к Дастину.

— Спасибо.

Дастин улыбнулся и кивнул. Он обычно уходил на свою «охоту» в одиночку, но Стивен уговорил Дастина в этот раз взять его с собой, чтобы провести как можно больше времени вместе.

— Дастин, я …

Дастин провел по губам Стивена пальцами и с легкой улыбкой покачал головой.

— Т-ш-ш. Только не порть этот день.

— Но... — Стивен начал было протестовать. Дастин всегда так делал, когда чувствовал, что Стивен пытается начать важный разговор.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что понял про меня, — серьезно сказал Дастин. — Я знаю, что слова для тебя имеют огромное значение, но хочу, чтобы ты узнал и мою точку зрения на это.

— Хорошо, — ответил Стивен.

Тон Дастина был таким же серьезным, как и всегда, когда он не был расстроен.

— Стивен, слова для меня ничего не значат. Абсолютно ничего, — сказал он, снова проводя пальцами по его мягким губам. — Большинство слов, что я слышал в своей жизни, были наполнены гневом, ложью и дерьмом, за исключением тех, что я прочел в книгах. И для меня эти слова были просто фантазиями, уносящими далеко, за миллион миль от тех мест, где я находился. Туда я мог сбежать, когда все вокруг подводили меня. Ты понимаешь?

— Мне очень жа… — начал Стивен.

Но Дастин снова решительно приложил палец к губам Стивена.

— Слова, Стивен, и притом совершенно бесполезные. Ты хоть представляешь, сколько раз я слышал это в своей жизни? Сколько людей просто произносят эту фразу, и она тут же теряет свой смысл?

— Ты думаешь, я не всерьез это говорю? — Стивена это слегка задело, так как звучало почти обвинением.

— Думаю, что да, и это самое печальное, потому что ты ничего не можешь изменить. И, в конце концов, тебя больше волнует мое прошлое, чем я нынешний. Меня беспокоит не жалость, а молчаливая жалость, которая следует за этой фразой.

— Да, но… — возразил Стивен.

— Да, я жил в этом несчастье. Оно принадлежит мне. Это мое прошлое, которое отравляет мое настоящее, Стивен. Это то, что заставляет меня быть ковбоем, когда наступают тяжелые времена, как сказал бы Робби. Я не хочу ничьей жалости, особенно твоей.

Стивен открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но быстро передумал. Он снова повернулся к двери и начал возиться с замком. Как для писателя, слова были его жизнью в самом буквальном смысле, какой только можно себе представить; в конечном счете именно так он выжил после эпизода в амбаре семейства Домине. С тех пор он каждый день делал заметки в своем дневнике или писал рукопись, выливая все свои надежды и страхи на страницы; и по мере того, как он рос, это стало влиять и на его профессию. Вероятно, поэтому его жизнь сплошь состояла из череды кратковременных связей. Ведь в каждую из них он вкладывал какие-то слова, пытаясь сделать эту связь уникальной. Но в этой конкретной дискуссии победить было невозможно, потому что Дастин был прав. Он держал прошлое Дастина как повод для жалости, вместо того чтобы интересоваться человеком прямо перед ним.

Когда они проскользнули внутрь, Дастин быстро закрыл за собой дверь, развернул Стивена и обхватил его, крепко прижимая к груди.

— Что? — подозрительно спросил Стивен, наблюдая, как на лице Дастина медленно расцветает улыбка.

— А ты знаешь, что твои глаза меняют цвет? — спросил Дастин.

Стивен прикрыл глаза и ухмыльнулся, забавляясь очевидной уловкой Дастина. Но внезапное воспоминание о давно забытом поклоннике, произнесшим когда-то то же самое, прокралось в его голову, и он отвернулся, странно смущенный тем, что Дастин заметил это.

Дастин усмехнулся и, нежно взяв Стивена за подбородок, повернул его лицо к себе.

— Я заметил это еще в тот первый раз, но был слишком пьян. Тогда решил, что у меня галлюцинации.

Стивен знал от Колетт, что когда глаза меняют цвет – это признак глубокой душевной связи, в момент страсти или, реже, вызванный настоящей любовью, но отвернулся, не желая посвящать в это Дастина.

— Я уже слышал об этом раньше, — произнес он.

Дастин, казалось, заглянул глубже, за радужную оболочку.

— М-м-м, возможно, но... — он резко замолчал, как будто у него перехватило горло, как только понял, что хочет рассказать о чем-то сокровенном. Отпустив подбородок Стивена, он внезапно отвернулся от него и помчался в туалет. Стивен на мгновение задумчиво уставился в пространство, слегка нахмурившись.

Что за мысли пришли в голову Дастину? Что заставило его так быстро отступить? Неужели он начинает понимать, как Стивен относится к нему? Неужели Дастин и сам чувствует то же самое? Он всегда был таким немногословным, что Стивену частенько приходилось догадываться что именно тот думает по тому или иному, порой совершенно заурядному, поводу. А иногда, случались и такие моменты, когда Дастин, немного расслабившись, забывал о бдительности и позволял своему внутреннему «я» проявиться в разных мелочах и чертах, которые никогда не выставлял напоказ, пока держал себя в рамках.

Стивен подошел и сел на диван, когда где-то в уголке его сознания внезапно промелькнуло озарение. Он включил телевизор, и эта догадка пронзила его, раскрылась в его голове и обрела полный смысл. Но потом он задал себе вопрос: почему он никогда не замечал этого раньше? И если бы это было правдой...

— Никто никогда ведь не целовал тебя до нашей первой ночи? — выпалил он, когда Дастин внезапно появился перед ним. Он воскликнул это таким тоном, что сразу же почувствовал себя неловко за них обоих.

Лицо Дастина слегка поникло, и он опустил глаза. Когда он поднял взгляд на Стивена, глаза его слегка заблестели. Он кивнул, но ничего не произнес, давая Стивену самому дойти до той глубокой истины, которую он только что облек в слова. Ведь он знал прошлое Дастина, все, через что ему пришлось пройти, и поэтому слезы Дастина, застилавшие его глаза, причиняли Стивену гораздо больше боли, чем он мог себе представить.

— Я… — Стивен замолчал и перевел взгляд на изображение на экране телевизора. Он чуть было снова не извинился, но это лишь подтвердило реальность того, от чего только что предостерегал его Дастин. Он оглянулся, похлопал по дивану и подождал, пока Дастин сядет рядом. — Я уже собирался извиниться, но на самом деле я польщен. Имею в виду, не знаю, был ли я когда-либо с настоящим девственником во всех смыслах, ну, ты знаешь, как мужская версия Bloody Virgin Mary (прим.пер.: коктейль «Кровавая Мэри девственница», безалкогольная версия «Кровавой Мэри») или что-то в этом роде, — поддразнил он Дастина, пытаясь смягчить последствия своего высказывания.

Дастин слегка ухмыльнулся, и блеск его глаз померк.

— О, так теперь это смешно, да? Я со своими воздушными шарами был недостаточно забавен?

— Ну, там, откуда ты родом, никогда не целоваться — это довольно большое достижение. По крайней мере, мне так говорили.

— А здесь это не так?

Стивен рассмеялся.

— Нет, мы все здесь шлюхи, — сказал он, позволив себе напускную браваду, которая обычно никогда не прокрадывалась в его разговор.

— И лакомые кусочки, — прошептал Дастин, притягивая к себе Стивена и целуя так, что у того перехватило дыхание.

— Ого, для янки ты схватываешь все на лету, — пробормотал Стивен, когда они оторвались друг от друга. Несмотря на то, что на словах Дастин был очень сдержан, лишь только он позволял страсти вырваться наружу, то становился очень эротичным, мужественным и напористым. Стивен задумался, не было ли это результатом ковбойского метода воспитания его отца, когда пьяным тот пытался запугать его.

Стивен склонил голову набок.

— Что ты имеешь в виду, говоря: "Ковбой, вставай»? — спросил он, заметив внезапное недоумение на лице Дастина. — Я никогда до конца не понимал этого.

Он как-то несерьезно размышлял об этом, когда отправился в Олконбери, на встречу с бывшим премьер-министром, по поводу написания книги. (прим.ред.: Олконбери — деревня и гражданский округ в Кембриджшире, Англия). Премьер-министру и его сотрудникам явно нравилась работа Стивена, но они до смешного были не готовы отвечать на его вопросы и требования. Ведь все, что его интересовало — это информация о родителях.

Встреча прошла не очень хорошо. Вполне ожидаемо, что он больше не услышит ни слова ни от премьер-министра, ни от любого другого правительственного чиновника. Всю обратную дорогу до Лондона он злился на нелепость закона «О государственной тайне» и думал о Дастине и всех тех вопросах, на которые до сих пор не получил ответа. Особенно о том, что занимало его мысли последние несколько недель. И вопрос о «ковбойском пути» не стоял для него на первом месте.

Дастин покачал головой и улыбнулся.

— Это значит отрастить яйца, — сказал он, ухватив себя за пах. — Это полная чушь, вот что это такое. Идея Стюарта о мужественности, основанная на киношных стереотипах. Он думал, что сапоги, шляпа и немного пива делают его настоящим ковбоем. Когда он, наконец, получил свою лошадь, то решил, что стал Джоном Уэйном (прим.пер.: американский актёр, «король вестерна»). Но он так и остался жестоким, отбитым на всю голову придурком-алкоголиком.

Стивен некоторое время наблюдал за ним, прикусив краешек губы. Разговор о Стюарте, вероятно, был не лучшим способом перейти к тому, что по-настоящему его интересовало.

— Как ты думаешь, мы сможем уговорить Робби прилететь сюда? Может быть, увести его подальше от Стюарта?

Дастин вздохнув, поднялся и принялся расхаживать по комнате. Вопрос Стивена подразумевал гораздо больше, чем просто перелет Робби через океан, и они оба это понимали.

— Нет, из этого ничего не получится, — наконец ответил он. — Робби похож на большого тупого сенбернара. Стюарт может избить его до смерти, но Робби никогда и пальцем его не тронет и никогда не оставит его. — Он остановился и, обернувшись, посмотрел на Стивена. — И я не могу оставить его одного в таком состоянии.

Стивен кивнул и опустил глаза на пульт, внезапно пожалев, что жизнь нельзя изменить одним нажатием кнопки.

— Ты думаешь…

— Стивен, — перебил его Дастин, ожидая, что тот снова посмотрит на него. — Ты должен понять, откуда я родом; для них Гражданская война еще не закончена. Черт возьми, когда я учился в пятом классе, одна девочка из моего класса подверглась обряду экзорцизма с подачи своей бабушки, потому что читала "Колесницы богов" (прим.пер.: «Колесницы богов: Неразагаданные тайны прошлого» — книга швейцарского журналиста Эриха фон Дэникена, содержащая изложение гипотезы палеоконтакта) и пришла к выводу, что Иисус был инопланетянином. Изгнание нечистой силы, Стивен, со святой водой, сельским священником и всем сопутствующим.

Стивен посмотрел на него и недоверие отразилось на его лице.

— Я говорю совершенно серьезно. Они опустошили половину школьной библиотеки, а по воскресеньям, после церковной службы, сжигали книги. Мисс Эмили была в бешенстве; она выкупила половину этих книг. Но даже она не могла пойти против проповедника, пока он вбивал в голову прихожанам, что Сатана развращает детей. Она никогда больше не покупала книги для школы, никогда.

— Сила слов, — вставил Стивен, не скрывая улыбки.

Дастин искоса взглянул на него и ухмыльнулся.

— О'кей, я тебе это скажу один раз, слова — это всего лишь идеи. Все дело в действиях, которые последуют после слов.

Стивен смотрел на экран телевизора, но не мог разобрать картинки. Противоречие между тем, что Дастин не спешил уезжать из Лондона и его заявлением, что он не может оставить Робби, была чем-то таким, что ему не хотелось бы произносить вслух. И Стивен об этом знал.

— Но ты все еще здесь, Дастин. Здесь, со мной. А Робби сейчас все еще там, со Стюартом. И, кажется, все в порядке.

Дастин остановился как вкопанный, стыд и гнев исказили его лицо. Затем он отвернулся к окну, возможно, чтобы не показывать Стивену выражение своего лица.

— Я все понимаю. Мои мысли заполнены этим каждый день, но я все же обещал Робби, что не брошу его. Именно поэтому я и стал для него гребаным «охотником на поезда».

— И это единственная причина, по которой ты остался? — спросил Стивен, подавляя внезапно нахлынувшую на него неуверенность. Он знал, что Дастин никогда не собирался оставаться здесь так долго, но и Стивен никогда не собирался влюбляться в него. Их совместные дни превратились в недели, а недели — в месяцы. Прошло уже пять месяцев, и Стивен никогда в жизни не был так счастлив. Он не хотел потерять это, но видел неизбежность в едва заметном изменении в выражении лица Дастина. Дастин почему-то чувствовал за собой вину за этот украденный для себя крохотный отрезок времени.

Дастин повернулся, мягко посмотрел на Стивена и, покачав головой, вернулся к дивану.

— Нет, — сказал он, опускаясь перед ним на колени. Увидев страх на лице Стивена, взял его за руку и переплел их пальцы. — Я остался, потому что ты заставил меня почувствовать себя цельным. Хоть раз в жизни. Даже после того... даже после того, как я изнасиловал тебя у двери.

— Дастин....

— Стивен, пожалуйста, заткнись на минутку.

Это задело за живое, но он кивнул.

— В ту ночь я намеревался причинить тебе боль, может быть, даже убить, — сказал Дастин, отпустив руку Стивена, и тяжело опустился на пол перед ним. Пока он говорил, по его лицу медленно текли слезы. Это был один из тех редких моментов, когда Дастин снова вспарывал и обнажал на весь мир свою грудь, чтобы он (мир) мог вдоволь посмеяться, тыча в него пальцем. Но Стивен никогда бы не засмеялся.

— Ты не можешь знать, каково это было, Стивен. Я ненавидел себя, я ненавидел тебя. Я хотел, чтобы ты умер. У меня никогда не было того, что было у тебя, Стивен. Никогда. — Он кивал головой, словно подтверждая свои слова. — Мои родители никогда не обращали на это внимания. И быть геем... какого черта? Как будто им нужна была еще одна причина для того, чтобы презирать меня. — Он глубоко вздохнул и продолжил. — Я думаю, что действительно хотел убить тебя, потому что когда ты открыл дверь, для меня это был не ты. Это был Дрю. Дрю смеялся надо мной, когда я валялся связанным в сарае; Дрю рассказывал мне, как он собирается заставить Робби кричать и как он заставит меня смотреть на это. Дрю сорвал с Робби одежду... — Он взглянул на Стивена и быстро опустил глаза, боль отразилась на его лице. — Я пришел в этот сарай добровольно, Стивен. Он делал это со мной с тех пор, как застукал меня с порножурналом для геев, который я случайно нашел на стоянке грузовиков. Только так я мог держать его подальше от Робби. Но в ту ночь меня ему было недостаточно. Он уже успел раздеть брата, когда я закричал Робби, чтобы тот убегал. — Дастин закрыл глаза и замер, тяжело дыша, прежде чем его рука поднялась и легла на колено Стивена. Стивен обратил внимание на то, что Дастин потянулся именно к нему, а не к шраму, который вырезал у себя на груди.

— В ту ночь, после того как я… вошел в тебя, все как-то изменилось, — продолжал Дастин. — Я даже не могу объяснить, — сказал он, и слезы градом покатились по его щекам. — Это был ты передо мной. — Он посмотрел на Стивена, который плакал вместе с ним. — Это был ты, и все мои мысли были о том, каким ты был со мной в ту первую ночь, в тот первый раз. Это был мой первый опыт без принуждения, и именно ты показал мне, каково это — чувствовать себя желанным, по-настоящему желанным. — Он оглядел квартиру, словно избегал смотреть Стивену в глаза. — Не думаю, что смогу объяснить тебе, как я был напуган, когда мы пришли сюда. Я имею в виду, я знаю, что ты понял это по моему лицу, но я был парализован. Ты мог бы сделать со мной все, что угодно, но не сделал этого. Ты заставил меня понять себя и то, кем я был, и... гораздо больше. Вот почему я убежал отсюда. Я был так чертовски напуган. — Он замолчал и снова уставился на свои колени, неподвижные и безмолвные. — А ты знаешь, почему я так долго не возвращался? — спросил он Стивена после минутного молчания. Стивен покачал головой, но Дастин даже не взглянул на него и просто продолжил свой рассказ. — Я не мог вспомнить, как сюда добраться. Я убегал так быстро, что не мог вспомнить, как вернуться обратно, — насмешливо фыркнул он сам себе. — Я две недели искал тебя, искал это место, желая отомстить. Вот что удерживало меня в Лондоне. Но как только я нашел тебя, и как только мы начали... однажды я… это все просто изменилось. — Он посмотрел на Стивена. — И я хочу этого больше всего, правда. Но также я знаю, что это не может длиться вечно. Я просто не могу так поступить с Робби. Давай возьмем все, что мы можем получить сейчас, а о завтрашнем дне подумаем завтра. Это все, что я могу предложить. Это все, что я когда-либо мог предложить. Мы можем это сделать?

Стивен кивнул, но он знал, что никогда не сможет пойти на это. Он позволит Дастину поверить, что это возможно, но никогда не избавится от постоянно грызущего страха, что их отношения вот-вот закончатся, и он сможет смириться с тем фактом, что вот, Дастин сейчас здесь, а на следующий день ... а в следующий день он просто исчезнет, и никогда больше не будет рядом.



Глава 17

Закусочная


Робби уже закончил с омлетом и какао и, кажется, его нервозность, стала все больше расти. Он вдруг беспокойно улыбнулся, взглянул на мисс Эмили, как будто не был уверен, стоит ли обсуждать эту тему в ее присутствии.

— Я помню еще одно письмо, хотите послушать? — тихо спросил он Стивена.

Стивен отрицательно покачал головой. Он знал, что Робби, или, по крайней мере, разум Робби, пытается отвлечься от своей самой животрепещущей проблемы, но у Стивена не было больше сил, чтобы выслушивать еще одно свое письмо. Он знал в нем каждую запятую, каждую строчку, пронизанную его болью. Это была самая жестокая проза, которую он когда-либо писал.

— Я…— он взглянул на мисс Эмили, пытаясь понять, удержит ли она Робби от ответа на его вопрос. — Я хотел бы знать, что случилось, — продолжил он нерешительно.

Робби с мисс Эмили переглянулись, как будто решали что-то между собой.

— О, мистер Стивен, я не знаю...

— Расскажи ему, — резко оборвала его мисс Эмили.

Робби переводил взгляд со Стивена на мисс Эмили и обратно, словно никак не мог решиться, что делать дальше. Наконец он кивнул. Не в первый раз он рассказывал об этом, но даже для такого идиота, как все его называли, это приносило огромную боль.


*****


Дасти гневно прищурился, глядя на длинную грунтовую дорогу, ведущую к его трейлеру. Вдалеке хорошо было видно, как вздымается облако пыли, пока Стюарт несся по твердому гравию на своем красном пикапе.

— Вы двое поссорились? — спросил Дасти, наблюдая за тем, как Стюарт мчится к ним.

— Нет, вроде, нет, — ответил Робби.

— Ему не нужны причины, — сказал Дасти с нескрываемым презрением. — Иди в дом, — приказал он Робби.

— Но, Дасти…

Дасти повернулся к нему.

— Робби, когда Стюарт в последний раз приезжал сюда?

Робби отрицательно покачал головой.

— Не знаю, наверное, когда мы должны были ехать за этим жеребенком.

— Вот именно, а теперь иди в дом, — сказал ему Дасти, кивнув в сторону двери. — Что бы там ни произошло, он в бешенстве. Поэтому он здесь... иди в дом, пожалуйста.

Робби взглянул на него и с беспокойством посмотрел на дорогу.

— Но не надо его злить. Хорошо?

— Конечно. А теперь иди в дом.

Робби повернулся и неуклюже направился к трейлеру, и встал прямо за сетчатой дверью, пока грузовик Стюарта резко не затормозил. Когда дело касалось Дасти, Па легко слетал с катушек и это частенько приводило к спорам. Даже если бы он солгал Дасти, и придумал какую-нибудь чепуху, типа опрокинутой тарелки с ужином, то Дасти все равно бы поверил.

И без слов было понятно, что отец ждал, что Дасти выгонят с позором из армии и тот вернется домой без формы и всех этих блестящих медалей. Па был не слишком доволен тем, что все обернулось совсем не так, как он предполагал. Честно говоря, Па попросту завидовал Дасти, после того как тот вернулся из Ивропы, но некуда было еще больше испортить отношения между ними, поэтому он помалкивал об этом.

— Робби, немедленно тащи сюда свою большую тупую задницу! — закричал Стюарт.

— Оставайся на месте, Робби, — произнес Дасти, не оборачиваясь. — Что тебе здесь нужно? — спросил он у Стюарта. — Он не поедет с тобой.

Стюарт перевел взгляд с двери на Дасти, и на его лице промелькнула неприкрытая злоба.

— Ты не хочешь мне объяснить, что это еще за хрень? Ты, долбанный педик! — прорычал он, швырнув красно-синий конверт прямо в грязь, к ногам Дасти.

Даже из трейлера Робби видел, что письмо было вскрыто, и поняв, что именно оно содержало, начал толкать сетчатую дверь, чтобы встать рядом с братом. Но Дасти услышал, как скрипнула пружина на двери, еще до того, как Робби приоткрыл ее хотя бы на дюйм, и помахал ему рукой, не сводя глаз со Стюарта.

«Но как же папа заполучил это письмо?» — удивился Робби. Это был вопрос в никуда. Старина Бо на почте недолюбливал их папашу и постоянно подтрунивал над Робби по поводу вещей, которых их отец не понимал. Но Бо, нипочем бы не перепутал и не отдал бы один из этих конвертов Стюарту. Только Дасти и только ему. Или нет? Эти конверты слишком отличались от всех остальных писем, что попадали в их маленькое почтовое отделение; мистер Бо даже сам так говорил.

— А что скажут все твои дружки в локомотивном депо, когда узнают, что я сосу члены, потому что ты воспитал своего первенца педофилом, любителем трахать маленьких мальчиков? — Дасти с насмешкой посмотрел на Стюарта. Он издевательски расхохотался над его растущей яростью, — Как ты думаешь, что они скажут, Стью? Яблочко от яблони… что-то вроде этого, а? — усмехнулся Дасти.

Робби неосознанно начал поскуливать, даже не замечая этого. Он видел, как отец все сильнее закипает от злости, но Дасти продолжал тыкать в него пальцем, словно добивал лежачего.

Стюарт пробормотал что-то, чего Робби не расслышал, и когда он пытался выйти из грузовика, Дасти пнул ногой машину, оставив вмятину и захлопнул дверь.

— Проваливай отсюда, пьяный кусок дерьма, — сказал Дасти, протягивая руку к письму. Он на секунду отвел взгляд от Стюарта, а когда снова поднял голову, то увидел прямо перед собой дуло дробовика.

Он выпрямился во весь рост и насмешливо посмотрел на Стюарта.

— Да пошел ты на хуй!

Робби позади него пронзительно закричал, когда отец поднял ружье, которое до этого, скорее всего, лежало на коленях. Но было уже слишком поздно: Робби не успел выбежать наружу, от силы выстрела Дасти отбросило назад, и он упал навзничь.

— Н-е-е-т! — завопил Робби, бросившись вперед и опустившись рядом с братом.

— К черту этого педика! — закричал Стюарт. — Тащи свою задницу в грузовик, парень. Сейчас же!

Когда Стюарт сплюнул, и слюна попала на лицо Дасти, Робби потерял всякий контроль. Он закричал во всю глотку, вырвал дробовик из рук Стюарта, схватил его за шею и ослепленный яростью, потащил того из окна пикапа. Что-то хрустнуло, когда бедра Стюарта застряли в окне грузовика и Робби отшвырнул его тело прочь, прежде чем, вопя от мучительной боли, опустился на колени перед Дасти.

— Ты убил моего Дасти, ты убил моего Дасти! — бормотал он снова и снова.

Вся грудь Дасти была разворочена и, когда Робби притянул его к себе, он заметил, как на мгновение, прямо перед самой смертью, затрепетали его веки. Он попытался что-то сказать, но не успел произнести ни слова. Хотя Робби был уверен, что он произнес: "Братишка".

— Дасти, нет! Пожалуйста, не оставляй меня! Пожалуйста, Дасти, пожалуйста ...

Он просидел, прижимая к себе Дасти, почти полдня, пока наконец, у него не кончились слезы. Он осторожно опустил тело Дасти на землю, в последний раз вытер грязь и слюну с его лица, а затем взял свой велосипед из сарая и поехал в офис шерифа, чтобы рассказать им, что наделал его отец.


*****


— Я не хотел этого делать, мистер Стивен, — сказал Робби, пока его слезы капали на стол. — Но он обидел моего Дасти. Он просто забрал его у меня…

Когда в закусочной снова воцарилась тишина, он зарыдал в голос. Мисс Эмили прижав его голову к своей груди, укачивала, словно малютку, утешая его, пока он не начал успокаиваться, сдавленно всхлипывая, словно маленький опустошенный ребенок в теле взрослого человека. Стивен слишком хорошо помнил это чувство.

— Здесь для тебя ничего не осталось, — сказала мисс Эмили, глядя на Стивена. — Тебе лучше уйти.

— Нет, — сказал Робби, высвобождаясь из ее объятий. — Нет, он имеет такое же право находиться здесь, как и любой из этих людей. Дасти очень любил его, — добавил он, подчеркнуто кивнув Стивену. — На что это вы все уставились? — рявкнул Робби в сторону посетителей закусочной, когда увидел, как те глазели на него.

— Робби, — одернула его мисс Эмили. — Следи за своими манерами.

Робби вытер слезы с лица, подчиняясь ее легкому замечанию.

— Да, мэм.

Он посмотрел на Стивена, который растерянно молчал, не в силах ни пошевелиться, ни заговорить, ни даже дышать.

— Он очень любил вас, мистер Стивен, и никому не позволяйте отнять это у вас. Никому! — произнес Робби.

Дверь закусочной распахнулась прежде, чем Стивен успел осмыслить то, что сказал ему Робби. Все, о чем он мог думать, — это письмо, которое Стюарт бросил к ногам Дастина. Письмо...

— Они вернулись, — объявил потный молодой человек, распахнув дверь закусочной.

Все взгляды тут же устремились к Робби. Присяжные заседали всего чуть больше часа, а это означало, что они не стали прерываться на обед, прежде чем принять решение. Тут и там посетители поднимали руки, требуя расчет, в закусочной началось столпотворение, люди спешили оплатить счета и вернуться в здание суда.

Робби и мисс Эмили посмотрели друг на друга. А Стивен сидел, уставившись на стол перед собой. Его совсем не волновало то, что происходило вокруг.



Глава 18

Брайтон


Стивен вместе с Дастином стояли на краю пирса, наблюдая за прибоем, когда Дастин наклонился к ветру и позволил тому пройтись по своим волосам. Это был первый раз, когда они приехали в Брайтон, и Дастину это место с каждой минутой нравилось все больше и больше.

Улыбаясь, он повернулся к Стивену.

— Я люблю ветер, — сказал он. — Ты не можешь на взгляд оценить его силу. Все, что ты можешь увидеть, — то, как он движется.

— Как и с пылью? — спросил Стивен. Ему нравилось играть с именем Дастина (прим.пер: пыль на английском Dust, имя Дастина на английском Dustin), отыскивать маленькие щели, через которые оно прокрадывалось в их разговор, и использовать их, вызывая улыбки или понимания того, что он чувствует. Дастин тоже редко промахивался и не всегда отвечал той реакцией, которую пытался вызвать у него Стивен, но это превратилось для них в легкую игру, которой они оба, казалось, наслаждались.

Дастин посмотрел на Стивена и усмехнулся.

— Да, — ответил он. — Ты же знаешь, что я был на океане всего два раза в своей жизни. В первый раз еще ребенком, совсем малюткой. Робби еще даже не родился. Я совсем не помню этого, только нашел фотографию, где я, Дрю и наша мать, на Тайби-Айленде. (прим.ред.: Tybee Island — прибрежный курортный город в округе Чатем, штат Джорджия, в 25 км на юго-восток от Саванны) — Он резко опустил руки, выглядя несколько опустошенным. — Дрю сидел на коленях у матери, и они оба широко улыбались, а я, в подгузнике, лежал на боку на одеяле, и смотрел в другую сторону.

— А во второй раз? — Стивен поспешил оборвать эту нить воспоминаний, видя темноту, скрытую за ней.

Дастин скользнув по нему взглядом и подошел поближе.

— Опять Тайби-Айленд, но уже в одиночку. Мне захотелось посмотреть на океан, прежде чем отправиться в армию. Решил, что если мне суждено его пересечь, то надо подойти и познакомиться с ним поближе.

Он повернулся и снова уставился на воду, а Стивен подошел сзади и обнял его со спины.

Стивен почувствовал, как он напрягся и заозирался, прежде чем снова расслабиться в его объятиях. Несмотря на то, что это была гей-мекка Британии, и десятки пар вокруг них так же стояли в обнимку, Дастин все еще немного робел и чувствовал себя неловко от проявления эмоций на публике.

Стивен же спокойно стоял, наслаждаясь моментом.

— Тебе не холодно? — спросил он, когда почувствовал, как дрожит Дастин.

— Нет, просто задумался, — услышал он в ответ и еще крепче прижал Дастина к себе.

— О чем? — спросил он.

— Это точно не мысли деревенского парня, — ответил Дастин с улыбкой в голосе. Он немного помолчал, прежде чем продолжить. — Я помню, как на Тайби любовался волнами и думал о том, как же много они скрывают в себе. Как много живых созданий резвится только в гребне океанской волны. — Он пожал плечами, — Странно, я знаю, но... А ты как думаешь? — спросил он у Стивена.

Стивен притянул его поближе, чувствуя, как по телу Дастина пробегает легкая дрожь сомнения.

— Я? — спросил он.

И на мгновение задумался. По мнению Дастина, океан был не только физическим, но и эмоциональным барьером. Он был обширен и достаточно глубок, чтобы хранить в нем все свои страхи, не опасаясь, что их когда-либо найдут.

— Я думаю, ты хотел отыскать в нем что-то прекрасное, — ответил ему Стивен. — Такие у меня мысли.

О чем он промолчал, так это о том, что, по его мнению, Дастин видел возможность скрыть в этих волнах всю свою выдуманную вину. О том, как он, отделив собственное бессилие в спасении Робби, мог бы спрятать его, без боли и страха быть разоблаченным.

Дастин повернулся и посмотрел на Стивена с легкой грустью в глазах. Еще совсем недавно он, наверняка, разозлился бы, но теперь, когда Дастин с каждым днем открывался все больше и больше, казалось, что такие моменты почти ушли из их жизни.

Стивен протянул руку и ладонью пригладил волосы у него на затылке.

— Я люблю тебя, Дастин Эрл, и не знаю, как лучше выразить это словами. А для писателя это очень важно.

Он наблюдал за тем, как Дастин пытается отыскать ложь в его глазах и надеялся, что, не увидев ее там, он позволит им зайти чуть дальше и предположить, как может сложится их совместное будущее. Но Дастин отвернулся, прежде чем позволил этому чувству проникнуть в себя.

— Тебя это пугает? — тихо спросил он Дастина, надеясь, что те же самые слова прозвучат и в его собственном голосе.

Дастин бросил на него быстрый взгляд, но ничего не сказал.

— Не отвечай, — сказал Стивен. — Я думаю… — и тут у него перехватило горло, и он вздохнул. — Наверное, я прошу, чтобы ты спросил об этом у самого себя.

— Почему ты спрашиваешь, боюсь ли я, если ты не хочешь получить ответ? — бросил ему вызов Дастин.

Стивен некоторое время смотрел на океан, а потом снова повернулся к Дастину.

— Потому что даже если ты этого не видишь, ты стоишь тех усилий, которые требует любовь. Если понадобится, я готов переехать ради тебя в Штаты. Потому что для меня ты стоишь этих усилий.

Глаза Дастина расширились от удивления, но он покачал головой и, отстранившись, повернулся, чтобы посмотреть на воду, прежде чем заговорить.

— А как же твоя работа? Твои родители? — спросил он.

— Я работаю из дома, Дастин, — ответил Стивен, прекрасно понимая, что Дастин уже знает ответы на эти вопросы. — Надо будет только откорректировать свой график. И Штаты могут мне дать лучшие перспективы. А что касается моих родителей... — глубоко вздохнув, он сделал несколько шагов по направлению к Дастину и, подойдя вплотную, притянул его обратно к себе.

Конец близился, и Стивен предчувствовал его. Как ни странно, это выражалось в растущем стремлении Дастина к физическим контактам. Несмотря на то, что он только что отстранился, Дастин становился все более чувствительным. Было ли это нежное прикосновение к коже, легкий поцелуй за ухом, пока они сидели на диване, мимолетно брошенный взгляд, когда Дастину казалось, что Стивен не замечает его, пылкая ли страсть их занятий любовью, то, что он не думал, что может стать еще более интимным.

— Я никогда не получу тех ответов, которые мне нужны, Дастин, — ответил ему Стивен. — И, если честно, думаю, что Колетт была права. Я не уверен, что, узнав все обстоятельства их смерти, я, наконец, смирюсь с этим. Они все так же будут мертвы, а я по-прежнему останусь тем двенадцатилетним ребенком, который не смог с ними попрощаться.

Дастин напрягся в объятиях Стивена, прежде чем заговорить.

— Это не сработает.

Стивен посмотрел на его затылок и потянулся, чтобы уткнуться губами в ухо Дастина.

— Наверное, ты прав, — тихо прошептал он, чувствуя, как Дастин сразу же расслабился. — Надо же будет пройти через всю эту бумажную волокиту, секс, получение визы, еще больше секса, разрешение на работу, а затем иммиграция и еще больше секса, — он тяжко вздохнул, чтобы подчеркнуть свою мысль.

Дастин оглянулся через плечо с легкой, но все еще опасливой усмешкой.

Стивен пожал плечами и слегка улыбнулся ему.

— Я должен как-то заплатить за это. Просто подумай об этом, это все, о чем я тебя прошу. Время терпит. Это может занять месяцы, так что нет смысла расстраиваться понапрасну. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я согласен, вот и все. Если Робби не может приехать сюда, я поеду с тобой. И не важно, как много усилий для этого понадобится.

Дастин еще мгновение смотрел на него, потом кивнул и снова отвернулся к воде, ничего не ответив.



Глава 19

Лондон


Это был конец. Стивен почувствовал его, как только Дастин проснулся тем утром. Ощущал это в его поведении, пытаясь прорваться сквозь напряжение, которым Дастин, словно щитом, отгородился от их эмоций.

За последний месяц присутствие Дастина в квартире стало для Стивена привычным. Это было присутствие, без которого Стивен уже не мог обойтись. Когда они просыпались вместе, солнце сияло ярче, писать ему становилось легче, жизнь словно заиграла новыми красками. И все это вот-вот должно было исчезнуть, и он ничего не мог с этим поделать, кроме как наблюдать.

— Но разве тебе не надоело притворяться? — спросил Стивен, когда Дастин наконец озвучил свое решение и начал собирать вещи. Он выглянул в окно и отметил, что снаружи холодно и сыро, что почти полностью соответствовало его хмурому настроению.

— Я поступал так всю свою жизнь, — ответил Дастин, бросая одежду в чемодан. — И я не пытался быть кем-то другим. Это всего лишь я, маленький оле (прим.пер.: идиома, используемая чаще всего на юге США. Преуменьшение важности чего-либо, без негативной окраски), облажался, пытаясь выжить. А как бы ты это назвал? — спросил он метафорически. Он на мгновение задумался. — Моя поблекшая честность, или что-то поэтическое в этом роде?

— Дастин…

— Стивен, там, дома, у меня нет причин быть геем. Ни для чего и ни для кого. Похоже, ты все еще не можешь этого понять. Я не гей с головы до ног, это только часть меня. — Он на мгновение задержал взгляд на Стивене. — И даже если бы у меня возникло желание открыться, к кому бы я обратился? — немного раздраженно спросил Дастин.

— К Робби, — тут же ответил Стивен.

Дастин отвернулся, виновато нахмурившись.

— Ему достаточно своих проблем.

— Другими словами, ты не хочешь, чтобы он разочаровался в тебе, потому что ты, его старший брат-гомик, ну, или педик, — Стивен словно выплюнул эти слова, и его немыслимая боль от невозможности что-либо изменить била точно в цель. Но, даже произнеся их, он помнил, как сам научился контролировать свои чувства. Как хорошо ему удавалось приспосабливаться, сначала ребенком, затем достойным похвалы студентом колледжа и, уже позднее, успешным невозмутимым писателем. И все это, в конце концов, было одиноким, полным отчаяния актом выживания.

Глаза Дастина на мгновение вспыхнули гневом, но затем гнев исчез. Эти слова явно ранили его, но он видел ту же боль, которая отражалась в глазах Стивена. Это были непростые времена и, по мере того, как неопределенная дата приближалась, Дастин все чаще задумывался, что, возможно, Робби был прав, когда говорил, что некоторые слова вырываются наружу только тогда, когда страдание наконец, обретало свой голос.

— Дастин, я устал быть один, устал от затертых воспоминаний, порно и фальшивых парней... пожалуйста, — взмолился Стивен.

— Так вот кто я для тебя — фальшивый парень? — спросил Дастин, словно сосредоточившись на чем-то постороннем.

Стивен решительно покачал головой.

— Нет, ты самый искренний человек, которого я когда-либо встречал. Именно поэтому я… пожалуйста, Дастин, останься.

— Я никогда не говорил тебе, что останусь, Стивен, никогда. Ты знал, что рано или поздно этот день настанет.

Резкость слов Дастина прозвучала глухо среди искренней скорби, которую они скрывали.

Конечно же, Стивену, впрочем, как и Дастину, было это известно. И хотя он втайне надеялся встретить однажды кого-то, кто смог бы заполнить пробелы в его жизни, но никогда не планировал впускать его в свое сердце. По крайней мере, не до тех глубин, до которых добрался Дастин. Это причиняло слишком сильную боль. Для них обоих это не было секретом, но они все же пришли к этому.

И теперь,когда они поняли это и стали одним целым, как же они могут расстаться? Как, когда все, что они когда-либо хотели, стояло перед каждым из них, когда даже расставание на пару минут приносило им страдание? Ах, если бы они были не они… Если бы их прошлое не диктовало бы им, как жить в настоящем или не предопределяло их будущее…

— Я никогда не хотел жить такой жизнью, Стивен. Я хотел быть нормальным, — вдруг произнес Дастин.

— Нормальным? В смысле? Не обманывай себя, Дастин. На самом деле ты никогда этого не хотел. Ты хотел тот блестящий ярлык, который навешивает общество на каждого натурала, обозначая его нормальность, даже если он в детстве дрочил со своими друзьями, — возразил Стивен.

— Разве это плохо? — спросил его Дастин, который, казалось, уже устал от этого спора.

Стивен выдохнул. Он не хотел, чтобы все так закончилось, не хотел, чтобы Дастин оставил его с гневом в сердце.

— Это не плохо, Дастин, но мы сейчас не об этом говорим. Это твоя жизнь, твоя единственная жизнь, в которой у тебя есть ровно один шанс быть счастливым. Когда же ты получишь свой шанс? Когда же жизненные потребности будут отброшены в сторону, чтобы ты тоже мог обрести покой?

Дастин опустил взгляд в пол.

— Дело не всегда в том, чего ты хочешь, Стивен. Во многом это связано с тем, что правильно, а не с тем, что делает нас счастливыми. Для меня вернуться домой и присматривать за Робби — вот что правильно.

— Ковбойский путь, — процедил Стивен. Это псевдорелигиозное кредо, как он думал. Когда Дастин появился в его жизни, Стивен внимательно прислушался к себе и своим ощущениям. Он оглядел все пустые закоулки своей души и заметил дуновение свежего ветерка, который сквозь мелкие щели пронесся по ним, подарив ему ложную надежду на шанс обрести счастье.

Но только когда ветер утих, когда Дастин замедлил свое движение, Стивен ощутил себя живым ростком, попавшим в благодатную почву, в которой он мог укорениться и спокойно расти. И Дастин для него был той самой почвой — густой, темной, мягкой, питающей его корни.

— Честно говоря, не знаю, остался бы я здесь, если бы все было иначе, — сказал ему Дастин. — Мне очень жаль, Стивен. Я знаю, что это не то, что ты хочешь услышать, и, возможно, со временем все изменится, но не сейчас.

И вот, корни его жизни снова были вырваны из земли; только на этот раз они проросли так глубоко и сильно, что он понял, что не сможет пережить этого.

— Значит, ты никогда не любил меня, несмотря на то что говорил, — выдавил он из себя.

Но Дастин никогда не произносил этих трех слов, и Стивен всегда беспокоился по этому поводу. А что, если бы не он, а кто-то другой вышел из паба в тот момент, когда Дастин подъехал туда на такси? И не Стивен, а тот мужчина гонялся бы теперь за его воздушными шарами? Это ведь мог быть кто угодно? И кому довелось бы теперь слушать, как с каждым уколом булавки воздушные шары, оглушительно лопаясь, возвращают его с небес на землю?

Дастин посмотрел ему прямо в глаза.

— Дело совсем не в этом, Стивен. Проблема здесь в том, что, по твоему мнению, любовь может исцелить всю боль, как происходит с персонажами в книгах. Это не так просто, Стивен, и не так просто, несмотря на всех твоих поэтов и то, как бы нам хотелось, чтобы это было правдой. Но это не так. Любовь не может исправить ни меня, ни тебя. Это не слабительное, которое просто помогает нам избавиться от всего дерьма, что копится в нас и о котором мы предпочли бы забыть.

— Меня могут сломать. Мне все равно. Я не буду просить, чтобы меня потом починили, — сказал Стивен, хватаясь за что-то, что он надеялся изменить в этот момент.

— Я против этого, ради нас обоих.

— А как насчет младшего Беннета? — внезапно спросил Стивен.

Несмотря на то, что Робби и мисс Эмили думали о его поступлении в армию или подумали об этом позже, именно Беннет-младший был той самой причиной, по которой Дастин решил пойти в армию. И той же причиной, по которой он ушел в тот вечер, когда встретил Стивена.

Дастин тогда сидел у Мелвина и ждал, когда Робби закончит работу, чтобы они вместе могли отправиться на рыбалку. Сидя в закусочной и поглядывая в окно, он стал свидетелем того, как пожилая дама выехала со стоянки прямо перед Беннетом-младшим, который несся, не разбирая дороги.

Беннет-младший ехал на своем новом мотоцикле в Дейтону, на ралли. Он говорил об этом уже несколько месяцев и копил деньги, чтобы купить и починить старую развалюху у старины Диксона. На нем не было шлема и, благодаря старой леди, не заметившей его, теперь он лежал вниз лицом на тротуаре, размазанный об него, как персонаж мультфильма. Стоя над его телом в ожидании шерифа, Дастин понял, что должен обзавестись хотя бы одним воспоминанием, которое будет хранить, и испытать хотя бы одно искреннее чувство, которое он бы лелеял до конца своих дней. Ведь Беннет-младший так и не получил в своей жизни ничего — ничего из того, что стоило бы вспомнить, ни единого настоящего чувства, и он совсем не хотел для себя такого конца.

— Стивен, ты подарил мне это воспоминание, разве ты не понимаешь? — мягко спросил Дастин.

— Но мы могли бы иметь гораздо больше... — предположил Стивен.

Но Дастин отвернулся от него, потому что тоже понимал правдивость этих слов. Они оба знали, что если Дастин задержится еще немного, то притянет Стивена в свое тепло и никогда не уйдет. И каждый день после этого Дастин выцарапывал бы себе кишки, беспокоясь о Робби и о том, как с ним обращаются. Потому что, в конце концов, он все еще чувствовал вину за несчастный случай с ним, и не мог принять тот факт, что он не смог его спасти. И поскольку он не в силах изменить это, то должен, как и положено старшему брату, быть рядом с Робби. По его мнению, он должен был заплатить своим собственным счастьем за то, что не смог защитить брата, оградить его от несчастья и быть рядом, когда ему это было нужно.

— Каждому нужна любовь, Дастин, все хотят, чтобы их обнимали и давали почувствовать себя желанными, — крикнул Стивен, когда Дастин схватил свой чемодан и вышел из квартиры.

Дастин остановившись, оглянулся на него, пронзив тяжелым взглядом. Он мог бы выбрать самый легкий путь, мог бы уйти посреди ночи, не сказав ни слова. Но он этого не сделал. Он остался, чтобы попрощаться.

— Уверен? — спросил он.

— Да, это так, — ответил Стивен срывающимся голосом.

А потом Дастин исчез. И слезы, которые они разделили, и прерывистый шепот дыхания, который они оба почувствовали, перешли в рыдания в двух разных местах, когда Дастин сел в такси, которое он ждал, и направился в аэропорт Гатвик, чтобы вернуться домой (прим.ред.: аэропорт Га́твик — второй по размеру аэропорт Лондона и второй по загруженности аэропорт Великобритании после Хитроу).



Глава 20

Закусочная


Стивен дословно помнил запись в дневнике, сделанную им в день отъезда Дастина. Она даже близко не отражала то опустошение, что он испытывал, сидя в закусочной. Да и как она могла отразить то, что еще только должно было произойти.


«Может ли ковбой дрогнуть? Я задавал себе этот вопрос, пока он уходил, унося в кармане мое сердце. И вот теперь, я пишу эти строки и мне интересно, когда же иссякнет этот жалкий поток слов. Когда же я стану таким же безжизненным, как и несчастье, описанное на этих страницах. Когда же я перестану быть таким же опустошенным и неживым, как сейчас?

Когда же?»


— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил Стивен, когда Робби встал, чтобы помочь мисс Эмили подняться на ноги. Он все еще был ошеломлен рассказом Робби, но внезапная суматоха в закусочной отвлекла его и немного помогла выйти из состояния шока.

Робби, прежде чем ответить, на мгновение задержал взгляд на мисс Эмили. Когда он посмотрел на Стивена, его глаза вновь наполнились слезами.

— Не забывай о нем, — сказал Робби. Он оглядел закусочную. — Для здешних людей наша семья всегда была охапкой хвороста для их костра сплетен. Но только ты один разглядел настоящего Дастина. Он даже меня не впустил бы так далеко. Не забывай о нем. Не забывай, что он сейчас там, наверху, с Господом нашим Иисусом, сжимает в кулаке огромную связку воздушных шаров и ухмыляется, словно старый охотничий пес. — Он снова посмотрел на мисс Эмили. — Это все, что нам осталось после него.

Стивен всхлипнул и разрыдался, слезы хлынули по его лицу, он тяжело и натужно задышал. Ему было наплевать на то, что все вокруг затихло и посетители закусочной, застыли у порога, прежде чем выбежать наружу. И ему было все равно на то, как нелепо он сейчас выглядел, и на то, что в этом месте, скорее всего, его ненавидели и презирали. Он чувствовал только пустоту от постоянного отсутствия Дастина. Он лишь понимал, что Дастин никогда к нему не вернется. Что ни месяцы ожидания его возвращения, ни все эти бесполезные письма, что он посылал, не могли вернуть его обратно. А теперь было уже слишком поздно.

— Я не смогу забыть его, — всхлипнул он. — Никогда.

— Не вспоминай о нем с болью, мистер Стивен, — посоветовал Робби. — Пусть это будет любовь. Это то, что было у тебя и то, что он дал тебе. Пусть это будет так. В жизни Дасти не было времени, чтобы ему не было больно, за исключением тех случаев, когда он был с тобой. Вот что ты держишь в руках. Это.

Да, только эта безмолвная любовь. Он поднял глаза на Робби, услышав бормотание за одним из столиков позади себя. И увидел, как лицо Робби окаменело, а взгляд стал жестким и злобным. Ропот тут же прекратился.

— Мисс Эмили, — сказал Робби, протягивая ей руку, чтобы помочь подняться, не отрывая взгляда от примолкших злых языков.

Мисс Эмили встала, надела перчатки и внимательно посмотрела на Стивена, прежде чем поднести ладонь к его щеке и вытереть слезы большим пальцем.

— Теперь я понимаю, почему он любил тебя, — тихо сказала она ему. Она убрала руку с его лица и обвела закусочную мрачным, полным обвинения, взглядом.

После того как дверь закрылась и маленький колокольчик, звякнув, объявил об их уходе, единственным звуком было тихое рыдание Стивена.


*****


— Мистер Стивен?

Стивен поднял голову и увидел стоящего над ним Робби; он быстро выглянул в окно и увидел мисс Эмили, ожидавшую снаружи. Со смущением на заплаканном лице он снова посмотрел на Робби.

— Мисс Эмили просила передать тебе вот это, говорит, что оно по праву твое. Сказала, что нашла его у Дастина. Если это то, что я думаю, то они искали именно его. — Он вручил Стивену запечатанный конверт, легонько похлопал его по плечу и снова повернулся, чтобы уйти. — Возможно, ты захочешь взять его с собой, прежде чем откроешь, мистер Стивен. Здешние люди не очень-то сильны в том, чтобы следить за своими языками и не совать свои длинные носы в чужие дела, — сказал Робби, в последний раз оглядывая закусочную.

Стивен взглянул на конверт, не спеша брать его в руки и в то же время отчаянно желая узнать, что там написано. Может быть, записка от Дастина, письмо, которое так и не было отправлено?

Когда Робби и мисс Эмили скрылись из виду, он встал и бросил на стол несколько американских долларов. Он заметил там полтинник и еще несколько купюр, но ему было все равно. Он хотел убраться из этого проклятого места подальше от любопытных глаз. Но куда же ему теперь направиться, когда Дастин ушел навсегда?

Когда он подошел к двери, то услышал приглушенную враждебность и хихиканье, но лишь стоило ему повернуться, глаза присутствующих были устремлены куда угодно, только не в его сторону, и ни один из них так и не набрался храбрости, чтобы взглянуть прямо в его измученное лицо. Но он не нуждался в зрительном контакте, их полускрытых ухмылок было достаточно. Он повернулся, вышел из закусочной и быстро зашагал к своей машине.

Добравшись до нее, он взглянул на конверт, постоял на солнышке, чувствуя, как бежевые блики отражаются от него, и только тогда заметил монограмму мисс Эмили, выбитую на клапане.

— Пожалуйста, — прошептал он вслух, просунув палец под клапан и, осторожно разрывая бумагу, молился, чтобы Дастин оставил ему хоть что-нибудь. Что-нибудь.

Но когда он заглянул внутрь, то понял: все вернулось к нему. Каждое слово в закусочной, каждая ненавистная ухмылка, каждая невысказанная обида. Он почувствовал их все и рухнул на колени, причитая, когда письмо, написанное им четыре месяца назад, выпало на тротуар.



Глава 21

Дастин,


Я думаю о тебе, думаю о последней ночи, которую мы провели вместе.

Ты помнишь ту ночь? Я любил тебя на холодном полу под завывания ветра, а ты цеплялся за доски пола, влажные от пота наших разгоряченных тел.

Это был первый раз, когда ты сам попросил взять тебя, озвучив желание, глубоко запрятанное в твоем сердце. И я никогда не подумал бы, что когда-нибудь услышу эти слова под звуки ветра.

Я помню, как ты заплакал, едва произнеся их. Как с ужасом смотрел на меня. Как снова замкнулся и попытался затолкать это желание назад, в глубину своей души, пока твои слезы рвались наружу.

Ты задрожал, когда я остановился, когда я опустил твои ноги и поднялся к твоему лицу, убирая ту непослушную рыжую прядь с твоего лба.

Я все еще чувствую, как искренне ты улыбнулся мне, как от этого моего простого жеста к тебе, наконец, пришло понимание, что я никогда не причиню тебе боли, что, когда ты в моих руках и в моем сердце, твои темные страхи могут отступить. Даже сейчас я чувствую жар твоей ладони, когда ты обхватил мой затылок и потянулся к губам, как ты открыл свое тело и умолял меня своей душой.

Ты был так безмолвен до того последнего момента, пока мы не поднялись на новую ступень бытия.

— Пожалуйста.

Ты прошептал мне на ухо, Дастин, и я наконец-то впервые понял, как тяжело тебе было все это время, как много ты пережил во всех своих прошлых трагедиях, чтобы добраться до этой точки.

Что-то сжалось у меня внутри и с оглушительным грохотом рухнуло вниз, когда я осознал, через что я заставил тебя пройти из-за моих собственных эгоистичных желаний. Меня охватило чувство стыда, когда я понял, что был источником твоих страданий, а не любви. И я до сих пор живу с этим.

Сгорая от этого стыда, я прижимался к изгибу твоей шеи, приготовившись оторваться от тебя в отчаянной попытке сдержать плотину, грозившую прорваться внутри меня. Но ты видел это во мне, видел то, что я только что осознал и заставил меня открыть свое сердце, как ты открыл для меня свое.

Пожалуйста, Стивен.

Я все еще слышу, как ты повторяешь это еще раз.

Когда ты притянул меня к себе и соединил наши лбы, я увидел тебя обнаженным, без всех этих страхов, увидел, как твое сердце наполнилось отражением, которое ты видел в моих глазах. И разглядев это на твоем лице, я понял, что тебе надо было пройти через эту боль, потому что для тебя она была и рекой, и плотом.

И в этом я видел твое понимание и твою любовь.

Я никогда не замечал этого в чужих глазах, Дастин. Никогда не замечал того, на что все поэты и барды могли только намекать в своих стихах. Это потрясло меня до глубины души.

И вот, когда на следующий день ты ушел и сказал мне, что не вернешься, я снова погрузился в себя. Я снова провалился в эту черную бездну и наконец понял, в какой ужасной нищете ты жил так долго. Как сильно это пробуждение напугало тебя в холодном свете дня.

Я знаю, что должен понять, что ты будешь всегда помнить о постоянных насмешках, и то, как они будут подавлять твои мгновенные реакции и заставлять тебя бежать от того, что дарит тебе исцеление.

Но я — твоя добровольная жертва, Дастин. Я — тот, кто готов отпустить тебя с глубокой надеждой, что ты когда-нибудь вернешься ко мне, вернешься к тому моменту и тому пониманию.

Да, я знаю, без тебя моя душа не может дышать, но я так же знаю, что я не могу дышать за тебя. Теперь я это понимаю. Ты ушел, чтобы тебя не задушили. Ты ушел, чтобы научиться дышать самому. Я не мог отговорить тебя от этого тогда, и не стал бы отговаривать тебя сейчас. Я знаю, что эгоистичен в своих собственных нуждах, но преподанный тобой суровый урок достиг самых глубин моей души. Я не могу сказать, что не приеду к тебе. Не могу сказать, что мне не терпится снова почувствовать тебя в своих объятиях. Я не могу сказать тебе все это и оставаться честным.

Я люблю тебя, Дастин, и буду любить тебя в этой жизни и во многих других. Но мне потребовалось так много времени и так много писем, чтобы по-настоящему понять, что означают эти слова, и поэтому я прошу у тебя прощения за все письма, что тогда остались без ответа, за боль и рыдания, за разглагольствования и гнев. За все, что породило страх больше никогда не увидеть тебя.

Я знаю, что, когда буря наконец утихнет и песчинки былого гнева и стыда бесследно исчезнут, у нас останется этот миг. Этот единственный миг, момент нашей истины, который вновь соединит нас.

Конец.