Венера Прайм 5 [Пол Прюсс] (fb2) читать онлайн

Книга 512199 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Пролог

Над всем северным полушарием Земли шел дождь. За сорок минут до того, как очередная серия «Сверхразума» должна была выйти в эфир и разлететься по всей Солнечной системе, сэр Рэндольф Мэйс появился в лондонском центре Британской вещательной корпорации. С его пальто от Burberry[1] стекала вода, Мэйс отправился в ночь, чтобы настоять на внесении необходимых, с его токи зрения, правок в эту серию.

Срочно вызванный директор программы, он ужинал  в своем клубе — через две улицы от центра, мокрый и разъяренный пытался урезонить межпланетную знаменитость:

— Сэр Рэндольф, вы же не серьезно. Готовый чип уже загружен в автомат.

Но Мэйс стоял на своем:

— Хочу обратить ваше внимание на раздел тридцать третий, параграфа второго нашего контракта, — он говорил так, словно подчеркивал ключевые слова. — В нем оговариваются суммы штрафов, которые должны быть выплачены Британской вещательной корпорацией в случае, если мне не будет предоставлен абсолютный и полный редакционный контроль над содержанием сериала.

Директор позволил своим старомодным очкам в стальной оправе соскользнуть на кончик длинного носа и уставился на собеседника:

— Но, согласно контракту, вы обязаны вовремя предоставлять готовый чип.

— Вы можете предъявить встречный иск. Тем не менее, если вы сравните суммы штрафов, которыми мы обменяемся, то вы убедитесь, что итог будет на много не в вашу пользу. Так что лучшим решением будет по-быстрому внести правки, они все находятся на этом чипе.

Мэйс был худощавым человеком, говорил громко, жестикулируя своими огромными руками, подчеркивая каждое важное, на его взгляд, слово.

Директор поправил бифокальные очки:

— Ну… давай посмотрим.

Через пять минут Мэйс уже находился  в роскошном монтажном кабинете, сидел, заглядывая через плечо спешно вызванного видеоредактора.

Редактор — бледный, худой молодой человек с блестящими каштановыми кудрями до плеч, потратив несколько минут на постукивание по клавишам тонкими пальцами, сказал:

— На первом старый чип, на втором новый,  на тридцатом канале исправляешь звук, на третьем исправленный новый чип. Начинаем на счет два.

На плоском экране монитора появилось знакомое, величественное изображение облаков Юпитера, заполняющих экран, закручивающихся в замысловатый клубок желтого, оранжевого, красного и коричневого. А на переднем плане — Амальтея.

— Текст, — сказал редактору Мейс.

Тот снова постучал по клавишам и запись голоса Мейса заполнила обитую тканью комнату:

«Амальтея — луна Юпитера. Вот уже более года самый необычный объект в нашей Солнечной системе — и ключ к его центральной загадке». 

Изображение увеличилось. Амальтея быстро приблизилась:

«Глыба льда неправильной формы: 250×146×128 км.,  причем ее длинная сторона всегда направлена на Юпитер. Период обращения вокруг своей оси совпадает с периодом ее обращения вокруг Юпитера — она всегда повернута к планете одной стороной, как Луна к Земле.[2] Амальтея слишком мала, чтобы удерживать атмосферу».

И, как бы опровергая последние слова, Амальтея была окутана тонким туманом, который тянулся за ней, разорванный в клочья невидимым дождем жесткой радиации.

— Хорошая картинка, — заметил редактор.

Мэйс только хмыкнул. Именно это изображение и комментарии к нему, были причиной, по которой он настаивал на внесении правок в серию «Сверхразума» — это была засекреченная разведывательно-спутниковая запись Комитета Космического Контроля, которую Мэйс получил менее чем за двадцать четыре часа до этого, методами, которые он не хотел обсуждать.

Редактор, имеющий большой опыт работы с новостными программами-расследованиями, видимо о чем-то догадался и больше ничего не сказал.

Все увеличивающееся изображение показывало на поверхности Амальтеи, под тонким туманом, сотни сверкающих гейзеров, извергающих материю в космос.

Голос за кадром продолжал:

«Ледяные гейзеры Амальтеи не имеют естественного объяснения». 

— Переключитесь на первый, — сказал Мейс.

Изображение на экране сменилось, показав Амальтею, какой она была известна в прошлых столетиях — темно-красный обломок скалы, покрытый несколькими большими пятнами льда и снега.

«С тех пор как в 20-м веке были получены первые снимки, сделанные беспилотными космическими аппаратами, Амальтея считалась обычным спутником-астероидом».

— На второй. — Командовал Мейс.

Теперь изображение на плоском экране было видом в глубине облаков Юпитера, записанным экспедицией Кон-Тики в прошлом году. На центральном экране гигантское плавающее существо, похожее на одну из земных многоруких медуз, но на несколько порядков больше по размерам, спокойно бродило по облачным пастбищам. На боку его огромного газового мешка отчетливо виднелись странные знаки — шахматный узор радиопередатчика метрового диапазона.

Голос за кадром продолжал:

«Когда медузы, плавающие в облаках Юпитера, были потревожены исследовательским судном Кон-Тики, они начали то, что некоторые называют "небесным хором"».

— Следующий файл на втором.

Появилось изображение цветной радиокарты облаков Юпитера, видимое с орбиты Амальтеи: концентрические круги ярко-красных пятен, указывающих на источники радиоизлучения, разбросанные по более бледным линиям графика, как рябь на пруду.

«Шесть юпитерианских дней они пели свою песню по радио прямо в сторону Амальтеи, начиная с того момента, когда луна поднималась над их горизонтом, и останавливаясь, когда она опускалась. На седьмой день они отдыхали».

Снова поверхность Амальтеи вблизи: столб пены поднимается высоко над гладкой поверхностью. Отверстие гейзера было скрыто завитками тумана.

«Конечно, не случайно, что эти огромные гейзеры внезапно начали извергаться повсюду на Амальтее именно тогда, когда медузы начали петь. На данный момент Амальтея потеряла более трети своей общей массы».

 — Давай запишем мое выступление, — произнес Мэйс.

За их недолгое совместное время работы Рэндольф Мэйс и редактор так приспособились друг к другу, что в один и тот же момент редактор ударил по последней клавише, а Мэйс заговорил. 

Появилось изображение самого сэра Рэндольфа, аккуратно вставленное в нижний угол экрана — огромный белый гейзер, маячил позади него. Три года назад оно мало кому было известно — лицо, которое смотрело с экрана.

Когда-то красивое, это лицо побледнело и осунулось от полувекового разочарования в человеческой природе, но в нем не было цинизма, и в пристальных серых глазах, под опущенными седыми бровями, пылала искра веры в Человека.

«Многие события, казалось бы, не связанные между собой,  достигают кульминации на маленькой Амальтее — события, происходящие в таких отдаленных друг от друга местах, как адская поверхность Венеры, обратная сторона Луны, пустыни Марса — и не в последнюю очередь в роскошном поместье английской сельской местности Сомерсет. Эти и другие невероятные совпадения станут темой сегодняшней программы, завершением нашей серии».

Мейс и редактор синхронно произнесли стандартные слова: «Музыка. Титры». Редактор усмехнулся их одинаковым рефлексам. Музыка нарастала. Стандартные вступительные титры мелькали на экране, накладываясь на сцены из более ранних эпизодов «Сверхразума».

Оба мужчины встали. Редактор потянулся, чтобы снять напряжение с рук:

— Вы рассчитали время с точностью до десятой доли секунды, сэр, — удовлетворенно сказал он. — Я только передам это в мастер-контроль. Мы выходим в эфир через семнадцать минут. Хотите посмотреть из диспетчерской?

— Нет, боюсь не смогу, у меня назначена другая встреча, — сказал Мэйс. — Спасибо за хорошую работу.

С этими словами он вышел из здания Британской вещательной корпорации в дождливую ночь, не сказав больше никому ни слова — как-будто и в самом деле каждый день проделывал нечто подобное.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ К БЕРЕГУ  «БЕЗБРЕЖНОГО ОКЕАНА» 

 I

Утро того же дня на другом континенте Земли. Запись разговора Спарты, который она вела по сути сама с собой — с восемнадцатилетней Линдой, живущей глубоко в подсознании. Спарта живо представила себе, что Линда сидит перед ней на стуле и доброжелательно спрашивает, отвечает, шутит советует. Таким способом Спарта пыталась разобраться в себе, поправить свое пошатнувшееся психическое здоровье. Ее визави была идеальным психотерапевтом, хотя и отвечала ее голосом:   

—Ты не уверена, в том, что ты человек. Почему? — Начинает разговор Линда. 

— Они переделали меня. Я слышу то, что не может слышать ни один человек, вижу то, что не может видеть ни один человек. Анализирую вкус и запах веществ с невероятной точностью, определяя их молекулярную структуру. Вычисляю быстрее, чем любой человек. Интегрирую себя с компьютером. Они даже дали мне возможность управлять приборами на расстоянии, посылая сигналы в микроволновом диапазоне. Как я могу быть человеком? Правда, сигналы в микроволновом диапазоне теперь я посылать уже не могу — эту дрянь из моего живота вытащили. И зрение у меня стало обычным благодаря Стриафану. Но все же!?

— Но разве глухие, слепые, безногие парализованные люди, пользующиеся своими протезами, перестают быть людьми? Но на вопрос «осталась ли ты человеком?» ты только сама можешь ответить. Тут я тебе плохая помощница. Может тебе следует последовать совету поэта и сказать своей душе:

«Будь спокойна

Жди без надежды,

Ведь надеемся мы не на то, что нам следует.

Жди без любви,

Ведь любим мы тоже не то, что нам следует.

Жди без мысли,

Ведь ты не созрела для мысли».[3]

 Человек ты или уже нет, на это нельзя ответить логически или решив уравнение. Нужно жить и возможно ответ придет сам собой. 

 — Надеюсь это когда-нибудь случится. Но у меня есть и другой вопрос. По какому праву они избрали меня послом к звездам. Императрицей последних дней? Будь я человеком, я бы отказалась. Жила бы с Блейком в настоящем доме, рожала детей, как все нормальные люди. Блейк любит меня.

— И ты любишь его.

— Но я же не человек.

— Ты уверена в этом?

— Да. Вот когда я была тобой — Линдой — я была человеком и могла иметь все это.

 В памяти эхом отдаются шаги, — продекламировала Линда, — по коридору, по которому мы не ходили… Извини, но Элиот здесь к месту. Послушай, это уже слишком — мы уже год решаем кто ты, Линда-Эллен-Спарта.

— Мне понятно твое нетерпение. Я сама хотела бы закончить это каким-нибудь образом. Вот вчера я прогуливалась по скалам над рекой и подумала, что если бы вдруг случайно сорвалась и погибла… то не сильно бы расстроилась. Но ты не думай. Со мной все в порядке. Ничто из того, что нужно сделать, не останется незаконченным.

— Ты скучаешь по Блейку?

Спарта кивнула. И слезы навернулись ей на глаза.

— Тебе следует поговорить с матерью.

— Следует? Пять лет она позволяла мне верить, что умерла. Она пыталась отговорить моего отца говорить мне правду! — сердито сказала Спарта.

— Твое нежелание встретиться с ней лицом к лицу легко понять.

— Но ты же считаешь, что я должна.

— Нет, — Линда покачала головой, — не уверена. — На сегодня все вопросы?

— Нет. День только начался, их впереди еще много.  

На этом запись по какой-то причине прервалась. 

II

На восточном побережье Северной Америки солнце то появлялось, то исчезало за облаками и опять начинался дождь. В три часа пополудни высокий мужчина в черном кожаном пальто поднялся на крыльцо каменного дома в лесу и постучал в дверь. Открыла женщина в шерстяной юбке и кожаных сапогах:

— Быстрей заходи, Кэп, а то простудишься.

 Ари Надь была худощавой спортивной женщиной, ее седеющие черные волосы были коротко подстрижены. Она была одной из немногих, кто называл этого человека как угодно, только не Командором.

Вошедший стряхнул воду с пальто и повесил его на вешалку в коридоре, рядом с желтыми дождевиками из поликанвы и пуховыми парками. Затем прошел в длинную гостиную.

Дом был больше, чем казалось снаружи. Через окна в южном конце комнаты  были видны затянутое тучами небо, лес и на горизонте низкие серо-зеленые горы.

Украшенные резьбой потолочные балки. На них играют блики огня, горящего в камине. На дощатом полу лежат индейские ковры.

Командор подошел к камину и, греясь, протянул руки к огню. 

 Ари Надь вернулась с подносом в руках. На подносе стоял большой фарфоровый чайник и три чашки  с блюдцами, одна чашка уже была полная. Женщина  поставила поднос с чаем на низкий сосновый столик:

— Пожалуйста, черный чай.

— Спасибо.

Он взял с подноса чай и поставил на каминную полку, фарфоровое блюдце заскрежетало о камень.

— Откуда ты узнала, что я приду?

Его голос был таким низким и скрипучим, что казалось, ему больно говорить. С загорелой кожей и бледно-голубыми глазами он мог бы сойти за лесоруба из северных лесов или рыболова-проводника; на нем были выцветшие джинсы, а рукава клетчатой рубашки были закатаны, обнажая сильные руки.

— Йозеф сказал, я звонила в «Гранит». Думала вы вместе придете.

— Скоро будет, кое-что доделывает.

Командор взял железные щипцы и принялся шевелить горящие поленья, пока они не затрещали от жара. Ари устроилась на кожаном диване, закутавшись в красно-зеленое клетчатое одеяло.

— Включить запись, — послала она звуковую команду в сторону обшитой сосновыми панелями стены. Скрытая видеоплата развернулась в двухметровый квадратный экран, тонкий, как фольга, и сразу же засветилась:

— Добрый вечер, это Всемирная служба Би-би-си. Передаем последнюю серию цикла «Сверхразум», представленную сэром Рэндольфом Мэйсом.

Командор оторвал взгляд от огня и увидел на экране облака Юпитера. На переднем плане виднелась Амальтея.

 — Амальтея — луна Юпитера. Вот уже более года самый необычный объект в нашей Солнечной системе — и ключ к ее центральной загадке, — послышался голос Рэндольфа Мэйса.

В отличие от большинства из сотен миллионов людей, смотревших «Сверхразум», которые надеялись, что Мэйс  выяснит правду, какой бы она ни была, разгадает «главную загадку Солнечной системы»   этой ночью, прямо у них на глазах, — эти двое в доме в лесу надеялись, что автору не удастся подойти  к правде слишком близко.

— Хорошая картинка, — заметила Ари.

— Слышал об этом по пути сюда. Запись украли с монитора космического корабля на Ганимеде и передали Мэйсу.

— Кто-то из Космического Совета?

— Мы это выясним. — Командор оставил размышления у камина и сел рядом с ней на кушетку, лицом к экрану.

Затем они молча наблюдали, как сэр Рэндольф произносит свой монолог: «…события, происходящие в таких отдаленных друг от друга местах, как адская поверхность Венеры, обратная сторона Луны, пустыни Марса — и не в последнюю очередь в роскошном поместье английской сельской местности Сомерсет. Эти и другие невероятные совпадения станут темой сегодняшней программы».

— О боже, — пробормотала Ари и крепче обхватила себя руками под одеялом. — Боюсь, он все-таки втянет в это дело Линду. Откуда он все это знает. Он один из них?

— Вряд ли. С ними покончено. Это стало ясно, когда мы увидели, что случилось в доме Кингмана. И ведь он разглашает секреты, а они убивали, чтобы сохранить их. Вероятно, Мэйс уцепился за какую-нибудь несчастную разочарованную душу, которая раскаялась и хочет все рассказать. Кто бы это ни был, ему нужен духовник получше.

— Никто ниже рыцарей и старейшин не мог связать Линду со «Знанием». — Голос Ари выдавал ее страх.

На экране исчезли вступительные титры. Финальная серия началась…


Сэр Рэндольф Мэйс был некогда малоизвестным Кембриджским историком. Титул ему присвоили не за его научные труды, а за щедрую благотворительность, — в юности, он отдал значительную часть полученного наследства своему колледжу. Известный лишь среди своих студентов, он стал звездой в одночасье, настоящей звездой эфира, благодаря тринадцатисерийному сериалу Би-би-си «В поисках человеческой расы».

Мейс двигался по обширным местам своего шоу, словно выслеживая неуловимую добычу, скользя на длинных, обтянутых вельветом ногах мимо колонн Карнака[4], вверх по бесконечным лестницам Калакмуля[5], через запутанный лабиринт Чатал-Хююка[6].

Его огромные руки рубили воздух, а квадратная челюсть, взгромоздившись на шею черной водолазки, работала, произнося впечатляюще длинные и страстные фразы. Все это создавало чудесный путевой очерк, густо намазанный чем-то вроде интеллектуального майонеза.

Мэйс, конечно, относился к себе вполне серьезно. Он был самоуверенным человеком и ставил себя один ряд с Арнольдом Тойнби[7] и Освальдом Шпенглером.[8]

По его мнению общества имели свои собственные жизненные циклы рождения, роста и смерти, подобно организмам. И подобно организмам, но с помощью быстрых культурных изменений, а не вялой биологической адаптации, общества эволюционировали, утверждал он. К чему именно эволюционировало человеческое общество, он оставлял этот вопрос открытым.

Историки и этнографы нападали на него за его примитивные идеи, за его сомнительные интерпретации фактов, за его расплывчатые определения, но дюжины выдающихся ученых, бормочущих себе под нос, было недостаточно, чтобы ослабить общественный энтузиазм.

 Рэндольф Мэйс обладал почти гипнотическим воздействием на аудиторию, что с лихвой компенсировало все логические нестыковки.

Этот первый сериал выдержал многочисленные повторные показы и установил рекорд продаж видеокопий. Би-би-си умоляла его снимать еще. Мейс  предложил концепцию «Сверхразума».

Это предложение заставило задуматься спонсоров Би-би-си, поскольку в нем Мэйс намеревался доказать, что возникновение и падение цивилизаций не были делом случайной эволюции. По его словам, руководил процессом высший разум, разум не человеческий, который был представлен на Земле древним, самым тайным культом.

Первая дюжина программ «Сверхразума» приводила доказательства существования культа, основываясь на древних глифах, резьбе и папирусных свитках, постройках древней архитектуры и повествованиях древних мифов. Это была хорошая история, убедительная для тех, кто хотел верить. Даже неверующих это забавляло и развлекало.


…Рэндольф Мейс был весьма расчетливый шоумен-бизнесмен. Его зрители были вынуждены просидеть почти час, в течение которого Мэйс повторял все доказательства, которые он разработал в предыдущих сериях, — воспроизводя фрагменты предыдущих шоу; только скептический зритель заметил бы эту уловку. Наконец он дошел до сути.

Сегодняшняя серия выходила далеко за рамки древних текстов и артефактов. Она повествовала о «Великом Заговоре наших дней».

 — Заговорщики называют свое общество «Свободный Дух» и еще дюжиной других имен, — заявил Мейс, появляясь крупным планом и жестикулируя. — Посмотрите! Эти люди почти наверняка являются членами этого общества.

Следующее изображение было статичным, снято фотокамерой: подтянутый, но стареющий английский джентльмен в твидовом костюме стоял перед массивным каменным домом с дробовиком в руке. Свободной рукой он поглаживал пышные усы летчика.

— Лорд Руперт Кингман, — наследник древнего Сент-Джозеф-Холла, директор дюжины фирм, включая «Садлерс Бэнк оф Дели», которого не видели уже три года…

Затем женщина с гладкими черными волосами и сильно накрашенными красными губами уставилась в камеру, сидя верхом на потном пони, которого держал под уздцы сикх в тюрбане.

— Холли Сингх, доктор медицины, доктор философии, руководитель отдела нейрофизиологии в центре Биологической медицины управления космосом, которая исчезла точно в то же время, что и Лорд Кингман…

Затем на экране появился высокий, мрачный мужчина с тонкими светлыми волосами, падающими на лоб.

— Профессор Альберс Мерк, известный ксеноархеолог, который пытался убить своего коллегу, профессора Дж. Форстера. Это ему не удалось, однако ему удалось уничтожить уникальные венерианские окаменелости, хранившиеся в Порт-Геспере…

Затем экран показал двух спортивного вида светловолосых молодых людей в халатах, улыбающихся в камеру, на фоне приборных пультов.

— Астрономы Пит Гресс и Катрина Балакян покончили жизнь самоубийством, не сумев уничтожить радиотелескоп на базе Фарсайд на Луне… 

Затем — коренастый мужчина с песочной стрижкой, в костюме в тонкую полоску: его застали хмурым, когда он садился в вертолет на крыше Манхэттена.

— Мистер Джон Ноубл, основатель и главный исполнительный директор фирмы «Noble Water Works». Исчез, считается пропавшим без вести. Его космоплан был использован при попытке кражи марсианской таблички из ратуши Лабиринт-Сити на Марсе. При этом погибли два человека. Позже марсианская табличка  была обнаружена на спутнике Марса, на Фобос ее…

Следующее изображение было не человеком, а космическим кораблем «Дорадус». Камера медленно дала панораму большего белого корабля, который находился конфискованный на околоземной орбите.

— Это «Дорадус», экипаж которого пытался забрать марсианскую табличку с Фобоса — СМИ называли его пиратским кораблем, но я утверждаю, что «Дорадус» на самом деле был военным кораблем «свободного духа», — хотя Космический совет утверждает, что кораблем никто не владел кроме банка «Садлерс Бэнк оф Дели». Напомню, что лорд Руперт Кингман являлся одним из директоров этого банка.

Когда на экране появилось следующее изображение, Ари положила руку на плечо Командора — то ли поддерживая, то ли ища поддержки.

— Инспектор Эллен Трой из Комитета Космического Контроля, — представил ее Мейс своим слушателям, хотя мало кто мог не узнать фотографию женщины. Не так давно она стала известной благодаря своим необыкновенным подвигам.

— Именно она спасла Форстера и Мерка от неминуемой гибели на поверхности Венеры. Именно она предотвратила разрушение базы Фарсайд и вырвала марсианскую табличку из рук «Дорадуса». Затем она тоже исчезла — чтобы снова появиться при обстоятельствах, которые никогда не объяснялись, в самый момент мятежа Кон-Тики — только для того, чтобы снова исчезнуть Где она сейчас?

На экране снова появилось навязчивое изображение Амальтеи — в отраженном свете Юпитера она была окутана белесым туманом.

— Космический совет объявил абсолютный карантин в 50 000 километров от орбиты Амальтеи. Единственное исключение сделано для Дж.К. Р. Форстера, о котором мы уже так много слышали. Профессор сейчас находится на Ганимеде, завершает подготовку экспедиции на Амальтею — экспедиции, одобренной Космическим Советом всего за несколько месяцев до того, как этот спутник обнаружил свою своеобразную природу.

На экране опять крупный план сэра Рэндольфа. На мгновение он замолчал, словно собираясь с мыслями. Это был смелый актерский прием, демонстрирующий мастерство, фокусирующий внимание огромной аудитории на его следующих словах:

— А что, инспектор Эллен Трой тоже там, на Ганимеде, тоже часть плана Форстера?

Он понизил голос, как бы заставляя всех приблизиться ближе к экрану, его огромные руки обнимали воздух, приглашая всех стать его сообщниками.

— Неужели Амальтея — средоточие многовековых интриг «свободного духа»? Является ли могущественный Комитет Космического Контроля участником этого грандиозного заговора? Я верю в это, и хотя я не могу доказать этого сегодня вечером, — Мэйс отступил назад, выпрямляя свое худое тело, — я даю вам честное слово, что найду нить, связывающую эти события, которые я довел до вашего сведения. И сделав это, я открою эти древние тайны свету разума.

По экрану покатились финальные титры.

— Выключи, — громко произнесла Ари.

Изображение померкло, и видеоплата сложилась на обшитой панелями стене.

Дождь непрерывно стучал по крыше, кирпично-красные угли крошились в камине.

Командор нарушил молчание:

— Немного разочаровывает.

— По крайней мере одно предположение его ошибочно — Эллен Трой нет на Амальтее.

По доскам крыльца заскрипели шаги. Командор встал, насторожившись. Ари отбросила халат и пошла открывать дверь.

III

Человек, вошедший в комнату, был в мокром твидовый костюме. Его редеющие седые волосы торчали мокрыми прядями, придавая ему вид птенца, только что вылупившегося из яйца. Он заключил Ари в объятия, она засмеялась и погладила его по мокрым волосам. Они хорошо смотрелись вместе, он в твидовом костюме, она во фланелевом. — И не скажешь, что были женаты уже несколько десятилетий. 

— Чего-нибудь согревающего, Йозеф? Мы пьем чай. 

— Спасибо. Кэп рассказал тебе о моих приключениях?

— Не успел, мы смотрели разглагольствования Мейса, последнюю серию «Сверхразума». — Пояснил Командор.

— О нет, неужели я так поздно?

— Не волнуйся, посмотришь в записи, хотя смотреть там нечего.

Йозеф тяжело опустился на диван. Ари протянула ему чашку с чаем и уточнила:

— Смотреть там конечно нечего, ничего нового для тебя там нет. За исключением одного. Мейс связал Линду со «свободным духом». Да, еще — он отправляется к Амальтее на «Гелиосе». 

— Ну, последнее вряд ли может иметь существенное значение. Половина репортеров Солнечной системы, похоже, уже там, — жаждут новостей.

Ари положила руку ему на колено: 

— Расскажи мне о своем путешествии.

— Это было просто замечательно. — Глаза Йозефа восторженно загорелись. — Если бы я был ревнивцем, я бы завидовал тому, что Форстер пришел к своим великим открытиям без посторонней помощи. Он зажег меня своим энтузиазмом — я считаю, что он героическая фигура.

— Как это без посторонней помощи. — Не согласилась Ари. — Ты, Кип и я — наша помощь была решающей.

—Да, но у него не было такого знания, как у нас. Он сам расшифровал венерианские таблички, а затем марсианскую табличку  и сделал вывод о природе Амальтеи.

— О ее предполагаемой природе, — уточнила Ари.

— И все это без помощи древних тайн, — настаивал Йозеф, — что подтверждает нашу веру в то, что истина не нуждается в тайнах.

Ари выглядела смущенной, но, как и Командор, ничего не сказала, не желая противоречить Йозефу.

— Но позвольте мне рассказать вам, что я видел, — продолжил Йозеф с прежним пылом.

Он поудобнее устроился на диванных подушках и начал говорить в непринужденной манере профессора, открывающего еженедельный семинар.

— То, что мы, жители Земли, называем Ганимедом, живущие там поэтически называют «Безбрежным Океаном», я бы добавил к этому названию эпитет«зимний», поскольку  поверхность этой луны Юпитера почти полностью состоит из замерзшей воды. Город Ганимед местные называют также «Безбрежным Океаном» — это название написано над входными порталами на полудюжине языков.

Я почувствовал к себе неприятное внимание еще до того, как попал в город. — Только я прошел въездной контроль, как странный молодой азиат настойчиво поманил меня из-за барьера. У него были монголоидные глаза, блестящие черные волосы, стянутые сзади в конский хвост, доходивший до пояса, и довольно дьявольские усы. В этом костюме, состоящем из туники, брюк и мягких сапог, он мог бы сойти за Тэмуджина — молодого Чингисхана. Я старался не обращать на него внимания, но как только я прошел через ворота, он последовал за мной сквозь толпу, пока я не повернулся к нему и громко не потребовал объяснений.

Он также громко, в расчете на окружающих, заявил, что является лучшим и наименее дорогим проводником, которого может найти незнакомец в «Безбрежном Океане», а по-тихому, настойчивым шепотом приказал мне перестать привлекать к себе внимание.

Как вы уже догадались, это был Блейк. Его удивительная маскировка была необходима, потому что, как он живописно выразился, свора газетчиков загнала профессора Форстера и его коллег под землю, в логово. Блейк, единственный из них, кто говорит по-китайски, и только он, и только в таком виде мог передвигаться по городу.

Я, конечно, считал, что мне не нужна маскировка — никто не имел ни малейшего представления, кто я и как сюда попал, поскольку Комитет Космического Контроля позаботился об этом.

Блейк взял мой багаж, который весил очень мало, потому что, хотя Ганимед больше Луны, он все же меньше Марса.

Городу меньше ста лет, но он выглядит таким же экзотическим и многолюдным, как Варанаси или Калькутта и вскоре мы затерялись в толпе. Пробираясь по коридорам, которые с каждым поворотом становились все уже, громче и вонючее, я старался не отставать от Блейка. Затем он подозвал велорикшу и что-то шепнул поджарому парню, сидевшему за рулем. Блейк затолкал туда мои вещи, потом меня и сказал, что встретит меня там, где меня высадит такси. Мне не нужно ничего говорить водителю, так как плата за проезд уже оплачена.

Такси везло меня по коридорам, которые становились менее людными по мере того, как мы удалялись от коммерческих и жилых кварталов города. Последний долгий спуск по тусклому, холодному туннелю, стены которого, видимые сквозь пучки сверкающих труб, были покрыты льдом, а может быть и не покрыты, а просто были льдом. Место назначения — простая пластиковая дверь в простой пластиковой стене. Над дверью светится красный прямоугольный фонарь и все, ни какой таблички указывающей, что это за место. Как только я вылез из кабины вместе со своим багажом, парень помчался прочь, выдыхая перед собой облачка пара, стремясь поскорее укрыться от холода.

Несколько минут я дрожал в одиночестве, вглядываясь в огромные стальные коллекторы, образующие потолок и стены плохо освещенного туннеля. Наконец дверь открылась.

 Блейк протянул мне тяжелую парку, я ее надел и мы вошли внутрь, пошли по щелкающим пластиковым сетчатым мосткам и лестницам, через другие двери, другие комнаты. Герметичные люки и герметичные дверные проемы предупреждали о возможном вакууме.

Через маленький люк мы попали в огромную трубу из блестящего металла, судя по виду, титанового сплава, и, поднявшись по ей, оказались в огромной пещере со стенами из черного льда. Мне вспомнились мокрые ледяные пещеры, те, в которые я входил во время альпийских походов моей юности. В отличие от тех пещер, эти ледяные стены не отражали свет, их замерзшие черные поверхности поглощали весь падающий на них свет.

И вдруг я понял, что пещера результат не естественных процессов, а образовалась под действием огня и перегретого пара. Мы находились внутри камеры отражения газов ракетных двигателей при наземных стартах. — Внутри стартового комплекса.

Высоко над нами герметичный купол закрывал вид на яркие звезды и Юпитер. Внутри купола, нависая над нашими головами, как грозовая туча из стали, находился юпитерианский буксир. Судно стояло на прочных стойках. Тройные сопла главных ракетных двигателей и три выпуклых сферических топливных бака. Прямо под ними расположились профессор Форстер и его команда, укутанные в теплые одежды.

Там были воздвигнуты каркасы из углеродистых стоек и досок, вокруг стояли столы для инструментов и стеллажи с электроникой, а кто-то повесил на токарный станок большую печатную схему.

Когда Блейк подвел меня к ним, Форстер и его люди склонились над этой схемой, что-то оживленно обсуждая. Форстер повернулся ко мне со свирепым видом, но я быстро понял, что он улыбается, а не гримасничает. Конечно, я был знаком с его голограммами, но видеть воочию, это совсем другое. Его лицо тридцатипятилетнего мужчины в расцвете сил — результат реставрации, которую ему сделали после покушения Мерка на его жизнь. Видно было, что среди присутствующих он пользуется авторитетом, рискну предположить, что его авторитет основывался главным образом на опыте, накопленном за несколько десятилетий работы с аспирантами.

Он представил мне всех членов своего экипажа так, как будто каждый из них был мифическим героем. Вот состав экипажа: 

Джозефа Уолш, пилот, невозмутимая молодая женщина, откомандированная с катера Комитета Комического Контроля. Блейк с ней уже летал на Марс.

Ангус Мак-Нил, инженер, проницательный и дородный парень, который изучал меня, как будто читал показания приборов в моей голове, насколько я помню он пережил трагедию на «Стар Куин».

Тони Гроувз, маленький смуглый штурман, который был в команде Спрингера в его коротком, славном рандеву с Плутоном.

 Я торжественно пожал всем руки. Все они так же хорошо известны в своих кругах, как и Форстер в своих. Азиатов среди их не было, поэтому они были вынуждены не покидать лагерь, чтобы не раскрывать его местоположение акулам пера.

Йозеф сделал паузу в своем рассказе. Ари налила еще всем троим чаю. Йозеф задумчиво отхлебнул и продолжил:

— Лагерь Форстера в ледяной пещере напоминал военный лагерь, готовящийся к бою. Все вокруг была завалено припасами, оборудованием, едой, газовыми баллонами, приборами, большая часть предназначалась для прикрепляемого грузового отсека, еще лежащего на земле и раскрытого, как пустая жестянка из-под сардин. Блейк показал мне, где я должен остановиться: это была  хижина из пенопласта у стены взрывной камеры, довольно теплая внутри, несмотря на ее примитивную внешность. Вскоре после этого рабочие огни потускнели, приближалась ночь.

Ужин состоялся в самой большой временной хижине. Все было чисто по европейски. Профессор Форстер угостил нас превосходным вином — из своих запасов. Ужин высветил остроумие Уолш и склонность Гроувза к спорам (узнав, что я психолог, он охотно полемизировал мне. Мы рассуждали о новейших теориях бессознательного. Выяснилось что он знал эту тему лучше, чем я, поскольку мы с тобой бросили ей заниматься, Ари, двадцать лет назад)

А у Мак-Нила в голове оказался поразительный запас непристойных историй (этот человек в дополнении к к своим талантам инженера, имеет вкусы и повествовательные способности Боккаччо).

После ужина мы с Форстером отправились в его хижину. Там он достал бутылку Наполеона, превосходного надо сказать бренди, а я приступил к тому, ради чего я прилетел. — Достал голопроектор и показал ему то, что мы приготовили: выжимки «Знания».

 Он смотрел без комментариев. Конечно у него имелся большой жизненный опыт ведения научных дискуссий, защиты своего академического приоритета. Тем не менее он выказал меньше удивления, чем я ожидал. Он сказал, что только-что увиденное, лишь подтвердило правильность его видения и вызовет только небольшие изменения в плане экспедиции. Затем Форстер привел развернутое обоснование такого своего утверждения. Далее я изложу это обоснование от своего имени.

У Форстера были проблески истины еще до открытия марсианской таблички — задолго до того, как он сумел расшифровать ее значение, задолго до того, как стало возможным узнать что-либо вообще о ее создателях, которых он сам впервые назвал Культурой Х.

Общепринятая теория — намеренно внедренная, как мы знаем, «Свободным Духом» — состояла в том, что Культура Икс возникла на Марсе и вымерла миллиард лет назад, когда закончилось короткое марсианское лето. Идеи Форстера были иными и гораздо более амбициозными: он был убежден, что Культура X проникла в Солнечную систему из межзвездного пространства. Тот факт, что никто больше не верил в это, раздражал его, хотя и не очень сильно, потому что он был одним из тех людей, которые чувствуют себя счастливыми, когда находятся в меньшинстве.

Когда он узнал, что робот горнодобывающей корпорации Иштар наткнулся на тайник инопланетян на Венере, он с большой энергией и самоотверженностью организовал экспедицию, чтобы исследовать и, если возможно, достать находки. Хотя миссия была прервана, и материальные артефакты все еще покоятся похороненными на Венере, он вернулся с записями.

 Прошло меньше года, и он доказал, что венерианские таблички были переводами текстов, датируемых бронзовым веком Земли. Теперь он был убежден, что представители Культуры Икс побывали на всех внутренних планетах, возможно, пытались их колонизировать.

Вскоре после этого он смог применить свой перевод венерианских табличек к чтению марсианской таблички с ее ссылками на «облачных посланников» и «пробуждение в великом мире».

От себя хочу заметить, — таким образом, благодаря своим собственным исследованиям он перескочил через тысячелетия нашей накопленной тайны, мгновенно придя к очень существенной части «Знания».

Но логика подсказывала ему — и Кон-Тики позже это доказал, — что облака Юпитера, «великого мира», не могли скрывать существ, способных изготовить материал, из которого были сделаны венерианские таблички и марсианская табличка, не говоря уже о том, чтобы совершить великие дела, которые эта табличка увековечивает. Десятилетия исследований спутников Юпитера на не обнаружили на них никаких следов присутствия инопланетян в прошлом.

Существовала, — сказал мне профессор Форстер, — единственная подсказка в необходимости более тщательного изучения одной из лун Юпитера: давно было замечено, что Амальтея излучает в космос почти на треть больше энергии, чем поглощает от Солнца и Юпитера вместе взятых. Предполагалось, что баланс должен сойтись, если учесть энергию от бомбардировки Амальтеи высокоэнергетическими заряженными частицами Юпитера, но Форстер произвел расчеты и установил, что это не так. Ему удалось при нашей поддержке организовать посылку экспедиции на Амальтею.

Когда медузы Юпитера запели свою песню, и на Амальтее заработали гейзеры, извергающие материю в космос, Форстер со свойственным ему упорством настоял на том, чтобы исследования продолжались, без внесения каких-либо изменений. Однако по пути на Ганимед он некоторые изменения внес, и когда я встретился с ним три недели назад, он и его команда уже начали их осуществлять — тайно от начальства.

Ари не могла сдержать волнения:

— Но ты должен был его убедить, что любая попытка действовать на Амальтее без Линды приведет к катастрофе и все они, и Блейк Редфилд вместе с ними — обречены на смерть. Ты для этого и отправился на Ганимед, Йозеф! Неужели ты так легко позволил ему разубедить тебя? Ведь это ясно следует из документов «Знания».

— Я так и сказал профессору Форстеру, и он не стал отрицать силу доказательств, — спокойно ответил Йозеф. — Тем не менее он полон решимости идти вперед, с ней или без нее.

— Кэп, ты должен остановить его, — сказала она.

— Даже если бы я хотел…

— Если…? — Ари посмотрела на него в в изумлении.

— Ари, Космический совет вот-вот будет вынужден отменить карантин Амальтеи,  этого требуют люди из линейных департаментов ресурсов, на которых оказывают огромное давление Индоазиаты. — Он вздохнул. —  Они объясняют это необходимостью экономить энергетические ресурсы и даже интересами фундаментальной науки. Но на самом деле они подсчитывают потерянные туристские доллары.

— Какое это имеет отношение к Форстеру? — требовательно спросила она.

— Отменят карантин и кто-то сможет высадиться на Амальтею, опередить его. Поэтому, с Эллен или без нее — я имею в виду Линду — он должен высадиться на Амальтею.

— Мы бы предпочли, чтобы первым был Форстер, — сказал Йозеф. — Думаю, все мы на его месте так бы и поступили.

— Нет. — Ари не могла согласиться — Только не без нее.

— Но это… — Йозеф шумно откашлялся и оставил фразу незаконченной.

Командор договорил за него:

— Это ее дело, Ари. Не твое.

IV

Блейк Рэдфилд пробирался по многолюдным извилистым коридорам, мимо ларьков, торгующих резным нефритом и прозрачными резиновыми сандалиями разных цветов, мимо полок с дешевой электроникой, мимо стеллажей со свеже убитыми утками. Его толкали сзади, отталкивали локтями, преграждали ему путь — сильно, но без злого умысла, поскольку сильные толчки в этой ситуации были неудобны всем, так-как гравитация здесь составляла несколько процентов Земной. 

Люди сидели на полу, сбившись в кружок, бросали кости или играли в сянци[9]. Возбужденно торговались перед аквариумами с живой форелью, горками ледяных моллюсков и грудами бледных, увядших овощей. Студенты и старики разглядывали настоящие бумажные книги через толстые очки без оправы и читали газеты, написанное там, для большинства евроамериканцев было неразборчивыми закорючками. Все говорили, говорили, говорили музыкальными голосами.

Обычно рыжеволосый, даже красивый, со свежим веснушчатым лицом, Блейк хорошо замаскировался, выглядя не столько как молодой Чингисхан, сколько как портовая крыса с Жемчужной реки. Он был наполовину китаец по материнской линии, наполовину ирландец, и хотя он знал не больше нескольких полезных фраз бирманского, тайского или любого из десятков других индокитайских языков, распространенных на Ганимеде, он говорил на красноречивом мандаринском и выразительно земном кантонском — последний был любимым торговым языком большинства этнических китайцев, составлявших значительную часть неиндийского населения «Безбрежного Океана».

С низких потолков свисали бумажные транспаранты, которые трепетали от постоянно вращающихся вентиляторов, необходимых, чтобы очистить коридоры от запаха жарящейся в прогорклом масле свинины и других, менее приятных запахов. Владельцы ларьков соорудили навесы против мерцающего желтого света постоянного освещения; навесы беспрерывно колыхались, словно волны в беспокойном море ткани. Целью Блейка  была подрядная фирма «Лим и сыновья», основанная в Сингапуре в 1946 году. Ее отделение открылось на Ганимеде еще в самом начале колонизации, поколения Лимов помогли освоить это место.

Офисы фирмы располагались на пересечении двух оживленных коридоров недалеко от центра подземного города. За стеной из зеркального стекла с золотыми иероглифами здоровья и процветания клерки в очках и одеяниях с длинными рукавами старательно склонились над плоскими экранами.

Блейк вошел внутрь. — Автоматическая дверь,  сначала отъехав, закрылась за ним и звуки улицы остались снаружи. Никто не обратил на него внимания. Он прошел по ковру к    стойке администратора, и обратился к сидящему там клерку на литературном мандаринском:

— Меня зовут Редфилд. У меня назначена встреча с Люком Лимом на десять часов.

Клерк поморщился, мельком взглянув на Блейка, включил связь и сказал на быстром кантонском диалекте: 

— Здесь белый парень, одетый как кули, говорит так, будто только что окончил курсы мандаринского. Говорит, что у него назначена встреча с Люком.

Ответ был достаточно громким и Блейк услышал: 

— Посмотрим, что будет, если ты попросишь его подождать.

— Подождите, — сказал клерк по-английски, даже не поднимая глаз.

Стульев для посетителей не было. Блейк подошел к стене и изучил висящие на ней яркие цветные фотографии, — несколько семейных портретов и панорамные виды  всевозможных  сооружений. На одной фотографии  путаница труб растянулась на огромной площади льда. Как следовало из поясняющей подписи внизу, это была установка диссоциации, превращающая водяной лед в водород и кислород. На других фотографиях были ледяные шахты, винокурни, очистные сооружения, гидропонные фермы.

Блейку было интересно, какую роль «Лим и сыновья»,  сыграли в строительстве всего, что было на этих фотографиях. Об этом в пояснениях не было ни слова. Зрители  могли предполагать все, что они пожелают. Вряд ли фирма «Лим и сыновья» была главным подрядчиком в любом из этих сооружений. Одна фотография особенно привлекла его внимание: на ней был большезубый «Ледяной Крот», прорезающий черный лед, сверля то, что, по-видимому, было одним из первоначальных туннелей поселения, ставшего «Безбрежным Океаном».

В течение двадцати минут Блейк терпеливо охлаждал свои пятки. Наконец клерк включил связь и пробормотал: «все еще стоит здесь… нет, кажется, счастлив, как моллюск».

Прошло еще пять минут. В дальнем конце комнаты появился человек. Человек подошел к перегородке, протянул руку и сказал по-английски:

— Люк Лим. Извините, мистер Редфилд. Непредвиденная задержка.

Лим был высок, чрезвычайно худ, с впалыми щеками и горящими глазами. На кончике его подбородка дюжина, или около того, очень длинных, очень черных волос умудрялись напоминать козлиную бородку. В отличие от волос на лице, волосы на его голове были густыми и блестящими, длинными и черными, свисающими до плеч. На большом и указательном пальцах правой руки у него были ногти длиной в дюйм, но ногти левой были коротко подстрижены. На нем были синие парусиновые рабочие штаны и рубашка с рисунком, напоминающим полосатый матрас.

— Нет проблем, — холодно ответил Блейк. 

Любопытный парень, подумал Блейк: говорит по английски с ужасным акцентом, прямо из старинного фильма Джеки Чана; ногти не мандаринские, а явно для игры на двенадцатиструнной гитаре, а рабочая одежда наводит на мысль, что парень хочет представить себя человеком рабочего класса.

— Очень рад, что ты не очень торопишься, — сказал Лим.

— Ты хочешь мне что-то показать?

— Да, — голос Лима внезапно стал низким и заговорщицким, а выражение лица хитрым. — Пошли.

Он демонстративно распахнул дверку  перегородки и, приглашающе, махнул рукой.

Блейк последовал за ним в заднюю часть офиса. Низкий темный коридор. По обеим сторонам — небольшие тусклые комнаты заполненные работающими людьми.

Медленная поездка на большом грузовом лифте. Огромная искусственная пещера, вырезанная в древнем льду, не законченная до конца —  в полу была дыра для стока талой воды.

Посреди пещеры, слабо освещенной натриевыми лампами над головой, на паукообразном трейлере без бортов находилось что-то большое, надежно закрытое синим брезентом.

— Вот, полюбуйся, — сказал Лим Блейку, не потрудившись отойти от лифта.

Две женщины средних лет, плотно закутанные в утепленные комбинезоны, оторвались от разобранного двигателя гусеницы машины, детали были разбросаны по льду.

— Один из выпрямителей в этой штуке все еще работает с перебоями, Люк, — сказала одна из женщин по-кантонски. — Снабжение должно прислать замену сегодня.

— Как долго может продержаться этот? — Спросил ее Лим.

— Час или два. Потом он перегревается.

— Скажи снабженцу, чтобы он забыл об этом, — сказал Лим.

— Если ваш клиент хочет принять продукцию…

— Не обращай внимания на иностранца, возвращайся к работе, — прервал ее Лим, пар его дыхания клубился в оранжевом свете.

Блейк обошел трейлер и отпустил защелки креплений брезента к платформе. Он кружил вокруг установки, пока не свалил всю ткань на пол. Механизм на платформе представлял собой цилиндр, составленный из колец металлического сплава, укрепленный на гусеничной ходовой; его рабочий конец состоял из двух смещенных колес с широкими плоскими титановыми зубьями, каждая режущая кромка блестела тонкой пленкой алмаза.


«Ледяной Крот». Несмотря на свои внушительные размеры, это была всего лишь миниатюрная копия того, фотографию которого Блейк видел на стене приемной.

Блейк легко вскочил на платформу. Он вытащил из заднего кармана крохотный черный фонарик дающий яркий белый свет. Включил. Из кармана рубашки достал специальные увеличивающие очки. Надел. Долго ползал по машине, открывая каждую крышку, проверяя схемы и контрольные панели. Проверил состояние подшипников. Снял защитные панели и изучил обмотки и соединения больших двигателей.

Наконец он спрыгнул и подошел к Лиму.

— Никаких заметных неисправностей. Но он такой же старый, как и я, и часто используется. Ему по-меньшей мере, лет тридцать.

— За ту цену, которую вы хотите заплатить, вы получаете даже лишнее.

— А где источник питания?

— За него нужно заплатить дополнительно.

— Когда кто-то говорит мне «как новенький», мистер Лим, я не думаю, что он имеет в виду, аппарат выпущенный тридцать лет назад. Все модели последнего десятилетия, имеют встроенный источник питания.

— Ты берешь этого или нет?

— Только с блоком питания.

— Нет проблем. Плати дополнительно пятьсот кредитов.

Блейк перевел цифру в доллары: 

— За такую сумму я могу купить новенький в Главном Поясе.

— Ты хочешь подождать три месяца? Оплатить доставку?

Блейк оставил риторический вопрос без ответа:

— Откуда мне знать, что эта штука не сломается, как только мы доставим ее на Амальтею?

— Дается гарантия.

— Что это значит?

— Мы пришлем кого-нибудь. — Ремонт бесплатный.

Блейк, казалось, на мгновение задумался. Затем он сказал:

— Давайте проведем ему тест-драйв.

Лим был явно недоволен:

— Знаешь, на этой неделе слишком много дел.

— Прямо сейчас. Мы расширим немного эту пещеру.

— Сейчас не сможем.

— Нет, сможем. Только поставим блок питания и управления, — он указал на разбросанные по полу детали машины.

Блейк нашел то, что нужно среди разбросанных деталей, поднял массивный, но легкий агрегат, запрыгнул на трейлер, поднял капот и с трудом поставил агрегат на место.

Женщины, которые и до этого не очень сосредоточено занимались своей работой, теперь открыто наблюдали за Блейком, одновременно, стараясь оставаться бесстрастными, бросали осторожные, изучающие взгляды на Лима. Тот  сказал, довольно слабо протестуя:

— Ты не можешь просто брать и делать все что хочешь с нашим… оборудованием.

Блейк проигнорировал его. Он снял пару тяжелых прорезиненных кабелей с подпружиненной катушки на стене и засунул их плоские, обшитые медью головки в гнездо в задней части «крота». Затем он проскользнул в кабину и некоторое время возился с управлением. С воем тяжелых моторов машина ожила, ее красный предупреждающий маяк завертелся и замигал. Предупреждающий гудок гудел, когда он съезжал с трейлера. Блейк толкнул рычаги вперед, и «крот» двинулся к ледяной стене.

Лим ошеломлено наблюдал за всем этим, прежде чем встряхнуться и начать действовать.

— Эй! Погоди-ка!

— Залезай, если едешь! — крикнул Блейк, замедляя движение машины, чтобы Лим смог вскарабкаться на борт машины и забраться в кабину. Дверь за ним закрылась. Блейк убедившись, что кабина герметична, толкнул рычаги вперед.

Трансформаторы пели, гигантские коронки на носу «крота» вращались. Блейк направил машину прямо в стену, и внезапно раздался скрежет и грохот. — Ледяная осколочная, непрозрачная метель за цилиндрическим стеклом кабины.

Внутри машины воздух был насыщен озоном. Цветные дисплеи на приборной панели показывали трехмерную карту положения машины, построенную на основе сохраненных данных и дополненную обратной связью от сейсмических колебаний, генерируемых вращающимся долотом. Пустота во льду, которую они расширяли, находилась на краю поселения, всего в двадцати метрах ниже поверхности, и примыкала к космопорту. На карте ярко-красным цветом  была выделена область под космопортом —  надпись жирными буквами: ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА.

Машина двинулась вперед, содрогаясь и ныряя, огибая красный барьер, на максимальной скорости, которая для старой машины составляла приличные три километра в час. Невидимая для всадников река растаявшего льда текла из задней части машины и через туннель позади них, чтобы вылиться в канализацию.

— Смотри, куда прешь, — акцент Лима начал ослабевать. — Если мы пересечем эту черту, Космический Совет арестует нас.

— Я поверну здесь и пойду длинной дорогой назад. Давайте посмотрим, как он проработает час или чуть больше.

Блейк потянул вбок один из рычагов, машина накренилась, дергаясь и извиваясь.

— Эта штука дергается, как дикая лошадь, ей трудно управлять. Скажи, ты чувствуешь запах чего-то горячего?

— Не поворачивай так резко, — встревоженно сказал Лим. — Нехорошо портить прекрасное оборудование.

На приборной панели загорелась лампочка, сначала тускло-желтая, потом ярко-оранжевая.

— Похоже, мы что-то перегружаем, — спокойно заметил Блейк.

— Помедленнее, помедленнее! — крикнул Лим. — Застрянем!

— Ладно.

Блейк выпрямил машину и сбавил скорость бурения. Сигнальная лампочка перегрузки потускнела. — Расскажи мне еще раз об этой гарантии.

— Ты сам видишь, если не перегружать, то машина в очень хорошем состоянии. Если сломается, мы пришлем кого-нибудь. — Ремонт бесплатный.

— Нет, вот что я тебе скажу: мы для гарантии заберем твоего механика, который хорошо разбирается в этой машине. Мы заберем этого человека и все, что он сочтет нужным, с собой, прямо сейчас. Вы платите за все, включая топливо.

 Топливо в системе Юпитера было золотым. Из-за мощнейшего гравитационного поля гигантской планеты расход топлива на рейс Ганимед-Амальтея-Ганимед был практически таким же, как на Земля-Венера-Земля.

Лим впился взглядом в лицо,  находящееся в нескольких сантиметрах:

— Ты возможно сумасшедший, но не дурак.

Блейк улыбнулся: 

— Кроме выпрямителя, что еще ваши механики нашли не так с этим ведром?

Лим удивленно фыркнул.

— Отвечай на мои вопросы, мистер Лим, или поищи другое место, куда можно сплавить этот антиквариат.

Застигнутый врасплох, Лим выглядел так, словно сейчас закатит истерику и откажется от сделки. Но затем улыбнулся.

— Аииии! Ну, ты лиса, — переиграл, твоя взяла.

— И можешь отбросить дурацкий акцент. Я не хочу думать, что ты смеешься надо мной.

— Эй, «дурацкий» это уж слишком. Но ничего, я понимаю твою точку зрения. Мои люди расскажут твоим все, что вы захотите узнать. Если что-то нужно починить, мы это починим. — Лим откинулся на спинку сиденья, явно испытывая облегчение. — Но потом ты подписываешь. И мы забываем всю эту чепуху о гарантиях и ракетном топливе.

— С моей стороны возражений нет, все в порядке, — сказал Блейк.

— Отвези меня обратно в офис. Ты можешь выписать мне чек и уехать.

— Включить в перечень источник питания?

Лим тяжело вздохнул, но на самом деле он, казалось, получал удовольствие от жесткой позиции Блейка: 

— Белый дьявол беспощаден. Ладно, ты победил. Верни нас отсюда в целости и сохранности и я даже приглашу тебя на обед.


 Поздно вечером того же дня Блейк вернулся в тайный лагерь экспедиции Форстера подо льдом.

Ракетные сопла корабля, который должен был доставить их на Амальтею, по-прежнему нависали над лагерем. Форстер арендовал тяжелый буксир и назвал его «Майкл Вентрис» в честь своего героя, англичанина, который расшифровал минойскую линейную Б письменность и трагически погиб в возрасте тридцати четырех лет, вскоре после своего триумфа.[10]

Неровный ледяной пол камеры отвода выхлопных газов, в которой расположилась экспедиция, был менее загроможден, чем несколько недель назад, когда профессор Надь нанес визит профессору Форстеру. На экспедицию отводился месяц и весь необходимый для этого груз был уже размещен в грузовом отсеке, а он сам закреплен на корпусе «Майкла Вентриса». Отсек для оборудования все еще был открыт и пуст, в нем спокойно поместится «Ледяной Крот» и еще останется свободное место.

Блейк постучал в дверь пенопластовой хижины Форстера:

— Это Блэйк.

— Входи, — Форстер оторвал взгляд от экрана компьютера и, проницательно посмотрев на Блейка, понял, что новости хорошие.

— Успех, я полагаю.

Оживленно-радостное выражение лица Блейка слегка померкло — он не хотел, чтобы Форстер считал, что сделать это было легко. Ведь найти и взять в аренду исправного «Ледяного Крота» и сохранить поиски в разумной тайне было не так просто, чтобы успех можно было предположить заранее.

— Машина Лима справится, — признал Блейк.

— Были какие-нибудь сложности?

— Лим пытался обмануть меня…

Форстер нахмурился.

— … а я попросил его стать нашим агентом.

— Что? Что ты сделал? — Одна из кустистых бровей Форстера взлетела вверх.

Блейк улыбнулся, последнюю фразу он произнес специально, чтобы спустить Форстера с небес на землю: 

— Мы немного поиграли в торг. Он играл по правилам, поэтому я решил довериться ему, чтобы он помог нам найти и «Изделие Б», как вы изволили это величать. У него уникальные связи в общине. Моя проблема в том, что, хотя я могу везде пройти, но никто не знает, кто я. Вот почему мне потребовалось так много времени на поиски «Машины А».

— Прости, если я был излишне уверен в успехе. — Форстер наконец-то понял разочарование написанное на лице своего молодого коллеги. — На тебя лег тяжелый груз. Но уже скоро можно будет обнародовать наши лица и тебе станет легче.

— Вряд ли это можно будет сделать до самого дня старта, — сказал Блэйк, криво улыбаясь. — По словам моих информаторов на Ганимед прибывает на «Гелиосе» сам сэр Рэндольф Мэйс, под именем — Арнольд Тойнби.

Веселое выражение лица Форстера сменилось мрачным:

— О Боже.

V

После нескольких недель в космосе, огромный пассажирский лайнер «Гелиос», работающий на термоядерном топливе, с пылающими иллюминаторами и стеклянными галереями для прогулок, мягчайшим толчком выводил себя на парковочную орбиту вокруг Ганимеда.

А во вращающемся, для создания искусственной силы тяжести, салоне — праздник: пассажиры болтают друг с другом, пьют из высоких бокалов золотое шампанское, некоторые пьяно танцуют под музыку корабельного оркестра. Рэндольф Мэйс, находившийся на лайнере, был убежден в том, что никто не узнал его и даже не догадывается о его присутствии. Он путешествовал инкогнито, чтобы ничто не мешало ему за всем наблюдать.

И слушать. Изгиб пола салона, предназначенный для создания искусственной силы тяжести для удобства пассажиров — комфортной половины земного тяготения, также создавал хороший, квази-параболический отражатель звуковых волн. Люди, стоявшие друг против друга в цилиндрической комнате (вверх ногами по отношению друг к другу) могли слышать разговоры друг друга с совершенной ясностью.

Рэндольф Мэйс запрокинул голову и посмотрел вверх на потрясающую молодую женщину, Марианну Митчелл, которая на мгновение осталась одна прямо над его головой. В нескольких метрах от нее находился молодой человек, Билл Хокинс. И по его поведению было видно, что он собирается с духом, намереваясь подойти к ней.

Она, несомненно, была самой красивой женщиной на корабле — стройная, темноволосая, зеленоглазая, с полными губами, блестящими от яркой красной помады. Со своей стороны, Хокинс тоже был довольно привлекателен, высокий и широкоплечий, с густыми светлыми волосами, гладко зачесанными назад, но ему не хватало уверенности. За все время рейса ему удалось лишь несколько раз поговорить с Марианной. Он покидал «Гелиос» на Ганимеде и сейчас нужно было решаться на попытку серьезного разговора, другого времени у него не будет.

На большом плоском экране показывался проплывающий внизу  космопорт Ганимеда. Марианна рассматривала миниатюрные диспетчерские вышки, герметичные склады, мачты и тарелки связи, сферические топливные баки, порталы для шаттлов, курсирующих между поверхностью и межпланетными кораблями на орбите, — весь тот беспорядок, присущий любому  космопорту. На Кейли или Фарсайде Луны картина была практически такой же.

Она печально вздохнула. — Похоже на Нью-Джерси.

— Прошу прощения? — Билл Хокинс взял бутылку шампанского и два бокала у проходившего мимо официанта и, отделившись от группы завсегдатаев вечеринок, наконец направился к ней.

— Разговариваю сама с собой, — сказала Марианна.

— Не могу поверить, что мне так повезло, что ты стоишь одна.

— Ну, вот уже я и не одна.

Он видел, что ее веселость была неискренней. «О чем с ним говорить? Ну обменяемся жизненными историями и что дальше?». Беседа явно не не клеилась.

— Надо же. Мне что — уйти?

— Ну почему же. И прежде чем ты предложишь, — сказала она, глядя на шампанское, — отвечаю, что буду рада попробовать.

Хокинс налил (настоящий продукт из Франции, отличный «Roederer Brut») и протянул ей бокал.

— Твое здоровье, — сказала она и отпила половину бокала.

Потягивая свой, Хокинс вопросительно поднял бровь:

— Тебе не нравится вид из окна?

— Мы с таким же успехом могли любоваться на Ньюаркский шаттлпорт.

— Не могу согласиться. По мне так это просто изумительное зрелище. Самая большая луна в Солнечной системе. Площадь поверхности больше, чем у Африки.

— Я ожидала чего-нибудь более экзотического. — Все так говорили.

Хокинс улыбнулся: 

— Не надо спешить с выводами, вероятно все само интересное внутри.

Действительно, у Ганимеда была романтическая репутация. Не потому, что из всех крупных поселений Солнечной системы он был самым удаленным от Земли. Не из-за странных пейзажей его древней, перезамерзшей коры. Не из-за захватывающих видов на Юпитер и его спутники. Ганимед был экзотикой из-за того, что с ним сделали люди.

— Когда они нас отпустят? — спросила Марианна, глотнув еще шампанского.

— Формальности всегда занимают несколько часов. Думаю, к утру мы будем внизу.

— Ну вот утра еще ждать. Тьфу.

Хокинс откашлялся: 

— Ганимед может поначалу немного сбить с толку. Я, как уже освоившийся, с удовольствием покажу вам окрестности.

— Спасибо, Билл. — Она одарила его взглядом из-под тяжелых век. — Но не нужно. Меня встречают.

На его лице, должно быть, отразилось большее разочарование, чем он предполагал, потому что Марианна почти извинялась: 

— Я ничего о нем не знаю, кроме того что моя мать очень хочет произвести впечатление на его мать.


Марианна, двадцати двух лет от роду, впервые покинула поверхность Земли всего шесть недель назад. Как и большинство ее попутчиков, детей толстосумов, она совершала традиционное кругосветное путешествие по Солнечной системе. Это сомнительное удовольствие занимало почти год. Короткие остановки — Ганимед, база Сан-Пабло в Главном Поясе астероидов, Марсианская станция, Лабиринт-Сити и достопримечательности Марса, Порт-Геспер, но большую часть времени путешествия занимало перемещение между этими пунктами в космосе.

Большинство из пассажиров лайнера были новоиспеченными выпускниками университетов и профессиональных школ, взявшими годичный отпуск, чтобы приобрести тонкий слой космополитического лака, прежде чем начать жизнь межпланетного банкира или биржевого брокера, или арт-дилера, или богатого бездельника.

Марианна же, еще не нашла своего призвания. Любая специальность, которую она бралась изучать, становилась ей неинтересной уже к концу семестра. Она перепробовала их множество: юриспруденция, медицина, история искусства, языки древние и современные — все быстро ей надоедало. Семестр за семестром она начинала с пятерок и заканчивала полным провалом.

Ее мать, обладавшая, казалось бы, неисчерпаемым состоянием, но начинавшая отчаиваться в своем чаде, в конце концов убедила Марианну взять отпуск и посмотреть Мир. Возможно, где-нибудь в Европе, Индонезии, Южной Америке или среди планет, спутников и космических станций что-нибудь заинтересует ее дочь дольше, чем на месяц.

Марианна до этого полета провела год после своего двадцать первого дня рождения, скитаясь по Земле, приобретая одежду, сувениры и интеллектуально модных знакомых.

Марианна легко загоралась какой-нибудь идеей и также быстро остывала к ней. Ей не хватало дисциплины, но она была одарена беспокойным умом и быстро подхватывала последние модные теории, среди которых идеи сэра Рэндольфа Мэйса занимали видное место.


— У этого парня есть имя? — спросил Хокинс.

— Блейк Редфилд.

 Хокинс улыбнулся с облегчением, потому что знал, — у Редфилда была подруга, известная Эллен Трой: 

— Блейк! Так это здорово, он же участник экспедиции профессора Форстера. Как и я.

— Что ж, могу вас обоих только поздравить. Так ты что, действительно работаешь на профессора Форстера? Ты мне этого раньше не говорил. — Глаза Марианны  загорелись, от скуки не осталось и следа:

— Но, по-моему, ты не похож на заговорщика, о которых недавно говорил сэр Рэндольф Мэйс.

— Заговорщик? О… только не это.

— Что?

— Неужели ты из тех, кто принимает Рэндольфа Мейса всерьез?

— Несколько миллионов людей принимают его всерьез. Включая некоторых очень умных. — Ее глаза обиженно расширились. 

— Высшая духовная сущность, которая является обладателем сокровенного Знания, является Создателем и Опорой вселенной —правильно ли я его цитирую? — поинтересовался Билл.

— Ну … — Марианна замялась. — Зачем же Форстер собирается на Амальтею, если он в это не верит? — Требовательно спросила она.

— Это чисто исследовательская работа. И ничего больше. — Хокинс, защитил кандидатскую диссертацию  по ксеноархеологии в Лондонском университете и подобные глупости его удивляли. — Ведь, Форстер получил грант и разрешение на экспедицию задолго до того, как Амальтея попала в новости. Что же касается этого дела о заговоре…  Хокинс замялся, не зная, как закончить по-деликатнее.

Марианна не знала, стоит ли обижаться. Собственного мнения у нее не было, она поддалась чужому, такому привлекательному. Она храбро сопротивлялась: 

— Значит, ты считаешь, что «Свободного Духа» не существует? Что инопланетяне никогда не посещали солнечную систему?

— Ну, я же не полный дурак, не так ли? Едва ли шесть человек могут читать на языке Культуры X, я и Форстер в их числе, и мы не имеем ничего общего с Мэйсом и его теориями.

Тогда Марианна сдалась и допила остатки шампанского. Она молча изучала пустой фужер и хмурила брови. 

Паника охватила Билла:

— Бог мой, я опять за свое, опять начал читать лекцию. Я всегда…

— Не волнуйся, все в порядке, — просто сказала она. — Тебе не следует пытаться быть тем, кем ты не являешься, а нужно просто быть самим собой.

— Послушай, Марианна… Если ты не возражаешь, давай мы вместе с тобой и Редфилдом поболтаем? Я имею в виду об Амальтее и Культуре Х … или о чем захочешь.

— Конечно. Спасибо, — сказала она с открытой и совершенно очаровательной улыбкой. — Мне бы этого хотелось… В бутылке еще что-нибудь осталось? — Она помахала перед ним фужером.

Наблюдая за ними, Рэндольф Мэйс заметил, что Хокинс, вскоре исчерпал все, что мог сказать, и когда бутылка опустела, неловко удалился, предложив продолжить разговор с ней позже. Марианна задумчиво смотрела ему вслед, но не пыталась остановить.

Мейс тихонько хмыкнул, подслушанный разговор был весьма кстати. 

VI

Подо льдом «Безбрежного Океана» время текло незаметно. Утро незаметно сменилось днем. Люк Лим, стараясь выполнить заказ Блейка, пропустил завтрак, а затем и ленч. Деньги, обещанные ему за эту покупку, были нужны ему позарез, но в животе уже урчало. И слава Богу, дело кажется двигалось к завершению. Перед его глазами обнаженная азиатка на настенном календаре стояла на коленях, наклонившись вперед с невинной улыбкой на накрашенных красным губах, и держала в руке чистый белый цветок лотоса, на золотом сердечке которого горели дата и время.

Услышав звуковой сигнал сработавшего аппарата, Лим отвел взгляд от календаря. Перекормленный блондин, потное лицо и бегающие глазки которого не вызывали большого доверия, схватил выплюнутую аппаратом бумагу, взглянул на нее, хмыкнул и передал Люку.

— Приятно иметь с вами дело, фон Фриш. — Люк встал и направился к двери.

— Интересно, чьи деньги и для кого покупка? — прозвучало ему вслед ворчание толстяка.

— К чему такие лишние вопросы?

— Но кто же в нашей маленькой деревне поверит, что «Лим и сыновья» нуждаются в подводной лодке только для того, чтобы выполнить муниципальный контракт на обслуживание водохранилища?

Лим вернулся к столу и вытащил из кармана, явно заготовленную заранее бумагу:

— Чтобы поверить во что-то, нужно об этом узнать, не так ли? Давай сделаем так, чтобы этого не случилось. Это дополнительный, подписанный договор. Два процента от суммы сделки. Выплачу через месяц, если в коридорах не будет разговоров  о продаже европейской субмарины.

— Твоя щедрость бесподобна, — сказал толстяк, скрывая удивление. — Будь уверен, все будет в лучшем виде. 

Люк мотнул головой в сторону камеры видео-наблюдения под потолком:

— Сотри запись.

— Да она не работает.

Люк, недоверчиво улыбаясь, хмыкнул и вышел. 

Толстяк выждал для гарантии, некоторое время (а вдруг вернется), переписал запись с камеры видео-наблюдения на флэшку и очистил память камеры. Он знал, кому можно продать эту информацию. Дополнительный договор будет соблюден — в коридорах никто ничего не узнает. А деньги никогда не бывают лишними. Риск, что Лим узнает об этом, минимальный. Толстяк включил защиту телефона от прослушивания и набрал номер.

— Это межпланетный отель «Ганимед». Чем мы можем вам помочь? — ответил робот-оператор. 

— Комнату сэра Рэндольфа Мейса.

— Соединяю.


Двухдневный карантин закончился. Марианна Митчелл и Билл Хокинс оказались прижатыми друг к другу в углу переполненного пассажирами лифта, спускающегося в самое сердце «Безбрежного Океана». Последние тридцать метров медленного спуска прошли в стеклянной трубе, проходящей через ось центрального купола города, в котором никогда не видели Солнца. И Марианна, разинув рот, уставилась на поразительную массу людей на полу далеко внизу.

В каждой из четырех стен были огромные, богато украшенные золотом, ворота. Толпа входила и выходила через них. И стены, и купол были выполнены «под камень» и находились в пещере вырезанной во льду. Когда кабина лифта опустилась ниже, стала видна огромная, замысловатая, богато расписанная мандала[11] в тибетском стиле, покрывавшая внутреннюю поверхность купола.

— Из-за толпы не видно пола, — сказал Хокинс, — но если бы вы могли, то увидели бы огромную Шри-Янтру[12], выложенную плиткой.

— Что это?

— Средство для медитации. Внешний квадрат, внутренний Лотос, переплетающиеся треугольники в центре. Символ эволюции и просветления, символ мира, символ Шивы, символ богини-прародительницы…

— Перестань, у меня голова идет кругом.

— …символ, которым довольны и буддисты, и индусы. — Договорил Билл. — Кстати, эта шахта лифта должна представлять Лингам в йони[13].

— Лингам?

— Еще один объект медитации. — Он смущенно кашлянул. — Но, мне почему-то кажется, что если все эти люди и медитируют, то только в магазинах. Если потеряешься, направляйся к восточным воротам — вон к тем.

Хокинс едва успел вымолвить эти слова, как двери открылись и они оба очутились в толпе.

Марианна крепко держала Билла за руку, радуясь, что он знает, куда идет. Она никогда бы не нашла кафе, в котором ее должен был ждать Блейк Редфилд, без Хокинса.

Найдя нужное течение в людском потоке, молодые люди нырнули через восточные ворота в узкий проход, который вскоре раздвоился, а затем снова нужно было выбирать куда сворачивать. Это был сущий муравейник извилистых туннелей и проходов, забитых людьми. Улицы закручивались спиралями то вверх, то вниз, пересекались друг с другом, соединялись неожиданными и, казалось бы, случайными проулками. Марианна была просто подавлена такой массой народу и все  желтые и коричневые лица.

После двадцати минут мучений они нашли нужные им «Проливы».

Внутри кафе была такая же теснота, как и в  переулке. Воздух был насыщен сложными ароматами — острыми специями, горячим мясом, пареным рисом и другими, не поддающимися определению запахами. Блейк Редфилд сидел с кем-то за столиком на четверых рядом с огромным, размером со стену, аквариумом.

— Вы Марианна? Очень приятно.  — Блейк  поднялся  на ноги и представил их друг другу. — Люк Лим, Марианна, э-э… Митчелл, Билл Хокинс. Спасибо, что помог Марианне, Билл. Ну, что же вы, садитесь.

То, как Люк Лим беспардонно разглядывал Марианну, очень не понравилось Биллу. Они с Лимом мгновенно почувствовали взаимную неприязнь.

— Послушай. — Обратился Блейк к Биллу. — Тебя ждет номер в межпланетный отеле. Можешь сидеть в нем, или в баре, или бродить по городу, но не думай найти кого-нибудь из наших в нашем так называемом офисе. Форстер, когда будет нужно, тебя сам найдет.

Блейк даже не взглянул на Марианну за все время разговора.

— А мне нужно спешить. Мы уже поели. Обо мне не беспокойтесь, у нас Люком дела. Нам нужно обеспечить доставку, э-э, первого предмета.

— Чего, чего?

— «Изделия А». — Услужливо уточнил Лим. — Мне заплачено, чтобы я так это называл. По крайней мере, на людях.

— А также проконтролировать доставку второго. — Закончил фразу Блейк.

— «Изделия Б». — Пояснил с умным видом Лим.

— К чему вся эта чертова секретность? — Удивился Хокинс.

— Приказ Форстера, — сказал Блейк. — И я считаю его правильным. Многие влиятельные силы хотят нам помешать и мы вынуждены действовать конфиденциально, скрываться. А  в таком наряде я чертовски похож на неоновую вывеску. Но в моем обычном наряде, в котором я разгуливал последнее время, ни вы мисс Митчелл, ни Билл меня просто бы не узнали. 

Марианна глянула на него: красивый, веснушчатый, рыжеволосый, американец, богато одетый — действительно белая ворона в этом обществе.

— В настоящее время наибольшую опасность для нас представляет сэр Рэндольф Мэйс. — Продолжал объяснять Блейк. — Кстати он прибыл с вами вместе на «Гелиосе». Вот — все пассажиры два дня находились в карантине, а он в номере межпланетного отеля. У Мэйса есть связи, осведомители, друзья в самых разных местах. Он знает таможенников, управляющих гостиницами, метрдотелей и все такое, у него есть деньги и он хорошо платит. Он чертовски хороший репортер-расследователь. И мы имеем несчастье быть целью его охоты в данный момент.

Блейк встал, и беря со стола счет за обед, обратился к Биллу:

— Извини, но тебе придется позаботиться о Марианне на Ганимеде, я надеюсь ты не…

На щеках Марианны появились два ярко-красных пятна:

— Что за ерунда? Я в состоянии сама о себе позаботиться.

— Марианна, — горячо сказал Хокинс, — я буду просто счастлив находиться в твоем обществе и даже у твоих ног. 

— Ну вот и славно. Извини, Марианна, правда, но труба зовет. — И Блейк с Лимом направились к выходу. Последний не смог удержаться и бросил на Марианну последний раздевающий взгляд через плечо.

Хокинс смотрел им вслед:

— Поразительно! — Он казался искренне удивленным. — До сегодняшнего дня я и представить себе не мог, что Редфилд будет вести себя иначе, чем самым образцовым образом. Возможно, дела у него идут не очень хорошо — Форстер, кажется, вселил в него страх Божий.

— Да, он был конечно в самом деле очень таинственным. — Согласилась Марианна.

— Как в каком-нибудь дешевом шпионском романе. — Билл все не мог успокоиться. — Когда на самом деле нет никакой тайны. Профессор просто планирует тщательное исследование Амальтеи. Я знаю, что он рассчитывал приобрести «Ледяного Крота» — горную машину, здесь на Ганимеде. Это, должно быть, Пункт А, или «Изделие А», ну прямо как дети. Знаешь, давай все-таки что-нибудь поедим.

Пока он изучал меню, Марианна сделав вид, что ей это тоже интересно, придвинулась к Хокинсу и позволила своему теплому бедру коснуться его бедра.


Если бы кто-нибудь сказал Марианне, что она может когда-нибудь увлечься интеллектуалом, она была бы шокирована. Ей всегда нравился другой тип мужчин. Но, Билл Хокинс был таким большим, сильным и симпатичным…

VII

Весь день, после встречи с Блейком Редфилдом и его странным местным другом, Хокинс и Марианна бродили по туннелям экзотического города, не обремененные маршрутом. Они посетили наиболее известные туристические достопримечательности — прогулялись по многолюдным ледяным садам, прокатились на сампане по дымящимся холодным каналам, вдоль которых выстроились туристические магазины. Хокинс рассказывал о мирах и о себе. О своем раннем желании стать полноценным ксеноархеологом, о поездках на Венеру и Марс, о своих занятиях под руководством профессора Форстера. История культуры X — практически белое пятно, сказал он ей. Одни ученые думают, что существа, которые написали найденные таблички, посетили Землю в Бронзовом веке, в то время как другие — что это случилось по крайней мере за миллиард лет до этого.

Язык культуры X является гораздо более трудным, чем представляется непрофессионалу в наши дни компьютерного перевода. Ибо компьютер переводит по правилам, которые в него запрограммированы, разные правила, основанные на разных предположениях, дают разные значения, и поэтому получаются совершенно разные тексты. Насколько программа Форстера приблизилась к языку культуры X, и особенно к его звукам, все это является предметом продолжающегося обсуждения.

— И что, Форстер принимает участие в этих обсуждениях? — Проницательно спросила Марианна.

Хокинс  улыбнулся:

— Нет, конечно. Он считает дело закрытым. 

Наступил вечер. Каким-то чудом они оба остановились в одном и том же роскошном отеле. Марианна не давала Хокинсу закончить разговор ни к ужину, ни даже после.

— Пойдем со мной наверх, — сказала она, когда они поставили пустые кофейные чашки.

— Ну, конечно, я тебя провожу до…

— Да заткнись ты, Билл. Просто скажи «да» или «нет». — Она лукаво улыбнулась. — Я предпочитаю «да».

— Ну, конечно. — Он покраснел. — То есть. Да.

Комнаты отеля были маленькими, но роскошными, с грудами мягких хлопчатобумажных ковров, покрывавших тростниковые полы, с ширмами из сандалового дерева. Теплый желтый свет, приглушенный, проникал сквозь мириады отверстий в резьбе, словно узорчатые звезды. В тонкой сетке света, без одежды, с длинными, гладкими и мускулистыми конечностями, с блестящей темнотой, струящейся по волосам, сияющей в глазах и трогающей таинственные места ее тела, Марианна была так прекрасна, что Билл Хокинс на какое-то время потерял дар речи.

Но много позже она снова начала задавать вопросы.

Ночь прошла в приступах взаимного допроса…


Неожиданное появление Мейса в межпланетном отеле «Ганимед» породило  множество пересудов, но все быстро поняли, что он прибыл на «Гелиосе», где путешествовал скорее всего инкогнито и в гриме. Новость распространилась по всему сообществу моментально.

Подходившим к нему за автографами  он, отвечая на вопросы, объяснял, что целью его прибытия является расследование деятельности профессора Дж.К.Р. Форстера на Амальтее. При этом он просил сообщать ему любую информацию о профессоре и его людях.  Мэйс сделал пару попыток связаться с экспедицией Форстера, которая устроила официальную штаб-квартиру в индийском квартале города, но на его телефонные звонки, всегда отвечал только офисный робот. Как Мейс узнал от своих знакомых из межпланетной прессы, Форстера и его людей никто не видел с момента их прибытия. Большинство репортеров пришли к выводу, что Форстера вообще нет на Ганимеде. Возможно, он находится на какой-нибудь другой луне, например на Европе. Возможно, он уже на Амальтее.

Мейс это не обескуражило. Он знал, что люди располагающие информацией, ему обязательно позвонят… 

— Сэр Рэндольф Мэйс? Это миссис Вонг, владелица кафе «Проливы». Если вы подойдете, я вам расскажу о интересной беседе людей профессора Форстера, состоявшейся в моем кофе…

— Миссис Вонг? — Мэйс смотрел на женщину в зеленом шелковом платье с высоким воротником.

Та раздавила наполовину выкуренную, испачканную губной помадой сигарету, в толстой стеклянной пепельнице на стойке. — Курение было редкой привычкой в искусственной среде Ганимеда, практически запрещенной, но миссис Вонг была полновластной хозяйкой в этих четырех стенах.

— Сэр! Для меня большая честь познакомиться с Вами, сэр Рэндольф Мэйс. Проходите, садитесь. Я прикажу принести чай. За чаем поговорим. Вы какой сорт предпочитаете?

— Дарджилинг.[14]

 В полуденный час в кафе было пусто, если не считать девушки, угрюмо мывшей пол. Миссис Вонг сказала что-то по-китайски девушке и подвела Мэйса к столу у стены, рядом с огромным, аквариумом. Он и самая уродливая рыба, которую он когда-либо видел, уставились друг на друга.

Миссис Вонг зажгла еще одну сигарету, зажала ее между пальцами с дюймовыми ногтями, покрытыми красным лаком и откинувшись на спинку стула сказала:

— Они сидели прямо за этим столом, Редфилд, я знаю, что он работает на профессора, и Лим. Разговаривали по-кантонски.

— Кто этот Лим?

— Строительная компания «Лим и сыновья». Судя по их словам, Лим продал мистеру Редфилду их старого ледяного крота.

— Ледяной крот?

— Машина для проходки туннелей, специально разработанная для этих мест, где лед очень холодный, а гравитация очень низкая. Они говорили, что профессор  покупает еще что-то, какое-то «Изделие Б». Потом пришли еще двое гостей. — Миссис Вонг убрала пальцем табачную крошку с кончика языка. — Мистер Хокинс, он, кажется, тоже работает у профессора, и молодая девушка по имени Марианна. Мистер Редфилд был не в настроении. Совсем не хотел разговаривать. Через несколько минут он ушел вместе с Лимом. Затем…

Она говорила еще долго и пространно, по-видимому, набивая себе цену, но вскоре Мэйс понял, что получил от нее все, что она знала. Когда он покинул кафе, на столе у него за спиной осталась стопка потрепанных, старомодных бумажных долларов северного континента — купюрами в сотни и тысячи долларов, происхождение которых невозможно было отследить.

…Мейс не успел закрыть за собой дверь своей комнаты в отеле, как раздался телефонный звонок.

— Рэндольф Мэйс слушает.

— Сэр, звонит мистер фон Фриш из «Торгово-промышленной инженерной компании». Соединить его с вами?

— Соединяйте.

Голос в трубке был искажен шифратором, экран оставался темным:

— Наконец-то мы встретились, сэр Рэндольф.

— В нашем случае это довольно сильно сказано, Фриш… прошу прощения, мистер фон Фриш.

— Знаете. Мир суров сэр Рэндольф. Лучше перестраховаться.

— Какое у вас ко мне дело.

— Недавно я продал человеку, который планирует экспедицию на Амальтею  довольно интересное имущество. Если это вас интересует, то мы должны встретиться.

— Ладно. Где и когда?

Договорившись о встрече, Мейс откинулся на спинку кровати и положил свои большие ноги на покрывало. Сцепив длинные пальцы за головой, он уставился в потолок и стал обдумывать свой следующий шаг. Хокинс и Марианна живут в этом же отеле. Что ж нужно вплотную заняться сладкой парочкой. Это может очень пригодиться.

На следующий день Мейс повидался с фон Фришем, узнал от того о покупке Форстером подводной лодки, стал еще на несколько тысяч долларов беднее и остаток дня провел в холле отеля, подписывая книги, салфетки и даже тут же оторванные кусочки нижнего белья, пока поток желающих получить автограф не иссяк. Все это время он следил за баром отеля, ему было нужно встретить Хокинса и Марианну, и желательно, чтобы они были вместе. Но только на следующий день к вечеру его желание исполнилось. Молодые люди вошли в бар, сели и заказали коктейли. Мейс выждал десять минут и быстро подошел:

— Доктор Уильям Хокинс? — Какая встреча, надеюсь вы представите мне свою спутницу.

Ожидаемый эффект неожиданного узнавания, неловкого вскакивания, замешательства, сумбурного «знакомьтесь, это мисс Митчелл э-э Марианна…», фальшивого «я рад вас…», широко распахнутые восхищенные глаза девушки: «для меня большая честь…».

Когда обстановка слегка успокоилась, Марианна, в предвкушении чего-то необычного, поинтересовалась: 

— Билл сказал, что вы здесь, потому что подозреваете профессора Форстера в участии в заговоре, чтобы расследовать все обстоятельства экспедиции на Амальтею. Это так?

— Совершенно верно.

— Но Билл говорит, что ничего не предстоит, кроме археологических изысканий.

— Возможно, профессор не все рассказал Биллу, — предположил Мейс. — И боюсь, что мои взгляды на этот счет не совсем точно были изложены. Я обвиняю профессора Форстера не в участии в заговоре, а только в том, что он знает больше, чем говорит публике. Откровенно говоря, я подозреваю, что он открыл тайну, которую «свободный дух» ревностно охранял в течение многих веков. 

— «Свободный Дух»! — ВоскликнулХокинс. — Вы это серьезно? Что может сказать какое-то многовековое суеверие о небесном теле, которое было неизвестно до самого конца девятнадцатого века? 

 — Прежде чем я отвечу на этот вопрос, давай подумаем, почему подземные храмы культа «свободного духа» имеют на своих потолках изображение южного созвездия, ведь когда были построены самые ранние из них, никто в северном полушарии не знал конфигурации южного неба? И какие такие секреты пытались сохранить эти два астронома на Луне, когда пытались уничтожить радиотелескопы?

— Что пришельцы из созвездия Южный Крест, и они возвращаются, — глубокомысленно предположила Марианна.

— Ну, Марианна, — простонал Хокинс.

— Очень разумная гипотеза, — продолжил Мейс, — одна из нескольких. Уверяю всех, что никаких секретов не останется, когда я узнаю, что скрывает профессор.

— Нельзя открыть секрет, которого не существует.

— Доктор Хокинс, вы такой… прямолинейный человек. Можете ли вы предложить простое объяснение тому, что профессор Форстер приобрел маленького «Ледяного Крота», и европейскую подводную лодку — инструменты, использование которых лежит далеко за пределами заявленных целей исследования.

— А откуда вы… Впрочем пожалуйста. С тех пор, как профессором Форстером была подана заявка на экспедицию, были получены новые данные об Амальтее, геология ее недр…

— …может быть понята с помощью обычных сейсмографических методов, — перебил Мейс. — Нет, доктор Хокинс, профессору Форстеру нужно нечто большее, чем просто изучение поверхности Амальтеи или ее внутренностей. Он ищет что-то… что-то подо льдом.  

— Ну конечно, — рассмеялся Хокинс. — Погребенную цивилизацию древних астронавтов с созвездия Южный Крест, не так ли? Весьма изобретательно, сэр Рэндольф. Возможно, вам следует снимать фантастическо-приключенческие фильмы, а не документальные.

Этот смех был большой ошибкой Билла. — Он обидно высмеял кумира Марианны, принизил значимость звезды.

Рэндольф Мэйс был доволен, эта встреча дала ему даже больше, чем он рассчитывал. Во-первых подтвердились ранее полученные сведения, а во-вторых появились перспективы довольно привлекательные — Марианна, моложе его более чем на два десятка лет. Билл был конечно достаточно смышленым и красивым молодым человеком, но очень самоуверенным и, как это часто бывает с такими людьми, очень застенчивым. Он был уязвим и справиться с ним удалось в ходе дальнейшего длительного употребления чая и коктейлей.

В конце концов Хокинс, чтобы не растерять окончательно чувство собственного достоинства, вежливо распрощался и ушел, сославшись на назначенную встречу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ГАНИМЕД 

 VIII

 Двумя неделями раньше. Комната санатория на Земле. На полированные доски пола и покрытые эмалью стены падает из окна свет, иногда он тускнеет когда облака пробегают перед солнцем. Спарта проводит сама с собой очередной сеанс психотерапии:

— Ты была права. Я не могу оставить Блейка и остальных, одних там барахтаться. Я, наверное, единственная, кто знает, что нужно делать.

— Что?

— Разве мы с тобой об этом не говорили? Прости, закрутилась, столько дел. Знаешь, я согласилась присоединиться к Форстеру.  Быстрый катер доставит меня на Ганимед. Планеты занимают почти идеальное положение относительно друг друга. Полет займет чуть больше двух недель. Но есть кое-какие…  детали.

— Которые ты хочешь обсудить со мной.

— Это то, о чем мы не раз говорили раньше. о… человечности. Что это такое быть человеком.

— Я так понимаю, ты больше не чувствуешь, что те, кто изменил тебя, лишили тебя человечности?

— Я решила, что ничто из того, что делают со мной другие, не может лишить меня человечности, пока я могу чувствовать себя самостоятельной личностью, обладать независимой волей.

— Мы говорили о миссии, которую они запланировали для тебя.

— Миссия остается. — Спарта резко вздохнула. — Чтобы выполнить ее, мне потребуются некоторые изменения. Мне нужно восстановить способность видеть, микроскопически и телескопически, а также способность воспринимать инфракрасное излучение. И другие переделки, исходя из специфики среды, в которой придется работать, такие как… 

Линда прервала ее, прежде чем она успела начать деловито перечислять их:

— Ты намерена изменить себя?

— Все приготовления сделаны, — Спарта казалась раздраженной, защищающейся. — Командор побеспокоился. Я ничего не сказала маме и папе… пока. Но я сделаю это, я решила твердо.

После долгого молчания Линда произнесла:

— Ты добилась существенного прогресса, я аплодирую и восхищаюсь твоим мужеством, ты решилась на эту труднейшую миссию. Ее другие пытались навязать тебе без твоего согласия. Но теперь никто тебя не заставляет ты идешь на это по своей воле. Ты справилась со своими беспочвенными страхами и почти решила фундаментальный вопрос, который в конечном итоге станет в будущем перед каждым человеком, конечно,  если он обладает чувствительностью и воображением.  Я беспокоюсь только о том, чтобы ты понимала, что не возможно добиться прогресса убегая.

— В смысле? — Требовательно спросила Спарта.

— Ты должна понять это сама. Ты это поймешь, ведь я не что иное, как ты.

Произнеся эти слова, похожие на пророчество Сивиллы[15], Линда вдруг исчезла.

Спарта уставилась на пустую комнату, потрясенная и немного обиженная. Потом она улыбнулась. Линда действительно была идеальным психотерапевтом, который знал, когда пора остановиться.

IX

Даже в наш век микроминиатюризации, искусственных белков, нуклеиновых кислот и наноинструментов некоторые радикальные процедуры все еще начинались и заканчивались скальпелем.

Спарту оперировали непрерывно, в течение сорока восьми часов. В сознание пришла она на операционном столе, застав врасплох хирургических сестер, которые заканчивали наводить окончательный порядок на ее грудной клетке.

Многочисленные факторы роста сделали свое дело быстро и снаружи: ее кожа была розовой и без шрамов, и внутри — с ее острым самосознанием Спарта следила за состоянием внутренних органов лучше контролирующих приборных систем.

Она лежала в отдельной палате клиники Космического Совета. Из окна небоскреба были видны поля водорослей, покрывавшие широкие воды от побережья Джерси до Бруклина, —  тускло-матово-зеленые, как гороховый суп. Комбайны из нержавеющей стали лениво паслись на этом материале, превращая его в пищевые добавки для широких масс.

Прошло несколько суток. На  утреннем осмотре врач поздравил ее с успешным окончанием лечения. Спарта надела свой мундир и стала ждать дальнейших событий.

В дверь палаты позвонили. На планшете было видно, что это пришел Командор.

— Открой. — Отдала она приказ двери.

Командор был в своей синей форме со знаками различия. Тонкие ряды лент, значки на воротнике, которые обозначали его принадлежность к Отделу Расследований. Отраженный солнечный свет делал жесткие глаза, которые изучали ее, еще более синими. Выражение его лица смягчилось.

— Ты хорошо выглядишь, Трой. Врачи говорят, что никаких осложнений. Вертолет уже ждет. Твои родители должны быть уже на пути в  «Гранит». Пошли.

Их отношения изменились, хотя она по-прежнему официально оставалась инспектором Трой из Комитета Космического Контроля, а он — ее боссом. Но она стала вести себя более независимо и делала вид, что ей совершенно безразлично, как к ней относится он и все остальные.


После тридцати пяти лет брака Йозеф Надь иногда вел себя по отношению к жене как юный студент, каким он был, когда они встретились. В те дни, встречаясь со своей возлюбленной под весенними деревьями в Будапеште, он обычно возил ее на мотоцикле. Сегодня он вызвал серый лимузин-робот в их убежище в североамериканском лесу.

Йозеф ухаживал за Ари, пока она садилась и устраивалась на кожаных подушках, так же заботливо, как это было в юности, когда он арендовал на свое месячное содержание запряженный лошадьми кэб,  чтобы свозить ее в театр. День был холодным и свежим, ярко светило солнце, на покрытых росой ветвях лежали четкие тени. Несколько минут машина катила по узкой мощеной дороге, петлявшей по весеннему лесу, прежде чем она заговорила:

— Значит, она наконец согласилась встретиться со мной.

— Это знак, Ари. Ее выздоровление было постепенным, но я думаю, что сейчас оно почти завершено.

— Она разговаривает с тобой. Ты знаешь что-то, о чем не сказал мне?

— Мы говорим только о прошлом. О своих планах она не говорит ни слова.

— Это может означать только то, что она пришла в себя и понимает важность миссии на не возложенной. — Ари говорила слишком безапелляционно.

Йозеф посмотрел на нее с беспокойством: 

— Возможно, тебе не стоит слишком на это надеяться. В конце концов, возможно, она собирается уйти, послать эту миссию ко всем чертям. Возможно, она просто чувствует, что должна сказать нам об этом лично.

— Ты в это не веришь.

— Я не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал.

 Внезапно в ее голосе послышался гнев: 

— Это твоя преувеличенная забота о ее чувствах, Йозеф, из-за ее мы потеряли весь прошлый год. 

— Мы должны договориться не спорить по этому вопросу, — спокойно сказал Йожеф. — Все равно мы не придем к согласию.

Его жена была его коллегой по работе большую часть их супружеской жизни; он рано научился отделять их стратегические разногласия от личных, но ей это никогда не удавалось.

— Я беспокоюсь за тебя, — сказал он. — А что, если ты узнаешь, что она не сделает того, чего ты от нее ждешь? А что, если ты откажешься принять ее такой, какая она есть?

— Если она принимает себя такой, какая она есть, как же я с ней могу не согласиться.

— Я удивляюсь, почему ты продолжаешь недооценивать нашу дочь, ведь она всегда удивляла нас.

Ари оставалась в душе все той же, слишком капризной, избалованной  женщиной, в которую Юзеф влюбился четыре десятилетия назад, — но она была умна и справедлива, то, что сказал Юзеф, было правдой. Как бы ни раздражала Ари неортодоксальность дочери, Линда всегда удивляла их, даже когда шла наперекор желаниям родителей.

Перед ними замаячили железные ворота. Машина лишь слегка замедлила ход, когда ворота откатились на хорошо смазанных рельсах.

— Я скажу только одно: если она хочет, чтобы ее отпустили, ты должна отпустить ее не прекословя. Она должна заявить о своей независимости от твоей воли  и самостоятельно решать свою судьбу.

— Этого я не приму, Йозеф, — строго сказала Ари.

Йозеф вздохнул. Его жена была одним из самых известных психологов в мире, но она была слепо предана принятой на себя задаче и разрывалась между ней и ее любовью к своим родным, которых она любила больше всего.


Белый вертолет без опознавательных знаков ждал на крыше здания Совета Миров, его турбины работали, издавая удивительно мало шума. Через несколько секунд после того, как Спарта и Командор поднялись на борт, воздушный корабль поднялся в небо и  направился на север, по широкой долине реки Гудзон, оставляя позади сверкающие башни и мраморные бульвары Манхэттена.

Потянулись мягкие волны зелени — весна вступала в свои права. Вертолет развернулся и быстро пересек широкую реку, низко пикируя над деревьями, охранявшими вершины утесов. Перед ним открылась широкая лужайка, а на ней — массивный каменный дом. Бесшумный корабль приземлился прямо перед ним. Спарта и Командор вышли, за весь полет они не обменялись ни единым словом. Вертолет тут же улетел. Никаких записей об их посещении дома на Гудзоне не появится ни в одном банке данных.

Пока они шли по упругой траве, Спарта думала о месяцах, проведенных в этой гостинице. «Гранит» принадлежал «Саламандре» — ассоциации тех, которые когда-то были среди пророков «свободного духа», а теперь стали их заклятыми врагами. «Саламандра» была против авторитарного, тайного руководства «свободного духа» и против его некоторых причудливых практик, но не против его основы — не против Знания. По необходимости «Саламандра» тоже была тайным обществом, ибо «свободный дух» считал членов «Саламандры» отступниками и убивал их безжалостно. 

Обе организации нанесли друг другу множество смертельных ударов. Даже не зная имен сражающихся, Спарта была на передовой. Но в течение прошедшего года она самоустранилась от этой борьбы, пытаясь разобраться в самой себе.


— Я хотела, чтобы ты поверила, что мы мертвы. Это подвигло бы тебя еще с большей яростью сражаться против наших врагов, приближая нашу Цель. — Ари безмятежно сидела в кресле, словно на троне, сложив руки на коленях. Она искоса взглянула на Йозефа, который неподвижно сидел рядом на стуле с прямой спинкой.

— После всего, что со мной случилось, я даже не знаю… — Спарта замолчала, бесцельно зашагала по комнате, остановилась, глядя на корешки старых книг, стоящих на стеллаже библиотеки, избегая смотреть на своих родителей.

— Ты бы видела себя со стороны,  — продолжила Ари. — Ты горела жаждой мести. Ты направила все свои необычайные силы на поиски и уничтожение врага. Ты думала, что делаешь это из-за нас, но в процессе ты работала на нашу истинную Цель. — Она была взволнована, своими собственными словами. — Ты была великолепна, Линда. Я безмерно гордилась тобой.

Спарта стояла неподвижно, борясь с гневом, сдерживая резкие слова:

— Я чуть не умерла, пристрастившись к «Стриафану». Я бы и умерла, ничего не совершив, кроме нескольких убийств, если бы не Блейк.

— Да, нам не следовало заходить так далеко, — тихо сказал Йозеф.

Но Ари возразила ему:

— Она бы не умерла. И она бы не потеряла бы волю бороться дальше.

— Отец, когда ты пришел к нам в ту ночь, ты сказал, что мама сожалеет. Я тебе поверила.

— Он не должен был извиняться за меня, — вмешалась Ари. — Честно говоря, то что Йозеф сообщил тебе, что мы живы, он сделал вопреки моей воли. Я была против.

— И ты все еще не можешь простить его за это. Не так ли? — Не могла сдержаться Спарта. 

Ари колебалась, но не долго. Когда она заговорила, ее тон был холоден:

— Ни для кого не секрет, что я считаю это серьезной ошибкой. Но еще не поздно это исправить, — сегодняшние технологии это позволяют.

Впервые Спарта посмотрела матери прямо в глаза:

— Ты называешь «свободный дух» врагами, но ты достойна быть одной из них. Цель оправдывает средства, не так ли?! Ты дала им свое разрешение, мать. Хуже того, ты помогла им создать из меня то, чем я была.

— Но задолго до этого я родила тебя.

Спарта вздрогнула:

— Ты хочешь сказать, что я твоя собственность?

Когда Ари на мгновение смутилась, Йозеф сказал:

— Она имеет в виду, что любила тебя и заботилась о тебе всю твою жизнь.

— Ты снова извиняешься за нее. — Спарте стоило немалых усилий, чтобы сдержаться. — Как ты можешь говорить обо мне, как об объекте? — сказала она матери. — Даже о любимом.

Ари сказала:

— Пожалуйста, будь благоразумна, это не то, что…

Спарта оборвала ее:

— Знаешь, я не хочу считать тебя… не хочу больше иметь с тобой ничего общего.

— Ты хочешь, чтобы я покаялась? Поверь мне, если бы я поняла, что ошибалась, то я бы это сделала, но я не могу каяться в том, что считаю правильным и я думаю, что в глубине души ты знаешь, что я права.

Когда Спарта отвернулась, ничего не ответив, Ари попробовала убедить ее снова. Конечно, Линда — чудесный ребенок, обладающий быстрым умом и здравыми инстинктами — не могла не видеть не только необходимость, но и величие эволюционного процесса, которому они все служили:

— Я люблю тебя, Линда. Я верю, что ты была избрана для величия.

— Избрана тобой, — устало произнесла Спарта. — Вот в чем дело.

— О, дорогая, ты была избрана не мной, не людьми. Я верю, что это сама история выбрала тебя. Ты — центр истории.

— Истории контролируемой Всесоздателем? 

— Мы не используем это слово, — сказал Йозеф, — это их термин. Осознание твоей роли пришло когда тебе исполнилось семь лет и мы уже начали «Спарту».

Упомянутый проект обучения и оценки ресурсов способностей был основан Йозефом и Ари, чтобы доказать, что каждый обычный человек обладает множеством интеллектов, а не одним измеряемым IQ, и что при правильном образовании многие интеллекты могут быть развиты. Их собственная дочь была первым субъектом экспериментальной программы. Она в своем развитии подтверждала правильность их идей и подавала  самые большие надежды.

— Сначала мы сомневались, думали, что принимаем желаемое за действительное. Но признаки были безошибочны, — тон Ари был мягким, призывая дочь понять ее. — Когда Лэрд пришел к нам, мы увидели, что не одни признаем твой потенциал.

— Итак. Значит кончилось тем, что вы отдали меня дьяволу.

— Я не слишком горда и признаю… — начала она тихо. Глянула на мужа, и тот кивнул. — Что мы допустили ошибки. Много серьезных ошибок, Линда, о которых мы сожалеем.

— Мама, ты все еще слепа к самой большой ошибке из всех. Как ты думаешь, почему я в конце концов согласилась встретиться с тобой? Как ты думаешь, что я скажу тебе сегодня?

Ари приподняла бровь.

— Ну, что ты все обдумала и пришла к правильным выводам. Что ты готова идти дальше.

— И, как ты думаешь, что нужно предпринять? 

Это был тот самый вопрос, на который Ари лучше всего была готов ответить:

— Сначала, конечно, мы должны восстановить твои способности. Ты должна чувствовать и понимать химические сигналы, общаться непосредственно с помощью микроволн…

— Избавь меня от этого утомительного перечня. То что я пришла сказать вам, что я буду продолжать выполнять миссию. Это правда

Ари ничего не сказала, но глаза ее заблестели. Йозеф нервно откашлялся.

— Я откладывала эту встречу по… по многим причинам. Унижение этого момента, вероятно, удерживало меня больше всего, — взгляд Спарты скользнул вверх, и она откинула голову назад, как будто нашла что-то интересное на потолке — она пыталась сдержать слезы, катящиеся по ее щекам. — Но я не ставлю свое нежелание столкнуться с невыносимо высокомерным отношением матери выше общего блага.

— Я едва ли…

— Не перебивай меня, мама. Я решила, что не могу оставить Блейка и остальных там барахтаться одних.

— Линда, что бы ты обо мне ни думала, я очень горжусь…

 Снова Спарта оборвала ее:

 — Ты понимаешь «Знание» не лучше, чем «свободный дух», мама. Вы с отцом — и Командор, и все остальные — не можете представить себе ничего более грандиозного, чем возвращение Всесоздателя. Вы даже не пытаетесь думать о том, что произойдет в результате этого, что это может означать. «Свободный дух» хочет сохранить это в тайне, сохранить рай для себя. Вы хотите сделать это достоянием всего человечества — на своих собственных условиях, конечно. Но вот что я вам скажу: все это дело гораздо сложнее и серьезнее, чем вы думаете.

Йозеф с любопытством разглядывал дочь, но улыбка Ари была покровительственной.

Спарта поймала ее взгляд. — Я зря трачу на тебя время, мама. Некоторые вещи станут очевидными только задним числом.

— Твоя наглость не очень-то тебе к лицу, дорогая, — тихо сказала Ари.

Спарта кивнула:

— Я назвала бы это признаком человечности. Не то чтобы моя личная человечность сейчас имела какое-то значение. — Она сглотнула. — Любое вмешательство может серьезно поставить под угрозу миссию и мою жизнь. Я говорю, что никто из вас не понимает до конца  «Знания». Ваше невежество — источник большой путаницы. Эта жуткая штука, которую мне подсунули под диафрагму… одно из ваших так называемых усовершенствований, из-за которого я чуть не умерла: было совершенно бесполезно, медузы знали, как общаться. А некоторые необходимые вещи сделаны не были.

— Как бы то ни было, — холодно сказала Ари, — лучшие хирурги будут…

— Все, что нужно сделать, уже сделано. Я велела Командору проследить, чтобы ни отец, ни особенно вы не предпринимали никаких попыток связаться с хирургами. Моя жизнь принадлежит мне.

Ари вся напряглась:

— Линда, ты не можешь так со мной разговаривать. — ее руки соскользнули с колен, ногти впились в подлокотники кожаного кресла. — Моя роль в этих делах, как и твоя, четко определена.

— Мы с тобой больше не будем обсуждать эту тему, пока моя миссия не будет завершена. А теперь мне пора, если только у тебя нет ничего… что ты считаешь я должен знать.

Смущение Ари пересилило ее гнев, но она поняла, что сейчас спорить бесполезно. Может быть, позже… Она встала, поднялась со стула, словно с трона:

— Линда, пожалуйста, дорогая моя, что с тобой происходит?

В сознании Спарты сострадание и жестокость соперничали, чтобы дать ответ. Она сопротивлялась и тому, и другому. Расправив плечи, она повернулась спиной к родителям и быстро вышла из библиотеки. 

X

Загорелся термоядерный факел и корабль, странно аэродинамичный для межпланетного корабля, разогнался на столбе невыносимо яркого огня, покинув орбиту Земли,

Во время двухнедельного перелета Спарта держалась особняком, мало общаясь с другим пассажиром и тремя членами команды. Она ела одна в своей маленькой каюте. Часами, каждый день, до седьмого пота занималась физическими упражнениями. Читала, смотрела видео. Из того, что она читала, лишь «Эпос о Гильгамеше»[16] имел некоторое отношение к выполняемой ей миссии. А в «Повести о Гэндзи»[17], осилив тысячу страниц, она окончательно увязла, несмотря на все свои сверхспособности.

На полпути ускорение сменилось замедлением. Наконец факел погас, и катер плавно скользнул на орбиту вокруг Ганимеда. Снова голубая лента и Золотая Звезда Комитета Космического Контроля опустились на спутник Юпитера.


Блейк настоял на том, чтобы поприветствовать ее лично. Он нанял «Кантаку», толстый круглый шаттл (на самом деле скоростной и маневренный) и занял место второго пилота. Парковочная орбита была достигнута менее чем за час.

Он думал о ней почти постоянно, о женщине, которую любил. Он не знал, любит ли его она. Когда они с ней расставались в последний раз, она дала ему понять, что ни в чем не уверена. Не уверена даже в том, что она вообще человек, и что это она с ним сейчас разговаривает, а не «Стриафан». Если человек так говорит, ему нельзя верить, даже если он твердо скажет «нет».

И вот теперь она сказала — прямо, но загадочно, это выглядело чем-то большим, чем просто приятной шуткой, — что присоединяется к нему. Не к экспедиции, а к нему. Он больше ничего не хотел во времени и мирах. Да между ними так много странного и личного, принадлежащего к тому, что фактически стало их альтернативными вселенными, но он сейчас не знает, можно ли доверять ей или своему собственному желанию. Ведь она во время разговора предупредила его (или это было обещание?) что она изменилась.

«Кантака» вышел на орбиту. Из шлюза катера Комитета Космического Контроля выскользнула переходная труба и закрепилась к люку шаттла с громким стуком магнитов. Послышался шум всасываемого воздуха и стук насосов, выравнивающих давление. Затем с хлопком открылся внутренний люк. Эллен плыла в одиночестве, неся небольшую сумку. Такая маленькая, такая невесомая. Он почувствовал, как у него екнуло сердце.

— Ты хорошо выглядишь — сказала она с легкой улыбкой.

Он потянулся к ней. Объятия требуют осторожности в условиях микрогравитации, и ему пришлось держаться одной рукой за ремень безопасности. Это кажется, или она сопротивляется его прикосновениям? Ему хотелось закричать от страха. Разочарование захлестнуло его … затем он почувствовал, как ее скованность растаяла, и через мгновение она прижалась к нему, как будто он был единственным твердым предметом в водовороте мира.

— Разве он не придет? Ты одна? — спросил он.

— Он пока останется на катере.

Блейк рискнул отпустить ремень. Они медленно катались в воздухе мягкой каюты. Он едва услышал как она прошептала:

— Я и не подозревала, как мне нужно было прикоснуться к тебе.

Не говоря ни слова, он просто сильнее прижал ее к себе.

Их объятья прервал веселый возглас:

— Ну вы даете, ребята. Скажете когда будете готовы. — Маленькое смуглое женское лицо, лицо пилота, смотрело на них через люк летной палубы.

Спарта неохотно оторвалась от Блейка:

— Кто-нибудь уже знает, что я здесь?

— Форстер созвал пресс-конференцию. Он решил, что нет никакого смысла пытаться спрятать тебя. Дело в том, что Рэндольф Мэйс находится на Ганимеде уже больше месяца. Скандалит с Космическим Советом и Комитетом по культуре из-за того, что Форстер не дает ему интервью.

— Значит…Форстер решил бросить меня на съедение гончим. — Спарта начала пристегиваться.

Блейк выглядел крайне смущенным:

— Всего одна пресс-конференция.

— Тогда ничего не сделаешь. Он тоже там будет, не упустит случая.

— Ты одна справишься, — без особого энтузиазма крикнул он пилоту. — Я тебе там нужен?

— Не говори глупостей, — ответила та и плотно закрыла за собой дверь кабины.

Через минуту заработали ракетные двигатели. Блейк и Спарта, сидевшие бок о бок с ремнями безопасности бывшими в опасно ослабленном состоянии, не почувствовали никаких перегрузок, посадка была очень плавной, этому они были обязаны романтичному складу характера их пилота.

После дикой поездки на лунном багги с двумя пересадками, чтобы избежать любопытных глаз, Спарта оказалась в ледяной пещере, где «Майкл Вентрис» уже полностью был готов к взлету. Грузовой отсек корабля и отсек оборудования были опечатаны, а его баки дымились жидким топливом. Пещера была пуста, за исключением хижин маленького лагеря.

Спарту встретил экипаж. Она знала не только Форстера, но и Уолш, которая пилотировала катера, доставлявшие ее на Луну и Марс. А потом появился Мак-Нил… 

— Ангус, это действительно ты. — Она схватила крепкую руку инженера обеими руками и глянула ему в глаза. — Нашел себе капитана с большим винным погребом, не так ли?

Он ответил ей понимающим взглядом: 

— Все еще занимаетесь инспектированием, инспектор?

— И за все эти годы так и не стала лейтенантом, ты это имеешь ввиду Мак-Нил?

— Ну, что вы. Мне бы и в голову не пришло. Я очень рад вас видеть, каково бы ни было ваше звание. 

Она отпустила его руку и обняла.

— И мне приятно работать с тобой.

Форстер устроил один из тех обильных обедов, которые делали их жизнь в ледяной пещере сносной. Спарта сидела между Форстером и Тони Гроувзом и узнала о Гроувзе больше, чем он сам о себе рассказал. Рассказывая ему стандартную версию о «счастливых» подвигах Эллен Трой, она изучала его холодным макрозумным глазом, ухом, натренированным в интонациях речи и своим сверх-обонянием. Вывод был однозначным: неугомонный, смелый — можно доверять.

Другим новым лицом за столом был бедняга Билл Хокинс, который уныло сидел, погруженный в себя. Он поздоровался, сказал, что рад познакомиться, но Спарта подозревала, что, пять минут спустя, он не смог бы дать ее адекватного описания, настолько далеко отсюда находились его мысли. Когда он рано распрощался, Гроувз наклонился и сказал Спарте, излишне тихим голосом, то, что она уже подозревала:

— Любовная тоска. Беднягу бросили ради другого. Он слишком увлекся девушкой, и если верить его рассказам, то ему можно посочувствовать, — умница, красавица.

— Скоро ему будет не до этих мыслей, - проворчал Фостер. — Теперь, когда инспектор присоединилась к нам, нет причин откладывать отлет.


Спарта делила с Блейком темную теплую хижину и узкую койку.

— Только подумай, — прошептала она, — через двадцать четыре часа это маленькое местечко будет сметено потоком огня… А может, и раньше.

Она заглушила его смех губами.

Они старательно искали нужную позу.

Спарта предупредила, поколебавшись:

— Знаешь, у меня есть места, где нужно быть осторожным.

— Я буду осторожен везде.

— Я серьезно. Вот, и вот… — Она показала ему оперированные места. — Они очень чувствительны.

— Хм. Ты мне все это объяснишь, или мне придется принять это на веру?

— Я все объясню. Позже.

Много позже Блейк сидел на краю койки, свесив ногу через край, и наблюдал за ней в свете единственного фонаря, почти полностью притушенного. Даже полностью обнаженное, длинноногое, с маленькой грудью тело,  в этом эксцентричном свете, было просто человеческим, ничто не указывало на обратное.

Для ее чувствительного к инфракрасному излучению зрения, Блейк представлял гораздо более яркое изображение, потому что он светился жаром везде, где кровь текла по его венам. Она забавлялась, наблюдая, как тепло медленно перераспределяется по его телу.

— Хочешь спать? — спросила она.

— Нет, а ты?

— А я очень, просто смертельно устала. Ты хотел, чтобы я объяснила в чем я отличаюсь от остальных людей. Но это очень длинная история. Правда, кое-что ты уже знаешь, но давай все же отложим этот разговор на потом.


 В дальнем конце ледяной пещеры Билл Хокинс лежал один на своей койке и смотрел открытыми глазами в кромешную тьму. С прибытием инспектора Трой и, следовательно, с  приближением старта «Вентриса» Форстер наконец вывел беднягу Хокинса из-под яркого света прожекторов и спрятал вместе с остальными членами экспедиции. Ему стало немного легче, после того как он покинул отель «Ганимед», который теперь ассоциировался у него лишь с горькими воспоминаниями.

Он снова и снова прокручивал в голове те несколько часов, которые провел с Марианной, отмечая, что одни и те же события выглядят немного по-другому каждый раз, когда он их анализирует. С каждым разом его поведение выглядело в его глазах все хуже и хуже.

Все началось на следующее утро после их первой ночи, когда она стала его любовницей. Она объявила ему, что отменила остаток своего грандиозного тура и при этом ее зеленые глаза прямо светились от радости. Он превратил ее улыбку в гнев своим неодобрением — он прочитал ей лекцию о расширении ее знаний о мирах и т. д. И что, в конце концов, она собиралась делать на Ганимеде  без него? Она ответила, что как-нибудь найдет себе занятие, пока он не вернется с Амальтеи. — В конце концов он сам говорил, что двух недель недостаточно, чтобы узнать Ганимед… У него хватило ума отступить, но только после того, как она обвинила его в том, что он говорит, как ее мамаша. 

Дальше стало еще хуже. Хокинс был из тех, кто не соображает того, что не всегда стоит давать понять человеку, что он ошибается, говорит глупость. Например, что Венера когда-то была кометой, или что древние инопланетные астронавты бульдозерами расчищали взлетно-посадочные полосы в перуанской пустыне, и даже когда она делала другие мелкие ошибки, гораздо менее вопиющие. Возможно, она терпела это лечение дольше, чем следовало бы, поскольку остро осознавала разрозненность своего образования.

Но в конце концов ей это надоело и она стала бороться за свое самоуважение. А Хокинсу не повезло, что она решила опираться при этом на теорию сэра Рэндольфа Мэйса. В Мэйсе ее приводила в восторг его поистине необычайная эрудиция и яркая идея. А Хокинса возмущало в Мэйсе, то,  что он факты, по отдельности неопровержимые, притягивая за уши, располагал таким образом, чтобы они подтверждали его теорию.

 Чем больше она защищала Мэйса, тем больше Хокинс нападал на него. Разумеется, Хокинс всегда побеждал в спорах. Но, оглядываясь назад, казалось неизбежным, что Рэндольф Мэйс появится лично во время одного из их небольших дебатов.

Теперь Хокинс мог на досуге поразмышлять о своих победах, приведших к катастрофическому поражению. 

XI

Огромный купол возвышался над полосатой ледяной равниной порта; большие изогнутые окна из черного стекла открывали панорамный вид. Через одно из них Рэндольф Мэйс лениво наблюдал за багги, несущимся по льду.

Мэйс стоял чуть в стороне от толпы журналистов, собравшихся, чтобы взять интервью у инспектора Эллен Трой и профессора Дж. Форстера.  Его новая ассистентка, вытянув шею, уставилась на плотно закрытую дверь, откуда они должны были появиться.

— Разве мы не должны быть ближе? — Беспокоилась Марианна. — Они же будут здесь с минуты на минуту. Отсюда плохо видно.

— Позиция у нас хорошая — видно замечательно. Не суетись. — Отрезал Мейс, положив конец дискуссии. Говорил он своему воротнику, там был вколот микрофон, а слышала его Марианна с помощью шарика в ее ухе. К его удивлению, Марианна оказалась далеко не бесполезной; более того, она показала себя весьма искусной в организации поездок и встреч. И вообще была неплохим секретарем. Она даже не отказалась нести его багаж.

Профессор Форстер вошел через дверь первым, за ним последовали остальные члены его команды. Последней на помост поднялась инспектор Эллен Трой, одетая в голубую форму Комитета Космического Контроля.

— Доброе утро, леди и джентльмены, — начал Форстер. — Я хотел бы начать с …

Раздавшиеся крики не дали ему говорить:

— Почему ты избегаешь прессы, Форстер?

— Что ты прячешь?

— Трой! Инспектор Трой! Разве это не правда…

— Трой! …

…ты была заперта в психушке в течение последних двенадцати месяцев?

— …пыталась убить Говарда Фалькона и сорвать экспедицию Кон-Тики?

Форстер закрыл рот с почти слышимым щелчком, вздернул подбородок и свирепо посмотрел из-под рыжеватых бровей, ожидая, когда вопрошающие устанут. Наконец в какофонии наступило затишье.

— Я зачитаю краткое заявление, — сказал он, прочищая горло и рыча. — Вопросы потом.

Вновь раздались крики, но большинство репортеров, поняв, что Форстер будет продолжать игнорировать их, пока ему не дадут возможность прочитать подготовленное заявление, повернулись к своим товарищам и шикнули на них.

— Спасибо, — сказал Форстер в угрюмой и выжидательной тишине. — Позвольте представить вам участников экспедиции на Амальтею. Командир нашего корабля — пилот Джозефа Уолш, инженер Ангус Мак-Нил, наш штурман Энтони Гроувз. Помогать мне в наземных операциях будут доктор Уильям Хокинс и мистер Блейк Редфилд. Инспектор Эллен Трой представляет Комитет Космического Контроля.

— Держу пари, она представляет гораздо более могучую организацию, — прошептал Мейс.

— Наша миссия двоякая, — продолжал Форстер. — Мы хотим уточнить геологическое строение этого спутника. В частности, мы надеемся понять некоторые постоянные аномалии Амальтеи. Дело в том, что Амальтея всегда излучала больше энергии, чем получала. Вот мы и хотим узнать, откуда берется это дополнительное тепло.

Этот вопрос стал более актуальным с тех пор, как Амальтея стала геологически активной. Теперь он излучает гораздо больше энергии, чем поглощает. Какой тепловой двигатель приводит в движение ледяные гейзеры? И наконец, конечно, мы надеемся выяснить, какая связь может существовать между недавними событиями на Амальтее и существами, называемыми медузами, которые живут в облаках Юпитера. — Он свирепо оглядел аудиторию нарочито скучающих репортеров. — Задавайте свои вопросы.

— Трой! Где ты провела последний год? — Раздался самый громкий крик. — Это правда, что в сумасшедшем доме?

Она взглянула на Форстера, и тот кивнул — мол отвечай.

— Я участвовала в расследовании, суть которого пока должна оставаться конфиденциальной.

— Да ладно тебе, — простонал мужчина, — это не…

— А как же инопланетяне, Форстер? Разве ты не собираешься на Амальтею, чтобы найти культуру Икс?

— Вы с Трой разговариваете с этими инопланетянами, не так ли?

— Ты утверждаешь, что экспедиция носит научный характер, но сэр Рэндольф Мэйс утверждает, что ты — часть заговора «свободного духа». Кто прав?

Ухмылка Форстера была дикой:

— Вы уверены, что правильно цитируете сэра Рэндольфа? Почему бы не спросить его? Он вон там, сзади.

Вся стая повернулась и уставилась на Мэйса, который пробормотал: «что же это такое?» — продолжая наводить фотокамеру на странное зрелище:

— Будь готова, дорогая, — обратился он к Марианне, — нам придется преподнести наш маленький сюрприз раньше, чем я рассчитывал.

— Что скажете, сэр Рэндольф? — обратилась к нему женщина-репортер. — Вам кажется, что Форстер — один из них?

Рэндольф держал камеру в стороне, все еще направляя ее на газетчиков, наслаждаясь их возмущенным вниманием, и на команду «Майкла Вентриса на возвышении позади них:

— Я никогда не говорил, что ты участвуешь в заговоре, профессор, — весело воскликнул он, хищно улыбаясь, демонстрируя свои белые зубы. — Тем не менее ты знаешь нечто, известное «свободному духу» и неизвестное всем остальным. Скажи нам истинную причину, по которой ты едешь на Амальтею. Скажи нам, почему берешь «Ледяного Крота». Расскажите нам, почему берешь подводную лодку. Ледяной крот! Подводная лодка! К чему все это, Форстер?

— Что касается так называемого «свободного духа», сэр Рэндольф, то я понятия не имею, что это такое, — ухмылка Форстера была такой же свирепой, как у Мэйса, они могли бы быть парой враждующих бабуинов, спорящих о лидерстве в стае. — Но что касается Амальтеи, то, похоже, у тебя что-то с ушами и ты не слышал того, что я только что сказал. — Амальтея выбрасывает свое вещество в космос через огромные струи водяного пара. Следовательно, эта луна должна состоять в основном из воды, часть из которой твердая — для чего ледяной крот является полезным исследовательским инструментом, а часть из нее жидкая, вот почему подводная лодка.

Джозефа Уолш наклонилась вперед, похлопала Форстера по плечу, Форстер помолчал, послушал что ему шепчет пилот, затем обратился к собравшимся:

—Мне сообщили, что уже начался предполетный отсчет времени, — сказал он с радостной злобой. — К сожалению, пресс-конференция закончена. Спасибо за внимание.

Под яростные крики расстроенных газетчиков, в окружении охранников космопорта, защищающих отступление, экипаж Форстера покинул зал. Никто, кроме Спарты и самого Форстера, не сказал ни слова собравшимся журналистам. Тысячи вопросов остались без ответа.

Мэйс сорвал с себя коммуникатор:

— Он издевается надо мной.

Затем помолчав, немного подумав, обратился к своей помощнице:

— История на этом не заканчивается, но чтобы она продолжилась, потребуется немного… смелости. Марианна, ты готова рискнуть?

Глаза Марианны  сияли преданностью и безрассудством.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «МАНТА», «ЛУННЫЙ КРУИЗ», И «СТАРЫЙ КРОТ». 

 XII

Все, свободные от вахты, собрались в кают-компании «Майкла Вентриса» перед обзорными экранами. Юпитер заполнил все небо, катясь над головой с невероятной скоростью, пока корабль плавно согласовывал орбиты со своей яркой, быстро движущейся целью — Амальтеей.

То, что раньше виделось глыбой темной скалы длиной в 270 километров, испещренной несколькими снежными пятнами, теперь стало коротким эллипсоидом из сверкающего льда, его длинная ось была направлена прямо на крутящиеся оранжевые и желтые облака Юпитера. Сотни шлейфов пара усеивали поверхность льда, — небесная долина гейзеров.

Джозефа Уолш направила «Вентрис» в ту область космоса, где Амальтея защищала корабль от смертельной радиации Юпитера. Здесь, чуть больше года назад, находился «Гаруда», пока Говард Фалькон спускался в облака на аппарате «Кон-Тики».

Джо Уолш подвела корабль так близко к поверхности, что Юпитер исчез с обзорных экранов, опустившись за близкий, резко изогнутый горизонт Амальтеи, а из главного люка было рукой подать до кромки тумана, окутывающего поверхность внизу.

После того, как корабль перестал двигаться, наблюдатели в кают-компании заметили на обзорных экранах какие-то, четко видимые сооружения —  слишком равномерно расположенные, чтобы быть объектами случайного образовавшимися.

В кают-компании собрался весь экипаж, кроме Уолш и Спарты, оставшейся на Ганимеде.  До чего же самодовольный вид был у профессора Форстера, когда собравшиеся засыпали его вопросами. — «Профессор, вы уже знали об этом?».

— Скажем так, для меня это не такая большая неожиданность, как для вас. Космическому Совету удалось сохранить в тайне большую часть своих снимков. Лишь один из них каким-то образом попал в руки Мэйса, но на том мало что было видно. А эти узоры, которые мы видим, вообще четко проявились лишь месяц назад. Мы первые, кому удалось рассмотреть их поближе. У кого-нибудь есть идеи насчет того, на что мы смотрим?

Это были какие-то сооружения на несколько метров возвышающиеся над поверхностью.

— Может быть Фалькон разбудил медуз, и они направили радиовзрыв прямо на Амальтею, а это приемники этого сигнала, радиоантенны? — Высказал предположение Блейк.

— Неужели это правда? — Резко спросил Хокинс. — Майс утверждал это, но Космический Совет не подтвердил.

— Это правда, Билл, — сказал Форстер. — Я покажу тебе свой анализ этого сигнала. Думаю, ты придешь к тому же выводу о его значении, что и я.

— К какому именно?

— Сообщение переводится — «они прибыли». Я думаю, что медузы объявили о прибытии гостей в облака Юпитера.

— Медузы!  Запротестовал Хокинс. — Они ведь не разумны, не так ли? Разве они не простые животные?

— Ну во-первых, это неизвестно, а во-вторых, даже если это так, то ведь можно например научить попугая разным фокусам, которые он будет выполнять, получив определенный сигнал.

— Радиоантенны? — Включился в разговор Ангус Мак-Нил, — с точки зрения инженера, судя по их виду, так оно и есть. Решетчатые антенны медуз и эти похоже работают на одинаковых длинах радиоволн. Интересно, почему их раньше никто не замечал?

— Еще год назад — до извержения гейзеров — Амальтея была покрыта красновато-черной пылью, — сказал Форстер, — цвета углеродистого тела, богатого органикой, и, идеально подходящего, чтобы скрыть эти искусственные сооружения, а они находились полностью во льду, это сейчас он растаял.

— Значит, вы думаете, что они были намеренно замаскированы? — скептически спросил Тони Гроувз.

— Не знаю, — просто ответил Форстер. — Я полагаю, что слой грязи мог накапливаться в течение миллионов лет от случайных столкновений с метеоритами.

—  Если идея состоит в том, чтобы предупредить какое-то… присутствие на Амальтее о том, что гости прибыли на Юпитер. — Выразил сомнение Блейк. — Зачем прятатьантенны, наоборот, пусть гости увидят все это и высаживаются на Амальтее, не побывав на Юпитере?

— Если только это присутствие, как ты его называешь, не хотело быть обнаруженным случайно, — сказал Форстер. 

— Что это значит, как вас понять? — Недоумевал Хокинс.

— Еще год назад никто не знал, что в атмосфере Юпитера обитают медузы, — сказал ему Форстер, — несмотря на то, что за столетия туда было запущенно более трехсот роботов-зондов. Поэтому можно предположить, что «присутствие» не хочет разговаривать с роботами или с  дрессированными попугаями. Возможно, оно не хочет разговаривать и с существами, которые случайно бы наткнулись на эти знаки искусственного происхождения на поверхности Амальтеи. Возможно, это «присутствие» хочет говорить только с тем, кто точно знает, что он ищет.

— Например, с тем, кто нашел и расшифровал марсианскую табличку. — Язвительно предположил Хокинс.

Форстер лукаво улыбнулся:

— Марсианскую табличку или ее эквивалент.

— По словам сэра Рэндольфа-кровавого-Мэйса, «свободный дух» утверждает, что сохранил с древности такой эквивалент. — Хокинс едва не выплюнул эти слова. — Они называют это «Знанием».

— Я не принадлежу к свободному духу, Билл, и я не в сговоре с ними, — тихо сказал Форстер. — Что бы там ни утверждал Мейс.

Последовавшее неловкое молчание нарушил Блейк: 

— Теперь наша очередь допрашивать вас, профессор. Что мы там ищем?

— Хороший вопрос. — Форстер помолчал, дергая себя за выбившуюся прядь в густой брови. — Ответить на него — суть нашей задачи. У меня есть свои представления, но на самом деле я ничего не знаю наверняка. Не больше, чем любой из вас, — добавил он, кивнув Биллу Хокинсу.


«Майкл Вентрис» производил облет Амальтеи. Его сверхпроводящий радиационной щит отклонял потоки заряженных частиц, обеспечивая нормальные условия для экипажа, тратя при этом большое количество энергии. Нашлось шесть гигантских радиоантенн, по одной на каждом полюсе длинной оси и четыре равномерно расположенных вокруг экватора. Такое расположение обеспечивало надежную связь с Юпитером в любое время суток.

Когда они благополучно припарковались в радиационной тени, Тони Гроувз, который отвечал за исследование, аккуратно подвел итоги: «друзья, в этой так называемой луне нет абсолютно ничего естественного».

Двенадцать часов спустя исследовательская группа — Блейк, Ангус Мак-Нил и Билл Хокинс покинула шлюз и выплыла в тень Амальтеи. Мак-Нил был назначен старшим. За тридцать лет космических путешествий он сталкивался и справлялся со множеством чрезвычайных ситуаций. 

На поверхности они обнаружили под ногами пену чистого и тонкого водяного льда, его структура напоминала тальк. Гравитация Амальтеи была настолько микроскопической, что о ходьбе не могло быть и речи: все они были привязаны друг к другу, как альпинисты, и неслись по равнине при помощи своих ранцевых маневровых систем.

Из белого тумана перед ними вырисовывалось нечто, черное и паучье, покрытое сосульками, причудливо разбросанными во все стороны.

Бесспорно, это был искусственный объект — вполне возможно, радиоантенна, что казалось вполне вероятным, — но в деталях он был невыразимо чужероден. Огромная круглая установка представляла собой неглубокую чашеобразную решетку более километра в поперечнике, параболоид с центральной мачтой, заканчивающейся в центре.

Целый час они ползали, все рассматривая, пытаясь отколоть хотя бы кусочек, но материал напоминал неразрушимо прочный черный пластик, — ни винтов, ни болтов, ни заклепок.

Ангус Мак-Нил указал на то, что если это антенна, то ее форма явно не предназначена для дальней космической связи, слишком она плоская. — И подумайте о том, — продолжил он, — что движет этими гейзерами, откуда берется эта энергия.

— Может быть, источник энергии вовсе не на Амальтее, — сказал Блейк.

— Что ты имеешь в виду, Блейк? — Раздался в шлемах голос профессора Форстера.

— Еще год назад Амальтея считалась твердым телом. Если жесткость была искусственной, а сигнал медузы каким-то образом отключил эту штуковину, то теперь Амальтея чувствует приливные силы Юпитера и гейзеры, это результат их действия. Если Амальтея действительно состоит в основном из воды, то расширения и сжатия, когда она вращается вокруг Юпитера, достаточно, чтобы она начала кипеть… 

 …Позже на орбите, Блейк, оставив остальных спорить о том, как и с кем связываются антенны, направился в тесную, но хорошо оборудованную лабораторию корабля.

Ему все-таки удалось с помощью лазерного резака и ионной ловушки добыть несколько молекул чужеродного материала. Спектрометрия ему не очень помогла: никаких экзотических элементов не обнаружилось. Что бы ни придавало этой структуре необычайную прочность и долговечность, это, несомненно, было связано с ее кристаллической структурой, но от нее остался лишь молекулярный хаос, когда Блейк взорвал ее своим лазером.

Он сдался и занялся изучением образцов льда, которые они собрали. Они были более… наводящими на размышления. Он вглядывался в показания приборов, мрачно качая головой, когда заметил, что Форстер наблюдает за ним из проема люка:

— Привет. Пришли посмотреть, как я вспоминаю институтский курс химии.

— Ну и как успехи? — Брови Форстера нахмурились. 

 — Успехи? Какие успехи — сплошь неудачи. Попытка определить возраст льда по этим кернам, которые мы взяли сегодня, оказалась безуспешной.

— А в чем проблема?

— Получаются сумасшедшие результаты. В кернах показания, отличаются друг от друга на несколько порядков. Может быть, я учился по неправильным учебникам, может быть, они были переведены с эскимосского или финно-угорского или еще с какого-нибудь.

— Почему бы не поверить приборам? Один образец старый, другой молодой.

— Речь идет не о старых и молодых, сэр, а о молодых и очень молодых. Большинство образцов датируют этот лед миллиардом лет. Сравните это со льдом с Ганимеда, Каллисто или Европы, который составляет солидные четыре-пять миллиардов лет.

Голос Форстера звучал грубо, но в нем слышалась улыбка:

— Это значит, что Амальтея не была частью системы Юпитера. Возможно, ее поймали позже.

— Тогда это значит, что Амальтея не была частью Солнечной системы. — Блейк хмыкнул. — Прислушайтесь, я говорю словами Рэндольфа-Крикуна-Мэйса.

— А самый молодой образец?

— Где-то между тысячью и десятью тысячами лет, сэр.

— Да, возраст, — сказал Форстер, уже открыто улыбаясь, — и откуда этот образец?

— Прямо под инопланетной антенной. 

— Возможно, это будет интересное место для начала поисков. — Форстер тихо вздохнул. — Жаль, что Трой с нами нет. Может быть, у ее культа нашлось бы что сказать по этому поводу.

— Ей бы не понравилось, если бы вы назвали «свободный дух» ее культом, профессор.

— Тогда «саламандра», или как вы там себя называете. Профессор Надь пытался просветить меня, но, боюсь, мне так и не удалось разобраться.

— Кроме того, «Знание» едва ли является полным. Там Амальтея не упоминается, насколько мне известно, — сказал Блейк, стараясь уйти от темы тайных обществ.

— Но, как-то так получается, что Трой всегда знает больше, чем это так называемое «Знание», может быть и в нашем случае это так. Поэтому жаль, что ее нет. Что она делает там, на Ганимеде?

— Простите, я знаю об этом не больше, чем вы. 

— Хм, Ну… жаль. Что еще ты можешь показать мне, мой мальчик? — Форстер повернулся к лабораторному столу и постучал пальцем по маленькому плоскому экрану лазерного спектрометра.

В ходе дальнейшего, углубленного анализа полученных результатов они сошлись во мнении, что лед похож на замерзшую в вакууме морскую воду.

XIII

«Майкл Вентрис» осуществил мягкую посадку на Амальтею. Его три ноги погрузились глубоко в пенистую поверхность. В отсеке оборудования, освещенный  рабочими лампами, «Ледяной Крот» был уже освобожден почти от всех креплений. Блейк и Форстер забрались в его кабину и пристегнулись. Рыжеволосый профессор заметно нервничал, вероятно он вспомнил о своей почти катастрофической экспедиции на Венеру.

— Ну, старина, как ты себя чувствуешь, — бормотал Блейк, — проводя тщательную предстартовую подготовку.

— У нас что очень «старый» крот, да? - раздался по связи хриплый и веселый голос Джозефы Уолш.

— У этого «Старого Крота» силенок еще достаточно, — доложил Блейк, — проверка закончена, готов к старту. 

Через несколько мгновений Уолш дала разрешение:

— У меня все в порядке, можете продолжать.

Блейк опустил прозрачный купол над их головами и запечатал его.

— Подтверждаю, атмосферное давление в норме, никаких заметных утечек.

На случай внезапной разгерметизации они были в мягких скафандрах, с  открытыми лицевыми щитками шлемов.

— Тогда я вас больше не задерживаю, —сказала Уолш.

Двери отсека разошлись, послышался вой двигателя электрокрана. Крота очень медленно подняли из трюма и вынесли за пределы корабля. Наверху звезды, внизу белый туман, на горизонте красноватое сияние, невидимого за горизонтом Юпитера.

Вой прекратился. Послышался щелчок, и последний магнитный захват перестал держать. Затем раздался еще один щелчок — сработали пружины и мягко оттолкнули машину от корабля. Почти, но не совсем невесомая, массивная машина начала медленно падать носом вниз. Расчет был такой, чтобы очутиться рядом с антенной, потому что здесь пробы льда показывали возраст гораздо более молодой, чем в остальных местах Амальтеи.

Падение было долгим. Блейк и Форстер почувствовали легкий удар от столкновения с тонким льдом, снаружи внезапно появились сугробы. «Крот» зарылся в них почти по кабину.

Вверху позади них, едва видимые сквозь морозное окно, мерцали две белые фигуры, похожие на дородных ангелов, плывущих по черному небу — Хокинс и Гроувз, контролирующие правильность разматывания электрических кабелей, питающих «крота» от вспомогательных силовых установок «Вентриса».

— О'кей, можешь двигаться, — раздался по связи веселый голос Хокинса. Это был его второй выход в космическое пространство в скафандре и он чувствовал себя в нем настоящим спортсменом вакуума.

— Все в порядке, — подтвердила из рубки корабля Уолш.

— Поехали, — напряженным голосом скомандовал Форстер. 

Блейк двинул рычаги вперед. Внизу, вращающиеся в противоположные стороны шарошки принялись за работу. Облако ледяных кристаллов окутало «крота». Первые десять-двенадцать метров были пройдены быстро. Затем раздался визг — алмазно-титановые лезвия врезались в старый, твердый лед. «Крот» направлялся прямо в сердце Амальтеи. Силовые кабели и кабели безопасности заскользили по льду к дыре и далее внутрь за «кротом».

Большой экран в центре пульта давал Блейку и Форстеру четкое трехмерное изображение того, где они находились и куда направлялись. Теперь, когда стало известно, что Амальтея состоит почти полностью изо льда, ответ на вопрос, почему она так быстро тает, откуда берется энергия для образования гейзеров,  был только один. Ни какими естественными причинами объяснить это было нельзя. Внутри находится источник тепла и заработал он год назад. 

Крот пробивался сквозь лед, который за ним плавился, превращался в пар и устремлялся вверх по гладко вырезанной шахте. На экране была видна четкая граница льда и воды, которая становилась все ближе.

Та же картина была наверху, на полетной палубе «Вентриса», на большом экране.

Через плечо Джозефы Уолш Тони Гроувз зачарованно наблюдал, как спускается крот, подходя к опасной, как ему казалось, черте. Вот вот это произойдет:

— Осторожнее, осторожнее, — непроизвольно вырвался у него напряженный шепот.

Уолш сделала вид, что согласна с ним:

— Навигатор призывает к осторожности, — передала она по связи.

Гроувз покраснел:

— Нет, я не хотел… мы не должны…

— Что с тобой, Тони?

— Такая глупость… глядя на экран, я на мгновение испугался… что, когда они пробьют лед, они могут упасть.

— Это не опасно, — она протянула руку и повернула изображение на 120 градусов. — Иногда это полезное напоминание, когда верх и низ не слишком важны.

— Ты смеешься надо мной, Джо, — слегка обиделся Гроувз.

Но мгновение спустя он воскликнул «О!» — на экране ледяной крот наконец-то проколол кожу Амальтеи.

К сожалению, живой картинки не было: создатели «крота» не сочли нужным оснастить видео-камерой машину, которая была предназначена для  работы в твердом льду.

— Блейк. Профессор. Вы что-нибудь видите? Расскажите нам, что вы видите — просила Уолш.

— Мы в воде, — голос профессора звучал весьма взволнованно. — Роятся вокруг нас. Жизнь. Вода полна этих…

Хокинс и Мак-Нил, парящие неподалеку на поверхности, услышали донесения «крота» в своих скафандрах. Жизнь! — У Хокинса это сообщение разом выбило из головы все его мысли о Марианне Митчелл и Рэндольфе Мэйсе.

 XIV

Рэндольф Мэйс сходил с ума от того, что он сидит на Ганимеде в то время, как на Амальтее делаются впечатляющие открытия. Об этом он постоянно давал понять Марианне. Но несмотря на это его ненормальное состояние, он все больше и больше притягивал ее к себе.

Это было удивительно. Ведь далеко не красавец, до Билла Хокинса ему далеко, и весьма не молод. Но его… грубый взгляд и, м-м, стройное телосложение были довольно сексуальными, если подумать, а его ум…

Ей нравилось работать с ним. Она не возражала бы и против чего-то большего, чем работа. Но он обращался с ней исключительно с профессиональной вежливостью. А она старалась быть ему весьма полезной, и преданной, как собачка…


Штаб-квартира Космического Совета на Ганимеде. Мрачная, тесная комната в мрачном, куполообразном сооружении, скрытом от посторонних глаз среди производственных куполов и топливных баков в отдаленном углу космопорта — сооружении, чей непрезентабельный вид был отражением непростых отношений между Космическим Советом и Индоазиатскими общинами этой части космоса. Командор сидит на пружинном пластиковом диване, вытянув ноги и скрестив руки, а Спарта расхаживает по потертому кафельному полу. Создается впечатление, что они поменялись местами, что это Командор является младшим по званию. Спарта была настолько заинтригована театральным присутствием историка-репортера, что решила послушаться интуиции и остаться на Ганимеде, — проследить за Мейсом.

— Зачем тебе возиться с Мэйсом? — Недоумевает Командор. —  Он не сможет помешать Форстеру, не сможет добраться до Амальтеи. Мы держим его как нужно, под наблюдением.

— Он мне кажется слишком умным для вас. И поэтому прошу вас мне помочь. Работайте в открытую, занимайтесь этим фон Фришем, Люком Лимом, это отвлечет от меня внимание. Майс не должен подозревать, что я за ним наблюдаю. — Дает указания Спарта.

Командор ничего не сказал, только угрюмо уставился в стену.

— Это небольшое поселение, — продолжает она. — Достаточно одного любопытного человека, чтобы все пошло прахом. Мне конечно придется одеться как балийская танцовщица или что-то в этом роде.

Он издал хриплый смешок:

— Ты будешь на каждой видеоплате в «Безбрежном Океане», если оденешься как танцовщица.

— Значит, буду тибетской монахиней. Я умею быть невидимой, Коммандор. — Твоя школа. А когда нужно ты доставишь меня на Амальтею.


На Ганимеде имелась электромагнитная пусковая установка, такая же, как и на Луне. длиннее, конечно, из-за большей гравитации Ганимеда. В дополнение к грузовым перевозкам и обычным перевозкам на парковочную орбиту, ганимедская система предлагала то, что не могла предложить лунная — запускаемый аппарат осуществлял экскурсии по спутникам Юпитера. Капсула с пассажирами осуществляла их облет автоматически, по строго рассчитанной траектории и возвращалась на орбиту Ганимеда.

Удовольствие это было не из дешевых. И весь «Безбрежный Океан», все кинотеатры, рестораны и даже храмы, был заполонен рекламными роликами этого путешествия, изготовленными ведущими психологами. После их просмотра у человека возникало желание увидеть своими глазами самый большой действующий вулкан в Солнечной системе и прочие, захватывающие дух, чудеса.

Рэндольфу Мэйсу оставалось лишь чуть-чуть помочь этой рекламе и у Марианны создалось впечатление, что это она сама предложила совершить этот полет…

… — Идет обратный отсчет.

Марианна и Мэйс, пристегнутые ремнями, лежат в тесной каюте четвертого «Лунного круиза» бок о бок в стандартных скафандрах. Перед глазами видео-экран — широкий, заполняет все поле зрения. На корабле нет никаких приборов, кроме тех, что нужны для регулировки  громкости и частоты, переключения каналов, регулировки качества звука и изображения.

Капсула резко дернулась, Где-то загудели механизмы, толкая капсулу вперед на магнитные рельсы. Они двигались через распределительную станцию, чтобы присоединиться к веренице других капсул, выстроившихся для запуска. Большинство из них везли грузы, предназначенные для отправки на орбитальные корабли, в то время как другие поднимались пустыми, поскольку на поверхность Ганимеда спускалось больше грузов, чем покидало его. Примерно раз в неделю отправлялась пара «Лунных Круизов»  с туристами. Но экскурсии не проводились когда Ио был недоступен, потому что Ио с его вулканами был основной достопримечательностью.

— Одна минута до старта, — произнес успокаивающий голос в динамике. — Пожалуйста, ложитесь и расслабьтесь. Счастливого пути.

Средняя продолжительность полета составляла около шестидесяти часов в зависимости от маршрута. Чего не подчеркивали туроператоры, так это того, что очень немногие минуты этого времени будут проведены в непосредственной близости от осматриваемых небесных тел. Но видеоплеер предлагал программы на любой вкус, а шкафы были заполнены едой и напитками на любой вкус. Средство личной гигиены в задней части капсулы предлагало непревзойденный робомассаж. Или пассажир мог выбрать режим сна и с помощью точно отмеренных инъекций препарата проспать скучное время поездки. 

— Тридцать секунд до старта, — сказал голос. — Пожалуйста, ложись и расслабься. Счастливого пути.

Когда прозвучали эти слова на экране было видно, что капсула направляется в казенную часть пусковой установки. На самом же деле, то что там показывалось, было записано заранее. Туроператоры считали, что лучше прокрутить запись идеального запуска, чем все это показывать в реальном времени, ведь иногда, хоть и редко, случались кое-какие накладки, которые не стоит видеть туристам.

— Десять секунд до старта. Пожалуйста, ложитесь и расслабьтесь. Счастливого пути. Девять секунд, восемь, семь… Просто откиньтесь назад и полностью расслабьтесь, ваш тур вот-вот начнется… три, два, один.

Ускорение ударило не кулаком, а перьевой подушкой, положенной им на животы которая превратилась сначала в мешок муки, потом в мешок цемента, а потом в слиток чугуна. Капсула бесшумно понеслась вперед с ускорением десять G. Катушки пусковой установки на экране стали невидимыми. Виден был только продольный рельс, на котором держались катушки, — единственная невероятно прямая лента сверкающего металла, направляющаяся за далекий горизонт к звездам. Ускорение пропало — слиток чугуна исчез. Последние несколько километров капсула двигалась с постоянной скоростью, подвергаясь корректировке, — здесь каждая отдельная капсула получала свою траекторию, или к парковочной орбите вблизи Ганимеда, или траекторию дальнего полета к Ио.

Эстакада все выше и выше поднималась над льдом на тонких подпорках. Она должна быть прямой и подпорки компенсировали кривизну поверхности Ганимеда. В мгновение ока все было кончено, — эстакада осталась позади. На экране были одни звезды.

— С тобой все в порядке? — спросил Мейс, и переключил канал видеоплеера на «маршрут».

Масштаб изображения был таким, что весь широкий экран занимал  ледяной диск Ганимеда. Зеленая линия тянулась параллельно экватору,  а вдоль нее ползла ярко-синяя линия. Зеленая линия была их запланированным маршрутом, синяя линия была их фактическим следом, отслеживаемым наземными радарами и навигационными спутниками. Две линии в настоящее время следовали по одинаковой траектории, и если все будет нормально, они останутся такими на протяжении всего путешествия.

Мейс покрутил шкалу. Диск Ганимеда уменьшился до крошечного пятнышка в нижней правой части экрана, заполненного звездами. Большой диск Юпитера, реалистично украшенный полосами облаков, теперь доминировал в центре экрана. Вокруг него концентрическими кольцами располагались орбиты Амальтеи, Ио, Европы и самого Ганимеда. Каллисто на экране не было. Она была слишком похожа на Ганимед, чтобы представлять интерес. Только когда спутники были расположены так, что капсуле было легче и быстрее пролететь мимо Каллисто, направляясь к Ио, туристы могли оценить прелести Каллисто.

Зеленая линия описывала  изящную петлю, которая устремлялась мимо Ио, круто огибала Юпитер, приближалась к Европе на обратном пути и, наконец, возвращалась на орбиту Ганимеда. Амальтеи на рисунке маршрута не было.

Учитывая большую начальную скорость капсулы, большая часть полета шла по инерции, лишь в некоторых ключевых точках ракетные двигатели капсулы корректировали ее орбиту.

Мейс рассматривал графику на видео-экране. Марианна зевнула:

— Я пожалуй посплю. Разбуди меня, когда мы доберемся до Ио.

Его ответ неестественно запоздал. 

— Хорошо, дорогая, — пробормотал он наконец.

Что-то в его тоне привлекло ее внимание:

— Что ты замышляешь, Рэндольф?

Но снотворное уже текло в ее крови, и она провалилась в сон не услышав ответ.

XV

Столбы белого пара, вырывавшиеся из трещин во льду, создавали иллюзию огромной силы, но это было не так, хотя слабого давления ими оказываемого на огромные  инопланетные антенны оказалось достаточно, чтобы  отправить их куда-то в космос, когда лед растаял под их фундаментами. Массивные конструкции освободились и улетели так легко, как будто они были семенами одуванчика на летнем ветру, и унесли с собой секрет их связи со звездами.

Блейк и Форстер лежали бок о бок в европейской субмарине.

 Лежали ничком, головой вперед, в специальных креслах, которые могли поворачиваться вокруг горизонтальной оси. Номинально, это судно было двухместным, но еще третий пассажир в экстренном случае мог втиснуться в проход позади них. Следуя традиции давать имена своим средствам передвижения, они назвали судно «Манта», чем она хуже «Старого Крота»? Блейк лежал в кресле пилота.

 Хокинс и Мак-Нейл, держа субмарину за кончики крыльев, с помощью своих систем маневрирования скафандрами, направляли ее к шахте выполненной во льду «Старым Кротом». Его привязали рядом с шахтой, поблизости, на случай, если вода в шахте опять замерзнет и придется опять бурить. Туман был таким густым, что  свет фонарей пробивал его всего метра на два и приходилось пробираться на ощупь, ориентируясь по коммуникационным кабелям, которые висели на стойках как гирлянды.

— Мы спускаемся, — сообщил по связи Блейк.

Уолш дала добро. Блейк обхватил гибкими крыльями подводную лодку, она стала размером меньше диаметра шахты. Хокинс и Мак-Нейл осторожно засунули лодку в отверстие и сообщили ей начальный толчок. На глубине ста метров уже была вода, бурно кипящая поверхность, над которой постоянно замерзала дымящаяся ледяная корочка, которая раскалывалась и вновь формировалась.

Заработали ракетные двигатели и лодка быстро пошла вниз, в глубину. Когда радар показал отсутствие вокруг льда, крылья развернулись и сильными гребками лодка поплыла, выключив ракетные двигатели.

Белый свет быстро рассеивался в воде,  густой от живых существ. Стремительные, кишащие стаи прозрачного криля были зыбкой завесой радуги в лучах прожекторов.

— Голодные маленькие дьяволы! — Восхитился Форстер. — Они точь-в-точь как криль. Смотри. Они объедают коврики из фиолетового вещества на нижней поверхности льда. Земные биологи назвали бы это водорослями.  А миниатюрные медузы, целые тучи, питаются ими. На обратном пути возьмем несколько образцов.

— Если бы мы не знали, что находимся внутри одного из спутников Юпитера, — сказал Блейк, — можно было бы подумать, что мы в Северном Ледовитом океане. И что сейчас весна.

«Манта» плыла вверх ногами относительно центра Амальтеи, ее брюшные поверхности скользили всего в метре от ледяного потолка, покрытого фиолетовым ковром с копошащейся в нем, в свете прожекторов субмарины, живностью. От всего этого великолепия людей отделял лишь тонкий прозрачный полиглас корпуса лодки.

— Смотри, у нас новые гости, — сказал Форстер. — Нечто большее, чем все, что мы видели до сих пор. Похожи на кальмаров, целая куча. Давай туда.

Подводная лодка взмахнула крыльями перевернулась и направилась к огромной стае существ с множеством щупалец, похожих на торпеды, ни одно из эти существ не было больше человеческой руки. Но  стая металась и вращалась, как единый организм. Каждое полупрозрачное серебристое животное сияло бирюзовыми бусинками биолюминесценции, а вместе они образовывали в темноте голубое знамя.

— Они ныряют, — сказал Блейк.

— Следуй за ними.

Блейк толкнул вперед рычаги управления и субмарина опустила свой прозрачный нос. Гибкие крылья колыхались, загоняя корабль все глубже в темноту.

«Манта» была подержанной субмариной, не такой старой, как «Старый «Крот», но изготовленной по старинным технологиям. Его пассажиры дышали нормальной для Земли смесью кислорода и азота. Субмарина перевозила жидкий азот в герметичных резервуарах, а кислород получала из воды. Этот механизм, обеспечивающий судно воздухом, обладал двумя недостатками. Первый, не очень существенный, состоял в том, что «жабрам» требовалось время, чтобы приспособить внутреннее рабочее давление к постоянно меняющемуся внешнему. А второй, очень расстраивающий Форстера, заключался в невозможности «жабр» работать в кипящей воде. Это обстоятельство исключало достижение их главной цели на этом аппарате. А эта цель, раскаленное ядро, было видно под ними, как Солнце с Земли, — слишком яркое, чтобы смотреть на него прямо, незащищенными глазами.

Блейк не мог угнаться за быстро снижающейся стаей кальмаров. Сигнальный гудок «манты» сработал прежде, чем он спустился на четыре километра: «не пытайтесь превысить текущую глубину, пока жаберный коллектор не будет подзаряжен», проинструктировал его приятный, но твердый голос робота.

Блейк перевел «Манту» на горизонтальный полет. Им ничего не оставалось, как ждать, пока искусственная смесь ферментов в жаберном коллекторе субмарины обогатится.

— Смотри, они возвращаются, — сказал Форстер.

Стая кальмаров, уже было пропавшая из виду, вновь появилась и, казалось, ждала их, кружась и мечась, на постоянной глубине почти в километре внизу.

— Голос Форстера прозвучал возбужденно, как у мальчишки:

— Тебе не приходит в голову, что они пытаются общаться с нами?

— Ничего особенного, — сказал Блейк, изображая скептика.

— Можете идти на глубину, — разрешила субмарина.

— Но температура за бортом опасно быстро поднимается, — предупредил Блейк.

А пульсирующая белая сфера находилась все еще на большом расстоянии.

— Ничего до предела еще далеко, — Форстер был само нетерпение.

Блейк толкнул рычаги управления — «Манта» отправилась в пике и в тот же миг стая нырнула, как бы приглашая их за собой… 

XVI

Видеоплата капсулы показывала быстро приближающуюся планету в реальном времени, с таким же угловым размахом, как если бы они смотрели в люк собственными глазами. Было похоже на замерзший ад: полусфера, вздувшаяся горами оранжевой серы, затопленная красной серной лавой, обдуваемая ветрами, несшими желтую серную пыль, изрытая горевшими черными серными углями, покрытая белым серным инеем…

Уродство Ио было таким смелым и диким, его стихийные силы так нескромно выставлялись напоказ, что Марианна находила это почти возбуждающим.

Она была рада, что позволила Рэндольфу втянуть себя в это, в буквальном смысле законсервированное! — туристическое приключение. Марианна улыбнулась, отвела взгляд от красноватой луны и нежно посмотрела на суровое лицо Мэйса.

Его глаза были сосредоточены на ландшафте Ио, но было видно, что в мыслях он где-то бесконечно далеко отсюда. Он был похож на дзенского монаха в трансе.

Голос робота завораживал: 

« …четыре действующих вулкана видны в настоящее время  из вашего «Лунного Круиза». Их шлейфы достигают более чем трехсот километров в высоту. Наиболее хорошо видимый находится в нижнем квадранте экрана. Для более впечатляющего зрелища настройте свою видеоплату на ультрафиолетовый спектр…»

Капсула приближалась к Ио так быстро, что изображение на экране прямо летело в лицо. «Гранд Каньон» на Земле, обзорная площадка, далекие виды холмов и гор. Внезапно гравий под ногой приходит в движение и Марианне кажется, что ее несет прямо в пропасть. — Та давняя картинка вспыхнула у нее в глазах и Марианну охватил дикий ужас:

— Рэндольф, мы падаем! Что-то не так! Мы падаем прямо в него… в этот вулкан!

Мэйс подавил улыбку. Вывел на экран графику, заменив ей реальность на экране.

Зеленая линия намеченной траектории показывала, что они должны пройти на расстоянии трехсот километров от поверхности Ио. Синяя линия их реального положения ползла рядом с зеленой со скоростью несколько миллиметров в секунду, но они совпадали.

Сердце Марианны все еще колотилось, она не могла отдышаться.

— Да, мы падаем. Действительно, так можно сказать, — Мэйс был само спокойствие, — но мы падаем мимо вулкана, а не в него. Мимо Ио, а потом будем падать мимо Юпитера.

Он улыбнулся ей и эта теплая успокаивающая улыбка была именно тем, в чем она нуждалась сейчас по-настоящему. Марианна изучала рисунок так, словно от этого зависела ее жизнь. Ее пульс замедлился, она чувствовала, как напряжение уходит.

— Мне очень жаль, Рэндольф, — сказала она слабым голосом.

— Не нужно извиняться. Такая быстро меняющаяся перспектива действительно пугает.

 — Просто… это достаточно ясно, включи картинку, я постараюсь побороть свою… воображение.

Картина была впечатляющей. Захваченные гравитацией Ио, они неслись со скоростью 60 000 километров в час, — неподвижная поверхность неумолимо приближалась. Мышцы лица Марианны вновь напряглись, но она сдержалась и заставила себя смотреть.

Извержение вулкана было темным и текучим, как кровь, полупрозрачный холм мягкого красного цвета выползал наружу из темного жерла в его центре, распространяясь в стороны симметрично. Картина была почти сладострастной. Их капсула вонзилась в центр верхушки шлейфа. Затем все изогнулось и исчезло. Голос капсулы произнес:

— Видео-программа не предусматривает дальнейший показ поверхности Ио. Если вы хотите продолжить, выберите режим «ручная настройка» на вашей видео-консоли.

— Нет, спасибо, — тихо сказала Марианна.

— Все записывается, — сказал Мейс. — Мы можем посмотреть позже, если захочешь. Когда мы будем далеко.

— Рэндольф, — сказала она тихим, почти сердитым голосом, — неужели мы не можем снять эти дурацкие скафандры? Я хочу, чтобы ты обнял меня, — она, не дожидаясь его ответа, хлопнула по застежкам ремней безопасности и освободилась от своего кресла.

Он ничего не сказал, но последовал ее примеру. К тому времени, как он освободился от ремней безопасности, она уже была без скафандра. Вскоре они оба уже кувыркались в невесомости нагишом — темноволосая и гибкая молодая женщина, мускулистый, угловатый, явно пожилой мужчина. Слабый свет видео-экрана освещал эту сцену 

Она не обратила внимания на слабый гул маневрирующей системы капсулы. Ей было не до этого. Но даже если бы обратила, все равно она не могла знать, что по программе полета корректировка курса в этой точке не предусмотрена.


С тех пор как Мэйс и Марианна отправились на Ио, Спарта неотлучно находилась в «Автоматизированном центре управления движением пространства Юпитера Космического Совета», чьи зеленые экраны отслеживали каждый корабль в пространстве Юпитера.

— Есть отклонение, — зафиксировала Спарта.

— О чем ты, инспектор? — недоумевала контролер — молодая немка. Ее белокурая короткая стрижка была такой же квадратной и блестящей, как эполеты на ее синей униформе. — Никаких изменений в траектории движения «Лунного Круиза» не видно.

«Это тебе не видно», — подумала Спарта, но лишь посоветовала продолжать наблюдать внимательнее, а сама сделала вызов Командору по своей личной связи.

— Неловкий момент, Эллен, — проворчал Командор.

— Извините, сэр. Что, застала тебя в сортире?

— Сорвала мне фиксацию контрабандной операции в доме фон Фриша. Теперь придется оставить это местным.

— У меня дело не терпящее промедления. Дай команду на катер, чтобы доставили меня на Амальтею.

— Хорошо, сделаю. Но может, все-таки расскажешь, что происходит? Вдруг кто-нибудь, из начальства, захочет знать?

— Похоже, Мэйс собирается что-то предпринять.

— Что? Я буду через полчаса.

— Вам лучше остаться на Ганимеде, сэр. Прикрой наш тыл.

— Он рассмеялся. — Все, на что я годен в старости. — Его голос звучал необычно устало.

— Не унывайте, босс. Война еще не закончилась.


На борту «Лунного Круиза» время проходило в любовных играх.

— Ты спишь, — яростно прошептала Марианна.

Мейс открыл глаза:

— Напротив, дорогая, ты меня воодушевляешь.

— Надеюсь, ты не думаешь, что у нас все закончилось?

— О, я конечно… надеюсь, что нет. — Он помедлил. — Но я эгоист. Я люблю смешивать свои удовольствия.

— Звучит интересно. — Ее речь была чем-то средним между мурлыканьем и рычанием.

— Знаешь, я хотел бы, чтобы мы не пропустили Европу, это очень интересно, займет всего около часа, — он поспешил продолжить, увидев холодное потрясение на ее лице, — а затем мы сможем насладиться с тобой,  ни на что не отвлекаясь.

Выражение ее лица снова смягчилось. Он не отталкивал ее, но она понимала, что ей действительно придется принять во внимание его… зрелость:

— Хорошо, но давай не будем одеваться, здесь так уютно, зачем тратить время.

— Тебе не нужно, ты такая красивая, — он смотрел на нее, освещенную теплым светом обзорного экрана. На ее гладкую кожу, упругие изгибы и блестящие черные волосы, плавающие в невесомости. — Но, как представлю, каким выгляжу в твоих глазах. Нет я однозначно оденусь. — Он подхватил свои плавающие в воздухе штаны и начал натягивать их.

Марианна с минуту наблюдала за ним, потом выразительно вздохнула и потянулась за своим комбинезоном. Ее пыл остыл, и она больше ничего не говорила, пока полностью не оделась. Затем посмотрела на огромный профиль Юпитера на фоне звездного поля на видео-экране, пригляделась внимательнее, и на лбу у нее образовалась крошечная морщинка:

— Рэндольф, ты сказал, что Европа через час. Разве ее не должно быть видно на экране?

— Ну да, конечно, — он вздрогнул, изучая экран. Юпитер был там, но ни одна из его лун не была видна. Не говоря ни слова, он переключил изображение на схему траектории полета.

— Боже мой, этого не может быть.

Вскоре после того, как они покинули Ио, синяя линия их пути в космосе неуклонно отклонялась от зеленой линии, намеченной для них. Они не направлялись к Европе, а двигались к огромной планете. Марианна смотрела на схему:

— Рэндольф, мы падаем прямо на Юпитер.

— Этого не произойдет, если я смогу добраться до схемы управления этой машиной. Все это, вероятно, довольно просто. Но… — Он запнулся, — …мы уже в радиационном поясе и даже если мне удастся изменить курс… радиация, очень большие дозы…

XVII

Амальтея. «Майкл Вентрис». Летная палуба. Прошел назначенный срок возвращения «Манты». Джозефа Уолш, Тони Гроувз, Ангус Мак-Нил и Билл Хокинс все настороженные, серьезные, но не очень встревоженные, опасаться несчастья еще не приходилось. — Крайний срок был в два раза больше назначенного.

Внезапно по громкой связи прозвучал бесстрастный компьютерный голос: «Экстренный сигнал. Космический корабль терпит бедствие. Повторяю. Экстренный сигнал. Космический… 

— Принято, — сообщила Уолш компьютеру. — Вывести графику на экран.

Большой видеоэкран показал карту Ближнего Космоса. На ней был показан несчастный корабль и намечен курс по которому он шел на столкновение с Амальтеей.

— На мой взгляд, часа через три он будет здесь, — оценил ситуацию Гроувз.

Уолш четко произнесла:

— Компьютер. Дать характеристики аварийного судна:

«Судно представляет собой автоматизированную туристическую капсулу, регистрационный номер АМТ 476, база на Ганимеде, на судне два пассажира: Митчелл Марианна и Мэйс Рэндольф».

Мак-Нил и Гроувз переглянулись и с нездоровым любопытством посмотрели на Хокинса. По тому как он им ответил, было ясно, что он явно не одобряет такое их поведение:

— Только подумайте, они уже несколько часов находятся в радиационном поясе! В минимально защищенной… канистре. Нам повезет, если мы доберемся до них живыми! 

— Ну Мэйс! Ну наглец, — восхитился Мак-Нил. 

— Что за чертовщину ты несешь? — не понял его Хокинс.

— Прекратите, джентльмены. Их надо спасать, — оборвала начинающуюся перебранку Уолш. — Хокинс, Мак-Нил. Вы, ребята, отсоедините прикрепляемый грузовой отсек со всем содержимым и вообще максимально облегчите корабль — все ненужное за борт. А мы с тобой, Тони, займемся расчетами наших маневров. 

— Каков твой план, Джо? — спросил Гроувз.

— Я думаю, если выбросить все лишнее, то нам должно хватить нашего запаса топлива, чтобы на максимальной скорости, не нахватав слишком много радиации, произвести спасательную операцию и вернуться сюда. Да, топливо мы израсходуем, но ничего, катер Комитета Космического Контроля заберет нас отсюда.

Мак-Нил перебил ее:

— А ты подумала о Блейке и Форстере, ведь мы не знаем, что с ними. Сколько мы будем отсутствовать, часов семь? Вдруг у них проблемы с системой жизнеобеспечения? Будем стараться спасать тех двоих и можем потерять наших товарищей. 

Уолш провела рукой по своим коротко подстриженным рыжим волосам, она всегда так делала, когда ей приходилось принимать трудное решение:

— Кто может что-нибудь предложить? Или что, будем бросать жребий?

— У меня есть одна идея, но прежде мне нужен телескоп, — заявил Гроувз.

Он пошел к пульту и настроил оптический телескоп в соответствии с компьютерными координатами приближающейся капсулы. Расплывчатое изображение капсулы с поясом топливных баков и единственным маленьким ракетным двигателем появилось на большом экране, на таком расстоянии она казалась неподвижной. Люди на летной палубе молча изучали изображение.

— Замечательно, — сказала Джо Уолш.

— Что это, случайность? Или невероятная удача? — поинтересовался Мак-Нил.

— Думаю, на оба вопроса ответ будет отрицательным, — сухо заметил Гроувз.

— О чем это все кудахчут? — Не выдержал, ничего не понимающий Хокинс.

Мак-Нил объяснил:

— Нам всем ясно, что Мэйс вывел из строя капсулу, имитируя несчастный случай, но сориентировал ее так, чтобы она находилась в идеальном положении для аварийной посадки. Ее двигатель расположен именно таким образом.

— Одну минуту, давай кое-что посчитаем, — обратился Гроувз к Мак-Нилу.

Они склонились над навигационной панелью, постукивая по клавишам: «…так их скорость относительно Амальтеи… сублимированный лед глубиной около десяти метров, так сколько это отнимет энергии, учитывая плотность снега… определяем перегрузку…». Проверив свои расчеты еще раз, пришли к выводу, который озвучил Мак-Нил:

— Даже если не сработает их двигатель, удар для них окажется не смертельным. Должны выжить.

— Ладно, — сказала Уолш, — принимаю решение. Остаемся на месте.

— Будем надеяться, что они не свалятся прямо нам на голову, — Гроувз сделал вид, что пошутил.

Прошло три часа. Хокинс и Мак-Нил в скафандрах были готовы оказать помощь терпящим бедствие.

Вспышка оранжевого света. Огромное облако пара. «Вентрис» закачался на своих трех опорах. Через несколько секунд Хокинс и Мак-Нил вылетели из шлюза и понеслись сквозь туман к месту катастрофы.

Удар пришелся под углом, образовалась длинная, постепенно углубляющаяся борозда и в ее конце была видна капсула окутанная паром, быстро остывающая, но все еще светящаяся от удара. Лед растаял и испарился, туман рассеялся.

— Осторожно, не трогай, горячо,  ты сожжешь свои перчатки,  — крикнул Мак-Нил. 

— Что… о… — Хокинс отпрянул. — Они же там умирают!

— Возьми себя в руки, Билл. Если ты взорвешь люк, ты их прикончишь, им нечем будет дышать, если их скафандры повреждены.

В отчаянии Хокинс завис рядом с дымящейся капсулой и постучал по ее люку прикладом тяжелого лазерного бура, который захватил с собой. Ответа не было.

В шлемах раздался голос Уолш:

— Что там происходит, Ангус?

— Капсула, кажется, цела, но контакт с людьми внутри установить не удается.

— Что же нам делать? — В отчаянии воскликнул Билл Хокинс.

— Отсоедините двигатель и баки, остальное перенесите на «Вентрис» в отсек оборудования, — приказала Уолш.

К этому времени «Лунный Круиз» уже остыл до черноты, и поднимался туман. Они закрепили в нужных местах взрывные болты и отлетели в сторону. После того, как болты сработали, двое мужчин, при помощи маневровых двигателей своих скафандров, смогли заставить двигаться эту большую канистру.


Двери отсека оборудования большого корабля были широко распахнуты. Поскольку «Манта» все еще находилась где-то под водой, а «Старый Крот» стоял на льду, внутри было более чем достаточно места для потрепанного «Лунного Круиза». Из тумана возникло странное летающее сборище — два астронавта в белых скафандрах, держащие между собой обгоревшие и почерневшие обломки. Гроувз покинул мостик и был рядом, в скафандре, чтобы помочь товарищам втащить капсулу в трюм. Моторы вращались в мертвой тишине, и трюм медленно закрывался. Щелкнули клапаны, и в трюм хлынул воздух,сначала незаметно, потом шепотом, потом шипящим крещендо.

Когда удалось открыть люк капсулы и Хокинс первым просунул голову внутрь. То он там нашел два совершенно обмякших тела. Их лица под шлемами были черными, а вытаращенные глаза полны крови.

XVIII

 Ангус Мак-Нил, выполняя обязанности врача, устанавливает две системы жизнеобеспечения в крошечном спортзале корабля, который одновременно служил клиникой. Билл Хокинс, все еще в скафандре, прилип к экрану монитора в кают-компании, наблюдая за работой Мак-Нила, пока Джо Уолш наконец не уговорила его снять скафандр и переодеться в свежую одежду.

Их циничная вера в то, что Мэйс все спланировал, что он точно знает, что делает, очевидно, оказалась неверной. Тормозного импульса капсулы не было. Хокинс не мог заставить себя волноваться за здоровье Мэйса, но Марианна, это совсем другое дело.


Блейк и профессор, ощутив удар от падения капсулы, решили вернуться и разобраться в ситуации. «Манта» выбралась на поверхность Амальтеи и, сквозь туман, используя ракетные двигатели и помощь, вышедшего их встречать Гроувза, направились к «Вентрису». Двери отсека оборудования большого корабля были широко распахнуты по их просьбе. Им удалось завести в них неуклюжий маленький импровизированный космический корабль.

Блейк и Форстер проходили через шлюз отсека оборудования, когда по внутренней связи прозвучало сообщение от корабельного компьютера:

«Катер CWSS 9 Комитета Космического Контроля находится на орбите над нами. Инспектор Эллен Трой просит разрешения подняться на борт».

— Разрешение даю. Рекомендуй инспектору воспользоваться главным воздушным шлюзом. — сказала Джо Уолш, стоя на летной палубе.

Через несколько минут перед ней появилась Спарта с шлемом в руке:

— В каком состоянии пострадавшие?

— В плохом. Вы удивительно вовремя. Необходимо как можно быстрее доставить их вашим катером в настоящее медицинское учреждение.

— В этом нет необходимости. Я беру на себя ответственность, Джо, за их здоровье. Если их можно спасти, я их спасу здесь. Терять время на перевозку нельзя. Катер я уже отправила обратно.


Внутри импровизированной клиники едва хватало места для обеих жертв аварии. Ремни не давали им уплыть с мест в условиях почти нулевой гравитации, хотя далеко они бы не улетели, запутавшись в паутине трубок и проводов, контролирующих сердечные ритмы, мозговые ритмы, работу легких, кровеносную систему, нервную систему, пищеварение, химический и гормональный баланс…

Вдобавок ко всем механическим повреждениям, Мейс и Митчелл получили громадную дозу радиоактивного излучения, от нахождения в слабо защищенной капсуле, которая в течение восьми часов пересекала радиационные пояса Юпитера. Это обстоятельство представляло большую проблему, чем сломанные кости, разорванная плоть или разорванные нервы.

Через трубки микроскопического диаметра предварительно приготовленные молекулы проникали в их тела и двигались по кровотоку, как аварийные машины. Некоторые из них были естественными биохимическими веществами, другие — крошечными искусственными структурами, «специально подобранными наноцитами», которые работали не с помощью щелчков, щипков и жужжания, а с помощью молниеносного катализа, комплексообразования и декомплексирования взаимосвязанных молекул.

Высунув из под ногтей иголки и вставив их в порты мониторов машины, Спарта уже шесть часов  боролась за жизнь пациентов. Под ее лбом плотная ткань — глаза ее души, просматривала анализы, решая сложные уравнения, которые возникали перед  ее мысленным взором. Время от времени, по нескольку раз в секунду, она вносила тонкие коррективы в химическую рецептуру. 

Сигнальные лампы систем жизнеобеспечения загорелись желтым: дело шло на поправку — Спарта знала об этом еще до того, как об этом объявили лампочки. Она ушла в отведенную ей каюту и крепко уснула, потеряв сознание от усталости, сил не было даже раздеться.

Когда она проснулась, то увидела Блейка.  Это была и его каюта.

Спарта была в той же бархатной черной тунике и брюках, как и во время их последней встречи на Ганимеде. В глазах Блейка она всегда выглядела сексуально, в чем бы она ни была одета. Она устало улыбнулась и начала снимать с себя одежду, в которой спала.

Обнаженная, она сидела на койке лицом к нему, сложив голые ноги в позе лотоса.

— Ты хотел, чтобы я объяснила в чем я отличаюсь от остальных людей. —  Продолжила она разговор, который они начали на Ганимеде, возобновила его так, как будто он и не прерывался. — Речь пойдет о «Знании» и о том, что оно на самом деле означает.

— Я догадывался, что будет о чем-то подобном. Ты же знаешь, я никогда не был инициирован. Я никогда не был членом ни «Свободного Духа» ни «Саламандры». Только благодаря твоим рассказам я знаю кое-что об этом.

— Я часами расспрашивала отца, Командора и ребят из штаба, выясняя, что они знают о практиках «свободного духа», что они узнали о «Знании», как они интерпретируют то, что знают. Я попыталась понять, соответствует ли это моему собственному пониманию «Знания». Я многое узнала в этом году от них, но еще больше благодаря глубоким исследованиям моей собственной памяти. Меня никогда ни чему не учили, они запрограммировали все прямо в нейронах.

Для установления контакта с инопланетянами им нужен был супермен. Так называемый «император последних дней», который согласно Учению должен пожертвовать собой ради всеобщего блага, прежде всего конечно блага пророков «свободного духа». Блейк, к моему собственному удивлению, когда я проанализировала все, то пришла к выводу, что Всесоздатель действительно существует. И я думаю, что мы скоро встретимся. Только я не собираюсь жертвовать собой. Я исправила те ошибки, которые допустил «свободный дух» когда пытался сделать из меня «императрицу».

— Это суеверие, — произнес Блейк тихо, ему становилось становится все более не по себе от таких речей. — Мы все думаем, что найдем здесь остатки культуры Икс. Всесоздатель — это миф.

Блейк не мог сдержаться:

— Это отголоски древних верований.  Египетская, Месопотамская, греческая мифология полна намеков на это. Это есть у Геродота, в тех сказаниях о персидских волхвах — они были историческими адептами «Знания». И тексты Гермеса Трисмегиста — книги, которые якобы были жреческими откровениями древних египтян, но на самом деле были эллинистическими выдумками, состряпанными поклонниками Всесоздателя, чтобы сбить людей с толку. Но разве это не были просто чудесные фантазии, удивительно смутные и наводящие на размышления? Некоторые люди до сих пор верят в эту чушь! А так называемые великие религии, ведь они по сути поддерживают этот миф. Я думаю, что половина епископов ночью выполняли ритуалы «свободного духа».

Он замолчал, увидел, что она улыбается и рассмеялся, покачав головой:

— Прости. Ты должен быть знаешь больше подробностей, чем я.

— Не беспокойся. У меня нет никаких отношений со «свободным духом». Но я все же «императрица» и ты в этом скоро убедишься. — Улыбка Спарты была резкой, а глаза сверкали, как сапфиры.


Во время этого разговора Форстер собрал остальных в кают-компании:

— Ангус, пожалуйста, расскажи нам, что ты нашел внутри капсулы.

Лицо инженера было суровым, как у полицейского на дознании.

— И системы связи, и системы ориентации были намеренно выведены из строя. Кто-то, хорошо разбирающийся в астронавигации, перепрограммировал компьютер управления капсулой, чтобы она отклонилась от запланированной траектории при приближении к Ио, так чтобы встретиться с Амальтеей и совершить мягкую посадку. Здесь злоумышленник слегка ошибся и двигатель слишком поздно заработал на торможение, заработал когда они уже вошли в лед, так что это им принесло очень небольшую пользу.

Форстер обратился к пилоту:

— Джозефа, убедись, что у нас есть полные записи обо всем, что произошло. Особенно все, что нашел Ангус. Их необходимо обязательно сохранить.

— Есть, сэр. — Уолш была слишком большим дипломатом, чтобы выказать удивление. Все, что произошло, естественно было зарегистрировано. Этого требовали правила Совета по космическому контролю. Форстер, очевидно, опасался саботажа и не понимал, что практически это не возможно — автоматизированные системы корабля не позволят это сделать.

— По моему мнению, если бы план Мейса удался, он бы перепрограммировал свой компьютер, или, возможно, уничтожил его и заявил, что авария произошла из-за неисправности. Он здесь только для того, чтобы шпионить за нами. — На мгновение профессор погрузился в свои мысли. Потом продолжил. — Позвольте мне услышать ваши комментарии.

— Они проснутся через час голодными, будут любопытны и полны жажды деятельности. И как нам быть с их любопытством? — поинтересовался Гроувз.

— Надеюсь, мы не будем держать их связанными? — Уточнил Мак-Нил. 

— Я хочу, чтобы вы четко поняли: никто из нас не должен вести себя иначе, чем в соответствии с высочайшими требованиями этики и космического права. — Форстер откашлялся. — Мы просто должны занять его чем-нибудь, его и его подругу.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ В САМОЕ СЕРДЦЕ БЕЗДНЫ 

XIX

«Манта» опять вышла в подземное бурлящее море Амальтеи. За штурвалом Спарта, рядом с ней Форстер, а Блэйк втиснулся в тесное пространство позади них.  

Целая стая люминесцентных «кальмаров», пульсирующая, как один организм, мельтешила под ними. Это сверкающее великолепие было похоже на почетный караул, выстроенный для встречи высокого гостя.

— Держу пари, — сказала Спарта, — что они ждут нас и что они расстроились, когда вы с Блейком в прошлый раз не последовали за ними. 

Форстер поднял кустистую бровь в ее сторону:

— Ты, что, уверена в этом?

— Она права, сэр, прислушайтесь.

Следуя совету Блейка, Спарта отрегулировала громкость внешних телефонов.

— Я слушаю. Но я не биолог, это может быть и обычной стаей рыб, — нетерпеливые брови Форстера дернулись. — Хотя структура звука более четкая, четче, чем раньше. Не совсем регулярно, но с повторением элементов. Как вы думаете, это сигнал?

— Да, закодированный в писках и свистках, — подтвердила Спарта.

— И говорится то же самое, — сказал Блейк. — То же самое, что говорили медузы Юпитера, я имею в виду.

— Да, сэр, — вновь  подтвердила   Спарта. — Говорится то же самое. — «Они прибыли».

Форстер на мгновение задумался:

— Не буду спрашивать, откуда ты это знаешь, Трой…

—Ваш анализ подтвердит это. Когда вы изучите сделанные записи.

Форстер посмотрел на нее:

— Ты не все мне рассказала. Ты ведь все время знала, что мы здесь ищем, не так ли?

Спарта кивнула в знак согласия.

— И сегодня мы его найдем, — торжествующе заявил Форстер.

Она никак это не прокомментировала, сосредоточившись на управлении. «Манта следовала за сияющей стаей «кальмаров» к светлому ядру Амальтеи. Как и прежде, субмарина была вынуждена останавливаться, чтобы ее «жабры» приспособились к глубине, но, что удивительно, температура воды там где вели их «кальмары» для «жабр» была вполне приемлемой.

Вскоре они приблизились к ядру.

Ядро было везде ярким, но не везде горячим. Подплыв поближе, они увидели, что многочисленные потоки пузырьков, расходящиеся во все стороны, порождены сложными структурами — светящимися белыми башнями высотой в километр или более, усеивающими идеально зеркальный эллипсоид. Свет от раскаленных башен — ибо даже сквозь десятки километров воды они пылали ярче, чем нити накаливания, — отражался в изогнутой зеркальной поверхности; именно эти отражения, а также их источники издалека создавали впечатление единого светящегося объекта.

— Ты ведь знаешь, что мы нашли, правда, Трой?

— Я, да.

— А я, нет, — сказал Блэйк.

— Космический корабль, — сказал Форстер. — Космический корабль возрастом в миллиард лет. Он перенес культуру X с их звезды на нашу. Они припарковали его здесь, в радиационных поясах Юпитера, самой опасной части Солнечной системы за пределами оболочки самого Солнца. И они заключили его в ледяную оболочку, достаточно толстую, чтобы защитить его на столько времени, сколько потребуется. Они засеяли облака Юпитера жизнью и поколения за поколениями пассивно наблюдали за ними.  Жизнь не эволюционировала, облачная экосистема была слишком проста для этого, но и никогда не подвергалась катастрофическим изменениям геологически активной планеты — пока прибытие Кон-Тики не дало знать этой жизни, что мы эволюционировали до планетарного вида. Что мы прибыли. — Он замолчал, и на его старом-молодом лице отразился почти мистический восторг. — А теперь корабль-мир просыпается и сбрасывает свою ледяную оболочку.

Спарта, втайне забавляясь его риторикой, но внимательно следя за его настроением, тихо спросила:

— Как вы думаете, что будет дальше?

Форстер бросил на нее проницательный взгляд:

— Есть много вариантов, не так ли? Возможно, они выйдут, чтобы приветствовать нас. Возможно, они просто попрощаются, сделав то, ради чего пришли. А возможно, они все мертвы.

— А может быть, они принесут рай на Землю, — иронически заметил Блейк. — Полагаю, этому учит ваш культ?

— Это никогда не было моим культом, — сказал он. — И ее тоже.

Они замолчали, одного вида артефакта диаметром в тридцать километров было достаточно, чтобы даже Спарта, привыкшая к чудесам, стала задумчивой. Она своим инфракрасным зрением легко читала горячие и холодные конвекционные потоки, текущие в сияющем пространстве эллипсоида. Нагретые до кипения столбы воды, поднимавшиеся из светящихся башен, были отмечены целыми галактиками микроскопических пузырьков. Более холодная, более чистая вода спускалась вокруг них, питая водозаборы у основания башен.

Спарта отвела Манту подальше от жары, позволяя относительно прохладной воде нести субмарину вниз. Даже без чувствительного к температуре зрения она могла бы выбрать безопасный путь, просто следуя за стаей  кальмаров. Около ядра было много таких стай, они кружили и кружили у подножий огромных башен, словно ныряли в жерла огненных котлов и вылетали из них, не получая вреда.

— Я хотел бы знать, что это за источник тепла, — произнес Форстер. — Ему пришлось перекрикивать гул и рев котлов. — Похоже, ядерная.

— Только не это, — возразил Блейк. — Приборы не обнаруживают нейтронов. Никаких гамма-лучей. Каким бы ни был источник тепла, это не деление или синтез.

— Ладно, разберемся с этим позже. Сейчас нужно найти способ проникнуть внутрь.

— Возможно, наши друзья помогут нам, — сказала Спарта, направляясь следом за кальмарами. 

Субмарина оказалась в нескольких метрах от сверкающей поверхности. На ней не было, ни заклепок, ни намека на шов, ни даже на какую-нибудь неровность. Она была прекрасна. Они летели над ней с величественными взмахами крыльев, словно над пейзажем, покрытым алмазной пленкой. Горизонт изгибался мягко, а черно-водяное небо было усеяно живыми, мечущимися звездами.

—А вдруг мы не сможем войти? — спросил Блейк.

Голос Форстера прозвучал нехарактерно для него, неуверенно:

— Трудно придумать более мучительную кару, я думаю.

Спарта промолчала, как-будто знала, что все идет так, как и должно.

Следуя за стаей кальмаров, они оказались над широким низким куполом, диаметром не меньше километра. Огромные яркие башни стояли далеко вокруг.

Внизу, в центре безупречного купола, три подводника увидели первую брешь в идеальной поверхности космического корабля — круглое отверстие диаметром около двух метров.

— Слишком мало для «Манты», — удрученно сказал Форстер. 

Спарта подвела «Манту» поближе. Внутри, на стенах туннеля в свете прожекторов субмарины были виды какие-то узоры.

— Сомневаюсь, что метеорит проделал бы круглую дыру в этом материале, — сказала Спарта. — это то же самое вещество, что и марсианская табличка.

— Но посмотри на края, — сомневался Блейк. — Такое впечатление, что произошел какой-то взрыв.

— Вряд ли. Этот узор выглядит слишком сложным, чтобы результатом взрыва. Не правда ли, инспектор. — По тону Форстера чувствовалось, что он просто жаждет услышать утвердительный ответ. 

— Я думаю, это дверь для нас и она должна открываться, только надо понять как.

— Это дверь?! Дверь, которой миллиард лет?

Спарта кивнула:

— Скорее всего. А теперь помолчите. — Она изучила узоры, зафиксировала их в памяти, а затем, на какой-то неуловимый момент впала в транс, в математическое пространство непостижимых измерений, куда не проникали никакие реальные ощущения, только чирикающие писки кальмаров, все еще отдающиеся эхом в ее голове. Глаз ее души произвел анализ и вычисления, и внезапно она поняла, как работает эта штука.

Она снова оказалась в странно освещенном подводном мире — частично ярком, частично темном, частично холодном, частично горячем. Манта покачивалась в темной воде.

Не говоря ни слова ни Блейку, ни профессору, Спарта манипулировала лапой «Манты» проводя чувствительными титановыми пальцами по сложной внутренней поверхности цилиндрического отверстия, расчесывая и поглаживая текстуры, которые по внешнему виду вполне могли быть расплавленным шлаком или драгоценными камнями, но на самом деле были чем-то столь же простым и целенаправленным, как математическая константа, вроде числа Пи с сотней знаков после запятой.

— Что-то происходит, — сказал профессор.

— Я ничего не вижу, — сказал Блейк. — И ничего не слышу.

— Я чувствую это… я имею в виду, каким-то образом я чувствую это, — глаза Форстера расширились. — Смотрите, что это?

Купол над которым они парили становился все ярче и ярче, и внезапно его полированная металлическая поверхность стала прозрачной.

Форстер, Блейк и Спарта в изумлении смотрели сквозь совершенно прозрачный купол на светящееся огромное пространство, в десятки раз большее, чем самый большой собор Земли.

Купол под ними начал заметно таять, он становился все тоньше и тоньше, исчезая слой за слоем, все быстрее и быстрее, вплоть до последнего слоя молекул. За ним оказалась вода. Возникший водоворот втянул «Манту» внутрь. После этого все произошло в обратном порядке — слой за слоем. И огромный купол вновь стал цельным и непрозрачным. Последнее, что увидели трое в «Манте», когда субмарина закружилась в водовороте, была яркая стая кальмаров, разлетевшаяся во все стороны, словно метеоритный дождь.

Спарта быстро стабилизировала кружащуюся субмарину. Жуткая тишина. Грохот и рев остался снаружи. Гидрофоны субмарины улавливали лишь ритм собственного дыхания. Спарта взглянула на пульт:

— Давление снаружи быстро падает.

Форстер удивился:

— Для этого должны работать очень мощные насосы, а ничего не слышно.

— Я думаю, здесь тот же принцип, который позволил нам попасть сюда — все проходит на молекулярном уровне.

Манта, плавающая в центре огромной чаши, выглядела как гуппи в аквариуме размером с автомобиль. Стены и пол помещения светились бледно-голубым светом. Его было достаточно, чтобы Спарта могла разглядеть изящную архитектуру свода. Она напомнила ей храм «свободного духа» в имении лорда Кингмана — то же созвездие Южный Крест в центре. В том храме самое ценное находилось под Южным Крестом. Она кивнула Форстеру:

— Сэр, вход должен находиться вон там.

Она направила Манту вниз, в голубую воду. Пол внизу был замысловатым, как коралловый риф, покрытый множеством металлических щупалец,  изогнутых, как руки-лучи морской звезды. В центре было темное отверстие. Спарта направила крошечную Манту к нему. Мгновение спустя они оказались в черной воде и продолжали опускаться все ниже и ниже. В лучах прожекторов не было видно ничего ни вверху, ни в низу.

— Я чувствую себя пауком, подвешенным под куполом церкви св.Питера, — сказал Форстер, вглядываясь в темноту.

— Вот уж не знала, что вы религиозный человек, профессор. — произнесла серьезно Спарта, в душе смеясь .

— О, ну… это очень большое сооружение, вот и все, что я имел в виду.

— Конечно, и это именно то, что вы ожидали найти? Корабль, который принес культуру X в нашу Солнечную систему?

— Да. Я даже написал статью в научный журнал, которую, кажется, никто не читал, а если и читал, то со смехом. А это была довольно хорошая статья. Я утверждал, что если цивилизация захочет пересечь межзвездное пространство, то построит мобильный планетоид — корабль-мир, как я его называл.

Видя, что Спарта слушает с интересом, он продолжил:

— Поскольку корабль должен быть самодостаточным миром, способным поддерживать своих обитателей в течение многих поколений, он должен быть таким большим, как… как этот. Интересно, сколько солнц они посетили, прежде чем нашли наше и поняли, что их поиски закончились? Знаете, я не думал, что это морские существа, — сказал Форстер, его мягкий голос был полон удивления. — Несмотря на все, с чем мы столкнулись, лед и море снаружи. полное жизни, мне никогда не приходило в голову, что они водные жители. Первой мыслью было, что корабль дал течь, что все они мертвы и что тающий лед наполнил их корабль-мир водой.

— И что же заставило изменить ваше мнение?

—Ты сразу это поняла, — резко сказал он. — Давление и температура здесь подобны самым мелким морям Земли.

— Да. Также как и морям, которые когда-то покрывали Марс и Венеру, — сказала Спарта. — Соляные миры —так их называет марсианская табличка. Было понятно, что это означало океанские миры, но мы не догадывались, насколько важны океаны для них. Океаны с правильным сочетанием питательных веществ, чтобы поддерживать их собственный вид.

«Манта» скользила в темной воде, ее бело-голубые лучи выхватывали элементы конструкции и входы в лабиринты коридоров, входов было слишком много.

— По-видимому, прошло слишком много миллионов лет. Снаружи все живо и работает. Здесь, внутри, все темно и пусто. — Сокрушался Форстер. — Скорее всего произошло вот что, получив сигнал от Медуз Юпитера, механизмы включились, согласно заложенной в них программе, и разбудили мириады животных от ледяного сна, а те сделали то, на что были запрограммированы их гены. Но здесь внутри, по-видимому, кроме нас живых существ нет.

— Несмотря на это, — улыбнулась Спарта. — Это все же величайшая археологическая находка в истории, профессор. И надо торопиться, задействовать всех. В скафандрах здесь вполне можно работать.

XX

Я не хочу занимать здесь место еще одним описанием всех чудес Амальтеи. На эту тему уже накопилось достаточно документов, фотограмм, карт и научных изысканий — кстати, мой собственный трактат скоро будет опубликован издательством «Сиджвик, Рутледж и Анвин», — вместо этого я хотел бы дать вам некоторое представление о том, каково это — быть одним из первых людей, вступивших в этот странный Водный мир.

 Билл Хокинс повернулся, устраиваясь поудобнее, и продолжил бормотать во сне  свой монолог:

Я знаю, в это трудно поверить, что я просто не могу вспомнить, все свои чувства, когда европейская подводная лодка выбросила меня в темноту. Наверное, можно было бы сказать, что я был так взволнован и так ошеломлен всем этим чудом, что забыл обо всем остальном…

 В своем сне Хокинс был великолепным оратором, учтивым и, конечно, скромным. Он говорил в переполненный лекционный зал, а через минуту это оказывалось небольшой гостиной с бородатыми мужчинами в вечерних костюмах, на столах географические карты — смутно воображаемый Клуб исследователей.

Конечно, я припоминаю свое ошеломление от огромности всего окружающего, этого невозможно ощутить рассматривая голограммы. Создатели этого корабля-мира, пришедшие из мира вод, были гигантами, по крайней мере, в четыре раза больше людей, об этом можно было догадаться по размерам входов и коридоров. Мы были головастиками, извивающимися среди всего ими созданного.

Мы встретили несколько научных чудес на верхних уровнях и занялись их осмотром, оставляя нижние уровни более поздним экспедициям. Мы предполагали, что исследуем жилые помещения, диспетчерские и тому подобное, но архитектура была настолько странной, что мы никогда не были полностью уверены, на что смотрим. О, там было множество надписей, миллионы иероглифов, и я потратил большую часть своего времени, пытаясь расшифровать хотя бы их суть. Большинство из них было просто списками припасов или обозначениями на схемах непонятных устройств.

Там не было никаких изображений хозяев. Из марсианской таблички мы знали, что они не лишены тщеславия, но нигде они не оставили своих изображений...

 Хокинс бормотал и ворчал. Во сне он смотрел в зеркало, исписанное тысячью чужих иероглифов, а за ними на него смотрело лицо, не его собственное. Лицо напоминало лицо женщины-психиатра, с которой ему пришлось беседовать перед тем, как его приняли в экспедицию. 

Я мог бы сказать, что был взволнован и ошеломлен всем этим чудом… но это было бы неточно.

 Его сновидения становились суетливыми, слова неразборчивыми. Психиатр из сна скептически посмотрела на него.

На самом деле, в первый раз, когда инспектор Трой вытащила меня из тесной маленькой «Манты» в теплое жидкое нутро ядра Амальтеи, проявив при этом удивительную для такой хрупкой женщины силу, мой разум был настолько заполнен мыслями о Марианне, что я мало обращал внимания на окружающее. Перед моими глазами почему-то возникла картина, как она и Мейс лежат в клинике перед пробуждением. Вот они просыпаются, а я вспоминаю как Марианна выглядела недавно…

Новое видение предстало перед ним во сне. Он громко застонал. Его глаза распахнулись в темноте. Сердце у него колотилось очень медленно, а на лбу выступили капельки пота. Он пошарил в мешочке на стене рядом с собой, нашел салфетку и тщательно вытер пот. 

Хокинс никогда не сможет стереть из памяти ужасное, почерневшее, окровавленное лицо Марианны, лежащей без сознания внутри обломков «Лунного Круиза».

Но не прошло и двадцати четырех часов и все лопнувшие клетки были заменены, кровь исчезла с ее изуродованного лица, а кожа снова стала гладкой и свежей, как у десятилетнего ребенка. Красота Марианны ранила его сердце.

Хокинс делил крошечную каюту с профессором.— Жилищный кризис, появились трое новых членов команды. Но работа по исследованию корабля-мира велась посменно, и на данный момент Хокинс был здесь один. Он знал, что не скоро снова заснет. Его сон был слишком ярким.

Он не задумывался (во всяком случае, сознательно) о том, что будет делать со своими впечатлениями о увиденном, когда вернется в цивилизацию. Существовали различные соглашения о конфиденциальности и контракты, которые он подписал перед тем, как подняться на борт, но ограничения действовали лишь до тех пора не будут опубликованы научные результаты экспедиции. Форстер пообещал, что не намерен откладывать публикацию и не намерен затыкать рот своей команде.

Хокинсу пришло в голову, что на мемуары тех, кто действительно был на месте этого величайшего в истории человечества события, будет большой спрос, в том числе и на его собственные. Конечно, близость Рэндольфа Мэйса побуждала мечтать о славе.

Может быть, его сон пытался ему что-то сказать? Пока он все равно не заснет, не помешает начать делать кое-какие личные заметки. Он потянулся за своим диктофоном, включил его и начал шептать. Он начал с того места, где кончился его сон.

 Вот Мэйс и Марианна проснулись и заговорили с присутствующими. В основном говорил Мэйс. Поскольку в клинике было мало места, я наблюдал за разговором на мониторе в кают-компании и это было хорошо, поскольку сомневаюсь, что смог бы удержать руки от горла Мэйса. Эта телевизионная персона довольно хорошо известна, но в жизни он выглядит гораздо хуже, чем на экране. — Высокий, довольно мертвенно-бледный человек с редеющими волосами. В общении с другими добродушный. Но это добродушие поверхностное, чисто профессиональное. В глубине же души он плотояден.

— Полагаю, это такой же большой сюрприз для вас, как и для меня, — заявил Мэйс нам так, как будто он просто явился на обед чуть раньше оговоренного срока. — Я думаю, вы уже знаете, что это моя…

Была только малейшая пауза перед следующим словом Мейса, но это было более, чем достаточно, чтобы заставить меня покраснеть.

— …помощница, Марианна Митчелл.

— Мы, конечно вам рады,  произнес профессор с невозмутимым лицом, срывая свою неискренность. — И что же случилось? Масса неприятностей, очевидно. Почему бы вам не рассказать нам об этом?

Мэйс начал рассказывать нам историю скромного героизма — о своих Геркулесовых усилиях наладить неисправную программу системы маневрирования капсулы, в надежде обеспечить мягкую посадку на Амальтею. Мы уже знали, что это ложь. И, без сомнения, Мэйс знал, что мы знаем, что он лжет, но он ничего не мог с этим поделать, так как прекрасно понимал, что бортовые самописцы фиксируют каждое его слово и что все, что он скажет, может быть использовано против него на неизбежном расследовании катастрофы Космическим Советом.

Профессор вежливо не перебивал его. Когда Мейс наконец выдохся, я ждал, что Форстер разоблачит его ложь, но вместо этого профессор сказал:

— К сожалению, мы не скоро вернемся на Ганимед, а Амальтея все еще находится на карантине, объявленном Космическим Советом. Так что, боюсь, вы застряли здесь с нами надолго.

Мэйс изо всех сил старался выглядеть подавленным этой новостью.

— Но когда и если вы будете в состоянии, мы будем рады любой помощи, которую вы и мисс Митчелл окажете нам, (вы можете себе представить мое потрясение, когда я услышал это), потому что, видите ли, сэр Рэндольф, мы недавно сделали совершенно необыкновенное открытие.

Я взглянул на Марианну,  пристегнутую ремнями и системой жизнеобеспечения. Она была такая же голая, как в день своего рождения, — факт, о котором я бы не упомянул, если бы не мое острое осознание того, что Мэйс парил в том же виде рядом с ней. Что-то атавистическое шевельнулось во мне. Мне захотелось прикрыть ее чем-нибудь. Я  решил завоевать ее вновь.

Хокинс сделал паузу, чтобы вытереть вспотевшее лицо, и затем продолжил нашептывать:

То, что говорил профессор, не соответствовало действительности. При любых других обстоятельствах, учитывая то, на что мы наткнулись, мы были бы рады дополнительной помощи, но сэр Рэндольф Мэйс был змеей, и профессор это знал. И оставался вопрос, как на законных основаниях отказать ему в доступе к связи.

Как только мы собрались в кают-компании, вне пределов слышимости людей в клинике, Форстер сказал:

— Они могут идти, куда хотят, и записывать, что хотят. Но они ничего не заберут и ничего не передадут до того, как мы вернемся на Ганимед.

— Я не вижу, как мы сможем помешать, если он попытается починить рацию в своей капсуле? Тем более, что на самом деле, она не сломана. — Сказал Мак-Нейл в своей обманчиво вялой манере и было понятно , что он что-то замышляет.

— Об этом не может быть и речи, — с удовольствием ответил Форстер. — Я на тебя надеюсь. Он не сможет ее починить.

Я все еще терзался мыслями о Марианне, но в этот момент включился в разговор:

— Неужели мы даже не сообщим Ганимеду, что с ними случилось?

Фостер позволил себе намек на улыбку:

— Нет, Билл, я подозреваю, что у нас тоже произойдет сбой связи — такой же, как у капсулы сэра Рэндольфа. К сожалению, через день или два снимут карантин и мы больше не будем находиться под защитой Космического Совета. И если мы сумеем задержать вмешательство внешних сил, у нас будет возможность получше узнать наших гостей.

После этих слов в моей голове прозвенело: новые возможности — Марианна и я, и без связи с внешним миром…

 Но Форстер еще не закончил, у него был еще один туз в рукаве.

— Но прежде чем мы потеряем связь с остальной Солнечной системой, я зарегистрирую заявку на Амальтею. Она поступит на Ганимед, а потом в Манхэттен, Страсбург и Гаагу, прежде чем Мэйс и его… хм… ассистент освободятся от медицинского снаряжения.

— Как вы можете это сделать, сэр? — Опять вмешался я. — Позвольте мне констатировать очевидное. — Космическое право запрещает частным лицам претендовать на астрономические тела.

Форстер одарил меня своей фирменной кривой ухмылкой, подняв одну кустистую бровь и опустив другую:

— Я подам заявку не на  астрономическое тело, мистер Хокинс. Ядро Амальтеи — заброшенный космический корабль. От имени комиссии по культуре я подам заявку на его спасение. Если Мэйс попытается украсть какие-нибудь сувениры, он украдет их у Совета Миров. Я объясню ему ситуацию, прежде чем у него появятся на этот счет какие-нибудь блестящие идеи.

На этом разговор закончился. Последующие три дня профессор так усердно руководил нами, что я едва успел перекинуться с Марианной парой слов наедине. 

Хокинс услышал стук люков и шипение газов. Смена уже началась. Было пора собираться на работу. 

И у меня не было времени даже думать о ней. Исследования полностью захватили меня. А вчера днем мы нашли посла…

XXI

Внутреннее море Амальтеи кипело полное жизни и не хотелось думать, что пройдет немного времени и весь лед растает, и вся эта жизнь погибнет в вакууме.

Проникнув в корабль «Манта» легко скользила в воде, всегда находясь рядом с исследователями, облаченными  в белые брезентовые скафандры, подсвечивая им своими прожекторами. Они были самыми удачливыми археологами в истории человечества — им удалось найти громадный космический корабль.

Корабль представлял собой как бы несколько сфер, тонких, как воздушный шар, вложенных одна в другую. Все пространство внутри было заполнено водой. Замороженный почти до абсолютного нуля в течение миллиарда лет, этот корабль-большой-как-мир прекрасно сохранился.

Он казался совершенно пустынным, нигде не была заметно ни одного из тех существ, которые роилась в воде снаружи. Тысячи огромных камер производили впечатление естественных подводных образований, за исключением того, что в них не было жизни, но никто не мог сказать, что ее не будет прямо за следующим поворотом.

Находилось множество артефактов — орудий и инструментов, и то, что могло быть мебелью, и надписанные предметы простые и сложные, некоторые, назначение которых можно было угадать, некоторые сбивающие с толку… слишком много всего, чтобы несколько людей могли начать каталогизировать.

Форстер вместе со Спартой, пилотировавшей субмарину, обнаружил «художественную галерею» утром второго дня. Этот термин пришел ему на ум спонтанно, и действительно, лучшего названия для этого места нельзя было придумать, казалось, нельзя было ошибиться в его назначении.

— В этих отсеках мы можем надеяться найти ключ к душе культуры X. — Заявил Форстер.

Им потребовалось шесть драгоценных часов, чтобы перебазировать «Майкла Вентриса», поставив его на поверхности Амальтеи прямо над входом в корабль. Затем они использовали «Старого Крота» в последний раз, чтобы пробить еще одно отверстие в заметно более тонком льду.

Форстер разделил своих людей на три группы. Для археолога он был неплохим психологом, поэтому Мэйс, Марианна Митчелл и Хокинс попали в разные группы. Мак-Нил и Гроувз всегда оставались на борту, один спал, другой бодрствовал. С ними по очереди оставались Мэйс или Марианна Митчелл. Внутри корабля-мира, один человек всегда должен был оставаться в «Манте», в то время как двое других работали в скафандрах.

В первую смену работали Спарта, Хокинс и Форстер. Во вторую — Блейк,  Уолш и Марианна или Мэйс. Это был хороший план, и он сработал — по крайней мере, в первые два дня.

Затем у «Вентриса» возникла проблема со сверхпроводящим радиационным экраном. Даже в тени Амальтеи щит был жизненно важен для их безопасности, и если бы он вышел из строя, потребовался бы их немедленный отлет на Ганимед — так что Уолш и Мак-Нилу пришлось основательно потрудиться. А расписание Форстера пошло прахом и он набирал команды из тех, кто был достаточно свеж, чтобы работать.

Помещение, которое он называл «художественной галереей», было огромным даже по меркам расы, создавшей корабль-мир. Как и другие конструкции корабля-мира, оно было из того же блестящего материала, что и марсианская табличка. Пик самого высокого  здания поднимался на половину расстояния между двумя внутренними уровнями — самое большое открытое пространство во всем корабле. Здание было гораздо выше Эйфелевой башни и напоминало Нотр-Дам — контрфорсы и все остальное.

Сэр Рэндольф Мэйс настоял на том, чтобы назвать это здание «храмом искусства» и название прижилось.

После целого дня исследований Форстер пришел в восторг: «Опустошите лучшие музеи Земли, избавьте их от всех их законных, собственных сокровищ, а также от всей их злополучной, украденной добычи, и у вас не окажется такого количества предметов, которое находится здесь». По его приблизительной оценке, количество экспонатов в храме составляло от десяти до двадцати миллионов. Какую часть культурного разнообразия инопланетной цивилизации они представляли, естественно, никто не мог знать. А такое количество экспонатов указывало на то, что история исчезнувшей расы была намного длиннее, чем история людей на Земле.

Прошло еще два дня. Поскольку первоначальное расписание Форстера не работало, то Тони Гроувз находился в субмарине, а Билл Хокинс — в воде с Марианной. Первый раз после катастрофы он остался с ней наедине. Они болтали по гидрофону, не затрагивая щекотливые темы. Хокинс был благодарен ей за то, что она охотно с ним общалась. Работу, которую они выполняли, она освоила быстрее его.

Они фиксировали длинный фриз, изображавший океанское дно с богатым скоплением морских существ — сцена из природы похожая на коралловый риф у берегов Австралии. Рядом со многими растениями и животными были вырезаны слова — возможно названия. Хокинс их читал, пытался переводить, подсвечивал, чтобы лучше рассмотреть, фонарем, закрепленным у него на лбу, потому что прожектора «Манты» часто не хватало и не заметил, как заблудился. Свернул в проход налево, потом направо, а когда вернулся, как ему казалось назад, то не увидел ни «Манты, ни Марианны.

— Тони, ты где? Я тебя не вижу. — Ответа не последовало. Скафандры не были оснащены гидролокаторами, а гидрофоны плохо работали среди сильно отражающих поверхностей.

Хокинс не волновался: он не мог уйти слишком далеко. Но, после нескольких минут поисков, оказавшись в маленькой круглой комнате, из которой расходились в разные стороны шесть коридоров, он почувствовал первый укол беспокойства. В этот момент луч его фонаря упал на статую. Ее вид ошеломил Хокинса.

 Хокинс был первым человеком, увидевшим, как на самом деле выглядит представитель культуры Х.

Два глаза безмятежно смотрели на него — глаза, сделанные из хрусталя, как греки делали глаза из бронзы  Но эти глаза были в тридцати сантиметрах друг от друга, на лице, в три раза больше человеческого, на лице без носа и с ртом, который не был человеческим, возможно, вообще не был ртом, а скорее замысловатой складкой плоти.

В лице и теле не было ничего человеческого, но эта фигура глубоко тронула Хокинса, ибо художник удивительным образом преодолел барьеры времени и культуры. «Не человек, но все же человек» — подумалось Хокинсу. Почему-то сразу было ясно, что это высокоинтеллектуальное создание. От лица существа исходила спокойная, уверенная сила, мудрость и власть. И еще там была печаль, печаль расы, которая сделала какое-то колоссальное усилие и обнаружила, что все  оказалось напрасным.

Хокинс завороженно парил перед существом, которое казалось закутанным в собственную плоть. Как у гигантского кальмара, над его лицом возвышалась высокая мантия, и он был опоясан щупальцами, но в отличие от кальмара его тело было длинным, узким эллипсоидом, его нижняя половина была снабжена мощными плавниками. Жабры отмечали его мантию шевронами; их водозабор находился над лицом, отдельно от кажущегося рта, венчая «лоб» существа, как диадема.

Хокинс подумал, что эта статуя установлена здесь специально, чтобы перекинуть мост через время, чтобы приветствовать любые существа, которые могут однажды войти в большой корабль.

— Билл, это чудесно, — послышался голос Марианны.

Вздрогнув, он сделал неуклюжую попытку повернуться. Она плыла всего в трех метрах позади него.

— Как ты оказалась здесь? — резко спросил он.

— Я заметила отблеск фонаря в этой стороне. Ты напугал меня до смерти. Я была совсем одна…  наверно, целый час.

— Скорее пять минут, но я должен извиниться. Нам придется быть осторожнее. Я… боюсь, я просто увлекся.

Сияющий взгляд Марианны был прикован к статуе:

— Только подумай, что он ждал здесь, в темноте, все эти миллионы лет.

— Больше нескольких миллионов. По крайней мере, тысяча миллионов… миллиард, как вы говорите в Северной Америке.

— Мы должны дать ему имя. По-моему, это что-то вроде посланника, приветствующего нас.  Те, кто сделал его, знали, что однажды кто-то обязательно придет сюда и увидит. В нем есть что-то благородное и что-то очень печальное. — Она перевела восхищенный взгляд на Хокинса. — Разве ты не чувствуешь?

Он смотрел на нее, освещенную только отраженным светом их фонарей, и в этот момент он был убежден, что это самая красивая женщина, которую он когда-либо встречал, и чувствовал знакомую, все усиливающуюся боль, там, где должно было быть его сердце.

— Посол, — сказала она. — Назовем его «Послом». Смотри какой у него интеллектуальный взгляд.

Хокинс, напомнив себе, где он находится, снова посмотрел на статую и обнаружил, что реакция Марианны на… посла была практически идентична его собственной.

— Билл, тебе не кажется, что мы должны забрать его с собой? — прошептала она. — Чтобы дать людям всего человечества некоторое представление о том, что мы действительно нашли здесь?

Ему не хотелось с ней спорить:

— Лучше обсудить это с профессором.

Марианна хорошо запомнила дорогу, поэтому они легко выбрались из лабиринта и нашли Тони Гроувза, который даже не успел какследует испугаться. До того как они с Марианной подплыли к «Манте», Билл Хокинс мельком увидел что-то бледное в водной дали, быстро исчезнувшее.


Марианна и Мэйс разговаривали в коридоре «Вентриса», вокруг никого не было.

— Рэндольф! Объясни мне почему мы не можем забрать с собой эту удивительную статую.

Она заканчивала смену, снимая с себя мокрый скафандр, а он как раз пытался привести себя в сознание горячей чашкой кофе, которую Мак-Нил предусмотрительно принес ему.

— Дело в том, Марианна, что Форстер утверждает, что она такая массивная, что даже если выкинуть за борт «Крота», «Манту» и наш «Лунный Круиз», то все равно у нас не хватит топлива. Но знаешь, я ему не верю, по-моему, если не брать нашу капсулу, то топлива должно хватить. 

— «Лунный Круиз», Почему Форстер так настаивает на том, чтобы забрать эту ужасную вещь с собой? 

— Вендетта против меня, — прошептал Мэйс. — Я думаю, он хочет что-то сделать с капсулой, так, чтобы я оказался виновным в ее катастрофе.

Марианна была искренне возмущена:

— Да как о смеет!? 

Мейс пожал плечами:

— Хуже того. Я думаю он хочет скрыть от общественности, что найден величайший в истории артефакт. Подозреваю, что Форстер играет на стороне «свободного духа». Мы должны ему помешать, нужно сделать наши собственные голограммы посла и отправить их по узкой связи как можно скорее. 

— Как мы сможем это сделать? 

Мэйс вздохнула с облегчением, оттого что она перешла к практическим вопросам, прежде чем сообразить, что в его речи не все логически увязано.

— Пойдем со мной в спальные отсеки, — настойчиво прошептал он. — Там спокойно поговорим. Это смелое предприятие, но я верю, что оно осуществимо.  

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ЮПИТЕР ПЯТЬ МИНУС ОДИН[18] 

 XXII

На Ганимеде, немного ранее описанных событий… 

Командор зашел в кафе миссис Вонг. Люк Лим сидел как обычно за столиком рядом с огромным, размером со стену, аквариумом в котором плавала большая, вся в наростах рыба. Было неясно, кто, китаец или рыба, выглядит уродливее. Командор слегка улыбнулся, подумав, что, возможно, Лима привлек этот стол, потому что рыба была еще уродливее, чем он.

— Люк Лим, это я тебе звонил.

— Надо же, узнал, а разве мы все ни на одно лицо? — Лим ухмыльнулся, обнажив огромные желтые зубы.

— Нет. Но давай пойдем в какое-нибудь другое место. Миссис Вонг, сообщила Рэндольфу Мэйсу подробности твоих раговоров с Блейком Редфилдом. Вы были неосторожны. Не будем повторять ошибок.

Когда они вышли из ресторана, Лим предложил заглянуть к нему домой — неподалеку, он хотел взять гитару…

…Командор подозрительно оглядел комнаты Лима, ожидая всякого: стены были сплошь заставлены полками с книгами и журналами на смеси европейских и китайских языков, все — от восточной и западной классики до восточной и западной порнографии. Мебель ручной работы занимала почти все пространство комнаты, высокотехнологичные игрушки лежали в разных стадиях сборки в углах и на столе, который, видимо был и верстаком, и обеденным столом. Ярко-красные и желтые плакаты на стенах призывали к независимости Ганимеда от Совета Миров. На них офицеры Космического Совета изображались головорезами в сапогах с выпученными круглыми глазами.

Выйдя от Лима, они купили шашлыки из свинины в соевом соусе и отправились в Ледяные Сады. Спустившись по скользким мокрым ступенькам на дно искусственного каньона, они сели на скамейку у дымящегося ручья. Вокруг из старого твердого льда были вырезаны гигантские скульптуры. Здесь был Киртимукха — свирепое лицо чудовища с огромными клыками и разинутой пастью, круглолицый Ганеша, с носм в виде хобота, кровожадная Кали[19] и множество других сверхъестественных существ. Высота скульптур была не меньше пятнадцати метров. Между ними бродили туристы. А в вышине, на ледяном «небе», извивался, вырезанный, огромный дракон. 

Лим наигрывал на гитаре, а Командор говорил своим низким голосом, который звучал как камни в прибое:

— Послушай, я решил с тобой поговорить, поскольку ты здесь занимался делами Форстера, Блейк доверял тебе. А он не мог ошибиться в человеке. Я хочу,  чтобы ты подтвердил то, что нам уже известно.

Ты продал Форстеру «Крота» и организовал продажу европейской субмарины фон Фришем. Об этом через миссис Вонг и Фриша стало известно Рэндольфу Мэйсу. Фриш, вероятно, продал ему коды «Лунных Круизов». Мэйс и его помошница Митчелл отправились в стандартный круиз их капсула сошла с запрограммированного пути и оказалась на Амальтее. Я верно все излагаю?

Космический Совет опубликовал историю прикрытия, утверждая, что Мэйс и Митчелл в безопасности и восстанавливаются после незначительных травм.

Дело в том, что мы потеряли связь с экспедицией Форстера и не знаем, что там произошло. Как назло у меня под рукой нет моего скоростного катера, так уж случилось, а добираться до Амальтеи на одном из местных буксиров — на это уйдет два дня. Что ты обо всем этом думаешь?

Видишь ли, мне не хочется обращаться за помощью, просить буксир, к местным. Индоазиаты с Космическим Советом не очень-то ладят. Похоже, они думают, что мы не что иное, как кучка голубоглазых расистов, которые заботятся в основном о Североконтинентальных интересах.

Лим смотрел прямо в голубые глаза Командора, мягко перебирая струны:

— Да, некоторые из наших иногда шептали мне на ухо подобные слова.

— Не стану утверждать, что это совершенно необоснованно. — Командор, обычно бесстрастный, не смог скрыть тревоги:

 — Как ты считаешь, стоит бить тревогу?

— И так, что мы имеем. Сэр Рэндольф Мэйс — гордость Англии очутился в том месте, где вы, ребята, меньше всего хотите его видеть, и с ним сексуальная американская белая девушка. Командор, какую тайну об Амальтее ты пытаешься сохранить, я не знаю и знать не хочу. Но на твоем месте я бы побеспокоился о людях на Амальтее. Я получаю флюиды от Мэйса.

— Флюиды?

— Этот человек — тигр. Голодный. 


На Амальтее, в реальном времени…

— Эллен. Профессор. Пора уходить. Это место разваливается на куски над нашими головами.

Блейк пилотировал «Манту», сопровождая белую фигуру профессора в скафандре, тот ни как не мог оторваться  от очередного шедевра «храма искусства».

— Скорее, сэр, или у нас будут неприятности.

— Хорошо, — последовал неохотный ответ. — Я поднимаюсь на борт. Где инспектор Трой?

— Я здесь, — голос Спарты донесся из глубины вод. — Я не собираюсь возвращаться с вами. Блейк, ты должен объяснить остальным. Я останусь здесь до конца перехода

— Повтори еще раз?

— Что ты говоришь, Трой? — Недоумевал Форстер. — Какой переход?

— Корабль скоро прольет свои воды.

— Но как ты будешь…?

— Профессор, немедленно поднимайтесь на борт, — строго сказал Блейк. — Я все объясню позже.

Блейк надел маску и нажал на клапан Вода хлынула внутрь «Манты», заполняя ее. Блейк нажал на другой, и кормовой люк субмарины распахнулся.

Форстер подплыл и забрался в субмарину. Насосы заработали, и воздух высокого давления начал вытеснять воду. Блейк снялл маску, Форстер расстегнул шлем. «Манта» взмахнула крыльями и направилась к шлюзу корабля-мира.

Блейк попытался вызвать «Вентрис» по сонару:

— Мы возвращаемся, встречайте, «Вентрис», ты нас слышишь?

Но ответа не было. Он повернулся к профессору:

— Должно быть, они потеряли трос или вытащили его. Нам лучше поторопиться.

Манта уже была снаружи шлюза и, взмахивая крыльями, быстро поднималась к поверхности. Шлюз оставался открытым под ними. Блейк и Форстер увидели бурлящее море снаружи, наполненное красноватым опалесцирующим светом Юпитера, который сиял сквозь быстро теряющий свою структуру лед.

— Они прячутся внутрь! — Воскликнул Форстер. Несмотря на усталость, он все еще мог реагировать на новые чудеса.

«Манта» плыла вверх против набегающего потока светящихся морских существ, кальмаров, креветок, медуз и планктона. Миллионами они вливались в корабль.

— Они ведут себя так, словно знают, что делают, не так ли? — Заметил Блейк. — Получили сигнал и направляются в загоны для скота.

— Очень разумно, — сказал профессор. — И все же это чудо.

Проход через шахту был чреват риском, но субмарина пролетела сквозь нее чисто и пронеслась через кипящую границу между водой и вакуумом.

«Вентрис» находился в полукилометре от поверхности как порядочный космический корабль. «Манта» устремилась к  нему, используя свои ракетные двигатели. Внизу, в трещинах льда открывались полосы черной воды, оттуда поднимались большие круглые пузыри, полные пара, и взрывались клубами тумана.

Отсек оборудования «Вентриса» был открыт, ярко светился на фоне звезд и был пуст — «Лунный Круиз» исчез. На призывы по связи по-прежнему никто не отзывался.

— Что происходит? Профессор, лучше наденьте шлем. У нас впереди могут быть неприятности.

Блейк осторожно ввел «Манту» внутрь, сумев без проблем пристыковать субмарину.  Пульт дистанционного управления работал — огромные двери тихо закрылись над субмариной. Отсек стал герметичным и в отсек хлынул воздух. Несколько мгновений спустя люк в центральный коридор «Вентриса» открылся, громко лязгнули его упоры.

Блейк снова позвал по связи:

— Джо? Ангус? Кто-нибудь нас слышит? Что здесь происходит? — В ответ тишина.

Когда Блейк высунул голову из люка субмарины, что-то коснулось обнаженной кожи его шеи. Он обернулся и увидел Рэндольфа Мэйса, скорчившегося на спине «Манты». В правой руке Мэйс держал инъектор в форме пистолета. Глаза Блейка закатились, он обмяк и через мгновение уже спал. А через пять минут спал и Форстер.


Мэйс летел на «Манте» сквозь туман над кипящим ледяным ландшафтом. Он выполнил большую часть того, что намеревался сделать; то, что осталось незавершенным, могло разрушить все остальное.

Инспектор Эллен Трой пропала! Ее не было ни на борту «Манты», ни на борту «Вентриса», где он усыпил газом всех остальных. Конечно, Редфилд и Форстер не оставили бы ее в воде без ее согласия! Что она задумала? Он должен узнать. С ней надо разобраться.

Управляя «Мантой» со сверхъестественным мастерством, так словно всю жизнь ее водил, он через шахту во льду направился шлюзу корабля-мира. Шлюз оказался открыт. Это уже хорошо. Спарта могла быть только в одном месте. Мэйс готов был поспорить, что он знает, где она. В других местах ей делать просто нечего.

Черные извилистые коридоры… Вода, наполнена извивающимися существами, настолько густо , что видимости почти ни какой.

Вот и «храм искусства». Мэйс уже собирался надеть скафандр и пойти на поиски, когда ему показалось, что он увидел что-то белое. Он погнал туда «Манту» на полной скорости. Округлые рельефные стены, причудливо освещенные белыми лучами прожекторов, скользили мимо крыльев субмарины с запасом всего в несколько сантиметров, но он все равно мчался вперед. Он вышел из-за крутого поворота. Она возникла перед ним, отраженный свет от ее блестящего белого костюма ударил в глаза. Спарта беспомощно барахталась в темной воде, пытаясь уплыть от него. Он врезался в нее на полной скорости, почувствовал сильный удар о полигласовую сферу носа субмарины.

Мейс не мог развернуть «Манту» в узком коридоре, но через несколько метров вылетел в круглый зал, развернул субмарину и направился обратно. Вот она, вяло парящая в водоворотах. Стекло шлема наполовину непрозрачно, но он был уверен, что видит сквозь него ее поднятые вверх глаза. А под сердцем у нее была огромная, очень заметная рана, прорезавшая брезент и металл ее костюма. Крошечные пузырьки воздуха, серебристые в свете подводной лодки, все еще сочились из порванного скафандра.

Мейс усмехнулся про себя, проплывая мимо. Так это дело сделано, осталось сделать еще парочку…


Окутанный клубящимся туманом «Лунный Круиз» находился на орбите всего в километре от «Вентриса. Больше трех часов прошло с тех пор, как Мэйс оставил Марианну одну охранять его.

Он нашел ее в плохом настроении:

— Боже, Рэндольф, наконец-то. Три часа! Я не знала, где ты, что происходит. Я чуть было не пошла туда, но… я не хотела все испортить.

— Молодец. Ты поступила совершенно правильно.

Она помедлила:

— С ними все в порядке? Они уже проснулись?

— Да, все живые и довольно разговорчивые. Как я и говорил, это был безобидный гипноз, действовавший недолго — ровно столько, чтобы мы с тобой смогли увести этот наш маленький дом подальше от них. У них даже нет признаков похмелья.

— Значит, они согласились?

Он опустил глаза и сосредоточился на снятии перчаток:

— Ну, если говорить коротко… — он победно глянул на нее. — Да! После довольно бурной дискуссии, во время которой я заверил Форстера, что мы с тобой дадим показания, что он держал нас без связи с внешним миром против нашей воли, Форстер отдал мне субмарину.

Марианна вроде успокоилась:

— Хорошо. Давайте воспользуемся ей прямо сейчас. Давайте сделаем передачу. Как только это будет сделано, мы сможем вернуться к ним. 

— Хотел бы я, чтобы все было так просто. Они согласились, чтобы я сделал свои собственные фотограммы «Посла». Вот они, — он выудил их из внутреннего кармана рубашки и протянул ей. — Они согласились, чтобы мы пропустили изображения по узкому лучу. Но всего несколько минут назад, когда я разговаривал с кораблем они заявили, что их дальняя радиосвязь все еще не работает. Конечно это вранье. Но я этого ожидал и предпринял кое-какие меры.

— О Боже, Рэндольф, что ты сделал?

— Не волнуйся, дорогая, просто статуи нет на прежнем месте. Я спрятал ее, чтобы быть уверенным, что после того, как наш отчет будет опубликован, ничто с «Послом» не случится. Ведь они могут статую… ну не знаю, что с ней сделать. И заявить, что ничего такого не было. А так мы сможем всегда предъявить саму вещь! 

— Где ты его спрятал?

— Поскольку он находится внутри очень большого космического корабля, мне будет довольно трудно объяснить…

— Ладно не продолжай… — Марианна угрюмо уставилась в сторону, вытерла глаза, рассердилась, обнаружив там слезы. — Я даже и не знаю, что думать обо всем этом.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты говоришь одно. Они говорят, что … — она запнулась, — что-то другое.

— Под «они» ты подразумеваешь молодого Хокинса, я полагаю.

Она пожала плечами, избегая его любопытного взгляда.

— Я не стану унижать его, — сказал Мэйс, изображая беспристрастность. — Я верю, что он честный молодой человек, хотя и глубоко заблуждающийся.

Марианна перевела на него взгляд своих темных глаз:

— Ты все это время стремился попасть сюда?

Я тебя не понимаю.

— Билл говорит, что ты, должно быть, поиграл с компьютером, с системой маневрирования этой капсулы. И испортил коммуникационное оборудование, так что мы не могли позвать на помощь.

— Неужели он все это сказал? Он что, штурман? Физик? Специалист по электронике?

— Он слышал это от Гроувза и других.

— Форстер и его люди скажут все, что угодно, лишь бы правда не вышла наружу. Я убежден,что все они — члены злой секты.

Марианна крепко обхватила себя ремнями безопасности, словно в память о том, что было стерто из ее сознания, об ужасных моментах падения на лед.

— Марианна…

— Молчи, Рэндольф, я пытаюсь думать.

 Она уставилась на пустой экран, а он нервно выполнил ее требование.

— Ты сказал им, что спрятал статую?

— Да, конечно.

— И что они на это ответили?

— Что они могли сказать? Они просто отключили связь.

— Рэндольф, ты сказал мне, цитирую: глаза Солнечной системы устремлены на нас. Даже сейчас спасательный катер Космического Контроля стоит наготове, готовый прийти на помощь «Вентрису».

— Все верно.

— Я же говорю тебе, что не собираюсь сидеть здесь в этой вонючей консервной банке и ждать спасения. Если у тебя на руках так много карт, я хочу, чтобы ты начал их разыгрывать. Я хочу, чтобы ты сел на эту подводную лодку и связался с Форстером — или даже вернулся на «Вентрис», если будет необходимо, — и приступил к серьезному торгу. И я не хочу, чтобы ты возвращался сюда, пока не заключишь сделку.

 Мейс спросил с непривычной робостью:

 — Что помешает ему запереть меня и даже пытать каким-нибудь изощренным способом?

Она посмотрела на него, впервые за их недолгие отношения, с оттенком презрения:

— На это я тебе скажу, Рэндольф, — от этого им не будет никакой пользы. Ты дал мне фотографии, а теперь нарисуешь мне карту, где именно находится статуя. Так что им придется убить нас обоих, напарник… разве не так бывает в старых фильмах?

Рэндольф Мэйс с трудом удержался от громкого смеха. Марианна попросила его сделать именно то, на что он надеялся. Если бы он сам написал для нее сценарий, она не смогла бы сказать лучше. Долгое время он молчал, делая вид, что обдумывает ее предложение. Затем сказал:

— Ты права. Им будет довольно трудно объяснить это Космическому Совету, не так ли?

Но это была ее идея, именно так она скажет — когда они вместе предстанут перед следствием, единственные выжившие из экспедиции Дж.К. Р. Форстера на Амальтею.

XXIII

 Обнаженная Спарта поднялась из пены, как Афродита. Она перемещалась, держась за позаимствованный маневровый блок скафандра. Сквозь молочный туман и полный вакуум она направилась к «Вентрису». Ее кожа отражала рассеянный медный свет Юпитера. С кораблем было что-то не так. Все его огни горели и было впечатление, что в нем никого нет…

…Спарта ощутила возвращение «Манты» в водах корабля-мира и отправилась на разведку. В коридоре она наткнулась на свой  скафандр, разбитый и порванный, последние пузырьки запаса кислорода сочились из зияющей дыры. Кто-то, вообразив, что она находится внутри скафандра, весьма разумное предположение, — попытался убить ее.

Кого еще этот кто-то попытался убить?

Спарта добралась до шлюза отсека оборудования «Вентриса» и вошла внутрь. Она оставила маневровый блок рядом с люком, но не потрудилась сбросить пузырящийся костюм из серебристой слизи, который плотно прилегал к ее коже. Сияя, как нимфа, она вряд ли показалась бы человеком любому случайному наблюдателю, когда пробиралась по пустым отсекам и коридорам корабля. Добравшись до модуля экипажа, она наткнулась на жуткую сцену. Джозефа Уолш обмякла в своем ускорительном кресле, а Ангус Мак-Нил наполовину свесился со своего на другой стороне полетной палубы. Тони Гроувз лежал в своей каюте, которую ему пришлось делить с Рэндольфом Мэйсом, в спальном мешке. В каюте напротив Хокинс был в точно таком же положении. Блейк и профессор Форстер спокойно отдыхали на полу кают-компании, похоже, они дружески играли в шахматы. Спарта никогда не видела, чтобы Форстер играл в шахматы.

Мэйс и Марианна Митчелл исчезли вместе с «Лунном Круизом», на котором они так драматично сюда прибыли.

Все находившиеся в «Вентрисе», были живы, их жизненные показатели были в норме — ровное дыхание, нормальное сердцебиение и все остальное, — но они были сильно накачаны анестетиком.

 Спарта наклонилась, чтобы впитать образцы их дыхания через тонкую мембрану, которая изолировала ее от внешнего мира. Она позволила запаху наркотика проникнуть сквозь защитную слизь — его химическая формула проявилась на внутреннем экране ее сознания. Это был безобидный наркотик из тех, что быстро выводится из организма, не оставляя следа. В конце концов они все проснутся, проспав крепко, наверное, два или три витка вокруг Юпитера, даже без похмелья.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы проверить состояние корабля. Первая аномалия была очевидна: радиационный щит снова отключился, после того как Уолш и Мак-Нил поклялись, что починили его навсегда. Но на первый взгляд все остальное было в порядке.

Контактные шипы выскользнули из-под ее ногтей, прокалывая блестящую пленку, покрывавшую ее. Она вставила шипы в порты главного компьютера и позволила покалывающей информации течь прямо в ее мозг.

Ничего необычного здесь не было видно и не было слышно, но среди данных чувствовался странный аромат — что-то не то, что-то металлическое, медно-кислое, как будто едкий запах калия в запахе печеного хлеба.

Так, так, в системе управления маневрированием все как обычно, вот только эта мельчайшая утечка в клапане… тонкая струйка топлива, выходящая под давлением через три внешних сопла, расположенных на корпусе так, что «Вентрис» медленно перемещается в радиационный пояс Юпитера.

Как только они окажутся в этом поясе, без радиационного щита, всего пара оборотов вокруг Юпитера погубит всю команду. Даже со всеми их антирадиологическими препаратами, к тому времени, когда они проснутся, у них не будет шансов на спасение.

Спарте нужно было все делать быстро. Сначала она исправила позиционные проблемы корабля. Затем она направилась в клинику и открыла хорошо оснащенный аптечный шкаф. Она навещала спящих членов экипажа, вводя каждому дозу препарата, достаточную, чтобы они благополучно проснулись — примерно на день раньше, чем планировал умный диверсант.


Рэндольф Мэйс подлетел на «Манте» к «Вентрису». Тот, казалось, находился не совсем в том месте, где ожидалось, но судить о таких вещах на глаз было невозможно. Корабли и субмарина вращались вокруг Юпитера по постоянно меняющимся орбитам, а Амальтея кипела, превращаясь в ничто, в нескольких метрах под ними.

Он вплыл в отсек оборудования через двери-раскладушки. Они оставались открытыми, как он их и оставил, припарковал «Манту» и осторожно выбрался из нее. Осторожно прошел через двери внутреннего воздушного шлюза, закрыл его за собой, чтобы не нарушить положение вещей внутри. При этом, скафандр он свой не снял и не разгерметизировал. Не то чтобы он боялся команды — они спокойно спали, скорее всего вечным сном. Но береженого и бог бережет.

Мэйс плыл по коридору, слыша только свое собственное усиленное дыхание.

Спальный отсек. Хокинс в спальном мешке лежит без сознания, Тони Гроувз — на месте.

Кают-компания. Форстер и Редфилд были там, где он их оставил — склонились над шахматной доской.

Полетная палуба. Уолш неподвижно лежит в своем кресле, Мак-Нил — в своем. На приборной консоли ничего не изменилось с того момента, как он ее оставил.

Над полетной палубой располагались складские помещения и баки с топливом маневровой системы, а также верхний люк, которым экспедиция пользовалась редко, предпочитая более удобный шлюз через отсек оборудования. Мэйс не был беспечным человеком — он проверил и эти места. Там по-прежнему никого не было. 

Он двинулся вниз по кораблю, мимо спящих людей. Все было на своих местах. За свою жизнь Мэйс набросал множество загадочных сценариев, но ни один не был более совершенным, чем этот. Показания Марианны… все вещественные доказательства… каждая деталь подтвердит его особую версию правды.

Он почти добрался до конца коридора, когда почувствовал чье-то присутствие, мелькнувшую тень вдоль стены коридора. Кто-то стоит сзади? Он развернулся…


— Почему бы вам не рассказать, сэр Рэндольф, — Форстер сильно ткнул его указательным пальцем, толстым, как крикетная бита, — о том, почему вы решили отравить нас всех газом, о том, почему вы выводили из строя коммуникационные системы, о том, что стало с вашей… с мисс Митчелл?

Тесное для стольких людей помещение космического корабля. Вокруг Мэйса люди, которых он отравил газом. Все они. Все они понимали, что он не собирается говорить правду. А его целью было записать свою версию на корабельные самописцы (теперь, когда они, очевидно, снова заработали) и потянуть время.

— Вы отключали связь, профессор, — громко сказал он, — а не я. Мы с Марианной приняли все меры, какие сочли необходимыми для побега.

— Сбежать, каким образом?

— Мы установили контакт с Космическим Советом. Они уже в пути.

— Вы связались с ними по радио из своей капсулы? — Выпалил Билл Хокинс. Он забыл или просто это было ему не известно, что первое правило переговоров — не выказывать удивления.

— Да, ценой огромных усилий мне удалось починить коммуникационное оборудование капсулы, — сказал Мейс, широко улыбаясь. — Но на твоем месте я бы не пытался связаться с Марианной. Она без ума от меня. Я проинструктировал ее отвечать только на мой голос. Так что нам здесь придется прийти к соглашению.

— Неужели кто-нибудь здесь думает, что она действительно любит этого мерзавца? — Билл так энергично откинул с глаз свои светлые волосы, что проплыл через всю комнату.

— Билл, — смущенно пробормотала Джозефа Уолш, — давай оставим эту тему на потом, что скажешь?

Хокинс в отчаянии отвернулся, не в силах вынести невозмутимого самодовольства Мэйса. Хокинс не мог знать, что под его спокойной внешностью скрывается отчаяние. Неужели это сделала Трой? Ведь он убил ее!

Форстер тем временем изучал своего противника:

— Ну вот, ты снова здесь, с нами. Так что мы просто позовем мисс Митчелл и… будем держать вас обоих в плену, как ты выразился, пока не вернемся на Ганимед, или пока не прибудет космический корабль. В зависимости от того, что наступит раньше. Тогда пусть бюрократия сама во всем разбирается.

— Прекрасно. Тогда вы, конечно, никогда больше не найдете «Посла».

Брови Форстера взлетели вверх:

— Не найдем «Посла»?

— После того, как я сделал фотограмму, я переместил статую.

Мэйс сделал паузу, достаточную для того, чтобы новость как следует осознали:

— О, я преувеличиваю. Возможно, ты найдешь его, если у тебя будет достаточно времени. Но уверяю тебя, это будет нелегко.

— Скажи на милость, какой в этом смысл? — Вежливо осведомился Форстер.

— Моя оценка ситуации не изменилась со времени нашего последнего разговора, профессор, — сказал Мейс. — Вы незаконно держите меня и мою коллегу, мисс Митчелл, без связи с внешним миром. — Все, что я сделал, было самозащитой. Я хочу лишь сообщить всему человечеству новость об этом необычайном открытии. Я утверждаю, что это мое право.

Форстер медленно покраснел. — Сэр Рэндольф, — язвительно сказал он, — вы не только собирались совершить убийство, но и отъявленный мошенник, и поэтому у меня не будет никаких угрызений совести, за то, что я с тобой сделаю.

— Что вы хотите этим сказать, сэр? — Весело осведомился Мейс.

— Я расскажу тебе вкратце, потом. Тони. Блэйк. Ты, Билл. Пойдем со мной.

Они собрались в коридоре, за дверью шлюза, ведущего в отсек оборудования.

— Я хочу пойти с Блейком, — горячо сказал Хокинс, выслушав план Форстера. — Нет причин, по которым я не могу пойти.

— Есть, Билл, кое-какие, я тебе сейчас объясню. Я понимаю твои чувства. Но если ты сделаешь то, что я предлагаю, у тебя будет гораздо больше шансов… получить то, что ты хочешь.

И получилось, что Блейк отправился один.

Блейк подвел «Манту» на расстояние в полдюжины метров от одинокого «Лунного Круиза». Подготовившись к этому событию, Блейк был в герметичном скафандре, оставив люк «Манты» открытым, выскользнул из нее и осторожно двинулся сквозь белую мглу к обгоревшей черной капсуле. На мгновение он ощутил прилив сочувствия к одинокой молодой женщине внутри, которая, несмотря на уверения Мэйса, ничего не видела, ничего не слышала, не знала, что ее капсула даже сейчас дрейфует из узкой и быстро уменьшающейся зоны радиационной безопасности.

Мэйс, должно быть, так и планировал, подумал Блейк — он хотел дать ей поджариться. чтобы не оставлять свидетелей.

Он прикрепил акустический соединитель к корпусу.

— Марианна, это Блейк. Ты меня слышишь?

— Кто это? — Ее голос был полон мужества и страха.

— Блейк Редфилд. Поскольку ваша связь отключена, я здесь в качестве посредника для переговоров, я думаю, ты так бы это назвала. То, что ты будешь говорить, будет слышно на «Вентрисе».

— Где ты?

— Прямо снаружи. Я прикрепил акустический соединитель к вашему корпусу. Он передаст сигнал через радиолинию «Манты» на «Вентрис».

— Что ты собираешься делать? Где Рэндольф?

— Я ничего не собираюсь делать. Участь сэра Рэндольфа ты обсудишь с профессором Форстером.

— Я не скажу, где статуя, — с вызовом сказала она.

— Об этом тебе придется поговорить с профессором. Я возвращаюсь на субмарину.

— Мисс Митчелл, вы меня слышите? —  Громкий голос Форстера ворвался в разговор. — Сэр Рэндольф рассказал, что он сделал, и изложил свою точку зрения. Все мы твердо убеждены, что все эти… сложности совершенно излишни. Мы относились к вам как к коллегам и до сих пор относимся к вам как к коллегам. Мы требуем только, чтобы сэр Рэндольф соблюдал самые элементарные правила поведения ученого и этики.

— Значит ли это, что вы готовы все отменить? — Спросила Марианна. — Надеюсь, что так. Мне становится так… скучно.

— Мисс Митчелл, я хотел бы, чтобы вы дали Редфилду разрешение отбуксировать вашу капсулу обратно на «Вентрис». Очень скоро нам, возможно, придется переместить наш корабль. Я беспокоюсь о вашей безопасности.

— Я не скажу, где статуя, — сказала она. — Раз Рэндольф не говорит.

— Он не готов к этому, — сказал профессор.

— Ну… — ее вздох был еле слышен, — что ж тогда поделаешь.

— Очевидно, вы не принимаете меня всерьез, — сурово сказал Форстер. — Поэтому я вынужден устроить довольно резкую демонстрацию — чтобы показать, что я, по крайней мере, серьезен. Чтобы добиться своего, сэр Рэндольф подверг вас и всех нас крайней опасности. Теперь наша очередь подвергнуть его ей.

— Что вы имеете в виду? — спросила она. Она старалась говорить бесстрастно, но в ее голосе явно слышалось опасение.

— Я не уверен, что вы хорошо разбираетесь в небесной механике, но если ваш бортовой компьютер вообще работает, я уверен, что он подтвердит то, что я собираюсь вам сказать.

— Просто скажите, что вы имеете в виду, пожалуйста.

—Я пытаюсь разъяснить вам наше любопытное и даже шаткое положение. Если бы ваш видеоплан работал — увы, еще один недостаток, за который вы могли бы спросить с сэра Рэндольфа, когда увидите его в следующий раз, — вам достаточно было бы взглянуть на него, чтобы напомнить себе, насколько мы близки к Юпитеру. И вряд ли мне нужно напоминать вам, что Юпитер обладает самым сильным гравитационным полем из всех планет.

Она на мгновение замолчала. Потом сказала:

— Продолжайте.

Он уловил резкость в ее голосе и продолжил уже менее снисходительно:

— Ты, мы и то, что осталось от Амальтеи, обойдем вокруг Юпитера чуть больше чем за двенадцать часов. Хорошо известная теорема гласит, что если тело падает с орбиты в центр притяжения, то для этого потребуется точка один семь семь периода. Другими словами, все, что упадет отсюда на Юпитер, достигнет центра планеты чуть более чем за два часа. Как я уже говорил, ваш компьютер, если он работает, подтвердит это.

Последовала долгая пауза, прежде чем Марианна снова сказала: «продолжай», голосом, который казался лишенным всякого выражения.

— Падение к центру Юпитера — это, конечно, теория. Все, что упадет с нашей высоты, достигнет верхних слоев атмосферы Юпитера за значительно меньшее время.

Когда она не сразу ответила, Форстер добавил немного злобно:

— Надеюсь, я вам не надоел? Мы рассчитали фактическое время, и оно составляет около часа и тридцати пяти минут. Вы работали с нами достаточно долго, мисс Митчелл, чтобы заметить, что по мере того, как масса Амальтеи испаряется, а она сжимается под нами, то, что и изначально было ее слабым гравитационным полем, стало еще значительно слабее. Компьютер говорит нам, что скорость убегания сейчас составляет всего около десяти метров в секунду. Все, что выбрасывается с такой скоростью, никогда не вернется. Думаю, вам это понятно.

— Да, конечно. — В ее голосе не слышалось нетерпения, потому что она соображала быстро и, возможно, уже поняла, куда клонит Форстер.

— Я перейду к делу. Мы предлагаем сэру Рэндольфу совершить небольшой выход в открытый космос, пока он не достигнет положения непосредственно над Юпитером. Мы отключим маневровый блок его скафандра. Мы будем иметь возможность привести его в действие, но он нет. Мы собираемся, э-э, позволить ему медленно падать. Мы будем готовы забрать его с помощью «Вентриса», как только вы дадите нам подробные указания о местонахождении статуи, которые, по заверению самого сэра Рэндольфа, у вас есть.

Марианна колебалась, и затем она сказала:

— Я хочу поговорить с Рэндольфом.

— Простите, но это невозможно.

Блейк, прислушиваясь, подумал, что нетерпение Форстера было слишком очевидным — это был критический момент.

— Билл на летной палубе? — спросила она очень тихо.

— Хокинс? Мм, на самом деле, да…

— Дайте мне поговорить с ним.

— Ну, если вы… если вы хотите.

Хокинс вышел на связь. Его голос был полон вины и страха:

— Я возражал, Марианна. Я подам официальный протест, обещаю. Но Форстер непреклонен. Он…

Форстер сердито оборвал его:

— Довольно, Хокинс. И больше никаких отступлений, мисс Митчелл. После того, что я вам рассказал, я уверен, вы понимаете, что время жизненно важно. Час и тридцать пять минут пролетят довольно быстро, но если бы вы могли наблюдать за тем, что происходит с Амальтеей, вы бы согласились, что у нас есть гораздо больше времени, чтобы проверить любую информацию, которую вы решите нам дать.

— Это блеф, — сказала Марианна.

Блейк встревожился. Все шло не по плану.

Потом она продолжила:

— Я не верю, что ты сделаешь что-то подобное. Твоя команда тебе не позволит.

Блейк расслабился.

Она пыталась передать жесткость и то, как она это делала было достойно похвалы, но все же в ее словах смешались ужас и недоверие.

Профессор выразительно вздохнул:

— Очень жаль. Мистер Мак-Нил, мистер Гроувз, пожалуйста, возьмите пленника и действуйте, как вам приказано.

На заднем плане послышалось торжественное «Есть, сэр» Мак-Нила.

— Что ты сейчас делаешь? — Спросила Марианна.

— Сэр Рэндольф и его друзья собираются на небольшую прогулку. — Жаль, что ты не видишь этого сама. — ответил Форстер.

Реплика Блейка — он взволнованно вмешался:

— Профессор, что мешает Марианне думать, что все это — колоссальный блеф? Она хорошо узнала вас за эти несколько дней — в конце концов, вы спасли ей жизнь, и она не верит, что вы действительно убьете этого парня, бросив его на Юпитер. И даже если бы вы это приказали, она знает Ангуса и Тони — и, вероятно, не верит, что они способны этот приказ выполнить.

Марианна молчала.

— Ну, — продолжал Блейк, — она, вероятно, считает, что видит нас насквозь, и мы выглядим очень глупо.

— Что ты предлагаешь? — Спросил Форстер.

— Я думаю, мы должны позволить ей выйти из этой консервной банки и посмотреть самой. Она знает, что мы не заинтересованы в том, чтобы схватить ее — если бы мы были заинтересованы, я бы уже отбуксировал ее обратно к «Вентрису». И она никогда бы этого не узнала.

На то, чтобы осознать это предложение, ушло около четырех секунд — чуть больше, чем потребовалось Марианне, чтобы запечатать шлем. Все взрывные болты люка капсулы разом сорвало, и квадратный люк полетел кувырком прямо в небо. Сама массивная капсула отскочила и медленно поплыла назад. Марианна выбралась из открытого люка.

Очевидно, она уже решила, что «Лунный Круиз» — бесполезный пережиток прошлого. Новая игра будет разыгрываться здесь, в вакууме; кто бы ни выиграл или проиграл, кто бы ни вернулся домой, он вернется домой на «Вентрисе», если не на космическом катере.

Она огляделась, заметив спиральную пуповину, соединяющую капсулу с «Мантой», — связь. «Манта» дрейфовала в нескольких метрах от нее, лицо Блейка было видно сквозь сферу, но она едва удостоила его взглядом.  В дали блестел над светящимся туманом «Майкл Вентрис». Огромный изгиб Юпитера окрашивал завитки тумана в мясисто-розовый цвет.

Три белые фигурки как раз выходили из открытого отсека «Вентриса».

— Она снаружи, профессор, — сказал Блейк.

— Теперь, когда вы не защищены в капсуле, мисс Митчелл, вы слышите меня в своем скафандре?

— Да.

— Если вы воспользуетесь увеличительным щитком на шлеме скафандра, то сможете убедиться, что Ангус и Тони не тащат между собой пустой скафандр. Через минуту они скроются за горизонтом, но вы сможете увидеть сэра Рэндольфа, когда он начнет ... э-э ... опускаться.

Марианна ничего не ответила, но протянула руку и натянула забрало на лицевой щиток.

Время, кажется, остановилось. Эфир молчал. Форстер ничего не говорил. Марианна молча смотрела в небо. Блейк лежал в Манте и молча изучал свои ногти, намеренно избегая любопытного взгляда Марианны.

Она хранила молчание. Неужели она ждала, как далеко зайдет профессор?

Размытый горизонт Амальтеи был до смешного близок. Марианна сделала едва заметный непроизвольный жест, нарушивший ее равновесие, она увидела, как выхлопные газы маневровых систем Мак-Нила и Гроувза прочертили тонкие прямые линии на оранжевом фоне Юпитера. Она быстро приспособилась, как раз вовремя, чтобы увидеть три фигуры.

Пока она смотрела, они разошлись. Двое из них замедлили ход и направились назад. Другой продолжал беспомощно опускаться к зловещей громаде Юпитера.

— Он умрет, — прошептала она. — Вы бросили его в радиационный пояс.

Форстер ничего не сказал. — Возможно, он не расслышал и Блейк взял на себя смелость развеять этот ужас:

— Об этом мы позаботимся на корабле. У нас есть ферменты, чтобы удалить мертвые клетки, восстановить поврежденные. Вы знаете по собственному опыту, что даже двенадцатичасовое воздействие не убьет вас, если вовремя начать лечение.

— Двенадцать часов…

— Да, — сказал Блейк.  — И Мэйс знал это, когда направил вас обоих сюда через радиационные пояса. Он рассчитывал, что мы спасем вам жизнь. И мы это сделали.

Почти сразу же Блейк пожалел о своих словах. Сейчас было не время уменьшать ее симпатию к Мэйсу.

В трубке раздался голос Форстера:

— Надеюсь, мне не нужно напоминать вам о срочности ситуации. Как я уже сказал, время падения с нашей орбиты в верхние слои атмосферы Юпитера составляет около девяноста пяти минут. Но, конечно, если подождать хотя бы половину этого времени…будет слишком поздно.

Марианна парила в пространстве, подбоченясь, запрокинув голову, и Блейк подумал, что даже в явной тоске, в громоздком скафандре, она являет собой воплощение достоинства и естественной грации. Наблюдая за ней, Блейк вздохнул. Ему стало жаль ее и Билла Хокинса. Вспомнилось: «любовь зла, полюбишь и козла».

XXIV

 Глубоко в самых темных водах корабля-мира Спарта плыла без света, скользя сквозь холод, сильная, как дельфин, скользкая и быстрая, как рыба.

Чтобы видеть, ей не нужен был свет в так называемом видимом спектре, поскольку она могла легко видеть инфракрасное излучение кристаллических тканей огромного корабля. Повсюду колонны и стены передавали вибрирующее тепло от его невидимого внутреннего сердца. Теплый свет пульсировал вокруг нее с глубоким биением этого сердца.

Даже в видимом спектре воды были буквально живыми — вокруг нее сверкали галактики крошечных живых огоньков, щедрость Амальтеи, животные синего, фиолетового и поразительно оранжевого цветов.

Спарта была с ними единым целым, не обремененная брезентом и металлом, не нуждавшаяся в баллонах с кислородом. Когда она двигалась обнаженная сквозь воду, темные щели открывались по обе стороны ее груди, от адамова яблока до крыльев ключиц. Вода пульсировала через них, лепестки плоти раскрывались. — Жабры, синевато-белая кожа.

Хотя она провела гораздо больше часов, исследуя чужой корабль, чем все остальные члены команды Форстера вместе взятые, даже она видела не больше, чем малую часть его. Миллионы (по крайней мере миллионы) разумных существ когда-то населяли эти пустые гроты и коридоры. Миллионы и миллионы других животных и растений, триллионы и триллионы одноклеточных существ, бесчисленных, как звезды в галактиках, заполняли бесчисленные ниши этого водного мира.

У Спарты сложилось более-менее ясное представление о том, какими были разумные существа, чем занимались, но она была далека от понимания того, как они это делали.

С каждой минутой, плывя в темноте, она узнавала все больше. Разноцветный планктон, личинки, медузы, даже анемоны, покрывавшие стены в некоторых частях корабля, пели ритмичную песню, закодированную в биении их желудков и сердец, биении их щупалец и крыльев.

Экосистема корабля-мира была, столь же скоординированной и целеустремленной, как и сам корабль. Корабль-мир был сделан не только из титана, алюминия и стали, но и из кальция, фосфора, углерода, азота, водорода и кислорода, а также из сорока или пятидесяти других элементов, собранных в бесчисленные разновидности молекул, в белках, кислотах и жирах, некоторые из них были простыми, как газы, некоторые из них были огромными и вплетенными друг в друга за пределами непосредственного понимания. Здесь были знакомые формы: ДНК, РНК, АТФ, гемоглобин, кератин, карбонат кальция и так далее, известные на Земле. И были молекулы, доселе невиданные, но казавшиеся здесь вполне обычными, и логичными. Здесь было все, что нужно живому существу, чтобы натянуть на себя плащ, полный жизни, блестящий костюм из слизистой, достаточно прочной, чтобы выдержать глубину или вакуум. Или ходить голышом по теплому мелководью.

Спарта вдыхала этих тварей, пока плыла, и съела их немало, — вот откуда она все это знала. Они не возражали, по отдельности у них не было разума. Пробовала их на вкус и нюхала — и, автоматически, на экране ее сознания появлялись целые массивы химических формул. Она сохраняла всю информацию, которую могла анализировать, далеко не всю, поскольку ее методы анализа почти полностью зависели от стереохимии, от соответствия вкусовых рецепторов и обонятельных сенсоров формам молекул, представленных им, — в плотной ткани глаза ее души, где ее можно было сортировать и сравнивать с тем, что было известно.

Так она узнавала корабль-мир. Но таким образом нельзя было узнать его назначение, его организацию.

Команды профессора Форстера прошли по двум осям, экваториальной и полярной, составили карты двух узких конусообразных областей, на картах было показано, что корабль состоит из оболочек, одна внутри другой. Форстер представлял корабль в виде вложенных друг в друга эллипсоидных шаров. Но Спарта уже знала, что корабльбыл одновременно и проще, и сложнее — он был больше похож на спираль, на раковину наутилуса.

Она никогда не приближалась ближе пятнадцати километров к центру корабля, хотя ее тело было приспособлено к  любым возможным давлениям и температурам, как у морских львов или больших китов. Она встроила в себя механизмы сердца и кровеносных сосудов, которые были ей необходимы для подачи кислорода в мозг и другие органы на глубине. Она была уверена, что двигатель всего, что произошло с тех пор, как экспедиция «Кон-Тики» вошла в облака Юпитера, был сосредоточен именно там. Сила, которая расплавила Амальтею, и разум, который приказал воскресить жизнь корабля, были сосредоточены там. Потенциал того, что было еще впереди, был сосредоточен там.

Не то чтобы  у нее не было времени совершить это путешествие. Но что-то удерживало ее вдали от этого места. Она снова и снова возвращалась в комнату в «храме искусства», где «Посол» покоился в стазисе[20]. Ее влекло к огромной статуе не только естественное любопытство и восхищение ею, но и ожидание.


Тхоувинтха находился один в поющей тьме на протяжении ста тысяч неисчислимых кругов солнца, не видя снов.

Не тьма рассеялась первой, это произошло позже. Первое, что случилось, было то, что цельность мира очутилась на краю — ибо, как говорят мириады существ, край цельности  — это время.

Было слышно, как бьется огромное сердце. Тхоувинтха был далек от бодрствования и даже не был жив, как живы мириады существ, но цельность мира сформировала способ познания самого себя: его великое сердце билось, и Тхоувинтха, не обладая сознанием, знал, что оно бьется.

Мир вел счет своего времени.

Последовал сигнал снаружи и затем сигнал изнутри. Тхоувинтха был способом мира вести счет своего времени, и, пока мир существовал, Тхоувинтха вел ему счет.

Тьма начала рассеиваться. Глаза Тхоувинтха стали прозрачными для света, который просачивался из стен мира и бился вместе с его сердцем. Стены не были черными, хотя свет от них не распространялся далеко в воде. Ярче звезд на небе были мириады существ, наполнявших сладкие воды.

Тхоувинтха не двигался и не нуждался в движении, а только ждал и наслаждался восхитительными водами. Все нужное для жизни растворилось в воде. В водах была жизнь и память о жизни.

Мир просыпался, как и было задумано: в этом была радость, как и было предсказано первым посещением. Самые опасные циклы Солнца, которых не без основания боялись пришедшие, ибо, увидев положение вещей в естественных мирах, они были погружены в печаль, были благополучно перенесены мириадами существ. Теперь прибыли их представители, как и было намечено. Все было хорошо.

Они прибыли. Их запах был в воде, вполне приемлемый запах, действительно прекрасный запах, но не такой , как было предсказано первым посещением. Ибо эти существа не дышали водой.

Неважно. Природа этих существ — мыслящих абстрактно, создателей машин и живых существ, рассказчиков — была открыта вторым посещением. Удивительным для Тхоувинтха было то, как мало их было. В воде их было так мало! У них было так мало разнообразия!

Их было меньше, чем пучок щупалец.

Где же их большие корабли? Почему мириады существ естественных миров не пришли тысячами и миллионами, чтобы занять подготовленные для них пространства? Ибо мир был приведен в порядок для них, когда стало ясно, что великая работа потерпела неудачу, что естественные миры должны потерпеть неудачу. Второе посещение утверждало, что еще есть надежда, что все еще будет хорошо, что они придут, развив в себе способность к абстрактному мышлению, не только к созданию машин, но и к творчеству, к рассказыванию историй, без чего было бы немыслимо вести их вперед… но момент настал. Мир проснулся и скоро придет в движение. Если это все, что нужно, то так оно и должно быть.

В воде неподалеку Тхоувинтха попробовал одну из них, ту, что приходила чаще всего. По биению трех сердец, по метке времени Тхоувинтха понял, что пришло время обменяться историями.


Проведя долгие часы в одиночестве в искрящейся жизнью темноте, Спарта начала глубже понимать то место, которое «Знание» играло в мифах и легендах бронзового века. От «Знания» произошло много современных религий. Теперь стало понятно, почему многие исторические герои провели так много времени под водой, почему Книга Бытия описывала небо и землю в начале как «бесформенные и пустые; и тьма была на лице бездны», и почему «Дух Божий двигался по лицу вод».

Спарта мерцала белым светом в коридорах храма искусства, где стены светились самым теплым светом, а туманности сияющей жизни роились наиболее густо. Она вплыла во внутреннюю комнату. «Посол» покоился на своем пьедестале, не меняясь, не давая никакого видимого намека на жизнь, не говоря уже о пробуждении сознания. Но по вкусу воды она поняла, что это не так. Кислоты, которые омывали его клетки в стазисе, вытекали из его системы.

Она парила перед «Послом» в воде, ее короткие прямые волосы, лишенные цвета, мягко покачивались в колеблющемся потоке, ее жабры открывались и закрывались так же грациозно, как колыхание водорослей в медленном морском приливе.

— Вы проснулись? — Она выдувала воздух, позаимствованный из жабр, накопленный в легких, через рот и нос и издавала щелчки глубоко в горле, говоря на языке, известном тем, кто реконструировал его как язык культуры Х.

Одинокий щелчок эхом отозвался в воде вокруг нее:

— Да.

— Как вас зовут?

— Мы — живой мир.

— Как вы хотите, чтобы к вам обращались?

В ответ раздались глухие удары, словно под водой ударили в деревянные гонги:

— В этом теле форма обращения — Тхоувинтха.

— Ты — Тауинтха? — Объем тела Спарты был в четыре раза меньше, чем у «Посла» — как она ни старалась, ей не удавалось точно воспроизвести звучание имени.

— Вы можете называть нас Товинта. Мы не называли бы себя так, но мы понимаем, что у вас другое впечатление… другое строение. Как вас зовут?

— Мы, все представители моего вида, — называем себя людьми. В этом теле большинство тех, кто меня знает, называют меня Эллен Трой. Другие зовут меня Линда Надь. Я называю себя Спартой.

— Мы будем называть вас обозначенным.

— Почему вы меня так называете?

— Вы похожи на других людей, которые пришли сюда, и на тех, кого мы наблюдали раньше, но также отличаетесь. Вы научились делать себя более похожими на нас. Вы могли обучиться этому только у обозначенных: поэтому будем называть вас обозначенным.

— Пожалуйста, объясните подробнее. — Спарта издала нетерпеливую череду щелчков и шипений. — Я хочу знать ваше впечатление.

— Мы расскажем друг другу много историй. Мы расскажем вам как можно больше о том, что произошло до нашего последнего визита. Вы расскажете нам обо всем, что произошло с тех пор.

С каждой фразой вода текла в мантию посла и вытекала из нее; жизнь струилась по его телу.

— Позже будет больше времени. Но сейчас у нас мало времени. А где остальные?

— Они находятся на нашем корабле в ближайшем космосе.

— Значит, вы хотите, чтобы их уничтожили. — Бесстрастное «лицо» посла не выражало ни малейшего намека на одобрение или неодобрение, когда «Посол» незаметно выплыл из сверкающего пьедестала и гнезда извивающихся микротрубочек, прикреплявших его к кораблю. — вы хотите пойти с нами один.

— Нет! — Гулкий щелчок. — Они не должны пострадать.

— Все должны прийти. У нас мало времени. Очень скоро времени не останется.

— Я расскажу им, если вы расскажете мне, как это сделать.

— Пойдем, и я расскажу вам, как.


Первой вошла в открытый отсек «Вентриса» Марианна, за ней Блейк. После того как отсек был закрыт, она стянула с головы шлем и направилась по коридору к переполненной кают-компании.

Марианна прибыла с огнем в сердце и огнем в глазах, и ей нужен был только окровавленный топор, чтобы соответствовать роли Клитемнестры [21]. Однако ее первые слова были обращены не к Форстеру, который выжидающе стоял перед ней, а к Биллу Хокинсу.

— Ты мог бы остановить их, — сердито сказала она. — Или, по крайней мере, опытаться. Ты что, хотел, чтобы он умер.

Он посмотрел в эти огненные глаза.

— Нет, Марианна, не хотел. И он этого не хотел.

— Потому я сдалась, — сказала она. — Если бы я не заставила его сказать мне, где он спрятал статую, он пошел бы на смерть за свои принципы. Он вел себя как Мэ… по взрослому. Но ты Билл…

— У вас будет много времени для взаимных обвинений позже, мисс Митчелл. — Форстер прервал ее прежде, чем она произнесла более жесткие слова. — Сейчас нам нужно уладить кое-какие дела.

— Вот, — сказала она и подтолкнула к нему блокнот. На нем был грубый набросок — карта участка «храма искусства» с крестиком, отмечающим место. — Это лучшее, что я смогла сделать.

— Так, прекрасно, — сказал Форстер, взглянув на рисунок и передав его Блейку. — Блейк, я полагаю, ты дал понять, что хочешь позаботиться об этом.

— Сэр, — Блейк взял блокнот и немедленно покинул летную палубу.

— Ну вот, теперь с этим покончено, — Форстер подошел к пустому дивану и наклонился, роясь в холщовом мешке под консолью. Он достал стеклянную бутылку с облупившимися этикетками, наполненную темно-янтарной жидкостью. Один из его заветных «Наполеонов». — Почему бы нам не расслабиться и не выпить, чтобы забыть все эти неприятности?

— Выпить? — Возмущение Марианны было почти осязаемым. Она указала на дисплей времени на пульте позади Форстера. — Ты что, с ума сошел? Рэндольф, должно быть, уже на полпути к Юпитеру!

Профессор Форстер неодобрительно посмотрел на нее: 

— Недостаток терпения — распространенный недостаток молодых, — сказал он, и это прозвучало странно, учитывая его юношескую внешность. — Я не вижу причин для поспешных действий.

Марианна покраснела, но так же быстро снова побледнела — настоящий страх временно отодвинул ее гнев. — Ты обещал, — прошептала она.

На лице Билла Хокинса тревога сменилась угрозой:

— Профессор, вы сказали мне… Ну, я не вижу смысла продолжать.

Видя их волнение, Форстер понял, что, возможно, зашел слишком далеко, в конце концов, это была всего лишь шутка.

— Я могу сказать вам сразу, мисс Митчелл, — Билл уже знает, и именно поэтому он справедливо сердится на меня, — что Рэндольфу Мэйсу грозит не больше опасности, чем нам. Мы можем пойти и забрать его, когда захотим.

— Значит, ты мне солгал? 

— Нет, конечно, нет. Мэйс неоднократно лгал тебе, но то, что я сказала, было правдой. Просто, ты сделала неверные выводы из моих слов. Билл тоже так думал, пока я ему не объяснил — его возмущение по поводу вас с Мэйсом было вполне искренним, и я сомневаюсь, что мы смогли бы его сдержать, если бы не убедили его, что говорим правду.

— Что именно? — Спросила она и добавила с шипением: если ты был готов зарезать этого своекорыстного быка.

Форстер невольно вздрогнул:

— Да, ну… когда я сказал, что тело упадет отсюда на Юпитер за девяносто пять минут, я опустил (не случайно, признаюсь) довольно важную фразу. Мне следовало бы добавить: «тело, покоящееся относительно Юпитера». Но мы не пребываем в покое по отношению к Юпитеру. Сэр Рэндольф разделяет нашу орбитальную скорость, которая составляет около двадцати семи километров в секунду.

Она уже догадывалась, что Форстер скажет дальше, сила ее гнева была слегка ослаблена. И лучшее, что она могла сделать, это показать свое презрение к его самодовольству:

— К черту ваши цифры. Не могли бы вы, ради Бога, перейти к делу?

— М-м-м, да, как скажешь. — Удивительно, но сейчас он выглядел почти смущенным. — Мы отбросили его подальше от Амальтеи, к Юпитеру. Но дополнительная скорость, которую мы ему дали, была обычной, он все еще движется практически по той же орбите, что и раньше. Самое большее, что он может сделать, говорит компьютер, это опуститься примерно на сто километров. Через один оборот, двенадцать часов или около того, он вернется туда, откуда начал, если мы вообще ничего не будем предпринимать.

Марианна встретилась взглядом с профессором. Для двух других наблюдателей на летной палубе, Уолш и Хокинса, смысл этого обмена взглядами не вызывал сомнений: Форстеру было стыдно за себя, но он держался вызывающе, потому что считал, что то, что он сделал, было нужно сделать, Марианна испытывала облегчение, но и разочарование и досаду от того, что ее обманули.

— Вот почему ты не позволил мне поговорить с ним, — сказала она. — Рэндольф достаточно умен, чтобы понять, что ему ничто не угрожает. Он бы мне так и сказал.

— Да, именно поэтому я и не позволил тебе поговорить с ним, — признался Форстер. — Что касается его искушенности в орбитальной механике, то я сам тебя об этом предупреждал. Сэр Рэндольф был настолько уверен в своих способностях, что без малейших угрызений совести рисковал вашей жизнью.

Она повернулась к Хокинсу:

— Ты знал.

Хокинс твердо ответил ей обвиняющим взглядом:

— Чего профессор не сказал тебе, Марианна, так это того, что Мейс пытался убить нас всех. И сделал тебя своей сообщницей. Вы двое не вырубили нас всего на несколько минут, вы нас здорово отравили газом и направили корабль в радиационный пояс.

Кровь отхлынула от ее лица, но она сказала:

— Радиационные эффекты излечимы. — Это прозвучало с большим вызовом, чем она чувствовала. — Об этом я знаю не понаслышке.

— Для этого нужно, чтобы кто-то не спал, чтобы ввести лекарство. Вы вдвоем дали нам такую дозу, что мы долго бы оставались без сознания, слишком долго, чтобы спасти себя после пробуждения. Он оставил тебя в живых, чтобы ты подтвердила его версию — но сделал все, чтобы ты не долго оставалась свидетелем.

Марианна уставилась на Хокинса, и лицо ее медленно исказилось от ужаса. Она перевела дрожащий взгляд на профессора:

— Тогда… зачем ему понадобилось прятать статую?

— Он, конечно, этого и не делал, — сказал Форстер. — Я отдал твою карту Блейку, чтобы он запечатал ее вместе с остальными уликами против него. Мэйс рассказал тебе запутанную историю, чтобы ты отослала его обратно к нам на «Вентрис». Ты бы подтвердила на следствии, что это была твоя идея, Марианна. Ты — виновная сторона, невиновный сэр Рэндольф Мэйс никогда бы не сделал этого сам. По крайней мере, так он сказал бы Космическому Совету.

— Если ты об этом знал, зачем ты все это затеял? — Спросила Марианна.

— Чтобы ты тоже знала, — тихо сказал Форстер.

 XXV 

— А вот и мы, сэр Рэндольф, ты нас  слышишь?

— Да.

Мак-Нил и Гроувз приблизились к Мэйсу через час после того, как Форстер приказал им забрать его. Он был всего в двадцати километрах ниже, и они без особых проблем обнаружили его, отследив радиомаяк на его скафандре, который они оставили действующим, когда отключили двигательную установку его скафандра.

— В конце концов, тебе не пришлось долго ждать. Митчелл слишком ценит твою жизнь — сказал Гроувз.

— Да, ну… добросердечный человек. Весьма способная. Надо отдать ей должное.

— Боюсь, ее вера в тебя несколько поубавилась.

 Мэйс промолчал.

Тони Гроувзу, который неплохо разбирался в людях, показалось, что сэр Рэндольф Мэйс, сломался, уж очень он вяло себя вел на обратном пути, и штурману пришло в голову, что нужно предложить профессору именно сейчас как следует допросить Мэйса. Возможно, историк-журналист был готов признать свое поражение.

Они пикировали на полной скорости к спутнику. Облик Амальтеи изменился. Ледяная ее оболочка растаяла, горячая вода мгновенно выкипела. Пар медленно поднимался и вот-вот должно было показаться то, что они знали, было там, но не могли видеть своими собственными глазами до сих пор, — зеркальный космический корабль, мир, который был космическим кораблем. Алмазная Луна.

В этот момент в их скафандр ворвался голос Джо Уолш:

— Ангус, Тони, возвращайтесь сюда как можно быстрее. У нас чрезвычайная ситуация.

— В чем дело, Джо?

— Выкладывайтесь по полной, ребята. Пустите в ход маневровый двигатель мистера Мэйса, если нужно. Похоже, район вот-вот станет критическим, если наши информаторы знают, о чем, черт возьми, они говорят.


Полетная палуба «Вентриса»

— …привести «Вентрис» в экваториальный трюм корабля-мира. Я не уверена, но думаю, что у вас есть только около двадцати минут, чтобы сделать это, — доносился тихий голос Спарты из динамиков.

— Двадцать минут! — тихо воскликнула Марианна. Она огляделась вокруг, как будто кто-то мог спасти ситуацию. Но Форстер и капитан смотрели на пустой видеоэкран так, словно, сосредоточившись, могли увидеть на нем Спарту. Хокинс жевал губу, беспомощно глядя на Марианну. Даже Блейк, чьим обычным импульсом в чрезвычайных ситуациях было выйти и взорвать что-нибудь, стоял мрачно и бездействовал.

— Здесь еще нет Мак-Нила и Гроувза, инспектор Трой.

— Мэйс? — послышался голос Спарты.

— Да, он с ними.

— Связь есть?

— Я только что приказала им двигаться со всей возможной скоростью, но они находятся примерно в пятнадцати минутах от нашего нынешнего положения.

На мостике «Вентриса» на мгновение воцарилась тишина, затем из динамика снова раздался голос Спарты:

— Вам придется направиться в трюм без них, им придется это сделать самостоятельно.

— У них для этого топлива… — начала Марианна.

Голос Спарты продолжал:

— Похоже, у меня здесь нет никакой свободы действий. Мое ощущение ситуации таково, — корабль-мир находится в автоматическом режиме. Отсчет пошел и точка невозврата пройдена.

— Но, инспектор…

— Извините, сэр, позвольте мне, — прервала Уолш Форстера с дипломатической твердостью, вежливо, но было видно, что возражений она не потерпит, — я отправлю корабль в путь, предупрежу людей. А вы с инспектором можете продолжать спор.

Уолш деловито связалась с компьютером «Вентриса» — запустить корабль без помощи инженера оказалось несколько сложнее, чем обычно, и запрограммировала его на курс к экватору «Алмазной Луны».

— Сэр пристегнитесь. Блейк, займи кресло инженера. Мисс Митчелл, мистер Хокинс, спуститесь вниз, займите предстартовое положение.

Мгновение спустя маневрирующие ракеты взорвались, как гаубицы, достаточно сильно и громко, чтобы у них у всех разболелась голова. «Вентрис» резко ринулся, к черной дыре, которая уже открывалась в боку сверкающего корабля-мира.


Мак-Нил посмотрел на Гроувза. Уолш только что закончила инструктаж: 

— Что скажешь, господин навигатор?

— Ну, господин инженер, я только что провел довольно предварительную оценку на рукаве, — он постучал по коробке компьютера, расположенного на предплечье скафандра, — у нас затруднительное положение. Совершить предложенный маневр можно, но при том запасе топлива, который у нас есть, мы прибудем, немного поздновато.

— Можешь, что-нибудь предложить?

Гроувз в своем скафандре заметно пожал плечами:

— Предлагаю вылететь и надеяться, что кто-нибудь что-нибудь придумает, прежде чем у нас кончится бензин.

Мак-Нил искоса взглянул на пленника:

— Полагаю, вам следует проголосовать, Мэйс. Не то чтобы, конечно, мы обязательно это учтем.

Мейс сказал:

— Не важно. Мне нечего добавить.

Затем они включили двигатели скафандров и нырнули к «Алмазной Луне».


«Вентрис» вошел в огромный купол, первоначально исследованный Форстером и Трой на подводной лодке «Манта». Его пространство, похожее на собор, было филигранью из чернил и серебра, начерченной тонкой стальной иглой — ибо теперь он был полон вакуума, а не воды, и его замысловатая архитектура была сурово освещена льющимся юпитерианским светом.

С пола поднялся пучок блестящих механизмов, гибких и живых. Щупальца, схватили «Вентрис», втянули его внутрь, повернули его носом к «Северному плюсу». — Рыба, попала в лапы анемона.

«Вентрис» был расположен параллельно продольной оси корабля-мира. На летной палубе слабая гравитация притягивала людей к передней стене, а не к полу, но сила была очень слабой.

— Уолш, у «Манты» хватит топлива, чтобы добраться к ребятам, — сказал Блейк. — Я могу взять с собой еще два скафандра, выехать на «Манте» туда, там бросить ее, использовать газ своего и дополнительных скафандров, чтобы помочь им дойти.

— Извини, Блейк, — коротко сказала Уолш. — Ты израсходуешь газ своего скафандра и дополнительных, только подстраиваясь под их траекторию.

— Я настаиваю на попытке, — сказал Блейк со всем гневным достоинством, на которое был способен.

— Зачем приносить четыре жертвы вместо трех. — Если бы был хоть малейший шанс… —Уолш застыла. Двое из ее давних спутников, ее старейших друзей, были среди тех, кого она собиралась бросить. — Если хочешь, проверь расчеты. Докажи мне обратное.

Форстер, молчал пристегнутый ремнями к кушетке, оставаясь в стороне от спора. Теперь он поднял печальный взгляд на Блейка:

— Делай, как говорит капитан, Блейк. Сделай расчет, убрав массу Мэйса в расчетах.

Уолш молча смотрела на Блейка. Она просила его взять на себя это бремя.

— Простите, Джо, профессор, — прошептал Блейк. — Не скажу, что мне было бы жаль, если бы они сами сделали такой выбор. Но…

Уолш повернулась к пульту и вручную ввела цифры в компьютер. Расчеты были сделаны, потенциальные траектории были графически показаны.

Уолш и остальные уставились на экран.

— Что ж, — сказала она, — Будем надеяться, что, когда эта мысль придет им в голову, они будут менее брезгливы, чем… чем я.

— О чем ты говоришь? — Спросила Марианна. В этот момент они с Биллом Хокинсом поднялись на летную палубу.

Форстер не смотрел на нее, но заговорил громко и решительно:

— С топливом Мэйса, но без его массы, у Мак-Нила и Гроувза есть шанс вернуться сюда раньше крайнего срока, названного инспектором Трой.

— Быстро тающий шанс, — проворчала Уолш.

Марианна проанализировала сказанное:

— Вы хотите посоветовать им отказаться от Рэндольфа?

— Я бы хотел, чтобы они это сделали. — Форстер посмотрел ей прямо в глаза. — Но я сомневаюсь, что они это сделают.

Марианна могла бы выразить возмущение или ужас. Но она этого не сделала.


— Мы только что миновали точку невозврата, приятель, — сказал Тони Гроувз, направляясь к Юпитеру.

— То есть, если никто не придет нам на помощь, мы будем плыть вечно, — сказал Мак-Нил.

— Боюсь, что так.

Мгновение в их скафандрах звучала лишь статика Юпитера; затем заговорил Мэйс:

— В моем скафандре есть топливо. Просто избавьтесь от меня. Возможно, вы еще сможете спастись.

— Обычно так не делают, — сказал Гроувз.

— А ты, конечно, из тех, кто всегда поступает как обычно, — ехидно заметил Мэйс.

— Я думаю, он пытается спровоцировать нас, Ангус, — сказал Гроувз.

— Это ему не поможет. Это просто дежавю для меня, — сказал Мак-Нил. — «Убей этого странного неудобного парня, и, возможно, проживешь немного дольше». Попробуй это потом пережить.

Гровс прищелкнул языком:

— Слушай, то, что ты сказал, это был каламбур?

Они плыли в космосе, ракеты их скафандров толкали их к «Алмазной Луне», которая теперь почти заполнила небо. Они знали, что у них не будет возможности остановиться или даже повернуть, как только они достигнут ее.

— Откровенно говоря, — сказал Мейс, — мне все равно, останетесь ли вы оба живы. Я хотел бы сделать заявление перед смертью.

— Мы слушаем, — сказал Мак-Нил.

— Только я хочу, чтобы это слышали не только вы двое… Форстер, я полагаю. Эта женщина, Трой, или как она там себя теперь называет.

Мак-Нил включил свой скафандр:

— Вы все еще не можете нас забрать, профессор?

Ответ прозвучал так ясно, как-будто Форстер оказался в скафандре рядом с ними:

— Я слушал ваш разговор, Ангус. Сэр Рэндольф, повторите, что вы хотите сделать.

— Я тоже вас слушаю, сэр Рэндольф, — голос Спарты был так же отчетлив, как и Форстера.

Мейс глубоко вздохнул, глубоко вдохнув холодный воздух скафандра:

— Меня зовут не Рэндольф Мэйс, — начал он. — Вы можете знать меня под другими именами. Уильям Лэрд. Жан-Жак Леке. Мое имя не имеет значения.

— Правильно, твое имя не имеет значения, — сказала Спарта. — Ты думал, что убил моих родителей. Ты думал, что создал меня. Но все, что ты сделал, не имело никакого успеха, мистер Немо.

Продолжайте, — поспешно сказал Форстер.

— Ну, слушай, — устало сказал Мейс. — Проклятая женщина права: я теперь никто. Но мы, пророки, не были сумасшедшими. Мы сохранили «Знание», «Знание», которое сделало эту женщину такой, какая она сейчас есть… «Знание», которое привело всех нас в это место.

Мы совершали ужасные преступления во имя «Знания». Может быть, вам покажется странным, что я так откровенно признаюсь в этом.

Обычно считается, большинство людей так думают, что преступник не может обладать совестью.

Убийца невинных, который убивает из пулемета тех кого никогда не видел раньше, ничего о них не знал, такой неумолимый убийца, не может обладать совестью.

Это жалкая ошибка.

В то время, когда Мейс летел сквозь пространство, произнося свой жуткий монолог, всех троих слегка разнесло в разные стороны. В их скафандрах закончилось топливо и они уже на протяжении нескольких сотен метров просто дрейфовали, беспорядочно поворачивались, иногда глядя друг на друга, иногда глядя в пустое пространство, или на зеркальную поверхность того, что было Амальтеей, или в устрашающий облачный котел Юпитера.  В стороне от направления их движения увеличивалась сверкающая громада корабля-мира.

— Мы, пророки, хорошо знали, что делаем. Мы жалели тех, кем жертвовали. Древние первобытные люди, которые молились за души съеденных ими оленей, были не более набожны, чем мы.

Мы совершали ужасные преступления и совесть нас не мучила, также как и тех пророков, кто жил до нас на протяжении тысячелетий. Мы верили, что в конце концов история и судьба человечества оправдают нас и все человечество благословит нас.

Никто не живет вечно, и если несколько (или даже очень много) невинных погибнут, но, благодаря их гибели, рай наступит гораздо раньше, то это буде оправдано — многие другие от этого выиграют в будущем.

И вот, во имя «Знания», чтобы поторопить день, когда Всесоздаель-Панкреатор вернется, мы предприняли еще одну попытку создать императора последних дней. — Мы создали ее.

Или, как настойчиво напоминают мне мои коллеги и современники, я создал ее. Но я не могу взять на себя всю ответственность. Ее родители — эти хитрые, лживые венгры, продали ее мне.

Под моим руководством было сделано несколько модификаций. Первой была эта девчонка, но она отказалась сотрудничать, утверждая, что понимает «Знание» лучше, чем рыцари и старейшины. Жаль, что мне не удалось избавиться от своей неудачи.

После ее побега прошло всего несколько лет, прежде чем стало ясно, что семь тысяч лет «Знания» были, мягко говоря, неполными. Венерианские таблички показали, что наши переводы были ошибочными, особенно наш перевод марсианской таблички. Сигнала с родного мира Панкреатора в созвездии Южный Крест не будет. «Дорадус», наш козырь в предстоящей борьбе, был бездарно потерян этим дураком Кингманом.

А эта чудовищная женщина пошла дальше, нападала на нас в наших самых тайных убежищах — я сам был на волосок от смерти от ее рук. Говарду Фалькону, который должен был стать новым императором, не удалось пробудить Панкреатора на Юпитере — так называемый «мир богов» был там всего лишь миром животных. Никто из нас не предвидел значения Амальтеи. В «Знании» об этом не было ни слова. Наши планы и наша гордость были повержены в прах.

Мы, рыцари и старейшины пророков (те из нас, кто выжил) вконец потеряли мужество. Мы столкнулись с горькой истиной, что все, ради чего мы работали и во что верили, было ошибкой. Ложное «Знание» не давало нам никаких привилегий. Если Рай и пришел бы на Землю, мы не были бы среди избранных.

Я отказался вступать в самоубийственный договор с остальными пророками. Они от души проклинали меня, но я, по крайней мере, оказал им услугу, развеяв их прах в космосе.

Я решил сделать три вещи. Посмотреть на лицо Панкреатора. Убить эту ужасную женщину, которую помог создать. И умереть. С этой целью я создал полезную личность сэра Рэндольфа Мэйса и сделал все, о чем вы знаете и можете догадаться.

Я видел Панкреатора. Его вы называете «Послом», — это существо, к которому меня подготовили семь тысяч лет моей традиции. Я даже был готов к неизбежному разочарованию. Он, или она, или что бы это ни было, — это не уродливое существо, но и не бог.

Наконец Мэйс замолчал. Они трое находились не более чем в полукилометре от все еще зияющего отверстия экваториального трюма, в котором обосновался «Вентрис», но не могли ни остановиться ни повернуть, а продолжали двигаться мимо.

Мэйс не удержался и добавил последнее, ненужное замечание:

— Мои надежды на месть тоже не оправдались. Но по крайней мере, третий пункт моей программы, будет выполнен — я умру.

— Ты ошибаешься, Немо. Ты не умрешь. — Спарта рассмеялась низким горловым смехом. — У «Посла» есть имя — Товинта. Товинта — это многое, в том числе и пилот этого корабля, но не то, что ты называешь Панкреатором.

Через секунду, после того как трое мужчин это услышали, из полости огромного трюма корабля-мира появились три почти невидимых тонких серебристых щупальца. Они двигались безошибочно, с быстротой гремучих змей, словно обладая собственным восприятием и умом.

— А-а… полегче там! — Мак-Нил вскрикнул, когда одно из щупалец зацепило его за ногу и дернуло.

— Упс! — Воскликнул Гровс почти в тот же миг — радостно, как мальчишка, щупальце схватило его за руку.

Мейс только удивленно хмыкнул, когда третье щупальце обвилось вокруг его талии.

Серебристые волокна не сразу натянулись, они вылетали из трюма быстрее, чем леска, спущенная с катушки. Разница в скорости между кораблем и людьми была громадной, и умные щупальца корабля не собирались расчленять свою добычу, ликвидируя эту разницу сразу. Но в пределах трехсот метров люди уже на мгновение замерли относительно корабля и затем корабль  начал их втягивать.

В их скафандрах раздался спокойный голос Спарты:

— Вас посадят в шлюз «Вентриса», он открыт. У вас будет очень мало времени, чтобы подготовиться к ускорению, самое большее несколько секунд. Не останавливайтесь, чтобы снять скафандры, просто идите в кают-компанию и ложитесь на пол. Я не могу сказать, сколько G у нас будет. Любая ваша задержка будет опасной.

Щупальца, казалось, очень точно знали, какое ускорение и замедление может выдержать человеческое тело без серьезных травм. Они потянули сильно и быстро, застыли в нескольких десятках метров от купола и втащили людей внутрь, когда купол уже начал снова срастаться. Он захлопнулся, лишь только их шлемы оказались под ним.

Вентрис казался до смешного крошечным там, лежа внутри километрового шлюза. Через несколько секунд похожие на хлысты щупальца протолкнули людей через открытый отсек оборудования «Вентриса» — первый, второй, третий, и щупальца исчезли. Даже Рэндольф Мэйс, который совсем недавно произнес свою собственную похоронную речь, поспешил через двойные люки в поисках ровного места, чтобы лечь.

Мир пришел в движение еще до того, как они опустились на колени. Но Спарта, которая, несомненно, знала, что делает,  торопя их, преувеличила устрашающие возможности культуры X. Инопланетный корабль (эллипсоид длиной в тридцать километров заполненный водой) не мог развить мгновенно ускорение даже в одно G.

Невероятный столб огня, вырвавшийся из его «Северного полюса», направленного прямо на Юпитер, начал двигать корабль-мир медленно, и в кают-компании «Вентриса» ускорение не ощущалось. Ангус Мак-Нил встал, чтобы устроиться поудобнее, расстегнул шлем и, отбросив его в сторону, стал выбираться из скафандра.

Это было явно преждевременно. Мак-Нил откинул верхнюю половину скафандра, — корабль-мир разогнался до одного G. Скафандр оказался на полпути вниз к полу. — Ускорение достигло пяти G, и Мак-Нила опрокинуло на мягкий пол.

Голос Спарты раздался в шлемах Тони Гроувза и человека, назвавшегося Рэндольфом Мэйсом:

— Мне дали понять, что ускорение будет увеличиваться еще пять минут, а затем прекратится. К тому времени мы уже будем на пути к месту назначения.

Гроувз, штурман, выдавил вопрос из своей обмякшей груди:

— Где это может быть, инспектор?

— Я не знаю. Однако, как я понимаю, мы все-таки встретимся с Панкреатором сэра Рэндольфа.

На мостике корабля-мира — это место исследователи приняли за художественную галерею, маленькая Спарта и большая Товинта изучали живые, сверкающие фрески и таким образом намечали свой курс. Они плыли близко друг к другу, кружась и скользя в водах, общаясь, как будто знали друг друга миллиард лет и танцевали, празднуя свое долгожданное воссоединение.

Но даже когда она танцевала с инопланетянином, событие, которое она представляла себе бесчисленное количество раз в своих снах, она думала о Блейке, своей истинной паре…

Блейк задумчиво сидел в трюме «Вентриса», ощущая себя сильно постаревшим. И он действительно изменился. Стал похож на взрослого, понимающего свою ответственность. — За всю эту поездку он не нашел повода что-нибудь взорвать.

Эпилог

На базе Ганимед отслеживали все эти события. Был приготовлен  космический корабль, скрипучий старый буксир, чтобы попытаться спасти экспедицию Форстера, которая не выходила на связь (теперь все это знали) и несомненно, терпела бедствие.

Но сверкание серебристого яйца застало всех наблюдателей врасплох. На Ганимеде, на Земле, на всех обитаемых мирах было видно, как заработали титанические двигатели. Все увидели, как гигантский корабль шевельнулся в объятиях могучего Юпитера. Все были уверены, что он направится за пределы Солнечной системы, к самым далеким звездам. Но, десятки раз перепроверив показания компьютеров, с большим удивлением наблюдатели вынуждены были наконец убедиться, что это не так.

На Ганимеде Командор наблюдал за происходящим с мрачным выражением. Слишком поздно он выследил последнего из пророков, последнего крота в  филиале Космического Совета «Безбрежного Океана». Что бы ни говорили ему эти жалкие заговорщики-пенсионеры «свободного духа», все это уже не имело никакого значения.

На Земле Ари и Йозеф наблюдали за этим зрелищем. Слезы текли из глаз Ари, слезы радости из-за того, что это случилось, и что ее дочь помогла этому случиться. И слезы гнева — из-за того, что сама Ари никак не повлияла на это событие.

То, что осталось от Амальтеи, ее сверкающее ядро, корабль-мир, Алмазная Луна, не направлялось куда-то в созвездие Южного Креста. Корабль-мир направлялся к Земле.








Примечания

1

  Burberry — Британская компания, производитель одежды, аксессуаров и парфюмерии класса люкс.

(обратно)

2


(обратно)

3

 ТОМАС ЭЛИОТ (1888-1965) Американский поэт — «Четыре квартета».

(обратно)

4

 Карнакский храм — крупнейший музей под открытым небом, который находится в нескольких километрах от египетского города Луксор в небольшой деревушке Карнака.



(обратно)

5

Мексика. В 30 км от границы с Гватемалой, на территории штата Кампече, среди непролазных джунглей, населенных бесчисленным количеством тропических животных и птиц, лежат руины древнего и красивого города Калакмуль.


(обратно)

6

Турция. Неолитическое поселение Чатал-Хююк.




(обратно)

7

 Арнольду Тойнби (1889-1975) — Английский историк, социолог, философ истории и культуролог. Был, пожалуй, самым читаемым, переводимым и обсуждаемым ученым современности. Известен как создатель цивилизационной теории.

Тойнби выделяет 21 цивилизацию 1.египетская… 14.православная христианская в России…

(обратно)

8

  Шпенглер немецкий мыслитель (1880-1936) в своей работе обосновал идею, что Западная цмвилизация клонится к упадку.

(обратно)

9

 Сянци- китайские шахматы.

(обратно)

10

Реальная историческая личность. Расшифровка минойской линейной Б письменности была триумфально осуществлена Майклом Вентрисом в 1952 году.

(обратно)

11

 Мандала.

(обратно)

12

Шри-Янтра.

(обратно)

13

 Лингам и йони — мужской и женский половые органы — символизируют божественность, которая принимает форму фаллоса, проникающего в… Лингам — это практически единственная вещь, которая объединяет все индуистские храмы.

(обратно)

14

 Дарджилинг - Индийский элитный чай. Его иногда называют «чайным шампанским».

(обратно)

15

 Сиви́ллы, сибиллы — в античной культуре пророчицы и прорицательницы, предрекавшие будущее, зачастую бедствия.

(обратно)

16

«Эпос о Гильгамеше», или поэма «О все видавшем» — одно из старейших сохранившихся литературных произведений в мире, самое крупное произведение, написанное клинописью, одно из величайших произведений литературы Древнего Востока. «Эпос» создавался на на основании шумерских сказаний на протяжении полутора тысяч лет, начиная с XVIII—XVII веков до н. э. Его наиболее полная версия обнаружена в середине XIX века при раскопках клинописной библиотеки царя Ашшурбанипала в Ниневии.

(обратно)

17

«Повесть о Гэндзи» написана в начале 11 века дворянкой и фрейлиной Мурасаки Сикибу. Очень большое число персонажей, большинство без имени. Большой объем текста при полом отсутствии сюжета. Перевод на русский занял у переводчика 16 лет ее жизни. 

(обратно)

18

 Юитер V — другое название Амальтеи

(обратно)

19

Кали.

(обратно)

20

Стазис — в научной фантастике некое энергетическое поле, в которое помещаются живые организмы. Поле полностью останавливает любые физиологические процессы, а ощущение времени полностью теряется.

(обратно)

21

Клитемнестра — Действующее лицо трагедии Эсхила «Агамемнон».

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ К БЕРЕГУ  «БЕЗБРЕЖНОГО ОКЕАНА» 
  •    I
  •   II
  •   III
  •   IV
  •   V
  •   VI
  •   VII
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ГАНИМЕД 
  •    VIII
  •   IX
  •   X
  •   XI
  • ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «МАНТА», «ЛУННЫЙ КРУИЗ», И «СТАРЫЙ КРОТ». 
  •    XII
  •   XIII
  •    XIV
  •   XV
  •   XVI
  •   XVII
  •   XVIII
  • ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ В САМОЕ СЕРДЦЕ БЕЗДНЫ 
  •   XIX
  •   XX
  •   XXI
  • ЧАСТЬ ПЯТАЯ ЮПИТЕР ПЯТЬ МИНУС ОДИН[18] 
  •    XXII
  •   XXIII
  •   XXIV
  •    XXV 
  • Эпилог
  • *** Примечания ***