Языковые особенности древнерусских переводов с греческого
А. А. Пичхадзе
Хорошо известно, что для древнерусских книжников — как переводчиков, так и авторов оригинальных сочинений — авторитетными образцами служили тексты, созданные у южных славян; поэтому лингвистическая норма древнерусских церковнославянских текстов основывается на общеславянских и южнославянских языковых элементах, а восточнославянизмы проникают в тексты такого рода весьма редко
[1]. Именно поэтому трудно установить диалектную принадлежность многих древнеславянских переводов. Задача осложняется тем, что текстология многих памятников не разработана и корректная оценка лингвистических фактов, отраженных в списках памятника, оказывается невозможной: мы не знаем, является тот или иной факт принадлежностью только данного списка или же восходит к архетипу. Кроме того, применение лексического критерия при определении места перевода затруднено отсутствием исчерпывающих словарей и словарных картотек (особенно ощутимы лакуны для древнеболгарского и среднеболгарского периода), не говоря уже о том, что многие славянские тексты древнейшей опоры остаются неизданными. В этих условиях выводы и наблюдения относительно локальной приуроченности многих языковых явлений неизбежно носят предварительный характер.
Тем не менее в настоящее время можно считать надежно установленным восточнославянское происхождение двух памятников, переведенных с греческого: Жития Андрея Юродивого и Истории Иудейской войны Иосифа Флавия. Полное текстологическое исследование списков Жития Андрея Юродивого, древнейший из которых датируется XIV в. (отрывки — уже в Прологе XIII в.), позволило с высокой степенью надежности осуществить региональную классификацию лингвистических явлений, засвидетельствованных в этом памятнике, и установить, что в нем, с одной стороны, нет южнославянизмов, а с другой, — наличествует целый ряд языковых черт, не имеющих аналогий в древнеболгарском, в том числе ярких восточнославянизмов
[2].
История Иудейской войны издавалась дважды: В. М. Истриным по списку отдельной редакции XV в.
[3] и Н. А. Мещерским по Виленскому хронографу XVI в.
[4]. Н. А. Мещерский сопроводил издание текста текстологическим очерком и анализом языковых и стилистических особенностей перевода, убедительно доказав его восточнославянское происхождение
[5]. Поскольку хронографическая редакция возникла не позже середины XIII в., совпадение списков отдельной и хронографической редакций (они различаются главным образом объемом) можно считать надежной гарантией сохранения исконного текста, возникшего в XII в. Поэтому опора на издания В. М. Истрина и Н. А. Мещерского дает возможность получить достоверное представление о языке перевода.
Таким образом, нам известны два основательно изученных памятника, переведенных в домонгольской Руси. Попытка проанализировать некоторые языковые особенности, присущие этим текстам, на фоне данных древнеславянской письменности, возможно, окажется полезной для решения вопроса о месте возникновения других переводов, пока еще изученных хуже или вовсе не изученных.
Прежде всего, нужно отметить, что слова, содержащие корень, неизвестный южным славянам (
крити,
лапь,
стрѧпоу и т. п.), появляются в древнерусской переводной литературе исключительно редко. В Житии Андрея Юродивого на их долю приходится около 6% всех восточнославянизмов; примерно так же обстоит дело в Истории Иудейской войны. Несколько чаще встречаются восточнославянские заимствования из соседних языков — скандинавских, финских, прибалтийских, тюркских (
окшевь,
лѧница,
керста и т. п.). Подавляющее большинство лексем, характерных для древнерусских переводов, составляют производные от общеславянских корней или слова, известные также и на славянском юге, но развившие на северо‑ или восточнославянской почве специфические значения. Это не удивительно: дифференциация славянских языков возрастала за счет различий в протекании словообразовательных процессов и развития вторичных значений. Нередко расхождение между древнерусским и древнеболгарским возникало в силу неодинаковой интенсивности или неодинаковых темпов реализации сходных тенденций. Все это определяло специфику литературного узуса, которую необходимо учитывать при анализе лексики, содержащей общие материальные элементы в древнерусском и древнеболгарском.
Известны случаи, когда русские источники демонстрируют высокую частотность того или иного слова на фоне его окказионального употребления в древнеболгарской письменности. Так, например, наречие
около ‘вокруг’ постоянно используется в русских летописях и грамотах. Напротив, в канонических старославянских памятниках и в древнеболгарской письменности оно не встречается, хотя известно современному болгарскому языку. Это дало основание А. М. Молдовану с полным правом рассматривать регулярное употребление наречия
около ‘вокруг’ в Житии Андрея Юродивого при полном отсутствии в памятнике его церковнославянских синонимов
окрьстъ и
окрѫгъ как древнерусскую особенность
[6]. Однако отрицать наличие этого слова в древнеболгарском едва ли правильно. Оно фиксируется в русских списках Восьмикнижия, содержащих так называемую «русскую редакцию», древнеболгарское происхождение которой не вызывает сомнений; более того, списки «русской редакции», по-видимому, сохраняют более близкий к первоначальному переводу вид текста, чем списки «южнославянской редакции»
[7]. Вариант
около представлен в списках «русской редакции» в книге Бытия XXIII 17 (в южнославянских списках
обимо[8]) и в книге Исход XL 18 (в южнославянских списках
окрьстъ). Очевидно, наречие
около существовало в древнеболгарском, но по причинам, которые нам трудно установить, не получило распространения в литературном языке (возможно, оно было диалектным или стилистически окрашенным).
Аналогичным образом могли возникать расхождения при развитии вторичных значений. Интересно проследить, как функционировал в древнеславянской письменности глагол
мълвити. В старославянском существительное
млъва означает ‘шум, волнение, смятение’, а глагол
млъвити — ‘шуметь, волноваться, беспокоиться’. Как глагол речи
млъвити в старославянских памятниках не засвидетельствован; для более позднего периода известен один пример из Синайского патерика XI в. и один из Хроники Малалы
[9]. Показательны факты современного болгарского языка:
мълвя́ ‘тихо говорить’,
мълве́ж ‘неясный, смутный шум, говор’,
омълвя́ се ‘произнести; откликнуться’,
промълвя́ ‘произносить тихо и несмело’
[10]; ср. в других южнославянских языках: с.‑хорв.
muviti ‘кричать’ (единственный пример из церковнославянского текста), словен.
mólviti ‘ворчать; ворковать; говорить неразборчиво; глухо раздаваться; жужжать’
[11]. Таким образом, в южнославянских языках корень *
mъlv‑ обозначает шумы разного рода, а применительно к речи — невнятное, нечленораздельное говорение.
Напротив, в севернославянских языках продолжения *
mъlviti употребляются исключительно в значении ‘говорить’, причем указывают на рациональный характер речи. Это состояние характерно и для древнерусского. В древнерусских памятниках письменности значение ‘шуметь, волноваться’ встречается только в церковнославянских текстах; в оригинальных произведениях
мълвити означает ‘говорить’. В летописях и грамотах этот глагол речи очень употребителен; в новгородских берестяных грамотах он встречается чаще, чем его синоним
речи[12]. Словари древнерусского языка
[13] фиксируют многочисленные производные от этого глагола в значении ‘говорить’:
възмълвити ‘сказать’,
измълвити ‘произнести’,
намълвити ‘подговорить’,
отъмълвити ‘ответить’,
подъмълвити ‘подговорить’,
перемълвити ‘дать отчет’,
перемълвити сѧ ‘сговориться’,
помълвити ‘переговорить; уговорить; обвинить’,
промълвити ‘произнести’,
прѣмълвити ‘уговорить’,
размълвити ‘отговорить; рассориться’,
розъмълвити ‘отговорить’,
съмълвити (сѧ) ‘уговорить (ся)’,
ꙋмълвити ‘уговорить, соблазнить; условиться’
[14]. Как и глагол
мълвити, эти производные фиксируются не только в оригинальных, но и в переводных сочинениях. Глагол
мълвити ‘говорить’ встречается в Пчеле (несколько десятков фиксаций) и в Житии Андрея Юродивого (5 раз). В Картотеке СДЯ XI—XIV вв.
мълвити в значении ‘говорить’ зафиксировано несколько раз в Послании Петра Антиохийского об опресноках, которое А. И. Соболевский считал древнерусским переводом
[15], а также в Лобковском прологе XIII в. (26 октября, Слово о Меркурии), Златой цепи (в толковании на Евангелие и Слове Иоанна Златоуста о молитве) и Поучении от седми собор на латину (по Толстовскому сборнику XIV—XV вв.; очевидно, болгарский перевод — ср. там же
бехма). Относительно производных словари приводят следующие данные:
—
възмълвити ‘сказать’ Лобковский пролог XIII в. (26 октября, чудо Дмитрия Солунского, следующее непосредственно за Словом о Меркурии, где употреблялся глагол
мълвити);
—
измълвити ‘произнести’ финляндские отрывки Пролога XIII в.; несколькими строками выше в этом тексте встречается яркий русизм
вѣкша[16];
—
намълвити — ‘уговорить; наговорить’ Чудеса Николы по списку XII в.; ‘оговорить, подвергнуть упрекам’ Хроника Амартола по сп. XIII—XIV вв.;
—
помълвливыи — ‘красноречивый’ Толковое евангелие XVI в. (цитата из словаря А. Х. Востокова);
—
съмълвити — ‘сговориться, условиться’,
съмълвити сѧ ‘уговориться’,
ꙋмълвити ‘уговорить’ Хроника Амартола по сп. XV в. (в сп. XIII—XIV вв. соответствующая часть Хроники не сохранилась).
Производные от глагола
мълвити часто употребляются в Истории Иудейской войны:
измълвити ‘сказать, произнести’ — 4 раза,
подъмълвити ‘подговорить’,
помълвити ‘переговорить’, договориться’ (по изданию В. М. Истрина, I 40; в других списках
прѣмълвити 622
[17]),
размълвити ‘отговаривать’ (635) и ‘подговорить’ (647),
размълвлѧти ‘подговаривать’ (608 об.).
Таким образом, круг переводных памятников, в которых
мълвити и его производные зафиксированы в значении ‘говорить’, довольно узок. Регулярно глаголы речи с корнем
мълв‑ используются, помимо Истории Иудейской войны и Жития Андрея Юродивого, в Пчеле и Хронике Георгия Амартола, содержащих ряд несомненных русизмов
[18]. Русизмы встречаются в Чудесах Николы по списку XII в. (
пърꙗ ‘парус’,
оушьвъ ‘головной убор’) и в Толковом евангелии Феофилакта Болгарского (
прасолъ,
свепетъ,
свѣрепица — название сорной травы
[19]). Что же касается примеров из Пролога, Златой цепи и Толстовского сборника, то, даже если все они переведены в Болгарии, немногочисленные фиксации в этих памятниках не меняют общей картины: употребление глаголов речи с корнем
мълв‑, окказиональное в древнеболгарском, характерно для оригинальных древнерусских произведений, для переводов, осуществленных в Древней Руси или подвергшихся на Руси более или менее существенной обработке.
Аналогичное описанному распределение имеют словообразовательные синонимы
начѧти и
почѧти. Согласно гипотезе А. Корина, вариант с приставкой *
po‑ в позднепраславянском начал вытеснять исконный глагол для обозначения начала действия с приставкой *
na‑, причем раньше всего инновация охватила западнославянские и западные южнославянские языки
[20]. Видимо, позже всего вариант с приставкой *
ро‑ получил распространение в болгарских диалектах. В старославянском вариант
почѧти не засвидетельствован; в памятниках древнеболгарского происхождения он встречается крайне редко, хотя известен в современном болгарском. Напротив, в оригинальных древнерусских текстах
почѧти и его производные представлены очень широко. Этот глагол 7 раз встречается в новгородских берестяных грамотах, в то время как
начѧти не зафиксировано ни разу. В Истории Иудейской войны
почѧти употребляется 20 раз, а его производные — более 10 раз. Из других переводных памятников он отмечен в Студийском уставе (многократно), Пчеле, Пандектах Никона Черногорца, Огласительных поучениях Феодора Студита (на наличие русизмов во всех этих текстах указывал А. И. Соболевский), в Житии Василия Нового (происхождение перевода пока не установлено) и Житии Феодора Студита (древнеболгарский перевод, в котором спорадически встречаются восточнославянизмы), а также в Лобковском прологе (12 декабря, Слово о двух братьях-отшельниках) и Прологе XIV в. (ГИМ, Син. 239; 1 ноября, Слово о жене постнице). Высокая частотность варианта
почѧти в текстах, в большей или меньшей степени связанных с деятельностью древнерусских книжников, на фоне единичных фиксаций в текстах древнеболгарского происхождения не может быть случайной.
Ввиду того, что восточнославянизмы, проникавшие в тексты древнерусских переводов, по большей части представляют собой производные от общеславянских корней, одной из самых актуальных задач в изучении переводных памятников древнейшей поры становится словообразовательный анализ лексики. Если русизмами считаются слова, образованные по общеславянским моделям, но развившие на древнерусской почве особые значения, то, очевидно, русизмами должны быть признаны и лексемы, содержащие словообразовательные элементы, известные в соответствующем значении во всех славянских языках, но образованные по модели, которая была продуктивной только в древнерусском. Как и при анализе лексики, оценивая словообразовательные особенности с точки зрения диалектной принадлежности памятника, нужно учитывать не только генетический, но и функциональный аспект.
На диалектную принадлежность перевода в той или иной мере могут указывать следующие словообразовательные модели:
1. Распределение приставок
вы‑ (севернославянское) и
из‑ (южнославянское) в выделительном значении, сложившееся еще в праславянскую эпоху, давно известно и хорошо описано в литературе
[21]. Поскольку реликты образований с приставкой
вы‑ были обнаружены в сербохорватском и словенском, не исключено, что немногочисленные глаголы с этой приставкой в старославянском (в Синайской псалтыри) и в Синайском патерике свидетельствуют о ее существовании в древности и в болгарских диалектах. С другой стороны, в древнерусских переводных памятниках глаголы с приставкой
вы‑ еще очень немногочисленны.
2. Другое важное отличие севернославянских языков от старославянского и болгарского состоит в использовании уменьшительного суффикса ‑
ъkъ/‑
ьkъ. В канонических старославянских текстах производные с этим суффиксом не зафиксированы. В болгарском он был вытеснен суффиксом ‑
ьць; в сербохорватском и словенском его употребление ограничено
[22]. В древнеболгарском этот суффикс, по-видимому, еще функционировал; в «Материалах» И. И. Срезневского можно обнаружить несколько примеров из памятников древнеболгарского происхождения
[23]:
—
гворъкъ — уменьш. от
гворъ ‘дождевой пузырь’ (Толкования на Псалтырь Василия Великого по сп. XVI в.; цитируется по словарю А. Х. Востокова);
—
колъкъ — то же, что
колъ (Книга Исход в русском списке XVI в., цитируется по словарю А. Х. Востокова; в древнейших списках соответствующее место выпущено);
—
крьжькъ — название птицы (Златоструй XII в.), ср. с.‑хорв. диал.
кр̑ж,
кр́жа ‘куропатка’
[24];
—
коурѣлъкъ — то же, что
коурѣлъ ‘образец’ (Слово Афанасия Александрийского на ариан в сп. XV в. и др.);
—
поупъкъ — то же, что
поупъ ‘почка’ (Песнь песней II 13 — мефодиевский перевод,
пѫпкы в болгарском списке XIV—XV вв.
[25]);
—
сесъкъ — то же, что
сьсь ‘сосок’ (Геннадиевская Библия 1499 г., в древнейших списках
съсьць[26]);
—
хрѧстъкъ ‘хрящ’ (Шестоднев Иоанна экзарха в русском списке XVI в.; цитируется по словарю А. Х. Востокова; в других русских списках
хрѧставъкъ, в сербском списке 1263 г.
хреставъкъ).
Нетрудно заметить, что все эти слова обозначают маленькие предметы, но значение уменьшительности у них уже стерлось: производное, в сущности, не отличается по своей семантике от производящего слова. Кроме того, не все из приведенных примеров достаточно надежны: возможно,
колъкъ и
сесъкъ привнесены русскими переписчиками.
Несомненно деминутивное значение представлено в «Материалах» И. И. Срезневского у двух производных, зафиксированных в памятниках южнославянского происхождения:
пастоушькъ и
пъртъкъ. Лексема
пастоушькъ проиллюстрирована примером из Златоструя XII в.; контекст, однако, содержит форму им. мн.
пастоушьци, которая могла быть образована как от
пастоушькъ, так и от
пастоушьць. Слово
пъртъкъ, отмеченное, помимо памятников восточнославянского происхождения, в Житии Нифонта по Выголексинскому сборнику XII—XIII вв. (
малъ пърътъкъ), может быть русизмом, проникшим в текст жития при составлении краткой редакции, — в пространной редакции Жития Нифонта по сп. 1219 г. здесь читается
сажець. Правда, остальные лексемы, внесенные в текст краткой редакции при переработке, имеют общеславянское распространение, а некоторые грамматические особенности этой редакции указывают как будто на ее болгарское происхождение
[27]. Тем не менее нельзя полностью исключить возможность проникновения в этот текст восточнославянизма, тем более что аналогичные случаи имели место в Житии Феодора Студита, следующего за Житием Нифонта в Выголексинском сборнике. Таким образом, мы можем указать только два надежных примера деминутивного употребления суффикса ‑
ъkъ в текстах древнеболгарского происхождения:
члънъкъ ‘маленькая лодка’ в Синайском патерике XI в.
[28] и
малыи слонокъ в Физиологе (глава о слоне).
В древнейших памятниках восточнославянского происхождения суффикс ‑
ъkъ/‑
ьkъ тоже довольно редок и в некоторых производных уже не выполняет деминутивной функции:
сорочькъ (товарно-денежная единица; в новгородских берестяных грамотах с начала XII в.) обозначает то же, что
сорокъ,
цвѣтъкъ, в Лаврентьевской летописи — то же, что
цвѣтъ и т. п. Однако у ряда производных семантика уменьшительности выражена очень отчетливо:
соудокь ‘маленький сосуд, горшочек’ в новгородской берестяной грамоте №660 конца XII в.;
даръкъ, уменьш. к
даръ в Вопрошании Ильи по Новгородской кормчей 1280 г.;
городъкъ в Новгородской летописи XIII—XIV вв.;
боръкъ, уменьш. к
боръ, как географическое название — в Уставе Святослава 1137 г. по сп. середины XIV в.;
горшьчькъ в Житии Андрея Юродивого
[29];
крючькъ ‘крюковой знак’ в записи Служебника XIV в. и
медъкъ (
мало медку) в Юрьевском прологе XIV в. (в других сп.
медоу);
волочькъ, уменьш. к
волокъ, как географическое название — в московской грамоте 1389 г.;
коничекъ ‘лошадка’ в новгородской берестяной грамоте №579 конца XIV в.;
градъкъ в Лаврентьевской летописи;
глазъкъ ‘шарик’,
мостъкъ — уменьш. к
мостъ,
дыꙗчькъ в Ипатьевской летописи. С XV в. продуктивность этого суффикса в древнерусском языке существенно возрастает.
Таким образом, в древнейших памятниках как южнославянского, так и восточнославянского происхождения число производных с суффиксом ‑
ъkъ/‑
ьkъ невелико; при этом в качестве уменьшительного этот суффикс продуктивен только в древнерусском. Симптоматично поэтому употребление соответствующих деминутивов в древнерусских переводах:
горшьчькъ и
пъртъкъ в Житии Андрея Юродивого,
градъкъ в Истории Иудейской войны (642).
3. Известно, что в современном болгарском языке префикс
при‑ в значении приближенности, присоединенности не сочетается с именами, в то время как в других славянских языках это ограничение не действует
[30]. В древнеболгарском отыменные производные с приставкой
при‑ в этом значении иногда оформлялись суффиксом ‑
иѥ: ср. ст.-слав.
примориѥ, др.-болг.
придвьриѥ[31]. Бессуффиксальные образования в старославянском не зафиксированы (
приградъ ‘помещение перед входом в келью’ в Супрасльской рукописи не соотносится с существительным
градъ и является отглагольным образованием). В древнеболгарских текстах отмечено несомненно отыменное производное
приклѣтъ ‘пристройка’ (Толковые пророчества, болгарский перевод X в. — в русских списках ошибочно
прѣклѣтъ[32]), а также
приградъ и
приграда ‘внешняя ограда’ (Служебная минея 1096 г., Толковые пророчества), которые могут представлять собой отглагольные образования. Пример
въ прикраи моря из Деяний апостолов Петра и Павла в «Материалах» И. И. Срезневского ненадежен: в двух русских списках здесь действительно читается
гра(д) тъ потопленъ въ прикраи морꙗ (РГБ, Тр.-Серг. I №746 XV в., л. 319 и №764 XVI в., л. 256), но в списке РГБ, Унд. 1299 XV в., л. 305 и в западнорусском списке XVI в.
[33] —
потопленъ прї краи морѧ (в сербском списке, представляющем иной перевод, —
погружень вь морѥ).
В древнерусском модель образования отыменных бессуфиксальных существительных с приставкой
при‑, обозначающих пространство или помещение вблизи от объекта, названного производящим, была, по-видимому, более продуктивной. Такие производные, часто распространялись суффиксом ‑
ъkъ/‑ьkь. Древнейшую фиксацию образованного по этой модели производного —
прибожьнъкъ ‘притвор (?) церкви’ — находим в Студийском уставе конца XII в (названия церкви
божьнъка и
божьница засвидетельствованы только в древнерусских текстах
[34]).
Пригородъ ‘подчиненный город, принадлежащий к области старшего города’ фиксируется в новгородских грамотах с начала XIV в. (уменьшительное
пригородокъ известно с XVI в.);
приселокъ ‘выселок близ большого села’ — в грамотах второй половины XIV в.;
приполъ, ‘пола одежды’ — в Лаврентьевской летописи (вариант
приполъкъ в Прилуцком прологе XIV—XV вв.). В этом значении слово
припол хорошо известно русским диалектам
[35]. В переводе Толкового евангелия Феофилакта Болгарского
приполъ обозначает кусок полотна, который наматывался на голое тело или поверх одежды
[36]. В Житии Андрея Юродивого и в списках Хроники Георгия Амартола XIV в. отмечено слово
припьртъ (
припьрть) ‘притвор, сени’ (в древнейшем списке XIII—XIV вв.
папьрть). По всей вероятности, это русизм: ср. рус. диал.
припереток ‘отделение в бане’
[37]. Хотя в сербских памятниках XV—XVI вв. слово
припрат (и
припрата) хорошо засвидетельствовано
[38], в древнеболгарских текстах встречается только синоним
папрьтъ, (
папрьтъ). В Геннадиевской Библии 1499 г. слова
въ ꙋлицахъ снабжены глоссой
въ приꙋлко(х). В списках Хроники Георгия Амартола XV в. (в древнейшем списке Хроники соответствующая часть текста не сохранилась) несколько раз зафиксировано слово
примостъ ‘помост’, ‘пристань’; поскольку, однако, это производное не обозначает мост, пристроенный к другому мосту, или дополнительный мост, оно может быть отглагольным (ср. др.-рус.
прѣмостъ от
прѣмостити). Продуктивность модели в старорусский период возрастает, и для XVII в. можно отметить многочисленные образования типа
прибрѣгъ,
приверхъ,
придеревь,
прикалитка и т. п.
На распространенность этой словообразовательной модели в древности у южных славян указывают ее реликты в древнеболгарском (ср., помимо указанных выше фиксаций, единичный пример в словаре Н. Герова:
при́дворъ ‘крыльцо’
[39]) и в сербохорватском, где она представлена несколько бо́льшим числом примеров:
pridvorak ‘сени’,
príglavak ‘обувь, доходящая до щиколотки’, топонимы
Prikraj и
Priles,
prípod ‘под у мельницы, куда ссыпается мука’,
pristrešak ‘сени’,
prìtremak ‘место под навесом перед входом в дом’
[40]. Однако в южнославянских языках она оказалась менее продуктивной, чем в восточнославянском. Поэтому не случайно появление соответствующих производных в Житии Андрея Юродивого, а также в памятниках, содержащих восточнославянизмы, — Хронике Амартола и Студийском уставе.
4. По-видимому, восточнославянской инновацией следует признать модель образования наречий на базе компаративов с приставками
въ‑ и
въз‑:
въболе ‘величиной, в величину’,
въвыше ‘высотой, в высоту’,
възвыше то же,
въглоубле ‘глубиной, в глубину’,
въдале ‘на расстоянии’,
въздале то же,
въдълже ‘длиной, в длину’,
вътълще ‘толщиной, в толщину’,
вътънѣе то же (букв. ‘в тоньшину’),
въшире ‘шириной, в ширину’; все эти наречия управляют родительным падежом существительного, обозначающего меру. В отличие от старославянского
въдалѩ ‘на расстоянии’ (6 употреблений в Супрасльской рукописи), древнерусские наречия в качестве второго компонента имеют субстантивированную форму винительного падежа единственного числа среднего рода
[41]. Помимо оригинальных древнерусских сочинений (Новгородской I, Лаврентьевской, Ипатьевской и более поздних летописей, Сказания о Борисе и Глебе, Хожения игумена Даниила, Киево-Печерского патерика), образованные по этой модели наречия встречаются в переводных памятниках: Чудесах Николы по сп. XII в. (
въдале, Чудо об Агрике), Хронике Георгия Амартола (
възвыше,
въдолжѣе,
вътълще,
въширѣе), Христианской топографии Козмы Индикоплова (
въболе,
въдале), книге Есфирь (
възвышѣе), Повести об Акире Премудром (
вдолже,
вътънѣе), а также в Юрьевском Прологе (
въдале; 20 декабря, память мученика Милида пустынника). Происхождение последнего текста не установлено; что же касается остальных памятников, то все они фигурируют в списке памятников, которые А. И. Соболевский считал переведенными в домонгольской Руси. Особенно часто употребляются наречия этого типа в Истории Иудейской войны:
възвыше — 11 раз,
въшире — 9 раз,
въдале — 1 раз как наречие и дважды в качестве предлога,
въглоубле и
вътълще — по одному разу.
5. Этнонимы, образованные по модели собирательных существительных склонения на ‑
і (типа
весь,
чоудь и т. п.) как будто являются характерной особенностью восточнославянских текстов. В Истории Иудейской войны по этому типу образуются названия экзотических народов:
аравь (598 об.),
соурь (602 и др.). Аналогичные образования встречаются в Толковом евангелии Феофилакта Болгарского:
ефиопь и
сюрь[42]. Правда, в Хронике Малалы встречается форма винительного падежа
скуфь[43], однако ее мог употребить русский писец вместо первоначального
скуфы (эта форма употребляется ниже): контекст указывает не на народность вообще, а на отдельных ее представителей.
Нетрудно заметить, что перечисленные словообразовательные модели, продуктивность которых хорошо засвидетельствована оригинальными восточнославянскими текстами, представлены в памятниках, содержащих лексические русизмы. Словообразовательный критерий, таким образом, хорошо согласуется с лексическим.
Синтаксические особенности древнерусских переводов описаны гораздо хуже, чем лексические и словообразовательные, поскольку труднее поддаются учету. Синтаксис древнерусских переводов так же строго ориентирован на церковнославянскую норму, как и лексика, а церковнославянский синтаксис, в свою очередь, во многом ориентирован на греческие образцы. Использование конструкций, которые осознавались как специфически древнерусские, в переводе не допускалось. Мы не знаем ни одного переводного памятника, в котором отразилась бы такая характерная особенность древнерусского языка, как употребление дательного беспредложного в направительном значении. По-видимому, применение этой конструкции считалось допустимым только с названиями русских городов. Очевидно, косвенным образом эта конструкция отразилась в довольно регулярном употреблении предлога
къ в инклюзивном значении (т. е. в контекстах, где ожидалась бы конструкция с предлогом
въ:
ити къ Римоу вместо
ити въ Римъ) в Истории Иудейской войны. Такое употребление, спровоцированное, по-видимому, отмиранием дательного беспредложного, весьма характерно для русских летописей; в древнеболгарских переводах оно отмечается лишь спорадически
[44].
Восточнославянские союзы крайне редко используются в древнерусских переводах. В Житии Андрея Юродивого
а с последующим конъюнктивом в целевых предложениях (
а быхъ и т. п.) засвидетельствовано всего 5 раз, в Истории Иудейской войны еще реже. Союз
ати фиксируется в Истории Иудейской войны всего 6 раз,
оли — 5 раз,
даже ‘если’ — 1 раз. Несколько чаще употребляется союз
оже в его специфически восточнославянском значении ‘если’ — именно потому, что, если не семантически, то хотя бы формально он соотносится с церковнославянским
ѥже.
Если та или иная функция союза была типичной для восточнославянского, она избегалась как не соответствующая книжной норме. Так, чрезвычайно характерное для летописей и грамот употребление союза
а в качестве коррелята не допускалось в древнерусских сочинениях, ориентированных на церковнославянскую норму; роль соотносительного союза в этих текстах выполняет исключительно
то. Единичный пример из Студийского устава XII в.
пьрвѣѥ ѿ игоумена дължьнъ ѥсть приимати. аще ли не боуде(т҇) игоумена. а ѿ иконома (л. 264) ненадежен, так как неизвестно, поддерживается ли он другими списками памятника. Больше доверия заслуживает пример из Истории Иудейской войны, поскольку он засвидетельствован в списках обеих редакций памятника — хронографической и отдельной:
нынѣ же аще мы хощемъ мира, а ѡни небрегꙋть. а намъ срамъ молитисѧ. и лѣпле смръть славнꙋ взѧти. негли жити плѣнени (426). В Пчеле встречается союз
а в соединительной функции:
недоугомъ телесны(м҇) много цѣлениѥ, а разнолично ѡбрѣтаѥть сѧ; насколько можно судить по изданию, показания списков здесь не расходятся
[45]. Аналогичный пример засвидетельствован в Пандектах Никона Черногорца по Чудовскому списку XIV в.:
полезно ѥ(с҇) братьѥ ѥдину брань имѣти неже многи а бещисльны (л. 95). Эта функция для древнерусского языка была реликтовой: соединительное
а изредка встречается в Русской Правде, Новгородской I летописи и некоторых других памятниках. В старославянском союз
а в этой функции не употреблялся
[46]; по всей вероятности, также обстояло дело и в древнеболгарском.
Более или менее свободно проникали в восточнославянские переводные тексты типичные для древнерусского языка обороты, если они хотя бы изредка встречались и в памятниках южнославянского происхождения. Характерным признаком восточнославянского происхождения перевода является высокая частотность таких конструкций в противоположность спорадическому употреблению в древнеболгарском. Так, например, причастие в роли второстепенного сказуемого засвидетельствовано в старославянском несколькими надежными примерами с союзом
а:
и съвръгъ, ризы къ нагыимъ сѧ примѣси. а въпиѧ тожде зъваниѥ свѧтыихъ. кръстиꙗнъ ѥсмь (Супрасльская рукопись 93. 21),
дівъ творитъ оумоу. землѣ вісѧшті повелѣньемь на водахъ. а тѧжъка вешть сѫшті (Клоцев сборник 10а4)
[47]. Контексты с союзом
и (типа
въставъ и
рече) непоказательны, потому что писцы часто произвольно добавляли или устраняли союз
и[48]. Кроме того, нормативным для старославянского было употребление причастия в роли сказуемого в придаточных предложениях, вводимых вопросительными или относительными местоимениями и союзами
[49]. В древнеболгарских переводах часто встречается еще один характерный оборот: причастие в роли сказуемого с союзом
а в уступительном значении (типа
а могыи ‘хотя и мог’). За пределами этих конструкций причастие в роли сказуемого фигурирует в древнеболгарских текстах крайне редко, хотя причастные обороты с именительным самостоятельным не были чужды болгарскому языку (ср. два примера в Хронике Малалы:
николиже приемлють страныи(х), не тощию же, но и губѧще ю и
тог(д)а взимахоу оу ни(х), ег(д)а оубивъше)
[50].
В древнерусских переводах причастие в роли сказуемого употребляется чаще, поскольку древнерусская книжная норма допускала широкое использование этой синтаксической конструкции. В Истории Иудейской войны обнаруживается не менее трех десятков контекстов с второстепенным причастным сказуемым, присоединяемым союзами
а и
но. Наиболее показательны случаи, когда в главном предложении и причастном обороте выступают разные субъекты:
по(л҇)къ пѧтыи и ·і҃· единъ ѿ града застꙋпаѧ, а дрѫгыи пропасти испо(л҇)нѧше (626 об.).
Явления синтаксического уровня, пожалуй, наименее выразительны с точки зрения диалектной дифференциации древнеславянских текстов. Это объясняется в первую очередь тем, что именно синтаксис переводных текстов испытывал наибольшее влияние со стороны оригинала. С другой стороны, нельзя не признать, что синтаксис остается слабо изученной областью палеославистики, и дальнейшие исследования, вероятно, смогут выявить более четкие синтаксические критерии определения диалектной принадлежности перевода.
Итак, сопоставление некоторых языковых особенностей двух наиболее изученных древнерусских переводов — Жития Андрея Юродивого и Истории Иудейской войны — с данными других памятников древнеславянской письменности показало, что эти особенности присущи также довольно узкому кругу переводных текстов, прежде всего — Хронике Георгия Амартола, Студийскому уставу, Пчеле, в меньшей степени — Толковому евангелию Феофилакта Болгарского, Топографии Козмы Индикоплова и некоторым другим произведениям, в которых А. И. Соболевский, опираясь на другие лингвистические данные, отмечал наличие восточнославянских элементов. Результаты, таким образом, лишний раз подтверждают, что список, составленный А. И. Соболевским не был случайным. Разумеется, он должен быть во многом откорректирован; разумеется и то, что наличие русизмов само по себе еще не свидетельствует о переводе текста в Древней Руси. Перечень А. И. Соболевского должен служить отправной точкой для более пристального изучения текстологии, истории и лингвистических особенностей указанных им текстов; результаты дальнейших исследований позволят определить степень участия древнерусских книжников в их создании.
Примечания
1
А. А. Алексеев. Кое-что о переводах в Древней Руси // ТОДРЛ. СПб., 1996, т. XLIX, с. 295.
(обратно)
2
А. М. Молдован. Житие Андрея Юродивого в славянской письменности. Дис. … д. филол. наук. М., 1994;
Он же. Лексика древнерусского перевода в региональном аспекте. М., 1994.
(обратно)
3
La prise de Jérusalem de Josèphe le Juif. Par V. Istrin. Paris, 1934, t. 1—2.
(обратно)
4
H. A. Мещерский. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.; Л., 1958.
(обратно)
5
Недавно высказанные по этому поводу сомнения (
Fr. J. Thomson. «Made in Russia». A Survey of the Translations Allegedly Made in Kievan Russia // Millennium Russiae Christianae. Tausend Jahre Christliches Rußland. 988—1988. Köln; Weimar; Wien, 1993, p. 340—341) не были сопровождены какой бы то ни было аргументацией.
(обратно)
6
А. М. Молдован. Лексика…, с. 40—42.
(обратно)
7
А. А. Пичхадзе. К история четьего текста славянского Восьмикнижия // ТОДРЛ. СПб., 1996, т. XLIX, с. 16—17.
(обратно)
8
А. В. Михайлов. Книга Бытия пророка Моисея в древнеславянском переводе. Варшава, 1901, вып. 2.
(обратно)
9
Синайский патерик / Изд. подг. В. С. Голышенко, В. Ф. Дубровина. М., 1967, с. 184;
В. М. Истрин. Хроника Иоанна Малалы в славянском переводе (репринт) / Изд. подг. М. И. Чернышева. М., 1994, с. 351.
(обратно)
10
Български етимологичен речник. София, 1995, т. 4, с. 387.
(обратно)
11
Этимологический словарь славянских языков. М., 1994, вып. 20, с. 227.
(обратно)
12
Все данные по новгородским берестяным грамотам приводятся по книге:
А. А. Зализняк. Древненовгородский диалект. М., 1995.
(обратно)
13
И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1893—1912, т. I—III; Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.). М., 1988—1991, т. I—IV (далее сокращенно — СДЯ XI—XIV); Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1975—1996, т. 1—23 (далее сокращенно — СРЯ XI—XVII). Ниже данные из этих словарей приводятся без указания адресов.
(обратно)
14
Словарная статья
вымълвити в «Материалах» И. И. Срезневского возникла, в результате ошибочного словоделения: цитату из Поучения всем крестьянам следует читать как
еще вы (дательный множественного местоимения 2‑го лица)
молъвлю, ср. здесь же
и се вы ча(д҇) и ѥще молвлю в списке ГИМ, Увар. 589, л. 74.
(обратно)
15
А. И. Соболевский. Особенности русских переводов домонгольского периода //
A. И. Соболевский. История русского литературного языка. Л., 1980, с. 144.
(обратно)
16
И. И. Срезневский. Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках // Сб. ОРЯС СПб., 1867, т. 12, №1, с. 30.
(обратно)
17
Здесь и ниже ссылки на лист Виленского Хронографа по изданию Н. А. Мещерского.
(обратно)
18
А. И. Соболевский. Особенности…, с. 141 (следует учитывать, однако, что не все приведенные А. И. Соболевским слова действительно являются русизмами);
П. А. Лавров. Георгий Амартол в издании В. М. Истрина // Slavia. Praha, 1926, roč. IV, seš. 4, s. 680—682.
(обратно)
19
Описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки / Сост. А. В. Горским и К. Невоструевым. М., 1857. Отд. II, ч. I, с. 133—139.
(обратно)
20
A. R. Corin. Inceptive and Cooceptive Verbs in Slavic // Die Welt der Slaven. München, 1994, Bd. XXXIX, №1 (N. F. XVIII, №1), S. 113—143.
(обратно)
21
Г. И. Белозерцев. Соотношение глагольных образований с приставками
вы‑ и
из‑ выделительного значения в древнерусских памятниках XI—XIV вв. // Исследования по исторической лексикологии русского языка. М., 1964, с. 161—217; здесь же литература.
(обратно)
22
A. Belić. Zur Entwicklungsgeschichte der slavischen Deminutiv‑ und Amplificativsuffixe // Archiv für slawische Philologie. Berlin, 1901, Bd. 23, S. 159;
P. Бошкович. Основы сравнительной грамматики славянских языков. Фонетика и словообразование. М., 1984, с. 233—234.
(обратно)
23
Indeks a tergo do słownika staroruskiego I. I. Srezniewskiego. Warszawa, 1968, s. 251—253.
(обратно)
24
Этимологический словарь славянских языков. М., 1987, вып. 13, с. 76.
(обратно)
25
А. А. Алексеев. «Песнь песней» в древней славяно-русской письменности. Ч. 1 // Предварительные публикации Института русского языка АН СССР. М., 1980, вып. 133, с. 12.
(обратно)
26
А. А. Алексеев. «Песнь песней»…, с. 24—25.
(обратно)
27
Сh. E. Gribble. Origins of the Slavic Short Version of the Life on Nifont // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1974, v. 17, p. 16.
(обратно)
28
Синайский патерик…, с. 206.
(обратно)
29
А. А. Молдован. Лексика…, с. 61.
(обратно)
30
В. В. Лопатин,
И. С. Улуханов. Сходства и различия в словообразовательных системах славянских языков // Славянское языкознание. IX Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1983, с. 178.
(обратно)
31
Синайский патерик…, с. 132.
(обратно)
32
И. И. Срезневский. Материалы…, т. II, с. 1654.
(обратно)
33
Библиографические материалы, собранные А. Н. Поповым // Чтения в Обществе истории и древностей российских М., 1889, кн. 3, с. 22.
(обратно)
34
A. M. Молдован. Лексика…, с. 43—45.
(обратно)
35
В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб., М., 1882, т. III, с. 435.
(обратно)
36
Описание…, с. 136, 139.
(обратно)
37
М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка. М., 1987, т. 3, с. 245.
(href=#r37>обратно)
38
Fr. Miklosich. Lexicon palaeoslovenico-graeco-latinum. Vindobonae, 1862—1865, p. 677, Rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Zagreb, 1936, t. XII, s. 103.
(обратно)
39
H. Геров. Рѣчникъ на българскый языкъ. Пловдив, 1901, т. 4, с. 269.
(обратно)
40
Rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Zagreb, 1932, t. XI, s. 871, 874, t. XII, s. 11, 20, 95, 165, 197.
(обратно)
41
А. А. Гиппиус. Древнерусские наречия на базе компаратива // Problemi di morfosintassi delle lingue slave. 4. Firenze, 1993, p. 33—44,
Д. Г. Демидов. Древнерусские наречия из существительных и компаративов // Динамика русского слова СПб., 1994, с. 51—55. К этой группе не относятся наречия
въздълѣ ‘возле, вдоль’ и
въдълѣ ‘продольно, вдоль’ (антоним
впреки в цитате, приведенной в СРЯ XI—XVII), образованные не от компаратива, а от субстантивной основы и соответственно имеющие другую семантическую структуру. Словарная статья
вдолѣ в СРЯ XI—XVII основана на чтении
вдоле(ж) — между тем представляется более вероятным, что выносное
(ж) должно быть вставлено после ‑
л‑, те в цитате из Повести об Акире Премудром представлена форма
вдолже, ср. ту же цитату в «Материалах» И. И. Срезневского под словом
вътнѣе Незакономерными образованиями являются
вдолжае ‘продольно, вдоль’, проиллюстрированное в СРЯ XI—XVII цитатой из Пролога XV в. (видимо, контаминация
вдлѣ и
вдолже) и
въдле в цитате из Хронографа XVII в. в «Материалах» И. И. Срезневского
грезновіе висяше злато лакти въдле — видимо, ошибочно вместо
въдълже).
(обратно)
42
Описание славянских рукописей…, с. 139.
(обратно)
43
В. М. Истрин. Хроника Иоанна Малалы…, с. 148.
(обратно)
44
А. А. Пичхадзе. Предлог
къ после глаголов движения при названиях городов в древнерусских оригинальных и переводных памятниках письменности // Вопросы языкознания, 1996, №6, с. 106—116.
(обратно)
45
Древняя русская Пчела по пергаменному списку / Изд. В. Семенова // Сборник ОРЯС СПб., 1893, т. 54, №4, с. 161.
(обратно)
46
Е. Дограмаджиева. Превеждането на гръцкия съюз καί със съюз а в старобългарските паметници // Славистичен сборник. По случай X Международен конгрес на славистите. София, 1988, с. 153—158.
(обратно)
47
R. Večerka. Syntax aktivních participií v staroslověnštině. Praha, 1961, s. 131.
(обратно)
48
R. Růžička. Das syntaktische System der altslavischen Partizipien und sein Verhältnis zum Griechischen. Berlin, 1963, S. 102—106, 227—228.
(обратно)
49
R. Večerka. Syntax…, s. 99—105,
R. Růžička. Das syntaktische System…, s. 197—200.
(обратно)
50
В. M. Истрин. Хроника Иоанна Малалы…, с. 134, 353.
(обратно)Оглавление
*** Примечания ***
Последние комментарии
11 часов 12 минут назад
20 часов 3 минут назад
20 часов 6 минут назад
3 дней 2 часов назад
3 дней 6 часов назад
3 дней 8 часов назад