Белоснежка мертва [Ханну Райяниеми] (fb2) читать онлайн

Ханну Райяниеми Белоснежка мертва

Нейролит: Вступление к рассказу «Белоснежка мертва»

Этот рассказ лучше всего читать на мониторе, надев гарнитуру для ЭЭГ.

«Белоснежка мертва» — мой самый амбициозный литературно-технологический эксперимент на сегодня. Мы с моим другом, Сэмом Холлидеем, математиком и специалистом по анализу данных, от нечего делать решили поиграть с интерфейсами мозг-компьютер. Нам посчастливилось получить небольшой грант от «Нью Медиа Скотланд» на изучение связей между этой новой технологией и художественной литературой.

Сначала мы хотели просто взглянуть, что происходит в мозгу человека, читающего научную фантастику. К примеру, озарение даёт очень примечательную спектральную картину, и мне было любопытно, сможем ли мы искусственно вызвать его у читателя. Однако скоро мы поняли, что ещё увлекательнее, когда сам текст меняется в ответ на мозговые ритмы. Мы решили написать текст, который читает вас, книгу-игру без сознательного выбора.

Найти рассказ, который сам попросится в такой формат, оказалось не легче, чем разобраться в тонкостях технологии. В конце концов я вернулся к архетипам, сказкам, выбору между двумя вариантами: жизнь и смерть, красное и зелёное, чёрное и белое. И мало в каких сказках этот выбор представлен лучше, чем в «Белоснежке».

Результат мы показали на Эдинбургском научном фестивале в 2013 году. Вы садитесь перед экраном, надев на голову гарнитуру Emotiv EPOC, которая сама по себе киберпанковский артефакт, периферийное устройство с четырнадцатью электродами, соединяющееся с компьютером по bluetooth. Сначала в вас кидаются словесные образы жизни и смерти. Сцена за сценой алгоритм машинного обучения определяет, к чему ближе отклик читателя, и по одному из десятков возможных путей ведёт к финалу сказки, который, как яблоко, либо красный, либо зелёный.

Проект нашумел, о нём рассказали в различных британских СМИ, включая журнал «Нью сайнтист». Я также выступил с докладом в «Гугле». К нашему с Сэмом восторгу, на базе опубликованного нами кода другие стали творить свой нейролит.

Порядок сцен, воспроизведённый ниже, основан на наиболее частых путях, которые выбирали мозги читателей, но если хотите пройти своим собственным, можете взять код с https://github.com/fommil/neurofiction и поглядеть, куда вас заведут мысли.

Белоснежка мертва

Принцесса спит на больничной койке, а молодой врач смотрит её сны.

Она — бледная тень красавицы: впалые щёки, спутанные чёрные волосы, едва розоватые губы. Её голова в шапочке для электроэнцефалограммы — лес проводов и электродов.

Она выглядит измождённой и старой. Кожа тоньше бумаги, вся в ранках и пролежнях. Зубы подпорчены кариесом.

Врач не видел никого прекраснее.

Она выдыхает, и на экране лэптопа взметается снежная вьюга.

Первыми были кошки: их сны сшивали из волн зрительной коры электричеством и алгоритмами.

Картинка пока расплывчата. В главном окне танцует, колеблется янтарное пламя. Программа сопоставляет его с коллекцией видеоклипов, мозаикой, собранной из фрагментов коллективного бессознательного.

* * *

Вот черепа рядком, оскаленные лики смерти. Рентгеновские снимки: мозги внутри хрупких вместилищ, на одном темнеет закорючка гематомы.

Ядерный взрыв. Вначале — ослепительное золотое солнце, идеальный диск. Вокруг яичной скорлупой нарастают гладкие белые кольца. Диск складывается, проваливается сам в себя, вот он уже неровный, двудольный, будто горящий ядерный мозг. С земли восходит и окутывает его перевёрнутая лавина пыли, яркие цвета взрезает серый, коричневый, и в конце концов перед нами лишь тусклый тёмный столб. Сотрясая динамики лэптопа, докатывается звук.

Зелёное яблоко. Оно медленно краснеет.

* * *

На экране растёт цветок. Съёмка ускоренная: пробиваются зелёные ростки, поначалу медленно, качаются в такт мерцающему небу и мелькающим теням облаков, затем делятся, ветвясь лабиринтом изумрудных развилок и языков-листьев, и наконец — огненный сполох лепестков и жёлтых тычинок.

В операционной бьётся обнажённое сердце, красное, мясистое, мягкое, — цвет грязной жизни, антитеза больничному голубому халату. Сердце дёргается, подпрыгивает и сотрясается, будто зверёк рвётся на волю из клетки рёбер. Разрезу не дают сомкнуться квадратные металлические расширители.

На голубоватой эхограмме медленно шевелится эмбрион, огромная голова на груди, крохотные ручонки сжаты в кулачки. Видя сны нерождённых, он пульсирует в такт биению сердца матери.

* * *

Сегодня она убьёт мужа.

Просыпаясь и вспоминая об этом, она чувствует, как ликование разливается по жилам горячим потоком, и сладко потягивается. Рядом никого: он на раннем совещании. Девчонка тоже смылась, судя по тому, что в доме тихо.

Она улыбается.

В утреннем свете она идёт по дому голышом, гордая безупречной кожей. Через несколько часов всё это будет её: чёткие обводы дизайнерской мебели, спокойствие оледеневшего причала и сауна на берегу. Все эти маленькие символы власти.

Она готовит кофе, садится на диван, прижимая горячую чашку к голому животу, и включает телевизор.

Впрочем, смотрит рассеянно. Она уже знает, что покажут завтра. Разбитое стекло, гололёд и кровь. Коричневый седан, который вылетел ниоткуда и смял машину министра с водительской стороны.

Не покажут, как она расстёгивает мужнин ремень безопасности, — и её последнюю улыбку в зеркале заднего вида. Это — только для него.

Её покажут после, бледную, убитую горем, но сильную, готовую взвалить на себя груз мужниных партийных обязанностей. На голове — белый бинт. Возможно, с пятном крови.

Она будет смотреться хрупкой и красивой.

Вот только что-то не так. Призраки завтрашнего дня шепчутся. И говорят не о ней, а о ней. Об умершей принцессочке с волосами цвета воронова крыла и розовыми щеками. Призраки никак о ней не наговорятся. А ещё день — и сучка будет жить вечно.

Этого допустить нельзя.

Она выключает телевизор. С чёрной плоскости экрана глядит пожилая голая женщина, бледная и сутулая.

Надо добиться, чтобы её забыли. Возненавидели.

Она вспоминает платье, которое девчонка шила — из того мульфильма, жёлто-синее, с красной бабочкой.

Пусть над сучкой потешаются. Это будет лучше всего.

Улыбка возвращается на её губы, она вновь чувствует себя красивой. И звонит по телефону.

* * *

Фотограф охотится на принцессу в лесу гиков.

Время к вечеру. На краснокирпичные стены старого завода льётся золотой свет. Отличный вышел бы снимок, если б не дети в гриме и с огромными бутафорскими мечами.

Мог бы лететь сейчас в вертолёте, пытаясь снять репортаж про чемпиона «Формулы 1» — его любовница обожает валяться в снегу после сауны. Но нет, из-за какого-то звонка приходится торчать на научно-фантастическом конвенте, чтобы подгадить маленькой девочке.

Добудь мне её фото. Такое, какие тебе удаются лучше всего. Ну, ты знаешь.

У него не было другого выбора — только подчиниться голосу. Голос знает слишком многое и крепко держит за яйца.

Камера холодная. Он делает несколько снимков, просто так, согреваясь. Мальчишки с бумажными пакетами на головах, в заляпанных кровью комбинезонах. Уже вполне оформившиеся малолетки в кавайных костюмах, розовых лосинах и школьной форме, пухлые губы от холода синие. Штурмовики и бэтмены. Принцессы пока не видно. «За что с ней так?»

Промельк жёлтого и синего. Ага. Он жмёт на спуск и едва не роняет камеру: на него рычит и суёт ему в лицо заляпанные кровью сиськи какая-то зомби-принцесса. Зубы её жёлто блестят, грим бледно-белый.

Принцесс тут навалом, и все в платьях одних и тех же цветов. Принцессы-супергероини, принцессы-вампирши, даже один мальчишка оделся принцессой. Фотограф чертыхается. Уже почти стемнело, и если не найти её поскорее, света для хорошего кадра не хватит. Под ложечкой заранее щемит. Снимки, однако, становятся лучше. Мускулистые юнцы с колючими причёсками и невозможно огромными мечами сидят кружком вместе с картонным роботом, играя в «Драконов и подземелья». Шестилетки вырядились хатифнаттами, существами из сказок про муми-троллей. Фотограф вдруг понимает, что ему и впрямь нравится. Когда-то давно он ловил мгновения в видоискателе, не думал о чёрных, красных и жёлтых заголовках. Спустя время он забывает обо всём и даёт цветам и картинам втекать в объектив.

Потом он видит её. Она сидит на тротуаре, будто не замечая холода. На щеке кровоподтёк — или очень умело нарисованный, или настоящий. Закрыв глаза, она курит косяк. Вот он, искомый кадр: дочь министра, наряженная Белоснежкой, покуривает травку.

Фотограф поднимает аппарат.

Но в объективе невольно видит реальность.

Кровоподтёк неподдельный. Вокруг глаз тёмные круги. Со странно голодным видом она что-то выглядывает в толпе.

Фотограф вдруг понимает, что она не хочет возвращаться домой.

Палец замирает на спуске. С минуту фотограф просто смотрит. Он ждёт, когда погаснет последний луч и все вокруг станут серыми. Она теряется среди них.

Катая во рту сигарету, он возится с картой памяти и айпадом. Пролистывает снимки и шлёт голосу тот, что с полуголой принцессой-зомби.

Фотография улетает со звуком разрезающей воздух лопасти вертолёта.

* * *

Мало-помалу мы собираем в стеклянном гробу все её кусочки, один за одним. Её электронные письма, посты в «фейсбуке», данные медицинской карты. Снимки, где она выпячивает сложенные бантиком губы, косплеит того или другого персонажа. Видео с конвента — то, где она улыбается.

Несколько часов мы кодим в темноте. Наши лица в свете мониторов, изрытые кратерами чужие планеты, сальны от недосыпа. В квартире жарко от дыхания наших машин.

Она пришла к нам в последний день конвента. В тот вечер мы вернулись домой героями. Мы пофлиртовали с косплеершами, поспорили о тонкостях «Звёздного пути» и «Властелина конец» с нашими соперниками, поохотились за автографами звёзд «Вавилона-5». В кои-то веки среди своих. Все мы ощутили потом некую перемену.

Первым её увидел, а затем описал остальным Симо. Описывать он умел. Он был нашим бессменным мастером игры, когда мы садились за «Драконов и подземелья». Одними лишь словами он рисовал пещеры, орков, волшебные мерцающие мечи, и те оживали.

Мы выслушали его и увидели.

Она спала в постели Симо, свернувшись клубком под одеялом, в его футболке с эмблемой «Корпуса красных фонарей». Мы уже видели её издали, сине-жёлто-красную, среди других Белоснежек. У неё не было декольте Белоснежки-супергероини и необузданной энергии Белоснежки-зомби, но она была красивей их всех.

Мы смотрели на неё, не зная, что делать. А потом она открыла глаза.

— Ничего, если я немного поживу у вас? — спросила она.

Вот так Люми осталась.

Она неизменно появлялась по вечерам. Она не говорила, что делает днём, а мы не спрашивали. Но у неё всегда находились добрые, чуть насмешливые слова для нас всех. И, как архетип сумасшедшей девчонки-мечты, она подбивала нас на безумства. То залезаем на крышу и смотрим на звёзды, то делаем комплименты незнакомцам на улице, а то раскрашиваем волосы и бороды в разные цвета.

Мы все её хотели, но по общему молчаливому уговору никто её не трогал и на неё не претендовал, — не то иллюзия, что она принадлежит нам, рассыпалась бы.

И надо же было Юри всё испортить.

А я что, я ничего, сказал он нам после.

Как-то вечером она сидела за столом на кухне. Она вымыла посуду, зажгла ароматические свечи. Старый кровоподтёк полинял, но ещё не сошёл. Она смотрела в экран своего «айфона». Крутнула его, и серебристо блеснул логотип.

— Всё хорошо? — спросил Юри.

— Мама. Ерунда, — сказала она.

Юри видел: что-то её грызёт, она больше не наша. В отчаянии он положил на её руку свою, волосатую, с толстыми пальцами.

— Расскажи. Я умею слушать. Я не как другие. Они хотят втиснуть тебя в свои представления. А я приму тебя такой, какая ты есть.

Отдёрнув руку, она погасила экран телефона.

— Но меня на самом деле нет. Я в зеркале.

Она поцеловала Юри в щёку.

— Попрощайся за меня с остальными.

Дыхание её отдавало сладостью. Юри зажмурился. А когда взглянул опять, она лежала на полу, распахнув зелёные глаза. Только тогда он увидел в её руке склянку с таблетками.

Так Люми нас покинула.

Наступает утро, — и вот она, целая, под стеклом наших экранов. Мы не отводим глаз, желая, тоскуя, боясь коснуться. Юри кусает губы, силясь не разреветься. Исмо ругается. Микко дёргает себя за бороду.

Красивая и яркая, Люми на миг снова наша.

Потом Исмо открывает сайт миру, и мы её отпускаем.

* * *

Врач нашёл её в сети. Это была одна из тех ссылок, на которые жмёшь, когда скучно. Что-то вроде цифровой усыпальницы девушки в коме. Выложены её фотографии и дёрганое видео, снятое телефоном: в жёлтой юбке она сидит на лестнице.

Вдруг подняв голову, она улыбается. На её щеке синяк, но улыбаются красные губы радостно, доверчиво и невинно.

Он просмотрел клип трижды и влюбился.

Он попросил перевести его в её больницу. В ход пошли деньги и связи.

Он нашёл её в пустой палате с жёлтыми стенами. Пахло от неё густой мазью для тела и ещё чем-то сладким.

Он захотел увидеть, что видит она. Дать бой тёмному кровавому дракону в её мозгу.

Он достаёт бутыль с загадочной надписью и наполняет шприц. Уверенно находит на её руке голубую вену. Плавно вводит прозрачную жидкость, что по карману лишь принцам. Вот игла вышла, на коже — капелька крови, идеальный рубиновый шарик. Поцелуй — и его нет.

Он отключает её от аппаратуры, осторожно снимает капельницы, выплетает из волос цвета воронова крыла электроды. Зелёная кривая на экране становится прямой.

Он берёт её руку и ждёт пробуждения.

За окном поют птицы.

* * *

Я не та, кем ты меня считаешь.

Я смерть. Держись от меня подальше.

Ты ни при чём. Ведь ты меня разбудил. Ты красивый — белый халат, зачёсанные назад волосы, загар Биаррица, дорогие часы и слабый запах хвои.

Нет, не надо воды. Но выслушай.

Я принесла смерть матери. Она мечтала об идеальной дочери — из снега, крови и воронова крыла, — а такие мечты ведут лишь к одному.

Мачеха разглядела во мне отражение своего конца, смерть молодости и красоты. Она знала, кто я, ещё когда я была ребёнком. Знала, что я — её смерть в зеркале.

Я читала комиксы про Бамси, самого сильного медведя в мире, и представляла, что я его друг, черепашка Килпинен. Я прятала голову в рубашку, как в панцирь, отгораживаясь от мира, а она вытягивала меня за волосы и предупреждала: «задохнёшься», — но всегда таким тоном, будто об этом мечтает.

Вырастая, я видела, как медленно убиваю отца. Я была пустотой в нём, пустотой в форме своей матери, и через меня вытекала его жизнь. Вот почему я попыталась бежать.

Я стану смертью фотографа, посланного за мною мачехой. Он разглядел в моём лице что-то ещё, не исполнил наказа, и за это потом расплатится.

Друзья мои думали, что меня спасли, но рано или поздно я убила бы их дружбу. Они делились всем, но мною делиться не стали бы.

В каком-то смысле это удача, что она написала. Я поняла, кто мне пишет, едва телефон завибрировал, ощутила в его тёплой округлости и гладком стекле.

Буквы построились в яд, химическую формулу из слов.

ОН ПОГИБ ИЗ-ЗА ТЕБЯ.

И ссылка на автокатастрофу.

Я смотрела до боли в глазах.

Лекарства я нашла в комнате Юри. Я проглотила их, не запивая. Вкуса не было никакого. Лучше быть ничем, чем смертью, лучше тишиной, чем эхом.

Вначале немного заболели живот, голова. Затем дождём хлынули сны.

Я была вампирской принцессой, холодной и суровой, что заключила пакт с древними силами Земли, богами в облике мелких людишек, и воевала с тёмной королевой, алчущей крови бессмертного.

Я была девушкой-андроидом, машиной для удовольствий, не имеющей сердца, купленной по дешёвке и выброшенной на свалку металлолома ревнивой женой; обманутой ботами-рудокопами на далёком Марсе и выключенной с помощью тайного кода; и разбуженной в отдалённом будущем, где солнце не жёлтое, а красное, постчеловеческим богом, желающим понять человечество.

Я была сотней других принцесс, рождённых лишь затем, чтоб умирать, опять возвращаться и отражать чужие надежды и мечты.

Вот и твои глаза: они ищут чего-то, что ты отчаянно хочешь увидеть. Думаешь, я теперь твоя, ты меня спас.

Не веришь. Думаешь, мы полюбим друг друга, сыграем свадьбу. Моя мачеха придёт и будет смотреть на наше счастье, красная от злости, бессильно стуча каблуками по танцплощадке. Но мачеха не даст нам соединиться. Она пригласит тебя на танец, и когда музыка заиграет громче, в руке её появится шприц.

Так всегда бывает во сне. Но мне снился и выход из зеркала.

Когда ты меня разбудил, ты сказал, я на время умерла. Вот так и надо. Люми не проснулась, во сне и скончалась. Если ты меня любишь, подтасуй историю болезни, найди безымянное тело, которое займёт место Люми.

Сейчас я тебя поцелую — на прощанье.

Моё тело разбито. Зубы болят, волосы клочьями.

Руки-ноги иссохли и все в язвах.

Не беда.

Ты меня хочешь. Целуя меня в шею, убираешь из волос электроды. Яблоко на экране лэптопа — красное. А потом ты — моя маленькая смерть, а я — твоя.

Ты ещё спишь, а я надеваю больничную рубаху и с телефона пишу друзьям. Меня будет ждать паспорт и билет, — и новое имя, выкованное из фальшивого серебра битов.

Я шепчу «прощай» и ухожу.

За ночь намело снега. Пороша глушит птичьи трели. Мир бел и чист, как первая страница книги.

* * *

Я всё, что ты когда-либо хотел. Всё, чего не мог себе позволить, — ты, в белом халате, с зачёсанными назад волосами, загаром Биаррица, при дорогих часах и слабо пахнущий хвоёй.

Я жизнь. Я невинность. Я слабая. Я сладкая. Я — та, кого ты создал из химикатов и электрических снов.

И для тебя, только для тебя я предстаю слабее, чем я есть, как просыпаюсь, и вот ты рад подбежать, поправить подушку, дать стакан воды. Я позволяю твоей руке коснуться моей и медленно пью. Твои пальцы тёплые, дыхание жадное, быстрое. Губы мои сухи, потрескались, волосы клочьями. Плевать. Волшебство пока держится.

Это игра в зеркала. Я даю тебе увидеть то, что ты хочешь.

Игре этой меня научил отец, король. Он говорил, я особенная, не как другие девочки. Моя мать загадала желание — и призвала меня из волшебного королевства, слепила из снега, крови и воронова крыла.

Покажи я ему лицо моей матери, он сделал бы всё, что я захочу. Улыбнись вот так — улыбнулся бы он и купил мне принцессу-Барби. Возьми и пожуй губами прядку, и он помрачнел бы, ушёл к себе в кабинет и сидел, закрывая лицо руками.

Всё, что было его, стало бы моим. Но явилась она, залатала собой дыру, и жизнь перестала из отца вытекать. Она поняла, что я такое, потому что была со мной одного поля ягодой. Между нами воздвигся бесконечный коридор отражений, лабиринт из стекла и улыбок.

Она была старше и сильнее. Сука. И мне пришлось бежать.

Конечно, она не отстала.

С фотографом было легко: ему подобные видят мир в рамке, сквозь объектив.

Чтоб от него отделаться, хватило поставить себе синяк и состроить мрачную мину, — показать ему, чего он лишился.

Мальчишки в чёрном возвели бы для меня замок, покажи я им сексуальную мамочку. У них, в тихой гавани, я могла бы выстроить себя заново, стать сильней. Но она написала, призывая меня домой, прикрываясь горем, любовью и прочей ложью.

Я знала: это ловушка. От неё не сбежать, — пока не сочтёт, что она победила.

И я съела таблетки. Буду спать и ждать своего часа.

Во сне я мечтала о мести.

Я была вампирской принцессой, холодной и суровой, что заключила пакт с древними силами Земли, богами в облике мелких людишек, и воевала с тёмной королевой, алчущей крови бессмертного. В конце королева, перепив лекарства от смерти, сгорает на солнце.

Я была девушкой-андроидом, машиной для удовольствий, не имеющей сердца, купленной по дешёвке и выброшенной на свалку металлолома ревнивым ИИ; обманутой ботами-рудокопами на далёком Марсе и выключенной с помощью тайного кода; и разбуженной в отдалённом будущем, где солнце не жёлтое, а красное, пришлым богом, желающим понять давно сгинувшее человечество. ИИ в наказание заточён в сингулярности и пожирает собственный код, сжигаемый энтропией.

Ты меня разбудил. Я благодарна. Прежде чем отнять у тебя всё, я исполню твои мечты, как и бывает всегда, если любишь по-настоящему.

Ты станешь ухаживать за мной, и я поправлюсь. О нас напишут все газеты: чудо-пара, принцесса и её спаситель. Я буду вначале робкой и разбитой. Ты соберёшь меня заново — осколок за осколком, поцелуй за поцелуем.

Мы поженимся в твоём фамильном загородном доме, в середине июня, под белым цветом черёмухи. Придёт мачеха. Мы обменяемся зеркальными улыбками, а потом ты пригласишь её на танец.

И, когда музыка станет громче и ты поведёшь её в танце, в твоей руке появится шприц. Она ощутит будто комариный укус. А затем пойдёт танцевать, танцевать в туфлях на высоком каблуке, пока не загорятся подошвы, протанцовывать всю свою жизнь.

А сейчас помоги мне встать. Я хочу выйти и увидеть восход. Хочу вновь посмотреть на мир.

Да, да. Голубое небо, золотой свет, алый горизонт. Чёрные ветки на фоне белого снега, как буквы. Тихо щебечут птицы, а затем — тишина.

Оглавление

Нейролит: Вступление к рассказу «Белоснежка мертва»

Белоснежка мертва