Снайпер Петрова [Василий Михайлович Мизин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Василий Мизин Снайпер Петрова
Нина Петрова
Предисловие
Великая Отечественная война 1941–1945 годов — это время испытаний прочности нашего общественного и государственного строя, незабываемое время мужества и стойкости, массового героизма и неувядаемой боевой и трудовой славы армии и народа. С первых дней войны весь советский народ с оружием в руках вступил в смертельную схватку с врагом ради жизни на земле. Среди тех, кто защищал родную землю от фашистских поработителей, было более одного миллиона женщин. В жестокой схватке с фашизмом они проявили несгибаемую волю к победе, беззаветную преданность партии и народу, безграничную любовь к своей Отчизне. Свыше 150 тысяч отважных дочерей Родины были отмечены боевыми орденами и медалями, 86 из них удостоены высокого звания Героя Советского Союза, а четверо стали полными кавалерами ордена Славы. Вот их имена: воспитанница детского дома из города Балаклеи, что на Харъковщине, медсестра Матрена Семеновна Нечепорчукова (ныне Ноздрачева), москвичка воздушный стрелок-радист Надежда Александровна Журкина (Киек), пулеметчица Дануте Юргиовна Станелиене (Маркаускене) и ленинградка снайпер Нина Павловна Петрова. Трое из них были совсем еще молоденькими девчонками, когда разразилась война, а четвертая — Нина Павловна Петрова — пришла на фронт, оставив семью, когда ей было сорок восемь лет. Как-то само собой возникло у меня желание, а потом и потребность изучить, понять и сделать достоянием для многих страницы их поистине героической жизни. Захотелось показать, какая сила вела и воодушевляла их на подвиги, почему они стремились быть на трудных и опасных участках фронта. Сотни писем были посланы однополчанам с просьбой рассказать о снайпере Петровой. На десять писем в среднем приходило два-три ответа, потому что многие сменили местожительство, а девушки, выходя замуж, изменяли свои фамилии. И все же материал собирался, накапливался. Ответил на мои письма и генерал И. И. Федюнинский. Через отдел кадров Министерства обороны удалось установить связь со многими офицерами полка и дивизии. Немало было у автора встреч с солдатами и командирами, которые хорошо знали старшину Н. П. Петрову. Многие годы ушли на этот нелегкий, кропотливый труд. О силе духа, о верности Отчизне и героизме советских женщин написаны тысячи книг, однако рассказ об их подвигах далеко не закончен. Эта книга — о Нине Павловне Петровой, о ее боевых друзьях-товарищах. В ней нет вымышленных фамилий и тем более надуманных боевых эпизодов, она правдива от первой до последней строчки. Еще в рукописи книгу прочитали более десятка однополчан Петровой, и никто из них не остался равнодушным: что-то вспомнил из ее фронтовой жизни, поделился мыслями, рассказал, за что любили и уважали Нину Павловну, почему ее называли матерью. Неоценимую помощь в сборе материала о жизни Н. П. Петровой в довоенный период оказала автору ее дочь — Ксения Викторовна Тулаинова. Автор весьма признателен Г. И. Семенко, С. А. Сидорову, Н. И. Комиссарову, А. Л. Позняку, П. С. Доде, A. Д. Максимовой, С. Е. Шпилене, Д. Э. Левейкису, B. И. Титову, Н. А. Залесских, Н. А. Ларукову, пионерам средней школы № 16 г. Воронежа, сотрудникам архива МО СССР и веем-веем, кто от чистого сердца, ради светлой памяти своего фронтового товарища, помог написать эту книгу.Встреча ветеранов
Установившаяся теплая погода внезапно сменилась резким похолоданием. Ртутный столбик термометра опустился ниже нуля. 9 февраля 1978 года по улицам Воронежа гулял порывистый, колючий ветер. Он раздувал полы пальто, срывал шляпы, румянил щеки людям, заставлял поднимать воротники пожилых. — Надо же, так разнепогодилось! — сетовали горожане. — Откуда только такая напасть? Несмотря на непогоду, к средней школе № 16 подходили люди группами и в одиночку. Некоторые шли осторожно, словно скользили на лыжах, опираясь на палочки. Иные часто останавливались, чтобы перевести дыхание, собраться с силами и преодолеть оставшиеся метры до дверей школы. Это были ветераны 284-го Краснознаменного стрелкового полка 86-й Тартуской стрелковой дивизии, а прибыли они в Воронеж по приглашению пионерского отряда, который носит имя легендарной женщины из города Ленина — Нины Павловны Петровой. В вестибюле гостей радушно встречали хозяева. Среди всех выделялся ростом и телосложением бывший командир полка, ныне генерал Григорий Иванович Семенко. Рядом с ним — его бывший заместитель, ныне подполковник в отставке Николай Иванович Комиссаров, исполняющий обязанности председателя совета ветеранов части. Здесь был и начальник штаба полка полковник запаса Дмитрий Семенович Манжула. Многие были. Всех не перечтешь, но о командире первого стрелкового батальона нельзя не сказать. Это тот самый комбат, у которого долгое время служила Петрова. Сейчас Семен Алексеевич Сидоров сугубо гражданский человек, но боевых друзей не забывает. Вот он, ныне полковник запаса, крепко обнимает бывшего командира орудия Доду Порфирия Сергеевича, не проходит и мимо Позняка Александра Леонтьевича — преподавателя истории в средней школе Брестской области. Всех своих видит, каждому жмет руку, обнимает по-братски, крепко. Здесь я встретился и с Залесских Николаем Александровичем — бывшим снайпером легендарного Ижорского батальона народного ополчения. Он участвовал вместе с Ниной Павловной в стрелковых соревнованиях. Много было друзей у Петровой. Сегодня они собрались, чтобы вспомнить боевые будни, отдать дань светлой памяти отважной женщины. Те, кто не смог приехать, прислали письма, открытки, телеграммы и даже живые цветы. Директор школы пригласил гостей на чашку чая, но однополчане еще долго оставались у стендов, рассматривая фотографии, вспоминали дела давно минувших дней… Наступили сумерки, когда ветераны сели в просторном, любовно убранном классе за столы с дымящимися самоварами. Над школьной доской висел портрет Нины Павловны. Не раз подогревали хозяева самовары, а воспоминаниям не было конца, и затянулись они до полуночи. Когда ехали в автобусе в гостиницу, Александр Леонтьевич Позняк, обращаясь ко всем, сказал с сожалением: — Как мало все же мы знали о Нине Павловне! Генерал Семенко согласился, да и все остальные теперь по-иному смотрели на жизненный путь своего товарища-однополчанина. На следующий день, 10 февраля, состоялось то, ради чего и приехали ветераны полка, — встреча со школьниками и учителями. Дом офицеров. Замерли ряды учащихся школы. В немой тишине раздается голос секретаря комсомольской организации Лиды Мирошниченко: — Смирно! Равнение на знамена! Строевым шагом проходят знаменосцы и встают рядом с ветеранами войны. Лида предоставляет слово генералу Г. И. Семенко. Он говорит вдохновенно, но каждый чувствует, как он волнуется. Свою речь генерал закончил словами: — Это была удивительная женщина. Она была отличным солдатом и другом, все мы относились к ней как к матери — с большим уважением и любовью. Нина Павловна не только истребляла фашистов из своей снайперской винтовки, но и ходила в разведку, подымала солдат в атаку, корректировала огонь нашей артиллерии, учила неопытных, как навернуть портянку, как подшить подворотничок, помогала стирать белье, умела перевязывать раны. Она сотни бойцов научила метко стрелять. Я преклоняюсь перед ее преданностью Родине, мужеством и выносливостью, исключительной заботой о солдате. Она была настоящим коммунистом. Один за другим перед собравшимися выступают ветераны полка, открывая страницу за страницей ее героической жизни. Запишем эти выступления на память близким и далеким потомкам.Ступеньки к подвигу
Нина Павловна Петрова родилась в городе на Неве в семье, имевшей давние морские традиции. Среди родных Нины Павловны было немало моряков и судостроителей, которые из поколения в поколение крепили морскую славу России, отдавая все свои силы любимому делу. Когда умер отец Нины, на руках ее матери осталось пятеро детей. Жизнь девушки складывалась нелегко. По совету матери после окончания пяти классов гимназии Нина поступает в торговую школу. Проучившись там около трех лет, она едет к родственникам во Владивосток. Так с 1912 года девятнадцатилетняя девушка начала свой самостоятельный трудовой путь в должности счетовода. Постоянная жажда знаний, настойчивость и трудолюбие помогли ей без отрыва от работы закончить коммерческое училище. Хотя и правился Нине портовый город, расположившийся в бухте Золотой Рог, ей порой так сильно хотелось домой, что готова была идти туда не одну тысячу километров пешком. Наконец она решилась покинуть берег Тихого океана и переехала в город Ревель (Таллин). Здесь Нина устроилась на судостроительный завод. В свободное время любила путешествовать, не раз ездила в город Тарту, интересовалась его историей. После Великой Октябрьской социалистической революции, подхваченная бурным потоком созидания, она едет работать на Свирьстрой, а затем в Лодейное Поле. Несмотря на семейные заботы — на руках малолетняя дочь, — несмотря на известную загруженность ее трудового дня, — она работает машинисткой, — Нина Павловна проводит и большую общественную работу: активно участвует в самодеятельности, шефствует над бойцами Красной Армии. Об этом убедительно свидетельствует справка военного комиссара: «Красноармейцы и военнослужащие Лодейиопольского уездного военного комиссариата, 6-й роты особого назначения и местной команды приносят Вам глубокую благодарность за горячее участие в устройстве нашего праздника, посвященного 7-й годовщине Красного Октября. Взяв на себя львиную долю забот и хлопот по устройству вечера, Вы многим скрасили наш праздник, и за это Вам большое красноармейское спасибо. г. Лодейное Поле, 11 ноября 1924 г.». Но где бы ни работала Нина, ее всегда тянуло поближе к отчему дому, хотелось встретиться с подругами, поговорить с матерью. Только в 1927 году осуществилось ее желание — она вернулась в Ленинград и поселилась сначала на Фонтанке, а потом в старом доме на Моховой улице. Работая инструктором Смольнинского райсовета Осоавиахима, она не забывала о спорте. Любила верховую езду и велосипедные прогулки, греблю и плавание, баскетбол и лыжи, хоккей с мячом и бег на коньках. Ей было за тридцать, но она занималась настойчиво и целенаправленно, желая стать разносторонней спортсменкой. В том же году Петрова пришла в стрелковый кружок. — Хочу быть ворошиловским стрелком, — заявила она руководителю кружка.Нина Петрова. Владивосток. Снимок 1912 г.
Пошли дни занятий, а с ними и первые промахи и неудачи. Руководитель, будучи человеком опытным, хорошо знающим свое дело, вовремя заметил растерянность молодой женщины и поспешил успокоить: — Сразу-то, милая, ничего не бывает, нужен кропотливый труд, больше занимайтесь. И дело пойдет, уверен! Как-то незаметно для самой себя она из всех видов спорта выбрала пулевую стрельбу. В 1928 году Нина Петрова выступает в составе женской команды на Всесоюзной летней спартакиаде ЦК профсоюза работников местного транспорта и завоевывает первое место. За достигнутые успехи она награждается именной малокалиберной винтовкой системы «Геко» № 6061. Эта винтовка и поныне хранится в Ленинградском военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. Нина Павловна никогда не проходила мимо тира. Бывало, не раз около него собиралась толпа людей, чтобы посмотреть, как ловко поражает мишени стройная и энергичная женщина. — Случайность! — услышала она однажды от окружавших ее мужчин, когда все пули попали в цель. Кто-то ехидно выкрикнул: — А пусть-ка еще разок попробует! Толпа оживилась, загудела, попросила повторить.Нина Петрова. Снимок 1916 г.
— Еще, так еще! — И Нина, задорно улыбнувшись, ловко вскинула винтовку, прицелилась, плавно спустила курок. Хлопнул негромкий выстрел, и олень-мишень перевернулся вверх копытцами. Затем попадали со своих мест и другие мишени. Десять выстрелов, и ни одного промаха! В 1930 году Петровой присваивают почетное звание стрелка первого класса. …Стрельбище. Тишина. Все замерло. Не шевельнутся деревья, не слышно птичьего гомона. Волнуясь, Петрова легла на огневой рубеж, поудобнее прижала приклад к плечу, прицелилась и, затаив дыхание, плавно нажала спусковой крючок. Пахнуло пороховым дымом, звякнула выброшенная гильза. Потом прогремел второй, третий и, наконец, последний, десятый, выстрел. Судьи осмотрели мишень и диву дались: пули кучно продырявили цель. Руководитель стрельбы, присутствующие — все пожимали руку Петровой. Ее результат был близок к требованию нормы снайпера. Это была большая спортивная победа, которая давала право стрелять из боевой винтовки. Давняя мечта сбылась. В апреле 1931 года за первое место на стрелковых соревнованиях Смольнинского района Ленинграда Нина Павловна награждается второй именной малокалиберной винтовкой № 18196, которая сейчас хранится в Центральном музее Вооруженных Сил СССР в Москве.Н. П. Петрова (вверху у дверей), инструктор Осоавиахима. Снимок 1928 г.
Шли годы. Возраст не мешал любимому занятию. В стрельбе она видела источник неиссякаемой энергии и лучший отдых, но не забывала и другие виды спорта. 23 февраля 1934 года газета «Авангард» писала, что в соревнованиях по лыжам на дистанции пять километров Петрова заняла первое место. Таким образом, Нина Павловна по-прежнему оставалась разносторонней спортсменкой. Это доказывает следующий факт. На зимней Всероссийской спартакиаде Рабоче-Крестьянской Красной Армии в Свердловске Нина Павловна участвовала в лыжном пробеге. И снова победа. В Свердловском театре имени А. В. Луначарского ей была вручена под бурные аплодисменты заслуженная награда за первое место. А вообще у Петровой их очень много: до 30 грамот и более 40 различных знаков, полученных за успехи в спортивных состязаниях.Учащиеся городской снайперской школы на сборах под Ленинградом. Вторая справа Н. П. Петрова. Снимок 1935 г.
В 1934–1935 годах Петрова была капитаном сборной женской команды по хоккею с мячом Ленинградского военного округа. Играла команда хорошо и в городском спортивном календаре всегда была в числе первых. Однако пулевая стрельба все-таки оставалась главным ее увлечением. По совету руководителя стрелкового кружка, товарищей по спорту она поступает в городскую снайперскую школу и успешно ее заканчивает в октябре 1936 года. Нина Павловна становится сильнейшей в стрелковом спорте среди женщин города. Работая инструктором, она перевыполняла установленные нормы по подготовке ворошиловских стрелков на 400–450 процентов. В одном из журналов 1937 года опубликовано, что только за 1936 год она выпустила 102 ворошиловских стрелка. Летом 1939 года Нина Павловна одержала очередную свою победу, на этот раз во всесоюзном кроссе — сорокашестилетняя спортсменка первой разорвала финишную ленточку. То время было тревожным. В конце 1939 года началась война с Финляндией. Петрова не могла сидеть дома, просилась добровольцем в действующую армию, но всякий раз получала отказ. Однако она была не из тех, кто отступает и сдается после первой неудачи. Нина Павловна все-таки добилась того, чтобы ее без отрыва от основной работы взяли преподавателем лечебной физкультуры в эвакогоспиталь № 2015, который размещался в Военно-медицинской академии. Вот короткий отзыв о ее работе: «…Петрова работала в госпитале № 2015… в качестве общественного инструктора физкультуры и проявила себя как необыкновенно добросовестный работник, способствующий скорейшему выздоровлению больных… Она, не считаясь со временем, помогала обслуживать раненых и своим чутким, материнским отношением заслужила их безграничную любовь и уважение».Н. П. Петрова. Снимок 1939г
Десятки очень теплых, душевных писем получила Петрова от выздоровевших воинов. Когда закончился советско-финляндский вооруженный конфликт, Нина Павловна стала снова думать о большом спорте. Ей хотелось опять попробовать свои силы в крупных состязаниях. Но мечты не сбылись: грянула Великая Отечественная война.По зову сердца
Прошла первая неделя войны. Немецкие оккупанты на отдельных направлениях значительно продвинулись в глубь нашей страны. Нина Павловна, как и раньше, каждое утро ходила на работу, обучала молодежь стрелковому делу. Но на душе день ото дня становилось все беспокойней. Сводки с фронтов были неутешительны: враг наступал, грабил, бесчинствовал. Как-то вечером, прослушав последнюю сводку, она подошла к окну, посмотрела на затемненный город и решительно сказала: — Я должна, дорогие мои, идти на фронт. Должна… Дочь Ксения обняла мать, поцеловала и погладила мягкие волосы. — Мамочка, если надо, так что же делать… Может, и мне с тобой в одну часть, я тоже кое-что умею по-военному. После короткого семейного совета на следующий день Петрова пришла в городской комитет по физкультуре и спорту и положила на стол председателя заявление: «Прошу направить меня на фронт. Во время советско-финляндской войны работала в госпитале… Премирована ценными подарками, получила благодарность. Кончила школу снайперов, мастер стрелкового спорта, в совершенстве владею боевой винтовкой и личным оружием. Хорошо владею велосипедом и вообще могу быть полезной. 28.06. 1941 г. Петрова». — Да-а, — процедил сквозь зубы председатель и, чтобы выиграть время, переставил тяжелую, литую из бронзы чернильницу с одного угла стола на другой. Он еще раз бегло просмотрел заявление, погладил пухловатые щеки, поудобнее сел в кресле и нехотя, тихим голосом ответил: — Не могу удовлетворить вашей просьбы. Вы нужны здесь, в тылу. — Он помолчал, постучал ручкой по столу. — Будете готовить снайперов для фронта. Это тоже помощь. Заявление возьмите, товарищ Петрова, на память, потом, может, внуки прочитают. Нина Павловна сдержалась, спокойно вышла из кабинета. За дверью перехватило дыхание, захотелось плакать… Ей было обидно и горько. Домой вернулась поздно. — Как дела, мамочка? — Плохо, Ксюша. Отказали. Но я своего добьюсь. А бумажку спрячь, может, пригодится. Ксения была рада, что мама хоть еще какое-то время будет с ней рядом. Заявление убрала в шкатулку, где хранились самые цепные семейные бумаги. Сводки с фронтов становились все тревожней. Мысль попасть на фронт не покидала Нину Павловну. В первых числах июля, никому ничего не говоря, она пошла в Куйбышевский райвоенкомат. Дежурный офицер, поминутно осаживая толпу добровольцев, сурово спросил ее: — А вы-то зачем здесь, гражданочка? Петрова поправила шляпку, неторопливо расстегнула сумочку и подала паспорт и заявление. Он не стал читать заявление, а только, улыбнувшись, пробежал глазами по строчкам паспорта и от души посоветовал: — Идите, пожалуйста, домой. Без вас хватает, вон сколько народищу, отбоя нет, и все на фронт, да еще каждый норовит поскорее, без задержки. — Я не к вам пришла, товарищ капитан, а к военкому и документы предъявила, чтобы удостоверить личность. — Простите. Он занят и не скоро освободится. — Подожду! Мне не к спеху. Толпа добровольцев и мобилизованных росла быстро. Откуда-то появились подростки, очевидно, пришел целый класс. Часа через два дежурный предложил Нине Павловне зайти в кабинет военкома. Пожилой, утомленный навалившейся работой и долгой бессонницей полковник Кириллов любезно пригласил гостью сесть на стул. — Благодарю, вот мои документы. Военком, стоя около рабочего стола, прочитал заявление, полистал паспорт и со вздохом заметил: — Вам скоро сорок восемь. Солидный возраст, а для женщины тем более… — Верно! Двадцать седьмого июля у меня день рождения. Ну и что? Действительно, я пожилая, но это не имеет значения. Хочу быть полезной на фронте и поэтому прошу… Полковник посмотрел в ее широко открытые серо-голубые глаза и добавил сердечно: — У вас же семья, дочь… — Родина в опасности, и меня никто не лишал права ее защищать. Прошу вас… Поймите, я бы и так ушла, из окопа не выгонят, но хочется, как все, — через военкомат. Стенные часы пробили двенадцать. Военком о чем-то вспомнил и срочно стал звонить по телефону. — Неважно с медиками, туговато, а надо срочно, — докладывал военком старшему начальнику. После разговора он продолжил беседу: — Я понимаю ваши чувства. Мы с вами почти ровесники. Но почему именно на фронт? Можно быть полезным и в тылу. Направим вас в снайперскую школу. — Об этом я уже слыхала, товарищ полковник. И все же прошусь на фронт. Я снайпер, мастер спорта, знакома с медициной. — Вы же женщина. Да и возраст! Во фронтовых условиях, и особенно на передовой, вам будет очень трудно, просто тяжело. — Я к трудностям привыкла. Судьба не баловала, все сильнее, решительнее наступала Петрова на начинающего добреть военкома. Полковник прошелся вдоль кабинета, сел за письменный стол, заваленный бумагами, задумался, а потом заключил: — Я просто не имею такого права… — Вы все можете. Сейчас война. — Тогда так. В виде исключения. Направлю вас в медсанроту четвертой дивизии народного ополчения сандружинницей. Вас это устраивает? — Спасибо, товарищ полковник. Согласна! Она понимала, что это все-таки не передний край, но все же действующая армия. Петрова шагнула к выходу, но военком остановил ее: — Медсанрота формируется в школе на Фонтанке, документы получите. — Он отдал тут же нужное распоряжение дежурному и пожелал Нине Павловне успеха в службе. Домой Нина Павловна пришла в приподнятом настроении. — Мамочка, что нового? — Все, доченька, добилась. Завтра иду к месту назначения. Помоги мне собраться, времени не так уж много, потом посидим, поговорим. Так с 4 июля она стала в ряды защитников Ленинграда. …Командир медсапроты С. Ф. Мамойко вызвал Петрову для беседы, чтобы определить ее место в штатном расписании. — Ваша основная профессия? — спросил военврач 2-го ранга. — Инструктор Осоавиахима, снайпер. — Но тут же спохватилась и незамедлительно решила исправить положение: — К вам назначена сандружинницей, за ранеными умею ухаживать. — Хорошо. На первое время назначаю вас сестрой-хозяйкой, надеюсь на вашу аккуратность: должность ответственная и хлопотная. Выйдя от командира роты, она чуть не столкнулась с миловидной невысокого роста женщиной, лет на десять помоложе ее. — Простите. Еще не привыкла к армейской жизни. Очень волнуюсь. Я — Петрова Нина Павловна, сестра-хозяйка. — Константинова Татьяна Лаврентьевна, — представилась женщина. — Меня вызывает командир. Минуточку обождите. — Обязательно, — почти шепотом ответила Нина Павловна и отошла от двери в дальний угол, села на скамейку. У Константиновой Мамойко спрашивал примерно то же самое: — Образование? — Общее, девять классов, закончила полуторагодичную школу медсестер, снайпер… Последнее насторожило Мамойко. Он понимал, что вновь прибывшие долго у него не задержатся, и сухо сказал: — Работать будете по своей специальности, медсестрой… В коридоре женщины сидели недолго, но и этого времени хватило, чтобы познакомиться и крепко подружиться на долгие годы войны. Каждая из них стала усердно трудиться на своем посту. Петрова получила белье для личного состава и будущих раненых и много другого имущества, необходимого в большом хозяйстве. Дел было невпроворот, и все неотложные. Она уставала, но не показывала виду, не любила, когда ее жалели и просили отдохнуть или бросить эту работу. 19 июля медсанрота спешно была погружена в эшелон и отправлена на Кингисеппское направление. Ехали на открытых платформах. — Вот и станция Котлы, Танюша! Скоро приедем. Она встала с жесткого ящика, глубоко вздохнув, потянулась, размяла затекшие ноги. Потом посмотрела в хвост эшелона и ужаснулась. Большая группа фашистских самолетов заходила на бомбежку. Вокруг станции одиноко застучали зенитки. Налет был массированным. Загорелись пристанционные постройки и жилые дома. Начали рваться вагоны со снарядами. Послышались стоны, крики о помощи… Народ куда-то бежал, подхватывая свои узелки и детишек, люди натыкались друг на друга, падали. Среди этой неразберихи, дыма и плача действия медсестер и сандружинниц казались неправдоподобно спокойными и расчетливыми. Нина Павловна четко распоряжалась об эвакуации раненых, перевязывала их, уносила в укрытия. …Фашисты исступленно рвались к городу Ленина. После кровопролитных боев 4-я дивизия народного ополчения оставляла один населенный пункт за другим. С 1 сентября дивизия вошла в состав 55-й армии и заняла оборону на рубеже реки Тосно. Один из полков дивизии в ночь на 4 сентября форсировал реку. Бой был затяжным и тяжелым. По реке плыли обломки досок от лодок, бревна от разбитых плотов, всюду были трупы — свои и чужие. Стоны, просьбы раненых о помощи словно кнутом подстегивали и без того расторопных, вконец уставших санитаров. Бой то затихал, то разгорался с новой силой. Плацдарм на берегу вздрагивал от разрывов бомб, снарядов и мин. Над полем боя и рекой плыл, разгоняемый взрывами, едкий дым со сладковатым привкусом. Гитлеровцы обрушили на эту землю все, что могли. Горбатилась земля, языки пламени подбирали последние островки травы, трещал прибрежный кустарник. Кругом, насколько могла видеть Нина Павловна, все горело или дымилось. Это был первый настоящий бой в ее жизни. Лицо почернело от копоти, пересохло во рту, звенело в ушах. Она переползает от одного раненого к другому: — Потерпи еще немножко, сыночек, сейчас полегчает, глотни-ка из фляжки… — На плащ-палатке, что подобрала здесь на поле боя, она тащит к берегу красноармейца с перебитыми ногами. — Брось меня, сестрица! Не хочу жить таким… — Как можно! Чужой, что ли… А ноги-то заживут… заживут. Она бережно кладет его в полузатонувшую лодку, привязанную к кусту ивняка солдатским ремнем. Каской черпает воду, освежает себя и раненого. Отвязав лодку, резко, из последних сил, отталкивает ее от берега. — Спасибо, сестренка! Спасибо… — бормочет раненый сухими губами. …В свое подразделение Петрова вернулась, когда солнце начало опускаться за верхушки деревьев. Пошла доложить Мамойко о выполнении приказа, но он сам попался ей навстречу: — Хотел наказать, да слава опередила тебя. Спасибо, отдыхай. Нина Павловна ничего не ответила, а, наклонив голову, пошла на свое рабочее место. На опушке леса остановилась. Кружилась голова. К ней подошла с опущенными как плети руками Константинова. — Что стоишь, задумалась? Сегодня так много раненых, а ты как в воду канула. — На самом деле чуть не канула. Понимаешь, Таня, так получилось. Раненых много… не бросишь… полковые-то медики на ногах не держатся, да и осталось их совсем мало, вот и пришлось задержаться. — Хорошо, что жива. Знаю все. Чем помочь? — Давай стирать? — Петрова кивком головы показала на кучу грязного белья, окровавленных бинтов. — На ночь-то глядя! — Что ж из этого? Вода рядом, погода хорошая. Бери ведра, беги по воду, а я костер разведу. Двоим-то долго ли? Что успеем, и то ладно. Недалеко в лесу были слышны голоса бойцов, храп лошадей, звон котелков… Поздно вечером, когда руки ныли от тяжелой работы, Петрова раздула угли в утюге, нашла на кухне широкую гладкую доску, очевидно, обломок от половицы, положила ее на две табуретки и при тусклом свете стала гладить еще влажное белье. — Пора бы и спать, — заметила Татьяна. — Успеем, Танюша. Много ли нам надо…В медсанбате
Обнаглевший противник свирепел с каждым днем. 19 сентября 1941 года он обстреливал город непрерывно в течение 15 часов. Все, кто мог держать лом или лопату, кирку или носилки, укрепляли оборонительные рубежи Ленинграда, Они приспосабливали для обороны каждый дом, каждый перекресток, улицу, квартал. Траншеи змейками извивались вдоль улиц и площадей, не щадя цветов, деревьев и узорчатых оград. На особо опасных направлениях возводились баррикады, надолбы, окраины были опоясаны противотанковыми рвами. Вся страна переживала за судьбу ленинградцев. Командование фронта принимало экстренные меры для того, чтобы отстоять колыбель революции. С 23 сентября 4-я дивизия народного ополчения была переименована в 86-ю стрелковую дивизию, а медсанрота стала отдельным медсанбатом. Получили новые номера и полки. …Нина Павловна и Татьяна Лаврентьевна шли сбоку санитарной повозки, переговариваясь между собой и с ранеными. — Кто-то теперь будет у нас командиром? — поинтересовалась Татьяна. — Он же и будет — Сергей Федорович Мамойко. Лучшего нам и не надо! — Это точно, что он остается? — Достоверно, Танюша! Хороший он человек… Знаешь, а у меня родилась идея: не создать ли нам стрелковый кружок? Девчат теперь будет много. — Почему только девчат? В медсанбат кого только не присылают, и все самых различных специальностей, возрастов и. конечно, характеров. Говорят, будет больше студентов, служащих, учителей, рабочих и даже артистов… — И думаешь они стрелять умеют? Черта с два, — перебила Татьяну Петрова и продолжила: — Ведь на фронте бывает, что и на медсанбаты десант противника как снег на голову сваливается. Нина Павловна тут же продемонстрировала, как бы она быстро зарядила винтовку и заняла оборону в пожухлой траве за кочкой. — Неплохо у тебя получается, Нина, только вряд ли на это пойдут. Пожалуй, скорее санитарный какой-нибудь сотворят. — Резонно, товарищ Константинова, довод веский, и все же надо попытаться, а вдруг и улыбнется счастье. Есть и еще один выход — это адъютант начальника штаба батальона Сенечка Шпиленя. Он к тому ж комсорг батальона. Парень подходящий. И тут случилось все как в сказке. Из-за угла дома вышел добрый молодец — сам Сеня. Он был всеобщим любимцем, а медсанбатовские девчата не давали ему прохода. Увидя женщин, он на мгновение растерялся. — Вот что, — начал было Шпиленя, но больше не нашел нужных слов. На его щеках появился румянец. Нина Павловна первой пришла ему на выручку. — Нас, что ли, ищете, товарищ адъютант? — Так точно! Вас! Начальник штаба приказал вам продумать вопрос об обучении личного состава батальона стрелковому делу. Подруги переглянулись. Когда Шпиленя ушел, они от радости рассмеялись. — Ну что я говорила? — торжествующе заявила Петрова. …Конец сентября 1941 года был на редкость теплым. Весь день светило солнце. Листья на деревьях в саду, где расположился медсанбат, горели множеством красок осени. Раненые после операций, перевязок, в ожидании транспорта, спали на ватных тюфяках. Совсем недалеко неистово били вражеские пушки. Одни стреляли словно гром гремел, другие — сухо, отрывисто. От такой стрельбы небо вспыхивало огромными оранжевыми пятнами. — Неужели немец возьмет Ленинград? — с тревогой спросила Константинова и плотней прижалась к подруге. — Что ты, Таня, в уме? Этого никогда не будет. Из-за ручья выехала санитарная машина с ранеными. Увидев женщин, шофер остановился и спросил: — Где тут сортировочная? Подруги вызвались проводить. Они ловко вскочили на подножки кабины. У сортировочной пострадавших бережно сняли с машины. Дежурный врач осмотрел новеньких и тут же одного из них приказал срочно нести в операционную. Санитаров не оказалось. Но тут, как по щучьему веленью, появился Дима Левейкис, электрик с передвижной электростанции, в своей пропахшей бензином стеганке. — Слушай-ка, Дима, давай с нами, тут недалеко. Левейкис узнал Петрову, не возразил. Он встал впереди носилок, и по его команде подруги взялись каждая за свою ручку. — Выживет? — спросила Таыя у Нины Павловны, надеясь на ее богатый опыт. — Должен! Хирург у нас опытный, на него можно положиться. У операционной палатки хирург заметил: — Обмыть бы его надо. — Сейчас сделаем. В обмывочной Петрова начала раздевать тяжелораненого молоденького солдата-ополченца. Он часто терял сознание, бредил. Придя в себя, запротестовал: — Я сам! Сам! Говорю, сам! — Он хватался руками то за ворот, то за ремень… Но сил было мало. Нина Павловна разрезала гимнастерку вместе с нательной рубашкой и осторожно сняла. Затем расстегнула брючный ремень и ловко по шву распорола одну штанину за другой. Все тело было в засохшей крови, в грязных подтеках. В животе торчало несколько осколков. Тем временем Татьяна принесла воды, кусочек мыла… Петрова работала быстро и сноровисто — сказывался приобретенный навык. Вдвоем они быстро обработали тело солдата и под простыней перенесли в операционную, положили на стол. От операционной подруги пошли к своему дому. Их догнал Левейкис, торопившийся обратно, на свою электростанцию. — Дима, беги скорей, чтоб с освещением было все в порядке! Не дай бог движок зачихает, щетки перекосятся… На столе же больной лежит… — Не подведу, мама Нина! Он ускорил шаг, хотя был уверен, что хорошо ухоженный двигатель и генератор не подведут. …В октябре дивизию перебросили в район Московской Дубровки с задачей расширить и удерживать плацдарм на левом берегу Невы. Медсанбат стал дислоцироваться в лесу, в трех километрах северо-западнее деревни Большое Манушкино. В канун праздника Петрова возвращалась из района Невской Дубровки и попала под артиллерийский обстрел. Пришлось укрыться прямо на дороге, в глубокой колее, на дне которой, как зеркало, поблескивал на солнце тонкий прозрачный ледок. Когда прекратился обстрел, она по-мальчишески быстро поднялась и пошла в свой медсанбат. Пройдя метров триста, заметила вдруг, как от разорвавшегося снаряда загорелись ящики с боеприпасами. Огляделась по сторонам — ни души! Решение пришло быстро: сняла фуфайку и через несколько секунд была у цели. Языки пламени лизали окрашенные в зеленый цвет ящики. С каждой минутой огонь разгорался все ярче и ярче. От едкого дыма глаза обильно слезились. Как она подошла к последнему ящику, как схватила его и упала, ей рассказали поздней подоспевшие на помощь артиллеристы. Случайно оказался рядом и врач из медсанбата. Потом он, провожая Петрову до землянки, заметил: — Это подвиг, Нина Павловна! Надо же, одной среди огня! Ей стало как-то неловко от этих слов: ведь она просто спасала снаряды и ни о чем другом не думала. Годовщину Великого Октября отмечали скупо и сдержанно, при повышенной боевой готовности. Обстановка была крайне напряженной, но и в это время к людям порой приходило счастье. Пришло оно и к Семену Шпилене — ему вручили партийный билет. Как-то при встрече Нина Павловна по-матерински обняла его и горячо поздравила с таким большим событием. — Вам тоже, Нина Павловна, надо подавать заявление. Вы уже себя показали на поле боя. Вы будете достойным членом нашей партии. — Надо подумать, Семен. Делами доказать, а потом… Наступил декабрь. День ото дня усиливались заморозки. Загудели первые метели. Дороги с глубокими выбоинами, тропинки — все припорошило снегом, передвигаться стало трудней: на каждом шагу ждали или яма, или колдобина. Пришла очередь Петровой заступать в караул. …Она медленно ходит по маршруту вокруг своего объекта. Под ногами поскрипывает снежок. Винтовку держит крепко. В подсумке с десяток патронов. Ночь. Темень. Лес шумит, нагоняя тоску и страх. Хрустнул под ногами валежник. — Стой! Кто идет? — Эти слова в морозном воздухе прогремели звонко, как выстрел. — Разводящий с дежурным… Дальнейшие пункты устава караульной службы были соблюдены точно. Когда дежурный по части Левейкис закончил проверку, не удержался и с довольной улыбкой заметил: — Хорошо несете службу, товарищ Петрова! Враг не пройдет! — Тише, сынок, на посту не разговаривают. Петрова еще долго утаптывала первый снег. По небу вереницей неслись облака, начиненные снежными зарядами. Издалека, из-за того самого леса, что больше всего беспокоил часового своей таинственностью, донесся глухой вой снаряда. Она поняла, что это била по городу осадная артиллерия противника. Через несколько минут, ныряя в облаках, пролетело звено наших истребителей. Поздней ночью ее сменила на посту Константинова. Не успела Нина Павловна дойти до караульного помещения, которое размещалось в палатке под высокой развесистой елью, как на розвальнях привезли раненых. Они так прозябли, что стучали зубами, сердито ругались. — Придется вам помочь, Нина Павловна! — сказал подоспевший Левейкис. — Проводите их до сортировки, там обогреем, чайком угостим. — Будет выполнено, товарищ дежурный! В печурке с шипением потрескивали дрова. С концов поленьев, торчавших из дверцы, пузырилась влага, тянуло приторно-сладковатым запахом осины. Раненых разместили поближе к печке. — Мама Нина! Вот вам и горячий чай. Пока будить никого не будем, все умаялись — пусть отдохнут. — Справедливо. Особо тяжелых нет. На следующий день Петрова встретилась с Константиновой. — Где устроилась, Танюша? — У соседей! — Пойдем копать свою землянку. Стоять здесь будем долго — так говорит начальство, устраиваться надо по-хозяйски. — Копать, так копать. Где наша не пропадала! Давай лопату! — Лопаты мало, Таня. Хорошо бы еще и ломик найти. Хотя земля и неглубоко промерзла, но одной лопатой ее не возьмешь. — Пошли к Левейкису. Он человек молодой, но хозяйственный, порядок любит больше, чем самого себя. Дима подругам не отказал. Он дал им по лопате, причем каждую шаркнул раза два напильником. С ломом пошел сам. Левейкис ловко орудовал ломом. Иногда из-под тупого, зазубренного конца веером разлетались маленькие искорки. Нина Павловна и Татьяна Лаврентьевна выбирали землю из ямы. — Отдохни-ка, Дима! — предложила Нина Павловна. Она взяла лом. Работала ловко, откалывала небольшие комки, но делала это быстро. Чувствовались в ее движениях и спортивная закалка, и выносливость. — Не очень глубоко будем рыть, ладно? — умоляюще просила Татьяна, показывая Нине свои покрасневшие ладони. — Нет уж! Что мы, хуже других? Давай во весь рост, зачем жить на четвереньках. Смотри, мерзлый слой кончился и начался легкий, сыпучий песок. Петрова поставила лом к стволу сосны и села на пенек. Она устала, сказывалось истощение. — На сегодня хватит! — заключила Татьяна и воткнула лопату в землю. — Таня! Нам нельзя бросать работу. Если уйдем, земля снова промерзнет, и тогда опять нужен будет лом, а сил-то нет… — Хоть бы кто подвернулся. Дима и тот куда-то подевался. — Таня посмотрела по сторонам. Но Левейкис не забыл подруг. Он вскоре вернулся и привел с собой пополнение. Работа снова закипела. Каждый старался чем-то помочь женщинам. Бревна на перекрытие таскали волоком на веревках. Мороз понемногу крепчал, но этого никто не замечал. В числе помощников была и Наталья Прокофьевна Морозова — веселая, энергичная женщина, почти ровесница Татьяны. В медсанбате сержант Наталья Морозова была старшим поваром. Ее все знали и любили за доброту и отзывчивость. Наталья была членом партии и часто выступала перед сослуживцами с беседами, проводила политинформации. Когда был объявлен перерыв в работе, она посмотрела на небо, вздохнула и воскликнула: — Ой, до чего же красиво, вы только посмотрите! Все устремили взоры на звездное небо, воткнув лопаты возле ног. Минуты три отдыхали молча и так же, без слов, снова принялись за работу. Когда бревна в три наката были засыпаны землей, Петрова спохватилась: — Ведь у нас печь будет, а трубу куда выводить? — Не беспокойтесь, я все предусмотрел, — отозвался Левейкис. Он давно принес и печку, им раздобытую, и несколько колен труб, прихваченных на последнем месте дислокации. Татьяна с Наташей стали заготавливать сухой хворост, небольшие березовые пеньки, чтобы хватило на всю ночь. — Погреемся, выспимся, вот будет здорово, — проворковала Наташа. По лесу разнесся зычный, протяжный голос дежурного: — Всем к сортировочной палатке! Быстрей! Работу бросили враз. Около палатки прямо на снегу, на одеялах, на хвойных ветках лежали в беспорядке раненые. Их привезли только что с передовой, после очередного боя и бомбежки. Кто-то стонал, просил пить… Среди них были и больные, истощенные до такой степени, что уже не могли стоять на ногах, держать в руках оружие. — Бедняжки мои, как вас много! — Много, мать, и еще привезут. Жмут фашисты, солдат своих не жалеют, окаянные, будь они прокляты. — Раненый поправил на голове повязку, охнул от боли и попросил теплого кипяточку. — Сейчас будет. Это можно… Раненых распределяли быстро: одних уже несли в операционную, других укладывали в постель, третьих обогревали в палатке около печки. Далеко за полночь, когда все неотложные дела были сделаны, подруги вернулись в свою землянку и растопили печурку. Сухой валежник горел весело. Через полчаса в землянке стало тепло, как в баньке. Наташа завесила вход, своей плащ-накидкой, набросала на пол толстый слой хвои. Аромат сосны и ели защекотал ноздри. Приготовились ко сну, но тут вошел Дима Левейкис с красной повязкой на левой руке. — Говорят, все равно ночь не сплю, на электростанции дежурю, так уж заодно и по части, — объявил он, отдавая свежие газеты. — Почитаем. Люблю это делать лежа в постели: читаешь, читаешь и незаметно засыпаешь, — говорила Наташа, выбирая газету. Она легла поближе к печке, приоткрыла дверцу и стала читать вслух любимую дивизионку. Читала недолго. Глаза стали слипаться, потянуло в сон. Но вдруг услышала: — «Горим! Горим!» Мимо землянки затопали сапогами спешащие на пожар. Подруги выскочили из землянки и побежали к горящей палатке. Были слышны крики и стоны раненых. Тушением пожара руководил дежурный по части. Он четко отдавал команды, сам действовал ловко, мужественно. Огненная стихия вскоре была укрощена. Жертв не было. Раненых разнесли по другим палаткам. Причину пожара выяснили быстро:перекалили печку, снопы искр, вылетавшие из трубы, попали прямо на сухую палатку. Командир медсанбата Мамойко пригласил к себе Левейкиса и Петрову. — Вот, друзья мои, вам приказ или просьба, что хотите. Сгорела одна палатка, а впереди зима и топить придется много. Выходит, может сгореть наш медсанбат. Этого допустить нельзя, поэтому срочно сделайте что-нибудь: искрогаситель или любой другой улавливатель. Думайте. И быстрей изобретайте. Потребовалось немного времени, чтобы гарантировать безопасность отопления помещений: все печные трубы были оборудованы искрогасительными устройствами системы Сысоева и Левейкиса. …Начинал брезжить рассвет. Гасли в небе звезды. Сквозь густую хвою стали пробиваться бледные лучи начинающегося дня. В землянке было тепло. Нина села около печурки, взяла газету, чтобы скоротать оставшиеся часы отдыха. Наташа и Татьяна легли в уголок. Заснули быстро. Тишину в землянке нарушало их слабое посапы-вакие да шелест газетных страниц в руках Нины Павловны. Она читала медленно, обязательно все, не пропускала ни строчки и вдруг воскликнула: — Таня! Танюша, вставай! Константинова села, протерла кулаком глаза, растерянно замигала: — Что случилось? Десант? — Подвигайся поближе! Слушай! На нашем фронте зародилось снайперское движение. Инициатором его является Феодосии Смолячков из разведывательного батальона тринадцатой стрелковой дивизии… — Так это бывшая пятая ополченческая, — не утерпела Татьяна. — Верно, верно! Слушай дальше. Сам Смолячков истребил не один десяток фашистов. У него много последователей. — К чему, Нина, ты все это говоришь? — Да к тому, что нас рано или поздно найдут, вспомнят. Сам член Военного совета фронта товарищ Жданов заинтересовался этим делом, нет, не то слово — заинтересовался, он требует, чтобы движение было массовым. Улавливаешь, что это значит? — Пока нет. — Это значит, что будут снайперские школы или курсы — как хочешь назови. Но одно неоспоримо: потребуются опытные инструкторы. Вот и решится наш вопрос. — Думаешь, найдут? — Обязательно! …После тяжелого, напряженного дня подруги снова растапливали снег в котелке, кипятили воду, потихоньку, маленькими глотками пили. Дима Левейкис был с ними. Нина Павловна допила остатки, поставила кружку на скамеечку, сделанную из березовых жердочек. — Дима! Давай-ка раздевайся. Послушный, исполнительный Левейкис сбросил с плеч фуфайку и недоумевающе посмотрел на маму Нину. — А теперь снимай гимнастерку! Тут Дима опомнился и запротестовал: — Не надо, мама Нина, я сам как-нибудь… — Слушай, сынок, до утра проходишь без гимнастерки, а там зайдешь. Утром Левейкис получил отутюженную гимнастерку о новеньким подворотничком. Блокадная зима… Нагрузка на медсанбат была очень большой. Только за первую декаду декабря через него прошло более тысячи раненых. Январь 1942 года отличался не только лютыми морозами, но и мощными снежными заносами. Ко всему этому еще и голод косил людей, вызывал болезни. Особенно тяжело было в районе Невской Дубровки, на маленьком клочке невского берега, отвоеванного у врага. 23 февраля, в День Красной Армии, Нина Павловна сумела организовать в палатках раненым и больным нечто вроде концерта самодеятельности. Наташа прочла пару стихотворений о войне, Татьяна — небольшой юмористический рассказ… Все были довольны, аплодировали, кто как мог: кто хлопал в ладоши, кто костылем стучал. Но вот вышла сама Нина Павловна и запела романс Глинки:В учебном батальоне
Сентябрьский полдень 1942 года был тихим и солнечным. Над землей кружила паутина. Серебряными нитями она оплетала невысокий чахлый кустарник и пожелтевшие стебельки травы. Подруги шагали опушкой леса. Они изредка останавливались, чтобы набрать горсть краснобокой брусники, которая украшала высокие кочки. — Этак и до ночи не дойдем, — заметила Константинова, присев на корточки и любуясь ягодами. — Пустяки, тут же рядом… …В учебном батальоне дивизии шли занятия. Со стрельбища доносились винтовочные выстрелы и реже — пулеметные очереди. Где-то справа отчетливо слышались разрывы ручных гранат. — Наконец-то добрались, — со вздохом сказала Татьяна и тяжело опустилась на траву, чтобы отдохнуть. Хотелось есть. Она потрогала пальцем опухшие десны. Командир учбата — молодой стройный капитан, увидев усталых женщин, старался быть как можно приветливее. Он справился об их здоровье, настроении. Во время разговора пожаловался на нехватку опытных инструкторов снайперского дела, не забыл упомянуть, что ему за это часто и крепко влетает от дивизионного начальства. Теперь он считал себя счастливчиком. В заключение беседы коротко сформулировал их ближайшие задачи. — Ну а пока с дороги отдыхайте! Желаю успехов. Через час-другой начало смеркаться. Дежурный по штабу — невысокий, коренастый сержант с бледным, усталым лицом, словно нехотя, проводил подруг до отведенной им землянки. — Здесь будете жить, устраивайтесь, — сердито пробурчал он и тут же ушел не оглянувшись. — Что-то не в духе товарищ сержант, видно, горе какое у него, — негромко рассуждала Петрова, зажигая огарок свечи. По обе стороны от дверей вдоль бревенчатых степ, приторно пахнущих смолой и хвоей, стояли порыжевшие железные койки. Постели были убраны по-солдатски аккуратно. — Отдохнем — и за работу. — Глаза Нины Павловны закрывались. Ее мысли были там, за Невой, где — лежал истощенный, непокоренный родной город. Бои не утихали ни днем ни ночью, они шли за каждый клочок земли. На следующий день Петрова и Константинова предстали перед первыми учениками. Нина Павловна отвела свое отделение в сторонку и подробно познакомилась с каждым. Проверила оружие и не без удовлетворения заключила: — Оружие содержите в порядке, молодцы! Щупленький солдатик, истощенный блокадой, тоненьким голоском заметил: — А что делать на фронте без нее, матушки-винтовки? Прошла неделя. Учиться на голодном пайке было нелегко, но никто не роптал. Все видели, что их командир работает почти целые сутки. Многие завидовали ее выносливости и работоспособности. Она вставала чуть свет, задолго до подъема, приводила себя в порядок и подтянутой и опрятной появлялась перед строем. И целый день на ногах, до полного изнеможения. Ложилась поздно. Любопытные давно заметили и достоверно подсчитали, что она отдыхает не более пяти часов в сутки. Погода в октябре была капризной. То шел изнуряющий мелкий дождь, то дули холодные, пронизывающие ветры, и лишь изредка появлялось солнце. Как-то на очередном занятии она и Константинова попросили учеников отрыть по окопу и замаскировать его. Подруги тоже орудовали саперными лопатами невдалеке от своих отделений. Когда все работы были закончены, Петрова и Константинова тщательно оценили работу каждого красноармейца. — Теперь найдите наши окопы, — предложила Нина Павловна. Все пристально стали всматриваться в каждый бугорок, в каждую кочку. Но ничего не замечали. — А вы, наверное, и не копали, товарищ старший сержант, — уверенно заявил один смельчак, ожидая поддержки от других. — Нет, копали! Наши окопчики тоже есть, на вас всех смотрят, только маскировочка получше. Смотрите внимательней, ищите! До боли в глазах будущие снайперы изучали местность, но ничего похожего на окопы не могли обнаружить. — Вот это работа! — говорили одни. — Здорово! — восхищались другие.Старший сержант Н. II. Петрова. Снимок 1942 г
После обеда занятия продолжались с еще большим напряжением. Нина Павловна учила молодых бойцов, как надо быстро переползать по-пластунски. Все необходимые движения показывала лично. — Обмундирование-то изорвет, — пожалел красноармеец из Новосибирска. — Новое дадут, — заметил сосед, — а вот чтобы так лихо ползать — нам придется попотеть. И верно. Старший сержант учила придирчиво и не давала лишней минуты для перекура. После занятий, когда ученики стояли перед ней в ровном строю, вспотевшие и разрумянившиеся, она с гордостью заметила: — Получается неплохо, постарались, сынки! Один красноармеец, чувствуя хорошее настроение инструктора, спросил: — А почему говорят «ползти по-пластунски»? Петрова улыбнулась и ответила: — Пластун — это пеший казак-разведчик в старой армии, вот от этого слова и пошло: ползать по-пластунски, то есть передвигаться скрытно, на локтях, плотно прижимаясь к земле. …Стрельбище. Раздаются одинокие глухие выстрелы. Потом все идут к мишеням, ищут пробоины, но их мало, и старший сержант не в укор говорит: — Вот здесь нам придется задержаться. Она вскрывает причины плохой стрельбы: кто-то во время выстрела дергает курок вместо плавного спуска, кто-то моргает глазами не ко времени… Так изо дня в день и в любую погоду подруги проводили долгие часы занятий. Первую группу Петрова выпустила досрочно. Командир учбата поблагодарил за службу и сказал: — Теперь возьмите группу из девушек-добровольцев. Они уж больно хотят быть снайперами. — Девушек, так девушек. Наступали холодные дни. У многих появилась цинга. Вскоре выпал снег. Он едва заметным покрывалом окутал землю. Но стоило подуть ветру, и поля оголялись, а за бугорками, в канавах снегу становилось больше, хоть на лыжах катайся. Маскироваться в такую погоду очень трудно, и Нина Павловна учила девчат, как это надо делать. Работала не жалея себя, но где-то в глубине души чувствовалась неудовлетворенность. Ей очень хотелось самой на передовую, самой уничтожать фашистов. — Слушай, Нина, — долго мы будем в этом учбате? — Не знаю! Начальству видней, только и мне думается, что на передовой мы бы больше пользы принесли. При удобном случае Петрова обратилась к командиру с рапортом. Комбат долго колебался, но все же разрешил, напутствуя: — Только берегите себя… — Спасибо. Все будет в порядке! …В декабре Нина Павловна временно получила назначение в первый батальон 284-го стрелкового полка. Времени для раскачки не было — передовая. Буквально через день Петровой было дано боевое задание. Рано утром, когда еще было совсем темно, она легко и ловко выпрыгнула из окопа. Солдаты помогли ей пройти через свое минное поле. Дальше пришлось ползти, глубоко утопая в снегу. Петрова беспокоилась, как бы немцы не подвесили над ней «фонарь», не заметили бы след на снегу. Часто прислушивалась, но кругом было тихо. Оборудовав позицию для стрельбы, она посмотрела в сторону окопов противника и с облегчением вздохнула: — Кажется, все хорошо. Лежит час, другой… Утренняя пороша давно уж замела ее следы. Над горизонтом появилась белесая полоска, которая поднималась все выше и выше, словно тесто в квашне. Рассвело. Скоро у противника будет завтрак. Над вражескими землянками почти невидимым облачком курился дымок. Мороз начинал беспокоить сильней. Петрова шевелила стынущими пальцами ног, сжимала и разжимала кулаки в меховых рукавицах. Фашисты не появлялись, хотя, по словам провожавших ее бойцов, вели себя на этом участке нагло. Время уже подходило к полудню. И вдруг над окопом показалась на какие-то секунды рыжая голова гитлеровца. Этого трогать нельзя, пусть умоется снегом и скажет другим, что все спокойно. Терпения у старшего сержанта хватало. Через некоторое время какой-то фашист, видимо, решил полюбопытствовать, что делается перед их передним краем, и высунулся, как мышь из норы, обводя глазами безмолвную снежную гладь. Выстрел, и немец, уронив голову на бруствер, сполз на дно окопа. — Готов, отвоевался. Счет мести открыт. В ту же секунду вражеские минометы открыли беспорядочную стрельбу, надеясь уничтожить русского снайпера. Переползать на запасную позицию не имело смысла. Немцы заметят и усилят огонь. Тело старшего сержанта напружинилось, глубже втиснулось в снег. Так пролежала Петрова дотемна. В батальоне очень были рады благополучному возвращению Петровой. — Как дела, мама Нина? — Все в порядке, — ответила Нина Павловна, — открыла свой личный счет. Кто-то принес горячего чаю, кто-то совал в руку кусочек сахара. Потом ее проводили в землянку комбата, предложили отдохнуть. Но где там, Петрова спешила к своим питомцам. …Снова потекли дни учебы; одни уходили на передовую в свои подразделения, другие занимали их место. Мужские группы сменялись женскими, и так повторялось неоднократно. У многих ее учеников — Федорова, Смирнова. Боровкова, Абдалова, Лисова — на личном счету было уже по десятку и более убитых фашистов. Ей писали, благодарили за науку меткой стрельбы. Под Новый год, когда очередная группа молодых снайперов ушла на передний край, командир учбата вызвал к себе Петрову и Константинову. — Вот вам увольнительные, можете ехать в город и там встретить новый, сорок третий год. — Подруги немного растерялись, переглянулись в недоумении. Но комбат спешил. Он вложил им в руки документы и пожелал всего хорошего. — Это вам за отличную службу, начальник штаба дивизии разрешил. До города добирались с большим трудом: то ехали на попутной машине в разбитом кузове, то шли пешком, то снова на попутной… Когда шли осажденным городом, сердце замирало. Многие дома, особенно на окраине, были разрушены, а подвалы и первые этажи приспособлены для длительной обороны. — Здесь как-то жутко, — заметила Татьяна Лаврентьевна, останавливая Петрову, чтобы передохнуть. — Нет! Нет! Пойдем! Скоро будем дома. Шли молча, поддерживая одна другую под руку, и каждая тайком озябшими кончиками пальцев вытирала подступавшие слезы. Вот и Моховая, 22. Пустынная, мрачная квартира освещалась бледным лунным светом. Сквозь запыленные тюлевые занавески они увидели разрисованные морозом оконные стекла. До Нового года оставалось несколько часов. Татьяна Лаврентьевна села в кресло и сразу задремала. — Нельзя спать! Нельзя! Потом тебя не разбудишь. — Тогда давай растопим печку и хотя бы малость отогреемся, — предложила Таня. — Вот это другой разговор, собирай деревяшки и тащи к печке! Они взяли полки из шкафа, не пожалели кухонной табуретки и развели небольшой костер в высокой печке-голландке. Сели около огонька. Стенные часы-ходики, заведенные Ниной Павловной, показали полночь. — С Новым годом, Танюша! — С Новым годом! За нашу Победу! Отомстим фашистам за все, будет им жарко, проклятым! Они говорили долго, потом вместе легли на кровать, накрылись тем, что было в квартире из теплого. Но не спали. Не спали не потому, что хотелось есть, ломило в ногах и гудело в голове, — нет! Они не спали, потому что думали о своих близких, о ленинградцах, на долю которых выпали такие тяжелые испытания. — Нина, может, новый год что-нибудь и принесет утешительного. Думается, скоро что-то должно случиться, не может же так продолжаться дальше. — Верю, Таня, сердцем чувствую, вот-вот придут хорошие вести. — На фронт надо, на передовую, чтобы вот этими руками бить гадов. — Константинова сжала кулаки и потрясла ими в воздухе. — Успокойся, Татьяна! Мы же не сидим сложа руки, делаем что приказывают. — Мало этого, Нина, мало!.. Как только рассвело, они уже шли обратно, в сторону фронта. В штабе учбата их ждали. Дежурный офицер, как только увидел подруг, сказал: — Вам немедленно надо прибыть в свой медсанбат. Обстановка менялась…Прорыв
Они шли навстречу ветру, по переметенной неглубокими, ребристыми сугробами лесной дороге. На ресницах и бровях лежал густой серебристый иней. Женщины спешили, как будто боялись опоздать к началу чего-то большого, важного, что должно было вот-вот случиться на участке фронта их дивизии. — Что-то будет, Нина! Видишь, сколько техники подходит? Остановились, прислушались к нарастающему гулу танковой колонны, уловили запах бензина и гари. — Наверное, скоро наступление, — предположила Петрова. — Жалко, что мы в медсанбат возвращаемся. Командир там новый, поймет ли он, если мы попросимся на передовую? — Поймет, Нина. В стрелковых подразделениях медики всегда нужны, сама знаешь. Петрова думала по-иному. Ей хотелось быть снайпером, и особенно теперь, когда она хорошо натренировалась в учебном батальоне. Подруги свернули с дороги, встали под большую ель, прислонились к ее холодному стволу и переждали, пока пройдут танки. Затем, когда улеглась снежная метель, поднятая гусеницами, снова вышли на дорогу. Шли медленно, то и дело спотыкались на ухабах и глубоких выбоинах. На крутых поворотах снег был, как лопатой, соскоблен до земли и сдвинут в высокие закопченные сугробы. К предстоящим решающим боям по прорыву блокады готовились все долго и очень тщательно. В отделениях и штабах было немало новых людей. Все спешили, немного нервничали в ожидании перемен. Наступающая темнота, как большая птица, быстро прятала под свое крыло и людей, и палатки с ранеными, и санитарный транспорт. В штабной землянке, куда они зашли, чтобы сдать документы, единственная электролампочка горела вполнакала, тускло освещая помещение и уставшие лица ее обитателей. Их встретили радушно. Петрова и Константинова, едва переведя дыхание, в один голос заявили о своем желании идти на передний край. Им разрешили. Этого требовала обстановка. Знакомый писарь предложил: — А вы, Нина Павловна, завтра отправляйтесь, сейчас уже поздно. Утро вечера мудренее! Утром-то, глядишь, и оказия какая подвернется. Сейчас же поужинайте и — на отдых. Ранним утром 12 января 1943 года, когда еще все спали, подруги вышли в путь. Тяжелые санитарные сумки быстро оттянули худые женские плечи. Идти становилось все труднее и труднее. — Нина, да скоро ли мы придем!? — Скоро, скоро, Танюша, еще немного — и выйдем к берегу Невы. С деревьев нет-нет да и сваливался снежный ком, падая, он с треском ломал промерзшие насквозь ветки и, не долетев до земли, превращался в облако белой пыли. Высокие деревья в белых лохматых шапках надежно укрывали орудия и повозки, людей и лошадей от немецких воздушных разведчиков. 86-я стрелковая дивизия была на левом фланге 67-й армии. Чем ближе к реке, тем отчетливее слышны разрывы снарядов. Вокруг все наполнено грохотом артиллерийской канонады. Артподготовка началась где-то в половине десятого. Левый берег в полосе наступления дивизии представлял собой мощный укрепленный район. Высокий, почти отвесный берег был густо заминирован, и, плюс ко всему, немцы обливали его скаты водой, намораживая толстую ледяную глыбу. Извилистыми линиями тянулись отрытые в полный рост траншеи, прикрытые до поры до времени маскировочными сетями. На каждый километр фронта приходилось более двадцати огневых точек. Огонь дотов и дзотов, землянок с бойницами и бронеколпаков перекрывал все восьмисотметровое пространство между берегами Невы. В дыму разрывов трудно было определить число рядов колючей проволоки, выходивших непосредственно на лед. Подруги видели, как над обороной противника поднималась и долго висела черная качающаяся стена из дыма и земли, в которой время от времени появлялись, как кляксы, оранжево-красные пятна разрывов. Все подготовились к решительному броску через Неву. Противник принимал контрмеры. Ему на помощь пришла авиация. Из-за низко плывущих облаков прямо в гущу солдат с визгом сваливались бомбардировщики с черными крестами и, промелькнув на бреющем, сбрасывали смертоносный груз и тут же круто взмывали вверх. Оглушительно стучали наши зенитки, захлебывались пулеметы. Петрова, облокотившись на бруствер окопа, заметила, как через полыньи по бревенчатым настилам на левый берег по-черепашьи медленно перебирались танки. Кругом, насколько хватало глаз, было множество людей в белых халатах, с нетерпением ожидавших сигнала. Она хорошо сознавала, что, может быть, добрая половина из них не сможет подняться на крутой берег, ворваться в траншею врага. Кто-то навечно уйдет на дно реки, кто-то останется лежать на льду, пока не подберут. Сигнал атаки. Ринулась вперед пехота. Сотни ног начали месить снег, и он становился похожим на пену. Петрова вскочила на бруствер окопа и в одно мгновение оказалась на льду. Она не хотела отставать, но второпях споткнулась и упала, оказавшись лицом к лицу с умирающим, похожим на ребенка, солдатом. Он смотрел на нее широко открытыми глазами. В них отражалась печаль, и безнадежность, и мольба о помощи. Сквозь боль солдат попробовал последний раз в жизни улыбнуться, но не получилось. Его лицо исказила судорога. Щеки задергались. Легонько скрипнул зубами. Петрова сняла с него каску, стерла с лица кровь. Потом она долго не могла нащупать пульс, брала то одну, то другую руку — бесполезно. Пульса уже не было. — Сынок, миленький, да как же так… Сынок… Прощаясь, она погладила щеки солдата теплой материнской рукой, поднялась и побежала догонять своих. Белый снег то тут, то там окрашивался в бурые пятна. Их становилось все больше и больше. Под тяжестью нахлынувшей лавины людей и техники лед глухо стонал, местами потрескивал и горбатился. Среди множества белых фигур метались санитары с сумками на боку. Нина Павловна подбежала к раненому и с ходу упала на колени: — Жив, сынок? Сейчас… Сейчас. Потерпи… А теперь дойдешь до берега сам? — Дойду, спасибо, — тихо отвечает раненый, опираясь на свою винтовку. К солдатскому стону примешивается ржание раненых лошадей. Но сейчас не до них. Им некому оказать помощь. Почти у самой середины реки Нина Павловна заметила расчет сержанта Доды. Артиллеристы тащили свою сорокапятку, поставленную на самодельные лыжи. — Порфиша! Пор-фи-ша! — старалась перекричать она гул боя. Он уловил ее слова: — Не отставай, скорей! — донесся до нее приглушенный разрывами голос сержанта. И вдруг заминка. Прямо перед Петровой падали солдаты. Путь им преградили вражеские минометы и пулеметы. Сотни свинцовых струй врезались в бегущих и лежащих. Сложилась критическая обстановка. Все услышали властный голос командира: — Вперед! За мной! Но враг не унимался. Смертельный огонь заставил наши подразделения отойти на исходные позиции. Прорвались лишь несколько батальонов. Части 86-й стрелковой дивизии продвигались медленно, и все же им удалось выйти к Рабочему поселку № 3 и высоте Преображенской. В поселке еще оставалось много неуничтоженных огневых точек. Дода насчитал целых двенадцать. Пехота залегла. Тогда Порфирий вспомнил про Петрову и позвал ее на подмогу. — Помочь? — спросила она, снимая санитарную сумку. — Надо бы! Берите четыре точки с правого фланга, а остальные мои. Общими усилиями огневые позиции врага были быстро подавлены. Высота Преображенская являлась основным опорным пунктом и надежно прикрывала южные подступы к Шлиссельбургу. Враг никак не хотел ее оставлять и оказывал исключительно упорное сопротивление. Подразделения дивизии незаметно обошли высоту с двух сторон, и в 15 часов 15 января наши войска штурмом овладели высотой. Также удалось ворваться на южную окраину города и завязать уличные бои. Ключ от города был в наших руках. На следующий день, 16 января, около полудня Шлиссельбург горел. Из ситценабивной фабрики гитлеровцы открыли мощный, губительный огонь. Снова задержка, но на помощь нам пришла артиллерия. Петрова шла в первых рядах наступающих. Ей очень жарко — от быстрой ходьбы, частой смены позиций, да и раненых она переносила на своих руках немало: то волоком на плащ-палатке, то на плечах. Снежные вихри, словно кем-то брошенные иголки, кололи лицо. Она расстегнула фуфайку, но и это не помогло. Пот черными каплями катился по лицу, заставляя слезиться глаза. Однополчане видели, как она, перевязав раненых, выбирала хорошую позицию для стрельбы и хладнокровно уничтожала противника. Пробегая мимо церкви, сумела разглядеть в зареве пожара, как какой-то солдат-смельчак водрузил на колокольне красный флаг. На перекрестке двух улиц, около разбитых автомашин, Петрову кто-то аккуратно потянул за санитарную сумку: — Старший сержант! Вам приказано следовать с нами. Наша группа должна закрыть фашистам выход из города. — Есть, — спокойно сказала Нина Павловна, глядя в лицо молодого лейтенанта. — Вот и хорошо. Ваша задача — медицинское обеспечение группы. У последнего дома, замыкавшего городскую улицу, офицер посмотрел на карту-километровку, сориентировался по компасу и взмахом руки приказал всем следовать за ним. До места, где взвод должен был занять развилку дорог и не пропустить оккупантов, оставалось не более двухсот метров. И вдруг с обоих флангов ударили пулеметы. — Ложись! — успел крикнуть лейтенант, а сам медленно стал опускаться на землю. Нина Павловна быстро подползла, перевязала раны и оттащила командира в безопасное место. Когда вернулась, увидела, что солдаты были на прежнем месте, не решаясь на какие-либо действия без командира. — Слушай меня! — хрипловатым голосом скомандовала она и поползла в направлении развилки дорог. Солдаты, воодушевленные личной храбростью санинструктора, последовали ее примеру. Задача была выполнена. Петрова вернулась к раненому лейтенанту. — Товарищ командир! Сыночек! Она вытерла сгустки крови, застывшие на его лице, потуже затянула жгут на правой ноге. За этой работой и увидел ее начальник штаба дивизии полковник Н. С. Туту ров. — Да вы не только хорошо стреляете, но и умело накладываете повязки… Похвально! Лейтенант тихо стонал, а Нина Павловна сердечно уговаривала его: — Ну потерпи немножко, потерпи, сынок, сейчас полегчает. На первых попавшихся санях-розвальнях при содействии полковника отправили раненого в медсанбат. Нина Павловна давно искала встречи с начальником штаба, и вот этот случай подвернулся. Она решилась: — Товарищ полковник! — Слушаю вас. — Николай Сергеевич повернулся в сторону женщины. — У меня к вам единственная просьба, и, может, последняя. — Пожалуйста, говорите, не стесняйтесь! Его мягкий голос, доброе лицо располагали к откровенному, задушевному разговору. — Переведите меня и Константинову на самую передовую. Нам хочется быть снайперами и своими руками бить фашистов. Начальник штаба задумался. Он не ожидал такой просьбы и поэтому ответил уклончиво: — Хорошо, я подумаю. Но хочу предупредить о трудностях. Вы должны понять, как вам будет тяжело. — Мы всё взвесили, товарищ полковник, всё продумали и вот просим вас о помощи. Это в ваших силах. — Конечно, — согласился Тутуров. — Это действительно в моих силах, но вот целесообразности в этом пока не вижу. — Мы просим, — настаивала на своем старший сержант Петрова. — Ну хорошо, хорошо, я подумаю, а сейчас пока до свидания. К вечеру 18 января город был полностью очищен от фашистов. В этот же день произошло еще одно замечательное событие. Войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились в районе Рабочего поселка № 1. Так в морозные январские дни пришла первая победа под Ленинградом. Ликовали все. Из уст в уста на фронте и в тылу передавалась эта радостная весть: «Наконец-то! Свершилось! Блокада прорвана!» Поздним вечером на одной из улиц Шлиссельбурга, недалеко от горящего двухэтажного дома, Петрова случайно столкнулась с Константиновой. — Татьяна! — первой окликнула Петрова. — Сколько дней не могли увидеться! Подумать только! Целая неделя в боях прошла… Раненых было много, особенно во время штурма высоты Преображенской. Через пустые дышащие жаром проемы окон на них падали большие дрожащие пучки света. Внутри кирпичной коробки с докрасна раскаленными железными балками бешено плясали длинные, широкие, напоминающие конскую гриву языки пламени. Они лизали все, что попадало на их пути. Справа и слева от дома трещали в огне деревянные постройки, поленницы дров. — Пойдем отсюда, Нина! Смерть боюсь пожаров, и особенно ночью. Искристое пламя порывистым ветром выбрасывалось то на мостовую, то крученым столбом в темное, без единой звездочки, небо. Они отошли и остановились в каком-то закоулочке, возле подбитого танка. Увидели чудом уцелевшую около дома скамейку, сели. Нина Павловна поведала подруге о встрече с начальником штаба дивизии, о своей просьбе… В начале третьей декады января, когда обстановка на данном участке фронта стала сравнительно стабильной, из штаба дивизии пришло в медсанбат распоряжение, в котором предписывалось откомандировать Петрову и Константинову для прохождения дальнейшей службы в распоряжение командира 169-го стрелкового полка. …В штабе полка, куда подруги прибыли под вечер, их определили инструкторами снайперского дела. Это было большой радостью для каждой. Обеим хотелось и дальше быть вместе, так уж они сдружились. Начальник штаба полка полистал книгу учета личного состава, что-то обдумал и безапелляционно, подчеркивая каждое слово, объявил: — Товарищ старший сержант Петрова, вас проводят в первый стрелковый батальон. Здесь рядом. Вас, товарищ старший сержант Константинова, проводят в третий стрелковый батальон. Тоже недалеко. Подруги переглянулись. Опять пришло время разлуки. Начальник штаба заметил их волнение и успокоил: — Не обижайтесь! Так надо для службы, а повидаться в одном полку — не проблема. Удачи вам! Еще в штабе полка Петрова, вставая на партийный учет, повстречалась с секретарем партбюро капитаном Фильковским. Он был человеком веселого нрава, общительным, хорошо знал всех коммунистов, потому что видел каждого в бою. Беседуя с Ниной Павловной, он напомнил ей, что у нее скоро истекает кандидатский стаж. — Я не забыла! У меня и рекомендации есть. — Она достала из кармана гимнастерки аккуратно сложенные три листочка белой бумаги и подала их секретарю. Это были рекомендации В. И. Титова, М. А. Кулакова и II. П. Морозовой. Проверив документы, Фильковский попросил: — Напишите, пожалуйста, заявление и автобиографию. Когда необходимые бумаги были оформлены, секретарь, провожая Петрову из землянки, сказал: — Ждите общего собрания коммунистов. Нина Павловна с помощью командиров рот набрала в батальоне первую группу курсантов. Но учить их приходилось от случая к случаю. Несмотря на все трудности, она успешно выпустила группу снайперов. 5 марта 1943 года Петрова была принята в члены партии, а 7 марта дивизионная парткомиссия в своем протоколе № 70 записала: «…принять Петрову в члены ВКП(б) со стажем с марта 1943 года». При отборе солдат во вторую группу от желающих быть снайперами не было отбоя. Пришлось учинить нечто вроде конкурса. Ни комбат, ни сама Петрова не знали, что дни пребывания ее в части были сочтены. В приказе по полку от 2 апреля 1943 года есть такая запись: «Исключить из списка полка и со всех видов довольствия ст. сер. Петрову Нину Павловну, с сего числа…» — Куда же теперь? — расстроенная, спросила она у начальника штаба. — Вам надлежит явиться в двести восемьдесят четвертый стрелковый полк, на ту же должность. — Начальник штаба был не охотник до разговоров. Он сделал сам для себя простой вывод, что в том полку дело с подготовкой снайперов обстоит хуже, чем у них, а иначе зачем же ее переводить…Военные будни
К новому месту службы Петрова вышла под вечер, когда погасли последние лучи солнца и на разогретом за день снегу стала появляться твердая, хрустящая под ногами ледяная корочка. В небольшом перелеске, где среди редких, невысоких осинок и ольхи стояло пяток сосенок, было страшновато. Да и морозец прихватывал. Вдруг Нина Павловна услышала топот копыт и тут же негромкий окрик: — А ну посторонись! Увидев женщину, ездовой остановил лошадь. — Садись, сестрица, подвезу. — Мне тут недалеко, дойду. — Садись, говорю, веселей будет. Одной-то, поди, боязно… Петрова присела на краешек саней. По бокам дороги чернели большие проталины, на которых было немало зеркальных луж. Ездовым оказался ярославский мужичок, по всему было видно — любитель поболтать с первым встречным. — Куда путь держишь? Аль военная тайна? — Тайны нет! В соседний полк следую… — В нашем-то что, проштрафилась? — Да нет! Так распорядилось начальство, а ему всегда видней, где солдат нужней. — Против начальства не пойдешь, это верно, — подтвердил ездовой и начал понукать лошадь. Потом сел поудобней, сдвинул на лоб шапку, обтер варежкой толстые, немного отвислые губы и пробасил: — Ежели в двести восемьдесят четвертый стрелковый, то вот сейчас будет тропочка и по ней через торфяные выработки прямо в штаб придете. Минут через пять лошадь остановилась. Ездовой кнутовищем указал на едва заметную, убегающую в темноту, сгорбатившуюся под дневным апрельским солнцем тропинку. — Вот здесь. Тут уж недалеко, дойдешь. Мы, связисты, все тропки-дорожки знаем. — Благодарю вас! В это время остервенело заговорили пулеметы. Длинные очереди веером стлались над головой. Лошадь, привычная к фронтовым передрягам, навострила уши, фыркнула, но с места не тронулась, пока ездовой от сердца не хлестнул ее кнутом. Петрова легла в канаву около дороги. Спереди и сзади, в нависшей темноте, светящимися точками одна за другой летели винтовочные трассирующие пули. «Сейчас заухают минометы», — подумала Нина Павловна и плотней прижалась к земле. Но на этот раз фашисты почему-то изменили своей традиции. После недолгой беспорядочной стрельбы все стихло. Наша сторона огня не открывала. …В большой штабной землянке было многолюдно. Несмотря на поздний час, отгороженная брезентом, стрекотала пишущая машинка. За столом сидели офицеры, склонившись над картами. Они наносили последнюю обстановку на переднем крае. Полк занимал оборону в Синявинских болотах и на отдельных, затерявшихся среди чахлой растительности, высотах. Когда Петрова вошла в землянку, ее почти никто не заметил. Все были заняты делом, а заходили и уходили многие. Заместитель командира полка по политчасти первым увидел подтянутую симпатичную женщину со снайперской винтовкой. Он сразу догадался, что это и есть та самая знаменитость, которую направили им в полк. Майор встал и пошел ей навстречу. — Товарищ старший сержант, считайте, что вам повезло, как говорится, вы попали с корабля и прямо на бал. Эти слова обеспокоили Петрову, и она подумала, что это или какой-то подвох, или, может, неудачная шутка майора. — На какой же бал, да еще в стрелковом полку и в такое время? — полюбопытствовала Нина Павловна. — Сейчас объясню. — Он подошел поближе. Сели на скамейку. — Сегодня — четвертое апреля. Через несколько дней начнется слет снайперов дивизии. Вот готовлю списки, подбираем кандидатуры. — Он потряс клочком бумаги перед своим лицом. — Вы отличный снайпер, и я полагаю, что вам необходимо там быть, так что ждите приглашения. — Спасибо за доверие, вышло по-вашему, действительно попала прямо на бал. — Это пусть вас не смущает, а сейчас отдыхайте. Старший лейтенант подсказал замполиту: — Надо направить старшего сержанта к Мартышкову Александру Максимовичу. — Это командир первого стрелкового батальона, — заметил майор. — Везет мне на первые батальоны, — ответила Нина Павловна и вышла из землянки в сопровождении связного комбата. В батальоне ей отвели местечко в землянке, где жили девушки. Девчата стали освобождать уголок нар. Перетрясли слежавшиеся, но еще не высохшие хвойные ветки, заменявшие матрац, убрали вещмешки, набитые сеном и сухой ржаной соломой. Тусклое пламя самодельного светильника боязливо шарахалось в разные стороны от малейшего колебания воздуха. Нина Павловна подметила, что при таком освещении не проденешь нитку через игольное ушко. И все же это был свет, и он радовал женщин, которым выпадал час-другой короткого отдыха, когда можно было поговорить, посмеяться, помечтать. — Это наши подушечки, ой здорово на них спится, никакой артобстрел не разбудит, мы и вам такую сделаем, товарищ старший сержант. Это не очень сложно, — звонко и весело говорила девушка-радистка, часто поправляя и приглаживая каштановые волосы. — Чего там, располагайтесь, пожалуйста! — Спасибо, мои милые, спасибо, доченьки! Устроилась Нина Павловна быстро. Больше всего ее радовала печурка, стоявшая у самых нар. Стоило чуть потянуться — и ноги ощутят тепло, аглавное, всегда есть возможность обсушить обмундирование. Было и еще одно, может, никем не замеченное удобство — Нине Павловне нравилось лежать в углу, повернувшись лицом к стенке. Хотя Петрова и была веселого нрава, но подумать-помечтать о семье и многом другом, что было ей особенно дорого и близко, любила наедине сама с собой. На другой день старший сержант Петрова решила осмотреть передний край, изучить местность, присмотреть позиции для снайперской стрельбы. Командир роты угадал желание Петровой. Получилось так, будто он специально зашел к ней, чтобы вместе обсудить, как действовать, с чего начать… — Вон там, за линией проволочных заграждений, — рассказывал командир роты, — фашисты ведут себя вызывающе, иногда даже ходят во весь рост, надо бы их проучить. — Попробую! Сырая, болотистая местность не позволяла зарыться глубоко в землю. Траншеи были мелкими, и ходить приходилось согнувшись. Под ногами сплошное месиво коричневой жижи. — На такой местности трудно выбрать позицию для снайпера, — заметил командир роты. — Нет! Есть подходящие места. А то, что сыро, — никуда не денешься. Пусть противник думает, что мы не ляжем в эту слякоть. Думаю, появление снайпера будет для него неожиданным. В батальоне пока плохо со снайперами, раз-два — и обчелся, вот фашисты и наглеют. …На слете снайперов Петрова встретилась со многими знакомыми из 169-го стрелкового полка, с которыми успела крепко, по-солдатски подружиться. Узнал свою наставницу и старший сержант Мурадов. Он еще раз поблагодарил за науку точных выстрелов, за доброту и щедрость души наставника. Выступающие делились опытом, клялись мстить врагу до последнего дыхания, до последнего удара сердца. Было принято обращение с призывом множить ряды метких стрелков, ежедневно каждому увеличивать свой личный счет мести. Обращение подписали семь лучших снайперов, среди них была и Нина Павловна. Перед закрытием слета выступил начальник штаба 86-й стрелковой дивизии полковник Тутуров и зачитал приказ о награждении. Командир дивизии Герой Советского Союза полковник Трубачев лично приколол к гимнастерке Инны Павловны медаль «За боевые заслуги». Эта награда за то, сказал полковник, что она неустанно обучает солдат снайперскому делу, что только в учебном батальоне Петрова подготовила свыше ста отличных стрелков, за то, что, будучи на переднем крае, при подготовке снайперов воспользовалась случаем и уничтожила двух фашистов. Ей долго и по-особому тепло аплодировали участники слета.Школа Петровой
В батальоне старший сержант Петрова пробыла недолго. Недели через две ее вызвали в штаб полка и сказали, что организуется учебный взвод снайперов и она назначена его командиром. Нина Павловна восприняла новость с нескрываемой радостью: давно мечтала об этом. Со свойственной ей энергичностью взялась она за дело: стала подбирать первых кандидатов в снайперскую школу. Целыми днями лазала по траншеям, к вечеру фуфайка и ватные брюки, сапоги и шапка — все было в грязи, промокшее. В сырых землянках, с запахом пота и гнилой осины, она подолгу разговаривала с солдатами. Как-то обходя роты своего первого батальона, она задержалась у небольшой группы бойцов, поведение которых показалось ей странным. Солдаты стояли в стороне от других, вели себя с некоторым пренебрежением к остальным. — Это наши новички, — пояснил командир роты, сопровождавший Нину Павловну. — Они прибыли из другой части, все после госпиталя, и вот никак не хотят оставаться у нас. — Наверное, очень жалеют свою прежнюю часть. — Выходит, так, — отозвался ротный. Старшим в этой группе был Хахаев Василий Федорович, а около него вертелись два юнца — Ларуков и Новиков. Василий Федорович поучал своих подчиненных: — Держаться будем вместе! И баста! Все в группе вели себя независимо и были неразговорчивы. На вопросы отвечали коротко и нехотя. Тогда Петрова начала беседовать с ними об их старой части, и лица солдат сразу оживились, они заулыбались, стали наперебой говорить о боях, в которых довелось участвовать, о друзьях-товарищах… Нина Павловна поняла их состояние и даже посочувствовала им, но все же заметила, что воевать надо там, куда пошлют. Это и есть воинский долг. Она рассказала о роли и значении снайперского движения, о том, как сам член Военного совета Ленфронта А. А. Жданов беспокоится об этом большом и важном почине. — Вот вы, юноша, — обратилась она к русоволосому Ларукову, — не хотите быть снайпером? Николай исподлобья посмотрел на старшего сержанта, потом бросил настороженный взгляд на своих сослуживцев и, не дождавшись их реакции на вопрос, нерешительно ответил, наклоня голову: — Хотелось бы, конечно! — Так за чем же дело? — наступала Петрова. — Да я что, — тянул с ответом Ларуков, — вот как мои друзья. Нам очень хочется в свою часть. Командир роты, присутствовавший при этом разговоре, попробовал рассказать, что и 284-й стрелковый полк имеет хорошую боевую славу. Он много сделал для обороны Ленинграда, был у Невской Дубровки. Друзья слушали его не перебивая, но и согласия не давали. Тогда Петрова обратилась к старшему: — Не хотите ли вы быть снайпером, товарищ старший сержант, мстить фашистам за все их злодеяния, что вы видели сами? — Как вам сказать, — растягивая слова, начал Хахаев. — Оно, конечно, снайпером быть хорошо и почетно, вот только как другие-то… Нам бы всем вместе. Нина Павловна подошла к Нурлумбекову, безучастно стоявшему чуть-чуть в стороне. Он не знал почти ни одного русского слова и больше показывал руками, сопровождая жесты казахской речью. Не дождавшись вопроса, казах сказал коротко и довольно внушительно: — Моя не понимает. — Жаль, жаль. Мы бы научили тебя языку, лишь бы желание было. — Не, не, моя не может. Он замахал руками, словно мух отгонял от себя, и попятился назад. Последним, к кому обратилась Петрова, был солдат Новиков. На вопрос старшего сержанта он ответил не сразу. Сначала искоса посмотрел на товарищей, помялся с ноги на ногу, хлюпая жидкой грязью, потом сказал: — Я — что? Я — как все. Хорошее дело быть снайпером. — Вот и славно. Беру всех, — заключила Нина Павловна. — Можно, товарищ старший лейтенант? — Против хорошего начинания возражать нельзя. — Ротный был доволен развязкой разговора. Глаза его сияли, по веснушчатому лицу расползлась улыбка. Пригнувшись, они пошли по траншее к следующему взводу. Набор курсантов надо было закончить к исходу дня, чтобы немедля, завтра же начать занятия. Этого требовало и командование полка и сама обстановка. По дороге ротный посоветовал Петровой не брать в школу казаха: — Намучаетесь вы с ним, он же не говорит по-русски, подумайте… — Возьму, обязательно возьму. Научу и языку, и метко стрелять. Он чем-то мне нравится, ему только надо помочь. — Нина Павловна поплотней запахнула фуфайку, от сырости и налетевшего северного ветра поежилась и ускорила шаг. Ротный шел сзади след в след, все пытался доказать, что с Нурлумбековым она намается вот как, и провел рукой по длинной худой шее. — Снайпером не рождаются — снайпером становятся, — ответила на это Петрова. …Первое занятие было трудным. «Группировка» Хахаева держалась все так же обособленно, и у Петровой зародилось сомнение: как бы эти парни не сбежали-таки в свою часть? Отойдя в сторону, пока шел перекур, она подумала: «Надо бы как-то увлечь солдат, отогнать думы о возвращении в прежнюю часть, и выход есть — это напряженная и интересная учеба». Поздним вечером солдаты расходились по своим взводам, а утром чуть свет являлись в назначенное место. На втором занятии было полегче. Винтовку не изучали, а лишь повторили взаимодействие частей, но оптический прицел был новинкой для каждого. — Вот это игрушечка! — восторженно говорил Николай Ларуков, любовно поглаживая прицел. Нина Павловна заметила, как бы между прочим, что снайперская винтовка доверяется не каждому и выдается только после курса обучения. Казах Нурлумбеков по-прежнему оставался угрюмым, задумчивым и неразговорчивым. Может, потому, что стеснялся товарищей, а может, боялся предстоящих трудностей. Он еще не держал в руках огнестрельного оружия, так уж получилось, в этом вины его не было. Понимал он и то, что вскоре ему надо будет убивать людей, которые пришли, чтобы убить его. Курсанты плотно сидели по обе стороны своего инструктора на сухом суковатом дереве, вывернутом сильным ветром вместе с корнями. Перед ними на низком, обросшем мхом с северной стороны пне сидела Нина Павловна. Ее винтовка была зажата меж колен, а руки лежали на холодном металле ствола. — Что такое снайпер? — задала вопрос Нина Павловна своим курсантам. — Кто ответит? — Ее взгляд быстро пробежал по лицам солдат. — Это меткий стрелок! — выпалил Ларуков. Ответ получился таким громким, что его друзья переглянулись и заулыбались: знай, мол, наших, и мы не лыком шиты.На армейских стрелковых соревнованиях. Слева направо: Н. А. Ларуков, И. Н. Банков, В. Ф. Хахаев и Н. П. Петрова. Снимок 1943 г.
Когда волнения улеглись, Петрова заметила: — Коля ответил правильно, но этого мало. Снайпер — это солдат железной воли, отличного здоровья. Это такой человек, который воюет изобретательно и очень расчетливо, хитро и даже остроумно. Снайпер изучает повадки врага. Это, пожалуй, самый терпеливый человек в войсках. Он сутками — в грязь и мороз, в дождь и метель — выслеживает неприятеля и поражает его наверняка. Один фронтовой поэт правильно написал:Две награды
Среда, 23 июня 1943 года. Сегодня армейские соревнования снайперов. По условиям соревнования каждая стрелковая дивизия или приравненная к ней часть выставляла команду из шести человек. Состязания по стрельбе из снайперской винтовки воинов Ленинградского фронта проводились по двум видам: командные и на личное первенство. Петрова и Константинова прибыли из своих полков в штаб дивизии накануне. После долгой разлуки они разговаривали почти всю ночь, обменивались письмами от родных, полковыми новостями. Утром Нина Павловна по-праздничному причесалась и с сожалением отметила, что седина неудержимо расползается во все стороны и никакой пилоткой ее уже не закроешь. К землянке подруг подошли остальные члены команды. Они были опрятно одеты и веселы, шутили между собой, рассказывали солдатские прибаутки, но внутренне каждый был собран, потому что мечтали о первом месте для своей дивизии. Вскоре показалась машина с офицером из штаба. Ехали в кузове на брезенте. Дорога проходила через большое болото. Как только выехали, увидели в небе немецкий самолет-корректировщик. — Жди беды, — заметила Нина Павловна сидевшему рядом Коле Ларукову. И действительно, через несколько минут появились два вражеских истребителя. Они обстреляли дорогу короткими очередями из пулеметов и пошли на второй заход. Солдаты быстро повыскакивали из кузова и рассыпались по ближайшим канавам. Когда смолк гул моторов, снайперы собрались у машины, оставленной в кустах. К счастью, полуторка оказалась исправной. Соревнования проходили в междуречье Невы и Охты, на гарнизонном Охтинском стрельбище. Выбор на этот район пал не случайно. Это место меньше всего подвергалось артиллерийскому обстрелу. На полигон шли медленно. Надо было экономить силы, да и время не подгоняло. Несмотря на жаркое лето, под ногами хлюпала болотная жижа, земля покачивалась, словно большая пуховая подушка. Местами попадались заболоченные участки с канавками, и преодолевать их было трудно. Кем-то набросанные тонкие жердочки были мокрыми, ноги то и дело соскальзывали с них и увязали в торфянистой кашице. Стрельбище было прямо в этой низине. Когда пришли в указанный пункт, там уже было много солдат и офицеров из других частей и соединений. — Человек двести набралось, а то и больше, — заключила Константинова. Она окинула взглядом собравшихся и со вздохом заметила: — Нина, ты только посмотри, из пожилых-то мы с тобой, наверное, двое, кругом одна молодежь. С такими-то страшновато тягаться… — Не робей! Не посрамим своей былой чести. До войны-то сколько раз призовые места брали! — Так то до войны… Кругом дымили махоркой. Негромко разговаривали в ожидании начальства. Все были в том торжественно-приподнятом настроении, которое обычно царит на больших спортивных праздниках. Около десяти часов утра, когда солнце успело осушить землю от ночной влаги, начались соревнования. Расстояние до мишени — четыреста метров. После каждого попадания мишень делала разворот на заданный угол и скрывалась. Через пять секунд она снова появлялась. Снайперу за это время надо было разрядить винтовку, взять патрон из кучки, что лежала рядом на огневом рубеже, зарядить винтовку и выстрелить. Подруги зорко наблюдали за очередной командой. Они переживали за каждого снайпера, и особенно тогда, когда кто-либо из них медлил с выстрелом, допускал ошибки. Больше всех Петровой понравилась команда из легендарного Ижорского батальона. Она сказала Татьяне Лаврентьевне: — Каков батальон, таковы и снайперы! Здорово стреляют! Просто молодцы! Команду ижорцев возглавлял совсем молоденький доброволец-ополченец Николай Залесских. Он был комсоргом батальона. Подругам очень хотелось опередить ижорцев. Ой, как хотелось! Но на огневом рубеже команду Петровой постигла неудача. Снайперы не смогли поразить всех мишеней. — Ладно, ребята, не все еще пропало! — успокаивала Нина Павловна. Закончился первый этап. Судейская комиссия подвела итоги, и команда Николая Залесских заняла первое место. За этот успех счастливчики получили для своей части тридцать снайперских винтовок. Самого Залесских поздравляли все: и товарищи, и офицеры, и сам командующий 55-й армией. И было за что! Ижорцы получили приз Военного совета фронта. Особо был отмечен и Николай Залесских. Нина Павловна тоже хотела подойти к Николаю и от души, от всего материнского сердца поздравить с победой. Кто-кто, а она понимала толк в стрельбе! Но выполнить своего желания не успела, начался второй этап соревнования на личное первенство. На доске показателей, висевшей на засохшем дереве, мелом записывали результаты. Пришла очередь Петровой. В каждом ее движении чувствовалось спокойствие и выдержка. Появилась цель — выстрел. Мишень повернулась и упала. Второй выстрел, третий, четвертый, пятый — и каждый раз попадание. Из второй обоймы — тоже пять попаданий, и наконец израсходована последняя, третья обойма. Когда прозвучал последний выстрел, все увидели, что у Петровой ни одного промаха. Константинова набрала несколько меньше попаданий, но тоже вошла в четверку сильнейших. Все удивлялись достижениям старшего сержанта Петровой в стрельбе. И действительно, результаты были ошеломляющими для многих, и особенно молодых, снайперов. Победителей отмечали ценными подарками: кто получил охотничье ружье, кто фотоаппарат, кто бритву, а вот Петрова лично из рук члена Военного совета фронта получила наручные дамские часы. Кругом гремели аплодисменты. Генерал долго беседовал с Ниной Павловной Он с глубоким уважением смотрел на ленинградку с боевыми медалями на выцветшей солдатской гимнастерке. …В расположение дивизии подруги вернулись в сумерках, когда солнце уже скрылось за зубчатым горизонтом и лишь узкая бледно-розовая полоска местами проглядывала меж верхушек деревьев. Утром 24 июня в отличном настроении Нина Павловна встретилась с друзьями из своего батальона. Ее успехом гордились все. Блиндажи, в которых разместился батальон, были отвоеваны у немцев еще в январском наступлении; все они глядели дверями в сторону линии фронта. — Хороши блиндажи, да жить в них опасно, — пожаловалась Петрова капитану Сафонову. — Верно, опасно! Снаряд может влететь в блиндаж при любой траектории полета… Но будем надеяться на лучшее. Из соседней землянки вышел подышать свежим воздухом артиллерист Саша Позняк. Нина Павловна то и дело посматривала на часы. Они ей нравились. — Спешите куда? — поинтересовался Сафонов. — Нет, просто так. Как посмотрю — генерала вспомню, добрый он человек и очень внимательный. Все трое сели на ствол сосны, вывороченной из земли. — Вот здесь когда-то была роща, а теперь смотрите… — говорил Позняк, показывая на кладбище деревьев. Местами из глубины земли курился дымок. Это горел торф. Саша хотел еще многое рассказать об этой роще, как вдруг послышался далекий выстрел. Все насторожились, услышали гул снаряда и сильный удар рядом. Земля под ногами заколыхалась. К счастью, снаряд крупного калибра не взорвался. Он разворотил блиндаж, где жила Петрова, и упал у самого входа. Обстрел усилился. — Там же солдат отдыхал, — вспомнила Нина Павловна и побежала на помощь. За ней последовали остальные. Между блиндажами разорвались сразу три снаряда. Взрывной волной Петрову отбросило в сторону. Осколки и мелкий гравий со свистом пролетели над головой. На помощь подоспел орудийный расчет Позняка. Противник бил метко. Он знал каждый вершок этой земли. — Пойдемте к нам, — предложил Саша Позняк и, взяв Нину Павловну за руку, увел с собой. В блиндаже один из артиллеристов, что мыл посуду, спросил: — Кто скажет, сколько времени? Петрова тут же глянула… но, увы, часов не было. Только две неглубокие царапины, как стрелы на командирских картах, показывали, где они были раньше. — А где же подарок? Сынки, часы потеряла. Вот беда, и недели не носила… — Найдем, не волнуйтесь! Поди не иголка, — успокаивал Саша. Через несколько минут наступило очередное затишье. Все высыпали из укрытия на поиск часов. Искали долго. Сначала проверили то место, где Петрова стояла с капитаном Сафоновым, около блиндажа. Но пропажа не находилась. Незаметно стемнело, и искать дальше не было смысла. Через несколько дней, когда история с часами понемногу стала забываться, к Нине Павловне подошел связист и робко произнес: — Посмотрите, не ваши ли часики? Она бережно взяла часы. Корпус часов был немного помят, они не ходили. — Спасибо, сыпок! Где же ты их нашел? — Совсем случайно. Линию исправлял, гляжу, что-то блестит в траве, вроде бы капелька росы, да только уж размеры больно велики. Поближе подошел — смотрю, часы… …В 1980 году, незадолго до Праздника Победы, в квартире на Моховой было много гостей. Однополчане часто навещали дочь Петровой — Ксению Викторовну Тулаинову, кто-то спросил: — А где знаменитые часики? Ксения Викторовна подошла к заветной семейной шкатулке, достала часы и положила их на стол, чтобы было видно всем.* * *
Как-то в один из визитов в дом Тулаиновых я, по своему обыкновению, попросил разрешения еще раз полистать документы из семейного архива, освежить в памяти кое-какую информацию, а может быть и натолкнуться на что-нибудь, ранее ускользавшее от моего взгляда. Так и произошло. В углу книжной полки я увидел папку, на которой было написано «М. А. Шафрова-Марутаева». Эта фамилия не встречалась мне ранее в семейных бумагах. Ксения Викторовна пояснила: — Марина Александровна Шафрова-Марутаева — племянница моей мамы. Я раскрыл папку. В ней оказалось огромное количество газетных вырезок, журнальных статей, фотографий. Привлекли внимание следующие строки: «За мужество и отвагу, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы второй мировой войны, наградить бельгийскую гражданку Шафрову-Марутаеву Марину Александровну орденом Отечественной войны I степени (посмертно)». Вот что мне рассказала Ксения Викторовна, комментируя находящиеся в папке бумаги. Кроме Нины Павловны в семье Павла Семеновича Дешевова и его супруги Варвары Мироновны было еще четыре дочери — Людмила, Лидия, Татьяна и Евгения. Первые три — старше Нины Павловны, последняя — Женечка, как называли ее близкие, — младше. По-разному складывались судьбы сестер. Семейный архив, например, сохранил сведения о том, что две старшие сестры — Людмила и Лидия оказались на Дальнем Востоке. Это в их семьях жила Нина Павловна во время своего пребывания во Владивостоке. Муж Лидии Павловны — капитан 1-го ранга Иваницкий, отличившийся при обороне Порт-Артура, был переведен в Ревель (Таллин), где погиб во время первой мировой войны. Его прах захоронен в таллинском Русском соборе. Сама же Лидия Павловна в период обороны Порт-Артура была сестрой милосердия. Она награждена медалью «За оборону Порт-Артура». Самая старшая сестра — Людмила Павловна была замужем за генералом Шафровым, героем русско-японской войны. После революции семья Шафровых оказалась в Ревеле, затем эмигрантские пути-дороги привели семью в Брюссель, где к тому времени оказалась и семья Лидии Павловны. Все мечтали о возвращении на Родину. В 1939 году были поданы необходимые документы в советское посольство в Бельгии, но помешала война. Советская Родина была в опасности. Фашистские полчища рвались к Москве. И родственники Нины Павловны не могли сидеть сложа руки. Марина Александровна Шафрова-Марутаева и Тамара Николаевна Иваницкая со своим мужем Карелом, чехом по национальности, ветераном испанских интербригад, вступили в бельгийское движение Сопротивления. В официальных документах бельгийской армии партизан, опубликованных в 1948 году, говорится: «Марина Шафрова — связник командира корпуса. Начиная с августа 1940 года в районе Брабант-Валлония занималась сбором оружия, оставленного отступавшими войсками. В 1941 году организует службу пропаганды и передач сводок русской информации. В ноябре вступает в контакт с бельгийской партизанской армией для обеспечения связи с компартией и русскими ячейками. В августе 1941 года, действуя по собственной инициативе, устанавливает на дорогах Брабант-Валлонии «ежи», участвует в нападении на двух немецких мотоциклистов». Декабрь 1941 года. Начало разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. Наша армия развеяла миф о непобедимости гитлеровских завоевателей. Народы мира почувствовали, что есть сила, способная не только устоять, но и разгромить врага. Сопротивление фашистам в оккупированных ими странах еще больше возросло. 8 декабря 1941 года в столице Бельгии Брюсселе неизвестная женщина на площади Порт де Намюр ножом среди бела дня убила помощника военного коменданта — майора немецкой армии. Фашисты пришли в неистовство от столь дерзкого поступка. Они схватили в качестве заложников 60 бельгийцев. Было объявлено, что если не будет найден убийца — их расстреляют. Убийце немецкого офицера предлагалось в течение недели явиться в комендатуру. За несколько дней до этого по указанию командира корпуса бельгийской армии партизан Марина Александровна сняла небольшую квартиру в Брюсселе. О том, что она задумала, к чему готовила себя, не знал даже ее муж Юрий Марутаев, тоже активный участник движения Сопротивления. На поиски партизанки гитлеровцы бросили силы гестапо, СД, военно-полевой жандармерии, полиции. Карательные органы рейха работали с полным напряжением сил. О террористическом акте было доложено в ставку Гитлера, за розысками бесстрашного патриота лично следили Гиммлер и Геббельс. Начались массовые аресты, задержанных подвергали пыткам. Брюссельцы с тревогой ждали назначенного срока — 15 декабря, 20.00. Люди гадали, как поведет себя эта неизвестная женщина, явится ли она, чтобы спасти заложников. Но того, что случилось, не ожидал никто. 15 декабря Марина пришла домой. Обняла мужа, прижала к себе семилетнего сына Никиту, долго гладила его вихрастую голову. Поцеловала трехлетнего Вадима. Глядя на нее, Юрий Николаевич понял, что она пришла прощаться. …Около шести часов вечера Марина вышла из дома. В одном из самых многолюдных мест города — на авеню Маркине она достала из сумочки простой кухонный нож, и… капитан немецкой армии рухнул на мостовую. Патруль задержал Марину и доставил ее в комендатуру. Она потребовала немедленного освобождения заложников. К тюрьме Сен-Жиль, куда поместили партизанку, бельгийцы приносили цветы. Суд главной полевой комендатуры приговорил Марину Шафрову к расстрелу. Потянулись дни ожидания казни. Боясь вооруженных выступлений в Брюсселе, фашисты перевезли Марину в Кельн. Политический трибунал гитлеровского рейха отменил решение военно-полевого суда «за мягкостью приговора». Марину Шафрову судили вторично. Новый приговор гласил: «Смертная казнь посредством гильотинирования». 31 января 1942 года отважной русской женщины не стало… После победы над фашистской Германией королева Бельгии Елизавета распорядилась перенести прах героини в Бельгию и захоронить на кладбище Иссель. Марине Шафровой было посмертно присвоено звание почетного участника движения Сопротивления. Русская женщина стала национальной героиней бельгийского народа. В мае 1978 года Марина Александровна Шафрова-Марутаева была награждена посмертно орденом Отечественной войны I степени.Учеба продолжается
По окопам и блиндажам, среди обессилевших, измотанных боями и болезнями солдат, бродили упорные слухи, что дивизию вот-вот выведут в тыл на доукомплектование. Солдатские предсказания сбылись. Оглохшие от непрерывных бомбежек и артиллерийских обстрелов, шли воины дивизии в тыл на отдых и учебу. После нескольких дней, отведенных на помывку и приведение техники в порядок, в частях дивизии началась учеба. Старший сержант Петрова быстро привела себя в образцовый солдатский вид. Она постирала и погладила обмундирование, подшила новый подворотничок, начистила сапоги. Многим солдатам помогла, а иных просто научила стирать белье, пользоваться иголкой с ниткой. После короткого отдыха снова взялась за подготовкуснайперов. Воспользовался передышкой и парторг второй стрелковой роты Шахназаров. Он пригласил в подразделение лучших снайперов — молодых коммунистов Хахаева и Ларукова. Они рассказали солдатам, как стали стрелками, как теперь воюют. Парторг остался доволен. Ученики Петровой в дружеской, задушевной беседе пробудили желание стать снайперами у многих молодых бойцов роты. Не все в учебном взводе Петровой было гладко. Встречались и такие курсанты, которые при первых же неудачах опускали руки и заявляли, что из них никогда не выйдет снайпера. Старший сержант убеждала их в обратном. Она любила говорить тем, кто сомневался и падал духом: — Самое главное — это терпение, ребята. Терпение и трудолюбие. И тогда все получится. Среди ее учеников в очередном наборе был ефрейтор Георгий Даудов. Он ходил в безнадежных учениках и не раз порывался бросить занятия. Это своевременно заметила Нина Павловна. На очередных стрельбах, когда все отстрелялись и разошлись по своим ротам, она осталась наедине с Георгием. — Давай разберемся, товарищ ефрейтор, где зарыта собака. Даудов безнадежно махнул рукой. — Не отчаивайся. Я уверена, что ты будешь настоящим стрелком. У меня был ученик — казах Нурлумбеков, тоже первое время раскис, переживал, а теперь его знают как очень хорошего снайпера. От тебя требуется одно — поверить в себя, в свои силы. А сейчас давай еще раз попробуем. Ложись. Ремень поправь! Он тебе поможет держать винтовку во время выстрела. Нина Павловна присела рядом, расправила и подогнала ремень. — Помни, что спусковой крючок надо нажимать плавно. — Все это ясно, давно слыхал, — пробурчал ефрейтор, — да только толку нет. — Будет толк. Непременно будет! Нина Павловна отошла на несколько шагов и скомандовала: — Огонь! Потом еще раз подошла к Даудову, поправила его винтовку. — Продолжай стрелять! Прошло несколько минут. Георгий смахнул ладонью пот с темных, шершавых щек и доложил: — Ефрейтор Даудов стрельбу окончил! К мишени шли медленно. Петрова приостановилась, стала срывать одинокие цветочки, а Даудов, увидев пробоину в центре мишени, не мог сказать ни слова. Когда спало оцепенение от неожиданного результата, он закричал: — Товарищ старший сержант! Нина Павловна! Я попал! Попал! Подошла Петрова, положила на плечо ефрейтора руку и спокойно сказала: — Вот видишь, начинает получаться. — Значит, я могу научиться? — В этом я никогда не сомневалась. Теперь главное — как можно больше стрелять, стрелять… К концу занятий, когда заметно спала жара, а солнце уже почти сползло за горизонт, Даудов едва различал цель, а Нина. Павловна опять приказала: — Стреляй, патронов не жалей! Один за другим раздались приглушенные высоким валом выстрелы. При осмотре мишени обнаружили целых три пробоины. Даудов, окрыленный успехом, ринулся было бежать к своим друзьям, чтобы поделиться радостью. Подумать только — три попадания! — Товарищ ефрейтор! — остановил его голос старшего сержанта. — От мишени не бегают, а уходят четким шагом. Пришлось сконфуженному солдату вернуться и продемонстрировать, как надо отходить от мишени. Уже через несколько дней Даудов пошел с Петровой на передний край и открыл свой счет мести. Несколько позднее о нем написали газеты как об одном из способных снайперов. А как же иначе? Ведь он из простой винтовки без оптического прицела сумел за короткий срок уничтожить двенадцать фашистских молодчиков! В конце августа 1943 года Нина Павловна вместе с Даудовым пошла на задание. Как только стемнело, они пробрались в заранее намеченное местечко. Осмотрелись. Кругом болота, а над ними густой молочный туман. Как огромная шапка, он прикрывал близлежащий кустарник и чахлые березки, среди которых черными силуэтами проглядывали сосны и ели. Время от времени над вражескими окопами и ничейной полосой взлетали ракеты, ярко освещая местность. Когда они гасли, темнота становилась на какое-то время еще гуще, плотней. Окапывались поочередно, так было удобней. Пока Нина Павловна оборудовала свое снайперское гнездо, Георгий ни на секунду не закрывал глаз, прислушивался к каждому шороху. Даудов хорошо помнил слова старшего сержанта, что снайпер потому и зовется снайпером, что может мгновенно и мастерски вносить все необходимые поправки для стрельбы, чтобы поражать врага наверняка и первой пулей, ибо второго выстрела может и не быть. Погода была теплой, сухой и безветренной. Ожидали рассвета, и вот он наконец наступил. На востоке снова, как и бесчисленное количество раз, заалела, заулыбалась утренняя заря. — Скоро появятся фашисты, у них распорядок строгий, — шепнул Георгий и посмотрел в сторону Петровой. Через некоторое время до их ушей со стороны вражеских окопов донесся негромкий звон котелков. В это же время из землянки выскочил раздевшийся до пояса гитлеровец. Его загорелая грудь отливала на солнце медью. Он потянулся, повесил полотенце на колышек, что был забит рядом. Даудов посмотрел на Нину Павловну, но она отрицательно покачала головой. Немец взял кружку, зачерпнул в нее воды и позевал блаженно. Из землянки выскочил второй, но этот был в рубашке, плотно прилегавшей к телу, и в подтяжках с блестящими на солнце застежками. — Давайте их по одному щелкнем, — предложил нетерпеливый Даудов. Будь он один, давно бы уже снял обоих. Тот, что в подтяжках, определила Петрова, наверняка офицер. Ее тоже одолевал соблазн израсходовать по патрону, но выдержка брала верх. Денщик подал офицеру мыло, полил на руки из кружки, и тот стал, фыркая, намыливать лицо. — Сначала надо снять офицера, — заявил Даудов, — птица, видать, важная. — Нет! Когда офицер изрядно намылил свое лицо, Петрова приказала: — Давай по денщику! Теперь офицер ничего не видит. Сухо треснул выстрел. Денщик бесшумно рухнул. Намыленный офицер тянул к денщику сложенные ковшиком ладони. Потом стал чертыхаться. Еще выстрел. Даудов был доволен. За одно утро — два фашиста. День-то только начинался. Они отползли в сторону на запасную позицию, и Нина Павловна сделала Георгию внушение: — Ты, сынок, помни, что для снайпера самое главное — это спокойствие, а скорость да поспех — это людям на смех! Вскоре немцы разобрались, в чем дело. С их стороны послышался характерный и хорошо известный неприятный свист. Даудов и Петрова глубоко втянули головы в плечи. На самой высокой ноте свист внезапно оборвался, и тут же послышался оглушительной силы взрыв, а за ним второй, третий… Снаряды ложились кучно. От каждого взрыва вверх подымались огромные столбы сухой коричневой земли вперемежку с ветками деревьев, старыми полусгнившими пеньками и травой. Стрельба закончилась быстро, но тут «взяла слово» наша артиллерия. «Никак артиллерийская дуэль будет, — подумала Нина Павловна, — это, пожалуй, нам на руку. Пусть артиллеристы выгоняют немцев на солнышко, а мы их встретим. В грохоте разрывов снайпера заметить трудно». Петрова и Даудов зорко следили за вражескими траншеями. Но никто не появлялся. Напугали их наши снаряды, повредили один дзот. Потом наступила тишина. Лежали долго. День уже клонился к концу. Скоро можно будет возвращаться к своим. И вдруг Петрова увидела двух фашистов, несущих бревно. — Видать, дзот восстанавливать будут, — предположил Даудов. — Сейчас мы им, Георгий, поможем… Как думаешь, кого из них первым снять? — Переднего! — Тогда задний сразу поймет, что где-то рядом снайпер, и тут же нырнет в траншею, спрячется. — Выходит, заднего надо… — Так будет складней. Передний не поймет, что его напарник сражен пулей. Он может подумать, что тот споткнулся, и обязательно замедлит движение, чтобы оглянуться. — И у нас на размышление будет наверняка секунды две, — заметил Даудов. Немцы тем временем приближались к дзоту. — Бей по заднему! Я возьму переднего, — скомандовала Нина Павловна. Даудов выстрелил. Идущий сзади фашист зашатался под тяжестью бревна из стороны в сторону и медленно стал оседать на землю. Петрова с выстрелом не спешила. Было видно, как передний остановился и, не сбрасывая бревна с плеча, стал оглядываться. Нина Павловна плавно нажала курок. Гитлеровец упал, придавленный бревном. — Вы все правильно сказали, товарищ старший сержант, получилось, как в кино. — Научишься и ты многому, только имей терпение. Они замолчали. Усталость брала свое, хотелось встать и размяться. В небе послышалось надрывное урчание самолета. Даудов не утерпел и задрал голову кверху. Неудержимое любопытство ученика натолкнуло Петрову на мысль, что и среди гитлеровцев найдутся такие же невыдержанные, сверхлюбопытные. Зорче стала она наблюдать за передним краем противника. Гул самолета быстро приближался и становился все громче и явственнее. Догадка Петровой подтвердилась. Из землянки с биноклем в руках выскочил коротконогий чернявый офицер и стал прилаживать его к глазам. Но посмотреть на самолет не успел, меткая пуля свалила фашиста на землю. Как только наступила темнота, Петрова и Даудов стали возвращаться к своим. Они были довольны. День прошел не зря.Блокада снята
Раннее утро 15 января 1944 года. Кругом стояла та настораживающая тишина, которая обычно бывает перед большим сражением. Еще осенью 1941 года был вбит противником тупой клин в нашу оборону на глубину до семисот метров и шириной около трехсот. Этот злополучный клин приносил немало беспокойства. Немцы просматривали оттуда всю нашу оборону и имели возможность вести губительный фланкирующий огонь. Не случайно этот клочок земли солдаты метко окрестили «аппендиксом». Чтобы не замерзнуть, Нина Павловна, стоя в траншее, переминалась с ноги на ногу. Она слышала, как где-то невдалеке, за ветхими деревянными сараями, скрипел под полозьями саней сухой снег. Незадолго до начала артподготовки сюда же прибыла со своими учениками Татьяна Лаврентьевна Константинова. — Боже мой, Нина! Какими судьбами? Они обнялись, разговорились. Неподалеку стояла небольшая группа девушек-снайперов. Они были одеты в белые халаты, на руках — белые рукавицы, а на лице — марлевые повязки. Винтовки тоже были окрашены в белый цвет. Стекло оптического прицела прикрыто легким самодельным козырьком из твердого тонкого картона — приспособление на случай солнечного дня. В траншее послышались шаги. Шел командир третьего батальона в сопровождении связного, которого, кроме как Потапыч, больше никак и не называли. Большие, широко раскрытые глаза молодого командира ввалились от недосыпания. На щеках и подбородке — заиндевевший мальчишеский пушок. Он поздоровался со снайперами и напомнил им: — Снайперский огонь в наступлении — большая сила. Ведь бьет снайпер по особо важным целям: уничтожает офицеров, наблюдателей, пулеметные и орудийные расчеты, автоматчиков и снайперов противника… — И еще снайпер бережет своего командира, всегда и везде, — добавила Петрова. — Мы, пожалуй, будем вас охранять, товарищ комбат. — Дело ваше, — заулыбался комбат, — а вообще-то меня пули побаиваются. Шел десятый час. Старшина Петрова (звание «старшина» было присвоено П. П. Петровой в августе 1943 года), когда командир батальона скрылся за поворотом траншеи, напутствовала девчат: — Во время сближения с противником пара снайперов движется вблизи командира. — Это будем мы с Анечкой, — заявила Татьяна Лаврентьевна. — Мы всегда с ней вместе. — Не будем спорить! Ваш комбат, вам по праву и положено его охранять. Слушайте дальше! Цели надо отыскивать самостоятельно, и особенно обращаю ваше внимание на фланкирующие пулеметы, их уничтожать немедленно, они наносят большой урон наступающим подразделениям. Трассирующими пулями указывайте танкам огневые средства противника, особенно противотанковые пушки… Нина Павловна еще хотела что-то добавить, но не успела. Дрогнула земля, и тишина январского утра была разорвана громовыми раскатами артиллерийских орудий и гвардейских реактивных установок. Мимо девчат пробежал худощавый пожилой мужчина с автоматом на груди. — Что это за старичок? — поинтересовалась Петрова у Татьяны Лаврентьевны. — Неужто не узнала? Да это наш знаменитый Потапыч. Бывший унтер-офицер, служивый лейб-гвардии Преображенского полка государевой роты. — Ничего себе, действительно личность! — Он очень ловкий, сообразительный и храбрый на редкость. Его наш комбат куда только не посылал: и в огонь, и в воду, и даже к черту на рога. Он везде пройдет, через игольное ушко пролезет. Говорят среди солдат, что он полный Георгиевский кавалер, а кто знает, сам-то он Tie любит говорить о себе. Небо над полем боя почернело от пороховой гари и копоти. Казалось, что все кипит в этом огненном котле, через который с минуты на минуту должна пройти пехота. Артподготовка кончилась внезапно. Батальон дружно поднялся и пошел вперед. Петрова бежала недалеко от Потапыча, который едва поспевал за комбатом. Успешно преодолели нейтральную зону, ворвались в первую траншею. Нина Павловна успела на ходу убить двух фашистов. Завязалась рукопашная. Кругом слышался звон металла, скрежет штыков, глухие удары прикладом о каски, храп и стоны. Она вдруг увидела, как к комбату бегут три здоровенных фашиста. Присела и хладнокровно выстрелила. Двух других убил Потапыч. Но комбат все же был легко ранен. Бой разгорался. Ожесточение росло с обеих сторон. Через несколько минут вторая пуля нашла комбата, но и на этот раз он не ушел с поля боя. Наступило 16 января, и с раннего утра снова в бой. Нина Павловна в этот раз сумела уничтожить одиннадцать немецких солдат. К двадцати часам противник окончательно выдохся. Операция по ликвидации «аппендикса» успешно завершилась. Одним из героев этих событий был командир третьего стрелкового батальона. После третьего тяжелого ранения он лежал на санях, запряженных парой лошадей, и безразличными, помутневшими глазами смотрел в небо. Бои на Пулковских высотах были тяжелыми, кровопролитными. В короткие промежутки между разрывами мин и снарядов Нина Павловна старалась кому-то помочь, перевязать раны. Оказывая помощь очередному пострадавшему, она вдруг почувствовала острую боль в левой ноге, покачнулась и упала в снег. Неподалеку выкатывал свою пушку на прямую наводку расчет сержанта Доды. Солдаты заметили, как падала их мама Нина, и доложили командиру. Отдав распоряжение, Дода сам поспешил на выручку. — Вы ранены? — наклоняясь, спросил он тихо. Петрова узнала знакомый голос и попросила: — Сними валенок, Порфиша. Он аккуратно потянул тяжелый, намокший валенок и тут же увидел, как исказилось от боли ее лицо. — Сейчас разрежу. — Дода полез в карман за ножом. — Нет! Нет! Не надо! Как же я без валенка ходить буду, не лето красное… — Вам же больно, чего его жалеть, найдем другой. — Тащи, милый! Когда валенок сняли, Нина Павловна сказала: — Спасибо, Порфиша! Беги к расчету, командир должен быть на своем месте. Справлюсь сама, иди! Она достала индивидуальный пакет, который всегда хранился в кармане брюк. Засучила до колена штанину, липкую от крови, обтерла рану. Рана была неопасной, пуля прошла через мякоть ниже колена. Бой медленно удалялся. Враг пятился, цепляясь за каждую кочку, за каждый куст. Он понимал смысл и значение того, что оставлял уже навсегда. — Ничего, заживет, — сказала она подоспевшей медсестре. Вместе наложили повязку. — Вам надо на полковой медпункт, — предложила медсестра. — Я провожу, тут недалеко. Петрова запротестовала: — Никуда я не пойду! Рана-то выеденного яйца не стоит, а вы меня хотите в тыл упрятать. Помоги-ка подняться, родная… Ну вот и спасибо, теперь я догоню своих. Она пошла прихрамывая, опираясь на винтовку. Войска фронта освобождали один за другим десятки населенных пунктов. 19 января наши подразделения овладели Красным Селом, Ропшей, а через пять дней был освобожден город Пушкин. На пути батальона кругом дымились пожарища. В деревнях среди развалин и пепелищ торчали остовы печей с почерневшими и растрескавшимися трубами, на улицах и в переулках, на огородах и в садах — разбитый, исковерканный домашний скарб. В городах картина разрушений была еще страшней. — Ну, гады! Вот изверги! — негодовали солдаты. Все рвались в бой, чтобы мстить, мстить! 26 января первый стрелковый батальон перерезал железную и шоссейную дороги Гатчина — Нарва. 27 января в Ленинграде произведен салют в ознаменование полного снятия блокады с многострадального города. Ликовали и в городе и в окопах. В ночь с 30 на 31 января части дивизии по тонкому, потрескивающему льду, припорошенному снегом, форсировали року Лугу и сосредоточились в нескольких населенных пунктах на западном берегу. Старшина Петрова не сидела сложа руки. Она брала с собой одного из учеников и уходила на нейтральную полосу: выслеживать и уничтожать врага. Наступил февраль-бокогрей. Возле комлей одиноких деревьев пестреют проталины. Нина Павловна лежит, занесенная с ног до головы снегом. Начинает клонить ко сну. Опасность такого сна она хорошо знала. Впереди населенный пункт Заруденье. Перед сгоревшими домами по пологому склону проходит вражеская глубокая траншея. Не снят, закутанные в теплые полушалки, немецкие часовые. Но это им не помогает. К смене они промерзают до костей и начинают согреваться, прыгая то на одной, то на другой ноге. Но вот часовой задумался, позабыв об опасности, чуть высунулся из окопа, и одним фашистом стало меньше. Сразу же Петрова ушла на запасную, но вражеский снайпер успел засечь ее место. Оставаться нельзя. Вместе с напарником Нина Павловна отползает за сгоревший немецкий танк, наполовину занесенный снегом. Фашист разгадал маневр Петровой и выстрелил еще раз. Пуля звякнула о борт танка и отрикошетила. Через несколько минут гитлеровцы открыли минометный огонь по танку. — Ладно, потягаемся. — Петрова приказала своему ученику надеть каску на штык и передвигать ее впереди себя. Минометный огонь стих. Зябли промокшие ноги, холодный северный ветер забирался под халат и надувал его словно парус. Хитрость удалась Немец, заметив каску, тут же выстрелил. Этого и ждала Нина Павловна. Победа была за ней. — На мякине-то нас не проведешь! С наступлением темноты они вернулись в батальон, обогрелись и обсушились. Наутро снова в бой. На пути батальона, недалеко от населенного пункта Ляды, фашисты, отходя, оставили сильный заслон. Пришлось развернуться в цепь и залечь. Два вражеских пулемета не давали возможности поднять головы. И тут на помощь пришла старшина Петрова. Она незаметно, с правого фланга, стала подкрадываться к пулемету. Солдаты батальона замерли в ожидании первого выстрела снайпера. Петрова посмотрела на часы. С левого фланга должна подползать к другому пулеметному расчету группа ее учеников. Пулеметы неприятеля работают с остервенением. Петрова стреляет по второму расчету, и в то же время открывают огонь ее ученики. Вражеские пулеметчики уничтожены. Батальон рванулся вперед. 23 февраля 284-й стрелковый полк 86-й стрелковой дивизии овладел населенным пунктом Струги Красные, а на следующий день — совхозом «Авангард». 26 февраля после упорных боев 330-му стрелковому полку удалось освободить Новоселье. Дивизия развивала наступление, минуя Псков, на Эстонию. Впереди лежала большая водная преграда — река Великая. В апреле старшине Петровой сообщили приятную новость. Принес ее из штаба дивизии капитан Сидоров, который после излечения в госпитале был назначен командиром первого стрелкового батальона. Когда Нина Павловна вошла в землянку комбата, она очень удивилась. Перед ней стоял тот самый молоденький офицер, который не раз водил в атаку свой третий батальон в первые дни январского наступления. — Да это я, товарищ старшина! Как видите, жив я здоров, командовать буду вами, прошу любить и жаловать! Нина Павловна! Разрешите сообщить, что вы награждены орденом Славы третьей степени. Полковник Демидов вручит вам награду лично. — Служу Советскому Союзу!.. Спасибо, товарищ капитан. — В вашем наградном листе написано: «…Петрова — участница всех боев, проведенных полком по освобождению Ленинградской области. Она часто выходит как искусный снайпер на «охоту» за гитлеровцами, и только на «аппендиксе» 16.01.44 г. она истребила из своей винтовки 11 солдат и офицеров. Выйдя на «охоту» под Заруденьем, уничтожила 5 немцев… За время боев с 15.04.44 г. т. Петрова увеличила свой счет мести на 23 фашиста». …В мае состоялся слет девушек дивизии. Здесь были снайперы и связистки, медики и машинистки штабов — короче говоря, представительницы всех специальностей. Весь личный состав мужчин дивизии тепло и сердечно желал боевым подругам всего наилучшего и больших успехов в борьбе с ненавистным врагом. Девушки делились опытом своей работы. Одна из них, ученица Нины Павловны, рассказала, как истребляет фашистов, как ненавидит проклятых завоевателей. В конце выступления подметила, что руки у снайпера должны быть такими же, как у музыканта, — чуткими и гибкими, способными слиться воедино со своей снайперской винтовкой. Кроме того, снайперу необходим суворовский глазомер. Глаз снайпера должен видеть все оттенки красок природы в любое время года, не выпускать из поля зрения самых мелких, самых незначительных деталей. В конце слета выступила старшина Петрова, Несколько позднее ее выступление, как и выступления многих других женщин, было опубликовано в армейской газете: «Лютая ненависть к врагу привела меня, 50-летнюю женщину, на передний край. Я убила 32 гитлеровца, потом с подругой Константиновой стала готовить снайперов. Мы воспитали 774 мастера меткой стрельбы. Наши ученики уничтожили более 2000 немцев». На слете большой группе женщин были вручены правительственные награды и знаки классных специалистов. …Части дивизии занимались подготовкой к новым решающим боям. На опушке леса шло занятие снайперов. Курсанты Петровой занимались маскировкой ячеек в мелких зарослях березняка. — Ну как, мальчики, выбрали позиции? — Нина Павловна! Извините… товарищ старшина, вот тут на вырубках букетик земляники вам насобирали, попробуйте.Инструкторы снайперского дела Н. П. Петрова (во втором ряду) И Т. Л. Константинова со своими учениками. Снимок 1944 г
Петрова как-то рассеянно глянула на ученика: то ли от неожиданного подарка, то ли от сердечной сыновней заботы она растерялась. Ее щеки зарделись румянцем. Как давно она не видела таких красивых букетов! Ягоды сами просились в рот. — Спасибо, сынки! Только дело есть дело. Занятия… — Что вы, товарищ старшина, мы всё как полагается. — Курсанты окружили своего инструктора. Нина Павловна срывала с букета по одной ягодку и аккуратно, чтобы не уронить, клала их в рот. Пока суд да дело, проворные ученики успели принести еще букетик. — Спасибо, это потом, а сейчас за работу… — Товарищ старшина, — обратился рыженький, весь в веснушках солдат-первогодок. — Я нашел себе огневою позицию, вон за тем кустом, около которого муравейник. — Неплохо, особых претензий у меня нет. А у тебя как дела, Сергей? — спросила Нина Павловна только что подошедшего к ней солдата. — Я выбрал позицию на изгибе тропинки, что идет слева от нас. Потому что там обзор больше, удобней маскироваться и поблизости нет предметов, которые бы заставили немцев насторожиться. Петрова разбирала позиции каждого своего ученика. На занятия пришел командир полка майор Халиков. Он, очевидно, откуда-то наблюдал со стороны. Когда курсанты ушли в свои роты, майор сказал Петровой: — Очень хорошо обучаете будущих снайперов, сердечно благодарю вас за службу, а землянику ешьте, она, говорят, очень полезна. Командир полка после короткой беседы ушел в передовые подразделения, а Петрова, оставшись одна, размечталась. Повсюду росли цветы. Благодатный июль. Она легла в густую траву, почувствовала душистый, ни с чем не сравнимый аромат полевых трав. Кругом стрекотали кузнечики, рядом перед глазами голубели незабудки, в затемненных оврагах благоухала таволга, а чуть дальше, за березовым гнилым бревном, вдоль пригорка, стрелой сбегающего к ручью, в одиночку и парами стояли, покачиваясь от легкого колыхания воздуха, лазоревые васильки. Сколько бы пролежала Нина Павловна, вспоминая домашний уют, дружную, веселую семью, увлекательные прогулки в пригородные леса, сказать трудно. Пришел посыльный и передал приказание явиться срочно в штаб, к капитану Сидорову. 284-й стрелковый полк вел тяжелый бой на подступах к реке Великой. В этом бою был тяжело ранен командир полка майор Халиков. Его заменил майор Семенко Григорий Иванович. Противник, понимая значение водного рубежа, оборонялся упорно. Но неудержимо наступали наши подразделения, проявляя образцы мужества и отваги. Знатный снайпер дивизии, кавалер ордена Славы III степени, член ВКП(б) старшина Петрова в течение дня из своей снайперской винтовки уничтожила 12 фашистов. В ночь с 24 на 25 июля полк форсировал реки Великая и Струлица.К Янтарному морю
Утром 30 июля 1944 года 86-я стрелковая дивизия перешла границу Эстонской ССР. Противник всеми силами старался удержаться в Прибалтике, но под натиском наших войск откатывался к морю, теряя рубежи обороны. Первый батальон 284-го стрелкового полка преследовал отходящего врага. Дорога была нелегкой. Под ногами чавкала грязь. Еще с вечера лил дождь, не переставал он и всю ночь. Шли на ощупь. Привалов не делали, не было времени. Промокшая одежда прилипала к телу, сковывала движения. На дороге по колеям текли ручьи. Они бурлили, пенились, вздувались крупными пузырями. Холмистая местность с длинными подъемами по узким лесным тропам изнуряла и без того уставших солдат. Всем хотелось спать, и, остановись на минутку, добрая половина заснула бы прямо стоя, опершись на винтовку. Комбат это понимал и изредка покрикивал: — Шире шаг! Подтянись! Он шел с Петровой в голове колонны. Женщина в тяжелых, облипших глиной кирзовых сапогах изредка перевешивала винтовку с одного плеча на другое. Ремень резал худые плечи. — Идите на повозку или вон к артиллеристам капитана Дубовика, они вас подвезут, — предложил комбат. — Что вы, я еще не устала… До мызы Леви оставалось не более полутора километров. Полк развернулся и занял боевой порядок. Вскоре на пароконной повозке привезли боеприпасы. Лошади легко перешли широкую канаву с пологими берегами и остановились на краю картофельного поля. Ездовой пошел узнать, куда разгрузить снаряды. Кони потянулись к картофельным плетям. В это время противник открыл артиллерийско-минометный огонь. Ездовой, забыв про лошадей, укрылся в ближайшем окопе. При первых разрывах снарядов лошади зафыркали, потом, вытянув шеи, протяжно заржали, забили передними копытами, разгребая землю и разбрасывая в сторону картошку. Нина Павловна, услышав их ржание, выскочила из укрытия и отвела их в более безопасное место. Когда обстрел прекратился, к ней подбежали солдаты: — Товарищ старшина, зачем вы так рисковали? Петрова спокойно, угощая лошадей завалявшимся в кармане брюк сахаром, ответила: — Я спасала боеприпасы. Скоро наступление… На оперативное совещание, созванное комбатом, разведчики привели пожилую эстонку. Она была одета в старенькое ситцевое платье. На плечах, поверх мужского пиджака, был теплый в крупную клетку платок. При виде офицеров женщина не смутилась, не оробела. Она говорила быстро, взволнованно. Эстонского языка никто не знал, женщина же не знала русского. Сидоров посмотрел на Нину Павловну. Она, отерев рукавом гимнастерки лоб, сказала: — Не беспокойтесь, товарищ капитан! Сейчас разберемся. Перво-наперво Нина Павловна попросила женщину говорить помедленнее. Эстонка поняла и выполнила просьбу. Нина Павловна, хотя и с большим трудом, переводила: — Она живет в мызе Леви. Ее дом отсюда хорошо виден… В доме расположился немецкий полковник. Там же находится ее дочь с маленькой внучкой. Эстонка смахнула передником слезу, попросила отпустить ее к семье. — Домой? — переспросил Семен Алексеевич и задумался. — Не следует этого делать, — посоветовал парторг Тихонравов. — Пусть будет пока с нами, так безопасней для нее. Когда женщину увели, офицеры окружили Петрову. Капитан понял их искреннее удивление и пояснил: — Нина Павловна еще до революции жила в Эстонии, самостоятельно учила финский язык, когда на войну с финнами собиралась. Языки-то, говорят, сходны. Через несколько минут минометная рота открыла беглый огонь по хутору, и батальон по сигналу красной ракеты пошел в атаку. Старшина Петрова бежала рядом с комбатом. Немцы так и не опомнились от такой внезапной атаки. На рассвете, около пяти часов утра, 13 августа батальон занял населенный пункт, прикрывая дорогу на поселок Пылва. Об этом бое в политдонесении говорилось так: батальон Сидорова «разгромил штабы 474-го егерского полка 8-го отдельного саперного батальона». Более ста гитлеровцев было убито, взяты богатые трофеи. Капитан Сидоров доложил командиру полка о разгроме фашистов. В ответ же услышал то, от чего побагровел. — Что с вами? — перепугался капитан Дубовик. — Майор Семенко приказал отойти… — Да как это можно, столько пролили крови и на тебе — зря!.. Радист, дай-ка мне командира дивизии. Но и полковник Демидов сказал то же: — В интересах всей дивизии приказываю отойти, причем скорей! Около девяти часов утра начался отход. Немецкие солдаты группами в маскировочных халатах стали короткими перебежками заходить в тыл батальона. — Дубовик! Пулемет, живо! Огонь! — командовал комбат. Немцы залегли. Сидоров со старшиной Петровой отходили последними под огнем противника, то ползком, то перебежками, пока не добрались до опушки леса. Остановились отдохнуть. И тут Нина Павловна заметила кровь на рукаве капитана. — А что с рукой? Семен Алексеевич не слышал слов старшины, он тихо повторял: — Значит, так надо… в интересах дивизии… — Вас ранило, товарищ капитан? — Нет, это кровоточит старая рана. — Так чего же вы молчите? — Она достала бинт и перевязала левую руку. …На хуторе, где сосредоточился батальон, отдыхали недолго, и слюна в бой. Впереди была река Выхонда. 15 августа с рассветом под грохот орудий батальон вместе с другими подразделениями форсировал реку и прочно закрепился на ближних подступах к поселку Пылва. В ночь на 16 августа дивизия овладела поселком. Опять отличился первый стрелковый батальон. Был выпущен специальный бюллетень, обобщающий опыт боевых действий батальона капитана Сидорова. В числе отмеченных за успехи в ратном труде была и снайпер Петрова. Командующий войсками 3-го Прибалтийского фронта наградил ее орденом Славы II степени. Уже после войны жители города поставили воинам-освободителям памятник. Этот огромный камень-валун находится напротив здания райкома партии. Каждый проходящий обязательно прочитает: «1944. Август, 16, среда. Поселок Пылва освобожден от фашистских оккупантов воинами 284-го полка 86-й стрелковой дивизии Советской Армии».Н. П. Петрова у полкового знамени. Снимок 1944 г.
…Ночь на 23 августа была тревожной. Капитан Сидоров лично проверял посты. Нине Павловне тоже не спалось перед боем. Она вычистила свою винтовку, пополнила подсумки патронами, сменила подворотничок. Впереди, перед траншеями батальона, лежало почти открытое, широкое и насквозь простреливаемое болото, которое, как пастушьим кнутом, перехлестнула река с заболоченными берегами. Над спавшими и, может, видевшими в своей жизни последние сны низко проплывали тяжелые облака. Туман, висевший над землей, прикрывал их одним огромным одеялом. Слабый ветерок с реки освежал лица солдат. Пахло болотной гнилью. К рассвету стал накрапывать дождь. В десять утра прогремел залп гвардейских минометов, затем второй, третий… Так началось наше наступление на город Тарту. Густая высокая осока хлестала в лицо. Болотная жижа проникала под одежду. В сапогах булькала ржавая вода… — Не задерживаться! Быстрей вперед! — слышались слова комбата. Мины противника падали густо, но вреда почти не причиняли. Они штопором уходили в трясину и не взрывались. Старшина Петрова увлекала солдат за собой: — Сынки! Подтянитесь! Не подведите! Сапоги ей были немного великоваты. Она несла их на плече. Ноги, изрезанные осокой и болотной растительностью, были в крови. Но боли она не ощущала, не до того было. Батальон то продирался через заросли, то брел по горло в жиже, неся над головой оружие. Наконец река. И опять команда: — Быстрей! Не останавливаться! Водную преграду форсировали с ходу, и опять в болото. Во второй половине дня батальон мощным рывком завладел небольшой высотой, которую перед этим хорошо обработали наши артиллеристы. После короткой передышки батальон вошел в населенный пункт Лепику. Солдаты стали приводить себя в порядок. Парторг батальона дал коммунисту Петровой особое поручение: — Нина Павловна! Проведите, пожалуйста, беседу о городе Тарту. Ведь нам его освобождать… Переходя из дома в дом, старшина рассказывала… — Город возник еще в одиннадцатом веке. Заложил его новгородский князь Ярослав. Не раз русские люди вместе с эстонцами вели кровопролитные бои на этих землях против немецких захватчиков. В 1224 году эстонцы и воины русского князя Вячко вместе защищали славный город, вместе громили псов-рыцарей. Теперь наш черед пришел, сынки, вызволить город из неволи… Всю ночь, с 24 на 25 августа, шли бои за город. Ночь была ясная, малооблачная. Скрытно подошли к городу и в четыре часа вступили на его улицы. — Мы идем по улице Виру, — доложила старшина Петрова комбату. — Надо пробиваться к центру! Фашисты сопротивлялись отчаянно, но все же батальон совместно с другими подразделениями миновал центральную часть и на самом выходе из города залег. Огонь противника был настолько сильным, что невозможно было поднять головы. Капитан Сидоров не раз пытался преодолеть этот участок, но тщетно. Он осмотрелся по сторонам. Петровой рядом не было, а впереди с деревянной водяной мельницы метко бил вражеский снайпер, выискивая командный состав. Заявили о себе и фаустники. — Вперед! Вперед! — требовал командир полка. Он даже грозил, ругался… Положение становилось критическим. Батальон истекал кровью. Много было раненых. — Ткаченко! Сергей! — закричал капитан Сидоров. Связной вырос как из-под земли, запыленный, с опаленными бровями. — Найди пушкарей, пусть лупят по мельнице, сожгут ее к черту! Пушки стояли недалеко. Ткаченко рванулся, упал, снова побежал вперед… — Товарищ сержант, — обратился он к командиру орудия Порфирию Доде, — комбат приказал разнести мельницу в мелкие щепки, спалить, окаянную, уничтожить снайпера, пулемет. — Сробим! Как только ушел связной, появилась Петрова: — Порфиша, сынок! Где-то тут первый батальон? Она тяжело дышала, жидкие пряди волос прилипли к вспотевшему лбу, изредка подолгу откашливалась. Раненых помогала перевязывать, эвакуировала их… — Батальон ваш рядом, слева от нас. Лежит недвижимо. Вон с мельницы бьют. Сейчас мы их успокоим! Расчет сержанта Доды разворачивал орудие на мельницу. Наводчик ловко крутил ручки, устанавливая заданный прицел. Прогремел выстрел, второй… С третьего мельница загорелась. Батальон пошел в атаку. Вечером 25 августа Москва салютовала освободителям города Тарту. На следующее утро, когда 284-й стрелковый полк был уже далеко за городом, Петрову догнала переводчица Лида Наумова-Молева. Они любили в свободную минутку вспомнить свой Ленинград, его огни и сады, Неву и все, что было дорого сердцу. На этот раз Лида очень удивила старшину: — Нина, а ты знаешь, что на тебя фрицы жалуются. — Лидия Ивановна достала небольшой словарик, который постоянно носила с собой. — Вот специально для тебя записала, не пожалела корочки. Слушай, что говорят пленные: «Русские стреляют дьявольски метко, все попадания — в голову, между глаз, в шею». Петрова сдержанно улыбнулась. В политдонесении тоже не обошли снайперов молчанием: «В последних боях успешно действуют наши снайперы. Знатный снайпер дивизии, инструктор снайперского дела старшина Н. Петрова в последних боях из своей снайперской винтовки уничтожила 33 немца. В числе уничтоженных — подавляющее большинство офицеров, снайперов, наблюдателей. Теперь на счету у Петровой 54 уничтоженных немецких солдата и офицера». После короткой беседы и обмена домашними письмами из Ленинграда Лида поинтересовалась: — Нина, а письмо ты получила? — Какое? — Как какое! Хорошее, теплое. Командир дивизии и начальник политотдела написали лично тебе поздравительное письмо. — За что бы? — Чудачка, за отличную службу! Какая еще баба в пятьдесят лет будет сидеть в окопе на самой передовой, — Переводчица перевела дыхание и продолжила: — Письмо-то отпечатано в типографии, и бумагу нашли хорошую, — Она порылась в карманах гимнастерки. — Да вот оно, возьми! Во всей дивизии его читают, до каждого солдата велено довести… На, бери! — Не надо. У меня оно есть, комбат вручил. — А молчишь… — Хвастать рано. Война еще не кончилась. …Противник крепко зацепился за небольшую возвышенность, что лежала на пути батальона. Пришлось залечь, окопаться. Командный пункт расположился в подвале дома, окруженного со всех сторон фруктовыми деревьями и кустами. Петрова сидела на крылечке на самом солнцепеке и беседовала со старшим лейтенантом-артиллеристом. — Знаете, Нина Павловна, я четвертый год воюю и еще ни разу не был ранен, а с передовой даже в баню не отлучался. — В этом нет ничего удивительного, — заметила Нина Павловна. — Артиллеристам вообще везет. Но я тоже не обижаюсь на судьбу: воюю с вами, товарищ старший лейтенант, на передовой безвылазно и только одно легкое ранение. — Не будем жаловаться. Но если уж нас стукнет, старшина, то, видать, сразу. Фашисты начали артиллерийский обстрел, но снаряды пролетали мимо беседующих и рвались за домом в лощине. В это время с батареи прибежал связной и позвал офицера на огневую позицию. Артиллерист едва успел спрыгнуть со ступенек, как на его месте разорвался снаряд. Двоих убило наповал, несколько солдат получили ранения. Старший лейтенант упал недалеко. Его ранило в обе руки и ноги, а Нину Павловну, как мяч, отбросило взрывной волной в траншею, ударило каким-то обломком, свалившимся с крыши, и оглушило. Обстрел усилился. Комбат, все время наблюдавший в стереотрубу, оставил свой наблюдательный пункт и поспешил в подвал. Очередные снаряды метко легли на чердак, а при втором залпе снова без промаха — в комнаты… — Метко лупят, сволочи. Среди яблонь рвались снаряды и мины. Дом горел В подвале творилось невероятное. Обрушился пол. Потолок и крыша — все с треском сыпалось туда. Красноватое облако заполнило все углы дома и в разбитые окна вырывалось наружу. — Где старшина Петрова? — спросил Сидоров солдат, разбиравших завал, когда кончилась артподготовка. — Здесь была, сам видел — на крылечке сидела, — ответил Сережа Казантаев. Он приводил в порядок свою радиостанцию. Вытащили одного из пострадавших, но разве скоро узнаешь, когда лицо сильно изуродовано, а обмундирование покрыто толстым слоем пыля? — Никак она, мама Нина, — высказал кто-то свое мнение. — А ты, браток, сначала на сапоги посмотри, не меньше чем сорок третий. В это время в подвал спустилась Нина Павловна. Оглохшая, контуженая, она что-то невнятно говорила. Комбат бросился к ней навстречу: — Где вы пропадали? — В траншее отлеживалась, туда упала… Старшине Петровой было приказано незамедлительно отправляться в медсанбат в сопровождении медсестры. В медсанбате ее встретили старые знакомые. С букетом полевых цветов пришел Дима Левейкис. На третий день она писала домой: «Сейчас нахожусь в медсанбате, поступила на «мелкий ремонт». В последних боях контузило, оглохло левое ухо и болит очень спина…» …Получив очередное пополнение, 86-я стрелковая дивизия снова пошла в наступление и с каждым днем приближалась к берегам Янтарного моря. От очередной партии раненых, прибывших на лечение, Дима Левейкис узнал, что дивизию скоро куда-то перебросят. Этими новостями он поделился с Ниной Павловной. — Спасибо, Дима. Сердце мое чувствует, что задерживаться в медсанбате нельзя: стала плохо спать по ночам, боюсь, как бы не отстать от своего полка. Она сходила к командиру и поделилась с ним своими соображениями, заверила, что чувствует себя хорошо и вполне здорова. Ее просьбу учли. Через два дня Дима и несколько сандружинниц проводили ее с попутной санитарной машиной в свой полк.В боях за Эльбинг
Конец января 1945 года. Разбитая дорога выматывала последние силы солдат. Всех одолевала усталость, клонило в сон. Держась за орудия батареи Ткачева, понуро брели пехотинцы. Счастливчики сидели на станинах, прижавшись друг к другу, и спали, несмотря на сильную тряску и ветер — резкий, колючий. Командир батареи шел обочиной. Ему хорошо была видна немного сгорбленная под тяжестью солдатской ноши женская фигура. Комбат догнал Нину Павловну и предложил: — Товарищ старшина, вы бы отдохнули малость. Не зря говорят, что в ногах правды нет. Найду вам местечко на любом орудии. — Спасибо, товарищ командир. Еще силы есть. Я ведь ко всему привыкла. Они пошли рядом. К ним подходили солдаты и офицеры. Каждый хотел чем-то помочь Нине Павловне: одни предлагали понести винтовку, другие — вещевой мешок, а третьи приглашали на свой транспорт. Она приветливо улыбалась, благодарила за заботу и продолжала идти. — Стой! — пронеслась по колонне команда. — Выходит, прибыли в указанный район, — заметил командир первого орудийного расчета. — Прибыли, товарищи. — Ткачев посмотрел на карту. — Сейчас будем занимать огневые позиции. …В дверь тихо постучали. Капитан Сидоров отложил в сторону недочищенный маузер, потуже затянул ремень,расправил складки гимнастерки и приготовился встречать гостей. На его командном пункте — в старом кирпичном доме с рухнувшей крышей, с окнами, плотно забитыми снаружи обломками досок, фанерой и листами железа, — было пока холодно и неуютно. Посредине стола стояла лампа из снарядной гильзы. В переднем углу чернела бочка с трубой, выведенной в окно. Ломаные стулья, щепки от разрушенных перекрытий двора, остатки забора горели ярко. — Разрешите, товарищ капитан! — Войдите, Нина Павловна! Как вы кстати, — обрадовался комбат. — Созываю собрание. Поговорить надо перед большим делом. — Это хорошо, что собираете, только я по другому делу… — По какому же еще? — Дорогой Семен Алексеевич! Разрешите поздравить вас с днем рождения! Поди забыл, Сенечка? — Забыл. Что верно, то верно. Спасибо. Раздевайтесь, сейчас будем пить чай. Около двери, за небольшим кухонным столом сидели связисты: телефонист — высокий смуглый сибиряк и радист Сережа Казантаев — земляк Петровой. На улице мела поземка. Ветер гремел сорванным с крыши железом, скрипел дверями калитки, шуршал старой соломой. — Предстоящий бой будет затяжным и очень тяжелым. Смотрите на карту, Нина Павловна. Вот видите — это город Эльбинг. Укреплен сильно. Гарнизон большой, из отборных частей. Подошли вызванные командиры рот и парторги. Выступление комбата было коротким, задача всем была ясна. После совещания Сидоров и Петрова еще некоторое время смотрели на карту, водили по дорогам курвиметром, делая поправки. Потом совсем скромно праздновали день рождения. — Ну что же, раз за столом не удается по-настоящему, отметим как полагается в бою, — заключил комбат и пододвинул к себе очередную кружку с горячим чаем. …Ракета на мгновение осветила черную от дыма и гари землю. Старшина лежала рядом с комбатом. При свете ракеты они увидели окраину Эльбинга. Вокруг пустырь. Канавы были завалены разбитой техникой. Кустарник, росший по берегам канав, был скошен пулями и посечен осколками снарядов и мин. Стрелковые роты ворвались в окраинные кварталы и залегли. Шквал огня не давал поднять головы. Густой дым ел глаза, застилал ближайшие улицы. Кругом валялись вверх колесами пушки, автомашины, повозки. Разрушенные здания дымились красновато-черными клубами. Ночное небо было огненно-красным. Словно огромная раскаленная сковорода висела над городом — стонущим, плачущим и горящим. С чердака трехэтажного здания метко бил гитлеровский пулеметчик. Комбат отдал распоряжение Петровой снять его. Она отползла на несколько шагов в сторону, выбрала удобную позицию. Выстрел… Пулемет противника замолк. Сидоров вскочил, махнул рукой, описывая маузером дугу, и крикнул хрипло: — Вперед! За мной! Он бежал сквозь огонь, ведя за собой батальон. Это был решающий момент. Немцы не выдержали и отошли. Но враг еще был силен, к нему подошло подкрепление, и фашисты бросились в контратаку. Батальон Сидорова устоял, отражая многочисленные контратаки противника, поддерживаемые танками и самоходной артиллерией. Кругом полыхало зарево пожарищ. В ближайших домах горели оконные рамы, рушились крыши, извергая вверх и в стороны тысячи искр, быстро гаснущих над головами солдат. — Вперед! — надрываясь кричал комбат. — Вот она, река-то! Чужая, неприветливая, клокочущая от разрывов мин и снарядов река, как мачеха, глядела на русского комбата черными глазищами промоин. Капитан внимательно осматривал противоположную сторону. Там судоверфь — плацдарм для дальнейшего наступления, за ней — центральные кварталы города. Батальон стал форсировать реку. Фонтаны от разрывов становились все гуще. На сотни метров со свистом разлетались осколки льда и металла. Нина Павловна бежала следом за комбатом. Она ловко прыгнула с льдины на льдину. Но вот впереди широкая полынья. Старшина плыла вместе со всеми солдатами. Судороги стали сводить руки и ноги. Ей казалось, что силы оставляют ее навсегда. Там и тут стонали раненые, звали на помощь утопающие, последний раз показавшись между льдинами. Берег рядом, но сил преодолеть последние метры уже нет. Затуманенный взгляд старшины выхватил солдат, вытаскивающих на берег свои орудия, — это были полковые артиллеристы. — Ребята! — в отчаянии крикнула Нина Павловна. Комбат и сержант Дода вдвоем бросились в воду и вынесли Петрову на берег. Батальон рванулся вперед, смял обезумевших фашистов и занял несколько домов на восточном берегу реки. Это случилось в ноль-ноль часов 4 февраля. Река Эльбинг позади. Батальону удалось запять два небольших плацдарма в районе судоверфи и бывшего полицейского управления. Но успокаиваться было нельзя. Надо расширять и углублять плацдарм. Сидоров снова бросается в самое пекло боя. Солдаты не отстают от своего командира. Уже половина судоверфи в руках батальона. Но только половина! Дальше продвижения нет, словно в большую мясорубку попала кость. Фашисты дрались отчаянно, не считаясь с потерями. Заметно поредел и истекал кровью батальон Сидорова. Драться приходилось за каждую лестничную клетку, за каждый подвал, за каждую комнату… В разгар боя радист Сергей Казантаев подполз к комбату и передал ему трубку: — Командир полка вызывает… В телефоне уже гремел басовитый голос майора Семенко: — Семен Алексеевич! Будь внимателен. Гарнизон города окружен нашими войсками. Противник обложен, как зверь в берлоге. Наверняка будет прорываться через вас. Понял? Прими меры! Сколько отбили атак? — Четыре за одну ночь, Григорий Иузанович. — Продержись хоть полчаса, пришлю подмогу. Семенко не ошибся. Не успел комбат вернуть трубку радисту, как немцы обрушились всей мощью на наши боевые порядки, и главным образом на батальон Сидорова. Они искали выход. Силы таяли так быстро, что комбат стал сомневаться: удержит ли он занятый рубеж? На помощь подоспели полковые артиллеристы, и общими усилиями спасли положение, обеспечили успех захвата судоверфи. За обгорелыми корпусами блеснули узкими полосками рельсы железнодорожной ветки. Повсюду стояли длинные эшелоны, некоторые из них горели. Петрова бежала чуть впереди комбата. Вдруг она резко остановилась и упала. Сидоров кубарем полетел через лежащую Нину Павловну. — Что с вами, старшина? Комбат снял с ее головы сбившуюся на затылок шапку и почувствовал запах паленых волос. Шапка-ушанка была прострелена, торчали клочья ваты. Нина Павловна, опомнившись, стала успокаивать капитана: — Ерунда! Снайпер-то, видать, еще юнец, коль по волосам стреляет. Я поздно заметила. Его пуля закрутилась в моих волосах. Пустяки! Зенитки стучали все злее и чаще. Невдалеке рвались бомбы, сотрясая стены домов. Звенели стекла. Огненно-красные столбы черепичной пыли и кирпича поднимались вверх и, повисев мгновение над пылающим городом, медленно оседали на заваленные трупами улицы. Переждав очередной налет авиации, командир полка приказал капитану Сидорову: — Штурмуйте парк! Не задерживайтесь! Впереди высокое здание. В зареве пожарищ оно казалось крепостью и отличалось от других старинной архитектурой, окнами-бойницами. Батальону удалось ворваться на первый этаж, но ненадолго. Снова рвутся гранаты, захлебываются автоматы, со стен и потолков сыплется штукатурка, образуя сплошную белую завесу. Дышать трудно. Первый этаж опять наш. Дом переходил из рук в руки несколько раз, и вот он наконец занят полностью нашими солдатами. Около сотни фашистов, побросав оружие, стоят с поднятыми руками. Бой выигран. Победа за батальоном Сидорова. Она досталась нелегко. Это знал и командир полка. Скупой на похвалу, он на этот раз не устоял — поздравил личный состав батальона с успехом, но тут же предупредил комбата: — Смотри, скоро еще жарче будет! Через несколько часов гитлеровцы, отрезанные от своих главных сил, навалились на остатки батальона. Краснозвездные солдаты стояли насмерть, а враг все напирал. В резерве у Сидорова оставались единицы. Обстоятельства вынудили доложить командиру полка: — Немцы вот-вот сомнут, истекаю кровью… — Держаться! Повторяю, держаться до последнего! Прошу еще немного, — ревел в трубке голос Семенко. 6 февраля сидоровцам удалось захватить три квартала. Перед занятыми батальоном домами выросли горы трупов гитлеровских вояк. Утром 8 февраля Нина Павловна со своей позиции заметила странную картину и не удержалась, чтобы не крикнуть: «Смотрите, смотрите! Парламентеры!» Она взмахом руки показала на угол дома, от которого крадучись ползли два немецких солдата. Они держали высоко над головой белые флаги, наспех сделанные из четвертушек простыни. — А-а, видать, солоно стало! Позовите переводчицу, — приказал комбат. Переводчица пррипла быстро. Выяснилось — немцы просятся в плен. — Только двое? — удивился Семен Алексеевич. — Нет. Они приведут и остальных, нужно наше согласие. — За остальными пусть идет один — любой из них. Второго оставим заложником, — сказал комбат. Через час гитлеровец вернулся и привел еще сорок девять солдат. Штурм города продолжался, и враг дрогнул. 10 февраля 1945 года 86-я стрелковая дивизия овладевает центральными кварталами Эльбинга и соединяется с частями 98-го стрелкового корпуса. Капитан Сидоров, старшина Петрова и радист Казантаев спустились в подвал, выбрали поудобнее и почище помещение для нового командного пункта. — Располагайтесь! Тащите все на чем можно отдохнуть, — распорядился комбат и тяжело сел на цементный пол. Гудели ноги, в голове звенело, давило в ушах, веки слипались. Нина Павловна налила ему теплого чаю из своей фляжки. Телефонисты подвели кабельную линию связи от командира полка. Как только принесли диван, комбат рухнул на него как подкошенный и мгновенно заснул. Он лежал прямо в ватнике, пропахшем пороховым дымом. Местами торчали клочья ваты, полы были рыжими, обгоревшими. Под головой шапка-ушанка, ремень ослаблен, кобура с маузером лежала рядом. Нина Павловна сидела тут же и занималась своим делом. Капитан Сидоров, двадцатитрехлетний комбат, любимец батальона и полка, один из сотен ее сыновей, которых война заставила рано повзрослеть. Телефонный звонок. Командир полка вызывал Сидорова. Телефонист положил трубку на стол, направился к дивану, поправляя на ходу обмундирование. Остановился около спящего комбата и задумался. Будить его было жалко… — Верно, сынок! Зачем будить. Я сама поговорю с майором. Нина Павловна взяла трубку и ответила: — Слушаю вас, Григорий Иванович. Семенко немало удивился, услышав в телефоне мягкий женский голос, но тут же узнал Петрову, оживился и пошутил: — А что, Семена дома нет? — Почему же нет. Наш комбат всегда с нами, а мы с ним. Дело в том, что он спит. Устал он. Очень устал. За последние дни так вымотался, что едва на ногах держится. — Значит, спит. Да-а. — Товарищ майор, прошу вас, дайте ему хоть часик, пусть отдохнет. — Ладно! Пусть часок поспит, но не больше. Поймите, больше нельзя… Ваш батальон, как один из лучших, будет нести гарнизонную службу в городе. Комбата же я просто хотел поздравить, он назначен заместителем коменданта города, а так бы пусть спал на здоровье. А сами почему не отдыхаете, Нина Павловна? Вам это необходимо в первую очередь. — Как раз мне-то и не обязательно. В моем возрасте спится мало… На этом их разговор и закончился. Нина Павловна, положив руку на плечо телефониста, сказала: — Вот так, Казантаев, мотай на ус, как надо заботиться о своем командире. Если толком-то объяснишь, поймут и большие начальники. После боев за город Эльбинг командование полка в наградном листе писало:«…Петрова — участница всех боевых операций полка, несмотря на свой преклонный возраст (52 года), вынослива, мужественна и отважна. Во время передышек ею подготовлено 512 снайперов. В боях за Эльбинг тов. Петрова истребила из своей снайперской винтовки 32 немецких солдата и офицера, доведя личный счет до 100. Достойна награждения орденом Славы I степени».
Последние комментарии
7 часов 12 минут назад
7 часов 15 минут назад
2 дней 13 часов назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 19 часов назад
2 дней 20 часов назад