Люди золота [Эмиль Дебо] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
ЭМИЛЬ ДЭБО Люди золота
Американскiй романъ.
I. Гроза
Была ужасная ночь. Страшная гроза разразилась в горах. Дождь лил ливмя. Ветер с треском ломал громадные деревья. В промежутках молния освещала пейзаж: на западе виден был ряд гранитных скал; на востоке протекала одна из громадных рек американского континента. Нигде не видно было ни малейшего признака человека. Каменистая, покрытая болезненной растительностью местность не привлекла пионеров, жадных до быстрого обогащения. Однако в эту ужасную ночь, несмотря на ураган, по описанной нами местности ехал всадник. При блеске молнии он старался распознать дорогу, но его усилия были тщетны, потому что он вдруг вскричал по-французски: — Проклятая страна! Вот мы и заблудились!.. Бедная Юнона, — продолжал он, обращаясь к своей лошади, — ты устала, а я не могу обещать тебе отдыха раньше, как через три часа. Ну, чортова погода, не правда ли? Понятно, что Юнона ничего не отвечала на этот монолог, но она пошла тише, точно слова хозяина лишили ее мужества; но он потрепал ее по шее, и благородное животное снова поскакало в галоп, как вдруг оно кинулось в сторону и остановилось. — О! о! — сказал всадник. — Что такое? Ты чуешь опасность, моя старая подруга; но чорт меня побери, если я вижу что-нибудь. Сказав эти слова, всадник положил руку на револьвер, этот неразлучный спутник американцев, всегда готовый помочь в опасности. При свете молнии, более продолжительной, чем предыдущие, всадник увидел, к своему крайнему удивлению, что-то вроде дома. Это была хижина, прислоненная к скале и полускрытая большим обломком гранита. — Что за чорт может жить в этом месте? — спросил себя путешественник. — По правде сказать, нам необходимо какое-нибудь убежище. Ну, Юнона, посмотрим, примут ли нас! Но на этот раз Юнона заупрямилась. Можно было подумать, что ее инстинкт предсказывал ей ужасные вещи. Чтобы заставить ее подойти к хижине, всадник был принужден дать ей шпоры. Подъехав к хижине, он сошел с лошади и постучался. Никто не отвечал. Он стал прислушиваться, но не мог различить ни малейшего звука. — Неужели никого нет? — сказал он. — Ну, что же! Коли не отворяют, так откроем себе сами! Сказав это, он толкнул дверь ногой; к его удивлению, дверь не подалась. Она была сделана из крепкой сосны и плотно закрыта. «Это начинает делаться интересным!» — подумал незнакомец, как вдруг послышался шум отпирающегося замка. Дверь отворилась. На пороге появился человек, и несмотря на темноту, путешественник увидел, что отворивший направил ружье прямо ему в грудь. Быстро, но хладнокровно приехавший оттолкнул одной рукой угрожающее дуло, а другой приставил револьвер к горлу незнакомца, который так странно принимал его. — Теперь, — сказал он спокойно, — мы можем поговорить. — Что вам надо? — Мне надо, любезный хозяин, убежище и огонь. Можете вы мне их дать? На этот раз путешественник говорил по-английски. — Войдите! — сказал глухим голосом отворивший дверь. — Вы получите, что желаете. Прежде чем войти в хижину, путешественник поставил свою лошадь под навес, бывший около хижины. В это время хозяин развел огонь. Сделав это, он выпрямился и прошептал странные слова: — Наконец-то! Сегодня ночью моя миссия будет кончена! Все приказания будут выполнены! В эту минуту путешественник переступал через порог комнаты, которую разведенный огонь начинал освещать. Трудно себе представить что-нибудь более противоположное, чем наружность этих двух людей, бывших в хижине. Один был молодой человек лет тридцати, белокурый, с черными глазами. Длинные ресницы придавали красоту его открытому, честному лицу. Он спокойно сушил перед огнем свой плащ, не обращая внимания на своего хозяина. Другой был высок и худощав. Темная борода покрывала его лицо почти до самых глаз. Кто хотя раз видел взгляд его глубоко провалившихся глаз, тот должен был долго его помнить. — Вы конечно, спрашиваете теперь себя, — начал смеясь путешественник, окинув быстрым взглядом своего хозяина, — почему я осмелился проникнуть в ваше жилище. Причина очень проста: я озяб, а моя лошадь устала. Кроме того, в этой прекрасной стране нельзя в такое время прогуливаться с деньгами в кармане. — У меня есть пять долларов, — продолжал он, бросая деньги к ногам хозяина, который, однако, их не поднял, — но я вас предупреждаю, что если вам придет фантазия убить меня, то вы не найдете ничего более. Сверх того, очень вероятно, что я буду сильно сопротивляться. Итак, спокойной ночи! А! Я могу еще прибавить, что меня зовут Робертом де-Керваль, что я живу в Нью-Йорке, что я еду в Вестфильд, наконец, что я француз и что если со мной случится… какое-нибудь приключение, то мой консул может наделать вам неприятностей. После такого дружеского предупреждения он завернулся в свой плащ и заснул, не обращая внимания на своего молчаливого товарища. На рассвете он проснулся. Ему послышался выстрел. Несколько минут он прислушивался, но наконец усталость взяла верх, и он снова заснул. Хозяина не было более в хижине.II. Преступление
Уверившись в крепости сна де-Керваля, хозяин хижины осторожно поднялся и, взяв ружье, направился в угол комнаты. Там он поднял скрытую в полу подъемную дверь и исчез, опустив ее осторожно за собой. Сойдя несколько ступеней, он зажег факел и, пройдя по пробитому в скале проходу, вошел в подземелье. При свете факела можно было видеть три человеческих тела, лежавшие на груде сухих листьев. Одно из этих тел поднялось наполовину, и слабый голос прошептал с ужасом: — Вильки! Это Вильки! — Вставайте, сударыня, и разбудите ваших дочерей, — сказал Вильки. — Час наказания наступил, — прибавил он торжественным голосом. Женщина, к которой относились эти слова, была еще молода, но ее лицо носило следы страданий. Две молодые девушки, или лучше сказать, два ребенка, со страхом устремили на говорившего свои большие глаза. Их лица были бледны и худы. — Что вы хотите сказать, Вильки? — спросила с безпокойством мать. — Разве вы не поняли, что вы должны сейчас умереть? — Умереть! — вскричала бедная женщина. — Это конец моих мучений… Это освобождение!.. Но они, мои дочери, какая им определена участь?.. Их освободят, не правда ли?.. Бедные создания!.. Моя смерть возвратит им свободу… Может быть, они еще будут счастливы!.. Не правда ли, Вильки? Не правда ли?.. Вильки не отвечал ни слова. Бедная женщина угадала значение этого молчания. — Сжальтесь над ними! — вскричала она, бросаясь на колени. — Сжальтесь над моими детьми!.. — Вы знаете, что они никогда не прощают! Несчастная упала на землю пораженная горем. — Умоляю вас, Вильки! — прошептала она чуть слышным голосом. — По крайней мере убейте меня прежде их… О! заклинаю вас, избавьте меня от зрелища их смерти!.. — Их приказания священны! — отвечал Вильки твердым голосом. — Я это помню, хотя вы уже забыли!.. Сказав эти слова, он схватил одну из девочек и связал ей руки и ноги; потом он бросил факел в груду сухих листьев, которая была мгновенно охвачена пламенем. — О! Боже мой! — вскричала с ужасом несчастная мать. — Неужели Ты дозволишь совершиться такому страшному преступлению?.. Дочь моя!.. И она упала без чувств. Вильки бросил в пламя несчастного ребенка. Бесстрастное орудие таинственного мщения, он исполнял только их приказания. Придя в чувство, бедная женщина хотела было броситься в пламя, чтобы выхватить из него свое дитя, как вдруг она заметила в углу подземелья другую девочку, окаменевшую от страха. — А! — вскричала она. — Эта останется мне, ее вы не сожжете!.. И схватив на руки ребенка, несчастная женщина бросилась вперед и исчезла за выступом скалы. «Это выход в ущелье, — подумал Вильки, — они не могут уйти от меня!..» С ружьем в руках он бросился вслед за беглянкой. Проход был узок и низок. То надо было нагибаться, то даже ползти. Едва мать, обремененная своей драгоценной ношей, достигла конца опасной дороги, как она услышала за собой шаги Вильки. Отчаянным усилием она достигла вершины горы. Буря уже утихла, и наступало утро. — Беги, моя Клэр! — сказала несчастная женщина, опуская на землю ребенка и указывая на видневшуюся вдали деревню. — Беги, моя дорогая! И помни о… — Слова остановились в ее горле, Вильки стоял уже за ней. Он хладнокровно прицелился в убегавшую по скату ущелья девочку. Выстрел загремел. Ребенок пошатнулся и упал в пропасть. — Моя дочь!.. Мое дитя!.. — вскричала несчастная мать, обезумевшая от горя. — Убиты обе!.. О! это наказание свыше человеческих сил!.. Боже мой! Что же я такое сделала? Не обращая внимания на эти отчаянные вопли, Вильки схватил несчастную и увел или, лучше сказать, унес назад в подземелье. — Теперь ваша очередь! — сказал он. — Молитесь! Она упала на колени. В ту же минуту Вильки погрузил свой нож между плеч несчастной. Исполнив последнее преступление, палач возвратился в хижину. Де-Керваль все еще спал. Заперев дверь, Вильки вынул из нее ключ и вернулся в подземелье, оставив на этот раз подъемную дверь открытою. Войдя в подземелье, он вынул из кармана склянку, завернутую в кусок пергамента. Прочитав внимательно написанное, он прибавил несколько слов карандашом и выпил содержимое склянки. В ту же минуту он упал на пол без дыхания.III. Пробуждение
Был уже день, когда де-Керваль проснулся. Его поразило отсутствие хозяина и открытая подъемная дверь. Его удивление еще увеличилось, когда он увидел, что выходная дверь хижины заперта и ключа в ней нет. «Уж не пленник ли я?» — подумал он и решился идти по единственной открывавшейся дороге. Войдя в подземелье, де-Керваль задрожал, несмотря на все свое мужество. Перед ним лежали обугленные человеческие кости, молодая женщина, плававшая в крови, и труп его хозяина. — Какая ужасная драма здесь совершилась! — прошептал Роберт. Увидя ключ от двери, лежавший на земле около Вильки, он схватил его и бросился назад в хижину и, открыв дверь, вышел на чистый воздух. Зрелище, только что представившееся его глазам, так его взволновало, что он шатался как пьяный. Однако мало-помалу он пришел в себя. «Как это случилось, что я не был жертвой этого преступления? — подумал Роберт… — Кто мог это сделать? Зачем была открыта эта подъемная дверь?.. Очевидно, чтобы указать мне место преступления. Значит, нужен был свидетель!.. А это подземелье без выхода? Кто были несчастные, заключенные в этой тюрьме?.. Я тут положительно теряюсь. Лучше всего отправиться в ближайший город. Кажется, что это будет Вестфильд». Оседлав свою лошадь, Роберт поскакал в галоп. Дорога оказалась короче, чем он думал. В городе он расспросил, где живет комиссар, и отправился прямо к нему. Комиссар Вестфильдского округа был толстый человек с лицом, окаймленным рыжими бакенбардами. Его нерешительный, ленивый вид не понравился Роберту; было очевидно, что у него желудок властвовал над рассудком. Роберт не ошибся, но он не обратил внимания на секретаря. Имя секретаря комиссара Джефферсона было Адам Фокс, и это имя совершенно подходило к его лисьей физиономии и выбранной им профессии. Джефферсон был только орудием, которым Фокс отлично умел действовать. Пока Роберт рассказывал о том, что он видел, у Адама Фокса вырывались восклицания то сомнения, то удивления. Комиссар, казалось, слушал Роберта, но на самом деле он следил за выражением лица своего секретаря. Когда Фокс открывал рот и морщил лоб, Джефферсон морщил лоб и открывал рот. Это было настоящее зеркало. Когда Роберт кончил свой рассказ, на несколько минут водворилось молчание. Секретарь размышлял, комиссар старался ему подражать. — Это дело очень важно для вас, милостивый государь, — начал Фокс, обращаясь к де-Кервалю. — Что? — сказал, вздрогнув, Роберт. — Очень важно… для вас! — повторил комиссар. — Что вы хотите этим сказать? Объяснитесь!.. — Я хочу сказать, — продолжал Фокс, — что мне кажется очень удивительным, что вы случайно замешались в такое странное, даже невероятное приключение. — Милостивый государь! — вскричал с негодованием де-Керваль. — О! Не горячитесь, прошу вас. — Да, не горячитесь! — повторил как эхо Джефферсон. — Э! Как могу я слышать без гнева подобные обвинения! Я был свидетелем странного, невероятного, как вы говорите, происшествия; но меня ничто не принуждало идти объявлять вам об этом. Я еще раз подтверждаю мои слова и не позволю никому в них сомневаться. Секретарь почувствовал, что он сделал ложный шаг, и важным тоном попросил Роберта доказать свою личность. Де-Керваль тотчас вынул из своего портфеля бумаги, доказывавшие, что он француз и живет в Нью-Йорке с матерью и сестрой. Он объяснил, что узнал накануне вечером о привозе хлопка в Вестфильд и так как последний вечерний поезд уже ушел, то он и решился отправиться верхом. Дорогой его застигла буря, и он сбился с пути. Этот рассказ был так ясен, что рассеял все сомнения Фокса. Секретарь извинился и попросил Роберта прийти через час. После ухода де-Керваля Джефферсон осмелился сказать своему секретарю: — Извините меня, Фокс, мне кажется, что тут есть какая-то тайна? — Тайна!.. — прошептал Фокс, пожимая плечами.IV. Пергамент
Когда де-Керваль пришел в назначенный час, Джефферсон пригласил его идти с ними на место преступления, и они отправились в сопровождении двух полицейских агентов. Дорогой Роберт спросил комиссара, не знает ли он что-нибудь относительно этого дела. Джефферсон закашлялся и взглянул на секретаря. — Нет, нет, я не знаю ничего, — забормотал он, — но, может быть, мой секретарь… — Я знаю очень мало на этот счет, — прервал Фокс. — В этой хижине жил некто Вильки. Это был полуохотник, полурыбак, один из тех людей, которые, кажется, бегут от цивилизации. Он рубил дрова и продавал их на пароходы. Эта жалкая жизнь, должно быть, и довела его до того, что он в припадке сумашествия убил свою жену и детей… — Детей? — спросил Роберт. — Вы думаете, что он сжег своих детей? Это ужасно!.. Но, мне кажется, — продолжал он после минутного молчания, — что я видел только один обгоревший труп!.. — А! ба! — прервал быстро Фокс. — Однако, сколько я знаю, у него было двое детей, когда он приехал сюда три года тому назад. — Три года тому назад? — повторил Джефферсон. — Однако это очень странное совпадение: три года назад мы были назначены, я — комиссаром этого округа, а вы — секретарем, следовательно… Коммисар вдруг замолчал. Взгляд, брошенный на него Фоксом, заставил его прикусить язык. Роберт уже заметил странное влияние Фокса на комиссара, но он был слишком занят событиями прошедшей ночи, чтобы обращать на это внимание. — Не можете ли вы угадать, — начал снова де-Керваль, — зачем этот Вильки ожидал моего прибытия или скорее прибытия кого-нибудь? Стало быть, ему был нужен свидетель? — Очень может быть! Свидетель, который немедленно предупредил бы нас… т. е. правосудие. — Зачем? — Во всем этом происшествии есть что-то таинственное, что мы сумеем выяснить. — Да, мы сумеем, — повторил Джефферсон. В эту минуту они подошли к хижине. После обычных формальностей был составлен протокол. Фокс с удивлением заметил, что Роберт был прав, говоря, что был сожжен только один труп. — Что же сделалось с другим ребенком? — спрашивал он сам себя. — Здесь есть выход!.. — закричал вдруг де-Керваль, исчезая за выступом скалы. Пользуясь отсутствием молодого человека, секретарь внимательно осмотрел труп Вильки и обыскал все карманы его платья. Вдруг он заметил в скорченных пальцах Вильки кусок пергамента. Он схватил его, быстро прочитал и тотчас выслал вон полицейских агентов, велев им выкопать могилу для убитых. — Да! Тут есть тайна! — вскричал Фокс, оставшись один с Джефферсоном. — Вы были правы… но разве я не говорил вам, что мы ее разгадаем? — Что же тут такое? — осмелился спросить комиссар. — Смотрите!.. Кусок пергамента, поднесенный Фоксом к глазам Джефферсона, имел очень странный вид. На нем было написано чернилами несколько шифрованных строк, уже полинявших от времени. Затем была прибавлена еще одна строка шифров, на этот раз написанных карандашом. Джефферсон вытаращил глаза и поглядывал то на пергамент, то на Фокса, ничего не понимая. Фокс нетерпеливо показал ему на угол пергамента. Почтенный комиссар побледнел. Его взгляд выразил страх, смешанный с уважением. Что же было причиной такого волнения?.. Две простые буквы, которыми заключалась строка, написанная карандашом: Л — З. Холодный пот выступил на лбу комиссара. — Это «они»! — прошептал он. Насмешливая улыбка скользнула по губам Фокса. Очевидно было, что он знал гораздо больше своего начальника. — Хорошо! — сказал он хладнокровно, прочитав еще раз пергамент и пряча его в свой портфель. В эту минуту послышались шаги Роберта. Фокс приложил палец к губам и бросил на комиссара значительный взгляд. Роберт вошел в подземелье, он был бледен и взволнован. — Там наверху… — начал он прерывающимся голосом, — на краю оврага… кровь!.. Пойдемте! Фокс и комиссар последовали за ним в узкий проход, по которому ночью Вильки догонял несчастную мать, уносившую своего ребенка. Придя на край оврага, они увидели, что Роберт не обманулся. Трава была покрыта кровью и примята, как будто чье-нибудь тело скатилось по ней в овраг. — Это очень любопытно! — сказал холодно Адам Фокс. — Теперь я объясняю себе исчезновение другого ребенка. — Вы можете объяснить это? — спросил удивленный Джефферсон. — Очень легко! Эта девочка, видя ужасную смерть своей сестры, попыталась убежать. Вильки бросился за ней и, забывая, что она не может уйти от него иначе как перейдя овраг, что невозможно, застрелил ее. — Как вы знаете?.. — прервал Роберт. — Действительно, — продолжал не смущаясь Фокс, — карабин, который я нашел у трупа Вильки, был разряжен и почернел от дыма. Роберт вспомнил о том выстреле, который он слышал рано утром и рассказал об этом Фоксу. — Нечего более сомневаться, — отвечал Фокс, — записывая этот факт. Труп лежит на дне оврага. Мы можем возвратиться. — Возвратиться! — вскричал Роберт. — Не осмотрев оврага и не попытавшись отыскать тело этой несчастной!.. Она может быть еще жива!.. Фокс покачал головой с недоверчивым видом. Роберт обратился к комиссару. — Мистер Джефферсон, — сказал он важно, — разве вы не считаете этот розыск вашей обязанностью? Это обращение к его особе польстило комиссару. — Моей обязанностью… моей обязанностью! — начал он, как бы спрашивая сам себя. — Я не говорю нет… но я хотел бы знать мнение мистера Фокса. — Бесполезный труд, — отвечал секретарь, — и даже невозможный! Как сойти в овраг? Посоветуемся с нашими людьми! Оба агента были позваны. Они попытались найти спуск в овраг, но после краткого осмотра решительно отказались спускаться. Фокс обернулся, чтобы сказать Роберту, что было бы излишним на этом настаивать; но Роберт уже исчез. Возмущенный такой трусостью, храбрый француз решился спуститься один, рискуя жизнью. Цепляясь за выступы скал, за пучки травы, он начал опасный спуск. Двадцать раз он едва не упал в пропасть. Наконец свидетели этой сцены потеряли его из виду. Долго стояли они молча, удивляясь храбрости молодого человека. — Он убился! — промолвил наконец с состраданием комиссар, выражая этими словами их общую мысль. — Он убился! — повторили агенты. Но в глубине души они ощущали чувство, увы, слишком человеческое: они были довольны, что молодому французу не удалась попытка, на которую они сами не осмелились. Один только Адам Фокс был совершенно хладнокровен. — Может быть, это к лучшему! — прошептал он. Они сбирались уже идти прочь, как вдруг из глубины оврага показался Роберт, взбиравшийся с страшными усилиями. Его лицо и руки были в крови. — Что вы нашли? — спросил его живо Фокс. — Ничего! — отвечал Роберт, падая без чувств на краю оврага. Но этот обморок продолжался недолго; могучий организм восторжествовал над усталостью. — Ничего? — повторял Фокс. — Ничего?.. Это странно!.. — Не унес ли поток труп этой девочки?.. Если она жива, куда могла она убежать?.. Ба! — прибавил он более спокойным тоном. — Рана и это ужасное падение наверно не позволили ей далеко уйти… Во всяком случае нам здесь нечего делать. Вернемтесь в хижину… Могила готова? — спросил он, обращаясь к полицейским агентам. Агенты вместо ответа показали на свежевырытую яму. Роберт отошел или, лучше сказать, был уведен комиссаром от оврага. Его ум старался проникнуть в тайну этих происшествий. Фокс велел вынести из подземелья труп несчастной матери и обугленные кости ребенка. Положив их в могилу, он велел засыпать их землей. — Вы забыли положить труп этого человека, — заметил Роберт. — Такой негодяй не заслуживает погребения, — отвечал с презрением Фокс. — Так как он избежал человеческого правосудия, то пусть его тело останется в этом подземелье и не оскверняет землю. Это говорил Адам Фокс, обыкновенно такой хладнокровный и бесстрастный! Роберт заметил это с удивлением. Напрасно старался он убедить Джефферсона похоронить также и Вильки. Комиссар был эхо своего секретаря. Они отправились по дороге в Вестфильд и скоро прибыли в город. Правосудие не нуждалось более в де-Кервале, и он занялся своими делами. Обменявшись несколькими словами с Джефферсоном, Фокс поехал в Нью-Йорк, под предлогом необходимости донести о случившемся.V. Нотариус Бруггиль
В тот самый день, когда происходили только что описанные нами события, был вечер у нотариуса Бруггиля. Нотариус был человек среднего роста с лысиной на лбу и большой, начинавшей уже седеть бородой. Он говорил медленно, как бы приискивая фразы. Вышедший из низшего класса общества, он достиг почетного положения. Его жена была некрасива и зла, но принесла ему хорошее приданое. Пожираемый честолюбием, он унижался перед богатыми, был груб с несчастными и кончил тем, что все значительные люди города были его клиентами. У него было четверо детей, но если они походили на него в нравственном отношении, то по наружности между ними не было никакого сходства. Мистрисс Бруггиль регулярно ездила на воды в Вест-Пойнт, и злые языки замечали, что в этом городе есть военное училище. Не нашла ли там мистрисс Бруггиль, несмотря на свою непривлекательную наружность, каких-нибудь сострадательных офицеров. Конечно, это была клевета! Впрочем, мистер Бруггиль имел доброе сердце и не обращал внимания на такие мелочи. В этот вечер перед нами проходят все главные лица нашего романа. Между прочими приглашенными, лакей вскоре доложил о сэре Джоне Редж. Это был адвокат, высокий и худой, изящно одетый, с лорнетом в глазу. Он был от природы разговорчив и честолюбив по призванию. Затем явился Марбен, знаменитый нью-йоркский доктор, потерявший счет больным, которых он уморил. Вместе с ним явился мистер Нильд. Это был человек лет шестидесяти незначительной наружности и такого же ума. Он спекулировал буйволовыми шкурами, торговав прежде человеческими. Между приглашенными поднялся почтительный шёпот, когда доложили о прибытии дона Педро Лимареса, состоявшего при бразильском посольстве. Это был человек надменного вида, одетый чрезвычайно богато. Грудь его рубашки и пальцы сияли бриллиантами. Он был вдовец и представлял великолепную партию. Матери семейств мечтали о нем, как о лучшем женихе для своих дочерей. Вслед за доном Лимаресом проскользнул маленький, толстый человечек, с кошачьими манерами с улыбающейся и цветущей физиономией. Он кланялся одним, жал руки другим, говорил слова два третьим и все это делал без шума, говорил шепотом, ходил на кончиках пальцев. Его имя было Брэддок, но обыкновенно его звали антикварием. В самом деле у него была мания разыскивать греческие древности, которыми, справедливо это или нет, он утверждал, что американская почва усеяна. Вследствие этой мании он вечно путешествовал, и его можно было встретить и в окрестностях Нью-Йорка, и в Чарльстоне, и в Кентукки, и в Канаде, на берегах Гудзона, и в Скалистых горах. Он был так жив и подвижен, что казалось, мог быть в одно и тоже время в разных местах. Когда все гости съехались, белокурые лэди собрались вместе и принялись разговаривать между собою. Мужчины сели за карточные столы, продолжая и ночью погоню за долларами, которой они предавались целый день. За одним из этих столов собрались, случайно или по какой-нибудь неизвестной причине, главные лица, о которых мы говорили. Вместе с ними сидели также и другие гости. Это были лучшие игроки из всего собрания. Игра велась большая. Дон Педро проигрывал великолепно. Мистер Нильд, напротив того, был необыкновенно счастлив. Если бы какой-нибудь равнодушный зритель внимательно вгляделся бы в игру мистера Нильда, то заметил бы, что она не отличалась ни правильностью, ни честностью. Но никто не занимался наблюдениями. Лихорадка игры овладела всеми. К тому же кто мог бы предположить, что мистер Нильд, почтенный торговец, владелец одного из лучших магазинов Бродвея, в самой красивой улице Нью-Йорка, кто мог бы предположить, что он плутует? Никто не поверил бы этому. Около четырех часов ночи игра несколько замедлилась. Ужин был готов. — Что это не видно сегодня мистера Вульда? — сказал, вставая, один из игроков. — Не хуже ли ему сегодня? — Мой клиент, — отвечал доктор Марбен, — имел вчера очень сильный, но не опасный припадок своей болезни. Теперь ему гораздо лучше… — Я очень рад слышать, что ему лучше, — снова продолжал игрок, — он уже так давно болен! Скажите, что у него за болезнь?.. — У него медленная сухотка, впрочем, не представляющая никаких признаков чахотки. Я должен сознаться, что эта болезнь часто ставит меня в тупик. — Это удивительно! — вскричал спрашивавший. — Мне говорили, — сказал один приезжий, — что мистер Вульд женат; почему же его жены никогда не видно? — Нет ничего проще, — отвечал изящный адвокат, мистер Редж, — мистрисс Вульд, вероятно, очень скучала у домашнего очага, поэтому в один прекрасный день она оставила его. — Полагают, что она во Франции, — прибавил вечно улыбающийся антикварий Брэддок. — Кстати об исчезновениях, скажите, куда делся лорд Фельбруг? — спросил один из гостей. — Лорд Фельбруг? — сказал небрежно нотариус Бруггиль, входя в зал, из которого куда-то исчезал на несколько минут, — лорд Фельбруг, господа, возвращается в Нью-Йорк. Я получил от него известия. Большая часть присутствовавших только из вежливости обратили внимание на эту новость. Но дон Лимарес, Нильд, Редж, Марбен и Брэддок поспешно подняли головы, вопросительно глядя на Бруггиля. Вскоре все отправились ужинать, и нотариус был окружен вышеупомянутыми пятью лицами, любопытство которых было, казалось, до крайности возбуждено. — Вот, — сказал он им, убедившись, что его слова никем посторонним не могут быть услышаны, — вот что я сейчас получил!.. Сказав это, он показал кусок пергамента, покрытого цифрами, из которого он перевел только эти слова:«Вильки исполнил свое поручение».Все замолчали. Казалось, эти люди были испуганы. Один доктор Марбен при виде пергамента улыбнулся и прошептал насмешливо: — Ну, теперь моя очередь работать. После этого он пошел к выходной двери и вскоре оставил дом нотариуса Бруггиля.
VI. Люди золота
— Пусть буду я проклят, мисс Вуд, если это не самое таинственное происшествие, из всех случавшихся до сих пор в Новом Свете, и я отдал бы половину моего места в раю, чтобы проникнуть в эту тайну! — Как вы можете так говорить, мистер Кок? — вскричала старая девица Вуд, закрывая лицо руками. — Если вас услышат на небе, то вы можете быть уверены, что, окончив эту жизнь, вы отправитесь прямо в ад. Что же касается до остального, то я с вами согласна, и сам наш комиссар ничего тут не понимает. — О! Джефферсон не особенно хитер, — сказал один квакер, подмигивая, — но Адам Фокс — это совсем другое дело. — Ну, — вскричал один настоящий янки с красным носом, который, казалось, был немного чересчур весел, — я, Артур Вильсон, я, может быть, знаю поболее, чем Джефферсон и его помощник. — Говорите, говорите! — закричали со всех сторон. Весь этот разговор происходил в Вестфильде, на рынке. Жители только что узнали о преступлении Вильки и говорили о причинах его и странной обстановке. Каждый говорил свое мнение и готов был поддерживать его даже кулаками. Таким образом, когда Артур Вильсон объявил, что знает более комиссара, любопытство заставило всех замолчать. Артур Вильсон только что разинул рот, как на другом конце рынка поднялся большой шум. Роберт де-Керваль появился на рынке. Его появление было встречено громкими криками. Он был герой дня. Его чуть не задушила окружившая его толпа, и он в одну минуту очутился около того места, где стоял Вильсон. Заметив Роберта, последний вскричал: — Подойдите сюда, сэр, и будьте так добры, расскажите нам, что вы видели в горах! — Да! Пусть он расскажет! Пусть он расскажет! — раздался всеобщий крик. Напрасно Роберт хотел скрыться от этой оживленной толпы, он не мог успеть в этом и был принужден рассказать обстоятельство, которого он был свидетелем. Когда он кончил, раздался крикливый голос мис Вуд. — Вильсон знает тайну! Теперь его очередь, — кричала она. — Его очередь! Его очередь! — повторяли любопытные, заставив Вильсона влезть на пустую бочку. — Мои дорогие сограждане, — начал тогда сиплым голосом Вильсон, — я уверен, что мой рассказ вас очень заинтересует. В самом деле, вы все стараетесь проникнуть тайну, которой окружено это дело, и это неудивительно, так как любопытство… — К делу! К делу! — кричали слушатели. — Сейчас! Как вы, я искал и думаю, что нашел. — А, он только думает! — Я могу сказать вам только мое мнение, и когда вы узнаете его, то, по всей вероятности, согласитесь со мной. Вот оно. Я думаю, что ужасное общество «Людей золота»… При этих словах почтенного Артура Вильсона раздался всеобщий взрыв смеха. — «Люди золота»! Что за шутки! Это глупости! Вильсон смеется над нами! Он пьян! — И его хотели стащить с бочки. Он сопротивлялся. — Да, кричал он, это «Люди золота»!.. Роберт де-Керваль слышал в Нью-Йорке об этом обществе, существование которого было сомнительно, но которому тем не менее приписывали все преступления, оставшиеся неразъясненными. По рассказам, это было общество, имевшее целью добывание денег всеми возможными средствами. Горе тем, которые попадались на его пути. Это общество, опять таки по слухам, имело членов во всех классах общества. Главное местопребывание было в Нью-Йорке, агенты же его были всюду. Оно называлось также «Ассоциация доллара». Одним словом, говорили, что это чудовище, с которым никто не может бороться. Однако когда дело доходило до того, чтобы назвать имена членов этого общества, тогда никто не мог никого назвать, поэтому большая часть людей благоразумных отказывалась верить в существование этого общества. В самом деле, можно ли было предположить, что в эпоху описываемых нами событий, т. е. в 186… г., полиция не открыла бы следов общества, столь опасного для общественного благосостояния? Верившие в существование общества, напротив того, опирались на это обстоятельство, говоря, что многие из высокопоставленных лиц были членами его. Кто был прав? Одно было верно — это то, что с некоторого времени в Нью-Йоркском штате и в других, соседних с ним, происходили таинственные преступления, приводившие всех в ужас. Множество людей исчезло совершенно, и никто не знал причины этого исчезновения. Пожары и даже несчастья на железных дорогах были бесконечны. Но среди населения, составленного из таких разнородных элементов, как население Соединенных Штатов, очень трудно поймать преступников, убийц и воров. К тому же сегодняшние происшествия заставляли забывать вчерашние. Внимание Роберта де-Керваля было возбуждено несколькими, сказанными Вильсоном, словами. Он хотел распутать нити этой интриги. Одно слово, жест могли навести его на путь истинный. Он готов был воспользоваться всем. Между тем красный Вильсон приготовлялся продолжать свой спич, как вдруг один маленький человечек проскользнул поспешно через толпу к оратору и, вскочив на бочку, прошептал несколько слов ему на ухо. Говоривший побледнел и, воспользовавшись поднявшимся шумом, сделал вид, что потерял равновесие, свалился с бочки и вскоре затем исчез с рынка. Ни одна из подробностей этой сцены не ускользнула от Роберта. В маленьком человечке, проскользнувшем к Вильсону, он узнал Адама Фокса. Даже более, он слышал, что тот сказал на ухо Вильсону. — Вильсон, — прошептал Фокс глухим голосом, глядя на оратора угрожающим взглядом, — берегитесь того, что вы хотите сказать!.. Между тем толпа, лишенная оратора, мало-помалу рассеялась. Роберт оставался на прежнем месте, погруженный в свои мысли и чувствуя, что его странные подозрения увеличиваются с минуты на минуту. Все подробности события представлялись ему: ночь преступления, судебный протокол, влияние секретаря на комиссара, его иронические взгляды и подозрительные манеры. Наконец, странное сопротивление, оказанное его требованию похоронить труп Вильки, интересовало и мучило его до крайности. Конечно, слова Артура Вильсона сначала возбудили его любопытство, но вскоре, разделяя общее мнение, он заметил, что достойный оратор был в состоянии, близком к совершенному опьянению. Де-Кервалю даже стало досадно, что он обманулся в ожидании, и он хотел уже уйти, как появился Адам Фокс. Теперь его подозрения нашли себе опору. Зачем Фокс стал бы заставлять Вильсона молчать, если бы он не боялся этой бессознательной болтовни пьяного? Неужели же общество «Людей золота» действительно существовало? Решившись осветить это таинственное дело, насколько это будет в его силах, де-Керваль поспешно кончил свои закупки и вернулся в гостиницу, где провел ночь. Рано утром он велел себе оседлать лошадь и отправился в путь. Он поехал к хижине Вильки.VII. Исчезновение трупа
Непреодолимое любопытство заставляло Роберта де-Керваля снова увидеть место преступления. Он возвращался в Нью-Йорк, и объезд, который надо было сделать для того, чтобы заехать в хижину Вильки, не слишком удлинял дорогу. Де-Керваль надеялся найти на месте преступления какие-нибудь следы, которые могли ускользнуть от него так же, как и от лиц, производивших следствие, которым, как читатель понимает, де-Керваль не оказывал особенного доверия. Его мысли приняли новое направление. Он был вполне хладнокровен. Поставив Юнону под навес, где она раз уже нашла убежище, Роберт вошел в хижину, дверь которой была полуотворена. Он пробыл в ней несколько минут, собирая свои воспоминания, потом по подземному ходу он вошел в подземелье. Труп Вильки исчез. Сначала Роберт думал, что он жертва галлюцинации. Он закрыл глаза, чтобы лучше привыкнуть к полутьме, царствовавшей в пещере, потом снова открыл их. Но напрасно обыскивал он весь грот, в нем ничего не было. Был ли кто-нибудь раньше его в этой пещере? Не зарыл ли кто-нибудь труп? Но тогда видны бы были следы свежераскопанной земли, а Роберт рассмотрел землю на большом протяжении и не нашел ничего подобного. Следовательно, труп Вильки был похищен. Преступление входило в новый фазис. Наконец Роберт оставил это зловещее место и глубоко взволнованный выехал на нью-йоркскую дорогу. Он пустил лошадь в галоп. Он торопился скорее увидеться с матерью и сестрой и сообщить им тайну, давившую его. Три четверти дороги уже прошло. Роберт находился приблизительно на расстоянии двух миль от Нью-Йорка. Вскоре он заметил перед собой двоих всадников, ехавших в одном с ним направлении. Он скоро догнал их. Всадники ехали тихо, давая отдых лошадям. Бедные животные, видимо, сделали большую дорогу; они были покрыты потом, пена покрывала уздечку и поводья. Все это Роберт заметил в одно мгновение, обгоняя их. Один из всадников поклонился ему. Роберт отдал поклон, он узнал одного из лучших врачей Нью-Йорка, доктора Марбена. Спутник доктора сидел, опустя голову и надвинув шляпу на глаза, так что невозможно было разглядеть его лицо.VIII. Красный дом
Читатели помнят, что Адам Фокс должен был отправиться в Нью-Йорк, чтобы там подать свой рапорт высшему начальству. Действительно, он отправлялся на Вестфильдскую станцию через бумажный рынок. Тут он услышал, как обсуждалось только что совершенное преступление, известие о котором быстро распространилось. Он примешивался ко многим группам, не отвечая, когда его спрашивали, и иронически улыбаясь различным предположениям. Вдруг этот маленький человечек с непроницаемым видом изменился в лице. Он увидел стоящего на бочке почтенного Артура Вильсона и услышал начало его речи. Тогда-то он энергически протолкался к Вильсону и прошептал ему угрожающие слова, услышанные Робертом. После этого Вильсон исчез, увлекаемый Фоксом; когда они отошли далеко от толпы, Фокс выпустил руку своего пленного и сказал ему: — Еще бы несколько слов, мой милый, и бедная мистрис Вильсон принуждена бы была надеть траур. — Траур? — прошептал Вильсон, не смея понять. — Траур — по ком? — По вас, мой милый. Сказав это, Фокс удалился насвистывая, оставив достойного Артура Вильсона озадаченным, смущенным и клянущимся, что он никогда не будет более пить. Но известно, что значит клятва пьяницы. Между тем Адам Фокс отправился на железную дорогу и приехал в Нью-Йорк. Вместо того, чтобы идти сейчас же в суд, он отправился в Двадцатую аллею и остановился перед маленьким домом, выстроенным из красных кирпичей. Далее, отделенный от этого дома громадными садами и многими строениями, стоял великолепный дворец. Фокс ударил три раза молотком, подождал несколько секунд и ударил в четвертый. Тотчас же в калитке открылось маленькое окошечко, защищенное железной решеткой, и за ним показалось отвратительное лицо, изрытое оспой. При виде посетителя это лицо состроило ужасную гримасу, заменявшую улыбку, и обладатель его сказал: — Э! Если я не ошибаюсь, так передо мной почтенный Адам Фокс, маленький Адам, как говорили мы прежде. Что угодно почтенному Фоксу? — Прежде всего мне угодно остановить поток вашего красноречия, Боб, — сухо отвечал Фокс, — а затем я прошу вас немедленно предупредить вице-президента совета. Боб сделался серьезен. — Что надо сделать? — спросил он. — Передать эту бумагу, вы знаете кому. Говоря это, Фокс подал Бобу пергамент, игравший такую большую роль в подземелье Вильки. — Но ночь уже приближается, — заметил Боб, — а путь не близок. К тому же я дежурный и не буду свободен ранее одиннадцати часов. — Ну что же! Вы отправитесь в одиннадцать часов. Так надо! — Хорошо! — проворчал ужасный Боб, захлопывая окно перед носом посетителя. Адам Фокс пошел прочь и на этот раз отправился прямо в суд, где и оставил свое донесение. В четверть двенадцатого решетку одного из садов, расположенных на далеком расстоянии от красного дома, отворил джентельмен и вышел на улицу. Аллее была пуста. Надевая перчатки, он небрежно огляделся вокруг. В эту минуту он стоял около фонаря, и свет, падавший ему прямо в лицо, позволял различать черты его; лицо это было одно из обыкновенных, но румяно и свежо, как лицо молоденькой мисс. Между тем лицо это поразило бы того, кто знал рябого Боба, сходством между его лицом и лицом румяного джентельмена. Наконец этот изящный господин отправился в путь. — Чорт возьми! — шептал он. — Флорита будет ждать меня! Она страшно рассердится и сделает мне сцену ревности! Бедный ангел! Она не знает, какие я приношу для нее жертвы! Не предупредить ли ее?.. Чорт побери! Я всегда успею сходить «туда»! И решившись следовать этому плану, он повернул назад, прошел несколько улиц и вскоре остановился перед домом кокетливой наружности и позвонил. Горничная отворила ему дверь. Наш джентельмен был, очевидно, человек счастливый. Однако он не остался около мисс Флориты так долго, как ему без сомнения этого хотелось, так как около трех часов ночи мы видим его подходящим к дому нотариуса Бруггиля. — Положительно, мне сегодня везет, — сказал он, видя, что окна дома ярко освещены, — у Бруггиля гости… Не будь этого, мне бы пришлось разбудить весь дом. — Прикажете доложить о вас, сэр Ричардсон? — спросил лакей джентельмена, когда он вошел в переднюю. — Нет, попросите барина сойти сюда на минуту. Бруггиль исполнил желание пришедшего и, после короткого разговора с сэром Ричардсоном, он и объявил некоторым из своих гостей известие о возвращении лорда Фельбруг.IX. Лорд Фельбруг
Возвратимся к Роберту де-Кервалю. Мы видим его в обществе его матери и сестры Фернанды. Он уже подробно рассказал им малейшие подробности своего путешествия, свои подозрения, розыски и сомнения. Он едва осмеливается произнести имя «Людей золота». Он боится веселых насмешек своей сестры. Наконец, после больших приготовлений, он решился заговорить об опасной ассоциации. Чего он боялся, то и случилось. Фернанда весело расхохоталась, услыша его слова, и сама госпожа де-Керваль не могла удержаться от улыбки. Роберт был огорчен. — Однако, мама, — сказал он, — надо же допустить, что это преступление имело таинственный повод и «Люди золота», если они существуют, могли бы, может быть, служить указанием для разъяснения этого дела. — Но они существуют только в твоем воображении, дитя мое. — Кто знает? — Полно, Роберт, — сказала Фернанда, — ты все еще, кажется, воображаешь себя в Париже и думаешь, что ты на представлении в театре Амбигю. Роберт не решился продолжать. Его мать и сестра должны были быть правее его, так как он смотрел на вещи взволнованным умом. Фернанда смотрела на него взглядом, полным веселой иронии. Это была двадцатилетняя красивая молодая девушка. Братбыл ее кумиром. Роберт был глава семейства. Де-Керваль-отец, бретонец по происхождению, умер в Париже два года тому назад. Будучи человеком благородным, но немного легкомысленным, он прожил все свое состояние и состояние жены и детей. Угрызения совести и горе убили его. Умирая, он призвал к себе жену, сына и дочь и, торжественно признавшись в своем проступке, просил у них прощения. Они рыдая простили его, а Роберт поклялся приобрести своими трудами состояние, достойное их имени. У де-Керваля-отца был старший брат, до мозга костей пропитанный старыми аристократическими идеями. Со времени женитьбы брата на матери Роберта братья не видались никогда. Действительно, де-Керваль-младший женился на хорошенькой девушке из буржуазии, не имевшей никакого состояния. Он любил эту девушку и считал, что этого одного вполне достаточно, чтобы составить его счастие. Но не так думал старший брат, Пьер де-Керваль. Увидя, что его младший брат попирает ногами предрассудки, на которые он смотрел как на непреложные законы, и что брат заключил, по его мнению, неравный брак, он до глубины души были раздражен против своего младшего брата, который с этой минуты стал для него чужим. Таким образом, с этой стороны детям де-Керваля и его вдове не на что было надеяться. Роберт собрал остатки отцовского состояния и решился отправиться в Америку. Им тяжело было оставаться во Франции, где их знали богатыми и счастливыми. Кроме того, Америка до сих пор еще не потеряла своего обаяния. В ней рассчитывают легче и скорее обогатиться, чем где бы то ни было. Впрочем, это мнение имеет некоторое основание. Госпожа де-Керваль и ее дочь не захотели оставить Роберта, и было решено отправиться всем вместе в Нью-Йорк. Роберт был решителен и энергичен, а главное, он верил в себя. Он был принят в лучшее общество Нью-Йорка и сумел извлечь из этого выгоду. Приехав в Америку, он стал торговать хлопком, решительно рискнул большей частью своего небольшого капитала и был вознагражден полным успехом. Впоследствии круг его дел расширился, и он был уже на дороге к богатству. Прошло несколько дней со времени его возвращения в Нью-Йорк, когда он получил приглашение на обед к сэру Джону Реджу, адвокату. Занятия отвлекли мысли Роберта от преступления Вильки и «Людей золота». К тому же он и сам старался забыть эти печальные события. Он принял приглашение адвоката Реджа, думая провести несколько приятных часов. За этим обедом, между многочисленными гостями мы встретим людей уже знакомых нам. Там мы видим ученого доктора Марбен, Бруггиля, Нильда и дона Педро Лимареса. Не забудем также и антиквария Брэддока. Сели за стол. Начало обеда прошло в молчании. Затем завязались разговоры, и Роберт не замедлил заметить, что он был предметом всеобщего любопытства, и он напрасно спрашивал себя о причине этого, не будучи в состоянии угадать ее. Наконец он узнал. Любезный антикварий, с самой приятной улыбкой, предложил ему следующий вопрос. — Кажется, мистер де-Керваль, вы были свидетелем трагического происшествия? — сказал он. — Мы все должны сознаться, что наше любопытство крайне возбуждено!.. Не будете ли вы так любезны, чтобы сообщить нам несколько новых подробностей, хотя не особенно важных, но, по крайней мере, не бывших до сих пор в журналах. Этот вопрос неприятно удивил де-Керваля. Снова возвратиться к обстоятельству, которое он старался забыть, было для него самой неприятной вещью, какую только могли от него потребовать. Всеобщий одобрительный шепот, сопровождавший слова антиквария, показал, насколько все общество жаждало этого рассказа. Адвокат Редж присоединился к антикварию, и Роберт был принужден, к своему крайнему сожалению, рассказать преступление Вильки, как он сделал это на рынке Вестфильда. Но на этот раз у него были новые известия и, когда он заговорил о своем последнем посещении хижины Вильки, что-то вроде ужаса выразилось на лицах главных слушателей. Роберт, погруженный в свои воспоминания, не заметил, какое впечатление произвел его рассказ; но говоря о таинственном исчезновении трупа Вильки, Роберт заметил странную улыбку на губах доктора Марбена. В то же время Роберт вспомнил о встрече с знаменитым доктором у ворот Нью-Йорка и, побуждаемый чувством, в котором сам не мог дать себе отчета, сказал об этой встрече. — О! Доктор, — сказал один из гостей, — вы таки рано встаете. — Да, действительно очень рано, — отвечал Марбен с некоторым замешательством, которое поразило Роберта. Затем со всех сторон поднялись разные замечания. Умы до того разгорячились, что мистер Редж должен был дать сигнал перейти в гостиную, где уже подан был кофе. — Этот молодой человек очень проницателен! — заметил шепотом почтенный мистер Нильд, проходя мимо Бруггиля. — Да, — отвечал последний, — а это приносит несчастие! — Согласны вы со мной, господа, или нет, — вмешался дон Педро Лимарес, — но я нахожу, что сегодняшний план опасен. — Как! — вскричал, подходя, доктор Марбен. — Вы боитесь! Я бы не удивлялся, если бы вы не доказали вашего мужества, в обстоятельствах гораздо более опасных, чем это. Что такое должно произойти? Простое представление одного джентельмена другому. Вот и все! Придите в себя, прошу вас! Нам необходимо присутствие духа. К тому же мы должны положительно знать, чего нам держаться. Тогда, если надо будет, мы станем действовать!.. Заметьте, что если это представление не произойдет здесь, на наших глазах, то оно, без всякого сомнения, совершится в скором времени в какой-нибудь гостиной, где, может быть, нас не будет. Будьте мужественны, господа, только тогда и можно иметь успех. Слова доктора Марбен, казалось, успокоили и убедили его слушателей. Адвокат Редж, разговаривая со своими гостями, в то же время внимательно глядел на часы. Роберт де-Керваль в другом конце гостиной принужден был отвечать на различные вопросы, с которыми к нему обращались. Одна из дам спросила его, помнит ли он до сих пор физиономию убийцы. — Пока я жив, сударыня, — отвечал Роберт, — я не забуду этого человека и в особенности его глаз!.. В эту минуту дверь гостиной отворилась, и лакей доложил: «Лорд Фельбруг». Новоприбывший был высокого роста, худой, держался очень прямо и имел вид самого безукоризненного джентельмена. Это был тип английского лорда. Едва он вошел в гостиную, как многие из гостей бросились ему на встречу с самым дружелюбным видом. Для них он был, казалось, старинный знакомый, с которыми они снова виделись. В самом деле, его имя, произнесенное громко, удивило многих гостей. Вскоре после прихода лорда Редж подошел к Роберту, и взяв его под руку, сказал: — Позвольте мне познакомить вас с лордом Фельбругом, одним из моих лучших друзей. — С удовольствием, — отвечал Роберт. Тогда Редж подвел де-Керваля к лорду Фельбругу, окруженному в эту минуту Брэддоком, Пильдом, Бруггилем и Марбеном. — Милорд, — сказал адвокат голосом, которому он напрасно старался придать спокойствие, — имею честь представить вам господина де-Керваля. Господин де-Керваль, лорд Фельбруг! Представленные обменялись поклоном. Роберт поднял голову и взглянул на человека, которому его представили. Но вдруг он страшно побледнел, с ужасом отступил несколько шагов и зашатался. Зрители этой странной сцены стояли молчаливые и взволнованные. Однако доктор Марбен кинулся к Роберту и поддержал его, говоря: — Что с вами? — Ничего… ничего! — прошептал Роберт, не будучи в состоянии отвести глаз от лорда Фельбруга. — Простая дурнота! — Вероятно, это от жару! — счел нужным прибавить доктор. Роберту де-Керваль показалось, что он узнал глаза злодея Вильки. Опираясь на доктора, Роберт прошел в соседнюю комнату. Там он просил доктора оставить его одного. Он открыл окно, и свежий воздух успокоил его разгоряченную кровь. Не ошибся ли он? Его ум, полный только что рассказанным преступлением, не сделал ли его игрушкой мнимого сходства? Отдаленное и неопределенное сходство не могло ли произвести нечто вроде галлюцинации? Лорд Фельбруг был знаком большой части присутствовавших. Роберт слышал много раз в обществе его имя. Он знал, что лорд Фельбруг жил прежде в Нью-Йорке. Следовательно, он должен был отогнать от себя это глупое подозрение, над которым его сестра наверно бы опять посмеялась. Однако решившись вполне убедиться в своей ошибке, Роберт снова вошел в гостиную. Разговор только и шел, что о лорде Фельбруге. Роберт прислушался. Все хвалили лорда за его богатство, его щедрость, его аристократические манеры. Рассказывали, что он приехал из Лондона, куда правительство призывало его на три года. Он приехал с тем, чтобы окончательно поселиться в Нью-Йорке, где жил его отец. Слушая все это, де-Керваль рассматривал лорда Фельбруга и убеждался, что, исключая взгляда, он ни в чем не походил на Вильки. Его волосы на голове и бакенбардах были того белокурого цвета, который исключительно принадлежит сынам Альбиона. Цвет лица был бледный. Голос отличался замечательной нежностью. Выражения дружбы и уважения, встретившие лорда Фельбруга, припомнились Роберту, и он начал убеждаться в своей ошибке. Лорд Фельбруг был снова окружен уже известными нам личностями. Разговор в этой группе был чрезвычайно оживлен. Казалось, что разговаривавшие пришли к какому-то важному решению. Редж говорил очень много. Шум голосов гостей не позволял расслышать, о чем говорили эти люди. К тому же когда подходил посторонний, они тотчас же переменяли разговор. Вдруг Роберт почувствовал, что кто-то положил ему на плечо руку. Дружеский голос сказал ему: — Здравствуйте, де-Керваль, я вас давно не видел. Как здоровье вашей матушки и вашей прелестной сестры? Роберт повернулся и с жаром пожал протянутую ему руку. — Сто раз благодарю вас, дорогой мистер Вульд, — отвечал Роберт. — Мать и сестра в добром здоровьи, и, скорее, надо заниматься вашим здоровьем. — О! — отвечал мистер Вульд, качая головою. — Я все болен и чувствую, что не выздоровлю. В самом деле, на благородном лице мистера Вульда видны были следы продолжительной и тяжелой болезни. — Не надо терять надежды, — заметил Роберт, — ни отчаиваться до такой степени. Кто ваш доктор? — Лучший в Нью-Йорке, доктор Марбен. — А! — сказал Роберт. — Кроме того, у меня есть преданный мне слуга, который ухаживает за мною. Но что поможет медицина и весь уход, когда болен ум. — Против моральных болезней есть средства! — вскричал Роберт. — Да, время! забвение!.. Но я не могу забыть вот уже три года… Несчастная! — прошептал мистер Вульд, закрывая глаза рукой. — Не будемте говорить обо мне! Через несколько секунд, желая переменить предмет разговора и в то же время спросить о лорде Фельбруге у Вульда, к которому Роберт чувствовал глубокую симпатию: — Вы, вероятно, знаете лорда Фельбруга, — спросил он. — Очень мало, — отвечал Вульд, — и я очень сожалею об этом, так как его репутация как человека благородного всем известна. Я считаю его вполне джентельменом. Перед этим мнением, выраженным таким человеком. Роберт должен был преклониться. На этот раз он считал своим долгом оттолкнуть оскорбительное сомнение, которое так сильно подействовало на его ум. — А! Мой дорогой клиент, я в восторге, что вы могли прийти! Развлечения для вас необходимы. Я вам постоянно повторяю это. Только развлечения могут спасти вас, — сказал доктор Марбен, подходя к мистеру Вульду и пожимая ему руку, как умеют это делать только ученики эскулапа, точно пользуясь случаем, чтобы пощупать вам пульс. — Вы говорите, что развлечение спасет меня, — отвечал с улыбкой Вульд, — но вы забываете… — Нет, нет, я говорю серьезно. Кстати, видели вы лорда Фельбруга? — Конечно, мы даже несколько минут разговаривали с ним, и я только что сейчас хвалил лорда моему юному другу де-Кервалю. — Отлично! отлично! — сказал доктор, потирая руки и глядя на де-Керваля. Этот взгляд, казалось, говорил: «Я знаю, что вы предполагаете, молодой безумец! Но не правда ли, вы теперь убедились, что ошиблись?» После этого Марбен оставил Вульда и Роберта и вернулся назад к лорду Фельбругу. Он сказал ему шепотом несколько слов. Казалось, что лорд Фельбруг имел большое влияние на окружающих. Выслушав доктора Марбена, он подумал немного, потом сказал: — Вы видите, господа, что минута была выбрана отлично. Если бы мы потеряли этот случай, то он, может быть, никогда бы больше не представился. Этот молодой человек не должен покидать здешнего дома, пока не рассеются все его подозрения. Марбен уверяет, что он уже раскаивается в своей ошибке… Я сейчас убеждусь в этом. Сказав это, он оставил своих собеседников и, выйдя на средину комнаты, сказал громко: — Господа, я очень счастлив, что для моего возвращения в Нью-Йорк могу сообщить новость, которая доставит большое удовольствие многим из гостей нашего друга Джона Реджа. Компания «Ада-Дельсон», которой многие из вас акционерами, открыла на востоке обширные рудники петроля. — Ура! ура! — закричали акционеры. — И что делает их разработку очень выгодной, — продолжал лорд, глядя равнодушно на де-Керваля, — это то, что они расположены всего в нескольких милях от станции Вестфильда. Акционеры снова пришли в восторг. Но Роберт слушал. При этом сходстве имен новые подозрения возродились в его голове. Забыв мнение Вульда, забыв все, он подошел к Фельбругу и сказал так, чтобы быть слышанным им одним: — Рудники Вестфильда очень близки от хижины Вильки, не правда ли, милорд? — Что вы хотите сказать, сударь? — отвечал лорд Фельбруг, с таким удивленным видом и с такой утонченной вежливостью, что Роберт, сконфуженный и смущенный, не нашелся ничего ответить. — Я хочу сказать… — заговорил он наконец, потом вдруг прервал сам себя: — Это невозможно!.. невозможно!.. — вскричал он, убегай. — Этот молодой француз не совсем в своем уме, — сказал серьезно лорд Фельбруг, обращаясь к свидетелям этой сцены. — При надобности он и совсем сойдет с ума! — прошептал сквозь зубы доктор Марбен.X. Bar-room
В Америке пьют много. Напрасно сосед Нью-Йорка, маленький штат Мэн, издавал законы против пьянства, опережая в этом отношении Францию. Напрасно грозил он штрафом и тюрьмою пьянице и кабатчику. Янки платили штраф, сидели в тюрьме, но не переставали пить. Не следует ли искать причину этого в сухости климата Америки? Для удовлетворения этой необходимой потребности там возникло множество так называемых bar-room, нечто вроде лавочек наших виноторговцев, где среди бутылок и бутылей различного вида лежали куски холодного мяса. За напитки платят, а закуска дается даром. Обыкновенно в этих заведениях нет ни стульев, ни скамеек. Американцы едят и пьют стоя. Время деньги, говорит американская пословица, и янки не теряют ни минуты драгоценного времени. Но в одном из этих bar-room, расположенном в Бруклине, предместье Нью-Йорка, которое отделяется от города Западною рекою, против обыкновения была низкая зала, предназначенная для посетителей. Толпа, наполнявшая эту залу, была самого пестрого состава. Тут можно было встретить представителей всех наций и народов, от негра до китайца. — Эй! Мистрис Кораль! — закричал один из посетителей. — Моя порция водки не явится сегодня? Ваш достойный муж не отправился ли искать ее в ад? — Вот! Мистер Боб, вот я сама принесу вам. И мистрис Кораль, небольшого роста женщина лет тридцати и некрасивой наружности, торопилась подать требуемую водку. Она собиралась уже вернуться за выручку, как вдруг Боб удержал ее за юбку. Надо сказать к чести супружеской добродетели этой кабатчицы, что она ни на одну минуту не заподозрила в этом поступке Боба фамильярности дурного тона. Впрочем, ужасная фигура Боба не допускала и мысли об этом. Кораль остановилась и приготовилась слушать, опершись руками на стол. — Не спрашивал ли обо мне кто-нибудь? — сказал Боб тихим голосом. — Нет, господин Боб, я не видела никого сегодня утром. — Сегодня я жду одного господина, — продолжал Боб, — он должен скоро прийти. Вы приведете его сюда. — Рассчитывайте на меня. — Примите предосторожности. Этот господин желает сохранить свое инкогнито. — Не бойтесь ничего… Я вернусь за прилавок и буду внимательно следить за всеми вновь приходящими… Вы знаете, что я вам предана… — Хорошо! — прервал Боб. — Теперь оставьте меня! — И он жестом указал ей на дверь. Мистрис Кораль поспешно вышла и заняла свое место за прилавком. — Чорт меня побери, — вскричал вдруг один из сидевших в зале пьяниц, — если Фанни еще не пьяна! В это время в залу только что вошла, шатаясь, молодая девушка. Черты ее красивого лица были искажены развратом. Она бросила вокруг себя безумный взгляд. Вдруг ее лицо просияло, и в глазах сверкнул луч радости. Она увидела Боба. — Я люблю Боба! — сказала она, подойдя к нему и обвивая руками его шею. — Пусти меня, проклятая пьяница! — закричал, вырываясь, Боб. — Я люблю Боба! — повторяла молодая девушка, — Потому что он похож на того, кого я любила… Как его звали? — продолжала она, стараясь припомнить… — А! я помню, его звали сэр Ри… Она не окончила. Боб, раздраженный без сомнения ее объятиями, ударом кулака заставил ее отлететь в другой угол залы. Все присутствующие хохотали. Очевидно, это их очень забавляло. Бедная девушка осталась распростертою на полу, однако у ней хватило силы потребовать у вошедшей мистрис Кораль стакан мятной водки. — Мятной водки!.. Вот как! — сказал какой-то ирландец. — Очевидно, что сегодня вечером будут платить! — Да, сегодня вечером! — подхватили остальные хором. — Дети мои! — сказал, обращаясь к ним, Боб. — Это очень вероятно, но я не получил еще приказаний на этот счет. Послышался ропот глухого раздражения. Буря начиналась. — Нет денег — не буду работать! — закричал негр. — Том прав! — раздались многочисленные голоса. — У нас нет хозяина или хозяев, — прибавил ирландец, — мы не знаем, кому повинуемся… чтобы околеть от голода и жажды!.. — Успокойтесь, дети мои! — сказал Боб отеческим тоном. — Кассир был всегда аккуратен, и нет причины не быть ему аккуратным и сегодня. Мистрис Кораль, — продолжал он, обращаясь к кабатчице, — подайте нам джина и виски. Я плачу за это. Эти красноречивые слова мгновенно укротили бурю, и разговор принял другой оборот. — Скажите, пожалуйста, господин Боб, вы хорошо знаете того богатого голландца, которого мне было поручено заманить в Паркинсон-Гарден?.. — Том сделал свое дело! — прервал с выразительным жестом негр. — Что же дальше? — сказал Боб шестнадцатилетнему янки, спросившему его о голландце. — Я его видел снова, — отвечал тот после минутного колебания. Услыша эти слова, негр разразился хохотом. Прочие последовали его примеру. — Разве мертвые возвращаются? — спросил кто-то из шайки, когда смех прекратился. — Иногда! — отвечал чей-то важный и звучный голос. Поднимавшийся было смех при этих словах мгновенно прекратился. Этот ответ и тон, которым он был произнесен, наполнили ужасом шайку. — Ба! — сказал наконец какой-то скептик. — Это мнение индейца Мирко. Он сумасшедший! — Я не сумасшедший! — отвечал индеец, вставая с места и вонзая нож в стол. Тот, к кому он обратился с этими словами, сделал тоже, и таверна обратилась бы в сцену кровавой борьбы, если бы Боб не помешал этому поединку. Индеец Мирко был самое странное лицо в этой шайке. Он был силен и неустрашим, и его употребляли для важных предприятий. Его никогда не видели смеющимся, он был мрачен и говорил мало. О нем было известно только то, что он вступил в это общество мошенников и убийц для того, чтобы исполнить какое-то таинственное мщение. Он был воспитан индейскими жрецами и говорил, что может вызывать мертвых и имеет дар второй жизни. Вмешательство Боба было бы, может быть, недостаточно, если бы ему не помогло неожиданное появление какого-то человека, введенного мистрис Кораль. Это был низенький, толстый человечек, старательно завернувшийся в плащ, скрывавший половину его лица. Узнав Боба, он шепнул ему на ухо несколько слов и тотчас вышел. Как были бы удивлены жители Бродвэя, если бы они узнали в этом незнакомце, говорившем с бандитом, почтенного торговца кожами, мистера Нильда. — Дети мои! — сказал Боб после ухода Нильда. — Я не обманулся. Вам заплатят сегодня вечером в Красном доме. Восторженное «ура!» приветствовало эти слова, и bar-room мало-помалу опустел. Вскоре не осталось никого, кроме все еще лежавшей на полу Фанни. От времени до времени она бралась за стакан мятной водки, поставленный около нее кабатчицей, и подносила его к губам. — Я люблю Боба! — повторяла она бессознательно, устремив глаза на потолок таверны.XI. Безумная
В страшном волнении выбежал Роберт де-Керваль из дома адвоката. Вернувшись домой, он несколько успокоился и начал перебирать в уме происшествия прошедшего вечера и анализировать свои чувства. Но отдаленность событий уменьшает их значение. Сидя в своей комнате и размышляя, Роберт нечувствительно изменил то убеждение, с которым он вышел из дома адвоката. Утро застало его в этих размышлениях. Стук экипажей, шаги ранних пешеходов, глухой шум пробуждавшегося города возвратили ему его обыкновенное присутствие духа. Идя поздороваться с матерью, он уже стыдился своего страха и не решился сообщить ей свои сомнения. — Как ты изменился, мой милый! — сказала, обнимая его, госпожа де-Керваль. — Я надеюсь, что ты не болен? — Нет, — отвечал Роберт, — не желая выдать настоявшую причину своего волнения, — я просто был вчера вечером у мистера Реджа и вернулся домой немного поздно. — Ты напрасно стараешься меня разуверить! Я вполне уверена, что не это причиной твоей усталости и бледности. Ты слишком много работаешь. Ты не родился в Америке, и эта деятельная, лихорадочная жизнь, которую ты ведешь, убьет тебя, если ты не будешь отдыхать. Хочешь сделать мне удовольствие? — Какое? — Сегодня моя очередь идти в дом сумасшедших, так как я принадлежу, как ты знаешь, к числу дам-покровительниц этого заведения. Я хочу идти туда с Фернандой. Подари мне это утро и иди также с нами. Этот дом построен у городских ворот, в деревне, и эта прогулка принесет тебе пользу… Это решено, не правда ли?.. Хотя цель прогулки была далеко не привлекательна, однако Роберт принял приглашение, не желая огорчить мать. Дом сумасшедших был обширное, хорошо расположенное здание почти веселого вида, построенное посреди большего тенистого парка. Правительство не дало ни одного доллара на его постройку. Это великолепное и полезное заведение было обязано своим существованием частной благотворительности. Туда принимались только женщины, и уже многие из этих несчастных получили там исцеление своего больного разума. Начальница заведения вышла навстречу де-Кервалям, и мать и сестра Роберта отправились за ней исполнять свои обязанности. Роберт углубился в парк, в котором несколько тихих помешанных гуляли совершенно на свободе. Желая избежать встречи с этими несчастными, он пошел по боковой аллее, которая, казалось, была пуста. Но едва сделал он несколько шагов, как вдруг увидел за деревом неподвижно стоящую молодую девушку. Роберт хотел было уже вернуться, но какое-то неодолимое любопытство, причину которого он не мог себе объяснить, заставило его подойти к помешанной. Она, казалось, его не видела; это была молодая девушка пятнадцати или шестнадцати лет. Ее белокурые локоны развевались при малейшем дуновении ветра. Голубые глаза, оттененные длинными ресницами, были устремлены на какую-то невидимую точку в пространстве. Но на этом очаровательном лице лежала печаль жестоких мучений. Напрасно Роберт старался заговорить с ней: ничто не могло вывести ее из этой неподвижности и заставить отвести глаза от невидимого предмета, на который они были устремлены. Роберт чувствовал, что его сердце наполняется до сих пор еще не испытанным чувством. Это чувство истекало из сострадания, но мало-помалу усиливалось и облагороживалось. Роберт перестал жалеть несчастную. Он решился ее вылечить и возвратить на это очаровательное лицо выражение счастья. Его размышление были прерваны прибытием госпожи де-Керваль и Фернанды. — Что с тобою, Роберт? — спросила Фернанда. — Ты неподвижен как статуя. Вместо ответа Роберт жестом показал на несчастную девушку. — Бедное дитя! — прошептала госпожа де-Керваль. — О! Как она хороша! — вскричала Фернанда, подходя к молодой девушке и взяв ее за руку. Тогда безумная вышла из своей задумчивости и, отдернув поспешно руку, отступила назад с выражением ужаса на лице. Но Фернанда не потеряла надежды. Она так нежно взяла снова руку несчастной, что та более не сопротивлялась. — Не бойтесь, моя милая, мы не хотим вам сделать зла, — сказала нежным голосом Фернанда, обращаясь к безумной. — Мы хотим только знать, не желаете ли вы чего-нибудь. Мы были бы очень счастливы быть вам чем-нибудь полезными. Безумная с какой-то странной сосредоточенностью смотрела на Фернанду. Когда та замолчала, она опустила голову, как бы размышляя; потом, не произнося ни одного слова, бросилась на шею Фернанде. Крупные слезы текли по ее щекам. Свидетели этой сцены были тронуты. — Надо узнать, — сказала наконец госпожа де-Керваль, — кто эта девушка. Я вижу ее в первый раз. Пойдемте спросить об этом у начальницы заведения. Но когда они хотели уйти, безумная вцепилась в платье Фернанды и не хотела ее пускать. Фернанда дружески взяла ее под руку, и все четверо отправились к дому. — Как, мисс Фернанда, — вскричала с удивлением, увидя их, начальница. — Вы добились от этой бедной дитяти такого доверия? Это просто чудо, уверяю вас! До сих пор никто не мог ни подойти к ней, ни заговорить без того, чтобы она тотчас не убежала. Теперь же она идет с вами добровольно! Это хороший признак!.. В самом деле безумная боязливо жалась к Фернанде и, казалось, взглядом умоляла ее о покровительстве. — Можете вы сказать нам, — спросил Роберт, прерывая поток красноречия почтенной мисс Лау, начальницы дома умалишенных, — с какого времени здесь эта девушка и сообщить нам какие-нибудь сведения о ней и ее семействе… — Она здесь едва только несколько дней. Я сейчас справлюсь с моими книгами и скажу вам точно время ее поступления. Что же касается до родных, то я их не знаю. Несмотря на все розыски, их еще не нашли. — Кто же привел ее сюда? — спросила госпожа де-Керваль. — Сострадательные люди, которые нашли ее у ворот города при самых необыкновенных обстоятельствах. — Будьте так добры, расскажите нам эти обстоятельства, мисс Лау, — сказал Роберт, любопытство которого было чрезвычайно возбуждено. — С удовольствием! Это несчастное дитя нашли лежащим без чувств на краю дороги; она была вся в крови. На плече у ней была рана, как говорит доктор, от огнестрельного оружия. К счастью, рана была легка и теперь уже совсем зажила. Кроме того, ее платье было разорвано. Когда она очнулась, тогда увидели, что она сошла с ума, и привели ее сюда. Мы не могли добиться от нее ни одного слова: кажется, она немая. Доктор начинал уже отчаиваться в ее излечении, когда вдруг он увидел ее идущею с вами. Он хочет с вами поговорить. — Пойдемте же тотчас к нему, — вскричал Роберт, увлекая сестру и мать, удивленную этой поспешностью, в кабинет доктора. — Мисс, — сказал, увидя их доктор, человек ученый и вместе с тем скромный, обращаясь к Фернанде, — выздоровление этой девушки не зависит более от меня, оно в вашей власти. — Что же нам надо делать, сэр? — спросила Фернанда. — Вам надо приходить сюда к ней каждый день и даже, если бы это было возможно, и совсем не оставлять ее одну. Она с вами подружилась. Вы имеете на нее влияние и можете ее спасти. Фернанда взглянула на мать. Та тотчас поняла, о чем спрашивала ее дочь. — Есть очень простое средство достигнуть этого, доктор, — сказала она. — Доверьте нам эту девушку. Роберт и Фернанда взглядом поблагодарили мать. Доктор согласился на ее предложения, обещая, несмотря на это, все-таки лечить несчастную. Безумная, казалось, поняла этот разговор, и ее лице оживилось радостью. — Эта девушка поступила к нам 7-го мая, — сказала де-Кервалям начальница, справившись со своими книгами. — 7-го мая! — прошептал Роберт. — В день преступления!..XII. Начальник
В Красном доме, в обширной подземной зале, которая была ничто иное, как большой погреб с несколькими скамейками и длинным столом, происходил страшный гвалт: почтенные джентльмены, которых мы видели в bar-room мистрис Кораль, должны были тут получить свою плату. Снаружи все было спокойно. Посетители старались приходить по одиночке и, перед тем чтобы войти, заботливо оглядывались по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не следит. Маленький человек в парике, согнувшийся от старости, сидел за столом, перед окованным железом ящиком. Это был кассир. Боб, впустивши всех приглашенных, сел позади кассира и стал наблюдать за собранием. Кассир медленно открыл кассу, положив предварительно по сторонам ее два револьвера. Превосходная предосторожность!.. Боб начал вызывать по очереди. Но оставим этих достойных людей семейным образом приводить в порядок их дела и войдем в самый Красный дом. В полумраке роскошного кабинета какой-то человек медленно ходил взад и вперед. Он был погружен в свои мысли и по временам у него вырывалось несколько слов, по которым можно было угадать занимавшую его мысль. — Золото!.. — повторял он часто. — Золото! Да, вот властитель всего мира!.. Прочь глупые предрассудки!.. Все средства хороши для меня, чтобы достичь моей цели!.. Закон! Его обходят… Суд! Его покупают… Добродетель, нравственность — слова, ничто более как слова… Наступит день, когда весь мир будет у моих ног… Шум шагов в соседней комнате заставил его вздрогнуть. Он быстро надел маску. Дверь отворилась, и вошел лорд Фельбруг. — Здравствуйте, начальник, — сказал лорд, почтительно кланяясь. — А! Это вы, Фельбруг. Я очень рад вас видеть, — отвечал тот, кого он называл начальником, протягивая ему руку. Лорд Фельбруг, казалось, был в восторге от этого знака дружбы. Дверь кабинета снова отворилась и в нее вошли друг за другом дон Педро Лимарес, нотариус Бруггиль, адвокат Редж, доктор Марбен и антикварий Брэддок. Каждый при входе низко кланялся начальнику, который едва отвечал легким наклонением головы. Пробило десять часов. — Мистера Нильда недостает на нашем собрании, — заметил строго начальник. Но в ту же минуту явился запыхавшийся почтенный торговец Бродвэя, вытирая платком пот, струившийся по его лбу. — Извините, начальник, — начал он прерывающимся голосом. — Извините!.. но эти бандиты… нет! эти честные и верные слуги… нашли сегодня мои счеты… неверными… и мою кассу… недостаточно полной… Мне надо было… их вразумить… вот причина моего замедления!.. — Хорошо! — отвечал холодно начальник. — Пусть сэр Бруггиль прочитает нам свой отчет! Повинуясь этому приказанию, нотариус прочитал длинный отчет, показывавший громадное увеличение капиталов таинственного общества, главами которого были присутствующие. Он объявил, что со времени последнего собрания доходы увеличились почти вдвое, благодаря постройке нескольких новых железных дорог в Нью-Йоркском штате, баснословным доходам калифорнских россыпей и многочисленным успешным предприятиям их агентов во Франции и Англии. Наконец, целая груда писем со всех концов света доказывала цветущее состояние фирмы «Ада-Дельсон и Ко». — «Люди золота», — сказал начальник звучным голосом по окончании чтения отчета, — вы знаете теперь блестящее положение нашего общества, известного всему свету под именем «Ада-Дельсон и Ко» и которое только мы одни называем «Ассоциацией доллара»… Что же касается до тайных предприятий, которые должны быть ведены во мраке, то помните, что я один имею право их назначать и наблюдать за их исполнением!.. При этих словах послышался глухой ропот между присутствующими. — Вы хотите возмутиться против моей власти? — вскричал начальник. — Знайте, что я могу вас уничтожить, что вы ничего не можете сделать без меня, ничего против меня!.. Ропот мгновенно утих. Слушатели дрожали перед гневом начальника. Он смягчился и продолжал: — Вспомните, что я вывел вас из низших слоев общества и возвел на высшую ступень общественной лестницы!.. Кем были бы вы теперь без меня?.. Вы, Марбен, были бы скромным, провинциальным доктором!.. Вы, Редж, адвокатом без клиентов или секретарем в каком-нибудь округе… Вы, Нильд, мелким лавочником в Бруклине, вместо того, чтобы быть богатейшим торговцем Бродвэя!.. Вас, Бруггиль, и вас, Брэддок, ожидали бы голод и каторга… Водворилось мертвое молчание. «Люди золота» не смели поднять головы. Слова начальника хлестали их как бич. Только лорд Фельбруг и дон Лимарес были им пощажены. — Вы мои орудия, — продолжал он, — и должны повиноваться!.. Насколько велики награды верным, настолько же ужасны наказания изменникам… Вам, Фельбруг, я даю четверть дохода в продолжение десяти лет с тех источников, которые вы открыли!.. Вам, Марбен, за услугу, оказанную вами, я даю пятьдесят тысяч долларов… Что же до вас, господа, — продолжал он, обращаясь к другим членам, — то я вскоре буду иметь нужду в ваших услугах и надеюсь, что не получу отказа!.. Эта речь имела свое красноречие, поэтому начальник в несколько минут успокоил дух оппозиции, появившийся было в его подчиненных и укрепил их преданность. Убедившись в действии, произведенном его словами и восстановлением своей неограниченной власти, он обратился к нотариусу Бруггилю и холодно сказал ему: — Примите, Бруггиль, выражение моего сочувствия по поводу преждевременной кончины вашей жены… Нотариус страшно побледнел. Действительно, мистрис Бруггиль умерла от болезни, унесшей ее в несколько часов. Нотариус сделал знак согласия. — Вы мне доставите удовольствие, — продолжал начальник, — если станете часто посещать семейство де-Керваль… «Люди золота» с удивлением переглянулись. — Семейство де-Керваль, — повторил начальник. — Я не ошибся, господа!.. Мисс Фернанда прелестная девушка… Теперь, господа, скажите, не трудился ли еще кто-нибудь для блага нашего союза? — Я, начальник, — сказал, вставая, дон Лимарес. — Говорите. — Через месяц, скоро я буду знать наверно, в какое число, приедет в Нью-Йорк самое богатое семейство нашей страны. Оно состоит из моего брата, его жены и двоих детей: маленького мальчика и девушки двадцати лет. Я… извините!.. — поправился он, — мы прямые наследники этого семейства. — Они известны в Нью-Йорке? — Да, начальник, в высшем обществе. — Они едут прямо из Бразилии? — Нет, они путешествовали по северной Америке, они приедут из Бостона. Начальник долго думал; потом он открыл атлас, тщательно проследил дорогу, по которой должно было ехать бразильское семейство и спросил: — Сторожа вертящегося моста Блэнна преданы нам?.. — Нет, начальник! — отвечал мистер Нильд. — Ну так надо купить их или заменить в день прибытия поезда, на котором будет ехать семейство Лимарес!.. Вы меня поняли, не правда ли?.. Никто не отвечал. Эти люди, способные на все преступления, были взволнованы. Мысль, выраженная начальником, была ужасна!.. Несколько времени он молча глядел на них, потом, скрестив руки, сказал с выражением глубочайшего презрения: — Вы дрожите как дети, «Люди золота»! Вы видите теперь, что я ваш начальник!..XIII. Любовь
Бедная сумасшедшая сделалась членом семейства де-Керваль. Ее привязанность к Фернанде увеличивалась с каждым днем. Когда Фернанда старалась заставить ее говорить, бедная безумная с удивлением глядела на нее своими большими голубыми глазами, в которые казалось, возвращался рассудок. Но она по-прежнему молчала. Невозможно было узнать от нее что бы то ни было. Ни госпожа де-Керваль, ни Роберт, так же, как и сама Фернанда, не могли достичь желанного результата. А между тем Роберт готов бы был пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти молодую девушку. Он любил ее. Он надеялся передать свою любовь бедной безумной и таким образом сделать то, перед чем дружба была бессильна… Ее назвали Джен. Печальная, погруженная в свои мечты, она выходила из этого состояния только по голосу Фернанды. Однако Роберт также привлекал ее, но казалось, что какая-то инстинктивная скромность мешала ей выражать Роберту такое же доверие, как и его сестре. Здоровье мало-помалу возвращалось к ней. Щеки ее потеряли лихорадочный румянец, темные круги под глазами стали уменьшаться. Заботы, которыми она была окружена, доброта, привязанность и любовь людей, живших около нее, должны были излечить ее. Таково было мнение доктора Смита. Когда являлся какой-нибудь гость, она убегала к себе в комнату. Поэтому никто из посторонних не видал ее. Никто не знал о ее присутствии в доме де-Кервалей. Роберт из благоразумия желал, чтобы это было так. Читатели помнят число принятия Джен в госпиталь, число, сказанное директрисой и так сильно взволновавшее Роберта. Действительно, безумная была найдена у ворот Нью-Йорка в тот самый вечер, когда Вильки совершил свое преступление. Роберт поневоле должен был сделать вывод из этого совпадения обстоятельств. Он вспоминал удивление Адама Фокса, когда он заметил исчезновение одной из жертв, которой, говорил он, должна была быть молодая девушка. Он припоминал также свои поиски в овраге, оставшиеся тщетными. Джен, раненная в плечо, разряженное ружье Вильки, выстрел, слышанный Робертом в ночь преступления, иглы и колючки, вцепившиеся в платье молодой девушки, наконец даже ее безумие — все заставляло Роберта думать, что это была жертва, чудом спасшаяся от палача Вильки. Он сообщил эти мысли своей матери и сестре, требуя от них строжайшего сохранения тайны, так как от этого зависела жизнь Джен. Таинственные незнакомцы, которые имели интерес в ее смерти, сумели бы снова завладеть Джен, и они очевидно были слишком могущественны, чтобы борьба с ними была равной. При этом открытии Роберта интерес госпожи де-Керваль и Фернанды еще более увеличился. Прислуга де-Кервалей была предана своим господам и хранила молчание. Само Провидение посылало таким образом средство разъяснить эти ужасные события. Но для этого было необходимо, чтобы к Джен возвратился рассудок, чтобы она могла все вспомнить и рассказать. К этой цели клонились все усилия Роберта. Он целые часы оставался с нею, глядя на нее с любовью, которую он чувствовал достаточно сильной, чтобы оживить этот погасший ум. Джен, сделавшаяся менее дикой, также глядела на него. Иногда Роберту казалось, что он видит в ее глазах отблеск того же чувства, которое он испытывал сам. Ему казалось, что она готова заговорить, но вдруг взгляд ее изменял направление, и она начинала смотреть на какую-то точку в пространстве. Роберт отчаивался, плакал, оставлял несчастную, но вскоре опять возвращался к ней, оживленный новой надеждой. Это положение продолжалось уже три недели, как вдруг один раз ночью семейство де-Керваль было разбужено колоколами, бившими набат. Загорелась фабрика химических продуктов, находившаяся в нескольких шагах от жилища де-Кервалей. Хотя не было никакой опасности, но все поспешно оделись и собрались в комнате госпожи де-Керваль. Фернанда приготовлялась идти к Джен, чтобы смотреть за нею и успокоить ее в случае, если она поймет то, что происходит. Но в эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошла сама Джен. При взгляде в окно, в которое виден был пожар, лицо безумной страшно изменилось и на нем выразился глубочайший ужас, она протянула руки к пламени и из груди ее вырвался ужасный крик. Видно было, что она хотела говорить. Наконец, сделав невероятное усилие, она вскричала: — Огонь!.. Огонь!.. — и упала без чувств. Её привели в чувство и отнесли в ее комнату, где Фернанда провела около нее всю ночь. Ни госпожа де-Керваль, ни Роберт не могли спать. Они надеялись, что этот кризис послужит к лучшему и что наутро Джен заговорит и придет в себя. Роберт был в особенности взволнован. Единственное слово, которое произнесла Джен, подтверждало его сомнения. Он восстановлял в воображении ужасную сцену, которая должна была произойти в подземелье, где одна из девушек была сожжена. Он все более убеждался, что жертва была сестра или подруга несчастной Джен, которая, обезумев от горя, убежала через проход, ведший к ущелью. Итак, Роберт с нетерпением ждал конца ночи. Но все ошиблись. Когда Джен проснулась, она забыла все, и ни дар слова, ни рассудок не возвратились к ней. В этот день явился доктор Смит. Ему рассказали ночное происшествие. Подумав довольно долго, он сказал: — Надо подвергать эту девушку сильным волнениям. То, что произошло, достаточно доказывает это. Память уже возвратилась ей немного. Но впечатление было слишком коротко, чтобы произвести желаемый нами результат. Надо постараться доставить ей волнение более продолжительное, а так как этого нельзя достичь иначе, как дав ей присутствовать при каком-нибудь трогательном действии, то я советую вам свезти ее в театр. Я поеду с вами, и мы постараемся извлечь пользу из кризиса, который, я надеюсь, произойдет. Доктор был человек слишком знающий и опытный в своем деле, чтобы его советов не послушались. Однако Роберт опасался этого вечера. Почему? Он сам не мог дать себе отчета. Какое-то предчувствие волновало его. Он не мог объяснить его. Но доктор, конечно, должен был быть прав. Надо было следовать его советам. В это время на одном из театров давали драму под названием Mother and Child[1], которая пользовалась громадным успехом. Доктор выбрал для опыта эту пьесу. Роберт взял самую темную ложу, какую только мог найти. Отправились в театр. Фернанда держала за руку Джен. Доктор не спускал с нее глаз. Войдя в театр, Джен, ослепленная ярким светом, откинулась назад и закрыла глаза руками, но не испугалась. Вид многочисленной публики, казалось, интересовал и удивлял ее. Госпожа де-Керваль и Фернанда сели впереди, а Джен осталась сзади междудоктором и Робертом. Последний оглядывал залу. Вдруг он не мог удержать чувства неудовольствия и досады. Он заметил напротив себя в ложе лорда Фельбруга, а с ним адвоката Реджа и дона Лимареса. Но Джен с того места, на котором она сидела, не могла быть замечена ими. Оркестр играл до поднятия занавеса, и Джен слушала со вниманием. Наконец драма началась. Дело шло о вечном преступлении — неверности. Молодая женщина, оставленная мужем, взяла любовника. Таково было содержание первого акта, прошедшего без всяких приключений. Джен была чрезвычайно внимательна. Занавес поднялся во второй раз. В промежутке между актами прошло десять лет. Муж вдруг узнает, что десять лет тому назад был обманут. Он упрекает жену в этом проступке и, чтобы наказать ее, хочет взять у нее ребенка, которого отказывается считать своим. Мать в слезах желает защищать свое дитя и решительно становится между мужем и невинным созданием. Муж грубо отталкивает ее и схватывает ребенка… В эту минуту страшный, нечеловеческий крик раздался в зале. Актеры перестали играть. Все взоры обратились к тому месту, откуда раздался этот раздирающий душу крик. Тогда все увидали прелестную молодую девушку, которая так перевесилась через барьер ложи, что казалось, она сейчас упадет. Странным взглядом она мучительно следила за происходившим на сцене. Это она так страшно вскрикнула в ту минуту, как актер, игравший роль мужа, схватил ребенка. Удержанная от падения доктором и Робертом Джен, кинувшаяся так быстро, что ее движения не успели предупредить, через минуту была уведена из ложи и из театра и посажена в экипаж рядом с госпожою де-Керваль и Фернандою. Крупные слезы текли по ее щекам, но она продолжала молчать… Между тем публика быстро оправилась от волнения и требовала, чтобы актеры продолжали игру. Лорд Фельбруг был вместе с другими свидетелем происшедшей сцены, он побледнел, увидев молодую девушку и сказал несколько слов на ухо Реджу, который сейчас же вышел.XIV. Вертящийся мост
— Ройте, друзья мои, ройте!.. Еще немного работы, и мы, может быть откроем, сокровище вроде первого!.. Говоривший таким образом был никто другой, как веселый антикварий Брэддок. Он обращался к рабочим, производившим раскопки под его руководством. Сокровище, или лучше сказать то, что он называл таким образом своему другу мистеру Нильду, был грубо обсеченный камень, представлявший, довольно неразборчиво, три головы на одной шее. — Посмотрите, дорогой мистер Нильд, — говорил антикварий с поддельным или настоящим восхищением, — посмотрите и скажите, не подтверждает ли это произведение моей теории? Я всегда утверждал, что американская почва содержит многочисленные греческие древности, доказывающие, что великий греческий народ открыл Америку раньше Веспуччи и Христофора Колумба!.. Ну! Этот камень… — Но что же представляет этот камень? — спросил негоциант, делая удивленные глаза. — Что он представляет, — вскричал с энтузиазмом антикварий, — но не более не менее, как Гекату, греческую богиню ночи, Гекату с тремя лицами, triplex Hecates! — А! — сказал почтенный Нильд, подавленный такой ученостью. — Это Геката. — Да, мой друг, это неоспоримое доказательство пребывания эллинов в нашей стране! — Ну, если бы вы не сказали этого, — сказал Нильд, — то я не обратил бы на Гекату всего внимания, которого она достойна, я просто принял бы ее за старый, обсеченный индейцами камень, каких мы нынче находим очень много. — Это ужасная ересь!.. — вскричал Брэддок, но несмотря на свое негодование, он хранил на лице свою постоянную улыбку. Нильд взял его под руку и отведя далеко от работников, продолжавших рыть, сказал: — Не забудьте из-за вашей любви к науке того, для чего мы здесь. Вспомните, что розыски греческих древностей только предлог. — Вы правы, — отвечал антикварий, — дело назначено на этот вечер. У нас впереди только несколько часов. Пойдемте исполнять наше поручение и… — И попробуем действовать сначала кротостью, — прервал Нильд, который был против насильственных мер. — Да, — просто отвечал Брэддок. Место, где происходил этот странный разговор, было в Коннектикуте, между устьем реки этого имени и городом Нью-Гавеном, на берегу небольшого залива, образованного Атлантическим океаном, в нескольких милях от деревни Блэнна. В этом месте находился вертящийся мост. Тут необходимо сделать небольшое объяснение. Ничто не может сравниться с дерзкой отважностью американцев в деле железных дорог. Они подвергают постоянным опасностям не только людей, едущих по этим дорогам, но также и проходящих. В самом деле, основываясь на аксиоме, что прямая дорога есть самая короткая, поезда идут прямо перед собою. Они не берут на себя труда обходить препятствия, они проходят через них; они перерезывают большие дороги и идут без всяких загородок по улицам городов, через которые проходят. «Look out for the locomotive! Берегитесь локомотива!» — вот простое предостережение пешеходам, напечатанное на афишах, приклеенных на углах улиц и дорог. Если пешеходы дают себя давить, то тем хуже для них! Не говоря о Hudson-river-railroad, смело построенном на сваях среди реки, существует железная дорога, соединяющая Бостон с Нью-Йорком и представляющая действительную опасность. По высказанной выше причине, единственно из любви к прямой линии, эта дорога, идущая по берегу, проходит через небольшой морской рукав. Конечно, для этого построены мосты, но так как в залив, образованный этим рукавом, входят корабли, то инженеры изобрели вертящиеся мосты. Эти мосты, как это показывают их названия, поворачиваются на средине, как на оси, и таким образом дают проход судну. Около такого-то моста, моста Блэнна, находились, под предлогом розысков древностей, а в самом деле с другой целью, два члена «Людей золота». Они явились как простые туристы, посетить страну. Они тщательно осмотрели ее и подойдя к вертящемуся мосту, увидели, что пост сторожей моста был вдалеке от всякого жилища и более чем в трех милях от деревни Блэнна. Сторожей было четверо. Брэддок, делая вид, что изучает почву и выдавая себя за антиквария, вдруг сделал вид, что нашел недалеко от поста следы древнего города. Он, в обществе своего друга Нильда, явился к сторожам с предложением, не желают ли двое из них помочь ему в раскопках, которые он хотел произвести. Его любезная наружность, вид настоящего джентльмена, а главное, обещание щедрого вознаграждения заставили охотно согласиться на его просьбу. Никакого корабля не было видно. Утренний поезд прошел. Вечерний должен был пройти в одиннадцать часов. К тому же двух оставшихся сторожей было достаточно в случае надобности, а место, указанное антикварием, было очень близко от поста. «Подкупить или заменить своими людьми сторожей вертящегося моста в Блэнна» — таково было приказание начальника, наполнившее ужасом «Людей золота». На другой день после собрания дон Лимарес получил телеграмму, извещавшую, что его родные приедут послезавтра в два часа утра из Бостона, как он уже говорил об этом начальнику. Он передал эту телеграмму Фельбругу, который был единственным посредником между «Людьми золота» и их начальником. Фельбруг съездил к начальнику и выйдя от него, отправился отыскивать Боба, антиквария и Нильда. Мы оставили двух последних в разговоре о средствах к исполнению данного им поручения. Решившись испробовать сначала подкуп, они спокойно вернулись к сторожам, все еще продолжавшим копать. — А если это средство не удастся? — спросил тихо Нильд, обращаясь к анктикварию. — Разве Боб не здесь со своими людьми?.. — отвечал с улыбкой Брэддок. Увидя их подходящими, сторожа спросили, продолжать ли им работу или нет, так как они ничего не находили. — Это бесполезно, друзья мои, — отвечал Брэддок. — В другой раз я приеду сюда с необходимыми инструментами, чтобы проникнуть поглубже в землю. Благодарю вас за помощь. Я с удовольствием выпил бы с вами стакан джину, но, — прибавил он, оглядываясь вокруг, — к сожалению, я не вижу здесь поблизости никакого места, где бы его купить. — Извините! — отвечал один из сторожей, не хотевший упустить такого удобного случая промочить горло. — Между деревней и нашим постом есть кабачок. — Далеко это? — Не дальше полумили. — Это меня удивляет, — сказал Нильд. — Мы его не заметили, подходя сюда. — Надо знать о существовании этого кабачка, чтобы найти его, — отвечал сторож. — Он стоит внизу дорожной насыпи. — Так идите, товарищи! Я чувствую, что мое горло совсем пересохло! — сказал Брэддок. «Полезно знать топографию той местности, — подумал он, — на которой думаешь дать сражение». Антикварий напрасно беспокоился. Кабачок, о котором шла речь, был простая хижина, кое-как сложенная из бревен; одна старуха из Блэнна продавала в ней днем джин и виски, а на ночь уходила в деревню. Следовательно, с этой стороны нечего было опасаться. Разговаривая дружеским тоном со сторожами, джентльмены заставили их выпить почтенное количество джину. Когда Брэддок заметил, что пары алкоголя произвели свое действие, он вынул из кармана несколько долларов и сказал, отдавая их сторожам: — Я чуть было не позабыл, друзья мои, вознаградить вас за ваш тяжелый труд. Возьмите эту небольшую сумму и выпейте за наше здоровье. Пять долларов, которые антикварий называл маленькой суммой, казались сторожам целым состоянием, сравнительно с той небольшой работой, за которую они их получили. — Маленькая сумма! — сказал наконец один из них. — Да мы в десять дней едва зарабатываем столько денег. — Ваша работа мне больше нравится! — прибавил другой. — От вас зависит зарабатывать столько каждый день, — сказал небрежно Брэддок. Нильд кивнул утвердительно головой. — Как? — вскричали вместе оба сторожа. — Что же надо делать? Антикварий насмешливо улыбнулся. — Немного, — отвечал он, — идти и исполнять наши приказания… каковы бы они ни были. — И мы будем получать по пяти долларов в день? — сказал один из сторожей, которым начинало уже овладевать опьянение. — Но, — прибавил другой, не потерявший еще совершенно соображения, — что это будут за приказания? Потому что мы прежде всего честные люди! — Да, конечно! — повторил первый. — Дело портится! — шепнул Нильд на ухо антикварию. — И время уходит! — отвечал тот. — Покончим скорее! — Друзья мои, — сказал он, обращаясь к сторожам, — объяснимся откровенно. Мы делаем вам одно предложение. Тут дело идет уже не о пяти долларах в день, но о двух тысячах зараз. — Две тысячи долларов! — вскричали со сверкающими глазами сторожа. — Это богатство!.. — Да это действительно богатство!.. — В чем же дело?.. — Вы должны просто оставить пост за несколько минут до прихода одиннадцатичасового поезда. — Оставить наш пост? — пробормотали сторожа, мысли которых уже совершенно смешались. — Оставить наш пост? Зачем?.. — О! ЭТО до вас не касается. Сторожа напрасно старались угадать смысл сделанного им предложения; однако эта фраза «Оставить наш пост» напомнила им, что это значило изменить долгу. Брэддок и Нильд оставили их предаваться размышлениям. — Но, что же будет с нашими товарищами? — сказал наконец один из сторожей. «Вот трудное место!» — подумал Нильд. — Ваши товарищи? — прибавил он громко… — Хорошо! Это ваше дело уговорить их последовать вашему примеру, и в таком случае они получат такое же вознаграждение. А если… — и Нильд закончил недосказанную фразу жестом, который был понят только одним антикварием. — Уговорить их оставить пост! — говорил один. — Две тысячи долларов!.. — повторял другой. Опьяневшие сторожа позабыли всякое чувство долга. Они поднялись и направились к посту, чтобы сообщить товарищам о сделанном им предложении. Посоветовав им быть осторожнее, Нильд и Брэддок остались в кабачке ожидать успеха этой попытки. Оставшись одни, они переглянулись с улыбкой. Они нисколько не сомневались в успехе своего таинственного предприятия; для них золото было всё. Они верили в его могущество и думали, что чувство долга, это чувство, над которым они смеялись и которое они презирали, не будет в состоянии ему сопротивляться. Однако, после нескольких минут размышления, антикварий сказал Нильду: — Мне кажется, друг мой, что вы немного поторопились; я боялся бы этой поспешности, если бы эти сторожа не были так просты. — Ба! — отвечал Нильд. — Нам нечего опасаться, даже если бы эта попытка и не удалась. Если даже сторожа откажутся с негодованием, мы все-таки выйдем с честью из этого приключения. — В самом деле? — спросил немного удивленный антикварий. — Вы, значит, приняли предосторожности, о которых я не знаю? — Это моя тайна! Положитесь на мое благоразумие!.. При этих словах в кабачок вошел начальник поста. Это был человек среднего роста, с сильно развитыми мускулами. В его черных глазах блестела необыкновенная энергия. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего; быстро подойдя к Нильду и Брэддоку, он схватил их за ворот и вскричал: — А, это вы, милостивые государи, хотите подкупить моих людей, и заставить нас сделать подлость! Хорошо! Я вам покажу, как нас подкупать! И он вытащил обоих друзей из кабачка. — Теперь, — сказал он, вынимая револьвер, — я раздроблю вам череп, я имею на это право. Услыша эти слова, Брэддок потерял всю свою веселость. Нильд казался совершенно спокойным. — Подождите одну минуту, — сказал он, останавливая руку сторожа, готовившегося уже привести в исполнение свою угрозу, — вы должны прежде убедиться в нашей виновности. За кого вы нас принимаете? — Но… за двух негодяев! — отвечал сторож, несколько смущенный хладнокровием Нильда. — Вы ошибаетесь, друг мой, — продолжал мягким тоном Нильд. — Мы инспекторы этой дороги, т. е. ваши начальники. Я Фрэнсис Милль Уотинг, а мой товарищ Даниэль Симпсон. Эти слова были сказаны с такой уверенностью, что сторож невольно опустил револьвер. Брэддок взглянул на своего почтенного друга с удивлением, смешанным с восхищением, увидя себя так кстати сделавшимся Даниэлем Симпсоном, который действительно был инспектором этой дороги. Так вот что была за тайна мистера Нильда. Предосторожность хороша. Бедный сторож был в сильном недоумении, не зная, как ему поступить: не дать веры этим объяснениям или, напротив, извиниться перед джентльменами как перед своими начальниками? Нильд угадал это колебание и, вытащив из портфеля билет для дарового проезда по железной дороге из Бостона в Нью-Йорк, подал его сторожу. На этом билете, за подписью и печатью директора компании, действительно стояли те самые имена, которые были только что названы Нильдом. Убедит ли этот билет сторожа? Этот вопрос очень беспокоил обоих друзей. Но к счастью для них, сторож, рассмотрев внимательно билет, смешался и почтительным тоном стал просить извинения. — Я вижу теперь, что ошибся, — сказал он, — и прошу вас простить мне эту ошибку. — О! Не извиняйтесь, друг мой! — вскричал Нильд, с превосходно сыгранным восхищением. — То, что вы сделали, доказывает только вашу верность долгу! Мы сообщим об этом правлению дороги, и вы можете быть уверены в быстром повышении! — Напротив, — прибавил Брэддок, — если бы вы поступили не так, то мы принуждены были бы не только потребовать вашего смещения, но даже отдать вас под суд. Вы видите, что добродетель всегда награждается! Странная улыбка скользнула по губам антиквария, когда он произносил последнюю фразу. — Действительно… — бормотал в смущении сторож, — действительно… как было предположить?.. — Да, как было предположить, — прервал Нильд, — что вы имеете дело со своими высшими начальниками? Это объясняется очень просто: если бы нас можно было легко узнать, то наш осмотр не достиг бы своей цели. Ваш пост один из самых важных. От вас зависит жизнь тысяч людей. Очень естественно, что мы захотели убедиться в вашей неподкупности. Те двое, которые так легко поддались соблазну, будут смещены, но об вас мы дадим самый лестный отзыв, и я даю вам честное слово, что ваше положение очень скоро изменится. — Да, да, — прошептал антикварий, уходя прочь вместе с Нильдом, — так скоро, как он и не подозревает. — Как это вы достали этот билет? — спросил он, пройдя несколько шагов, своего спутника. Нильд молча бросил на него выразительный взгляд, и антикварий тотчас понял. Почтенный негоциант просто совершил подлог.XV. Семейство дона Педро Лимареса
В тот же самый день, в семь часов вечера, путешественники, отправлявшиеся в Нью-Йорк, садились на экстренный поезд, стоявший на Бостонской станции. Между этими путешественниками-янками заметно отличалась группа людей со смуглыми лицами, прямо указывавшими на их южное происхождение. Действительно, это было одно бразильское семейство, состоявшее из отца, матери, маленького мальчика и молодой девушки, открытое лице которой показывало замечательную энергию и твердость характера. Эта девушка привлекала все взгляды. Между многими другими один молодой человек не мог, казалось, отвести от нее глаз. Он был точно очарован этим родом красоты, который он видел в первый раз. Таким образом, когда он увидел, что девушка направилась к одному вагону, он кинулся к ней, открыл дверь и помог ей войти. Затем с такой же любезностью он помог матери и отцу девушки и подал в вагон ребенка. Из скромности или из застенчивости, но он хотел после этого уйти, когда глава семейства дружески поклонился ему, приглашая сесть вместе с ними. Молодой человек вдруг приобрел симпатию всего семейства. Молодая девушка была польщена его любезностью, не совсем обыкновенною в этой стране. Отец и мать также были благодарны ему за внимание. Когда все уселись и поезд тронулся, глава семейства обратился к нему со словами: — Вы, вероятно, француз, сударь? — Почему вы это угадали? — отвечал молодой человек, немного удивленный подобной проницательностью. — Мы все были уверены в этом, — отвечал отец, указывая на улыбавшихся жену и дочь. — Но кто же мог сказать вам, кто я? — Тот, кто бывал во Франции, всегда узнает француза. Это было сказано так любезно, что молодой человек невольно схватил руку говорившего и крепко пожал ее. Он благодарил его не только за себя, но и за всю свою страну. Начавшийся таким образом разговор скоро сделался интимным. Молодой человек назывался Жорж Фонтан, он жил во Франции и путешествовал по Америке как турист. Теперь он возвращался в Нью-Йорк, чтобы ехать оттуда в Новый Орлеан. Вскоре он узнал, что его спутники были такие же неутомимые туристы, как и он. Они ехали с озер Эрио и Онтарио и Ниагарского водопада в Нью-Йорк. Отец семейства назывался дон Себастиано Лимарес. Жорж Фонтань не уставал любоваться на молодую девушку. Он услышал, что ее зовут Линда, и шептал про себя это прелестное имя. Молодая девушка также смотрела на него, но с глубокой серьезностью. Она спрашивала себя, достоин ли он любви, и надо сознаться, что отвечала себе «да». — Как ты думаешь, милая Линда, узнаешь ли ты своего дядю, несмотря на то, что не видала его десять лет? — спросила мать. — Я в этом уверена, мама, — отвечала Линда, — я никогда не забываю тех, чья наружность поразила меня, хотя бы я видела ее на самый короткий срок. Жорж почувствовал, что, говоря эти слова, Линда пристально глядела на него. Неужели она говорила эти слова на его счет? — Я отличаюсь тем же самым, — сказал он взволнованным голосом, — есть лица, которые никогда не забываются. — Но чем же лице моего брата поразило тебя, дитя мое? — спросил дон Себастьяно. — Его лице некрасиво, грубо и зло. — Ну, ты не великодушна, — сказала улыбаясь мать. — Вы очень хорошо знаете, что я не умею скрывать моих мыслей. Я говорю то, что думаю. Жорж был осчастливлен этим ответом. Эта откровенность и отвращение ко лжи увеличивали его уважение к Линде. — В таком случае, — сказал отец, — ты, вероятно, не чувствуешь особенного расположения к твоему дяде? — Я его ненавижу! — отвечала она без малейшего колебания. Это мнение, так откровенно высказанное молодой девушкой, повлекло за собой несколько минут молчания. Жорж напрасно желал возобновить прерванный разговор. Ему нужен был сюжет для него, тогда он вспомнил, что они приближались к вертящемуся мосту Блэнна и спросил дона Лимареса, случалось ли ему проезжать таким образом, по железной дороге, настоящий морской рукав. Последний отвечал, что нет, но слышав очень много об этих мостах, он сожалел, что ночь была слишком темна, чтобы можно было взглянуть на этот мост. Под влиянием ли странной способности, которая дает возможность некоторым людям как бы предчувствовать события или от того, что воздух был тяжел и полон электричества, но Линда Лимарес не могла удержаться от движения ужаса. Жорж заметил это. — Что с вами, мисс? — спросил он. — Я боюсь, — отвечала Линда. — Ты боишься, Линда?.. — спросила мать, инстинктивно подвигаясь к ней. — Первый раз в жизни произносишь ты это слово, — сказал, вздрогнув, дон Лимарес. Маленький мальчик, увидя беспокойство, выражавшееся на лице старших, и смутно понимая происходившее, подошел к Линде. — Сестра, — сказал он своим милым детским голосом, — разве есть опасность? — Да!.. — отвечала она дрожащим голосом, крепко обняв ребенка. В эту самую минуту поезд подъезжал к вертящемуся мосту Блэнна.XVI. Катастрофа
— Чтобы теперь ни случилось, нам не в чем будет упрекать себя. Мы попробовали действовать кротостью, но это не имело никакого успеха! — Да, надо сознаться, что мы провели несколько невеселых минут. Пришлось же нам наткнуться на дурака, который желает быть добродетельным. Виданое ли это дело? Этот разговор происходил между Брэддоком и Нильдом на дороге, которая вела от вертящегося моста к деревни Блэнна. — Только бы Боб был готов! — сказал мистер Нильд. Они ускорили шаги. — Не надо давать времени этому начальнику сторожей возбудить против нас какое-нибудь подозрение!.. Это соображение принадлежало антикварию. Они обошли деревню и, подойдя к маленькому лесу, заметили крестьянина, спокойно прогуливавшегося с трубкою в зубах. Он подошел к пришедшим. — Люди наши там, — сказал он, указывая на лес. — Как! Да ведь это Боб! — вскричал Нильд. — А я его и не узнал. — Соберите людей и назначьте им свидание у поста сторожей. Вы знаете местность? При этом вопросе Боб пожал плечами, как человек, знающий свое дело. — Они не сдаются, — сказал Нильд, — мы потерпели поражение, теперь ваша очередь! — Сколько у вас человек? — спросил Брэддок. — Десять. — Вы помните, что вам надо будет сделать после… случая? — Помню. Ночь быстро наступала. — Девять часов, — сказал Брэддок. — У вас впереди еще два часа. Это более чем надо, чтобы привести дело к благоприятному концу. Идите и кончайте скорее! Сказав это, антикварий и его достойный товарищ удалились. Боб свистнул и, повинуясь условленному сигналу, вся шайка сейчас же окружила его. Все были предупреждены о том, что им надо было делать. После этого все отправились в путь, предводимые Бобом. Темная ночь покровительствовала их предприятию. Они могли подойти к самому посту сторожей, не будучи заметны. Один из сторожей стоял перед дверями. Это был как раз один из тех, которые считали себя пойманными в ловушку. Он слишком был занят мыслями о своей близкой отставке, чтобы заметить темную массу, подвигавшуюся без всякого шума. Вдруг, прежде чем несчастный успел вскрикнуть, он был схвачен за горло и зарезан Бобом, который сейчас же вскричал: — Go ahead![2] При этом крике бандиты кинулись во внутренность караульни, и несчастные, застигнутые врасплох, не успевшие схватиться за оружие, вскоре разделили участь своего товарища. Дикая радость выразилась на лице ужасного начальника этой шайки убийц. Он приказал бросить трупы в море, привязав к каждому по камню. Затем, чтобы уничтожить все следы преступления, пол был тщательно вымыт, так что на нем не осталось ни малейших следов крови. Было почти одиннадцать часов, как раз в это время проходил вечерний поезд. Боб, сопровождаемый несколькими из своих сообщников, бросился на мост и при помощи их повернул параллельно берегу среднюю, вертящуюся сторону моста. Между мостом и берегом образовалось громадное пустое пространство. Две противуположные стороны моста не были более соединены между собою. Фонарь, зажженный сторожами в знак того, что мост наведен и поезд может идти безопасно, продолжал гореть. Боб и его спутники вернулись к посту, где осталась половина шайки. Роковая минута приближалась. Эти люди — убийцы — были взволнованы. Сам Боб сделался серьезен и озабочен. Вдруг раздался свисток локомотива, показывавший, что он входил на мост. Произошло страшное сотрясение. Казалась, что земля заколебалась. Затем снова наступило молчание. Поезд был поглощен морем.XVII. Заботы доктора Марбена
— Угодно ли барину принять мистера Роберта де-Керваля? — спросил лакей мистера Вульда. — Конечно, пусть войдет! — отвечал последний. — Вы знаете, — продолжал он, дружески протягивая руку вошедшему молодому человеку, — что я испытываю истинное наслаждение, видя вас и говоря с вами; поэтому я вам очень благодарен за ваше посещение. — Я узнал, — отвечал Роберт де-Керваль, — что вы более дурно себя чувствуете, чем обыкновенно, поэтому я пришел узнать, справедливо ли это неприятное известие. — Совершенно справедливо, но, — прибавил он, видя сожаление на лице Роберта, — но не старайтесь напрасно утешать меня. Я не обманываю себя пустыми надеждами, я уже говорил вам, когда мы с вами виделись последний раз у адвоката Реджа, и опять повторяю вам это. Жизнь для меня в тягость, и признаюсь откровенно, я был бы счастлив покончить с нею. — Какое горе довело вас до такого отчаяния? О! Извините, — прибавил сейчас же Роберт, — извините за мою нескромность. — Не извиняйтесь передо мною, друг мой, вам я открылся бы скорее чем кому-либо другому, если бы это было возможно, но, увы! Я не могу сказать всего. Видите ли, Роберт, я плохо начал… — Что вы говорите? — вскричал молодой человек. — Истину. Моя молодость была более чем безумна, она была преступна! — Возможно ли это? Вы несправедливо обвиняете себя. — Нет! — продолжал мистер Вульд, печально покачав головой. — Я был увлечен, ослеплен глубокими и смелыми, но преступными идеями человека старее меня годами… И этот человек был мой брат! — Ваш брат? — с удивлением спросил Роберт. — У вас был брат и… он умер! — Я надеюсь! — прошептал мистер Вульд таким тихим голосом, что Роберт едва мог расслышать его слова. Наступило минутное молчание. Мистер Вульд погрузился в свои воспоминания. Роберт не смел беспокоить его и ждал, чтобы мистер Вульд сам заговорил, как вдруг внимание молодого человека было привлечено несколькими словами, тихонько сказанными сзади его. Он сидел, облокотясь спиной на спинку кресла, и ухо его приходилось около самой двери. Что же такое говорили? Первым движением Роберта было отодвинуться, но инстинктивное любопытство заставило его остаться в прежнем положении. Какой-то знакомый голос, владельца которого Роберт не мог вспомнить, таинственно говорил другому: — Вы исполнили мои приказания, не правда ли? — Да, сэр, — отвечали говорившему тем же тоном. — Ну! Начиная с сегодняшнего дня вы будете прибавлять две капли в вечернюю порцию, а в утреннюю по-прежнему одну. Не забудьте же! — Не беспокойтесь, сэр. — Вот вам в награду за ваши труды. В то же время до слуха Роберта долетел металлический звук. Кто говорил таким образом? С какой целью? Что все это значит? Роберт хотел встать, чтобы уяснить свои подозрения, как вдруг мистер Вульд заговорил: — Извините меня, дорогой Роберт, за мою рассеянность! Говоря вам о моем брате… На этих словах его прервали. Дверь отворилась, и лакей доложил: — Доктор Марбен! Действительно, это был доктор, явившийся проведать своего больного. Заметив Роберта де-Керваля, сидевшего на прежнем месте, но вставшего при виде его, доктор нахмурил брови и не мог удержаться от жеста неудовольствия. — Вы сидели так близко от дверей, мистер де-Керваль… Роберт поспешно поднял голову. — Извините, — холодно продолжал доктор, — я хотел сказать, так близко от нашего больного друга. Этот дурак Эдвард, которому я сейчас давал наставления относительно ухода за его барином, — прибавил он, изучая выражение лица Роберта, — этот дурак не предупредил меня, что вы тут. А, мой дорогой Вульд, — прибавил он, силясь улыбнуться, — вы не следуете моим приказаниям! — Не сердитесь на меня за это, доктор, — отвечал больной, — посещение мистера де-Керваля доставляло мне слишком много удовольствия, чтобы я мог отказаться от него. — Я это понимаю; но ваша продолжительная болезнь приняла теперь новый фазис, и вам более чем прежде нужно спокойствие и уединение. Это объясняет видимое противоречие между моими прежними и теперешними советами. Роберт был живо оскорблен словами доктора относительно двери. Слыша, что больному нужно уединение, он приготовлялся уйти. Заметив это, доктор удержал его. — Знаете ли вы, — сказал он, — ужасное происшествие этой ночи? — Нет, — отвечали вместе Роберт и мистер Вульд. — Какое происшествие? — С мостом Блэнна. Это ужасно! Вот посмотрите сами подробности. Сказав это, он вынул из кармана номер New-York Herald, вышедший уже четвертым изданием, и прочел следующее:Мистер Вульд и Роберт были поражены. Доктор кончил свое чтение и нисколько не был взволнован. — А, — сказал он, перевертывая газету, — вот еще что-то: «Между жителями нашего города, потерпевшими от катастрофы, надо считать дона Педро Лимареса, к которому на этом поезде ехал брат с семейством, не видавшийся с доном Лимаресом десять лет». — Дон Лимарес! О, как он должен быть огорчен! — вскричал мистер Вульд. — Не говорите мне об этом! — отвечал Марбен без малейшего выражения сострадания. — Он должен с ума сходить от горя! Однако он, кажется, наследник этого семейства, а в таком случае… — И доктор докончил свою речь отвратительным смехом. Роберт удержался и не ответил ничего на дерзость, сказанную доктором при входе, но этот неуместный смех вывел его из себя. Он хотел с жаром ответить доктору, как вдруг вспомнил, что лучшее оружие в таких случаях есть хладнокровие и насмешка. Поэтому он сказал доктору спокойным и немного насмешливым тоном: — Мне кажется, доктор, что вместо того, чтобы смеяться, вам следовало бы быть в отчаянии от происшедшей катастрофы. Марбен взглянул на Роберта, стараясь угадать, что тот хочет сказать. — Отчего же? — спросил он. — Но, — сказал Роберт улыбаясь и слегка насмешливым тоном, — потому что Провидение отбивает вашу практику, исполняя вашу работу. — Милостивый государь! — вскричал доктор. — Вы мне дадите отчет… Мистер Вульд, сильно взволнованный этой сценой, громко вскрикнул. Но доктор уже снова сделался спокоен по-прежнему. — О! Извините, — сказал он, — я чуть было не рассердился, а между тем дело не стоит этого. Я вас понимаю, мистер де-Керваль, — прибавил он с аффектированным добродушием, — это шутка… шутка во французском духе. Я и смотрю на нее не иначе. К тому же, кто знает, может быть, вы, сами того не зная, правы, и судьба избавила меня от лишней работы? Он произнес эти последние слова самым спокойным голосом, но в глазах его светилась ужасная ирония. — Полноте, господа… дорогие мои друзья, — сказал тогда мистер Вульд, думая, что гроза утихла, — подойдите ко мне… сюда, поближе… теперь подайте друг другу руки. Он взял и соединил руки Роберта и доктора. Мистер Вульд думал, что таким образом мир заключен. Но пожатие было холодно. Эти два человека сделались врагами.«Новые подробности о катастрофе в Блэнна.
Как мы уже сказали в предыдущих изданиях, средняя часть вертящегося моста не была закрыта, когда прибыл в одиннадцать часов вечера экстренный поезд из Бостона. Локомотив, шедший на всех парах, упал в пустоту, увлекая за собою следовавшие за ним шесть вагонов. Сотрясение от падения в море этой громадной массы было так велико, что его почувствовали в деревне Блэнна, находящейся от моста на расстоянии трех миль. Жители, внезапно разбуженные, бросились к месту, откуда раздался шум. Они дошли до моста, мост не был сомкнут, тогда они поняли все! Но ночь была так темна, что они не могли ничего различить. Сегодня утром на берег были выкинуты морем два трупа. В них узнали кочегара и механика. Думают, что море не возвратит других жертв. Мы немедленно телеграфировали начальнику Бостонской станции и получили следующий ответ: «Экстренный поезд выехал из Бостона в 7 часов. 60 пассажиров». Следовательно, нам приходится оплакивать шестьдесят жертв. Что касается до причин этого происшествия, то они до сих пор неизвестны. Какая-то тайна стоит над всем этим делом; четыре сторожа, которым было поручено поворачивать мост, исчезли. На их посту не осталось никаких следов крови или борьбы. Семейства этих людей объявили, что они не возвратились домой в половине двенадцатого ночи, как они это делали обыкновенно. Все теряются в различных предположениях».
XVIII. Встреча
Читатель помнит, какое впечатление произвел на безумную вечер, проведенный в театре. Она была сейчас же отвезена домой. Роберт сильно раскаивался, что привлек к Джен внимание всего театра. Доктор, напротив того, был доволен произведенным опытом. К девушке еще не возвратился дар слова, но было ясно, что в ее мозгу происходила сильная работа. По мнению доктора, она испытала два волнения. По мнению Роберта — два воспоминания. Таким образом, не оставляя своих прежних подозрений, он тщательно искал доказательств, которые дали бы ему уверенность. Относительно всего этого Роберт ни слова не говорил ни матери, ни сестре. Прежде чем высказывать им свои подозрения, он хотел вполне убедиться в их справедливости. Для того, чтобы спокойно продолжать необходимые розыски, надо было более чем когда-либо держать в тайне обстоятельства, вследствие которых была принята в дом безумная. Действительно, на другой же день после происшествия в театре к де-Кервалям явилось множество знакомых. Это были праздные любопытные, приехавшие узнать, кто была прелестная молодая девушка, бывшая причиной смятения. Им отвечали, что дочь одного из друзей де-Кервалей, из штата Массачусетса. Она в первый раз была в таком большом городе, как Нью-Йорк, и спектакль, в котором она была также в первый раз, произвел на нее столь сильное впечатление. Роберт, со своей стороны, отвечал мужчинам, его спрашивавшим, то же самое, и это маленькое приключение было скоро позабыто. Несмотря на это, Роберт не был покоен. Он помнил, что лорд Фельбруг был в этот вечер в театре и инстинктивно боялся чего-то. Между тем адвокат Редж, следуя приказаниям, данным ему на ухо лордом Фельбругом, стал наводить справки. Он мог передать только то, что знали все. Фельбруг не поверил этой басне. Одно совершенно неожиданное обстоятельство должно было ускорить ход событий. Мы хотим говорить о приключении с вертящимся мостом. Волнение вследствие этого происшествия было чрезвычайно сильно в Нью-Йорке. Американцы, люди положительные, мало заботятся о несчастий, поражающем отдельную личность, — тем хуже для нее! Но на этот раз дело шло об общем несчастии. Были затронуты интересы и чувства многих лиц; этот случай, или это преступление, мог возобновиться, и каждый мог подвергнуться его ужасным последствиям. Общественное мнение требовало следствия, оно желало, чтобы виновные во что бы то ни стало были найдены. Атторней, шериф и вся полиция были на ногах, но ничего не могли найти. Одни сторожа могли бы объяснить эту ужасную тайну, но они исчезли бесследно. Их приметы были телеграфированы в Европу. На поиски были отправлены самые ловкие агенты, и однако, не было получено никакого результата. Приступлено было к вытаскиванию из воды вагонов. Но это было дело не легкое. Море хранило свою тайну. Тогда в народе снова стало упоминаться имя «Людей золота». Толпа во всем желает видеть причину и, когда не находит ее в области реального, то ищет за пределами его. Она строит себе химеры, придумывает таинственное и, справедливо или нет, но находит то, чего ищет. На этот раз она предполагала существование общества настолько могущественного, что оно ускользало из рук правосудия. Из народа это мнение перешло в класс образованный. Там над ним смеялись. Все самые пустые обстоятельства стали приписываться «Людям золота». Насмешники, наиболее остроумные, были: адвокат Редж и нотариус Бруггиль, выставлявшие физическую невозможность существования подобного общества, доктор Марбен, отправившийся на науку, почтенный Нильд, смеявшийся со свойственным ему добродушием, и Брэддок — с веселостью. Что касается дона Педро Лимареса, то он был в трауре. Он не являлся в свет и был погружен в страшное горе. Но он наследовал!.. — как сказал доктор Марбен. Понятно, что Роберт бывал в большом затруднении, когда спрашивали его мнения. Он замечал все, слушал одного, вглядывался в другого, но отвечал всегда уклончиво. Чудесное невольно привлекало его. И мы можем сказать, что он более верил голосу народа, чем более или менее удачным насмешкам джентльменов. Правда, что все предыдущее заранее расположило его ум в пользу мнения народа. В семействе де-Керваля не верили в существование этой опасной ассоциации. Кроме того, одно лицо сумело взять влияние над госпожею де-Керваль. Это лицо был не кто иной, как знакомый нам нотариус Бруггиль. С некоторого времени его посещения стали делаться все чаще и чаще. Мало-помалу он сделался другом дома. Госпожа де-Керваль, казалось, была этим довольна. Дело в том, что, как благоразумная мать, она думала о будущности своих детей. Фернанде было 19 лет. Приближалось время выходить замуж. Разве Бруггиль не был человек богатый, уважаемый и… вдовец? Почему он стал вдруг показывать такую привязанность к семейству де-Керваль? Для чего он окружал такой любезностью и услужливостью Фернанду. Госпожа де-Керваль угадала причину этого. Фернанда так же хорошо, как мать, а может быть, даже и раньше, заметила цель Бруггиля. Но нисколько не гордясь, она, напротив, чувствовала себя униженной его вниманием: нотариус внушал ей отвращение, в котором она не могла дать себе отчета. Роберт оставлял на долю матери ответственность за этот брак. Он не хотел действовать своим влиянием на Фернанду. Кроме того, он был уверен одинаково в них обеих. Однажды вечером г жа де-Керваль сидела в своей гостинной, Роберт читал газеты, а Фернанда вышивала, сидя у окна. — Мистер Бруггиль хотел прийти сегодня вечером, — сказала г жа де-Керваль. — А! — произнесла с неудовольствием Фернанда. — Тем лучше! — отвечал Роберт. — Мне надо посоветоваться с ним об одном деле и я очень буду рад его видеть… Это очень умный человек, — прибавил он, принимаясь снова за прерванное чтение. — Мне очень приятно слышать это от тебя, — сказала госпожа де-Керваль, — потому что не все из нас такого же мнения. — Это ты говоришь на мой счет, мама, — заметила Фернанда, — ты ошибаешься, я удивляюсь точно так же, как и ты, и Роберт, уму мистера Бруггиля, но если ты хочешь, чтобы он был моим мужем… О!.. Тогда я не одного мнения с тобой! — Какой же ты находишь в нем недостаток? — спросил смеясь Роберт. — Тот, что я его не люблю, — отвечала Фернанда. — Кажется, что этого совершенно достаточно? — Любовь придет еще, дитя мое, — продолжала мать, — конечно, это не будет романическая любовь пансионерки к герою, но любовь спокойная, основанная на уважении. — Нет, нет, нет! — отвечала весело Фернанда. — Этого никогда не будет; я это очень хорошо знаю. — Фернанда, — спросил Роберт, делаясь серьезным, — любишь ли ты кого-нибудь? — Никого, кроме тебя и мама! — отвечала она откровенно, обнимая госпожу де-Керваль. Та удержала ее около себя. Фернанда села на табурет и подняла на мать удивленные глаза. — Так это серьезно? — спросила она, улыбаясь. — Совершенно серьезно! Ты сейчас сказала Роберту, что твое сердце свободно; хорошо! Подумай же, моя дорогая, что мистер Бруггиль предлагает нам положение более блестящее, чем то, на которое мы можем рассчитывать. Твой брат уже приобрел своими трудами часть нашего состояния, но мы еще далеко не богаты. У нас во Франции всего один родственник, твой дядя, и мы можем быть уверены, что он лишит нас наследства. Роберт работает до истощения, и я со своей стороны чувствую, что старею. Подумай обо всем этом, дитя мое, и посоветуйся со своим сердцем. В эту минуту доложили о нотариусе Бруггиле. Он нашел все семейство в необъяснимом для себя волнении. Прием Фернанды показался ему в этот вечер любезнее обыкновенного. Его экипаж стоял у подъезда. Жар в этот день был ужасен. Бруггиль предложил отправиться прокатиться. Госпожа де-Керваль взглянула на дочь, спрашивая ее взглядом, согласна ли она, и увидев слабый знак согласия, сказала, что они готовы ехать. — Мама, — сказала вдруг Фернанда, — не взять ли нам с собой Джен?.. Это может быть для нее полезно. — Конечно, — отвечала госпожа де-Керваль, — тебе пришла хорошая мысль. Роберт не сказал ни слова, но внутренно он был очень доволен. Бруггиль видал несколько раз Джен. Прежде ему говорили то же, что и всем, но после того как он стал часто посещать их, ему принуждены были сказать, что Джен безумная. Бруггиль, весь преданный своей любви, или лучше сказать, своему долгу, не обратил внимания на это обстоятельство. Молодая девушка не значила для него ровно ничего. Все сели в коляску Бруггиля и вскоре приехали на Бродвэй, т. е. в самую оживленную часть Нью-Йорка. Джен сидела между Фернандой и Робертом. Коляска доехала до средины улицы и тут принуждена была ехать тише, по причине множества экипажей; вдруг навстречу ей проехал великолепный экипаж, на который все смотрели.В нем ехал лорд Фельбруг. Джен нечаянно заметила его. Сначала она взглянула на него со своим обыкновенным равнодушием, потом лицо ее выразило сильное напряжение памяти и умственных способностей. Вдруг, прежде чем могли предупредить ее движение, она вскочила на ноги и с ненавистью протянула руку, указывая на лорда Фельбруга. — Джен, — вскричал взволнованный Роберт, — Джен! Что хотите вы сказать?.. Тогда безумная, полусклонясь на плечо Роберта, точно желая взять его в свидетели, и продолжая указывать на лорда, прошептала: — Он!.. Это он!..XIX. Линда Лимарес
— Знаете, что со мной вчера случилось на Бродвэе? — спросил нотариус Бруггиль, входя в гостиную дона Педро Лимареса. — Нет еще, — отвечал дон Лимарес, который далеко не показывал той печали, которую ему приписывали сострадательные души. — Что же это, что-нибудь смешное? — Смешное! Нет, но это может сделаться впоследствии интересным. — Говорите, я слушаю. Бруггиль рассказал ту сцену, о которой мы уже знаем. — Сделав этот странный жест, — прибавил он, — безумная быстро села и закрыла лицо с выражением испуга. Мы должны были вернуться, и прогулка окончилась. Я был этим взбешен, так как она была восхитительна. — Она была восхитительна? — спросил удивленный дон Лимарес. — О ком вы говорите? Любезный друг, вы теряете голову. — Я говорю о Фернанде, — отвечал с одушевлением нотариус, — о восхитительной, божественной, и обожаемой Фернанде! — Чорт возьми, мой милый, этому надо помочь, — сказал смеясь дон Лимарес. — Продолжайте, прошу вас! — Возвратясь к де-Кервалям, я стал спрашивать объяснения того, что произошло у меня на глазах. Я заметил, что мои хозяева были очень взволнованы. Мне не отвечали прямо. «Это, — говорил Роберт, — припадок безумия и больше ничего». «Но, — говорил я, — мне показалось, что она указывала на лорда Фельбруга». «Это невозможно, — отвечал Роберт, — где могла она узнать его? Она в Нью-Йорке всего несколько месяцев». «Может быть, причиной этого кризиса было сходство?» — заметил я. «Сходство, — прошептал Роберт с каким-то странным выражением. — Сходство! Может быть!» — Постойте! Но эта история напоминает мне… — перебил дон Лимарес. — Погодите! Я потеряю нить рассказа… А, да! Я возвращаюсь домой и нахожу дожидающегося меня мистера Ричардсона… — Вот драгоценный человек. — Да, он приходил от лорда Фельбруга. «Кто такая, — спросил он меня, — та особа, которую лорд встретил вместе с вами? Он очень желает это знать». Тогда я рассказал все, что знал. «Ну, все это довольно туманно», — заметил Ричардсон. — Он был прав. — «Я сейчас отправляюсь к лорду Фельбругу», — сказал я. «Вы его не найдете», — сказал мистер Ричардсон. «Он у начальника…» — прибавил он шепотом. «У начальника?.. Значит, это дело очень серьезно?» — Без сомнения! — сказал дон Лимарес. — И лорд Фельбруг очень счастлив, что может входить к начальнику. — Он один из всех нас имеет эту честь! — Вы завидуете этой чести? — Нисколько! Я даже признаюсь вам, что эта честь пугает меня! — прошептал нотариус. Дон Лимарес жестом показал, что он разделяет это чувство, потом он сказал: — Возвратимтесь к Ричардсону! Потому что это приключение кажется мне точно взятым из романа. На что же вы решились? — Я решился все-таки идти к лорду Фельбругу и ждать его возвращения. Придя к нему, я ждал очень долго, лорд вернулся только в половине ночи. Он был мрачен и озабочен. Ричардсон был, значит, прав. Дело было серьезной важности. «Благодарю вас за беспокойство, — сказал он, — мне уже известны собранные вами сведения (как он узнал их, — вот что мне осталось неизвестным)… Вы не имеете сообщить мне ничего нового?» «Нет, — отвечал я, — но будучи хорошо принят в семействе де-Керваль, я могу узнать подробнее…» — «О! Это бесполезно! Я знаю теперь, что мне надо сделать». Он сказал эти слова решительным тоном, после чего я удалился. В настоящую минуту я не могу сказать вам ничего более. — Тем хуже! Вы только напрасно возбудили мое любопытство, не будучи в состоянии удовлетворить его. — О! Мы, вероятно, скоро узнаем, что сделает лорд Фельбруг. Во ожидании я должен дать вам отчет. Это, может быть, несколько утешит вас, — продолжал он с насмешливым состраданием, — в той потере, которую вы только что потерпели… — Начнемте же, в таком случае! — сказал дон Педро, не останавливаясь на воспоминаниях, на которые указывал нотариус; и открыв портфель, он вынул из него связку бумаг. — Оставьте, мой друг, — сказал Бруггиль улыбаясь, — вы ничего не поймете без меня. Знаете ли, что на свете немного таких состояний, как то, которое оставляет нам ваш покойный братец, и ваша часть, по всей вероятности, будет очень недурна?.. — Займемтесь же скорее делом! Я хочу поскорее узнать точную цифру этого состояния, — вскричал дон Лимарес, и глаза его засверкали от алчности. — Итак, он не оставил завещания? — Каким образом вы хотите, чтобы человек, еще настолько молодой, как дон Себастьяно, здоровый, обожающий свою жену и имеющий детей, подумал об этой формальности? — Это правда! Мои опасения были безосновательны. — Тем более безосновательны, мой милый, что если бы даже ваш брат и сделал завещание и это завещание было бы не в вашу пользу, то и это ровно ничего бы не значило. — Что вы хотите сказать? — Я хочу сказать, — отвечал Бруггиль, — что мы «Люди золота» и что наша могущественная ассоциация повсюду пустила свои корни. Затем они оба погрузились в рассмотр бумаг. Нотариус объяснял их значение и содержание, а дон Лимарес писал длинные столбцы цифр. В это самое время лорд Фельбруг выходил из экипажа перед подъездом роскошного дома, в котором происходило последнее заседание «Людей золота». Он вошел в подъезд. Лакей провел его в большую библиотеку и удалился. Оставшись один, лорд Фельбруг дотронулся рукой до резьбы, украшавшей комнату, в стене открылось отверстие, и он исчез в него. Несколько минут спустя он разговаривал в Красном доме с ужасным Бобом. — Ну что, — спрашивал лорд Фельбруг, — достали вы, Боб, лучшие сведения, чем те, которые вы доставили мне вчера после вашего свидания с Бруггилем?.. — Нет еще, милорд, — отвечал Боб, — мои люди ищут; однако в скором времени… — Бесполезно продолжать эти розыски, — отвечал поспешно лорд Фельбруг, — надо похитить эту молодую девушку от де-Кервалей. С сегодняшнего же дня начните принимать для этого меры, но действуйте как можно осторожнее. — Что нам делать с нею после похищения? — спросил Боб. — Пусть сэр Ричардсон придет меня уведомить сейчас же после ее похищения, я дам ему мои приказания. — Сэр Ричардсон непременно это сделает, — сказал Боб, странно улыбаясь. Несколько минут спустя после этого разговора лорд Фельбруг садился снова в свой экипаж, ожидавший его у подъезда роскошного отеля. Мы оставили дона Лимареса глаз на глаз с нотариусом. Все счеты были сведены, все бумаги приведены в порядок и Бруггиль говорил довольным голосом: — Итак, мой друг, мы наследуем 9 миллионов 284 657 долларов! В эту минуту в комнату вошел лакей с докладом, что какая-то молодая девушка желала видеть дона Лимареса и так настаивала, что он счел нужным исполнить ее требование. — Сказала она свое имя? — небрежно спросил дон Педро. — Она называет себя Линдой Лимарес, — отвечал лакей. — Линдой Лимарес! — вскричали в один голос пораженные ужасом дон Педро Лимарес и нотариус Бруггиль. Это два человека только что рассчитали, какую часть из наследства дона Себастьяно они получат. Они были ослеплены громадной цифрой, до которой доходило это состояние, на которое они смотрели как на свою собственность, и вдруг одно имя, сказанное равнодушным лакеем, привело их в ужас. «Наследница!» — подумал Бруггиль. — Моя племянница! — прошептал дон Лимарес. — Что прикажете делать? — спросил лакей, видя, что ему не отвечают. Нотариус первый пришел в себя. — Не надо принимать ее, — сказал он, — эта молодая девушка, по всей вероятности, авантюристка. — Авантюристка! — повторил дон Лимарес, для которого это слово казалось вдохновением. — Но она там, слышите, господа? — сказал лакей. — Она спорит с людьми. Прикажете не пускать ее сюда силой? — Да, — с гневом вскричал дон Лимарес, — пусть ее выгонят сию же минуту. Но он остановился и принужден был опереться на стол. Невольная дрожь овладела им. Линда Лимарес стояла перед ним. — Как, — хладнокровно говорила она, — вы хотите выгнать меня из дома, любезный дядюшка?.. Все молчали. Дон Лимарес напрасно силился сказать что-нибудь. Нотариус был очень взволнован. Толпа слуг, привлеченных в переднюю угрозами молодой девушки, последовала за нею до кабинета, увлеченная весьма понятным любопытством. Действительно, все они знали, что семейство их барина находилось в числе жертв катастрофы с вертящимся мостом, и они спрашивали себя, действительно ли это племянница дона Лимарес, спасенная каким-то чудом. Тем не менее, увидя гнев своего господина, они хотели уже уйти, как вдруг Бруггиль, под влиянием внезапного вдохновения, вскричал: — Останьтесь, друзья мои, останьтесь! Вы слышали претензии этой авантюристки, вы должны быть также свидетелями ее посрамления! Дон Педро Лимарес, — продолжал он торжественным голосом, — признаете ли вы эту девушку своей племянницей? Дон Лимарес не смел поднять глаз. Он с первого взгляда увидел, что молодая девушка была именно та, за кого она себя выдавала. Тем не менее он сделал отрицательный знак. — Не все ли равно, — гордо сказала Линда, — если вы меня не узнаете, то я узнала вас! — Десять лет дон Педро не видал семейства своего брата, и тогда вы были еще слишком молоды, мисс, чтобы лицо вашего дяди могло остаться у вас в памяти. — Это правда, это правда! — шептала прислуга. — Поэтому, — продолжал он, видя благоприятное впечатление своих слов, — вполне очевидно, что вы пришли сюда для того, чтобы присвоить себе состояние погибшего семейства. При этих словах несчастная Линда почувствовала, что мужество оставляет ее. Она поняла, перед какими людьми она была. Она поняла, что ничто в свете не заставит их отказаться от мнения, которое они поддерживали, сами не веря ему, а поступая так только из алчности и корыстолюбия. До сих пор нотариус боялся, нет ли у девушки неоспоримых доказательств тождественности ее личности, но видя ее смущение и слезы, он разуверился и сказал ей ласковым тоном: — Я вижу, что вы раскаиваетесь в вашем преступном поведении. Уходите же, дон Педро Лимарес простит вас на этот раз, но не забывайте, — прибавил он, бросая на нее ужасный взгляд, — не забывайте, что если вы возобновите ваши притязания, то мы заставим арестовать вас или как безумную, или как обманщицу! Линда вытерла глаза. Угрозы нотариуса возвратили ей ее энергию. Она не хотела продолжать просить тех, которые втоптали в грязь ее честь. Гордая и величественная, она молча направилась к выходу; но в ту минуту, как она выходила, сомнение закралось в ее душу. Что, если эти люди действовали искренно?.. Не должна ли она была в таком случае постараться их убедить! Тогда она обернулась и, став на колена перед доном Лимарес, сказала с выражением полного чистосердечия и истины: — Дон Педро, вспомните вашего брата Себастьяно, вашего старшего брата, заменявшего вам в детстве отца, брата, который воспитал вас, который руководил вашими первыми шагами в свете, любил вас как родного сына, посмотрите на меня и скажите, не находите ли вы в моем лице какого-нибудь сходства с ним! Вспомните мою несчастную мать донну Марию! Признайте ту, которая может найти доказательства только в вашей привязанности, вспомните маленькую девочку, которую вы брали иногда на колена в нашем замке Лос-Сантос!.. Свидетели этой сцены были взволнованы. С беспокойством ждали они ответа дона Лимареса. Последний, не умевший предупредить неожиданного движения Линды, закрыл глаза руками. Он не хотел смотреть. — Отвечайте же, друг мой, — сказал тогда нотариус, — скажите этой девушке, что она ошибается. — Все семейство моего брата погибло в волнах, — отвечал дон Лимарес, снова собравший свое хладнокровие, — эта девушка обманщица! Уведите ее! Лакеи бросились на несчастную Линду с какой-то жестокостью. Они увели ее из кабинета и с угрозами и оскорблениями вытолкали на улицу. — Ну, мы удачно от нее отделались, — сказал Бруггиль дону Лимаресу, когда они остались одни. — Да, — отвечал последний, — но этим дело еще не кончено! Он позвонил. Появился лакей. Дон Лимарес показал ему в окно Линду, удалявшуюся, преследуемую криками и насмешками толпы, и отдал несколько приказаний на ухо лакею. Последний сейчас же вышел. — Теперь я спокоен, — сказал дон Педро, вздыхая с облегчением. Между тем Линда Лимарес, со стыдом выгнанная из дома своего дяди, у которого она думала найти убежище, лишенная своего состояния, выданная за интриганку и воровку, не зная, что предпринять, в отчаянии шла быстрыми шагами по улицам Нью-Йорка. Вдруг ей пришла в голову одна идея. Печальная улыбка пробежала по ее лицу. У первого попавшегося ей прохожего она спросила дорогу к Гудзону. Узнав, о чем спрашивала, она пошла дальше. — Я последую за ними! — подумала она вслух. Несчастная избегла смерти в волнах океана, теперь она хотела найти ее в волнах Гудзона. Каким чудом могла она спастись? Читатели помнят инстинктивный страх молодой девушки, когда поезд приближался к вертящемуся мосту. Этот ужас сообщился быстро ее родителям и даже Жоржу Фонтань. Страх заразителен. Молодой француз, в сердце которого любовь уже успела пустить глубокие корни, был поражен страхом Линды. Он быстро пододвинулся к ней, как бы желая защитить ее от невидимого врага. В ту минуту, когда поезд приближался к самому мосту, Линда испустила крик ужаса. Фонтань бросился к окну, пытаясь увидеть, нет ли действительно какой-нибудь опасности. Но поезд шел слишком быстро и ночь была слишком темна, чтобы можно было что-нибудь разглядеть; вдруг два крика, пронзительные, ужасные, достигли его слуха: это вскрикнули машинист и кочегар. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Фонтань обнял левой рукой талью Линды, а правой схватился за ручку двери вагона. Это движение было быстрее мысли, но в то же мгновение вагон был поглощен волнами. Линда лишилась чувств. Она была выброшена из вагона вместе с Жоржем, который инстинктивно отворил дверь и, сделав нечеловеческое усилие, успел выплыть на поверхность. Он долго плыл с мужеством отчаяния, но его силы наконец истощились, он выпустил из рук свою драгоценную ношу и исчез. Утром рыбаки нашли Линду, лежавшую без чувств на берегу. Очнувшись, она сначала не могла припомнить, что с ней было. Хижина нашедших ее рыбаков стояла так уединенно, что они только спустя несколько времени узнали о катастрофе. Линда была уже в Нью-Йорке… Мы видели, как ее там приняли. Она была спасена чудом! Чудом любви! Вся ее жизнь прошла у нее перед глазами, пока она дошла до реки. Гудзон струился у ее ног.XX. Похищение
Читатель легко может представить себе, сколько заключений, соображений и подозрений, более или менее вероятных, возбудило в уме Роберта де-Керваль то обстоятельство, что безумная была так взволнована при виде лорда Фельбруга. После этого происшествия нотариус проводил их до дому и поспешно удалился. Читатель помнит, что ему после этого пришлось отвечать на расспросы лорда Фельбруга. Что касается Роберта, то на этот раз он не захотел более хранить в тайне ужасные подозрения, мелькавшие в его уме. Он просил мать и сестру прийти к нему после того, как они успокоят Джен, бывшую в сильном возбуждении. Когда они пришли, он признался им в сомнениях, уже давно преследовавших его. Как ни невероятны были эти предположения, но госпожа де-Керваль и ее дочь были настолько взволнованы всем происшедшим, что не могли не поверить Роберту. В их уме совершился переворот, и прежние насмешки над мнением Роберта уступили место полной вере в него. Для странного поведения Джен нужно было какое-нибудь объяснение. И это объяснение вполне давалось им словами Роберта. Остаток этого вечера весь прошел в выслушивании Роберта. Как только он замолкал, его снова начинали расспрашивать. Они старались найти объяснение более естественное, но как-то невольно снова возвращались к идеям Роберта. Ночь наступила, но никто из семейства де-Керваль и не думал об отдыхе. Умы были слишком возбуждены, чтобы можно было уснуть спокойно. Когда наступил день, Фернанда пошла справиться о здоровья бедной больной. Джен спала крепким и спокойным сном. Ее не осмелились будить. От этого нового кризиса все ожидали благоприятного результата. Разбудив неожиданно, можно было принести вместо пользы вред. Прошел день, а безумная все еще была погружена в какое-то оцепенение, которое стало, наконец, беспокоить окружающих. Наконец госпожа де-Керваль посоветовала Роберту отправиться за доктором сумасшедшего дома. Ему надо будет рассказать все фантастические, но в то же время очень вероятные предположения Роберта, и опытные замечания доктора, по всей вероятности, помогут выйти из настоящего положения. Может быть, даже удастся осветить таинственный мрак, окружающий прошлое Джен. Роберт с поспешностью последовал совету матери. Он взял экипаж, чтобы скорее доехать до дома умалишенных и привезти доктора. В это время Джен должна была остаться на попечении госпожи де-Керваль и Фернанды. Прошло два часа со времени отъезда Роберта, как вдруг явился чей-то лакей и потребовал непременно видеть госпожу де-Керваль. Он казался запыхавшимся от долгого бега. Его лицо было взволновано, и он дрожащим голосом сказал, что мистер Роберт де-Керваль сделался жертвою случая и был только что принесен без памяти в дом сумасшедших. Лошади в его экипаже взбесились. Кучер, не будучи в состоянии удержать их, был сброшен с козел, а Роберт попал под разбитый экипаж. Понятно, как велико было беспокойство несчастных женщин. После такой ночи и такого дня, какие уже они провели, подобный случай окончательно поразил и расстроил их. Не расспрашивая ничего более, они сейчас же поехали, торопясь оказать помощь своему обожаемому Роберту. Между тем, Роберт, несмотря на слова незнакомого лакея, доехал здрав и невредим до дома умалишенных. Он увиделся с доктором, в нескольких словах рассказал ему, в чем дело и, посадив его в свой экипаж, поехал с ним домой. Экипаж их ехал по берегу Гудзона, бывшему в то время совершенно безлюдным. Туман покрывал оба берега реки. Все предметы были опутаны им как саваном. Этот вид наводил на душу невольную печаль. Мысли доктора и Роберта, согласуясь с окружающим, невольно приняли печальное направление. Вдруг среди тумана мелькнуло что-то белое. Глухой шум и плеск воды долетели до Роберта, потом все снова погрузилось в молчание. — Вы видели? Вы слышали? — спросил, вздрогнув, молодой человек, дотрагиваясь до руки доктора. — А! что?.. Что вы хотите сказать?.. Я не видел ничего необыкновенного!.. Но что вы хотите делать? Эти слова относились к Роберту, который, велев кучеру остановиться, вышел из экипажа и шел к реке. Достойный доктор также, немного подумав, последовал его примеру и вскоре догнал его. На этот раз он ни слова не спросил у молодого человека. Доктор довольствовался тем, что следил за Робертом, как за больным или как за ребенком. В голове доктора мелькнула мысль, что, может быть, умственное напряжение Роберта могло подействовать на его мозг. В таком случае всякое противоречие было вредно. Лучше было быть настороже, наблюдать за ним и, если возможно, убедить. Между тем Роберт дошел до самого берега реки, черные волны которой катились с глухим шумом. Роберт пристально смотрел во мрак, точно стараясь различить что-то. Слабый луч луны осветил поверхность реки. Роберт вскрикнул. — Посмотрите! посмотрите! — вскричал он. И, сбросив с себя верхнее платье, он бросился в Гудзон. Ужасная и в тоже время поэтическая картина представилась глазам доктора. Какая-то белая форма скользила по воде, точно поддерживаемая сверхъестественной силой. Лунный свет окружал ее, точно ореолом. Тогда доктор различил, что это было тело женщины. Ему казалось, что у него перед глазами знаменитая картина Делароша «Христианская мученица». Но эта картина жила, это была сцена ужасная по своей реальности, и достойный доктор, придя в себя после первого волнения, хотел уже инстинктивно последовать примеру Роберта, когда увидел последнего, сильно плывшего, чтобы приблизиться к несчастной. — Мужайтесь!.. мужайтесь!.. — не мог он удержаться, чтобы не закричать. В эту минуту Роберт схватил утопавшую и старался достичь берега. Но течение было слишком сильно. Один, Роберт легко доплыл до средины реки, но возвратиться назад вместе с утопающей было делом далеко не легким. Доктор с волнением следил за всеми движениями Роберта. Силы его, казалось, мало-помалу истощались. Вдруг он исчез в волнах. Луна, освещавшая эту сцену, спряталась за тучу. Доктор не колебался ни минуты. Он вошел в воду по пояс, но ощущение холодной воды напомнило ему, что он не умеет плавать. — Что делать?.. Должен ли он был без всякой пользы пожертвовать собой?.. Не оставалось ли хотя слабой надежды?.. До ушей доктора долетел какой-то неопределенный шум. Он прислушался, как прислушиваются только в такие минуты. — Ко мне!.. ко мне!.. — говорил голос, слабый, как дуновение ветерка. В нескольких саженях от него доктор заметил неопределенную массу, боровшуюся с волнами. Доктор сделал шаг вперед — вода дошла ему до горла. Он протянул руки вперед, точно Роберт мог схватиться за них. Между тем расстояние между ними все уменьшалось. Еще немного, и Роберт был бы спасен. Но это невозможно, так как он снова исчез под водой. Доктор закрыл глаза. Он предпочитал лучше умереть, чем переносить подобную пытку. Он хотел совсем погрузиться в воду, бессознательно желая разделить участь несчастных, как вдруг его рука была схвачена другой рукой. Неожиданность этого была для доктора так велика, что он чуть было не был увлечен течением. Но он инстинктивно удержался, потом, собрав все силы, стал медленно возвращаться к берегу, крепко держа руку Роберта. Де-Керваль и утопавшая были спасены. Выйдя на берег, Роберт немного пришел в себя. Оставив несчастную на руках доктора, он побежал к тому месту, где остался их экипаж. Он велел кучеру подъехать к доктору. Между тем доктор в это время оказывал первую помощь несчастной, которая наконец открыла глаза. Незнакомая доктору и Роберту несчастная, избегнувшая смерти очень хорошо известна нашим читателям. Это была — как они, вероятно, уже угадали — Линда Лимарес. Желая во что бы то ни стало покончить с своей несчастной жизнью, она направилась к Гудзону. Читатель помнит, что один прохожий указал ей дорогу. Несчастная девушка потеряла сознание всего окружающего. Она, сама не заметив того, вышла за городские ворота. Погруженная в свое горе, мертвая для всех и даже для самой себя, она шла, опустив глаза в землю. Она не замечала, что за нею следовал человек, одетый в лакейскую ливрею какого-нибудь богатого дома. Да если бы она даже и заметила это, то не обратила бы никакого внимания и нимало не стала бы беспокоиться. Какого несчастья могла она страшиться, когда жизнь для нее ничего не значила?.. Между тем следовавший за ней исполнял приказание, данное ему его барином, доном Лимаресом. Он должен был узнать, что станется с племянницей, позорно изгнанной из дома своего дяди. В случае надобности ему было дано позволение употребить какие угодно средства, чтобы избавить от заботы человека, которому он служил. Линда сама избавила его от всякого труда. Действительно, следуя за молодой девушкой, лакей заметил, что она останавливается на берегу реки. Сложив руки на груди, наклонив голову над волнами, которые она, казалось, вопрошала о будущем, а, может быть, и о прошедшем, Линда несколько минут простояла неподвижно, точно мраморная статуя. Затем без всякого видимого усилия тело ее описало медленную и почти величественную дугу и упало в реку. Лакей не дожидался долее. Он поспешил возвратиться к дону Лимаресу, чтобы сообщить ему эту новость, которая должна была несказанно обрадовать его и успокоить насчет последствий его подлого поступка. Если бы слуга дона Лимареса не так торопился, то он был бы свидетелем прибытия неожиданной помощи. Он видел бы, как Роберт де-Керваль спас Линду, а это, без сомнения, изменяло дело. Молодая девушка была уложена в экипаж и закрыта как можно теплее. Доктор и Роберт сели с нею, кучер получил приказание ехать как можно скорее домой. Слуги семейства де-Керваль были все на крыльце. При виде подъезжавшего экипажа они подбежали к нему, чтобы помочь приехавшим. Открывший дверцу невольно попятился назад, увидя Роберта, выходившего из экипажа без посторонней помощи. Роберт и доктор с тысячью предосторожностей вынули Линду, которая, истощенная волнениями этого дня, была снова в обмороке. Лакеи были изумлены. Они ничего не понимали в этой сцене. — Барышня ранена? — прошептал один из них. Роберт услышал его. — О ком вы говорите? — спросил он с неопределенным беспокойством. — Извините, сэр, — пробормотал лакей, — мы думали, что вы ранены, а теперь мы видим, что это мисс Фернанда… — Фернанда?.. — вскричал Роберт. — Разве сестры нет дома!.. Мы привезли особу, совершенно нам незнакомую… Но что же такое случилось?.. Ну же! Отвечайте!.. Во время этого разговора Линда была перенесена в комнату Фернанды, и доктор искал мистрис де-Керваль или мисс Фернанду, чтобы попросить их помощи в ухаживаньи за больной. Напрасно проискав их в комнатах, он снова вошел в переднюю, где Роберт расспрашивал прислугу. Лица их были взволнованы. Они колебались. Никто не знал, что ответить. Между тем Роберт сердился и вследствие этого не мог узнать ничего толком. Тогда доктор вмешался и, со свойственным ему хладнокровием, стал расспрашивать. Он скоро узнал, что госпожа де-Керваль, вместе с дочерью, неожиданно уехали несколько времени спустя после отъезда Роберта. Какой-то человек явился сказать, что барин был разбит лошадьми у ворот дома умалишенных, и они поторопились ехать к нему на помощь. Услыша все это, Роберт страшно побледнел. Сеть, покрывавшая его, стала стягиваться. Она захватила тех, кого Роберт любил более всего на свете. Он испугался!.. Что с ним будет? Что мог он теперь сделать один?.. Доктор смотрел на своего молодого друга, ожидая объяснения этих мрачных событий. — Останьтесь с нашей несчастной незнакомкой, — сказал Роберт, — я же отправлюсь отыскивать их!.. И даже не подумав переменить свое мокрое платье, он бросился к двери. В эту минуту к дому подъехал второй экипаж. Раздались два радостные крика. Это вскрикнули мать и сестра Роберта. Несмотря на свою привязанность и радость при виде их, молодой человек поспешно прервал все излияния радости. Он повел их в комнаты и позвал за собой доктора. — Прежде всего, — сказал он, — надо исполнять приказания доктора. У нас здесь есть больная!.. — Больная? — Незнакомка, которая тонула и которую мы спасли. Идите за доктором. Потом мы поговорим. Обстоятельства слишком важны… Но успокойтесь, — сказал он, видя что госпожа де-Керваль не могла удержаться от движения ужаса, — я, может быть, ошибаюсь, и все, что произошло, есть не более как игра случая. Повинуясь Роберту, его мать и сестра последовали за доктором, не сделав ни малейшего замечания. Прошло четверть часа, и вскоре они снова собрались все вместе. Линда была поручена одной из горничных. Бесполезно описывать то умственное состояние, в котором находились наши герои. Странное беспокойство, соединенное с понятным желанием узнать причины всего происшедшего, овладело ими. Роберт прежде всего просил объяснения того, что он слышал от людей. Он не был жертвой никакого случая. Со своей стороны, госпожа де-Керваль и Фернанда также возвратились здравы и невредимы. А между тем передавший фальшивое известие должен же был иметь какую-нибудь цель?.. Вероятно, он хотел удалить на несколько времени из их дома госпожу де-Керваль и ее дочь и затем воспользоваться отсутствием их и Роберта, чтобы привести в исполнение какое-нибудь дело, которому помешало бы их присутствие. Но что это могло быть за дело, для которого принималось столько предосторожностей?.. Вдруг Роберт вскочил со своего места. Он взглянул на мать и на сестру, потом поспешно вскричал с выражением беспокойства и испуга: — А Джен?.. Где она?.. Что вы с ней сделали?.. Это имя, этот вопрос напомнили бедным женщинам о существовании безумной. Они забыли о ней, когда услышали, что жизнь Роберта подвергается опасности. — Джен, — сказала наконец госпожа де-Керваль, — она осталась здесь, мы забыли о ней, торопясь к Роберту. В минуту нашего отъезда она была в своей комнате, она должна быть там и теперь!.. Побежали к комнате безумной. Она была пуста. Стали искать по всему дому, но Джен нигде не было. Спрошенная прислуга отвечала, что ничего не видала и не слыхала. Безумная была похищена.XXI. Фабер Броун
«Тотчас после похищения пусть Ричардсон придет за приказаниями!..» Таковы были слова, сказанные лордом Фельбругом Бобу на другой день после встречи лорда с де-Кервалями на Бродвэе. Это объясняет нам, почему мы находим снова вместе лорда и Боба. Никто не подозревал, что негодяй Боб из Красного дома с лицом, изрытым оспою, и изящный джентльмен сэр Ричардсон были одно и то же лицо. Способность к превращениям, которой был одарен Боб, была драгоценна для того общества, историю которого мы рассказываем. Он принимался за все. Особенно нравилось ему быть актером или, лучше сказать, странствующим комедиантом. Он сохранил от этого занятия искусство гримироваться. Наступало утро. Приказания лорда Фельбруга были исполнены. Боб перевез ночью безумную в безопасное место. При этом известии на лице лорда выразилось удовольствие, но это выражение быстро уступило место живому беспокойству, едва он успел бросить взгляд на принесенное Бобом письмо. Он тотчас позвонил и велел заложить карету. Потом, не обращая более внимания на Боба, он стал напряженно рассматривать письмо, как бы стараясь разгадать его таинственный смысл. В этом письме было только одно слово и подпись:«Придите.Через несколько минут вошел слуга и доложил, что экипаж подан. Лорд Фельбруг уже уходил, когда Боб остановил его словами: — Не угодно ли будет милорду дать мне какие-нибудь приказания относительно моей пленницы… — Пусть ее стерегут, пока я не сделаю насчет ее новых распоряжений! И Фельбруг оставил Боба, пораженного тем впечатлением, которое произвело на лорда принесенное им письмо. Дом, перед которым остановился экипаж лорда Фельбруга, был построен в том же самом саду, который окружал Красный дом. Читатели, может быть, помнят, что на последнем собрании «Людей золота» было решено произвести ужасную катастрофу на мосту у Блэнна. С тех пор они еще ни разу не собирались. Несмотря на тайну, окружавшую «Ассоциацию доллара», начальник не решался еще созывать «Людей золота». Действительно, общественное мнение все еще было возбуждено и следствие о происшествии в Блэнна деятельно велось. Письмо, полученное Фельбругом, поразило его так сильно потому, что он знал того, чьим именем оно было подписано. Кто же такой был этот Фабер Броун? Это был могущественный глава «Ассоциации доллара», тот самый, которого мы видели замаскированным на последнем собрании «Людей золота», человек, который, побуждаемый безграничным честолюбием, умел пользоваться всем, чтобы достичь своей цели. Фабер Броун был начальник. Только один лорд Фельбруг знал это. Прочие же главные члены «Ассоциации доллара»: дон Лимарес, Редж, Бруггиль, Нильд, Марбен и Брэддок — могли только подозревать это; если они даже когда-нибудь видели лицо банкира Фабера Броуна, то все-таки лицо их начальника было им совершенно неизвестно. «Если даже они когда-нибудь видели лицо банкира Фабер Броуна…» Эта фраза может показаться странною, но на самом деле она объясняется очень просто. Под именем Фабера Броуна начальник был главою одного из важнейших банков Америки. Для общества название этого банка было «Ада-Дельсон», а для посвященных — «Ассоциация доллара». Казалось бы, что очень часто мог представиться случай встретить Фабера Броуна или в обществе, или в его конторе. Но этот случай представлялся очень редко. Фабер Броун мало показывался в обществе. У него постоянно была какая-нибудь болезнь в запасе. Кроме того, очень понятно, что такой человек, как он, не станет терять драгоценного времени на развлечения. Мы скоро узнаем историю этой могущественной личности. Сам Фабер Броун расскажет ее нам. Но возвратимся к лорду Фельбругу. Когда он входил в кабинет начальника, на его лице выражался сильный страх. Кто же мог заставлять так дрожать этого человека, способного на все преступления?.. В чем мог он считать себя виновным?.. Он хорошо знал, каким ужасным наказаниям подвергал начальник тех, которые были ему неверны; поэтому, может быть, он боялся наказания! Или не предвидел ли он, что начальник дает ему какое-нибудь новое, ужасное поручение?.. Послушаем их разговор. — Читайте! — сказал строгим тоном Фабер Броун, подавая Фельбругу сложенную бумагу. Лорд Фельбруг взял ее и развернул дрожащими от волнения руками. Начальник пристально смотрел на лорда, стараясь уловить малейшую перемену на его лице. Едва Фельбруг успел бросить взгляд на первые строчки, как невольно поднял глаза и вопросительно взглянул на Фабера Броуна. Но начальник молчал и сохранял наружное спокойствие, хотя по слегка нахмуренным бровям и мрачному блеску его глаз можно было угадать бурю, бушевавшую в его душе. Фельбруг снова принялся за чтение, хотя было видно, что это стоило ему больших усилий. Крупные капли пота выступали на его лбу. Наконец он кончил и с выражением ужаса и отчаяния опустил руку державшую роковую бумагу. — Вы поняли что там написано, милорд? — спросил Фабер Броун. В его голосе слышалась угроза и ненависть. — Извините… но мне кажется… я надеюсь, что тут есть какая-нибудь ошибка! — прошептал лорд Фельбруг. — Так от вас значит ускользает точный смысл этих строчек? Прочитайте их еще раз громко. Лорд Фельбруг, послушный, как ребенок, начал читать.Фабер Броун».
«Старый Фельбруг подал вчера жалобу на компанию «Ада-Дельсон». Он объявляет, что эта компания есть не что иное, как «Ассоциация доллара». Он утверждает, что ему известны виновники катастрофы на вертящемся мосту и предлагает доставить доказательства существования нашего общества».К этой бумаге, подписанной одной только буквой Р, была приложена печать, состоявшая из двух букв: Л-З. — Это сообщение адвоката Реджа. Вы знаете, что он может иметь на этот счет самые точные сведения; следовательно, в справедливости этих слов нельзя сомневаться. Необходимо принять во время решительные меры… Это уже второй раз, милорд, ваш отец на нас доносит!.. Старый Фельбруг, о котором писал Редж, был не кто иной, как отец лорда Фельбруга. Он предлагал правосудию доказать существование ужасного и таинственного общества «Людей золота». Знал ли он, что этим самым выдает и своего сына? Он поступил так с полным сознанием того, что он делает. Да, старый и честный Фельбруг знал, что его сын вор и убийца. Старый лорд Фельбруг был богат и владел большими имениями около Лондона, но мало-помалу его состояние было расстроено кутежами, мотовством и преступлениями его сына. Доброта отца Фельбруга доходила до слабости. Разорение открыло ему глаза; но напрасно хотел он употребить свой родительский авторитет. Напрасно старался он указать своему сыну всю глубину бездны, в которую тот упал. Молодой человек, увлеченный развратною жизнью, потерял всякое благородство, даже честность. Сделанный им подлог, за который его хотели преследовать, заставил молодого Фельбруга поспешно оставить Англию. Он сказал отцу, что ему предлагают место в Америке, и уехал. Во время своей безумной жизни в Лондоне Фельбруг встретился с Фабером Броун, когда тот, под другим именем, клал там начало своей ужасной ассоциации. Они сошлись, и Фельбруг был принят в общество как один из второстепенных агентов. В Нью-Йорке его ум и отважность сблизили его с начальником общества и доставили его расположение. Несколько лет спустя после отъезда Фельбруга из Америки его отец овдовел. Беспокоясь об участи сына, он приехал в Нью-Йорк. Каково же было его удивление, когда он увидел, что сын его ведет такую жизнь, которая заставляла предполагать у него громадные средства, что он принят в самое лучшее общество Нью-Йорка и что, наконец, его считают за важную особу. Сначала отец был только крайне обрадован переменой, происшедшей с его многолюбимым сыном. Но на этот раз привязанность не сделала его слепым. Он захотел узнать источник этого богатства и не мог найти его. Сделавшись благоразумнее, боязливее и подозрительнее, он стал разузнавать о поведении своего сына. Но все его расспросы и розыски не открыли ничего дурного. Напротив того, он слышал отовсюду только одни похвалы молодому лорду Фельбругу. Но вместо того, чтобы успокоиться подобными отзывами, боязнь и подозрения все более и более укреплялись в душе старого лорда, который — увы! — слишком хорошо знал своего сына. Тогда старик стал наблюдать за сыном с ловкостью полицейского сыщика и инстинктом отца. Тогда он открыл ужасную истину. Он призвал сына и объявил ему, что знает все. После отрицаний истины слов отца сын дошел до угроз. Тогда несчастный отец хотел подействовать страхом. Он послал в суд анонимный донос относительно общества, существование которого он открыл. Но доказательства, которые имел лорд Фельбруг, были слишком неопределенны, чтобы на его донос обратили внимание. Между тем «Люди золота», узнавшие об этом событии, собрались на чрезвычайное заседание. Они приговорили старика Фельбруга к смерти. Но тут сын почувствовал, что остаток сыновнего чувства возмутился в нем против этого нового преступления. Он обещался, что на будущее время отец его будет молчать. После этого обещания исполнение приговора ужасных судей было отложено. В это-то время, представившись перед отцом раскаивающимся и поклявшись ему не сходить более с пути истинного, лорд Фельбруг уехал из Нью-Йорка. Отец поверил этому новому обращению и не посылал более донесения против «Людей золота». Сын же его уехал исполнять странное поручение начальника. Отсутствие Фельбруга продолжалось три года. Мы были свидетелями его возвращения на вечере у адвоката Реджа. Старый Фельбруг вскоре понял, что был недостойно обманут. Гнев и стыд, так долго накоплявшиеся в душе этого человека, наконец переполнили меру его терпения. Он решился отмстить за общество, безопасности которого угрожали «Люди золота», отмстив своему недостойному сыну. Теперь мы знаем, почему лорд Фельбруг дрожал перед Фабером Броун. — Вот уже второй раз, как ваш отец доносит на нас, милорд. Первый донос был анонимный, этот подписан. Будучи сделан вашим отцом, он имеет для нас большое значение. Все, кто так или иначе становился нам поперек дороги, был строго наказан, не так ли, милорд?.. Смертный приговор против вашего отца продолжает существовать; как вам известно, его исполнение было только приостановлено… Ну, в настоящее время… — В настоящее время?.. — Его надо привести в исполнение!.. Лорд Фельбруг не мог не вздрогнуть с головы до ног. Между тем начальник, не обращая внимания на ужас своего собеседника, продолжал: — Его надо исполнить, но без шума, в глубочайшей тайне, так чтобы можно было предположить, что это самоубийство. Если вы еще не понимаете, то скоро поймете, будьте покойны… Но что с вами?.. Можно подумать, что вы сейчас упадете в обморок!.. Действительно, лорд Фельбруг был сильно взволнован. Отцеубийство, о котором начальник говорил так хладнокровно, заставляло его испытывать до сих пор неведомый ужас. Он прошептал несколько бессвязных слов в ответ на вопрос начальника. Фабер Броун продолжал: — Вспомните, милорд, торжественный обет, данный вами нашему обществу, существование которого висит в настоящее время на волоске. Вспомните, что мы все, под страхом смерти, обещались ему жертвовать всем, слышите ли вы, всем! Только при этом условии оно могло произойти на свет, увеличиться и иметь такой успех. В настоящее время один человек угрожает нам… мы сталкиваем его с нашей дороги. — Но, начальник, этот человек… — Ну что же? — Этот человек… мой отец!.. — И это ваше лучшее, ваше единственное доказательство? — сказал Фабер Броун с улыбкой сострадательного презрения. — Узнайте же, что сделал я, и тогда вы сами будете в состоянии судить, может ли растрогать меня ваше горе!..
Последние комментарии
15 часов 21 минут назад
1 день 7 часов назад
1 день 16 часов назад
1 день 16 часов назад
3 дней 22 часов назад
4 дней 3 часов назад