Две Цены (СИ) [Вацлав Йенч] (fb2) читать онлайн

- Две Цены (СИ) (а.с. Наследие -2) 874 Кб, 243с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Вацлав Йенч

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Две Цены

Глава 1

Веду я счет потерянному мной

И ужасаюсь вновь потере каждой

И вновь плачу я дорогой ценой

За то, за что платил уже однажды!

Уильям Шекспир



Глава 1

«Ваши идеи за ваши деньги — нашими клинками за лучшую долю»

девиз гильдии наемников

В Сильвании наступала осень, окрасив листву на деревьях в столице и пригородах в изумительный пурпурный цвет. Ночи становились холоднее, но постепенно и почти не заметно, так как здесь не властна была погода в той полной мере, как она хозяйничала в соседних землях — Феларе и на территории империи. Времена года плавно перетекали одно в другое, без особых перемен и, на самом деле, мало чем отличаясь друг от друга. Но так было далеко не всегда.

Если подняться к облакам и окинуть взглядом Материк, то он нынче представлял из себя сплошь и рядом зоны чьих-то экспериментов, проведенных давно, но оставивших память о себе и по сей день. Мало областей могли похвастать своей нетронутостью. Особенно после эпохи Сокрушения Идолов, где катаклизмы, большие и малые, разверзались повсеместно. Где архимагистры, владевшие кристаллами стихий, творили такие дела, которые после приходилось расхлебывать долго и муторно.

После падения Совета и орденов стихий, когда все приготовились к времени бесконечных войн и смут, правители неожиданно осадили боевых коней и собрались в Ротвальде. Повод был и повод значительный, а именно: последствия войны Xenos в лице Аира и его сторонников, против восьми орденов стихий, в лице восьми же архимагистров и их адептов. Кто бы мог подумать, что гомункул, созданный для вершения обязанностей в сущности разъездного палача, в итоге и окажется тем, кого древние пророчества именовали Xenos. Более того, сумеет воспользоваться раздробленностью орденов и сокрушить, казалось бы, необоримый колосс, чьими глиняными ногами оказались банальные междоусобицы и борьба за власть. Везение, конечно, тоже было залогом его победы, хотя в эпохе Сокрушения Идолов осталось немало белых пятен, однако факт был на лицо — магия пала! И пала основательно, на оба колена. И некому было поднимать её снова. Ведь в те годы в Форпате свирепствовала чума, на Скале Проклятых дела обстояли совсем худо, а фивландские вояки в тоннелях только разводили руками, не находя объяснений тому, что творилось с Бездной. Хотя бы Застава Бормов закрыла от обремененных заботами правителей южной части Материка сцепившихся насмерть Ларон и Истанию, чьи разногласия не раз подпортили достопамятное собрание в Ротвальде, а, в итоге, послужили той искрой, которая сожгла дотла леса Роккар.

Тогда-то, в критический для истории Материка момент, когда страсти накалились до предела и уже готовы были выплеснуться наружу объявлениями новых войн, слово взял Окулюс Берс. Сначала он многозначительно развернул перед собравшимися огромную карту, привлекая внимание к многочисленным пометкам, рассыпавшимися с юга на север, как звезды на ночном небосклоне. Они наглядно демонстрировали, что на Материке и окружающих его островах практически не оставалось живого места от всевозможных аномалий и катаклизмов магического происхождения. Таким образом, маг давал понять, что все новые конфликты бессмысленны. Тем паче существенными в них могли оказаться только принципы, цепляющиеся за разоренные или же вовсе изничтоженные земли.

— Господа! — говорил тогда чародей. — Материк и так, в самом начале, когда только высадились на него Восемь Народов, приведенные магами стихий с Островов Восьми, не был заурядным местом. Здешняя природа преподносила немало сюрпризов тем, кто дерзнул быть первопроходцами: Покинутое Море, где не было живых тварей и вода там мертва и по сей день; Запустение, которое благо находилась слишком далеко от берегов; море Скал, что изумляло всех своими, будто выплавленными из эбонита, черными иглами, торчащими из воды даже в очень глубоких местах. Наконец, Ран’Дьян, чьих послов мы не имеем удовольствия видеть среди нас; Скала Проклятых и подземные озера Сильвании, которые давно ослабли, но успели дать миру новую расу белых эльфов, подвергнув мутации первых сильванийских поселенцев из южных областей. Но всё это было давно известно! Теперь же взгляните на новшества: в глубине территории северного Фелара мы имеем мертвые земли вокруг руин Старой Башни — осколок наследия войн некромантов; в Шаргарде, где сперва намечалось наше собрание, мы не смогли его провести, так как на Огненных Рифах ещё бушуют разозленные духи стихии огня — shar, а огненные птицы, фениксы, затрудняют судоходство, сжигая проходящие мимо рифов суда, хотя такого отродясь не случалось. Остров Отчаяния, где после откровенной бойни, устроенной Ран’Дьяном, ожил-таки вулкан Фойервельт. Который и мог бы успокоиться со временем, но архимаг ордена Огня в борьбе с Xenos разбудил его сызнова. Теперь же это грозит гибелью всему острову. Стоит ли вспоминать о циклопических реликтовых монстрах, которые обитают в горах Сильвании и в чертогах под Заставой Бормов? Из-за войн мы не смогли их уничтожить, а ведь Нордтот и Арахарр — эти растения-гиганты, дети Подземных Озер, в недавнем прошлом повелевали лесами по всей территории теперешней империи Заран и Сильвании. Какой ценой удалось их победить первый раз, я думаю, напоминать не стоит? Однако они снова копят силы, зализывают раны и скоро будут готовы вырваться из своих тюрем. Это лишь вопрос времени. Ну и, под конец, да простят меня лесные эльфы и гномы с дуэргарами, их земли тоже являются двумя плачевными последствиями войн и безответственного применения магии: Фивланд — гол лесом и беден почвой, а в Сильвании устойчивая аномалия погоды и времен года с угрозой перейти в темпоральную. Чародейками из ордена Жизни была нарушена последовательность смены времен года — погоду надо постоянно держать под контролем, если хочется, чтобы не было зимних стуж, ведь такие магические изменения вовсе не константны.

— Что же делать?! — слышались вопросы. Некоторые тревожно, некоторые скептически, некоторые даже с насмешкой.

— Кристаллов стихий больше нет. Поправить содеянное у нас не хватит потенциала. Даже если бы они были, мы все прекрасно видели, какова цена согласия восьми архимагистров, — ответил Окулюс. — Поэтому предстоит великое дело: поднять с колен магию, объединенную без различия по школам, где стихии интегрируются друг в друга. Я говорю, возможно, мудрено для вас, но суть в том, чтобы нам, тем немногим, кто изначально развивал по крупицам собственный потенциал, а не пользовал в хвост и в гриву мощь кристаллов, не мешали созидать и воссоздавать то немногое, что у нас осталось. Чтобы позже мы смогли сгладить, а, возможно, и вовсе излечить те раны, которые исполосовали Материк с юга до севера и с востока на запад. Начинается новое время, господа, период долгий и трудный, где вам, властителям, придется без помощи стихий лечить болезни, строить города и развивать науки. А для этого нужен мир! И нужен он не через год, два или десятилетие, а сейчас!

Тогда, после той речи и принятых следом соглашений, а также передачи Форпата в руки магам, которых Берсу не без труда удалось собрать, буквально выковыривая из всех щелей и укромных углов, куда забились талантливые умы в попытке сберечь собственные жизни, настало новое время. Время больших перемен, первой ласточкой которого была названа Ta’Erna. Дивная радуга была видна всюду, и у многих, знающих смысл сего небесного послания, вызывала вздох облегчения, или сомнительное хмыканье у тех, кто раньше боролся против магов. Как бы то ни было, но тем памятным собранием в Ротвальде был брошен вызов тому непростому времени, и оно приняло его.

Многое изменилось к лучшему. Форпат не стал настолько влиятелен, как ордена стихий, хотя, по всему если судить, должен был стать таковым. Но в нем обитали ученые, а всех «политиканов от чародейства» Окулюс выпроваживал за стены с пожеланиями попутного ветра в спину до ближайшей гильдии магов при дворе какого-нибудь правителя. Пусть там, промеж заговоров, интриг и ядов в бокалах, сверкают призванные ими молнии и насылаются проклятия хоть до скончания времен! Под неусыпным надзором Берса развивалась алхимия, и вскоре удалось оседлать мор и чуму. Успехи в магии достигли нужных высот, но Скала Проклятых успокоилась сама, так же как и духи shar на Огненных Рифах. Застава Бормов устояла в смутные времена, и Арахарр с Нордтот остались в своем надежном заключении в горных чертогах, а в подспорье древним затворам были наложены свежия заклятья и печати.

Разумеется, не всё было столь безоблачно. Появилось много отщепенцев, ренегатов и маргиналов, которые растащили из Форпата не всё подряд, но довольно, чтобы на свет во всей красе повылезали забытые воровские гильдии и «ловчие удачи», о которых едва можно было услышать в эпоху Сокрушения Идолов. «Голодные псы подняли головы, едва снова почуяли в воздухе магию!» — как написал тогда старый хронист, бессменный сподвижник Окулюса.

Политика и магия стали более элегантны и шагнули в новый век, где далеко не проще было решать всё огнем и мечом. Так полагали чародеи, намеревавшиеся подать пример властителям. Но последние не торопились следовать этому образчику согласия и благополучия. Однако терять расположение Форпата не хотел ни один из них, даже гордый ларонийский император. Поэтому, кипевшие ничуть не меньшие, чем в эпоху Сокрушения Идолов, страсти скрылись за политической ширмой перемирий и договоров. Но там они стали нуждаться в своих исполнителях. Поэтому на Материке образовались новые «язвы» — вольницы. Повсеместно, почти в каждом королевстве находился угол, где собирались те, кто пережил войну, но не нашел себя в мирное время. Они снова, под молчаливое согласие владык, протянули разорванные сети скупщиков краденого, информаторов, контрабандистов, фальшивомонетчиков, наемных убийц и шпионов. В поисках лучшей доли те, кто словно ловчие в охоте, где безраздельно властвовала Удача, снова рыскали по Материку в поисках наживы.

Окулюс и прочие ученые мужи, тем не менее, полагали, что это было куда лучше, и не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось до этого. Когда магия была сильна настолько, что мир регулярно содрогался и трещал по швам от её мощи. Когда происходили сражения настолько же эпические, насколько и разрушительные. В это новое и, по чести говоря, смутное время выражение «лучше худой мир, чем хорошая война» еще не успело набить оскомину, а оскудневшие ресурсы не позволяли платить две цены за жажду власти — ведь и крови, и золота оставалось в руках владык ничтожно мало.


* * *

Этой осенью в Сильвании собралось на редкость много всякого сброда, особенно в вольнице, которая расположилась на севере, ближе к горам. Слишком запутанной порой, оказывалась политика лесных эльфов, которые иногда устраивали послабления на своих границах, а иногда напускали столько стражи и разъездов, словно готовились к войне. В этот раз становилось совершенно ясно, что ротвальдская резиденция направляла приказы на пограничные посты неспроста. В этом был скрыт какой-то тайный смысл, и Карнаж это чувствовал. Он сам выбрал себе место подальше от всех больших и малых дел этого мира с намерением отсидеться и зализать раны, но подиж ты… За новый шанс он щедро вознаградил целителей из пограничного форта, которые вернули его с того света. Вот тогда-ото уже проявились первые странности. Во-первых, когда «ловец удачи» встал на ноги, то обнаружил, что пограничный форт полон приезжих, среди которых мало кого язык поворачивался назвать странником, скорее бродягой. Во-вторых, его снабдили провиантом и пустили беспрепятственно вглубь страны, хотя за лечение он платил хоть и щедро, но не до такой же степени, чтобы перед ним расшаркивались сильванийцы, поголовно славящиеся своим снобизмом.

Вольница у самых гор на севере в приграничье, куда он свернул с большого тракта, отнюдь не была тем местом, где хоть когда-нибудь становилось тесно от наплыва разношерстной публики со всего света. Сильванийцы старались нынче пускать на территорию королевства по большей части полукровок, которых зачастую набирали в армию. Те получали кормежку и крышу над головой, что было очень неплохо для того, кто неприкаянным бродил по свету прошлые два столетия. Теперь многое изменилось, конечно, с одной оговоркой: полукровка должен был иметь половину эльфийской крови. Остальные, как и раньше, частенько выпроваживались взашей при малейшей попытке осесть.

Этой же осенью вольница была непревычно переполнена разношерстной публикой из гномов, дуэргаров и полукровок далеких от хотя бы капли эльфийской крови. Не говоря уже о том, чтобы хоть кто-то из приезжих озаботился бумагами, на худой конец поддельными. В дебрях лесов Сильвании, на высоком обрыве, с которого обозревались имперские степи, меж громадных деревьев высились два старых, сросшихся дуба. Они были огромны, настоящие древние исполины, вгрызшиеся корнями глубоко в земную твердь. Они остались, как часовые от тех времен, когда бормы заботились о деревьях и выращивали местами таких гигантов. Лес здесь был сильным, здоровым и древним, бережно оберегаемый от топоров дровосеков. Эльфы чтили дар Сильвана, пусть и давно поселились в долинах центральной части, а не обитали в жилищах промеж крон, как в старину.

На двух сросшихся дубах все достаточно толстые ветви были усеяны постройками, которые соединялись навесными мостиками и веревочными лестницами. Располагавшийся здесь ранее смотровой пост периода первых крупный войн, когда империя Заран только образовывалась, и в степях было неспокойно, пустовал вот уже много лет назад. В эпоху же Сокрушения Идолов его облюбовали те, кто собирался переждать опасные времена, и для этого не худо было иметь под боком одну границу, а лучше уж две. С тех пор вольница сильно разрослась. От самых корней до крон поднимались гирлянды небольших крепких хижин и домиков, а среди корней теснились хибары, наемничьи бараки, и даже процветало питейное заведение.

«Ловец удачи» по своему обыкновению устроился в небольшой хижине, которая располагалась на той ветке, что смотрела в сторону степей, а не леса. Пусть вид из небольшого оконца был не ахти, зато в случае необходимости всегда можно было иметь надежный путь для бегства. Хотя конфликтов с вольницей у сильванийских правителей отродясь не бывало, так как народ подбирался пусть и буйный, но местных не беспокоил. Заодно под рукой эльфийского короля всегда имелось добрых сотни две сорвиголов, которые держали границу Сильвании в этой части на каком-никаком запоре.

Недавно к Карнажу попросилась на постой одна полуэльфка, поскольку места всем желающим перестало хватать. Феникс не без опаски пустил сие чудо с коротко остриженными волосами, покрытое татуировками и затянутое в весьма легкомысленный ларонийский кожаный костюм. Такой носили подносчицы кушаний и напитков. Наверняка купила где-то по дешевке, соблазнившись подчеркивающими силуэт линиями и тиснением.

Она оказалась наемником, как и многие здесь. Искала удачи на островах, в различных бандах и отрядах — всю ее историю указывали рисунки на хорошо развитом теле. Отправной точкой этих скитаний явилась банальная стигма на щеке, которая предварила бордели, рабство, побег… И вот теперь наемница сидела у окна, взгромоздив свои крепкие длинные ноги в сапогах на стол, рядом с огромной феларской саблей, то и дело подносила к губам бутылку и в этот момент было заметно, как бугрились мышцы на её тренированных плечах. Полуэльфка оказалась неболтлива, что вполне устраивало Карнажа. К тому же, скромно устроилась в углу, где натянула гамак и свалила поклажу. Среди её вещей «ловец удачи», к своему удивлению, разглядел женский нагрудник и наплечник с выбитыми на них еловыми ветвями. Такие в старину носили защитницы храмов Сильвании.

— Это моей матери, — неохотно пояснила она на вопросительный взгляд.

Карнаж за пару дней успел сложить для себя биографию этой наемницы и лишний раз убедился, что судьбы детей вольных лесов Роккар были везде незавидны. Разговорить наемницу можно было только за бутылкой. Из её прошлого мало чего действительно интересного удавалось узнать, и, зачастую, они просто молча сидели, заливая шары. Всё и так было напоказ, словно картина жизни была целиком наколота иголками островитянских художников, а полотном послужила её кожа. «Кровавые слезы» на щеке под правым глазом — знак погонщика чумы, которая разразилась не так давно на Острове Туманов, принесенная феларскими моряками. Чешуя на лбу у корней черных волос и раздвоенный надрезом язык — знаки того, что ее приняли, как свою, человекоящеры на Острове Отчаяния. Узор в уголке левого глаза оканчивающийся наконечником стрелы на виске — знак наемников «Черной стрелы», отряда полукровок, который подавлял бунты рабов на прибрежных плантациях Ран’Дьяна. Предательство и месть, убийства и помилования остались неизгладимыми следами на плечах, груди, спине, ногах и даже пальцах рук полуэльфки.

— Чем будешь заниматься теперь? — спросил как-то вечером, во время очередных посиделок, Карнаж, сдабривая вопрос полной кружкой дешевого вина. Этим вечером она вернулась какой-то подозрительно оживленной и в её янтарных глазах сверкала непонятная решимость, поэтому «ловец удачи» решил разузнать побольше, ведь соискателей в вольнице было куда больше, чем требовали предложения нанимателей.

Сперва она молчала, потягивая вино и удивляясь в очередной раз тому, что от принесенной бутылки «ловцу удачи» досталось всего лишь пара глотков.

— Знаешь, — начала наемница, глядя мутными глазами на Феникса. — Ты первый из тех, кому не интересно знать моего имени и одновременно любопытна моя жизнь. Вдобавок ты не пристаешь, а угощаешь, при этом сам не пьешь почти. Ты что ли пожалел меня?

— Да, — невозмутимо ответил Карнаж, проглатывая ту малость, которую налил себе для вида.

— А это, стало быть, чтобы я не чувствовала себя пьянчужкой? Ведь это их удел нарезаться в одиночку.

— Разумеется, — усмехнулся полукровка и подлили себе еще немного. — Тебя оскорбила моя жалость?

— Если бы ты встретился со мной раньше, я бы изрубила за такое на куски! Но времена меняются.

Усмешка пробежала по губам «ловца удачи». Ему приходилось слышать подобное неоднократно, но редко чьи угрозы доходили до дела.

За окном смеркалось. Дни были здесь поразительно однообразными и слово «отлеживаться» обретало тут чуть ли не прямое значение. Разговоры, выпивка и драки в большом трактире, расположенном посреди корней двух дубов-гигантов — вот и все развлечения, которыми могло похвастать это место. Особенно с тех пор, когда имперские фальшивомонетчики и контрабандисты перестали использовать вольницу, как перевалочный пункт.

Вечерний прохладный воздух приносил с собой через окно гавканье собак, крики стрижей и разговоры из оживающего с наступлением ночи трактира.

— На самом деле я хочу пойти вместе с отрядом убийц драконов, — вдруг грохнула кружкой по столу наемница. — Ведь я уже достаточно повоевала и кое-что умею. Хочу отомстить и проверить, насколько толста чешуя у этих летающих тварей, чума их забери!

— За леса Роккар? — Феникс понимал, что задает глупый вопрос, но хотел удостовериться.

— Да! За мой дом, который сожгли во имя перемирия! Решили все за нас на правах сильных. Ну что ж, пусть почувствуют, каков кинжальный удар в спину от слабого и униженного противника! Ты же сам полукровка, должен меня понять.

— У меня свои причины, но адресат мести тот же, — «ловец удачи» сжал мешочек с пеплом на груди.

— Вот и отлично! — обрадовалась наемница.

Он впервые увидел её улыбку, пусть пьяную и кривящую не лишенное приятности лицо, но улыбку.

— Кто набирает отряд? — деловито поинтересовался Карнаж.

Куда и как отправляться Феникс знал, потому что не раз видел подобные экспедиции в Шаргарде. Их там собирали втихаря короли Сильвании и Фелара, после чего отправляли в дальнее плавание, огибая Материк и высаживая наемников с кораблей в Пепельные Пустоши на северном побережье.

— Один гном по имени Тард, убийца драконов, в трактире внизу. Он с дружками прибыл только сегодня, но говорят, что скоро отправляются. Еще летом гонцы проехались по вольницам и всюду оставляли в надежных руках приглашения августейших особ на драконью охоту. Так что желающие собрались быстро.

— Так чего же мы ждем?! — Карнаж вскочил и подошел к двери, закидывая за спину меч. На залатанной ран’дьянской куртке снова сверкали перья феникса в серебряных кругляшах креплений на спине. У полукровки на этот случай их имелся целый пучок, завернутый в кусок ткани на дне торбы. Конечно, куртка была коротка и осенью еще согреет, а зима не за горами, но «ловец удачи» не привык менять своих вкусов до последнего, отчего и оставил свой гардероб прежним, немного подлатав штаны, вспоротые ножами в кабацких драках.

Копну потемневших с наступлением осени волос, ставших багряного цвета, пришлось подкорнать, на манер ларонийских стрижек, которые обычно носили воины, натирая волосы специальным составом. Прическа получилась не ахти, так как найти в вольницах хорошего парикмахера было невозможно, но выглядела весьма оригинально, хоть и оставалась довольно длинной, лишь сдобренная отнятым у горе-парикмахера ларонийским составом в качестве компенсации едва ли довольного клиента.

— Я с тобой, — наемница поднялась следом, прихватив саблю.

Они вышли на деревянную площадку у ствола, пройдя к ней по широкой ветви, и плавно спустились вниз, вставив ноги в петли на веревках с противовесом на другом конце. Окна старого трактира приветливо светили в вечерних сумерках среди массивных корней старых дубов. Дверь была немного приоткрыта, и из-за нее доносились крики и музыка. Карнаж остановился так, чтобы льющийся из-за порога свет не достигал его ног. Он не прятался и не скрывался ни от кого в этот раз. Просто задержался, давая знак наемнице идти без него. Полуэльфка пожала плечами и вошла внутрь, распахнув дверь. Феникс отступил от вылившегося потока света.

Странное предчувствие…

Он стоял, слушая окружающие его звуки, прислонившись спиной к небольшой пристройке. Длинные острые уши едва заметно дергались, по привычке чутко реагируя на особенно резкие пьяные выкрики. На небе зажигались одна за другой первые звезды. Ветер оставил в покое лес и завывал теперь там, в степях за обрывом. Такой вольный, дикий, непокорный.…

После долгого времени, проведенного в вольнице, не сразу удавалось снова влиться в русло. В голове Карнажа тускло мелькнуло воспоминание, словно огонек свечи в окне для блуждающего в ночи путника. Что-то родное, любящее и до боли знакомое. Кто-то, кто ждет. Далеко. Потрескивающие поленья в очаге под котелком с похлебкой, теплая кровать, крыша над головой… Одна и та же, каждый день, которая вскоре станет знакомой до тошноты всеми трещинами на балках и сучками на струганных досках. И все же тепло разливалось в груди при воспоминании о том месте и о тех, кто там остался.

Он ведь всерьез думал вернуться, как и всякий, окажись он на пороге смерти. Минутная слабость. Все равно потом ни с кем не хотелось делить эту дорогу, по которой гоняли его время и нужда. Зачем? И так сыщется много попутчиков, что точно так же по вечерам разводят костры у трактов, спят на земле, подложив под ребра мха и укрывшись небом. Или, как сейчас, весело кутят вместе за столами, а если будет кому сыграть могут и спеть, и сплясать, так как много слышали и видели песен и танцев. Только наутро, может через день, через два или месяц, нужно снова выйти на тракт, сесть в седло и, ударив пятками в бока коню, ехать дальше. И неважно куда — дальше: на запад, на юг, на восток или север. Бывает, неделю словом перекинуться не с кем, и в дождь проливной холод пробирает до костей в насквозь мокрой одежде. Велико ли приключение потом больному валяться в бреду и некому даже кружку воды подать? А встретишь кого по пути и, вроде бы, есть с кем поговорить, но не всегда найдется что сказать или послушать. Чего слушать, если истории по сути одинаковы? Один рассказывает сразу вроде бы и за себя, и за собеседника. Карнажу иногда казалось, что он не слышал в таких рассказах ровным счетом ничего нового. Однако, как различны они бывают в своих красках, если повествуют о том, что приключилось до этой большой дороги, до широкого тракта, куда каждого вывела своя тропинка. Все они, эти тропки, были разнообразны, узкие или широкие, тернистые или свободные, огибающие холмы и чащи, либо вскарабкивающиеся и продирающиеся насквозь. После этих рассказов бывает, что находишь того, кто раньше дышал тебе в спину, не окликая, шел рядом, не поворачиваясь, или впереди, не оглядываясь, а встретиться довелось только на этой Большой Дороге, словно столкнуться лоб в лоб в тесном коридоре, когда разминуться уже никак.

«Ловец удачи» с шумом выпустил воздух через ноздри и шагнул в пятно света у порога трактира. Скрип досок пола поглотили шум разговоров и музыки.

Заведение, хоть и располагалось наполовину под землей, но могло похвастать внушительными размерами, да и посетителей в этот вечер было много. Но Карнаж недолго осматривался в поисках того, кого искал. Он сразу узнал Тарда.

Как-то раз им доводилось встречаться. Тогда образ этого убийцы драконов крепко отпечатался в сознании молодого полукровки, потому как нечто внутри подсказывало, что им еще предстоит встретиться. И наверняка также подсказало бы любому, кто поставил перед собой цель, но не имел покамест средств для ее достижения. В то время Феникс был неумехой, который едва устроился в Швигебурге в гильдии воров, и не смел попроситься к гному в отряд. Но теперь…

Гном сидел за столом возле огромного корня, что спускался с потолка и уходил в пол, где специально для этого в досках была вырезана подходящего размера дыра. Образчик убийцы драконов был типичен для фивландца старой породы, некогда жителя столицы: пышные седые усы, большой нос с горбиной, черные глаза-бусины, недружелюбно смотрящие из-под густых тяжелых бровей, и борода лопатой до кушака.

На корне имелось несколько крепежей для оружия, чтобы не мешалось во время трапезы, и Феникс с интересом разглядывал арсенал за спиной гнома, увлеченно поглощавшего жареную свиную ногу. «Ловцу удачи» и вправду было интересно, с чем нынче принято ходить на драконов? Он увидел солидный шестопер, как раз под гномью лапищу, подстать ему топор, которым тяжело было размахивать в простом бою, однако на драконов он годился более чем, и рядом с ним, гвизарма* с ухватистым, характерно фивландским толстенным древком.

Один из тардовских приятелей, выхлебав залпом кружку крепчайшего пива, которое хозяйка этого заведения, в прошлом успешная разбойница, а нынче престарелая женщина с по-прежнему скверным характером заказывала в Фивланде для особых гостей, взял в руки видавшую виды волынку и затянул такую мелодию, от которой окружающие скривились, словно вместо вина им налили уксуса. Прочие менестрели с гримасой отвращения оставили струны своих лютен и отняли губы от флейт.

— Завались! Дай пожрать спокойно! — рявкнул Тард гулким басом, прорывающимся из глубин его бороды, и кинул в горе-музыканта обглоданной костью. Гном обиженно заворчал, но игру прекратил, потирая шишку, выросшую пососедству с огненно-рыжим чубом:

— Э! Бритва, на кой ляд так сильно-то?

— Лучше иди фуры проверь. Не спер ли кто чего? Видишь, их эльфийская красноволосость не знает куда свою изнежнную задницу посадить и стоит столбом над душой. Уступи ему, а сам иди проспись.

Гном встал, одарив Карнажа красноречивым взглядом, а «ловец удачи» не смущаясь сел напротив Тарда.

— Ну? Чего скажешь, остроухий? — грубо поторопил убийца драконов.

— Я слышал, вы собираетесь…

— Я тоже много чего слышал. К делу! — перебил гном.

— Вам еще нужны бойцы?

— А что ты умеешь? У нас тут, знаешь ли, не любят тех, кто орет и бегает, когда им дракон жопу поджаривает. У нас молча рубят. Хотя, судя по твоей зубочистке островитянской за спиной, без истошных воплей в драке не обойдется.

Карнаж сверкнул глазами и потянулся к рукояти меча, но гном остановил его лениво-добродушным взглядом, оторвав его от тарелки, где прикончил вторую свиную ногу. Он успокоительно поднял руку в грубой кожаной перчатке, когда вокруг Феникса зашипели вынимаемые из ножен кинжалы.

— И тех, кто подрывается на каждый чох у нас тоже не любят, — прокомментировал поддержку собратьев Бритва.

— А я тебе не девка, чтоб меня любить, — «ловец удачи» обвел взглядом все то разношерстное сборище, которое намеревалось пустить его на ремни. — Да и какая польстится? Все твои — наемники, и главная любовь у них — это драки, шлюхи и золото!

— Да ты не робкого десятка, как я посмотрю. Не каждый стал бы выеживаться на нашу ватагу. Молодца! — Тард подвинул Карнажу кружку, которую не успел выхлебать его приятель, отправленный проверить обоз. — На вот! Охолонись маленько.

У «ловца удачи» от крепости фивландского напитка глаза на лоб лезли, но он продолжал упорно вливать в себя пойло, не давая Бритве повода для очередыных насмешек, за которые тот, видимо, и получил свое прозвище.

— Ещё одно! У нас народ идейный, а не хлам продажный. Сам знаешь: деньги деньгами, но шкуру под пламя ларонийских выкормышей некоторые умные опосля себе дороже считают подставить. Так-то… Ты зачем переться с нами вздумал? Если только за золотом, нам не по пути, — взгляд гнома стал колючим. — Из чьих будешь? Сразу говорю, ворье не берем!

— Из «ловчих удачи», — ответил Карнаж, переводя дух после крепленого пива.

— Да мы тут все ловим удачу, а еще приключений на свою задницу! — загоготал кто-то сзади.

— Завались! — одернул наемника Тард. — Парнишка не так прост. Чую, ему есть чем похвастать. Как тебя кличут, остроухий? Имя мне твое пока без надобности, а какое прозвище имеешь?

— Феникс. Может, слышал? — полукровка приготовился к еще одной порции острот и сомнений.

— Закусил бы лучше! Какой ты к чертям собачьим Феникс!? Сдох же тот в Подводных Пещерах. Говорят, выверны его там схавали.

— Рано хоронишь, борода, — Карнаж, следуя совету гнома, взял баранью котлету, положил на неё пучок укропа и оторвал зубами значительную часть. — Я еще поживу. Да так, что, глядишь, много кого и помрет!

— Не хорохорься, — было заметно, что Тард оказался в некотором замешательстве. — И вообще, чем докажешь, что ты тот самый Феникс?

«Ловец удачи» встал и повернулся перед всеми кругом, одернув куртку и демонстрируя перья одноименной птицы, вшитые на спине. Мало кому хватало смелости на такое украшение, красноречиво сообщающее всем о жестокости его обладателя, не говоря уже о мести поклоняющихся культу этих, почти мифических, птиц.

— Ну и?! Выдрал из петушиного хвоста пучок и чего? — осклабился Бритва.

Гном собирался, очевидно, добавить к своему вопросу нечто еще не очень вежливое, но в стол перед ним вонзился Vlos’Velve. Кто-то из подручных убийцы драконов подскочил к Карнажу и тут же отлетел назад с разбитым в кровь лицом. Феникс среагировал мгновенно и его застывший в воздухе кулак ещё содрогался от напряжения вложенного в удар всего тела, пока феларец валялся на полу и стонал, зажимая разбитый нос. На Тарда бросили безумный взгляд огромные черные глаза:

— Теперь веришь?! — рука Карнажа вернула темноэльфийский кинжал в ножны.

— Кинжал знакомый и удар тоже. Киракава учил? Не брешешь, значит. Последний ты из его учеников. Всех, что на острове Палец Демона остались, поубивали уж давно.

Феникс удивился осведомленности гнома.

— Ты знавал моего учителя?

— Конечно! Вместе в одной каталажке сидели у этих бешеных князьков, которые на том острове воюют. Да ты садись и говори лучше, какой у тебя разговор к драконам, — Тард кивнул на стул и обернулся к феларцу на полу. — А ты чего там стонешь? Сам виноват! все сразу смекнули, что за клинок. Зачем полез?

— Да я… Ох! Голова! — простонал побитый.

— В дурной башке болеть нечему! Уберите его, чего расселись?

Карнаж вытащил из-под шнуровки у горла мешочек с пеплом и показал Бритве. Тот нахмурил брови и глухо спросил:

— Кто?

— Мать.

— Хм, по нашенскому обычаю? У меня таких вот целая гирлянда. По одному за каждую драконью голову. Вот теперь пойдешь с нами! Но запомни, если, как до дела дойдет, вместо того, чтобы в драконью харю мечом тыкать, будешь раз в портки раз мимо — лично прибью!

— Заметано! — от сомнений гнома во взгляде Феникса снова полыхнули две молнии.

— И хорош зыркать тут своими золотыми буркалами! У меня и мать, и отец, и все братья… Я уж досыта насмотрелся, как некоторые такие вот мстители Пепельных Пустошах спиной поворачивались да назад на побережье во все лопатки сбегали, покуда мы там своих лошадей доедали да за собак принимались. Так что обидеть тебя не хотел, но предупредил! А уж как пасть драконью вместе разорвем, будем на брудершафт пить да руки пожимать. Пока довольствуйся тем, что из одного котелка в дороге с нами жрать будешь, да у костров намерзнемся еще. Зима на севере злая будет.

Тард отодвинул миску полную костей и схватил кружку пива. В один заход осушив её, он даже пощелкивая пальцами свободной руки от удовольствия. Все вокруг замерли, ожидая чего-то. Громко крякнув, убийца драконов подхватил оставленную приятелем волынку и принялся играть. Надо признать, выходило это у него куда лучше, чем у прежнего исполнителя. Мелодия звучала задорно и весело. Её быстро подхватили бубны и флейты. Послышались одобрительные крики и лязг отставляемых в стороны ножен с оружием. Все только этого и ждали.

Хозяйка таверны вышла с кухни и всплеснула руками. Раздвинув столы, под треск досок пола, гомон, смех и дружное хлопанье в ладоши, наемники отплясывали свои дикие танцы. В движениях не было ни изящества, ни ритма, ни грации, но пьяные воины отплясывали от души нечто, что выражало их радость этой жизни. Тому, что они сейчас вместе, тому, что верный клинок не подвел, тому, что просто голова, руки и ноги на месте. Даже калека в углу, тихо сидевший все это время, принялся отбивать костылем, улыбаясь во всю ширь беззубого рта, и простужено орал: «Хэй, братцы, давай-давай!!!»

Усердно сдавливая кожаные мехи, Тард подмигнул Карнажу и крикнул, перекрывая шум и гам:

— Видишь?! Не бывает страшных драконов, а бывает мало пива!

Гном продолжил играть во всю силу своих могучих легких. Фивландский был довольно грубым языком по своему звучанию, однако хорошо подходил для того, чтобы горланить песни под то, что здесь называли музыкой. Конечно, спьяну все играли кто в лес кто по дрова, но не это было главным. Пусть песни перетекали в несвязные выкрики, пусть мелодия была неясной, зато и то и другое громко и основательно сотрясало стены трактира.

Карнаж откинулся на спинку стула и тоже захлопал в ладоши, подбадривая одного малого, который был уже изрядно навеселе, но выкидывал такие коленца, от которых окружающие умирали со смеху. Молодой парень, со съехавшим на глаза кожаным подшлемником, который оказался ему слишком велик, не жалел себя, задирая колени до ушей, и рявкал всякий раз, когда вгонял каблук в пол, раскидывая руки в стороны.

Шумели до самого утра, не давая никому в вольнице спать, хотя таковых нашлось немного. Повод для гуляния всегда мог найтись, взять хотя бы праздники сбора урожая, что скоро обещали прокатиться по всему Фелару, встречая путников хлебом и солью. В каждой деревне радовались, ведь год выдался плодородным. Но у обитателей вольниц хватало и своих поводов для веселья, ведь осенью и весной, когда погода становилась скверной и до больших дел, где могли бы понадобиться такие, как они, было совсем недолго, стоило приехать в такое место, в вольницу. Ведь туда же направлялись те, кто искал себе наемников и мог предложить что-нибудь стоящее. А, главное, повстречать старых приятелей, помянуть тех, кто больше никогда не придет, порассказать историй и баек о храбрецах, кому в этом году повезло больше остальных. Так появлялись новые легенды и угасали старые среди них, у кого не было своей страны, своего угла, не говоря уже о родовом гербе с поместьем в придачу. Но была пока что своя голова на плечах, и брюхо с голодухи подводило далеко не всегда.

Когда начало светать, «ловец удачи» вел пьяную вдрызг наемницу, пытаясь затащить её в хижину на ветвях. Слушая в сотый раз восхищение по поводу того, с кем она встретилась под одной крышей и как им обоим повезло оказаться вместе с бравыми парнями Тарда, Карнаж, кряхтя, волок её по веревочной лестнице, за которую наемница не понятно каким чудом еще умудрялась цепляться.

На площадке она не удержала равновесия и рухнула на полукровку, придавив того меж ветвей. Наемница громко смеялась, пока Феникс высвобождался из объятий и делала, по ее мнению, заманчивые для «ловца удачи» предложения. Наконец, оба добрались до хижины и, уложив её в кровать, Карнаж решил сегодня довольствоваться гамаком, где спала полуэльфка. Кровать в хижине была таковой лишь по названию и никак не по удобствам, поэтому полукровка не сильно расстроился от вынужденного обмена. Воспользоваться же предложением наемницы не тянуло вовсе. Как он ни пытался, не мог преодолеть брезгливой неприязни. Такие, как она, легко меняли отряды и противников, убивая тех, с кем не так давно дрались спина к спине. Конечно, течение жизни было хаотично, особенно сейчас, но хаос не должен был поселиться в душе плывущего по нему. Все же Киракава посредством долгих вечерних бесед, предварявших плошку риса и пару кусков вяленого мяса, сумел донести до своего ученика хоть немного смысла существования. «Ловец удачи» снял ножны с непригодившимся ему благо сегодня мечом и прислонился спиной к стене так, чтобы его не было видно через окно.

Привычка. Даже кровать он отодвинул от окна. В вольницах происходили иногда «случайные» смерти от залетевшей в раскрытое окно стрелы. Особенно часто подобные несчастья случались с теми, кто отхватил волею судьбы крупный куш таким способом, что приходилось залечь на дно. Таковых было немало, отчего на этом «дне» завелись охотники до легкой поживы, когда их жертва почитает себя в безопасности, и тут-то как раз неудачно падает с лестницы в три ступеньки при этом переломав себе всю шею, словно скатившись кубарем с заоблачных лестниц Форпата. Примеров было в достатке, и они обещали множиться и множиться.

Феникс не дожил бы до своих лет, если бы не платил трактирщикам сверх положенного и, действуя когда угрозами, а когда и подкупом, не завязывал рты, готовые порассказать много чего желающим наступить ему на хвост. Упредить желание превратить свою жизнь в товар было ключом к сохранению здоровья. Об этом молчаливо свидетельствовали многочисленные шрамы на шкуре полукровки, которую не раз дырявили, а потом латали те, кто, как и первые, имели весьма сомнительную репутацию. Риск для «ловчего удачи» здесь был вездесущ — наследие Войны Кинжалов. Старые шпионские сети, раскинутые по всему Материку, уцелели кое-где весьма крупными ломтями, образуя собственные ганзы, лиги, конгломераты и лихо обосабливаясь. Однако, если наловчиться пользоваться этими вездесущими порождениями смут, то можно было в короткие сроки набить себе кошелек, продавая чужие шкуры на выделку мясникам из инквизиции и тайных канцелярий.

Vlos’Velve, верный хранитель Карнажа, по которому «ловца удачи» признал Тард, был из того рода оружия, что не раз меняло хозяев. Слухи о подобных остатках кузнечного мастерства темных эльфов ходили самые невероятные. Былые обитатели подземных дебрей под Северной Грядой ранее занимали почетное место первых в искусстве убийства и многие считали, что это происходило не в последнюю очередь благодаря оружию. Занижая меж тем мастерство рук, которые его держали и мрачную изобретательность умов, направлявших клинки. Привычка видеть магию там, где её на самом деле не было, шла только на руку темным эльфам. Если в клинках и было немного традиционного для прошлых веков колдовства, то лишь самая малость. Основную роль играло мастерство оружейников создавать удобное, функциональное и очень надежное оружие, а также понимание всех этих тонкостей его обладателем. Это, в свою очередь, было с успехом перенято обитателями острова Палец Демона, чьи кузнецы не гнушались обучения у подгорного народа. Они терпели все унижения с насмшеками и по крупицам выносили бесценные знания темных эльфов, преодолевая рабский труд подмастерьев, место которых приходилось получать в бою с остальными претендентами. И вот островитянское оружие, после Исхода темных эльфов, когда остатки некогда могущественного народа перебрались в Пепельные Пустоши, стало тем самым, непостижимым для простого воина, инструментом смерти, который мог дать преимущество лишь в умелых руках.

Многие поносили на чем свет стоит самобытные техники боя обитателей острова Палец Демона. Церковь Фелара даже создала несколько трактатов, доказывающих, будто бы оружие островитян — это богомерзкие творения, привнесенные из-за грани миров демонами, а местом их сотворения послужил «перст владыки shar’yu’i, указывающий на мир Света». Однако остров и по сей день сохранял свою независимость, не смотря на все внутренние распри. А несколько попыток завладеть им извне привели к чудовищным потерям вторженцев.

Остатки же твороений темных эльфов, названные Окулюсом Берсом «осколками вечности» в одной из его многочисленных книг, продолжали бродить по Материку, постепенно обрастая слухами и догадками, которые порождало незнание. В том числе барды распевали по северным границам баллады посвященные одному убийце, темному эльфу, в руках которого был магический клинок, отправивший на тот свет бессчетное количество душ. Карнаж столкнулся с ним, когда известный чародей, Рэйтц из Красных Башен, весьма нетерпеливый и взбалмошный последователь стихии Огня, который и в век Объединенной магии напирал на то, что вся сила и истинное могущество могут быть дарованы лишь одной стихией, нанял этого убийцу охотиться за «ловцом удачи». Причина коренилась в подозрительности архимага, который, из-за задержки «ловца удачи», считал, что заказ полукровке кто-то перекупил, забывая о сложности задания и нужном на его выполнение порядочном количестве времени.

Феникс с улыбкой вспомнил о том, как в страхе бежал от своего преследователя. Скрыться никак неудавалось, слишком искусен был охотник за головами. Поэтому ученик Киракавы последовал давнему наставлению учителя и решил встретить врага должным образом: неожиданно, в лицо и не озабочиваясь прелюдиями. Темный эльф с самодовольным видом стоял возле кухни в трактире, подпирая спиной балку. Потягивая эль, он напускал страху на бедного хозяина заведения, который дрожал всем телом при одной лишь мысли о том, кто был перед ним. Глаза убийцы лениво обшаривали общую залу с удобной позиции — в такую холодину, которая стояла в Подводных Пещерах той зимой, особенно приятно было устроиться ближе к жаровням.

Трактирщик недолюбливал пусть частого, но опасного постояльца и не преминул уведомить Карнажа о появлении охотника за головами, тем более за это ему было щедро заплачено. Феникс вошел и направился прямо к убийце, который уже выдавил хищную улыбку, завидев свою цель, которая сама явилась на убой. Но прославившие его в песнях барды и трубадуры сыграли с убийцей злую шутку, как и той эпохи, из которого он явился, последовав за переменами, но не изменившись сам. Уничтожая врага обитатели острова Палец Демона не тратили время на прелюдии. Немалая же известность заставила тщеславие темного эльфа изрядно удлинить вступление, чтобы была пища для новых баллад. Расцвет же изящества и церемоний там, где быстрота и ловкость решали суть дела, были весьма губительны, если не фатальны. С падением темных эльфов утратились многие особенности, которые делали их манеру убийства непредсказуемой и стремительной, пощадив лишь непревзойденное искусство боя и владения клинком.

Феникс оказался к тому времени уже немного известен в своих кругах и мог стать неплохой регалией в длинном списке жертв, которые были убиты с легкостью, которая тешила самолюбие темного эльфа. Намечался неплохой поединок, и… Кружка эля упала на пол, разбилась, а убийца медленно съехал по стене с засевшим в груди шабером полукровки. Стилет пробил кольчугу, едва эльф успел что-то сказать. Ошеломленный трактирщик зажал рот ладонью, чтобы не крикнуть, и во все глаза смотрел, как «ловец удачи» деловито обшаривал карманы убитого. Бросив в угли жаровни письмо с печатью Рэйтца, «ловец удачи» вернул шабер в ножны, предварительно вытерев кровь о воротник темного эльфа, и, прихватив Vlos’Velve, спокойно ушел, запахнувшись в плащ.

Дерзость и подлость этого убийства вызвала возмущение у бардов, и на голову полукровки посыпались насмешливые песни одна злее и ядовитее другой. Однако с тех пор многие предпочли не связываться с «ловцом удачи». Особенно учитывая то, что через некоторое время, самого Рэйтца нашли задушенным в собственном фамильном замке. При этом заказ архимага был выполнен и валялся у его ног. После этого насмешек в песнях разом поубавилось, как и бардов, желающих их сочинять.

Брови Карнажа нахмурились. Он вспомнил о заступничестве одной чародейки, Роксаны, отведшей от него месть магов за Рейтца. Она казалась ему прекрасной, как сама любовь. Спасла его жизнь в обмен на заказ убитого. И, когда он явился на балл… Безрассудство! Кто он и кто они?

Зубы полукровки сжались.

Тогда ему было сказано слишком многое из того, что мог не говорить ее острый язык. Он все выслушал. При всех. И при всех же поклялся, что брошенный под ноги кошелек когда-нибудь она протянет ему на коленях и будет умолять взять деньги. Потом, под общий смех и остроты, удалился. Хозяйка выкинула пса обратно в конуру, когда тот стал ей не нужен или захотел к себе больше внимания чем требовалось.

За окном зашумел листвой прилетевший из степей ветер. Он ворвался в хижину и обдал холодной волной лицо полукровки. Ничто не пройдет бесследно! За все придется заплатить. Рано или поздно. Сколько злачных мест было на Материке, но он, следуя цели, совался в самые опасные. Рискуя жизнью, добыл то, что хотел, и оставалось лишь руку протянуть. Он знал, что не отступит, и она еще пожалеет о своем поступке. Для полукровки вопрос состоял даже не в том, кто имел право на месть, а кто нет. Главный вопрос, по его мнению, многие старались усердно обходить: может ли кто-то себе эту самую месть позволить? Феникс мог. И очень хотел.

Воспоминания оставили Карнажа. Он забрался в гамак наемницы, и, пристроив меч под правую рукой, закрыл глаза, слушая завывание ветра в щелях и потрескивание веток по соседству с хижиной.


* * *

Столица Сильвании по большей своей части располагалась в долине. Вокруг города эльфы не возводили стен. Только форт из белого камня, возвышающийся на краю долины, обеспечивал безопасность тех, кто обитал в ней. На улицах, выложенных серым булыжником, кое-где произростали небольшие деревца с аккуратно подстриженными кронами различных форм. Невесомые, воздушные дома сильванийцев перемежались с почти игрушечными домиками карликов, которые не смогли в свое время отстоять честь называться гномами.

Поначалу люди, как раса возникшая позже остальных, все низкорослые народы величала гномами, не считая халфлингов, которые сразу отграничились от своих бородатых родичей и даже брились чисто, иногда оставляя завитые усы или аккуратную имперскую бородку. Взаимная неприязнь всех четырех низкорослых народов переросла со временем в неприязнь трех, когда дуэргары присоединились к гномам не только территориально, но и идейно. Потом уже двух. Карликов постигла та самая незавидная судьба, которая неизбежна в эпоху, где все решают сила и магия. Тем из них, кому удалось уцелеть, в наследство от предков достались лишь уже ничего не значащие неимоверно длинные имена, произведенные из имен дедов и прадедов, могилы которых теперь не отыскать.

Карликов всегда отличал неугасаемый оптимизм, и они принялись отстраивать свои миниатюрные жилища среди причудливых форм сильванийских строений, иногда устраивая их частью на деревьях покрупнее, или, вернее того, что осталось от могучих стволов, когда долина в конце эпохи Сокрушения Идолов походила больше на лесоповал.

Карнаж встретил утро по прибытии в столицу с обозом убийц драконов слишком рано, проспав после ночных посиделок весь следующий день, и бесцельно бродил по улицам эльфийской столицы, жуя по дороге пироги. Они с пылу с жару продавались всем желающим, едва покидали противни пекарен. Низкорослые обитатели Ротвальда слыли очень трудолюбивыми и брались за любую работу: портные, пекари, сапожники, даже бондари и шорники. Везде к возвышающимся эльфийским домам лепились их небольшие изящные лавчонки. Из труб с самого утра валил дым. Всюду кипела работа, и под ногами у полукровки, которому карлики доходили едва ли до середины бедра, ощущалась возня, особенно на оживленных улицах. Отчего «ловец удачи» походил на журавля-вегетарианца, шествующего по болоту, полному лягушек.

Тард этим утром сообщил, что обоз задержится, так как ожидались еще какие-то попутчики, недавно напросившиеся с ними за компанию, так как в Южном Феларе было неспокойно. Не смотря на празднества сбора урожая, два рыцарских ордена — осколки былой эпохи, — устроили свару, а король вот уже месяц спокойно наблюдал, даже не пытаясь развести в стороны два сцепившихся насмерть капитула. Впрочем, даже попытайся он, ничего бы не вышло, так как почтения сюзерену от вассалов поубавилось еще тогда, когда его отец перенес королевскую резиденцию из Шаарона в Шаргард.

Бритва был против каких бы то ни было столкновений по дороге, хотя большинство его соратников были не прочь размяться перед главным делом. Он прекрасно знал, что суть борьбы двух орденов затрагивала разом и политику, и религию, то бишь была вдвойне опасна для безродных наемников и могла в последующем обойтись им вдвое дороже. Убийца драконов пользовался большим уважением и непререкаемым авторитетом, и никто не стал ему перечить. Тем паче он славился своим сверхъестественным чутьем на опасность. Ведь однажды, когда очередная экспедиция в «Горах Драконьего Проклятия», которые чаще именовались Северным Хребтом или Грядой, пошла наперекосяк, ему каким-то чудом удалось вывести отряд на территорию Истании по южной кромке гор. Раньше это считалось самоубийством, так как по дороге легко можно было схлопотать ларонийский арбалетный болт меж лопаток или получить лавину на голову, спущенную истанийскими стражами.

Пытаясь выбраться из центра города, где у фонтанов под раскидистыми кронами деревьев с пурпурной листвой сновали с лотками карлики, вовсю нахваливая свой товар среди общего приготовления к празднеству, Карнаж виртуозно уклонялся от возникающих на пути лестниц. Маленькие работники карабкались вверх и писклявыми голосками на своем мудреном язяке что-то кричали тем, кто вешал гирлянды на ветвях через всю площадь.

Случайно пнув своим окованным мыском одного из работников, который на четвереньках чистил камень у самого основания фонтана, полукровка прибавил шагу. Вопли бедняги породили всеобщее осуждение на маленьких сердитых лицах. Вдогонку Фениксу в спину вырвалось несколько ветвистых ругательств и даже был пущен старый, рваный башмак, но полукровка не стал оборачиваться, а поспешил убраться, чувствуя, как от ругани карликов у него начинают гореть уши.

Карнаж испустил проклятье, когда понял, что оказался в той части города, где проживали состоятельные горожане и эльфийские дворяне. Это следовало из тех крупных построек, которые свободно расположились по сторонам широкой улицы, окруженные цветниками за низкими изгородями. Витиеватость форм и расположения архитектурных элементов на остатках деревьев поражали взгляд своим многообразием и виртуозностью, с балкончиками и небольшими лесенками, огибающими снаружи башенки и взлетающими вверх на веранды. Карнаж так засмотрелся на это великолепие, что чуть не налетел на эльфа, который прохаживался по улице. Вытянутое лицо сильванийца ещё больше вытянулось, когда они столкнулись с Фениксом нос к носу. Голубые глаза надменно смотрели из-за приспущенных век на того, кто портил всю гармонию пастельных оттенков белого и зеленого в обрамлении ярких цветников своей черной кожаной одеждой и возмутительными перьями на спине. Сильваниец поправил тонкими пальцами брошь у горла белой рубахи с отложным воротником и презрительно хмыкнул, откинув за спину длинные русые волосы.

Карнаж сложил руки на груди и, наклонив голову, исподлобья взглянул на эльфа, свесив перед глазами натертую ларонийским составом длинную челку. Глаза сильванийца распахнулись от удивления, когда он заметил стальные набойки на костяшках перчаток и обитые металлом мыски сапог. Вскоре его лицо снова приняло высокомерное выражение и тонкие губы скривились в презрительной усмешке. Небольшие уши, выглядывающие из-под длинных, тщательно расчесанных волос, еле заметно дернулись на самых кончиках, словно показывая даже в этом превосходство над полукровкой, у которого уши были длинными и заостренными, начиная сужаться сразу от последней трети, отвечая тому реликтовому демоноподобию, которое всегда присутствовало в облике ран’дьянцев.

Сильваниец двинулся дальше спокойным, даже размеренным шагом, соблюдая осанку, а полукровка, заложив большие пальцы за ремень под бандажом, направился своей дорогой, по привычке немного сгорбив спину. Шел он наугад, толком не зная как отсюда выбраться. Протиснувшись меж изгородей садов, наполненных благоуханием цветов, «ловец удачи» выбрался к пруду, возле которого гуляли несколько эльфов, поглядывавших в сторону небольшого дома с балкончиком. Там игриво посмеивались четыре эльфийки, что-то нашептывая друг дружке.

— О! Вы только полюбуйтесь! Что это за чучело?!

— Фи! Какой оборванец!

Карнаж остановился и, не оборачиваясь, принялся слушать, какими еще словами они обзовут простого путника. Прохожего, которому не было до них ровным счетом никакого дела, как и до всеобщего празднества.

— О, Сильф, и где только сыскалось такое чудище?! Что это у него с волосами?

— Да уж, можно подумать, будто у него на голове иглы дикообраза, которые стригли садовыми ножницами!

— Хи-хи, вы только посмотрите на ботфорты этого «щеголя»! Они вышли из моды лет сто назад!

Феникс обернулся и бросил взгляд на балкон. Не послышалось ли ему? Неужели только одна эльфийка возмущалась и поддерживала себя в своих же утверждениях? Нет, ему показалось. Говорили все четыре, только голоса их были настолько схожи, что и не отличить вовсе.

— Эй, пугало! — крикнула одна из девушек. — Сорви-ка нам цветов! Или ты такой пень и не знаешь, что в празднества омоложения природы нам положено дарить цветы?

Её голос был каким-то по-кошачьи мягким, но, как и у всякой кошки, у его обладательницы наверняка имелись коготки.

— Ну же, чего ты ждешь?!

Карнаж обернулся к клумбе и издал ядовитый смешок, который никогда не сулил никому ничего хорошего и, перескочив через ограду, принялся искать клумбу, которую совсем недавно поливал карлик. Феникс заприметил садовника краем глаза, когда шел мимо, и теперь старательно проверял руками почву.

— Что ты там копаешься? Поторапливайся!

— Сейчас-сейчас! — зловеще отозвался «ловец удачи», рука которого уже нащупала сырую землю на клумбе и зачерпнула хорошую пригоршню удобренного месива.

Вдруг сзади донесся четырехкратный испуганный писк и грохот опрокидываемых плетеных кресел. Феникс разочаровано обернулся, сжимая в руке солидный ком грязи. На балконе никого не было.

Странно, неужели заметили?

Кто-то схватил его за кисть, что сжимала снаряд для мадам. «Ловец удачи» инстинктивно дернул руку, собираясь защищаться, но его остановил знакомый командный голос:

— Положи-ка это говно, хулиган! — Клара разжала ему кулак и отряхнула от грязи перчатку.

— Какими судьбами? — изумился Феникс, не веря своим глазам.

— А ты? — прищурилась бородатая женщина, выводя его из сада за руку, будто нашкодившего мальчишку.

— Отлежаться надо было, — честно ответил Карнаж.

— И нам тоже отсиживаться пришлось, — грустно сказала Клара, уводя его дальше от дома к пруду, где Феникс окончательно очистил перчатку от грязи. Пока он этим занимался, Клара сидела на траве и озадаченно косилась на то, что было у полукровки на голове. Феникс перехватил взгляд и поднял глаза на натертые пряди ларонийской стрижки. Так носили воины белых эльфов. Эту моду породило деление на цеха в Лароне. Поскольку его обитатели имели один цвет волос и глаз, не говоря уже о небольшом разнообразии черт лиц, то принадлежность к различным цехам требовала каких-то более весомых отличий во внешнем облике. Помимо одежды и медальонов, заметным отличием могли послужить волосы — краса и гордость ларонийцев. Поэтому воины Ларона решили проявить смекалку, чтобы сильно не обстригать свои великолепные локоны, которые мешались в бою, да, к тому же, с некоторых пор стали прерогативой больше магов и жрецов, но в тоже время и не походить на укороченные по плечо пряди алхимиков. Они обратились к последним за рецептом средства, способного держать волосы не прибегая к металлическим обручам, как носили министры, и уж тем более к заколкам, хвостам или ремешкам, что считалось чисто женской прерогативой.

— Что это ты на голове соорудил? — спросила, наконец, Клара. — Ты же ведь наполовину сильваниец, а не ларониец?

— Это моя худшая половина, — ответил Карнаж, — Тем паче мой отец был гомункулом, выращенным из сильванийских младенцев. Соответсвенно, не признан лесными эльфами из-за того, да и сам манерами и повадками больше походил на ларонийца. Сама знаешь, как лесные эльфы боятся изменений, которые первых из них превратили в белых эльфов.

— Да-да, это конечно! Тем более Аир, как говорят в легендах, был ближе к ларонийцам своим холодным нравом. Яблоко от яблоньки… — протянула бородатая женщина, но, заметив как переменилось лицо полукровки, перевела тему разговора. — Но вообще мне нравятся разнообразные прически у «белых», там хоть понятно где мужик, а где баба. А что уж ларонийки выделывают со своими косами! Диву даешься!

Карнаж встал, подтянул шнур от ножен на груди и осмотрелся.

— И вообще, лучше не бедокурь здесь, — посоветовала Клара, поднимаясь следом. — Нравы у сильванийцев сильно изменились после Сокрушения Идолов. Вот мы, например, не знаем теперь, как вернуть нашу акробатку.

— А что случилось?

— Её забрали жрицы храма Сильвана.

— С какой это стати?

— А пес их знает! — она надкусила жевательного табаку и сморщилась. — Ничего не объяснили. Пришли с десяток храмовниц и силой забрали! Сам знаешь какая с ней история. Я уже сказала Тарду…

— Тарду?! — переспросил полукровка.

— Да, убийце драконов. Он обещался помочь нам добраться до Шаарона.

— Потому что в Южном Феларе неспокойно, — закончил за нее «ловец удачи».

— А ты откуда знаешь?!

— Потому что я сам еду с ними.

— О! Значит ты тоже сможешь нам помочь? — она с надеждой посмотрела на Феникса.

— Не спрашивай, если знаешь ответ. Сама мне это твердила. Пойдем!

— Хм, а ты был внимательным слушателем, — улыбнулась Клара.


Храм Сильвана находился в живописном месте, дорогу к которому подсказал один карлик, которого Карнаж выудил за шкирку из толпы на центральной площади. Сначала маленький работник упирался и даже насмехался над видом Клары, но, когда «ловец удачи» в одном из переулков предложил понюхать набойки своих перчаток, тут же сообразил, что к чему, и лично проводил обоих до тропы, ведущей к водопадам. Впрочем, выбора у него особого не было, так как он не смог бы даже сбежать, так как беспомощно дрыгал ножками на высоте в добрых четыре фута на вытянутой руке полукровки, пока они безлюдными улочками выходили из города.

— Пусти! — завопил карлик, когда показалась тропинка.

— Скажи спасибо, что за волосы не схватил! — рявкнул Феникс. — Дойдем до храма, а там гуляй на все четыре стороны.

— Мне на четыре не надо! Мне одну. Мамой клянусь, не обманул! — запищал бедолага на ломаном феларском, молитвенно складывая ручонки. — Если жрицы поймут, что вас привел, мне крышка!

— Ах ты, курва! — воскликнула Клара, еще не совсем успокоившаяся от едких насмешек маленького остряка. — Карнаж, не верь этой продажной шкуре ростовщической! Они же, как крысы, сбежали к эльфам, когда драка Фелара с империей началась, прихватив с собой нажитые капиталы. А до этого обирали моего деда и простых крестьян, загоняя в долговые ямы!

— Я же извинился перед мужчино-женщиной за свои слова! — возопил карлик, но, заметив, как перекосилось лицо Клары, громко возопил, — А-а-а!!! Помогите! Убив…

«Ловец удачи» заткнул ему рот на полуслове и вопросительно посмотрел на спутницу.

— Может, придушим его? — как-то устало произнесла женщина, глядя на стремительное течение водопада, рвущееся с грохотом в огромное озеро. Карнаж цокнул языком и отрицательно покачал головой, сощурив один глаз. Карлик что-то промычал, вытаращив глаза. В воздухе распространилось зловоние.

— Черт побери, Клара, он обделался! — Феникс выпустил жертву, брезгливо разведя руки в стороны.

Карлик держался за штаны, стоя перед ними, и всхлипывал:

— Ну что? Довольны? Справились с тем, кто меньше? Да? Чтоб вам пусто было! Вы ничем не лучше сильванийцев, на которых мы горбатимся, как каторжные! И ваших дедов, между прочим, никто не неволил брать взаем! Сами приходили, хотя им всего хватало. Легко обидеть и обобрать того, кому нечем ответить. А ведь отняли! Что теперь-то глумиться? Вот потому и сидели деды ваши в долговых ямах. Все им мало казалось!

Маленький работник плюнул под ноги своим мучителям и поплелся обратно к городу, одной рукой придерживая штаны, а другой вытирая слезы.

— Клар, а ведь он…

— Помолчи, Карнаж, и так погано.

Тропа вела наверх, в гущу деревьев, где располагались подземные истоки водопада. Эльфы соблюдали естественность по мере возможности во всех культовых постройках, отчего снаружи понять, что здесь располагалась святыня Сильвана, было очень непросто.

Подъем оказался для Клары делом не простым, так как она была тучной женщиной и не раз опиралась на вовремя подставленную руку «ловца удачи», прежде чем они взобрались наверх. Далее предстояло пройти выше по течению мимо порогов. Тропа огибала стремящиеся вниз воды и вела левым берегом. Приходилось сгребать встающие на пути ветви кустов, того и гляди грозившие столкнуть неосторожного путника в быстрые воды. Полукровка шел впереди. Он легко скользил под нависающими ветвями, положив правую руку на рукоять своего меча, а левой осторожно отодвигая ветви. Он двигался практически бесшумно, в то время как сзади раздавались громогласные проклятья и треск ломающихся ветвей. Следовало отдать должное Кларе, в свои годы она сохранила столь неукротимую энергию.

Карнаж остановился. Где-то слева он почувствовал движение, не смотря на весь шум, который производила спутница. Храмовницы вели их. Глупо было полагать, что пустят просто так. Однако, если еще не полетело ни одной стрелы, значит чего-то ждут. Знать бы чего именно? За вторым порогом в кустах скрывались остатки мраморной лестницы, так как для простой тропинки подъем стал слишком крутым. Лестница оказалась узкой, с высокими ступенями и сильно выдавалась над землей. На всякий случай феникс кинул Кларе цепь, чтобы она могла удержаться. Хотя это было сделано им больше для самоуспокоения, так как цепь такой вес едва ли выдержит, а если и выдержит, а полукровка попытается удержаться всеми частями тела за ступени, даже вцепившись зубами, то бородатая женщина своим падением все равно увлечет его за собой вниз.

Они успешно продолжали восхождение, провожая взглядом остатки высоких колонн на берегу, многие из которых покосились и рухнули в объятия друг друга над течением. Некоторые лежали в воде, цепляясь основанием за берег. Вскоре начали попадаться колонны, которые еще крепко стояли, поддерживая остатки каменных арок с высеченными в них и давно угасшими сильванийскими рунами. И, наконец, показалось то место, откуда из глубин горы рождалось стремительное течение.

Поверх проема в скале находился диск из мрамора, окруженный по краю колоннами. После этой площадки в тени переплетенных тополей, которые осыпали своим пухом мрамор, стоял алтарь. Там раньше горело Пламя Леса, а рядом располагалась статуя Сильвана. Но, после того, как здесь побывал отец Карнажа, пламя угасло навсегда, а последующая реформация не пощадила и саму статую.

К алтарю вела широкая лестница, проходившая между двух фонтанов, точнее того, что оставалось от разбитых фигур мифических существ, через трещины в которых струилась вода.

— Что вам угодно, путники? Вы пришли молить Сильвана о благословении? — раздался от алтаря серебряный голос, полный старинной сильванийской мелодики. Женский.

— Нет, — прокричала, задыхаясь от тяжкого восхождения, Клара, — мы не чтим лесных духов!

— Что ж, жаль, — в серебряном голосе послышалась искреннее сожаление, — но тогда вам придется покинуть нашу обитель. Немедленно!

— Верните нам акробатку из нашего цирка и мы с удовольствием покинем сей храм! — перспектива спускаться вниз с пустыми руками взбесила Клару.

— Замолчи! — серебряный голосок стал вдруг жестким, как сталь.

С возвышающихся вокруг алтаря деревьев на колонны начали перепрыгивать легкие и стройные фигурки стражниц храма, сверкая длинными шпагами с позолоченными эфесами. Все они носили знакомые Карнажу женские кирасы с наплечниками на левую сторону и закрывающими левую руку сегментированными стальными щитками. Короткие зеленые платья под цвет листвы демонстрировали напоказ длинные ноги с притянутыми к ним за ремни кинжалами в чехлах.

— Ой, срамота-то какая! — выдавила Клара, испуганно глянув снизу вверх на девушек. Те же пристально смотрели на них своими прекрасными, но злыми глазками, нетерпеливо теребя светло-русые волосы, собранные на голове в высокие длинные хвосты.

Женщина испуганно прижалась к Карнажу и у того в голове словно что-то взорвалось. Клара попятилась, когда увидела безумный, дикий оскал, исказивший лицо полукровки. Он шагнул вперед, отодвигая её себе за спину одной рукой и медленно доставая меч другой. Его голова упала на грудь, волосы нависли на глаза, оставляя видимой лишь нижнюю часть лица.

«Это ты?!» — послышался эхом незнакомый женский голос в ушах полукровки.

«А кто же еще?!» — против воли зашевелились губы «ловца удачи». Карнаж похолодел от того голоса, которым он ответил. В нем были знакомые, до боли родные нотки, но звучали они хрипло, зловеще, ярость переполняла каждый звук.

«Как ты посмел?!» — захлебнулся в негодовании женский.

«А ты?!» — рявкнул мужской. — «Это мой сын! А у алтаря твоя дочь! Оставь же ей выбор. Иначе увидишь и горько пожалеешь о том, что случится!»

«Я убью твое отродье!»

«Даже ценой жизни единственного дитя? Мой рухнет первым, но ведь и её отправит за собой в Бездну! И повторится все как у нас с тобой. Она будет умирать там снова и снова от его руки. Две такие цены и за что? Не нарушай закона пророчества во имя амбиций!»

Карнаж вскинул голову, сверкнув огромными черными глазами, и стрелой понесся вперед, на жрицу у алтаря. Она ожидала его, отведя шпагу в сторону и готовя в свободной руке набирающее силу заклятье… Магия с треском врезалась в полукровку, отозвавшись в нём ревом убитого зверя, но он всё равно поднялся с колен, поливая белый мрамор кровью изо рта. Звон встретившихся шпаги и меча — и они оба завалились у алтаря. Жрица в предсмертных конвульсиях сжимает эфес со срезанным клинком, а Феникс уже испустил дух, но его меч торчит из груди эльфийки, вогнанный туда по рукоять.

Женский отчаянный крик резанул по ушам ничего не понимающего полукровки. Он очнулся стоя на коленях и постепенно приходя в себя.

— Карнаж что с тобой?! — Клара испуганно оглядывала безжалостные лица храмовниц.

— Убейте его!!! — раздался истерический женский вопль от алтаря.

— За что?! — возмутился Феникс, вскочив на ноги, когда храмовницы одним махом дружно спрыгнули вниз с колонн.

Возникла небольшая пауза, по окончании которой воздух прорвал свист многочисленных шпаг и яростные крики эльфиек.

— Черт бы побрал такое сильванийское гостеприимство! — крикнул с досады «ловец удачи», проскальзывая сквозь мелькание клинков к алтарю. Он развернулся и быстро отступал. Его меч работал с такой скоростью, что стражницы только диву давались, как он умудрялся отражать сыпавшиеся на него удары.

Феникс почувствовал тычок в спину. Обернулся.

— На нем какой-то доспех, сестры! — вскричала распахнув глаза от удивления храмовница, надальновидно опустив оружие. На ней было длинное, богато украшенное белое с серебром платье.

— А ты как думала? — ощерился полукровка, мгновенно шагнул к ней и, перехватив шпагу за эфес, ударил лбом в удивленное лицо. Эта жестокая выходка породила еще более громкие крики ярости и безумные атаки. Vlos’Velveбыл тоже пущен в дело и, вместе с мечом Каракавы, кружась в диком вихре, они сметали со своего пути сильванийские шпаги под деланный смех Карнажа, который мысленно проклинал длину сильванийского оружия.

Они уверенно теснили его к алтарю. Отбиваться становилось все тяжелее, некуда было отскакивать от свистящих со всех сторон клинков. Самое время было уносить ноги, но Клару держали под шпагами несколько храмовниц на мраморном полу, пока остальные двумя шеренгами пробегали мимо на подмогу своим сестрам. Положение становилось ботчаянным. Скоро Феникс встретит спиной стену и тогда можно было бы со счету сбиться, сколько дырок разом окажется в его шкуре. Пора действовать решительнее!

Храмовницы предвкушали скорую победу, но тут «ловец удачи» повернулся к ним спиной и побежал к стене за алтарем. Подскочив, он оттолкнулся от каменной кладки и, в неправдоподобно длинном прыжке, перевернувшись через голову, пролетел над «лесом» задранных в воздух шпаг и разинутых в изумлении ртов. Не слишком удачно опустившись на ступени алтаря за спинами эльфиек, он тут же поднялся и встряхнулся, закончив этим свой акробатический этюд.

— Ну? Что? Продолжим, сучки! — прорычал Феникс, пятясь и хромая. Это было равносильно тому, чтобы бросить вызов целому рою шершней.

— А ну развались!!! — громыхнул за спиной голос Тарда. Гном подошел к храмовницам, которые держали под шпагами Клару, и своими огромными лапищами отшвырнул их в разные стороны.

— Бритва! Как ты вовремя! — обрадовано крикнул через плечо Карнаж.

— Своих в обиду не даем! — Тард галантно предложил Кларе руку, чтобы она смогла подняться. — Тем более столь очаровательных дам!

Эльфийки скривились от последней фразы. Одна подскочила к гному и занесла клинок для удара. Тард спокойно перехватил лезвие шпаги рукой в толстой перчатке.

— Да, «таких очаровательных дам», дуры вы сильванийские! — отчеканил гном, выгнул клинок и хлопком по ягодице отправил воительницу в фонтан. — Охолонись маленько!

— Как вы узнали? — изумилась Клара.

— От маэстро. Потом одного засранца-карлика по дороге встретили, — осклабился Бритва.

— Довольно! Вы осквернили наш храм! Вы умрете за то, что посмели прийти с оружием в святыню Сильвана! — послышался голос из-за строя храмовниц.

Тард озадаченно почесал в затылке. У него за спиной, словно из-под земли, выросли двое детин, каждый шириной в два Карнажа и ростом на голову выше полукровки. В одном из них «ловец удачи» узнал заргунского силача из бродячего цирка.

— Та-ак, — протянул гном, — братва, доставайте-ка дубины. Щас, чую, возня начнется!

Феникс отступил к Тарду и его товарищам.

— Но сперва может быть та, что из вас, погляжу, самая храбрая, вылезет-то из-за чужих спин! — крикнул Тард, поигрывая топором, — И скажет мне, какого лешего тут набрасываются на славных убийц драконов? С королевским патентом между прочим!

Жрица вышла из-за рядов телохранительниц, вытирая кровь из разбитого носа.

— Верните нам эльфийку. Вас и так эвон здесь сколько! — потребовал Бритва, вынимая и разворачивая документ, подкрепленный печатями королей в том числе и сильванийской, что требовало от подданных всякого содействия.

— Оставьте её! Она должна стать служительницей храма! — отрезала жрица, с ненавистью глядя на Карнажа.

— Да в бороду мне дался ваш храм и вы сами! И вообще с каких дел такие требования?!

— Она — эльф! Её место здесь! Или бродячий цирк тоже под вашей протекцией?! Они что же, тоже убийцы драконов? — съязвила эльфийка, гордо вскинув окровавленный подбородок.

— А где вы были, когда бедной девочке не хватало на кусок хлеба?! — крикнула Клара. — Где вы были, когда ей негде было спать!?

— Пусть сама решит с кем ей быть. Или мне к вашему лесному величеству опять тащиться? — поддержал Тард.

— Хорошо же! — неожиданно согласилась жрица. — Отпустите её. Если эти дуболомы не понимают ценности предназначения, да будет так! Попомните, вы сделаете этим только хуже!

Акробатка выбежала из-за алтаря, отталкивая от себя руки сильваниек, пытавшихся её удержать. Она без сил упала в объятия Клары и заплакала. Заргунский силач подошел к ней и, укутав своим огромным плащом, взял девушку на руки.

Воцарилась неловкая тишина. Тард и жрица смерили друг друга взглядами. Убийцы драконов и силач с акробаткой повернулись к лестнице.

— Она никогда не была с эльфами раньше, — тихо сказала Клара Карнажу, когда все вместе спускались вниз по ступеням. — Думала, что они мудрые и добрые, как в давних сказаниях. А мы никак не могли ее разубедить. Она даже мечтала вернуться к ним.

— Я помню. Ещё когда впервые повстречал вас с маэстро в Швигебурге. Она тогда совсем маленькой была и дергала меня за уши, интересуясь, почему они такие большие для эльфа, — произнес «ловец удачи», не зная толком, что ещё сказать.

Храмовницы следовали за ними по пятам, но шпаги скрылись в ножнах.

— Думаю, инцидент исчерпан? — подняла одну бровь жрица, обращаясь к Тарду.

Убийца драконов обернулся.

— Конечно! — резко ответил гном. — Не пойму только, что вы за звери такие, если от вас свои же стремглав ломятся?

— Убирайтесь вон! — сверкнула глазами эльфка. — Путь свободен, но я этого так не оставлю. Попомни, гном!

— Как будет угодно вашему жречеству! — невозмутимо ответил Бритва и развязно поклонился.

*Вид алебарды с длинным узким, слегка изогнутым наконечником, имеющим прямое, заостренное на конце ответвление.

Глава 2

«Прощаясь навсегда, прощают всё»


Лан, поэт и музыкант


Король Сильвании, несменный с эпохи Сокрушения Идолов, Драйл Первый, сидел возле небольшого пруда в своем саду под сенью молодого вяза. Он был из почтенного рода, который занял трон как нельзя кстати, потому как прежние властители вели в своем непробиваемом консерватизме страну к верной гибели, а пресловутая Война Кинжалов была ими с треском проиграна.

Сильванийцы не любили переворотов, однако, в трагическую годину не было места для жалости, и в сопоставимости целей со средствами лесные эльфы могли посоперничать в цинизме со своими темными братьями по всем статьям. Только руки Драйла не были по локоть в крови, как полагали многие. Это был тот тип истового сильванийца, до мозга костей, который ратовал за разумную самобытность и культурное наследие. Высокий, статный, он не носил слишком длинных волос, а обходился прической чуть ниже плеч. Его глаза не были столь большими и яркими, как рисовали его на портретах, мутно-серого цвета и холодные, как лед. Всегда и везде. Длинный, прямой нос, высокие скулы и характерный подбородок — типичный обазчик эльфийских владыки тех лет.

Одевался немолодой уже по годам, но вполне молодой на вид государь довольно просто и даже на празднествах, баллах и приемах являл своим подданным образчик умеренности. Никто не видел его волос распущенными. Правитель недолюбливал старых негласных знаков, что сложились у сильванийцев давно, и по которым можно было судить о настроении обладателя прически. Драйл безуспешно пытался изжить все эти игривые штучки, но попытки привить парикмахерское искусство Ларона с треском провалились, так как панический ужас перед белыми эльфами и их генами, что еще блуждали в крови сильванийцев из южных областей, перешел от бича прошлой эпохи в трудноизлечимую паранойю нынешней. Конечно, никто теперь не отнимал у нянек маленьких детей, едва начинали пробиваться белоснежные волосы или открывались фиолетовые глазки, и потом не бросал в костер или топил в море. Однако все еще всплывали случаи, когда малышей роняли с седел во время прогулок будто бы случайно, а потом приходили к нему, если дитя было знатной фамилии, и лгали. В лицо. Лгали о своей скорби, хотя глаза светились радостью, ведь теперь при дворе улягутся нежелательные слухи. Лгали, что они безутешны, хотя, едва созывался балл, на них не было видно и следа траура не то что в лицах, хотя бы в одежде.

Он устал. Прошлая эпоха добавила ему морщин под глазами и седин, которые прятались где-то в глубине волос, стянутых на затылке в непритязательный хвост. В детстве Драйл был болезненным мальчиком и много времени проводил за книгами. Обладая, помимо начитанности, исключительными способностями и завидной проницательностью, он готов был отдать всё это своей родине. Однако от него потребовалось лишь немного искусства интриги, щепотку безжалостности, каплю изощренности и… Словно молотком выбив пробку из бочки в сильванийских погребах, он вмиг затопил рубиновой жидкостью из жил интриганов невзрачные и полные глупости кулуарные деяния. Схороненные, как казалось, глубоко, а на поверку с легкостью способные захлебнуться в сварах и мелочных склоках, даже не проливаясь за порог.

Король искал другого применения своему таланту и не находил его. Вот и теперь, в его закрытом ото всех саду, с искусственными ручьями, перекинутыми через них мостиками и клумбами, где он отдыхал от дел по ночам при свете луны, снова шум. Суета. Жрица из храма Сильвана ходит перед его, давно уставшими смотреть на мир, глазами, жестикулирует, что-то выкрикивает о поругании святынь, в которые давно не ходят сами эльфы, а только проезжие разевают рты и то больше оттого, что им не хватает воздуха взобраться по крутым лестницам к храму Сильвана под водопадом.

Чего она, в сущности хочет от него? Крови? Зрелища изгнания богохульников? И это в королевстве, где упоминание имени Сильвана даже у самых древних фамилий хорошо если не вызывает скептической улыбки?

— Что же вы хотите от меня? — наконец озвучил свой вопрос Драйл. Как всегда неизменно ровным и спокойным голосом.

— Призвать к ответу поругавших обители Сильвана! — воскликнула жрица, которую данный вопрос застал на половине заготовленной ей пламенной речи.

— Зачем? Разве это не будет смешно?

Эльфийка застыла под взглядом своего властелина.

— Вы меня просили выделить вам охрану? Я сделал это. Вы просили, чтобы она состояла из непорочных дев, обученных воинскому искусству? Это тоже было исполнено. И теперь я должен преследовать тех, кто едва унес ноги от полусотни храмовниц? Какая нелегкая вообще заставила вас напасть на них?

— Они явились в храм за дочерью леса, которая должна была стать храмовницей, но её мать и отец погибли на войне, а сама она долгое время скиталась.

— Почему же вы сразу не позаботились о сироте? Или ждали её совершеннолетия для инициации? Впрочем, не отвечайте, ведь у нас детей любят только если они милые и приятные глазу и не доставляют много хлопот. Чтобы было чем похвастать соседям по имению, при дворе и прочим, кого это едва касается. Ведь мы же блюдем чистоту крови. Одновременно с этим мало рожая и больше обсуждая каноны красоты.

Драйл откинулся на разложенном в траве плаще и протянул руку за фужером с белым вином.

— Мы пытаемся вернуть заблудших детей леса обратно под его крону! Вы же сами предложили это храму?!

— К сожалению, вы неправильно истолковали мои слова. Я говорил не о насильственном затаскивании заблудших чад обратно в лоно Сильвана. У нас лучше получается даже с полукровками. Но теперь, я думаю, она для вас потеряна. Еще до выезда за территорию страны кто-нибудь сделает ей рисунок «отрекшейся», и вы будете не властны над ее судьбой, даже если она и правда дочь этой земли.

— Высохшее дерево со стрелой в стволе?

— Да-да, знак, которым метили эльфов, вставших против своих в смутные времена. Представьте, теперь это не позорно, а являет собой даже некий символ свободы. Кстати, что там у вас произошло с Карнажем? Он ведь полукровка и, как я слышал, дружен нашим магам, которые давали ему важные поручения и он выполнял их.

— Он пытался убить меня! И едва не преуспел, как и его отец, умертвив мою мать. Все отродья Xenos несут зло!

— Не стоит так категорично, жрица. Если так, зачем же вы лечили его на границе? Залатали отменно, если он смог уцелеть в бою с вашими девами.

— Это произошло по недосмотру.

— Что именно? — король встал и подошел к ней. — То, что у ваших дев плохая выучка? Если не это, то с каких пор милосердие Сильвана и его целителей нуждается в надсмотрщиках?!

— Простите, государь…

— Я запретил вам ментальные связи с духом вашей матери в Бездне. Не важно, будь она хоть трижды мудрой и могущественной волшебницей, архимагистром ордена стихии Жизни и так далее. Аир вырвал ей сердце из груди. Он был жесток в жестокое время, как и все мы. Уверен, его детям нынче приходится не лучше, чем вам. Я запрещаю месть! Слышите? Все великие войны отгремели, все великие герои пали в мясорубке эпохи Сокрушения Идолов и теперь нет места возмездию! Есть место созиданию. Но не созидайте так, будто вы мстите и не мстите так, словно вы созидаете.

— Государь, — она опустилась перед ним на колени.

— Встаньте!

— Прежде выслушайте, молю вас!

— Встаньте, повторяю!

— Не унижайте наш храм. Он и так погряз в неверии окружающих. Не жертвуйте нами только потому, что пакт между Сильванией, Феларом и Империей связывает вам руки и вынуждает помогать убийцам драконов. Позвольте поехать к границе и встретить там обоз. Если она еще не отречется от Сильвана, забрать её.

Драйл Первый задумался. Конечно, та эльфийка наверняка не была истинным чадом леса, однако эликсиры, стирающие память, и прочие способы были давно проверены и надежны. Храмовницы оставались преданными королям Сильвании всегда, даже в самые тяжелые времена. Еще одно поощрение могло бы убить сразу двух зайцев: во-первых, укрепить преданность и положение жриц при дворе, во-вторых, показать, что он, Драйл, следует собственной доктрине возвращения в родные края эльфов, которых разбросали по миру, как осеннюю листву, ветра войны, смут и эпидемий. Наверняка так оно и будет выглядеть для всех при дворе…

Усталые глаза быстро пробежались по сухому тексту. Безукоризненно выписанному калиграфическим почерком. Перо, зажатое в королевских пальцах, опустилось на лист бумаги, и поставило знак, укрепив его оттиском печати на фамильном перстне.


* * *

— Феникс! — окликнул «ловца удачи» Тард, когда погрузка была окончена.

Карнаж свалил в фургон последний мешок сухарей и снял с ветки оставленную там куртку и ножны с оружием. Гном терпеливо ждал, пока полукровка снарядится и, хлопнув по козлам своей лапищей, крикнул:

— Порхай сюда, птичка, разговор есть!

Бритва кивнул одному из помощников, чтобы тот дал команду трогаться, и обоз медленно двинулся, выезжая обратно на тракт, с которого свернул на ночевку к небольшому купеческому биваку.

«Ловец удачи» уселся возле гнома, и тот понукнул лошадей. Когда повозка выбралась на тракт, Тард обернулся и посмотрел на завязший в грязи фургон циркачей, который с руганью вытаскивали несколько крепких парней под руководством маэстро. Бритва зло сплюнул и натянул поводья.

— Слушай сюда, Феникс, — негромко начал гном, — хотел спросить, насколько твое наполовину сильванийское благородие благородно?

— Не понимаю о чем ты?

— Ах, не понимаешь, ну тогда объясню доходчивее. У тебя при дворе Драйла родственничков не затесалось случаем? Папаша твой вроде бы в графах ходил?

— Если и были, то давно отправились в обители Сильвана, — нахмурилсяКарнаж. — А что такое?

— Это плохо, — заключил гном. — Значит взять под свое крылышко эльфье чадо, которое мы дружно освобождали из лап храмовниц, не сможешь. Конечно, позабавились мы на славу, но жрицы вашу акробатку в покое точно неоставят и нас всех вместе с ней тоже.

— К чему ты клонишь?

— Да к тому, что на границе нас встретят. Клянусь бородой, что встретят! И там уже этим патентом никого не испугаешь.

Ехавший рядом с повозкой рыжий гном, правая рука Тарда в отряде, зло усмехнулся:

— Бритва, да пес с ними, с этими остроухими! Проедем всей кучей и не пикнут!

— Ты, Гортт, видать крепко с дуба рухнул? — убийца драконов выразительно постучал кулаком о борт повозки. — Повоевать с сильванийскими стражами надумал? Валяй! Срежут они своими шпажками чуб твой рыжий и всего делов. Вообще, иди-ка поторопи тех, кто застрял! Нам тут до вечера ждать нет резону.

Гортт проворчал что-то нечленораздельное в свою встопорщенную бороду, пригладил чуб на макушке и поворотил лошадь.

— Откуда вы знаете маэстро? — поинтересовался Феникс

— Да он в Швигебурге, было дело, выступал. Здорово они нас тогда позабавили. Потом ещё вместе как-то обозом ехали. Вот прям как сейчас. Я вот таких как он уважаю очень. Вокруг нищета, раздрай, грабеж и черти чего творится, а он людям радость дарит считай задарма. Его даже разбойники на трактах не трогают ни у нас, ни в Феларах. Все мы пешком под стол ходили, когда ещё его отец и дед по миру колесили, а мы на представлениях ихних смеялись до колик. Кто же из самострела пальнет считай в собственное детство, которое по тракту мимо тебя проезжает?

Карнаж отвернулся и замолчал, глядя на темнеющий лес, стеной возвышавшийся за обочиной. Рука гнома легла ему на плечо.

— Ты чего? — Тард отдернул руку едва коснувшись огненно-красных перьев на спине полукровки, словно обжегшись о них.

— Так как быть? — спросил Феникс.

— Черт знает, что эта жрица удумает. Может приказать схватить циркачей за то, что укрывали эльфье дитя все то время, пока она была маленькой. Ведь маэстро нередко проезжал через Сильванию, но Клара прятала малышку. Вот в этот раз не углядела. Да и какая она малышка? Девке скоро семнадцатый год стукнет! Вот храмовницы и взъелись!

— Получается, что даже если мы отдадим ее храму, то…

— То все равно рискнем жизнью маэстро, — безжалостно закончил Тард. — Давай-ка начистоту, Феникс? Полюбовно с жрицами не договориться. Под опеку её взять ты не сможешь, потому что не дворянского титула, да и кровь у тебя та ещё. Наш патент тоже не защита. Извиняй, но на границе не такие лопухи, чтобы не понять, что убийца драконов из нее, как из собачьего хвоста сито! А маэстро неплохо годится для виселицы. Здесь против него и храмовницы, и указ короля о возвращении потерянных детей леса. Клара — дура! Могла бы хоть сообщить сильванийцам раньше о том, что у них дитя эльфьей крови.

— Они бы забрали её, — возразил Карнаж.

— Да у них своих забот хватало! Нужна им еще одна сирота? Нет, я понимаю, у Клары, как говорили, погибли два сына и муж сгинул на войне. Дом сгорел. Конечно, ей бы хотелось…

— Дом сгорел, потому что её ведьмой считали. Скажи, неужели ты бы осудил, когда она случайно нашла этого эльфийского ребенка, ведь у неё самой никогда не было ни семьи, ни детей? Она заменила своим племянникам мать, когда та умерла, и ухаживала сколько могла за больным мужем сестры. Так что и дети, и муж не её были.

Тард замолк, не зная чего сказать на такие откровения. Сзади послышались крики и обоз, наконец, тронулся в путь.

— Но я бы не сказал, что Клара заменила той девке мать, — наконец проворчал Бритваю — Уживаются они как кошка с собакой.

— Она не хотела, чтобы Нэй, когда подрастет, стыдилась своей приемной родительницы. Так с Кларой уже было. Вот и получилось, будто бы весь бродячий цирк воспитал, — Карнаж выпрямил спину и размял затекшие плечи.

— Нэй? — хмыкнул Тард. — Ну что ж, буду хоть знать имя нашей проблемы.

Наемница незаметно подъехала сзади на своей гнедой лошади и внимательно слушала разговор полукровки и гнома.

— Могу кое-что предложить, — тронула она за плечо «ловца удачи», с чьей стороны и ехала.

— Будем рады! — убийца драконов передал поводья «ловцу удачи» и откупорил флягу.

— Это вряд ли, — усмехнувшись, ответила полуэльфка, — особенно это катается нашего Феникса.

— С чего ты взяла? — у полукровки появилось недоброе предчувствие.

— Ну… Она же такая милая, эта Нэй, — наемница как-то особенно выделила имя эльфийки.

— Договаривай, оторва, — осклабился гном.

— Ей скоро семнадцать, как я слышала? — уточнила полуэльфка.

Оба на козлах дружно кивнули, плохо понимая к чему она клонит.

— Сильванийское совершеннолетие… — промурлыкала наемница. — Время сделать выбор и служить Сильвану. А тем, кто покинул по каким-то причинам леса, вернуться. Зов крови и тому подобный бред, но можно выбрать и свободу. Отречься от Сильвана…

— Замолкни! — угрожающе прорычал Карнаж.

— Черт возьми! — протянул Тард. — Она дело говорит. Добро! Идите вдвоем и потолкуйте с этой Нэй. Пусть сама выберет. «Отрекшиеся» считаются теми, кто никогда не был по сути истинными эльфами, значит маэстро все это время укрывал и не эльфье чадо вовсе, понимаешь?

Карнаж молча кивнул и слез с козел. Наемница отвернулась от испепеляющего взгляда его золотых глаз.

Храмовницы держались позади жрицы. Неприметная тропа среди деревьев вела на тракт. Молчание леса не нарушали даже сороки, когда мимо шествовали сверкавшие доспехами сильванийские воительницы, ведущие под уздцы своих коней. Эльфийки многозначительно переглядывались и тоже хранили молчание. А жрица стремилась вперед, не обращая внимания на хлещущие ветви деревьев. В руках она сжимала аккуратно сложенный кусок белой ткани. В её глазах, в их глубине, бушевало пламя. Иногда она зажмуривалась и её пальцы ловили редкие, горькие слезинки. Сколько ненависти, сожаления — сумбурный поток эмоций изливался и циркулировал в ее душе, не находя успокоения.

Одинокий музыкант у тракта, молодой сильваниец, который выбрался сюда, чтобы побыть в одиночестве, прикрыв глаза наигрывал тихую мелодию на флейте среди наступающих сумерек. Легкая рубаха с распущенной шнуровкой скрывала то, как от холода дрожит его молодое тело. Ветер, проносившийся по тракту, развевал волосы молодого романтика, чья возлюбленная не пришла к нему сегодня. И он, одиноким силуэтом стоял и ждал звезд на небосклоне, чтобы спросить у них, почему ему сегодня осталось одиночество.

Жрица не слышала музыки, она вообще ничего не слышала и не видела перед собой. Её разум блуждал где-то, оставив телу долгий путь через густые леса. Но как же пели под ногами сочные травы, слагаясь легким дыханием в мелодику самой жизни там, у милых её сердцу водопадов храма…

Изумрудная трава стала червонной от крови, когда Nim Kraban, Белый Ворон, палач эльфийского рода, Xenos, а по сути бездушная, искусственно созданная тварь, презренный гомункул стремительно и неотвратимо приближался к храму Сильвана. Магия лесных эльфов имела очень близкое родство с культом лесного божества. Фанатики полагали, что сталь меча не может быть всегда права в войне с чародейством, но они не могли остановить его тогда! Это ходячее проклятье, смерть в сапогах, что вышагивала по дорогам Материка, оставляя за собой глубокий кровавый след. Неуловимый и непостижимый, как прихоть Сильфа, владыки ветров. Он, рано или поздно, ворвался бы в обители храма…

Не стереть никогда со стен и колонн дома Сильвана кровь тех, кто пытался ему помешать. Он рвался вперед как зверь, как хищник, неудержимое и бесстращное животное, почуявшее добычу!

Её мать… Эя, глава культа Жизни. Чем она заслужила видеть все это? За что? Говорят, она даже любила его.

Сильван остался лишь безмолвной статуей за алтарем, когда стальные когти перчатки на левой руке Аира врезались в грудь архимагистра и вырывали ещё бьющееся сердце. Потом же убийца в исступлении стоял посреди побоища, царившего вокруг, сжимая в окровавленных руках светящийся кристалл на цепочке, который скрывался в окровавленной плоти…

Легенды утверждали, что его изумрудные глаза были мокрыми от слез. Нет!!! Она, дочь Эи, не верила в это! Какие цели или пророчества могли оправдать такое? И это свершение было делом рук сильванийца из благородной семьи… Но семья отринула его. Наверняка он хотел отомстить. Как же получилось, что адепты культа и её мать остались один на один с этим беловолосым демоном? Что было с её страной?

Леса пылали с севера, запада и востока. Целые потоки эльфов бежали на другой берег стремительной Лары, в Ран’Дьян. Армия рассеялась небольшими отрядами по Сильвании и гибла там, предоставленная самой себе. Враги хотели завладеть кристаллом стихии, когда от интриг ослаб и пустовал трон, омытый кровью наследников. Драйл Первый был велик в годину испытаний! Он сам прорубал себе путь отцовским мечем и его пустой колчан всегда знаменовал илшь одно — в рядах противника зияла огромная брешь! И, когдла падал к ногам бесполезный лук, а его руки с шипением вынимали из ножен клинок, в воздух снова поднимались вопли гибнущих от его рук захватчиков.

Она была предана ему всем сердцем. Ведь это он взошел по окровавленным ступеням храма, нашел её, совсем маленькую, взял на руки и… Она еще не знала тогда, что он до последнего со своей гвардией сдерживал адептов другого культа. Какого именно, он так и не сказал. Будущий король пожалел и без того разорванное такой правдой сердце храмовницы. Даже он не мог вразумить подданных, что встали на защиту храма. Слова Драйла разбивались об неверие так же, как и сейчас разбились об её упрямство. Но напоследок он посоветовал ей «оглядеться получше» перед тем, как выполнять или не выполнять августейшую просьбу о примирении с потомком Xenos. Чего он хотел этим сказать? Да, она помнила весь тот ужас, когда Аир и его сторонники ушли на северо-запад по тракту к зачумленному Форпату, сквозь горящие леса… А теперь там поля. Молодые, зеленые, тянущиеся каждой травинкой к небу и солнцу. Так теперь на севере, и даже на востоке. Лес уцелел! Он дышит и живет, по-прежнему заботливо укрывая кронами своих детей, как старый, но по-прежнему заботливый отец. Даже Ротвальд восстал из руин, приютив карликов, которые охотно помогали восстанавливать древний город.

Сколько же погибло эльфов? Кто восполнит её утрату и сотни других утрат, что солеными слезами проглотила выжженная земля? Но вот она, эта земля, утрамбованного копытами и телегами тракта, у нее под ногами. Что ж, всё возродилось. Правда, не сразу и еще не целиком.

— Могу я просить дозволения подержать ваше стремя? — вырвал её из задумчивости молодой голос. Эльф стоял перед ней, учтиво склонившись, сжимая в руке флейту, и дрожал от холода, как осенний лист. Молодые, яркие глаза, беззаботные и тоскливые по романтике, которой жаждало его сердце… Они не видели всего того ужаса, что видела она. Нужда и скорбь коснулась их лишь краем. Жрица раньше не замечала, сколько молодых лиц появилось на улицах Ротвальда, где она, занятая делами, бывала крайне редко.

— Да, конечно! — пламя в её глазах остыло, и эльф помог подняться в седло.


Наемница и «ловец удачи» следовали за фургоном циркачей. Полуэльфка спешилась и шла рядом с Карнажем, ведя лошадь под уздцы, и нетерпеливо била плеткой по колену.

— У нас мало времени, — напомнила она.

— Что? Не терпится прикоснуться к ней своими лапами?! — огрызнулся Феникс.

— У тебя, как я погляжу, есть идеи лучше? Прорваться с боем через сильванийскую границу? — наемница сохранила хладнокровие, но бросила невольный взгляд на свои руки. — Признай, Карнаж, ты далек от того, что мог твой отец! И даже он был не один. С ним шли на смерть достойные воины и чародеи.

— Не сравнивай меня и никогда больше не касайся имени отца в моем присутствии! — твердо прозвучали в ответ слова полукровки.

— Я была удивлена, когда узнала о твоем родстве с Xenos. Правда, сейчас не слышу чего-то удивительного. Так что? Мы так и будем тут языками чесать или приступим к делу. Валяй, иди, отговаривай. Только я уламывать никого не буду. Мое дело маленькое: украсить ей личико знаком, а там пусть хоть вешается.

Феникс презрительно хмыкнул, приблизился к фургону и, вскочив на подножку, отдернул полог. Полуэльфка вздохнула и на всякий случай взялась за мешковину, притороченную ремнями к седлу. Там скрывались доспехи её матери.

— Нэй?

— Я здесь, — раздался голос из глубины фургона, забитого тюками с поклажей.

— А где…? — начал было Феникс, вспоминая о заргунском силаче, которого пусть и отличала невероятная физическая сила, но умом тот, к сожалению, не блистал и разговор в его присутствии мог не получиться.

— Не беспокойся, он впереди, у повозок. Я попросила оставить меня на некоторое время одну, — слабо улыбнулась эльфийка.

Она сжалась в комочек, завернувшись в огромный плащ силача по самые острые ушки и опасливо косилась на полукровку. Карнаж любовался ей, стараясь во всех подробностях запомнить этот чистый и наивный образ. Скоро от него совсем ничего не останется. Фениксу приходилось видеть «отрекшихся» — печальное зрелище истребивших в себе все сильванийское эльфов. Он остановил своё воображение, не позволяя представить, что будет с Нэй, когда они достигнут границы.

— Ты помнишь? — тихо спросил сам не зная о чем «ловец удачи».

— Конечно помню, — неожиданно откликнулась девушка.

Нэй выбралась из глубин фургона и прижалась к нему.

— Я так тебя мучила! — улыбнулась она. — Все заставляла рассказывать о сильванийцах. О том, что вы повидали, пока путешествовали с Киракавой. Я не понимала, почему ты не хотел вспоминать. Мне казалось, что на моей родине всё должно быть так прекрасно, а тебе приходилось видеть совсем иное. Но ты всегда старался приукрасить для меня. Спасибо.

Повзрослела. Как же она повзрослела с тех пор, как они виделись последний раз! Карнаж снял ножны со спины и прислонился к деревянной стенке фургона. Резко качнуло и эльфка немного подалась вперед, сильнее прижимаясь к его плечу. Ее пальцы начали тормошить вспоротую черную кожу куртки — след от шпаги храмовницы.

— Я зашью? — прошептала Нэй.

— Что случилось с тобой там, в храме? Пойми, мне нужно знать, — Карнаж посмотрел ей в глаза.

Она опустила голову. Её голос задрожал:

— Ничего… Из того, что я представляла — ничего. У них были такие холодные, пустые взгляды. Почему именно так должно было всё случиться? Ты же видел, какие красивые на них доспехи? А придворные дамы? У них такие шикарные наряды, длинные, украшенные цветами и золотыми нитями волосы. Помнишь, как ты мне подарил сильванийское платье. Я казалась себе в нем королевой.

Эльфийка рвала ему сердце на части, но он слушал. Спокойное разочарование в её голосе звучало горше любых слез. Правая рука Карнажа сжалась в кулак так сильно, что послышался треск кожи перчатки. Словно он опять сжимал тот ком грязи, которым недавно собирался запустить в гордыню и надменность там, на балконе. Не потому, что его не хватало словесно заткнуть рот четырем насмешницам, а потому, что он не хотел вставать на одну с ними ступень, пусть даже лесенка, по мнению большинства, вела вверх.

— Ты хочешь остаться? — полукровка снял заглушку на рукоятке меча и принялся деловито разматывать широкий шнур.

— Да.

— А уехать?

— Да.

— Странно.

Эльфийка отсела от него. Карнаж достал из-за пазухи новый шнур, вместо обтрепавшегося старого, и принялся им стягивать рукоять, зажав клинок между коленей. Нэй смотрела на «ловца удачи» и ловила каждое его движение. Руки сноровисто орудовали шнуром, который поскрипывал от натуги. Она с любопытством разглядывала его, но теперь что-то изменилось и видела эльфийка не так, как раньше. Свет, едва проникавший из-за полога, выхватывал блестящие на бандаже и перчатках набойки. Обитые железом мыски сапог были в грязи. Всё это казалось ей теперь зловещим, каким-то жестким и холодным. Поднятый воротник крутки наполовину закрывал склонившееся над работой лицо полукровки, оставляя на виду лишь золотые, сосредоточенные глаза и потемневшие в цвет волос на голове брови. Натертые ларонийским составом волосы свисали впеерд. Он ей казался сейчас таким взрослым, но эта взрослость не манила, как сильванийские наряды с их спокойными светлыми тонами, кружевами и оторочками. У эльфов было столько всего интересного и красивого, а здесь — черная, местами залатанная кожа, все просто и без особых изысков, тяжелое, как камень, по сравнению с воздушной невесомостью эльфийских платьев.

Полог приподнялся и доспехи храмовницы со скрежетом упали рядом на тюки, сопровождаемые тихой руганью наемницы.

— Подожди! — почти крикнула Нэй.

Рука полуэльфки застыла, держась за полог. Карнаж закончил с рукояткой и насадил заглушку обратно. На глазах акробатки навернулись слезы, когда она снова посмотрела на «ловца удачи»:

— Я не хочу забыть маэстро, тебя, Клару! Даже моего нежного зверя. Хотя ему станет наверняка хуже всех.

— Это твоя жизнь, красавица, — сухо заметила наемница, — Тебе и решать. Но поторопись. Иначе решат за тебя.

Нэй шарахнулась от доспехов.

— Повзрослеть придется, так или иначе, — заключил Феникс каким-то отстраненным голосом, поднимаясь и помогая наемнице забраться внутрь с её сумками. — Решай.

— И поскорее! — поторопила полуэльфка. — Нескольких храмовниц видели позади обоза.

Эльфийка посмотрела на лицо наемницы в свете зажженной той лучины и закрыла глаза руками. Полуэльфка цокнула языком:

— Карнаж, ты либо меня выгоняй, либо убирайся сам!

— Нэй? — «ловец удачи» задержался у полога.

Эльфка молча откинула назад свои русые волосы и кивнула. Феникс стоял в нерешительности. Это могло означать, что она собиралась стянуть волосы в высокий хвост, как делали храмовницы. Наемница с каким-то облегчением шумно выдохнула и взялась за кирасу, так как на Нэй уже было платье нужного цвета, подаренное когда-то Карнажем, но акробатка отрицательно мотнула головой.

— Смотри хорошенько и запоминай, Феникс, — тихо произнесла полуэльфка, — потом ты ее не сразу узнаешь.

«Ловец удачи» чуть не вывалился из фургона, настолько он спешно он его покинуть. Гортт поджидал снаружи и попытался придержать за плечо, но полукровка скинул руку и зло спросил:

— Да что вам всем за дело?!

— Приятель, ты не ерепенься! — одернул его гном. — Все в одной упряжке, а, зная нашего главаря, на границе он, если что, молчать не будет.

— Ладно, к черту! И так все решено.

— Вот и хорошо. Пойду Бритве скажу.

— Валяй, — Карнаж смял в кулаке остатки старого шнура и бросил на обочину.

— Ты это… Не серчай. У нас тут эвон скока народу и у каждого свои дела, и не веселее твоих. К вечеру доберемся, думаю, до постоялого двора. Там напейся и выспись — отличное средство.

— Спасибо за совет, — бросил через плечо Феникс, направляясь к головной повозке.

— Погодь! — остановил его Гортт.

— Что еще? — Карнаж обернулся.

Гном стоял и внимательно разглядывал «ловца удачи». Полукровке такие взгляды не очень нравились, потому что никогда не поймешь, что они могут сулить тому, на кого направлены.

— Слышь, ты не подумай там… Если чего… А, курва! Давай напрямую, это ты Шрама в Лангвальде угробил?

— С чего ты взял? — Карнаж и глазом не моргнул.

— Скажи, эта сволочь мучалась? — Гортт пропустил мимо ушей встречный вопрос.

— Не темни. В чем дело, гном? Тебе этот чернокнижник так приболел?

— Проклятье, Феникс! — гном схватил полукровку за запястье. — Просто скажи «да» или «нет»?

Такой опрометчивый поступок мог дорого обойтись Гортту. Карнаж резким движением высвободился из хватки огромной руки, но гном не двинулся с места, а упрямо стоял и ждал ответа, даже не покосившись на приставленный к его горлу темноэльфийский кинжал.

— Скажи! — повторил гном.

— Да, и что?

— Благодарен я тебе, вот что! А вместо того, что б мне в горло ножичком своим тыкать, лучше давай выпьем сегодня как доберемся. С меня причитается!

Гортт подмигнул ничего не понимающему Фениксу и пошел к своей лошади, привязанной за поводья у одной из повозок. Карнаж озадаченно почесал в затылке, убирая Vlos’Velve обратно в ножны.

Обоз продолжал неторопливо двигаться по тракту в сторону границы. Путь предстоял неблизкий. Деревья то плотно обступали дорогу, то расходились в стороны. Все выглядело как-то странно и неестественно: над головой — осеннее небо, а вокруг — летний лес с зелеными листьями. Только в предместьях Ротвальда деревья меняли окрас своего наряда на рубиново-красный и долго оставались такими. Потом листва опадала и можно было видеть как странный ход времени опять знаменовал весну набухающими на ветвях почками. Нечто похожее происходило и на всех границах Сильвании. В том числе и в вольнице на севере. Там древнее нелепое заклятие немного ослабевало и дарило причудливую картину постепенно переходившего из лета в осень леса, которая, ближе к зиме, приобретала четко различимую границу голых стволов и все ещё зеленых деревьев. Снега эта страна не видела уже много веков, даже небольшого количества от того, которое выпадало над Феларом, особенно южным. Правда, учащались дожди, но это не сильно беспокоило эльфов.

Карнаж пересел в повозку с провиантом, устроившись среди мешков и давая своей лошади немного отдохнуть. На первых порах в отряде от него требовалось немного: помогать при погрузке и разгрузке обоза. Тем более дороги Сильвании славились своим спокойствием и плохой проходимостью, поэтому нечего было и думать о разбойниках. Только успевай вытаскивать завязшие в грязи колеса.

Обитателям лесов не было дела до дорог. Иногда казалось, что им вообще не стало больше ни до чего дела, с тех пор как был заключен союз с Феларом и Империей Заран. Постоянной крупной армии у Сильвании тоже не было, но это оказывалось вполне объяснимо, так как после эпохи Сокрушения Идолов на эти леса никто бы не позарился. Иногда сами эльфы и носу не казали в отдаленных районах. Ходили слухи, что природа там была более чем живой, по крайней мере в привычном понимании — наследие покинувших эти земли бормов. Часть их перебралась в Ран’Дьян, другие отправились в горы, где возвели на руинах прежней цитадели свою Заставу. Там они охраняли Аррахар — былого стража леса, который сошел с ума от пожарищ ещё первых войн восьми народов.

«Ловец удачи» подробнее ознакомился с лесами Сильвании, когда они с Киракавой странствовали по Материку. Старик был щедр на рассказы. Но пуще всех историй было созерцание шевелившихся, словно живые, чащоб неподалеку от Штерна, или подводных огней этого города-порта, которые зажигались в море с наступлением ночи.

Фениксу приходилось видеть и иную картину. Когда он был еще совсем маленьким, вместе с матерью, они однажды наткнулись на рощу, где не пели птицы, не шумел листвой ветер, а меж стволов гуляло лишь эхо, проносившееся по ведущей туда дороге. Оно то приближалось, то отдалялось, то звучало стуком копыт лошади, то плачем ребенка. Звук все время менялся, словно эхо само развлекало себя, вспоминая то, что слышало когда-то раньше. Тракт шел далеко в обход. Ведущие туда раньше дороги и тропы заросли травой лишь до какой-то определенной, незримой черты, а под сенью деревьев они продолжались, будто по ним до сих пор кто-то постоянно ходил или ездил. Деревья словно не хотели расти вблизи этого места, отчего оно было охвачено кольцом слабой зеленой растительности без цветов и кустарников. Рунэ’Ада ничего тогда не стала объяснять сыну, а старый учитель, когда мальчик задал ему вопрос, лишь сухо заметил, что в Сильвании иногда попадаются такие странные места, вблизи дорог, где остановилось само Время…

Смеркалось, когда обоз сворачивал с тракта к постоялому двору. Небольшое, слегка покосившееся здание феларского типа постройки здесь возвели недавно. Оно заняло место на небольшом поле, иссеченном колесами возов и телег, что оставляли здесь на ночь, посреди сожженных деревьев, торчавших черными кольями то тут, то там.

Пока повозки выстраивали в круг и разжигали костры, Бритва пошел к хозяину заведения договариваться о ночлеге. Карнажа, дремавшего на мешках, разбудила резкая тряска, когда они перебирались через канаву. Полукровка проснулся и тут же соскочил на землю, после чего, ёжась и отряхивая волосы, направился к кострам, чтобы хоть немного согреться. «Ловца удачи» как раз угораздило задремать под самый вечер, а вечера в Сильвании были довольно холодными, особенно этой осенью. О его лошади по счастью уже позаботились, а торбу с пожитками бросили к костру вместе с поклажей циркачей.

— Как выспался, Феникс? — послышалось за спиной.

— Маэстро?! — обернулся Карнаж, которому так и не дали дойти десяток шагов до костра.

— Дела-дела, с тобой даже словом перекинуться времени не было, — улыбнулся уже немолодой человек с копной седеющих, темно-русых волос. Глаза старого фокусника хитро прищурились. Морщины резко выделили непомерно длинный, вздернутый кверху нос. Под густыми усами обозначилась легкая ухмылка, которую на узком, вытянутом лице можно было назвать почти улыбкой. Он отсыпал себе понюшку табаку на тыльную сторону ладони и, втянув ноздрей, громко чихнул.

— Доброго здравия, — пожелал Карнаж.

— А! — маэстро махнул рукой, вытирая слезящиеся глаза. — Какое тут здравие? Пошли к костру лучше. Ты видел Нэй?

— Еще нет, — нахмурился полукровка.

— Что-то не так? Она никого к себе не пускает после того, как её из храма вызволили. Говорит, ей надо побыть одной.

— А Валекс уже беспокоится? — едко усмехнулся Феникс, вспоминая взгляд заргунского силача, которым тот его одарил возле Ротвальда, когда нес спасенную акробатку на руках. Сколько самодовольства, гордости за себя и еще много угадывалось в том взгляде, принадлежавшем человеку, которому явно не хватало ратных подвигов, а еще лучше — героических сказаний о своей персоне. Безжалостное время оставило ему только таутировку на лдевом плече в виде имперской цифры, состоявшей из двух значков “V” и “I”.

— Он говорил, что видел, как ты с какой-то женщиной посещал Нэй в нашем фургоне.

— И что с того? — Феникс уселся возле костра и протянул руку за своей торбой.

— Почему эту женщину после того никто не видел? — голос маэстро стал жестче. Рука «ловца удачи» замерла. Он как-то тяжело выдохнул, схватил торбу и сказал:

— Всему свое время, маэстро. Вам не о чем беспокоиться.

— Пойми, Карнаж, если это опять какие-то твои делишки?

— Если это и мои «делишки», то только на ваше благо, — отрезал Феникс. Маэстро хмыкнул. Клара протянула каждому по глиняной кружке. Она подогревала вино на огне, сдабривая напиток специями. Живот Феникса урчал с голоду, и женщина также снабдила его краюхой хлеба. Заргунский силач оторвал могучими ручищами кусок вяленой оленины и подкинул «ловцу удачи».

— Карлики, — подмигнула Клара полукровке, который озадаченно уставился на столь богатый рацион. — На удивление благодарная публика.

— Всё же им не мешало бы поднабраться хороших манер у нынешних соседей сильванийцев, — заметил Валекс, значительно подняв вверх руку с кружкой. Карнаж согласно кивнул, оторвав зубами кусок вяленого мяса, но прожевать так и не успел. Воздетая рука силача с кружкой застыла в воздухе, а его глаза широко распахнулись, глядя куда-то за спину «ловца удачи». Маэстро тоже выглядел растерянно, а Клара чуть не выронила котелок с подогретым вином. Феникс быстро оглянулся, после чего продолжил жевать, глядя в пламя костра. Валекс вскочил и в два прыжка оказался возле акробатки. Послышалась ругань и проклятия на имперском наречии.

— Что ты с собой сделала?! — навис над эльфийкой силач.

Она стояла, выпрямившись и встречая его взгляд, отдернув руку с лица, где на щеке до этого закрывала татуировку высохшего дерева со стрелой в стволе, заключенную в ромб. Нэй молча слушала бессвязную ругань силача до тех пор, пока тому не надоело и он с шумом удалился.

Акробатка осталась стоять одна в нерешительности. Карнаж встал и подошел к ней. Наемнице стоило отдать должное за мастерство. Она пощадила личико эльфки и сделала татуировку совсем небольшой, но на этом её великодушие закончилось. Волосы Нэй были безжалостно укорочены до шеи, их цвет и блеск померкли, целые пряди были выкрашены в черный цвет. Теперь прическа не скрывала острых ушей, на кончики которых наемницей были привязаны веревочки, которые свисали до ключиц. Светлые веки Нэй теперь скрывали темные тени, а линии идущие от уголков глаз к вискам меняли разрез. Вместо зеленого сильванийского платьица — выцветшая красная рубаха с широкими рукавами, сужающимися к кистям рук, черный корсет и кожаные штаны заправленные в невысокие сапоги с пряжками.

Она улыбнулась как-то неуверенно, с надеждой глядя ему в глаза. До них донеслись причитания Клары под громкий чох маэстро. Можно было подумать, они не знали к чему рано или поздно придет Нэй с такой жизнью? Но это всё равно была она, пусть теперь смотрелась странно и более не походила на наивного ангелочка, которым на представлении восхищались зрители, покуда она изгибалась и выделывала со своим телом невообразимые штуки, придерживаемая руками силача. Что ж, зато теперь она была свободна. Карнаж потрепал её по волосам и прижал к груди.

— Какая ты у нас теперь взрослая, — произнес Феникс, оборачиваясь в сторону Клары. Женщина отвернулась от него и рукой утирала слезы. Маэстро не смотрел на них, а молча и сосредоточенно пил из кружки подогретое вино.

— Пойдем, надо поблагодарить твою спасительницу, — тихо предложил «ловец удачи», подталкивая Нэй в сторону постоялого двора.

— Думаешь, она там? — спросила акробатка, когда они шли между повозок.

— А где же еще? — вздохнул Карнаж.

— Ты знаешь, она оказалась вовсе не такой страшной, — оживилась Нэй, — у нее такие интересные рисунки на коже. С каждым что-то связано. Я тоже себе обезательно сделаю. А у тебя есть?

— Нет, — ответил полукровка.

— Почему?

— Наверное потому, что у меня и так неплохая память.

Они нашли наемницу за столом в дальнем углу, где та напивалась в гордом одиночестве. Постоялый двор был полон убийц драконов, но нынче ночью никто не шумел. Впрочем, как и все прошлые. Особенно после того, как обоз покинул вольницу на границе.

— О! Не ожидала увидеть! — заплетающимся языком проговорила полуэльфка, подозрительно разглядывая горлышко опустошенной ей бутылки. — Как всё прошло? Нашу девочку не отругали? Хотя, если вы здесь, значит приняли не очень-то радушно. Привыкай, дорогуша, отрекшиеся только меж собой братья и сестры, а для остальных они изгнанники. Малопонятное явление этой чертовой эпохи.

— Я не успела поблагодарить тебя. Ты так поспешно ушла, — робко начала эльфийка.

— И что с того? Мне надо было выпить. А благодарности я давно ни от кого не жду, — наемница откупорила ещё одну бутылку дешевого феларского вина и плевком затушила огарок свечи на столе. — Присаживайтесь, чего стоите? В ногах правды нет.

Карнаж усадил Нэй, а сам пошел к тардовскому застолью, откуда доносились зазывающие крики Гортта. «Ловцу удачи» не хотелось оставлять эльфийку с наемницей, но, с другой стороны, ей стоило посмотреть и получше ознакомиться с такими, как та полуэльфка, чтобы понять, какая бывает жизнь у бродяг. Тем более акробатка сделала свой выбор и была теперь в таком же положении, как и наемница.

— Подсаживайся, Феникс! Кого это ты там с собой привел? — поинтересовался Гортт, когда полукровка подошел к столу.

— А вы не узнали? — спросил невозмутимо Карнаж. — Это же акробатка. Ну, та, которую мы из храма Сильвана вызволяли.

— Фу ты, черт! Ну и дела! — гном изумленно уставился на Нэй. — Что скажешь Бритва?

Тард нахмурился:

— Грязное время, — глухо произнес убийца драконов. — Оно всех метит: кому шрамы, кому клейма и узоры на всю жизнь. Сейчас вот та курва изрисованная эльфку эту уму разуму-то научит… Такая же станет со временем.

— Мы дали ей выбор, — заметил Феникс, которому Гортт настойчиво подталкивал кружку пива.

— Какой же это выбор? — Тард ударил ладонью по столу. — Она же ни черта не знает толком ни про храмовниц, ни про «отрекшихся»! Вот взять нас: каждый в курсе что и почему. Гортту свезло. Ты уже сделал за него полдела, а мне вот до конца жизни с драконами не расквитаться.

— Да! Клянусь своим чубом, я благодарен тебе, полукровка! — гном хлопнул Карнажа по плечу. — Ешь, пей вдоволь! Бритва вот знает, каково мне было, что тот чернокнижник спокойно ходил по белу свету, в то время как мой кузен лежал в могиле. Шрам раньше частенько силой забирал то, что ему было нужно. А уж чужую жизнь ни в грош не ставил. Вот, значит, я только и мог, что точить на гада топор да зубами от бессилья скрипеть. Силен тот был, даже слишком силен.

— Эка запел, борода — два уха! — хмыкнул Тард. — А ведь всего пару лет назад, говорю тебе, Феникс, я еле остудил эту горячую голову. С колдунами связываться гиблое дело, как пить дать. Мы ж не знаем всех тех премудростей, которым в ордене убийц магов учат.

— Шрам был и моим должником тоже, так что особо благодарить не за что, — заметил «ловец удачи», — а про орден убийц магов можно забыть. Встретился мне тут один. Теперь червей кормит, но застал я его за весьма интересным занятием: он соблюдал порядок очереди на приеме к мэтру Хроносу. Слыхали о таком?

— Слыхивали, — проворчал Бритва. — Молоты Швигебурга! Как же все перепуталось в этом мире! Давние враги примирились, а война словно и не утихала вовсе. Вот мы, к примеру, орудие союзных королевств против Ларона. Но ведь и тут сделка. Нам платят, и неплохо платят, снабжают провиантом и оружием, доставляют куда надо, а мы, стало быть, рубаем драконов. В случае чего, нас никто не знает и мы никого не знаем. Шито-крыто!

— Что же мешает самим заниматься этим? — Карнаж отхлебнул пива и невозмутимо продолжил поглощать жареную свиную ногу.

— Ха! А сам как думаешь? — Гортт перемигнулся с Тардом. — Их величества хотят, чтобы подобные дела вершились исключительно по августейшему распоряжению! Были до нас бравые парни, которые срать хотели на эту… Мо… Монополию, вот. Так и где они теперь? Сам догадайся. Это раньше было: рыцари, драконы, «невинные» девицы, на которых клейма негде было ставить. Правда, среди них иногда попадались девственницы, если дракон всё же успевал вовремя похитить. Но нынче другие времена, как видишь.

Феникс понимал, к чему клонили сотрапезники, отчего лишних расспросов проводить не стал. И так было очевидно, что на дракона со шпагой не попрёшь, а новомодные ружья только разозлят чудище. Нужны были старые, проверенные веками, орудия — алебарда, топор, шестопер, баллиста ну или, на худой конец, арбалет. Причем все они отличалось от обычного оружия весом, размером и материалом, из которого изготавливалось. К тому же, чтобы достать всё это, требовалось хорошенько поискать. Провезти подобное незаметно через границу и избежать досмотра в порту при погрузке на корабль было невозможно, ведь такое снаряжение всегда привлечет внимание и вызовет массу вопросов, особенно если его сопровождает кодла из крепких и неулыбчивых парней.

Прежний король Фелара был хитрой бестией, не в пример лучше своего наследника, и так умело ворочал делами гильдий и вольных охотников «кто за чем», что обратил их деятельность себе на пользу и даже взял под свой контроль. Казна была полна и дипломатия немного наладилась. Ведь с территорий как северного, так и южного королевств не совершали более так часто набеги банды разбойников. Воры на приграничье не резали кошельков у приезжих настолько бессовестно, как раньше. Убийцы магов и инквизиторы поумерили свой пыл касательно имперских чародеев и истанийских алхимиков, которых прежде щедро отправляли на костер целыми связками под улюлюканье собравшихся зевак.

Примерно двадцать лет назад, как утверждали хронисты, чародея, ехавшего на балл ко двору короля, стащила с лошади толпа фанатиков и поволокла на костер под крики приора, набравшегося церковного вина: «Во имя Отца Небесного выжжем к чертовой матери скверну с нашей земли!» Несчастный был последним, кого предали огню без основательного суда и следствия. После громкого дипломатического скандала, ведь чародей оказался ещё и тайным послом, государь изрядно урезал власть духовенства. Теперь все дела подобного рода сначала рассматривал мирской суд, а уж потом за дело бралась инквизиция. Ей оставляли на растерзание тех, кто занимался чародейством без патента или отличался инакомыслием, чем был опасен для государственной власти. Это ещё более укрепило и без того не шаткое королевское могущество, а многими вообще считалось переменой к лучшему.

Карнаж вышел с постоялого двора далеко за полночь, оставив Тарда с Горттом и дальше поминать отомщенного кузена последнего. Спать «ловцу удачи» не хотелось. Да и какой смысл был в этом занятии? Ведь днем, пока обоз был в пути, со скуки глаза сами собой слипались. Сейчас же полукровку занимало другое: куда подевались Нэй с наемница? Когда он уходил, стол в углу уже пустовал. В своих поисках Карнаж слонялся по лагерю, слушая многоголосый храп и посвистывания. Где-то заухал филин, под ногами метнулась мышь. Чуткий слух полукровки уловил какую-то возню и тихие стоны за одной из повозок, стоявшей с краю, ближе к лесу. Феникс бесшумно приблизился и застыл в недоумении от представшей взору сцены: акробатка и полуэльфка сидели на земле и беззастенчиво целовались. Нэй была пунцовой толи от смущения, толи от количества выпитого вина, а наемница брала бастион за бастионом, полная решимости, как заправский любовник.

— Какого дьявола?! — Карнаж схватил акробатку за руку и вырвал из объятий. Она как-то странно захихикала, неуклюже поднялась, но еле держалась на ногах, поэтому «ловцу удачи» пришлось ее поддерживать.

Полуэльфка с виноватым видом плелась позади Феникса, пока тот, тихо ругаясь, волок Нэй к фургону циркачей.

— Феникс, — наконец подала голос наемница.

— Убирайся ко всем чертям!!! — рыкнул «ловец удачи», прислоняя пьяную эльфийку к фургону и отдергивая полог. Внутри его поджидал очередной сюрприз. Валекс сидел там в компании масляной лампы, сжимая в руках зеленое платьице и пряди состриженных волос Нэй. Лицо силача исказила гримаса бессильной ярости, едва он увидел полукровку. Он походил на изваяние и даже не среагировал, когда Карнаж позвал его.

Нэй начала медленно сползать на землю. Наемница подхватила раньше, чем Феникс успел моргнуть. Полуэльфка заботливо усадила акробатку на свой плащ и тихо произнесла её имя. Оно, словно заклинание, сорвало неподвижность с Валекса. Он исподлобья посмотрел на полукровку. Его рот открылся и с шумом вобрал в грудь воздух.

— Ты!!! — слетело с пересохших губ, словно заргунский силач узрел разом причину всех своих несчастий. Огромный кулак с силой ударил в Карнажа. «Ловец удачи» был не так глуп, чтобы попытаться перехватить удар. Увернуться тоже не было времени, поэтому он подался немного вперед закрываясь обеими руками и отставив назад ногу. Несмотря на все ухищрения, сапоги Феникса пропахали по земле пару футов, прежде чем «ловец удачи» с каким-то утробным рычанием остановился и замер, мрачно уставившись на вылезающего из фургона Валекса. Карнаж молча поднял правую руку к лицу, выставил вперед вытянутую левую, сжав её в кулак и повернулся боком, пружиня на своих длинных ногах. В свое время он познакомился со многими техниками рукопашного боя. Благодаря науке Киракавы, довольно быстро схватывал основные принципы новинок, которые привозили островитянские мастера, разбрасывая в подворотнях молодняк гильдии для демонстрации способностей, после чего, за крупные суммы, обучали парней своему искусству, пока не приходило время отплывать домой. Кошельки у этих мастеров, как ни странно, вечно пустовали, но даже ту малость, что там звенела, они защищали безжалостно, ломая руки и ноги, тем, кто посягал на их скудное добро.

«Ловец удачи» еще до того как перейти под начало Филина всегда следовал совету покойного мастера не брезговать и изучать боевые искусства по мере сил, не важно, где они повстречаются, и брать на вооружение те их принципы, которые были эффективны. Говорить с Валексом сейчас было пустой тратой времени. Тем более полукровку всегда бесило отношение имперца к нему. Не даром говорилось, что амбиции и высокомерие заранийцев умирают только вместе с ними. Даже здесь, на дороге, Валекс оставался таким же непробиваемым гордецом. И для него, как и для всех его соотечественников, было так: есть империя Заран и другие государства, есть они — заранийцы, и есть прочие народы. Как он еще уживался в бродячем цирке оставалось уму не постижимо. Возможно, из-за того, что являлся единственным защитником маэстро, Клары и Нэй, а потому вел себя спокойно, упиваясь ролью эдакого хранителя.

— Ну, что? Поговорим, Феникс?! — зло улыбнулся силач, разминая плечи. — Сейчас я тебе перышки-то повыщипаю!

— Не буди лихо пока оно тихо, — предупредил «ловец удачи», снимая ножны с мечом и вытаскивая кинжал из-за пояса.

Оружие упало на землю. Валекс плюнул под ноги полукровке и резко пошел на него.

— Что вы делаете?! Остановитесь!!! — хрипло воскликнул маэстро и встал между ними.

Фениксу стало искренне жаль этого немолодого уже человека, который пытался свести концы с концами как умел. Стариком его еще рано было называть, но сейчас он действительно выглядел старым и очень уставшим, с растрепанными спросонья волосами и раскинутыми в стороны тонкими, сухими руками.

— Отойдите, — попросил Карнаж. — Это бывший легионер и, как бы он ни старался, все равно им останется. Сейчас вы не достучитесь до его сознания.

— С дороги!!! — рявкнул как безумный Валекс и смел старого фокусника, как пушинку. Бедняга отлетел в сторону и зарылся носом в землю.

— Я раздавлю тебя, выблядок!!! — в глазах силача бушевала безумная ярость.

Карнаж отрицательно мотнул головой, заметив как наемница за спиной его визави вынимает саблю из ножен.

Валекс кинулся на «ловца удачи». Феникс резко сместился. С искалеченным войной легионером связываться было себе дороже, особенно когда того обуревали приступы, но выбора не оставалось. Карнаж не останавливался, нанося четкие и жестокие удары обитыми мысками сапог по коленям силача, отскакивая от атак и снова ударяя в одни и те же места. Полукровка был слишком быстр для своего противника, а тот лупил сильно, но медленно. «Ловец удачи» кружилвокруг него и наносил жестокие удары, уверенно уклоняясь от кулаков Валекса, которые безустанно свистели над его головой.

Поняв тщетность усилий, силач попытался было перехватить ногу полукровки, но, едва нагнулся, тут же получил удар мыском под подбородок и потерял равновесие. Казалось, бить быстрее было невозможно, но Феникс словно только и ждал этого момента. Он сблизился и обрушил на голову противника ураган молниеносных ударов вперемешку локтями и коленями. Валекс с глухим рыком переходящим в стон припал на землю с разбитым вдрызг лицом. Как раненый зверь он глухо рычал, сверкая глазами, которые заливала кровь из рассеченного набойками лба.

Нэй неуверенным шагом, покачиваясь, подошла к нему и плюхнулась на землю, поджав под себя ноги и опершись руками:

— Зачем? Что ты делаешь? Валекс…

Сильный удар тыльной стороной огромной ладони отбросил её, и девушка свалилась на бок.

— Заткнись! Ты мне противна! Шлюха!!! Что ты с собой сделала?! Ты…

Лезвие сабли сверкнуло у шеи силача.

— Еще одно слово и ты кровью захлебнешься! — прошипела у него за спиной полуэльфка.

Карнаж бросился к Нэй. Удар был слишком сильным. Она лежала без сознания. Полукровка растерянно посмотрел в ту сторону, где валялся маэстро и увидел фигуру Клары. Бородатая женщина не стала кричать, не стала причитать и пытаться кого-то остановить. Она тихо подошла, не спеша, словно призрак, сцепив руки на груди. Подняла и отряхнула старого фокусника, достала платок и вытерла грязь с его лица.

Злобные огни погасли в глазах Валекса и он уронил голову на грудь. Силач сжался, обхватив плечи руками, закрыв наколотый на коже знак с номером легиона, и что-то бормотал себе под нос, мерно покачиваясь:

— Дева… Прости… Чистая, непорочная… Как во сне. Золотые волосы спадали на спину… Я не хотел умирать. На том поле было холодно. Вороны… А она… Тепло. Она согрела… Говорила… Я думал, что нашел… Нет. Потерял… Не уберег. Мое солнце… Оно закатилось. Навсегда.

Он говорил что-то ещё, но собрашиеся подхватили Нэй и спешно отнесли её к костру. Никто не стал слушать бессвязного бормотания.


Ночью прошел дождь. В лесу было сыро и холодно. Стволы деревьев окутывала дымка утреннего тумана. Мокрая трава под ногами давно промочила обувь насквозь у идущего сам не зная куда силача. Его шатало из стороны в сторону. Он опирался о стволы деревьев и они орошали его остатками небесной воды. Вокруг не было ни души, даже редкое чириканье птиц над головой казалось каким-то далеким.

Валекс брел сам не зная куда, то выходя на тракт, то плутая по тропинкам поблизости. В это пасмурное утро ощущение направления окончательно покинуло его. Лес всюду казался одинаковым. Снова шагнув ногой на дорогу, силач сосредоточенно прикладывал ладонь ко лбу и каждый раз вспоминал, что если есть дорога, значит это не спроста, значит по ней кто-то ездит… Но в это утро, снова выбравшись на тракт, он этого уже не вспомнил. Ему понравилось идти, пусть и поскальзываясь и увязая в грязи, но ветки больше не мешались и небесная вода вдруг не ухалась на горячую, как котелок, голову.

Ноги мерзли, штаны во многих местах были изодраны пока он проламывался через чащу, рубаха промокла и липла к телу. Кто-то все советовал ему сменить обувку, но кто это был, как выглядел и как его звали Валекс, как ни силился, не мог вспомнить. Головная боль была настолько сильной, что он едва помнил собственное имя.

Силач нахмурился. Опять резкая боль, только не изнутри, а снаружи. Пальцы осторожно коснулись горячего лба. Валекс зашипел и отдернул руку — на пальцах осталась кровь. Он хотел выругаться себе под нос, но добрая половина слов вылетела из головы, едва он собрался произнести, поэтому, не дойдя и до середины фразы, лишь выразительно махнул рукой.

Бывший имперский легионер шел только лишь потому, что его организм был приучен спасать себя, даже если разум не разделял этого стремления.

Как же давно их учили. Как же давно они вышагивали на плацу под палящим солнцем где-то там… Там… За лесом, может быть? Силач несказанно обрадовался этим разорванным на клочки, словно черновик переписи в когорте после боя, воспоминаниям. Дела, вроде бы, становились лучше. Вернулось ощущение направления. По крайней мере, тело с опаской и понемногу возвращало разуму чувство того, что оно вообще куда-то идет и так далее…

Внезапно слух вышел из глубин сознания. Сначала он сосредоточился на внутреннем монотонном голосе, который, как заведенный, твердил о чем-то. Вел монолог, пытаясь достучаться до остальных ощущений. Первым очнулось от забытья зрение. Глаза перестали пялиться вокруг пустым взором. Они начали внимательно смотреть по сторонам и, наконец, воссоединились с сознанием, сообщив ему о том, что впереди кто-то есть. Слух поддакнул стуком копыт и лязганьем доспехов. В эту минуту восторг захлестнул их все в мгновение ока, словно порвав разом те тоненькие нити, что робко пыталось заново связать воедино мышление.

Впереди была она! Золотые волосы ниже плеч, зеленое платье, нежное личико и небесно голубые глаза… Совсем как та дева, которая снизошла к нему поле жестокой битвы, когда он лежал, истекая кровью, и зажимал рукой вспоротые кишки. Храмовница в изумлении остановилась, заметив на дороге грязное, окровавленное чудище в изорванной одежде. Рука с кожаным ремешком, которым она стягивала волосы, застыла на полпути к голове.

— НЭЙ!

Эльфка резко натянула поводья. Лошадь встала на дыбы.

Чудище, сильно прихрамывая на правую ногу, рванулось к ней, продолжая повторять это имя.

— Как хорошо! — прорычал силач, хватаясь за уздечку и глядя на наездницу распахнутыми в восхищении глазами. — Это ты! А мне приснился такой плохой сон!

Храмовница опешила, когда увидела, как силач заплакал и стал треться горячей головой об ее ногу. Остальные воительницы подъехали к подруге и тоже с изумлением наблюдали эту сцену.

— Нэй! Моя Нэй! — рычал гигант, вцепившись в ткань зеленого платья. Он плакал как дитя, не отпуская от себя пытающуюся пятиться лошадь с наездницей.

— Что здесь происходит?! — старшая из храмовниц подъехала к силачу и ткнула его рукояткой кнута. — Пошёл вон, бродяга!

— Госпожа, он… — начала было эльфийка.

Вдруг силач резко повернулся и ударил кулаком в лоб лошади храмовницы. По лесу разнеслось жалобное ржание…

Валекс охнул и выпустил из пальцев уздечку. Лезвие шпаги с резким свистом вышло из его груди.

— Нэй… — прохрипел он, падая на колени.

Мимо проезжали одна за одной всадницы, опасливо косившиеся на него, а силач стоял на коленях, зажимая руками отверстие в груди, и повторял имя возлюбленной, как заклинание, слабеющим голосом. Одна из храмовниц, ехавшая последней, обернулась. Изумлению её не было предела, когда гигант поднялся и попытался пойти за ними, но, сделав пару шагов, упал, в последний раз громко выкрикнув странное имя.


Валекс снова лежал на спине посреди огромного, бескрайнего поля. Снова падали листья и могильный холод пробирал до костей, но он улыбался. Он снова ощущал знакомое тепло, приближающееся к нему. Златоволосая дева склонилась, мягко улыбнулась и протянула руку:

— Нам пора.

Она увлекла его за собой, быстро вознося куда-то ввысь лазурно голубого неба.




* * *

Нэй не приходила в сознание два дня. Часть поклажи из фургона циркачей Тард приказал переложить в соседние повозки и теперь места было довольно, чтобы уложить её там. Клара не отходила от акробатки все время, что та была без сознания, но в конце концов и она сдалась, оставив «ловца удачи» дежурить одного.

Наемница осторожно отодвинула полог и заглянула внутрь. Карнаж дремал, прислонившись к стенке фургона. Он тоже не спал все это время и усталость в итоге взяла верх, а дождь убаюкал монотонным стуком капель по крыше. Рука в перчатке с набойками сжимала ножны с мечом, в то время как другая покоилась на навершии рукояти. Под глазами полукровки залегла тень от бессонных ночей. Полуэльфка запрыгнула внутрь и осторожно присела возле него. Она бросила взгляд на Нэй и тяжело вздохнула. Феникс запретил приближаться к эльфке, и она не собиралась пользоваться тем, что он уснул, как верный сторожевой пес у ног несчастной. Лицо акробатки было бледным, отчего татуировка на щеке стала резко выделяться, бросаясь в глаза. Полуэльфка впервые с сожалением смотрела на свою работу.

Наемница принесла дурные вести. Недавно на границе убили одного «отрекшегося». Стрела вылетела с сильванийского берега Светлянки, как ее для простоты называли путешественники. Хотя, что теперь от нее осталось? Мириады светлячков больше не кружили по берегам ночью, как это было раньше, когда сильванийцы только начинали именовать её рекой Ночного Света.

Сколько крови унесла эта река в море Молчания и сколько еще унесет, но запах смерти навсегда прогнал чутких насекомых, и ночное дивное свечение, которое они создавали у воды, исчезло без следа. Жучки улетели в дебри обителей Сильвана и теперь там, среди ручьев и водопадов, испускали своё разноцветное свечение.

Полуэльфка горестно усмехнулась, вспоминая, как в детстве, пока мать укрывала ее от эльфов, она ходила к лесным озерам по вечерам и видела эти кружащие в воздухе огоньки. Тогда стрелы не свистели в воздухе, для забавы лишая кого-то жизни. Тогда дети не взрослели так рано… Она бросила взгляд на Карнажа и в памяти вспыхнула недавняя драка. Как холодно и расчетливо, безжалостно он дрался. На островах ей приходилось видеть бойцов владевших таким искусством. Конечно, там уровень мастерства был лучше, но в самом корне оно отличалось от простой драки. Жесткие удары, холодные взгляды, молниеносные атаки — преображение происходило в мгновение ока, едва боец принимал боевую стойку. До этого он был простым и понятным, не громадным как Валекс и не щуплым как маэстро. Так и не скажешь, что его руки и ноги словно были сделаны из крепких пород островитянских деревьев.

Островитяне… Какими жуткими и непонятными они казались ей до тех пор, пока она не познакомилась с ними ближе. С теми, кого без разбору вложили в это слово, не важно откуда: с севера или с юга, ведь прибыли они из-за моря, а, значит, были чужды жителям Материка. Будто все на большой земле живут, как одна дружная семья. Вот они с Карнажем, дети этой самой семьи, и что же? Казалось бы, везде должны быть своими, но нет! Все повернулось наоборот. Они нигде не стали своими, потому что в них видели только ту, другую половину крови, и все грехи списывали именно на это. К тому же, подчеркивали, что, видимо, родная тем, кто судил, половина, была явно слабее той, другой…

— Я же запретил! — подал голос «ловец удачи».

— Проснулся и сразу скалить зубы, сторожевой песик? — с издевкой произнесла наемница, но голос её прозвучал обиженно. — Извини, но тебя тоже прогоняют из твоей конуры. Или ты ждешь, пока Клара скажет тебе в лицо?

— Что ты несешь?!

— Скажи мне, много ли ты видел в обозе полукровок?

Карнаж задумался, больше удивляясь к чему этот вопрос, нежели размышляя над самим ответом.

— Только двое. Ты да я. Понимаешь? — хмыкнула полуэльфка.

— Я не разделяю ненависти к чистокровным, — ответил Феникс.

— Превосходно, а теперь спроси, «разделяют» ли они твое мнение? Для Тарда ты наемник, а для циркачей «разделяешь» со мной участь причин всех несчастий. Особенно после исчезновения Валекса.

— Что тебе нужно? — понизил голос «ловец удачи».

— Ничего! Мне ни от кого ничего не нужно! — огрызнулась наемница.

— Тише, разбудишь Нэй!

Она отвернулась.

— Ба! — глаза Карнажа сверкнули от неожиданной догадки. — Тебе нужно общество кого-нибудь? Попутчик, верно?

Полуэльфка одарила его колючим взглядом и ответила:

— Я не люблю быть совсем одна.

Следующая, уже готовая было вырваться фраза Феникса, застряла у него в горле. Эта наемница произнесла тоже, что часто повторял он тем, кому доверял, когда его спрашивали почему он идет вместе с ними, а не пришпорит лошадь, ведь «ловца удачи», как волка, ноги кормили.

— И я, — выдавил из себя полукровка, внезапно поняв, что он и вправду лишний в этом фургоне.

— Собирай манатки и пойдем, — она положила руку ему на плечо. — Поверь, я многое повидала на своем веку. Не меньше твоего. Я многое слышала о тебе. Думала, ты житейски мудрее и быстро схватываешь некоторые вещи. Видимо, не все. Циркачи никогда не признают того, что ты для них сделал! Я хотела взять на себя, но ты остановил мою саблю. Ты защитил их от животного, которого теперь Клара величает «бедным дурачком», а тебя не иначе как «жестоким мальчишкой», которому избить человека всё равно, что камнем в воробья кинуть. Это я без ругани и прочего тебе сказала. Маэстро — добрый старикан, но он тоже не поймет. Он должен развлекать людей, а ты невольно разрушил то, чем он жил. Его маленький, милый мирок. Впрочем, чего это я тебе все это выговариваю?

— Действительно! Стой в стороне, — прищурился Карнаж.

— Не буду, потому что я тоже хотела помочь, в сотый раз понимая, что слово «помощь» слишком туманно для людей. Да, людей! Отрасти Клара свою бороду хоть до пупа, она все равно человек. Маэстро — феларец старой закалки. И Нэй, как ни странно, тоже человек. Ее воспитали люди, с заботливой жестокостью отсекая от корней лесного народа. Я жалею о том, что поставила ей татуировку. Она не «отрекшаяся», она просто человек с телом эльфа! Если уж на то пошло, то от храмовниц можно было просто отвязаться, найти мастера и поставить ей клеймо воровки или проститутки, и совсем не на лицо. Вот и всё. Теперь спорь! Скажи, что я не права, что она и правда отметает эльфийское сознательно. Ну?

Феникс молча опустил голову.

— То-то же, — понизила голос наемница, — а за тобой я пришла, потому что ты полукровка. Настоящий. Тебя люди не воспитывали, а учили только убивать. А уж первое воспитание ты и вовсе получал у отморозков ЭРА! Я всегда держусь своих. Помнишь лангвальдское соглашение о взаимопомощи? Нет? А вот мне напомнили лет пять назад, нарисовав черную стрелу в углу глаза.

— А как же Нэй?

— О! Клара позаботится, как нежная мамочка! Уже всех гномов из отряда Тарда наизнанку вывернула мольбами о снадобьях. Ты же… Уходи, пока тебя не вытолкали взашей.

— Первое правило пропойцы, заливающего шары за чужой счет? — со слабой усмешкой ответил Карнаж.

— Оно самое, — наемница облизнула губы своим раздвоенным языком и поправила ремни, обхватывающие её голени под коротким платьем из грубой кожи.

Вдвоем они выбрались из фургона и направились в головную часть обоза.

— Как тебя называть? — между делом поинтересовался Феникс.

— К чему тебе? Я отказалась от собственного имени в знак почтения к тому человекоящеру, который меня однажды выходил. Хоть я и убивала его собратьев, но он всё равно залечил мои раны.

— Теперь понятно, почему ты так выглядишь. Это его работа?

— Да, он раздвоил мне язык и сделал чешуйчатый узор на лбу пока я была обессилена от ран. И дал новое имя — Гюрза.

— Ого! Это почему?

— Потому что был мне как второй отец. Он имел на это право. Заодно научил меня рисовать нательные узоры. А Гюрзой назвал, так как в бытность мою наемницей на островах в карательных отрядах мы убивали и ели ящериц, когда не было провизии. К тому же, такова моя манера боя, как у той змеи — медлительность и флегматичность, и вдруг резкий молниеносный удар. Ты же в курсе пристрастий островитян к именам со значением.

— Впечатляет, — неподдельно изумился Карнаж столь открытой похвальбе.

— А твое прозвище откуда? — остановилась наемница и, сложив руки на груди, выжидающе посмотрела на «ловца удачи».

— Наверное, оно возникло потому, что, хоть из огня да в полымя часто попадаю, но выхожу целым и невредимым. Вот и вся история, — спокойно ответил Феникс. Ему и вправду нечего было еще добавить, а поэтичные образы восстающих всякий раз из пепла птиц его мало прельщали.

— То-то я смотрю у тебя шрамов много, — улыбнулась в свою очередь Гюрза.

— Шрам — шаг мимо могилы, а переломанные кости — еще не надгробье. Так говаривал мой учитель.

— Что ж, в таком случае любой, кто уцелел и не лыком шит в чем-то феникс, — рассмеялась наемница.

Вечером в обозе было веселье. Тард по случаю скупил всю брагу у присоединившихся к ним истанийских купцов, которые ехали торговать в южный Фелар. Бритва решил дать своим парням роздых. Ведь, как только они пересекут границу людского королевства, придется соблюдать трезвость. Из-за разразившейся там войны меж рыцарских орденов на дороге стало совсем неспокойно. Оживились разбойничьи шайки, чьи бесчинства теперь можно было с легкостью списать на самоуправства капитулов. Видимо, из-за этого по началу скромный обоз всего в пяток повозок разросся в целый караван. Охраны у присоединившихся было совсем немного, но вместе с убийцами драконов они составили пусть небольшой, но крепкий отряд.

Гортт был снова неугомонен в своей благодарности Карнажу и потчевал того брагой, зло посмеиваясь над рассказом полукровки об участи чернокнижника. Напиток хорошо развязывал языки, как полагал гном, но Феникс раскрыл подробности убийства своему собутыльнику только тогда, когда понял, что тот от него не отвяжется, если не услышит всех деталей смерти кровника. Тем более выпивка в полукровку больше не лезла, а Гортт все подливал и подливал. Гюрза тоже слушала рассказ «ловца удачи», пока они втроем сидели возле костра, где ужинал Тард, и, по мере сил, помогала ему истощить запасы браги.

Бритва на ночь окружал себя самыми надежными из товарищей по оружию, либо изредка теми, у кого была неплохая репутация. Правда, Гюрза не вписывалась в его представления о «надежных» товарищах, однако гном знал лангвальдское соглашение, отчего был спокоен на этот счет. Убийца драконов в последнее время вообще держал ухо востро. Теперешняя охота началась еще тогда, когда в трактирах Швигебурга поползли слухи о приближении башни Хроноса, и, вместе с проезжими искателями истины, которых приписывали к блаженным в стремлении всюду следовать за архимагом и его Странствующей Башней, по столам зашелестели бумаги с печатями заранийского императора, феларского и сильванийского королей.

Длинные руки тайной канцелярии Ларона доставали далеко не везде, и всегда можно было изыскать способ распространения известий, однако риск оставался и был довольно велик, так как простым бумазейкам без печатей мало кто верил, да и сами печати проверялись по нескольку раз. Это бы сделал любой уважающий себя убийца драконов. Ведь их было так мало, особенно настоящих профессионалов своего дела. Они довольно часто гибли и далеко не всегда это происходило от драконьих клыко и когтей с пламенем, скорее от кинжалов из-под фиолетовых ларонийских плащей.

Все же историки и хронисты сильно поспешили, объявив Войну Кинжалов оконченной. В этом гном был глубоко убежден. И не потому, что убийства происходили с завидной регулярностью. Во все времена шипели яды в бокалах, гарроты стягивали шеи, а ножи вгонялись в спины. Однако особенностью нового времени стало то, что традиции Войны Кинжалов в эпоху Сокрушения Идолов плавно перекочевали дальше, будто бы тоже следуя зову Ta’Erna. Никто не хотел поднимать шумихи по поводу того или иного убийства, не важно кого и за что, просто старались ответить тем же. Просто у большинства государств, после кровавых побоищ, не доставало сил развязать новую войну. Вот они и огрызались друг на друга, как уставшие от драк, но так и не поделившие кость псы. На это силы брались из разросшихся древ власти, ведь после многочисленных конфликтов, где все решалось огнем и мечом, гильдии выбили себе неплохие места у трона. Простые смертный становились ближе к могуществу королей, а те не только предоставляли им права, но и накладывали обязательства, искусно сотворив иллюзии общих дел и идей. При этом всякий раз слащаво подчеркивалась роль этих самых «простых» смертных. И горе было тому правителю, который не следовал этим новым веяниям.

Тард был неплохо осведомлен, особенно в области слухов и разговоров, что вертелись вокруг его нехитрого ремесла. И этим все усложнялось во сто крат. От момента заказа или, как иначе говорилось, «приглашения» на охоту, приходилось изрядно поломать голову и тщательно подбирать сторонников. Бритва свято соблюдал и то, и другое, почему и дожил до своих лет. Убийца драконов не раз получал сведения даже от «ловцов удачи», которые являлись самыми надежными источниками информации на Материке. Теперь же такая вот козырная карта сидела всего в двух шагах от него. Более того, Феникс сам напросился ехать с ними, а это многое означало. Гному не раз приходилось ждать следующей зимы, если вдруг расходились слухи о том, что наемники, члены гильдий воров и «ловцы удачи» покидали ларонийские территории и избегали истанийских приграничных районов. Приходилось потуже затянуть пояса и ждать следующих холодов, когда драконы снова становились вялыми и впадали в спячку.

— Феникс, ты остаешься ночевать у костра? — поинтересовался Тард, заметив, что полукровка не собирался уходить.

Карнаж утвердительно кивнул.

— Как Нэй? Мы все слышали о том, что произошло, вот я за ребят и спрашиваю. По сердцу она нам пришлась. До сих пор не могу простить себе, что выставил так мало караульных той ночью.

«Ловец удачи» промолчал. Он бросил взгляд на храпевшего Гортта. Еще несколько тардовских наемников расположились рядом, закутавшись в плащи. Полуэльфка дремала, положив голову ему на плечо.

— Плохо, — ответил полукровка вполголоса. — Она уже несколько дней не приходит в сознание.

— Еще бы! Если ударил такой здоровяк. Гора мышц и мяса, но ни одной извилины. Я бы на твоем месте убил после тех дел.

— Не люблю убивать в простой ссоре да еще и знакомых.

— Это ты Гортту доказывай, — хитро прищурился Тард, подхватив лежавший у его ног плащ и протягивая «ловцу удачи». — Давай, устраивайся и вздремни немного. На вас двоих должно хватить.

— На двоих? — изумился полукровка.

От резкого движения наемница приоткрыла заспанные глаза. Она пробормотала что-то невнятное себе под нос и, поежившись, переместилась ближе к своей поклаже. Там вытащила из сумок видавшее виды одеяло и собиралась в него укутаться, когда Феникс поднялся и подошел к ней. Полуэльфка изумленно посмотрела на него, пока он устраивался рядом, накрыв их обоих плотной тканью необъятного предмета одежды Бритвы. Гном умиленно заулыбнулся, когда двое полукровок устроились рядом. Гюрза как-то опасливо и недоверчиво положила голову на грудь Феникса. Тот уже спал, а она еще долго не могла уснуть и удивленно посматривала то на «ловца удачи», то на Бритву. Гном лишь разводил руками.

На следующий день, ближе к полудню, обоз, наконец, остановился на границе. Сильванийские стражи лесов небольшими группами прохаживались вдоль груженых возов, вытянувшихся в колонну на тракте. Тард и Гортт о чем-то спорили с комендантом местного форта, пока группа стражей производила беглый досмотр. Королевский патент сделал свое дело, иначе всё могло затянуться до глубокой ночи.

Карнаж стоял, прислонившись спиной к фургону циркачей, и разглядывал обитые мыски собственных ботфорт. В сложенных на груди руках поблескивал на солнце шип на рукоятке Vlos’Velve, который был спрятан под курткой. Памятуя неприятные вести, принесенные вчера наемницей об убитом на границе «отрекшемся», Феникс решил быть настороже. Не важно, что подумают маэстро и Клара. В обиду Нэй он не даст.

Полуэльфка стояла по другой край полога, сжимая в руке огромную феларскую саблю и изредка бросала косые взгляды на «ловца удачи», который весь день был молчалив, словно воды в рот набрал. Наконец, офицер и несколько сопровождавших стражей приблизились к фургону цркачей. После краткой и нелицеприятной беседы с маэстро — сильваниец говорил с ним требовательно и надменно, приступили к досмотру. Какого же было изумление Феникса, когда перед ним предстал Кеарх в легкой кольчуге и плаще с вышитым на плече гербом королевской гвардии.

— Ты?! — не выдержал «ловец удачи» и даже отошел от фургона.

Несколько изящных эльфийских алебард своими длинными наконечниками тут же нацелились в грудь полукровки, поблескивая на солнце прорезными топорами с вогнутым полукруглым острием.

— Во-первых, не ты, а Вы, ран’дьянский выкормыш! А, во-вторых, разве мы представленны? — глаза Кеарха оставались пусты и холодны, а в чертах застывшего, будто каменного лица изумление даже не угадывалось. Тем не менее, офицерская шпага с позолоченным витиеватым эфесом на всякий случай с шипением вышла из ножен.

Шрам на лице эльфа исчез, но это был Кеарх. Феникс готов был поклясться чем угодно.

— Простите, кажется, я обознался, — сипло произнес Карнаж.

Острия алебард снова поднялись в воздух.

— Итак, что же тут сторожат два вооруженных до зубов полукровки? — спросил эльф, отстраняя Гюрзу кончиком шпаги. — Никак наемничью казну? Сейчас проверим.

— Они из отряда убийц драконов, — сообщил солдат, просматривая списки, выданные ему Горттом.

— Тем более! — сверкнул глазами Кеарх.

Сильваниец откинул полог. Клара испуганно обернулась на офицера, инстинктивно склонившись и закрывая собой Нэй.

— А! Отрекшаяся падаль! — эльф цокнул языком и дал знак двигаться дальше. Когда солдаты отдалились на приличное расстояние, Гюрза подошла к онемевшему от изумления «ловцу удачи» и спросила:

— Что с тобой? У тебя такой вид, будто ты призрака увидел.

— Так и есть, — задумчиво, будто самому себе, ответил полукровка.

— Так ты знаком с этим эльфом?

— Я сам бы хотел это знать.

Понимая, что большего от него не добиться, Гюрза вернулась на свой пост под недружелюбным взглядом Клары и задернула полог. Полуэльфка испустила тяжкий вздох. Ей очень не нравилось это неблагодарное занятие: защищать тех, кто об этом не то, что не просил, а, скорее, наоборот.

Карнаж мотнул головой, словно стряхивая окутавшее наваждение, и прислонился снова подпирать спиной стенку фургона.

— Бритва! Ты глянь кто явился не запылился! — Гортт дернул за плечо Тарда. Убийца драконов резко обернулся, собираясь сказать помощнику пару ласковых за бесцеремонно прерванный разговор с комендантом, который едва начал налаживаться, но ругательства слетели с его языка по другому поводу. Группа храмовниц приближалась к фургону циркачей. На встречу им уже выступили Гюрза и Феникс. В руках и тех, и других заблестело обнаженное оружие.

— Прощения просим! — бросил гном коменданту, обалдевшему от крепости выражений, и громко свистнул, по-разбойничьи приложив пальцы к губам. Наемники тут же заторопились к своему предводителю. Охранники из купеческого обоза тоже последовали за ними и уже внушительного вида толпа во главе с Горттом направилась в сторону полукровок и храмовниц.

— Старые распри, только и всего. Не стоит беспокойства, — поспешил заверить коменданта Тард, снова оборачиваясь с самым беззаботным видом.

Жрица соскочила с седла и подошла к Фениксу. Полукровка невозмутимо шагнул ей навстречу, прижимая кинжал лезвием к внутренней стороне левого предплечья. Пальцы правой руки напряженно дернулись, готовые в любой момент схватиться за меч.

— Вы оба знаете, зачем мы явились, не так ли? — на лице эльфки появилась усмешка, когда она увидела готовность полукровок к бою. Жрице стоило лишь повести бровью, и храмовницы выставили перед ними частокол из шпаг.

— Э! Полегче!!! — рявкнул Гортт.

Карнаж и Гюрза застыли меж двух рядов, ощетинившихся оружием. Сильванийские стражи границы напряглись, ожидая дальнейшего развития событий. Они не примкнули ни к одной из групп, явно намереваясь вмешатся только в том случае, если конфликт перешел бы в активную фазу.

— На что вы рассчитываете? — вскинула брови жрица.

— На то, что у вас хватит духу принять чужое решение, — ответила полуэльфка, кивая на фургон циркачей.

Жрица подошла и сорвала полог.

— Твоя работа? — прошипела она, бросив на Гюрзу взгляд полный ненависти.

— А что если и моя?

Эльфийка подняла вверх руку и храмовницы убрали оружие.

— Вот и ладушки, — хмыкнул Гортт. — Феникс, если чего, нас покличешь. Братва, расходимся пока. Но не далеко.

— И что теперь? — спросил Карнаж.

— Теперь давай уладим наши с тобой счеты, отродье Xenos, — с явным усилием произнесла жрица.

Полукровка озадаченно посмотрел на длинный кусок белой ткани, переданный ей одной из храмовниц.

— Нас связывает с тобой кровная вражда. По нашим обычаям, — начала жрица, приступая к обряду, для которого храмовницы отступили назад, встав полукругом за ее спиной.

— Ты смеешься? — скривился Феникс.

— Отнюдь. Мне самой это не доставляет особого удовольствия, но таков приказ короля. Ты же якобы наполовину сильваниец, лесной эльф, хоть тысячу раз отвергни мы Аира, как гомункула и ренегата, братоубийцу и прочее. Но, видимо, это не касается его потомков. Раз уж случилось такое чудо и искусственная тварь смогла таки породить что-то на этот свет. У Сильвана издревле детям было дано право выбора: нести бремя грехов отцов или нет. Я от матери отрекаться не стану. Никогда. А ты от своего отца? Прежде, чем ответить, подумай! Я могу хоть сейчас стребовать с тебя сатисфакции как с его сына!

— Жизнь тяготит? — Карнаж начинал понимать, куда она клонит.

— Зубоскаль сколько влезет, но сначала ответь на вопрос, — невозмутимо потребовала жрица.

— Тогда задай его прямо.

— Хорошо. «Сталь» или «кровь»? Что выбираешь из основ смерти и жизни, как требует того кодекс сильванийской чести? И не тяни с ответом.

«Ловец удачи» не ожидал, что дойдет до открытого вызова. Он не мог и в мыслях допустить, что оставленное его родителем наследие повлечет такие последствия. Ведь он был полукровкой и едва ли кто-то мог всерьез требовать с него ответа по обычаям кровной мести. То есть признать его равным. Вот так, за здорово живешь! Бесспорно, это было бы почетно, но Фениксу давно стало плевать на моральную сторону дела. Он больше обращал внимание на практическую, а она обещала в случае неудачи получить отменный удар шпагой на дуэли с противником, которая с молодых ногтей обучалась влдению клинком. С другой стороны, если фортуна не отвернется от него и он победит, что мешает храмовницам тут же переиначить все в убийство полукровкой чистокровной? Тогда кодексы повернутся совсем иной стороной. Самой неприглядной для него и вдвойне почетной для сильванийских воительниц. Неужели жрица и впрямь считала, что оставляла ему даже подобие выбора?!

— Кровь!

Карнаж все с тем же изумлением наблюдал, как эльфийка сделала ритуальным ножиком длинный надрез у себя на предплечье и передала ему, пока он снимал куртку и засучивал рукав рубахи. Гюрза встала рядом, держа в руках одежду и кинжал Феникса, и скептически наблюдала за процессом, тоже поражаясь наивности жрицы. Той стоило лишь получше присмотреться к своим храмовницам, чтобы понять, что обоюдное прощение вряд ли окажется от чистого сердца. По крайней мере, со стороны потомка Xenos уж точно.

«Ловец удачи» сделал надрез у себя на руке и каждый из них получил по своему краю длинной белоснежной ткани, шириной как раз, чтобы перевязать предплечье. Они вытянули руки и, производя круговые вращательные движения, перевязали раны, одновременно помогая друг другу. Когда же их руки встретились, надежно соединенные вместе, ткань все еще оставалась белой.

Храмовницы замерли в ожидании.

Жрица опустила глаза. Карнаж отвернулся. Искреннее прощение, разумеется, не могло взяться из ничего, и ткань, зачарованную друидами для этого ритуала, не мог обмануть ни один из участников. Цвет не менялся и сильванийские руны того слова, ради которого устраивался этот обряд, все никак не проступали. Отчаяние захлестнуло их обоих.

Глава 3

«Единожды став вне закона праведного суда больше не найти»


Ройгар, Черный Рыцарь


Рыцарь ехал по пустынному тракту контрабандистов. Черные глаза смотрели прямо перед собой из-за линз небольших, круглых очков. Длинные темные волосы спадали на плечи, стянутые на лбу кожаным ремешком. Фамильный герб в виде серебряного орла, вышитый на плаще, краткими всполохами отвечал лучам дневного светила. Всадник неделю пробирался по тайной дороге, ведущей по побережью Северного Фелара, неумолимо приближаясь к руинам Старой Башни. Судя по всему, трактом в последнее время пользовались не часто. Приближалась зима, а с ней замирало всякое движение на этой дороге. Более того, находящиеся на пути руины последнего оплота заклинателей нежити в последнее время ожили, как сообщили ему крестьяне из деревень. Они настойчиво советовали свернуть и не следовать этим рискованным путем, но рыцарь лишь грустно улыбался в ответ. Ройгар был из той породы рыцарства, которая почти перевелось в Феларе. Ему едва ли были знакомы суеверные страхи простолюдинов. Его славные предки сражались, и славно сражались, против мантикор, выверн, даже драконов. Жгли гулей в склепах и прогоняли гримов с кладбищ. Какие были времена! Не то, что теперь…

Рыцарь бросил взгляд на рукоять меча, что выглядывала из-под плаща у пояса. Теперь его клинок был обращен против других тварей, в человечьем обличии. Первая кровь, пролитая там, далеко позади, у алтаря небольшой церкви в маленькой деревеньке предместий Шаргарда. Почти десять лет назад молодой воин не мог и помыслить, сколь круто судьба повернет его коня теперь, хоть и до столицы останется всего несколько миль.

Рука в вороненой латной перчатке дотянулась до подбородка и провела по многодневной щетине. Возможность побриться выпадала не часто. Однако он надеялся, что призвавший его на службу сможет оказать достойную встречу. Ему, который набрался смелости бросить вызов наместникам бога на земле и под этим соусом угодить на службу к некроманту. Хотя, если подумать, горбатый слуга Кассара нашел рыцаря как нельзя кстати. В тот отчаянный момент, когда он проедал последние медяки в каком-то захудалом трактире у черта на рогах, а на очереди был верный конь.

Как известно, паства не одобряет убийства священнослужителей и готова разорвать в клочья любого, кто посягнет или уже посягнул, едва попадись он им на глаза и, разумеется, хлебом и солью точно не встретит. Поэтому рыцарь, как волк-одиночка пробирающийся через охотничьи угодья, медленно, но верно двигался сквозь королевство, избегая больших дорог и постоялых дворов. Всё также отдавая предпочтение захолустным трактирам в богом забытых местах, а вместо кровати соглашался на лавку возле печки или даже кучу соломы на конюшне.

Настоящий враг одинокого путника в долгой дороге — это плохие воспоминания. Черные страницы жизни, потревоженные холодным ветром с моря, начинали перелистываться в еще не закрытом томе прошлого. Очередном, но ещё слишком свежем, чтобы захлопнуться и отправиться к остальным. На ту полку, где помещалось едва ли бесценное собрание наживного опыта. Когда-то, казалось так давно, родина молодого рыцаря, стонала и взывала к детям своим о помощи. Была война, жестокая и беспощадная, и молодой воин не задумываясь одел отцовские вороненые доспехи, взял в руки меч и, запахнувшись в плащ с фамильным гербом, покинул дом, где остался с некоторых пор совсем один. А ведь вдрызг расколотая чаша так недавно была столь полна. В залах поместья шумели голоса братьев, сестер, устраивались балы, пышные приемы…

Они схлестнулись с отрядом заранийцев на отмелях Бегуна. Была жестокая битва. Ройгар дрался как лев… Звон стали еще отдавался в ушах, когда он, шатаясь от голода, брел по тракту где-то там, где встречались широкие дороги ведущие из империи. Шаарон оставался в осаде и пробиться к обреченному городу не светило. Поэтому рыцарь брел назад, туда, где еще собиралось с силами феларское войско, чтобы снова броситься в бой. Он мечтал прогнать тех воронов, что терзали его земли, мечом и молитвой пробиваясь сквозь вражеские полчища!

Как же всё замечательно начиналось. Над головой реяли стяги, ревели рога. Они неслись лавиной вперед, но враг тоже был силен и не уступал числом… Ройгар тяжело вздохнул и поторопил коня.

По пустующему тракту брела одинокая тень в черных латах, грязном плаще, со спутавшимися волосами. Холодный ветер пробирал до костей. В разоренной, сожженной дотла деревне, где рыцарь собирался переночевать, к своему счастью отыскав чудом уцелевший на отшибе дом, он вдруг услышал детский плач. Маленькая девочка не могла выбраться из-под крыши рухнувшей пристройки. Рыцарь бросился на зов и даже сам не понял откуда у него взялись силы скинуть привалившую ребенка балку.

Она вырывалась, отталкивала его руку в латной перчатке и плакала, плакала… Те лохмотья, что были одеты на ней, с трудом можно было назвать одеждой. Она дрожала всем телом, как осенний лист на пронизывающем ветру. Воин скинул рукавицу и протянул к ней оголенную руку. Она не оттолкнула, а лишь всхлипывала, сжавшись в комочек на холодной земле и испуганно глядя на него. Девочка была легкой как пушинка, когда он поднял и прижал ребенка к груди.

Когда он шел по опустевшей деревне, в его сознании творилось что-то непонятное. Стыд рвал душу на части. Когда они проезжали через деревню до этого, в глазах приветствовавших жителей было столько надежды и радости. Они не сомневались в победе и даже не собирались бежать, хотя коннетабль настаивал.

Рыцари не смогли защитить, но черт возьми того, кто упрекнул бы их в трусости! Они не отступили даже тогда, когда все было потеряно.

Вспорхнули вороны, испуганные его приближением, оставив тела убитых крестьян. Раздался тоскливый волчий вой где-то вдалеке. Рыцарь замер в сиянии догорающих развалин. Левая рука прижала голову ребенка к плечу, чтобы девочка не видела творившегося вокруг, а правая выхватила меч. Пока он дышит, этот ребенок останется жив. И тем больше горечи стало на душе, потому что фраза имела в тот момент прямое значение. Проклятье! Он даже не годился ей в отцы, скорее в старшие братья!

В уцелевшем доме он уложил ее на кровать, укутав в одеяло. Завесил окна, чтобы мародеры не заприметили огонь от камина, который рыцарь не без труда разжег и все подбрасывал дров, натаскав из поленницы. Девочка дрожала всем телом, не смотря на то, что в помещении становилось уже нестерпимо жарко. Набрав в колодце воды он без устали грел ее на огне и давал пить ребенку.

Поиски провианта оказались тщетны — в разоренной деревне не осталось и крошки хлеба. Девочка очень хотела есть и смотрела на своего спасителя мутными, голодными глазками. Наконец, она согрелась и уснула. А рыцарь всю ночь не сомкнул глаз, слушая волчий вой за окном. Он потерял счет времени, сидя на стуле перед дверью и сжимая покоящийся на коленях меч. Рыцарь не знал день или ночь на дворе. Часы для него растягивались в бесконечную серую мглу голодной усталости. Ройгар очень надеялся, что ей станет лучше. Она так крепко спала. Но вскоре жар снова подступил, безжалостно терзая слабое тельце. Он не отходил от нее, слушая стоны и бессвязный бред, прикладывал тряпку смоченную в холодной воде к ее горячему лбу.

Собственное бессилие повергало в отчаяние. Он столько раз забирал чужую жизнь, но не мог спасти и одной, оказавшейся целиком в его руках. Рыцарь стоял на коленях и молил Создателя не забирать её. Часами он исступленно читал молитвы. А потом подавал ей пить едва теплую воду из ковша. В камине догорали последние поленья и разломанная мебель — больше жечь было нечего. Сидя на полу рядом с кроватью, воин гладил девочку по волосам и тихо просил: «Не уходи. Тебе еще рано, не уходи… Не уходи…»

Усталость, раны, бессонные ночи вконец измотали и сломили его. Он уснул. Тяжело и крепко. Когда очнулся — огонь в камине погас. До его слуха донеслись стоны и шепот, легкий, как дыхание свечи: «Пить… Пить…»

Ройгар все подгонял и подгонял коня. Ему никогда не забыть эту последнюю мольбу, обращенную к нему.

Рыцарь вскочил, схватил ковш, зачерпнул воды из ведра и протянул к дрожащей ручонке, которая тянулась из-под одеяла, пытаясь, видимо, разбудить его. Девочка испустила какой-то тяжелый, глухой хрип и маленькие пальчики безжизненно повисли.

Тогда ему был безразличен ветер, что холодными потоками пронизывал все тело. Безразличны скалившиеся волки, которые, поджав хвосты, бродили неподалеку от его одинокой фигуры, сгорбившейся над свежей могилкой с крестом, сделанным из двух тонких веток.

С тяжелым сердцем возвращался рыцарь в Шаргард, по дороге раздобыв себе коня и провизии тривиальным способом: убив одного заспавшегося мародера. Так-то… Война оказалось не только стягами, походным маршем, бодрыми голосами труб и прочим, что вовсю описывали придворные хронисты.

Занимался на редкость солнечный для зимы день. Рыцарь оказался в предместьях северной столицы. Вокруг было пусто. Нигде не было видно мужчин, только женщины редкими силуэтами переходили дорогу от дома к дому. Они подозрительно косились на одинокого воина, который нес своему повелителю дурные вести. Рыцарь спешился, давая отдых коню. Тот еле держался на ногах от долгой дороги. И вдруг, с противоположного конца улицы, раздался детский плач. Звук приближался к близоруко щурившемуся воину, в детстве слишком сильно увлекавшемуся книгами.

Мальчишка остановился, не веря своим глазам. Перед ним стоял мужчина, рыцарь в черных доспехах. В нерешительности парнишка подался вперед, обхватил ногу растерявшегося воина и закричал что-то.

— Что случилось? Кто тебя обидел? — опустился на одно колено Ройгар. Мальчик лишь плакал и поддерживал рукой свои штанишки, надорванные сзади. Воин замер от внезапной догадки. В глазах ребенка читалась обида. Это же служка из церкви, чей крест высился неподалеку!

Рыцарь встал и твердым шагом направился к распахнутым дверям. Его взгляд метал громы и молнии. Вот значит как! Пока они воюют на границе, здесь, где не слышен звон мечей и огонь не обращает дома в пепелища, прикрывшись саном, некий развратник удовлетворяет свою низменную похоть! Ройгару приходилось слышать о таких вещах, но он не верил. Слишком был далек от всего этого, но сомнения нет-нет да посещали его душу.

Входя в церковьон все равно осенил себя крестным знамением, и остолбенел, едва шагнув внутрь, когда увидел у дверей святого отца, спокойно оправляющего рясу и повязывающего на поясе веревку. Служитель церкви шарахнулся от рыцаря, когда тот схватился за меч. Все еще оправляя рясу священник пятился от наступающей на него фигуры. На бледном как мел лице с ввалившимися щеками сверкали безумием черные глаза рыцаря. Румянец исчез с толстых щек святого отца, а маленькие свиные глазки забегали, ища путь к спасению. Отпираться было бесполезно, будто сам дьявол подгадал момент и послал воина по его грешную душу.

— Ну, отче, твори молитву! Ибо смерть твоя пришла! — меч свистнул в воздухе. Развратник отскочил назад, споткнулся и повалился на пол. Отползая на четвереньках к алтарю, священник отчаянно звал на помощь. Видимо, позабыв, что в деревне остались только женщины и дети, чем он и пользовался, а потом замаливал грехи, словно это снимало с него всякую вину. Вот и сейчас молитвенно сложил руки с четками перед алтарем, взывая к разуму убийцы. Но рыцарь был глух к его мольбам, как и сам святой отец к плачу и просьбам маленького мальчика отпустить его.

Ройгар пустил коня в галоп. Точно так, как тогда, в деревне, ему пришлось вонзить шпоры в бока измотанного животного и гнать что есть духу прочь. И не от погони, которую еще не скоро снарядил нагрянувший разъезд, а от той правды, которая открылась ему, и, словно хлыстом, гнала прочь от всего, во что он раньше верил и во имя чего шел на смерть.

За перелеском показались руины Старой Башни.


* * *

Граница осталась позади. Обоз двигался дальше, и Тард довольно потирал руки. Теперь оставалось добраться до Шаргарда, а оттуда прямиком в дело. По морям до Северного Океана, а там топтать сапогами Пепельные Пустоши до самых гор Драконьего Проклятья.

Гном иной раз думал, что кто-нибудь из бродячих менестрелей смог бы написать про них сносную балладу. Одни зловещие названия мест, по которым приходилось путешествовать в поисках драконов, чего только стоили. Но, к сожалению, быть воспетыми в балладах теперешним убийцам драконов не светило. Во-первых, потому что их ремесло было почти государственной тайной, а, во-вторых, барды еще не оправились от потрясений прошлой эпохи и никак не могли привыкнуть к тому, что, вместо благородных рыцарей, города и тракты наводнили наемники всех мастей, которые чихать хотели на высокие идеалы. Золото в нынешний век решало многое, если не всё, ну и, разумеется, то было время, когда все, кому надо и не надо, сводили личные счеты. Отчего растерянность поэтов и музыкантов можно было понять и даже признать очевидной.

Лану, который со своей спутницей ещё крепко стоял в рядах тех неугомонных романтиков, которые несли свою музыку и песни в самые отдаленные уголки мира, приходилось несладко. Особенно там, где из всех мелодий помнили лишь громыхание колес осадных орудий да бряцание ржавых лат. Но в этот раз им посчастливилось. Публика в южном королевстве оказалась щедрой, и новый сюжет, родившейся из истории, рассказанной ему Карнажем, складывался в строки на листке бумаги под скрип гусиного пера Лана. Любимая сидела рядом и наблюдала за творением, что-то тихо наигрывая на струнах лютни.

За окнами постоялого двора ярко светило солнце, по голубому небу неторопливо плыли облака. С холма по ту сторону тракта слышался перестук молотков и громыхание балок — там поднимали из развалин некогда считавшуюся неприступной крепость.

Скоро городок в приграничье снова оживет и разрастется, а пока в него медленно и с опаской возвращались жители. С улицы доносился заливистый лай собак, кудахтанье кур и ржание лошадей. Дворовая живность возвещала о скором возрождении приграничных территорий. Глядишь, через десяток лет снова ввысь устремятся башни замка, улицы наполнятся людьми, раскинутся шатры рынков. Стоило лишь пережить зиму, которая едва ли выдастся здесь голодной. Сама земля будто бы поддерживала мирные устремления людей и награждала крестьян урожаем, пусть и не столь богатым, какой бывало здесь в лучшие годы, но юг Фелара всегда славился неиссякаемой силой почв.

Карнаж и Гюрза сидели под навесом недостроенного постоялого двора и дремали, пользуясь небольшим перерывом, который предоставил им Тард. Ведь обоз уменьшился на треть. Не все были способны выдержать темп, с которым двигались убийцы драконов. Многие оставались, чтобы переждать, так как ходили слухи, будто бы противостояние двух рыцарских орденов скоро закончится, так как силы у обеих сторон были на исходе, да и зима неумолимо приближалась. «Ловцу удачи» даже не верилось, что где-то поблизости кипит ожесточенное противостояние, глядя на эту пасторальную картину. Полукровка сидел на перилах лестницы открытой веранды постоялого двора, и разглядывал чернеющие на шарфе из красной ткани узоры. Они были словно бы высечены в глубине материала и ощущались теплом, когда он проводил по ним пальцами.

Ему показалось, что всё было потеряно тогда, когда ткань во время ритукала примирения не изменила цвет. В тот момент Карнажу так не хотелось снова проливать кровь и убивать, пусть даже ему самому грозила гибель. Он осознанно искал то, что могло бы вызвать искренний порыв прощения, ведь древний обычай друидов, который позаимствовали у них сильванийцы, не терпел и капли лжи. Прощение должно было стать обоюдным, тогда-то зачарованная ткань должны сменит цвет и украсится рунами на древнем языке. Кровь не могла лгать, как считали жрицы природы. Слова всегда можно окрасить в цвет истины, и любой обман сорвется с губ, особенно под угрозой смерти, но будет звучать искренним желанием. Однако то будет желание жить, а никак не простить.

Сколько раз Феникс держал в руках волшебные вещи: амулеты, жезлы, кольца, ритуальные кинжалы из всех возможных материалов, начиненные заклятиями любого толка и постоянства, но этот шарф был особенно дорог ему и ценен. Не только потому, что являл собой действительно крайне редкую вещь, но и потому, что был создан при его непосредственном участии. Возможно, то же самое испытывали те, кто в былые времена сотворял волшебные предметы, вкладывая в них смысл и вдыхая вторую жизнь. Словно бы некую «музыку» в безголосый материал. В своих пальцах «ловец удачи» сжимал символ собственного наследия, которое осколками покидало его, уходя в тень прошлого.

В тот решающий момент, когда, казалось бы, уже ничто не способно было спасти его и жрицу от незавидной судьбы, полукровка проникся неким уважением к ней. Именно к этой эльфийке, которая всеми силами старалась сохранить то, что осталось от её матери. Не допустить того, чтобы имя Сильвана и тех, кто служил ему, оказалось преданным забвению. Взять хотя бы обряд с белой тканью. Этим она свято чтила память Эи, привнесшей такой ритуал в практику последователей ордена стихии Жизни.

Вдвоем они стояли друг напротив друга, связанные куском белой ткани и смотрели в глаза. Карнаж не хотел никому мстить за смерть отца, потому что понимал всю неизбежность гибели Аира и всех, кто шел с ним. Ведь в мирное время герои становились опасны. Но он не собирался прощать убийства своей матери и старого учителя. Скорее всего это происходило потому, что он был свидетелем и того, и другого. Или же эти двое в его жизни значили гораздо больше, чем остальные, отчего боль за потерю требовала обязательного мщения, чтобы насытиться и успокоиться.

Убив Шрама Феникс действительно угомонился. Ран’дьянская кровь, хоть и давала незаурядное злопамятство, но спасала от неутолимости мести. Главное было в том, чтобы жестоко разделаться с врагом без каких-либо принципов, чести и морали. Уничтожить, раздавить, разорвать, излив весь поток злобы, которая терзала душу.

Феникс сделал над собой усилие, чтобы дейсвтительно понять там, на границе, посреди других дел и забот, к чему весь этот сыр-бор с прощением и обрядами. Ведь для того, чтобы ритуал друидов состоялся, оба участника должны были хорошенько осознавать, зачем сие действо происходило. И, если жрица боролась с собой, пытаясь простить Карнажа, что было в корне не верно, ведь тот являлся всего лишь отпрыском Xenos, то есть на его месте мог оказаться кто угодно, то самому Фениксу было не понятно, что именно должен был прощать лично он? Однако, понемногу до него дошел смысл происходящего. А то, что произошло ранее в храме, стало подспорьем. На полукровку была спущена с цепи бессильная ярость жрицы. Не лучше и не хуже его собственной, чьим объектом стал Шрам. Значит, настолько сильна была её любовь к матери, а это вызвало уважение полукровки, глубокое и чистое. Потому что он слишком мало знал собственного отца, чтобы хоть в малой мере судить о его делах. Карнаж так же сильно любил свою мать и шел по дороге мести за нее, отчего хорошо знал, по какой причине жрица так сильно его ненавидит.

Он смог простить именно эту ненависть. И ткань на руках, под облегченные вздохи окружающих храмовниц, наконец-то изменила цвет. Мгновением позже на ней возникли те самые узоры, что возвещали об окончании ритуала.

«Ловец удачи» не знал, как это удалось жрице, но смутные догадки у него все же имелись. И тем с большей готовностью он мог снять перед эльфкой шляпу, если бы у него всё ещё имелся этот предмет одежды. Зная традиции кровной мести сильванийцев, укрепившиеся с прошлой войны, жрице дорогого стоило побороть себя и действительно признать, что он, Карнаж, был ни при чем. К тому же она проглотила и гордость, перешагнув ту черту, которая разделяла их. Кто был он и кто она? Чистокровная сильванийка и бродяга-полукровка. Значит, она и вправду оказалась искрення, пусть даже эта искренность была потороплена обстоятельствами.

— Все не налюбуешься? — спросила Гюрза, наблюдая, как Карнаж разглядывал кусок ткани, изготовленный из феларской шерсти и вполне годный в качестве шарфа.

— Занятная вещица, не правда ли? — ответил «ловец удачи».

— Ну-ну, — полуэльфка бросила взгляд на дорогу, — слышь, Феникс?

— Что?

— Ты же на половину ран’дьянец, так?

— Да.

— Значит у тебя наверняка такое же острое зрение?

— Наполовину такое же, — усмехнулся полукровка.

— Тогда погляди, не стяги ли это королевской гвардии? Вон там, на тракте у перелеска.

Карнаж посмотрел в указанную сторону.

— Проклятье! — Феникс резко соскочил с перил и метнулся внутрь постоялого двора. Гюрза последовала его примеру и, когда они оба стояли по сторонам двери, прижавшись спиной к стене, спросила:

— Что случилось? Не в ладах с законом?

— Ты, как я посмотрю, тоже, — огрызнулся полукровка, пряча шарф под куртку и осторожно выглядывая из-за косяка.

— Что натворил?

— Оказался не в том месте и не в то время, — вполголоса ответил «ловец удачи».

— А точнее?

— Помог одному некроманту. Если меня узнают гвардейцы, то могут и вздернуть за милосердие там, где, по мнению людей, ему не место.

— А я вот разбойничала по молодости, так что будем болтаться по соседству, — прошипела Гюрза.

— Молоты Швигебурга! Что здесь такое?! — громко поинтересовался Тард, поднимаясь от стола, за которым беседовал с одним из купцов. Гном подошел к полукровкам, встал у дверей и, подбоченившись, поглядывал то на одного, то на другого.

С улицы донесся голос Гортта:

— Эй, Бритва, тут нам черт под бока разъезд королевской гвардии прислал! Какого лешего им здесь надо, как думаешь? Приготовишь бумаги на всякий случай?

— Сам знаю, не учи ученого! — рявкнул в ответ убийца драконов.

Разъезд был близко. Феникс замер, стараясь слиться со стеной и протягивая руку за кинжалом. Полуэльфка схватилась за саблю, когда рев труб возвестил жителям о приближении солдат.

— Небось из-за драчки между капитулами орденов их величество сподобились, — пробубнил себе под нос Тард, потирая левое ухо, ополовиненное когда-то ударом меча. — Вы то что хвосты поджали? А, наемнички хреновы?!

Карнаж и Гюрза молча переглянулись. Бритва многозначительно покосился в сторону двери на кухню:

— Держите, — гном бросил наемнице старый худой кошель, — а теперь, ноги в руки и валите до конюшен. За ними пустырь. Я вас не знаю и вы меня не знаете, понятно? Будет воля Основателя, еще свидимся. Жду в Шаргарде.

Оба прошептали гному слова благодарности и исчезли в дверном проеме, по пути приложив рукояткой сабли замешкавшегося повара. Лан посмотрел им в след и как-то грустно покачал головой. Его спутница положила ему руку на плечо и утешительно потрепала длинные вьющиеся волосы. Бард улыбнулся и продолжил свое дело, но строки не лились уже так плавно, как до этого.

Тард вышел на улицу и столкнулся нос к носу с офицером разъезда. Тот озадаченно наблюдал за магом из шаргардской гильдии. Практикант, судя по синей с золотыми орлами мантии на плечах, чей покрой был позаимствован явно у кардинальских портных, колдовал над медальоном, свесившимся на цепочке из его тонких пальцев. Молодой адепт с гривой светлых волос, схваченных металлическим обручем, пристально вглядывался в мутный свет, источаемый камнем в золотой оправе.

— Поблизости присутствуют те, кого преследует закон нашего королевства, — значительно изрек молодой человек.

— Вы слышали? — офицер, который по годам был ровесником мага, нервно поправил ремень у ножен с мечом.

Солдаты спешились и разбрелись по дворам, расчехлив топоры на алебардах. Похоже, воякам, точно так же как и Гортту с Тардом, эта магическая новинка не доставляла особой радости. Убийца драконов даже предположил, судя по недовольным лицам гвардейцев, что за последние пять дней тем довелось раз двадцать из-за этого медальона слезать с коней и прочесывать деревни. А их по дороге попадалось немало и далеко не все были об одну улицу, как в северном королевстве. Двое аркебузиров воздели очи горе, стоя подле офицера, когда их товарищи по оружию с проклятиями снова лезли в свинарники и курятники, а командир разъезда сложил руки за спиной и важно следовал меж повозок, бросая презрительные взгляды на наемников и отпуская остроты, на которые улыбался лишь молодой маг, следовавший за ним, как пришитый.

— Бритва, от этого молодца, я закипаю! — проворчал Гортт Тарду. — У него язык, что помело! Сунь ты ему бумаги и дело с концом!

— Слушай сюда, — Тард притянул гнома за ворот и зашептал тому на ухо, — наши полукровки, видать тут не слабых дел навараканили. Как бы им гвардейцы хвоста не прищемили. Сходи до конюшен, а? Глянь, как там и что?

Гортт кивнул и затерялся в толпе зевак, собравшихся поглазеть на досмотр. Как раз в тот самый момент солдаты скинули кусок парусины, которая укрывала оружие в одной из повозок, у офицера глаза округлились от изумления.

— К оружию! — крикнул он и выхватил шпагу. Большинство солдат сбежались на зов командира, к немалому удовольствию Тарда. Гном вальяжно прошествовал к офицеру, неторопливо вынимая из-под куртки королевский патент.

Гортт, тем временем, добрался до конюшен и, к своему неудовольствию, заметил, что лошади Карнажа и Гюрзы по-прежнему находятся в стойлах, а рядом дежурит несколько солдат. Гном замешкался, не зная что предпринять, ведь Тард дал ему весьма пространное распоряжение. Но одно Гортт знал точно: полукровок королевские гвардейцы недолюбливали. Собственно потому, что гвардию составили из остатков тех солдат, которые прошли недавнюю войну, а среди них, как назло, оказалось немало южан. У тех к полукровкам были свои особенные счеты. В том числе за бесчинства и грабежи на пограничных территориях, которые творили отряды полуэльфов-наймитов, а также за пожарища и разорения вокруг Шаарона. Южному Фелару во время войны досталось больше всех и его чудом не расплющило между имперским молотом и сильванийской наковальней. И эльфы с имперцами не смущаясь пользовались услугами наемников, которых привела в эти земли жажда наживы, едва феларские армии дрогнули под натиском легионов из правящего триумвирата городов-столиц империи.

Тард явно не рассчитывал, что гвардия до сих пор прочесывает территории королевств, так как призыв короля на охоту сам по себе собирал в королевства множество серых личностей, которые всегда вертелись вокруг подобных мероприятий, продавая наемникам снадобья, эликсиры и амулеты. Стражи границ и обычные разъезды не имели столь широких полномочий расправы, как гвардия, отчего Бритва не смущаясь взял в отряд двух полукровок. Однако сейчас их дела обстояли неважно. Патент не смог бы защитить бедолаг, попадись они в руки гвардейцев.

— Эй, служба, не знаете, куда запропастился конюх? — не найдя ничего лучше, спросил гном. Вопрос сопроводили два удивленных взгляда. Солдаты развернулись к нему. В этот момент из-за угла вынырнули полукровки. В мгновение ока первый из гвардейцев упал на землю с рассеченным саблей затылком. От резкого удара стальной шапель* бедняги слетел с головы. Втрой, едва успев развернуться, повис на кулаке Феникса, тараном влетевшим в его живот. «Ловец удачи» вырвал у солдата из рук алебарду и безжалостно приложил того о стену конюшни. Старые шлемы, которые по указу короля напялили на гвардию, давно вызывали насмешки соседей, но, все же, этот шапель смог уберечь голову второго гвардейца от удара, и тот оказался лишь оглушен.

— Гортт, возьми коней! — крикнул гному Карнаж, выхватывая меч и поворачиваясь в ту сторону, откуда бежала подмога. Полуэльфка подалась вперед и ощерилась, свистнув саблей. Она явно не собиралась попадать в руки гвардейцев живой. Трое солдат тут же накинулись на нее. Южная ругань резанул по ушам Гюрзы сигналом: пощады не жди! Двое из них были в кирасах и только алебардист в стеганой куртке. Зазвенела сталь, полуэльфка вихрем пролетела между гвардейцев. Их клинки рассекли воздух, но и оружие наемницы лишь бессильно высекло искры из доспехов. Солдаты мрачно усмехнулись и принялись снова наступать.

Карнаж, тем временем, проявлял чудеса ловкости, избегая яростных ударов алебарды. Южные вояки дрались как черти и, если бы не скудная экипировка, сделали бы честь любой армии. Сжимая островитянский клинок обратным хватом, Феникс припал к земле, избегая горизонтального удара, поднырнул, встретил топор на возврате своим мечем и, перехватив древко левой рукой, ударил солдату коленом в бок.

В жилах Феникса текла жуткая смесь ран’дьянской крови, которая делала его в бою быстрым, как молния. Однако ран’дьянская кровожадность и боевой раж сейчас явно были не к местук. Карнаж понимал, что ему нельзя убивать гвардейцев короля, иначе путь в Шаргард будет заказан. Держать над собой контроль в бою полукровке оказывалось порой довольно сложно, над чем неустанно сокрушался его старый учитель. Усилием воли Феникс всё-таки взял себя в руки. Меч подрезал гвардейцу ногу выше колена, вместо того, чтобы вскрыть горло, и тот с криком рухнул на землю.

— Ран’дьянец! — завопил раненый алебардист, со страхом глядя в черные глаза-плошки полукровки. Двое его товарищей ослабили натиск на наемницу и один из них развернулся к Карнажу. Полуэльфка, воспользовавшись замешательством, змеей метнулась в сторону и без колебаний вонзила клинк под ухо одного из солдат. Тот, с хрипом зажимая колотую рану, повалился на землю.

— Сука! — уцелевший гвардеец занес оружие над ее головой. Заточенная пластина свистнула в воздухе и вонзилась сзади в бедро южанина, и тот упал на спину. Гюрза, издав яростный вопль, накинулась сверху.

— Стой! — Феникс схватил её в охапку и оттащил. Они снова бросились бежать. На пустыре поджидал Гортт с двумя лошадьми.

— Чего вы так долго?! — гном придержал поводья, пока полукровки вскакивали в седла.

— Спасибо тебе! — крикнул на прощание Феникс.

— Удачи! — пожелал Гортт, махнув им рукой.

Проводив их взглядом, гном едва не угодил под рванувшуюся следом погоню. Откатившись в сточную канаву, Гортт лежал там, пока не стих грохот копыт, после чего выбрался и поплелся весь мокрый и грязный в сторону постоялого двора.

Тард и командир разъезда спокойно беседовали на веранде и были куда любезнее друг с другом с тех пор, как убийца драконов ознакомил молодого человека с королевским патентом. Маг же стоял чуть поодаль, спрятав медальон в кулаке.

— Так это были не ваши наемники, мэтр? — с натянутой улыбкой, но довольно жестко спросил в последний раз офицер.

— Разумеется нет, что б мне провалиться на этом месте! — воскликнул Бритва. — Мы не берем с собой всякое отребье. Как вы могли подумать, чтобы я, без тщательной проверки, принял в свой отряд таких сомнительных личностей?! Тем более полукровок!

— Но они же ехали с вами всю дорогу из Сильвании, как мне сообщил один из купцов?

— Так тот купец с нами тоже из эльфьего государства намылился! — осклабился гном, видя полную растерянность чинящего ему допрос. — Что ж он теперь, тоже убийца драконов?

— Прошу вас, тише! — приложил палец к губам офицер, опасливо озираясь.

— Да полно вам, сударь! — подмигнул ему Тард, понизив голос. — Все всё знаем.

— Сударь! — крикнул подбежавший гвардеец. — За ними снарядили погоню.

— Есть потери? — деловито поинтересовался офицер, всем своим видом показывая, насколько важную миссию ему поручили.

— Да, увы! Двоих убили и еще троих ранили! Один из раненых клянется, что только женщина полукровка, а мужчина — ран’дьянец!

— Что?! — офицер удивленно воззрился на гнома. — А вы мне что говорили?

— Да пес их разберет, дьянец не дьянец, или полудьянец! Мне то какое дело? — картинно развел руками Бритва. — У костров на привале посидели, баек с купцами нарассказывали друг другу и на боковую.

— Клянусь, здесь что-то не так! — вскричал командир разъезда и кликнул мага. Тард же напустил на себя вид полного безразличия ко всему происходящему и направился к дверям, где его поджидал грязный и злой как сто чертей Гортт. Хоть ухо у Бритвы и укоротило мечом, однако убийца драконов превосходно всё слышал и, пока вразвалочку направлялся к своему подручному, его чуткий слух уловил обрывок разговора мага и офицера:

— Что думаешь? — прошептал командир разъезда.

— Скверная история, — выдохнул маг, — тут ходили слухи…

— Ну! Договаривай!

Маг подозрительно посмотрел на гнома.

— О! Дружище! — нарочито громко произнес Тард, — Где это тебя угораздило? Ты же грязный как свинья!

— Ты совсем охренел? — глухо зарычал Гортт, отирая от грязи рукавицы.

— Говори… Говори хоть что-нибудь, — прошипел Бритва, подходя вплотную к своему помощнику.

— А… Да! — протянул Гортт, смекнув, что не все так просто, и понес какую-то ахинею про крепость здешнего самогона, от которого еле зад можно было оторвать от стула, а ноги после бутылки кренделя выписывают похлеще швигебургских узоров.

Офицер успокоительно кивнул магу и тот продолжил, поглядывая на медальон:

— В общем, краем уха я слышал, что сильванийцы наняли dra*!

— Dra! — голос офицера упал и стал каким-то хриплым, — Это же ран’дьянские охотники за головами. Что им здесь нужно?

— В том то все и дело, — маг продолжал нервно теребить медальон в своих руках. — Прибыл, говорят, инкогнито! Эти побрякушки к сожалению считывают только одну ауру и радиус действия у них небольшой, вот и уловили полукровку. Она, кстати, может быть помощницей того самого dra. У таких, как правило, руки по локоть в крови. Вот и замаячило! Говорят, сильванийцы направили к нам сразу нескольких наемников, чтобы изловить кого-то. Вроде бы пособника демонов shar’yu’i.

— Проклятье! И что же теперь делать?

— Лучше не вмешиваться. А ну как этот беглый и есть охотник за головами?

— То есть?

— Отзовите своих людей, пусть кто надо сам разберется с этим dra и его подручной. В Шаргарде, думаю, знают больше, чем мы здесь.

— Согласен. Призови того, кто ведет погоню, — распорядился офицер дрогнувшим голосом.

— Сейчас. Если они не слишком далеко, — маг приложил два пальца к виску и прикрыл глаза.

Тард торопливо затолкал Гортта, продолжавшего тараторить как заведенный, в двери постоялого двора и там, сев за стол и потребовав пива, ооба облегченно выдохнули. Бритва хранил упорное молчание. Собственные слова, для вида сказанные офицеру про «дьянцев и не дьянцев» отдавались ему сомнением. Действительно, он не лучше гвардейцев знал, как отличить чистокровного ран’дьянца от полукровки. Хотя, казалось бы, о Фениксе был наслышан. И полукровка действительно похож на «ловца удачи», но чем черт не шутит, если это не очередной трюк драдэивари с их изобретательным коварством? Может быть, настоящий-то Феникс давно гниет себе где-нибудь, а кинжал подменивший его dra прибрал к рукам, чтобы у прочих не оставалось сомнений?

— О чем задумался? — спросил Гортт, потягивая принесенное пиво и разгрызая большой соленый сухарь, который всегда подавался, как это было принято у южан.

— Офицер и маг из гвардии что-то говорили о dra, — мрачно ответил убийца драконов, даже не притронувшись к кружке.

— Фу ты черт! — Гортт чуть не поперхнулся, — Думаешь…

— Пес его знает! — перебил Бритва. — Ты тоже завали хлебальник и обо всем молчок, понял?

— А то!

— Слыхал я, эти драдэивари очень хитрые бестии. Конечно, до ларонийских агентов из тайной канцелярии им далеко. Но сказывали, будто один из них содрал как-то шкуру близкого друга известного алхимика и надел на себя, как вторую кожу. Вот и вышло, что все думали потом, якобы алхимика друг порешил и где-то скрывался после злодеяния. А когда, значит, дом-то его подпалили, — видимо, родня алхимика постаралась, — в подполе, как уголья разгребли да люк открыли, ободранное до мяса тело и нашли!

— Стрелять-колотить! — протянул Гортт. От такой истории ему феларский сухарь промеж горла встал.

Раздались первые звуки потревоженных струн, и Лан начал играть под одобрительные выкрики собравшихся за столами наемников одну из своих баллад. Его спутница взяла лютню и запела своим чудесным голосом, который в этих местах был уже многим знаком и оценен по достоинству. Всё это немного развеяло мрачные мысли обоих гномов, которые уже сомневались, стоит ли так уж беспокоиться по поводу неожиданного отъезда Феникса или лучше вздохнуть с облегчением.


* * *

Гюрза недоумевала. Второй день они неумолимо приближались к побережью моря Молчания, хотя погоня неожиданно отстала. Она изнывала от жажды. Походные фляги были и так ополовинены, а свежей воды в трактире они набрать не успели. Вокруг, как назло, не оказалось ни одного ручья. Только поля, холмы, да пепелища ферм и мельниц, в которых они устраивались на ночлег, едва стемнеет. Затем, чтобы рано утром снова продолжать свой путь.

В этот же раз луна давно взошла на небосклон, а Карнаж и не думал о привале. Полукровка словно был сделан из железа и продолжал ехать по звездам, даже не горбясь в седле от усталости. В последние дни он только и делал, что глотал какие-то порошки из мешочков, которыми была заполнена его торба. В отличие от наемницы, «ловец удачи» не оставил поклажу, мало полагаясь на честность жителей. Полуэльфка немало удивилась такой предусмотрительности, граничащей с провиденьем. Он предугадал даже то, что придется спешно скрываться. И это Феникс, все преступление которого состояло лишь в помощи раненому некроманту. Гюрза прекрасно знала о скорости и справедливости правосудия гвардейцев, но она не могла и предположить, что в Южном Феларе так быстро восстановятся прежние порядки.

— Черт побери, куда мы опять едем на ночь глядя!? — не выдержала полуэльфка, натягивая поводья.

— До побережья недалеко. Надо добраться поскорее и мы сможем сесть ещё что-то, кроме вяленого мяса и сухарей, — бросил через плечо Феникс.

— Ты собираешься отыскать старый тракт контрабандистов? Вынуждена огорчить, здесь он заброшен. Это только в Северном Феларе им еще пользуются!

— Проклятье! — Карнаж обернулся в седле. — Если ты хочешь добираться по большой дороге, валяй! Но без меня. Ты убила двоих гвардейцев и сейчас по твоей милости нас ждет петля! Правду сыскать можно теперь только в северном королевстве, а на южных дорогах тебя засветит такой вот медальон, и разбираться никто не станет. Живо будешь показывать свой раздвоенный язык всем проезжим с какой-нибудь высокой ветки придорожного дерева

— А что ты есть собрался? Рыбки наловить? Извини, я где-то позабыла снасти и лодку.

— Мы хотя бы сможем напоить наших лошадей. Если мы этого не сделаем, то скоро пойдем пешком.

— Морской водой?

— Нет, с помощью вот этого, — Феникс продемонстрировал найденный им в сожженной деревне старый, каким-то чудом уцелевший глиняный горшок.

— Да уж. То-то ты с ним носишься, как курица с яйцом! — зло ответила полуэльфка и отвернулась.

— Гюрза?

— Что?!

— Заткнись!!!

Они молча доехали до побережья. Привязав коней у высохшего дерева Карнаж предложил наемнице сесть и ждать, а сам достал из торбы довольно объемистый мешок, затем нарвал листьев лопуха и ссыпал в них что-то из мешка, обильно полив остатками воды из фляги, не обращая внимания на возмущенные крики полуэльфки. Затем, пошел к морю, вымыл глиняный горшок и набрал в него воды. После чего не слишком глубоко закопал в землю сверток из листьев развел поверх костер и поместив горшок на огонь. Пока морская вода закипала, полукровка удалился и, судя по доносившимся до наемницы утробным звукам, основательно очищал желудок от постоянно принимаемых им все это время сухих эликсиров.

Вернулся к костру он бледным и изможденным. Присел, снял куртку и принялся деловито выдирать из крепежей перья феникса, вставляя вместо них кисточки из кожаных полосок. Теперь одежда в чем-то походила на феларские куртки, характерное украшение хоть как-то помогало отвести глаз от ран’дьянского покроя. Мокрые волосы, которые он тщательно промыл от ларонийского состава, пока набирал воды у моря, Феникс стянул полоской черной ткани.

Вода достаточно покипела, и Карнаж отставил сосуд на камень, чтобы она остудилась. Подождал ещё немного и палкой разворошил костер, сгреб угли и развел его на новом месте.

— Попробуй, — «ловец удачи» указал наемнице на горшок.

Та подозрительно на него покосилась. Феникс усмехнулся и сам отпил, довольно отер губы и протянул сосуд полуэльфке.

— Отравить меня вздумал? — недовольно проворчала Гюрза и жадно припала к горшку. Пока она утоляла жажду, полукровка откопал сверток из листьев, осторожно развернул его, скинул перчатки и принялся неторопливо поглощать рассыпчатые белые зерна, от которых в холодный воздух поднимался густой пар. Полуэльфка с интересом подсела к нему. Карнаж положил развернутые листья на землю. Наемница осторожно попробовала. Блюдо было каким-то безвкусным, источая меж тем довольно приятный запах.

— Что это? — спросила с набитым ртом Гюрза.

— Гохан*, его выращивают на острове Палец Демона, там он что-то вроде пищи и денег одновременно.

— Не знаю, как деньги, на острове Палец Демона не приходилось бывать, но как пища он так себе, — скривилась полуэльфка.

— Не хочешь — не ешь. Приправ у меня нет. Зато хоть какое-то горячее разнообразие среди наших харчей! — возмутился Феникс.

Гюрза лукаво улыбнулась в ответ. Насытившись, они сидели у костра под звездным небосклоном и ждали, пока приготовится вода для лошадей. Шум моря перекликался с уханьем сов. Ветер уснул где-то в полях. Полуэльфка уверенно перебралась ближе к Фениксу и уснула, завернувшись в плащ у него на плече. А «ловец удачи» не спал, подбрасывая сухих веток в огонь. Вокруг было тихо, спокойно. Когда-то давно здесь кипела жизнь и из разбросанных тут и там деревень по вечерам разносился гул голосов и шум домашней живности. Теперь же тишина шествовала степенно меж обгорелых развалин, что остались посреди невспаханных полей, бросая на землю причудливые лунные тени. На отмели неподалеку лежал наполовину присыпанный песком остов рыбацкой лодки. Она догнивала свой век здесь, на краю мира. Дальше, там, за морем, где-то в темноте, которую прорезали блики и сияния ночного светила по водной глади, за много миль, находился остров Туманов. Те из мореходов, кто уплывали дальше, рано или поздно не возвращались, будто и правда, как по старинным сказаниям, попадали на край бытия.

Никто и никогда не приплывал на Материк, словно вокруг, подтверждая теорию орденов стихий, далее не существовало более мира, населенного разумными тварями. Феникс подумал, что, возможно, это и вправду было так. Однако Материк был огромен, на нем происходило столько всего… Погрязая в государственных делах и политике многим вовсе не было дела ни до чего еще, особенно тем, чей век был краток. Хотя, иной раз, и долгожители предавались этим занятиям, порою даже слишком увлекаясь.

Полукровка поднялся, осторожно опустил голову наемницы на свою торбу, поставил горшок с водой перед лошадьми, а сам зашагал по берегу, заложив большие пальцы за пояс под кожаным бандажом. В этой полоске кожи, защищавшей его живот, уже порядком не хватало клепок, которые повыбивали острия ножей и кинжалов. Ремни и три металлические пряжки, застегивавшие бандаж, тоже поизносились да истерлись. Казалось, совсем недавно «ловец удачи» приобрел его. Сколько же времени прошло?

Феникс шел по песчаной отмели, ссутулившись, склонив голову, и смотрел себе под ноги. Должно быть сейчас Лан и его спутница… Как её звали? Вроде бы Катрин? Развлекают собравшуюся на постоялом дворе публику, но вряд ли это та, новая баллада. У барда были свои принципы. Лан считал, что поэзия не терпит суеты. Лирика — не проза, она должна выстояться, как хорошее вино, чтобы стать преданием, а не опуститься до побасенки, как любил повторять сам бард.

Нога в обитом железом ботфорте пнула подвернувшийся камень. Карнаж остановился, повернулся и побрел обратно, чтобы подбросить еще веток в костер. Как, должно быть, просто жилось странствующим музыкантам в отличие от «ловцов удачи». Им не нужно завоевывать место в жизни зуботычинами, конкурировать с другими гильдиями посредством поножовщины. Разве что обмениваться колкостями с коллегами по цеху, но и то в стихотворной форме. Полукровка хорошо помнил, как в Швигебурге банды сходились в закоулках стенка на стенку. Он сам шел в этих рядах с дубинкой и нацепленным на пальцы левой руки кастетом. В том кровавом месиве он получал не свой первый опыт, как большинство его товарищей, а просто узнавал жизнь лучше.

Киракава довольно многому успел научить. Карнаж был обязан старому островитянину тем стержнем из набора неких внутренних кодексов, которые помогали осмысливать и понимать происходящее не преломленное через призму манипуляций других или собственных незрелых догадок. Возможно, из-за этого, спустя немного времени, полукровка оказался чужим в гильдии. Его забрал под свое начало Филин, который помогал нескольким воровским принцам создавать нечто большее, чем просто скопище щипачей, чердачников да домушников. Тогда, кстати, начали возникать первые гильдии «ловчих удачи». В итоге попытки централизовать все дело не увенчались успехом, но, осознавая сложность взаимодействия меж собой, они взяли на вооружение целый свод неписаных правил и всегда помогали друг другу. Это, да еще при содействии магов, только укрепляло положение среди прочих гильдий, стоящих на скользкой грани закона.

Когда Карнаж и Лан впервые повстречались где-то в окрестностях Шаргарда, полукровка уже начал свой путь «ловца удачи». В отличие от бродячего музыканта он чувствовал опасности кожей. У него словно глаза на затылке имелись. Всегда успевал среагировать даже не задумываясь, примечал детали, слышал и видел вокруг себя почти всё. А барду это было не нужно, да и какой смысл, если на пути он повстречает такого. как Феникс, у которого от этих навыков зависела жизнь. Тогда, тоже такой вот поздней ночью, у костра, они разговаривали под треск веток в огне. Лан играл на гитаре. Не для кого-то, а для себя, словно так он общался с окружающим миром. Немного грустная и спокойная мелодия пронизывала пространство вокруг, уносимая ветром ввысь и потом стелящаяся меж спящих трав, шуршащая листвой нависавшего над ними старого дуба. Это было так прекрасно и показалось «ловцу удачи» столь отстраненным от него и необычным, что и обрадовало, и огорчило. Обрадовало тем, что в мире есть незыблемое постоянство, о котором часто говорил Киракава, а огорчило тем, что Карнаж понял, как он далек от этого самого постоянства. Сейчас Фениксу, едва он снова расположился под высохшим деревом, где сладко посапывала наемница, снова захотелось повторить тот вечер, перетекший в спокойную ночь, где разносилась игра струн, отрешая всё прочее и рассыпая мысли в песок по ветру времени.

Он приготовил ещё воды, напоил по-прежнему испытывающих жажду лошадей, подкинул веток в костер и уснул. Потому как наутро, с первыми лучами солнца, снова нужно идти своей дорогой, и снова примечать и слышать всё. Или почти всё…


Когда Гюрза проснулась, Феникс уже был на ногах. Занимался рассвет. Они торопливо вскочили в седла и двинулись дальше, вдоль берега моря. Через некоторое время, к своему намелому удивлению, они выехали на дорогу, вернее колею, оставленную пусть не часто, но проезжающими здесь время от времени повозками. Настороженно двигаясь, они постоянно озирались, но к полудню без приключений добрались до рыбацкой деревушки. По старым ветхим хижинам становилось понятно, что война просто не дотянулась до этой части побережья, хотя казалось бы, большой тракт проходил совсем рядом.

Когда они ехали по улице, жители старались поскорее убраться с их пути, захлопывая двери и ставни.

— Интересно, — произнесла полуэльфка, когда они двигались между домов, — они хоть знают, что война была?

— Какая тут война? Они нас-то дичатся, — усмехнулся Карнаж.

— Ну, судя по тому, как здесь все провоняло рыбой, мы сможем хотя бы набить себе животы.

— Сейчас не стоит сильно объедаться, — напомнил Феникс. — Нам еще нужно каким-то образом миновать Шаарон, пусть город далек от своего былого величия, но порядки там старые.

— Рыба! Сударь и сударыня! Покупайте, у меня свежайшая! — дорогу им бесцеремонно перегородил рослый и загорелый мужчина с окладистой бородой в старой выцветшей форме моряка феларского флота.

— С дороги, любезный! — потребовал Карнаж, поворотив лошадь.

Бывший моряк хитро сощурился, окинув взглядом проезжих и, улыбнувшись и продемонстрировав рот, в котором изрядно не хватало зубов, кивнул в сторону хибары, устроившейся на сваях.

— До вас тут было несколько проезжих. Некоторые совсем недавно. Интересует? — понизив голос, спросил моряк с явным севернофеларским выговором. — Все равно местные вас не примут, а старина Тиль завсегда рад новым лицам. Ведь их сюда едва ли заносит случайно!

— Феникс, — полуэльфка тронула за плечо «ловца удачи», — похоже, это не простой рыбак.

— Черт возьми, сам вижу! А ты говорила тракт контрабандистов заброшен, — прошипел Карнаж. — Похоже толкьо временно затих.

— Так что? Так и будем на улице о делах лясы точить? — поторопил Тиль. — Давайте ко мне, там и потолкуем.

Он подошел и взял за поводья коня «ловца удачи».

— Уж по вашим вытянутым физиономиям вижу, что намаялись, как крысы пробираться вдали от большого тракта, — подмигнул Фениксу единственный целый глаз с морщинистого лица. Другой давно был белесый с мутной радужкой.

Карнаж ловко спрыгнул на землю, вырвал поводья из рук Тиля и, осмотревшись кругом, тихо произнес:

— Веди.

— Добро, — осклабился бывший моряк.

В жилище Тиля творился сущий бардак из нагромождения ящиков, обломков стульев и столов, над которыми хозяин явно потрудился, собираясь восстановить весь этот хлам. И результаты его усилий были уже видны в уверенно стоявшем на всех четырех ножках столе и паре достаочно надежных табуретов.

На стенах висели старые рыболовные сети, в которых болталась уйма всякой всячины: удилища, сломанные и целые, обрывки якорных цепей, разбитые фонари с выгоревшими и растекшимися свечами и прочий околокорабельный хлам.

— Возможно, я немного забегаю вперед, — начал Тиль, пуская полукровок в свое обиталище, — но, ерша мне в глотку, если я не рад, что на тракте снова появились лихие парни! Да вы присаживайтесь! Сейчас все как надо устроим.

Гюрза с изумлением осматривала тот хаос, что творился вокруг. Карнаж уверенно прошел и уселся подле окна на один из стульев, соблюдая, все же, предосторожности, так как мебель выглядела весьма хлипко, наспех сбитая гвоздями и кое-где связанная веревками.

Тиль покопался в углу, где был натянут гамак, и подошел к столу с запылившейся бутылкой шаргардского рома и тремя глиняными кружками в руках.

— Не слишком ли вы гостеприимны к незнакомцам? — спросила полуэльфка, сомнительно покосившись на предложенную выпивку.

Старый моряк опешил, остановившись у стола:

— Вы думаете, я хочу вас отравить?! — обиженно спросил Тиль.

Гюрза пожала плечами, продолжая разглядывать развешенные по стенам старые рыболовные сети и их содержимое.

— Она не хотела вас обидеть, — примирительно заверил старого моряка Карнаж. — Так вы говорите, по тракту снова разъезжают лихие парни, как в былые времена?

— Еще бы! — Тиль сел напротив Феникса, торопливо разливая ром по кружкам. — Год назад было совсем тихо. Тут я, признаться, и в уныние впадать стал. Тоска, знаете ли, сидеть с сухопутными крысами, которые называют себя моряками лишь потому, что рыбачат, отплывая от берега настолько, что шапкой добросишь! Однако, потихоньку началось. Сперва проехала всего пара удальцов из гильдии. Потом, эдак месяца три назад, контрабандисты подтянулись. Конечно, не те, что в прежние времена, всего три-четыре воза, да и там хабара не ахти. Мешок болотной соли¨ — вот и все богатство. Еще запрещенные реагенты, но тех немного совсем.

Тут Тиль запнулся и опасливо покосился на полуэльфку. Он понял, что, на радостях, сболтнул лишнего. К тому же совершенно позабыл проверить, кто к нему приехал и вообще знают ли его гости о такой вещи, как Братство Серых Дорог.

Повисла неловкая тишина.

— Так, получается, фонарь зажегся? — спросил наконец «ловец удачи», вставив часть пароля, так как угадал причину сомнений слишком радушного хозяина.

— Да, и ярко светит в ночи… — оживился Тиль.

— С обочины серых дорог, — закончила за них Гюрза.

— Вот и славно!!! — старый моряк переместился ближе к окну, давая полуэльфке место сесть.

— Встречайте гостей осторожнее, — посоветовал Феникс,поднимая кружку с ромом.

— Ваша правда, — нервно усмехнулся Тиль, — просто я чертовски рад тому, что старые добрые времена возвращаются! Вот собираюсь здесь устроить лежку, только бардак весь этот разгребу.

— Будет как нельзя кстати, — поддакнула наемница, морщась от крепости рома.

— А как же! До самого Шаарона от границ с Сильванией, почитай, негде голову преклонить, а на большом тракте разъезды королевской гвардии лютуют, — нахмурился старый моряк. — Видать их величества людей совсем не жалеют. Тут ведь у нас рыцари повоевать надумали — совсем продыху не стало. Вдоль дорог эвон сколько народу понавешали на сучьях. Трупный смрад на всю округу.

Тиль встал и снял пару вяленых рыбин с веревки под самой крышей, бросив их на стол.

— Угощайтесь! — подмигнул он полукровкам.

Карнаж и Гюрза набросились на нежданное угощение и довольно быстро расправились с ним. Даже известия о повешенных вдоль дорог явно не способны были подпортить аппетит. Изумленный Тиль снял с веревки еще и присоединился к трапезе.

— Так что теперь вот что я вам скажу: кого из наших по пути повстречаете, смело говорите, что старина Тиль устроил «фонарь» на серых дорогах. Если будут в здешних местах, пусть тащат свои кости на огонек, — старый моряк, довольно ухмыляясь, откинулся спиной на стену.

— Что же местные? — спросила Гюрза.

— А какое им дело? Их никто не обижает. Больше того, есть пара крепких молодцов, которые следят за тем, чтобы и меня никто не огорчал! — растянулся в улыбке Тиль.

— Скажите, а есть еще лежки по пути? — поинтересовался Карнаж. Говорить напрямую о том, куда они направлялись «ловец удачи» не хотел, ибо излишняя словоохотливость Тиля сильно настораживала. С другой стороны, моряк мог знать нужных людей, которые способны были помочь перебраться на другой берег Бегуна, минуя пограничные форты, или хотя бы указали нужный брод, не перекрытый гвардейцами.

— А вам куда надобно?

— В Северный Фелар. Зачем же ещё мы здесь едем по-вашему? — беззаботно ответила полуэльфка.

— Ну, значится, вам нужно ближе к Шаарону двигать. Там, в болотах, есть одна лежка. Только будьте осторожнее. Город снова отстраивают и солдат пруд пруди. Ещё вот что: по дороге туда совсем недавно уехал темный эльф…

— Темный эльф?! — воскликнул, не поверив своим ушам, Феникс.

— Я тоже долго глаза тер, когда он причалил к моему жилищу. Уж думал всех извели. Спешил только он сильно. Дорогу спросил и ходу, поминай как звали. Даже лошади своей не дал отдохнуть. Там-то к вечеру ближе понятно стало, от кого он так припустил. Заявились ко мне несколько ублюдков…

Тиль потер ногу и плечо, нахмурившись:

— Чтоб этим сильванийским выродкам пусто было! Курвьи выблядки!!! Много их было. Все разоделись по-простому, будто эльфьи рожи из-под людской одежонки никто не узнает, а уши за феларскими колпаками не разглядят! В общем, ввалились, схватили меня, помяли малость, для порядка, и давай спрашивать, куда этот темный поехал? Я, ясное дело, не продал, но тут вошел ихний колдунишка. Как за голову меня хватил — в глазах потемнело, сознание из меня вон и всё. Очухался только под утро. Эльфов, ясное дело, след простыл.

— Давно это было? — Феникс старался говорить спокойнее, хотя такие известия сильно озадачили.

— Два дня тому назад, — ответил Тиль.

— Проклятье! — грохнул кулаком по столу «ловец удачи».

Гюрза слушала очень внимательно. За оставшееся время, которое они провели у Тиля, она больше не произнесла ни слова и старалась не встречаться с Карнажем взглядом. Полукровка и старый моряк обменялись новостями. Феникс подробно выспросил о лежке в болотах. Оказалось, там заправлял старый друг Тиля, с которым они по молодости пиратствовали, бороздя моря под черным флагом от северного побережья до южного.

Старый моряк оказался ещё более словоохотлив, и его рассказы о бурной молодости помогли скоротать время до вечера, так как Шаарон находился рядом и передвигаться поблизости лучше было в темное время. Как только начало смеркаться Феникс засобирался в дорогу. Тиль снабдил полукровок провизией и ещё долго махал им вслед, напоминая, чтобы они не забыли поведать кому следует о том, что Братство снова может рассчитывать на своих людей в южном королевстве.

По тракту контрабандистов полукровки двигались уж слишком спешно. Полуэльфка заметила, как Карнаж всё время свешивается с седла и всматривается в землю. Если бы он был человеком, наемница вполне могла счесть, что «ловец удачи» обеспокоен состоянием подков и проверяет не прихрамывает ли животное. Однако его лошадь была в полном порядке, а то, что так привлекало внимание Феникса, Гюрза и сама разглядела в темноте, благодаря своей эльфийской родительнице. То были еще свежие следы многочисленных копыт.

— Куда мы спешим? — поинтересовалась наемница.

— Что-то поздно ты спрашиваешь, — заметил Карнаж.

— Это из-за темного эльфа?

— Да.

«Ловец удачи» пришпорил лошадь и рванул с места по полю, лихо перемахнув через остатки низкой ограды. Полуэльфка молча последовала за ним. Феникс так же резко осадил своего коня и, развернувшись к наемнице, сказал:

— Это будет рискованное дело. Может оказаться, что там не тот, на кого я подумал. Видишь ли, я связан кровной вендеттой с одним темным эльфом и обязан выполнить просьбу его покойного брата.

— Дьявольщина! — глаза Гюрзы подозрительно сузились. — Ты же «ловец удачи», а тут собираешься сунуться в передрягу за просто так?

— Да. И я не хочу тащить тебя следом. Хотя, твоя помощь пригодилась бы. Вдвоем у нас будет гораздо больше шансов.

— О чем ты говоришь? — изумленно вскинула брови полуэльфка.

— Я и сам толком не знаю пока, что будет, — мрачно усмехнулся Карнаж. — Отсюда до болот уже рукой подать. Так что решай сама. Я заприметил нужный мне след, но он ведет к Шаарону.

— Это самоубийство!

— Думаешь, я не понимаю? Надеюсь, повезет и беглец с погоней ещё не успели подобраться слишком близко к городу. Что-то их сильно задержало. Видишь? След изменил направление.

— Это я уже заметила, не слепая! — фыркнула наемница.

— Так что скажешь?

— Поехали, — коротко ответила полуэльфка.

— Придется ещё день провести в седле, — предупредил Феникс.

— Ты о своей заднице побеспокойся, моя-то не отвалится!


* * *

Обоз убийц драконов приближался к переправе. Конный разъезд его королевского величества предоставил Тарду и его наемникам свои услуги, и гвардейцы ехали по сторонам тракта вдоль повозок с видом людей, у которых причастность к секретным делам была очень весомой причиной для гордости. Гортт с кислой миной наблюдал за той тщательностью, с какой офицер и чародей проверяли путь следования, выспрашивая в деревнях о том, что творилось впереди. Рыжебородый гном теребил чуб, снова порываясь подойти и высказать Бритве всё, что он об этом думал. Но всякий раз его останавливала боязнь потерять выгоды патента. Поэтому Гортт, при всей своей горячности, не спешил с жалобами, а старался найти себе занятие во время этой длинной, скучной и утомительной дороги, так как непрошеная охрана ещё и подгоняла Тарда, требуя усердия, коль скоро они нанялись на службу к феларскому государю. Даже бесконечные причитания Клары сейчас были бы кстати. Хотя, с тех пор, как Феникс покинул обоз, Гортту не приходилось их больше слышать. Бородатая женщина замкнулась в себе и ни с кем не разговаривала, не считая маэстро, который тоже стал мрачнее тучи и словно воды в рот набрал.

Понукая лошадей под полуденным солнцем, которое время от времени скрывали лениво проплывавшие по небу облака, Гортт набил трубку и едва успел закурить, как к его повозке подошла Нэй и попросилась на козлы. Гном бросил на нее ленивый взгляд и подвинулся. Эльфийка легко запрыгнула к нему. Гортт чуть не засыпал, медленно моргая сонными веками.

— Можно я поведу? — робко спросила Нэй.

— Еще чего! — буркнул гном.

— Я умею, а вы же почти что уснули…

— Ты плохо расслышала? Что ты вообще тут делаешь? В вашем фургоне тесно стало?

Нэй осеклась и замолкла, потупив взгляд. Это не ускользнуло от гнома. Гортт и так чувствовал себя не в своей тарелке при всем том «параде», который организовал им разъезд, так к этому добавилось ощущение, будто он сболтнул лишнего.

— На! — Гортт передал ей поводья, а сам откинулся назад, выпустив кольцо дыма в воздух.

— Спасибо, — тихо произнесла Нэй.

— Не за что, — гном присмотрелся к своей попутчице и заметил красноту возле ее глаз. Она плакала?

— Чего стряслось? — поинтересовался Гортт, собираясь немного развлечь себя беседой.

Эльфийка сдержала первый нахлынувший на нее порыв рассказать. Теперь нужно было учиться сдерживать себя. Она же взрослая. Какое кому дело до того, что чувствовала она себя одиноко среди тех, кого раньше считала семьей? Удар Валекса словно выбил из её милой головки всю оставшуюся там наивность и романтику, показав жестокую и неожиданную сторону мира вокруг и окружающих людей. Да и храмовницы немало поспособствовали этому. Не говоря уже о силаче, Карнаже, даже Кларе, не говоря уже о наемнице полуэльфке, последнюю беседу с которой Нэй уже никогда не забудет. Едва акробатка спросила о Фениксе, когда пришла в себя и почувствовала прилив сил, как Клара отвесила ей пощечину и запретила упоминать имя «ловца удачи». Эльфийка ничего не поняла из сумбурных объяснений старого фокусника, разве только, что Валекс куда-то пропал, пока она была без сознания. Столько всего произошло с ней за сравнительно небольшой период времени, и теперь настала пора разложить это всё по своим местам. Нэй почему-то знала, что Карнаж никогда бы по собственной воле её не покинул. Эльфке сейчас особенно не хватало полукровки, когда остальные смотрели на нее с неприязнью, будто бы и не было тех лет, что они вместе путешествовали и выступали на городских площадях.

— А где Карнаж? — робко спросила эльфка у гнома. Она не рассчитывала на внятный ответ и очень удивилась, когда Гортт ей обстоятельно рассказал про случай у постоялого двора, разумеется, умолчав об их с Бритвой догадках, и беседе мага с офицером. Гном говорил шепотом и то и дело опасливо косился на гвардейцев.

— Я его еще увижу? — с надеждой поинтересовалась акробатка.

Гортт умилялся на неё. Конечно, он не собирался, да и не хотел ей объяснять вего и сразу. К чему ей знать про такие неприглядные моменты жизни «ловцов удачи», о которых гному не раз приходилось слышать? Он и сам бывал на серых дорогах в трудные времена и был уверен, что полукровки сейчас пробираются как раз по этим тайным трактам, проложенным контрабандистами и разбойниками в глуши. Для этого специально выбирались опасные и отдаленные места, в которые сам черт случайно никого не занесет.

— Наверняка, — уверенно обнадежил её гном, — условились ведь в Шаргарде встретиться.

Нэй обрадовалась и слишком сильно понукнула лошадей.

— Полегче! — осадил Гортт, — Ты ж мне их угробишь! И так почти отдыха не даем.

— Простите, — смущенно пробормотала эльфка, когда гном отнял у нее поводья.

— Да это ладно. Чего со своими-то не едешь?

— Я вам мешаю?

— Мне не в тягость, хоть спи здесь. Просто, смотрю, сторонишься ты теперь маэстро и Клару.

— А можно? — в ее глазах загорелась непонятная надежда.

— Что?

— Ночевать в вашей повозке?

Гортт опешил от такой просьбы.

— Погоди. Тебя что? Выгнали?! — гном постарался перехватить её взгляд, но Нэй отвернулась.

— Я не стала дожидаться и ушла сама, — в голосе эльфийки послышались сдерживаемые всхлипывания.

Гортт задавался сейчас только одним вопросом: почему на роль опекуна, для которой он, наемник, годился хуже некуда, провидение Основателя выбрало именно его?

— Вы же друг Карнажа? — словно угадав его мысли спросила Нэй.

Гном усмехнулся себе под нос. Очевидно, она сделала такой вывод, заметив, как тепло он приветствовал Феникса в сильванийском трактире, где выпивали по случаю отмщения за кузена. Что ж, вот и представился случай отплатить «ловцу удачи», который не спроста столько хлопотал вокруг этой акробатки.

— Ага. Мы с ним старые приятели, — ответил гном, — так что устраивайся у меня, так уж и быть. Тащи свои пожитки.

Эльфка смущенно улыбнулась.

— У тебя ничего нет с собой что ли?

Нэй отрицательно мотнула головой.

— Молоты Швигебурга! — воскликнул Гортт, выражая этой немудреной фразой все то, что накипело у него за многие годы, когда он и в мирное время, и в военное всегда натыкался на одну и ту же до ужаса однообразную картину. Гном вытащил из повозки свой плащ и закутал в него эльфку, сунув ей в руки четвертушку хлеба и флягу с водой. Зло поторопив отстающих лошадей, он уставился вперед, нахмурив густые брови и не выпуская изо рта трубку, задымившую сейчас, словно печная труба. Он не хотел видеть её взгляда, обращенного сейчас на него и полного какого-то детского удивления и благодарности.


Кеарх этим вечером пребывал в скверном расположении духа. Мало того, что его прихватили в дело не спрашивая, прямо с поста на границе, где он теперь верно служил отчизне, так еще и заставили нацепить людские шмотки и глупейший колпак, под который спрятали волосы и острые уши. Но делать было нечего, Шаарон был слишком близко, людские разъезды шныряли тут и там, однако мага это не смущало и он преспокойно допрашивал связанного темного эльфа, сидевшего у костра и твердившего одно и тоже, словно заклинание: «Oloth plynn dos!*»

Сильванийский чародей был бессилен — на темных эльфов практически не действовала магия, поэтому он не мог проделать с пленным тот же трюк, что и со стариной Тилем. Эльф сидел напротив связанного и пытался сломить того психологически, так как, когда он приказал своим подчиненным избить беглеца, темный только расхохотался и, с жутким акцентом, ломая и коверкая сильванийские слова, предлагал работать усерднее, иначе он от скуки заснет. Тем не менее и допрос, упорный и долгий, тоже не давал результатов, кроме бесконечных призываний на голову дознавателя Тьмы во всем её могуществе.

— Кеарх, — позвал маг.

— Что вам угодно? — эльф подошел к костру.

— Будьте любезны, постерегите этого выродка. Мне нужно расплатиться с dra. Ведь тот хорошо выполнил свою работу, не находите?

— Простите, не соглашусь, — Кеарх мотнул головой. — Пролилось столько крови, прежде чем мы схватили этого зверя.

Чародей осекся и внимательно посмотрел на соотечественника.

— Вы — хороший солдат, — загадочно улыбнулся маг. — Посему должны бы знать, что любой, из таких, как вы, обязан отдать свою жизнь без сожаления.

— За короля! — вытянулся по струнке Кеарх.

— Так то лучше, — чародей поднялся и отошел.

Темный эльф исподлобья уставился на своего нового стража своими белесыми глазами с кошачьим зрачком. Его пепельные волосы были закинуты назад, за острые уши, не скрывая жесткие черты смуглого лица, которое кривила усмешка, складывавшаяся морщинами на тонкой коже впалых щек.

— Чего щеришься?! — угрожающе спросил Кеарх. — Никак не угомонишься? Ничего-ничего, Карасу, попадешь к нашему владыке, он тебе вмиг язык развяжет!

Кеарх двинул сапогом в ребра пленного. Тот завалился на бок, но снова поднялся, напрягая связанные за спиной руки. Судя по виду того, кого называли Карасу, можно было справедливо судить, что сражался тот отчаянно. Наплечники из дубленой кожи были прорублены в нескольких местах и топорщились выбитыми металлическими бляшками. Кольчужные рукава мелкого плетения, спускавшиеся до локтя, были вспороты. Куртка с глубоким вырезом вплоть до живота, который она плотно стягивала, тоже зияла дырами от уколов, которые под ней встретила легкая кольчуга. Ноги в черных штанах были кое-где наспех перевязаны обрывками ткани. На тяжелых сапогах, как и на перчатках с широким раструбом, виднелась засохшая кровь тех, кого он прикончил в неравном бою, застигнутый преследователями врасплох.

— Я мечтаю, вот и улыбаюсь, — прошипел Карасу.

— Любопытно, о чем же? — Кеарх уселся напротив пленника.

— Найти камень побольше и размозжить об него твою башку.

— Похвально. Но несбыточно. Ты сдохнешь раньше! — глумливо ответил эльф. — Как же так вышло, что бывший velg’larn опозорился дальше некуда.

— Дубина! Был бы я velg’larn — вы бы меня никогда не поймали, — глухо рассмеялся Карасу. — Тьма всегда укроет своих убийц и уведет от погони. Спроси у ларонийцев, каково это, когда по стене к тебе подползает тень и всаживает выскочившей из камня рукой клинок в брюхо?

— Кто же ты тогда? — поинтересовался Кеарх.

— Я? Палач, — верхняя губа темного эльфа дернулась вверх, на мгновение оголив ровные, белые зубы.

Кеарх невольно отшатнулся от пленника.

— Накинулись-то со спины. Хоть в чем-то оказались поумнее своих предков, — продолжил Карасу, — да ещё наняли dra. Как ты говоришь? «Похвально»? Соглашусь. Иначе сейчас бы все дружно гнили бы там, на тракте.

Кеарх взял в руки ножны с оружием пленного и с любопытством осматривал эфес шпаги с жутким клинком волнистой с зубьями заточки из сумрачного металла. Так называли сплав черно-рубинового цвета кузнецы эльфов. Рукоять была обтянута светлой кожей и схвачена позолоченной цепочкой. Эльф знал чья эта кожа и старался не прикасаться к ней. Узоры на резной чашке эфеса и гарда с наконечниками-ромбами не оставляли сомнений, это был UltrinVelve — оружие палача темных эльфов. Спиралевидное полое украшение тонкой работы на конце рукоятки скрывало внутри стеклянную емкость с кровью. Карасу дернулся, когда эльф попытался извлечь его.

— Не трогай! — глухо прорычал темный эльф. В его голосе прозвучало что-то такое, что заставило сильванийца отложить оружие в сторону. Кеарх замялся. Карасу внушал ему страх даже связанный. Он видел темного эльфа в бою, видел как тот два раза опрокинул на землю самого драдэивари, не говоря уже о том, с какой скоростью вспарывал животы и яростно крушил черепа ударами эфеса. Это действительно был один из палачей, о которых до сих пор ходили мрачные истории, не смотря на то, что темные эльфы были практически истреблены. Хотя, они еще не успели превратиться в сомнительный призрак прошлого, ведь уцелели во время катастрофы в подгорных чертогах только самые подготовленные и удачливые. Отчего даже маловероятная встреча с ними на поверхности не сулила ничего хорошего.

— Скажи, зачем ты служишь злу? Помогаешь демонам shar’yu’i? Ведь они несут только разрушение! — Кеарх почти выкрикнул свой вопрос.

— Да что ты знаешь о добре и зле? — презрение засквозило во взгляде белесых глаз. — Что ты вообще знаешь о любви и ненависти, мести и прощении, чтобы спрашивать меня об этом?! Ничтожное дитя леса, лишенное выбора! Слепой последователь жалких идей выживания своего короля!

— Однако мой народ многочисленен, а твой практически стерт в порошок! Руками ваших же жриц! Вы сами обрекли себя на гибель. Так-то отплатила вам Бездна за поклонение? Zeg’Zesa насытилась вами на века вперед! Хоть что-то для нас, обитателей поверхности.

— Она ненасытна, как был ненасытен мой народ. Мы ни с кем не делились. Обладали такими знаниями, о которых вам мечтать ещё не одно столетие! А Бездна… Она ещё покорится нам. «Исход» — это не конец пути, уразумей это, наконец, сильваниец!

— Но ты этого уже не увидишь, — раздраженно заключил Кеарх.

— А я не трясусь за собственную шкуру так, как ты, когда прятался за спинами своих товарищей! — сверкнул глазами Карасу.

— Ах ты выблядок! — шпага сильванийца сверкнула перед лицом темного эльфа.

— Кеарх! — послышался окрик мага.

Карасу высунул язык и провел им по кончику застывшего в воздухе оружия. Лицо Кеарха перекосила гримаса отвращения. Темный эльф сплюнул и откинулся на спину:

— Черная Вдова ждет окончания этой забавной игры, сплетая воедино нити своей паутины. Ты еще вспомнишь лицемерного Сильвана, когда будешь подыхать в муках. Это неизбежно, если не прекратить и дальше соваться в дела демонов! — Карасу закинул голову и разразился громким смехом, похожим на карканье ворона. Хохот темного эльфа прорезал истошный крик одного из дозорных. К дальнему костру метнулась тень. Сильванийцы не успели схватиться за оружие, как многие из них начали падать замертво с рассеченными саблей глотками. Гюрза как безумная прорывалась в сторону Карасу, двигаясь с невиданной скоростью. Полуэльфка яростно шипела и то и дело выкрикивала:

— Господин! Господин, я здесь! Я иду к вам!

Сильванийский маг успел отскочить от сверкающего клинка наемницы. Он сложил руки на груди, развел их в стороны и меж напряженных пальцев начало набирать силу заклятие. Но кто-то накинулся на него сзади, повис на плечах и заломил руку. Понимая, что это конец, чародей бросил полный обреченной ярости взгляд на Кеарха и крикнул изо всех сил:

— Убей же его!!! Что ты стоишь?!

Маг с хрипом повалился на землю. Шпаголом вывернулся из его шеи. Карасу ударил пяткой в костер, и угли полетели в Кеарха. Пока эльф с проклятиями метался, схватившись за глаза, палач вскочил и побежал прочь. Карнаж метнулся следом за Гюрзой, которая едва услышав этот, похожий на карканье ворона хохот, словно с цепи сорвалась. «Ловец удачи» не обобрачивался. Он и так знал, что эльфы наступали ему на пятки с вполне ясным намерением пригвоздить его, и чем скорее, тем лучше.

Гюрза нагнала темного эльфа. Тот, не говоря ни слова, подставил ей руки, стянутые на кистях ремнями. Освободившись, Карасу заприметил второго своего нежданного спасителя, который на бегу подхватил лежавшее у костра оружие темного эльфа и направлялся к наемнице.

— Феникс? — изумлению спасенного не было предела. Довольно того, что он встретил здесь свою телохранительницу, с которой прежде они странствовали в бытность его охотником на демонов. С тех пор в жизни Карасу многое изменилось, в том числе из-за предательства Гюрзы, однако сейчас на взаимные упреки не было времени. Мимо просвистело несколько сильванийских стрел.

— Карнаж, шпагу! — крикнул темный эльф.

Полукровка на ходу бросил ему оружие и резко повернулся к преследователям, которым уже преградила путь Гюрза. «Ловец удачи» отер чужую кровь с лица и выхватил меч. Карасу вынул из ножен свой Ultrin Velve и ринулся в бой. Вместе с полуэльфкой они представляли жуткий дуэт без остановки свистящей в воздухе сабли, которая, словно коса, проносилась среди сильванийцев, то и дело вырывая кого-нибудь из их рядов, и быстрой как молния шпаги, чей черно-рубиновый клинок сверкал в лунном свете, обагряя пожухлую траву эльфийской кровью.

В ночной воздух рванулись крики, лязг оружия, ругань и стоны. Сильванийцев было не так много и противостоять зловещему дуэту они вряд ли бы смогли. Ведь темные эльфы сражались очень жестоко, пользуя целый арсенал грязных трюков и приемов даже в столь благородном для той эпохи шпажном фехтовании. Что уж было говорить о полуэльфке с ее выучкой наемника? Карасу метался среди эльфов, словно демон, разрывая кольчуги, вспарывая ноги и руки, подсекая колени и дырявя подставленные спины. Его клинок работал с невиданной скоростью. Он поспевал везде. Отражая удары, контратаковал, затем, утопив клинок в чьем-нибудь животе, он закрывался истошно вопящим противником от остальных и тянул шпагу вверх и на себя, не оставляя бедняге ни единого шанса.

Сильванийцы кое-как взяли обоих в кольцо, но Гюрза и её господин встали спина к спине и только мрачно усмехались в яростные лица эльфов, пользуясь этой краткой передышкой.

— Вран! — окликнул темного эльфа Феникс и показал в сторону крайнего из костров, где стояли две фигуры. Карасу, услышав свое старое прозвище и бросил взгляд в ту сторону:

— Феникс, это dra! Осторожнее!

Плохие предчувствия «ловца удачи» оправдались, но всё решалось именно сейчас. Сильванийцы были не так глупы и приберегли свое тайное и самое смертоносное «оружие» напотом. Нужно было не допустить, чтобы они им воспользовались. Момент для этого оказывался слишком подходящим. Драдэивари предпочитали атаковать с воздуха, пользуясь своим преимуществом всякий раз. А, в данный момент, Карасу и Гюрза, оказались в окружении солдат и напрочь были лишены возможности маневра.

Сомневаться было поздно. Хоть встреча с чистокровным ран’дьянцем не сулила полукровке вроде Феникса ничего хорошего. Карнаж перехватил поудобнее меч и устремился к костру, где стояли двое. Приблизившись, Феникс на всякий случай завел руку со шпаголомом за спину, припомнив старый воровской трюк, который частенько пользовал один из его наставников в гильдии. Вторым подле драдэивари оказался сильваниец. Он скинул плащ и шагнул навстречу «ловцу удачи». На голове эльфа сверкал серебряный обруч — это был личный телохранитель того самого чародея, которому Карнаж так сноровисто всадил кинжал в шею. Сильваниец явно собирался расквитаться с подлым убийцей хозяина.

— Что вы стоите? Помогите нашим солдатам! — раздраженно потребовал эльф у dra позади него. — А я займусь этим щенком.

— Вы со мной уже расплатились, — послышался глухой голос из-под железной маски, скрывавшей лицо наемника. Ран’дьянец на удивление сносно изъяснялся по-сильванийски.

— Чтоб тебя! — глаза эльфа полыхнули бессильной злобой.

По губам Карнажа пробежала злая усмешка.

— А тебе смешно, выродок?! — шпага свистнула в воздухе. Феникс отскочил и, пружиня на своих длинных ногах, начал обходить полукругом противника, выставив вперед руку, сжимающую меч. Сильваниец метался за ним, рассекая клинком воздух. Карнаж лишь глумливо посмеивался сквозь сжатые губы, глядя во взбешенное лицо визави.

— Дерись, трус! — сильваниец ударил выпадом снизу вверх, метя в шею полукровки. «Ловец удачи» уклонился. В то же мгновение из-за спины вывернулась его левая рука, и шпага со скрежетом попала в тиски раздвоенного темноэльфийского клинка. На мгновение они застыли так в свете костра.

— Хитер, — прорычал эльф, дергая шпагу на себя.

Феникс издал в ответ едкий смешок. Как и полагал полукровка, если среди сильванийцев не осталось толковых лучников, то уж что было говорить о фехтовальщиках. Свободная рука сильванийца метнулась за спину, откуда выглядывала рукоять кинжала. Карнаж крутанулся навстречу противнику, подрезая его кисть мечем и одновременно освобождая шпаголом, перехватив его клинком вниз. Полукровка действовал быстро и безжалостно. На развороте он влетел спиной в грудь эльфа, ударил с разворота локтем тому в бок, вкладывая весь корпус. Сильваниец с шумом выпустил воздух и тут же взвыл — кинжал вонзился ему в левую ногу чуть выше колена. Шпага упала на землю. Феникс зажал правую руку противника между предплечьем и клинком своей руки, в которой держал меч, и оттолкнул левую руку сильванийца с кинжалом. Шип на рукоятке Vlos’Velve ударил через плечо в лоб эльфа. Тот откинулся назад, и темноэльфийское лезвие вонзилось ему в ребра по самую рукоять. Полукровка с хрустом повернул и выдернул кинжал. Выпрямившись, он стряхнул обмякшего на нем противника. Эльф рухнул на землю, захлебываяьс в собственной крови.

— Интересно, — глубокомысленно изрек драдэивари, размеренно хлопая в ладоши, — Полукровка? Здесь? Не ожидал. Я думал, вас всех истребили. Ну что ж, я исправлю этот недосмотр.

Dra сорвал с себя плащ. Тряхнув головой с оливкового цвета волосами, скрученными в толстые локи, он шагнул вперед. Как и все ран’дьянцы, охотник за головами был худощав и высок ростом. Длинные руки и ноги были затянуты в кожаные ремни с пластинами нехитрого доспеха. На руках красовались перчатки из кольчуги с мелкими звеньями. Нагрудник блестел начищенной сталью, а из-за спины веером вышли металлические шипы, полукругом обрамлявшие голову и плечи. Это была защита для «крыльев», которую носили практически все касты военного толка.

Драдэивари дернул за тонкую цепь, прикованную браслетом к его правой кисти, и пальцы ловко перехватили вывернувшееся из-за плеча короткое копье с длинным широким наконечником и крючьями у основания. Феникс еле успел среагировать, когда dra перехватил своё оружие двумя руками и с клокочущим ревом всадил его в землю. Мощная, незримая волна отбросила «ловца удачи» назад, разметав уголья костра.

Карнаж приподнялся и потряс головой. Драдэивари стоял на прежнем месте. Из-за его спины появились извивающиеся, словно сотканные из малинового альмандина, щупальца. Охотник за головами еще не достиг вершин могущества, так как «крылья» были короткими, имея не более четырех футов в размахе. В прорезях маски сверкнули черные глаза-плошки:

— Почти за честь умереть в поединке с чистокровным! — проклокотал dra. Он взмыл ввысь. Копье, словно гарпун на цепи, метнулось в «ловца удачи». Карнаж откатился в сторону. Его снова осыпало вырванными комьями земли. Вскочив, он бросился бежать, стараясь не выпускать из виду противника. Следующий удар копья тоже встретила земля. Феникс прыгнул, метнув россыпь металлических пластин. Драдэивари повернудся, и они бессильно звякнули о веер шипов у него за спиной. Полукровка плюхнулся на землю, сжавшись в комок, и резко выстрелил в dra темноэльфийским кинжалом, прикрепленным к тонкой цепи. Предпочтения в выборе оружия и способа атаки давали знать об их родстве. Охотник за головами не успел развернуться, и Vlos’Velve ударил в железную маску на лице. Dra медленно опустился на землю и оттолкнул налетевшего на него Феникса древком копья. Опрокинув полуровку драдэивари снова атаковал, но его визави крутанул ногами в воздухе, сбив удар, и быстро вскочил. Оба сражались в диком танце, то наскакивая друг на друга, то снова разрывая дистанцию. Огромные черные глаза в полбелка метали громы и молнии, с губ обоих срывались гортанные клокочущие крики и шипение, переходящее в утробный глубокий вой. Сталь свистела в воздухе, высекая искры и стонала от мощных и быстрых ударов, обваливавшихся каскадом то на одного, то на другого.

Карнаж пребывал в каком-то безумном ожесточении, срывавшем всякий контроль. Глаза не успевали реагировать, и тело сражалось само, вкладывая все, чему было обучено. Но полукровка понимал, что ему не победить, и поставил себе лишь одну цель: не отпускать dra и не давать тому снова подняться в воздух.

Неожиданный удар сверху толкнул руки Феникса вниз, и пальцы драдэивари ухватили его за горло. Зная скорость, с которой ран’дьянцы выпивали силы из простых смертных, «ловцу удачи» оставалось недолго, так как полукровки были уязвимы к такому более остальных.

— Вран!!! — позвал из последних сил Карнаж, чувствуя, как под торжествующий рев dra отнимаются руки и ноги.

— Уже здесь! — рявкнул темный эльф, подскочивший с боку. Шпага впилась в руку, сжавшую горло Феникса, и кончик клинка рванул вдоль предплечья охотника за головами. Пальцы разжали хватку и «ловец удачи» свалился на землю, судорожно хватая ртом воздух. Цепь, соединявшая кисть и древко копья хлестнула в лицо Карасу. Тот с рыком отскочил назад, схватившись за голову.

— Умри! — сабля Гюрзы врезалась в спину dra, толкнув его на темного эльфа. Драдэивари с клокочущим воплем подался в сторону Врана, но Ultrin Velve уже вошел ему в живот чуть ниже нагрудника. Темный эльф дико ощерился, и рванул клинок вниз и вбок.


*Шлем с круглым верхом и плоскими длинными боками, имеющий форму колокола.

*“Dra” — полное название dradheiwari (драдэивари), одна из низших каст Ран’Дьяна, наемные охотники за головами, зачастую действовавшие по указке высших каст воинов и жрецов (прим. автора)

* Рис (яп.)

¨ Болотная соль — вид островитянского наркотического средства, втираемого через надрез на коже (прим. автора)

* «Тьма забери тебя!» (TOL drowish dictionary)

Глава 4

«Путник, остерегайся тайных дорог в темное время. Ночью все кошки серы»


Жан «Стоптавший Сотню Сапог»


Кеарх с содроганием наблюдал, как к нему приближались три фигуры. Эльф попытался подняться. Боль резко пронзила ногу, распоротую в драке отменным шпажным ударом. Сильваниец сжал зубы и заковылял к привязанным у дерева лошадям, из последних сил спасая свою жизнь, благо призыв Феникса о помощи не дал убийцам времени проверить и добить тех из его собратьев, кто еще дышал.

Карасу предоставил Гюрзе волочь еле передвигавшего ногами «ловца удачи», а сам ускорил шаг, нагоняя уцелевшего.

— Куда же вы, сударь?! — удар ногой под колено свалил Кеарха на землю. Залитый кровью Ultrin Velve нацелился в горло.

— Возноси мольбу Сильвану, я подожду, — голос палача стал холодным, словно они и впрямь присутствовали на казни, а плахой послужила сырая земля.

— Будь ты проклят, мясник! — прорычал эльф.

— Поздно, — злорадно усмехнулся Карасу, — уже!

— Вран, подожди! — Карнаж отстранил полуэльфку.

— Феникс, я благодарен тебе за спасение, но живых оставлять нельзя. Сам понимаешь.

Полукровка достал медальон Галчонка и передал темному эльфу. Тот застыл, глядя на знак своего рода. Кошачьи зрачки расширились, когда он заметил запекшуюся кровь на перьях у перекрестья из копий.

— Кто? — прохрипел Вран.

Карнаж молча указал на Кеарха.

— Сдохни же! — шпага темного эльфа взвилась в воздух.

Сильваниец закрылся руками и сжался.

— Вран!!!

— Что?!

— Он ничего не помнит. Ты же знаешь, как теперь делают с теми эльфами, кто возвращается после скитаний, — тихо произнес Феникс. — Если ты его сейчас убьешь, то убьешь простого солдата. Такого же, как те, что остались лежать вокруг.

Темный эльф остановился, схватил за ворот Кеарха и пристально посмотрел ему в глаза.

— А если он притворяется?! — вскричал Вран и с силой грохнул эльфа головой о землю.

Феникс устало привалился спиной к дереву, поправляя воротник куртки, и задумался. Темный эльф терпеливо ждал. Гюрза, тем временем, прошлась среди валявшихся на земле тел, безжалостно добивая стонущих сильванийцев и срывая с их поясов кошельки. Кеарх наблюдал за ней и бессильно скрипел зубами от ненависти.

— Вран, — начал Карнаж, — в свое время, многие из моих собратьев по ремеслу занимались тем, что выкрадывали любопытные вещицы, совсем недавно появившиеся, но теперь часто используемые. Хранилища памяти. Судя по тому, что я слышал, это должны быть маленькие сферы из чистого хрусталя. В такие раньше заключались знания магов для сохранения в архивах Форпата.

— И что с того?

— Сам посуди, вернувшиеся в обители Сильвана несут много новостей из окружающего мира. Недопустимое расточительство уничтожать столько полезных сведений. Да, маги стирают им память, но делается это для того, чтобы хранить прежний порядок вещей. Зачем же им вольнодумцы и бунтари? Им дают новую жизнь, с чистого листа, так сказать. Многие и сами желают все забыть, но их память не исчезает бесследно. Она остается в архивах.

— Откуда ты это знаешь? И чем это поможет мне? — Карасу покосился на Феникса.

— Знаю, потому что не даром ем свой хлеб, — устало вздохнул полукровка и присел на корточки, опустив голову. — Возможно, это простое совпадение, но, когда я видел его последний раз, он нес службу на границе. У короля эльфов хватает вояк, чтобы гоняться за такими, как мы, и вряд ли этот сильваниец попал в отряд случайно. Скорее всего чародеи увидели в его воспоминаниях убийство твоего брата и использовали, как приманку.

— Скорее уж ищейку, — уточнил Вран, поднимаясь над Кеархом и отирая лезвие шпаги от крови, — наши чародеи давно говорили о том, что убийца и убитый очень долгое время связаны кровью. Ведь это одна из мощнейших составляющих ритуальной магии. Лесные выродки выкрали секрет, который передали в руки форпатским чародеям темные эльфы. Окулюс Берс, если помнишь, много лет назад бросал клич о возрождении Единой магии. Вот мои собратья и откликнулись. Поделились знаниями, а сильванийцы, сучьи дети, этим воспользовались!

— Вы с Галчонком родные братья и в ваших жилах течет одна и та же кровь. Немудрено, что сильванийцы тебя так легко нашли, — заключил Карнаж, отряхивая волосы от земли.

Вран внимательно осмотрел рану сильванийца. Мрачная усмешка темного эльфа ознаменовала рождение новой идеи. Он окликнул Гюрзу и приказал отыскать его поклажу. Полуэльфка без труда нашла черного, как смоль, коня палача, так как он выделялся среди белоснежных сильванийских скакунов. Однако в поклаже успел изрядно покопаться сильванийский чародей и осталось там немного. Карасу с огорчением перебирал свои вещи и громко сокрушался, так как остался без доброй половины снадобий и реагентов.

Палачи были сведущи в ритуальной магии и запретной алхимии, где большую часть и составляли открытия темных эльфов. Магия же практикуемая в Сильвании всегда противилась большинству дисциплин, изучаемых обитателями подгорных чертогов Ларона. И было даже удивительно, что сильванийский адепт пощадил хоть что-то, так как жрицы Сильвана предписывали с фанатичным усердием изничтожать всё, что так или иначе связано с колдовством темных эльфов.

— О! Хоть это не успели вылить! Глотни, — Карасу бросил Карнажу небольшую стеклянную емкость в форме капли. — Это кровь дракона. Ослабленная. Не повредит, учитывая, как тебя успел «осушить» тот dra.

— Благодарю, — Феникс выдернул деревянную затычку и выпил содержимое. «Ловца удачи» всего затрясло. Он сморщился, обхватив руками живот и даже прикусил зубами край воротника куртки.

Гюрза с любопытством наблюдала за тем, что делал ее господин, но и беспокойно поглядывая в сторону Карнажа, стонавшего и корчившего дикие рожи. Карасу деловито достал пустой сосуд в виде капли, чуть меньше того, который дал Фениксу. На маленьком горлышке имелась серебряная насадка-трубочка с косым срезом на конце.

— Подержи его, — распорядился Вран.

Гюрза направила к горлу сильванийца острие сабли. Темный эльф губами обхватил горлышко и вытянул из сосуда воздух через трубку, после чего вонзил её в рану на ноге Кеарха. Тот взвыл и осыпал проклятиями своего мучителя.

— Вот та-ак, — Карасу щелкнул пальцем по наполненному кровью сосуду, — Теперь перевяжи его.

Полуэльфка, не скрывая своего неудовольствия, перевязала изумленного таким поворотом дел Кеарха. Темный эльф тем временем согнул трубочку на сосуде и приладил к ней цепочку.

— А теперь запомни хорошенько, сильваниец, — белесые кошачьи глаза сощурились, — больше не смей помогать своим собратьям искать меня, иначе я найду тебя раньше. Теперь у меня есть твоя кровь. Я думаю, ты хорошо понимаешь, что это означает? Так что никаких хитростей и уловок. Поверь, у меня достанет средств наслать на тебя такую порчу, что ты будешь умолять меня о смерти. Уразумел?

Эльф молча кивнул.

Карнаж вскочил на ноги. Боль отступила от живота, отдавшись тревожным зудом под пластинами на спине. Силы заливали полукровку через край. Он вытянул вперед одну руку — она тряслась так, словно у какого-нибудь забулдыги поутру.

— Черт возьми! Вран, я ближайшие три дня не сомкну глаз, — заметил Феникс.

— Прости, но эту кровь я ослаблял не для пития, а для ритуала, — ответил Карасу, — заодно будет кому охранять наш сон. Так, а что у нас с лошадьми и провиантом, Гюрза?

— И того и другого предостаточно, — ответила наемница, убирая саблю в ножны.

— Отлично! Ну что ж, Кеарх, я не прощаюсь. Жди, ублюдок, когда наступит время, я приду за тобой, — зло сверкнул глазами темный эльф и поспешил к лошадям, прихватив остатки своей поклажи.

Феникс задержался, бросив взгляд на Кеарха. Тот лежал униженный и подавленный на траве. За «великодушие» Карасу эльфу предстояло заплатить двойную цену: не просто ждать своего конца, гадая о жестокой изобретательности палача, но и жить после такого позора среди сильванийцев. Впору пожалеть беднягу.

Полукровка отыскал своего коня, потрепал напуганное животное по холке и, вскочив в седло, принял у Гюрзы поводья заводной лошади. Темный эльф, тем временем, ничуть не смущаясь, пересчитал добытые с мертвых солдат деньги, разделил поровну и протянул два кошелька с сильванийской вышивкой своим спутникам. Карнаж отстранил руку Врана и достал из-за бандажа свой кошелек.

— Какого черта, Феникс?! — вспылил Карасу. — Для брезгливости ты выбрал не то время!

— Вран, если мы ввязались в такую историю, то это еще не означает, что нужно спешить. Не будем забывать об осторожности. На сильванийских кошельках наверняка есть магические метки.

Полукровка взял сильванийский кошелек и ссыпал деньги в свой, с облегчением отметив, что монеты оказались феларскими.

— Не глупо, — палач и наемница переглянулись.

— Куда направляемся? — спросил Феникс, — Вран, ты едешь с нами?

— Неправильный вопрос, — опустив глаза, ответила наемница. — Я остаюсь со своим господином, если он позволит. Поэтому ты, Карнаж, едешь с нами или нет?

«Ловец удачи» многозначительно кашлянул в кулак и поворотил коня. Темный эльф испытующе глядел на Феникса, но тот хранил молчание.

— У Шаарона нас могут сцапать, — наконец ответил полукровка, который хоть и рад был встретить старого друга, но тянуть за собой кровавый след вместе с палачом и наемницей не собирался, — но мне туда. По серому тракту до болот, а там на другой берег Бегуна.

— Пересекать границу намереваешься? — Карасу ударил пятками в бока своего коня, — Тогда будь осторожен.

— А вы? — поинтересовался Карнаж, — Что мне сказать Бритве, Гюрза?

Полуэльфка вопросительно посмотрела на своего господина. Темный эльф утвердительно кивнул:

— Ты мне пригодишься, — бросил палач, — более того, я прощаю твое предательство. Ты его достойно искупила. В конце концов не покинь ты меня тогда, когда я был охотником на демонов, все могло закончиться куда хуже.

— Передай Бритве, что я не отправлюсь на охоту, — ответила «ловцу удачи» наемница. — Я хочу довести свое служение до конца. Это важнее.

Она внимательно посмотрела на полукровку. Впрочем, Карнажу, не в чем было её упрекнуть. Еще в вольнице он слышал в одном из ее рассказов упоминание о бывшем господине, темном эльфе. Что же касалось мести драконам, то Феникс предвидел, что при первой возможности Гюрза свернет с того пути, который может привести в Пепельные Пустоши. Ведь её жизнь и до этого представляла сущий хаос из постоянно сменяющихся господ и направлений, в которые она обращала клинок, продавая свои услуги за деньги. Поэтому собственные цели у нее стояли на весьма зыбкой почве.

— Это тавозможность, Феникс, которую я очень ждала без капли надежды!

— И вот, свершилось, — закончил за нее полукровка.

— Да.

— Ты же хотела мстить драконам? — безжалостно напомнил Феникс, больше для того, чтобы удостовериться в возможности ещё раз встретить ее на этом поприще.

— У нее будет такая возможность, — сказал Карасу. — Я служу как раз тем, кто может в этом изрядно посодействовать.

— Вран, уж не shar’yu’i ли? — усмехнулся полукровка. — Впрочем, не говори. Меня это не касается. С тех пор, как я выполнил заказ для одной демонессы, предпочитаю больше с ними не связываться.

— Ты — «ловец удачи», волен выбирать.

— И ты им был Вран, — напомнил Карнаж. — Однако предаваться воспоминаниям непозволительная роскошь. Желаю вам удачи и ярких звезд на серых дорогах!

Полукровка вонзил шпоры в бока своего коня и рванул с места. Темный эльф и наемница поехали в другую сторону, а Кеарха и след простыл. Сильваниец не стал искушать судьбу и поскакал так быстро, насколько позволяла рана, в направлении большого тракта.

Феникс вернулся назад через четверть часа. По пути он вспомнил один из старых, давно бродивших слухов о ран’дьянцах. Он остановил коня возле распластавшегося на земле dra. Охотник за головами лежал ничком. Полукровка огляделся и спрыгнул на землю. Приблизившись к телу, «ловец удачи» перевернул его на спину. Поразительно, каким оно стало невесомым и сухим! Помогая себе кинжалом Феникс снял железную маску. Ему предстала жуткая картина сморщившейся кожи, обхватившей кости черепа. Огромные черные глаза были широко распахнуты и резко выпирали из орбит. Неужели драдэивари и вправду находили убийцу своего собрата каким-то образом увидев его отражение в мертвых зрачках? Сколько суеверий всё же ходили по миру, и без того наполненному беспорядочными магическими явлениями, которые выбивались за рамки всех школ и учений.

«Ловец удачи» оказывался не брезглив в вопросах, касающихся его собственной жизни, поэтому меч уверенно вышел из ножен, твердо сжимаемый рукой, и легко отделил голову dra, залив кровью траву. Мрачной иронией оказалось то, что свою добычу полукровка поместил в мешок, который отыскал у самого драдэивари. Сделанный из пропитанной специальным составом кожи именно для подобных целей, он предназначался для головы такого, как Феникс, окажись Гюрза с Враном не столь расторопными. Что ж, неимение достаточного числа денег для откупа жизни иной раз с лихвой покрывалось наличием доблестных друзей. Конечно, случалось по всякому, отчего полукровка старался держать под рукой оба этих верных средства на тот случай, если одно подведет. Ибо безграничного доверия заслуживал лишь клинок в его собственных пальцах.

Прихватив маску, «ловец удачи» затолкал голову убийцы в мешок, снова вскочил в седло и во весь опор поскакал на юго-восток, стараясь наверстать упущенное время и держась ближе к побережью.

Феникс лихорадочно искал выход из этой скверно попахивающей истории. Он не был темным эльфом и тем более чистокровным ран’дьянцем, чтобы рассчитывать на содействие и защиту в такого рода делах. Сам факт того, что он помог стороннику демонов, а в этом Карнаж не сомневался, ставило его в щекотливое положение. При особенностях своего ремесла полукровка был одиночкой, и могущество, скажем, гильдии не смогло бы хоть как-то сгладить удар по нему, как какому-нибудь вору из столичного города. Вор на его месте откупился бы, пусть и немал оказался бы выкуп. Большие деньги сразу представят такое громкое слово как «убийство» в ином свете, заменив его где-нибудь в дебрях канцелярии рукой писца, скажем, на «чрезмерную самооборону».

«Ловцам удачи» приходилось жить своим умом и мудрено путать следы. Даже то невольное заступничество за жизнь Кеарха будет на руку Фениксу. Если сильваниец единственный вернется к тем, кто посылал отряд, то, разумеется, никто не поверит ему на слово. Проведя небольшое и пустяковое испытание Чистоты Разума, картина, которую увидят маги, сыграет Карнажу лишь на руку. Ведь Кеарху не останется ничего другого, кроме как обелять себя и собственную трусость, ссылаясь на помощь «ловца удачи», которому он теперь был обязан жизнью. Испытание очень плохо передавало эмоциональную ауру на момент интересующий исследователей, предоставляя в распоряжение лишь зрительные образы. Следовательно, это дело было для Феникса, как говорится, в шляпе. Теперь оставалось поскорее убраться из Южного Фелара и, по возможности, нагнать обоз убийц драконов.

Запутав след в одной из встретившихся дубовых рощ, Карнаж пересел на вторую лошадь, предварительно одев обеим на копыта мешки из толстой кожи. Их он раздобыл в поклаже, притороченной к седлу сильванийского скакуна. Эльфийская придумка позволяла неплохо скрывать следы. Правда, ехать пришлось медленнее, так как под ногами не было ни тракта, ни даже тропинки. Но Феникс не спешил. Благодаря снадобью, которым с ним любезно поделился Карасу, он мог без передышки за ближайшие несколько дней проделать с полсотни миль, знай только меняй лошадей да подкармливай понемногу и их, и себя.

Через день, добравшись до заросшего кустарниками побережья, Карнаж снял истрепавшиеся мешки с копыт и продолжил путь гораздо быстрее и увереннее, держась возле самой кромки воды, чтобы первый же прилив скрыл его следы. На серые дороги Карнаж не рассчитывал. Надо было обладать в высшей степени наивным образом мыслей, чтобы не понимать, что правители закрывали глаза на эти «тайные» тракты лишь от временного бессилья. Если им будет нужно, то от кинжала посланного следом сбира не спасет никакой серый тракт, сколько бы «фонарей» не светило по дороге. Как давно говорил покойный учитель, когда они пробирались этим же берегом, только в обратную сторону: «Чем на большее количество шагов ты можешь думать вперед, тем быстрее уходишь от преследователей, тем дальше ты от огня, который не только способен подпалить твой хвост, но и обратить в пепел всю шкуру».

Карнаж думал, усердно складывая вместе события последних дней. На второй день проведенный в дороге пришлось остановиться, не только потому, что седалище полукровки в голос вопило «убивают!», а лошади еле держались на ногах, но и потому, что впереди замаячили стяги разъезда. Шааронского разъезда. Вояки в нем были не столь хороши, как королевские гвардейцы, но и было их гораздо больше. Чинить долгие расспросы шааронские стражи не любили, компенсируя таким образом недостаток боевой выучки, поэтому подходили на роль охотников до желающих пробраться серыми дорогами через границу лучше некуда. И смекалки солдатам, большую часть которых составляло ополчение, тоже было не занимать! Они расположились для патрулирования в очень удобном месте, как раз преграждая путь к болотам, раскинувшимся от предместий южной столицы до маяка у впадения Бегуна в море Молчания.

Феникс знал, что разъезд в этих местах время от времени появлялся, особенно когда с болот лезли всякие твари, поэтому решил переждать, надеясь, что южнофеларские вояки уберутся восвояси. Вечером полукровка устроился в кустарниках и не разводил костра. Спать он не хотел, хотя глаза были красными от бессонных ночей проведенных в пути. Холм скрыл от разъезда лошадей, которые умудрились найти что-то съедобное в пожухлой траве. Карнаж последовал их примеру и тоже решил подкрепиться. Он неторопливо жевал кусок вяленого мяса, которое ему уже осточертело, однако у сильванийцев не сыскалось ничего, чтобы не вызывало опасений за собственный желудок. Мечтательно вспомнив рыбу, которой потчевал их старина Тиль, Феникс осторожно расправил плечи. Неприятный зуд в лопатках сильно беспокоил. Обычно кристаллов, которыми пользовался Ян Часовщик для снятия боли, хватало на пол года — год, в крайнем случае на три месяца, если «ловцу удачи» часто приходилось пускать в ход свое недоразвитое ран’дьянское наследство. Однако в этот раз все происхоидло как-то уж слишком быстро. Сразу сильный зуд, а раньше заблаговременно начинались неприятные покалывания, отдававшие в поясницу.

Карнаж вспомнил, как dra ухватил его за горло. Охотник за головами был далеко от своей родины и голод наверняка терзал его не первый день, отчего так резко и действовал. Темный эльф сильванийцам был нужен живым и здоровым, чтоб не помер под пытками, вот драдэивари и обрадовался возможности в лице полукровки, да так, что… «Ловец удачи» со стоном закинул ладони за плечи. Зажмурившись, он прикидывал, сколько еще осталось дней прежде, чем он не сможет встать на ноги. Потом, с ожесточением откинул руки со спины и, вцепившись зубами в кусок вяленой оленины, подумал в который раз, что все отдаст и будет даже землю жрать, лишь бы избавиться от этой боли. Он искал много лет, но тщетно. Никто не мог предложить избавления.

Ночь минула, и с рассветом Феникс осадил коня у болот, щедро угостив шааронских солдат вдалеке крепкой бранью. Перед ним опять замаячили стяги. Нужно было что-то предпринять, иначе у него совсем не оставалось времени. Теперь вся надежда была на «лежку» в болотах, о которой говорил Тиль. Если там, среди прочего добра, найдутся и минералы, которые используют некроманты, то все сложится просто замечательно. Ведь они должны там быть, так как до руин Старой Башни рукой подать. Развалины ордена некромантов никогда по-настоящему не пустовали. Это контрабандисты знали не хуже «ловцов удачи», поэтому могли втихую торговать с заклинателями мертвых.

Карнаж понял, что не сможет обогнуть разъезд, проехав ближе к городу, так как солдат в нем оказалось столько, что появляться у Шаарона при таком усилении постов нечего было и думать. Оставалось одно, как-то прорваться здесь, пока окончательно не рассвело. Стражи всю ночь жгли костры, вытянув их цепью вдоль болот, значит в предрассветный час они достаточно устанут и дремота одолеет даже самых стойких. Но болота были не тем местом, где, если что-то пойдет не так, можно легко уйти от погони. Если бы «ловец удачи» знал, что гвардейцы, когда проверяли обоз убийц драконов на границе с Сильванией, приняли его за того самого dra, чья голова теперь болталась в мешке притороченном к седлу и что они не послали гонцов в Шаарон сообщить о происшествии, он бы не стал терять времени на дальнейшие ухищрения.

Полукровка почесал в затылке, мысленно проклиная Гюрзу, которая, собственно, и являлась причиной недавней бойни. Нужно было как-то сбить с толку солдат. Выдать себя за эльфа он никогда не сможет. Даже на сильванийском скакуне только слепой принял бы «ловца удачи» за лесного, достаточно посмотреть на то вооружение, которым пользовался Карнаж, на его глаза с характерным разрезом и волосы, едва ли близкие хотя бы к светло-русым, не говоря уже про изрядной длинны уши. Впрочем, сильваниец действительно мог бы здесь спокойно проехать, но далеко не всякий. Между южным Феларом и Сильванией отношения всегда складывались очень непросто, но королевства умудрялись каким-то образом сохранять хотя бы видимость добрососедства. Солдаты сколь угодно могли зубоскалить каждые со своего берега Светлянки, ведь военное время успело хорошенько поссорить обе армии, но в мирной жизни становилось очевидно, что тайные канцелярии людей и эльфов давно поддерживали союз и довольно прочный. Иначе стражи границ рано или поздно перешли бы от пустых угроз к делу, устраивая ночные вылазкам, а сильванийские отряды не гонялись бы по феларским землям за темными эльфами, словно у себя дома. Но для всякой вольности имелась тонкая грань и только тому, кто о ней знал, всё позволено. И на этот случай должен был иметься особый знак, чтобы отличать действительно вольность от серьезного дела.

— Тонкая грань… — хмыкнул себе под нос Карнаж, — а где тонко, как говорят, там и рвётся.

«Ловец удачи» спешился, подошел к сильванийской лошади и внимательно принялся обшаривать седло, сумки и упряжь. На попоне не имелось никаких особых знаков. Оно и понятно, ведь любой встречный, обладающий хоть толикой внимания, смог бы узнать агентов. Феникс упорно продолжал свои изыскания. Лошадь фыркала на такое внимание к себе, но терпеливо сносила всё это. Полукровка не поленился и даже снял седло. Под облучкой оказался маленький кармашек. Из него на землю выпал лоскут дубленой кожи с выжженным клеймом. Вот оно! Карнаж издал едкий смешок. Послание наверняка предназначалось конюху. Значит, эльфы считали дело сделанным и предвкушали отменный ужин где-нибудь в феларском трактирчике, а знак под седлом был для того, чтобы с утра не платить за комнаты и еду.

Сильванийцы хорошо умели подыграть феларской канцелярии. Куда там ларонийцам, которые вываливали бумаги на стол под нос трактирщика, рискуя, что их увидят чужие глаза. Вдобавок конюх тут же все определит по лошади постояльца. Торопится тот или нет, и какие дороги предпочитает. И если попадается взмыленное, измученное скачкой животное, которое приходится прислонять к стенке, чтобы оно не упало, то, не найдя этой метки, добряк-конюх тут же сообщит обо всем трактирщику. А тот, особенно если он халфлинг, сделает всё, чтобы о подозрительном путнике узнали те, кому следует.

Идея созрела быстро. Феларские солдаты вряд ли смогут отличить полукровку от чистокровного ран’дьянца, а чистокровным, как известно, в людских королевствах гораздо проще. Если имелся тайный знак, значит и феларские солдаты были извещены о сильванийских посланцах, а это ещё больше облегчало дело. Карнаж не без отвращения нацепил маску dra, которая оказалась едва в пору. И зачем только ран’дьянцы, все как один, скрывали за пределами родины свою внешность? Кто их тут, черт возьми, узнает? Ведь для людей они все были на одно лицо! Ларонийский состав для волос тоже был обильно пущен в дело для придания еще большей схожести с локонами dra и необычности внешнему виду в целом, чтобы окончательно сбить с толку солдат. Наконец, по направлению к дремлющему у болот в утренней дымке тумана лагерю, двинулся довольно мрачный всадник на сильванийском скакуне.

Солдат клевал носом на посту. Он еле держался на ногах, для укрепления собственной стойкости навалившись всем весом на древко алебарды, когда увидел всадника, выехавшего на него прямо из тумана. Неужели тот самый, ради которого поднялся весь тот сыр-бор и заставил коменданта опустошить казармы, подняв на уши пограничные отряды? Однако солдат, хоть и был молод, но знал, как выглядели темные эльфы. Уж они-то точно не разъезжали на белоснежных лошадях из сильванийских конюшен.

— Стой! Кто идет?! — часовой преградил всаднику путь с алебардой наперевес. Незнакомец остановился.

— Кто таков спрашиваю?!

Всадник не ответил. Солдат напрягся. Довольно он навидался и наслушался всякой чертовщины, что творилась на болотах у него за спиной, так теперь еще и этот странный тип пожаловал и молчит, словно воды в рот набрал.

— Тревога!!! — завопил часовой. От догоравших костров к нему подбежали сонные товарищи, впопыхах хватаясь за оружие.

— Позовите капитана! — крикнул кто-то.

— Да скорее! — вторил ему часовой. — Сбежит, курва!

— Да куда он денется? — успокоил немолодой солдат с сединой в бороде, налаживая и вскидывая к плечу арбалет.

Вскоре подоспел заспанный капитан, торопливо застегивая ремни на кирасе. Его скверная ругань окончательно разбудила всю округу.

— Какого дьявола?!! — рявкнул офицер, утихомирив поднявшийся гвалт. Единственный целый глаз с его небритого лица зло посмотрел на столпившихся солдат.

— Там. На тропе, — промямлил часовой.

— Выпороть! — приказал капитан, указав пальцем на беднягу.

— Но, сударь, там и вправду всадник, — вступился за часового подошедший гвардеец, зевая во всю ширь рта.

— Сам вижу, не слепой! Пусть у меня только один глаз, но он стоит иных двоих! Пойдемте, посмотрим кто изволил затеряться в этой глуши.

— Не забывайте об указаниях из Шаргарда, — вполголоса напомнил гвардеец.

— Будь я проклят! Забудешь тут как же?! Иначе какого дьявола я делаю здесь и дышу этой болотной гнилью целую неделю?!

— Если это тот, кого мы ждем, тогда повышение у вас в кармане, — напомнил гвардеец. — Может быть всё же пощадите солдата, который проявил такое усердие?

— Будем надеться. Давно хотел перебраться в северную столицу. Там, знаете ли, и бордели шикарнее да и девки чище, — проворчал капитан. — А часовой пусть знает, будет наука этому сукиному сыну, как с начальством разговаривать! Не допущу бардак, иначе мы тут всех кого надо и не надо прозеваем!

— Что-то для того, за кем сильванийцы снарядили погоню, этот больно смирен. Не находите?

— Плевать! Какой только дряни не прет с серых дорог, — отрезал капитан.

Солдаты окружили всадника. Но тот не удостоил все эти маневры вниманием. Его огромные черные глаза пристально смотрели из прорезей маски на приближавшегося в сопровождении гвардейца офицера.

— Шааронская пограничная служба, — начал капитан, внимательно разглядывая приезжего. — Куда и откуда, сударь?

Всадник произнес что-то по-сильванийски и махнул рукой себе за спину, указывая, очевидно, на то направление, с которого ехал.

— Позвольте мне, — попросил гвардеец.

— Вы знаете их язык? — изумился капитан, хотя с самого начала подозревал, что этот посланный ему в помощь солдат королевской службы был не так прост.

— Немного.

Это «немного» изумило даже всадника, который удивленно воззрился на осыпавшего его сотней велеречий гвардейца, знавшего сильванийский, похоже, как свой родной. На ломанном ротвальдском выговоре с сильным акцентом приезжий выказал гортанным голосом восхищение познаниями собеседника.

— Куда направляетесь, сударь, и кто вы такой будете? — покончив с приветствиями начал допрос гвардеец, все так же безупречно выговаривая эльфийские слова.

Всадник не ответил, а лишь многозначительно покосился на окружавших солдат. Гвардеец понимающе кивнул и поднял руку — шааронские стражники отошли и столпились за спиной капитана.

— Я — наемник на службе сильванийского храма, — ответил всадник.

— Мы знаем, что сильванийцы послали отряд. Но вы один, — гвардеец подавил хищную улыбку. — Покажите вашу поклажу и сдайте оружие!

— Я не эльф! — возмутился незнакомец. — Но я служу им.

— Так подкрепите доказательствами, — послышался резонный ответ, — и мы даже посодействуем вам.

От Карнажа не ускользнула та издевка, с которой было сказано последнее. Пришла пора выкладывать главный козырь, чтобы этот агент под гвардейской формой не торопился праздновать победу. Сыскарь и вправду торжествовал, меж тем смутно представляя, кто именно попался в его руки, так как об этом типе ничего не говорилось в задании канцелярии. Но чем черт не шутит, если этот всадник не был заодно с тем, кого пытались изловить сильванийцы? Одно смущало: по виду это был ран’дьянец, а с ними шутки плохи.

Всадник соскочил с лошади и раскрыл мешок притороченный к седлу, жестом пригласив гвардейца ознакомиться с содержимым. Тот с любопытством заглянул внутрь и отшатнулся, хватаясь за саблю. В руках ран’дьянца тут же возник кусок кожи с клеймом объятого огнем дерева.

— Потрудитесь объяснить, — прохрипел агент, давая знак солдатам подождать с расправой.

Теперь, когда должный эффект был достигнут, Карнажу стоило хорошенько взвешивать каждое слово:

— Темный эльф убил нашего посланца и ускользнул от эльфов.

— Какого посланца?

— Dra. Я думал, вы призваны помочь нам, если узнаете символ, который я вам показал?

— Так это его голова? Зачем она вам?! — гвардеец стиснул зубы, готовый в любой момент исполнить приказ.

— В его глазах я видел лицо убийцы. Я послан отомстить. Уже несколько дней я иду по следу. Он оборвался где-то здесь.

— Я ничего об этом не слышал.

— Аватары почувствовали потерю среди детей драдэивари. Они не ошиблись. Возможно, ваши люди еще не обнаружили следов того побоища, которое устроили служители демонов.

— Где это произошло? — по лицу сыскаря проскользнуло едва заметное удивление.

— Три дня пути отсюда на северо-запад.

Гвардеец осекся, собираясь с мыслями.

«Эге, сударь, что-то больно рано вы заткнулись», — подумал Феникс, усмехнувшись под маской. В сущности, эту карту полукровка разыграл совершенно спокойно, приписав на счет темного эльфа всех сильванийцев вместе с злополучным dra. Карасу и Гюрза, скорее всего, были уже далеко и вряд ли вернуться, чтобы сплясать на телах убитых. Хотя, зная нравы темных эльфов, Карнаж бы этому не удивился. Меж тем сказанное отлично подействовало на сыскаря. Теперь дело касалось всей его миссии в целом, коль скоро предоставили столько интереснейших сведений. И он размышлял. Конечно, сказанное могло оказаться и враньем, но откуда тогда голова dra у этого ран’дьянца? И зачем он потащил её с собой? Тем более смущало, что столько сведений предоставил одинокий путник. Однако драдэивари почти всегда действовали в одиночку и, к их чести, строго соблюдали союзные договоры с людьми.

— Так что же, черт возьми, понадобилось этому всаднику?! — не выдержал капитан.

Гвардеец замешкался. Ставки были слишком высоки для него, простого исполнителя. Тем более агент имел за плечами неплохое образование и прекрасно знал, что будет, если сильванийцы первыми обнаружат трупы своих на феларских землях. Король Фелара обещал содействие, а в результате его гвардия ни сном ни духом о том, что творится под самым носом. В конце концов, этот ран’дьянец, кто бы он ни был, не стоил особого внимания, а вот если его задержать, то хлопот могло возникнуть немало.

— Всё в порядке, это один из отряда сильванийцев, — ответил гвардеец по-феларски.

— А я бы сказал, что это ран’дьянец! Вы там ослепли? — возразил капитан.

Сыскарь твердым шагом подошел к нему и, не скрывая раздражения, высказал на ухо пару слов. Лицо офицера стало багровым от гнева, но он отдал приказ пропустить. Карнаж вскочил в седло и двинулся к болотам, краем глаза заприметив, как гвардеец торопливо засобирался. Феникс был искушен в шпионских играх по роду своей профессии. Ведь, если бы полукровке пришлось бегать от всех, кому выполненные им заказы стали боком, то уже сейчас было бы просто некуда деваться. Поэтому пришлось научиться таким вот нетривиальным способам решения задач.

Покровительство магов «ловцам удачи», особенно в Феларе, было всем известно, так как там чародеи стояли очень близко ко двору его величества, но до этого покровительства Фениксу еще нужно было добраться, сохранив голову на плечах. Отчего, выиграв эту партию, Карнаж и не думал успокаиваться, а продолжал держать ухо востро.

Винить сыскаря было особо не за что, прошлая война погубила большинство действительно опытных агентов северного Фелара, и теперь канцелярия всеми силами пыталась восстановить былое могущество, часто перегибая палку и требуя от своих людей невозможного. Феникс знал об этом и использовал против сыскаря, поставив того в довольно затруднительное положение. Будь у того «гвардейца» больше опыта и свободы действий, а также не опасайся он жестокой кары, которая грозила ему за ошибку, возможно, все решилось бы иначе.

Выбравшись на тропу, ведущую вдоль болот, и отдалившись от солдат, готовивших у костров свой нехитрый харч, Карнаж спешился, взял лошадь под уздцы и уверенно направился вглубь шааронских топей, известных на всю округу, как прибежище беспокойных духов, а так же обыкновенных разбойников.


Пока «ловец удачи» пробирался на восток, сыскарь пришпорил своего коня и что было духу поскакал на север, в Шаарон. Дело не терпело отлагательства. Едва он вскочил в седло, к нему подбежал запыхавшийся солдат и сообщил, что недалеко от побережья на западе изловили лошадь феларской породы с седлом, но без седока. Также капитан просил гвардейца поспешить со своим донесением и давал слово, что никого более не пропустит, пока тот не вернется из города.

Сыскарь едва не загнал коня, но на следующий день, к полудню, измотанный и уставший, оказался в городе и направился к городской ратуше. Город бурлил. Везде слышался стук молотков и монотонная песнь пил. Тут и там сновали подмастерья, торговцы, солдаты, плотники и каменщики. В воздухе витала смесь из запахов свежей древесины, смолы, выпеченного хлеба и едкого дыма от костров. Площади были заполнены повозками, откуда кудахтала, хрюкала и гоготала заключенная в клетки живность. Жители постепенно возвращались в это, некогда безжизненное, кольцо каменных стен, что только и остались от былого величияюжной столицы. Снова улицы заполнил южнофеларский говор. Они больше не были пустынны, как несколько лет тому назад, когда никто не верил в то, что Шаарон сможет подняться из руин. Никто не верил. Но вот уже подняли стенами первые постройки, покрыли крышу собора и с колоколен аббатства снова доносился звон, призывающий верующих к мессе. С гербов над дверьми домов знати стерли копоть и сажу, и служанки каждое утро выходили с корзинами на рыночные площади, где купцы наперебой предлагали всевозможные товары.

Шаарон оживал, снова обрастая пригородами. К нему потянулись нищие и калеки, которые просили милостыню на паперти и, если они оставались там, значит милосердие все еще не изменило жителям. Некоторые опальные ученые мужи перебирались сюда из северного королевства в надежде, что здесь, на волне перемен и возрождения, они смогут привнести в сердца людей плоды своих размышлений. По иронии судьбы обосновались они как раз в небольшом здании, недалеко от ратуши, где раньше помещался дом одного придворного чародея. Извечный спор философии и магии здесь был очевидно проигран последней, так как отважились отправиться в Шаарон лишь ученые, а не волшебники. Поэтому первые так уверенно считали, что по праву займут покинутую обитель своих идейных противников и утвердятся здесь, создав столп новой эпохи, которая, по их мнению, наступила не только для магов. Пора была и простым людям шагнуть дальше и шире взглянуть на окружающий мир.

Гвардеец вошел в «Сады Возрождения», которые заботливо воссоздали для людей эльфы, насадив цветов и деревьев, пока приглашенные швигебургские мастера занимались фонтанами и беседками. Немалую сумму пришлось взять у купцов и банкиров на то, чтобы, едва оживший от бесконечных войн, цветок просвещения не завял окончательно и распустился здесь, за стенами Шаарона, где не было засилья магии и церкви. Войти в «Сады Возрождения» мог любой, но в повседневной суете людям пока не было дела до того, что там происходило. Агент шёл и удивлялся тому, как в садах в преддверии зимы благоухают цветы, на ветвях еще зеленых деревьев поют птицы, а в фонтанах журчит кристально чистая вода. Вокруг слышались разговоры ученых, поглощенных спорами и беседами, слишком мудреными в ораторских изысках, чтобы их понимать на ходу. Посему гвардеец лишь кивал в ответ на редкие приветствия, направляясь к неприметному домику в глубине аллеи. Приблизившись и оглядевшись по сторонам, он постучал условное количество раз. Заслонка на зарешеченном оконце со скрипом отодвинулась, громыхнул засов и он исчез в темноте коридора.

Своего провожатого гвардеец видел впервые. Ранее его здесь встречал старенький слуга одного господина в широкополой черной шляпе с прямыми полями. С этим человеком у гвардейца случилась короткая беседа полмесяца назад. Тогда незнакомец показал ему приказ из канцелярии и сообщил, что собирается остановиться в «Садах Возрождения». Агент с того момента поступал в его полное распоряжение, но, тем не менее, должен был показываться время от времени в городской ратуше, где начинал свою службу в городе.

Рослый мужчина с лысой головой провел гвардейца по коридору в знакомую комнату с зарешеченными окнами. Там помещались несколько шкафов с книгами, стол и пара стульев на тот случай, если разговор затягивался. Провожатый указал сыскарю на стул, а сам встал у двери, сцепив руки за спиной.

На столе горел одинокий подсвечник. Под широкополой черной шляпой со срезанной тульей лежал ворох каких-то бумаг. У опустевшей чернильницы валялась связка гусиных перьев. Рука в черной перчатке неторопливо вертела в пальцах перочинный нож, в то время как другая вытряхивала тонкой работы трубку в керамическую пепельницу. Окна были занавешены, и тусклый свет догорающей свечи выхватывал только руки, оставляя лицо владельца скрытым в полумраке.

— Вот и вы, наконец, — раздался хриплый баритон. — Как я вижу, спешили? В чем причина?

— Важные известия, иначе я не посмел бы беспокоить, — еле слышно ответил сыскарь и побледнел от осознания того, кому предстоит изложить столь щекотливое дело.

— Вот оно что, — рука в черной перчатке положила ножик на стол и протянулась к принесенной слугой чашке. По комнате разнесся чудный аромат горячего шоколада — невероятной редкости при дворе короля, не говоря уже о провинциях и южной столице.

— Что ж…

Из мрака показались сухие, потрескавшиеся губы, обрамленные аккуратной седой бородкой с усами, и жадно припали к чашке.

— Излагайте, — оторвавшись, произнесли губы.

— Я встретил на границе ран’дьянского охотника за головами. Он направлялся в шааронские топи следом за убийцей своего сородича, dra. Он показал знак. С ним была голова того самого драдэивари, о котором упоминалось в приказе.

— А! — раздался из-за спины гвардейца скрипучий низкий голос, принадлежавший лысому слуге. — Они же ищут убийц по отражению в глазах. Старые сказки, но, что поразительно, ран’дьянцы как-то находят.

— Он также сообщил, что сильванийский отряд перебили. И даже указал направление.

— Ну, ясное дело, коль скоро даже dra убит, — усмехнулись губы, снова оторвавшись от чашки с шоколадом. — Если враг смог прикончить такого вояку, как драдэивари, то уж о сильванийских солдатах говорить не приходится. Проклятье! Я так и знал, что ничем хорошим это предприятие не кончится. Сильванийский король совсем не бережет верных псов. Кстати, как выглядел тот ран’дьянец, что сообщил вам это?

— Он? — агент задумался, припоминая.

— Попрошу вспомнить все подробно, — донеслось из полумрака за спиной.

— И какое же направление указал вам тот недобрый вестник? — добавил человек за столом.

— Три дня пути на северо-запад от топей, — ответил сыскарь и, опережая возможные расспросы, добавил. — Сам он проехал ближе к маяку.

— Как любопытно, — руки в черных перчатках исчезли в темноте и вновь появились, разворачивая карту южных земель. — Стало быть, он ехал по берегу и пытался скрыть следы. Мугал, подай ещё свечей.

Лысый слуга немедленно исполнил приказание, водрузив на стол подсвечник, и мрак вокруг лица вопрошающего рассеялся. Это был мужчина с сухим, иссеченным морщинами лицом, высокими скулами и впалыми глазами. Его тонкий, крючковатый нос уткнулся в карту, тени выделили ввалившиеся щеки, а свеча — блестевшую лысину, которую окаймляли белые, как снег, волосы. Брови, двумя клочками торчавшие над глазами, едва нахмурившись, тут же удивленно взлетели вверх:

— Вот оно что! Это произошло как раз там, где разъезд, сопровождавший убийц драконов, повстречал двух всадников. Темный эльф и с ним ещё полуэльфка. Они очертя голову скакали наперерез и прорвались сквозь нашу славную гвардию. Отменно!

— Клод, — неожиданно обюратился по имени к мужчине Мугал, — эту полуэльфку видели с Фениксом. Капитан разъезда передал, что двое полукровок сумели бежать от них возле границы с Сильванией.

— Черт возьми! Ох уж этот хитрый лис. И здесь вывернулся! — тот, кого назвали Клодом, мрачно улыбнулся себе в усы. — Ну как им не восхищаться? Так как, говорите, выглядел тот ран’дьянец, сударь?

— Он носил маску, у него были длинные острые уши, как у ран’дьянцев, голос такой странный, будто говорит от горла. И он горбился немного…

— На спине куртки случайно не было огненных перьев? — прервал Мугал.

— Нет, в серебряных креплениях висели феларские кисточки из кожи, только сама куртка была странного кроя, приталенная и короткая, едва доходящая до пояса, с воротником-стойкой. Волосы тоже были какие-то странные, багряного цвета. Топорщились и нависали на лицо, будто их чем-то натерли. Глаза запомнились: громадные и черные. Еще у него за спиной висел небольшой меч, как островитяне делают, с квадратной гардой. Да! И за поясом на пояснице кинжал с шипом на рукоятке.

— Клод, это точно он, — Мугал сделал выразительный жест рукой и отошел к двери.

— Я доложу обо всем в канцелярию, — агент собирался подняться, но рука в перчатке дала ему знак задержаться.

— Стоит ли беспокоить их по пустякам? — Клод снова поднес чашку с горячим шоколадом к губам. — Это же простой «ловец удачи».

— Но у него была с собой голова dra. Готов поклясться, он причастен к убийству!

— Молодой человек, не советую вам совать свой нос туда, куда не следует, — предостерег Клод.

— Проклятье, вы что же, содействуете «ловцу удачи»? А, может, просто покрываете его?! — гвардеец вскочил. — Вы заодно с магами!

— Паук!

Металлическая струна обхватила горло агента. Тот захрипел, судорожно схватившись за нее руками. Мугал уперся коленом в спину жертве и натянул гарроту за деревянные ручки. Несколько мгновений спустя все было кончено, и бездыханное тело свалилось на пол.

— Благодарю, — спокойно произнес Клод, поставив чашку на стол, и, поднявшись, поправил пояс у халата. — Какой беспокойный молодой человек. Мы работаем на магов? Ты представляешь?

Паук глухо засмеялся.

— Эх-хе-хех, — Клод склонился над телом. — Да мы так поработаем, что скоро от них останутся только рожки да ножки.

Оба отошли к окну. Мугал отдернул занавески и распахнул окно.

— Отличный день, не правда ли? — спросил Клод. — А, братец?

— Да, но мне уютнее в Шаргарде. Здесь слишком солнечно, — ответил Мугал.

— Так отправляйся. Только избавься от тела. Да! Из ордена убийц магов поступили достоверные сведения?

— Ручаюсь! Этот Феникс был среди тех, кто пришел на прием к Хроносу. Даже друиды подтвердили.

— Старина Фарай никогда не скупился на сведения для нас. Отменно! Значит в Шаргарде и устроим. Только предупреди начальника тюрьмы, чтобы нашу птичку красноперую схватили по возможности целым и без лишнего шума. А то опять покажут много прыти, как этот вот… Щенок… Канцелярию ему подавай! Будто не знает, что у магов везде, и там тоже, свои люди. Выходит, ещё как посудить, кто больше на магов работает, он или мы. Что скажешь?

— А если и вправду так? — засомневался Паук, нахмуривший свои клочья седых бровей. — Если он лазутчик?

— Полноте! Уж если он и служил магам, то служба его кончена. Сам понимаешь, упускать такой случай нельзя, посему лишний раз рисковать точно не стоит. Совет чародеев в Шаргарде сейчас обладает слишком большим влиянием. Благородная магесса Роксана, как пом не, слишком засиделась в кресле председателя. Покуда она и её сторонники едины, его высокопреосвященству не удастся искоренять ересь так, как должно, не говоря уже о политических аспектах, — Клод задумался, поглаживая подбородок. — Надеюсь, слухи правдивы, и Феникс отомстит. Говорят, этот «ловец удачи» страшно мстит. Не таковы ран’дьянцы, чтобы спускать унижение своих чувств, хоть сколько ты разбавь их другой кровью. Однако, надо торопиться. Ты только посмотри вокруг! «Сады Возрождения» — открыто и не боясь ходят вольнодумцы и прославляют ценность человека. Каждого в отдельности! Если сейчас всё это проникнет в народ, то Фелару не устоять. Империя того и ждет. Меч спрятан в ножны, но рука крепко сжимает рукоять.

Мугал подошел к телу задушенного и принялся заворачивать беднягу в плащ. Старший брат тем временем продолжал смотреть в окно, откуда хорошо обозревался весь сад. Там, после обеда, собиралось ученые мужи и, по обыкновению, засиживались до позднего вечера.

— Бездельники! — пробормотал себе под нос Клод. — Наша родина в руинах, а они только языками чесать горазды. Эх, выписать бы сюда десятка два сбиров, да в процессию всех этих мыслителей повязать и плетью до столицы гнать! Пока на конклавах только и слышны пустые велеречия, а канцелярия гоняется вместе с сильванийцами за всякой мелюзгой.

— Брат, уймись, — сказал Паук. — Зато все яйца в одной корзине. Немного терпения и настанет их черед.

— Скажи лучше, так ли хорош твой Феникс, как о нем говорят?

— Он умен, находчив, ловок. Никогда не брался за заказы против других королевств. Имеет много покровителей среди магов. Открыто злодейств не совершал.

— А как же Рэйтц из Красных Башен?

— Говорят, что маг сам напал на него, хотя полукровка доставил всё, что от него требовалось почти в срок. Был большой скандал. Мне даже поручали убить его, но потом почему-то отозвали приказ. Наверняка смерть Рэйтца слишком многих устраивала. Роксана взяла «ловца удачи» под свое теплое крылышко. Нашлось ещё несколько магов, которые от смерти Рэйтца поимели солидный кусок и тоже вступились за полукровку. Можно подумать, что смерть архимага произошла не настолько случайно, как об этом принято думать. Ведь покойный пытался воссоздать орден стихии Огня. Когда же его не стало все вольнодумцы вернулись обратно в шаргардскую гильдию. Фениксу крупно повезло. Родни у Рэйтца не осталось и кровников у убийцы, конечно же, тоже.

— И все довольны, — хмыкнул Клод. — Раскол внести не удалось, а наш король продолжает слушать этих колдунов. Далеко молокососу до своего отца. Только и умеет, что со своими рыцарями собираться, да обсуждать ратные подвиги былых времен, а ересь разрастается по землям, что сорняки в огороде! В то время как повсеместно каждое королевство славно трудится на собственное благо!

Паук взвалил на плечо завернутое в плащ тело и направился к двери. На пороге он задержался и обеспокоено посмотрел на брата. Клод не отрывал взгляд от творящегося снаружи, зло глядя через окно. Скоро ему опять придется расточать улыбки и поощрять, хвалить и обещать содействие всем тем, кто сейчас находился там, в саду, среди цветов и фонтанов. Потом идти в ратушу и требовать от болвана коменданта срочных действий и снова встретить непонимание, когда некоторые вещи следует делать незамедлительно и исполнять приказания в точности.

— Предупреди кого надо на болотах, — напомнил Клод.

Спустя четверть часа в воздух взмыл почтовый голубь.

Никто из тех, кто проводил время в беседах среди клумб и фонтанов никогда не смог бы и предположить, что где-то в глубине аллей, в домике садовника, в одной комнате находились сейчас сразу двое из самых опасных людей северного Фелара. Один являл собой звено, что связывало инквизицию и канцелярию, а другой — был орудием, которое приводило в исполнение смертный приговор тем, до кого ни мирской, ни церковный суд не могли дотянуться своими десницами. В этом, наверное, и заключалось истинное могущество двух братьев, ведь потаенная сила вдвойне сокрушительна, когда подлинно незрима.


* * *

Дым от догорающего с ночи костра стелился над трясиной с небольшого островка, где посреди болотного мха топорщились остовы сгнивших деревьев. К одному из них был привязан великолепный белый конь, у другого свалены сумки и седло, а рядом кто-то спал, завернувшись с головой в покрывало.

Молодой стрелок наблюдал за ночевкой, поминутно оглядываясь в поисках наставника. Парень расположился на соседнем островке, укрывшись за поваленной сосной, и ждал. Иногда он принимался целиться в голову спящего. Это немного успокаивало, ведь в любой момент парень мог спустить тетиву и всё — дело сделано, можно было возвращаться и согреться миской горячей похлебки. Этого ему хотелось сейчас больше всего на свете, так как полночи они с наставником провели здесь, осторожно обходя ночевку то с запада, то с востока, и успели изрядно продрогнуть.

Сзади послышался тихий шорох. Старый лучник плюхнулся рядом, глухо закашлявшись в кулак. Его темно-зеленого цвета накидка была увешана тиной и камышом, а высокие сапоги до колена оказались сплошь в болотной ряске.

— Сыч, долго нам ещё здесь ошеваться? Зуб на зуб не попадает! — пожаловался парень.

— Сам напросился, — буркнул наставник. — Тебе что, по нужде приспичило?

— Да замерз я и жрать охота. Давай кончать. Сумки и лошадь наши.

— Экий ты шустрый, сразу стрелу пустить норовишь. Потерпи, не баба чай. Это только посрать и родить нельзя погодить! Так что будем сидеть сколько надо.

— И что мы тут высиживаем? Дело-то плёвое. Вон он, лежит себе, дрыхнет!

— Я тебя чему учил, дурень?! — проворчал старик.

— Да помню я, но ты глянь только. Вон она, башка его.

— Ну, башка и что? — не сдавался Сыч.

— Ну-ну… Не бревно значит под покрывалом-то. Вот что!

— Тогда подь ближе, проверь, — наставлял старый лучник, которому нутро подсказывало, что здесь что-то не так. — Да осторожнее! Эвон, на ветку опять наступил!

— А! — махнул рукой парень и, изготовив лук, мягкими прыжками двинулся к костру, перемахивая с кочки на кочку. Подобравшись достаточно близко, он скрылся за кустарником.

Сыч приготовился, сдерживая новый приступ кашля. Хворь в последнее время часто напоминала о себе, однако стрела всё так же уверенно легла на тетиву. Сил старику ещё хватало, чтобы терпеливо высиживать несколько часов на месте без движения и справляться со своим охотничьим луком, которым он когда-то бил полуэльфов. Тех самых, которые мародерствовали в пограничных селениях.

Парень, тем временем, подобрался совсем близко к костру.

Со спины Сыча раздался легкий щелчок и шипение извлекаемой из ножен стали.

— Сиди как сидел, старик, — послышалось предупреждение.

Лучнику дважды повторять было не нужно. Красноречивее всех предупреждений стал упершийся ему в затылок кончик меча.

— Фонарь зажегся? — глухо прозвучала первая часть пароля «серых дорог».

— Какой фонарь белым днем?

— Сыч, кончай дурить!

— Феникс, а ты клиночек от головушки моей убери!

Полукровка усмехнулся, возвращая оружие в ножны.

— Малохольный! По что старика пужаешь? — раздосадовано спросил Сыч, поворачиваясь к «ловцу удачи».

Несколько лет тому назад Феникс проезжал через деревню близ Шаарона и тогда остановился на ночевку в доме одного лучника. Тот еще жил в предместьях южной столицы. Потом, по прошествии полугода, «ловец удачи» снова повстречал Сыча, только среди разбойничьей банды. И вот теперь — в сердце шааронских топей.

— А вы зачем подкрадываетесь?

— Службу служим, — ответил старик и снова раскашлялся.

— Какую службу? — изумилсяКарнаж.

— Да тут сорока на хвосте принесла весточку, что к нам гость незваный едет.

— Уж не почтовый ли голубь эта твоя сорока?

— Он самый. С Шаарона. Слушай, а кто там под покрывалом спит, если ты здесь? — спросил Сыч, озадаченно почесывая в затылке.

Ответом на вопрос старика стал крик полный ужаса. Молодой лучник, спотыкаясь и проваливаясь в болотную жижу подбежал к наставнику и возопил на все болота:

— Там! Голова!!! Мертвец! Глазищи! — орал парень, неустанно осеняя себя крестным знаменем. Старик устало поднялся и отвесил ученику отменный удар в ухо.

— Чего орёшь!? — рявкнул Сыч. — Чудило! Сказано тебе было обождать!

Парень замолчал и насупившись после удара уселся на кочку. Тут он изумленно уставился на «ловца удачи», которого только сейчас заметил. Полукровка возвышался над ним, сложив руки на груди и мрачно улыбаясь.

— О, чёрт! — только и нашелся что сказать парень.

— И тебе доброго утра, — «ловец удачи» цокнул языком, осматривая незадачливого охотника.

— Что ж, — хмыкнул Сыч, закидывая лук за спину и убирая стрелу в колчан, — вот и познакомились, значит. Пойдем, Феникс, а то намерзлись мы за тобой по болотам шляться.

Карнаж согласно кивнул и направился к костру, когда парень, все еще сидевший на влажном мху, робко спросил:

— Скажите, господин, а чья это голова? Она живая?

— Не твое дело! — грубо прервал Сыч.

— Уже нет, — нарочито зловеще произнес «ловец удачи», — но мне больше пригодится, чем её бывшему владельцу.

От такого ответа у парня душа с концами ушла в пятки, и старому лучнику пришлось силком поднимать его с кочки. Путь предстоял неблизкий. Сыч принес каждому по длинной слеге и они принялись осторожно выбираться из трясины, славившейся своим коварством.

— Надо до ночи будет добраться, — произнес старый лучник, злобно покосившись на ученика, — А то несдобровать нам, как стемнеет.

— Почему? — изумился Карнаж. — Здесь, вроде бы, не так опасно. Вчера вечером только эллиллдан видел. Покружил вокруг меня и пытался заманить, поэтому я остановился.

— К тем огонькам все уже пообвыклись, — ответил Сыч, проверяя слегой путь. — Дело не в них. Просто этот молодой дурень креститься вздумал.

— Я же испугался… По привычке, — попытался оправдаться парень.

— Вот в деревню как воротишься, так и крестись себе сколько влезет! — шикнул на него Сыч. — А здеся другая власть. Сколько раз тебе говорил!

— И я бы вернулся! Все лучше, чем со всей этой чертовщиной связываться! — огрызнулся молодой лучник.

— Ох, какой! А кто тебе подсобил, когда ты как-то раз увяз, а?! Дух святой? Или приор здешний подоспел?

— Нет, — парень опустил глаза.

— То-то и оно, — заключил Сыч.

— Так ты должник старика? — спросил молодого лучника Феникс.

— Если бы, — буркнул парень.

— Его должок посерьезнее будет, — подтвердил старый лучник, харкнув себе под ноги. — Он жизнью своей самой Бабке обязан. Это седовласая старуха, древняя как сама земля. Она повелевает здесь всем.

— Никогда не слышал. Она ведьма? — нахмурился Карнаж.

— Тише ты! — зашипел Сыч, прикладывая палец к губам.

Старый лучник остановился и долго осматривался, дав знак молчать. Карнаж остановился и прислушался. Его чуткие уши уловили едва различимые шажки, сопровождаемые чавкающим звуком. Полукровка тронул за плечо Сыча и указал на запад. Едва лучник повернулся, как что-то дернуло слегу в руках Феникса, едва не утащив того с собой в трясину. «Ловец удачи» тут же выпустил древко и отскочил назад. Палка целиком исчезла в болотной жиже. Со спины Карнажа послышался призыв о помощи и он уже не глядя схватил молодого парня, который плелся позади них с Сычом. Наставник тоже бросился на помощь своему ученику и вцепился в плечо. Вместе с Фениксом они принялись тянуть бедолагу из трясины. Его слега тоже целиком исчезла. Также неожиданно, словно кто-то схватил снизу и потянул на себя. Чертыхаясь Сыч и Карнаж еле вытащили парня. Старый лучник обхватил ученика руками в охапку, словно закрывая собой от неведомой опасности, и закричал хриплым голосом так громко, как только мог:

— Бабушка, не серчай! Прости, милая, прости!

Феникс выхватил меч и осмотрелся. Вокруг было тихо, даже слишком тихо для этих топей, по которым он шел несколько дней и постоянно слышал сонм различных звуков. Но после крика старика вокруг воцарилась зловещая тишина. Золотые глаза уловили движение у ствола старого, сгнившего дерева справа, ярдах в джвадцати. Полукровка замер. Там стояла маленькая старушка, не более трех футов ростом. Феникс не сразу заметил это существо, так как оно было одето в платье изо мха и почти сливалось с деревом. С морщинистого и плоского, как блин, лица, покрытого мелкими волосками, на него смотрели круглые, совиные глаза. Она прижалась к стволу, обхватив тот своими маленькими ручонками и безотрывно, не моргая, таращилась на них.

— Мшанка? — выдохнул Карнаж.

Молодой лучник снова завопил. Послышалась ругань Сыча. Меч «ловца удачи» свистнул в воздухе и, ухватившие парня за ноги две извивающиеся, словно живые, слеги исчезли под водой, оставив на лодыжках согнувшиеся обрубки. Феникс обернулся в ту сторону, где стояла мшанка. Старушка была уже далеко. Её силуэт неторопливо удалялся вглубь болот. Она растворилась среди пней и кустарников под громкие вопли парня.

— Да заткни ты его! — рыкнул полукровка.

Сыч зажал ученику рот, но тот продолжал жалобно мычать.

— Кто они такие? — голос «ловца удачи» дрогнул.

— Мшанки! Ты догадлив, — старик тяжело закашлялся.

— Но… Это же просто поверья, выдуманные истории и ничего более.

— Это еще пустяки, Феникс, — старик отпустил ученика и протянул тому флягу с водой.

— Хороши у вас «пустяки», — Карнаж старался говорить тверже. — Какая нелегкая занесла тебя сюда, в это чертово болото?

— С тех пор, как начали поднимать Шаарон, нам совсем житья не стало. Вот старуху свою схоронил и к вольным подался, в леса, значит. Но это ты знаешь. А потом, как к городу солдат нагнали, нам пришлось сюда перебраться. Вот и весь сказ. А ведь недавно хотел плотничать, — скорбная усмешка пробежала по лицу лучника, — думал, пригодятся руки рабочие, как деревушка наша оживет. Ан нет! Сборщику податей деньги только подавай, а плотников и столяров он в Швигебурге понанимал. Ты бы видел, как он рассердился, когда мы карманы-то повывертывали, а там меж дыр ветер гуляет. Вот и пришлось мне лук наладить… Снова… Будто война и не кончалась.

— И что? Здесь лучше? — нахмурился Феникс.

— Да житье не худо, знай старые обычаи соблюдай, а мшанки эти даже помогают. То трав наберут и к порогу принесут, то захворавшую домашнюю птицу выходят. То всяких дурней из трясины вытащат, — Сыч покосился на перепуганного парня. — Вот мы, значит, по старинке, в хлеб тмина не запекаем, кору с деревьев не сдираем и снов своих не рассказываем. Хотя тут все время какая только чертовщина не снится. Иной раз что проснулся рад так, хоть крестись. Но этого они особенно не любят!

Старый лучник поднялся и пошёл вперёд, проверяя оставшейся слегой путь. Карнаж подошел к коню. Тот стоял как вкопанный все это время и смотрел в ту сторону, откуда появилась мшанка. Полукровка потрепал сильванийского скакуна за ухом и потянул за собой. Животное сперва упиралось, но, наконец, сдвинулось с места и покорно последовало за своим хозяином, который теперь замыкал шествие. Шли молча, постоянно озираясь. Карнаж не выпускал из рук меча, лихорадочно вспоминая всё, что мог слышать о мшанках и их загадочной повелительнице. Если для двух спутников, которых случай послал ему, окружающее было не то, что привычно, скорее неизбежно, то полукровка предпочитал разбираться в том, чего не понимал, и не собирался принимать как есть столь явное проявление реликтового чародейства, и довольно неплохого по своей силе и возможностям. Конечно, все эти ожившие палки могли оказаться простой иллюзией, но почему тогда он не почувствовал воздействия, о котором его всегда и крайне точно предупреждала ран’дьянская половина крови — сухостью в горле и резью в глазах? Да взять хотя бы сильванийских лошадей, которые чутко реагировали на сплетение любых заклятий, какие ни возьми. Однако конь застыл, словно изваяние и даже не заржал. А подавить инстинкты животного настолько быстро и сильно способен был не каждый друид.

Они шли и шли. Вокруг снова разносился громкий, разноголосый хор болотной живности, которая ползала по деревьям, мельтешила под ногами, таращилась на троих путников с кочек и из-под воды. Теперь было даже слишком громко. Такого оживления «ловец удачи» не встречал, пока пробирался один и был немало встревожен происходящим вокруг.

Смеркалось. Они приблизились к затопленному лесу, небольшой полосой отделявшему топи от берегов Бегуна. Вступив под кроны голых ветвей без листьев, они продолжали идти по колено, а иногда и по пояс в холодной воде. Здесь у полукровки принялось снова нарастать чувство какого-то неясного беспокойства и тревоги. Хотелось поскорее выбраться отсюда. Феникс чувствовал чьи-то взгляды, но, сколько не оглядывался, никого так и не увидел. Людям здесь было проще. Они не чувствовали некоторые вещи так остро как способны были ран’дьянцы. Уши Карнажа улавливали чьи-то шаги, то рядом, то вдалеке. Это была все та же легкая поступь маленьких коротеньких ножек по сырому мху, но вокруг, на сколько хватало глаз, стояла только затхлая вода. Карнаж потер глаза, потряс головой, но звуки продолжали настойчиво его преследовать.

— Что стряслось? — спросил Сыч, заметив, как полукровка отстает.

— Ты что-нибудь слышишь? — без особой надежды спросил Феникс, устало наморщив лоб.

— Нет. Тебе, небось, померещилось, — старик остановился.

— Может быть.

— Держись, осталось недолго.

Чувство опасности «ловца удачи» вдруг словно взбесилось. Он ему доверял всегда, но сейчас готов был усомниться, так как подобной силы оно становилось крайне редко. Они продолжали путь в сгущающихся сумерках. Шаги, которые слышал Феникс всё это время постепенно отдалились, а потом, чем-то потревоженные, быстро затопотали и исчезли вовсе. Карнаж облегченно вздохнул, постепенно переставая концентрировать свои чувства на слухе. В этот момент в нос вдруг ударил резкий, гнилостный запах и «ловец удачи» успел пожалеть, что убрал шарф в торбу, а ран'дьянскую маску выбросил в болото.

Сыч поднял руку. Троица остановились.

— Чертовы топи! — выругался старик, прикрывая ладонью нос и рот, — Вонь и темень хоть глаз кали!

— Ты же сам говорил, что это хорошо, если в затопленном лесу ночью не светит луна, — робко заметил молодой лучник.

— Так из-за тебя, дурня, мы здесь посреди ночи и оказались! — рявкнул Сыч, — Ясное дело, что здесь появляться лучше до заката! Так бы переночевали на болотах.

От Карнажа не ускользнуло, как при последних словах старого лучника побледнело лицо парня.

— А что же нам помешало? — подозрительно покосился на Сыча «ловец удачи».

— Мшанок надо задобрить сперва, после тех дел, что этот дурень натворил. И ты тоже хорош, Феникс, зачем голову мертвую подложил? Придумка неплохая, но теперь, если вздумаем ночевку устроить, то этого молодого Бабка утащит и поминай как звали. Так бывало, если кто-то её наказы нарушал. Потом те, кто в болотах задерживался, видели, как такие вот «пропащие» тенями ходили и плакали. Да только плачь их и мольба тепереча напрасны.

Феникс, хоть и считал себя в меру храбрым, ощутил, как по спине пробежал холодок.

— Так что двигаем дальше и шустрее! — заключил Сыч.

— Ох и набью я морду одному старому морскому волку, если отсюда выберусь! — прорычал себе под нос Карнаж.

— Ты это о ком? — поинтересовался старый лучник.

— Слышал о старине Тиле? Он держит «фонарь» на серых дорогах побережья моря Молчания.

— Никогда о таком не слыхивал. Ты у Жана спроси, как доберемся. Он у нас про серые дороги все знает.

— По прозвищу «Стоптавший сотню сапог»? — уточнил «ловец удачи», вспоминая то, что ему говорил Тиль.

— Он самый.

Троица продолжала идти по затопленному лесу, хотя вокруг было темно как в печке. На ночном небе не было ни луны, ни звезд, и Карнаж только диву давался, зачем Сыч и его ученик поочередно нахваливают эту темень, в которой даже его глаза плохо разбирали очертания стволов деревьев, а ноги всё время спотыкались об узловатые корни и коряги. Но еще большее удивление у «ловца удачи» вызывало то, как его провожатые умудрялись держаться нужного направления.

— Проклятье! — не выдержал полукровка, в очередной раз споткнувшись о ветку поваленного дерева. — Сыч, а не стоит ли нам запалить факел?

Молодой лучник разразился каким-то нервным смехом, а старик выразительно постучал кулаком по лбу.

— Какого дьявола?! — угрожающе процедил Феникс. Это заставило парня замолкнуть, а старого лучника задуматься над объяснениями.

— Феникс, затопленный лес на самом деле жилище фэтчей, — шепотом произнес Сыч. — Не знаю я, что ты там расслышал. Может статься потому, что ты нелюдь, но услыхал ты, скорее всего, как мшанки потопали назад, верно?

— Верно, — ответил полукровка.

— Потому что фетчей учуяли. Эти твари, фэтчи, это двойники. Они воруют чужую личину взамен своей образины. Им надо зыркнуть в глаза тому, на кого собрались охотиться, — говоря это Сыч озирался по сторонам, будто опасался, что их подслушывают. — История была тут одна: с нами вместе сюда бежал один монах. Хороший был старикан, но как-то ночью кто-то закопошился у него под окном. Была жуткая гроза, вот мы сидели и крестились от громовых раскатов, а он, сердобольный, пошел узнать, вдруг путник заплутал. А через окно на него из темноты возьми, да зыркни фэтч. Старика сперва будто удар хватил. Когда очухался, говорил, что снаружи видел себя, всего дряхлого, высушенного и бледного как мертвец. Потом с кровати так и не вставал, совсем худо ему пришлось. Иссох весь за два дня и стал как тот двойник, ок отором говорил. Потом, к ночи ближе, горлом у него кровь пошла и на рассвете уж помер.

— Ну и местечко, — протянул Карнаж. — Как вы тут ещё живете?

— Как? — вздохнул старый лучник. — Не ходим по затопленному лесу по ночам, а с факелами уж тем более. Ставни крепко запираем, когда спим. Оружие фэтчей не берет, так что меч свой убери. Куда вернее нож, которым сам порезался. Как тварь прыгнет к тебе, глаза зажмуривай, да заветный ножик доставай. Фэтчи не нападают и не прикасаются. Просто стой и жди, пока эта мразь не уберется.

«Ловец удачи» послушно убрал оружие. Они двинулись дальше. Вода под ногами опустилась сперва ниже колен, потом до самых щиколоток. Гнилостный запах отступал. Чуткие уши Карнажа уловили далекий, но приближающийся шум реки. Порыв ветра принёс свежий воздух. Но что-то ещё принесло этим порывом. Сначала неясно и еле слышно, даже для Феникса, но, чем ближе они подходили к краю затопленного леса, тем громче становился это звук и, наконец, полукровка разобрал — это походило на царапанье чем-то острым по стволу дерева.

— Стойте! — чуть не крикнул «ловец удачи».

— Что?! Ты что-то слышал? — тут же спросил старик. — Давай, шевели ушами! Иначе на что они тебе такие даны!?

— Кто-то скребется там, впереди, — понизил голос Карнаж.

— Все-таки принесла нелегкая, — зло сплюнул Сыч. — Так всегда, когда новый появляется в топях. Словно чуют. Поторапливайтесь! Как услышите, что ещё кто-то рядом идет, встаньте и глаза зажмурьте.

— Знаю, — отозвался молодой лучник, но тут же осекся от тычка полукровки в спину.

Феникс напряженно вслушивался. Больше того звука не повторялось. Они прибавили шагу, едва деревья расступились перед ними, оголившись заброшенной вырубкой.

— Живее, — торопил Сыч, громко хлюпая водой под ногами, — вона, огонёк впереди виднеется. Сегодня безлунье, так что зажгли фонари над печной трубой. Гляньте-ка, и костры развели. Неужели ждут кого? Ходу, братцы! Чую, недоброе!

Все трое практически обежали. Однако некто четвертый нагонял их. Его шаги Феникс различил меж топота трех пар сапог где-то слева. Сыч остановился. Молодой лучник и Феникс с ходу врезались ему в спину. Шаги приближались и спереди. Старик развернулся к своим спутникам и, не говоря ни слова, схватился за нож заткнутый за пояс. Что-то плюхнулось в воду у него за спиной. Это нечто обошло троих кругом и безбоязненно приблизилось. Все трое крепко зажмурили глаза. Когда тварь оказалась совсем близко, их окатило трупным смрадом. У «ловца удачи» желудок подкатил к горлу. Не будь он голодным, как волк, его бы давно вывернуло.

Шаги существа, подволакивающего ногу, приблизились с той стороны, где стоял Сыч. Вот старик развернулся и послышалось какое-то несвязное бормотание, будто доносящееся гулом из-за толстой каменной стены. Ничего невозможно было разобрать, но вскоре оно прекратилось и началось вновь, когда фэтч сместился к тому месту, где стоял молодой лучник. Феникс отдал должное выдержке парня, так как тот даже не шелохнулся. Скрипнул нож, выходящий из кожаного чехла, и гул опять прекратился. «Ловец удачи» сглотнул, когда тварь приблизилась к нему. Трупный смрад стал просто невыносим. Бормотание из-за толстой стены плавно вливалось в уши Карнажа, заглушая прочие звуки и не прекращаясь ни на секунду. Откуда-то издалека донеслись проклтия Сыча, вспомнившего, что у Феникса нет с собой заговоренного ножа.

— Что делать, старик? — сквозь стиснутые зубы зашипел полукровка, сам не услышав того, что сказал.

— Обожди, — Сыч кричал ему во все горло, но для Карнажа это уже тонуло в потоке гула, заполнившего голову, — к нашим пойду. Позову слепцов, они прогонят тварь. Только не слушай тарабарщину, которую тебе фэтч вещает!

Старый лучник и его ученик побежали на огни. Твари до них не было дела. Она стояла неясным горбатым пятном возле «ловца удачи», который одной рукой зажимал глаза своему коню, а другой вцепился в узду, так как животное все время вырывалось. Феникс ощерился, повернувшись боком и через плечо встречал незримый взгляд своего мучителя. Бормотание нарастало, становилось громче, яснее. Звуки неумолимо связывались в слова, могильным холодом окутывая веки, которые с каждой секундой всё больше слабели, как бы «ловец удачи» ни старался держать их плотно сомкнутыми.

Конь успокоился и перестал вырываться, прижавшись к хозяину. Жалобное ржание тут же оборвалось, скомканное и подавленное этим «застенным» гулом. Карнаж перестал слышать даже собственные мысли, однако уже разбирал целые слова на незнакомом языке, что неумолимо прорывался в его сознание. Вдруг по ушам резануло, словно кто-то кончиком ножа провел по стеклу. Потом ещё раз, и ещё. Сначала громко, затем тише, и, под конец, совсем тихо.

«Застенный» гул пропал. Через веки проникал яркий свет. Карнаж с трудом открыл глаза. Перед ним стояли высокий крепкий мужчина и старая сгорбленная годами бабка. В свете факелов было видно, что у обоих кожаные широкие ремни с вырезом для носа горизонтально перетягивали глаза, а от уха к основному ремню крепился еще один поуже, который наискосок огибал через мочку затылок. Слепцы.

«Ловец удачи» пошатнулся, но оттолкнул руку мужчины. Боль под пластинами на лопатках резко вступила, словно каленым железом обжигая спину. Карнаж сгорбился, сжав до хруста зубы. Его конь фыркнул и мордой легонько толкнул в плечо. Полукровка с усилием выпрямился и глухо прохрипел:

— Благодарю за помощь.

— Следуй за нами, — бесстрастно приказал мужчина.

Феникс согласно кивнул. Слепец встал позади, а старая женщина пошла спереди, опираясь на длинную клюку.

Глава 5

«Моя успешная служба собственным интересам почему-то частенько оборачивалась злом для остальных»


некромант Кассар «Вольные размышления»


Звездный полог раскинулся над головой двух припозднившихся с ужином путников, которые, едва свернув с имперского тракта, тут же затерялись меж деревьев ближайшего перелеска. Там с предосторожностями развели костер, чтобы не увидели с дороги, сложив сухие ветки за густым кустарником, в низине у корней высокого дуба, и приступили к ужину.

Где-то рядом заухал и сорвался с ветки филин.

— Ночной охотник, — усмехнулся темный эльф, увидев, как филин плюхнулся в траву и снова взмыл, сжимая в когтях добычу. — Значит, место здесь спокойное.

— Все равно мы слишком близко к тракту, — возразила полуэльфка. Она достала из сумок немного еды, и Карасу налету подхватил черствую горбушку.

— Куда теперь? — спросила Гюрза.

— Неверный вопрос, — задумчиво произнес палач. — Скажи лучше, ты со мной? Можно ведь просто следовать за кем-то. Что ты выберешь? Ты искупила предательство. Я не держу, хоть одному мне и трудно придется.

— Я с вами, но мне нужно знать зачем и куда мы направляемся? Почему мы дрались на тракте, когда наткнулись на обоз?

Карасу опустил голову, прикрыв рукой раненое в последнем бою плечо:

— Не удивляйся моему служению демонам shar’yu’i. Я поступаю так, потому что это последняя возможность вернуть былое величие моему народу. Вот скажи мне, что еще может потребовать твоей жизни, как ни это? И я готов! Я знаю, что погибну. Рано или поздно, и на мое место некому будет встать, но я хотя бы попытаюсь. А ведь когда-то я тоже был охотником на демонов. О, как я был слеп!

В голосе темного эльфа сквозила горечь. Грозный воин сжался от холода у костра. Черты его лица ожесточились:

— Если такова цена, чтобы вернуть моих сородичей из Пепельных Пустошей, вырвать из того ничтожества, в котором пребывает мой народ — я согласен. Ведь для остальных мы никогда не станем больше равными и… Приемлемыми для дипломатии и торговли. Видимо, слишком долго жили сами по себе. Даже те, с кем я дрался плечом к плечу, будучи охотником на демонов, предали меня. Бросили раненого и обессиленного. Смешно… Меня излечила от ран и выходила та демонесса, которую мы так стремились прикончить. Я понимаю, мир изменился. На поверхности больше никогда не протянут руку страждущему, особенно если прежде он был силен и смел. Это и превращает надежных союзников в нечто, что безжалостнее самого заклятого врага! Довольно же я насмотрелся лицемерия. Теперь только дела, а не пустые обещания!

— Значит, это не только слухи? — изумилась полуэльфка. — Проклятье демонов действительно существует?!

— Да, — Карасу вскинул голову, — они, точно так же, как и мой народ, были низвергнуты в прах собственным могуществом, которое не смогли обуздать. Они бежали в этот мир, проникнув через Бездну из своего полыхающего огнями измерения, где взорвалось дневное светило. Это они возвели цитадель в чертогах гор Драконьего Проклятия. Даже Zeg’Zesa, страж Бездны, не тронула их в обмен на клятву никогда более не идти по той дороге знания, которая уничтожило прежний их дом.

— Мы поклялись, все как один, но, вскоре, о нас прознали люди, — зловеще произнесла тень, бесшумно приблизившаяся к костру. — Они заключили с нами мир и обещали помощь. Но наши знания манили. И сколько бы мы ни пытались объяснить, что подобное могущество пагубно. Сколько бы мы ни рассказывали о гибели, что постигла наш мир — они не хотели слушать. Они, кто называли себя служителями людского бога, превратили нас во врагов, в то, что противостоит их Создателю. Пользуясь нашими познаниями, которые выкрал низкорослый народец, коего мы почитали добрым соседом, они создали крылатых воинов и напали. Сокрушили последний легион хранителей, выведший нас из гибнущего измерения, и овладели нашими знаниями. Патриархи вырвали сердца из груди и погребли остатки своих детей в подземных дебрях, чтобы там дожидались они, когда снова придёт наше время.

— Zhash’ka! — воскликнул Карасу и, приблизившись к закутанной в плащ фигуре, опустился на одно колено. — Ты жива!

— Конечно, мой верный воин. Кто, как не ты увел за собой погоню, и, теперь, это уже для меня радостная неожиданность видеть тебя живым, — демонесса грустно улыбнулась. — Остальным, увы, не так повезло. Теперь мы остались совсем одни.

— Не совсем. Есть ещё черные рыцари и… Вот это дитя смешанной крови последовало за мной и спасло меня вместе с одним давно знакомым полукровкой — Карнажем.

Палач поцеловал руку демонессы и встал с колен.

— Вот как? — удивилась Жашка, с интересом посмотрев на Гюрзу.

Наемница почтительно склонилась, уступая ей место у костра, но демонесса отрицательно покачала головой.

— Нет времени, — пояснила чернокнижница. — Нам следует спешить. На побережье, вблизи Вигпата, ждет корабль. На границе с империей нам помогут верные рыцари. Это последнее, что они способны сделать для нас. Феларский проклерикальный орден уже перекрыл пограничный тракт. Мы потеряли всех в Сильвании и в людских королевствах. Наши фивландские агенты в эту минуту горят на кострах. Остались империя и Истания. Чернокнижники Каменного Цветка не теряют даром времени. Они слишком близки к своей цели и с двойным усердием изничтожают всех, кто ещё способен им помешать.

Темный эльф и полуэльфка внимали с озадаченными лицами. Поистине, в недобрый час они оказались у этого тракта.

— В седло, воины! Не взывайте к богам, они глухи к нашему делу! Взывайте к своим коням и клинкам! — Жашка щелкнула пальцами, подзывая лошадь.

Они скакали всю ночь, проносясь мимо деревень, светящих окнами в ночи. Их окликали, но не получали ответа. Троица проносились мимо, сбивая под копыта лошадей всех, кто пытался преградить путь. На рассвете дорогу перекрыл десяток всадников в вороненых латах. Один сжимал в руке изодранный стяг. На черном полотнище щерилась красная собачья голова. Старший из рыцарей поднял руку в приветствии, скрежеща помятым наплечником.

Троица осадила лошадей.

— Братство Черных Псов приветствует вас. Вернее то, что от него осталось, — сообщил из-за забрала простуженный голос. — Готовы ли вы, госпожа?

— Подними железку, рыцарь! — потребовал Карасу.

— С радостью, сударь, если бы её не заклинило в недавней схватке.

— Мы готовы! — прервала обоих демонесса.

— Когда-то мне говорили, что глупость человеческая беспредельна, — хмуро произнес рыцарь. — Взгляните-ка за наши спины. Вот она, воплощенная глупость, блестит латами и крестами на переправе!

— Скорее упертость, мой друг. Не вини их, — в голосе чернокнижницы послышался легкий упрек. — Они слепы от слишком яркого света. Само сияние не виновато. Виноваты те, кто используют его в своих интересах.

Демонесса проехала перед расступившимися рыцарями и посмотрела на молодого феларца, увидев которого здесь Карнаж бы изумился до глубины души. Это был тот самый молодой парень, которого «ловец удачи» пощадил на Большом Северном Тракте. Отцовские доспехи оказались великоваты, но рука в латной рукавице крепко сжимала стяг, пусть из нее и текла кровь. Вернувшись домой и купив лекарства больной матери юноша не нашел дома своего родителя. Однако вскоре стяг Братства Черных Псов был передан ему вместе со словами правды о родителе. И теперь светлые волосы юноши трепал свежий утренний ветер на этой последней дороге.

Жашка подняла ларонийский медальон и протянула к раненой руке. Рыцарь испустил вздох облегчения, смущенно поблагодарив. К нежданной целительнице потянулись многочисленные руки, также просившие о помощи перед последней битвой. Когда с этим было кончено, старший из рыцарей, который приветствовал демонессу, воздел клинок в воздух:

— А теперь и вы полюбуйтесь на очередную глупость, госпожа! Как десяток молодых людей ринется за вас в безнадежный бой, зная, что никто не поднимет потом их мечи с земли, потому что никто не узнает, а узнает — не поймет, за что они пали! Об одном молю, успейте! Пусть наша гибель хотя бы не будет напрасной.

С последними словами, издав боевой клич, клин черных рыцарей ринулся на блестящее латами воинство, преграждающее живой стеной путь к переправе…


— Они двинулись на нас! Их… Их всего тринадцать! — возвестил гвардеец, озадаченно приподняв шапель.

— Глупцы, — отчужденно произнес восседающий на белом в яблоках скакуне, рыцарь. Он повернул голову к солдату, который ожидал приказа атаковать. Тот вздрогнул — глаза рыцаря были перевязаны куском белой ткани, седые волосы спадали до плеч, тонкие губы, обрамленные бородой, порывались отдать приказ, но на лбу сложились морщины и слова застыли на языке.

Один из рыцарей, державшийся позади слепого магистра Белых Волков, подъехал к другу и со вздохом произнес:

— Пора, Адлер. Покончим с ними и вернемся в обитель. Надо собрать всех, кто еще остался в ордене, сообщить о том, что Черные Псы пали и объявить о роспуске.

— Я знаю, друг мой, — ответил магистр и, вскинув голову, добавил, — но разве это не безумство, скажи мне? Своё мы повоевали и знаем, и видели… Что они хотят этим доказать? Они же ещё так молоды!

— Впервые слышу от тебя жалость к еретикам, Адлер!

— Ты называешь этих молокососов еретиками, которые даже не могут построить феларский «клин» и сбились в итоге в ларонийский убийственный «клюв»? Оставь это инквизиторам. Это не делает тебе, старому волку, чести.

Рыцарь почтительно склонился. Он не спросил, каким образом магистр узрел боевой порядок Черных Псов. Не в первый раз слепой вожак Белых Волков показывал свой дар видеть больше, чем могут иные зрячие, слышать то, что многие не слышат и считать наперекор высшей воле там, где, казалось бы, само Провидение все давно решило за людей. Адлер часто говорил, что их миссия кончится в новое время, когда, казавшиеся бесконечными, войны закончились. Так же, как почили ордена охотников на ведьм, убийц магов и кланы истребителей неупокоенных тихо растворились где-то в феларских горах.

Сначала король передал Белых Волков в подкрепление инквизиции, искусно скрывая от старых и преданных воинов истинную причину, которую те услышали лишь от наследника. Уклончивые слова о том, что век человека короток на этой земле, не утаили от рыцарей истинной причины — в ордене действительно оставались одни старики. Пусть опытные, однако годы не щадили никого, даже если он сражался с крестом на кирасе. Орден, как дряхлого пса, выгнали из ветхой конуры и отправили умирать на дорогу.

Белые Волки упорно держались вместе какое-то время, пока им не прислали августейшую просьбу уничтожить Черных Псов. Неожиданно в руках Адлера оказались вскопом все нужные сведения, целая кипа бумаг, которые писарь еле успевал прочитывать господину, как инквизиторы уже присылали новые. Все тайные убежища, оружейные, полевые госпиталя, агентурные цепи, и без того хлипкие после войны, оказались в руках слепого магистра. Где же все это было раньше, когда он, Адлер ещё не лишился зрения? Когда они рубились с черными рыцарями грудью в груди? Ответ, нехотя брошенный ему, оказался неожиданным — чернокнижники Каменного Цветка, наконец, поделились архивами. Что даже не озадачило инквизиторов. Похоже, Белых Волков бросали в последний бой, раз уж они никак не хотели умирать сами. Конечно, они уничтожат Черных Псов. Всех до единого! Разорвут глотку этой проклятой собаке, которая бродила по людским королевствам и пособничала демонам, чернокнижникам, друидам-отступникам и некромантам. Однако, чем больше псов с разорванными глотками падало к лапам волков, тем больше начинал осознавать Адлер тайную суть этого поручения. Не потому лишь, что только его орден способен был справиться. О, нет! А потому, что никто больше не хотел брать на себя роль чистильщиков, палачей, которые должны были передушить щенков, что только и остались, по чести говоря, от давно убитого войной Черного Пса. Наивные, они многим мешали своими метаниями, точно слепые кутята, в поисках наследия и цели погибших отцов. Помогая то одним париям, то другим, без ясной цели, выгоды и смысла.

— Гвардия и стражи границы могут отступить к форту! — громко объявил магистр. — Ваше дело охранять королевство, наше — стеречь веру! Не будем смешивать сегодня одно с другим!

— Уберите рогатины! Никто не упрекнет нас в недостатке благородства! — добавил старый друг Адлера, опуская забрало и подавая слепому рыцарю огромный меч с золотой восьмиконечной звездой на перекрестье массивной гарды.

Солдаты многозначительно переглянулись. Кто-то прошептал:

— Вот уж чудят старички.

Ему вторили:

— Зато мы не замараемся. Делаем как велено.

Горькая усмешка пробежала по губам магистра. Остатки ордена все же троекратно превосходили противника, на взгляд простого обывателя, а о рыцарской чести эти пехотинцы с алебардами наперевес, изо дня в день стоявшие здесь на страже, как истуканы, и толиеи понятия не имели.

— Люди не простят нам гибели этих юнцов, — глухо произнес Адлер.

— Знаю, но половина дела уже сделана, — ответил рыцарь, — и никто, кроме нас, его не закончит.

— Ан гард! — три десятка мечей взмыли в воздух, встречая рассвет.

Земля затряслась от грохота копыт, готовясь к тому взрыву криков и лязга стали, что прозвучит через мгновение.

Белым Волкам был отдан приказ магистра не зверствовать и, по возможности, брать пленных и выходить раненых, если кто-то выживет, пусть даже Черные Псы дорого заплатят за свое поражение. Ходили слухи, будто среди юнцов оказывалось много детей дворянской крови из южного Фелара. Последних, кто ещё мог продолжить род.

И вот они схлестнулись, в ярости кромсая друг друга, проламывая латы чеканами и обрушивая на шлемы шестоперы… Крик. Полный глубокого отчаяния из уст застывшего посреди общей каши белого волка — с откинувшегося в седле черного пса слетели шлем и койф, выпустив ворох каштановых волос. Молодой человек оказался северянином, хотя считалось, что черные рыцари поголовно южане. Дядя в каком-то нечеловеческом вопле выкрикнул имя племянника и через мгновение рухнул на землю, сам сраженный влетевшей в щель между панцирем и шлемом шпагой.

Адлер ощутил присутствие чернокнижницы слишком поздно, когда «клюв» успел глубоко засесть в их ряды. Он пытался пробыться к ней, опрокинув не одного юнца, но вороненые латы надежно закрывали демонессу.

Жестокий бой был не долог. Кольцо Белых Волков сомкнулось вокруг вороненых лат. Едва Черные Псы окончательно увязли, как над их головами с грохотом пронесся раскат магии из самой сердцевины построения…

Поднимаясь с земли, оглушенный магистр даже не сомневался, что приказы о милости к псам были отданы впустую. Молодые воины несли за плечами собственную смерть, которая теперь ковыляла к границе, поддерживаемая уцелевшими телохранителями.

То, что выбило магистра из седла, лежало у его ног. Он услышал хриплый выдох и кашель. Адлер склонился. Его руки начали обшаривать это нечто и зарылись в копну мягких волос. Слепой рыцарь кое-как опустился на одно колено возле Черного Пса.

— Лекаря! — крикнул магистр. — Сюда, скорее!

— Не нужно, — твердо прошипел молодой воин, притянув к себе обломок древка с изодранным стягом. Он прижал ткань к груди и, со стоном перевалившись на бок, вперил мутный взгляд в лицо Адлера:

— Только не сообщайте матери.

Юноша икнул, полив кровью меж губ истоптанную землю, и его глаза навсегда потухли. Магистр понимал и уважал эту последнюю просьбу. Как понимал любой феларец. В этой стране люди часто жили одной лишь надеждой, которая была им иной раз вместо завтрака, обеда и ужина. И даже на смертном одре не всегда узнавали, насколько она оказывалась призрачна. Не даром говорили, что надежда умирает последней. Адлер положил руку на лоб молодого воина и осторожно провел по лицу. Белая повязка на глазах магистра окрасилась в багровый цвет, а по морщинам, как по руслам, сбежали два ручейка кровавых слез.


* * *

Большой двухэтажный дом располагался у самого края затопленного леса, на холме, окруженный неглубоким рвом и частоколом. Карнаж с интересом разглядывал эту странную постройку среди тоскливой и мрачной картины вокруг, оживляемой лишь шумом течения Бегуна в долине, куда спускалась крутая тропинка позади обиталища.

За рвом горело несколько костров. Возле них сидели люди. Где-то плакала расстроенная гитара, чей владелец мучил инстурмент в бесплодных попытках сыграть что-нибудь стоящее.

Едва слепцы и нежданный ночной гость приблизились, со скрипом был опущен деревянный мост. По другую сторону Феникса встретили всё те же стражи с перетянутыми кожаными ремнями глазами. Они не произнесли ни слова. Молча впустили и снова подняли мост, после чего разошлись к кострам, оставив «ловца удачи» в одиночестве.

Боль снова обожгла спину. Полукровка оперся рукой о частокол, переводя дух. Нет, это еще не конец. Резкие приступы, пусть и неожиданные, а временами оказывающиеся опасно некстати, всё же давали возможность передвигаться. У ран’дьянцев в период роста крыльев, который начинался после полового созревания и делился на три этапа по несколько лет в каждом со значительными перерывами, имелись некоторые особенности. Во время приступов, которые для Карнажа были мукой, а для чистокровных сородичей лишь неприятным зудом, сильно обострялись рефлексы тела, чтобы компенсировать помутнения рассудка. Ходили слухи, будто бы ран’дьянская молодежь даже по-своему развлекалась, устраивая такие игры со смертью, которые для любого акробата в феларском цирке показалось бы просто дикостью.

Отметив для себя, что частокол был возведен недавно, судя по тому, насколько свежими оказались бревна, Феникс оттолкнулся и выпрямился. Боль отступала, глухо отдаваясь в плечи. Кто-то подошел к полукровке сзади. В подобном месте следовало быть на стороже, так как сюда мог позволить себе забраться далеко не каждый. Чаще всего это был либо изрядно набедокуривший авантюрист, либо отчаянный храбрец, либо же и вовсе сумасшедший. «Ловец удачи» причислял себя к первым, но понятия не имел о том, кто из трех типов стоял позади него, поэтому резко обернулся, схватившись за кинжал.

Перед Карнажем стоял замотанный с головы до ног в грязные тряпки человек. Он глухо и тяжело дышал, робко протягивая руку к сильванийскому скакуну. Конь недоуменно пятился. Феникс преградил путь к животному, предупредительно заведя кинжал к правому плечу. Незнакомец замычал и отшатнулся, закрываясь руками. Только теперь Карнаж заметил, как за спиной этого странного типа скрывалась ещё одна маленькая фигурка, тоже замотанная в грязные тряпки.

— Что за чертовщина? — проворчал «ловец удачи».

— Феникс! Не пужай народ!

— Сыч? Проклятье! Куда ты пропал?! Не бросай меня, а то кого-нибудь из вашей братии ненароком на нож посажу.

Старый лучник с укором посмотрел на полукровку.

— Горазд, я смотрю, ты клиночек выхватывать чуть что. Спрячь! Нашел с кем воевать? Это же прокаженные.

— Сначала слепцы. Теперь эти… — одна огненная бровь полукровки озадаченно поползла вверх. — Боюсь спросить, кто в том домище обитает. Уж не вурдалаки ли?

— Нет, в этом будь уверен. Там, где фэтчи, вурдалаки носу не кажут. Они дальше, на северо-восток. Там, где некроманты жили, за рекой.

— Чудесное местечко, ничего не скажешь! — Карнаж вернул кинжал в ножны.

Маленькая фигурка опасливо подалась вперед и подошла к коню. Животное беспокойно фыркнуло. Лучник и «ловец удачи» переглянулись. Старик кивнул, прищурив один глаз. Феникс удержал коня за поводья. Маленькая фигурка протянула ручонку и осторожно погладила животное по ноге. Замотанный в тряпки незнакомец что-то умиленно промычал.

— Его дочь никогда не видела таких лошадей, — пояснил Сыч.

Прокаженный благодарно поклонился и увел свое дитя. Карнаж отвернулся, проверяя упряжь, и тут за его спиной раздался счастливый, детский смех, что неожиданно прервался болезненным хрипом и кашлем. Заметив, как полукровка после этого изменился в лице, старый лучник сам снял сумки и, кивнув в ту сторону, куда удалились отец и дочь, произнес:

— А что? Они неприхотливы. Вырыли себе в земле норы, как кроты, и спят в них, закрывшись парусиной. Раньше-то за рекой один волшебник содержал этот… Как его? Лепрозорий. Во время войны туда имперцы добрались. Все порушили, а мага повесили на воротах. В Заране таких больных убивают и сжигают. И вот, как мирное время настало, никто не взялся снова искать лекарство. Потому и бродят они неприкаянные по Материку.

— Никогда не слышал об этом, — ответил Карнаж, — а вам-то они зачем? Как я понимаю, такое соседство до первого зараженного.

— Не скажи. Они отпугивают фэтчей. Взрослым мы даем немного хлеба за это и «болотной соли». У нас тут, если ты не знаешь, её вообще-то очищают.

— Теперь ясно, почему тут кто-то ещё живет, — угрюмо ответил «ловец удачи». — От проказы, надо полагать, вы спасаетесь этой самой «солью»?

— Какой ты догадливый! Ладно, пошли в дом. Посушишься, согреешься, поешь чего-нибудь, если ещё не расхотелось. Там публика не такая страшная. Хотя, это как сказать, — лучник повел «ловца удачи» за собой к дому, который возвышался среди костров на почтительном расстоянии от лежбищ прокаженных, окруженный повозками. Заодно у коновязей нашлось место скакуну Карнажа.

Оставляя сильванийского коня, полукровка значительно посмотрел на Сыча. Старый лучник сперва не мог понять, но, когда догадался, даже возмутился:

— У нас тут конокрадов нет! Здесь Жан заправляет, так что за добро будь спокоен. А вот за шкуру свою отвечаешь сам.

— Тогда пойдем, — усмехнулся Карнаж.

— Погодь, — удержал полукровку старик, — тут тобой интересовались, как слухи поползли, что ты в топи подался. Двое. Нам-то голубь принес вести, чтобы тебя никто не трогал. Не знаю уж, кто за тебя в Шаароне хлопочет, но и в разборки если что мы вмешиваться не станем. Только предупредим.

Феникс в ответ хмыкнул. Поистине его персона оказывалась интересна не только магам, раз в южной столице о нем знали и, более того, отписали контрабандистам. За сведения о том, кто им интересовался, «ловец удачи» готов был щедро заплатить, однако прекрасно понимал, что никто ему на этот вопрос здесь не ответит. Даже те «двое». Хотя бы потому, что канцелярия Фелара вела свои темные делишки не первое столетие и инкогнито чтила свято.

Они приблизились к дверям дома. Стены первого этажа были возведены давно и по площади оказывались гораздо меньше, нежели надстроенный позже второй этаж, опирающийся деревянными стенами на четыре башенки, возвышающиеся в углах постройки, подпираемой снаружи толстыми балками. Окна в каменных стенах первогоэтажа были зарешечены. Входная дверь, щедро обитая железом, тяжело открылась, дополняя образ этой «крепости», и Карнаж вошел внутрь следом за Сычом.

В просторной зале царил полумрак. Лишь несколько фанарей горели на крюках в стенах, не считая огромного камина у дальней стены. Слева и справа громоздились длинные скамьи и столы, за которыми сидели немногие постояльцы. Кое-где поднимались к низкому потолку клубы дыма из трубок. В воздухе витал бьющий в нос запах жареного лука. По углам, как и полагалось старинным традициям, располагались столики, где любой мог с кем-то обсудить личные дела не привлекая всеобщего внимания. В этот час они пустовали, не считая дальнего, в углу. На него недвусмысленно указал старый лучник, предлагая «ловцу удачи» уважить обычаи серых дорог и представиться патрону. Тем паче Жан по прозванию «Стоптавший Сотню Сапог» заслуживал некоторого уважения, хотя бы потому, что оставался одним из немногих действительно опытных и достойных головорезов пиратской братии из числа тех, кто уцелел после облавы, которую на морское братство устроили феларцы, когда корабли под черным флагом стали более не нужны стратегам. От былой пиратской флотилии, славно потрудившейся в морских битвах прошлой эпохи, осталось очень мало тех, кто и вправду что-то представлял из себя. Прочие оказывались мелкими сошками, наподобие Тиля, которые только и могли похваляться тем, как уцелели в общей каше. Союз с пиратами изначально был рискованным предприятием, но расчет оправдался и канцелярия могла довольно потирать руки — ей удалось убить одним выстрелом двух зайцев: выиграть войну и уничтожить пиратов. То, что оставалось от былых джентельменов удачи, теперь опасливо ютилось в бухтах на Острове Туманов, не помышляя более о крупных делах.

Несмотря на то, что Сыч настойчиво дергал Карнажа за рукав, «ловец удачи» не торопился сойти с очень удобной для обзора позиции. Фонарь у входа давно потух, и лица полукровки никто увидеть не мог, зато он, даже при столь скудном освещении, прекрасно разбирал, кто сидел в зале. По большей части в столь поздний час харчевались феларцы-северяне. Полукровок видно не было, а это значило, что разглядеть «ловца удачи» во мраке раньше, чем он бы вышел на всеобщее обозрение, было некому.

Над камином помещался герб южного королевства — редкое зрелище в последнее время, так как тамошнего дворянства почти не осталось. На щите в синем поле помещались три золотых меча, выставленных остриями клинков вверх, а венчал всю композицию горизонтально возложенный над ними кинжал, дорисованный кем-то пурпурой краской. Воистину, любовь к символам в людской породе не уступала таковой среди эльфов и гномов. Сие был знак, ни много, ни мало, того, что здесь попирались обычные законы и правили понятия Войны Кинжалов, немногочисленные, но, тем не менее, характерно жесткие, даже для подобных злачных месть. Один из них, кстати, предписывал выказать должное уважение тем, кто присутствовал.

— Здорово, мужики! — громко произнес эту простую сентенцию Феникс, зная нелюбовь такой публики к излишним велеречиям.

— Ну, здорово, — послышалось откуда-то сбоку.

— Здоровее видали! — вторило сонное от камина.

— Проходи! — заключил на удивление мягкий голос, донесшийся из дальнего угла, от небольшого столика. — И присаживайся. В ногах правды нет.

Карнаж отвесил Жану полупоклон. Сыч подвел «ловца удачи» к столику, где сидел бывший пират в компании еще одного типа, спящего на сложенных руках, и поспешил удалиться, едва Жан кивком отпустил его.

— Чьих будешь? Прозвище? Призвание? — спросил Стоптавший Сотню Сапог.

— Феникс, из «ловцов удачи», — сухо ответил Карнаж.

— Полукровка? — белесый глаз с косым шрамом нахмурился, в то время как другая половин лица пирата никак не выражала эмоций, скрытая длинными, темно-русыми волосами с проседью.

— Да.

— Значит это ты тот, о ком было написано в послании, — Жан вытряхнул трубку под ноги «ловцу удачи».

Пепел частично попал на окованный железом мысок.

— Извини, — пират неуцловимым движением выхватил саблю и аккуратно смахнул жженный табак её кончиком с мыска Карнажа, после чего добавил, — мы здесь уважаем южное королевство, хоть законы у нас и свои.

Феникс сохранял спокойствие, не смотря на телодвижения собеседника. Он выжидал, сам толком не зная чего. Это загадочное послание из Шаарона имело для него двоякие последствия: с одной стороны было лишней охраной, с другой — неминуемо вызывало подозрения. Слишком много было «лишнего», что следовало либо упразднить, либо обратить себе на пользу.

— Тут по твою душу есть двое парней. Могут сделать больно, — понизив голос, будто между делом, сказал Жан.

— Я весь дрожу… — усмехнулся полукровка.

— Немудрено, — подхватил бывший пират и его лицо озарила встречная усмешка, — ты ведь промок до нитки. От тебя за милю разит болотом. Ступай-ка к камину, обсушись.

Стоптавший Сотню Сапог даже не стал спрашивать у «ловца удачи» пароль серых дорог и тому подобное, хотя многие полагали, что всё это он сам и придумал в своё время. Помимо прочего, Жан оказался удивительно плодовит на глубокомысленные фразы, которые после повторялись другими, преумножая славу этого философа с рейтарскими замашками. В деле сотворения емких афоризмов он, пожалуй, мог бы соперничать даже с Окулюсом Берсом. Правда, одно поприще обоих мыслителей столь различных жизненных доктрин клинка и магии разделялось кругами, в которых были хожи их изречения.

Карнаж подошел к камину, сложив торбу и мешок с головой dra на скамью. Надо сказать, он действительно замерз, но удовольствие оттого, как постепенно согревались его члены, омрачало ожидание боли в спине. Более того, вспоминая предупреждение Жана, полукровке не требовалось какого-то особого предчувствия, чтобы предугадать дальнейшее. Момент был слишком подходящим и оттого предсказуемым.

Огромный кулак свистнул в воздухе. Феникс отскочил.

Рослый небритый детина с массивной челюстью встал перед ним. Полукровка цокнул языком и повернулся боком к противнику, расставив ноги чуть шире плеч и поднеся правую руку со сжатым кулаком к лицу, в тоже время опустив левую к бедру. Места меж двух скамеек, едва хватало для того, чтобы не дать этому детине использовать его громадные кулачищи с полной эффективностью. В золотых глазах сверкнула молния и веки сомкнулись. Карнаж с шумом выпустил воздух через ноздри — сзади никого.

— Ну вот и встретились, Феникс! — рыкнул незнакомец.

— Я тебя знаю? — глаза полукровки снова распахнулись, явно озадачив противника переменой цвета и размера зрачков. — Похоже, что нет. Отойди, пока не поздно.

— Зато я твою харю с этими зенками помню. Ну-ка давай, показывай, чего в мешке приволок? Ишь, «пока не поздно»… Должок надо отдавать!

Детина шагнул на полукровку. Тот отступил, предостерегающе пружиня на длинных ногах.

— Значит, по-хорошему не хоца? Лады! — кулак полетел в лицо Феникса.

Левая рука в перчатке с набойками блокировала удар. Нога в сильванийском ботфорте мгновенно взвилась в воздух, свистнула шпора, но детина даже не схватился за вспоротое предплечье, а ударил вторым кулаком в живот «ловцу удачи». С шумом выпустив воздух и повиснув на его костяшках, Феникс заключил, что не все имперские громилы такие уж неповоротливые. Некоторые явно имели много практики в кабацком мордобое и драться умели, а, умеючи, очень любили.

Оттолкнуть противника не получилось. Силы и масса оказались явно не равны. Руки громилы были вдвое толще, чем у Карнажа. Зараниец подхватил полукровку, словно пушинку, и жахнул головой о нависающую балку под потолком, после чего сдавил руками на уровне пояса, прижав к груди так, что исторг из своей жертвы громкий стон, собираясь явно сломать тому позвоночник. «Ловец удачи» не стал этого дожидаться и рванул громилу за уши — тот с криком откинулся, после чего Феникс вцепился руками в его голову, с яростным шипением вдавливая пальцами глаза. Зараниец отбросил полукровку, схватившись за лицо. Карнаж упал на пол и скрючился, тяжело дыша и проверяя целы ли ребра.

Никто не вмешивался, как и обещал Жан. Даже одобрительных криков бросили всего пару, словно нехотя выполняя старый, как мир, обычай кабацких потасовок.

Собравшись с силами, полукровка встал намереваясь докончить громилу.

Толстяк, не понятно откуда взявшийся и где пропадавший все то время, пока его компаньон вытворял свои зверства, с криком накинулся сзади, занеся над головой полукровки массивный табурет. Это было опрометчивым решением. Карнаж, с гортанным урчанием вывернулся, выбивая короткие, тослтые ноги из-под напавшего, и бедняга, подкошенный жестким ударом, рухнул ничком, выронив свое орудие и расквасив нос.

«Ловец удачи» на ходу перехватил табурет и что было силы ударил громилу-заранийца по голове. Предмет мебели разлетелся на куски и стал никуда не годен, как, впрочем, и тот, в кого был направлен — громила откинулся и растянулся на полу.

— Какие люди! Жаба?! — прорычал «ловец удачи», сотрясаясь от азарта. — Так вот, о каком долге разговор!

— Я не… — начал толстяк, пытаясь подняться, но пятка Феникса уперлась ему в затылок.

— Нет! Ты Жаба! — полукровка начал зло вбивать ступней голову толстяка в пол. — Жадная! Неугомонная! Бородавчатая! Тупая! Жаба!!

— Довольно, Феникс! — к камину подошел Жан.

— Убью, суку! — детина неожиданно резво поднялся, выхватывая нож.

— Вот это уже лишнее! — сабля пирата свистнула в воздухе и со звоном выбила оружие из рук заранийца.

Трое драчунов замерли. Стоптавший Сотню Сапог был тем, с кем ни Карнаж, ни те двое, что атаковали его, не собирались связываться ни при каких обстоятельствах.

Своё обманчиво безобидное прозвище Жан, разумеется, носил заслуженно, но он был, кроме прочего, отменным рубакой, дорого заплатившим за свою жизнь, прорвавшись через кордоны феларских солдат практически в одиночку. При всей свой философии, это был бретёр, который слыл ещё и изрядным душегубом, чей талант не знал нравственных или возрастных ограничений.

Феникс задушил наростающую ярость перед лицом этой ходячей смерти. Здесь ран’дьянские замашки оказывались совсем не кстати. Пусть даже слишком многое накинулось на него за эти последние дни. А этот толстяк, старый знакомец, бывший граф Жабэй, стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. Некогда мелкопоместный дворянчик, пытавшийся прибрать к своим рукам деятельность «ловцов удачи» в южном королевстве, теперь никак не мог угомониться и с завидным усердием гонялся за такими, как Феникс, безбожно грабя, а, иногда, и убивая неизменно подло, из-за угла. Жабэй бессовестно использовал в своих интересах помощь воровских гильдий, стражу и даже инквизиторов. Кое-как сводя концы с концами, он полагал себя весьма вертким, раз додумался до столь нехитрого открытия, как красть краденное. В последнее время дела его, видимо, шли совсем скверно. Как раз начали поднимать из руин Шаарон, а, вместе с ним, на южные земли вернулась и тяжелая дубина феларского правосудия. Вот и занеслав нелегкая бывшего графа сюда, в топи. И, разумеется, он не мог упустить случая, едва прослышав о направляющемся прямо к нему в руки «ловце удачи».

Полукровка молча смотрел на Жана и прекрасно понимал, в чем дело. Конечно, у здешних обитателей были свои законы, но они надежно переплетались с интересами канцелярии. А она частенько оказывала покровительство таким, как Жабэй. В конце концов, надо отдать ему должное, так ловко устроиться умудрялись немногие. В итоге получался изрядный клубок, в котором разобраться было непросто и рискованно, особенно в нынешние времена. Стоптавший Сотню Сапог держал паузу явно неспроста. Что-то важное было передано ему с тем посланием, о котором он говорил «ловцу удачи». Значит, кому-то было важно, чтобы Феникс добрался туда, куда следовал, то есть в Шаргард. На этом можно было неплохо сыграть, подначив Жабэя, который слыл крайне злопамятным человеком. Карнаж поглядел на распластавшегося у его ног толстяка, сплюнул ему на спину и, собрав вещи, преспокойно поднялся по лестнице в поисках комнаты на ночь.

Однако спать этой ночью Карнаж и не собирался. Последние события, конечно, сильно его измотали, но интуиция настойчиво взывали к его благоразумию. Устроившись в тесной комнатушке с плотно занавешенным окном, «ловец удачи» навалил на кровать сумки и кульки, после чего накрыл их одеялом. Прекрасно понимая, что подобный трюк надолго никого не введет в заблуждение, полукровка погасил свечу и устроился в самом темном углу, предварительно подперев дверь стулом. Хлипкий засов внушал ему мало доверия.

До восхода солнца нечего было и думать выбраться через окно и уйти к переправе, как бы он сделал в любом другом месте. Походило на то, что его загнали в угол. Но в распоряжении полукровки был ещё остаток ночи, и Феникс мудро рассудил, что ночь — время довольно беспокойное и за несколько часов случиться могло всякое.

Пока Карнаж готовился к осаде, попутно с этим раздумывая над сложившейся ситуацией, Жабэй вел не самые успешные переговоры. Закрывая рукой разбитый нос и принося свои извинения Жану, он вскользь упомянул о том, что «ловец удачи» мог везти с собой что-то весьма ценное, стараясь распалить застарелую алчность бывшего пирата. Уж её-то не могла истребить никакая философия. Однако Стоптавший Сотню Сапог не выказал ожидаемую графом реакцию. Пирату явно было чего опасаться. Риск перейти дорогу канцелярии возобладал над жаждой поживы. В то же время жадность самого Жабэя вкупе с желанием отомстить только набирали обороты, не сдерживаемые текстом секретного послания из Шаарона, которого он, разумеется, в глаза не видел.

— Вот мы и договорились, — прогнусавил, наконец, Жабэй, кривясь от боли и зажимая разбитый вдрызг нос.

— Да, любезный граф. Однако не забудьте и о братстве серых дорог, когда сочтетесь с «ловцом удачи», — напомнил Жан.

— Разумеется, — ответил толстяк, — я всегда чтил и чту законы серых дорог! Тут ведь, ей богу, сущая безделица же! Речь идет всего на всего о некой сумме, и никак не о жизни этого полукровки.

— Надеюсь!

— Не сомневайтесь. Слово дворянина!

Толстяк отвернулся и дал знак подручному громиле следовать за собой, поэтому не увидел скептической гримасы, которая возникла на лице бывшего пирата от того «слова», которое ему дали, будто золоченую побрякушку, брошенную опытному владельцу ломбарда с таким видом, словно это золото высшей пробы.

Жан вернулся за стол в углу. Там его поджидал мужчина, поглаживая ладонью совершенно лысую голову. Брови двумя клочками сошлись на переносице, глаза недобро посмотрели на пирата, когда тот уселся напротив.

— Хлеб, значит, без тмина запекаете? — начал гость, отламывая горбушку.

— Это за рекой так запекают, — нахмурился Жан.

— По вашей же просьбе, — чуть повысил голос лысый. — Ты же знаешь, что будет, если в столице об этом услышат? Вдобавок снов своих не рассказываете и совсем не исповедуетесь. Якобы потому, что здешние фэтчи всех монахов извели.

— Но это правда!

— Дл инквизиторов это непроканает. Для них нет правды, кроме бога.

— А для вас тоже?

— Нет. Моя правда — это я сам. Навроде, как ты для себя, пират. Ежели в отсутсвии монахов всё дело, так со мной есть один. Вон, со мной послушник, — лысый указал на фигурку, закутанного в робу с надвинутым капюшоном низкорослого человека, который сидел на скамье за общим столом.

Едва лысый гость указал на него, как тот встал и медленно побрел к лестнице, следуя за Жабэем и громилой. Стоптавший Сотню Сапог в изумлении проводил странного монашка взглядом.

Лысый тоже встал, дружески похлопав бывшего пирата по плечу, и, не проронив больше ни слова, направился к дверям.


Жабэй и его подручный достигли своих апартаментов и вкушали скудный ужин. Пока толстяк откупоривал бутылку вина, детина накинулся на пережаренное мясо.

— Да уж, а я-то рассчитывал, что разбойнички нам подсобят, — протянул бывший граф, разливая вино по кружкам.

— Ничего, господин, мы еще прижмем этого полукровку, что б ему пусто! — ответил с набитым ртом детина, пытаясь разрезать головку репчатого лука. — Только шибко уж он горазд драться. Чуть глаза мне не выдавил, гадёныш!

Жабэй пропустил жалобу мимо ушей, аккуратно прикасаясь к разбитому носу, который не превратился в лепешку только потому, что толстяк предусмотрительно встречал удары об пол по большей части лбом, отчего там теперь разрасталась приличная шишка.

— Интересно, что это за гость был сегодня у Жана? Наш любезный хозяин какой-то странный стал после его появления. Куда подевался былой кураж?! Да и все прочие тоже сидели, как шелковые. Что-то здесь не чисто, — бывший граф нервно провел пятерней по своей курчавой шевелюре и взялся за стаканчик с вином.

Детина не стал его дожидаться и опорожнил одним махом, после чего потянулся за бутылкой, чтобы налить ещё, как вдруг замер. За дверью послышались чьи-то шаги. Жабэй повернулся к двери, вслушиваясь, и прошептал:

— Кто это колобродит ночь с полночь? Чую, придется наведаться в комнатку того шустрого «ловца удачи» только под самый рассвет, когда все угомонятся. Но сработаем чисто, комар носа не подточит. Вот увидишь…

Бутылка с вином упала на пол и разбилась. Голова детины с глухим стуком грохнулась на стол под звон посуды. Жабэй вскочил и прижался к стене. В свете догорающей свечи он увидел, как из-под копны волос его подручного растекалась лужица крови. Детина не подавал признаков жизни.

«Вино!» — мелькнула в голове бывшего графа страшная догадка. Он посмотрел на стаканчик в своей руке и осторожно поставил его обратно на стол. Дрожащие пальцы потянулись к кинжалу за поясом. Глаза толстяка забегали между занавешенным окном и дверью.

— Все одно к одному! — глухо проворчал толстяк. — Э, нет! Вы еще не знаете графа Жабэя, господа охотнички!

Он махнул рукой и погасил пламя свечи. Немного помедлив, издал глухой вскрик и тут же метнулся к двери. Снова раздались приглушенные шаги, которые на этот раз совсем стихли возле двери. В воцарившейся тишине Жабэй сдерживал дрожащее от волнения дыхание, вытирая бежавшую по виску струйку пота.

Глухой удар в доски, и щеколда со скрежетом откинулась, повиснув на оставшемся гвозде. Дверь тихо отворилась, и в проеме возникла фигура в монашеской робе с надвинутым капюшоном.

Жабэй выжидал, крепко сжимая кинжал у груди, и, едва монашек шагнул внутрь, как толстяк набросился на него. После недолгой борьбы в руках бывшего графа осталась одна роба без владельца. Резкий удар, подобно молоту, обрушился на его многострадальную голову. Мысли перепутались и перед затуманенным взором возник порог комнаты. Возле него присел низкорослый островитянин с копной сальных, черных волос, в феларской кожаной куртке и штанах с короткими сопожками. Он пододвинул к носу толстяка руку с кастетом, на котором в тусклом свете из коридора сверкнули шипы, и с изрядным акцентом произнес:

— Последнее предупреждение тебе, Жаба!

Сильная рука вырвала сжимаемую толстяком робу, и сознание Жабэя окончательно угасло.


Стул, которым Карнаж подпер дверь, разлетелся в щепки. Полукровка с усилием поднялся, опираясь спиной о стену. Меч и кинжал были наготове, а ведь до рассвета оставалось совсем немного…

Словно тисками сжало горло. Во рту стало сухо. Магия!

Кто-то за дверью, особо не смущаясь, показывал незаурядное дарование в боевом телекинезе. Да так успешно, что обломки стула поднялись с пола и полетели к ногам полукровки. Несомненно тот, кто стоял снаружи четко знал, где именно расположился Феникс.

«Ловец удачи» бросил косой взгляд на окно и, оглядываясь на дверь, медленно убрал меч в ножны, после чего освободившейся рукой разворошил нагромождение на кровати и достал торбу с мешком. Однако, едва он отодвинул плотную занавеску, как что-то плюхнулось на стену по ту сторону грязного стекла и заскрежетало когтями по шершавым доскам.

Окна комнаты Феникса выходили на реку. Частокол с той стороны приближался довольно близко к стенам дома, чья северная стена располагалась почти в упор к крутому спуску в долину. Это оказалось сейчас весьма некстати, но Карнаж, все же, решился попытать счастья, полагая, что сможет выбраться хотя бы на крышу.

— Не стоит, ведь падать будет высоко, — напевно произнес чей-то голос, да так громко, словно его обладатель стоял рядом, а не за дверью. Впрочем, за визитом дело не стало, и, в тоже мгновение, как Феникс услышал голос, дверь сорвалась с петель и медленно опустилась на пол.

Vlos’Velve врезался в дверной косяк на уровне головы одетого в лохмотья горбуна с круглым, улыбчивым лицом, на котором один глаз был больше другого раза в три. Широкий рот под малюсеньким носом уродца растянулся в обезоруживающей улыбке. У краешка губ, где скапливалась и засыхала слюна, были видны швы, сделанные грубыми нитками так, словно лицо незнакомца не раз перекраивали.

— Гостеприимно, — пропел голос так же весело и беззаботно.

Меж тем рот нежданного гостя оставался по-прежнему растянутым в идиотской улыбке до ушей, и полукровка озадачился впоросом, кто же с ним все-таки говорил?

— Кто вы?! — выдавил из себя Карнаж.

— Я? Я был поэтом иногда и собирал в стихи слова, но многим были не по нраву мои поэмы… и тогда… И вот я мертв, и стих мой тоже… — заговорил все тот же голос под мерное качание головы горбуна.

— Ну-ка замолкни, уродище! — грубо прервал ещё чей-то голос.

Лохмотья на горбу зашевелились, и на плечо уродца вылез огромный, белый попугай.

У «ловца удачи» округлились от изумления глаза — это оказалась та самая зловещая птица, которая сидела на ветке в оранжерее Окулюса Берса и запомнилась полукровке своей характерной особенность. В костистой лапке той половины тела, где зияли выбеленные кости, была зажата цепочка. На ней висел крупный, отлитый из металла череп, в чьих глазницах тускло светились два отесанных адуляра*.

— Наш хозяин, мэтр Кассар, желает видеть Феникса и посылает с нами амулет, который поможет избегнуть опасностей земель мертвых, — куда почтительнее, чем к горбуну, обратился попугай к «ловцу удачи».

— А ваш хозяин не подумал о том, что от таких вот визитов можно ненароком и спятить?!! — чуть не крикнул полукровка.

Вообще-то подобные вещи с Фениксом по роду его профессии происходили не так чтобы в первый раз. Чего только стоил один оригинальный способ, которым его призвал на службу шаргардский чародей, ныне покойный Рэйтц из Красных Башен. Карнаж как-то сидел в трактире и спокойно ужинал. Когда же он откупорил бутылку доброго вина, оттуда вдруг выпорхнул плененный дух и, вместо положенных трех желаний, которые легенды сулили нашедшему, выполнил одно, но чужое: схватил «ловца удачи» и вынес наружу через трубу дымохода. Тем не менее, представление, которое разыграли подручные некроманта, выглядело ещё более жутко. И Феникс лишний раз имел удовольствие убедиться, что каждый маг на Материке, обладающий хоть крупицей таланта и силы, начинал сходить с ума на свой лад.

Попугай порхнул на спинку кровати и положил медальон на скомканное покрывало.

— Спрячь-спрячь! — произнесла птица, кланяясь металлическому черепу.

Карнаж подошел на едва гнущихся ногах и наклонился, чтобы взять медальон. Боль пронзила спину, и он отшатнулся, издав тяжкий стон.

— Крылышкам больно? — озадаченно повернул голову попугай. — Скверно-скверно! Горбун, подай снадобье Фениксу. Да поживее! Хозяин непременно желает его видеть.

Уродец проковылял к кровати и протянул «ловцу удачи» изумрудного цвета сосуд с толстыми стенками. Полукровка, морщась от боли, взял снадобье из длинных, кривых пальцев.

— По одной капле два раза в день, счетом чертовой дюжины всего и не более, — напевно прозвенел голос горбуна. — В тумане разума боль заблудится и забудется.

— Я непременно явлюсь, если останусь жив, — ответил «ловец удачи», пряча медальон и флакон запазуху.

Снизу донесся шум голосов и топот многочисленных ног по лестнице.

— Мы можем помочь, — сказал попугай, порхнув на мешок с головой dra.

— Избавим вас от тяжкой и опасной ноши, а заодно очистим путь, — тут же пропел горбун.

Топот ног приближался, и до чутких отсрых ушей полукровки долетало клацанье извлекаемого из ножен оружия. В дверном проеме показался один из слепцов с факелом в руке. Он уже собирался рвануться внутрь комнаты, но невидимая стена оттолкнула его и он отлетел назад.

— Это за нами, за нами! И, значит, за вами, за вами! — глумливо сообщил попугай, поставив «ловца удачи» в положение роженицы в начале схваток, чей выбор, откровенно говоря, был невелик.

— Проклятье! Забирайте что вам нужно и расчищайте путь, если и вправду можете! Я на всё согласен! — крикнул в отчаянии «ловец удачи», хватаясь за оружие и забиваясь в угол при виде той толпы, что собралась в коридоре.

Слепая старуха протиснулась меж стражей и, воздев руки, сжала клюку и исступленно завопила какие-то заклятия.

— Охотно-охотно! — попугай сел на подоконник. — Только надо ещё немного-немного!

Птица отдернула клювом занавеску. Снаружи, уцепившись лапами за стену, на них таращился фэтч. Горбун повернулся и безотрывно глядел на монстра. Монстр тоже глядел на него. Тот глаз, который был в три раза меньше другого у уродца, с чавкающим звуком стал открываться, становясь всё больше и больше, пока не сравнялся со своим собратом. Фэтч заскулил и заплакал так горько и жалостно, словно ребенок, оставленный матерью, рыдал где-то за толстой стеной. Монстр задергался и вдруг сорвался. Плач прекратился.

— Путь свободен-свободен! — проскрипел попугай.

Подобное могло довести до безумия любого здравомыслящего человека, однако Карнаж не даром отмечал для себя, что «ловцами удачи» становятся преимущественно метисы различных мастей, а вот люди в профессии долго не задерживаются. Эльфы и гномы славились устойчивостью разума к заклятиям, благодаря очень гибкой психике, которая выручала не только от насылаемых помутнений рассудка, но и от внутренних, которые возникали как стрессовые издержки.

Феникс больше не воспринимал происходящее, словно в какой-то момент он отстранился и действовал по обстановки, не анализируя её слишком глубоко. Он схватил торбу, мгновенно высадил окно и, обернувшись на подоконнике, чтобы поблагодарить нежданных спасителей, едва успел прыгнуть от протянувшихся к нему многочисленных рук ворвавшихся в комнату слепцов.

По-кошачьи мягко приземлившись, полукровка услышал над головой сквозь ругань и крики из выбитого окна хлопанье крыльев. В землю возле его руки воткнулся темноэльфийский шпаголом. Верно, о клинке он совсем позабыл, оставив его засевшим в дверном косяке. От частокола донеслось ржание сильванийского коня. Превозмогая боль в спине, Карнаж сосредоточился и заставил свое ран’дьянское наследие совершить последний рывок к побегу. Перемахнув частокол и ров, «ловец удачи» не успел сгруппироваться и кубарем покатился вниз по склону холма. С трудом поднялся, вставил ногу в поддерживаемое горбуном стремя и, даже не удивившись тому, как тот успел оказаться здесь да еще и с конем, рванул что было духу к реке. Там располагалась паромная переправа, а паромщик, видимо, заранее вынутый из кровати, ожидал в компании белого попугая на плече, стоя как истукан, в одном исподнем, с широко распахнутыми, бессмысленными глазами…


* * *

Шаарон встретил обоз убийц драконов своими, теперь уже как и прежде, полными людей улицами. У самых ворот Тард и офицер королевского разъезда в последний раз посмотрели друг на друга волком, и гвардейцы двинулись дальше.

Бритва с Горттом уж и не надеялись избавиться от столь тяжкого покровительства. Особенно туго пришлось после ночного происшествия, когда дорогу обозу пересекли двое всадников. Они куда-то спешили, да так, что не ответили на требование офицеров остановиться, а лишь пришпорили своих коней. Те из солдат, кто бросились им наперерез, пали первыми, после чего всадники врезались в обоз и опрокинули еще несколько человек из разъезда. Ошеломленным таким поворотом, гномам и их товарищи по оружию оставалось только провожать нежданных гостей взглядами, пока те не скрылись в сумерках. Хлопот ещё прибавилось, когда Нэй узнала в одном из всадников ту самую полуэльфку-наемницу, которая после стычки с гвардейцами покинула их вместе с «ловцом удачи». Эльфка не удержалась и окликнула Гюрзу, а та обернулась. Всего этого оказалось достаточно для допроса, который после учинил офицер разъезда, раздосадованный такой неудачей. Однако Нэй ничего не могла толком сказать о наемнице, и офицер, злой как сто чертей, набросился на Тарда, виня его в том, что наемники не оказали должного содействия. Бритве ничего не оставалось, как снова закрыться королевским патентом, словно щитом, от всех нападков. Офицер и был бы рад порвать эту треклятую бумажку в клочья, но печати трех королей сообщали ей той непомерной твердости, которая ровняла её с листом лучшей стали.

Меж тем Тард усмотрел в этом обюстоятельстве возможность избавиться от навязанных провожатых и резонно предложил офицеру, едва впереди показались недостроенные башни Шаарона, следовать каждому своей дорогой. Если в южном королевстве дополнительная охрана убийцам драконов не мешала, то в северном подобное сборище стягов и доспехов сказывалось на секретности миссии, возложенной на наемников. Всё-таки шпионов империи везде хватало с лихвой, а подобное сборище вызывало слухи и пересуды даже у простых зевак. Офицер разъезда, после беседы с посыльным коменданта, неожиданно легко согласился. Солдаты торопливо сменили лошадей и, пополнил запасы провизии, торопливо двинулись дальше, предоставив убийц драконов самим себе. Купцы покинули обоз сразу по прибытии в город, оставив наемников предоставленными окончательно сами себе, и теперь они, наконец, могли спокойно потолковать о предстоящей экспедиции.

Нэй с интересом слушала обсуждения убийц драконов, сидя за широкой спиной Гортта. Гном устроил так, чтобы её всё же считали какой-никакой частью отряда, и эльфка была ужасно этому рада. Ведь Клара и старый маэстро даже не попрощались, а просто укатили с рассветом к городским воротам. Акробатка знала, что, вернись она в тот самый момент, догони фургон и кинься со слезами в объятия бородатой женщины, все могло бы ещё сложиться, но теперь другой путь овладел мыслями юной отрёкшейся. За поясом у нее был подаренный Горттом кинжал, а на сапогах весело звенели шпоры, добавляя решимости и задора. Она иной раз подолгу смотрела на собственное отражение в зеркальце во время кратковременных остановок на тракте. Там, внутри резной рамочки была уже не та молоденькая эльфийка с длинными, светлыми волосами. Слишком многое изменилось, заставив выбирать, как взрослой, собственный путь и теперь только она была в ответе за этот выбор. В такие минуты Нэй частенько вспоминала Карнажа. Ей всегда хотелось узнать, какого это было странствовать одной по свету и зарабатывать себе на кусок хлеба. Сильванийская старая натура лесных эльфов ещё не была в ней изжита до конца, и бродила в молодой крови тягой к странствиям и самопознанию. В этом Нэй помогал Гортт, ведь в Фивланде, его родине, тоже всеми силами поддерживали стремление к странствиям, потому как типичная для большинства гномов оседлость укрепляла консерватизм и губительно сказывалась на достижениях в научной мысли, которой не раз способствовали именно привнесенные из-за границы новшества.

И вот она присутствовала на совете убийц драконов, где решались немаловажные вещи, относившиеся напрямую к выживанию. В своей кажущейся простоте тема снабжения и логистики занимала одно из главенствующих мест.

— Итак, получается, что на всё про всё у нас уйдет ещё месяц, не больше. Это если корабли ждут в порту, — заключил Тард, касаясь вопроса о сроках отплытия из Шаргарда.

— Бритва, мне Нэй сказала, что, когда они с циркачами покидала северную столицу, верфи в этом году выполняли какой-то крупный заказ от гильдии магов, так что, может статься, корабли не будут готовы к отплытию в срок, — заметил Гортт, значительно подняв свою трубку вверх.

Тард замолчал, раздумывая и выжидающе глядя на окружавших наемников. Обоз по приказу гнома не стали вводить в Шаарон, а оставили недалеко от ворот, послав нескольких человек в город за свежими новостями. Глава убийц драконов не хотел задерживаться, зная, как могут они увязнуть в отстраивающейся южной столице. И вот теперь, у костра, окруженного повозками, по-походному держал совет.

— Бритва, я слыхал от свояченицы, якобы среди торговцев снова ходят мрачные слухи о феларских экспедициях в Пепельные Пустоши. Говорят, темные эльфы из тамошних крепостей согласились снабжать людей провиантом, — сказал сутулый, пожилой феларец, которого, будь он шире в плечах, из-за низкого роста и окладистой бороды можно было принять за гнома.

— И что с того? — Тард бросил ему мешочек с табаком, завидев, как тот достает чубук.

— Так, надо думать, ларонийские патрули будут ждать нас тепереча ближе к горам. Потому задержка с кораблями нам на руку. Как раз к концу зимы и прибудем на место. Белые эльфы не станут столько жопы на морозе высиживать и, глядишь, отзовут хоть бы колдунов своих. А мы и нагрянем!

— Ага! Нагрянем! — скривился Гортт. — Как раз к пробуждению старших драконих на кладках с яйцами, которые и идем разорять!

— Верно, — нахмурился Тард, — их величества особо не торопятся, потому что далеко не все походы складываются столь удачно, как им хотелось бы. Но, если про ларонийцев правда, тогда надо с темными обстоятельнее потолковать будет, как причалим.

— Значит, опять наобум плывем, Бритва? — спросил феларец, сжимая зубами чубук.

— Выходит что так, — угрюмо согласился Тард. — С ларонийцами связываться не с своим братом! Хуже, чем с драконами. Белые эльфы смышленее будут. И пес их знает, что теперь удумали там, в горах своих засратых. Давайте вот что! Положим так: если к середине зимы удастся доплыть, то вялый драконий молодняк бьем без жалости, сколько успеем, пока беляки нам пятки палить не станут. Головы в повозки сложим, да ходу на побережье. Тоже не кисло заплатят! Если к концу, то лежек драконьих не ищем, потому как там старшие летать будут, а двинем наверняка, к самым гнездам! Поворошим там хорошенько. Риск, конечно, больше, но за битые яйца получим вдвое!

— А есть что на примете? Ведь до весны, если не зная, так и не сыскать можно, — возразил один из феларцев под дружные кивки окружающих.

— Есть на примете одно гнездовье. Мы в прошлый раз срисовали на карту, когда отходили, — напомнил Гортт.

— Главное, чтобы не поздно было. А то, если дойдет время детенышам вылупляться, рискуем на папашу ихнево нарваться, когда он им туда жратву таскает станет. В горах-то гнездятся уж больно древние. А вот молодняк несется на плато, ближе к Ларону, заодно баллисты и пушки развернуть есть где, — Бритва повернулся к тем, кто слушал его за спиной. — Кстати! Перед отплытием сообщим их величеству, чтобы учел, как мы его недокормленных гвардейцев своими харчами потчевали, пока они нас сюда провожали.

— Прожорливы, а пользы, как с козла молока, — глухо засмеялся феларец.

— Точно! Двоих и тех схватить не смогли, разини, — осклабился Гортт, подмигнув Нэй.

Эльфка в ответ сдержанно улыбнулась. Среди наемников прокатились смешки вперемешку с незлобивой руганью.

— Так, завались! Ишь загоготали, — шикнул Тард. — Это нам еще припомнят, что не подсобили с теми конными. Вот увидите.

Один из тех, кого посылали в город, вырвался из ворот и пришпорил коня, помчавшись к обозу. Подъехав, наемник осадил скакуна и, едва отдышавшись под удивленными взглядами присутствующих, выпалил:

— Бритва, дело дрянь! Наши гвардейцы поехали на помощь стражам границ у имперского тракта. Там, по слухам, те двое, что на тракте наперерез нам выскочили, помогли одной чернокнижнице и Черным Псам раздолбать остатки ордена Белых Волков!

Воцарилось гробовое молчание, прерываемое изредка тихими проклятиями, что цедили сквозь зубы те из наемников, которые сразу поняли, что это может значить для их отряда.

— Чёрт! Вот теперь точно припомнят!!! — сплюнул под ноги раздосадованный Гортт.


*Камень из разряда селенитов, называемый «лунный камень».

Глава 6

Серые дороги имеют такое неоднозначное свойство как пересекаться…


мэтр Клод, канцелярия Фелара


Первый снег в Cеверном Феларе выпал ранним утром, осыпав серебром приграничный городок и поля вокруг. Снежинки кружили меж печных труб, оседали на крышах и растворялись в слякоти дорог, припорошив жухлую траву на обочинах. В сером утреннем небе гулял ветер, раскачивая лопасти мельниц. Он кружил на улицах вихри, сдувая снег с черепичных крыш на головы прохожих, но они лишь сильнее запахивались в плащи и направлялся дальше по своим делам. Люди не понимали радости младшего отпрыска Сильфа, который так увлеченно играл с первым в этом году небесным серебром. Баловник никак не унимался, забираясь под полы одежды, за поднятые воротники и срывая широкополые шляпы. Но прохожие никак не хотели замечать красоты первого снега, даже когда отчаявшийся ветер бросался им прямо в глаза.

Старая церквушка к северу от города открыла свои двери и на паперти чернела фигура звонаря, задравшего голову вверх. Единственного из всего городка, кто с неподдельной радостью встречал первый снег. Ведь это была ещё одна спокойная зима…

Прошло немало лет, но память человеческая после больших потрясений будет ещё долго отмечать заведенную временем смену сезонов по-особенному, если до этого привычная цепь хоть раз обрывалась, окрашивая в кровавый багрянец снег, а серый печной дым заменяла черная завеса пожарищ.

Этому городку, который миновали, казалось, самые страшные из ужасов войны, всё равно было, что вспомнить из мрачной эпохи Сокрушения Идолов. Разорение кругом, бесконечное ожидание своей очереди быть спаленным дотла, стоны и мольбы добравшихся до порога беженцев…

Звонарь тяжело вздохнул, слушая завывавший в стенах церкви ветер.

Жители кутались в плащи и редкими силуэтами проходили то тут, то там этим ранним утром, но теперь так было не потому, что большинство сидело по домам и тряслось от страха. Нет. Год выдался урожайным, и гуляния продолжались до глубокой ночи. Люди праздновали. Веселье царило в домах до рассвета. Вот и не видно теперь никого с утра.

Звонарь мотнул головой, стряхивая подступившую грусть, что принес вместе со снегом этот ветер, который невольно напоминал о многом из того, чего не хотелось вспоминать. Еще лучше было бы и вовсе забыть.

Начинался еще один новый день. И вот уже смотритель ночных улиц возвращается, бредет устало, повесив на пояс колотушку. Рядом его рослый племянник несет в руках потушенный фонарь. По всему если судить, парень собирался вскоре сменить старика на незатейливой службе. По обыкновению они направлялись в кабачок, чтобы внести туда на усталых спинах новый день и согреться у камина, пропустив кружечку крепкого перед тем, как отправиться на боковую.

Всё снова шло своим чередом…

Даже всадник, который ехал по дороге следом за ними, был теперь не редкостью в этих местах. Сюда частенько сворачивали незнакомцы с большого тракта, направляясь к тем, кто торговал в топях за рекой. И совершенно безбоязненно, ведь пограничная стража смотрела на это сквозь пальцы. В конце концов, именно серые дороги превратили небольшую деревню из числа многих, что были в долинах к северо-востоку, в некое подобие города, пусть небольшого и редко отмечаемого на крупных картах, но, тем не менее, города! А это звучало гордо. Особенно после войны. Особенно в Северном Феларе.

Звонарь еще раз вздохнул, поежился и скрылся в церкви, заперев двери.

Всадник же продолжал следовать за смотрителем ночных улиц и его племянником, держась позади. Старик несколько раз опасливо обернулся. Незнакомец восседал на черном жеребце, закутанный по уши в плащ с надвинутой на глаза шляпой. Как только преследуемые начали оборачиваться и ускорять шаг, всадник нарочито выпрямился в седле и задрал голову. Было заметно, как он то и дело вздрагивал от холодного ветра. Вскоре все тот же ветер, так неприветливо встретивший приезжего, принес с собой аромат жаркого, сдобренного луком. Всадник не стал ждать и, позабыв о напускной значительности, поторопил коня, обгоняя шедших впереди мужчин.

Бросив поводья удивленному мальчишке, который вообще-то отводил лошадей в стойла не за пустую благодарность, странник практически ворвался внутрь кабачка, чье название разобрать на маленькой дощечке с облупившейся краской было невозможно, да и не за чем. Всё равно он был единственным в окрестностях по эту сторону реки, а это, стало быть, на пару десятков миль по окружности, если не больше.

Войдя внутрь, незнакомец столкнулся нос к носу с ругающимся, как сапожник, долговязым седым мужчиной. Тот покидал заведение, подхватив со стола широкополую шляпу и раздраженно одергивая короткий плащ.

— Какого дьявола!? — седой мужчина оттолкнул вошедшего со своего пути и, бросив через плечо пару проклятий и обещание вернуться со стражей, адресованное сидевшему за столом единственному посетителю, ударом ноги распахнул дверь и вышел. Тот, кому предназначалась угроза, примирительно поднял кружку и пообещал вдогонку выпить за здоровье своего хулителя. Кабатчик предвосхитил просьбу, тут же выставив и наполнив кружку. Услышав звук льющегося пива, постоялец устало поднялся, тряхнув копной багряных волос, и, потирая кончики острых ушей, направился к стойке. На спине короткой куртки полукровки приезжий заметил огненные перья, вставленные в ряд серебряных креплений на лопатках, и нахмурился, догадываясь, какой священной птице они раньше принадлежали.

— Что вам угодно, сударь? — бросил новому посетителю хозяин, отирая руки о фартук.

— Любезный, — ответил на вопрос звонкий молодой голос из-под нахлобученной на глаза шляпы, — не дозволите путнику погостить у вас? Я очень устал с дороги. Проявите каплю милосердия, накормив чем сможете того, кто откликнуться на просьбу местного старосты.

— О чем речь? — сухо бросил кабатчик, понимая, что речь идет о дармовщине, в тоже время широко улыбаясь остроухому постояльцу,который выложил на стойку пару золотых монет.

— Теперь, я полагаю, мы в расчете за ночлег, питие и еду? — послышался отдающий металлом голос полукровки.

— О! Более чем, мэтр Феникс! — кабатчик попробовал золотую монету на зуб. — А лихо вы! Едва у нас объявились, как успели обчистить карманы того скверного господина с мануфактуры.

— Моей вины тут нет, — полукровка потер глаза и зевнул. — Если не умеешь ловить Фортуну — не берись за кости и держись подальше от карт. Азарт, её названый брат, весьма коварен.

— Ваша правда!

— Так что скажете, любезный? — напомнил о своем присутствии приезжий.

— Для начала, сударь, извольте снять свою шляпу, коль скоро перешагнули порог дома вовнутрь, — посоветовал тот, кого называли Фениксом и, повернувшись, окинул взглядом закутанную в плащ фигуру. — Поверьте, в ней отвратительнейшие перья, которые не стоит выставлять на всеобщее обозрение.

— Куда уж им тягаться с теми, что у вас на спине?! — рука в перчатке из грубой кожи сорвала головной убор, и на полукровку сверкнули голубые глаза из-под челки коротко и неровно остриженных волос. Меж тем лицо молодого человека стало пунцовым от едкого замечания, пущенного в адрес его шляпы. Он плохо разбирался в моде, и купил первое, что ему приглянулось у бродячего торговца на переправе через Бегун.

Это юношеское смущение не ускользнуло от Феникса, который стал ещё пристальнее разглядывать странного гостя.

— А не сыграть ли нам, сударь? — начал Карнаж, заприметив выглядывающую из плаща у правого плеча молодого человека длинную, немного изогнутую рукоять меча. — Скажем, вот на ваше рубило, которое висит за спиной?

— Ваше предложение заманчиво, но — нет! И не настаивайте, тем паче если не знаете, кто я и для чего предназначается мой меч! — особо подчеркнув последнее слово, повысил голос молодой человек и, распахнув плащ, вытащил из-за воротника круглый медальон с выгравированной на нем головой филина.

— Черт возьми! — всплеснул руками кабатчик.

— Проклятье! Истребитель неупокоенных?! Здесь? — изумился Феникс. — В самый раз выбрали это местечко, сударь! Откуда же вы взялись, столь молодое преданье старины глубокой?

— Я прибыл по делу к старосте. На большом тракте мне обещали здесь работу. И вот я прибыл!

Карнаж разразился громким хохотом и, прихватив кружку, направился к столу. Там он уселся на скамью, подвинув свою поклажу и прислонив к стене короткий меч в ножнах.

— Что вас так развеселило? — заскрежетал зубами истребитель неупокоенных.

— Позвольте, а что вас так разозлило в моем веселье? — ответил вопросом на вопрос Феникс, отмечая, как уморительно смотрелась недовольная гримаса на молодом лице. Полукровка откинулся спиной на стену, взвалив ноги на край стола, и лукаво посмотрел на молодого человека.

— Я просто пьян, — солгал Карнаж, — и плохо выспался от той чертовщины, которой повидал за рекой. Вас бы туда, сударь! Уж там точно ваш меч может без сомнения рубить встречного и поперечного! Пусть даже и в человечьем обличии. Поверьте, упыри на каждом шагу!

— Я защищаю людей и убиваю только нежить, которая угрожает их жизням, — с достоинством ответил молодой человек.

Кабатчик облокотился на стойку, с интересом слушая перепалку.

— А вы обчистили карманы того бедняги и рады, что взяли солидный куш! — усмешка пробежала по молодым губам, а голубые глаза презрительно сощурились.

— О, да! Вы правы! Как говорят среди «ловцов удачи»: да не оскудеет рука дающего, да не отсохнет рука берущего! — Феникс хлебнул еще пива. — Теперь-то этот «бедняга» в ближайшее время не сможет скупать детей в нищих семьях и заставлять работать на своей мануфактуре. Стоит вам проехать чуть дальше за город, на юг, и вы увидите, какие милые изделия из кожи шьют там дни напролет.

— Превосходно, сударь! Впрочем, что ожидать от того, кто крадет за деньги и на заказ? Теперь этот изверг отработает свои убытки, спустив плетью семь шкур с детских спин.

— Ба! Уже «изверг»? Браво! — ощерился полукровка. — Я не святой и всего предвидеть не могу, но, может статься, будет лучше, если в ближайшее время маленьких рабов станет пусть не меньше, хотя бы не больше? А, если он станет усердствовать плетью, которую и так наверняка кладет лишь когда идет поспать или справить нужду, то детские крики, наконец, услышит ваш разлюбезный староста, которого заботят только упыри и нечисть в руинах лепрозория. Между прочим, вам собирались платить из средств того самого «изверга». Ведь известно, что ваши услуги стоят недешево. И этот богом забытый городок подобные расходы позволить себе не сможет. Так что скажете? Кто из нас крохобор, а кто защищает невинных?

— Я не вор хотя бы потому, что только на плату за свои услуги и живу! — грохнул кулаком по столу истребитель неупокоенных. — А вы много на себя берете, начиная судить о едва знакомом вам человеке. И кто тут, черт возьми, ещё взял слово? Жалкий полукровка!

— Узнаю старые феларские настроения. Так вот в чем дело! Упреки и рассуждения от «полукровок» поперек горла встали? Даже вам? Тому, кто этот мир видал только с вершины гор в какой-нибудь друидской общине? — устало произнес «ловец удачи» и поднялся навстречу молодому человеку. — Уж будьте последовательны, сударь, если не можете держать язык на привязи и столь пристально следите за размером ушей собеседника. Полукровок здесь не столь давно убивали без суда и следствия. Хотите повторит? Можем выйти освежиться в это чудное утро? Только учтите, я не расположен к пощаде.

— Её и не потребуется! — вспыхнул молодой человек, хватаясь за рукоять меча.

— Господа! Поумерьте пыл! Староста идёт! — предупредительно крикнул кабатчик.

Входная дверь отворилась и в кабак действительно вошёл низкорослый плотный мужчина в плаще и шляпе со срезанной тульей. За ним следовали смотритель ночных улиц и его племянник, а завершал шествие тот самый долговязый владетель мануфактуры.

— Вот он, вор! Мошенник!!! — долговязый чуть не набросился с кулаками на «ловца удачи». Но Карнаж отступил на шаг к стене, а мгновенно извлеченный из ножен меч нацелился кончиком в грудь владельца мануфактуры.

— Назад! — рявкнул полукровка. — Живо! А вы, смотритель, скажите своему подручному, чтобы спрятал кинжал, а то некому будет сменить вас на посту.

Староста почесал свою короткую бородку, оценивающе глядя на «ловца удачи», и произнес:

— Сударь, мы пришли, дабы разобраться, что стряслось. Ведь проиграна крупная сумма денег. Вдобавок, я слышал, будто к нам приехал тот, кого мы так ждали…

Истребитель неупокоенных согласно кивнул в возхникшей паузе и отошел к камину, отвернувшись ото всех и согревая руки, тем самым давая понять, что прочее, кроме условий найма, его мало волнует.

Довольствуясь произведенным эффектом, Карнаж в свою очередь убрал меч в ножны и закинул их за спину, после чего допил пиво и, панибратски хлопнув по плечу истребителя неупокоенных, произнес:

— Тогда в другой раз, сударь. Позвольте всё же угостить вас на прощание.

— Не стоит, — сглотнул молодой человек.

— Эй, любезный, налей и накорми! — Карнаж подкинул кабатчику пару монет. Тот ловко поймал и тут же подставил кружку, отворив краник на бочке и довольно замурлыкав себе под нос.

Владелец мануфактуры переменился в лице, увидев, как швыряются его деньгами, и возопил:

— Вы посмотрите, что делается! Он же транжирит мои… Мои деньги!!!

— То есть как это «ваши»?! — неподдельно изумился Феникс. — Разве я неволил их проигрывать?

— Ты — шулер и мошенник! Что же вы стоите, хватайте его, смотритель! — долговязый снова шагнул вперед.

Феникс отступил. Владелец мануфактуры поистине мастерски демонстрировал неуклюжесть, в тоже время ступая уж очень мягко. Полукровка готов был побиться об заклад, что это далеко не очередной предприимчивый малый, которых становилось все больше с каждым днем, и они всё увереннее теснили наследственные профессии сапожников и кузнецов. Этот седой мужчина мог из себя разыгрывать возмущенного горожанина сколько душе угодно. Перед старостой или смотрителем ночных улиц, но не перед «ловцом удачи». Стоило лишь заглянуть в его глаза и там, в их глубине, пылало не возмущение, а нарастала глухая, неумолимая злоба. Словно у дряхлого пса, у которого молодой отнял положенную по старости кость. Только владелец мануфактуры не мог просто броситься и уничтожить обидчика — клыки уже не те. Однако на его стороне покамест был староста. Но тот тоже оказался себе на уме, и, как становилось видно из его терпеливого и многозначительного молчания, ждал предложений. Это было разумно. Там, где проходили незримыми нитями серые дороги, стоило проявлять двойную осторожность. После пронесшихся войн Материк наводнило неисчислимое множество одиночек, которые отменно владели оружием и могли с легкостью перебить блюстителей закона селений или городков, наподобие этого. Вот староста и проявлял столь полезное здесь качество, взамен требуя совсем немного…

— У вас такой чудный город, бургомистр! — польстил Карнаж, делая вид, что не замечает владельца мануфактуры.

— О! Благодарю вас! — притворно смутился староста от столь высокого для него звания.

— Наверное, непросто жить здесь, посреди столь неспокойных мест? — нахмурил брови Феникс.

— Ваша правда, сударь. Нам не дает покоя нечисть с погостов, оставшаяся от некромантов. А в руинах лепрозория, где орудовал до войны один сумасшедший маг со своими разносчиками заразы, и того хуже. Вот мы и призвали на службу истребителя неупокоенных. Едва собрав на его недешевые услуги.

— Неужели они стоят так дорого? — ядовито спросил полукровка, скосив глаза на молодого человека, который, сложив на скамью плащ, с аппетитом уплетал жаркое, поддавшись на уговоры кабатчика. Услышав последнюю фразу, тот снова зло сверкнул глазами на «ловца удачи», но полукровка лишь успокоительно подмигнул, сложив руки на груди.

— Дюжина унций серебром. И это только задаток! — посетовал староста, присаживаясь за стол подле истребителя неупокоенных, после чего дал знак располагаться смотрителю и его племяннику.

Проделав в уме нехитрые вычисления столь архаичного способа оплаты, Карнаж примерно понял, о какой сумме шла речь. Большинство убийц вампиров, вервольфов и прочей нечисти обычно брали треть суммы в качестве предоплаты, предпочитая серебро. И чем чище, тем лучше.

— Что вы говорите? Неужели так много?! — изумился Феникс, подойдя к камину и глядя на пляску языков пламени.

— Да, представьте себе, — староста скорбно покачал головой. — До недавнего времени нам помогал вот этот господин с мануфактуры. Его щедрые пожертвования всегда оказывались очень кстати.

«Ловец удачи» отдал должное хватке старосты. Полукровка резко развернулся и, глядя прямо в глаза долговязому, предложил:

— Что ж, коль скоро дела вашего городка столь плохи, я думаю, вы не откажетесь от пожертвования, которое я готов внести, оплатив услуги истребителя? Тем самым лишний раз отблагодарю жителей за предоставленный мне без лишних расспросов ужин и кров.

— О! Сударь, как вы щедры! Да хранят вас боги! — обрадовано воскликнул староста.

«Ловец удачи» не слушал этих восторженных воплей. Он и так знал, как повернется дело. Сейчас его более занимали перемены на лице долговязого, который был сражен подобным предательством и бессильно скрежетал на Феникса зубами, как нынче ночью, когда карта оказывалась в очередной раз бита, а кости после, казалось бы, безнадежной пятерки у полукровки, поворачивались к нему вновь «змеиными глазами».¨

Карнаж зло усмехнулся этому, в чем-то наивному, мерзавцу, который сам превратил старосту в продажную шкуру и теперь, как говорится, пожинал плоды своих усилий. А староста, тем временем, на все лады восхищался вываленной перед ним на стол горстке монет из кошелька «ловца удачи». Что ж, не хватало только крикнуть «продано!» и, стукнув деревянным молоточком по столу, указать на остроухого покупателя.

Позавтракав, истребитель неупокоенных угрюмо попрощался с присутствующими и удалился. Оседлав коня, он выбрался за город и направился туда, где его ждал бой. Первый в жизни и омраченный в ранних идеалистических представлениях тем, как и кто оплачивал всё действо. Пусть даже владелец мануфактуры шумно ушел, не собираясь более созерцать торжество «ловца удачи» второй раз за день. Однако само зрелище перебирающих монеты рук старосты стоило того, чтобы уехать, снова закутавшись в плащ среди потоков холодного ветра.

Вскоре молодого человека окликнули посреди невеселых раздумий. Полукровка нагнал его и пустил коня шагом, держась с боку. Половину лица Феникса скрывал темно-красный шарф с чернеющими рунами, короткая куртка была застегнута до горла, а сам он странно горбился в седле. Истребитель неупокоенных не был рад такой компании, однако ощущение того, что он все же не один на дороге, отдалось огоньком тепла где-то внутри.

Молодой человек часто слышал от своих наставников в горах, что на трактах всегда полно странников и был готов к встречи, но, толи он покинул обитель не в то время, толи наступающая зима поубавила охотников до путешествий, но на его пути очень редко попадались проезжие, не говоря уже о попутчиках. И вот судьба посмеялась над ним, казалось бы, совсем недавно сжимавшим кулаки при первом упоминании о полукровках, в военные годы чинивших разбой и разорение в приграничных деревнях южан.

Двое всадников ехали молча, чернея силуэтами посреди запорошенных снегом полей. Ни единого слова не нарушало завывание ветра в ушах и поскрипывание чернеющих у обочины стволов деревьев. Оба понимали, что разговор, едва вспыхнет хоть одна его искорка, попадет в солому предубеждений, где вспыхнетвяркое пламя ненависти. И им останется только поединок. Каждому было, что сказать другому и в чем обвинить, но и в свой адрес ответ оппонента мог принести много стоящих доводов. Для обывателей же это останется ещё одной сварой не поделивших чего-то наемников. Так стоило ли подставлять шею, пусть даже сейчас они ехали одним трактом, но столь разными дорогами по жизни?

Истребитель неупокоенных помнил наставления учителей и собирался, как и положено, провести в медитации часы до захода солнца. Лучше всего это было сделать у места, где предстояло сражение…

Истребители слыли весьма опасными противниками, это Феникс отлично понимал и готов был сражаться только в том случае, если горячность молодого человека не оставила бы ему иного выбора. Но полукровка знал, что в нынешние времена это вряд ли назовут дуэлью, как стало модным в высоких кругах дворянства с почетом насаживать ближнего на клинок. При этом охраняя честь и достоинство, по сути, простыми убийствами, которых на дорогах творилось ничуть не меньше. Однако приправа самого блюда такой банальной, пусть и «придворной», мести и то, как его подавали, не оставляла шансов для соперничества какой-нибудь трактирной заварушке, когда двоих противников окружали многочисленные зрители и созерцали зрелище с улюлюканьем и азартом ставок. Впрочем, если никакого особого значения такие драки не имели, то стоило ли сражаться здесь, посреди полей, ведь единственное, что принесет победа — так это обрыв пути одного из них. А дел у Карнажа хватало, и он прекрасно понимал, что завершить их сможет только живой.

Детские обиды, когда-то коснувшиеся «ловца удачи», снова ожили, едва он встретил владельца мануфактуры. Полукровка специально соблазнил того на игру, собираясь таким образом поквитаться с теми порядками, что царили и тогда, когда он работал на аптекаря, будучи ребенком, чтобы добыть лекарств больной матери, и, как видно, теперь, когда детей продавали на мануфактуры. Конечно долговязый мог вернуть себе проигранные деньги и, даже если его убить, то его место займет другой, пока вокруг нищета и, вместе с ней, новые веяния времени, неплохие по своей сути, но извращенные теми условиями, в которых они возникали.

Старый аптекарь давно кормил червей, но плетей от него полукровка в детстве успел получить досыта. Феникс знал, почему так случилось именно с ним. В те времена всюду было принято наказывать без пощады и сострадания, не взирая на то, что ребенок не мог работать так же хорошо и аккуратно, как взрослый, к тому же не мог достойно ответить на жестокость. Мало кто был способен устоять пред искушением ощутить хотя бы крупицу власти, когда сам был под пятой феодала или ростовщика. Карнаж считал, что безнаказанность и безразличие всегда были, есть и будут, но что мешало тем, кто хлебнул на своем веку этой горечи до слез, отплатить не за всех обездоленных, хотя бы за себя при первой же возможности? Вряд ли это было способно хоть что-то изменить и в малой степени, но покорность судьбе выглядела в таких вещах иной раз покорностью мучителям. Месть — уместное слово тогда, когда можешь себе его позволить, в этом Феникс был убежден, и, пусть даже обидчик давно отправился на тот свет, но ответить всему этому, сложившемуся и устоявшемуся, полукровке очень хотелось. Упускать такой случай Карнаж не собирался, как, впрочем, не упускал практически ничего на своем пути…

Не сговариваясь, оба остановили своих коней недалеко от развилки, подле уцелевшего дорожного указателя. Недалеко в поле качали голыми кронами три невысоких дерева, склонившись над высохшим прудом. Двое всадников свернули с пустынного тракта и направились туда. Привязав коней, оба все так же молча свалили сумки и, натаскав сушняка, развели костер. Берег пруда укрыл их от ветра с поля, а огонь согрел в это серое утро, которое они не хотели проводить в городе каждый по своим причинам.

Каждый подмечал, как просты и деловиты движения спутника. Вот рука в перчатке с набойками подбрасывает еще веток, почти касаясь пламени. Вот пальцы в грубой кожаной перчатке уверенно хватают небольшой котелок и ставят на огонь. В глазах нет ни задумчивости, ни растерянности. Лица сосредоточенны, будто так и надо — обычное дело жечь костер возле дороги вдали от людей. Нет и мысли, что должно быть по-другому, о чем мыслители на разные лады повторяли утверждение «о социальном животном».

Оба запаслись терпением. Грели чай, по очереди досыпая каждый из своих запасов в котелок. После полудня решили перекусить. У одного нашелся неочерствелый до такой степени, что можно зубы сломать, хлеб, у другого вяленое мясо, не плесневелое от сырости.

Обменялись. Поели. Хмурость спала с лиц. Еще веток в огонь и до вечера, чье ожидание тянется бесконечно долго под серым феларским небом. И молчание… Не чинное и не значительное.

Феникс потирал мерзнущие уши и немного завидовал своему спутнику, который мог без труда укрыть свои, на худой конец, ладонями. «Ловец удачи» вспомнил о наставлениях глазастого горбуна-поэта и достал зеленую склянку, скептически осмотрев ее. «Не более тринадцати капель всего»… Надо приберечь на случай, когда станет совсем невыносимо. Не кстати оказался этот dra, очень не кстати. Теперь придется торопиться, а торопливость, как известно, хороша только при ловле блох.

Полукровка снова безбоязненно щеголял перьями феникса на куртке просто потому, что в северном королевстве его знали в лицо, а в южном это была та примета, по которой его могли случайно вспомнить старые враги. Предусмотрительно утеплившись и правильно подобрав сочетание тканей, Карнаж почти не мерз. Шарф, полученный им после обряда от сильванийских жриц, оказался на удивление теплым, не смотря на то, что плохо спасал от ветра. Неужели правдой было то, что тепло прощения остается, и ткань помнит его всегда?

Истребитель неупокоенных отметил для себя, что присутствие полукровки больше его не тревожит. Обида за сказанные слова куда-то улетучилась. Наставник часто говорил ему, что медитация — это состояние духа, а не положение тела, которое сначала заставляют принимать начинающих, чтобы те не отвлекались. Молодой человек представлял когда-то себе всё иначе. Однако, такое странное времяпрепровождение, успокоило и снова внесло некую ясность в мысли. Друиды оказывались правы, утверждая, что не стоит загадывать наперед даже самую малость в деталях. Это говорило о неуверенности в собственных силах и неспособности построить нечто большее в воображении, чем просто следующий день. Путь, которым следовал каждый, этот каждый должен был узреть сам и для себя в целом, а не последовательной цепью деталей и событий. Судьба будет смеяться над такими «пророками», будто нарочно искажая все, что они попытаются предвосхитить. Но истребитель неупокоенных так же понимал, что серьезный разговор с судьбой он сможет вести только после того, когда пустит в дело то, чему обучался все эти годы в горах. Хотя бы собственное обучение нужно было оправдать и довести до логической точки. Больше никаких чучел не будет и оточенных палок вместо клыков и когтей тоже.

Начинало смеркаться. Время, тянувшееся поначалу нестерпимо медленно, вдруг ускорило свой бег. С дороги, возле указателя в сторону чернеющей вдали мануфактуры у реки, свернул всадник, торопивший свою лошадь так, будто за ним кто-то гнался.

Костер догорал, рассыпавшись мелкими углями по растопленному снегу. Феникс поторопил его, разворошив палкой, и начал собираться. Истребитель неупокоенных последовал его примеру, и вот они снова на развилке. Кивнув друг другу на прощание, каждый поехал в свою сторону.

Молодой человек не спешил. Времени было еще достаточно. Дорога вела на юг, забирая немного на восток, отдаляясь от быстрого течения Бегуна, до которого здесь было рукой подать. Вскоре впереди показалась порушенная каменная ограда, за которой стоял остов каменного здания с провалившейся крышей. Железные прутья распахнутых настежь ворот были изогнуты и выломаны. Вокруг царила глубокая тишина, будто ночная живность позабыла сюда дорогу. И давно. Белый, еще слишком тонкий полог снега вокруг стен, отступил на добрых полтора десятка ярдов, оголив черную, как сажа, землю с торчащими из нее обрубками молодых деревьев располагавшегося здесь некогда сада.

Когда истребитель неупокоенных подъехал ближе, он увидел, что с каменной арки свисала оборванная веревка. Ее кто-то недавно сюда повесил — она была совсем новой. Молодой человек осмотрелся по сторонам и тут его взгляд натолкнулся на деревянную, посеревшую от времени дощечку, прикрепленную возле створки. На ней было вырезано несколько слов:


«Здесь умерла наша надежда»


Истребитель неупокоенных снова перевел взгляд на веревку и озадаченно хмыкнул. Неожиданно из-за стены вынырнул яркий свет фонаря. Он приближался. Молодой человек натянул поводья, поворотив коня, и схватился за меч.

— Кто здесь колобродит? Уезжай отсюда, путник, если тебе дорога жизнь, — послышался старческий скрипучий голос.

— А что же ты здесь делаешь, старик? — ответил своему незримому собеседнику истребитель неупокоенных.

— Так что же сделается старине Жилю? Пока не полночь, он увезет свою повозку в город, чтобы пропустить положенный только ему стаканчик и съесть кусок хлеба.

Старик так мечтательно это произнес, что истребителю неупокоенных снова захотелось есть. Когда незримый доселе собеседник вышел из-за ворот, то от одного вида старика юноше стало не по себе. Назвавшийся Жилем был закутан в оборванный плащ, с обмотанными тряпками предплечьями и икрами поверх старых рубахи и штанов, в старинной шляпе с медной потертой пряжкой. Из-под широких полей струились длинные пряди седых волос. На истребителя неупокоенных безразлично посмотрели впалые глаза с худого, небритого лица. Их нездоровый блеск еще более настораживал. Сухая рука с невообразимо длинными пальцами сняла шляпу, и старик почтительно склонился, почесав свою лысину. Потом, словно спохватившись, нахлобучил головной убор, и, взялся за оглобли повозки, в которой лежал его нехитрый скарб с пожитками и лопатой.

Истребитель неупокоенных заметил, что у бедняги не было ушей — характерный знак издевательств полуэльфов.

— Так что ты здесь делал? — преградил старику путь молодой человек.

— Я? — кривая улыбка перекосила лицо Жиля. — Я — могильщик.

— Разве здесь кладбище? — изумился молодой человек.

Длинный сухой палец старика указал на табличку, которая была приколочена под аркой ворот.

— И что с того? — истребитель неупокоенных слез с коня.

— Эту веревку все время кто-то здесь вешает, — проскрипел старик, подняв глаза вверх.

— Понимаю, — глухо ответил молодой человек.

— Я здесь хороню детей. Мне щедро платит за это один господин с мануфактуры. Но вот сегодня встретились на дороге, давненько не виделись, а он меня не признал, испугался и пришпорил коня.

Старик вдруг замолчал и поволок свою повозку, удаляясь в подступавший туман, который спускался с холмов.

— Да уж, я видел, — бросил ему вслед истребитель неупокоенных. — Гнал что есть духу.

Молодой человек прошел под аркой ворот, но снова остановился. Неожиданная догадка требовала немедленного объяснения. Он резко повернулся:

— Но как ты оказался здесь вперед меня, я не видел тебя по пути!?

Его вопрос встретил лишь туман, окутавший саваном дорогу. Из остова дома, который когда-то был лепрозорием, послышался гул и знакомое по наставлениям мастеров булькающее рыканье.

Полночь приближалась.

Истребитель неупокоенных скинул плащ и выхватил оружие — огромный, изогнутый клинок с широким лезвием. Несколько таких мечей привез с собой давным-давно основатель клана, познававший свое мастерство на острове Палец Демона. Это оружие островитяне называли «Мечом Восьми Триграмм», а техника боя с ним поразила основателя клана своей грацией и удивительной скоростью. Именно это он искал в своих бесплодных скитаниях, которые порицали служители церкви, поддерживавшие, тем не менее, его деньгами и напутствиями.

По возвращении с острова, основатель клана ушел со своими немногочисленными учениками в горы, и через десять лет первые истребители неупокоенных появились на дорогах. Слава об их искусстве и невиданном оружии пронеслась по обоим королевствам. Многие, кто видел первых из них в бою, утверждали, что человек не способен так сражаться. Это порождало многочисленные слухи и домыслы. Священнослужители поспешили откреститься от истребителей, однако не торопились объявить тех вне закона, пока считалось, что они, вместе с инквизицией, делали общее дело.

Гули, наконец, выползли навстречу одинокому воину. Меч молнией сверкнул в темноте и первый из монстров рухнул на черную землю, загоревшись белым пламенем. Истребитель неупокоенных положил меч на плечо, закрыл глаза и, застыв в ожидании пока остальные монстры вылезут из лежбищ и приблизятся к нему, поднес два сложенных пальца вертикально к губам, забормотав первые слова из монолога клинка… Который окончится лишь тогда, когда последний гуль испустит дух у его ботфорт.


Пока в развалинах лепрозория кипел яростный бой, а огромный изогнутый меч, не останавливаясь, рубил плоть семейства гулей, вокруг здания мануфактуры царила ночная тишина и спокойствие, которые были обычны для недавних окраин деревни, а теперь уже пригородов. Полукровка едва различимой тенью стоял возле одинокого деревца, где привязал коня. Нижнюю половину лица надежно скрывал сильванийский шарф. Широко распахнутые черные глаза внимательнейшим образом изучали здание.

Пожилой владетель мануфактуры не поскупился на решетки для окон и многочисленные пристройки, из-за которых невозможно было понять, что это было раньше за здание. Каменные стены возвышались на два этажа вверх, оканчиваясь двускатной черепичной крышей. Окна первого этажа были наглухо заколочены, а на окнах деревянных пристроек, по-видимому, исполнявших роль бараков, помещались решетки с толстыми прутьями, едва ли не надежнее стен из корабельной сосны. Это, походящее на тюрьму, строение, надежное как крепость, в тоже время должно было иметь массу уязвимых для проникновения мест из-за попытки совместить под одной крышей всё и сразу. Вокруг мануфактуры не имелось изгороди или частокола. Кто бы там ни обитал, но вёл он свои дела не опасаясь. Хотя… Вот у стены появилась фигура с факелом.

Сторожа все-таки имелись. Пусть немного, но всё же. Вот второй факел устремился навстречу первому. Быстрые и торопливые шаги. Короткие обрывки фраз на воровском жаргоне… Швигебургском.

Брови «ловца удачи» нахмурились.

А вот и третья. Без факела. Что-то кричит. Похоже, они ждали кого-то. Феникс тоже выжидал, пока факелы снова разбредутся по своим местам, после чего двинулся вперед, даже не пытаясь скрываться. Это были воры из швигебургской гильдии, а значит, нынче ночью придется пролить унцию другую чьей-то пылкой крови. Любого другого на их месте ловец удачи мог и пожалеть, не сильно, но снисхождение в виде оглушающего удара набалдашником ножен в затылок было куда лучше стали под ребра. Но только не этих!

На удивление беспрепятственно прошествовав к зданию мануфактуры, Карнаж затаился у стены, ожидая возвращения первого стража. Он мог хоть сейчас вскарабкаться на крышу и найти способ пробраться внутрь, но не торопился. Потому как увидел в руках сторожей кнут — незамысловатый инструмент надсмотрщиков. Возвысится над кем-то, ощущая всю полноту власти, запечатленной, словно скипетр, в простом куске дубленой кожи — отличный заработок для того, кто совсем недавно был простым карманником…

Страж показался из-за угла. Карнаж подскочил к нему. Колено резко влетело в живот — парень с шумом выпустил воздух и согнулся. Полукровка сцепил руки в замок и с силой ударил сверху по шее.

Хруст позвонков.

Страж врезался носом в снег, повалившись колодой. Феникс пнул ногой погасший факел и вернулся за угол.

… отличный заработок для простого карманника в каких-то там неполных двадцать, ведь он еще не знает, что такое скользкие дорожки, способные быстро уродовать душу и сильно сокращать и без того скупо отпущенную жизнь.

Второй факел упал рядом с каменной стеной с другой стороны мануфактуры. Молодой парень судорожно сглотнул, когда чья-то пятерня ухватила за волосы на затылке, а у горла сверкнуло лезвие кинжала.

— Сколько вас? Быстро! Снаружи и внутри? — глухо потребовал металлический голос за спиной.

— Т-трое, — запинаясь, прошептал перепуганный парень.

— Где греет кости ваш патрон?

— Я не…

— Скажешь! — клацнул металлом голос за спиной.

— Южные окна, у чердака под самой крышей.

В этот момент дверь в каменной стене отворилась, и наружу вышел третий. Тот самый, кто обходился без факела, и оказался как назло буквальне в шаге от места дознания.

Полуэльф. Он сперва даже растерялся, на свою беду не подумав закричать, а просто попятился.

Захваченный страж рванулся в сторону, стараясь высвободиться. Рука Карнажа чуть подтолкнула бедолагу в затылок, и тот с хрипом упал на колени, захлебываясь в собственной крови.

Полуэльф с ужасом воззрился на убийцу. Совсем салага. И всё еще не поднял шум. Значит, звать больше некого. Феникс прищурился, перехватив Vlos’Velve лезвием вниз. Странно знакомое лицо… В голове мелькнула давняя сцена в швигебургском кабаке «У старой гарпии». Крепкая же черепушка была у того полуэльфа. И смышленая, даже после встречи с пивной фивландской кружкой, если догадался убраться подобру-поздорову из гномьей столицы, да еще и устроиться в таком хлебном местечке.

— Феникс?! Ты?! И ч-что… Что теперь будешь делать?

После такого нелепого вопроса, Карнаж понял, как рано приписал полуэльфу наличие мозгов. Во-первых, показывать то, что узнал пока что потенциального убийцу, означало не оставить себе вообще шансов встретить старость. Во-вторых, вопрос был до смешного наивен. Если не считать того, как бедняга от страха еле мог его сформулировать, наверняка собираясь кончить ещё более идиотской фразой: «Если в гильдии узнают».

— Буду резать, буду бить, — со зловещим сарказмом прозвучал ответ «ловца удачи», — и сейчас тебе водить.

Полуэльф бросился бежать, упустив последний шанс спастись собственной глупостью. Ведь стоило додуматься ещё уточнить «почему?» и «ловец удачи» точно бы помер со смеху.

Парень со всей прытью, на которую был способен, припустил к реке. Феникс погнался за ним. Поистине, нет лучшего бегуна на свете, чем тот, кому смерть дышит в спину. Это Карнаж знал не понаслышке. Поэтому «ловцу удачи» пришлось изрядно попотеть, прежде чем он, наконец, схватил беглеца за воротник и всадил тому кинжал под левую лопатку. Склонившись над убитым, Феникс деловито вытер Vlos’Velve о куртку полуэльфа и убрал клинок в ножны. Заткнув большие пальцы рук за пояс под бандажом, он направился обратно к зданию мануфактуры, переводя дух и наполняя слух хрустом снега под ногами.

Ранкены с большей охотой брали себе в ученики тех, кто родился в середине осени. На первый взгляд безобидный символ, один из дюжины, назначенный звездами тому промежутку времени, сулил рожденным хорошее понимание равновесия и красоты мира. Однако обратной стороной этого знака, отражающего правосудие, становилась зловещая и стойкая философия вершить то, что рожденные под ним считали нужным, не гнушаясь в выборе средств и способов. Таким образом, ранкенам удавалось взращивать из таких адептов скрытого, но убежденного палача, который мог долго вынашивать приговор, но исполнял быстро и безжалостно.

Забравшись на крышу одной из пристроек, «ловец удачи» направился вдоль ската черепицы центрального здания, не торопясь однако взобраться на нее. Окно, смотревшее в гордом одиночестве на юг с каменной стены на втором этаже, да в придачу снабженное решеткой, и без допроса часового сильно озадачило бы полукровку. На первый взгляд неприступное, если зайти с южной стороны, его не было видно с северной и западной, где пристройки вели на черепичную крышу подобно огромным ступеням. Дикая на первый взгляд архитектура безо всякого стиля или направления, но простая и непритязательная, поскольку явно возводилась из того, что было под рукой, на поверку имела свой скрытый смысл. В ней отражалась знакомая манера швигебургских воровских притонов в доках, когда, и без того тесно налепленные домишки, объединяли посредством пристроек и навесных мостиков в некое подобие даже не крепости, а лабиринта, где любой, кто окажется там впервые, будет в проигрыше перед теми, кто там обитал постоянно. Даже облавы стражи чатенько оказывались бесполезны, так как такие притоны походили скорее на сыр, чем на монолит. Их могущество было не в толщине стен, а в количестве лазов, потайных дверей и запутанности коридоров. Но одно верное средство в крайних случаях имелось и на эту хитрость — все эти хитросплетения отлично горели и, если уж случался пожар, обычно сгорало всё и разом.

Феникс оценил ту мудрость, с которой долговязый распорядился доставшимся ему владением. Не смотря на огромное количество пристроек, все они были возведены снаружи таким образом, чтобы во время пожара каменное здание уцелело и, скорее всего, внутри оно было также отделено надежными дверьми, обитыми железом, если не магией в довесок. В конце концов, корабельной сосны на новые постройки можно было отыскать ещё, ведь где-то у южного побережья северного Фелара, если «ловцу удачи» не изменяла память, принял свой последний бой пиратский флот.

Полукровка мягко, как кошка, двигался по самому краю дощатой крыши пристройки вдоль основной каменной стены. Под скатом из-за небольшой ширины не было центральной опорной балки и стоило ступить или просто соскользнуть с края, как старые доски заскрипят, обнаружив нежелательного посетителя. Меж тем и на черепичную крышу перебираться было хоть и соблазнительно, так как двигаться по ней не в пример удобнее и быстрее, но рано. Там, в свою очередь, наверняка имелись несколько черепиц, которые при первой возможности слетят вниз и грохнут по доскам крыши, расположенной ниже, как по огромному барабану.

Впрочем, слабое место у всех больших строений было одинаковым. И этим местом был дымоход. Полукровка опустился на корточки возле печной трубы, достаточно широкой, чтобы в неё можно было пролезть вдвоем. Она была закрыта решеткой, но «ловец удачи» знал, что стоило лишь поискать, и неприступные на первый взгляд прутья можно с легкостью поднять и откинуть. Во-первых, потому, что дымоход приходилось чистить, а, во-вторых, внутри виднелись покрытые сажей частые выступы — тоже лаз на случай непредвиденных обстоятельств.

Феникс потер слезившиеся от постоянного напряжения глаза и принялся тщательно осматривать решетку. У одного пресечения прутьев находился еле приметный узелок. Чтобы обнаружить его полукровке пришлось потратить немало времени, но оно того стоило. Тонкая, но прочная веревка спускалась вниз, а на другом ее конце было закреплено металлическое грузило, опущенное в пустой котелок в камине. Что ж, вот оно! Последнее звено традиционной охранной цепи: «трещотка», «барабан» и «колокол». Несомненно, все эти хитрости бывший вор применил против тех, кто захотел бы расправиться с ним. Однако против коллег из крупных городов этого было явно недостаточно, пусть далеко не все знали о такой тройке ухищрений. Меж тем, могли иметься и другие скрытые сюрпризы уже внутри.

С величайшими предосторожностями Карнаж вытянул грузило, которое благо оказалось небольшим, иначе веревка не выдержала бы вес. Нащупав рычажок в кладке трубы, полукровка резко рванул решетку.

Внутри каменного строения, едва Феникс выбрался из камина, в котором, как и предполагал, натолкнулся на огромный котелок, ему пришлось двигаться еще медленнее. Хоть коридоры не перекрывали дверьми, иначе «колокол» был бы бесполезен, торопиться не стоило. Любую дверь можно вскрыть или выбить. Шуму будет много, но это не имело особого значения, если то была дверь, которая вела в комнату, где стояла кровать. Гораздо лучше, если вместо надежной и ясной как день двери, имелось множество маленьких «сторожей», скрывавшихся во мраке под ногами.

Одного из таких сторожей Феникс избежал, согнувшись в три погибели, но проскользнув под леской, натянутой поперек камина. Даже не разглядывая, к чему она была присоединена, «ловец удачи» направился дальше через небольшую гостиную, где имелось то самое одинокое оконце на южной стене, которое он заприметил снаружи.

Узкий коридорчик, ведущий к двери, встретил старыми, как мир, скрипящими половицами. Фениксу оставалось только благодарить свой высокий рост и худощавое телосложение, за то, что он мог расставить ноги от стенки до стенки и вот так, потихоньку, продвигаться вперед, ведь небольшой вес не тревожил скрипучие половицы, если ставить ступни у самой стены. Однако пару раз пришлось доставать заточенные пластины, пользоваться которыми не только по их прямому назначению «ловца удачи» обучил старый мастер, и применять в качестве клина там, где у стен имелись отдельные доски.

Наконец, достигнув двери, Карнаж остановился и прислушался. Было тихо и, судя по доносившемуся из-за двери храпу, та была достаточно тонкой, чтобы незримые сторожа сработали не впустую.

«Ловец удачи» сидел у порога и терпеливо слушал. Владетель мануфактуры был пожилым человеком. Застарелый храп вызывал во сне кратковременные остановки дыхания, которые практически невозможно было подделать. Их-то терпеливо и дожидался Феникс, аккуратно вынимая из-за пазухи щуп и отмычки, хотя так ждать можно было очень долго. Наконец, его чуткий слух уловил то, чего он так ждал, и воровской инструмент был пущен в дело.

Время оказалось далеко за полночь, когда замок, наконец, подделся стараниям, и дверь легко приоткрылась внутрь коридора. Распустив на груди завязки широкого шнура, который держал ножны, «ловец удачи» разложил складной металлический щуп, просунул в щель приоткрытой двери и там наткнулся на веревку, тянущуюся вглубь комнаты. Владелец мануфактуры оказался далеко не так прост. Либо бедняга на старости лет не избежал печальной участи и страдал манией преследования, либо ум его оставался гибок и изворотлив в общении с приезжими, в которых он мог узнавать будущих врагов, таким образом, успевая встретить их во всеоружии.

Меч проник в щель и перерезал веревку.

Сухой щелчок самострела, и болт вонзился в дверь. Карнаж мысленно выругался. Видимо, долговязый всё же переиграл его, применив двойную связку, при которой ловушка срабатывала в любом случае. Но Феникс успел вжаться в стену, и вышедший на добрую половину из досок двери болт сверкнул за полфута от груди полукровки.

Медлить больше было нельзя. «Ловец удачи» ворвался внутрь и обрушил на голову вскочившего с кровати мужчины набалдашник ножен. Если хитрость не изменила старому лису, то сноровка явно подвела. Свистнул шнур от ножен. Он был достаточно длинным и использовался не только для того, чтобы их носить, но и для связывания, в котором полукровка был мастак, добротно натасканный Киракавой. Правда, случай скрутить кого-нибудь Фениксу выпадал крайне редко, скорее ему самому приходилось выпутываться из веревок, что, впрочем, оказывалось делом не менее хитрым, чем само связывание, особенно если скручивали в бессознательном состоянии. В бодрствовании достаточно было напрячь мышцы тела, пока накидывали путы, а потом выждать, расслабиться и выскользнуть. Что ж, такой возможности владетель мануфактуры, снова распластавшийся на кровати, больше не имел.

Очнувшись после удара, долговязый заворочался и, поняв, что он надежно связан, зло заскулил. Руки и ноги затекли, безжалостно перетянутые прочным шнуром, и ему ничего не оставалось, как изрыгать проклятия в грязную мешковину исхудавшей от времени подушки. Кто-то стоял рядом с ним, щелкая хлыстом, тем самым, обычно висевшим на гвозде у изголовья.

— Что тебе нужно!? У меня нет денег, я все проиграл одному подонку! — прорычал владелец мануфактуры и тут же стиснул зубы от жестокого удара, обжегшего спину.

— Сука!!! — рявкнул долговязый, извиваясь под посыпавшимся градом ударов.

Когда мучитель прекратил экзекуцию, владелец мануфактуры перевел дух и, дрожащим от гнева голосом, сказал:

— Я знал, что рано или поздно серые дороги принесут кого-нибудь по мою душу! Многие кормят рыб в реке, а ты, курва эдакая, пробрался значит! Так уважь старость, выблядок! Добей и не мучай, как положено по кодексу!

— Ты думаешь, года предоставят тебе право на легкую смерть? — спросила тень у кровати.

— Постой-ка! Я узнаю тебя! Мало выигрыша показалось?! И душу решил вон?!

— Не я, а твои рабырассудят. Те, кто гнут спины на тебя день и ночь в этой тюрьме, — последовал тихий ответ.

— Мстителем себя возомнил! — деланно рассмеялся долговязый. — За оскорбленных и обездоленных, да? Не пори чушь собачью! Денег мало, так и скажи! Наскребу тебе так уж и быть, что б отвязался!

Тень взяла связку ключей.

— Не смей!!! — начал долговязый, но каблук сапога уперся ему в затылок, потопив проклятия в подушке. Старик чуть не задохнулся и еще долго приходил в себя, когда тень отпустила его.

— Они же разорвут тебя, верно? — клацнул металлом голос.

Долговязый молчал и лишь громко сопел. Ночной посетитель отошел от кровати и исчез в дверном проеме. Владелец мануфактуры полежал некоторое время, и начал вертеться, пытаясь высвободиться. Нащупав заветный обломок старого ножа, который держал на всякий случай у изголовья, он, не переставая себя тихо нахваливать, перерезал путы.

— Мы еще посмотрим. Посмотрим, кто кого разорвет! Куда тебе со мной тягаться, сопляк! Со старым-то лисом. Уши себе вон какие отрастил, а мозгов как у куря!

«Старый лис» подскочил к зарешеченному окну, нажал потайную пластину под подоконником и ударом ноги высадил решетку с ослабленных креплений. Веревка скользнула вдоль стены до земли, и через мгновениевладелец мануфактуры оказался снаружи. Заметив тело убитого стража в снегу, он побежал по полю, собираясь выбраться на дорогу и там как-нибудь добраться до городка. В конюшню соваться нечего было и думать — бараки располагались слишком близко.

Долговязый несколько раз оборачивался в поисках погони и, всякий раз обнаруживая, что сзади никого нет, лишь довольно ухмылялся. Он-то знал, что ждет этого молодого поборника справедливости в бараках. К зиме его маленькие работнички превращались в вечно голодное зверье, которое он заботливо взращивал. Слушались только его хлыста и усердно работали от зари до зари за кормежку.

Владелец мануфактуры, разумеется, только называл себя таковым и делал так, чтобы и другие так считали, на самом же деле он имел весьма смутное представление об этом роде занятий. Он по-своему рассудил, как стоит использовать новые идеи, а получаемый доход убеждал его в правильности взятого курса. Любопытных отвадил: кого угрозами, а кого посулами. Выписал себе из гильдии трех помощников, за что отстегивал приличну мзду, и дела пошли в гору.

— И в этот раз по-моему выйдет! — бубнил себе под нос старый лис, выбираясь на дорогу. — Ничего, бывало и почище! Как из узилища шаргардского ходу давали, только успевай от стрел пригибаться… Ничего! Полуэльфы наемники и те смекалистее бывали, уж куда ему до них… Ничего! Многих на тот свет провадил, тела в реке утопил. Ничего! За прошлую зиму всего двоих. Этот третий будет, так что ничего! Как говорится, три — число удачи!

Ноги легко несли по дороге. Долговязый даже не останавливался. Он бежал и бежал, иногда поскальзываясь в грязи. Странное возбуждение переполняло его, словно он снова оказался во времена своей бурной молодости из грабежей, поджогов и засад. Лихие выдавались деньки.

Наконец, показалась развилка. На дороге всадник. Вот и славно!

— Стойте! Помогите мне! — закричал владелец мануфактуры.

Но всадник его не слышал или делал вид, что не слышал.

Долговязый подскочил и схватил лошадь под уздцы. В седле горбился тот самый молодой истребитель неупокоенных, которого он видел в городе.

— Помогите, сударь, не пожалеете! — пообещал старый лис.

Но молодой всадник поднял лошадь на дыбы, опрокинув его, и поехал дальше.

— Стой, проклятый!!! — владелец мануфактуры бросился следом.

Всадник обернулся, выхватил из-за спины огромный, сияющий, словно звезда, меч и обрушил на голову долговязого…


Истошный вопль прокатился по коридору в гостиную и сбежал вниз по каменным ступеням лестницы. Старый лис вскочил с кровати весь в холодном поту. Постепенно возвращалось ощущение реальности… Реальности знакомых стен и потолка над головой.

В зарешеченное окно проникал дневной свет.

Жгучая боль пронзила спину. На покрывале остались следы крови. Хлыст валялся под спущенными на пол ногами. Разряженный самострел лежал у подоконника. В двери засел болт.

Ключи! Где ключи?!

Долговязый осмотрелся — связка висела на спинке кровати. Он облегченно вздохнул. Голова была как в тумане. Он приложил руку к груди, успокаивая бешено колотившееся сердце. Подобные потрясения тяжело давались в его возрасте. Накинув куртку и шляпу, он пошел по коридору в гостиную, по дороге вынув глубоко засаженную меж досок странную металлическую пластину.

«Колокол» в камине был обезврежен.

Чертыхаясь, владелец мануфактуры прошел к конюшням. Там он окликнул своих подручных, но никто не отозвался. Вспомнив о трупе стража в ночном видении, он вывел лошадь, сел в седло и объехал мануфактуру кругом. Обнаружив только двоих убитых, долговязый заскрежетал зубами на третьего. Тот, очевидно, успел сбежать к реке. Злость клокотала в нем, подогреваемая ноющей от полученных ударов спиной. О! Он все сделает, но достанет хоть из-под земли того наглеца, что посетил его этой ночью!

Раздраженно ударив пятками в бока лошади, долговязый дал шпор, занес хлыст… В голове помутнело, все вокруг закружилось. Он сам не понял, как оказался в снегу, жадно глотая ртом воздух. Виски сдавило. Рука загребла немного снега вместе с грязью и сунула под рубаху на грудь. Тяжесть и жар перемешались там, под ребрами, с которых хотелось рвануть кожу и затолкать прямо туда, в нутро, этого холодного снега.

Душно и давит на грудь. Ещё снега, ещё! Рубаха уже насквозь мокрая. Нельзя же так глупо!

С неба снова посыпал снег, как и в прошлое утро, и снежинки, опускаясь на лоб и губы владельца мануфактуры, уже не таяли так быстро.


Истребитель неупокоенных вернулся в город лишь под утро. Дело было сделано. Он не ожидал, что все выйдет так легко. Видимо, гули были голодными и просто жадно бросались на него, чего ему, впрочем, и было нужно. Огромный меч лишь с виду казался тяжелым и неповоротливым. На самом деле, когда клинок демонстрировал подлинные возможности да ещё и в умелых руках, для чудищ, даже не обделенных разумом, было слишком поздно.

Выучка исстребителей, несмотря на немалый срок существования в горах, вдали от людей, по-прежнему оказывалась превосходной. Однако, и к сожалению самого молодого человека, и обитателей вот таких вот городков и деревень, полезное начинание еще век назад, теперь имело все меньше адептов, а ещё меньше готовых поддерживать финансово правителей. Война, как и предрекал наставник, объединяет только тогда, когда один в поле не воин. Стоило конфликту прекратиться, как снова каждый был сам за себя. Правда, старый учитель обещал адептам, что это продлиться недолго.

Молодой человек был благороден и честен, пусть даже в чем-то и наивен, но тем лучше оказывалось для жителей городка, которые вряд ли знали, что гуль — это осушенный вампиром человек. Допустим, если даже они это и знали, но вряд ли кто-то из прочих наемников сообщил старосте, что гули были свежие, то есть их выпили не так давно. Следовательно, где-то поблизости находилось гнездовье тех, кого ученые мужи именовали nosferatu.

Для крупного гнездовья количество гулей было явно недостаточным, ведь, как говаривал один опытный истребитель: «Эти твари, как помет летучих мышей, чем больше дерьма вокруг, тем многочисленнее братия, его произведшая». Не смотря на грубость изложения, здравое зерно в теории имелось, поэтому молодого человека не удивило, как нагло заезжие наемники вели свою бесхитростную игру. Получая деньги, они уничтожали следствие, но не причину, прекрасно понимая, что вскоре гули снова появятся и снова можно будет получить солидный куш, приложив совсем немного усилий и сноровки.

Однгако, после схватки в руинах лепрозория, истребитель неупокоенных по достоинству оценил незримого покамест противника — вампира. Тот явно прятался где-то поблизости и под шумок питался жителями городка, регулярно собирая свой кровавый урожай. Скорее всего, если судить по силе порожденной нежити, это был кто-то из низших вампиров, которого либо прогнали из семьи, либо война лишила его таковой. И вот теперь он укрылся в окрестностях, не торопясь, правда, образовать себе новую. По своему разумно, ведь, рано или поздно, дело дойдет до столицы, а у инквизиторов разговор был не длиннее, чем осиновый кол, который вгонят кровопийце в сердце.

Кабак встретил радостными криками смотрителя ночных улиц и его племянника, пьяного как сапожник. Посыпались расспросы, но истребитель неупокоенных сохранял значительное молчание, дожидаясь старосты. За тем уже послали, хоть и пришлось поднять с кровати спозаранку. Но долго ждать не пришлось, и вот уже истребитель излагал свои предположения под дружные кивки мало понимающих, но солидарных с ним смотрителя ночных улиц и его помощника. Староста от столь неприятных новостей лишь нервно затеребил в руках кошель. Тому грозило в скором времени еще больше похудеть. Однако выбор в этот раз оказывался совсем невелик, если староста рассчитывал получить звание бургомистра не только номинально, но и фактически.

— Вы понимаете, надеюсь, наш городок не может себе позволить платить за голову вампира? Если только удастся переговорить с владетелем мануфактуры. Но он проигрался в пух и прах, а тот мошенник, что обчистил его, наверняка далеко, — сказал староста, начинавший сожалеть о том, сколь легко отпустил полукровку.

— Боюсь, вам не всё известно о вашем «благодетеле»! — запальчиво возразил молодой человек, усмотрев тут шанс поделиться тем, что слышал у ворот лепрозория. — Да знаете ли вы, как этот изверг мучил до смерти детей у себя на мануфактуре, а трупы тайно, за мзду, хоронил старик-могильщик в руинах на окраине. Как раз там, где я принял бой этой ночью!

— Так вот оно как?! Ничего себе «веяния» эпохи! — воскликнул смотритель ночных улиц, грохнув кулаком по столу и злобно посмотрев на старосту.

— Я ничего не знал об этом, клянусь! — пытался оправдаться староста. — Те из детей, которые бывали с ним в городе, выглядели вполне себе сытыми и здоровыми!

— Неудивительно! Летом-то! Но сейчас — зима, и еды может не хватать! — выкрикнул истребитель, которого подобная доверчивость поражала до глубины души.

— И что же предлагаете делать теперь?! — смотритель ночных улиц оттолкнул старосту и сел напротив молодого человека.

— Думаю, стоит наведаться на мануфактуру, — ответил истребитель неупокоенных, после чего мрачно добавил, — скорее всего, ваш «благодетель» платил дань вампиру, иначе как он уцелел на ночных дорогах? Избавимся от одного упыря хотя бы, а второго, который плодит гулей, подстережем на пресловутой мануфактуре. Он явится, вот увидите! Молодая кровь для таких тварей излюбленное лакомство.

— Собирай мужиков! — толкнул племянника под локоть смотритель ночных улиц. — Пущай берут с собой топоры да вилы. Пора кончать со всем этим!

— Кстати, а кто сообщил вам обо всём этом? Какой такой могильщик? — поинтересовался староста.

— Он назвался Жилем… — начал, было, молодой человек, но осёкся, заметив, как собеседники все разом побледнели.

— Жиль?! Неужели наш Жиль?! — загалдели окружающие.

— Да…

— Так помер он в конце того месяца! — вытаращил глаза староста. — Видать, его старуха не соврала. Говорила, будто шатался он по дорогам, а ночью стучался ей в окно. Я уж подумал грешным делом, что она умом тронулась с горя-то.

— Ох, не повезло вашему городку, — мрачно ответил молодой человек. — Теперь по дорогам ходите осторожней. Ваш этот Жиль отныне назначен Анку, глашатаем смерти для здешних мест. До конца следующего месяца он будет бродить по тракту. Особенно избегайте времени тумана. Тем же, кто ему всё-таки встречается, он пророчит скорую гибель раньше срока.

— А как же вы?! — забеспокоился смотритель ночных улиц.

— Мой медальон хранит от всего, что несут с собой порождения Бездны. Анку страшен лишь тем, что я не могу его убить или изгнать. И никто не сможет. Он уйдет сам.

— А на людей нападает?

— Нет, тогда всё было бы гораздо проще. Анку — вестник того, что эти места прокляты.

— Когда же он уйдет? — опустил голову смотритель ночных улиц.

— В конце следующего месяца, как я и сказал, — вздохнул молодой человек. — Однако его место займет другой. Тот, кто умрет последним в том месяце. И так будет продолжаться, пока Бездна не закроет здесь свои врата.

— За что ж нам здесь такая кара?! — перекрестился староста.

— Это не кара. Это своеобразная метка, которую оставила на вашем городе Бездна. За что, говорите? За замученных и не отомщенных, как правило, — отрезал истребитель неупокоенных.

На этом молодой человек хлопнул ладонью по столу, обрывая новые расспросы, встал и вышел на улицу, где его уже ждали вооруженные горожане…


* * *


— Да уж, — протянул Гортт, кутая Нэй в свой плащ, — ничего себеутречко выдалось! Почти как у нас в горах. Видишь, ты вся дрожишь, а еще с нами ехать хочешь. И ведь зима только началась. Это тебе не в сильванийских лесах пережидать. Того и гляди, свои острые ушки отморозишь.

Гном слабо улыбнулся, прекрасно зная, что это не слишком весомый аргумент для эльфийки. Но он надеялся, что, при встрече в Шаргарде, Карнаж сможет её всё-таки вразумить, если, конечно, сам «ловец удачи» был еще жив.

Нэй обиженно надулась. Она сидела на краю повозки и грела мерзнущие ручки, пока Тард и его товарищи собирались в дорогу. Им пришлось невольно задержаться, так как в деревню на восточном берегу Бегуна тоже нагрянул разъезд и так же, как и до этого, учинил расспросы с обыском повозок убийц драконов.

Бритву сильно раздражало то нечто, что королевская канцелярия величала «секретной миссией». Выходила в чем-то забавная ситуация: о будущей экспедиции при подобной организации дела знали те, кому не полагалось этого знать, и не знали те, кому это положено было с самого начала. Впрочем, раньше король вынашивал поистине утопический план договориться с лихим людом и скрытно провести обоз убийц драконов по серым дорогам, а не тащить его, где так, а где и под охраной, словно перевозилась королевская казна. Но, по счастью, явно нашлись мудрые советники, которые объяснили его величеству, что серые дороги станут подобны огромному рупору, если по ним отправить обоз такого сорта, и весь Материк, за умеренную плату, конечно же, сможет узнать все подробности «секретной миссии».

Собственно, Бритве не было дела до политических моментов и всей подоплеки. Не считая, разве что, знания того, что все это имело место даже в их, казалось бы, не блещущем тонкостями деле. Поэтому чуть ли не с руганью спровадил после проверки патента и досмотра обоза весь разъезд с пожеланиями удачи дальше по тракту. Злой и раздраженный тем, что каждый встречный служака так и норовит сунуть нос в его дела, Тард просто умилился той нежной сцене почти отеческой заботы его товарища об эльфийке.

— Я хочу с вами, а не оставаться в Шаргарде! — наконец, открыто высказала свое неудовольствие Нэй.

— Черт возьми, — проворчал себе в бороду Тард, — где этот «ловец удачи» с его умением заговаривать язык, когда он так нужен?

С противоположного конца улицы послышались изумленные возгласы. Бритва насторожился. В последнее время эта экспедиция у него вызывала сплошные опасения и дурные предчувствия, так что гном был, как говорится, на взводе.

— Рыцари! Смотрите! Рыцари из ордена! — раздался удивленный возглас.

— Не может быть! — возразил ему другой.

— Да точно они. Вон, глянь-ка! — вторил первому третий.

Тард тоже пошел посмотреть, оставив Гортта с Нэй и дальше препираться друг с другом. По дороге убийцу драконов отвлекали какими-то насущными вопросом товарищи. Он отвечал что-то, но не очень связное и продолжал идти. Его сердце замерло от ожидания того, кого он так давно хотел повидать, но всякий раз в Шаргарде ему не везло со встречей. Он встречал рыцарей еще не будучи убийцей драконов, а лишь подмастерьем в Швигебурге, когда приезжало посольство Фелара ещё с прошлым королем и его паладинами*. Поистине прекрасно было то зрелище развивающихся стягов под торжественный рев труб, когда закованные в доспехи всадники колонной двигались по главной улице. Гном видел их, статных, молодых, благородных ликом, как теперешний государь северного королевства, однако так пристало выглядеть и вести себя рыцарю, а не монарху, как говаривали многие, и Тард с ними нехотя соглашался. В то время он, хоть и был старше многих из тех паладинов, что проезжали мимо по улице, но впервые проникся глубоким уважением к роду человеческомуу. Тогда они, эти воины, являлись порождением пусть наивной, но чистой идеи, которую позже, как и многое другое, осквернили войны и политические интересы, бросавшие их порою в безнадежные битвы.

Пусть тогда совет кланов отверг просьбу людского короля о помощи и союзе против Ларона, назвав посольство сборищем мясников, но никто не смел осмеять, освистать или бросить камень в кортеж, который возвращался по той же улице. Пусть даже весь Швигебург был изрядно взбаламучен и негодовал от подобного предложения. Тард тоже был немало озадачен. Неужели эти блестящие рыцари могли просить о таком? Он не поддался спешности разочарования, предпочитая самому все узнать от этих людей. И ему представился случай. Собственное несчастье толкнуло его на ту дорогу, где он снова встретился с этими паладинами по прошествии многих лет. Они вместе сражались и убивали драконов. Вели долгие беседы у костров, спорили до хрипоты, но то были лишь споры товарищей по оружию, а не ругань. Тогда, на него и тех, кто шел вместе с гномом, без роду и племени, без герба и стяга, ради простой мести, эти рыцари смотрели по-другому, не как на наемников, а как на соратников в столь непростой борьбе. Память у гномов была долговечна и крепка, как и их знаменитая сталь. Бритва не забыл и всегда рассказывал о былых походах тем, кто появлялся в отряде в новых экспедициях. Потому что ему это казалось важным. Потому что нынче на убийц драконов смотрели как на наемников, если не хуже. И Тарду очень хотелось, чтобы новые его товарищи по оружию знали, что так было далеко не всегда.

Убийца драконов достиг того места, откуда виднелся реющий стяг и замер. По дороге, в лучах то выходящего, то снова скрывающегося за облаками солнца ехала горстка всадников. За собой под уздцы они вели оседланных и снаряженных коней без седоков.

Помятые шлемы приторочены к седлу, в руке у кого-то виднелся обломок копья, которое тот не выкинул лишь оттого, что самого не было в седле, а разум блуждал где-то, предоставив телу долгий путь, как следовало из пустых глаз. Возглавлял процессию старый рыцарь. В руке у него был стяг, другая же сжимала поводья коня товарища. Тот устало горбился в седле, уронив голову на грудь — перехватившая его глаза повязка белой ткани темнела двумя пятнами запекшейся крови.

— Адлер! — дрогнувшим голосом позвал Тард и бросился наперерез всаднику, возглавлявшему процессию. Ехавший впереди рыцарь посмотрел на гнома усталыми глазами и остановил лошадь. Следовавшие за ним тоже встали посреди улицы.

— Убийцы! Будьте вы прокляты!!! — разорвал воздух истошный женский вопль, возвестивший о том, что здесь была родительница одного из тех молодых воинов, которые последовали оруженосцами за одетыми в вороненые отцовские доспехи Черными Псами.

Подскочивший к женщине не понятно откуда взявшийся священник выставил крест и что-то затараторил, но его. Стоявший подле матери маленький мальчик с мокрыми от слез глазами подхватил с земли камень. Со всех сторон полетели выкрики, которые противоречили друг другу, будто сшибаясь над головами рыцарей в незримой схватке.

— Да как вы смеете?!

— Смеем, там погиб мой сын!

— Он был еретик!

— Разве молодая горячность не бывает простительна?!

— Бывает, когда не берется за оружие!

— Они сражались за нас на войне! Уже забыли?!

— А что же теперь, зачем убивать наших детей?!!

— Пожалейте хоть слепенького! — оборвал весь этот гомон не столь уж громкий, но отчаянный возглас старухи.

Тард встал подле лошади Адлера и, выхватив свой топор, рявкнул так, что старый магистр дрогнул в седле:

— А ну, завались, хамы!!! Кто кинет ещё хоть камень — убью на хрен! Развалю пополам на месте! А ну-ка, братва, живо ко мне!!!

К гному тут же подбежали те из наемников, кто стоял поблизости, выхватывая на ходу оружие и еще мало что понимая во всём сыр-боре. Гортт словно из-под земли вырос возле своего товарища. Поправляя сбившийся от бега чуб, он окинул взглядом тех, кого они брали под свою протекцию, и у него ком встал в горле. Рыцарей-то было всего пятеро. У некоторых доспехи побиты вдрызг, на ком-то вообще одна кираса, и все поголовно старики. Растрепанные седые волосы, наспех перевязанные грязными кусками ткани руки, плечи и головы. Те, из них, кто еще понимал, что творится вокруг, растеряно озирались, сотрясаемые мелкой дрожью под порывами холодного ветра.

— Тард? — подал голос старый магистр, подняв голову. — Это ты?

— Да, это я, дружище!

— Где ты? — рыцарь неуверенно протянул руку.

— Здесь, — подавившись собственными словами, тихо произнес гном, схватив пальцы Адлера.

С помощью Гортта, Бритва помог Адлеру спуститься на землю. Тард обхватил старого рыцаря за плечи своими сильными руками. Тот как-то слабо улыбнулся и спросил:

— Что происходит? Почему кричат?

— Это люди приветствуют вас, — Тард сорвал с плеча плащ и накинул на плечи магистра.

Под прикрытием наемников, рыцари были препровождены на постоялый двор. Один молодой парень из отряда Бритвы предложил возглавлявшему процессию рыцарю, который единственный сам мог идти, поднять стяг над крышей дома, где они остановились. Но тот лишь отрицательно покачал головой и молча указал на привязанных у коновязи многочисленных лошадей, навсегда лишившихся хозяев. Рыцарь собирался свернуть стяг, но молодой наемник, по внешнему виду тоже уроженец северного Фелара, схватился за древко. Рыцарь взялся было за меч, но молодой парень опустил стяг на середину древка и встал, выпрямившись, перед входом на постоялый двор, отставив руку в сторону и немного наклонив его. Рыцарь вытянулся перед наемником и, молча похлопав того по плечу, вошел в двери. Наемник остался стоять недвижимо, под удивленными взглядами прохожих. Он окликнул священника, проходившего мимо. Святой отец опасливо подошел:

— Что ты хотел, сын мой?

— Прошу вас, помолитесь за них, — тихо произнес наемник.

Священник замялся под молодым пронзительным взглядом. Пышная служба стоила денег, ведь церквушка только отстроилась и там не на что было купить даже свечей, а простая молитва за падших казалась слишком мелкой пред паладинами, которых приютил городок. Простой люд, попроси он на это дело пожертвовать хоть немного, скорее откажет, судя по тем крикам, свидетелем которых стал святой отец. В этот момент проезжавшие мимо двое всадников по знаку одного из них резко остановились, едва увидели приспущенный стяг Белых Волков. Один соскочил с коня.

— Что же вы, святой отец? Неужели откажите? — раздался его неприятный, простуженный голос.

Священник обернулся. Клочковатая бровь незнакомца в широкополой шляпе со срезанной тульей поползла вверх. Морщины пробежали по впалым щекам на сухом лице с высокими скулами, когда он достал и протянул туго набитый кошелек.

— Устройте самую роскошную службу, которую только знал этот городишко!

Незнакомец толкнул кошель в грудь опешившего святого отца и нетерпеливо указал в сторону церкви жестом человека, привыкшего распоряжаться. Обернувшись к спутнику, остававшемуся в седле, он произнес:

— У тебя остались деньги?

Лысый спутник утвердительно кивнул.

— Дай-ка пару серебрянных! — сказал не терпящий возражений голос.

Монеты перешли из рук в руки. Цепкие пальцы незнакомца схватили ладонь наемника и сунули в неё монеты. Тот озадачено сжал их в руке.

— Хороший ты парень. Помяни от меня… Потом…

Распорядившись, мужчина подошел к коновязи.

— Нам пора ехать, — напомнил лысый спутник.

— Время еще терпит! — отрезал мужчина, снимая широкополую шляпу.

Он медленно проходил мимо боевых коней и смотрел на гербы на попонах, всякий раз тяжело вздыхая:

— Прощай, Борс… и ты, сэр Гарет, и ты, Гахерис…

Он шел и прощался с теми, кого знал и с кем раньше бывал на совете у прежнего короля Фелара. С потомками, взявшими в новое время имена из древних легенд в надежде на исполнение мечты тех далеких времен.

— Покойся с миром и ты… сэр Бедивер…

Вечером того же дня в снятом на ночь доме, Клод, которым и оказался тот незнакомец, сидел возле камина и подбрасывал туда все новые и новые исписанные листы с печатями канцелярии. Мугал — его лысый спутник, сидел рядом и с изумлением взирал на всё действо, и в особенности не на печати чрезвычайно секретности канцелярии, а на одну единственную, застывшую на лице его брата — печать глубокой и искренней скорби.

Листки дрожали в руках, неумолимо отправляясь один за одним в огонь. То были записи об ордене Белых Волков.

— А в канцелярии одобрят? — хмыкнул Мугал. — Ты же сейчас изводишь весь архив под чистую.

— Я не позволю им больше… Какой вообще смысл?! Они же добились того, чего хотели. За сим и всё! Точка! — отчеканил Клод.

Мугал поражался. Он впервые видел брата в таком состоянии. Сохраняя здравость рассудка, Паук понимал, насколько опрометчив такой поступок, но не останавливал. В чем-то он был согласен с братом: необходимо было твердо ставить точку в конце, а не тянуть, измышляя ордену злодейства и лишая стариков-рыцарей последнего шанса на достойную смерть. Ведь время, что его удавка, давно и безжалостно сдавило горло Белым Волкам, и орден задохнулся в этом новом времени, в последний раз сверкнув своими, давно стершимися, клыками.

¨ «Змеиные глаза» — ситуация, когда на двух игровых костях выпадает по единице (прим. автора)

*Паладин — (ср. — лат. Palatinus придворный) — рыцарь из свиты короля, позднее — доблестный рыцарь, преданный определенной идее, делу, лицу.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6